Одесский роман под знаком Девы, и Сборник рассказов
«Одесский роман под знаком Девы»
Одесса. Она пахла соленым ветром, жареными мидиями и обещаниями. Обещаниями быстрой, как морская волна, страсти, легкой, как одесский акакиевский анекдот, и прочной, как советская сталь. Именно сюда, на этот полустанок счастья, съезжались те, кто устал от душных цехов и комсомольских собраний, в поисках другой, курортной пятилетки, выполнимой за две недели.
И именно сюда, словно три грации, сошедшие с переполненного трамвая, прибыли три подруги: Лика, Вера и Света. У них был четкий, почти производственный план: максимум впечатлений, минимум обязательств. И он был на грани срыва, ибо на горизонте, в прямом и переносном смысле, появилась группа молодых работников одного из крупнейших металлургических комбинатов СССР. Мужики. С плечами, за которые не стыдно, с улыбками, от которых плавится лед в коктейле, и с чувством юмора, способным расколоть даже самый крепкий орех советской женской сдержанности.
Что же произойдет, когда легкомысленное желание пофлиртовать столкнется с мужской силой, прошедшей закалку в мартеновских печах? Читайте, смейтесь и влюбляйтесь вместе с героями этого солнечного романа.
Пляж «Аркадия» встретил их разноголосицей криков чаек, шипением пены и ворчанием пожилого спасателя, неодобрительно смотревшего на Ликин купальник, который, по его мнению, состоял из трех носовых платков и безграничной веры в будущее.
Лика, брюнетка с глазами цвета черного моря в лунную ночь, потягивалась на полотенце, как кошка. «Я, – объявила она, – хочу роман. Яркий, как неон вывески "Волна", и быстрый, как троллейбус, идущий под уклон».
Вера, русая и практичная, поправляла шляпку. «Роман – это несерьезно. Я хочу интригу. Остроту ощущений. Чтобы он смотрел на меня, как на последний стакан нарзана в пустыне, а я делала вид, что не замечаю».
Света, рыжеволосая и романтичная, мечтательно вздохнула, глядя на пару влюбленных дельфинов на рекламном щите. «А я хочу, чтобы было красиво. Чтобы он читал мне Есенина… или хотя бы Маяковского, но с чувством».
Их желания, витавшие в воздухе, смешались с запахом крема от загара и были услышаны. Океан, а точнее, его курортное подразделение, начал операцию «Стальной десант».
Из гостиницы «Черное море» вывалилась шумная ватага парней. Их смех напоминал грохот прокатного стана, а походка – движение многотонного пресса. Они не шли – они двигали пространство вокруг себя. Это были сталевары, литейщики, вальцовщики из Днепропетровска. Между ними тут же завязался спор на повышенных тонах, но с неизменными улыбками.
«Говорю тебе, Вано, – гремел здоровяк с усами и акцентом, выдававшим в нем грузина, – твой хачапури – это хорошо, но настоящая аджап-сандала – это песня!»
«А я тебе, Миша, отвечаю, – парировал его визави, черноволосый и горячий, как раскаленная болванка, – что без хинкали жизнь – не жизнь!»
Третий, высокий и невозмутимый, с глазами, полными спокойной силы, наблюдал за спором. «Тише, тихари, – сказал он басом, от которого у Веры задрожала шляпка. – Вы распугаете весь курортный планктон. Смотрите, какие нимфы на горизонте замаячили».
Шестеро мужских глаз устремились на три женские фигуры. Воздух затрещал от напряжения, как от электрического разряда.
«Ну что, девчата, – Лика осклабилась в улыбке, достойной голливудской дивы, – похоже, наша смена началась. Готовьтесь к плавке».
Первой, как и положено разведке, пошла в атаку Вера. Подойдя к группе, она смерила их ироничным взглядом. «Мужчины, ваш спор о кулинарных приоритетах слышен аж в Румынии. Не подскажете, где тут можно найти что-нибудь… менее шумное и более крепкое?»
Вано, грузин, всплеснул руками. «Красавица! Все, что есть крепкое в Одессе – это мы! Я – Вано, это – Миша, а этот молчун – Виктор, наш бригадир. Мы – сталь. А сталь, она разная бывает. Я – нержавеющая, – он подмигнул.
Миша, украинец с хитрыми глазами, фыркнул: «Нержавеющая? Ты в прошлом месяце проржавел от одной мысли о работе в понедельник!»
Завязался шуточный диалог, полный подначек, комплиментов и того самого чувства юмора, которое так нравилось женщинам. Виктор, русский богатырь, молча наблюдал, но его взгляд, тяжелый и теплый, как солнечный удар, был прикован к Вере. Она это почувствовала и впервые за долгое время смутилась.
Лика тем временем уже выясняла у самого молодого парня, Коли, тонкости процесса непрерывной разливки стали, делая при этом такие глаза, будто он рассказывает ей о полете на Луну.
А Света, романтичная Света, слушала, как третий член их компании, еврей Лёва, с одесским акцентом и скоростью пулемета рассказывал анекдот про Рабиновича, и хохотала до слез.
Искра пробежала. Не одна – целый фейерверк. И это был только первый бокал вина, а впереди их ждала целая бутылка шампанского под названием «Отпуск».
Их страсти, как и положено на курорте, развивались со скоростью выпитого бокала вина. Через два дня они были неразлучны. А через пять Виктор, используя свои бригадирские навыки организации, уговорил знакомого капитана и они всей веселой оравой отправились на старой, но надежной парусной яхте «Мечта» вдоль побережья.
Море было ласковым, как кошка. Солнце играло на парусе, а в душах у всех играли совсем другие струны. Лика и Коля устроились на носу яхты, и ее лекции о металлургии стали значительно тише и лиричнее. Лёва и Света спорили о Бродском, находя в этом невероятную поэзию. А Вера и Виктор стояли у штурвала. Молчание между ними было густым, сладким и полным невысказанных слов.
«Смотри», – вдруг сказал Виктор, прерывая тишину.
За бортом, рассекая изумрудную воду, появилась стая дельфинов. Они выпрыгивали, кружились, словно приглашая к игре. Это было волшебно. Забыв обо всем, все прыгнули в воду.
Дельфины, словно добрые духи моря, вились вокруг них, издавая щелкающие звуки. Один, самый крупный и игривый, особенно привязался к Свете. Он подплывал близко, позволял себя гладить, а потом вдруг легонько подталкивал ее носом.
«Ой, смотрите, он в меня влюбился!» – смеялась Света.
Но игра постепенно меняла характер. Тот же дельфин стал настойчивее. Он отталкивал Свету все дальше от яхты, его толчки стали сильнее. Вначале это было забавно, но потом в его поведении появилась какая-то непонятная навязчивость.
«Света, возвращайся!» – крикнула встревоженная Лика.
Но было поздно. Дельфин, словно решив пошутить по-своему, мощным движением головы вытолкнул девушку за пределы круга. В этот момент ветер усилился, небо нахмурилось, и гладкая до этого поверхность моря покрылась белыми барашками волн. Начинался небольшой, но коварный шторм.
«Света!» – закричали они хором.
Света, откашлявшись от соленой воды, в панике замахала руками. Яхта казалась такой далекой, а волны подхватывали ее и несли в открытое море. Сердце бешено колотилось, в глазах потемнело от страха.
И тут произошло то, чего никто не мог ожидать. Из глубины, стремительно, как торпеда, к ней устремилась темная тень. Это был не дельфин. Это был человек. Сильный, уверенный пловец. Он подплыл сзади, обхватил ее за талию и, не говоря ни слова, мощными гребками потащил обратно к яхте.
Это был Лёва. Тихий, ироничный Лёва, который на суше казался самым неспортивным из всей компании. Но в воде он двигался с грацией и силой морского бога.
На палубе, завернутая в полотенце, дрожащая от холода и пережитого ужаса, Света смотрела на него преданными, влажными глазами.
«Лёва… я…» – начала она.
«Молчи, – перебил он, вытирая с ее лица мокрую прядь. – Рабинович в такой ситуации всегда говорил: "Главное – не паниковать, а думать, где взять сухое белье"».
Она рассмеялась сквозь слезы. И в этот момент поняла, что ее романтичный образ мужчины с книгой стихов меркнет перед реальностью мужчины, который только что спас ей жизнь, не растеряв при этом своего одесского юмора.
Вечером того же дня она стояла на пороге его номера в гостинице. «Я пришла… сказать спасибо. Правильно», – сказала она, и голос ее дрогнул.
Лёва смотрел на нее, и в его глазах не было ни тени иронии. Только серьезность и та самая страсть, что копилась все эти дни. «Заходить внутрь – это уже неправильно, – сказал он тихо. – Но я всегда был плохим мальчиком».
Дверь закрылась. И началась та самая страстная любовная игра двух взрослых людей, которая не имела ничего общего с легкомысленным курортным романом. Это была первая глава их большой любви. Любви, рожденной в объятиях шторма, спасенной сильными руками и согретой смехом. Они еще не знали, что этой ночью закладывают фундамент своей семьи, своих красивых детей, похожих на них обоих, и своего общего будущего.
А на море шторм усиливался, предвещая, что приключения только начинаются…
Яхта «Мечта», потрепанная вчерашним штормом, но не сломленная, мирно покачивалась у причала. На ее палубе царила атмосфера послевкусия – не только от ужина, но и от пережитых эмоций. Лёва и Света обменивались такими взглядами, что воздух вокруг них буквально трещал от статического электричества. Вера и Виктор, сидя у штурвала, вели тихий, серьезный разговор, и Вера впервые за все время отпуска не поправляла свою шляпу.
А Лика, неукротимая Лика, чувствовала легкий укол непонятной тоски. Ее план «роман-экспресс» с милым Колей был выполнен досрочно и с перевыполнением плана, но теперь в ее душе, как в хорошем отеле после отъезда постояльцев, оставалась звенящая пустота. Коля был мил, предупредителен, но… предсказуем, как таблица Менделеева.
«Что с тобой, богиня?» – Коля обнял ее за талию. «Ты сегодня какая-то… несварение стали?»
«Ничего, солнце, – блеснула она автоматической улыбкой. – Просто задумалась о бренности бытия и дороговизне курортных сарафанов».
Они сошли на берег, где их уже поджидала шумная одесская набережная. И именно в этот момент из толпы, пахнущей духами «Красная Москва» и жареными каштанами, на них вышел Он.
«Лика? Ликария! Не может быть!»
Перед ними стоял мужчина. Очень ухоженный, с прической, уложенной с помощью техники, известной только ему и его парикмахеру, и в плавках таких кричаще-белых, что они, казалось, излучали собственный свет. Это был Аркадий, ее одесский ухажер из далекого студенческого прошлого, чья страсть к ней угасла ровно в тот момент, когда его родители предложили ему поездку в Сочи на все лето.
«Аркаша? – Лика изобразила легкое удивление, хотя внутренне вся сжалась, как пружина. – Ты еще жив? Я думала, тебя смыло в море во время одного из твоих заплывов за импортными шмотками».
Аркадий, не смутившись, взял ее руку и с видом знатока поцеловал в запястье. Коля, стоявший рядом, нахмурился, и его добродушное лицо внезапно приобрело выражение, обычно предшествующее загрузке доменной печи.
«Ликария, ты расцвела, как мак на колхозном поле! – провозгласил Аркадий, игнорируя Колю. – Судьба! Я только вчера вернулся из командировки, и мы сразу встречаемся! Это знак!»
«Знак того, что тебе нужно срочно проверить зрение, Аркаша, – парировала Лика, но без привычной легкости. – Это Коля. Мой друг».
«Сталевар? – Аркадий смерил Колю снисходительным взглядом. – Мило. Ну что ж, дружба дружбой, а табачок врозь. Ликария, я приглашаю тебя в ресторан «Волна». Сегодня там поет сам Вертинский… ну, почти сам. Один артист из Одесской филармонии. Услышишь, как надо петь о любви».
Коля молчал. Молчал так грозно, что даже шумный Вано, наблюдавший за сценой с расстояния, притих.
«Лика сама решит, куда ей идти», – наконец произнес Коля, и его голос прозвучал низко и глухо, как предупредительный гудок на заводе.
Лика металась. С одной стороны – навязчивый, но такой знакомый шик Аркадия, обещание легкого, бессмысленного флирта и сардин под маринадом в «Волне». С другой – Коля, чья честная, прямая натура вдруг показалась ей не скучной, а… надежной. Как скала.
«Знаешь что, Аркаша, – сказала она, и в ее голосе зазвучали стальные нотки. – Я сегодня как раз обещала Коле… изучить процесс горячей прокатки. Очень уж он меня заинтересовал».
Аркадий попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой. «Прокатка? Ну что ж, у каждого свои развлечения. Я буду ждать тебя завтра. В том же месте, в тот же час. Ты передумаешь». И он удалился, оставив за собой шлейф дорогого одеколона и шквал противоречивых чувств в душе Лики.
Вечером компания собралась в беседке на берегу. Настроение было уже не то. Лёва остроумно рассказывал, как он чуть не стал «жертвой морского маньяка-дельфина», но общая тревога не рассеивалась.
«Так, – сказала Вера, откладывая в сторону книгу, которую она, кажется, и не думала читать. – Давайте начистоту. Лика, кто этот павлин в стерильных подштанниках?»
Лика, сжавшись, рассказала историю Аркадия. «Он как пустое мороженое – красивая обертка, а внутри пена и воздух», – закончила она с усмешкой.
«А ты чего нахмурился, как туча перед зарницей?» – Миша ткнул локтем в неподвижно сидящего Колю.
Коля поднял на Лику серьезный взгляд. «Мне не понравилось, как он на тебя смотрел. Как на вещь. У нас на комбинате, если деталь бракованная, ее отправляют на переплавку. Так и с ним хочется поступить».
Все засмеялись, но в шутке была доля правды. Вано хлопнул Колю по плечу: «Не кипятись, дружок! Завтра мы всей бригадой пойдем на пляж. Посмотрим, как этот твой «павлин» будет щипать траву под горячим одесским солнцем в нашем присутствии».
Идея всем понравилась. Интрига была запущена. На следующий день на пляже возле их компании образовалось малолюдное пятно. Три подруги и четверо сталеваров (Виктор решал какие-то вопросы с яхтой) представляли собой столь монолитную и жизнерадостную группу, что посторонние инстинктивно обходят их стороной.
И конечно, появился Аркадий. Увидев Лику, лежащую на полотенце в окружении «стального щита», он на мгновение замедлил шаг, но потом, выпрямив плечи, направился к ним, поблескивая безупречной улыбкой и золотым браслетом.
«Ликария! Я смотрю, ты окружила себя… охраной», – начал он.
«Обычная техника безопасности, Аркадий, – парировала Вера, не глядя на него. – На каждом производстве должны быть знаки, предупреждающие о посторонних предметах».
Аркадий проигнорировал укол. «Лика, я не могу тебя отпустить. Мы же столько всего планировали… Помнишь, наш старый проект?»
Лика покраснела. Этот «проект» был их общей мечтой уехать в Москву, которую Аркадий благополучно похоронил, как только подвернулся выгодный вариант в Одессе.
Коля медленно поднялся. Он был в одних плавках, и его фигура, мощная и рельефная, была красноречивее любых слов. Он подошел к Аркадию вплотную.
«Товарищ, – сказал Коля тихо, но так, что было слышно даже чайкам. – Лика сказала «нет». На нашем комбинате, когда машина говорит «стоп», ее останавливают. А то может случиться авария. Ясно понятно?»
Аркадий попытался сохранить лицо. «Я не понимаю, о чем ты… Это частный разговор».
«Разговор окончен, – сказал Коля. И в его глазах вспыхнул тот самый огонь, что горит в мартеновских печах. – Общественность в лице меня считает его исчерпанным».
Наступила пауза. Аркадий посмотрел на непроницаемые лица сталеваров, на насмешливую улыбку Веры и на решительное лицо Лики, которая вдруг взяла Колю за руку.
«Да, Аркаша, – сказала она твердо. – Окончен. Навсегда».
Аркадий, бормоча что-то невнятное о невоспитанности, ретировался. И в тот момент, когда он скрылся из виду, Лика повернулась к Коле, встала на цыпочки и поцеловала его прямо в губы, на глазах у всей честной компании.
«Спасибо, – прошептала она. – Ты не представляешь, как долго я ждала, чтобы кто-то сказал ему это именно таким тоном».
Коля, красный, как раскаленный металл, только улыбнулся своей простой, доброй улыбкой. «Пустяки. С браком всегда бороться сложнее, чем с качественным материалом».
И все засмеялись. Угроза миновала, но стало ясно одно: их беззаботный отпуск подошел к концу. Началось что-то более серьезное, настоящее. И самое интересное было еще впереди, ведь Виктор уже возвращался с причала с загадочным видом и новостью, что зафрахтовал яхту еще на три дня для небольшого круиза к малоизвестным бухтам.
А в таких бухтах, как известно, случаются самые неожиданные открытия…
Отношения Веры и Виктора пройдут испытание ревностью, когда выяснится его «рабочая» переписка с девушкой-инженером с комбината. продолжить ........
Трехдневный круиз к неизведанным бухтам обещал стать апофеозом их отпуска. Яхта «Мечта», теперь уже, словно родной дом, плавно скользила по лазурной глади, унося их от курортной суеты и бывших ухажеров в прошлом. Воздух был напоен запахом моря, солнца и безмятежного счастья.
Но даже в самой качественной стали иногда встречаются внутренние напряжения.
Вера и Виктор стояли на корме, наблюдая, как за килем тянется сверкающий шлейф. Их тишина уже не была прежней – легкой и заговорщической. Она была тяжелой, налитой свинцом недосказанности. Вера нервно теребила край своего саронга – элегантного шелкового платья, которое Виктор подарил ей на днях.
«Что-то случилось?» – наконец спросил он, его низкий бас, обычно действовавший на Веру умиротворяюще, сейчас заставил ее вздрогнуть.
«Всякое, – уклончиво бросила она. – Думала о том, что отпуск скоро кончится. И все вернется на круги своя». Она посмотрела на него. «На свое обычное, рабочее… русло».
Виктор кивнул, но его взгляд на мгновение уплыл куда-то за горизонт, к дымке родного Днепропетровска. «Да… Работа. Там, кстати, без меня наверняка уже черт знает что творится».
Это была роковая фраза.
Позже тем же вечером, когда яхта встала на якорь в уединенной бухте, Виктору понадобилось проверить расписание обратных поездов. В те времена это делалось через телефон-автомат на берегу, но капитан яхты, человек продвинутый, имел доступ к редкому и громоздкому мобильному телефону, который больше походил на кейс с трубкой. Виктор попросил аппарат на полчаса.
Он уединился в каюте, а Вера, мучимая внезапным приступом беспокойства, решила принести ему чаю. Дверь в каюту была приоткрыта. Она заглянула внутрь и застыла.
Виктор сидел, отгородившись от мира широкой спиной, и что-то увлеченно диктовал в трубку. Не расписание поездов. Это были цифры, технические термины: «…нет, Катя, параметры нужно скорректировать по третьей схеме… Да, я помню, мы обсуждали это в прошлый четверг в твоем кабинете… Твои расчеты были блестящими…»
«Катя». Женское имя. «В прошлый четверг». До их отъезда. «Твои расчеты были блестящими». Комплимент. Деловой, но все же комплимент.
У Веры похолодели пальцы. Чашка с чаем задрожала в ее руке. Она отступила, не издав ни звука. В ее голове, всегда такой логичной и прагматичной, зашумела метель из обрывков фраз: «рабочее русло», «твой кабинет», «блестящие расчеты».
Она представила ее, эту Катю. Молодую, умную девушку-инженера в белом халате, с чертежами под мышкой, смотрящую на Виктора умными, преданными глазами. Их общие интересы, их мир стали и прокатных станов, в котором она, Вера, была абсолютно чужой.
Когда Виктор вышел из каюты, он нашел Веру на палубе. Она сидела, обняв колени, и смотрела на воду. Ее поза была неестественно прямой.
«Ну что, расписание выяснил?» – спросила она ледяным тоном, не глядя на него.
«Да… в общем, да, – Виктор сел рядом. Он казался озабоченным. – Придется, наверное, выезжать на день раньше. Там одно дело… одно техническое дело под зависло».
«Техническое?» – Вера повернула к нему лицо, и в ее глазах он увидел такую бурю, что оторопел. «Какое еще техническое дело? Может, дело по имени Катя?»
Виктор замер. «Катя? Ты о чем?»
«О той самой, чьи расчеты были такими блестящими!» – вырвалось у Веры, и она вскочила. Все ее сдержанность, вся ее практичность улетучились, уступив место ревности, острой и жгучей, как окалина. «Не трудись объяснять! Все ясно. Пока ты здесь, с «курортным планктоном», у тебя там есть кто-то, кто разделяет твои настоящие интересы! Ваш общий труд! Ваши совещания в кабинете по четвергам!»
«Вера, подожди…» – Виктор попытался взять ее за руку, но она отшатнулась, как от ожога.
«Не надо! Я так и думала. Все это – парус, закаты, море… это просто красивая обертка. А настоящее – там, на комбинате. С твоей умной Катей!»
Она развернулась и убежала вниз, в каюту, громко хлопнув дверью.
На палубе воцарилась гробовая тишина. Из-за угла вынырнули Лика и Света с Лёвой, привлеченные громкими голосами.
«Что случилось?» – испуганно прошептала Света.
Виктор смотрел в ту сторону, куда скрылась Вера, с выражением полного недоумения и растерянности на своем обычно невозмутимом лице. «Она… она думает, что у меня что-то с инженером Катей Семеновой с прокатного цеха».
Лёва свистнул. «Катя Семенова? Та, что может одним взглядом на чертеж заставить плакать опытных мастеров? Бригадир, да у тебя вкус! И смелость!»
«Какой вкус?! – взорвался Виктор. – Мы с ней готовим отчет для министерства! Сложнейший технический проект! Я просто диктовал ей правки!»
«Ну, знаешь, – вступила Лика, скрестив руки на груди, – диктовать женщине, что ей нужно подправить, – это на языке любви звучит довольно двусмысленно».
«Но это же работа!» – Виктор развел руками, чувствуя себя абсолютно беспомощным перед этой женской логикой.
«Для Веры сейчас нет никакой работы, – мягко сказала Света. – Для нее есть только то, что ты в разгар совместного отпуска звонишь другой женщине и говоришь ей комплименты».
Весь следующий день на яхте царило напряженное перемирие. Вера не выходила из каюты, ссылаясь на мигрень. Виктор ходил мрачнее тучи. Общая атмосфера веселья испарилась. Даже дельфины, приплывшие к яхте, порезвились немного и уплыли, почувствовав нездоровую энергетику.
К вечеру терпение Виктора лопнуло. Он подошел к каюте Веры и постучал.
«Вера. Выйди. Пожалуйста. Мы должны поговорить».
Дверь открылась. Перед ним стояла бледная, с красными глазами, но все так же гордая Вера.
«Говори. Я вся внимание».
«Пойдем на берег», – коротко бросил он.
Они высадились на маленький пустынный пляж в бухте. Солнце садилось, окрашивая небо и скалы в багровые и золотые тона.
«Вера, – начал Виктор, глядя прямо на нее. – Катя Семенова – блестящий специалист. Но она для меня – как этот камень, – он ткнул пальцем в валун у своих ног. – Полезный, важный элемент в работе. Не больше».
Вера молчала.
«А ты… – он запнулся, подбирая слова. – Ты для меня как это море. В котором я тону. Без которого я не могу дышать. Которое сводит меня с ума своей красотой, своей непредсказуемостью, своей силой. Я готовлю этот чертов отчет, чтобы получить премию. Большую премию. Потому что я хотел… я хотел купить тебе кольцо. Чтобы спросить тебя, поедешь ли ты со мной в Днепропетровск. Навсегда».
Он выдохнул, выложив все, что у него было на душе.
Вера смотрела на него, и лед в ее глазах начал таять, сменяясь изумлением, а затем – стыдом и облегчением.
«Премию? Кольцо?» – прошептала она.
«Да, – он улыбнулся, впервые за эти сутки, и это была растерянная, почти мальчишеская улыбка. – Но, видимо, я все испортил. Я слишком погружен в свою работу. И я не думал, что деловой звонок может тебя ранить».
Вера подошла к нему близко-близко и положила ладонь ему на грудь, на то место, где бьется сердце.
«Я дура, – сказала она тихо. – Я так испугалась, что все это – просто красивые каникулы. А там, в реальной жизни, мне нет места».
«Место есть, – он обнял ее. – Главное место. Ты – мое море. А я… я буду твоим берегом. Самым крепким и надежным».
Он наклонился и поцеловал ее. Это был поцелуй, в котором было все: и прощение, и обещание, и та самая страсть, что перерастала в нечто большее.
Когда они вернулись на яхту, держась за руки, все поняли, что буря миновала. Лика многозначительно подмигнула Вере, а Лёва, не выдержав, сказал:
«Ну что, бригадир, доложи обстановку. Цех по производству стали снова работает в штатном режиме?»
«Работает, – улыбнулся Виктор, глядя на Веру. – И выдает продукцию высочайшего качества».
Смех снова вернулся на борт «Мечты». Но на следующий день их ждало новое приключение, куда более опасное, чем дельфины и бури ревности, – одесские катакомбы, где шутки сами по себе были сродни экстремальному спорту.
Идея спуститься в катакомбы родилась, как и многие гениальные идеи в Одессе, за бутылкой хорошего вина. Инициатором стал Лёва.
«Друзья мои, – сказал он, с видом заговорщика. – Мы облазили море, как селедки в бочке. Мы загорели, как шоколадные конфеты. Но настоящая Одесса – она не здесь. Она там, под нами! В катакомбах, где контрабандисты хранили свой товар, а партизаны – свое остроумие. Хотите увидеть, где рождались анекдоты про Рабиновича?»
Предложение было встречено с энтузиазмом. Даже Вера, теперь сияющая от счастья после примирения с Виктором, поддержала авантюру. Нашли «бывалого человека» – дядю Васю, гида с лицом, хранящим следы всех ветров Черного моря и всех историй Молдаванки.
«Молодожены? – хрипло спросил он, окидывая их проницательным взглядом. – В пещеры за острыми ощущениями? Ну, полегче, на поворотах, а то как-то раз одна парочка так увлеклась, что мы их трое суток искали. Нашли – она ему там лекции о вреде курения читала, при свете фонарика».
Катакомбы встретили их прохладой и могильной тишиной. Воздух пах сыростью, временем и тайной. Лучи фонарей выхватывали из тьмы низкие своды, грубые каменные стены и загадочные ответвления.
«Итак, правило первое, – голос дяди Васи гулко разносился по коридору. – Не отставать. Правило второе – не шутить про обвалы. Местные духи шуток не понимают. Правило третье – если потерялись, стойте на месте и пойте гимн Советского Союза. Меня на него, как собаку на дичь, тянет».
Первое время все шло гладко. Компания двигалась плотной группой, восхищаясь мрачной красотой подземелья. Но в одном из особенно запутанных участков, где коридоры расходились как щупальца спрута, случилось неизбежное.
Вано и Миша, увлекшись спором о том, чье вино лучше – грузинское или молдавское, свернули не туда. Лика и Коля, отстав на пару минут для поцелуя в нише, обнаружили, что огни фонарей основной группы исчезли. А дядя Вася, углубившись в рассказ о том, как в этих катакомбах прятали от фашистов бочку с коньяком, не сразу заметил потерю.
Первыми забили тревогу Вера и Виктор.
«Дядя Вася, мы кого-то потеряли!» – сказала Вера, стараясь, чтобы в голосе не дрожала паника.
Гид остановился, посветил фонарем по стенам и тяжело вздохнул. «Опа… Ну, я же говорил. Ладно, не переживайте. Здесь все, как у людей: кто-то теряет, кто-то находит. Сейчас мы их найдем. Главное, чтобы они не начали искать выход сами».
Тем временем, две потерявшиеся пары блуждали в кромешной тьме.
«Я же говорил, не надо было останавливаться!» – с упреком сказал Коля, крепко держа Лику за руку.
«А что, целоваться надо быстро, без чувств, как выполняя производственный план?» – огрызнулась Лика, но руку его сжимала так, что кости хрустели.
Вдруг из темноты донесся голос Вано: «Миша! Брось, это не смешно! Где ты?»
А следом – ответный, обиженный голос Миши: «Я не бросаю! Это ты бросил и пошел не в ту сторону! Я тут один, как сыч, сижу и вспоминаю рецепт борща, чтобы не сойти с ума!»
Лика и Коля, ориентируясь на голоса, поползли на звук. Вскоре их фонарь выхватил из тьмы фигуру Вано, который сидел на камне и сокрушенно вздыхал.
«Вано! Мы здесь!» – крикнула Лика.
Объединившись втроем, они снова пошли на голос Миши. Он сидел в небольшом гроте и на полном серьезе начитывал на диктофон (который он, как заботливый отец семейства, всегда носил с собой) рецепт борща со всеми подробностями: «…и свеклу натираем на терке…, а морковку лучше соломкой… картошечку режем кубиками…»
Увидев их, он радостно вскочил. «О! Публика подошла! Слушайте, следующий этап – зажарка!»
Проблема была в том, что они нашли друг друга, но не знали, как найти основную группу. Коля, как самый здравомыслящий, предложил последовать совету дяди Васи.
«Может, спеть?» – неуверенно предложил он.
«Гимн? – фыркнула Лика. – Дорогой, ты его хоть слова помнишь?»
Выяснилось, что никто, кроме Коли, не помнит гимна из первых двух строчек.
И тут на помощь пришла его смекалка. «А давайте споем «Смуглянку»! Ее все знают! И дядя Вася наверняка из того поколения!»
И они запели. Сначала робко, потом все громче, подхватывая друг друга в темноте, как будто песня была веревкой, которая могла вытащить их на свет.
«Молодцы-ы-ы!» – из темноты вдруг донесся радостный возглас дяди Васи, и вскоре в конце коридора замаячили огни. «Поют – значит, живы! А то я уж думал, призрак той самой парочки, которой лекции читали, запел!»
Когда все воссоединились, смеху и объятиям не было конца. Дядя Вася, довольный, что инцидент исчерпан, повел их к выходу коротким путем.
«Вот видите, – подвел он итог, когда они снова увидели солнечный свет. – В катакомбах, как и в жизни, главное – не паниковать, держаться вместе и не стесняться петь, даже если ты не Шаляпин. А то, что потерялись – так это ж классика! Без этого никакой настоящей одесской романтики не бывает!»
Выйдя на свежий воздух, они стояли, жмурясь от солнца, и чувствовали себя невероятно близкими. Они прошли через шторм, ревность, навязчивых бывших и подземные лабиринты. И вышли из всего этого не просто веселой компанией, а настоящей семьей.
Отпуск подошел к концу. На перроне одесского вокзала стояла та самая картина, что обещала стать началом новой жизни.
Лика и Коля обнимались так, будто расставались на годы, а не на пару недель, пока он не пришлет вызов. «Ты только не вздумай там с какой-нибудь инженершей чертежи обсуждать!» – строго сказала Лика, но в глазах у нее танцевали чертики. Коля в ответ только счастливо улыбался.
Света и Лёва стояли, обнявшись, и она что-то шептала ему на ухо, от чего тот расплывался в улыбке, еще более широкой, чем обычно. «Не забывай, ты обещал научить наших детей правильно рассказывать анекдоты!» – сказала Света. «Будет сделано! Первое слово после «мама» и «папа» будет «Рабинович»!» – пообещал Лёва.
Вера и Виктор стояли чуть в стороне. Он держал ее за руку, и на пальце Веры уже поблескивало скромное, но настоящее золотое кольцо.
«Через месяц, – сказал Виктор, глядя ей в глаза. – Я все устрою».
«Я знаю, – кивнула Вера. – Я буду ждать».
Последние объятия, последние смешки, последние обещания. Поезд тронулся. Они махали руками из окон, пока их лица не превратились в маленькие точки, а потом и вовсе исчезли из виду.
Три подруги стояли на перроне, и в их глазах не было грусти. Была светлая, теплая уверенность. Они приехали за легким курортным романом, а нашли свою судьбу. Судьбу, выкованную из стали и омытую морем, полную юмора, страсти и настоящей, прочной любви.
Год спустя.
В Днепропетровске, в квартире с видом на завод, Вера укачивала на руках маленькую дочку, удивительно похожую на Виктора своими серьезными серыми глазами. На столе лежало письмо от Светы и Лёвы из Одессы, с фотографией улыбающегося карапуза с вьющимися волосами и хитрыми глазками. А на магнитофоне играла песня «Смуглянка», под которую они когда-то нашли друг друга в катакомбах.
В Москве, в общежитии МВТУ, Лика, положив руку на уже заметно округлившийся живот, помогала Коле конспектировать лекцию по металловедению. «Ничего, – говорила он, – наш ребенок будет знать сталь еще до рождения». Лика смеялась и целовала его в макушку.
А в Одессе, на том самом пляже, где все началось, Лёва катал на плечах своего сынишку и показывал ему на море.
«Вот видишь, сынок, – говорил он. – Здесь твои папа и мама встретились. А вон там, – он показывал на горизонт, – твое будущее. Оно большое, яркое и обязательно будет смешным. Потому что у нас, Одесситов, другая жизнь не предусмотрена».
И где-то там, в будущем, подрастали их дети. Дети, в чьих жилах текла кровь сталеваров и романтиков, одесских остряков и московских умниц. И можно было не сомневаться, что однажды они тоже приедут на море, где их ждали свои дельфины, свои катакомбы и свои истории любви, полные красоты, юмора и интриг. Но это уже будет совсем другая история…
Прошло пять лет. Не море изменилось – оно по-прежнему нашептывало старые анекдоты волнами и пахло свежими мидиями и надеждой. Изменились они. Лика и Коля, теперь молодые перспективные инженеры, приехали в отпуск с трехлетним сыном Степой, чьи капризы были мощнее доменной печи. Вера и Виктор воспитывали дочь Машку, унаследовавшую папин взгляд бурильщика и мамину страсть к планированию – девочка уже составляла план по завоеванию песочницы. А Света и Лёва с четырехлетним Аркадием (названным в честь победы над «павлином») были живым воплощением одесского юмора – ребенок шутил лучше иных КВН-щиков.
Их яхта, та самая «Мечта», теперь казалась меньше, зато шумела веселее. Они вновь собрались в Одессе, у легендарной «Аркадии». Это был не просто отпуск, а проверка на прочность их семейных «сплавов» в условиях курортного режима.
Вечером у костра на берегу дядя Вася, постаревший на пять лет и на пять новых баек, решил поведать им новую историю. Он хитро посмотрел на мужчин и понизил голос до скрипучего шепота.
«Слыхали, про Русалку с Золотым Голосом? Нет, не ту, что в фонтане? Та – сувенирная. А настоящая? Она тут, в этих водах, с тех пор, как турецкие корабли с жемчугом тонули».
Все затихли, даже дети.
«Она не злая, – продолжал дядя Вася, попивая домашнее вино. – Она… скучающая. Ищет себе кавалеров для беседы. А выглядит – закачаешься! Волосы – как морская пена, глаза – как два изумруда, а хвост… хвост, переливается, как будто все жемчужины Черного моря на нем собраны».
«И что, она их топит?» – широкими глазами спросил маленький Степа.
«Топит? Зачем?! – возмутился дядя Вася. – Она их… в плен берет. Эстетически. Заманивает в гроты, показывает сокровища, поет песни. А у мужчины, слышавшего ее голос, сознание мутнеет. Тянет его на глубину, к красоте и вечному покою. Иной такой уплывет, а вернется ли? Говорят, тот, кого она позовет, уже не сможет думать ни о чем другом. Силы его покидают, воля тает… Пока какая-нибудь бдительная невеста не вытащит его за уши на белый свет».
Мужчины слушали с нездоровым интересом. Женщины – с прищуром.
«Ерунда какая-то, – фыркнула Вера. – Нет чтобы легенду про добрую русалку-педагога придумать, которая двойки в дневниках исправляет».
«А мне нравится, – мечтательно сказала Света. – Романтично… и страшновато».
Лика же просто взяла Колю за подбородок. «Слышишь, инженер? Никаких заплывов за жемчугом. Только за ракушками. И то – под моим присмотром».
На следующее утро они отправились на яхте в открытое море. День был ясный, солнце играло на воде, а в воздухе витала та самая легенда. Дети плескались у борта под присмотром Веры, а мужчины, под общим предлогом «осмотреть дно яхты», устроили соревнования по нырянию.
И тут случилось то, чего все втайне боялись и на что втайне надеялись.
Коля, нырнув глубже других, чтобы похвастаться перед Ликой выносливостью, вдруг замер. Ему почудился не то смех, не то пение. Он обернулся. В изумрудной толще воды, среди лучей солнца, пробивавшихся сквозь толщу, он увидел Ее.
Девушку неземной красоты. Ее длинные светлые волосы вились вокруг нее, как водоросли, а тело ниже талии скрывала чешуя, переливающаяся перламутром. Она поманила его пальцем с длинным, сверкающим ногтем, и улыбнулась. А потом указала на темный грот в скале, откуда слабо исходил таинственный свет. Она что-то прошептала, и слова донеслись до него сквозь воду с кристальной ясностью: «Иди… здесь жемчуг… для твоей красавицы… весь…»
Разум Коли затуманился. Лика, яхта, сын – все расплылось, как акварель. Существовала только эта божественная дива и манящий свет сокровищ. Он, не раздумывая, мощными толчками поплыл за ней, глубже и глубже, прочь от яхты.
Лика, загорающая на палубе, сначала не придала значения его отсутствию. «Наверное, соревнуется с Виктором, кто дольше просидит под водой». Но минута шла за минутой. Сердце ее сжалось ледяным предчувствием. Она вскочила, вглядываясь в воду.
«Виктор! Лёва! Вы видите Колю?»
Те вынырнули, отдышались.
«Нет, а что?»
«Он уже давно!» – в голосе Лики зазвенела паника.
И тут она ее увидела. Вдалеке, у скалистого выступа, мелькнул знакомый плавательные трусики Коли. И перед ним – странная, ускользающая тень с длинным, мерцающим хвостом.
Легенда! Проклятая легенда оказалась правдой!
Без единой секунды на раздумье, Лика, как была в бикини из трех платочков, нырнула в воду. «Лика, куда?!» – крикнул ей вслед Виктор, но было поздно.
Она плыла, как торпеда, управляемая материнским инстинктом и яростью ревности. «Эта морская кислота моего мужа заманивает!» – пронеслось в ее голове.
Она настигла их у самого входа в грот. Коля был уже бледен, движения его стали вялыми и беспомощными. Он смотрел на русалку пустым, завороженным взглядом, а та уже протягивала к нему руки, чтобы увлечь в темноту.
Лика не стала кричать. Она подплыла сзади, схватила Колю за волосы (благо, отрастил за отпуск) и со всей силы дернула на себя, одновременно дав русалке мощнейший пинок ногой в тот самый переливающийся хвост.
Эффект был потрясающим. Русалка (а это, как выяснилось позже, была местная драйверша-авантюристка Зоя, промышлявшая «вымогательством» у доверчивых туристов, используя силиконовый хвост и гипноз из книжки по НЛП) от неожиданности издала звук, больше похожий на крик чайки, и скрылась в гроте.
А Коля, получив дозу боли и порцию свежего воздуха, закашлялся и пришел в себя. Он смотрел на Лику вытаращенными глазами.
«Ли… а? Что… где я?»
«Ты, дорогой, – сказала Лика, с трудом удерживая его на плаву, но с непередаваемым выражением торжества на лице, – чуть не стал вечным трофеем в коллекции аферистки с Алиэкспрессовским хвостом! Держись, я тебя тащу».
С большим трудом, под общий хохот и аплодисменты уже всей команды, наблюдающей с борта, она дотащила его до яхты. Вывалив его на палубу, как мешок с углем, Лика встала над ним во весь рост, с руки с нее капала морская вода.
«Ну что, Коль? – спросила она, сверкая глазами. – Много жемчуга набрал? Или хотя бы ракушек?»
Коля, все еще отходя от шока, простонал: «Она… она была такая красивая… и пела…»
«Пела? – переспросила Лика. – Дорогой, это у тебя в ушах от нехватки кислорода свистело. А красивая… – она наклонилась к нему, – так это я сейчас красивая, когда только что спасла тебя от позорной участи русалочьего пажа! За это ты будешь всю неделю мыть посуду и укачивать Степку. Всю! Понял?»
Коля понял. И впервые за долгое время счастливо улыбнулся. Он обнял ее мокрые ноги. «Лик, я, кажется, за тебя готов хоть к самой страшной русалке в мире…»
Вечером, слушая этот рассказ, Лёва не выдержал и спросил: «Лика, а на что был похож тот пинок?»
Лика встала в эффектную позу. «Представь, удар штормового ветра, умноженный на энергию распада урана и женскую ярость!»
Смеялись до слез. А Виктор, обнимая Веру, тихо сказал: «Надо же, а я думал, на нашем комбинате самые опасные шлаки бывают. Ан нет – курортные русалки куда хитрее».
История с русалкой стала семейной легендой, которую с упоением рассказывали друг другу по вечерам, с каждым разом обрастая новыми пикантными деталями. Коля уже якобы видел не просто жемчуг, а целую корону Нептуна, а Ликин пинок, и вовсе сравнили с ударом хвоста кашалота.
Но курортная жизнь, как известно, не терпит вакуума. На смену одной загадке пришла другая, не менее волнующая. С завидной регулярностью начали пропадать носки. Не простые, а самые лучшие, самые яркие – полосатые Колины, синие в звездочку Виктора и даже один шелковый носочек Лёвы, который он, якобы, надевал для вдохновения.
Первым забил тревогу Коля, обнаружив, что не может составить пару своему любимому носку с изображением таблицы Менделеева. «Это саботаж! – провозгласил он, осматривая пустой чемодан. – Или новая проделка той самой русалки! Может, она вяжет из них себе сеть?»
Расследование возглавили дети. Трехлетний Степа, четырехлетний Аркадий и пятилетняя Машка, обладающая логикой будущего следователя. Вооружившись игрушечными лупами и ведерками, они устроили засаду.
Их подозрения пали на чаек – те были вездесущи и наглы. Но чайки интересовались исключительно едой. Тогда Машка выдвинула гениальную гипотезу: «А может, они сами уходят? Им скучно?»
Разгадка пришла неожиданно. Аркадий, гоняясь за мячиком, уронил его под деревянный настил у душа. Полез доставать и ахнул. Оттуда на него уставились десятки пар бусинок-глаз. В уютной, специально выкопанной под настилом норке, сидел крупный каменный краб. И его жилище было выстлано… пропавшими носками. Он аккуратно уложил их слоями, создав себе невероятно уютное, разноцветное гнездышко. Носочек Лёвы красовался на самом видном месте, словно произведение искусства.
«Поймали!» – завопил Степа, тыча пальцем.
«Ворюгу!» – подхватил Аркадий.
На шум сбежались взрослые. Увидев «преступника» и его «улов», все разразились смехом.
«Ну что, Лёв, – хохотнул Виктор, – твой носок для вдохновения теперь служит музой ракообразному!»
«Это не вор! – с пафосом воскликнул Лёва, осматривая гнездо. – Это – коллекционер! Эстет! Посмотрите, как гармонично сочетается синий Виктора с моим рыжим! У него вкус!»
Краб, словно понимая, что его хвалят, грозно пошевелил клешней. Дети были в восторге. Вместо того чтобы наказать «преступника», они решили его подкармливать, а заодно и снабжать новыми «экспонатами» для коллекции. Так у краба по кличке Пабло (имя предложил Аркадий, как у великого художника) появилась своя регулярная «дань» в виде старого носка.
Однажды утром на пляже появилась афиша, взволновавшая всех отдыхающих: «Вечером состоится традиционный конкурс «Мисс и Мистер Волна»! Призы, слава, море аплодисментов!»
Мужчины заерзали. Женщины засверкали глазами.
«Я участвую», – заявила Лика, с вызовом глядя на Колю.
«А я буду болеть за тебя, родная!» – поспешно ответил он.
«Нет уж, дружок, – подхватила Вера. – Это командное соревнование. Мы с Виктором – пара. Значит, и выставляемся парой».
«А мы? – оживился Лёва, глядя на Свету. – Мы можем номер подготовить! «Одесские анекдоты в картинках»!»
Так, почти насильно, все три пары были записаны в участники. Началась лихорадочная подготовка. Лика и Коля репетировали «танец сталеваров» – нечто среднее между вальсом и движениями с разводным ключом. Вера и Виктор готовили серьезный выход – демонстрацию «идеальной советской семьи» с детьми и глобусом (глобус нашли в ближайшем детсаду). А Лёва и Света, как и планировали, ставили юмористическую сценку.
Вечером пляж превратился в настоящий концертный зал. Со сцены, сооруженной из ящиков и украшенной водорослями, один за другим выходили участники. Было всё: и пение под гитару, и декламация стихов, и даже акробатический этюд.
Вот на сцену вышли Лика и Коля. Танец их был настолько энергичным и непредсказуемым, что в конце Коля по инерции чуть не снес декорацию в виде картонного солнца. Публика хохотала и аплодировала.
Затем – Вера, Виктор и дети. Машка с невозмутимым видом продемонстрировала зрителям свой план по освоению песочницы, а Степа, не выдержав напряжения, громко заявил: «Папа, я хочу пи-пи!». Идиллическая картина дала трещину, но искренность ситуации растрогала всех.
И наконец, звездный час Лёвы и Светы. Их сценка, основанная на реальных событиях про русалку и краба-одиночку, была настоящим фейерверком юмора. Лёва в парике из водорослей изображал «русалку-аферистку», а Света в костюме краба (сделанном из двух дуршлагов и все тех же носков) «воровала» у зрителей вещи. Фраза Лёвы: «Отдай носок, он не твоего размера рта!» – пошла в народ мгновенно.
Жюри, состоявшее из бывалых курортников, долго не могло определиться. В итоге, «Мисс и Мистер Волна» были объявлены… все три пары. «Потому что, – заявил председатель жюри, – настоящая победа – это не медаль, а умение смеяться над собой и быть одной командой!»
Приз – огромный торт в виде волны – они съели всем пляжем, под аккомпанемент гитары и шум прибоя. А дети засыпали прямо на полотенцах, сжимая в руках свои «призы» – ракушки, раскрашенные золотой краской.
Отпуск подходил к концу. Сидя вечером на теплом песке и глядя на звезды, отражавшиеся в спокойном море, наши герои понимали – что-то заканчивается.
«Помните, пять лет назад, мы стояли на вокзале? – тихо сказала Света, прислонившись к плечу Лёвы. – Казалось, самое главное уже случилось».
«А оно, главное, оказывается, только начинается, – улыбнулась Вера, глядя на спящую Машку. – Школа, институты, свадьбы…»
«Только, ради всего святого, без русалок!» – заявил Коля, и все снова засмеялись.
Они уезжали другими. Не просто влюбленными парами, а настоящим кланом, спаянным общими воспоминаниями, спасениями, смехом и крабом Пабло, которому они оставили на прощание целую коллекцию новых носков.
Море шумело на прощание, обещая новые истории. И они обязательно будут. Потому что их дети, Степа, Машка и Аркадий, уже строили планы на следующий год. И в их планах была тайная экспедиция на самый дальний пляж, где, по слухам, жил говорящий морской котик…
Поезд Москва–Днепропетровск отходил ровно в 22:00, и перрон одесского вокзала вновь стал местом прощаний, но на сей раз – легких, смеющихся, с уверенностью в скорейшей встрече.
«Только не вздумай заснуть и проехать свою Москву!» – Лика, стоя на цыпочках, поправляла воротник Колиной рубашки.
«Без тебя я и заснуть-то не смогу, – честно признался он, прижимая к себе сына Степку, который вцепился в его шею с силой сталеваровского крана. – Он мне всю рубашку изомнет…»
«Пусть мнет! Зато пахнет потом детством, а не морской водой и русалками!» – парировала Лика, на прощание целуя их обоих.
Немного поодаль Вера давала Виктору последние указания, сверяясь по блокноту: «Расписание кормлений Машки лежит в синей папке. Прогулки – не менее двух часов. И, Виктор, если она снова попросит показать, как работает доменная печь…»
«…сделаю макет из каши, – серьезно закончил он. – Будет сделано, главный инженер». Он обнял ее, прижимая к себе так, что шляпка съехала набок. «Скучайте по мне умеренно. Ровно настолько, чтобы к моему приезду испечь тот яблочный пирог».
Самое шумное прощание было, конечно, у Лёвы и Светы. Их поезд на Одессу уходил последним.
«Смотри не потеряй нашего Аркашу! – кричал Лёва, хотя стоял в двух шагах. – Он у нас как тот носок – яркий и имеет склонность к самостоятельным путешествиям!»
«Лучше следи, чтобы он к папе в вагон не проник! – смеялась Света. – Он уже собрал свой рюкзак, говорит, поеду с дедом «раскачивать вагоны»!»
И вот, последние объятия, последние смешки, обещания звонить сразу по прибытии. Поезда, словно устав от человеческих эмоций, медленно и величаво тронулись в ночь, увозя с собой частички одного большого курортного счастья.
Вагон №7, купе №9. Москва–Днепропетровск
Коля, уложив, наконец измученного впечатлениями Степку на верхнюю полку, с облегчением выдохнул и присел у окна. За стеклом проплывали огоньки незнакомых поселков, и ему вдруг стало невероятно одиноко. Он достал заветную книгу – «Справочник молодого сталевара» – но буквы расплывались. Вместо формул он видел улыбку Лики.
Внезапно его телефон пропищал. СМС. От Лики.
«Степа спит? Не балуется? А ты спи? Интересно, кто там у тебя в соседнем купе? Может, симпатичная попутчица? Держись, сталевар, скоро я тебя обыщу на предмет чужих духов!»
Коля рассмеялся и начал набирать ответ, как вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд. Из-за шторки соседнего нижнего места на него смотрела пожилая женщина с добрыми, хитрыми глазами.
«Молодой человек, у вас жена ревнивая? – спросила она, поправляя очки. – Это хорошо. Значит, любит. А то вот мой Василий, царство ему небесное, никогда не ревновал. Спи спокойно, говорил, как на работе. Скучно это».
Коля смутился и попытался объяснить, что это не ревность, а… проявление заботы. Но женщина, представившаяся тетей Соней, лишь махнула рукой: «Ладно, ладно, не оправдывайся. Видно, что ты не ветреный. Дай-ка я тебе яблочком угощу, свое, с дачи».
Так завязался разговор. Тетя Соня оказалась кладезем мудрости и… мастером розыгрышей. Узнав, что Коля едет один с ребенком, она решила «развеять его тоску».
Через полчаса Коля пошел в туалет. Вернувшись, он замер на пороге купе. На его месте, укутавшись в его же пиджак и устроившись с невероятно комфортным видом, лежала… огромная плюшевая свинья, привезенная Степке в подарок. На ней была приколота записка: «Место занято. Еду к бабушке. Хрю».
Коля не мог не рассмеяться. Он сфотографировал «попутчицу» и отправил фото Лике с подписью: «Вот, познакомься. Моя новая спутница. Молчаливая, не ревнует».
Ответ пришел мгновенно: «Так вот оно что! Я так и знала! Немедленно верни ей мой пиджак! И передай, что свиньи должны ездить в плацкарте!»
Вагон №5, купе №6. Одесса–Москва
Лика, отправив СМС, довольно улыбнулась и устроилась поудобнее. Ее соседкой оказалась студентка-филологичка с томиком Ахматовой, которая сразу погрузилась в чтение, намертво приковав наушники к ушам.
Скука стала подкрадываться к Лике. И тогда она вспомнила про подарок, который тайком от всех купила на одесском рынке – набор для фокусов «Юный иллюзионист». Достав его, она принялась изучать инструкцию.
Идея была гениальна в своей простоте. Она разложила на столике три пластмассовых стаканчика и под пристальным взглядом тети Сони, перешедшей «погостить» в их купе, начала показывать фокусы.
«Итак, дамы и… дамы, – начала она с пафосом. – Под этим стаканчиком находится магический орех! Следите за руками!»
Она с заговорщическим видом начала перемещать стаканчики. В этот момент поезд резко дернулся, стаканчики съехали, а «магический орех» (он же – вареник с вишней из сухого пайка) выкатился и под стол.
Тетя Соя фыркнула. «Деточка, у тебя руки не оттуда растут. Давай я научу тебя настоящему фокусу».
Она взяла ту же свинью, накрыла ее носовым платком и, что-то нашептав, дернула за платок. Свинья исчезла. Лика ахнула. «Куда?»
«В соседнее купе, к твоему мужу, – хитро подмигнула тетя Соня. – Проверь».
Лика, не веря своим глазам, набрала номер Коли. «Коль! У тебя там… ничего не появилось?»
«Появилось! – послышался его смех. – Большая, розовая и занимает мое место! Это твоих рук дело?»
Оказалось, тетя Соня, выйдя «в коридор подышать», просто перебросила игрушку в соседнее купе через верхнюю незапертую дверь. Но магия сработала! Смех в двух разных поездах звучал синхронно.
Поздняя ночь в вагоне. Где-то между Харьковом и Полтавой
Телефонные розыгрыши продолжались. Вера позвонила Виктору, чтобы проверить, спит ли Машка.
«Спит, – голос Виктора звучал устало, но счастливо. – Только во сне все бормочет: «Папа, печь… наклони…»
«О господи, – засмеялась Вера. – Растим себе смену. А ты как?»
«Я? Лежу, смотрю в потолок и вспоминаю, как ты в тот вечер в катакомбах…»
«Виктор! – она покраснела, хотя он этого не видел. – Рядом же люди!»
«А я ничего и не сказал, – невинно ответил он. – Вспоминаю, как ты героически несла рюкзак с водой. О чем это ты подумала, товарищ главный инженер?»
А Лёва звонил Свете, чтобы продекламировать только что сочиненный анекдот.
«Слушай! Встречаются в купейном вагоне бывшая русалка и краб-одиночка. Русалка говорит: «Отдай мой хвост!». А краб ей: «А ты верни мои носки!». Понимаешь? Это же символизм!»
И так всю ночь. Смех, шепот, признания, летящие сквозь километры проводов и эфира, превращали обычное железнодорожное путешествие в продолжение их курортного романа. Поезда неслись в темноте, а в их уютных купе, под стук колес, продолжала твориться та самая история – полная юмора, легкой интриги и любви, которая оказалась прочнее любой стали.
***
________________________
Курортный треугольник, или Щупальца любви
На берегу Чёрного моря, в районе, который местные с пафосом величали «Лазурный Берег», а отдыхающие звали «Галька и К°», разворачивалась драма. Нет, трагедия. Нет, фарс на горячих камнях и под палящим солнцем.
Их знакомство состоялось у ларька «Прохладительные напитки и мороженое», где Виктор с лёгкостью профессионального гида помог Светлане выбрать между «Крем-брюле» и «Пломбиром», в итоге купив ей оба. Ольга в это время скептически наблюдала за происходящим, попивая свой «Тархун».
С того дня Виктор освоился. Он был вездесущ, как чайки, ворующие чьи-то бутерброды. Он восхищался стройностью Ольги после её гимнастики («За вами, Оленька, хоть в разведку!») и тонким вкусом Светланы в выборе пляжных полотенец («Этот бирюзовый цвет вам страшно идет, Светочка, прямо морская царевна!»).
Я – Ольга. И я с первого взгляда поняла, что с Виктором «что-то не так». Но Светлана падала в его сладкие словесные сети, как переспелая хурма – на асфальт. Она уже видела себя женой сочинского предпринимателя (Виктор намекал, что у него «небольшой, но прибыльный бизнес, связанный с морскими грузоперевозками»).
Интрига накалилась, как воздух перед грозой. Виктор стал осваивать территорию Светланы. Он уже приносил ей шезлонг, мазал кремом спину и вёл душещипательные беседы о бренности бытия под шум прибоя. Я ждала. Моё материнское (а в душе каждой женщины, даже нижегородской, сидит мать) сердце чуяло подвох.
И вот, кульминация. После ужина, состоящего из пережаренной рыбы и винограда, Светлана с Виктором ушли на «романтическую прогулку» по волнорезу. Я, как опытный разведчик, устроилась в тени той самой магнолии с книгой, хотя читала я, в основном, их силуэты.
Через час Светлана вернулась одна. На лице – смесь возмущения и растерянности.
– Ольга, ты не поверишь! – выдохнула она, плюхаясь на скамейку. – Он сделал мне предложение!
Я чуть не поперхнулась «Тархуном».
– Быстро же он. И что, кольцо с бриллиантом из морской грузовой компании припас?
– Нет! – Светлана залпом выпила мою воду. – Он предложил… стать его женой и переехать к нему в Сочи. Говорит, у него там домик у моря.
– Ну, – сказала я, – звучит как начало мыльной оперы. В чём подвох?
– Подвох в том, – Светлана понизила голос до шёпота, – что этот «домик у моря»… это старый трейлер в кемпинге «Волна»! И он не один! С ним живёт его мама! И две таксы! И он попросил меня, чтобы я, как человек с «хорошим вкусом», помогла ему с ремонтом, так как его средства сейчас «в обороте»!
Я закрыла глаза. Картина вырисовывалась гениальная в своём нахальстве. Мужчина нашёл идеальную схему: романтика + бесплатный дизайнер интерьеров с последующим пропиской в трейлере с мамой и таксами.
Но это была ещё не развязка.
На следующее утро Виктор, сияя, как отполированный самовар, подошёл к нам на пляж. Он нёс два персика – символ его неровно пылающих чувств.
– Светочка, я вчера немного поторопился, – начал он, – но мои чувства… Ольга, а вы сегодня просто ослепительны. Прямо как… как…
Он запнулся, ища сравнение, и в этот момент произошло неожиданное. Наша соседка по пляжу, тётя Люда из Воронежа, которую все две недели считали просто молчаливой дамой с вязанием, отложила свой клубок и громко, на весь пляж, изрекла:
– А ты, Виктор, в прошлом году той рыженькой из Твери то же самое говорил! И про трейлер, и про маму! И про такс! Слово в слово! Только ей ты сравнивал с спелым персиком, а не с магнолией!
Наступила тишина, слышен был только плеск волн и крик чайки, у которой только что отняли креветку.
Виктор побледнел, позеленел и, бормоча что-то про «непонятливых женщин и испорченный отдых», ретировался с пляжа, прихватив свои персики. Видимо, для следующей жертвы.
Светлана сидела в ступоре. Я же не выдержала и расхохоталась.
– Ну что, морская царевна? Готова к ремонту в трейлере?
– Знаешь, – сказала Светлана, наливая мне новый «Тархун», – может, оно и к лучшему. Скала, конечно, хорошо, но трейлер с мамой и таксами – это перебор даже для моей романтичной натуры.
С тех пор мы загорали вдвоём. А тётя Люда из Воронежа иногда, подмигивая, спрашивала: «Как ваши дела? Не попадайтесь больше на удочку курортным рыбакам!». И мы не попадались. Потому что самое смешное и неожиданное на море – это не внезапная волна, а внезапная правда, рассказанная тётей Людой из Воронежа в самый неподходящий момент для афериста.
После бегства Виктора с персиками наступило затишье. Но ненадолго. В наш скромный пляжный рай, словно из ниоткуда, пришвартовался белоснежный, слегка обшарпанный теплоход «Каприз». И капитан этого судна, Аркадий Петрович, был полной противоположностью Виктору. Густая седая шевелюра, загорелое, обветренное лицо и властный взгляд, перед которым не устояла бы даже тётя Люда из Воронежа.
Его жертвой, вернее, новой целью для освоения территории, стала Светлана. Аркадий Петрович не сыпал комплиментами. Он действовал, как настоящий морской волк. Пригласил её на экскурсию по теплоходу. Показал капитанский мостик. И, конечно, свою каюту, которую он с пафосом назвал «адмиральскими апартаментами».
Я, Ольга, наблюдала за этим с растущим интересом. Моё нутро чуяло новую авантюру. И не ошиблось.
В одну из душных южных ночей, когда Светлана, намазавшись кремом от загара, уже похрапывала, я отправилась на ночную прогулку. И вот, проходя мимо «Каприза», я увидела огонёк в капитанской каюте. И не один. А два силуэта. Один – могучий, Аркадия Петровича. Второй – стройный, женский. Но это была не Светлана.
Я, как прирождённый сыщик, пристроилась в тени того же ларька с «Тархуном». Женщина вышла на палубу, поправляя растрёпанную причёску. Это была та самая молодая стюардесса, что продавала билеты на экскурсию. Лиана. Девушка с взглядом хищницы и улыбкой, сулящей запретные удовольствия.
Наутро я поделилась наблюдением со Светланой. Та сначала не поверила, но зёрнышко сомнения было посеяно. А чтобы оно проросло, нужен был лишь небольшой полив.
И полив нашёлся в лице участкового уполномоченного Пал Палыча, человека с усами щёткой и томным взглядом, который он практиковал на всех отдыхающих женского пола. Пал Палыч давно положил глаз на Лиану, а та, видимо, находила в его усатой персоне какую-то первобытную притягательность.
Светлана, движимая ревностью и обидой за обманутые надежды (она уже видела себя капитаншей!), придумала план. Гениальный в своём безумии.
– Ольга, – сказала она с огоньком в глазах, которого я не видела со времён истории с трейлером. – Мы всё заснимем на камеру!
– Что именно «всё»? – насторожилась я.
– Всё! Измену капитана со стюардессой! И потом… мы покажем это всем!
Как выяснилось, на верхней палубе «Каприза» стоял огромный, LCD-монитор, на котором в дневное время транслировали рекламу морских экскурсий. А ночью он был выключен. Но камера наблюдения в капитанской каюте, установленная для безопасности, работала круглосуточно. И, по счастливой случайности, её сигнал можно было перенаправить на этот самый монитор. Для этого требовался лишь доступ к пульту управления и помощь человека, который «в теме».
Этим человеком стал Пал Палыч. Светлана, используя всё обаяние обиженной женщины, нашептала ему, что Лиана – несчастная жертва похотливого капитана, и что если они заснимут, его недостойное поведение, то Лиана, восхищённая смелостью полицейского, непременно падёт в его крепкие объятия.
Пал Палыч, чьё сердце (и не только) трепетало при мысли о стюардессе, согласился. Он, используя служебное положение, добыл схему подключения камер и в назначенный час, пока мы со Светланой отвлекали вахтенного матроса вопросами о стоимости групповых билетов для несуществующего коллектива «Нижегородские жаворонки», прокрался к пульту.
Вечером того же дня теплоход «Каприз» должен был отправиться в свой вечерний рейс. На верхней палубе собралась толпа отдыхающих – сотни человек, жаждущих романтики, морского бриза и бесплатного концерта местного ВИА «Штиль», исполнявшего шансон под непотребный акцент.
И вот, в самый разгар песни «Одесса-мама», на гигантском экране, где обычно крутили видеоролик с дельфинами, вдруг появилась картинка. Чёткая, как в голливудском кино.
Капитанская каюта. Аркадий Петрович в расстёгнутом кителе и… Лиана в одном полотенце. Они страстно целовались.
На палубе повисла оглушительная тишина, нарушаемая только прибоем и хриплым голосом солиста: «…Одесса-мама, ты моя звезда…».
А потом картинка сменилась. Камера, видимо, была не одна. Следующий ракурс показал… Пал Палыча, который в этот самый момент, уверенный, что его подвиг останется в тайне, прижимал к стене в радиорубке ту самую Лиану, страстно пытаясь освоить её территорию, пока капитан был занят.
Апофеозом стала сцена, где на экране появились сразу три окна: в одном капитан и стюардесса, в другом – Пал Палыч и та же стюардесса (девушка явно умела быть в двух местах одновременно, по крайней мере, виртуально), а в третьем – наша Светлана, которая, увидев первый ролик, с победным видом занесла в блокнот галочку.
Начался ад. Крики, смех, возмущённые возгласы тёти Люды: «А я говорила! Все они тут такие!». Капитан Аркадий, выглянув из каюты и увидев на экране себя в главной роли, издал звук, похожий на гудок парохода, и бросился к радиорубке, где столкнулся с Пал Палычем. Завязалась потасовка, в ходе которой Лиана ловко стащила кошелёк и у капитана, и у полицейского, после чего прыгнула в шлюпку и скрылась в ночи.
Чем всё закончилось? Капитана отстранили от рейсов. Пал Палыча отправили в бессрочный отпуск для «разбора полётов». А мы со Светланой стали местными знаменитостями.
Сидим как-то вечером, пьём «Тархун». Светлана вздыхает:
– Знаешь, Оль, может, трейлер с таксами – это не так уж и плохо? По крайней мере, там нет скрытых камер.
– Не стоит хоронить мечты, – философски отвечаю я. – Гляди, вон новый отдыхающий появился. Из Анапы. Говорит, у него собственный бизнес – прокат катамаранов.
Светлана смотрит на него с опаской.
– Нет уж. Сначала проверю, нет ли у него мамы, такс и подключения к системе видеонаблюдения.
Мораль этой истории проста: на Чёрном море страсти кипят сильнее, чем солёная вода в котлах старого теплохода. И если ты собрался кого-то соблазнять, убедись, что твой роман не станет главным шоу на вечерней программе.
***
"Тень над Тосканой"
Середина декабря. Рим. Не смотря на приближающееся Рождество, воздух наполнен не праздничной легкостью, а влажным холодом, пронизывающим до костей. Огни виа Венето отражались в лужах, оставшихся после недавнего дождя, превращая улицу в сверкающую, но обманчивую дорогу. Для Антонио Росселли этот город был не просто точкой на карте, а символом начала его конца. Он продал свою уютную квартиру в тихом переулке Трастевере, вложив все в стройку дома своей мечты в сельской местности Умбрии. Но мечта застопорилась, стройка заморожена, и теперь он, как призрак, болтался между стройплощадкой и съемной каморкой на окраине, чувствуя, как Италия, его любимая Италия, по капле выжимает из него все соки.
Бар «Carpe Noctem» был одним из тех мест, что существуют вне времени. Здесь, в клубах дыма и под приглушенные звуки джаза, стиралась грань между днем и ночью, между реальностью и иллюзией. За столиком в углу сидела Татьяна – или, как ее теперь следовало называть, Бьянка. Ее спутник, Эдуард, теперь Лоренцо, с изысканной небрежностью потягивал виски. Его пальцы нервно барабанили по столу. Бьянка, сияющая, в предвкушении их предрождественского путешествия в Кению, и не подозревала, что ее жених заказал для нее не просто «Эспрессо-мартини», а коктейль с горькой добавкой.
«Ты как, моя радость?» – его голос прозвучал слащаво. Бьянка почувствовала внезапную волну тошноты и головокружения. «Лоренцо, мне нехорошо… Воздуха не хватает».
«Ничего, сейчас я отвезу тебя домой», – его рука легла на ее плечо влажным, цепким грузом.
Он посадил ее в свою спортивную «Альфу Ромео». Машина рванула с места, умчавшись от яркого центра в темноту загородной трассы. Бьянке казалось, что стены автомобиля смыкаются вокруг нее. Сердце бешено колотилось, в висках стучало.
«Останови… Пожалуйста, останови! Мне нужно выйти!» – вырвалось у нее, больше инстинктивно, чем осознанно.
«Здесь нельзя, Бьянка, знаки видишь?» – буркнул он, не сбавляя скорости.
Но она уже не могла терпеть. Ее пальцы нашли ручку двери. Рывок. Ледяной ветер декабря ударил в лицо. Она выпрыгнула на обочину, едва удерживаясь на ногах. Легкое шелковое платье, предназначенное для африканской жары, мгновенно промокло и прилипло к телу. Она слышала, как крикнул Лоренцо, но его слова унесло ветром. «Альфа» на мгновение замерла, затем, с визгом шин, рванула прочь, скрывшись в темноте. Оставшись одна в ледяной ночи, Бьянка почувствовала, как сознание начинает уплывать от нее, как корабль, отчаливающий от берега.
В это же время по трассе SS1 «Аурелия» ехал Антонио. За рулем своего старенького «Фиата Панда» он возвращался со стройки, усталый и раздраженный. Впереди он заметил странную фигуру. «Пьяная? – мелькнула первая мысль. – Или сумасшедшая?» Но по мере приближения он увидел изящный силуэт в одном лишь платье, женщину, которая, шатаясь, шла по обочине. Что-то в ее беспомощной, но гордой осанке заставило его резко затормозить.
«Синьора! Все в порядке?» – выскочил он из машины.
Она повернулась к нему. В свете фар он увидел неземной красоты лицо, бледное, с огромными испуганными глазами. Она что-то пробормотала по-английски, потом на беглом французском, но связной речи не вышло.
«Вам нужно к врачу?» – спросил он, снимая свою потрепанную куртку и накидывая ей на плечи.
Она лишь покачала головой, дрожа всем телом. Решение пришло мгновенно. Он не мог оставить ее здесь. «Поедем ко мне. Согреетесь, придете в себя».
Он усадил ее в машину. В салоне пахло старым кожаным сиденьем, кофе и влажной землей. Дорогу до его съемной квартиры в скромном районе Чинита она просидела молча, уставившись в окно, в котором отражалось ее потерянное отражение.
Войдя в его жилище, Бьянка едва держалась на ногах. Антонио, видя ее состояние, не задавал лишних вопросов. Он уложил ее на свою единственную кровать, накрыл тяжелым шерстяным одеялом.
«Спите, – сказал он тихо. – Завтра все будет иначе».
Она не ответила, ее сознание уже погрузилось в пучину беспамятства.
Утро застало Антонио спящим в кресле. Его разбудил луч зимнего солнца, пробивавшийся сквозь жалюзи. Он услышал шорох. Бьянка сидела на кровати, вглядываясь в него с бездной недоумения в глазах. Ее взгляд был чист и пуст, как у новорожденного.
«Ты кто?» – ее голос был хриплым от сна и пережитого шока.
Антонио улыбнулся, потирая затекшую шею. «А ты кто?»
Она нахмурилась, пытаясь поймать ускользающую мысль, образ, имя. Ничего. Только белая, густая пелена в голове и давящее чувство страха. «Я… я не помню».
Так начался их первый день. Антонио, опаздывая на встречу с подрядчиком, наскоро накормил ее кофе и бутербродом. «Дверь никому не открывай, – строго наказал он на прощание. – Я вернусь к вечеру».
Но страх оставаться одной в чужом доме пересилил его наказ. Дверь она не закрыла на замок.
Спустя пару часов в квартире появилась Карла – темпераментная брюнетка, с которой Антонио периодически встречался последние несколько месяцев. Увидев в его доме другую женщину, да еще и неземной красоты, Карла пришла в ярость.
«Кто ты такая?!» – закричала она, ее голос звенел, как разбитое стекло.
«Я не знаю… Антонио меня нашел…» – попыталась объяснить Бьянка, отступая.
«Врешь! Ты одна из его потаскух со стройки!» – Карла схватила с полки тяжелую терракотовую статуэтку этруска, которую Антонио нашел при раскопках фундамента своего дома.
Удар был стремительным и жестоким. Бьянка даже не успела вскрикнуть. Острая боль, теплая струйка крови, поползшая по виску, и снова – темнота.
Инстинкт самосохранения заставил ее подняться. Шатаясь, она вышла на улицу. Люди оборачивались на бледную, окровавленную женщину в одном платье. «Помогите… Вызовите скорую…» – прошептала она, обращаясь к невидимому спасителю, и рухнула на холодный асфальт.
Диспетчер, приняв вызов от соседей, выслала не только «Скорую помощь», но и участкового полицейского, комиссарио Риккардо Манфреди.
Антонио, находившийся на полпути к Умбрии, получил звонок.
«Синьор Росселли? Говорит комиссарио Манфреди. Вам следует немедленно прибыть в больницу Сант-Эудженио. Здесь находится женщина, которую вы, по словам соседей, привезли к себе прошлой ночью».
В больнице пахло антисептиком и страхом. Врач, усталый мужчина лет пятидесяти, объяснил: «Сотрясение мозга, потеря памяти на почве психологической травмы усугублена физической. Состояние стабильное, но ей нужен покой. Можете забрать ее, но при условии, что та особа, что ее избила, больше не появится».
Антонио вздохнул. «Доктор, клянусь, я ее вообще не знаю. Нашел на трассе. Не знаю ни имени, ни откуда она».
Комиссарио Манфреди, коренатый мужчина с пронзительным взглядом, подошел ближе. «Вот именно, синьор Росселли. Вот вы и выясните. Иначе мне придется возбудить дело о похищении человека и нанесении тяжких телесных повреждений. Доказательства, знаете ли, весьма красноречивы».
В этот момент из палаты вышла Бьянка, с перевязанной головой, бледная, но не сломленная. Увидев растерянное лицо Антонио и суровое лицо полицейского, она вдруг почувствовала странное доверие к этому незнакомцу, что спас ее из ночи. Она посмотрела на Антонио и четко сказала: «Не вводи людей в заблуждение, дорогой. Да, я твоя… младшая жена. Забери меня домой».
Комиссарио поднял брови, на его лице мелькнула тень улыбки. Антонио, ошарашенный, мог только кивнуть.
Так началась их странная совместная жизнь.
Антонио, сначала из чувства долга и страха перед полицией, оставляет Бьянку у себя. Он пытается проверить ее, заставляя готовить (у нее получается ужасно, но она находит в его старом ноутбуке рецепты и осваивает кухню с удивительной скоростью), ведет ее в цыганский тратторию, где заставляют танцевать тарантеллу – и она, к его изумлению, выдает изящные, выученные движения. Он обнаруживает, что она бегло говорит по-французски и по-английски, цитирует Данте. Его первоначальное раздражение сменяется растущим интересом и уважением. Он покупает ей простое, но элегантное платье, водит в парикмахерскую. Они идут в хороший ресторан, где сталкиваются с Карлой. Завязывается словесная перепалка, Бьянка держится с ледяным достоинством, что еще больше восхищает Антонио.
Тем временем Лоренцо, с помощью своего друга-карабинера, ищет Бьянку. Сложность в том, что Антонио продал свою старую квартиру, и цепочка покупателей запутана, а в новом доме он не прописан. Лоренцо выходит на след: одну из ночных бабочек, работавших на той трассе, кто-то подкупил, и она дает ложные показания, что Бьянку забрал некий «торговец живым товаром». Это подстегивает Лоренцо, он уверен, что Бьянка в опасности, и это играет ему на руку.
Начальник Антонио, синьор Витторио Конти, вызывает его. Фирме нужен человек для заключения важного контракта на поставку редких минералов в Сенегал. Кандидат – Антонио. Тот отказывается, ссылаясь на «больную родственницу». Конти, человек прагматичный и немного авантюрист, узнав, что «родственница» владеет французским, предлагает: «Возьмешь ее с собой как переводчика». «Но у нее даже документов нет!» – возмущается Антонио. «Пустяки! – отмахивается Конти. – Возьмет документы нашей стажерки Мари Диоп. Она как раз из Дакара». «Но Мари – сенегалка!» – не сдается Антонио. «Ничего, загримируем. В театре я сам когда-то подрабатывал».
Сцена в парикмахерской и у визажиста, нанятого Конти. Бьянку гримируют под темнокожую женщину. Ее лицо и руки становятся шоколадного оттенка, но тело остается белым. Смешная и нелепая сцена на таможне в аэропорту Фьюмичино, где Бьянка вынуждена говорить на беглом французском с сенегальским акцентом, которому ее научила настоящая Мари. Антонио нервничает, но они проходят.
Они прилетают в Дакар. Яркое солнце, бирюзовый океан, запах соли, специй и жары. Переговоры проходят блестяще, благодаря остроумию Антонио и безупречному французскому Бьянки. Они узнают, что конкурентная фирма (та самая, где работает Лоренцо) уже заключила такой же контракт, но у них есть 1.5 суток в запасе. Они решают отдохнуть на пляже, рядом с устьем реки. Ключевая комическая сцена: Бьянка стоит по грудь в мутной воде, над поверхностью – только ее загримированные руки и лицо. Антонио, лежа на песке, видит, как сзади к ней плывет бревно… или не бревно? Он вскакивает с криком: «Крокодил! Вылетай на берег!» Бьянка с визгом вылетает из воды, как стрела, и по белому телу, контрастирующему с темными руками и лицом, все видят, что она – белая. Случайно они спасают от назойливого торговца пожилую пару туристов – это родители Бьянки, но они видят только «негритянку» в купальнике и не узнают дочь. Та, в свою очередь, видит их лишь мельком со спины.
Лоренцо живет в том же отеле. Узнав, что контракт уплыл, он решает его украсть. Дождавшись, когда Антонио уйдет из номера, он проникает внутрь и сталкивается с Бьянкой. Шок. «Бьянка?!» – «Лоренцо?» В этот миг пелена в ее памяти рассеивается. Она все вспоминает: бар, коктейль, предательство. Лоренцо, быстро сориентировавшись, показывает ей ее же паспорт, который он взял с собой «на удачу». Он уговаривает ее бежать немедленно, пока не вернулся «этот похититель». В смятении чувств, под давлением воспоминаний о предательстве и страха, она соглашается. Она пишет Антонио записку: «Память вернулась. Улетаю с другом. Прости. Не ищи меня. Б.» Они улетают следующим рейсом.
Антонио, вернувшись в номер и найдя записку, раздавлен. Он чувствует себя обманутым и использованным. Он проверяет, на месте ли контракт, и с чувством полной опустошенности улетает обратно в Рим.
Финал: Рождественское чудо в Чините: Канун Рождества. Антонио, подавленный, покупает маленькую елку, панеттоне и едет в свою съемную квартиру. Ему звонит мать, Сильвана: «Сынок, я у твоего дома! Хочу порадовать тебя осьминогом с картофелем!». Антонио, ругаясь про себя, объясняет ей, где спрятан запасной ключ. Сильвана открывает дверь и застывает на пороге. На кухне, у плиты, стоит негритянка в костюме Снегурочки, которого Антонио купил в порыве горькой иронии.
«Мадонна!.. А ты… кто?» – выдыхает Сильвана.
Негритянка улыбается своей очаровательной улыбкой, которую Антонио уже успел полюбить: «Я – невеста вашего сына».
«О, Господи… – крестится Сильвана. – Укрой и защити моего мальчика от таких невест… Любовь зла, полюбишь и…»
В дверь звонят. На пороге – те самые пожилые туристы из Сенегала, родители Бьянки. «Нам сказали, здесь живет Антонио Росселли? Наша дочь дала нам этот адрес…»
В этот момент возвращается Антонио. Он замирает в дверях, видя всю эту сцену. Бьянка подходит к нему, смотрит ему в глаза, в которых смешались боль, недоверие и надежда, и целует его. Затем она проводит рукой по своему лицу, смазывая грим, обнажая белую кожу. Ее мать вскрикивает. Отец плачет. Сильвана продолжает креститься, но теперь уже со счастливым лицом.
Их свадьба прошла весной в Умбрии, в почти достроенном доме Антонио. Лоренцо был арестован за попытку дачи взятки и наркоторговлю. Синьор Конти, узнав историю, смеялся до слез и подарил им путевку на Мальдивы. А Бьянка, нашедшая в старой куртке Антонио свой паспорт, наконец-то узнала свое настоящее имя, но попросила всех называть себя Бьянкой Росселли. Ведь именно под этим именем она нашла свою настоящую жизнь и любовь, пройдя через огонь предательства, воду африканского океана и медные трубы абсурдных испытаний.
Воздух в съемной квартире Антонио был густым и неподвижным, пахнущим одиночеством и пылью. Он поставил жалкую, купленную на заправке елку в угол, водрузил на нее криво звезду и отшвырнул коробку с панеттоне на стол. Мысль о том, как он, дурак, позволил себе поверить в этот нелепый рождественский фарс, обжигала сильнее самой крепкой граппы.
Звонок телефона вырвал его из мрачных размышлений. На экране – «Мама».
«Антонио, сынок! Я у твоего дома! Открывай, я тебе настоящего осьминога с картофелем привезла, не то, что ты в этих своих консервах ешь!»
«Мама, я не дома…» – начал он автоматически, но Сильвана его перебила.
«Врешь! Твою машину у подъезда вижу! Не мучай старую женщину, на улице холодно!»
Антонио сдался. Со вздохом он объяснил, что запасной ключ лежит под треснувшим цветочным горшком с засохшей геранью на лестничной клетке. «Только, мама, приготовься… дома не очень убрано».
«Фи! – фыркнула Сильвана. – Я не королева, я твоя мать.»
Тем временем, на кухне, Бьянка заканчивала наводить последние штрихи. На ней был нелепый, купленный в секонд-хенде костюм Снегурочки с отклеивающимися стразами и белый парик. Грим она поправила, как могла, но он все равно выглядел театрально и фальшиво. Сердце ее бешено колотилось. Она знала, что рискует всем, появившись здесь. Но после Дакара, после той пустоты, что она увидела в глазах Антонио, читая свою записку, она поняла – ее место здесь. С этим угрюмым, честным и безумно одиноким человеком, который стал для нее всем миром.
Дверь скрипнула. На пороге застыла Сильвана Росселли, крепкая, седовласая женщина с лицом, испещренным морщинами, но с живыми, острыми глазами. В руках она сжимала сумку-холодильник. Ее взгляд упал на фигуру в костюме Снегурочки, и глаза ее округлились.
«Мадонна санта!..» – выдохнула она, крестясь. – «А ты… кто такая?»
Бьянка сделала шаг вперед, собрав все свое достоинство, какое только можно иметь в таком наряде. Она улыбнулась той самой улыбкой, что свела с ума Антонио. «Я – невеста вашего сына.»
Лицо Сильваны выразило всю гамму чувств – от шока и ужаса до горького смирения. «О, Господи… – снова перекрестилась она. – Укрой и защити моего мальчика от таких невест…» Она покачала головой, глядя на потолок, словно взывая к небесам. «Ну что ж… Любовь, она зла… полюбишь и… козла, как говорится.»
В этот момент в дверь снова позвонили. Резко, настойчиво. Сильвана, все еще находясь под впечатлением, механически открыла.
На пороге стояли двое – элегантная пара лет шестидесяти. Мужчина в дорогом пальто, женщина с испуганными, но полными надежды глазами. Это были Альберто и Клаудия Висконти, родители Бьянки.
«Простите за беспокойство, – начал Альберто, его взгляд скользнул по Сильване, потом по абсурдной фигуре в костюме Снегурочки. – Нам сказали, здесь живет Антонио Росселли? Наша дочь… она дала нам этот адрес.»
Клаудия смотрела на «негритянку» с легким недоумением и печалью. «Мы ищем нашу дочь, Бьянку. Она… пропала несколько недель назад.»
В этот момент в квартире послышались шаги. Из глубины коридора появился Антонио. Он был бледен, его одежда была помята, а во взгляде стояла такая боль и усталость, что у Клауды сжалось сердце.
И тут произошло то, чего никто не ожидал.
Бьянка, не говоря ни слова, прошла через всю комнату, подошла к Антонио и, глядя ему прямо в глаза, положила ладони ему на щеки. В ее глазах стояли слезы, но она улыбалась.
«Прости меня, Антонио. Я была дура. Я все вспомнила.»
Она притянула его к себе и поцеловала. Долго, нежно, с таким чувством, что у Сильваны вырвался сдавленный вздох, а Альберто и Клаудия переглянулись в полном недоумении.
Затем Бьянка отвела руки от его лица и провела ладонями по своим щекам, по лбу, по шее. Темный, шоколадный грим смазался, пополз вниз грязными разводами, обнажая безупречно белую, фарфоровую кожу. Она стерла его с лица, как стирают пыль с забытого портрета, открывая миру свое истинное лицо.