Песнь чужой луны

Глава 1 Против судьбы и сердца

Мирославаоткрыла глаза едва светало: первые лучи солнца мягко касались золотых куполовдворца, и по комнате пробежал лёгкий ветерок с тёплым ароматом утренних цветов.Она медленно поднялась с постели, накинула простую верхнюю рубаху и подошла кбалкону. Холодный рассветный воздух бодрил; глубоко вдохнув, она почувствовала,как в груди просыпаются мысли и желания, ещё не знавшие имени.

Дверьтихо приоткрылась, и в комнату вошла Мария — верная подруга и служанка, скоторой Мирослава росла бок о бок. Тёмные каштановые косы Марии были собраныровно, на лице играли веснушки; в руках она несла аккуратно сложенный наряд,созданный специально для наследницы. Мария ступала осторожно, чтобы непотревожить утреннюю тишину, но тотчас, увидев подругу на балконе, улыбнулась ивоскликнула:

—Мирослава, ты проснулась!

Наподносе лежал великолепный костюм: длинное платье из тончайшего шёлка свышитыми золотыми узорами, усыпанные жемчугом и камнями. Ткань струилась ипереливалась, словно вода, а узоры подчёркивали изящество и статус — они словносвязывали её с историей и долгом. Под платьем должна была быть тонкая льнянаярубаха с вышитыми рукавами, собранными на запястьях застёжками из металла.Шёлковая поясная и шейная отделки, тонкие шали и лёгкие плахи дополняли образ, делаяего и торжественным, и хрупким одновременно.

—Что с причёской? — спросила Мария, раскладывая уборы. — Сегодня хочешь сложнуюприческу или оставим волосы распущенными?

Мирославамягко улыбнулась, даже не оглянувшись:

—Оставь распущенными. И на голову — только диадему. Пусть всё будет просто.

Марияподчинилась, провела ладонью по тёмным локонам подруги и аккуратно наделамаленькую золотую диадему — символ будущей роли, которую так тяжело былопринять. Закончив со сборами, она сообщила, что родители желают видетьМирославу на утренней трапезе. Девушки вместе спустились в зал, обсуждая мелочии делясь тихими шутками.

Привходе охранник воскликнул:

—Принцесса Мирослава!

Онавошла в зал ровно, сдержанно и гордо. За длинным столом сидели король и королева;их лица были серьёзны, в взгляде — холодное предвкушение решения, о котором ужешептались придворные. Мирослава опустилась на место, перед ней стояли блюда, ноаппетит исчез.

Послекороткой паузы король заговорил ровным, тяжёлым голосом:

—Сегодня мы должны решить важный вопрос. Скоро прибудет английская делегация спринцем.

Мирославана мгновение замерла, ложка дрогнула в руке.

—Что это означает? — спросила она тихо, в её голосе скользнула надежда: она ужедавно мечтала о мире за пределами родных стен, но думала, что время ещё есть.

—Это значит, что ты выйдешь замуж, — ответил король без эмоций.

—Отец, но мне только семнадцать! — вырвалось у неё. Сердце заколотилось.

Резкими холодным тоном король прервал:

—Знай своё место! Ты — наследная принцесса. Твоя обязанность — служить интересамгосударства. Здесь нет места сомнениям.

-Дорогой, - пыталась примять ситуацию, сидящая рядом женщина, весь её видвыдавал в ней королеву, изящное платье, светло русые волосы собраны в причёску,на голове сверкала корона. В её голубых глазах было смятение, она знала, чтоона не в силах перечить королю меняя его решение. Всё детство они относились кдочери с особым трепетом, она была их первым ребёнком, после неё у них было ещёмножество попыток завести ещё одного ребёнка, и только через несколько лет упринцессы появился брат. Но Мирослава должна была принять свою учесть, этодолжно было случиться.

—Разговор окончен, — холодно бросил отец и снова принялся за завтрак.

Словнокто‑то выдернул у неё почву из‑под ног, Мира вскочила из‑за стола. Ложка выпалаиз рук, взгляд потемнел, по щекам забежали слёзы. В груди застучало бессилие, вголове — только гулкое «нет». Она не стала слушать дальше: развернулась и, несказав ни слова, помчалась к своим покоям. Дверь захлопнулась за ней, и втишине комнаты мир будто сузился до одного её дыхания. Мира бросилась накровать, зарылась в одеяло и заплакала — не тихо, а так, чтобы выдохнуть изсебя всю горечь. Слёзы катились по ладоням, смешиваясь с рвущимися в грудисловами, которые не знали, как выйти наружу. Легкая поступь в коридоре — и вкомнату вошла Мария. Она аккуратно поставила поднос на тумбочку, не делаярезких движений, но взгляд её был горячим и тревожным.

—Мира? — прошептала она, опускаясь рядом на край кровати. — Что такое?

Мариянакрыла принцессу рукой, гладила по голове, словно хотела прогнать весь холодпрочь.

—Ну что ты, — мягко начала она, — замужество — не конец света. Подумаешь,англичанин — мы договоримся. Государству важнее всего стабильность.

Мирамедленно высунула мокрое лицо из‑под одеяла. Её глаза горели не только слезами,но и обидой.

—Легко тебе говорить, — с обидой вскинула она голову, — тебя не гонят под венец,тебя не выдают за чужого. За англичанина! Ты представляешь? Делить кровать счеловеком, который, возможно, и разговаривать со мной не станет! — Онауткнулась лицом в подушку и вдохнула так, будто от этого зависел её следующийвздох.

Мариявздохнула, но в голосе её появилась решимость, попытка утешить и одновременноубедить

—Ты же умница, — сказала она, тихо, но уверенно. — Язык знаешь, искусствомвладеешь, знахарством балуешься — всё это может стать твоим козырем. Мызаручимся поддержкой Англии, и тогда ты сможешь влиять на судьбы, а не бытьпросто украшением при дворе.

—Влиять? — Мира резко оттолкнулась и встала, шаги к окну были быстрыми, почтибессмысленными. — Влиять, какая глупость! Выйти за «напудренного» англичанина,подчиняться его прихотям, притворяться счастливой — и никогда не увидеть тогомира, о котором я мечтала. Я хочу уехать, Мария. Я хочу увидеть берега, окоторых читала в книгах!

Онаоперлась лбом о холодное стекло и смотрела на двор с такой тоской, что у Марииотозвалось сердце. Две минуты — и наступила тишина, в которой слышалось только ихплечи, тяжело дышащие рядом.

—Что ты собираешься делать? — осторожно спросила Мария.

—Сбегу, — сказала Мира коротко, и в её голосе не было трепета, только решимость.Она зашагала по комнате, как будто репетировала побег: туда–сюда, туда–сюда. Мариявскочила, глаза её округлились от ужаса и недоумения.

—Ты чего! Куда ты пойдёшь? На корабль? Ты же принцесса, Мира, тебе не простят!

Мирасхватила её за руки, сжала так, что в пальцах побелела кожа.

—Помоги мне, — почти умоляла она. — Пожалуйста. Или молчи, но не мешай. Я немогу оставаться.

Марияотступила, будто ударившая её правда стала слишком тяжела. Она закрыла глаза ина мгновение поставила ладонь на сердце.

—Если узнают — мне голову снесут, — тихо сказала она. — Но… не узнают. Ячто‑нибудь придумаю. Только у тебя ещё обязанности: занятия, сегодня королевахочет с тобой встретиться. Не могу просто отпустить всё в одночасье.

Мирапосмотрела на подругу — на ту, кто делил с ней детство, страхи и мечты. В еёвзгляде читалась благодарность и горе, но и надежда.

—Значит, придумаешь, — чуть улыбнулась Мира, трудно, но искренно. — И не говориникому никому.

Мариякивнула, и в их молчании родилось то самое хрупкое, но твёрдое обещание,которое может спасти или погубить — в зависимости от того, насколько далеко онирешатся зайти. Девушки крепко обнялись.

-Поешь, не мори себя голодом.

Послезанятий Мирослава направилась в покои матери. Коридоры дворца были наполненытихим шумом — шаги слуг, шуршание тканей, отдалённый звон посуды — всё этоказалось дальше, чем обычно. Её сердце колотилось так же, как и утром, нотеперь было ещё холоднее: решимость и страх сплелись в один узел.

Комнатакоролевы была светла и обставлена скромно, по дворцовым меркам: книги наполках, парча на диване, портреты предков. Королева сидела у большого окна,перед ней на столе лежали свитки и карта. Волосы были собраны в причёску,корона бликовала, но в глазах её — усталость и тревога. Она подняла взгляд,когда вошла дочь.

—Мира, — сказала тихо, приглашая присесть. — Я ждала тебя.

Мирославасела, стараясь держать спину ровно. В груди всё ещё жгло недавнее горе; рядом ввоздухе висело обещание, данное Марией, и вопрос без ответа — что теперьделать? Королева отложила свитки и внезапно стала совсем иной: не та, чтовосседает рядом с королём, а женщина, мать, которой некогда пришлось сделатьпохожий выбор.

—Ты выглядишь усталой, — начала она мягко. — Съешь немного, прежде чем мыначнём. Ты бледна.

Миратолько мотнула головой, но королева встала и подала ей чашку с бульоном. Миравзяла ложку, но не стала спеша; тепло бульона словно заполняло пустоту в грудина несколько минут.

—Я знаю, что тебе тяжело слышать это утром, — продолжила королева, когда онинемного помолчали. — Понимаешь ли ты, что для нас это не просто семейныйвопрос? — голос её был сдержан, но в словах чувствовалась усталость. — Я тоже вышлазамуж молодой, мне было шестнадцать.

Мираопустила глаза. Это признание звучало как удар и как утешение одновременно.

—Ты? — пролепетала она. — Но почему ты никогда не говорила мне об этом?

—Я говорила, но, возможно, ты не слышала, — ответила мать. — В ту пору выборыделались иначе. Брак — это не только любовь. Это договор, щит и мечгосударства. Я не жалуюсь. Но и не могу лгать тебе: было тяжело. Я рождала и растилатебя в тени этого долга.

Королеванаклонилась ближе; её голос стал почти шёпотом.

—Твой отец решителен, — сказала она решительно. — Он видит в этом шанс укрепитьпозиции короны, обеспечить мир и торговые пути. Он не тот человек, когопереубедишь чувственными речами. Для него важнее судьба государства, чемотдельное сердце. Он любит тебя но ничего не может с этим поделать.

—Значит, всё решено? — Мирослава не могла скрыть обиды. — Никаких переговоров,никаких отступлений?

—Пустые споры не изменят его мнения, — королева вздохнула. — У тебя ещё естьобязанности. Твой брат слишком мал — ему ещё расти и учиться. Кто-то долженобеспечить наследие. Ты — наша надежда.

Мирапочувствовала, как в груди сдавило сильнее. Мысль, что на её плечи возлагаютбудущее рода, казалась почти зверской несправедливостью.

—Ты говоришь это со всем спокойствием, как будто выбираешь платье, — резковскрикнула она. — А что если я не хочу быть чьей‑то надеждой? Что если я хочужить для себя?

Королевамягко прикоснулась к её руке. В этой простоте было больше силы, чем в любых королевскихуказах.

—Я ушла замуж с молоду, — повторила она, — и мне приходилось подстраиваться, ноя никогда не переставала быть собой. Я не прошу жертвовать всем, чего тыдостойна. Я прошу смотреть на это как на инструмент: через него ты можешьвлиять, защищать людей, спасать тех, кого любишь. Понимаю твоё желание свободы,но подумай о тех, кто не сможет выбирать.

Вглазах королевы блеснула тоска. Она отвернулась к окну, будто ища ответы вхолодном небе.

—Понимаю, — прошептала Мира. — И всё равно… мне страшно предать себя.

—Я не прошу предавать себя, — тихо сказала королева. — Просто думай наперёд. Мыможем постараться сделать так, чтобы у тебя были рычаги влияния. Ты умна, тызнаешь языки — используй это. Стань голосом, который не купишь подарками. Тысможешь менять многое, если не отвергнешь свою роль сразу и навсегда.

Миралишь молча слушала, и в это молчание вклинилась ещё одна мысль: Мария и еёобещание. Внезапно казалось, что мир делится на те, кто верит в долг, и тех,кто верит в побег. Королева взяла дочь за подбородок и посмотрела прямо вглаза.

—Я рядом, — сказала она без украшений. — Я не могу отменить решение отца, но ямогу помочь тебе сохранить себя. Найдём способы, договоримся о правилах, отвоих правах при браке. Если хочешь — я проведу переговоры так, чтобы ониучитывали тебя, а не только наши выгоды.

Мираглотнула. В её горле комом стоит множество слов, но самое простое из нихвырвалось наружу:

—Ты правда поможешь?

Королеваулыбнулась устало, и в этой улыбке было и мать, и политик, и женщина, прошедшаячерез подобное:

—Я — твоя мать. Я не отпущу тебя в чужие руки без щита. Но ты тоже должнапонять: не всё зависит от твоих желаний. Балансируем на лезвии — и это даёт намшанс изменить многое.

Онавстала и тихо подошла к столу, где лежал платок. Подала его дочери, аккуратновытерев её глаза.

—Поешь, не мори себя голодом, — сказала королева, мягко и строго одновременно. —Сильный дух нуждается в сильном теле.