Хроники Алдоров. Узы ненависти

Хроники Алдоров

Узы ненависти

От автора к читателю

Дорогой читатель, прежде чем ты продолжишь наше путешествие, мне хотелось бы коротко напомнить свою позицию. Эта книга – художественное произведение, и её герои, их поступки и слова рождены потребностями сюжета, а не целью пропаганды чего-либо.

Хочу четко заявить: как автор, я не поддерживаю и не одобряю насилие, злоупотребление психоактивными веществами (алкоголем, табаком) или иные формы вредоносного поведения. Я убежденный сторонник традиционных семейных ценностей, и моя книга не является пропагандой нетрадиционных ценностей или иных идеологий, противоречащих этому убеждению.

Любые подобные элементы в повествовании служат исключительно для создания атмосферы или раскрытия характеров и ни в коем случае не являются примером для подражания или призывом к действию.

Благодарю за понимание и желаю вам приятного чтения

Глава 1

В подвале небольшого двухэтажного домика, на самой окраине промышленного города Стикс-Сити, воздух был густым и тяжелым. Эта едкая смесь запахов сырости, плесени, горькой пыли магических компонентов, потерявших свою силу, под нотами дешевых благовоний, призванных скрыть под собой этот смрад. Этот запах был визитной карточкой Физария Трома, настолько же въевшейся в него, как и грязь под его обломанными когтями.

Перед ним за столом, пошатываясь от нетерпения, сидела эльфийка. Ее изящные, длинные пальцы барабанили по деревянной столешнице, заваленной пыльными фолиантами и склянками с мутным содержимым.

– Я просто должна знать, – ее голос звенел, словно надтреснутый хрустальный бокал, – стоит ли мне инвестировать в этот новый бизнес с полуросликом из пятнадцатого квартала? Астролог сказал, что мне сопутствует удача, но я чувствую, здесь кроется нечто большее!

Физарий кивнул с видом мага, познавшего все тайны мироздания. Внутренне он содрогался. Сумма, которую она сулила, пахла так же сладко, как и любая другая, но нервозность клиентки была заразительной. Физ поправил капюшон потертого бордового пальто, непроизвольно проверяя, надежно ли прикрыт рог, главный источник вечных подозрений и причин для оскорблений. Второй давно отломан, и на его месте красовался грубый расслоившийся пенек.

– Сущности миров за гранью помогут нам прозреть, – провозгласил он хриплым, нарочито мистическим голосом, проводя рукой над медной чашей с застоявшейся водой. – Но помните, о дитя светлых рощ, будущее – это река с тысячью русел. Мы увидим лишь одно из них.

Эльфийка замерла в благоговейном ожидании. Физарий закрыл глаза, делая вид, что погружается в глубокую концентрацию. На деле же он лихорадочно перебирал в памяти обрывки заклинаний из ворованного учебника «Грезы для начинающих». Весь ритуал был построен на иллюзии – показать в воде смутные, текучие образы, на которые клиентка сама наложит желаемое толкование. Унизительная работа, но она хоть как-то кормила.

Он начал бормотать слова на ломанном инфернальном языке демонов, хотя на самом деле все это лишь тарабарщина, звучащая тайно и мистически. Вкладывая крохи своей и без того тощей магической силы в иллюзию на чашу перед ним. По ее краю поползли синюшные искры, вода забулькала. Эльфийка издала восторженный вздох. Физарий уже почти поверил, что сегодня фортуна к нему благосклонна.

И в этот момент его хвост, сводимый нервным напряжением, дернулся и задел край стола. Склянка с надписью «Крылья летучей мыши», жизненно важная для стабильности чары, с грохотом кувыркнулась на пол, рассыпая свое дорогостоящее содержимое по грязным половицам. Не так важно, что драгоценным ингредиентом являлись лишь перетертые в труху листья. Все это помогало создавать ощущение таинства и мистики.

От неожиданности эльфийка вздрогнула и ударила стол коленом. Заклинание, и без того висевшее на волоске, сорвалось с цепи. Но на этот раз все пошло не просто не так, а катастрофически неправильно.

Вместо безобидного столба дыма из чаши вырвался сноп багрового пламени. Воздух не затрещал, а разорвался оглушительным грохотом, снося со стола бумаги и склянки, которые тут же вспыхнули. Стены подвала осыпались известковой пылью. И в эпицентре этого хаоса, на месте склянки с порошком, материализовалось нечто. Не жалкий мотылек, а сгусток ярости размером с крупную кошку. Имп, тщедушный, покрытый сальной кожей, с уродливой мордой, увенчанной крошечными рожками, и кожистыми крыльями. Он вращал своими горящими угольками-глазами, оценивая обстановку, и его пасть расползлась в ухмылке, полной игольчатых зубов.

– Mkati Tary! – просипело существо голосом, похожим на скрежет стекла по металлу.

Прежде чем Физарий успел что-либо понять, бес взмыл в воздух. Он не просто парил, он носился по комнате, как шальная пуля, опрокидывая полки, выдергивая клоки волос с головы орущей эльфийки, испепеляя маленькими огненными шариками, срывающимися с его рук, занавески, которые мгновенно вспыхнули ярким пламенем. Один из его когтистых пальцев ткнул в бутыль с мутной жидкостью, та взорвалась, забрызгав стену едкой слизью.

– Нет! Стой! – закричал Физарий, пытаясь вспомнить заклинание изгнания, но его разум парализовала паника.

Имп, словно почувствовав его страх, издал визгливый, адский хохот, который резал слух. Он впился когтями в потолочную балку, раскачиваясь на ней, и принялся методично швырять в стены тлеющие обломки книг, поджигая все, до чего мог дотянуться.

Демон визжал что-то на своем языке, переворачивая все, до чего могли дотянутся его мелкие лапы. Спрыгнув на одну из полок он принялся забрасывать эльфийку стоящими там бутылками, судорожно щелкая пастью и визжа от удовольствия. Содержимое бутылок, разбивающихся об утонченную гостью, залило ее с ног до головы содержимым, сильно пахнущим спиртом. Заметавшись, гостья задела намокшим подолом платья горящую скатерть, и край ее одежды вспыхнул синим пламенем.

Эльфийка, забыв о своем аристократическом достоинстве, с воплем бросилась к выходу, по пути срывая с себя горящее платье, рванула дверь, но лишь оторвала от нее ручку. Имп, заметив положение дамы, с адским хохотом набросился на нее, принявшись царапать ей лицо, срывать украшения и рвать нижнее белье, оставляя беднягу совершенно без одежды в горящем подвале.

Физарий не видел этого. Он следил за тем, как его жилище, его нищая крепость, его единственное убежище от всего мира, превращалось в филиал преисподней за считанные секунды. Он не имел ни малейшего понятия, что происходит внутри, улизнув, едва демон потерял его из виду. Решив, что гостья давно покинула его унылый подвальчик, он отряхнул свое поношенное пальто, которое когда-то стянул со спящего бродяги, и через мгновение отвернулся от горящего здания, зашагав прочь. Мысли о судьбе его гостьи испарились из его головы и все, о чем он сейчас думал, где обустроиться теперь.

С натужным хрипом, выложившись на свой маленький триумф, имп камнем рухнул на пол, оставив в дереве дымящуюся вмятину, перекувырнулся и щелкнул пальцами, открывая портал и ныряя в него, как в прорубь. Его издевательский смех еще долго эхом отзывался в горящем доме, постепенно затихая вдалеке.

Грохот стих, сменившись треском огня и шипением деревянных балок. Физ почти скрылся за поворотом, как дверь подвальчика с грохотом вылетела с петель и из него выскочила разъяренная обнаженная эльфийка. Ее волосы сгорели, на теле алело несколько ожогов, а руки были черными от сажи. Ее звериный оскал исказил прекрасное, утонченное лицо сделал его больше похожим на гоблинскую морду. Она тяжело вдыхала воздух, медленно осматривая глазами окрестности.

Едва она заметила Физария, с ее губ сорвался громкий крик.

– Ублюдок! Да ты знаешь кто я? С тебя шкуру сдерут чертов красножопый…

Дальше он не слушал. Физарий быстро забежал за угол здания и надвинул свой капюшон на глаза, стараясь привлекать как можно меньше внимания. Что было не просто, учитывая его яркий вид и происхождение. Он не знал тогда, что этот провал, этот оглушительный, унизительный провал, был не концом, а самым громким началом в его жизни.

Физарий Тром прижался к шершавой кирпичной стене заброшенной пекарни, стараясь слиться с тенями. В горле першило от дыма, втянутого еще в подвале, а в ушах стоял оглушительный звон, то ли от взрыва, то ли от воплей той сумасшедшей эльфийки. Он судорожно ощупал себя – цел, не горит, пальто, слава всем богам, тоже уцелело. Теперь главное уйти подальше и не привлекать внимания.

Он вынырнул из переулка на главную артерию этого района. Здесь воздух был другим: густая смесь выхлопов старых автомобилей, гари из фабричных труб на горизонте и запаха жареного стритфуда с непонятным мясом. Над головой натянутыми нервами висели гирлянды проводов, а с неказистых балконов свешивалось белье, которое уже давно нельзя было назвать чистым.

Физ пригнул голову и зашагал быстрее, стараясь идти в потоке таких же, как он, спешащих по своим делам маргиналов, рабочих со смены и прочего сброда. Но скрыться ему было не суждено. Его выдавало все: манера прятать лицо, нервно подергивающийся хвост и, конечно же, кожа цвета закатного неба и торчащий из-под капюшона единственный рог.

Тифлинги были гонимой расой в Алдорских республиках. Их происхождение делало несчастных нежелательными во всех аспектах жизни. Полиция не давала покоя, прохожие прятали детей, и даже власти закрывали глаза на их проблемы. Все только от того, что их прародителями были демоны, когда-то смешавшие свои гены с людьми. Раса полукровок, наделенная врожденными талантами к магии хаоса всех ветвей, долгой жизнью и устойчивостью к огню, прозябала в нищете и грязи. Конечно, были те, кто боролся за их права, пытался обелить имя народа, но все были лишь капли в море.

Взгляды впивались в него со всех сторон. Люди-рабочие в замасленных комбинезонах, проходя мимо, нарочито громко сплевывали ему под ноги, густая слюна шлепалась об асфальт в сантиметре от его стоптанных башмаков. Орк-мусорщик, выгружающий ящики из фургона, прохрипел что-то неразборное, но явно обидное, и демонстративно потер свои маленькие глазки, будто от вида Физария у него резко испортилось зрение. Даже старуха-гоблин, торгующая вялеными мясом с лотка, при его приближении накрыла свой товар грязной тряпкой и отвернулась, сделав вид, что его не существует.

«Идиоты, – яростно подумал Физ, сжимая кулаки в карманах пальто. – Все они просто идиоты. Сгори их дом, они будут переживать лишь о том, что дым перебил запах их дешевого супа».

Он брел через толпу примерно минут двадцать, не спеша, чтобы не привлекать внимания. Затем свернул в более узкую улочку, надеясь срезать путь к вокзалу, где можно было затеряться и, может, даже уехать на первом поезде куда глаза глядят. Денег на использования узлов порталов, ставшими столь популярными за последние годы, у него естественно не было. Но судьба, казалось, решила, что он еще не достаточно опозорен сегодня.

Из-за угла, лениво переваливаясь с ноги на ногу, вышли двое. Полиция. Вернее, ее низшие представители, рядовые патрульные. Личности в потертой униформе с нашивками Стикс-Сити, но с глазами хищников, высматривающих легкую добычу. Один, потный и широколицый, жевал какой-то бутерброд, второй, тощий и с лицом как у крысы, облокачивался на свою дубинку, оглядывая прохожих.

Его цепкий взгляд сразу же зацепился за Физария. Тонкие губы растянулись в ухмылке.

– Ну-ну, поглядите-ка, Борк, – сипло произнес он, тыча дубинкой в сторону тифлинга. – Редкая птица решила прогуляться по нашим улицам. И вся такая… закопченная. Че вынюхиваешь, краснокожий? Пахнет от тебя, знаешь ли, пожаром. Не ты ли тот поджигатель, о котором нам только что по рации сообщили?

Борк с наслаждением заглотил последний кусок и облизнул пальцы.

– От них, вонючих, всегда пахнет гарью, – буркнул он. – Хрен поймешь почему. Давай, Джеймс, обыщем его и в каталажку. Заодно и премию схватим за поимку, а там пусть сами разбираются.

Физ попытался было пройти мимо, сделав вид, что не слышит, но тощий Джеймс резко шагнул ему наперерез, преградив путь дубинкой.

– Ты куда это так спешишь? – Он прищурился, вглядываясь в его лицо. – А лицо-то у тебя… нервное какое-то. И пальто… Борк, глянь, пальто точно ворованное. Где стырил?

Сердце Физария упало. Он мысленно проклял свою заметность. Эти двое искали не поджигателя, они искали кошелек, который можно было бы облегчить под предлогом «штрафа» за что угодно. Мысль о том, чтобы оказаться в участке и быть обвиненным в воровстве собственного, пусть и краденого когда-то, пальто, была мерзкой.

– Отстаньте, – просипел Физарий, глядя в землю. – Я ничего не делал. Это мое пальто.

– Твое? – Тощий свистнул и обменялся понимающим взглядом с напарником. – Смотри-ка, у рогатого появился вкус. Или просто наглости прибавилось. Ладно, с пальто разберемся потом. А сейчас у нас к тебе вопрос поважнее. Ты не видел тут, на районе, одну эльфийку? Высокую, лысую, без… э-э-э… одежды. Совсем. По описанию, на нее напал какой-то тифлинг с обломанным рогом. Обманным путем нажился на бедняге и вызвал демона.

Физарий похолодел внутри. Как она так быстро успела нажаловаться. И, судя по всему, не опустила мелкую деталь о призванном демоне.

– Не видел, – буркнул он, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Я только сюда вышел.

– Сюда вышел? – Джеймс пристально посмотрел на него, а потом медленно провел пальцем по его плечу, стирая сажу. – А это что? Похоже на сажу. Свежую. Как раз от пожара. Интересное совпадение, правда, Борк?

Борк мрачно крякнул, подходя ближе, чтобы заблокировать путь к отступлению.

– Совпадение, – упрямо повторил Физ, чувствуя, как по спине бегут мурашки. – Печку растапливал.

– Печку? В такую-то погоду? – Джеймс фальшиво улыбнулся. – Ну ладно, допустим. Но как много у нас тифлингов с обломанными рогами ходит? – Он многозначительно потыкал дубинкой в грудь Физария. – Мы можем решить этот вопрос на месте. Цивилизованно. Чтобы нам не пришлось тебя забирать и устраивать долгую, нудную проверку. Ты же не хочешь провести ночь в обезьяннике, да, рогатый? Там ребята новые, скучают. Да и к тому же, уж больно ты подходишь под описание.

Это был чистый и неприкрытый развод на взятку. У Физария не было ни гроша, а то немногое, что он заработал за месяц, осталось в том самом горящем подвале. В этот момент с главной улицы донесся нарастающий визг сирены. Пожарная команда. Оба полицейских на секунду отвлеклись, повернув головы в сторону шума.

И этого мгновения Физарию хватило. Вместо того, чтобы пытаться вырваться, он резко кашлянул прямо в лицо джеймсу каплями крови, заставляя того отшатнуться.

– Черт! – взревел полицейский, вытирая лицо.

– Да он больной! – заорал Борк, отпрыгивая назад. – Вонючий, заразный ублюдок!

Используя их замешательство и брезгливость, Физ рванулся не вперед, а назад, вглубь узкого переулка, сбивая с ног пустые ящики.

– Стой, падла! – заорал сзади Борк, но уже без прежней уверенности, больше для протокола.

Но Физ уже не бежал, он летел, сердце колотилось где-то в горле, а в ушах снова зазвучал тот самый адский хохот маленького беса, будто подгоняя его вперед, в самое пекло нового, еще неведомого кошмара. Он словно чувствовал на спине их ненавидящие взгляды, но знал, гнаться за ним всерьез они не станут. Слишком много возни. Проще найти следующую жертву.

Физ сплюнул кровь. Прокушенный острым клыком язык и брезгливость ко всей расе тифлингов сделали свое дело, и в этот раз Физу удалось избежать ночевки в камере. Он замедлил шаг лишь тогда, когда за спиной осталось несколько поворотов и крики полиции окончательно растворились в городском гуле. Прислонившись к холодной кирпичной стене какого-то склада, он отдышался. Рука непроизвольно полезла в карман, искать хоть какую-то мелочь. Но пальцы нащупали лишь дыру в подкладке и несколько крошек от вчерашней булки. Ни гроша. Ничего. Все его сбережения, все его жалкое имущество теперь превратилась в пепел.

Он был голоден, грязен, пах дымом и отчаянием. И абсолютно один в этом враждебном городе.

Он побрел дальше, уже не к вокзалу, билет был недостижимой мечтой, а просто куда глаза глядят. Каждый его шаг по мостовой встречался взглядами людей, эльфов, орков – все отворачивали от него глаза, не желая даже смотреть на проклятое отродье демонов.

Безнадега давила на плечи. Он был чужим везде. Вечным козлом отпущения, на котором можно было сорвать злость, выместить собственную нищету и убогость. Его существование было ошибкой, которую весь мир стремился исправить самым простым способом – затоптать и стереть в пыль.

Но странным образом эта всепоглощающая ненависть не вызывала в нем ответной ярости. Она была… привычной. Как хроническая боль. И, как любая боль, она заставляла искать способы ее обойти, перехитрить, использовать.

Он остановился у замызганного витринного стекла, разглядывая свое отражение. Лицо, испачканное сажей и кровью. Горящие желтым огнем глаза. Сломанный рог. И этот взгляд, вечно готовый к удару, вечно ожидающий подвоха.

«Идиоты, – промелькнула в голове старая, заезженная мысль. – Они видят только рога и кожу. Они не видят дальше собственного носа».

И вдруг его осенило. Это ведь была не слабость. Это была его сила.

Они его ненавидят? Прекрасно. Ненависть ослепляет. Она делает людей глупыми, предсказуемыми. Они его боятся? Идеально. Страх, отличный инструмент для манипуляции. Они отворачиваются, не желают его видеть? Что ж, это лучшая маскировка. Кто будет внимательно разглядывать то, на что больно и противно смотреть?

Уголки его губ дрогнули в подобии улыбки. Да, он был никем. Нищим тифлингом-неудачником. Но именно это и делало его невидимым, призраком, способным проскользнуть там, где другие споткнутся о собственное высокомерие или жалость.

Ему не нужны их деньги. Ему не нужно их уважение. Ему нужно то, чего у них было в избытке: их пороки, их секреты, их грязное белье. А уж найти на это управу он всегда как-нибудь да сможет. В конце концов, он демонолог. Правда, неудачливый и старающийся никогда не использовать свои навыки. Но даже неудачливый демонолог знает кое-что о том, как заключать сделки.

Он выпрямил спину, снова натянул капюшон на глаза, но теперь уже не чтобы спрятаться, а чтобы наблюдать из тени. Его взгляд на прохожих не изменился. Он видел все тех же жителей города, не сильно богаче, чем он, но превозносящих себя хотя бы происхождением над ним.

Живот сводило от голода спазмами. Мысли о грандиозных планах меркли перед примитивной, животной потребностью найти хоть кроху еды. Он свернул в знакомый проулок, где обычно копошились такие же отбросы общества, там иногда можно было найти выброшенные, но еще съедобные продукты из магазинов. Просроченную выпечку, залежалые овощи, бракованные консервы. Пока он копался в мусорном баке, надеясь отыскать хоть что-то, за его спиной раздался грубый смех.

– Ну, ну, ну… Кого это мы тут видим?

Физ замер, не оборачиваясь. Он узнал этот голос, хриплый, пропитый, принадлежащий Глочу, одному из головорезов из банды «Черных Челноков».

– Как дела, рогатый? – другой голос, помоложе, но с той же ядовитой ноткой. – Мы как раз шли к тебе, дай, думаем, проверим, не копается ли этот красножопый в мусоре, и вот те раз, ты тут и оказался. Денежки наши готовы?

Медленно выпрямившись, Физ повернулся к ним. Их было трое. Глоч, широкоплечий человек со шрамом через глаз, и двое его подручных: тощий, прыщавый парень и здоровенный орк, молчаливый и опасный.

– У меня пока ничего нет, – тихо сказал Физ, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

– Ни-че-го? – Глоч растянул слово, делая удивленное лицо. Он медленно подошел ближе, заглядывая под капюшон. – Слышите, парни? У него ничего нет. А ведь мы так ждали. Мы даже проценты не стали пересчитывать на новые, пошли тебе на встречу.

Прыщавый захихикал, а орк мрачно крякнул, сжимая кулаки размером с окорок.

– Послушай, рогатый, – Глоч положил грязную руку ему на плечо. – Мы люди понимающие. Можем подождать. Но не долго. Очень недолго. Может, у тебя есть что-то… ценное? Взамен?

Его взгляд скользнул по Физу, оценивающий, хищный. Физ почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он понимал, что имеет в виду Глоч. Банда торговала всем, краденым, наркотиками, органами… и живым товаром. Даже такой, как он, мог сгодиться для каких-нибудь грязных дел или как запчасти для подпольных врачей банды.

– Я… я скоро все отдам, – выдавил он. – У меня есть дело на подходе.

– Дело? – Глоч фальшиво улыбнулся. – Ну, если дело… Тогда вот что. Завтра. В это же время. Приносишь нам наши деньги. Или находишь что-то стоящее. Или… – он похлопал Физа по щеке, – мы сами найдем, как ты нам будешь полезен. Понял?

Физ молча кивнул, глядя в землю.

– Отлично. Рад, что мы поняли друг друга. – Глоч отпустил его. – Не подведи нас, дружок. Не подведи.

Головорезы, посмеиваясь, развернулись и ушли, растворившись в темноте переулка. Физ остался стоять один, сжимая кулаки так, что острые ногти впивались в ладони. Голод отошел на второй план, его сменил холодный, липкий страх. Полиция, долги перед могущественной бандой. Отсутствие дома и нищета. Он был в ловушке. И времени на спасение почти не оставалось.

Глава 2

Первым делом, после преодоления панической атаки, в голову пришла мысль, что пора бы сменить город обитания. Забиться куда подальше, на противоположный край страны, и не отсвечивать. Но Физ сразу отмел, на первый взгляд, спасительные идеи. Челноки были очень старой преступной группировкой, пустившей свои корни глубоко в тело республик. Они были как плесень – незаметные, вездесущие и смертоносные. Их агенты проникли везде: в портах, на вокзалах, среди уличных торговцев и даже в полиции. Сбежать от Челноков невозможно. Проще сменить цвет кожи или отрастить новый рог.

Физ стоял, прислонившись к стене, и его мозг, привыкший к постоянному выжиманию ресурсов из абсолютного нуля, лихорадочно искал выход. Варианты отскакивали от сознания, как горох от брони. Украсть в магазине? Слишком рискованно, да и все лавочки уже знали его в лицо и стерегли свои товары, едва завидев красную кожу. Обобрать пьяного? Пьяницы в этих краях обычно были такими же нищими, а тех, что побогаче, уже давно «опекали» местные банды. Попрошайничать? У него не было ни жалостливой внешности, ни терпения выслушивать оскорбления за гроши.

Оставалось одно. Быстро, жестоко и без раздумий. Нужно было найти того, кто слабее. Кто не сможет дать отпор. Кто не побежит жаловаться в полицию или сделает это не сразу. Мысль была гнилой и знакомой, она копошилась в нем, как червь, но голод и страх перед Челноками придавали ей железную необходимость.

Его желтые глаза, привыкшие к полумраку, выискивали в вечерней толпе подходящую жертву. И он ее увидел. Молодая женщина-человек, одетая скромно, почти бедно. Она толкала перед собой старую коляску, из которой доносилось негромкое хныканье ребенка. Она выглядела уставшей до полусмерти, ее плечи были ссутулены под тяжестью невидимого груза. В одной руке она сжимала ручку коляски, в другой – простую холщовую сумочку, прижимая ее к себе так, как будто это единственное, что у нее осталось.

Идеальная жертва. Слабый, занятой, отвлеченный человек. И главное, не способный погнаться за ним бросив ребенка. Да и кто бы стал слушать ее крики на ограбление? Особенно если грабитель – тифлинг. Ей бы просто посоветовали «быть аккуратнее» и «не совать нос куда не следует».

Физарий почувствовал, как к горлу подступает комок тошноты. Он резко проглотил его. Совесть была роскошью, которую он не мог себе позволить. Выживание – вот его единственный приоритет.

Он двинулся за ней, сливаясь с тенями и потоком людей. Его шаги были бесшумными, отработанными годами жизни на улице. Он ждал подходящего момента. Она остановилась у перехода, пытаясь одной рукой укачать коляску, в которой ребенок начинал плакать громче. Сумочка на мгновение отдалилась от ее тела.

Это был его шанс.

Сердце колотилось где-то в висках, заглушая городской шум. Он сделал рывок. Не бегом, а быстрым, стремительным движением змеи. Его рука с длинными когтями метнулась к цели, схватила грубую ткань сумочки и рванула на себя. Женщина вскрикнула от неожиданности и ужаса, потянув за собой ручку. Хлопок рвущейся ткани. Кнопка не выдержала, и сумочка оказалась в его руках.

– Нет! Отдайте! – ее голос был полон слез и отчаяния. – Там все! Пожалуйста!

Но Физ уже разворачивался, засовывая добычу под пальто. Он не смотрел на нее. Не смотрел на ребенка, который зашелся в истеричном плаче. Он видел только щель между двумя зданиями впереди. Его путь к спасению.

– Помогите! Держите его! – закричала женщина, но толпа лишь равнодушно расступилась, давая Физарию скрыться. Люди отворачивались, делая вид, что не видят и не слышат. Чужая беда их не касалась.

Он влетел в вонючий, темный переулок, не замедляя хода, пока не оказался в глухом дворе-колодце, заваленном хламом. Только тогда он остановился, прислонившись к стене и задыхаясь. Из груди вырывались хриплые, свистящие звуки. Руки тряслись. Не от усталости, от страха.

С лихорадочной поспешностью он развязал шнурок сумочки и вытряхнул содержимое на землю. Из нее выпали детская соска, несколько пеленок, поломанная косметичка и… кошелек. Простой, потертый.

Он схватил его, сорвал застежку. Внутри лежало несколько купюр. Не богатство, но достаточно, чтобы отсрочить визит на тот свет от голода. Он судорожно пересчитал деньги, засовывая их в свой внутренний карман. Потом, не глядя на разбросанные вокруг детские вещи, он швырнул пустой кошелек и саму сумочку в ближайший мусорный бак.

Он стоял несколько минут, пытаясь отдышаться и загнать обратно стыд, который поднимался по горлу едкой желчью. Он смотрел на свои руки – руки вора, грабившего матерей с младенцами. Руки неудачника.

«Выживание, – снова прошипел он про себя, сжимая кулаки. – Только выживание».

Он выбрался из двора и зашагал прочь, не оглядываясь на тот перекресток, где остались плакать женщина и ее ребенок. Он шел, и мысли в его голове теперь смешивались с другим звуком – с душераздирающим плачем младенца, который, казалось, навсегда въелся в его душу.

Физарий шел быстро, почти бежал, зажимая в кармане пальто мятые купюры. Ему казалось, что на него смотрят из каждого окна, что каждый прохожий знает, что он только что совершил. Плач ребенка и отчаянный крик женщины звенели в его ушах громче сирен и городского шума. Он инстинктивно двигался туда, где его знали меньше всего – в Треугольник, район доков и дешевых развлечений на другом конце города, где царили свои законы, а к его виду относились если не с терпимостью, то хотя бы с равнодушием.

Он нашел то, что искал, почти сразу, выцветшую вывеску бара «Ржавый якорь». Место было таким же потрепанным, как и сам Физ, но здесь пахло не нищетой, а дешевым табаком, перегаром, потом и тусклой, продажной чувственностью. Он рванул на себя тяжелую дверь и нырнул внутрь, словно в спасительные объятия.

Теплый, густой, откровенно грязный воздух барной атмосферы обволок его, как одеяло. Здесь было темно, дымно и громко. Со сцены, подсвеченной тусклыми красно-синими прожекторами, под заунывную музыку лениво извивалась уставшая танцовщица-орчиха. Ее тело было необычно утонченным для орчихи, но с заметной, сухой мускулатурой. Лицо совсем юное, даже клыки еще едва виднелись из-за губ. Скорее всего, девушке едва исполнилось восемнадцать. Ее движения отработанные, механические, а взгляд устремлен куда-то поверх голов скучающих посетителей. Ее никто не слушал, и она никого не видела. Это было идеально.

Физ нашел свободный столик в самом углу, в нише, где царила почти полная тьма. Он скинул пальто, наконец-то выпрямил спину. Рог больше не нужно было прятать. Здесь такие, как он, были нормой.

– Эй, бордовый! Чего будешь? – крикнул в его сторону заплывший жиром бармен-дварф, протирая стакан.

– Виски. Самого дешевого. И чего-нибудь пожевать, – бросил ему Физ, швырнув на столик несколько купюр.

Дварф кивнул без тени удивления или осуждения. Через минуту на столе перед тифлингом стояла липкая от чего-то бутылка без этикетки, граненый стакан и тарелка с парой сосисок и пюре. Явно несвежая и разогретая из холодильника, возможно, даже чья то недоеденная, но ему было плевать. Физ налил полный стакан, почти до краев, и залпом опрокинул в себя. Жидкость обожгла горло, ударила в голову, смывая остатки дрожи. Он хрипло кашлянул и налил еще.

Второй глоток был уже не таким жгучим. Третий – почти мягким. Тепло начало разливаться по жилам, оттесняя холод ужаса и стыда куда-то глубоко, на самое дно сознания. Он откинулся на спинку стула, раскинул ноги и наблюдал.

Никто не смотрел на него с ненавистью. Никто не плевал ему вслед. Он был просто еще одним силуэтом в полумраке, еще одним неудачником, пытающимся купить себе немного забвения. Это было… освобождающе.

Он налил четвертый стакан. Музыка стала громче и приятнее. Неловкие движения танцовщицы теперь казались томными и соблазнительными. Грубый смех за соседним столиком – не оскорбительным, а братским. Деньги в его кармане были не грязными, а честно заработанными. Нет, не так. Они просто имелись. И этого достаточно.

Он позволил себе улыбнуться. Кривой, пьяной, циничной улыбкой. Он сделал это. Он достал деньги. Он выжил. А что там какая-то женщина с сопляком? У всех свои проблемы. Может, у нее муж есть, который придет и все ей купит новое. А у него никого не было. Только он сам.

Он поймал взгляд танцовщицы. Та лениво подмигнула ему, исполняя стандартный трюк для поднятия чаевых. Физ фривольно махнул ей рукой и швырнул в ее сторону свернутую банкноту. Деньги пролетели по воздуху и упали на край сцены. Орчиха улыбнулась дежурной улыбкой и двинулась дальше.

Физарий Тром залил в себя еще один стакан. Адский хохот в ушах окончательно сменился гулом пьяного веселья, а плач ребенка утонул в завываниях дешевой музыки. Он находился в безопасности. Он сыт, пьян и на время забыт. А обо всем остальном он предпочитал не думать.

Теплая волна забытья была такой сладкой, такой всепоглощающей. Физарий уже почти поверил, что сможет просидеть здесь до утра, пока бутылка не опустеет, а память не превратится в мутное пятно. Он потянулся за очередной порцией огненной жидкости, как вдруг ледяная струя пронзила алкогольный туман в его голове.

Рядом с его столиком, словно из самой тени, материализовалась фигура. Невысокого роста, худая, одетая в нелепо яркое для этих мест стеганое фиолетовое пальто. Кожа бледная, почти серая, а на ней – от запястий до самой шеи – вился сложный, цветастый узор модных татуировок, переливающихся в тусклом свете. И самое главное, длинные, почти эльфийские, заостренные уши и глаза-щелочки, горящие холодным, хищным интеллектом. Гоблин.

Он не садился. Он просто стоял, заложив руки в карманы узких брюк, и смотрел на Физария. Его тонкие губы растянулись в улыбке, лишенной всякой теплоты.

– Грабишь женщин с детьми, – произнес он тихим, скрипучим голосом, который, однако, был прекрасно слышен даже сквозь грохот музыки. Он не спрашивал. Он констатировал. – Выбираешь самых слабых. Какая… предсказуемая низость. Даже для твоего племени.

Физарий похолодел. Виски внезапно потерял всякий вкус, превратившись в жгучую жижу во рту. Он попытался что-то сказать, издать звук, но горло пересохло.

Гоблин медленно обошел столик и, наконец, опустился на стул напротив. Его движения были плавными, скупыми, как у хищной змеи. Он взял со стола бутылку Физария, поморщился и поставил обратно.

– Отвратительная отрава. Я пришлю тебе что-нибудь… цивилизованное. Если, конечно, наш разговор пройдет успешно.

Он сложил руки на столе, и Физарий увидел, что его длинные пальцы украшены сложными перстнями с темными, сверкающими камнями и розовыми тату.

– Меня зовут Зип. Возможно, ты слышал. Я руковожу… скромным предприятием под названием «Черные Челноки». И да, – он слегка наклонил голову, – я знаю, что ты должен моим непросвещенным парням. Знаю о твоей небольшой проблеме с огнем. Знаю о твоей гостье-эльфийке, которая сейчас, я уверен, дает показания полиции, активно вспоминая каждую деталь твоего… милого личика.

Зип позволил паузе затянуться, наслаждаясь эффектом. Физарий чувствовал, как его пьяная уверенность испаряется, обнажая голый, животный ужас.

– Этот город, милый Тром, – продолжил гоблин, обводя рукой помещение бара, – это мой организм. Каждый его закоулок – это капилляр. Каждый житель – клетка. А такие, как ты, – это… вирусы. Неприятные, но предсказуемые. И я чувствую каждое твое передвижение. Каждую кражу. Каждую жалкую попытку выжить. Ничто не остается незамеченным.

Он внезапно ткнул длинным пальцем с перстнем в стол, и Физарий вздрогнул.

– Поэтому, когда такой ни на что не способный вирус, как ты, вдруг проявляет… неожиданную активность, призывая в мой город сущности извне, это привлекает мое внимание. Мне не нравится, когда в моем организме заводятся глисты.

Физарий попытался найти хоть каплю бравады, но нашел лишь пустоту.

– Это… это был несчастный случай, – хрипло выдавил он. – Ритуал пошел не так.

– О, я верю! – Зип рассмеялся, и его смех звучал как скрежет стиральной доски. – Я абсолютно верю, что ты неудачник. Но даже неудачливый демонолог – это демонолог. А это делает тебя… потенциально полезным. Или невыносимо опасным. И то, и другое требует моего непосредственного контроля.

Гоблин откинулся на спинку стула, его глаза-щелочки сузились еще сильнее.

– Так что, вот, что происходит сейчас. Ты забываешь о своем мелком долге Глочу. Ты работаешь теперь лично на меня. У тебя есть проблема – я ее решаю. Эльфийку заставят замолчать, копов отведут от твоего порога. А ты будешь делать то, что я скажу. Когда я скажу. И как я скажу. Взамен ты получишь возможность дышать дальше. И, возможно, даже будешь пить виски получше.

Это не был вопрос. Это был приговор. Физарий сидел, парализованный, глядя на этого тщедушного гоблина, который одним присутствием заполнил собой весь бар, весь город, всю вселенную. Убежать от Челноков нельзя. А убежать от того, кто ими руководил – и думать смешно.

Физ мог только молча кивнуть, чувствуя, как последние остатки иллюзий о свободе растворяются в перегаре и страхе.

– Прекрасно. – Зип улыбнулся своей ледяной улыбкой и поднялся. – Наслаждайся своим вечером. За твой счет. Завтра с тобой свяжутся.

И так же бесшумно, как и появился, он растворился в дымной мгле бара, оставив Физария наедине с почти полной бутылкой виски, которая теперь казалась ему чистейшим ядом. Забвение было окончено. Кошелёк, добытый ценой чужого отчаяния, вдруг стал платой за вхождение в капкан, из которого, он чувствовал, уже не будет выхода.

Зип исчез так же бесшумно, как и появился, оставив после себя ледяную пустоту. Физарий сидел, вцепившись пальцами в липкую столешницу, пытаясь перевести дух. Алкогольное опьянение испарилось без следа, смытое леденящей волной чистого, неразбавленного страха. В ушах больше не звенел плач ребенка – теперь в них навязчиво звучал скрипучий, размеренный голос гоблина. «Это мой организм… Ничто не остается незамеченным…»

Физ механически потянулся за бутылкой, но рука дрогнула, и он отшвырнул ее прочь. Стекло звякнуло о пол, но густой шум бара тут же поглотил этот звук. Никто не обернулся.

Выбора не оставалось. Это было самым ужасным. Все его жалкие попытки выкрутиться, выжить, украсть – все это привело его прямиком в пасть к тому, от кого сбежать было невозможно. Глоч с его тупыми угрозами теперь казался почти что приятелем по сравнению с этим холодным, расчетливым существом в фиолетовом пальто.

Физ должен был работать на Зипа. Демонолог-неудачник на главу самой могущественной преступной группировки в городе. Ирония судьбы была настолько горькой, что он чуть не рассмеялся вслух противным, истеричным смехом обреченного.

Он поднялся с места, ноги были ватными. Он не смотрел по сторонам, не видел больше ни танцовщицы, ни посетителей. Он видел только один путь – к выходу. Он натянул капюшон на голову, снова превращаясь в тень, но теперь это была тень, принадлежащая другому.

Дверь бара захлопнулась за ним, и его окутал холодный, промозглый воздух ночного Стикс-Сити. Он глубоко вдохнул, но вместо ожидаемого облегчения почувствовал лишь вкус сажи и отчаяния. Он был трезв, абсолютно трезв, и каждое его чувство обострилось до предела. Страх сковывал движения, заставляя сердце колотиться где-то в горле.

«Найти ночлег…» – эта мысль прорезала панику, как луч света в кромешной тьме. Примитивная, банальная потребность. Ему нужно было где-то переждать эту ночь. Спрятаться не от полиции, не от Глоча, а от самого себя. От осознания того, в какую пропасть он только что шагнул.

Он побрел вдоль доков, не разбирая дороги. Ноги сами несли его в знакомые, самые гнилые и заброшенные уголки города, где его не трогали даже самые отпетые головорезы. В конце концов, он нашел то, что искал: ржавый, старый складской ангар, одна стена которого зияла дырами, открывая доступ внутрь. Здесь пахло ржавчиной, затхлой водой и крысами.

В самом углу, за горой пустых ящиков, он нашел нечто отдаленно напоминающее логово – кучу старого брезента и обрывков ткани, оставленных такими же, как он, бродягами. Без мысли, без чувства он рухнул на эту грубую постель, зарывшись носом в ткань, пахнущую плесенью и чужим потом.

Снаружи доносился гул города, далекие гудки кораблей в порту и вечный, неумолчный грохот груженых поездов, покидающих доки. Но здесь, в его убогом убежище, царила почти звенящая тишина. Он лежал на спине и смотрел в дыру в крыше, за которой медленно плыли грязные облака, скрывая тусклые звезды.

Он ждал, что его накроет волна стыда, отчаяния, страха. Но пришло лишь оцепенение. Пустота. Он продал свою и без того жалкую свободу. Но что такое свобода для того, у кого нет даже крыши над головой? Возможно, работа на Зипа даст ему хоть какую-то стабильность. Кров. Еду. Возможно, это даже будет лучше, чем его прежнее жалкое существование.

Но где-то глубоко внутри, под слоем грязи, страха и цинизма, тлела крошечная искра чего-то другого. Не стыда за ограбленную женщину, а ярости. Ярости на себя. На этот город. На гоблина, который смотрел на него, как на букашку. И эта искра, хоть и была слабой, не давала ему полностью погрузиться в оцепенение.

Он повернулся на бок, свернувшись калачиком. Завтра с ним свяжутся. Завтра начнется его новая жизнь. А сегодня ему нужно просто пережить эту ночь. Он закрыл глаза, пытаясь не слышать, как в такт его мыслям где-то в темноте ангара скребется крыса.

Сон накатил на него внезапно, как удушающая волна, утаскивая на самое дно памяти, которое он годами старался не тревожить.

Сперва пришел запах. Не сажи и гари, а свежеиспеченного хлеба и полевых цветов, стоявших в глиняной вазе на подоконнике. Солнечный свет, теплый и яркий, заливал небольшую, но уютную гостиную. Ему шесть. Его кожа была еще светлой, почти розовой, а на голове лишь крошечные, едва прорезавшиеся бугорки будущих рогов, которые мама ласково называла «пуговками».

Он сидел на полу, старательно водя толстым цветным карандашом по блокноту. Рядом, на ковре, возилась с тряпичной куклой его младшая сестра, Ирби. Ее смех был похож на звон колокольчика. Мать, тифлинг с добрыми, усталыми глазами, напевала что-то у плиты, помешивая варево в кастрюле. Ее хвост мягко покачивался в такт мелодии. Отец, высокий и молчаливый, чинил у двери замок, изредка одобрительно похлопывая сына по голове своей большой, мозолистой рукой.

Это не было богатство. Но это было счастье. Полное, безоговорочное, защищенное. Он был дома. Он был любим.

А потом пришло любопытство. Он увлеченно смотрел, как пляшут огоньки пламени на газовой горелке старенькой плиты. Огонь танцевал, переливаясь всеми оттенками оранжевого и желтого. Это было красиво. Волшебно. И ему страшно захотелось прикоснуться к этой магии, подружиться с ней, позвать ее к себе.

Он не помнил слов заклинания. Он их не знал. Это был просто порыв, чистое, ничем не обремененное желание. Он протянул руку к плите, пальцы сложились в неумелый жест, а из груди вырвался сдавленный, восторженный возглас. Неумелый порыв ребенка, даже не знавшего, что он обладает магическим даром.

И огонь ответил.

Не веселый язычок, а слепящая, ревущая стена пламени, которая вырвалась из горелок, словно дикий зверь, сорвавшийся с цепи. Она поглотила за секунду ковер, шторы, стол с его рисунками. Деревянные стены вспыхнули, как бумажные.

Идиллическая картина сменилась адом. Оглушительный рев. Визг сестры. Отчаянный крик матери, бросившейся через комнату к детям. Ослепляющий дым.

Он стоял, парализованный ужасом, в самом центре бури, которую создал сам. Его отец рванул к нему, оттолкнув от падающей балки… и навсегда исчез в огненном занавесе. Мать успела схватить Лилли, обернуть ее мокрой скатертью и… толкнуть его самого в сторону единственной еще не охваченной пламенем двери в сад.

«Беги!»

Его вытолкали в холодную ночь. Он бежал, споткнулся, упал на колени на промерзлую землю и обернулся. Их дом стал огромным факелом, освещающим все небо. Из него уже никто не мог выйти.

Он был единственным, кто выжил в том пожаре. Единственным, кого магия, к которой он так потянулся, пощадила, чтобы обречь на вечное одиночество и вечный стыд.

Физарий Тром проснулся с резким, коротким вдохом, как будто его окунули в ледяную воду. На щеках текли слезы, смешиваясь с грязью. Он лежал на вонючем брезенте в развалинах ангара, а во рту стоял вкус пепла. Того самого пепла, что когда-то был его домом, его семьей, его жизнью.

Он свернулся калачиком, заткнув рот кулаком, чтобы не застонать. Сон был не кошмаром. Это была память. Самое страшное обвинение, которое он всегда нес в себе. Он был не просто неудачником а проклятием. Он приносил огонь и смерть всем, кого любил. А теперь он работал на самого могущественного преступника города.

Глава 3

Рассвет вползал в ангар бледными, больными полосами сквозь щели в кровле. Физарий не спал. Он сидел, прислонившись к ржавой балке, и смотрел, как пылинки танцуют в слабом свете. Вкус пепла все еще стоял во рту, а за плечами незримо стояли призраки прошлой ночи – и далекой, и вчерашней.

Шаги раздались именно тогда, когда серое утро окончательно победило ночь. Их было двое. Они не старались идти тихо. Их тяжелые, уверенные шаги гулко отдавались по бетонному полу, разгоняя крыс. Это были не охранники – те шли бы с грохотом и криками. Это были люди, знающие свое дело.

Из-за угла груды ящиков вышел человек. Широкий в плечах, с каменным, непроницаемым лицом и руками, которые явно привыкли ломать, а не строить. За ним следовал нервный тип с быстрыми глазами, который постоянно что-то перебирал пальцами. Оба одеты в простую, но качественную темную одежду, не кричащую о принадлежности к банде, но и не скрывающую ее.

Физарий не шелохнулся. Он просто поднял на них свои желтые, усталые глаза. Бежать было некуда. Да и бессмысленно. Широкоплечий остановился в паре метров от него, окинув взглядом его «ночлег». Лицо не выразило ни отвращения, ни насмешки.

– Тром? – голос у него низкий, глухой, как удар об землю.

Физ молча кивнул.

– С нами хочет поговорить шеф, – это сказал второй, его голосок звучал более резко, почти ликующим. – Кажется, у тебя сегодня день рождения, рогатый.

Широкоплечий бросил на напарника короткий, усмиряющий взгляд, и тот инстинктивно смолк.

– Встань. Иди за нами, – приказал широкоплечий, не повышая тона.

Физ медленно поднялся на ватные ноги. Он не задавал вопросов. Он знал, кто такой «шеф». И знал, что отказаться нельзя.

Его повели на улицу, к припаркованной черной машине. Затолкав тифлинга на заднее сиденье, мужчины заняли передние места, и автомобиль сразу понесся прочь от доков. Путь занял не меньше двух часов, и Физу казалось, что посыльные специально ездят кругами, стараясь запутать его. Но это было так же глупо, как и пытаться сбежать от Челноков. Физарий знал город очень хорошо и прекрасно помнил, где логово Зипа. Но его люди четко исполняли указания шефа, пусть даже сами наверняка осознавали, как это бессмысленно.

Наконец они остановились у старого магазина одежды. Это был один из таких, где на вешалках висели брендовые вещи явно паленого производства с непомерными ценниками. Физ никогда не видел в подобных местах ни одного посетителя, а противозачаточное лицо продавщицы вовсе отбивало желание посещать такие места. Но так и было задумано – магазин лишь прикрытие для отмывание денег, не более.

Они прошли через стойки с одеждой и спустились в небольшое, но чистое помещение, больше похожее на кабинет. Здесь пахло кожей, дорогим табаком и влажным камнем. За простым, но массивным деревянным столом сидел Зип. На этот раз на нем был темно-зеленый камзол, а его длинные пальцы с перстнями перебирали какую-то древнюю, потрепанную книгу.

Он не посмотрел на них, когда они вошли, закончил читать абзац и лишь затем медленно поднял глаза. Его взгляд скользнул по своим людям и остановился на Физарии.

– Оставьте нас, – тихо сказал он.

Широкоплечий и нервный молча вышли, закрыв за собой дверь. Физ остался стоять посреди комнаты, чувствуя себя голым и абсолютно беззащитным.

Зип отложил книгу, сложил руки и внимательно, изучающе посмотрел на тифлинга.

– Ну что, Тром, выспался? Пришел в себя после вчерашних… волнений?

Физ промолчал. Любой ответ мог быть неправильным.

– Я ценю время. Твое и свое. Поэтому перейду к сути, – продолжил гоблин. – У меня к тебе есть деловое предложение. Я слышал, ты… умеешь находить вещи. Не физически, конечно. Твои методы куда интереснее.

Он потянулся к ящику стола, достал оттуда небольшой кожаный кошелек и швырнул его на стол между ними. Раздался тупой стук, выдающий внушительный вес. Кошелек открылся, и из него показалась толстая пачка купюр. Не какой-то мелочи, а крупных, свежих не мятых купюр.

– Это твой аванс, – голос Зипа был ровным, деловым. – И это лишь малая часть того, что ты получишь по завершении.

Физарий невольно перевел взгляд с денег на гоблина. Его сердце заколотилось с новой силой, но теперь не только от страха. Алчность – древний и мощный инстинкт – шевельнулась в нем, притупляя осторожность.

– Мне нужно, чтобы ты кое-что нашел. – Зип откинулся на спинку кресла, и его глаза-щелочки сузились, словно он целился в невидимую мишень. – Вернее, не просто «кое-что». Мне нужно, чтобы ты нашел и магически отследил один очень специфический товар. «Золотой Песок». Слышал о таком?

Физарий почувствовал, как по спине пробежал холодок. «Золотой Песок» был не просто наркотиком. Это алхимический кошмар, сплавленный из магической пыли, измельченных руд и чего-то еще, что давало потребителю не только кайф, но и кратковременный доступ к магии низших кругов. Дорогой, смертельно опасный и безумно прибыльный.

– Одна партия, – продолжил гоблин, его голос стал тише, но от этого лишь опаснее, – довольно крупная, была… перехвачена. Наглым образом. У нас под носом. Это сделали «Стальные Челюсти». Слышал о таких?

Физ кивнул, сглотнув. Кто в городе не слышал о «Челюстях»? Банда орков, жестокая, прямолинейная и набирающая силу. Они как раз специализировались на силовых захватах и наркотиках.

– Эти зеленые ублюдки, – в голосе Зипа впервые прозвучало что-то похожее на живую эмоцию – ледяное, сконцентрированное презрение, – решили, что могут играть в большие игры. Они не просто украли. Они выбили зубы моим людям и послали их обратно с «приветом». Это не кража. Это объявление войны.

Он выпрямился и уперся пальцами в столешницу.

– Я могу устроить тотальную зачистку их районов. Но это долго, грязно и привлечет ненужное внимание копов, которую они, возможно, уже подмазали. Я не хочу войны на улицах. Я хочу точечного, хирургического удара. Я хочу знать, где их логово. Где они хранят мой «Песок». Где спят их главари. И тогда я приду к ним ночью и сотру их лагерь в пыль так, что от них не останется даже воспоминания.

Зилк замолчал, давая словам осесть.

– Обыскивать каждый их притон – гиблое дело, да и я не хочу пока что открыто реагировать. Но ты… – он ткнул пальцем в сторону Физария, – ты можешь спросить дорогу у самого товара. Я слышал, такое бывает. Магия следования. Магия крови и металла. Ты ведь демонолог? Пусть даже… – он снисходительно повел рукой, – не самый успешный. Ты должен суметь. Возьми что угодно: карты, кристаллы, чаши с кровью. Сделай так, чтобы этот проклятый «Песок» сам указал мне дорогу к тем, кто его украл.

Он откинулся назад, и его взгляд снова стал холодным и оценивающим.

– Сделаешь это – получишь не только деньги. Ты получишь мою личную благодарность. А это в моем мире стоит дороже, чем любой металл. Обожжешься… Ну, – он усмехнулся, – ты догадываешься.

Физарий стоял, не в силах отвести взгляда от кошелька на столе. Он словно слепил его, это холодное, бездушное солнце, обещавшее спасение от голода, холода и вечных унижений. Но за этим сиянием он видел другое – яму, в которую его толкали. Глубокую, темную, с острыми кольями на дне.

Страх сжимал его горло ледяной рукой. «Стальные Челюсти» были не просто бандитами. Это верзилы из плоти и мышц, снесшие бы его с пути, даже не заметив. К тому же ужасные расисты, ненавидящие всякого, кто отличался от них. А Зип… Зип был тонким архитектором, который собирался использовать его, не привлекая к себе внимания, а потом, возможно, разобрать на запчасти. Его натравливали на двух матерых хищников, чтобы те порвали друг друга, а сам он оказывался ровно посередине. Первая же неудача, малейшая ошибка – и виноват будет он. Демонолог-неудачник, который «все испортил». Или же успех сделает его ненужным свидетелем, знающим слишком много.

Безысходность давила на плечи тяжелее всей грязи и копоти Стикс-Сити. У него не было выбора. Отказаться – значит подписать себе смертный приговор здесь и сейчас. Согласиться – отсрочить его, но неминуемо приблизить к другой, возможно, еще более мучительной развязке.

И тогда, сквозь ледяную пелену страха, пробился другой, более древний и цепкий инстинкт – инстинкт самосохранения. Он вспомнил вонь своего подвала, плевки на мостовой, голодные ночи в развалинах. Он вспомнил, как его травили, как на него смотрели, как будто он ошибка природы.

А что предлагал Зип? Кров. Деньги. Еду. Признание. Пусть и в самом темном, самом гнилом углу этого мира. Но это была сила. Защита. Пусть и иллюзорная, пусть и купленная ценой его души и свободы. Работать на банду… это несравнимо лучше, чем бомжевать. Это шанс подняться с самого дна. Хоть на сантиметр. Хоть на время.

«Сначала сделай, – пронеслось в его голове, – сначала выживи. Получи бабки. Получи их доверие. А уж потом… потом придумаешь что-нибудь. Всегда ведь придумывал же».

Эта мысль была тонкой, как паутина, хрупкой, как стекло. Но она была. Надежда паразита, цепляющегося за любую щель, чтобы не быть смытым в канализацию.

Он медленно, почти машинально, протянул руку и взял со стола тяжелый кошелек. Купюры отдали в ладонь приятной, уверенной тяжестью. Он сунул кошель вглубь кармана, и его застежка тихо скрипнула, словно говоря: «Добро пожаловать, продажная душа».

– Я… я сделаю что смогу, – хрипло выдавил он, все еще не поднимая глаз на Зипа.

– Я не сомневаюсь. – Гоблин улыбнулся, и в его улыбке не отразилось ни капли эмпатии. – Жду новостей. Не рекомендую затягивать.

Физарий развернулся и вышел из подземного кабинета, чувствуя, как деньги в кармане оттягивают подол его пальто. Они грели ему грудь, но внутри оставалось холодно. Он сделал выбор. Он продался. Но он все еще жив. И у него имелся план, пусть и призрачный, пусть и безумный – выкрутиться, переиграть их всех, когда представится шанс. А пока… пока он шел покупать компоненты для ритуала, который мог стать его билетом наверх. Или его смертным приговором.

Выйдя из-под опеки головорезов Зипа, Физарий не почувствовал облегчения. Тяжесть денег в кармане давила куда сильнее, чем проклятая нищета. Оно было платой за вступление в игру, где ставкой стала его жизнь. И теперь ему нужны были фишки.

Он зашагал по мрачным улочкам Треугольника, но теперь его путь лежал не к мусорным бакам, а в те немногие места, где знали цену вещам, не имеющим цены для обывателей. Демонология для профанов была синонимом призыва демонических-сущностей, кровавых жертв и апокалиптических угроз. Но для тех, кто погружался в ее глубины, это была сложная, многослойная наука, настоящая магическая инженерия, работающая с тончайшими материями бытия. И следственная магия, та самая, что требовалась Зипу, была одной из ее самых изощренных и опасных ветвей. Конечно, какой-нибудь маг грез справится с этой работой куда лучше, а демонологу придется использовать кровавые ритуалы, но чего ожидать от преступного мира как не кровавых жертв.

Его первой остановкой стал магазин «Ржавый ключ и травы», больше похожий на склад древнего хлама. За прилавком сидела худая, как скелет, женщина с лицом изборожденным татуировками-оберегами. Ее звали Магда, и ходили слухи, что она когда-то преподавала в университете магических искусств, пока не увлеклась… более практичными применениями знаний.

– Мне нужно кое-что для поиска, – хрипло сказал Физ, опуская на прилавок несколько купюр.

Магда подняла на него свои выцветшие глаза, без удивления кивнула на его внешность.

– Объект или субъект? – спросила она деловым тоном.

– Объект. Минерального происхождения. Связан с… низкими энергиями.

– «Золотой Песок», – без тени вопроса констатировала Магда. – Риски осознаешь? Обратная связь может спалить тебе разум. Или пригласить на чай кого-то… нежеланного.

Физ молча кивнул. Она пожала плечами, словно говорила о риске простудиться на сквозняке, и полезла под прилавок. Через мгновение она поставила перед ним несколько предметов.

– Наводка. – Она ткнула пальцем в мутный, яйцевидный кристалл, внутри которого клубилась дымка. – Лучше, чем карты или маятник. Поймает резонанс. Но требует точного фокуса и кучу личной силы. – Она перевела палец на маленький, заточенный с двух сторон обсидиановый стилет. – Пробник. Для установления контакта с образцом. Колешь в субстанцию, заряжаешь силой, потом втыкаешь в центр ритуального круга. Будь осторожен, порезаться – значит открыть портал прямиком в свою душу для всего, что прицепится.

Он кивнул, забирая предметы. Магда протянула ему еще один сверток.

– Кровь скорпиона из черной пустыни. Внутрь чайную ложку. Очистит пространство от посторонних шумов. Чтобы ты слышал только то, что нужно, а не… всех духов округи.

Магда знала свое дело и не задавала лишних вопросов. Основными ее посетителями как раз и были различные маргинальные слои общества, и она прекрасно осознавала плату за длинный язык. Женщина была вне системы банд, и никто не смел трогать ее, предпочитая дружбу с полезной колдуньей.

Следующей точкой стал полуподвал с вывеской «Аптекария». Здесь пахло не лекарствами, а озоном, металлом и статикой. Хозяин, парень с техно-магическим протезом вместо глаза, торговал компонентами для техномантов и аркано-инженеров. Физу нужен был стабилизатор.

– Конденсатор эфирного поля, – потребовал он. – Со свинцовой изоляцией.

Продавец молча протянул ему тяжелый, холодный брусок металла с мерцающим рубином в центре. Камень словно залили свинцом, оставляя лишь его верхушку.

– Не даст энергии ритуала разорвать тебя на клочки и привлечь внимание гончих бездны, – монотонным голосом пояснил он. – Три часа работы. Потом перегрев.

Физ взял и это, чувствуя, как его скудные запасы золота тают на глазах. Магия, особенно такого уровня, никогда не была дешевой.

Последнее, что ему было нужно, он нашел у слепого старика, торгующего «редкостями» с развала на площади. Тот, не глядя, протянул ему маленький камушек.

– Одноразовый, – прошептал старик.

Камень, скрывающий магическое присутствие. Не был редким артефактом и продавался практически везде, но вот купить его, не оставляя следов, можно было только здесь.

Физарий заплатил и пошел прочь, его пальто теперь оттягивали не только монеты, но и смертельно опасные артефакты. Он понимал всю сложность предстоящего. Ему необходимо не просто колдовать. Ему нужно было стать живым радаром, настроенным на конкретную частоту. Кровавая магия была игрой в кости с самим мирозданием: один неверный шаг, одна слабая защита и вместо места он мог призвать сущность, пожирающую душу, или навлечь на себя «взгляд» того, кого он искал.

Он шел по улице, и каждый шаг отдавался в его сознании звоном будущего ритуала. Он был совершенно непутевым магом. Но сейчас ему предстояло доказать обратное. Не Зипу. Не банде. Себе. Ритуал такого уровня нельзя было проводить в вонючем подвале или в заброшенном ангаре. Нужно было место сильное, но контролируемое. Изолированное от посторонних взглядов и, что важнее, от посторонних магических энергий. Городская магия была грязной, как его воды, и могла исказить любой след.

Он бродил по промзоне, пока не наткнулся на старую водонапорную башню на окраине района. Она давно не работала, ее железный каркас был изъеден ржавчиной, но само сооружение все еще стояло, угрюмое и заброшенное. Внутри царила гробовая тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра в дырах и шорохом птиц. Здесь было достаточно высоко, чтобы минимизировать помехи, и достаточно уединенно, чтобы его не потревожили. Идеальная братская могила для его амбиций.

Но одного места мало. Ему нужен был якорь. Самый важный компонент, физический образец «Золотого Песка». Без него все его кристаллы и стилеты бесполезны.

У него не было личного номера Зипа. Но он помнил, в кошельке, помимо денег, вложена аккуратная черная визитка. Физ достал ее и поднес к свету. Единственный номер, выдавленный прессом на черной бумаге, который сразу и заметить трудно. На удачу недалеко располагалась телефонная будка. Постепенно отмирающий вид связи с развитием технологий, но все еще исправно работающий. Сердце колотилось где-то в горле, когда он набрал номер, который прочел на карточке. Он прождал три долгих гудка, уже готовый бросить трубку.

– Говори, – раздался в динамике ровный, безэмоциональный голос. Не Зипа, но явно его человека.

– Это Тром, – просипел Физ, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Мне нужно… для ритуала. Образец. Горсть того, что ищу.

На той стороне линии наступила пауза. Послышался приглушенный разговор, потом та же трубка была поднята снова.

– Час. Заброшенный элеватор на Доковой, причал семнадцать. Подойдешь к черному минивэну без опознавательных. Молча. Понял?

– Понял.

Телефон щелкнул, разъединившись. Прежде, чем на том конце положили трубку, Физ смог различить недовольство его собеседника и жалобы на идиота, звонящего по таким вопросам через городскую линию.

Ровно через час Физарий, кутаясь в пальто, шел к обшарпанному минивэну. Машине настолько неприметной и безликой, что уже ставшего символом преступного мира. Из открывшегося окна высунулась рука в черной перчатке, держащая маленький, плотно завязанный пластиковый пакетик. Внутри что-то мелкое и тяжелое пересыпалось с тихим, зловещим шуршанием.

Рука разжала пальцы. Пакетик упал Физу в ладонь. Люк захлопнулся, и автомобиль сорвался с места, растворяясь в потоке машин.

Физарий сжал в кулаке пакетик. Через пластик он чувствовал странное, слабое пульсирование, будто материал был жив. Это его путеводная нить. И его потенциальная петля. Теперь пути назад не было.

Водонапорная башня возвышалась над округой как ржавый великан, забытый временем. Физарий обошел ее кругом, отыскивая лазейку. Стальные скобы лестницы, ведущей наверх, давно обрушились, оставив после себя лишь торчащие из бетона обломки. Но на высоте около трех метров зиял пролом, оставленный то ли вандалами, то ли временем.

Сжав зубы, Физ отыскал полуистлевший пожарный шланг, валявшийся неподалеку в куче мусора. С трудом закрепив один конец на ржавом крюке, он, плюнув на ладони, начал медленно подтягиваться, цепляясь когтями за шершавую поверхность. Пальто мешало, пакетик с «Песком» в кармане отдавался в сознании тревожной пульсацией. Наконец, он ухватился за край пролома и ввалился внутрь.

Его встретил запах старой ржавчины, пыли и немой, давящей тишины. Внутри башни царил полумрак, пронизанный лучами заходящего солнца, пробивавшимися сквозь щели в куполе. Пространство было пустым, если не считать гор мусора и окаменелых птичьих пометов на полу. В центре зияло круглое отверстие, ведущее в темную бездну резервуара.

Идеально.

Глава 4

Дрожащими от напряжения руками Физ принялся готовить место. Он сгреб мусор в углу, расчистив площадку примерно в три метра диаметром. Пыль поднялась столбом, заставляя его закашляться. Достав обсидиановый стилет, он начал выцарапывать на бетонном полу сложную, многослойную пиктограмму, ритуальный круг. Это не был просто узор; это схема, контур, предназначенный для фокусировки и удержания энергии, своего рода изолированная цепь для бушующей силы.

Он работал медленно, тщательно, вспоминая почерпнутые из украденных гримуаров знания. Каждая линия, каждый символ имели значение: здесь защита, там усиление, здесь отток избыточной энергии. Он не мог позволить себе ошибки. Одна неточность, и энергия ритуала могла разорвать его на части или, что хуже, вырваться наружу, засветившись для любого, кто умел видеть, как маяк в ночи.

Закончив с кругом, он расставил по его периметру компоненты. Мутный кристалл-наводка занял место на «севере», свинцовый стабилизатор – на «юге». Защитный камень он положил у восточного края, к горсти песка он обращался бы с «запада». Кровь скорпиона он осушил одним большим глотком и сам сел в направлении «востока»

Последним он достал тот самый маленький пакетик. Развязав его с бесконечной осторожностью, он высыпал часть «Золотого Песка» на ладонь. Песчинки были тяжелыми, холодными и… словно живыми. Они слегка шевелились, будто черви, и от них исходил слабый, неприятный гул, отзывавшийся в его костях. Это была не просто химия. Это была концентрированная магия, вывернутая наизнанку, испорченная и оскверненная. Идеальный проводник.

Он насыпал небольшую кучку в центре круга, а оставшийся Песок снова убрал в пакетик – про запас. Взяв обсидиановый стилет, он осторожно, чтобы не порезаться, воткнул его острием в кучку. Инструмент завибрировал, издав тонкий, высокий звук, будто настроился на невидимую волну.

Физарий склонился от напряжения, тяжело дыша. Все было готово. Солнце почти село, и башня погрузилась в кромешную тьму, нарушаемую лишь слабым светом из щелей. Он остался один на один с тишиной, мраком и смертельно опасной магией, которую ему предстояло приручить.

Тьма в башне сгустилась, став почти осязаемой. Едкий, сладковатый дымок поднимался от рун и висел в воздухе неподвижными клубами, отсекая внешний мир, создавая хрупкий пузырь изоляции. Физарий сидел на краю начертанного круга, глядя на тускло мерцающую в его центре кучку «Золотого Песка» и воткнутый в нее обсидиановый стилет, пробивший ржавый металл под ним. Сердце Физа колотилось, как птица в клетке, а во рту пересохло.

Он знал теорию. Украденные, зачитанные до дыр манускрипты рисовали в его воображении ясный, четкий процесс: сосредоточенная воля, точный жест, контролируемый выброс силы. Реальность же была грязной, пугающей и болезненной.

Сделав глубокий, дрожащий вдох, он наклонился внутрь круга. Энергия замкнулась, и воздух внутри словно сгустился, стало тяжелее дышать. Он протянул руку над стилетом, ладонью вниз, и начал бормотать первые слова заклинания. Не мощный инфернальный язык демонов, а жалкий, обрывочный лепет больше похожий на детский, чем на магическую формулу. Чтение заклинаний в слух – первый признак неопытного мага, не способного творить заклинания без слов.

Ничего не происходило.

Тишина давила на уши, насмешливая и гнетущая. Песок лежал мертвым грузом. Отчаяние начало подступать к горлу. Он стиснул зубы, пытаясь силой воли выжать из себя хоть что-то, хоть искру. Он представлял себе нить, связывающую его с Песком, видел ее в воображении яркой и прочной.

В ответ в его голове лишь пронеслись обрывки воспоминаний: смех сестры, запах горящего дома, презрительные взгляды на улицах. Его собственная магия, дикая и необузданная, всегда реагировала на боль, на страх, на потерю контроля.

С рычанием отчаяния и ярости на самого себя, он схватил обсидиановый стилет и резко, глубоко, провел лезвием по ладони. Боль, острая и жгучая, пронзила его, и по коже разлилось тепло. Темная, почти черная кровь тифлинга хлынула ручьем, капля за каплей падая на мерцающий Песок.

И тут же мир вокруг него загудел.

Не красивым, контролируемым выбросом энергии, а дикой, болезненной вспышкой. Песок взметнулся перед его лицом, словно живой, метаясь в ядовито-золотом вихре. Стилет в его руке раскалился докрасна, прожигая плоть, и Физ закричал, не от силы, а от невыносимой, разрывающей сознание боли.

Его ум пронзила чужая воля, слепая, алчная, жестокая. Это был «голос» Песка, отголосок тысяч пороков и страданий, вплавленных в него. Он не видел четких образов, лишь вспышки: оскал орка, темный подвал, ящики, запах пота и страха, ощущение спешки, три перевернутых бочки в углу, метка на стене, стилизованная пасть с клыками…

Информация врывалась в него неупорядоченным, хаотичным потоком, разрывая сознание. Он чувствовал, как его собственная, жалкая магическая сила вытягивается из него, как нитки, питая этот чудовищный процесс. Он был не повелителем ритуала, а его батарейкой, его живым компонентом, который вот-вот перегорит.

Он пал на ладони, рыча и захлебываясь, пытаясь удержаться в центре бури, которую сам же и вызвал. Кровь с его ладони продолжала стекать на пол, смешиваясь с пылью и энергией, а перед его внутренним взором, сквозь боль и муть, продолжали мелькать обрывочные, но четкие образы. Логово. Оно было где-то в старых дренажных туннелях под мясокомбинатом. Метка «Стальных Челюстей». Три бочки.

Ритуал работал. Неистово, уродливо, пожирая его изнутри, но работал. Цена за информацию оказалась куда выше, чем он мог предположить. Он платил за нее своей кровью, своей болью и последними крохами контроля над тем немногим, что у него было. Боль отступила так же внезапно, как и накатила, оставив после себя оглушительную, звенящую пустоту. Золотой вихрь угас, песчинки с тихим шелестом осыпались на пол, образуя тусклую, мертвую кучку. Обсидиановый стилет, почерневший и потрескавшийся, с глухим стуком откатился в сторону. Дым рассеялся, и в башню снова вернулся давящий мрак и тишина, теперь казавшиеся неестественными после только что бушевавшего хаоса.

Физарий лежал на холодном металле, раскинувшись, как тряпичная кукла, брошенная разгневанным ребенком. Его грудь судорожно вздымалась, каждый вдох давался с хриплым усилием, обжигая горло. Он чувствовал себя… пустым. Выпотрошенным. Как будто не просто силы, а сама его сущность, все его жалкие запасы магии были выкачаны до последней капли этим ненасытным ритуалом. Рука, иссеченная порезом, тупо ныла, кровь медленно сочилась, образуя на полу липкую, темную лужу.

Перед глазами все еще стояли обрывки видений: оскалы, темнота, бочки, символ… Информация находилась там, в его сознании, но она была смутной, разрозненной, как обрывки кошмара после пробуждения. Дренажные туннели. Мясокомбинат. Метка. Три бочки. Этого недостаточно, чтобы отчитаться. Этого недостаточно, чтобы получить свою плату и, отсрочить расправу.

Он знал Зипа. Холодный, расчетливый гоблин не удовлетворится полунамеками и обрывками. Ему нужна будет точность. Координаты. Детали охраны. Расписание. Прийти к нему с неточной информацией, значит подписать себе смертный приговор. Его объявят неудачником, который и тут все испортил, и с удовольствием избавятся от ненужного свидетеля. Возможно, изначально так и планировалось. Он достает им обрывки информации достаточные, чтобы самим раскопать, где находится склад, но недостаточные для того, чтобы считать его работу сделанной.

Слабый, почти безумный смешок вырвался из его пересохшего горла. Он, Физарий Тром, неудачник и посмешище, только что провел ритуал следственной магии. Он выжил. Он что-то узнал. И теперь эта крупица успеха грозила ему смертью, потому что ее недостаточно.

С неимоверным усилием он перекатился на бок и поднялся на колени. Мир плыл перед глазами. Рука дрожала. Но в его желтых зрачках, помимо боли и истощения, зажегся новый огонь, отчаянная, циничная решимость.

«Ближе… – пронеслось в его пустой голове. – Нужно подобраться ближе».

Ритуал, проведенный здесь, подобен попытке услышать шепот с другого конца города через забитую трубу. Помехи, искажения, колоссальные затраты энергии. Но если подойти к источнику… Если встать недалеко от логова «Стальных Челюстей», сила следа будет в разы сильнее. Риск быть обнаруженным чудовищный. Орки почуют его за версту, а если поймают… Смерть покажется милосердным исходом.

Но это единственный путь. Он должен повторить ритуал. Там. В самом сердце змеиного гнезда. Получить четкие, неопровержимые данные. Только так он мог купить себе не просто жизнь, а козырь для будущей игры.

Он собрал свои инструменты дрожащими руками. Кристалл-наводка потускнел, покрылся паутиной трещин. Стабилизатор был горячим на ощупь. Он почти так же измотан, как и его хозяин. Засунув все в карманы и замотав окровавленную ладонь грязным обрывком ткани от подклада своего же пальто, Физарий поплелся к выходу.

Спуск дался ему едва ли не тяжелее подъема. Ноги подкашивались, каждый мускул кричал от напряжения. Но он шел, спотыкаясь о мусор, цепляясь за стены.

Он вышел в холодную ночь. Воздух, который раньше казался ему вонючим и отравленным, теперь пах… свободой. Он сделал вдох, и его вырвало желчью прямо на ржавые рельсы.

Физ стоял, опираясь на колонну башни, трясясь от холода и слабости, и смотрел на огни города. Где-то там дренажные туннели. Где-то там ждали его орки. И где-то там сидел Зип в своем кресле, ожидая доклада.

Физарий вытер рот рукавом и сделал первый шаг в сторону мясокомбината. Он был пуст. Он был в крови. Он был смертельно напуган. Но впервые за долгие годы у него имелся план выживания.

Шатаясь, как пьяный, хотя в его жилах не было ни капли алкоголя, лишь выжженная до пепла магия и остатки адреналина, Физарий побрел прочь от башни. Мысль о том, чтобы сразу идти в дренажные туннели, казалась теперь чистейшим безумием. Он едва держался на ногах. Повторить ритуал в таком состоянии невозможно, он просто не выдержит и сгорит, как свечка, оставив после себя лишь горстку пепла и глупую улыбку на лице какого-нибудь орка.

Тело требовало топлива. Топлива и отдыха. Деньги в кармане, хоть уже и не так сильно оттягивали плащ после покупки компонентов, все еще грели душу. Он потянулся к кошельку, и пальцы наткнулись на холодный, липкий от крови пластиковый пакетик с остатками «Песка». Он судорожно отдернул руку, как от раскаленного железа.

Он свернул в первый попавшийся переулок, где из-под замызганной двери лился тусклый свет и доносились приглушенные голоса. Вывески не было, лишь нацарапанное мелом на стене слово «Буйная голова» со стрелкой. Идеальное место для тех, кто не хочет, чтобы его видели.

Толкнув дверь, он окунулся в густой, теплый воздух, пахнущий пережаренным жиром, дешевым табаком и немытой посудой. Несколько потрепанных жизнью личностей, явно не принадлежавших к высшим слоям общества, коротали время за стаканами мутной жидкости. На него никто не обернулся. Здесь его вид не вызывал ни удивления, ни отвращения – лишь полное, блаженное безразличие.

Он рухнул на свободный табурет в самом углу, спиной к стене, и опустил голову на липкий столик. Эхо ритуала все еще гудело в его костях, а в висках стучало.

– Чего дать? – проскрипел над ним хриплый голос.

Физ, не поднимая головы, пробормотал:

– Суп. Горячий. И хлеб. И… чай. Крепкий.

Что-то тяжелое стукнуло по столу перед ним спустя несколько минут. Он поднял глаза. Перед ним стояла кружка с дымящейся коричневой жидкостью, от которой шел пар. Он обхватил ее дрожащими руками, чувствуя, как тепло проникает в закоченевшие пальцы, и сделал первый глоток. Горячая влажность распространилась по горлу, и он закрыл глаза, на мгновение позволив себе просто существовать.

– Ну надо же, кого я вижу.

Голос был знакомым. Женским. И налитым такой ядовитой ненавистью, что Физарий вздрогнул и открыл глаза.

Перед ним стояла она. Его бывшая. Та самая, которую он бросил годы назад, испугавшись собственной тени и ответственности. Она выглядела… старше. Более уставшей. В уголках ее глаз залегла боль, которую не скрыть, а в самой глубине золотистых зрачков плескалась обида, выдержанная годами в терпкой горечи. Девушка тифлинг, красивая, с длинными, вьющимися черными волосами и аккуратно закрученными рожками.

– Думала, тебя уже давно в канаве сгрызли крысы, – она говорила тихо, но каждое слово било хлестко, как плеть. – Ан нет. Вон он какой, целый. И, я смотрю, даже при деньгах. На суп хватает.

Он попытался что-то сказать, издать какой-то звук, оправдание, ложь, но язык не повиновался.

– Молчишь? Как и тогда. Просто взял и свалил. Оставил меня одну. С долгами. С тем, что на твое имя оформлено было, помнишь? – ее голос задрожал от ярости. – Полгода я потом отбивалась от коллекторов, Физарий! Полгода! Они чуть не вломились ко мне домой! Где ты был, а? Где ты был, когда мне нужна была помощь? Сидел, как крыса, в своей дыре и боялся высунуть нос?

Она резко шагнула к нему, и прежде чем он успел среагировать, ее ладонь со всей силы ударила его по щеке. Звонко, на всю забегаловку. Удар был не сильным, но он жёг не болью, а стыдом.

– Вот тебе за все, ублюдок, – прошипела она, и он увидел, как на ее глаза навернулись слезы, которые она яростно смахнула. – Жри свой суп. Надеюсь, подавишься.

Она развернулась и сделала несколько шагов к выходу, ее силуэт резко вырисовывался на фоне грязной двери. Но ноги, казалось, приросли к липкому полу. Плечи ее напряглись, сжались, а затем медленно, с невероятным усилием, опустились. Она замерла на месте, дыша тяжело и неровно, словно только что пробежала марафон.

Физ сидел, не дыша, прижимая ладонь к пылающей щеке. Стыд прожигал его насквозь, жгуче и горько. Он готов был провалиться сквозь землю.

И тогда она обернулась. Не вся, а лишь половиной лица, бросив на него взгляд, полный такой боли и усталости, что ему стало физически плохо.

– Бездна тебя забери, Физ, – выдохнула она, и в ее голосе уже не звучало прежней ярости, лишь бесконечная, изматывающая горечь. – Бездна тебя забери…

Она медленно, будто против своей воли, вернулась к его столику и опустилась на табурет, напротив. Она не смотрела на него, уставившись в свою кружку с чем-то крепким, что она, видимо, заказала до его появления.

– Они приходили каждую неделю, – тихо начала она, говоря больше в стол, чем ему. – Сначала вежливо. Потом… не очень. Я говорила, что не знаю, где ты. Они не верили. Думали, я покрываю. Однажды… однажды они вломились. Перевернули все вверх дном. Искали тебя. Искали твои вещи. Сломали дверь.

Она сжала кружку так, что костяшки пальцев побелели.

– Я ночевала у подруг месяц. Пока не нашла деньги на то, чтобы от них отцепиться. Отдала почти все, что было. Все, что мы… что я копила.

Она замолчала, глотая ком в горле. Физ сидел, не в силах вымолвить ни слова. Его собственная нищета и страх казались ему теперь мелкими и жалкими по сравнению с тем, через что прошел из-за него человек, которого он… которого он когда-то любил.

– Почему, Физ? – ее голос сорвался на шепот, полный недоумения и старой, незаживающей боли. – Почему ты просто не сказал? Почему не предупредил? Мы бы что-то придумали… Вместе. Мы же всегда все делали вместе.

Он наконец поднял на нее глаза. Его собственная обида на мир, его цинизм, его маска неудачника – все это треснуло и осыпалось, обнажив то, что он прятал годами: страх, незащищенную вину и стыд.

– Я… я испугался, Эмилия, – его голос звучал хрипло и несвободно, будто он разучился говорить. – Не их. Я испугался… что подведу тебя. Что не справлюсь. Что ты увидишь, какой я на самом деле… никчемный. И уйдешь. И я решил, что лучше уйти первым.

Он сказал это и понял, насколько это звучало глупо и жалко. Но это правда. Его самая постыдная правда. Эмилия покачала головой, и по ее щеке скатилась одна-единственная слеза, оставив блестящий след на запыленной коже.

– Идиот, – прошептала она с обидой. – Я же любила тебя. Таким, какой ты есть. Со всеми твоими недостатками, страхами и дурацкими попытками заняться магией. Я верила в тебя больше, чем ты сам. Она посмотрела на него прямо, и в ее взгляде, сквозь обиду и горечь, проглянуло что-то старое, теплое и знакомое. То, что не смогли убить ни годы, ни предательство.

– А сейчас что, Физ? – спросила она тихо. – Снова влип в историю? От тебя же снова пахнет страхом за версту. И… чем-то еще. Проклятой магией и бедой.

Он не стал лгать. Кивнул, опустив голову.

– Да. И на этот раз… на этот раз все серьезно. Я должен кое-что сделать. Очень опасное. Или меня убьют.

Он не ожидал сочувствия. Он ожидал, что она встанет и уйдет, на этот раз навсегда. Но Эмилия лишь тяжело вздохнула.

– Как всегда, – устало констатировала она. – Ничего не меняется. Идиот.

Но она не ушла. Она осталась сидеть напротив, и это молчаливое присутствие, эта невысказанная, но ощутимая связь была для него в тот момент большим утешением, чем все деньги Зипа. Она все еще злилась. Она все еще была обижена. Но старое чувство, сильное и глупое, давало о себе знать. Она все еще любила этого неудачника. И от этого не было спасения.

Тишина за столиком повисла густая и тягучая, как патока. Слова Эмилии, ее боль, ее усталость – все это висело между ними, и Физарий чувствовал каждый грамм этого груза. Он видел, как она смотрит на него, и в ее взгляде, помимо гнева, читалась та самая, знакомая до боли жалость, смешанная с остатками чего-то теплого. И именно эта слабость, этот проблеск прошлого, стал для него крючком.

Его собственный стыд и раскаяние, такие острые мгновение назад, начали отступать, вытесняемые холодным, цепким расчетом. Он истощен, измотан до предела. Ему нужно место, чтобы прийти в себя, поесть, выспаться перед новым, смертельно опасным ритуалом. И она, его бывшая, все еще тоскующая по нему, была идеальным решением. Грязным, подлым, но решением.

Он опустил глаза, сделав свое и без того изможденное лицо еще более несчастным и потерянным. Он позволил голосу дрогнуть, вложив в него всю ту фальшивую искренность, на которую был способен.

– Ты права, – начал он тихо, голосом, полным надлома. – Я дурак. Я трус. И я… я не прошу прощения. Я не заслуживаю его. После того, что я сделал… – Он сглотнул, изображая борьбу с эмоциями. – Но эти годы… я не переставал думать о тебе, Эмилия. Каждый день.

Он рискнул поднять на нее глаза, стараясь выглядеть разбитым и раскаявшимся.

– Я знаю, у меня нет права тебя о чем-то просить. Никакого. Но… – Он сделал паузу, чтобы его слова возымели больший эффект. – Мне негде переночевать. И завтра… завтра мне предстоит то, после чего я, возможно, не вернусь. Всего одна ночь. Под крышей. Просто… поговорить. Как раньше. И утром я уйду. Исчезну. Ты больше никогда меня не увидишь. Обещаю.

Он говорил мягко, почти умоляюще, играя на ее старых чувствах, на ее доброте, которую он когда-то так легко отбросил. Он видел, как ее лицо дрогнуло. Гнев и обида боролись в ее глазах с состраданием и той глупой, непобедимой надеждой, что, возможно, он и правда изменился, что в нем еще есть что-то от того парня, которого она любила.

Она отвела взгляд, нервно теребя край своей кружки.

– Одна ночь, – наконец выдохнула она, и в ее голосе прозвучала усталая покорность. – Только чтобы поговорить. И утром – уходишь. И я больше никогда не хочу тебя видеть. Понял?

Сердце Физария ёкнуло от низменной, подлой победы. Он кивнул, делая скорбное, благодарное лицо.

– Понял. Спасибо, Эмилия. Ты не представляешь… – Он замолчал, делая вид, что не может говорить от переполнявших его чувств.

Он снова использовал ее. Снова втягивал в свои проблемы. Снова лгал. Но на этот раз он убеждал себя, что это необходимо. Это ради выживания. Ради того шанса, который ему дал Зип. Он заставит это работать. А потом… потом он действительно исчезнет. Навсегда.

Он поднялся, оставил на столе несколько купюр за свой недоеденный суп и последовал за ней к выходу, чувствуя, как тяжесть денег и «Песка» в кармане смешивается с тяжестью нового, только что совершенного предательства.

Глава 5

Они шли молча, утопая в густых, почти физически ощутимых сумерках Стикс-Сити. Физарий шел чуть сзади, наблюдая за напряженной линией плеч Эмилии, за тем, как она избегает смотреть на него. Его собственная совесть, придавленная грузом выживания, лишь тупо ныла где-то глубоко, как забытая рана.

Она привела его в район, который местные за глаза называли «Отстойник». Воздух здесь был гуще и имел специфический привкус – смесь химической горечи от электростанции на другом берегу канала, запаха стоячей воды и вечной сырости, въевшейся в кирпич. Они свернули в узкий переулок, заставленный переполненными мусорными баками, из которых доносилось настойчивое попискивание крыс.

Дом, перед которым они остановились, был типичным многоквартирным ульем для тех, кому не хватило места даже в гетто. Девятиэтажный, когда-то, возможно, желтый, а теперь грязно-серый от копоти и времени, с осыпавшейся штукатуркой и кривыми, ржавыми балкончиками, заставленными хламом. Из нескольких окон доносились звуки жизни: ссора, плач ребенка, громкая музыка из дешевого радиоприемника. Где-то наверху лаяла собака.

Эмилия молча ткнула ключом в скрипучую дверь подъезда. Внутри пахло дезинфекцией, старостью и чужими обедами. Она не стала ждать лифта, тот, судя по табличке, сломался еще в прошлом году – и повела его по лестнице, ступени которой были истерты до вогнутости тысячами ног.

Ее квартира располагалась на третьем этаже, в конце длинного, темного коридора, освещенного одной тусклой лампочкой без плафона. Дверь та же, что и раньше, но теперь на ней красовался новый, более массивный замок – немой свидетель тех событий, о которых она ему рассказывала.

Она отперла дверь и пропустила его внутрь.

Квартира была маленькой, но чистой. Убогость скрадывалась старанием: потертый, но чистый ковер на полу, занавески на окнах, несколько увядших комнатных растений на подоконнике. В воздухе пахло тем же супом, что она, видимо, ела до ухода, и едва уловимым, знакомым ароматом ее духов – дешевых, но таких для него родных.

Но была и новая деталь. В углу, у окна, стоял небольшой стол, заваленный книгами по бухгалтерскому учету и старенький, потрепанный терминал для удаленной работы. Эмилия явно пыталась выкарабкаться, найти честный путь.

– Раздевайся, – бросила она ему через плечо, направляясь к крошечной кухне. – Брось пальто там. И помой руки. Ты весь в… в чем-то.

Он послушно скинул пальто, стараясь не задеть комнатные растения, и повесил его на вешалку. Пакетик с «Песком» он, на всякий случай, переложил в карман брюк. Он прошел в совмещенный санузел, умыл лицо и руку от уже засохшей крови. В зеркале на него смотрело изможденное, бледное лицо тифлинга с безумными глазами. Лицо лжеца и предателя.

Вернувшись в комнату, он увидел, что она поставила на стол две тарелки с супом и ломоть черного хлеба.

– Ешь, – сказала она просто, садясь напротив и уставившись в свою тарелку.

Они ели молча. Только хлопки ложек о фарфор нарушали тяжелую тишину. Физарий чувствовал каждый ее взгляд на себе, полный немых вопросов и невысказанной боли. Он снова здесь, в ее жизни, в ее доме. И он снова принес с собой только проблемы. Разница была лишь в том, что теперь он делал это осознанно.

Молчание за столом становилось все тяжелее, давя на уши, как перепады давления перед грозой. Эмилия отодвинула пустую тарелку и, не поднимая глаз, протерла салфеткой уже чистый край стола.

– Ну так что, Физ? – ее голос прозвучал глухо, без прежней ярости, лишь с усталой обреченностью. – Во что ты вляпался на этот раз? Кому ты должен?

Он замер с ложкой на полпути ко рту. Суп внезапно показался ему безвкусным. Он опустил ложку, избегая ее взгляда.

– Это… ничего серьезного, – пробормотал он, глядя на свои руки. – Просто небольшие неприятности. Разберусь.

– «Небольшие неприятности», – она повторила его слова с такой ядовитой иронией, что ему стало жарко. – Из-за «небольших неприятностей» от тебя пахнет страхом и жжеными волосами? Из-за них ты выглядишь так, будто тебя неделю пытали, а потом выбросили в канаву? Не ври мне, Физ. Хотя бы сейчас. Здесь.

Он сглотнул, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Он не мог сказать ей правды. Не мог втянуть ее еще глубже.

– Не хочешь говорить – как хочешь. – Она резко встала, взяла его тарелку вместе со своей и понесла к раковине. Ее движения были резкими, угловатыми. – Как всегда. Увиливай. Прячься за свою стену. Молчи, пока все не рухнет тебе на голову и на головы всех, кто рядом.

Она повернулась к нему, опершись о столешницу. В ее глазах не было ни злости, ни даже обиды. Только горькое, бесконечное разочарование.

– Я думала… глупая, я думала, что годы хоть чему-то тебя научили. Что ты хоть немного повзрослеешь. А ты… – она покачала головой, и ее голос сорвался, – ты стал только хуже. Раньше ты был просто испуганным мальчишкой. А теперь… теперь ты просто врешь. И используешь. Даже извиняясь, ты пытаешься что-то урвать. Я вижу это, Физ. Я же не слепая.

Она отвернулась к раковине, включила воду, заглушая любой возможный ответ. Разговор был окончен. Приговор вынесен.

Физарий сидел, сжав кулаки под столом, и смотрел на ее спину. Ее слова жгли больнее, чем пощечина. Потому что они были правдой. Абсолютной и беспощадной. Он не стал спорить. Не стал оправдываться. Он просто сидел и принимал это, как принимал все удары судьбы – молча, внутри сживаясь в комок ненависти к самому себе.

После короткой, но убийственной беседы в кухне повисло тяжелое, неловкое молчание. Эмилия, не глядя на него, прошла к стоящему в углу старому комоду и вытащила оттуда свернутое валиком тонкое одеяло и плоскую, потрепанную подушку без наволочки.

– Вот, – бросила она ему, кивнув на свободный угол комнаты, заставленный коробками с ее бухгалтерскими бумагами. – Места мало. Диван мой.

Она не предлагала ему лечь рядом. Даже в ее жесте, в том, как она бросила постель, сквозила не столько злость, сколько окончательная, бесповоротная черта, которую он сам и провел своими поступками.

Физ молча взял одеяло и расстелил его на полу, отодвинув коробки. Ложе было жестким, холодным и неуютным, как и все в его жизни сейчас. Он погасил свет, и комната погрузилась в темноту, нарушаемую лишь тусклым отсветом уличных фонарей, пробивавшимся сквозь щели в шторах.

Он слышал, как Эмилия поворочалась на скрипучем диване, устроилась поудобнее, и через несколько минут ее дыхание стало ровным и глубоким. Она уснула. Уснула легко, несмотря на все, что он ей принес. Потому что ее совесть была чиста.

А он лежал на спине, уставившись в потолок, и не мог сомкнуть глаз. Физическая усталость была всепоглощающей, каждая клетка тела молила о сне, но мозг отказывался отключаться. Он горел.

Мысли метались в голове, как пойманные в ловушку осы. Обрывки ритуала – боль, золотой вихрь, видения. Холодные глаза Зипа и вес денег в кармане. Пощечина Эмилии и ее слова: «Ты стал только хуже».

Он ворочался на жестком полу, пытаясь найти положение, в котором боль в теле и душе хоть немного утихла бы, но тщетно. Он видел ее лицо – уставшее, разочарованное. Он слышал ее голос, полный той самой боли, которую он причинил. И хуже всего было то, что он понимал: она права. Абсолютно права.

Раньше его подлость была от страха. Теперь она была осознанной. Расчетливой. Он пришел к ней не за прощением, а за крышей над головой. Он использовал ее чувства, ее одиночество, ее доброту. Снова. И завтра он уйдет, чтобы, возможно, никогда не вернуться, оставив ей лишь горькое послевкусие его визита и новую порцию разочарования.

Он сжал кулаки, впиваясь когтями в ладони, пытаясь физической болью заглушить боль душевную. Но ничего не помогало. Он был заложником собственного выбора. Завтра его ждали дренажные туннели, орки и новый, еще более опасный ритуал. А сегодня он лежал на полу у женщины, которую когда-то любил, и чувствовал себя самым последним ничтожеством в этом проклятом городе.

Первый бледный луч утра, грязный и холодный, пробился сквозь щель в шторах и упал прямо на лицо Физария. Он вздрогнул и открыл глаза. Тело ломило от жесткого пола и вчерашнего перенапряжения, но разум был неестественно ясен, пронзительно остёр. Эмилия еще спала, повернувшись к стене, ее дыхание было ровным.

Тишина и неподвижность комнаты вдруг стали невыносимыми. Как панцирь, сдавившим его. В голове, без всякого приглашения, всплыло четкое воспоминание: маленький деревянный барельефный ящичек в нижнем отделении серванта. Там она всегда хранила свои сбережения. На «черный день». Деньги, отложенные на курсы, на новую жизнь.

Низменный, подлый порыв, холодный и стремительный, как удар змеи, пронзил его. Деньги. Они ему нужны. На расходники. На побег. На все что угодно. Она и так его ненавидит. Одним предательством больше, одним меньше…

Он поднялся бесшумно, как тень. Пол не скрипнул под его босыми ногами. Взгляд упал на Эмилию – она не шевелилась. Сердце колотилось где-то в горле, громко, предательски громко. Он подошел к серванту, затаив дыхание. Старая фурнитура поддалась с тихим, скрипучим вздохом.

И он увидел его. Тот самый ящичек. Он потянулся внутрь, пальцы нащупали шершавое дерево. Он открыл его. Внутри лежала аккуратная, не толстая пачка банкнот. Не богатство, но возможность. Он взял деньги. Бумага была прохладной на ощупь. Он уже развернулся, чтобы идти к двери, к своему пальто, к свободе…

И тут его ноги стали ватными. В ушах зазвучал ее вчерашний голос, полный слез: «Полгода я потом отбивалась от коллекторов… Они чуть не вломились ко мне домой…» Он видел ее уставшее лицо, ее старания, ее крошечный, хрупкий мирок, который она пыталась построить вопреки всему.

Зачем они тебе? – прозвучал в его голове его собственный, но какой-то чужой, спокойный голос. Чтобы купить еще бутылок дешевого вискаря? Чтобы снова все профукать? Чтобы окончательно стать тем, кем она тебя считает – вором и подонком? Ты, может, и не доживешь до вечера, но хочешь напоследок сломать ее и без того поломанную жизнь?

Внутри него разразилась война. Жажда выживания, циничная и беспринципная, сражалась с крошечным, но ярким огоньком чего-то того, что он когда-то в себе носил. Честь? Нет, не честь. Остатки самоуважения. Жалость к ней. Стыд.

Рука с деньгами дрогнула. Он стоял, замерший в луче утреннего света, весь сжавшись от внутренней борьбы. Это длилось вечность. С глухим, почти неслышным стоном он развернулся и, на цыпочках, вернулся к серванту. Он положил деньги обратно в ящичек. Аккуратно, точно на то же место. Закрыл его. Закрыл дверцу серванта. Звук щелчка показался ему оглушительно громким.

Он отступил назад, к своему пальто, быстро накинул его на плечи, обулся и бесшумно вылетел за порог. Он не видел, как на диване Эмилия, все так же неподвижная, медленно, почти незаметно выдохнула. Ее веки чуть дрогнули, приоткрывшись на секунду, и в них мелькнула сложная, невыразимая эмоция – облегчение, смешанное с новой, щемящей болью. Она видела все. С самого начала. И ждала. Притворяясь спящей, она наблюдала за его тихой драмой, так и не выдав своего знания. Дверь захлопнулась, но на этот раз не между ними, а внутри него самого. И она это видела.

Физарий почти бежал по холодным, еще пустынным утренним улицам. Воздух был резким и влажным, пробираясь под потертое пальто и заставляя его ежиться. Но он не чувствовал холода – внутри него горело. Горел стыд, горела злость на самого себя, горела та самая, знакомая до тошноты, тревога.

Он старался не думать об Эмилии. Об ее тихой квартире. О том, как он стоял у серванта с ее деньгами в руке. О том, как положил их назад. Эти мысли острее и болезненнее, чем любое воспоминание о ритуале. Он вытеснял их, фокусируясь на цели. На дренажных туннелях. На «Стальных Челюстях». На Зипе. Это проще. Это была знакомая территория страха и выживания.

Его ноги сами несли его по знакомым, самым гнилым задворкам города, к промзоне, где над каналами с отравленной водой нависали громады заброшенных фабрик и мясокомбинатов. Воздух здесь густел, наполняясь запахом ржавчины, химических стоков и разложения.

Он нашел его быстро – неприметный, полуразрушенный сливной коллектор, уходящий в темноту под фундаментом мясокомбината. Запах здесь был особенно концентрированным – металла, старой крови и чего-то еще, животного, дикого. Метка, увиденная им в видении – стилизованная пасть с клыками – нацарапана на ржавой заслонке свежим, уверенным движением. Он на правильном пути.

Сердце заколотилось чаще. Здесь, у самого логова, опасность ощущалась физически, как давление на барабанные перепонки. Любой звук мог выдать его. Любой шорох.

Он протиснулся внутрь, в полную, почти осязаемую темноту. Фонаря у него не было, и он был рад этому – свет мог привлечь внимание. Он шел на ощупь, по скользким от слизи камням, прислушиваясь к каждому звуку. Где-то вдали капала вода. Слышался далекий, неясный гул голосов. Орков.

Он нашел нишу, скрытую обвалившейся кладкой, в нескольких десятках метров от источника шума. Этого должно хватить. Здесь пахло так сильно, что его собственный след должен потеряться. Он достал из карманов свои инструменты. Руки дрожали, но на этот раз дрожь была от сосредоточенности, а не от страха.

Он расчистил небольшое пространство на влажном полу, не рисуя круг – здесь нельзя оставлять следов. Просто разложил компоненты: потрескавшийся кристалл, горячий стабилизатор, мешочек с землей. Он достал пакетик с «Золотым Песком». Песчинки здесь, в эпицентре их энергии, словно ожили, шевелясь и издавая едва слышный, назойливый гул.

Он воткнул обсидиановый стилет в кучку песка, которую насыпал перед собой. Глубоко вздохнул, готовясь снова нырнуть в пучину боли и чужих воспоминаний. На этот раз он знал, что его ждет. И на этот раз отступать было некуда. Он закрыл глаза и начал бормотать слова заклинания, вкладывая в них силу – отчаянную, животную требующую выжить, добыть эту информацию и выбраться отсюда живым.

Воздух в дренажном туннеле сгустился, зарядился энергией, готовой вот-вот рвануть. Физарий, стиснув зубы, уже чувствовал, как знакомые образы начинают проступать сквозь пелену боли – ящики, бочки, планировка лагеря… Он был на волоске от успеха.

И в этот миг всё оборвалось.

Не с грохотом, а с противным, рвущим уши хлюпом, будто пространство порвалось. Воздух перед ним завихрился, превратившись в мерцающую, маслянистую дыру размером с крупное зеркало. Из нее вырвалась цепкая, невидимая сила, которая обвила его, как удав, и рванула к себе.

У него не было ни мгновения на реакцию. Его вырвало из ниши, протащило по скользкому полу и швырнуло в самую середину орочьего логова.

Он грузно приземлился на бетонный пол, закашлявшись от пыли и внезапного удара. В ушах звенело. Он лежал, раскинувшись, в луже тусклого света, падавшего с где-то сверху, и медленно осознавал, где он.

Склад. Большой, заставленный ящиками и бочками. И вокруг него фигуры. Высокие, массивные, с низкими лбами, клыками и глазами, полными сначала удивления, а затем быстро сменяющейся на злобную радость. Орки. Их было десять. А прямо перед ним, потирая длинные, покрытые татуировками пальцы, стоял невысокий, но жилистый орк в обвешанном амулетами одеянии. Его глаза, маленькие и пронзительно умные, светились удовлетворением.

– Ну, ну, ну, – прохрипел маг, и его голос звучал как скрежет камней. – Кого это крысы к нам принесли? Смотрите-ка, парни, у нас гость. И, кажется, очень любопытный.

Физарий попытался подняться, но один из орков, самый крупный, ткнул его тяжелым ботинком в грудь, прижимая к полу.

– Не шевелись, красножопый, – рыкнул он, обнажая полный ряд желтых клыков.

Маг-орк медленно подошел ближе, присев на корточки перед Физом. Его взгляд скользнул по разбросанным вокруг него компонентам, выпавшим из карманов при падении: потрескавшемуся кристаллу, стабилизатору и стилету.

– Демонолог, – констатировал он без тени сомнения. Его нос повел себя, учуяв запах магии и крови. – И явно не из наших. Слишком… пахнет страхом. И смрадом Челноков.

Он ткнул пальцем в пакетик с «Золотым Песком», валявшийся рядом.

– Ищешь свой подарочек, а? Думал, понюхаешь и улизнешь? – Он покачал головой, издавая нечто похожее на шипящий смех. – Тупой выродок. Я почуял бы твое колдовство даже за милю. Слабенькое, но настырное. Как комариный писк. Я просто не мог не пригласить тебя в гости.

Он выпрямился, смотря на Физария сверху вниз.

– Так что будь нашим гостем. Очень, очень недолго. У нас как раз не хватает живого груза для одного эксперимента. – Он обернулся к своим людям. – Взять его. Обыскать. И привязать к той бочке. Пусть почувствует, что значит совать свой длинный нос в дела «Стальных Челюстей».

Двое орков грубо схватили Физария под руки и поволокли вглубь склада. Он не сопротивлялся. Внутри него все опустело. Страх был таким всепоглощающим, что не осталось места даже для отчаяния. Зип. Эмилия. Ритуал. Все это казалось теперь такой далекой, чужой жизнью. Его жизнь закончится здесь, в вонючем подвале, в лапах у существ, для которых он был просто мясом.

Орки поволокли Физария в самый темный, залитый застарелыми пятнами непонятного происхождения угол склада. В воздухе здесь висел сладковато-тошнотворный запах разложения и металла. В центре стояла массивная, почерневшая от времени и чего-то еще бочка, к которой были приварены массивные железные кольца.

– Нет… подождите… – хрипло пытался выговорить Физ, его ноги беспомощно скользили по грязному полу. – Вы не поняли… я не от Челноков! Я сам по себе! Ищу одного своего должника!

Его слова потонули в грубом, громком хохоте. Маг-орк, наблюдавший за процессом с довольным видом, лишь усмехнулся.

– Молодец, врешь не запинаясь, – проворчал он. – Прямо в душу глядишь. Жаль, что бесполезно. Ты пахнешь их страхом. Их жадностью. Ты их шакал. А шакалов давят.

Его прижали спиной к холодной, липкой металлической поверхности бочки. Один из орков, с обезображенным шрамом лицом, принес тяжелую цепь и стал обматывать ее вокруг его груди и шеи, приковывая к кольцу. Дыхание перехватило, звенья впились в тело.

– Нет, пожалуйста… – его голос сорвался на визгливый, животный шепот. Он видел их глаза – не просто злые, а скучающие. Для них это было рутиной. Развлечением.

Второй орк тем временем раскочегарил переносную газовую горелку. Синее пламя с противным шипением вырвалось из сопла, освещая его тупое, оживленное лицо.

– Сначала проверим, как долго красножопые ублюдки могут терпеть огонь, – пояснил он товарищу, тыча пальцем в Физария. – Чтобы дух не застаивался. Потом вскроем, медленно.

Третий, самый молодой, с горящими азартом глазами, тем временем орудовал над небольшим верстаком. Он наточил что-то большое, похожее на мясницкий крюк, и теперь полировал его о точильный камень, с наслаждением прислушиваясь к скрежету.

– Кишки вытащим, просушим, – весело пояснил он. – На амулеты пойдут. От пуль. Говорят, тифлингские кишки отлично подходят для ритуалов крови.

Физарий рванулся в цепях, но они лишь глубже впились в плоть. Его охватила такая всепоглощающая, первобытная паника, что сознание помутнело. Он не видел их лиц – только оскалы, только инструменты, только обещание немыслимой, продолжительной агонии. Это не просто страх смерти. Это был страх быть разобранным на части, пока еще жив, стать материалом, расходником в их грязных руках.

Он зажмурился, пытаясь отстраниться, убежать в себя, но его мозг отказывался работать, выдавая лишь обрывки образов: холод металла, запах паленого мяса, восторженное хрипение орков…

Маг наблюдал за приготовлениями с профессиональным интересом.

– Аккуратнее с головой, – бросил он тому, что держал горелку. – Череп мне нужен целый. Украшу им туалет.

Орк с горелкой ухмыльнулся и сделал шаг вперед, направляя синее, ревущее пламя на обнаженную ногу Физария. Тот закричал – беззвучно, потому что воздуха не хватало, – предвкушая невыносимую боль, которая должна была последовать. Тифлинги хоть и были стойкими к огню, но от прямого воздействия яростного пламени страдали не меньше.

И в этот миг абсолютного, предельного ужаса, когда его разум уже начал отключаться, что-то в нем щелкнуло. Что-то древнее, инстинктивное, загнанное в самый дальний угол годами страха и подавления. Не желание жить. Желание – не быть разорванным. Не быть съеденным.

И его собственная, жалкая, неуправляемая магия, всегда питавшаяся его болью и страхом, отозвалась на этот последний, отчаянный импульс. Не призывом. Не ритуалом. А яростным, диким, неконтролируемым выбросом.

Глава 6

Предвкушающая ухмылка орка с горелкой была последним, что увидел Физарий перед тем, как мир сузился до точки. Боль, страх, отвращение к самому себе и неизбежная, мучительная смерть – все это спрессовалось в его груди в бешеный, слепой ураган. Он больше не думал. Не рассчитывал. Им двигал лишь один порыв – спастись от этого кошмара любой ценой.

С последними остатками сил он рванулся в цепях, не чтобы вырваться, а чтобы впиться зубами в собственное запястье, уже иссеченное прошлым ритуалом. Кровь, темная и горячая, хлынула ему в рот, соленая и живая. И вместе с ней из горла вырвался не крик, а хриплый, сорванный, на грани инстинкта вопль. Не слово, а сама суть призыва, воплощение отчаяния и ярости, выжженная в его подкорке годами бесплодных изучений и единственным, страшным успехом – призывом импа.

– К'зантар венг'рот! – просипел он, и слова обожгли ему губы, как раскаленное железо.

Воздух в подвале взорвался.

Ярко-багровые руны, которых он не рисовал, проступили в воздухе сами собой, сплетаясь в сложную, пульсирующую вязь прямо перед его лицом. Энергия ударила по всем сразу, оглушая, ослепляя. Орк с горелкой замер с идиотским выражением лица, его инструмент выпал из ослабевших пальцев.

На несколько мгновений повисла давящая тишина.

И спустя несколько секунд из центра светящейся магической схемы, с оглушительным треском рвущейся реальности, вырвалось лезвие. Огромное, кривое, из черного, как ночь, металла, усеянное зазубринами и шипами. Оно пронеслось по воздуху и рассекло орка с горелкой пополам от плеча до бедра с такой чудовищной силой, что две половинки его тела разлетелись в разные стороны, заливая пол и бочку потоками крови и внутренностей. Остальные орки застыли в шоке, их мозг отказывался воспринимать произошедшее.

А потом из того же портала, что породил лезвие, шагнуло нечто.

Существо, которое затмило собой весь ужас орочьего логова. Двухметровый исполин из мышц, покрытых шкурой цвета вулканического камня. Его голову венчали массивные рога, а из-за спины растягивались кожистые, похожие на перепонки крылья. В руках он сжимал древко той самой глефы, лезвие которой все еще капало кровью. Его глаза, горящие, как расплавленное золото, медленно обвели помещение, и в них читалась не злоба, а пресыщенная, абсолютная власть и легкая скука.

Демон. Не жалкий имп, а настоящий воин Бездны.

Его взгляд упал на Физария, прикованного к бочке, окровавленного, полубезумного от ужаса и совершённого призыва. Демон издал низкий, похожий на скрежет скал гулкий звук, который тем не менее складывался в членораздельную речь на том самом языке, что только что сорвался с губ тифлинга.

– Столь жалкий призыватель… Проклятый ублюдок!

Взгляд демона, горящий презрением и яростью, впился в Физария, прикованного к бочке. Воздух вокруг исполина заколебался от жара, исходящего от его тела.

– Ничтожный червь! – его голос гремел, сотрясая стены склада и заставляя дребезжать железные бочки. – Ты, презренная пыль, связал меня узами крови и отчаяния?! Ты приковал Турнаша к своей жалкой трепещущей душонке?!

Он сделал шаг вперед, и пол под его копытом треснул. Физарий, парализованный ужасом, мог только смотреть, как его собственная магия, его последний отчаянный порыв, обернулся против него в лице этого титанического кошмара.

– За этот акт дерзости твои мучения будут длиться вечность! Я вырву твою…

Но закончить угрозу ему не дали. Орки, оправившись от шока, с дикими воплями ярости бросились в атаку. Для них демон был просто еще одним врагом, пусть и большим. Их ярость затмила инстинкт самосохранения.

Первый орк, с громадным тесаком, занес его над головой, чтобы разрубить демона. Турнаш даже не взглянул на него. Он просто махнул глефой с такой скоростью, что та превратилась в размытый серп огня.

Тесак вместе с руками орка взлетела в воздух, описав дугу и с грохотом упав в угол. Сам орк застыл на мгновение с глупым выражением лица, глядя на культи, из которых хлестали фонтаны крови, а затем демон копытом ударил его в грудь. Грудная клетка орка с треском провалилась внутрь, и он отлетел в стену, размазавшись по ней кровавым пятном.

Второй орк, тот самый маг, испустил сгусток черной энергии. Демон встретил его раскрытой ладонью. Магия с шипением рассеялась, не причинив ему вреда, а сам Турнаш, движением, полным насмешливой грации, поймал мага за голову.

– Мразь, – проворчал он и сжал пальцы.

Череп орка-мага раздавился с хрустом спелого арбуза. Мозги и осколки костей брызнули во все стороны. Безголовое тело задергалось в конвульсиях и рухнуло наземь.

Третий орк, самый молодой и азартный, попытался воткнуть свой заточенный крюк демону в спину. Лезвие со скрежетом отскочило от шкуры, не оставив и царапины. Турнаш обернулся, его глаза сузились от раздражения. Он схватил орка за ногу и, как дубиной, ударил им о ближайшую металлическую балку.

Раздался влажный, тошнотворный хруст. Тело орка переломилось пополам, позвоночник разорвался, вывернувшись наружу в кровавом месиве. Демон отшвырнул окровавленный труп в сторону, где тот угодил в штабель бочек, с грохотом опрокинув их.

Последние орки, видя мгновенную и чудовищную расправу над своими товарищами, остановились. Их ярость сменилась животным, всепоглощающим страхом. Они бросили оружие и попытались бежать.

Турнаш фыркнул. Он взмахнул глефой, и оружие, описав в воздухе мертвую петлю, вонзилось в спину одного беглеца, пронзив его насквозь и пригвоздив к полу. Второго демон догнал двумя шагами, наступил на него копытом, прижимая к земле, и, наклонившись, просто оторвал ему голову. Кровь брызнула ему на грудь, но он лишь смахнул ее, словно надоедливую мошку.

Тишина, наступившая после этой кровавой бойни, была оглушительной. Воздух густым от запаха крови, кишок и страха. Пол залит алыми лужами, усеянными обрывками плоти и костей.

Турнаш медленно развернулся к Физарию. Его золотые глаза пульсировали в полумраке, полные обещания неизбежной расплаты. Он сделал шаг в его сторону, его тень накрыла прикованного тифлинга.

– А теперь, мой… хозяин, – он произнес это слово с таким ядовитым презрением, что Физарию стало физически плохо. – Мы поговорим о нашей с тобой связи. И о той цене, которую ты заплатишь за мое присутствие.

Тишину в скотобойне, которую устроил демон, нарушал лишь треск догорающих остатков магии да мерзкое чавканье крови, капающей с лезвия глефы и под ногами. Исполинская фигура Турнаша медленно приблизилась к Физарию. Его грудь, покрытая шрамами и застывшими каплями орочей крови, мощно вздымалась. Но в его горящих золотом глазах бушевала не ярость, а нечто более страшное – абсолютная, бездонная ненависть, скованная невидимыми цепями.

Он сделал шаг. Пол под его копытом снова жалобно хрустнул. Он наклонился, приблизив свою исполинскую, рогатую голову к лицу Физария. От него пахло серой, пеплом и смертью.

– Знаешь ли ты, тварь, – его голос был уже не громовым, а низким, скрипучим шепотом, от которого кровь стыла в жилах, – чего я жажду? Я жажду сорвать твою кожу полосками и посолить твои живые мускулы. Я мечтаю выжечь твои глаза раскаленным железом и заставить тебя слушать, как трещат твои собственные кости в моей руке.

Он выдохнул струю обжигающе горячего воздуха прямо в лицо Физарию.

– Я придумал бы для тебя такие муки, от которых сама бездна содрогнулись бы. Я бы растянул твою агонию на тысячелетия, делая паузы, чтобы ты успевал осознать всю глубину своего ничтожества, прежде чем я…

Ярость затмила его разум. Он внезапно выпрямился и с ревом ударил своей глефой по ближайшей железной балке. Металл лопнул, искры полетели во все стороны, а сама балка согнулась пополам, как прутик.

– …но я не могу! – его крик был полон такой бессильной ярости, что стены снова задрожали. – Проклятая древняя магия! Твоя жалкая, ничтожная душа прикована к моей! Я не могу причинить тебе вред! Я вынужден защищать тебя, как кучу дерьма, которую не может растоптать собственная нога!

Он схватился за свою грудь могучими когтистыми пальцами, словно пытаясь вырвать оттуда невидимые оковы.

– Каждый твой вздох, каждый стук твоего жалкого сердца – это пытка для меня! Я чувствую твой страх, твою слабость, твое ничтожество, как свое собственное! Это осквернение!

Он снова наклонился к Физарию, и в его глазах плясали безумие и ненависть.

– Так что наслаждайся, червь. Наслаждайся своей победой. Ты получил в свое распоряжение оружие, которое ненавидит тебя больше всего на свете. И которое вынуждено подчиняться. Но знай… – он понизил голос до зловещего шепота, – рано или поздно ты совершишь ошибку. Ты ослабишь хватку. И в тот миг… в тот самый миг я не просто убью тебя. Я сотру твое имя из всех анналов бытия. Твоя смерть будет моим шедевром.

Ужас, сковавший Физария, был настолько всепоглощающим, что он буквально онемел. Его тело била мелкая, неконтролируемая дрожь, зубы выбивали дробь. Перед ним стояло воплощение его самых темных кошмаров, существо, чья сама суть была болью и разрушением, и это существо подробно, со смаком, описывало, как бы оно его уничтожило. Физарий чувствовал, как подкашиваются ноги, и только цепи, впившиеся в грудь, не давали ему рухнуть в лужу собственного страха. Он едва не опозорился окончательно, с трудом сдерживая спазмы мочевого пузыря.

Но минута шла за минутой, а обещанная расправа не наступала. Демон бушевал, крушил все вокруг, его ярость была физически ощутима, как жар от раскаленной печи. Но ни один удар, ни одна вспышка энергии не были направлены на него. Слова демона, полные бессильной ненависти, начали доходить до его сознания, пробиваясь сквозь панику. «Не могу причинить тебе вред… Вынужден защищать…»

Медленно, мучительно, как сквозь густой туман, в его мозгу начала формироваться мысль. Безумная, невероятная, но единственная спасительная соломинка. Этот чудовищный исполин… был его рабом. Связан магией, сильнее его собственной воли.

Сердце все еще колотилось, подкатывая к горлу. Руки дрожали. Но теперь к страху примешалась другая эмоция – ошеломляющее, пьянящее осознание силы.

Он сделал глубокий, сдавленный вдох, пытаясь проглотить ком в горле. Голос, когда он наконец заговорил, был тихим, сиплым и полным неуверенности, но он прозвучал:

– О… освободи меня.

Демон, только что выдиравший с корнем очередную железную балку, замер. Он медленно повернул к Физарию свою рогатую голову. В его золотых глазах плясали черные молчи бешенства.

– Что? – это было не слово, а низкий, звериный рык, от которого по коже побежали мурашки.

Физарий сглотнул, чувствуя, как его решимость тает под этим взглядом. Но отступать некуда.

– Я приказал… освободи меня от этих цепей, – он выдавил из себя, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Турнаш издал звук, похожий на шипение раскаленного металла, опущенного в воду. Его могучие кулаки сжались, и по его телу пробежала судорога, будто он сражался с невидимой силой.

– Ты… насекомое… смеешь… приказывать… мне?! – каждое слово давалось ему с невероятным усилием.

Но его ноги, против его воли, сделали шаг вперед. Затем другой. Он двигался к Физарию как марионетка, с лицом, искаженным чистейшей, немыслимой ненавистью. Он остановился перед ним, и Физарий почувствовал исходящий от него жар и запах серы.

– Ненавижу! – просипел демон, его когтистая рука, дрожа, потянулась к цепям.

Он схватил массивное звено. Металл, который орки не смогли бы согнуть и кувалдой, в его руке зашипел, покраснел и начал плавиться, как воск. С громким, удовлетворяющим скрежетом цепь разорвалась. Турнаш швырнул ее об стену с такой силой, что кирпичи треснули.

Он проделал то же самое со второй цепью, его дыхание было хриплым и яростным. Когда последние оковы упали на пол, Физарий, освобожденный, едва удержался на ногах, потирая онемевшие, иссеченные руки.

Турнаш отпрянул от него, как от чего-то отвратительного, его грудь судорожно вздымалась.

– Доволен, хозяин? – это слово снова прозвучало как самое страшное оскорбление. – Ты получил свою услугу. Молись, чтобы это была последняя, которую ты от меня потребуешь.

Свобода, обретенная так внезапно и ужасно, была головокружительной. Физарий пошатнулся, опираясь о липкую от крови бочку. Его руки онемели, по груди ползали мурашки, но он свободен. Спасен его личным адским кошмаром.

Турнаш стоял в нескольких шагах, его исполинская грудь вздымалась от ярости и унижения. Воздух вокруг него колыхался от жара, исходящего от его тела. И этот жар становился все ощутимее.

Первый язык пламени лизнул разлитое по полу топливо. Оно вспыхнуло с сухим, трескучим звуком, как спирт. Синее, призрачное пламя поползло по лужам, добравшись до деревянных ящиков, тряпок, обрывков старой упаковки. Где-то в углу, куда отлетела расплавленная цепь, уже вовсю пылала деревянная стена, подожженная раскаленным металлом.

Пожар начинался не яростным взрывом, а с ленивой, неумолимой уверенностью. Огонь пожирал все на своем пути, подпитываясь горючими отходами мясокомбината. Дым, густой и едкий, с запахом паленого мяса и пластика, начал заполнять помещение, клубясь под низким потолком.

– Мы… мы горим, – хрипло прошептал Физ, глаза уставились на быстро распространяющиеся языки пламени.

Турнаш лишь фыркнул, с наслаждением вдыхая запах гари.

– Прекрасное зрелище. Идеальный финал для этого свинарника. И для тебя, тварь.

Но Физ уже не слушал его. Инстинкт самосохранения, заглушенный шоком, вернулся с утроенной силой. Он закашлялся, дым щипал глаза и горло.

– Выведи меня отсюда! – скомандовал он, голос срываясь на визг. – Немедленно!

Лицо демона исказила гримаса чистейшей ненависти. Его мышцы напряглись, сражаясь с приказом. Но магия оказалась сильнее. С низким, яростным рычанием, он сделал шаг к Физарию.

– Как прикажешь… хозяин. – Он выхватил его из-за бочки с такой силой, что у того перехватило дыхание.

Турнаш прижал тщедушного тифлинга к своей груди, одним движением расправил огромные кожистые крылья и накрыл ими его, как панцирем. Мир для Физария сузился до темноты, треска огня и запаха серы и демонической плоти.

– Пригнись, тварь! – рычал Турнаш, пробиваясь сквозь охваченное огнем помещение.

На них сыпались горящие обломки балок, падали пылающие ящики. Демон не уворачивался. Он принимал удары на себя, отшвыривая особенно крупные горящие куски своей глефой с яростным, но эффективным молчанием. Каждый его шаг был тяжелым и уверенным. Он шел сквозь ад, который сам отчасти и устроил, проклиная на языке Бездны того, кого вынужден защищать.

Физарий, зажатый в железных объятиях, слышал, как обломки глухо стучат по крыльям демона, чувствовал, как тот вздрагивает от ударов, но не останавливается. Это было одновременно ужасающе и… странно безопасно.

Наконец, они вырвались из главного зала в узкий коридор. Огня здесь было меньше, но дым – гуще. Турнаш, не сбавляя шага, копытом вынес дверь с петель, и они очутились на холодном ночном воздухе.

Демон отшвырнул Физария от себя, как только они оказались на безопасном расстоянии от пылающего здания. Тот кувыркнулся по грязной земле, откашлялся и поднял голову.

Турнаш стоял, освещенный заревом пожара, его силуэт казался еще более исполинским и демоническим. Дым валил от его плеч, на крыльях были видны опаленные пятна.

– Ты жив, ничтожество, – проскрипел он. – Не благодари.

И, повернувшись спиной к пылающему костру своего бессилия, он начал медленно таять в тени, словно поглощаемый самой тьмой, оставив Физария одного на холодной земле – живого, невредимого и абсолютно проклятого самой опасной связью в его жизни.

Физарий лежал на холодной, влажной земле, отходя от шока и вдыхая полной грудью воздух, который, несмотря на запах гари и химии, казался ему самым сладким, что он когда-либо вкушал. Он жив. Он вырвался. Благодаря… Он с содроганием отверг эту мыслю. Не благодаря, а вопреки. Вопреки демону, вопреки оркам, вопреки собственной глупости.

Он поднялся на колени, потирая онемевшие запястья, и обернулся посмотреть на то, что осталось от логова «Стальных Челюстей».

То, что он увидел, выморозило всю теплоту из его тела в мгновение ока.

Здание мясокомбината пылало. Не просто горело где-то внутри – оно объято огнем с самого низа до крыши. Огненные языки лизали ночное небо, вырываясь из окон и провалов в кровле, окрашивая все вокруг в зловещие оранжево-багровые тона. Грохот рушащихся конструкций и треск пожираемого пламенем дерева сливались в оглушительную симфонию разрушения.

И тогда его осенило.

Весь «Золотой Песок». Весь украденный у Челноков товар. Тот самый, что он должен выследить. Он был там. В тех самых бочках, что он видел в своем видении. Он горел. Плавился. Превращался в ядовитый пепел и уносился дымом в небо.

Ужас, который Физ только что пережил, показался ему детской забавой по сравнению с ледяной волной абсолютного, всепоглощающего отчаяния, накрывшей его сейчас. Его дыхание перехватило. Сердце не заколотилось, а, казалось, остановилось, замерло в ледяном коме в его груди.

Он провалил задание. Не просто провалил. Он уничтожил сам предмет задания. Он сжег груз Зипа. Тот самый груз, из-за которого началась вся эта возня.

Перед его внутренним взором всплыло холодное, безэмоциональное лицо гоблина. Его ровный, скрипучий голос: «Сделаешь это – получишь не только деньги. Ты получишь мою личную благодарность. Облажаешься… ну, тебе лучше не знать…»

Физарий понял, что видел. И то, что он сделал, было в тысячу раз хуже. Он не просто облажался. Он лишил Зипа не только товара, но и возможности нанести ответный удар, вернуть свое. Он оставил его ни с чем. И сделал это публично, устроив такое яркое, заметное на весь район шоу.

Его сковало. Не спазмом, а ледяным ужасом осознания. Он не просто умрет. Его смерть будет долгой, мучительной и показательной. Зип сделает из него пример для всех, кто посмеет хоть как-то перечить «Черным Челнокам». Его будут вспоминать в страшных рассказах, как предупреждение.

Он сидел на коленях в грязи, не в силах пошевелиться, и смотрел, как горит его провал. Зарево пожара отражалось в его широких, полных ужаса глазах. У него не было ни денег, ни крыши над головой, ни надежды. Теперь у него не было даже призрачного шанса выкрутиться.

Он уже был мертвецом. И он знал это.

Глава 7

Ледяной ужас, сковавший Физария, постепенно начал отступать, уступая место панике – острой, животной, заставляющей кровь стучать в висках. Он не мог просто сидеть здесь и ждать, пока за ним придут. Он должен двигаться. Думать. Выживать.

Он вскочил на ноги, его глаза дико забегали по округе, выискивая любую угрозу в отсветах далекого пожара. Сирены уже выли где-то в городе, приближаясь. Скоро здесь будет кишмя кишеть полиция, пожарные, а потом… потом придут они. Люди Зипа. Они придут выяснять, что случилось с их товаром.

Его провал должен остаться тайной. Никто не должен знать, что это он был в эпицентре этого ада. Никто не должен знать о демоне.

Мысли метались, как пойманные в мышеловку зверьки. Свидетели. Орков не осталось. Но кто-то мог видеть, как он убегал? Демон был огромен, его невозможно было не заметить. Но тьма, дым… может, ему повезет? Он должен надеяться на это.

Первым делом он судорожно ощупал себя. Пальто испачкано в бурых подтеках орочей крови, порвано в нескольких местах, пропахло дымом и гарью. Он сорвал его с себя и, отбежав к краю канала, изо всех сил швырнул в вонючую, маслянистую воду. Пальто медленно пошло ко дну, унося с собой самые очевидные улики.

Затем он принялся оттирать руки и лицо влажной травой, стараясь счистить засохшую кровь и копоть. Он должен выглядеть как можно более незаметно. Как случайный прохожий, испуганный пожаром.

Демон. Мысль о нем заставляла его внутренне содрогаться. Он еще та убийственная проблема. Его личный апокалипсис на поводке. Он не знал, где тот сейчас, но чувствовал его как смутное, давящее присутствие на краю сознания, как тяжелый камень на душе. Он не знал, мог ли его контролировать. Он мог лишь надеяться, что тот не решит явиться в самый неподходящий момент и не прикончит его, нарушив тем самым «узы».

Он должен придумать историю. Правдоподобную. Почему он здесь? Что делал? Услышал взрыв, прибежал посмотреть, как все остальные, – лихорадочно соображал он. Ничего не видел. Ничего не знаю.

Он отступил в тень разрушенной стены, стараясь слиться с темнотой, и наблюдал, как к месту пожара сходится вся городская нечисть: полиция, пожарные машины, любопытные зеваки. Его сердце бешено колотилось. Каждая фигура в темноте казалась ему гонцом от Зипа.

Он был как загнанный зверь, прижавшийся к стене в ожидании удара. У него не было плана. Не было надежды. Была лишь одна-единственная, отчаянная цель – продержаться еще немного. Скрыть правду. Спрятаться.

Адреналин постепенно отступал, и на смену панике пришла леденящая, пронизывающая до костей усталость. Физарий бежал, не разбирая дороги, ныряя в самые узкие, самые грязные переулки, отскакивая от стен, спотыкаясь о мусор. Сирены пожарных остались позади, сменившись давящей тишиной окраин. Он перебрался через ржавую, скрипящую лестницу на другую сторону канала, где царила еще более унылая заброшенность.

В конце концов, силы окончательно покинули его. Он сполз под арку низкого, кирпичного моста, под которым стояла вонь затхлой воды и разложения. Здесь, в глубокой тени, он рухнул на холодную землю, прижавшись спиной к сырому камню. Дрожь била его мелкой, неконтролируемой пульсацией. Без пальто холодный ночной воздух пробирался под тонкую ткань рубахи, заставляя зубы стучать. Он обхватил себя руками, пытаясь согреться, и закрыл глаза, желая лишь одного – чтобы все это оказалось дурным сном.

И тогда в его голове прозвучал Голос.

Не громовый раскат, каким он был в складе, а низкое, размеренное ворчание, доносящееся будто из самой глубины его черепа.

«…и этот жалкий побег… действительно, червь, твоя жизнь – это бесконечная череда унизительных провалов».

Физарий вздрогнул и резко выпрямился, ударившись головой о низкий свод моста. Он дико огляделся, но вокруг никого не было. Только мрак да тихий плеск воды.

«Не ищи меня вовне. Я здесь, – прозвучал Голос снова, и в нем слышалась утомленная, пресыщенная насмешка. – Внутри. В том темном, жалком уголке, что ты называешь своей душой».

– Отстань… – просипел Физ, зажимая голову руками, как будто мог таким образом вытащить оттуда непрошеного гостя. – Убирайся из моей головы!

«О, я бы с радостью, – парировал Турнаш, и его мысленный голос звучал сладко и ядовито. – Но наши души, к несчастью, теперь сплетены в самый убогий узел, какой я только видел за свои эпохи. И пока эти узы не разорваны… у меня есть полный доступ ко всему твоему… разуму».

Физарий почувствовал, как по его спине пробежал ледяной холод, куда более страшный, чем от простого отсутствия пальто.

– К… ко всему? – он едва выдавил из себя.

«Ко всему, – мысленный голос демона прозвучал как улыбка. – Я видел твои первые, неумелые попытки колдовать. Видел, как ты сжег свой дом и свою семью. Видел каждую унизительную кражу, каждую жалкую попытку выжить. Видел ту женщину… Эмилию. Как ты бросил ее. И как чуть не украл у нее сегодня утром. О, да, я видел и это. Поистине великолепный образчик благородства».

Каждое слово было ударом кинжала. Физарий сглотнул ком в горле, чувствуя себя абсолютно голым и беззащитным.

– Зачем? Как?..

«Потому что ты – никудышный маг, червяк! – голос Турнаша внезапно взорвался яростью, заставив Физария вздрогнуть. – Твое заклинание призыва было не контролируемым актом воли, а диким, истеричным воплем! Ты не построил барьера, не очертил границы! Ты просто… разорвал дыру между мирами и впустил меня! И через эту дыру теперь течет все! Твои мысли. Твои страхи. Твои воспоминания. Все это мое теперь для изучения. Для… развлечения».

Он помолчал, давая своим словам просочиться в самое нутро Физария, отравить его.

«Так что да, я знаю о тебе все. Каждый твой грязный секрет. Каждую низость. И поверь мне, – его голос снова стал тихим и опасным, – это делает мое ожидание того дня, когда я смогу разорвать эти узы, еще… слаще».

Физарий сидел, сжавшись в комок под мостом, и трясся уже не только от холода. Он уничтожен. Его последнее убежище – его внутренний мир –разрушено. У него не осталось ничего. Только демон в его голове и неминуемая расправа на улице.

– Где ты? – выдохнул Физ, все еще сжимая голову руками, словно пытаясь выдавить наружу этот чужой, ужасающий голос. – Почему ты не здесь?

В его сознании раздался низкий, бархатный смешок, полный презрительного осуждения.

«Я там, где и должен быть – в своем мире. В Бездне. Твое жалкое заклинание не выдернуло меня отсюда насовсем. Оно лишь… привязало мою сущность к твоей. Я – тень за твоим плечом, голос в твоей голове. Я не могу явиться по своей воле. Лишь по твоему зову. Или в моменты, когда твоя никчемная жизнь под угрозой, и эти проклятые узы вынуждают меня действовать».

– А… а запутывать мои мысли? Внушать что-то? – с надеждой спросил Физ.

«Искушение велико, червь, поверь. Но нет. Узы есть узы. Я могу лишь наблюдать. И терпеть этот постоянный, назойливый поток твоего трусливого лепета, твоих жалких сомнений и страхов. Так что не жалуйся. Мне досталась куда худшая часть сделки».

От этих слов стало еще холоднее. Он привязан к этому чудовищу навсегда. Оно будет с ним всегда. Видеть все. Знать все.

И тогда, из самой глубины отчаяния, рожденная чистейшим, животным инстинктом выживания, к нему пришла мысль. Безумная. Отчаянная. Единственная.

– Тогда… тогда давай заключим сделку, – его голос прозвучал хрипло и неуверенно.

В его голове воцарилась тишина. Затем раздался оглушительный, яростный хохот, который, казалось, разорвет его мозг на части.

«Сделку? – проревел Турнаш. – Ты, ничтожество, предлагаешь сделку мне? У нас уже есть «сделка»! Ты мой хозяин, а я твой несчастный пленник!»

– Не эту! – перебил его Физ, заставляя себя говорить быстрее, пока хватало смелости. – Другую! Ты… ты поможешь мне. Выпутаться из этой ситуации с Челноками. Спасешь мне жизнь. Дашь слово, что не убьешь меня, не навредишь мне, пока я… пока я не найду способ разорвать эти узы. А я… – Он сделал глубокий вдох. – Я поклянусь, что положу все силы, все свои жалкие способности, чтобы найти этот способ и отпустить тебя. Окончательно. Свободным.

Смех в его голове стих так же внезапно, как и начался. Воцарилась тягучая, напряженная тишина. Физарий чувствовал, как демон изучает его, копается в его мыслях, оценивая искренность.

«Ты предлагаешь мне… служить тебе еще усерднее? – наконец прозвучал голос, тихий и опасный, как шипение змеи. – В обмен на призрачное обещание свободы когда-нибудь потом?»

– Я предлагаю тебе шанс! – почти крикнул Физ мысленно. – Шанс на свободу! Вместо жизни в качестве моего невольного сторожа!

Он чувствовал, как ярость демона бушует по ту сторону связи, слепое, всепоглощающее желание растерзать его тут же. Но под этой яростью он уловил нечто другое. Древнюю, всепоглощающую тоску по дому. По настоящей, ничем не ограниченной силе. Ненависть к этим оковам была сильнее даже ненависти к нему.

«…Ты играешь в опасные игры, червяк, – наконец прозвучал ответ. Голос был спокоен, почти задумчив. – Ты предлагаешь отсрочку своей смерти в обмен на услуги того, кто жаждет ее больше всего на свете».

Пауза затянулась. Физарий замер, не дыша.

«…Но ты прав в одном, – с ледяной ноткой признания произнес Турнаш. – Я ненавижу тебя. Но я ненавижу свою несвободу еще сильнее. Хорошо. Я принимаю твою… сделку. Я помогу тебе выжить. И даю слово – я не стану причинять тебе вреда или убивать тебя, пока ты ищешь способ нас разъединить. Но знай… – его голос снова стал зловещим, – как только узы падут… я не даю тебе никаких гарантий».

– Я знаю, – перебил его Физ, чувствуя, как камень спадает с души, сменяясь новым, леденящим страхом. – Я знаю.

Он заключил сделку с дьяволом. Но теперь у него появился союзник. Самый страшный и ненадежный во всех мирах. Но союзник. В голове Физария воцарилась тягучая, напряженная тишина, нарушаемая лишь далеким плеском воды и его собственным прерывистым дыханием. Сделка заключена. Теперь предстояло самое сложное – выжить.

«Ну что ж, мой дорогой союзник, – мысленный голос Турнаша прозвучал с ядовитой насмешкой. – Каков твой гениальный план? Как мы будем спасать твою жалкую шкуру от разъяренных торговцев наркотиками?»

Физ сглотнул. План? У него не было плана. Лишь тупая, животная необходимость спрятаться.

– Я… я не знаю, – признался он, чувствуя, как демон наполняется презрением. – Зип… он вездесущ. Его люди везде. Мне некуда идти.

«О, я вижу это по твоим воспоминаниям, – проворчал Турнаш. – Ты мастер по нахождению самых вонючих и бесполезных углов для того, чтобы спрятаться и умереть. Мои знания о вашем жалком мире ограничены тем, что я вижу через твои глаза. А видел ты, надо сказать, исключительно грязь, страх и собственные неудачи. Полезной информации катастрофически мало».

Он помолчал, будто перебирая в памяти обрывки жизни Физария.

«Есть пара притонов… несколько заброшенных зданий… о, а это что? – в его голосе прозвучала внезапная заинтересованность. – Ах да, твоя бывшая самка. У которой ты чуть не украл деньги. Идеальное убежище. Она явно обожает тебя».

Сарказм демона был острее любого лезвия. Физ поморщился.

– Она меня ненавидит. И она права.

«Ненависть – это прекрасный мотиватор. Но я также видел ее слабость. Глупую, неистребимую привязанность. Она впустила тебя один раз, уже зная, что ты за тварь. Она может сделать это снова. Особенно если ты предстанешь перед ней… достаточно жалким и раскаявшимся».

Физ хотел было возразить. Мысль снова приползать к Эмилии, смотреть в ее глаза после того, как он чуть не обокрал ее, была для него пыткой хуже любой угрозы со стороны Зипа. Но Турнаш прав. У него нет других вариантов. Все его прежние убежища либо сожжены, либо теперь под прицелом. Ее квартира была одним из немногих мест, о которых люди Зипа могли не знать. И она была… обычной. Не вонючей норой, как его прежние пристанища.

– Она не захочет, – пробормотал он без всякой надежды.

«Заставить ее захотеть – это твоя задача, червь. Ты должен сыграть свою роль. Роль несчастного, заблудшего грешника, который увидел свет и готов на все, чтобы искупить вину. Используй ее жалость. Ее старые чувства. Ты же мастер по использованию людей, не так ли? – ядовито добавил демон. – Это не мои мысли, это лишь то, что я вижу в твоей голове. Сам бы я лучше сражался до славной смерти, чем быть как ты».

Физ сжал кулаки. Каждое слово демона било в самую больную точку. Но он прав. Это именно то, о чем бы подумал Физарий и сам.

– Хорошо, – тихо сказал он, поднимаясь на ноги. Его тело протестовало, умоляя о отдыхе. – Я попробую.

– «Прекрасно, – промурлыкал Турнаш в его сознании. – Тогда выступаем. Неудачливый актер в главной роли. А я буду… вашим строгим критиком. Не провалитесь, хозяин. От вашего успеха зависит мое скорейшее освобождение от этого кошмара», – голос демона звучал настолько язвительно и с нескрываемым презрением, что по коже прошла волна мурашек.

Физ сделал первый шаг из-под моста, направляясь в сторону района Эмилии. Каждый шаг давался ему с огромным трудом. Он чувствовал не только усталость и холод, но и тяжелый, недобрый взгляд демона в затылке, который видел каждый его страх, каждую слабость. Он шел на поклон к той, кого предал, ведя в своей голове самого опасного попутчика во всех мирах. Его единственной надеждой была жалость женщины, которую он бросил.

Шаги Физария по грязному асфальту были тяжелыми и неуверенными. Он шел, уткнувшись взглядом в землю, пытаясь не думать о том, что его ждет у дверей Эмилии. Но помимо страха и стыда, его грызла другая, более конкретная мысль.

– Как они меня нашли? – прошептал он сам себе, ломая голову. – Я был осторожен. Я нашел уединенное место… Как этот орк-маг вычислил меня так быстро? Словно… словно его кто-то предупредил.