ХИМЕРА: Наследство Химеры
Пролог
Смерть пахла белыми лилиями и старой пылью. Этот запах ударил в ноздри Александры, едва массивная дубовая дверь особняка «Блэквуд-холл» бесшумно закрылась за ее спиной, отсекая звуки большого города и оставляя ее в гробовой тишине.
Она сделала это. Она прошла сквозь неприступный периметр, мимо каменногрудых охранников в темных очках. Ложь, рожденная от отчаяния, сработала. Всего одно предложение, брошенное с поддельной дрожью в голосе: «Я его дочь. Незаконная дочь. Он… он звал меня перед смертью».
Охранники переглянулись. Не с удивлением, а с каким-то странным, почти обреченным пониманием. Один из них что-то негромко сказал в рацию, и через минуту ей кивнули: «Проходите».
Александра ожидала всего чего угодно: секретной лаборатории, кабинета, увешанного диковинными картами, даже подземного бункера. Но только не этого.
Просторный холл, больше похожий на зал средневекового замка, был залит приглушенным светом. Высокие своды терялись в полумраке. И повсюду – люди. Десятки людей, одетых в строгие, дорогие черные костюмы и платья. Они стояли молча, их лица были обращены к центру зала, где на бархатном постаменте стоял открытый гроб.
Сердце Александры упало куда-то в каблуки. Похороны. Это были похороны. Легендарного, таинственного Магнуса Блэквуда. И никто, абсолютно никто из внешнего мира об этом не знал. Ни одна газета, ни один телеканал. Смерть человека, влиявшего на мировую экономику и политику в тени на протяжении полувека, была скрыта ото всех.
А она, Александра Воронцова, журналистка-недоучка из желтоватого онлайн-издания, стояла здесь, на его частных похоронах, под личиной его незаконнорожденной дочери. Ужас, липкий и холодный, пополз по коже. Ей нужно было бежать. Прямо сейчас.
Она попятилась, стараясь слиться с тенью у стены, но ее каблук предательски щелкнул по паркету. Несколько голов повернулось в ее сторону. Взгляды, полные не вопроса, а странного, изучающего любопытства. «А, еще одна. Нашлась».
Александра резко развернулась и почти побежала к выходу, но путь ей преградила массивная фигура. Молодой человек, лет тридцати, с лицом, высеченным из того же гранита, что и у охранников снаружи. Но в его глазах горел не просто профессиональный интерес, а холодный, обжигающий огонь.
– Вы так скоро? – его голос был тихим, но он резал слух, как сталь. – Еще даже не начали прощаться с отцом.
Он взял ее за локоть. Его пальцы сжались с такой силой, что у Александры перехватило дыхание.
– Я… я, кажется, ошиблась дверью, – прошептала она, чувствуя, как предательски дрожит.
– О, нет, – он наклонился к самому ее уху, и его шепот показался ей шипением змеи. – Вы не ошиблись. Вы именно там, где должны быть. По крайней мере, сейчас.
Он повел ее, не отпуская руки, через толпу молчаливых гостей. Люди расступались перед ним, как вода перед кораблем.
– Калеб Блэквуд, – отрекомендовался он, не глядя на нее. – Старший сын и наследник. Рад наконец-то познакомиться с моей… сводной сестрой. Мы так много о тебе слышали.
Ложь, которую она придумала как отчаянный ключ, превратилась в захлопнувшуюся ловушку. И теперь ей предстояло сыграть свою роль на похоронах человека, о котором она не знала ровным счетом ничего, кроме слухов. Играть перед человеком, чей взгляд говорил яснее любых слов: «Я знаю, что ты врешь. И теперь ты моя».
Часть 1: ЛОЖЬ, В КОТОРУЮ ПОВЕРИЛИ. Глава 1
Идея родилась в душном редакционном зале, пропахшем старым кофе и безнадежностью. Шеф, Витя, стучал пальцами по столу, разглядывая свежий номер «Forbes», на обложке которого красовалось схематичное изображение паука в центре паутины и заголовок: «Невидимая Империя: Кто держит нити мирового рынка?»
– Вот же ж, – проворчал Витя. – Все всё знают, что он существует, все его боятся, а нормального, человеческого материала – ноль. Ни одного свежего фото, ни одного интервью за последние двадцать лет. Одни слухи. Легенда. Призрак.
Александра, разбирая почту, оторвалась от экрана.
– А что, если он не призрак? Что, если он просто мастерски создает эту легенду? Чтобы скрыть нечто большее, чем просто финансовые махинации?
Витя посмотрел на нее с интересом.
– Например?
– Не знаю. Криминал? Сектантство? Какой-то личный, тщательно скрываемый ад? Все эти теории о его закрытой усадьбе за высоким забором… Может, он не гений-отшельник, а просто сумасшедший старик?
– Теории – это для конспирологов в интернете, Саня, – вздохнул Витя. – Нам нужны факты. Хотя бы один. Один живой факт из-за той стены.
– Я его достану, – сказала Александра, сама удивившись своей наглости.
Витя усмехнулся.
– Мечтать не вредно. Его охрана ЦРУ отдыхает. Ни одна муха не просочится.
Но чем больше она читала о Магнусе Блэквуде, тем сильнее становилась ее одержимость. Он был повсюду и нигде. Его компании влияли на все, от цен на хлеб до разработки новых технологий. Он был тенью, которая отбрасывала слишком длинную тень. И Александра решила, что станет лучом света, который ее осветит.
Неделю она провела в наблюдении за «Блэквуд-холлом». Особняк стоял на отшибе, за трехметровой оградой с колючей проволокой и камерами. Машины въезжали и выезжали редко. Никакой активности. Никакой жизни.
И вот сегодня утром она увидела необычное оживление. Черные лимузины, несколько внедорожников. Что-то происходило. Это был ее шанс. Подход с официальным запросом был бесполезен. Нужно было что-то экстраординарное. Отчаянное.
Идея пришла внезапно, когда она смотрела старую статью о единственной известной фотографии Блэквуда, сделанной сорок лет назад. У него были странные глаза. Разного цвета. Гетерохромия. Редкая генетическая черта. Она посмотрела на свое отражение в зеркале заднего вида. Ее левый глаз был карим, правый – с небольшим зеленым сектором. Этого было достаточно для легенды.
Она подошла к воротам, стараясь выглядеть потерянной и напуганной.
– Мне нужно видеть Магнуса Блэквуда, – сказала она охраннику.
Тот даже не шелохнулся.
– У вас есть пропуск?
– Скажите ему… скажите, что здесь его дочь. – Она сделала паузу, глядя ему прямо в очки. – Незаконная дочь. Он… он знает.
Она боялась, что ее поднимут на смех, вышвырнут, вызовут полицию. Но охранник лишь внимательно посмотрел на нее, задержав взгляд на ее глазах. Потом что-то сказал в рацию. Послышались невнятные переговоры. И вот щелчок – калитка открылась.
Триумф длился ровно до тех пор, пока она не переступила порог и не вдохнула этот тяжелый, сладкий запах лилий, смешанный с запахом воска и старого дерева.
А теперь ее вел под руку Калеб Блэквуд. Его пальцы все так же мертвой хваткой впивались в ее руку. Он подвел ее к гробу.
– Прощайся, – тихо скомандовал он.
Александра заглянула внутрь. В гробу лежал седой мужчина с властным, резким лицом, казавшимся удивительно спокойным. И его глаза были закрыты. Оба. Обычного карего цвета.
У нее екнуло сердце. Это был не тот человек. Фотография молодого Блэквуда с гетерохромией была у нее в телефоне. Это был не он.
Она посмотрела на Калеба. Он смотрел на нее, и в уголках его губ играла едва заметная улыбка. Он все знал. Знает, что она самозванка. Знает, что она видела фото. И он вел ее куда-то вглубь особняка, прочь от зала с гостями, в темный, тихий коридор.
– Знаешь, что самое интересное в твоей лжи? – спросил он, останавливаясь перед массивной дверью из темного дерева. – То, что у отца на самом деле была незаконная дочь. Она пропала без вести пятнадцать лет назад. И твои глаза… твои глаза очень похожи на ее.
Он открыл дверь и мягко подтолкнул Александру внутрь. Это был кабинет. Огромный, заставленный книжными шкафами. В центре – тяжелый письменный стол.
– Отец оставил ей кое-что в наследство, – сказал Калеб, запирая дверь с внутренней стороны. Звук щелчка замка прозвучал как приговор. – Раз уж ты так жаждешь быть частью нашей семьи, тебе стоит узнать об этом первой.
Он подошел к столу и взял со столешницы толстую папку с надписью «Проект "Химера"».
– Добро пожаловать в семью, сестренка, – улыбнулся Калеб. – Надеюсь, тебе понравится наше маленькое семейное дело. Из него обычно не выходят. Только feet first.
Александра поняла, что ее журналистское расследование только что превратилось в борьбу за выживание. Игра началась. И ставкой в ней была ее жизнь.
Глава 2
Щелчок замка прозвучал как выстрел в тишине кабинета. Звук абсолютной, бесповоротной изоляции. Мир с его шумными улицами, душной редакцией и знакомой реальностью остался по ту сторону массивной дубовой двери. Здесь, в логове Блэквудов, царила иная вселенная, подчинявшаяся иным законам.
Воздух был густым и неподвижным, пропахшим старыми кожаными переплетами, дорогим полиролем и чем-то еще – слабым, едва уловимым химическим запахом, напоминающим больничный антисептик.
Калеб Блэквуд провел ее к тяжелому, темному письменному столу, вырезанному, казалось, из цельного куска махагона. Его движения были лишены суеты, плавны и полны скрытой силы, как у крупного хищника. Он отпустил ее локоть, и на руке еще долго чувствовалось жгучее онемение от его пальцев.
«Добро пожаловать в сердце империи, сестренка, – его голос был насмешливо-мягким. – Или, если угодно, в ее мозг».
Александра молчала, сжимая влажные ладони. Ее сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать. Она стояла в центре лабиринта, в который так отчаянно стремилась попасть, и теперь единственным желанием было найти из него выход.
Калеб наблюдал за ней, его взгляд, холодный и аналитический, скользил по ее лицу, выискивая трещины в маске шока. Он повернулся к столу и небрежным движением, словно смахнув невидимую пыль, отодвинул толстую папку с простой, но зловещей надписью на белой этикетке: «Проект "Химера"».
«Ты хотела знать, чем занимался наш отец, – сказал он, легко поднимая папку. Она казалась невероятно тяжелой в его руках. – Все эти сплетни о теневых фондах и политических махинациях… Это для мелких сошек. Для тех, кто играет в песочнице. Магнус Блэквуд строил не империю денег. Он строил империю разума».
Он швырнул папку на стол перед ней. Глухой удар о дерево заставил Александру вздрогнуть.
«Смотри, – скомандовал он. – Наследство твоего отца».
С невероятной неохотой, будто прикасаясь к раскаленному металлу, Александра раскрыла обложку.
Первое, что она увидела, – это не столбцы цифр и не схемы слияний компаний. Это были психологические портреты. Десятки лиц, мужчин и женщин, с подробнейшими досье: страхи, фобии, подавленные воспоминания, слабости. Рядом – графики мозговой активности, расшифровки ЭЭГ, протоколы сеансов.
Она листала страницы, и ее охватывало растущее оцепенение. Вот технические чертежи устройств, напоминающих шлемы с электродами, но более изощренные, с десятками датчиков. Вот отчеты о экспериментах с сенсорной депривацией и управляемым стрессом. Вот анализ воздействия инфразвука на лимбическую систему. Сводки об успешном внедрении в подсознание подопытных устойчивых поведенческих паттернов.
«Он… он занимался пытками?» – вырвалось у Александры, и ее собственный голос показался ей чужим, осипшим от ужаса.
Калеб усмехнулся, коротко и сухо.
«Как примитивно. Пытка – это грубое насилие. Она ломает тело, но редко – дух. Отец работал с самой сутью человеческой природы. Он не ломал волю. Он… переписывал ее. Стирал старые страхи и внедрял новые. Убирал ненужные привязанности и формировал необходимые. "Химера" – это не оружие. Это ключ. Ключ к человеческому сознанию».
Он подошел ближе, его тень накрыла ее.
«Представь мир, где лидеры враждующих государств вдруг проникаются взаимным уважением. Где упрямый свидетель на суде неожиданно меняет свои показания. Где конкурент добровольно уступает тебе лакомый кусок. Не из-за шантажа или денег. А потому что ты изменил саму ткань их реальности. Ты сделал эту мысль… их собственной».
Александра смотрела на схемы, и в ее воображении всплывали образы: политики, подписывающие невыгодные договоры с блаженной улыбкой; бизнесмены, разоряющие свои компании по чужой прихоти; обычные люди, идущие на смерть с уверенностью, что это их свободный выбор.
«Это… безумие, – прошептала она. – Вы не боги, чтобы решать, что думать другим».
«Боги? – Калеб поднял бровь. – Нет. Мы инженеры. Инженеры человеческих душ. Деньги, власть, слава – это все побочные продукты. Истинная валюта будущего – это ментальное пространство. И отец нашел способ его колонизировать».
Он обвел рукой кабинет, этот священный алтарь его фамильного безумия.
«Он был гением. Опередившим время на столетие. Но он был и сентиментален. Думал, что можно вести исследования ради самой науки. Я же понимаю, что знание, не примененное на практике, – мертво. "Химера" должна выйти из этой лаборатории. И она выйдет».
Александра наконец оторвала взгляд от бумаг и посмотрела на него. В его глазах горел тот самый холодный, обжигающий огонь, который она заметила в холле. Это был не просто фанатизм. Это была мессианская одержимость.
И в этот момент ее журналистский инстинкт, задавленный страхом, на секунду подал голос. Она увидела не просто злодея. Она увидела наследника, стремящегося превзойти своего отца. Сделать то, на что не решился Магнус. Выпустить джинна из бутылки.
«И… и что теперь? – спросила она, стараясь, чтобы в голосе звучала не паника, а робкое любопытство. – Что будет с… с этим?»
Калеб внимательно посмотрел на нее, и в его взгляде мелькнуло что-то новое – оценка.
«А теперь, дорогая сестра, начинается самая интересная часть. Теория проверяется практикой. Отец оставил незавершенные протоколы. В частности, касающиеся устойчивости внедренных импринтов к внешнему стрессу и критическому осмыслению». Он сделал паузу, давая ей понять. «Ты, с твоим… пытливым умом и врожденным недоверием, идеальный кандидат. Ты хотела раскрыть нашу тайну? Поздравляю. Ты стала ее частью».
Ловушка захлопнулась окончательно. Она не просто узнала секрет. Она сама стала экспериментом. Объектом исследования.
Он снова взял ее за локоть, но на этот раз его хватка была почти что ласковой, отчего становилось только страшнее.
«А теперь пройдем. Покажу твою комнату. Думаю, тебе стоит отдохнуть и осмыслить свое новое положение в семье. Не волнуйся, – он снова улыбнулся, и в этой улыбке не было ни капли тепла, – мы позаботимся о том, чтобы ты почувствовала себя как дома. Навсегда».
Он повел ее к двери. Александра шла, почти не чувствуя ног, мысленно перебирая обрывки ужасающей информации. «Ключ к сознанию». «Инженеры человеческих душ». «Идеальный кандидат».
Она вошла в особняк как журналистка, жаждущая сенсации. Теперь она была пленницей, подопытным кроликом в самом безумном исследовании, которое только можно было представить. И ее единственной задачей, от которой зависела теперь не карьера, а рассудок и жизнь, было выжить и найти способ уничтожить «Наследство Химеры», пока оно не уничтожило ее и, возможно, не изменило ход человеческой истории.
Глава 3
Дверь в гостевую комнату закрылась за спиной Калеба с тихим, но окончательным щелчком. Механический звук брошенного засова прозвучал громче любого хлопка. Александра осталась стоять посреди комнаты, не в силах пошевелиться, вдавливая каблуки в густой ворс персидского ковра.
Комната была прекрасна. Ужасающе, душаще прекрасна. Не барская гостиная, а будуар какой-нибудь забытой принцессы. Стены, обитые шелком цвета сливок, резная мебель из ореха, камин из розового мрамора, на столе в серебряной вазе – свежие, только что распустившиеся белые розы. И ни единого намека на окно. Четыре стены, дверь и роскошь, давящая своей безупречностью.
Воздух был неподвижен и пах тем же, что и весь особняк – смесью старины, цветов и скрытой угрозы.
«Отдохни, сестренка, – прозвучал на прощание голос Калеба. – Тебе нужно прийти в себя после потрясения».
Прийти в себя. Александра медленно, как автомат, опустилась на край кровати с балдахином. Ее пальцы впились в шелковое покрывало. Потрясение. Да, это слово подходило. Но оно было слишком мягким, слишком невинным для того, что она сейчас чувствовала. Это был леденящий душу ужас, смешанный с полным осознанием собственной глупости.
Она, Александра Воронцова, которая считала себя такой умной, такой проницательной, добровольно, нет, с триумфом зашла в эту ловушку. Она так гордилась своей выдумкой, своим актерским мастерством. А они… они просто играли с ней. Ждали, когда глупая муха сама прилетит в паутину.
«Проект "Химера"». Слова отдавались в ее сознании оглушительным гулом. Психологические портреты, схемы, чертежи… Это не было банальным шпионажем или финансовыми махинациями. Это было нечто настолько чудовищное, что ее мозг отказывался это полностью принять. Переписать человеческую волю. Сделать марионетку из живого человека.
И он, Калеб, с его холодными глазами и уверенностью бога, собирался продолжить это дело. А она… она была «идеальным кандидатом». Образ образованной, скептически настроенной журналистки должен был стать испытательным полигоном для методов его сумасшедшего отца.
Паника, сдерживаемая все это время железной хваткой, наконец вырвалась на свободу. Волной, подступающей к горлу. Сердце забилось с такой силой, что стало больно. Она вскочила с кровати и бросилась к двери. Массивная, полированная, без ручки с внутренней стороны. Только замочная скважина и маленькая, почти незаметная панель вентиляции внизу. Она нажала на полотно, толкнула его плечом – ни единого колебания. Дуб, укрепленный сталью.
Она обернулась, осматривая комнату в поисках хоть какой-то надежды. Камин? Он был глубоким, но тяга, скорее всего, вела в решетку, слишком узкую даже для ребенка. Розы? Ваза? Можно разбить и попытаться сделать из осколка оружие. Против кого? Против вооруженной охраны, которая, она была уверена, дежурила за дверью?
Она прислушалась. Тишина. Гробовая, абсолютная. Ни шагов, ни голосов, ни гула машин с улицы. Особняк был звуконепроницаемым саркофагом.
Александра медленно сползла по двери на пол, обхватив колени руками. Отчаяние сдавило ее так сильно, что хотелось кричать. Но кричать было бесполезно. И опасно. Крик выдал бы ее слабость, ее сломленность. А это было единственное, что у нее пока оставалось, – видимость самообладания.
Она закрыла глаза, пытаясь унять дрожь. «Дыши, – приказала она себе мысленно, заставляя легкие работать ровно и глубоко. – Дыши и думай».
Они забрали ее сумку. Телефон, диктофон, блокнот с записями, паспорт. Все ниточки, связывающие ее с внешним миром, были обрезаны. Вита и другие в редакции, наверное, уже начали беспокоиться. Но что они смогут сделать? Подать в розыск? Блэквуды, без сомнения, имели влияние в полиции. Ее исчезновение либо замнут, либо представят как добровольный уход.
Она была одна. Совершенно одна в сердце враждебной территории.
В голове всплыло лицо Калеба, когда он говорил о «наследстве». Не было сомнений – он верил в каждое свое слово. Он не был просто жадным до власти маниакалом. Он был фанатиком. А фанатики, как известно, самые опасные противники. Их не остановить деньгами или угрозами. Их можно только уничтожить.
Но как уничтожить того, кто держит тебя в позолоченной клетке?
Она подняла голову и окинула комнату новым, более пристальным взглядом. Роскошь здесь была не для комфорта. Она была частью системы давления. Напоминанием о том, какими ресурсами обладают ее тюремщики. Шелк, антиквариат, розы – все это кричало: «Мы можем позволить себе все. И ты – ничто».
Ее взгляд упал на розы. Безупречные, с бархатными лепестками. И вдруг она вспомнила. В холле, на похоронах, тоже были цветы. Лилии. Символ смерти. А здесь – розы. Символ… чего? Любви? Нет. Шипы. За шипами скрывалась угроза.
Она встала и подошла к вазе. Провела пальцем по прохладному лепестку. Цветок был идеальным. Слишком идеальным. Без единого изъяна, без запаха. Как пластиковый.
И тут до нее дошло. В этой комнате не было ничего личного. Ни одной случайной вещи, ни одной пылинки. Все было стерильно и продумано. Как лаборатория. Или как камера для наблюдения.
Она медленно обернулась, вглядываясь в узоры на обоях, в резные завитки люстры, в темное стекло картины в позолоченной раме. Где здесь могли спрятать камеру? Микрофон? Они наблюдали за ней прямо сейчас? Видели, как она мечется по комнате, как плачет от страха?
Мысль о том, что за ней следят, была почти невыносимой. Но вместе с ней пришло и первое, хрупкое понимание. Если за ней наблюдают, значит, ее игра еще не закончена. Калеб хочет видеть ее реакцию. Значит, у нее еще есть возможность влиять на ситуацию. Пусть и в рамках этой чудовищной роли.
Она – «незаконная дочь», шпионка, проникшая в логово. Теперь ей предстояло сыграть новую роль – роль испуганной, сломленной, но все же «сестры», которая пытается осмыслить свое новое положение. Роль подопытного кролика, который еще не знает, что его готовятся вскрыть.
Александра глубоко вздохнула, выпрямила плечи и подошла к зеркалу над камином. Из него на нее смотрела бледная, испуганная девушка с растрепанными волосами и огромными глазами, полными ужаса.
«Соберись, – прошептала она своему отражению. – Ты хотела правды. Ты ее получила. А теперь придется за нее побороться».
Она медленно, с невероятным усилием воли, заставила уголки своих губ дрогнуть в подобии улыбки. Слабой, растерянной, но все же улыбки. Улыбки человека, который пытается найти силы в безвыходной ситуации.
Если они наблюдают, пусть увидят это. Пусть увидят не сломленную жертву, а девушку, которая пытается примириться со своей судьбой.
Это была ее первая, крошечная контратака в этой тихой войне. Войне, где ее единственным оружием пока что была ложь.
Глава 4
Спустя несколько часов, которые показались вечностью, в двери с тихим щелчком повернулся замок. Александра, сидевшая в кресле с томиком Шекспира (книга была бутафорской, просто частью декораций), вздрогнула и подняла голову. В дверях стояла немолодая женщина в строгом сером платье и белом фартуке – экономка, с лицом, не выражавшим ровным счетом ничего.
«Ужин подан, мисс, – произнесла она безразличным, отрепетированным толом. – Вас ждут в столовой».
Вас ждут. Не «спуститесь», не «пройдите». «Вас ждут». Как важного, долгожданного гостя. От этого становилось еще более жутко.
Александра молча кивнула и последовала за женщиной по бесконечным, замысловатым коридорам. Ее ноги были ватными, а в животе все сжалось в один тугой, тревожный узел. Она не знала, чего ожидать. Новых унижений? Открытой агрессии? Или чего-то более изощренного?
Экономка распахнула высокую двустворчатую дверь, и Александра замерла на пороге.
Столовая была огромным залом с темными дубовыми панелями и гобеленами на стенах, изображавшими мрачные охотничьи сцены. В центре стоял невероятно длинный стол, способный усадить человек тридцать, но сейчас он казался особенно пустынным. На его полированной поверхности, как на островке, были сервированы три прибора на одном конце.
И за столом сидели они.
Калеб во главе, на председательском месте. Справа от него – та самая хрупкая девушка с пустыми глазами, которую Александра мельком видела в холле. Изабелла. Она не смотрела на вошедшую, ее взгляд был прикован к серебряной вилке, которую она медленно вращала в тонких пальцах.
Слева от Калеба сидел немолодой мужчина, которого Александра помнила по похоронам, – дядя Люциус. Он опирался на изящную трость с серебряным набалдашником в виде волчьей головы. Его проницательные, умные глаза внимательно и без всякой враждебности изучали Александру с ног до головы.
«А, вот и наша запоздалая пташка, – произнес Калеб. Его голос прозвучал громко в тишине зала. – Проходи, садись. Не стесняйся. Это же семья».
Он указал на единственный свободный стул, расположенный по правую руку от Изабеллы. Место, идеально подходящее для наблюдения за ней со всех сторон.
Александра заставила себя сделать шаг, потом другой. Паркет под ее каблуками отзывался гулким эхом. Она скользнула на стул, чувствуя себя лабораторной мышью, которую только что поместили в новый лабиринт.
«Изабелла, Люциус, вы уже знакомы, – продолжил Калеб с легкой ухмылкой. – Ну, так… визуально. Позволь представить официально. Это Александра. Наша… newfound sister».
Изабелла на мгновение подняла на нее глаза. В их серой глубине не было ни любопытства, ни злобы. Лишь смутная тоска и, возможно, страх. Она тут же опустила взгляд.
«Очарована, – сухо сказал Люциус. Его голос был низким, бархатистым, и в нем не было насмешки Калеба. Он просто констатировал факт. – Добро пожаловать в нашу скромную обитель».
Словно по невидимому сигналу, в зале появились слуги. Бесшумные, как тени, они расставили на столе изысканные блюда: прозрачный бульон с трюфелями, запеченного фазана, воздушные овощные суфле. Вино в их бокалы налил лично Калеб. Ритуал был безупречным, отточенным до автоматизма, и от этого становилось не по себе.
Первые несколько минут прошли в гнетущем молчании, прерываемом лишь тихим звоном приборов. Александра заставила себя поднести ложку ко рту. Еда была восхитительной, но она стояла в горле комом.
«Ну что, Александра, – начал Калеб, отпивая вина. – Освоилась немного в своих апартаментах? Все необходимое есть?»
«Да, спасибо, – тихо ответила она, глядя на свою тарелку. – Комната… очень красивая».
«Отец всегда стремился к эстетическому совершенству во всем, – вступил Люциус. Его пальцы медленно водили по ножке бокала. – Считал, что окружающая среда формирует сознание. Красота, лишенная души, – лучший фон для интеллектуальной работы. Не находишь?»
Вопрос висел в воздухе. Это была не светская беседа. Это был тест.
«Наверное… – осторожно сказала Александра. – Но иногда душа ищет уюта, а не совершенства».
Люциус чуть заметно улыбнулся, будто получил ожидаемый ответ.
«Уют – это иллюзия, созданная для слабых, – парировал Калеб. – Сильные духом создают собственный уют из власти и контроля».
Изабелла вздрогнула, будто от удара током. Ее вилка с тихим лязгом упала на тарелку. Все взгляды устремились на нее.
«Извини, – прошептала она, глядя на Калеба умоляющими глазами. – Я нечаянно».
«Ничего страшного, сестра, – его голос стал сладким, как сироп, но глаза остались ледяными. – Нервы. Понимаю. Появление новой… родственницы после всех этих лет не может не волновать».
Он перевел взгляд на Александру.
«Изабелла всегда была очень чувствительной. Как и наша мать. К сожалению».
В его словах прозвучала не просто констатация, а обвинение. Словно чувствительность была пороком.
Изабелла сглотнула и, не поднимая глаз, тихо, почти шепотом, произнесла:
«Твои глаза…»
Александра замерла.
«Что с моими глазами?» – спросила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Изабелла наконец подняла на нее взгляд, и в ее глазах было что-то дикое, испуганное.
«Они… они как у нее. Как у Призрака».
Слово повисло в воздухе, холодное и зловещее. «Призрак».
Калеб медленно поставил бокал. Звук был оглушительным в наступившей тишине.
«Изабелла, – его голос резанул, как лезвие. – Мы договорились не вспоминать о грустном. Особенно за ужином».
«Но Калеб, посмотри! – в голосе Изабеллы послышались истеричные нотки. – Правый глаз! Этот сектор… Зеленый. Почти такой же!»
«Я сказал, хватит!» – его рык заставил задрожать даже Люциуса. Он не кричал, но его низкий, подавленный голос был полон такой неконтролируемой ярости, что по коже Александры побежали мурашки.
Изабелла съежилась, словно от удара, и замолчала, уставившись в тарелку. По ее щеке скатилась единственная слеза.
Люциус кашлянул, пытаясь разрядить обстановку.
«Старые раны, – сказал он, обращаясь больше к Александре, чем к кому-либо еще. – Иногда они ноют при смене погоды. Или при появлении новых… лиц».
Калеб откинулся на спинку стула, взяв себя в руки с пугающей быстротой. Его лицо снова стало маской холодной учтивости.
«Прости за эту сцену, Александра. Семейные demons. У всех они есть. Надеюсь, ты не будешь судить нас слишком строго».
Александра сидела, онемев. Ее разум лихорадочно работал. «Призрак». Так они называли ту самую Лилию. Пропавшую дочь. И ее глаза… ее глаза были похожи. Это совпадение было тем крючком, на который она попала, и тем якорем, который теперь тянул ее на дно. Они не просто видели в ней самозванку. Они видели в ней призрака. Напоминание о их собственном грехе, их тайне, их боли.
Она посмотрела на Изабеллу – сломленную, запуганную. На Люциуса – проницательного и осторожного. На Калеба – контролирующего и яростного.
Это не была семья. Это была группа заключенных, запертых в одной клетке, где старший брат исполнял роль надзирателя. И она теперь была одним из них.
«Я… я все понимаю, – тихо сказала Александра, опуская глаза. – У меня тоже есть свои demons».
Калеб снова улыбнулся. На этот раз улыбка казалась почти искренней. Почти.
«Отлично. Значит, мы найдем общий язык. В конце концов, у нас общая кровь. И общие секреты».
Ужин продолжился, но напряжение уже не спадало. Александра механически ела, не чувствуя вкуса, снова и снова прокручивая в голове это слово.
«Призрак».
Она пришла сюда в поисках призрака Магнуса Блэквуда. Но нашла другого. И теперь сама стала им. Ей предстояло выяснить, что случилось с первой «Химерой» в этой семье, пока та же участь не постигла ее саму.
Глава 5
Роскошная комната, бывшая днем позолоченной клеткой, ночью превратилась в камеру пыток из тишины и собственных мыслей. Александра лежала на огромной кровати, уставившись в бархатный полог над головой. Он казался ей саваном. Каждый мускул был напряжен, каждое нервное окончание звенело, как натянутая струна.
После того кошмарного ужина ее проводили обратно, и снова прозвучал тот же щелчок замка. Звук тюремной камеры, прикрытой шелком и антиквариатом. Она пыталась читать, но слова расплывались перед глазами, не неся никакого смысла. Она пыталась придумать план, но ее сознание, отравленное страхом, выдавало лишь обрывки панических образов: Калеб с холодными глазами, чертежи из папки «Химера», испуганное лицо Изабеллы.
«Призрак».
Это слово преследовало ее. Она встала и подошла к зеркалу, вглядываясь в свое отражение при тусклом свете бра. Правый глаз. Небольшой зеленый сектор в каревой глазури. Ничем не примечательная деталь, которую она сама редко замечала. А для них она стала знаком, печатью, клеймом. Кем была эта Лилия? Что они с ней сделали? И главное – что теперь собираются сделать с ней, ее неудачливой двойницей?
Она погасила свет и устроилась у изголовья кровати, завернувшись в одеяло. Сон был немыслим. Она прислушивалась к каждому шороху за дверью. Шаги дежурного охранника, доносящиеся ровным, размеренным стуком, были единственным доказательством того, что мир за пределами этих стен все еще существует.
Прошли часы. Тишина становилась все более гнетущей, почти осязаемой. И вот, сквозь дрему, в которую она все-таки провалилась, до нее донесся другой звук. Не шаги. Негромкий, едва различимый скребущий звук. Будто по дереву провели ногтем.
Александра замерла, сердце заколотилось в груди. Она прислушалась. Снова. Тише. Царап-царап. Прямо в дверь.
Кто-то был там.
Медленно, стараясь не скрипеть пружинами, она сползла с кровати и на цыпочках подошла к двери. Прильнула ухом к холодному полированному дереву.
Снаружи послышался сдавленный шепот, такой тихий, что она скорее угадала его, чем услышала.
– Ты спишь?
Голос был тонким, дрожащим. Женским. Изабелла.
Александра не знала, что делать. Это ловушка? Провокация от Калеба? Но в том, как прозвучал этот шепот, была такая нагота страха, что это невозможно было подделать.
Она не ответила, затаив дыхание.
– Я знаю, ты не спишь, – снова донеслось из-за двери. – Я видела свет под дверью недавно.
Александра медленно, бесшумно выдохнула.
– Что ты хочешь? – прошептала она в щель у косяка.
Последовала пауза, полная такого напряжения, что его можно было потрогать.
– Ты не она, – наконец выдохнула Изабелла. Ее голос сорвался на высокой ноте. – Ты не Лилия. Я это знаю.
Ледяная струя страха пробежала по спине Александры. Ее разоблачили. Самый уязвимый член семьи увидел правду.
– Почему ты так думаешь? – осторожно спросила Александра, не признавая и не отрицая.
– Она бы так не смотрела. У нее был взгляд… пустой. Как у сломанной куклы. А ты… ты смотришь как мышь, попавшая в капкан. Ты боишься. А она уже давно ничего не боялась.
Слова Изабеллы были полны такой безысходной грусти, что у Александры сжалось сердце.
– Изабелла… – начала она, не зная, что сказать.
– Беги, – шепот за дверью стал резким, отчаянным. – Беги, пока не стало поздно. Пока он не начал Тест.
– Какой тест? О чем ты?
– Он всех проверяет! – голос Изабеллы дрожал. – Всех! Сначала было просто… вопросы. Потом карточки. Потом уколы. Потом… потом темная комната и звуки. Он проверял Лилию. Говорил, что нужно «укрепить разум», «очистить от слабостей». А потом она… она исчезла. И он сказал, что она не выдержала. Что она была слабой. Но я знаю! Я знаю!
Она замолчала, и Александра услышала, как она судорожно всхлипывает, пытаясь заглушить звук.
– Изабелла, успокойся, – попыталась ее унять Александра, сама пребывая в шоке от услышанного. «Уколы». «Темная комната». «Звуки». Это было куда хуже, чем она могла предположить. Калеб не просто планировал что-то. Он уже проводил эксперименты. На собственной сестре.
– Он думает, что я ничего не понимаю, что я глупая, – продолжила Изабелла, с трудом переводя дух. – Но я вижу. Он смотрит на тебя так же, как смотрел на нее в начале. С интересом. Ты для него новая игрушка. Более сложная. Он будет ломать тебя, пока ты не станешь такой же, как она. Или пока не сломаешься окончательно. Беги! Завтра, когда тебя поведут на завтрак. Ударь кого-нибудь, создай панику, что угодно! Но беги!
– Я не могу, – с горечью призналась Александра. – Дверь заперта, охрана…
– Тогда притворись! – отчаянно прошептала Изабелла. – Притворись сломленной. Сделай вид, что веришь, что ты – она. Это единственный способ выиграть время. Он любит, когда они ломаются. Это доказывает его правоту.
Снаружи донесся отдаленный звук шагов. Изабелла мгновенно замолкла.
– Мне нужно идти, – ее шепот стал едва слышным, испуганным. – Он ходит по ночам. Проверяет. Запомни: притворись. Или умрешь.
Легкие, торопливые шаги затихли в коридоре. Александра осталась стоять у двери, прижавшись к ней лбом. Ее тело била мелкая дрожь.
Информация, которую она получила, была ужасна, но бесценна. Теперь она знала, что Калеб – не теоретик. Он практик. Со своей собственной лабораторией и подопытными. И что «исчезновение» Лилии было на его совести.
И она знала, что делать.
«Притворись сломленной».
Это была отвратительная, унизительная роль. Но это была роль, которая могла спасти ей жизнь. Она должна была заставить Калеба поверить, что его методы работают. Что она начинает забывать, кто она такая, и верить в то, что она – Лилия. Она должна была играть в его игру, пока не найдет способ переломить ее правила.
Она отползла от двери и снова устроилась на кровати, но теперь уже не как жертва, ожидающая своей участи, а как актриса, готовящаяся к самому важному выступлению в своей жизни.
Она закрыла глаза, представляя себе Лилию. Не по фотографиям, а по описанию Изабеллы. «Сломанная кукла». «Пустой взгляд». Она пыталась понять, что чувствовала та девушка. Каково это – когда твою волю медленно стирают, как старую запись.
Впервые за этот бесконечный день в ее душе поселилась не только паника, но и решимость. Холодная, острая, как лезвие.
Она не позволит ему сломать себя. Она будет притворяться. Она будет лгать. Она будет играть роль призрака, пока не найдет способ развеять тени этого дома раз и навсегда.
Снаружи снова застучали каблуки охранника. Ровно, размеренно. Как метроном, отсчитывающий время до начала спектакля.
Глава 6
Следующее утро началось с того же бесшумного ритуала. Та же экономка с каменным лицом принесла завтрак на серебряном подносе и проводила Александру в ванную комнату, роскошную и безоконную, как и все остальное. Каждое движение прислуги было отлажено, лишено каких-либо эмоций, будто они были не людьми, а деталями огромного, безупречно работающего механизма.
Александра провела ночь без сна, репетируя в голове свою новую роль. Она должна была быть подавленной, немного растерянной, но с проблесками любопытства к своему «наследию». Она должна была ходить по лезвию бритвы между страхом и принятием.
Едва она закончила завтрак, как дверь открылась без предупреждения. В проеме стоял Калеб. Он был одет в идеально сидящий темный костюм, и его взгляд был таким же острым и ясным, как будто он только что выпил двойной эспрессо, а не провел ночь в доме, где накануне хоронили его отца.
«Спокойно утро, сестренка?» – спросил он, его глаза скользнули по нетронутому омлету, а затем устремились на нее, выискивая следы бессонницы или паники.
Александра сделала вид, что вздрагивает от неожиданности, и опустила глаза.
«Да… спасибо».
«Отлично. Тогда я полагаю, настало время для небольшого экскурса в историю семьи. Полагаю, тебе будет полезно узнать, в чьих стенах ты теперь находишься». Он сделал жест, приглашая ее следовать.
Это был не предложение. Это была команда.
Она молча встала и пошла за ним, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Они шли по бесконечным коридорам, и Калеб начал свой рассказ. Его голос был ровным, лекторским, лишенным того ядовитого сарказма, что был за ужином.
«Особняк "Блэквуд-холл" был построен в 1872 году нашим прапрадедом, Натаниэлем Блэквудом, – начал он, указывая на массивный портрет сурового мужчины с бакенбардами. – Он сколотил состояние на судоходстве и сталелитейной промышленности. Но его настоящей страстью была… власть. Не та, что кричит с трибун, а тихая, невидимая. Он был тем, кто дергал за ниточки, пока другие плясали».
Они двигались дальше. Портрет за портретом. Мужчины с властными, нередко жестокими лицами, женщины с холодной, отстраненной красотой.
«Его сын, Себастьян, – Калеб кивнул на следующее полотно, – понял, что будущее не за промышленностью, а за информацией. Он скупал газеты, создавал информационные агентства. Он был одним из первых, кто осознал силу пропаганды. Что правда – понятие растяжимое, и тот, кто контролирует нарратив, контролирует реальность».
Александра слушала, и ее охватывало странное чувство. Это был не просто урок генеалогии. Это была демонстрация силы. Калеб показывал ей, что власть Блэквудов – не случайность последнего поколения, а кропливо выстраиваемая пирамида, возводимая десятилетиями.
«А это – наш дед, Кассиус, – Калеб остановился перед портретом человека с пронзительными, почти безумными глазами. – Он перенес свои интересы в политику. Консультировал президентов, помогал начинать войны и заканчивать их. Но он разочаровался. Он понял, что политики – марионетки с ограниченным сроком годности. Истинная же сила должна быть надгосударственной. Вне времени».
Они подошли к конце галереи. И вот, на самом почетном месте, висел тот самый портрет – Магнус Блэквуд в молодости. Те самые глаза, которые она видела в интернете. Разного цвета. Один – холодно-синий, как лед, другой – темно-карий, как старая кровь. Он смотрел с полотна с высокомерным, почти презрительным спокойствием.
«И вот, наконец, наш отец. Магнус, – голос Калеба изменился, в нем появились нотки почти религиозного пиетета. – Он понял, что все его предки бились около да около. Деньги, информация, политика… Все это инструменты. Но инструмент, который не ломается, не стареет и не предает, – это человеческий разум. Он осознал, что последний рубеж, последняя terra incognita – это не космос и не океанские впадины. Это пространство между нашими ушами».
Калеб повернулся к Александре, и в его глазах горел тот же огонь, что и на портрете у отца.
«Он изменил мир, но мир так об этом и не узнал. Он не стремился к славе. Слава – для шутов. Он стремился к фундаментальному сдвигу. К переписыванию правил человеческого существования».
«И… и ты считаешь это правильным?» – осторожно спросила Александра, стараясь, чтобы в голосе звучало не осуждение, а робкое любопытство. «Переписывать людей, как компьютерные программы?»
Калеб улыбнулся, словно радуясь вопросу ребенка.
«А разве нет? Вся наша цивилизация – это попытка переписать нашу жестокую, животную природу. Законы, мораль, образование – все это инструменты контроля и модификации поведения. Отец просто нашел способ делать это точечно, эффективно и необратимо. Он не создавал монстров. Он… корректировал ошибки эволюции. Убирал страх, слабость, иррациональные привязанности. Очищал разум для того, чтобы им можно было эффективно управлять».
«Управлять… для чего?» – прошептала она.
«Для порядка, Александра. Для прекращения хаоса, который люди называют "свободой воли". Представь мир без войн, потому что лидеры будут лишены агрессии. Мир без преступности, потому что преступники будут лишены асоциальных импульсов. Мир, где каждый занимает свое предназначенное место и счастлив в нем. Разве это не прекрасная цель?»
Он говорил с таким фанатичным убеждением, что на секунду она почти почувствовала гипнотическую притягательность этой идеи. Мир без боли. Но ценой чего? Ценой души? Ценой того, что делает человека человеком?
«Это звучит… грандиозно, – выдавила она, снова опуская взгляд, играя роль впечатленной, но напуганной девушки.
«Это и есть грандиозно, – поправил он ее. – И мы, Блэквуды, – архитекторы этого нового мира. Мы не будем править из дворцов. Мы будем править из лабораторий. Наш трон – это кресло оператора "Химеры".»
Он положил руку на ее плечо. Его прикосновение было холодным, даже сквозь ткань блузки.
«И теперь ты – часть этого. Твое появление здесь – не случайность. Это знак. Возможно, отец послал тебя, чтобы ты стала моим самым сильным союзником. Наследница, обретшая свою семью в самый нужный момент».
Александра почувствовала, как ее тошнит от этой идеи. Он уже строил планы, вплетая ее в свою больную фантазию. Он видел в ней не жертву, а инструмент. И это было страшнее.
«Я… я не знаю, смогу ли я… – она замялась, стараясь изобразить смятение. – Все это так ново и сложно».
«Не сомневайся в себе, – его пальцы слегка сжали ее плечо. – Ты – кровь Блэквудов. Это в тебе. Возможно, тебе просто нужно… помочь его в себе пробудить».
В его словах прозвучала тонкая угроза. «Помочь» – это явно означало те самые «тесты», о которых шепталась Изабелла.
Он отпустил ее и снова повел по коридору, но теперь уже к ее комнате. Экскурсия была окончена. Урок усвоен: ты в логове династии, которая поколениями стремилась к абсолютной власти, и теперь ты в центре их главного проекта.
Когда дверь ее комнаты снова закрылась, Александра прислонилась к ней спиной, переводя дух. Ее ум лихорадочно работал. Он не просто одержим. Он видит себя мессией, спасителем человечества от него самого. И такая одержимость не знает компромиссов. Она не остановится ни перед чем.
Игра началась. И теперь она знала, что ее оппонент – не просто злодей. Он – фанатик с видением. А бороться с видением гораздо сложнее, чем с простой жаждой власти. Ей предстояло притвориться, что она разделяет это видение. Притвориться, что она готова стать «наследницей». Это была самая опасная ложь в ее жизни.
Глава 7
День тянулся мучительно медленно. Время в комнате без окон текло иначе, то сжимаясь до размеров испуганного сердечного ритма, то растягиваясь в липкую, бесконечную паутину часов. Александра пыталась читать, но слова снова уплывали. Она расхаживала по комнате, мысленно репетируя каждую возможную фразу, каждую реакцию. Она должна была быть идеальной.
После обеда, который ей принесли в комнату, дверь снова открылась. На пороге стоял не Калеб и не безликая экономка, а Люциус Блэквуд. Он опирался на свою трость с волчьим набалдашником, и его взгляд, внимательный и спокойный, был на ней устремлен.
«Александра, – произнес он, и его бархатный голос звучал почти тепло. – Не желаешь ли составить компанию старому человеку за чашкой чая? Калеб погружен в свои проекты, а Изабелла… неважно. Мне бы не хотелось, чтобы ты скучала в одиночестве».
Это была не просьба. Это было следующее испытание. Но в отличие от Калеба, Люциус не давил. Он приглашал. И от этого было еще опаснее.
«Я… я бы с удовольствием», – тихо ответила Александра, вставая и сглаживая складки на платье. Она изобразила робкую улыбку.
Люциус провел ее не в столовую, а в небольшой, уютный кабинет, расположенный в другом крыле особняка. Здесь было меньше помпезности и больше настоящего, прожитого комфорта. Книги на полках были потрепаны, в камине потрескивали дрова, пахло старым деревом и хорошим табаком.
«Садись, дорогая, – он указал тростью на глубокое кожаное кресло у камина. – Английский или травяной?»
«Английский, пожалуйста. С молоком».
«Отличный выбор», – он кивнул, и в его глазах мелькнуло что-то, похожее на одобрение. Он медленно, с привычной ловкостью, разлил чай по тонким фарфоровым чашкам.
Александра взяла свою чашку, чувствуя, как дрожат ее пальцы. Она поставила ее на стол, чтобы не пролить.
Люциус устроился напротив, откинувшись на спинку кресла. Он не спешил. Он наслаждался ритуалом, ароматом, тишиной.
«Ну, как тебе наша семья?» – наконец спросил он, и его вопрос прозвучал так, будто он спрашивал о погоде.
Александра опустила глаза в свою чашку.
«Все… очень необычно. Я все еще не могу поверить, что это происходит».
«Да, понимаю. Это должно быть ошеломляюще. Один день – и вся твоя жизнь перевернута с ног на голову». Он сделал глоток. «Расскажи о себе. О своей… прежней жизни. Где ты росла?»
Первый вопрос. Прямой и опасный. Она приготовилась.
«В городе. В обычной квартире. Мама… моя мама много работала. Она была учительницей». Она вплела правду – ее мать и в самом деле была учительницей литературы – в паутину лжи.
«Учительница, – повторил Люциус, как бы пробуя слово на вкус. – Благородная профессия. А как ее звали?»
«Мария, – имя сорвалось с ее губ само собой. Это было имя ее матери. Использовать его было рискованно, но выдумывать новое на ходу – еще рискованнее.
«Мария, – кивнул Люциус. – А отчество?»
«Владимировна». Еще кусочек правды. Ее сердце заколотилось. Он выстраивал базовую линию, проверяя на прочность.
«Мария Владимировна, – он снова кивнул, его лицо ничего не выражало. – И она никогда не рассказывала тебе о твоем отце?»
«Нет… Она говорила, что он был важным человеком, что их отношения были невозможны. Что она не хотела ему мешать». Александра сделала грустное лицо, глядя на огонь в камине. «Она умерла два года назад. Рак».
Еще правда. Горькая и болезненная. Она вложила в эти слова всю свою настоящую боль, и голос ее дрогнул сам собой.
Люциус наблюдал за ней внимательно, его глаза, казалось, фиксировали каждую микроскопическую деталь ее выражения.
«Приношу свои соболезнования. Должно быть, тебе было очень тяжело».
«Да, – прошептала она. – Было».
«И после ее смерти… ты решила найти отца?» – он перешел к следующему вопросу, мягко, но настойчиво.
«Сначала нет. Я… я не решалась. Боялась. Но потом поняла, что должна знать. Хотя бы посмотреть на него». Она подняла на него глаза, стараясь наполнить их искренней мольбой. «Я не знала, что… что он умрет. Я опоздала».
Она позволила голосу сорваться, изобразив отчаяние. Это была хорошая игра. Правда, смешанная с ложью, давала нужную текстуру, делая историю объемной.
Люциус помолчал, давая ей «успокоиться».
«Твоя мама… она была похожа на тебя?»
Александра едва не подавилась. Это был ловкий ход.
«Говорят, да. Особенно улыбка». Она снова использовала правду.
«А глаза?» – вопрос прозвучал невинно, но она почувствовала укол.
«Карие. Оба», – быстро ответила она, понимая, что это ловушка. Если бы она начала выдумывать про гетерохромию у матери, это бы ее выдало.
Люциус снова сделал глоток чая, и ей показалось, что уголки его губ дрогнули в почти незаметной улыбке.
«Любопытно. Генетика – штука загадочная. Иногда она прыгает через поколения, напоминая о давно забытых предках».
Он сменил тему, словно удовлетворившись услышанным.
«А чем ты увлекалась? До того, как оказаться здесь?»
«Я… я писала. Статьи. Для небольших журналов». Еще правда. Но очень дозированная.
«Журналистика, – произнес он с легкой задумчивостью. – Профессия для тех, кто ищет правду. Или создает ее».
В его словах не было упрека, лишь констатация. Но Александра почувствовала, как краснеет. Он знал. Он не мог не знать.
«Я просто хотела… понимать мир», – слабо сказала она.
«Понимание – это первый шаг к контролю, – философски заметил Люциус. – Возможно, твои склонности тоже являются частью наследия Блэквудов. Стремление докопаться до сути, разобрать механизм по винтикам… Да, это в духе семьи».