Мелодия молчания

Глава 1

«Всё с чего-то начинается»

Парк был почти пуст. Воздух висел тяжёлый, влажный, пах мокрой землёй и листвой. По узким тропинкам растекались лужи, в которых отражались тёмные ветви, переплетённые, как тонкие жилы под кожей. Где-то вдалеке лениво каркнула ворона, и снова всё стихло.

С ветвей всё ещё падали редкие капли, щёлкая по гравию – как сбившийся метроном, уставший следить за временем. Каждая капля будто отмеряла секунды, которые давно перестали иметь значение. Лавка стояла в стороне от аллеи, облезлая, с облупившейся краской, местами почерневшая от сырости. На ней сидел Глеб. Он сидел тихо, не сутулясь, но и не выпрямляясь до конца – как человек, который не знает, куда ему стремиться. Пальцы вяло перелистывали страницы потёртой книги. Бумага шуршала тихо, будто не хотела тревожить тишину. На обложке стёрлось название, и это почему-то казалось уместным.

Он не читал. Просто следил, как по краю страницы медленно скользит капля – срывается и оставляет светлую полосу. Глеб провёл по ней пальцем и не стал стирать. Пусть высохнет сама. Ветер прошёл по аллее, подняв лёгкий запах сырости и гари – где-то далеко, за домами, жгли листву. Глеб вздрогнул, подтянул воротник пальто. Не от холода – просто привычка не мёрзнуть.

Листья на земле шуршали от редких порывов, будто перекатывались от усталости. Он смотрел на них, не думая ни о чём. Иногда казалось, что всё вокруг движется медленнее, чем должно, – даже облака, даже дыхание.

На соседней скамейке кто-то оставил бумажный стаканчик. В нём застыл дождь, отражая блёклое небо. На поверхности плавала жёлтая кленовая веточка, дрожала, словно живая. Глеб какое-то время просто смотрел на неё, потом провёл ладонью по мокрой обложке книги и закрыл её. Сидеть дальше не имело смысла. Но он не встал сразу – просто выдохнул, посмотрел на свои ботинки, испачканные глиной, и подумал, что сегодня день такой же, как вчера. И, скорее всего, как все остальные.

Он поднялся, сунул книгу под мышку и медленно пошёл по тропинке, чувствуя, как под подошвой хрустит гравий. Каждый шаг отдавался в тишине, как будто в этом парке остался только он и звук его шагов. Когда он дошёл до ворот парка, город встретил его привычным шумом. Машины резали лужи острыми полосами света, витрины отражали неон и дождь, запах кофе смешивался с выхлопами. Всё двигалось. Всё жило. От этого движения веяло чем-то чужим, как будто весь город жил отдельно от него, сам по себе – без его участия, без нужды в его присутствии.

Он шёл медленно, не торопясь. Каждый шаг казался осторожным, будто он боялся случайно нарушить этот хрупкий порядок, где у каждого было своё место, кроме него. Под подошвой хлюпала вода, от одежды поднимался лёгкий пар. На перекрёстке кто-то поскользнулся, звякнул упавший телефон, рядом зазвучал чей-то смех. Люди спешили – кто-то с зонтом, кто-то с пакетом горячих булочек, кто-то просто бежал, прижимая к груди папку с бумагами. У всех были дела, слова, цели.

Глеб шёл мимо, как тень. Сквозь шум улицы он не слышал себя. Только шелест дождя и слабое биение сердца где-то в груди. Капли становились всё тяжелее, и он ощущал, как промокает воротник, как холод просачивается под пальто. Но зонт так и не открыл. Не хотел прятаться. Пусть дождь идёт. Пусть стирает с него всё ненужное.

Он машинально потёр лоб. На пальцах – тёплая пульсация боли.Он как раз поднял взгляд, когда из-за угла кто-то выскочил прямо ему навстречу. Удар – глухой, мокрый. Книга выскользнула из рук, упала на асфальт, расплескав на обложке капли воды. – Ай… – выдох сорвался сам собой.

Он только кивнул.Перед ним стояла девушка. Мокрые ресницы, светлые волосы, прилипшие к щекам, пальцы дрожали на ремне рюкзака. Капюшон съехал, и она поспешно поправила его, но всё равно выглядела растерянно. – Прости, я… – голос дрогнул, дыхание сбивалось. – Я не смотрела.

Потом она неловко улыбнулась, поправила рюкзак и быстро ушла, растворяясь в потоке людей, будто её и не было.Несколько секунд они стояли молча. Дождь бил по плечам, по рукавам, по крышам машин. Улица текла мимо, не замечая их.

Вечер снова поглотил его, как будто ничего не случилось.Глеб остался стоять. Смотрел ей вслед, пока силуэт не исчез в сером воздухе. Потом медленно нагнулся, поднял книгу. Капли с неё стекали прямо на дорогу. Он усмехнулся – коротко, почти беззвучно. И пошёл дальше.

Буквы дрожали от ветра, а изнутри доносился запах карамели и свежей выпечки. Он толкнул дверь, и мир вдруг стал мягче – будто выдохнул вместе с ним.На углу тускло светилась старая вывеска: кофе и булочки с теплом.

Глеб провёл взглядом по рядам стаканов и бутылок, но ничего не сказал.В кофейне было тихо. Пахло молоком, влажной бумагой чеков и тёплым воздухом. За стойкой стояла женщина в вязаном свитере, с усталым лицом и внимательным взглядом. – Что будете? – тихо спросила она, слегка наклонившись вперёд.

Женщина внимательно наблюдала за ним, словно ожидая ответа. Он кивнул в сторону самого дешёвого, но нужного напитка. Она мягко улыбнулась, молча поставила стакан перед ним и отошла, оставляя за стойкой тихое тепло кофейни.

Глеб взял кофе, сел у окна. На стекле – отпечатки чужих пальцев, следы дождя, отражения спешащих людей. Он просто смотрел. Как отражается свет фонарей в мокром асфальте. Как капля скатывается вниз – долго, не спеша, будто ищет, куда ей упасть.

Глоток – горячий, немного горький. Он задержал дыхание, чувствуя, как тепло медленно растекается внутри. Сердце билось ровно, без надрыва. Снаружи всё шумело, двигалось, звенело, но здесь было странно спокойно. Ни мыслей, ни тревоги – только дождь и слабый запах корицы.

Он допил кофе, оставил стакан на подоконнике и поднялся. Когда вышел обратно под дождь, город встретил его тем же светом, тем же шумом – но в этом шуме было что-то другое. Едва уловимое. Как будто воздух стал теплее, хоть и день был тот же, холодный. Он поднял воротник, засунул руки в карманы и пошёл дальше. Без цели. Без мыслей. Просто шёл.

Дождь продолжал падать. Свет отражался в лужах. Мир тек мимо, не спрашивая ни о чём.

Глава 2

«Когда всё молчит»

Глеб проснулся поздно. Свет пробивался сквозь занавеску блеклыми полосами, ложился на стены и резал глаза. Воздух в комнате стоял неподвижный, чуть пыльный – от старых досок, от ночи, от времени.

Он не спешил вставать. Лежал, слушая, как за окном что-то скрипит – может, балконная рама, может, чужой шаг по двору. В этой тишине было что-то липкое, вязкое. Она будто заполняла всё пространство – стены, тело, даже мысли.

Когда наконец сел, подушка оставила на щеке след, а тело – ощущение тяжести, будто ночь была не отдыхом, а продолжением чего-то долгого и непонятного.

Он провёл рукой по лицу. Холодные пальцы, короткое дыхание. Потом взгляд – на окно, где серый свет плавно растворялся в тумане. Всё снаружи выглядело одинаково: двор, машины, детская площадка с облупленными качелями. Ни звука, ни движения, только гул вдалеке – город жил, но без него.

На столе – ноутбук. Экран потухший, но всё равно манящий. Глеб щёлкнул крышкой, и комната вспыхнула тусклым голубым светом. Проект был открыт – тот самый, вчерашний. Несколько дорожек, пустые такты, пара неудачных мелодий. Он нажал «play».

Музыка зазвучала, но не тронула.

Просто звуки. Без тела, без души. Он слушал их, будто чужие голоса в соседней комнате. Ни боли, ни радости. Только усталость.

Кофе остыл ещё утром, но он всё равно сделал глоток. Горечь осела на языке, будто напоминание, что день начался. В углу тихо потрескивала батарея, за окном кто-то выгуливал собаку. Мир жил рядом, но не внутри.

Он подошёл к окну. Снизу тянуло холодом и сыростью, капли стекали по стеклу, оставляя мутные следы. Глеб смотрел на них, пока взгляд не расплылся, пока всё не стало одним цветом. Он знал каждый угол этого двора – те же старики на лавке, те же дети, что кричат до сумерек. Но сейчас – никого. Только гулкий шум листвы и ощущение, что всё остановилось.

Он вернулся к ноутбуку. Открыл проект заново. Курсор мигал, как будто поддразнивал. Пальцы замерли над клавиатурой. Тишина. Вдох. Выдох. Он попробовал сыграть что-то, нажал несколько клавиш. Ноты зазвучали, но будто через стену.

Он остановился, провёл рукой по волосам, закрыл глаза.

– Ну же… – выдохнул он почти беззвучно.

Но вдохновение не пришло. Только звон в ушах от собственного молчания.

Глеб поднялся и отошёл от стола. Постоял у окна, посмотрел вниз – на двор, на тусклые пятна света под фонарями. Всё казалось нереальным, будто нарисованным. Он снова лёг. Кровать встретила его холодом, и всё вокруг стало вязким, будто время утратило форму.

Когда-то он просыпался иначе.

В семнадцать – утро всегда пахло идеями. Тогда он ещё верил, что всё возможно. Он мог не спать ночами, искать звуки, ловить настроение в каждом шуме. Музыка тогда была живой, шевелилась в нём. Он помнил тот день, когда впервые написал трек для инди-разработчика. Как сердце билось, когда пришёл ответ: «Хочешь попробовать что-то для игры?»

Он тогда не ел, не спал, писал до утра. Мир казался огромным, и всё в нём дышало.

Теперь же – пустота.

Все проекты умерли один за другим. Люди исчезали. Ответов становилось всё меньше, как будто и его самого стало меньше. Музыка осталась, но где-то далеко, как эхо под водой. Он перевернулся на бок, глядя в потолок. Из-под окна тянуло холодом, комната дышала медленно и лениво. Перед глазами всплывали лица – друзья, голоса, старые вечера.

Паша, Артём, Лиза. Шум, смех, колонки, пицца, кто-то орёт, кто-то спорит про старые игры. Кто-то говорит: «Вся жизнь – это туториал.» Он улыбнулся. Потом улыбка сошла.

Теперь каждый из них где-то там. Паша – в Питере. Артём – в Казани. Лиза – за границей. У всех – жизнь, движение, тепло. А он – здесь. В городе, где туман даже днём не уходит. Он не злился. Просто… скучал по тому, как всё тогда казалось настоящим. Он выдохнул, закрыл глаза.

В груди стало пусто. А потом – снова привычная тяжесть. Он сел, посмотрел на стол. Ноутбук ждал. В нём – заказ на фоновую музыку для свадебного ролика. Без лица. Без смысла. Просто звуки, чтобы никто не слушал. Он включил его, послушал первые аккорды. Всё правильно, всё ровно. И всё равно – мимо.

Он опустил голову, ладонью закрыл глаза. Сколько бы ни писал – ничего не менялось. Музыка стала чем-то вроде пыли. Она заполняла пространство, но ничего не оживляла.

В комнате было тихо. Только тиканье часов и редкий шум машин за окном. Глеб не знал, сколько прошло времени – час, два. Когда телефон дрогнул, звук показался почти чужим. Экран вспыхнул. Смс. Он не спешил брать. Просто сидел, слушая, как сердце делает один лишний удар.

Глеб сидел за компьютером. Монитор светил бледным голубым, отражаясь в его уставшем лице. Пальцы бегали по клавишам быстро, почти машинально. На экране – очередной проект: безжизненный, пустой, как звук дешёвого синтезатора. Всё, что требовалось, – сделать, отправить, забыть. Мысли мешались, сталкивались, но не задерживались. Некогда было думать. Внутри росло знакомое напряжение – будто тень медленно подступала со спины. Время поджимало. Каждая минута казалась каплей, вытекающей из пробитой банки с надеждой.

Он не открывал сообщение – просто знал, что там. Остальное не имело значения. Осталась только работа и необходимость закончить её, чтобы не остаться на улице.

Глеб перевёл взгляд на экран, пытаясь сосредоточиться. Но мысли всё равно ускользали, как туман. Он снова принялся за проект, но тревога не отпускала. Закусил губу, колеблясь – стоит ли взглянуть на телефон? Он знал, что ничего не изменится, но внутри всё равно что-то требовало этого.

В комнате было тепло, а за окном – темно. Уже вечер, но он не чувствовал ни ночи, ни дня. Его мир сузился до стула, компьютера и бесконечной рутины.

На экране мелькнула мелочь – незначительная, но почему-то она вывела его из равновесия. Мысль за мыслью, и вот он снова возвращается к старым вопросам: как быстро заработать? Как прожить ещё один месяц в квартире, где даже стены кажутся чужими? Почему он вообще выбрал эту работу?

Тревога нарастала, и стало тяжело сидеть. Он встал, подошёл к окну, потянулся. В воздухе пахло дождём, и это немного успокоило – словно внешнее напоминание о том, что не всё потеряно. Он закрыл глаза, вспомнив того, прежнего себя – парня, что по ночам сочинял музыку и верил, что жизнь будет другой. Теперь – только пустота.

Через пару минут он вернулся к компьютеру. Работа закипела, но это кипение было без страсти. Он медленно двигал курсором, собирая звуки в композицию, которая казалась мёртвой ещё до начала. Это был не выбор – необходимость. Тревога стала чем-то вроде сигнала: ты всё ещё здесь, жив, дышишь.

Каждое нажатие клавиши отдавалось тупым звуком в голове. Он едва слышал музыку, над которой работал. Всё смешалось: серый шум мыслей, гул за окном и внутреннее давление – будто весь мир сжался в узкое пространство между «сейчас» и «надо». Он больше не искал вдохновения, лишь завершения. Поскорее закончить, отправить, получить оплату и избавиться от тревожного сообщения.

Мысли перескакивали: новый заказ? звонок от хозяина квартиры? переезд? Всё сливалось в одну линию – выжить. Он выдохнул, сжал зубы и продолжил. Только закончить. Остальное – потом.

Он поставил последнюю точку, переслал файл и почти сразу получил перевод – жалкие две тысячи. Этого едва хватило, чтобы перекрыть долг. Он открыл приложение банка, перевёл сумму хозяину, отключил телефон и уставился в экран. Пустота. Ни облегчения, ни чувства завершённости – только глухой звон в висках.

– Курить. Срочно курить, – прошептал он.

Пошарил по столу, нашёл пачку. Пальцы дрожали не от страха, а от усталости – от этой бесконечной гонки за ничем. Сигарета дрожала в зубах. Он натянул серое пальто поверх чёрной водолазки, проверил карманы – зажигалка на месте. Белые, чуть запачканные кеды, чёрные штаны – всё как всегда.

Он вышел на лестничную площадку. У подъезда было сыро, но дождь уже прошёл. Капли стекали с навеса и разбивались о бетон. Он присел на мокрую лавочку, закурил. Воздух был густой, тяжёлый, пропитанный влажной скукой.

Свет фонаря цеплялся за ткань пальто, рисуя тени. Белые кеды почти сливались с серыми плитами. Лицо спокойное, будто выточенное из камня, с лёгким налётом щетины – следом дня, к которому он не хотел возвращаться. Он медленно затянулся и посмотрел в пустой двор.

Глеб сидел тихо. Серый вечер окутывал его, воздух лип к коже. Из окна соседней квартиры падал мягкий свет, рисуя на асфальте узоры. Было тихо: ни шума, ни суеты – только треск сигареты и собственные мысли. Он не думал ни о деньгах, ни о будущем. Просто жил этим мгновением, чужим и своим одновременно. Соседи проходили мимо, не замечая его – часть пейзажа, человек на лавочке

Он разглядывал асфальт, будто ища в трещинах хоть какую-то логику. И вдруг – движение. Мимо прошла девушка в светлом плаще. Из рюкзака выпала игрушка – небольшая, плюшевая. То ли медвежонок, то ли волчонок. Она не заметила.

Глеб встал, поднял. Мягкая, с тёплым запахом чужих духов. Он сделал шаг вперёд.

– Эй, – негромко сказал он, – у тебя что-то выпало.

Девушка обернулась. Её глаза были заплаканными, лицо усталым. Она попыталась улыбнуться.

– О… спасибо, – произнесла тихо.

Он протянул игрушку. Их пальцы коснулись, её ладонь дрожала.

– Держи, – сказал он.

Она кивнула, неловко улыбнулась.

– Хорошего вечера.

– И тебе, – прошептала она, уходя прочь.

Глеб остался стоять. И вдруг ощутил – в мире всё ещё есть что-то настоящее, даже если на секунду. Ему не хватало людей, тепла, живого взгляда. И, преодолевая нерешительность, он снова окликнул её:

– Погодите.

Она остановилась.

– Я не могу не спросить… что с вами случилось?

Несколько секунд молчания.

– Просто день, – ответила она. – Один из тех, когда всё валится.

Глеб кивнул.

– Бывает, – сказал он. – Я такие дни коллекционирую. Уже пару лет.

Она удивлённо посмотрела, потом чуть улыбнулась.

– Эм… ты часто подбираешь чужие игрушки?

– Только по праздникам. Сегодня вроде не праздник.

– Наверное. – Она усмехнулась. – Ну… спасибо.

– Не за что. Осторожнее там. Игрушки коварные.

– Угу. Пока.

– Пока.

Она ушла. Разговор длился минуту, но почему-то казался важным. Глеб всё ещё чувствовал в пальцах мягкость игрушки, как след.

– Что это вообще было сейчас? – пробормотал он.

Слова, взгляды, жесты – всё казалось бессмысленным, но живым. Он поймал себя на том, что впервые за долгое время что-то почувствовал. Немного, но достаточно, чтобы дрогнуло внутри. Сел обратно, поёрзал, словно не находил себе места. Лёгкая дрожь пробежала по телу – не от холода, а от странного волнения.

– Дурацкий вечер, – сказал он вслух и усмехнулся. – Но, может, не самый пустой.

Он поднялся, стряхнул пыль с пальто и направился к подъезду. Где-то в груди шевельнулось неловкое, почти детское чувство – будто он сделал что-то глупое. Но впервые за долгое время это было живое чувство.

Дверь в квартиру закрылась за ним тихо. Глеб снял обувь, прошёл вглубь тускло освещённой комнаты и сел на кровать, чувствуя, как тишина снова обнимает его с привычной прохладой. Он сел на кровать, но в этот раз тишина не ощущалась привычной. Что-то в ней было не так. Будто она стала тесной, мешающей. Будто сама пустота начала давить на грудь.

– Нельзя так просидеть всю жизнь, – произнёс он вслух, будто проверяя, звучит ли эта мысль по-настоящему. Он опустил голову, провёл рукой по лицу.

– Нужно что-то делать… но что? Что я вообще могу сейчас?.. Как выбираться из этой дыры?..

Вопросы висели в воздухе, и ни один не находил ответа. Только слабое шуршание ветра за окном казалось реакцией на внутренний крик, слишком долгий и слишком тихий, чтобы кто-то его услышал. Он встал и медленно прошёлся по комнате. Пол скрипел под ногами, будто подтверждая: да, ты всё ещё здесь, всё тот же – в этих стенах, с этой мебелью, в этом состоянии. Он подошёл к окну, приоткрыл его, вдохнул прохладный воздух – свежий, но ничем не наполняющий.

– Я ведь когда-то мечтал… – снова вслух. – Хотел делать музыку, настоящую, атмосферную. Ради атмосферы игр, ради людей.

Он закрыл окно, опёрся на подоконник. Пальцы дрожали, не от холода – от злости на себя. Он вспомнил, как ночами не спал, оттачивая звук, искал баланс, учился на слух… А теперь? Теперь он делает фон для банкетов и кривые мелодии для чужих праздников, на которых его самого никогда не будет.

– Чёрт… – выдохнул он.

Телефон на столе мигнул – кто-то поставил лайк на старую публикацию. Почти случайность. Он выключил экран, прошёл к компьютеру, сел, но не включил его. Смотрел в чёрный монитор, как в зеркало, надеясь, что там отразится что-то другое.

– Надо начинать с малого, – подумал он. – Хоть что-нибудь. Плевать, если не получится. Главное – не стоять.

Он не знал, что будет делать завтра. Но в этот момент подумал не о выживании, а о шаге. Первом, пусть даже в темноте. Он включил компьютер. Звук кулера привычно зашумел, будто пробуждая не только машину, но и его самого. Глеб надел наушники, открыл старый проект – тот, что начинал когда-то, без цели, просто потому что чувствовал. Пальцы легли на клавиатуру. Неуверенно, почти неловко. Он долго выбирал инструмент – не слишком яркий, не слишком мрачный. Что-то нейтральное, но живое, как лёгкий ветер между домами.

Первый аккорд. Второй. Медленно. Не музыка – дыхание.

Он не думал, не анализировал. Просто позволял себе звучать. Не как заказчик просит. Не как нужно кому-то. А как он может. Как чувствует.

Ноты ложились не в такт, а в эмоцию. Иногда громко, иногда почти неслышно. Он не знал, получится ли композиция. Не знал, будет ли в этом смысл. Но каждая секунда за этим занятием казалась настоящей. Ему не нужно было быть счастливым. Он просто не был пустым.

Он слегка улыбнулся. Не от радости – от облегчения. Как будто часть себя, спрятанная глубоко, наконец подала голос. Это был не проект. Это был диалог. С тишиной. С собой. С тем, кем он когда-то был и кем, может быть, ещё станет.

Он с интересом прислушивался, как музыка, хоть и немного хаотичная, но при этом полная жизни, заполняет пространство. Она не была похожа на то, что он обычно писал для работы. В ней не было структуры, которой он привык придерживаться, не было логики и формальных решений. Но в этом и была её прелесть – она была живой, искренней, и, несмотря на свою нестабильность, всё равно оставалась гармоничной.

Глеб почувствовал, как каждый аккорд, каждая нота приходят откуда-то изнутри, не через разум, а через чувства. Он перестал думать о том, как это должно звучать, какие правила он нарушает. Всё, что он делал – это следовал за тем, что внутри. Его руки двигались по клавишам как будто сами, не требуя усилий. Это было освобождение от всех его мыслей и забот, от всего, что заставляло его чувствовать себя пустым.

Он заметил, как ритм начал выстраиваться. Он был не идеальным, местами дерганым, но именно этот порыв создавал что-то необычное. Почти как дыхание, которое не всегда ровное, но всегда необходимое для жизни. Глеб понял, что его музыка не должна быть совершенством – она должна быть настоящей, такой, как она есть. И в этом есть своя красота.

Он немного прибавил громкость в наушниках, словно хотел услышать себя самого громче, яснее. Пальцы продолжали бегать по клавишам, иногда неуверенно, но уже не останавливаясь. Музыка рождалась прямо здесь, в его маленькой, старой квартире, среди обшарпанных стен, пыльных углов и тусклого света из кухни. Она вытекала из него, будто скрытая река, долгое время сдерживаемая бетонными плитами повседневности.

В какой-то момент он поймал себя на том, что улыбается. Совсем чуть-чуть, еле заметно, но это была настоящая улыбка. Не та, которую натягивают на лицо в вежливом ответе, не та, что возникает автоматически в чужом обществе. Это была тёплая, тихая реакция на то, что он чувствует.

Глеб перебрался на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Музыка продолжала звучать в петле. Она не требовала оценки, не ждала похвалы. Она просто была. Как и он – просто был. И, может быть, этого пока достаточно.

Будильник молчал – он давно был не нужен. Глеб проснулся сам, будто по привычке тела. Несколько секунд сидел на кровати, глядя в пол. Воздух стоял неподвижно. Даже холодильник не гудел – будто и он решил не тревожить утро.

Он поднялся, подошёл к окну. Весна. Люди на улице торопились: лёгкие куртки, бумажные стаканчики, букеты. Смех, объятия – всё будто за стеклом, из другого мира. Глеб зевнул, почесал затылок и пошёл на кухню.

Чайник. Кружка. Один и тот же дешёвый чай. Тот же вкус, тот же жест. Тот же день.

– Весна… – пробормотал он, наливая кипяток. – Пора любви. Пора встреч. Пора… фальши.

Он поставил кружку на подоконник. Чай остывал быстро. На поверхности появилась плёнка, как будто вода тоже устала.

Никаких мыслей – только тупое ощущение, что жизнь идёт где-то рядом. За стеклом шумное кафе, в которое его не пускают.

Он вернулся к столу. Ноутбук открылся привычно, как старый скрипучий ящик. Письмо в почте: новый заказ – ролик ко дню рождения. Весёлые нотки, смех, лёгкий мотив. Всё как всегда.

Курсор двигался по экрану, мышь щёлкала, дорожки выстраивались в ряды. Музыка рождалась без души – будто кто-то другой управлял его руками. Глеб глотнул чай, поморщился, но не стал менять воду. Пусть будет так.

За окном кто-то крикнул, проехал самокат, залаяла собака. Всё это звучало как аккомпанемент к его серой мелодии. Не раздражало – просто было.

– Хоть бы дождь, – тихо сказал он. – Хоть что-то живое.

Но небо оставалось ясным, равнодушным.

Щелчок крышки ноутбука – резкий, как выстрел.

– Да сколько можно? – голос сорвался, гулко ударился о стены. – Сколько можно лепить этот пластик, притворяться, будто мне не всё равно?

Он начал ходить по комнате. Узкие стены будто приближались, сжимая пространство.

– Для кого я вообще всё это делаю? Где я в этом всём? Где моя музыка?

Кружка ударилась о стол, жидкость брызнула, стекла по краю.

– Никому не нужен. Ни музыка, ни я.

Злость прогорела быстро, оставив горечь. Хоть что-то настоящее – хотя бы это.

Он снова подошёл к окну. Весна сияла снаружи, но внутри всё гудело пустотой.

– Да пошло оно всё, – сказал он тихо, почти спокойно.

Он опустился в кресло. Провёл ладонями по лицу, будто пытался стереть с себя усталость. Компьютер загудел, и он машинально включил проект. Весёлый мотив из колонок – два такта, три – и клавиша Delete. Всё.

– Это не я, – губы еле шевельнулись.

Он налил себе воды. Глоток. Тёплая. Или просто он остыл.

Вернулся, открыл чистый проект. Белое поле экрана – как лист в голове.

– Если я всё равно один, пусть будет моё, – сказал он. – Моё одиночество, моя музыка.

Пальцы легли на клавиши. Первый аккорд – вялый, как утро. Второй – мягче. Между ними что-то дрогнуло. Небольшое, но живое.

Минуты потекли, и он не заметил, как растворился в звуке. Музыка шла сама, будто пробуя на вкус воздух в комнате. Иногда фальшиво, иногда нежно. Но без фальши.

Он переслушал набросок. Взгляд сузился. Щёлчок мыши – и снова тишина.

Он откинулся назад. Потолок был серым, как всегда.

– Может, я просто не умею… – выдохнул он.

Монитор погас. Комната наполнилась полумраком.

Телефон мигнул в темноте – звонок.

Паша.

Глеб нажал «ответить».

– Алло.

– Глебыч, здорово! Ты там не сгинул?

– Почти. А ты чего вдруг?

– Да так. Сидел, думал, кого давно не слышал. Вспомнил тебя.

– Неожиданно.

– У нас тут сакура расцвела, прикинь. Прям как в Японии.

– В Питере?

– Ага. Красота. А ты чего, всё варишь свои биты?

– Варю. Безвкусные, как я сам.

– Слушай, приедь. Хоть на пару дней. Тут люди, кофе, музыка. Тебе бы пошло.

– Угу. Только если чудом. У меня на дошик-то едва хватает.

– Ну… жаль. Я бы помог, да сам на съёмной.

– Не надо. Это моя яма. Но спасибо, что позвонил.

– Если передумаешь – приезжай. Хоть помолчать. Как раньше.

– Как раньше, – повторил он.

Экран погас. Тишина вернулась, но уже другая – мягче. Он сидел, глядя в пустоту. В голове крутились слова: «Как раньше…» Когда всё было проще. Когда музыка казалась дыханием, а не работой. Он снова открыл ноутбук. Белый экран. Щелчок. Пустой проект.

Запустил старую демку. Через несколько секунд выключил. Фальшь. Не от звука – от всего.

Ходил по комнате. Скрип пола. Пустые чашки. Пыль на клавишах. Никто не придёт. Никто не спасёт. Он лёг, не раздеваясь. Из окна доносился детский смех. Настоящий. Живой. Он слушал. Потом сел, глядя на потемневший монитор.

“Как жить дальше? Где взять силы, если не осталось цели?” – вопрос не звучал, но висел между дыханием и сердцем.

Он понял: дальше так нельзя. Эти заказы – гроб без крышки. Надо менять.

“Мне нужно вдохновение. И работа получше. Музыка – моё. Просто я забыл, как её любить.”

Форумы. Старые сообщества. Музыкальные ветки, где когда-то жил ночами. Он вошёл в старый профиль. Пароль подошёл. Пустота. Но раздел объявлений всё ещё жил.

“Ищем композитора для визуальной новеллы.”

“Нужен звук для аркады.”

И одно – еле заметное:

«Проект мечты. Ищем звук. Нужно не мастерство – нужно чувство.»

Он выпрямился. Сердце забилось чуть чаще. Пальцы зависли над клавиатурой.

Глава 3

«То, что ещё осталось от меня»

Он стоял посреди поляны, окружённый чёрной тенью деревьев, но не чувствовал страха. Над головой раскинулось густое ночное небо – бархатное полотно, расшитое звёздами. Они падали неспешно, словно танцуя, оставляя за собой световые нити, что таяли в воздухе. Это зрелище не вызывало восторга – оно было тихим, домашним. Всё было на своих местах.

Тёплый ветер шевелил траву, касался щёк, гладил волосы – и в этих прикосновениях было больше жизни, чем во всех днях, что он прожил за последнее время. Ночь не пугала – она обнимала. Глеб чувствовал, что принадлежит чему-то большему. Он лёг в траву, смотрел ввысь, и мысли умолкли. Было только небо. И крошечный, едва различимый огонёк внутри – хрупкий, как свет далёкой звезды. Он улыбнулся. Почти незаметно.

Звёзды казались живыми – каждая со своим дыханием. Одни мерцали быстро, будто разговаривали, другие сияли упрямо, с ясностью, от которой хотелось верить. А над всеми тянулась гигантская туманность – фиолетовая, как акварель, растекалась по небу, и в ней медленно вращались звёзды, крошечные, но неугомонные. Всё было в движении. И всё – в тишине.

Земля под ним дышала, тёплая, будто живая. Мир стал близким, мягким. Без слов, без планов, без боли. Просто бесконечная красота, к которой не нужно было прикасаться, чтобы почувствовать.

Он открыл глаза резко – будто звезда из сна упала прямо в подушку. Потолок. Побелка, трещины, голоса за стеной. Город снова вернул его себе. Глеб выдохнул. Лежал, не двигаясь, пытаясь удержать хотя бы крошку того тепла. Небо из сна ещё стояло перед глазами – живое, дышащее. Но чем дольше он смотрел в потолок, тем быстрее оно исчезало.

И всё же в груди что-то шевельнулось – крошечное, но живое. Трещина, через которую мог проникнуть свет.

Он встал. Телефон, чайник, старая чашка, холодная вода. Всё было привычным, но не раздражало. Просто существовало. Как фон.

Он включил чайник и сел у окна. Весна. На улице – люди, ветер, выцветшие афиши. Всё будто происходило за стеклом. Он не ел, не пил – просто смотрел. День был обычным. Так сильно обычным, что от него хотелось кричать. Долго не решался открыть форум. То самое объявление всё ещё висело: «Проект мечты. Ищем звук. Нужны не ноты – нужны чувства.»

Он смотрел на экран, как на дверь, за которой не был много лет. Потом глубоко вдохнул, открыл секвенсор. Пустой проект. Белое окно. Пальцы нашли клавиши.

Первый аккорд – робкий, почти детский. Второй – теплее. Музыка не требовала смысла, она просто текла. Без правил, без целей. Как дыхание.

Он не думал, сколько это стоит. Важно было одно: он всё ещё может.

Мелодия получилась простой – ни куплетов, ни припева, только тихое течение, будто кто-то рядом сидит и молчит. Её можно было не заметить. Но если прислушаться, она будто касалась плеча.

Глеб слушал, не вмешиваясь. Просто позволял себе звучать.

Стоит ли отправлять? Мысль повисла. В груди дрожало – не страх, скорее, уязвимость.

Он кликнул «Отправить».

Без повторного прослушивания, без подготовки. Просто – клик. И мелодия ушла в пустоту, как бумажный кораблик в весеннюю лужу.

Ответа не было. И, скорее всего, не будет.

Он откинулся в кресле, закрыл глаза. Вдох. Выдох.

Потом открыл другой проект – свадьба, банальные аккорды, натянутые улыбки. Всё как всегда. Романтика романтикой, а жить-то на что-то надо.

Так прошло ещё четыре дня. Форум он даже не открывал – будто боялся. Не боялся разочарования, нет, скорее боялся надежды. Надежда была слишком дорогой, слишком болезненной роскошью. Он просто работал. Один проект сменял другой: реклама для салона маникюра, нарезка видео с дня рождения, короткий трек на задний фон влогов. Музыка стала похожа на пластилин – бесформенная, податливая, лишённая сути. Лишь бы платили.

Ночи были другим миром. Сны приходили каждый раз разными. То – тёплые, с золотыми лугами и далекими голосами, которые он будто узнавал. То – тяжёлые, с протекающими крышами, с холодом, с улицами, в которых он был один и никому не нужен. Он просыпался и не всегда понимал, где он – во сне или в настоящем. И казалось, что и там, и там он чужой.

Утро выдалось на удивление тихим. Без звонков, без срочных заказов и без мыслей. Он налил себе кофе, открыл ноутбук и, почти машинально, щёлкнул по закладке форума. Просто чтобы… ну, не забыть, как выглядело то сообщение.

Но там было новое.

"Очень неплохо. Свяжитесь с нами в соцсетях."

*ссылка*

Глеб застыл. Внутри что-то дрогнуло – лёгкое, почти незаметное, как едва уловимая вибрация в груди. Он перечитал сообщение раз пять. Потом ещё раз. Казалось, что оно может исчезнуть, если моргнуть слишком медленно.

"Очень неплохо". Простые слова, ничего особенного. Но в этот момент они звучали как спасательный круг, выброшенный в шторм. Он всё ещё нужен? Его музыка – не просто шум?

Он откинулся на спинку стула, чувствуя, как затекли плечи. «Признание?..» – пронеслось в голове. Слово, которое раньше казалось чем-то далёким и чужим. Но теперь… теперь оно обжигало, как первый глоток горячего чая после долгой зимы.

Он не знал, что будет дальше. Но захотел узнать.

Руки дрожали едва заметно, когда он открыл ссылку. Обычная страница – без пафоса, без логотипов и громких заявлений. Просто несколько постов, аватарка с иллюстрацией в мягких тонах, и адрес для связи. Он пару раз набрал сообщение и стирал, не зная, как начать.

В конце концов, написал просто: «Здравствуйте. Это Глеб, я отправлял вам демо-трек с форума. Хотелось бы узнать, подходит ли вам мой стиль, и что будет дальше.»

Сообщение ушло. Глеб уставился в экран, как будто ответ должен был появиться сразу, как будто кто-то на другом конце сидел и ждал именно его. Но экран молчал. Пустой, с маленьким серым статусом «отправлено».

Он откинулся назад, поднёс к губам уже остывшую чашку кофе и с грустью подумал: «А вдруг всё-таки ошибка? Вдруг они писали это просто из вежливости?» Но в глубине – очень глубоко – теплилась надежда. Как слабый огонёк, который наконец-то кто-то попытался разжечь.

Мысли начали медленно, но уверенно прокручиваться в голове, как плёнка старого проектора, прыгающая от перегрева.

"А что, если это был просто удачный случай? Просто… совпало настроение, случайно нажал те самые клавиши. А дальше что? А вдруг я больше не смогу? Вдруг вся моя музыка – это просто попытка казаться кем-то, кем я не являюсь? Кто я вообще, если не могу делать это по-настоящему?"

Он встал, прошёлся по комнате, потом снова сел. Глеб вспомнил, как раньше казалось, что музыка – это единственное, что у него получается. Теперь же это напоминало хрупкое стекло, в любой момент готовое треснуть от одной неуверенной ноты.

"Может, мне просто повезло. Может, это всё был самообман." – он усмехнулся, но в этом не было веселья. Только глухая тревога и знакомое ощущение беспомощности.

Он смотрел на пустой проект в редакторе, будто ожидая, что идея родится сама. Но экран молчал.

Сообщение появилось внезапно, выдернув Глеба из вязкой тревоги и мыслей. Он посмотрел на экран.

"Нам всё понравилось. Да, музыка простая, но она живая. А это больше, чем мы получали до этого. Мы делаем проект на чистом энтузиазме – оплаты пока обещать не можем. Но если игра принесёт хоть что-то, 10% твоих. Ты с нами?"

Глеб долго смотрел на это короткое сообщение. В нём не было ни нажима, ни пафоса – только честность. И в этом было что-то… правильное. Нечто давно забытое. Он откинулся на спинку стула и выдохнул. Чуть заметно улыбнулся. Не от радости – от лёгкого удивления. От того, что кто-то не отмахнулся. Услышал. Он не знал, согласен ли. Не ради денег, не ради славы. Просто… может быть, стоит попробовать. Может быть, он всё ещё может звучать.

– Я с вами, – коротко написал Глеб и отправил.

Ответ не заставил себя ждать. Почти сразу появилась новая реплика.

"Круто! Мы не ожидали, что ты ответишь так быстро. Сейчас добавим тебя в нашу беседу, чтобы было проще координироваться."

Его добавили в небольшой чат. Три человека: Лера – сценарист и художница, Тимофей – программист и по совместительству геймдизайнер, и Макс – тот, кто написал ему на форуме.

Лера: "Привет, Глеб! Очень здорово, что ты с нами. Сразу немного введу в курс: мы делаем короткую новеллу, она про двух людей, которые случайно встречаются в городе. Там немного мистики, немного драмы и тишины. Основной настрой – меланхоличный, но не мрачный. Хочется, чтобы музыка подчеркивала это."

Макс: "Вот пара скринов. Пока всё в процессе, но визуал уже вырисовывается."

К Глебу прилетели несколько изображений – акварельный стиль, мягкие пастельные тона, тёплые уличные фонари, немного размытые силуэты персонажей, мокрый асфальт, отражения. Всё выглядело просто и очень душевно.

Макс: "Если что, не стесняйся спрашивать. Мы не профи, просто любим это дело. Главное – атмосфера. Нам не нужна симфония, просто что-то настоящее."

Глеб провёл взглядом по картинкам, медленно вдохнул. Он чувствовал, как в груди появляется что-то новое. Не восторг. Скорее – тихое согласие с собой.

Он начал печатать:

– Я понял. Спасибо. Всё очень красиво. Я попробую почувствовать и сделать так, чтобы музыка была частью этого.

Пальцы зависли над клавиатурой. Глеб смотрел на экран, на скриншоты, на слова Леры и Макса… и всё это казалось почти настоящим. Почти. Он написал, что попробует почувствовать. Но правда была в том, что он давно ничего не чувствовал. Он не помнил, как это – вдохновиться.

Раньше идеи рвались наружу сами, мелодии жили внутри и просились на свет. А теперь – тишина. Будто кто-то выдернул штекер, и всё внутри погасло.

Он сидел с открытым редактором, ждал… и ничего не приходило. Ни образа, ни звука. Только сухое эхо мыслей:

«А вдруг я просто всё выдумал? А вдруг не могу, не умею, не должен?»

Он встал, прошёлся по комнате, сел обратно. Попробовал нажать пару клавиш, добавить одинокую ноту. Глупо. Безвкусно. Пусто.

И всё же – проект был жив. Где-то там трое людей верили, что он может. Что он нужен.

«Ну хоть кто-то», – тихо пронеслось в голове.

Может, попробовать ещё? Только не давить. Не ждать. Просто звучать. Как в те времена, когда музыка была не задачей, а языком, на котором он говорил с миром. Он закрыл глаза и попытался вспомнить, о чём бы он сказал сейчас – если бы умел говорить.

Он долго сидел перед монитором, перебирая в голове обрывки мелодий, чужие фразы, какие-то старые ощущения. Всё казалось чужим, пустым, ненастоящим. Ничего не складывалось. Пальцы лежали на клавиатуре, но не двигались. И тогда – впервые в жизни – он набрался смелости. Открыл чат с командой и медленно, будто боясь признаться самому себе, напечатал:

«Ребята, я не знаю, что делать. Я не понимаю, как снова писать музыку. Простите, что пишу так, но мне правда нужно понять, как жить с этим дальше. Как снова почувствовать хоть что-то.»

Он отправил сообщение и тут же откинулся на спинку стула. Сердце билось слишком быстро. Казалось, он сделал что-то глупое. И одновременно – что-то, что должен был сделать давно.

Ответы не заставили себя долго ждать.

«А может, попробуешь представить, как звучит дождь по стеклу, когда ты сидишь в кафе и ждёшь кого-то важного?» – написал один.

«Или вот – персонажи у нас часто смотрят на закат, когда не знают, что делать дальше. Может, написать что-то про это состояние?» – добавил другой.

«У нас есть сцена, где герой идёт по вечернему городу, и всё вокруг будто молчит. Нужно что-то тёплое, но грустное. Такое… сдержанное, но живое».

Глеб читал, и в груди будто что-то двигалось. Не идеи – нет. Но сама поддержка. Этот спонтанный мозговой штурм от людей, которых он даже не знал лично, вдруг стал для него чем-то важным. Будто кто-то протянул руку и сказал: «Ты не один, просто начни с малого».

Он вдохнул. И начал пробовать.

Прошли недели. Работа с командой стала для Глеба чем-то новым – пусть и удалённым, но всё же настоящим взаимодействием. Он чувствовал себя частью чего-то живого, чего-то, что действительно имеет смысл. Они обменивались сообщениями почти каждый день: идеи, референсы, шутки, поддержка. Он слушал их отзывы, пробовал, переделывал, искал звук, который будет не просто фоном, а дыханием их истории.

Он не бросил подработки – куда без них. В перерывах между работой над треками для новеллы он сочинял короткие петли для праздников, скучные фоновые мелодии для роликов, музыку для реклам каких-то кафе. Всё то, от чего несло пустотой, но приносило хоть какие-то деньги.

Каждое утро он открывал проект – и вновь смотрел на бесконечные дорожки. Иногда сидел до поздней ночи, иногда всё рушилось, и он просто уходил в себя. Но возвращался. Потому что впервые за долгое время он знал – его музыка кому-то важна.

Каждый раз, когда он отправлял новый файл – короткую мелодию, фоновую тему, набросок настроения сцены – он ждал с замиранием. И каждый раз команда писала вежливо, но честно: не то. Слишком плоско. Слишком ровно. Неплохо, но не то. Он смотрел на их сообщения с пустым лицом, но внутри это било точно. Не так, чтобы разрушительно – скорее, как напоминание. Он всё ещё не умеет. Всё ещё не чувствует. Его музыка – тень самой себя. Без той жизни, что была раньше. Без огня, что когда-то двигал его пальцами по клавишам.

И всё же он продолжал. Потому что хотел вернуть это. Хоть как-то. Хоть по кусочкам.

Он переслушивал свои треки снова и снова. Поначалу в наушниках, потом – в колонках, потом – просто глазами по нотам и дорожкам. И всё было на месте. Логично. Чисто. Аккуратно.

Вот вступление. Вот развитие. Вот спад. Всё структурно правильно, всё на своих местах. Но почему-то не трогает. Не цепляет. Как будто он пишет не музыку, а делает копию с чьей-то работы, очень старательно, но без сути.

Он пытался изменить темп – не помогало. Добавлял струнные – звучало драматичнее, но всё ещё мертво. Убирал ритм-секцию – становилось пусто. Пробовал писать вообще без плана, просто закрыв глаза и положившись на чувства. Но… чувств-то и не было. Пальцы двигались по привычке, а не по вдохновению.

Он вглядывался в экран, в эти цифровые волны, пытаясь понять: что я потерял?

Где тот самый момент, когда музыка была живой? Когда я знал, какой аккорд будет следующим – не потому, что так надо, а потому что иначе просто нельзя было?

Он прокручивал в голове моменты прошлого. Как когда-то скидывал треки друзьям. Как они вместе ржали, говорили «вот это жир» или «не, брат, тут ты перегнул». Тогда не было целей, только желание творить. Тогда каждый трек был кусочком его самого.

Может, проблема не в нотах? – мелькнуло. Может, я сам стал не тем? Пишу не от себя, а из страха. Из пустоты. Из желания просто угодить? Он выключил всё. Просто сел в тишине. И долго смотрел в стену. Не потому что ждал ответа, а потому что внутри стало слишком громко.

Он решил не трогать музыку. Не пытаться сразу выжать из себя шедевр. Просто… вспомнить. Как это – любить звук.

Глеб пробует то одно, то другое. Прогуливается по парку, пытается смотреть фильмы, читает дневники старых композиторов. Но вдохновение не приходит. Он чувствует, что настоящая музыка где-то совсем рядом, но его уши будто заложены, сердце – закрыто. Каждый звук, что он создаёт, слишком правильный, слишком выверенный – как музыка из коробки.

Он стал всё чаще выходить на улицу. Не чтобы куда-то идти – просто идти. Без цели, без маршрута. Весна уже почти вступила в свои права: капли свисали с крыш, воздух был наполнен влажностью, а деревья медленно оживали. В парке было сыро, но не холодно. Земля ещё не высохла после таяния, но уже чувствовалась лёгкая, тонкая травяная свежесть, как дыхание чего-то нового.

Глеб шёл по гравийной дорожке между деревьями. Кое-где слышался птичий щебет – сначала одинокий, потом ответный. Ветви качались под порывами мягкого ветра, и откуда-то с детства всплывали забытые образы: зелёный свет сквозь листву, первые солнечные зайчики, запах весенней воды и коры.

Он останавливался, присаживался на лавку и смотрел вверх. Облака плыли медленно, как будто знали, что их никто не торопит. И в этом неторопливом течении было нечто успокаивающее. Будто сама природа говорила ему: не спеши, просто слушай. Иногда он замечал детей, играющих вдали. Или пожилую пару, которая шла, держась за руки. Всё это казалось слишком тёплым для его внутреннего состояния, но почему-то не раздражало. Скорее – будило лёгкую зависть. И вместе с ней – желание. Желание снова чувствовать.

Он присел на старую деревянную лавку у небольшого пруда. Вода в нём ещё была мутной, отражая небо как в запотевшем зеркале, но Глебу это не мешало. Он закрыл глаза и просто слушал. Шорох ветра в тонких, ещё не до конца распустившихся кронах. Скрип раскачивающегося уличного фонаря. Щелчок – возможно, где-то прыгнула лягушка. Щебет птицы, как короткая мелодия без начала и конца.

Он пытался удержать эти звуки, как будто у него в голове был пустой холст, и он хотел прописать на нём каждый оттенок. Не как композитор – как человек, который давно ничего не чувствовал, но вот впервые за долгое время почти почувствовал.

Он приоткрыл глаза. Легкий порыв ветра взъерошил его волосы, и Глеб, не двигаясь, смотрел, как с дерева падает старая, забытая с осени листва. Он подумал:

Это ведь тоже музыка… просто я её раньше не слушал.

Он стал выходить почти каждый день. Без цели, без маршрута, просто идти – иногда по знакомым улицам, иногда сворачивая туда, где никогда раньше не бывал. Улицы были полны жизни, но он шёл среди неё как тень – незаметный, не мешающий, никем не замечаемый.

Он снова и снова останавливался в парках, у водоёмов, возле старых лавочек, где время будто замирало. Прислушивался. Вдыхал запах сырой земли, нагретой солнцем коры, случайного дыма из чьего-то окна.

Звуки природы – птицы, ветер, редкие шаги по гравию – всё это он пробовал разложить на ощущения, будто ища ноту, которой не хватает

Но каждый вечер возвращался домой с пустыми руками. Музыка, если и была где-то рядом, то упрямо молчала. Всё казалось красивым, правильным, настоящим – но не его. Он продолжал ходить. Молча. Надеясь, что однажды эти прогулки что-то откроют. Или кого-то.

Оно пришло внезапно – не мыслью, не образом, а чувством, как удар лёгкого тёплого ветра в жаркий день. Он стоял на набережной, смотрел на спокойную воду, и вдруг… понял. Всё. Не словами – но целиком.

Это был не сюжет, не идея, не звук. Это было ощущение. Как будто внутри что-то встало на место.

Он пошёл домой быстро, почти бегом. Не хотелось, чтобы это растворилось в шуме улицы или потерялось по дороге. Не ел, не включал свет, только достал наушники, запустил программу и начал.

Он выбрал звуки, не думая. Щёлкал, как раньше, по библиотекам, но рука сама знала, что нужно. Неизвестное и знакомое. Он снова слушал, как переплетаются аккорды, как вибрирует тишина между нот. Секунда за секундой в наушниках рождалось что-то хрупкое, неуверенное, но настоящее. Каждый звук он держал в пальцах, как стеклянный шар. Прислушивался к нему – не глазами, не умом, а сердцем. Где-то дрожало внутри, отзывалось, как будто сам он был инструментом, а не программа, на которую глядел.

Он забывал об усталости, забывал поесть. Чай остывал, дневной свет сменялся ночным, а потом снова утренним. Проходили часы и дни. Он пробовал добавить шум дождя. Потом убрал. Оставил вместо него одинокую ноту пианино, повторяющуюся едва слышно. Она звучала, как шаг в тишине. Он медленно добавлял слои – чуть вибрации, немного приглушённых струн, едва уловимую синтетику, похожую на дыхание.

На третий день он снова вернулся к началу и переписал половину. На пятый – начал слышать в этом всём не только музыку, но и свою собственную историю. В каждом нажатии клавиши была тень прошлого, во взлёте мелодии – что-то из того сна о звёздах, поляне, свободе.

Он работал так неделю. Без просьб, без принуждения. И наконец – поставил точку.

Экран молчал. Глеб сидел, не шевелясь, и слушал. Всё внутри будто затихло. Тревоги ушли. Страх ушёл. Осталось только то, что он создал. Он не знал, что это – музыка, исповедь или попытка выбраться. Но он знал одно: он честно дал ей всё, что у него было. Всё, что ещё оставалось.

На следующий день он снова включил её – не для анализа, не для правки. Просто… послушать. И снова что-то зашевелилось внутри. Без радости, без облегчения, но живое. Это было уже не выживание – это было дыхание.

Он забыл, зачем писал. Забыл, для кого. И именно поэтому она получилась настоящей. Вечером он, наконец, решил заглянуть в чат команды. И как только открыл его – лавина сообщений.

––

Лера:

ГАААААААААДЕ ТЫЫЫЫЫЫ????

Глеб, ну серьёзно! Мы уже думали, что ты от нас сбежал!

ты же ПЕРВЫЙ нормальный композитор за все эти месяцы!

НЕЛЬЗЯ ТАК!

Макс:

Лер, спокойно

Глеб, привет. Слушай, мы просто немного переживаем. Тебя давно не было, мы не знали, как ты, всё ли в порядке.

Если нужно время – всё нормально. Просто скажи, что ты жив. Этого хватит.

Лера:

да, жив это минимум!

ещё лучше – если скинешь мелодию!

а ещё лучше – если скажешь, что она уже готова!!!

(ладно, не буду давить, но ТЫ ПОНИМАЕШЬ)

Тимофей:

…

Лера:

вот, даже Тим отозвался!

он вообще, если что, молчит чаще, чем скрипты в отпуске

––

Глеб невольно улыбнулся. Эти трое… они были странные. Но по-хорошему. Не формальные, не сухие, не деловые – настоящие. И в каждом из них что-то отзывалось.

Лера – сценаристка и художница, живая, как искра. Её сообщения сыпались в чат с непредсказуемостью и теплом, как будто она писала не в мессенджер, а рисовала их красками. Спонтанная, громкая, смешная. У неё наверняка руки постоянно в акварели или в кофе, а в голове – тысяча сюжетов.

Тимофей – программист и по совместительству геймдизайнер. Почти ничего не писал. Его короткие реплики появлялись редко, но всегда в точку. Он словно наблюдал издалека, собирая всё в цельную картину. В нём чувствовалась стабильность и невозмутимость – как будто он был якорем этой команды.

И Макс. Именно он первым написал Глебу. Макс был тем, кто чувствовал, кто слышал между строк. Он не разжигал, не торопил, но создавал пространство, в котором можно было дышать. Его сообщения были как тёплая чашка в пасмурный день – сдержанные, но тёплые.

––

Макс (следом):

Мы верим, что ты всё ещё с нами. Даже если сомневаешься – знай, у нас нет ожиданий.

Нам просто нравится идти по этому пути с тобой.

––

Глеб не знал, что ответить сразу. Он просто смотрел на экран, чувствуя, как откуда-то из глубины поднимается что-то простое и тёплое. Не вдохновение – благодарность. Он сделал глубокий вдох, положил руки на клавиатуру.

Он не стал ничего писать сначала – просто нажал на кнопку «прикрепить файл», выбрал нужную папку. Сердце застучало немного чаще, когда открылось окно с его проектами. Один из них назывался просто: "light_01.wav".

Без пафоса. Без больших слов. Просто свет. Самый первый.

Он навёл на него курсор. Рука дрогнула. Он ведь вложил в него всё, что смог. Боялся снова услышать: "Не то", "Слишком просто", "Безжизненно". Но… в этот раз было иначе. Он чувствовал, что передаёт что-то настоящее.

Файл загружен. Отправка…

Пару секунд – и вот он, серый прямоугольник с названием файла появился в чате.

––

Глеб:

Вот. Это она.

Надеюсь, вы поймёте, что я пытался сказать.

––

Он откинулся назад. Сердце всё ещё билось быстро, но в нём уже не было страха. Только тишина. И ожидание. Сейчас они услышат.

Прошло десять долгих минут. Глеб будто забыл, как дышать. Каждая секунда тянулась, как резина, и он всё чаще и чаще подглядывал в окно чата. Никаких новых сообщений. Только тишина комнаты и неясное давление в груди. И вот – наконец – серый кружок рядом с именем Макса становится зелёным. Он в сети.

Спустя мгновение появляется первое сообщение:

––

Макс:

Боже… Глеб. Это…

Я не знаю, как правильно сказать.

Но ты сделал это. Ты реально сделал это!

–-

Следом, с небольшим отставанием, вспыхивает имя Леры:

––

Лера:

Ты ЧТО наделал вообще?!

У меня аж мурашки! Это будто изнутри кто-то говорил…

Ты почувствовал персонажей, Глеб! И не просто понял, ты прожил!

––

Глеб читал это с широко открытыми глазами. Сердце уже не билось – оно прыгало. И вдруг… сообщение от того, кто почти никогда не пишет:

––

Тимофей:

Сильно. Правдиво. Без фальши.

Пускай это будет тема главного меню.

––

Глеб даже слегка усмехнулся. От Тимофея это звучало почти как признание в любви.

––

Макс:

Ты с нами, чувак. Вот теперь точно.

Ты не просто написал музыку – ты вдохнул в неё жизнь. Мы это все почувствовали.

––

Он сидел в полутьме, не зная – плакать ему или смеяться. Он просто закрыл глаза и позволил этим словам лечить то, что так давно болело. Он снова мог. Он всё ещё нужен. Его всё ещё ценили.

Глава 4

«Что будет дальше?»

Неделями дни склеивались между собой, как размокшие страницы старого блокнота. Утро, кофе, наушники, ноты. Обычные заказы, всё те же безликие проекты. Мелодии, в которых не было дыхания – только функция, звук ради звука. А между ними – другая музыка. Настоящая. Для тех троих, с которыми он всё чаще говорил и всё меньше чувствовал себя чужим. Он писал. Иногда вдохновляясь, чаще – насильно выдавливая из себя каждую ноту. Искал звуки в прохожих, в ветре, в пустых трамвайных остановках. Скитался по городу, стараясь услышать хоть что-то, что зацепит. Но вдохновение – штука капризная. Оно пряталось где-то между воспоминаниями и небом.

Так прошли месяцы.

Команда продолжала работу. Лера присылала наброски диалогов, которые то рвали душу, то вызывали смех. Макс писал редко, но всегда вовремя, как будто чувствовал, когда Глебу нужна поддержка. А Тимофей… Тимофей просто молчал, но всё равно будто был рядом. На календаре стоял конец августа. Последний месяц лета, тёплый, сухой и бесконечно грустный. Казалось, сам воздух знал, что скоро всё изменится – и пытался отсрочить это как мог.

А Глеб… он всё ещё искал музыку. Настоящую.

Он часто уходил из дома без цели, просто позволяя улицам нести себя куда угодно. Порой находил себя в спальных районах, среди одинаковых окон и детских площадок с облупленной краской. Порой – в старых дворах, где асфальт трескался под тяжестью лет, а деревья росли так близко к стенам, будто хотели обнять дома. Музыка рождалась неожиданно. Не по плану. Не тогда, когда он сидел с гитарой или у синтезатора, а где-то между делом – в переулке, где кто-то оставил старое пианино под открытым небом; в трамвае, где пожилая женщина напевала что-то под нос, глядя в окно; в момент, когда он, случайно взглянув вверх, увидел, как облака ложатся на небо как мазки кисти.

Иногда он сразу шёл домой и записывал всё, пока чувства были живы. Иногда носил музыку в себе целый день, боясь спугнуть. Из этого рождались треки. Не всегда удачные. Не всегда цельные. Но были среди них и такие, которые грели изнутри. Команда называла их "живыми". Эти треки звучали так, будто в них действительно кто-то жил.

Один из них особенно запомнился Лере – она написала:

«Это… это как будто ты положил в музыку тёплую осень. Даже страшно слушать. Хочется жить и дышать аккуратнее».

Он улыбнулся тогда. Ничего не ответил, просто сохранил сообщение. Но и такие моменты были редкими. Большую часть времени он всё ещё чувствовал себя пустым. Искал вдохновение в каждом дне, как человек ищет улики на месте преступления. И всё чаще ловил себя на том, что не музыка ищет его – а он преследует её, как тень преследует свет.

Иногда, особенно в тихие вечера, когда за окном небо затягивалось багровыми разводами, Глеб останавливался. Не физически – внутри. Всё, что он делал, будто замирало. И в эти моменты мысли осторожно скользили в прошлое.

Он был сиротой, сколько себя помнил. Не было ни лиц, ни голосов, что согревали. Только белые стены, запах лекарств и стерильная забота, от которой всегда веяло чем-то дежурным. Окна были большими – слишком большими, и в них он частенько наблюдал, как за другими приходят. За ним – нет.

Но всё изменилось, когда он пошёл в школу. Там, среди таких же, как он, он всё же нашёл людей, кого мог назвать друзьями. Это были простые ребята, без высоких слов, но рядом с ними он чувствовал себя не случайным. Они играли в приставки, обсуждали фильмы, искали своё место в этом беспокойном мире. Вместе было проще.

А вот музыка… Музыка пришла не как хобби. Она вырвалась. В какой-то момент – внезапно, словно из груди, как крик, которому долго не давали выйти. Она стала его языком. Его способом дышать. Не была ни романтичной мечтой, ни планом на будущее. Просто случилась – и осталась.

С тех пор он и пытался говорить ею. Иногда – тихо, на грани слышимости. Иногда – так громко, что сам пугался. И всё равно часто не понимал: слышит ли его кто-то вообще.

Ему было, наверное, лет пять, когда он впервые понял, что тишина – это не просто отсутствие звуков. Это состояние. В комнате было темно, где-то в углу тикали дешёвые часы, и за окном шелестел ветер. Он лежал на узкой койке, прижимая к себе не то старую подушку, не то игрушку, которую когда-то кто-то забыл. Тогда он думал, что с ним просто никто не разговаривает. Позже понял – разговаривать было не с кем.

Утро начиналось одинаково. Холодный кафель, безвкусная овсянка, умывание в очереди. Кто-то плакал. Кто-то молчал. Глеб чаще просто смотрел в окно. Маленький двор. Пара деревьев. Качели, что скрипели даже когда никто не качался. Он мог смотреть туда часами. Представлять, как кто-то всё же идёт за ним – с улыбкой, с тёплым голосом, с историей, в которой есть он.

Музыка впервые случилась где-то в девять. В актовом зале, где воспитательница включила старый магнитофон, и прозвучала «Clair de Lune». Он не знал названия, не знал композитора. Просто замер. Это было похоже на то, как впервые чувствуешь вкус чего-то настоящего – после всей той серой, безвкусной жизни. Его грудь сжалась от чего-то странного и сладкого, и он не мог пошевелиться. Потом – заплакал. Тихо, чтобы никто не увидел.

Он долго не знал, что с этим делать. Просто жил, стараясь услышать музыку в шорохе деревьев, в каплях дождя по стеклу, в тяжёлом дыхании перед сном. А потом, уже позже, когда у него появился телефон с примитивным приложением для создания мелодий, он впервые попробовал сложить то, что слышал внутри.

Он и сам не заметил, как постепенно воспоминания отступили. Как исчезли качели, шорох деревьев, запах того далёкого зала, где впервые заиграла музыка, что пронзила его насквозь. Вместо них – полутёмная кухня, остывший чай и экран с незавершённым проектом.

Реальность была тише, чем он её помнил. Не в хорошем смысле – не в том, как тихо звучит любимая мелодия в ушах перед сном. Нет. Это была тишина глухая, мутная, тянущая. Музыка по-прежнему где-то жила – он чувствовал её, будто через стекло. Она не ушла совсем, просто перестала отзываться. Как друг, который вдруг перестал узнавать в толпе.

Он сел на край кровати, сцепив пальцы. Всё это время он думал, что утратил вдохновение. А теперь понял – он утратил самого себя. Того мальчика, который когда-то плакал под «Clair de Lune». Того, кто слышал мелодию в ветре и оживлял её нажатием клавиш. Он потерял всё это… и не понял, когда.

– Как я умудрился… – шепнул он в пустоту, не ожидая ответа.

Музыка, что раньше была дыханием, теперь стала задачей. Механикой. И хоть он знал, как именно должно звучать то или иное настроение, ему больше не удавалось вложить в это сердце. Как будто душа, раньше полная звуков, теперь осталась пустой. Он откинулся на спинку кровати и прикрыл глаза. Молчание. Только лёгкий гул из-за окна и далёкий лай собаки во дворе. Музыка не ушла. Но она стала чужой.

Иногда – редко, словно осколки его прошлого "я", всплывающие из глубин забвения – к нему возвращалось вдохновение. Оно возникало неожиданно, будто эхо той части души, которая ещё помнила, как это – чувствовать. В тишине ночного города, в полусне, в случайном звуке за окном или в едва уловимом воспоминании – в этих моментах старый Глеб оживал.

И тогда музыка начинала течь сама собой. Мысли складывались в мелодии, эмоции находили форму. Пальцы, давно забывшие, как звучит искренность, снова нащупывали нужные аккорды. Он не сочинял – он вспоминал. Словно в нём самом всё это уже было, просто спало.

Его треки для игры обретали глубину. Они не просто сопровождали действия персонажа – они дышали вместе с ним. Передавали напряжение, тревогу, безысходность – и ту тонкую нить надежды, которую он сам так отчаянно пытался удержать. Он не знал, как долго ещё сможет находить осколки. Но пока эти осколки находили путь к нему – он ещё существовал.

В чате снова шевелилась жизнь. Лера выкладывала новые диалоги, уточняла сцены, Макс задавал свои точные вопросы – о темпе, ритме, настроении. Глеб читал их, но будто сквозь пелену. Музыка, над которой он пытался работать, оставалась пустой. Ни звука, ни искры – только бесконечное эхо тишины.

«Ты что-то придумал для концовки?» – написал Макс.

Он уставился в экран. Мог бы ответить десятком общих фраз, но всё сводилось к одному: нет. Когда-то вдохновение приходило, как дыхание – внезапно, свободно. Теперь же каждый звук рождался с усилием, будто вытягивал из него последние силы.

Он написал короткое «Работаю» и закрыл ноутбук. Воздух в комнате стоял неподвижно. Глеб натянул кеды, вышел на улицу и просто пошёл. Без цели, без маршрута. Под ногами хлюпала грязь, редкие машины оставляли за собой полосы света, и только шаги – его и чужие – разбивали городскую гулкость.

Он шёл через старые дворы, где от стен пахло сыростью. В окнах – тусклые огни, где-то музыка, где-то чьи-то голоса. Всё это будто существовало отдельно, без него. Он поднимал взгляд – небо было серым, тяжёлым, как усталость внутри.

Девушка появилась внезапно. Почти столкнулись плечами. Она тихо извинилась, поправляя сумку. Из неё выглядывала знакомая плюшевая игрушка – потёртая, но узнаваемая.

– Зажигалка есть? – спросила она, голос хрипловатый, усталый.

Глеб молча протянул свою. Она закурила, прикрывая ладонью огонёк, затянулась, потом выдохнула дым в сторону. Он закурил вслед. Пахло табаком и холодом.

– Кажется, я тебя где-то видела, – сказала она, чуть щурясь.

Он молчал, потом тихо:

– У подъезда. Ты тогда потеряла игрушку.

Девушка замерла, будто вспоминая. Потом улыбнулась коротко, почти неловко.

– Точно… ты помог. Я Лена.

– Глеб.

– Ну, приятно познакомиться. Пойдём куда-нибудь? Здесь холодно.

Он кивнул.

Они нашли небольшое кафе во дворе – облупленная дверь, тусклая вывеска. Внутри пахло пережаренным тестом и кофе. Лена выбрала стол у окна, Глеб сел напротив. Она заказала два чёрных, не спрашивая.

– Ты всегда такой молчаливый? – спросила она, разглядывая его через пар от чашки.

– Бывает.

– Ну ладно. Я могу говорить и за двоих.

Она улыбнулась, потом спросила:

– Музыкой занимаешься?

– Иногда. Сейчас почти нет.

– Похоже. У тебя взгляд, будто звук выдернули.

Он чуть усмехнулся, не поднимая глаз. Потом тихо:

– В тот день ты плакала.

Она удивилась, замолчала, потом кивнула:

– Было тяжело. Иногда просто всё рушится сразу.

– Я тогда подумал, что ты из тех, кто держится до последнего.

– А ты выглядел как человек, которому уже всё равно, – сказала она без укора. – Это даже страшнее.

Он посмотрел на неё. Свет падал неровно, скользил по её лицу, делая его живым и уставшим одновременно. Под глазами – тени, губы плотно сжаты, взгляд прямой. В ней не было притворства. Только честность.

– Я тогда правда ничего не чувствовал, – сказал он. – И сейчас почти не чувствую. Как будто внутри всё выключили.

Она не перебивала. Просто слушала.

– Это не от силы, – добавил он. – Просто… будто сигнал пропал.

– Бывает, – сказала Лена спокойно. – Но это не навсегда. Иногда просто надо подождать, пока шум уляжется.

Он чуть усмехнулся.

– Я пытаюсь написать музыку для финала. Для титров. Нужно что-то настоящее. Но вдохновение… не приходит.

– А если оно не должно быть идеальным? – тихо спросила она. – Может, просто живым?

Он посмотрел на неё. Тишина между ними стала почти мягкой. Где-то рядом скрипнула дверь, кто-то засмеялся. Лена глядела в окно, он – на отражение в стекле.

Два человека, разделённые чашками кофе и чем-то невидимым – тем, что, может быть, однажды всё-таки превратится в музыку.

Они шли молча, не спеша. Парк был почти пуст – только редкие фигуры вдалеке, тени на фоне серых деревьев. Ветер шевелил листья, уносил с собой обрывки чужих разговоров. Глеб держал руки в карманах, плечи опущены. Он будто бы слышал, как скрипит у него внутри – нечто незаметное, но важное. Тишина между ними не давила, скорее наоборот – она удерживала хрупкое спокойствие.

Лена вдруг остановилась, достала телефон. Повернулась к нему, прищурилась.

– А можешь… – начала она, медленно разблокировав экран, – дать свой номер? Я послушаю потом. Спокойно, в наушниках.

Глеб чуть повернул голову. В свете фонаря её лицо казалось немного мягче – блики на щеке, волосы, скользящие по воротнику кофты. Он не сразу ответил.

– Не знаю, стоит ли, – сказал наконец. Не потому что не хотел. Просто… не знал, зачем.

Лена не стала торопить. Протянула ему телефон – открыто, без нажима.

– Я всё равно запишу тебя как «Глеб с лавочки».

Он взял телефон. Молча ввёл цифры. Вернул. Пальцы на секунду коснулись её руки.

– Отправь что-нибудь, когда будет. Или если не будет – тоже.

Он кивнул. Ветер качнул верхушки деревьев. Ветви шуршали, как шёпот.

Лена посмотрела на экран телефона – время подбиралось к полуночи. Она вздохнула, не драматично, скорее тихо, как будто что-то внутри неё стало чуть легче.

– Мне пора, – сказала, поправляя ворот кофты.

Глеб кивнул. Он снова посмотрел в темноту парка, будто что-то искал в ветвях деревьев или среди колебаний фонарного света.

– Спасибо за вечер, – добавила она. – Ты… ну, ты другой, и это даже неплохо.

Она улыбнулась – не весело, а спокойно, как человек, который не ждёт ответа.

– Увидимся, «Глеб с лавочки».

Она развернулась и пошла вдоль аллеи, шаг за шагом растворяясь в мягкой тени.

Он стоял, пока её силуэт не исчез за поворотом. Потом сел на холодную скамейку. В кармане завибрировал телефон – Лена прислала точку. Просто точку. Без слов.

Глеб шёл медленно, словно не хотел приходить куда-либо слишком быстро. Август выдыхался, и в этом было что-то почти личное – как будто лето устало, как он сам.

Воздух был плотный, чуть влажный, будто в нём растворялись последние тёплые дни. Деревья над головой стояли в задумчивой тишине, и только редкий шелест листвы напоминал – ещё живы, ещё держатся. Листья на краях уже начинали желтеть, несмело, будто стеснялись первыми признать: всё заканчивается. Асфальт под ногами тёк серебряными пятнами от фонарей, и каждое из них отбрасывало тень – длинную, рассеянную. На перекрёстках пахло пылью и чем-то железным. Где-то вдалеке залаяла собака, и снова – тишина.

Глеб засунул руки в карманы, опустил голову. Внутри было странно спокойно, но не потому что стало легче – просто уже не было сил чувствовать тревогу. И небо над головой, с которого постепенно стирались последние отблески заката, казалось таким же выцветшим, как мысли в его голове.

Он открыл дверь, на автомате сбросил кеды в прихожей и не включая свет, прошёл в комнату. Воздух был застоявшимся, с тонким запахом пыли и чего-то металлического – как будто квартира всё это время дышала без него. Монитор всё ещё светился тусклым прямоугольником. Компьютер не выключался со вчерашнего дня. Он опустился в кресло, щёлкнул мышкой – экран ожил. Вкладка с чатом мигала новыми сообщениями. Первым писал Макс – «Мы доделали. Всё. Полностью. Осталось только твои титры, Глеб. Без них пусто».

Тимофей скинул архив с финальной сборкой, коротко добавив: «Ждём. Всё держится на тебе».

И даже Лера, обычно саркастичная, на этот раз написала почти мягко: «У тебя получится. Просто почувствуй. Мы верим».

Глеб смотрел в экран, как в зеркало. И в этом свете, среди пиксельных слов, он снова ощутил: время пришло. Осталось самое трудное – услышать то, что пока молчит.

Он просыпался без будильника, когда свет уже начинал блекнуть за окном. Мир за стенами квартиры будто остановился – ни голосов, ни машин, только лёгкий гул ветра, срывающегося с карнизов. Дни текли один за другим, не отличаясь ничем. Он вставал, плёлся на кухню, пил воду прямо из-под крана. Иногда – кофе, не ради бодрости, а по привычке. Его ноутбук стоял открытым, как всегда.

Он не запускал редакторы. Не слушал музыку. Не трогал инструменты. Всё лежало на своих местах, как в музее чего-то недавнего, но давно ушедшего. За окном всё чаще шумел ветер – прохладный, сухой. На тротуарах появлялись первые листья, выцветшие и ломкие, как страницы старой книги. Люди на улицах будто торопились – у всех были свои маршруты, свои дела, а у него – только дорога до ближайшего магазина и обратно.

Он не чувствовал себя одиноким. Он просто был. Как фонарь, который никто не включает.

В один из таких вечеров, когда за окном гудел прохладный ветер, а тени от карниза ползли по стене, Глеб вдруг замер. Всё вокруг стало тише, как будто звук выключили. И в этом беззвучии к нему пришло осознание.

Лена.

Она была первой за долгое, невыносимо долгое время, кто говорил с ним здесь. Не через текст на экране, не через голосовые, не с аватаркой на форуме – а по-настоящему. Вживую. Смотрела в глаза. Молчала рядом. Сердце будто вспомнило, как биться. Тяжело, в груди, с эхом в висках. Его дыхание сбилось, а пальцы начали сжиматься сами собой, как будто искали что-то, за что можно уцепиться в этом внезапном, головокружительном просветлении.

Он сел на кровать. Сжал руками лицо.

Как? Как он мог говорить с ней так свободно, почти без страха, без маски? С этой почти незнакомой девушкой… быть настоящим? И это пугало. Словно он случайно прорвал тонкую оболочку, за которой прятался всё это время.

Он поднялся и пошёл на кухню, не включая свет. Лунный свет ложился на стол полосами – тусклыми, как вспоминания, в которых он уже не был уверен. Открыл кран, плеснул в лицо холодной воды. Сердце всё ещё не унималось. Оно било не от радости, нет – от тревожного осознания, что он больше не в безопасности.

Реальность снова потянулась к нему руками. Без экрана, без кнопок. С запахами, голосами, живыми глазами. Он опёрся на раковину, смотрел в своё отражение в тёмном стекле. Неожиданно показалось, что глаза его стали чуть шире. Как будто в них появилось что-то. Может быть, страх. А может, жизнь.

Лена – она была не спасением, не прорывом. Но её голос пробил трещину в его тишине. Он это понял только сейчас. Вспомнил, как она смотрела, не ожидая от него ничего. Как просто была рядом, не требуя объяснений. Он вытер лицо полотенцем, сел за стол и просто сидел. Долго. Тело словно пыталось догнать разум. А разум – чувства, которые он так долго в себе глушил.

Он сидел, сцепив пальцы в замок, и голова его была полна обрывков. Не мыслей – ощущений. Как она шла чуть впереди, бросая взгляды через плечо. Как её волосы касались воротника кофты. Как скрипел песок под кедами. Он вспоминал её голос – не слова, а интонации, паузы, лёгкую хрипотцу на согласных. Всё это было так просто, и оттого пугающе настоящим.

Как я вообще говорил? Как держал взгляд? Почему не отвернулся, как обычно?

Он судорожно пытался вспомнить каждый момент их прогулки. Как они шли рядом, будто уже делали это сотни раз. Ни капли неловкости – будто его страхи исчезли где-то между шагами. Этого не могло быть. Не должно было быть. Он не был к этому готов.

Но всё случилось.

Он рывком встал из-за стола, будто в нём загорелась тревога. Сердце колотилось в груди, перескакивая удары. Пальцы дрожали, пока он искал телефон – под подушкой, на столе, среди сваленных книг. Нашёл, включил. Экран вспыхнул холодным светом.

Открытые диалоги. Имя – Лена. Он коснулся экрана, словно боясь ожечься.

Сообщение:

– Точка

Просто одна точка. Без слов, без объяснений. Как будто вся их встреча, разговор, прогулка – нечто зыбкое, почти выдуманное. Этим всё закончилось? Или только началось?

Он сидел, сжимая телефон в ладонях, и вдруг понял, как тяжело стало дышать. Мир за окном, весь этот полу расплавленный август, вмиг обрушился, будто выцвел. Одна точка. И тишина.

Он вспомнил о тех треках. Не черновиках, не наспех слепленных кусках – а о тех, что действительно звучали. Где-то между бессонными ночами и короткими вспышками вдохновения, он записывал эти мелодии будто в бреду, боясь, что если остановится – всё исчезнет. И каждый раз, когда он их переслушивал, в груди сжималось: да, это оно. Его команда тоже слышала это. Они писали, что мурашки по коже, что именно так должна звучать их игра. Что в этой музыке было что-то настоящее.

Но такие моменты приходили редко. Вдохновение накрывало его как шторм – резко, неожиданно и ненадолго. Он будто ловил волну, не зная, доплывёт ли до берега. А потом всё снова стихало – и он оставался с пустыми руками и холодной головой.

Глеб смотрел на экран телефона. Он пообещал Лене отправить ей эту музыку. Ту, лучшую. И вдруг понял, что боится – не потому что не хочет делиться, а потому что это была единственная часть себя, в которой ещё было хоть что-то живое.

Глеб смотрел в экран, будто в пустоту. Пальцы слегка дрожали. Он помнил, как она стояла напротив – реальная, живая, не из сети. Лена была первой за долгое время, кто появился вне переписки, вне аватарок и профилей. Настоящая. Слова, сказанные ей, выходили свободно – как будто это было нормально. Как будто он не молчал всё это время.

А теперь всё казалось зыбким. И музыка… Те редкие треки, что у него получались, действительно были хороши. Он знал это. Команда знала. Но они были где-то далеко – в сети. Они никогда не видели его рук, когда он писал. Не слышали тишину, в которой он тонул после. Лена же – видела. Он обещал ей. Обещал показать. И вдруг этот простой факт стал тяжёлым, как камень на груди. Он не знал, зачем ей это нужно. Может, просто из вежливости. А может… Но какая теперь разница?

Точка в сообщении от неё осталась без слов. Но теперь именно к ней тянулась каждая его мысль.

Он смотрел в экран, не мигая. Простая точка – ни прощания, ни вопроса, ни продолжения. Как застывшее дыхание между словами. Она всё ещё была где-то там – в этом мире, в этой жизни. Но молчала.

Он положил телефон на стол. Вечер за окном опускался на город медленно, вязко. Листва на деревьях уже теряла летнюю насыщенность, становилась более жухлой, будто тоже чувствовала приближение чего-то нового, прохладного, неизбежного. Улица гудела далёкими машинами и шорохом ветра. В груди что-то болезненно сжалось. Он вспомнил, как писал ту музыку. Под вдохновением, которое появлялось внезапно, как вспышка. Но всякий раз оно приносило с собой почти идеальные композиции – чёткие, цельные, живые. Они получались сразу. Они цепляли и его, и команду. В них было всё – ритм, пространство, ощущение настоящего.

И вот сейчас… ему снова нужно было это вдохновение. Не просто для галочки, не чтобы закрыть проект. А чтобы сказать последнее слово. Музыкой. Лучшей из всех, что он писал. Но внутри – только тишина, и слишком быстро бьющееся сердце.

Он долго сидел, смотрел на список файлов. Названия, даты – всё казалось чужим, как будто не он это создавал. Но в этих треках было что-то живое. И честное. Он выбрал три – те, что рождались не в спешке, не из обязанности, а из внезапной, редкой полноты чувств. Щелчок мыши – и они ушли. Просто ушли. В сообщении, коротком, без комментариев. Когда экран снова погас, в груди стало пусто. Будто он отдал нечто слишком личное. Не проект, не идею – себя. Сердце сжалось, но не от волнения. От тишины, которая пришла следом. Она не была звенящей и не была лёгкой. Она была серой. Глухой. Простой.

Он думал, что вдохновение – это вспышка, огонь, стремительное тепло. Но сейчас оно пришло как холодный ветер, от которого не скрыться. Как дождь, что моросит без конца. И в этом вдохновении не было света – только грусть. Глубокая, старая, почти красивая.

Он не сразу понял, зачем открыл проект. Просто щёлкнул мышкой – автоматически, будто руки сами знали, что делать. На экране возникла знакомая серая панель, пустой холст из тишины. Он сидел молча, позволяя себе просто слушать внутренний шум – те ощущения, что не было смысла объяснять. Вдохновение больше не казалось вспышкой. Оно стало тонкой дымкой, пронзающей насквозь. Он начал с медленного пиано – приглушённого, будто доносилось из соседней комнаты. Ноты рождались не из логики, а из той тоски, что копилась месяцами. Звук будто плыл через густой воздух. Потом – едва слышный пэд, мягкий и холодный, как влажный мох под ногами. Слишком много чувств – и ни одного слова. Только звук.

Часы шли, день сменял вечер. Он не ел, не вставал, не проверял телефон. Он просто писал. Лепил из тишины и тяжести. Тонкие, почти хрупкие мелодии сливались в странную, едва ощутимую нежность. Музыка звучала, как шёпот на грани сна, как дыхание в комнате, где давно никто не говорил. И вот – последняя нота. Простая. Прямая. Она встала на место, будто ждала именно этого момента.

Глеб замер. Никакой победы. Никакой радости. Только глубокий, тягучий выдох. И слеза. Одна. Тихая и тёплая. Стекла по щеке и исчезла, как нота, угасшая в тишине.

Он сидел в тишине, как в пустом зале после долгого концерта. Экран больше не мерцал линиями, всё замерло. Только одна слеза напомнила – он всё ещё здесь. Он почти не почувствовал её, только лёгкий холод на щеке.

Глеб медленно провёл рукой по лицу и похлопал себя ладонью. Несильно – просто, чтобы вернуть ощущение кожи, чтобы вспомнить, что он не растворился вместе с музыкой. Он встал, прошёлся по комнате. Под ногами тихо скрипнул пол. Воздух казался странно плотным, как будто день всё ещё не закончился, хотя за окном уже темнело.

Он включил трек. Не слушал – просто позволил звучать. И только тогда заметил: музыка будто точно знала, где ей быть. Она ложилась идеально – как титры после истории, которая ещё долго будет звучать внутри.

Но сам он этого не понял. Просто стоял, моргая, чувствуя, как сердце снова замирает.

Усталость накатила внезапно – не просто в теле, а в самом сознании. Как будто весь он стал ватным, размазанным, без формы. Глеб едва успел добраться до кровати, не раздеваясь, не думая – просто упал, как в бездну. Матрас встретил его холодной тканью простыни, но он почти не чувствовал. Мир затих, затонул в сером фоне, и последнее, что он успел услышать – это отголосок собственной мелодии, как бы издалека, будто её теперь играл кто-то другой.

Он не видел снов. Только тишина. Он спал, как мёртвый. Целый день.

Глеб моргнул, пытаясь собраться. Голова гудела, тело казалось ватным. Он всё ещё лежал в одежде, одеяло скатилось в сторону. Протянул руку к телефону – экран мигал десятками уведомлений. Команда забила тревогу: Макс писал с полуночи, Лера присылала гифки с тревожными подписями, Тимофей ограничился одним сообщением:

«Ты исчез. Мы волнуемся.»

Глеб промотал вниз и наткнулся на короткое сообщение от Лены:

«Это было очень красиво. Спасибо.»

Пять слов – и всё. Без смайликов, без сердечек. Но в них было что-то настоящее, тёплое. Он приподнялся, шатаясь, и тут же ударился носком о край стула. Резко выдохнул, выругался вполголоса, потирая ногу.

Монитор притянул взгляд. В полумраке комнаты светился проект: последняя дорожка, таймлайн замер на финальной ноте. Воспоминания хлынули внезапно: пальцы на клавишах, тусклый свет, пульс в висках… финал. Он действительно закончил. Закончил честно, до конца, без лишнего шума.

Сел, прослушал – и впервые ощутил это: музыка звучала как прощание. Не с миром, а с той частью себя, которая боялась снова чувствовать.

Пальцы замерли на клавишах. Он понял, что момент пришёл: после отправки трека всё закончится. Команда разойдётся, ночные переписки стихнут, смех исчезнет. Пустота заполнила грудь. Все эти дни, попытки поймать вдохновение, казались важными, нужными – но что теперь? Кто будет спрашивать: «А ты вдохновился?»

Глеб подошёл к окну, впустив холодный воздух. Сердце забилось быстрее, словно напоминая о жизни, которая ещё есть. Он стоял, вглядываясь в темноту, слушая ускоренный ритм своего сердца, и осознавал: нельзя оставлять команду без ответа.

Телефон снова оказался в руках. Глядя на поток сообщений, он почувствовал странную отстранённость: забота, вопросы, беспокойство – всё это одновременно чуждо и важно. Он набрал:

«Извините, что так долго не отвечал. Всё будет в порядке. Я почти закончил трек для титров. Это не то, что вы ждёте, но думаю, это будет последнее, что я сделаю.»

Нажал «отправить».

Груз исчезающей ответственности лёг на плечи. Всё это – работа, обязанности, команда – теперь казалось далёким, как туманное воспоминание. Он открыл папку с финальным треком: там были страхи, сомнения, редкие проблески вдохновения. Всё, что он вложил в проект, всё, ради чего он жил эти месяцы.

Частицы себя в музыке – и одновременно ощущение чуждости. Пустота внутри только усиливалась. Он не знал, что будет дальше. Знал одно: сделал своё дело.

В чате начали появляться поздравления. Лера: «Мы это сделали! Не верю, что всё закончилось!» Макс: «Это не просто игра. Это наша история.» Тимофей: «Крутяк.»

Глеб наблюдал за этим со странной отстранённостью. Музыка была его, но теперь всё остальное – чужое. Команда продолжала жить, а он оставался с пустотой и редким вдохновением, которое так быстро исчезало.

Лера снова вернулась к обсуждению цены. Он молча следил за чатами, не вмешиваясь. Каждое сообщение казалось сценой из другого мира: радость, забота, планы – всё было настоящим, но не для него.

Тогда он взглянул на сообщение Лены. В её словах не было давления, ожиданий, только тихий отклик: «Твоя музыка… она сделала игру. Не сомневайся в этом.»

Глеб набрал несколько слов, стер их, набрал снова. И, наконец, написал:

«Вы сделали игру. Я рад, что у нас всё получилось.»

Слова просты, но честны. Часть признания, оставшаяся от всего, что он вложил. Ответ отправлен. Телефон отложен.

Глеб посмотрел в окно. Мир замедлил движение. Тишина наполнила комнату. Проект завершён. А что будет дальше – он не знал. Просто сидел, размышляя о том, что было, и о том, что могло бы быть.

Глава 5

«Проснись и пой»

На главной странице платформы она появилась тихо, почти скромно. Без броских баннеров, без агрессивной рекламы. Просто – «Новая визуальная новелла», тонко обрисованная акварельным постером: две фигуры на фоне закатного неба, одна сидит на краю деревянного пирса, другая – рядом, склонив голову. Название было простым, даже немного наивным. И всё же в нём было что-то трепетное, будто записка, оставленная на подоконнике: «Когда молчат слова».

Описание игры не кричало, а будто шептало. История о случайной встрече, о жарком лете, о тишине и честности. О двух людях, не умеющих говорить вслух о самом важном – но всё же пытающихся. Каждый кадр был залит мягким светом. Пыль в воздухе. Тени от листвы. Неспешные диалоги, где выборы были не между добром и злом, а между страхом и доверием.

Игра стоила недорого – как чашка кофе в незнакомом городе. Она не обещала многого. Не мнила себя откровением. Но в ней было что-то… настоящее. То, что узнаётся сразу. Как если бы кто-то аккуратно положил в игру чужую летнюю тоску и немного надежды.

Первые отзывы приходили медленно. Но почти каждый был личным, будто оставленный не в комментариях, а в письме другу: «Я узнал себя в этом герое…» или «Эта сцена на причале – я будто снова почувствовал июль».

Первые несколько дней игра незаметно росла. Её находили случайно, делились ссылкой в личных переписках, иногда выкладывали скриншоты на форумах визуальных новелл. Комментарии были тёплыми, но простыми – как будто каждый, кто играл, не хотел разрушать атмосферу громкими словами.

«Очень уютно. Прям как лето, которого не хватает»,

«Залип на два вечера. Простая, но задевает»,

«Девушка в шляпе – вообще, будто с меня срисовали».

Писали об анимациях, цвете, персонажах. Особенно отмечали сценарий: «Без клише, живо. Такие диалоги редко встретишь». Вспоминали сцены у воды, ночные диалоги, те моменты, когда герой просто сидел в тишине – и это, как ни странно, трогало.

Музыку упоминали нечасто. Но когда писали – то почти всегда кратко и точно.

«А саундтрек… Боже. Он не давит, он дышит».

«Та последняя мелодия… Хотел выключить игру, но остался, слушал до конца».

«Не знаю, кто это писал, но он чувствует, реально чувствует».

Именно через музыку игроки, казалось, задерживались в игре чуть дольше, чем планировали. Кто-то включал последний трек повторно. Кто-то писал, что впервые за долгое время плакал не от слов, а от звука.

И хотя таких отзывов было всего несколько, они как будто звучали громче остальных.

В это время, сентябрь плавно входил в город, постепенно меняя атмосферу. Летние лучи всё ещё пробивались сквозь облака, но утренний воздух уже не был таким тёплым, как раньше. Листья на деревьях начинали окрашиваться в золотистые и красные оттенки, и в каждом шаге ощущалась легкая прохлада, что-то мягкое и туманное. Улицы уже не были так переполнены людьми, как в разгар лета, но все ещё оставалась эта лёгкая, но напряжённая тишина, когда кажется, что природа готовится к чему-то новому.

По утрам воздух был свеж, а вечером приходил холодок, что заставлял невольно потянуться за свитером или кофточкой. Дома становились уютнее, а окна всё чаще наполнялись запахом чая и свежего хлеба. Не было явного перехода от тепла к холоду – всё происходило постепенно, как если бы лето мягко отпускало своё место осени, не спеша, но неизбежно.

Сентябрь – это был месяц, когда лето ещё напоминало о себе, но уже начинало уходить, оставляя за собой оттенки времени, которое сейчас казалось всё более реальным.

С каждым днем осень становилась всё более ощутимой. Вечера становились длиннее, а утренние туманы медленно рассеивались под первыми лучами солнца, создавая странное ощущение, будто мир за окном и вовсе не был готов к изменениям. Природа, как бы предупреждая о переменах, ещё держалась за последние оттенки тепла, но в воздухе уже витала неуловимая прохлада. Листья шуршали под ногтями, а в небе, где ещё недавно были яркие облака, теперь простирались легкие перистые полосы, словно сама атмосфера пыталась сгладить переход от яркости лета к спокойному и тихому холоду осени.

Парки и улицы наполнялись новой энергией – вонзавшиеся в землю стебли трав, сирень, которую утренний туман обвивал своим туманным кольцом, и всё-таки даже из этого состояния между сезонами казалось, что мир открыл для себя что-то важное и неуловимое. Прощание с летом, постепенный уход этих ярких, вечно улыбающихся дней не было трагичным. Это было естественное движение времени – осень, тихо и со вкусом, укрывала всё вокруг своим мягким покрывалом.

Глеб сидел у окна, сквозь которое всё ещё пробивались последние лучи сентября. Осень начинала раскрашивать его мир в приглушённые оттенки, и даже свет, что падал на его лицо, казался немного холодным. Небрежная щетина на его подбородке, забытая заботой о себе, едва скрывала усталость, а синяки под глазами говорили о том, что последние несколько дней он слишком часто засиживался за компьютером. Время как будто ускользало от него, а он, несмотря на внутренний шум и тревогу, не мог заставить себя встать и выйти на улицу, как когда-то.

Его взгляд был рассеянным, но взгляд этот не был пустым. Он думал о чём-то, но мысли путались, не давая ясного ответа. И осень, которая только начала вступать в свои права, казалась таким же мягким, но неизбежным процессом, как и всё, что происходило в его жизни. Не сказать, чтобы ему это нравилось, но он чувствовал, как он поддаётся. С каждым днём осень занимала всё больше места в его мире – и не только в природе, но и в его собственных чувствах. Всё будто исчезло на какое-то время, оставив лишь лёгкую печаль, которую трудно было понять.

Глеб встал с места, не торопясь, словно всё вокруг было слишком туманным и тяжёлым, чтобы двигаться с привычной легкостью. Он отвёл взгляд от окна и, немного помедлив, направился к столу. Шаги его были спокойные, почти ленивые, как будто не хотелось

вырывать себя из этого состояния, где всё было в полумраке и неопределённости. Он подошёл к своему компьютеру, слабо подсвеченному экрану, и провёл пальцем по столу, чувствуя, как на ощупь пальцы встречаются с легким слоем пыли. Он не помнил, когда в последний раз убирался здесь, и как будто это стало нормой – пренебрегать мелочами, которые раньше были важны.

Он присел на кресло и включил экран. Легкий свет от монитора осветил его лицо, и Глеб взглянул на страницу игры, в создании которой он принимал участие. Это было не просто дело, а кусочек его труда, его времени, его эмоций. Хоть это и был чужой мир – мир героев и сцен, отдалённых от реальной жизни, – в нём было что-то родное. Он почувствовал, как лёгкая тревога подступила, но быстро её прогнал. Это не было важным. Важно было то, что он смог найти своё место, пусть и маленькое, в чём-то, что, возможно, тронет других.

Глеб задумался на мгновение, прежде чем потянуться за мышкой. Он всегда старался избегать подобных вещей – отзывов, мнений других людей. Но сегодня что-то заставляло его почувствовать, что, возможно, пришло время узнать, что думают те, кто играет в эту игру, в которой он оставил свой след.

Он кликнул на вкладку с отзывами и увидел перед собой длинную ленту комментариев. Он начал читать, вникая в каждое слово, в каждое чувство, переданное этими анонимными строками. Некоторые отзывались кратко: "Очень понравилось!" или "Ностальгия по летним дням". Но среди них попадались и более развернутые, эмоциональные отзывы.

"Музыка просто идеальная, она так хорошо дополняет атмосферу игры, каждый момент будто оживает под эти звуки."

"Не думал, что игра с таким простым сюжетом может так затянуть. И музыка здесь – просто нечто. Очень тронула."

Глеб почувствовал лёгкую горечь и удивление. Это было странно – думать, что кто-то обратил внимание на его работу, на ту музыку, которую он сочинял, находясь в своём мире, почти не связываясь с реальностью. Он не мог удержаться от легкой улыбки, но в ней всё равно была какая-то неуверенность.

Пальцы замерли на клавишах, и Глеб снова вернулся к списку комментариев, пытаясь найти что-то, что могло бы сказать ему больше. Но внутри него была какая-то растерянность – от того, что всё это уже было не просто работой, а частью чего-то большего, чем он когда-либо думал.

Глеб продолжал читать комментарии, стараясь не зацикливаться на их содержимом. Большинство отзывов были позитивными, в них восхищались историей, персонажами и, конечно, музыкой. Это приносило ему лёгкое удовлетворение, но где-то в глубине ощущалась пустота, не дающая покоя.

Однако среди тёплых слов попадались и те, которые несли в себе лёгкую критику. Он замечал их мельком, стараясь не задерживаться на негативе.

"Очень приятная игра, но концовка как-то слишком банальная, не хватило чего-то неожиданного."

"Музыка хорошая, но местами кажется не совсем подходящей. Я ожидал чего-то более глубокого."

"Не могу сказать, что игра захватила, но для любителей таких визуальных новелл вполне нормально."

Эти несколько отзывов всё равно оставили небольшой осадок, но Глеб не стал слишком долго на них останавливаться. Главное, что проект нашёл свою аудиторию, и большинство людей были довольны. Он заставил себя отпустить это чувство, хотя в глубине всё ещё чувствовал лёгкую горечь.

Глеб снова погрузился в экран, прокручивая комментарии, когда вдруг его телефон тихо затрещал. Он оторвался от монитора и взглянул на уведомление. На экране высветился перевод – 30 000 рублей.

Он на мгновение застыл, не сразу осознавая, что это его доля. 10% от прибыли, как ему и обещали. Эта сумма была далеко не огромной, но для него сейчас она значила больше, чем просто деньги.

Он почувствовал пустоту в груди – что-то холодное и отстранённое. Деньги были приятны, но они не заполняли того пустого пространства, которое так долго не давало ему покоя. Он бы хотел чувствовать радость или хотя бы облегчение, но ничего не приходило.

Глеб отвёл взгляд от экрана, положив телефон на стол. 30 тысяч – для кого-то это было бы большим успехом. Но сейчас это казалось чем-то слишком далёким, почти чужим.

Он открыл переписку с командой, и его взгляд сразу упал на последние сообщения. Игра уже давно вышла, и теперь все обсуждали, что делать дальше. Как ни странно, разговор был не о следующем проекте, а о том, как каждый из них будет строить свою жизнь. Казалось, что несмотря на то, что проект с игрой завершился, их пути только начинались.

Макс: "Ну, что, ребят, я тут получил предложение от одной студии. Нужно будет переехать в Москву, думаю, стоит попробовать."

Лера: "Ого, Макс! Я вообще-то собиралась поступать туда в вуз. Надо будет подать документы на осень, у меня уже есть пару идей, чем заниматься."

Тимофей: "А я в IT компанию пойду."

Глеб, прочитав эти сообщения, задержал взгляд на экране. Он почти не чувствовал ничего. От того, что команда двигалась дальше, у него лишь появилось лёгкое ощущение отстраненности. Он чувствовал, как мир вокруг изменяется, а он всё стоит на одном месте.

Макс: "А ты как, Глеб? Чем планируешь заняться?"

Глеб начал набирать ответ, но снова застопорился. Он не знал, что ответить. Его мысли расползались, он не знал, какой путь выбрать.

Он ответил просто: "Не знаю пока. Надо подумать."

Лера: "Ты не один. Всё будет хорошо, мы все это сделали!"

Тимофей: "Главное не теряйся. Ты ведь теперь в любой момент можешь что-то начать. Вдруг вдохновение снова вернется?"

Глеб улыбнулся, но не ответил. Он снова перевёл взгляд на экран, и его мысли вернулись к музыке, которая когда-то стала смыслом. Теперь всё казалось туманным, но, может быть, что-то ещё могло изменить его путь.

Лена – темноволосая, с тонкими прядями, падающими на скулы. Её волосы были густыми, но не уложенными, будто бы с самого утра она забыла расчесаться или просто не посчитала нужным. Её глаза – серо-карие, с лёгкой дымкой усталости, словно последние месяцы она смотрела на жизнь чуть медленнее, чем остальные. В них было что-то остановившееся, как в окне, через которое давно никто не смотрел.

Ей был двадцать-один год. Возраст, когда многое ещё впереди, но за плечами уже есть тихая боль от первых разочарований. Она носила тёплую кофту, немного вытянутую на рукавах, и джинсы, потёртые на коленях. Наушники болтались из кармана – не как аксессуар, а как будто спасательный круг, забытый рядом.

Она шла по улице одна, с лёгким уклоном вперёд, как будто немного торопилась, но сама не знала куда. И несмотря на всё это – в ней было что-то притягательное. Честность. Как будто в её молчании было больше смысла, чем в чьих-то длинных монологах.

Вскоре, Лена сидела уже у окна с чашкой чуть остывшего чая, наблюдая, как медленно опадают первые жёлтые листья. В комнате стояла тишина, в которой иногда всё ещё звучали отголоски той самой мелодии. Она включала её нечасто – боялась, что привычка сотрёт то чувство, которое поймала при первом прослушивании.

Прошло уже больше двух недель с того момента, как Глеб прислал ей те треки. Без слов, без пояснений – просто файлы. Она тогда переслушала каждый несколько раз, с замиранием. Особенно тот, последний. Он был другим. Будто недосказанным. Там была грусть, но не от отчаяния – от чего-то тонкого, что трудно разложить на мысли.

Они не переписывались с тех пор. Ни намёка, ни строчки. Она не знала, почему – возможно, он решил, что их разговор окончен. А может, просто не смог продолжить. И всё же в какой-то момент она поймала себя на том, что ждёт – не конкретного сообщения, нет. Просто… чего-то. Знака, может быть.

Лена сделала глоток чая и закрыла глаза. Эта музыка осталась с ней. Тихо, глубоко внутри. И как бы странно это ни звучало, но именно она не позволяла ей забыть о нём.

Лена откинулась на спинку кресла и посмотрела в потолок. Тепло от кружки в ладонях едва ощущалось – мысли уводили её куда-то в вечер, когда они с Глебом сидели в том маленьком кафе.

Он почти не говорил. Смотрел в сторону, будто не мог смотреть на неё, или просто боялся. Но в том молчании не было неловкости – скорее, хрупкая тишина, наполненная чем-то невидимым. Лена вспоминала, как они потом шли по парку. Деревья тогда уже начинали желтеть, и их шаги отдавались по мокрым дорожкам. Он был закрыт, но всё же рядом. Как будто старался – изо всех сил быть хотя бы немного настоящим.

И всё равно он оставался для неё тайной. Почти чужим, но таким, кого не хочется отпускать.

Она вспоминала, как спросила его номер. Как он растерялся, но всё же написал. А потом – снова тишина. Ни встреч, ни звонков. Только музыка. И эта музыка казалась ей честнее слов.

Лена коснулась пальцами подоконника. Ей хотелось верить, что для него это тоже было важно. Хоть немного.

Лена перевела взгляд с окна на экран ноутбука. Несколько дней назад она заметила знакомое название в списке новых релизов – визуальная новелла, о которой мельком рассказывал Глеб. Тогда она не стала покупать, не потому что не хотела – просто… ждала. Не знала чего.

Теперь, вспомнив ту прогулку, его голос, срывающийся где-то между словами, и музыку – особенно музыку, – она открыла страницу игры. Обложка была простой, тёплой, словно вытканной из позднего лета. Отзывы – живые, искренние. Много слов о сюжете, немного – о графике, и лишь отдельные – про музыку. Но те, что были, отзывались особенно тепло.

Лена провела пальцем по тачпаду и нажала «Купить». Цена была символической – не дороже чашки кофе, той самой, из кафе, где он сидел напротив, молчаливый и ранимый.

Загрузка завершилась. Она надела наушники. Нажала «Начать».

Хотелось услышать не просто звуки – хотелось снова почувствовать Глеба. Или хотя бы понять, что он пытался сказать. Без слов.

Чашка чая сменялась другой – почти незаметно, машинально. Время расползалось между строками диалогов, между тёплыми, солнечными фонами. Лена играла, не отрываясь, будто отматывая назад ту неуловимую нить, которая когда-то соединяла их.

Но больше всего она вслушивалась. Внимательно, осторожно – как будто каждое музыкальное вступление было его письмом. Там, где герои молчали, музыка говорила. Где не хватало слов – аккорды добирали смысл. И чем дальше, тем сильнее Лена чувствовала – это не просто сопровождение. Это он. Его тревоги. Его тишина. Его искренность, прячущаяся в каждом переходе мелодии.

Когда наступили титры, Лена невольно задержала дыхание. Финальный трек был другим – хрупким, как утренний иней. Немного грустным, но цельным. В нём не было вопроса. Только тихое принятие.

Раньше она уже слышала финальный трек – переслушивала его не раз, ещё с того самого дня, когда Глеб отправил ей подборку. Тогда он показался ей красивым, но отстранённым. Как отражение в воде – почти настоящим, но недосягаемым.

А теперь… теперь всё было иначе.

В контексте всей истории, вплетённый в последние сцены игры, он зазвучал по-новому. Каждая нота будто знала, где ей быть. Музыка обнимала сюжет, как тёплый плед – не столько украшение, сколько необходимость. Трек стал живым. Полным смысла, которого раньше Лена просто не могла услышать.

И с этим ощущением – лёгкой дрожью в груди – она запустила его снова. И ещё раз.

Она отложила кружку и глубоко вдохнула, будто стараясь унять что-то слишком большое внутри. Но дыхание лишь усилило тревогу. Музыка всё ещё играла – тихо, где-то на грани слышимости, – и с каждой секундой становилась невыносимей.

Лена поднялась из-за стола. Экран оставался включённым, как открытая дверь в чьё-то сердце. Она больше не могла сидеть на месте.

Все эти дни она старалась отгонять мысли о нём, оправдывала тишину, объясняла себе паузу. Но теперь… теперь молчание резало. Ей нужно было снова увидеть его. Не переписка. Не сообщение. Настоящая встреча. Глаза в глаза. Чтобы понять, был ли тот вечер случайностью. Чтобы спросить: что он чувствовал тогда – и что чувствует сейчас.

Лена быстро надела куртку, даже не заметив, как пальцы дрожат на молнии. Это не было порывом сердца – скорее, зовом разума. Её терзало слишком много вопросов, и только он мог дать на них ответы. Её не интересовали романтические глупости – она просто чувствовала, что где-то в этих треках спрятан человек, которого ей хочется понять

Ей не давала покоя та лёгкость, с которой он тогда говорил, и в то же время – та боль, что звучала в его музыке. Всё это не складывалось. Лена не умела бросать недосказанное. Особенно, когда перед ней – не выдуманный персонаж, а живой человек. Настоящий, пусть и ускользающий.

Она вышла на улицу, не зная, куда именно пойдёт – но зная точно, что больше не сможет отмахнуться от этого желания: узнать, кто он такой – по-настоящему.

Она вспомнила, как стояла у того подъезда. На улице было тогда тепло, хотя и не по-летнему, воздух слегка хранил весеннюю сырость, и всё вокруг казалось затянутым какой-то лёгкой тоской. Тот подъезд, который стал для неё точкой отсчёта. Там всё начиналось, несмотря на то, что она сама едва ли могла тогда понять, что произошло. Теперь, спустя какое-то время, она шла в том же направлении, будто интуитивно возвращалась в ту самую точку.

Каждый шаг приближал её к месту, где всё вдруг стало настолько ясным, хотя и странным. Шаги её становились всё увереннее. Всё это время, пока она шла, она ощущала странную тишину в голове, которая, казалось, вела её именно сюда.

Глеб сидел на том же месте, где и раньше, всё у того же подъезда, ощущая привычную тишину. Он даже не заметил, как время прошло – вечер сменялся на ночь, но он всё сидел, не двигаясь. В голове мелькали мысли, но никакой чёткости. Он думал о чём угодно, только не о том, что происходит вокруг.

И вдруг он поднял глаза, словно почувствовал чей-то взгляд. И увидел Лену. Она приближалась к нему уверенно, как будто не было ни сомнений, ни колебаний. Глеб застыл. Было что-то странное в том, как она шла, и в том, что он не ожидал её увидеть так быстро.

Она шла прямо к нему, и этот момент, казалось, всё замедлил вокруг. Шок, удивление – он не знал, что думать. Почему она снова здесь? Почему именно сейчас? Не успев осознать, он поднялся с лавочки, словно не зная, как реагировать.

Лена продолжала идти, но что-то в её взгляде уже заставляло его чувствовать, что этот момент будет другим.

Он сидел на той же лавочке. Почти не изменился – та же сутулая спина, руки в карманах, чуть взъерошенные волосы. Но теперь, когда Лена подошла ближе, она заметила больше. Под глазами – тени усталости, небрежная щетина на щеках, будто он давно не смотрел в зеркало. Взгляд, уставший, но всё ещё тёплый… и немного растерянный.

«Он и правда был настоящим», – промелькнуло у неё в голове, как будто всё до этого было только в игре, в треках, в экране. Он не прятался за словами, за ником, за музыкой. Он просто сидел здесь, прямо перед ней. Настоящий, живой, чуть потерянный, и почему-то от этого – ещё ближе. Лена остановилась в шаге от него. На мгновение ей показалось, что снова весна.

– Извини, что я без приглашения вторглась к тебе на территорию, – тихо сказала Лена, чувствуя, как голос чуть дрогнул. – Но нам нужно поговорить.

Он поднял глаза, как будто только сейчас до конца осознал её присутствие. Помедлил. Моргнул. А потом просто кивнул, еле заметно, будто и сам не знал, почему не может сказать ни слова.

Тишина между ними была не напряжённой – скорее, осторожной. Как первый шаг по льду, который может треснуть от любого неловкого движения.

– Я слушала твою музыку, – продолжила она, стараясь говорить мягко. – Финальный трек… он не выходит у меня из головы. И не только потому, что он прекрасен. А потому, что он звучал, как ты. И мне… мне стало невыносимо не понять, кто ты такой на самом деле.

Она посмотрела ему в глаза. Не требовательно – искренне.

– Мне просто хочется узнать тебя, Глеб. Настоящего. Не через треки. Не через переписку. А вот так. Здесь.

Тревога вдруг пропала. Будто кто-то выдернул провод, отключивший всё фоновое напряжение. Вместо неё – тишина. Глухая, теплая, распадающаяся на тысячи ощущений.

В груди что-то сдвинулось. Стена, которую он строил годами – из апатии, из молчаливых утренников, из закуренных балконов и затёртых клавиш – вдруг дала трещину, и через неё хлынуло.

Он стоял, не зная, куда деть руки. Всё, что он слышал от Лены, будто промыло ему сознание. Это было не признание в чувствах, нет. Хуже. Глубже. Опаснее. Это было желание видеть его, понимать его. Настоящего, не выдуманного. И эта простая потребность – узнать его – стала последней каплей в его одиночестве.

Он выдохнул.

– Я не знаю, с чего начать, – сказал он почти шепотом. – Я давно не говорил вслух о себе. Но… если ты правда хочешь – я попробую.

Он пригласил её жестом пройти внутрь. Впервые за долгое время – не как гостья в его тишине. А как свидетеля того, что он ещё жив.

Лена остановилась на пороге, не двигаясь. Внутри неё словно щёлкнул выключатель – тепло от решимости угасло, и пришла осторожность. Она взглянула на Глеба краем глаза – тот стоял чуть в стороне, как будто сам не до конца верил, что впустил её. Они ведь почти не знали друг друга. И всё это казалось… слишком личным.

Она шагнула внутрь с лёгкой натянутостью в плечах. Прихожая встретила её тусклым светом и лёгким запахом чего-то неуловимо домашнего, но давно застоявшегося. В воздухе чувствовался пыльный след времени.

Квартира была старая, уставшая. Словно она тоже проживала здесь свою жизнь – с облупленными обоями, перекошенной дверцей шкафа и следами от чашек на подоконнике. Куртка висела на спинке кресла. Под столом валялись провода, какие-то распечатанные листы и пустая кружка с потёками чая.

На полу, между креслом и столом, лежал свернувшийся в клубок плед. Стена была украшена парой пожелтевших постеров из старых игр, а клавиатура перед монитором сияла разноцветными огоньками, будто была самой живой частью этой комнаты.

– Извини за беспорядок, – Глеб слегка пожал плечами. – Я не ждал никого. Да и вообще, давно никого не ждал.

Лена кивнула, сжав в руках ручку своей сумки.

– Всё нормально. Я… просто хотела понять, кем ты был, когда создавал ту музыку. Теперь понимаю чуть больше.

В комнате стало тихо. Тишина эта была не пугающей, а настороженно-теплой – как первая беседа в поезде с человеком, которого тебе только предстоит узнать.

– Чаю? – Глеб спросил неуверенно, но без натяжки.

Лена едва заметно улыбнулась и кивнула.

– Было бы неплохо.

Он направился на кухню, оставив её наедине с комнатой. Она не двигалась, просто стояла, вбирая в себя каждую мелочь: как скрипнула дверь, как капала вода в раковине где-то за стеной, как свет от монитора едва касался пола.

Через пару минут он вернулся с двумя кружками.

– Не знаю, как ты к такому относишься, но тут только чёрный с лимоном. – Он протянул ей одну.

– Подойдёт, – спокойно ответила Лена, аккуратно садясь на край кровати. Простынь была мятой, будто он только недавно вставал с неё.

Глеб устроился в своё кресло – то самое, из которого не раз вскакивал ночью в поисках нужной мелодии. Он привычно опёрся на локоть, положив свободную руку на стол рядом с ноутбуком. Монитор всё ещё был включён – на экране горел один из музыкальных проектов, не до конца сохранённый, будто застывший в моменте.

Несколько секунд они молчали, каждый – в своей чашке мыслей.

– Тут ты и писал всё это? – Лена сделала глоток.

– Тут, – кивнул Глеб. – Почти не выходил из этого угла. Всё, что слышишь в игре, – отсюда.

Она перевела взгляд с кружки на него, а потом – на ноутбук.

– Оно всё ещё как будто звучит.

Он улыбнулся. Неуверенно, но по-настоящему.

– Наверное, да.

Лена провела ладонью по ободку кружки, глядя в сторону экрана. Монитор тускло светился в полумраке комнаты, отбрасывая голубоватые отблески на стены с облупившейся краской. Под ногами – небрежно скомканная толстовка, в углу – стопка чашек и тарелок, которые, казалось, давно утратили своё предназначение. Комната была как черновик, забытый в спешке.

"И именно здесь…"

Она снова вспомнила тот момент в игре, где впервые услышала финальный трек. Он будто растворялся в воздухе, тонко и точно, словно шёл изнутри – и обволакивал, оставляя после себя лёгкую, едва заметную тоску.

"Как такие треки могли рождаться… тут?"

Глядя на Глеба – уставшего, с тенью под глазами и растрёпанной челкой – она не могла перестать удивляться. В нём не было театральности, пафоса или уверенности. Всё казалось небрежным – и в этом, как ни странно, была честность.

"Наверное, гениальность не выбирает, где ей появляться."

Или, быть может, именно в таких местах и рождаются самые настоящие мелодии. Там, где человек остаётся один на один с собой и звуком.

Лена поставила чашку на пол рядом с кроватью и немного наклонилась вперёд, внимательно глядя на Глеба. Внутри у неё всё тревожно сжималось – не от страха, нет, а от неуверенности, от множества мыслей, которые не давали покоя с самого момента, как она снова увидела его.

– Почему ты живёшь здесь?.. – её голос прозвучал тише, чем она ожидала. – Я просто… твоя музыка – она настоящая, глубокая. Гениальная. Разве ты не мог бы… не знаю, быть в другом месте? Получше? Или… ты просто не хочешь уходить отсюда? Не можешь?

Она слегка нахмурилась, переводя взгляд с его лица на углы комнаты, на старое кресло, на стопки пыльных книг, на кружку с запекшимся чаем у подоконника.

– Эта квартира… она как будто сжимает всё внутри. А твои треки будто бы оттуда – из другого мира. Я не понимаю, как это может уживаться рядом.

Глеб отвёл взгляд, на мгновение будто бы задумавшись, но потом лишь тихо усмехнулся. Он поднялся с кресла, подошёл к окну, и, опершись руками о подоконник, произнёс просто, без пафоса:

– У меня просто нет денег, Лена.

Он не оборачивался, говорил вполголоса, но отчётливо.

– Я не живу здесь, потому что мне нравится. Или потому, что я как-то связан с этим местом. Нет. Просто так вышло. Квартиру снимаю за копейки, и то с трудом вытягиваю. Всё, что появилось – я вкладывал в еду, в технику, в то, что нужно для работы… и музыки.

Он чуть повернулся, посмотрел на неё поверх плеча.

– А музыка… она не требует золотых стен. Она просачивается даже в трещины. Особенно в них.

Он снова сел в своё кресло, взял в руки чашку с остывшим чаем, будто бы просто чтобы занять чем-то пальцы.

– Так и живу. Между вдохновением и счётом за электричество.

Лена молчала несколько секунд, пытаясь понять, что он имел в виду. Она не могла подобрать слова, чтобы сразу что-то сказать, её взгляд скользил по комнате, как будто она искала что-то, что бы объяснило этот беспорядок. Но всё, что она видела – пустота и призрачная жизнь, как и его слова.

Наконец, она произнесла тихо, чуть вздохнув:

– Ты не должен жить так. Это… это не нормально, Глеб. Ты заслуживаешь большего.

Она опустила взгляд, чувствуя, как тяжело такие слова вырвались из её груди. Она не знала, что дальше сказать. Её голос звучал слишком твёрдо, почти поучительно, но за этим стояло беспокойство.

Лена с удивлением подняла на него глаза. Глеб говорил так спокойно, что она почувствовала, как в его словах скрывается нечто большее, чем просто отклик на её замечание. Это был ответ, который звучал в его голосе, как нечто давно забытое.

– Давно меня никто не поучал, – сказал он с лёгкой усмешкой. – Ты прям как моя учительница. Она всё время говорила мне, что я достоин большего.

Он откинулся на кресло, как будто уже не в первый раз произносил эти слова, и, возможно, именно это тихое признание в его голосе заставило Лену почувствовать, что она зашла слишком далеко. В этой комнате, среди хаоса, Глеб был как будто замкнут в своём мире, и, возможно, его слова говорили о чём-то глубоком и более личном, чем она могла себе представить.

Тишина, которая наступила после его слов, была тяжелой. В воздухе витала неопределённость, как если бы она висела невидимой вуалью, не давая ни одному из них найти точку опоры. Лена сидела, почти не дыша, чувствуя, как её собственные мысли начинают заполнять пространство. Глеб молчал, его взгляд ушёл в сторону, как будто он сам был не готов ответить на вопрос, который только что возник в его голове.

Звук сердца, его и её, был единственным, что нарушало тишину. Каждый удар казался громким и резким, как молоток, бьющий по пустой банке. Лена ощущала, как эта тишина постепенно окутывает её, заставляя её искать слова, но каждый вариант, что появлялся в её голове, казался неправильным. Всё, что она могла сделать, это сидеть и ждать, надеясь, что этот момент скоро пройдет. Тишина была такая плотная, что казалась живой, как дыхание, которое они оба боялись нарушить.

Ночь за окном густела, как чернила, расползаясь по стеклу. Уличные фонари лишь подчеркивали темноту, будто старались не освещать, а обозначать границы её глубины. В квартире было тихо, даже слишком – слышалось только редкое тикание часов и лёгкое шипение старого чайника, который уже остыл.

Лена чувствовала, как внутри подступает лёгкое беспокойство. Она мельком посмотрела на время – было далеко за полночь. Странно, как быстро пролетело время, словно они проговорили целую вечность, хотя почти не сказали ничего важного.

Она украдкой посмотрела на Глеба. Тот сидел, сгорбившись в кресле, уставившись в один несуществующий в темноте угол. Было что-то напряжённое в его молчании, но не враждебное – просто он снова будто замкнулся.

– Уже поздно… – тихо сказала Лена, почти шепотом.

Глеб кивнул, будто услышав не её слова, а свои собственные мысли.

– Я знаю… Прости. Я совсем потерял счёт времени.

Она поднялась, медленно, будто опасаясь нарушить хрупкое равновесие в воздухе.

– Думаю, мне пора.

– Я провожу, – отозвался он, поднимаясь со скрипом кресла.

Они молча вышли в коридор, и Глеб натянул на себя старую куртку. У подъезда было холодно. Небо над городом висело низко, и улицы казались чужими, как после долгого сна.

Лена на секунду задержалась у двери.

– Спасибо, что впустил. И… за музыку тоже.

Глеб чуть заметно улыбнулся.

Они шли медленно, как будто никто из них не хотел, чтобы эта прогулка закончилась. Глеб держался чуть позади, Лена – немного вперёд, не из-за неловкости, скорее просто оттого, что так легче было сосредоточиться на своих мыслях.

Город ночью был другим – уставшим, приглушённым, но не опасным. Фонари растекались по асфальту мягким светом, витрины давно закрытых магазинов отражали их силуэты. Ни один из них не говорил. В этой тишине было странное чувство – не неловкость, а скорее уважение к чужому спокойствию.

Лена заметила, что Глеб иногда прищуривается, будто вспоминая что-то. Он шагал уверенно, но каждый его жест казался обдуманным, даже слишком. Как будто он снова не хотел спешить.

Когда они подошли к её дому, Лена остановилась у входа. Тот самый подъезд, тёмный и знакомый.

– Вот и всё, – сказала она, повернувшись к нему.

Глеб кивнул.

– Всё, – повторил.

Они оба замолчали. Было ясно, что ни один из них не знал, что сказать дальше.

– Спасибо, что проводил, – наконец сказала Лена. – Было… спокойно.

– Рад, что не спугнул, – ответил он, сдержанно усмехнувшись.

– Не спугнул. Но удивил. Ты совсем не такой, каким я тебя представляла.

Он поднял взгляд, задержал его на ней чуть дольше, чем нужно.

– И ты. Совсем не такая.

Лена прижала к себе ворот куртки и на секунду заколебалась, будто хотела что-то сказать, но передумала.

– Спокойной ночи, Глеб.

– И тебе.

Она скрылась за дверью. Глеб постоял ещё немного, глядя на тускло освещённый подъезд, а потом медленно повернулся и пошёл прочь, в ночь, ставшую на удивление тёплой.

Глеб шёл медленно, почти неслышно, будто боялся спугнуть что-то хрупкое и важное, что только-только появилось внутри него. Улица была пуста, ветер тёплый, но едва уловимый, и в этом почти летнем спокойствии Глеб чувствовал не одиночество – впервые за долгое время – а тишину, наполненную смыслом.

Он не улыбался, но в груди было что-то мягкое. Не радость и не возбуждение – скорее, глубокое, тёплое облегчение. Словно что-то, чего он давно не знал, вернулось к нему. Слово, чувство, нужное касание – он не знал, как это описать, но точно чувствовал: это было важно.

Признание. Не виртуальное. Не лайк под постом. Не короткий комментарий из вежливости. А настоящее – от живого человека, сидевшего рядом, глядевшего ему в глаза, задававшего вопросы и оставшегося рядом, даже увидев весь хаос его жизни.

Он вспомнил, как Лена посмотрела на его комнату. Не с осуждением, не с жалостью – с интересом. С пониманием. Это было пугающе и утешающе одновременно. Он чувствовал себя уязвимым, как человек, с которого сняли броню, но вместо удара – коснулись осторожно, как касаются чего-то важного.

Ему не хотелось домой. Не хотелось, чтобы ночь заканчивалась. Впервые за долгие месяцы в его жизни что-то происходило вне компьютера, вне экрана, вне наушников. И это не было разрушением – это было прикосновением к чему-то настоящему.

Он шёл дальше, не ускоряя шаг. Как будто дорога стала продолжением той самой тишины, что только что разделили двое.

«Не дай бог, это влюблённость», – мелькнуло у него в голове, и мысль показалась слишком громкой на фоне уличной тишины. Он даже вздрогнул слегка, будто кто-то произнёс это вслух.

Глебу не нравился никто – давно. Не потому, что он был выше этого не потому, что считал чувства глупыми. Просто всё было… как будто мимо. Люди были красивыми, интересными, смешными, добрыми, но они не касались его. Не задевали что-то внутри. Он не умел любить. Точнее, никогда не пробовал. Не считал себя способным. Как будто у него этой функции просто не было.

А теперь – Лена. Девушка, с которой он почти не говорил, которую почти не знал. Она появилась в его жизни как музыка – не по расписанию, не по плану, не в нужный момент. Просто… появилась. И осталась. Смотрела, спрашивала, слушала. И в этом внимании было что-то такое, от чего защита внутри него начала давать трещины.

Он не знал, что с этим делать. Не хотел строить иллюзий. Он боялся. Боялся того, что не поймёт, не справится, испортит. Он всегда портил – себя, проекты, отношения с людьми. Любовь казалась слишком тонкой тканью для его неуклюжих пальцев.

«Это просто благодарность. Просто тепло. Просто человек, который меня услышал», – пытался он убедить себя. Но внутри уже дрожало что-то другое. И чем дальше он шёл по тёмной улице, тем отчётливей понимал: всё началось. И остановить это уже не получится.

Нет, это не любовь, – твердил он про себя, словно мантру. – Просто признание. Просто человек понял, услышал, не прошёл мимо. Просто благодарность. Большая, настоящая. За то, что появилась. За то, что сказала. За то, что не испугалась.

Он шёл и чувствовал, как с каждым шагом в груди немного отпускало. Будто гудящий на низких частотах гул внутри стал чуть тише. Это не влюблённость, не та лёгкость, о которой пишут в книгах, не порыв, от которого кружится голова. Это было другое. Более глубокое. Словно кто-то рядом подсветил фонариком его внутреннюю пустоту, и теперь в этом свете стало видно, что он не совсем один.

Он не знал, нужно ли это чувство называть. Не знал, имеет ли оно форму или границы. Но знал точно: оно настоящее. И он не хочет его терять.

– Просто огромная благодарность, – прошептал он в ночь, будто убеждая не мир, а себя. – Просто хорошо, что ты есть.

Вернувшись домой, Глеб закрыл за собой дверь и на секунду остановился в тишине. Комната встретила его привычным полумраком и разбросанными вещами, но впервые за долгое время это не вызывало раздражения. Он медленно прошёлся по комнате, поднял с пола несколько пустых кружек, собрал разбросанные футболки и даже встряхнул покрывало на кровати.

Потом пошёл в ванную, включил тусклый свет и, глядя на себя в зеркало, провёл пальцами по щетине. Лезвие бритвы скользнуло по коже, словно стирая усталость последних недель. Вода была холодной, но она словно возвращала его к себе – в то тело, в тот день, где он сейчас был.

Когда он снова оказался в комнате, она показалась ему чуть уютнее. Он лёг на кровать, вздохнул и почувствовал, как потихоньку приходит сон. Голова опустилась на подушку, и впервые за долгое время в груди было спокойно. Просто… тихо и спокойно.

Сон подкрался незаметно, мягко, как тёплая ткань, наброшенная на плечи. И вот уже Глеб снова стоял на той самой поляне – бескрайней, залитой прохладным лунным светом. Ночь здесь была не просто тьмой, а чем-то живым, дышащим.

Небо, усыпанное звёздами, раскинулось над ним с величественной тишиной. Галактики медленно вращались где-то в глубине этой небесной бездны, будто показывая ему, насколько мал он был – и в то же время, насколько важным мог быть его мир. Лёгкий ветер шевелил высокую траву, и каждое дуновение напоминало о мелодиях, которые когда-то рождались у него в голове.

Он стоял в одиночестве, но не чувствовал себя одиноким. Поляна принимала его таким, какой он есть, со всеми мыслями, тревогами и сомнениями. В этой тишине не было страха. Только бесконечность над головой – и тихий покой внутри.

Глеб и сам не заметил, как вдруг почувствовал чьё-то присутствие. Он обернулся – и она уже стояла рядом. Лена. Не из плоти и крови, а будто сотканная из той же ночи, из лунного света, отражений звёзд и тихого дыхания трав.

Никакой тревоги, никакого испуга. Она будто всегда была здесь – просто до этого не подходила ближе.

Она стояла молча, смотрела вверх, в небо, в то же место, куда до этого смотрел и он. И почему-то её появление не нарушило хрупкий баланс сна. Оно, напротив, сделало его полнее. Наполнило этот мир теплом, которого ему всегда не хватало. Они не обменялись ни словом. Это было не нужно.

Он лишь смотрел на неё, на её профиль в лунном свете, и вдруг понял: всё, что было в реальности – разговоры, чай, смущение – было лишь предисловием. А здесь, во сне, в этом молчании – было что-то большее. Что-то, что нельзя выразить словами.

Она стояла, как часть этой ночной сцены, не замечая его присутствия. Летнее платье, лёгкое и воздушное, подхватывалось ветром, а потом снова возвращалось к земле, словно сама природа пыталась понять, хочет ли она быть здесь, с ним. В её волосах мелькали отблески луны, её силуэт был обвёрнут в тени, но всё так же живо, как будто она была частью этих звёзд, что медленно вращались в небесах.

Лена не смотрела на него. Её взгляд был устремлён ввысь, как будто небо могло ответить на её немые вопросы. Его глазам казалось, не было нужды смотреть на неё. Он мог чувствовать её, как звезды чувствуют тьму. Он не хотел прерывать этот момент, не хотел разрушать магию. Но всё же, не мог не заметить, как его сердце, казавшееся окаменевшим, вновь начало биться чуть быстрее.

Глеб стоял рядом, ощущая, как из этого мгновения вытекает что-то важное, но неуловимое. И вдруг, несмотря на весь холод этой ночи, он ощутил тепло. Тот самый момент, когда, не говоря ни слова, два человека просто бывают рядом друг с другом.

Сон, словно тонкая вуаль, начала растворяться. Лена, её образ, его чувства, всё это ускользало в туманах ночи, как только первые лучи света начали пробиваться сквозь шторы. Мгновения, которые казались вечностью, постепенно расплывались, ускользали, уводя его в реальность. Он почувствовал, как его тело снова становится тяжёлым, как реальный мир врывается в его сознание, вытягивая его из тёплого сна.

Лена исчезала, её фигура тускнела, теряя чёткость, пока он не почувствовал лишь холодный проблеск её образа в своём разуме. С каждым моментом реальность наползала всё сильнее. Глеб вздохнул, почувствовав, как его тело снова стало неподвижным, как его разум вернулся в мир, где не было звёздных полей и туманного света.

Он открыл глаза. Тишина. Звуки машин за его окном, напоминали о том, что сон был лишь мгновением, ускользнувшим в тот момент, когда он ещё не был готов его отпустить.

Глеб попытался отмахнуться от этих мыслей, словно они были чем-то чуждым и ненужным. Он не знал, почему именно Лена оказалась в его сне. В конце концов, это был просто сон. Ничего больше. Но вот только мысль о её присутствии не покидала его, как неумолимый налёт, который оставался даже после того, как сон распался.

Он повернулся на бок, взглянув на часы. Утро. Реальность. Вдруг его мысли снова вернулись к лицу Лены, её взгляду, который, как ему казалось, пробивался сквозь его мрак и тьму. Он судорожно прогнал эти мысли, но они продолжали преследовать его, как тень, которая вдруг стала слишком чёткой, слишком явной.

"Я не люблю её", – повторял Глеб в попытке убедить себя. Но слова звучали пусто, как эхо в пустой комнате.

Глеб замер, чувствуя, как внутри него что-то меняется. Он не мог понять, когда это случилось – когда пустота начала отступать. Но вот теперь, лежа в своей кровати, он ощущал, как постепенно нарастает то, что он так долго избегал. Эмоции. Вспышки чего-то живого и яркого, давно забытых чувств, которые он пытался подавить.

С каждым мгновением ему становилось всё труднее бороться с этим. Глеб всё больше ощущал, что эти чувства – не что-то чуждое, не что-то, что нужно избегать. Они были его частью. Той частью, которую он пытался забыть, уйти. Но теперь, когда она вернулась, он не знал, как с этим справиться. В груди начинала нарастать какая-то теплота, неестественно тёплая и при этом чуждая.

Он сжал кулаки, пытаясь бороться с этим, но мысли о Лене возвращались, как вихрь. Как её взгляд на поле, её лёгкое платье, её тень на фоне звёздного неба. Всё это не покидало его, и он понял, что он не может больше игнорировать то, что с ним происходило. Эти чувства были реальны, и они не исчезнут, сколько бы он их ни отталкивал. И теперь он даже не знал, как дальше быть с этим новым миром внутри себя.

Глеб закрыл глаза, пытаясь подавить мысль, которая, казалось, вырвалась сама собой. Как я мог влюбиться? – снова и снова повторял он про себя. Лена была просто первой девушкой, с которой он поговорил за долгое время, первая, кто не был частью его замкнутого мира. Но влюбиться? Это казалось ему абсурдным. Как он мог так быстро попасть в такую ловушку?

Он будто чувствовал, как её образ всё сильнее охватывает его сознание. Но это была лишь случайность, правда? В конце концов, они почти не общались. Он даже не знал, что у неё в голове, что она думает о нём. Вся их встреча была вроде бы такой… случайной. Она просто захотела поговорить, спросить. Слушала его музыку. Это же не повод, чтобы сбрасывать все прежние убеждения и почувствовать что-то, что он так долго держал под замком.

Глеб встряхнул головой, чтобы избавиться от этих мыслей. Он пытался вернуть себе привычное состояние, то, в котором он знал, как существовать. Но образ Лены, её лицо, её тихие вопросы, её восхищение его музыкой не покидали его.

Не, это не любовь. Это просто… что-то другое. Просто признание, может быть? – продолжал он убеждать себя. Но чем больше он пытался выкинуть её из головы, тем крепче её образ становился, как нечто реальное, устойчивое, которое не исчезнет так просто.

Лена сидела в тишине своей квартиры, когда мысли снова начали кружиться в голове, как случайные листья, гоняемые ветром. Она всё ещё не могла выкинуть из головы тот момент, когда Глеб пригласил её к себе домой. Она не могла забыть, как неожиданно оказалось его тепло, как он воспринимал её вопросы и как выглядел, когда говорил о своей жизни.

Неужели это так важно? – думала она, качая чашку с остывшим чаем в руках. Она не пыталась себя обманывать. Ощущение не было простым интересом или временным увлечением. Это было нечто большее. Как, почему она оказалась так заинтересована в человеке, с которым едва познакомилась? Почему его музыка, его искренность, его одиночество вызывали такие сильные эмоции?

Но это ведь не любовь. Лена знала, что её мысли сбиваются, и это пугает. Нет, она не собиралась впадать в нечто необъяснимое, а тем более строить из этого какие-то фантазии. Но в её голове всё больше возникало ощущение, что её жизнь стала немного ярче, когда она начала слышать Глеба, видеть его, даже если это было всего несколько встреч.

Что, если я не ошибаюсь? Что, если я, правда, могу узнать его? – спрашивала себя Лена, не находя ответа. Это был шаг в неизвестность. И всё же, этот шаг казался не таким страшным, как её привычное одиночество.

Мы не можем влюбиться, – подумала Лена, уставившись в потолок. – Нет, не так. Это было бы слишком… нелепо.

Она даже усмехнулась – тихо, иронично, почти с насмешкой над собой. Это ведь не фильм, не романтическая новелла, где двое встречаются случайно, и вдруг всё меняется. В жизни так не бывает. В жизни всё сложнее, медленнее, запутаннее.

Глеб – он будто бы совсем из другого мира. Молчаливый, отстранённый, с пустыми глазами и беспорядком в голове. И в квартире, к слову. Но в нём было что-то настоящее, что-то, что сложно было объяснить. Не маска, не попытка казаться кем-то, а просто он – уставший, искренний, живой. Слишком живой, может быть, для неё.

Но почему тогда мне не даёт покоя его голос? Его музыка? Почему я так ясно вижу его лицо, когда закрываю глаза?

Лена вздохнула и уткнулась в подушку. Она не хотела путать благодарность с чувствами. Не хотела придумывать то, чего нет. Просто… ей стало важно, чтобы он был. Чтобы не исчез.

Странно это всё, – снова подумала Лена. – Не могли же два человека влюбиться уже на второй встрече… Ведь так? Ну не может же быть такого.

Она пыталась найти в себе логику, здравый смысл, хотя бы крупицу реализма. Так не бывает. Они почти не знают друг друга. Немного слов, обмен взглядами, несколько треков, старенькая квартира и чай в тишине. Это слишком мало, чтобы что-то почувствовать… Но почему тогда это «слишком мало» оставило такой след внутри?