Son Торвальда

Был ноябрь

Три часа по московскому времени.

Проснулся от того, что замёрз. Холод собачий.

Выбрался из автомобиля. Разбитая «пятнашка» – именно она стала моим домом в последние четыре дня.

За это время я успел забрать документы из колледжа, которые теперь аккуратно лежали в моём синем рюкзаке. Там же – летние берцы и зелёный пиксель с парой наколенников. Мой дом там, где мой рюкзак.

Иду по улице в сторону вокзала. Ноги не слушаются, всё тело будто покрыто мурашками и окаменело. «Божечки, пусть это всё закончится,» – думаю я. Я всегда был принципиальным – был, есть и буду. И вот куда меня завели мои принципы.

Когда был пройден примерно километр, мозг, парализованный холодом, начал что-то осознавать. В голове заскрипели мысли: «Ещё 24 часа. Просто продержаться ещё сутки…»

Иду на вокзал, там есть бесплатный Wi-Fi. Посмотрю последние новости, может, кто-то интересуется, куда я пропал. Помимо связи, там ощутимо теплее, чем на улице. Я, наверное, отключился бы прямо там, если бы не дежурные патрули полицейских.

Рядом с лавочкой обнаружил розетку – появилась возможность подзарядить телефон.

В сообщениях – только одно новое: единственный человек, которому небезразлична моя судьба, – бывший одноклассник Серёга. Высокий худощавый парень с добрыми глазами.

«Слухи ходят, что тебя из дома выгнали. Если что, заходи ко мне вечером. Номер квартиры знаешь».

Ответил кратко:

«Не выгнали, сам ушёл. Вечером зайду, попрощаться надо».

Отправил сообщение и перевёл телефон в авиарежим.

Так, проверим план действий: продаю телефон в ближайшем ломбарде, покупаю билет на ночной поезд до Ростова-на-Дону. Оттуда – билет до Донецка, прохожу границу и еду в военкомат. Откажут – застрелюсь или выберу другой способ уйти.

Я поставил всё на этот ход судьбы и сжёг все мосты. Со щитом или на щите!

Когда заряд телефона достиг 80%, я собрался и побрёл назад к своему убежищу.

Желудок предательски урчал – горячей пищи я не ел уже неделю.

Вернувшись к машине, обнаружил, что вода в бутылке закончилась. Ножом отрезал узкое горлышко, чтобы достать последние капли воды, немного намочив язык. Надел капюшон, засунул руки в карманы и отключился.

Очнулся я, когда уже было светло. Сквозь потрескавшееся лобовое стекло увидел ворону на ветке яблони с редкими плодами. С трудом отлепил язык от нёба. Пить, как же хочется пить. В кармане – ни рубля. Хоть побирайся. Нет, я никогда не буду просить помощи.

Жажда воды заставила меня покинуть укрытие и залезть на дерево. Вытеснив ворону, я сорвал пару кислых яблок. Даже спустя годы помню этот вкус – кислые яблоки помогли мне тогда выжить.

Вернувшись в машину, включил в наушниках «Lose Yourself» Eminem и, собирая пожитки, точно знал, что свой шанс не упущу. На прощание погладил машину по двери, зародив таким образом новый ритуал в своей жизни. И пусть прожил я в этой машине не так много, но она спасла меня от дождя и дала крышу над головой.

В ломбарде за телефон предложили три с половиной тысячи рублей. Это меня обрадовало – на дорогу нужно было три, а на оставшиеся я мог купить бутылку воды. Это и стало моей первой покупкой. Я пил по чуть-чуть, смакуя воду, и в тот момент это было невероятно вкусно.

Благо у меня был ещё плеер, поэтому под любимые композиции решил пройтись по родным местам.

Первое, что попалось на пути, – школа. Кто бы знал, что всё так закрутится…

Потом на горизонте появилась лавочка, на которой я не так давно сидел до рассвета, болтая с первой любовью. Но ностальгию решил отложить на потом. Из знакомых никого не встретил – и, наверное, к лучшему.

В магазине рядом с торговым центром мне в нос ударил запах свежеиспечённого, ещё тёплого батона, который был растерзан через несколько минут после покупки.

Маршрут на вокзал я проложил через торговый центр, чтобы привести себя в порядок в туалете. Удачно попалась кабинка для инвалидов, и я шарахнулся от своего отражения в зеркале.

На меня смотрел худощавый парень с серым лицом, лысой головой и впалыми щеками. В глазах – пустота и аккумулированная боль.

Попытался улыбнуться самому себе – не получилось.

Быстро намочил голову в раковине, задержал её под струёй тёплой воды – аж глаза закатились от удовольствия.

Хорошего понемножку. Вытер голову грязной футболкой и выбросил её. Настало время перевоплощения.

Переоделся в летний пиксель и берцы. Кофту убрал в рюкзак. Всё остальное сложил в пакет и выбросил в ближайший мусорный бак.

Чувство голода снова вернулось, поэтому решил потратить 60 рублей на чизбургер. Покинув торговый центр, решил пройти мимо музыкальной школы, которую когда-то окончил с отличием. В голове всплыл образ первой учительницы – красивая голубоглазая блондинка с редким именем Вероника. Она была первым человеком, кто по-настоящему в меня поверил.

Но теперь это всё в прошлом. Эта часть меня мертва. Я принял суровое решение – исполнить свою мечту и прыгнуть выше головы. Говорят, риск – дело благородное. Ну а там кто знает…

И вот вокзал.

На кассе за толстым стеклом меня окинула взглядом женщина.

– Вам куда, мужчина?

– До Ростова, пожалуйста. Ночной, самый дешёвый билет.

– Верхняя полка на 5 утра. Давайте паспорт.

Купив билет, я почувствовал горечь утраты, но знал: пути назад нет. «Со щитом или на щите», – повторял я про себя. В кошельке осталось целых 1200 рублей. Радовало, что пока дойду, давя берцами осеннюю листву, до квартиры друга, уже будет вечер.

Сделав прощальный круг по набережной, я вспомнил, как ещё недавно летом встречал здесь самые красивые рассветы с друзьями. И казалось, что так будет всегда. На языке появилась горечь, и слёзы сами начали жечь глаза.

«Соберись, не время горевать, всё только начинается, родной», – подбадривал я себя.

Смахнув слезу рукой, пошёл дальше.

На улице висел стойкий запах сырости.

Накрапывал мелкий дождь.

В свете тусклых пожелтевших фонарей проглядывали очертания луж.

До дома Серёги я добрался, когда уже стемнело. Быстрым шагом поднялся на третий этаж и позвонил в дверной звонок.

Серега открыл дверь с широкой улыбкой до ушей.

Он протянул мне руку и с силой, практически до хруста, обнял меня.

Мы перешли в его комнату, где негромко играла ритмичная музыка. На стуле рядом с компьютером сидел чёрный кот по имени Масяка. Он лениво наблюдал за нами, щурясь, как будто знал что-то большее, чем мы.

Когда мой товарищ пошел на кухню, чтобы поставить чайник, я попросил разрешения воспользоваться его компьютером, системный блок которого мы когда-то собирали вместе.

Получив одобрение, я перебросил все свои оставшиеся фотографии на жёсткий диск и закрыл соцсеть.

В аккурат вернулся Серёга с двумя чашками чая в руках.

– Давай рассказывай, что у тебя происходит, почему ты в форме?

Я, обхватив руками горячую чашку, начал свой монолог. Описывать события последней недели не стал, постеснялся – со стороны я, наверное, выглядел как полный безумец.

Вдумайтесь: когда только исполнилось 18, ехать куда-то за несколько тысяч километров. Зачем?.. Да ещё и на какую-то войну. На дворе стоял 2017 год, и слово «Донбасс» было вычеркнуто из новостных строчек.

О войне тогда никто и не помнил, за исключением жителей ЛДНР.

Закончив свой монолог, я всмотрелся в лицо своего друга, и он, посмотрев мне в глаза, спросил:

– Почему? Почему ты решил поехать? Почему именно ты? Всегда есть другой выход.

– Потому что чувствую, что нужно.

Он молча кивнул, обдумывая мои слова. Потом после паузы сказал:

– Если чувствуешь, что должен, – делай. Когда уезжаешь?

– Сегодня ночью, в 5 утра.

На часах было 8 вечера.

– Оставайся у нас на ночь, – предложил он. – Родители не против.

– Ну, если ты настаиваешь, то с удовольствием.

– Вот и хорошо.

Весь вечер мы вспоминали разные истории, от школьных забав до моментов, когда я учился ездить на скейтборде. Чёрт, как же здорово всё-таки жить!..

Вспомнился момент, когда гоняли на велосипедах в парке наперегонки. Я тогда резко затормозил и свернул в сторону.

Там был мемориал воинам Великой Отечественной войны.

Меня тогда окликнул товарищ, спросив, что со мной.

Обернувшись, я ответил, что вспомнил прадеда. Что-то труднообъяснимое нахлынуло волной. Мы молча какое-то время стояли и смотрели на мемориал.

Голос из кухни прервал наши воспоминания, и мой друг покинул комнату.

Я ещё раз вернулся к соцсетям, чтобы напоследок посмотреть на лица людей, которых знал, пусть и через экран.

На ужин мама Сергея, Светлана, принесла нам по паре домашних чебуреков. В одно мгновение они исчезли с тарелки. Так быстро, что я даже не заметил, что их было два и они просто лежали друг на друге. До подъема оставалось несколько часов. Для сна мне выдали вполне комфортную раскладушку. Впервые за неделю удалось полноценно вытянуть – ноги.

Потом пришёл Масяка, который улёгся мне на грудь и замурчал.

Комната погрузилась во тьму, в воздухе почувствовалось напряжение.

– А вдруг с тобой что-то случится, как я узнаю? – спросил меня товарищ.

– Если полгода не зайду в соцсеть – значит, всё.

– Понял. Утром с тобой пойду на вокзал.

– Не надо, примета плохая.

В воздухе снова повисла тишина, которую прервал кот, спрыгнув с раскладушки.

В окне время от времени отражался блеск фар проезжающих мимо автомобилей.

Прокрутив в голове калейдоскоп счастливых моментов и отбросив мысль о том, чтобы повернуть обратно, я отключился.

Проснулся сам, без будильника, в 3:35.

Тяжело выдохнув, тихо спросил:

– Не спишь?

– Да какое тут…

На прощание выпили по кружке чая, сидели уже молча – настроения не было совсем. Мы оба понимали, что это, возможно, наша последняя встреча.

Дождь за окном к этому времени успокоился. Серёга протянул мне пакет, в котором было несколько «дошираков», пачка печенья и кучка пакетиков чая.

– Чем могу, брат.

Поблагодарив, я убрал «тормозок» в рюкзак, зашнуровал берцы, посмотрел в зеркало на прощание.

Взгляд был другой, боль сменилась на уверенность в своих действиях.

Крепко обнял Сергея и покинул квартиру, медленно спускаясь вниз по лестнице.

Выйдя на улицу, я направился к вокзалу. Когда уже обходил дом с торца, под знакомыми окнами меня нагнал голос Серёги:

– Стой, подожди, я сейчас спущусь!

Я в недоумении остался ждать, поглядывая на часы.

Спустя несколько минут из-за угла дома показался Серёга, который держал правую руку в подкладке куртки.

Он прижимал пакет с разогретыми домашними чебуреками, согревая их под курткой. Почему-то этот жест растрогал меня до глубины души. И я знал, что память об этом вечере пройдёт со мной через всю мою жизнь.

Светлана Валентиновна, Василий Петрович, если когда-то вы будете читать эти строки, то огромная вам благодарность за тот вечер и за то, что вырастили замечательного сына, который и по сей день является для меня чудесным другом.

До вокзала добрался быстро – начиналась первая поездка в жизни за пределы своего города. Перед посадкой в вагон меня окликнул офицер, который попросил передать важное письмо по пути в Воронеж. Любезно согласившись, я отдал билет проводнице и зашёл в вагон. Пассажиров было немного, я нашёл своё место, запрыгнул на верхнюю полку и отрубился.

Проснулся от солнечных лучей, бьющих в глаза. Просыпаться не хотелось совсем, но шум поезда насторожил, и глаза всё-таки пришлось открыть. Значит, это был не сон – я действительно сейчас в вагоне поезда и еду навстречу своей судьбе. Часы показывали уже вечернее время. Повернув голову, я увидел своих попутчиков.

Напротив – пожилая пара и маленький ребёнок с женщиной лет сорока пяти. На столе – кура гриль; видимо, классика плацкарта. Под моей полкой место было свободно, поэтому я решил спуститься, чтобы тоже поесть. Моим поздним завтраком стали «доширак» и чай с пачкой печенья. Уточнил у мимо проходящей проводницы, через сколько будем в Воронеже.

За окном расстилались поля и луга с далёкими густыми лесами на горизонте. Аромат чёрного чая бодрил, а за окном начинался ливень и изредка сверкали молнии. Несмотря на начинающийся ураган, вагон создавал иллюзию безопасности.

Голос незнакомого усатого деда с соседней койки отвлёк меня от созерцания пейзажа.

– Молодой человек, а вы военный?

Я не стал рассказывать, что только собираюсь им стать, поэтому сухо ответил:

– Да.

– Туда? – спросил он, подняв бровь.

Не знаю, как он это понял, но я просто молча кивнул. Он переключился на разговор с женой.

– Вот такие вот молодые парни туда едут, а нас впереди ещё ждёт большая война, и благодаря таким, как он, мы можем спать спокойно.

– Возьми, – дед протянул мне на листке газеты куриную ножку.

Поблагодарив, я отказался, сославшись на то, что сыт. Поймал себя на дежавю: лет пять назад в музыкальной школе после сольного выступления в филармонии, когда я уже уходил со сцены под аплодисменты зала, незнакомая женщина из первого ряда преградила мне путь и сказала: «Возьми», протягивая упаковку дорогого шоколада. Я засмущался и покраснел, быстро сбежав из концертного зала под смех увидевших эту сцену зрителей.

Так и здесь, слегка засмущавшись, я пошёл умыться, а затем вернулся на свою кровать – уж очень она была комфортной. Там мой мозг начал размышлять.

О чём вообще говорил этот старец? Какая большая война? У нас сильнейшая армия в мире; мы в мгновение ока дойдём до Ла-Манша, если захотим, конечно. Началась моя аналитика и прогнозирование конфликтов.

В памяти начали всплывать тревожные события прошлого.

Как в 14 лет в голову впервые пришла мысль о том, что мне нужны навыки общевойскового боя, и в тот момент все внутренние чувства просто кричали мне о том, что это необходимо для выживания. Произошло это утром, по дороге в школу, после ночного репортажа по «России–24» – в репортаже в прямом эфире горели два БТР–80, которые пытались смять баррикады протестующих.

Вся страна тогда следила за событиями на стремительно уходящей из «братского союза» Украине.

Обдумав все еще раз, я решил, что просто еду исполнить свою мечту – стать военным. Раз российский военкомат не взял меня под свои знамена, значит, будем защищать интересы России другим путём. В тот момент это был прыжок выше головы. Несмотря на отговоры всех вокруг, внутри была уверенность, что сейчас – это мой единственный шанс.

В Воронеже я успешно передал то самое секретное письмо другому офицеру, который встретил меня на выходе из вагона. Он пожал мне руку и поинтересовался, из какого я подразделения, ведь знаков различия у меня не было. Впервые за долгое время решил не врать, поэтому сказал правду, что еду добровольцем в ДНР.

Офицер сделал изумлённое лицо, вытаращил глаза и выдал:

– Дурак, там же война, убьют!

Окинув его одним долгим взглядом с ног до головы, я молча вернулся в вагон, предварительно зайдя в уборную, чтобы помыть руки. Обдав лицо холодной водой и усмирив тихую ярость, решил вернуться в постель. Остаток пути до Ростова преодолел без приключений.

До автобуса в Донецк оставалось 6 часов, а продажа билетов начиналась только с прибытием автобуса на вокзал. Меня это насторожило: оставаться ночевать на вокзале не хотелось, но деваться было некуда. Решил пройтись по Красноармейской улице.

Ночной Ростов был прекрасен. В городе-миллионнике я был впервые, поэтому с любопытством разглядывал дорогие машины и рестораны с красивой подсветкой на окнах. Как жаль, что не было с собой телефона – этой красотой больших улиц очень хотелось с кем-то поделиться. Вернувшись на вокзал, я увидел, что открылась продажа билетов. Выкупив последний билет и произнеся фразу: «Кто не рискует, тот не пьёт», я вышел на платформу в поисках автобуса. Там стояла маршрутка. Такие «суперкары» стали появляться в нашем городе только незадолго до моего отъезда. Мы загрузились и под музыку начали отъезжать от платформы.

Проезжая через реку Дон, я обратил внимание на красивый стеклянный небоскрёб, окна которого выходили на набережную, и дал себе обещание, что если суждено вернуться, то обязательно там побываю.

Мерный шум мотора усыпил меня, и я задремал, сам того не заметив. Но в какой-то момент автобус попал колесом в яму, и удар головой о стекло разбудил меня, как раз когда мы подъезжали к госгранице.

На паспортном контроле пограничник зевнул и уточнил:

– Цель визита?

– В гости к бабушке еду, – ответил я.

С ехидной улыбкой он посмотрел на меня и спросил:

– А бабушка на улице Ленина живёт?

Сквозь улыбку ответил:

– Да, на Ленина.

– Ну, привет бабушке, счастливого пути.

После прохождения границы из плеера раздалось:

«Свет былой любви в конце пути, Моя душа к нему летит. Холод сковал тело моё сотней цепей… Как простой солдат, в чуждом краю Удачу я искал свою. Как я был глуп, скажет мне смерть, скажет теперь…»

Несмотря на нервное ожидание, что что-то пойдет не так, судьба оберегала меня, и внутреннее чувство подсказывало, что мой путь верный. И наш автобус погрузился в кромешную темноту. Этот отрывок из песни «Арии» ознаменовал следующую главу моей жизни.

Донецк

Честно вам признаюсь: при упоминании этого города я представлял себе картины Грозного образца 1994–1995 годов. Реальность же стала для меня настоящим потрясением, когда мы приехали. Выйдя с платформы, я стоял с открытым ртом: толпы людей, совершенно целые окна, множество автомобилей – всё это никак не сочеталось с образом города, в который пришла война. На улице недалеко от автовокзала красовалась вывеска «ДонМак». Почувствовав голод, решил зайти и заодно сравнить фастфуд.

Рядом с церковью увидел адрес военкомата. Я довольно быстро нашёл его. На проходной меня встретила миловидная женщина.

– Восемнадцать-то хоть есть?

– Есть, – ответил я, протягивая паспорт.

Её особенно заинтересовал адрес моей регистрации.

– Родители хоть знают, где ты?

Сделав глубокий выдох, ответил:

– Нет родителей.

Даже через стекло я почувствовал её взгляд – взгляд сочувствия. Сегодня настал тот день, когда люди будут смотреть на меня иначе.

– Поднимайся в кабинет на втором этаже, – шёпотом сказала вахтёрша.

Там меня ждал разговор с товарищем майором – мужчиной с седыми висками и грубым голосом.

– Ты как к нам попал?

– На автобусе приехал.

– От срочной службы сбежал?

– Нет, не взяли. Приехал к вам, хочу научиться.

Майор взглянул на меня оценивающе.

– А кем быть хочешь?

Я задумался. Вспомнил ролик на канале Дмитрия Пучкова, где в двухчасовом интервью бывший сотрудник питерского ОМОНа рассказывал о своей службе сапёром. Честно говоря, это чем-то меня зацепило.

– Сапёром, – коротко ответил я.

Майор закурил сигарету, и табачный дым быстро заполнил помещение.

– Сапёром, значит, – задумчиво произнёс он, постукивая пальцами по столу.

Мы минуту молчали, затем он достал пачку бумаг и сказал:

– Хочешь чему-то научиться, но все нормальные инструктора на передовой. Как к этому относишься?

Мысленно я решил: если на передовой, значит, так тому и быть. Сейчас меня научат, а уже через месяца три я окажусь там – пустяки.

– Отношусь положительно.

Затушив сигарету в пепельнице, он продолжил:

– Есть место в отдельной разведывательной роте. Возьми этот листок, пройди ВВК, и через пару часов за тобой приедет машина. Но прежде ещё раз подумай, нужно ли оно тебе. Ты уверен в своём выборе?

– Уверен.

– Честно говоря, я и не сомневался. Удачи тебе, воин.

Мы пожали друг другу руки, и я покинул кабинет, отправившись к следующему этапу – медкомиссии.

Медкомиссия прошла легко. Доктор осмотрел меня, уточнил пару моментов, подытожил и выставил категорию «А». Жизнь заиграла новыми красками.

Далее был пункт ожидания. Рядом с рюкзаком сидел бородатый парень лет тридцати, явно слегка подвыпивший. Он уточнил, в какое подразделение меня направили, и сказал, что я правильно сделал, купив часть снаряжения. В тот момент я искренне верил, что если где-то написано «всё выдадут», значит, всё выдадут. Хотя на заборе тоже много чего пишут, но за ним часто не оказывается того, что обещано.

Сам он, по его словам, возвращался в «Спарту». Что ж, говорят, война затягивает. Посмотрим, что будет со мной – и будет ли. Машина за мной приехала быстрее, чем за ним. Повезло.

И вот он – порог подразделения. У входа стояли двое: бородатый мужчина спортивного телосложения и высокий молодой парень лет двадцати пяти. Он повернулся ко мне, протянул руку и представился Даниилом. По специальности он был снайпер. Второго звали Макс, он тоже был из России и, как оказалось, из моего родного города. В разговоре он рассказал в целом о подразделении, а также о том, что все командиры были добровольцами из России. Это внушало уверенность.

Главных командиров на месте не оказалось, поэтому мне велели их подождать. Я пошёл в курилку, где была целая орава бойцов. Достал пачку «Парламента» и угостил всех, кто был там. Парни оценили этот жест, особенно когда поняли, что сам-то я не курю и взял пару пачек, просто чтобы угостить кого-нибудь.

В это время на территорию заехал разрисованный УАЗ. Из него вышли двое огромных мужчин, оба в снаряжении. Запакованы они были так, что виднелись только глаза. У одного была повязка на правом глазу, и это мне сразу запомнилось.

Отойдя с ними в сторону, я кратко объяснил, кто я такой. Одноглазый командир ткнул мне пальцем в грудь и грубо произнёс:

– Накосячишь – лично застрелю. Здесь тебя никто искать не будет, уж поверь.

Пожав плечами, я согласился. Это было грубо, но справедливо. Военный мир только начинал открываться для меня.

Позже подошёл главный сапёр и по совместительству мой командир взвода. Узнав, что опыта у меня нет, он слегка расстроился: оказалось, что теперь я единственный человек без боевого опыта в подразделении. У плаката «МОН–50»[1], которую я назвал «клеймором»[2], и начался мой первый урок инженерного дела. В ходе обучения я понял, что это сложная и опасная специальность.

Перед сном решил выскочить в курилку, подышать свежим воздухом. Вдали слышались звуки артиллерийской канонады и стрельбы; война показывала мне, что она совсем рядом. В тот момент мне казалось, что у меня будет время на подготовку. Если бы…

За следующие два дня меня взяли в штат и научили разбирать и собирать автомат на практике, а не из роликов на YouTube. Даня показывал стойки и в целом провел общий инструктаж. Выяснилось, что разведывательная рота держит оборону под Марьинкой на расстоянии 400 метров от передовых позиций противника. Для меня это показалось удивительным и даже какой-то дикостью. В штат включили быстро. Оказалось, что обещание полного вещевого имущества и снаряжения было ложью. Но тут помогли боевые товарищи, подогнав на время шлем, разгрузку и горку. Из выданного бронежилета 6Б23 только одна бронеплита спереди и четыре магазина. Ухмыльнувшись, спросил:

– Второй плиты нет, чтобы не отступать?

Старшина пояснил, что наши позиции находятся в полукольце – и если враг попрёт, то все мы смертники. Комроты дал совет: в свободное время сиди заряжай и разряжай магазины, нарабатывай моторику. В медкабинете я получил бинт и жгут Эсмарха, а также краткий инструктаж, как ими пользоваться. Там же заметил весы; оказалось, что я при росте 175 см вешу всего лишь 50,5 кило-грамма.

На стрельбище сводили один раз для пристрелки автомата, там же я впервые почувствовал запах пороха. Объяснили, как работать с гранатами, но не доверили их. Если бы вы попросили меня оценить эту подготовку, полагаясь на текущий опыт, эту книгу не пропустила бы цензура ввиду большого количества нецензурной брани.

С вечера комвзвода сказал, что утром я выезжаю на ротацию. На пробные два дня. В голове пронеслась мысль: прошло всего 48 часов с момента, как я приехал в роту. Неужели они считают, что я достаточно подготовлен?

Наутро с трудом забрался в «Урал». Несмотря на то, что я готовился к войне как мог, в снаряжении и с рюкзаком это было гораздо труднее. Старший сказал мне не досылать патрон в патронник. «Урал» медленно катился по городским улицам; мимо туда-сюда ходили мирные люди, ездили машины, казалось, что фронт был где-то в тысячах километрах отсюда. Но вид осколков на некоторых зданиях упорно показывал, что это не так.

На остановке общественного транспорта стояла бабушка. Увидев наш «Урал», кто-то высказал мнение, что сейчас, видимо, мы все умрём, так как бабка проводила нас на тот свет и явно что-то знает. Началась полемика о пособниках ВСУ среди местного населения. Внезапно наш «Урал» сделал резкий крюк в сторону и свернул с пустой магистрали в направлении частного сектора.

Тут следы воронок были чаще, а то и вовсе начали попадаться остовы домов. «Урал» остановился в районе шахты, и мы быстро начали спешиваться. Я грузно плюхнулся на землю, чуть не упав на неё полностью.

– Кто ребёнка потерял? – с издевкой сказал Симс.

– Отстань от него, у него первый выход, – произнес командир отделения с позывным Рак.

Симс был опытным бойцом, прошедшим горнило Донецкого аэропорта. Явно контужен и с лёгкой ноткой ПТСР. Рак осмотрел нас и произнес:

– Добро пожаловать в зону антитеррористической операции. Сын Торвальда, ты идёшь за мной. Делай то же самое, что и я, там, где перебегаю, ты тоже бежишь. Держи дистанцию в пару метров.

– Принял.

Мы выдвинулись походным порядком. Снова вынырнули на магистраль. Возле раскуроченного КамАЗа Рак повернулся ко мне и произнес:

– Раньше на ротацию прямо сюда на КамАЗе ездили. Потом как-то укропы подловили нас и попали из ПТУР. Наш боец погиб, остальных поразило осколками. Ещё легко отделались. Теперь спешиваемся заранее.

Цена каждой ошибки – человеческая жизнь.

Далее снова ушли вдоль частого сектора. Деревянные заборы хранили на себе рваные раны, осколки. Я обратил внимание на название улицы. Она называлась Финальная.

За ней виднелась посадка, через которую нужно было пройти. На моменте, где приходилось перебегать открытое пространство, я заметил лежащий металлический знак, прошитый осколками. На нем была перечеркнутая надпись: «Донецк». Далее, уже в посадке, начали попадаться «могилки» – полуметровые ямы шириной в метр, расположенные примерно в 15 метрах друг от друга. Это было сделано на случай, если потребуется укрыться от обстрела. Усталость начинала брать своё: очень хотелось пить, но я держался.

В конце посадки виднелся окоп, к которому снова пришлось перебегать. Рак указал на торчащий ствол шахты со стороны противника, где, по его словам, был наблюдательный пункт и пулемётная точка. Окоп был неглубоким, около полутора метров. В месте, где торчал ствол шахты, я старался пригибаться и ускорять шаг. Рак проводил меня до позиции, которую он называл НП (наблюдательный пункт). Это была бетонная коробка, стоящая в поле. Во время штурма Марьинки в 2015 году здесь был пункт сбора раненых. Сейчас противник находился всего в 400 метрах и постепенно подкапывался к нам, сокращая дистанцию. НП называли бункером.

Первое, что бросилось мне в глаза, – три дыры в потолке, свидетельствующие о прямых попаданиях мин. Старший сразу же провёл инструктаж по радиосвязи и докладу. Рации были простые, «Баофенги». Уже тогда было известно, что их частоты перехватываются, поэтому ничего серьёзного по ним обсуждать не следовало. Мне показали мою позицию для стрельбы в случае атаки и объяснили принцип работы РПГ–26[3].

Пока распределяли дежурства, по нам началась стрельба. Впервые услышал этот неприятный свист пуль над головой, а затем подключились миномёты. Как сказал мне Рак: «Если слышишь свист мины – это хорошо, она не в тебя. Когда она падает тебе на голову, свиста ты уже не услышишь». Появилась минута подумать о том, что я вообще здесь делаю.

Рикошеты начали залетать в бетонную коробку, поэтому пришлось спуститься в подвал. Мне выпало самое опасное время – стоять на «фишке» с 4 до 6 утра, время, когда совершаются самые тёмные дела. Нападения ДРГ[4] здесь случались часто. Противник серьёзно обучался убивать нас, выполняя боевые задания для групп специального назначения, такие как захват пленных и ликвидация военнослужащих армии ДНР. Старший внимательно посмотрел на меня и с серьёзным выражением лица произнёс:

– Сын Торвальда, «фишка» – это очень важная задача, ты несёшь ответственность за жизнь других людей. На «фишке» нужно смотреть в оба, не накосячь.

Эти слова напомнили мне прибытие в роту и тот момент, когда командир роты рассказывал, что сделает со мной, если накосячу.

– Я не могу, – ответил я.

Рак посмотрел на меня вопросительно, подняв правую бровь.

– Я не могу смотреть в оба, у меня только один глаз.

В этот момент бункер взорвался гомерическим хохотом…

Ночью, после нескольких часов сна, меня разбудил товарищ, напомнивший, что не стоит спать на посту. У бойницы стоял стул, на котором я занял свою оборонительную позицию, облокотившись шлемом о стену, и начал слушать. Никаких приборов наблюдения не было. Ночь была на удивление тихой, только ветер задувал в рваные дыры бетонной коробки. Через эти отверстия проглядывало поле. К счастью, ночь была лунной – и подступы хорошо просматривались. В любой момент мог появиться противник.

Справа виднелась одинокая роща, уходящая в поле, слева – останки разбитых зданий, над которыми словно нависла угроза. Ветер бросал свои прохладные порывы прямо в лицо, заставляя плотнее вжиматься в бронежилет. В этой темноте любые звуки приобретали зловещее значение. Внутреннее чувство опасности снова проснулось.

В голову начали приходить мысли о том, что эта ночь может быть моим последним дежурством. В этот момент я понял, что настоящая война – это не фронтовые сцены с героическими победами, а именно вот такие ночи, наполненные тишиной, напряжением и предчувствием опасности.

В какой-то момент рация начала сигнализировать о скорой разрядке батареи. От этого неожиданного громкого писка я подскочил со стула и почувствовал, как невольно перепугался. Мне пришлось отойти в основное помещение, где лежали аккумуляторы, чтобы взять свежий. И тут в ночи послышались тяжёлые удары. «Выход» – это момент выстрела, когда снаряд покидает канал орудия и направляется к цели. Казалось, что жизнь на секунду замерла, мышцы тела напряглись, словно стальные тросы. Затем послышалось приближающееся шуршание снарядов, и в одно мгновение стало понятно, что это что-то гораздо более тяжелое, чем миномёты, которыми нас обстреливали днём. От первого разрыва под выкрик нецензурной брани я подпрыгнул на месте.

В этот момент погас свет, и мы погрузились в кромешную тьму, озаряемую лишь яркими вспышками взрывов. Артиллерийский взвод ВСУ из четырёх орудий Д–30[5] «поздравлял» Сына Торвальда с прибытием на передовую. Сжимая автомат, я размышлял, убьёт ли меня сразу или просто контузит, глядя на дыру в потолке, сквозь которую виднелись звёзды. Звук осколков время от времени стучал по бетону. А потом тишина воцарилась вновь.

Сняв шлем, я вытер холодный пот шапкой и пошёл будить сменщика. Когда лёг спать, единственная мысль была – сбежать отсюда как можно скорее.

Утром всё началось сначала. В свободное время я почистил заржавевший дульный тормоз автомата от ржавчины и сходил в посадку, принеся мешок дров. Ну как мешок – половину, целый не смог поднять и донести из-за слабой физической подготовки. Второй день был более спокойным: света по-прежнему не было, противник обстреливал нас только из стрелкового оружия, миномётов не было, лишь пара выстрелов из РПГ. Возвращались с ротации мы прежним маршрутом.

Я сел в «Урал» крайним. Рак протянул мне руку, все в кузове смотрели на меня уже иначе. Спросили, как настрой. Я поднял палец вверх и произнёс:

– Со щитом или на щите.

– Красавчик, – ответил Рак.

На базе командир роты поинтересовался моими делами и попросил рассказать, как прошло крещение огнём. Командир, доброволец из России, прошёл Югославию, Чечню и служил в ДНР с 2014 года. Умный мужик.

Впереди нас ждали два дня на базе, а затем предстояло вернуться обратно. В целом жить можно. Проходя мимо оружейной, я на минуту остановился и осмотрел мемориал погибшим. На тот момент там было 14 фотографий с траурными лентами. На следующем выходе таких фотографий станет больше. Но пока об этом ваш покорный слуга ещё не подозревал.

Так просто

• Он венчал свою жизнь и бессмертие,
• Но не в храме, а в битвах, где борются зло и добро.

«Ария». «Кровь королей»

Следующий боевой выход на позиции произошёл спустя 48 часов. Только вместо «Урала» был КамАЗ без лавочек, поэтому пришлось использовать рюкзак вместо сиденья. КамАЗ, подпрыгивая на ухабах, доставил нас на точку выгрузки. Всё та же шахта, рядом – огромная насыпь, именуемая терриконом. Только сейчас мне удалось подробнее рассмотреть окружение: в заборе виднелись крупные дыры, а некоторые здания были разбиты волнами артиллерийского огня. Казалось, весь этот ад произошёл в одно мгновение, но реальность была проще. Всё это происходило долго, каждый день понемногу, оставляя глубокие рваные раны на теле города.

Мы шли молча. Погода стояла облачная, накрапывал дождь. За последние два дня дождей было много. Войдя в крайнюю посадку перед окопами, я увидел, что в «могилках» стояла вода и они превратились в мини-бассейны. Понадеявшись, что обстрел не застанет нас сейчас и сегодня обойдётся без холодных ванн, я ускорил шаг и запрыгнул в окоп, уйдя в воду по щиколотку. Летние берцы промокли мгновенно. Каждый, кто бежал за мной, был так же неприятно удивлен – это было очевидно по характерной матерной лексике с тыла. Доплыли до бункера, там я переоделся в тапки, сменил носки и оставил берцы сушиться у печки. Казалось, у противника были схожие проблемы, поэтому по нам не стреляли.

Было подозрительно тихо, но никто не обращал на это внимания – все занимались бытовыми делами, пытаясь создать уют. День прошёл спокойно, удалось высохнуть. Ночью пришло моё время дежурства: с 2 до 4 утра. Луны уже не было, темно – хоть глаз выколи. Моросил мелкий дождь, и тишина… Она напрягала больше всего. В голове строились страшные картины, и казалось, что противник вот-вот забросит гранаты в те самые дыры в стене, через которые я разглядывал поле в прошлый раз. В этот момент отчетливо стало понятно, что я вновь остался один на один со своим страхом.

Я попытался успокоить себя фразой: «Твой противник силён настолько, насколько силён ты сам». Размышления об этом не мешали моей бдительности; раздражал только звук капель воды, стекающих с потолка в лужу. Подбросив в печь дров, я вернулся на пост. Старший позиции вышел на связь по рации для проверки. Стандартная процедура раз в несколько часов для уточнения обстановки.

Интересно, о чём думал мой прадед в 1944-м, дежуря так же? Жаль, не успел его расспросить. Столько лет прошло, и вот – история повторяется. На завтра главной задачей было принести дрова, чтобы отделение, которое придет нам на смену, смогло спокойно обогреться.

Дежурство закончилось быстро и без происшествий. Сменившись с поста, я укутался в тёплое одеяло и мгновенно погрузился в сон. Проснулся около 10 утра. Рано утром мы решили сходить за дровами в лесополосу, чтобы успеть просушить обувь до темноты. В посадке были наши товарищи с первого поста. Среди них был Симс. Я обратил внимание на его обувь – обычные кроссовки. Это немного удивило: как он планирует передвигаться по окопу?

Взвалив тяжелый мешок на плечи, я побрел обратно. В окопе я постоянно цеплялся автоматом о борта и мгновенно запачкал локти. Чувство опасности подкатывало к горлу. «Только бы не миномёты», – подумалось мне. Позади послышался странный шум. Обернувшись, я увидел, как Симс с белым мешком на плечах и без бронежилета спокойно идёт по верху окопов, словно прогуливаясь по набережной. На мгновение я задумался: может, и мне пройтись так же – ноги ведь будут сухие. Ответ прозвучал через несколько секунд, когда раздался звук выстрела и громкий вскрик.

– Триста! – послышалось с тыла.

– Триста! – продублировал я.

Из блиндажа выскочил Рак с большими глазами и сумкой с медицинским крестом.

– Где «трёхсотый»? – крикнул он.

Я ткнул пальцем в сторону, где последний раз виднелся Симс, и мы увидели, как его тело затаскивали с бруствера в окоп. Мы побежали туда. Симс получил ранение в живот. Его лицо было белее снега. Рак и ещё один боец перевязали его и понесли на эвакуацию, отдав мне приказ возвращаться на позицию.

На точке обстановка была напряженной. Старший подбадривал нас, уверяя, что Симс – опытный воин, выживет. Но спустя несколько часов «сарафанное радио» донесло до нас, что Симс умер по дороге в госпиталь. Пуля задела печень, и ничего нельзя было сделать. Такова цена человеческой ошибки.

Вечер прошёл молча. Противник по-прежнему молчал, возможно, готовясь к мести, а может, замышляя что-то другое. Сидя у печи, я молча смотрел на огонь, вспоминая этот неприятный момент. Вот так вот просто уходит человеческая жизнь. В одно мгновение: был – и нет. Всё это – расплата за ошибку. Вот о чём говорил мне командир отделения в первый боевой выход. Задумавшись, я снова поймал себя на мыслях о доме, о друзьях, о том, что ждёт впереди.

Утром Рак по радиостанции вызвал меня к себе на пост. Там он отдал мне бронежилет Симса и сообщил, что со следующей смены меня переводят на этот пост. Блиндаж был значительно теплее и уютнее: в углу стояла двухъярусная кровать, маленький столик, а рядом – старый телевизор. Внутри всё было обшито досками. У буржуйки сидел рыжий кот по имени Василий. Теперь мне не нужно было разглядывать звезды через крышу в продуваемом ветром бункере. Но новости эти я воспринял молча.

На точке подвоза нас забрал знакомый «Урал». Пока ехали в кузове, Рак молча проверял рюкзак, но время от времени бросал взгляды в мою сторону, словно пытался понять, насколько я теперь готов. Было ясно: меня здесь приняли. Но принять – не значит довериться. Только проверенные временем и боем товарищи могли рассчитывать на что-то большее.

На базе командир роты собрал нас и провёл разбор полётов.

– И что я жене его скажу? Что он пошёл с белым мешком дров поверх окопа, чтобы ножки не намочить? Глупая смерть! Тупая! Так же хотите?! – Он закурил. – Похороны завтра.

По его глазам было видно, что он переживал потерю бойца.

– А ты что, Сын Торвальда? До тебя наконец-то дошло, что такое война?

Я молчал. Командир был прав. Что забыл здесь восемнадцатилетний мальчишка? Зачем приехал?

На следующее утро мы поехали на кладбище. После выстрелов почётного караула слёзы сами полились из глаз. Вечером в столовой я сказал командиру роты, что принимаю вызов и назад не поеду.

– Делай что должно, и будь что суждено, – ответил командир и пожал мою руку. – Я не сомневался в тебе.

И вот я – единственный человек без боевого опыта в воюющем подразделении.

Но это продлилось недолго, опыт быстро приобретался.

За следующие полтора месяца я стал сильнее и крепче не только духом, но и телом. Физическая подготовка стала гораздо лучше, и я уже таскал полноценный мешок дров. Первое, что раздобыл, – это высокие резиновые сапоги.

31 декабря запомнилось тем, что небольшой снежный покров, который укутал землю, сошёл под натиском дождя, словно его и не было. Мне ещё не приходилось попадать под дождь в такую дату, это был первый Новый год на войне. Из рассказов сослуживцев стало понятно, что этот день точно не будет спокойным – обе стороны готовятся «поздравлять» друг друга.

Неспешно неся мешок дров, в бронежилете и с автоматом на плечах я передвигался по окопу, в котором вода стояла примерно по колено. Сапоги были достаточно высокими, и казалось, что это будет лёгкая прогулка. После такой мысли стоило только перенести вес на правую ногу, как глинистая почва тут же засосала её – и нога ушла в лужу выше колена. Сапог быстро наполнился грязной жижей, и я так сильно и громко разгневался, что товарищи выбежали из блиндажа с аптечкой. Когда я объяснил им, что произошло, мы рассмеялись.

– Иди грейся у печки, сын полка, – с лёгкой иронией произнес Рак.

Мы сидели у печи, в которой потрескивали дрова, и смотрели телевизор. До Нового года оставалось несколько часов. Рак начал рассказывать историю своего последнего ранения, попутно закуривая сигару.

– В общем, сажусь я в машину, у меня с собой был пистолет Макарова с патроном в патроннике. И как-то получилось, что произошёл выстрел… Хренась! – Рак сделал паузу, и блиндаж окутался табачным дымом и повисшей в воздухе интригой. – Хренась, больно – звездец. Я, недолго думая, еду в ближайшую больницу, захожу туда, попутно пытаясь доложить командиру роты о том, что произошло. Захожу в больницу – кровища хлещет из ноги, кость вроде не задета… Выбегает медсестра в полном ужасе с криком: «Что случилось?!».

Тут командир роты говорит мне по телефону, что мне нужна не эта больница, а сразу госпиталь. Ну, я смотрю на неё и говорю: «А все, мне уже не надо», и ковыляю обратно, оставляя за собой кровавый след на свежевымытой плитке. Она в шоке провожает меня взглядом, а я поехал в госпиталь. Хорошо, что по пути гаишник не остановил, иначе пришлось бы долго объясняться. Так вот, Сын Торвальда, лучше не носи ПМ заряженным.

От души посмеявшись над этой трагикомедией, мы замолчали, и в воздухе повисла пауза.

– А что мы сегодня подарим нашему противнику? – спросил я.

На мой вопрос Рак достал из-под кровати миномётную мину калибра 82 мм и термобарический снаряд.

– Но у нас же нет миномёта.

– А он нам и не нужен, мы её из РПГ запустим.

Рак достал металлический переходник, и это стало для меня новым открытием в военном искусстве. Достав черный маркер, мы принялись разрисовывать наши подарки и писать наилучшие пожелания нашему противнику.

Мне предстояло стрелять из гранатомёта первым, а так как он рассчитан под правые руку и глаз, из-за одного маленького нюанса пришлось стрелять с левой руки.

Вскочив на бруствер, я навелся на стелу, под которой у противника был небольшой секрет, и, сделав короткую паузу, нажал на спуск. Меня качнуло слегка вперёд и ослепило вспышкой. Вместо того чтобы сразу нырнуть обратно, я задержался на мгновение, чтобы посмотреть, куда ушёл мой снаряд. Чудом он попал аккурат под стену. Нырнул обратно – и тут же получил нагоняй от командира: ведь это был неоправданный риск.

С этого момента начался большой бадабум: судя по всему, мой выстрел открыл ящик Пандоры – и противник начал стрелять по нам из всего, чего можно. В блиндаже все затихли.

– Ты, походу, кого-то подранил или убил, они обычно так не реагируют, – сказал один из бойцов, когда противник подключил еще и миномёты.

Дежурный с пункта управления разведкой позвонил нам на телефон. Связь со штабом была через обычную мобильную сеть, и приходилось говорить по громкой связи, вытягивая руку из окопа.

– Что у вас там за вспышки на позиции?! Вы что, стреляете?

На тот момент Минские соглашения ещё действовали, и я солгал, что это был огонь противника. Доклад пришлось прервать, так как на мне не было бронежилета, а к нам в окопы начали падать выстрелы из АГС–17[6].

Только я успел забежать в блиндаж, как начались разрывы. Рак успел выскочить и тоже отправить свой «новогодний подарок» в сторону противника. Тут уже подключились и наши соседи – не всё же молчать. Начался взаимный обстрел, небо разрывали трассирующие пули тяжелых пулеметов, высота за нами тоже начала огрызаться огнем. В этой «веселухе» я успел отстрелять из бойницы два магазина, но меня тут же задавили огнём, чуть не убив. Украинский пулемётчик взял выше, и это меня спасло. Тогда я понял, что у печки было бы куда интереснее.

Минут через 40 стрельба стихла.

– Ну ты молодец, конечно. Показал так показал, – произнёс старший позиции и похлопал меня по плечу.

После курантов я лёг спать, попутно размышляя над словами Рака о том, что, похоже, кого-то убил. «Война…» – хмыкнул я и перевернулся на правый бок, достаточно быстро уснув. На тот момент это был самый яркий и безумный Новый год в моей жизни, которым я остался весьма доволен.

Снег

• Когда я умер,
• Не было никого,
• Кто бы это опроверг.

Егор Летов, 1988 г.

В конце января у меня появилась возможность купить себе телефон. Денежное довольствие составляло пятнадцать тысяч рублей в месяц и надбавка в виде 150 рублей ежесуточно на позиции, от этого было очень забавно слышать рассказы противника о том, что нам платят миллионы. Купив заветный гаджет и вернувшись на базу, я первым делом зашёл в социальные сети с целью узнать, искал ли меня кто-то из старых друзей.

Захожу, значит, весь такой радостный, на позитиве, смотрю на кучу сообщений и думаю, кому же ответить первым. Захожу в новости – там меня встречает уведомление о том, что кто-то загрузил совместную со мной фотографию. На душе стало тепло, приятно – хоть кто-то помнит и ждёт. И тут фотография загружается… Первая мысль: «Хмм, а почему она черно-белая?». А потом я вижу подпись: «Помним, любим, скорбим…»

Волосы встали дыбом. «Хмм, а может быть, к чёрту всё это, даже не буду никому ничего объяснять?» Я размышлял, глядя на то, как красиво ветер подхватывает хлопья снега за окном, на котором мороз оставил свои зимние узоры.

В итоге принял решение написать только особо близким людям. Среди них был Серёга, который очень переживал за мою судьбу. Оказалось, что слухи о том, что меня убили, по району гуляли уже где-то месяц. Вот так, стоило отказаться от интернета на несколько месяцев – сразу убили. Ну что за несправедливость этого мира.

В целом новостей из города было мало, перемен тоже, а свои жизненные изменения раскрывать было рановато, поэтому отвечал я немногословно. Развенчивать слухи о своей гибели желания у меня не было – ну и пусть, та жизнь уже закончилась. Уже тогда я чувствовал свою внутреннюю эволюцию и взросление. Из мальчика я потихоньку превратился в мужчину. Но впереди был ещё длинный путь.

К слову, Донецк мне к этому времени очень понравился. Он был чем-то похож на Ростов-на-Дону, только людей было не так много, а так очень похож, если не считать обстрелы города из артиллерии.

Меня немного поражала сила контрастов. К примеру, ситуация, которая случилась несколько дней спустя. Ранее, дорогой читатель, я немного описывал тот блиндаж, за которым меня закрепил Рак. Для удобства внутри его обшили досками, чтобы земля не сыпалась при обстрелах. Я обитал на втором ярусе и смотрел телевизор, где шли новости. В какой-то момент меня насторожил звук за досками. Разум и тело сковало напряжение, к которому уже начинал вырабатываться иммунитет. И тут из-за угла доски показалось нечто.

Огромная, просто громадная тварь – это был мистер Крыс. Крысы в тех краях были гигантские, отъевшиеся на человечине. Мистер Крыс был размером с кота Василия, и, честно говоря, не знаю, кто бы из них выиграл, если бы им пришлось биться. Мистер Крыс повернулся ко мне своей страшной мордой и не шевелился, словно прикидывая, сможет ли меня сожрать. Рука медленно тянулась к автомату. В блиндаже повисло стальное напряжение. Но мистер Крыс, судя по всему, обладал кое-каким интеллектом, поэтому в момент, когда мои пальцы уже сдвинули предохранитель, он резко издал противный писк, развернулся, сбил своим тридцатисантиметровым хвостом мини-телевизор с полки и был таков.

Эффектный уход. Я едва успел вскинуть оружие, и тут такое шоу. Патрон в позиции был уже всегда в патроннике, но стрелять через доски вслепую я не решился. В этот момент в блиндаж зашёл Даня, один из двух бойцов, которые меня встречали. Его позывной был Спец. Он также воевал с 2014 года, прошёл много битв, родом он был из временно неподконтрольного Краматорска. Ему было 26 лет. Спец был действительно человеком с интеллектом выше среднего. Такие люди редки, но всегда запоминаются. Среди остальных бойцов он сильно выделялся. По штату он был снайпером – не просто носильщиком СВД, а именно снайпером.

Мы с ним уже практически сдружились к этому моменту.

– Что за шум у тебя тут?

– Крыс гоняю.

– Есть более интересное предложение.

Понимая, что мы сейчас пойдём искать приключения, я уже спускался с кровати, чтобы надеть те самые летние берцы.

– Есть предложение на окраине посёлка взять стройматериалы и привезти их к нам. Это на пару часов, до темноты успеем.

– Стройматериалы? С домов? Это же мародёрство!

Спец посмотрел на меня, как на умственно отсталого.

– Мародёрство – это когда ты из домов диваны выносишь, а когда ты берёшь доски из дома, который разбила арта и из целого там только фундамент, и то не полностью, – это не считается. Всё равно сгниют под открытым небом, а тут в хозяйстве пригодятся.

Немного поразмыслив, я согласился на эту операцию.

– А как мы их сюда доставим? По окопу каждую будем носить?

– Этот манёвр займет две тысячи лет, – сказал Даня. Немного призадумался и добавил: – По полю. Возьмём полную телегу, сюда доставим и спрыгнем. Разгрузим после темноты.

На тот момент эта идея показалась мне весьма верной.

Экипировавшись во всё снаряжение, мы отправились в путь. Взяли телегу у «водопоя» (точка, где была колонка с водой) и пошли в посёлок, большая часть которого была пустующей. Из жильцов только старики. Погода была благоприятной, снежный буран к этому времени уже затих. Мы неспешно начали нагружать телегу, стараясь брать более-менее целые фрагменты. За час хождений насобирали почти полную телегу. Там же нашли бельевую верёвку, которой кое-как привязали доски, чтобы они не съехали.

Мы остановились, чтобы насладиться свежим воздухом. После случая с Симсом ходить поверх окопов я не осмеливался. В памяти ещё была свежа та трагичная картина. Теперь предстояло преодолеть и этот страх. Спец расположился впереди телеги, ваш покорный слуга толкал её сзади. Нам нужно было преодолеть стометровый участок по открытому полю.

День близился к концу, понемногу начало смеркаться. Белых маскхалатов не было, поэтому моя песочная «горка» и зелёный 6Б43[7] идеально идентифицировали меня как человека, который хочет получить премию Дарвина. Камуфляж Дани был идеален – самый настоящий «комок» расцветки мультикам, универсальный в любое время года. Когда мы сделали небольшую остановку перед полем, на меня нахлынула волна воспоминаний. Мысли проносились, как картинки из прошлого. Снег, холод, предчувствие угрозы… Но вот в голове всплыл летний вечер: свет фонарей на набережной родного города, знакомые лица друзей, запах духов любимой девушки. «И как всё это обернулось вот так?» – ловлю себя на вопросе, но мигом возвращаюсь в реальность.

Через голые деревья проглядывался шахтный ствол, и с него нас было прекрасно видно. На поле мы замедлились из-за того, что телега начала вязнуть в снегу. Тропинок не было, и узкие колёса предательски проваливались в сугробы.

– Не наступи на неразрыв! – послышалось мне впереди. Ответить я не успел, машинально поставил ногу на землю.

А рядом с ней торчал стабилизатор от выстрела из РПГ–7. По углу наклона было понятно, что прилетело с вражеской стороны и не сработало, но боеприпас от этого не перестал быть смертоносным – он вполне мог сработать, если его пнуть.

Чудом не совершив глупость, я снова ощутил, что меня начинает трясти. Тело чувствовало приток адреналина в крови, чувство опасности тоже не заставило долго ждать. Оставалось метров 30. Начинался небольшой подъём.

Силы покидали нас, телега вязла в снегу, шлем предательски съехал на лицо, словно заслоняя мой взгляд от позиций противника. В любой момент тёмные бойницы могли озариться вспышками выстрелов, но судьба словно говорила мне: не смотри туда, не надо. И тут, видимо, не выдержав сдавливающую нас атмосферу, лопнула верёвка – часть груза слетела. Это позволило нам ускориться.

Спец выругался. Мы почти достигли запланированной цели, но тут со стороны противника послышались знакомые звуки. К тому времени я уже хорошо научился различать, из чего по нам стреляют. Звуки подозрительно напоминали выстрелы из АГС–17.

– Твою ж мать! В укрытие! – выкрикнул Спец и мигом нырнул в окоп. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. На последних секундах я, наверное, сделал самый длинный прыжок за всю жизнь, и…

Оказалось, что после нашего ухода Рак и ещё один боец выбросили на бруствер металлическую кровать. Уж не знаю, чем она им не угодила, но у неё были небольшие металлические ножки. И по несчастливому стечению обстоятельств ваш покорный слуга зацепился за неё бронежилетом или разгрузкой. Удивившись своему положению в воздухе и даже не сразу поняв, что произошло, я под раздающуюся серию взрывов в поле и свист осколков, а также из-за резкой перегрузки словно в замедленной съёмке наблюдал, как мой шлем слетел с головы – и его с силой швырнуло в окоп. Он какое-то время катился по нему, словно колобок от бабушки. Это был какой-то сюр. Ноги не доставали до земли сантиметров 30, голова начала мёрзнуть, а противник в это время выпустил вторую серию выстрелов, которая упала гораздо ближе. Вокруг никого.

На минуту задумался: вот она, моя смерть? Конечно, меня будут долго вспоминать – и добрым словом, наверное, тоже, но я не хочу вот так. Благо из блиндажа за мной вернулись Спец и Рак, которые под гомерический хохот освободили меня как раз вовремя. Потому что после третьей серии выстрелов, уже в окопе, мы увидели, как над нами полетели деревянные щепки. Смех быстро стих, и мы поспешили в укрытие.

Рак ругался за наше самовольничество, но потом всё же обдумал и поблагодарил за работу. Всё прошло хорошо, и мы продолжили обшивать блиндаж. Утром, уходя с позиции, противник проводил нас выстрелами из ДШК[8]. Пришлось немного поползать по снегу, а уже в обед мы со Спецом сидели в каком-то суши-баре города Донецка. Здесь кипела мирная жизнь – машины, красивые женщины, детский смех. Ещё с утра меня пытались убить, а в обед – вот это всё. Это и было для меня разрывом шаблона. Как такое может быть? Всё казалось нереалистичным сном.

– Ты чего залипаешь? – спросил меня Спец.

– Да так, о доме вспомнилось…

Далее мы поспорили, кому из нас оставит свой номер телефона красивая брюнетка, которая была нашей официанткой, и ваш покорный слуга проиграл эту битву, оставив этих двоих наедине.

Решил один прогуляться по городу-герою. Одна из улиц, которая мне нравилась в Донецке, – это улица Артёма. Погода была тёплой, безветренной, город припорошило снегом. Впереди стояли трое мужчин, и мне почему-то показалось, что кто-то из них уже попадался мне на глаза. Сначала я даже не поверил. Среди этой троицы был Александр Валерьевич Сладков, известный мне по репортажам времён чеченской кампании. Все трое, словно почувствовав мой взгляд, обернулись и внимательно смотрели на меня.

Поздоровавшись, я спросил, можно ли сфотографироваться. Александр Валерьевич ответил положительно. После фотографии и взаимных пожеланий удачи мы пожали друг другу руки. На прощанье Сладков пожелал мне крепкого здоровья.

И я со щенячьим восторгом побрёл дальше по улице. Наверное, проигранное пари со Спецом было к лучшему. Спецу тоже повезло: он обрёл любовь. В общем, продуктивный был день, запоминающийся.

Дыхание Скайнета

Оппоненты на фронте у нас были разные. Как правило, тихие, но всех объединял один момент: когда до ротации оставалось немного времени, они начинали расстреливать свой БК, видимо, чтобы не везти его обратно.

На дворе уже стояла весна, и когда мне показалось, что я уже всё знаю, над полем боя появились беспилотники. Конечно, они присутствовали и раньше, но именно на моём участке противник начал активную аэроразведку, когда сошёл снег. Возможно, из-за неопытности, а может, от наглости за неполную неделю он потерял от нашего огня два коптера, их сбили с РПК. Один из них упал не так далеко, где-то в ста метрах от нас.

Начальник разведки приказал достать коптер любой ценой, но, пока мы собирались, противник, возможно, перехватил наш сигнал сотовой связи и добил свой коптер выстрелами из АГС–17. Задача отменилась сама собой.

И вот в воскресное утро сижу я у буржуйки, облокотившись на дверь. Вокруг тишина, и только в печи потрескивают сырые дрова. В руках металлическая кружка, которая приятно греет холодные руки. Рак смотрит на меня с кровати, расплывшись в улыбке.

– У Сына Торвальда чайная церемония? Почему ты в тишине?

– Телевизор не работает.

Антенна от телевизора была прикручена поверх блиндажа плохо, периодически её сносило ветром в сторону, и телеканалы переставали что-то показывать.

Дождавшись, пока Рак соизволит спуститься с кровати на землю, я допил чай, надел бронежилет и уже собрался выходить на улицу. Бронежилет надел потому, что нужно было лезть на крышу; это было опасным занятием, так как она просматривалась со всех ближайших огневых точек противника.

Когда я открыл дверь, меня остановило внутреннее чутьё. За полгода здесь главным открытием и аксиомой стало «всегда слушай внутреннее чувство, оно не обманет». Рак увидел моё замешательство и предложил подняться наверх ему.

– В блиндаже должен быть кто-то, чтобы увидеть, когда заработает ТВ-сигнал.

– Не надо, сам справлюсь, просто чайная церемония ещё не закончилась. Ещё кружку – и начнём.

И стоило мне только налить воды в кружку и засунуть в неё кипятильник, как началась серия прилётов. Всего было четыре разрыва. В блиндаже поднялась пыль, сквозь щели сыпалась земля, которая оказалась и в кружке. Церемонию пришлось закончить.

– Это «Василёк»!

– Кто?!

– «Василёк», – повторил Рак. – Автоматический миномёт, который выпускает кассету из четырех мин калибра 82 мм.

Враг отстрелял две кассеты. Несколько мин попало прямо в крышу блиндажа, благо он был хорошо укреплён: три слоя брёвен, шахтная лента и земля с покрышками. Когда мы вышли на улицу, оказалось, что антенну оторвало к чёрту.

– Сволочи! Они убили российские телеканалы, они за это поплатятся!

– Дурак, радуйся, что тебя вместе с этой антенной не унесло железным ветром, – резонно произнёс Рак.

– А это что за звук?!

Тем временем к позиции приближался беспилотник, но не такой, как обычно, – он был самолётного типа.

– Сбивай его, они сейчас начнут стрелять!

Мы разбежались по окопу. Оказалось трудно сбить его: видя отчётливые попадания трассерами, я был в недоумении, почему он всё равно продолжал лететь. Только потом мне рассказал Рак, что эта штука сделана из пенопласта – и чтобы её сбить, нужно попасть именно в мотор, а так они просто заклеивали дыры скотчем и улетали восвояси. Благо толком никуда не попали.

На базе Лёха – начальник взвода БПЛА[9], форменный юморист и авантюрист – выслушал мой рассказ о беспилотнике и показал мне нечто неслыханное. А именно 3D-принтер, на котором печатались хвостовики для ВОГ–17[10].

В 2018 году это казалось чем-то революционным.

– Ты окраины на своих позициях хорошо знаешь? – уточнил командир «бездушных».

Получив от меня положительный ответ, он выпросил меня у командира роты на неделю.

За это время мы объездили весомый участок фронта. Как-то пришлось идти через поля по распутице 5 километров, таща на себе экипировку и оборудование. Придя на позиции, я с удивлением отметил глубину блиндажа наших союзников: он был метра на два под землёй. Оценив укрытие, вернулся к Лёхе, который уже поднял свой «Мавик»[11] в воздух. Хорошо записав позиции противника, наш БПЛА начал возвращаться.

– В воздухе беспилотник!

Заглянув в экран нашего «бплашника», я понял, что это летит не Лёха. И он тоже это понимал.

– Смотри наверх, – сказал он мне.

Спустя минуту он протаранил вражеский коптер своим дроном.

– Ну ты, конечно, Нестеров, – только и выдал я и побежал в ближайшую посадку, куда рухнула вражья «птица». Попутно уточнив у бойцов, нет ли там мин. Наш «Мавик» успешно пережил таран и благополучно вернулся на точку запуска. Мы быстро свернулись и предпочли ретироваться, пока противник не начал мстить за коптер. «Мавик» противника я всё же нашёл: тараном ему срезало винт.

Мы снова шли 5 километров по полям. Вдали прекрасно смотрелись терриконы и огромная телевышка, торчащая со стороны города. Она красиво отражала солнечные лучи, создавая яркие блики. На базе трофей оценили, а через какое-то время поставили его в строй. Попробовали скидывать гранаты, потом перешли на ВОГи. Инновацию мы переняли у противника. Уже к концу моей службы в армии ДНР у противника появились FPV-дроны, правда, использовали они их исключительно для того, чтобы залетать в перекрытые бойницы. Тогда ещё никто не подозревал, в какую сторону развития движется этот «Скайнет».