Виктор: яд воспоминаний
Клуб "MYST HALL" гудел, как гигантский, переполненный нектаром улей. Воздух был плотным и тягучим, сотканным из звуков сотен голосов, навязчивого бита басов, пробивающегося сквозь пол, и сладковато-горького коктейля ароматов: дорогих духов, алкоголя и человеческого пота. После торжественного объявления о высоких показателях компании и вручения благодарственных наград, началась та самая, долгожданная для всех смертных, вечеринка в стиле all inclusive. Бесплатные напитки лились рекой, закуски исчезали с подносов со скоростью, которая даже мне, наблюдателю столетий, казалась местами впечатляющей.
Скопление людей у барной стойки и на танцполе, превратившемся в бурлящий котёл из тел, ясно говорило о том, что добрая половина собравшихся никогда не работала с банковскими отчётами. Явно приглашённые друзья, подруги, жёны и мужья. А то и любовники или любовницы, чьи украдкой брошенные взгляды и мимолётные прикосновения выдавали их тайны громче любого признания. Так или иначе, народ, заполонивший многоуровневое пространство клуба с его хромированными балконами и затемнёнными ложами, был полностью погружён в сиюминутный катарсис, что на следующий день, я знал, вызовет море позитивных воспоминаний или – что было куда вероятнее – кучу не самых лучших и порой невообразимых последствий. Расплата всегда приходит с рассветом, пусть даже в форме банального похмелья.
Одной фразой, корпоратив был в самом разгаре, и это зрелище было для нас привычным, как смена времён года.
Мы стояли на верхнем балконе, в своего рода ложе, скрытой от прямого света, откуда открывалась панорама всего безумия, происходящего внизу. Где-то внизу, под резными перилами, в полумраке, мерцающем разноцветными лучами лазеров, маячили взмахи руками с наполненными бокалами. Завидев нас, моих спутников и меня, они кивали и всячески подавали знаки благодарности и почтения. Мы не отвечали. Лишь смотрели каждый в свою сторону, отстранённые и молчаливые. Нет, это не было чем-то высокомерным. Совсем нет. Это было просто что-то привычное, ритуальное, неизменное. Из года в год, из десятилетия в десятилетие. Мы были статистами на их празднике жизни, а они – мимолётными вспышками на нашем бесконечном полотне времени. И те, кто благодарил, делали это точно так же на автомате, не вникая в суть, не задумываясь о том, кому и за что воздают хвалу.
А я всё смотрел. Впивался взглядом в эту живую, дышащую массу, выискивая в ней… что? Одинокую душу? Лёгкую добычу? Миг, который нарушит монотонность вечности? Я не знал. А она, Лера, прильнула ко мне сзади, обвив руками мою шею. Её тело, гибкое и прохладное, идеально повторяло контуры моей спины. Её длинные, тонкие пальцы без остановки совершали плавные, возможно, для кого-то другого щекочущие движения по моей коже у ворота рубашки. Возможно. Я их не чувствовал. Вернее, чувствовал как отдалённый, привычный шум, белый фон, сопровождавший меня последние полвека. Её дыхание не касалось моей шеи, но я знал, что она улыбается – той особой, хищной и в то же время томной улыбкой, которая говорила о полном обладании.
И вот, в один момент, мой блуждающий, скучающий взгляд остановился. Резко. Словно наткнулся на невидимую стену. Но не как обычно – не от достижения цели, не от осознания выбора. Это была чистая, обжигающая неожиданность. И Лера, чьё существование было неразрывно связано с моим столько лет, почувствовала это мгновенно. Всё её тело напряглось, пальцы замерли.
– Что-то не так? – её голос, обычно бархатный и ленивый, прорезался как лезвие. – Куда ты…?
Вопрос не стоил продолжения. Она проследила за направлением моего взгляда и увидела. Увидела ту, что приковала моё внимание, насторожила и – я бы солгал, если бы отрицал – даже испугала. Испугала тем, что вырвала из оцепенения, тем, что заставила что-то внутри, давно уснувшее, содрогнуться.
– Виктор, ты её знаешь?
Хотел бы я ответить. Искренне. Но не мог. Не потому что не хотел. Просто не мог. Физически. Горло сдавило подобно удавке, и стальные пальцы сжимались всё сильнее, перекрывая воздух, который мне, впрочем, и не был нужен. Я ощутил боль. Острую, реальную, разрывающую боль где-то в груди, в том месте, где когда-то билось сердце. Впервые за долгое, очень долгое время. И за это мгновенье, пока длилась эта немая агония, я смог ответить лишь себе на её вопрос.
Знаю ли я её?
Передо мной, у края танцпола, почти в тени, стояла женщина. Длинные, медного отлива волосы волнами спадали на плечи. Она была одета просто – тёмное платье, не привлекающее внимания, но на её фигуре оно смотрелось как шедевр портного искусства. Она не танцевала, не пила, не смеялась. Она просто смотрела в нашу сторону. Прямо на меня. И в её глазах, даже на таком расстоянии, я увидел спокойное, выжидающее узнавание.
И тогда воспоминания, как лавина, похоронившая под собой всё настоящее, обрушились на меня. Они всплыли не как смутные образы, а как яркая, чёткая проекция на экране сознания. Кадр за кадром. Другой век. Другой мир. Другой я.
Передо мной был бальный зал моего собственного поместья где-то в провинциальной Франции. Воздух был густым от аромата воска, дорогих духов и предгрозового напряжения.
Я увидел её тогда, когда наблюдал со второго этажа за церемонным вальсом двух десятков пар, чувствуя скуку, как физическую тяжесть в костях. И тогда мой взгляд упал на неё. Её движения были плавны и хищны, а тот, то и дело взмывавший в воздух подол её платья, белоснежный и сверкающий, как первый снег, всё же затмевало небывалой красоты личико – скульптурное, с высокими скулами, губами цвета спелой вишни и глазами, в которых плескалось целое море тайн. Без всякого спора, я был сражен. Не очарован – сражен, как на поле боя.
Как и сейчас.
Когда она поймала мой взгляд через всю залу и подмигнула, с лукавым, почти дерзким прищуром, мою шею обвил аркан. Невидимый, резкий и безжалостный.
Как и сейчас.
Но вот, то, что происходило потом, казалось мне сладким, опьяняющим сном. Лишь сквозь призму веков, я понимаю, что это был кошмар. Изначально прекрасный, но кошмар, которого было не избежать.