Шторм Холли
© Алатова Т., 2026
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2026
Глава 1
В это утро Холли Лонгли – величайшая радость человечества, по его собственному убеждению, – проснулся от того, что ему в лицо плеснули стакан воды.
Опять.
Как и всю прошлую неделю, между прочим, – с того рокового дня, когда он, поддавшись осенней апатии, забыл принести молоко призраку Теренса Уайта.
Зловредный дух бывшего смотрителя чего-то там не собирался спускать такого пренебрежения.
В стареньком каменном замке, где вольготно гуляли сквозняки и то и дело что-то вздыхало, у Холли была единственная обязанность: проснулся – отнеси по блюдечку молока наверх, в башенку и на лужайку, где в крохотном электромобиле без устали плодились легендарные корнуэльские пикси.
Один раз – всего один раз! – он поленился это сделать и вот теперь каждое утро расплачивался.
Громко, надрывно застонав, чтобы всем было понятно, как глубоко он несчастен и что он нуждается в утешении и заботе, Холли прислушался.
Дом был огорчительно тих.
Никто не спешил к нему на помощь, чтобы предложить взвалить на себя все заботы и волнения.
Эгоисты.
Очевидно, Тэсса уже ушла в управление, а Фрэнк – в мастерскую.
С этой чертовой свадьбой весь Нью-Ньюлин буквально стоял на ушах.
Холли еще немного повздыхал над своей незавидной участью, выбрался из постели и пошлепал вниз, на кухню.
В холодильнике вместо свежей клубники – а волшебница Бренда выращивала ее, кажется, круглый год, – обнаружилась огромная свежая рыбина, выпучившая круглые глаза. От неожиданности Холли ойкнул и захлопнул дверцу.
Мир просто сговорился лишить его душевного равновесия!
Собравшись с силами, он снова открыл холодильник, быстро схватил бутылку молока, стараясь не смотреть грозной рыбине в глаза, и отскочил назад.
Брр, гадость какая.
Налив молоко в блюдечко, Холли поднялся наверх, в башенку.
Теренс Уайт сидел в кресле-качалке и вязал бесконечный шарф.
– Вот ваше молоко, – громко сказал Холли, – и совершенно незачем лить на меня каждое утро воду. Или хотя бы согревайте ее до приемлемой температуры. Хорошо бы добавить лавандовый аромат и, может быть, голубой глины для сияния моей кожи…
Тут он задумался, потеряв мысль.
Голубой!
Да, именно приглушенно-голубого цвета с уходом в серый не хватало единственной в округе кофейне – буквально нескольких деликатных мазков по чересчур жизнерадостной молочно-розовой стене.
Не договорив, Холли бросился собираться, предвкушая малиновый латте с тыквенным пирогом, которые Мэри Лу готовила специально для него.
В гостиной царил страшный бардак: после наступления холодов Холли пришлось перенести свою мастерскую с террасы внутрь, и теперь здесь громоздились мольберты, кофры с колерами, коробки с кистями и карандашами, деревяшки-заготовки Фрэнка, одежда Тэссы, которая вечно раздевалась и одевалась где придется, пустые бутылки из-под вина, стикеры от игры в фанты, пестрые боа Фанни и модные журналы, которые она выписывала с маниакальной страстью.
Закинув в деревянный ящик все, что ему может понадобиться, Холли натянул куртку, отыскал за диваном свои кроссовки – вчера он забросил их туда, когда разулся, чтобы изобразить танец одалиски.
Второе блюдечко с молоком он занес пикси по пути, после чего пересек неухоженную лужайку перед домом и зашагал по Нью-Ньюлину.
День был хмурым и ветреным – совсем не то, что могло порадовать хоть кого-то. Лямка от ящика привычно оттягивала плечо, и Холли торопился изо всех сил, не глядя по сторонам и все выше натягивая воротник.
Две ноги в некогда блестящих, а теперь забрызганных грязью ботинках возникли из ниоткуда и едва не шарахнули Холли по лбу.
Он моргнул, осознавая неожиданное препятствие перед собой, обошел висящие в воздухе ноги и поспешил дальше к своему тыквенному латте.
– Простите, – раздался сверху виноватый мужской голос, – вы не могли бы мне помочь?
– Совершенно не мог бы, – крикнул Холли на бегу, – ай-ай-ай, очень опаздываю!
– Пожалуйста…
В голосе было столько жалобного отчаяния, что Холли обреченно затормозил, обернулся и задрал голову вверх.
В нескольких футах над землей парил совершенно незнакомый толстячок в яркой голубой куртке, похожий на крупный воздушный шар.
Обеими руками он прижимал к груди разбухший рюкзак. Концы полосатого шарфа трепал ветер.
– Ну и что вам угодно? – недружелюбно спросил Холли.
– Кажется, я завис. И замерз, – признался толстячок.
Не задавая больше вопросов, Холли ухватил его за лодыжку и потащил за собой.
Он, между прочим, тоже замерз.
И возможно, завис.
Секретарь Мэри требовала, чтобы Холли отправился на выставку в Токио.
Или, на худой конец, в Нью-Йорк.
Или хотя бы показался в Лондоне, где галерея его имени требовала пиара и рекламы.
В ответ Холли отправил ей несколько картин, которые критики уже назвали «лиричным периодом» и теперь гадали, какие события в жизни художника привнесли столько нежности на полотна. «Изумительная палитра света, легчайшие, будто танцующие линии, радость и юность – вот что мы видим на новых картинах великого Лонгли», – захлебывались эпитетами они.
Идиоты.
Неужели не видно, что картинам не хватает глубины и смысла?
Они как будто были трейлерами, спойлерами, анонсами.
Однажды Холли нарисует настоящую картину, а пока…
Пока пусть будет лиричный период.
Если бы в Нью-Ньюлине водились настоящие журналисты, а не только злобная Камила Фрост с ее едкими опусами, Холли рассказал бы им, что на самом деле это переходный этап.
Что-то между тем и этим, серединка на половинку, личинки будущего шедевра.
Но журналистов в Нью-Ньюлине не водилось, хоть секретарь Мэри и предлагала устроить пресс-конференцию онлайн. Вот еще.
У входа в «Кудрявую овечку» пришлось потрудиться, чтобы впихнуть толстячка в дверь. Тот пыхтел и постоянно извинялся, пока Холли тянул его вниз, зато стоило им проникнуть в пекарню, немедленно взмыл наверх: больше его никто не держал.
Холли достал салфетки из кармана, вытер руки и сказал Мэри Лу:
– Ну, мне как всегда. А потом я облагорожу тебе стену, сил моих нет смотреть каждое утро на этот невыносимо скучный цвет.
Почему-то она не бросилась со всех ног выполнять заказ.
Вместо этого Мэри Лу, открыв рот, таращилась на болтающегося под потолком незнакомца.
– Латте! Пирог! – нетерпеливо напомнил о себе Холли.
– Простите, сэр, – крикнула она, не пошевелившись, – вам там удобно?
– Да-да, вполне, – раздалось сверху. – Очень тепло и уютно, спасибо большое. Гораздо лучше, чем на улице.
– Может, что-то нужно?
– Нет-нет, я просто побуду немного здесь.
Мэри Лу наконец осознала, что так пристально разглядывать незнакомцев неприлично, опустила глаза и шепотом спросила у Холли:
– Где ты его взял?
– Подобрал по дороге сюда, – пожал он плечами. – Послушай, у меня было ужасное утро. Меня разбудили самым неподобающим образом…
– Да ну? – она захихикала.
Весь Нью-Ньюлин уже не первый месяц весело судачил о том, что происходит в замке на скале.
Самопровозглашенная мэр и шериф деревни, падший инквизитор Тэсса Тарлтон приютила в своем доме двух чужаков. Гениального и самого модного художника столетия, прямого потомка основателя Ньюлинской художественной школы Холли Лонгли и Фрэнка… просто Фрэнка.
Что еще о нем скажешь?
Местные обитатели редко совали нос в чужие дела. Каждый, кто нашел дорогу сюда, жил себе, как умел и хотел, но личная жизнь Тэссы Тарлтон не могла оставить ньюньюлинцев равнодушными.
Девчонка Одри даже взялась писать фанфики, и до того неприличные, что Холли читал их только под одеялом, краснея и потея.
Прохихикавшись, Мэри Лу взялась за латте, а Холли поставил ящик на пол и подвинул стул так, чтобы сесть аккурат напротив опостылевшей ему стены. Прищурив один глаз, он принялся прикидывать, как сделать ее лучше.
– Представляешь, – сказал он, – в моем холодильнике большая мертвая рыба. И она смотрит прямо на меня!
– А ты смотришь прямо на мою стену, и, смею заметить, с вожделением. Холли, ты не будешь ничего красить в моей пекарне, – откликнулась Мэри Лу.
– Красить не буду, – согласился он, – я же не маляр… Но спасти нас всех от этого уныния я просто обязан. Ах, где тебе понять! У тебя-то нет ни миссии, ни призвания.
– А у тебя не будет ни латте, ни пирога, если не уймешься!
Их перепалку прервали Милны, вошедшие в пекарню. Судя по курчавой поросли на их ушах, приближалось полнолуние.
– Доброе утро, – хором пропели они.
– Доброе, – раздалось из-под потолка. – Дебора, Билли, как я рад вас видеть!
Милны дружно запрокинули головы.
– Уильям Брекстон! – воскликнула Дебора. – Как славно, что ты все-таки принял наше приглашение посетить Нью-Ньюлин.
– Так это ваш друг? – с улыбкой спросила Мэри Лу и поставила перед Холли чашку с кофе и тарелку с пирогом. – Не будет ли ему удобнее за столиком?
– Но я не могу спуститься, – ответил толстячок, – у меня с раннего утра маковой росинки во рту не было. А когда я голоден, все время происходит нечто подобное.
– Ах ты боже мой! – вскричала Мэри Лу. – Ну ничего, сейчас мы вас мигом накормим.
Началась какая-то суета. Из кладовки извлекли стремянку, Милны, перебивая друг друга, пересказывали человеку-воздушному-шарику последние новости, Мэри Лу вопрошала, чего именно желает на завтрак ее гость.
«Все равно, милочка, совершенно без разницы», – бормотал он, смущенный излишним вниманием к себе. Наконец девчонка вскарабкалась на стремянку, Милны подали ей туда чашку чая и омлет, и Уильям-как-его-там плавно спустился на пол.
За это время Холли, про которого все забыли, покончил со своим пирогом, открыл ящик и принялся вдумчиво колеровать краску, пытаясь добиться тончайших переходов цвета.
– Да что ты с ним будешь делать! – вдруг закричала Мэри Лу. – Посмотрите только, какой упрямец!
– Ах, деточка, – добродушно отозвалась Дебора Милн, – просто оставь его в покое. Разве ты не помнишь, что Холли Лонгли прибыл в Нью-Ньюлин лишь для того, чтобы вломиться в наш дом? Мы приняли его за грабителя! А он всего-то пожелал перерисовать собственную картину.
– И она стала гораздо лучше! – заявил Холли, ничуть не взволнованный недовольством владелицы кофейни.
– Ну, – крякнул Билли, – как по мне, разница не больно-то и заметна.
Тупицы.
Вот Тэсса – Тэсса по-настоящему видела его картины.
Тэсса сразу сказала, что теперь «Томное утро после долгой пьянки» излучает горячее нетерпение. Глядя на полотно, так и хочется узнать, что же случится дальше.
По правде говоря, чтобы изменить настроение «Томного утра», хватило всего нескольких штрихов, но Милнов возмутило, что Холли несколько месяцев держал картину у себя и вернул ее точно такой же, как и прежде.
Это привело его в бешенство, и он тут же захотел выкупить все пять своих картин, которые находились в их доме. Ну или украсть, если Милны не согласятся.
И почему его драгоценные работы находятся у людей, которые даже не в состоянии их оценить?
«Перестань, – сказала Тэсса, – искусство работает и тогда, когда люди его не понимают. Это как солнечный свет или морской воздух – они хорошо влияют на здоровье, даже если ты и не знаешь об этом».
Холли разулыбался, вспомнив ее слова.
Пекарня тоже станет лучше, даже если Мэри Лу и не поймет этого.
Низко склонившись, Тэсса Тарлтон пристально вглядывалась в детский рот.
Если ты являешься мэром такого поселения, как Нью-Ньюлин, то твои обязанности частенько принимают самую причудливую форму.
– Вне всякого сомнения, это зуб, – вынесла Тэсса вердикт.
– Человеческий зуб? – строго спросила невыносимая Бренда. – Не упыриный клык?
Жасмин в ее руках крутилась, как червяк.
Однажды ночью эту девочку нашли в лесу, заботливо спрятанную в теплом брюхе мертвой коровы. И с тех пор Бренда, взявшая младенца под свое крыло, каждый день тревожилась, а не превратится ли малышка в такое же чудовище, как и то, что ее породило.
– Человеческий зуб, – повторила Тэсса твердо. – Но я ведь вам уже объясняла, что в большинстве случаев метаморфозы начинаются в подростковом возрасте…
– Да-да, – перебила ее старушка, – это понятно. Все подростки в своем роде упыри.
Юная Одри, которая сидела рядом за столом и грызла ручку, сочиняя письмо своему соседу Джеймсу, живущему через забор от нее, громко фыркнула.
– Да вы со сварливым Джоном хуже, чем сто подростков, – заметила она. – Тэсса, ты знаешь, чем мы занимались этой ночью? Прятали кальмара на террасе Джона, чтобы он сошел с ума, пытаясь понять, откуда так воняет.
– Почему бы тебе не написать об этом в «Расследования Нью-Ньюлина»? – рассердилась Бренда. – Ведь именно так следует поступать с секретами – трепаться о них направо-налево.
Она посадила Жасмин в манеж, и девочка тут же попыталась затолкать в рот обе свои руки.
– Сварливый Джон стал втрое сварливее после того, как из его сада украли свадебную арку, – вздохнула Бренда. – Он трудился над ней несколько месяцев, а потом – фьють! – и нету ее.
Первое бракосочетание в Нью-Ньюлине взбудоражило его обитателей. Каждый хотел внести свой вклад: в чате деревни шли ожесточенные споры о том, каким должен быть торт, стоит ли подавать устрицы или курятину, где и когда проводить церемонию.
Вероника Смит, которая каждую ночь приходила на могилу своего мужа, чтобы как следует наорать на него, настаивала на том, чтобы мероприятие прошло в полночь на кладбище. Так мертвые могли бы стать участниками торжества.
Мэри Лу, дружившая с местным морским духом, хотела свадьбу на берегу.
Фанни считала, что самым подходящим местом является «Кудрявая овечка», потому что там тепло и сытно. Она собиралась надеть очень красивое платье, и ей не улыбалось прятать его под пальто.
– Как шериф, – сказала Тэсса, – я прикладываю все усилия, чтобы распутать это страшное злодеяние. Каким закоренелым преступником надо быть, чтобы стибрить кособокую арку!
– Могу поклясться, что это дело рук нашего чокнутого художника.
– Холли? – удивилась Тэсса. – На кой черт ему сдалась эта арка?
– Ну не знаю. Может, она оскорбляла его эстетический вкус. Как мое пугало, например.
Скандал с пугалом случился в конце лета. В тот злополучный день Холли явился к Бренде за свежей клубникой – он мог неделями лопать одни ягоды. Должно быть, воображал себя феей или кем-то в этом роде.
Вопль, который Холли издал при виде пугала на грядках, запросто мог составить конкуренцию вою Фанни, их баньши.
– Нет-нет! – закричал Холли. – В конце концов, это просто невыносимо!
После чего он – с неожиданной, надо сказать, силой – выдрал пугало из земли, понесся с ним по деревне и выбросил со скалы в море.
Негодованию Бренды не было предела. Она написала двадцать пять заявлений, требуя привлечь вандала к административной и уголовной ответственности.
Камила Фрост разразилась в «Расследованиях» ядовитой статьей о росте преступности в Нью-Ньюлине.
Сварливый Джон Хиченс пришел, чтобы пожать Холли руку.
Тэсса продлила домашний арест этому рецидивисту еще на полгода, выписала огромный штраф и обязала предоставить пострадавшей новое пугало.
Штраф Холли оплатил не моргнув и глазом, а вот с новым пугалом вышла заминка. Сначала он долго рисовал эскиз, а потом несколько недель ходил по пятам за Фрэнком, уговаривая того изготовить изделие по рисунку.
Фрэнк ссылался на высокую загрузку – у его мастерской действительно было много заказов, но Тэсса подозревала, что тот отнекивался из чистого вредительства.
Смотреть на Холли, который то бесился, то умолял, то приказывал, то дулся, то стенал, было невероятно потешно.
Наконец, пугало ушло в работу, но тут переклинило самого Фрэнка.
Кажется, он решил, что результат должен не уступать в совершенстве картинам Холли, и что-то там без устали полировал, допиливал, доделывал и перекрашивал.
Мужчины и их дух соперничества.
С тех пор Холли считался виновным во всех без исключения неприятностях, которые происходили в Нью-Ньюлине.
Фрэнк Райт в это утро очень старался удержаться от убийства.
Зря он принял заказ у Камилы Фрост – она просто задалась целью доконать его своими бесконечными придирками.
– Ну, – сказала главный редактор и единственный сотрудник «Расследований Нью-Ньюлина», поправляя на носу огромные черные очки, – кажется, эта табуретка выглядит довольно безвкусно.
«Ради бога, женщина, – едва не зарычал он, – это обыкновенная чертова табуретка, а не какое-то там произведение искусства!»
Но Тэсса говорила, что улыбки злят людей куда больше, чем рычание, поэтому он молча растянул губы, надеясь, что это не очень похоже на оскал.
Однако на его зверской физиономии любые попытки изобразить дружелюбие выглядели как обещание скорой расправы.
– И не надо так улыбаться, – слегка испуганно пробормотала Камила, – я тебя не боюсь!
Если бы это было так, она не носила бы черные очки в пасмурную погоду.
Взгляд Фрэнка был способен вызвать его собеседников на откровения, а откровенничать эта дамочка не любила.
Что не мешало ей регулярно наведываться в мастерскую и изводить его.
– Табуретку забирать будешь? – спокойно спросил Фрэнк.
– Нет! Она отвратительна!
Отвратительной в этой мастерской была вовсе не табуретка, но он не стал об этом сообщать.
Выдав еще пару едких замечаний о косорукости Фрэнка, Камила наконец убралась.
А он вернулся к новой кровати для Кенни и Фанни. Прежнюю эта парочка успешно изломала – Кенни сообщил об этом, будучи совершенно прозрачным от неловкости.
А Фанни тихонько попросила, чтобы у новой кровати были столбики. Ну мало ли зачем. Например, кому-то захочется кого-то привязать к этим столбикам.
Он не хотел знать, кто кого.
Фрэнку и без того казалось, что он знает о людях слишком много.
Единственной, на кого не действовала его утомительная способность, была Тэсса.
И он радовался этому каждый день.
Потому что порой на нее находило… может, это были воспоминания. Или сожаления. Или желания, которыми Тэсса не спешила делиться со своим любовником.
Осень плохо влияла на нее и Холли.
Без солнца они оба не справлялись с приступами мрачности или нервозности.
Тонкие натуры, в отличие от него.
Холли называл Фрэнка чурбаном, но уж лучше так, чем отчаянно пытаться удержать баланс между приступами вдохновения и сомнений.
Холли все время был в поиске, ему было всегда мало того, чего он уже достиг.
А вот Фрэнку достаточно, Фрэнку в самый раз.
Он был счастлив жить в Нью-Ньюлине, работать в мастерской и любить Тэссу. Это было гораздо больше, чем когда-либо казалось возможным.
Но отчего же Фрэнку казалось, что в их доме на скале воцарилось странное напряжение, будто перед бурей?
Петли то и дело соскальзывали со спиц – верный признак того, что Теренс испытывал раздражение. Ему не нравились нынешние обитатели этого дома – ну, Тэсса еще куда ни шло, хотя тоже в последнее время испортилась, слишком много носилась с этими живыми, напрочь забыв про мертвых. А все эти парни виноваты, уж больно крепко оба стояли на земле.
Когда-то Теренс тоже был молодым, определенно был, но даже тогда он понимал, что по-настоящему важно, да уж, будьте в этом уверены. Теперь же он спрашивал себя: а не было ли ошибкой согласиться на предложение управления кладбищ назначить Тэссу его преемницей? Тогда она находилась скорее в том мире, чем в этом, но теперь баланс менялся. И это определенно внушало тревогу.
Глава 2
Наверное, ни один жених на свете не боялся собственной свадьбы так, как боялся ее нью-ньюлинский отшельник Эрл Дауни. Когда твоя кожа покрывается волдырями от прикосновений других людей, а горло перехватывает удушье, вряд ли ты захочешь оказаться посреди толпы.
Его невеста, спасительница и единственная женщина на земле, которую Эрл мог обнять, предлагала не устраивать пышного торжества.
Но он заупрямился: по крайней мере, хотелось подарить ей настоящую свадьбу.
Мэри Лу любила бывать в обществе, часами болтала с посетителями «Кудрявой овечки» и просто лучилась дружелюбием. Но по вечерам, закрыв пекарню, она пересекала деревню и поднималась по узкой тропинке на холм, туда, где в отдалении от всех стоял небольшой дом Эрла.
И он ждал ее возвращения целый день, с раннего утра.
Впервые он увидел Мэри Лу более семи лет назад в интернете, в самый темный час своей жизни, когда находился в шаге от самоубийства. Кудрявая девчонка вела стрим и пекла пирог, смеясь и не умолкая ни на секунду. В ней было столько радости и веселья, что Эрл не удержался от того, чтобы не написать комментарий.
И это короткое сообщение изменило все: он отправился в Нью-Ньюлин и заполучил жену.
Если Эрла и терзали сомнения, то он не позволял им прорасти в своей душе. Была ли его любовь всего лишь отчаянием человека, истерзанного одиночеством? Была ли любовь Мэри Лу жалостью?
Голодный человек не спрашивает, почему ему подали хлеб, говорил себе Эрл, однако с приближением свадьбы все глубже погружался в себя.
– Итак, Уильям Брекстон, вы прибыли в Нью-Ньюлин по приглашению Милнов? – Тэсса перевернула табличку на столе так, чтобы ее посетитель видел надпись «Мэр деревни Нью-Ньюлин Т. Тарлтон». – Полагаю, вы остановитесь у них?
Она очень старалась не обращать внимания на Холли, который бродил по небольшой конторке с рассеянным видом и время от времени что-то бормотал себе под нос. Он частенько походил на сумасшедшего, здесь не было ничего нового. Но обычно держался подальше от управления, поскольку терпеть не мог любые официальные учреждения. Что это его принесло сегодня?
Тэсса уже получила гневное сообщение от Мэри Лу о том, что Холли без разрешения изрисовал стену в ее пекарне. «Ты должна лучше следить за своим питомцем», – так заканчивалось это сообщение, что означало: Мэри Лу в ярости. Обычно добродушная владелица «Кудрявой овечки» не позволяла себе такой язвительности.
Продать кусок стены на аукционе у Мэри Лу вряд ли получилось бы, поэтому Тэсса даже не смогла ее утешить возможной прибылью.
– Остановиться у Милнов? – Уильям Брекстон, крупный, застенчивый, с круглым лицом и очаровательной блестящей лысинкой, заерзал. – Нет-нет, не думаю, что это будет удобно. Понимаете, Дебора и Билли, они, конечно, хорошие люди, но…
«Но не слишком любят гостей», – мысленно завершила его мысль Тэсса.
У Милнов был самый роскошный дом в округе, битком набитый произведениями искусства. Только картин Холли Лонгли они собрали не меньше пяти, а стоили эти картины неприлично дорого. Тэсса, например, нипочем бы не накопила даже на миниатюрный пейзажик, зато могла любоваться на его работы бесплатно – ради бога, он же раскидывал эскизы и холсты по всему дому.
– В таком случае, – вернулась она к своим обязанностям мэра, – вам лучше временно остановиться в пансионе при кладбище, ну а если решите задержаться здесь подольше, то у нас есть специальный фонд развития Нью-Ньюлина. Надо написать заявление на субсидию…
– Признаться, я удручающе богат, – вздохнул в ответ Уильям Брекстон, – ужасно просто! Не повезло с самого рождения…
– Хм, – отозвалась Тэсса неопределенно.
По ее мнению, невезением считалась нищета, а никак не наоборот, но у каждого свое представление о мире.
– Понимаете, – доверительно сообщил Уильям, – с ранней юности меня просто осаждали всевозможные красотки с самыми неприличными предложениями. Буквально выскакивали из-за каждого куста… Гуляешь, бывало, по парку, а с тобой флиртуют-флиртуют… а я ведь вовсе не красавец! Спорим, они бы в жизни на меня не посмотрели, если бы я был беден!
– А вы разоритесь, – вкрадчиво предложил Холли. – Фьюить! В одночасье станете никому не нужны.
– Но я не хочу быть никому не нужным, – пролепетал Уильям, – я хочу, чтобы меня любили просто так, безо всяких причин!
– Ах, батюшки, – воскликнул Холли раздраженно, – но людей всегда любят за что-то. Меня, например, боготворят за мой талант, должен ли я считать это проклятием? Тэсса выбрала дубину Фрэнка из-за его мускулов и всего такого. Отшельник Эрл обожает Мэри Лу лишь потому, что больше ему все равно никто не достанется. Для любых отношений нужны причины, и деньги ничуть не хуже всех остальных.
– Ну надо же, – поразился Уильям, – такой красавчик, а ничего не понимает в любви. Будь у меня такая внешность…
– Вот ключ от номера в пансионе, – вмешалась Тэсса, которая терпеть не могла бессмысленных разговоров. Особенно про разные там чувства.
Слова Холли нисколько ее не расстроили. Даже если ее отношения с Фрэнком основаны на постельных утехах, то что с того? Не всем же витать в облаках возвышенной любви.
– Признаться, – забирая ключ, произнес Уильям обескураженно, – я несколько озадачен. Милны писали, что Нью-Ньюлин – особенная деревня, но, по мне, это просто какая-то дыра. Не могу понять очарования сельской глуши, уж простите. Я дитя города.
– Не хотелось бы вас расстраивать, – хмыкнула Тэсса, – но раз вы нашли дорогу в Нью-Ньюлин, значит, вам тут и место.
Он моргнул, не понимая ее слов, но тут дверь в управление с грохотом распахнулась, и внутрь влетел разъяренный Фрэнк.
– Ах вот ты где, бледная поганка, – зарычал он, и Холли, подпрыгнув, отбежал за продавленный диван, – ну-ка поди сюда!
– Убивают! – завопил Холли пронзительно.
Уильям испуганно распахнул глаза, вжимаясь в стул и не зная, куда прятаться.
– И что опять стряслось? – спросила Тэсса с любопытством.
– Он выставил меня на аукцион, – Фрэнк указал на Холли пальцем. – Он обещал, что продаст меня только в частную коллекцию! А сам! На всеобщее обозрение! Все друзья надо мной смеются!
– Откуда у тебя вообще друзья? – изумился Холли.
– Ну хорошо, не друзья, – поправился честный Фрэнк, – а те, с кем я сидел в тюрьме.
– Тю! Нашел кого слушать!
– Простите, – Уильям Брекстон, побледнев, уставился на Тэссу. – Продажа людей? Тюрьма?
Кажется, он решил, что попал в бухту пиратов и контрабандистов. Бедняга.
– Фрэнки хорошо продается, – сказал Холли, – золотая жила просто! Богатые дамочки в очередь выстраиваются за его портретами. Я, видите ли, – вежливо обратился он к Уильяму, – в отличие от вас очень люблю деньги. Как еще измерить свой талант, если не доходами от него?
– Но теперь мой голый торс по всему интернету, – злобно напомнил Фрэнк.
– Просто сделай, как я: отдай свой телефон пикси, им ужасно нравится все технологичное, – безмятежно посоветовал ему Холли.
– Простите, – слабо сказал Уильям, – мне надо прилечь. Столько впечатлений!
Он встал, шагнул к выходу и… взглянул прямо в глаза Фрэнка, который от волнения позабыл надеть темные очки.
– Как вы думаете, – спросил Уильям тревожно, – если я завалю местных жителей деньгами, они смогут полюбить меня?
Фрэнк дернул ртом, поспешно отступил в сторону и отвернулся.
– Ну надо же, – заметил Холли, глядя в окошко на то, как Уильям направляется к пансиону, – какой закомплексованный миллионер.
– Что ты вообще здесь делаешь? – Тэсса зевнула, выключила компьютер и потянулась.
Фанни второй день находилась в отпуске: ей пришло в голову поставить в Нью-Ньюлине пьесу, и теперь она бродила по берегу в поисках вдохновения. Люди избегали ее – стоило остановиться хотя бы на минуточку, чтобы поздороваться, и можно было услышать длинную речь о том, как тяжело в наше время придумать оригинальный сюжет. «После Шекспира в драматургии просто нечего делать», – восторженно заверяла Фанни каждого встречного, но не отказывалась от своей идеи.
– Прячусь, – ответил Холли насупленно.
– Если от Фрэнка, то не больно-то ловко у тебя получилось, – засмеялась Тэсса.
– От Фрэнка? – казалось, Холли уже забыл, как вопил «убивают». – Да нет же, от рыбы!
– От какой еще рыбы?
– В нашем холодильнике!
– Ничего не поняла, – призналась Тэсса, – теперь ты и рыб боишься?
– Она на меня таращится!
– Я тоже на него таращусь, – вроде как обиделся Фрэнк, – и хоть бы хны.
Втроем они вышли из управления, Тэсса закрыла дверь и поежилась: ветер бушевал пронзительный.
Прижавшись к всегда теплому боку Фрэнка, она с тоской посмотрела на затянутое тучами небо. Возможно, девчонку Одри, из-за которой с каждый днем становилось все более пасмурно, следовало силой заставить снова разговаривать с мальчиком Джеймсом. С тех пор как они разругались несколько месяцев назад и перестали общаться устно, перейдя на эпистолярный жанр, солнце надолго покинуло Нью-Ньюлин.
Но Тэсса умела уничтожать чудовищ, а не мирить взбалмошных чувствительных подростков.
Здесь нужны были таланты Фанни – вот уж кто умел ворковать, и понимать, и уговаривать. Однако Фанни и саму настиг какой-то личностный кризис, и она объявила, что ничего не понимает ни в людях, ни в жизни, поэтому не считает себя вправе вмешиваться в естественный ход событий.
– Так какой из портретов Фрэнка ты выставил на аукцион? – спросила Тэсса у Холли, когда они едва не бегом направлялись к дому.
– Самый красивый, конечно! – отозвался он высокомерно.
Фрэнк фыркнул.
Холли был влюблен в каждую из своих картин по очереди. Самой красивой обычно считалась та, которую он едва закончил или над которой все еще работал.
Влетев в дом, Тэсса моментально сбросила с себя куртку, прибавила отопление и остановилась в центре гостиной, раздумывая, а не разжечь ли камин.
Прошлая ее попытка, совершенная несколько лет назад, закончилась черным облаком золы, взвывшим дымоходом и пронзительным запахом гари.
– Да посмотри ты на нее, – Холли схватил ее за руку и потащил на кухню.
– Твоя эксцентричность переходит все границы, – попыталась унять его Тэсса, но все равно потакала этой придури. Потому что не захоти она – Холли бы и с места ее не сдвинул. Даже при помощи строительного крана. Она была гораздо сильнее его физически, инквизиторские штучки. – Это всего лишь мертвая рыба… матерь божья!
Она действительно таращилась.
Будто вот-вот распахнет зубастую пасть и сожрет заживо.
– Фрэнк, это ты притащил ее в наш дом? – крикнула Тэсса, осторожно разглядывая содержимое холодильника.
– С тех пор, – ответил Фрэнк, – как моя карьера на устричной ферме бесславно завершилась, я стараюсь держаться подальше от морских гадов. К тому же с Нью-Ньюлином не угадаешь, то ли это рыба, которую можно есть, а то ли разумное существо с душой.
– Может, происки призрака из башенки? – предположил Холли, трусливо выглядывая из-за спины Тэссы.
Он прятался там в случае самой малейшей опасности – настоящей или вымышленной.
– А ты с ним так и не помирился? – уточнила Тэсса, доставая из шкафчика плотный пакет для мусора, чтобы запихнуть туда рыбу.
Она привыкла слушаться своей интуиции, а та просто в голос орала: такое есть нельзя. Оставлять в доме – тоже.
– Какое там, – Холли пригорюнился, – каждое утро претерпеваю страшные мучения!
– Умывания холодной водой полезны, – безжалостно сообщил Фрэнк, но все-таки потопал наверх, чтобы спросить у призрака про рыбу.
Тэсса меж тем засунула ее в пакет, плотно завязала его и сунула в карман солонку.
– Ты же понимаешь: успех портретов Фрэнка в том, что они просто излучают вожделение? – спросила она. – Вот почему дамочки-покупательницы с ума сходят.
– А я не виноват, что у этого животного лишь одно на уме, – ухмыльнулся Холли.
– Такие картины могут привести к беде, – не в первый раз предупредила Тэсса, а он не в первый раз отмахнулся от нее.
– Его нет! – закричал сверху Фрэнк.
– Кого нет? – озадачилась Тэсса.
– Призрака нет!
– Этого не может быть, – она положила пакет на пол и помчалась наверх. Холли, разумеется, увязался следом. – Призраки привязаны к месту точно так же, как зомби к своим могилам. Они не могут пойти в гости или на прогулку!
– И все равно его нет, – твердо повторил Фрэнк.
Тэсса недоверчиво заглянула в башенку.
Призрак Теренса Уайта на самом деле исчез.
Вместе с бесконечным шарфом, который тот вязал год за годом.
– Ура, – воскликнул Холли, – наконец-то никто не будет поливать меня водой по утрам!
Однако Тэсса вовсе не разделяла его радости.
Она обошла башенку, прислушиваясь к своим ощущениям.
– Как странно, – пробормотала она. – Я бы даже сказала – подозрительно.
– Вы раздуваете из мухи слона, – покачал головой Фрэнк, – подумаешь! Мало ли какие у бедолаги дела. Если бы вы провели так много времени в этой башенке, то были бы рады-радехоньки сбежать куда глаза глядят.
– Ох, Фрэнки, – прочувствованно проговорил Холли, – тебе все-таки надо проработать психологическую травму, связанную с тюремным заключением.
– Нет у меня никакой травмы!
– Ну конечно, есть. Я знаю прекрасного специалиста…
– Отцепись от меня!
Тэсса спустилась вниз, не слушая их перепалку.
Пакет с рыбой сдвинулся на несколько дюймов.
Тихо выругавшись себе под нос, она снова надела куртку, взяла пакет, вышла на улицу через бывший каретный сарай, в котором теперь стояли торжественный черный катафалк и ржавая колымага Фрэнка, и взяла там лопату.
На кладбище Тэсса выбрала самый дальний угол, в котором сухостоем чах чертополох. Выкопав яму поглубже, она присыпала рыбину солью, плюнула на нее сверху и завалила землей.
И пусть теперь только попробует трепыхнуться.
Утром она заглянула к Холли и убедилась, что тот крепко спит без всяких неприятностей. Потом поднялась на пролет выше, в башенку: Теренс Уайт вязал шарф.
– И где мое молоко? – проскрипел он.
– И где вы шлялись всю ночь? – спросила его Тэсса.
– Не твое дело! – рассердился он. – Я свободный призрак! Делаю что хочу!
– Оставьте бедного Холли в покое, – попросила она. – Он и без того нервный и чокнутый.
– Оставлю, – вдруг согласился призрак, – если ты раздобудешь мне прядь волос человека, который мертв и в то же время не мертв.
– Запросто, – отозвалась Тэсса и пошла за молоком.
Холодильник она открыла с некоторой опаской, но больше никаких странных рыбин там не было.
Кажется, жизнь возвращалась в привычное русло.
Со вторым блюдечком в руках Тэсса вышла на лужайку, чтобы отнести молоко пикси. И едва не налетела на Малкольма Смита.
Зомби.
Который как ни в чем не бывало стоял под хмурым утренним небом.
Очень далеко от своей могилы.
– Ты тут главная? – спросил Малкольм хриплым голосом. – Я хочу развестись со своей женой Вероникой.
До того, как вырасти в Уильяма и начать ворочать миллиардами, маленький Билли Брекстон был просто мальчиком, правда, не самым обычным. Няня рассказывала: впервые он взмыл в воздух совсем малюткой, года еще не исполнилось. «Да-да, – с чувством подхватывал дворецкий, – это событие, несомненно, заурядным не назовешь». С тех пор все они, хорошо оплачиваемые, вышколенные, вежливые и заботливые, без устали следили за тем, чтобы мистер Билли никогда-никогда не испытывал голода, уж больно хлопотно было ловить его потом под высокими сводами старинного поместья. Приходилось все время держать наготове стремянки и лестницы, крюки с петлями на конце и другие приспособления для поимки болтающегося на высоте юного хозяина.
Повзрослев, Уильям Брекстон предпочитал жить один, безо всяких слуг, хоть это было и не слишком удобно. Что, если он однажды не сможет спуститься и умрет от истощения в воздухе? Но все лучше, чем ощущать себя сбежавшей из загона овцой, которую вынуждены были то и дело загонять обратно ни в чем не повинные петухи.
Глава 3
Люди думают, если ты стара – значит, глупа и беспомощна. Однако невыносимая Бренда Ловет умела постоять за то, что считала действительно важным: например, за свой огород.
По правде говоря, самой ей нравилась пасмурная погода, но вот томатам и клубнике – нет. Обычно нью-ньюлинские мягкие зимы позволяли Бренде собирать урожай круглый год, но эта осень никуда не годилась.
Поэтому приходилось идти на крайние меры – на переговоры с врагом.
Убедившись, что Одри занята попытками накормить завтраком Жасмин – комья каши летели во все стороны, обляпывая чистую кухню, – Бренда тихонько вздохнула и вышла в сад.
Тэсса верила, что девчонка помогает с младенцем, но от такой няньки было больше хлопот, чем толку. На самом деле вместо одной воспитанницы Бренда получила двух, но она была крепкой старухой и не собиралась жаловаться.
Задрав голову, она посмотрела на сизое низкое небо, набрала полную грудь соленого воздуха, который сегодня сильнее обычного пах водорослями, прислушалась к недовольному ворчанию моря и полезла в заросли красной смородины.
Там, за полуголыми ветками, пряталась внушительная дыра в заборе. По какой-то причине мальчик Артур, который рос по соседству, обожал тайком пробираться в сад Бренды. А поскольку этот ребенок умел двигать предметы взглядом, прутья решетки будто сами собой расходились в стороны, и Бренда постоянно натыкалась на Артура то в кабачках, то в гиацинтах.
Обычно она не спешила его оттуда вытаскивать: вреда от этих вылазок не было никакого, а подглядывать за тем, как Джон мечется в поисках по свою сторону забора, было всегда весело. И вот сегодня Бренда сама решила воспользоваться дырой, благо ее размеры это позволяли.
Можно было, конечно, пройти и через калитку, но Нью-Ньюлин был не из тех поселений, которые умели хранить секреты.
Местные обитатели изо всех сил делали вид, что им нет друг до друга особого дела, но замечали все. И Бренде не хотелось потом с неделю отвечать на расспросы о том, а не объявили ли два самых скандальных соседа перемирие. Вдруг сварливый Джон отвергнет ее прекрасное предложение, и выйдет неловко.
Миновав клумбу с чахлым котовником, Бренда поднялась на веранду, перешагнула через сваленные в кучу игрушки и вошла в дом.
Только Милны закрывали свои двери на замок, остальные не занимались подобной ерундой, и Бренду встретили запахи натирки для пола, многочисленных кошек, старого дерева и мази от ревматизма. Она бестрепетно поднялась на второй этаж и ступила в хозяйскую спальню.
Джон не принадлежал к ранним пташкам и сейчас похрапывал в смешной фланелевой пижаме, уткнувшись носом в подушку.
– Ах ты старая коряга, – негромко сказала Бренда, уперев руки в боки и разглядывая облепивших его кошек, – все дрыхнешь как ни в чем не бывало.
Сварливый Джон дернулся и так резко сел, что пушистые грелки недовольно зашипели, а кто-то и вовсе вцепился когтями в его руку.
– Черт, Бренда, – воскликнул он, кривясь от боли, – что это тебя принесло ни свет ни заря?
– У нас на попечении двое подростков, которые не разговаривают друг с другом, – ответила она, – и их переписка – это курам на смех, вот что я скажу. К тому же Одри и Джеймсу пора чем-то заняться. Чем-то более полезным, чем проводить все свое время со стариками и младенцами.
– А, – проговорил сварливый Джон ехидно, – тебя просто не устраивает погода, вот в чем дело. Признаться, я ждал, что у тебя кончится терпение еще на прошлой неделе.
Он сел на кровати, спустил босые узловатые ноги вниз, нашарил меховые тапочки и так и замер, сонно закрывая то один глаз, то другой – по очереди.
– Для начала Джеймсу хорошо бы извиниться, – забросила пробный шар Бренда.
– Для начала, – немедленно возразил он, – Одри хорошо бы перестать беситься по пустякам! Мальчик пережил смерть и воскрешение, это вам не прогулка по полю с ромашками, а бестолковая девчонка только и умеет, что дуться и капризничать.
«Помни о томатах», – напомнила себе Бренда и сказала терпеливо:
– Ну, этак мы только разругаемся еще пуще и ни к чему не придем. Почему бы мне не сварить тебе кофе, а ты пока умоешься?
Сварливый Джон самодовольно ухмыльнулся.
– Тебя и правда припекло, женщина, – заметил он с удовольствием, – и помни, что я люблю теплое молоко.
Ох, с каким удовольствием она бы вылила это молоко на его лысину!
Тэсса осторожно втянула воздух носом, но не ощутила никакого тлетворного запаха. Малкольм выглядел так, будто бы еще была ночь. При свете дня ему полагалось разлагаться, но нет, ничего подобного не происходило. Не говоря уж о том, что зомби никогда не покидали границ собственных могил.
Правительственная программа кладбищ Утешений дала сбой? Или это очередная шутка Нью-Ньюлина?
– Малкольм, – строго произнесла Тэсса, понятия не имея, что делать дальше. Она могла бы его сжечь или уничтожить иным способом, но тогда на кого будет вопить его вдова? – Ты помнишь, что тебе вообще-то следует находиться в могиле?
– Ты права, – ответил он мрачно, – мой брак – это настоящая могила. Как я мог жениться на женщине, которая пилит и пилит меня без остановки? У меня голова взрывается от ее воплей.
– Ну, ты ведь ей изменил, – напомнила Тэсса.
– А ты бы не изменила такой жене? – насупился он.
– Пойдем-ка со мной, Малкольм, – велела Тэсса, никогда не понимавшая ценность измен. Впрочем, опыта серьезных отношений у нее тоже не было. Ты даешь кому-то обещание хранить верность и ничего не скрывать, а потом связываешься с кем-то на стороне. Очень сложно, на ее взгляд. Одного-то партнера порой слишком много, а крутиться между двумя? Пытка, которую люди придумывают для себя сами.
По дороге на кладбище Тэсса сунула блюдечко с молоком в микроавтомобиль с кишащими пикси, а Малкольм начал волноваться:
– И куда мы идем? Мне не нравится эта дорога. Я хочу к морю.
– Потерпи немного, ладно?
Ей хотелось спросить, понимает ли он, что уже несколько лет как мертв, но спокойнее было бы сделать это на кладбищенской земле. Там справиться с зомби будет проще. Главное – заманить его за черные ажурные ворота.
Им оставалось дойти всего несколько футов, когда из-за утеса появился профессор Йен Гастингс, возвращающийся с прогулки. Инквизитор в отставке, который прибыл в Нью-Ньюлин несколько месяцев назад и решил остаться на зимовку, совершал моцион каждое утро в любую погоду.
– Тэсса, – воскликнул он бодро, – доброго дня!
И с любопытством покосился на ее спутника. Пригляделся. Изменился в лице.
– Но это же… – начал он растерянно и осекся.
– Малкольм Смит, – сухо представила его Тэсса.
– Вот как, – профессор не стал подавать руки, – какая неожиданная встреча.
– Я требую развода, – пояснил Малкольм тревожно, – куда мы идем?
– Тут недалеко, – попыталась успокоить его Тэсса, но покойник не стал ее слушать. Он начал торопливо отступать в сторону моря, и, выругавшись про себя, она пропорола обострившимся ногтем кожу на запястье, щедро окропляя собственной кровью пожухлую траву. Власть смотрителя кладбища над мертвыми подопечными устанавливалась по старинке, и Тэссе всегда было интересно посмотреть на того затейника, кто прописал все эти протоколы.
Возможно, он был фанатом Энн Райс или Брэма Стокера.
Надо бы спросить как-нибудь у призрака предыдущего смотрителя, который жил в ее башенке. Может, он больше знает о тех людях, кто придумал механизмы работы подобных кладбищ.
Читая пафосную формулу подчинения, Тэсса внимательно наблюдала за Малкольмом. Зомби отличались от живых людей равнодушной покорностью, с которой подчинялись приказам, но в это мгновение на его лице читалось искреннее негодование.
Малкольм следовал за ней с явной неохотой, будто бы через силу, а при виде собственной могилы завопил что-то невнятное от ярости.
Однако земля все же поглотила его, медленная и неотвратимая.
Как поглотит всех в конечном итоге.
– Что это было? – спросил профессор, когда последние травинки сомкнулись над Малкольмом.
– Понятия не имею, – призналась Тэсса. – Очередная местная аномалия, полагаю.
– Что же, специалисты разберутся, – проговорил он задумчиво.
Она скривилась, и профессор произнес с нажимом:
– Тэсса Тарлтон, ты же собираешься уведомить о произошедшем управление кладбищ Утешения?
– Разве вы уже не убедились, что в Нью-Ньюлин не так-то просто попасть чужакам? Разберемся во всем своими силами, как обычно.
– Своими силами? – рассердился он. – Может, это системный сбой, а ты собираешься промолчать?
– Если это системный сбой, – заметила она, – значит, он произойдет где-то еще. Необязательно привлекать внимание к Нью-Ньюлину. Мы тут живем замкнутой общиной, если вы не заметили.
– Ты здесь просто прячешься от мира. Ловко притворяешься, что за пределами Нью-Ньюлина ничего не существует. Но это не значит, что все забыли, сколько горя ты причинила. Тэсса, однажды твоя самоуверенность едва не разнесла Лондон в клочья, а теперь ты наступаешь на те же грабли?
– Я сама разберусь со своими покойниками, спасибо за участие, – отрезала она ледяным голосом. – А вы не лезьте, куда не просят.
– Как твой учитель…
– Как мой учитель вы давно уволены.
И Тэсса поспешила прочь с кладбища, плохо разбирая дорогу перед собой.
Сколько горя она причинила?
Как измерить его?
Можно ли положить на одну чашу весов спасенные жизни, а на другую – искалеченные?
И куда тогда качнутся эти весы?
И имеет ли это хоть какое-то значение?
Привычно спустившись по почти отвесному склону на каменистый пляж, Тэсса подошла вплотную к сумрачному серому морю с мелкой раздраженной рябью.
– Ну вот, и у тебя плохое настроение, – сказала она, приседая на корточки и ловя кончиками пальцев ледяные брызги, – скажи мне, как убийца убийце, важно ли хоть для кого-то, что мы хотели как лучше?
Существо, которое обитало в морских глубинах, конечно, ничего ей не ответило. Но Тэссе показалось, будто брызги дружески потеплели.
– Вы оба хотите… чего?
Покачиваясь в казенном кресле, Тэсса с удивлением разглядывала невыносимую Бренду и сварливого Джона, которые пришли в управление вдвоем. Уже один этот факт поражал воображение – эта парочка всегда отвратительно ладила.
Тэсса подозревала, что они находят истинное удовольствие в бесконечных препирательствах. Возможно, на старости лет это заменяло им флирт или что-то в этом роде.
– Хотим открыть совместное предприятие, – повторила Бренда решительно. Ее теплая шерстяная кофта была украшена мелкими вязаными цветочками.
– Да неужели? И какого рода предприятие?
– Разведение альпак.
– Кого? – не поняла Тэсса.
– Это такие барано-ламы, только альпаки, – пояснил Джон ворчливо.
– Веселая компания для Стюарта Уэльского, – обрадовалась Тэсса. – А то бедняга в последнее время хандрит. Холли утверждает, что он чувствует себя одиноким.
– Одиноким? Пони? – скептически повторила Бренда. – Я бы сказала, что кое-кто приписывает скотине свои собственные эмоции.
– Холли не может чувствовать себя одиноким, – опровергла ее догадку Тэсса. – У него есть его картины, а больше ему ничего и не надо.
– В это сложно поверить, – заупрямилась Бренда, – но Холли Лонгли – тоже человек. Хоть он и украл мое чучело.
– Хм. Смелое утверждение.
– Так вот, про ферму, – Бренда была еще более целеустремленной, чем обычно. – Нам требуется субсидия от фонда и пастбище.
– Как вы собираетесь справляться? У вас обоих по маленькому ребенку на руках.
– Ну, – Джон усмехнулся, – есть у нас пара бездельников на примете.
– Альпаки! – Холли пришел в восторг. – Я сам вложу деньги в эту ферму, не надо никакого фонда. Это же прелесть что такое!
– Запах навоза, безусловно, украсит Нью-Ньюлин, – буркнул Фрэнк.
Тэсса засмеялась. Кто бы сомневался – если один говорит «синее», то другой тут же заявляет «красное». Холли и Фрэнк не соглашались друг с другом ни в чем, тем не менее с ними было весело.
Они отвлекали Тэссу от мрачных воспоминаний, а Холли еще и избавил ее от кошмаров.
Фрэнк поставил на стол картофельную запеканку, которую купил в пекарне Мэри Лу.
Холли дернул носом, принюхиваясь к аромату, и погрустнел. Он считал, что лучший ужин – это торт. Запеканки его мало вдохновляли.
– Раньше было лучше, – сказал он, – когда Фанни все время здесь ошивалась и готовила ужины. Теперь она ошивается только возле Кенни. Может, сделать что-то такое и разлучить их?
Тэсса молча сунула ему кулак под нос и велела накрывать на стол.
Холли неохотно оставил карандаш и потянулся к буфету за тарелками.
– Я продал Фрэнка с молотка за много-много нулей, – просиял он, замерев на месте. – И стал на много-много нулей богаче. Давайте наймем дворецкого! Какого-нибудь Дживса, если вы понимаете.
– А не позвать ли нам Дживса, – передразнил его Фрэнк, нарезая запеканку. – Что вы на меня так уставились? В тюрьме была неплохая библиотека. Между прочим, самые начитанные люди – бывшие заключенные. Я даже Плутарха читал.
– Даже Плутарха, – Холли смешно округлил глаза. – Да наш дубина – философ.
– Тарелки, – напомнила Тэсса. – Мне бы не хотелось, чтобы с нами жил кто-то посторонний.
– С нами и так живет кто-то посторонний, – не утерпел Фрэнк.
– Протестую, – уведомил его Холли. – Я не посторонний, а душа этого дома. Без меня бы вы совсем одичали в водовороте своей животной страсти, и вас бы съели муравьи.
– Это из Маркеса, – обрадовался Фрэнк и гордо приосанился.
Тэсса едва удержалась от того, чтобы не потрепать его по загривку, как хорошего песика, выполнившего команду.
– Надо завести в Нью-Ньюлине библиотеку, – задумалась она. – Холли, может, ты и на это подкинешь денег?
– Запросто, если вы поможете мне с новой картиной. Из этих, – и он помахал в воздухе рукой.
Тэсса замерла, переглянувшись с Фрэнком.
У нее пересохли губы.
Такое случалось не в первый раз, но она все еще не привыкла. Возбуждение и стыд, оголенные нервы и обнаженность во всех ее проявлениях.
Холли называл это новым подходом к искусству, но Тэсса понимала, что его вовлеченность также физическая и эмоциональная. У Холли были сложные отношения со всем, что касалось секса, многие годы он хранил целибат, опасаясь растратить вместе со спермой и часть своего таланта.
Глупость, но он в это верил, и случайный оргазм, случившийся с ним во сне, едва не свел нервного художника с ума.
– Бренда считает, – осторожно проговорила она, – что ты можешь чувствовать себя одиноким. Мы с Фрэнком не сильны в подобного рода разговорах…
– Вы с Фрэнком, – перебил он, неожиданно вспылив, – вы с Фрэнком! А я сам по себе! И с каких пор Бренда стала специалистом по душевной организации гениев?
Тэсса расстроенно села за стол, не зная, что ответить.
– И что скажет дворецкий о твоих… непристойных творческих экспериментах? – натянуто спросил Фрэнк.
Холли задумался, взирая на запеканку так, будто надеялся увидеть там ответы.
– Но я нуждаюсь в блинчиках и тортах, – произнес он жалобно. – Ничего не хочу сказать, Фрэнк, но твои завтраки просто ужасны. А Мэри Лу запретила мне появляться в «Овечке» еще по крайней мере месяц.