2031. Север

Глава 1

Глава 1. Север

Север начинается со звука. Низкий гул дизелей, щелчки компрессоров, свист ветра, который делает даже разговоры короче. В районе Харьяги этот гул – как метроном: подъём, обход, смена, обед, ночь. По звуку насосов я мог сказать, какой фильтр задышал хуже, по вибрации металла – где стоит подтянуть хомут. Эти мелкие знания дают иллюзию контроля, и в 2031‑м это чуть ли не единственное, что успокаивает.

Я – Фёдор. Двадцать девять. Рыжие волосы, руки в масляных потёках. Я не штатный буровик – подрядчик: наблюдаю за буровым процессом, обслуживаю датчики, отбираю породу и веду первичную документацию по пробам. На площадке – сама буровая, вышка, mud‑logging‑юнит, БОП, насосная, несколько жилых модулей. Вахтовый городок небольшой, но устроен основательно: дизель‑генераторы с нормальным резервом, ёмкости с солярой, склад фильтров и уплотнений, запас воды и пайков, мастерские контейнеры. При нужной дисциплине здесь можно жить долго. Именно сюда я мечтаю привезти Ирину и Женю: тепло, свет, фильтры, топливо – всё то, чего быстро не остаётся в городах.

Работа – рутина, в которой важна каждая мелочь. Я слежу за ROP (скоростью проходки), давлением в стояке, крутящим моментом, плотностью и реологией бурового раствора. Отбираю cuttings – измельчённую породу из потока промывки – и везу их на станцию ГТИ: там – сушильные плиты, лупы, химические тесты, портативный XRF и спектрометр. На ГТИ люди умеют вынуть из нескольких гранул правду о пласте: песчаник, аргиллит, карбонаты, следы минералов. В городке персональных дозиметров нам не выдают – «достаточно стационарных приборов на станции и периодических проверок», так решила безопасность. Экономия на том, что надевают на чужой пояс.

Утро было обычным: отбор проб на шейкере, запись трендов в планшет, короткий перегон до ГТИ. Там – привычный запах горячего металла и спирта. XRF честно рисовал пики по кремнию, кальцию, железу. Спектры – вообще самые правдивые в мире штуки: им всё равно, в каком ты настроении.

Потом всё стало странным. Сначала – служебное уведомление: «Аномалия спутникового канала, задержки гражданских голосовых частот». Погодные сбои – обычное дело, но через час пришёл фрагмент сводки: «несколько подтверждённых источников сообщают о ударных событиях в крупных городах». На планшете показали низкоразрешённый кадр – яркая тепловая вспышка на юге. Алгоритм пометил: «тепловая аномалия, вероятно не промышленного происхождения».

Я стоял рядом с геологом ГТИ, когда фон на спектрометре дрогнул на доли – микропик в зоне йода, тонкая полка цезия. В лабораторной тишине это могло быть погрешностью, но вместе с картинкой – уже знак. Технический смысл простой: йод‑131 – продукт деления, живёт неделями; если он «виден» в воздухе, где мы раньше его не видели – где-то недавно много делилось. Цезий‑137 дольше и говорит о масштабе. Мы внесли запись в журнал, сделали фото графика, отправили отчёт в центр. Ответа не было.

На базе люди говорили шёпотом. Из коротковолновки прилетали клочки: «удары… отключения… крупные города…» Голос звучал так, будто проходит через вату. Я думал о Сыктывкаре, о Ирине и Жене – пустые полки, длинные очереди, выключенный свет. Здесь, у нас, – дизеля, соляра, вода, фильтры. Там – стекло и бетон.

Правила говорили: ждать указаний, переводить объекты в режим экономии, фиксировать логи. Опыт говорил: окно на передвижение быстро захлопнется. Если центры накрыты, через пару дней дороги станут лотереей, блокпосты вырастут из ниоткуда, зимники перекроют. Я сел над картой и сложил простой маршрут: Харьяга – магазин «Наташа» – вертолётная площадка «Строгановка» – «Головные сооружения» под Усинском – Усинск – Сыктывкар. Это не план про «повезёт»; это список ворот, через которые нужно пройти, чтобы вытащить семью на север.

Машина у меня – Нива на больших колёсах: высокий клиренс, усиленная подвеска, лебёдка, шины под зимник. Зимник – не дорога, а замёрзшая тропа: держится, пока мороз. Река – это мост только для терпеливых и осторожных; трясина под снегом – враг, который любит торопливых.

Я начал собирать вещмешок: инструменты, трос, свечи, ремни, канистры, газовая горелка, тёплые рукавицы, карты. На станции ГТИ попросил на время портативный спектрометр – «для проверки шлейфов по дороге» – мне кивнули: «Вернёшь – и живой». Взял маски с фильтрами и запасные картриджи. Не геройский набор, а рабочий.

Городок был готов лучше, чем мы сами. Дизеля урчали ровно, соляра в ёмкостях была помечена, фильтры и картриджи – на стеллажах, вода – в баках и снег вокруг, который зимой – почти неиссякаемый резервуар. Я видел, где прокладывать тёплый воздух, как переподключить щиты, что поменять, если встанет насос. И главное – я знал, что эти модули выдержат зиму, если их кормить топливом и руками.

Вечером я проверил Ниву: масло, тормоза, натяжение ремня, давление в колёсах, работу лебёдки. Потрогал пальцами трос – колючий, как нейронная мысль. В салоне пахло солярой и обогревателем. Я положил карту на сиденье, сверху – записку с маршрутом: «Наташа – Строгановка – Головные сооружения – Усинск». Сидел некоторое время в темноте и слушал, как дизели базы бьют ритм.

Решение было простым: выезжать на первом свете. Не геройствовать ночью, не ломать зимник в темноте – уйти на рассвете, пока мороз держит наст, пока ветер дует нам в спину, а не в лицо. Я лёг не раздеваясь – ботинки у кровати, куртка на спинке стула, ключи под ладонью. В голове крутились две картинки: график с тонкой иглой йода и Женин смех. Между ними – дорога. Я закрыл глаза и заставил себя уснуть.

Ещё до рассвета я встал, умывался снегом, затянул ремни на рюкзаке. На улице мороз щипал лицо, и дизеля гудели, как надёжный друг. Я взял ключи, посмотрел в сторону стоянки, вдохнул глубже.

Я был готов. Но север не любит, когда уезжают без спроса. И у него всегда есть свой блок‑пост.

Глава 2

Глава 2. Блок‑пост

Шлагбаум у проходной опустили ещё до рассвета. В будке – желтый свет, на столе журнал выездов, рация потрескивает. Буровой мастер Иван стоял так, будто стал частью ворот: куртка нараспашку, шапка на затылке, лицо серое от недосыпа.

– Никто не едет, – сказал он, даже не поднимая глаз. – Пока не будет ясности. Приказ штаба.

– Какой штаб, Ваня? – Глеб хмыкнул, но без улыбки. – Тебе же самому «ясности» не пришло. Мы не вахту бросаем – мы семьи вытаскивать.

Иван поднял взгляд. Усталость там перемешалась с упрямством.

– Глеб, ты знаешь порядок. Если сейчас все рванут – кто дизеля будет держать? Кто БОП сторожить? Мы – критическая инфраструктура. Мне головы не снимут, мне её вывернут.

– Мы подрядчики, – я сказал, стараясь говорить ровно. – Формально ты не можешь держать нас силой. Я еду за женой и ребёнком. Привезу их сюда. Тут тепло, топливо, вода. Мы вернёмся.

Иван покачал головой:

– Формально мир не обязан падать на нас, Федя. А падает. Пока не будет прямого разрешения – выездов нет. Никаких «сгонял и вернулся». До зама сидим на месте.

Рация на его груди ожила: «Седьмая – подтвердите режим, выезды заморожены». Он ткнул пальцем в кнопку, буркнул подтверждение. Внизу, у ворот, переминались из ноги на ногу охранники. У каждого автомат в инею, ремни перетянуты поверх пуховиков. Не те люди, по которым хочется ехать.

Глеб шагнул ближе. Я заметил, как под пуховиком шевельнулись его плечи – знакомый признак, что он сдерживает злость. Про Глеба стоило сказать пару слов: тридцать три, высокий, чуть сутулится, будто экономит рост для дел. Служил в мотопехоте, но про это не рассказывает, только умеет молча разбирать заедающее железо. Мать у него в стороне, под Усть‑Цильмой, одинокая; с тех пор как отец умер, Глеб всегда держал наготове рюкзак – «чтобы не думать долго». Отличался тем, что никогда не спорил ради спора. Если говорил – уже решил.

– Вань, – он посмотрел прямо, без привычного лукавства, – давай так. Ты не хочешь подписывать выезд? Подпиши тогда, что берёшь на себя ответственность за мою мать и за жену Феди и ребёнка. Что ты гарантируешь им тепло и еду. И подпиши, что если связь не восстановится – ты сам поедешь и привезёшь их сюда.

Иван дёрнулся, как от пощёчины.

– Не манипулируй мной, – грубо сказал он. – У меня тут сорок человек и два дизеля. Я за них отвечаю. Я не могу раздать разрешения, потому что у вас в груди горит.

– Там не «горит», – тихо ответил я. – Там люди. Они сейчас без света. Вода из кранов – если есть. Ты лучше меня знаешь, как быстро город становится пустым без поставок. Мы не в южном тепле. Здесь – шанс. Там – нет.

– Вы не понимаете, – Иван, кажется, хотел сказать что‑то ещё, но слова закончились. Он посмотрел на стылый снег, на шлагбаум, на нас. – Я не дам. До зама – ни колесом. И ключи у меня, чтобы не было соблазнов.

Ключи звякнули – связка висела на карабине у него на поясе. Там были и от гаража, и от ворот, и от нашей Нивы – я оставлял комплект на проходной после техосмотра. Он даже не задумался, как это выглядит: держать чужое, чтобы чужое не уехало.

Глеб выдохнул пар, посмотрел на меня. Взгляд – короткий вопрос: «Готов?» Я кивнул.

– Ладно, – сказал он Ивану. – Тогда хотя бы дай позвонить по громкой, собрать людей, объяснить. Мы ж не стадо. Дай пять минут.

– Через меня вы не пройдёте, – Иван отступил на полшага, но это был не уход, а упор.

Глеб подошёл ближе, как будто смирился. Снял перчатку, протянул руку:

– Извини, что давлю. Ситуация… Ты не враг. Дай ладонь, Ваня.

Иван по привычке тоже потянулся – жест примирения здесь ценят. На полсекунды они сошлись: рука к руке, плечо к плечу. Я видел уже это у Глеба – в драках он всегда прижимался, чтобы выйти из‑под удара. И сейчас он сделал одно простое движение: шагнул вперед, как бы обхватывая, и другой рукой – той, что оставалась в тени куртки – щёлкнул карабин на поясе Ивана. Металлический голосок ключей звякнул тихо, как будто стыдясь.

– Эй! – Иван попытался дёрнуть бедром, но было поздно. Глеб уже шагнул назад, связка соскользнула в его рукав.

Я не ждал команды. Развернулся и пошёл к стоянке. Снег скрипел под подошвами, пальцы неловко метались по карманам в поисках своих ключей – привычка. Но теперь чужая связка лежала у Глеба в кулаке. Он догнал меня у Нивы, вскинул бровь: «Пятнадцатая?» Я кивнул. Он бросил связку – металл обжёг ладонь.

– Стойте! – крикнул Иван. Его голос сорвался, превратился в треск. – Стоять! Охрана!

Двое у ворот подняли оружие, но шагнули неуверенно – мороз и свои люди на линии. Я захлопнул водительскую дверь. Замок дался не сразу – пластик затёк от холода. Глеб прыгнул на пассажирское, хлопнул. В салоне пахло маслом и железом. Я повернул ключ. Стартер провернул тяжёлый металл, двигатель схватил, встряхнул кузов. На панели мигнул свет. Большие колёса шевельнули снег под арками.

– Отойди! – выкрикнул я в приоткрытую щель. – Не становись под колёса!

Иван уже бежал, замерзающий воздух рвал на части его слова. Охранники поставили ноги широко, один провисил ремень, другой поднял ладонь: «Стой!». Мне было мерзко от того, как быстро из «мы» стало «они». Но назад дороги не было.

– Готов? – спросил Глеб.

– Нет, – сказал я честно, – но поехали.

Я выжал газ. Нива рванула, тяжело, но охотно. Колёса вспухли на насте, снег полетел в стороны. Шлагбаум – толстая труба на ржавой опоре – перекрывал полпроезда. Я взял чуть левее, чтобы ударить не в стойку, а в плечо. В ушах стучала кровь так, будто это не мотор, а сердце заводится.

– Держись! – крикнул Глеб и упёрся руками в панель.

Удар пришёлся как раз под шарниром. Металл завизжал, как зверь. Труба треснула в сварном шве и, слетев, развернулась на петле, полоснула по капоту, оставив длинный, рваный шрам. Лобовое стекло дрогнуло, но выдержало. Охранник инстинктивно пригнулся, другой отскочил в сугроб. Мы проскочили под падающим плечом, снег обрушился на крышу, замерзшие комья бухнули по багажнику.

Сзади кто‑то кричал. В зеркале я успел увидеть Ивана – он стоял, хватая ртом воздух, маленький, растерянный, и почему‑то очень старый. Мне захотелось остановиться и объяснить. Но дорога впереди была уже наша – узкая лента зимника, серый день, и ветер, который наконец дул в спину.

– Теперь точно вернёмся, – глухо сказал Глеб, глядя вперёд. – С ними. Иначе всё это зря.

Я кивнул, не отвлекая рук от руля. Шлагбаум лежал позади, как сломанное правило. Мы вышли на накат и, не оглядываясь больше, взяли курс на первую точку маршрута – «Наташа».