Мертвая живая

Глава первая

Если утро начинается не с чашки кофе, а со звонка начальства, то в этом уже нет ничего хорошего. Кофе, скорее всего, выпить не удастся, на спокойный ленивый завтрак можно не рассчитывать. Остается только надеяться, что это просто маленькая проблема, а не большая катастрофа.

– Точно не доброго субботнего утра вы хотите мне пожелать, – ответил на звонок начальства полковник Главка Лев Иванович Гуров. Еще до того, как зазвонил телефон, Лев понял, что, кажется, зря он вчера сказал, что вот уже два дня они в отделе просто занимаются полугодовыми отчетами по раскрываемости и неплохо бы какое-нибудь интересное дело, которое избавит его от этой рутины. Да и засиделись как-то, даже напарнику почти спокойно удалось выбить отпуск на целую неделю. Обычно Гурову и его напарнику Стасу Крячко отпуск удавалось получить или по ранению, или если отдел кадров начинал наседать и напоминать про все не отгулянные отпуска.

– Поэтому ты заговорил стихами? – отозвался Орлов Петр Николаевич, генерал, начальник Главка. – Жду тебя в ГУМе, постарайся приехать побыстрее. У входа с Никольской тебя встретят и проводят наверх. Все очень серьезно. Позавтракаешь и кофе выпьешь тут. Горячий завтрак не обещаю, а вот горячие новости вполне себе. Давай, жду.

– Почти как на свидание приглашаете, – сонно вздохнул Гуров, потер лицо, стирая остатки сна, и кивнул, словно генерал мог его видеть. – Принял. Понял. Скоро буду.

Лев положил трубку и повернулся, чтобы извиниться перед женой, что у них не сложится спокойного субботнего завтрака, но вспомнил, что Мария сегодня уехала рано утром, почти на рассвете. У нее были съемки в пилотной серии какого-то нового сериала, и режиссер собрал всех рано, чтобы снимать на утреннем свете.

Обычные дни актрисы и оперативника Главка.

Июнь. Утро субботы было… на удивление просторным, без обычных московских пробок, шума, летней суеты. Такой тихой и спокойной Гуров не видел Москву давно. Лев приехал к Никольской с удивительной даже для него самого скоростью, и его в самом деле ждали там, у самого входа. Стоило полковнику показать документы, как неприметный мужчина в сером костюме возник, казалось бы, из ниоткуда. Еще минуту назад, когда Гуров подходил, его точно не было видно около охраны. Мужчина вежливо попросил Льва Ивановича следовать за ним.

Полковник знал, что раньше в ГУМе были коммуналки. Еще до Второй мировой войны и некоторое время после. Они располагались на последних этажах торговых рядов и, хоть и находились в самом центре города, все-таки были не самым удобным жильем. Тесные клетушки, нарезанные по непонятному принципу, хоть и с коммуникациями и красивым видом. Потом коммуналки стали складами, а чуть позже – офисами и комнатами отдыха для персонала.

Вот к одному такому офису и привели полковника. Не то чтобы полковник увлекался историей архитектуры Москвы, просто был на экскурсии вместе с женой. И благодаря богатому опыту расследований всегда, прежде чем подойти к какому-либо месту, машинально прикидывал все входы и выходы, фиксируя их в памяти. Крячко так однажды спасла жизнь схема эвакуации. Он смотрел на нее в течение пяти минут, пока пас подозреваемого в торговом центре. Когда началась стрельба, оказалось, что Станислав отлично запомнил схему залов и все выходы.

Орлов ждал Гурова у большой белой арки на третьем этаже, в которой Лев не сразу увидел дверь, настолько грамотно архитекторы и декораторы «поиграли» со светом и формами в этом пространстве.

– Твой кофе, – сказал генерал и качнул головой на небольшой столик. Кто-то в самом деле сварил кофе и принес его. В чашке с блюдцем, тоже белой, кстати. И вот вроде бы все располагало к тому, чтобы сесть на удобный диван у стены, выпить кофе, глядя на просыпающиеся торговые ряды, но Лев понимал, что за этой неприметной дизайнерской дверью, скорее всего, труп. И будет очень хорошо, если труп там один. И целый. Потому что вся обстановка располагала к чему-то очень и очень нехорошему. К тому же Орлов никогда – никогда! – не выдергивал своих подчиненных по мелочам.

Не доверял полковник таким уютным диванам, комнатам отдыха с дорогой мебелью и кофе, который был приготовлен точно к тому моменту, когда Гуров вместе с его провожатым поднялись наверх. Если там еще и печенье на блюдце… Лев поднял чашку. Точно. На блюдечке лежало небольшое печенье в качестве комплимента. Почему-то именно оно показалось полковнику плохим знаком, и у него окончательно испортилось настроение.

– Тут был офис очень дорогой туристической компании. Вернее, так. Сначала пару лет назад тут арендовала офис не самая дорогая, но очень популярная компания, – начал свой рассказ генерал. Сам он садиться не стал и расхаживал перед одним из своих лучших сыщиков, словно преподаватель на кафедре. Гуров уже хорошо знал начальство. Если Орлов начинает вот так ходить из угла в угол – обдумывает что-то. А если сидит смурной и смотрит в одну точку, значит, уже принял решение или нашел ответ на загадку, и оно ему очень не нравится.

Орлов тоже пил кофе, из такой же чашки, как его подчиненный. Сделав глоток, генерал улыбнулся. Значит, кофе был очень хорошим. Он сказал название компании, и Гуров сразу вспомнил громкое дело. Точно. Тогда они как-то слишком громко обанкротились. Сумма долга перед теми, кого компания-банкрот оставила без билетов и гостиниц, была неприлично огромной. Но турфирму со всеми ее связями и активами выкупила другая организация, погасив долги. И все стало как-то слишком тихо и спокойно. Словно для того, чтобы имя этой фирмы поскорее забыли, новые хозяева компании заплатили немаленькие деньги.

Лев посмотрел на визитку, протянутую Орловым, с названием новой туристической фирмы, которая взяла в аренду это помещение и теперь перестраивала там все под себя.

– «Елена»… странноватое название. Не очень громкое для туристической компании и какое-то, я бы даже сказал, некоммерческое, – удивился Гуров.

– Скажем спасибо, что не «Харон». А то еще неизвестно, кого и куда они отправляли. Пока я ждал тебя, чтобы никто не скучал, позвонил Дементьеву. Он прошерстил отзывы – об этой компании нет никакой информации, хотя зарегистрированы они уже три года как.

– Спасибо, – сказал Гуров настолько серьезно, что генерал сначала растерялся, а потом понял, что эта реплика относилась к Харону в качестве туроператора.

Орлов улыбнулся уголком губ, оценив шутку.

– «Елена» выкупила еще несколько компаний, успешно выплатила их долги и перевела на себя всю базу. Работали очень тихо, что интересно – даже рекламы было по минимуму. Здесь, в ГУМе, время от времени дают рекламу по громкой связи, и еще внизу на стойке информации можно взять проспекты компаний. Так вот, их проспекта там нет. Я уже отправил людей по этажам. Никто и не знал, что тут снимает офис туристическая компания. Решили вот сделать ремонт.

– Думаете, это прикрытие?

Генерал пожал плечами:

– Пока что я ничего не думал, ждал тебя. Будем скрипеть мозгами вместе. Обратил внимание на одну интересную особенность в интерьере предбанника, пардон, зоны отдыха, где мы сейчас с тобой сидим?

Гуров посмотрел по сторонам, а потом на дверь прямо перед собой.

Красивую, белую, деревянную двустворчатую дверь.

Очень дорогую.

– Вывески нет.

– Какой ты у меня наблюдательный. Да. И ее не сняли перед ремонтом. Вывески тут не было, скорее всего, никогда. Мне кажется, что даже места для нее в будущем не предусмотрено.

А это означало, что компания была даже не дорогой, а слишком дорогой. Настолько, что ей не нужна была вывеска. Клиентов к этой двери, скорее всего, точно так же, как и Гурова сегодня, провожали. И для них она была всегда открыта. Тогда понятно, почему особо нигде не давали рекламу. Скорее всего, телефон передавали из рук в руки, а вместо рекламы работало сарафанное радио. Если это действительно была туристическая фирма, а не что-то другое, что работало под ее прикрытием. «Собачонка в коробчонке», а не компания.

– Введете в курс дела? – Гуров спросил на всякий случай, понимая, что генерал темнит не просто так, и если в помещении есть еще кто-то посторонний, то вполне возможно, что полковник должен будет выдать какую-то определенную реакцию на то, что он там увидит.

Такое уже бывало: например, в целях дела Лев несколько раз делал вид, что не узнавал людей, которых знал по прошлым делам. Потому что формально Главк не вел это дело, и участие Гурова тщательно скрывалось. Разное бывало. И сегодня, учитывая, с какими «реверансами» Орлов вызвал своего сыщика и даже напоил его кофе, прежде чем отправить к свежему трупу или трупам, ждать можно было чего угодно.

Петр Николаевич покачал головой:

– Хочу, чтоб сначала ты сам посмотрел и сказал, что думаешь. А то мало ли, вдруг мне, старому дураку, просто показалось.

Лев кивнул и прошел через белые двери. Почему-то полковнику казалось, что такие двери должны быть тяжелыми, открываться медленно и со скрипом. Но вместо этого дверь плавно скользнула в сторону, и вот Лев внутри офиса. Большие полукруглые окна, внутри явно только начали делать ремонт. Мебель была убрана, рамы и наличники заклеены пленкой. А в центре, на расстеленном полиэтилене, лежал труп. Красивая, ухоженная, молодая женщина. Следов насильственной смерти на первый взгляд не видно. Одета дорого. Украшения на месте. Сильных следов разложения тоже нет. Выражение лица скорее удивленное, чем испуганное.

– Убита около суток назад, – эксперт Главка Дарья Зайчикова уже была на месте и работала с телом, – ей сломали шею, если говорить простым языком и достаточно грубо. Есть следы ударов на виске.

Дарья была самым молодым и одновременно самым образованным экспертом Главка за всю его историю. Она постоянно чему-то училась, повышала квалификацию, и вот буквально вчера получила очередной сертификат. Кажется, там было что-то по ядам и способам их обнаружения в крови и тканях.

Гуров поздравил Дашу с очередным дипломом. Взял перчатки, осмотрел тело, стену, полотно полиэтилена, куски стены. Пока работала Зайчикова, полковник, чтобы не мешать ей, специально не подходил к телу.

– Соседний офис занят?

– Да, его арендовала охранная организация. Но срок аренды истекает через месяц. Они, кажется, занимаются охраной разных ВИП-персон, подбирают личных телохранителей и даже нянь для детей.

Полковник кивнул. Странной была эта стена, куда пытались замуровать тело убитой. Вроде как архитектурно она подходила к проекту, не казалась тут лишней деталью, но в то же время было заметно, что она там была совершенно не нужна.

– Я правильно понимаю, что ее замуровали? Вернее, пытались? – спросил он через некоторое время, присев на корточки около развалин стены. Раствор, которым пытались скрепить листы пенокартона, еще не засох до конца. Чувствовался сильный запах сырого бетона и штукатурки, и еще чего-то строительного. И все эти ароматы ремонта не могли забить сладковатый и уже ощутимый запах разложения.

– Да. Пока что я взяла пробы, но, скорее всего, вы правы, ее попытались замуровать в стену, но делал это человек, не опытный в таком деле. Либо опытный, но торопился, и под рукой не было необходимых материалов. Под собственным весом тело начало сползать. Нужно было сделать не деревянный, а строительный каркас из прутьев арматуры по всей стене. Тогда прутья удержали бы тело.

Дарья показала на достаточно тонкие деревянные рейки, к которым крепили блоки:

– Скорее всего, это плинтуса. Скажу точнее попозже. Могу только предположить, что времени не было принести что-то другое.

– Ты говоришь с таким знанием дела, как будто уже приходилось прятать тела таким образом, – пошутил Гуров.

– Прятать – нет, а вот находить было дело, – серьезно отозвалась Зайчикова, – вы тоже узнали ее?

– Как не узнать. Мадам Самойта. Собственной персоной.

– Как думаешь, нет никакой вероятности того, что кто-то работает под нее? Может быть, пластическая операция? – спросил Орлов, который все это время стоял у окна и смотрел вниз, на улицу.

Лев напряг память, дело было не его, но ему хорошо запомнилась одна деталь.

Он присел и, аккуратно сняв туфельку, посмотрел на левую ногу убитой. У той не хватало одного пальца, мизинца. Почему именно эта деталь засела у него в голове, полковник не помнил. Как картинка или сцена из фильма, перед глазами встало, как Мария читает журнал и показывает ему фотографию Елены, подпись под ней о том, что, даже зная о своем недостатке, светская львица не боится носить открытые туфельки. И Маша тогда несколько раз сказала мужу, что это огромная глупость – вот так обсуждать такую ерунду, что даже выделять под это печатное место. Наверное, именно поэтому полковник и запомнил то фото.

Гуров вздохнул. Вот уж подкинул ему задачку генерал. И теперь стало понятно, почему приезд полковника в ГУМ был обставлен с таким долгим вступлением, как будто Петр Николаевич сам пока еще не знал, как объяснить, что тут происходит.

– Как такое может быть, если она убита вчера… – Дарья не успела продолжить фразу, замолкла, подбирая слова. – Не могла же она раздвоиться? Да и даже если это близнец, то у нас получается не дело, а какой-то бразильский сериал.

– Это нам всем и нужно будет узнать, – сказал Орлов, подходя к телу, – вон можешь спросить полковника, у него жена актриса, в жанрах должна лучше нас разбираться, у нас вся жизнь такая. Что ни дело, то либо триллер, либо сериал.

И тут не нужно было быть экспертом по психологии, чтобы понять, что генерал взбешен.

Елена Самойта. Громкое и, казалось бы, простое дело. Вел его тогда коллега Гурова и Крячко, молодое дарование, майор Степан Лемигов. Самойта, молодая светская львица, была убита своим мужем, тело обнаружили в ванной с ожогами девяноста процентов тела, сам муж не отрицал своей вины. Рантье, светский лев, гонщик, директор коммерческого банка – полный набор мечты какой-нибудь девочки-подростка, любительницы сериалов про жизнь богатых и знаменитых. Елена увлекалась благотворительностью, модой, вела показы, даже пробовала петь и писать книги. Через пару лет их брака она решила попробовать себя в качестве продюсера, и у нее это стало успешно получаться. Кажется, она еще работала моделью и то ли открывала свою школу моделей, то ли сама ходила по подиуму, этого Гуров уже не помнил. Полковник не следил за светской хроникой.

Дело было громким потому, что оба участника были красивой, «глянцевой» парой. По своему опыту полковник знал точно, что именно у таких пар больше всего страшных секретов. Те, кто преподносит свою жизнь общественности на блюдечке, показывая, как может выглядеть мечта, на самом деле чаще всего глубоко несчастные люди. Последнее, впрочем, уже не было личным наблюдением полковника, об этом как-то раз ему буквально пожаловался главный профайлер Управления – Дягилев. Он даже думал уже начать писать на эту тему очередную кандидатскую работу, но Гуров тогда в шутку посоветовал ему подождать появления психопата-убийцы с какой-нибудь редкой патологией.

Хотя, конечно, есть и те, кому просто нравится жить у всех на виду. Генрих Самойта убил жену и был арестован на следующий же день. Он был все еще пьян и ничего не помнил. В частности, и того, как пытался сжечь тело жены в собственной ванной. Останки были настолько обезображены, что опознать их было невозможно. Разве что по кольцам, которые так и остались на сгоревших пальцах, и зубной карте. У Елены была небольшая операция на челюсти, как вспомнил Гуров, она делала пластику, полностью перекроив лицо под стандарты, которые сама же и сделала популярными. Притом что у нее были очень хорошие природные данные. Лев вспомнил, что видел ее фотографии в обычной, домашней обстановке, накрашенную так, что казалось, будто на ней нет косметики вообще, Мария объяснила, что такой макияж обычно делается долго и тщательно. И удивился тому, насколько естественная, живая, красивая молодая женщина. И как страшно умерла.

Лев попытался вспомнить хоть какие-то подробности, что-то еще, но, видимо, Лемигову тогда дали понять, что тело есть, убийца есть, нужно закрывать дело как можно быстрее и тише.

И вот теперь мертвая Елена лежала перед ними.

– Интересно, но ведь ее кто-то же должен был узнать? – спросил Орлов, наверное, скорее сам себя. Риторически. – Ведь если она ходила на работу, ее должны были видеть. И каким-то образом она сюда попала? Ее знали в лицо десятки людей.

– Могла сказать, что похожи, или она подобрала образ под Самойту. Вспомни, сколько девушек тогда делали такую же стрижку, так же красились. Она же сама и придумала эту моду, я смотрела уроки по макияжу от Самойты, – чуть смущенно сказала Даша, – к тому же, Петр Николаевич, вы по памяти можете много перечислить или описать известных светских… деятелей? Это только кажется, что они широко знамениты, что их лица везде, но придите домой, закройте глаза, и, если вас не интересует эта сфера жизни, вы не вспомните о ней вообще ничего, даже того, как ее зовут. Но это Елена Самойта. Пусть она сменила цвет волос, но это она.

Лев присел, рассматривая тело, чтобы убедиться, что они правы. Плохо. Труп – это всегда плохо, труп молодой женщины в центре Москвы – еще хуже.

И было третье «хуже». Главк облажался. Генрих Самойта убил кого-то другого и сейчас отбывал срок. Дело было официально закрыто. Если про это пронюхает пресса, то шум поднимется до небес.

– Крячко возвращается завтра? – спросил Петр Николаевич у Гурова.

Напарник и хороший друг Гурова Станислав Крячко взял часть отпуска, которого у него не было уже много лет, и улетел вместе с женой на неделю в Санкт-Петербург. В это время на их отдел свалилось еще несколько дел, но все они были из разряда «долгостроев», когда нужно долго собирать доказательную базу, потом оббивать пороги начальственных кабинетов на получение соответствующих санкций и разрешений и прочее. В Главке был отдел по работе с экономическими преступлениями, но почему-то в последнее время они все чаще доставались Гурову и Крячко. Все эти дела могли спокойно подождать возвращения Стаса, а Лев пока засел за отчеты.

Лев кивнул, продолжая осмотр тела и машинально прикидывая в голове дальнейшие шаги.

– Над делом работать будете вместе. Лемигов ничего не должен знать до поры до времени, – решил генерал. – Я сам ему скажу, когда соображу, как это сделать, так, чтобы не выпороть его, если вскроется, что он либо что-то скрыл, либо что-то не до конца сделал. Молодой, да ранний.

Гуров приподнял брови.

Майор, конечно, уже успел помотать нервы Орлову, но парень был толковый, работал хорошо, брался за любые задачи, работал с огоньком и чем-то даже напоминал Льву его самого в молодости. И Гуров отлично знал, что Лемигов Орлову в работе нужен.

– Да доверяю я ему, доверяю. Если всплывет это дело, парню не поздоровится. Отдел собственной безопасности в любом случае возьмется за него. И в наших интересах, чтобы они за него взялись как можно позже, чтобы у нас к тому времени на руках были доказательства не халатной работы следователя. А очень хитровыдуманного дела. Чего-то такого, что снимет тень с нас. Пусть даже если окажется, что трупы Самойты на самом деле не близнецы, а тройняшки. Копаем, дорогие мои. Копаем, как никогда не копали.

– Лемигов тихо работать не умеет, – вздохнула Зайчикова, которая была рада, что ей приходится редко выезжать вместе с шумным майором. Своей неукротимой энергией, темпераментом и любовью доказать всем, что он прав, Степан Дарью сильно утомлял. Между собой его в шутку даже называли Гардемарином из-за того, что горячий парень несколько раз влезал в драки по идеологическим соображениям. Это у него повелось еще с армии, где, однажды вернувшись из очередного увлекательного турне в горячую точку, первым делом буквально с борта он устроил громкую драку с нач. склада. Но по делу, потому что оказалось, что у его ребят половина одежды и снаряжения были уже старые и буквально разваливались на руках, а все новое… куда-то делось. Драка стала громкой, начальника склада сняли, а Гуров, узнав эту историю, дал Лемигову кличку «Белов» по фамилии гардемарина из известного фильма.

Тот тоже постоянно влезал в драки.

Но забрать материалы дела у Лемигова нужно будет. Как и поговорить с ним, чтобы узнать подробности. Есть моменты, которые не передашь на бумаге. Поведение свидетелей, общую атмосферу, тон, слова, жесты. В деле важно все, начиная от слухов и заканчивая возникшими у следователя в работе подозрениями.

– А они не у него. А у нас почти все, – снова ответила Дарья на невысказанный вопрос. – Степан принес папку, когда нес ее сдавать в архив, и забыл. А я не относила, потому что сам должен ходить и оформлять все правильно, не я же бегать буду. Но я напоминаю ему об этом постоянно, что это за привычка – бросать в лаборатории у нас свои документы, – чуть мстительно закончила Дарья, и Гуров рассмеялся.

Вот же достал Лемигов Отдел судебной экспертизы Главка.

– Натрави на него в следующий раз Мегер… Матильду Давтяновну, твое суровое начальство, и будет он потом ходить тихим.

– Она его обожает, – мрачно сказала Дарья, продолжая при этом делать свою работу. Руки эксперта буквально порхали над телом, собирая какие-то видимые только ей улики и следы.

– Ладно, вернемся к телу, тем более что майор сейчас в Обнинске, в местной командировке, – устало сказал генерал. – Пакуем тело или пока еще будете осматриваться?

– Нет, я могу ее уже забирать, если только Лев Иванович еще хочет что-то посмотреть, – предложила Дарья.

Гуров покачал головой:

– Забирайте, но в офисе я еще побуду. А где остальные сотрудники?

– Алена Сергеевна дала всем оплачиваемый отпуск, – ответила невысокая молодая девушка. Она появилась за спиной полковника совершенно беззвучно. И именно эта девушка, как вспомнил полковник, принесла вторую чашку кофе генералу, когда они были за дверью. Такой способностью быть незаметной, но в то же время всегда рядом обычно обладают личные помощники или очень хорошие секретари, что, по сути, чаще всего одно и то же.

– Это Кристина Кувшинова, помощница убитой, – представил ее генерал.

– Алена Сергеевна не отвечала на письма и телефонные звонки два дня. Но такое бывало раньше, когда она сопровождала важных гостей в поездки, и я не волновалась. Раз в два дня я приезжала в офис, чтобы открыть его и посмотреть, как тут идет ремонт. Сегодня я приехала и нашла Алену Сергеевну.

Пока она говорила, Гуров очень внимательно наблюдал за женщиной. За ее мимикой, взглядами, жестами. Первое впечатление после такого шока – самое важное. Не каждый человек, найдя труп, даже если он не знал этого человека раньше, может оставаться спокойным.

Кристина говорила спокойно, чуть отстраненно, вообще не используя в разговоре мимику.

– Кристина, одну минуту, извините, пожалуйста, – неожиданно твердо, хоть и очень вежливо, прервала девушка Дарья. Потом виновато посмотрела на Петра Николаевича, быстро встала, подошла к Кувшиновой, посмотрела ей в глаза. Потом попросила поднять и вытянуть обе руки, покачать головой и тут же, так же ничего не объясняя, вызвала скорую.

– Сосудистый криз, мне кажется, может быть угроза инсульта, – сказала Дарья, усадила все еще остающуюся ко всему безучастной Кристину на кресло и пошла за водой, после чего собралась к машине, сказав, что там есть аптечка.

– Аптечка вон там, в столе. – Кристина подняла руку, вернее, попыталась ее поднять, чтобы показать на стол. Но руки, кажется, перестали ее слушаться, и девушка со все тем же удивительным спокойствием посмотрела на предавшую ее внезапно часть тела.

Вот это было, наверное, все-таки пострашнее трупа, лежавшего на полу, – видеть, как то, что показывает нас живыми: эмоции, мимика, живость взгляда – все это стирается с лица человека. Кристина была мертвенно бледной, над губой блестели капельки пота, но при этом кожа была холодной и какой-то резиновой, безжизненной на ощупь. Лев взял ее за запястье, чтобы пощупать, есть ли у нее пульс и не падает ли, и понял, что вся безучастность Кристины и спокойствие на самом деле были признаками того, что ей очень плохо. И плохо, что он не сразу заметил это. Тут, наверное, каждая минута на счету, если это инсульт? Хотя девушка такая молодая. Дарья тем временем священнодействовала. Она смешала какие-то таблетки, которые нашла в аптечке и у себя в чемоданчике, что-то там добавила, долила, потрясла и быстро заставила Кристину выпить смесь. Потом дала ей воды и стала постоянно говорить с девушкой, спрашивала, сколько времени, буквально заставляя ее отвечать, определять время по часам со стрелками, считать от девяноста девяти до одного.

Тут приехала скорая, Дарья назвала все препараты, что дала Кристине, и девушку, положив на носилки, унесли. Все это заняло не больше пятнадцати минут, но всем, кто был там, показалось, что почти вечность.

– Даша, что это было? Как ты поняла? – спросил Петр Николаевич, когда Дарья как ни в чем не бывало вернулась к подготовке трупа к транспортировке.

– Вы обратили внимание, что она не отвечала на ваши вопросы, а говорила просто сама по себе? И еще у нее были зрачки разного размера. Один раскрылся так, что радужка была почти черная, а второй стал крошечным. Это признак того, что все плохо. – Дарья вздохнула. – Довезут, я думаю, что у нее какое-то нарушение кровообращения в голове на фоне стресса. Если бы инсульт, она бы одну руку не смогла поднять, а так она не смогла поднять обе на нужную высоту, может быть… Да, я думаю, что сильный сосудистый криз на нервной почве.

Зайчикова вздохнула. Было видно, что она волнуется.

– Даш, забирай тогда тело к себе, а я тут еще пошуршу, хорошо? – попросил Гуров. Дарья кивнула, генерал тоже уехал, и Лев остался один, за исключением подпиравшего стену молодого оперативника, и решил еще раз осмотреться.

Офис был, если можно так сказать, стерилен. Никаких папок с отелями, с фотографиями, никаких дипломов и свидетельств, которыми обычно украшают стены офисов. Хотя, конечно, их могли убрать из-за ремонта. Мебель была дорогая, очень качественная, вся закрыта специальными чехлами на время ремонта.

А вот стена, в которой пытались спрятать тело, вообще не вписывалась в интерьер. Значит, ее ставили наспех. Просто фальшстена. Гуров еще раз внимательно осмотрел стену, прикинул размер и понял, что в целом, если не знать, какая именно была идея, то можно было бы списать на дизайнерский ход. Тот, кто пытался спрятать тело в этой стене, даже побелил ее.

Значит, нужно узнать, была ли эта стена изначально на плане.

И если ее в самом деле планировали тут сделать, то это может быть пусть пока тонкой, но все-таки ниточкой к убийце.

Еще Льву показалось, что пространство офиса какое-то неправильное, неровное, словно оно должно быть или больше, или меньше. Но если тут раньше были квартиры или, может быть, вообще коридор, то могли так неровно поставить стены. Разделили, налепили офисов, место уже знаменитое, дальше некуда, а с ремонтом и странностями пространства разбирайтесь сами, дорогие заказчики.

– С чего планируешь начать? – спросил Орлов, когда Гуров пришел к нему в кабинет после того, как вернулся в Главк. В Управлении жизнь по выходным не замирает, как во многих других учреждениях. Всегда есть дежурные, и всегда кто-то остается от отдела. Плавающий график. Только Гуров сегодня не планировал приходить на работу, потому что три дня просидел в своем кабинете до поздней ночи, закопавшись в бумагах.

– Подниму материалы дела, наведаюсь в дом Самойты. Кто там живет? Опрошу еще раз родню, если она у нее была.

– Никто, я уже узнал, пока ты ехал. Дом под арестом за долги. Стоит опечатанный.

Гуров вопросительно приподнял брови.

– Там интересная история оказалась. Генрих Самойта был не так богат, как хотел казаться. В общем, обычное дело, в долгах как в шелках, и деньги, по слухам, после того как все банки стали ему отказывать, он брал не у самых добрых и законопослушных людей. Если Елена оказалась очень толковым инвестором, то ее муж – нет. По данным налоговой, у них были раздельные счета, налоги они платили раздельно, вернее, так: Елена платила, время от времени она оплачивала и счета Генриха, но не более. И еще, это я помню по прошлому делу: у четы Самойта был брачный договор и раздельный бюджет, может быть, это важно для нашего дела.

Лев кивнул, записывая в блокнот новую информацию. Брачный договор – это хорошо. Это значит, что есть бумажка, в которой по пунктам могут быть расписаны причины, по которым муж-банкрот не мог развестись с богатой женой, так что убить ее было гораздо проще.

– Думаете, поэтому ему и было выгодно признаться в убийстве жены и сесть, чтобы заодно и все долги с него списали? – спросил Гуров.

– А убийство с целью получения страховки и продажи драгоценностей жены и прочее ты отмел сразу? – иронично спросил генерал, прекрасно понимая, о чем ему говорит его подчиненный. Если Генрих был настолько в долгах, то сесть в тюрьму было неплохим выходом для него на тот момент. Кредиторам невыгодно убивать того, кто должен им денег. Банки долги спишут, а остальные кредиторы подождут возвращения мужа-убийцы на свободу.

– Она не застраховала свою жизнь, это я узнал, пока ехал, – отозвался Гуров и добавил: – Насчет драгоценностей не знаю, но счета у Елены точно были. Насколько я помню, она была далеко не бедной девочкой. Кто наследник?

– Генрих.

– Но по закону убийца не может наследовать?

Петр Николаевич кивнул:

– Так уж вышло, что я это дело очень хорошо помню, хотя прошло три года. Согласно банковским документам и программе в телефоне убитой, у нее на счетах были очень крупные суммы. Но вот представь себе, какая незадача. Через три дня счета оказались пустыми. Мало того, сослались то ли на какой-то банковский сбой, то ли на программу защиты премиальных клиентов, но куда утекли деньги, никто сказать не смог. Вроде как сняли родители.

– А украшения? Светская львица наверняка любила блистать на публике?

– Старый трюк. Все украшения были хорошо выполненными подделками. Мало того, часть знаменитых бриллиантов Самойта просто брала в аренду, чтобы появиться в них на очередной тусовке. Все показное. Не люблю я эти светские рауты, блеск, мишуру, – поморщился генерал. – Все в этом деле либо поддельная мишура, либо блеск.

– Не скажите. Именно на таких раутах все дела и проворачивают. Пока играет музыка… – начал Гуров.

– Пока женщины щеголяют в красивых платьях, их мужья ворочают миллионами? Я только слышал про то, что разведчики наши очень любят на таких раутах свои дела разные проворачивать, – иронично продолжил генерал.

– Да чаще всего именно женщины там и ворочают миллионами, – рассмеялся Гуров. – Разрешите идти работать?

– Иди, Лев Иванович, иди.

Сказать по правде, Гуров не знал пока, с чего начать. Ну, кроме того, что нужно было поднять материалы старого дела. Но было еще кое-что, о чем полковник умолчал. Дело в том, что пока он ехал с Никольской улицы в Главк, через Рыбный переулок, он заметил, что за ним следят. Следили, если можно так сказать, нарочито. Грубовато. Словно специально хотели, чтобы полковник «срисовал» «хвост». Номер машины якобы случайно залепили грязью, хотя июнь в этом году был теплый, не дождливый. Цвет машины тоже – слишком обычный. Белый. Даже марка – «китаец». За последние несколько лет их появилось столько, что Лев давно поймал себя на мысли, что, кажется, слегка отстал от жизни и перестал следить за новинками автопрома. Все равно выговаривать все эти названия – язык сломаешь.

– Лев Иванович, я прошу прощения, но вы тут единственный сейчас, кто на дежурстве, остальные на выезде, – стоило Гурову войти в кабинет, как ему позвонил дежурный. Дежурный немного замялся, как будто стеснялся. Его смущение было понятно, Гуров – «важняк», а значит, по пустякам его лучше не дергать. И если в субботу он вышел на работу и все еще в Главке, к тому же и генерал на месте, в кабинете, то значит, у них сейчас очень серьезное дело, и лучше не мешать.

– Что случилось? – спросил Лев.

– Тут женщина просится на прием. Говорит, что у нее важная информация.

– По поводу?

– Ее ограбили. И она точно знает, что будут еще ограбления. Говорит, что знает, что в городе орудует мафия.

– Ладно, проводи.

Посетительница не просто вошла в кабинет. Она вплыла, распространяя вокруг себя удивительно знакомый аромат духов. Гуров принюхался и чуть улыбнулся, после чего, правда, тут же чихнул. Гостья щедро облилась духами «Красная Москва». Можно было, конечно, сказать, что это были просто похожие по запаху, но у полковника с детства была аллергия именно на этот аромат. В состав духов, видимо, входило что-то, что вызывало почти молниеносную реакцию. Но даже со слезящимися глазами и сдерживая приступы чихания, Лев все равно смог заметить, что неожиданная посетительница всячески пыталась сменить внешность. На ней явно был парик. Она слишком тепло оделась для начала июня. А вот обувь у нее, наоборот, подкачала. Босоножки не сочетались с летним палантином и тонким шерстяным платьем. Хотя возможен и другой вариант – она просто торопилась. Или полковник не разбирается в современной моде. Да что угодно, главное – пошире открыть окно, потому что запах духов был таким сильным, как если бы она вылила на себя весь флакон.

– Ядвига-Иоанна Митрохина, – назвала свое имя удивительная гостья и добавила: – Прошу прощения за интенсивный аромат, я торопилась и случайно облила платье духами, а переодеваться не было времени, потому что мне кажется, что будут еще ограбления, а вам же не нужна смута в городе.

Почему-то последняя фраза прозвучала совсем не театрально, как-то очень обыденно. Хотелось даже подтвердить, что так-то да, в Москве смута – обычное дело, но в данный момент она будет совершенно лишней.

– Очень приятно. – Лев назвал свое имя, фамилию и должность и жестом предложил присаживаться.

– Итак. Что у вас случилось, как можно подробнее, пожалуйста.

– У меня из дома, после партии в преферанс, каждую пятницу мы с друзьями расписываем пульку, пропала крупная сумма денег.

Удивительно. Она даже голос попыталась изменить. Специально говорила низким голосом. Потом, правда, Митрохина вдруг извинилась и заговорила нормальным голосом.

– Насколько крупная? – устало потер виски полковник.

– Около семидесяти тысяч долларов.

Лев присвистнул:

– А зачем вы хранили дома такую крупную сумму? Дежурный сказал, что у вас есть информация еще и о других ограблениях.

– Я держала деньги не в валюте, а в золоте. В украшениях. И еще два слитка. Я же не дура. Но я вам точно могу сказать, что минимум троих богатых людей также ограбили за последнюю неделю, скажем так, тоже во время дружеских сеансов игры. И будут еще ограбления. Все случилось после визита к нам господ в полицейской форме.

– Итак. Давайте еще раз. У вас дома была встреча… – Гуров сделал вид, что подбирает слова, – а не организованная игра?

Гостья рассмеялась:

– Ну что вы. У меня была именно встреча. Просто друзья. Но я точно знаю, что те же грабители, что наведались ко мне, вырядившись полицейскими, скорее всего, работают и в других домах. У меня пропало не так много, не последние деньги, но я так понимаю, что они устроили рейд по другим компаниям, там организованы игры на деньги. Точные адреса я не знаю, это небольшие компании, которые собираются поиграть в карты. Преферанс, покер, бридж, часто даже под это дело снимают или отели, или небольшие загородные дома. Грабители не работают по-крупному, и меня тоже предупредили, официант шепнул, знаете, такой милый, заботливый юноша, он, пока мы все готовили и ждали гостей, сказал, что я, наверное, очень храбрая, раз не боюсь.

Ядвига-Иоанна изъяснялась такими длинными сложными фразами, что эта вычурная манера немного привязывалась, и полковник буквально почувствовал, что все эти лишние слова заполняли его голову, и думать становилось сложно.

Лев встал, взял лист бумаги из принтера, потом подумал, взял еще несколько, ручку и посадил гостью за свободный стол.

– Давайте так. Вы сейчас все подробно изложите, со всеми именами, фамилиями и телефонами гостей и тех, кого ограбили и еще планируют ограбить, напишите, откуда вы все это знаете, опишите все украденное. И ваши данные. И после этого будем думать.

Дама серьезно кивнула:

– Я все напишу. Правда, я не смогу дать все данные гостей других домов. Сами понимаете, мало кто из игроков называется своим именем. И телефоны тоже. Получается, что, по сути, кроме слухов и домыслов и моего собственного ограбления, у меня больше ничего нет.

Митрохина задумалась, а потом сняла парик:

– И за этот странный маскарад я тоже прошу прощения, мне стало казаться, что за мной следят, вот я и вырядилась как чучело, даже не знаю, от кого бежала.

– Мы все и всех найдем, золотые слитки, если у них есть проба и номер, легко отследить, – так же серьезно кивнул ей Лев, – напишите пока все.

Вот только городских сумасшедших не хватало полковнику для полного счастья. Но он не знал, что впереди его ждет не только дело об убийстве, но еще и, пожалуй, об одном из самых странных мошенничеств в его жизни. И даже несмотря на то, что они будут связаны между собой, именно эта странная дама станет ему неплохим помощником.

Ядвига-Иоанна Митрохина оставила заявление на одиннадцать страниц, где подробно изложила все факты, подробности нелегальных казино, если можно было назвать так эти встречи для игр. Описала людей с тех сеансов, в которых Ядвига участвовала сама.

– Вы не думайте, это не потому, что я не доверяю нашим органам, – сказала она, прикладывая руку к груди, – просто понимаю, что у вас невероятно много дел, люди постоянно умирают, кого-то грабят, и есть преступления в масштабах страны! Вот и решила немного помочь, если нужно будет кого-то ловить на живца, имейте в виду, я в полном вашем распоряжении.

– Надеюсь, что до этого не дойдет.

Лев посмотрел на страницы, исписанные мелким бисерным почерком, и кивнул, пообещав, что обязательно ей позвонит.

Но бумаги не убрал. Полковник знал по собственному опыту, что зерно правды можно найти в чем угодно. Даже вот в таком, казалось бы, бреде.

– Ее задушили, притом, я сказала бы, что достаточно грубо. – Дарья вошла через двадцать минут, когда Гуров успел только позвонить в архив, чтобы заказать дело. Так как убийство Самойты расследовали не так давно, то дело было не только полностью укомплектовано, но еще и частично оцифровано и занесено в базу Главка. Но Лев хотел поработать именно с бумагами. Ему так было проще. По старинке пощупать вещдоки, почитать бумаги, посмотреть на фотографии.

– Что ты имеешь в виду?

Эксперт Главка попыталась объяснить:

– Ну вот представьте себе, что вы кого-то душите. Ну хорошо, не вы. Просто душат. Это на самом деле неудобно и тяжело. Человеческая шея – не самый удобный объект, чтобы ее душить. В общем, это делал не профессионал, явно торопился и еще постоянно тряс тело, сразу задушить человека не так просто, как кажется. По характеру гематом на теле – она лежала на полу, и убийца несколько раз встряхнул ее, как тряпичную куклу. От этого остались следы на виске и над ухом. Убили, скорее всего, в офисе. В ране на виске, там есть небольшая рана под волосами, я нашла ворсинки ткани, они налипли на крови. Пока еще точно не могу сказать, я не успела рассмотреть, но, если я права, скорее всего, это укрывной материал, то, чем закрыта вся мебель в офисе. Чехлы качественные, хорошие, там, конечно, не сразу видно, что по мебели били человеком.

– То есть мы ищем кого-то достаточно сильного, – припомнив рост и комплекцию убитой, уточнил полковник.

– Да. И быстрого, потому что, судя по телосложению, убитая любила спорт, может быть, занималась какими-то единоборствами, в общем, просто так она бы не дала себя убить.

– Отпечатки проверили?

– Да. Это не копия Елены Самойты, а она сама. По отпечаткам все совпадает. Странно.

– Что?

– Ну, если бы я была ею, то, наверное, сделала бы пластическую операцию, может быть, сменила бы внешность как-то, – Зайчикова замялась, – но это же ненормально. Ее убили, муж сел в тюрьму, а она тут живет… жила как ни в чем не бывало. Ходила на работу даже. И ездила куда-то.

– Но для начала мы не знаем, как именно она тут оказалась, – предположил Гуров, – может быть, все это время Елена жила где-то на югах, а тут вернулась, и поклонницы мужа ее и придушили.

– Мне нравилась их пара. Такие, знаете… не пустые. На них приятно было смотреть, потому что оба были заняты делом. Она постоянно работала на благотворительность, придумывала свою одежду, украшения, рисовала, писала книги. И он тоже. То есть было видно, что вот вроде как селебрити, а в то же время им хорошо друг с другом, – неожиданно сказала Дарья, и Гуров чуть было не открыл рот от удивления, вот уж от кого он не ожидал интереса к светской жизни, так это от Даши.

– И вот еще что, – Дарья затормозила, – Самойта много занималась благотворительностью не просто так, не потому, что это модно. Посмотрите ее проекты, они были очень яркими и интересными. Она как-то притягивала людей, и, что самое главное, все они были реализованы. Если Елена собирала фонд, то фонд работал. Если открывала школу, то она тоже работала. Вокруг Самойты крутились люди, очень много людей, и от этого мне еще страннее, что она вот так вот ходила живая по Москве и никто ее не узнавал.

– И тем страннее наше дело. Тем страннее, – повторил Гуров. Эксперт выскользнула из кабинета именно в тот момент, когда полковнику позвонил заведующий архивом и сказал, что поднял интересующее его дело.

Кажется, телефон сегодня не давал полковнику даже полшанса на то, что у него будет время спокойно подумать.

Глава вторая

Для начала Лев сделал то же, с чего начал его коллега Лемигов. Полковник взял дело в архиве, переписал все адреса, бегло просмотрев показания, и поехал к родителям Самойты.

Всю дорогу Лев поглядывал в зеркало заднего вида и даже почти не удивился. За ним снова неотрывно следовала машина, и в этот раз полковник был уверен на двести процентов, что за ним не просто следят, а еще и специально постоянно маячат позади, раздражая полковника. Либо чтобы он сорвался, либо чтобы предпринял какие-либо действия против машины, либо… Примерно то же самое говорила Митрохина. Что когда она поехала в Главк на такси, за ней с какой-то раздражающей прилипчивостью следовала одна и та же машина. Но вряд ли за ними следит один и тот же человек.

Гуров поступил гораздо проще. Следили за ним не в первый раз, а уходить от слежки он умел уже давно и очень хорошо. Доехав до Киевского вокзала, на всякий случай запомнив номер и марку машины – снова китаец и снова, скорее всего, арендованная, полковник просто пересел на пригородную электричку, оставив машину в одном из дворов, благо район этот Лев знал очень хорошо. Дом родителей погибшей располагался в небольшом подмосковном поселке, в десяти минутах езды на электричке от Москвы. Уютное шато на берегу озера. С большим садом, просторной верандой. Удивительно, что тут было так тихо, казалось, что в таком месте уже должен был вырасти дом отдыха или санаторий.

Озеро так и манило искупаться, даже несмотря на то что июнь в этом году выдался не такой жаркий.

Перед тем как навестить чету Салимхановых – Елена, когда вышла замуж, взяла фамилию мужа, – Гуров позвонил родителям убитой и согласовал визит, и поэтому его уже ждали. Родители погибшей были… были похожи на пару с обложки. Оба высокие, подтянутые, они явно следили за собой. И за домом, собственно, тоже – над интерьером определенно поработали дизайнеры. Как-то слишком много глянцевых людей уже было в этом деле, а ведь расследование только началось.

Глядя на такие идеальные картинки, всегда хочется увидеть что-то неправильное. Бутерброд с толстым куском колбасы на тарелке. Брошенную в раковине чашку. Доказательство того, что люди тут живут.

– А где у вас жилая часть дома? – спросил Лев. – Ни за что не поверю, что вы тут живете.

Роман, отец погибшей, рассмеялся:

– Ну если вы нас так легко раскрыли, то прошу, пройдем на кухню.

Его жена кивнула:

– Да, там уже все готово. В гостиной мы, правда, обычно только принимаем гостей. Большие компании.

На кухне в самом деле все было готово. Чай, кофе, пирог с яблоками, пряники, шоколадные конфеты. Надо же. Буквально «сообразили на скорую руку».

– Только не говорите, что вы все время после моего звонка стояли у плиты. Мне стало немного неловко.

– Ну, что-то вроде того, полковник, чем обязаны вашему визиту? – Мать убитой улыбнулась: – Просто я люблю готовить и знаю много рецептов.

Лев вздохнул. Они заранее обсудили с Орловым этот визит и пока решили, что не стоит нигде объявлять о том, что нашли тело Елены. Может быть, именно на это и рассчитывает убийца – на то, что начнется шумиха, можно будет все свалить на плохую работу Главка, и, пока сыщики и руководство Управления будут отбиваться от прессы и адвокатов, ему будет проще уйти.

– Были подняты некоторые новые обстоятельства дела. Скорее всего, Генрих вел незаконный бизнес, и нам нужно провести доследование, возможно, что по итогам срок его станет больше, а судьба вашей дочери – чуть понятнее, – выдал заранее приготовленную легенду полковник.

– Какого рода бизнес? – уточнил Роман Салимханов, встрепенувшись.

– К сожалению, не могу пока разглашать эту информацию в интересах следствия. Но я хотел бы задать вам пару вопросов. Понимаю, что вы бы хотели забыть все как страш…

– Нет, – спокойно перебила сыщика мать Елены, Алена. Когда она представилась, Гуров мысленно хмыкнул: интересный в этом семействе выбор имен. Назвали дочь в честь матери. Тем временем Алена Салимханова продолжила: – Не хотели бы. Я думаю, что вы читали материалы дела, но на всякий случай – повторю. Мы очень много работали. Действительно много. И вложили все, что у нас было, в нашу дочь. У Елены в самое сложное для нашей страны время было все. Образование, спорт, витамины, все. Мы…

Лев подавил улыбку. Алена была права. Это было в материалах дела. Но самое интересное, что обо всем этом Гуров помнил и сам. Работа у него была такая. Помнить. В начале девяностых чета Салимхановых, вернувшись из Франции, объявила, что они разработали и успешно испытали в нескольких детских садах Франции и Польши собственную образовательную программу для детей младшего возраста. Суть программы Лев уже не помнил, да и не вникал тогда особо, но дело в том, что в некоторых европейских городах программа для развития одаренных детей, разработанная Салимхановыми, была принята и внедрена в практику. А вот в России дело не пошло. Критики было много, хотя ничего такого уж особенного в самой программе не было. Дети росли в строгости, в полном отказе от телевизора, радио… Там были еще какие-то идеи, но Льву захотелось услышать сначала то, что скажут родители убитой, а потом он планировал освежить знания по тем делам давно минувших дней.

Никогда не знаешь, что может пригодиться при расследовании очередного дела.

– Елена росла очень одаренным ребенком. У нее были потрясающие артистические таланты. Она легко перевоплощалась в кого угодно, не меняя внешность, но перенимая какие-то черты, черточки, если можно было так сказать. Походку, мимику, манеру говорить. Иногда я не узнавала своего собственного ребенка, – задумчиво сказала Алена. – Она… как будто не хотела быть самой собой. Конечно, все наши разработки мы использовали в том числе и при работе с дочерью. Было бы нечестно учить других родителей, как воспитывать своих детей, но при этом не применять все это к ней. А Елена…

– Она бунтовала. Ей не нужно было все то, что мы давали ей. Знания, путешествия. Дочь путешествовала вместе с нами по миру. Росла на Кубе, Тибете, в странах Европы. И все это ей претило. Она хотела обычную среднестатистическую жизнь. Мы с Романом постоянно пытались наладить с ней какое-то общение, найти общие точки, обычно детям нравится путешествовать. Обычно им доставляет удовольствие, когда их родители знамениты. Но Елене – нет, все это было не по вкусу. Только вот потом, надо же, когда она стала совсем взрослой, то все стало наоборот. Теперь она устраивала для нас приятные сюрпризы и организовывала путешествия, – Алена улыбнулась с легким вызовом, предлагая оспорить ее методы воспитания, – но тогда, в ее детстве, мы поняли, что не справляемся с Еленой и нам ее уже не вырастить.

– И что вы сделали?

Родители убитой переглянулись:

– Ничего. К ее десяти годам мы поняли, что это наш провал. Педагогический. Елена была необучаемая. Вернее, мы так думали. Поэтому мы уехали работать с детьми на Кубу, а она осталась в Сухуми с бабушкой. В ее восемнадцать, когда мы вернулись с Алонсо и Педро, Елена уехала в Москву учиться.

– С кем, простите? – спросил Гуров, снова доставая блокнот.

– Нашими сыновьями. Нашей гордостью.

Не нужно было быть экспертом по психологии и физиогномике, чтобы понять, что сыновьями они действительно гордились. Лица обоих родителей осветились таким счастьем, что сразу стало видно, кто тут самый любимый ребенок, надежда и опора, а кто сбежал в восемнадцать и о ком постарались забыть, пока этот кто-то не разбогател настолько, что о таком «педагогическом провале» стало незазорно помнить.

– Мы нашли близнецов в одном детском доме в Варадеро. Усыновили, и оказалось, что они идеально подходили для нашей программы. Быстро учились, впитывали как губки. Им нравилось узнавать новое. И они полностью, еще с раннего детства, разделили наши идеалы, – гордо сказала Елена. Ее муж просто кивнул. Говорила в основном жена, Роман явно был на вторых ролях, но при этом он поддерживал супругу и время от времени, как замечал Гуров, бросал на нее взгляды, полные гордости.

– А где они оба сейчас?

– Алонсо работает в Париже, а Педро перебрался в Ереван и открыл там детский центр. Наши сыновья пошли по нашим стопам. Они открывают школы по всему миру, вместе с нами работали в Гватемале, Африке, Индии. Везде, где есть недостаток образования. Наша программа позволяет вложить детям в головы огромный объем информации. Самое главное – это дисциплина и желание детей, – твердо продолжила Алена.

Лев слушал, кивал и даже задавал уточняющие вопросы там, где это было нужно по ходу беседы. Но уже понимал, что здесь он не узнает ничего нового.

– Вы общались с дочерью?

– Ну, мы не обрывали связь, всегда звали ее на все праздники, Елена тоже не отрезала нас от своей жизни. Мы были на ее свадьбе, на приемах. Просто она была… ну, обычной. Не нашей девочкой, а обычной. Красивой, умной, талантливой, но такой… Изюминки в ней не было, и она не подходила для наших целей.

Лев промолчал, чтобы не спровоцировать новый виток обсуждения того, каким должен быть ребенок с точки зрения «воспитательной программы» Салимхановых. Честно говоря, полковник не считал, что ребенок должен соответствовать каким-то целям, которые поставили для него родители, но промолчал. В данный момент от родителей Самойты ему нужно было как можно больше информации. Хотят выдавать ее в виде бахвальства и хвастовства собственными достижениями – флаг им в руки.

– А после того как вашу дочь убили, Генрих пытался как-то выйти на связь? Не было ли подозрительных звонков, писем?

– Ничего, – сказал Роман. Лев присмотрелся, пытаясь понять, кто играет первую скрипку в этой семье. Было видно, что они давно вместе и буквально проросли друг в друга. И, скорее всего, жили общими идеями, а это значит, что родители Елены были полноценными партнерами, а не ведомым и ведущим. Тем тяжелее, наверное, девочке было расти в такой семье.

– Мы могли погасить долги и выкупить дом, но зачем? Тем более что он никому из нас не нравился, просто дом, обычное жилье куклы Барби, – добавил мужчина.

– Но подождите. Ваша дочь, насколько я помню, всего добилась сама. Если я правильно понял, это была ее идея поступить в швейный колледж? Девочка много работала, в том числе и моделью. – Гуров припомнил еще несколько фактов из досье убитой, но родители лишь пожали плечами, почти синхронно.

– Это все наживное. Пустое, у нее не было цели. Не было какой-то идеи жизни. Просто жила, делала какие-то красивые вещи, кажется, даже пыталась открыть свой магазин, мы не спрашивали. Может быть, продавала свое тело, но вряд ли, Лена была слишком брезглива для этого. Мы давно вычеркнули наш неудачный проект из своей жизни, полковник, и вряд ли сможем вам помочь.

– А ваши сыновья? Они общались с Генрихом и Еленой? Вы же понимаете, что она погибла действительно ужасной смертью. И вряд ли она этого заслужила.

– Да, мы понимаем. Дочь жалко, так же как и любого другого человека, но она сама выбрала свою дорогу. Мы не давали ей денег после того, как Елена ушла из дома. Она никогда не звонила первой, не советовалась и не согласовывала свои решения с нами.

– Зато со мной она много раз советовалась, и вам бы не мешало проявить чуточку больше скорби и внимания.

Голосом, который раздался от дверей, можно было бы резать сталь. Видимо, это была бабушка Елены. Та самая, которой родители «сбагрили» свой неудавшийся проект. Но назвать эту женщину бабушкой у Гурова не поднялся бы язык, как и представить, что ей было уже хорошо за девяносто.

Высокая, очень хорошо одетая дама с легким прищуром посмотрела на полковника. Было видно, что бабушка Елены прекрасно владеет ситуацией и ей есть что сказать Гурову. Войдя на кухню, она остановилась, осмотрелась и очень внимательно и цепко «просканировала» взглядом полковника.

– Роза Эдуардовна, моя мать, – представил ее Роман. – Мама, ты бы лучше отдохнула, жарко.

Роза Эдуардовна просто посмотрела на сына долгим тяжелым взглядом, и он замолчал, смущенный.

– Я сама решу, дорогой, устала я или нет.

И в этот момент Гуров понял две вещи.

Первое – она знает, что Елена была жива все это время.

Второе – бабушка обожала свою внучку и, в отличие от родителей, поддерживала ее во всем.

И кто знает, что именно вложила эта герцогиня в отставке в голову бунтующего против правил ребенка. Если подросток перебрался жить к бабушке, то воспитывала ее, скорее всего, она. Они продолжали общаться, а значит, именно бабушка должна быть в курсе текущих дел Самойты.

– Пойдемте прогуляемся, офицер, с моей любимой скамейки на озере открывается прекрасный вид.

Гуров кивнул, попрощался с родителями убитой и, подставив локоть бабушке Елены, вышел с ней во двор. У нее была невероятно сильная хватка, сложно было притянуть к этой женщине и ее характеру слово «немощная». Да даже «возрастная» не подходило. Она держала спину так ровно, что осанке могли бы позавидовать балерины, и крепко держалась не только за руку Гурова, но и за жизнь.

Сильная, волевая. Стальная.

– Тут недалеко. Давайте отойдем подальше. Сын отлично читает по губам. Это обманчивое впечатление, что ему не было дела до дочери. На самом деле они постоянно совали свои длинные носы в жизнь дочери. Как только она начала действительно хорошо зарабатывать, у родителей проснулись семейные чувства.

– Она давала родителям деньги? – прозорливо спросил Гуров, но не стал спрашивать про жилье, просто дом был… не похож на Салимхановых. Он не подходил им по характеру. А вот Елене с ее картинами из глянца подходил.

– Да, но не потому, что хотела купить любовь родителей. Ей просто по-человечески было их жалко. Елена очень умная девочка. Лет с двадцати она поняла, что ее родители не смогут всю жизнь питаться одними грантами. Все их исследования по педагогике финансировались только в девяностых и не в России. Потом людям это быстро надоело, поток благодетелей стал быстро иссякать. Когда с Кубы стали приходить слезные письма, мне приходилось отсылать им деньги. Да еще и мальчиков этих усыновили. Думаете, мой сын сделал это для того, чтобы у них была поддержка и опора в старости?

Они дошли до скамейки, сели, и госпожа Салимханова вздохнула.

– Мой сын прекрасный манипулятор. Он знал, что у меня есть дом в Сухуми, квартира в Петербурге и квартира в Москве, и знал, что я все хотела разделить между тремя внуками. Петя и Алеша не виноваты в том, что их усыновили эти бездари. Ребята выросли очень хорошими людьми.

– Ого, – Гуров чуть улыбнулся тому, как тепло переиначила кубинские имена внуков Роза Эдуардовна.

– Наследство мужа. Он был очень известным хирургом. Лечил практически всех наших генсеков и моих родителей. Когда Роману были нужны деньги, он начинал каяться, что не пошел во врачи, что надо было слушать меня и отца, но разве теперь он имеет право остановиться и бросить все это! А что это? Их сомнительные программы? Леночка сбежала ко мне без гроша в кармане, я высылала ей деньги на еду и дорогу почтовыми переводами. Они жили так: базовые потребности ребенка закрыты, все остальное нужно заработать. Это их идея. Рома и Алена усыновили мальчишек, потому что знали, что я мечтаю о большой семье и о внуках. Близнецы были такими жалкими, худыми, больными, мы продали мою квартиру в Москве, и все эти деньги пошли на то, чтобы они могли жить спокойно на Кубе и воспитывать детей, и не мешать нам с Леночкой жить тут. Я сама подготовила и оформила договор опекунства.

– А что случилось потом?

– Лена выросла. Стала работать, работала она много. Как вол, как будто у нее в сутках не двадцать четыре часа, а все тридцать. Дом купила родителям, потому что они устали жить в южном климате или что-то около того, но на самом деле она понимала, что сыновья уже взрослые, заняты своими делами, и Роман с Аленой решат, что им нужно вернуться, и попытаются заставить меня продать квартиру в Петербурге. А я ее очень люблю, и мы всегда с Леночкой проводили там осень, в Петергофе. Раньше это была коммуналка, мой муж расселил ее и выкупил все комнаты, привел в порядок. Он тоже рассчитывал на большую семью, поэтому и комнат там пять.

– Неплохое вложение, – отметил Гуров.

– Да. И Лена не хотела, чтобы ее родители давили на меня или манипулировали как-то. Купила им этот дом, сделала ремонт. Время от времени там проводились фотосессии, родительский дом, любящая семья и все такое. От них требовалось только работать на публике, рассказывать, как они гордятся и поддерживают дочь. Рома и Алена прекрасно отрабатывали свое содержание. Думаю, что они ненавидели дочь. Она пугала их и мешала своей непохожестью, но терпели, потому что «сидели» на зарплате у нее. Однажды внучка рассказала мне, что у нее был долгий разговор на эту тему, и они все обсудили с родителями заранее, чтобы потом не было никаких разногласий.

– И что? – заинтересовался Лев таким прагматичным поведением Самойты.

– Все было хорошо. Они в самом деле играли роль нормальных родителей. Ученых, которые так рады, что их дочь такая талантливая и красивая девочка. Я раньше думала, что вся эта светская жизнь, эти блогеры, это знаете, такое, – старушка взмахнула рукой, показывая что-то эфемерное, – но на самом деле это работа, и работа тяжелая. Без какого-то расписания, но с очень большим чувством порядка. Нужно поддерживать себя в хорошей форме, заниматься здоровьем, знать, где и на каких мероприятиях тебя хотят видеть и что именно там от тебя хотят. Работать с рекламой, с клиентами. Елена и Генрих все это хорошо умели.

Роза Эдуардовна посмотрела на воду долгим взглядом. И добавила, словно прочитав мысли полковника:

– Если вам нужны ключи от ее дома, они у меня есть.

– А разве он не под арестом за долги Генриха?

– Ах. Вас же это не должно останавливать. Он под арестом, но пока что он числится как вымороченное имущество или как-то так. Это сложно запомнить, но, как я поняла, суть в том, что дом был в половинной собственности. Елена умерла, Генрих ее наследник, но как убийца он не может наследовать ей. Дом просто стоит под арестом опечатанный. Но ключи у меня есть. Вернее, они есть тут, в доме. В ящике с ключами. Думаю, что у вас хватит полномочий снять пломбы.

– Как быстро после своего исчезновения Елена вышла с вами на связь? – осторожно закинул удочку Гуров. Если он ошибался и старушка ничего не знала, то такую не доведешь до сердечного приступа, но вот она до суда может довести легко. Но чутье Льва подводило очень редко. Он был уверен, что бабушка убитой все знает.

– Сразу же. Сказала, что попала в опасную ситуацию, но ничего не может мне рассказать, чтобы не подставлять. Не просила ни денег, ни помощи. Умылась, переоделась и быстро ушла. Сказала, что как только сможет, позвонит.

– И звонила?

– Нет, – с достоинством ответила Роза Эдуардовна, – она больше не звонила мне. Но в фонд этих оболтусов, моего сына и его жены, постоянно поступают деньги. Думаю, она делает это для того, чтобы они не продали дом.

– Скорее всего.

Лев задумался. Нужно было начать разговор, почему-то полковник понимал, что он обязан рассказать о смерти Самойты, но, с другой стороны, он также понимал, что не имеет права это делать. По-человечески.

– А вы теперь живете с сыном и его женой? – осторожно спросил полковник.

– Боже упаси. Я приехала в гости. По делам. Елена сделала меня управляющей фондом ее родителей. Из этого фонда идут деньги на строительство школ в бедных странах и прочее. Школы строят ее братья. А завтра я возвращаюсь обратно домой в Сухуми. Сказать по правде, Москва меня немного утомляет. Тут мне нечем дышать.

Она вновь помолчала.

– Вы так и не сказали, что за новое дело привело вас к нам, полковник.

– Все еще не имею право разглашать данные следствия, даже несмотря на вашу очаровательную улыбку, Роза Эдуардовна, – отозвался Гуров, – но, если вы вспомните еще что-то, пожалуйста, вот мой телефон, звоните в любое время.

Родители убитой Самойты без особого интереса отнеслись к тому, что полковник забрал ключи. Авторитет властной Розы Эдуардовны подействовал на них как гипноз.

Льву даже стало их немного жалко. Люди не от мира сего, они либо жили в своем выдуманном мире, так и не разобравшись, как жить в мире современном, либо наоборот. Отлично ориентировались, понимали, что и как делают, и точно знали, что делать. Играли свои роли и, возможно, даже крутили за спиной Елены свои дела, главное, чтобы она продолжала давать им деньги на все их «проекты».

Неважно. Сейчас нужно было наведаться в дом Самойты.

Лев вернулся к остановке, сел на электричку и вернулся к машине.

Слежка снова была.

На этот раз за Гуровым, вновь же не таясь, проехался курьер из популярной службы доставки. Курьер следовал за машиной сыщика как приклеившийся, и не замечать его было сложно, но пока следившие не предпринимали никаких активных действий, полковник не стал уходить от «хвоста» и даже решил немного похулиганить. Он двигался со скоростью потока, но когда курьер отставал, то немного сбрасывал скорость, чтобы его могли догнать. Таким образом, Гуров давал понять, что видит слежку, и ему даже немного интересно, что будет дальше. Один раз, любопытства ради, Гуров нашел безопасный пятачок, притормозил у него и, встав на аварийки, вышел и помахал рукой курьеру.

Тот тут же набрал скорость и проехал мимо, но Лев успел разглядеть его лицо. Под шлемом его хорошо было видно. Водитель был не тот, что ехал за ним на машине. Тот был старше, крупнее. А «курьером» был молодой парень.

Крячко позвонил ему уже на подъезде к дому убитой. Вернее, к шлагбауму, который вел на закрытую территорию коттеджного поселка. Курьер «отвалился» на повороте у того самого пятачка, и Лев открыл шлагбаум сам, пикнув брелоком на ключах, а охраннику показал служебное удостоверение, уточнив, где находится дом четы Самойта.

– Кроме меня в последнее время к нему кто-то приезжал?

– Нет, но, если нужно, можем дать вам данные с камер. У нас пишется и сохраняется информация в течение тридцати дней.

Охранник был настолько вежлив, что Гуров даже поймал себя на том, что ему было бы спокойнее, если бы пришлось немного поспорить или повоевать.

Но нет. Ему действительно буквально через десять минут выгрузили все записи за тридцать дней, а полковник только и успел, что доехать до дома Самойты.

И снова это странное ощущение нежилого дома. Но только снаружи. Даже окна, несмотря на то что, согласно документам, дом был нежилым уже три года – стекла снаружи были вымыты. Газон – подстрижен. Калитка – смазана. Внутри на территории тоже царил порядок.

Гуров специально провел по полке рукой. Тонкий слой пыли был, а то бы полковник уже решил, что тут кто-то живет и поддерживает порядок.

Судя по всему, кто-то просто вызывал клининговую службу.

И делал это достаточно часто, Гуров сделал себе пометку узнать про компанию.

Внутри дома царил порядок. Все вещи на своих местах, даже запасные ключи лежали в вазе в прихожей. Такая ваза, коробка, тарелка или корзинка есть, наверное, у каждого человека, и там можно найти все что угодно, что обычно выкладывается сразу в прихожей из сумок и карманов.

Полковник надел перчатки, взял вазочку и вытряхнул ее на тумбочку.

Ключи, леденцы в коробочке, превратившиеся в монолит, флешка в виде смешной курицы, которая, кстати, не вязалась с образом бизнес-леди Самойты. Гуров сложил все, что нашел, в пакет для улик, снова повинуясь тому самому чутью сыщика, и прошелся по дому.

Тихо. Чисто. Светлый паркет, светлые стены. Сервиз. Чашки только парные. Нет ни компьютера, ни ноутбука, они, скорее всего, остались в Главке, в хранилище для улик. В кино обычно в таком хранилище можно было найти все что угодно и сравнительно быстро. На самом деле – нет. На самом деле, для ценных вещей, украшений, техники и прочего, что каким-то образом фигурировало в деле, но не могло быть по каким-то причинам возвращено родственникам или самим участникам дела, использовали обычные ячейки, что-то вроде камер хранения на вокзале. Ключи от каждой были прописаны в архивном деле, и сотрудники отдела, которые вели дело, могли под роспись брать ключи, работать с вещдоками, а потом также под запись в присутствии сотрудника камеры хранения возвращать улики на место.

Потому что, когда осужденный выходил на свободу, он имел право получить свои личные вещи, если мог доказать факт владения ими. И даже если там были дорогие украшения, одежда, техника, все, что было на заключенном в момент ареста, возвращалось.

Лев все же нашел то, что не было в этом доме постановочным. Как ни странно – фотографии.

А точнее, фотографии, которые стояли на столе в кабинете Генриха. И если посмотреть на них внимательно, то было видно, что он искренне любил свою жену, а она – его. Пусть это было не так долго, хотя кто знает, но на этих фотографиях они были искренними. Без масок успешных селебрити, в простой домашней одежде, смеющиеся, довольные. Там были и селфи, и снимки друг друга.

На остальных фотографиях, их в доме было очень много, – пара позировала. На этих – жила.

Именно это несоответствие заинтересовало полковника. Надо сказать, что предыдущий обыск был проведен не то чтобы халатно, но достаточно расслабленно.

Конечно, это понятно. Убийца, вот он. Сам признался. Зачем что-то еще делать и тратить время?

Лев искал глубже, хотя прекрасно понимал, что прошло три года и вряд ли он найдет что-то действительно важное.

Супруги жили в разных комнатах. Две разные спальни. В этом нет ничего удивительного, если позволяет пространство, а у пары разные рабочие графики и ритмы. Гуров внимательно осмотрел комнату Елены и понял, что там недавно кто-то был и, скорее всего, сильно торопился. Дом не стоял на сигнализации, поскольку сам поселок хорошо охранялся. Окна открывались на английский манер – ставни поднимались снизу вверх. Рамы деревянные, двойные. Лев открыл окно и осмотрел раму снаружи. Нет, следов взлома не было, прошли явно не через окно.

Несколько комков грязи с обуви – компьютерный стол отодвигали. Лев присел перед столом, осмотрел пол. Вместо паркета – полоски ровного светлого ламината, но в одном месте прямо под столом полоска отходила. Гуров поддел ее ключом, который лежал в кармане. Тайник был сделан в самом деле хорошо, и если бы Лев не заметил, что стол отодвигали, то и не стал бы искать.