Кино без героев

Ночью разбудил вой сирен. Низкий, протяжный, он затапливал темноту комнаты, проглатывал все звуки вокруг, вползал в уши, до боли сдавливая барабанные перепонки. А он, беспомощный мальчишка, лежал на холодной, как смерть, кровати, обхватив голову руками, не в силах пошевелиться.

По стене замелькали яркие всполохи, где-то в отдалении послышались взрывы и крики людей. А он всё лежал, придавленный страхом, лежал и молился, чтобы пришёл тот, кто спасёт и его, и всех остальных. И нескладная молитва срывалась лихорадочным шёпотом и стыла на пересохших губах. Он молился не Богу, который, как он думал, покинул его народ, так и не доведя до земли обетованной. Он молился сотворённому в своём воображении Спасителю – не Богу, но богоподобному.

«О великий, всевидящий, всемогущий! Приди и сомкни эту бездну, что разверзлась под нами. И останови стрелы, летящие в нас, и освободи порабощённых, и отведи смерть от живых, и дай покой мёртвым. Да не оставишь ты нас в темноте…»

Внезапно над головой что-то треснуло, вспыхнуло ослепительно и беспощадно, и через мгновение его накрыла ледяная тьма…

Он проснулся посреди ночи с колотящимся сердцем. Снова этот жуткий сон. Шестьдесят пять лет могли стереть что угодно, только не его.

Он вытер со лба испарину, с трудом приподнялся на постели и опустил ноги на прохладный пол. Медленно встал и подошёл к окну. И увидел чёрное безлунное небо, огни на аллее, ведущей от дома к воротам, и высокие силуэты сумрачных сосен.

Зачем ты прилетел в эту страну? Что ты здесь ищешь и надо ли это искать? Ты просто старик, в котором почему-то всё ещё жив мечтательный мальчик…

Он вернулся к кровати и взял со столика таблетку снотворного. Дрожащей рукой поднёс к губам стакан, отпил немного воды и вздохнул: надо было сделать это ещё вечером. Но теперь всё хорошо, теперь он снова заснёт, на этот раз без кошмаров.

Он опустил голову на подушку и вскоре погрузился в бесцветную пустоту.

Алексей

Он не слышал их шагов. Едва он открыл дверь лаборатории на нулевом этаже института, как кто-то опустил руку на его плечо. Рука была тяжёлой и внушительной. Алексей обернулся, почти стряхнув её с себя: на него в упор смотрели трое в штатском с нештатскими физиономиями. Лица – белые под холодным электрическим светом, вместо губ – тонкие жёсткие линии. «Как пришельцы», – подумалось Алексею.

– Здравствуйте. – Он вгляделся в лица незваных гостей. – Вы кто?

– Это вам знать необязательно, – отчеканил один из «пришельцев». – У нас предписание о закрытии вашей лаборатории.

И перед лицом Алексея возник белый лист с гербовой печатью и подписями.

– Что это значит? – нахмурился Алексей, чувствуя, как внутри расползается тревожный холодок.

– Это значит, что вы здесь больше не работаете и, следовательно, мы не обязаны отвечать на ваши вопросы.

– Но профессор Веденский ничего…

Договорить он не успел, в коридоре раздались быстрые нервные шаги. К ним спешил сам Веденский Юрий Борисович, заведующий лабораторией. Он покосился на гостей, взял Алексея за локоть и отвёл его в сторону.

– Лёша, я только что был у директора, – шёпотом сообщил он. – Час назад ему позвонили из Министерства. Спорить он не рискнул, а мои аргументы не стал слушать.

– И что, ничего нельзя сделать?

Профессор покачал головой. Он был бледен, морщины у глаз стали как будто глубже, но он старался владеть собой. Мысли Алексея лихорадочно заметались в поисках выхода из катастрофы, но ничего конструктивного в голову не приходило. Он взглянул на троицу, упрямо стоящую у двери.

– Дайте нам хотя бы забрать свои вещи, – попросил он.

«Пришельцы» переглянулись. Профессор поправил на переносице очки, посмотрел на Алексея и многозначительно кашлянул.

– Всё, что находится в помещении, будет опечатано, – сухо сказал «пришелец», державший в руке предписание. – Что это означает, вам, надеюсь, известно. Ключ, пожалуйста.

Алексей несколько секунд растерянно смотрел в ничего не выражающие глаза «пришельца», потом положил на его раскрытую ладонь ставший ненужным ключ и двинулся в сторону лестницы.

Он поднимался по ступеням, ничего не видя вокруг себя. С ним кто-то поздоровался, но он не ответил.

На первом этаже Алексей столкнулся со своим другом, бывшим однокурсником, а теперь и бывшим коллегой Серёгой Смолиным.

– Лёха, привет! Ты чего такой пасмурный? А я, представляешь, опять проспал. Юрий Борисович уже на месте?

– На месте. Только, думаю, ненадолго.

– Ты что такое говоришь? – Смолин схватил его за плечи и слегка встряхнул: – Да что случилось-то?

– Случилось, как в песне: «Бери шинель, пошли домой…» – И, увидев, как округлились глаза друга, кивнул в сторону главного выхода: – Идём, я тебе на улице расскажу.

– Дела-а, – протянул Серёга, когда Алексей закончил говорить.

Они сидели в парке неподалёку от своего научно-исследовательского института, оглушённые и потерянные. Где-то за деревьями шумела утренняя Москва, мимо проходили мамочки с колясками, неспешно прогуливались старики, в пруду весело плескались утки, и только их скамейка и они вместе с ней будто выпали из реальности и провалились в чёрную дыру.

– Ты понимаешь, что они сделали? – начал кипятиться Серёга. – Они просто дали нам пинка под зад.

– Нет, не просто, – глухо отозвался Алексей. – Там бумага была, с печатью.

– Это ты шутить так пытаешься?

– Вроде того.

На самом деле Алексею было тошно, как никогда в жизни.

Серёга отчаянно выматерился. Молодая женщина, ведущая за руку мальчугана лет пяти, глянула на него с укором.

– А я говорил тебе, Лёха, что всё это ненадолго, – тихо и зло продолжил Смолин. – Гипотетическое поле, гипотетические явления… Мы ж как заноза были. А тут ещё доклад для конференции начали готовить: доказательство «паранормального» в науке – глядите-ка, что мы открыли! Вот нас и закрыли. От греха подальше.

– «…Нет таких широт, которым на зиму замазкой зажать не вызвались бы рот», – задумчиво проговорил Алексей.

– Это опять шутка?

– Это Пастернак.

– Лёха, я серьёзные вещи говорю, а ты всё поэтизируешь и иронизируешь!

– А что ещё остаётся?

Серёга мрачно потёр затылок.

– Не знаю, как ты, – сказал он, – а я бы сейчас напился.

– Присоединяюсь.

Они поднялись со скамейки и дружно посмотрели на окна НИИ. И двинулись к выходу из парка.

Пока ехали в метро до района, где жил Смолин, у обоих билась только одна мысль: четыре года исследований перечёркнуты, а они, два молодых физика, вычеркнуты из научного сообщества.

Дома Сергей шустро соорудил бутерброды, настрогал салат и достал из каких-то своих запасов две бутылки водки. Пили угрюмо, как на поминках, и пьянели без удовольствия.

Ближе к вечеру в их проводы прежней жизни вторгся Веденский. Сначала он звонил Алексею, но тот трижды сбрасывал его вызов. Профессор не успокоился и позвонил Сергею. Тот схватил мобильник и ответил бывшему преподавателю и коллеге громко, коротко и витиевато. Алексей из его слов успел разобрать только известный всем адрес.

Ночью они долго стояли на балконе, и Сергей рассказывал какие-то байки, которые Алексей сто раз от него слышал, и сокрушался, что больше не увидит Таню и Надю из группы нейрофизиологов, совместно с которой они проводили исследования… И обоим в пьяном тумане было пусто и тягостно.

А потом наступило утро, в котором не было вчерашней катастрофы, потому что было только свинцовое, беспощадное похмелье. Алексей открыл глаза и обнаружил себя в комнате на диване. Солнце било в лицо, плескалось на стенах и потолке, и от этого плеска глазам тут же стало больно. Смолин как гостеприимный хозяин тихо сопел на полу, подложив под голову скомканный плед. Алексей прислушался к своему телу и осторожно встал. Стены вокруг него качнулись и завертелись, но он всё же доплёлся до кухни и жадно напился воды прямо из-под крана. После вернулся в комнату и снова лёг на диван.

Второй раз он проснулся от вкусных запахов, доносящихся из кухни. Там что-то аппетитно скворчало, звенела посуда и шумела вода.

– Что, Лёха, здорово мы вчера с тобой накатили? – весело сказал Смолин, завидев друга на пороге кухни. – Я со студенческих времён так не напивался. – И добавил, резко помрачнев: – Правда, и повода такого хренового не было.

– Угу, – согласился Алексей и опустился на табурет.

Смолин поставил перед ним тарелку с горячей яичницей, щедро посыпанной зелёным луком, и огромную кружку с кофе.

– Ешь давай, – сказал он. – А то у тебя такой вид, будто на тебе опыты непонятные ставили.

Алексей поморщился и потёр колючий подбородок. Сам Смолин уже привёл себя в относительный порядок.

После позднего завтрака они договорились встретиться через два дня, в понедельник, у института и пойти на приём к директору, а если понадобится, взять штурмом его кабинет и добиться объяснений.

До своего подмосковного городка Алексей добирался почти два часа: сначала толкался в метро, потом немного вздремнул в электричке.

У дома – старой кирпичной пятиэтажки, вместе с тихим двориком спрятавшейся за деревьями от проезжей части, – он ненадолго замер: в сердце толкнулось нехорошее предчувствие, что бывало с ним редко. Он поднялся на свой третий этаж, открыл дверь и в полумраке тесной прихожей споткнулся обо что-то большое и мягкое и едва не упал. Выругался сквозь зубы и ударил ладонью по выключателю. На полу лежала дорожная сумка, разбухшая от набитых в неё вещей.

В прихожую медленно вплыла Вика, бледная, с поджатыми губами.

– Привет, – сказал Алексей, мгновенно поняв, что произошло.

– Привет, – девушка повела плечиком и посмотрела куда-то в потолок. – Нам нужно поговорить.

«Кажется, после этой фразы все пары расстаются», подумалось Алексею.

Он разулся и прошёл в комнату мимо Вики. Сел на диван, а она встала напротив него – отчуждённая, далёкая, уже на другом берегу.

– Не волнуйся, я не буду устраивать истерику, – начала Вика. – Я собрала вещи. Вот ключи. – Она аккуратно положила их на письменный столик. – Нехорошо между нами получилось… – Последовал драматичный вздох. – Но пойми: я так больше не могу.

«И откуда она берёт эти фразы? – вяло подумал Алексей. – Из мелодрам?»

– Мы слишком разные с тобой, Лёша, – услышал он. Никакого отклика эти слова в нём не вызвали – Вика часто повторяла их в последнее время.

Внезапно он подумал: а ведь вчера вечером она не обрывала его мобильный с извечным женским вопросом «Ты где?», и он ей не позвонил. И почему-то от этой мысли на душе стало совсем паршиво.

Он усмехнулся невесело:

– Не объясняй ничего. Ты давно хотела уйти.

– А ты всё не знал, как выставить меня за дверь и при этом не чувствовать себя сволочью, – с жёсткой иронией парировала Вика.

Вот как. Хочет, чтобы последнее слово осталось за ней. Что ж, пусть. Своё «последнее слово» он уже сказал – когда Вика бросила ему обиженно: «Ты женат на своей науке!», а он спокойно и как-то легко ответил ей: «Женат. И разводиться не собираюсь». Когда же это было? Ещё зимой…

Вика, покачивая бёдрами, вышла в прихожую. Алексей проводил её пустым взглядом, будто не веря в то, что она и вправду уходит. Когда дверь за ней захлопнулась, он повалился на диван и пролежал так до вечера.

Вечером позвонила мама. Узнав о том, что стало с лабораторией, она судорожно вздохнула: «Как же ты теперь, Алёша?» По её голосу Алексей почувствовал, что она едва не плачет. И ему пришлось уверять, что скоро всё наладится и что произошедшее – возможно, лишь ошибка руководства института или кого-то из вышестоящих. О том, что Вика ушла, он решил пока не говорить: у мамы и так много впечатлений от одного разговора.

Едва он положил трубку, как раздался новый звонок.

– Привет, дружище! Ты живой? – кричала трубка голосом Смолина.

– Живой? – хмыкнул Алексей. – Да я теперь вообще неубиваемый.

Сергей мгновенно напрягся:

– Что ещё-то случилось?

– Вика ушла.

– Ни хрена себе дезинтеграция! – ахнул Смолин. – Хотя, может, это и к лучшему. Хорошо, что вы расписаться не успели и детьми не обзавелись. Характер у неё был…

– Заткнись, – раздражённо оборвал его Алексей. – Мне виднее, какой у неё характер. Это я с ней два года жил, а не ты.

– Ладно, извини. Про бывших – как про покойников: или хорошо, или ничего…

– Я сейчас трубку брошу.

– Подожди. Я звонил Юрию Борисовичу и усердно просил прощения за то, что вчера послал его, будучи в невменяемом состоянии.

– И что, помиловал?

– А то! Веденский – мировой мужик, понятливый. Сказал, что он тоже хотел напиться, но супруга не позволила. Ещё сказал, что в понедельник Архипов ждёт нас на утреннюю беседу. Так что надевай костюм, приговор надо выслушать красиво.

Директор научно-исследовательского института Архипов встретил их неприязненным взглядом. Будто сам факт их присутствия был ему чем-то неугоден.

Смолин и Алексей поздоровались и заняли места с краю длинного стола для совещаний. За столом уже сидели понурый Юрий Борисович и напряжённо молчащие сотрудники лаборатории нейрофизиологических исследований, с которыми Алексей и Сергей сотрудничали четыре года, – два молодых человека и две девушки. Смолин коротко кивнул головой парням, ободряюще подмигнул Тане и Наде, но те только уныло взглянули на него.

Архипов, восседавший в кожаном кресле во главе стола, раскрыл лежащую перед ним красную папку и вытащил из неё несколько листов.

– Здесь – заключение экспертного совета, который, как вы помните, был в нашем НИИ в апреле месяце, – сообщил он и медленно обвёл всех собравшихся строгим взглядом. – Прошу выслушать внимательно и без возражений.

И принялся долго и монотонно читать. Алексей слушал опровержения результатов исследований своей лаборатории, всё отчётливее понимая, что её закрытие готовилось уже давно. И что копание в их документации и присутствие на экспериментах посторонних людей несколько месяцев назад не было стандартной проверкой. Когда Архипов дошёл до последнего листа, на Алексея нахлынула отрешённость: ничего не исправить, потому что исправлять больше нечего. В заключение своего монолога директор отпил из стакана минеральной воды, выдержал паузу и поднял вверх указательный палец. Алексей и Смолин обменялись взглядами: вот сейчас грянет последний выстрел.

– Учитывая вышеперечисленное, – зачитал Архипов, – деятельность лаборатории квантово-биоинформационных исследований профессора Веденского Ю. Б. признана лженаучной. Таким образом, в целях воспрепятствования компрометации науки члены экспертного совета приняли решение прекратить деятельность лаборатории.

Архипов перевёл дух. Над столом для совещаний повисла опустошённая тишина. Нейрофизиологи расслабились и переглянулись: их лабораторию никто закрывать не собирался – просто для них одним сотрудничеством стало меньше. Юрий Борисович достал из кармана рубашки носовой платок и вытер со лба пот. Его, в отличие от Алексея и Сергея, оставляли в институте, пусть и не на прежней должности. Но это, как понял Алексей, радости ему не прибавляло: пропало несколько лет работы, и никакие подачки от начальства не могли этого компенсировать.

Внезапно Сергей ухмыльнулся, поднялся со стула и театрально похлопал в ладоши. Архипов уставился на него как на буйнопомешанного.

– Что вы себе позволяете, Сергей Владимирович? – возмутился он.

– Я аплодирую невежеству. Стоя. Пошли отсюда, Лёха.

Артём

Стоя на пороге мастерской, Артём и Степан украдкой усмехались, наблюдая за спектаклем. Неподалёку от них дефилировала деви́ца на высоких каблуках и кричала в мобильник ярко накрашенным ртом:

– Котик, я сейчас в автосервисе… Ой, да не волнуйся, я малышку только чуть-чуть помяла… – Последовал нервный взмах свободной рукой, длинные ногти свернули алым. – Говорю тебе, ничего страшного…

«Малышка», припаркованная у мастерской, – оранжевая до рези в глазах «киа» – косилась на парней подбитой фарой и виновато кривилась свежей вмятиной на капоте. «Котик будет в гневе», – подумалось Артёму.

– …А если бы я руку сломала, ты бы и то так не переживал, – всхлипнула девица и взглянула на свою руку (всё ли с ней в порядке?), полюбовалась маникюром и вдруг взвизгнула: – Не ори на меня!

Артём невольно поморщился. По его десятибалльной шкале девушка тянула на твёрдую «девятку» – он уже успел оценить и бёдра, едва прикрытые джинсовыми шортиками, и стройные ноги, и полную грудь, обтянутую тонкой чёрной маечкой, – но кричала она так, что хотелось к оценке влепить жирный минус.

Девица ещё с минуту цапалась с «котиком», а потом, успокоившись, промурлыкала:

– Хорошо, сладкий, я тебя жду.

Захлопнула крышку мобильника, спрятала его в сумочку и повернулась к наблюдавшим за ней парням. И встретилась глазами с Артёмом. В то же мгновение с её лица схлынули следы недавней истерики – будто девушка нажала на невидимый рычажок. Густо накрашенные ресницы вздрогнули, и во взгляде включилось кокетство.

– Вы же почините мою малышку? – капризным тоном пропела она и качнула бёдрами. И тёмную прядь волос заправила за ушко.

Артём про себя усмехнулся. Он знал, что его внешность активирует в девушках режим повышенного внимания (хотя, считал он, у него рожа как рожа, вроде симпатичная, только нос чуть кривой – два раза в драке ломали), но иногда этого внимания искренне не понимал. Вот сейчас он после ямы грязный, как чёрт, и пахнет от него не одеколоном, а машинным маслом, а эта девица один хрен ему глазки строит.

– Не беспокойтесь, – невозмутимо сказал он. – Всё сделаем, как надо.

Пока Артём оценивал степень ущерба после поцелуя с фонарным столбом, девица так и крутилась вокруг него. Заглядывала через плечо, едва не касаясь грудью, ахала, вздыхала, сыпала беспокойными вопросами и жутко мешала Артёму. Стёпа, заметив такие реверансы, подмигнул ему.

Вскоре на чёрном внедорожнике прикатил «котик», крепкий и круглый, похожий на бочонок, на который зачем-то натянули пиджак и брюки. «Котик», не стесняясь, обругал девицу и накидал особо ценных указаний по поводу ремонта. Артём едва сдержался, чтобы не огрызнуться и не напомнить ему, кто тут специалист. Наконец приёмку автомобиля оформили и парочка укатила. Артём облегчённо выдохнул.

– Что, отшил красавицу? – зазубоскалил Степан. – Она теперь ночь спать не будет, тебя вспоминая.

– Да ты сегодня поэт, – скривил губы Артём. – Тачку её хахаля видел? На фига ей слесарь на «девятке»?

Вечером они поехали в клуб. Взяли пива и заняли столик в глубине зала, подальше от танцпола. Гремела музыка, что-то выкрикивал ди-джей, пол вздрагивал от бурного веселья, с чёрного потолка сыпались огни.

– …Я говорю: сваливать пора от Михалыча! – сквозь музыку проорал в ухо Степану захмелевший Артём.

– Согласен! – кивнул головой Степан и отхлебнул из бутылки.

О чём бы они ни говорили в последние месяцы, почти всегда выезжали на эту тему: «хватит пахать на дядю».

Помечтав о том, как однажды откроют свою мастерскую, они выбрались на свежий воздух. Стояли у клуба и курили, поглядывая на входящих в него девчонок. Артём не унимался:

– Не, ну достал Михалыч. А Стасик, племянничек его пришибленный, особенно. Ему, значит, можно бухать среди недели и на другой день опаздывать, а остальным, видите ли, нельзя. Стасик накосячит, а премиальных нас лишают. – Артём сощурил глаза, будто вглядываясь в какой-то далёкий горизонт, и затянулся сигаретой. – Нет, хватит. Надо своё дело замутить.

– А где деньги взять? – Стёпа выпустил изо рта струйку табачного дыма. – Вот если б подвернулось чего…

– Ага. Пистолет, например, – в глазах Артёма заплясали бесенята.

– Да иди ты… – отмахнулся Степан.

– Шучу! – губы Артёма искривились в жёсткой усмешке. – Честные мы с тобой для стрельбы по мирной жизни.

Он бросил окурок на землю и с непонятным раздражением растоптал его.

– Зато у нас головы нормальные, – заметил Степан.

– За свою голову говорить не буду. Я когда из Чечни вернулся… До сих пор иногда снится, что я там.

Артём смолк и спрятал руки в карманы джинсов. Стёпа нахмурился: стоит его друг всё на том же месте, но где-то далеко-далеко от него. Гасить надо этот разговор. Был у них однажды «вечер воспоминаний»: напились оба до пьяных слёз, хотя сам Стёпа положенные два года тихо-мирно отслужил на благо родины на Дальнем Востоке.

– Пошли, Тёмыч, а то пиво без нас прокиснет.

Артём как опомнился, его качнуло.

– Пошли.

Они снова спустились в тёмное гремящее нутро. Степан остался за столиком допивать своё пиво, а Артём решил взять чего-нибудь покрепче. Сейчас ему хотелось отключить свою голову. Желательно надолго. «Дурак… – злился на себя Артём. – Какого хрена ковырнул то, что который год забываю…»

Музыка стала тише и спокойнее, оставшиеся на танцполе парочки закачались в медленном танце. Остальные потянулись к барной стойке. Артём хотел уже влиться в эту нетрезвую толпу, как вдруг что-то заставило его повернуть голову вправо.

Там, в нескольких шагах от него, за столиком в одиночестве сидела девушка с длинными светлыми волосами. Она задумчиво смотрела прямо перед собой, словно не замечая ни людей, ни музыки, находясь в каком-то кольце тишины. В тонких пальцах незнакомки поблёскивал стакан с чем-то явно безалкогольным. Артём скользнул взглядом по мягким чертам её профиля, по стройной фигурке в тёмно-синем платье, и увиденное ему понравилось. «Симпатичная, – подумал он. – Только грустная почему-то». Девушка, видимо, почувствовала, что её разглядывают, и повернулась лицом в его сторону. Артём увидел, как что-то, похожее на вопрос, выплыло из глубины её больших серо-голубых глаз, как дрогнули её тёмные ресницы, и ему показалось, что вокруг него самого тоже стало тихо и безлюдно, что его будто втянуло в кольцо тишины этой девушки… И тут же, разрушив это кольцо, рядом с незнакомкой на диван плюхнулся какой-то парень.

– Потанцуем, красавица? – на его физиономии растеклась пьяная улыбка.

Девушка медленно перевела взгляд на незваного ухажёра и отрицательно качнула головой.

Парня отказ ничуть не смутил.

– А ты чё, сок пьёшь? – хохотнул он. – Давай я тебя угощу!

Он попытался её приобнять, но девушка отпрянула, ускользнув от его наглой руки. Артём скрипнул зубами, почувствовав, как внутри него что-то закипает, и резко шагнул к парню. Тот, попав под его тяжёлый взгляд, тут же вскинулся:

– Ты чё, а? Нарываешься, да?!

– Походу, это ты нарываешься. Чего девушке вечер портишь?

Парень осклабился:

– А ты дерзкий, да? Может, выйдем?

Артём бросил взгляд на ту, ради которой готов был разбить морду этому прилипале, и поразился: в серо-голубых глазах девушки плескался страх. Она… боится его? Да что с ней не так? Или – с ним? Он не успел этого понять: незнакомка быстро отвела глаза – как отшатнулась от него.

– Эй, дерзкий, ты меня слышишь?

Артём тряхнул головой. Что-то надвигается. Зря он вспомнил при Стёпе о том, о чём нельзя вспоминать. Зря пошёл к барной стойке. Странная девушка, застывшая напротив него. Пьяный парень, который продолжает кривляться, выплёвывая какие-то слова. Вот же достал…

Накопившееся раздражение нахлынуло на него так, что он почти перестал видеть. Он мысленно скомандовал себе остановиться, попытался зацепиться взглядом за что-нибудь, потому что знал, что сейчас произойдёт. В груди начала подниматься волна обжигающей дрожи. Он ощутил, как эта волна вырвалась из него вперёд, сметая последнюю слабую попытку удержать её и отталкивая от него что-то тяжёлое…

Когда вспышка гнева погасла и зрение вернулось, он понял, что это опять случилось. Сердце тяжело билось, в висках пульсировало, во всём теле ощущалась слабость, а голову заполнила спокойная пустота. Парни и девушки, ставшие свидетелями его вспышки, опасливо поглядывали то на него, то на пьяного, который теперь лежал на полу, раскинув руки в стороны и хватая ртом воздух. Лежал почти в трёх метрах от дивана, на котором сидел полминуты назад, и, ясное дело, своими силами он не мог туда приземлиться. Кто-то из парней хотел помочь ему встать, но он отмахнулся и с трудом поднялся сам, дико глянул на Артёма и только попытался что-то сказать, как из его носа потекла кровь. Два красных пятнышка расплылись на белой футболке. Парень схватился за нос рукой. Артём услышал его тихий скулёж вперемежку с ругательствами и отвернулся. И встретился глазами с блондинкой. Теперь она стояла в двух шагах от него. И снова этот испуганный взгляд. Он длился несколько секунд, потом девушка развернулась на каблучках и быстро пошла через танцпол к выходу. Артём растерянно посмотрел ей вслед.

Рядом со столиком вырос охранник – лысый крепыш с сурово сложенными бровями. Он мгновенно оценил обстановку и почти вежливо попросил Артёма покинуть помещение. Тот выдохнул ему в лицо: «Этот урод первый начал», на что охранник ещё суровее сдвинул брови. Подоспевший Степан схватил друга за локоть и потащил к выходу.

– Что ты там натворил? – нетерпеливо спросил Стёпа, когда они вышли на улицу.

Небо посветлело, июньская ночь плавно сменялась рассветом. Артём поёжился от налетевшего холодного ветра, застегнул куртку и вытащил из кармана пачку сигарет. Несколько раз пощёлкал зажигалкой, прежде чем выбилось пламя – руки дрожали. Степан ждал.

– Как затмение нашло, – сказал Артём, затягиваясь. Сердце стало биться ровнее. Мысли одна за другой начали вползать в недавнюю пустоту. – Пьяный какой-то к девушке прицепился. Ну, я и подвинул его маленько…

– Подвинул, говоришь? Руками или?.. – тут Стёпа замолчал, потому что подходящих слов у него не было. Подумал и договорил, понизив голос: – Или как в прошлый раз, когда подъёмник подвёл и Стасика «мерином» чуть не придавило?

Артём кивнул головой. Стёпа удивлённо приоткрыл рот. У него тот «прошлый раз» до сих пор иногда разворачивался в памяти яркими страшными кадрами, хотя было это больше года назад.

Мастерская Михалыча. Красный «мерседес» плавно поднимается между стойками подъёмника. Вот автомобиль застывает над полом, Стасик ныряет под него и бодро принимается за работу. Дальше всё происходит, как в замедленной съёмке. Неожиданно машина начинает сползать вниз. Михалыч что-то орёт и бежит к подъёмнику. Стёпа в немом ступоре наблюдает, как стальная махина уже готова подмять под себя Стаса… И вдруг всё замирает. Стёпа, опомнившись, бросается к подъёмнику и тут замечает у станка в углу неподвижно стоящего Артёма. Он напряжённо смотрит на автомобиль. К удивлению Стёпы, на его лице – ни малейшего следа общей паники. А Стас, серый, как пыль, уже выползает из-под нависшего над ним «немца». Михалыч матерится и озабоченно ощупывает едва не раздавленного племянника. Оба они не обращают на Артёма внимания. Зато Стёпа видит, как тот, резко побледнев, качнулся и отвёл взгляд в сторону. И тут же «мерс», будто вспомнив про силу притяжения, встретился с бетонным полом. Михалыч всплёскивает руками и матерится ещё громче…

– Я всё видел, – тихо сказал Артёму Степан, когда вечером они вышли из мастерской.

– Ты о чём?

– Ну, ты такой спокойный был, когда на Стасика «мерс» падал. На помощь не побежал, только стоял и глядел как-то странно…

– Херню лепишь, – отрезал Артём. Достал сигареты и быстро зашагал к своей «девятке», закуривая на ходу.

Стёпа бросился за ним.

– Да я никому не скажу… – не отставал он. – Меня самого Стасик иногда так бесит, что я ему врезать готов…

Артём резко остановился и развернулся к Стёпе. Взгляд его заледенел от бешенства.

– Ты что, – процедил он, – решил, что я в подъёмнике чего-то подкрутил? Ты с головой-то дружишь?

Стёпа испуганно отшатнулся.

На следующий день между ними развернулись военные действия. Насупились оба, на перекуры из мастерской выходили порознь, друг на друга старались не смотреть, из разговоров – только реплики по работе. «Вы чё, по пьяни поругались? – подтрунивал над ними Стасик. – Или тёлку не поделили?» В какой-то момент Артём даже пожалел, что Стасика не похоронило под «мерином».

Вечером, когда вышли из мастерской, Стёпа не выдержал.

– Тёмыч, извини. Ну, дурак я, глупость сморозил.

Артём глянул на него исподлобья и что-то в глазах Стёпы ему не понравилось. «А ещё друг называется…» – подумал он.

– Короче, то, что ты видел… – начал Артём и замолчал. Степан напрягся. По лицу Артёма он увидел, что тот усиленно подбирает слова. – Я и сам не знаю, как это назвать. Иногда на меня накатывает что-то, особенно когда психовать начинаю. – Артём поднёс к своему лицу руки и сжал их в кулаки. – И тогда я вещи могу вокруг себя двигать или людей от себя отталкивать. А когда машина на Стасика поползла, «притормозил» её. Но я не думал, как и зачем это делаю. Само собой как-то получилось.

Про то, как ему было хреново после этой «спасательной операции», как во всём теле, будто ставшем чужим, была омерзительная слабость (видно, слишком сильно «потратился»), он Стёпе решил не говорить.

Стёпа слушал его недоверчиво.

– Слушай, Тёмыч, а покажешь что-нибудь?

Артём вздохнул, поняв, что просто так Степан не отстанет. Вытащил из кармана джинсов ещё нераспечатанную пачку сигарет и положил её на обломок кирпича, торчавшего из земли. Взгляд его стал пристальным и каким-то, как показалось Стёпе, отрешённым. С минуту Артём вглядывался в пачку, а потом – Стёпа не поверил своим глазам – она пошевелилась, подскочила вверх, и Артём ловко поймал её в воздухе.

Глаза Степана загорелись детским восторгом.

– Вот это да! – потрясённо выдохнул он. – Это что, фокус такой?

– Ага, фокус, – усмехнулся Артём, распечатывая пачку. Достал из неё сигарету, нашарил в кармане зажигалку и закурил. Стёпа продолжал таращиться на него.

– Это что же… Ты Стасика спас? – удивлённо проговорил он.

– Получается, так, – немного помолчав, просто сказал Артём. – Только машину до конца не «удержал». Выдохся быстро. – И, затянувшись сигаретой, спросил: – Стёп, а с чего ты мне веришь?

– Верю – и всё, – серьёзно ответил Степан. – Я же видел.

– Видел он… – качнул головой Артём и снова затянулся. – Повезло ещё, что тачка была самого Михалыча, а то бы с клиентом до конца жизни расплачивались или в лесу себе могилу копали.

– Да-а, машина хорошо помялась, – задумчиво проговорил Степан и хитро сощурил глаза: – А ты особо и не старался «удержать», когда Стас уже вылез.

На губах Артёма заиграла мальчишеская улыбка:

– А пусть Михалыч знает, как на техобслуживание забивать.

Из клуба потянулся уставший от веселья народ. Артём поймал себя на том, что поневоле высматривает среди выходящих девчонок ту самую светловолосую незнакомку, но она всё не появлялась.

Степан закурил.

– Крепко тому парню досталось? – поинтересовался он.

– Просто на пол скатился.

Про кровь из носа Артёму почему-то не хотелось упоминать.

Стёпа выпустил изо рта колечко табачного дыма:

– Фантастика!

Эх, вот бы эта фантастика залетела в его жизнь, казавшуюся ему такой скучной, хотя бы самым краешком задела…

Артём же думал о другом: зацепили ли видеокамеры клуба эту «фантастику»? А та блондинка, кажется, что-то почувствовала. Только как? И познакомиться он с ней не успел, вот же принесло того придурка…

– Тёмыч, а покажи ещё что-нибудь, – выдернул его из размышлений Стёпа.

– В смысле?

– Я зажигалку на землю положу, а ты её подвигаешь. Силой мысли или как ты там делаешь.

Артём глянул на него, как на дурачка.

– Я тебе что, фокусник? – раздражённо одёрнул он Стёпу.

Тот смутился.

– Ладно, забудь. Такая сила – штука серьёзная. Я ж понимаю…

– Ни хрена ты не понимаешь, – перебил его Артём.

Он и сам мало что понимал и не знал, как это назвать. Только знал, что оно – внутри, за левым ребром. Холодно-огненное. Ждёт, как чудовище из фильма ужасов, чтобы вырваться наружу. Там, в горах, он выпускал его из себя очередью из АКМ. А ещё раньше, до армии, на уличном поле боя – точным ударом под дых. Но даже когда он был спокоен, когда в голову не лезла разная ерунда и никто не подбешивал, он чувствовал, что оно – есть.

«Когда же ты сдохнешь? – в бессильной злобе подумал Артём. – Когда же оставишь меня в покое?»

Света

На крыльце поликлиники беспокойно переминалась с ноги на ногу пожилая женщина. Вид у неё был растрёпанный – но не из-за летней блузки, наспех заправленной в длинную юбку, и не из-за седых волос, небрежно собранных в причёску. Дело было в её взгляде: ищущем, ждущем чего-то, тоскливом. Едва Света вышла из поликлиники и увидела эту женщину, сразу почувствовала: она её ждёт. И не одна пришла – горе с собой принесла. И вглядываться не пришлось, чтобы понять это.

Женщина нерешительно шагнула к ней, глаза её сощурились близоруко.

– Вы – медсестра Света? – спросила она. Нервные пальцы сжали ремешок большой коричневой сумки.

– Да. А вы по какому вопросу?

– Видите ли, я из Серпухова приехала… Мне сказали, вы можете помочь…

«Уже и за пределами нашего городка про меня знают», – мысленно вздохнула Светлана.

– Давайте отойдем, и вы расскажете, в чём дело.

Таким тоном говорят врачи, настраивая пациента не на эмоции, а на слова по существу.

Они вышли за ворота поликлиники, встали под деревьями у забора с облупившейся белой краской. Женщина засуетилась, открыла сумку и вытащила пластиковую папку. Щёлкнула кнопка – и в её руках появилась цветная фотография.

– Простите, забыла представиться. Меня Вера Семёновна зовут. А это внук мой, Сашенька. Ему два с половиной годика.

Вера Семёновна всхлипнула, взгляд её стал умоляющим.

– Мне говорили – шёпотом сказала она, – что вы любую хворь видите…

Последовала выжидательная пауза. Света кивнула головой.

– Сашеньке плохо, третья неделя уже пошла… – в голосе женщины задрожали слёзы. – День и ночь криком кричит… Всех окрестных врачей объездили – никто не может понять, что с ним. И анализы вроде хорошие. Как сглазили… Извелась я вся, дочка с зятем места себе не находят. Пропадает ребёнок, а как помочь, мы не знаем…

Голос женщины всё-таки сорвался на плач. Света успокаивающе дотронулась до её плеча.

– Дайте фотографию, я посмотрю.

Вера Семёновна протянула ей снимок. Светлана взяла его и окинула взглядом изображение. Вот он, Сашенька. Пшеничные кудряшки, круглые голубые глаза, ресницы длинные, будто кукольные. Милый мальчик.

– Только сейчас не говорите ничего, – попросила Света.

Женщина мелко закивала головой.

Света закрыла глаза, сделала медленный вдох и выдох, провела ладонью по фотографии и… перестала ощущать себя в привычном пространстве. Щебет птиц над головой, шорох проезжающих мимо машин, доносящиеся откуда-то голоса – всё стало приглушённым, будто кто-то убавил громкость. И не было больше асфальтовой дорожки под ногами, не было солнечных лучей, греющих плечи. Был только снимок – вернее, то, что находилось за ним, за изображением, на каком-то ином его уровне. Пальцы Светланы скользили по фотографии, словно чутко вглядывались в неё, и наконец замерли, ощутив что-то инородное. Одновременно другим зрением Света увидела на детском носике тёмное пятно, болезненный сгусток…

Светлана открыла глаза. Сколько времени прошло? Пять минут? Десять? Вера Семёновна стояла перед ней, закусив нижнюю губу, и выглядела немного смущённой и испуганной. Наверняка свидетелем такой диагностики она ещё не была.

– Мальчику нос проверяли?

Женщина заморгала:

– Нет. А разве…

– Проверьте. Срочно, – строгим тоном перебила её Света. – У ребёнка сильные головные боли, он задыхается.

– Да, Сашеньке дышать трудно, – закивала женщина и понизила голос до тихо-просящего шёпота: – Светочка, а по фотографии можно как-нибудь…

– Это по фотографии не лечится. В носовой полости есть что-то постороннее. Я не могу сказать точно, что это, но похоже на что-то мягкое, синтетическое. Возможно, понадобится хирургическое вмешательство.

Вера Семёновна ахнула. Света коснулась её плеча.

– Мальчик поправится, – заверила она.

– Ох, скорей бы… Сейчас же позвоню дочери. Пусть везёт Сашеньку в больницу, скажет, чтобы носик посмотрели.

– Только на мою «диагностику» не ссылайтесь.

– Конечно, Светочка, не беспокойтесь. О вас ни слова, я же понимаю…

«Нет, вы не понимаете», – мысленно возразила Светлана и вернула Вере Семёновне фотографию. Та убрала её обратно в папку и положила в сумку. Потом спохватилась, снова открыла сумку, покопалась в ней и вытащила кошелёк.

– Спасибо, Светочка. Сколько я вам должна?

Света мягко остановила её жестом:

– Вы мне ничего не должны.

Вера Семёновна растерянно захлопала глазами:

– Но как же так?..

– Лучше купите внуку что-нибудь вкусное и полезное.

Женщина пожала плечами, и кошелёк исчез в сумке.

– Светик, привет!

К Светлане подлетела Иришка, медсестра из офтальмологического отделения.

– Ой, я вам помешала? – в её зелёных глазах забегало любопытство.

– Я уже ухожу, – торопливо сказала Вера Семёновна. – Светочка, спасибо ещё раз.

– Не за что. Всего доброго вам.

Женщина поправила на плече ремешок сумки и заспешила к автобусной остановке. Иришка дёрнула подругу за руку.

– Светик, а кто это был?

– Знакомая одна, – нехотя ответила Светлана.

– Ой, да ладно! – протянула Иришка. – Опять шаманила?

– Болтала бы про меня поменьше, – с тихим укором проговорила Света. – Люди уже из Серпухова приезжают.

– Это я-то болтаю? – возмутилась Ирина и вспыхнула румянцем. – Это люди, которым ты помогла, про тебя другим рассказывают. Если бы у меня были такие способности, я бы использовала их для всех, так сказать, болящих и страждущих.

– Посмотрела бы я тогда на тебя…

Иришка смешно надула губы и стала похожа на обиженную маленькую девочку.

– Кстати, а куда ты в субботу из клуба пропала? – поспешила она переключить разговор на другую тему. – Мы с Димкой на медляк отошли, вернулись, а тебя за столиком нет. И эсэмэска какая-то непонятная: «Мне нехорошо. Еду домой на такси»…

Света вспомнила того странного парня, и ей почему-то стало не по себе.

– Извини, Ириш. Я пойду. У меня ещё три адреса на участке.

Последним на сегодня пациентом была Галина Дмитриевна, семидесятилетняя женщина, живущая в панельной пятиэтажке неподалёку от Светиного дома.

Света вошла в полутёмный подъезд с выщербленными ступенями, поднялась на четвёртый этаж и нажала на кнопку звонка. В глубине прихожей послышалось шарканье тапочек, потом заворочались замки и дверь распахнулась.

– Здравствуйте, Галина Дмитриевна.

– Добрый вечер, Светочка.

Света сняла босоножки, вымыла в ванной руки и прошла за хозяйкой в единственную комнату, обставленную скромно и аккуратно. Если бы не запах лекарств, который прописался здесь семь лет назад, после того, как Галина Дмитриевна потеряла сына, и не гнетущее ощущение болезни, комнату можно было бы назвать вполне уютной.

Женщина легла на диван и привычно закатала рукав фланелевого халата. Пока Света нащупывала на её руке вену, закрепляла жгут и набирала лекарство в шприц, она смотрела в потолок со смиренной грустью неизлечимо больного человека. Когда игла вошла под кожу, уголки её губ дрогнули.

Света закончила свои манипуляции, и Галина Дмитриевна прикрыла глаза.

– Спасибо, Светочка. Дай Бог тебе здоровья. Рука у тебя чудесная, лёгкая. И на душе у меня рядом с тобой как-то легче, спокойнее становится. Ты уж не бросай меня…

Света погладила Галину Дмитриевну по руке, чувствуя, как сжимается сердце.

– И не думайте об этом, не брошу.

Домой она вернулась в ранних сумерках. Едва открыла дверь квартиры, её встретили тёплые вкусные запахи. В кухне у плиты хлопотала бабушка. На сковороде подрумянивались котлеты, в кастрюльке под крышкой что-то аппетитно вздыхало.

– А вот и Светлячок прилетел, – нараспев сказала бабушка. – Как раз и ужин у меня подоспел.

– Привет, бабуль, – Света приобняла её и поцеловала в щёку. – Вот зачем ты себя утомляешь? Я бы сейчас что-нибудь по-быстрому приготовила.

– А мне что, лежать целый день? Лежат только ленивые или совсем хворые, – назидательно сказала бабуля. – Как двигаться перестану – считай, померла.

– Не говори так. Ты бабушка ещё молодая.

– Ну-ну. Была молодая, стала рассыпная.

Света покачала головой:

– Ой, бабуль, ты как скажешь…

В своей комнате она переоделась в домашнее и вернулась на кухню. За ужином бабушка говорила – как краткий отчёт составляла – о домашних заботах, «возмутительных» телепередачах и пустячных новостях, принесённых словоохотливыми соседками. Света ела молча, иногда улыбаясь или изгибая бровь удивлённо. Бабушкин голос действовал на неё умиротворяюще, и усталость после работы понемногу отступала. Света украдкой всмотрелась в бабушку: сейчас её взгляд был блестящим и ясным, как зимний иней. И сердце билось ровно, уверенно – Света буквально чувствовала, видела это.

«Вот бы всегда было так спокойно, – подумалось ей. – Только бы не…»

Иногда тень искажала лицо бабушки, грудь сдавливало невидимыми тисками, и тогда Света торопливо распечатывала очередную упаковку с ампулами, и в доме тревожно и остро пахло лекарствами, и фельдшер скорой повторял сухо и равнодушно: «Вы же сама медик, понимаете… Возраст, нужна операция…» Света кивала покорно, но внутри неё всё обмирало: от суммы для нужной операции, озвученной столичным врачом три года назад, веяло безнадёжностью. Бабушка бодрилась, терпела свою болезнь, сживалась с ней, как могла, а Светлана помогала, когда становилось особенно невыносимо.

После ужина Света вымыла посуду и заглянула в комнату. Бабушка, укрывшись пледом, дремала на диване под тихое бормотание телевизора. И вдруг Свете стало нехорошо, что-то царапнуло сердце – давно знакомое ощущение. И что оно означает, было ей известно.

Света мгновенно оказалась возле бабушки. Села на стул у дивана, погладила тонкую морщинистую руку с прожилками вен, коснулась прохладной ладони.

– Бабуль, ты как?

Бабушка приоткрыла глаза.

– Я забыла тебе сказать, Светлячок… – проговорила она. – Мне сегодня родители твои приснились. Оба, как на фотографиях, молодые, улыбаются… И зачем их Господь так рано прибрал? Уж лучше бы меня, калеку старую, а ты бы с ними жила…

Пульс взметнулся, и из глубины сердца, как из норы, выползла змея, свернулась на груди женщины, сдавила её дыхание…

Светлана с тревогой взглянула на бабушку, на её внезапно побледневшее лицо. Потом вскочила, бросилась на кухню за стаканом воды, открыла пузырёк с лекарством.

– Не надо, Светлячок, я сегодня уже пила свои таблетки. Сейчас пройдёт…

– Бабуль, не спорь, – мягко и твёрдо возразила внучка, снова садясь на стул возле дивана.

Бабушка послушно приняла лекарство. Света подождала, когда она уснёт, и взяла в руки её потеплевшую ладонь.

Змея напряглась всем своим мерзким холодным телом, свёрнутым в кольцо. Она приподняла голову, будто вопросительно, будто видя ту, которая сейчас вглядывалась в неё.

«Я вижу тебя, – мысленно сказала Светлана. – И я тебе её не отдам».

Не выпуская из рук бабушкиной ладони, она закрыла глаза и прислушалась к себе: хватит ли ей сегодня сил, не все ли их забрала усталость?.. Да, хватит. То, с чем не могло справиться лекарство, справится она.

Змея качнула головой. Из пасти угрожающе вылез раздвоенный на кончике язык. Остро сверкнули чёрные глазки… И вдруг тонкий поток чужеродной энергии окутал её, сдавил и резко схватил за хвост. Змея зашипела, извиваясь, стараясь ускользнуть от этой вторгшейся силы. Она забилась, чувствуя, как её вытягивают из груди, в которой она собиралась свернуться надолго, из дыхания, которым она хотела напитаться. Змея билась всё яростнее, и вдруг ослабла, обмякла. Но перед тем как затихнуть, она выпустила из себя порцию яда – в ту глупую, смелую, которая боролась с ней, зная, что не имеет противоядия…

Света распахнула глаза. Она не сразу поняла, где находится, детали окружающих предметов выплывали из мутной пелены и постепенно складывались в нечто знакомое и понятное. Сердце билось часто, лоб холодила испарина. Во всём теле – полуобморочная пустота. Девушка обессилено выпустила из рук тёплую ладонь бабушки. Та крепко спала, морщинки у её глаз чуть разгладились – боль, едва не ворвавшаяся в неё, отступила. Но тяжёлый отголосок этой боли уже начинал пульсировать в висках Светы, и она знала, что будет дальше.

Она медленно встала, и её тут же качнуло. Вышла в коридор и успела добраться до своей комнаты и упасть на кровать, прежде чем невидимый яд, заполнивший голову, растёкся по всему телу и стал ломать её изнутри.

Только бы перетерпеть.

Она подтянула колени к груди и долго лежала так, судорожно глотая ртом воздух и не чувствуя ничего, кроме изматывающей боли, от которой не было никакого лекарства. Когда стало совсем невыносимо, она зажмурилась и крепко сжала зубами уголок подушки, чтобы не заскулить…

Только бы бабушка не проснулась. Не услышала, не увидела её сейчас.

В бледных предрассветных сумерках то, что пыталось её расколоть, наконец схлынуло, и она смогла провалиться в чёрный глубокий сон, похожий на обморок.

Пётр

Старый каменный дом стоял на окраине города. Когда-то на всех его трёх этажах бойко шумело общежитие ткацкой фабрики. Но фабрику закрыли после очередных общественных метаморфоз, и дом затих, и понемногу ветшал без прежних хозяев. Там, где рядом с ним раньше темнела гладь пруда, вспыхивавшая летом жёлтыми огнями кувшинок, теперь раскинулся унылый пустырь. А чуть дальше деревья разрослись так крепко и буйно, что их можно было принять за лес.

Впрочем, в покое дом не оставили. Его гостями становились то любители выпить и поболтать в укромном месте, то скучающие подростки, оставлявшие после себя разномастные следы и мусор. Иногда забредали сюда и мутные типы по своим мутным делам, и тогда к дому прикипали городские были и небылицы. И время от времени находились желающие их проверить.

Сейчас в сторону дома направлялись четверо. Вернее, к нему бодренько шагали трое, а четвёртого, безнадёжно упирающегося, тащили под руки и подталкивали в спину.

– Вон то дерево, про которое я вам говорил, – сказал главный в троице, долговязый парень по прозвищу Рыжий. – Прямо как из ужастика. Да, чудик? – с издёвкой добавил он и толкнул в спину четвёртого.

Тот споткнулся и упал бы, если бы приятели Рыжего не держали его, как два конвоира.

Дерево и в самом деле будто выросло из мистического кинофильма. Угольно-чёрное, обожжённое молнией, совершенно без листьев, с корявыми разлапистыми ветвями. Сейчас, в наползающих сумерках и под пасмурным небом, оно казалось почти зловещим. Тяжело нахохлившись, на нём сидели вороны и хрипло горланили.

– О как раскаркались! – хохотнул Рыжий. – Всё для тебя, чудик. Чтоб атмосферненько было.

Они продолжали идти вперёд, рассекая шагами высокую траву. Обогнули шуршащие заросли и вышли к длинному серому зданию.

– А вот и дом, – сообщил Рыжий.

– Стрёмный какой-то, – заметил его товарищ, тощий, но крепкий.

– Так покойнички только в таких и водятся, – хохотнул Рыжий. – А ты что, Шило, коттедж с бассейном ожидал увидеть?

Тот, который упирался, поморщился и хотел что-то сказать, но передумал. Все четверо остановились и теперь взирали на дом с разной степенью заинтересованности. А дом как будто смотрел на них – чёрными глазницами выбитых окон.

– Рыжий, ты сам-то там был? – поёжившись, спросил Комар, белобрысый парень со светло-серыми, водянистыми глазами.

Рыжий усмехнулся и смачно сплюнул на землю.

– Бухали там однажды с Серым, – сообщил он. – Помойка та ещё…

Четвёртый попробовал резко дёрнуться, но руки Шила и Комара тут же впились в него ещё сильнее.

– Да не трепыхайся ты так, Петруша, – ласково оскалился Рыжий и неслабо ткнул «пленника» в живот острым кулаком. Пётр скривился и сжал зубы, едва не охнув. Всю дорогу сюда Рыжий болезненно подгонял его – тоже кулаком, в спину. – Вот покажешь нам свои… хм… дарования и пойдёшь гулять дальше.

Петра снова потащили к дому, заставили подняться на крыльцо по полуобвалившимся ступеням. Рыжий толкнул старую металлическую дверь с потёками ржавчины. Та скрипнула, будто всплакнула, и медленно отворилась.

– Добро пожаловать, господа, – тоном дворецкого сказал Рыжий, изобразив рукой приглашающий жест.

Все четверо ввалились в холодный пыльный полумрак дома. Петра пока так и не отпустили. Он нервно вцепился в ремень рюкзака, который болтался у него на плече.

Шило прислушался.

– Вроде нет никого, – сообщил он. Из-за пустоты его голос прозвучал громче, чем обычно, и коротким эхом метнулся к высокому потолку.

Комар вздрогнул и заозирался по сторонам. Слева от входной двери начиналась лестница, ведущая на второй этаж. Перила у лестницы отсутствовали – их давно срезала чья-то заботливая рука.

Парни прошли немного вперёд. Плиты пола были истёрты и местами крошились. Под ногами скрипело битое стекло. Сквозняк, влетающий в изуродованные окна, шелестел мусором.

Рыжий выудил из кармана толстовки фонарик, включил его и вспыхнувшим белым пятном обвёл обшарпанные стены с «памятными» надписями гостей дома. Что-то маленькое серое выскочило из кучки мусора на полу и скользнуло куда-то под лестницу. Комар брезгливо скривил губы. Но больше всего его напрягал узкий длинный коридор, разбегающийся по обе стороны от входа. Края коридора были сжёваны темнотой.

– Что, Комар, штаны ещё не обмочил? – ехидно поинтересовался Рыжий.

– Иди ты… – мрачно отозвался тот.

– И куда мы теперь? – нетерпеливо спросил Шило. Ему, как и Комару, было здесь отчего-то не по себе.

– На третий этаж, – махнул рукой в сторону лестницы Рыжий. – Говорят, его там видели. Держитесь за мной, альпинисты убогие. Ступени есть, перил нет. Свалитесь – доставать вас не буду.

Шило что-то проворчал сквозь зубы.

Они не без опаски стали подниматься по лестнице. Рыжий с фонариком шёл впереди, за ним неуверенным шагом следовал Комар, позади него тащился Пётр, подталкиваемый в спину Шилом.

Третий этаж оказался относительно чистым по сравнению с первым, только кое-где валялись пустые бутылки, окурки и подозрительного вида использованные шприцы. Пол был покрыт многолетним слоем осыпавшейся штукатурки и грязи нестроительного происхождения. По обе стороны от парней тянулся длинный коридор с темнеющими прямоугольниками дверных проёмов. Сами двери были или распахнуты настежь, или вовсе выбиты. Сквозь мутные стёкла едва продирался свет с улицы. Как и на первом этаже, здесь было сумрачно и тихо.

Рыжий посветил фонариком прямо в лицо Петру. Тот зажмурился и прикрыл глаза рукой. Шило и Комар заухмылялись.

– Короче, дело такое, – начал Рыжий. Он опустил руку, держащую фонарик, и продолжал глядеть на Петра сверху вниз – тот был гораздо ниже его ростом. – Сам я не видел, но нарики из этого района рассказывали… – Рыжий понизил голос до зловещего шёпота: – Они тут ночью слышали, как кто-то ходит и охает. А ещё видели что-то типа серого облака. Говорят, здесь какого-то бомжа замочили, вот он теперь всех и пугает.

Комар нервно передёрнул плечами.

– Чем они ширялись, что такие глюки словили? – недоверчиво хохотнул Шило.

– Заткнись, – беззлобно оборвал его Рыжий. – Не порть картинку для специалиста.

– Какой я тебе… специалист? – процедил Пётр.

Рыжий сделал вид, что задумался.

– Ну, я не знаю, как тебя назвать, – сказал он. – Но ты ж из этих, которые с покойничками беседуют.

– С чего ты взял?

– Ветер весточки доносит, – непонятно ответил Рыжий.

Пётр тут же догадался, что это за «ветер», и нахмурился. Рыжий крепко хлопнул его по плечам:

– Давай, вызывай мертвяка. Побазарим с потусторонним миром.

Пётр исподлобья глянул на парней. Комар нервно переминался с ноги на ногу. Шило, скрестив на груди руки, посматривал на Рыжего, ожидая от него какой-то команды. Пётр знал, зачем его сюда притащили. Таким, как эти трое, «потусторонний мир» до лампочки. Они жили с Петром в одном дворе и задевали его и раньше – просто так, для поддержания боевого тонуса. А сегодня вдруг прицепились к его «особенности», которая для них – как Интернет для пещерного человека. Сцапали, когда он от речки шёл домой, затолкали сюда и устроили целый спектакль, конец которого был Петру очевиден.

Рыжему затянувшаяся пауза надоела.

– Ну что, – раздражённо сказал он, – увидим мы сегодня привидение или нет?

– Ночью придёте и увидите, – сквозь зубы холодно сказал Пётр. – С наркоманами вместе.

Он сделал шаг назад, быстро развернулся и попытался проскользнуть мимо Шила и Комара, но те мгновенно сграбастали его и подтащили к Рыжему.

– И что ж ты, убогий, такой несговорчивый? – осклабился Рыжий, схватил Петра за ворот куртки и встряхнул. Потом глянул на своих товарищей: – Пацаны, культурная программа отменяется. Будет только бескультурная.

Пётр внутренне сжался и уныло подумал о том, что от этих уродов ему никак не отбиться. В следующее мгновенье с его плеча сорвали рюкзак и швырнули в сторону, а он сам оказался поваленным на грязный пол.

– Вы только аккуратненько его, – деловито сказал Рыжий, доставая сигарету и закуривая. – А то он хиляк, мало ли что… Я из-за него сидеть не хочу.

Шило и Комар дружно угукнули, и на Петю разом обрушились две пары тяжёлых ботинок.

Били его молча и со вкусом, выплёскивая бешеную молодую энергию. Пётр обхватил голову руками, свернулся в клубок и корчился под ударами, сжав зубы. Главное, не стонать, а то эти звери ещё больше раззадорятся. Он это хорошо знал, помнил со школьных времён, когда его били пацаны-одноклассники…

Комар и Шило устали и присели на корточки рядом с Петром, тяжело дыша. Шило вытащил из кармана куртки зажигалку, мятую пачку сигарет и закурил. Рыжий бросил свой окурок, схватил с пола Петин рюкзак, бесцеремонно выпотрошил его. С пластмассовым стуком на пол выпали CD-плеер и мобильник, следом за ними вывалились книга в потрёпанном переплёте, альбом для рисования и карандаш, последними из недр рюкзака выскочили расчёска и кошелёк.

– Э-э-э, – протянул Комар и противно хохотнул. – Да у него тут барахла, как в сумке у девчонки.

Он поднял книгу, глянул на обложку и прочитал:

– Жан-Поль Сартр. «Тошнота»… Ерунда какая-то.

Потом схватил альбом, полистал его и присвистнул:

– Ух ты! Дохляк-то, оказывается, художник.

– Не трогай ничего, – просипел Пётр. Что-то сдавило рёбра и не давало дышать.

Комар с любопытством полистал альбом ещё немного и отшвырнул. Рыжий глянул на Петра сверху вниз, взял с пола его кошелёк, вытащил купюры, высыпал на ладонь мелочь и сунул добычу в карман спортивных штанов.

– Это компенсация за то, – пояснил он, – что мы билеты купили, а концерта от тебя не дождались.

Шило и Комар дружно загоготали. Рыжий напоследок несильно пнул Петра в живот, сплюнул на пол так, что чуть не попал ему в лицо, и махнул рукой своим боевым товарищам.

– Сваливаем отсюда, – скомандовал он и пошёл к лестнице. Шило и Комар послушно двинулись за ним, на ходу разухабисто комментируя своё «приключение».

Когда шаги стихли, Пётр провёл языком по зубам и с облегчением вздохнул – повезло, целы все. Он с трудом приподнялся и дрожащей рукой подтащил к себе рюкзак. Покидал в него свои испачканные вещи, бережно обтёр книгу рукавом куртки. Собрал разбившийся при падении мобильник. Включил – экран засветился. Живой. Мельком осмотрел плеер – на крышке образовалась трещина, но критично он не пострадал. Пётр медленно встал, скривившись от ноющей боли во всём теле, и кое-как отряхнул пыль и грязь с одежды. Ладно, дома разберёмся. А сейчас надо уходить.

Он шагнул в сторону лестницы, как вдруг ощутил чьё-то присутствие. Интуитивно повернул голову направо и посмотрел в конец коридора. Там из сумрака проступило сероватое облако и поплыло к нему, едва касаясь пола и постепенно превращаясь в неясный силуэт. Замерев, но не от страха, а от чёткого ощущения, что он чужой в этом доме, Пётр увидел, как силуэт тихо проплыл мимо него и растворился в воздухе.

«Уходи», – внезапно прозвучало в его голове.

– Всё-таки мы тебя потревожили, – пробормотал Пётр. – Извини.

Он закинул рюкзак на плечо и побрёл к лестнице. Спускался на первый этаж, то и дело останавливаясь, чтобы отдышаться и подождать, когда очередная вспышка боли немного притихнет. Ему казалось, что он вот-вот рассыплется на части, как брошенный Рыжим на пол мобильник.

Наконец он вывалился в вечерние сумерки. С тёмно-сизого неба начал накрапывать холодный дождь. Пётр поднял воротник куртки, свернул за угол дома и, пошатываясь, поплёлся вдоль дороги. До дома идти было далеко, а на маршрутку рассчитывать не приходилось – Рыжий выгреб у него все деньги, даже копейками не побрезговал.

Поднялся резкий ветер и дождь усилился, но Петру было всё равно. «Хоть грязь с меня немного смоет, – вяло подумал он. – Может, тогда мать ничего не заметит…»

В кармане куртки ожил мобильный телефон. Пётр посмотрел, кто звонит («Ну вот, почувствовала…») и нехотя ответил.

– Петенька, ты где? – спросил взволнованный голос матери. – Дождь идёт, темнеет, а тебя нет…

– Мам, я уже бегу домой, – стараясь говорить обычным голосом, ответил Пётр. – Не волнуйся.

И отключился.

Пройдя ещё несколько шагов, он услышал позади себя ровный гул мотора и шорох шин. Мимо проехала белая «девятка» и свернула на обочину, остановившись метрах в трёх от него. Пётр замер. Стекло со стороны водителя опустилось, и он услышал:

– Эй, друг! Тебя, может, подвезти?

Пётр недоверчиво оглядел машину, но подошёл. После того, что было сегодня, он и не надеялся на чью-то помощь.

– Мне далековато…

– Садись, разберёмся, – сказал водитель, молодой парень.

Пётр открыл дверцу и забрался на заднее сиденье. Мокрый рюкзак стянул с плеча и положил себе на колени. В салоне пахло табаком и какой-то пряностью. «Девятка» плавно тронулась с места.

– Я вам тут всё испачкаю, – робко произнёс Пётр. Ему было жутко неудобно от того, что незнакомый человек видит его таким – грязным, побитым и жалким.

– Не парься. Говори, куда ехать.

Пётр назвал адрес. Парень за рулём почему-то усмехнулся:

– Знакомый район.

Не отрывая взгляда от дороги, он порылся в бардачке, достал бумажную салфетку и протянул её Пете:

– На вот, вытрись. Губа у тебя разбита.

Пётр взял салфетку и вытер кровь там, где саднило. Он только сейчас подумал: что же с остальным его лицом? И похолодел: мать обо всём догадается…

– И где ж тебя так угораздило? – спросил водитель. – На хулигана вроде не похож.

Пётр скомкал салфетку и сунул её в карман куртки.

– А на кого я похож?

– Я бы сказал, на умника. Взгляд у тебя такой… серьёзный.

Пётр улыбнулся, насколько это позволяла разбитая губа.

– До умника мне далеко, я ещё только учусь. На философском факультете.

– Во дела. Почти угадал.

Дальше они ехали молча. Дворники мерно стучали, дождь всё барабанил по стеклу, впереди темнел мокрый асфальт. За окнами проносились гаражи, коттеджи и дачные домики. Пётр устало закрыл глаза и задремал.

– Ты как там?

Пётр очнулся и посмотрел на дорогу. Они были уже почти в центре города.

– Нормально, – пробормотал он.

Водитель обернулся. Видно, в голосе Петра его что-то насторожило.

– Слушай, может, тебя в больницу отвезти? Бледный ты – аж жуть берёт. Про остальное вообще молчу.

– Нет-нет, я порядке. Не бойтесь, в обморок не упаду.

– Точно? Ну, как скажешь… Сколько их было-то?

Пётр не сразу сообразил, о чём он спрашивает.

– А-а, тех… Трое.

– А ты один, – заключил парень. И добавил, как сплюнул: – Ублюдки.

Они подъехали к многоэтажке, где жил Петя.

– Ну, бывай. Поправляйся.

– Спасибо, что довезли, очень выручили.

Пётр кое-как выбрался из машины, прижимая к себе рюкзак. «Девятка» тронулась с места, обогнула двор и скрылась за углом соседнего дома.

Дождь почти перестал, с чёрного неба сыпались редкие капли. Пётр пошёл к своему подъезду, на ходу доставая из кармана ключи. В лифте, как мог, оглядел себя – и обмер. Одежда в таком виде, будто он не один день бродяжничал. Дотронувшись до лица, он поморщился от боли – всё-таки ботинки тех гадов оказались меткими. Наверняка будет синяк.

Пётр тихо открыл дверь и хотел сразу прошмыгнуть из прихожей в ванную, но в коридоре его шустро поймала мать.

– Петя! – ахнула она, осмотрев сына с головы до ног. – Что с тобой?

– Я упал.

Мать, конечно, ему не поверила. Её руки так и запорхали над ним. Они ощупывали, гладили, тревожились. Пётр пытался уворачиваться, но сил не было сопротивляться налетевшей на него заботе.

– А синяк на лице? И губа разбита, и бровь рассечена! Тебя опять побили? Ты их знаешь?

– Нет, – соврал Пётр, не отводя взгляда от матери.

Та недоверчиво всмотрелась в него.

– И что ж к тебе вечно всякое хулиганьё цепляется! Ничего, мы их найдём… Володя, иди сюда! Срочно!

Ну вот, отца подключила, сейчас начнётся…

– Что ты кудахчешь, Лара? – отец выглянул из кухни, откуда доносились запах жареной картошки и звук работающего телевизора, и быстрым взглядом оценил состояние сына. – Подумаешь, получил в глаз. В следующий раз будет думать, как сдачу дать.

– Никакого следующего раза не будет! – в ужасе провозгласила мать. – Мы сейчас же поедем в милицию и напишем заявление. Пусть снимают побои и ищут этих отморозков.

– Лара, какая милиция! Физиономией раз асфальт подмели – тоже мне побои. Да тебя там засмеют, и пацану нашему хуже сделаешь. Пусть учится давать сдачи! Его надо мужиком растить, а ты с ним как клуша носишься.

– Это я-то клуша?! Да я его всю жизнь берегу, а как иначе? Вспомни, каким болезненным ребёнком он рос, я ночей не спала!

– Мам, я не ребёнок, – негромко, но твёрдо заметил Пётр. – Мне уже девятнадцать.

– Для своей матери ребёнок всегда остаётся ребёнком, – отчеканила мать.

Отец возвёл глаза к потолку, пробормотал что-то про женское сюсюканье и снова ушёл в кухню. Через секунду оттуда долетело:

– Ну вот, у меня из-за вас картошка подгорела!

Из своей комнаты выплыл почему-то ухмыляющийся Славик.

– Что, боевые шрамы притащил? – полюбопытствовал старший брат.

Пётр посмотрел на него долго и подозрительно, но ничего не ответил. Славик непонятно усмехнулся и скрылся в комнате. Мать тем временем стягивала с Петра перепачканную куртку.

– Мы же её тебе только этой весной брали! – сокрушалась она. – А если не отстирается? Это же столько денег на ветер… – И крикнула в кухню: – Володя, ты слышал?! Пете испортили дорогую вещь! Нет, мы завтра точно пойдём в милицию!

Отец что-то пробурчал.

– Да не надо никакой милиции, мам, – слабо попросил сын.

– Я лучше знаю, что и как надо. Так, переодевайся, и я тебя обработаю – не хватало ещё заражение подцепить.

Петя поплёлся в свою комнату. Минут через пять к нему вошла мать, держа в руках аптечку и пакет со льдом из холодильника. Кое-как, не избежав долгих нудных пререканий, он отговорил её от поездки в травмпункт и похода в милицию. «Мам, я нормально себя чувствую. Зачем нервы напрягать и мне, и тебе…» – «Но если ещё раз такое произойдёт!..» И руки матери снова, уже более обстоятельно, стали его ощупывать и осматривать. Он морщился от какой-то горько пахнувшей мази, нещадно обжигавшей кожу, и то и дело повторял: «Да я и сам бы… Что ты, в самом деле…» Но мать не отпускала. Ребёнку плохо, ребёнка надо лечить. «Тебя не тошнит, голова не кружится? Где болит?..» – «Мам, я нормально себя чувствую». «Хорошо, что не забинтовала, не спеленала, как мумию», – думал Петя.

Перед сном он заглянул к Славику. Тот сидел за компьютером в наушниках и, судя по вздрагиваниям и вскрикам, отчаянно отбивался от виртуальных монстров. Пётр встал у него за спиной и сдёрнул с его головы наушники. Славик резко развернулся в кресле.

– Эй, ты чего?! – бешено вытаращил он глаза. – Ничего не попутал… – И осёкся, наткнувшись на острый, потемневший взгляд Петра. Таким он младшего брата ещё не видел.

– Это ты Рыжему про меня что-то рассказал? – негромко спросил Пётр.

Славик захлопал глазами:

– Ты о чём?

Пётр не ответил. Он продолжал смотреть на него всё тем же тяжёлым взглядом. Потом молча швырнул наушники о стену, развернулся и вышел из комнаты.

Олеся

– … И чтоб я больше тебя не видела у своего дома, дрянь малолетняя! – зычно надрывалась соседка. Её пухлое лицо раскраснелось, грудь и полный живот тяжело колыхались под цветастым халатом. – У себя во дворе шастай и там свои пакости выделывай! Ещё раз увижу возле забора – все волосы тебе повыдёргиваю, и не посмотрю, что мамаша твоя приличную из себя строит!.. Что ты жабой на меня вылупилась? Не думай, я тебя не боюсь!..

– Я на вас смотрю, Клавдия Андреевна, – спокойно сказала Олеся, – потому что нехорошо поворачиваться спиной к взрослым, когда они с тобой разговаривают. Меня так мама учила.

Клавдия Андреевна вытаращила глаза и поперхнулась слюной и словами, которые не успела выплюнуть. Олеся продолжала невозмутимо смотреть на неё. Надо же, сколько шума может быть из-за того, что она просто остановилась погладить кошку!

В окне дома напротив вспорхнула белая занавеска. Потревожив ветку яблони, окно приоткрылось, из него высунулась голова в бигуди и полюбопытствовала:

– Клава, ты чего шумишь?

– А как не шуметь, Любаша, – всплеснула руками Клавдия, – напасти у меня одна за другой! На днях кот лежал, как полумёртвый, еле-еле выходила его. Собака которую ночь воет и ни с того ни с сего лает. А сегодня утром несушка моя любимая издохла! А дрянь эта, ты глянь на неё, – Клавдия Андреевна ткнула толстым пальцем в Олесю, – стоит и лыбится!

Женщина в бигуди бросила взгляд на обидчицу соседки и заметила осторожно:

– Может, зря ты на девочку наговариваешь. Мало ли что могло случиться…

Клавдия Андреевна покраснела ещё больше.

– А то ты не знаешь, Люба, – зашипела она, – что у нас тут случилось. Завелась зараза на нашей улице! Как она сюда на лето приезжает, так какая-нибудь гадость начинается. И чего ей в своей Москве не сидится!

Олеся стояла, покачиваясь с пятки на носок, и с невозмутимой весёлостью поглядывала на женщин. Она и правда улыбалась, но только потому, что круглобокая Клавдия Андреевна, потрясающая полными руками и плюющаяся слюной и ругательствами, казалась ей какой-то… забавной. Но этот разговор уже начинал её утомлять.

– Ваш кот, тётя Клава, – лениво сказала она, – наелся где-то тухлой рыбы, поэтому и лежал. И не спрашивайте, откуда я это знаю. Курица давно болела, а вы не замечали. Ну а то, что собака впустую брешет… Так говорят же, что домашние животные на своих хозяев похожи.

Люба прыснула было от смеха, ойкнула и поспешила захлопнуть окно. Снова вздрогнула ветка яблони, дёрнулась испуганно белая занавеска.

Клавдия Андреевна остолбенело приоткрыла рот.

– Да ты… Ты… – только и вырвалось у неё.

Олеся вздёрнула подбородок:

– Что, слов для меня уже нет?

– Ах ты с-с-су… – выдохнула Клавдия Андреевна. Внезапно она осеклась, резко побелела и схватилась руками за горло. В её глазах сквозь недавнюю злость проступил страх. Хватая воздух широко открытым ртом, она попятилась от Олеси. А та замерла, почувствовав, что вот теперь с крикливой соседкой стряслась настоящая напасть, и на этот раз она, Олеся, этому причина.

Стукнула калитка, к Клавдии подбежал её муж Фёдор Иванович, испуганно глянул на неё и на Олесю. Он понял всё мгновенно и правильно, схватил супругу за плечи и потянул к дому.

– Пойдём, Клавочка, отсюда, – зауговаривал он. – Я потом, потом с ней поговорю…

Женщина стала упираться, замотала головой, замахала руками. Она пыталась что-то кричать, но губы её двигались беззвучно, из горла вырывалось лишь сипение. Фёдор Иванович растерянно гладил её по плечам и легонько подталкивал перед собой к калитке. Один раз он обернулся, посмотрел на застывшую на дороге Олесю и быстро отвёл взгляд.

Когда супруги скрылись за забором, Олеся как опомнилась, рванула к своему дому, взлетела по ступеням на крыльцо и, оказавшись в прихожей, захлопнула за собой дверь и прислонилась к стене. Щёки горели, сердце загнанно билось. Она закрыла глаза, пытаясь унять мысли, мечущиеся в голове.

– Олеся, это вы?

Олеся распахнула глаза и поспешно отделилась от стены.

В дверях кухни стояла домработница Маргарита и встревоженно смотрела на неё.

– Что-то случилось?

– Нет, Рита, всё в порядке. Я буду у себя.

«Ничего не в порядке», – думала она, сидя на кровати в своей комнате. Олеся только сейчас заметила, что дрожит. Она подтянула к груди колени и уткнулась в них лицом. В наушниках плеера рвалась громкая музыка, перекатывалась тяжёлыми волнами.

Нет, виноватой она себя не чувствовала. Хотя бы потому, что всё произошло помимо её воли. То, что было в ней, неожиданно проявилось и нейтрализовало угрозу. Но тётя Клава сама напросилась, успокоила себя Олеся, она первой набросилась. Она вообще любит на всех набрасываться. Вот и получила.

«А от кого ты убежала? – поинтересовался внутренний голос. – Чего испугалась?»

Олеся вскинула голову и выключила плеер. За окном прошуршали шины, стукнула дверца автомобиля, пискнула сигнализация. Мимо окна процокали каблучки. Мама вернулась.

Через несколько минут в дверь комнаты постучались.

– Войдите, – буркнула Олеся.

Дверь бесшумно приоткрылась.

– Ужин готов, – сообщил голос Маргариты.

– Хорошо, скоро буду.

Олеся встала с кровати, стянула с себя шорты и футболку, покопалась в гардеробной, устроенной в нише комнаты, и, подумав немного, выбрала домашний сарафан. Быстро причесалась, проворно заплела волосы в косу. Оглядела себя в зеркале, поморщилась, увидев, как обычно, не то, что хотелось бы («Ну спасибо папе за этот вздёрнутый нос!»), и показала отражению язык. Но мама будет довольна – никакой неаккуратности.

Когда Олеся спустилась в кухню, мать уже сидела за накрытым столом. Олеся бросила ей «привет», сухо поцеловала в щёку и заняла своё обычное место напротив неё. Тамара Викторовна не сводила озабоченного взгляда с каждого движения дочери.

– Лесик, что-то случилось? – спросила она.

Олеся расправила уголки салфетки, лежащей рядом с тарелкой, взяла вилку и только тогда решилась встретиться взглядом с матерью.

– Ничего не случилось, мам. Просто голова немного болит.

В столовую вплыла Маргарита, держа в руках вазу с фруктами, поставила её на стол и удалилась. Тамара плеснула себе в бокал немного вина. В хрустале сверкнуло рубиновым.

– За твоё здоровье, Лесик.

В ответ Олеся приподняла свой стакан с минеральной водой.

Весь ужин она лишь изредка вскидывала глаза на мать и старалась съесть хоть что-нибудь из того, что приготовила домработница. Поваром Маргарита была отменным, но сейчас Олеся ела без аппетита. Она отрывисто отвечала на вопросы матери о том, как прошёл день, и рассеянно слушала её рассказ о деловых заботах, утомительный и привычный до пресности. Олеся никак не могла сосредоточиться на еде и на словах матери: она ждала появления одного человека. Чувствовала, что он скоро придёт. Она не боялась этого человека. Она боялась реакции матери на то, что он скажет.

Когда заканчивали пить чай, раздался звонок. Олеся невольно закусила нижнюю губу. Она услышала, как в прихожей зашелестели шаги и хлопнула входная дверь – Маргарита поспешила во двор открыть калитку. Вскоре домработница заглянула в столовую.

– Тамара Викторовна, пришёл сосед, Фёдор Иванович. Хочет поговорить с вами и с… Олесей. Говорит, это срочно.

Тамара с лёгким стуком опустила фарфоровую чашку на блюдце, удивлённо вскинула брови и заглянула в лицо дочери.

– Ты мне чего-то недоговорила, – утвердительным тоном сказала она. Её голос был спокойным, но Олесе захотелось провалиться сквозь землю.

– Мам, я не хотела, чтоб так получилось, – выпалила она, чувствуя, как к щекам предательски приливает кровь.

– Опять… – вздохнула Тамара и покачала головой. – Рита, пригласи его сюда. И принеси ещё одну чайную пару.

Домработница кивнула головой и скрылась в коридоре. Когда она вернулась, за её спиной в дверях столовой нерешительно топтался высокий сутуловатый Фёдор Иванович. Он то и дело покашливал и приглаживал седые волосы.

– Вечер добрый, – сказал сосед и покосился на Олесю. Та всей спиной вжалась в спинку стула. – Вот, на поклон к вам пришёл, Тамара Викторовна

Тамара изящно взмахнула рукой и приветливо улыбнулась.

– Бросьте, Фёдор Иванович, давайте без этих архаизмов. Садитесь, рассказывайте.

– А дочка вам ещё ничего не говорила?

– Нет. У меня, как у плохого следователя – одни догадки, – Тамара бросила выразительный взгляд на Олесю. – Так что вы вовремя пришли.

Мужчина присел на край стула. Он нервно пощипывал узловатыми пальцами ворот своей клетчатой рубашки и украдкой оглядывал столовую. Домработница налила ему горячего чаю, придвинула к нему конфетницу и вышла. Фёдор Иванович рассеянно взглянул на угощение и кашлянул в кулак.

– Тут ведь дело какое, – начал он. – Клавдия моя пошуметь любит. Ну, бабы такой народ, ничего не поделаешь…

Он спохватился и смущённо примолк, но Тамара благосклонно кивнула головой: мол, продолжайте.

– С час назад это было. Я в огороде копался. Слышу: Клава с кем-то ругается. Вернее, только её слышал. Ну, думаю, полается и угомонится. А к дому подошёл, глянул за калитку – а она трясётся, за горло себя хватает, не то хрипит, не то сипит. А дочка ваша – напротив неё, и взгляд у неё такой… У меня от него мурашки по спине побежали. И сразу, как вспышка в голове: нарвалась жена… Я давай её в дом заводить. Спрашиваю, что с тобой, а она ничего сказать не может. До сих пор ни слова не сказала, только лежит на диване и плачет.

Фёдор Иванович замолчал и уставился в пол. Тамара, пока он говорил, смотрела на него с холодным вниманием, как на подчинённого, который перед ней отчитывается. Олеся молча покусывала губы. Больше всего ей хотелось сбежать в свою комнату.

– Я вас услышала и поняла, – сказала Тамара. – Но почему вы решили, – голос её стал вкрадчивым, – что моя Олеся как-то причастна к тому, что произошло с вашей супругой?

– Так я ж не дурак! – сосед хлопнул рукой себя по колену. – Два и два сложить могу. Когда с женой всё случилось, ваша дочка рядом стояла. А про неё всякое толкуют. Клава, видать, на неё нашумела, вот она и…

– Я знаю, что про Олесю, как вы выразились, толкуют, – ледяным тоном оборвала его Тамара. – А вы, стало быть, всему верите?

Фёдор Иванович поёрзал на стуле.

– Бабы болтают, – неопределённо пожал он плечами. – Я раньше только слушал да посмеивался. И не поверил бы, если бы однажды сам не увидел…

– Что вы увидели? – спросила Тамара.

Олеся привстала, налила себе из заварочного чайника почти остывший чай и сжала пальцами фарфоровую чашку.

Фёдор Иванович откашлялся и снова уставился в пол.

– Возвращаюсь я как-то домой. Навстречу мне дочка ваша идёт. Вдруг откуда-то псина выскочила, большая, лохматая. Я такой на нашей улице ни у кого не видел. Кажись, приблудная. И псина эта давай на девочку брехать. На лапы передние припадает, зубы скалит, вот-вот кинется. Я схватил с земли палку, отогнать чтобы… А дочка ваша встала так спокойненько – и прямо в глаза зверюге этой посмотрела. Я почему-то остановился. Смотрю: псина заскулила, хвост поджала и стала на бок заваливаться. Вот только прыгала, рычала – и вот уже на земле лежит. Я удивился: что ж с ней такое? А девочка – шмыг мимо меня и убежала. Я к собаке подошёл, наклонился посмотреть, а она и не шелохнётся, язык из пасти вывалился, глаза открытые и как стеклянные. Меня аж дрожь пробрала…

Тамара вопросительно взглянула на дочь.

– Мам, – тихо сказала Олеся, – та собака бешеная была. Я её только отогнать от себя хотела, а она… Я не знала, что так выйдет.

На минуту в столовой повисло молчание. В приоткрытое окно было слышно, как по улице прокатился детский смех, звякнул велосипедный звонок. В кухне зашумела вода, домработница зазвенела посудой.

– И вы решили, – медленно произнесла Тамара, – что моя дочь могла не только собаке, но и вашей жене сделать что-то плохое?

Сосед замахал руками:

– Тамара Викторовна, дорогая, вы поймите, я не знаю, что и думать!

Тамара задумчиво побарабанила пальцами по столу.

– Видите ли, моя Олеся, как вы догадались, – не совсем обычный ребёнок. Я это и не скрываю. Она обладает способностями, которые иногда доставляют и ей, и другим людям… некоторые неудобства.

Тамара замолчала и всмотрелась в лицо мужчины, наблюдая за его реакцией. Олеся напряглась и ещё сильнее стиснула чашку.

– Но это не означает, – продолжила Тамара, – что мою дочь можно обвинять во всех неприятностях, которые происходят вокруг, а тем более бояться или отталкивать её. В конце концов, мы живём в двадцать первом веке, поздно устраивать охоту на ведьм.

Фёдор Иванович мелко закивал, хотя было заметно, что из слов Тамары он мало что понял.

– Я хорошо отношусь к вашей дочке, – сказал он. – Как-никак, соседи. Если она и сделала что с Клавдией, так ведь наверняка не со зла. Жена моя ругаться любит, не спорю. Но это дурь так из неё выходит, а то бы она уже слегла. Я-то с ней сорок годков живу, притерпелся. А девочка, понятное дело, обиделась.

– Она обвиняла меня в том, чего я не делала, – отчеканила Олеся. – И называла плохими словами. А я просто шла мимо вашего дома. Мне что, в следующий раз через него перепрыгивать?

Взрослые повернули к ней головы. Фёдор Иванович едва скользнул глазами по лицу девочки и поспешил уставиться в пол. Видимо, паркет под ногами казался ему безопаснее прямого взгляда Олеси.

– Я прошу прощения за свою жену, – смущённо проговорил он. И всё-таки решился посмотреть на Олесю: – Я ни в чём тебя не виню. Но если Клавина хворь твоей рукой сделана, пусть твоей рукой и снимется.

Олеся пожала плечами и сказала:

– Ваша жена завтра заговорит.

– Как – завтра? – захлопал глазами Фёдор Иванович. – Уже завтра?

Тамара изумлённо вскинула брови, приложила руку к груди и тихо рассмеялась.

– А вы, смотрю, подустали от своей благоверной, – сквозь смех иронично заметила она.

Олеся сжала губы, чтобы не улыбнуться. Мужчина покраснел, пригладил волосы и поднялся со стула. К чаю он так и не притронулся.

– Ох, отлегло от сердца! – с чувством сказал он. – Сейчас обрадую супругу. Тамара Викторовна, спасибо, что выслушали. Олесенька, не обижайся на мою Клавдию.

– Не буду, – замотала головой Олеся. Её губы подрагивали от сдерживаемого смеха.

Когда сосед ушёл, Тамара встала и закрыла дверь столовой. Олесе разом расхотелось смеяться. Мать медленно подошла к ней, скрестив на груди руки.

– Встань.

Олеся вскочила со стула и выбралась из-за стола. Руки матери разомкнулись, взлетел шёлковый рукав домашнего платья и скользнул прохладой по её лицу. И в тот же миг Олеся почувствовала, как огнём обожгло щёку. Она отшатнулась, из глаз едва не брызнули слёзы. Она втянула голову в плечи, ожидая второй пощёчины, но её не последовало.

– Ты снова вынудила меня метать бисер перед свиньями, – холодно произнесла мать.

– Я не заставляла тебя это делать, – с обидой отозвалась дочь.

Тамара вздохнула.

– Господи, и в кого ты у меня такая?.. Лесик, ты знаешь, как я отношусь к твоим способностям, но другие… Вспомни, как в прошлом году ты сказала соседке, чтобы она куда-то там не ездила. А она поехала и попала в аварию. Потом она звонила мне из больницы и кричала: «Ваша дочь меня сглазила!»

– Мама, но я правда видела… Я же только хотела предупредить…

– Знаю. Но этим ты что-то изменила?

Олеся растерянно промолчала.

– Сколько раз я тебе говорила: следи за своим языком, – жёстко продолжила Тамара. – Думай, кому можно озвучивать свои видения, а кому – нет.

Олеся насмешливо изогнула бровь.

– А как же твои подруги, которые просят «погадать»?

– Они – другое дело, – отрезала мать. – И ты это прекрасно знаешь… И ещё. Следи за своим бурным настроением. Ты хочешь, чтобы я продала этот дом и квартиру в Москве и мы куда-нибудь переехали? В какую-нибудь глушь, где других людей не будет? Ну уж нет, если тебе и придётся менять место жительства, то уже без меня.

– А если не буду за собой следить, то – что? – вскинула голову Олеся, в её голосе послышался вызов. – Опять в лабораторию отправишь?

– Возможно. Могу прямо сейчас позвонить Юрию Борисовичу.

Взгляд Олеси вдруг застыл, будто она прислушалась к чему-то.

– Не получится. Закрыли его лабораторию, – сообщила она. – Неделю назад.

В лице матери всё замерло. С минуту она молча смотрела на дочь. Потом сжала пальцами её руку чуть выше локтя и отчеканила:

– Тогда так. Если ещё раз на тебя кто-то пожалуется, я посажу тебя под домашний арест до конца лета.

Олеся вспыхнула, вырвалась и бросилась вон из столовой. Мать что-то крикнула ей вслед, но она не обернулась, выскочила из дома и побежала. Опомнилась, только когда улица осталась позади и она оказалась у высоких зарослей, за которыми в вечерних лучах солнца поблёскивала река. Она понуро побрела вдоль берега, не глядя по сторонам, и вскоре вышла на песчаную косу. И остановилась.

Почти у самой воды на старом рассохшемся бревне сидел кто-то чёрный. В чёрной одежде, с чёрным рюкзаком у ног. Смоляные волосы незнакомца были взлохмачены, худая рука с зажатым в ней карандашом порхала над раскрытым альбомом, лежащим на коленях. Вокруг парня в такт появляющимся штрихам словно подрагивали невидимые волны. Острый профиль его белого лица с тёмными насупленными бровями, с носом, из-за горбинки напоминающим клюв, был погружён в рождающийся рисунок. Олеся подумала, что этот человек похож на чёрную взъерошенную птицу. А ещё уловила в нём нечто знакомое. И подошла ближе.

– Привет, – сказала она.

Художник вздрогнул и вынырнул из своего занятия. Тёмно-карие, почти чёрные глаза блеснули и угрюмо скользнули по Олесе.

– Чего тебе?

– Можно посмотреть, как ты рисуешь?

Молодой человек неопределённо пожал плечами. Карандаш снова запорхал над альбомным листом.

Олеся присела на бревно рядом с парнем и несколько минут зачарованно наблюдала, как из белой пустоты вырастают грифельно-чёрные фигуры в причудливых одеждах.

– Красиво у тебя получается, – произнесла она.

Парень вдруг замер, повернулся к ней, и Олеся едва не ахнула, увидев, что правая половина его лица зеленовато-жёлтая от уже сходящего кровоподтёка.

– Извини, тебе лучше уйти, – попросил он. Его голос прозвучал немного смущённо, но твёрдо. – Меня из-за тебя сейчас в речку снесёт. Думаю, ты понимаешь, о чём я.

Олеся послушно поднялась с бревна и отступила в сторону. Она не обиделась – как можно обижаться на того, кто прав?

– Ладно, пока! – взмахнула она на прощанье рукой и неожиданно для самой себя добавила: – Скоро увидимся.

На лице парня мелькнуло удивление. Олеся невольно усмехнулась и, развернувшись, пошла вдоль реки в сторону дома.

Вместе

Дни тянулись долго и уныло, как длинная серая лента поезда, а на вагонах – ни нумерации, ни станции назначения. Алексею казалось, что мнимый горизонт отодвигается от него всё дальше и дальше, и непонятно было, что делать в своей квартире, превратившейся в скучное купе, единственным пассажиром которого был он сам.

Иногда он всё же выбирался из своего «вагона». Если не было дождя, вытаскивал себя в парк на пробежку, бегал до изнеможения, а после долго сидел на траве, глядя на тихую гладь пруда и перебирая смутные мысли. Ничего ясного в голову не приходило, прежняя жизнь рассыпа́лась на глазах, и он не знал, куда себя деть.

Один раз съездил к матери на другой конец города. Ждал неприятных вопросов и заранее внутренне напрягся.

– Вчера встретила твою Викторию в центре, – сказала мама, аккуратно помешивая сахар в чашке с кофе. – Она сделала вид, будто со мной не знакома. Как это понимать?

Они сидели на кухне за столом, друг напротив друга, и Алексею было неловко за тень тревоги в материнских глазах. Обжигаясь, он отпил кофе из своей кружки – кофе мама варила изумительный, крепкий, душистый, со щепоткой соли.

– Вика ушла, – выговорил он.

Мама не удивилась.

– Вздыхать не буду, – сказала она. – Ты знаешь, мне эта девушка никогда не нравилась. Какая-то она… искусственная.

– Возможно.

– Алёша, меня настораживает твоё равнодушие.

– Я в порядке.

Мать покачала головой и поднесла чашку к губам, сделала глоток.

– Хорошо, не будем затрагивать эту тему. Ты новую работу ищешь?

– Рассматриваю варианты.

– Может, позвонишь отцу? Остались же у него в Москве связи в ваших научных кругах… Это я с ним больше не общаюсь, но с тобой-то он поговорит. Глядишь, что-то посоветует…

– Не надо, – отрезал сын.

В тот же день и Серёга некстати помянул отца добрым словом.

– …Правильно твоя мама говорит: надо звонить Николаю Александровичу! – кричал он в телефонную трубку. – К нему прислушаются, он солидный профессор, а нам с тобой до его репутации – как до пятого измерения. Глядишь, замолвит слово и за тебя, и за меня.

– Вот сам ему звони, – огрызнулся Алексей. – Заодно порадуешь, что сбылись его прогнозы про лабораторию.

– Э-э, нет. Что ж ты меня сразу на амбразуру бросаешь! Ты-то с ним поговорил бы как сын с отцом. Ну, подумаешь, не сошлись взглядами в физике…

– Смолин, – со звенящим спокойствием в голосе сказал Алексей, – если б мы говорили не по телефону, я бы тебе уже по физиономии съездил.

– Ладно, не злись, – отступил Сергей. – Тебе Юрий Борисович звонил?

– Да. Предложил читать лекции. Я сказал, что подумаю. Сам знаешь: преподавать – не дипломников консультировать.

– Меня он тоже в преподы позвал, – бодро сообщил Смолин. – Я согласился, в сентябре приступаю.

– Поздравляю.

– Конечно, это не то, что хотелось, но лучше, чем ничего. Ты-то что будешь делать?

– Пока не решил. До понедельника подумаю, потом начну суетиться.

– А я уже подсуетился. Мы с Таней встречаться начали, – с обманчивой небрежностью сообщил Сергей, и Алексей понял, что он улыбается. – Ты ж знаешь, она мне давно нравилась, а я всё чего-то тормозил. А тут как представил, что теперь редко будем пересекаться… Бр-р, аж страшно стало. Короче, я ей позвонил… Но я не это хотел сказать. У Тани подружка свободная есть. Аспирантка, комсомолка, красавица. Может, приедешь в воскресенье? Сходили бы куда-нибудь вчетвером…

Алексей шумно вздохнул.

– Извини, Серёга. Мне сегодня не нравятся твои предложения.

Прошла неделя после собрания в кабинете Архипова. Бессильная глухая злость, не отпускавшая Алексея всё это время, почти унялась. Но спокойнее ему от этого не стало. Если бы его просто выставили за порог НИИ, с этим бы он, возможно, уже смирился. Но когда твоё дело грубо и легко перечеркнули… Алексей думал об этом с невесёлой усмешкой: дело оказалось не нужным никому, кроме горстки энтузиастов. И как теперь его продолжить, он не имел представления. А раз так, придётся искать что-то другое. Такое, как у всех бывших однокурсников – стабильное, приносящее деньги на хлеб насущный и вписывающееся в строгие научные рамки. Нормальное, как сказал бы его отец, который к исследованиям Веденского всегда относился со скептической иронией.

Но искать это «нормальное» не пришлось.

В понедельник утром, едва он вернулся из парка с пробежки, как в глубине квартиры разразился мелодией мобильный телефон. Алексей быстро снял кроссовки и прошагал в комнату. Номер на экране мобильника был ему не знаком. Он немного помедлил и ответил на звонок.

– Алексей Захаров? – услышал он женский голос.

Голос был энергичный, с лёгким акцентом.

– Да. Здравствуйте.

– Меня зовут Элен. Я личный помощник режиссёра…

Дальше она произнесла такое имя, после которого Алексей недоумённо помолчал. Потому что человек, которого назвала Элен, – знаменитый на весь мир, с другого континента, из другого поколения (да что там, из другого измерения) – этот человек не мог знать о его существовании.

– Полагаю, вам знакомо это имя? – спросила собеседница.

– Да. Я видел его фильмы. Но как… Вы меня разыгрываете? Мы сейчас в радиоэфире?

Женщина тихо рассмеялась.

– О, мне не платят за чувство юмора, я с вами совершенно серьёзна, Алекс. Я могу вас так называть? – И, не дожидаясь ответа, продолжила: – Вы готовы меня выслушать?

Алексей сел на диван и потёр переносицу.

– Да, я внимательно вас слушаю.

– Отлично! Мы хотим пригласить вас для участия в одном проекте, – Элен заговорила медленнее и так, чтобы он оценил каждое слово. – Мы – это сам режиссёр и его небольшая команда, частью которой являюсь и я. Для успешной реализации проекта нам нужен такой человек, как вы – молодой перспективный учёный, – при слове «перспективный» Алексей усмехнулся уголком рта, – мыслящий оригинально и креативно. Всё, что нам понадобится от вас – это ваши энергия, целеустремлённость и особенно знания.

– Иными словами, весь я, – не удержался от замечания Алексей. Он уже начал кое о чём догадываться.

Снова вспыхнул и быстро погас мелодичный смех.

– Вы так говорите, – с мягкой иронией сказала Элен, – будто вам предлагают продать душу сами знаете кому. – Она выдержала паузу и продолжила прежним тоном: – Разумеется, ваши время и усилия будут вознаграждены. Вы получите не только деньги, но и уважение выдающегося человека. Полагаю, имена знаменитостей для вас что-то значат…

Алексей встал и заходил по комнате.

– Сумасшествие какое-то… – пробормотал он.

Слова, произнесённые невидимой собеседницей, никак не хотели выстраиваться в его голове в правильном порядке.

– Вы не верите мне, Алекс? – спросила Элен. – Перелёт на частном самолёте из Нью-Йорка в Москву – это слишком сложно и дорого для розыгрыша, вы не находите?

Они немного помолчали.

– Я могу узнать подробности проекта?

– Мой шеф не давал мне полномочия их разглашать. Он расскажет вам всё сам, при личной встрече.

– Вы можете сказать, как он узнал обо мне?

– Повторю свои предыдущие слова: всё – при личной встрече, – отрезала Элен. – Так в котором часу можно прислать за вами автомобиль?

– О, даже так! А вопрос о том, согласен ли я вообще ехать, есть в вашей записной книжке?

– Алексей Николаевич, – в голосе Элен послышались металлические нотки, – насколько нам известно, вы сейчас не в том положении, чтобы отвергать предложения такого рода.

– Подозреваю, вам известно не только это.

– Мне за это платят. Так в котором часу вам будет удобно? Что, если сегодня в двенадцать? Когда прибудете на место встречи, у него как раз закончится ланч.

Алексей глубоко вдохнул и выдохнул.

– Okay, – ответил он. – Я вам поверю. Мой адрес у вас есть?

– Да. Но давайте всё-таки уточним, – голос Элен стал бархатным. Алексей почти увидел, как она улыбается.

– Всё верно, – сказал он, услышав от неё свой адрес.

– В полдень за вами приедут.

– Как я должен выглядеть?

– Галстук будет лишним. Оденьтесь демократично, но со вкусом.

– Хорошо.

– И ещё, – бархат из голоса исчез. – Не сообщайте никому о нашем разговоре. Особенно это относится к журналистам. Мы в России инкогнито.

«Прямо шпионские игры какие-то», – подумал Алексей.

– I understand you1, – ответил он.

Кажется, Элен снова улыбнулась.

– До встречи, Алекс, – попрощалась она и отключилась.

Без трёх минут двенадцать Элен снова позвонила.

– Вы готовы? – спросила она. – Отлично. Выходите. Вас ожидает чёрный «ауди». Водителя зовут Майкл. На русском он почти не говорит, но избавьте его от беседы на английском. У него задание – довезти вас до нужного места, а не отвечать на ваши вопросы.

– Приму это к сведению, – сухо отозвался Алексей.

У подъезда, как и было обещано, стоял «ауди», поблёскивая чёрными боками. Выглядел он тяжело, солидно и дорого – во всяком случае, для этого района, где подобные автомобили появлялись так же часто, как летающие тарелки. «Вот так «инкогнито», – усмехнулся про себя Алексей.

Когда он приблизился к машине, стекло со стороны водителя медленно опустилось. Алексей увидел парня примерно своих лет со светло-рыжими волосами и смуглым от загара скуластым лицом.

– Вы – Майкл? – спросил он.

Парень за рулём сверкнул синими глазами и улыбнулся белозубо и так широко, будто знал его много лет и рад долгожданной встрече.

– Yes, yes. Sit down, Alex2, – поторопил он и добавил уже на ломаном русском, с акцентом более сильным, чем у Элен: – Нас ошень ждать.

Алексей, немного поколебавшись, занял место на заднем сиденье. Майкл завёл двигатель, и автомобиль тронулся с места. За окном поплыли старые пятиэтажки и высокие деревья сквера, вскоре сменившиеся пустырями, рядами гаражей и домами с огородами. Алексей подумал, что Майклу пришлось поднапрячься, чтобы изучить незнакомую местность.

Они быстро пересекли центр города и помчались по шоссе на север, в сторону Москвы. Минут через сорок они выехали на МКАД и направились на запад. Майкл ловко лавировал в потоке машин, перестраиваясь с одной полосы на другую. Алексей смотрел в окно и думал, в какую же авантюру его угораздило ввязаться.

Через некоторое время Майкл вырулил на шоссе, и вскоре съехал с него на малоприметную дорогу. Под колёсами зашуршал гравий. Впереди показался коттеджный посёлок, въезд в который перекрывал шлагбаум. Майкл предъявил пропуск неприветливого вида охраннику, и они поехали дальше.

Когда улицы посёлка остались позади, автомобиль свернул на узкую бетонную полосу между деревьями и попал в коридор из живой зелени. Пока ехали сквозь него, разросшиеся ветви почти касались машины, а солнечные лучи едва пробивались сквозь густую листву. Алексею вдруг подумалось о параллельных вселенных и переходах между ними: вот сейчас зелёный коридор закончится и…

Автомобиль вынырнул на широкую поляну и оказался перед воротами кованого железа с причудливым узором. Ворота плавно открылись. Появился охранник в форме и коротко кивнул головой. Майкл въехал на подъездную аллею, припарковал автомобиль под навесом и, повернувшись к своему пассажиру, бодро сообщил:

– We are here!3

Алексей вышел из машины и огляделся. С внешней стороны каменного забора возвышались сосны, источая крепкий смолистый запах. Верхушки их тихо покачивались на ветру, шептались высоко над головой, казалось, цепляясь за неспешно плывущие облака.

В конце уходящей далеко вперёд аллеи, по обеим сторонам обсаженной кустарником, стоял двухэтажный особняк. Здесь, в кольце подмосковного леса, создавалось впечатление, что владелец хотел скрыть его не только от столичной суеты, но и от посторонних глаз.

Майкл поставил автомобиль на сигнализацию и по мощёной дорожке направился к дому. Алексей последовал за ним, на ходу не без любопытства отмечая детали: ухоженный газон, кирпичный гараж, деревянная беседка. Сам особняк был построен в классическом европейском стиле: крыша крыта бежевой черепицей, стены отделаны штукатуркой кремового цвета, фасад украшали белые колонны и чёрные ажурные балконы. Дом выглядел одновременно изящно и основательно.

Дверь им отворила маленькая пухленькая женщина с восточными чертами лица. Она гостеприимно улыбнулась и посторонилась, пропуская их вперёд. Алексей переступил порог и оказался в холле, где всё – от стен и мраморных колонн до лестницы, ведущей на второй этаж, – сверкало белизной. В солнечном свете, льющемся сквозь высокие окна, блестел паркетный пол, с высокого потолка сияющей тяжестью свисала хрустальная люстра. На мгновение Алексей почувствовал себя мужиком-лапотником, ввалившимся со двора в барский дом.

Где-то наверху хлопнула дверь и послышался быстрый стук каблучков. В холл спустилась молодая женщина лет тридцати – блондинка со стрижкой каре, в белом брючном костюме и шёлковой чёрной блузе под расстёгнутым жакетом.

Женщина коротко кивнула головой Майклу и подошла к Алексею. Высокая, одного роста с ним, стройная, с карими глазами и пухлыми губами, тронутыми красной помадой, она выглядела так, словно готовилась к фотосессии для модного журнала.

Белоснежно улыбаясь, блондинка протянула Алексею руку.

– Рада вас видеть, Алекс. Я Элен. Мы говорили с вами по телефону.

Конечно, он сразу узнал её по голосу – бодрому, с мягким акцентом. Он слегка пожал узкую прохладную кисть.

– Приятно познакомиться.

– Как вы доехали?

– Хорошо. Майкл – отличный водитель.

Она окинула Алексея взглядом и слегка кивнула головой с одобрением: видимо, белая рубашка и тёмно-синие джинсы соответствовали дресс-коду предстоящей беседы.

– Люблю, когда фотография не лжёт, – сказала она.

Алексей от этих слов почему-то смутился. Элен заметила это и её губы изогнулись в улыбке.

– Расслабьтесь, Алекс. Я просто сделала вам комплимент.

Она повернулась к Майклу и что-то быстро сказала ему по-английски. Тот так же быстро что-то ответил ей и удалился. Элен снова посмотрела на Алексея.

– Идёмте, он уже заждался. Закончил свой ланч и ходит из угла в угол от нетерпения. – И добавила без намёка на иронию: – Если бы это было возможно, он отправил бы за вами не автомобиль, а вертолёт.

Они поднялись по лестнице на второй этаж. Здесь, как и на первом, было светло и просторно. Мягкие ковры под ногами, изящная мебель, поблёскивающие позолотой светильники, картины и гобелены на стенах – всё было выдержано в классическом стиле. Алексей машинально поискал глазами фотографии, которые могли бы рассказать о настоящем владельце дома (сомнительно, подумалось ему, чтобы американский режиссёр обзавёлся недвижимостью в Подмосковье), но, если они и имелись, их, видимо, убрали от любопытных посторонних глаз.

Элен остановилась перед одной из дверей и негромко постучалась.

– Входите! – ответил ей хрипловатый мужской голос с акцентом.

Алексей вдруг почувствовал, что ему трудно дышать. Сердце учащённо забилось. «Успокойся», – приказал он себе и сделал глубокий вдох. Элен открыла дверь, и они вошли в небольшую прохладную комнату с антикварной мебелью.

Комната оказалась спальней. Возле кровати с балдахином стоял невысокий мужчина в чёрном костюме и, заложив руки за спину, смотрел в окно. При их появлении он обернулся, и Алексей узнал того, кого только раз видел на фотографии, найденной в Интернете перед встречей. Лет семидесяти пяти, может, немного старше. Седые вьющиеся волосы, крупный нос с горбинкой, тёмные внимательные глаза под густыми бровями на морщинистом подвижном лице. Во всём облике мужчины чувствовалось спокойное достоинство – и без фотографии Алексею было понятно, что этот человек не играет какую-то роль, а является именно тем, кто его сюда пригласил.

Незнакомец, которого знал весь мир, сдержанно улыбнулся и протянул гостю руку:

– Аарон, – представился он. Алексей пожал его руку, крепкую и горячую. – Можно просто Рон. Когда-то это было моим именем. Здесь называйте меня так. И к Хелен обращайтесь просто по имени. Никаких «мистеров» и «мисс».

Сначала Алексей поразился тому, что взаправду видит перед собой американского режиссёра. Теперь немало удивился, услышав от него русскую речь, пусть и с отчётливым акцентом.

– Очень рад знакомству с вами… Рон.

– Взаимно, – чуть шире улыбнулся режиссёр, и морщинки разбежались вокруг тёмно-карих глаз. – Благодарю, что согласились приехать.

Алексею вдруг показалось, что комната покачнулась. Слишком нереальным было то, что он видел и слышал. В его обычной жизни такой встречи просто не могло произойти. Наверное, он попал в какой-то другой, параллельный вариант своей жизни, и его сознание переместилось в его собственного двойника…

– Садитесь, Алекс, – Аарон указал рукой на софу, обтянутую светлым шёлком. – Вы не против этого имени? Хелен сказала мне, что я могу вас так называть.

Алексей очнулся от своих размышлений, бросил вопросительный взгляд на Элен и снова посмотрел на режиссёра.

– Если вам так будет удобно, – дипломатично согласился он.

Они заняли свои места: Аарон и Алексей сели на софу, а Элен опустилась на стул с высокой спинкой по правую руку от шефа. На столике возле софы Алексей заметил какую-то чёрную кожаную папку.

– Я знаю, вы неплохо владеете английским, – сказал Аарон. – Но, полагаю, лучше вести беседу на вашем родном языке.

Последние слова были произнесены полувопросительно.

Алексей медленно кивнул головой.

– Вы прекрасно говорите по-русски, – заметил он.

– Благодарю. В моей семье говорили на двух языках, и русский был одним из них. Когда я эмигрировал в Америку, мне пришлось выучить третий. Но не будем сейчас обо мне… – Аарон откинулся на спинку софы и всмотрелся в лицо Алексея, о чём-то раздумывая. – Вы очень похожи на своего отца, – заключил он. И добавил многозначительно: – Внешне.

Брови Алексея взметнулись вверх, хотя, конечно, не сравнение с отцом его удивило. Он был почти копией Николая Захарова в молодости: тот же высокий рост и поджарое телосложение, те же тёмно-русые волосы и внимательные серые глаза. Не красавец из дамских романов, но девушки взглядывали с интересом: что там кроется, за этой внешней серьёзностью?

– Значит, вы с ним знакомы? – спросил Алексей.

Он вдруг почувствовал себя свободнее. Ощущение нереальности происходящего начало рассеиваться.

– Да, но об этом чуть позже. Вы видели мои фильмы?

– Некоторые.

– Что вы можете о них сказать?

Алексей немного подумал, прежде чем ответить. Он не был любителем историй, в которых супергерои борются с суперзлодеями и спасают весь мир от мыслимых и немыслимых катастроф. А фильмы Аарона были как раз об этом.

– Они меня впечатлили.

По лицу Аарона он понял, что тот ожидал иного ответа.

– Как вы относитесь к фантастике в целом? – продолжил режиссёр.

– Мне нравится этот жанр – и в кино, и в литературе. Фантастика приводит мысли в движение и показывает мир с неожиданных сторон. Помнится, кто-то сказал, что без фантастики не было бы науки.

– А без науки не было бы фантастики, – продолжил его мысль Аарон. – Ведь вымысел не должен противоречить законам природы, каким бы невероятным он ни был. Вот почему я и мои сценаристы часто обращались за помощью к учёным: чтобы уточнить, не слишком ли далеко наше воображение выходит за границы возможного. Вымысел помогает реальности, реальность помогает вымыслу. Взаимовыгодное сотрудничество, не так ли?

– Согласен.

– Так вот, одним из наших консультантов был ваш отец. Мне порекомендовали его как блестящего физика-теоретика. Разумеется, я не могу говорить о его профессиональных качествах, как ваши коллеги. Но я смог оценить талант Ника объяснять сложное простыми словами. Наше общение было в основном по электронной почте, но пару раз я виделся с Ником в Бостоне, куда я прилетал по делам. – Аарон подался вперёд и добавил заговорщицким тоном: – Тогда мне ещё можно было пить бренди, поэтому наша беседа получилась весьма тёплой. – Он взглянул на Элен и сказал: – Милая, попроси Надин, чтобы принесла что-нибудь покрепче кофе.

– Вам нельзя, – холодно отрезала Элен.

Аарон всплеснул руками.

– Ну что за женщина! – с чувством сказал он. – Как одна из моих героинь – из огня и камня!

Элен закатила глаза к потолку. «Своеобразные у них отношения», – подумал Алексей.

– Вы общаетесь с отцом? – неожиданно спросил Аарон.

– Я слежу за его научными публикациями.

Аарон кивнул головой какой-то своей мысли.

– Понятно… Ник упоминал, что вы разошлись во взглядах.

Алексей внутренне напрягся.

– Он что-то говорил обо мне?

Вместо ответа Аарон взял со столика чёрную папку и положил её себе на колени.

– Когда-то давно, – начал он, – я задумал один проект. Но только недавно понял, каким он должен быть, и решился наконец его осуществить. И поделился его деталями с Ником. Он сначала удивился, потом рассмеялся, а когда я спросил, кого бы он мог порекомендовать мне в качестве консультанта, назвал ваше имя. Сказал, что вы… как это говорится?.. «в теме». И упомянул о лаборатории профессора Веденского.

Аарон выдержал паузу под напряжённым взглядом Алексея и продолжил:

– Этот разговор с вашим отцом был примерно год назад. Я уже тогда хотел прилететь в Россию, но меня задержали разные обстоятельства. А неделю назад Ник позвонил мне и сообщил, что лаборатории больше нет и что вы пока располагаете свободным временем.

Аарон раскрыл папку, извлёк из неё несколько листов и пробежал их глазами.

– Я собрал о вас некоторую информацию. Окончили Московский технический университет. Кандидат физико-математических наук. Были научным сотрудником… простите, не могу выговорить название вашей лаборатории. Так, список ваших публикаций… У вас хорошая научная биография для двадцати восьми лет, – заключил он.

Алексей пожал плечами.

– Я бы так не сказал, учитывая то, что нашу лабораторию закрыли.

– Вот о ней-то я и хотел с вами поговорить, прежде чем перейти к самому проекту. Ник обрисовал мне суть проведённых исследований, однако его ирония помешала моему восприятию. – Аарон произнёс это добродушным тоном, но Алексей нахмурился. – Позволите мне начать с личного вопроса?

– Он будет связан с моей работой?

– Разумеется. Скажите, как получилось, что вы, специалист в области квантовой физики, занялись паранормальными явлениями?

– …И как так получилось, что тебя повело в паранормальщину? – возмущалась телефонная трубка голосом отца.

Алексей прикрыл глаза и мысленно сосчитал до пяти. Вдох. Выдох. Теперь можно отвечать.

– Причём здесь, как ты выразился, «паранормальщина»? Я исследую вполне физические явления.

– А-а-а, теперь это так называется? – усмехнулась трубка. – Ты кандидатскую вот для этого защитил – чтобы с юродивыми возиться? Со всякими там, прости господи, экстрасенсами, телепатами… Или как там они себя называют? Помню, кое-кому из них мало было просто дурить доверчивых граждан. Они ещё и к госбюджету пытались присосаться со своими советами и с чёрт знает какими «изобретениями», чуть ли не во власть полезли. Ну, их тогда вовремя разогнали. Только, смотрю, всё равно недобитых полно осталось. А такие, как ты…

И Захаров-старший добавил ещё парочку слов отнюдь не интеллигентного происхождения.

Алексей поморщился от такой словесной атаки – десять лет в Штатах не лишили отца умения крепко выражаться по-русски.

– Во-первых, – отчеканил он, – тот, кто обманывает других или самого себя, в нашей лаборатории не задерживается. Во-вторых, экстраординарные способности существуют не вопреки законам физики, а благодаря им. В-третьих, мы изучаем, собственно, не самих людей с этими способностями, а то, с чем они работают.

– Ну-ну… Юрка мне пытался что-то втолковать. «Мы исследуем свойства и закономерности информационного поля с точки зрения квантовой механики и проявления экстраординарных способностей человека», – изображая тон профессора Веденского, сказал отец. – Да после таких формулировок закусывать надо! У меня тут коллега один, из местных, почтенный физик-теоретик, рассказывал, как в 80-х он тоже пытался изучать эту самую информацию. Так его чуть из института не выперли.

– Спасибо, что поддерживаешь меня, папа.

– Не дерзи, тебе это не идёт. Я, между прочим, за твою репутацию беспокоюсь.

– Представляю, как трудно это делать, находясь в Америке.

Отец тяжело помолчал.

– Я советую тебе заняться чем-нибудь более перспективным, – почти ровным голосом произнёс он. – Даже если вы добьётесь положительных – с вашей точки зрения – результатов, их всё равно не примут. В лучшем случае вас просто прикроют, в худшем – засмеют. Когда Юрка стал заведовать этим винегретом, я ему сразу сказал: «Зря». И как только ваш Архипов согласился на такую авантюру?.. А ты тоже хорош, целый год в молчанку играл, боялся сказать мне, над чем на самом деле работаешь…

– И жалею, что сказал.

Они бросили трубки почти одновременно.

И ухнуло куда-то всё недосказанное.

Алексей вспомнил, что в том последнем разговоре с отцом он так и не ответил на вопрос, который теперь повторился почти дословно.

«Скажите, как получилось, что вы занялись паранормальными явлениями?»

Он не смог объяснить этого отцу: как говорить человеку о том, что для него не существует? А объяснять почти незнакомцу, свалившемуся в твою жизнь словно с другой планеты…

Странная всё же встреча – будто привет от отца.

Или его насмешка.

Захаров потёр переносицу и окинул взглядом комнату, собираясь с мыслями. Краем глаза он заметил, что Элен, до вопроса Аарона сохранявшая спокойно-деловой вид, смотрит на него с неприкрытым любопытством. У самого режиссёра было такое выжидательное выражение лица, что он догадался: от его ответа будет зависеть дальнейший разговор.

– На самом деле в моей работе никогда не было ничего паранормального. – Сказав это, Захаров уловил на лице Аарона мелькнувшее удивление. – Начну издалека. Мне всегда хотелось знать, как устроен мир и что в нём скрыто. В детстве я разбирал старые часы – мне было любопытно, что заставляет их стрелки двигаться. Позже стал изучать физику – чтобы понять, какие шестерёнки вращаются в природе и что именно их вращает. И вместе с тем мне было интересно, какое место занимает человек в механизме вселенной. Наше сознание, воображение, интуиция, речь – как всё это взаимосвязано с окружающей нас действительностью? И вот во время учёбы в университете я узнал от профессора Веденского о некоем информационном поле, или сокращённо ИП. Если коротко, это гипотетическая структура, в которой хранятся абсолютно все сведения о том, что есть в мире.

– Звучит как что-то эзотерическое, – заметил Аарон.

– Да, информационное поле больше известно эзотерикам – они трактуют его как глобальное хранилище знаний, доступное через подсознание или интуицию. В физике же у этого термина сейчас нет своего законного места. И всё, что я мог бы рассказать вам об информационном поле, будет из области гипотез и недоказанных теорий.

– Поверьте, меня это не смутит. Только, если можно, расскажите без сложных терминов.

– Попробую. – Захаров снова потёр переносицу. – Думаю, что такое информация, понятно. В лингвистике это смысл, зашифрованный в знаках. В информатике – данные в цифровой форме. В биологии информация – это ДНК: инструкция, как создать жизнь.

– А в жёлтой прессе, – иронично улыбнулся Аарон, – это скандалы и сплетни.

– И это тоже, – согласился Захаров. – В физике информация связана с состоянием и взаимодействием материи и энергии. Но в классической и в квантовой физике информация «ведёт» себя по-разному. – Он на минуту задумался. – Попробую объяснить это вашим языком кинематографии. Представьте, что ваш фильм – сценарий, съёмочная группа, реквизит, локации для съёмок и прочее – это отдельная Вселенная. Она существует одновременно на двух уровнях – классическом, где работают законы классической физики, и квантовом, где, соответственно, действуют законы квантовой физики. На классическом уровне информация работает как сценарий. Каждая сцена заранее прописана: герой входит в комнату, произносит реплику, все его движения фиксирует видеокамера. Здесь информация – это конкретные данные: положение героя в пространстве, масса его тела, скорость передвижения. Вы знаете, что записала камера и что будет в следующем кадре. Говоря языком классической физики, вам известно состояние объекта.

– О, ещё как известно! – сказал режиссёр. – Ведь я контролирую это «состояние» на съёмочной площадке.

– На квантовом уровне вашей Вселенной всё иначе. Это словно монтаж, где кадры существуют в десяти версиях одновременно. Актёр играет все роли, которые есть в сценарии, сразу. Говоря языком квантовой физики, это суперпозиция: частица существует в нескольких состояниях одновременно. Но после измерения над квантовой системой эта частица переходит в одно из состояний, то есть происходит коллапс волновой функции. Иными словами, когда оператор нажмёт на кнопку записи и актёр попадёт в объектив видеокамеры, последний начнёт играть лишь одну роль. Здесь информация – не конкретные данные, а вероятности. Не сценарный текст, а все возможные интерпретации сюжета. Надеюсь, я не сложно объясняю?

– Нет, пока всё понятно, – сказал Аарон. – Я вижу это так: классическая физика – чёрно-белое кино, а квантовая – артхаус.

– Подходящее сравнение. А теперь вообразите, что за всем этим, за классическим и квантовым уровнем вашей Вселенной, стоит некий невидимый сценарий, о котором мы можем только догадываться. Не вашего сценариста, а… глобальный. В нём прописаны не только законы природы и свойства окружающего нас мира, но и все потенциальные варианты вашего фильма: эпизоды, которые вы оставили, и кадры, которые вырезали при монтаже, мысли и действия героев, неиспользованные локации, альтернативные концовки, сам процесс съёмок, наконец. Это и есть «информационное поле». Структура, благодаря которой вся информация записывается, хранится, передаётся и воспроизводится. Если смотреть более широко, это многоуровневая структура, где глубинный, невидимый нам уровень определяет всё то, что нас окружает на уровне видимом. Гипотеза? Да. Сумасшествие? Что ж, возможно. Но я верю, что за известными нам уравнениями и формулами скрывается что-то более грандиозное, чем мы можем себе представить.

На лицо Аарона вдруг набежала задумчивость.

– Да, страшно представить, какое шоу идёт в глубинах мироздания… – проговорил он. – Итак, информационное поле – это всё, что было, есть и будет или может быть. А мы в этом вселенском сценарии – актёры, как и сказал Шекспир, и нас всех снимает скрытая видеокамера.

– Если только всё уже не записано, – добавил Захаров. – В таком случае мы, условно говоря, воспроизводим записанное.

– А что, если великий классик ошибся, и каждый из нас ещё и режиссёр?

– Хм, интересный вопрос. Но он скорее из области философии, чем физики. И если отвечать на него в философском ключе, то я бы сказал, что мы прежде всего операторы. Оператор видит то, что оказывается в кадре. Но и за пределами кадра тоже существует действительность. Только увидеть и осознать её мы можем в том случае, если направим на неё объектив своей условной видеокамеры и наше внимание на чём-нибудь сфокусируется. Вот тогда непроявленное станет для нас проявленным, неосязаемое – осязаемым. Как вы понимаете, здесь возникает вопрос: что есть действительность вне нашего сознания? Какими объективными свойствами она обладает без нас и наших «видеокамер»? Думаю, мы не скоро это узнаем, если человеку это вообще возможно узнать.

Режиссёр склонил голову набок.

– Если перевести всё сказанное вами на язык кино, получается, что если мой фильм не смотрят, то его как бы и не существует? А если смотрят, то никогда не видят таким, каким я его создал? – в голосе режиссёра скользнула грусть.

– Ваш фильм никуда не исчезает, даже если у него нет зрителей. Фильм – та же информация: можно создать, но нельзя стереть.

– Звучит как-то неутешительно, Алекс.

– Понимаю. Ответ на второй вопрос вас тоже не воодушевит: зрители всегда видят свою интерпретацию. Но это можно назвать сотворчеством с вами.

– И что же такое мой фильм на самом деле?

Захаров пожал плечами.

– Или все интерпретации, вместе взятые, или… ничего. Ничего, которому нужны интерпретации.

На лице Аарона проступила улыбка, но тут же исчезла. Он поднял руки вверх, точно сдаваясь. Шутливый жест, но в глазах Элен почему-то мелькнуло беспокойство.

– Я совсем запутался, Алекс. Давайте оставим философию и перейдём к вашим исследованиям. Ник сказал мне, что профессор Веденский, ваш бывший руководитель, – учёный неординарный…

– Если мой отец сказал это без иронии, то я соглашусь. Да, у Юрия Борисовича научные взгляды далеки от стандартных. Его области знаний – математика и квантовая физика, но и то, что выходит за пределы официальной науки, ему не чуждо. В 90-х он был научным сотрудником одной закрытой лаборатории, которая занималась исследованием экстраординарных способностей человека. Вы, конечно, слышали о таких феноменах, как ясновидение, телепатия? – Аарон кивнул головой. – Лаборатория сотрудничала с военными, поэтому подробностями Юрий Борисович никогда не делился. Он как-то упомянул, что им удалось добиться некоторых успехов, правда, не настолько впечатляющих, чтобы совершить переворот в науке.

– Чудо не желает сдаваться учёным, верно? – улыбнулся Аарон.

Захаров покачал головой:

– Чудес не существует. Есть явления, которые выглядят фантастическими, но их можно объяснить, пусть и не сразу. Это я понял в лаборатории Веденского, когда для изучения информационного поля мы задействовали людей с экстраординарными способностями.

– Ваш отец назвал этот подход безумным…

– На самом деле этот подход закономерен. Его предложил сам Веденский, а он умеет видеть связи между явлениями там, где их не видят другие. К тому же, как я говорил, он уже работал с так называемым паранормальным и знал, что оно имеет реальную физическую основу. Нашей задачей было «поймать» информационное поле, то есть зафиксировать, как оно себя проявляет, чтобы понять его природу. А одно из его проявлений заключено в нас самих, поскольку мы все принимаем непосредственное участие в сохранении, передаче и преобразовании информации. Наша ДНК, память, мысли, воображение, сны – это всё информация. Можно сказать, мы сами ею являемся. Так вот, у людей с экстраординарными способностями взаимодействие с информацией, точнее, с информационным полем, проявляется особым образом. Они могут читать информацию с людей и предметов, принимать и передавать её мысленно на расстоянии, а также дистанционно воздействовать на неё. – Захаров указал рукой на столик, стоящий напротив софы. – Скажем, я могу передвинуть этот стол к окну, но информационный след о том, что он стоял здесь, у софы, всё равно останется – только не на видимом материальном уровне ИП, а на другом, за пределами наших пяти чувств. Потому что оба этих уровня ИП взаимосвязаны. Это как объект и его отражение в зеркале: сам объект вы можете потрогать рукой, а вот отражение – нет. Я могу зафиксировать информационный след с помощью специальной техники, а люди с экстраординарными способностями – с помощью своей психики. Они видят этот след. Или другой пример. Во время эксперимента мой коллега находится один в закрытом кабинете и что-то рисует на листе бумаги. В это же время, с задержкой в несколько секунд, испытуемый, находящийся тоже один в другом кабинете, повторяет его рисунок. Так происходит передача мысленного сигнала, и осуществима она благодаря взаимодействию с ИП. Ещё одно удивительное и редкое проявление этого взаимодействия – дистанционное воздействие на предметы. Проще говоря, телекинез. Мы так и не разгадали его природу, но, судя по всему, она заключается в локальном изменении параметров ИП, связанных с предметом, на которое оказывается воздействие. Об экспериментах в лаборатории я могу говорить очень долго, поэтому лучше ограничусь этими примерами, чтобы не утомлять вас.

Аарон задумчиво на него посмотрел.

– Вы были свидетелем поразительных вещей, Алекс. И так спокойно о них говорите…

Губы Захарова тронула улыбка.

– Это сейчас. А поначалу я, что называется, не верил своим глазам. Какие-то непонятные «сверхъестественные» способности, о которых я раньше только слышал, вдруг оказались реальностью… У меня было ощущение, что мир вокруг меня рассыпался на множество деталей и собрался заново, уже по-другому.

– А я, к своему сожалению, никогда не видел того, что выходило бы за рамки обычной реальности. Правда, однажды мне показалось, что я вижу настоящее чудо, но простой тест с угадыванием символов на карточках показал, что передо мной обычный мошенник… Так что фантастика оживала только в моих фильмах. Что ж, это тоже неплохо. – Он бросил взгляд на Элен, и та согласно кивнула головой. – Жаль, я не видел ваших экспериментов. Уверен, я был бы в восторге.

– Как сказать… Висящий в воздухе над столом спичечный коробок вас бы ещё впечатлил. Но вот если бы стали копаться в вашей голове…

– О, ради эксперимента я бы согласился и на это. Скажите, а все люди, которых вы исследовали, были необычными?

Захаров покачал головой.

– Нет. Были люди, которые действительно смогли продемонстрировать экстраординарные способности в той или иной степени. Были те, которые вообще ими не обладали, но утверждали обратное. А находились и те, которые до прихода к нам даже не подозревали, что обладают чем-то подобным. Всего же людей, обладающих настоящей экстраординарностью, оказалось четыре процента от всего числа испытуемых.

Режиссёр помолчал, о чём-то раздумывая.

– Алекс, я хочу задать вам неудобный вопрос. Вы уверены в том, что не было подтасовки результатов экспериментов – как со стороны ваших коллег, так и со стороны самих испытуемых?

Захаров мысленно вздохнул. С самого начала разговора его не покидало ощущение, что его оценивают. Зачем эти вопросы, похожие на какую-то проверку? Он сомневался, что режиссёра так уж всерьёз интересует тема исследований.

– Насколько мне известно, нет, – ответил он. – Мы исследовали главным образом информационное поле. Испытуемые были одним из средств для его исследования. Поэтому сфабрикованные результаты были не в наших интересах.

– Sorry4, мой вопрос ни в коей мере не означает, что я вам не доверяю. Вы бы хотели когда-нибудь продолжить свои исследования?

– Разумеется.

– Не боитесь, что однажды откроете всё, что считали возможным открыть, и вам станет скучно?

– Я боюсь другого – остановиться.

– Прекрасный ответ на мой глупый вопрос! Желаю вам, чтобы вынужденная остановка не была долгой.

– Благодарю.

За окном внезапно потемнело. Элен встала, плавной походкой подошла к стене и щёлкнула выключателем. Вспыхнул мягкий свет люстры.

– Милая, открой окно, – попросил Аарон. – Мне немного душно.

Помощница бросила на него взгляд, в котором Алексей прочитал беспокойство. Затем всё так же плавно пересекла комнату и приоткрыла окно. Ветер тронул её волосы, шевельнул складки гардины и пробежался по комнате. Потянуло запахом приближающегося дождя и тонким ароматом хвои. Алексей посмотрел на идеально прямую спину застывшей у окна Элен и подумал, что разговор её утомил.

– Достаточно, – сказал Аарон.

Элен закрыла окно, быстрым изящным движением пригладила волосы и вернулась на своё место. И тут же что-то зашуршало по карнизу, пробежало по стеклу мелкой дробью, и через мгновение хлынул дождь.

Режиссёр закрыл глаза и откинулся на спинку софы. На лице Элен появилась тень озабоченности.

– Are you okay?5 – спросила она.

– Yes, darling, – не открывая глаз, ответил режиссёр. – It’s just that I haven’t had such long conversations for a long time…6

Алексей вопросительно взглянул на Элен. Та приложила палец к губам, давая понять, что её шефу сейчас нужна тишина.

Какое-то время они молчали. Было слышно только, как тикают настенные часы и дождь всё громче стучит по стеклу, набирая силу. Алексей смотрел в окно, где за влажной пеленой качались тёмные силуэты сосен, и думал о том, как продолжится этот разговор.

Режиссёр открыл глаза, тяжело поднялся с софы и прошёлся по комнате. Остановившись у окна, он обернулся и попросил Алексея подойти.

– Природа удивительна в своих проявлениях, – произнёс режиссёр, глядя на постепенно затихающий дождь. – А человек, – в его голосе зажглось воодушевление, – создаёт свой мир на основе природы и в дополнение к ней. Такая вот человеческая надстройка. Вы задумывались когда-нибудь над этим?

Захаров кивнул головой, хотя он пока смутно понимал, о чём идёт речь.

– Можно сказать, искусство, – всё более воодушевляясь, продолжил Аарон, – одна из таких «надстроек». Ведь что я, по сути, делаю в кинематографе? Я создаю свой мир. И пусть некоторые кинокритики сравнивают мои фильмы с катанием на американских горках и говорят, что они шумные, зрелищные и бессмысленные, – мне всё равно. У меня никогда не было претензии на серьёзность. Ну, разве что самую малость, – режиссёр улыбнулся и хитро прищурился. – Вы же понимаете, Алекс, почему зрителям нравятся мои фильмы, даже если кто-то из них в этом не признаётся? Мы все устаём от реальности, и нам нужно иногда от неё уходить. А я даю такую возможность совершить побег и провести два часа в прекрасном, пусть и воображаемом, мире. Я и сам, пока работал над очередным фильмом, в каком-то смысле убегал от реальности, что, впрочем, естественно, ведь я создавал свою «надстройку». Однако чем дальше я шёл за своим воображением, тем чаще задавался вопросом: а есть ли то, что я создаю, в действительности? – Режиссёр выдержал паузу и посмотрел в глаза напряжённо застывшему Алексею: – Я снимал фантастические фильмы про фантастических людей. Теперь я хочу найти их в реальной жизни. Вы поможете мне в этом, Алекс?

Захаров почувствовал, как у него внезапно пересохло в горле.

– Вы на самом деле, – проговорил он, – верите в то, что такие люди существуют? Вернее, вы верите, что «сверхъестественные» способности – не сплошная фальсификация?

В ответ Аарон развёл руками:

– I want to believe!7

Захаров задумчиво помолчал. У него появилась одна догадка, высветившая всё сказанное Аароном.

– Чем я могу вам помочь?

В глазах режиссёра сверкнуло оживление, похожее на детский восторг.

– О, вы не смотрите на меня как на сумасшедшего, и это уже прекрасно! Давайте поступим так: я обрисую вам свой проект, и вы скажете, готовы ли в нём участвовать. Если же проект окажется для вас неприемлемым, я принесу извинения за беспокойство, Майкл отвезёт вас домой, и мы сделаем вид, что этой встречи не было.

– Хорошо.

– Мой проект заключается в следующем, – начал режиссёр, и его руки заговорили жестами, помогая словам. – Я хочу снять фильм о необычных людях. О таких, которые участвовали в ваших исследованиях. Это будет что-то вроде документального или любительского фильма. Но не для широкого показа, а для одного зрителя – им буду я. Мне не нужен заранее написанный сценарий, репетиции, спецэффекты и прочие технические сложности. Я хочу поставить эксперимент, но не научный, а творческий. Всё, что мне нужно, это, во-первых, реальные истории с какой-нибудь загадкой; во-вторых, люди с необычными способностями, которые смогут эту загадку разгадать; в-третьих, ваш научный критический ум и наблюдательность. Разумеется, каждый участник проекта получит гонорар, и, уверяю, его сумма никого не разочарует. У вас есть пять минут обдумать моё предложение. Если вы ответите отказом, что ж, мне придётся искать другого специалиста.

Захаров задумчиво потёр подбородок. К прежним исследованиям уже не вернуться, а то, что предлагает ему Аарон, мало похоже на научную работу. Если он всё правильно понял, режиссёр хочет отвести ему роль наблюдателя, который во время съёмок будет определять, есть в кадре «паранормальное» или нет. Задача интересная, но сможет ли он быть объективным в своих выводах вне условий лабораторного эксперимента? С другой стороны, этот фильм может стать тем, без чего он задыхался в последние дни, – продолжением научных поисков. А если так, то…

– Я согласен.

– Превосходно! Давайте сядем и обсудим детали.

Они вернулись на свои места. Элен окинула их быстрым изучающим взглядом. Похоже, она не пропустила ни одного их слова, когда они разговаривали у окна.

– Итак, – глаза режиссёра заблестели азартом, – начнём с участников. Думаю, трёх-четырёх будет достаточно. Желательно из тех, чьи способности вы экспериментально подтвердили в лаборатории. Мне нужны люди с разными необычными способностями, чтобы у них были разные роли. Помните, как в моих фильмах? Один герой умеет расправляться с бандитами, а другой – замораживать время… Как думаете, у нас получится собрать супергеройскую команду?

– Такую, как в ваших фильмах, точно нет. Те, с кем я работал, не ваши супергерои. Прежде всего они просто люди. И, кстати, хочу вас предупредить: то, как они проявляют свою экстраординарность, зависит от многих факторов. Например, от того, в каком психофизиологическом состоянии они находятся. Также не сто́ит ждать, что они будут решать какие-то задачи с помощью своих способностей каждый раз успешно. В лаборатории мы много раз наблюдали, как воспроизведение результата одного и того же эксперимента было нестабильным.

– Okay, Алекс, я сдаюсь! – Аарон шутливо поднял вверх руки. – Вы меня отрезвили. Я не буду требовать от этих людей невозможного.

– Главное, не просите их повторить каскадёрские трюки из ваших фильмов.

Режиссёр рассмеялся.

– А ведь у меня была такая мысль! – сквозь смех сказал он.

Захаров удивлённо взглянул на Элен. Та безошибочно истолковала его взгляд как вопрос: «Он не шутит?» и ответила негромко, без тени иронии:

– Уверяю, Алекс, от него всего можно ожидать.

Аарон посмотрел на них и произнёс уже ровным голосом:

– Чувствую, что в жизни паранормальное будет выглядеть не так эффектно, как в кино. Думаете, я буду разочарован?

Захаров пожал плечами.

– Разочаруетесь или нет, но одним знанием о реальности у вас станет больше.

– Вот он, безапелляционный ответ учёного, – сказал Аарон. – Теперь о сюжетной основе фильма. Я хочу увидеть настоящие истории. Не придуманные писателем или сценаристом, а прямо из жизни. В них должна быть какая-то интрига, тайна, саспенс. Возможно, что-то необъяснимое и мистическое… В моей стране полиция иногда привлекает экстрасенсов для расследования запутанных дел. Люди, с которыми вы работали, справятся с чем-то подобным?

Захаров ненадолго задумался.

– Сложно сказать. Я знаю, как они проявляют свои способности в условиях эксперимента, но вот вне его… Посмотрим.

– Будем надеяться, что в моём фильме они раскроют себя не хуже, чем в лаборатории. А если повезёт, – глаза Аарона сверкнули мальчишеским озорным блеском, – мы вместе с ними раскроем тайный заговор и спасём весь мир!

«Ну, это вряд ли», – подумал Захаров.

– Вижу по вашему лицу, что моя фантазия вас поразила.

– Мне просто ещё не приходилось участвовать в таком творческом процессе.

– О, вы быстро втянетесь! – горячо заверил его Аарон. – Тем более что у нас такая прекрасная команда. Историями займётся Элен. У неё есть редкая суперспособность – находить нечто интересное. И тому, как она это делает, позавидует любой детектив. Оператор у нас уже есть – это Майкл, он отличный профессионал в своём деле. И, поскольку моё режиссёрское кресло в этот раз будет не на съёмочной площадке, а в этом доме, – Аарон хлопнул ладонью по подлокотнику софы, – я не смогу давать прямых указаний, но я внимательно посмотрю весь отснятый материал. Ваша же задача – собрать участников и во время съёмок определять, где настоящее чудо, а где – всего лишь обман зрения. Конечно, я не могу предоставить в ваше распоряжение технику вроде той, которая была в лаборатории профессора Веденского. Но, может, вам будет достаточно своего научного опыта?

– Для объективности – нет, – без колебаний ответил Захаров. – Учёный не может просто видеть. В нашей лаборатории одни сотрудники оценивали психофизиологическое состояние испытуемых, другие занимались технической частью экспериментов. Плюс иногда к нам приходили сторонние наблюдатели. Я же буду один. Поэтому предупреждаю, что с научной точки зрения мои выводы нельзя будет назвать объективными.

– Не беспокойтесь о научной этике, – махнул рукой режиссёр. – Я снимаю фильм для себя, а не для того, чтобы кому-то что-то доказать.

Захаров упрямо сдвинул брови.

– Я хочу быть честным прежде всего с самим собой, – сказал он.

Аарон всмотрелся в его лицо.

– Я рад, что выбрал вас, – заключил он и повернулся к Элен: – Милая, принеси другую папку.

Элен встала и вышла из комнаты. Режиссёр снова посмотрел на Алексея:

– У вас есть пять дней, чтобы найти нужных мне людей и договориться с ними об участии в моём проекте. Вы справитесь за это время?

– Я постараюсь

– Это я и хотел от вас услышать. Приглашайте, разумеется, не от моего имени. Скажите, например, что действуете по просьбе некоего продюсера, который снимает документальный фильм о людях с необычными способностями.

– Я понял вас.

К ним вернулась Элен, держа в руках красную кожаную папку. Извлекла из неё два листа и протянула их Алексею.

– Это соглашение о конфиденциальности, – сказала она. – Напоминаю вам, что обстоятельства сегодняшней встречи должны быть закрыты для третьих лиц. Остальные бумаги вы подпишете позже, когда будете здесь уже с другими участниками проекта.

Алексей вчитался в строки. Соглашение было на двух языках – русском и английском. Чувствовалось, что его составлял юрист, любящий чёткость, основательность и скрупулёзность. Алексею запрещалось разглашать не только обстоятельства встречи, но и сам факт знакомства с режиссёром и его командой.

– У вас есть возражения? – деловитым тоном поинтересовалась у него Элен, когда он дочитал до конца.

– Нет.

Элен протянула ему паркер с золотым пером. Он взял ручку и замер на несколько секунд от ощущения, будто решил прыгнуть в холодную реку с горячего берега. И поставил подпись.

Аарон довольно потёр руки.

– Отлично! Мой проект начинает претворяться в жизнь. А у тебя были сомнения, дорогая.

– У меня была только головная боль после долгого перелёта, – парировала Элен. – Я полностью на вашей стороне и нисколько в вас не сомневаюсь.

– Вот поэтому мне и нравится с тобой работать.

Сказав это, режиссёр встал, Алексей поднялся следом за ним, и они обменялись крепким рукопожатием.

– Алекс, теперь вы с нами в одной команде, – произнёс Аарон. – Пока это всё, что я хотел сообщить вам согласно сценарию сегодняшней встречи. Остальное обсудим в воскресенье, когда приедете сюда уже не один. Простите, что вместо ланча я накормил вас вопросами. Если вы проголодались, Хелен проводит вас на кухню. Надин сделает кофе и сэндвичи.

– Спасибо, не откажусь.

– Он был на редкость спокоен, – сказала Элен и сделала глоток кофе из фарфоровой чашки. – Видели бы вы его на съёмочной площадке. О, тогда я его, признаться, побаивалась… А сегодня – ну просто лев в спячке.

– Интересное сравнение, – заметил Алексей, разглядывая свою чашку, – взгляд карих глаз напротив отчего-то смущал его.

Они сидели за стойкой на высоких табуретах. Кухня, по-современному строгая, контрастировала с остальной, почти антикварной обстановкой дома.

– Что вы думаете о проекте? – поинтересовалась Элен. – Только честно.

Алексей задумчиво сделал глоток.

– Пока могу сказать, что он… необычен для меня. Возможно, если бы я был из вашей среды, я бы сказал по-другому.

– Понимаю. Людей искусства часто посещают идеи, которые кому-то могут показаться сумасшедшими.

– Режиссёр сказал, что у вас были какие-то сомнения насчёт проекта…

Элен опустила глаза и отпила кофе.

– Когда начнёте искать участников? – немного резко спросила она, и Алексей понял, что она не хочет развивать эту тему.

– Уже сегодня, – ответил он. – У меня есть контакты нужных нам людей. Думаю, среди них найдутся те, которые согласятся…

– Должны согласиться, – поправила его Элен. – Не забывайте, вам за это заплатят.

– Я помню.

– Вы как будто равнодушны к деньгам…

– Они интересуют меня ровно в той степени, в которой должны интересовать.

Элен хмыкнула.

– А как вы будете искать истории? – спросил Алексей. – Вы в чужой стране…

– О моей части работы не беспокойтесь. У Рона и у меня в Москве есть связи. А связи и деньги, как известно, открывают любые нужные двери.

Элен поставила на стойку чашку, встряхнула рукой с безупречным маникюром и бросила взгляд на часы, поблёскивающие на запястье.

– Мне ещё нужно сделать пару звонков, – сообщила она. – Идёмте. Майкл отвезёт вас домой.

Дождь уже перестал, небо начало проясняться. Алексей спустился по ступеням крыльца и с наслаждением вдохнул свежий, остро пахнущий озоном воздух. В голове слегка звенело от недавнего разговора и ещё – от новых мыслей. Вслед за Майклом он шёл по мокрой мощёной дорожке к стоявшему под навесом «ауди» и думал: «Во что же я ввязался?..»

В тот день он так никому и не позвонил. Потому что сначала нужно было просмотреть на своём компьютере папку с обманчиво скучным названием «Объекты исследования», где в текстовых файлах, продублированных с рабочего компьютера, хранились краткие данные об «объектах». Файлов в папке было несколько десятков – те самые четыре процента «настоящих» испытуемых, о которых он говорил режиссёру.

Четыре процента «чуда» против девяноста шести процентов «обычной» реальности и скептицизма.

Захаров углубился в чтение, а заодно и в воспоминания – за каждым файлом стояли дни и месяцы научной работы. «Кому она теперь нужна, эта работа?» – подумал он.

А поздно вечером позвонил тот, кого он не слышал почти три года.

– Здравствуй, Алёша! – раздался в трубке бодрый голос отца. – Как прошла встреча? Автограф взял?

Алексей про себя усмехнулся – не тому, что его недавние догадки оказались верны, а тому, что у отца был такой голос, будто в последний раз они разговаривали только вчера.

– Как-то не до автографов было, – сухо сказал он. – Почему ты меня не предупредил?

– Ты что, обиделся? – удивился отец. – Да ты бы трубку бросил, если б услышал, какой человек прилетит ради твоей персоны. Решил бы, что это розыгрыш.

– Ему нужен не только я, – заметил Алексей. – Ты же знаешь о проекте?

– Рон рассказал мне о нём в общих чертах. Дело чудаковатое, но кто ж этих киношников разберёт… Так вы договорились?

– Да.

– А почему я не слышу радости в твоём голосе?

– Пока не понял, надо ли радоваться. Тебя только проект интересует?

– Ну, про безвременную кончину вашей лаборатории мне Юрка сообщил. А мать сказала, что от тебя какая-то Вика ушла. Я так понимаю, внуков я в ближайшее время не дождусь.

Алексей медленно вдохнул и выдохнул.

– В общем, ты в курсе последних новостей.

– Я же не виноват, что ты со мной разговаривать не хочешь, и мне про твою жизнь другие люди рассказывают, – съязвил отец. – Хотя бы поблагодарил за то, что я порекомендовал тебя Рону.

– Спасибо. Но если бы ты ещё уважал то, что я делаю…

Они помолчали.

Тысячи километров тишины.

– Спокойной ночи, сын, – произнёс Захаров-старший.

И положил трубку.

Тем же вечером на юго-западе от Москвы шёл другой телефонный разговор на другом – английском – языке.

– Ты всё слышал?

– Да. Майкл прислал мне запись вашей содержательной беседы. Я прослушал её, разумеется, с переводчиком. С некоторыми словами у него возникли… м-м… небольшие затруднения, но он справился.

– Я в этом не сомневался.

– Интересно, по их законам можно делать такие записи?

– А ты собираешься прислать мне из Нью-Йорка адвоката?

В трубке хрипло рассмеялись.

– Лучше я пришлю тебе сигары и виски. Иногда они прочищают голову лучше законников и психотерапевтов.

– Не знал, что ты можешь расщедриться на авиапочту. Что скажешь о самом разговоре?

– Занятный парень этот твой учёный. Верит в то, о чём говорит. Похвальное качество, но не в его случае.

– Тебе, как всегда, не угодишь, Джон.

– Если бы мне было легко угодить, я не был бы тем, кем являюсь. Кстати, ты чуть не выдал меня, Рон! Зачем ты упомянул о картах с символами? Ты бы ещё рассказал ему, как я с их помощью вывел десятки шарлатанов на чистую воду.

– Брось, он ничего не заподозрил. И потом, ты не единственный, кто время от времени радует скептиков.

– Я известен не менее чем ты.

– Не спорю. Но не преувеличивай свою роль в моём проекте.

– В твоём проекте? Ты забыл, что у него два хвоста, и один из них тянется…

– Я отлично всё помню, Джон. Не мешай мне.

Утром в Алексее проснулся дух генеральной уборки. Всё, закончилась спячка, пора выбираться из берлоги. Час борьбы с пылью взбодрил его не меньше, чем пробежка в парке. Попутно он избавился от вещей, которые в последние дни вроде бы незаметно его раздражали. Вот какого лешего с комода на него таращатся плюшевые медведи Вики? А в шкафу обнаружился её фривольный шёлковый халатик, который ему так нравилось с неё… Стоп, об этом лучше не вспоминать. И медведи, и халатик бывшей полетели в мусорное ведро. Туда же отправилось кукольно-розовое махровое полотенце, забытое в ванной своей хозяйкой. И сразу в квартире стало как будто легче дышать. «Почему я раньше от этого не избавился?» – спросил Алексей у самого себя.

Отнеся всё собранное добро на свалку, он сгонял в ближайший в супермаркет за продуктами: организму, выходящему из депрессии, требовалось что-то большее, чем полуфабрикаты. После он возился на кухне до тех пор, пока не наготовил столько еды, что хоть гостей принимай. Под конец кулинарного подвига, будто почуяв настроение Алексея и аппетитные запахи, позвонил Смолин.

– Здорово, Лёха! Чем занимаешься?

– Борщ довариваю.

– Что, суровые холостяцкие будни? – по-доброму хохотнул Сергей.

– Вроде того. В гости заглянешь?

– К тебе? – в шутку возмутился Сергей. – Полтора часа на электричке? И всё ради какого-то борща?

– Со сметаной.

– Чёрт с тобой, уговорил. Только я с Танюшкой буду. Она в отпуске, а я просто бездельничаю. Нам обоим культурная программа нужна.

До прихода гостей Алексей рассчитывал сделать несколько телефонных звонков. Пора начать беспокоить тех, чьи имена из папки «Объекты исследования» он вчера аккуратным столбиком выписал в блокнот. Алексей уже примерно знал, что будет говорить. Главное, чтобы у возможных участников проекта не возникло желания задавать вопросы, на которые у него не могло быть ответов. Вопросы, например, о том, как будет проходить сам съёмочный процесс.

Первому Алексей решил позвонить тому, кто не мог не подойти для проекта знаменитого американца.

Артём Тихомиров, 1984 года рождения. Или, согласно документам лаборатории, «Объект №4». В файле с его данными в графе «Заявленные способности» кратко значилось: «Воздействие на объекты без прямого контакта с ними».

Артёма нашёл Веденский четыре года назад, сразу после открытия лаборатории. Тихомиров тогда проходил курс реабилитации в психоневрологическом диспансере: два года службы в горячей точке дали ему, как он однажды выразился, «медаль на грудь и пулю в голову». Юрию Борисовичу позвонил заведующий диспансером, его старый приятель: «Есть у меня тут любопытный субъект. Не то чтобы буйный, но медсёстры его побаиваются. Неконтролируемые вспышки агрессии. Но это ещё полдела. Вещи швыряет, людей от себя отталкивает… Не руками, как ты понимаешь, иначе бы я тебе не позвонил. В общем, случай как раз по твоей части. Сейчас мы его подлечим – и приезжай на смотрины».

И Юрий Борисович приехал. И увидел внешне крепкого, широкоплечего, но со страшно осунувшимся лицом парня с короткими светло-русыми волосами и светло-серыми застывшими глазами. «Как выгоревший», подумалось обычно не склонному к метафорам профессору. Короткой беседы с Артёмом в кабинете заведующего ему хватило, чтобы понять: с этим человеком можно (и нужно) работать.

– Здравствуй, Артём. Меня зовут Юрий Борисович.

– Здравствуйте… – И взгляд исподлобья. – Вы тоже врач?

– Нет. Я учёный. Физик.

На сером лице парня мелькнула короткая усмешка. Он не стал делать вид, что не догадался о цели визита.

– Чудной вы. Я думал, такие, как я, вам до лампочки.

– Как видишь, нет. Артём, я могу с тобой немного поговорить о твоей… особенности? Ты понимаешь, о чём я?

– А то… – Снова усмешка. – Вам, смотрю, заведующий уже всё доложил.

– Скажи, ты помнишь, когда начал её за собой замечать?

– Когда ещё пацаном был. Лет двенадцать мне было. Как родители друг с другом лаялись, так рядом со мной что-то само падало или ломалось. То табуретка на пол грохнется, то лампочка перегорит… Однажды ваза на куски развалилась – как взорвалась. На глазах у матери. Она меня тогда даже ругать не стала, только испугалась очень. А ещё было… Батя напился до зелёных чертей и на меня с кухонным ножом попёр. Хрен знает, что ему померещилось. Я только руки перед собой выставил, как для защиты, а он вдруг качнулся, и его от меня что-то оттолкнуло. А я его и пальцем не тронул… Батя тогда крепко затылком об стену приложился. И больше по пьяни на меня не быковал.

– Значит, ты можешь воздействовать на объекты, когда сильно разозлён?

Артём пожал плечами.

– Выходит, что так. Я уже думал об этом. Если меня что-то из себя выводит – всё, в голове пробки вышибает, и я тогда фокусы показываю.

– И как ты относишься к этой своей способности?

– Да какая… Так, дурь одна. Напрягает. Руки-ноги у меня из правильного места растут, что нужно – возьму, подвину. А в морду я и так могу дать, без всяких… способностей.

– Хорошо, я тебя понял. Теперь о деле. Видишь ли, Артём, я работаю с такими неординарными людьми, как ты. И уверяю: то, что ты умеешь, представляет большой интерес для науки. Будешь со мной сотрудничать?

– Хм… А вы меня отсюда вытащите?

– Посмотрю, что можно для этого сделать. Но ты же понимаешь, что тебе нужно научиться держать свою особенность под контролем? Возможно, я смогу тебе в этом помочь.

Артём задумался. В его серых неживых глазах что-то блеснуло.

– Ладно. Спасибо, что не смотрите на меня как на чокнутого. Поработаем.

И они сработались. Во время экспериментов выяснилось, что Артём может передвигать предметы (от спичечного коробка до тяжёлого металлического куба) не только спонтанно, при вспышке агрессии, но и в спокойном состоянии. Правда, в последнем случае от него требовалась предельная концентрация внимания, что давалось ему с трудом. Зато так он понемногу, мелкими шажками, учился контролировать свою не всегда безобидную особенность и сдерживать свои эмоциональные всплески. И Веденский стал замечать, что серая краска постепенно сходит с лица парня, что глаза его становятся живыми, особенно когда редкая его улыбка словно сдувает с них пепел… И для самого Артёма это было важнее, чем очередная запись об успешно проведённом эксперименте.

Способность Тихомирова к телекинезу была подтверждена, проконтролирована лицами, приглашёнными со стороны, и запротоколирована. Но её природа оставалась до конца не изученной. «Ответа нет, одни предположения», – вздыхал Юрий Борисович. Тем не менее, в его лаборатории появилась солидная по объёму и содержанию папка: «Изучение влияния объекта №4 на структуру информационного поля и материальные объекты».

Через полтора года сотрудничества с наукой Артём сказал: «Всё, ребята, ухожу от вас. Друг мне в автомастерской место нашёл, надоело грузчиком надрываться. Но если вам нобелевку вручать будут – зовите. Шампанское вашим девчонкам-умницам куплю».

Вот теперь Алексей и звал его. Только по другому поводу. Он набрал на мобильнике номер Артёма и, пока считал гудки, понял, что волнуется, как школьник у доски: как и что сейчас говорить?..

– Артём Тихомиров?

– Он самый, – ответил молодой мужской голос.

– Здравствуйте. Алексей Захаров вас беспокоит. Москва, НИИ…

– А-а-а, – протянул удивлённо Артём. – Узнал. Только давай на «ты», не люблю я эту официальность.

– Хорошо. Как у тебя дела?

– Голова на месте, руки не отнялись.

– По голосу слышу, что всё в порядке. Рад за тебя. Место жительства не поменял?

Алексей вспомнил, как почти не удивился, когда узнал, что Тихомиров, как и он, живёт в Ровном, всего в паре километров от его дома, в соседнем районе, но при этом раньше, до исследований в НИИ, они нигде в своём городке не пересекались. Не удивился потому, что был уверен: нужные тебе люди появляются в нужное время и в нужном месте. В этом Алексею виделась некая закономерная стройность.

– Да куда ж я денусь из этого прекрасного родного города? – едко сыронизировал Артём. – Только квартиру сейчас поближе к центру снимаю… Ладно, Алексей Николаевич, заканчивай со своей вежливостью, рассказывай. Опять крыски подопытные нужны?

– Что так грубо? Но да, нужен ты. И твои способности.

Артём задумался.

– Занятно всё-таки: кому-то надо, а мне – нет… И что за дело на этот раз?

Алексей помолчал, собираясь с мыслями и немного боясь растерять заранее приготовленные слова. Кажется, Тихомиров заинтересовался. Теперь не сорвался бы.

– Есть проект как раз для тебя. Один человек хочет снять документальный фильм о людях с необычными способностями…

– Или с необычными диагнозами, – перебил Артём и невесело хохотнул: – Ну точно для меня!

– Брось, Артём, мы же с тобой работали, ты вполне нормальный человек…

– Спасибо на добром слове, Алексей Николаевич. Так что нужно будет делать?

Алексей кратко пояснил, что. Не называя имени того, кто это затеял. Артём, казалось, слушает его как-то вскользь. Видимо, его интересовала другая сторона проекта. И это подтвердилось, когда Алексей подытожил всё сказанное словами:

– …Разумеется, за участие в фильме тебе заплатят.

– Сколько? – оживился Тихомиров.

Этот простой вопрос прозвучал так, что Алексей сразу понял две вещи: Тихомирову позарез нужны деньги и поэтому он согласится. Даже если режиссёр потребует от него выполнения киношных каскадёрских трюков.

– Суммы гонорара я пока не знаю. Но обещали не разочаровать.

– Хм… – Артём задумался. – Проект, вижу, серьёзный. И деньги должны быть серьёзные… Ладно, я согласен. А из… как её… кто-нибудь будет?

– Из лаборатории. Да, я буду приглашать тех, с кем мы проводили исследования.

Похоже, Тихомиров не обратил внимания на то, что Алексей говорит об исследованиях в прошедшем времени.

– Я помню, какие у вас были интересные типчики. Особенно та, мелкая. Олеся, что ли, её звали? Как она чудила – я её даже побаивался. А один… как же его… Ну, ты-то их всех помнить должен.

– Вас не забудешь, – серьёзно сказал Алексей.