Ледяной Страж и Искра Яви
Глава 1: Корпоратив жизни
Шампанское было тёплым. От этой простой, но неприятной истины у Светланы скривился рот. Она поставила бокал с недопитым напитком на высокий столик, застеленный белоснежной скатертью с едва заметным золотым шитьём, и постаралась придать своему лицу выражение заинтересованного слушателя. Перед ней, жестикулируя и расплёскивая содержимое своего бокала, стоял Артём из отдела маркетинга. Его лицо было раскрасневшимся и чуть влажным от алкоголя и восторга.
«Представляешь, Свет, мы используем нейросети для анализа эмоционального отклика! KPI просто взлетит до небес!» – его голос звенел, перекрывая безликий джазовый мотив, лившийся из скрытых колонок.
«Потрясающе, Артём, – выдавила Света, чувствуя, как у неё затекает челюсть от вынужденной улыбки. – Очень смело. Просто революция в… вириальности». Она сама не знала, что это за слово, но в устах Артёма оно звучало так, как и должно было – модно и бессмысленно.
Она окинула взглядом зал ресторана «Зимний сад». Всё было безупречно, до тошноты стерильно. Гигантская живая ель, усыпанная дорогими шарами и мерцающими огнями, казалась не живым деревом, а дорогой инсталляцией. Накрытые столы ломились от изысканных блюд, больше напоминавших произведения искусства, чем еду. Коллеги в вечерних платьях и идеально отглаженных костюмах образовывали маленькие стайки, их губы растягивались в улыбках, но глаза оставались пустыми или бегающими в поисках более выгодного собеседника. Новый Год? Магия? Нет, просто ещё одно корпоративное мероприятие, обязательное к посещению, очередной пункт в её личном KPI под названием «Социальная адаптация и поддержание командного духа».
Её взгляд упал на массивное панорамное окно, за которым кружил густой, слепящий снегопад. Хлопья падали в свете уличных фонарей, создавая гипнотизирующий узор, и на мгновение ей не просто захотелось оказаться там – в тишине, на холодном, колючем воздухе, одной – а показалось, будто в гуще снежной пелены мелькают не городские огни, а холодные, незнакомые звёзды. Без этих масок, без необходимости быть «командным игроком».
«Коллеги! Друзья!» – разнёсся по залу бархатный, поставленный голос гендиректора, Игоря Петровича. Все тут же притихли, как школьники на линейке, повернувшись к нему с подобострастными, застывшими улыбками. Света использовала суматоху, чтобы отступить к задним рядам, взяв свой тёплый, противный бокал в качестве щита.
Игорь Петрович говорил плавно и уверенно, как на еженедельной планёрке. «…и в уходящем году мы достигли впечатляющих результатов! Процент выполнения плана составил сто двенадцать! Мы не просто команда, мы – семья!»
«Семья, которая в понедельник в девять утра снова будет требовать отчёты по продажам и закатывать глаза на опоздание в пять минут», – мысленно процедила Света, заставляя себя не крутить глазами.
Она ловила себя на том, что считает секунды. Пять минут речи. Десять. Её телефон вибрировал в кармане – вероятно, уведомления из рабочего чата. Даже сегодня, в канун праздника. Она ощущала знакомую тяжесть под ложечкой – тревожный комок, состоящий из невыполненных задач, предстоящих дедлайнов и этого вечного, гнетущего чувства, что она должна быть где-то ещё, делать что-то более важное, или, наоборот, просто лежать дома на диване под тёплым пледом, смотря глупый рождественский фильм.
Восемнадцать минут. Аплодисменты. Музыка снова заиграла. Света почувствовала, что её тошнит от этого всего. Ей нужен был глоток воздуха. Настоящего, зимнего, а не кондиционированного, пахнущего едой, духами и фальшью.
Она двинулась к выходу из зала, придерживая свою маленькую блестящую сумочку, чувствуя себя нелепой рыбкой, плывущей против течения.
«Света, куда это ты? Танцевать будем!» – окликнула её Ольга из бухгалтерии, её лицо расплылось в улыбке, но глаза оставались усталыми и пустыми.
«Минутку, на балкон нужно, проветриться», – улыбнулась Света в ответ, чувствуя себя актрисой в очень затянувшейся и скучной пьесе.
Накинув на плечи лёгкое пальто и распахнув тяжёлую стеклянную дверь, она вышла на балкон. Резкий ледяной воздух ударил в лицо, и она с наслаждением вдохнула его полной грудью. Здесь, наконец-то, было тихо. Только отдалённый, приглушённый гул города и завывание ветра. Она прислонилась лбом к холодному, почти ледяному стеклу ограждения, глядя на размытые огни мегаполиса, тонувшие в снежной пелене. Снег казался таким настоящим, таким чистым по сравнению с тем, что творилось за её спиной.
Вот он, её мир. Мир Яви, как назвали бы его в какой-нибудь сказке. Суета, бег по кругу, бесконечные списки дел, которые только растут. Она была успешным менеджером, у неё была хорошая зарплата, квартира в ипотеку, она могла позволить себе поездку за границу раз в год. Но где-то по пути, на этой беговой дорожке, она потеряла что-то важное. То самое детское чувство чуда, когда загадываешь желание под бой курантов и искренне веришь, что оно сбудется. Теперь Новый Год стал для неё не временем надежд, а точкой подведения итогов, и итоги эти часто оказывались не в её пользу – несделанные дела, несбывшиеся мечты, несостоявшиеся отношения, которые разбивались о её же карьерные амбиции и вечную занятость.
Пальцы в тонких кожаных перчатках нашли в кармане пальто гладкий, прохладный предмет. Она достала его. Брелок. Кристалл размером с крупную виноградину, идеально прозрачный, отполированный до зеркального блеска, с едва заметной воронкой внутри, словно это был крошечный, застывший ледяной торнадо. Его подарила ей вчера странная пожилая женщина.
Света возвращалась поздно с работы, забежав в круглосуточный магазин за печеньем и молоком – ужином успешного менеджера. У выхода, присев на скамейку, сидела старушка. Не просто пожилая, а… древняя. На ней было длинное, потрёпанное пальто цвета промокшего войлока и с огромным, суковатым деревянным посохом, что было очень необычно для центра города. Её лицо, испещрённое морщинами, напоминало высохшую кору дерева.
«Замерзла совсем, милая, – хрипло, с каким-то скрипом сказала она, поднимая на Свету колючий, не по-старчески острый взгляд. – Дай монетку на хлебушек».
Света, обычно проходившая мимо таких просьб, в тот раз остановилась. Что-то в этой женщине было цепляющее, необычное – может, тонкие, как бы вырезанные из желтоватой кости черты лица, а может, невероятно живые, пронзительные и молодые глаза на древнем, увядшем лице. Она достала из кошелька не мелочь, а пятисотрублёвую купюру, и протянула ей.
«На, бабушка, согрейтесь чаем».
Старуха взяла деньги, и её пальцы, холодные и цепкие, как корни, на мгновение сжали руку Светы. Она пристально, почти физически ощутимо посмотрела на девушку, и её глаза будто заглянули куда-то глубоко внутрь, прочитали что-то потаённое.
«Спасибо, доченька. Добрая ты, вижу. Сердце не зачерствело, не заледенело в вашей городской суете. Держи, – она сунула Свете в руку ледяной кристалл. – Сохрани, от беды холодной сбережёт».
Света, смущённая и немного ошарашенная, взяла брелок. «Спасибо…» – начала она.
Но женщина уже поднялась с неожиданной лёгкостью и, опираясь на посох, засеменила прочь, растворившись в вечерней толпе так быстро и бесшумно, будто её и не было. Осталось лишь странное ощущение холода в ладони и лёгкий запах сушёных трав и старого дерева.
Сейчас, держа в руке этот кристалл, Света криво улыбнулась. «От беды холодной». Выглядело красиво, загадочно, но было, конечно, ерундой. Однако брелок ей искренне понравился. Он был необычным, не таким, как у всех, и его холодная, идеально гладкая поверхность как-то успокаивающе действовала на её вечно взвинченные нервы. От прикосновения к нему по коже пробежали мурашки, будто он впитывал в себя всё окружающее тепло, оставляя лёгкое, щекочущее онемение. Она даже прицепила его к ключам.
Она снова посмотрела на заснеженный город и глубоко вздохнула. Пора возвращаться в зал, к фальшивым улыбкам и тёплому шампанскому. Мысль о том, чтобы провести тут ещё хотя бы час, вызывала у неё физическое отвращение.
«Всё, я еду домой, – твёрдо сказала она сама себе. – Скажу, что плохо себя почувствовала».
Она достала телефон, чтобы вызвать такси. Приложение тормозило, показывая надоедливый кружок загрузки. «Ну конечно, – с раздражением подумала она. – Даже технологии сегодня против меня».
Потянувшись, Света подняла лицо к небу, густо засыпанному снежными хлопьями, чувствуя, как холодный воздух щекочет её кожу. Она сжала в ладони ледяной кристалл, чувствуя его странный, умиротворяющий холод.
«Хоть бы такси побыстрее нашлось», – прошептала она в пустоту, выдыхая маленькое облачко пара в морозный воздух, даже не подозревая, что её просьба будет исполнена самым буквальным и невообразимым образом.
Глава 2: Трещина в реальности
Последней осознанной мыслью Светы было раздраженное: «Ну сколько можно грузить это приложение?» Пальцы в тонких кожаных перчатках уже собирались швырнуть телефон в карман, как вдруг ледяной кристалл в ее другой руке вспыхнул.
Это не был отраженный свет фонарей или окон ресторана. Это был взрыв. Взрыв ослепительного, пронзительного, сине-белого света, бившего из самой глубины кристалла, из той самой закрученной воронки. Света вскрикнула от неожиданности и боли – свет был физическим, он обжигал сетчатку, заставляя ее зажмуриться. Но даже сквозь сомкнутые веки она видела лишь это пронзительное сияние, заполнившее собой вселенную.
Одновременно мир взорвался звуком. Оглушительный, сухой треск – не гром, а звук ломающейся под ногами вековой толщи льда. Но лед был не под ногами. Он был везде. Он был самой реальностью.
Воздух затрещал, запах морозного города – выхлопных газов, снега и далекого дыма – сменился чем-то невыразимо острым и чужим: запахом хвои, старого дерева, промерзшей насквозь земли и чего-то древнего, мистического, словно она вдохнула воздух из запечатанного склепа, где тысячу лет хранились засушенные травы и звездная пыль.
Света почувствовала, как пол балкона уходит из-под ее ног. Но это было не падение. Она как будто провалилась. Ее закрутило, подбросило в вихре света и звука. Ощущение тела исчезло, осталась лишь душа, вывернутая наизнанку, размазанная по каким-то невообразимым измерениям. В ушах стоял оглушительный гул – на него накладывались обрывки джазовой музыки, голос Игоря Петровича, звук сигнализации такси, собственный крик, растянутый в бесконечную нить парадоксальной тишины. Это было головокружительное, тошнотворное путешествие сквозь самую суть хаоса, где время и пространство потеряли всякий смысл.
И так же внезапно, как все началось, все закончилось.
Тишина. Абсолютная, давящая, звенящая тишина, в которой ее собственное сердцебиение казалось кощунственно громким, а свист воздуха в легких – шумом падающей горы.
Света рухнула на что-то твердое и холодное. Она лежала, не в силах пошевелиться, вслепую втягивая в себя воздух. Он был ледяным, чистым и стерильным, как в операционной, и все тем же – с примесью хвои и древности.
Она медленно, с трудом разлепила веки. И мир перевернулся. В прямом смысле.
Над ней простиралось небо. Но не то знакомое, городское, затянутое дымкой и световым загрязнением. Это был бархатный, угольно-черный, усеянный звездами. Слишком крупными, слишком яркими, слишком близкими. Они не мигали, а лишь сурово и безразлично взирали вниз, их холодный свет был единственным источником освещения в кромешной тьме. Ни луны, ни облаков. Только звезды и непроглядная чернота между ними.
Света с трудом поднялась на локти. Под ней была ровная, утрамбованная снежная равнина, уходящая в черную даль до самого горизонта. Ни деревьев, ни холмов, ни следов. Только белизна, изрисованная причудливыми узорами, оставленными ветром, которого сейчас не было. Ничего не шевелилось, не звучало. Мертвая, ледяная пустошь.
«Сон, – прошептала она, и ее голос, слабый и сорванный, был поглощен всепоглощающей тишиной. – Это сон. Нервный срыв. Галлюцинация от плохого шампанского».
Но холод был слишком реальным. Он проникал сквозь тонкую ткань кофты, кусал кожу острыми, цепкими зубами. Дыхание превращалось в густые клубы пара, которые тут же рассеивались в неподвижном воздухе. Она почувствовала леденящий холод снега сквозь ткань пальто и юбки, промокшие от падения.
Она сделала неловкое движение, и ее ладонь наткнулась на что-то твердое в снегу. Телефон. Экран был темным. Она с дрожащими пальцами нажала на кнопку. Экран осветил ее перекошенное от ужаса лицо. В левом верхнем углу – зловещий значок: «Нет сети». Иконка с зачеркнутой антенной казалась злой насмешкой. Она тыкала в кнопки, пытаясь набрать номер экстренной службы, но пальцы скользили по стеклу, не слушаясь. «112… Набери 112…» Но даже если бы связь и была, что бы она сказала? «Алло, меня вырвало из реальности на новогоднем корпоративе, приезжайте»?
Паника, которую до этого сдерживал шок, хлынула на нее ледяным валом. Она вскочила на ноги, обернулась, надеясь увидеть трещину, дверь, хоть что-то знакомое. Позади – та же равнина. Ни балкона. Ни ресторана. Ни города. Только снег и невыносимо чужие звезды.
«Нет, – простонала она, и ее голос сорвался в истерический вопль. – НЕТ! НЕТ! НЕТ!»
Она побежала. Куда? Не знала. Просто вперед, туда, где должен был быть город. Но ее изящные туфли на каблуках вязли в снегу, проваливались, спотыкались о невидимые неровности. Она упала, поднялась, снова побежала, рыдая и задыхаясь от холода и ужаса.
И вдруг она замерла. Ощущение было таким явным, таким физическим, что по спине побежали мурашки. За ней наблюдают.
Она медленно, с трудом повернулась.
В двадцати метрах от нее стояла метель. Небольшой, локальный вихрь снежной пыли, который кружил на месте, не двигаясь с него. Он был плотнее, осознаннее окружающего пространства. И из этого вихря на нее смотрели два глаза.
Света не могла пошевелиться, не могла издать звука. Она просто смотрела.
Метель медленно рассеялась, и он появился. Не вышел, а проявился, будто сама стужа сгустилась, обретя форму. Высокий, почти двухметровый, в длинном кафтане цвета зимнего неба перед снегопадом. По ткани ползли живые, переливающиеся морозные узоры. На плечах трепетал, переливаясь блеклыми зелеными и сиреневыми всполохами, плащ, сотканный из самого северного сияния. В его руке был посох, вырезанный из чистейшего, прозрачного льда, внутри которого пульсировал тусклый, холодный свет.
Но больше всего ее поразили его глаза. Свинцово-серебряные. В них не было ни зрачков, ни белков – только бесконечная, холодная метель, бушующая в глубине. Взгляд был не злым, а исполненным крайнего, накопленного за столетия раздражения и недоумения.
Он не двигался, просто изучал ее с головы до ног, и его взгляд, казалось, физически ощупывал ее кофту с оленями, промокшую юбку, маленькую сумочку, заиндевевшие волосы.
И тогда в ее голове прозвучал голос. Холодный, резонирующий, с легким скрипом, будто лед трется о лед. В нем не было ни капли тепла.
«Кто посмел?..»
Света лишь беззвучно пошевелила губами.
«Люди из Яви стали падать в Навь прямо с небес? Или это новый способ самоуничтожения?» – его мысленный голос был полон ледяного, уничижительного сарказма.
– Я… – она попыталась говорить, но из горла вырвался лишь хрип. Она сглотнула, чувствуя, как холод обжигает слизистую. – Я просто вышла на балкон. Где я? Что это за место?
Он склонил голову набок. Казалось, слово «балкон» вызвало у него легкое отвращение.
«Балкон?.. Ты принесла в мой мир запах искусственной ёлки, дешёвого шампанского и тоски. Твоё тепло нарушает сон тёмных духов. Ты – катастрофа в миниатюре».
Слова, звучавшие у нее в голове, были такими же ледяными и острыми, как иглы, впивающиеся в кожу. Света почувствовала, как по ее щекам текут слезы. Они тут же замерзали, пощипывая кожу.
– Отпустите меня назад! – выкрикнула она, и в голосе ее задрожали истерические нотки. – Я ничего не сделала! Я просто хотела домой! Я вызову полицию!
Его внимание привлек слабый синий свет, все еще исходивший из ее сжатого кулака. Кристалл. Он сделал едва заметное движение рукой, и плащ из сияния колыхнулся.
«А это что? Пропуск? Кто дал тебе Осколок Вечной Зимы?»
– Какой еще осколок? – прошептала она, разжимая онемевшие пальцы. Кристалл лежал на ее ладони, безобидный и прекрасный, его свечение теперь было ровным и тусклым. – Мне его бабушка одна дала… старушка…
Он протянул руку в тонкой кожаной перчатке. Не к ней, а к кристаллу. Воздух вокруг его пальцев затрепетал, и Света почувствовала, как кристалл на ее ладони стал еще холоднее.
«Отдай.»
Это не было просьбой. Это был приказ, врезавшийся в сознание.
Но прежде чем он смог взять кристалл или она успела что-то сделать, с дальнего края равнины донесся звук. Настоящий, физический звук, нарушивший гнетущую тишину. Леденящий душу, голодный вой. Не звериный, а идущий из самой пустоты. В нем слышались скрежет, статические помехи и что-то невыразимо тоскливое.
Велемир резко выпрямился. Его метельные глаза сузились, в них на мгновение вспыхнуло что-то острое и опасное.
«Великолепно. Теперь мне придётся тебя спасать, чтобы твоя потерянная душа не вызвала дисбаланс. Встань.»
Света, парализованная новым, животным страхом, не двигалась. Ноги были ватными.
«ВСТАНЬ!» – мысль ударила ее, как плеть, заставляя мышцы сжаться рефлекторно. Она поднялась на дрожащих ногах.
Вой повторился, теперь гораздо ближе. Казалось, он доносился сразу из нескольких точек.
«Идём. Если хочешь увидеть свой «балкон» снова, не отставай и сделай что-нибудь с этим… огнём…
Он повернулся и пошел, не оглядываясь, его фигура начала растворяться в снежной дымке. Света, все еще не веря происходящему, посмотрела вниз, туда, куда он указал. И застыла.
В области ее сердца, прямо сквозь ткань кофты с оленями, исходил мягкий, теплый, золотистый свет. Он пульсировал в такт ее бешеному сердцу, ровный и живой. В этом мертвом, холодном мире он горел неестественно ярко, как единственный маяк в кромешной тьме, как сигнальный костер для всего голодного и злого, что таилось в этой пустоши.
Она инстинктивно прижала к груди ладонь и почувствовала – сквозь перчатку и ткань исходило слабое, но реальное тепло, согревающее ее промерзшие пальцы. Это было утешение, крошечный очаг жизни в ледяной пустоши, и одновременно – смертельный приговор, предательский сигнал, делавший ее мишенью.
И тогда она все поняла. Поняла его раздражение. Поняла этот вой. Поняла, что она – не просто незваный гость. Она – нарушение всех правил, живой диссонанс в симфонии вечного холода.
Сжав в одной руке ледяной кристалл, а другой прикрыв свое светящееся, предательское сердце, Света, спотыкаясь и падая, побежала за удаляющейся в снежной мгле тенью в плаще из северного сияния.
Глава 3: Нежеланный попутчик
Снег оказался не просто глубоким. Он был живым, коварным и по-настоящему враждебным. Каждый шаг Светы превращался в изматывающую битву. Она проваливалась в сугробы по колено, а иногда, наступая на скрытую неровность, – и по пояс. Вытаскивая ногу, она тратила последние силы, её мышцы горели от непривычного напряжения. Изящные лаковые туфли на каблуке, ещё час назад бывшие стильным аксессуаром, теперь стали орудием пытки. Холодная вода просочилась через тонкую кожу, заледенела, и теперь острые кристаллики льда впивались в промёрзшую, онемевшую кожу. Каблуки цеплялись за невидимые под снегом корни, камни, и она то и дело спотыкалась, падая в снег, который тут же прилипал к её промокшей юбке и тонким, совершенно не спасающим от холода колготкам.
Холод, который на балконе был просто неприятным ощущением, а в первые минуты в Нави – шоком, теперь стал настоящей, физической пыткой. Он проникал сквозь все слои одежды, въедался в кости, вызывая тупую, ноющую боль во всём теле. Дыхание срывалось с губ густыми клубами пара, тут же замерзавшими в воздухе мельчайшей ледяной пылью. Пальцы в мокрых перчатках потеряли всякую чувствительность, и она с ужасом поняла, что уже не может их нормально согнуть.
А впереди, на расстоянии двадцати шагов, неспешно и грациозно двигалась высокая фигура в плаще из северного сияния. Он не проваливался в снег. Казалось, он не шёл по нему, а скользил над самой поверхностью, и снег под ним лишь слегка прогибался, образуя едва заметную, призрачную тропинку. Его плащ переливался блёклыми зелёными и сиреневыми всполохами, и это мерцание в кромешной тьме Нави было одновременно завораживающим и пугающим. Он был частью этого пейзажа. Его хозяином. А она – назойливым, неуместным пятном.
Отчаяние, холодное и острое, подкатило к горлу. Она остановилась, оперлась руками о колени, пытаясь отдышаться. В горле стоял ком, а в глазах – предательские слёзы, которые тут же замерзали.
– Эй! – крикнула она ему вслед, и её голос, слабый и сорванный, был поглощён всепоглощающей тишиной этого мира. – Кто вы? Что вы такое? Постойте!
Он не обернулся. Не замедлил шаг.
– Я не могу так быстро! – снова крикнула она, пытаясь сделать шаг и снова проваливаясь в снег по самую щиколотку. Отчаяние переходило в истерику. – Я не могу вообще идти! Мои ноги… моя обувь… Вы что, не видите?!
На этот раз он остановился. Резко, словно её голос был физическим препятствием, о которое он споткнулся. Медленно, с театральным, ледяным терпением, он повернулся. Его свинцово-серебряные глаза, в которых бушевала вечная метель, уставились на неё, и в них вспыхнул настоящий шквал искрящегося раздражения.
Его голос прозвучал не в голове, а в самом воздухе, холодный и резонирующий, со скрипом льда. «Твоё топтание на месте привлекает их сильнее, чем твоё безрассудное свечение. Ты мечешься, как испуганная птица в клетке, и этот трепет слышен за много вёрст. Продолжай в том же духе – и скоро мы будем в центре пиршества».
– Я не могу идти быстрее! – возразила она, с трудом вытаскивая ногу и пытаясь отряхнуть налипший на юбку снег. Он уже успел подтаять от остатков тепла её тела и теперь смерзался с тканью в ледяную корку. – У меня не те ботинки! И вы не идёте, вы… парите! Вы даже следов не оставляете!
Он внимательно, с невозмутимым, изучающим любопытством посмотрел на её туфли – жалкие, промокшие, совершенно неуместные в этом мире, – затем медленно перевёл взгляд на её лицо, на слёзы, застывшие на ресницах, на перекошенное от холода и страха лицо. В глубине его метельных глаз мелькнуло нечто, что можно было принять за самое призрачное подобие саркастического любопытства.
«Зачем существо из Яви облачается в столь непрактичные средства передвижения для выхода на «балкон»? – поинтересовался он, и в его голосе зазвучали ядовитые, шипящие нотки. – Это часть вашего ритуала самоуничтожения? Демонстрация пренебрежения к собственному выживанию? Или так вы сигнализируете сородичам о своей… принадлежности к касте?»
– Это не средства передвижения, это туфли! – огрызнулась Света, дрожа от холода и ярости. Её злил его тон, его превосходство, сама его бесплотность. – Для красоты! Вы вообще что-нибудь понимаете в человеческой культуре? В том, чтобы просто нравиться себе и окружающим? Чтобы чувствовать себя… женщиной!
Он пару секунд молча смотрел на неё, словно разбирая непонятный артефакт.
«Я понимаю, – его голос стал твёрдым и безжалостным, как вечная мерзлота, – что ваша «культура» привела тебя сюда, в мир, где красота измеряется способностью не стать пищей для Трескуна. Где эстетика – это умение не оставить следов и не привлечь внимания голодных теней. А тот огонёк, что пляшет у тебя на груди, – это для них как маяк для пропавшего корабля. Ты – катастрофа в миниатюре, ходячее нарушение Баланса. Шумная, пахнущая и светящаяся катастрофа. И сейчас твоя «женственность» насмерть заморозит тебя, а мне придётся разгребать последствия».
Он снова повернулся, чтобы уйти. Но в этот момент новый вой, на этот раз совсем рядом, буквально в сотне метров, заставил Свету вздрогнуть и инстинктивно присесть. В нём слышались не только голод и холод, но и странные, щелкающие звуки, похожие на статические помехи, на скрежет ломающегося стекла и металла. И что-то ещё… что-то знакомое.
– Кто… что такие Трескуны? – сдавленно спросила она, снова пускаясь в неуклюжий бег, уже не обращая внимания на боль в ногах и пронизывающий холод.
На этот раз он ответил, не оборачиваясь, его голос долетал до неё, словно унесённый ветром. «Отбросы Нави. Осколки разбитых надежд, пустота, жаждущая наполниться. Они питаются теплом, эмоциями, памятью. А твоя душа…» Он на мгновение замолчал, дав ей возможность услышать новый, нарастающий вой, который теперь сопровождался каким-то противным чавкающим звуком. «…Твоя душа пахнет для них офисной тоской. Для них это изысканный деликатес».
– Офисной тоской? – невольно переспросила Света, и в её голосе прозвучало неподдельное недоумение, смешанное с обидой.
– Запахом несбывшихся надежд, выгорания и бесконечных совещаний, – безжалостно уточнил он, и Свете показалось, что в его голосе на мгновение прозвучало что-то вроде брезгливости. – Ароматом страха перед дедлайном и тления амбиций, разбившихся о стеклянный потолок. Они обожают его.
И тут же, словно материализовавшись из самого воздуха, из метели прямо перед ними выплыло нечто.
Это был клубок сгустившейся тьмы и статического электричества. У него не было определённой формы – оно постоянно меняло очертания, то вытягиваясь в подобие длинной, змеевидной шеи с безглазой головой, то расползаясь в бесформенное, пульсирующее пятно. Оно не шло по снегу, а плыло над ним, оставляя за собой тёмный, маслянистый след. Из его глубины доносилось бормотание, от которого кровь стыла в жилах. Это был не один голос, а несколько, накрадывающихся друг на друга, полных отчаяния и безумия.
«…отчёт по KPI… к утру… я не успеваю… сбор в девять ноль-ноль… нет, нет, нет… мы все умрём в долгах и одиночестве… квартальный план… премия… надо было остаться работать… отпуск… никогда…»
Света застыла на месте, не в силах пошевелиться от ужаса. Она узнала не просто слова. Она узнала голос своего начальника, Игоря Петровича, его заместителя Виктории, и… свой собственный, приглушённый, полный усталости. Это была точная, до жути пародия на её внутренний монолог, на те мысли, что крутились в её голове последние месяцы. Это было прямое, жестокое вторжение её прошлой жизни в настоящий кошмар.
И тут существо издало новый звук. Не вой, а нечто похожее на мелодию. Гнусавое, искажённое, но неуловимо знакомое. Это был мотив той самой безликой джазовой композиции, что играла на корпоративе.
Велемир вздохнул. Это был не просто звук. Это был звук бесконечного, накопленного за столетия раздражения, звук, от которого воздух вокруг буквально замерзал, выпадая мельчайшей ледяной пылью.
– Надоедливая мошка, – произнёс он вслух, и его голос прозвучал как приговор.
Он даже не пошевелил своим ледяным посохом. Он просто бросил на Трескуна короткий, испепеляющий взгляд. Воздух вокруг существа сгустился, затрещал, словно ломался лёд на реке. За долю секунды аморфное чудовище превратилось в изящную, сложную статую из инея, застывшую в момент своего последнего движения. Внутри ледяного блока, словно сердце, ещё на мгновение пульсировала тёмная, маслянистая сердцевина, бормоча обрывки фраз: «…семья… мы одна команда… надо работать больше…», а затем затихла навсегда. Лёд с тихим звоном треснул и осыпался на снег сверкающей алмазной пылью, которая тут же развеялась ветром.
И в тот самый миг кристалл в руке Светы, который она сжимала так сильно, что грани впились в ладонь даже через перчатку, коротко вспыхнул ярче. Она почувствовала не тепло, а странное онемение, будто кристалл вобрал в себя, поглотил то эхо отчаяния и «тоски», которое исходило от монстра. Лёгкое головокружение отступило, и острая, гнетущая тревога, вызванная голосом Трескуна, смягчилась.
Света смотрела на то место, где только что было жуткое создание, не в силах вымолвить ни слова. Это была не магия, которую она представляла себе в книгах. Это было нечто большее – фундаментальное изменение реальности, восстановление порядка из хаоса.
– Вы… вы его убили? – наконец прошептала она, не в силах отвести взгляд от сверкающей пыли.
– Я восстановил Баланс, – поправил он её, и его голос снова был плоским и безразличным. – Он был нарушен его присутствием здесь и сейчас. Его агрессией. И твоим. – Он сделал паузу, дав этим словам проникнуть в её сознание. – Ты – источник дисгармонии, приманка. Я же – Страж. Моя задача – устранять последствия таких… инцидентов.
Он наконец повернулся к ней лицом, и его свинцово-серебряные глаза впервые внимательно, без раздражения, изучили её. Он видел не просто незваного гостя из другого мира. Он видел дрожащую, перепуганную женщину в нелепом новогоднем свитере с вышитым оленем, с лицом, испачканным слезами и тушью, ресницами склеенными от мороза. Он видел её промокшую до нитки юбку, её беспомощно сжатые руки, её абсолютную, животную растерянность.
– Меня зовут Велемир, – сказал он, и в его голосе не было ни дружелюбия, ни гостеприимства. Это была просто констатация факта, как «это – снег», или «это – лёд». – Я страж Ледяных Врат. Хранитель этой границы между мирами. И сейчас я вынужден стать твоим проводником, потому что иначе твоя короткая, яркая и совершенно бестолковая жизнь закончится здесь, породив хаос, на устранение которого мне потребуются столетия. Ты – «катастрофа в миниатюре», проблема, которую нужно решить. А для начала – переместиться в менее уязвимую точку.
Света молчала, переваривая эту информацию. Хранитель. Граница. Баланс. Проблема. Слова крутились в голове, обретая мрачный смысл.
– А куда вы меня поведёте? – тихо, почти шёпотом спросила она.
– Туда, где существуют ответы, – ответил он. – И где, я надеюсь, с тебя наконец-то снимут этот невыносимый для духов Нави аромат отчаянного трудоголизма и несбывшихся надежд. В Чертоги Льда. К Хранителям Знаний. Идём. Этот был всего лишь разведчиком, самым слабым и глупым. Остальные уже на пути. Они умнее. И куда голоднее.
Он снова двинулся вперёд. Но на этот раз его шаг был чуть медленнее, расчётливее, будто он всё же учитывал её немощность. Света, стиснув зубы, поплелась за ним, сжимая в одной руке ледяной кристалл, а другой прижимая ладонь к груди, где под тканью пульсировал тёплый, золотистый свет – её проклятие и её единственное утешение в этом ледяном аду.
Она была унижена, напугана и совершенно сбита с толку. Её мир, построенный на логике и пятилетних планах, рухнул в одночасье. Но пока она шла, спотыкаясь, за этим ледяным исполином, в её промёрзшем, уставшем сердце, рядом с ледяным кристаллом, затеплилась крошечная, но упрямая искорка чего-то нового. Это была не надежда – до надежды было ещё далеко. Это было жгучее любопытство. И дикое, иррациональное желание доказать этому высокомерному, вечному стражу, что она не просто «катастрофа в миниатюре», не просто «проблема». Что в ней есть что-то большее.
Она шла, уткнувшись взглядом в его спину, и сквозь шум ветра и собственное тяжёлое дыхание пробормотала так тихо, что слова затерялись в ворохе воротника её куртки:
– А у вас… – выдохнула она, уже почти без сил, – …аромат вечной планерки… без кофе… и дедлайнов… И без души…
Он не обернулся. Не подал вида, что услышал. Но ей, измученной и продрогшей, показалось, что его плечи под плащом из переливающегося сияния на мгновение, на одно короткое мгновение, напряглись. Быть может, от порыва ледяного ветра. А быть может – от первого, едва уловимого и абсолютно неожиданного прикосновения её упрямой, живой, человеческой искры к его древнему, вечному льду.
Глава 4: Тропа Холодных Чудес
Путешествие сквозь бескрайнюю снежную равнину быстро превратилось для Светы в одно сплошное, мучительное испытание. Холод, который сначала был просто пронизывающим, теперь стал всепоглощающим. Он жил внутри неё, выедая последние остатки тепла из костей и мышц. Дрожь стала её постоянным состоянием, мелкой и неконтролируемой, сводившей челюсти и заставлявшей зубы выбивать сухую, частую дробь. Каждый вдох обжигал лёгкие ледяными иглами, а выдох превращался в густое, быстро рассеивающееся облако.
Она шла, уткнувшись взглядом в спину Велемира, сосредоточившись на одном – сделать следующий шаг. Просто шаг. Потом ещё один. Мысли сползали в какую-то тёплую, вязкую муть, манившую забытьём. «Просто уснуть… совсем ненадолго… так тепло…»
– Если ты уснёшь, твоё сердце перестанет биться через десяток минут, – раздался рядом с ней ледяной, безразличный голос.
Света вздрогнула и с трудом подняла голову. Велемир шёл рядом, не глядя на неё. Казалось, он читал её мысли, как открытую книгу.
– Я… не спала, – прохрипела она.
– Ты клевала носом на ходу. Твоё свечение стало мерцать, как гаснущая лампа. Это привлекает внимание. Неприятное внимание.
Она хотела что-то колкое ответить, но у неё не было сил. Вместо этого она просто пошатнулась, и её колени подогнулись. Велемир не поддержал её, лишь остановился и с холодным любопытством наблюдал, как она с трудом удерживает равновесие.
– Я не могу… – её голос был слабым, как шелест замерзшей листвы. – Я замерзаю. Одежда… она мокрая и ледяная.
Он вздохнул. Это был звук, полный глубочайшего нежелания что-либо делать.
– Невыносимо, – произнёс он. – Вы, люди, настолько хрупки. Одно дуновение ветра – и вас больше нет.
Он медленно повернулся к ней и поднял руку. Его пальцы сомкнулись в воздухе, и вокруг них заплясали искры инея. Света почувствовала странное ощущение – будто её обволакивает невидимая паутина из морозного воздуха. Она почувствовала лёгкое покалывание на коже, и вдруг её промокшая, заиндевевшая куртка, её юбка и тонкий свитер… исчезли. Испарились, оставив лишь мимолётное ощущение тепла.
Она вскрикнула от неожиданности, инстинктивно скрестив руки на груди, но тут же поняла, что не чувствует холода. На ней была теперь другая одежда. Длинное, струящееся платье из плотной, мягкой ткани цвета зимнего неба, расшитое причудливыми серебристыми узорами, напоминавшими морозные цветы на стекле. Поверх – короткая, подбитая густым, пушистым мехом неведомого зверя безрукавка. На ногах – мягкие, тёплые сапоги из той же меховой кожи, идеально сидевшие по ноге.
Она поймала себя на том, что с восхищением проводила рукой по ткани платья. Оно было невероятно тёплым, но при этом дышало. И в нём… она чувствовала себя удивительно грациозной.
– Это… магия? – прошептала она, глядя на него.
– Это необходимость, – отрезал он. – Теперь ты не так сильно пахнешь мокрой собакой и отчаянием. И свечение твоего сердца стало ровнее. Хотя от запаха офисной тоски никуда не деться. Он въелся в ауру.
Несмотря на его слова, Света почувствовала прилив сил. Тело, наконец, согрелось. Она выпрямилась и даже сделала пару уверенных шагов.
– Спасибо, – сказала она искренне.
Он лишь фыркнул и снова зашагал вперёд. Но теперь она шла рядом, уже не спотыкаясь и не отставая. Новая одежда не только согревала, но и, казалось, придавала ей уверенности.
Сумерки Нави сгущались, звёзды зажигались одна за другой, и их холодный свет становился единственным проводником. Света с опаской посмотрела на сгущающуюся тьму впереди.
– Подождите, – сказала она, останавливаясь. Она снова полезла в крошечную сумочку, которая каким-то чудом всё ещё была с ней, и достала телефон. Экран был тёмным. Она с замиранием сердца нажала на кнопку, и он ожил, осветив её лицо и кусок снега вокруг холодным голубоватым светом фонарика.
– Ага! Работает! – с торжеством сказала она, направляя свет перед собой. – Теперь хоть видно, куда идти.
Велемир остановился и обернулся. Его свинцовые глаза сузились, глядя на светящийся прямоугольник. На его лице впервые появилось не раздражение, а нечто иное – живое, неподдельное любопытство, смешанное с лёгким презрением.
– Что это? – спросил он, сделав шаг ближе.
– Телефон. У вас что, нет телефонов? – удивилась Света.
– У нас есть ветер, чтобы передавать слова, и тени, чтобы хранить их. Зачем нужен этот… мёртвый камень?
– Он не мёртвый! Он… – она запнулась, понимая абсурдность объяснений про процессоры и Wi-Fi в этом мире. – Он даёт свет. И хранит информацию. Вот, смотрите.
Она лихо пролистала несколько фотографий – снимки с друзьями (такими же уставшими, как она), вид из окна офисного здания, её кот, спящий на клавиатуре.
Велемир склонил голову, изучая изображения. Его лицо оставалось невозмутимым.
– Застывшие мгновения, – произнёс он наконец. – Вы ловите миг и заточаете их в холодные камни. Как коллекционеры бабочек. Жизнь утекает сквозь пальцы, а вы пытаетесь поймать её тень. Жалко.
– Это не жалко! – вспыхнула Света, убирая телефон. – Это память! Это моменты счастья!
– Счастье, запертое в куске стекла и металла, – он покачал головой, и в его голосе прозвучала та самая, знакомая ей нота цинизма. – Вы так боитесь забыть, что перестаёте жить в настоящем. Я видел, как ваши сородичи смотрят на закат через эти экраны, вместо того чтобы чувствовать ветер на своих лицах. Вы создали суррогат жизни и сами же в него поверили.
Его слова попали в самую точку, в ту самую больную мозоль её души, о которой она сама часто думала. Но признавать это ему она не собиралась.
– А вы? – парировала она, пряча телефон обратно в сумочку. – Вы, который вечно стоит на границе и смотрит на миры, но не живёт ни в одном из них? Вы не боитесь что-то забыть? Или вам просто нечего запоминать?
Он замер. Его метельный взгляд на мгновение стал острее. Казалось, её слова его хоть как-то задели.
– Я помню всё, – тихо сказал он. – И в этом моё проклятие. А теперь иди. Твой «мёртвый камень» скоро умрёт окончательно, а его свет похож на крик в тишине.
Он снова повернулся и зашагал. Света, слегка опешив от собственной дерзости, пошла за ним. В её груди странным образом потеплело. Они были циниками оба. Но её цинизм был усталостью от суеты, а его – усталостью от вечности. В этом было что-то общее.
Вскоре равнина сменилась лесом. Но это был не обычный лес. Деревья здесь были причудливо изогнуты, их ветви, покрытые инеем, напоминали скелеты исполинских зверей. И они шептались.
Сначала Света подумала, что ей показалось – просто ветер шумит. Но нет. Это были шёпот. Чёткий, различимый.
«…смотри-ка, новая… из Яви… пахнет страхом и кофе…» – прошипело одно дерево, склонив над ней ветвь.
«…а Ледяной Страж с ней… интересно… давно он никого не водил…» – подхватило другое.
«…брелок у неё… старухино подношение… чувствую… Яга не просто так…»
Света невольно прижалась ближе к Велемиру.
– Они… они говорят? – прошептала она.
– Они сплетничают, – равнодушно ответил он. – Лес Помутнённого Разума. Они впитывают все мысли, все обрывки разговоров, что долетают с границ, и пережёвывают их, как жвачку. Не обращай внимания. Больше всего на свете они боятся тишины.
Он поднял голову и громко, чётко произнёс в сторону ближайшего дерева: «Твои корни гниют от лжи, старик. Замолчи».
Шёпот мгновенно стих. На несколько секунд воцарилась абсолютная тишина, и Свете показалось, что деревья даже съёжились от страха. Потом шёпот возобновился, но уже тихий, постыдный: «…простите… не сдержались…»
Они шли дальше, и Света не могла отделаться от ощущения, что за ними следят тысячи невидимых глаз. Вскоре в воздухе заплясали огоньки. Маленькие, голубоватые, они порхали между деревьями, то приближаясь, то отдаляясь.
– Светлячки? – удивилась Света. Они были такими красивыми.
– Кикиморки, – поправил Велемир. – Духи болот и омутов. Любят всё блестящее и очень вредные.
Один из огоньков подлетел совсем близко к Свете. Внутри мерцающего сияния она разглядела крошечное, сморщенное личико с хитрющими глазками-бусинками. Кикиморка потянулась к её сумочке, где лежал брелок-кристалл.
– Ах ты маленькая воришка! – воскликнула Света, прикрывая сумочку рукой.
Кикиморка обиженно цыкнула и отлетела, но тут же вернулась с подругой. Они начали кружить вокруг Светы, пытаясь то дёрнуть её за волосы, то ущипнуть за руку. Их прикосновения были холодными и противными, как прикосновение мокрой слизи.
– Велемир! – позвала Света, отмахиваясь от них.
– Они безвредны, – сказал он, не оборачиваясь. – Просто надоедливы, как мошки. Покажи им, что ты не боишься.
– Легко сказать! – фыркнула она, но последовала его совету. Вместо того чтобы отступать, она сделала шаг навстречу самой нахальной кикиморе и строго посмотрела на неё. – Убирайся!
К её собственному удивлению, кикиморка отпрянула, испуганно замигав. Остальные тоже отступили, заворчав. Оказалось, они чувствовали уверенность.
– Неплохо, – вдруг произнёс Велемир. В его голосе прозвучали нотки… одобрения? Нет, просто констатации. – Для «катастрофы».
Они вышли из леса на берег замёрзшей реки. Лёд был чёрным и прозрачным, как обсидиан, а под ним медленно текли воды, усеянные мерцающими огнями, словно подводные звёзды.
– Река Забвенных Снов, – сказал Велемир, останавливаясь. – Мы здесь сделаем привал.
Света смотрела на эту ледяную, но живую красоту. Страх и отчаяние постепенно отступали, уступая место острому, почти болезненному чувству чуда. Этот мир был опасным, холодным и пугающим. Но он был настоящим. В нём не было места фальшивым улыбкам и KPI. Здесь всё было таким, каким было – жестоким, прекрасным и бесконечно древним.
Она украдкой взглянула на Велемира. Он стоял, опираясь на посох, и смотрел на реку. Его профиль в свете звёзд и подводных огней казался высеченным изо льда. И впервые она подумала, что его вечный холод – это не просто черта характера. Это была стена. Стена, за которой, возможно, скрывалось что-то большее.
Она села на большой валун у берега, кутаясь в свою новую, тёплую безрукавку. Кристалл в её сумочке слабо пульсировал, словно вторя биению сердца. Она была до смерти напугана. Но она была жива. И это путешествие только начиналось.
Глава 5: Избушка на курьих ножках
Тишину ледяной ночи разорвал отдалённый, но неумолимо приближающийся вой. Он был иным, нежели у одиночного Трескуна – многоголосым, слаженным, словно стая голодных псов, учуявших добычу. Воздух сгустился, наполнился щелчками, скрежетом и навязчивым, чужим гулом. Снег под ногами Светы будто бы потемнел, впитав в себя эту исходящую отовсюду угрозу.
– Они идут, – просто сказал Велемир, и в его голосе впервые за вечер прозвучала не раздраженная усталость, а холодная, отточенная готовность. – Стая. Большая.
Света инстинктивно прижала ладонь к груди, где её сердце забилось тревожным, ярким маяком. – Что нам делать?
– Бежать, – он резко сменил направление, сворачивая с заветной тропы вглубь частокола черных, безлиственных деревьев. – Есть место. Близко.
Бегство превратилось в кошмар. Деревья, казалось, протягивали к ним цепкие ветви, корни выскакивали из-под снега, чтобы споткнуть их. Вой нарастал, обрастая новыми жуткими обертонами: теперь в нем слышался визг разрываемой бумаги, гул принтеров, назойливые рингтоны и приглушенные рыдания. Запах – тот самый, «офисной тоски» – стал густым и осязаемым, как туман.
Света, задыхаясь, бежала за Велемиром, чувствуя, как по спине бегут ледяные мурашки. Она не оборачивалась, но знала – они совсем близко.
Внезапно лес расступился, открывая небольшую, заснеженную поляну. И посреди неё стояла Избушка.
Это было не просто строение. Это было существо. Кривая, покосившаяся избёнка из тёмных, почерневших от времени брёвен, с единственным крошечным окошком, затянутым мутной бычьей пузырью. И стояла она на двух гигантских, костлявых куриных ногах. Ноги были перебинтованы обрывками грязных тряпок, а когтистые лапы медленно, лениво переминались с ноги на ногу, отчего вся изба слегка покачивалась, словно в дремоте.
– Что это? – выдохнула Света, замирая на месте.
– Прибежище, – бросил Велемир, подходя ближе. – Или могила. Зависит от её настроения.
Он остановился перед избушкой и, не повышая голоса, произнёс: – Старая, я иду с гостем. Открой.
Избушка не шелохнулась. Дверь, грубо сколоченная из досок, оставалась на противоположной стороне.
– Слышишь меня, Костяная? – голос Велемира приобрёл опасные, стальные нотки. – Они уже на подходе. Твои покои будут кишеть Трескунами, и ты будешь слушать их бесконечные стоны о премиях и дедлайнах всю долгую зиму.