ТЕНЬ КЛЮЧНИЦЫ

Глава

Вы держите в руках ту книгу, которую я никогда не хотела писать. Книгу своих поражений. Своих падений. Своих теней.

Раньше я думала, что моя обязанность – нести свет и надежду. Показывать путь. Но какой ценой дается этот свет? Я рассказывала Вам о победах, но молчала о цене, которую за них заплатила. А цена эта – кровь, слезы и осколки чужих судеб, которые до сих пор режут мне ладони.

Эта книга – не руководство. Это – исповедь. Я выворачиваю наизнанку свою Душу, чтобы вы увидели: за каждой силой стоит боль. За каждым верным решением – десяток ошибок. Я – не гуру на вершине горы. Я – путница, что шла по краю пропасти, и не раз падала вниз, разбиваясь о камни собственного тщеславия и страха.

Я нарушала свои же законы. Я причиняла боль. Я теряла тех, кого любила. И я несла за это ответственность.

Если Вы готовы увидеть не только светлую, но и темную сторону Луны – переверните страницу. Но помните: некоторые истины, однажды узнанные, забыть уже невозможно.

Всегда Ваша, даже в своей тьме, Амалия Ригер.

ИСПОВЕДЬ КЛЮЧНИЦЫ

Мне было двадцать два. Во мне бушевала не любовь, а уязвленная гордыня. Я – наследница сильного Рода, а он, простой смертный, смел смотреть на другую? Его жена, Лида, казалась мне серой тенью, и когда ее же сестра пришла ко мне с словами «Сделай так, чтобы он ее оставил», я увидела в этом знак. Я убедила себя, что творю благо, освобождая яркого человека. На деле же я хотела доказать свою власть.

Ритуал был жестоким. Я вплела в него не просто страсть, а полное отторжение от всего, что связывало его с прошлой жизнью. Я выжигала его память и чувства к Лиде, подменяя их болезненной, рабской зависимостью от себя.

Он пришел ко мне через неделю. Его глаза были пусты, движения – как у сомнамбулы. «Я не могу без тебя дышать», – говорил он, и в этих словах не было жизни. Он оставил Лиду, переехал ко мне, став моей тенью. Его блестящий ум, его инженерный талант – все растворилось в этой слепой привязанности. Я уничтожила в нем личность.

А Лида… Ее несчастье было тихим и оттого еще более страшным. Она не сошла с ума громко, а словно истлела изнутри. Ее мир умер в тот день, когда муж, которого она любила, посмотрел на нее с физическим отвращением.

Спустя много лет титаническими усилиями мне удалось снять с Андрея большую часть воздействия. Но было слишком поздно. Его жизнь, его потенциал, его личность – все было безвозвратно разрушено. Освобождение от чар не вернуло ему себя; оно лишь показало ему масштаб крушения.

Именно тогда я дала себе самый строгий обет: НИКОГДА не делать ничего подобного ДЛЯ СЕБЯ. Никаких приворотов, воздействий на волю и чувства. Никаких «во благо».

Но я научилась другому. Теперь, когда ко мне приходят с мольбами «Верни его! Заставь любить!», я не прогоняю их. Я сажаю, завариваю чай и провожу жестокий, но целительный сеанс правды. Я рассказываю им свою историю. Про пустые глаза Андрея. Про тихое отчаяние Лиды. Про жизнь в золотой клетке собственного чудовищного поступка.

И только выслушав все до конца, осознав всю глубину последствий, я задаю вопрос: «Вы все еще хотите?»

Если их желание, пройдя через горнило правды, остается непоколебимым, я могу помочь. Но в моей работе есть железное табу: я никогда, ни при каких условиях, не помогаю увести человека из семьи, где есть дети. Это та черта, которую я не переступлю.

Я не помогаю вернуть любовь. Я помогаю пережить боль и найти силы жить дальше. Или – взвесить все риски и принять осознанное решение. И это – единственная помощь, которую я могу и должна оказывать.

Эта тень навсегда разделила мою жизнь на «до» и «после». И провела жирную, несмываемую черту в моем кодексе: Свободная воля – неприкосновенна. Всегда.

ПОЧЕМУ Я НЕ ЛЕЧУ ЛЮДЕЙ. ПРЕДЕЛ ПРОВОДНИКА

Мой дар – это точный и безжалостный инструмент. Я не гадаю, я вижу. Я могу взглянуть на человека и прочесть его, как старую, испещренную трещинами карту. И болезнь на этой карте – не просто случайное пятно. Это след. Отметину оставляет все: невысказанная обида, словно червь, точащий изнутри; родовое проклятие, тянущееся шлейфом из прошлого, похожее на черную смоляную реку; тяжелый, неотразимый сглаз, впившийся в ауру острыми когтями.

Но я не лечу. Никогда.

Пределы своего дара я осознала на примере молодой женщины, которую ко мне привезли родственники. Ее звали Ирина, и на ней лежала печать онкологии – та, что видна не рентгеновскому снимку, а внутреннему взору. Над ней висела черная, густая пелена родового проклятия. Не дымка, а именно пелена, тяжелая и липкая, как деготь. Она обволакивала ее жизненную силу, сжимая тисками, клетка за клеткой.

Меня уговорили. Мое тщеславие, еще не окончательно добитое историей с Андреем, шептало: «Ты сильнее. Ты можешь разорвать эти оковы». Я согласилась попытаться.

Ритуал я проводила в полной тишине, при свечах. Помню, как мои пальцы, ведя обряд, ощущали не тепло энергии, а леденящий холод той самой черноты. Я попыталась зацепить ее, отсечь, сжечь – но в тот миг, когда моя воля коснулась ядра проклятия, случилось невыразимое.

Это не было просто сопротивление. Это был прорыв. В меня хлынул поток. Не образов, а чистых, нефильтрованных ощущений. Я почувствовала всю многовековую боль того рода, из которого была Ирина: слепую ярость предка, заковавшего свою судьбу в это проклятие, горечь неразделенной любви, запах гари от сожженного дома, хруст костей в давней битве. Я ощутила всю чужую ненависть, отчаяние и злобу, как будто проглотила раскаленную золу. Это был не просто «ядовитый» импульс – это была сама суть чужого падения, прошедшая сквозь меня, как сквозь проводник.

Меня вырвало прямо на пол, причем не пищей, а чем-то горьким и желчным. Мир поплыл. Голова раскалывалась от боли, такой острой, что я не могла открыть глаза. Я пролежала в беспамятстве три дня, и все это время за моим сознанием тянулся шлейф той самой черноты, пытаясь зацепиться и во мне.

А Ирина? Мне удалось снять воздействие. На время. Проклятие отступило, отползло, как раненая змея. Ей стало легче. Анализы улучшились, боль отступила. Целый месяц у нее была передышка, и ее родные уже славили меня как чудотворцу. Но корень, та самая изначальная скверна, породившая болезнь, остался нетронутым. Я смогла отрезать ядовитый плод, но не ядовитый корень. Через месяц болезнь вернулась. С новой силой. И бороться с ней было уже нечем.