Когда я вспомню

Глава 1

Моего мужа не существовало. Нет, если рассуждать в принципе, это прямоходящее скопление клеток наверняка присутствовало где-то в границах обитаемой вселенной. Проблема была в другом: в момент, когда включался ЕГО будильник, ему желательно было бы лежать на соседней подушке и сразу исправлять это досадное недоразумение.

Но его там не было. А самая противная мелодия на свете продолжала секунда за секундой испытывать мои нервы на прочность.

Голос не включался, выдавая вместо себя какой-то невнятный сип, так что на умную колонку удалось шикнуть только со второго раза. Та послушно потухла, бросив напоследок:

– Ну и пожалуйста!

Я двигалась по квартире с опаской, нашаривая пальцами стены и отчаянно пытаясь проснуться. Недели было недостаточно, чтобы привыкнуть к новой планировке и начать ориентироваться в ней даже с закрытыми глазами. Но это было маленькое неудобство, которое с лихвой окупалось двумя просторными комнатами – приятное отличие от прошлой съемной квартиры, где была только спальня и та размером с место на кладбище.

Сидевший на кухне Игорь встретил меня полным отсутствием внимания – его взгляд был прочно прикован к монитору, а плотно обхватывавшие голову наушники придавали ему легкое сходство с Чебурашкой. Никогда не понимала его манеру выбирать себе места работы. Аура на кухне хорошая для программистов, что ли? Или какой-нибудь предыдущий хозяин квартиры был той же профессии, после смерти вернулся призраком и теперь витает по квадратным метрам в виде духа операционки? В любом случае, Игорь заметил, что теперь не один, только когда я подошла ближе. Он поднял слегка расфокусированный взгляд – глаза были такими очаровательно-красными, что захотелось посоветовать хорошие капли – и медленно стянул с себя наушники.

– Саш, ты чего… – он прервался: от долгого молчания его голос тоже не спешил проявляться и напоминал скорее трение наждачки о дерево. Впрочем, пара секунд сухого кашля вернули все на место. – Ты чего не спишь? Ночь на дворе. Я уже почти закончил, сейчас ложусь.

Я даже не стала тратить энергию на ответ. Лишь ткнула пальцем в направлении окна, со спрятанным где-то глубоко ехидством наблюдая, как лицо повернувшегося мужа осветило еще почти летнее солнце, и он явно начал понимать, что что-то в жизни пошло не по плану.

– Доброе утро, дорогой. Время уже восемь, у тебя через час встреча с командой, – Игорь стойко встретил этот удар судьбы, выразив свое несогласие лишь полным безнадежности стоном. – Да, я точно так же отреагировала, проснувшись от твоего будильника сейчас, а не от своего в десять. Дай угадаю: опять попалась интересная задачка и ты не смог оторваться?

– Точно. Смог запустить нагрузочное тестирование на паре асинхронно реплицированных кластеров, представляешь?

За то время, которое мне понадобилось, чтобы пару раз прокрутить в голове фразу и найти в ней знакомый предлог, муж успел запустить кофеварку и уже через несколько минут наслаждался напитком такого насыщенно-черного цвета, что при одном взгляде на него поневоле открывались глаза и немного заходилось сердце. Очки он сдернул с уставшей переносицы и аккуратно положил на столешницу, подальше. Чтобы не вышло как в прошлый раз, когда нам обоим пришлось собирать пазл из осколков от неловкого движения руки. И тогда это были пятые, юбилейные очки за полгода.

– Вот скажи, – Игорь задумчиво покрутил в воздухе полупустой чашкой, но все же отставил ее, решив не поддаваться соблазну больше необходимого, – почему я закончил школу десять лет назад, но стоит наступить первому сентября – и вместе с ним приходят грусть, тоска и депрессия? Причем такие мощные, что хочется зарыться под одеяло и притвориться, что меня здесь нет…

– У тебя еще все не так страшно, Рикки. Съездишь сейчас в офис, отмучаешься за пару часов – и нормально. А вот тому, кто придумал театральный сезон в этот день открывать, я бы посоветовала вытащить голову из тазобедренного пояса и прикрутить на место, к плечевому.

Он только мягко и чуточку наивно улыбнулся, как и всегда, когда я употребляла это сокращение его имени. А кто кому доктор, если родители назвали его так, что даже пару букв не выкинуть? Не называть же его, как свекровь: «Игорёёёша», причем обязательно протяжно и с той незабываемой интонацией, которую она называла французским прононсом, а я – недолеченным насморком.

– Нормально ты фразу закрутила с утра, уважаю. – Он потер глаза кулаками, точно ребенок, отчаянно не желавший просыпаться. – Нет, надо в душ. Очень-очень холодный душ.

Проводив через полчаса мужа и приведя себя в порядок, я поймала себя на том, что механически разлиновывала блокнот, делая из него подобие ежедневника. Как будто в столичных магазинах мало уже готовых, на любой, даже самый извращенный вкус. Нет, похоже, эту память о студенческой жизни не перебить парой лет свободного плавания. Начало сезона как новый учебный год – сразу начинаешь задумываться, что день грядущий нам готовит и какая нагрузка выпадет тебе на этот раз. Всего и разницы, что теперь это не пары по сценической речи, а репетиции, спектакли и прочие милые радости жизни.

Дома было до невозможности пусто и тихо. В такие моменты с грустью вспоминался степенный и невероятно толстый кот Василий, которого на прошлой квартире попросила приютить хозяйка. Вроде бы к ней привозили внука, у которого обнаружилась аллергия на кошачью шерсть, так что животное пришлось в срочном порядке отлучать от дома. Планировалось, что на время, конечно. Но внука забрали через неделю, а Василий так и продолжал жить у нас и по утрам ронять шерсть в кофе, внося этим свою лепту хаоса в размеренный распорядок дня. Жаль, забрать его с собой не получилось – скорее вышло бы утащить холодильник или еще какую тумбочку. Но за кота хозяйка встала грудью – и немаленькой – даже тогда, когда мы предложили обменять Василия на залог и еще доплатить сверху. Помню, как на ее фразу «Друзья друг друга не предают» Игорь тихо хмыкнул, уже потом, когда мы садились в такси: «Таких друзей до Китая в интересной позиции не переставить». Зато теперь, в своей уже квартире, можно было подумать о том, чтобы завести кого-нибудь. Не собаку, конечно – с нашими графиками бедное животное сошло бы с ума в четырех стенах – а вот котенка… почему бы и нет?

Московская улица встретила меня так, как и должна встречать любого ступающего на ее землю – словно ей было на меня наплевать. Только дураки и безнадежные романтики думают, что жизнь в каком-то месте останавливается после их ухода. Этот город дышал бы, стремился и несся, даже если бы в нем не осталось ни одного жителя. Тут даже листья, которые не чувствовали в себе больше сил усидеть на предназначенном им дереве, перекатывались по тротуару с такой скоростью, словно пытались успеть еще пожить. Никогда к этому не привыкну, наверное. После детства в глубоко провинциальном городе, до которого любой прогресс добирался с опозданием на пару десятков лет, столица по первости казалась мне городом с приставкой «слишком». Слишком быстрый, слишком шумный, слишком другой. И то, что я в итоге научилась вливаться в толпу, пока что не делало меня ее частью.

Когда спускаешься в метро первого сентября – начинаешь думать, что оно наполнено хоббитами. Нет, школьниками, конечно, но что значит имя, если ты все равно в половине случаев смотришь поверх голов? И все они торопились в центр, как и я. Только в их планах были Красная площадь, Арбат и прочие «развлечения» под бдительным оком родителей. А в моих – работа, благо, дорога от района под простым названием Новогиреево занимала немногим более получаса. День москвича начинался в подземке и в ней же и заканчивался – все равно большинство людей засыпало в вагоне, доходя до дома исключительно на морально-волевых. Хотя, если подумать, спокойно сидеть в несущемся поезде было куда лучше, чем становиться элементом красной линии на карте извечных пробок.

Театр за лето не изменился. Те же выщербины на асфальте, ступеньки, истертые ногами бесчисленных народных и заслуженных, и вахтерша тетя Маша. Милейшая женщина, берущая под свое артритное крылышко всех, кто служит в здании, но способная задержать даже апостола Петра до тех пор, пока он не приложит пропуск и не распишется в журнале. Мне от нее досталось вкуснейшее овсяное печенье, причем, судя по полупустому пакету – я пришла не первой и даже не десятой. Избежать обмена новостями не получилось, так что тетя Маша смогла вдоволь поохать над «бедной девочкой, которой приходится жить у черта на куличках». Да уж, не чета ей, вдове то ли генерала, то ли генерал-полковника, от которого осталась квартира на Котельнической набережной. Тут в театр устроишься ради развлечения, разве что. А я, проходя по коридорам, осознала, что провожу по стенам кончиками пальцев. Что, скучал, старый ты ворчун? Возвращаются твои дети, один за другим, и ты словно выдыхаешь. Ведь кто ты без них? Всего лишь память о прошлом среди плеяды похожих зданий, громоздящихся в центре. Зато теперь чувствуешь себя нужным и важным, зажигаешь огни на рампе и ждешь, ждешь первых звуков оркестра, чтобы сбросить оковы возраста и подарить себя пусть не миру, но хотя бы городу.

Чем хорош первый день сезона? Тем, что можно не соваться в гримерки, не метаться судорожно по закулисью, а чинно и степенно пройти в зал, воображая себя простым зрителем, перед которым сейчас раскроется занавес, погружая в придуманную режиссером сказку. Те, кто обычно стоял на сцене, передвигались между креслами, шутили, смеялись, и, стоя в дверном проеме, так просто было видеть в них обывателей, и так сложно – актеров…

– Сашенька, душенька, – раздался сзади чуть дребезжащий баритон, – не будешь ли ты столь любезна сделать два шага вперед и не загораживать проход?

Тело откликнулось на эту полупросьбу быстрее мозга и мне только и оставалось, что наблюдать, как шествует – по-другому и не скажешь – к своему месту Григорий Иванович. В душе шевельнулось острое чувство зависти: чтоб я в его возрасте имела такую осанку. Хотя… я и в своем-то настолько прямой спиной не отличаюсь. Нет, все-таки он прелесть что такое!

Господин Ромодановский, как уважительно называл его директор, был чуть ли не старейшим членом труппы, заслужившим за время своей театральной карьеры все мыслимые и парочку немыслимых наград. К тому же он выгодно отличался от коллег своего возраста тем, что неизменно уважительно и доброжелательно относился к молодежи. Не считал, что мы пытаемся занять его место и вообще выжить из театра, а наоборот – старался помочь и подбодрить. Особенно это помогало, когда за пять минут до своего первого спектакля ты стоишь за кулисами и «играешь елку» – в смысле, становишься бледно-зеленым и дрожишь всеми отростками.

Одеваться он предпочитал в старую добрую классику, выгодно отличаясь этим от нас, кучки молодых оболтусов, для которых верхом шика считалась немятая толстовка. И хотя все считали, что Григорию Ивановичу с такой-то фамилией нужны как минимум окладистая борода и боярский кафтан для полного соответствия образу, он давно и прочно выбрал для себя любимую эпоху – Советский Союз – и с тоской вспоминал, как представители его и следующего поколений этот самый Союз и развалили.

Проводив Ромодановского взглядом, я села недалеко от выхода, помахав устроившимся около сцены коллегам. Нет уж, туда я не пойду, благодарю покорно. Подальше от начальства, поближе к столовке – этот девиз был давно и прочно усвоен еще с первого курса института.

Остальные подтягивались неохотно. Кажется, добрая половина коллег до сих пор мысленно была в отпуске и старалась пореже открывать глаза и лицезреть суровую действительность. В воздухе тут и там витали свежие новости, разнося всем заинтересованным грязные подробности того, кто, с кем, зачем и почему. Складывалось впечатление, что служителям Мельпомены для существования вовсе не нужен кислород – с тем же успехом они дышали сплетнями. Но в одном их очень просто было сравнить со школьниками: все замерли и тут же сели, когда вошел строгий директор.

Я иногда думала, что члены труппы представали в его глазах этакой многоглавой гидрой, у которой есть ровно две цели существования: осложнить ему жизнь и сделать это как можно более талантливо. Так что общение с нами он всегда старался свести до социально приемлемого минимума. Вот и сейчас: сухо поздравив всех с началом нового сезона, мужчина выдал невразумительную речь, которая была краткой, как доклад профессионального военного, и расплывчатой, словно предвыборные обещания политика. Мол, вы, конечно, молодцы, но можете еще лучше, так что не расслабляйтесь, а то ух я вам!

– Да-да-да, спасибо, Роман Степанович, они все поняли и, я уверена, очень прониклись, – оттерла его плечом маленькая, доходящая мне едва ли до подбородка и стремящаяся к идеальной геометрической форме женщина с копной небрежно встрепанных ржаво-рыжих волос. Очки в черной оправе, на которой сверкали фальшивые камни, закрывали половину лица и так отчаянно ей не шли, что порой хотелось притвориться крайне неловким созданием, разбить их и всем коллективом скинуться на новые.

– Спасибо, Эмилия Львовна, – с отчетливым облегчением в голосе выдохнул директор и сбежал. То есть тактически отступил в свой кабинет, где его наверняка ждали гораздо более важные дела.

Эмилия Львовна Церес была первым человеком, которого я встретила в театре, когда устроилась туда. Среди некоторых членов труппы бытовало мнение, что в ее корнях были евреи; остальные были свято уверены, что богоизбранный народ отметился еще в коре, листьях и прочих частях этого генеалогического дерева. И дело было вовсе не в том, что она практически всегда отвечала вопросом на вопрос; просто ни у одного человека, которому я рассказывала о своем обучении и поставленных в его период спектаклях, я не видела в глазах выражения «за сколько тебя продать и что я за это получу».

– Всем доброе утро, – бросила режиссер, открывая неизменную папку – ее она носила с собой всегда и казалось, что этот символ будет с ней и на ее же собственных похоронах, чтобы окружающие ничего не забыли и не перепутали Ваганьковское с Новодевичьим. – Новый сезон, поздравляю, бла-бла-бла, предлагаю считать, что все торжественные речи мы закончили. К делу. Сезон открываем «Петром», спектакль в субботу, играет первый состав, репетиция завтра в десять ноль-ноль. Надеюсь, вы не сильно отъелись за отпуск, потому что если костюм разойдется во время примерки – перешивать будете на свои.

Я тут же записала время репетиции в телефон. Пусть роль у меня там так себе, начать и кончить, но стоило опоздать на прогон или, того хуже, на нем не появиться – и можно было заказывать себе красивые тапочки. Белые. Потому что госпожа режиссер найдет тебя в любой точке страны или лично слетает за рубеж, чтобы прикопать незадачливого сотрудника под пальмами или где он там обретается.

Свой «ангельский» характер Эмилия Львовна вообще не считала нужным скрывать, одинаково неприязненно относясь к опоздавшим в любое время творческого процесса. Вот и сейчас женщина подняла голову, вглядываясь поверх нас.

– Маслов, я все равно тебя вижу! – прогрохотала она. – Сядь уже куда-нибудь и не пытайся от меня спрятаться! С твоими почти двумя метрами это выглядит немного наивно.

Я бросила взгляд назад: так и есть, в проходе, смущенно выпрямившись после слов режиссера, стоял тот, кого было действительно приятно видеть. Олег, видимо, выцепил из повернувшейся к нему труппы мое лицо, потому что просиял и тут же устроился на соседнем ряду.

– Так, я не понял что-то: я на неделю в отпуск уезжал – ты чего с волосами сделать успела, мелкая? Где они? – раздался от него шепот, а следом кожу головы пронзила легкая боль от дерганья за прядь аккуратного каре.

От неожиданности я зашипела и повернулась к другу с желанием высказать все, что думаю о таких действиях, но голос от сцены начал грохотать снова:

– Маслов! Воронцова! Если вы думаете, что я вас не вижу – вы заблуждаетесь до самой печенки! Хватит шептаться! Что вы там устроили на этот раз?

– Прощения просим, Эмилия Львовна, – неожиданно высоким голосом произнес Олег, вызвав смешки у сидящих рядом. – Ручку забыл, у Саши спрашивал…

– А голову ты дома не забыл?

– Забыл, – с готовностью подтвердил он. – И голову, и дневник. Завтра с родителями к директору?

– Знаете, – философски проговорила режиссер, возведя очи горе, – я очень рада, что вы, ребята, наконец-то явили свое истинное лицо. Взрослые люди, известные кому-то актеры, а на деле – детский сад, ясельная группа. Осталось вас усадить на горшок, а потом уложить спать, пока родители не пришли.

– А вот, кстати, неплохо было бы, – начал было зевать Олег, но тут же осекся: сидящий рядом Ромодановский положил ему руку на плечо и заглянул прямо в душу чрезвычайно добрыми глазами. Становилось ясно: дешевле будет помолчать.

– Спасибо, Григорий Иванович, – отметила его вмешательство Церес, – продолжим. В этом сезоне у нас замена: Троцкая решила уйти в декрет, причем я надеюсь, что процесс воспроизводства детей удастся ей лучше, чем игра на сцене. Хуже все равно невозможно. Мы с Романом Степановичем посидели на просмотре выпускников и выбрали очень многообещающую претендентку.

Женщина изобразила приглашающий жест в направлении первого ряда,и рядом с ней встала блондинка, возвышающаяся над Эмилией Львовной как бы не на полторы головы, притом до того худая, что было удивительно, как ее не сдуло нашим дыханием.

– Прошу любить и не жаловаться, – продолжала режиссер, – Светлана Намедина. Светочка очень хорошая девочка, красный диплом, уже есть опыт ролей первого плана, так что я надеюсь, что вы достойно примете ее в коллектив…

Мы дружно посмотрели на умненькую девочку Светочку. Умненькая девочка Светочка в ответ подарила нам улыбку хорошо воспитанного крокодила. А ведь наверняка ей сейчас было ужасно страшно. Я еще помнила, каково это – стоять перед всеми навытяжку и буквально чувствовать липкие ленты внимания, которые в один момент окутывают тебя плотным коконом, так что становится попросту невозможно дышать.

– И еще момент, – Эмилия Львовна отпустила девушку царственным жестом, но та не поспешила прошмыгнуть и спрятаться ото всех – наоборот, проплыла к своему месту так, что оставалось позавидовать ее самообладанию. – В этом году мы ставим «Мастера и Маргариту». Точнее не мы, – добавила она в ответ на мгновенно поднявшийся шум, – ставит Верховенский, но в нашем театре. Так что будьте готовы: в понедельник открытый кастинг, и я очень надеюсь, что вы постараетесь выложиться настолько, что не придется звать никого со стороны. Вам ясно?

Последнюю фразу она проговорила до того зловещим тоном, что нам ничего не оставалось, кроме как закивать. Ясно, чего уж тут неясного. Повышаем рейтинг театра, приглашаем режиссера, имя которого гремело по всей Москве последнюю пару лет. Причем, как ни странно – в хорошем смысле. Он не ставил пошлости, не переиначивал классиков так, что те в гробах начинали вертеться – просто смещал акценты и в результате получал что-то новое, от чего оставались в восторге и зрители, и критики. И да, артистов для своих постановок он неизменно выбирал, не обращая внимания на заслуги и регалии. Мог и на народного рявкнуть, припечатывая, что тот не попадает в образ. В прошлом году ставил «Идиота», так чуть ли не половину актеров из Малого позвал. И все через кастинги, говорили, что многочасовые, пока из носа не начинала течь кровь вперемешку с мозгами.

– Первый тур – самопробы, – продолжила посвящать нас в тонкости бытия Эмилия Львовна. – Записать видео надо сегодня-завтра, длительность не больше двух минут. Тематику и почту, куда отправлять ваши шедевры, узнаете у Веры.

Сидевшая на первом ряду помощник режиссера даже не оглянулась на нас – только показала «Викторию» левой рукой, продолжая упоенно что-то строчить в блокноте правой.

– А если мы ему не понравимся? – раздался голос с галерки. – Что нам перед ним, плясать, что ли, чтобы в состав попасть?

Мои глаза закатились сами собой: нашел, кому такие вопросы задавать. Но застать врасплох Эмилию Львовну не удалось бы и бульдозеру. Она принадлежала к той породе людей, которые любую попавшую на их роговицы жидкость обзовут божьей росой.

– Надо будет, Димочка, – ласково заявила она, – я на тебя лично женское платье надену и отправлю канкан танцевать, понял? А то и другие услуги оказывать. Все, антракт, негодяи!

Сбежать из зала, конечно же, не получилось: Олег захотел обсудить все произошедшее за то недолгое время, в течение которого мы не виделись и не созванивались. И это был тот редкий случай, когда мне было комфортно общаться с кем-то из коллег. Хотя как можно называть только коллегой человека, с которым вы за пару лет успели прочно сдружиться семьями? Так что я покорно слушала его рассказ о путешествии по Германии, по местам былой славы отца, который успел послужить еще в ГДР и возил с собой всю семью.

Рассказ о странной улице «Под липами» прервало пришедшее сообщение.

«Ты не закончила там еще? Предлагаю отметить начало вашего сезона. На Патриках, конечно, все забито, но я успел забронировать нам столик в итальянском ресторанчике. Мидии, вино и я – все для тебя и только сегодня!»

Игорь… этот сухой технарь иногда умел удивлять до странности своевременными жестами. Особенно сейчас, когда он знал, как тяжело мне вливаться в коллектив после перерыва. От такого в душе, словно отказываясь подчиняться неумолимой смене сезонов, расцветали ирисы.

Глава 2

– Хорошие новости? – понимающе хмыкнул Олег, наблюдая за метаморфозами моего лица. По ощущениям, от потеплевших щек в этот момент можно было запитывать лампочки.

Повернуть экран, показав сообщение, было делом двух секунд.

– Мелкая в своем репертуаре… «Сейчас я буду кушать, сейчас меня покормят», – Олег процитировал одну из моих любимых фраз. – Тебе Игорь еще вместо цветов стейки не дарит?

– Почему «еще»? Он с момента знакомства так делает! Зачем мне дома лишний веник, если он не из лаврушки и его нельзя бросить в суп?

– Официально заявляю: ты безнадежна. А как же там, не знаю, красота, эстетика…?

– Для красоты дома есть я. И если кто-то сейчас в этом засомневается – получит по наглым ушам вот этой самой сумочкой, ясно? – предупредила я, стоило Олегу открыть рот для какой-нибудь язвительной гадости.

Он поднял руки, сдаваясь. Зал тем временем успел опустеть – последним днем отдыха нужно было насладиться по полной, и тратить лишние мгновения в пыли портьер не хотелось никому. Олег поправил на переносице узкие очки, которые в последний год начал носить практически постоянно, и провел по темно-каштановым волосам, спускающимся уже чуть ли не до середины шеи.

– Стричься не пробовал?

– Нет, зачем? – Он подал мне руку практически машинально – хороших манер ему было не занимать – и двинулся к выходу из зала. – У Церес я спросил – она не против такого имиджа. А Яна меня и лысым бы любила.

– Скорее, лысым она бы тебя убила.

Хотя ладно, его жена была если и не святой женщиной, то чем-то близким к тому. У всех остальных милейший характер моего друга периодически вызывал желание подправить ему мировоззрение сковородкой. А она ничего, держалась уже – сколько они там лет женаты? Пять? Семь? Так, если сейчас Олегу тридцать два, а поженились они через год после института… да, семь, получается. И ведь до сих пор выглядели как молодожены.

Нет, они не вешались друг на друга при всяком удобном, а главное неудобном случае, заставляя людей стыдливо отворачиваться или шипеть им вслед. Есть ведь пары, ведущие себя так сладко, что у окружающих слипались все выходные отверстия разом. А у Масловых вполне получалось довольствоваться обществом друг друга, редко подпуская немногочисленных избранных к теплоте семейного очага.

Вот и сейчас: мужская половина труппы неспешно удалилась в направлении ближайшего бара на Большой Дмитровке, тактично проигнорировав тот факт, что до вечера – времени традиционных междусобойчиков – оставалось еще несколько часов. Что ж, Эмилия Львовна им судья. Как говорится, с утра пьют либо аристократы, либо дегенераты, а у нас в коллективе под первое условие подходил один Ромодановский, и то из-за фамилии. Олег же, проигнорировав приглашение, вел меня по коридорам театра и было понятно – стоит нам расстаться на ближайшей станции метро и он поспешит домой, к Яне.

– Слушай. – Я застыла на месте, обдумывая пришедший в голову вариант. Сделавший по инерции два шага вперед Олег остановился и в недоумении обернулся. – А если немного все переиграть? Скажем, сейчас мы с Игорем просто прогуляемся, а вечером все вчетвером сходим куда-нибудь в бар. И сезон откроем, да и просто увидимся, сто лет нигде не собирались. Яну так вообще с моего дня рождения видно не было. Сидит дома как сыч, и не вытащишь ее никуда…

Олег слушал меня, забавно склонив голову набок и став от этого похожим на большую взъерошенную сову. Наконец он встрепенулся и заявил:

– Попробуем. Не скажу, что я в восторге от идеи оказаться среди кучи людей, но это определенно лучше, чем пару часов искать фильм, от которого я не усну, а Янка не будет визжать и забавно материться.

Игорю идея тоже понравилась, хоть он и поворчал, что его усилия по бронированию столика никто не оценил. Звучало так, словно он за это место сражался на дуэли. Или талончики на посещение ресторана выдавали в поликлинике часов в шесть утра. Хотя нет, из этой битвы он вряд ли бы вышел невредимым… и даже живым.

Впрочем, изменение планов не могло слишком уж сильно повлиять на его настроение. Так что на выходе из метро меня встретил привычный оплот доброжелательности и спокойствия. Я даже остановилась на мгновение, чтобы запечатлеть в памяти момент, как темных, почти черных волос игриво коснулся солнечный луч. Как раз в этот момент Игорь повернулся в сторону метро, чем тут же воспользовался внезапно налетевший ветерок – он распахнул полы ветровки, и, похоже, полез дальше, за спину, требуя объятий и внимания к себе. По крайней мере, вздрогнул муж крайне показательно.

– Привет, – я встала на цыпочки, чтобы привычным жестом потянуться к его губам; он не менее привычно наклонил голову. – Как прошла встреча?

– Прекрасно. – Игорь небрежно подхватил меня под руку и отошел на несколько шагов, выливаясь из продолжающей покидать подземку толпы. – Два инфаркта, одна попытка родить на месте – причем это хотел сделать парень – и две снесенные звуковой волной стены.

– Слабовато ты сегодня как-то, сразу видно – не выспался…

Увернуться от щекотки не удалось, так что прохожие, наверное, получили немалое удовольствие, глядя на двоих взрослых, ведущих себя хуже младшей группы детского сада. По крайней мере, звуковое сопровождение было примерно таким же – визг и смех попеременно.

– Все, все, прекращаю, – Игорь отскочил, чтобы случайно не получить локтем под ребра. – Куда пойдем? Идеи, предложения?

Я не торопилась отвечать – тяжело делать это, когда ты согнулся, не в силах дышать, и изучаешь недавно переложенную в очередной раз брусчатку.

– Да подожди ты, дай в себя прийти. Предатель. Знаешь ведь, что я этого терпеть этого не могу. Так и запиши: по сравнению с тобой Иуда – надежный друг и верный товарищ.

– Достаточно будет на бумаге или мою леди устроят только каменные скрижали?

Да, кажется, я начинала понимать, почему на наши диалоги так странно реагировали все знакомые. Старшая сестра Игоря, в первый раз приехав к нам из Омска, где давно и прочно обосновалась с мужем-военным, по три раза за вечер пыталась у меня выпытать, не обижает ли меня ее братец. При этом уверения, что у нас все замечательно, не задерживались в ее кудрявой головке ни на секунду. Хотя, наверное, после взросления рядом с ее мамой, Тамарой Ивановной, наша манера общения действительно могла вызвать ступор. У них-то все чинно, благородно. Не люди – мраморные статуи с таким же диапазоном эмоций. Как еще Игорь нормальным получился – ума не приложу.

– Пойдем уже, чудо. Мы сегодня должны обойти все Патрики. В понедельник пробы на Мастера с его Маргаритой – мне нужен настрой!

– Если в твои планы не входит моя отрезанная трамваем голова – я целиком и полностью к твоим услугам. – Игорь вытянулся в струнку, как хорошо воспитанный юноша, по недоразумению пришедший к нам века этак из девятнадцатого, обозначил кивком поклон и протянул мне руку. – Позвольте сопровождать вас, госпожа.

Госпожа милостиво позволила, так что несколько минут спустя многочисленные прохожие на Патриарших могли провожать взглядами пару, мода в облике у которой была с особым цинизмом принесена в жертву удобству. Странное дело: среди закованных в броню приличий и классики людей мы выделялись даже не небрежностью одежды и легкой растрепанностью внешности, а, скорее, несерьезным отношением к жизни, которое то и дело прорывалось на лицах улыбками.

Нет, все-таки людей в Москве просто неприлично много! И наиболее ярко это понимаешь, когда в попытке отрешиться от земной суеты ты прижимаешься к любимому мужу и вслушиваешься в его тихий рассказ, а некоторые несознательные граждане считают своим долгом пройти рядом так, чтобы толкнуть одного из вас или обоих сразу. В первый раз мы смолчали. Во второй – переглянулись. Третьему несчастному дружно посоветовали открыть пошире глаза и сменить маршрут на несколько более интимный. Идущие неподалеку дамы как по команде поджали накрашенные губы, услышав такое непотребство, и только пожилая женщина, выгуливающая на поводке такого же пожилого мопса, издала короткий смешок и показала нам большой палец.

Москва, Москва, люблю тебя как сын! Хотя в моем случае дочь. Нет, в маленьком городке, откуда я родом, тоже были прекрасные и очень живописные места. Целых два: здание администрации, на строительство которого были потрачены все деньги региона разом, и лес. Последний был чудесен еще и тем, что люди в нем появлялись строго в осенний сезон. Тогда да, тихие и чуточку сумасшедшие охотники за грибами заполоняли все опушки и ради особо красивого белого были готовы пустить в ход нож, которым этот самый белый и срезали. А в столице я поначалу бегала от одной красивой улочки к другой, по паркам, скверам, музеям, театрам, и сама себе напоминала радостного корги. Был бы сзади хвост – махала бы им не переставая.

Хорошо, что муж мне попался терпеливый и выносливый. Хоть он в какой-то момент и отдал бразды правления автопилоту – кажется, даже глаза закрыл, выпадая из реальности куда-то поближе к Морфею – все же послушно шагал сначала вокруг знаменитого пруда, а потом и по близлежащим улицам, постепенно приближающим нас к Садовому кольцу. И даже кивать умудрялся почти в такт моему рассказу. Хотя что-что, а его участие в диалоге мне сейчас вовсе не требовалось. Очнулся Игорь только когда у него в кармане заверещал телефон. Голос Олега в трубке был слышен не очень хорошо, но по ответным репликам было легко понять, что его интересовало, где мы находимся и куда подъезжать им с Яной.

– Грузинка или паб? – уточнил у меня муж, закрыв динамик ладонью.

Я только пожала плечами – какая разница, где гулять, пусть и в караоке. Хотя нет, в последнее наверняка завалятся любители шансона или того хуже – каких-нибудь мюзиклов и будем мы проводить вечер под «Belle» и ей подобные. А чтобы стерпеть такое – пришлось бы выпить слишком много.

– Ты меня знаешь, мне важны две вещи: количество еды и качество алкоголя. Или наоборот.

– Тьфу на тебя. Олег, давайте в «Сулико», я сейчас попробую нам там кабинет забронировать. А то у меня опять аллергия обострилась. Как на что? – Игорь коротко и криво улыбнулся – похоже, Олег все-таки принял его слова всерьез и этим здорово поднял ему настроение. – На людей, конечно! Прямо смотрю на них и весь чесаться начинаю!

К счастью, мой муж давно продал душу дьяволу за удачливость, два ластика и недостающую фигурку пингвинчика из Киндер-сюрприза. Благодаря этому он регулярно выигрывал в лотереях – чаще всего просто отбивал стоимость билета, но сам факт – находил на улице деньги или вот как сейчас: умудрялся позвонить в ресторан ровно в тот момент, когда потенциальные гости отменили бронь. Так что час спустя, уставшие, с гудящими ногами, но ужасно довольные, мы заходили в миловидный грузинский ресторанчик. Тот самый, где мы когда-то вдвоем праздновали собственную скромную свадьбу.

Масловы появились несколько минут спустя, что удивительно – не опоздав. Это что, Олег Яну закинул на плечо и силой из дома вынес? Впрочем, если это так и было, она не жаловалась: привычно бросилась Игорю на шею, расцеловав в обе щеки. В начале знакомства такие ее жесты заставляли меня сжимать зубы крепче, чтобы не посоветовать ей держать руки подальше. Ведь они могут совершенно случайно обнаружиться в не предназначенном для этого аспекте анатомии. Теперь же я просто привычно ждала, когда она так же повиснет на мне. Иногда мне казалось, что она на самом деле сущий ребенок, только притворяющийся взрослым человеком… а иногда казалось, что не казалось.

– Красота… – выдохнула она, увидев, что в нашем кабинете на небольшом экране транслируется основной зал, в котором сегодня обещалась живая музыка. Раскрытый и отполированный рояль намекал на это изо всех сил. – Давайте скорее садиться. Есть хочу – умираю. Хинкали, три… нет, лучше пять!

Мы с Игорем изумленно переглянулись. Судя по блеску его глаз – он уже был готов разродиться комментарием. Но друзья нам были еще нужны, так что я торопливо закрыла ему рот ладонью и повернулась к Яне:

– А как же твоя диета? Как там… съесть два листа салата, запить стаканом воды, два часа страдать от обжорства?

– Плевать, потом у станка отработаю, – она отмахнулась так небрежно, как будто все это время мы были знакомы с совсем другим человеком. – У нас все равно старт сезона через неделю. Успею натанцеваться до моего обычного теловычитания.

– Везет… – одновременно тоскливо протянули мы с Олегом, переглянулись и прыснули. Вот почему такая несправедливость? Нам завтра ни свет ни заря тащиться на репетицию – и да, десять утра – это безбожно рано! – а кому-то еще целую неделю наслаждаться жизнью?

Подошедший к нам официант был тих, как профессиональный взломщик, и неизбежен, как сама смерть. Продолжать разговор в его присутствии было абсолютно невозможно, так что мы погрузились в обсуждение грузинских вин и прочих хачапури. Если уж Яна в кои-то веки решила вести себя как человек, а не как фикус, питающийся исключительно энергией фотосинтеза – этим надо было пользоваться на всю катушку.

– Вы что, сговорились? – дождавшись, пока официант закроет за собой дверь, Яна дернула меня за прядь волос, теперь едва доходивших до линии челюсти. – Мой муж растит волосы, ты отрезаешь… это что, у вас новое требование в театре?

– Ага, – хохотнула я. – Травести-шоу, Олег завтра как раз пойдет платье примерять.

– Зато если нас по длине волос сложить и поделить, – тут же вмешался он, – можно получить двух нормальных актеров.

Мои глаза на это закатились так, что я практически увидела содержимое собственной черепной коробки. И вряд ли бы оно меня сильно обрадовало.

– Теперь сходи и скажи это Церес. Она тебе точно оторвет что-нибудь не то и пришьет куда-нибудь не туда. Ян, ты наверняка в восторге будешь, да?

– Лучше длинные волосы – это я хотя бы пережить смогу… – ответила она.

Ее фразу прервал звук скрипки. Мы даже заозирались на секунду, прежду чем поняли, что звук идет из телевизора – то есть из основного зала. Музыканты там собирались довольно симпатичные, квартет – рояль, две скрипки и виолончель. Они пока только настраивались, но даже это умудрялись делать гармонично, а не так, как орут коты весной в борьбе за самую блохастую избранницу. Неудивительно, что наши взгляды прочно приковались к их движениям.

– Просто так сидеть скучно… – Яна по привычке надула губы, хотя прекрасно знала, что в этой компании ее обычные ужимки не сработают. – Пойдемте танцевать?

Да, вот за это ее и стоило любить – за нестандартные идеи. Вообще-то когда ты идешь в ресторан, то предполагаешь главной целью выкатиться из-за стола круглый, довольный и сытый. А тут – танцевать… удивительно, что первым на это откликнулся Игорь, который тут же встал и небрежно подал мне руку.

– Нет! – тут же заявила Яна, сграбастала его так быстро, что он не успел опомниться, и подмигнула мне. – Меняемся партнерами!

Олег только вздохнул, сдаваясь. Он поднялся из-за стола с такой неохотой, как будто его позвали на эшафот примерить красивую веревочку. В этом мы были с ним удивительно схожи. Хотя на сцене танцевать приходилось много, ничто не могло заставить нас полюбить это дело. То ли дело Яна – даже после своих балетных па она могла и дома выдать что-нибудь зажигательное.

Мы появились в основном зале как нельзя вовремя, с первыми звуками Штраусовского вальса. Интересный выбор репертуара, конечно… хотя публика явно не возражала, а тройка особенно смелых пар даже выбралась из-за столиков и теперь неловко топталась на специально освобожденном для этого пространстве. Яна тут же увлекла Игоря в классический квадрат, плотно заняв ведущую роль. Неудивительно… моего мужа отличало множество талантов, но в плане движений он мог составить серьезную конкуренцию Буратино.

– Окажете мне честь, госпожа? – Олег тут же влился в привычный образ, держа одну руку за спиной и с поклоном протягивая мне вторую.

– Извольте, сударь, – с улыбкой поддержала его игру я. – Вспомним славные деньки танцкласса.

Метроном в голове послушно отсчитывал ритм вальса. Да, все-таки танцевать с умелым партнером приятно. Даже если он ведет тебя так спокойно и равнодушно, как будто размышляет, что бы такого особенного купить на ужин. Конечно, я же не Яна. Это с ней на закрытии предыдущего сезона он в ресторане выдал такое танго, что челюсть отвалилась даже у Эмилии Львовны. А у нее такую реакцию не может вызвать практически ничто, включая падение на землю метеорита и проверки в театре всех служб сразу.

– Принцесса не откажется подарить верному рыцарю танец? – Игорь перехватил меня на очередном повороте. Практически вырвал из рук Олега, на что тот недовольно зашипел, но быстро утешился, заполучив в объятия собственную маленькую фею. – Я, конечно, в этих ваших институтах не учился и так восхитительно не умею…

– Но, к счастью, тебе, чтобы меня восхитить, достаточно просто существовать.

Раз-два-три, раз-два-три… никакие сбивания с такта не могли перекрыть тот факт, что для меня сейчас весь мир затмевали одни конкретные глаза. Темно-зеленые, с едва заметными карими прожилками, видимыми только на самом ярком солнце, они до того напоминали малахит, что я то и дело казалась сама себе хозяйкой Медной горы.

За столом разговор, естественно, зашел о будущей постановке.

– Хочешь верь, хочешь нет, но мне иногда кажется, что работы Верховенского просто обречены на успех, – размышлял Олег, размахивая вилкой в воздухе. – Серьезно, он за что не берется – получается шедевр. А тут… тема, конечно, избитая, Булгакова после распада Союза только ленивый в своих целях не использовал. Но мне почему-то кажется, что он и из этого сможет такую конфетку сделать, что критики прямо на премьере от восторга сдохнут, все скопом. Так что я однозначно в деле.

– Мастер, конечно? – Мне даже не требовалось его подтверждение, но Олег умудрился удивить. В хорошем плане – своим ответом, и в плохом – тем, что умудрился увести у меня из-под носа последнюю оливку.

– Обижаешь! Воланд! Решил стать плохим мальчиком… – он поиграл бровями, что в его исполнении смотрелось скорее жалкой пародией на клоуна.

Даже Игорь от такого зрелища хмыкнул. В его понимании – практически гомерический хохот. А нам с Яной и вовсе нужно было немного, чтобы рассмеяться, опустив головы на скрещенные на столе руки. Насладившись нашими реакциями, Олег продолжил:

– Мастера играть скучно. Нет, конечно, философия, драматургия и еще куча умных слов там будут… но из веселого – только поцелуи с Маргаритой. И то, если господин режиссер позволит. А зная Верховенского… – Он махнул рукой. – Лучше я за Воланда разгуляюсь.

– Ага, подберут тебе Геллу рыжую-бесстыжую, и будете вы с ней играть весь спектакль в прекрасную игру. «Анархия – мать порядка» называется. – Я вытерла выступившие от смеха слезы, воочию представляя себе эту картину.

– О, мелкая! – От моих слов Олег странно воодушевился. Даже вилкой заработал в два раза быстрее, тут же получив от Яны тычок в бок и крайне скабрезный комментарий о его застольных манерах. – Отстань, женщина, моя тарелка, извращаюсь как хочу! О чем я там… О, точно. Саш, иди-ка ты… на Геллу пробоваться!

– Вот и настал тот трагичный день, – внезапно скорбным голосом произнесла Яна, а когда на ней скрестились три наших недоуменных взгляда – прыснула и добавила: – когда мой муж сошел с ума. Олег, какая ей Гелла, совершенно же не тот типаж! Маргарита, только Маргарита!

Иногда эти двое мне нравились. Но чаще, как сейчас, хотелось их придушить. По очереди и с особой жестокостью.

– Господа Масловы, а можно тут не делить шкуру неубитой меня, пожалуйста? Кастинга еще не было, мы даже пробы еще не записали, а вы уже все распланировали – кого и на какую роль поставят.

– Да брось ты. – Олег отмахнулся, как будто это и вправду было уже решенным делом. – Тебя возьмут, ты умничка. И будет Игорь смотреть с первого ряда, как тебя Мастер целует, и ревновать.

– Лучше так, чем весь прошлый сезон наблюдать, как ты ее в этом вашем «Петре» по заднице шлепаешь, – меланхолично откликнулся он, тем не менее собственнически обняв меня за талию. – Как я тебе руку не сломал – до сих пор не понимаю.

Что на это сделал Олег? Попытался извиниться? Ну да, конечно. Он расплылся в ехидной улыбке, которая скорее подошла бы Чеширскому коту, чем человеку, и вкрадчиво ответил:

– Ничего не могу с собой поделать. Царь так и должен вести себя с дворовыми девками…

Подзатыльников ему за это прилетело сразу два – от меня и Яны, на любой вкус. К счастью, сотрясения мозга, по причине полного его отсутствия, можно было не опасаться.