Непризнанный поэт. Сборник первый

Размер шрифта: 13

Непризнанный поэт. Сборник первый

© Анатолий Павлович Крюков, 2025

ISBN 978-5-0067-8119-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Не лукавит этот вечер звонкий…»

Не лукавит этот вечер звонкий:
Тянет взор в пленительный полёт.
Я брожу по очень нити тонкой,
И душа внутри меня поёт.

Пробудились чувства, видимо, в награду.
С жаждой это весело принять.
Из далёкой жизни памятью мне градом
Осыпает радостную стать.

Там издалека остатком рвётся
Что мечталось и плелось в пути.
Мне сегодня с птицами поётся,
Моё сердце греется внутри.

Обжигает даль закат лучами,
Огневище пряча под подол.
Я давно не обнимал ночами
У берёзки стройной её белый ствол.

Приласкала нежным ароматом
Глубина сиреневых кустов.
Во мне счастья – целая палата,
У зари вечерний блеск костров.

Ах, какие в облаках сюжеты!
Ах, какие с солнцем виражи!
Пока дремлют разные поэты,
Я спою про эти миражи.

А когда закат полоской тонкой
Разожжёт последнюю свечу,
Я остатком после песни звонкой
Постою в тиши и помолчу.

И потом к душе моей прозрачной
Прикоснётся праздник чистоты,
А в саду, где наш участок дачный,
Мне посветит месяц с высоты.

«Красиво снег кружится с неба…»

Красиво снег кружится с неба
При фонарях, зажжённых в ночь,
И говорят, что это к хлебу —
Господь решился нам помочь.

И душу греет благодать,
И хочется блеснуть поэтом,
И не желают чувства спать,
И тянет долго видеть это.

Брожу, вдыхая свежесть бодро.
Ласкает мысли тишина,
И тычет в снег собачья морда,
И прячется в пути луна.

Стоят деревья в белых шубах,
Сосёнки приодели шаль,
Дымок топорщится на трубах,
И впору белая вуаль.

И так легко в уставшем теле,
И что-то хочется ещё,
И синева играет в ели,
И хорошо, что я крещён.

И след рябиновой одёжки
Сверкает пламенем огня,
И свет, манящий за окошком,
Волнует трепетно меня!

«Растрезвонил утром мой будильник …»

Растрезвонил утром мой будильник —
На востоке вспыхнула заря.
Встрепенулся памяти могильник.
Расползлись тени упыря.

Вроде бы вставать уже мне впору
И лечить желудка пустоту,
Разбросать в края ночные шторы
И вернуть мне тело в чистоту.

А я греюсь в зареве простора,
Даже слышно сердце как стучит.
Шевельнуть боюсь ночного вора,
Что дразнился рифмами в ночи.

Не спалось, не снились сновиденья.
Прозябала в таинствах душа.
Разжигало сладостно поленья
Моих строчек время неспеша.

В эту ночь топтались силуэты,
Прикасалась звёздная луна.
Я б на скромном столбике поэтов
В позолоту выбил имена.

Не висел я в рамке на портретах,
Не растил цветы из шелухи.
Мне родиться, видимо, за это
Довелось, чтоб я писал стихи.

«Отшумел вечерний шорох…»

Отшумел вечерний шорох,
Отгорел закат в огне —
Словно всадник в ярких шпорах
Пробежался на коне.

И зевнул горбатый месяц,
Прикорнув с открытым ртом.
Этот сонный куролесец
Грезит звёздочным костром.

Тают тени на задворках,
Лезут блики в темноту,
В деревянных старых створках
Лижет ветер суету.

За окном дымит лампадка,
На щеке блестит слеза,
И молитву шепчут гладко
Христианские глаза.

Пусть Господь присмотрит всюду
И к порядку призовёт,
Пусть народы в мире будут,
И никто нигде не врёт.

И такой в душе покой,
А на сердце благодать.
Стелет млечный путь рекой
В глубину ночную рать.

«Одиноко в кудрявом наряде…»

Одиноко в кудрявом наряде
Плачет ива застенчиво в тень.
Рядом сосны в строю, как в параде,
Обнимают вершинами день.

Разбегаются тучи в округе,
Растерявшие дождь и грозу,
Расправляются радуги дуги,
Что лучистое небо везут.

Журавли, надо мной пролетая,
Верность доблестно в парах несут.
Русь в округе со мною «святая»
Её ангелы всюду пасут.

Прикоснётся пора золотая
Через два, через месяц – и пусть,
Перед снежной зимой увядая,
Я и в эту влюбился уж грусть.

Я люблю деревенское поле
И в полыневых тропках росу.
Там – в земле – столько силы и воли,
Что столетьями люди несут.

Я люблю серебристые воды
У озёрного края внимать.
Полистать отшумевшие годы,
Обласкать свою Родину—Мать!

А когда затихает природа,
И в траве, и в листве пестрота,
И крадётся зима на полгода —
Я люблю посидеть у костра.

«Зима волшебной красотой очаровала…»

Зима волшебной красотой очаровала,
А в голове уставшая тоска.
Я вынимаю свой лоскутик карнавала
С обледеневшего в душе моей куска.

Как хорошо, когда снежинки утопают
В вечерних незатейливых огнях,
И нежно на губах солёных тают,
Где сад в пушистых шапках и тенях.

Гуляют мысли в прошлом одиноко.
Скупая долго тянется слеза.
А в этом зимнем шорохе потоком
Грустинки лезут в карие глаза.

И месяц рог свой прячет высоко,
И звёзды в снегопаде белом тонут,
И дышится совсем легко-легко,
И вечером я этим тронут.

Сегодня мне сопутствует удача,
Ничто уже почти не грызёт.
Пусть плачет талым снегом крыша дачи,
А мне, быть может, скоро повезёт.

Растут кругом глубокие сугробы,
В кленовой пряди виснет бахрома.
И в этом зимнем облике особо
Хорошая зарядка для ума!

«Распускает губы свет в тиши брезгливо…»

Распускает губы свет в тиши брезгливо
На вечерний облик за моим окном.
Там Луна, как будто невзначай – пугливо
Раздвигает тучи своим круглым дном.

И стоит рябинка в огненной косынке,
Рядом клён кудрявый с пышной головой.
И зевает громко у соседей псинка,
Распластавшись пузом на земле с травой.

И мигает тускло огонёк вспотевший,
Отражаясь в стёклах даже на стене.
Я один из тех же в жизни: не успевший
Побывать на звёздах или на луне.

Вышел кот бродяжить на садовых мышек,
Пробегая мимо красочных цветов.
Может, ночью дождик простучит по крышам,
Напоит деревья и простор кустов.

А наутро листья заблестят росою,
И зарёю алой обгорят глаза.
И траву у дома я скошу косою,
И взбодрится солнцем юная лоза!

«Не могу я в пути простить…»

Не могу я в пути простить
Испохабившим в жизни тропки.
Я умею в тиши грустить
После выпитой с водкой стопки.

Уважая родных и близких,
Научивших меня понимать,
Я готов поклониться низко
Тем, кто любит родную мать.

Не остыл я в потоке истин
В непонятки проникнуть всласть,
Как художник, макая кисти,
Над картиной имеет власть.

И пока я листаю радость
И тоскую, приблизив край,
Мне уже никакая гадость
Не укажет, где ад и рай.

А когда на вершине страсти
Я любимой судьбу ласкал,
То себя разрывал на части,
То молитвы в алтарь таскал.

Потому что я шёл упрямо,
Не желая обмануть себя.
Обходил я гнилые ямы
И надежды берёг, любя.

И стою я сегодня в поле,
И ловлю заунылость вдали.
Мне в груди моё сердце колет,
А уставшая стать в пыли.

«Я не пущу из вьюги стоны…»

Я не пущу из вьюги стоны
В мою душевную весну.
Я спрыгну с зимнего вагона
И сердце нервом полосну.

Я лёд расплавлю на кусочки
И снег холодный растолку.
Я вижу, как набухли почки,
И жить торжественно люблю.

И что там разные дороги,
И что там всякие пути…
Я не земной и не убогий —
Я создан в рифмах свет найти.

Я не могу, гуляя в строчках,
Не помнить милую жену.
Я так люблю внучонка, дочку
И обнимать в ночи луну.

И рассыпаться на гирлянды,
Когда я греюсь в тишине.
Видать, не зря я вырвал гланды
При замороженной войне.

И вот сегодня в страстном стоне,
В пьянящем облике стиха
Я весь, как праздник, на ладони,
Одетый в жаркие меха!

«Люблю берёзовые дали…»

Люблю берёзовые дали
И синеву высоких сосен,
Когда поля уже устали
И всюду нагло бродит осень.

И грусть отшельника ласкает,
И дождь плюёт в меня с листвой,
И звёзды в душу проникают,
Когда не спит собачий вой.

Когда туманы утром бродят
И крыши плачут не стыдясь.
Когда покой ночной уходит
И звёзды тонут, торопясь.

Когда бросает в дрожь прохлада
И сырость в воздухе влечёт,
И жёлтый лист шуршит у сада,
И время прячет в осень счёт.

И я таинственно и странно —
Как будто всё исподтишка,
Ловлю мгновенья неустанно
Для мимолётного стишка!

«Светит очень жарко солнце…»

Светит очень жарко солнце
Целый месяц, каждый день.
А в душе, на самом донце,
Приютилась нагло лень.

Всюду вырос одуванчик,
Поднялась трава кругом.
Моё место – мой диванчик.
Наплевать на бурелом.

Сохнет вялая картошка.
Лук, чеснок, свекла горят.
Вот ещё чуть-чуть, немножко
Лист свернёт вишнёвый ряд.

Нет воды в садовых бочках,
Покосился наш забор.
Не приходит с внуком дочка,
По углам скопился сор.

Сорняки взбодрились лихо:
В огород и в сад ползут.
Звёзды ночью блекнут тихо,
Мыши – слышно – пол грызут.

Крышу гвозди разделили.
Видно, как блестит луна.
Если б дождики пролили,
Поплыла б в дыре стена.

Пауки в углах застряли,
В паутинах пыль живёт,
Я проснулся, мысли встали,
Вижу – это сон мне врёт.

«В почтенных днях и часто сонный…»

В почтенных днях и часто сонный
В тумане памяти своей,
Я, словно жизнью оскорблённый,
Гоню над пропастью коней.

И путь мой осень обнимает
В тоскливо-ржавой суете,
И время в боль коней стегает,
Стремясь к могильной пустоте.

А дождь, как слёзная молва,
Следы на окнах отмывая,
Как будто божие слова
Мне шепчет голосом из «рая».

И бьётся сердце в такт с часами,
И страх остатком душу рвёт,
И тени бродят всюду сами,
И разум в глубине не врёт…

Такой указ родился в пору,
Когда пугают времена.
Я сам себе свою же ссору
Бросаю глупо в семена!

«Я, видно, путник запоздалый…»

Я, видно, путник запоздалый
На фоне многих моих лет.
И карандаш точу усталым,
Где формируется поэт.

Но на душе моей пятнистой,
Плаксиво-тающей в тиши,
Сверкает лучик золотистый
И шепчет солнечно: «Пиши».

И я ловлю успех мгновенья,
Играя рифмами легко,
И слышу в сердце обновленье,
И вижу очень далеко.

А если кто-то из немногих
Меня услышит и поймёт,
То встретит мой читатель строгий
На рифмах стройных сладкий мёд.

И это, может, обнадёжит,
Заставит думать, увлечёт,
А всё, что мучает и гложет,
Слезинкой тёплою стечёт.

«В застенках света и тепла…»

В застенках света и тепла
В уютной городской квартире
Уроки жизни, как метла,
Сметают время в этом мире.

То бьются в клетке, словно птички,
То слушают в тиши ветра,
То разжигают, будто спички,
Огонь семейного костра.

Потом украдкой, одиноко,
Скучая и жалея вдруг,
И спотыкаясь, и с наскоком,
Подробно плачут от потуг.

И топчутся следы в заботах,
И радуют мгновенья вспять.
Кипят дела, бурлит работа,
И вновь по-прежнему опять.

Скупая прячется слеза,
Растут нескромно быстро дети,
И блеск в морщинистых глазах
Уже не так, как прежде, светит.

А дни бегут быстрее прежних,
Костёр уж таинства сожжён,
И весь в душе остаток нежный
Топорщит пальцы, как пижон.

И вдруг седая голова,
И поступь сгорбленно согнулась,
И ни к чему уже слова,
И смерть в калитке улыбнулась!

«Судьба играла клавишами льстиво…»

Судьба играла клавишами льстиво.
Душа поэмами питалась глубоко.
Листались дни, бывало, больно и пытливо,
И также было ровно и легко.

И пел петух, считая время моё рано,
И ворон каркал сверху втихаря,
И кто-то из начальства очень странно
Бесстрашно врал, вживаясь в упыря.

Мрачнел досуг среди междоусобиц,
На нежности ложилась пелена,
И вечно появлялся некий хлопец
С болтливостью и праздником вина.

И рвались заурядные потуги,
И прятался в пути шальном прорыв,
И песни забывались друг о друге,
И сердце больно ранил новый срыв.

Весна надеждами кропила, улыбаясь,
Ласкала солнышком и небом, и Луной,
И с каждым годом это чудо, ошибаясь,
Меня облизывать грозилась вдруг слюной.

И вот сейчас, срывая с памяти соринки,
Не на одном десятке запинаясь на ветру,
Я в след сжигал свои старинные пластинки
И всё, чем бредил, может, вычеркну к утру.

* * *

жене Ольге

Ты послушай меня, дорогая.
Ты послушай меня и услышь:
Я дышу тобой, жизнь постигая,
В нашу долгую зимнюю тишь.

Ты – весна мне в холодную осень
В глубине необъятности грёз,
Ты – родная земля возле сосен,
Ты – мой дом возле белых берёз.

Ты – роса на заре восходящей,
Ты – нектар и цветочный мёд,
Ты – мой ангел любви молящий,
Ты – пленительный мой полёт.

Мне с тобою легко, когда трудно,
Мне с тобою светло ночью лунной.
Без тебя ясный день – ненастье.
Для меня ты – звезда счастья.

Ты свети, не тускней вечно,
Освещай мне в пути длинном
Друг мой ласковый, милый, сердечный
Я с тобой становлюсь сильным!

«В куполах, продырявивших небо…»

В куполах, продырявивших небо,
Блеск крестов обжигает глаза.
Я молюсь, чтобы, где бы я ни был,
Не стреляла по нервам гроза.

Я молюсь у берёзовой рощи,
Где в шагах колоколенки звон,
Где когда-нибудь чьи-нибудь мощи
Похоронят в парадный газон.

И штампует церковная утварь
Безобидных старушек поход,
И всё чаще мне раннее утро
Призывает молиться в приход.

Может я, добела поседевший
И добравшись до самых морщин,
Как один из других – потерпевший
Схлопочу у «епархии» чин.

И спою на вечерне плаксиво
Заурядно молитву свою
И спрошу в алтаре я тоскливо,
Как молиться на самом краю.

«Январский след уже пропал…»

Январский след уже пропал,
И время бредит февралём,
А я в глазах своих упал,
Хотя и не был королём.

Портьера видится в пыли,
Свисая кистями над полом.
Душа беспомощно скулит,
И вороньё на ветках голых.

Мрачнеет тусклый день устало,
Встречает вечер в фонарях,
А небо сумерками вяло
Рисует вход ночной в дверях.

Когда ложится гнев упрямо
В межбровье точечно попав.
Когда под сердце с болью прямо
Кинжал вонзает мерзкий нрав.

И спрячут сумерки трухляво
Кручину плачущей души,
И встретит «телека» халява,
И память мелко раскрошит.

И спляшут странные намёки,
И скорбь отмякнет под стакан,
И охмелевшие упрёки
Откинут от виска наган.

«На свете нет милее доченьки…»

На свете нет милее доченьки
Моя кровинушка, моя краса.
Твои, как небо с солнцем, оченьки,
Светлее, чем зари роса.

Ты мне спокойствие и счастье.
Ты ангел божьего добра.
Пусть обойдут тебя ненастья
И греют тёплые ветра.

Пускай тебя заботят дети
И ласка плещет из тебя.
Пускай твой образ в ярком цвете
Листает дни в семье любя.

Пускай сиреневая роща
Цветёт в душе твоей всегда.
Пускай недуги будут проще.
Пусть будут долгие года.

Пусть голос твой – лишь трепет листьев,
Пусть нежность тает на устах.
Я, твой отец – совсем не «мистик»,
У алтаря желал в крестах!

«Сметают зрело чувства на пороге…»

Сметают зрело чувства на пороге.
Почтенная, настигшая пора.
Полвека я скитаюсь на дороге —
Парнишка из Уральского двора.

Я прозябал дешёвые утехи,
Плодил себе наивные стишки,
Мечтал под песни я красивой Пьехи
И разгружал в ночи дырявые мешки.

Я праздники встречал нескромно,
Ловил порывы пламени души,
А рядом город жил, дымила домна,
Где я вдыхал на третьем этаже.

Смешала юность драки, спорт и пляски.
Бурлила комсомольская толпа.
И это было нормой до Аляски,
И это проживала вся страна.

Немало было разного начала
И много сил оставлено в пути.
Меня ломало, унижало и качало,
А я вставал и успевал опять идти.

Да, я один из тех же, из немногих,
Кому нашептывает тайны ветерок,
Всё чаще думая всерьёз о боге,
Следы рисую часто между строк.

И дружно лязгает вокруг природа,
И мокро плачут неуклюжие дожди,
А я шагаю, всё старея год от года —
Менялись времена, страна, вожди.

Пишу с колена эти вырванные строки,
А сердце с перебоями стучит.
И проступают в прошлом дряхлые пороки,
И тяжесть старости мой облик волочит.

Ловлю неряшливо мгновенья оправданий,
Ласкаю трепетно, что радует меня,
И, принимая неизбежно увяданье,
Я запрягаю вдаль последнего коня!

«Я хожу по вечернему краю…»

Я хожу по вечернему краю
На зелёном цветастом лугу.
Никого я к себе не пускаю
И бродячую мысль стерегу.

А на дымчатом ярком полесье,
Наблюдая закатную даль,
Выгоняю душевную плесень,
Принимая ночную вуаль.

И ласкают манящие зори,
И усталость уходит из ног,
И небесное чудо, как море,
Обнимает душевный итог.

И зевает луна одиноко,
Не стесняясь, у всех на виду.
И на ели высокой у дома
Шишки тонут в зелёном пруду.

А на створках у окон блестящих,
Где листают зеркалье лучи,
В этот доблестный час уходящий
Тень ночного пути промолчит.

И прошепчут садовые листья
Ароматом душистых плодов,
И мозги незаметно прочистят
От дремучих невнятных следов.

И облает мой пёсик ушастый
Свет, проникший у первой звезды,
И отправится котик пошастать,
Поохотиться вдоль борозды.

«Раскроил я для жизни лапоть…»

Раскроил я для жизни лапоть,
Распузатил свои кишки,
Но немногих успел облапать —
Мне достались одни вершки.

Сыпь, гитарная заваруха,
Неопрятную песню в стон.
Я учился бренчать без слуха,
Когда модным был вальс «Бастон».

Я срывался, играя в карты,
И скрывал от себя укор.
Я царапал стихами парты
И рифмую я с тех же пор.

Обманула судьба гнилая,
Обокрала страну и меня,
И теперь я ночами лаю
На луну без тепла и огня.

Я не знаю, куда мы едем,
Отовсюду нам в зад плюют,
Но душой я совсем не беден
И в семье нахожу уют.

Я по жизни совсем не падкий,
Никого не лобзал в десну,
Но характер мой, может, гадкий,
Страстно любит встречать весну:

Обнимать широту рассветов
И ласкать аромат цветов,
А потом, на пороге лета,
Поклониться в алтарь с крестом.

И когда-нибудь, может, дети
Разберутся в делах мирских
И услышат привет в поэте,
И с трибуны прочтут мой стих.

«Подустали метели в потёмках…»

Подустали метели в потёмках,
Да и днём за окном поворчать,
Словно плачем грудного ребёнка,
Отучают себя обличать.

Разбредутся ветра по сугробам,
Расшумится капель по утрам,
И расплавится март твердолобый,
Провожая заснеженный срам.

Расплодятся просторы грачами.
Птичья шалость надежды вернёт.
Разбалуется солнце лучами,
И весенняя радость прильнёт.

А пока по заснеженным тропкам
В неуверенных, шатких шагах
Вспоминаются дачные шлёпки
И заботы опять впопыхах.

И предчувствие странно волнует,
И играет потребная сласть,
И как будто не так уж и дует
Эта зимняя долгая власть.

И душа невзначай распирает,
И все мысли влезают в тепло,
И, мне кажется, скоро растают
Во всём свете печали и зло.

«Перестали почавкивать лужи…»

Перестали почавкивать лужи.
Сырость крыш ветерок сковырнёт.
И, шершавость души отутюжив,
К Восходящему солнцу прильнёт.

Продолжить чтение