Искушение Ксилары. Книга седьмая

Глава 1. Снежный капкан

Багровая пустошь Разлома осталась позади, словно дурной сон, который, однако, навсегда впился в кожу колючими воспоминаниями. Ее сменили бескрайние, заснеженные перевалы Северного хребта, ослепительно белые и безмолвные. Воздух, холодный и острый, как лезвие, обжигал легкие, но был чистейшим благословением после удушающей, пропитанной серой и страхом атмосферы города на границе миров. Каждая снежинка, кружащаяся в сером небе, была обещанием очищения, которое, как отчаянно хотела верить Ксилара, могло смыть с нее копоть и кровь недавней бойни.

Они двигались уже несколько дней, молчаливые и уставшие до самого нутра. Их фантомы, вызванные когда-то магией Разлома, постепенно таяли вместе с уходящей на мили багровой дымкой, оставляя их с двумя крепкими, но смертно уставшими горными пони, купленными в последнем пограничном селении за пару серебряных монет и долгий, полный скрытой угрозы взгляд Зираха.

Зирах.

Он ехал чуть впереди, его широкая спина в потрепанном дорожном плаще была напряжена, словно тетива лука. Он не оборачивался, не говорил ни слова. Его молчание было плотной, осязаемой стеной, возведенной между ними с того самого момента, как они покинули пылающие руины. В их примирении, в том обете, что был дан среди песков, была правда, глубокая и незыблемая. Но была и цена. Ценой была эта новая, хрупкая дистанция. Он носил свои шрамы – и внешние, и внутренние – с гордым, почти зловещим стоицизмом, но Ксилара чувствовала их на себе, будто ее собственную кожу покрывали те же самые рубцы. Каждый раз, когда его взгляд, по-прежнему пустой и отстраненный, скользил по ней, ей хотелось кричать, плакать, прикоснуться к нему и убедиться, что тот человек, что смотрел на нее в последние мгновения перед битвой, все еще там, за этой маской безразличия.

Ветер усиливался, завывая в скалах зловещим басом. Резкие порывы срывали с вершин облака колючего снега, превращая воздух в молочно-белую пелену. Видимость упала до нескольких шагов.

– Буран, – хрипло бросил Зирах через плечо, произнося первое за полдня слово. Его голос был грубым, продирающим горло. – Склянка. Нужно укрытие.

Ксилара лишь кивнула, сжимая в окоченевших пальцах поводья. Холод проникал сквозь слои одежды, пробираясь к костям ледяными иглами. Она с тоской вспоминала теплые покои в Талаксоне или даже душные, наполненные ароматами специй и кожи залы Имордиса. Все что угодно, лишь бы не эта пронизывающая все существо стужа.

Они попытались укрыться в небольшой расщелине, но ветер, словно живой и злобный противник, нашел их и там, засыпая снежной пылью, грозя похоронить заживо.

– Дальше, – скомандовал Зирах, его слова тонули в реве стихии. – Здесь мы замерзнем.

Они с трудом выбрались обратно на тропу, едва видную под наметами снега. Отчаяние начало подступать к горлу Ксилары холодным, тяжелым комом. Они могли преодолеть армии демонов, магические заговоры и собственные демоны, но оказались беспомощны перед слепой яростью природы.

Ирония судьбы, горькая и беспощадная, настигла их, когда силы были уже на исходе. Сквозь завесу снега проступили смутные огни. Сперва Ксилара подумала, что это мираж, порождение ее замерзающего сознания. Но Зирах выпрямился в седле, его взгляд, наконец, оживился острой, хищной внимательностью.

– Караван, – произнес он, и в его голосе прозвучала не надежда, а скорее настороженная оценка угрозы.

Они понудили измученных пони двигаться навстречу огням. Вскоре из белого мрака выплыли очертания тяжелых, крытых повозок, запряженных мохнатыми, могучими лошадьми. У нескольких повозок откинуты брезентовые пологи, под которыми теснились люди, греющиеся у небольших жаровен. Воздух пах дымом, жареным мясом, лошадиным потом и людским теплом – запахами жизни, которую они уже почти отчаялись обрести.

Их приближение не осталось незамеченным. Из-за повозок вышли несколько стражников в добротных, утепленных дублетах, с мечами на поясах. Их лица, обветренные и суровые, выражали открытую подозрительность.

– Стой! Кто такие? – крикнул один из них, перекрывая вой ветра. Его рука легла на эфес меча.

Зирах медленно, демонстративно поднял руки, показывая, что они не вооружены. Ксилара последовала его примеру, кутаясь в плащ, стараясь скрыть свою слишком утонченную, слишком аристократичную внешность, которая в такой глуши могла вызвать ненужные вопросы.

– Путники, – голос Зираха был низким и властным, не оставлявшим сомнений в том, кто здесь главный. – Застигнуты бураном. Просим разрешения переждать непогоду.

Стражник оценивающе оглядел их: Зираха – высокого, мускулистого, с лицом, хранящим следы недавних боев и скрытой мощи, и Ксилару – изящную, бледную, с огромными зелеными глазами, сияющими в полумраке как у загнанного зверька.

– Места у нас небогатые, – буркнул стражник. – И свои проблемы есть. Откуда путь держите?

Ксилара почувствовала, как по спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с метелью. Что сказать? Правду? «Мы из горящего Разлома, где я, нечаянно, развязала войну кланов, а мой спутник – полудемон, за чью голову назначена награда»?

– С юга, – уклончиво ответил Зирах. Его взгляд стал тяжелым, предупреждающим. – Из приграничных земель. Бежим от бандитов.

Это была отчасти правда. Очень отчасти.

Стражник что-то пробормотал своему напарнику, затем кивнул в сторону центра лагеря. – Ладно. К старшему. Решайте с ним. Только оружие при вас не носить. И за барышню свою смотрите в оба. У нас люди простые, суровые.

Иди, скажи им, подумала Ксилара с горькой усмешкой, на что способна эта «беззащитная барышня». Но она лишь опустила голову, изображая покорность, и последовала за Зирахом, который уже спешился с убийственным спокойствием.

Их провели к самой большой и прочной повозке, у которой под навесом сидел седовласый мужчина с лицом, испещренным морщинами, и умными, пронзительными глазами, оценивающими все и сразу. Он курил длинную трубку, и дым табака смешивался с запахом снега и жареной дичи.

– Новые гости, старшина, – доложил стражник. – Просятся на постой.

Старшина медленно выпустил струйку дыма, изучая их. Его взгляд задержался на Зирахе, скользнул по его осанке, по скрытой силе в плечах, по тому, как он неосознанно встал так, чтобы прикрыть собой Ксилару. Затем перевел взгляд на нее. И в его глазах что-то мелькнуло. Не похоть, не простое любопытство. Нечто более сложное – удивление, смешанное с тенью узнавания.

– Беженцы? – спросил он наконец, его голос был глухим и хриплым, как скрип саней по снегу.

– Да, – ответил Зирах, не уточняя подробностей.

– Путь держите куда?

– На север. К землям беаров.

Старшина поднял седую бровь. – Непростой путь. Да еще в такую пору. – Он помолчал, вновь переводя взгляд на Ксилару. – А вы, дева, не здешних кровей. Слишком уж… изящны. Лицо знакомое, что-то.

Ксилара почувствовала, как сердце уходит в пятки. Она попыталась сделать свое выражение максимально незаметным, простым.

– Я из провинции, господин, – прошептала она, опустив ресницы.

– Провинция… – старшина усмехнулся, и в его усмешке было что-то горькое. – У нас в караване как раз вести из столицы. Из Лузариса.

Мир сузился до точки. Ксилара услышала, как Зирах застыл, перестав дышать. Лузарис. Город, откуда началось ее падение и ее возрождение. Город, где остались ее первые, самые болезненные грехи в лице герцога Кэлана. Город, который она покинула бегством, будучи объявленной вне закона.

– Лузарис? – ее собственный голос прозвучал чужим. – Что… что за вести?

Старшина взял свою трубку и стряхнул пепел.

– Да много чего. Интриги, заговоры. Магический Совет бьется в истерике, ищет кого-то. Говорят, сбежала какая-то аристократка, да не простая, а с опасным даром. Настоящая ведьма, способная сводить мужчин с ума одним лишь взглядом. За ее голову обещано целое состояние. – Он прищурился, и его взгляд снова, уже более пристально, уставился на Ксилару, на ее вороновы волосы, на слишком яркие, даже в этот хмурый день, зеленые глаза. – Описание… очень на вас похоже, дева. Очень.

Воздух сгустился, стал вязким и тяжелым. Ксилара ощутила, как знакомый, проклятый жар дара зашевелился у нее в груди, почуяв опасность. Она видела, как мышцы на спине Зираха напряглись, готовые в любую секунду к броску. Они были в ловушке. Их спасение оказалось новой, возможно, еще более изощренной ловушкой.

Ирония судьбы, подумала она снова, глядя на заснеженные, безжалостные пики вокруг. Они бежали из ада, чтобы попасть в ледяной капкан, расставленный их собственным прошлым. И теперь этот капкан, пахнущий дымом лузарийского камина и дорогим парфюмом, сжимался вокруг них все туже.

Глава 2. Нежеланная встреча

Решение старшины каравана оказалось неожиданным и, в своей жестокой иронии, почти гениальным. Он не стал выдавать их стражникам Магического Совета, не попытался взять под стражу собственными силами. Вместо этого он предоставил им убежище, но не из милосердия, а из холодного расчета. «Седой Великан», таверна в ближайшем поселении, куда караван направлялся для пополнения припасов и передышки, была его собственностью. А собственность, как знал старый волк, нужно охранять. И если в его стенах находится беглая аристократка с магическим даром и ее опасный спутник, то сдавать их властям следовало с максимальной выгодой и минимальным риском для себя. Он разместил их в самом заднем углу общего зала, под предлогом того, что отдельной комнаты нет, но на деле – чтобы они всегда были на виду, но при этом подальше от любопытных глаз и ушей. Он отправил гонца. И стал ждать.

Таверна «Седой Великан» была таким же порождением севера, как и ледяные ветра, вывшие за ее толстыми бревенчатыми стенами. Воздух внутри был густым, тяжелым и горячим, спрессованным из ароматов крепкого глинтвейна с корицей и гвоздикой, влажной шерсти просушивающихся у камина одеял, жареной дичи и немытых тел. Дым от громадного камина, в котором пылали целые бревна, стелился по низкому потолку сизой дымкой, заставляя глаза слезиться. Грубые деревянные столы были заставлены кружками и тарелками, повсюду слышался гул голосов, смех, звон монет и приглушенный ропот – звук усталых, замерзших людей, нашедших временное пристанище.

Ксилара сидела, закутавшись в плащ, на жесткой скамье в самом углу, спиной к стене. Эта позиция стала для нее второй натурой. Зирах расположился напротив, его глаза, словно у хищника, медленно и методично сканировали помещение, отмечая каждый вход, каждое потенциально опасное лицо. Он отхлебнул из своей кружки темного, крепкого эля, но Ксилара знала – он не пьянел. Алкоголь был лишь частью маскировки, ширмой для его смертельной сосредоточенности.

Она пыталась есть поданную ей похлебку с диким рисом и вяленым мясом, но комок в гороле не лез. Каждый скрип двери, каждый новый голос заставлял ее вздрагивать. Дар, ее проклятый, неотъемлемый спутник, беспокойно шевелился где-то глубоко внутри, чутко реагируя на коктейль из усталости, страха и скрытого напряжения, что витал в воздухе. Он был похож на спящего змея, готового в любой момент проснуться и ужалить.

– Успокойся, – тихо, почти без движения губ, произнес Зирах. Его взгляд скользнул по ее лицу. – Ты дрожишь.

– Я не могу, – выдохнула она, опуская ложку. – Он что-то замышляет. Этот старшина. Он смотрел на меня так, будто уже подсчитывал награду.

– Возможно, – Зирах отставил кружку. – Но пока мы в тепле, у нас есть еда. Мы восстановили силы. Это главное. Остальное… решим по мере поступления.

Его спокойствие должно было вселять уверенность, но сейчас оно лишь раздражало. Оно было таким же ледяным и непроницаемым, как и его молчание последних дней. Она понимала его логику – выживать любой ценой. Но в ее душе бушевала буря. Буря страха, вины и этого вечного, изматывающего ожидания удара, который рано или поздно должен был последовать.

И удар пришел.

Дверь таверны распахнулась с такой силой, что она с грохотом ударилась о стену, на мгновение заглушив весь гам в зале. В проеме, окутанный облаком ледяного пара и снежной пыли, стоял человек. Высокий, статный, в дорожном плаще из самого тонкого черного сукна, отороченном мехом горного серебристого волка. Его поза, его осанка, сам способ, каким он заполнил собой пространство, кричали о власти и происхождении так громко, что не нужно было видеть герб на его пряжке.

В зале наступила мертвая тишина. Даже огонь в камине, казалось, потускнел, затмеваемый холодным сиянием, исходившим от новоприбывшего.

Ксилара замерла, ее пальцы вцепились в край стола до побеления костяшек. Она узнала его мгновенно. Узнала по властному изгибу бровей, по жесткой линии сжатых губ, по тому, как он держал голову – будто весь мир был его собственностью, а он лишь снизошел, чтобы провести инвентаризацию.

Герцог Кэлан фон Даркбис.

Его взгляд, тяжелый и пронзительный, как отточенный клинок, медленно проплыл по залу, отсекая все лишнее, пока не нашел ее. Не уперся в нее. И в его глазах не было ни гнева, ни торжества, ни даже удивления. Была лишь мрачная, сосредоточенная, выстраданная страсть. Та страсть, что не угасла за месяцы разлуки, а, пройдя через горнило унижения и ярости, выкристаллизовалась во что-то более острое, более опасное и абсолютное. Он смотрел на нее так, будто она была самой ценной, самой желанной вещью в этом мире, которую у него похитили, которую он искал долгие годы и, наконец, нашел. И теперь ничто не могло заставить его снова ее отпустить.

Он сделал шаг вперед. Его сапоги, не оставляющие следов грязи, глухо стучали по половицам. Зал затаил дыхание. Даже самые пьяные и буйные посетители инстинктивно отпрянули, почуяв исходящую от него угрозу.

Ксилара почувствовала, как по ее спине пробежали ледяные мурашки. Ее дар забился в груди, отвечая на эту немую, но оглушительную волну воли, что исходила от Кэлана. Он подошел к их столу, не удостоив Зираха ни единым взглядом. Все его существо было сфокусировано на ней.

– Ксилара, – произнес он, и ее имя на его устах прозвучало не как ласкательное обращение, а как приговор. Его голос был низким, ровным, но в нем слышалось стальное напряжение. – Какая… неожиданная встреча.

Зирах медленно поднялся. Он был чуть ниже Кэлана, но его дикая, звериная мощь составляла stark contrast с аристократичной, отточенной силой герцога.

– Герцог, – голос Зираха был тихим, но в нем слышался рык. – Вы незваный гость.

Кэлан наконец перевел на него взгляд. В его глазах мелькнуло холодное презрение, словно он увидел нечто неприятное и незначительное.

– Я пришел за тем, что принадлежит мне по праву, – парировал Кэлан. Его рука в изящной кожаной перчатке легла на рукоять изящной шпаги, висящей на его поясе. – И я советую тебе не вмешиваться, полудемон. Ты уже причинил мне достаточно хлопот.

Ксилара нашла в себе силы подняться. Ее ноги были ватными, сердце бешено колотилось в груди, но она выпрямилась, встречая его взгляд.

– Я никому не принадлежу, Кэлан, – сказала она, и ее голос, к ее собственному удивлению, прозвучал твердо. – И уж тем более не вам.

Уголки его губ дрогнули в подобии улыбки, лишенной всякой теплоты.

– Ошибаешься, моя дорогая. Ты принадлежишь мне с той самой ночи в Лузарисе. С того самого танца. Ты просто слишком долго бегала, чтобы это осознать. Твое бегление окончено.

Он протянул руку, не для того чтобы коснуться, а в повелительном жесте, требующем подчинения.

– Ты вернешься со мной. Добровольно или силой. Выбор за тобой.

В этот момент ее дар, все это время трепетно дремавший, вдруг рванулся наружу. Не по ее воле. Это был инстинктивный, яростный ответ на давление, на угрозу, на эту невыносимую, удушающую уверенность в его глазах. Она почувствовала, как жар разливается по жилам, как ее зрачки расширяются, фокусируясь на нем. Она увидела, как его собственный взгляд на мгновение дрогнул, как его дыхание перехватило. Он почувствовал это. Он почувствовал власть ее проклятия, свою собственную слабость перед ним.

Но что-то было не так. Обычно дар вызывал бурную, неконтролируемую страсть, слепое обожание. Сейчас же, глядя в его глаза, она увидела не безумие влюбленности, а нечто иное. Его одержимость не растворилась в магии, а, наоборот, сконцентрировалась, закалилась, стала холодной и целенаправленной, как жало кинжала. Ее дар не подчинил его волю, а лишь подлил масла в огонь его собственной, неугасимой страсти.

Он шагнул ближе, игнорируя Зираха, который уже положил руку на эфес своего зазубренного кинжала.

– Чувствуешь? – прошептал Кэлан, его голос стал бархатным, соблазнительным и оттого еще более опасным. – Ты не можешь этому противостоять. Так же, как и я. Мы связаны. Навеки.

Его слова были отравленной стрелой, попавшей точно в цель. Он был прав. Эта связь, порожденная даром, была реальной. Она чувствовала ее, эту порочную, неразрывную нить, что тянулась от нее к нему, наполненную грехом, страстью и болью.

– Не подходи к ней, – прорычал Зирах, делая шаг вперед, чтобы встать между ними.

В зале послышался лязг оружия. Люди Кэлана, двое стражников в его ливреях, обнажили мечи. Завсегдатаи таверны в панике отпрянули к стенам.

Кэлан наконец оторвал взгляд от Ксилары и посмотрел на Зираха. В его глазах вспыхнул холодный огонь.

– Убери свою грязную лапу с оружия, ублюдок, – его голос прозвучал как удар хлыста. – Или я прикажу отрубить ее и выбросить на съедение собакам.

Напряжение достигло точки кипения. Готовый взорваться конфликт витал в воздухе. И Ксилара понимала – если начнется бой, Зирах, скорее всего, убьет этих стражников. Возможно, даже ранит Кэлана. Но он не сможет противостоять всему каравану, всем наемникам, которых герцог наверняка привел с собой. Их путь на север закончится здесь, в этой вонючей, пропитанной запахом глинтвейна и страха таверне.

И она не могла этого допустить. Не ради себя. Ради него. Ради их общего обета.

– Хватит! – ее голос прозвучал резко, властно, заставляя всех вздрогнуть.

Она отодвинула Зираха в сторону, вставая лицом к лицу с Кэланом. Ее грудь высоко вздымалась, зеленые глаза горели холодным огнем.

– Я поговорю с тобой, Кэлан, – сказала она. – Наедине. Без угроз и без оружия.

Зирах резко обернулся к ней, его лицо исказилось от неверия и ярости. – Ксилара, нет!

– Это мой выбор, – отрезала она, не глядя на него. Ее взгляд был прикован к герцогу. – Таковы мои условия.

Кэлан изучал ее несколько секунд, его лицо было невозмутимой маской. Затем он медленно кивнул.

– Как пожелаешь. – Он сделал знак своим людям, и те убрали оружие. – Верхний зал. Он будет в нашем распоряжении.

Он повернулся и пошел к лестнице, не сомневаясь, что она последует. И она последовала, чувствуя на спине горящий, полный боли и предательства взгляд Зираха. Она шла, зная, что входит в пасть льва. Но иногда, чтобы спасти то, что дорого, нужно добровольно шагнуть в клетку. И она была готова заплатить эту цену. Цену разговора с человеком, чья одержимость стала его религией, а она – его идолом.

Глава 3. Искры на льду

Верхний зал «Седого Великана» оказался не комнатой, а просторным помещением, занимавшим всю фронтонную часть здания. Здесь было холоднее, чем внизу, и гораздо тише. Гул из таверны доносился приглушенно, словно из другого измерения. По стенам висели шкуры снежных барсов и оленьи рога, а у большой оконной ниши, выходившей на заснеженные пики, был накрыт стол для одного – явно готовившийся для герцога. Кэлан сбросил плащ на грубую резную скамью, и его люди, молчаливые и эффективные, тут же удалились, оставив их одних. Дверь закрылась с тихим, но окончательным щелчком.

Ксилара осталась стоять посреди зала, скрестив руки на груди, не в силах расслабиться. Воздух между ними был густым и колючим, наполненным невысказанными обидами и неутоленными желаниями.

– Ну вот, – Кэлан подошел к столу, налил в два хрустальных бокала темно-рубинового вина из принесенной с собой фляги. – Цивилизация. Пусть и в таком примитивном воплощении. – Он протянул ей один из бокалов. – Выпей. Ты выглядишь измученной.

– Я не испытываю жажды, – холодно ответила она, игнорируя протянутый бокал.

Он не настаивал, поставил его на стол рядом с ней. Его пальцы на мгновение задержались на хрустале, безупречно чистые и ухоженные, столь непохожие на исцарапанные, шрамированные руки Зираха.

– Тогда, возможно, испытываешь потребность в объяснениях, – сказал он, его голос обрел ровный, почти бесстрастный тон, но в глубине глаз бушевал шторм. – Я готов их предоставить.

– Объяснения? – она не смогла сдержать горькую усмешку. – В чем? В том, как ты нашел нас? Или в том, почему ты до сих пор не оставил меня в покое?

– Найти тебя было вопросом времени и ресурсов, – он отхлебнул вина, его взгляд скользнул по ее фигуре, оценивающий и собственнический. – У меня есть и то, и другое. Что касается второго вопроса… – Он сделал паузу, подбирая слова. – Ты – мое проклятие, Ксилара. И мое единственное искупление. Как я могу оставить тебя?

Эти слова, прозвучавшие с леденящей душу искренностью, заставили ее содрогнуться. Она отвернулась, подошла к большому окну. Стекло было холодным, за ним простиралась белая, безжизненная пустошь, уходящая в сумеречную мглу.

– Ты изолировал меня от Зираха, – констатировала она. – Твои люди не пропустят его сюда.

– Это необходимость, – ответил он, подойдя к ней сзади, но не прикасаясь. Она чувствовала тепло его тела, исходящее от него, знакомое и пугающее. – Наш разговор требует конфиденциальности. А этот… полудемон… обладает излишне буйным нравом. Он тебя недостоин.

– Он спас мне жизнь! Не раз! – резко обернулась она к нему. – В то время как ты…

– В то время как я что? – его голос внезапно зазвенел сталью. – Пытался сделать тебя своей герцогиней? Окружить тебя роскошью и властью? Подарить тебе мир, в котором ты была бы королевой? Да, это ужасное преступление.

– Ты пытался сделать меня своей вещью! – выкрикнула она, и давно копившаяся ярость прорвалась наружу. – Ты использовал мой же дар против меня! Ты наслаждался тем, что я теряла волю в твоих объятиях!

Его лицо исказила гримаса боли и гнева, но он быстро взял себя в руки.

– Я наслаждался тобой, – поправил он тихо. – И ты наслаждалась мной. Не притворяйся, Ксилара. Я чувствовал твой отклик. Каждый твой вздох, каждое биение твоего сердца. Это было совершенно.

– Это было проклятие! – она с силой ткнула себя в грудь. – Это не была я! Не настоящая! Это был мой дар, который заставлял меня хотеть тебя, а потом заставлял меня ненавидеть себя за это желание!

Он смотрел на нее с непонятливым выражением лица, словно она объясняла ему что-то на неизвестном языке.

– Какая разница? – наконец произнес он. – Желание было реальным. Страсть была реальной. Связь между нами – реальна. Все остальное – лишь философские умствования.

Она смотрела на него с изумлением, смешанным с отчаянием. Как можно было до такой степени не понимать?

– Свободная воля, Кэлан! – воскликнула она, разводя руками. – Речь идет о праве выбирать! Я не выбирала тебя тогда. Меня заставил мой дар. А потом я выбрала бежать. Потому что я хотела сама решать, кого любить, когда любить и как любить!

Он усмехнулся, и в его усмешке сквозила снисходительность ученого, слушающего бредни неуча.

– «Свободная воля» – это иллюзия, придуманная теми, кто слишком слаб, чтобы нести бремя ответственности за свою природу, – произнес он, и его голос зазвучал лекторскими, назидательными нотами. – Все в этом мире подчинено законам. Законам физики, законам магии, законам общества. Наши желания, наши поступки – всего лишь сложная цепь причинно-следственных связей. Твой дар – такой же закон. Моя страсть к тебе – его следствие. Наша связь – неизбежность. Бороться с этим – все равно что бороться с приливом.

Ксилара смотрела на него, открыв рот. В его словах была своя, извращенная логика. Логика мага, с детства воспитанного в системе, где все было предопределено – родословной, силой, политическими союзами.

– Так что же, по-твоему, я должна была просто смириться? – спросила она, и в ее голосе прозвучала усталость. – Стать твоей прекрасной, послушной марионеткой, потому что так велят «законы магии»?

– Это было бы разумнее, – холодно парировал он. – Ты избежала бы месяцев страданий, побегов по грязи, унижений в объятиях каких-то… проходимцев. – Он с отвращением поморщился, явно имея в виду Зираха, Мурфа и всех остальных. – Ты была бы в безопасности. Окружена почетом. В моей постели.

– В твоей золотой клетке, – прошептала она.

– Клетка – это состояние разума, Ксилара. Я предлагал тебе трон.

Они стояли друг напротив друга, разделенные не только пространством, но и пропастью в мировосприятии. Он – продукт и столп системы, где все было предметом владения и контроля. Она – дитя мира, где ценность личности измерялась ее правом на выбор, пусть даже ошибочный.

Внезапно он изменил тактику. Его взгляд смягчился, в нем промелькнула тень той уязвимости, что она мельком видела у озера. Он сделал шаг вперед.

– Почему? – его голос сорвался, впервые за весь разговор потеряв свою железную выверенность. – Почему то, что я предлагаю, не совершенно? Моя власть, мое положение, моя… преданность тебе. Разве этого недостаточно? Что есть у этого оборотня, этого изгоя, чего нет у меня?

В его вопросе слышалась неподдельная боль. Раненое самолюбие аристократа, который не мог смириться с тем, что его отвергли в пользу кого-то «ниже» его. И в этот момент Ксилара поняла, что его одержимость питалась не только магией ее дара, но и этой глубокой, детской обидой. Он не мог принять, что его «любовь» оказалась неидеальной, что ее можно отвергнуть.

Она вздохнула, чувствуя, как гнев сменяется странной, горькой жалостью.

– Он не пытается меня контролировать, Кэлан, – тихо сказала она. – Он принимает меня. Всю. С моим даром, с моим прошлым, с моими ошибками. Он видит не герцогиню, не ведьму, не объект желания. Он видит меня. Машу. Ксилару. Ту, которая боится, ошибается и пытается выжить.

Кэлан слушал ее, его лицо было каменным. Казалось, ее слова отскакивали от него, как горох от брони.

– «Принимает», – проговорил он с презрительной усмешкой. – Какое трогательное, простонародное понятие. Я предлагал тебе больше, чем просто «принятие». Я предлагал тебе величие.

– Мне не нужно величие, – устало ответила она. – Мне нужна свобода. И… быть понятой.

Он покачал головой, словно отгоняя назойливую муху.

– Ты заблуждаешься. Ты идешь по пути саморазрушения. И я не позволю тебе продолжить этот путь. Я не позволю ему утащить тебя в грязь.

– Ты не можешь мне запретить, – возразила она, снова чувствуя, как нарастает раздражение. – Это и есть та самая свободная воля, о которой я говорю!

– Нет, – его голос вновь обрел стальную твердость. – Это упрямство. И оно закончится сейчас.

Он подошел к ней так близко, что она почувствовала запах его дорогого парфюма, смешанный с холодным ароматом снега, что все еще витал на его одежде.

– Мы возвращаемся в Лузарис, – заявил он, не оставляя пространства для возражений. – Ты – со мной. Твой полудемон может идти куда глаза глядят, если хочет сохранить жизнь.

– Я не поеду, – прошептала она, глядя ему прямо в глаза.

– Ты поедешь, – его рука поднялась, и он провел тыльной стороной пальцев по ее щеке. Прикосновение было легким, почти невесомым, но оно обожгло ее, как раскаленное железо. Ее дар отозвается мгновенным, предательским толчком где-то внизу живота. Она увидела, как его зрачки расширились, почувствовав это. – Потому что альтернатива – увидеть, как мои люди зарубят твоего защитника на твоих глазах. И поверь мне, я не хочу этого. Но я сделаю это. Ради твоего же блага.

Он не блефовал. Она видела это в его глазах. Это была не горячность, а холодная, взвешенная решимость. Он был готов убить, чтобы вернуть ее. Потому что в его извращенной системе ценностей она принадлежала ему, а все, что угрожало его собственности, должно быть уничтожено.

Он отступил на шаг, его лицо вновь стало непроницаемой маской аристократа.

– Подумай над моими словами. У тебя есть время до утра. – Он повернулся и направился к выходу, оставив ее стоять одну посреди холодного зала, с бокалом невыпитого вина и с чувством полной, беспросветной ловушки.

Он был непоколебим, как скала. И его скала грозила раздавить все, что ей было дорого. Она подошла к окну и прижалась лбом к ледяному стеклу, закрыв глаза. Где-то внизу, в общей зале, был Зирах. Зирах, который, она знала, уже строил план, как вырвать ее отсюда. Но против магии, влияния и безжалостной решимости Кэлана его ярости и преданности могло не хватить.

И тогда она почувствовала это. Тихий, настойчивый зов. Не голос, а скорее ощущение. Исходящее не изнутри, а извне. С севера. Словно сама земля, покрытая льдом и снегом, шептала ей, предлагая иной путь. Возможно, не менее опасный, но ее собственный.

Она открыла глаза и посмотрела в темноту, на простиравшиеся белые просторы. Беги. Иди к нам.

И Ксилара поняла, что их разговор на льду был лишь первым актом дуэли. И настоящая битва еще впереди.

Глава 4. Ночная исповедь у камина

Ночь опустилась на «Седого Великана» тяжелым, непроглядным пологом. Ветер стих, сменившись зловещей, пронизывающей тишиной, которую нарушал лишь треск догорающих в камине головешек да собственное неровное дыхание Ксилары. Ей отвели крохотную каморку под самой крышей, прямо под косыми стропилами, где пахло пылью, старым деревом и холодом. Комнатка была ледяной, и единственным источником тепла служила небольшая жаровня с тлеющим углем, едва отгонявшая ледяную сырость.

Она не могла уснуть. Слова Кэлана висели в воздухе, тяжелые и ядовитые. Ультиматум. Угроза жизни Зираха. Ощущение ловушки, из которой, казалось, не было выхода, сжимало горло тисками. Она слышала смутные звуки из зала – приглушенные голоса, шаги. Зирах был там, внизу. Она представляла его, сидящего в углу, сжимающего кулаки, его демоническая сущность, должно быть, бурлила от бессильной ярости. Он не станет сидеть сложа руки. Он попытается что-то предпринять. И это «что-то» могло стать для него последним.

Внезапно в дверь постучали. Тихо, но настойчиво. Не грубый стук стражи и не яростный – Зираха. Это был ровный, властный ритм, который она узнала бы из тысячи.

Сердце ее упало. Она не ответила, надеясь, что он уйдет. Но стук повторился, более твердый на этот раз.

– Ксилара. Я знаю, что ты не спишь. Открой. Пожалуйста.

Его голос звучал иначе. Не повелительно, не угрожающе. В нем слышалась усталость. И что-то еще… неуверенность?

Она медленно поднялась с походной кровати, накинула на плечи плащ и подошла к двери. Не открывая засова, она прошептала:

– Что тебе нужно, Кэлан? Мы все сказали.

– Нет, – последовал тихий ответ. – Мы не сказали и десятой доли. Открой. Я… я не причиню тебе вреда. Я пришел говорить.

В его тоне не было лжи. Была уязвимость, которую он так тщательно скрывал днем. Любопытство и какая-то темная, сочувственная нить внутри нее заставили ее медленно, со скрипом отодвинуть тяжелый засов.

Он стоял на пороге, без своего парадного плаща и оружия, в одном темном дублете и штанах. Его лицо при призрачном свете углей выглядело бледным, осунувшимся. Темные круги под глазами выдавали бессонные ночи. Он казался… ослабленным. Не физически, а морально. Дорога, погоня, эмоциональное потрясение от встречи – все это сломило его безупречный аристократический фасад.

– Можно? – он кивнул на комнату.

Она молча отступила, пропуская его. Он вошел, оглядев убогую обстановку с легкой гримасой, но без привычного презрения. Он подошел к жаровне и протянул к ней руки, словно пытаясь согреть не только ладони, но и что-то внутри.

– Я не могу уснуть, – произнес он, глядя на тлеющие угли. – Мысли… не отпускают.

– Прикажи своим людям схватить меня, усыпить и увезти, – горько сказала она, оставаясь у двери. – Зачем тебе эти разговоры?

– Потому что я не хочу везти с собой манекен! – он резко обернулся к ней, и в его глазах впервые за весь вечер вспыхнуло настоящее, неконтролируемое пламя. – Я хочу понять! Я должен понять, что я сделал не так!

– Я тебе уже говорила! – воскликнула она в отчаянии.

– Ты говорила о свободе и принятии! – его голос сорвался. – Это слова! Я же предлагал тебе дела! Реальную власть! Реальную защиту! А ты предпочла грязь и опасности с этим… существом!

Он снова повернулся к жаровне, его плечи были напряжены.

– Ты знаешь, что было после твоего побега? – он заговорил тише, и его слова повисли в холодном воздухе, словно ледяные кристаллы. – besides the obvious humiliation? Магический Совет… они смеялись. Шептались за моей спиной. «Смотрите на фон Даркбиса, – говорили они. – Не смог удержать одну единственную женщину. Какой же ты маг? Какой лидер?»

Ксилара слушала, не двигаясь. Она никогда не задумывалась об этом. Для нее ее побег был актом выживания. Для него – ударом по самой основе его существования: его репутации, его статусу.

– Мои враги подняли головы, – продолжал он, его голос стал глухим, исповедальным. – Мои союзники заколебались. Мне пришлось потратить месяцы, невероятные ресурсы, чтобы восстановить хотя бы подобие контроля. Все это время… все это время я искал тебя. Не только потому что хотел тебя back. Но потому что ты стала моей навязчивой идеей. Воплощением моего провала.

Он замолчал, снова протянув руки к жаровне, но они, казалось, дрожали.

– Ты разрушила все, к чему я прикасался, Ксилара. Одним своим побегом. Ты выставила меня дураком перед всем светом.

В его словах была не только злость. Сквозь нее пробивалась настоящая, неприкрытая боль. Боль человека, чье тщеславие и гордость были растоптаны. И впервые Ксилара увидела за маской надменного герцога травмированного мальчика, которого, возможно, никогда по-настоящему не любили, а лишь оценивали по его положению и силе. Для которого потерять контроль над ней означало потерять контроль над своей жизнью.

– Я не хотела этого, – тихо сказала она, делая невольный шаг вперед. – Я просто хотела спастись.

– От меня? – он обернулся, и его взгляд был полон неподдельного страдания. – Я был для тебя тюрьмой? Настолько ужасной?

– Да, – честно ответила она. – Потому что в твоих объятиях я переставала быть собой. Я становилась твоей игрушкой. Игрушкой, которую заводил мой же собственный дар.

Он покачал головой, словно не в силах принять эту истину.

– Я чувствовал твои отклик, – настаивал он, его голос стал хриплым, страстным. – Я чувствовал твою страсть. Она была настоящей. Я клянусь магией, она была настоящей.

– Она была настоящей для моего тела! – воскликнула она, подходя ближе. Ее собственное сердце бешено колотилось. – Но не для моего разума! Не для моей души! Разве ты не понимаешь? Ты обладал моей плотью, пока во мне кричала и плакала та, кем я была на самом деле! Маша! Офисная работница, заброшенная в чужой мир и напуганная до смерти!

Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами, словно впервые по-настоящему ее видел. Видел не объект своего желания, не беглую аристократку, а испуганную женщину из другого мира.

– «Маша»… – прошептал он, пробуя это имя на вкус, словно незнакомый фрукт. – Так звали тебя… там?

– Да, – выдохнула она, чувствуя, как странное облегчение разливается по ее телу. Признаться в этом ему, своему тюремщику, было одновременно страшно и освобождающе.

Он отвернулся, снова уставившись в угли. Прошло несколько долгих минут.

– Я не знал, – наконец произнес он, и его голос был почти неслышным. – Я думал… я думал, что ты просто другая. Более строптивая. Более живая. Я не знал, что внутри тебя живет… призрак.

В его словах не было насмешки. Было потрясение.

– Я не призрак, Кэлан, – тихо сказала она. – Я и есть та, кем кажусь. Просто у меня есть прошлое. И это прошлое научило меня ценить свободу выбора. Даже если этот выбор ведет в ад. Потому что это мой выбор.

Он медленно повернулся к ней. В свете жаровни его лицо казалось изможденным, старым. Магия, скрывающая его истинный возраст, на мгновение дрогнула, и она увидела человека, несущего на своих плечах груз вековых традиций, интриг и одиночества.

– А если бы… – он начал и замолчал, подбирая слова. – А если бы не было дара? Если бы наше притяжение было… естественным? Все было бы иначе?

Вопрос застал ее врасплох. Она задумалась, глядя на его черты, на которые когда-то не могла насмотреться, плененная чарами «Чароцвета». Без магии… что она почувствовала бы к этому властному, красивому, невероятно сильному мужчине? Страх? Отвращение? Или… любопытство?

– Я не знаю, – честно ответила она. – Возможно. Но дар был. И он все изменил. Он отравил все с самого начала.

Он кивнул, словно наконец приняв этот горький факт.

– Я потратил столько сил, чтобы найти тебя, – прошептал он. – И теперь, когда ты здесь… я понимаю, что не знаю, что с тобой делать. Сила не работает. Угрозы… заставляют тебя ненавидеть меня еще сильнее. – Он горько усмехнулся. – Ирония судьбы, не правда ли? Я обладаю властью, способной сокрушать города, но не могу заставить одну хрупкую женщину посмотреть на меня без страха в глазах.

Он посмотрел на нее, и в его взгляде не было прежней одержимости. Была усталость. Растерянность. И та самая, незнакомая ей боль.

– Я не хочу, чтобы ты боялась меня, Ксилара, – сказал он, и это прозвучало как самое искреннее, что он говорил ей за все время их знакомства.

Она смотрела на него, и стена ненависти и отвращения в ее душе дала трещину. Сквозь нее пробивалось странное, сложное чувство – не любовь, не прощение, а понимание. Понимание того, что перед ней не монстр, а такой же жертва обстоятельств, как и она. Жертва своего воспитания, своей магии и ее собственного, проклятого дара.

– Я не могу обещать тебе, что перестану бояться, – тихо ответила она. – Но… я начинаю понимать.

Он закрыл глаза, словно эти слова были для него бальзамом. Пусть и слабым.

– Спасибо, – прошептал он. – За эту толику понимания.

Он постоял еще мгновение, затем кивнул и направился к двери. На пороге он обернулся.

– Ультиматум… он остается в силе. Я не могу позволить тебе уйти с ним. Ради своего положения. Ради того, что осталось от моей чести. Но… – он сделал паузу, – я дам тебе до утра. Не для того, чтобы принять решение. А для того, чтобы просто… побыть с этими мыслями.

И он вышел, тихо закрыв за собой дверь.

Ксилара осталась одна, в полной тишине, разрываемая между сочувствием к тому, кого она всегда считала тираном, и преданностью тому, кто стал ее спасением. И где-то в глубине души шевелился тревожный вопрос: что, если бы не было дара? Что, если бы их пути сошлись при других обстоятельствах? Но это было «если», которое никогда не сбудется. Реальность же была такова, что с рассветом ей предстояло сделать выбор, который мог стоить жизни одному из них. А возможно, и обоим.

Глава 5. Проклятие ревности

Рассвет не принес облегчения. Он вполз в окно каморки серой, унылой мутью, не рассеивая мрак в душе Ксилары. Ночная исповедь Кэлана оставила после себя неразрешимую дилемму. Она больше не видела в нем бездушного тирана, но это понимание не отменяло угрозы, нависшей над Зирахом. Оно лишь делало ее более тяжелой, более личной.

Она спустилась вниз, в главный зал, где уже кипела жизнь: слуги расставляли столы для скудного завтрака, путники собирали свои вещи. И первое, что она увидела, был Зирах.

Он сидел за тем же столом в углу, в той же позе, что и вечером. Казалось, он не шелохнулся всю ночь. Перед ним стоял нетронутый кувшин с элем. Его глаза, темные и глубокие, как бездонные колодцы, были прикованы к лестнице, по которой она спускалась. И в них не было ни усталости, ни отрешения. В них бушевала буря. Буря ярости, подозрений и той первобытной, демонической ревности, что клокотала в его крови, обостренная до предела пережитым в Разломе.

Он встал, когда она приблизилась. Его движения были плавными, но заряженными скрытой силой, словно тигр, готовящийся к прыжку.

– Ну что, поговорили? – его голос был низким, хриплым от бессонной ночи и сдерживаемого гнева. – Нашли общий язык с твоим благородным герцогом?

– Зирах, не надо, – устало попросила она, пытаясь поймать его взгляд, но он был неуловим, как ртуть.

– «Не надо»? – он искаженно усмехнулся. – А что мне надо? Сидеть сложа руки, пока он шепчет тебе на ушко свои сладкие сказки? Пока он трогает тебя своими холеными ручками? Я видел, как он вышел от тебя прошлой ночью. Он выглядел… удовлетворенным.

– Ничего не было! – вспылила она, чувствуя, как на щеки выступает краска. От гнева? Или от стыда за те странные чувства, что шевельнулись в ней после разговора с Кэланом? – Мы просто разговаривали.

– Просто разговаривали, – он повторил с убийственной насмешкой. – Конечно. В середине ночи. В твоей спальне. Он, поди, рассказывал тебе о своих душевных ранах? О том, как страдал без своей прекрасной куклы? И ты, что, повелась на это, Ксилара? Пожалела его?

Его слова били точно в цель, задевая ту самую, еще не затянувшуюся рану сочувствия. Она попыталась схватить его за руку, но он резко отдернул ее, словно от прикосновения раскаленного железа.

– Не трогай меня, – прошипел он, и в его глазах на мгновение вспыхнул тот самый демонический огонь, что она видела в Разломе. – Я не нуждаюсь в твоей жалости. И уж тем более – в твоих ласках, поделенных между мной и ним.

В этот момент из-за поворота лестницы появился Кэлан. Он был безупречен, как всегда: свежий, выбритый, в чистом дорожном костюме. Его взгляд скользнул по ним, и он уловил напряжение, витавшее в воздухе. На его губах играла легкая, почти невидимая улыбка удовлетворения. Он видел боль Зираха и, кажется, наслаждался ею.

– Доброе утро, – произнес он, подходя. Его голос был ровным и спокойным, словно вчерашний разговор и ночная исповедь никогда не имели места. – Надеюсь, вы хорошо отдохнули и готовы к дороге.

Зирах повернулся к нему. Все его тело напряглось, мышцы налились силой. Воздух вокруг него словно загустел, зарядился дикой, животной энергией.

– Она никуда с тобой не поедет, – прорычал Зирах, обходя стол и вставая между Кэланом и Ксиларой. – Ты получил свой ответ. Убирайся.

Кэлан даже бровью не повел. Он лишь поднял руку, и его стражники, стоявшие у входа, взялись за оружие.

– Молодой человек, – сказал Кэлан с ледяным спокойствием, – вы слишком много позволяете себе. Последний раз я предупреждаю вас вежливо. Отойдите в сторону. Это не ваше дело.

– Все, что касается ее, – мое дело! – голос Зираха гремел, заставляя стекла на полках звенеть. Его демоническая сущность рвалась наружу. По его рукам, сжимающимся в кулаки, пробежали темные, едва заметные прожилки. – Я не позволю тебе снова запереть ее в золотой клетке! Я скорее разорву тебя на куски!

Он сделал шаг вперед. Его ярость была осязаемой, физической силой, давящей на сознание. Кэлан, хоть и сохранял внешнее спокойствие, отступил на полшага, его рука инстинктивно потянулась к эфесу шпаги.

– Зирах, нет! – крикнула Ксилара, бросаясь между ними. Она уперлась ладонями в его грудь, чувствуя, как бьется его сердце – бешено, неистово. – Остановись! Он убьет тебя!

– Пусть попробует! – зарычал он в ответ, его глаза были полны ненависти, но не к ней. К ней – в них была боль, страшная, всепоглощающая боль от того, что она защищала его, своего врага. – Я не боюсь его! Я не боюсь смерти! Но я не позволю ему забрать тебя!

Кэлан наблюдал за этой сценой, и его лицо исказилось презрением.

– Смотри, Ксилара, – произнес он холодно. – Смотри на того, кого ты предпочла мне. На животное, которое не способно ни на что, кроме как на рык и ярость. Это твой выбор? Примитивное буйство вместо благородной страсти?

Эти слова стали последней каплей. Зирах с грохотом отшвырнул стол в сторону и бросился на Кэлана с оглушительным ревом, в котором смешались ярость человека и клич демона.

Все произошло слишком быстро. Ксилара увидела, как сжимаются кулаки Зираха, как Кэлан с молниеносной скоростью извлекает шпагу, как его стражники бросаются вперед. Она поняла – слова бессильны. Остановить это безумие можно только безумием же.

Инстинкт самосохранения и отчаянная попытка спасти их обоих сомкнулись в единый порыв. Ее дар, всегда чуткий к ее эмоциям, взревел внутри нее, вырываясь из-под контроля. Это не было целенаправленным действием. Это был взрыв. Волна чистой, нефильтрованной магической энергии, рожденной из коктейля ее собственного страха, ярости, отчаяния и той странной, извращенной связи, что тянулась между всеми тремя.

Она не направляла ее ни на Зираха, ни на Кэлана в отдельности. Она накрыла им обоих.

Эффект был мгновенным и ужасающим.

Зирах, уже почти достигший Кэлана, замер на полпути, словно наткнувшись на невидимую стену. Его ярость не утихла – она трансформировалась. В его глазах, еще секунду назад полных ненависти, вспыхнул огонь всепоглощающей, животной страсти. Но не к ней. Его взгляд, тяжелый, горячий, полный немого вопроса и яростного желания, уперся в Кэлана.

Кэлан, в свою очередь, опустил шпагу. Его лицо, хранившее маску холодного превосходства, исказила гримаса шока, а затем – того же неистового, запретного влечения. Его взгляд скользнул с Ксилары на Зираха, и в нем читалось не только желание, но и ярость от этого желания. Ненависть и страсть сплелись в нем в тугой, порочный узел.

Волна дара ударила и по самой Ксиларе. Она почувствовала, как жар разливается по ее жилам, затуманивая разум. Она смотрела на них – на Зираха, могучего и дикого, с обнаженной демонической сущностью в глазах, и на Кэлана, аристократичного и властного, сгорающего от внутреннего конфликта. И ее собственное тело отозвалось на них обоих. Не избирательно, а одновременно. Древний, базовый инстинкт, разожженный магией, требовал соединения. С силой. С властью. С той яростью, что витала между ними и теперь превращалась в нечто иное, более темное и более опасное.

Это было проклятие в его самой чистой форме. Оно не спрашивало разрешения. Оно не выбирало. Оно набросилось на всех троих, сплетая их воедино узами взаимной страсти и ненависти.

Зирах первым сорвался с места. Кэлан на мгновение замер, его тело напряглось в отпор. Но дар был сильнее его воли.

А Ксилара стояла, парализованная, чувствуя, как ее собственное тело воспламеняется. Ее дар, вышедший из-под контроля, заставлял ее быть не зрителем, а участником этого безумия. Она почувствовала, как ее ноги сами понесли ее к ним.

Она прикоснулась к спине Зираха, чувствуя под пальцами напряжение его мускулов, горящих через ткань рубахи. Затем ее рука скользнула к Кэлану, к его шее, где билась жилка. Ее прикосновение стало сигналом, катализатором.

Все смешалось. Дыхание сплелось воедино – хриплое, прерывистое, полное ненависти и невыносимого влечения.

Ксилара оказалась между ними, зажатая их телами. Ее плащ упал на пол. Их руки, принадлежащие двум врагам, двигались по ней с одинаковой жадностью, но с разной энергетикой – одна с дикой, почти разрушительной страстью, другая – с властной, уверенной единоличностью. Ее собственная воля растворилась в магическом угаре. Она целовала Зираха, чувствуя на своих губах вкус его ярости и крови, затем поворачивалась к Кэлану, и его поцелуй был холодным, мятным, но таким же жгучим.

Они рухнули на грубые половицы, отброшенные волной слепой, неразборчивой страсти. Не было нежности. Не было любви. Было лишь магическое наваждение, превратившее их ненависть в извращенное желание, их ревность – в топливо для этого кошмара. Это было сражение, где оружием были прикосновения, укусы, стоны. Где границы между болью и наслаждением стерлись, как стерлись границы между личностями.

Зирах, с темными прожилками, проступающими на коже, был воплощением дикой, необузданной мощи. Кэлан, с безупречной прической, растрепанной в борьбе, – символом цивилизованной, но оттого не менее жестокой страсти. А она, Ксилара, была тем полем битвы, на котором они сошлись, и тем катализатором, что свел их вместе в этом адском танце.

Когда все закончилось, наступила оглушительная тишина, нарушаемая лишь тяжелым, прерывистым дыханием. Магия отступила так же внезапно, как и накатила, оставив после себя леденящий душу холод и чувство полного, тотального опустошения.

Ксилара лежала на спине, глядя в закопченные балки потолка, чувствуя на коже синяки, царапины и запах двух совершенно разных мужчин – дикий, дымный аромат Зираха и холодный, дорогой парфюм Кэлана. Она чувствовала себя использованной, оскверненной. Не ими, а своим собственным даром.

Зирах поднялся первым. Он отпрянул от них, словно от прикосновения яда. Его лицо выражало такое непонимание и к себе, и к ним, что сердце Ксилары сжалось. Он посмотрел на нее, и в его взгляде не осталось и следа от ярости или страсти. Только пустота. Без слов он схватил свою одежду и, шатаясь, вышел из зала, хлопнув дверью с такой силой, что с полок посыпалась посуда.

Кэлан лежал рядом, его грудь высоко вздымалась. Он медленно поднялся, его движения были скованными, лицо – бледным и опустошенным. Он не смотрел на нее. Он смотрел на дверь, в которую ушел Зирах, а затем на свои дрожащие руки.

– Что… что это было? – прошептал он, и его голос был чужим.

– Проклятие, – тихо ответила Ксилара, закрывая глаза. Ее собственный голос звучал глухо и устало. – Мое проклятие. Оно всегда находит способ напомнить о себе.

Она повернулась на бок, отворачиваясь от него, чувствуя, как по щекам текут горячие, соленые слезы. Она не плакала от боли или унижения. Она плакала от опустошения. От понимания, что ее дар мог не только разрушать судьбы, но и стирать грани, ломать воли, создавать такие чудовищные, невообразимые связи.

Они лежали в развалинах не только своей одежды, но и своих отношений, своей гордости, своего человеческого достоинства. И в этой ледяной тишине, пахнущей сексом и отчаянием, Ксилара поняла, что произошедшее навсегда изменило их всех. И что пути назад нет.

Глава 6. Весть с севера

Тяжелое, позорное молчание висело в зале «Седого Великана», как трупный смрад. Воздух был спертым, пропитанным сладковато-горьким запахом секса, пота, дорогого парфюма и сгоревшей магии – ароматом коллективного безумия, навязанного проклятием. Ксилара не двигалась, прижавшись лицом к холодным, грубым половицам, впитывая их ледяное дыхание, пытаясь заморозить огненный стыд, пылавший на ее щеках. Каждое воспоминание о только что произошедшем пронзало сознание осколком стекла – обрывки касаний, чужие губы, сплетенные в борьбе тела, хриплые стоны, рожденные не из страсти, а из ярости и магического принуждения.

Она слышала, как Кэлан поднялся. Слышала шелест ткани – он одевался. Его движения были резкими, отрывистыми, полными той же ошеломляющей ярости и отвращения, что пожирали ее изнутри. Он не проронил ни слова. Ни упрека, ни вопроса. Лишь тяжелое, свистящее дыхание выдавало бурю, бушующую в нем. Затем его шаги затихли – он удалился в свои покои, чтобы, как и она, зализывать раны, нанесенные не друг другу, а их общим проклятием.

Ксилара наконец нашла в себе силы подняться. Ее тело ломило, будто ее переехал горный обвал. Каждый мускул, каждый сустав кричал о перенапряжении. Она с трудом натянула на себя платье, не в силах смотреть на синяки, проступающие на бледной коже – немые свидетели коллективного безумия. Она собрала свои вещи с мертвым, автоматическим спокойствием, словно собирала осколки собственной личности после взрыва.

Она должна была найти Зираха. Должна была попытаться… что? Объяснить? Извиниться? Как можно извиниться за то, что силой магии превратила его ярость в похоть, а его ненависть к врагу – в извращенную связь? Нет, объяснений не было. Была лишь пустота, зияющая и холодная.

Она вышла из зала, стараясь не встречаться ни с чьим взглядом. Несколько путников, уже собиравшихся к выходу, смотрели на нее украдкой, с любопытством и брезгливым страхом. Они слышали. Они видели. И теперь она была для них не просто беглянкой – она была ведьмой, способной свести с ума и столкнуть лбами двух таких разных мужчин в адском танце.

Зираха нигде не было. Не в зале, не у конюшни, не за пределами таверны. След его сапог терялся в хрустящем снегу, уходя в чащу соседнего леса. Он сбежал. Сбежал от нее, от того, что она с ним сделала, от того, кем он сам стал в те жуткие минуты. Его демоническая сущность, и без того обостренная после Разлома, должна была бурлить от унижения.

Отчаяние, холодное и острое, как лед, сдавило ее горло. Она потеряла его. Не физически – она чувствовала, что он где-то рядом, его ярость была словно магнитная буря, искажающая пространство. Но она потеряла его доверие. Тот хрупкий мост понимания, что они выстроили через кровь и боль Разлома, был разрушен в одночасье. Ее даром.

Она стояла, прислонившись лбом к холодному косяку двери, и чувствовала, как слезы снова подступают, но теперь они были горькими и безжизненными. Что ей теперь делать? Куда идти? Бежать одной на север, в земли беаров, о которых шептало ей что-то извне? Или остаться и ждать, когда Кэлан, оправившись от шока, снова попытается надеть на нее ошейник, оправдывая это «благом» для нее?

Мысли ее были прерваны внезапной суматохой у ворот постоялого двора. Послышался громкий, истеричный топот копыт, нестройные крики и взволнованные голоса. Дверь таверны с грохотом распахнулась, и внутрь ввалилась группа людей во главе с тем самым седовласым старшиной. Его лицо, обычно невозмутимое, было искажено тревогой.

– Всем внимание! – крикнул он, его голос, хриплый от напряжения, перекрыл гул голосов. – Срочные вести! С севера!

В зале наступила тишина. Даже самые пьяные и сонные встрепенулись, почуяв недоброе. Север всегда был символом дикости и опасности, вести оттуда редко сулили что-то хорошее.

Следом за старшиной в зал вошел… вернее, вплыл гонец. Но это был не человек. Существо было огромного роста, под два с половиной метра, с мощным, бочкообразным торсом, покрытым густой бурой шерстью с проседью. Голова с небольшими ушами и умными, карими глазами сидела на почти отсутствующей шее. Это был беар. На нем были походные кожаные доспехи, испещренные ритуальными узорами, а в одной мохнатой лапе он сжимал тяжелый посох из цельного ствола молодого дуба.

Беар. Один из тех, к кому она держала путь. Существо, олицетворяющее простоту, силу и честность.

Гонец тяжело дышал, из его пасти вырывались клубы пара. Шерсть на его боках была слипшейся от пота и замерзшей крови, а на плече краснела свежая, неглубокая, но зияющая рана.

– Люди Лузариса! – проревел он, и его низкий, раскатистый голос, полный боли и ярости, заставил задрожать стены и зазвенеть посуду на полках. Его карие глаза, горящие как угли, обводили собравшихся, выискивая того, кто облечен властью. – Я – Громовержец, скальд рода Снежного Когтя! Я принес весть вашему вождю! Где он?!

Кэлан, услышав шум, появился на лестнице. Он был снова безупречен, его лицо – холодной, отполированной маской. Но Ксилара, теперь знавшая его чуть лучше, видела легкое напряжение вокруг глаз и чуть более тугую, чем обычно, линию сжатых губ. Он видел ее, но сделал вид, что не замечает, все его внимание было приковано к неожиданному гостю.

– Я – Герцог Кэлан фон Даркбис, представитель Магического Совета Лузариса, – произнес он, спускаясь вниз. Его голос был ровным и властным, заставляя беара перевести на него свой взгляд, полный подозрения. – Говорите, посланец. В чем дело?

Громовержец тяжело ступил вперед, его когтистые лапы оставляли на полу грязные следы от снега и земли.

– На наши земли, священные земли рода Снежного Когтя, совершено нападение! – зарычал он, и в его голосе звучала неподдельная, свежая боль. – Отряд рейдеров, людей в странных, нездешних доспехах, цвета пепла и стали! Они не грабят скот, не крадут припасы! Они похитили наших детенышей! Трех! И осквернили Святилище Предков!

В зале пронесся шёпот ужаса и недоверия. Даже Кэлан на мгновение потерял дар речи, его брови поползли вверх. Похитить детенышей беаров – это был не просто акт агрессии. Это было объявление войны на уничтожение. Это был вызов всему их образу жизни, их самым святым устоям – семье и чести.

– Похитили детей? – переспросил он, и в его голосе впервые прозвучало не наигранное, а настоящее, леденящее изумление. – Кто? Как они посмели?

– Они используют магию! – Громовержец с такой силой ударил посохом об пол, что половицы затрещали, и из-под них взметнулось облачко пыли. – Странную, холодную магию! Она не жжет и не режет! Она подавляет волю, обращает нашу ярость против нас самих! Они стреляют лучами бледного света, что парализуют тело, оставляя разум в плену ужаса! Они действуют как тени, их не взять в погоню, не выследить! Их не берут ни копье, ни стрела! И их машины… железные твари, которые ползают по земле без ног и изрыгают дым и сокрушительные искры!

Описание заставило кровь Ксилары похолодеть и застучать в висках с новой силой. Холодная магия, подавляющая волю. Бездушные машины. Пепельно-стальные доспехи. Это был почерк, знакомый до боли. Почерк «Серой Сферы». Тех самых фанатиков, что пытались убить Игниса в мире драконов, с которыми они столкнулись лицом к лицу в аду Разлома. Они были здесь. На севере. Они протянули свои щупальца сюда, к этим суровым, но честным землям.

– И вы, люди Лузариса, – голос беара стал угрожающе тихим, но оттого еще более страшным, словно предгрозовой гул, – вы обвиняете в этом нас! Ваши лазутчики шепчут, что это наши же сородичи-отщепенцы, одурманенные темной магией, напали на собственное племя! Вы насмехаетесь над нашей болью, над нашим горем!

Кэлан побледнел. Политическая ситуация, и без того напряженная из-за бегства Ксилары и ее связи с «нежелательными элементами», грозила теперь перерасти в открытую, тотальную войну между людьми Лузариса и беарами. Войну, которая утопит в крови весь северный регион.

– Магический Совет ничего не знает об этом нападении, – твердо, с ледяной отчетливостью заявил он. – Лузарис не причастен к этому варварству. Это провокация.

– Врешь! – взревел Громовержец, и его рык был полон такой первобытной ярости, что несколько человек у дверей попятились. – Их маг, их лидер… я слышал его! Он кричал о «новом порядке», о том, что магия должна принадлежать только «достойным», а дикарям и ублюдкам не место в грядущем мире! Это ваши слова! Слова вашего проклятого Совета!

– Это не слова Совета, – вдруг вмешалась Ксилара, заставляя всех обернуться. Она вышла из тени, ее голос дрожал от усталости и напряжения, но звучал четко и ясно, режа гнетущую тишину. – Это слова «Серой Сферы». Тайной организации магов-фанатиков. Они действуют в тени и в Лузарисе, и далеко за его пределами. Их цель – абсолютный контроль над всей магией Олтании. И они видят в вас, в вашей силе и единстве, либо угрозу, либо… инструмент.

Громовержец уставился на нее своими карими, умными глазами, полными сомнения и недоверия.

– А ты кто такая, маленькая человечиха? Твоя аура пляшет вокруг тебя, как пламя! Откуда тебе это знать?

– Я сталкивалась с ними, – ответила она, не опуская взгляд, чувствуя, как ее дар, притихший после недавнего кошмара, снова шевелится, отвечая на вызов и опасность. – В мире драконов. И в Разломе, городе на границе миров. Их магия… она именно такая, как вы описали. Холодная. Бездушная. Лишающая воли. Они как чума.

В этот момент в дверях, откуда-то из сеней, появился Зирах.

Он стоял там, молчаливый и мрачный, как призрак, явившийся из самого сердца кошмара. Его одежда была в снегу и хвое, черные волосы растрепаны, а в глазах стояла такая пропасть боли, отчуждения и сдерживаемой ярости, что Ксилара почувствовала физический укол в сердце. Он слышал последние слова. Его взгляд, пустой и тяжелый, скользнул по ней, но не задержался, словно она была пустым местом, призраком, не заслуживающим внимания. Он подошел к беару, игнорируя всех остальных.

Все взгляды, полные страха и ожидания, переключились на него. Громовержец насторожился, его ноздри расширились, почуяв в нем нечеловеческую, опасную природу, запах серы и древней крови.

Зирах остановился в паре шагов от беара, его поза выражала готовность к бою, но его руки были расслаблены.

– Она говорит правду, – его голос был хриплым, прокуренным дымом и болью, лишенным всяких эмоций, кроме ледяной уверенности. – Я тоже сталкивался с ними. В Разломе. Лицом к лицу. Их агенты носили такие же пепельные доспехи. Использовали похожие устройства – жезлы, что парализуют волю. Их лидер, человек по имени Промиус, фанатик. Он не остановится ни перед чем. Ни перед похищением детей, ни перед уничтожением целого народа.

Он посмотрел прямо на Громовержца, и в его взгляде была та первобытная честность, которую не мог не признать воин беар.

– Они похитили ваших детенышей не просто так, – продолжил Зирах. – Им что-то нужно от вас. Ресурсы? Земли? Или… – он сделал паузу, и его взгляд стал пронзительным, – артефакт? Что-то, что имеет для них ценность?

Лицо беара исказилось. Он колебался, не решаясь доверять этим чужакам, но логика Зираха и его собственная боль перевешивали.

– Они искали… – он прорычал неохотно, с трудом выговаривая слова, выдающие племенную тайну, – «Шерсть Полярного Духа». Священную реликвию моего народа. Она хранится в самом сердце наших земель, в Ледяном Святилище. Они не смогли ее забрать. Защита предков слишком сильна. Но они пытались. Осквернили порог.

Ксилара почувствовала, как по спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с морозом за стенами. «Серая Сфера» охотилась за артефактами. Как и она сама когда-то, в своем путешествии за компонентами Эликсира Воли. Но их цели были куда мрачнее, их методы – абсолютно бесчеловечны. Они похищали детей. Ради чего? Чтобы вынудить беаров отдать реликвию? Или для чего-то еще более ужасного?

Кэлан, оценив ситуацию с холодной, безжалостной ясностью опытного политика и тактика, понял, что это не только угроза, но и возможность. Возможность перехватить инициативу, отвести удар от Лузариса и, возможно, даже укрепить свое пошатнувшееся положение.

– Посланец, – сказал он, обращаясь к Громовержцу, вновь обретая свой властный, уверенный тон. – Лузарис не ваш враг. Ваш враг – наш общий враг. Эти рейдеры, эта «Серая Сфера», угрожают стабильности всего региона, от северных пиков до южных морей. Магический Совет заинтересован в немедленном и тщательном расследовании этого чудовищного инцидента.

Он перевел взгляд на Ксилару, затем на Зираха. Ненависть, отвращение и стыд все еще тлели в глубине его глаз, но теперь их затмевал холодный, расчетливый огонь. Он видел в них не соперников и не жертв, а инструменты.

– И у нас, – добавил он с ледяной, почти невидимой улыбкой, – как раз есть… эксперты по «Серой Сфере». Люди, которые видели их в лицо, знают их методы. Возможно, судьба свела нас всех здесь, в этой богом забытой таверне, не случайно. Возможно, это шанс.

Ксилара поняла, что он делает. Он предлагает союз. Шаткий, пропитанный взаимной ненавистью, недоверием и свежей болью, но союз. Потому что альтернатива – война с беарами и неконтролируемое усиление «Серой Сферы» – была неприемлема для всех. Для Кэлана, для нее, для Зираха. Даже для этого яростного скальда.

Громовержец смотрел на них по очереди: на надменного, как скала, герцога с глазами из льда; на травмированного, но не сломленного полудемона, от которого веяло смертельной опасностью и странной честностью; на эту хрупкую с виду женщину с глазами цвета весенней листвы, в которых плясали отблески магического огня и немой мольбы.

Медленно, тяжело, он кивнул своей огромной, мохнатой головой.

– Хорошо, – проревел он, и в его голосе все еще звучала угроза, но теперь в ней появилась и тень надежды. – Король Бурвин, наш вождь, выслушает вас. Он мудр. Он отличит правду ото лжи. Но знайте, люди Лузариса… – его когти впились в древко посоха, – одно неверное движение, одна ложь, один намек на предательство – и я лично растерзаю вас своими когтями и положу ваши головы у порога Святилища в уплату за нашу боль. Мы тронемся на рассвете.

Он развернулся и тяжело заковылял к выходу, оставив их в зале, где витал призрак их общего позора и где теперь родился призрачный же, хрупкий союз, рожденный не доверием, а общей угрозой и необходимостью выжить.

Глава 7. Вынужденный союз

Рассвет не принес мира. Он вполз в окна «Седого Великана» бледной, безжизненной полосой, не озаряя, а лишь подчеркивая унылый беспорядок в зале и в душах тех, кому предстояло отправиться в путь вместе. Воздух все еще был тяжелым, насыщенным невысказанными обидами и стыдом, который висел между троими главными действующими лицами этой вынужденной пьесы плотнее утреннего тумана.

Присутствие Громовержца, его боль и ярость, стали тем внешним катализатором, который заставил личные драмы отступить перед лицом общей, куда более серьезной угрозы. Но это отступление было временным и хрупким, как первый лед на осеннем озере.

Кэлан фон Даркбис был первым, кто спустился вниз, готовый к дороге. Он выглядел так, словно провел ночь не в мучительных раздумьях, а в кабинете, составляя стратегические планы. Его черты были заострены холодной решимостью, а в глазах читалась непоколебимая уверенность в своей правоте. Он уже переоделся в практичный, но все равно невероятно дорогой дорожный костюм из темно-серой ткани, отороченный мехом. Его плащ был застегнут на серебряную пряжку с гербом его рода. Он был воплощением официальной власти, спустившейся в этот медвежий угол.

– Старшина, – его голос, властный и ровный, разрезал утреннюю тишину. – Мои люди и я присоединяемся к посланцу. Позаботьтесь о наших вещах и о том, чтобы лошади были готовы.

Старшина, понимая, что игра с доносом в Совет окончательно провалилась, а теперь можно и вовсе лишиться головы, если герцог заподозрит его в связях с «Серой Сферой», засуетился, закивал и бросился отдавать распоряжения.

Следом появилась Ксилара. Она провела ночь без сна, кутаясь в единственное тонкое одеяло и глядя в темноту, пока за окном не начал брезжить рассвет. Она чувствовала себя выжатой, опустошенной. Ее тело, привыкшее к странствиям и лишениям, смирилось с усталостью, но душа была изранена. Она видела, как Зирах смотрел на нее – взглядом, полным не ярости, а чего-то худшего – ледяного отчуждения. И видела, как Кэлан смотрит на нее – с новой, странной смесью собственничества и… понимания? Этого понимания она боялась больше всего.

Она надела самое простое свое платье, темно-зеленого цвета, в котором надеялась быть менее заметной. Ее волосы были заплетены в тугую, практичную косу. Она была готова к дороге, но не была готова к тому, что ждало ее впереди – долгие дни пути в компании двух мужчин, чью ненависть друг к другу она сама же, своим даром, довела до точки кипения, а затем и до чудовищного, унизительного кипения.

И, наконец, появился Зирах. Он вышел не из таверны, а из леса, словно настоящий оборотень, вернувшийся в человеческий облик. Его одежда была в снегу и хвое, лицо – осунувшимся и жестким, как гранит. Он не смотрел ни на кого, его внимание было сосредоточено на проверке снаряжения: подтянул ремни на своем доспехе, проверил заточку зазубренного кинжала, перетряхнул свой походный мешок. Он был солдатом, готовящимся к миссии. Все личное было изгнано, запрятано в самый темный угол его существа. Только время от времени его взгляд, тяжелый и быстрый, как удар кинжала, скользил по Кэлану, и тогда в его глазах вспыхивал тот самый демонический огонек, который тут же гасился железной волей.

Громовержец, наблюдавший за этой немой подготовкой, фыркнул. Дым от его утренней трубки смешивался с паром, вырывающимся из ноздрей.

– Никогда еще не видел такой веселой компании, – проворчал он себе под нос, но так, что все услышали. – Словно трех скорпионов в одну банку посадили. Интересно, кто кого первым ужалит до смерти по дороге.

Кэлан, игнорируя комментарий, подошел к Зираху. Он не протянул руку для примирения – это было бы слишком фальшиво и неуместно. Вместо этого он остановился в двух шагах, демонстрируя дистанцию и превосходство.

– Вы – единственный здесь, кто сталкивался с методами «Сферы» в ближнем бою, – заявил Кэлан, его голос был лишен всяких эмоций, кроме делового интереса. – Ваши наблюдения, ваше понимание их тактики будут бесценны. Я ожидаю полного сотрудничества.

Зирах медленно поднял на него взгляд. Он не ответил сразу, давая напряжению нарасти.

– Я буду делать то, что необходимо, чтобы остановить их, – наконец произнес он, и каждое слово было выточено из льда. – Не для тебя. Не для Совета. Для нее. И для тех детей. Понял, герцог?

Кэлан усмехнулся, коротко и беззвучно.

– Мотивы меня не интересуют. Результат – да. Пока наши цели совпадают, мы будем терпеть друг друга.

Их взгляды скрестились, и между ними снова пробежала искра той самой вынужденной, отравленной страсти, что свела их вместе прошлой ночью. Оба содрогнулись от этого воспоминания и отвели глаза.

Именно в этот момент Ксилара поняла свою новую, мучительную роль. Она была связующим звеном. Той силой, что незримо удерживала этот шаткий альянс от мгновенного распада. Кэлан терпел Зираха потому, что тот был полезен, и потому, что она была здесь. Зирах терпел Кэлана и шел с ним, потому что ее жизнь была в опасности, и потому что он дал обет. А она… она была тем якорем, что держал их обоих в этой буре, и одновременно тем штормом, что их сюда и занес.

Она подошла к ним, чувствуя, как каждый шаг дается с огромным трудом.

– Мы теряем время, – сказала она тихо, но твердо. – Каждый час на счету.

Это была нейтральная фраза, но она сработала. Оба мужчины, все еще не глядя друг на друга, кивнули.

Выезд из «Седого Великана» был мрачным и торжественным. Караван Кэлана, состоящий из десятка хорошо вооруженных стражников и вьючных лошадей, слился с одинокой, могучей фигурой Громовержца, шагавшего впереди с нечеловеческой скоростью. Ксилара ехала на своей пони посередине, чувствуя себя зажатой между двумя силовыми полями: спереди – холодная, неумолимая воля Кэлана, сзади – горячее, яростное молчание Зираха.

Первый день пути прошел в почти полной тишине, нарушаемой лишь скрипом снега под копытами, завыванием ветра и отрывистыми командами Кэлана своим людям. Они двигались на север, вглубь заснеженных предгорий. Пейзаж менялся, становясь все более суровым и величественным. Гигантские сосны, одетые в снежные шубы, упирались в свинцовое небо. Воздух становился все холоднее и чище, обжигая легкие.

Ксилара пыталась заговорить с Зирахом, когда они ненадолго останавливались, чтобы дать лошадям передохнуть.

– Зирах… – начала она, подъезжая к нему.

– Не надо, – он оборвал ее, не глядя, проверяя подкову своего коня. – Ни слов, ни объяснений. Дел нет – молчи.

Его слова ударили ее больнее любого физического воздействия. Она отъехала, сжимая в руках поводья до побеления костяшек.

Кэлан, наблюдавший за этой сценой с отстраненным интересом, позже, когда они снова тронулись в путь, подъехал к ней.

– Он дикарь, Ксилара, – произнес он тихо, так, чтобы слышала только она. – Он не способен оценить тонкость твоей натуры. Он понимает только силу и действие. Ты пытаешься достучаться до стены.

– А ты? – резко спросила она, поворачиваясь к нему. – Ты что понимаешь?

– Я понимаю необходимость, – ответил он, и его взгляд стал пристальным. – И я начинаю понимать тебя. Прошлой ночью… ты показала мне часть себя. Ту часть, что скрывалась за маской испуганной беглянки. Ты сильна. И твой дар… он не просто проклятие. Это оружие. А оружие нужно направлять в нужную сторону.

Он говорил не как влюбленный, а как стратег, оценивающий новый ресурс. И в этом было что-то пугающе соблазнительное. После хаоса и боли, что принес ее дар, его холодный, расчетливый подход казался почти… безопасным. Почти.

– Я не хочу быть оружием, – прошептала она.

– У всех нас есть роль, которую мы должны играть, – парировал он. – Ты – хранительница. Я – арбитр. А он… – Кэлан кивнул в сторону Зираха, – палач. Прими это.

Он отъехал вперед, чтобы проконсультироваться с Громовержцем о лучшем пути, оставив ее наедине с ее мыслями.

К вечеру они разбили лагерь в небольшой лесной долине, защищенной от ветра. Стража Кэлана действовала с привычной эффективностью – палатки были поставлены, костры разожжены, еда приготовлена. Но внутри этого организованного лагеря царило свое, напряженное молчание.

Ксилара сидела у своего небольшого костра, в стороне от всех. Она ела похлебку, не чувствуя ее вкуса, и наблюдала, как Зирах, сидя у своего собственного огня, точил свой кинжал с почти ритуальной сосредоточенностью. Кэлан в своей просторной палатке изучал карты, его силуэт отбрасывал на полотно тень могущественного, но одинокого правителя.

Она чувствовала, как ее дар, этот вечный, беспокойный спутник, шевелится внутри, реагируя на эту ядовитую смесь эмоций – ревность, ненависть, незаживающий стыд, вынужденное сотрудничество. Он жаждал вырваться, снова всех перепутать, сжечь это напряжение в огне слепой страсти. Но она сжимала зубы и держала его в узде. Она не позволит ему снова взять верх. Не после того кошмара.

Громовержец, закончив свою порцию мяса, подошел к ней. Он устроился на корточках рядом, его массивное тело отбрасывало на нее огромную тень.