Сеть узлов

Пролог

Пролог

Джунгли начинались внезапно.

Дорога, ещё минуту назад тянувшаяся между деревнями с облупленными чайными лавками и пёстрыми вывесками, просто заканчивалась у бетонного блока с ржавыми буквами на хинди и английском. Дальше – только влажная зелень, такая плотная, что казалось: воздух режут листья, а свет приходится выжимать из листвы, как сок.

Машина, доехав до этого блока, фыркнула, заглохла и окончательно сдалась.

– Конечная, – сказал водитель, вытирая пот со лба. – Дальше только пешком. Как вы и просили, доктор.

Доктор Нараян рао кивнул, хотя водитель этого уже не видел – тот выбирался из видавшего виды «джипа» и занимался чем-то под капотом, изображая техническую заботу. Нараян стоял у обочины и смотрел туда, где начиналась зелёная стена.

Керала. Локальное «место силы», как любили говорить журналисты, когда им надо было продать очередную статью о странностях природы. Для Нараяна здесь было другое слово: аномалия.

– Потрясающе, – произнёс рядом по-русски мужчина в выгоревшей кепке. – У нас в Карелии, конечно, тоже сыро, но чтобы до такой степени…

– Это ещё не сыро, – усмехнулся Нараян по-английски. Он говорил чётко, с мягким южным акцентом. – Сыро будет через час, когда вы промокнете насквозь, хотя небо будет без облака.

– Вызов принят, – ответил россиянин и протянул руку. – Алексей Соколов, геофизик, всё ещё надеюсь, что вы меня не зря сюда затащили.

– Вы же сами вызвались, – напомнил Нараян. – Когда увидели мои карты.

Карты… Они и правда были хороши. Месяцы спутниковых наблюдений, переработанные через корявые программы на трёх компьютерах в институте, давали картинку: в глубине керальских джунглей что-то дышало. Не в буквальном, конечно, смысле: там фиксировались периодические сбои магнитного поля, странные «волнения» в гравиметрических данных, шум на частотах, где природа обычно ведёт себя прилично.

Как будто кто-то под землёй включал и выключал что-то большое, старое и не до конца сломанное.

К ним подошла девушка с собранными в пучок волосами, поправляя ремень рюкзака.

– Доктор, люди уже начали выгружать оборудование, – сказала она на хинди. – Если мы не пойдём сейчас, дожди нас догонят.

– Дожди нас всё равно догонят, Рия, – ответил Нараян на том же языке. – Но вы правы, не будем давать им фору.

Он обернулся к Алексею:

– Готовы познакомиться с настоящими джунглями, товарищ Соколов?

Алексей оглянулся на машину, где двое носильщиков выгружали ящики с приборами, затем на второго русского – сутулого мужчину с бледным лицом и внимательными глазами.

– Петрович, – сказал он по-русски, – ну что, профессор, вперёд к приключениям?

– Если бы Миннауки видело, во что вы превращаете служебную командировку, – вздохнул тот. – Но да, вперёд. Чем раньше найдём, тем раньше узнаем, почему ваши индийские коллеги пугают меня словами «аномалия».

Его звали Пётр Михайлович Петров. В России он занимался в основном скучными вещами – сейсмикой, долговременным мониторингом, подсчётом риска для старых плотин. Его пригласили в Индию как консультанта, когда в институте Нараяна начали всплывать странные, никак не объяснимые цифры.

Он согласился не сразу. Но когда увидел пики на графиках, упрямо повторяющиеся в одном и том же районе, – поехал. Наука иногда требует мокрой рубашки и комаров, а не только лекций и протоколов.

Джунгли приняли их неохотно.

Сначала тропа казалась почти цивилизованной: утоптанная, со следами чьих-то сандалий, кое-где – оброненная пачка сигарет, обёртка от шоколадки. Потом люди закончились. Остались только следы животных и то, как по особому пружинит под ногами почва – мягкая, многослойная, полная невидимой жизни.

Воздух был тяжёлым. Не жарким – именно тяжёлым, как влажное одеяло, наброшенное на легкие. Листья шуршали над головой, где-то вдалеке кричала птица, звук мотора давно растворился в зелени. Оставались только шаги, дыхание и ровное позвякивание металла: ящики, приборы, штативы.

Через час Рия шла молча, только иногда вытирая виски. Алексей тоже перестал шутить: пот заливал глаза, рубашка прилипла к спине, комары воспринимали репеллент как закуску.

– Доктор, – подал голос один из носильщиков, – ещё долго?

Нараян сверился с компасом, хотя больше доверял не стрелке, а цифрам в голове – тем, что он помнил по карте.

– Ещё немного, – сказал он. – Мы почти в зоне.

– В какой зоне? – спросил Петров, на этот раз уже по-английски.

– В зоне, где наши приборы на орбите ведут себя, как подростки, – ответил Нараян. – И не хотят признавать, что это они.

Петров фыркнул, но спросить ещё что-то не успел.

Под ногой Нараяна хрустнула ветка. В тот же миг что-то едва заметно изменилось. Как будто джунгли на секунду задержали дыхание. Тишина стала плотнее, звук – чуть глуше. Ветер, если он и был, перестал чувствоваться.

Где-то впереди Рия остановилась.

– Доктор… – её голос был тише обычного. – Вы это… ощущаете?

Нараян сделал ещё два шага и тоже остановился.

Да. Ощущал.

Это было нечто, к чему не совсем подходили привычные научные слова. Не магнитное поле, не изменение влажности, не просто снижение температуры. Скорее – чувство, что пространство вокруг слегка… подтянули. На миллиметр. На толщину человеческого волоса.

Если бы он не провёл последние месяцы, уткнувшись в графики, возможно, списал бы на усталость.

– Мы на месте, – сказал он наконец. Голос прозвучал странно глухо. – Рия, отметьте координаты. Алексей, Пётр Михайлович – готовьте аппаратуру.

Открытая площадка нашлась ещё через двадцать метров.

Это была не поляна в привычном смысле – просто участок, где деревья стояли чуть реже, а под ногами было меньше кустов. Но именно здесь почва под ботинком вдруг отозвалась по-другому – плотнее, жёстче. Нараян присел, провёл ладонью по земле. Под тонким слоем влажной земли угадывалось что-то твёрдое.

– Бетон, – сказал Алексей, тоже присев. – Или камень.

– Не должен здесь быть ни бетон, ни камень, – отозвался Пётр. – Здесь геология другая.

– Тем интереснее, – заметил Нараян. – Расчищаем.

Они работали молча. Носильщики, сначала недовольно морщившиеся, тоже втянулись: оказывается, копать – проще, чем тащить ящики. Земля послушно отступала, открывая серую поверхность – гладкую, практически без трещин, с лёгким зеленоватым оттенком, как у старого морского камня.

– Плита, – сказал Алексей. – Точно плита.

– Искусственная, – добавил Пётр. – Тут так природные породы не ложатся.

Рия провела по поверхности ладонью, сдула пыль. Пальцы наткнулись на что-то, похожее на стык.

– Тут шов, – сказала она. – Как будто… крышка.

Слово «крышка» повисло в воздухе тяжёлым обещанием.

Нараян достал из рюкзака маленький прибор, похожий на увеличенный компас с лишним экраном. Включил. Стрелка дёрнулась, экран показал цифры, которые по идее должны были быть близки к нулю.

Они нулю не были.

– Гауссы гуляют, – пробормотал он. – Причём не как при грозе. Как при работе генератора.

– Под плитой? – уточнил Петров. – Генератора? В сотнях километров от ближайшей нормальной подстанции?

– Я же обещал вам аномалию, – напомнил Нараян. – Алексей, давайте ваш сейсмодатчик.

Они начали расставлять приборы как по учебнику: сейсмодатчики, магнитометры, простейший спектрометр, даже старенький гравиметр, который Петров упросил привезти «на всякий случай».

Данные потекли на ноутбуки – по проводам, по зелёным мигающим индикаторам, по узким полоскам графиков на экране.

Картина была… неправильной.

– Смотрите, – Алексей развернул к остальным экран. – Здесь явный провал по плотности. Как будто под нами пустота. Но не пещера. Что-то более… ровное.

– Камера, – сказала Рия. – Если это люк, всё может быть.

– Мы не полезем в неизвестную дырку без разведки, – отрезал Нараян. – Алексей, что по магнитке?

– Она… – тот нахмурился. – Она ведёт себя как…

– Как что?

– Как будто кто-то под плитой включает и выключает большой электромагнит с частотой один раз в несколько минут, – сказал Алексей. – Но это невозможно.

– Здесь многое «невозможно», – заметил Петров. – До тех пор, пока не встаёт вопрос, кто первый напишет статью.

Лёгкая шутка разрядила напряжение только на секунду.

– Доктор, – один из носильщиков, до этого молча наблюдавший за приборами, показал рукой на землю чуть в стороне. – Здесь… знаки.

Они подошли.

На краю плиты, там, где её ещё не докопали полностью, действительно были неглубокие выемки. Не трещины, не случайные сколы – аккуратные, повторяющиеся символы. Геометрические, без намёка на привычную письменность.

Три треугольника, вписанные один в другой. Круг. Линия, проходящая через центр под странным углом.

– Ритуальные? – предположил Алексей.

– Технические, – возразил Пётр. – Это больше похоже на маркировку, чем на магические крючочки. Что-то вроде «не поднимать без инструкции».

Рия провела по символам пальцем.

В тот момент, когда её кожа коснулась выемки, по воздуху словно прошла едва ощутимая волна. Не звук, не ветер – но что-то, от чего волоски на руках поднялись.

Приборы зазвенели.

Нараян резко обернулся к ноутбуку. Графики прыгнули. Магнитное поле взвелось, как стреляющая вверх линия на биржевой диаграмме. Гравиметр выдавал такие значения, которые обычно сопровождаются словом «ошибка».

– Руки! – выкрикнул он. – Убрать руки!

Рия отдёрнула ладонь.

Плата «передумала». Линии на экране чуть сползли вниз, но не вернулись в норму.

– Доктор… – Петров говорил тихо, но в голосе уже не было ни грамма академического спокойствия. – Вы понимаете, что это значит?

– Что мы нашли не просто каменную плиту, – сказал Нараян. – Мы нашли устройство.

Слово прозвучало слишком современно для джунглей, но подходило лучше всего.

Они работали ещё два часа, не касаясь символов, только снимая показания.

Периодичность всплесков. Структура сигнала. Странные «колокола» в спектре. Всё говорило об одном: здесь под землёй была не природная полость, не старый храм и не заброшенная выработка. Там находилось что-то, что когда-то проектировали, строили и запускали.

И, возможно, забыли выключить.

Солнце уже клонилось к закату, когда Петров выпрямился, вытирая пот.

– Нам нужен люк, – сказал он. – Или хотя бы шурф.

– Сначала – запись, – возразил Нараян. – Все данные, все пикеты, всё, что мы можем снять с поверхности. Если там действительно устройство, мы не имеем права его сломать.

– А если оно сломает нас первым? – тихо спросил Алексей.

Ответить никто не успел.

Плита… щёлкнула.

Это был не звук, а ощущение. Как когда где-то в доме срабатывает автомат: лёгкий толчок в воздухе, едва слышный металлический вздох. Земля под ногами дрогнула, но не как при землетрясении – не из стороны в сторону, а как будто на долю секунды провалилась вниз и вернулась назад.

Сейсмодатчики заорали. Магнитометр ушёл в насыщение. Ноутбук Нараяна мигнул предупреждением: «OUT OF RANGE».

– Отойти, – сказал он, сам отступая на шаг. – Все отойти от плиты.

Носильщики уже и так пятятся.

Плита, до этого казавшаяся монолитной, вдруг разделилась тонкой линией. По одному из швов пробежал тусклый зелёный отблеск – не яркий свет, не луч, а словно фосфоресцирующее свечение старой глубинной воды.

– Это не может быть… – прошептал Петров. – Электролюминесценция? Здесь?

Вонь сырого озона ударила в нос. Волосы на руках встали дыбом. Металлические части приборов тихо зазвенели – едва слышно, но настойчиво.

– Доктор, – Рия стояла, не в силах оторвать взгляд от шва. – Это… красиво.

– Это опасно, – отрезал Нараян. – Никто не подходит ближе.

Он тянулся к рации, другой рукой нащупывая в кармане маленькую камеру.

Если это действительно то, что он думал… Если под ними – нечто вроде геометрического «реактора»… То каждая секунда записи могла стать тем самым материалом, ради которого стоило три года сидеть в душном кабинете и вымаливать бюджет под спутниковый мониторинг.

Плита медленно… вдохнула.

Иначе описать было сложно. Края чуть приподнялись, как если бы изнутри что-то давило вверх. Зелёный свет стал ярче – но по-прежнему не бил в глаза, оставаясь чем-то вроде мягкого свечения морской глубины.

Воздух над плитой слегка исказился. Картинка поплыла – не так, как при жаре, а как будто кто-то дернул за ткань реальности.

Рия сделала полшага вперёд.

– Не смей! – Нараян услышал свой голос чужим. – Рия!

Поздно.

Она уже тянулась рукой – не то чтобы в бессознании, просто… как если бы в ней сработало то же любопытство, которое двигало ими всеми, только сильнее.

В тот момент, когда её пальцы оказались над светящимся швом, воздух над плитой сорвался.

Словно невидимая мембрана порвалась, открыв в этом же самом месте другой слой. На долю секунды Нараян увидел невозможное: те же деревья, тот же лес… но с другими тенями, другим светом, другой геометрией.

Потом Рию дернуло вперёд. Не сильно – не как в кино, где людей затягивает вихрь. Просто шаг, просто потеря равновесия.

Просто… её не стало.

Не было ни крика, ни вспышки. Она просто исчезла. Была – и не была.

На месте, где она стояла, воздух бешено дрожал.

Алексей выругался так, что никакому переводчику не нужно было объяснять смысл. Носильщик, стоявший ближе всего, рванулся следом – инстинктивно, схватить, вернуть – и тоже исчез.

Два человека, два тела, две жизни – стёрлись, как запись на магнитной ленте.

– Все назад! – проревел Пётр так, что в нём вдруг пропал весь кабинетный академизм. – Назад, я сказал!

Они отступали, спотыкаясь, не разбирая, где приборы, где корни.

Плита тем временем продолжала светиться. Зелёный цвет стал глубже, в нём появилась странная глубинная структура, словно внутренняя сетка.

Где-то за их спинами, в ящике с электроникой, взвизгнули модемы, пытаясь поймать каждую долю секунды сигнала.

На ноутбуке мигало: «RECORDING… RECORDING… RECORDING».

Нараян захрипел в рацию:

– Базовый лагерь, это группа Нараяна. У нас… – язык на секунду отказался подбирать слова, – у нас чрезвычайная ситуация. Образец под плитой активировался. Люди… пропали. Да, пропали. Повторяю: произошёл… фазовый сдвиг.

Он сам удивился, какое слово выбрал.

– Передаю координаты, – продолжил, стискивая рацию так, что побелели костяшки пальцев. – Немедленно сообщите… всем.

«Всем» означало не только институт. Не только местные власти.

Значительно шире.

Плита тем временем начинала затихать.

Зелёный свет постепенно тускнел. Воздух выравнивался, звук возвращал привычную глубину. Комары, на секунду исчезнувшие, снова начали брать своё.

Только приборы продолжали сходить с ума – инерция считывания не позволяла им так быстро «забыть» случившееся.

Алексей стоял, уставившись на место, где секунду назад была Рия. Лицо у него было белее, чем у листа бумаги.

– Мы… – начал он, не находя слов. – Мы только что…

– Мы только что открыли что-то, что не должны были открывать руками, – сказал Пётр глухо. – И, кажется, это что-то давно ждало, когда его тронут.

Где-то далеко, за пределами их слышимости, на орбите маленький аппарат с устаревшей электроникой честно отправил вниз пакет данных.

В строке комментария стояло: «ANOMALOUS BURST / KERALA / 11:23 IST».

В приёмном центре оператор, листая журнал событий, поставил рядом галочку: «проверить позже».

Он ещё не знал, что этот пик в данных окажется первым – и последним – столь чистым «подписью» того, что потом назовут иначе.

Не «аномалией». Не «порталом».

Просто объектом.

Образцом.

Технологией, которая почему-то осталась здесь, в джунглях Кералы, под плитой с геометрическими символами.

– Доктор, – глухо спросил один из оставшихся носильщиков, – мы… уходим?

Нараян смотрел на плиты, на ноутбуки, на дрожащие линии графиков.

На место, где исчезли двое – его сотрудница и человек, который всего лишь помогал нести ящики.

– Мы… всё фиксируем, – сказал он наконец. – Только сначала… выключим это.

Он сам не верил, что это возможно.

Но попробовать должен был.

Он медленно подошёл ближе – на безопасное расстояние, как ему казалось, – и положил ладонь на холодный корпус одного из приборов. Металл вибрировал, как струна.

– Если это устройство, – сказал он вполголоса, скорее себе, чем кому-то ещё, – у него должна быть логика. И она не обязана совпадать с нашей.

Плита, казалось, прислушивалась.

В зелёном свете, уже почти погасшем, ещё раз что-то дрогнуло.

Краткий импульс.

Последний вздох.

Потом свет исчез.

Воздух стал… обычным. Слишком обычным, чтобы в это поверить.

Приборы, по инерции ещё пишущие данные, показали ровный фон, как будто ничего не произошло.

Алексей медленно сел на землю.

– Никто нам не поверит, – сказал он тихо. – Никогда.

– Поверят, – ответил Пётр. – Если мы правильно оформим отчёт.

– Как вы это оформите? – спросил Нараян. – «Двое ушли в неизвестное направление через неизвестную структуру»?

– Нет, – сухо сказал Пётр. – «Произошла авария при проведении работ. Обстоятельства уточняются».

Он посмотрел на индийского коллегу. В его глазах не было ни цинизма, ни желания скрыть правду – только усталость человека, который понимает: мир устроен так, что не все двери можно показать всем.

– А настоящие данные, доктор, – добавил он уже мягче, – мы отправим туда, где их смогут понять. Если вообще кто-то сможет.

Нараян молчал.

Где-то в глубине джунглей снова кричала птица, как ни в чём не бывало. Над плитой кружили комары.

Мир делал вид, что ничего не произошло.

Но маленький пакет данных уже летел по линиям связи дальше.

Через ретрансляторы, через серверы, через бедные и богатые страны, через институты, где дежурные физики посмотрят на странный всплеск и пожмут плечами: «шум».

Файл сохранится на каком-нибудь старом жёстком диске с названием вроде «KRL_ANOMALY_1993.log».

Его запихнут в архив, забудут.

До тех пор, пока почти тридцать лет спустя в другой стране, в другой квартире, женщина по имени Марина не нажмёт на кнопку «оплатить» билеты в Индию.

И в том же самом месте, где сегодня зелёный свет погас, что-то не очень человеческое не шевельнётся вновь, распознавая знакомый рисунок: человек. Пара.

И – оператор.

Глава 1

Глава 1. Камень, который знает твоё имя

Экран спектрометра был мёртв.

Не сломан, нет. Цифры честно бежали строками, графики рисовали привычные зубцы, но… всё было идеально гладким. Слишком гладким. Как пульс на мониторе, который показывает идеальную прямую.

– Такого не бывает, – тихо сказала Марина.

Голос в пустой лаборатории прозвучал чужим. Она и сама себя услышала как из-под воды – усталой, выбитой, на автомате.

На белом столе лежал образец – кусок серого камня размером с ладонь, с матовой, словно оплавленной поверхностью. Его привезли из какого-то захолустного карьера под Норильском, вместе с пачкой других проб. Остальные вели себя как положено породам: реагировали, отражали, поглощали, показывали линии и пики. Этот – нет.

Лазер проходил по нему, как свет через пустоту. Никакого отклика. Ни в одном диапазоне.

– Ну же, – Марина надавила пальцем на клавишу повторного скана, хотя знала, что ничего не изменится.

Полоса на спектре осталась ровной, как полка в шкафу.

В дверях скрипнул замок.

– Петрова, – голос начальника был таким же ровным. – Ты ещё здесь?

Марина выключила лазер и только тогда обернулась.

В дверях стоял Гаврилов – в неизменной серой рубашке, с ремнём, перетягивающим живот. В руках – папка, как приговор. На лице – усталое раздражение чиновника, которого опять заставили заниматься не бумажками, а живым человеком.

– Я ждал отчёт вчера, – сказал он, входя. – Вчера, Марина Сергеевна. Сегодня у нас понедельник, если вы не заметили.

– Я заметила, – спокойно ответила она. – У меня весь год – понедельник.

Он подошёл ближе, глянул на экран.

– Опять твой метеорит?

– Это не метеорит, – автоматически возразила она. – Образец с аномальным составом. У него…

– У него нулевой отклик, – перебил Гаврилов. – Уже третью неделю. Ты гоняешь прибор, как белку в колесе, и получаешь пустоту. Это и есть твой «аномальный состав»?

Марина сжала губы.

– Сам факт нулевого отклика – это и есть результат, – произнесла она медленно, почти по слогам. – Камень не взаимодействует с полем, не даёт линий, не поглощает. Такое впечатление, что он… гасит сигнал. Это не ошибка прибора.

– Конечно, не ошибка, – начальник вздохнул. – Это ошибка планирования. Я же тебя предупреждал год назад: хватит играть в чудеса. У института нет денег на «интересные загадки». У нас есть темы. Постановления. Контракты.

Он положил папку на стол рядом с камнем.

– Что это? – спросила Марина, хотя уже догадалась.

– Итоговая сводка по лаборатории. Расходы, оборудование, результаты. За три года у вас – ни одного коммерческого договора. Ни одного внедрения. Публикации – три штуки в журналах, которые никто не читает. И ты опять сидишь ночами с камнями, которые «отказываются взаимодействовать».

Он помолчал, поморщился, как будто говорил не то, что думал.

– Сверху на меня давят. Надо либо закрывать твою лабораторию, либо искать тому, что ты делаешь, нормальное применение. А оно есть?

– Если я досканирую этот образец, – упрямо сказала Марина, – у нас будет то, чего нет ни у кого. Материал с аномальными свойствами. Это и есть применение. Или ты думаешь, все открытия планируются в Excel?

Гаврилов позволил себе тонкую усмешку.

– Слушай, Петрова, – он устало потер переносицу. – Ты хороший специалист. Но у нас не Голливуд и не эти твои… как там…

Он махнул рукой.

– Роллинсы, – подсказала она, не удержавшись.

– Вот. У нас не Роллинс. Тут никто не придёт с чемоданом денег и не скажет: «О, вы нашли волшебный камень, давайте построим на нём будущее человечества». Тут придут люди из министерства и скажут: «Где отчёт с ожидаемым результатом?» А в отчёте у тебя – пустота.

Он ткнул пальцем в экран.

– Ровная линия. Ноль. Понимаешь?

Марина молчала. В горле стоял знакомый комок – из злости и бессилия. Она была слишком уставшей, чтобы спорить, но слишком упрямой, чтобы сдаться.

– Возьми отпуск, – неожиданно мягче сказал Гаврилов. – Серьёзно. Ты как выжатая. У тебя мешки под глазами, как у ночного сторожа. Отдохни. Съезди куда-нибудь, к морю. Посмотри на мир, кроме своих спектров. Я пока попробую выбить тебе ещё квартал. Но если через три месяца на этом камне всё ещё будет ноль – мы его выкидываем. И закрываем тему.

Он уже разворачивался к двери, потом добавил:

– И сейф отца тоже пора бы разобрать. Ты живёшь прошлым, Марина. Это не помогает.

Дверь захлопнулась.

Лаборатория снова стала тихой. Только вентилятор в углу лениво жужжал, гоняя пересушенный воздух.

Марина опустилась на стул и уставилась на камень. Молчаливый, серый, упрямый.

– Ты тоже считаешь, что я живу прошлым? – спросила она почти шёпотом.

Камень, разумеется, промолчал.

Она поднялась, выключила спектрометр, привычными движениями начала приводить лабораторию в порядок. Провод сюда, крышку туда, записать в журнал дату скана. Рукам было чем заняться – голове нет.

Сейф стоял в углу, как лишний свидетель.

Старый, тяжёлый, советский. С облупившейся краской и рыжей щелью ржавчины вдоль дверцы. Его никто не открывал с тех пор, как умер отец. Полтора года назад.

«Не выбрасывай ничего, – просила мать, – вдруг там важное. Он бы не простил, если бы его записи просто выкинули».

Мать уехала к сестре в Подмосковье, так и не вернувшись в эту квартиру. А сейф переехал с Мариной в институт – «хотя бы не на проходе в прихожей».

Она, проходя мимо, задела его бедром. Что-то звякнуло внутри, тонко, как монета о металл. И вдруг на пол выпала полоска бумаги.

Нет, не бумаги – уголок фотографии.

Марина наклонилась, подняла. Из сейфа, из узкой щели, к ней вылезла чёрно-белая карточка, как будто сама.

На снимке было трое.

Отец – моложе, чем она его помнила. Загорелый, с улыбкой, в которой было ещё больше света, чем на фотографии. Рядом – худой мужчина в мятых брюках и рубашке, с внимательными глазами и выражением вечной лёгкой усталости. Между ними – индиец в каске, держащий в руках какой-то прибор.

На заднем плане – тёмная стена листвы. Джунгли.

На обороте отец когда-то нацарапал фиолетовой пастой:

«С Колей Петровым. Керала. Точка 7-Д. Мы нашли дверь. Бог ты мой, что мы нашли…»

Марина провела пальцем по словам.

«Точка 7-Д».

Она уже видела эти буквы. В файлах, в обрывках записей, в одном из последних блокнотов отца. Но он так и не рассказал, что это значит. Каждый раз, когда она начинала задавать вопросы про Индию, он уходил от ответа, шутил, переводил разговор. А потом перестал шутить вообще.

– Папа, – прошептала Марина, не понимая, обращается ли она к фотографии или к памяти. – Что вы там нашли?

Телефон, лежавший на столе, завибрировал так, словно тоже пытался влезть в разговор.

– Да, Лёш, – устало сказала она, глядя на экран с его именем.

– Ты ещё на работе? – в голосе Алексея звучала смесь привычного раздражения и заранее подготовленной обиды.

– Ещё, – кивнула она, хотя он, разумеется, не видел. – Я чуть задержалась. Эксперимент…

– Эксперимент, – перебил он. – Конечно. А ужин? Я приготовил. Даже курицу запёк по рецепту из твоей дурацкой передачи. Она уже остыла. Как и я.

Марина закрыла глаза, чувствуя, как накатывает усталость другого рода.

– Извини, – тихо сказала она. – Я правда не заметила времени. Тут…

– Ты никогда его не замечаешь, – Алексей вздохнул. – Его, работу, меня, себя. Всё куда-то уходит, расплывается. Какие-то камни, какие-то нули на графиках…

Он замолчал на секунду, потом добавил с ледяной точностью бухгалтера, который наконец решил свести баланс:

– Мы так дальше не вывезем, Мари. Я не вывезу. Я тебе говорил?

– Да, – она слабо усмехнулась. – Много раз.

– Так вот, – продолжил он, будто не заметив. – У меня для тебя хорошие новости. Я купил путёвки.

– Куда? – не сразу поняла она.

– В Кералу. Десять дней. Отель у моря, завтрак включён, трансфер, страховка. Без возврата, чтобы ты не передумала.

Он помолчал, как будто ждал взрыва, и добавил:

– Мы улетаем послезавтра. Я уже взял отпуск, всё оплатил. Нам нужен нормальный отдых. Солнце, море, никаких камней и спектрометров. И никаких кладбищ твоего отца. Или нам не о чем будет говорить.

Марина почувствовала, как в желудке сжалось что-то тяжёлое.

– Ты мог бы со мной хотя бы посоветоваться, – сказала она.

– Я пытался, – Алексей ответил без злобы, просто констатируя факт. – Полгода. Каждый раз ты говоришь: «После отчёта», «после эксперимента», «после гранта». Грантов нет, отчётов нет, зато есть ты, которая живёт в лаборатории, и я, который живёт с тенью.

Он выдохнул.

– Десять дней. Просто десять дней без всего этого. Можешь считать это ультиматумом, если тебе так проще.

Линия в динамике затрещала, потом стихла.

Марина выключила телефон, какое-то время держала его в руке, потом положила рядом с фотографией.

На снимке отец улыбался. На экране телефона темнел его сын – человек, который вроде как был рядом, но всё больше отдалялся. Между ними – она, застрявшая где-то между прошлым и настоящим, между аномальным камнем и нулевым результатом.

– Керала, – сказала она вслух, пробуя слово на вкус.

Море, солнце, песок. И где-то дальше по побережью – Керала, джунгли, точка 7-Д.

Она вдруг поняла, что устала не только от спектров. И не только от Гаврилова. Устала от собственного вечного «потом».

Может, действительно стоит хотя бы раз сделать «сейчас».

Самолёт Китайских авиалиний выгружал пассажиров в липкий, тяжёлый воздух, похожий на мокрое полотенце, которым накрыли весь мир.

Керала встретила шумом – не гулом мегаполиса, а какофонией. Моторики, клаксонов, криков, смеха, лая, призывов продавцов. В этом шуме было какое-то своё, чужое, но живое дыхание.

Алексей, тащивший чемодан на колёсиках, сиял так, будто уже отдохнул.

– Смотри, пальмы, – сказал он, хотя это было очевидно.

– Вижу, – Марина поправила ремень сумки, ощущая, как спина моментально намокла от пота.

– И море, – добавил он, кивая куда-то дальше, где между домами мелькала полоска блеска.

– И коровы, – заметила Марина, глядя на спокойно ступающую по обочине рогатую, которая совершенно не интересовалась ни машинами, ни туристами.

– Ага, – Алексей усмехнулся. – Экзотика. Давай не забудем, что мы сюда отдыхать приехали, а не писать докторскую по фауне.

Он достал телефон, принялся лихорадочно смотреть в приложение туроператора.

– Так, трансфер… Ага, нас должны встретить с табличкой. Видишь? «SeaSun Resort»?

Марина, щурясь, разглядела индийца в оранжевой рубашке, держащего над головой пластиковую табличку. Рядом – ещё такие же, с названиями отелей на русском, немецком, английском.

Мир сузился до автобуса, кондиционера и дороги, пробегающей между низкими домами, вывесками на английском и хинди, рекламами «Ayurvedic Massage» и «Best Russian Food Here».

Алексей обрадовался надписи «Russian Food» почти так же, как виду моря.

– Вот, видишь? – сказал он. – Не пропадём.

Повернулся к ней:

– Ну как, уже чувствуется отпуск?

Марина смотрела в окно.

За стеклом закат окрашивал всё в густые тёплые краски. Воздух дрожал над дорогой, как над раскалённым железом. На обочине сидела женщина в ярком сари и продавала манго. Рядом играли дети. Где-то вдали мелькнул храм с оранжевым флагом.

Она попыталась улыбнуться.

– Пока чувствуется джетлаг, – призналась. – Но море… да. Море хорошо.

SeaSun Resort был из того типа отелей, о которых пишут: «соответствует соотношению цена-качество». Четырёхэтажное здание, выкрашенное в выцветший жёлтый, бассейн, обрамлённый пластиковыми лежаками, пальмы, растущие там, где нашлось место. Бар у бассейна, где уже вечером собирались такие же уставшие от своей жизни люди, надеющиеся на десять дней чудес.

Марина стояла на балконе их номера и смотрела на море. До него было минут семь пешком, но шум прибоя всё равно добирался сюда – низкий, мерный, убаюкивающий.

Сзади послышался звук включаемого кондиционера – жизнь возвращалась в глубины комнаты.

– Я заказал на завтра экскурсию, – сообщил Алексей. – Обзорная по старому городу, храм, рынок, специи. И ещё есть тур в джунгли, с водопадом. И… – он замялся, – тур вглубь штата. Настоящие чайные плантации, слоны, деревни, всё такое. С ночёвкой.

Марина обернулась.

– В те самые джунгли? – спросила она ровно.

– Ну да, – Алексей на секунду растерялся от её взгляда. – Там же красиво. И недорого. И вообще…

– В Кералу в девяносто третьем ездил мой отец, – сказала Марина. – Он вернулся другим человеком и через десять лет умер от цирроза, хотя до этого почти не пил. Я не знаю, что он там увидел, но если выбирать место для «перезагрузки», то Керала в моём рейтинге – на последнем месте.

Алексей поднял руки, будто сдаваясь.

– Ладно, ладно, – он сделал шаг назад. – Я просто предложил. Зря, как всегда.

Он бросил телефон на кровать, сел рядом, уткнувшись руками в лицо.

– Ты понимаешь, что я не хочу надавить? – спросил он глухо. – Я просто… не знаю, как до тебя достучаться. В Москве ты всё время в лаборатории. Здесь ты всё равно в голове с каким-то камнем, с отцом, с Индией девяносто третьего года. А я где?

Марина подошла, присела рядом.

– Ты здесь, – тихо сказала она. – Прямо сейчас. И я это вижу. Даже если не всегда умею показать.

Он повернул голову, посмотрел на неё.

– Иногда мне кажется, что ты больше разговариваешь с его тенью, чем со мной, – сказал он. – С его записями, с его фотографиями, с его нерассказанными историями. Ты как будто пытаешься за него что-то доделать. А я… лишний?

– Ты не лишний, – Марина ощутила, как сжимается сердце.

– Тогда докажи, – Алексей вскинулся. – Десять дней. Без работы. Без «эксперимента века». Без «папа бы так…». Просто мы. Море. Пиво. Рыба. Я же не прошу невозможного.

Марина долго молчала.

За окном ветер шелестел листьями пальм, снизу доносились всплески воды в бассейне и чей-то смех.

– Я попробую, – наконец сказала она. – Правда.

Он кивнул.

– Ладно. Тогда сегодня – без экскурсий. Просто ужин и сон. Завтра – храмы и специи. Остальное… потом.

Ужин был тёплым и нормальным. Даже приятным. Они спорили о том, какая кухня лучше, смеялись над тем, как Алексей пытался есть острый карри, делились впечатлениями о перелёте.

Марина почти поверила, что всё может быть просто.

Почти.

Ночью рынок жил своей собственной жизнью, в которой не было понедельников.

Лампы под тентами затягивали светом, как комары – кровь. Музыка из соседних кафе перемешивалась в сплошной ритм, под который можно было и танцевать, и ругаться, и торговаться.

Марина шла вдоль рядов, не особенно глядя по сторонам.

После ужина они с Алексеем поссорились. Глупо, по-детски.

Он вернулся к теме Кералы. Сказал с иронией, что «магнитные аномалии не передаются по наследству». Она ответила слишком резко. Он напомнил, как она пропустила его день рождения из-за «эксперимента». Она напомнила ему про его Excel-таблицы, которые важнее живых людей. В какой-то момент всё перешло грань.

– Знаешь что, – сказал он, холодно натягивая шорты. – Хочешь ходить по кругу – ходи. Я устал. Пойду спать. Делай что хочешь.

Она вышла, потому что не могла дышать в этой комнате.

Теперь они оба делали, что хотели. Алексей спал. Она шла.

Толпа вокруг жила своим. Кто-то торговался за серьги. Кто-то пил коктейль в пластиковом стакане. Кто-то снимал всё на телефон для сторис.

Марина остановилась у прилавка с браслетами – деревянными, металлическими, кожаными. Механически взяла один, примерила, не глядя на продавщицу.

Браслет оказался великоват и тут же расстегнулся, мягко соскользнув ей на запястье.

– Ваше устройство, – произнёс кто-то на удивительно чистом английском, – тоже иногда расстёгивается?

Она подняла голову.

Напротив, по другую сторону прохода, стояла небольшая лавка с выцветшей вывеской: «Antique Curios. Mr. Kapoor». Вывеска была англоязычная, с облупившейся золотой краской.

Внутри, за стеклянной дверью, виднелись полки с каким-то хламом: старые часы, латунные лампы, статуэтки богов, ржавые компасы.

В дверях стоял мужчина в белой рубашке и тёмных брюках. Худой, подтянутый, с аккуратно подстриженными усами и внимательными глазами. На воротнике у него не было ни единого пятна в этом царстве пыли.

Он смотрел не на браслет в руках Марины. На её другой руке, в которой она всё ещё сжимала фитнес-трекер – снятый, чтобы не зацепить витрину.

– Ваше устройство, – повторил он, кивнув на трекер, – сегодня… испытывало трудности? С синхронизацией?

Марина автоматически взглянула на экран. Маленький прямоугольник, который обычно показывал шаги, пульс и время, сейчас молчал. Экран был чёрным.

– Сел, наверное, – сказала она по-английски. – Забыла зарядить.

Мужчина на пороге чуть улыбнулся.

– Не похоже, – мягко заметил он. – Обычно они предупреждают. Сначала говорят: «Десять процентов», потом «пять», потом начинают пищать. А у вас… – он слегка наклонил голову, – он просто умер. В тот момент, когда вы проходили мимо моей лавки.

Марина почувствовала, как где-то внутри включается знакомый режим: настороженность, интерес, привычка проверять факты.

– Вы за ним следили? – спросила она.

– За ним – нет, – ответил мужчина. – За такими, как он – да.

Он легко отступил назад, распахивая дверь.

– Меня зовут Суреш Капур. Я коллекционирую вещи, которые плохо ведут себя с временем. Может, захотите взглянуть? Не как покупатель. Как… как вы говорите… коллега?

Слово прозвучало неожиданно точно.

Марина даже удивилась: что он мог понять по ней, по её бледному лицу, мокрым от пота волосам и дешёвому летнему платью? Но почему-то «коллега» попало в цель.

Она шагнула внутрь.

Шум рынка остался за стеклом, как за аквариумом – приглушённый, далёкий. Внутри было прохладно. Пахло пылью, медью и чем-то ещё – знакомым по лаборатории запахом нагретой электроники.

Полки были заставлены всем, что только может придумать фантазия человека, который не любит выбрасывать старое. Часы с кукушкой, настенные и карманные. Старые радиоприёмники. Компасы. Барометры. Какие-то странные металлические коробки без маркировки.

– У большинства из этих вещей, – сказал Капур, тихо прикрыв дверь, – одна проблема. Они не любят наше время. То торопятся, то опаздывают, то останавливаются, когда им заблагорассудится. Я думал, это просто старость. Потом понял: дело не в них. Дело в том, что иногда… сама река течёт не так.

Марина усмехнулась.

– Сбой сети, – сказала она. – Магнитные бури, помехи, плохой сервис. Всё просто.

– Конечно, – Капур вежливо кивнул. – Всё в этом мире просто, если достаточно вежливо его игнорировать.

Он посмотрел на её трекер.

– Вы работаете с такими вещами, верно? С полями, частотами, аномалиями?

Марина задумалась, как он это понял. И вспомнила: на шее у неё висит бейдж. Она по привычке не сняла его в Москве и забыла переложить. На пластиковом прямоугольнике было написано: «НИИ "Спектр". Старший научный сотрудник. Петрова Марина Сергеевна».

– Бывает, – призналась она. – Но сейчас я в отпуске. И никакие аномалии меня не интересуют.

– Вы уверены? – мягко спросил он.

Она хотела ответить уверенно, но почему-то промолчала.

Капур кивнул, будто получил полный ответ, развернулся и пошёл к дальнему углу лавки.

Там, на отдельной полке, стоял небольшой металлический контейнер. Нечто среднее между шкатулкой и миниатюрным сейфом. Серый, тяжёлый, с ручкой сверху и замком, который явно был не декоративным.

– Обычно, – сказал Капур, аккуратно берясь за ручку, – я не показываю это туристам. Им хватает богов, слонов и якобы древних монет. Но вы – не турист.

Он поставил контейнер на стойку, повернул ключ. Замок щёлкнул тихо, как будто знал, что сейчас что-то случится.

Марина почувствовала, как кожа на руках покрывается мурашками ещё до того, как крышка приподнялась.

Внутри, на чёрном бархате, лежала подвеска.

На первый взгляд – ничего необычного. Камень размером чуть меньше ногтя большого пальца, оправленный в тонкое серебро. Простая форма – капля, слегка вытянутая. Но цвет…

Цвет был неправильным.

Не тем зелёным, который у обычных изумрудов: с включениями, с живыми, рывками бегущими бликами. Этот камень казался слишком чистым. Его зелень была глубокой, густой, как океан за тысячу километров от берега. Внутри мелькали не искры, а словно микроскопические линии, образующие сложную, фрактальную решётку.

Марина наклонилась ближе.

Серебряная оправа выглядела не как ручная работа. Не было видно ни шва, ни следа пайки. Она как будто действительно была выращена вокруг камня – идеальная, гладкая, геометричная.

– Красиво, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

– Это слово люди обычно выбирают первым, – заметил Капур. – Потом начинают подбирать другие.

Марина протянула руку.

В сантиметре от камня её фитнес-трекер, забытый в ладони, ожил.

Он пискнул три раза подряд, как при каком-то критическом сбое, и экран вспыхнул. На нём не было ни шагов, ни времени. Только крупная надпись на английском: «ERROR: TIME BASE OFFLINE».

Часы на стене лавки – старые, круглые, с потемневшим циферблатом – замерли. Секундная стрелка застыла на отметке «12». Воздух загустел, звук рынка за стеклом на мгновение провалился в глухоту.

Пять секунд тишины были длиннее, чем многие годы.

Потом стрелка дёрнулась и снова пошла. Трекер погас.

Марина выпрямилась, чувствуя, как колотится сердце.

– Что это сейчас было? – спросила она.

– Вы должны мне ответить на один вопрос, – сказал Капур, не отвечая. – Как имя вашего отца?

Марина растерялась.

– Причём здесь…

– Пожалуйста, – он смотрел ей прямо в глаза. – Имя. Полностью.

– Петров Сергей Николаевич, – выдохнула она. – Он был…

– Геофизик, – закончил за неё Капур. – Экспедиция в Кералу, тысяча девятьсот девяносто третий год. Объект К-7-Д. Вернулся с повреждённой печенью и с глазами человека, который видел то, что не должен был видеть. Правильно?

У Марины пересохло во рту.

– Откуда вы… – она осеклась. – Вы знали его?

Капур выдохнул.

– Он был не клиентом. Он был… как вы говорите… свидетелем.

Он чуть коснулся кончиками пальцев подвески, не беря её в руки.

– Этот камень он принёс ко мне. В том же контейнере. С документами, которые я до сих пор не могу прочитать – слишком много цифр и формул. Он сказал: «Если со мной что-то случится, дождитесь, пока придёт моя дочь. Она будет похожа на меня глазами. И на камень – руками. Она поймёт, что это».

Марина почувствовала, как мир вокруг качнулся.

– Этого не может быть, – прошептала она. – Я… я никогда не была в Индии. Мы даже не знали, куда он ездил. Мать говорила, что это были какие-то «обычные экспедиции».

– Конечно, – кивнул Капур. – Так проще жить.

Он посмотрел на неё пристальнее.

– Позвольте вам кое-что показать.

Он снял кабель, тянувшийся к старому телевизору в углу, прижал к камню металлический контакт. Подвеска на секунду вспыхнула внутри мягким светом – неярко, как свеча в глубине воды.

На экране телевизора, вместо привычных ряби и помех, мелькнули цифры. Координаты. Широта, долгота, глубина. Потом – схема, похожая на сеть из узлов и линий. В центре – тот самый символ, который Марина уже видела в блокноте отца: круг с лучами, разделёнными на сектора.

Узел 7-Д.

– Он сказал, что это – ключ, – тихо произнёс Капур. – К двери, которую никогда нельзя открывать полностью. Потому что то, что за ней… не для нас.

Он оторвал кабель. Экран погас.

– Почему вы не отдали его моей матери? – спросила Марина. – Почему… ждали?

– В его словах было ещё одно условие, – ответил Капур. – «Она должна прийти сама. По своей воле. Не потому, что её привели, а потому, что что-то позвало её».

Он развёл руками.

– Я не знаю, что это «что-то». Но сегодня ваш прибор умер у моих дверей. И время в этой лавке сделало паузу. Я решил, что сигнал получен.

Марина смотрела на подвеску.

– Сколько… – начала она и сама себя прервала. – Сколько вы хотите за это?

Капур покачал головой.

– Оплата была произведена в девяносто третьем, – сказал он. – Он оставил мне кое-какие данные. Они помогли мне «урегулировать» один… конфликт с людьми, которые интересовались такими же вещами. Я в долгу перед ним.

Он сдвинул контейнер ближе к ней.

– Возьмите. И уходите.

– Уходить? Куда? – она сбилась. – Я… мне нужно понять…

– Понимание придёт позже, – резко сказал он. – Сначала – безопасность.

Он наклонился вперёд, понизил голос:

– Они уже ищут. Не камень. Тех, кто с ним связан. Вы не должны больше сюда приходить. Никогда. Если кто-то будет спрашивать про меня – скажите, что лавка была закрыта. Что внутри никого не было. Что вы никогда не видели меня. Понятно?

– Кто «они»? – спросила Марина.

Капур чуть усмехнулся, но в глазах улыбки не было.

– Те, кто читает такие же файлы, как ваш отец, но делает из них другие выводы. У них свои лаборатории. И свои приказы.

Он захлопнул крышку контейнера, сунул ключ ей в ладонь сверху.

– Идите. Сейчас же. Через заднюю дверь.

Он обошёл стойку, толкнул маленькую створку в глубине лавки. За ней обнаружился узкий проход, пахнущий сыростью и прелой бумагой.

Марина, прижимая к груди контейнер, прошла по проходу, словно во сне.

Дверь в конце выводила в узкий переулок между лавками. Там пахло рыбой, канализацией и влажным камнем. Шум рынка казался громче после тишины лавки.

Когда она оглянулась, двери уже не было. Вместо неё – сплошная стена из шершавого кирпича.

Марина моргнула. На секунду ей показалось, что время опять дёрнулось за ниточку.

Пальцы нащупали в ладони холодный металл ключа. Контейнер был тяжёлым, реальным. Значит, всё это не сон.

«Они уже ищут».

Она шагнула в сторону главной улицы, стараясь раствориться в толпе.

В отеле пахло хлоркой, кондиционированным воздухом и чужим сном.

Алексей спал на боку, отвернувшись к стене. В тусклом свете ночника его лицо казалось младше и уязвимее. Марина задержала взгляд на нём, почувствовала знакомую волну вины – и тут же поверх вины поднялось другое ощущение: надо посмотреть на камень.

Она закрыла дверь, нащупала выключатель, включила настольную лампу у своего прикроватного столика.

Контейнер занял весь столик.

Ключ вошёл в замок легко. Щелчок был почти интимным, как звук разблокированного телефона.

Марина открыла крышку.

Камень снова смотрел на неё своей неправдоподобной зеленью.

Она достала подвеску, ощутила укол холода в кожу. Ожидала тяжести, но артефакт был легче, чем выглядел. Как будто часть его массы находилась где-то ещё.

Серебряная цепочка мягко скользнула меж пальцев.

Марина положила подвеску на белый лист бумаги, достала из косметички маленькую лупу. Привычное движение – в Москве она так рассматривала новые образцы.

Под лупой структура стала ещё страннее.

Это был не кристалл в привычном смысле. Никаких типичных изумрудных включений, трещинок, естественных дефектов. Внутри всё было построено. Геометрично. Слои решёток пересекались, образуя сложные узоры, похожие на архитектуру города, который строили не люди.

«Это не камень, – промелькнуло. – Это носитель».

Она достала из рюкзака маленький компас, тот самый, что всегда возила с собой в экспедиции. Никогда раньше не думала, что пригодится в отеле.

Положила компас рядом, подвинула к подвеске.

Стрелка дёрнулась, как от удара током. Крутанулась два раза вокруг своей оси, замерла… и медленно повернулась не на север, а на неё. На руку, в которой лежал камень.

Марина отдёрнула руку, как от ожога. Стрелка чуть качнулась, пытаясь удержаться в центре. Она вернула подвеску на место – стрелка снова повернулась на неё.

– Великолепно, – пробормотала она. – Магнитное поле собственной персоной.

Рука сама потянулась к ноутбуку Алексея.

Он спал безмятежно, уронив руку за край кровати. Экран его ноутбука тускло мерцал заставкой. Марина осторожно придвинула компьютер ближе к столу, стараясь не разбудить его, включила.

Сеть чуть тупила – отельный Wi-Fi явно не справлялся с вечерними фильмами гостей. Но ей интернет был и не нужен.

Она открыла простейшую программу для визуализации сигнала с микрофона. Просто линия – вверх-вниз, реагируя на любой звук.

– Проверим тебя, – сказала она камню.

Положила подвеску прямо на металл рядом с тачпадом и щёлкнула по кнопке «запись».

На графике вместо ровной линии возникла дрожь. Не от звуков комнаты – кондиционер гудел не громче шёпота. Это было что-то другое.

Пики шли с чёткой периодичностью. Как сердечный ритм. Только слишком быстрый.

Марина увеличила масштаб.

Пики складывались в группы, группы – в более крупные структуры. На экране чётко вырисовывались повторяющиеся фрагменты – как код, как последовательность.

Она разморозила своё профессиональное «я», заставила себя не забывать дышать, и сделала то, что делала сотни раз с другими сигналами: сохранила файл, открыла его как массив данных, перестроила в двухмерный спектр.

На тёмном фоне появилась картинка.

В центре – круг. От него расходились лучи. Между ними – сектора, заполненные сложными узорами.

Узел 7-Д. Тот же символ, который был на экране у Капура. И в блокноте отца.

Марина затылком почувствовала, как мир уменьшается до этой картинки.

«Папа…»

Она не заметила, как пальцы сжались вокруг подвески так сильно, что металл цепочки впился в кожу. Камень остался в ладони, холодный, живой.

В глазах вдруг потемнело. На секунду она подумала, что просто встаёт слишком быстро – кровь отлила от головы. Но она сидела.

Темнота была не настоящей. Скорее – сменой освещения. Как если бы кто-то выкрутил реальность на пару делений в другую сторону.

Перед внутренним взглядом вспыхнули цифры. Координаты. Глубина. Частоты.

Где-то далеко, поверх этого, как через радиопомехи, пробился голос. Немного глухой, с хрипотцой, но узнаваемый до боли.

– …Мари… если это ты… значит, всё-таки…

Слова обрывались, крошились статикой.

– Папа? – прошептала она.

– …ключ в замке… сеть повреждена… не дай им… открыть портал… пока…

Связь оборвалась.

Она распахнула глаза.

Номер был тот же самый. Столик, кровать, шторы. Кондиционер гудел, лампа светила. Алексей спал, повернувшись лицом к стене.

Но в ладони камень дрожал.

Не вибрировал – именно дрожал. Как живое существо, у которого поднялась температура.

Экран ноутбука заполнила зелёная рябь. Программа давно вылетела, но вместо рабочего стола плыли полосы шума, как в старых телевизорах. В этих полосах, на долю секунды, снова сложился символ – Узел 7-Д – и тут же растаял.

– Нет, – выдохнула Марина. – Нет-нет-нет…

Алексей шевельнулся.

– Мари… – пробормотал он, не открывая глаз. – Ты чего не спишь?

– Я… – она осеклась, глядя на экран.

Зелёная рябь исчезла. Вернулась обычная заставка – фотография какого-то отчёта, который он снимал на телефон.

Она медленно выдохнула.

– Мне… надо кое-что проверить, – сказала она.

– Опять? – он приоткрыл глаза, скосил взгляд на неё. – Мари, мы в отпуске. Здесь нет твоего Гаврилова, нет твоих отчётов. Можно хотя бы одну ночь без этого?

Она посмотрела на него.

И вдруг поняла: сказать «ладно, завтра» – значит проигнорировать то, что только что произошло. Как будто камень ничего не шептал. Как будто голос, похожий на отцовский, не пробивался через статический ад. Как будто Узел 7-Д был просто рисунком.

– Лёш, – её голос прозвучал странно спокойно. – Это не отчёты. И не Гаврилов.

– А что тогда? – он перевернулся на спину, щурясь от света. – Опять папа?

– Да, – честно сказала она. – Опять папа. И… не только.

Он простонал, закрыл глаза.

– Я знал, – сказал он. – Я знал, что даже здесь ты найдёшь себе камень поинтереснее меня.

Она хотела огрызнуться. Это привычное. Но вместо этого сказала другое:

– Лёш.

Он не ответил.

Марина сжала камень ещё сильнее. В глубине подвески мелькнул красный огонёк – как крошечный индикатор на приборной панели. Моргнул один раз и исчез.

За окном небо оставалось тёмным. Но высоко над морем, над чёрной линией горизонта, на секунду вспыхнула странная зарница – полоска зелёного света, расплывшаяся и тут же потухшая. Без грома, без молний. Как немой сигнал.

Марина не успела его увидеть.

Но что-то очень древнее и не совсем человеческое где-то далеко отметило: ключ активирован.

И в глубине забытых джунглей, под плитой с выцветшими символами, на мгновение дрогнуло то, что так долго спало.

Ночь не спешила заканчиваться.

Марина долго сидела на краю кровати, так и не разжимая пальцев. Камень перестал дрожать, стал просто холодным – но теперь это был не «красивый изумруд», а предмет, к которому не хотелось поворачиваться спиной.

Она всё-таки положила подвеску обратно в контейнер, защёлкнула крышку и, подумав, сунула коробку в самый низ чемодана, под одежду. Не по науке. По-человечески. Чтобы хотя бы не видеть.

В ванной долго текла вода – слишком горячая для этого климата. Марина смотрела на своё отражение в запотевшем зеркале и пыталась решить, что страшнее: то, что ей действительно «что-то» приснилось… или то, что это вообще не был сон.

Голос. Обрывки фраз. «Ключ в замке». «Портал». И то, как прямо в воздухе сложился символ, который она раньше видела только в отцовских бумагах.

Если это просто перегрузка – значит, мозг начал подтасовывать знакомые образы, смешивая их с любыми внешними раздражителями. Психосоматика. Срыв. Всё объяснимо.

Если нет…

Она выключила воду, вытерлась, вернулась в комнату.

Алексей всё так же спал, отвернувшись. От его плеча исходило спокойное, равномерное человеческое тепло – и это вдруг показалось куда более хрупким, чем зелёный камень в чемодане.

«Завтра, – сказала себе Марина. – Завтра решу».

Сейчас организм взял своё – усталость сорвала внутренний тормоз. Она легла рядом, не касаясь его, уставилась в темноту потолка. Несколько минут считала вдохи. Потом провалилась.

Ей снится не место – формула.

Сначала это просто строка цифр, как тысяча других, которые она перебирала всю жизнь. Потом цифры начинают складываться в координаты. Широта, долгота, глубина. Серия повторяющихся значений. Пульс.

В темноте вспыхивает знакомый символ – круг с лучами. Только теперь он не плоский, а объёмный. Узел. Через него проходят нити – тонкие, серебристые траектории, тянущиеся в стороны. На концах нитей – точки. Узлы. Станции.

Она поднимает руку – и с удивлением понимает, что видит её со стороны. Рука касается круга. В тот момент, когда пальцы почти касаются поверхности, узел оживает. Внутри глухо гудит, как трансформатор на подстанции. Лучи вспыхивают зелёным по очереди, будто его глаза открываются один за другим.

Где-то далеко раздаётся голос. Не отца. Чужой. Сухой, как давно не звучавшее сообщение автоматической системы:

– Сеть повреждена. Протокол изоляции. Доступ запрещён.

Поверх этого, как шум по радиосвязи, пробивается другое:

– Мари… не давай им…

Слова растворяются в завывающем фоне.

Пространство дёргается, как плёнка, которую перехватило на зубцах. Картинка раз за разом смещается: то она видит джунгли, то гладкую плиту под землёй, то тёмную комнату с рядами приборов, то чью-то комнату в панельном доме с облезлыми обоями. Всё налезает друг на друга, как неправильно совмещённые слои.

В какой-то момент в этой каше вспыхивает лицо – усталое, постаревшее, но до боли знакомое. Отец. Он смотрит прямо на неё – не как на девочку, а как на коллегу. Губы двигаются, но вместо слов – опять цифры, формулы, координаты.

Она тянется к нему – и в этот момент тонкая зелёная линия разрезает картинку пополам, как нож. Всё гаснет.

Марина просыпается рывком.

Комната залита серым, липким предутренним светом. За шторами возится ветер. Кондиционер жужжит. Алексей дышит рядом, уже не так ровно – организм встал раньше будильника.

Голова гудит, как после двух суток без сна.

Первое, что она делает, – смотрит на ладонь.

Пусто. Никаких отметин, никаких порезов, никаких «знаков судьбы». Только бледный след от цепочки, которая ночью впилась в кожу.

Второе – ищет глазами чемодан.

Он на месте. Закрыт. На замке.

Марина медленно выдыхает.

Телефон на тумбочке загорается – уведомление от приложения авиакомпании: «Добро пожаловать в Индию. Мы надеемся, что ваше путешествие…» – дальше она не читает. Палец сам смахивает уведомление, будто стирает чужую вежливость.

Алексей шевелится, открывает глаза.

– Который час? – хрипло спрашивает он.

– Рано, – Марина смотрит на экран телефона. – Шесть сорок.

– А будильник на восемь, да? – он вращает плечами, морщится. – Чувствую себя как после рейса вахтовиков, а не отпуска.

Он переворачивается, смотрит на неё. Замечает под глазами синяки.

– Ты вообще спала? – спрашивает.

– Немного, – она пожимает плечами. – Снилось всякое.

Он ухмыляется без особого веселья:

– Про папу?

– В том числе, – честно отвечает она.

Он собирается что-то сказать, потом махает рукой.

– Ладно, – бурчит. – Предлагаю временный мир. Завтрак, море, экскурсия. Потом можешь думать о чём хочешь. Даже о своих вечнозагадочных координатах.

Она не отвечает.

В столовой отеля царит ранний хаос: ещё не успевшие проснуться туристы, слишком бодрые дети, официанты, лавирующие между столами с подносами. На стене над кофемашиной висят большие дешёвые часы с белым циферблатом.

Марина, набирая на тарелку что-то невнятное из яиц и жареных овощей, вдруг замечает: минутная стрелка на часах дёргается, как у старого видеоплеера, который пытается перемотать плёнку. Движется рывками, иногда словно отматывая назад на пару делений.

– Ты это видишь? – спрашивает она у Алексея, кивая на часы.

Он поднимает голову, щурится.

– Часы как часы, – говорит. – Китай за пятьсот рупий. Ты в Москве таких видела десятки.

Минутная стрелка в этот момент делает странное: перескакивает сразу через четыре деления, потом возвращается на одно.

Марина чувствует, как сжимается желудок.

– Нормальные часы так не ходят, – тихо говорит она.

– Нормальные люди, – отзывается Алексей, – в отпуске не изучают поведение минутных стрелок.

Он берёт чашку с кофе, делает большой глоток.

– Так что, на какой экскурсии остановимся? Храмы? Рынок? Лодка по реке?

– Знаешь, – Марина смотрит на часы ещё секунду, потом отводит взгляд. – Давай пока ни на какой. Я хочу… просто день у моря. Без гидов, без толпы.

– Без гидов – я за, – соглашается он. – Но рынок вечером всё равно стоит посмотреть.

Он улыбается той мирной, простой улыбкой, которая когда-то заставила её поверить, что жизнь может быть не только из графиков и отчётов.

– Если ты меня туда снова затащишь, – улыбается она в ответ краешком губ, – обещаю, папы там не будет.

Обещание звучит как шутка, но внутри отзывается уголёчком.

До полудня всё действительно похоже на отпуск.

Солёная вода, песок, который забивается во все невозможные места; крик чаек, запах жареной рыбы и кокосового масла. Солнце, которое сначала ласково греет, а потом вдруг без предупреждения обжигает плечи.

Марина какое-то время лежит, закрыв глаза, прислушиваясь к шуму прибоя. Мозг пытается продолжить считать пики, анализировать, накладывать координаты, но организм, наконец, берёт своё: звук волн глушит внутренний шум.

Она засыпает и просыпается, не понимая, сколько времени прошло. Солнце поднялось выше. Людей на пляже стало больше. Кто-то включил музыку у бара. Алексей пропал из поля зрения – наверняка пошёл искать пиво или Wi-Fi.

Она садится, накидывает парео на плечи, чтобы не сгореть, и автоматически тянется к сумке. Телефон. Привычное желание проверить новости, почту, хоть что-то.

Экран показывает время.

11:12.

Она поднимает взгляд на табличку над баром, где, помимо меню, висят ещё одни часы – маленькие, электронные, с красными цифрами.

11:04.

Разница в восемь минут. Пустяки: возможно, телефон подстроился по сети, часы повесили и забыли.

Она задумчиво смотрит на море. В голове всплывают слова Капура: «вещи, которые плохо ведут себя со временем».

Телефон вибрирует – на этот раз по делу.

Сообщение от мамы:

«Доча, как вы долетели? Всё ли хорошо? Не обгорите там. Я тут нашла ещё одну папину тетрадь, если будет возможность – заберёшь, когда вернёшься».

Марина чувствует, как что-то щёлкает внутри.

Пока не поздно.

Пока всё ещё можно списать на усталость, жару, совпадения.

Пальцы сами набирают ответ:

«Мам, всё нормально. Слушай, а что ты знаешь про папину экспедицию в Индию? 1993 год. Керала. Точка 7-Д. Он когда-нибудь рассказывал тебе детали?»

Три точки – мама печатает.

Потом они исчезают.

Потом появляются снова.

Наконец приходит ответ:

«Марина, давай ты не сегодня с этим. Ты отдыхать поехала. Он не любил вспоминать ту поездку. И я не люблю. Поговорим, когда вернёшься. Обещаю».

Её пальцы сжимают телефон так сильно, что суставы белеют.

«Обещаю».

Это слово в их семье давно обесценилось, когда дело касалось отца и его тайн.

«Ладно, – пишет Марина. – Тогда точно заберу тетрадь, как прилетим. Обнимаю».

Она кладёт телефон, смотрит на море. В голове, помимо волн, всплывает другая картинка: зелёный свет под плитой, исчезающая фигура, строки отчёта, которые отец начинал, но так и не дописал.

– Ты опять где-то не здесь, – голос Алексея возвращает её к реальности.

Он стоит рядом, в одной руке – два пластиковых стакана с лимонадом, в другой – шляпа, которую, видимо, купил «чтобы не свихнуться от солнца». Шляпа смешная, с нелепой надписью, но на его голове выглядит неожиданно органично.

– Мысленно в Москве, да? – он протягивает ей стакан. – Или уже в своих джунглях?

– Скорее где-то между, – признаётся она и делает глоток. Лимонад слишком сладкий, но холодный.

– Давай так, – он садится рядом. – Сегодня договор: до заката ты не произносишь слова «эксперимент», «образец» и «аномалия». Я – не говорю «бюджет», «отчёт» и «клиент». Посмотрим, кто первый сорвётся.

– Очень нечестная игра, – вздыхает она. – Я в заведомо проигрышной позиции.

– Вот и повод потренировать силу воли, – ухмыляется он.

До заката они действительно почти держатся.

Почти – потому что один раз, когда над пляжем внезапно, из ниоткуда, появляется короткая зелёная вспышка, похожая на отражение чего-то на стекле, Марина вскакивает и выдыхает:

– Аном…

– Стоп, – поднимает палец Алексей. – Я слышал.

Она замирает, понимая, что действительно собиралась сказать запрещённое слово.

Зелёный отблеск исчезает так же быстро, как появился. Никто, кроме неё, кажется, вообще не обратил внимания: дети продолжают лепить замки из песка, парень на доске ловит волну, бармен доливает ром кому-то в коктейль.

– Там было… – она указывает в сторону горизонта. – Ты не видел?

– Видел, – пожимает плечами Алексей. – Вода блестит. Солнце отражается. Оптика. Мы же не в твоей лаборатории, чтобы каждую вспышку считать сигналом инопланетян.

Она почти улыбается, но внутри остаётся сжатый тяжёлый комок.

Ближе к вечеру солнце опускается ниже, жара становится терпимее. Туристы стекаются к бару. Над пляжем зажигаются гирлянды. Вдалеке, за полосой деревьев, начинает шуметь рынок – тот самый, где вчера ей в руки буквально впихнули контейнер.

Марина ловит себя на том, что, несмотря на усталость, ноги сами хотят повернуть туда.

– Только не говори, что хочешь ещё раз пройтись по рядам, – вздыхает Алексей, поймав её взгляд.

– Не хочу, – быстро отвечает она. – Честно.

Он прищуривается.

– Слишком быстро.

Вздыхает.

– Ладно. Если хочешь – сходи. Только, пожалуйста, без ночных исчезновений. Я в прошлый раз чуть не обзвонил все больницы.

– Я тогда просто… – она ищет слово, но не находит правдоподобного. «Слушала голос Капура, который рассказывал мне про отца и объект К-7-Д» – явно не из тех фраз, которые он готов сейчас выслушать.

– Просто, – кивает он. – Всё у тебя «просто». Ладно. Я останусь тут, геройски защищая наш лежак от посягательств других туристов. Если тебя не будет через час – пойду за тобой.

Он смотрит серьёзнее.

– И, Мари… если это опять про папу… попробуй хотя бы раз подумать про себя.

Она кивает.

– Попробую, – говорит.

К рынку она в итоге не идёт.

Просто не может заставить себя снова свернуть в тот переулок. Сама мысль о том, что она может прийти, а лавки «Antique Curios» не будет – или, что хуже, будет, но внутри окажется кто угодно, только не Капур, – слишком напоминает последние годы общения с отцом, который то обещал, то исчезал в бутылке.

Вместо этого она долго бродит вдоль улицы с кафе, куда выходят кухни, ощущает мешанину запахов, слушает, как у каждого третьего места из колонок льётся одна и та же навязчивая поп-мелодия.

В какой-то момент понимает, что просто ходит по кругу, как по орбите.

«Сеть повреждена».

Слова из сна возвращаются неожиданно трезво.

Что такое сеть – она знает. Физическую, нейронную, любую. Сломанная сеть – это не то, чем можно поиграть. Это то, что может потянуть за собой всё остальное.

И где-то в центре этой ломки – камень в её чемодане.

Марина возвращается в отель, когда небо уже совсем темнеет.

В номере пахнет шампунем и кремом от солнца. Алексей стоит на балконе, курит – хотя обещал бросить. Услышав дверь, гасит сигарету, прячет бычок в пластиковый стакан.

– Я думал, ты всё-таки ушла на свой рынок, – говорит, заходя в комнату.

– Передумала, – отвечает она. – Не тянет.

– Это радует, – он закрывает балкон. – Зато тянет домой. Я, кажется, не создан для влажных тропиков. Завтра, если хочешь, можем… – он смолкает, рассматривая её. – С тобой точно всё в порядке?

Она садится на край кровати, опускает голову.

– Нет, – наконец говорит. – Не в порядке.

Алексей садится рядом, осторожно, как к больному.

– У тебя… паническая атака? Тревога? Я могу… – он мнётся. – Давай врача вызовем, если…

– У меня камень, который ведёт себя как живой объект, – перебивает она. – Который глушит поля, ломает время и отвечает на частотах, которых не должно существовать. И человек, который его мне отдал, сказал, что отец оставил его именно для меня. В девяносто третьем году.

Она поворачивается, смотрит ему в глаза.

– И да. Мне кажется, это чуть-чуть больше, чем «не в порядке».

Он молчит. Долгих пять секунд.

Потом фыркает, нервно отводя взгляд.

– Я же просил без инопланетян, – пытается пошутить. – Мари…

– Алексей, – перебивает она. – Я не прошу тебя верить мне на слово.

Она встаёт, подходит к чемодану, открывает замок, достаёт контейнер. Ставит на стол. Открывает.

– Я прошу тебя просто посмотреть.

Он встаёт, подходит ближе. Склоняется над столом.

– Камень, – говорит. – Ну да. Камень. Зелёный. Дорогой, наверное. Если ты думаешь, что я буду ревновать тебя к драгоценностям, то…

– Замолчи на минуту, ладно? – просит она без раздражения.

Берёт подвеску в руку, кладёт на ладонь Алексею.

– Держи.

Он послушно сжимает пальцы.

На секунду ничего не происходит.

Потом в комнате гаснет свет.

Полностью – как если бы во всём здании выключили электричество. Тишина наваливается странным образом – сразу пропадает шум кондиционера, гул лифта, далёкий телевизор за стеной.

– О, – говорит Алексей в темноте. – Ну всё, началось. Свет вырубили. Видишь, не один ты ломаешь время. Здесь это делают централизованно.

В этот момент его телефон, лежащий на тумбочке, вспыхивает сам по себе. На экране, вместо заставки, бегут зелёные полосы. Они складываются в знакомый символ – круг с лучами.

Алексей замолкает.

– Это что за… – выдыхает он.

В коридоре кто-то ругается – видимо, тоже заметил пропажу света. Где-то хлопает дверь. За окном продолжает шуметь море – единственное, что вообще не реагирует на человеческие сети.

Через пару секунд свет возвращается. Кондиционер вздыхает, телевизор за стеной снова начинает бубнить. Телефон Алексея тухнет, потом включается как обычно.

– Видишь? – Марина смотрит на него.

Он молчит. На лице у него выражение человека, у которого только что аккуратно отобрали привычное объяснение мира.

– Это… совпадение, – говорит он наконец, но голос звучит уже не так уверенно. – Перебой. Глюк. Ты же сама знаешь, какая тут инфраструктура.

– Инфраструктура, – повторяет Марина. – Ладно. Пусть будет инфраструктура.

Она забирает у него камень, возвращает в контейнер.

– Но даже если это «глюк»… ты же видел, что он пытается сказать? Этот символ… он у отца в записях. И у того человека в лавке. И в моём ноутбуке. И теперь – в твоём телефоне.

Она делает паузу.

– Сколько ещё нужно глюков, чтобы ты хотя бы допустил мысль, что здесь что-то неслучайно?

Алексей выглядит так, будто ему физически больно думать в этом направлении.

– Допустим, – нехотя говорит он. – Допустим, это… что-то. Ну и что? Ты что собираешься делать? Бросить работу, бросить жизнь, поехать в эти свои джунгли и… что? Искать плиту? Дверь?

Он криво усмехается.

– Ты же не Лара Крофт.

– Я – дочь человека, который там побывал, – тихо говорит она. – И который вернулся оттуда сломленным. И оставил мне вот это.

Она смотрит на контейнер.

– Я пока не знаю, что буду делать. Но я точно знаю, что не смогу сделать вид, будто этого не существует. И что это – не просто красивый сувенир.

Он долго молчит.

Потом вздыхает, устало садится на край кровати.

– Я не герой, Мари, – признаётся он. – Я бухгалтер. Я хочу понятных чисел, понятных рисков и понятных страховок. Всё, что начинается со слов «аномальный камень», для меня звучит как плохой инвестиционный проект.

Он поднимает глаза.

– Но я хотя бы… вижу, что для тебя это не игрушка. Это…

Ищет слово, не находит.

– Это моя жизнь, – помогает она. – И, возможно, причина смерти отца.

Они сидят какое-то время в тишине. Каждый – на своём маленьком острове.

За окном над чёрной линией деревьев опять, почти незаметно, вспыхивает зелёный отсвет – короткий, как мигание глаза. В этот раз его замечает уже не только Марина: где-то на пляже кто-то удивлённо свистит, кто-то поднимает телефон, пытаясь снять.

Алексей встаёт, подходит к окну.

– Ладно, – говорит он тихо. – Допустим, я готов допустить, что твой камень… нестандартный.

Он поворачивается.

– Но если ты решишь лезть в это глубже… ты хоть раз спросишь себя не только «что бы сделал папа», но и «во что это обойдётся мне»? И нам?

Марина открывает рот, чтобы ответить.

И понимает, что честного ответа у неё пока нет.

Потому что откуда-то из глубины, из того места, где всегда жили её решения, уже поднимается одно очень простое желание: вернуться домой, открыть сейф, перебрать все отцовские тетради. Найти координаты. Найти всё, что связано с Кералой, с точкой 7-Д, с этим символом.

И одна мысль, которая стучит в такт пульсу:

«Если сеть повреждена… кто-то должен хотя бы понять, где именно».

Она закрывает контейнер, словно ставит временную точку.

– Завтра я напишу в отдел кадров, – говорит она. – Попрошу ещё один отпуск. Или неоплачиваемый.

Смотрит на Алексея.

– И позвоню маме. Скажу, чтобы держала тетради под рукой.

Он хмурится.

– То есть… мы обратно? Только прилетели – и уже «домой, к камням»?

– Домой к ответам, – отвечает Марина. – А потом… наверное, в джунгли. В точку 7-Д.

Имя этой точки прозвучало как приговор и как обещание одновременно.

Где-то далеко, в тех самых джунглях, над плитой с выцветшими символами медленно загорается слабое, едва заметное в человеческом диапазоне свечения пятно – как пик на графике, которого никто ещё не увидел.

Но одна строка в старом файле «KRL_ANOMALY_1993.log» уже дёрнулась, как будто кто-то через тридцать лет наконец нажал «продолжить запись».

Глава 2

ГЛАВА 2. ВОЗВРАТ