Соприкосновение миров: цена равновесия
Пролог. Закон равноценного обмена
В начале было равновесие.
Не свет и тьма, не небо и земля – а нечто куда более фундаментальное. Каждый импульс имел противоимпульс, каждое действие – равное по силе противодействие. Вселенная балансировала на острие этого закона, а мы даже не подозревали, что он действует не только в нашем мире.
Мы считали параллельные реальности абстракцией.
Математической моделью.
Фантазией.
А они оказались соседними комнатами в огромном доме бытия – разделёнными тонкой перегородкой. Той, которую можно пробить.
Если знать как.
Первые исследователи наткнулись на феномен случайно: в ускорителях частиц, в аномальных зонах, в точках схождения магнитных полей. Они фиксировали странные скачки энергии – в одном месте материя исчезала, в другом появлялась. Не равная по массе, не идентичная по составу. Но всегда – равноценная по значению.
Так родился постулат: чтобы что‑то получить, нужно отдать нечто равнозначное.
Не килограмм на килограмм.
Не атом на атом.
А вес в более глубоком смысле – вес судьбы, потенциала, жизненной силы.
Когда мы научились открывать «врата», мы думали, что это прорыв. Что сможем черпать знания, энергию, технологии из иных миров.
Мы не учли одного: вселенная не раздаёт подарки.
Она торгуется.
И торг её беспощаден.
Если кто‑то входит – кто‑то должен выйти.
Если что‑то появляется – что‑то исчезает.
Баланс должен быть сохранён.
Это не магия. Не мистика. Это физика – более глубокая, чем мы могли представить.
Попытки обойти правило оборачивались мгновенной расплатой. Одни исчезали без следа – словно их и не было. Другие пробуждали силы, которые уже нельзя было контролировать. Третьи обнаруживали, что сама ткань реальности начинает меняться вокруг них.
Теперь мы знаем: «врата» – не дверь в иной мир.
Это весы.
И каждый, кто решается их открыть, должен быть готов положить на чашу что‑то по‑настоящему ценное.
И цена обмена всегда одинакова: жизнь за жизнь.
Вы думаете, это страшно?
Нет.
Страшно – понять, что именно пришло взамен.
Глава 1. Двое у порога неведомого
Они встретились в лаборатории. Не в романтическом смысле, а буквально: два молодых научных сотрудника столкнулись в узком коридоре НИИ поздним вечером, когда почти все уже разошлись по домам.
Елена тогда только‑только защитила кандидатскую. Тонкая, стремительная, с острым взглядом и манерой говорить так, что каждое слово звучало формулой: чётко, без лишних оборотов. Она изучала аномалии электромагнитных полей и не верила ни в мистику, ни в «странные совпадения». Всё должно было иметь объяснение. Желательно – математическое.
Николай пришёл в институт из оборонки. Молчаливый, основательный, с привычкой всё проверять трижды. Он умел видеть систему там, где другие видели хаос, и собирать работающие устройства из того, что остальные считали хламом. Его интересовали не столько уравнения, сколько то, как заставить физику работать на практике.
Их первый совместный проект казался рутинным: анализ нестабильностей в сверхпроводящих контурах. Но именно там они заметили это – микроскопические скачки энергии, которые не вписывались ни в одну модель.
– Это не шум, – сказала Елена, вглядываясь в осциллограмму. – Это сигнал.
– Или сбой, – возразил Николай, проверяя контакты.
– Нет. Смотри: периодичность, амплитуда, фазовый сдвиг. Здесь есть структура.
Окна лаборатории выходили на пустынный внутренний двор, но в эту ночь за стеклом не было ни луны, ни звёзд… только чёрная, плотная тьма, казалось стекло вырезали из ночи и вставили в раму.Он посмотрел на неё, не на график, а на неё, и вдруг понял: она видит то же, что и он. Не ошибку прибора, а закономерность.
Николай машинально глянул в угол, где обычно отбрасывала тень стойка с приборами.
Тени там не было.
Вместо неё тусклое пятно, воздух сгустился в ком, и в этом коме что-то прислушивалось.
Он моргнул. Пятно исчезло.
«Устал», – подумал он и вернулся к графикам.
Но в воздухе остался едва уловимый тяжёлый дух древних тайн и забытых знаний словно сама память пространства хранила следы былых событий, как пыль на забытых свитках.
***
Они стали работать вдвоём. По ночам. В выходные. Забыв про нормы, регламенты и разумные сроки.
Елена строила теории: о параллельных квантовых состояниях, о точках резонанса между реальностями, о «энергетических мостиках», которые можно нащупать, если знать частоту.
Николай собирал установки: хитросплетения катушек, кристаллических решёток и охлаждающих контуров. Он не всегда понимал её формулы до конца, но чувствовал: это сработает. Потому что должно сработать.
Они не заметили, как перешли от «вы» к «ты». Как кофе в пластиковых стаканчиках стал ритуалом. Как их руки случайно соприкасались у панели управления – и оба делали вид, что ничего не произошло.
***
Их цель была дерзкой: не просто зафиксировать «мостик», а открыть проход.
– Если это действительно параллельная реальность, – говорила Елена, – мы можем получить доступ к энергии, знаниям, технологиям, о которых даже не догадываемся.
– А можем получить удар такой мощности, что от нас останется только тень на стене, – отвечал Николай.
– Значит, нужно рассчитать всё до микрона.
– Значит, нужно сделать защиту.
Они спорили, но в одном были едины: это стоит риска. Потому что если получится – изменится всё.
***
Когда первая рабочая модель наконец показала устойчивый резонанс, они стояли рядом, глядя на пульсирующий в вакууме шар плазмы.
– Это «врата», – тихо сказала Елена.
– Или ловушка, – ответил Николай.
– Или шанс.
Он взял её за руку – впервые осознанно, не случайно. Она не отстранилась.
В тот момент они ещё не знали, что закон равноценного обмена не делает исключений. Даже для тех, кто его открыл.
Глава 2. Пятнадцать лет спустя
Лаборатория почти не изменилась: те же стальные панели на стенах, тот же приглушённый гул систем охлаждения, те же ряды приборов, чьи индикаторы мерцают в полумраке, как звёзды в ночном небе.
Только теперь в углах тени лежали не так, как должны: не под углом падения света, а собираясь в узлы, избегая прямого взгляда.
Елена этого не замечала. Её глаза были прикованы к экрану, где линии пульсировали, выстраиваясь в узор, который она так долго искала.
Софии четырнадцать – она уже не просит оставаться на ночь, не ждёт, пока родители заберут её из гостей. Всё меняется. Даже здесь, в этом замкнутом мире уравнений и схем, где Елена и Николай годами пытались поймать неуловимое равновесие.За окном – город молчал. Ни гудков, ни голосов, ни шума вентиляции соседних корпусов. Только тишина, слишком глубокая для полуночи, похоже сам воздух затаил дыхание. В воздухе витал исследовательский дух – сочетание специфического запаха опытов и характерного аромата научной работы. На краю стола примостилась пустая чашка из‑под кофе и смартфон с застывшим экраном: последнее сообщение от дочери – «Мам, я у Милы, завтра утром вернусь».
Елена проводит ладонью по экрану, сводя воедино потоки данных. Линии на графике пульсируют, выстраиваясь в узор, который она так долго искала.
– Он стабилен, – произносит она тихо. – Резонанс удерживается уже двенадцать минут.
Николай стоит за её спиной, сложив руки на груди. Он не спешит радоваться – привык проверять десять раз, прежде чем сказать «получилось».
– Параметры в норме, – подтверждает он, склоняясь к панели. – Ни скачков, ни флуктуаций. Если это не «врата», то я уже не знаю, что ими считать.
***
На центральном экране разворачивается картина, которую ни один учебник физики не мог предсказать: пространство перед установкой дрожит, как поверхность воды, по которой провели пальцем. В центре формируется сфера – не материальная, но и не иллюзия. Она дышит, пульсирует, притягивает взгляд.
– Это не просто резонанс, – шепчет Елена. – Это проход.
– И мы не знаем, что по ту сторону, – напоминает Николай. – Может, вакуум. Может, плазма. Может… что‑то ещё.
– Мы готовились, – она смотрит ему в глаза. – Мы просчитали все риски.
– Но не все последствия.
Она протягивает руку к главной кнопке – той, что переведёт систему в режим активного прорыва.
– Если сейчас остановимся, – говорит она, – мы никогда не узнаем.
Николай кладёт ладонь поверх её руки.
– Но если продолжим, – отвечает он, – можем потерять всё.
Она улыбается.
– Мы уже потеряли пятнадцать лет на ожидание.
Он кивает.
– Тогда – вместе.
Их пальцы смыкаются на кнопке. Экран вспыхивает ослепительным светом…
…и тут же гаснет.
Тишина.
Только тихое шипение остывающих контуров да отдалённый гул вентиляции.
Елена резко отдёргивает руку.
– Что за…
Николай уже склонился над панелями, щёлкая переключателями.
– Питание?
– В норме.
– Конденсаторы?
– Целы.
– Тогда что?
Она бьёт кулаком по столу. Звук резкий, чужой в этой стерильной тишине.
– Опять! Опять всё зря!
– Лена…
– Нет, ты слышал этот щелчок? В цепи что‑то не так. Мы упустили. Опять.
Её голос дрожит – не от слабости, от ярости. От бессилия. От того, что в тысячный раз они подошли к краю, заглянули в бездну – и снова отступили.
Николай медленно выпрямляется.
– Нужно проверить синхронизацию генераторов. Возможно, фазовый сдвиг…
– «Возможно»! – она резко поворачивается к нему. – Мы «возможно» уже пятнадцать лет ищем. А результат – ноль.
Он молчит. Знает: сейчас слова не помогут. Она должна выплеснуть это – гнев, разочарование, боль долгих лет, когда каждый успех оборачивался новой загадкой, каждая разгадка вела к ещё более сложной задаче.
Елена делает шаг назад, закрывает лицо руками.
– Прости. Я… просто думала, что на этот раз…
– На этот раз почти получилось, – тихо говорит он. – Видишь? – он указывает на экран, где в углу мерцает фрагмент записи: доли секунды стабильного прорыва. – Мы были там. Осталось найти, где споткнулись.
Она опускает руки, смотрит на него. В глазах – не только злость. Ещё – усталость. И надежда. Слабая, но живая.
– Ты всегда знаешь, что сказать.
– Потому что мы не одни, – он берёт её за руку. – И мы не остановимся.
Где‑то вдали раздаётся сигнал: система завершает аварийное отключение. Лаборатория погружается в полумрак.
А на экране всё ещё светится крошечный след – как шрам на ткани реальности. Как обещание.
Или как насмешка.
В этот момент тихий звон разрывает тишину: дилинь – уведомление на смартфоне Елены. Она машинально достаёт телефон. На экране – сообщение от Софии:
«Мам, у нас с Милой проблемы… Мы хотели пройти в клуб, нас задержали. Приезжай, пожалуйста!»
Елена замирает. Пальцы сжимают телефон так, что костяшки белеют. Она поднимает тревожный, усталый взгляд на Николая. В её глазах – не только беспокойство за дочь, но и страх: опять разрыв между мирами, опять приходится выбирать.
– Я разберусь, – тихо, но твёрдо говорит Николай, словно прочитав её мысли. – Ты переведи дух. Здесь и сейчас ты нужна науке. А за Софией я съезжу.
Елена хочет возразить, но понимает: он прав. Экран с призрачным следом прорыва мерцает перед ней – это их единственный шанс. А где‑то там, в мире уличных фонарей и полицейских участков, её дочь ждёт помощи.
– Спасибо, – шепчет она. – Только… поторопись.
Она медленно выдыхает, кладёт руку на холодный металл панели управления.
Глава 3. Цена входа
В отделении было душно и пахло кофе из автомата. София сидела на жёстком пластиковом стуле, втянув голову в плечи. Рядом всхлипывала Мила – её лицо было залито слезами, а куртка испачкана в грязи.
– Мы просто хотели посмотреть, – повторяла Мила в десятый раз. – Нам сказали, там сегодня живой концерт…
– А пропуск, документы, разрешение родителей? – дежурный устало потёр переносицу. – Вы хоть понимаете, что это не детская площадка?
София молчала. Она ненавидела эти моменты – когда приходится звонить маме. Когда голос предательски дрожит, а в горле ком.
Она набрала дрожащими пальцами смс:
«Мам, у нас с Милой проблемы… Мы хотели пройти в клуб, нас задержали. Приезжай, пожалуйста!»
Отправляет. Ждёт.
Через тридцать минут в дверях появляется Николай. Он не кричит, не размахивает руками – просто подходит, кивает дежурному, тихо говорит пару фраз. Тот вздыхает, протягивает бумаги.
– Подпишите. И заберите своих подростков. В следующий раз – протокол.
Николай подписывает. Окидывает взглядом обеих девочек.
– София, ты едешь со мной. Мила, подожди минутку, я сейчас решу вопрос с твоими родителями.
Мила вскидывает заплаканные глаза:
– У меня телефон разрядился…
Николай берёт телефон, находит номер в контактах (он давно сохранил телефоны всех подруг дочери – на всякий случай), набирает. После короткого разговора кивает:
– Мама сейчас приедет. Посиди тут, хорошо?
Он выводит Софию на улицу, садится с ней в машину.
***
В салоне – тишина.
– Мы просто хотели посмотреть, – бормочет София. – Нам сказали, там сегодня…
– Не в этом дело, – перебивает Николай. – Ты знала, что нельзя. Знала, что мама волнуется.
– Да всё всегда «нельзя»! – она резко поворачивается. – Вы только и делаете, что запираете меня в четырёх стенах. А сами… сами суётесь в какие‑то «врата», словно это игра!
Он тормозит на обочине. Смотрит на неё.
– Это не игра. И мы не запираем. Мы пытаемся уберечь.
– От чего?! – её голос срывается. – От жизни?
Он молчит. Потом тихо:
– От того, чего не можем контролировать.
Она отворачивается к окну.
– Поехали домой.
Николай ведёт машину, время от времени поглядывая на дочь. София смотрит в окно, но он видит, как дрожат её ресницы.
Уже у подъезда она вдруг говорит:
– Пап, напиши маме, что мы дома. А то она волнуется.
Николай достаёт телефон, набирает короткое:
«Мы с Софией дома. Всё в порядке».
Отправляет.
***
Елена читает сообщение от мужа, выдыхает с облегчением. Теперь можно сосредоточиться.
Она возвращается к панели. Глаза горят. Руки дрожат – но не от страха, а от азарта.
– Если это не сбой… если это отклик…
Она запускает диагностику. На экране – хаотичные всплески. Но в них есть ритм. Есть система.
– Вот! – она тыкает пальцем в график. – Третий контур. Фазовый сдвиг. Если стабилизировать…
Пальцы летают по клавишам. Она перестраивает схему, меняет параметры, вводит новые коэффициенты.
На мониторе – ровный сигнал. Без скачков. Без сбоев.
– Получилось?
Нет. Ещё нет. Но близко.
Она смотрит на часы. Николай и София дома – значит, можно работать спокойно.
Последний чек. Последний взгляд на графики.
Всё в норме.
***
Елена стоит перед панелью. Экран пульсирует, словно сердце.
Она закрывает глаза. Считает до трёх.
В тот миг, все тени в комнате рванулись к центру – не как отблеск света, а как живые существа, втягиваемые в воронку.И нажимает кнопку пуска. Вспышка.
Свет заполняет всё.
Тишина.
Тьма.
Только писк аварийного сигнала.
И на стенах – тени, которые не принадлежат ни одному предмету в комнате.
Они не шевелятся.
Они ждут.
***
Николай открывает дверь лаборатории – и замирает.
Темно.
Только аварийный диод мигает красным.
Он включает фонарик.
Осматривает помещение.
Елены нет.
На полу – лишь слабый след свечения.
Как отпечаток на сетчатке после вспышки.
А на экране, мерцая, горит:
«Вход осуществлён. Выход не предусмотрен».
Он делает шаг вперёд.
Трогает панель.
Читает данные.
Он обводит взглядом лабораторию. Приборы разбиты. Кабели порваны. Стены покрыты странными узорами – словно кто‑то провёл по ним огненными пальцами.
И тут он замечает.
На полу, рядом с машиной, лежит небольшой кристаллический артефакт – многогранник, переливающийся всеми оттенками синего и чёрного, как застывшая звёздная пыль.
Николай поднимает его. Кристалл тёплый. Вибрирует в ладони.
Он понимает: эксперимент сработал, но с катастрофическими последствиями. Елена исчезла, а взамен в их мир что‑то пришло – но не проявилось физически.
Кристалл стал единственным свидетельством произошедшего.
Он сжимает находку в кулаке.
Теперь всё изменится.
Глава 4. На пороге ответа.
Пятнадцать лет Николай жил между надеждой и отчаянием. С того самого дня, когда ослепительная вспышка унесла Елену, лаборатория стала для него и святилищем, и тюрьмой. Каждый прибор, каждая схема напоминали о жене – и о тайне, которую она оставила после себя.
Сначала были бессонные ночи, полные лихорадочной суеты. Он повторял её действия шаг за шагом, проверял каждую настройку, сверялся с записями. Но система не откликалась. То и дело что‑то шло не так: экраны мигали тревожными сигналами, приборы перегревались, а кристалл – единственный след того дня – оставался безмолвным.
Он изучал его часами. Иногда кристалл едва светился, точно дремлющий зверь. Иногда вспыхивал, точно насмехаясь над его тщетными попытками разгадать его природу. Николай пробовал всё: нагревал, охлаждал, подвергал воздействию магнитных полей. Но ответы ускользали.
София росла рядом с этой тайной. В пятнадцать она избегала лаборатории – здесь всё напоминало об исчезнувшей маме. Но любопытство оказалось сильнее. Сначала она просто наблюдала, потом начала задавать вопросы. Потом – пробовать сама.
Первые эксперименты выглядели наивно: самодельные датчики из старых радиодеталей, неуклюжие попытки повторить мамины расчёты. Но с каждым годом её интерес становился глубже. Она разбирала записи Елены, сравнивала их с собственными наблюдениями, искала закономерности.
Однажды вечером она вошла в лабораторию с сияющими глазами:
– Папа, я что‑то нашла.
На экране мерцали графики – не хаотичные всплески, как раньше, а ритмичные волны, будто чьё‑то дыхание. София показала, как кристалл реагирует на определённые звуки, как его свечение меняется в такт её пульсу.
– Он живой, – сказала она. – Или, по крайней мере, он чувствует.
Николай смотрел на дочь и видел в ней Елену – ту же страсть к познанию, ту же упрямую решимость. Постепенно они стали работать вместе. Он – с опытом и памятью о жене, она – с свежим взглядом и бесстрашием молодости.
Они пробовали снова и снова. Иногда казалось, что всё напрасно: аппарат гудел, кристалл мерцал, но ничего не происходило. Иногда – наоборот: в воздухе возникало странное напряжение, предметы на столе слегка сдвигались, а на экранах появлялись загадочные символы, которые исчезали прежде, чем они успевали их расшифровать.
София научилась «слушать» кристалл. Она закрывала глаза, клала ладонь на его прохладную поверхность и настраивалась на какую‑то невидимую волну, ощущаемую только ей. Николай следил за приборами, записывал данные, пытался понять, что именно меняется в эти моменты.
С годами лаборатория преобразилась. Стены покрылись схемами и графиками, стол был завален блокнотами с расчётами, а в углу стояла её самодельная установка – гибрид датчика и музыкального инструмента, который издавал странные, почти мелодичные звуки при приближении к кристаллу.
К тридцати годам София стала не просто помощницей – она стала исследователем. Её знания объединили интуицию матери и аналитический ум отца. Она нашла в маминых записях зашифрованный раздел – не формулы, а обрывки мыслей, намёки, метафоры.
– Она писала, что система откликается не на точность, а на намерение, – сказала София однажды. – Как не машина, а живое существо, которое нужно не заставить, а уговорить.
Они изменили подход. Теперь перед каждым экспериментом София медитировала, пытаясь настроиться на кристалл. Николай следил за её состоянием, фиксировал малейшие изменения в показаниях приборов.
И вот однажды всё сложилось.
Аппарат загудел ровно, без тревожных нот.
Кристалл засветился мягким, уверенным светом.
На экранах появилась последовательность символов – не случайный шум, а чёткий паттерн, послание.
София посмотрела на отца. В её глазах не было страха – только решимость.
– Мы готовы, – сказала она.
В этот миг все лампы в лаборатории на мгновение погасли.
Не мигнули.
Не дрогнули.
Просто погасли – так если бы чья-то ладонь накрыла источник света.
И в этой тьме, длившейся не больше доли секунды, София почувствовала: за её спиной кто-то стоит.
Она резко обернулась.
Пусто.
Только тени у стен – слишком чёткие, слишком неподвижные, как вырезанные из картона.
Николай ничего не заметил.
«Глюк питания», – подумал он и нажал клавишу запуска.
Свет заполнил пространство – не ослепляющий взрыв, как в тот день, а спокойное сияние, окутывающее платформу. Воздух дрогнул, как поверхность воды, по которой провели рукой.
И тогда они увидели.
Не образ, не тень – лишь намёк на движение, словно кто‑то стоял по ту сторону тонкой завесы.
«Не сейчас».
Свет погас. Кристалл потускнел. Аппарат замолчал.
София опустила руку. На её лице – ни страха, ни разочарования. Только твёрдая уверенность.
– Она там, – сказала она. – Мы на правильном пути.
Николай посмотрел на дочь, затем снова на платформу. Где‑то там, за гранью их мира, ждала Елена. И теперь у них был не просто кристалл, не просто аппарат – у них был шанс.
Он глубоко вдохнул, ощущая, как внутри разгорается давно забытое чувство. Надежда.
– Значит, будем пробовать снова, – сказал он. – и снова.
Глава 5. Пламя и пепел.
София стояла перед аппаратом, сжимая в руках блокнот с последними расчётами. После того мимолётного отклика они с отцом не прекращали работу. Каждый день – новые гипотезы, каждая ночь – попытки уловить тот самый ритм, что позволил бы «вратам» открыться вновь.
– Мы близко, – повторяла она, перепроверяя соединения. – Он откликается. Я чувствую.
Николай молча кивал, но в его глазах читалась тревога. Он видел, как дочь всё глубже погружается в эту одержимость. Как проводит часы, медитируя рядом с кристаллом, как шепчет что‑то, точно ведёт диалог с невидимым собеседником.
– София, – наконец произнёс он, – может, стоит сделать паузу?
– Пауза – это отказ, – отрезала она, не отрываясь от панели управления. – Мама не отказалась бы. И ты не должен.
Он вздохнул, но не стал спорить. Вместо этого подошёл к кристаллу, провёл пальцами по его грани. Тот откликнулся – едва заметное тепло, лёгкое пульсирование.
– Ладно, – сказал Николай. – Но на этот раз – строго по протоколу. Никаких импровизаций.
София кивнула, хотя оба знали: если система снова не поддастся, она всё равно попробует иначе.
***
Они заняли свои места: София у панели управления, Николай – рядом с аварийным отключением. В воздухе разливалось душное предчувствие, предвестник неизбежного.
– Начинаем, – скомандовала София.
Она запустила последовательность. Сначала – мягкий гул, затем – нарастающее свечение кристалла. На экранах замелькали графики, выстраиваясь в ту самую ритмичную волну, которую она научилась улавливать.
– Стабильно, – пробормотала она, следя за показателями. – Фазовый сдвиг в норме. Резонанс нарастает.
Николай напряжённо всматривался в датчики. Что‑то было не так. Частота колебаний выходила за пределы расчётных значений, но… не хаотично. Скорее, целенаправленно.
– София, – начал он, – мы превышаем…
Но договорить не успел.
И в тот самый миг, когда кристалл вспыхнул ослепительно-белым светом, все зеркала и стеклянные поверхности в лаборатории на миг отразили не их лица – а высокие, безликие силуэты в чёрном, стоящие за их спинами.
Время замедлилось.София не успела понять, что видит. Воздух сгустился, превратился в вязкую субстанцию.
Уже в следующее мгновение – рвануло.
***
Из сияющей бреши вырвался … ДРАКОН?
Он был огромен – не просто большой, а невероятно большой. Его тело заполнило всё пространство лаборатории, крылья ударили по стенам, сметая приборы. Чешуя переливалась чёрным и синим, как ночное небо, усыпанное звёздами. Каждая пластина светилась изнутри, создавая иллюзию, что он соткан из тьмы и далёких галактик.
Его глаза – два раскалённых янтарных шара – распахнулись, и в них отразилась вся бесконечность мироздания. Он издал рёв – не звук, а давление, волна, от которой дрожали стены и лопались стёкла.
София замерла, заворожённая. Она никогда не видела ничего столь величественного и ужасающего одновременно. Дракон взмахнул хвостом – и массивный стол разлетелся в щепки.
Но уже в следующий миг началось превращение.
Дыхание ровное, глаза закрыты.Тело дракона сжалось, втягиваясь внутрь себя. Чешуя растаяла, крылья сложились и исчезли, очертания размылись. Через секунду на полу лежал мужчина. Без сознания.
***
София бросилась к нему, но не успела коснуться – аппарат взорвался.
Кристалл раскололся с пронзительным звоном, точно разбилось стекло времени. Энергия вырвалась наружу – не направленным потоком, а хаотичной волной. Свет, звук, давление – всё смешалось в один оглушительный миг.
Николая нигде не было.Когда дым рассеялся, София стояла посреди разрушенной лаборатории, задыхаясь от едкого запаха горелого металла и раскалённой проводки.
***
Пятнадцать лет назад Елена шагнула во «врата», и мир изменился. Не просто потерял человека – получил что‑то взамен. Это «что‑то» запечаталось в кристалле, стало его сутью, его тайной.
Теперь обмен повторился.
Сущность, скрытая в кристалле – та самая, что пришла вместо Елены, – обрела форму. Сначала дракона – воплощение первозданной силы, затем человека – сосуд, способный существовать в этом мире.
Но равновесие не терпит пустоты. За каждое «взять» должно быть «отдать».
И мир взял Николая.
София медленно опустилась на колени рядом с незнакомцем. Его грудь поднималась и опускалась, волосы прилипли ко лбу, кожа была холодной. Он выглядел… обычным. Но она знала – он не человек. Не совсем.
Она обернулась на руины аппарата.
Кристалл расколот.
Провода искрят.
Мониторы мертвы.
Повторные эксперименты невозможны.
Остался только он.
И вопрос, который она прошептала в тишину:
– Кто ты?
Мужчина не ответил.
Но где‑то в глубине его закрытых век мелькнул синий отблеск – как далёкая звезда в чёрной бездне.