Пределы

Мастер

Мастер.

Жил на свете лучший игрок в шахматы. Люди так считали и за это называли его Мастером. Наступила пора ему умирать. Пришла Смерть к гроссмейстеру, но вместо забвения предложила сделку: раз в неделю он будет с ней играть партию в шахматы. Если Мастер выигрывает, то он продолжает жить семь дней. Если проигрывает, то умирает. При этом нельзя общаться с родными и друзьями, чтобы никто не заподозрил в гроссмейстер человека, как-то обыгравшего Смерть.

Мастер согласился.

Жизнь шахматиста изменилась. Он отстранился от всех, кого знал. Жил один, занимался своими делами, на публике не показывался. Раз в неделю к нему приходила Смерть, и они молча играли партию. Мастер всегда обыгрывал противника. Уговор исполнялся точно: шахматист жил ещё семь дней. Минимум до следующей партии.

Прошло десять партий. Сто. Тысяча. Две тысячи.

Мастер изменился. Он не разговаривал ни с кем, жил сам с собой, всех избегал, в том числе родителей и своих детей, и стал очень мало похож на известного всему миру игрока. Скорее, он был похож на бедного и одинокого старика, который не бросил свою старую привычку прилично одеваться и приятно выглядеть. Но даже так он уже больше напоминал свою тень, чем настоящего человека. Тень, полную одним лишь одиночеством.

Смерть проигрышам не удивлялась и не расстраивалась. Она знала этого человека и договор был готов у неё уже давно. Впереди у Смерти была однообразная бесконечность. Теперь эта бесконечность разбавилась интересными партиями в шахматы раз в неделю.

Мастер же стал жить только от партии к партии. Даже не жил, а просто ожидал. Неделя проходила так, будто и не было этих семи дней. Жизнь во время игры. До и после – простое существование, превратившееся в бесконечное ничто.

Прошло три тысячи партий. На три тысячи первую Смерть заговорила:

– Мастер, вся Ваша семья умерла. Родители уже давно, а последний Ваш ребёнок только вчера. Вы должны об этом знать, а я не имею права это скрывать.

Мастер медленно и задумчиво посмотрел на Смерть и спросил:

– Значит ли это, что я смогу их встретить в ином мире после этой нескончаемой жизни?

– Не знаю, Мастер. Я существую только здесь. Иные миры не для меня. Есть ли они на самом деле – мне это неизвестно. Можно ли туда попасть как-нибудь – тем более.

– Я всегда знал, что в этом мире нет ничего честнее Вас. Разрешите ли Вы мне немного прогуляться перед матчем?

– Конечно. На сыграть мы должны обязательно сегодня.

Мастер кивнул головой, спокойно встал из-за стола с шахматной доской, сунул руки в карманы своих старых брюк, развернулся и вышел. Не было его всего не более, чем полчаса. Когда он вернулся, то так же спокойно сел за доску и сказал:

– Начнём.

Партия получилась необычайно долгой. Преимущество переходило то к одной стороне, то к другой. То Мастер возвращал равновесие, то его противник. От напряжения у Смерти впервые показалось нечто вроде улыбки. Мастер был спокоен как никогда. И вот, наступили завершающие ходы. Медленные и расчётливые. Один, другой. Последний. Смерть впервые за всё время улыбнулась, избавившись от напряжения:

– Вам мат. Вы сейчас умрёте, Мастер. Вы наконец-то проиграли.

Гроссмейстер поднял спокойный взгляд на Смерть:

– Я знаю. Я сейчас умру. Но Вы не правы. Я наконец-то выиграл.

Он

ОН

Он был. Не существовал– просто был. Он былвсе и былничто. Точка и бесконечность.

Не было ничего, кроме Него, но и он не существовал. Одна неизвестность, одно абсолютное знание, все это – Он. Нет сомнений, нет колебаний, нет сознания и нет движения.

Не желание, которое не могло возникнуть, а невозможность этогопородила в Нем Искру. Искра, поиграв немного, преобразовалась в нечто новое.

Так возникло Время. Оно оказалось частью Его, и вся Его сущность мгновенно отторгла новизну из себя, отделив безвозвратно. Но Он остался во Времени, а оно – в Нем. Независимые, однако являющиеся друг другом.

Вместе со Временем Он обрел существование, обрел себя, и тогда Он понял, что Он – есть сознание. То, что Он возник, как Он возник и почему, имело только одно объяснение – так захотел Он сам.

Потрясенный этим, Он был во Времени, осознавая свое существование, разглядывая себя, анализируя, упиваясь своим сознанием. Он был, теперь уже существовал, бесконечность, которая только сейчас обретала свой смысл. Он плыл сквозь Время, и все шло так, как шло.

Но возникло сомнение. Кто Он? Действительно ли существует Он? Сознание – это Его сознание, Время – Его Время. Как быть, если все – это Он?

Выход один – созидание.

Себя создать заново Он не мог – Он не знал, что Он такое. Решение далось очень нелегко и одновременно играючи просто.

Так появилась Вселенная. Необычная, абсолютно новая, обладающая бесчисленными своимихарактеристиками, Вселенная существовалаво Времени уже без Него, полностью самостоятельно. Эта самостоятельность так восхитила Его, что вслед за первой Он тут же создал вторую Вселенную, уникальную, ничем не похожую на предыдущую, а за ней и третью. Восторг созидания охватил Его, Он творил Вселенную за вселенной, реальность за реальностью, наполнял их пространствами, ломал в них Время, заполнял пустоту.

Ограничив себя, Он обрел полную свободу. Создавая чистую энергию, играя с ней, Он преобразовывал ее во все новые формы бытия. С азартом, не желая останавливаться, он принуждал мир вокруг Него сжиматься, переливаться, скручиваться в невероятное, чтобы после воспрянуть и переродиться.

Пролетая, как миг, нигде не задерживаясь и на секунду, Он радостно творил галактики, туманности, звезды и черные дыры, собирал их вместе, разрушал и склеивал заново, круша границы, ограничивая ими все, создавая новые законы, поражавшие Его самого своей абсурдностью и логикой. Сверкали сверхновые, переливалась всеми цветами звездная пыль, чернели, покрываясь бесчисленными кратерами планеты, посылались в неизвестность странствующие кометы.

Процесс рождения всего сущего длился миллиарды и миллиарды лет прежде, чем Он остановился.

Исчезло желание.

Что произошло с ним? Почему пропало то счастье, которым Он обладал, создавая? Зачем?

Он бросился на поиски, не представляя, что ищет. Он преодолевал пустоту, заглядывал во все отдаленные уголки и реальности, созданные Им же. Надежда двигала Им, дразня Его и заставляя плакать, терзала Его, внося в Его существованиеневиданные доселе эмоции, рождая отчаяние и злость, страх, которым Он противился всеми силами, но которые однажды, в тот момент, когда Он понял, что все зря, переродились в бесконечное одиночество и покой.

Прошло уже несколько миллиардов лет, и все это время Он плыл в пустоте без движения, отстраняясь от всего, что могло бы Его побеспокоить. Вселенная жила, дышала, забыв о Нем, а Он игнорировал ее. Лишь Время, оставаясь по-прежнему верным Ему, обступало и, спокойно захватывая, несло Его все дальше и дальше. Покой, его мрачный спутник, да существование, обременяя Его, сохраняли в Нем сознание.

И так продолжалось бы до скончания Времен, но однажды Он почувствовал то, что заставило его встрепенуться и броситься к одной маленькой планете не краю Вселенной.

Искра. Нет, не такая, которая явилась Ему до этого лишь один раз, совершенно иная, необъяснимо чужеродная, но такая близкая Ему. Теперь, наблюдая то, что породила Искра, Он узнал то, что искал.

– Мальчик, почему ты плачешь? Бедняжка, коленку разодрал? Ну, не плачь, не плачь… иди ко мне. Где твоя мама? Не знаешь? Господи, ну и чумазый же ты, чертенок! Милый и забавный чертенок! Дай, я тебя вытру…сейчас… вот, еще здесь, не щечке… так, я тебе слезки сейчас вытру, и ты больше не будешь плакать, договорились? Молодец! Ты же храбрый, смелый маленький мальчик, правда? Ну, иди ко мне, идти-то тебе больно сейчас, я тебя понесу… вот, так… легкий, как пушинка! Но ты вырастешь большим и здоровым. Сейчас тетя поможет тебе найти маму. Не плачь, ты же обещал, помнишь? Тебе нечего бояться, я с тобой, я никогда не оставлю тебя одного…

Женщина шла по улице огромного города, держа в одной руке сумку с продуктами, а в другой маленького мальчугана лет трех. Она без остановки шептала ему на ухо, пытаясь все время погладить его по голове рукой, занятой сумкой, что все будет хорошо, что он не должен плакать, но мальчик, крепко обняв шею женщины маленькими ручками, уткнувшись в плечо, продолжал рыдать.

Мальчик плакал, но он уже по-настоящему верил, что все будет хорошо. Две дорожки слез, сбегая по перепачканному лицу, пересекая округлые щечки, доходили до тонких детских губ, и становилось понятно, что он слезы текут из карих глаз уже непроизвольно.

Он улыбался.

Река

Река.

Небо чернело над широкой