Спасибо за Смерть

Глава

Если бы спустя долгие месяцы после смерти матери, у Кайла спросили бы о трех его самых заветных желаниях – то, не задумываясь ни на минуту, ПЕРВОЕ, что он бы назвал – исключить из жизни день 21 сентября 1999 года …

Тот самый день, когда он, собравшись с мыслями, уселся в кресло своей Мазды и, хлопнув дверцей, выжал педаль газа, ловко маневрируя покладистым рулем. Он сделал несколько круговых движений руками, выкатив машину из тесного квадрата парковки двора компании, которую возглавлял более тридцати лет, и покатился по мокрым от дождя, узким и извилистым улицам своего города к его центру…

К площади, на которой вот уже лет триста как теснились маленькие старые здания, прижатые друг к другу ребром так крепко, что, когда одно из них придется сносить – упасть может весь ряд, тянущийся до улицы Мира. Уцелела бы в этом случае только высокая белая церковь, вызывающе обособившись от ряда тех самых старых зданий, вот уже сотню лет украшая площадь, в которую длинными лентами упирались сразу несколько мощеных брусчатых улиц города. И хотя с виду эти здания казались бездыханными и лишь напоминали о былой жизни и архитектуре города, внутри них кипела только им понятная и давно уже близившаяся к концу жизнь их жильцов. Невысокие скрипучие двери, распахивающие вход в блок старого фойе, при первом шаге опрокидывающие перед посетителем деревянные выкруты и облупленные годами ступеньки лестницы, высокие потолки, на которые совершенно не хотелось поднимать голову. Своеобразный запах сырости самого дома, и чего- то недавно приготовленного умелыми ручками хозяюшки, сливались в этом фойе в некий обыденный для всех домов этой улицы аромат, напоминающий о жизни. Здесь каждый знал друг друга в лицо и в большинстве своем по именам и роду деятельности, и потому проживать тяжёлые ситуации и разделять мгновения радости тут получалось легко. Эти здания не сразу принимали новых соседей, поначалу встречая арендатора или покупателя одной из квартир со следственным пристрастием и холодком. Приезжему приходилось проходить множество испытаний на терпение, чистоту, этикет и умение жить в уже стальной среде давно знающих друг друга соседей. И даже если испытания поселившийся проходил легко, он еще долго оставался под бдительным наблюдением остроглазых на мораль и этикет пенсионеров. Годы спешили, добегая до черты нынешней современности, сглаживая, а порой полностью разглаживая некоторые старые устои, но улочки этого маленького городка, стены этих ветшавших зданий и люди, ставшие частью этого городского букета, смогли сохранить то, что хотелось бы увековечить для будущего навсегда…

Итак, Кайл. Мы забыли его за рулём его крутой Мазды, мчавшейся по извилистым улицам города, наполняющегося тоской осеннего дождя. Тонкие дворники автомобиля то медленно скользили по лобовому стеклу, слизывая безнадёжные капли с холодного стекла, то панически ускоряли ход, разгоняя уже назойливые капли усилившегося дождя. Тучи резко расстроились на город где-то там высоко в горах, объединились в стаю, вытянувшись в небе – закрыли солнце, зависли над всем городом, спрятав его под купол темной тени, и наконец-то высказали своё негодование проливным дождем. Кайл ускорил авто, подгоняемый сильными порывами ветра, и будто синхронно ему все больше выжимая маленькую педаль газа, торопился в офис, к недавно переехавшему в этот город и пока мало кому известному детективу Ивейди…

Ивейди Асман. Он появился в этом городе полгода назад и именно в такую же погоду, в один из таких внезапно наступивших сумрачных дней, хотя за окном в тот день всеми красками весны расцветал долгожданный апрель и улицы города были переполнены гуляющими по набережной людьми. Никто не знал точного дня, никто не знал откуда он и куда идёт, но то, что в старом кабинете, который уже десяток лет был заперт на муниципальный замок, однажды вечером включился свет – заметили сразу…

Есть среди нас, людей, такая традиция – прятаться от дождя, прятаться от непогоды, скрываться от ветра, добежав до входной двери и крепко закрыв окна; укрываться зонтами от небесных слёз и избегать танцующих в ветре улыбчивых снежинок, боясь их скопления в снежные сугробы. Есть среди нас, людей, эта традиция – прятаться! Будто прятаться от жизни! И тогда, в тот самый апрельский день, когда все спрятались от резко нахлынувшего с моря проливного дождя; когда взбунтовавшись у берега, синяя вечность решила порхнуть в самое небо, но обреченно разбивалась могучими волнами то о прибрежные скалы, то о песчаные пляжи, наводя на сердце ужас и страх, когда появившись из ниоткуда ветер стал растаскивать уличный мусор, кружа его в диком плясе у витринных окон магазинов и ресторанчиков, когда объединившись три стихии хулиганили по всему городу, вызывая в лицах, появляющихся в окнах квартир, удивление и шок, по стенам гостиниц, заборам домов, по брусчатой дорожке одной из улиц стали скользить тени. Бесформенные, тянущиеся черной, еле видимой глазу дымкой, обволакивая столбы, дорожные разметки, светофоры, они проползли в отверстия канализационных люков, появились на другой стороне улицы, потянулись черной дымкой по мокрому асфальту, взобрались на столбы уличных фонарей, пока не заполнили собой стеклянный пузырь света лампочки – и тогда он лопнул, как переполненный сосуд, осыпав округу искрами. Вылетев таким образом из сотен лампочек, тени снова оказались на земле, поднимаясь по кирпичным стенам, как вьюны, пробираясь сквозь трещины асфальта и сгущаясь у ног мужчины, одиноко стоящего посреди резко опустевшей безлюдной улицы. Они покорно сгустились под самой подошвой его аккуратной обуви, медленно заползая под его одежду, обволакивая тело, обняв плечи, прижавшись к груди, обвив шею; прозрачной дымкой показавшись у плотно сжатых бледных губ, у прямого носа, гармонично смотрящегося на аккуратном контуре лица, у зеленых глаз миндалевидной формы, красиво вытянутой к вискам и спрятавшись в шевелюре густых чёрных волос – тени резко исчезли, будто заполнив собою идеально сложенное тело мужчины. Он медленно и уверенно зашагал вперёд навстречу к дому, в котором позже будет его личный кабинет. Кабинет детектива. Тот самый кабинет, к которому сейчас так торопится Кайл…

15:30 показали наручные часы Кайла, обреченно тикающие в тишине и надменно подсчитывающие навсегда уходящие из его жизни минуты. Кайл прибыл вовремя, как они условились по телефону.

А задолго до этого, задолго до дня их сегодняшней встречи когда, торопясь, у входа в один из прибрежных ресторанчиков Кайл случайно столкнётся с Ивейди, он и представить себе не мог, что сегодня уверенной походкой ловко пройдет пятнадцать узких и неудобных ступенек старого здания, ведущих на второй этаж к угрюмому, плохо освещенному кабинету Ивейди и пройдет внутрь.

– Извините, я вас не заметил, – сказал в тот день Кайл, сильно задев Ивейди плечом. Лицо Ивейди исказилось от боли, а воротник его пальто приподнялся. Он поднял глаза на мужчину и, будто заворожённый, на несколько секунд застыл, не отводя взгляда от его глаз. Молча, не мигая, он протянул Кайлу руку в знак приветствия.

– Ничего страшного, – чуть слышно произнес Ивейди, принимая извинения Кайла и аккуратно поправляя воротник.

– Кайл! – представился он. – Прошу вас проходите,

– Кайл пропустил вперед стоящего перед ним элегантного мужчину, сразу обратив внимание на натертую до блеска его обувь и аккуратное черное пальто, идеально сидящее на правильных изгибах его тела. Белые манжеты разглаженной сорочки скреплялись золотистыми запонками, придававшими всему его образу немного старомодный, но утонченный и завершенный вид. Густые черные волосы мужчины были аккуратно зачесаны назад. Лицо его казалось весьма бледным, особенно на фоне жгуче черных волос и пальто, но не выглядело болезненным, а придавало особую яркость его нестандартным и запоминающимся чертам лица. Легкий аромат его духов застыл в коридоре ресторана, ведущего в зал, и Кайл старался продолжить с ним разговор эти несколько минут, пока они шли к столикам на стеклянной веранде.

–Очень приятно, Кайл! – не желая продлевать внезапный диалог, проговорил мужчина и медленно прошел вперед.

–Позвольте пригласить вас к нашему столику, если у вас нет других планов. Я сегодня ужинаю с супругой и дочкой, – пытался загладить свою вину за столкновение Кайл.

–Благодарю, но не сегодня. Еще успеем. Сегодня проведите время с семьей. Я уверен в нынешнее время в этом у всех есть необходимость, – договаривал Ивейди, расстегивая пальто, из-под которого показался аккуратный пиджак.

-Хорошо. Значит, в другой раз, – улыбнулся Кайл, увидев уже сидящих за столом супругу Элен и дочь

Люси. Ивейди тоже взглянул в их сторону: – У вас прекрасная семья, – проговорил он и протянул Кайлу визитную карту.

–Значит, еще есть те, кому может быть нужен частный детектив? – усмехнулся Кайл и прищурив глаза, недоверчиво оглядел собеседника с легким высокомерием в уставших этим вечером глазах.

–Есть! Людям всегда интересна истина. Они ее жаждут, ищут, ждут и платят за нее весьма неплохие деньги, – Ивейди натянул на лицу улыбку, обнажив ряд красивых зубов, отчего его зеленые глаза сверкнули и будто угасли, когда он отвернул лицо, сделал несколько шагов вперед и опустился на стул за маленький круглый стол в углу зала. Кайл повертел в руке карточку, считав с нее информацию и посмотрел на Ивейди. Тот, будто не замечая его, уже делал заказ худощавому официанту, сгорбившимуся над ним и заметив подзывающий его жест руки Элен, подошел к их столику.

21 сентября 1999 года Кайл почувствовал острую нужду в человеке, который должен будет помочь ему найти ответ на один, безумно мучающий его вопрос – вопрос, касающийся болезненной для него в то время темы «верности» и потому никому, кроме как, загадочному детективу в изящном костюме, со старомодной прической и в натертых до блеска туфлях, с которым он столкнулся в коридоре ресторана, занимающим маленький кабинет на втором этаже дряхлого здания, он доверится не мог. Черная визитная карточка детектива с золотистыми буквами, которая в первый день их случайного знакомства могла

бы быть выброшена или потеряна среди сотен бумаг и переписок, почему-то в тот день сначала спустилась в карман его аккуратных брюк, потом долго лежала на самом видном месте его рабочего стола, а потом неожиданно для себя в один из осенних вечеров, была закинута в более безопасное место – в бардачок его роскошного автомобиля и уже оттуда она пошла вместе с Кайлом в телефонную будку за углом старого продуктового магазина, откуда в кабинет Ивейди и раздался неуверенный звонок. О встрече договорились, а визитка была аккуратно спрятана во мрак бардачка.

Наверное, такое может произойти в жизни каждого… Каждого однажды могут посетить странные мысли, которые будут душить его черными ночами, не давая спокойно сомкнуть глаза. Наверное, листая толстую книгу и дочитывая последние строки не последнего листа чьей-то любви, твоя супруга поправит очки, всматриваясь в твои сомкнутые для нее одной глаза, в напряженные скулы лица и почувствует твое состояние, ведь в этой постели ты тысячу раз засыпал с ней, прижавшись к ее тонкому телу и вдыхая запах ее родных волос. Ты мог дождаться, когда она закончит свое чтение перед сном, позволив голове отойти от реальности, а телу отдохнуть, погрузившись в легкий сон, а когда светильник будет погашен и супруга вытянется в постели, аккуратно поправляя подушки под головой, чтобы не разбудить тебя, ты откроешь глаза и прижмешься к ней всем телом, проявляя самые нежные чувства, вызванной за это время в самом себе страстью, быть может, порой приевшейся и предсказуемой, но всегда желанной, пусть даже порой безответной. Ты будешь смиренно вертеть колесо жизни, шагая из года в год по предписанному кем-то графику распорядка твоего дня, действительно, расписанному до мелочей, от сроков во сколько ты должен быть у кафетерия на заправке, укладывая невыспавшееся тело в кресло авто и пытаясь не облиться разбавленным с молоком кофе в бумажном стаканчике до срока, когда твоя дочь отпустит руку мамы и сделает свой первый шаг, а потом внезапно окончит колледж. В полете этих дней, на свой 50-тый день рождения, собрав по традиции за праздничный стол своих друзей и самых близких, ты начнешь недосчитываться тех, кого уже нет, вспоминая, сколько раз ты произносил «пусть покоится с миром!», провожая навсегда из этого же мира всех самых родных. При этом очередности и графика в их уходе, как в сроках твоей судьбы не будет, система ухода будет организована без всякой логики и хаотично. Отца ты можешь потерять совершенно внезапно, когда тебе будет всего лишь пять лет. Детское сознание не долго будет мучаться в вопросах и унесет тебя далеко в будущее, подталкивая к новому дню и стирая из памяти многие воспоминания. Мама! К маме ты будешь привязан больше всего. Ты будешь жить в маленьком, но уютном доме, получая лучшее образование и лишь иногда ощущая это тоскливое чувство – одиночество. Мамы не станет тогда, когда ты сам уже будешь отцом. И ты будешь молчаливым свидетелем того, как жестоко и хладнокровно может расправляться время с некогда красивыми чертами лица самого любимого тобой человека. Твой родитель уходит и сколько бы ни было тебе лет, ты понимаешь, что такое осиротеть. Вернуться в опустевший, холодный дом, оставив за собой двести километров угрюмой дороги, выплакав глаза, веря и не веря в происходящее и, буквально, неделю запивая свою боль в полном одиночестве ядовитым виски, пытаясь не открывать глаза и не вырываться из прошлого. Ты вернешься, повесив на некогда теплые двери холодный, железный замок и вернешься в свой другой дом, где на тебя посмотрят понимающие глаза супруги, дочери и даже клыкастого добермана, а потом и это понимание исчезнет. Из комнаты дочери будет разноситься зажатый в наушниках грохот невыносимой рок-музыки, супруга закроется в кабинете над бухгалтерией, а ты упадешь на дно раздутой стеклянной бутыли все с тем же ядовитым виски, лишь на время заглушающим твою боль, уводя тебя в туман бессознания, в котором ты больше не представляешь картину своего ухода, не подавляешь страх грядущей смерти и этого страшного безразличия, охватывающего жизнь после тебя по прошествии времени. Именно тогда, все же вырвавшись из плена виски, ты возвращаешься в жизнь, усаживаешься в кожаное кресло любимого авто, останавливаешься все в той же бензино-заправочной станции, угощаешь бензином авто, а себя стаканчиком кофе и знакомишься с Кристиной.

Кристина! – выдохнул Кайл, резко остановившись потер руками лоб, будто пытаясь приостановить внезапно нахлынувшие мысли и отдышавшись у самой двери, интуитивно понимая, что это именно та дверь, в которую нужно будет постучаться. Да, и долго думать не пришлось, оглянувшись, он понял, что на площадке, в которую упирались пятнадцать ступенек, она единственная. Деревянная. Местами прохудившаяся. Из последних сил безнадежно удерживающаяся за петли замка. В образовавшиеся со временем в ней расщелины, из комнаты просачивался свет и по блуждающей на полу коридора тени было понятно, что детектив внутри и явно расхаживает из стороны в сторону. Так казалось Кайлу. На самом же деле по ту сторону безобразной двери Ивейди Асман неподвижно сидел в своем кресле у окна, остановив взгляд на заполнивших все пространство вокруг его тенях, сопровождающих его повсюду и зримых только ему самому. Они чуть заметною дымкой обволакивали старые стены, свисая с потолка пышными гроздьями. Тени будто просачивались из окна, без всякого стеснения устлавшись на его письменном столе, нежно прикасаясь к его бледной коже, тени обвивали все его тело будто согревая его порой хладеющее в полном одиночестве молчаливое сердце. Иногда сам Ивейди не чувствовал как оно бьется и только тени, прижавшись к холодной груди, ощущали этот чуть слышный жизненно важный ритм, объединяющий его с людьми. Внезапно тени почувствовали присутствие еще кого-то и собравшись под потолком, они просочились сквозь дверную арку и оказались над головой стоящего в коридоре Кайла. От резко сплоченного сгустка энергии единственная лампочка, свисающая с потолка в коридоре резко погасла, отчего маленькая площадка мгновенно покрылась мраком.

–Ивейди, – вздрогнув, полушепотом произнес Кайл

-Я тут!

– Проходите, – раздался приглушенный голос за дверью и Кайл, нащупав ручку, надавил на нее и осторожно прошел внутрь.

-Мы остались без света, но долго это не продлится,

-медленно, совершенно не напрягая голоса, будто в никуда проговорил Ивейди и Кайл пытался вслушиваться в бархатный голос, стараясь определить направление, откуда он разносился, – Любая тьма, Кайл, проходит с появлением света и не каждый свет хочет пролиться туда, где уже давно царит тьма, – продолжал он.

Кайл пытался всматриваться во мрак, пытался найти его, не шевелясь у дверей, чтобы ни на что не наткнуться.

–Интересные мысли! Кто автор? – пытался поддержать разговор Кайл.

–Я, конечно! – послышался чуть хриплый голос после некоторой паузы.

В голосе Ивейди витала необъяснимая ему самому тоска. Складывалось впечатление, что ему совершенно не хочется говорить. Сегодня на душе у него было серо и туманно. И потому он даже был благодарен той единственной, резко погаснувшей в узком коридоре одинокой лампочке. Это такое интересное состояние, когда тебе кажется, что сердце остыло и все вокруг перестает тебя интересовать. Такое состояние очень часто случалось с Ивейди. Может от того он и любил осень. Ему казалось, что золотисто-багряные оттенки этого периода жизни живут в его душе, в которой никогда не наступало весны. Свои мысли он всегда представлял обречёнными листьями осеннего леса, когда только ветер мог управлять ими, жестоко срывая и без того затлевший листок и гоняя его по всем уголкам родного леса. Там, среди могучих стволов, скрывающих своими кронами небо, Ивейди любил проводить большую часть времени. Людей стало так много, что ему приходилось выбирать места самые тихие и безлюдные. Осень души он переживал спокойно, не считая это депрессией – это было такое легкое состояние, когда ты ощущаешь свою невесомость на этой непонятной теперь уже никому земле. И даже тут, в этом маленьком кабинете, усыпанном старыми памятными книгами и всякими безделушками, которые он часто любил пересматривать, Ивейди не смог избежать той самой осени и той самой встречи. Кайл проделал это расстояние и сам лично пришел в этот кабинет, чтобы разделить с Ивейди осень своей души.

По коже Кайла пробежался мороз, добравшись до самого сердца, когда в полутьме он различил бледное лицо Ивейди. Оно чуть заметным пятном будто замерло в черном пространстве кабинета. Он резко обернулся в сторону двери, будто хотел выйти из нее и бежать до самой улицы, где припарковал свое авто. Но вдруг что- то щелкнуло, и комната озарилась оранжевым светом. От неожиданности Кайл прищурил глаза, теперь уже увидев перед собой в нескольких шагах самого Ивейди.

Он сидел за столом напротив двери и расстояние это можно было проделать, пройдя от дверной рамки до стены за столом Ивейди, сделав всего лишь шесть шагов. Маленький, темный кабинет будто выдавливал из себя Кайла, и потому он стал оглядываться вокруг, чтобы развеять собравшиеся в голове тяжелые мысли. Справа от него угрюмо стоял старомодный книжный шкаф, давно уже не служивший по назначению, однако хорошо сохранившийся до этих пор. В нем аккуратно теснились бумажные бежевые папочки, надписанные красивым почерком, который почему-то никак не получалось прочесть, будто автор сам задумал такой стиль надписей. Слева от Кайла стоял единственный деревянный стул, приставленный с боку его рабочего стола, напротив двери. Стол был завален бумагами, заметками, какими-то сувенирами и толстыми книгами. Ивейди резко поменялся в лице, натянув на него чуть заметную глазу улыбку. При этом взгляд его совершенно не менялся – не наполнялся теплом и любезностью. Его будто стеклянные глаза пространственно смотрели перед собой, оставаясь безучастным ко всему происходящему. Медленным движением руки он вежливо указал на стул и Кайл тяжело на него опустился. Состояние Ивейди будто передалось Кайлу и он поймал себя на мысли, что ему тяжело собраться с словами и уложить их в суть. Потому он перевел взгляд на лицо Ивейди, рассматривая красивые черты его лица. Почему-то на сердце стало спокойно. Ивейди поначалу молчал а потом, будто вытягивая Кайла, проговорил: – Нужно несколько фотографий, –плавно прошептал он, не отрывая глаз от часовой стрелки, чуть ощутимо дрогнувшей на циферблате настольных часов. Мысли Кайла облегчились и тот, будто под гипнозом протянул Ивейди конверт, не отрывая глаз от его бледного, будто неподвижного лица. Стеклянные зеленые глазки, будто вставленные в вытянутую у висков форму, медленно опустились на запоминающееся лицо молодой женщины, радушно улыбающейся одноглазому объективу. Не меняясь в выражении лица, Ивейди подтянул к себе крупную пепельницу и сжег все фотографии.

–Разве они вам не понадобятся? – удивился Кайл.

–Нет! Достаточно, что я ее увидел.

Ему будто не хотелось задавать никаких вопросов и тем более на них отвечать.

–Мне нужно несколько дней…

–Вы ничего у меня не спросите?

–Почему я должен у вас что-то спрашивать? Мне и так все ясно! – Ивейди встал на ноги, отчего Кайлу стало не по себе. Он тоже приподнялся, вдруг обратив внимание на нечто, висящее на стене перед ним. Было не понять картина ли это или зеркало, а может быть, что-то еще, потому что поверх свисала черная ткань, полностью закрывающая прибитый к стене предмет.

–Тут написано сколько стоит моя услуга. Никаких контрактов я не заключаю, как думают многие! – Ивейди на секундочку задумался, улыбнувшись своим мыслям,– Это в ваших же интересах – не оставлять нитей. Все будет в доказательствах такого характера, что никаких сомнений у вас не останется, – уверенно продолжал Ивейди.

При мыслях о доказательствах

Кайлу стало тяжело дышать, – Конфиденциальность гарантирую. Я могу приступать?

–Прямо сейчас?

–А чего ждать?

–Да! Да! Можете! – поправил голос Кайл, пытаясь поскорее уйти из этой комнаты и всего здания в целом.

–Оплату отдадите после… И еще, Кайл…

Кайл резко остановился в дверях и посмотрел на Ивейди.

–Может не стоит этого делать? – вдруг спросил он, – Иногда ведь не обязательно знать!

Иногда лучше жить ничего не зная!

– Нет, Ивейди, сделайте свое дело. Я в долгу не останусь! – второпях и уверенно проговорил он и закрыл за собой дверь.

Не попрощавшись, быстрыми шагами Кайл спустился по лестнице вниз…

Шаги Кайла в коридоре стихли. Ивейди знал, что одолеваемый сомнениями, которые Кайл пытался прикрыть гордой уверенностью, Кайл хлопнул дверцей авто и завел мотор. Ивейди привстал со стула и медленно развернулся к окну. А из него открывался удивительный вид на улицу и близлежащие дома. Ивейди часто думал, почему он выбрал для жизни этот маленький, казалось бы забытый Богом город. Последние годы он все чаще выбирал для жизни большие города. Большой город – это океан, который либо поглотит тебя, либо на спокойных волнах приведет к изобильной жизни. Однако Ивейди привлекало в больших городах не это. Там в сети сплетённых сотен улиц в каменных высотках, упирающихся в небо среди сотен и тысяч железных автомобилей и миллионов закрытых в себя людей, он мог жить самую обычную жизнь и оставаться неприметным для всех. В этот же раз он решил вернуться этот маленький город снова, потому что когда-то очень много лет назад он тут жил и любил возвращаться сюда снова и снова.

Задумчивая тень Ивейди долго стояла у окна, всматриваясь в след резко исчезнувшего красноглазого автомобиля Кайла. В небе показался полный круг бледной луны. А по лицу Ивейди расползлась чуть заметная улыбка. Он медленно пошевелил головой, будто приветствуя огромный контур ночного светила.

Ивейди обожал ночь. Каждый вечер он дожидался этого мгновения у окна, дожидался, чтобы круг солнца упал за горы и наступил полный мрак. Луна появлялась не всегда. Порой небо усыпалось точками смертных звёзд и Ивейди нравилось всматриваться в безграничную шаль неба, будто разделяющую землю от чего-то неизведанного. Убедившись, что город уснул – он появлялся на улице и аккуратными шагами пересекал десяточек городских улочек, оказавшись у самой окраины города. Там извилистая двухсторонняя дорога, с левой стороны подпираемая стволами могучих деревьев, скопившихся в лес, а с другой, будто упирающаяся в одинокие столбики фонарей ночного освещения. Направление этой дороги, которое совсем его не интересовало уходило далеко за город, связывая два разных побережья одной страны и потому, Ивейди переходя ее никогда не оглядываясь по сторонам и уходил в лес. Именно этим некогда и привлек Ивейди этот маленький городок – сочетанием и таким тесным сближением на 147 км набережной моря, гор и леса. Три стихии, в которых он так любил проводить своё время…

Часы показывали шесть, когда Кайл резко открыл глаза, сквозь силы вытягивая себя из кошмара, который длился, казалось, всю ночь. Все тело будто окаменело и потому он несколько минут лежал без движения, уставившись в потолок и всматриваясь в ползающие по нему тени. Тени на потолке отбрасывали толпящиеся за окном гостиной высокие деревья их сада, наводя на сердце Кайла ужас и тоску. Вот уже который день, как он спит в гостиной, не покидая ее стен даже днем. С того момента как он встретился с Ивейди прошло несколько дней и все это время он не покидал своего дома стараясь не сталкиваться ни с Элен, ни с дочкой Люси. Теперь, когда ступор его отпустил, он медленно привстал с дивана и прошел в ванную комнату. Теплый душ заставил мысли на время покинуть его голову. В комнатах запахло чем-то сладким, наверняка, пришла помощница по дому и умелыми движениями приступила к подготовке стола к завтраку. Кайл поторопился собраться. Стол давно был накрыт, но есть совершенно не хотелось. Пройдя в гостиную, он застал Люси за завтраком – она опрокинула на него короткий взгляд, который в последнее время стал таким говорящим и осуждающим, что в иной момент Кайла передергивало от этого взгляда. Она кивнула головой и отвернулась, почему-то заторопившись и

дожевав кусочек бутерброда, допивая апельсиновый сок. На шее у нее висели крупные наушники, в которых она в последнее время пряталась от реальности вокруг. Кайл бросил на нее укоризненный взгляд, от чего она будто не замечая отца промелькнула в двери проговорив: «Я тороплюсь!» Все то, что хотел сказать ей Кайл зависло в его уставшей голове. Впервые за все время он не захотел окликать ее, возвращать ее из дверей обратно, пытаться достучаться до ее, будто каменеющего с каждым годом под бешеный ритм рок- музыки, сердца. Вот уже третий год, как в их большом светлом, некогда шумном и праздном доме воцарилась гробовая тишина и под одной некогда счастливой крышей стали обособленно жить три разных человека. Кайл подошел к столу, заметив любопытный взгляд помощницы и присел на стул, потянув руку к чашечке с кофе, который он обычно покупал на заправке. В мыслях он не услышал громкого звонка назойливого телефона. Худощавая помощница сняла трубку и выглянув в арку, разделяющую гостиную и кухонную зону, приговорила: «Вас к телефону». Кайл поставил чашечку на место, не успев ее пригубить, и медленно подошел к трубке. Знакомый хриплый голос Ивейди полушепотом проговорил время, в которое они должны были увидеться в прибрежном ресторанчике, в котором они совсем недавно и очень необычно познакомились. Сердце Кайла сжалось от волнения, будто подобравшись к самому горлу, и он стал ощущать сильную пульсацию в ушах.

– С вами все в порядке? – с акцентом спросила помощница.

Кайл ничего не ответил и повесил трубку, сдернул с вешалки пиджак и скрылся в дверях. Набережную своего города Кайл любил. Ему вспоминалось, как в раннюю субботу мама привозила его сюда полюбоваться морем и погулять вдоль берега. Добираться до этой части города приходилось сменяя несколько автобусов, ведь их с мамой каменный дом находился в спальной части города в двухстах километрах от центра. Тогда он крепко сжимал ее теплую руку своей маленькой рукой и плелся за ней иногда путаясь в шагах. Годы шли и шаг становились увереннее. Теперь он, будучи совсем уже взрослым почти пожилым, бросал этот шаг по брусчатому тротуару, но с тем же сильным желанием снова взять ее за руку. С появлением в его жизни Кристины, а вместе с ней и надежды на еще один глоток счастья прошло три месяца. Три месяца, как он занес домой вместе с собой роковой обман, ставший теперь новым распорядком его жизни. Все эти три месяца обман исправно просыпался в его спальне, принимал душ, более усердно и волнительно собирался из дому, совершенно не замечая провожающих его с недопониманиями упреков глаз жены и дочери. Даже глаз тайской помощницы, которая в последнее время готовя стол к завтраку, перестала сервировать место для него. Обман, никому о том не говоря, забрал душу Кайла из семьи, оставляя на время в его доме его безмолвное тело. Обман запрыгивал с Кайлом в его автомобиль, и проезжая мимо здания его компании, проделывая стокилометровый путь к югу от его дома, пытаясь быть незамеченным никем и затерявшись в блоке здания старого дома, он появлялся в маленькой квартирке, в которой три этих месяца жила Кристина. Она встречала его у самого входа в говорящем нижнем белье, будто чувствуя шаги у дверей и, ухватив тонкими пальчиками руки его строгий галстук, тянула его за собой в спальную комнату. Там, в этой комнате личность Кайла раздваивалась на две противоположности. Он уходил в нее, как под гипнозом, на мгновение забыв закрытого в самого себя мужчину и реализуя все ее фантазии. Эта комната становилась обителем его самых искушенных желаний. Он не помнил, как оказался на кровати – все случилось будто не с ним, комната растворила его страхи, разъела границы, и от прежнего хладнокровного мужчины осталась лишь тень, податливая и жаждущая. Кристина лежала рядом, полуобернувшись, ее глаза смотрели на него, а сквозь него туда, куда он сам никогда не заглядывал. Она не говорила ни слова, но именно в этой тишине он впервые услышал самого себя. Каждое ее прикосновение было не просто лаской – это было позволение. Разрешение быть слабым. Быть живым. Быть. Он целовал ее шею, как будто боялся, что она исчезнет, а пальцы будто впервые узнавали, что значит тронуть человека и не разрушить. Он сжимал ее руку как якорь, как последний мост между реальностью и чем-то…почти невозможным. И в эту ночь, полную дыханий, смятых простыней и нежных сдержанных стонов, Кайл испытал не просто страсть. Он испытал возвращение. Возвращение к тому, кем он мог быть, если бы не боль. Если бы не одиночество. Если бы не смерть!

Это была не любовь. Это было что-то гораздо тоньше, опаснее и глубже. Необъяснимое внутреннее притяжение, похожее на ток – не бьющий, но разъедающий изнутри. Между ними была связь, лишенная логики. Она не строилась на словах, не держалась на воспоминаниях – она просто была. Как будто под кожей Кайла жил неуловимый отпечаток Кристины, и каждый раз, когда она исчезала, – он заболевал. Не физически. Тело справлялось. Но что-то в нем ломалось. Он не нуждался в ее любви – он нуждался в ней самой, во вкусе ее тишины, в пространстве между ее шагами, в ее отсутствии, даже в этом. Она стала его отравлением – медленным, изысканным, незаменимым. Не страсть, не нежность – зависимость от самой их связи. И он не знал, что с ним делать, когда этой связи не было.

Брусчатая и узкая дорожка, отходящая от набережной, поворачивала направо к скалистому обрыву, на котором несколько десятков лет располагался всем известный ресторан «Жемчужина». Тот самый ресторан, у входа в который судьба столкнула Кайла и Ивейди, в скором времени столкнув их судьбы в роли заказчика и детектива. Первый, потерянный в сомнениях, и заселивший в душу обман, второй – опытный и холодный, должен был этот обман разоблачить. Первый уже сел за столик и заказал себе воды с лимоном, предчувствуя, что услышанная новость может заставить остановиться кровь в жилах. Второй, не выдавая в лице раздумья и спрятав чувства за неподвижной мимикой лица, взял со стола хорошо упакованный бежевый конверт, аккуратно прошел пятнадцать ступеней, промелькнул в старой арке выхода из здания, неторопливыми шагами пересек улицу, завернул за угол, оказался в нетерпимо сжатом пространстве разделяющим один дом от другого и именующийся на табличке как «Проулок №6», сделал еще несколько шагов, оказавшись на площади. Величественный скелет здания почтенной церкви раскрылся перед ним как книга, и он обернулся в ее сторону, взглянул в расписные окна, как в окна родного дома, сжал крепче конверт отчего тот смялся в кулаке. Медленно, не оглядываясь никуда, он прошел всю площадь. Хорошо зная округу, Ивейди выбирал самые короткие пути и через десять минут в строго оговорённое время оказался в зале рокового ресторана. Удивительно, но зал был пуст. Худощавые официанты тонкими бледными пальцами сервировали столы, расставляя стаканы, посуду, вазы – было понятно, что вечером намечалось какое-то торжество и ресторан не принимал обычных гостей. Ивейди уверенно прошел к столику, который занимал Кайл. Кайла в этом знаменитом месте хорошо знали и понимали, что если из меню был заказан стакан воды с лимоном, то его нахождение тут не будет длиться долго. Ивейди опустился на стул, не оборачиваясь к Кайлу. Окаймлённая со всех сторон стеклом, веранда ресторана открывала неописуемый вид на море. На это самое море, которое бессменно оставалось единственным свидетелем жизни этого города из века в век. Солнце появлялось и исчезало, также коротко висела над этим городом луна, лишь иногда появляясь в черной вечности неба. Ветер приходил из ниоткуда – уходил в никуда, а иногда его и вовсе невозможно было не ощутить. И звезды вырезались из- под облаков нечасто. Такими же приходящими были и дожди, и снега, и облака, и путешественники. Даже горы, окаймляющие город и будто прижимающие его к песчаному берегу моря своими вершинами, не могли зацепить пышное тело облаков и заставить их остаться над ним навсегда. А вот море иногда из любопытства поднималось со дна глубин белой пеленой и вглядываясь в даль в секундном порыве оглядев всю округу, а потом со всей мощью ударившись о скалы, о песчаный берег, либо о железные прутья, поддерживающие балясины ресторана, падало вниз, сползая в свою мощную, никем неизведанную стихию, сливаясь со своими неизведанными, таинственными и безграничными водами. Глаза Ивейди блеснули, но тоской. Он снова сжал в кулак верхнюю часть конверта, которую удерживал в руке. Перевел глаза на Кайла и чуть слышно прошептал: «Кайл, жизнь – это карта, маршрут которой выбираешь ты сам. Как я понимаю маршрут твоей карты был безобиден и так обычен. Ты резко решил его поменять. Никто не имеет права осуждать или наставлять тебя. Я всегда знал, что у людей нет судьбы. Мы ее пишем сами. Сами прокладываем свой путь – страшно одно, что конечная остановка любого пути – это смерть. Вы все умрете! Поэтому живи здесь и сейчас. Если эта великая истина дошла бы до каждого сердца и ума, поверь мне, Мир был бы совсем другим. История не знала бы войн, человек не знал бы зависти, подлости. В ваши души не заползало бы зло и не было бы желания вечного поиска света. Прислушайся ко мне, я открою это окно и вышвырну этот конверт в это море, а ты открой душу и вышвырни из нее ее. Твое сердце, если уж жаждет любви, найдет ее снова, или же попытается возродить ее там, где она некогда была. Иногда мы пускаемся в поиски, не осознавая того, что делать это не к чему. Мне кажется Кайл, у тебя есть обьекты, которые воистину нуждаются в твоей любви. Вот оно человеческое эго, из-за которого вы порой не замечаете столь ясно видимое. Если ты прислушаешься ко мне – избежишь большой трагедии, – Ивейди резко остановился, будто имел некую способность слушать чужие мысли и сейчас услышав несозвучные, но пронесшиеся в голове Кайла мысли, он смолчал.

–Ничего вечного нет! Довольствуйся мгновением страсти, вкуса и жизни – именуй их счастьем, ведь именно из этих мгновений и состоит вся короткая, бессмысленная человеческая жизнь, – последние слова Ивейди прошептал, ощущая, что все сказанное им лишь эхо вокруг них двоих. Кайл и был тут, и его не было.

Кайл терпеливо дослушал, поначалу ощутив, как комок боли подкатил к его горлу, наполнил каждый кусочек его тела, потому что он четко понимал о ком говорит Ивейди, но, а потом мысли его будто покинули голову и оказались там, рядом с ней. Последние слова Ивейди он уже не слышал, находясь рядом лишь физически. Это состояние Кайл стал замечать за собой давно, порой осуждая себя за некое пространственное отдаление от реальной жизни. Это состояние появилось у него с тех самых пор, как он потерял мать, которая могла подолгу и со всем вниманием выслушивать его. После ее ухода заполнить пустоты молчаливой души он решил сам. Может, оттого и впустил в свою жизнь молодую Кристину. Кайл поднял на Ивейди покрасневшие от слез глаза.

– Ивейди, я много чего понимаю. С этой ситуацией мне следует разобраться самому. Я ценю ваши советы, хотя не считаю, что вы обязаны мне их давать. Думаю, вам не стоит отказываться от уже завершенной работы и тем более от хорошего гонорара.

– Гонорар – дело относительное. Иногда от него можно и отказаться, зная какой ценой потом будет расплачиваться за него заказчик или объект заказа, – холодно ответил Ивейди, – Вот в этом и разница между нами! Вы люди ведётесь на чувства, я живу умом и логикой.

– Не могу понять твоего разграничения между тобой и людьми. Если мы есть люди, то кто тогда ты? И если нами руководят чувства, то позволь за них отвечать.

– Как-нибудь и ты узнаешь истину. В основном о ней узнают перед уходом. Думаю у нас будет еще время об этом поговорить. Может быть, и я есть человек! За эти долгие … очень долгие года жизни на земле мне тоже тяжело различить, где есть я, что есть вы, а может, на этой земле есть только МЫ. Ведь я с теми же страстями, с теми же мечтами, и почти с той же душой. Разве что одно различие – Я вечен, а вы когда-то уйдете, Я даже могу сказать вам когда! – договорив, Ивейди положил руку на стол и медленно отодвинул от себя конверт.

Несколько минут он не сдвигал с конверта руки, будто подумывая еще раз, а потом, собравшись с мыслями резко встал и двинулся в сторону выхода из ресторана.

– Гонорар вышлешь наличными, – прошипел он по пути, внезапно скрывшись в дверях и оставив на веранде Кайла, бежевый бумажный конверт, худощавого официанта в обреченной униформе и бушующее неукротимое море.

Тебе когда-нибудь приходилось лгать? Тогда ты наверняка знаешь, тому тебя ведь учили, что ложь это нехорошо, но никто тебе не рассказывал, как бывает сладок ее яд. Яд замедленного действия. Как обжигающе он ложится на иссохшие губы проникает в тебя, заполняя каждый кусочек тела, ударяет в голову, в мысли, в мечты и может изменить всю твою жизнь, навевая в самое ухо страстным женским голосом «Я тебя хочу. Я тебя люблю». Влияние этого яда может длиться по несколько часов в чужой постели, в чужой квартире, в каком-то номере отеля и даже в салоне твоего любимого автомобиля. Он тебя кормит, он тебя питает. В твои пятьдесят два он хватает тебя за стянутый на поясе ремень, и тянет за собой далеко, высоко, а порой на самое дно…

Кайл слизал с губ этот яд, захлопнув дверь автомобиля и схватившись обеими руками за послушный кожаный руль, он так часто делал, когда голове было тяжело на плечах. Рядом с ним будто подсмеиваясь, порой ухмыляясь, надменно дразня его и жестоко плюнув в самое сердце, заколов его предательским ножом, лежал хладнокровный бежевый конверт. Из него словно злой язык, словно ползучий змей вывалились и лежали жестокие фотографии, рассказывающие о трехдневной жизни Кристины. Ее короткий маршрут к той квартире, куда он забрасывал тело и душу, убегая от реальности всего мира, к тому отелю, где она не была с ним и появлялась у его входа с новым другом – намного моложе его. Кайл крепче впился в руль и опустил на него отяжелевшую голову крепко сжав глаза. А в них сменяясь друг за другом как картинки, мелькали фрагменты из недавнего прошлого и началось это прошлое с того момента, как она влетела в его судьбу, создав в ней тайный неповторимый мир двух, так вовремя встретившихся любовников. Он шагающий на встречу к непонятному, все чаще оборачивающийся на прошлое, а последнее время и вовсе живущий им. Она, закинутая в этот город на несколько дней, но приземлившаяся тут на долгие три месяца ради него…, а теперь получается, не ради него; а теперь ее надо исключить из памяти, вырвать из сердца, погасить в себе только что пробудившийся огонь и пуститься в давно уже определившийся маршрут, проложенный между домом и офисом его большой компании. Кайл выжал педаль газа изо всех сил, автомобиль, будто сопереживая хозяину, резко загудел и рванулся во мрак ночной улицы, увозя Кайла далеко от этого огнедышащего места. Туда, где ему всегда было хорошо. Какие-то двести километров и, он окажется в самом родном и безопасном месте на земле – в доме его детства, где каждый уголок, каждый цветок и каждое дерево были преданными и молчаливыми стражами всех его печалей.

Только там, опустошив бутылку виски, а может не одну, он оставался наедине с самым преданным человеком – самим собой. Когда- то этим человеком была его мать, но вот уже больше половины года, как ее заботливое сердце сдавлено тяжелой могильной плитой, настолько сильно, что она наверняка не чувствует запаха увядающих на этой плите ее любимых цветов, недавно оставленных Кайлом. Кайл это осознавал и в эти минуты, мчась по извилистой пустой дороге, проложенной сквозь сердце леса, будто не замечая толпящихся справа и слева от него высоких деревьев, изгибов скалистых гор и стучащего по железному корпусу автомобиля крупных капель дождя, он сглатывал обиды, не стесняясь катившихся по щекам слез, желая себе той же плиты, там рядом с ней, лишь бы заглохла навсегда эта боль, разрушающая сердце и мешающая жить.

Еще с раннего детства маленькая Элен была изнежена и избалована любовью близких и родителей. Она выросла в большом каменном доме, во дворе которого раскинулся журчащий фонтан. Окруженная лаской и вниманием, она всегда могла легко добиться своего лишь топнув ногой, ее отец – известный профессор одного из университетов, души не чаял в дочке. И Элен к отцу была привязана больше, чем к матери. Закрывшись в библиотеке, Элен и отец могли подолгу о чем-то рассуждать. Отец научил ее шахматам. Научил этой искусной игре, правила и секреты которой могли пригодиться ей в реальной жизни. Окно библиотеки смотрело на огромный двор их дома и все это принадлежало только ей одной. Еще с детства Элен отличалась от двоюродных братьев и сестер терпением и усердием. Каждый день ее жизни был расписан до мелочей. Она калькулировала распорядок своего дня, живя по определенной системе, в которую входили спорт, музыка, время, посвященное лично себе и работе. В последствии время, отведенное для работы, становилось все больше и больше. Спорт заменили вечерние прогулки «когда получится», музыка закрылась под деревянной крышкой белого рояля, поверхность которого со временем превратилась в стол для архивных документов. А время, предназначенное самой себе, Элен сократила до нескольких часов перед сном, которые она проводила за толстой книгой чужих судеб. С каждым годом Элен становилась сильнее и мудрее, превращаясь в красивую девушку, в сердце которой запал тогда еще молодой Кайл, учившийся на несколько курсов старше нее. Стены университета, в которые ректором был избран ее отец, подарили ей знакомство с будущим мужем. Кайл, как и она, получал экономическое образование. Дом его семьи находился очень далеко от университета и потому мать оплачивала ему пансионат. Сейчас, с высоты этих лет Элен не помнит по любви ли она вышла замуж. Может, это было для нее неважно потому, что также замуж выходила ее мать. Достаточно было подходить к друг другу внешне, разделять мнение друг друга и иметь много общего. Кайл и Элен были счастливы в тишине, которую они создали вокруг себя, не из-за любви к ней, а из-за того, что им незачем и не о чем было говорить. Все было до пресности идеально. Каждый знал свои обязанности, уважение было обоюдным, интересы были одинаковые и потому две разные судьбы соединились в одну. Им не нужна была любовь, как не нужна была любовь ее отцу и матери. После свадьбы они оба ушли в работу, четко разделив между собой права и обязанности. Капитал и связи отца сыграли немалую роль и Элен и Кайл четко знали, что она на шаг впереди и всегда относились к этому спокойно, никогда не затрагивая этой темы, особенно при Люси. Они были слишком правильно воспитаны, чтобы чем-то обидеть друг друга. С появлением Люси дома стало шумно до определенного времени, прибавилось много новых вещей, зачастили новые гости, но не стало счастливее. Счастье для Кайла и Элен было в другом – в строгом исполнении всего предписанного. Когда не стало отца, она боялась потерять уверенность в себе и потому все больше времени проводила в компании. У нее был муж – уважающий ее, ценящий ее благородство, разделяющий с ней свои планы, дом, постель и дочь, но никогда не любивший ее. У Кайла была жена, исполняющая эту роль в лучшем своем исполнении, но не любящая его. Им было неведомо это чувство, потому они к нему не тянулись. И это их устраивало, им было комфортно рядом с друг другом. С годами эта супружеская пара настолько привыкла друг к другу, что семейный долг и человеческое отношение стало единственными нитями их связи. И даже страсть и интимная жизнь были исполнением некоего долга. Привычки и капризы каждого объединились, превратившись в семейные традиции, по большей части Кайл и Элен были похожи на брата и сестру, чем на мужа и жену. Она часто уезжала в командировки, особенно последние пять лет. Собирала в кожаный чемодан несколько деловых костюмов и отправлялась из города в город, часто оставалась одна в каком-нибудь уютном маленьком отеле, ей часто перепадали заинтересованные взгляды мужчин и даже попытки завязать какие-то отношения, но Элен и мысли не могла подпустить об измене. Для нее это было бы не только предательством, не только преступлением против семьи, но и страшным грехом. Она с пониманием относилась к тому, что Кайл мог умчаться за двести километров в дом своей матери и провести там несколько дней, а может и неделю. Она уважала личные границы, как и он уважал ее, и все их отношения были построены на полном доверии, оттого ее не смутило, что этой ночью Кайла дома нет. Тайская помощница ехидным голосом уведомила ее об этом. Элен выдохнула, не подав ей виду о своем душевном, она вообще не любила это делать. И приняв душ, она ускользнула под одеяло, погасив лампу, сегодня не прикоснувшись к этой толстой книге на прикроватной полке. Было раннее утро, когда она закрыла глаза и уснула, все остальное время она о чем-то думала.

Шёл третий день как Кайл не выходил из дома своего детства. Он лежал на диване в гостиной, уставив во двор ничего не значащие глаза. А во дворе огромные высокие деревья будто подпирали небо, порой раскачиваясь из стороны в сторону и заглядывая в гостиную, отчего на потолке и стенах появлялись страшные тени. Корявые ветви облысевших деревьев казались руками, пытающимися дотянуться до тела и головы Кайла. Пьяное сознание водило его по самым отдаленным закоулках воспоминаний. Вот уже сколько дней как он потерял счет времени, потерявшись в пространстве и в себе. Такое странное состояние невесомости, совершенно не связанное с принятым алкоголем. Это душа! Ее болезнь! Кайл вытягивал перед собой руку, рассматривая пальцы и почему-то подсчитывал их. Он улыбался своим мыслям и со стороны мог показаться безумным или одержимым. И так странно – все казалось ему, что тут в этом маленьком доме он не один. Он закрывал глаза и проваливался в полусон – странные лица, странные люди смеялись ему в лицо, обнажая корявые серые зубы. Он чувствовал запах сырости от их тел, он всячески пытался выбраться из этого кошмара, но что-то тянуло, манило его к себе, будто связывая руки и ноги. Кайл резко открыл глаза, запах из сна так ощутимо стоял в гостиной комнате, он натянул одеяло на голову и зажмурил глаза впервые за все время, за долгие годы его жизни его обуял самый настоящий страх, страх перед неизведанным, страх перед невидимым. Который раз он находится в этом доме один, но никогда еще такого не было. Будто с каждого уголка комнаты к нему ползли странные черные тени. Он так явно чувствовал их присутствие сжимаясь под одеялом и боясь достать руку из- под него. Нервы были в таком напряжении что он хотел расплакаться, выбежать из дома и скрыться в освящении переполненных людьми улиц.