Переяславский Гамбит
ГЛАВА 1. Тень над лесом
Топор вошел в сухое березовое полено с коротким, звонким хрустом, развалив его надвое. Ратибор вытер тыльной стороной ладони пот со лба и выпрямился. Спина слегка ныла – старые раны напоминали о себе к дождю, но боль эта была привычной, родной, как скрип старого седла.
Прошел год с тех пор, как он покинул Киев. Год тишины. Здесь, на заимке в глухом черниговском лесу, время текло иначе. Не было ни интриг, ни фальшивых улыбок бояр, ни запаха страха, пропитавшего стены Детинца. Был только шум сосен, запах смолы и тепло очага.
– Хватит дров, леший, – раздался тихий голос с крыльца. – На зиму напастись решил?
Лада стояла, прислонившись к косяку двери. Она расцвела за этот год. Лесная дикость в ее глазах сменилась спокойным светом, коса стала толще, движения – плавне. Ратибор улыбнулся ей – той редкой, открытой улыбкой, которую никто в Киеве и не видывал.
– Зима будет долгой, Лада. Мох на камнях густой, – ответил он, вгоняя топор в колоду. – Лучше вспотеть сейчас, чем мерзнуть в лютень.
Внезапно Лада выпрямилась. Её улыбка исчезла, взгляд зеленых глаз стал острым, тревожным. Она повернула голову на юг, туда, где вилась еле заметная тропа к большаку.
– Чужак, – прошептала она.
Ратибор тут же подобрался. Его рука сама собой легла не на плотницкий топор, а на рукоять меча, который, хоть и висел на гвозде у поленницы, всегда был смазан и наточен.
Через минуту залаял Пёс – огромный волкодав. Послышался стук копыт. Не размеренный шаг путника, а загнанный галоп вестника.
На поляну вылетел всадник. Кафтан сбился, конь в мыле, на боку – княжеская тамга.
Гонец осадил коня, едва не сбив плетень. Увидев Ратибора, он не стал кричать "Эй, мужик!". Он спешился и поклонился, узнав шрам на лице и тяжелый взгляд.
– Здрав будь, Ратибор, – выдохнул гонец, протягивая свернутую трубкой грамоту с красной печатью. – Насилу нашел. Еле живые тут места.
– И тебе не хворать, – Ратибор не спешил брать грамоту. Он знал: как только он коснется воска, его покой кончится. – С чем пожаловал?
– Великий Князь Киевский шлет слово. Беда, Ратибор. Переяславль молчит.
Ратибор нахмурился. Переяславль – южный щит Руси. Если он молчит, значит, Степь говорит.
– Что значит "молчит"? Гонцы?
– Пропадают, – ответил вестник, нервно оглядываясь на лес. – Трое ушло – ни один не вернулся. Князь Всеволод писем не шлет, дани не платит. А лазутчики сказывают – печенеги у границ шевелятся, как муравьи перед грозой. Великий Князь велит тебе ехать. "Только тот, кто клубок киевский распутал, – сказал он, – сможет понять, какая змея в Переяславле завелась".
Ратибор взял грамоту. Печать жгла пальцы.
– Я не воевода больше. Я лесник.
– Ты русич, – тихо ответил гонец. – Если Переяславль падет, орда до Киева за два перехода дойдет. А от Киева и сюда рукой подать.
Вечером в избе было тихо. Лада собирала его в дорогу. Укладывала вяленое мясо, чистые портки, сменную тетиву. Руки её не дрожали, но Ратибор слышал, как бьется её сердце – слишком часто.
– Ты знала, – сказал он, обнимая её со спины. – Еще до того, как он приехал.
– Лес шептал, – отозвалась она, не оборачиваясь. – Тени длинные стали. Крови много будет, Ратибор.
Она повернулась к нему. Лицо её было бледным в свете лучины. Она положила его широкую ладонь себе на живот.
– Я не хотела тебя пускать. Думала, спрячу. Но от судьбы под корягу не залезешь.
Ратибор почувствовал тепло её тела. Она что-то скрывала. В её глазах была тайна, но не злая, а какая-то великая, теплая.
– Ты вернешься, – это был не вопрос, а приказ. – Ты должен вернуться.
Она достала из-за пазухи маленький предмет на кожаном шнурке. Это был оберег, вырезанный из можжевельника – свернувшийся в клубок уж, символ домашнего очага и… новой жизни.
– Надень. Это не для тебя. Это для того, чтобы ты помнил, куда идти.
Лада промолчала о главном. Она знала: она носит под сердцем дитя. Срок был мал, всего две луны. Если она скажет сейчас – он будет осторожничать в бою, будет думать о ней, а не о враге. А в схватке сомнение – это смерть.
Пусть думает, что защищает Русь. А на самом деле – он едет защищать их ребенка. Ибо если орда прорвется – не спасется никто.
– Я вернусь, Лада. Сердце справа, меч в руке. Смерть меня не видит.
Он поцеловал её – горько, долго, как в последний раз.
На рассвете он был уже в седле. Туман стлался по низинам, похожий на печенежский дым. Ратибор не оглядывался. За его спиной остался рай, а впереди ждал город, пропахший изменой и скорой войной.
ГЛАВА 2. Каменное эхо Киева
Киев встретил Ратибора гулом. Город разросся за этот год: стропила новых теремов тянулись к небу, на торжище у Почайны было не протолкнуться от возов. Жизнь била ключом, торговцы ругались на трех языках, звенели молоты кузнецов. Никто не смотрел на небо, никто не нюхал ветер с юга. Киев чувствовал себя в безопасности, укрытый за широкими спинами пограничных городов.
Ратибор скривился. Он знал это чувство – ложное спокойствие сытого зверя перед охотой.
В детинце его пропустили без вопросов – шрам на лице Ратибора помнила каждая собака из старой гвардии, а молодые гридни почтительно расступались перед человеком, о котором шепотом рассказывали байки у костров.
«Тот самый. Который сердце под серебром носил. Который Свенельда свалил».
Великий Князь ждал его не в тронной гриднице, а в малой горнице, где решались дела темные и быстрые. Князь постарел. В бороде прибавилось серебра, а глаза, некогда ясные и дерзкие, теперь были запавшими, воспаленными от бессонницы. На столе перед ним лежала карта русских земель, придавленная кинжалом именно в том месте, где значился Переяславль.
– Здрав будь, воевода, – Князь не стал церемониться, даже не встал. – Прости, что выдернул из берлоги. Знаю, лес тебе милее людей.
– Здравствуй, Государь. Лес честнее, это правда. Но долг есть долг. Что стряслось?
Князь налил вина в два кубка, жестом указал на лавку.
– Стряслось молчание, Ратибор. Самое страшное из всех бед. Три недели назад я отправил обоз с зерном в Переяславль. Он вошел в город… и исчез. Воевода обоза, мои люди, кони – как в воду канули. А следом – тишина. Ни грамоты от князя Всеволода, ни дани, ни вестей.
– Всеволод – муж надежный, – возразил Ратибор. – Мы с ним ходили на вятичей. Он не изменник.
– Был надежный, – Князь отпил вина и поморщился. – Последняя весть, что дошла окольными путями через купцов – "Князь занемог". Слёг с неизвестной хворью. Теперь городом и дружиной правит его шурин. Боярин Святополк. Брат жены.
При имени Святополка Ратибор прищурился. Он слышал о нем. Богач, мот, любитель роскоши. Из тех, кто на пиру первый тост поднимает, а в сече держится за третьим рядом.
– Святополк шлет гонцов: "Все спокойно, Государь. Печенеги смирные, Князь на поправку идет". Но мои лазутчики из Степи другое поют. Хан Куря стягивает курени к Переяславлю. Дымы видят у самой Сулы. Не набег это, Ратибор. Это война. И если город под Святополком спит, то разбудит его только огонь.
Князь встал и подошел к узкому окну-бойнице.
– Я не могу послать войско сейчас. Северяне бунтуют, дружина нужна здесь. Если я двину полки на юг без точной вести, я оголю Киев. Мне нужны глаза. Твои глаза, Ратибор.
Ратибор молчал, обдумывая услышанное. Картина была скверная. Князь болен (или устранен?). Власти у него нет. Городом правит временщик, который лжет центру. А у ворот стоит смерть.
– Какие полномочия даешь? – спросил Ратибор.
Князь снял с пояса костяную пластину с выжженным княжеским трезубцем – верительный знак (пайцза), дающий право говорить голосом Великого Князя.
– Полные. Суд и расправа. Если Святополк изменник – голова его твоя. Если Всеволод болен – лечи, если мертв – найди убийцу. Но главное – подготовь город к осаде. Любой ценой, Ратибор. Даже если придется половину бояр перевешать. Переяславль не должен пасть.
– А Воевода местный? Драгомир? Старый зубр, он бы панику поднял, если б неладно было.
– Драгомир молчит, – глухо ответил Князь. – И это пугает меня больше всего. Драгомир своих не бросает… если его не сломали.
Ратибор спрятал пластину за пазуху, ближе к правому сердцу.
– Я понял. Выезжаю сейчас. Дай мне тройку свежих коней и подорожную грамоту без имени. Поеду не как дознаватель, а как… старый друг Всеволода, навестить больного. Погляжу, как крысы забегают.
Князь впервые за встречу скупо улыбнулся.
– Вот за это я тебя и ценю, Ратибор. Ты умеешь ступать мягко, пока не придет время ударить. Храни тебя Бог… или твои лесные идолы.
Ратибор вышел из терема. Солнце садилось в багровые тучи. Ветер пах пылью и дымом далеких костров. Юг звал. И этот зов не обещал ничего, кроме крови.
ГЛАВА 3. Степной ветер
Дорога на юг, к переяславским рубежам, никогда не была легкой прогулкой. В прежние годы здесь шумели ярмарки, шли обозы с солью и рыбой, а на тракте стояли крепкие заставы. Но сейчас тракт казался вымершим хребтом огромного зверя, чья плоть давно истлела.
Ратибор ехал в одиночку. Спустя сутки пути от Киева лес поредел, уступая место лесостепи – бесконечным холмам, покрытым ковылем, который уже начал желтеть под сентябрьским солнцем. Ковыль шелестел, как шепот мертвецов, и в этом шелесте Ратибору слышалась тревога.
Он менял коней на почтовых станах, не жалея ни себя, ни скотину. Смотрители на станах смотрели волками, двери запирали на засовы средь бела дня.
– Не спокойно, служивый, – буркнул старик на переправе через Трубеж, подавая бадью с водой коню. – Третьего дня с хутора Бережки дым шел. Чёрный, жирный. Сгорели Бережки.
– Разбойники? – спросил Ратибор, хотя знал ответ.
– Какие к лешему разбойники! – сплюнул старик. – Стрелы с костяным боем нашли. Степняки. Совсем страх потеряли, паскуды. Раньше-то они боялись за Трубеж нос сунуть, воевода Драгомир им живо укорот давал. А нынче… словно знают, что некому их встречать.
Ратибор погнал коня дальше, свернув с тракта, чтобы проверить слова старика. К полудню он добрался до Бережков.
Деревни больше не было.
Торчали черные зубы печных труб. Обугленные бревна еще курились едким дымом. Вокруг валялась домашняя утварь: разбитые горшки, порванные сети, детская люлька со следами сапог на днище.
Трупов почти не было – видно, угнали в полон. Только у колодца лежал старый пес со стрелой в боку да обезглавленное тело деда, который, видимо, был слишком слаб, чтобы идти за конем.
Ратибор спешился. Он подошел к следу на размякшей от недавнего дождя глине. Отпечаток копыта. Маленького, круглого, с некованым краем. Степная лошадка. И не одна – здесь прошла добрая сотня.
– Разведка боем, – прошептал Ратибор. – Прощупывают. Смотрят, как быстро придет помощь из крепости.
Помощь не пришла. Следов дружинных подков, тяжелых и глубоких, он не нашел. Гарнизон Переяславля не вышел перехватить налетчиков, которые орудовали всего в полудне пути от городских стен. Это было не просто халатностью. Это было приглашением.
Вдруг его конь тревожно всхрапнул и повел ушами в сторону балки. Ратибор среагировал мгновенно. Он упал в траву, сливаясь с пожухлой землей, и натянул лук.
На гребне холма, в версте от пожарища, появились всадники. Пятеро. Одеты в овчинные малахаи, на головах – островерхие шапки. В руках – длинные копья-пики.
Печенежский разъезд.
Они не прятались. Они ехали нагло, не пригибаясь к седлу, смеясь и указывая плетьми на сторону города. Один из них гарцевал на породистом гнедом жеребце – явно трофейном, взятом с русского хутора.
Они чувствовали себя здесь хозяевами. Они знали: "большой медведь" в крепости спит, или болен, или уже мертв.
Ратибор не стал стрелять. Пятерых ему не положить в открытом поле, а поднять шум – значит, не довезти верительную грамоту. Он смотрел им вслед, запоминая.
Степняки ехали не грабить. У них не было вьюков. Они осматривали броды и дороги. Это была передовая разведка Армии.
– Идет большая гроза, – сказал он сам себе, выбираясь из ковыля. – И зонт у нас дырявый.
Он вскочил в седло. Теперь время текло против него. Каждая минута промедления могла стоить города. Ему нужно было добраться до Воеводы Драгомира и посмотреть в его глаза, чтобы понять: предал он или сломался.
Конь рванул с места, унося Ратибора в сгущающиеся сумерки. Сзади, на холме, печенег поднес к губам рог и протяжно затрубил, оповещая степь о чем-то своем, хищном и страшном.
ГЛАВА 4. Закрытые ворота
Стены Переяславля выросли из утреннего тумана темной громадой. Город, стоявший на высоком берегу Трубежа, был крепостью-воином, изрубленным в шрамах прошлых осад. Но если раньше от этих башен веяло грозной силой, то теперь они казались погруженными в болезненный сон.
Ров зарос тиной, подъемный мост был опущен лишь наполовину, словно скрипучая челюсть старика. Над воротами лениво трепетало княжеское знамя – выцветшее, давно требующее замены.
Ратибор подъехал к мосту. Его конь фыркнул, чувствуя запах нечистот. Ров никто не чистил месяцами.
Надвратная башня молчала. Ни оклика часового, ни скрипа тетивы. Ратибор мог бы подскакать вплотную с факелом и поджечь ворота, и никто бы не чихнул.
– Эй, на стене! – крикнул Ратибор, приложив ладонь ко рту. – Спит служба?! Врага проспите!
На стене появилось заспанное лицо в помятом шлеме. Стражник зевнул, опираясь на копье, как на посох.
– Чего орешь? Нет проезда. Карантин у нас. Хворь в городе.
– Какая хворь? Совести у вас хворь! – разозлился Ратибор. – Открывай! Гонец я от Великого Князя.
Стражник лениво сплюнул вниз. Плевок шлепнулся в грязь у копыта коня Ратибора.
– Много вас тут, гонцов, шляется. Боярин Святополк велел никого не пущать без личного дозволу. Поворачивай оглобли, путник, пока цел. Или жди, пока смена будет… к вечерне.
Кровь бросилась Ратибору в голову. К вечерне! Да печенеги за это время переправу наведут!
– Глаза протри, собачий сын!
Ратибор достал из-за пазухи верительную костяную пластину с киевским трезубцем и поднял её высоко над головой. Солнце ударило в белую кость, заставляя знак власти сиять.
– Именем Киевского Стола! Не откроешь сейчас – с этой стены сам полетишь, но без веревки!
Стражник, увидев знак, переменился в лице. Спесь слетела мгновенно.
– Ой… Сейчас, батюшка, сейчас! Эй, Гридька, крути ворот! Княжий человек приехал!
Ворота открывались мучительно долго. Петли визжали несмазанным железом, цепи лязгали, заедая на каждом звене. "Герса" (решетка) поднялась рывками, замирая на полпути.
«Запущенность», – отметил Ратибор. – «Если враг ударит, они эти ворота даже закрыть не успеют».
Он въехал в посад. Город жил своей жизнью, но и здесь царило странное напряжение. Люди на улицах не смеялись. Прохожие шли, втянув головы в плечи, озираясь. Торговые ряды стояли полупустые – купцы боялись везти товар в "город мертвых".
Ратибор чувствовал спиной липкие взгляды. Стража у ворот смотрела на него не с уважением, а с затаенной злобой и страхом. Он был здесь чужим. Незваным гостем, нарушившим чей-то тайный сговор.
На встречу выехал десятник – дюжий мужик с бегающими глазками, одетый в слишком новый, щегольский кафтан.
– Куда путь держишь, посол? – спросил он, преграждая дорогу конем.
– К Князю Всеволоду. Навестить хворого, – спокойно ответил Ратибор, хотя рука его не отходила от меча.
– Князь плох. Не принимает никого. К боярину Святополку поезжай. Он нынче всем ведает.
– Я сам решу, к кому ехать, – отрезал Ратибор, тронув коня шпорами так, что десятнику пришлось посторониться.
Проезжая мимо, он услышал, как десятник шепнул своему подручному:
– Доложи Хозяину. Еще одна ищейка из Киева. Скажи… пусть "встретят" как положено, если нос глубоко сунет.
Ратибор не подал виду, что услышал. Он ехал прямой дорогой к детинцу, и сердце его, то, что справа, билось ровно и тяжело. Город гнил изнутри, и запах этой гнили был сильнее, чем вонь изо рва.
ГЛАВА 4. Закрытые ворота
Стены Переяславля выросли из утреннего тумана темной громадой. Город, стоявший на высоком берегу Трубежа, был крепостью-воином, изрубленным в шрамах прошлых осад. Но если раньше от этих башен веяло грозной силой, то теперь они казались погруженными в болезненный сон.
Ров зарос тиной, подъемный мост был опущен лишь наполовину, словно скрипучая челюсть старика. Над воротами лениво трепетало княжеское знамя – выцветшее, давно требующее замены.
Ратибор подъехал к мосту. Его конь фыркнул, чувствуя запах нечистот. Ров никто не чистил месяцами.
Надвратная башня молчала. Ни оклика часового, ни скрипа тетивы. Ратибор мог бы подскакать вплотную с факелом и поджечь ворота, и никто бы не чихнул.
– Эй, на стене! – крикнул Ратибор, приложив ладонь ко рту. – Спит служба?! Врага проспите!
На стене появилось заспанное лицо в помятом шлеме. Стражник зевнул, опираясь на копье, как на посох.
– Чего орешь? Нет проезда. Карантин у нас. Хворь в городе.
– Какая хворь? Совести у вас хворь! – разозлился Ратибор. – Открывай! Гонец я от Великого Князя.
Стражник лениво сплюнул вниз. Плевок шлепнулся в грязь у копыта коня Ратибора.
– Много вас тут, гонцов, шляется. Боярин Святополк велел никого не пущать без личного дозволу. Поворачивай оглобли, путник, пока цел. Или жди, пока смена будет… к вечерне.
Кровь бросилась Ратибору в голову. К вечерне! Да печенеги за это время переправу наведут!
– Глаза протри, собачий сын!
Ратибор достал из-за пазухи верительную костяную пластину с киевским трезубцем и поднял её высоко над головой. Солнце ударило в белую кость, заставляя знак власти сиять.
– Именем Киевского Стола! Не откроешь сейчас – с этой стены сам полетишь, но без веревки!
Стражник, увидев знак, переменился в лице. Спесь слетела мгновенно.
– Ой… Сейчас, батюшка, сейчас! Эй, Гридька, крути ворот! Княжий человек приехал!
Ворота открывались мучительно долго. Петли визжали несмазанным железом, цепи лязгали, заедая на каждом звене. "Герса" (решетка) поднялась рывками, замирая на полпути.
«Запущенность», – отметил Ратибор. – «Если враг ударит, они эти ворота даже закрыть не успеют».
Он въехал в посад. Город жил своей жизнью, но и здесь царило странное напряжение. Люди на улицах не смеялись. Прохожие шли, втянув головы в плечи, озираясь. Торговые ряды стояли полупустые – купцы боялись везти товар в "город мертвых".
Ратибор чувствовал спиной липкие взгляды. Стража у ворот смотрела на него не с уважением, а с затаенной злобой и страхом. Он был здесь чужим. Незваным гостем, нарушившим чей-то тайный сговор.
На встречу выехал десятник – дюжий мужик с бегающими глазками, одетый в слишком новый, щегольский кафтан.
– Куда путь держишь, посол? – спросил он, преграждая дорогу конем.
– К Князю Всеволоду. Навестить хворого, – спокойно ответил Ратибор, хотя рука его не отходила от меча.
– Князь плох. Не принимает никого. К боярину Святополку поезжай. Он нынче всем ведает.
– Я сам решу, к кому ехать, – отрезал Ратибор, тронув коня шпорами так, что десятнику пришлось посторониться.
Проезжая мимо, он услышал, как десятник шепнул своему подручному:
– Доложи Хозяину. Еще одна ищейка из Киева. Скажи… пусть "встретят" как положено, если нос глубоко сунет.
Ратибор не подал виду, что услышал. Он ехал прямой дорогой к детинцу, и сердце его, то, что справа, билось ровно и тяжело. Город гнил изнутри, и запах этой гнили был сильнее, чем вонь изо рва.
ГЛАВА 5. Боярин-Спаситель
Терем Святополка, шурина пропавшего Князя, сверкал новизной. Свежий тес, резные наличники с жар-птицами, крыльцо, крытое красным сукном – все кричало о богатстве, которое владелец хотел показать миру. Во дворе толпились люди: просители, челядь, какие-то сомнительные личности в дорогих доспехах наемников. Здесь не пахло войной, здесь пахло легкими деньгами и безудержным кутежом.
Ратибора провели в пиршественную залу.
За столом, заставленным яствами, сидел Святополк. Это был тучный мужчина лет сорока, с масляными глазками и тщательно расчесанной бородой. На пальцах его сверкали перстни, на шее висела золотая цепь такой толщины, что казалось, она пригибает его к земле.
Увидев гостя, Святополк вскочил с неестественной живостью.
– А-а! Гость дорогой из стольного града! Проходи, проходи! Вина ему! Самого лучшего, греческого!
Слуги засуетились. Ратибор остался стоять, не снимая плаща.
– Я не пить приехал, боярин. Я к Князю Всеволоду. Где он?
Святополк всплеснул руками, изображая искреннюю скорбь, которая, однако, не затронула его веселых глаз.
– Ох, беда, беда! Свояк мой, свет-князь, занемог люто. Горячка у него. Лекари говорят – покой нужен. Никого не пускаем, боимся сглаза или заразы. Сам, вишь, извелся весь, за двоих радею!
Ратибор обвел взглядом стол, ломящийся от жареных лебедей.
– Вижу, как извелся, – холодно заметил он. – А пока ты радеешь, боярин, печенеги уже под Бережками хутора жгут. Говорят, дозорных твоих не видать.
Святополк расхохотался, махнув пухлой рукой, унизанной перстнями.
– Печенеги? Да брось ты! Это ж дикари. Пограбят сараи да разбегутся. У меня тут сила несметная! – Он обвел жестом своих наемников, стоящих у стен. – Я их, степняков, одной левой… как мух!
– Твои ворота, боярин, скрипят так, что мертвых будят. А ров травой порос. Если "мухи" налетят роем, город ляжет.
Лицо Святополка на миг отвердело, маска весельчака дала трещину. Но тут же склеилась обратно. Он подошел к Ратибору вплотную, понизив голос. От него разило сладким вином и пряностями.
– Слушай, воевода… Ратибор, верно? Ты человек бывалый, умный. Зачем нам эти страхи нагонять? Великому Князю в Киеве сейчас не до нас. У него своих забот полон рот.
Святополк достал из рукава тяжелый бархатный мешочек и, словно невзначай, положил его на край стола перед Ратибором. Звон золота был красноречивее любых слов.
– Зачем тебе вникать в наши мелкие дрязги? Езжай обратно. Скажи, мол, Всеволод поправляется, гарнизон крепок, а Святополк – орел-мужчина, границу на замке держит. А?
Боярин подмигнул.
– Это золото – на дорожные расходы, конечно. Тут на хутор хватит. Или на новую жизнь где-нибудь… подальше от войны.
Ратибор посмотрел на мешок. Потом на Святополка. Взгляд его был тяжелым, как могильная плита.
– Ты, боярин, не ту кашу заварил, – тихо сказал он. – Золотом стены не укрепишь. А дыры в совести им не заткнешь.
Он демонстративно отодвинул мешок краем меча. Мешочек упал на пол, монеты раскатились с предательским звоном.
В зале повисла тишина. Наемники Святополка положили руки на рукояти мечей.
– Я пробуду здесь столько, сколько нужно, – отчеканил Ратибор. – И Князя увижу. А пока советую тебе не пиры закатывать, а стрелы точить. Гроза ближе, чем ты думаешь.
Он развернулся и вышел, не поклонившись.
Святополк смотрел ему вслед. Его лицо пошло красными пятнами гнева.
– "Гроза"… – прошипел он. – Ну ничего. Бывают гости, что и не доживают до грозы. Костью подавятся…
ГЛАВА 6. Воевода без меча
Дом Воеводы Драгомира стоял особняком, потемневший от дождей сруб, окруженный старыми яблонями. Раньше здесь всегда было людно: десятники получали приказы, гонцы ждали вестей. Сейчас двор зарос бурьяном. Тишина была такой плотной, что казалось, сама война забыла про этот дом.
Дверь Ратибору открыла старуха-ключница.
– Не принимает барин, – прошамкала она, даже не глядя в лицо гостя. – Неможется ему.
– Передай, что пришел Ратибор из Киева. И если он не примет, я сам вышибу эту дверь.
Ключница испуганно юркнула внутрь. Через минуту дверь со скрипом отворилась.
Драгомир сидел в полутемной горнице. Окна были завешаны тяжелыми шкурами, словно хозяин прятался от солнечного света. На столе, среди разбросанных свитков (старых карт и списков гарнизона), стоял кувшин.
Воевода постарел за этот год. Седина посеребрила его гриву окончательно, под глазами залегли глубокие черные круги. Он был без кольчуги, в одной рубахе, расстегнутой на груди. Великий меч, с которым он когда-то рубил печенегов под Лубнами, висел на стене, пыльный, похожий на музейный экспонат.
– Зачем приехал, Ратибор? – хрипло спросил Драгомир, не поднимая головы. – Здесь нечего ловить. Иди к Святополку, он теперь власть.
– Я был у Святополка, – Ратибор сел напротив, отодвигая кувшин в сторону. – Он шут гороховый, а не власть. Драгомир, ты воин. Я знаю тебя. Почему твои люди спят на стенах? Почему ров не чищен? Почему ворота открывают так, словно ждут смерти, а не помощи?
Драгомир вскинул голову. В его мутных от хмеля глазах полыхнул на миг прежний огонь, но тут же погас, утонув в болотной тоске.
– Не твое дело, – огрызнулся он. – Приказы Боярина. Он говорит: не надо злить кочевников. Сидим тихо – авось пронесет.
– "Авось"? – Ратибор ударил ладонью по столу. – С каких пор ты слушаешь торгашей? Печенеги уже жгут села, Драгомир! Мне нужно два десятка твоих лучших людей. Осмотреть округу, проверить дозоры. Я наведу тут порядок, раз ты ослеп.
Драгомир схватил кувшин, прижав его к груди как младенца.
– Нет. Людей не дам. Они нужны здесь, охранять… склады. Святополк запретил любые вылазки.
– Ты воевода или цепной пес шурина?!
Драгомир вдруг закрыл лицо руками. Его плечи затряслись.
– Уезжай, Ратибор. Уезжай, пока цел. Ты не понимаешь. Этот город проклят. Мы все в заложниках.
– У кого? У страха?
Ратибор встал. Он внимательно посмотрел на старого товарища. Это был не хмель. И не трусость. В глазах ветерана читался леденящий, животный ужас. Страх не за себя – Драгомир смерти не боялся. Он боялся чего-то другого, что держало его за горло крепче вражеской удавки.
– Я никуда не уеду, Драгомир, – тихо, но твердо сказал Ратибор. – И я узнаю, чего ты боишься. Но знай: если город падет, кровь будет на твоих руках. Даже если ты меч так и не снимешь со стены.
Он вышел. Драгомир остался сидеть в полумраке. Как только шаги стихли, он достал из-за пазухи маленький предмет – детский деревянный солдатик, грубо вырезанный, со следами маленьких зубов. Сжал его в кулаке до боли, и по щеке старого воина покатилась слеза.
ГЛАВА 7. Утопленник
Рассвет принес холодную весть, распространившуюся по Переяславлю быстрее, чем запах свежего хлеба. У колодца на Торговой площади собралась толпа. Бабы визжали, мужики угрюмо шептались.
Ратибор пробился сквозь толпу. У сруба, мокрый, посиневший и страшный в своей неподвижности, лежал Иван, главный городской кузнец. Тот самый, чьи руки ковали решетки для ворот и чинили механизмы подъемного моста. Человек, которого здесь уважал каждый.
– Расступись! – орал стражник, пытаясь оттеснить зевак древком копья. – Нечего глядеть! Перепил Кузмич, бедняга, да и бултыхнулся по темной ночи! Несчастный случай, вестимо!
Ратибор подошел к телу.
– Несчастный случай? – он поднял глаза на стражника. Тот, узнав "киевского гостя", сразу сбавил тон.
– Ну так… говорят, гулял он вчера. Браги много выпил. А сруб у колодца скользкий. Вот и поскользнулся.
– И сколько он падал, что так лицо разбил?
Ратибор присел на корточки. Он знал: случайности редко ходят парой с войной.
Иван был огромен. Чтобы перекинуть такого детину через высокий край колодца, нужно было постараться. Даже очень пьяный кузнец – это гора мышц, которая будет цепляться за жизнь.
Лицо утопленника было серым, одутловатым. Нос сломан. На виске – ссадина, присыпанная тиной.
"Упал лицом о сруб?" – возможно. Но…
Взгляд Ратибора скользнул к рукам мертвеца. Они были сжаты в кулаки, скрюченные окоченением. Ратибор осторожно взял правую руку кузнеца. Ладонь, загрубевшая от молота, была черна от копоти и… чего-то еще.
Кожа на пальцах.
– Отойди, посол! – грубо окликнул его десятник, человек Святополка. – Боярин велел тело забрать, обмыть да семье отдать. Негоже мертвых срамить доглядами.
Ратибор встал, не выпуская руки мертвеца еще секунду.
– Добро, – сказал он, отряхивая колени. – Везите. Жаль мастера. Золотые руки были.
Он отошел в тень торгового ряда, наблюдая, как тело грузят на телегу. Десятник был слишком суетлив. Он не позволил зевакам даже подойти попрощаться. Тело увозили не домой к вдове, а куда-то в сторону боярских сараев. "Обмыть". Смыть следы.
Ратибор почувствовал знакомое покалывание в правом боку, там, где билось его сердце. "Напился и упал".
Кузнецы, знающие свое дело, не напиваются до смерти, когда враг у ворот. А Иван, судя по шепоту в толпе, был трезвенником уже год.
"И руки…" – вспомнил Ратибор то, что успел увидеть.
Кончики пальцев. Они были не просто черными. Кожа на подушечках была снесена, сожжена до мяса. Ровные, аккуратные ожоги.
Словно кто-то заставлял кузнеца брать голыми руками раскаленное железо.
Или держал пальцы над огнем свечи, долго и методично, задавая вопросы.
Это не падение. Это пытка. И тот, кто это сделал, хотел узнать не рецепт стали. Он хотел узнать секреты, которые знал только Главный Кузнец города.
Ворота. Замки. Тайные ходы.
Охота началась. И первой жертвой стал Ключник Города.
ГЛАВА 8. Дедукция: Руки мастера
Утро перешло в день, но для Ратибора "день" означал лишь время действий. Он знал: тело Ивана-Кузнеца долго в сарае не пролежит. Святополк постарается зарыть его как можно быстрее, чтобы земля скрыла улики. Нужно действовать сейчас.
Боярские сараи стояли на отшибе, у городской стены. Место тихое, безлюдное. Ратибор, накинув простой сермяжный кафтан, слился с тенями переулков. Проникнуть внутрь труда не составило: единственный охранник храпел на тюке соломы, сморенный полуденной жарой и вином, щедро раздаваемым боярином.
Внутри сарая пахло сыростью и крысами. Тело кузнеца лежало на столе, накрытое дерюгой.
Ратибор зажег огарок свечи. Пламя заплясало, отбрасывая зловещие тени.
Он откинул грубую ткань. Лицо Ивана в тусклом свете казалось восковой маской боли. Но лицо сейчас Ратибора не интересовало.
Он взялся за руки.
Утром, на площади, в суматохе, он лишь мельком заметил странность. Теперь он мог разглядеть все.
Правая рука. Указательный и средний пальцы.
Кожа на подушечках отсутствовала. Мясо обуглено, покрыто коростой запекшейся крови и сукровицы. Ожоги были локальными, точечными.
Не бывает таких ожогов при пожаре или случайном касании.
– Тебя жгли, Иван, – прошептал Ратибор. – Жгли специально. Аккуратно. Чтобы больно было, но чтобы работать мог. Или чтобы говорить начал.
Он осмотрел левую руку. Там – та же картина, плюс ноготь на мизинце вырван с корнем. Синяки на запястьях – следы веревок. Его связывали.
Пытка длилась не час и не два.
«Что ты мог знать, кузнец? Золото в подвале? Вряд ли. У такого трудяги богатство только в молоте. Сплетни? Тоже нет. Кузнецы народ молчаливый».
Ратибор закрыл глаза, представляя работу главного мастера крепости.
Что делает главный кузнец?
Чинит мечи? Да.
Ковал подковы? Да.
Но это мелочи. Главное – механизмы.
Подъемный мост. Тяжелая решетка ворот ("герса"). Запоры на потайных калитках, через которые высылают разведку или гонцов.
Замки на дверях сокровищницы или… Княжеских покоев.
Кузнец – это хранитель ключей и секретов механики города.
Если его пытали, значит, врагу нужно было не просто убить его (для этого достаточно ножа в спину), а получить знание.
Как открыть ворота без шума? Как заблокировать механизм, чтобы защитники не смогли опустить решетку? Где тайный лаз?
И, судя по тому, что Иван умер в колодце, а не в пыточной, он либо все сказал и стал не нужен, либо умер, не сказав, и убийцы избавились от тела, изобразив "пьянку".
Но характер ожогов… Он сказал. Когда пальцы горят, воля плавится быстрее металла.
Ратибор накрыл тело обратно.
– Прости, мастер. Они сломали тебя. Но я найду тех, кто держал свечу.
Он задул огарок и выскользнул из сарая.
Теперь он знал: в городе готовится не просто бунт, а диверсия. Ворота, главная защита Переяславля, теперь под угрозой. И тот, кто владеет знанием мертвого кузнеца, держит в руках ключи от города.
ГЛАВА 9. Пропавший ключ
Кузница Ивана стояла у самой крепостной стены, приземистая, черная от копоти, как огромный затаившийся зверь. Дверь была распахнута настежь, хотя хозяин уже отправился к предкам. Внутри царила тишина, неестественная для места, где всегда пел металл.
Ратибор вошел. В нос ударил запах остывшего угля и железа.
Картина разгрома предстала сразу: инструменты валялись на полу, меха были вспороты ножом, словно живот поверженного врага. Ящики с заготовками опрокинуты, гвозди и подковы рассыпаны по земляному полу.
В углу, сжавшись в комок за наковальней, сидел парнишка лет четырнадцати – Сенька, подмастерье. Лицо перемазано сажей и слезами, в руках он судорожно сжимал клещи, будто они могли защитить его от зла, поселившегося в городе.
– Кто это сделал? – тихо спросил Ратибор, ступая так мягко, что парень вздрогнул и выронил инструмент.
– Не знаю, барин! – взвизгнул Сенька, вжимаясь в стену. – Ночью пришли… лихие люди! Я спрятался на сеновале. Слышал только грохот да как Мастер кричал, когда его волокли… А потом они вернулись. Искали что-то. Все перерыли, окаянные!
– Что искали? Золото?
– Какое золото! – шмыгнул носом Сенька. – Нет у нас злата. Чертежи они рвали. Грамотки всякие, что Иван Кузмич рисовал. Кричали: "Где схема?! Где ключ?!".
Ратибор подошел к верстаку. Столешница была изрублена топором в щепки. Но среди хаоса глаз следопыта выцепил деталь. Под грудой железного хлама, в щели между половицами, белел клочок пергамента. Убийцы в спешке не заметили его или сочли мусором.
Ратибор достал клочок. Это был обрывок чертежа.
Линии были начертаны углем, твердой рукой мастера. Шестеренки, рычаги…
Но это был не механизм ворот. Ворота Ратибор видел – там система блоков и цепей, грубая и мощная.
Здесь же была изображена тонкая, ювелирная работа.
Противовес. Скрытая пружина.
На обрывке уцелело одно слово, написанное корявым почерком Кузнеца: "…камин" (или "…камень"? Слово было оборвано на середине: "…КАМ…").
Ратибор повертел пергамент. Сложный замок? Ловушка?
Если они искали этот чертеж и "ключ", значит, Иван работал над чем-то тайным. Не для города, а для конкретного заказчика. Может, для самого Князя?
– Сенька, – Ратибор повернулся к парню. – Иван делал что-то особенное в последнее время? Не подковы, не петли?
Парнишка замялся, глядя в пол.
– Боялся он. Говорил: "Дурную работу мне дали, Сенька. Не к добру этот механизм. Если прознает кто – головы не сносить".
– Кто дал работу?
– Так известно кто. Князь Всеволод… еще до хвори своей. Приходил сам, ночью, с факелом. Шептались они долго. А потом Иван Кузмич заперся и три ночи ковал. А как выковал… так и началось все это. Ключ он сделал, барин. Странный такой ключ. Длинный, с зубьями по обе стороны, как у щуки зубы.
– И где этот ключ?
– Иван Кузмич его спрятал. Сказал: "Береженого Бог бережет". А где спрятал – не ведаю. Унесли, может, ироды эти…
Ратибор спрятал обрывок чертежа за пазуху.
"Камин" или "Камень".
Если Князь сам заказал тайный механизм перед своим исчезновением, значит, он готовился. Он знал об угрозе. И Иван был хранителем пути к спасению или к гибели Князя.
Убийцы искали этот ключ. И судя по тому, как они перерыли кузницу – они его не нашли. Иван умер, но тайник свой не выдал, даже под пытками.
– Спасибо, Сенька, – Ратибор положил руку на плечо парню. – Беги отсюда. Схоронись у родни. Здесь скоро станет жарко.
Он вышел на улицу. В голове крутилось слово "Камень". Камень в камине? Или тайный камень в кладке стены?
Ратибор знал: чтобы найти ответ, ему придется самому стать взломщиком. И его цель теперь – не кузница, а сам Княжеский терем.
ГЛАВА 10. Навозная смерть
Солнце едва коснулось шпилей башен, а Переяславль снова вздрогнул.
Весть прилетела с княжеских конюшен. Крик, брань, беготня слуг.
Ратибор прибыл на место одним из первых. Ему не нужно было приглашение. В городе, где царит смерть, стервятники слетаются быстро.
Загон для лошадей вонял, как обычно, но сегодня к аромату прелого сена и навоза примешивался сладковатый металлический дух крови. В центре огромной навозной кучи, лицом вниз, лежал Микула – главный конюх, ведавший княжескими табунами. Из спины его, пронзив тулуп насквозь, торчали ржавые двузубые вилы.