Бедовый. Княжий человек

Глава 1

Утро ворвалось в мою спальню лучами теплого солнца, ласково обнимая обнаженные плечи Натальи. Девушка, даже не прикрытая простыней, лежала на спине, раскинув руки, столь бесстыдно и вместе с тем обыденно, словно у нее каждое утро так и начиналось.

– Наташ, – легонько толкнул я ее в плечо. – Наташ…

– Чего? – она потянулась и открыла глаза, посмотрев на меня.

Вот тут у меня словно камень с души упал. Значит, амнезией я не страдаю. Потому что я точно мог поклясться, что Наташа вчера довезла нас до «Зверя», а домой мы вернулись своим ходом. И спать я, определенно, лег один.

Вместе с тем такая злость обуяла, что захотелось убивать. Совсем нечисть уже берега попутала.

– Ты охренел?! – вкрадчиво спросил я.

Косящая левым глазом «Наталья» тут же изменилась в лице. В прямом смысле этого выражения.

– Дяденька, это не я. Это дядя Гриша.

– Чего это не ты? – из-под кровати донесся хихикающий голос. – Сам в карты проиграл. Хозяин, что за черт нам достался, ума не приложу. Невезучее только ты. Я его во всё выиграл.

Как довольно быстро выяснилось, после вчерашнего происшествия вымотался только я. Потому и рухнул спать, стоило нам вернуться домой. А нечисть решила выпить чуть-чуть водочки перед сном да раскинуть картишки. Больше «на интерес», потому что карманных денег я им не выдавал. Да и не нужны они им – всем необходимым я домашних обеспечивал.

Довольно быстро «интерес» перерос в щелбаны, фофаны, кукареканье. А когда нечисть достигла нужного градуса, то бес предложил пошутить над хозяином – так, чтобы ему (мне то есть) обидно не было.

Ну что за идиоты… А что, если бы я, к примеру, решил воспользоваться ситуацией? Черт бы выпрыгнул в окно с криками «Не надо, дяденька»? Ему ладно, а у меня потом психологическая травма на всю жизнь. Ожидал бы, что каждая обнаженная девушка может обратиться в черта.

Кстати, о девушках. Я отобрал телефон у Митьки и вставил свою симку.

– Хочешь, я угадаю, что ты скажешь? – сказала Зоя вместо «Здравствуй, Матвей, очень рада тебя слышать».

– Угадай.

– «У меня сегодня ничего не получится. Канализацию прорвало, аппендицит вырезали, метеорит несется на землю».

– Только хотел сказать, что тебе на «Битву экстрасенсов» надо ехать, но с метеоритом ты переборщила.

– Тогда удиви меня.

– Я в аварию небольшую попал.

– И как ты? – в голосе Зои послышалась неподдельная тревога.

– Руку зашили, – почти не соврал я. – А так нормально.

Если честно, я даже не знал, что там с конечностью. Инга сказала, что я должен сегодня приехать к ней, и она скажет, в каком состоянии рука.

– Давай нашу встречу перенесем на завтра. В то же время и в том же месте.

– Хорошо, – отозвалась Зоя. – Но если я увижу сегодня или завтра от тебя звонок, то просто не возьму телефон.

– Твое негодование вполне уместно. Признаю свою вину – меру, степень, глубину. И прошу меня направить на ближайшую войну. Нет войны – я все приму: ссылку, каторгу, тюрьму. Но желательно в июле и желательно в Крыму.

– Прощаю только из-за любви к Филатову, – смягчила тон Зоя. – До завтра.

– Пока.

Повесил трубку и даже загуглил. Ничего себе, правда Леонид Филатов. «Про Федота-стрельца, удалого молодца». Мне же стишок рассказали в институте, так я и запомнил. Всегда считал, что это студенческое творчество. Век живи – век учись, все равно дураком помрешь. Надо хоть и правда почитать, что ли…

– Ну, уважаемые и не очень господа, – обратился я к нечисти, – раз уж у нас такое литературное утро, то сегодня мы будем изучать Федора Михайловича Достоевского.

– Чего-чего делать? – сходу не врубился бес.

– Понимать, что преступления не бывает без наказания. Выходим на разминку.

Нечисть, к моему удивлению, даже не роптала. Видимо, они осознавали, что ничем хорошим их проделка решительно не закончится. В то же время я, как человек, очень любящий юмор, не мог не отметить: розыгрыш отличный. Случись он с кем-нибудь другим, например, с Костяном, я бы даже поржал.

Несмотря на растерзанную руку, я тоже немного размялся. Вообще создавалось ощущение, что ранение оказалось не таким уж и серьезным. Хотя могу поклясться, что вурдалак прокусил руку до кости, да и вообще изрядно поиздевался над мышцами.

– Признаю вину, степень, готов в тюрьму, – наконец сдался Григорий.

– В твоем исполнении Филатов звучит как блатняк. Ладно, закончили. Да, чуть не забыл: у нас теперь сухой закон.

– Чего это значит?

– Что я вам пить запрещаю, пока не исправитесь.

– Хозяин!

– Дяденька!

– В следующий раз будете думать, как надо мной шутить.

После мы даже позавтракали омлетом и бутербродами, которые приготовил бес. Что говорило лишь об одном: Григорий понимал, что за его выходку придется страдать, и пытался даже задобрить меня.

Вот что за существо? Понимает, что ему влетит по самое не балуйся, и все равно делает. Одно слово – бес.

А затем настала пора прощаться. Если Григория я еще мог взять на аудиенцию к воеводе, спрятав в портсигаре, то лесной черт там был бы лишним.

Я собрал все рубежные манатки, включая лунное серебро. И опять расстроился из-за отсутствия тетради.

Вот интересно, что такого там ожидал увидеть Врановой. Ведь он так и сказал: «Не узнал». Будто боялся, что артефакт может мне что-то сообщить.

Про устройство тетради я давно уже понял. Это своего рода дневник хиста. То есть оставлять записи здесь могут все, кто обладает моим промыслом, включая тех, кто был до старухи. И прочитать записи ты тоже можешь, но лишь в свое время. Как я понял, все вполне закономерно. К примеру, расписал я биографию Большака и быт лесных чертей на третьем рубце – так и мой последователь сможет это прочитать, только достигнув нужного уровня. Интересно, что же за весточку оставила мне старуха и когда я о ней узнаю. Нынешний левел ни к каким сверхъестественным открытиям не привел. Правда, для этого требовалось тетрадь еще и вернуть.

Еще было ясно, что таскать в рюкзаке артефакты – занятие не очень перспективное. Нужно все-таки придумать это самое слово. К тому же про форму заклинания мне Инга рассказала. Осталось дело за малым – придумать название. «Килиманджаро», «трансгендер», «тремпель»? Нет, надо что-то поистине уникальное. В общем, я пока так и не придумал, под каким соусом создать заклинание. Поэтому решил действовать по старинке – закинул рюкзак на плечи и выскочил на улицу.

Вид «Зверя» ввергал в уныние. Проклятый вурдалак все-таки умудрился помять капот, багажник и левую сторону. Нет, на ходовке это не отразилось. Однако у меня проснулось нечто вроде совести. Прости, Антоха, мы все пролюбили…

Хотя «Зверь» – это еще полбеды. Вот кто выглядел откровенно хреново – так это леший. Я невольно вздрогнул, вспомнив вчерашнее посещение лесного хозяина.

Вышел батюшко не то что не сразу, а когда я уже рассчитывал уезжать. И теперь действительно выглядел дряхлым старцем. Лицо изменилось, волосы поседели, на спине будто горб наметился. И не шел он, а шаркал ногами, почти не поднимая их. Более того, даже к гостинцу не притронулся.

– Что ж это вы, батюшко? – растерялся я.

– Нельзя с рубежниками не в своих владениях связываться, – леший теперь говорил медленно, с явным надрывом, и периодически прерывался на грудной надсадный кашель, будто больной с запущенной пневмонией. – Знал, на что шел.

– Простите меня, батюшко… Простите, не знал, что так все обернется.

Рука слегка ныла, но в целом я чувствовал себя хорошо. Да и выглядел тоже. Тем более после того, как облачился в обновки от Инги. А леший будто бы умирал.

– Может, помочь чем? – спросил я.

– Слышал такое, что время лечит? То правда. Отдохну в лесу немного, сил наберусь – как новенький буду. Если уж сразу не умер, то теперь не умру.

Говорил он это все таким уставшим голосом, что совсем не обнадежил. Ведь это из-за меня леший пострадал. Я позвал его на помощь, и батюшко вписался за бедового рубежника. А теперь еле ходит, тогда как я жив и здоров.

Однако оказалось, что я действительно ничем помочь не могу. На том, с величайшим чувством неудовлетворенности, и попрощались. Единственное, леший попросил без нужды его не беспокоить. Да и я сам понял, что лишний раз сюда теперь лучше не соваться. По крайней мере, пока хозяин леса не оправится. Когда это будет – еще непонятно.

– Если на машину долго смотреть, она не починится, – буркнул бес, выводя меня из воспоминаний о вчерашнем дне.

– Это точно.

Я вернулся и взял сто тысяч из пакета с деньгами, уже зная, что нужно сделать.

Первым делом мы доехали до салона сотовой связи. Свой телефон я искупал в Выборгском заливе. Пусть Инга и отдала его со всеми моими старыми вещами, но он все равно не фурычил. Я даже не стал заморачиваться, разбирать его, сушить в рисе, как сделал бы раньше. Есть деньги – надо купить. Да, испортили меня бумажки с изображением древнего города Ярославля. С другой стороны, если они есть, глупо тратить время на бесполезные телодвижения.

Умудренный горьким опытом, я взял водонепроницаемый телефон. С виду – кирпич кирпичом, такой даже в приличном ресторане стыдно из кармана вытащить. С другой стороны, мне же не понтоваться и в «Инстаграме» сидеть, а для дела. Смс Костяну писать, Зое звонить и просить перенести встречу, русалок под водой фоткать.

Я вошел в Google-аккаунт и перекинул все сохраненные номера. Конечно, нынешнее поколение держит в голове намного меньше, чем предыдущее. Моя бабушка, к примеру, помнила наизусть все номера своих подружек. С другой стороны, ей легче, они пятизначные были.

Костяна я набрал тут же.

– Привет, что случилось? – спросил друг.

– Почему сразу «случилось»?

– Потому что в последнее время ты звонишь, только когда что-то случилось.

Я недовольно поморщился. Наверное, потому, что доля правды в его словах была.

– Я в аварию попал.

– Что там с машиной? Нормально все?

Все-таки какие разные люди. Зоя первым делом поинтересовалась моим самочувствием, а Костяна больше волновала машина.

– Относительно. Ты где?

– Дома, отдыхаю сегодня. Тут еще и Оля с подружками по магазинам поехала, кайфую, короче.

– Я подъеду?

– Кто ж тебе запретит.

Со времени внезапной встречи Костяна с Ингой и Наташей в наших отношениях чувствовалась небольшая напряженность. Друг понимал, что я от него что-то скрываю. Мне не представлялось возможным рассказать ему всю правду. И надо отметить, это меня серьезно тяготило. Как ни крути, Костян прав: он мой единственный друг, второго такого нет. Безотказный, как автомат Калашникова. Столько раз выручал, что я уже и счет вести перестал.

В тяжелых думах я доехал до двора Костяна и набрал ему. Друг вышел через пару минут. И направился не ко мне, а к «Зверю». В глазах его читалась скорбь всего русского народа.

– Это ты как умудрился? И бочину, и передок. Ты лося сбил, что ли? А когда тот начал убегать, решил догнать? Ага, судя по всему, догнал. И еще багажником придавил, когда разворачивался. – Только теперь Костян заметил замотанную руку. – Сам как?

– Как джип «Ниссан». Но если в целом, то нормально.

– И чего, расскажешь или опять отмалчиваться будешь?

– Отмалчиваться не буду, но и всего сказать не могу. Ни в какую аварию я не попадал. На меня напали.

Взгляд Костяна из насмешливого и снисходительного стал тревожным. Да и сам он сразу посерьезнел.

– У нас в последнее время вроде как непонятки. Это не из-за того, что я тебе не доверяю или че-то еще. Просто тебе так будет спокойнее. В моей жизни произошло много изменений. У меня появились деньги, новые знакомства, возможно, даже враги.

– Криминал?! – совсем напрягся Костян.

– Скорее, теневая жизнь. О ней я пока говорить не могу. Не хочу подставлять тебя и Ольгу под удар. Понимаешь?

К моему несказанному удивлению, Костян согласно кивнул.

– Чем помочь? – только и спросил друг.

– «Зверя» в порядок привести. На всякий случай, проверить на внутренние повреждения, ну, и подрихтовать. Не дело такой машине в таком виде бегать.

– В корень зришь. Если Антоха увидит, что ты с его тачкой сделал, вмиг тебя раскатает. Бесполезно будет доказывать, что машина теперь твоя. И ему похер на покушения и на все остальное. Мотя, а те крали – они тоже из твоей новой сферы?

– Тоже, – кивнул я.

– Жа-а-аль… – искренне протянул друг.

– Вот деньги, – опомнился я. – На ремонт и всякое такое. Если будут еще нужны, то скажи.

– Мне бы такую теневую жизнь…

– Нет, Костян, поверь, лучше уж скучно доживать свой век в самой обычной семье.

– Ладно, задачку ты мне, конечно, задал. Городок маленький, сервисов хороших мало. Да еще почти все с Антохой знакомы. По-любому сболтнут. Придется до Гончарово мотануться, был у меня там один кореш. Слушай, а «племянник» твой, который «брат», – он тоже из этой темы?

– Тоже, – кивнул я. – Пришлось приютить.

– Охренеть. С виду лох лохом.

Мы потрындели с ним еще минут пять о всякой ничего не значащей фигне, причем большую часть времени говорил Костян, и почти все о новой заказчице, которая весь замер строила ему глазки. И плевать, что у нее муж полкан да она на десять лет старше супруга.

Но мне даже нравилось слушать друга. Потому что это был тот самый, старый, Костян, который делился всем, что его волновало.

Сажая меня в такси, он даже хлопнул по плечу, заверив, что «если че, звони в любое время». Собственно, я был уверен: если наберу Костика, он действительно примчится на помощь, даже если по улице будут ходить инопланетяне, а с неба – лить огненный дождь.

Конечно, был вариант сделать Костяна помощником, ну, или как там у рубежников это называется – приспешником? Только если вспомнить, что приключилось с Наташей, пока Инги не было, то сразу понимаешь: не стоит. Ведь на него начнут сыпаться все шишки, которые адресовались мне. И жизнь правда станет чуточку (очень сильно) тревожнее.

Хотя друг точно будет доволен. Для Костяна синоним кошмара – это «скучная семейная жизнь». Он за любой движ. Вот только я – нет. И если Костяну будет безопаснее оставаться в полном неведении, то так тому и быть.

Особняк Инги находился почти за городом. И надо сказать, снаружи не отличался каким-то исключительным богатством. Скажу больше, не выделялся среди прочих домов зажиточных господ. А райончик тут был именно такой.

Я даже не смог разглядеть снаружи оранжерею, или зимний сад – не знаю, как правильно. Хотя учитывая, что потолок там был стеклянным, его нельзя не заметить. Магия? Не просто возможно, а скорее даже, вероятнее всего.

Выйдя из такси, я почувствовал множество печатей. Только они теперь не давили, а висели в воздухе. Их можно было сравнить с потрескиванием электричества. Если какое-то время находиться рядом, то постепенно перестаешь обращать внимание. Ну да, я же принес клятву быть «хорошим мальчиком» и не делать гадости хозяйке этого дома. Как и она поручилась в моей безопасности на территории особняка.

Я нажал на кнопку видеодомофона, и довольно скоро дверь открылась. В этом плане Инга была примером для подражания. Я понимал, что, вполне вероятно, она старше даже Васильича, но рубежница интересовалась всеми техническими новинками чужан. Это же она, помнится, подсказала мне про смену номера и отслеживание через телефон.

К слову, Васильич! Вот о чем следовало еще уточнить у Инги. Ведь она обратила внимание на моего соседа. А я тогда и не чухнул даже. Сразу поняла, что он не простой тип?

– Привет, – встретила меня Наташа. – Все хорошо?

– Вполне. Ты у Инги живешь, что ли?

– Нет, но в важные дни приходится быть почти двадцать четыре на семь.

– А сегодня важный день? – спросил я.

– Конечно, – удивилась Наташа.

Я все не сводил взгляда с нее, почему-то мысленно раздевая свою знакомую и вспоминая недавнее пробуждение. Вот Митя, гад, теперь я всегда буду помощницу Инги голой представлять. Черт, кстати, промахнулся, грудь у реальной Наташи была чуть меньше. Нечисть любит все преувеличивать.

О том, что сегодня действительно важный день, я узнал спустя минуту, когда в гостиную вышла Инга, одетая в какое-то то ли платье, расшитое драгоценными камнями, то ли мантию. Она придирчиво оглядела меня, изогнув тонкую бровь. И спросила только:

– Ты правда собираешься ехать на аудиенцию к воеводе так?

Глава 2

Я ожидал самых жестоких кар, которые многие просвещенные женщины называют «не сопротивляйся, я из тебя все равно человека сделаю». Как правило, все начиналось с того, что тебя заставляли носить то, что тебе не нравилось. Потому что твоя любимая футболка «мешком висит» и «больше белые цвета пойдут, а не эта кислотная хрень».

Следом запрещали грызть ногти, учили поддерживать порядок в комнате, любить раф на кокосовом молоке и выставки современного искусства, где тебя приобщали к высокому и труднообъяснимому. И в конечном итоге хвастались, как вчерашний слесарь Семен стал тонким ценителем вин и живописи в стиле неоклассицизм.

На самом деле, конечно, не стал. Просто Сема, в лучших традициях эволюции, понимал, что жить как раньше не получится и надо срочно мимикрировать под своего во враждебной окружающей среде. Можно ли сказать, что он стал новым человеком? Да. Только этот новый самому Семену очень не нравился. И больше всего Сема любил, когда угадывалась возможность позалипать перед теликом с бутылочкой пенного, а не с кислятиной вроде «Шато Лагранж», которое нахваливает Вика.

Как оказалось, у Инги хватало мудрости не мучить меня. Видимо, она если не знала, то догадывалась: нормальный человек из Матвея Зорина едва ли получится. Глядя на меня, становилось ясно: в моем распоряжении две пары джинсов – вот эти и порванные. Причем последние не выбрасываются, на всякий случай. К примеру, вдруг износ нормальных станет настолько критическим, что придется на разок надеть те, старые.

– Возможно, так будет даже лучше, – сказала она после долгого придирчивого осмотра, словно перед ней был не рубежник, а телевизор 8К, демонстрирующий фильм эротического содержания. – Есть в этом какая-то непосредственность, естественность даже. Пусть воевода видит, что ты сам по себе и за тобой никто не стоит.

– А кто за мной стоит? Я же русский, со мной только Бог и все такое.

– Не шути. Держись скромно.

– Я и так очень скромный.

– Тогда еще чуть скромнее. И молчаливее.

Портсигар в кармане чуть задрожал, и я услышал нечто вроде сдавленного смеха. Я думал, бес должен защищать своего хозяина, а не тащиться, когда его чихвостят.

– Пойдем посмотрим, что там с твоей рукой.

Как оказалось, в ее кабинете было уже все готово. Лежали открытые баночки с какими-то мазями, длинные широкие листья, названия которых я не знал, бинты. Инга сноровисто и быстро разрезала старую повязку, а затем сняла потерявшие цвет листья, уложенные сверху.

И моему взору открылось жуткое зрелище, душераздирающее. Рука была похожа на разваренную сосиску, которая полопалась и ее старательно сшили обратно. К слову, сшили весьма аккуратно, мелкими стежками. Что-то мне подсказывало, что этим тоже занималась рубежница.

Инга кивнула сама себе, словно нечто подобное и ожидала увидеть. Затем намазала конечность двумя видами мази и снова обложила листьями, только теперь свежими.

– Эта трава с Изнанки, редкая. Пара дней – и рука будет как новая. Самое главное, не мочи ее. Затем снимем швы, и все.

– Еще скажи, что даже шрамов не останется.

Рубежница посмотрела на меня серьезно.

– Я не волшебница. Шрамы останутся, но целостность руки не повреждена, и пользоваться ею ты будешь и дальше. А это главное. Теперь пойдем, нас уже ожидают.

Инга приподняла полы платья (или мантии-шторы, в которую была укутана) и будто выпорхнула из кабинета. Пришлось сильно спешить, чтобы догнать ее. Чего у рубежницы не отнять, так это умения подать себя. Даже сейчас, в этом странном одеянии, она выглядела… маняще, что ли… Эдакая женщина-загадка.

Наташа, ожидающая нас у машины, к слову, тоже приоделась: строгий брючный костюм и небольшие каблуки. Оружия я не заметил.

– Держись естественно, не ври, – продолжала напутствовать Инга, когда машина тронулась. – Он почувствует ложь. Скажи как есть: не знал, что делать, и беспокоился за свою жизнь. Как выяснилось, беспокоился не зря. Не волнуйся, теперь все пройдет нормально. Воевода поймет, что ты важен для него.

Что значило именно это «теперь», я не спросил. Меня интересовал совершенно другой вопрос:

– Как воевода это поймет?

Моя замиренница загадочно поглядела на меня и слегка улыбнулась, будто я рассказал ей старую шутку, которую она и так знала. Я же решил не сдаваться. Если не хочет отвечать на этот вопрос, пусть раскроет секреты относительного другого момента.

– Инга, когда ты приехала ко мне домой, то спросила, что за пожилой мужчина со мной.

Рубежница промолчала, лишь кивнула.

– Ты его знаешь?

– Нет. Он похож на очень старого знакомого. Но твой сосед не может быть им.

– Почему?

– Тот человек жил на Изнанке. И давно.

– И что? Может, БАДы, там, израильские какие или физкультура… Китайская дыхательная гимнастика…

– Люди с Изнанки очень крепкие, но живут еще меньше наших чужан. Но самое главное, он бы попросту не смог оказаться здесь.

– Почему?

– Кто может перевести на Изнанку и обратно?

– Чуры, – сдал я первую часть ЕГЭ по тайному миру.

– А кого водят чуры?

– Кто заплатит серебром и поделится хистом.

Инга поглядела на меня с таким видом, вроде – видишь, сам все сказал. Но поняла, что я не догнал, поэтому ей пришлось объяснять:

– Чуры водят рубежников. Только мы можем быстро восстанавливать хист после переходов туда и обратно. Даже для сильной нечисти подобное может вызвать определенные проблемы, поэтому из них редко кто суется туда. А люди Изнанки – они крепкие, сильные, но хиста в них – кот наплакал.

Я же уцепился за слово «сильные». Потому что именно под эту категорию Васильич очень хорошо подходил.

– И что же, за все время никто из чужан Изнанки не переходил сюда?

– Нет, никто, – помотала головой Инга. – Понимаешь, Матвей, тот мир очень суров. Если появится прецедент, что кто-то окажется здесь, наш мир наводнят изнаночники. А среди них много весьма специфичных товарищей.

Для меня было новостью, что на Изнанке живут люди. Мне казалось, что это пустыня, в которой вообще ничего нет. А там, судя по всему, города и всякое такое. И Васильич по всем параметрам походил на того, кто мог оказаться изнаночником. Кроме одного нюанса – сюда попасть он попросту не мог. Интересно, можно ли подкупить чура? Все равно не бьется. Он же должен еще расплатиться хистом.

Особняк Инги располагался недалеко от Выборгского замка, возле которого мы и остановились, причем внаглую, вырулив на брусчатку. Инга подождала, пока Наташа откроет ей дверь, и вылезла наружу, после чего выбрался и я. А билеты надо покупать или у Инги и здесь блат?

Что интересно – вокруг сновали чужане, но все обходили и машину, и нас. При этом даже не понимали, что делают. Вот тоже хочу так своим хистом управлять, чтобы не задумываться о подобных мелочах. Все же Инга была сильным рубежником.

Мы проскочили дом наместника, поднялись по лестнице и проследовали мимо тюремной башни. Странное это было впечатление.

Последний раз я был тут еще со школьной экскурсией. И никак не думал, что доведется побывать в замке в такой странной компании. Однако весь спектр эмоций я испытал, когда мы добрались до какой-то двери. С обеих сторон висели две темные антрацитовые таблички на не менее темной стене.

«Государственный музей „Выборгский замок“». «Резиденция воеводы Выборга Его Величества Великого Князя Новгородского».

Сюрреализм в чистом виде. Дали и не снилось. Что любопытно, нас уже ждали. Худой вертлявый ведун с острым носом слегка кивнул рубежнице, и она ответила ему тем же.

– Давно тебя не видел, Инга, даже на Подворье не заходишь. Все хорошеешь.

– Спасибо, Федя. Нам назначено.

– Да знаю, знаю. Этого, – он бесцеремонно ткнул на меня, – воевода давно ждет. Смотри-ка, амулетом прикрылся, и не разглядишь сразу.

На этом с приветственными словами было покончено. Мы вошли внутрь, только до экспозиционного зала не добрались. Свернули куда-то в сторону, потом спустились по винтовой лестнице, прошли несколько длинных коридоров и оказались возле массивной дубовой двери с расставленными в два ряда стульями.

– Я это, типа, доложу, – извиняющимся тоном сказал Федя и скрылся за дверью.

– Неприятный какой, – признался я.

– Федя? Да нет, он незлобивый. С хистом, который ему достался, уж точно.

Портсигар призывно задрожал, будто привлекая внимание. А я только теперь догадался.

– Так это Моровой? У которого хист на смерть чужан завязан?

– Не только чужан, рубежников тоже. От тех промысла даже больше приходит. Значит, слышал о нем?

– Приходилось, – ответил я ей.

– Так вот, он выбрал самый мирный путь для своего промысла. Не то, что его предки. К тому же выглядит Федя, может, и неприятно, но человек неплохой, – она задумалась и все же добавила: – Для рубежника. Да, немного необразованный, простой как два рубля. Но его предшественник тебе бы понравился еще меньше, – Инга лукаво улыбнулась, а у меня внутри все похолодело. Потому что я понял, о ком она говорит. О Врановом. Ведь он до недавнего времени был таким же ратником, в смысле, стражником воеводы, как и Федя Моровой. Интересно, замешан ли в этом всем воевода? Инга когда-то не исключала такой возможности. И все же теперь мы здесь.

Мне очень не нравились эти политические игры. Хотелось, как и раньше, гонять с нечистью по лесу и обманывать лесных чертей, а не вот это все. Хотя, кто знает, может, после присяги воеводе все как-то изменится? Глядишь, в лучшую сторону.

Внутренний голос, который вел счет всем факапам, произнес нечто вроде «Ну да, ну да».

Вскоре вернулся Федя, причем не один. Его сопровождали еще два ратника, чуть сильнее Морового. Первого я даже рассмотреть не смог. Он как-то странно взглянул на меня, будто испугался, и выскочил наружу. Но привлек мое внимание другой ратник. Самый сильный по рубцам из всех двухметровый здоровяк с очень недобрым взглядом. Он не посмотрел на меня, а натуральным образом пригвоздил к полу.

Здоровяк сел сразу на два стула. А как еще? Если меня положить горизонтально да уполовинить, то как раз и получится ширина его плечей. Вот и жопа им под стать. Интересно, качается или от природы такой?

Видал я таких быков, которые просто на борще кабанеют. Нет, если бы не разглядел рубцов, то подумал бы, что такой же бывший бандос, как Петрович. Нос ломаный, вместо прически – ежик коротко стриженных волос. Разве что одежда нормальная, даже, я бы сказал, модная – черно-белые с тремя полосками кроссовки, серые джоггеры и широкая белая футболка. А, еще часы какие-то навороченные.

Моровой, в своих выцветших джинсах и растянутой майке, ярко контрастировал со здоровяком. Я думал, что у ратников какой-то дресс-код есть, кольчуги или что-то такое.

Федя меж тем обратился к Инге:

– Там воевода, типа, ожидает тебя, – он заметил, что я собрался присоединиться к рубежнице, и остановил взмахом руки: – Пока только Ингу.

– Не волнуйся, я скоро, – сказала она.

Угу, понимаю, перекрестный допрос. Сейчас воевода сначала будет расспрашивать Ингу, а потом уже меня. И если найдет несовпадения, то кто-то получит по глупой рубежной морде. Хотя нет, какая-то паранойя. Мы же вместе приехали, захотели бы о чем договориться – договорились бы.

Хорошо сказать, «не волнуйся». Именно теперь я задергался еще сильнее. Да и рубежники в «предбаннике» особого успокоения не добавляли. Повезло, что третий, которого я даже толком рассмотреть не успел, покинул эту теплую компанию. Мне хватало этих двоих. Что интересно, глядели они в разные стороны. Великан рассматривал меня, а Моровой пялился на задницу уходящей Инги.

– Эх, хороша! – сказал Федя, как только дверь закрылась.

– Тебе не светит. Да и старовата для тебя Травница.

– Хер это… типа… возраста не ищет, – ухмыльнулся Моровой.

– А еще говорят, что этот хер порой заводит в такие места, куда бы ты в другое время и с пистолетом не пошел, – контраргументировал здоровяк.

Они разговаривали, при этом один старательно не смотрел на меня, а другой, напротив, не отводил взгляда. Вообще это напоминало что-то вроде проверки в тюрьме. Я сейчас должен был что-то не то сделать, чтобы меня зашкварили. Или сказать.

Я же сидел как мышка. Нет, это был не страх, скорее жесткое любопытство. К примеру, я узнал, что у Инги прозвище Травница. Судя по оранжерее, его дали совсем неслучайно. А еще понял, что ратники воеводы – не какие-то крутые рубежники, а скорее Костян на минималках. В плане отношений с девушками.

– Ты откуда сам будешь? – наконец спросил здоровяк у меня.

– С Ленинградского шоссе, – ответил я не задумываясь.

– А там что?

– Роддом.

– Я смотрю, ты шутник. Тут таких не любят, – здоровяк угрожающе улыбнулся.

– Я уже понял. Тут больше любят женщин. Но исключительно в платоническом плане и больше обсуждать, когда их нет.

Моровой весь подобрался. Да, видимо, зря я так. Если он в этой парочке «добрый полицейский», то дело принимает дурной оборот. Мне почему-то подумалось, что трогать меня не будут. По крайней мере, до аудиенции у воеводы.

С другой стороны, нельзя спускать, когда на тебя откровенно бычат. Думал, что испугает меня своей антропометрией? Нет, внушительно, ничего не говорю, но и не таких обламывали. Я юркий. В тесноте коридора это будет даже на руку.

Я уже почти решил, куда буду бить, когда здоровяк ломанется на меня. Благо, не пригодилось. Рубежник неожиданно рассмеялся и хлопнул себя по колену.

– Смотрю, тебе палец в рот не клади.

– Я думаю, что класть мужчине палец в рот – это вообще так себе идея.

– Хорошо, – заржал здоровяк. – Значит, из-за тебя Вранового вне закона объявили?

– Получается, что так.

– Ну, давай знакомиться. Саня Печатник. Как хочешь можешь звать. Либо Саня, либо Печатник. На все откликаюсь. Это Федя. Моровой.

Что интересно, руку он не подал. Ну да, среди рубежников это было не принято.

– Я Матвей.

– А прозвище какое?

– Прозвище…

– Его либо по хисту дают, либо сам придумываешь, если успеешь, – вновь хохотнул Саня, и его могучие мышцы затряслись. Складывалось ощущение, что у него истерика. Либо Печатник очень смешливый.

– Я Матвей, можете звать Бедовым.

– Ха, Бедовый. Идет!

– Мужики, а вы… вы почему о своих хистах так запросто рассказываете? Ведь, как я понял, Печатник – это из-за связи с печатями. Да и про Морового слухи даже среди нечисти ходят.

Федя за все время не произнес ни слова. Лишь переводил взгляд с меня на Саню и наоборот. Как зритель теннисного турнира. Вот я и определил, кто в этой компании главный.

– Так-то оно так. Только мы ратники у воеводы. И многие нас знают. Да что там, почти все в Выборге. Потому пригляд за нами пристальный, а шила в мешке не утаишь. К тому же мы у воеводы на службе, и бояться нам вроде бы нечего. Кто против Илии, а почитай, и против князя пойдет? – Он сделал многозначительную паузу, а Федя согласно кивнул. Мол, никто. – Мой хист завязан на создании печатей и разрушении чужих. Притом так напрягаться приходится, будто поезд за собой таскаешь. Потому и здоровый такой. До хиста был глиста, как ты.

Сказал он это так запросто, явно не пытаясь обидеть. Поэтому я и не придал «глисте» особенного значения. К тому же чем больше шкаф, тем громче падает.

– Я после пятого рубца загадал, что покрепче быть хочу. Но, как говорят, бойся своих желаний. Желания на хисте – они порой такие, с подковыркой. Вот теперь каждый рубец мышечную массу добавляет. Хоть на соревнованиях выступай. Боюсь даже до кощея дотянуться, а то, глядишь, лопну. Так-то. Что до Морового, у того промысел завязан…

– На смерти людей, – кивнул я. – Знаю. Говорю же, слухов о нем порядочно.

Вообще смущал меня Моровой. Мне не очень нравились люди, которые позволяют говорить о себе в третьем лице. Будто своего голоса нет.

– Ты это, Матвей, не обижайся, но дай на тебя нормально взглянуть, без артефакта. А то как-то стремно. Мы перед тобой нараспашку, а ты гасишься.

Я подумал немного, но в итоге все же кивнул. В отводе глаз от меня теперь не было большого смысла, ведь я без пяти минут воеводов человек. Ну, или княжий, не знаю, как правильно. Да и пятый рубец не за горами. А бес сказал, что артефакт действует как раз до уровня ведуна. Затем станет бесполезен. Может, вэтте его потом продать?

В общем, я снял кулон с закрытым глазом. И мои собеседники переполошились. Моровой удивленно посмотрел на Печатника, а Саня опять хлопнул себя могучей рукой по не менее могучей ноге.

– Четвертый рубец. Ты же хист недавно принял. И когда успел?

– Да было время. Не дома же сидеть.

– А чего делал-то?

– Мужики, без обид, но вы ратники воеводы, а я нет. И про свой хист говорить не хочу.

– В своем, типа, праве, – услышал я знакомую присказку. Интересно то, что сказал это Моровой.

– Согласен, – решительно произнес Саня. – Не хочешь – не говори.

Наш разговор прервал скрипучий звук петель. Хоть бы смазали, что ли, а то непорядок. Инга медленно вышла, притворив дверь за собой. Ей бы с таким лицом в покер играть. Вот вообще не разберешь, что у Травницы на уме. Блин, начал, как рубежники, ее называть.

Инга глубоко вздохнула и посмотрела на меня, не обращая внимания на Печатника и Морового. Я без всяких слов поднялся на ноги, как ученик, всю ночь готовившийся к открытому уроку. Рубежница поправила мою футболку на плечах и улыбнулась.

– Ничего не бойся, говори прямо. И портсигар свой давай. Не дело бесу такие разговоры слушать.

Как ни дрожал артефакт в возмущении, я передал его Инге.

– Да, юлить не вздумай, – подсказал Саня. – Илия этого не любит. К тому же обозлен он после Вранового.

Инга удивленно посмотрела на Печатника. Видимо, не ожидала, что рубежник будет мне подсказывать. Да, Травница, вот такой у тебя замиренник. Без мыла вылезет и новых друзей заведет. Ну ладно, не прям друзей. Знакомых.

– Все нормально будет, – улыбнулся я. – Не съест же меня воевода.

Я открыл дверь и собрался войти. Но меня остановила с последним напутствием Инга:

– Матвей, и самое главное, пожалуйста, не шути.

Я вошел внутрь, затворив за собой дверь. А когда обернулся, то душа ушла в пятки. И стало понятно: последние слова Инги явно лишние. Вот именно шутить мне теперь хотелось меньше всего.

Глава 3

Я видел кощея только раз в жизни. Да и то предыдущий прошел мимо, даже не пытаясь как-то воздействовать на меня. Но и тогда я более чем впечатлился. Это было похоже на встречу с груженым тяжеловозом на двухполоске, когда и ты, и он летите на бешеной скорости. Тебя, конечно, не снесет, если держишься за руль двумя руками, но качнет так, что сердце внутри забьется чаще.

Нынешний кощей и не пытался скрыть свою мощь. Мне даже казалось, что он, напротив, выставил хист вроде щита. И на воеводу теперь нельзя было смотреть иначе, кроме как зажмурившись. Примерно как на солнце. Только под последним воспринимался не теплый кругляш в небе, а сжигающая все на своем пути звезда. И я сделал первое, что пришло в голову:

– Представая гостем сего дома, я, Зорин Матвей, приветствую тебя, благородный брат. Я пришел сюда с чистыми помыслами и не тая зла. И обещаю не умышлять зла против хозяев сего дома, их детей, домочадцев, существ и скота.

Мне показалось, что воевода поморщился при словах «благородный брат». Нет, по поводу благородства к нему вопросов не было. Только какой я ему брат? Ивашка, без году неделя в рубежниках. Однако все же ответил:

– Представая хозяином сего дома, я, Илия Шеремет, сын Никиты Шеремета, приветствую благородного брата. Если ты пришел сюда с чистыми помыслами и не тая зла, то не потерпишь вреда для себя, не будешь уязвлен в промысле и знаниях.

И сразу солнце словно выключили. Осталась только громадная сила, заключенная внутри кощея на троне. А учитывая внушительную оболочку, промысла в нем хранилось немало. Хоть в пятилитровку разливай и на маркетплейсе продавай.

Шеремет был огромным. Может, даже больше Сани. Только последний оказался раскачанным амбалом, а Илия предстал просто здоровенным от природы дядькой. Я встречал таких. В школе со мной учился Ваня Федорычев, который на спор гнул монеты и гвозди «двусотки». И это в восьмом классе. Причем с виду обычный пацан, но сила в руках заключена немереная.

Воевода же вышел еще и габаритами. Трудно было оценить, насколько Илия высок, когда он сидел. Но мне подумалось, что он что-то около двух метров. Здоровенный, словно космодесантник императора человечества – плечи, руки, ноги.

Лицо немолодое, но и стариком его назвать язык не поворачивался. Я ожидал увидеть какого-то русского богатыря, застрявшего в середине второго тысячелетия, а передо мной предстал гладко выбритый мужчина с прямыми светлыми волосами, по длине чуть больше, чем позволялось носить пацанам в моем районе.

Облачен воевода был в свободную рубаху с рукавами, закрывающими запястья. Не посконно русская, а с модным стоячим воротником. Правда, рубаха сидела как-то странно, будто под ней находился броник. Шеремет шевельнулся, и я понял: кольчуга. Ничего себе. Это же он не меня боится?

На ногах штаны тоже свободного покроя, впрочем, сидевшие идеально. А нетерпеливо притопывал Шеремет высокими кожаными сапогами. Не говоря ни слова.

Я тоже не торопился начать разговор. Во-первых, не знал, что именно нужно говорить, а попасть впросак не хотелось. Костян вон один раз ляпнул лишнего, теперь с Ольгой мучается. Во-вторых, где-то читал, что старшие всегда говорят первыми, а юнцы должны ждать, когда им разрешат сказать слово. Конечно, пережиток прошлого, ну так и половина рубежников в этом прошлом серьезно застряла. Поэтому надо следовать правилам. Мне с этим дяденькой надо если не подружиться, то хотя бы не поссориться.

В-третьих, я почувствовал, что это вроде игры в гляделки. Кто первый отвернется (в нашем случае – заговорит), тот и проиграл.

Потому я пока начал разглядывать зал приемов воеводы. Судя по всему, был он каким-то секретным. Я мог поклясться, что сюда нас раньше не водили. Стены из крупного камня, без добавления красного кирпича, как наверху. По бокам от воеводы – рыцарские доспехи, только довольно огромные, метра три в высоту. И над каждым висит старая, будто бы покрытая пылью, печать. Внутренний голос подсказал, что лучше мне на эти печати даже не смотреть.

Сам воевода сидел на огромном массивном стуле со спинкой. Не трон, конечно, но что-то вроде того. За его плечами на стене висело гигантское полотно алого цвета с золоченым замком о трех башнях. Герб, что ли? Может быть.

Еще благодаря крохотным оконцам и круглой люстре со свечами я смог разглядеть маленькую дверь возле полотна. Видимо, черный ход.

– Почему сразу не пришел, как только узнал, что рубежником стал и какие у нас правила? – наконец произнес воевода.

– Так на баннерах в городе не написано, что если мир переворачивается с ног на голову, то надо первым делом присягать князю. А далее адрес и телефон, где это можно сделать.

Блин, Инга же говорила, что надо быть смиренным и послушным. А я опять в бутылку лезу. Поэтому продолжил спокойно:

– Не успел понять, что к чему, как меня сразу рубежник один убить попытался. Вот я и затаился до поры до времени.

– За что же он тебя убить хотел? – сурово спросил воевода.

Вообще создавалось ощущение, что он все делал сурово: ел, говорил, спал с женщиной. А она ему, поди, отвечала еще в процессе: «Илия Никитич, вы на меня гневаетесь или задумались о делах воеводских?» Не мужик – кремень. Такие обычно от сердечного приступа в полтинник умирают. Этому повезло, хист сберег.

Однако я рассказал все без утайки – про спиритуса, Наталью, Ингу. А потом уже про дальнейшие наши твисты с Врановым, темной магией, нежитью и прочим.

– После убийства фамильяра ко мне надо было приходить, – прокомментировал мой рассказ воевода.

– Знал бы, как надо делать, так и поступил бы. А когда со мной Инга поговорила, то уже поздно было. От спиритуса и не осталось ничего. Какие доказательства? Слово одного рубежника против слова другого.

Воевода продолжал по своей традиции сурово смотреть на меня, но в то же время чуть заметно кивал, будто бы даже соглашался с моими доводами. Разве что при упоминании об Инге скривился как от зубной боли. Ого, они с моей замиренницей на ножах, что ли? Блин, а я хотел быть мягким и пушистым, со всеми дружить. Тут же получается, что изначально уже занял одну из сторон. И не ту, которая сидела могучей задницей на троне перед гербом Новгородского княжества.

– Теперь вот доказательства есть, – закончил я. – Потому и пришел.

– Доказательства, – кивнул Илия. – Травница до самого князя дошла. Смотри, дескать, твой воевода что устроил, его ратники темной магией балуются. Теперь мне чухонца изловить нужно. И чем быстрее, тем лучше.

Я так и не понял, намеренно или нет Илия не произнес имени Вранового. С другой стороны, это как раз в русской традиции. Деньги есть – «Иван Иваныч», денег нет – «хромой чухонец». С глаз долой – из сердца вон.

– Прошлую хозяйку твоего хиста я знал, – продолжил воевода. – Очень мне помогала по разным вопросам. Так ее и звали – Спешница. Всем хорошо было. Я подле себя ее держал, тайну промысла хранил, она же подсказывала, когда нужно. После пятого рубца способность важную взяла. Могла сходу сказать, стоит человеку помогать или во вред ему пойдет. Бог знает, какой силой бы обладать начала, стань кощеем.

Воевода замолчал, глядя куда-то сквозь меня. А я не решался его прервать. К тому же сам задумался над словами Илии. Потому что размышлял о пятом рубце, помнил, что говорил бес. «Хист даст то, что тебе нужно больше всего».

А чего хотел я? Да, в сущности, какие-то пустяки – просто перестать быть невезучим. Может, даже наоборот, обратить минус в плюс. Немного удачи ведь никому не помешало бы? С другой стороны, невезение и сделало меня тем, кем я стал теперь.

Молчание в зале затянулось. И первым, как ни странно, его прервал Шеремет.

– Значит, присягнуть пришел? – наконец произнес воевода.

Я еле сдержался, чтобы не ответить что-нибудь дерзкое, желательно в шутливой форме. Но моя, как мне показалось, нейтральная ремарка все же не удовлетворила воеводу:

– Сначала посмотреть. Я ведь вольный человек. И могу кому угодно присягнуть. Хоть Суомскому княжеству, хоть Тверскому. Так сказать, я открыт для предложений.

Другой бы назвал это самоубийством. Перед тобой целый кощей, а ты кто? Грязь из-под ногтей. Какой-то ивашка, которому еле спастись удалось. Да еще какой ценой… Как сказали бы в каком-нибудь хорошем фильме – ценой всего.

– Только в рубежный мир окунулся, а уже как заговорил, – недовольно произнес воевода. – Твоя предшественница поскромнее была.

– Может, потому и закончила не очень хорошо. Вы, Илия Никитич, не подумайте плохого. Я не такой уж дерзкий и резкий. Просто правда хочется знать, на что и зачем я подписываюсь. Условия, так сказать, вассальной клятвы.

– Условия простые, как и везде, – все же стал рассказывать воевода. – Живи спокойно, по совести, законы не нарушай. Если нужда будет, меч бери да со щитом вставай. А взамен тебе защита от князя и его людей. Да тяготу посильную каждый год плати.

– Тяготу? – не понял я.

– Как же это по-современному… – смутился воевода. – Налог. Да там и не деньги, так, мелочь. С ивашки пять монет серебром, с ведуна – тридцать, с кощея – сто. В первую седмицу, как князю присягнешь. А потом ровно через год. Да разве то деньги? Но если и их нет, можешь службой отдать. Ратники у нас на жизнь не жалуются.

Я кивнул, славя всех богов, что не взял пятый рубец перед встречей с Илией. Потому что тридцать монет – это все, что у меня было. А пять – ничего. Внушительно, конечно, для меня, но не критично.

– Наверное, у вас и уголовный кодекс рубежников какой-то есть? – спросил я.

– Закон простой. Чужого не тронь, если не готов виру платить. Или вне закона объявят. Чужую нечисть не тронь. Опять же, иначе придется виру платить. Или вне закона объявят. Честного рубежника обидишь – тут даже порой и вира не поможет.

– Сразу вне закона объявят, – кивнул я. – Хорошо, когда правила просты и понятны. А что до нечисти, которая никому не принадлежит?

– Тут все на твое усмотрение. Ты ведь рубежник, потому считается, что выше всякой нечисти. Однако смотри, какой тонкий момент имеется. Если тебя на пустом месте какая нечисть обидит, то ты вправе ко мне прийти пожаловаться. Однако ж ежели сам в улей первым влезешь, то только на себя рассчитывай.

В принципе, я считал подобное положение дел вполне справедливым. Если бы рубежники вставали друг за друга за каждый беспредел над нечистью, последнюю бы давно перебили. А так, когда понимаешь, что в случае чего может ответка прилететь, десять раз подумаешь.

– Опять же, нечисть бывает разная, – продолжал просвещать меня воевода. – Есть та, с которой и разговора никакого нет. Ежели встретил – бей без лишней мысли. Те же верлиоки. Есть безучастная, с которой и мосты навести можно, а в другое время и подраться. Таких большинство – черти, русалки, бесы, болотники, водяные, огневики. Да дня не хватит, чтобы перечесть. А есть и вовсе дружелюбные…

– Как вэтте?

– Да. Правда, те чухонцы. Из наших – чудь, например. Они же все диковины куют, артефакты делают. Если их обидишь, то вся община нечисти встанет против тебя. А может, кто из рубежников врагом назовется.

– А можно где-то со всем списком нечисти ознакомиться? Враждебной и не очень?

– Можно. В Подворье книга есть, «Толковая…». Там все написано. Но то только для княжих людей.

Угу, намек понял. Не дурак.

– Год прослужишь без нареканий – можешь себе приспешника из чужан взять, – продолжал воевода. – Помощника по-другому. Однако, опять же, человек должен быть правильный, не баламошка. Ежели сплохует, то тебе ответ за него держать. Двадцать пять лет отслужит – право на хист будет иметь.

– Только через год? – протянул я, понимая, что план с Костяном провалился.

– То немного. У черниговцев – три года, у тверских – и вовсе пять лет. Новгородцы, мы то бишь, после войны сильно пострадали, через это и послабления такие пошли. Хотя, если проявишь себя исключительным образом, то воевода или даже сам князь дозволение на приспешника раньше срока могут выдать.

– Это каким же образом проявлю?

– Да разным, – пожал плечами воевода. – К примеру, порой бывает, что ратников не хватает и собираются все рубежники на защиту земель. Да не хмурься, то не война, как в былые времена. А к примеру, зверь какой забредет, который здесь ходить не должен. Или нечисть опасная. Каждый рубежник по зову воеводы явиться обязан. Конечно, совсем слабых ивашек одно-, двухрубцовых не берут. Кто посильнее – является.

При этом он так пристально поглядел на меня, что я стушевался. Ну да, забыл надеть амулет, и теперь кощей рассматривал четыре рубца. И взгляд его был любопытный. Понимаю, прошло всего ничего, а почти до ведуна добрался, явно не просиживая все время на заднице, а помогая честному (и не очень) люду, как сказал бы сам воевода.

– А с чужанами что? Как мы с ними вообще дружим? – спросил я.

– Никак не дружим. Они сами по себе – мы сами. Если рубежник какой чужанина без причины убьет или покалечит, то меры будут приняты. Какие – уже на разумение воеводы или князя. – Он помолчал, явно вспоминая, что еще сказать. – Если путешествовать соберешься, то, когда в новое место прибудешь, надо местному воеводе представиться. Это не закон, скорее правило хорошего тона. Но то только про наши земли. Ежели в чужих, то уже обязательство. Вижу, парень ты пусть и необстрелянный, но с понятием. Со стержнем даже, – сказал он задумчиво. Глаза его почти горели, будто рентгеном насквозь просвечивал. – А я в этом немного разбираюсь.

Я не стал спрашивать, где на мне написано, что Матвей Зорин – хороший парень. Хотя бы потому, что был согласен с воеводой. Может быть, я не пример для подражания, но человек действительно с моральными принципами. И в каких-то районах нашего города меня даже можно было бы назвать хорошим.

– Вроде все сказал. А, разве что про темную магию…

– Это я и так понял – нельзя категорически.

– Только с особого разрешения Великого Князя. Но то редкость. Ну, вроде и все. Что надумал? Присягнешь? – будто бы чуть насмехаясь, спросил воевода. – Или походишь по другим землям, всех посмотришь?

– Присягну. Презентация и оратор признаны удовлетворительными.

Вот блин, не знаю, как это получается. Вроде бы не собирался шутить, а чуть расслабился, как оно само полезло. Но, видимо, голова воеводы была занята чем-то другим. Потому что услышал он только первое слово.

– Подойди, Матвей, ко мне. И опустись на колено.

Я послушался. Правда, ощущал себя немного глупо. Прям как в каком-то рыцарском романе. Да еще и внешний интерьер вполне соответствовал.

Илия тем временем поднялся, и я понял, что не ошибался относительно его роста. Воевода оказался просто громадным. Он чуть наклонился и положил мне руку на голову.

– Я буду говорить вполголоса, а ты повторяй, но только уже громко.

Если бес и пытался подслушать с той стороны двери, что здесь происходит, то теперь бы у него получилось. Потому что по залу прогремела, пусть и с небольшими паузами, клятва нового рубежника:

– Я, Матвей Зорин, обязуюсь служить Великому Князю Новгородскому на благо его и благо его людей. Клянусь обнажать меч каждый раз, когда того требует нужда, вставать на защиту земель при их угрозе, соблюдать законы и чтить обычаи. И если отступлюсь, то пусть объявят меня вне закона, и любой последний рубежник преследует меня и насмехается надо мной.

– А теперь кольцо, – сказал воевода.

Он убрал руку с головы и поднес к лицу десницу с массивной печаткой. На ней было изображено странное животное. Голова коня, лапы то ли тигра, то ли дракона, а хвост вообще непонятно чей. Длинный и с завитушками.

Мне хватило ума и такта не спрашивать в такой ответственный момент, что это за чудище. Не очень хотелось начинать новую карьеру рубежника с такой неловкости. Правда, я пару секунд колебался, однако после все же прикоснулся губами к кольцу. И одновременно старался не думать, сколько человек до меня занимались тем же самым.

Вот только стоило губам коснуться печатки с изображением диковинного зверя, как что-то произошло. Я не мог объяснить, что именно. Будто на меня надели какие-то легкие доспехи и появилось ощущение защиты. А еще – словно к взгляду Илии добавилась пара десятков глаз.

Не думал, что скажу, но мне понравилось. Нет, не целовать руки мужикам. Скорее, ощущение после. Я понимал, что по-прежнему моей жизни много что угрожает. Но теперь появилось понимание, что я не один, а за мной могучая сила.

– Поднимайся на ноги, Матвей, – тряхнул меня за плечи воевода. А после того, как я оказался на ногах, обнял так, что аж позвоночник хрустнул. Правда, затем отпустил, взглянув снова, будто не видел прежде. – Теперь ты княжий сын.

Глава 4

Странное ощущение сопричастности к чему-то большому пьянило, как первая в жизни выпитая бутылка самого дешевого пива. Мне казалось, что я слышу тысячи голосов, которые переговариваются между собой в отдалении.

Я даже не заметил, в какой момент в зал вошли рубежница с двумя ратниками. Они встали по обе стороны от меня. Инга – с одной, Саня и Федя – с другой.

– Братья и сестры, примите в свои ряды нового княжьего сына. Сражайтесь плечом к плечу, радуйтесь, горюйте, хороните друзей и празднуйте рождение новых рубежников. Жизнь – Великому Князю…

– …Честь – никому! – одновременно закончили все остальные.

На этом, видимо, посвящение меня в подданные Великого Новгорода было завершено. Воевода сердечно, как показалось, со мной попрощался, сославшись на дела. И сказал, чтобы я обязательно посетил Подворье. А затем скрылся за той самой маленькой дверью.

– Пойдем, – Инга потянула меня за собой.

Несмотря на то что рубежница была замотана в свое странное одеяние, она не шла по узким коридорам замка – летела. Я не большой знаток женщин, но складывалось ощущение, что она чем-то разгневана.

– Трое рубежников на посвящении. Позор. Наверное, он и не сказал никому.

Я догадался, что Инга говорила про воеводу. Однако помнил старую максиму: не стоит перебивать женщину, когда она злится. Сама все расскажет. Так получилось и сейчас.

– Заплыл жирком Илия, засиделся на воеводском кресле, нюх потерял.

Как по мне, Шеремет был в весьма прекрасной физической форме. Конечно, я процент жира не замерял, но что-то мне подсказывало, что он невысокий. По поводу обоняния ничего сказать не мог.

Наконец мы вышли, и Инга обернулась на меня.

– Чего молчишь, Матвей?

– А чего говорить? По мне, лучше так, по-свойски, камерно. Я толпы не люблю. Тем более находиться в центре внимания. Хотел бы – надел плащ на голое тело и красовался в парке перед женщинами.

– Когда-то все рубежники Выборга и окрестностей почитали за честь явиться на посвящение, – с обидой проговорила Травница. – Не чтит обычаи Шеремет.

Я первый раз видел Ингу такой заведенной. Ладно, вру, второй. Первый раз был, когда моя нечисть чуть не разнесла ей дом. Но там хотя бы понятно, из-за чего злиться. А сейчас что?

Но действительно странно, что Травница так завелась. Вроде бы ничего особого не произошло. Она явно хотела сказать что-то еще, но именно теперь к нам вышли Печатник и Моровой.

– Ну что, Матвей? – хлопнул меня по плечам Саня так, что ноги подкосились. – Отныне ты один из нас. Сейчас рванем на Подворье и это дело обмоем. Инга, ты с нами?

Травница довольно многозначительно посмотрела на Печатника. Лично мне после такого взгляда даже объяснять ничего бы не потребовалось. Но либо Саня и вправду был туповат, либо старательно делал вид. Однако вопросительно глядел на Ингу и ответа все же дождался.

– Нет, мне надо делами еще заняться. А ты, Матвей, пожалуй, поезжай. Компания у тебя веселая, в обиду не дадут. Если дадут, то потом шкуру с них спущу.

Вроде простые слова, но глаза Инги сверкнули так, что Моровой попятился, а Печатник миролюбиво замахал руками перед собой.

– Ни один волосок не упадет. Да и что ему теперь угрожает?

Видимо, ответил он правильно. Потому что рубежница кивнула, причем только мне, отдала портсигар с бесом, а затем торопливо зашагала к Наташе. С Ингой сегодня лучше было не спорить.

– Матерая… – протянул Моровой. – Чудо, а не женщина. Типа, это… валькирия.

– Не для тебя цветочек рос. Сожрет эта росянка и не поморщится, – ответил Саня.

Я даже не сразу понял весь каламбур. «Цветочек», «росянка», «Травница»… А Печатник мог в тонкий юмор. Я убрал портсигар в рюкзак, и мы медленно побрели к выходу с территории замка, а рубежник продолжал вещать:

– Хорошего ты себе союзника заимел, Матвей, – сказал мне Саня. – Только одно скажу: осторожнее будь. Никто не знает, что у Инги на уме. И хуже нет, чем ее врагом стать.

– Мне показалось, или Инга с Шереметом на ножах?

– Не показалось, – ухмыльнулся Печатник. – Нет худшего неприятеля, чем бывшие полюбовнички. Ты поэтому будь аккуратнее. Не зли свою пассию.

– Так мы с Ингой не того, – даже возмутился я.

– Да? – искренне удивился Печатник. – Чего ж она за тебя так ратует?

– Так я человек хороший. И еще ее приспешницу сильно выручил. Значит, она с Шереметом раньше…

– Угу. Лет сорок назад. Я тогда еще только хист получил. Но недолго. И сколько лет уж прошло, а все друг другу гадят. По мелкому, правда. То Шеремет запретит траву какую-нибудь продавать, то Инга ему ответит. Князю нажалуется или еще чего. Нынче и вовсе расстаралась, такую штуку с Врановым провернула. Неужто он и правда вурдалака призвал?

– Правда, – сказал я, подняв перебинтованную руку. – Могу показать, если не веришь.

Мы так увлеклись нашим разговором с Печатником, что я и забыл, что нас вообще-то трое. Потому, когда Моровой вдруг остановился и стал быстро и шумно втягивать носом воздух, я напрягся. Худой Федя походил на гончую собаку, которая сошла с ума.

– Гребаные туристы, – сплюнул на землю Печатник.

– А что происходит? – удивленно спросил я.

– Да смерть чует. Ты же знаешь про его хист.

– Ну да.

– Вот пойдем, поглядишь.

На самом деле пришлось чуть ли не бежать. Потому что Моровой сорвался с места и помчался по одному ему известному маршруту. Целью его была огромная толпа, сгрудившаяся вокруг кого-то. Федя принялся расталкивать людей, но при этом чужане не обращали на него внимания. Как и на нас.

Моровой замер над тучным мужчиной, который лежал на брусчатке и держался за сердце. Рядом причитала его жена:

– Доктор! Есть ли среди вас доктор?!

Судя по недоуменным взглядам, вокруг собрались айтишники, таргетологи, молекулярные диетологи, дата-журналисты, эстетики, но ни одного терапевта или кардиолога. А еще трое рубежников, один из которых жадно склонился над умирающим.

Моровой внезапно задышал часто-часто, в унисон с толстяком. А когда последний вдруг затих, Федя шумно втянул в себя воздух. Подобно заключенному, который выходит из тюрьмы, отбыв срок.

– Сегодня хотя бы без жести, – сказал Печатник. – А то бывает, что как подорванный к аварии несется или еще что такое. Понимаешь, Матвей, после многих лет рубежники становятся заложниками своего хиста. Вроде наркоманов.

Самое интересно, я понял, о чем он говорил. Потому что первым желанием было кинуться к толстяку и влить в него частичку хиста, чтобы спасти его. Чтобы он продолжал травить себя в неограниченных количествах холестерином и трансжирами, но умер просто не здесь. Не сделал я это по двум причинам. Меня никто не просил о помощи. И второе – в данном случае мой хист шел вразрез с промыслом Морового.

Федя поднялся на ноги, счастливо улыбаясь, как бес, выпивший утром первую стопку водки. И от его довольного вида меня передернуло. Да и Печатник, судя по всему, испытывал похожие эмоции. Потому что Федя тут же смущенно заторопился к выходу. И что любопытно, на нас по-прежнему не обращали внимания чужане.

А ведь если подумать, Морового даже искренне можно пожалеть. Он не выбирал хист. Ему его передали. Как там, от деда к отцу, от отца к сыну? И, судя по тому, что передавали добровольно, все из рода Моровых тоже не обрели счастья в бытность рубежниками. А еще вопрос, во сколько же они заводили детей.

Печатник на ходу остановил машину – крохотный KIA Soul с уставшей девушкой за рулем, – и мы расселись. Моровой впереди, мы с Печатником позади.

– Как у тебя ловко выходит с чужанами обращаться, – не смог я скрыть своего искреннего восхищения.

– Привыкнешь – и сам так же делать будешь. Даже внимания не обратишь. Я если захочу, она сейчас в отбойник повернет. И не поймет, что против своей воли это сделала. Более того, помнить ничего не будет.

Походило на правду. Потому что женщина вела себя если не как робот, то как человек, попавший под влияние сильного гипнотизера. Даже вопроса не задала, что это за люди сели к ней в машину и зачем она везет их по указанному адресу.

– Воевода говорил, что если чужанина убить или покалечить, то он меры примет.

– Слышал, Федя? Оказывается, чужан трогать нельзя!

Моровой лишь криво усмехнулся, но ничего не ответил. Я же начинал злиться. Чувствовал себя сейчас котенком, которого то лакомством угостят, то в обоссанную тряпку ткнут. То есть у меня отсутствовало полное понимание ситуации. Благо, Печатник оказался нормальным мужиком, тонко чувствующим собеседника. По крайней мере, мне так показалось.

– У рубежников с чужанами всегда отношения простые были. Мы говорим – они делают. Иногда получалось с перегибами, когда целые королевства гибли из-за вероломства одного рубежника. Это уже товарищи постарше рассказывали. Да только все к Большой Войне и привело. Мы ее знаем как Вторую Мировую.

Я посчитал. Если Печатник стал рубежником лет сорок назад, то родился он уже после Великой Отечественной. Так что да, наше сознание относительно войны почти не отличалось.

– Вот и решили, что чужане отдельно, а мы отдельно. Тогда, к слову, и темную магию запретили. В общем, настала тишь да гладь да божья благодать.

– Он посмотрел на меня и хохотнул. И Моровой прыснул, тоненько, явно боясь рассмеяться в открытую. – Да ничего не настало. Рубежники все так же творят что хотят. Только теперь себя сдерживают. К тому же над главными чужанами пригляд княжеский есть. Чтобы их не трогали. Только в открытую сказать не могут, что, дескать, делайте что хотите. Вот и придумали разговоры про эти меры. Нет, если кто с ума сойдет, как тот же Врановой, да начнет вурдалаков поднимать и чужан выкашивать, то цацкаться не будут. Это уж точно.

Я тяжело вздохнул. Тяжело, потому что вместо ясных и рабочих законов опять получил «понятия». Мол, есть определенные правила, но если ты очень хочешь, то можешь их нарушить. Главное, чтобы никто не видел. Потому что ты – привилегированное сословие, и вообще все так делают. Мне даже подумалось, что в этом плане рубежники совсем не отличаются от чужан.

А еще стало страшно от осознания своей безнаказанности. Какие моральные ориентиры ведут остальных рубежников? Что заставляет их не измываться над обычными людьми? Ведь если взять одного психопата из «наших» и представить, что он может натворить…

Мы доехали почти до того места, где я прошел сквозь стену и познакомился с вэтте. Только остановились чуть дальше. Мы выбрались наружу и отошли в сторону. Я не выдержал и обернулся, чтобы посмотреть на женщину-водителя. Она вертела головой, даже пыталась разглядеть табличку с названием улицы на доме. Потому что искренне не понимала, как здесь очутилась. Тогда как Печатник с Моровым и вовсе забыли о ее существовании.

Правда, стоило мне оказаться в Подворье, как я тоже перестал думать о незадачливой чужанке. Но что самое любопытное – как резко раскинулось передо мной полное рубежников, нечисти и всякой магической чепухи место. Вот мы просто шли между двух домов, но стоило преодолеть какую-то неведомую преграду, как все изменилось. Зашумело, загалдело, замелькало.

Значит, тут существует нечто вроде магического барьера, ограждающего чужан от проникновения в Подворье. И что самое интересное, барьер именно настроен на центральный вход. Потому что, путешествуя сюда через подземный коридор вэтте, я ничего подобного не чувствовал.

А еще теперь, оказавшись в самом сердце Подворья, я понял, что это практически целое поселение. Из окна чухонской нечисти я не видел всего масштаба магической выборгской деревушки. К примеру, чтобы пройти до той самой темницы, куда беса водили на экскурсию, надо было преодолеть метров восемьдесят. Снаружи же кажется, что тут простой небольшой двор, только и всего.

– Вон там вэтте. Если хочешь что-то купить или продать, то лучше к ним, – рассказывал мне Печатник.

К слову, дом вэтте оказался самым большим из всех. Более того, будто состоял из других разных домов.

– Та крохотная изба – это книжная клеть. Там главная книга, «Толковая…». Да и вообще много всего разного есть. Про нечисть, рубежников, историю. Не такая большая, как в Петербурге, конечно, но и то неплохо. Вон та нечисть – это чудь белоглазая. Любую вещицу тебе на заказ выкуют или украшение зачаруют. Но себе на уме. Никогда не знаешь, в каком они настроении. И аккуратнее с ними, не смей обидеть. Памятливы и меж собой общаются. Поссорился с одним – поссорился со всеми.

Я с любопытством рассматривал облаченных в сшитые шкуры человечков, не больше метра, с белыми, словно седыми, волосами. Они важно, с явным чувством собственного достоинства, ходили неподалеку от своего дома в Подворье. Интересно, почему белоглазые? С виду обычные.

Один из них заметил, что я на него пялюсь самым беззастенчивым образом, и громко цыкнул. А Печатник тут же за руку меня потянул. Это че, даже смотреть нельзя? Вот тебе и дела. Я всегда считал, что в пищевой цепочке идут чужане, следом нечисть, и наверху покоятся рубежники. Жизнь в очередной раз преподнесла сюрприз.

Саня продолжал рассказывать, но многое я либо уже знал, либо это не представляло такого яркого интереса. Сам я решил, что первым же делом наведаюсь в книжную клеть – ту самую крохотную избушку на отшибе. Интересно, там тоже есть суровый библиотекарь, который шикает на громких посетителей? Вот заодно и посмотрим.

– А мы куда идем? – спросил наконец я, хотя начинал догадываться.

– В кружало, как старики называют, – ответил Печатник. – А по-нашему – кабак. Я же говорю, такое дело обмыть надо.

К слову, появление нашей троицы не прошло незамеченным. Если сначала я удостоился застенчивых взглядов некоторых рубежников, то с каждым пройденным шагом будто сильнее приковывал к себе внимание. Мы не успели пройти и половину Подворья, как большая часть всех рубежников, включая некоторую нечисть, уже шагала следом.

Мне это напомнило старый советский мультик, который мы смотрели вместе с бабушкой. «Ограбление по-итальянски», кажется. Там незадачливый вор Марио шел обносить банк, а за ним следовал весь город.

Кружало-кабак оказался вполне рядовым. По крайней мере, меня он не удивил. У нас таких стилизованных под старину заведений в Выборге хватало. Все из дерева, включая табуреты. У стойки – толстый усач с рыжим чубом. Будто с открытки какой сошел.

– Василь, дай-ка нам сначала по кружке пива, потом по кружке медовухи, а потом еще по кружке пива. Артур сегодня работает?

– Работает, – отозвался Василь, внимательно глядя на меня.

А я задумался: как может помотать жизнь, чтобы рубежник, пусть и всего с тремя рубцами, стал хозяином кабака? Когда весь мир тебе открыт? Либо я чего-то не понимаю…

– Тогда пусть нам шашлык сделает, – сказал Печатник, садясь за один из столов. И уже стал объяснять мне: – Этого армянина воевода нашел. Мимо проезжал да мясо им приготовленное попробовал. Так ему понравилось, что приспешником своим сделал. Всю семью Артура сюда перевез. Но все же упросили мы, чтобы и нас баловал. И Артуру, опять же, веселее, чем без дела сидеть. Еще больше денег заработает.

К концу его рассказа на столе появились огромные деревянные кружки. Будто бы даже литровые.

– Давайте, за нового княжьего человека! Такими людьми если Новгород будет обрастать, то сильнее станем.

Мы ударились кружками и выпили. Пиво пахло как-то кисло, но на вкус оказалось отменным. Я, наверное, половину выдул, прежде чем поставил его обратно. Во рту остался приятный привкус каких-то пряностей, и в груди стало горячо и приятно. Интересно, рубежники могут пиво зачаровывать?

Не успели мы допить это, как принесли медовуху – сладкую, словно водичка, разбавленная сахаром и медом. Вот только по голове она била знатно. И еще разжигала зверский аппетит.

Поэтому на появившийся на столе шашлык я накинулся, как голодный волк на раненого зайца. И чуть не застонал от наслаждения. Воевода был бы преступником, если бы оставил Артура там, где он готовил раньше. Такого нежного мяса я сроду не ел.

К тому моменту к нам стали подходить рубежники – в первую очередь ратники, а после и все остальные. Я даже сначала пытался запоминать тех, кто представлялся. Вот тот тип с шрамом под глазом – Николай, светленький человек с рябым лицом – Никитка, черноволосый коротышка – Шамиль. А затем даже эти бесплодные попытки перестал делать. Казалось, будто все Подворье пыталось влезть за наш стол. Он к тому моменту стал значительно больше. Это все остальные столы сдвинули к нашему.

Раньше я думал, что рассказы про «пиво лилось рекой» – это преувеличение. Оказалось, что нет. Довольно скоро и сам стол, и все, что под ним, стало липким от разлитых напитков. Но на такие мелочи никто не обращал внимания, заказывая все больше и больше алкоголя.

Лишь один человек не участвовал во всеобщем веселье. Тот самый ратник, который пулей выскочил из зала воеводы и убежал на улицу. Я заметил, что он стоял поодаль, облокотившись на один из домов. А когда я обернулся второй раз, его уже не было.

Глава 5

Синька – чмо. Вообще об этом следует писать на каждом углу. В новостях говорить. Подобное сообщение должно вылезать вместо контекстной рекламы на интернет-сайтах. И обязательно уроки проводить, где будут объяснять, как алкоголь воздействует на организм.

Сказать, что я плохо себя чувствовал, – ничего не сказать. Казалось, что моей головой играли в футбол, потом ее разбили, кое-как собрали обратно и вернули на место. Было больно не только шевелиться и думать, но даже существовать. Потому я не особо испугался, увидев рядом на кровати злейшего врага. Бояться тоже было больно.

– Чего, Митя, опять в карты проиграл? – спросил я у голого Вранового.

Тот косил глазом и стыдливо прикрывал причиндалы, будто это действительно были его, а не какого-то рубежника.

– Проиграл, дяденька. Дядя Гриша, можно я пойду?!

– Еще раз крикнешь – придушу, – простонал я. – Как только смогу.

Митька убежал, сверкая тощим голым задом мужской природы. Зато на смену ему пришел бес.

– Удивляюсь всегда людям. Вот нет же у вас ни способности к питию, ни умения.

– Гриша, пошел в жопу! Я тебе еще шутку про Вранового припомню.

– Честно говоря, даже обидно, – надулся бес. – Я ожидал более яркой реакции. Да и чего ты хотел? Пить запретил… Нам представляешь как скучно? Митька уже и на крышу к Людмиле лазил да там котом кричал; и до бухты бегал, русалкам зад показывал. В общем, много всего интересного переделал. Все одно к одному свелось. К тебе.

Мысли ворочались так тяжело, что хотелось отключить мозг за ненадобностью. Однако не думать я не мог. Привычка.

Все-таки с выпивкой я правда погорячился. Во всех смыслах. Она – часть экосистемы моей нечисти. Без нее они действительно станут дурью маяться. Хотя и с ней будут. Может, дело все-таки не в водке, а в нечисти?

А еще, я твердо решил, что больше никогда не буду пить сам. Блин, кого я обманываю? Нет, будь мне лет восемнадцать, я бы даже себе поверил. Хорошо, я не стану вообще пить на этой неделе и перестану нажираться до такого скотского состояния. Я ведь даже не помню, как сюда добрался.

Стоило задать этот вопрос, как Гриша пришел на помощь:

– Домой тебя я притащил, – ответил бес. – Там куча рубежников набивалась проводить, да я не дал. Уж лучше пусть не знают, где ты живешь. Хотя это, конечно, так, перестраховка. Воевода-то теперь тебя все равно может найти. Все ж княжий человек. Но про остальных разговору не было. В общем, машину вызвали, вот мы с тобой и доехали.

Я представил, как этот крохотный мужчина с рогами тащит меня домой. Вот уж кому орден выдать надо.

– Спасибо тебе, Гриша.

– Свои люди, сочтемся. Ладно, готовься, сейчас к жизни тебя возвращать будем.

– Может, я просто полежу?

– Куда полежишь? Тебе днем надо с зазнобой своей свидеться. Запамятовал, что ли? Сам же ей обещал.

Блин, правда ведь! Я уж и забыл про Зою. И что теперь делать? Звонить и говорить, что надо все перенести, потому что я забухал? Боюсь, даже терпеливая Зойка не поймет.

Вернулся бес с огромным тазиком и графином темно-фиолетовой воды. Затем убежал опять и появился вновь с трехлитровой банкой рассола.

– Хозяин, ты мне доверяешь? – первым делом вкрадчиво поинтересовался он.

– Ни хрена. А после того как ты спросил, еще меньше.

– Значит, будешь валяться весь день. Ты же до сих пор пьяненький.

К слову, он оказался прав. Да и чего удивляться? Когда дело касалось выпивки, Гриша был опытнее всех экспертов, вместе взятых.

– Ладно, чего делать?

– Вот эту фиговину видишь? – он указал на графин. – Вот выпиваешь быстро.

– А потом?

– Потом поглядишь.

Что сказать, умел бес интриговать. Он передал в мои ватные руки графин, и я почувствовал какой-то резкий химический запах. Даже слегка знакомый.

– Только без всяких раздумий. Пей быстро.

Я и послушался. Правда, сделал всего несколько больших глотков, прежде чем организм ответил единственным способом, на который он был настроен. Я еле успел отпихнуть графин в сторону. Его подхватил Григорий, а сам я склонился над тазиком.

Из соседней комнаты, словно издеваясь над моим состоянием, раздавался бодрый голос Гребенщикова: «Ну-ка мечи стаканы на стол, ну-ка мечи стаканы на стол, ну-ка мечи стаканы на стол и прочую посуду. Все говорят, что пить нельзя, все говорят, что пить нельзя, все говорят, что пить нельзя, а я говорю, что буду».

– Гриша… – прохрипел я, отрываясь от тазика.

– Хозяин, так надо. Чтобы организм прочистился, – словно извинялся передо мной бес.

– До эксгибициониста нашего добеги и скажи, чтобы наушники вставил. Или я ему щас что-нибудь вставлю.

Григорий кивнул и метнулся к черту, вскоре вернувшись. Правда, от меня не отстал, продолжая подпаивать фиолетовой водой, от которой выворачивало наизнанку, уже мучительно, какой-то желтой хреновиной.

А еще я вспомнил, как называется этот фиолетовый порошочек, который Григорий разбавил в графине, – марганцовка. И в голову закрались нехорошие мысли. Может, бес и правда хочет меня убить? Только задумал поистине крутую многоходовочку – пережил лешачиху, Вранового, а вот теперь и решил исполнить свое подлое дело.

Вскоре графин был изъят из моих рук, и ему на смену пришла трехлитровка с рассолом. Если честно, я думал, что вот эта солоноватая жидкость тоже окажется в тазике. Но нет. Рассол бальзамом лег в мой истерзанный желудок, заструился дальше, превращаясь в амброзию, нектар. Я пил его и не мог остановиться, будто на каменку плескали. И вкус был такой яркий, насыщенный, какого я не ощущал ранее. Словно маленькие ангелочки по языку нежными пяточками бегали.

Я даже задумался. Ведь сколько среди поэтов алкоголиков. Теперь хотя бы понятно, почему. Всю красоту и подлинное несовершенство мира можно заметить лишь в самые критические моменты души и тела. С душой сложно, а вот с телом – ни разу. Что называется, купил, выпил – в нирвану.

И сразу как-то стало если не хорошо, то намного лучше. Тепло внутри растеклось по всему телу, голову чуть отпустило, а веки отяжелели.

– Ты спи, хозяин, спи, – Гриша подоткнул мне одеяло, совсем как ребенку.

Даже мыслей не было сопротивляться. Я закрыл глаза и сразу провалился в сон. Правда, спал тяжело, потел, часто просыпался. И бес тут же подскакивал, подпаивая меня уже обычной водичкой. Точнее, не обычной. Они называли ее «колодезной». Вроде как черт куда-то сбегал и набрал.

Нечисть вообще не отходила от меня. Сквозь сон я постоянно слышал их голоса. Будто собрались возле тяжелобольного родственника, который собирался оставить им наследство. Хотя все, чем я могу наградить моих помощников, – геморрой. В иносказательном смысле, конечно.

Что интересно, бес проявил чудеса выдержки, тогда как Митьке ожидание давалось невероятно тяжело. Он все время порывался что-то сделать, куда-то себя применить.

– Может, баньку истопить, дядя Гриша? Пропарить, чтобы весь хмель вышел?

– У, анафема… Ты молчи, за умного сойдешь. Погубить хозяина хочешь? Последнее дело в баню с перепоя ходить. Вместе с хмелем душа может выйти.

– Я же не знал, дядя Гриша.

– Хватит болтать! – вмешался я. – Голова от вас гудит.

– Да вставать уж пора, хозяин, – вежливо сказал бес. – Вот, я тебе чай с лимоном и медом сделал. Попей, попей.

Я сел на кровати и послушно отхлебнул из стакана.

– А мед где взял? У нас не было.

– Да там… – уклончиво сказал Григорий. И, поняв, что я щас начну ругаться по поводу его бытового воровства у соседей, дополнил: – У нее все равно без дела стоял! Уже засахариваться начал.

– Не ори, – отрезал я.

А сам провел легкую диагностику организма. Нет, до полного бодряка было далеко, но стало однозначно чуть получше.

– Выпили вы, конечно, знатно! – то ли с восторгом, то ли с завистью протянул Григорий. – Еще пару месяцев в Подворье говорить о том будут. Самый крепкий чужанин давно бы помер, а ты ничего, живой.

Ага, значит, промысел и от интоксикации немного спасает. Хотя чего я удивляюсь? Раны же хист затягивает, почему и отравление организма должен игнорировать? Интересовало меня другое.

– Гриша, ты же рядом был. Не знаешь, случайно, за чей счет банкет был?

– А ты как думаешь? – ехидно посмотрел он на меня. – Тот с чубом все записывал да на тебя поглядывал.

– Гадство, – протянул я. – А рублями они берут, как думаешь?

– Только серебром. Подворье же.

День переставал быть томным. С другой стороны, кто тут виноват? Я сам. Проставился, блин. Как бы не дошло до того, что придется и правда ратником стать. Эх, надо было воеводе сразу пять монет серебром отдать. Понятно, что у меня еще шесть дней.

Я взял телефон – несколько сообщений от Зои, где она спрашивала, в силе ли наш поход. Видимо, до последнего ждала, но я опять пропал. Сразу отписался, что все нормально, буду в любом состоянии. Интересно, что про состояние – это я не обманул.

А еще было короткое сообщение с незнакомого номера: «Нашла клиента. Светлана».

Ого, уже интереснее. Сегодня я все равно вряд ли готов заниматься какими-то делами. Поэтому ответил, что встретимся завтра. Ладно, пора и правда приводить себя в порядок.

В душе я завис минут на пятнадцать. При этом бес крутился рядом и говорил, чтобы я холодной водой не умывался, и вообще поберег себя.

И что самое интересное, у меня в мыслях не было прогнать Гришу. Я даже не ожидал от него такого участия относительно моего здоровья. Или дело в том, что я мучался жесточайшим похмельем? Так и знал, что сблизить нас с бесом может только синька.

Однако Григорий решил окончательно добить меня своей заботой. Потому что, как только я вышел из душа, он пригласил меня к столу, где уже наливал в тарелку собственноручно приготовленный рассольник. Рассольник, мать его! По мне, так это вершина кулинарного мастерства. После него любую женщину должны брать замуж без дополнительных собеседований.

А когда я поднес первую ложку ко рту, то понял: врал бес по поводу готовки. Ох как врал. Все он умеет.

– И мне, дядя Гриша, – заискивающе сидел с пустой тарелкой Митя.

– Не безрукий, сам себе нальешь, не развалишься.

Видимо, похмельная забота беса распространялась только на меня. Бес даже пытался помочь мне одеться, но тут получил решительный отлуп. Я же не настолько инвалид. Хотя вид был так себе. Если мягко сказать – как у человека, который попал под грузовик. Если жестко… Не спасали даже шмотки, подаренные Ингой.

– Вот, – бес подал мне черные очки а-ля «шериф в Аризоне».

– Где взял?

– Где взял, там уже нет. Потом обратно отнесу. А тебе сейчас лучше в них.

И не сказать чтобы он совсем был неправ.

Я вызвал такси, взял денег и даже собрался попрощаться с домочадцами. Но Григорий и тут оказался непреклонен:

– Я с тобой. Тут и спорить нечего. На себя погляди. Вдруг что случится?

На себя я только что смотрел. Больше не хотелось. Поэтому я без слов взял портсигар, в который быстро прошмыгнул бес, и сунул в куртку.

Надо сказать, Гриша был прав. Случиться со мной могло что угодно. Это я понял, как только дошел до приехавшего такси. Потому что короткая дистанция от дома до машины далась тяжело. Тут же выступила испарина, и сердце бешено забилось.

Раньше на свидание я бы точно не взял беса. Не очень приятно знать, что кто-то подслушивает тебя и подсматривает за тобой. К тому же – вдруг что обломится?

Сейчас я искренне надеялся, что Зоя не такая и ждет трамвая. Даже молил всех богов, чтобы она не настояла на продолжении вечера. Не думал, что половое бессилие ко мне придет до двадцати пяти. Вот уж о чем я Костяну точно не расскажу.

Зоя, как назло, выбрала пафосное место. То, куда ходят больше фотографироваться и выгулять новое платье, чем поесть. Да еще и оделась сногсшибательно, оголив свои идеальные ноги. И улыбнулась, махнув рукой.

– А ты чего в очках? Блатным и ночью солнце светит?

Я тяжело вздохнул. Вот обедали бы в моей «узбечке», там точно можно было бы не снимать очки.

Я медленно разделся, повесив куртку на ближайшую вешалку. И неохотно снял очки.

– М-да-а-а… – протянула Зоя.

– М-да, – согласился я.

– Могу списать на то, что ты волновался перед нашей встречей и решил немного принять для храбрости. Вот только забыл, когда встреча, и начал вчера.

– Корпоратив был на новой работе, – я сел за столик. – Немного не рассчитал.

– Беги оттуда, сопьешься. Ты вообще как? Можешь вести диалог, или работает автоматическая система?

– Зоя, да все нормально. Просто моя оболочка не успевает регенерировать за всем телом. Ты уже что-то заказала?

– Нет, тебя ждала.

– Молодой человек, можно вас? – позвал я официанта. – Порекомендуйте какое-нибудь фирменное блюдо.

После короткого разговора мы заказали две порции трески в прованских травах, два зеленых салата с ягодами годжи и чизкейк. Я тупо продублировал все, что выбрала Зоя, разве что от десерта отказался. Не могу сказать, что хотел кушать. Взял скорее из воспитанности, чтобы девушка не чувствовала себя неудобно. Но вот к сладкому у меня душа точно не лежала.

Когда зашел вопрос о том, чем бы смочить столь изысканные блюда, Зоя замахала руками, заявив, что мы не пьем. Официанту хватило такта и желания заработать чаевые, чтобы не хмыкнуть. Он-то сразу понял, от кого тут разит перегаром.

– Глядя на тебя, – шепотом сказала Зоя, когда гарсон отошел, – сразу хочется навсегда бросить пить. Тебя бы надо на рекламные баннеры, ратующие за трезвый образ жизни.

Я улыбнулся. Поддевать – это хорошо. Собственно, сам виноват. А раз подставился – получай. Но что мне понравилось, Зоя не стала при официанте размазывать меня, как паштет по хлебу, как любят делать многие женщины. «Мой-то так напился, ужас какой», и все такое. Это не просто хороший, а отличный знак.

– Ты документы взяла? – спросил я.

– Матвей, какой ты скучный и неинтересный тип. Я это свидание вытаскиваю как могу, а ты…

– Я просто хочу закончить с неприятными процедурами, чтобы мы к ним больше не возвращались.

– Сейчас официант подумает, что я плачу тебе, чтобы ты поужинал со мной.

– Пусть думает что хочет.

К моменту, когда мы уладили все правовые вопросы и избавили Зою от противоестественной связи с бухгалтерией, принесли салат. Ну, что я скажу – салат как салат. Даже вкусный. Правда, назывался он более красиво, чем выглядел. Или это во мне рассольник говорил.

А вот треска очень даже зашла. Сам я рыбу готовил редко и не сказать чтобы хорошо. Разок пожарил пикшу, так меня бес так ругал, что нанес глубокую кулинарную травму на всю жизнь. Треска же буквально таяла во рту. И даже мои потрясенные попойкой рецепторы отмечали восхитительность этого блюда.

Но в то же самое время я постоянно чувствовал невероятное напряжение. Нет, не из-за Зои. У нас складывалась на удивление непринужденная беседа. Она делала какие-то забавные замечания относительно еды, я порой даже остроумно отвечал. Однако было что-то другое. То, что я не мог объяснить словами.

Похмелье? Да нет, точно не оно. После домашнего лечения и впихивания в себя огромного количества еды организм понял, что у него нет других вариантов, и стал постепенно включать все системы жизнеобеспечения. Можно сказать, я почти отошел.

Но я чувствовал наличие чего-то если не враждебного, то чужого. И это очень сильно напрягало. Вот Зоя весело ковыряла чизкейк, рассказывая о том, что учудил у них повар, а у меня мурашки по спине бегали, будто кто-то смотрит на тебя через оптический прицел.

В какой-то момент я вдруг почувствовал чужой хист. Так явно, словно кроме него вообще ничего не существовало. И обернулся.

Через три столика от нас сидел тот самый воеводский ратник. Который не остался в коридоре вместе с Печатником и Моровым. Который не присоединился к всеобщей попойке. Который наблюдал за мной в Подворье.

Вот и сейчас он пытался проделать во мне дыру внимательным взглядом. Но хуже всего, что я не мог сказать, сколько рубцов у этого рубежника. У него будто бы вообще не оказалось хиста. И в то же время я точно чувствовал исходящую от него силу.

У меня было много вопросов. Кто он такой? Почему преследует меня? И как нашел здесь? А в том, что этот тип явился по мою душу, никаких сомнений не было.

– Зоя, подожди минутку, я в туалет.

Глава 6

Я почему-то был уверен, что ратник проследует за мной. Нет, у нас не существовало стадно-туалетного чувства, как у большинства девушек. Это они в уборную не могут по одной ходить. Может, их пугает белый фаянс или еще что, не знаю.

Однако я стоял и медитативно мыл руки не больше секунд пятнадцати, пока ратник наконец не вошел в туалет. Нет, не сказать что я был невероятно уверен в себе – ножны предварительно расстегнул. На всякий случай. И прежде, чем отправиться сюда, забрал портсигар. Мой домашний очкошник был тише воды ниже травы. Значит, ничего особенно опасного мне не угрожало.

Рубежник прошел сначала мимо, зайдя в кабинку. Я вздохнул. Тяжело с людьми, которые не умеют говорить ртом. Я вот умел. Поэтому и воспользовался тем, что в туалете мы были вдвоем:

– Чего ходишь за мной?

Створка кабинки медленно открылась, и рубежник вышел обратно. Выглядел он смущенным, и я облегченно выдохнул. Значит, не наемный киллер. Они вроде не особо стесняются. Уже хоть это радует.

К слову, при тщательном рассмотрении оказался он чуть старше меня. Долговязый, но не худой, а скорее жилистый. С длинной челкой и вообще каким-то небрежным причесоном. Нос горбинкой, лопоухий, глаза огромные. Одет в толстовку, потертые джинсы и растоптанные кроссы. Как его только сюда пустили? А, ну да, рубежник может продавить волю любого чужанина. Все время забываю.

– Я Витя, – представился он. – Витя Следопыт.

– Хау, Витя Следопыт, я Широкая Спина, На Которую Ты Все Время Пялишься. А если без шуток, то Матвей… – я подумал и все же добавил: – Бедовый.

Почему-то мое прозвище невероятно обрадовало Витю. Он торопливо закивал, то ли соглашаясь с уместностью придуманного погоняла, то ли находясь на своей волне.

– Я ратник у воеводы, ведун, – продолжил он заниматься самопрезентацией. – Мой хист связан с поиском нужных людей.

Вообще мне начинало казаться, что бес меня в наглой форме нае… обманул. Говорил, чтобы я никому не рассказывал про свой хист, а тут все этой информацией направо и налево делятся, словно она ничего не стоит.

– Это как? – спросил я.

– Сложно. В общем, я вроде как свожу людей. Нужен кому каменщик – я его нахожу. И если человек довольным остается, то у меня хист растет.

Я еле сдержался, чтобы не улыбнуться. Это немного походило на мой промысел.

– Воевода как узнал, к себе взял. Я после пятого рубца могу почти точно сказать, подходит человек для работы или нет. Потому Илия часто со мной советуется.

Блин, а ведь правда крутой хист! Это почти как тот шарик, который отвечал на все вопросы, из «Трассы 60».

– Очень интересно, – признался я. – Но давай вернемся к нашим баранам. За мной зачем следишь?

– У меня последние несколько месяцев все плохо. Дела не ладятся, из рук все валится, страхи постоянно душат, и… жить неохота.

Ого, а он действительно очень похож на меня! Разница лишь в моем невероятном жизнелюбии. Но суть в том, что Витя неожиданно стал бедовым.

– Поздравляю, у тебя депрессия, – заключил я.

– Я же рубежник, – возразил Витя.

– Ой, прости. У тебя особая, рубежная депрессия.

Мой портсигар призывно завибрировал. Угу, вот и помощь зала подоспела.

– Можно, – разрешил я бесу.

Григорий вылез и осторожно, как кот, которого периодически пинали, приблизился к Вите. Обнюхал его, недовольно фыркнул и вернулся обратно в портсигар.

– Пусть кулон снимет, – буркнул он.

– Витя Следопыт, будь добр.

Рубежник нехотя стянул через голову серебряную цепь с украшением, очень похожим на мое. Тот же закрытый руками глаз, разве что форма пальцев другая. Ну, и сам кулон повнушительнее. Из разряда «уже не украшение, а штука, которой можно нанести увечье». Хотя бы понятно, почему я не видел его хист. Сейчас вот сразу определил: шесть рубцов.

– Каков ваш вердикт, доктор? – спросил я беса.

– Пахнет чем-то странным.

– Может, это одеколон?

– Проверяли меня. На проклятия и прочее. Ничего не нашли, – не разделил мою шутку Следопыт.

– Нет, на нечисть похоже, только не нечисть это, – задумчиво пробормотал «портсигар».

– Это как? – теперь уже не понял я.

– Не сталкивался я с таким раньше, – совсем смутился Григорий. – Но хист чувствую. Чужой, старый.

– Это замечательно, а от меня-то ты чего хочешь? – обратился я к Вите.

– У меня хист завязан на поиск нужных людей, – завел знакомую пластинку ратник.

– А зовут тебя Витя, и прозвище твое Следопыт, – подсказал я ему. – И мы начинаем по второму кругу.

– Я долго искал, кто мне может помочь. Результата особого не было. А вот когда ты появился, сразу все сработало. Хист проснулся!

Я вспомнил, как он торопливо пробежал мимо меня в замке воеводы. Еще подумал, что как-то странно на меня поглядел. Видимо, не показалось.

– Ты не подумай, я любые деньги заплачу. У меня, правда, не очень много сейчас есть, всего монет триста. Говорю, дела в последнее время плохо идут.

Я постарался сделать каменное лицо, услышав сумму. Хотя она впечатлила и беса, если судить по мелкому подрагиванию. Даже шутить про тракториста не стал.

– Короче, Витя, я ничего обещать не буду, но постараюсь. Как раз загляну в книжную клеть, может, по поводу тебя что найду.

– Спасибо, – даже поклонился Следопыт.

Я было подумал, что он мой ровесник. Но, судя по всему, рубежник намного старше. Всегда есть такие едва уловимые элементы манеры в поведения, которые выдают тебя с потрохами. Сразу вспомнилось штудирование наших шпионов времен Великой Отечественной, которых переучивали даже цифры пальцами показывать. У нас три – указательный, средний и безымянный, а немцы вместо безымянного использовали большой. Как там моя любимая поговорка? «Век живи, век учись, а дураком помрешь».

Попрощались мы сдержанно. Разве что Следопыт рассказал, где именно на Подворье его обычно можно найти. А потом, уже остановившись в дверях, дал самое ценное указание:

– Ты на Вранового не ходи со всеми. Не кончится это ничем хорошим. У него все небо в глазах.

– В смысле не ходить? – с некоторым запозданием спросил я у пустоты. Потому что Витя уже отчалил.

– Ну так ты сам же вчера кричал, что надо Вранового найти и это, как его… – бес высунулся из портсигара и поморщился, вспоминая, – размотать.

– Я так сказал?

– Ага, хозяин. Ты вообще говорливый, когда пьяный, как выяснилось.

Мне казалось, что бес не мог скрыть своего ликования. Ну да, нынче я выступал в роли плохого парня. Но что точно, пить мне не надо. Я и раньше об этом догадывался, а теперь осознал определенно. Твердо и четко!

– Хватит скалиться. Давай-ка залезай внутрь и веди себя нормально.

На последних словах в туалет вошел пожилой мужик. Он поглядел на меня, который, по его мнению, давал себе наставления перед зеркалом, и покачал головой. А на беса и внимания не обратил. Ладно, пора возвращаться к Зое. А то я и так порядочно задержался.

– Что, совсем плохо? – спросила Зоя, когда я сел обратно. – Не справляется организм с последствиями корпоратива?

– Я просто задумался.

– Согласна. Я тоже прихожу в какое-нибудь кафе и сразу в туалете пропадаю, подумать.

– Да ладно, че ты начала. Молодой человек, можно счет?!

Нет, все-таки я, определенно, не скоро привыкну к тому, что можно тратить такие огромные суммы на еду. Во времена жесткой экономии у меня месячный бюджет такой был. Хотя что мне не грозило точно, так это «поймать звездочку». Слишком долго был бедным, и эта самая бедность въелась почти до костей. У меня постоянно сидел внутри страх, что я оказался здесь случайно и все самое плохое может вернуться. Как это называется по-умному, синдром самозванца?

Зоя предложила проводить ее до дома, а я был совсем не против. Из головы не шел Витя с его особым случаем. Ведь у рубежников всегда все так складывается, что необходимое постоянно идет в руки. Надо только это вытянуть и взять. Нужно денег – держи. Хочешь рубец – выполняй простые вещи, которые не противоречат хисту.

Главное, не попасть в зону интересов чужого промысла. Как, например, я мог закуситься с тем же Моровым, если бы захотел спасти толстого мужика.

– Матвей, ты для меня загадка. Мне раньше казалось, что ты скучный и понятный парень, – остановилась Зоя.

– А теперь?

– Теперь не знаю. Только мне кажется, что я начинаю тебя понимать, как ты будто блок какой-то выставляешь. Вот, к примеру, сегодня. Все начиналось так хорошо, даже несмотря на твое похмелье, а теперь тебя словно подменили.

– Виноват, исправлюсь.

– Видимо, не сегодня. Мы пришли, – Зоя махнула рукой на многоэтажку за своей спиной.

Ого, и правда. Это же как я в себя глубоко ушел, что не заметил, как мы до новостроек добрались. Пешком! Офигеть.

– Я бы даже проявила инициативу и поцеловала тебя, несмотря на тонкие нотки перегара. Но мне кажется, что ты этого не заметишь. Пока, Матвей.

– Пока. Зой, извини, я в следующий раз точно исправлюсь, – сказал я уже ей вслед.

И тяжело выдохнул. Нет, Мотя, ты форменный идиот. Когда в последний раз такая девушка давала понять, что ты ей небезразличен? Вот именно, никогда. А ты продолжаешь упорно топтаться на граблях.

Вот и бес относительно меня был настроен весьма категорично:

– Хозяин, тебе бы на курсы паркура.

– Пикапа, – поправил я его.

– Пусть так. Я в этой молодежной фигне не разбираюсь. У нас проще: пузырь взял, на стол наметал закуски – соответственно, серьезность намерений проявил.

– Ты не поверишь, Григорий, такой метод до сих пор работает. Вот только не с теми девушками, которые мне нравятся. И, наверное, слава богу.

По всем прикидкам, надо было ехать домой. К тому же уже заметно стемнело. Хороший у тебя, Мотя, график. Пьешь всю ночь, потом спишь до обеда.

Проблема в том, что я вроде как пришел в себя. И теперь жуть как хотелось узнать, что же я там такого вчера наговорил. Поэтому вызвал такси – ловить первого встречного чужанина и заставлять ехать по моим делам мне не хотелось. А затем отправился в Подворье.

Обитель рубежников встретила тишиной. Я даже удивился. Но стоило перейти незримую границу, как до ушей донесся звук безудержного веселья со стороны кабака. Они что, до сих пор гужбанят? Мощные люди. Правильно говорят: водку пить – это не спортом заниматься, тут здоровье нужно.

Стоило мне приблизиться, как празднующие встретили меня бурным ликованием, словно объявился их давно пропавший брат, отец или племянник (нужное подчеркнуть). Кто-то полез обниматься, другие кричали нечто нечленораздельное. Один рубежник просто без устали повторял мое имя – то ли пытался привлечь внимание, то ли приветствовал.

Хуже всего, что из собравшихся я знал только Печатника, да еще пара человек казались смутно знакомыми. Вон того вроде зовут Семен, другого – Леонид. Или наоборот. Ох, какой ты хороший, Матвей, когда трезвый!

– Все, мы щас допиваем и расходимся, – заговорщицки, едва ворочая языком, заверил меня Саня. – А уже завтра с утра будем готовы.

– Готовы? – улыбнулся я с видом идиота.

Старый прием. Если ничего не понимаешь, то прикинься валенком и повтори последнее слово в предложении. Работает всегда безотказно. В данном случае мне даже прикидываться не пришлось.

– Ну как же, мы же договорились. Завтра на Вранового пойдем.

– Что значит «пойдем»? Он же вроде как сбежал.

– Я же тебе рассказывал, не помнишь? Надо его раскулачить. Он не последний человек при воеводе был. Точно что-нибудь в схронах есть. А теперь вне закона. Сам бог велел. Много народу не возьмем, иначе после дележки и не останется ничего.

– А как ты Вранового искать будешь?

– Есть методы. Помнишь Компаса? Он из наших, из ратников, – Печатник указал на плотного крепыша, похожего на дворфа из популярной игры, который до этого угрюмо пил из огромной кружки. Однако, увидев меня, кивнул и махнул рукой.

Отличный ты парень, Матвей. И легко сходишься с людьми, заводишь новые знакомства. Жалко, что потом ни хрена не помнишь! Но я на всякий случай кивнул.

– Слушай, Сань, у меня завтра не получится. Неожиданные дела нарисовались.

Печатник посмотрел на меня сурово, как отец глядит на сына, который его разочаровал. Если бы рядом был черт со своим телефоном, то поставил бы что-то из разряда «Что ж ты, фраер, сдал назад. Не по масти я тебе».

– Лады, только потом жалеть будешь. У Вранового должно много артефактов быть. Не последний рубежник ведь. К тому же сам сказал, что вы с ним связаны.

Интересно, а что еще я такого ляпнул? Правильно говорят: пьяный Матвей – рту не хозяин. Надо будет беса допросить на эту тему.

– Не получается, Сань, вообще никак.

– Ну ладно, ничего страшного, – улыбнулся Печатник. – Нам же больше достанется. Мужики… и Ася, – это он обратился к единственной рубежнице лет тридцати, – давайте еще по одной, и все. Завтра день сложный.

Они выпили и стали медленно расходиться. Причем каждый считал своим долгом поблагодарить меня или сказать что-то хорошее. Ася, коренастая, с внушительной грудью и попой, и вовсе обняла, почему-то схватив за задницу. Замечательно, что дальше этого дело не пошло.

МАТВЕЙ! БОЛЬШЕ НИКАКИХ ПЬЯНОК С РУБЕЖНИКАМИ!

Я уже тоже хотел было отправиться восвояси. Мгла постепенно окутывала Подворье. Фонари здесь светили только возле входов в дома и кабак, потому центральная площадь утопала в темноте. Как бы ни было ограждено это место от чужан, но имелись общие физические законы, которые не получалось игнорировать. День заканчивался ночью, веселье – жутким похмельем, новые знакомства – горечью последствий. Интересно, почему эта Ася меня за задницу схватила? Я какой-то повод давал или она так проявляла свою симпатию?

Но я был остановлен суровым мужиком с чубом. Тем самым трактирщиком, если можно его так назвать. Вот интересно, по сравнению с ним я – могущественный рубежник. Однако стоило Василю (кажется, так его звали) поманить меня пальцем, как внутри все замерло. Потому что я примерно знал, о чем мы будем разговаривать. О деньгах.

– Здрасьте, – сказал я.

– Какой ты скромный, – усмехнулся трактирщик. – А вчера что кричал. «Василь, беги сюда, Василь, тащи медовуху!»

– Прошу понять и простить. Давно не пил.

– Ладно, вот, – он протянул мне огромный листок, где в столбик было написано множество имен, включая мое. И под каждым именем – список из того, что этот человек пил. Сначала можно было подумать, что Василь вел записи в течение месяца. Однако что-то мне подсказывало, что это все уместилось в сутки.

– Зря ты сказал, чтобы каждый за твой счет пил, – продолжил Василь. – Обычно ведь кто проставляется, первые три круга угощает. А потом каждый сам за себя. Конечно, с другой стороны, тебя надолго запомнят.

– Это точно. Меня, к сожалению, все надолго запоминают.

Про то, что зря, – это я уже и сам понял. Потому что после многочисленных подсчетов Василя мелким почерком, внизу стояла итоговая сумма: «сорок семь». И что-то мне подсказывало, что это не рублей и не тысяч.

Глупый вопрос я не успел задать. Из кухни выскочил невысокий брыластый мужчина с густыми усами:

– Васил, ушел все?

– Ушли, Артур. Можешь собираться.

– Э, что за рубежник это все придумал? Я бы ему в лицо взглянул. Сутки не спал, семья не видел.

– Вот, знакомься, Матвей.

– Здравствуй, Матвэй. Ты, конечно, маладэц, много кушать заказывали, заработал я. Толко болше так не делай, пожалста. Много не надо пит, живот будет болет.

Артур, несмотря на мое вялое сопротивление, пожал мне руку и убежал. Ну да, он же чужанин и, видимо, не знает про наши «пунктики» по поводу ручканья. Да и едва ли мог чем-то угрожать.

– Василь, у меня только тридцать. Можно я остальное в течение недели занесу?

А ведь еще надо будет воеводе заплатить. Хорошо я влился в рубежную семью, ярко.

– Не с того ты, Матвей начинаешь, – покачал головой Василь. – Рубежнику скромнее надо быть, незаметнее. И важно понять, где твое место. Вот взгляни на меня. Я давно понял, что хист у меня недобрый, потому не стал ему потворствовать. И открыл кружало.

Я кивал, мысленно соглашаясь с трактирщиком. Разве что задумался: какой же «злой хист» у него? Младенцев кушать?

– Василь, у меня правда больше нет. Только рубли.

– Кому эти бумажки вообще нужны? Здесь расчет исключительно лунным серебром. Записываю на тебя долг. Пока не отдашь, ничем потчевать не буду. И не затягивай.

Вот вроде всего три рубца, а посмотрел на меня так, что сердце в пятки ушло. И еще я понял, что с ним точно лучше не ссориться. И по возможности отдать долг как можно быстрее.

Я торопливо попрощался и чуть не выбежал с Подворья. Ладно, Матвей, попили, погуляли, к новгородскому князю «пришились» – пора и честь знать. Надо уже и делами заниматься. К тому же тут деньги вроде сами в руки идут. Поэтому я подумал именно так, как каждый человек, испытывающий проблемы с алкоголем. Что с завтрашнего дня начну новую жизнь.

Интерлюдия

Компания у самой кромки леса больше напоминала сборище реконструкторов разных эпох и разного достатка. Были здесь женщина, облаченная в легкую кольчугу, низкорослый крепыш в простой льняной рубахе, модный могучий здоровяк и кое-как одетый худой человек.

Рубежники не переживали по поводу внешнего вида. Главное, что их волновало, – удобство и безопасность. Кто-то чувствовал себя комфортно, обложенный железом, другой считал, что лучше, чтобы ничто не стесняло движений.

– Компас, давай скорее, долго ждем уже, – обратился дюжий здоровяк к невысокому крепышу.

– Ты же знаешь, что это так быстро не работает, – сердито ответил тот. – Нужно настроиться.

– Так настраивайся.

– Я пытаюсь, только ты отвлекаешь.

Коротышка достал потасканную тряпку, положил ее на траву и провел сверху рукой. Со стороны казалось, будто здесь происходят съемки бюджетного выпуска «Битвы экстрасенсов», перекупленные каналом «Домашний». Однако собравшиеся были серьезны как никогда, будто совет директоров этого самого канала «Домашний».

Потому что тряпка некогда была рубашкой и принадлежала их заклятому врагу. Теперь заклятому. Жизнь рубежника представлялась странной и порой непредсказуемой. Вчерашний приятель сегодня мог стать недругом, а правая рука воеводы ныне быть законоотступником.

– Есть, – поднялся на ноги коротышка. – Хотя очень слабо. Но я чувствую легкое дуновение хиста.

– Федя, ты как? – спросил здоровяк.

И все поняли, о чем он говорил. Помимо предчувствия скорой смерти любого, Федя мог предсказать возможную гибель знакомого ему рубежника. Причем для последнего Моровому не надо было находиться вблизи человека. Вот только для этого приходилось «настраиваться» на объект.

– Пока, типа, ничего, – мотнул головой Моровой. – Либо я его не чувствую, либо…

«…либо мы не сможем убить Вранового», – закончил каждый из собравшихся у самой кромки леса про себя.

Единственная девушка, точнее, крепко сбитая женщина, которую во времена Рубенса носили бы на руках, дрогнула. Она дернулась, зазвенев кольцами кольчуги, а после вытянула руки к небу, будто стреляя из невидимого лука. И тут же небольшая птица, рассекающая крыльями синее небо, камнем рухнула вниз.

– А че? – спросила она, когда остальные обернулись на нее. – Сами же знаете, с кем дело имеете.

Здоровяк неодобрительно покачал головой и сотворил над собой огромный магический кругляш, который тут же напитал всех остальных силой. Сделал более сильными, быстрыми и ловкими. А затем махнул рукой в сторону леса, и они медленно побрели дальше. И впереди шагал тот самый коротышка, который «колдовал» над тряпкой. Точнее, теперь он бережно держал ее перед собой и время от времени судорожно вдыхал запах.

Ася – та самая женщина, которая обычно общалась односложными фразами, – оказалась права. Потому что тот, на которого была объявлена охота, сейчас следил за последними. И, лишившись одной пары глаз, обратился к другим.

Он чувствовал себя не птицей – редким зверем, на которого объявили охоту. Потому зло скалился, когда разглядывал проходящих по пролеску людей. Чужими очами – глазами друзей, которые укрылись в тени листьев. Женщина правильно говорила: они знали, на кого охотятся. Вот только это едва ли им поможет.

Пентти не испытывал разочарования, что вчерашние ратники и случайные рубежники решили поживиться за его счет. Он бы как раз удивился, если бы никто этого не сделал. Однако Врановой испытывал самую искреннюю ненависть, на которую был способен. Ему пришлось бежать, унося с собой Ритву. Пентти приложил немало сил, чтобы запутать преследующих, чтобы они не наткнулись на нее.

Он бы мог напасть на них прямо здесь, будь чуть сильнее. Пентти специально укрылся в этих местах, среди бесконечных болот. Тут у лешего, которого он изрядно потрепал, не было власти. А второй встречи с нечистью в его владениях Врановой мог не пережить. Из главных плюсов – посох по-прежнему был у него. Но вот хиста остались сущие крохи.

Очень много промысла ушло, чтобы залатать раны после ножа захожего. Наверное, даже больше сил, чем восстановиться после лешего. Хорошо, что бил мальчишка (а для Пентти он был именно мальчишкой), не умеючи и в состоянии, близком к истерике. Потому и не повредил жизненно важные органы. А разорванное мясо зарастет, как зарастало всегда. К этому Пентти давно привык. Каждый рубежник, который живет долго, обрастает шрамами как морщинами.

Все, что теперь оставалось Врановому, – следовать за своими обидчиками. И сделать так, чтобы рубежники оставили саму мысль попытаться его выследить.

Он не оборачивался вороном, экономя силы, а следовал за ними на значительном расстоянии. Рубежники были уверены в собственном превосходстве, однако не понимали, что уже давно превратились из охотников в добычу.

– Странно, – вдруг остановился Компас, который шагал впереди на незначительном отдалении. – Я не чувствую хиста. И… не чувствую жизни.

– Федя! – не сказал, а гаркнул Печатник.

Моровой сгорбился, словно слова имели вес бетонной плиты. Но все же поднял голову, заискивающе глядя на Саню.

– Я не чувствую его смерти. Он это… типа, жив.

– А че ты так трясешься? – подала голос Ася. – Может, ты с ним сговорился, чтобы с нас потом хист собрать?

– Ты глупости не говори! – Моровой так возмутился, что даже забыл свое неизменное «типа». – Я верен князю, воеводе и своим соратникам.

Саня поморщился. Меньше всего он верил пышным речам и пафосным словам. И не раз видел, как самые преданные втыкают нож в спину. Однако сомневался в том, что Федя может такое провернуть. Слишком уж у него кишка тонка. Хотя в то же время его уверенность стал подтачивать червячок – не мало ли людей он взял? Не пожадничал ли?

– След еще есть? – спросил он Компаса.

– Есть.

– Тогда идем.

И они вновь зашагали по лесу, перемешанному с топями. Печатник знал, что эти земли всегда являлись вотчиной водяного, хотя с каждым годом болот здесь становилось меньше. Будь в округе леший чуть позлее, то две нечисти давно бы стали делить территорию.