Первая любовь Ромки

Глава 1. Шумная осень

В коридоре стоял тот самый сентябрьский шум, от которого звенело в ушах: кто-то орал, хлопали шкафчики, где-то вдалеке визжали первоклашки, а из распахнутых окон тянуло мокрыми листьями и холодным асфальтом. Над дверью в спортзал мигал тусклый светильник, как будто тоже не выспался после каникул.

Ромка ввалился в школу, как обычно, чуть опоздав, в новых спортивках цвета мокрого моря. Новых – это по документам, а по виду уже мятых так, будто в них всю ночь кто-то катался по полю. Он дёрнул резинку на поясе, поправил помятую футболку и огляделся, криво ухмыльнувшись.

По коридору сновали одноклассники, обнимаясь, хлопая друг друга по плечу, кто-то жевал чипсы прямо под табличкой “Питание только в столовой”, девчонки устроили показ новых причесок и рюкзаков. Все наперебой орали про море, деревню, лагерь, первые поцелуи “почти-не-считается”, ночные посиделки и какие-то невероятные истории, в половину которых Ромка не верил ни на секунду.

Он уже хотел протиснуться к своему классу, когда его почти снес Серёга, рыжий как кирпич и такой же прямолинейный.

– О, Ромыч, живой! – заорал Серёга, вцепляясь ему в плечо. – Ну чё, ты где пропадал? Я тебе писал, а ты как в берлоге.

– Телефон утопил, – важно сообщил Ромка. – В великой реке Нашей Ванны. Геройски погиб, спасая моё мыло.

– Дебил, – уважительно сказал Серёга и фыркнул. – Смотри, какие кроссы взял! – он выставил вперёд ногу, демонстрируя белоснежные кеды, прям светящиеся на фоне серого линолеума.

– Белые? – Ромка присвистнул. – Ты чё, в них играть собрался или на свиданку с завучем? Она как раз любит пацанов без башки.

Серёга уже собирался огрызнуться, но их догнал Лёха с растрёпанной причёской и рюкзаком, набитым так, будто он переезжает жить в школу.

– Мужики! – взмахнул он руками. – Вы слышали? В классе новенькая будет! Из города!

– И что? – отмахнулся Ромка. – Новенькая, не новенькая… Пошли лучше мяч найдем, пока все эти “я на море был” не кончились.

– Подожди, – Серёга схватил его за рукав. – Народ ещё даже до класса не дошёл, а ты уже…

– Уже думаю о важном, – серьёзно сказал Ромка. – День знаний, фигня вся эта, а поле никто не отменял. Надо проверить, как оно там без нас три месяца выжило. Вдруг траву украли.

Они проталкивались через коридор, лавируя между чужими рюкзаками, букетами для училок и младшими, которые норовили под ноги попасть. У окна стояла Лера, “королева класса”, в новом пиджаке и с идеальными кудрями, и уже стримила сторис:

– …и вот так мы встречаем осень в нашем сарае, – щёлк.

– Эй, футбольное быдло, – крикнула она им вслед, – не забудьте хоть раз в год дневник вести!

– Твоя забота согревает, как батарея в туалете, – отбросил через плечо Ромка и услышал, как девчонки захихикали.

У двери в их кабинет толпился восьмой “Б”. Все продолжали орать про лето, кто-то уже спорил, у кого загар круче. Классный руководитель где-то застрял по дороге, и у ребят был редкий шанс делать вид, что взрослых не существует.

– Так, народ, – Ромка хлопнул в ладоши так, что несколько голов обернулось. – Кто сегодня на поле? Я, Серый, Лёха… Ещё кто жив? Каникулы же не из пенопласта были, ноги вам дали.

– Ты чё, сейчас? – удивился кто-то из задних рядов. – У нас линейка, вообще-то.

– Линейка – это когда тебя выстраивают и рассказывают, как ты должен любить школу, – философски заметил Ромка. – А поле – это когда ты реально рад, что сюда пришёл. Чувствуешь разницу?

– Я пас, – пробормотал Игорь, прижимая к груди папку. – Мне ещё живым на олимпиаду дойти.

– О, отличник проснулся, – хмыкнул Серёга. – Тебе мозги тренировать, нам – ноги. Честный обмен.

Ромка ощущал внутри знакомый зуд, как перед стартовым свистком: всё это бла-бла про лето уже надоело за десять минут, тело требовало движения, мяча, криков “пас!” и запаха пыли, взлетающей из-под бутс. Даже новые спортивки перестали раздражать, стали как боевой костюм перед выходом на поле.

– Короче, так, – он понизил голос, но в нём всё равно звенело нетерпение. – После этой парадной фигни с шарами и песнями – сразу к спортзалу. Берём мяч, идём на стадион. Лето закончилось, а сезон только начинается.

– А если нас завуч спалит? – шёпотом спросил Лёха.

– Тогда мы скажем, что тренируемся, чтобы школа гордилась, – широко улыбнулся Ромка. – Пусть потом попробуют написать в отчёте: “Ученики слишком патриотично бегали по полю”.

Серёга хлопнул его по спине:

– Вот поэтому ты наш капитан, Ромыч. Даже в первый день учёбы думаешь головой. Ну, или чем ты там думаешь.

В глубине коридора наконец показалась их классная с букетом и стопкой тетрадей. Шум чуть приутих, кто-то натянул приличное лицо, кто-то спрятал телефон. Ромка встряхнул плечами, как перед матчем, и почувствовал, как внутри щёлкнуло: лето – в архив, начинается новый сезон. И не важно, сколько там будет двоек, главное – сколько будет голов.

Линейка закончилась так, как и положено линейке: кучей высоких слов, чужими песнями и ощущением, что ноги затекли навсегда. Как только отпустили по классам, Ромка с пацанами даже не сделали вид, что идут к кабинету. Петлянули вдоль спортзала и, прикрываясь какими-то “мы к физруку”, ввалились в мужскую раздевалку.

Внутри пахло знакомым коктейлем из старого пота, дешёвого дезика и резины от кроссовок. Металлические шкафчики глухо звякали, кто-то уже успел бахнуть дверцей так, что наверняка слышно было на третьем этаже. На лавке лежал мятый мяч, как будто всё лето ждал именно их.

– Вот она, святая обитель нормальных людей, – протянул Серёга, скидывая пиджак. – Без училок, без дневников, только мы и запах носков.

– Ты запах носков с собой принёс, не гордись, – фыркнул Лёха, стягивая рубашку. – Так, кто первый признается, что всё лето не тренировался?

– Я тренировался, – важно сказал какой-то семиклассник у дальнего шкафчика. – Два раза в лагере турник видел.

– Сильный, – уважительно кивнул Ромка. – Но у нас тут лига посерьёзнее. Итак! – он хлопнул ладонью по мячу. – Вопрос дня: кто за лето не растерял скилл и кого теперь боится наша дорогая завуч?

– Завуч никого не боится, она сама как босс последнего уровня, – подал голос кто-то из пацанов. – Я видел, как она вчера с директором спорила, и он моргнул первым.

– Фигня, – Серёга махнул рукой. – Она Ромку боится. В прошлом году он ей такую речь толкнул про здоровье на свежем воздухе, что она его с урока математики отпустила.

– Это не страх, – поправил Ромка. – Это уважение к спорту. И к моему таланту красиво вешать лапшу.

– Тогда кто у нас самый опасный? – Лёха закинул рюкзак в угол и уселся на лавку. – По-моему, я. Я летом три раза до магазина пешком ходил.

– Да ты зверь, – хмыкнул кто-то. – Но по факту всё равно Ромка лучший.

– Да ну вас, – отмахнулся Ромка, но внутри приятно потеплело. – Сами же знаете, если капитан начнёт зазнаваться, команда превратится в тыкву.

У дальней стенки сидел Вадик, тот самый молчун, который всегда приходил на тренировки раньше всех и уходил позже, но при этом умудрялся за весь день сказать максимум пять слов. Он молча развязывал шнурки, глядя в пол, будто очень внимательно изучал свои кроссовки.

– О! – Ромка ткнул мячом в его сторону. – А вот у нас человек-мистерия. Вадик, говори честно, кто лучше играет – я или ты?

В раздевалке коротко хохотнули. Вадик дёрнул плечом, но промолчал, только шнурок чуть сильнее натянул.

– Он стесняется признать, что ты, – подсказал Серёга. – Не ломай пацана, и так травма психики – с нами в классе учится.

– Да не, – Ромка прищурился. – Мне кажется, он внутри себя сейчас орёт: “Да я этого капитана в один носок обыграю!”. Эй, Вадь, так?

Вадик поднял глаза, серые, настороженные. Мяч оказался прямо напротив его колен.

– Не орёт, – тихо сказал он. – Просто… играем по-разному.

– О-о, – протянул Лёха. – Философ заговорил.

– “По-разному” – это как? – не отставал Ромка, чувствуя, как внутри заводится знакомый азарт. – Типа я в ворота забиваю, а ты считаешь облака?

Пацаны засмеялись громче, кто-то хлопнул по шкафчику. Вадик дёрнул уголком рта, будто хотел улыбнуться, но передумал.

– Типа ты орёшь, – он поднялся с лавки, – а я играю.

В раздевалке на секунду повисла тишина, такая, от которой слышно, как где-то капает вода в душе.

– Ого, – выдохнул Серёга. – Это была попытка подъёма капитана.

– Да ладно тебе, – Ромка улыбнулся шире, чем надо. – Значит так, философ. Если такой тихий и умный – давай проверим. Играем до одного: кто первый забивает, тот сегодня король поля.

Он подбросил мяч носком, поймал и толкнул в сторону Вадика. Тот машинально принял его, как на тренировке, но пальцы на мяче побелели от напряжения.

– Не хочу играть “до одного”, – тихо буркнул Вадик. – Мы же команда.

– Команда – это когда каждый не боится показать, что умеет, – упрямо сказал Ромка, уже чувствуя, что немного перегибает, но остановиться было сложно. Внутри всё зудело от желания расшевелить этого вечного молчуна. – Или ты боишься?

Слово “боишься” повисло как вызов. Пацаны загудели, кто-то успел прошептать:

– Ну всё, понеслось…

Вадик резко швырнул мяч обратно. Ромка не ожидал такого удара, мяч больно стукнул его в грудь, отбросив на лавку.

– Эй! – вскрикнул Серёга. – Остынь, ты чё!

Ромка откинул мяч в сторону и поднялся, пару секунд глядя на Вадика в упор. Тот стоял, сжав кулаки, плечи напряжены, челюсть сжата так, будто он вот-вот раскусит собственный зуб.

– Нормально кидаешь, – медленно сказал Ромка. – Вот это я понимаю – разговор по-мужски.

– Ты задолбал, – неожиданно резко выдохнул Вадик. – Всегда как клоун. Все смеются, а кто не смеётся – того надо добить шутками, да?

В раздевалке кто-то тихо присвистнул. Серёга метнулся между ними, на всякий случай положив ладони на их груди.

– Так, мужики, стоп, – забормотал он. – Первый день школы, а вы уже морды друг другу собрали? Может, сначала матчи, потом мордобой?

– Я просто… – начал Ромка, чувствуя, как злость перемешивается с неловкостью. – Хотел, чтоб он не сидел как мебель.

– Я не мебель, – отрезал Вадик и отвернулся к шкафчику. – Просто не все умеют орать на весь коридор.

Пару секунд никто не говорил. Только шкафчик щёлкнул, когда Вадик рывком открыл его, стянул футболку и бросил на крючок. Позвоночник под кожей чётко обозначался – худой, жилистый, совсем не “мебель”.

– Ладно, – Ромка шумно выдохнул и хлопнул его по плечу, стараясь, чтобы вышло не слишком сильно. – Тогда покажешь на поле, как ты “просто играешь”. Если так же, как кидаешь, завуч точно нас начнёт бояться.

Вадик бросил на него быстрый взгляд через плечо. В нём ещё тлела злость, но где-то в глубине уже мелькнул знакомый спортивный огонёк.

– Посмотрим, – коротко сказал он.

– О, – оживился Лёха. – Я слышу запах контента: в восьмом “Б” назревает битва титанов. Лера если узнает, сторис снимет.

– Никто ничего не узнает, – буркнул Ромка, поднимая мяч. – То, что в раздевалке, остаётся в раздевалке. А завуч пусть лучше правда нас боится.

Пацаны загоготали, напряжение потихоньку спало. Кто-то начал спорить, кто из них быстрее пробежит круг, кто – сильнее бьёт по воротам, а кто – просто красивый. Ромка ещё раз глянул на Вадика: тот уже молча завязывал шнурки, но в движениях не было прежней зажатости.

– Всё, – сказал капитан, крутанув мяч на пальце. – Хватит языками чесать. Пошли на поле. Пусть осень сразу понимает, с кем имеет дело.

Асфальтовое поле встретило их холодным ветром и знакомым серым пятном вместо нормальной разметки. Сетка на воротах болталась, как старый тюль у бабушки на кухне, но Ромка, выбегая на площадку, чувствовал себя так, будто выходит на стадион сборной. Мяч глухо стукнул о землю, отскочил, и этот звук тут же забил все остальные – шорох листвы, крики со школьного двора, визг младших. Был только он, мяч и осень.

– Быстрее шнурки, суперзвёзды, – рявкнул физрук Павел Сергеевич, седой, в старом спортивном костюме, но с тем самым взглядом человека, который сам когда-то бегал так, что асфальт искрил. – Сейчас проверим, кто за лето только в телефоне бегал, а кто реально тренировался.

Ромка покрутил головой, разгоняя остатки сонного настроения после линейки. Внутри уже разливалось знакомое предматчевое электричество, будто кто-то включил невидимый прожектор прямо под рёбра. Вадик встал чуть поодаль, сосредоточенный, глаза полуприкрыты, как всегда перед игрой. Между ними ещё висела утренняя стычка, но поле не любило долгих обид.

– Итак, команда, – физрук бросил мяч Ромке. – Короткая разминка, потом двусторонка. Капитан, – он кивнул, – показывай пример, у тебя один шанс не опозориться.

– Всегда мечтал опозориться профессионально, Павел Сергеич, – оскалился Ромка, но ноги уже сами пошли в бег, колени пружинили, воздух обжигал лёгкие. Через минуту он перестал чувствовать новый костюм, оставались только мышцы, дыхание и глухой топот кроссовок по площадке.

Разминка сменилась игрой почти незаметно. Мяч мелькал между ногами, как живой, пацаны орали друг на друга, требуя пас, ругаясь и тут же смеясь. Первые минуты все путались, спотыкались, кто-то совсем не попадал по мячу, но тело быстро вспоминало старые маршруты.

– Ромка, правый фланг! – крикнул Серёга, перехватывая мяч у Лёхи.

Ромка рванул, чувствуя, как уходит под ногами неровный асфальт. Сердце бухало в такт шагам, холодный воздух хлестал по лицу, но это было то самое ощущение, ради которого стоило терпеть линейки, контрольные и завуча. Серёга выкатил мяч идеальным пасом вперёд; казалось, он катится слишком быстро, но ноги сами поймали ритм.

Один защитник – финт, второй – корпусом, короткое касание, и вот уже ворота впереди. Вадик вылетел на перехват, глаза узкие, сосредоточенные, будто между ними действительно финал Лиги чемпионов.

– Давай, капитан, покажи, что не мебель! – крикнул кто-то сзади.

Последнее касание – и Ромка, слегка развернув стопу, зарядил по мячу так, что тот свистнул в воздухе и влетел под самую перекладину. Сетка дёрнулась и бессильно повисла. Несколько секунд висела тишина, потом площадку взорвал визг, смех и громкое:

– Еееесть! – это орал Лёха, подлетая и вешаясь Ромке на шею.

– Вот это гол, капитан, – физрук даже не попытался скрыть улыбку. – За такие моменты тебя ещё не выгнали из школы.

– Стараюсь ради родного заведения, – задыхаясь, выдал Ромка. Щёки горели, но не от смущения – от чистого, бешеного счастья.

– Ноги у него, конечно, работают, – буркнул кто-то, – а вот голова…

– Голова потом, – отмахнулся Павел Сергеевич. – Сейчас это был чистый класс. Молодец, Романов. На своём месте.

Эти слова зацепили сильнее, чем любой лайк под фоткой. “На своём месте.” Ромка поймал взгляд Вадика: тот хмурился, но в глазах мелькнуло уважение.

– Нормально бьёшь, – коротко сказал он, подбрасывая мяч. – Но я тебя всё равно догоню.

– Догоняй, – фыркнул Ромка. – Команде два зверя не помешают.

Остаток тренировки пролетел как один длинный вдох. Усталость навалилась уже в раздевалке: ноги статьёй вели себя как чужие, футболка прилипла к спине, волосы мокрые, но Ромка только ухмылялся в зеркало, глядя на своё раскрасневшееся лицо. Там, на поле, всё было понятно: вот ворота, вот команда, вот он сам. Никаких лишних вопросов.

Дома его встретила тишина, от которой в ушах звенело сильнее, чем от школьного шума. В коридоре пахло остывшим супом и стиральным порошком. Младший брат, Санька, сидел на полу, увлечённо строя из кубиков какую-то кривую башню. Телевизор в комнате беззвучно мигал новостями. Мама на кухне мыла посуду, плечи опущены, волосы собраны в небрежный пучок.

– О, футболист пришёл, – не глядя, сказала она. – Вещи в стирку не забудь, герой.

– Ага, – отозвался Ромка, стягивая кроссовки. В коридоре не было крика, смеха, переклички голосов. Только капли воды в раковине да тихий шорох кубиков.

Он прошёл в свою комнату, бросил рюкзак на стул и плюхнулся на кровать. Потолок смотрел в ответ равнодушно-белой плитой. В груди ещё дрожал слабый отголосок поля, но он быстро таял, как звук, который убавляют до нуля.

“На своём месте…” – всплыли слова физрука. На поле – да. А здесь, между стопкой учебников, старым плакатом с футболистом и тонкой стеной, за которой кашляла мама, это ощущение вдруг куда-то исчезло, как будто его просто выдернули из розетки.

На следующий день школа встретила Ромку тем же сыроватым воздухом и теми же куртками на крючках, но чувство вчерашнего гола уже слегка потускнело, как след от мяча на асфальте. Мама с утра спросила только: «Дневник не забудь», Санька зевнул ему вслед, и вся «звёздность» как будто осталась на поле. Пришлось тащить её с собой обратно в школу самому.

Восьмой «Б» гудел, как улей. На доске мелом было написано: «Рассадка 8 “Б” 202… уч.год», и под этим – корявая таблица из клеточек. Классуха, Татьяна Викторовна, листала список, время от времени поправляя очки, которые всё равно сползали на нос.

– Так, детки мои, – протянула она, и половина класса дружно закатила глаза. – В этом году начнём с порядка. Рассадим вас так, чтобы и учиться, и жить не мешали.

У окна уже заняла позицию Настя, официальная королева класса. Волосы уложены, ногти блестят, на парте – аккуратный пенал и телефон, прикрытый тетрадкой. Рядом, как тень при короне, сидела Лера, её лучшая подруга: чуть потише, но с таким же оценивающим взглядом.

– Я сразу говорю, – громко объявила Настя, не дожидаясь разрешения, – я у окна. У меня аллергия на лампы. Правда, Лер?

– Ага, – поддакнула Лера, пряча смешок. – Если её пересадить, она чихать начнёт на ваши контрольные.

Татьяна Викторовна устало посмотрела на них, как на старую задачу из сборника.

– Сиди уж, раз у тебя такая страшная болезнь, – вздохнула она. – Только дневник почаще открывай, а не окно.

– Ой, началось… – шепнул Серёга, толкнув Ромку локтем. – Видал, королева закрепляет трон.

– У нас тут монархия конституционная, – хмыкнул Ромка. – Королева есть, конституция – это Татьяна Викторовна, а мы – население, которое никто не спрашивает.

– Романов, – классуха даже не подняла головы, но голос у неё стал опасно сладким, – вы сейчас население или уже комментарий даёте?

– Я… это… гражданскую позицию выражаю, – попытался выкрутиться он.

– Выразите её в тетради, пожалуйста, – она всё-таки посмотрела на него и тяжело вздохнула. – Без картинок.

У доски Игорь, главный ботан, скубнул край списка. На нём висело сразу два бейджа с олимпиад, и сидеть он, конечно, хотел на первой парте.

– Татьяна Викторовна, а можно меня поближе к центру? – робко спросил он. – Чтобы доску лучше видно было… и вы… эээ… тоже.

– О, подлизывается, – прошептал Лёха. – Сейчас ему выделят VIP-ложу.

– Так, – классуха начала зачитывать. – Первая парта у окна: Игорь и… Ксюша.

– Ура, я с калькулятором, – простонала Ксюша, но без злобы.

– Вторая парта у окна: Настя и Лера. Тут, я смотрю, уже всё решено без меня, – губы учительницы дёрнулись.

– Это не мы, это судьба, – невинно хлопнула ресницами Настя.

– Судьбе потом двойку поставлю, – пробормотала Татьяна Викторовна и продолжила список: – Средний ряд… так, Пашка-задира и Артём-задира вместе не сядут, это я ещё жива. Паша – назад, Артём – вперёд.

– Разделили бандформирование, – с удовольствием хрюкнул Серёга.

– Ты, кстати, тоже не расслабляйся, – тут же добавила классуха. – Серёжа… так… средний ряд, третья парта.

– А я? – наклонился к ней через парту Ромка. – Я же у нас культурное достояние. Мне нужна витрина.

– Тебе нужен намордник, – вздохнула Татьяна Викторовна. – Романов… пока остаёшься там же, где и был. Средний ряд, третья парта. Вместе с Сергеем. Два достояния в одном месте, чтоб далеко ходить не нужно было.

– Мы как Эрмитаж, – шепнул Серёга, когда они плюхнулись на свои места. – Только без охраны.

– И без ремонта, – добавил Ромка и, поймав взгляд Насти, картинно ей помахал. – Ваше величество, не желаете ли почтить нас вниманием?

– Охрана! – театрально вскрикнула Настя, обращаясь к Лере. – Там кто-то из среднего класса ко мне подкатывает.

– Отбой, – спокойно отрезала Лера. – Это не подкаты, это фоновые шумы.

Класс захихикал. Татьяна Викторовна подняла глаза к потолку, будто надеялась, что там где-то есть кнопка «выключить восьмой “Б”».

– Вы мне ещё трон сюда внесите, – проворчала она. – Итак, задние парты… Вадим, – кивок в сторону молчуна, – назад, к окну. Будешь наблюдать за процессом. Может, однажды даже что-нибудь скажешь.

Вадик пожал плечами и двинулся к своему месту, привычно тихий, как тень. Ромка краем глаза проводил его: после вчерашней стычки тот всё равно казался своим, хоть и с колючками.

– Ну что, – прошептал Лёха, усаживаясь диагональю, – фронт сил понятен: королева у окна, ботаны на передовой, задиры в тылу, мы – в центре событий. Как всегда.

– Не хватает только завуча с трезубцем, – буркнул Ромка. – И можно официально объявлять восьмой “Б” независимым государством идиотов.

– Романов! – предупредительно сказала Татьяна Викторовна, хотя явно не слышала, но просто по опыту. – Если вы уже шутите, то хотя бы поднимите руку.

– Я ещё не закончил придумывать, – честно признался он.

Учительница закатила глаза так, что это увидела даже последняя парта.

– Вот поэтому, – произнесла она устало, – в каждом классе должен быть хотя бы один Романов. Чтобы остальные понимали, как делать не надо.

Вечером квартира казалась другой планетой после школьного гула. Вместо визга перемен – глухое бульканье кастрюли на плите, тихий голос диктора из старого телевизора и жужжание холодильника, который, похоже, уставал не меньше мамы. В коридоре вполнаклона висели куртки, пахло жареной картошкой и стиральным порошком, а под ногами попался пластмассовый динозавр, на которого Ромка едва не наступил.

– Обувь снимай, футболист, – отозвалась мама с кухни, даже не выглядывая. – И не размазывай грязь по всему коридору, пожалуйста.

Ромка пнул кроссовки под тумбу, стянул рюкзак и прошёл на свет. Мама стояла у плиты в растянутой кофте, волосы кое-как заколоты крабиком, под глазами – тени, которые не уберёт никакой консилер, если бы он у них вообще водился. Она повернулась, чтобы поставить тарелку на стол, и прищурилась.

– Это что у тебя? – вместо “привет” прозвучало.

– Где? – автоматически сделал вид, что не понимает.

– На щеке, – она ткнула пальцем в воздух, почти попав ему в лицо. – Опять синяк.

– Мяч прилетел, – пожал плечами он. – Футбол же, мам. Не балет.

– Футбол, – отозвалась она так, будто это диагноз. – Ты как магнит для этих мячей, честное слово. Все нормальные мальчики летом в лагеря, на дачи, а мой… мой всю жизнь в этих спортивках и с фингалами. Сядь уже, поговорим.

Он плюхнулся на табурет, тарелка с макаронами глухо стукнула по клеёнке. Вкусно пахло, но есть не особо хотелось. Мама села напротив, подперев щёку ладонью.

– В школе как? – спросила она, глядя на него пристально, слишком пристально. – Только не про футбол сейчас. Про учёбу, Рома.

– Второй день вообще-то, – фыркнул он. – Мы ещё даже толком ничего…

– Я знаю, что “второй день”, – перебила она. – Но ты же себя знаешь. Как начнёшь сразу шутить, спорить, пропадать на поле… Мне потом звонят, рассказывают. Я на работе краснею, как будто сама по турникам прыгаю.

– Да нормально всё, – буркнул он, ковыряя вилкой макароны. – Рассадили там, табличку нарисовали, королева у окна, отличники впереди, всё по классике.

– Я не про рассадку, – мама устало вздохнула. – Я про то, что у тебя восьмой класс. Выпускной уже не за горами, думать надо. Оценки, экзамены… Папа уже звонил, спрашивал, как ты там. Ему же тоже не всё равно.

“Ага, не всё равно, – хмыкнул внутри Ромка. – Раз в месяц вспомнит позвонить – уже подвиг”. Но вслух он только пожал плечами.

– Передавай, что у меня всё норм.

– Ром, – она наклонилась вперёд, локти на стол, в голосе появилась знакомая тревожная нотка. – Я правда переживаю. Ты у меня умный, я знаю. Но одной умности мало, если в дневнике одни замечания за поведение. Физрук тобой гордится, а что дальше? Футбол тебя кормить будет? Ты хоть раз думал об этом?

– Думал, – отрезал он. – И не только об этом думал. Но держать лекции после работы – это прям обязательно, да?

В воздухе повисло напряжение, почти такое же, как в раздевалке перед тем, как Вадик кинул мяч. Мама сглотнула, посмотрела куда-то в сторону мойки, где стояла кружка с недопитым чаем.

– Я не лекции, – тихо сказала она. – Я просто… не хочу, чтобы ты повторял… – она запнулась, не договорив, но и так было понятно, кого она имела в виду. – Ладно. Ешь. Потом уроки посмотри. И на завтра форму нормальную подготовь, не эту мятую.

– У меня всё нормальное, – пробормотал Ромка, но спорить дальше не стал. От этих разговоров внутри как будто воздух выкачивали.

В комнате было полутемно, только ночник над кроваткой Димы светился мягким жёлтым кружком. Младший брат лежал на животе, обняв потрёпанного плюшевого кота, и ещё что-то шептал во сне – какие-то обрывки детсадовских слов, понятные только воспитательнице и ему самому.

– Рооом, – вдруг протянул он сквозь дрему, когда Ромка проходил мимо. – Ты… завтра… гол забьёшь… за меня… да?..

– Забью, – автоматически ответил тот, хотя думать о завтрашнем не хотелось вообще. – Спи давай, клоп.

Дима что-то удовлетворённо хмыкнул и затих, дыхание стало ровным. Ромка плюхнулся на свою кровать, швырнул телефон рядом и уставился в потолок. Белый, в мелких трещинках, он ничем не отвечал, даже если очень долго смотреть.

В голове мешались куски дня: Настя у окна с короной из идеальных кудрей, Серёга, ржущий над каждой репликой, Вадик с зажатыми кулаками, гол под перекладину, похвала физрука – “на своём месте”. И поверх всего – мамино «футбол тебя кормить будет?» и взгляд, как будто ему уже выдали красную карточку за жизнь.

В школе его голос тонул в общем шуме, но там хотя бы было понятно, когда смеяться, когда бежать, когда кричать “пас!”. Дома все звуки обрезались: телевизор в другой комнате, шорох мамы на кухне, тихое сопение Димы. Никаких криков “гол!”, никаких хлопков по спине.

В груди пусто было так, словно кто-то выключил звук и свет сразу. Будто матч закончился, все ушли, стадион погас, а он один остался сидеть на холодном асфальте посреди пустого поля. И сколько ни переворачивайся с боку на бок, от этого тишина только громче.

Тишина тянулась так долго, что Ромка уже почти провалился в дурацкое полусонное состояние, где мысли ходят кругами и все равно ни к чему не приходят. Комната тёмная, только фонарь с улицы рисует на потолке размазанные пятна. Санька сопит в своей кровати, иногда пинает стену, будто ему там целая футбольная лига снится.

На тумбочке дрогнул экран телефона, коротко вспыхнул и опять погас. Ромка сначала проигнорировал, но через пару секунд рука сама потянулась. Телефон в темноте светанул так ярко, что захотелось зашипеть, как вампир.

Вверху висело: «8 “Б” – элита района 😎». Под этим чат кипел.

– Серый: ГОСПОДИ, КТО ЭТОТ СЕКС-СИМВОЛ В СПОРТИВКАХ– под сообщением висела фотка: Серёга в раздевалке, растрёпанный, с перекошенным от смеха лицом и мячом под мышкой. На заднем плане, размытый, был сам Ромка, как раз в момент, когда кривлялся.

– Лёха: удалите это немедленно, у меня глаза несовершеннолетние

– Настя: фуу, мальчики опять вспотели, можно без этого в ленте?

– Лера: оставь, контент для “до и после”: ДО – восьмой “Б”, ПОСЛЕ – психушка

Ромка фыркнул в подушку и быстро набрал:

– Ромыч: это было секретное тренировочное фото, вы не оценили величия момента

Сразу посыпались реакции: кто-то прилепил ржущий смайл, кто-то огонёк.

– Игорь: между прочим, помимо ваших потных тренировок, нам завтра по алгебре задано. Кто делал?

– Серый: Игорь, если ты ещё раз скажешь слово “алгебра” после 22:00, я приду к тебе ночью с дневником

– Лёха: и зачитаю вслух темы контрольных

– Настя: ой, всё, трудные вы…

– Лера: СЕРЁЖА ВОТ ФОТО ПРИСЛАЛ, ДАВАЙ ЛУЧШЕ ОБСУДИМ, КАК У НЕГО КРОССЫ С БЕЛЫХ СТАЛИ СЕРО-БОЛОТНЫМИ

– Серый: это боевой камуфляж, между прочим

Ромка пролистывал чат, как чужую жизнь: шутки, гифки с падающими футболистами, мемы про “когда училка говорит: «тут всё просто»”. От этого шума в телефоне квартира казалась уже не такой глухой. Он уткнулся подбородком в подушку, набирая:

– Ромыч: кто завтра на поле после последних? проверим, кто уже умер внутри

Ответили почти сразу.

– Серый: я всегда за спорт, особенно если можно не делать домашку

– Лёха: я приду, но только если кто-то принесёт поесть, я спортсмен по поеданию булочек

– Игорь: я после кружка, может, загляну… если жив буду

– Лера: я буду на трибуне, судить ваши жалкие попытки попасть по мячу

– Настя: я НЕ буду, у меня маникюр, но морально с вами (нет)

Под каждой репликой чат взрывался смайлами. Экран мигал, как мини-ёлка в сентябре.

– Серый (личка): ты чё там, жив?

– Ромыч: ну типа

– Серый: мама опять пилит?

Ромка на секунду завис, глядя в одну точку. Пальцы сами написали:

– Ромыч: да так, лекция про «футбол тебя кормить не будет», сезон снова открыт

– Серый: ну да, ну да… ты ей скажи, что мы с тобой будем знаменитыми и купим ей три квартиры, одну прямо в воротах

– Ромыч: ага, а завучу – отдельный кабинет на трибуне

– Серый: главное – не забей на всё

– Ромыч: я лучше по воротам буду забивать, не умничай

Ответа какое-то время не было, видно, Серёга параллельно ржал в общем чате. Ромка перевернулся на спину, положил телефон на грудь. Экран светил в потолок, как карманный прожектор.

В голове уже крутились картинки завтрашнего дня: как они вваливаются на поле, как физрук ворчит, как мяч опять летит под перекладину. Как Настя косится в окно, делая вид, что ей не интересно, а Лера тихо снимает сторис. Как Вадик молча выходит вперёд и ударяет по мячу так, что у всех челюсти падают.

– Будет норм, – пробормотал он в темноту, сам не понимая, кому это говорит – себе, потолку или никому.

Телефон ещё раз пикнул:

– Серый: я серьёзно, капитан. Завтра покажем всем. Спи давай, звезда

– Ромыч: сам спи, огурец

Он ткнул блокировку, и свет погас. В темноте сразу стало тихо, только за стеной шуршала мама, в коридоре щёлкнуло что-то у батареи. Глаза ещё видели разноцветные квадратики чата, но постепенно они растворялись.

Мысли упирались в слово “завтра”, как в штангу ворот. Завтра опять учителя, опять “дневник покажи”, опять “Романов, выйди к доске”. И где-то между всем этим – поле, мяч, голы, в которых он наконец чувствует себя тем самым “на месте”.

– Ладно, – выдохнул он, пряча руку под щёку. – Главное – дожить до последнего урока. А там уже мяч разберётся.

Глаза сами закрылись, шум дня растянулся в голове длинной полосой и, как чат после полуночи, наконец начал тихо затухать.

Глава 2. Непростые дни

Утро началось не с кофе, а с будильника, который орал так, будто ему самому надо в школу. Ромка вырубил его с третьего раза, на автопилоте протащился в ванну, потом на кухню, где мама уже командовала кашей, и через полчаса стоял под дверью класса с тем самым ощущением: тело в школе, мозг ещё в ночном чате.

На доске крупно белела надпись: «Алгебра. Повторение. Квадратные уравнения». Под ней – Нина Петровна, их алгебраичка, в строгой кофте и с таким лицом, как будто она лично придумала все эти уравнения и очень ими гордится.

– О, любимый предмет, – прошептал Серёга, плюхаясь на парту рядом. – Сейчас нас будут превращать в корни. Извлечённые.

– Я уже извлечён, – зевнул Ромка. – Из нормальной жизни. Положи меня под знак интеграла и забудь.

– Тихо на последней парте, – не поворачиваясь, отозвалась Нина Петровна. У неё был встроенный радар на шум. – Романов, Сергеев, если энергии много – выйдите к доске, решите номер двадцать четыре.

– У меня… – Ромка судорожно перебрал в голове варианты. – У меня мел аллергия.

– Это как? – приподняла бровь учительница.

– Ну, я его беру, и у меня сразу… э… рука не пишет, – выдал он, сам понимая, насколько тупо звучит.

Класс тихо прыснул.

– Какая трагедия, – вздохнула Нина Петровна. – Ладно, пожалейте свой организм, оставайтесь на месте. Но если в голове будет такая же аллергия на знания – год обещает быть тяжёлым. Открыли тетради.

Ромка послушно открыл, глядя на чистый лист, как на вражеское поле. Символы в учебнике плясали: иксы, корни, какие-то скобки. Он с трудом вспомнил, что вообще делал с этим в прошлом году, кроме как рисовал футболистов на полях.

– Записываем: вид квадратного уравнения… – монотонно диктовала Нина Петровна. – А теперь, Романов, – она внезапно повернулась к классу, словно точно знала, кого выцепить, – расскажите нам, что такое дискриминант.

– Это… – Ромка машинально выпрямился. – Это когда к тебе в столовке относятся по-другому, потому что у тебя котлета упала?

Класс взорвался хохотом. Даже Вадик на задней парте дёрнул уголком губ. Серёга уткнулся лбом в парту, чтобы не ржать в голос.

– Очень смешно, – сухо сказала Нина Петровна, но уголок её рта предательски дёрнулся. – Дискриминант, Романов, – это D. Если в этом году у вас будет такой же, как знания, он точно будет меньше нуля. Садитесь, два за чувство юмора.

– Ну хоть за что-то двойка, – пробормотал он, опускаясь обратно. – Серый, я труп.

– Рано хорониться, – шепнул Серёга и незаметно подтолкнул к нему тетрадь. На полстраницы мелким, но разборчивым почерком были расписаны примеры и маленькая шпаргалка: формула, стрелочки, пояснения. – Смотри: вот так решается.

– Ты когда успел? – офигел Ромка.

– Пока ты дискриминировал котлету, – ухмыльнулся тот. – Пиши, пока она в журнал не полезла.

Ромка склонился над тетрадью, старательно переписывая. Алгебра по-прежнему казалась чужим видом спорта, но с каждой строкой всё выглядело не таким уж инопланетным. “А, вот сюда под корень, вот это к х”… почти как комбинация на поле, только вместо пасов – формулы.

– Сергеев, – вдруг прозвучало спереди, и морозок пробежал по спине уже у Серёги. – Если вы такой усердный, что успеваете помогать одноклассникам, – Нина Петровна сложила руки на груди, – то решите-ка третий номер у доски. Без тетради.

– Я?.. Сейчас?.. – Серёга на секунду застыл. – Нина Петровна, а у меня… эээ… почерк плохой. Я из-за этого у доски плохо думаю.

– Ничего, – мягко улыбнулась она, в этой мягкости было больше угрозы, чем в крике. – Мы все будем вам помогать… морально. Вперёд.

Серёга, обречённый, как человек, которого ведут на пенальти без вратаря, поплёлся к доске. Мел в его руке выглядел как белая палочка отчаяния.

– Так, – пробормотал он, выводя «x² + 5x + 6 = 0». – Сначала… эээ… надо…

– Вспомнить формулу корней, – подсказала Нина Петровна. – Вы же её только что записывали.

– Записывать и вспоминать – разные виды спорта, – крикнул с задней парты кто-то.

– Тише! – щёлкнул журнал по столу. – Сергеев, не отвлекайтесь. Дискриминант?

Серёга посмотрел на доску так, как Ромка иногда смотрел на контрольную по географии – с чистым ужасом.

– D… это… – он судорожно глянул в сторону Ромки.

Тот едва заметно сложил пальцы под партой, изображая «b² – 4ac», но Нина Петровна, как будто имея задние глаза, повернулась именно в их сторону.

– Романов, – голос стал ледяным, – если ваши пальцы такие активные, займитесь лучше письмом. А вы, Сергеев, запомните: подсказывать – одно, решать самому – другое.

Класс тихо заржал.

– D равно… двадцать пять минус… – Серёга что-то высчитал в воздухе, – минус двадцать четыре… Один!

– Вот, уже теплее, – кивнула учительница. – А корни?

– Корни… – он, кажется, уже мысленно молился всем богам математики. – Эээ… минус пять плюс-минус один… делённый на два…

– И вуаля, – закончила за него она. – Один и минус шесть. Неплохо для человека с аллергией на доску. Садитесь. А вот за попытку организовать тут математический шёпот, – её взгляд вонзился сразу в обоих, – по дополнительному заданию вам с Романовым. На дом.

– Я же говорил, что мы эрмитаж, – вздохнул Серёга, плюхаясь обратно. – На нас все экспонаты вешают.

– Зато у нас теперь совместное творчество, – мрачно хмыкнул Ромка. – Романтика, математика, всё как ты любишь.

Звонок сорвался так внезапно, будто кто-то спас их из горящего дома. Класс зашевелился, стал собирать тетради, кто-то уже тянулся к телефону.

– Домашнее задание записали? – напомнила Нина Петровна. – И отдельно – номер тридцать два для Романова и Сергеева. Чтобы энергия нашла полезное применение.

– Я так и знал, – простонал Серёга, выходя из класса. – Вчера в чате надо было молчать, не выкладывать фотки. Карма догнала.

– Карма – это дискриминант нашей жизни, – философски сообщил Ромка. – Если больше нуля – будет два шанса. Если меньше – всё, корень только комплексный.

– Ты вообще о чём? – фыркнул друг.

– Не знаю, – честно признался он. – Но звучит так, будто я хоть что-то понял на алгебре.

К обеду школа уже гудела на такой громкости, что казалось, стены чуть дрожат. После алгебры народ выползал из кабинетов так, как будто им только что по очереди удаляли корни из мозга. Ромка с Серёгой спускались по лестнице в столовку, и живот у обоих синхронно урчал громче звонка.

– Если в меню сегодня будет дискриминант, я есть не буду, – заявил Серёга, держась за перила. – Пусть Нина Петровна сама его делит.

– Спокойно, – фыркнул Ромка. – Сегодня по расписанию котлета имени Министерства образования. Резиновая, зато стабильная.

У входа в столовку уже выстроилась очередь, как на концерт. Воздух плотный, пахнет картошкой, подгоревшей капустой и чем-то сладким из далеких времён, когда тут пекли нормальные булочки. Столики расставлены рядами, и у каждого – своё «место», не прописанное ни в одном приказе.

У окна, возле колонны, традиционно занимали территорию Настя с Лерой и ещё парой девчонок. Там всегда стояли бутылочки с водой «без газа» и салфетки, аккуратно сложенные треугольничками. В углу, поближе к раздаче, тусовались Пашка с Артёмом – местные задиры, которые считали своим долгом громко ржать над каждым. Ботаны предпочитали столики ближе к двери – чтобы успеть на кружки и “пораньше уйти от этого быдла”.

– Очередь как в поликлинику, – простонал Лёха, врезавшись в Ромку сзади. – Если я не дойду, передай маме, что я любил её щи.

– Если ты не дойдёшь, я заберу твою котлету, – успокоил его Ромка. – Не переживай, память о тебе будет с нами, в виде второй добавки.

Раздача приближалась мучительно медленно. Тётя Люба в колпаке двигалась по траектории «взять-наложить-вздохнуть», и каждый чекан её половником по краю кастрюли отдавался в душе.

– Следующий! – крикнула она. – Быстрее там, футболисты, я вас по запаху пота узнаю.

– Мы пахнем победой, – гордо сообщил Ромка, подвигаясь. – Нам полагается больше макарон.

– Тебе полагается дневник без замечаний, – прищурилась тётя Люба. – А макароны всем поровну. Держи.

На поднос шлёпнулась котлета, к ней прилипла ложка картошки, сверху – капля соуса, подозрительно похожего на клей ПВА. Компот лениво бултыхнулся в стакане. Серёге достался такой же набор, только котлета выглядела ещё грустнее.

– Это не еда, – заявил он, отходя от раздачи. – Это тест на выживание.

– Хватит ныть, – отмахнулся Ромка. – У нас и так иммунитет после прошлогоднего борща.

Они по-старой памяти рванули к «своему» столику в середине зала, где уже сидели Лёха и ещё парочка пацанов. Стол был исцарапан до состояния карты сокровищ, в одном углу навсегда отпечатался след кружки компота – это было их «счастливое пятно».

– Капитан пришёл, – объявил Лёха. – Можно начинать обсуждать стратегию.

– Стратегия простая, – Ромка воткнул вилку в котлету, которая даже не дернулась. – Дожить до последних уроков и не умереть от этого.

– От алгебры или от котлеты? – уточнил Игорь, подсаживаясь с подносом.

– От всего сразу, – вздохнул Серёга. – Нина Петровна дала нам с Ромкой допзадание. Это как допнагрузка, только без пользы для здоровья.

В столовой стоял привычный гул: кто-то громко обсуждал новый сериал, кто-то спорил про футбольные клубы, девчонки хихикали, обсуждая чей-то инстаграм. На другом конце зала Пашка запустил салфеткой в одноклассника, тот ответил хлебом, и полетели уже два куска.

– Смотрите, – прошептал Лёха, ткнув вилкой куда-то дальше. – Королева нервничает.

У Насти на подносе красовалась та же котлета, но она глядела на неё так, будто это инородное тело из другой вселенной. Лера что-то шепнула, и обе прыснули, закатывая глаза.

– Если она кинет ее в мусор, я поймаю, – тихо сказал Серёга. – Это же святотатство – выбрасывать еду в наше трудное время.

– Не трожь королевский обед, – фыркнул Ромка. – У нас своя драма.

Он поднял котлету на вилке и вдруг представил, что это мяч. Круглая, тяжёлая, не особо прыгучая, но всё равно… мишень. В голове мгновенно родился план, как мема в чате.

– Мужики, – прошептал он, поднимая руку с вилкой. – Пенальти века.

– Ромыч, не надо, – тут же забеспокоился Игорь. – Тут же учителя, дежурные…

– Я аккуратно, – пообещал тот, что уже означало «не аккуратно». – Чистый пас до Лёхи.

Он прицелился, чуть откинул вилку назад и мягким движением запустил котлету по дуге. Та, предательски тяжёлая, полетела не туда, куда надо. Вместо того чтобы красиво плюхнуться на соседний поднос, она описала обидную дугу в сторону стола у окна.

– Опа… – только и успел выдохнуть Серёга.

Котлета, как замедленный гол, пролетела над двумя столами и шлёпнулась прямо на край тарелки Насти. Соус брызнул, капнув ей на белую блузку. Настя взвизгнула, вскочила, стул жалобно скрипнул.

– ЧТО ЭТО БЫЛО?! – на весь зал.

Столовая разом притихла. Сотни глаз метнулись от блузки к котлете, от котлеты к Ромке, который всё ещё держал подозрительно пустую вилку.

– Это… – он попытался соорудить невинную физиономию. – Стихийное бедствие. Котлетный смерч.

– Романов! – гаркнул от раздачи знакомый голос. Тётя Люба выглядела так, будто готова запустить в него половником. – Ты совсем совесть потерял? Котлеты у меня летать не будут!

– Я проверял, годна ли она к полёту, – слабо пошутил он. – Вдруг в спортклуб олимпиадный возьмут… по метанию…

– По метанию тебя из школы возьмут, – донёсся ещё один грозный голос. От двери в столовую, сложив руки на груди, стояла завуч. Та самая, «босс последнего уровня». – Романов, подойдите-ка. Немедленно.

– О, – выдохнул Лёха. – Всё, капитан, красная карточка.

Ромка поднялся, чувствуя на себе взгляды всего восьмого «Б» и половины параллели. Настя всё ещё смотрела на него, прижимая салфетку к блузке, глаза у неё горели смесью злости и шока. Лера уже доставала телефон – явно рождался новый сторис.

– Это… случайно вышло, – начал он, подходя к завучу. – Не по правилам площади траектории рассчитал.

– Случайно выходит, когда суп проливаешь, – холодно произнесла она. – А когда котлета летит через полстоловой – это уже тенденция. После уроков ко мне в кабинет, Романов. И захвати дневник.

– Он со мной везде, – буркнул он, но так тихо, что завуч не услышала.

Возвращаясь к столу, Ромка старался не смотреть на Настю, но всё равно краем глаза заметил, как она, кривясь, оттирает пятно.

– Отличное начало карьеры, – шепнул Серёга, когда он сел. – Теперь ты не только звезда поля, но и лорд котлет.

– Заткнись, – простонал Ромка, уткнувшись в тарелку. – Хотел пошутить, называется.

Внутри всё ещё смешивался смех – чужой, столовский – и неприятное ощущение, что мяч в этот раз попал не в те ворота.

После эпичного полёта котлеты и сурового «после уроков ко мне» от завуча, Ромка чувствовал себя как игрок, уже висящий на жёлтой карточке. Ещё одно кривое движение – и до свидания, матч. Но перемена после следующего урока сама подкинула ему повод не сидеть тихо.

В коридоре гудело, как в улье. Народ носился с тетрадями, кто-то орал про контрольную, кто-то обсуждал, у кого круче рюкзак. Возле гардероба, у окна, толпились несколько пятиклашек, с огромными ранецами и глазами, как у напуганных хомяков. Над ними нависали трое десятиклассников: высокие, в модных худи, с видом «мы тут боссы».

– Я сказал, давай сюда мяч, – тянул один, самый широкий в плечах, держа над головой красный резиновый мяч. – Чего ты ревёшь, мелкий, он всё равно школьный.

– Это наш, – пискнул один из малышей, дергая за рукав. – Мы на него скидывались…

– Ой, “мы скидывались”, – передразнил его другой старшеклассник. – Ты чё, бизнесмен? Давай, марш отсюда, у нас свои игры.

Пятиклашка уже реально набряк слезами, остальные жались за его спиной, как цыплята. Проходящие мимо делали вид, что не замечают: типичная школьная сцена «старшие учат жизни младших».

– Обожаю такое, – пробормотал Серёга, стоящий рядом с Ромкой. – Сейчас ты, капитан, сделаешь лицо “я герой фильма” и полезешь в драку, а я потом буду тебе нос держать.

– Размечтался, – отозвался Ромка, но уже шагнул вперёд. Внутри неприятно кольнуло: как будто он смотрит повтор матча, где уже знает, что сейчас всё пойдёт не по плану, но перемотать нельзя.

– Эй, “боссы”, – окликнул он старших, уперев руки в карманы. – У нас тут, вообще, детская лига, вы в курсах?

Десятиклассник с мячом медленно повернул голову. Сверху вниз посмотрел на Ромку с тем самым выражением: «кто ты, насекомое».

– Ты кто такой? – протянул он. – Представитель федерации детской лиги?

– Почти, – ухмыльнулся Ромка. – Капитан школьной сборной по тому же виду спорта, что ты сейчас позоришь.

За спиной пятиклашек кто-то всхлипнул потише. Серёга подошёл ближе, на всякий случай. Коридор чуть притих: народ уже чувствовал запах сцены.

– Чё надо, капитан? – второй старший сделал шаг вперёд. – Мы просто мяч берём.

– Ага, “просто”, – Ромка скосил взгляд на малышей. – Вот только они почему-то выглядят так, как будто у них не мяч, а душу забирают. Давайте по правилам: хотите погонять – спросите нормально. Или вы только над мелкими смелые?

– Ты на кого наезжаешь, щенок? – первый десятиклашник опустил мяч пониже, но не отдал. – Тебе что, своих проблем мало? Я слышал, ты уже завуча сегодня повеселил.

– Ну, развеселил, не убил же, – пожал плечами Ромка. – Зато котлета умерла как герой.

Несколько человек вокруг фыркнули. Старший скривился.

– Давай так, капитан, – в голосе появились ледяные нотки. – Мы сейчас спокойно берём мяч, идём играть, а ты идёшь дальше шутки в своей песочнице травить. И все счастливы.

– Кроме тех, у кого мяч отжали, – не отступил Ромка. – И кроме меня. У меня аллергия на несправедливость.

– И на мел, не забудь, – не удержался Серёга.

– Серёж, не мешай, я тут геройствую, – прошипел тот в сторону, не сводя глаз со старших. – Ладно, сделаем по-другому. Давай сыграем. Ты, я, мяч. Если я выигрываю – мяч остаётся у мелких. Если ты – забираешь и дальше показываешь, какой ты крутой.

В коридоре зашевелились. Кто-то уже шепнул:

– Ого, сейчас будет шоу.

– Ты хочешь… говорить со мной, как с ровней? – старший фыркнул. – Мы во дворе так не играем, малой.

– Потому что во дворе у вас мозги отключаются? – не удержался Ромка. – Чё ты боишься, а? Маленького восьмиклашку не обыграешь?

Слово «боишься» сработало, как всегда. В глазах старшего мелькнула злость. Он шагнул ближе, мяч оказался прямо между ними.

– Я тебя сейчас об асфальт… – начал он, но не успел договорить.

– Что здесь происходит? – разрезал воздух знакомый ледяной голос.

Завуч. Как всегда, в самый “удачный” момент. Стояла на лестнице, глядя сверху, будто с трибуны судей. Рукам даже не надо было складываться на груди – и так всё ясно.

– Мы… э… – Ромка почувствовал, как сцена резко поменяла жанр. – Обсуждаем… правила честной игры.

– С мячом в коридоре? – бровь завуча поднялась. – И с толпой зрителей? Прекрасная площадка для честной игры.

Старшеклассники тут же поскучнели. Тот, что с мячом, быстро опустил голову.

– Мы просто… уже уходили, – забормотал он. – Товарищ завуч, всё нормально.

– Уходили вы? – она кивнула на них. – Уходите.

Десятиклашки, как ни странно, послушно ретировались, по пути всё-таки сунув мяч одному из малышей. Тот вцепился в него, как в спасательный круг.

– А вы, Романов, – взгляд завуча уткнулся прямо в него, – задержитесь.

Толпа начала рассасываться, обсуждая всё произошедшее вполголоса. Маленькие с мячом смылись первыми. Серёга сделал шаг вперёд:

– Товарищ завуч, он же…

– Сергеев, – она даже не взглянула на него, – вы сейчас идёте на урок, и вам крупно повезло. А вот у Романова сегодня день тесного общения с дисциплиной.

Когда коридор опустел, завуч медленно спустилась на ступеньку ниже.

– Итак, герой, – произнесла она. – Вы уже отличились в столовой. Теперь устраиваете митинг в коридоре. Вам мало проблем?

– Я просто… – Ромка сжал кулаки в карманах. – Не мог смотреть, как они мелких прессуют.

– Это похвально, – неожиданно тихо сказала она. – Хвалить за это – одно. Но новый год начался, а вы уже во всех “горячих точках”.

Он молчал, глотая оправдания. В глазах завуча читалось не только раздражение, но и усталость.

– Так, – наконец вздохнула она. – Поступим так: за котлету и театр в коридоре – наряд. Сегодня после последнего урока вы убираете свой класс. И, если останется время, – коридор.

– Один? – вырвалось у него.

– Можете позвать добровольцев, – сухо ответила она. – Если найдёте тех, кто разделит с вами это геройство. А теперь – на урок. И, пожалуйста, без продлённых репетиций.

Ромка кивнул и поплёлся по коридору. Внутри всё кипело: вроде бы правильно сделал – заступился, а в итоге опять крайний. Как на поле, когда подставляешься под удар за команду, а в протоколе – «фол Романова».

– Капитан, – шепнул ему на ухо Серёга, вынырнув из дверей класса, – ты хоть скажи, когда у тебя там субботник. Я приду, буду морально швабру держать.

– Сначала узнаю, выживет ли капитан после ещё одного разговора с завучем, – буркнул Ромка. – А потом уже будем распределять позиции.

После последнего урока класс быстро сдулся, как шарик после праздника. Все с криками «покааа» высыпали из кабинета, только Ромка остался, как наказанный герой. Швабра стояла в углу, ведро уныло блестело мутной водой. Серёга пообещал «заскочить помочь», но его срочно утащили на какой-то кружок, и в итоге капитан мёл полы в гордом одиночестве. Пыль, обёртки, чей-то забытый фантик от шоколадки – всё это липло к совести и к швабре одновременно.

К моменту, когда он дотащился до спортзала, тренировка уже шла. Пацаны гоняли мяч, сетка хлопала, Павел Сергеевич свистком раздавал указания. Ромка ворвался, запыхавшись, в помятой форме – после мытья пола по пути ещё умудрился вмазаться плечом в дверной косяк.

– А вот и наша звезда, – сухо прокомментировал физрук, глянув на часы. – Романов, вы у нас по какому расписанию? По лунному? Разминка давно закончилась.

– Я… меня задержали, – вытер лоб рукавом Ромка. – Уборка класса. Завуч сказала…

– Потом расскажете завучу, как вы опаздываете на тренировку, – отрезал тренер. – В игру!

Как только мяч коснулся ноги, всё на пару минут стало привычным: рывок, пас, крик «я свободен!», запах пота и пыли. Но сегодня что-то не клеилось. Пара неточных передач, один срезанный удар мимо ворот – и уже не тот уверенный капитан, а какой-то сбившийся метроном. Над ухом несколько раз прозвенел свисток Павла Сергеевича, резкий, нервный.

После финального свистка народ, уставший, но довольный, потянулся к раздевалке. Ромка тоже сделал шаг, но голос тренера остановил его на полпути.

– Романов, задержитесь. Остальные – марш в душ, живо.

Пацаны переглянулись, кто-то изобразил на лице «соболезную», Серёга тихо шепнул:

– Если что, я буду помнить тебя молодым.

Дверь в зал закрылась, стало непривычно тихо – только мяч одиноко катался возле линии и где-то капала вода из старой батареи. Павел Сергеевич снял свисток с шеи, повертел его в пальцах и устало посмотрел на Ромку.

– Ну что, капитан, – начал он. – Поздравляю. День второй – а вы уже в списке любимцев завуча и тёти Любы из столовой.

– Я не специально, – сразу выдохнул Ромка. – С котлетой это вообще был… творческий эксперимент.

– С котлетой мы потом поговорим, – хмыкнул физрук. – Мне завуч сегодня три раза напомнила, кто у нас «лицо школы на соревнованиях». И три раза это лицо было перемазано то соусом, то пылью коридора.

– Я заступился за мелких, – упрямо сказал Ромка. – Десятиклашки мяч отжимали. Я что, должен был мимо пройти?

– Вот это правильно, – Павел Сергеевич кивнул. – За младших заступаться – мужской поступок. Но делать это так, чтобы завуч потом требовала от меня «повлиять на вашего хулигана», – это уже талант.

– То есть, как ни сделай – всё равно виноват, – буркнул Ромка. – Если молчать – трус. Если лезть – хулиган. Классная логика.

– Романов, – голос тренера стал жёстче. – Я тебе сейчас не как учитель говорю, а как человек, который хочет, чтобы ты доиграл хотя бы до девятого. В школе всё завязано на бумажки. Завучу не напишешь, что ты «герой дня», ей важнее, что по коридору не орут и котлеты не летают. Понимаешь?

– Не очень, – честно ответил тот, сжав кулаки. – На поле я знаю, что делать: есть ворота, есть команда. А тут… будто я всё время в офсайде, даже если просто иду.

Павел Сергеевич какое-то время молчал, потом тяжело вздохнул.

– Я сегодня говорил с ней, – признался он. – Она прямо сказала: если Романов дальше будет устраивать цирк, вопрос о его участии в школьной команде поднимут. Ты мне можешь сколько угодно рассказывать про справедливость, но если тебя выкинут с турниров – нам это ничем не поможет.

– То есть меня могут… выкинуть? – слова прозвучали глухо.

– Если так пойдёт – да, – без привычных шуток сказал тренер. – Я за тебя вписался, но я не могу каждый раз прикрывать. Команда – это не только голы, это ещё и дисциплина. Ты капитан или клоун? Решай.

В груди у Ромки что-то неприятно щёлкнуло, как если бы мяч в последний момент попал не в ворота, а в штангу.

– Значит, всё, что я делаю, – фигня, – выдохнул он. – Голы, тренировки… Главное – чтоб котлеты не летали и коридоры были тихие. Класс.

– Не передёргивай, – поморщился Павел Сергеевич. – Я не говорю, что всё фигня. Я говорю: если хочешь продолжать играть – придётся иногда думать головой не только, как обвести защитника, но и как обойти грабли под названием «поведение».

– То есть я должен стоять, молчать и делать вид, что ничего не вижу, – в голосе Ромки зазвенела злость. – Тогда все будут счастливы.

– Ты должен научиться выбирать момент, – устало сказал тренер. – И форму. Вместо котлета-града – рот закрыть иногда. Иначе выбор сделают за тебя.

Он повесил свисток обратно на шею, давая понять, что разговор закончен.

– Я не хочу тебя выгонять из команды, Романов, – добавил уже мягче. – Но, если завуч припрёт к стене – мне придётся выбирать между всем составом и одним игроком. Подумай об этом.

– Я уже всё понял, – выдохнул Ромка, резко развернувшись. – Спасибо.

Дверь в спортзал хлопнула чуть сильнее, чем надо. В коридоре пахло влажной тряпкой и мелом, кого-то вызывали к директору, где-то смеялись над мемом в телефоне. Ромка шёл, глядя в пол, чувствуя, как злость поднимается от пяток до горла: на завуча, на котлету, на десятиклашек, на тренера, на эту дурацкую школу, которая умеет превращать даже правильные вещи в проблемы.

Хотелось пнуть стену, но он только сильнее сжал кулаки в карманах. Мяч, если его ударить, хотя бы отскакивает. А мир вокруг сегодня явно решил просто молча стоять и смотреть, как он разбивается сам.

Дом встретил не как крепость, где ждут героя, а как остановка “конечная”: холодный коридор, темновато, в прихожей горит один тусклый светильник. Куртка висит косо, кроссовки Димки валяются посреди прохода. В кухне шуршит вытяжка, телевизор в комнате бубнит новости.

– О, пришёл, – мама выглядывает из кухни, салфеткой вытирает руки. – В тапки попади хоть раз в жизни, Рома, а не в стены.

– Стараюсь, – бурчит он, пинком отодвигая Димкины кроссы. – Просто сегодня день промахов.

– Я слышала, – вздыхает мама. – Завуч звонила. Про котлету. Про коридор. Про то, что «ваш сын опять центр событий». Мы с ней теперь как подруги, только темы про тебя.

– Класс, – Ромка дёргает молнию на куртке. – У меня фан-клуб из взрослых женщин.

– Очень смешно, – мама качает головой. – Ром, я устала за тебя извиняться. Ты и в прошлом году обещал, что «возьмёшься за голову».

– Взялся, – усмехается он. – Просто она крутится, как мяч.

– Вот и шути потом, – мама возвращается на кухню. – Ужин на плите. Папа поздно, как всегда.

Слово «папа» повисает в воздухе, как напоминание о телевизионной рекламе: вроде есть, но потрогать нельзя. Ромка бурчит что-то невнятное, бросает рюкзак в свою комнату и идёт мыть руки.

В зале, на ковре, Димка сидит, раскидав вокруг себя цветной пластилин. На столике – картонка, на ней уже прилеплены кривые зелёные «деревья» и синий комок, подозрительно похожий на мяч.

– Смотри, – гордо говорит младший, даже не оборачиваясь. – Это стадион. А вот тут ты.

– Где «я»? – Ромка наклоняется ближе.

– Вот этот красный, – Димка тычет пальцем в размазанный овал. – Ты забиваешь гол. Все орут, и папа тоже.

– Папа вообще редко орёт, – криво улыбается Ромка. – Он у нас тихий болельщик.

– Он по телеку сидит, – серьёзно объясняет Димка. – Но всё равно видит.

Ромка треплет его по голове и идёт на кухню. Там пахнет гречкой и курицей, на столе уже стоят две тарелки. Мама что-то записывает в блокноте – вероятно, список «чего ещё не хватает до идеальной жизни».

– Сядешь – ешь, – говорит она, не поднимая глаз. – Потом уроки, не забудь.

– Я помню, – отзывается он. – Мне ещё по алгебре казнь особая.

– Тебе по всему казнь, если так продолжишь, – мама откидывается на спинку стула. – Я не против твоего спорта, правда. Но школа – не только поле. Учителя на тебя уже как на ходячую проблему смотрят.

– Ну да, – фыркает Ромка. – Клоун-террорист, угроза котлетам и коридорам.

– Рома… – она устало трет глаза. – Я не шучу. Если тебя из команды выкинут – ты потом на кого злиться будешь? На завуча? На меня?

– На всех сразу, – вырывается у него. – Всё равно никто не понимает.

В этот момент в замке щёлкает ключ. Дверь открывается, и в коридоре раздаётся сдержанный кашель.

– Привет, – папин голос.

Он появляется в кухонном проёме с ноутбуком под мышкой и тёмными кругами под глазами. Снимает куртку на ходу, бросает поверх стула.

– Как вы тут? – бросает общую фразу. – Живы-здоровы?

– Живы, – откликается мама. – Ромка вот… отличился. Завуч звонила.

– Угу, – папа кивает, словно подтверждает отчёт, и поворачивается к сыну: – Школа как? Началась?

– Нет, ещё только загрузочный экран, – вяло отвечает Ромка. – Завтра уже босса проходить будем.

– Ага, юмор есть – значит, не всё плохо, – папа чуть улыбается, но взгляд уже косится на часы и на ноутбук. – Оценки смотри, дневник не запускай. Всё, я в комнату, у меня созвон.

– Ты поешь сначала, – говорит мама. – Хоть суп.

– Потом, – он уже исчезает в коридоре. – Я на ходу.

Дверь в их с мамой бывшую общую комнату захлопывается, и кухня снова становится маленьким миром из тарелок и вздохов.

– Вот, – тихо бросает Ромка. – Всем дела, работа, созвоны. А я у вас – строка в отчёте завуча.

– Не начинай, – мама устало поднимается, убирает со стола кружку. – Нас трое, Ром. Я на работе, папа на работе, ты – в школе. У каждого фронт.

– У вас хоть кто-то понимает, что вы делаете, – бурчит он. – А меня все дёргают: не бегай, не шути, не лезь, не дыши громко.

– Я просто хочу, чтобы ты не угробил себе будущее, – вырывается у мамы. – Я для того работаю, чтобы у тебя был выбор, а не только мяч и швабра.

– А я хочу, чтобы меня хоть где-то не считали проблемой, – чуть громче говорит он. – Но это, видимо, фантастика.

Он отодвигает стул так резко, что ножки скрипят, и уходит к себе, оставив тарелку наполовину полной.

В коридоре Димка снова сидит над своим пластилиновым стадионом.

– Ром, – поднимает он глаза. – А ты меня завтра возьмёшь на настоящий матч? Когда у вас будет. Я тихим буду.

– Посмотрим, – выдыхает Ромка. – Если меня оттуда раньше не выгонят.

В комнате он падает на кровать, не раздеваясь, и какое-то время просто лежит, слушая, как из-за стены глухо пробивается папин голос – ровный, деловой, без эмоций. Из кухни доносится мамин стук посуды. В зале шаркает Димка, разговаривая с пластилиновыми человечками.

Все чем-то заняты, у каждого свой матч. Только его собственный сейчас напоминает игру, где судьи, поле и правила против него. И ни дома, ни в школе, похоже, нет ни одной трибуны, где он правда «на месте».

В комнате было полутемно, телефон валялся рядом на подушке, как ещё один уставший одноклассник. Потолок смотрел в ответ своими микротрещинами, и если долго пялиться, они превращались в какие-то карты, маршруты, стрелочки – только вот куда идти по этим маршрутам, никто не объяснял.

Ромка лежал на спине, закинув одну ногу на другую, и по очереди трещал пальцами. Щёлк. Щёлк. Сначала правой рукой, потом левой. Где-то в углу тихо мигал зарядник, за стеной папин голос обсуждал с кем-то «сроки» и «отчёты», как будто у жизни тоже была алгебра с дедлайнами.

Телефон пискнул, коротко вибрируя. На экране выскочило: «Серый 🐿».

– Кэп, ты жив вообще?

Ромка пару секунд просто смотрел на сообщение, будто оно было контрольной, от которой можно увернуться, если достаточно долго делать вид, что не видишь. Пальцы снова щёлкнули. Щёлк.

– Типа да, – отстучал он наконец.

Ответ прилетел тут же.

– Пошли гулять. Двор, турники, магазин за углом, всё как лучшие люди делают. Ты уже достаточно страдал сегодня дома.

– Не хочу, – палец чуть дрогнул, но отправил. – Лежать хочу. И потолок бесить своим существованием.

– Ты чё, в режим “овощ” перешёл?

– Да. Я кабачок.

– Кабачок, выйди на улицу, пока из тебя икру не сделали. Пошли, реально, я уже кроссы надел.

Ромка прикусил губу. Где-то глубоко внутри тянуло в этот знакомый двор, где можно просто болтаться на турнике, пинать камни и орать на весь район. Но прямо поверх этого желания сидела тяжёлая, липкая усталость. После разговора с тренером, мамой, после папиного «дневник не запускай» всё внутри ощущалось так, будто его целый день шлифовали наждачкой.

– Не сегодня, Серый. Сори. Мне лень жить.

– Тебе всегда лень жить, но ты всё равно лезешь в каждую драку,– выскочило почти сразу. – Ты чё, серьёзно?

– Серьёзно. Голова тупо гудит. Завуч, тренер, родители… Ещё один человек скажет “Романов, возьми себя в руки”, и я этим руками кого-нибудь прибью.

На том конце переписки повисла пауза. Телефон чуть притих, только снизу подсветка экрана тёплым прямоугольником упиралась в потолок. Санька там же, в зале, возился с пластилином – доносился его тихий напев, что-то про «гол забил, молодец», как песня с далёкой трибуны.

– Ок, не выйдешь – не выйдешь,– наконец написал Серёга. – Но имей в виду: если завтра начнёшь чудить, я всем скажу, что это из-за недостатка свежего воздуха.

– Скажи, что я творческая личность, мне нужно страдать,– отпечатал Ромка.

– Ты не творческая личность, ты дурак,– пришло в ответ. – Но мой любимый. По-братски. Ладно, лежи. Если что – я в сети, буду лайкать твои депрессии.

Он поставил смайлик с рожей, которая то ли ржёт, то ли плачет. Ромка хмыкнул в полумраке и бросил телефон обратно на подушку.

Пальцы снова сами пошли в ход. Щёлк. Щёлк. Как будто внутри сидела какая-то невидимая пружина, и если её не щёлкать пальцами, она начнёт щёлкать мозг. Перед глазами всплыло лицо тренера: «Ты капитан или клоун? Решай». Потом мамин взгляд – уставший, с обидой: «Я устала за тебя извиняться». Папин боковой профиль над ноутбуком: «Дневник не запускай».

«Пусть они все сами попробуют пожить одной моей неделей, – мимо слов мелькнула мысль. – Уроки, завуч, тренировки, уборки, разговоры, где ты всё время неправ. Может, тогда перестанут делать вид, что это так легко».

Он перевернулся на живот, уткнулся лбом в подушку. В ней пахло чем-то своим: шампунем, спортзалом, чуть-чуть – солнцем с летних каникул. Там, в июне, всё казалось ровнее: поле, жара, никакой алгебры, максимум – вопросы типа «чей мяч» и «кто на ворота».

Сейчас же казалось, что любой его шаг – мимо. Хотел пошутить – прилетело. Хотел защитить мелких – получил наряд и разговор «по душам». Хотел просто нормально играть – в итоге угрозы про «вылет из команды». Хотел дома отдохнуть – там свои отчёты и «будущее».

Телефон ещё пару раз слабенько мигнул уведомлениями из класса, кто-то кидал мемы, кто-то обсуждал, что задали по истории. Ромка не открывал. Даже чат, который обычно спасал от тишины, сейчас раздражал, как громкая музыка, когда голова болит.

Щёлк. Щёлк. Пальцы треснули ещё раз. Он вытянул руку вверх, разглядывая ладонь в слабом свете из окна. Эта ладонь умела забивать, принимать, блокировать мяч. Но вот принять весь этот день она не могла вообще.

– Всё идёт не так, – выдохнул он в темноту, сам себе. – Совсем не так.

Глава 3. Испытания на прочность

Утро началось с плохого предчувствия: тетрадь по русскому нашлась в рюкзаке подозрительно чистой, как будто летом там никто даже не пытался делать домашку. Ромка уставился на пустые страницы, как на пустые ворота, и понял: сегодня его точно вынесут за пределы поля знания.

В классе стояла какая-то странная тишина. Даже задиры Пашка с Артёмом понижали голос, а ботаны уже расселися по местам, выложив на парты ручки и по две запасные. У доски белела надпись мелом: «Контрольная работа по русскому языку. Повторение». Подписано Татьяной Викторовной так аккуратно, будто сама работа уже поставила всем оценки.

– Я умер, – прошептал Ромка, плюхаясь на своё место рядом с Серёгой. – Меня похоронят под номером «двадцать четвёртое предложение, расставьте знаки препинания».

– Спи спокойно, брат, – так же шёпотом ответил Серёга. – Я кое-что накидал. – Он приподнял тетрадь, давая увидеть мелкие записи на полях: правила, схемы, стрелочки. – У нас совместное предприятие по выживанию.

– Ты мой луч света в мире запятых, – с чувством сказал Ромка.

В класс зашла Татьяна Викторовна, хлопнула журналом по столу – в воздухе словно щёлкнул стартовый свисток.

– Так, восьмой «Б», – её голос звучал подозрительно бодро. – Сегодня мы проверим, что вы не только бегать умеете и мемы пересылать, но ещё и писать по-русски. Телефоны убрали, тетради закрыли, головы включили.

– А можно сначала обновление скачать? – протянул кто-то с задней парты.

– Обновление скачаете дома, – не моргнув, ответила она. – Сейчас – работа. Листы не переворачивать, пока я не скажу.

На парты легли распечатанные листы. Перед глазами у Ромки поплыли строчки: «спишите, расставляя знаки препинания», «подчеркните главные члены предложения», «вставьте пропущенные буквы». Он дочитал до третьего задания и мысленно помахал рукой своему будущему.

– Всё, – шепнул он. – Я официально труп.

– Расслабься, – ответил Серёга, уже взяв ручку. – Сначала сам, потом я тебе покажу, где у меня списывать красивее всего.

– Начали, – скомандовала Татьяна Викторовна.

Первые пять минут Ромка честно пытался соображать. В голове всплывали обрывки правил, как плохо пойманные мячи: «определённо-личное… причастный… не с глаголами…» Всё это никак не хотело складываться в нормальный текст. Он пару раз влепил запятую туда, где, как ему казалось, «на слух надо», а потом сдался.

Медленно, как будто просто потянулся, он сдвинул тетрадь ближе к Серёгиной.

– Не вертись, – шепнул тот, не отрываясь. – Ща, допишу номер и дам тебе ракурс.

Через минуту лист друга оказался под таким углом, что можно было прочитать половину слов. Ромка начал старательно переписывать, чувствуя, как сердце стучит громче, чем в финале матча.

– Романов, чего ты так вытянулся? – пробурчал с первой парты Игорь, не поднимая головы. – Будто гимн слушаешь.

– Молись, чтобы гимн не похоронный был, – отозвался тот, не прекращая выводить каракули.

Всё шло почти идеально, пока Ромка, зачитавшись особенно длинным предложением, не забыл сделать вид, что смотрит в свой лист. Он чуть наклонился, ещё сантиметр, ещё… и тут над их столом легла тяжёлая тень.

– Ну-ну, – раздался над ухом знакомый спокойный голос. Слишком спокойный. – И что мы тут делаем, граждане?

Ромка застыл. Серёга тоже. Медленно подняли головы. Над ними стояла Татьяна Викторовна, скрестив руки, с тем самым выражением, от которого даже Пашка переставал строить из себя героя.

– Я… – начал Ромка. – Я… восхищался почерком Сергея.

– Художественная экспертиза, – добавил Серёга. – Проверяем, не шедевр ли.

– Конечно, – вздохнула она. – А ещё вы проверяете, как быстро я замечу списывание. Очень благодарна за эксперимент. Листы на край парты. Оба.

Класс притих, вытягиваясь шеями. Настя с Лерой переглянулись, кто-то шепнул: «Попались…»

Ромка почувствовал, как всё внутри сжалось. Он медленно придвинул лист, Серёга – тоже. Бумаги шуршали как предсмертные записки.

– Но я же ему только… пару знаков препинания… – робко возразил Серёга.

– Пару знаков препинания, пару примеров по алгебре, пару раз “я опоздал, потому что Земля крутится не туда”… – перечислила Татьяна Викторовна. – Списывание – оно как чипсы: начинается с одной, заканчивается пачкой.

Кто-то прыснул. Учительница взяла их работы, аккуратно сложила.

– Так, – твёрдо сказала она. – Контрольная засчитана как «незачёт». После уроков оба остаётесь и переписываете. Под моим добрым присмотром. Может, хоть раз узнаете, как это – писать своими мозгами, а не чужой рукой.

– А если у меня рука отдельно от мозга работает? – не удержался Ромка.

– Тогда мы займёмся обеими, – устало отрезала она. – Дальше работаем. Остальным – напоминаю: списывать – это не командная игра, это автогол.

Звонок по окончании урока прозвенел особенно звонко, как издёвка. Класс радостно зашуршал тетрадями, стульями, кто-то уже вытаскивал телефоны.

– Кто-то сегодня задержится, – пропела Лера, проходя мимо. – Романов, тебе передать привет от свободы?

– Скажи ей, что у нас токсичные отношения, – буркнул он. – Мы временно в расставании.

Серёга вздохнул, глядя на дверь, где уже мелькали спины одноклассников.

– Ну всё, – сказал он. – Попали мы, капитан. Не только в ворота, но и в раздевалку к судьбе.

– Зато вместе, – криво усмехнулся Ромка. – Командный дух, как хотели.

Когда класс опустел, Татьяна Викторовна подвинула к ним чистые листы.

– Пишем ещё раз, – мягче сказала она. – Тихо. Медленно. И, желательно, думая.

Ромка взял ручку. Внутри кипело – от обиды, от усталости, от того, что опять всё не по плану. Но делать было нечего. Пришлось выводить буквы сам, без подстраховки Серёгиной тетрадью.

Впервые за день он понял: контрольная катастрофа – это не когда ставят двойку. Это когда ты понимаешь, что на этом поле у тебя даже нормальной тактики нет.

Когда Татьяна Викторовна наконец сказала своё долгожданное «достаточно», кисть у Ромки горела, будто он эти правила не писал, а отжимался на ручке. Листы лежали исписанные, голова гудела, за окном давно сменилась смена перемен. Учительница забрала работы, устало кивнула:

– Ладно, идите. И, пожалуйста, в следующий раз думайте до, а не после.

Они вышли в коридор, где уже было почти пусто: только уборщица возилась с ведром, да где-то хлопнула дверь. Ромка привычно хотел ляпнуть что-нибудь про «клуб отличников по пересдачам», но, оглянувшись на Серёгу, прикусил язык.

Сергей шёл рядом, не глядя, руки в карманах, плечи напряжённые. Не ржал, не подкалывал – вообще молчал, что для него было как аварийная сирена.

– Эй, – Ромка толкнул его локтем. – Мы выжили, алё. Герои грамматики, почти.

– Ага, герои, – тихо отозвался Серёга. – Только мне по башке прилетит так же, как тебе.

– Да ладно, – Ромка попытался перевести в шутку. – Нас же не расстреляли, всего лишь переписали. Опыт, прокачка.

– Тебе-то да, – вдруг резко сказал Серёга, останавливаясь. – Ты к этому привык. Очередная двойка, очередное «Романов, а ну ко мне». Для тебя это фон.

– Ты чё завёлся? – искренне удивился Ромка. – Мы же оба попались, оба сидели, чё теперь ныть?

– В том-то и дело – «оба», – Серёга поднял на него глаза, в которых вместо привычных искр стояла злость. – Если бы я сам завалил – ладно. Но я вообще-то готовился. Делал это дурацкое повторение. А в итоге – сижу, как идиот, переписываю из-за того, что ты опять решил “по-командному” жить.

– Я же не заставлял тебя, – вырвалось у Ромки. – Ты сам подвинул тетрадь.

– Потому что ты смотрел, как щенок под дождём, – фыркнул Серёга. – И я… привык, что мы вытаскиваем друг друга. На алгебре – норм. Но сейчас…

Он запнулся, сжал ремень рюкзака.

– Сейчас не просто «сейчас». Тренер же говорил: ещё косяки по учёбе – и нас на турнир могут не пустить. Нас, Ром, не тебя одного. Команду. Если завуч начнёт давить, то у физрука будет отличный аргумент: «Ваши любимые футболисты даже русский без списывания сдать не могут».

В животе у Ромки неприятно потяжелело.

– Думаешь, из-за этой фигни не пустят? – попытался он усмехнуться, но улыбка вышла кривой.

– Не знаю, – Серёга дёрнул плечом. – Но мне хватило, как тренер на тебя сегодня смотрел. Если он заподозрит, что я такой же «дисциплинированный», орёт будут уже не только на тебя.

– А я тут при чём? – голос у Ромки стал жёстче. – Ты сам решал, помогать или нет. Что я теперь, ходячая чума?

– Почти, – отрезал Серёга. – Ты как эпидемия. Сначала шутка, потом «да ладно, чё ты, всё норм», а потом – бац – и мы вдвоём сидим после уроков. И турнир под вопросом.

– Круто, – горько хмыкнул Ромка. – То есть все веселились, когда я котлету запускал. Все ржали, когда я за мелких вписывался. А виноват всё равно я один. Теперь ещё и ты туда же.

– Я не про котлету, – Серёга опустил голос. – Я про то, что ты вообще не думаешь, как твоя «геройская» фигня аукнется остальным. Тренер на тебя давит – ты психуешь, а под раздачу мы все можем попасть.

Несколько секунд они просто смотрели друг на друга. Коридор был пустой, даже шагов не слышно – только где-то вдали глухо стучал мяч в спортзале.

– Окей, – медленно сказал Ромка. – Понял. Я токсичен, я эпидемия, я разрушитель турнирных надежд. Спасибо за лекцию.

– Я не это… – начал Серёга, но остановился. – Хотя… может, и это. Мне надоело каждый раз выбираться из ямы, в которую ты первым прыгнул.

Слова ударили под дых честнее любого мяча.

– Ладно, – выдохнул Ромка, отводя взгляд. – В следующий раз прыгай без меня. Или вообще не подходи. Безопаснее.

Он развернулся и пошёл по коридору, не разбирая, куда. Спина будто горела взглядом друга, но оборачиваться не хотелось.

Впервые за много лет, с тех пор как они вместе бегали с одним мячом на двоих, между ними повисло не «ха-ха» и не «погнали», а тяжёлая, неприятная пауза. Трещина. И, в отличие от школьного окна, её скотчем не заклеишь.

На тренировку Ромка пришёл раньше обычного, хотя по дороге три раза хотел развернуться. Двор был серый, ветер тягал по асфальту листья, ворота на поле криво стояли, как всегда. Только внутри всё было перекошено сильнее, чем эти штанги. После разговора с тренером и ссоры с Серёгой хотелось либо орать, либо молчать неделю. Он выбрал третье – бегать так, чтобы мысли не успевали за ногами.

– О, смотрите, живой, – бросил кто-то из пацанов, когда он зашёл в раздевалку.

– Как там русский? – усмехнулся Лёха. – Поставили тебе памятник «Не списать – умри геройски»?

– Ага, прямо на кладбище контрольных, – отрезал Ромка, переодеваясь. – Давайте уже на поле, пока я тут не сдох от ваших шуток.

Серёга молча завязывал шнурки у соседнего шкафчика. Не подкинул ни одной фразы, не поддел, не похлопал по плечу. Ромка на секунду задержал взгляд, но друг сделал вид, что очень занят кроссовками. Внутри кольнуло, как от холодного воздуха в лёгкие.

Павел Сергеевич встретил их на площадке свистком.

– Так, орлы, сегодня работаем по полной, – объявил он. – Турнир не ждёт, а ваши ноги, похоже, за лето забыли, как бегать. Капитан, – короткий взгляд на Ромку, – надеюсь, сегодня будешь головой думать, а не только мячом.

– Есть, – выдохнул тот. – Буду думать всем, чем осталось.

Разминка прошла на автомате: круги, прыжки, растяжка. Ромка рвал вперёд, будто хотел убежать от мыслей. Колени жгло, дыхание сбивалось, но останавливаться было страшнее, чем продолжать. В голове гудело: «эпидемия… я устал за тебя извиняться… вылетишь из команды…»

Когда началась двусторонка, он ушёл в атаку так, будто это финал чемпионата мира. Мяч слушался – пока. Пара удачных проходов, один гол, второй удар в створ. Сердце стучало в горле, но было хоть чуть легче.

– Кэп сегодня бешеный, – прокомментировал кто-то. – Мяч ему что, завуч обещала отобрать?

– Пас, Ромыч! – крикнул Серёга справа. – Я свободен!

И вот тут в груди что-то дёрнулось. «Мне надоело выбираться из ямы, в которую ты первым прыгнул». Задняя мысль, как подножка. Вместо простого паса он пошёл дальше сам, через центр.

Перед ним выскочил Вадик, худой, сосредоточенный, глаза узкие.

– Стой, – коротко кинул он. – Лево свободно!

– Сейчас сам, – рявкнул Ромка, подсёкая мяч под себя.

Один финт, второй… асфальт под кроссами был неровный, ребро плитки торчало, как маленькая подстава. Нога уехала, мяч отскочил, и мир перевернулся. Колено со всего размаху встретилось с землёй, в голову ударила вспышка белого.

– А-аа… – выдох сам собой вырвался сквозь зубы.

Звук был не громкий, но очень настоящий. Мяч укатился в сторону, тренер свистнул так, что уши заложило.

– Стоп игра! – рявкнул он. – Романов, чё за цирк?

Ромка лежал на боку, вцепившись руками в ногу чуть выше колена. В него врезалась тупая, вязкая боль, будто кто-то забил внутрь раскалённый гвоздь. Воздуха не хватало, в глазах потемнело.

– Ты как? – рядом сразу оказался Вадик, присев на корточки. – Ром, эй.

– Норм… – выдавил он, хотя совсем не было норм. Попробовал пошевелить ногой – боль вспыхнула сильнее, в горле противно подступило.

– Может, лёд, медпункт… – начал Игорь с фланга.

– Не нойте, – попытался оскалиться Ромка. – Сейчас отпустит. Асфальт просто по мне соскучился.

Он сжал зубы, подтянулся на руках, сел. Колено пульсировало, штанина на этом месте уже темнела от пыли. Внутри всё скривилось, хотелось выматериться так, как нельзя при учителе.

– Дай посмотрю, – подошёл Павел Сергеевич, опускаясь рядом. – Сильно?

– Фигня, – выдохнул Ромка, отводя взгляд. – Бывает. Не в первый раз.

Тренер осторожно коснулся колена. От лёгкого нажима боль полосанула так, что перед глазами поплыли круги.

– Не трогайте, – вырвалось у него, голос сорвался.

– Ага, «фигня», – мрачно сказал физрук. – Встанешь?

– Встану, – упёрся Ромка. – Я же не из стекла.

Он попытался подняться сам, но нога предательски дрогнула, почти подломилась. Рядом вспыхнули руки – Вадика, Серёги, ещё кого-то. Подхватили под локти, помогли выровняться.

– Осторожно, – тихо сказал Вадик. – Не геройствуй.

– Та нормально! – Ромка сжал кулаки, почти нависая на чужих плечах. – Пару минут – и всё.

Остальные, толпясь чуть поодаль, делали вид, что ничего особенного не случилось. Кто-то ковырял бутсой землю, кто-то жонглировал мячом, отворачиваясь. Только взгляды из-под лба, быстрые, тревожные, выдавали, что всем не пофиг.

– Чё встали? – фыркнул Лёха. – Кэп же сказал – норм. Значит, норм. Давайте добьём двусторонку.

– Давайте, да, – подхватил кто-то, явно нервничая. – А то время идёт.

Павел Сергеевич выпрямился, посмотрел на Ромку внимательно.

– Так, – коротко сказал он. – Романов – на лавку. Лёд на колено, я щас принесу. Остальные – играем дальше. Только без каскадёрских трюков, понял? – он бросил взгляд на поле.

– Да всё ок, – прохрипел Ромка, опускаясь на край скамейки. Деревянная доска казалась ледяной, хотя от него самого шёл жар.

Серёга присел рядом, не глядя.

– Больно? – тихо спросил он.

– Да нет, кайфую, – хмыкнул Ромка. – Обожаю, когда колено горит, как костёр.

– Дурак, – пробормотал Серёга, но голос дрогнул. – Ты бы видел своё лицо.

– Лучше я его видеть не буду, – выдохнул тот, откидываясь к сетке.

Тренер вернулся с пакетом льда, сунул его в Ромкины руки. Лёд обжёг кожу, но боль от этого стала хоть как-то управляемой.

– Прижми, – сказал Павел Сергеевич. – После тренировки зайдёшь в медпункт. И давай без “я забыл”.

– Я ж сказал, что фигня, – упрямо повторил Ромка. – Не надо драму.

– Это не драма, – спокойно ответил физрук. – Это твои ноги. Одни на всю жизнь. Не хочешь думать головой – хотя бы подумай коленями.

Он ушёл обратно к ребятам. Свисток снова прорезал воздух, мяч покатился, крики «пас!» вернулись на поле.

Ромка сидел, стискивая ледяной пакет, глядя, как команда бегает без него. С каждой минутой колено будто ныло громче, а внутри расползалось липкое ощущение: мир вполне себе умеет играть дальше, делая вид, что ничего не произошло.

И он тоже делал вид. Усмехался, когда мяч влетал в ворота, подсказывал издалека, кидал какие-то дурацкие комментарии. Только пальцы на пакете белели от силы, с которой он держался за ту самую фигню, после которой всё может пойти совсем не в ту сторону.

В раздевалку он доковылял уже после всех. Колено ныло тупо и вязко, будто внутри кто-то жевал стекло. В дверь вошёл тихо, чтобы не привлекать внимания, и замер: пацаны ещё не разошлись, полуголые, с мокрыми волосами, кто-то ржал, кто-то швырял в корзину грязные майки.

– Я ж говорил, он перегорит, – узнаваемый голос Лёхи донёсся от дальних шкафчиков. – Сегодня вообще как бешеный носился. Итог – колено в ноль.

– Это не перегорание, а мозгов нет, – фыркнул Пашка-задира. – Всегда лезет по максимуму. Ему скажи «тише», он наоборот ускорится.

– Ну да, капитан же, – подключился кто-то ещё. – Всегда первый в драку, первый в котлету, первый в травму. А потом мы слушаем, как тренер орёт, что надо голову включать.

Ромка остался за дверью, не доходя пары шагов. Дверь приоткрыта, он – в тонкой полоске тени. Сердце дёрнулось, как мяч от штанги.

– Да хорош вам, – тихо, почти неуверенно вставил Вадик. – Если б не он, мы бы половину голов не забили.

– Голов – да, – Пашка хлопнул дверцей шкафчика. – А вот проблем… Тренер уже на нервах. Завуч тоже. Если Ромыч продолжит так чудить, нас на турнир сто процентов не возьмут, говорю вам.

– Ну, на турнир-то возьмут, – протянул Лёха. – Но в любой жёсткой ситуации кто будет крайний? Капитан. А мы рядом. Мне вообще-то не хочется, чтобы из-за чьих-то понтов по дисциплине мы сидели дома.

– Какие понты, – буркнул Вадик. – Он просто… такой.

– Вот именно, – отрезал Пашка. – «Просто такой». Это и напрягает. Ему скажешь: «не лезь», а он всё равно лезет. В коридоре со старшаками – норм, за пацанов уважуха. Но у завуча своё кино. А мы потом массовка.

Кто-то нервно хмыкнул, потом раздался знакомый голос Серёги:

– Я ему уже говорил.

У Ромки внутри всё сжалось.

– И что? – спросил Лёха. – Понял?

– Не знаю, – тяжело выдохнул Серёга. – С ним так: сегодня вроде понял, завтра опять вляпался. Я тоже не хочу, чтобы из-за него нам турнир срезали. И вообще… задолбало каждый раз отрабатывать за чужие «подвиги».

Слова падали как камни. Ромка прижался плечом к стене, стараясь дышать тихо. Каждая фраза цеплялась куда-то под рёбра.

– Ну вот, – подвёл итог Пашка. – Даже его лучший кореш уже понял, что с этим цирком надо завязывать. А то капитан у нас один, а проблем – на всю команду.

Кто-то хлопнул по спине кого-то, послышался смех, шуршание пакетов. Для них это был просто разговор в раздевалке, как много других. Для него – как будто стенку ворот оставили открытой и изо всех сил влупили по ней.

Ромка тихо сделал шаг назад и так же тихо выскользнул обратно в коридор. До него долетел Серёгин смех – натянутый, не такой, как обычно, но всё равно смех. Значит, внутри раздевалки всё в порядке, всё по-старому. Только он – снаружи.

В туалете он опёрся руками о раковину, глянул на себя в зеркале. Чёлка прилипла ко лбу, на шее красные пятна – то ли от усталости, то ли от злости.

– Капитан года, – усмехнулся он своему отражению. – Командный любимчик.

Глупо было обижаться: ну да, они частично правы. Вечно лезет, вечно «я разрулю». Но слушать это со стороны было совсем другое дело, чем шутить про себя самому. Особенно когда в списке «задолбало» внезапно оказался Серёга.

В раздевалку он вернулся, когда большинство уже ушло. Быстро натянул штаны, футболку, не поднимая глаз. В углу ещё копался Вадик, застёгивая рюкзак.

– Колено как? – негромко спросил он.

– Да норм, – отмахнулся Ромка. – Не отвалилось же.

– Угу, – Вадик слегка кивнул, но посмотрел внимательно, слишком внимательно. – У тебя лицо другое.

– Это у тебя воображение другое, – отрезал тот, щёлкнул замком рюкзака и почти вылетел в коридор.

У дверей чуть не столкнулся с Серёгой. Тот уже был в куртке, телефон в руке, на лице привычная полуулыбка.

– Ты чё так долго? – сказал он, как ни в чём не бывало. – Пошли, пока завуч нас тут ночевать не оставила.

– Иди, – коротко бросил Ромка. – Я позже.

– Ты чего, – удивился Серёга. – Нормально же…

– Сказал же: иди, – голос сорвался чуть резче, чем он планировал.

Серёга замолчал, какое-то мгновение сверлил его взглядом, потом пожал плечами:

– Как хочешь, капитан.

Он ушёл по коридору, не оглядываясь.

Ромка остался стоять, прислушиваясь к собственным шагам, которые вдруг показались слишком громкими в этом длинном коридоре. Говорить не хотелось. Ни с тренером, ни с мамой, ни с папой, ни даже с тем самым лучшим другом, который «уже говорил».

В груди было пусто, как на стадионе после матча: фанаты разошлись, прожектора выключили, мяч унесли, а он ещё сидит на трибуне и делает вид, что всё под контролем. Хотя на самом деле контролировать хочется только одно – чтобы никто не видел, как сильно внутри всё болит.

Дом встретил привычной полутьмой и запахом жареного лука. С подъезда до двери Ромка дошёл скорее на автомате, чем на своих двоих: колено ныло, в голове гремели чужие слова из раздевалки. Хотелось просто провалиться под пол, минуя все «как дела» и «опять в футбол играл?».

– О, герой вернулся, – отозвалась мама из кухни, когда он кинул рюкзак в коридоре. – Слушай, у нас дома мусоропровод не сломался? Почему вокруг твоего рюкзака помойка из кроссовок и куртки?

– Щас, – выдохнул Ромка, даже не глядя. Колено дёрнулось, когда он попытался убрать кроссовки носком ноги.

В комнате Димка сидел на полу, раскладывая по ковру машинки и какие-то картонки. На одной уже был нарисован маркером квадрат, в центре красовался кривой кружок – явно очередной «стадион».

– Рооом, – поднял голову Димка, глаза блестят. – Смотри, я тут для тебя фигуру делаю. Это ты! – он тычет в кружок. – А это ворота, ты щас будешь забивать.

– Потом, Дим, – скривился Ромка. – Я устал.

– Ну смотри хоть! – тот потянул за штанину. – Я полдня делал! Вот тут трибуны, вот папа, вот мама, вот я…

– ОТСТАНЬ, – вспыхнул Ромка, дёрнув ногу резче, чем хотел. – Сколько можно со своими картонками? Мне не до твоих игрушек!

Димка отпрянул, как будто его ударили. Машинка выскользнула из руки, стукнулась о ножку стола. Глаза тут же налились слезами.

– Я… я просто… – голос у него дрогнул. – Хотел, чтоб…

– Рома! – в дверях выросла мама, с полотенцем в руке. – Ты вообще слышишь, как с ним разговариваешь?

– Он меня дёргает постоянно, – огрызнулся Ромка. – Я с улицы только зашёл, голова трещит, колено… а он со своими стадионами.

– Он по тебе скучает, – мама резко забрала из-под ног картонку, прижала к груди. – Весь день сидит, лепит этих человечков, ждёт, когда ты придёшь. А ты на него как… – она осеклась, но глаза вспыхнули. – Если у тебя проблемы в школе, не надо вываливать их на младшего.

– А на кого вываливать? – голос сам поднялся. – На вас? На папу, который домой только поспать приезжает?

– Не смей, – мама сжала полотенце так, что побелели пальцы. – Папа работает, между прочим, чтобы вы с братом не по одному мячу на двоих делили.

– Зато времени на нас ноль, – фыркнул Ромка. – Круто, чё.

– В свою комнату, быстро, – выдохнула она, уже почти шипя. – Пока я не наговорила лишнего.

– Да пожалуйста, – бросил он и хлопнул дверью так, что стены дрогнули. Колено от резкого движения прострелило, но это только подлило злости.

Вечером квартира превратилась в консервную банку с эхо. Сквозь тонкую стену доносился папин глухой голос:

– Я прихожу – дома два фронта: школа и Рома. Ты на меня с порога, он на брата орёт… Я что, в войну попадаю?

– А ты попробуй один день с ними, – это мама, уже срываясь. – Завуч, тренер, звонки, контрольные… Я одна разгребаю, а ты только «дневник не запускай».

– Что я могу сделать, если он вечно лезет куда не надо? – раздражённо бросил папа. – Ты его хвалишь за футбол, он думает, что поле – центр Вселенной.

– Я его не хвалю, я хоть где-то его поддерживаю! – голос мамы дрогнул. – Везде его долбят: в школе, в команде… Ты видел, как он домой пришёл? Как выжатый!

– А о Димке ты думаешь? – папа ударил словом, как кулаком. – Ему шесть лет, а дома вечный сериал «Старший в проблемах». Он тоже человек.

Ромка сидел на кровати, обхватив колени руками. Стена почти вибрировала от чужих слов. Хотелось заткнуть уши, но тогда в голове всё равно звучало бы то же самое, только громче. «Проблема… вечно лезет… долбят…»

Он медленно лёг на спину, уставившись в потолок. Чужие голоса сливались в один гул, как шум трибун, только вместо «гооол» – их «что с ним делать».

– Было бы проще, если бы меня просто не было, – шепнул он сам себе, так тихо, что не услышал даже собственный голос. – Ни дома, ни в школе.

Внутри всё сжалось в тугой комок. Хотелось выйти и орать, хлопнуть дверью уже квартиры, уйти к полю, к стадиону, куда угодно. Но колено болело, а в голове сидела одна мысль: стать маленьким, невидимым, чтобы хоть на минуту никто не обсуждал, не воспитывал, не ругал. Просто забыли, что он есть.

Комната медленно остывала после семейного скандала, как спортивный зал после турнира: свет тусклый, воздух тяжёлый, никуда не деться от ощущения, что тут недавно кто-то громко кричал. Колено ныло в такт сердцу, за стеной родители уже не ругались, только телевизор бубнил вполголоса. Димка давным-давно спал, сопел так мирно, будто никакой буре за стеной и в помине не было.

Телефон лежал экраном вниз, и Ромка из принципа его не трогал. Хотелось отключить всё – звук, свет, людей. Он уткнулся в подушку, решив, что если уснёт, то хотя бы пару часов не будет слышать «Романов, ты опять…».

Где-то сбоку завибрировал стол. Телефон уполз к самому краю, как будто сам хотел свалить отсюда первым. Ромка сдался, дотянулся, перевернул. На экране высветилось: «Серый 🐿».

– Кэп, ты не спишь?

Он пару секунд просто смотрел на сообщение. Внутри неприятно кольнуло: перед глазами всплыла раздевалка, чужие голоса, «эпидемия» и «я устал за тебя извиняться». Пальцы стукнули по экрану:

– Сплю. Пишу во сне.

– Во сне ты меньше тупишь,– сразу прилетело. – Надо тебя туда переселить окончательно.

Уголок рта дёрнулся сам собой. Щёлкнуло что-то знакомое, тёплое, хоть и через экран.

– Чё хотел, философ?

Пауза была чуть длиннее обычной.

– Короче,– появилось наконец. – Я был сегодня мудаком.

– У тебя новые достижения,– машинально отозвался Ромка. – Обычно это моя роль.

– Не ржи, дай договорить,– ещё одно сообщение. – Я там в коридоре на тебя наорал из-за контрольной. Типа «я из-за тебя страдаю». Это было по-идиотски.

Ромка перевернулся на спину, уставился в потолок, держа телефон над собой. Тени от фонаря за окном плясали по стенам, как болельщики на трибунах.

– Но ты же не соврал,– напечатал он. – Ты реально из-за меня попал.

– Это да,– честно ответил Серёга. – Но я тоже сам в это вписался. Никто мне пистолет к виску не приставлял со словами «подвинь тетрадь». Я привык, что мы так живём: одному тяжко – второй подставляет плечо и шпаргалку. А тут вдруг сделал вид, что это всё только ты. Короче, было глупо.

– Ты ещё скажи «прости, я был неправ», я скрин сделаю и в рамочку,– попытался отшутиться Ромка.

– Не наглей,– появилась ржущая рожица. – Но да, примерно так. Просто тренер давит, завуч давит, дома мозг выносят… Я психанул. На тебя легче всего сливать, ты ж всегда под рукой.

Ромка хмыкнул.

– Добро пожаловать в мой мир,– набрал он. – Я тут каждый день живу. Завуч, тренер, мать, батя, Димка со своими картонками… ощущение, что я в центре поля, а по мне бьют со всех сторон. Иногда хочется просто лечь и сделать вид, что я газон.

– Газон из тебя так себе,– ответил Серёга. – Ты слишком орёшь. Но я понял. Слушай…

Следующее сообщение пришло почти сразу.

– Я сегодня, типа, с пацанами в раздевалке ляпнул лишнего. Про «задолбало» и турнир. Потом весь день хотел тебе написать, но… ну ты понимаешь.

Сердце у Ромки на секунду ухнуло, но он сделал вид, что всё ок.

– Сюрприз: я тоже ляпаю лишнего примерно всегда,– отправил он. – Такой у нас стиль. Главное – не сдохнуть от собственных слов.

– Предлагаю сделку,– пришло от Серёги. – Мы дальше можем бесить друг друга, как обычно, но в команде держимся вместе. Как раньше. Если тренер давит – не кидаем друг друга под автобус. Если завуч наезжает – не делаем вид, что «я тут случайно». Окей?

Ромка задержал пальцы над экраном. Внутри чуть полегчало, будто кто-то приоткрыл форточку в душном спортзале.

– Типа пакт о ненападении?

– Типа «капитан и его самый красивый нападающий против всего этого цирка»,– поправил Серёга. – Я серьёзно. Турнир хочу. И хочу, чтобы мы туда поехали не как два идиота, которые успели поссориться из-за запятой в русском.

– Ты не нападающий, ты комментатор жизни,– ответил Ромка. – Но ладно. Договорились. В команде – вместе. Даже если я опять где-то вляпаюсь.

– Ты вляпаешься, это даже не обсуждается,– прилетело. – Просто в этот раз давай хотя бы попробуем думать заранее. Ты – чтоб котлеты не летали, я – чтоб тетрадь так палевно не подвигать.

– Понял, шеф,– отпечатал Ромка. – Если что, знаешь, где найти эпидемию.

– Эпидемия, ложись спать,– появилась ещё одна строчка. – Завтра колено в школу вести, а не на рентген. Береги себя, кап. Нам ещё этот турнир тащить. Вдвоём. И с остальными идиотами заодно.

– Береги себя тоже, огурец,– отправил он. – Ты мой основной поставщик шпаргалок. Без тебя я точно сдохну.

На экране мелькнуло «печатает…», потом:

– Мы ещё успеем умереть от русских контрольных. Но не сейчас. Спокойной ночи, Ромыч.

– Споки,– коротко ответил он и, сам не заметив, впервые за день улыбнулся по-настоящему.

Он положил телефон рядом, глянул в потолок. За стеной родители уже говорили тише, почти шёпотом. Колено продолжало ныть, но боль стала… понятной, обычной. Такой же, как в мышцах после честной тренировки.

«Команда держится вместе», – всплыло в голове. Хоть в одном месте не чувствовать себя лишним – уже неплохо.

Ромка подтянул одеяло повыше, устроился удобнее. Мысли ещё какое-то время жужжали, как стадион после финального свистка, но теперь среди этого жужжания было что-то новое: ощущение, что на поле он всё-таки выходит не один.

Глава 4. Осенние игры

Объявление повесили тихо, без фанфар, просто приклеили скотчем к доске объявлений