Осторожно – подростки! Инструкция по применению

Размер шрифта: 13

* * *

Про подростков написано бесконечное число книг. Для психологов это благодатная тема: как с ними разговаривать, как их услышать, понять, как реагировать или не реагировать на их, подростков, поступки и слова. Что творится у них в голове, о чем они думают или, точнее, вообще не думают. Все взрослые пытаются разобраться с собственными детьми, которые вдруг превратились из сладких пупсиков в страшных орков. Родительские ресурсы в интернете изнемогают от комментариев, советов, пересказов скандалов и снова советов. У каждого родителя своя точка зрения, своя история. Впрочем, подключаются и те, кому еще только предстоит стать родителями подростков. Как правило, они самые активные советчики, которые все знают лучше всех. Хуже только мамы, окончившие психологические онлайн-курсы.

Я очень уважаю специалистов, взявшихся разобраться в этой теме, да еще и умеющих объяснить возникающие проблемы широкой аудитории доступным языком. Возможно, многим они действительно помогают справиться со сложной ситуацией. Я не психолог, я обычная мама, которая сумела справиться с сыном-подростком и теперь худо-бедно справляюсь с дочерью. Сразу скажу, мои дети не самый показательный пример. К счастью, обошлось без громких бунтов, уходов из дома и прочих опасных ситуаций. Но это не значит, что мне проще, чем остальным. Если честно, я все равно ничего не понимаю про этих детей. Возможно, потому, что в мое время не существовало проблемы подросткового возраста. Кажется, мы после яслей, куда нас в возрасте около года сдавали работающие родители, сразу становились взрослыми. Я пытаюсь сравнить себя и моего ребенка в возрасте тринадцати, четырнадцати, пятнадцати лет и не нахожу ничего общего. Вообще. Так что советы вспомнить себя в таком же возрасте мне не очень помогают.

Вспомнить все

Я родилась в 1976 году. Работаю с шестнадцати лет. С того же времени жила отдельно. Как-то училась, как-то зарабатывала. Помню, что получила в сберкассе гонорар за какую-то малюсенькую статью в газете и нет, не радовалась, не скакала на месте. Думала, на что потратить: на ужин или на новые колготки. Конечно, колготки оказались важнее и нужнее. Из своего подросткового возраста я помню только отчаянное чувство голода. Есть хотелось всегда. Я долгое время считала, что такое было только у меня, поскольку я выросла не в самых благоприятных условиях. Оказалось, нет. Моя давняя подруга, девушка из очень приличной и обеспеченной семьи, как-то призналась, что ей все равно, что есть. С детства привыкла. Есть хлеб и колбаса – отлично, нормальный ужин. Родители или в командировках, или на работе. А ее муж, выросший под присмотром обожающих его бабушек, так и не может понять, почему ей не хочется готовить, стоять у плиты, накрывать на стол. Обижается, что она принесла котлеты из кулинарии, а не слепила их сама. Подруга говорила, что котлеты просто отличные, она бы такие точно не приготовила. Но муж недоволен. И не понимает, как она может съесть на ужин огурец и вчерашнюю котлету, причем холодную.

А я понимаю. Котлета из кулинарии в моем подростковом возрасте была счастьем, практически праздником. Наши родители вообще не спрашивали, ели ли мы сегодня. Не готовили нам завтраки. Это мы сейчас встаем рано утром, чтобы уложить для ребенка ланч-бокс. Непременно свежее, питательное. Огурчики в одном отсеке, роллы с семгой домашнего посола, огурцом и сливочным сыром в другом. Еще шоколадка, сыр, яблочные дольки. В отдельном пакете на всякий случай печенье.

Мне кажется, наше поколение выжило ради того, чтобы крутить рано утром диетические роллы своим детям-подросткам. Чтобы они всегда могли съесть шоколадку или печенье. Лишь бы не ходили голодными, как мы.

Моя дочь Серафима, Сима, всегда занималась спортом. Я мама спортсменки и знаю миллион рецептов, как накормить ее белком, овощами и фруктами. Она всегда была худой с длиннющими ногами. Когда ей исполнилось четырнадцать, дочь объявила, что она толстая и теперь будет сидеть на диете.

Я кивнула. На диете вес не снижался. А на нормальном питании с дополнительными тренировками она сбросила нужные килограммы. Но я не возражала против диеты. Это должен был быть ее выбор. Только рассказала, что в командировках предпочитаю пить кипяток. Если есть лимон и мед – вообще счастье. Лучший способ справиться с голодом. Да, сейчас в свои почти пятьдесят лет я предпочту поголодать, чем потом буду мучиться желудком. И еще никто не придумал лучший способ похудеть, чем есть кефир вилкой. Но кто из подростков верит маме? Так что дочь испробовала все диеты на себе. И пришла к выводу, что лучше есть, чем не есть.

Подростки-девочки и подростки-мальчики. Это две разные стихии. Сын все крушил и ломал. Дочь рыдает. С сыном можно было разобраться просто: поговорить, попросить починить то, что разнес, поменять лампочку в люстре, отреставрировать дыру в паркете. С дочерью это не работает: не нужны разговоры по душам, чистка картошки в качестве отвлечения. Ей оказался нужен специалист и верно подобранные препараты. Дочь прагматик, перфекционист. Она предпочитает общаться с врачом, я лишь слежу за назначениями. Дочь меня обнимает и благодарит. Говорит, что не все мамы такие. Точнее, почти все не такие. Не отводят к врачу, падают в обморок от слова «психиатр» и твердят, что все пройдет само собой. Раньше ведь подростков не тащили к психиатрам. Как-то сами справлялись и перерастали.

Сейчас я вспоминаю себя в возрасте своей дочери. Хочу ли я для нее такой же жизни? Ни за что на свете. В семь лет я должна была уметь сварить борщ, замесить тесто и перегладить постельное белье в количестве четырех комплектов. Хотела бы я, чтобы моя дочь в семь лет это умела? Да упаси боже. А если еще раньше? Я ходила в детский сад самостоятельно, чуть ли не с трех лет. В школе сама записывала себя на кружки и секции. Сама туда же и ездила на автобусе. Это в семь-восемь лет. Заходила в магазин, чтобы купить еду на неделю, в восемь-девять лет. Когда мне исполнилось четырнадцать, я попросила маму организовать праздник. Мама привезла продукты, оставила книгу с рецептами и пожелала хорошо провести время. После этого я ее не видела три дня. Дня рождения не было. В рецептах были одни ингредиенты, в пакете другие. В рецепте куриная грудка, в пакете синяя, умершая и похороненная в леднике курица. В рецепте индейка, в пакете колбаса. Помню, что сидела одна и плакала. Ни одного подарка не получила. Мама не поздравила. Как и много раз до этого. Она просто забывала. Я верила, что мама не смогла позвонить. Не во всех местах тогда имелись телефоны. С тех пор не люблю свои дни рождения.

– Тогда было другое время, – отмахнулась от меня мама, когда я сказала, что повзрослела существенно раньше положенного срока.

– Время всегда другое, – ответила я.

– Что ты от меня хочешь? Я вообще после войны росла! – закричала мама.

Да я ничего не хочу. Многие из моего поколения ничего не хотят, они обязаны помогать родителям, работать, зарабатывать, чтобы родители не жили на пенсию, а дети могли получить то, чего не было у нас. Мы всегда, с раннего детства жили в страхе остаться без средств к существованию, потерять все в один момент. Многие из наших родителей умели это делать – с легкостью менять мужей и жен, переезжать в другой город с одним чемоданом. Их мало заботили социализация и будущее собственных детей. Как и их образование. Поступил в институт – удивительно, конечно, но ладно. Лучше бы в училище, надежная работа в руках. Сантехник, например, или швея-мотористка. Хоть копейка, да всегда будет. Если родители были врачами или учителями, дети, как правило, шли по их стопам. И это было счастьем. Родители их всегда поддерживали, подключали связи. Если ребенок, подросток, выбирал другое для себя будущее, родители всегда сомневались. Мой муж решил поступить на юрфак МГУ. Потому что туда решил поступать его лучший друг. А муж сломал ногу и понимал, что до исторического факультета, о котором мечтал, просто не доковыляет без помощи, а до юрфака его друг доведет. Родители его отговаривали. Туда, мол, поступают умные дети, а ты – ну, не блещешь способностями. И вот мой будущий супруг, которого друг водил на экзамены, буквально таща на себе, поступил на юрфак. Два года после окончания университета отработал по специальности и решил уйти. Родители опять сказали, что у него ничего не получится. Здесь надежное место, стабильность. А там неизвестность. Но получилось. И каждый раз, с каждым витком карьеры моего мужа родители говорили ему, что нет, не надо. Там все очень умные, а ты так себе, не гений. Лучше сиди на старом месте, где надежно и стабильно.

У меня была совершенно противоположная ситуация. В подростковом возрасте я была предоставлена самой себе. Мама вообще не знала, чем я занимаюсь. Например, что бросила школу, ходила на курсы скорочтения и училась печатать вслепую десятью пальцами. Потом записалась в колледж, в котором обучали секретарей – стенография, делопроизводство. Училась на курсах в Литературном институте, занималась французским языком. Бегала по газетам и журналам, пытаясь устроиться куда-нибудь хотя бы стажеркой. Мама не знала, где я провожу дни, когда ухожу утром из дома и во сколько возвращаюсь вечером. Она снова была невестой и готовилась к очередной свадьбе. Я в ее жизнь уже не вписывалась. Считалась взрослой и самостоятельной. Конечно, она спросила, не буду ли я против ее очередного замужества. Я пожала плечами. Мне было все равно, я даже не удивилась. Давно привыкла. Но для другой девочки-подростка это могло стать концом жизни. И я знаю, о чем говорю. Когда мама Миланы, моей подружки по курсам скорочтения, решила выйти замуж, подруга напилась какого-то явно поддельного коньяка и вышла в окно. С четвертого этажа. Ее спасло то, что она зацепилась за ветку дерева, потом за козырек подъезда и только после этого упала на землю. Она умерла не сразу. Лежала в реанимации. Скончалась через две недели. Ее мама через месяц после похорон дочери вышла замуж, ей было важно начать новую жизнь. Без проблемной дочери-подростка. У Миланы была любящая семья, мама, папа. И она оказалась не готова к их разводу, к тому, что у папы, как выяснилось, давно другая семья, а у мамы вдруг объявился жених. Милана не придумала ничего лучше, чем напиться паленого коньяка. Потому что просто не знала, как жить дальше, в отличие от отца и матери, для которых это не было проблемой. Новая жена отца ждала нового ребенка. Мать тоже собиралась рожать для нового мужа. Именно «для», чтобы у них был общий ребенок. Милана вроде как стала побочным эффектом предыдущего брака. И не захотела принять новую конструкцию семьи.

Родители, похоронив дочь, жили дальше. Не знаю как. И не хочу себе представлять. Как и моя мама, выходившая замуж, переезжавшая, разводившаяся, отселявшая меня в съемные квартиры, вдруг возвращавшаяся. Наши родители жили своей жизнью. Дети были тем самым побочным эффектом. Но именно мы, как правило, случайные, незапланированные дети, или запланированные, только чтобы «удержать» мужа, содержим их в старости. А до этого принимали сводных братьев и сестер, до которых никому не было дела.

Наверное, поэтому собственных детей мы растим в гиперопеке. Потому что хотим, чтобы они не испытали того, что испытали мы. Мы выжили, а они не смогут. И да, нам с детства вбивали в голову, что мы обязаны всем помогать: родственникам, друзьям, соседям. Даже когда нас об этом не просят. Мы обязаны по факту рождения. Родителям, детям, внукам.

Много лет меня стрижет и красит Вика, она замечательный мастер. Мы почти одногодки, одного поколения. У нее взрослая дочь, рано вышедшая замуж, и уже двое внуков.

«Когда звоню, сразу нужны деньги. Когда не звоню, вроде все в порядке», – сообщила Вика. Она ездит по клиентам с утра до ночи. Зарабатывает на ремонт квартиры для дочери, оплачивает частные занятия для внука и внучки. Отправляет пожилую маму на отдых. Вика работает сутками. И все равно всем мало.

Моя мама такая же. Если звоню, все плохо, колодец на даче высох, насос сломался, нужны деньги. Если не звоню и не спрашиваю про колодец, вроде как все хорошо.

Для сына и дочери я всегда устраивала праздники: квесты, квизы, боулинги и прочие радости. Всегда была рядом. У меня всегда все идет от обратного. Я никогда не хотела, чтобы дети повторили мою судьбу или мой опыт. «Проработайте это с психологом», – заметят многие. Что ж, я не хочу это прорабатывать. Я просто хочу, чтобы у моих детей было счастливое, беззаботное, радостное детство. Чтобы им в семь лет не приходилось варить борщ, а в десять стоять с утюгом, переглаживая спальные комплекты. Я всегда хотела быть такой мамой, чтобы эти невыносимые подростки оставались детьми как можно дольше. И когда им плохо, всегда могли обратиться ко мне. Когда-нибудь я хочу стать бабушкой. Которая приедет, приготовит, погуляет. Которая будет рядом всегда, а не по праздникам. Я давно сделала выбор: дети, снова дети и опять дети. Мне ничего не нужно, лишь бы они были счастливы. И я надеюсь, что, когда мне будет столько же лет, сколько моей маме, мои дети не будут содержать меня лишь потому, что обязаны. Они будут ждать моего приезда, гордиться мной. Я точно не хочу, чтобы они меня обеспечивали. Хочу работать до пенсии. Пенсии внуков, желательно.

Да, вступление получилось длинным и хаотичным, бессистемным. Как и сами подростки. Они вроде как взрослые, и вдруг совершенные младенцы. Ранимые, уязвимые, тревожные, плохо засыпающие. Взрывные, только поднеси спичку. Нежные, чувствительные. Они не знают, как жить, как справляться с обстоятельствами и с самими собой. Зато мы, родители, можем быть рядом. По-настоящему рядом, а не просто в соседней комнате.

Что делать с лицом?

Недавно моя знакомая, тоже мама подростка, пожаловалась, что ее раздражает лицо ребенка по утрам. Лицо это всегда недовольное и раздраженное. Будто мир уже рухнул, а подростка с собой в небытие забрать забыл.

– Ты понимаешь, вот яичницу ему на голову готова шмякнуть, – жаловалась приятельница. – Все есть, здоров, спорт, увлечения, друзья, а все равно каждое утро выходит на кухню с таким лицом, будто я ему не мать родная, а какашка какая-то. Смотрит на меня и морщится. А еще страдает отчаянно. Всем видом!

– Ну, я тоже по утрам отчаянно страдаю, – призналась я. – Может, утро не его время?

– О, можно подумать, оно мое! Но я же лицом не страдаю! – воскликнула приятельница. – Можно хотя бы «доброе утро» матери буркнуть?

– Можно, но иногда утро добрым не бывает, – попыталась пошутить я.

– Ты еще коньяк или магний посоветуй! – огрызнулась моя знакомая. Видимо, уже нашлись советчики.

На самом деле я верю в магний. Давать всем. А еще в витамин D. Тоже всем. И взрослым, и подросткам особенно. Если ребенок занимается спортом, любой врач вам скажет, что без магния и витамина D никуда.

Мой сын по утрам тоже был совсем не милым ребенком. Прямо жить не хотел. Точнее, не мог стоять в вертикальном положении. А чего еще ждать, если он лег в два часа ночи и встал в шесть утра, чтобы доделать какую-то школьную работу? Повлиять на своевременные укладывания подростка не представляется возможным. Он ведь сам лучше знает, когда ему лечь. Спорить бессмысленно, особенно по утрам.

Однажды я сварила сыну кофе на молоке. Я пила кофе лет с семи, и это считалось нормальным. Мама варила себе кофе и отливала из турки мне, чтобы не возиться с чаем. А сыну я сварила кофе, который готовила для меня бабушка, вариант современного рафа. Там всего одна ложка кофе, и все варится на молоке, без добавления воды. И лучше положить две ложки сахара. Мой сын на таком кофе вполне себе взбадривался и уходил в школу уже без желания кого-нибудь убить. Опять же, я считаю, что сваренный кофе куда лучше энергетиков. Сыну я целые лекции читала об их вреде, особенно для подростков. Рассказывала про желудок, поджелудочную железу и что с ними будет, если закидываться энергетиками как водой. Сын вежливо слушал, а потом выдал: «Мам, я не пью энергетики. Они газированные. А мне не нравится газировка, ты же знаешь».

Совет «высыпаться», конечно, очень правильный, но совершенно не рабочий. Я вот не высыпаюсь, предпочитая работать поздними вечерами. Почему я должна ждать здорового сна от подростка, к которому муза вдруг прилетела в двенадцать ночи, например? И он собрался сделать проект, сдать все долги и написать все тесты непременно сегодня? У меня тоже такое бывает. Разница в том, что мне везет больше, чем подростку. Я могу прикорнуть днем на диване минут на двадцать, а подросток уснет на парте. И хорошо, если учитель не станет будить. В школе у дочери такой историк, например. Он сам не так давно вышел из подросткового возраста, так что понимающий. Если видит спящего ребенка, начинает говорить тише и все остальные тоже стараются не орать.

Потом наступает момент, когда именно утром срочно понадобятся именно такие носки и именно такая футболка. Которая, конечно же, мятая. Хорошо, если постиранная. Мама должна кидаться гладить? Наверное. Но я не могу. Я тоже имею право на недовольное лицо, повышенное давление и ненависть ко всему миру. Так что утром футболку я точно гладить не буду. Как и срочно искать носки. Подростки очень быстро понимают, что мать с лицом – та еще проблема, так что сами берутся за утюг или самостоятельно залезают в шкаф в поисках носков. Они будут страдать, бурчать, огрызаться, но вполне себе справятся. Мне остается только встать и поцеловать их, когда они уходят в школу. Главное не врать. Если мне плохо по утрам, я им так и говорю. Если шарашит давление или самой надо срочно собираться на встречу, так им и надо сообщить. Кстати, лучше с вечера. Тогда не придется выгонять ребенка из ванной – некоторые имеют обыкновение уснуть под душем. Не придется долбить в дверь, как спецназовец на задании, с намерением ее уже выломать.

Если перед носом захлопывается дверь

Кстати, про дверь. Рано или поздно это случается со всеми подростками и право на личную жизнь они имеют такое же, как и взрослые. Кто-то уже в двенадцать лет вешает на дверь табличку: «Не входить, убьет». Кто-то требует приватности в четырнадцать. Мне было проще, наверное. Мой старший сын с девятого класса был увлечен физикой, и всерьез. Он потом поступил на физический факультет МГУ. А физика подразумевает эксперименты. Я просто боялась заходить к нему в комнату, не зная, какие изотопы там летают. И всегда стучалась. Потом выжидала некоторое время, давая сыну возможность закрыть окна на компьютере, которые он не хотел афишировать, и выветрить то, что хотелось выветрить. Сын, уже позже, признался, что да, иногда играл онлайн. В шахматы. И мог провести за игрой несколько часов, не замечая времени. Шахматы. Я считала себя счастливой матерью.

Младшая дочь Сима с детства видела, что в комнату брата родители стучат, прежде чем войти. Она точно так же приучилась стучать. Правда, не выжидала, а врывалась сразу же. Старший брат на нее никогда не злился. Точно так же дети всегда стучались, если я или муж закрывали дверь в кабинет. Значит, у нас или важный разговор, или эфир. Точнее, они не стучались, а ждали, когда мы откроем дверь. Я не объясняла им правила этикета или поведения. Они просто в этом жили. Единственное правило, которое всегда нарушалось, – дверь на кухню. Я работаю на кухне. И, конечно, дверь открывается туда-сюда. Она у нас называется «раскладушка». И по модели, и по функциональности что есть она, что ее нет. Не дверь, а дизайнерская ошибка какая-то. Я привыкла и начинаю переживать, если кто-то из родных давно не заходил на кухню. Сама бегу узнать, не хотят ли они поесть или чаю попить.

Дочь попросила о закрытой двери достаточно поздно, лет в четырнадцать. Но этому тоже было объяснение. Мой шкаф находится в ее комнате, других просто нет, и их некуда встроить. Так что мне приходится переодеваться у нее. Опять же, в ее комнате есть зеркало в полный рост. Когда я не могу определиться с выбором наряда и переодеваюсь уже в пятый раз или мне вдруг понадобилась другая сумка и я снова стучусь в комнату дочери, она, конечно же, недовольна.

– Нет, я все-таки попрошу на день рождения врезать в дверь замок, – как-то пригрозила она.

– Да, конечно, но тогда тебе придется вставать и открывать мне дверь. Иначе я буду вынуждена уехать на встречу в пижаме, – ответила я.

Тут было бы совсем смешно, если бы не было так грустно. Я устала и прилегла подремать. Видимо, уснула, и глубоко. Проснулась от телефонного звонка, не понимая, сколько проспала и что уже успела проспать. Это наш семейный мем. Если вдруг я засыпаю днем или позволяю себе лишний час утром, обязательно что-то случится. А я, то есть мама, опять все проспала. Так что я выхожу в коридор с вопросом: «Что я успела проспать?»

А тут я проснулась, что-то промычала в трубку мошенникам, которые отключились сами, решив, что от меня им толку точно не будет, и решила отправиться на кухню сварить кофе. Дверь в гостиную, где я уснула на диване, оказалась закрытой. И я, действуя подсознательно, на автомате, постучалась и лишь потом ее открыла. Долго соображала, что сделала и почему оказалась в коридоре. Потом постучалась в комнату дочери и рассказала, что уже стучусь в свою собственную дверь. И не перед тем, как войти, а чтобы выйти. Совсем уже головой тронулась. Дочь посмеялась, сказала, что все слышала и собиралась идти меня проверять на предмет здравого рассудка. После чего разрешила мне не стучать в дверь своей комнаты в том случае, если я постучалась в свою. Я же не дятел какой-то, в конце концов.

А поговорить?

Да, подростки требуют внимания. И поговорить тоже иной раз хотели бы. Но только они определяют время для разговора. И как правило, оно совсем не совпадает с родительским графиком. Когда я спрашиваю у дочери, как дела в школе или как поживает биологичка, которой неминуемо должна прилететь кара небес за двойки всему классу, и что в результате поставила за тест физичка, Сима закатывает глаза и отвечает: «Не сейчас». Она устала, хочет побыть в одиночестве.

В принципе, я такая же. После важных событий мне нужно побыть одной. Я не спешу делиться впечатлениями с окружающими, даже с родными и близкими. Мне нужно переварить информацию. Я пытаюсь найти момент, когда дочь готова поговорить, но все равно не попадаю. То тренировка, то художка, то еще что-то.

Когда у Симы находится время на разговор? Конечно, в тот самый момент, когда я сажусь работать. Часов в девять вечера. Или в половине десятого, когда я погрузилась в текст и боюсь потерять мысль. А с возрастом мысли теряются не просто быстро, а мгновенно. Вот секунду назад еще помнила, что хотел сказать автор, и уже забыла. К счастью, в школах мои произведения изучать не будут, а школьникам не придется гадать, что же я хотела сказать.

Я отрываюсь от текста и терпеливо слушаю про тест по математике. Нику, которая хочет поступать в питерский, а не московский вуз. Конфеты, которыми всех угостила математичка, и дежурство по школе, на которое непременно нужно опоздать, чтобы не дежурить.

А еще вспоминаю, как одна знакомая женщина, тоже писательница, рассказывала, что ее творчество – священное время. Никто не должен ей звонить и беспокоить. Никто не имеет права зайти в комнату. Потому что она пишет. Мне хотелось спросить: «А что, так можно было?»

Сима пришла ко мне на кухню в половине десятого в пятницу вечером и легла лицом в стол. Я набирала ей ванну, доставала курицу из морозилки, чтобы приготовить завтра на обед, и пыталась вспомнить, сохранила ли я последний кусок текста или забыла.

– Симуль, я хотела сегодня поработать, – намекнула, нет, попросила я.

– Мы с тобой целую неделю не виделись, – заявила обиженно дочь.

Тут я сильно удивилась, но с лицом справилась. Не то чтобы у моей дочери была память как у рыбки Дори, но вряд ли она забыла, что я ее кормлю завтраками по утрам, а по вечерам накручиваю кудри на новомодное изобретение – колбасу, непонятно из чего сделанную, с прилагающимися резинками и заколкой-крабиком. Эту колбасу нужно прикрепить на затылок и накрутить волосы. Лечь спать. Утром проснуться богиней с локонами. Но там если не досушить или пересушить волосы, локоны не получатся. Если не намазать специальной пеной для кудрей, результат выйдет тоже так себе. И я через день экспериментирую с укладкой. Опять же, днем дома я встречаю дочь после школы и кормлю ее обедом. Да, вчера не встретила, застряла на шиномонтаже, меняла шины. Позавчера была на встрече, но приехала через пять минут после ее возвращения. Не то чтобы мы не виделись. Да, по утрам я мало что помню, но забыть, как варю овсянку спозаранку, потому что дочь решила перейти на правильное питание, точно не смогу.

И тут вдруг она мне говорит, что мы не виделись всю неделю, а в вечер пятницы я ее игнорирую. Ну вообще. Вот она вырастет и расскажет психологу, что мать ее совсем не кормила, виделись редко – и поди докажи, что такого не было.

– Симуль, мне правда надо поработать. И мы с тобой виделись вообще-то. Помнишь, я приставала к тебе с расспросами после школы? – напомнила я.

– Да, помню. – Дочери пришлось признать этот факт. – Но разве ты не хочешь со мной поговорить?

– Сейчас? Точно нет. Я хочу поработать, – честно ответила я.

– Мам, так нельзя разговаривать с подростками, – заявила дочь.

– Ага, – ответила я, снова погружаясь в текст.

– Тебе все равно, что ли? – снова возмутилась дочь.

– Ага, зайка, как скажешь, – ответила я, потому что вспомнила мысль, которую хотела записать.

– Ну вообще, – хмыкнула Сима. – У всех родители нормальные, а у меня…

– Твой брат говорил, «гуманитарии». Статус «все сложно», – подсказала я, не отрываясь от текста.

– И как ты так быстро печатаешь? – удивилась дочь. Я печатаю вслепую десятью пальцами.

– У меня были тяжелые детство и юность. А подросткового периода вообще не было, – ответила я.

– Ага, я так и поняла, – ответила дочь и больше не тревожила меня по вечерам, когда я пыталась работать.

И снова утро добрым не бывает

Если в школу подростка отправляет мама, то она уже привыкла не реагировать приблизительно ни на что.

– Где расческа? Где резинка? Где учебник? – кричит с утра подросток.

Кстати, телефоны, в отличие от родителей, они никогда не теряют и не забывают. Я вот могу оставить телефон на беззвучном режиме и долго бродить по квартире в его поисках. Подросток никогда так телефон не потеряет и без него из дома не выйдет. Он скорее голову дома забудет, чем телефон.

Но когда вдруг утро проходит по другому сценарию, скандал неизбежен.

Моя подруга Катя рассказала, что ее муж, отец троих детей, никак не может оправиться после того, как случайно провел утро со старшей дочерью, тринадцатилетней Алисой. Обычно он не вставал в это время, но вдруг пришлось по работе.

– Доброе утро, доченька, – ласково пропел отец семейства и попытался поцеловать дочь, понуро шедшую в ванную. Отец, собственно, направлялся туда же.

– Привет, – рявкнула Алиса, захлопнув дверь перед носом отца.

– Алиса, можно побыстрее! Мне нужно на работу! – спустя минут десять постучался в дверь отец.

– Можно оставить меня в покое? – крикнула Алиса и просидела в ванной еще минут десять.

Когда она наконец вышла, у отца накопилось много вопросов.

– Почему ты разговариваешь со мной в таком тоне? Я тебе сказал «доброе утро», попросил побыстрее освободить ванную, у меня срочное совещание, а ты мне нагрубила.

– Ааааа! – проорала Алиса.

– Что это значит? – повысил голос отец. – Я хочу с тобой поговорить!

– Аааааа! – снова, на два тона выше, прокричала Алиса.

– Так нельзя себя вести, нельзя так разговаривать, нельзя занимать ванную, когда тебя просят ее освободить, – принялся объяснять отец.

– Почему от меня не могут все отвалить? – Алиса сорвалась на мощные децибелы.

– Началось в колхозе утро, – тихо прошептала Катя и сделала вид, что сладко спит.

Позже отец семейства допытывался, почему Алиса ужасно себя ведет, почему Катя, ее мать, ничего с этим не делает?

– Бесполезно, – отмахнулась Катя. – Просто не реагируй.

– Я не могу не реагировать! – воскликнул отец семейства.

– Тогда начинай реагировать, когда она вернется из школы и поест. Потом выжди еще полчаса и после этого можешь начинать реагировать. Лучше, если принесешь Алисе чай и шоколадку и дождешься, когда она выпьет хотя бы половину чашки и съест половину шоколадки. Вот тогда можешь обсуждать с ней все что захочешь.

Да, утро вечера, конечно, мудренее, но точно не в случае с подростками. С ними выяснять отношения по утрам однозначно плохая затея. И бессмысленная. Поругаетесь в ста процентах случаев из ста. Лучше оставить все на послеобеденное время, заложив время на чай и шоколад. Тогда ребенок может стать более или менее милым. Хотя бы орать не будет. Если не уснет, конечно. Подростки имеют обыкновение засыпать внезапно, как щенки: вроде шел и вдруг упал и уснул. Впрочем, я бы тоже устроила скандал, если бы мне утром сообщили, что я не тем тоном пожелала доброго утра. Вот это все Катя и пыталась объяснить мужу. Он не понимал.

– Но Полина и Ева не такие! – воскликнул он.

Катя застонала и закатила глаза не хуже Алисы. Катя тоже мастерски умела закатывать глаза до затылка.

Средняя, еще не подросток, Полина по утрам была занята исключительно тем, как нарядиться. Она каждый день желала ходить в школу в блестках, нарядных платьях, перьях и пайетках. Впрочем, при всей любви к ярким появлениям, Полина могла забыть дома и голову, и телефон, и рюкзак целиком. Крошечную сумочку, в которую помещался только блеск для губ, она бы не забыла ни за что на свете. Катя без конца доносила в школу что-нибудь из забытого Полиной. Поэтому старалась не планировать важные дела раньше чем на одиннадцать утра. Обычно к этому времени она переставала работать курьером, курсирующим от дома до школы.

А младшая, пятилетняя Ева, пока оставалась самой ласковой. Только она прибегала к родителям в кровать, ложилась и обнималась. Только она говорила маме и папе, что их любит, и только она целовала папу в щеку, а потом еще раз, пока папа не оказывался в слюнях по пояс. Очень ласковая девочка росла. Так что мужа Кати я могла понять. Из ласковых котеночков они вдруг превращаются в рычащих львиц.

По утрам от них действительно лучше держаться подальше. Другого совета нет и ни у кого не будет.

Подростки и младшие братья и сестры в стиле хоррор

Ну, я считаю, что моему сыну Васе еще очень повезло. Разница в восемь лет не критичная. Когда он стал подростком, Сима была уже во вполне сознательном возрасте. Скорее она от него страдала, а не он от нее. Во-первых, он забирал ее краски, пластилин, потому что они требовались для его физических экспериментов. Причем забирал самую любимую и нужную краску или самый нужный цвет пластилина. Сима безутешно рыдала. Брат использовал и саму сестру для опытов. Заставлял возить арбуз в хозяйственной сумке-авоське по ванной, чтобы рассчитать скорость движения не помню уже чего по морю. Эта сумка была, на минуточку, дизайнерской и стоила как натуральная кожаная. При этом Вася давал младшей сестре в руки фен, чтобы она им дула и создавала морской бриз. Когда я это увидела, мне поплохело. Я долго объясняла сыну, будущему физику, что электричество и вода вроде как несовместимы. И не хватало еще, чтобы Симу шарахнуло током. Вася кивал, кажется собираясь переключиться с арбузов в воде на эксперименты с электричеством. Я молилась всем богам, чтобы сын не додумался раскрутить розетку и засунуть туда пальцы младшей сестры, чтобы посмотреть, что будет. В моем детстве розетки, штепсельные, ну, те самые, в которые нужно воткнуть вилку, считались лишней тратой денег. Зачем, если можно воткнуть прямо в основание, во все эти провода и ничем не прикрытые контакты. Такая штука располагалась над моей кроватью. Напомню, детской. И однажды я, конечно же, засунула туда пальцы, хотя бабушка сто раз говорила этого не делать. Так что я прекрасно знала, что случается при таких опытах. На себе испытала. Решила не рассказывать сыну. Он тогда увлекся хоррором – Стивеном Кингом, Эдгаром Алланом По. Я была счастлива, что сын предпочитает своего рода классику, но все же не хотела поддерживать его увлечение жанром. А я с розеткой вполне в него вписывалась. Попросила не привлекать младшую сестру к опытам с водой, электричеством, опасными веществами, а лучше вообще ни к каким опытам. Я не готова была пожертвовать дочерью ради науки. Сыну пришлось смириться, что его мать гуманитарий и не хочет приумножать естественнонаучные знания.

Позже Василий никому не разрешал заходить в его комнату. Кроме Симы, конечно же. И та исполняла роль домашней феи – собирала его грязные носки, футболки, бурчала, уносила в стирку, приносила уже чистое и поглаженное.

Однажды на кофе заехала Катя. У нее, как всегда, были новости. Старшая, четырнадцатилетняя, та самая рычавшая утром на папу Алиса, уехала на спортивные сборы. Младшая, теперь уже шестилетняя Ева быстренько перетащила свои вещи в освободившуюся комнату. До этого она делила спальню со средней сестрой. Катя и не заметила переезда. Не до того было. Многодетные матери не всегда замечают передвижения детей даже по собственной квартире. Она только помнила, что все стало неожиданно тихо, никто по вечерам не кричал, не спорил, ничего не делил. Как многодетная мать, Катя воспользовалась возникшей ситуацией и тоже спала спокойно, не вникая в причины случившегося вдруг затишья.

Когда со сборов вернулась Алиса, она не узнала свою комнату. Та была завалена игрушками младшей сестры. Ева уже спала в позе медузы на кровати Алисы. Поскольку был поздний вечер, Катя решила оставить разбирательства на утро. Алиса провела ночь в детской кроватке Евы в комнате средней сестры. То есть попала в свой самый страшный детский кошмар. Она ведь так мечтала о собственной комнате. Утром, конечно же, случился скандал.

– Ева, ты не можешь спать в моей кровати. Это моя кровать! – кричала Алиса.

– Ты же уехала, – ответила спокойно Ева.

– Но я же вернулась! – возмутилась Алиса.

– Жаль, – пожала плечами Ева.

– Я старшая и могу жить в отдельной комнате. Когда ты будешь старшей, тоже будешь жить отдельно! – объявила Алиса.

– Надеюсь, ты быстро выйдешь замуж, – заявила Ева.

– Мам, кто ее этому научил? – ахнула Алиса. – Ева, я не собираюсь быстро замуж, если что! Так что придется потерпеть!

– Да, Полина замуж точно быстро не выйдет. Она странная, – заметила Ева, глядя на среднюю сестру. Полина, прирожденная актриса, кажется, репетировала в тот момент стихотворение Хармса «Удивительная кошка», которое должна была читать на школьном концерте. То самое, где «Несчастная кошка порезала лапу. Сидит и ни шагу не может ступить. Скорей, чтобы вылечить кошкину лапу, воздушные шарики надо купить…

Полина пыталась изобразить кошку с больной лапой. Похоже было так себе. Алиса закатила глаза, она считала, что ей досталась не очень умная средняя сестра.

– Ладно, тогда я первая выйду замуж, – объявила Ева.

– Успехов, – кивнула Алиса. – Можешь уже сейчас собирать свои вещи и готовиться к переезду к будущему мужу.

Ева подумала, кивнула и пошла собирать вещи.

Она выставила в коридор корзину с игрушками и еще одну, с вещами. Поскольку будущий муж на пороге не появился, Ева вернула все назад.

– Ева, почему ты опять в моей комнате? – ахнула Алиса.

– Муж не пришел, – ответила спокойно Ева.

Пришлось перетаскивать кровать Евы из комнаты Полины в комнату Алисы. Алиса возмущалась, она не хочет опять жить с кем-то еще в одной комнате. И ей обещали свою собственную! Личное пространство!

Но все быстро уладилось. У Евы с Алисой оказались общие графики. Полина рано засыпала, могла проснуться ночью, пойти попить воды, перебудив весь дом. Потому что обязательно роняла то стакан, то бутылку с водой, то себя, врезаясь в стул. А Алиса ложилась поздно, как и Ева. Обе сидели в наушниках. Катя решила, что ее сон тоже имеет значение, поэтому снова наслаждалась тишиной и не выясняла, из-за чего вдруг это случилось. Алиса подписала Еву на какие-то мультики и игры. Иногда они смотрели их вместе. Подростки и дети-дошкольники очень похожи, если что. И обе страдали, когда Катя будила их утром одну в школу, другую в детский сад. Обе долго собирались и опаздывали. В общем, у них обнаружилось полное взаимопонимание.

– Может, неправильно, что Ева живет с Алисой? – уточнил муж Кати. – Ей нужен другой режим.

– Ты хочешь спать или правильно воспитывать детей? – спросила грозно Катя.

– Спать, конечно, спать, – ответил муж.

Опять же благодаря Еве Катя узнала, что существуют на свете маленькие дети, которые не желают нажимать кнопку вызова лифта или домофона. И эти кнопки не для всех детей являются привлекательными до такой степени, что никто, кроме них, не имеет права трогать первым. Да, если взрослый стоит в подъезде и заходит ребенок и взрослый отскакивает от лифта, будто увидел там монстра, значит, он точно родитель. Ведь известно: только ребенок может нажать на кнопку и первым войти в лифт. Иначе не считается. Или все долго будут стоять и ждать, пока лифт уедет, чтобы снова его вызвать. Но терпения у малышей не хватает, поэтому они жмут на кнопку до того, как лифт успел доехать до второго этажа. Поэтому никто никуда не едет. Ни соседка, которая по недоумию уже вызвала лифт, ни мать с ребенком, который ждет, когда эта тетя уже уедет, чтобы нажать кнопку лифта. Лифт тоже уже готов обрести искусственный интеллект, чтобы справиться с вызовами. Но пока только дергается и хлопает дверьми. Очень глупый лифт. Это не мое мнение, а так считает очередная малышка.

Катя думала, что Ева такая же. Алиса и Полина были зависимы от кнопки, как и все нормальные дети. А с Евой Катя никак не могла понять, почему лифт не едет. Сломался? Жаловалась консьержке, звонила в службы. Лифт не срабатывает. Не вызывается. Приходится подолгу ждать. А они опаздывают. Когда Алиса с Евой в очередной раз проспали и Катя развозила их вместе, выяснилась правда. Алиса нажала на кнопку лифта. Катя ахнула от ужаса, ожидая скандала.

– Спасибо, – вежливо сказала Ева.

– Угу, – ответила Алиса и надела наушники.

– Разве ты не хотела нажать сама на кнопку? – уточнила Катя у Евы.

– Мам, надоело. Почему ты не можешь вызвать лифт? Не умеешь? Только Алиса умеет? – удивилась Ева.

– Но разве тебе не важно нажать самой на кнопку? – Катя все еще была в ступоре.

– Что в этом важного? – не поняла Ева. – Ты попроси Алису, она тебя научит лифт вызывать.

– Алиса, почему ты мне не сказала, что у Евы другой взгляд на лифт и кнопки? – чуть не закричала Катя. – Мы тут по пятнадцать минут торчим по утрам, я уже все службы вызвала, думая, что лифт сломался, а оказывается, его никто и не вызывал!

Алиса отодвинула один наушник с уха:

– Ты что-то сказала?

Катя застонала.

Наушник, сдвинутый с уха

Да, это дико раздражает. Вот честно. Даже меня. Даже после пустырника и валерьянки. Даже в сочетании. Даже больше, чем закатывание глаз до позвоночника – подростки это умеют. У них иногда белки вместо глаз, как у зомби. Страшное зрелище, если что. Они все время в наушниках – проводных, беспроводных. Доораться можно, но приходится прилагать усилия. Я с детьми договаривалась, что хотя бы один наушник будет сдвинут с уха. Я тоже смотрю сериалы с одним наушником, чтобы слышать, когда они придут домой, и открыть им дверь. Просто проявить уважение. Если я захожу в комнату, значит, нужно снять оба наушника. Вдруг я скажу что-то важное? Я тоже снимаю наушники, когда мой муж заходит на кухню и растерянно спрашивает, включил он чайник или нет. Для меня это не важно, а для него очень даже. Можно же проявить уважение! Я же не закатываю глаза и не превращаюсь в зомби! Спокойно снимаю наушники и включаю чайник. Так что и дети могут потерпеть.

С сыном однажды было еще веселее. Когда я собиралась прочитать ему лекцию о правильном поведении подростка в разговоре с матерью, оказалось, что он задремал. Вася умел засыпать в любое время, в любом месте. Чуть ли не с открытыми глазами. Я тоже иногда делаю вид, что сплю, хотя в это время смотрю соцсети или новости. Но официально я сплю, дверь закрыта, свет в комнате выключен. Мне кажется, любому человеку нужны эти минуты для новостей, музыки, фильмов, не важно чего. Минуты, во время которых его точно никто не побеспокоит. Железобетонно. Никто не войдет в комнату… Но наушники, боже, как же это раздражает. Я не могу орать, у меня несмыкание связок, официальный диагноз. Из-за этого и голос с хрипотцой. Я несколько раз выступала на больном горле, и все, сначала онемела, а потом начала говорить на четыре тона ниже моего прежнего голоса. Поэтому музыку в наушнике точно не переору. Убью молча, чтобы сохранить голосовые связки. Мои дети это быстро поняли, поэтому научились сдвигать наушники на шею еще до того, как я стучалась в дверь. Они не слышали, как я иду, но чувствовали мое приближение. Очень понятливые дети оказались.

Продолжить чтение