Кристалл Времени
Глава 1
Дождь, пришедший с востока, был не просто ливнем – он был стеной. Он рубил лес стальными прутьями, гудел в кронах столетних сосен и превращал узкую лесную тропу в грязевой поток. Иван Николаевич, не ошибся, свернув днём ранее с маршрута к небольшому уступу, который местные геологи когда-то назвали «Медвежья нора». Эта неглубокая, сухая пещера, скрытая от глаз густой завесой можжевельника, стала их временным спасением.
Они сидели на разложенном походном коврике. Михаил, двадцатилетний, широкоплечий, со сбившимся на мокрый лоб вихром, склонился над картой, которую он освещал крохотным фонариком. Светлана, недавняя выпускница школы с длинной косой и глазами цвета лесного ореха, подпирала спиной шершавую стену и сосредоточенно ела сухари.
Иван Николаевич молчал, привалившись к холодному камню. Ему было почти сорок пять, но в уголках глаз уже пролегли глубокие морщины, не от смеха, а от постоянной, невидимой тяжести. Свет фонарика пробивал сгущающуюся тьму, но не мог пробить туман воспоминаний, который неизбежно сгущался в такие моменты вынужденной тишины.
Где-то там, за двадцать километров этого бесконечного леса, начинался мир людей, но для Ивана Николаевича этот мир рухнул в одночасье, два года назад, когда неожиданно пропала Она.
Мила.
Её имя не произносилось в этой семье, но её отсутствие было ощутимым, как этот барабанящий за входом ливень. Лето. Дача. Неожиданная поездка в город за забытыми документами. «Я быстро, к вечеру буду». И всё. Ни звонка, ни следа. Сначала паника, поиски, полиция. Потом – горькая, невыносимая правда: машина, брошенная на обочине лесной дороги в десяти километрах от города, с ключами в замке зажигания, дверцы заперты, будто Мила просто вышла… и растворилась.
Иван Николаевич и Мила были одним целым. Их поход, этот гигантский, тщательно спланированный маршрут по просторам России, был их общим, семейным проектом. Они мечтали, что пройдут его вчетвером.
Иван Николаевич отвернулся к выходу из пещеры. Сплошная стена воды, падающая с уступа, создавала плотный, звуконепроницаемый занавес.
– Дождь надолго, пап? – голос Михаила был низким и ровным. Он научился говорить так, чтобы не нарушать хрупкий покой отца.
– Думаю, до утра, Миш, – ответил Иван Николаевич, не оборачиваясь. – Но нам торопиться некуда. Мы же хотели настоящий поход? Вот он, настоящий. Двадцать километров до цивилизации по этой грязи – отличный тест на прочность.
Светлана положила руку ему на плечо.
– Тест на прочность мы прошли, пап. Когда нашли силы просто собраться и выйти. Маме бы это понравилось.
Михаил поднял голову от карты. На его лице, так похожем сейчас на лицо отца, отразилось что-то, что Иван Николаевич видел в зеркале каждое утро: смесь усталости, решимости и бесконечной, невысказанной скорби.
– На карте здесь отмечена старая тропа лесорубов. Она проходит ближе к реке, но сейчас там, наверное, сплошное болото. Пойдём по хребту. Завтра. Это дольше, но зато по суше.
Иван Николаевич кивнул. Он знал, что дети правы. Горе, как и ливень, сперва парализует, но потом отступает, оставляя после себя лишь влажный, свежий воздух. Жизнь замерла на месяцы, но теперь, в этой влажной, пахнущей землёй пещере, она медленно начинала дышать снова. Эта попытка пройти по маршруту, о котором они мечтали вчетвером, была не просто походом. Это был их способ сказать: "Мы идём дальше, Мила. Мы продолжаем жить."
Внезапно грохот дождя заглушил другой звук. Щелчок. Он был сухим и резким, совершенно чужеродным в этом природном хаосе. Звук, похожий на сработавший спусковой крючок.
Иван Николаевич мгновенно напрягся.
– Света, Миша. Тихо. Слышали?
Михаил резко погасил фонарь. В пещере стало совершенно темно. Только у входа серым маревом колыхалась дождевая завеса.
Глава 2
Иван Николаевич замер, прижавшись спиной к стене пещеры, ощущая, как холодок пробежал по позвоночнику. Это был не треск ветки и не падение камня. Это был механический звук, резкий и точный. Словно кто-то нажал кнопку или взвёл курок.
Михаил, чьё дыхание стало почти неслышным, осторожно потянул руку к рюкзаку, где лежал туристический топор. Светлана, сжавшись рядом с отцом, не проронила ни звука, но Иван Николаевич почувствовал, как напряглась её рука, лежавшая на его локте.
«Медвежья нора» была защищена от дождя, но совершенно не от посторонних глаз. Стоило кому-то подойти к уступу, и они оказывались как на ладони.
Внезапно, за плотной завесой ливня, мелькнул слабый, синеватый свет. Он был слишком ровным и холодным для костра или факела. Больше походил на свет мобильного телефона или фонаря с направленным лучом. Свет этот скользнул по можжевельнику, затем резко исчез.
– Там кто-то есть, – прошептал Михаил.
– Знаю. Сидим тихо, – ответил Иван Николаевич.
Секунды тянулись, как часы. Дождь продолжал неистово барабанить, создавая идеальный звуковой экран. Иван Николаевич прислушивался к любому шороху, но слышал только воду. Через минуту, показавшуюся вечностью, он осторожно достал свой мощный налобный фонарь, включил его на минимальную мощность и направил луч в самый дальний угол пещеры, подальше от входа.
– Я проверю, – сказал он, прежде чем дети успели возразить.
Он тихо выбрался из пещеры на край уступа. Ливень мгновенно окатил его ледяным душем. Иван Николаевич шагнул в сторону, чтобы обойти можжевеловый куст, ища следы или хотя бы сбитую траву. Ничего. Только бушующий поток воды, несущий ветки и хвою.
Он уже собирался вернуться, когда его взгляд зацепился за нечто неестественное. У самого края уступа, под небольшим корнем старой сосны, торчал кусок белой ткани. Слишком яркой для мха и слишком ровной для гриба.
Иван Николаевич опустился на колени, не обращая внимания на ледяную воду, и осторожно потянул за ткань. Это оказался кусок плотной, синтетической материи, похожей на подкладку от туристической куртки. Но присмотревшись Иван Николаевич увидел на белом фоне, вышитые три стилизованные буквы – М. И. С.
Он вспомнил. У Милы была такая же вышивка на манжетах ее любимой, ярко-красной ветровки, которую она всегда брала на природу. Она называла это семейный шифр. Иван Николаевич предполагал это Миша, Иван, Света её самые близкие люди.
Словно под действием электрошока, Иван Николаевич начал копать руками под корнем, разбрасывая мокрую землю. Через несколько секунд пальцы наткнулись на что-то твёрдое. Он вытащил небольшой предмет, завёрнутый в эту же ткань.
Это был кулон. Небольшой, из потемневшего серебра, в форме Уробороса – змея, кусающего собственный хвост. Мила всегда носила такой, но этот был другой. Этот был чужим. Он был слишком грубо сделан, а вместо глаз змеи были вставлены два крохотных, тускло мерцающих камешка, которые отдавали тем самым синеватым светом, который Иван Николаевич увидел за дождевой завесой.
Он сжал кулон в ладони. Холод металла не мог перебить жар внезапно вспыхнувшей надежды, смешанной с ужасом.
Он вернулся в пещеру, мокрый и дрожащий.
– Пап? Что там? – Михаил вскочил.
Иван Николаевич не ответил. Он развернул кусок ткани и показал им кулон и вышивку.
– Это… вышивка, как у мамы. Только… это не её куртка. Ткань другая, – Светлана протянула дрожащую руку к инициалам.
– Куртка не её, – но… посмотрите на это.
Он положил Уроборос на коврик. Свет от фонаря играл на тусклых синих камнях, и казалось, что змея вот-вот оживёт.
– Этот кулон… он был там, где кто-то только что стоял. И это не Милы. Мне кажется, что мама жива и она знает, что это такое. Иван Николаевич вскинул глаза на детей. И ещё. Если за нами кто то следит, то возможно этот кто то, знает что случилось с мамой. Он ткнул пальцем в кусок ткани:
– М. И. С. – он покачал головой. – Мы думали это: Миша, Иван, Света. Но здесь… нет, здесь не наша семья. У нас появилась слабая надежда, что то узнать про маму. Наш поход превращается в поисковую операцию.
– Но как нам определить направление поиска, – спросили Света и Михаил одновременно.
– Этот маршрут мы, когда-то, строили вместе с мамой. По этому маршруту мы обнаружили предметы, связанные с ней. Логично предположить, что продолжая этот путь, мы, возможно, узнаем что то ещё про таинственное исчезновение Милы. Выходим рано утром. А теперь спать.