Семь ступеней

Глава 1

«Семь Ступеней» – это самостоятельное, законченное произведение, которое продолжает историю, начатую в романе-приквеле «Эхо забытых дорог» (где рассказывается история знакомства и обретения себя главных героев).

Данная книга обретает собственную, более мрачную и взрослую тональность, фокусируясь не на зарождении чувств, а на их болезненном, страстном и деструктивном испытании на прочность.

В книге присутствуют сцены интимной близости, являющиеся прямым отражением эмоционального состояния героев, психологическое насилие и эмоциональные манипуляции в паре, выяснение отношений на грани срыва. Сцены саморазрушения: алкоголь, акты ярости, откровенно показывающие тёмную сторону одержимости и неконтролируемых эмоций. Сложный любовный треугольник, где третий лишний – не просто соперник, а катализатор, обнажающий все скрытые страхи и комплексы главного героя, а также объект неоднозначного влечения и искушения для героини.

Мистика как психологическая метафора: «Семь Ступеней» и видения – это не магия в чистом виде, а образы внутренней борьбы, что делает роман привлекательным для широкой аудитории, не увлекающейся фэнтези.

ПРОЛОГ

Озеро неподвижно мерцало под серебристым светом луны, отражая ночное небо. На острове, в самом его сердце, возвышались семь древних каменных ступеней. Именно сюда, ведомые неведомым зовом, явились семь избранных:

Проводник, чьё сердце билось в такт с сердцами ушедших;

Целитель, чьи пальцы чувствовали боль самого времени;

Провидец, чей взгляд скользил по тропам грядущего;

Творец, чьи руки вдыхали душу в холсты;

Умиротворитель, чьё присутствие врачевало саму жизнь;

Проницатель, для которого не было тайн за масками лиц;

Чаровник, чьи слова открывали в душах родники и бездны.

Их фигуры скрывались под серыми плащами, лица – под глубокими капюшонами.

Сначала каждый услышал голос, звучащий глубоко в сознании:

«Семь ступеней – семь детей Эрзина. Время пришло! Каждый из вас несёт в себе дар и свою тьму. Лишь осознав её, вы обретёте силу».

И затем появился он – силуэт, сотканный из лунного света и тумана. Странник. Он обратился к тёмным водам озера, словно к живому существу: «Эрзин, хранитель тайн, свидетель вечности! Мы здесь, чтобы укрепить твою защиту, чтобы вновь распечатать то, что жаждет свободы. Испытание станет очищением. А награда – исполнение самого сокровенного желания. Ибо лишь пройдя сквозь бездну собственной тьмы, можно обрести свет».

Его безликий взгляд скользнул по собравшимся.

«Займите свою ступень. Ту, что отзывается на зов вашей сущности».

И, словно эхо, прокатившееся по берегу, прозвучало:

«Гордыня!»

Женщина с царственной осанкой – Провидец – шагнула вперед. Её плащ развевался, как знамя, когда она уверенно ступила на первую ступень, сбрасывая капюшон. Русые волосы, тронутые сединой у висков, были туго сплетены в косу, ниспадающую на плечо. Она заняла это место, уверенная, что её дар видеть будущее делает её сильнее тьмы. В её горящем взгляде, которым она окинула остальных, читался не просто вызов, а готовая вспыхнуть искра ярости, сдерживаемая железной волей. Казалось, её истинное место – не на ступени, а на поле битвы.

Тень мелькнула на бесстрастном лице Странника. Путь каждого должен начаться с выбора, пусть даже и ошибочного.

«Зависть!» – призвал Странник. Следующая фигура – Чаровница – дернулась, словно от внезапного укола. Срывая капюшон, она почти вбежала на камень. Рыжеватые волосы обрамляли круглое лицо, а глаза, полные едкой обиды, жадно скользнули по силуэтам других, желая отобрать и присвоить.

«Чревоугодие!» – воззвал Странник.

На третью ступень, опираясь на палку, взобралась коренастая старуха с короткими рыжими волосами. Проницательница. Её глаза-щелочки жадно бегали по собравшимся, а тонкие губы складывались в голодную гримасу. Её грех был не в еде, а в ненасытной жажде чужих секретов и сплетен – она пожирала чужие жизни, чтобы хоть как-то заполнить собственную пустоту.

«Алчность!» – провозгласил Странник.

Творец, ступивший на четвёртую ступень, резко откинул капюшон, открыв лицо зрелого мужчины. Густая шевелюра и аккуратная эспаньолка были тронуты сединой, выдавая былого красавца, чьи черты заострило время. Пальцы, привыкшие сжимать кисть, судорожно вцепились в пряжку плаща. Перед ним возникло видение – сияющая сфера, пульсирующая всеми знаниями мира. Но стоило протянуть к ней руку, как иллюзия рассыпалась прахом. Его алчность была не к золоту, а к недостижимой истине.

«Похоть!» – назвал Странник.

Ему пришлось повторить дважды, прежде чем следующая фигура – Умиротворитель – неохотно поднялась на пятую ступень. Мужчина откинул капюшон и поднял взгляд. Немолодой, сутулый, с бегающими глазами и аккуратной бородкой-клинышком. Его жадный взор тут же принялся обшаривать женские силуэты, выискивая и оценивая изгибы даже под грубой, равнодушной тканью плащей – словно пытаясь утолить ненасытный голод.

«Гнев!» – произнес Странник.

Мощная фигура качнулась, неуверенно шагнула вперёд. Широкоплечий мужчина – Целитель, чей гнев был щитом для его раны, прошёл мимо первой ступени, уже занятой, не замедляя шага. Его взгляд даже не задержался на женщине, стоявшей там. Тяжёлой поступью он взошёл на шестую. Резко сдёрнув капюшон, он обнажил волевое лицо с упрямым подбородком, носом с горбинкой и коротко стриженными волосами. В его глазах вспыхнуло знакомое, жгучее пламя. Да, это было оно – чистое, праведное кипение крови, та сила, что вела его через всё. И разве могла быть у этой силы иная, более глубокая причина?

Странник покачал головой, но не стал ничего менять. Тот, кто занял чужую ступень, так и не познал сокровенной сути и, поддавшись собственной воле, сделал первый неверный шаг.

«Уныние!» – завершил Странник.

Седьмая фигура, Проводник, заняв своё место, сбросила капюшон с таким видом, будто на это ушли последние силы. Мягкие черты женского лица в обрамлении светлых волос искажала тихая мука. Янтарные глаза смотрели печально и отрешённо, словно видели не лунное озеро, а лишь густой туман безысходности.

Теперь они все увидели друг друга. И в этом молчаливом признании каждый узнавал в другом отражение своей собственной борьбы, той, что ведётся в тишине каждой человеческой души.

Странник смотрел на них, и в его молчании читалось нечто, похожее на сожаление.

«Вы сделали выбор. Для большинства путь ясен. Ваша тьма ждёт под своим именем. Но для двоих… вы приготовились сражаться с тенью, не видя настоящего врага в себе. Ваше испытание начнётся с прозрения, что вы сражаетесь не на той стороне».

Его силуэт начал таять.

«Первый шаг… уже сделан».

Семеро проснулись. Пятеро – зная своего врага. Двое – в полной уверенности, что знают, с чем им предстоит сражаться. И эта уверенность была их главным заблуждением.

ГЛАВА 1

Первая половина сентября выдалась удивительно тёплой. Леса вокруг Ромашино пылали жёлтыми и багряными оттенками, а воздух наполнялся ароматом спелых яблок и прелой листвы – идеально для пробежки.

Я уже зашнуровала кроссовки, когда из спальни спустился сонный Миша. Видимо, всё-таки разбудила, пытаясь выскользнуть из его объятий. По его лицу я сразу поняла: что-то не так.

– Конфета, ты куда? – в его голосе звучала тревога.

– На пробежку, как обычно, – я улыбнулась, но улыбка быстро сошла с лица.

– Нет, никуда ты не пойдёшь. Сейчас нельзя бегать. Первый триместр – очень ответственный период.

Внутри всё сжалось.

– Миша, это перебор. Я чувствую себя прекрасно. Всего три километра в медленном темпе – только на пользу.

– На пользу? Я читал, что нельзя. Не хочу рисковать.

– Ты-то не хочешь рисковать? – Я старалась смягчить тон, но голос дрогнул, а к глазам подступили слёзы. – А я не хочу чувствовать себя запертой в четырёх стенах! Ты думаешь, я не понимаю, что со мной происходит?

– Я просто забочусь о нас. О тебе, – тихо произнёс он, но это прозвучало как обвинение.

Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, не отводя взгляда. Затем Михаил молча отвернулся и ушёл на кухню.

Я застыла. Может быть, он и прав, но… я была не готова. Уступить сейчас значило уступить навсегда. Будь это просьбой – всё было бы иначе. Но он не оставил мне выбора. Игнорировать его недвусмысленный запрет означало спровоцировать открытый конфликт. Да и, наверное, это действительно неправильно.

Я медленно сняла кроссовки и аккуратно поставила их на полку. «Раз так, – подумала я, пытаясь унять нарастающую панику, – тогда на УЗИ я поеду одна. В Питер». Откуда взялись эти мысли, я не знала, но они родились из чистого отчаяния.

Слёзы душили меня. Я поднялась в спальню, скинула спортивные штаны на кресло и снова легла в постель. Простыни ещё хранили тепло – его тепло.

Он не понимает, что для меня значит бег. Это мой способ чувствовать себя живой, мой способ отдыхать от всего мира. Но, наверное, он прав. Беременность в моём случае – настоящее чудо. Я слишком долго ждала этого и теперь не могу так просто перестроиться.

Но как же грустно! Только открыв для себя этот мир, только погрузившись в него с головой, я вынуждена отказаться. На какой срок? Полгода? Год? Или больше – ведь с младенцем я уже не буду принадлежать себе.

Дверь тихо открылась. Я отвернулась к стене. Михаил вошёл, и его половина кровати прогнулась под весом. Он забрался под одеяло, обнял меня и начал целовать в шею, в плечи, в спутанные волосы на затылке.

– Конфета моя, ты плачешь? Не надо. Обещаю, как только можно будет, ты снова начнёшь бегать. Я буду помогать. Няню найдём, если надо.

Я рыдала, не в силах остановиться. Никогда мне не было так сладко плакать – в его объятиях.

Он осторожно развернул меня к себе.

– Что случилось? Почему тебе так больно?

Я всхлипывала, уткнувшись в его грудь.

– Разве ты не видишь? Ты хочешь контролировать мою жизнь… А всё это так неожиданно.

Его ладони нежно гладили мои волосы.

– Лена, прости. Я не хотел тебя ограничивать, я просто люблю тебя. Это всё серьёзно, серьёзнее некуда.

Он наклонился и поцеловал мой живот. Я положила ладонь на его стриженый затылок.

– Я думала, беременность – это счастье, а на деле… И это только начало.

Миша кивнул, целуя мои пальцы.

– Ты беременна, но это временно, – рассмеялся он. – Надо приспособиться. Ты сможешь кататься на велосипеде, если врач разрешит, гулять, плавать. Найдём что-то безопасное.

– Я уже думала, поеду на УЗИ одна. В Питер, – призналась я, глядя на него.

Он покачал головой.

– Нет уж, одна ты никуда не поедешь. Надо, кстати, спросить врача, можно ли нам теперь…

Он выразительно погладил моё бедро.

– А если нет?

– Нет – значит, нет. А пока…

Он стянул футболку и приник к моей шее. Его дыхание обжигало, горячая ладонь легла на живот. Он помог мне снять майку, на мгновение застыв, глядя на меня. Он не спешил.

– Как же ты хороша, – пробормотал он, уткнувшись лицом в мою грудь.

Я потянулась к нему, обнимая. Его губы нашли мои. Поцелуй был нежным, но настойчивым, и тревога таяла, а тело податливо откликалось на каждое его движение. Ладонь на пояснице приподняла меня, направляя, и всё остальное перестало иметь значение…

А следующим утром выехали рано. В машине тихо звучала музыка, а я сидела рядом, время от времени поглядывая на Мишу: не засыпает ли. Он отвечал ободряющей улыбкой, иногда спрашивая: не устала ли я, не голодна ли, не пора ли остановиться.

Молчание не тяготило, и я даже немного дремала. Но мысли не давали покоя. Когда-то материнство казалось мне чем-то далёким, потом – недосягаемым. А теперь, в тридцать шесть, когда я уже смирилась, оно стало реальностью. С Мишей всё закрутилось так стремительно, что я не успевала осознать, как кардинально изменилась моя жизнь. И это пугало.

Что, если что-то пойдёт не так? Я не могла с этим ничего сделать. Оставалось лишь надеяться и делать всё, что в моих силах. Стану ли я хорошей матерью? В моём возрасте привычки и образ жизни уже устоялись. Смогу ли я их изменить и дать ребёнку всё необходимое?

И самое противное: я не ощущала того всепоглощающего счастья, о котором так часто говорят. То, что росло внутри, казалось чем-то абстрактным. У Миши, похоже, материнских чувств было гораздо больше. Что со мной не так?

Часа через четыре мы въехали в Москву. Столица встретила нас шумом и бледным солнцем, пробивавшимся сквозь смог.

Клиника в Строгино оказалась современным двухэтажным зданием с зеркальными стёклами. Внутри ощущался запах антисептика и свежего ремонта. Врача и клинику Миша выбирал сам, перелопатив тонны отзывов. И это было кстати – в Москве я всё равно ничего не знала.

Администратор встретила нас профессиональной улыбкой, выдала документы для заполнения, провела оплату и направила в зал ожидания. Вскоре меня пригласили в кабинет.

Врач, ухоженная блондинка средних лет, приветливо кивнула:

– Присаживайтесь, Елена Александровна. Расскажите, что вас беспокоит?

Я села, стараясь держать спину прямо, чтобы не выдать волнения.

– Дело в том, что тест показал две полоски. Несколько тестов подряд.

– Тесты – это хорошо, но для уверенности нужны осмотр и УЗИ, – ответила она, начиная заполнять медицинскую карту. На вопрос о предыдущих беременностях я молча протянула ей папку с моими старыми исследованиями, где значилось: «бесплодие неясного генеза».

Врач на мгновение нахмурилась, перебирая бланки.

– Начнём с осмотра, – отодвинула она клавиатуру. – Пожалуйста, на кресло, а затем на УЗИ.

Наконец самый неприятный этап закончился, и я перебралась на кушетку. Холодный гель на животе, и на экране замерцало что-то неясное.

– Вижу плодное яйцо, – ровным голосом сообщила врач. – Эмбрион в матке, развитие соответствует сроку семь-восемь недель. Сердцебиение хорошее, около ста пятидесяти ударов в минуту.

Она нажала кнопку, и кабинет наполнился частым, квакающим звуком. Это было удивительно.

– Позвать будущего папу послушать? – предложила она.

Я кивнула, и она, прикрыв меня простынёй, позвала Мишу.

Он вошёл. Доктор снова включила звук.

– Это?.. – его глаза сияли.

– Да, это сердечко, – подтвердила врач, указывая на монитор. – А вот ваша ягодка!

– Это девочка? – уточнила я. – Разве уже видно?

– Нет, конечно, – рассмеялась она. – Просто размер пока с ягодку.

Миша стоял, ссутулившись, и, не отрываясь, смотрел на экран. Вид у него был ошалевший и совершенно счастливый.

Когда его попросили выйти, а я начала вытирать гель и одеваться, врач произнесла самое важное:

– Всё развивается хорошо, Елена Александровна. Никаких отклонений не вижу.

Облегчение нахлынуло тёплой волной.

– Пол пока определить нельзя, слишком рано. На первом скрининге, возможно, получится. Можете вставать на учёт.

С результатами УЗИ я вышла в коридор. Миша тут же поднялся с дивана, его глаза всё ещё светились.

– Моя Конфета теперь с ягодкой внутри, – улыбнулся он.

– Потом вообще с арбузом буду ходить, – поддразнила я.

– Арбуз – тоже ягода, – подхватил он игру. – Ну что, до следующего врача ещё час. Пообедаем?

Есть хотелось дико. И немного мутило. Вот оно, наконец-то, пришло – это знаменитое «утреннее недомогание».

– Давай, – согласилась я. – И побыстрее. Мне как-то… не пойму даже. Вроде ничего не болит, а жить тошно. Голова чугунная, и к горлу ком подкатывает.

– Сейчас найдём, – озабоченно сказал Миша, доставая телефон. – Посмотрим, что ближе.

Он помог мне надеть куртку, снять бахилы (хотя я бы и сама справилась) и крепко обнял, поцеловав в висок.

Мы вышли. Солнце то пряталось за сизые тучи, то снова выглядывало, будто играло в прятки.

Миша усадил меня в машину, и я свернулась калачиком, закрыв глаза. За веками плясали разноцветные пятна.

– Смотри, – начал он перечислять, – рядом ресторан с домашней кухней, пиццерия и кофейня с пирогами. Что выбираем?

– Ресторан, – решила я. – Хочется нормальной еды.

– Погнали! – он тронулся с места.

Заведение оказалось уютным: огромные окна, запах свежей выпечки и тихая музыка. Я устроилась у окна, Миша сел напротив.

– Что будешь? – спросила я, листая меню.

– Думаю, кофе, палтус и мусс из картофеля, – улыбнулся он. – Мусс из картошки… Это, кажется, то, что раньше называлось пюре?

Я рассмеялась, пролистывая раздел с первыми блюдами. Супы не вызывали никакого желания.

– А я возьму гречку с телячьими щёчками, салат из квашеной капусты и творожную запеканку-суфле в черничном соусе. И клюквенный морс.

– Здравствуйте! Готовы сделать заказ? – появилась официантка, и Миша перечислил всё.

– Жаль, что пока не видно, кто у нас будет, – вздохнула я, нежно поглаживая живот. – Даже не знаю, кого больше хочется.

– А я уже знаю, – загадочно улыбнулся он.

– И кого же?

– В смысле, пол знаю, – в его глазах заплясали озорные искорки.

Я хотела расспросить его подробнее, но тут зазвонил телефон.

– Привет, мам, – он посмотрел на меня. – Да, всё хорошо… В Москве.

Он замолчал, слушая.

– Можем к тебе заехать, – его взгляд искал моего согласия, но я замялась. – Да. Мы… Я не один… С будущей женой.

Я замерла. На том конце провода, судя по всему, воцарился шок. Стало очевидно: он совершенно ничего обо мне не рассказывал. По спине пробежал неприятный холодок.

Закончив разговор, он осторожно спросил:

– Ты не против? Мама пригласила. Раз уж мы здесь, может, заедем, познакомимся?

Меня словно током ударило. Опять он решил всё сам, не посоветовавшись. Или я слишком остро реагирую? Но отступать было поздно.

– Давай, – кивнула я, стараясь улыбнуться. – Только о беременности – ни слова. Не хочу так рано.

– Хорошо, – его пальцы едва заметно дрогнули, когда он коснулся моей руки. – Если почувствуешь себя плохо, сразу скажем и поедем домой.

– Надеюсь, тошнота пройдёт, – вздохнула я. – Вряд ли я смогу очаровать твою маму в таком состоянии.

– Не парься, – улыбнулся он. – Она адекватный человек.

Еда оказалась восхитительной. Телячьи щёчки буквально таяли во рту, а квашеная капуста напомнила мне бабушкины заготовки.

– Миша, мне нужно ведро такой капусты, – заявила я блаженно.

– Именно этой? – поднял бровь Михаил.

– Просто квашеной, с клюквой.

– Всё, что хочешь! – он рассмеялся.

После обеда – снова в клинику, вставать на учёт. Миша ждал в коридоре. Врач, Диана Сергеевна, оказалась молодой женщиной с собранными в пучок каштановыми волосами. Она принялась оформлять обменную карту, дала свои контакты, сказав, что в случае экстренной ситуации можно обращаться к ней напрямую. По любым вопросам.

– Можете считать себя в группе низкого риска. Остались вопросы?

– Да, – ответила я, вспомнив о недавнем конфликте. – Могу ли я продолжать заниматься спортом, бегать?

– Если вы бегали до беременности и чувствуете себя хорошо, то можно, но с оговорками. Снизьте интенсивность, следите за пульсом и самочувствием. Но лучше перейти на низкоударные нагрузки: плавание, йогу.

Она заметила, как я повеселела, и добавила:

– Но должна вас предупредить: излишняя нагрузка может ослабить связки и мышцы таза, что в дальнейшем может привести к опущению матки. Это особенно актуально после рождения ребёнка, когда организму требуется время на восстановление.

Я кивнула, расстроившись.

– Что касается интимной близости, – продолжила она, – воздерживаться необязательно, но важно избегать резких движений. Слушайте своё тело.

– А можно, вы скажете это и ему? – попросила я, указывая на дверь. – Он в коридоре.

Врач согласилась. Я позвала Мишу, и она повторила рекомендации, вручив ему листок с анализами. Когда мы вышли, он, просматривая их список, пробормотал:

– Я здоров! Названия-то какие жуткие. Это и тебе, и мне?

– Всем, кто хочет нормального ребёнка, – подтвердила я, надевая куртку.

– Ты поешь? – спросил он, помогая с одеждой.

– Постоянно хочу есть, – вздохнула я. – Но мы же едем к твоей маме?

– Я ей позвонил, пока ты была у врача. Она ждёт нас с ужином. Ты уверена, что хочешь ехать?

– Если уж собрались, то лучше сейчас.

– Тогда поехали, – он открыл дверцу машины. – Только пристегнись.

Я молча защёлкнула ремень, но внутри вскипела. Я и так всегда пристёгиваюсь. Зачем это напоминание?

– И всё-таки, кто у нас там? – спросила я, решив избежать назревающей перепалки.

Он кивнул на мой живот:

– Девчонка.

– Уверен?

– Абсолютно.

– И как назовём? Мне нравятся Полина, Варвара, Анна, Лилия…

– Нормально, – в его глазах мелькнула улыбка. – А ещё Елизавета, Надежда или Ульяна.

– А если вдруг мальчик? Иван, Владимир, Никита…

– Только не Никита, – засмеялся он. – Но о мужских именах я даже думать не буду.

Шоссе тянулось бесконечной серой лентой, и меня вдруг охватила тоска. Вспомнилась бывшая свекровь, Нинель Викторовна. Вечный экзамен. К чести Сергея, он не позволял матери слишком активно вмешиваться в нашу жизнь, но даже тех крох, что до меня долетали, было достаточно.

– Как твою маму-то зовут? – спросила я.

– Ой, точно, – он хлопнул себя по лбу. – Совсем нет опыта в таких делах, я неопытный.

В его словах мне почудился укол. Или это гормоны шалят, и я стала невыносимо обидчивой?

– Маму зовут Наталья Леонидовна, – сказал он, улыбнувшись. – Профессор, до сих пор преподаёт. Статьи пишет, ведёт научную работу. Получается, вы коллеги. Педагоги.

– Типа того, – произнесла я. – А отец?

– Отец был военным врачом, – тихо добавил он. – Умер, когда мне было десять. Опухоль. Мать больше замуж не выходила, растила меня одна. Тяжело ей пришлось. Братьев и сестёр у меня нет, бабушек и дедушек тоже. Так что она – единственный близкий человек, с которым тебе предстоит познакомиться. Не так уж и много, правда?

– И обо мне ты ей не рассказывал, как я понимаю? – осторожно уточнила я.

– Нет, вот только сегодня, – признался он, избегая моего взгляда. – Ну, у нас просто так не принято. Я не маменькин сынок, чтобы докладывать обо всём, что со мной происходит. Но теперь знакомство неизбежно.

Я кивнула, переваривая информацию. С одной стороны, было немного обидно, что он не удосужился сообщить матери о наших отношениях, с другой – его объяснение было не лишено здравого смысла.

Сентябрьский вечер окутал Москву золотистым светом, когда мы с Мишей переступили порог квартиры его мамы у метро «Сокол». Наталья Леонидовна встретила нас на пороге – статная, высокая, она смотрела на меня сверху вниз. Сразу стало понятно, в кого такой Миша. Те же серые глаза, выразительный нос, губы – точная копия матери.

– Елена, мне очень приятно, – произнесла она ровным, но оценивающим голосом.

– Мне тоже очень приятно, – я постаралась улыбнуться как можно естественнее.

Квартира была просторной, с книжными шкафами и картинами. Миша показал свою бывшую комнату: постеры на стенах, турник в углу.

– Здесь можно будет устроить детскую, – прошептал он, обнимая меня.

– Ты собрался здесь жить? – испугалась я.

– Нет, конечно, – усмехнулся он. – Но наша дочка будет приезжать к бабушке. Пойдём ужинать.

За столом в кухне-гостиной меня охватило волнение. Миша положил свою руку поверх моей. Не укрылось это и от Натальи Леонидовны.

– Волнительный момент, да? – обезоруживающе спросила она. – Предлагаю расслабиться и насладиться ужином.

Стол буквально ломился от угощений: золотистые куриные отбивные, нежное пюре, ароматный оливье, бутерброды с красной рыбой. Я старалась есть не спеша, хотя голод так и подталкивал наброситься на еду.

– А к чаю у нас будет яблочная шарлотка, – объявила Наталья Леонидовна. – Миша, будь добр, поухаживай за нами.

Он послушно разложил еду по тарелкам, предложил хлеб.

Наталья Леонидовна начала оживлённо рассказывать о своей работе, шутила, расспрашивала Мишу о его делах.

– Лена, Михаил упомянул, что вы из Санкт-Петербурга? – спросила она, изящно поддевая вилкой кусочек куриной отбивной. – Вы давно там живёте? Или вы коренная петербурженка?

Вот оно, началось, подумала я.

– Да, я родилась и выросла в Петербурге, – ответила я, стараясь говорить уверенно.

– Как интересно. А чем вы занимаетесь? – её взгляд был внимательным, но не навязчивым.

– Я дошкольный педагог-психолог и логопед-дефектолог, – пояснила я. – Сейчас начинаю частную практику.

– О, как любопытно, – Наталья Леонидовна кивнула, её взгляд задержался на моём лице. – В какой-то мере мы с вами коллеги. У меня, правда, детишки постарше.

– Научной работой Лена тоже занимается, – добавил Миша. – Публикует статьи.

– Надо же, а преподавать не думали? – спросила Наталья Леонидовна.

– Пока не думала, но кто знает, – улыбнулась я.

Наталья Леонидовна кивнула, и в её глазах мелькнуло что-то неуловимое, чего я не смогла расшифровать.

Разговор естественным образом перешёл к моей семье и увлечениям. Она не пыталась смутить, но её проницательность давила. Я чувствовала себя под микроскопом.

Дело дошло до чая с шарлоткой.

– Мам, ужин как всегда восхитительный, – Миша прервал повисшую паузу. – Но мы же не для того приехали, чтобы допрос устраивать.

Он вдруг взял мою руку и, повернувшись к матери, добавил:

– Мам, мы с Леной завтра подаём заявление в ЗАГС.

– Завтра? – слово прозвучало оглушительно громко в наступившей тишине. Овладев собой, она произнесла ровным тоном: – Поздравляю. Михаилу давно пора остепениться.

Её лицо застыло. Медленно отложив вилку, она перевела взгляд с Миши на меня.

– Простите за бестактность, Елена, – произнесла она. – Вы так спешите с ЗАГСом… есть какая-то особая причина?

Её холодный взгляд скользнул по моему животу.