Долгие северные ночи

Пролог

Когда старик сгорел, никто в деревне не удивился.

Расстроились, конечно, большое ведь дело – человек умер! Даже помочь пытались, хотя мало кто скрывал: им важнее свои дома уберечь, а не в соседский лезть. За такое не осуждали, видно же, что все пылает, не хватало еще собственных детей сиротами оставлять из-за того, кто кое-кто доигрался! Но в том, что Максимыч именно доигрался, сомнений не было ни у кого – от деревенских сплетниц до подоспевших удивительно быстро пожарных.

Местные давно догадывались, к чему все шло. Это только в первое время ничто не предвещало… Казалось, что То́доровы, переехавшие в деревню года три-четыре назад, – типичная городская семья, которая на склоне лет устала от суеты и потянулась к покою старых лесов. Они заселились не в лачугу какую-нибудь, они изначально купили один из самых больших домов в деревне, потом еще и отреставрировали его так, что чуть ли не терем получился. Оба водили машины, и чувствовалось, что деньги в семье водятся.

Так что новые соседи отнеслись к ним вполне дружелюбно, пусть и по разным причинам. Кто-то совершенно искренне хотел поддержать людей, решившихся на такую грандиозную перемену в жизни. Кто-то был заинтересован в том, чтобы регулярно получать приглашения в богатый дом. В любом случае, к резной калитке Тодоровых осторожно потянулись почти все.

И вот тут оказалось, что супруги, пополнившие собой население деревушки, были очень разными. Жена, Илона, – само очарование. Не дура, к печали местных попрошаек, деньгами сыпать не будет и в каждую наспех состряпанную историю не поверит. Но при этом искренне доброжелательная, стремящаяся поддержать, из тех людей, которым невозможно не улыбнуться в ответ, если они улыбаются. Скоро ее в деревне полюбили, и за доброту жены многое прощалось мужу.

Потому что муж как раз местным не понравился. Вечно мрачный, нелюдимый, общается сквозь поджатую губу, пригласишь его куда – а он даже вежливую причину для отказа придумывать не станет, «не хочу» и все. Да он и не скрывал, что считает себя лучше окружающих. Они попробовали по-свойски звать его Максимыч – они так всех, кто старше шестидесяти, звали! А он хмурился и с нажимом уточнял:

– Виталий Максимович!

Явно был воротилой каким, или из этих, интеллигентов в пятом колене… Местные все равно звали его Максимычем с упрямством злых детей. Он не откликался, но это и не требовалось: они видели, что раздражают его, им хватало.

Но так или иначе, Тодоровы стали своими… А потом Илона умерла.

Есть такие женщины, которые улыбаются всегда и всем, тянут на себе все, что можно утянуть, и даже чуточку больше. А уж что они проживают в этот момент, какая буря бушует внутри – они никому не скажут, чтобы своими проблемами не расстраивать других. Вот и Илона Тодорова улыбалась всегда, она казалась вечным источником энергии, пока однажды просто не исчезла. Угасла, умерла за один день, не потребовав ни волнения окружающих, ни долгого ухода. Будто и смертью своей никому не желала доставлять неудобство!

Ну а как не стало ее, так и покатился в никуда ее муж. Он, вечно посмеивающийся над женой, подкалывающий, без нее просто не умел жить. Он и раньше боролся со своими демонами, это инстинктивно чувствовали даже те, кто не мог похвастаться тонким пониманием человеческой души. Но теперь, когда Илона умерла, он эту битву стремительно проигрывал.

Он начал пить… хотя нет, не начал, он и прежде прикладывался к бутылке, просто, пока была жива Илона, она мягко его сдерживала, она знала, как. Теперь сдерживать было некому. Он больше не тянул на Виталия Максимовича, он очень быстро превратился в неопрятного, вечно угрюмого Максимыча, который словно приходил в ужас от собственной трезвости и стремился как можно скорее от нее избавиться.

Бывают веселые выпивохи, которые на трезвую голову еще чего-то стесняются, но уж залившись, не отказываются от роли души компании. Там и песни, там и пляски, там и что ни неделя – порванный баян на чьей-нибудь свадьбе.

Но старый Максимыч был не таким. Он пил одиноко, зло и безжалостно. Каждой бутылкой он будто забивал себя в сырую землю, в забвение, и это не пугало его, привлекало даже. Из дома он теперь выходил по двум причинам – в магазин и на могилу жены. После этого он закрывался, запирался внутри и уничтожал того, кого, похоже, считал своим главным врагом – самого себя.

Вот потому и не почувствовали местные удивления, когда короткой и теплой июльской ночью роскошный дом Тодоровых обратился огненным цветком. Волнение и возмущение почувствовали, не без этого, а удивление – нет.

Доигрался, алкаш старый! Максимыч был не из тех стариков, которые намеренно тянут в дом всякий хлам, да в маленькой деревне такого и не получилось бы. Он просто не выносил мусор, не убирался, и хлам нарастал вокруг него, как гигантская раковина. Так что даже относительно новый дом, построенный из современных материалов, полыхнул ярче, чем древняя деревенская хата.

На Максимыча злились, и все же ему попытались помочь. Носили воду, кричали, стараясь разбудить пьяницу. Пара безумцев почти решилась шагнуть в пламя, да жены удержали, на ногах повисли, и, пожалуй, были правы. Тут интрига лишь в том, убьет тебя огонь или дым, а выжить точно не получится!

Потом подоспели пожарные, очень быстро по деревенским меркам, рекорд просто, и стало чуть полегче. Рядом с ними потуги деревенских, таскавших воду ведрами, казались жалкими, смешными даже. Они обдавали пылающий дом потоками воды, которая отгоняла пламя, как охотничьи псы загоняют уже раненого зверя.

К рассвету все завершилось. Даже дом не рухнул, да и не рухнет уже, крепкий он… Только вот кто захочет там жить? Местные уже подозревали: придется рано или поздно поджечь этот остов снова, чтобы избавить уютную деревню от привлекающей всяких бродяг «заброшки». Но это потом, не раньше, чем через сорок дней… Покой мертвецов в деревне уважали.

А в том, что Максимыч мертв, они не сомневались. Покричали для приличия, осторожно пробираясь в обгоревший дом, позвали хозяина. Вдруг чудо произошло? Вдруг отсиделся где, в каком новомодном убежище вроде тех, которые показывают в американских фильмах? Мало ли, какие штуки эти городские с собой привезли!

Но Максимыч то ли не интересовался таким, то ли американские фильмы не смотрел. Они нашли его без труда – и он был безвозвратно мертв. Он даже не успел встать со старого деревянного кресла, окруженного полопавшимися бутылками! Это удивило местных куда больше, чем его смерть: то, что кресло обгорело, но не развалилось. Потом они сошлись на мысли, что дерево просто добротное, не опилки какие дешевые, а цельная древесина, да еще и обработанная огнеупорным составом. Ну а в кресле – обугленный мертвец, который, казалось, просто заснул у окна в ожидании любимой жены, гулявшей в саду…

Печальная, но предсказуемая история. По крайней мере, была такой. А потом один из пожарных, дожидавшихся, когда мертвеца заберут, вдруг нахмурился:

– Эй… глянь на это!

– На что? – растерялся его коллега, пытавшийся понять, где начался пожар. Явно не здесь, потому что эта комната пострадала чуть меньше остальных. Но если виной всему не ошибка старого пьяницы, то что же тогда произошло?

Тот, который первым заметил странность, о его размышлениях не знал, его волновало кое-что другое. Он подошел ближе к креслу и указал на тонкое черное запястье, замершее на подлокотнике:

– Вот! Ты понимаешь, что это такое?

Второй теперь понимал. Потому и не задавал больше вопросов, замер, судорожно пытаясь подобрать другое объяснение тому, что они сейчас видели – кроме очевидного.

Другого объяснения не было. Даже сквозь копоть на обоих запястьях мертвеца четко просматривались широкие шляпки крупных гвоздей.

А это означало, что в пламени старик остался вовсе не потому, что уснул, поддавшись алкогольным парам. Он просто не мог уйти.

Перед самым пожаром кто-то приколотил его к креслу гвоздями, так что история, которую местные считали предсказуемой и завершенной, на самом деле только начиналась.

Глава 1

Детишки образовывали на асфальте правильной формы прямоугольник. То, что асфальт по случаю зимы покрылся ледяной коркой, впитавшей в себя и старый серый снег, и реагенты, и жидкости, о которых даже думать не хотелось, малолеток совершенно не смущало. Хотя нельзя сказать, что они пришли совсем уж неподготовленными: многие обзавелись плотными лыжными комбинезонами, а те, у кого такого замечательного ресурса не было, замотались во что придется и сверху закрепили это дело яркими пуховиками. Такие, в отличие от «лыжников», напоминали раздутые колбаски, едва ли способные подняться без посторонней помощи.

Их предусмотрительность не умиляла. Гарик прекрасно понимал: все эти слои платков и подштанников лишь означают, что они не только не отморозят уши и окрестности, но и смогут валяться на промерзшем асфальте очень долго. А поскольку они, как все подростки, проявляли смекалку в самые неподходящие моменты, он не сомневался: в нужное время прискачет смена, и дело затянется.

Профайлер отнесся бы к этому перфомансу равнодушно, если бы не одно крайне важное обстоятельство: в центре прямоугольника располагался его автомобиль. Он еще радовался накануне, что подвернулось отличное место для парковки, никто не подожмет… Но он принимал во внимание только машины, праздно валяющееся новое поколение в прогноз не входило.

Пока он соображал, как до такого дошло и что вообще делать, наметилась проблема номер два: прохожие. Старушки и тетушки любых возрастов не преминули окружить подростков и высказать свое ценное мнение о том, до чего дошла молодежь. Остальные снимали происходящее на смартфоны, и Гарик даже не сомневался: в ближайшее время в Сети появится какой-нибудь общий хэштег для этой дичи. Кто-то угрожал вызвать полицию, но дело затягивалось лишь по одной причине: ответственные граждане не очень-то понимали, на что именно жаловаться. Ну а откатывать подростков вручную и вовсе никто не решался, череда интернет-скандалов приучила людей: нынче обвинение в сексуальных домогательствах можно получить даже за взгляд.

Гарик, в принципе, мог обратиться в полицию, но ему не хотелось. Во-первых, тогда дело точно сожрет сегодняшний день. Во-вторых, детишки наверняка поднимут вой, а когда их будут паковать, еще и машину поцарапать могут. В-третьих, не факт, что это решит проблему – они ж фанатики, они так просто не отступают!

Поэтому после недолгих раздумий и под влиянием знатно подпорченного настроения Гарик решил бороться не с симптомами, а с корнем зла. Он отошел подальше и набрал номер, который знали немногие.

Как только длинные гудки сменились тишиной, означавшей, что кто-то принял вызов, Гарик, не дожидаясь какого-нибудь дежурного «Алло», сразу пообещал:

– Я тебя убью. Медленно и болезненно.

– За что? – возмутился Юдзи.

По крайней мере, Гарик точно знал, что это Юдзи. Свой рабочий номер хакер мало кому сообщал и отвечал только лично. Однако человеку, не знавшему об этом, наверняка показалось бы, что он просто не туда попал.

Потому что сегодня Юдзи, обычно предпочитавший нейтральные или мультяшные голоса, решил пообщаться с миром скрипучим голосом древней старухи. По такой короткой фразе не определишь, сумасшедшей или доброй сказочницы, но Гарика не устраивал ни один из вариантов.

– За то, что вокруг моей машины выложена могильная оградка подростками, – пояснил он.

– Они хоть живые? – полюбопытствовал Юдзи.

– Моргают и дышат. И отключи ты свою внутреннюю бабку!

– Не могу, – грустно признал хакер. – У меня с утра глюк на оборудовании был, и работает только этот фильтр. Возможно, это волна твоих негативных мыслей дошла и сожгла тут все! Видишь, я тоже пострадавшая сторона!

– Напрасно ты думаешь, что это шутка, – холодно сообщил Гарик. – Ты сдал им мой адрес и мою машину. Так дела не делаются.

– Я сдал только адрес, машину они сами вычислили, как будто это так сложно! Ну а что мне было делать?

– Не говорить им ничего!

– Мне их жалко, – пояснил Юдзи. – У них основа бытия рухнула. Надежда на сотрудничество с тобой – единственное, что придает их жизни смысл.

– Их увлечение было на грани адекватности с самого начала, а ты подливаешь масла в огонь.

– Ну, слушай, я же действительно не знал, что они будут под колесами валяться! Я им советовал валяться у тебя под ногами и поливать слезами ботинки до тех пор, пока ты не сдашься.

– Это даже хуже, чем то, что они делают.

– Согласен, я уже вижу ролики, кстати…

– Убери их, – поморщился Гарик.

– Уберу. Но ты все-таки подумай…

– Жалко, что ты думать не пробовал!

– А что еще мне оставалось? – попробовал давить на жалость хакер. – Иначе ты бы не взялся за это дело!

Гарик и сейчас не собирался ни за что браться, потому что дело казалось нелепым, не нуждающимся во внимании профайлеров – и потому что заказ поступил не через его наставника, как обычно.

Примерно неделю назад в Москве скончался популярный артист и человек, отзывавшийся на крайне корявое слово инфлюенсер, Никита Марша́лов. В большинстве случаев Гарик слабо представлял, чем эти инфлюенсеры занимаются. Опыт показывал: они своим примером диктуют, как жить, толпе, которая не способна даже на банальные бытовые решения. Впрочем, Маршалов в иерархии этих крайне обеспеченных бездельников стоял все-таки повыше, он работал – уже это слово было непривычным для многих его «коллег» по интернету. Начинал он моделью, потом попал в кино. Звездных ролей не было, но он и во второстепенных привлекал внимание благодаря необычной внешности, причудливо соединившей европейские и азиатские черты. Позже он попал на какое-то музыкальное шоу талантов и продержался там достаточно долго, чтобы обзавестись целой армией поклонников, преимущественно малолетних, готовых ради него на все. Например, полежать под чьей-нибудь машиной.

Как и следовало ожидать, гибель обожаемого кумира стала для детишек грандиозным потрясением. Они не могли поверить в официальную версию, – несчастный случай, – и принялись обсуждать теории заговора. Никиту убили завистники. Конкуренты. Бывшая возлюбленная, которая, конечно же, ведьма – буквально ведьма, она в очередном шоу про экстрасенсов снимается. Что угодно, только не то, о чем говорили скучные взрослые люди!

Гарик с версией полиции был как раз согласен. Никита Маршалов одним сумрачным утром в самом конце осени незатейливо выпал из окна. Потому как был пьян – экспертиза это потом точно установила. Слишком пьян, чтобы удержаться на подоконнике, но недостаточно, чтобы завалиться спать в каком-нибудь уголке. Он, видно, решил подышать свежим воздухом – и знатно переоценил свои способности.

Пробелов в версии не было. Накануне Маршалов резвился на грандиозной вечеринке, туда он пришел добровольно, это видели многие. Да и то, что он вовсю бомбил короткие ролики для своей подписоты, на угнетенное состояние не тянуло. Уже после полуночи праздник жизни начал сворачиваться, однако Маршалову показалось, что принял он недостаточно. В компании своего агента и другого начинающего актера он направился в квартиру светской львицы, устраивавшей вечеринку. Квартира располагалась на семнадцатом этаже, что и сделало полет Никиты первым и последним в его жизни. Никаких указаний на криминал нет, дело закрыто.

Разумеется, юные обожатели в это не поверили. Их аргумент? «Никита не такой». Им казалось, что этого достаточно.

Весь этот скорбящий детский сад никогда бы не вышел на элитных профайлеров, и вот тут в дело вмешался Юдзи. Сам он потом утверждал, что просто хотел помочь, склеить юные сердца. Гарик подозревал, что двойное дно при желании простукивается. Либо хакер и сам входил в фан-клуб, либо прельстился гонораром, который пообещали за помощь детишки.

Гонорар, кстати, оказался на удивление солидный. Даром что основной источник дохода работодателя – мелочь на карманные расходы от мамки с папкой. Многие напрасно недооценивают массовый сбор денег: даже если каждый может дать не так уж много, финальную сумму определяет количество пожертвовавших. В этом случае их было более чем достаточно.

Гарик все равно не хотел в это лезть. Его доброжелательности хватило лишь на то, чтобы не послать детишек по месту сотворения сразу. Он изучил это дело, не нашел оснований для недоверия – и считал историю завершенной. До того момента, как обнаружил вокруг своей машины грустно взирающих на серое небо подростков.

То легкое сочувствие, которое он к ним испытывал, разом испарилось. Вместе с уверенностью, что Юдзи – предмет полезный, убивать его нельзя.

– Да ты хотя бы попробуй, – примирительно проскрипела из трубки бабка. – Они тебе гонорар заплатят, даже если ты подтвердишь версию полиции, я уже договорился!

– Отлично, а то я как раз последнего ежа доел, прям не знал, как дальше перебиваться буду! – закатил глаза Гарик. – Юдзи, я не бедствую. Какого черта ты вообще привязался ко мне? Подкинул бы эту свинью Таисе или Матвею!

– Таиса мне нравится, а Матвея я боюсь.

– Короче, меня подвела роль положительного персонажа?

– Так часто бывает, – рассудил Юдзи. – Да чего ты упрямишься?

– Потому что там нет оснований для возобновления расследования. В квартире помимо него находились только двое – другой артист и агент, даже тетка та пошла в бар догоняться. Артист с ним публично дружил, из-за смерти Маршалова стал на паузу проект, в котором они оба должны были участвовать, нет никакой выгоды. Агент на нем неслабо зарабатывал, он же был и продюсером многих шоу этого неваляшки. У Маршалова не было никаких конфликтов, он не брал в долг, ничего не употреблял, не замечен в публичных скандалах, не обвешан бывшими женами и детьми… Если спросить «Кому и зачем», будет по нулям. Что я должен расследовать?

– Ты игнорируешь то, что я говорил тебе раньше, – обиделся Юдзи. – Про то, что Никита перед смертью просил о помощи!

– Домыслы твоих хомячков.

Фан-клуб действительно вовсю вопил, что за пару месяцев до смерти Маршалов сильно изменился. Он якобы устал, стал мрачным, нелюдимым, а во время прямых эфиров просил о помощи. Только вот видео с последней вечеринки, на которой он вполне искренне отжигал на танцполе, не тянуло на будни загнанной жертвы.

– Они не мои хомячки. А что насчет матери?

– Она ушла от контакта с журналистами после смерти сына – какое загадочное поведение! – хмыкнул Гарик.

– Никита говорил, что доверяет только матери…

– Ну и что? Она должна откровенничать со всеми подряд по первому запросу? Оставьте несчастную женщину в покое. И меня заодно.

– Я вот не думаю, что так получится уже, – пробубнил Юдзи. – Но постараюсь…

Хотелось сказать, что он это начал – он и закончить должен. Потому что иначе даже анонимность его не защитит. Однако Гарик допускал, что ситуация действительно перешла определенную точку невозврата.

Может, Юдзи действительно не хотел такого. А может, допускал, что детский энтузиазм будет не остановить, и намеренно сыграл очень хитро. В любом случае, это со взрослыми можно договориться. С рыдающими подростками все обстоит намного сложнее: они игнорируют разум как явление, а запугивать их совесть не позволяет.

Когда Гарику впервые подсунули это дело, он был занят вполне официальным заданием от Форсова и не собирался отвлекаться. Но теперь то задание закончено, проблема вышла за грань разумного, и придется как-то реагировать.

– Ладно, – после долгой паузы, потребовавшейся для того, чтобы погасить в себе желание убивать, сказал Гарик. – Я это сделаю.

– Отличный план!

– Не спеши радоваться, будут особые условия и для придурков этих, и для тебя. Первое и главное – они забывают про мой адрес и мою машину. Увижу хоть одну заплаканную мордашку в радиусе километра – и расследование тут же прекратится.

– Ты ничего не увидишь в радиусе километра, – укоризненно заметил Юдзи.

– Я найду способ, поверь мне! Во-вторых, твоя задача – удалить все ролики сегодняшнего перфоманса. Мне все равно, как ты это сделаешь, сколько времени это займет и сколько будет стоить. Если я обнаружу потом хоть одну картинку на эту тему – сворачивается не только мое расследование, но и наше с тобой сотрудничество.

Юдзи старчески прокряхтел что-то нечленораздельное, но спорить не стал. Видно, и сам уже сообразил, что перегнул палку. Это чуть уменьшило гнев Гарика, да и в целом он не видел смысла долго держаться за злость. Раз уж согласился – надо выполнять.

Он не сомневался, что вопрос с лежащими подростками будет решен, но в ближайшее время не собирался усложнять ситуацию, мелькая рядом со своей машиной. Гарик вернулся в квартиру, оформил доставку продуктов, заменившую сегодняшний визит в кафе, и вплотную занялся историей Никиты Маршалова.

Любитель выпадать из окон оказался не так предсказуем, как профайлер предполагал после первого знакомства с его историей. Просто Никита выглядел и вел себя как типичный «кукольный мальчик». И даром что ему исполнилось тридцать три, выглядел он намного моложе, у него был свой стиль, тоже стиравший границы возраста.

Обычно такие персоны – проект чисто продюсерский. Какого-нибудь смазливого паренька выбирают в толпе, а потом всю карьеру ведут за руку, чтобы визжащие от восторга девочки выклянчивали у родителей деньги на очередную его поделку. Но Никита пришел в шоу-бизнес другим путем. Он родился в настолько далеком и настолько крошечном городке, что любой столичный агент запомнил бы название этого места, только если бы его вытатуировали у него на ладони, как шпаргалку.

Сложно сказать, как парню пришла идея стать моделью, как он вообще сообразил, что на внешности можно зарабатывать… Тут, видно, телевизор и компьютер вовремя дали подсказку. В любом случае, Никита решился, прибыл в столицу чуть ли не в товарном вагоне, начал сам бродить по кастингам – и не прогадал.

Он хорошо смотрелся на подиуме: в меру изящный, в меру мужественный. Запоминающийся, обладающий достаточным артистизмом, чтобы делать шоу. Да, это были первые шаги, которые приносили не так уж много денег. Но именно они способствовали новым контрактам и обеспечили Никите роли в кино.

Он, что любопытно, был талантлив. Изначально Гарик не смотрел фильмы с его участием, просто изучил список ролей – сплошь второстепенные появления, ни о чем. Тогда профайлер решил, что причина проста: Маршалов красивый больше, чем одаренный.

Однако реальность оказалась интересней. Никита не был бездарен, напротив, играл он отлично. Его проблема таилась скорее в том, что у него не было громкой фамилии, намекающей на поколения легендарного актерского клана, не было отца с полными карманами денег… Не было ничего, кроме таланта, а это часто неоднозначный капитал.

Похоже, Никита и сам все понимал. Искусственные неудачи он воспринимал с благоразумным смирением, а победам искренне радовался. Он осознавал, что никто не построит ему лифт до самой вершины. Он оказался среди тех, кому придется карабкаться по склону, усеянному острыми камнями и терновником. Он не стенал о том, чего не мог изменить, он просто не сдавался.

Чувствовалось, что он наслаждается своей столичной жизнью вопреки всему. Того, чего ему не хватало в плане наследства, он компенсировал активной работой в соцсетях. Он быстро получил преданную аудиторию, и это сыграло ему в плюс.

При этом нельзя сказать, что он, добившись маломальского успеха, пустился во все тяжкие. Никита был осторожен, особенно с алкоголем. Гарик без труда выяснил, что будущая звезда экранов родилась в семье, где отец чаще бывал пьяными, чем трезвым, и умер в итоге от цирроза печени. Дети алкоголиков порой повторяют их печальную судьбу, но далеко не все. Бывает и обратное: они проникаются таким презрением к спиртному, что употребляют его редко и только по особому случаю.

Это как раз про Никиту. По сути, по-настоящему пьяным он появился перед публикой только в день своей смерти. До этого, если присмотреться внимательней, можно заметить, что на любых светских приемах и вечеринках он держал в руках не бутылку, а бокал, и находился там явно коктейль, каждый раз. Возможно, вообще безалкогольный, а даже если нет… Один коктейль за целый вечер не тянет на алкоголизм.

И на том празднике, который Никита посещал перед уходом в квартиру, он не мелькал возле бара. Он общался с гостями, он большую часть времени провел на танцполе. И вот после этого он отправился в чью-то там квартиру «догоняться»? Картинка упорно не клеилась.

Ну и конечно, были прямые эфиры. Активное присутствие в соцсетях намекало, что Никита должен не только записывать для фанатов видео. Иногда он запускал прямые эфиры, в которых отвечал на вопросы подписчиков. Он не всегда делал запись, стремясь придать ценность живому общению. Но нередко хотя бы часть таких бесед оставалась в Сети, и вот они как раз рассказывали Гарику любопытную историю.

Никита любил жизнь. При всех трудностях, при всех невидимых препятствиях, которые столица подкидывала провинциалу. Он был готов к вызовам и признавал, что его нынешняя реальность все равно лучше прежней. Он выглядел моложе не только за счет природных данных, но и за счет сияющего каким-то наивным, почти подростковым энтузиазмом взгляда, который обычно достается лишь молодым людям и однажды навсегда стирается временем. Никита был от этого далек, он рвался вперед изо всех сил…

А потом он где-то оступился. Это заметили не все, потому что перемены не стали очевидными. Однако от самых внимательных фанатов не укрылось, что еще в октябре обычно бодрый Никита стал казаться вечно уставшим, невыспавшимся, нервным. Он по-прежнему смеялся и шутил, но получалось у него все более натужно и неубедительно. Он делал то же, что и раньше, по привычке. Порой несложно было догадаться, что он мыслями где-то еще, он рассеян, невнимателен… Он как будто угасал, но, когда фанаты спрашивали его о таком напрямую, он ничего толкового не говорил.

И все же Гарик не заблуждался, когда изначально отмахнулся от этой истории. В жизни Никиты не было объективных причин для такого угасания.

Самым очевидным вариантом казалась зависимость любого толка, но это проверили сразу после его смерти. Он был пьян – и не более. Ничто не указывало на долгое злоупотребление, и Никита был абсолютно здоров.

И что тогда, деньги? Юдзи изначально отследил все движение по счетам Маршалова, еще когда предлагал это задание Гарику первый раз. Артист и социальный деятель зарабатывал не очень много, но и не мало, а главное, любые его доходы можно было объяснить. Никакой подозрительной финансовой активности, никакого заработка на стороне. Даже если бы Никита вдруг лишился любой работы, на нынешних накоплениях он уверенно протянул бы год в столице, не снижая аппетиты. Да ему бы фан-клуб надонатил еще на десять лет, судя по гонорару, который они собрали на расследование!

Впрочем, более солидную работу он тоже не терял. Его пригласили на роль ведущего, его график съемок был расписан до весны. У него все было хорошо! Так что о самоубийстве и речи идти не может… Если только не вмешалось какое-то психическое расстройство, но это маловероятно. У такой болезни и симптомы заметные, их сложно упустить в случае с человеком, который всегда на виду.

Так может, его нервозность – действительно результат переутомления? Взял на себя слишком много, толком не отдыхал, и вот результат? Тогда и его внезапную попойку можно объяснить нервным срывом.

Гарик рассматривал этот вариант, пока не добрался до записи последнего прямого эфира, который Никита спонтанно, вопреки своему обыкновению ничего не анонсируя, провел за неделю до смерти. Он старался казаться таким же бодрым, как обычно, но это старание легко угадывалось. Он говорил слишком быстро, смеялся слишком громко. Порой отвечал невпопад, но недостаточно бредово, чтобы это вызвало откровенные подозрения. Да и закончил он прямой эфир внезапно, без обычной благодарности фанатам и прощания, как будто побоялся показать слишком много.

Но Гарика впечатлило даже не это. Никита Маршалов всегда отличался склонностью к активной мимике и жестикулированию, даже в лучшие свои времена. Однако в последнем эфире и это дошло до нездорового максимума: постоянное движение, ни секунды покоя. А главное, если смотреть очень внимательно, можно увидеть повторяющийся жест правой руки. Большой палец на открытую ладонь, потом остальные пальцы накрывают его сверху, образуя кулак. Правда, происходило это быстро, смазано, тут же менялось другим движением, но все же…

Если это не было совпадением, любимец тысяч подростков в прямом эфире показывал жест, который на международном уровне означает лишь одно: мне нужна помощь.

– Тая, солнце, я не хочу на тебя давить, – проникновенно предупредила мать. Обычно это означало приближение такого давления, которое и опытного космонавта бы запугало. – И, если бы мне было все равно, я бы промолчала. Но я тебя люблю – и как я должна отстраниться от того, что ты себя медленно закапываешь?

Она сделала паузу, ожидая, что Таиса сейчас начнет спорить. Таиса угрюмо молчала. Если бы она не просчитала нехитрую стратегию родительницы, можно было смело растапливать камин дипломом психолога. Но то, что она понимала происходящее, не означало, что она могла остаться равнодушной. Увы, никакой разум и никакой опыт не способны погасить эмоции, тут жизнь милостива только к психопатам.

В первое время после того, как Таиса добилась обучения у профайлера Николая Форсова, ее семейство просто затаилось. Не похоже, что они беспокоились, они наверняка были уверены, что она «наиграется» и отмахнется от этого, уйдет, как уходила из предыдущих профессий – да и предыдущих браков.

Но она никуда уходить не собиралась. Таиса почувствовала: она наконец-то нашла свое место. Да, было сложно, и опасно тоже было. Порой она допускала ошибки, а от воспоминаний о первых попытках наладить контакт с другими учениками Форсова до сих пор мог начаться нервный тик. Однако, вопреки всему этому, у нее никогда не было желания сдаться.

Если Таисе это придавало сил, то семейство тревожилось все больше. С пониманием к ее новой жизненной позиции отнеслась только старшая сестра, да и то не сразу, а когда Таиса помогла ее подруге. Даже Женя порой ругалась на младшую – беззлобно и скорее по инерции. Что уж говорить о родителях, которые представляли для дочери совсем другую жизнь!

В том, что они ее любят, Таиса никогда не сомневалась. Как и в том, что действительно хотят как лучше. Но история человечества не раз доказывала: к самым большим бедам порой приводит родительское стремление творить добро.

Она все равно не собиралась игнорировать родню, но любые беседы о собственном безалаберном настоящем и безрадостном будущем старалась сделать как можно короче. Вот и на всплеск материнской заботы она отреагировала неопределенным «Хм», которое можно было трактовать как угодно.

Не получив вводной реплики, мать все равно не сдалась:

– Я знаю, что сейчас, когда ты увлечена, тебе кажется, что все прекрасно. Мир такой, каким должен быть, а его недостатки ты исправишь. В этом ты похожа на своего папу, тоже человек тонет в работе, упуская ход времени!

Откуда-то с заднего плана донеслось ворчание, намекающее, что отец следит не только за временем, но и за чужими телефонными разговорами. Мама не обратила на его возражения внимания, она продолжила:

– Чем старше ты будешь становиться, тем быстрее полетят годы. Поверь мне, такое лучше усвоить на чужом опыте! И если ты хочешь что-то успеть завтра, начинать нужно уже сегодня. Ты понимаешь, что твоя так называемая карьера – путь в никуда?

Таиса решила придерживаться выбранной стратегии:

– Хм!

– И я уже не говорю про личную жизнь… Слушай, я знаю, как пошло звучит фраза про «часики тикают». Но ты ведь понимаешь, что она появилась не на пустом месте? Ты все время проводишь или с какими-то дегенератами, или со своими коллегами!

Таиса невольно подумала, что Гарик тут уже вставил бы уточнение «или с какими-то дегенератами, или с преступниками». Но мама бы такого не оценила, пришлось промолчать.

У мамы уже была своя священная война:

– Если бы у тебя могли завязаться отношения с кем-то из них, это уже произошло бы. Но теперь, спустя столько времени, можно уверенно сказать, что там у вас только дружба.

– С дегенератами? – не сдержалась Таиса.

– Предсказуемо. И ты как психолог должна понимать, что означает стремление отшучиваться от всего подряд. Но это и правда не телефонный разговор… Когда ты приедешь?

– Не знаю, мам.

– А кто знает? Я ведь говорила тебе: на Новый год мы улетаем! Или ты все-таки готова к нам присоединиться?

– Не смогу.

– Ну и когда мы увидимся? Давай в ближайшие две недели дату назначим! – упорствовала мама.

– Я прямо сейчас не могу вот так планировать.

– Почему?

– Я веду дело.

– О чем я и говорю! Ты совсем погрязла в том, что очень далеко от нормы, и даже не понимаешь, насколько это опасно!

– Все, мам, мне пора. Потом вернемся к этому вопросу.

Мать гневно фыркнула, но вызов завершила сама. Значит, перезванивать не будет, уже хорошо. А ведь Таиса даже не соврала ей, у нее действительно было задание. Профайлер просто не стала уточнять: она взяла это задание исключительно для того, чтобы была уважительная причина не являться на семейные ужины.

Она почуяла неладное, уже когда мать впервые завела об этом речь. Таиса прекрасно знала: бывают просто посиделки, а бывают ТЕ САМЫЕ. На которых давление напоминает пребывание под прессом. На которых она узнает, что часики даже тикают теперь с перебоями, но ничего страшного, совершенно случайно только что в гости зашел чей-то там сын, с которым ее немедленно познакомят… И в клинике отца внезапно есть подходящая вакансия для нее. Можно перестать отдавать свою душу омерзительному профайлингу и зажить достойной жизнью.

Именно тогда Таиса и бросилась к Форсову за заданием. В принципе, она могла бы и соврать… Как будто у мамы есть шанс проверить! Но врать родителям столь радикально Таиса по-прежнему не любила и старалась делать это, только если очень надо. Видно, доносились отголоски детства прилежной девочки. Зато если была хоть сколько-то уважительная причина, смирения у Таисы разом становилось меньше.

Как назло, полноценных заданий прямо сейчас не было. Николай Форсов далеко не каждый запрос принимал, лично уже почти ничем не занимался, да и для своих учеников выбирал только истинный вызов. Когда пришла Таиса, у его жены, Веры, был на почте всего один вариант, который муж уже презрительно забраковал. Но когда Таиса объяснила, что к чему, Вера лишь плечами пожала:

– Хуже от этого точно не будет. Коля просто считает, что это не наш уровень.

– А на самом деле?

– Действительно не наш. Но иногда и простая тренировка идет на пользу.

Дело и правда требовало скорее частного детектива, чем профайлера. На вечеринке, под которую арендовали маленькое кафе, произошло отравление: больше десяти человек оказались в больнице в тяжелом состоянии. Позже эксперты обнаружили крысиный яд в сосуде с безалкогольным коктейлем. Пострадали только те, кто пил оттуда, и, хотя пока смертей не было, врачи опасались делать точные прогнозы.

Дальше все покатилось предсказуемо: кафе закрыли, сотрудников обвинили в недосмотре. По основной версии яд попал в емкость случайно, остался на кухне после того, как травили грызунов. Разбирательство продолжалось, но для маленького заведения и оно было губительным: еще несколько дней простоя, и открыться уже вряд ли получится.

Хозяйка кафе, Марина, настаивала на том, что никто из ее персонала ошибку не допускал, это была диверсия. Ей почему-то казалось, что если такой уважаемый психолог, как Николай Форсов, объяснит это полиции, за дело возьмутся иначе. Когда Марина выяснила, что лично Форсов ничем заниматься не будет, она явно была не рада, но и истерику не устроила. Похоже, она дошла до такого состояния, когда хватаются за соломинку, что бы эта соломинка собой ни представляла.

По пути к кафе Таиса прикидывала примерный профиль преступника – если допустить, что преступник был и это не халатность. Варианта подбиралось всего два.

Первый – это человек, которому нравится наблюдать за физическими страданиями других. При отравлении он как раз получал такую возможность. Скрытый социопат, не замеченный окружающими – это легко, умные социопаты учатся адаптироваться. Судя по тому, что никто из присутствующих не был связан с громкими преступлениями, человек молодой, но не слишком. Он достаточно сдержан, чтобы планировать свои действия, хотя не факт, что он ни в чем не ошибся. Мужчина или женщина? Статистика подталкивает к версии с мужчиной, однако к отравлениям чаще склонны женщины, так что пятьдесят на пятьдесят.

Или это мог быть тот, кого не интересовало отравление как таковое, ему нужно было навредить – или собравшимся людям, или кафе. В вечер трагедии праздник устроили для студентов-магистрантов, ставших участниками международной программы. Через неделю им предстояло лететь на стажировку в другую страну… Такое теперь будет доступно не всем. Ну и кафе пострадало, это очевидно.

Ситуацию запутывало еще и то, что при обоих вариантах преступник мог быть как из числа гостей, так и из персонала.

Кафе по-прежнему оставалось закрытым, но Марина, назначившая встречу, дожидалась профайлера на парковке. Определить возраст хозяйки кафе с первого взгляда не получалось, хотя обычно у Таисы с таким проблем не было. Она успела пробежаться глазами по личному делу Марины, помнила, что той около тридцати пяти. Но сейчас женщина выглядела лет на десять, а то и пятнадцать старше: на посеревшем от усталости лице легко читались бессонные ночи, забытые приемы пищи и литры успокоительных препаратов.

Тем не менее, в истерику Марина не впала, взгляд оставался уверенным. Она даже улыбнулась будущей собеседнице, правда, неубедительно, и этот скромный успех был подпорчен заметным нервным тиком.

– Спасибо, что приехали. В какой-то момент мне показалось, что я из этого болота просто не вырвусь.

– Я вам ничего не обещаю, – вздохнула Таиса. – Хотела бы, но… Пока что ситуация выглядит не слишком обнадеживающе.

– Я знаю. Но я рада уже тому, что началось хоть какое-то движение.

Кафе занимало небольшую пристройку к жилому дому. Вряд ли оно было возведено с нуля, Таиса уже видела такие проекты: в них традиционно располагались магазины. Однако Марине удалось неплохо отреставрировать это место, и смотрелось оно на удивление достойно. Уютно даже… Раньше. Теперь-то нет: с наглухо задернутыми шторами, погасшей декоративной подсветкой и сдвинутой к стенам мебелью.

Марина проследила за взглядом гостьи и криво усмехнулась:

– Это еще ничего, нам только-только убраться позволили! А после обыска совсем кавардак был…

– Нашли источник яда? – уточнила Таиса.

– Ничего не нашли! И не могли. Мы грызунов травили за три месяца до этого! Если бы что-то и осталось, оно бы сыграло раньше… Но ничего не было! А если бы и было, оно бы точно не оказалось в коктейле, он сразу в зале смешивался!

– Что об этом говорит полиция?

– «Разберемся» – но у них всегда один ответ! Только вот я могу не дождаться, когда они разберутся… Вы не представляете, в какой яме я оказалась! А хуже всего то, что кое в чем я все-таки виновата…

– В чем же?

– Камер маловато поставила, – пояснила Марина. – Туда, где могли быть споры с клиентами и еще какие-то трудности… Но весь зал они не охватывали. Так откуда ж я могла знать?!

– Думаю, нам лучше начать с начала.

– Ну, в начале было то, к чему я иду прямо сейчас – ничего!

Марина и правда начинала бизнес с нуля. Она к этому никогда не стремилась, она выучилась на повара и планировала работать по профессии. Девушке из бедной семьи и в голову не приходило, что она способна стать начальницей. Как, с чего? Ей с детства втолковывали, что это для умных и богатых, а такие, как она, должны делать, что говорят, и не выпендриваться.

Нельзя сказать, что у Марины внезапно проснулись амбиции, к своему делу она пришла иначе. Ей категорически не нравилось, как начальство относится к команде. Да, иногда кто-то наглел – повара, приноровившиеся красть продукты, или официанты, рвавшиеся плюнуть в заказ. Но такое случалось редко, и Марина никого защитить не пыталась, даже сама порой обвиняла, всегда открыто, не в ее характере было бить в спину.

Однако куда чаще получалось по-другому. Официантам доставалось за потребительский экстремизм гостей, поварам – за ошибки поставщиков, администраторам – за любое нарушение правил, даже то, к которому они не имели отношения. И тогда начинались штрафы, крики, слезы, нервные срывы… Марина редко попадала под раздачу, но она оказалась не в силах отвернуться от чужих переживаний. Сама она объясняла это просто «Ну вот не могу и все!». Таиса склонялась к тому, что Марина от природы наделена повышенной склонностью к эмпатии, не позволяющей пройти мимо чужих переживаний.

Тогда она и задумалась о том, чтобы создать собственное кафе, где «все будет по-другому». Это мотивировало Марину получить дополнительное образование и разобраться в тонкостях законодательства куда лучше, чем жажда наживы. Ее, конечно же, отговаривали, убеждали, что она погрязнет в долгах, а то и вовсе отправится за решетку, нарушив какой-нибудь закон. Марина боялась, расстраивалась, но от своей цели не отступала.

– У меня получилось добыть грант по программе господдержки, – пояснила Марина, и даже сейчас чувствовалось, как она этим гордится. – Это все сильно упростило… Ну и команду я подбирала сама, из тех, кого знала, потом новички к нам присоединились… От меня люди увольняются очень редко, если только совсем важная причина… Но не для того, чтобы куда-то еще уйти! Понимаете теперь, почему я им верю?

Таиса понимала это – как и то, что Марина все равно могла ошибиться в ком-то из своих сотрудников. Да, многолетнее знакомство и повышенная склонность к эмпатии снижают вероятность того, что она нарвалась на социопата, однако не исключают полностью.

И все же это не единственный вариант.

– Скажите, у вас есть враги? – спросила Таиса. – Конкуренты, которые пошли бы на такое?

– Да и нет. Знаете, мне раньше казалось, что у меня никогда не будет врагов… Если я честно работаю и не хожу по головам, откуда ж у меня враги? А оказалось вот как… Иногда люди ненавидят тебя просто за то, что у тебя получается, а у них – нет, даже если ты не имеешь к их неудачам никакого отношения. За то, что у тебя есть деньги. За то, что ты не ненавидишь их в ответ, однажды я столкнулась и с таким. Выходит, наши враги от нас не зависят, да?

– Да, обычно так и бывает.

– Так что у меня есть враги. Но никто из них не способен на такое! А даже если способен… Я записи видео того вечера пересмотрела уже раз сто. Да, они охватывают не весь зал, зато видно все входы-выходы. Я точно могу сказать: посторонние в кафе не появлялись, оно ведь было закрыто на спецобслуживание. Это сделал кто-то из гостей! Но прямых указаний нет… Да и не думаю, что полиция так уж внимательно искала. Мне подруга рассказала про профай… Как там правильно?

– Профайлеры.

– Вот, – смущенно улыбнулась Марина. – Я раньше и слова-то такого не знала! Но у меня появилось много друзей, которые умнее, чем я… Она сказала: если дело в мести какой-нибудь, с этим должен разбираться психолог. И вот пришли вы… Вы ведь мне поможете?

Нет.

Вот что следовало сказать Таисе, и она прекрасно об этом знала.

Нет, потому что нет никаких доказательств злого умысла, нет подозреваемых, не хватает улик. Да и времени прошло многовато, исчезло то немногое, что сохранилось на месте преступления изначально. Таиса ухватилась за это задание, чтобы ее оставили в покое, и своего она добилась, можно завершать дело, которое ни к чему не приведет.

И все же она сейчас сидела перед женщиной, которая отдала своей работе все. Насколько было известно Таисе, создание кафе отняло у Марины много времени и сил, замуж она до сих пор не вышла, детей у нее нет – это было в базовых сведениях. И если кафе закроется, она останется ни с чем, все ее труды перестанут иметь значение…

Таиса слишком хорошо понимала, каким ударом это станет, и сказать то, что нужно, так и не смогла. Она лишь устало улыбнулась:

– Да. Я не обещаю, что все точно будет хорошо, но… Я сделаю все, что от меня зависит.

– Вот здесь сгорела моя свадьба, – печально сказала Ольга. – Знаете, меня одна подруга утешала: зато запомнится на всю жизнь! Как будто счастливая свадьба не запомнилась бы…

Зрелище и правда получилось не из приятных. Шатер устанавливали надежно, так, чтобы ему не навредила капризная погода, свойственная концу осени и началу зимы. На пожаре это сыграло с ним злую шутку, но кто ж рассчитывает на пожар? В итоге шатер не рухнул, сохранился каркас, кое-где уцелел покрытый копотью тент, и все это напоминало останки гигантского зверя, оголенные ребра, которые пытались кремировать, да только потерпели неудачу. И вот это уже не место торжества, а напоминание о трагедии.

Да еще и окружение под стать… Утром шел снег, днем потеплело и начался дождь. Теперь сгоревший шатер был окружен чуть скованной холодом грязью, на металле висели редкие льдины. В воздухе пахло мокрой сажей – тяжелый душный запах, перекрывающий все остальное.

Насколько было известно Матвею, на пожаре никто не погиб. Но многие получили ожоги, да и воспоминания останутся те еще… Гости, чудом вырвавшиеся из огня, наверняка до сих пор думали о том, что сгореть могли и они, и их дети, именно в этом шатре обустроили уголок для самых маленьких. Поэтому преступление чудовищное даже без погибших.

Чудовищное – и понятное. В этом случае расследование не требовалось даже со стороны частных детективов, преступник был найден, задержан и теперь дожидался суда. Все должно было закончиться, пока дополнительного разбирательства не захотела самая невероятная сторона из всех возможных.

Ольга Шустер сама организовала свадьбу мечты. Первая у нее получилась сумбурной, тогда решение принималось наспех, и вместо белого платья были джинсы, а вместо торжественного приема – два хот-дога в дешевой забегаловке. Но в девятнадцать лет Ольгу это более чем устраивало, иного она не хотела.

Ну а потом был болезненный развод, одиночество, уверенность, что счастье никому не достается дважды – и встреча с новой любовью. К этому моменту Ольга стала взрослее, и ей вдруг отчаянно захотелось узнать, что такое классическая свадьба. Да и потом, ей было важно, чтобы вторая церемония принципиально отличалась от первой, чтобы это действительно был старт новой жизни. Ресурсы позволяли не сдерживаться, поэтому было и пышное белое платье, и прием на двести гостей, и арка из живых белых роз посреди самой сумрачной поры года.

Первая часть церемонии прошла по плану. Ольга ни в чем не разочаровалась, все было идеально… Пока один из шатров не разгорелся ярким пламенем, поднимавшимся к небу рыжим столбом. Гости разбежались, пламя потушили, никто не погиб, и все же переписать воспоминания было невозможно, и обгоревшее белое платье, перемазанное копотью, стало лучшим символом того дня.

Виновного долго искать не пришлось, поиск растянулся на несколько часов лишь из-за хаоса, который в первое время царил на пожаре. И все же на церемонии, где камер чуть ли не больше, чем людей, у преступника не было ни шанса остаться незамеченным.

Поджог устроил бывший муж Ольги. Когда за ним пришли, он ничего не отрицал – но и не подтверждал. Да этого и не ожидали: несколько лет назад мужчина разбился на мотоцикле и получил травму головного мозга, которая обеспечила ему проблемы и с памятью, и с тем, что сухо называют «когнитивными функциями» – всего два слова, за которыми скрывается независимая жизнь взрослого человека.

Ольга мужа действительно любила, после аварии она даже не собиралась его бросать. Она сделала все, чтобы ему помочь, обеспечила лучшую реабилитацию, только вот этого оказалось недостаточно. Никакие врачи не способны победить природу. Как бы Ольга ни упрямилась, как бы ни цеплялась за прошлое, в конце концов даже ей пришлось признать: нынешний Григорий Мальцев едва ли похож на человека, за которого она когда-то вышла замуж.

– Я посмотрела на себя в зеркало и увидела какую-то жуткую, незнакомую старуху, – горько усмехнулась Ольга. – Тогда до меня и дошло, что я не помню последний год своей жизни… Даже больше, чем год! Именно своей, потому что я ею не жила. Я жила только его нуждами. И если бы я не решилась на развод… Я бы просто растворилась в нем.

– Как он отнесся к вашему решению? – уточнил Матвей.

– Сложно сказать… С ним сейчас невозможно разговаривать как с обычным человеком. Но когда я объясняла ему все… Он не проявил никакой агрессии. Кажется, он даже хотел, чтобы я решилась на это… По крайней мере, мне нравится так думать.

– Вы общались с ним после развода?

– Нет, и я… Я была уверена, что эта глава моей жизни завершена.

Когда Григория задержали за поджог, окружающие были убеждены, что все ясно. Даже его мать признала, пусть и неохотно, что он мог это сделать. И казалось: интрига лишь в том, за решетку он отправится или на принудительное лечение.

Однако единственной, кто с этим не смирился, стала Ольга. Именно она сумела добраться аж до Форсова – а это впечатляющее достижение. Правда, это было заслугой скорее ее влиятельного отца и не менее влиятельного мужа, но многим даже такого было недостаточно, опытный профайлер все равно отмахивался от них. Он достиг того возраста и статуса, когда его сложно было впечатлить.

Впрочем, отмахнулся он и от Ольги, собственное время он тратить на такое не собирался. Зато он уверенно послал туда Матвея – к немалому недовольству ученика. Скрывать это недовольство Матвей не собирался:

– Зачем? Это не наша работа.

– Оценка психического состояния подозреваемого? Не наша, – согласился Форсов. – Но там действительно есть определенные странности, Ольга тебе сама расскажет. А даже если все так, как считает полиция, существуют люди, хорошие отношения с которыми пригодятся.

– Для вас это имеет значение?

– Для меня – нет, но ведь услугу им оказываю не я. Не все мои связи перейдут вам троим по наследству. Неплохо бы наработать свои.

Любые разговоры о скорой смерти Форсова Матвей терпеть не мог и стремился свернуть их как можно быстрее. Ну а Форсов знал об этом и присыпал своей предполагаемой немощью любую беседу, которую ему было лень продолжать.

И вот теперь Матвей прогуливался по пепелищу с Ольгой и выслушивал рассказ о двух свадьбах.

– Вы все еще любите бывшего мужа? – спросил профайлер.

– Нет, – ответила Ольга. Не слишком быстро, но и без затянувшейся паузы. Похоже, она и сама не раз думала о таком, поэтому теперь могла говорить уверенно. – Человек, которого я любила, умер в день, когда Гриша разбился. Так что мои нынешние сомнения – не какая-нибудь бабская сентиментальность, если вы об этом. Я хочу, чтобы за пожар на моей свадьбе действительно ответил виновный – и не отвечал невиновный. Тут два в одном.

– Как ваш муж отнесся к произошедшему?

– Так же, как и папа: оба порывались придушить Гришу, его полиция защищать была вынуждена! Но оба его не любят… Папа изначально был против того брака, да и я понимала, что выхожу замуж отчасти ему назло. Может, если бы не это, до официального оформления долго не дошло бы… Теперь уже не важно. А Костя действительно верил, что Гриша во всем виноват. Но сейчас они оба меня поддерживают… Иначе вас бы здесь не было.

– Они верят, что Григорий невиновен, или просто хотят поддержать вас?

– А какая разница? – пожала плечами Ольга. – Не они будут во всем разбираться.

– Справедливо. Так почему вы считаете, что Григорий невиновен?

– Потому что никто не видел, как он это сделал.

– Его видели на месте преступления. У него не было других причин там находиться.

– Полиция тоже так считает. Но все произошло вот здесь…

К этому моменту они добрались до дальней части шатра. Участок, на который указывала Ольга, действительно пострадал больше других, так, что даже металл оказался поврежден. К тому же Матвей прекрасно помнил фотографии церемонии: гости добирались до места празднования по другой аллее, изначально по периметру стояло ограждение, и оказаться возле этой части шатра было не так-то просто.

– С тех пор, как Гриша… изменился, он не способен на сложное планирование, – пояснила Ольга. – И в памяти у него ничего толком не держится. Но полиция почему-то верит, что он прибыл сюда с замыслом испортить мне свадьбу, не забыл об этом, да еще и нашел чуть ли не единственный «слепой» для камер участок! Ну каковы шансы?

– Не нулевые.

– Слишком сложно. Гриша… Он бы просто подошел и поджег, если бы захотел. Я по-прежнему считаю, что он и не хотел, он… Он ведь действительно добрый. Травма отняла у него многое, но не это. И все-таки если я буду делать ставку на то, что он просто не мог решиться на нечто настолько подлое, мне не поверят. Поэтому я стараюсь придерживаться фактов: то, что произошло, слишком сложно для Гриши. Поговорите с ним, и вы поймете.

– Но для чего-то же он пришел сюда, – напомнил Матвей.

– Мне куда интересней, как он пришел! Гришу не запирали в четырех стенах, мать отпускала его на прогулки, но всегда возле дома. А это далеко отсюда! Он не смог объяснить, как попал на мою свадьбу, где взял бензин, где спички…

– На его руках были ожоги. На лице тоже.

– Он обгорел, – легко согласилась Ольга. – Он ведь был рядом с пожаром, я не отрицаю! Но не он это начал. Я думаю, что Гришу использовали как прикрытие на случай, если цели добиться не удастся. И вот теперь он за решеткой, а тот, кто на самом деле хотел навредить мне или Косте, на свободе. Есть ли гарантия, что этот человек не попытается снова? Что он хотел запугать нас, а не убить?

– Если этот человек существует.

– Я понимаю, как все это звучит… Но я бы не хотела доказывать свою правоту своей же смертью! Папа и Костя знают об этом. Вот почему они обратились к вам, как бы они ни относились к Грише. Поэтому, Матвей, даже если вы мне сейчас не верите, пожалуйста, попытайтесь воспринять мою просьбу всерьез. От этого, быть может, зависит моя жизнь.

Пьер не такого ожидал от переезда во Францию. Ему почему-то казалось, что тут все будет… легче, что ли. Нужно только преодолеть непростой путь через бушующие воды, через темные тоннели, которые, казалось, созданы для крыс, не для людей. Но уж тех, кто с этим справится, ждет обязательный приз: свобода, богатство, сладкая жизнь!

И все это, конечно, было, но не для таких, как Пьер. Его в чужой стране никто не ждал, ему полагалось бороться за место под солнцем, а с таким оказалось туго. В новой стране не обращали внимания на дипломы, полученные на соседнем континенте, тут и лучшим специалистам приходилось снова пробивать себе путь наверх с самого дна. В этом плане Пьеру было не так обидно: он к лучшим специалистам не относится и образования на родине толком не получил. Как знал, что не пригодится!

Прорываясь вместе с группой таких же нелегалов к новому дому, он и не думал толком, чем будет там заниматься. Ему казалось: стоит только добраться до Франции, и все наладится само собой.

Не наладилось, и Пьеру пришлось помотаться по улицам, вспомнить, что такое голод и унижение, прежде чем он нашел себе уголок. Зато уж теперь он закрепился, он жил вполне сыто. А то, что ради этого приходилось делать то же, что и дома… Не привыкать, да и чудес не бывает. Видно, судьба у него такая: держаться по другую сторону закона. Пьер предпочитал относиться к этому философски и никаких угрызений совести не испытывал.

Он неспешно прогуливался по просторной светлой квартире, разглядывал картины на стенах, причудливые фигурки на книжных полках. Безделушки, конечно, но милые… А что не безделушки – то уже поделено. Когда он, Жан и Карим добрались до квартиры, они первым делом отыскали деньги и драгоценности, распределили между собой, получили бонус к гонорару. Заказчик не возражал, ему даже выгодней, если смерть этой девицы сочтут результатом ограбления, следствие сразу двинется не в ту сторону.

А может, и не прокатит… Пьер ничего не знал о женщине, которую они должны были изнасиловать и убить. Вдруг она какая важная особа! Звезда там или дочка чья-нибудь. Живет богато, так что вполне годный вариант. Тогда будут искать именно убийцу, на ограбление всем плевать. Но Пьера не пугал и такой вариант, заказчик заплатил очень щедро и приготовил толковый путь отступления.

Никакой жалости к будущей жертве Пьер не испытывал. Ему было все равно, чем она заслужила подобную участь. Она пожила хорошо, ей хватит. Ей многое досталось за короткую жизнь, можно и завершить все! А Пьер только начал, потому и имеет полное право сделать то, что нужно. Его такие объяснения вполне устраивали, и он подозревал, что его спутники даже подобным минимумом не озадачиваются. Но это и не важно, раз они не колотятся и готовы сделать свое дело.

От размышлений об этом Пьера отвлек щелчок дверного замка. Незваный гость шагнул в ближайшую комнату, замер, он не хотел, чтобы хозяйка квартиры увидела его раньше срока и попыталась удрать. Они специально сохранили в прихожей идеальный порядок. Она должна быть уверена, что все в порядке, должна войти и запереть дверь… А потом начнется веселая часть.

Молодая женщина пришла к своей смерти.

Глава 2

С выводами Гарик не спешил, признавая, что мог и ошибиться. При традиционном жесте просьбы о помощи рука поднимается и разворачивается ладонью к собеседнику. Никита Маршалов держал руку как получится, и жест никогда не оставался в кадре дольше секунды. Это было уязвимостью версии Гарика. А поддерживало ее то, что многие фанаты Маршалова тоже заметили неладное и вовсю набивали комментарии теориями заговора или просто тревожными воплями.

Все равно не клеится, конечно. Никита не был звездой первой величины, однако ж определенной популярности он добился. Если бы он открыто попросил о помощи, разве от него отмахнулись бы так просто? А он вместо этого предпочел трясти кулачком в прямом эфире! Такое поведение простительно в шестнадцать – но не в тридцать три.

Хотелось обсудить это с друзьями Никиты, однако возникла проблема. Часто при работе над составлением психологического профиля найти друзей жертвы непросто. Тут получилось наоборот: круг общения Маршалова был даже слишком широким. Гарик попытался прикинуть, сколько времени у него уйдет, если он начнет допрашивать всех, с кем ныне покойный артист делал селфи. Пока суммарный срок подбирался к трем годам.

Такой вариант профайлера не устраивал, и он двинулся в другую сторону: он заинтересовался семьей Маршалова. Никита, хоть и потратил немало сил на то, чтобы вырваться из родного поселка, свои корни не забыл. Как только у него появились деньги, он снял для матери, братьев и сестер квартиру в городе побольше, в столицу тянуть не стал – да и это было бы лишним.

Только вот теперь его родни по указанному адресу не нашлось. Проверять это лично Гарик не собирался, он в нынешнем расследовании уверенно использовал Юдзи, вполне обоснованно считая, что теперь хакер должен ему до скончания времен.

– Нет их там, – отчитался Юдзи. На этот раз он был пузатым грибом-боровиком, обосновавшимся на мониторе ноутбука Гарика. – Не используется электричество, стоят счетчики воды, короче, не жилая квартира. Она оплачена еще на два месяца вперед, потому и не сдается заново. Официально числится на Маршаловых, но либо их там нет, либо они грустно лежат на полке и ничем не пользуются.

– Что по счетам?

– Движения денег по картам нет – но было. Вскоре после смерти Маршалова его матери перевели на счет большую сумму.

– Насколько большую?

Гриб молча поднял табличку с цифрой. Гарик тихо присвистнул:

– Солидно!

– И я о том. Эту сумму обналичили в три захода, далее карты стали бесполезны. Тогда же семья выселилась из квартиры, если мое предположение верно. Телефоны, зарегистрированные на них, отключены. Среди мертвых не значатся, но, может, еще не опознаны…

– Следи за этим, – велел Гарик.

– Куда ж я денусь…

Профайлер не верил, что Маршаловы действительно мертвы. Смысла не было: массовое убийство, да еще и с несовершеннолетними жертвами, точно без скандала не обойдется! А смерть Никиты, если его действительно убили, постарались сделать объяснимой. Скорее всего, его родню подкупили, обманули, запугали или все сразу.

После смерти Никиты его мать сделала всего одно заявление – попросила оставить ее семью в покое и уважать их право на горе. Но провернули все через пост в соцсетях, который мог написать кто угодно. И, скорее всего, написал: речь получилась слишком высокопарная для полуграмотной деревенской женщины и слишком сухая для скорбящей матери.

Гарик подумывал всерьез заняться поисками Маршаловых, но быстро отказался от этой идеи. Они наверняка поедут к какой-нибудь дальней родне, найдут самую глухую деревню, такую, у границы которой даже комары галоши ищут. Там карточки и смартфоны мигом превращаются в тыкву, а оплату наличными не отследить. Можно, конечно, дождаться, пока печальная родня прискачет раздербанивать наследство Никиты, но это долго… К тому моменту исчезнут любые следы, до сути будет не добраться.

Но если не получается узнать Никиту через тех, кто был близок с ним при жизни, можно сосредоточиться на тех, кто был с ним перед самой смертью. Продюсера и артиста Гарик решил пока не трогать, он даже по соцсетям видел: они только изображают горе, они готовы к обороне. Куда более многообещающим вариантом на их фоне казалась Таша Кри – та самая девушка, которая организовала вечеринку, а потом пригласила Никиту к себе.

Таша относилась к внушительной группе красивых девочек, которые не занимаются ничем конкретным – и вместе с тем всем сразу. Она снимала мастер-классы, вела лекции по самопознанию, обнажалась для модных журналов и маршировала по подиумам в неповторимом личном стиле, который недоброжелатели нарекли «колченогий пони».

Многие красавицы, стремящиеся монетизировать свою внешность, начинают с безвестности, а истинной популярности добиваются уже прожженными светскими львицами без наивного блеска в глазах. Но Ташу судьба от такого миловала, выделив влиятельного папу. Впрочем, у влиятельного папы она была четвертой дочерью, так что он просто предпочел регулярно выдавать ей деньги и не особо интересовался ее дальнейшей судьбой.

Быстрый сбор данных о Таше подсказывал, что ни умом, ни хитростью она похвастаться не может. К тому же она действительно скорбела о смерти Никиты – настолько, что даже не сняла об этом ни одного видеоролика с сексуально припухшим лицом, а в реальности соцсетей такое говорило о многом.

Ее сожаление Гарика не умиляло, и церемониться с девицей он не собирался. Если бы ощутил хоть какое-то сочувствие, позвал бы с собой Таису, у нее запас милосердия побольше. Но сейчас ему нужно было получить результат быстро, а это исключало особую разборчивость.

Адрес Таши добыть было несложно, даже помощь Юдзи не понадобилась: юная звездочка вывесила в соцсети столько фотографий своей квартиры, что ограбление становилось лишь вопросом времени. Да и смерть Никиты привлекла к элитной высотке особое внимание. Даже если бы Гарик не знал наверняка, куда идти, он бы без труда нашел нужный подъезд по мемориалу, созданному фанатами на месте гибели Никиты.

Да уж, неудачно упал… На первый взгляд памятник скорби больше напоминал взорвавшийся магазин плюшевых игрушек, на который сверху выгрузили самосвал цветов. Но все такие мемориалы примерно одинаковые – пока не начнешь присматриваться к деталям. Гарик как раз присматриваться умел, он заметил, что Никита рухнул не просто на газон, он упал на какую-то новомодную садовую скульптуру, представляющую собой нагромождение острых камней.

А ведь это чертовски любопытно… Нужно было обратить на это внимание раньше, но на фото с места падения акцент делался скорее на крови, чем на площадке, оборвавшей жизнь Никиты. Интересно, полиция тоже учла это? То, что при падении на такую каменную дуру тело будет изуродовано слишком сильно? Больше, чем при ударе об асфальт и уж тем более мягкий газон. Это отличный способ скрыть любые травмы, нанесенные при жизни.

Гарик еще немного постоял у груды посеревших плюшевых игрушек, отыскал взглядом нужное окно и двинулся дальше. Звонить в домофон он не собирался, устройство для вскрытия таких примитивных преград у него давно было. В этом жилом комплексе за спокойствие обитателей отвечал еще и консьерж, но проигнорировать его было даже проще: Гарик лишь небрежно кивнул, прошел мимо, поигрывая ключами от квартиры, и никто бы не усомнился, что он имеет полное право здесь находиться. Ну а то, что квартира, к которой подходят эти ключи, расположена в совершенно другом доме, на глаз не определишь.

Добиваться общения с Ташей традиционными путями он тоже не собирался. У ее двери он сразу наклонился к замкам, прикидывая, справится с ними или нет. Неплохая защита… Если заперты все, можно сразу отступать, иначе ему придется торчать здесь час, а это насторожит даже самых равнодушных соседей. К счастью, люди редко запирают все замки.

В случае квартиры Таши использован оказался один – самый простой, из тех, которые изнутри закрываются ручкой, в которые не надо вставлять ключ. Это было хорошо сразу по двум причинам: такой замок несложно вскрыть, а еще его использование намекает, что хозяйка, скорее всего, дома.

Гарик оставался незаметным, пока его еще могли прогнать. Он и дверь в квартиру открывал очень осторожно, закрыл так, чтобы даже щелчка не было, и запер на два замка. О том, что будет, если его тут застанут и сдадут полиции, он особо не размышлял. В его жизни хватало реальных проблем, зачем тратить время на гипотетические?

Он двигался тихо, он уже знал, что как минимум Таша сейчас дома – он слышал музыку, доносившуюся из дальней комнаты. Но Гарик туда не спешил, сначала ему хотелось осмотреться.

Квартира была просторная, с дизайнерским ремонтом, светлая, чистая настолько, что даже не возникало сомнений: хозяйка убирает ее не сама. Словом, Гарик наблюдал воплощение всего, что двадцатилетняя девушка без связей и покровителей позволить себе не могла. Не похоже, что Таша планировала в ближайшее время заводить семью, да и дизайн интерьера напоминал, что гигантские площади нужны в первую очередь для вечеринок. Тут была роскошная гостиная, кухня с большим столом, чуть дальше – библиотека, в которой книги оставались исключительно модным аксессуаром.

И вот ведь какое дело… Именно эти помещения предназначались для приема гостей – а их окна выходили как раз на другую сторону дома. Гарик не удержался, зашел в гостиную, выглянул наружу. Его предположения подтвердились: внизу находился уютный зеленый дворик. Если бы Никита выпал здесь, он угодил бы на кусты или детскую площадку с мягким покрытием, может, и выжил бы… Маловероятно, но все же!

А он вместо этого оказался чуть ли не у единственного окна, которое гарантировало его смерть.

Окно это относилось к спальне, в которой и находилась сейчас Таша. Она просматривала что-то на компьютере, музыку не выключала, потому и упустила шаги Гарика. Профайлеру пришлось деликатно кашлянуть, чтобы привлечь к себе внимание.

Он сделал все, чтобы не напугать хозяйку квартиры – но, конечно же, напугал. Она взвилась со стула испуганной кошкой, повисла бы на люстре, если бы могла, да ловкости не хватило. Таша попыталась резко обернуться, оступилась и рухнула на кровать. В этот миг ей наверняка показалось, что это Гарик толкнул ее туда и теперь планирует зверски изнасиловать. Таша испуганно взвизгнула и начала спазматично отползать назад, к изголовью.

Гарик не пытался ее успокоить, ждал, пока она сама угомонится, заодно и изучал ее. Таша сейчас была совсем не похожа на ту перекрашенную диву, которую усердно изображала. Отмытая от косметики, заплаканная, явно давно не спавшая, она наконец-то выглядела на свой возраст. Вместо миниатюрных полупрозрачных тряпочек, из-за которых ей отсыпали щедрые донаты, дома она предпочитала объемный спортивный костюм, белый, с заячьими ушками на капюшоне.

Она работала – монтировала какой-то ролик, но явно из старых. Не похоже, что она пришла в себя настолько, чтобы снова вернуться к прежнему ритму. А это любопытно… Все источники информации, до которых дотянулся Гарик, указывали, что Таша и Никита были приятелями, не больше. Год назад подруга Таши погибла в автокатастрофе, и тогда Таша тоже скорбела, но оправилась она куда быстрее, да и превращаться в отшельницу явно не собиралась. Получается, сейчас ее под защиту собственного жилища загнали не только душевные страдания, но и знания, от которых не так-то просто отстраниться.

– Ты ведь понимаешь, что его убили, – объявил Гарик. – Но молчишь. Значит, совесть в тебе еще не сгнила окончательно, но уже не в лучшем состоянии. Ты осознаешь, что это ты виновата?

Он до последнего не знал, как начнет разговор. Такое бесполезно планировать заранее, многое зависело от состояния Таши. Теперь профайлер сделал ставку на шок, на то, чего она точно не ожидала, и не прогадал.

– Нет! – выдохнула Таша, не сводя с него полных ужаса глаз. – Меня тут вообще не было!

Она не стала спрашивать о ком речь, это тоже показательно. Как и предполагал Гарик, она и не прекращала думать о Никите, у нее не было других вариантов.

– Тебя не было, – согласился Гарик. – И это проблема. С чего ему выпадать из окна твоей спальни, если тебя тут не было?

– Не знаю! Он был пьян! Откуда я могу знать, если я ушла?

– За дополнительным бухлишком, я помню. Но я только что заглянул к тебе в гостиную, там такой бар, что ты можешь не просыхать ближайшие лет десять – и вряд ли ты обзавелась всем этим вчера на распродаже. А еще – ты же девочка! С чего бы за тяжелой бутылищей бежать именно тебе, когда рядом припарковались три мальчика? Вся система твоего бытия строится вокруг этого тезиса. Так почему ты заделалась курьером?

Таша наконец начала приходить в себя, она больше не отвечала по инерции, она нахмурилась:

– Ты кто вообще?

– Частный детектив, – отчитался Гарик. Объяснять, кто такой профайлер, было долго и скучно. – Меня наняли друзья Никиты.

– Какие еще друзья?!

– Те, кто знает, что ты связана с его убийством.

– Это был несчастный случай! Полиция подтвердила!

– Полиции свои сказки и расскажешь. Слушай, я – еще меньшее из зол. Изначально тебя просто пристрелить собирались, да я отговорил. Я сказал им, что ты не хотела и раскаиваешься. Но если окажется, что ты влезла в это дело добровольно… Я их просто не сдержу. Давай же, Таша, помоги мне, мне нужно с чем-то работать, иначе я тебя не спасу!

Будь она старше и умнее, она наверняка уловила бы подвох. Но Таша выросла на сериалах, где бравые герои мстят за своих друзей без суда и следствия, устраивают перестрелку в баре, обязательно побеждают… Можно было, конечно, объяснить ей, что в российских реалиях в бар придет хмурый товарищ майор и засунет нерадивым ковбоям-мстителям пистолеты далеко не в кобуру. Но правда и адекватность были сейчас не в интересах Гарика, и он продолжал придавливать побледневшую девицу многозначительным взглядом.

Посыпалась она быстро, но иного он и не ожидал.

– Я его не убивала, – прошептала Таша. – И не хотела, чтобы он умирал… Я не знала, что он умрет!

– Я тебе верю. Думаю, это уже понятно по тому, что только я за тебя и вступился! И я по-прежнему хочу тебе помочь, но, чтобы я смог это сделать, ты должна рассказать мне всё. Кто заставил тебя организовать вечеринку?

– Никто… Вечеринку придумала я, плохо стало уже после!

Таша действительно часто организовывала такие тусовки. Отчасти она этим зарабатывала: брала процент с клуба, в котором собирала звезд, продавала эксклюзивные материалы интернет-изданиям. Ну а еще она искренне любила праздники, если долго ничего не происходило, ей становилось скучно, и она находила повод для веселья сама.

Так должно было произойти и в этот раз, Таша уже занималась списком гостей, когда с ней неожиданно связался Давид, тот самый продюсер, который выступал и в роли агента Никиты. Он настоял на том, чтобы Таша добилась присутствия Маршалова на вечеринке. Она должна была убедить его, что появление рядом с другими звездными гостями станет отличным инструментом продвижения для его нового фильма. К своей работе Никита относился ответственно, с Ташей был знаком, поэтому долго уговаривать его не пришлось.

– Так, стоп! – перебил ее Гарик. – Его агент какими-то окольными путями уговаривал тебя уговорить его? С чего бы? Разве не Давид этот должен был взять подопечного за шкирку и наставительным пинком отправить на продвижение?

– Как бы да… И как бы нет. Давид и Никита вроде как работали вместе, но за пределами площадки Никита старался с ним не пересекаться. Серьезно, он сначала уточнял, будет ли Давид, а потом только говорил, придет или нет!

– Интересно… Причину знаешь?

– Без понятия, – пожала плечами Таша. – Я с ними не настолько хорошо общалась!

– А третий этот, как его…

– Вадим.

– Вот он, да. Его Никита сторонился?

– Специально – нет. Но и вместе они раньше не тусовались.

– Тебе вся эта ситуация не показалась странной?

– Типа, показалась… Но я решила, что они разберутся сами!

Таша, привыкшая к комплиментам и показному обожанию, терялась даже перед малейшей агрессией, она совершенно не умела спорить. Ей не нравилось то, что затеял Давид, но она не сумела ему отказать.

Она тогда еще не была по-настоящему насторожена, она не представляла, что плохого может случиться на вечеринке. Таша допускала, что Давид подготовил какой-нибудь неприятный розыгрыш, не более. Она не собиралась вдаваться в подробности, она приветствовала Никиту, как других гостей, а потом не следила за ним, у нее своих дел хватало.

Она была искренне уверена, что ее участие в этой странной схеме закончено, когда Давид перехватил ее и велел добиться того, чтобы Никита отправился в ее квартиру после вечеринки. На этот раз продюсер озадачился пусть и примитивным, но объяснением: они с Никитой поссорились, Никита якобы слишком завидовал Вадиму на актерской площадке. Из-за этого разгорелся нелепый конфликт, который Давида так угнетает, что продюсер рвется покончить со всем как можно скорее.

Гарик не брался сказать, поверила Таша сразу или заставила себя поверить. Это не так уж важно, она бы подчинилась в любом случае. Тут интересней другое…

– Как ты вынудила Маршалова это сделать? Он настолько расслабился на вечеринке, что был готов ко всему? Или ты его на живца приманила?

– На кого? – растерялась Таша.

– На себя.

– Фу!

Гарик окинул ее насмешливым взглядом:

– Да не такое уж и фу, нормальная тетка, разве что тощая чуток.

Таша покраснела до почти неестественного багрового оттенка:

– Фу в смысле, что я такого не делаю! Да и он в этом плане очень осторожный был, видел, как другие в скандалы попадали… Короче, просто так он со мной не пошел бы.

– Но в итоге ведь пошел.

– Я предложила ему то, что он искал. Никита тогда выспрашивал, есть ли у кого надежный юрист, такой, который и толковый, и молчать будет…

– Он у тебя такое спрашивал? – с сомнением уточнил Гарик.

– У меня много друзей, вообще-то! И не только девочки, с высшим образованием есть! Но он у меня не спрашивал. Он у других спрашивал и просил не говорить Давиду, а они все равно сказали, и Давид знал. Это он мне велел Никиту так привести: сообщить, что какой-то юрист хочет ему помочь, что готов встретиться в моем доме, чтобы узнать, не мутное ли это дело… А когда мы с Никитой пришли, там уже ждали Давид и Вадим. Никита был не рад, но… Мне не показалось, что он прям испугался, а я в людях хорошо разбираюсь!

– Несомненно. На каком этапе тебя выставили вон?

– Сразу же, – признала Таша. – Они сказали, что нужно обсудить личные дела, чтоб я погуляла где-то… Ну, я и пошла в бар. Там потусила, ушла, только когда услышала, что люди говорят, будто у моего дома кто-то убился… Я не поверила, решила, что это прикол, а потом увидела…

Она все-таки сорвалась, расплакалась, однако при этом она косилась на Гарика, явно ожидая, когда же он ее обнимет. Гарик никого обнимать не собирался, его мысли в этот момент были крайне неромантичны: он думал о полиции. Это ведь уже не первая нестыковка в истории! Считалось, что Никита был гостем Таши, а она ушла ненадолго. Но, по сути, она вообще не видела, что происходило в ее квартире. Впрочем, если не вдаваться в подробности, погрешность кажется не такой уж важной. Кто этих звезд поймет, как они развлекаются!

Для полиции куда большее значение имеет то, что у Давида не было причин убивать своего клиента. Карьера Никиты шла в гору, следовательно, он приносил агенту все больше денег. Хотя Никита искал юриста… Хотел разорвать договор с Давидом и уйти? Но смысл тогда его убивать? Такое можно объяснить лишь садизмом со стороны продюсера, однако подобное давно заметили бы. Тем, чья жизнь вечно на виду, сложно хранить секреты.

– Ты знала, зачем Никите юрист? – поинтересовался Гарик.

– Нет. Откуда мне знать?

– Выяснить посредством слов.

– Блин, как ты чудно говоришь… Типа, спросить? А зачем? Он бы мне не сказал!

– Он мог уточнить, какого профиля юрист ему нужен.

– А у них профили бывают? В соцсетях, в смысле?

– Дальнейшая информация станет лишней, – вздохнул Гарик. – И что ты думаешь теперь?

– Что я его смерти не хотела!

– А еще? Когда ты вернулась в квартиру, ты заметила что-нибудь подозрительное? Следы борьбы, кровь?

– Нет! Конечно, нет… Но я вернулась только через день, я у подружки ночевала, и Давид оплатил клининг…

– Какая щедрость с его стороны. Ты общалась с ним после случившегося?

– Нет – и не хочу! Он такой ужас в мою жизнь принес! А теперь еще и опасность… Ты ведь скажешь друзьям Никиты, что мне не надо мстить? Я ни в чем не виновата! Он случайно упал!

– Сделаю что смогу.

Особого сочувствия к ней Гарик не испытывал, но и давить дальше не видел смысла. Она сказала все, что могла. Единственное ее преимущество в том, что ей хотя бы хватило совести скорбеть. Но она не будет анализировать, почему непьющий Никита был мертвецки пьян, как он оказался в ее спальне, где были другие люди… Даже если у нее появятся какие-то догадки, она запретит себе сосредотачиваться на них.

Да и, если уж на то пошло, не стоит слишком активно вовлекать девчонку в это. Пользы от нее не будет, а вот пострадать она может. Уже очевидно: Давид оставил ее в живых, потому что не считал проблемой. Нужно, чтобы его мнение не изменилось.

Хотя картина вырисовывается некрасивая, конечно. Никита боялся собственного агента и искал юридической помощи. Звучит просто – но разваливается при первом же критическом подходе. Юдзи нашел все имущество погибшего артиста, отследил все его крупные сделки. У Никиты не было ни долгов, ни проблем. Тогда зачем юрист, расторгнуть невыгодный контракт? Опять же, почему невыгодный, если работы становилось только больше и банковские счета не пустовали?

Возможно, Никита боялся своего агента, почувствовал в нем тот самый психоз, который в итоге и привел к жестокой расправе. Однако при таком раскладе нужно было искать не юриста, а телохранителя!

Сплошные противоречия. Как обычно.

Хотя визит к Таше все равно не был бесполезен. Теперь Гарик уже не сомневался: Юдзи и орущие малолетки были правы, Никита погиб далеко не в результате несчастного случая. Он боялся, действительно боялся, он старался подстраховаться такими вот странными выходками в прямом эфире, однако избегал прямого противодействия. И в итоге погиб…

Теперь уже Гарика интересовал не гонорар, ему действительно хотелось разобраться во всем. От Маршалова избавились так нагло, что уже в этом профайлер видел определенный вызов. Похоже, кто-то возомнил себя хозяином жизни, а такое нужно прерывать на старте, дальше только хуже будет!

Поэтому Гарик готов был продолжить расследование, но уже не сегодня, ему требовалось больше данных. Он покинул квартиру Таши, спустился по лестнице, игнорируя лифт. Он даже добрался до машины и успел коснуться ручки…

А дверцу открыть уже не успел. Потому что даже плотная зимняя куртка не помешала ему почувствовать нож, прижатый к ребрам, еще не удар, но последняя секунда перед тем, как станет слишком поздно.

Не было нужды обращаться к Матвею. Да, задание получилось запутанное – но этого и следовало ожидать, когда шансы на успех столь туманны. Опасности точно не намечалось, и Таиса вполне могла справиться сама. Так что нужно было признать правду: ей просто хотелось поехать.

Причин было несколько, например, желание хоть с кем-то поговорить после долгих часов сидения за компьютером. Таиса предпочла ограничиться этим и не размышлять, при чем тут вообще разглагольствования ее семьи и почему от некоторых слов просто невозможно отмахнуться, они въедаются в душу и не дают покоя.

Она знала, что у Матвея тоже есть задание. Таиса специально уточнила это – у Веры спросила, не у Форсова, потому что наставник бонусом к любому ответу выдаст поток ворчания просто для разминки. Вера же оставалась безупречно вежлива, да и задание она охарактеризовала без особого трепета:

– Небольшая Колина блажь.

– В смысле? – растерялась Таиса.

– Это те задания, которые он не собирается выполнять сам, но скидывает на вас по причинам, не имеющим никакого отношения к психологии.

– И что, Матвею такое нормально заходит?

– Нет. Но он знает, когда спорить можно, а когда остается только смириться.

Такой подход интриговал, поэтому Таиса выпросила у Веры условия второго дела и в такси их изучила.

А ведь с какой красивой истории любви все начиналось… По крайней мере, если не задумываться и читать личное дело, как книгу, будет типичная сказка для девочек. Он – брутальный и вечно непокорный байкер, гоняющий по дорогам быстрее ветра. Она – хрупкая девочка-принцесса, дочь влиятельных родителей, которую берегли от сурового мира, как тепличное растение. Но цветочек рвался на волю, познакомился с «плохим мальчиком», потом последовала скоропалительная свадьба – по большей части назло, но и по любви тоже.

Именно таким был старт истории Ольги и Григория. Большинство семей, порожденных подростковым упрямством, разваливаются, когда минует ранняя юность. Но у этих двоих получилось построить нечто большее… Григорий оказался не совсем уж отбитым бунтарем, гонял он только в свободное время, а в несвободное вместе с другом заправлял салоном татуировок. Ольга была не такой уж нежной, она прижилась в городской квартире и даже смирилась с тем, что мать возлюбленного обитает за стеной. Не потому, что нет денег на жилье, а потому, что у старушки слабое здоровье, и за ней приходится присматривать. В личном деле было сказано, что Ольга и Елена ладили, им было несложно существовать под одной крышей.

Так что семья могла удержаться и расшириться, если бы не авария. Глупая такая – на пустой дороге, при не худшей погоде… Но так тоже бывает. Неверное решение, ничтожная ошибка… И всё. Исправить не получится, и можно сколько угодно кричать, что так нечестно, потрясая кулаком в сторону небес. В пределах управления мотоциклом это был едва уловимый поворот руля. В пределах человеческой жизни – та самая черта, которая разделяет «до» и «после».

Григорий аварию пережил, но остался инвалидом. В какой-то момент и его жене, и матери, и друзьям пришлось признать, что прежним он никогда не будет. Тогда Ольга и решилась уйти. Ее, конечно же, осуждали все – включая ее саму. Прозвучало много горьких, уничижительных слов – о предательнице, избалованной девице, содержанке… Ольга не спорила, и далось ей это нелегко, но все-таки она сумела уйти.

Таиса не осуждала. Она прекрасно видела: никто в разгневанной толпе не собирался задаваться самым простым, но, по сути, главным вопросом. А кому будет лучше, если она останется? Григорию? Нет, он узнавал ее не чаще, чем всех остальных, да и достойный уход она обеспечить не могла. Если бы он остался прежним и сумел взглянуть на ситуацию со стороны, он бы и сам уговаривал ее начать новую жизнь, Таиса не сомневалась в этом.

Перед уходом Ольга предлагала устроить бывшего мужа в интернат – хороший и дорогой, она готова была платить. Но Елена презрительно отказалась. Может, она не понимала, насколько тяжело ухаживать за человеком в таком состоянии. А может, все понимала, но не могла поступить иначе. Насколько удалось разобраться Таисе, сын всю жизнь был ее единственной семьей, никого другого не осталось.

Так что Ольга ушла в новую жизнь, а эти двое просто остались доживать старую. Казалось, что они стали разными семьями, их пути разошлись… Но это было до трагедии на свадьбе.

До коттеджного поселка Таиса добралась в идеальный момент: Матвей как раз собирался уезжать, он счищал последний лед с машины. Еще немного, и она бы с ним разминулась, было бы обидно. Понятно, что в таком случае можно изобразить дружеский визит к Форсовым, так ведь целью было другое!

Матвей не ожидал ее увидеть, но, если бы он открыто показал удивление, Таиса забеспокоилась бы, что его похитили инопланетяне и заменили на более человечную версию. Однако он остался собой: сдержанно кивнул, когда к нему подошла незваная гостья, и вернулся к своим делам.

– Я еду с тобой, – объявила Таиса.

– Нет.

Всего одно слово, а бонусом – недовольный взгляд, который на большинстве самооценок оставил бы трещину. Да поначалу и Таиса старалась держаться от него подальше, а теперь привыкла и отступать не собиралась. Она просто с видом королевы, поднимающейся на эшафот, скользнула на пассажирское сидение.

– Что мне сделать, чтобы ты ушла? – страдальчески поморщился Матвей.

– Драку начать. Но тогда я буду визжать и сопротивляться, дело затянется, а световой день и так короткий.

– Ты даже не знаешь, куда я еду.

– Скорее всего, к Григорию Мальцеву.

И снова Матвей не стал удивляться, он без труда вычислил, откуда ей все известно:

– Значит, ты поговорила с Верой. И что же вдохновило тебя активно мне мешать?

– Я посильно помогаю, – возразила Таиса. – Во-первых, мне нужна консультация по моему делу. Во-вторых, ты же знаешь, два мнения лучше, чем одно! Соглашайся, или станет хуже.

– Куда уж хуже?

Таиса с сумрачным видом извлекла из рюкзака яркую красно-белую шапку Санта-Клауса и тут же натянула на голову. Судя по зависшей паузе, Матвей всерьез раздумывал над перспективой драки, но потом все-таки вздохнул:

– Ладно, поедешь со мной, но вернись к заводским настройкам.

– Я-то вернусь, но помни, как близко орудие возмездия! – предупредила Таиса, убирая шапку обратно.

Она была совсем не против этой поездки – и зимний день радовал редким в этом сезоне солнцем, и ей в машине легче думалось. Особенно когда за рулем кто-то другой, и не нужно отвлекаться на гололед и заносы. Благодаря этому Таиса считала преимуществом то, что ехать им предстояло не меньше часа – и из-за отдаленности коттеджного поселка, и потому, что Григория пока разместили в частной лечебнице.

Полиция долгое время не знала, что с ним вообще делать. Поймать-то его было легко, он просто не умел прятаться, но триумф долго не продлился. Поначалу Мальцева по привычной схеме швырнули в изолятор. Однако выяснилось, что он не умеет ладить с другими людьми, а его здоровье до сих пор остается настолько хрупким, что он может погибнуть от одного неосторожного удара. Да его даже бить не надо, не принял вовремя препараты – и все, любой припадок может стать последним.

Его хотели сбыть в государственную лечебницу, но его мать пригрозила лечь костьми на пороге полицейского участка. Помимо драматичных угроз она перешла и к деятельным: позвонила Ольге. Ну а Ольга уже была переполнена жалостью и чувством вины. Освободить бывшего мужа из-под стражи она не смогла, зато обеспечила ему одиночную палату в неплохой клинике.

Таиса понятия не имела, насколько вообще перспективно с ним разговаривать. Но обойтись без этого нельзя, тут Матвей прав.

– Так что у тебя за дело? – поинтересовался старший профайлер, когда они вывернули на шоссе.

– Ой, ты меня больше не ненавидишь! – показательно умилилась Таиса.

– Люди умеют говорить сквозь ненависть. Форсов упоминал, что у него нет серьезных заданий.

– А оно не особо серьезное, его Вера намела по сусекам. Там просто все… Запутанно. Давай поговорим об этом, когда разберемся с Мальцевым, а?

– Ты приехала ко мне на консультацию, которую теперь сама оттягиваешь?

– У нас с тобой весь день впереди!

Получилось и правда несколько неловко. Но если бы она перешла к делу сейчас, пришлось бы признать и Матвею, и самой себе, что вся консультация могла пройти по телефону за пять минут, а значит, не тянула на такую дальнюю поездку. Поэтому Таиса предпочла сосредоточиться на деле, которое не имело к ней никакого отношения, ну а потом все закрутится – и кто уже вспомнит, что она не просто мимо проходила, а ехала через весь город!

Так что она старательно делала вид, что любуется дорогой. Ей даже толком притворяться не пришлось. В начале декабря погода не баловала снегом, а та невразумительная каша, что все-таки шлепалась с неба, у вечно теплого шоссе быстро таяла, смешиваясь с сероватыми комками реагентов. Зато дальше, за обочиной, в полях и лесах, успела сформироваться тонкая снежно-ледяная корка. При пасмурной погоде и этот сомнительный панцирь не радовал, но солнце наполняло его внутренним сиянием, осыпало радужными бликами, и казалось, что там, среди черных веток и пожухшей травы, кто-то раскидал новогодние украшения. Да, старые, поблекшие, не способные тягаться с только-только выпущенной заводом мишурой. Зато наполненные памятью, сглаженные прикосновениями многих поколений, и это порой важнее всего.

– У тебя дома есть елка? – тихо спросила Таиса.

– Это не нужно. Личной радости мне такое не приносит, а для соблюдения социальных традиций достаточно елки в доме Форсовых.

– Я так и подумала. Смотри, указатель…

Таиса опасалась, что пробраться в окруженную сосновым бором лечебницу будет не так просто. Но то ли частное учреждение очень отличалось от государственного, то ли им просто повезло… В любом случае, узкую дорогу через старинные деревья поддерживали в безупречном состоянии, а каждые пятьсот метров на пути попадались указатели, не позволявшие заблудиться.

Территорию лечебницы, вполне скромную, ограждал забор. Обошлось без колючей проволоки, и это к лучшему, безопасность доверили камерам наблюдения, расположенным на каждом столбе. Въезд преграждал шлагбаум, рядом в маленьком домике дежурили охранники, но они не проявили никакого желания покидать уютное укрытие, пропустили и все. Удивления Таиса не почувствовала – Матвей всегда был внимателен к деталям, наверняка он сообщил номер своего автомобиля заранее.

Казалось, что зима просто спряталась за городом, ожидая, когда же о ней вспомнят и даже начнут скучать. Здесь снега было куда больше, он уютно дремал на пушистых сосновых ветвях, ставших для него идеальными люльками, цеплялся наледью к янтарным стволам и постепенно наращивал шубу у выпирающих из мерзлой земли корней. Воздух тут был пронзительно-свежий, пропитанный хвойным ароматом, и Таиса подозревала: час-другой в этом месте – и у жителя мегаполиса голова закружится от непривычной чистоты. Но вряд ли они останутся тут так долго… Вряд ли во всем этом вообще есть смысл.

– Я так понимаю, в эту клинику Ольга и хотела его определить, когда они разводились? – уточнила Таиса.

– Да. Но его мать настаивала, что дома ему будет лучше.

– Вряд ли… Здесь хорошо!

– Это не имеет значения. Без ее согласия Ольга не сумела бы его сюда устроить, даже если бы оставалась женой. Но после развода она никак не могла повлиять на его жизнь.

– Ты ее как будто обвиняешь…

– Нисколько. Я просто не считаю нужным оценивать ее действия, которые не имеют к случившемуся никакого отношения.

– Не знаю… Он ведь в итоге все равно оказался здесь.

Таиса ожидала, что вот-вот появится какой-нибудь врач, который начнет отчитывать их за давление на пациента или доказывать, что никаких профайлеров не существует, все это шарлатаны пред светлым ликом психиатров… Очень киношно бы получилось! Но местный персонал, видимо, фильмы на эту тему не смотрел. Врачи не стали отвлекаться ради такого от работы, в качестве сопровождающего им прислали сонного санитара, который не скрывал, что ему совершенно неинтересна причина их визита. Ему сказали открыть двери – и он откроет двери, а на большее рассчитывать не стоит.

Таиса обратила внимание на то, что погожий день тут использовали вовсю, многие пациенты прогуливались по ухоженным аллеям. Но искать среди них Григория Мальцева не имело смысла – при всех послаблениях, он все равно оставался под следствием. Поэтому ему было запрещено покидать одиночную палату.

Места тут было маловато, однако не похоже, что это угнетало Мальцева. Когда пришли гости, он сидел у окна, но вряд ли его привлекал искристый пейзаж. Он не смотрел в ту сторону, он просто направил туда взгляд. Точно так же он мог бы пялиться на стену, вряд ли это изменило бы что-то принципиально.

Таиса успела рассмотреть его старые фотографии, сделанные до аварии. Они безо всяких слов объясняли, почему романтичная богатая наследница решила взбунтоваться именно в его компании. Григорий был высоким, плечистым, с такой внешностью, что он наверняка стал бы актером или моделью, если бы это его хоть сколько-то интересовало. И при таких природных данных бонусом байкерский стиль, чего еще могла желать блондинка, едва справившая совершеннолетие?

Теперь же у окна сидел совершенно другой человек. Старше. Тоньше. Слабее. После аварии врачи боялись, что Григорий на всю жизнь останется парализованным, но обошлось, и все равно он двигался с трудом. Некоторые при таких травмах неизбежно набирают вес, а у него получилось наоборот: он стал болезненно тощим, и, судя по состоянию волос, уже получил полный комплекс проблем, которые приносит с собой измождение. Это сказалось и на лице, но худоба все равно отходила на второй план, в первую очередь внимание на себя обращали шрамы. Через лоб, щеку, левый глаз… Страшнее всего, конечно, было смотреть на заметный прогиб на голове, тот, где удалили часть черепа и мозга. В отчете об аварии было сказано, что от удара об отбойник шлем мотоциклиста попросту раскололся. Однако защита все равно сработала: если бы Григорий был без шлема, его голову собирали бы по кусочкам на расстоянии ста метров.

Таиса не хотела даже представлять, что чувствовала Ольга, наблюдая за руинами в прошлом любимого человека. Очень легко утверждать, что любовь побеждает все – на словах и со стороны. Да и в первые моменты после аварии семье Григория наверняка казалось: главное, чтобы выжил, остальное не важно! А потом случилась жизнь и показала, что очень даже важно. И что не бывает идеальных решений, от которых всем будет хорошо. Иногда приходится выбирать между двумя очень плохими и бесконечно тяжелыми вариантами…

Пока она размышляла об этом, Матвей придвинул ближе к окну второй стул, устроился напротив Мальцева. Он будто и не замечал чудовищное состояние их собеседника, он просто выполнял свою работу. Первым делом он включил яркий фонарик на смартфоне и направил в лицо Мальцеву. Тот поморщился, попытался отвернуться, но Матвей ему не позволил, удержал голову за подбородок.

Таиса от такого подхода растерялась, однако лишь на секунду. Потом она сообразила: Матвей проверяет ожоги. Они ведь действительно были – на лице, на руках… Скоро заживут, но эксперты наверняка сфотографировали все, что нужно, и прокурор это использует.

Покончив с осмотром, Матвей спросил:

– Ты знаешь, кто ты?

– Гриша, – буркнул пациент, глядя на профайлера исподлобья. – Мальцев.

– Сколько тебе лет?

Тут уже Григорий задумался, нахмурился, он пытался вспомнить, но не мог. Вместо того, чтобы признать это, он оскорбился:

– А ты кто?

– Как зовут твою маму? – продолжил Матвей, проигнорировав вопрос.

– Лена…

– Как зовут твою жену?

– Оля! Это что вообще?

– Где ты работаешь?

Матвей вел допрос безэмоционально, как машина. Он не проявлял ни сочувствия к пациенту, ни враждебности. Чувствовалось, что это сбивает Григория с толку: он тут привык к другому отношению. Таиса не вмешивалась, она понимала, почему ее спутник предпочел именно такую стратегию, и делала выводы вместе с ним.

Первое и главное – Мальцева нельзя признать полностью беспомощным. Да, он пострадал, он уступает себе прежнему. Но и физически, и ментально он способен многое делать самостоятельно. При этом жить в одиночестве ему нельзя сразу по многим причинам. Его мать нет смысла упрекать за то, что она отпустила его на прогулку, он был способен вернуться.

Второе – у него действительно беда с планированием, в этом отношении Ольга была права. Григорий по большей части ограничивался простыми сиюминутными желаниями вроде «хочу поесть и хочу поспать». Но чтобы он добрался до шатра, да еще так, чтобы этого никто не заметил… Допустимо, хотя и не слишком вероятно.

Третье – с его памятью полный кавардак. Он знает, кто он, но в его травмированном мозгу перемешались события разных лет. Это плохо само по себе, а они еще и не закреплены толком, и мысли катаются, как стеклянные шарики. В один момент он помнит, что они с Ольгой развелись, в другой уже нет. А до места празднования свадьбы длинная дорога… Даже если бы он покинул дом с желанием отомстить, он бы по пути все забыл и попытался бы занять место жениха!

Четвертое – он ведомый. За время долгой беседы он устал, но отреагировал на это скорее капризами, чем агрессией. Это не только подтверждало, что Ольга была права насчет бывшего мужа, но и намекало: его не так сложно использовать. Увести со двора, поставить, где нужно… И не обязательно обманывать его или диктовать, что говорить полиции. Полноценно оправдаться он все равно не сможет.

Для суда эти выводы были не так уж важны, суд интересуют доказательства. Однако Таиса едва дождалась момента, когда профайлеры покинули палату и избавились от компании санитара, чтобы выпалить:

– Это сделал не он!

Матвей и теперь удержал равнодушную маску, он кивнул:

– Весьма вероятно. Я не ожидал такого, когда взял задание. Думаю, Форсов тоже не ожидал, иначе отнесся бы ко всему иначе.

– Или это было испытание умудренного наставника для нерадивого ученика, – ухмыльнулась Таиса, но тут же посерьезнела: – Его явно использовали.

– Да, и теперь нужно понять, кто. Ольга может быть права и в предположении о том, что этот человек несет угрозу ей.

– Нет, это вряд ли… Разве непонятно, кто?

– А тебе понятно?

– Его мать, конечно! – убежденно заявила Таиса.

– Большей поспешностью в вынесении приговора могли похвастаться только суды над Салемскими ведьмами.

– Я серьезно!

– Это один из вариантов, – кивнул Матвей. – Но у него хватает недостатков. Ольга упоминала, что у ее свекрови проблемы со здоровьем. У них не было конфликта при разводе. А главное, незадолго до пожара Елену Мальцеву видели соседи.

– «Незадолго», а не «в момент пожара»!

– У нее было не больше двадцати минут, чтобы добраться до места преступления. Она не вызывала такси, у нее нет ни личного автомобиля, ни прав управления таковым.

В какой-то момент Таисе показалось, что Матвей спорит с ней ради самого спора, но это подозрение она быстро отбросила. Просто он наверняка ощущает определенную неловкость из-за того, что изначально не воспринял слова Ольги всерьез. Он теперь избегает простого подхода, чтобы не повторить ту же ошибку.

Но и Таиса отступать не собиралась. Если он склонен все усложнять – не страшно, Форсов не зря говорил, что им лучше работать вместе.

– Это погрешность, а не гарантия того, что она ни при чем! – настаивала Таиса. – Мало кто мог увести его из двора так же легко!

– Кто угодно. Он в нынешнем состоянии покорен.

– А ожоги? Выглядит так, будто его толкнули – не в огонь, но точно на что-то горячее. Если бы такое сотворил незнакомец, даже нынешний добрый Гриша отнесся бы без понимания. Но мать он бы простил за все!

– Жонглируешь фактами, – вздохнул Матвей. – Но других подозреваемых у нас пока все равно нет. Елену Мальцеву стоит навестить хотя бы для того, чтобы их получить.

– Вот теперь дело говоришь! Ну разве ты не рад тому, что я сейчас с тобой?

Он был не рад. Не тому, что Таиса навязалась ему в компанию, а своей реакции на это. У него вроде как не было причин силой выталкивать ее из машины, да он и не собирался. Просто Матвей попытался прикинуть: смог бы он, если бы было нужно? Раньше смог бы. Теперь наиболее вероятный ответ ему не нравился.

Он знал, что мысли об этом его еще догонят, но сейчас у него было полное право от них отстраниться. Не важно, причастна Елена Мальцева к преступлению или нет, она все равно остается ценным источником информации.

В городе очарование зимы отступало, превращаясь в затянувшееся межсезонье. Мегаполис был таким в ноябрь – и мог не меняться до середины января. Разве что новогодние елки, мокрые от дождя и уже потрепанные ветром, потому что выставили их еще в октябре, оставались последней сверкой с реальностью, официальными амбассадорами календаря в сером безвременье.

В жилых кварталах не было и их, здесь поджидали перегруженные машинами дворы с голыми деревьями. Настроение праздника пытались создать лишь отдельные жильцы, не выключавшие на своих окнах световые гирлянды ни днем, ни ночью.

Дом, в котором жили Мальцевы, не был элитным – но и бедным его бы никто не назвал. Старое строение, отлично восстановленное капитальным ремонтом пару лет назад. Достаточно близкое к центру, чтобы от его оценочной стоимости закружилась голова у любого провинциала – да и многих иностранцев. Если бы Мальцевы однажды решились продать свою трехкомнатную квартиру, отдельным жильем без труда обзавелись бы все – и молодая семья, и Елена.

Но об этом и речи не шло, так что о причинах Матвей тоже собирался спросить. Место для парковки нашлось далековато от нужного им подъезда, однако выбирать не приходилось. Сначала они шли по дорожке вместе, потом Таиса остановилась, настолько резко и неожиданно, что Матвей по инерции сделал пару шагов вперед, ему пришлось оборачиваться на свою спутницу.

– Что случилось?

– Ты иди, я тебя догоню!

– Это не ответ на мой вопрос.

– Да ничего серьезного! Просто захотелось подышать воздухом. И зайти в магазин.

– Что тебе понадобилось в магазине так срочно?

– Всякие… женские штуки, ты не поймешь!

Она врала – и знала, что он эту ложь заметит. Поэтому Таиса и не озадачивалась сложным сюжетом, она просто давала понять, что откровенничать раньше срока не будет.

В том, что это связано с расследованием, Матвей даже не сомневался. Его спутница из тех, кто полностью сосредотачивается на деле, у нее просто не было ни шанса переключиться на «всякие женские штуки». Да и потом, он прекрасно знал это ее выражение лица – глаза чуть прищурены, взгляд немного шальной. В ночной клуб с таким видом пустят, на борт самолета – не факт. Значит, она обнаружила нечто принципиально важное, и неплохо бы вытрясти из нее ответы… Но смысла нет, Матвей не представлял ни одного сценария, при котором ей сейчас будет угрожать опасность, и решил подыграть.

– Ты можешь не присоединяться к беседе.

– Даже не надейся! Я скоро приду!

Сказала это – и тут же двинулась в сторону, перемахнула через почерневший газон, к дорожке, вившейся через дворы. Матвей мог бы проследить, куда она направилась, но не стал, у него своих дел хватало.

Они не предупреждали Елену о визите, однако это вроде как и не требовалось: на всех допросах она настаивала на том, что очень редко покидает дом, ей тяжело двигаться, только поэтому она позволяла больному сыну гулять самостоятельно. Так что либо Матвей и так ее застанет – либо получит намек на то, что она врала.

Однако попадаться так легко Елена не собиралась. На звонок домофона она ответила сразу, некоторое время выясняла, кто к ней пришел и чего хочет… Так долго, что это тянуло на спектакль, и Матвей сделал мысленную пометку не забывать о таком, но пока ни о чем не спросил напрямую. Елена его все-таки впустила, так что следовало соблюдать вежливость.

Она дожидалась его у открытой двери квартиры. Даже массивный теплый халат не мог скрыть ее худобу – не такую, как у сына, Елена все-таки смотрелась более здоровой. Отчасти это можно было списать на то, что ее лицо раскраснелось, и Матвею было любопытно, чем она занималась прямо перед его приходом. Но она сверлила его настолько враждебным взглядом, что он решил пока выбирать темы с осторожностью. Елена поплотнее запахнула халат, спрятала руки под рукавами, она будто готовилась держать оборону – и не собиралась пускать гостя на свою территорию.

– Так на чьей вы стороне? – требовательно поинтересовалась она.

– На стороне вашего сына. Я психолог, меня наняла Ольга для оценки ситуации.

– Вот теперь она озадачилась, надо же! Оценка может быть разной. В том числе и возлагающей всю вину на Гришу!

– А разве сейчас вина не на нем?

Елена мгновенно утратила часть напора, сникла:

– Я не отрицаю, что он виноват… Но я думаю, что его кто-то подговорил! А вы, может, докажете, что он опасен… Как с ним тогда поступят?

– Если так, разве вам не выгодно повлиять на мое мнение?

Она еще немного посомневалась, но в итоге уступила и все-таки позволила Матвею войти. Он с первого шага попал в квартиру, которая кому-то другому показалась бы несколько настораживающей, а профайлера не смутила, она вполне соответствовала его предварительным прогнозам.

Он попал в храм Григория Мальцева. Не в музей даже, потому что там перед экспонатами не испытывают такого благоговейного трепета, который царил в этих стенах. Дело не ограничивалось одними лишь фотографиями любимого сына. Здесь каждому диплому, каждой награде, даже самой ничтожной, уделялось особое место. И если ради такого требовалось пожертвовать другими предметами, куда более нужными в повседневной жизни… почему нет? Ничто не может быть дороже такого хорошего мальчика!

Странно, что подобное не смущало Ольгу. А может, и смущало, но не мешало, и она смирилась. В отличие от многих матерей, возводивших любовь к детям в культ, Елена не исключала из реальности невестку, фотографий счастливой пары тут тоже хватало. Или, как вариант, все это появилось уже после ухода Ольги.

Нагромождение предметов, связанных с Григорием, все равно не приносило в квартиру хаос, Елена поддерживала порядок – не идеальный, намекающий на манию, но вполне сносный, тот, при котором не стыдно пригласить гостей.

– Разуйтесь, – велела она.

Елена прошла на кухню, она не проверила, выполнит ли гость ее требование. Изображать радушие она тоже не собиралась, уселась за стол и все, демонстрируя: это максимум дружелюбия, на который сегодня может рассчитывать Матвей.

– Расскажите о своем сыне, – попросил профайлер. В том, что на такую просьбу она не ответит отказом, и сомневаться не приходилось. – Вы родили его достаточно поздно по меркам того времени.

– В сорок лет, – кивнула Елена. – Давайте без лишней вежливости: это и сегодня считается поздними родами, особенно первыми. Но если вы ожидаете душещипательную историю о том, как я боролась, не могла, а потом свершилось чудо, то зря. Я родила этого ребенка ровно тогда, когда захотела.

Матвей слезных откровений от нее как раз не ожидал – он ожидал немощи, потому что это предполагалось по всем отчетам о ней. Но Елена казалась вполне бодрой, речь лилась громко и четко… любопытно.

Рассказ, впрочем, тоже имел значение, он заполнял пробелы в сухих рапортах, составленных не самыми любознательными людьми.

Елена Мальцева всегда вела активную жизнь. Она получила отличное образование, работала, занималась спортом и путешествовала. Ей было интересно построить серьезную карьеру, и она достигла этого вопреки всему. Ее жизненный девиз был прост: делать то, что хочется.

Поэтому и ребенка она завела, когда ей захотелось. Несмотря на все байки, которыми ее запугивали, Елена забеременела сразу же, легко выносила сына и без проблем родила. При этом про его отца она не сказала ни слова, она не боялась, она просто делала акцент на том, что этот человек не имел для нее никакого значения. Именно поэтому Григорию досталась ее фамилия.

Многие матери, фанатично увлеченные собственными детьми, особенно сыновьями, невольно «душат» их, придавливают своей любовью, ограничивают контакты с внешним миром. Но судя по тому, каким вырос Григорий, Елена его не сдерживала, она давала ему ту самую свободу, которую так высоко ценила сама. Поводок преданности все равно сформировался естественным путем: для сына она была всей семьей, ему некого оказалось любить, кроме нее.

По крайней мере, пока он не женился. Это событие Елена тоже восприняла на удивление спокойно. Она видела, что невестка ей не соперница, и без каких-либо терзаний позволила сыну эту «игрушку». Однако геройствовать и объявлять, что со всеми трудностями жизни она теперь будет справляться сама, Елена тоже не собиралась. Она не скрывала от молодой пары то, что больна и нуждается в уходе. Впрочем, им несложно было уживаться в одной квартире. Может, если бы появились дети, Ольга отнеслась бы к такому соседству иначе… Но до детей так и не дошло.

– Почему он выехал той ночью? – спросил Матвей. – Насколько мне удалось узнать, было поздно, темно, накануне шел дождь. Григорий – опытный байкер, он должен был здраво оценивать риски.

– Он и оценивал. Он просто не позволял такому себя остановить. Он считал: если один раз поддаться слабости, всё, можно уже не ездить… Удача любит шальных! Это долгое время было правдой, ему везло… А потом везение закончилось.

Тут Матвей мог бы добавить, что удача изменяет только один раз, но не стал, сейчас это было бы похоже на глумление.

– Когда все случилось… Я сразу поняла: если Гриша выживет, у него останусь только я, – продолжила Елена. – Оля… Она искренне не понимала. Она же совсем молоденькая девочка еще! Ей казалось: любовь преодолеет все, главное, чтобы он выжил, и все наладится! Но я знала, что она уйдет…

– Вы злились на нее?

– Разумеется, я злилась! Но я осознавала, почему не может быть иначе. Знаете, есть то, что понимаешь разумом – и сердцем. Разумом я понимала, почему она должна уйти, почему это вопрос самосохранения, а не предательства. Но сердцем я ее ненавидела, потому что мне казалось: если она останется, обязательно случится чудо и Гриша придет в себя! Какая уже разница? Я ее отпустила.

– Почему вы не приняли ее предложение? О помещении Григория в частную клинику.

– Вы видели эти клиники? – возмутилась Елена. – Это же гадюшник! Там люди днями лежат без движения, прикованные к постели, а под ними прогнивают грязные матрасы. Не важно, в каком состоянии мой мальчик, я всегда смогу защитить его от такого!

– Вы могли лично проинспектировать клинику, в которую Ольга хотела его поместить. Уверяю вас, она крайне далека от гнетущих образов дурдома девятнадцатого века.

– Знаю я эту показуху… Дома престарелых тоже милыми и уютными выставляют – а как на самом деле? Нет, я еще вполне могу позаботиться о нем!

– Когда он был здоров, вы сами нуждались в заботе.

– Тогда у него и потребности были другие! А сейчас… Мне повезло, что Гриша очень хороший и покорный. Я могла кормить его, следить за ним, что-то он делал сам… Но того, что случилось, я точно не ожидала!

Она что-то недоговаривала, причем делала это на удивление умело. Будь она чуть глупее, она бы наверняка изображала бабушку на последнем издыхании, которую нужно срочно оставить в покое. Но Елена хранила свои секреты с большим мастерством. Она использовала правду и намеренно усиленные эмоции, чтобы отвлечь собеседника, переполнить его информацией и впечатлениями, а потом выкинуть вон. И у него даже не будет причин настаивать, что она отказалась от разговора!

Это было странно, а еще приближало ее к психологическому профилю того, кто поджег свадебный шатер. Только вот зачем, где выгода? Да и метод исполнения под большим вопросом. Матвей ведь сказал Таисе правду: у Елены просто не было способа это все провернуть, даже если бы она захотела. Если только она не привлекла сообщника… Эту версию нужно будет проверить.

Пока он размышлял об этом, Елена перешла к последнему акту своего маленького спектакля:

– Знаете, я неважно себя чувствую, да и мы все обсудили… Вам лучше уйти.

– Вызвать «скорую»? – предложил Матвей.

– Нет необходимости, мне просто нужно отдохнуть… Это старость – она не лечится!

– Вы ведь понимаете, что я не могу оставить вас одну в таком состоянии?

– Это уже переходит в абсурд! – нахмурилась Елена. – Мне что, в полицию обращаться?

Ответить Матвей не успел, его отвлек звонок в дверь. Он не сомневался, что Таиса присоединится к нему, но предполагал, что она начнет с домофона. Хотя миновать это препятствие не так уж сложно, в такое время жильцы постоянно ходят туда-сюда.

Поэтому Матвей направился в прихожую, оставив остолбеневшую Елену на кухне.

– Вы что, собираетесь принимать моих гостей? – бросила она ему вслед.

Профайлер не счел нужным объяснять очевидное. Он уже открыл дверь и действительно обнаружил на пороге оживленную Таису.

– Как вы тут? – полюбопытствовала она. – Уже признание состоялось?

– Какое еще признание? – оторопела выглянувшая в коридор Елена. – Женщина, вы кто?

– О, вы еще не в наручниках! Ну, это ненадолго. Хотя вы и не будете, если пойдете на сотрудничество. Но объясняться все равно придется: вы зачем пытались убить Ольгу и подставили собственного сына?

– Хватит, это уже слишком! Я звоню в полицию!

– Звоните! – поддержала Таиса. – Хотя с ними будет не так интересно… Нам-то чего бояться? Я смогу доказать, что вы к этому причастны!

Она не просто сказала это, она еще и помахала в сторону Елены сухим листом. Точнее, обрывками листа, почерневшего от непогоды, ничем не примечательного… Но произведшего на Елену куда большее впечатление, чем Матвей считал возможным.

Ну а потом произошло то, чего не ожидал никто, включая взбудораженную Таису. Немощная старушка, пару минут назад готовая испустить последний вздох, резко скинула халат, оставшись только в великолепно сидящем на ней спортивном костюме, рванулась в гостиную и уверенным движением выпрыгнула в окно.

Пьер не спешил нападать, да и остальные понимали, что могут все испортить, если жертва обнаружит их слишком рано. Женщина должна была пройти подальше, убедиться, что она в безопасности… Он не волновался. Все шло строго по плану, и про себя он вел обратный отсчет.

Когда он решил, что ждал достаточно, он по-прежнему был спокоен. Разве что пульс чуть ускорился, так это не от страха, это от возбуждения. Им не то что позволили сделать многое, заказчик настаивал на этом! И его требования Пьеру очень даже нравились. Да, его работа во Франции не была работой мечты, многовато рисков. Но порой даже она приносила неожиданные бонусы.

Пьер шагнул в коридор. Квартира, пусть и большая, была недостаточно велика, чтобы не заметить появление почти двухметрового мужчины, поэтому он ухмылялся, чтобы обреченная женщина впервые увидела его именно таким – этот образ ей предстояло унести с собой в могилу. Только вот когда Пьер увидел, кто на самом деле стоит у двери, ухмылка слетела с его лица, как пересохший прямо на ветке лист.

Это была не женщина.

Он знал их… Не по именам, даже не в лицо, просто знал, кто они такие. Об этом лучше любых слов говорили одинаковые татуировки, которые пятеро мужчин, стоящие в прихожей, даже не собирались скрывать. Они из этой арабской банды, как же ее… Пьер точно знал ее название, но сейчас не мог вспомнить – мешал ужас, сдавивший горло ледяной хваткой.

Эти пятеро не были удивлены появлением Пьера. Они точно знали, что он здесь, они были довольны, что он и остальные показались сами! И они уже сжимали в руках ножи… Значит, им тоже приказали не шуметь.

У тех, на кого работал Пьер, не было войны с бандами, но сейчас это не имело значения. Каждая из групп, оказавшихся в квартире, прибыла на задание, и недавние охотники просто превратились в добычу.

Пьер не хотел этого. Не хотел умирать – ни за какие деньги! Он брал только те задания, где жертва гарантированно была слабее и ему ничто не угрожало. И теперь он готов был отказаться от работы, даже заплатить этим людям готов, а потом придушить заказчика, если получится… Но ему не дали даже предложить такой вариант.

Они напали первыми. Конечно, пятеро против троих – понятно, у кого преимущество! Пьер видел, что на Карима, самого щуплого в их троице, бросился один из арабов, а Пьеру и Жану досталось по двое, чтоб уж наверняка…

Принять это он просто не мог. Ожидая жертву, он изучил всю квартиру, прикинул, каким путем женщина попытается удрать, как этому помешать. Теперь знания пригодились: он готовился воспользоваться путем отступления сам. Он слышал отчаянные крики своих спутников, но не собирался помогать, даже не смотрел в их сторону. Сейчас каждый сам за себя!

Он все силы бросил на побег, он стремился вперед, в комнату, к которой примыкал балкон. Высокие стеклянные двери, за ними свет, свобода, люди…

Он так и не добрался. Они не позволили ему. Пьера настигли у самых балконных дверей, потащили назад. Он попробовал освободиться, рванулся, как дикий зверь – и получил первый удар ножом в спину. Первый шаг к той самой яме, из которой он никогда уже не выберется.

Но прежде, чем его отволокли от балкона, он все-таки успел бросить последний взгляд наружу. Он хотел увидеть только солнце, небо, зелень листвы… А увидел еще и одинокую светлую фигуру на другой стороне дороги. Она, в отличие от обычных прохожих, никуда не спешила. Она стояла возле старого каштана и смотрела прямо на окна, за которыми боролся за жизнь Пьер, на стекло, по которому уже растекались первые брызги крови… и она улыбалась.

Та самая женщина с фотографии. Та, чьи крики Пьер уже успел вообразить, почему-то решив, что иначе и быть не может.

А эта стерва их всех переиграла.

Глава 3

На Гарика периодически нападали. Удовольствия он от этого точно не получал, но и настоящего ужаса давно уже не испытывал. Жизнь научила его: если не убили сразу, есть еще шанс спастись. К тому же нападение нападению рознь: порой все сводилось к тому, что его просто пытались втянуть в пьяную драку, однако бывали и случаи, когда его оглушали и бросали в багажник машины. Все это он описывал как «маленькие сложности жизни профайлера».

Нынешний случай по своей личной шкале проблем он оценивал как нечто среднее. Нападавший вооружен ножом, на Гарике плотная куртка, бить его явно будут нетвердой рукой, так что он вряд ли погибнет, а может, вообще не пострадает. Но при этом человек, стоящий рядом с ним, далеко не трезв, запах быстро распространяется даже в морозном воздухе, и нож с длинным лезвием, это не какая-нибудь игрушка из швейцарского набора «всё на одном брелке, включая швейную машинку». Есть шанс, что он ударит достаточно сильно, что заденет артерию… Глупая смерть – по-прежнему смерть, и Гарик решил не нарываться.

Да и потом, такая решительность со стороны врага, который недавно казался холодным и расчетливым, интриговала. В отражении на стекле автомобиля Гарик уже видел, что за ним явился Давид, агент ныне покойного Никиты Маршалова, собственной персоной. Не шестерку какую прислал, сам пришел! Тут сразу так много вопросов…

Как он вообще узнал? Таша не успела бы ему сообщить, ее Гарик действительно застал врасплох, и не похоже, что она рвалась общаться с продюсером, втянувшим ее в мутную историю. Но даже если бы она решила позвонить ему в припадке честности, он не приехал бы так быстро. Если он, конечно, не устроил себе уголок для слез рядом с мемориалом Никите! Скорее всего, он или камеру возле ее квартиры установил, или консьержу приплачивал, или все сразу. Тогда у него было время добраться сюда.

Но почему все-таки сам? Мог бы позвонить кому-то, нанять… То, что он сотворил с Никитой, намекает, что планировать он умеет. Это потому, что он пьян – или он выпил для храбрости, потому что понимает, в какую яму загоняет себя, нападая на Гарика лично?

До этого момента профайлер не общался с ним, ему приходилось довольствоваться предварительным портретом. Давид представлялся ему или садистом, наслаждающимся своей властью, или профессионалом, для которого смерть – лишь один из способов добиться своего.

Но теперь за спиной у Гарика стоял раскрасневшийся толстяк, сжимающий дрожащими руками нож. Давид не мог скрыть, что не хочет всем этим заниматься… Никакой он не психопат и не криминальный гений. Похоже, он из тех преступников, которые переступают черту случайно: убийство Никиты стало для него началом неконтролируемого падения.

Гарику нужно было знать наверняка, понять, с чего все началось на самом деле. Поэтому он послушно поднял вверх руки, хотя видел как минимум три способа обезвредить Давида здесь и сейчас.

– Да опусти ты! – Продюсер легонько стукнул по его руке. – Люди пялиться начнут!

– Если ты меня зарежешь, они даже ахнут на средней громкости, – доверительно сообщил Гарик.

– Ты издеваешься надо мной? Я тебя порежу сейчас!

– Я об этом и говорю…

– Шагай давай!

Они могли бы взять машину Гарика, но такой вариант Давиду не понравился. Он заставил пленника перейти к его автомобилю, черной «Тойоте», припаркованной с нарушением всех возможных правил, явно впопыхах.

Гарик допускал, что ему снова предстоит отправиться в багажник, но нет, даже пьяный мозг Давида сообразил, что картина получится какая-то нетривиальная для буднего дня. Он распахнул перед Гариком дверцу водительского места.

– Давай за руль!

– Я водить не умею, – грустно сообщил Гарик.

Давид замер, явно растерянный, пытаясь понять, как же быть теперь. Потом до него все-таки дошло, что Гарик приехал один, на собственном автомобиле, а это что-то да значит, и продюсер снова выставил вперед нож:

– Не шути со мной!

– Ладно! – Гарик забрался в салон и демонстративно громко хлопнул дверцей.

Пока Давид спешил к пассажирскому месту, профайлер снова мог удрать – просто завести мотор и ехать, а мог бы запереться внутри. Но продюсер упустил и этот момент. Он нервничал все сильнее, обильно потел, то доставал телефон, то убирал: ему хотелось помощи, но он не знал, кому позвонить в такой ситуации.

И все равно он не отступал, он велел Гарику вести машину. Адрес не назвал, просто указывал направление. Он действовал спонтанно, решение принял слишком быстро, теперь пытался определить, что тут можно сделать, и понимал, что ничего.

– Надо было позволить мне уйти, – подсказал Гарик.

– Чего? – рассеянно переспросил Давид.

– Там, на парковке. Посмотреть, в какую машину я сяду, записать номер, пробить по базе. Выяснить, где я живу, и ночью перерезать горло, что-нибудь в таком готичном ключе. Неужели так сложно?

– Ты совсем идиот? – поразился продюсер, от удивления чуть не выпустивший нож.

– Говоришь как моя мать, – вздохнул Гарик. – Слушай, раз я все равно умру, может, расскажешь мне, что произошло?

– Да не умрешь ты, если будешь делать все как я скажу!

– Ага, конечно. Тебе выгодно, чтобы я верил в это и не рыпался там, где тебя сразу схватят. Для убийства требуется более уединенное место.

– Сказал же, что не буду убивать!

– А лицо зачем засветил? Я в суд пойти могу.

– Никуда ты не пойдешь! Почему ты вообще нарываешься?

– Да так, осенняя хандра на декабрь перекинулась.

На самом деле у Гарика была куда более прозаичная причина провоцировать своего похитителя. Он прекрасно понимал: пока он за рулем, Давид его не тронет. Поэтому он пользовался моментом, чтобы окончательно вывести продюсера из душевного равновесия, заставить совершить глупость и воспользоваться этим.

Так что Давид должен был укрепиться в понимании: Гарика обязательно нужно убить, договориться с ним не получится.

Нехитрый план сработал довольно быстро: Давид скомандовал ему перестроиться из крайней правой в крайнюю левую так резко, что водитель соседнего «БМВ» чуть рулем не подавился от такой наглости. Гарик неплохо знал этот район и без труда просчитал, что они направляются в промышленную зону. Тихую. Безлюдную. Такую, как надо.

На предсказуемость планов Давида указывало еще и то, что продюсера трясло все больше. Он уже держался за нож обеими руками, чтобы хоть как-то скрыть нервную дрожь. Потел он так, что, казалось, скоро и куртка намокнет, а дыхание участилось без причины. Ему бы успокоиться, а то в обморок хлопнется до того, как совершит преступное деяние… Кого тут убивать везут, в конце концов?

Гарик до последнего беспокоился, что Давид не справится, все-таки позовет на помощь кого-нибудь более адекватного, и тогда ситуация станет совсем уж неприятной. Но нет, продюсера уже захлестнула решимость покончить со всем своими руками. Он все-таки велел остановить машину в какой-то подворотне и выйти.

Гарик послушно покинул автомобиль и замер с поднятыми руками. Давид приблизился к нему на дрожащих ногах и зачем-то нацепил нервную улыбку, больше похожую на лицевой спазм.

– Я все-таки решил объяснить тебе, что случилось, – объявил он, явно надеясь заболтать жертву, как показывают в кино, чтобы сопротивления не было до последнего.

Профайлер не стал намекать, что истину возле мусорных баков не открывают. Он, уже приучивший Давида к своему смирению, на сей раз напал первым. Даже если бы они оба были трезвы, Гарик все равно двигался бы быстрее, а у соперника, который и стоит-то нетвердо, шансов не было вообще.

Давид, похоже, не успел до конца осознать, что произошло. Вот у него было оружие – а вот нет, и он обиженно смотрит на свою руку. Он даже собирался возмутиться, да не получилось: удар рукоятью ножа в висок этому не способствует. Продюсер грузным кулем рухнул на асфальт, и Гарик тут же проверил пульс, осмотрел место удара. Он знал, что Давид отключится, боялся скорее причинить слишком серьезный вред. Но, вроде, обошлось: пульс стабильный, дыхание даже выровнялось немного, ссадины нет, хотя синяк продюсер в качестве сувенира получит, может, даже легкое сотрясение… Ничего, будет потом сокамерникам рассказывать, как целый отряд спецназовцев почти победил!

Однако, чтобы он оказался в камере и задержался там, Гарику предстояло постараться, ничего еще не закончилось.

Он кое-как запихал грузного продюсера на пассажирское кресло и пристегнул ремнем. После этого Гарик вплотную занялся телефоном похитителя: ему нужно было вычислить адрес Давида. Это оказалось несложно – просто проверить данные, вбитые в приложения доставки. Элитный жилой комплекс, конечно же, наверняка хватает и камер, и охраны… Ну да и ладно, план Гарика учитывал это с самого начала.

Дорога отняла всего полчаса, за это время профайлер как раз проработал детали, поэтому дальше мог действовать уверенно, без единой паузы. Он аккуратно припарковал автомобиль, соседи должны были увидеть, что он не спешит и не нервничает. После этого он вытащил Давида и взвалил на плечо, предварительно переложив его ключи в свой карман.

Людей во дворе хватало, на Гарика косились с нескрываемым любопытством, а он невозмутимо шел вперед, не стараясь ни спрятаться, ни ускориться. Он кое-как протащил своего пухлого спутника в подъезд, готовился отчитаться перед охраной, но тут охраны как раз не было. Этот момент судьба решила уравновесить соседкой с активной гражданской позицией – женщиной неопределенного возраста, которая, казалось, ждала своего часа под почтовыми ящиками.

– Вы еще кто? – подозрительно прищурилась она. – И что с Давидом?!

– Принял слишком много, – сообщил Гарик.

Продюсер невольно помог ему, постепенно заполняя подъезд ароматом перебродившего пойла. В остальном же он выглядел невредимым, ну а что вывалялся в грязи, любезно предоставленной подворотней, так это для пьяного еще предсказуемый минимум.

Похоже, такое Давид проделывал не раз, потому что женщина презрительно поморщилась:

– Что-то он зачастил в последнее время! Так, а вы ему кто?

– Я ему, к счастью, никто. Я работаю в сервисе «Трезвый водитель», меня по просьбе клиента вызвал администратор бара.

– Как-то это подозрительно!

– Откуда бы я еще узнал адрес?

Этот нехитрый аргумент все-таки успокоил женщину: действительно, преступнику ведь адрес никто не скажет! Она лишь бросила:

– Проследите, чтобы он не заблевал лифт!

– Обязательно. У меня для таких случаев есть целый пакет с пакетами.

– Рада, что вам смешно, а нам тут жить!

Гарик начинал опасаться, что она потянется за ними в лифт, чтобы лично убедиться в неприкосновенности кабины, но нет, женщина все-таки вспомнила, что у нее своя жизнь и свои дела.

Встреча с ней подкинула еще одну интересную деталь: похоже, Давид начал прикладываться к бутылке недавно, как раз совпадает с моментом гибели Никиты. Еще одно доказательство, что убийство было спонтанным и нежеланным. Тем не менее, Никита перед смертью чего-то боялся, так что та встреча изначально не могла быть мирной.

Добравшись до нужной квартиры, Гарик первым делом убедился, что внутри никого нет. Тут повезло, и все же профайлер запер дверь еще и на цепочку, чтобы сюда не ввалилась какая-нибудь приходящая горничная. После этого он связал Давида и заткнул пленнику рот, он, в отличие от Матвея, разбирался в медицине плохо и слабо представлял, когда человек может прийти в себя после такого удара. А теперь – пожалуйста, пусть приходит, поорет в свернутый носок и успокоится.

В одной из комнат, припорошенных внушительным слоем мусора, Гарик обнаружил ноутбук. Вопреки заветам фильмов и сериалов, никакого пароля там не было, устройство можно было включить и работать. Но заниматься этим лично Гарик не собирался, он сразу же набрал номер одного заинтересованного в этой истории хакера.

Юдзи оказанному доверию был не рад, он сразу же простонал в трубку:

– Совсем двинулся? Три часа утра!

– Дня.

– Утра!

– Тогда сегодня ты жаворонок. Помнишь, ты мне дал такую мелкую штуку, которую нужно подключить к компьютеру, чтобы ты в нем легко порылся?

– Я сейчас заказы не принимаю!

– Да, ты их уже раздавать начал! Я как раз занят твоим делом, так что разлепляй веки и начинай работать.

Юдзи продолжал ворчать, но это скорее по привычке. Небольшое устройство, похожее на карту памяти, начало мигать красным огоньком через пару секунд после того, как оказалось в порте. Гарик счел это достаточным доказательством работы и больше на дела компьютерные не отвлекался.

Ему и вне виртуального мира было чем заняться. Мусор, заполнявший квартиру Давида, был неоднородным: пустые упаковки, грязная одежда, наспех порванные документы. Если бы продюсер обзавелся шредером, о бумагах можно было бы забыть. Но рвал он их лениво, на крупные фрагменты, и Гарику хватило непривычного терпения, чтобы многое восстановить.

Это было любопытно… И указывало не в том направлении, которого ожидал Гарик. Профайлер допускал, что если Никиту и убили, то из личной неприязни или профессиональных интересов. Какие еще варианты?

А варианты были.

Он начал догадываться, что происходит, уже по бумагам. Через пару часов отзвонился ошеломленный, проснувшийся и наладивший новый голосовой фильтр Юдзи. Хакер наверняка думал, что прямо сейчас шокирует собеседника, откроет ему нечто принципиально новое, а на самом деле просто расставил все точки над i.

Давид пришел в себя ближе к вечеру. Быть связанным ему определенно не понравилось, но по этому поводу он мог разве что извиваться, как гигантская округлая гусеница. Гарик легко игнорировал бы его и час, и два, если бы захотел, но сейчас им как раз было о чем поговорить. Профайлер натянул одноразовые перчатки и только потом освободил Давида от импровизированного кляпа.

– Ты покойник! – тут же заявил продюсер. – Ты понял?!

– Все мы покойники, вопрос только в перспективе, – философски рассудил Гарик. – А ты сиделец, и это звание ты получишь гораздо раньше, чем я отправлюсь на тот свет.

– Будешь мне ментами грозить? За то, что я напал на тебя? Да ты бы вызвал их сразу, если бы мог, а теперь ничего не докажешь! Это я тебя посадить могу!

– Нет, наше с тобой общение до суда не дойдет. Присядешь ты за то, что сделал с Никитой Маршаловым.

Давид замер, но только на мгновение. Срываться он больше не собирался, просто прожигал профайлера ненавидящим взглядом.

– Я работал с Никитой – вот и все, что я с ним сделал!

– Его полет из окна был каким-то проектом?

– Это был несчастный случай!

– Нет, официальную версию мне пересказывать не надо, – покачал головой Гарик. – Меня интересует правда о том вечере – в деталях. Есть то, что я не могу просчитать, а знать все равно хочется.

– Я не убивал Никиту! Зачем мне это?

Гарик помахал у него под носом одним из склеенных документов. Давид замер, как мелкий зверек, разглядевший свет приближающихся фар и только теперь осознавший, что он, вообще-то, на скоростном шоссе. Похоже, даже протрезвел от ужаса… Это к лучшему.

– Ты с ним и правда долго работал, – с готовностью подтвердил Гарик. – И по этой же причине у тебя был доступ ко всем его документам. Ксерокопию паспорта сделать? Пожалуйста. Думаю, и по банковским реквизитам вопросов не было. Его подпись подделать – вообще задача для дошкольника, проще только крестик поставить. Он доверял тебе, потому что был уверен: ну что ты ему сделаешь, кредит на его имя возьмешь? А зачем, если ты явно небедный парень? Ну и ты, конечно, не объяснял подопечному из провинции, что такое офшорные компании.

– Я и сам не знаю, что это такое! – опомнился продюсер.

– А это та штука, которую ты оформил на Никиту. Я пока не могу точно сказать и уж тем более доказать в суде, для чего именно они были тебе нужны. Над этим сейчас работает один мой приятель. Но мы с ним оба склонны считать, что ты отмывал деньги для очень солидных людей, и это приносило тебе куда больший доход, чем праведные продюсерские дела.

– Я не понимаю, о чем ты… – повторил Давид уже без прежней уверенности. Он просто не знал, что еще сказать.

– А я о том, что это очень удобно: иметь столько относительно юных наивных провинциалов под рукой. Ставящих подпись на все, что ты подсунешь. Абсолютно доверяющих тебе. Я ведь вижу, что ты под этот маленький уютный бизнес чуть ли не всех, с кем у тебя агентские договоры есть, припахал. И жилось тебе легко и радостно, пока с Никитой не вышла осечка. Он каким-то образом узнал о том, что он, оказывается, уважаемый бизнесмен. А поскольку в робкие тридцать три годика он вышел из состояния полной наивности, он заволновался. Только вот он не знал, что с таким делать, как не предстать твоим сообщником. Он начал избегать тебя и искать толкового юриста. Ты тоже не дурак, соотнес одно с другим и заставил его замолчать.

– Этого не было! Ты ничего не докажешь!

– Так не было или не докажу? – уточнил Гарик. – Ну, смотри… Твое баловство с офшорами, считай, уже доказано. С убийством будет сложнее, но и тут нет ничего невозможного. Изначально смерть Никиты приняли за несчастный случай, потому что у людей, находившихся той ночью рядом с ним, не было причин его убивать. Теперь мотив появился, и полиция возьмется за дело иначе. Отследят записи с камер, надавят на Ташу, и она смешно лопнет и прольется откровениями – в общей сложности этого будет достаточно. Тогда ты получишь по полной, но и это не твоя главная проблема.

– А что тогда? – растерялся Давид, который все-таки не протрезвел до конца и едва успевал за потоком обрушивающейся на него информации.

– Детишки.

– Какие еще детишки?..

– Фан-клуб Никиты, – пояснил профайлер. – Именно они меня наняли. Чтобы убить тебя, кстати. Но я такого не делаю, я сказал, что просто назову им имя того, кто виновен в смерти Никиты, а дальше уж пусть сами разбираются.

– Это бред какой-то!

– Ты думаешь? Совесть у них еще не развилась до конца, нужную сумму они соберут количеством. А если среди ценителей творчества Никиты найдутся люди взрослее и богаче, тебе станет совсем невесело. Причем пока речь идет только об экономических преступлениях, твой адвокат сможет добиться подписки о невыезде, ты попытаешься жить прежней жизнью… И защитить тебя уже никто не сможет.

На этом этапе Гарик заметно исказил реальность. За экономическое преступление такого масштаба никто не освободил бы Давида из-под стражи. Но у профайлера было не так много вариантов, ему нужно было пользоваться последними часами шока и опьянения собеседника. Потому что когда Давид окончательно придет в себя, вытрясти из него правду будет куда сложнее. Да и результаты нынешнего диковатого допроса очень сложно использовать в суде, но Гарик знал: когда история известна, нужно ее только доказать, дело идет быстрее и проще.

Пусть и не сразу, но ему все-таки удалось дожать продюсера – подбросив тому замечательную возможность на правах первого, кто пошел на сделку со следствием, перекинуть вину на товарища. Давид все-таки заговорил.

Он действительно был вовлечен в мошенническую схему с офшорными компаниями и действительно использовал для этого данные начинающих артистов, которые даже не догадывались, что чем-то там владеют на международном уровне. Они и не должны были знать, пока все шло хорошо, это не причиняло им вреда. Кандидаты на пожизненное заключение были защищены неведением и обожали своего агента.

Возможно, так продолжалось бы и дальше, но Давид, как это часть бывает с людьми, в которых наглость побеждает разум, поверил, что он великолепен и неуязвим. Ему захотелось чего-то большего, чем роль посредника у больших боссов. Остатки его совести понимали, что он всего лишь преступник, да еще и подставляющий других. Но такая роль его не устраивала, он достиг возраста, когда внутренние кризисы – не редкость, и ему захотелось доказать свою значимость.

Поэтому он выбрал для себя романтичный образ: борец с системой. Собственно, против системы он идейно ничего не имел, он в ней всю жизнь прожил сыто и комфортно. Но быть борцом – совсем не то же самое, что быть торгашом. Правда, рисковать лично собой Давид даже не собирался, он просто начал переводить деньги запрещенным на его родине организациям. Он выбирал их по частоте появления в массмедиа, ему казалось: чем скандальнее – тем солиднее. Порой он даже не разбирался, чем именно занимаются те, кому он отсыпал щедрые донаты.

Сперва опасная игра завораживала его, потом приелась. Давида начало не устраивать то, что о его подвигах только он и знает. Ему хотелось, чтобы им восхищались, а быть пойманным не хотелось, так что он вынужденно молчал – и это все больше его раздражало.

Никита Маршалов просто оказался не в том месте не в то время. Они с Давидом были на одной вечеринке, Давид уже едва держался на ногах, а Никита вдруг поддержал ту самую систему, которую его агент теперь подгрызал. И Давид решил убить двух зайцев одним выстрелом: похвастаться, что он меняет судьбы мира, и поиздеваться над Никитой, показать тому, что от его имени давно уже получают деньги люди, которых он презирает.

Так Никита и узнал про офшорные компании и незаконные переводы. Он, в отличие от Давида, был трезв и пришел в ужас. Именно тогда он начал разыскивать юриста, который помог бы ему выбраться из этой ямы. Никита понимал: где большие деньги – там большие проблемы, которые не ограничиваются одним лишь Давидом. Маршалов даже подумывал пойти в полицию, но так и не решился как раз из-за переводов: он боялся, что его обвинят в том, на что он был не в состоянии повлиять. Паника нарастала, он не мог избавиться от ощущения, что попал в безвыходную ситуацию. Поэтому он и снимал те странные ролики для фанатов, простодушно полагая, что это способно стать хоть какой-то подстраховкой для него.

Между тем Давид протрезвел и в полной мере осознал, что натворил. Тогда, под влиянием момента, он сам себе казался неуязвимым. Теперь же он понимал: не только он может погубить Никиту, противоположная ситуация тоже возможна.

Для начала он попытался поговорить с подопечным, но тот изо всех сил избегал его. Они пересекались разве что в студиях и на съемочной площадке, однако там Давид не рискнул бы откровенничать. Он попытался настоять на разговоре, и Никита вроде как не отказывался – и не соглашался. Ситуация все стремительней катилась непонятно куда.

Именно тогда Давид и прибег к помощи Вадима – того самого артиста, который тоже был в квартире в ночь смерти Никиты. Выбор был не случайным: агент прекрасно знал своих подопечных и привлек того, кого уже не раз забирал из «обезьянника» после очередной пьяной драки.

– Я так понимаю, он тоже узнал, что у него там офшорная империя самообразовалась, как плесень в душевой? – сухо уточнил Гарик.

– Ну да… Но ему я сразу пообещал часть прибыли, он даже счастлив был!

– Его счастье меня не интересует, мне важнее другое: вовлекая в дело этого упыря, ты сразу знал, что будет кровь.

Чувствовалось, что Давиду по привычке хочется возразить, но он и сам понимал, насколько это глупо сейчас. Пришлось признаваться:

– Да… Я догадывался. Но что еще мне оставалось?! Никита не хотел говорить, понятно, что с ним цивилизованные методы не сработали бы!

В этот момент Гарик внимательно наблюдал за собеседником, пытаясь определить: понимает ли Давид всю чудовищность того, что несет? Нет, не похоже. Он привык считать себя единственным положительным персонажем той истории, в которую он превратил свою жизнь. Следовательно, он всегда прав, а те, кто ему мешает, заслуживают любой участи, которую он для них выберет.

При этом он действительно не планировал убивать Никиту, но не из жалости, а из трусости. Он понимал, какой скандал последует за убийством, какой риск это принесет. Нет, ему куда выгоднее было заставить Маршалова замолчать, а впредь действовать осторожней.

Именно поэтому он уверенно втянул в дело Ташу. Она не знала и половины того, что происходит на самом деле. Да она и не рвалась, она просто не хотела ссориться с Давидом. Она свое дело сделала: заманила Никиту в ловушку, а потом с радостью ускакала из квартиры. Ей казалось: если она не увидит того, что произойдет, наказывать ее не за что.

Да так бы и было, если бы все прошло строго по плану Давида, однако ситуация очень быстро вышла из-под контроля. Вадим начал драку, только вот Никита не смирился с избиением, он сопротивлялся – и слабым он не был. На него пришлось наброситься и Давиду, который до последнего надеялся отсидеться в стороне.

– Но сильнее бил Вадим! – тут же подчеркнул продюсер. – Я скорее держал… Да и то чуть-чуть… Там была такая суматоха, Никита угрожал мне, я опасался за свою жизнь!

– Так, это пока законсервируй, адвокату своему передашь, – велел Гарик. – Мне не интересно. Ты мне вот что скажи… Когда вы поняли, что должны его убить?

– Да мы как-то не подумали… Все получилось само собой…

– Сам собой убился?

– Это не смешно!

– Хорошо, что ты начинаешь это понимать.

Никита не просто сопротивлялся, ему удалось нанести пару удачных ударов, он почти добрался до двери. Это окончательно взбесило и без того несдержанного Вадима, он подхватил с полки какую-то каменную статуэтку, бил уже ей… Давид сейчас клялся, что умолял подельника остановиться, но Гарик предполагал: на самом деле этот трус просто ждал в стороне, чем же дело кончится.

А дело кончилось множественными травмами, среди которых были сломанная челюсть и выбитый правый глаз. Стало ясно, что к прежней жизни Никита уже не вернется никогда, и молчать он вряд ли будет. Тогда Вадим – конечно же, единолично! – решил выкинуть его из окна так, чтобы Никита упал на каменную конструкцию, способную окончательно изуродовать его тело и скрыть следы драки.

– Почему он был пьян? – спросил Гарик.

– Вадим заставил его выпить… Ну, что нашел в баре, то и заставил, влил в него просто…

Нужно было сдержаться, остаться профессионалом, не реагировать эмоционально – и не поддаваться растущему желанию придушить этого трясущегося слизня своими руками. Может, Матвей и справился бы… Гарик тоже справился, но частично: он сжал горло продюсера, припер к стенке, заглянул в глаза так, что Давид просто не мог отвернуться.

– Ты понимаешь, что он чувствовал, когда вы ему в сломанную челюсть это пойло вливали?

– Это не я! Это Ва…

– Ты! Без тебя этого не было бы, и твой друг Вадим оставался бы обычным барным быдлом. Но в итоге вы человека убили, который, в отличие от вас, уродов, жил честно.

– Это все ошибка! Ты обещал меня не трогать!

– Я обещал тебя не убивать. Это немного другое.

Гарик все-таки не сдержался, он чуть отодвинул Давида от стены, только чтобы ударить об нее головой. Этого хватило, чтобы глаза заплаканного вершителя судеб закатились, и он снова осел на пол. Правда, удар получился слабоват, и Гарик допускал, что причина обморока скорее в нервном срыве… Но какая уже разница?

Он стянул перчатки, прошел в соседнюю комнату, чтобы даже не смотреть на Давида, и только там набрал номер Форсова.

– Босс, это я… Я тут завершил расследование… Ну, вы как бы не поручали – но я как бы все равно расследовал… Короче, то, что начиналось «на отвяжись», в итоге вышло на международный уровень. Я молодец и всех разоблачил, но методами, которые обеспечат мне лет пять, если сюда приедут неправильные полицейские. Так что вы, пожалуйста, сделайте как-нибудь так, чтобы приехали правильные и победителей действительно не судили.

Николай Форсов не раз повторял своим ученикам: одна из самых страшных ловушек – это ловушка мышления. Потому что западню извне легче заметить, осознать, а потом бороться с ней. Ловушка мышления лишает такой возможности, она искажает восприятие реальности, и ты начинаешь метаться, потому что ни один из подобранных тобой вариантов решения проблемы не подходит.

Но рассуждать об этом в теории легко, сложнее не попасться в эту ловушку. Такое Форсов тоже неохотно признавал. Даже он, в своем возрасте, со своим опытом, не был защищен от подобного исхода. Ну и его ученики тоже то и дело попадались… Особенность нынешней ситуации была разве что в том, что попались сразу двое – и в две ловушки. Конечно, не факт, что это так уж сильно повлияло на расследование. Ловушка мышления означала, что два сценария они оставили без внимания, от двух версий отмахнулись. Если эти версии ложные, ничего не изменится. Однако если хотя бы одна ведет к истине, это может быть как раз тот след, который они искали! Оставлять их без внимания Таиса в любом случае не собиралась, именно поэтому она покинула Матвея на улице, продолжая размышлять.