Вознесение. «Оставленные на Земле»
© Сергей Ставский, 2025
ISBN 978-5-0068-5912-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Оставленные на Земле
Глава 1: Тишина
Алексей проснулся не от звука будильника и не от солнечного света. Он проснулся от тишины.
Это была не та умиротворяющая утренняя тишина, которая бывает в редкие выходные, когда город еще не проснулся. Это была густая, вязкая, неестественная тишина, которая, казалось, давила на барабанные перепонки. В ней не было ничего. Ни привычного гула машин с далекого проспекта, ни гудения холодильника на кухне, ни щебета воробьев за окном. Абсолютный, стерильный ноль.
Он лежал с закрытыми глазами, и его мозг, еще находясь на границе сна и яви, по привычке пытался достроить реальность. Он ждал. Ждал топота маленьких ножек – их шестилетняя дочка Маша всегда просыпалась раньше всех. Ждал запаха кофе, который варила Лена, его жена. Ждал ее тихого голоса: «Алексей, вставай, ты проспишь совещание».
Ничего.
Вместо этого в памяти всплыло вчерашнее утро. Такое же, как сотни других. Хаотичное, громкое, полное жизни. Маша, смеясь, убегала от Лены, не желая надевать колготки. Лена, одной рукой пытаясь ее поймать, другой – помешивая кашу, с укором смотрела на него. А он, Алексей, стоял, прислонившись к дверному косяку, и не видел ничего этого. Он смотрел в свой смартфон, отвечая на срочное рабочее письмо.
– Леш, ты её слышишь? – спросила Лена, и в ее голосе была знакомая смесь любви и усталости. – Помоги мне, пожалуйста.
– Секунду, милая, тут проект горит, – ответил он, не отрывая взгляда от экрана.
– У тебя всегда горит проект, – вздохнула она, но уже беззлобно.
Он оторвался от телефона, поймал хохочущую Машу, подхватил ее на руки и закружил. Она визжала от восторга. Он поцеловал ее в макушку, потом подошел и поцеловал Лену.
– Сегодня точно буду пораньше, – пообещал он. – Сходим в парк, как ты хотела.
– Ты это вчера обещал, – улыбнулась она, но в её улыбке была тень грусти.
Он не пришел пораньше. Снова совещание, снова срочные правки. Он вернулся, когда они уже спали.
Эта мысль обожгла его стыдом. Алексей открыл глаза.
Квартира была залита ровным, серым утренним светом. Он повернул голову. Половина кровати, где спала Лена, была пуста. Идеально заправлена, словно на ней никто и не лежал. Холод пробрал его до костей, и это был не холод утреннего воздуха.
– Лена? – позвал он. Тишина в ответ прозвучала оглушительно. – Маша?
Он вскочил с кровати. Сердце заколотилось, в висках застучало. Он бросился в детскую. Комната была пуста. Идеальный порядок. Кровать Маши была застелена так аккуратно, как она сама никогда в жизни не делала. На столике лежал ее последний рисунок – три неуклюжие фигурки, держащиеся за руки, под огромным, улыбающимся солнцем. Он, Лена и она. Подпись корявыми печатными буквами: «МОЯ СЕМЬЯ».
Паника начала затапливать его, холодная и липкая. Он заметался по квартире. Ванная – пуста. Гостиная – пуста. Кухня – идеально чистая. Ни записки, ни следов поспешных сборов. Он бросился обратно в спальню. На тумбочке Лены лежал ее телефон. Рядом – кошелек. На крючке в прихожей – ее ключи от машины и квартиры.
Они не могли уйти. Не так.
«Спокойно, – приказал себе Алексей, пытаясь зацепиться за свою привычную логику. – Должно быть рациональное объяснение».
Может, они ушли на раннюю прогулку? Но почему не взяли телефоны и ключи?
Может, это какой-то глупый розыгрыш? Но Лена никогда таким не занималась.
Может… может, их похитили? Он бросился к входной двери. Замок был заперт изнутри на два оборота, как он всегда делал на ночь. Никаких следов взлома.
Он схватил свой телефон. Дрожащими пальцами набрал номер Лены. Ее мобильный зазвонил на тумбочке в спальне. Он набрал номер Машиного планшета. Тот отозвался мелодией из мультфильма в детской. Он начал звонить друзьям, родителям Лены, своей матери. Гудки. Длинные, бесконечные гудки, срывающиеся в автоответчик. Никто. Не отвечал. Никто.
Он подбежал к окну их квартиры на двадцатом этаже и посмотрел вниз. И то, что он увидел, заставило его застыть.
Проспект, который в это время должен был быть забит утренними пробками, был пуст. Абсолютно пуст. На нем стояло несколько десятков автомобилей, брошенных под странными углами, некоторые с открытыми дверями. Но ни одна машина не двигалась. Ни один человек не шел по тротуару. Ни один огонек светофора не работал. Город-миллионник за окном выглядел как гигантский, заброшенный макет.
Рациональные объяснения закончились. Остался только иррациональный, первобытный ужас.
Он больше не мог оставаться в этой квартире, в этом музее его потерянной жизни. Каждая вещь кричала об их отсутствии. Его охватило отчаянное, животное желание – действовать. Бежать, искать, кричать. Он должен был что-то сделать.
Он натянул джинсы и свитер. Проверил, на месте ли его телефон. Машинально сунул в карман ключи. Он остановился у двери, его рука замерла на ручке. Страх перед тем, что он может обнаружить снаружи, был почти парализующим. Но страх оставаться в этой оглушительной тишине был еще сильнее.
Он глубоко вздохнул, задерживая дыхание, как перед прыжком в ледяную воду. Повернул замок. Открыл дверь. И шагнул из руин своего личного мира в мир, который, как он еще не знал, постигла та же участь.
Глава 2: Город-призрак
Алексей шагнул из своей квартиры в тишину подъезда. Дверь за ним захлопнулась с гулким, неуместным эхом. Обычно в это время на этаже уже пахло кофе от соседей, был слышен приглушенный гул телевизора и лай маленькой собачки из квартиры напротив. Сейчас – ничего. Воздух был неподвижным и холодным. Аварийное освещение на потолке бросало длинные, болезненные тени, превращая знакомый коридор в декорацию к фильму ужасов.
Он подбежал к двери соседей, пожилой пары, и нажал на звонок. Резкая трель прозвучала в тишине, как сигнал тревоги, но за дверью никто не отозвался. Он нажал еще раз, потом начал колотить в дверь кулаком.
– Иван Петрович! Мария Львовна! Вы здесь?
Ответом была лишь гулкая тишина. Он попробовал ручку. Заперто. Он метнулся к квартире напротив. То же самое. Паника, до этого бывшая холодной и липкой, начала превращаться в горячую, отчаянную волну. Это не только его семья. Это все.
Он бросился к лифтам. Нажал на кнопку вызова. Табло не загорелось. Лифты были мертвы. Электричество… Он вспомнил, что свет в его квартире горел, но теперь понял – это было аварийное питание, которое скоро тоже иссякнет.
Лестница. Двадцать этажей вниз. Он распахнул тяжелую дверь и начал спуск, перепрыгивая через ступеньки. Бетонная клетка лестничного пролета превратилась в гулкий колодец, где каждый его шаг, каждое сбитое дыхание отдавалось многократным эхом. Он пробегал этаж за этажом, мельком заглядывая в маленькие окошки на лестничных площадках. Везде была та же картина – пустые, тихие квартиры.
Вылетев в просторный, отделанный мрамором холл на первом этаже, он замер. Консьерж, вечно бодрый и словоохотливый дядя Паша, отсутствовал. Его кресло было пусто, на столике рядом стояла недопитая чашка остывшего чая и лежал раскрытый кроссворд.
Алексей с силой толкнул тяжелую стеклянную дверь и вышел на улицу.
И мир, который он знал, окончательно перестал существовать.
Он стоял на пороге своего дома и смотрел на проспект. Идеально ровный, шестиполосный асфальт был заставлен брошенными машинами. Роскошный черный седан стоял с распахнутой водительской дверью, и из динамиков все еще тихо играла музыка, питаясь от аккумулятора. Чуть дальше желтый городской автобус неуклюже замер поперек перекрестка, его двери были открыты, салон – пуст. Из кузова грузовика-рефрижератора на дорогу высыпались коробки с замороженными продуктами, которые уже начали таять, образуя мутные лужи.
Но страшнее всего были не машины. Страшнее были следы. Следы той самой секунды, когда все произошло. На пешеходном переходе валялась одна-единственная женская туфля на высоком каблуке. Рядом с детской коляской, оставленной у входа в магазин, лежал плюшевый мишка. Из открытого кейса на тротуаре ветер лениво перелистывал страницы чьих-то важных документов. Миллионы жизней, миллионы историй оборвались на полуслове.
И тишина. Она была здесь, на улице, еще более плотной и гнетущей. Алексей понял, что городской шум был для него фоном всей жизни, постоянной, незаметной вибрацией. Теперь, когда она исчезла, образовался вакуум. Он слышал то, чего никогда не слышал в центре мегаполиса: скрип рекламного щита, раскачивающегося на ветру, далекий лай одинокой собаки, шелест газеты, гонимой по асфальту. И оглушительный, панический стук собственного сердца.
Он пошел вперед, сам не зная куда, переступая через брошенные вещи. Он искал хоть кого-то.
Первого человека он увидел в небольшом сквере. Мужчина в дорогом деловом костюме сидел на скамейке и просто смотрел на пустые детские качели, которые медленно раскачивались на ветру. Он не плакал. Он просто смотрел, и его лицо было маской абсолютного, непроницаемого горя. Их взгляды встретились на мгновение. В них не было ни вопроса, ни удивления. Лишь молчаливое, страшное узнавание. Алексей прошел мимо, не сказав ни слова.
Потом он увидел молодого парня, который с яростью пинал торговый автомат с газировкой.
– Где все?! – орал он в пустоту. – Что за хрень?! Какого черта?!
Алексей шагнул было к нему, но парень, увидев его, посмотрел на него с дикой, животной подозрительностью, как на угрозу, и бросился бежать в переулок. Доверие умерло вместе со старым миром.
Он шел дальше. Посреди проспекта, лавируя между машинами, бродила женщина в ночной рубашке. Она обнимала себя за плечи и монотонно, как заклинание, повторяла одно и то же имя: «Сережа… Сереженька… ты где?..» Она была в своем собственном мире, в коконе отрицания, и не замечала ничего вокруг.
Алексей понял, что он – лишь один из миллионов призраков, бродящих по этому гигантскому кладбищу. Его личная трагедия была лишь каплей в океане всеобщей потери. Но от этого не становилось легче. Ему нужно было понять масштаб. Увидеть все.
Он знал, куда идти. Его офисное здание, пятидесятиэтажный стеклянный небоскреб, находилось всего в паре кварталов. Он побежал туда.
Двери в бизнес-центр были распахнуты. Темный, молчаливый холл. Турникеты обесточены. Он бросился к лестнице. Пятьдесят этажей. Он бежал, подгоняемый адреналином, мимо этажей, где еще вчера кипела жизнь. Пустые офисы, экраны мониторов, застывшие на последнем открытом письме, недопитый кофе на столах, фотографии семей в рамках. Целая цивилизация, застывшая во времени, как Помпеи под слоем пепла.
Он выбил плечом заклинившую дверь на крышу и вышел наружу, на вертолетную площадку. Ветер бил в лицо. И вид, открывшийся ему, был ужасающим в своем величии.
Весь город. Весь бесконечный, раскинувшийся до горизонта мегаполис лежал перед ним. И он был мертв. Ни одной движущейся машины на переплетениях автострад. Ни одного дымка из труб. Вдали, у аэропорта, виднелся столб черного дыма – видимо, один из самолетов, бывших в воздухе в момент Катастрофы, рухнул на землю. Начинало смеркаться, но город не зажигался привычными миллионами огней. Лишь несколько редких, хаотичных вспышек – короткие замыкания или пожары. Огромное, темное тело мертвого гиганта.
В этот момент его личное горе – «Где Лена и Маша?» – трансформировалось в глобальный, экзистенциальный ужас: «Где все?». Проблема была не в том, что его семья пропала. Проблема была в том, что исчез весь его мир.
Он стоял на крыше, крошечная, одинокая фигурка на фоне умирающего города, и ветер доносил до него лишь тишину. Тишину, которая теперь была размером с целую планету. И в этой тишине в его голове прозвучал новый, еще более страшный вопрос: «Почему я остался?»
Глава 3: Голос из эфира
Рассвет над мертвым городом был прекрасен и ужасен одновременно. Небо на востоке окрасилось в нежные, пастельные тона, но его свет падал на улицы, лишенные всякого движения, на дома, которые больше не были домами, а лишь бетонными гробницами. Алексей просидел на крыше всю ночь, глядя, как тьма сменяется серым полумраком, а затем – холодным, ясным утром. Его личное горе, острое и эгоистичное, растворилось в этом вселенском опустошении. Потеря его семьи была не трагедией. Она была частью чего-то большего, чего-то немыслимого. И теперь, когда шок начал отступать, на его место пришла холодная, отчаянная жажда – понять.
Спуск по темной лестнице небоскреба был спуском в новую реальность. Он больше не паниковал. Он был осторожен, внимателен. Каждый шорох, каждый скрип заставлял его вздрагивать. Старый мир, с его законами и общественным договором, умер. Новый мир был диким, неизвестным, и он инстинктивно чувствовал, что тишина может быть обманчива.
Он провел следующие несколько дней в методичных, почти бессмысленных поисках. Он больше не искал Лену и Машу. Он искал информацию. Будучи человеком логики, архитектором, привыкшим к тому, что у каждой проблемы есть решение, он не мог принять эту абсолютную иррациональность. Он проверял полицейские участки – они были пусты, лишь разбросанные бумаги и остывший кофе. Он заходил в больницы – там царила жуткая тишина, прерываемая лишь писком редкого оборудования, работающего от аварийных генераторов. Палаты были полны пустых коек.
Он видел следы хаоса, которые не заметил в первый день. В центре городской площади лежал разбитый вертолет. На одном из мостов стояла длинная пробка из брошенных машин, и в некоторых из них все еще работало радио, но из динамиков доносилось лишь тихое шипение. Все каналы связи, весь информационный кокон, в котором жило человечество, лопнул.
На третий день он услышал это. Тихий, монотонный гул. Звук работающего дизельного генератора. В мертвом городе этот звук был так же прекрасен и неуместен, как пение птиц. Он шел на него, как на свет маяка.
Звук привел его к огромному торговому центру, специализирующемуся на электронике. Автоматические двери были обесточены, но одна из стеклянных витрин была разбита. Внутри, в полумраке, горели лишь аварийные указатели «Выход». Гул генератора доносился из подсобных помещений. И он был не единственным источником света.
В глубине торгового зала, там, где располагался отдел телевизоров, светилась целая стена. Десятки экранов, от маленьких кухонных до огромных плазменных панелей, показывали одно и то же. Одного и того же человека.
Это был мужчина лет пятидесяти, в дорогом, идеально сидящем костюме. Он стоял на фоне позолоченного алтаря и говорил. Его лицо лоснилось от пота, глаза горели фанатичным, почти безумным огнем, а на губах играла торжествующая, почти злорадная улыбка.
Алексей подошел ближе, завороженный этим первым за три дня человеческим голосом из эфира.
– …и свершилось! – гремел голос проповедника из десятков динамиков. – Свершилась Великая Жатва, предсказанная пророками! Праведники, чистые сердцем и душой, вознеслись в Царствие Небесное, чтобы предстать пред престолом Его!
На экранах на мгновение сменилась картинка. Дрожащая, снятая на телефон камера показывала улицу. Люди просто исчезали. Растворялись в столбах мягкого белого света, оставляя после себя лишь кучки одежды, падающие на асфальт.
– Возрадуйтесь, ибо они обрели вечную жизнь! – продолжал проповедник, снова появившись на экране. – Но горько плачьте о тех, кто остался! Ибо Земля отныне – юдоль скорби, отданная во власть грешникам! Оставлены были те, кто погряз в гордыне и алчности! Те, кто ставил любовь к семье выше любви к Господу! Те, чья вера была слаба и лицемерна! Вы, оставленные, – вы плевелы, отделенные от пшеницы! Вы – соль, потерявшая силу!
Алексей слушал, и его первой реакцией было презрительное недоверие. Бред сумасшедшего. Какая-то глобальная мистификация, розыгрыш, вирусная атака. Он обошел стену с телевизорами, ища источник сигнала. Но все кабели вели в пустоту. Это была запись.
Он снова посмотрел на экраны. Проповедник закончил свою огненную речь, воздев руки к небу, и трансляция началась заново. «…и свершилось! Свершилась Великая Жатва…» Это была петля. Последнее послание, оставленное для тех, кто не прошел отбор.
Алексей стоял посреди мерцающего зала, и холод начал пробирать его до костей. Бред? Мистификация? Но как это объяснить? Пустые улицы, тишина, исчезнувшие миллионы. Абсурдная реальность за окном требовала такого же абсурдного объяснения.
Слова проповедника, от которых он сначала отмахнулся, начали впиваться в его сознание, как раскаленные иглы.
«Оставлены были те, кто погряз в гордыне…» – он вспомнил свою профессиональную гордость, свою уверенность, что он все знает лучше других.
«…и алчности…» – он вспомнил, как гнался за более крупными проектами, большими деньгами, жертвуя временем и сном.
«…те, кто ставил любовь к семье выше любви к Господу!» – а вот это ударило больнее всего. Он не был религиозен. Его семьей, его божеством, были Лена и Маша. Но даже им он жертвовал ради работы.
Он посмотрел на свое отражение в десятках погасших экранов. Лицо осунувшееся, с трехдневной щетиной. Глаза человека, которому только что вынесли приговор.
Он не верил в Бога этого проповедника. Но он не мог отрицать факт свершившегося Суда. И по каким-то неведомым, жестоким критериям, его признали недостойным. Его жена, его чистая, добрая Лена, его маленькая, невинная Маша – они были сочтены «праведниками». А он, Алексей, любящий их больше жизни, – «грешником», плевелом, оставленным гнить на покинутой богом Земле.
Это было не просто горе. Это было унижение. Клеймо.
Он стоял в пустом магазине, окруженный десятками лиц ликующего фанатика, и в его душе поднималась не скорбь, а темная, холодная, сжигающая ярость. Ярость на несправедливость этого приговора. Ярость на судью, которого он никогда не видел.
Вопрос «Почему я остался?» получил свой ответ.
И на его месте родился новый, гораздо более опасный вопрос: «А кто, черт возьми, вы такие, чтобы судить?»
Он отвернулся от экранов, прошел в хозяйственный отдел магазина и взял с полки тяжелый, увесистый гвоздодер. Он не был оружием. Он был инструментом. Инструментом для взлома. И Алексей чувствовал, что ему предстоит взломать очень много запертых дверей в этом новом, странном мире.
Глава 4: Доктор Анна
Оглушительная тишина, наступившая после того, как Алексей разбил центральный экран, была почти сладкой. Голос проповедника, торжествующий и елейный, исчез, оставив после себя лишь звенящую пустоту. Он стоял посреди этого храма потребления, среди десятков погасших экранов, и его ярость медленно остывала, уступая место холодному, кристаллическому расчету.
Он был один. Его семья исчезла, вознеслась в «рай», который счел его недостойным. Мир, который он знал, умер. А он, Алексей, был оставлен гнить вместе с другими «плевелами». Что ж. Плевелы тоже хотят жить.
Его мозг архитектора, привыкший к системам, планам и логике, наконец, включился. Он перестал быть жертвой. Он стал выжившим. А у выжившего должен быть план. Он мысленно составил список приоритетов, как составлял смету для нового проекта: Укрытие. Вода. Еда. Безопасность. Информация.
Торговый центр был плохим укрытием – слишком много входов, слишком много стекла. Ему нужно было что-то надежное. Он обошел магазин, методично и спокойно собирая то, что могло пригодиться. Мощный светодиодный фонарь, упаковки батареек, швейцарский нож, вместительный туристический рюкзак. Он действовал без паники, с отстраненной эффективностью человека, который понял, что терять ему больше нечего.
Его целью стала небольшая частная клиника в тихом жилом квартале, проект которой он сам когда-то рецензировал. Он помнил ее: прочная кирпичная кладка, решетки на окнах первого этажа, собственная скважина для воды во дворе и, что самое главное, мощный дизельный генератор в подвале. Идеальная маленькая крепость.
Путь туда был похож на прогулку по музею внезапно исчезнувшей цивилизации. Он двигался осторожно, прижимаясь к стенам домов, используя тени. Он больше не был растерянным призраком. Он был разведчиком на вражеской территории. И врагом был невидимый судья, вынесший ему приговор, но еще больше – те, кто остался вместе с ним. Он не знал, сколько среди них было таких же, как он, а сколько – тех, кого старый мир сдерживал лишь страхом закона.
Клиника была именно такой, как он ее помнил. Двухэтажное здание из красного кирпича. На окнах – ажурные, но прочные решетки. Стеклянная входная дверь была забаррикадирована изнутри офисной мебелью – креслами из зала ожидания и перевернутым столом регистратуры. Но в одном из окон на втором этаже, за плотно задернутой шторой, пробивалась слабая полоска света.
Жизнь.
Он не стал ломиться. Он обошел здание, заглядывая в окна. Внутри царил порядок. Он постучал в дверь, негромко, но настойчиво.
– Эй! Есть кто живой?
Тишина. Затем из-за баррикады раздался резкий, напряженный женский голос.
– Уходи. Здесь ничего нет для тебя. Все закрыто. Карантин.
– Я не грабитель, – как можно спокойнее сказал Алексей, поднимая руки, чтобы их было видно через стекло. – Меня зовут Алексей. Я архитектор. Я ищу… хоть кого-то.
– Архитектор? Отлично. Построишь себе укрытие где-нибудь в другом месте. Запасы ограничены, койко-места заняты, – голос был полон стали и цинизма.
Алексей осмотрел баррикаду. Она была навалена хаотично и не выдержала бы серьезного натиска.
– Ваша баррикада не выдержит, если на нее надавят, – сказал он, переходя на профессиональный тон. – Угол давления неправильный. И этот стол… его легко опрокинуть. Я могу помочь ее укрепить. Я знаю, как работают нагрузки.
За дверью снова наступила тишина. Он слышал, как кто-то внутри обдумывает его слова.
– Почему я должна тебе верить? – наконец спросила женщина.
– Потому что я один, – горько усмехнулся Алексей. – И я ищу жену и дочь. Хотя, кажется, уже понимаю, что не найду.
Эта фраза, сказанная без всякого расчета, оказалась решающей. В голосе за дверью что-то изменилось.
– Отойди от двери, – приказала она.
Через минуту часть баррикады сдвинулась, и в образовавшейся щели он увидел ее. Женщина лет тридцати пяти, с коротко стриженными темными волосами и невероятно уставшими, но умными и колючими глазами. На ней был медицинский халат, а в руке она сжимала большой, тяжелый скальпель, держа его, как нож.
– Один неверный шаг, архитектор, и я сделаю тебе трахеотомию этим самым скальпелем, – сказала она. – Понял?
Он кивнул. Она впустила его и тут же задвинула мебель обратно. Внутри пахло антисептиками и озоном от кварцевой лампы. Клиника была его полной противоположностью: идеально чистая, все разложено по местам.
– Меня зовут Анна. Я здесь врач. Была, – представилась она.
В следующие полчаса они говорили. Алексей рассказал ей о пустом городе и о страшной трансляции в магазине. Анна слушала, скептически изогнув бровь.
– Вознесение? Серьезно? – она хмыкнула. – Какая удобная теория. Я бы назвала это избирательным нейровирусом мгновенного действия. Но какая, к черту, разница. Факт в том, что они исчезли, а мы остались.
– Проповедник сказал… остались только грешники.
Анна громко, безрадостно рассмеялась.
– Грешники? Я тебе расскажу про свой «грех», архитектор. Неделю назад я провела тридцать шесть часов на ногах, вытаскивая парня после ДТП. Он выжил. А потом я отключила от аппарата безнадежно больную старушку, которая умоляла меня об этом уже месяц, чтобы ее семья не видела, как она гниет заживо. Я пошла против протокола, против воли начальства и, видимо, против воли этого вашего небесного начальника. Если спасать живых и даровать покой умирающим – это грех, то я с радостью останусь здесь, с грешниками. А твои «праведники» могут забрать свой рай себе.
Ее цинизм был освежающим, как пощечина. Он выдернул его из болота самобичевания.
– Мне нужно было найти медикаменты, – сказал он, меняя тему.
– А мне – тот, кто умеет чинить генератор и строить баррикады, – ответила Анна, кивнув на его гвоздодер. – Кажется, мы можем быть друг другу полезны.
Она протянула ему руку. Ее ладонь была сухой и сильной.
– Добро пожаловать в команду, архитектор. Правила простые: работаешь – ешь, делаешь глупости – я тебя выгоняю. И постарайся не умирать. Мне лень будет тащить твое тело на улицу.
Алексей впервые за три дня почувствовал что-то похожее на слабую улыбку. Он был все так же одинок. Но он больше не был один.
Глава 5: Первая ночь
Холодное рукопожатие Анны было похоже на подписание контракта. Условия были просты, жестоки и понятны: ты полезен мне, я полезна тебе. Никаких сантиментов. Для Алексея, чей мир еще вчера был построен на любви и доверии, этот циничный прагматизм был диким, но именно он отрезвлял, как ледяной душ. Он больше не был скорбящим мужем и отцом. Он был инженером-фортификатором. Анна была не просто врачом. Она была начальником госпиталя на осадном положении.
Первые часы их сотрудничества прошли в молчаливой, сосредоточенной работе. Анна, со методичностью, отточенной годами работы в хаосе приемного отделения, проводила инвентаризацию. Она вскрывала шкафы, пересчитывала упаковки с бинтами, ампулы с антибиотиками, пакеты с физраствором. Каждая найденная пачка обезболивающего или стерильный скальпель заносились в гроссбух. Она действовала так, словно готовилась не к концу света, а к неожиданной проверке из Минздрава.
Алексей же занялся тем, что умел лучше всего – структурой и безопасностью. Первым делом он принялся за баррикаду.
– Так не пойдет, – сказал он, критически осматривая нагромождение мебели. – Это просто куча хлама. Давление распределяется неравномерно. Один хороший толчок вот здесь, – он указал на ножку стола, – и все это сложится, как карточный домик.
Анна смерила его скептическим взглядом.
– Предложения, архитектор? У меня нет мешков с песком и противотанковых ежей.
– У вас есть кое-что получше. У вас есть геометрия, – ответил он.
Следующие два часа он руководил процессом, который со стороны мог показаться бредом сумасшедшего. По его указаниям Анна, скрепя сердце, помогала ему тащить тяжелые медицинские кушетки, зубоврачебное кресло из соседнего кабинета, массивные металлические картотечные шкафы. Он не просто сваливал их в кучу. Он выстраивал сложную, многослойную конструкцию, где каждый элемент служил опорой или контрфорсом для другого. Он объяснял ей на ходу, используя слова «вектор силы» и «точка опоры», и Анна, хоть и не понимала и половины, видела в его действиях уверенность и глубокое знание своего дела. Это была не паническая попытка забаррикадироваться. Это был инженерный проект.
Затем они спустились в подвал. Густой запах дизеля и гул работающего генератора ударили по ушам. Агрегат, размером с небольшой автомобиль, был сердцем этой маленькой крепости. Алексей открыл панель, проверил датчики.
– Топлива чуть меньше половины бака, – констатировал он. – Если экономить, хватит на сорок восемь, может, семьдесят два часа. Потом – все.
– В гараже есть еще две канистры, – сказала Анна. – Это еще сутки.
– Четыре дня, – подытожил Алексей. – У нас есть четыре дня, чтобы придумать что-то еще.
Они вернулись наверх, когда за окнами начал сгущаться вечер. Сумерки в мертвом городе были не похожи ни на что. Не было привычного ритуала зажигающихся окон, фонарей, рекламных вывесок. Город не готовился ко сну. Он просто умирал, погружаясь в первобытную тьму.
Они сидели в кабинете Анны, который теперь служил им столовой и наблюдательным пунктом, и ели холодные консервы. За окном, одно за другим, гасли редкие огни аварийного освещения в соседних домах. Городская энергосистема, лишенная контроля, окончательно испускала дух. И вот, погас последний далекий фонарь на проспекте.
Наступила абсолютная, всепоглощающая тьма.
Алексей и Анна невольно замолчали, глядя в черное окно, в котором теперь отражалась лишь их собственная, одиноко освещенная комната. Их клиника, их маленькая крепость, стала крошечным, дрожащим островком света и шума в безмолвном океане ночи. Осознание их тотальной изоляции было почти физически ощутимым.
– Похоже, мы единственная вечеринка в городе, – горько пошутила Анна, нарушив тишину.
Первые несколько часов прошли в напряженном ожидании. Тишина снаружи была настолько глубокой, что казалась неестественной. Но потом ночной город начал подавать признаки жизни. Уродливой, хищной жизни.
Сначала издалека донесся звук разбитого стекла – витрина магазина. Потом – пьяные, торжествующие крики. А затем – первый выстрел, сухой и резкий, расколовший ночную тишь. И вслед за ним – женский крик, который быстро оборвался.
Алексей и Анна переглянулись. Ужас, который до этого был абстрактным, обрел реальный, уродливый голос. Это были не демоны и не ангелы. Это были люди. Люди, с которых сорвали тонкий налет цивилизации.
Через час они услышали шаги у самой клиники. Несколько человек. Их голоса были приглушенными, но в них слышалась агрессия.
– Тут свет горит! – крикнул один. – Значит, есть чем поживиться!
В дверь начали колотить. Сначала кулаками, потом – чем-то тяжелым.
– Эй, кто внутри! Открывайте, твари! Делиться надо!
Алексей и Анна замерли за баррикадой. Он сжимал в руках свой гвоздодер, она – тяжелый металлический штатив от капельницы. Дверь содрогалась от ударов. Стекло в верхней части покрылось трещинами.
– Сейчас выломаем! – донеслось снаружи.
Раздался особенно сильный удар, и стол регистратуры, служивший основанием баррикады, с противным скрежетом сдвинулся на пару сантиметров. Анна вцепилась в штатив так, что побелели костяшки. Алексей встал напротив проема, готовясь встретить их. Он видел перед собой не просто грабителей. Он видел тех, кто мог бы причинить вред Лене и Маше. И холодная ярость, которую он почувствовал после просмотра проповеди, вернулась, вытесняя страх.
Баррикада стонала и трещала, но держалась. Конструкция, которую он выстроил, распределяла давление, не давая пробить ее в одном месте.
– Черт, тут намертво заделано! – выругался один из нападавших. – Пошли, найдем что-нибудь попроще!
Удары прекратились. Они слышали удаляющиеся, полные ругательств голоса. Опасность миновала. На время.
Они еще долго стояли в тишине, прислушиваясь к каждому шороху. Адреналин медленно отступал, оставляя после себя противную дрожь.
– Хорошая баррикада, архитектор, – тихо сказала Анна, и в ее голосе впервые не было цинизма. – Ты был прав.
– Я думал, они войдут, – так же тихо признался Алексей, чувствуя, как его плечи опускаются от пережитого напряжения.
Они посмотрели друг на друга. Больше не как на временных попутчиков. А как на двух солдат, выживших в первом совместном бою. В эту ночь, в этой маленькой, осажденной крепости посреди мертвого города, родился их настоящий союз. Не на словах. На деле.
– Иди, поспи, – сказал Алексей. – Я первый на страже.
Анна кивнула, не споря. Она ушла в свой кабинет, но не легла. Она села в кресло и, впервые за много лет, позволила себе довериться кому-то еще. Она слушала, как Алексей ходит по клинике, проверяя окна, и под эти размеренные, уверенные шаги провалилась в тяжелый, беспокойный сон.
Глава 6: Профессор Левин
Рассвет над мертвым городом был холодным и безразличным. Алексей проснулся от холода. Он не спал, а скорее находился в тревожной полудреме, сидя на стуле у забаррикадированной двери с гвоздодером на коленях. Он поднял голову и увидел Анну. Она стояла в дверях своего кабинета со скрещенными на груди руками и молча смотрела на него. В ее взгляде не было ни сочувствия, ни враждебности. Лишь спокойная, оценивающая констатация факта: они пережили первую ночь.
– Моя смена, – сказала она, и это было не предложение, а приказ. – Иди поспи. Ты нужен мне в рабочем состоянии, а не как зомби.
Он молча кивнул и, шатаясь от усталости, пошел в одну из палат, где Анна устроила для него спальное место. Он рухнул на кушетку и впервые за несколько суток провалился в тяжелый, лишенный сновидений сон, доверив свою жизнь циничному доктору со скальпелем.
Когда он проснулся, день был в самом разгаре. Анна сидела за столом и что-то методично записывала в журнал.
– Я провела инвентаризацию, – сказала она, не поднимая головы. – Антибиотиков широкого спектра хватит на две, может, три серьезные инфекции. Перевязочных материалов – на неделю интенсивной работы. Обезболивающих – на месяц. Консервов – на две недели, если экономить. Нам нужно больше всего.
– И нам нужно укрепить это место, – добавил Алексей, подходя к окну и глядя на пустую улицу. – Решетки на окнах – это хорошо, но стекло можно выбить. Нужны ставни. И оружие. Что-то посерьезнее моего гвоздодера и твоего скальпеля.
– И где мы все это возьмем, архитектор? – в ее голосе прозвучал сарказм, но уже без враждебности. – В магазине «Все для конца света»?
– Почти, – ответил он. – В строительном гипермаркете на окраине. И по пути можем заглянуть в центральную аптеку. Там должны быть оптовые склады.
Это была их первая совместная вылазка. Они двигались по городу, как два сталкера по аномальной зоне. Алексей шел впереди, его гвоздодер стал продолжением руки. Он читал город как архитектор: отмечал слабые места в зданиях, потенциальные укрытия, удобные точки для наблюдения. Анна шла за ним, ее рюкзак был набит медикаментами для экстренной помощи. Она читала город как врач: отмечала признаки разложения, потенциальные источники заражения, места, где могли бы быть выжившие, нуждающиеся в помощи. Они были странной, но на удивление эффективной командой.
Гипермаркет встретил их разбитыми витринами и хаосом. Здесь уже побывали мародеры. Но они брали то, что казалось им ценным: электронику, алкоголь, дорогую одежду. Строительные материалы их не интересовали. Алексей и Анна методично собрали все, что им было нужно: несколько листов толстой фанеры, моток стальной цепи, тяжелый замок, ящик с гвоздями, молотки и, самое главное, пневматический нейлер, который при наличии сжатого воздуха мог стать почти бесшумным и смертоносным оружием.
На обратном пути, нагруженные добычей, они проходили мимо огромного, величественного здания Городской научной библиотеки.
– Постой, – сказал Алексей, останавливаясь.
– Только не говори мне, что ты хочешь почитать, – устало вздохнула Анна. – Книги не вылечат от столбняка, Алексей.
– Нет. Но если где-то и есть ответы на то, что случилось, то они там, среди книг, – он кивнул на здание. – История, религия, философия… Кто-то должен был предсказать это. Описать.
Анна хотела возразить, но увидела в его глазах не просто любопытство, а глубокую, мучительную жажду понимания. Она махнула рукой.
– Пятнадцать минут, архитектор. Не больше.
Библиотека была храмом тишины, но теперь эта тишина была не благоговейной, а мертвой. Огромные читальные залы были пусты, лишь на столах лежали раскрытые книги, покинутые своими читателями в самый миг Вознесения.
– Никого, – констатировала Анна. – Пошли отсюда.
Но Алексей почувствовал что-то. Почти неуловимый запах дыма. Он шел из глубины одного из залов на втором этаже. Они поднялись по широкой мраморной лестнице и увидели странную картину. Проход в секцию редких книг был забаррикадирован, но не хаотично. Книжные стеллажи были аккуратно составлены в несколько рядов, образуя настоящую стену.
– Эй! – крикнул Алексей. – Здесь есть кто-нибудь?
Из-за книжной стены раздался спокойный, слегка скрипучий, академический голос.
– Если вы пришли за «Сумерками» или «Пятьюдесятью оттенками серого», то вынужден вас разочаровать. Эта секция макулатуры была сожжена в первую очередь для обогрева. Если же вас интересует «История Пелопоннесской войны» Фукидида, то я готов к диалогу.
Через минуту в проходе, который он сделал в своей баррикаде, появился ее создатель. Это был пожилой мужчина, лет под семьдесят, в потертом твидовом пиджаке поверх свитера, в очках в роговой оправе. Несмотря на абсурдность ситуации, он выглядел невероятно солидно. В руках он держал не оружие, а тяжелый, обтянутый кожей том, словно это был щит.
– Профессор Арсений Левин, – представился он, с любопытством разглядывая их. – Кафедра античной истории. Бывшая. А вы, я полагаю, представители нового, дивного мира?
– Мы выжившие, – ответила Анна. – Как и вы.
– О, не обобщайте, сударыня, – усмехнулся профессор. – Мы – «оставленные». Это совершенно другой статус. Мне, например, вменили в вину Гордыню. По-видимому, она считается более тяжким грехом, чем, скажем, Глупость. Судя по тому, кто вознесся, Небесная Канцелярия ценит блаженных идиотов выше, чем тех, кто смеет мыслить самостоятельно.
Алексей и Анна переглянулись.
– Вы… выживали здесь все это время? Один? – спросил Алексей.
– Я не выживал. Я работал, – ответил Левин, кивнув на свой кабинет, где горела свеча и были разложены десятки книг. – Я пытался найти исторические и теологические прецеденты. Это самая грандиозная загадка в истории человечества, и я имею честь изучать ее изнутри.
Анна присмотрелась к профессору. Его лицо было бледным, дыхание – прерывистым.
– Ваши книги не вылечат вас от пневмонии, профессор, – сказала она своим врачебным тоном. – А у вас все симптомы.
Левин кашлянул, но не утратил своего достоинства.
– Детали.
– У нас есть антибиотики, – сказала Анна.
– И укрепленное убежище с генератором, – добавил Алексей. – И мы собираемся уезжать из города.
– Уезжать? Куда? – заинтересовался профессор.
– Мы не знаем, – честно ответил Алексей. – Ищем место, где можно… начать заново.
Левин долго смотрел на них, оценивая. Затем он вернулся в свой кабинет и вышел с несколькими картами и исписанным блокнотом.
– Возможно, у меня есть для вас цель, – сказал он. – Я изучал сообщения о странных радиосигналах перед… событием. И все они вели в одну точку. Горная обсерватория «Ковчег». Построенная еще в советское время, сверхсекретный проект. Если в этом мире и осталось место, где можно найти ответы, а не просто книги, то оно там. Но мне туда не добраться. Не в моем состоянии.
Он посмотрел на Анну, потом на Алексея. Сделка была очевидна.
– Я дам вам знание и цель. А вы… вы дадите мне шанс дожить до разгадки.
Анна и Алексей переглянулись.
– Собирайте самые важные книги, профессор, – сказала Анна. – Уезжаем через час.
Новый, самый странный член их команды был принят. Теперь у них был не только инженер и врач. У них появился свой летописец и мудрец.
Глава 7: Карта и цель
Путь обратно в клинику был совсем другим. Они больше не были двумя разведчиками, пробирающимися по вражеской территории. Теперь это был конвой, сопровождающий ценный и хрупкий груз. Профессор Левин, ослабленный болезнью, тяжело опирался на плечо Алексея, но его глаза горели живым, юношеским любопытством. Он вертел головой, комментируя архитектурный стиль заброшенных зданий, отмечая исторические неточности в уличных граффити и, казалось, совершенно не замечал нависшей над миром угрозы. Он был в своей стихии – в центре величайшего исторического события, и его профессиональное любопытство полностью заглушало страх.
Анна шла замыкающей, прикрывая тыл. Она несла тяжелый рюкзак с инструментами, но ее взгляд был прикован к профессору. Она видела его прерывистое дыхание, бледность под пергаментной кожей, слышала тихие хрипы в его груди. Ее внутренний диагноз был неутешителен: запущенная пневмония. Без антибиотиков и ухода у него не было и недели.
Когда они наконец добрались до клиники и снова задвинули за собой баррикаду, атмосфера изменилась. Это место перестало быть просто убежищем. Оно стало базой.
Первым делом Анна превратилась из солдата в врача. Она уложила Левина на кушетку в одном из кабинетов, сделала ему укол антибиотика из своих драгоценных запасов и строго-настрого приказала лежать. Профессор пытался возражать, ссылаясь на важность своих карт, но один ее стальной взгляд заставил его подчиниться.
Пока Анна занималась своим пациентом, Алексей пошел на кухню. Он нашел несколько банок консервированного супа и разогрел их на портативной газовой горелке. Простой, рутинный акт приготовления пищи посреди этого хаоса ощущался почти как священнодействие. Когда он принес три тарелки дымящегося супа в кабинет, где Анна ставила профессору капельницу, он впервые за несколько дней почувствовал что-то похожее на нормальность. Они были не просто выжившими. Они были командой.
Вечером, когда жар у профессора немного спал, состоялся их первый «военный совет». Они собрались в кабинете Анны. Она заперла дверь, Алексей задернул плотные шторы. Единственная работающая лампа на столе выхватывала из темноты их сосредоточенные лица и разложенные на столе сокровища Левина.
– Итак, – начал профессор, и его голос, хоть и был слаб, звучал уверенно и весомо. – Я провел последние дни, занимаясь единственным, что умею: исследованием. Я пытался найти логику в этом божественном или каком-либо еще безумии. И я кое-что нашел.
Он разложил на столе несколько распечаток с интернет-форумов радиолюбителей, сделанных им еще до того, как сеть окончательно умерла.
– За несколько недель до… Вознесения, – он произнес это слово с иронией, – в эфире появился странный сигнал. Короткие, повторяющиеся кодированные посылки на сверхдлинных волнах. Его прозвали «Зов Пастыря». Большинство считало его военным или каким-то природным явлением. Но я проанализировал его структуру. Это не хаотичный шум. Это маркер. Маяк.
Затем он развернул большую, подробную топографическую карту страны.
– Я триангулировал источник сигнала, используя архивы нескольких станций. Все они с невероятной точностью указывают на одну точку. Вот сюда.
Его тонкий, дрожащий палец указал на точку высоко в горной цепи на другом конце континента.
– Горная обсерватория «Ковчег», – прочитал Алексей надпись на карте.
– Именно, – кивнул Левин. – Сверхсекретный советский проект конца 70-х. Официально – для изучения дальнего космоса. Неофициально, как я выяснил из рассекреченных документов, – проект SETI, поиск внеземных цивилизаций. И, что самое интересное, в 90-е его не закрыли, а перевели на полную автоматизацию и законсервировали. Он расположен в геологически стабильной зоне, имеет автономный ядерный источник питания и, по слухам, огромные подземные бункеры. Если какая-то группа ученых или военных в этом мире знала о грядущем и готовила план «Б», то это идеальное место.
Он посмотрел на них, и его глаза за очками блестели.
– Я не думаю, что это молитва, которая доносится с небес. Я думаю, это сигнал SOS, который посылают люди. Люди, которые что-то знали.
Наступила тишина. Карта, расстеленная на столе, вдруг превратилась из куска бумаги в обещание. В дорогу.
Первой молчание нарушила Анна.
– Это безумие, профессор, – сказала она, и ее голос был голосом разума. – Вы предлагаете пересечь почти три тысячи километров по мертвой стране, кишащей бандами и бог знает чем еще, ради слуха? Призрачного сигнала? Наша задача – выжить. Здесь. У нас есть стены, медикаменты, генератор. У нас есть все, чтобы продержаться несколько месяцев.
– Выживать ради чего, доктор? – тихо спросил Левин. – Чтобы умереть от старости в этой стерильной коробке, так и не узнав, что произошло? Я – историк. И я отказываюсь умирать, не дочитав до конца величайшую книгу в истории человечества. Знание – это тоже форма выживания. Возможно, самая важная.
Они оба посмотрели на Алексея. Он был решающим голосом. Он долго молчал, глядя на карту, на тонкую линию маршрута, пересекавшую реки, горы и мертвые города. Он думал о Лене и Маше. Он понимал, что в «Ковчеге» их нет. Но там могли быть ответы. Ответ на вопрос, который сжигал его изнутри: «Почему?».
– Анна, вы правы, – наконец сказал он, поднимая на нее глаза. – Это безумие. Это почти верная смерть. Но сидеть здесь и ждать… чего? Пока закончится топливо? Пока придет кто-то сильнее, чем вчерашние грабители? Этот сигнал, – он коснулся пальцем точки на карте, – это единственная вещь во всем этом проклятом мире, которая не является молчанием. Это единственная ниточка, за которую можно ухватиться. Может быть, там нет ничего. Но если мы не попробуем, мы никогда не узнаем. А я… я не могу просто сидеть и ждать. Я должен знать.
Анна смотрела на отчаянную решимость в глазах Алексея, на хрупкую, но несгибаемую надежду в глазах больного профессора. Она была врачом. Её работа – спасать жизни. И она видела, что этот безумный, нелогичный квест был единственным, что поддерживало жизнь в этих двух мужчинах. Отнять у них эту цель было все равно что отключить их от аппарата жизнеобеспечения.
Она издала долгий, усталый вздох – вздох врача, соглашающегося на рискованную, но необходимую операцию.
– Хорошо, – сказала она. – Я с вами. Но если мы умрем где-нибудь в степи от дизентерии, я вам это припомню на том свете. И еще. Сначала вы, профессор, лечитесь. У нас есть неделя на подготовку. Ни днём больше.
В ее кабинете, под единственной работающей лампой, родилась их общая, безумная надежда. Они больше не были просто выжившими. Они стали экспедицией. «Экспедицией Оставленных». Алексей коснулся точки на карте, помеченной как «Ковчег». Впервые с того страшного утра у него появилось направление. Путь вперед.
Глава 8: Сборы в дорогу
Следующая неделя превратила клинику в гудящий улей. Решение было принято, и оно, подобно инъекции адреналина, выдернуло всех троих из состояния пассивного выжидания. Абстрактная надежда на спасение сменилась конкретным, чудовищно сложным инженерно-логистическим проектом: экспедиция «Ковчег».
Их «штабом» стал кабинет Анны. Большая топографическая карта, принесенная Левиным, заняла всю стену. Она была испещрена пометками и расчетами. В этом новом мире каждый из них нашел свою роль.
Профессор Левин, несмотря на слабость от болезни, стал главным стратегом. Он, со своим знанием истории и географии, был мозговым центром операции.
– Мы не можем идти по федеральным трассам, – объяснял он, водя тонким, сухим пальцем по карте. – Автомагистрали – это артерии. В здоровом теле по ним течет жизнь, в больном – инфекция. Все крупные банды, все хищники, будут патрулировать именно их. Наш путь – здесь, по старым, заброшенным дорогам. Через вымершие деревни, сельскохозяйственные угодья. Это дольше, опаснее для техники, но безопаснее от людей.
Анна взяла на себя логистику и жизнеобеспечение. Она составила подробный, почти маниакальный список всего, что им понадобится. Он занимал несколько страниц и был разделен на категории: «Медицина (критическое)», «Медицина (вторичное)», «Провизия (высококалорийная, долгосрочная)», «Вода и обеззараживание», «Средства гигиены».
– Нам нужны антибиотики цефалоспоринового ряда, шовный материал, антигистаминные, адреналин для экстренных случаев, – перечисляла она, и ее голос был голосом врача, готовящегося к массовому поступлению пострадавших. – И забудьте о тушенке. Нам нужны крупы, бобовые, соль, сахар, сухофрукты. Все, что дает максимум энергии при минимуме веса и не портится.
Алексей был инженером и тактиком. Он переводил их теоретические нужды в практические задачи.
– Все это мы не унесем на себе, – сказал он, глядя на список Анны. – Нам нужна машина. И не просто машина. Нам нужен мул. Надежный, простой, как молоток. Никакой сложной электроники, которая сдохнет от первого же электромагнитного импульса, если такой случится. И нам нужно оружие.
Поиски «мула» стали их первой совместной вылазкой. Современные парковки были бесполезны – ряды красивых, но абсолютно мертвых иномарок, превратившихся в стеклянно-металлические гробы. Их целью были промзоны, гаражные кооперативы, стоянки спецтехники.
Они нашли его на третий день поисков, на заднем дворе старой геологоразведочной конторы. Старый, побитый жизнью УАЗ-452, легендарная «Буханка». Выцветший, грязно-зеленый, с вмятинами на боках и ржавчиной на крыльях, он был уродлив, как смертный грех. Идеально.
– Бензин, механика, минимум электроники, – с удовлетворением констатировал Алексей, заглядывая под капот. – Это наш парень.
Проблема была в том, что «парень» был мертв. Аккумулятор сел, топливный шланг треснул, а одно из колес было спущено. Следующие два дня превратились в напряженную эпопею по оживлению зверя. Алексей, оказавшись в своей стихии, руководил процессом. Он снял аккумулятор с почти нового грузовика, брошенного неподалеку. Анна, используя свои медицинские знания и хирургическую точность, с помощью зажима и специального клея из аптечки сумела залатать треснувший шланг. Левин, которому строго-настрого запретили выходить, нашел в архивах конторы пыльное техническое руководство к автомобилю и давал с балкона клиники ценные, но по большей части бесполезные советы.
Момент, когда Алексей, повернув ключ в замке зажигания, услышал, как старый двигатель сначала закашлялся, выплюнул клуб черного, едкого дыма, а затем взревел ровным, низким, могучим гулом, стал их первой настоящей победой. Этот звук был звуком надежды. Звуком их отправляющейся в путь экспедиции.
Последующие дни были посвящены сбору припасов. Это были опасные, напряженные вылазки. Самая рискованная – за топливом. Им пришлось пробраться на товарную станцию и с помощью ручного насоса перекачать несколько сотен литров высокооктанового бензина из цистерны в найденные там же канистры. Каждый шорох, каждый порыв ветра заставлял их вздрагивать.
Рейд на оптовый продуктовый склад был более спокойным, но не менее трудоемким. Они брали только самое необходимое, то, что советовала Анна. Алексей, однако, позволил им одну маленькую слабость.
– Возьмите одну вещь для души, – сказал он. – Что-то, что будет напоминать вам, что мы не просто выживаем.
Анна, после долгих колебаний, взяла запечатанную бутылку дорогого односолодового виски.
– Для дезинфекции… и для поднятия боевого духа, – пояснила она с кривой усмешкой.
Левин нашел в одном из кабинетов склада редкий исторический атлас мира, который он с благоговением завернул в тряпицу. Алексей же нашел в канцелярском отделе пачку плотной бумаги для чертежей и несколько простых карандашей.
Последний день они готовили свою крепость к отъезду. Алексей укрепил окна клиники листами фанеры, превратив ее в неприступный бункер. Они не просто бросали свое первое убежище. Они оставили на видном месте большой ящик с базовым набором медикаментов – бинтами, антисептиками, обезболивающим. А на запертой двери Алексей мелом написал короткое послание:
«Мы ушли на запад, к горам. Ищите сигнал. Будьте осторожны. А., А., Л.»
Это был акт иррациональной веры в то, что в этом мертвом мире есть еще кто-то, кому может понадобиться помощь.
И вот, на рассвете седьмого дня, они были готовы. «Буханка», нагруженная канистрами, ящиками с едой и медикаментами, выглядела как настоящий постапокалиптический ковчег. Алексей сел за руль, Анна – рядом, на штурманское место, Левин устроился сзади, среди своих карт и книг.
Двигатель взревел. Они бросили прощальный взгляд на клинику, их маленький островок порядка посреди хаоса, который спас им жизнь. Между ними не было сказано ни слова. Все было понятно и так.
Алексей включил передачу, и их уродливый, но надежный зеленый фургон медленно выехал на пустую улицу, направляясь на запад. В неизвестность. Путешествие началось.
Глава 9: Первые хищники
Старый, но надёжный двигатель «Буханки» рокотал ровно и уверенно, и этот низкий, утробный гул был единственным звуком, нарушавшим мертвую тишину покинутого мегаполиса. Они ехали по широким, пустым проспектам, и Алексей чувствовал себя капитаном корабля-призрака, плывущего по дну высохшего океана. Знакомые с детства здания – театры, музеи, торговые центры – проплывали мимо, как гигантские, безмолвные надгробия цивилизации, которой больше не существовало.
Каждый из них прощался с городом по-своему. Профессор Левин, сидевший сзади среди своих книг, смотрел в окно с отрешенным любопытством историка, наблюдающего падение Рима. Он тихо комментировал: «Обратите внимание, распад городской инфраструктуры всегда начинается с транспортных узлов… Логично, что вслед за этим откажут системы жизнеобеспечения…». Его академический тон был единственным, что удерживало реальность от окончательного превращения в кошмар.
Анна молчала, ее взгляд был прикован к дороге. Но когда они проезжали мимо комплекса Городской больницы №1, ее родного госпиталя, Алексей увидел, как она крепче сжала руки. Она прощалась не со зданиями. Она прощалась с сотнями спасенных и не спасенных жизней, с бессонными ночами в ординаторской, с целым миром, который был её призванием.
Алексей же, крепко сжимая руль, чувствовал каждую улицу, каждый перекресток как удар по сердцу. Вот парк, где он впервые поцеловал Лену. Вот родильный дом, откуда он забирал ее с крошечной Машей на руках. Вот школа, куда Маша должна была пойти в следующем году. Он гнал «Буханку» прочь из города, но на самом деле он пытался убежать от собственных воспоминаний, которые преследовали его на каждом углу.