Архив вымирания

Часть

Первая

:

Открытие

Глава

1:

Кости

богов

Сектор Дельта, раскопки «Храмового комплекса» TRAPPIST-1e, 14 марта 2156 года

Руки болели с самого утра.

Амира Насер стояла на краю раскопа, глядя вниз, на геометрически точные линии траншей, и машинально растирала пальцы правой руки. Привычный жест – настолько привычный, что она давно перестала его замечать. Костяшки ныли тупой, ноющей болью, которая просыпалась раньше неё и засыпала позже. Иногда – в плохие дни – боль не засыпала вовсе.

Сегодня был плохой день.

Она сжала кулак, разжала. Пальцы слушались – пока ещё слушались, – но каждое движение отдавалось в суставах ржавым скрипом. Доктор Маркова предупреждала: прогрессирующий артрит, дегенеративные изменения, нужен курс регенеративной терапии на Земле. «На Земле» – словно это было через дорогу, а не в сорока световых годах отсюда.

Амира опустила руку.

Внизу, в траншее номер семь, копошились фигурки в защитных комбинезонах. Марко что-то объяснял двум техникам, размахивая руками так, словно дирижировал невидимым оркестром. Даже отсюда, с высоты пятнадцати метров, Амира видела его улыбку – белозубую, мальчишескую, совершенно неуместную на археологических раскопках. Двадцать девять лет – возраст, когда мир ещё кажется приключением, а не работой.

Она не помнила, когда сама перестала улыбаться на раскопках.

– Доктор Насер?

Амира обернулась. Кванг Ю-Джин стоял в трёх шагах от неё, держа в руках планшет с данными. Кореец был одет в такой же серый комбинезон, как и все, но умудрялся выглядеть в нём так, словно собрался на деловую встречу. Даже пыль оседала на нём как-то аккуратно.

– Результаты спектрального анализа из третьего квадранта, – сказал он, протягивая планшет. – Вы просили утром.

– Спасибо.

Амира взяла планшет – левой рукой, незаметно. Кванг или не заметил, или сделал вид. Он был из тех людей, которые замечали всё, но говорили только о том, что считали нужным.

Данные на экране выстроились привычными столбцами. Минеральный состав, кристаллическая структура, возраст образцов. Амира пробежала глазами по цифрам – и нахмурилась.

– Аномалия в секторе 7-D?

– Да. – Кванг кивнул. – Я перепроверил дважды. Состав не соответствует ни одной из известных пород на планете.

– Не соответствует – насколько?

– Настолько, что я сначала решил: оборудование сбоит. Но три независимых замера дали тот же результат. – Он помолчал. – Там что-то другое, доктор. Не камень.

Амира снова посмотрела вниз, на раскоп. Сектор 7-D находился в дальнем углу траншеи – там, где Марко со своей группой расчищали то, что они условно называли «западной стеной храма». Восемь лет назад, когда миссия «Розетта» только прибыла на TRAPPIST-1e, эти структуры казались очевидными: архитектурные сооружения, построенные разумными существами тысячи или миллионы лет назад. Стены, колонны, арки. Руины цивилизации, которая исчезла задолго до того, как первые люди спустились с деревьев.

Восемь лет они копали. Восемь лет находили всё новые «здания», «храмы», «площади». Восемь лет пытались понять, кто их построил.

И ни разу не нашли ни единого тела.

– Я спущусь, – сказала Амира. – Посмотрю сама.

– Хотите, я пойду с вами?

– Нет, оставайтесь здесь. Следите за данными с дронов. Если что-то изменится – сообщите.

Кванг кивнул и отступил. Он знал, когда Амира хотела остаться одна. Впрочем, она почти всегда хотела остаться одна.

Спуск в раскоп занял десять минут.

Лестница была вырублена прямо в породе – грубые ступени, каждая отмечена флуоресцентной краской, чтобы не оступиться в полумраке. Свет на TRAPPIST-1e был странным: красноватый, приглушённый, словно вечный закат. Планета была приливно заблокирована – одна сторона всегда смотрела на звезду, другая – в космическую тьму. База «Розетта» и раскопки располагались в сумеречной зоне, на границе между днём и ночью, в узкой полосе, где температура была хоть сколько-нибудь пригодной для жизни.

Вечные сумерки. Вечный полумрак. Амира привыкла – как привыкают к хронической боли, – но иногда всё ещё скучала по нормальному солнцу. По голубому небу. По теням, которые двигались.

Здесь тени не двигались никогда.

– Доктор Насер!

Марко заметил её раньше, чем она ступила на дно траншеи. Он уже бежал навстречу, перепрыгивая через кабели и размеченные квадраты, – энергии в нём хватило бы на троих.

– Доктор Насер, вы должны это видеть! – Он схватил её за локоть, но тут же отпустил, вспомнив о субординации. – Простите. Но это… это невероятно!

– Что именно?

– Идёмте, я покажу.

Он развернулся и почти побежал обратно. Амира последовала за ним – медленнее, осторожнее, глядя под ноги. Траншея была узкой, заваленной оборудованием и контейнерами с образцами. Двое техников – Амира помнила их имена, Сато и Линдквист, – возились с портативным сканером, не обращая на неё внимания.

Западная стена возвышалась в конце траншеи: шесть метров тёмной породы, испещрённой странными узорами. Когда они начинали раскопки, эти узоры казались орнаментом – геометрические фигуры, повторяющиеся с математической точностью. Теперь Амира уже не была уверена, что это орнамент.

Марко остановился у основания стены и присел на корточки.

– Вот здесь. – Он указал на участок породы примерно в метре от земли. – Сначала я думал, просто трещина. Но посмотрите внимательно.

Амира опустилась рядом с ним. Колени хрустнули – ещё один подарок возраста. Она достала из кармана налобный фонарь, включила – узкий луч белого света прорезал красноватый полумрак.

И увидела.

Трещина шла наискось через узор, рассекая геометрические линии. Но края её были… странными. Не острыми, как у разлома в камне. Волокнистыми. Слоистыми. Словно разорвали не минерал, а…

– Ткань, – прошептала Амира.

– Что?

– Это похоже на ткань. Органическую ткань.

Марко уставился на неё, потом на стену, потом снова на неё.

– Но это же… это же камень. Мы восемь лет…

– Я знаю, что мы восемь лет.

Амира потянулась к стене – и остановилась. Пальцы дрожали. Не от боли – от чего-то другого. От того предчувствия, которое накрывало её иногда на раскопках, когда она понимала: сейчас всё изменится.

Она коснулась поверхности.

Камень был тёплым.

Нет – не камень. Теперь, когда она прикоснулась, это стало очевидно. Текстура была неправильной. Слишком гладкой, слишком… органичной. Под пальцами угадывалась структура – не кристаллическая решётка минерала, а что-то иное. Что-то, что когда-то было живым.

– Марко, – сказала она ровно, не отрывая руки от стены, – принеси мне набор для биопсии. И позови Надю.

– Надю? Но она в лаборатории, а это…

– Позови Надю. – Амира обернулась и посмотрела ему в глаза. – Сейчас.

Он кивнул и побежал.

Амира осталась одна.

Она медленно провела ладонью по стене – от трещины вверх, к одному из узоров. Под её пальцами узор изменился: то, что казалось вырезанной в камне линией, оказалось чем-то вроде… гребня? Хребта? Позвоночника?

Восемь лет.

Восемь лет они копали это место, уверенные, что исследуют руины. Архитектуру. Следы цивилизации. И ни разу – ни разу! – им не пришло в голову, что «стены» и «колонны» могут быть не зданиями.

Что они могут быть телами.

Надя Вербицкая появилась через сорок минут.

Она была невысокой женщиной с короткими рыжими волосами и лицом, которое казалось сердитым даже во сне. За пять лет совместной работы Амира научилась читать оттенки этой сердитости: сейчас Надя была не столько злой, сколько заинтригованной. И слегка раздражённой – потому что её оторвали от анализа образцов, который она вела уже третью неделю.

– Это лучше быть что-то важное, – сказала она вместо приветствия. – У меня там культуры, которые…

– Важное. – Амира отступила от стены, давая Наде место. – Смотри.

Надя посмотрела.

Потом посмотрела ещё раз.

Потом медленно, очень медленно, опустилась на колени и достала из своего кофра портативный микроскоп.

– Дай свет.

Амира навела фонарь. Надя припала к окуляру, настраивая фокус.

Молчание длилось почти минуту.

– Твою мать, – сказала Надя наконец. Она редко ругалась – только когда была по-настоящему потрясена. – Амира, это…

– Я знаю.

– Это не камень.

– Я знаю.

– Это ткань. Окаменевшая, кристаллизованная, чёрт знает сколько лет пролежавшая – но ткань. Клеточная структура. Вот эти линии – смотри – это похоже на мышечные волокна. А здесь… – она сдвинула микроскоп чуть левее, – …здесь что-то вроде сосудистой системы. Полые каналы.

– Ты можешь определить возраст?

– Не здесь. Нужна лаборатория. – Надя оторвалась от окуляра и посмотрела на Амиру. В её глазах было что-то новое – что-то похожее на страх, но не совсем страх. – Амира, если эта штука – органика… то что, чёрт возьми, мы копали все эти годы?

Амира не ответила.

Она смотрела на стену – на «стену», которая теперь выглядела совсем иначе. На узоры, которые были не орнаментом, а рельефом поверхности огромного тела. На геометрические линии, которые оказались не резьбой, а естественными структурами – сегментами, пластинами, гребнями.

Храмовый комплекс.

Они называли это место храмовым комплексом, потому что центральная структура напоминала собор – высокие «своды», расходящиеся «нефы», что-то похожее на «алтарь» в центре. Восемь лет они картографировали, измеряли, анализировали. Восемь лет искали артефакты – инструменты, утварь, записи. И ничего не находили, потому что искали не то.

Потому что здание и было артефактом.

Потому что здание было телом.

– Нужно связаться с базой, – сказала Амира.

– И сказать им что? «Привет, мы тут выяснили, что последние восемь лет раскапывали гигантский труп»?

– Примерно это. – Амира достала коммуникатор. – Марко, ты здесь?

Потрескивание помех, потом – голос:

– Да, доктор Насер. Я у входа в траншею.

– Спускайся. И принеси инструменты для глубокой биопсии. Надя, тебе что-нибудь нужно?

– Контейнеры для образцов. И криокамеру. – Надя снова склонилась к микроскопу. – Если это действительно органика такой древности, нам нужно сохранить структуру до лаборатории.

– Слышал, Марко?

– Да. Буду через десять минут.

Амира отключила коммуникатор и снова посмотрела на стену.

На тело.

Оно было огромным – теперь, когда она знала, на что смотреть, это стало очевидно. Шесть метров в высоту, но это была только часть. Верхние сегменты уходили вглубь породы, теряясь в нераскопанных слоях. Существо лежало на боку, сложившись – как спящий человек, подтянувший колени к груди. Или как зародыш в утробе.

Или как что-то, что свернулось в клубок и замерло.

– Надя.

– М?

– Когда мы начали раскопки… ты помнишь первые данные? Те странные температурные аномалии?

Надя оторвалась от микроскопа.

– Помню. Подземные источники, мы думали.

– А если не источники?

Надя молчала. Потом медленно поднялась на ноги и отступила от стены – на шаг, на два, на три. Словно хотела увидеть картину целиком.

– Ты хочешь сказать…

– Я ничего не хочу сказать. Я задаю вопросы.

– Вопросы типа «а что, если эта штука не мёртвая»?

– Типа того.

Надя издала звук – что-то среднее между смешком и всхлипом.

– Знаешь, – сказала она, – я всегда говорила, что ты параноик. Что ты видишь опасность там, где её нет. Но сейчас… – она снова посмотрела на стену, – …сейчас я очень надеюсь, что ты параноик.

Марко вернулся с оборудованием через пятнадцать минут.

Он тащил на себе два кофра, портативную криокамеру и ещё какой-то прибор, который Амира не сразу опознала. Его лицо блестело от пота, но улыбка никуда не делась – только стала немного нервной.

– Я рассказал Квангу, – выпалил он, сгружая оборудование на землю. – Он сказал, что перепроверит все данные по раскопу. И что если это правда – нам нужно пересмотреть всю модель.

– Какую модель?

– Ну… – Марко развёл руками, – …всю. Геологическую карту, стратиграфию, интерпретацию структур. Если храмы – это не храмы…

– Тела.

– …тела, да. Если это тела, то вся карта раскопок – это… это анатомический атлас?

Надя фыркнула.

– Атлас чего, интересно. Мы даже не знаем, что это за существа. Может, у них вообще нет анатомии в нашем понимании.

– У них есть клеточная структура, – сказала Амира. – Ты сама видела. Мышечные волокна, сосуды. Это не что-то принципиально чуждое – это биология. Другая, но биология.

– Углеродная?

– Почти наверняка. Иначе кристаллизация не прошла бы так. – Амира взяла один из кофров, открыла. Внутри лежали инструменты для биопсии: микробур, пробоотборник, стерильные контейнеры. – Нам нужен образец из глубины. Поверхностный слой слишком изменён.

– Я могу взять, – вызвался Марко.

Амира посмотрела на него – на его молодые руки, уверенные и твёрдые. На свои собственные – с узловатыми суставами и едва заметным тремором. Она должна была сделать это сама. Это была её находка, её ответственность. Но руки…

– Хорошо, – сказала она. – Но я буду направлять. Точка забора – здесь. – Она указала на трещину. – Глубина – минимум пять сантиметров. Угол – сорок пять градусов к поверхности.

Марко кивнул, уже надевая защитные перчатки.

– Поняла, готовлю контейнеры, – сказала Надя.

Амира отступила, давая Марко место. Он присел у стены, настраивая микробур. Тонкий алмазный наконечник засверкал в луче фонаря.

– Готов?

– Готов.

– Начинай.

Бур коснулся поверхности – и Амира вдруг подумала, что это похоже на хирургическую операцию. Вскрытие. Они вскрывают тело существа, которое умерло – если умерло – тысячи или миллионы лет назад. Тело, которое лежало здесь всё это время, пока на Земле рождались и умирали цивилизации, пока люди учились разводить огонь, строить города, летать к звёздам.

Бур вошёл в породу – нет, не в породу, в ткань, – с тихим гудением. Марко работал осторожно, контролируя давление. На экране бура бежали цифры: глубина проникновения, плотность материала, температура.

– Два сантиметра, – отчитался он. – Плотность падает. Структура меняется.

– Продолжай.

– Три сантиметра. Здесь что-то… мягче? Не знаю, как описать. Не камень.

– Продолжай.

– Четыре… стоп.

Марко отдёрнул руку. Бур замолчал.

– Что?

– Посмотрите. – Он ткнул пальцем в экран. – Температура.

Амира склонилась ближе. Цифры на экране показывали: +15.2°C на глубине четырёх сантиметров. Поверхность «стены» была около +8°C. Окружающая среда – +11°C.

Внутри было теплее.

– Это невозможно, – сказала Надя из-за спины. – Если эта штука мёртвая – она не может быть теплее снаружи. Закон термодинамики, помнишь?

– Я помню.

– Тогда какого чёрта…

– Марко. – Амира положила руку ему на плечо. Её голос был спокойным – годы практики научили её контролировать голос, даже когда внутри всё сжималось. – Возьми образец. Осторожно. И отступи.

Он кивнул – молча, без улыбки. Впервые за всё время, что она его знала.

Пробоотборник вошёл в отверстие, оставленное буром. Тихий щелчок – и Марко вытащил тонкий цилиндр с образцом. Внутри, за прозрачной стенкой, виднелась тёмная масса – не камень, не почва. Что-то волокнистое, слоистое.

Живое?

Нет. Не живое. Не может быть живое.

Надя уже протягивала контейнер. Марко опустил туда пробоотборник, и крышка с шипением захлопнулась.

– Готово, – сказал он. – Образец взят.

Амира смотрела на контейнер в его руках. Маленький цилиндр из прозрачного пластика, внутри которого лежал фрагмент чего-то, что когда-то было частью гигантского существа. Существа, которое лежало здесь – под ногами, вокруг, везде – тысячи лет.

Существа, которое, возможно, всё ещё было тёплым.

– В лабораторию, – сказала она. – Немедленно.

Путь обратно занял час.

Вездеход трясся на неровной почве, и каждый толчок отдавался в руках Амиры тупой болью. Она сидела у окна, глядя на красноватый пейзаж за стеклом. Сумеречная зона TRAPPIST-1e была странным местом: ни настоящего дня, ни настоящей ночи, только вечные сумерки – полумрак, в котором красный свет звезды смешивался с чернотой космоса.

Скалы отбрасывали длинные, неподвижные тени. Где-то на горизонте виднелись «шпили» – высокие естественные образования, которые они когда-то приняли за башни инопланетного города.

Теперь Амира смотрела на них другими глазами.

Что, если это не шпили? Что, если это – тоже тела? Конечности? Выросты? Что, если вся сумеречная зона – одно гигантское кладбище?

Или не кладбище.

Она отогнала эту мысль. Рано делать выводы. Нужны данные. Анализы. Доказательства.

– Доктор Насер?

Она обернулась. Марко сидел напротив, держа на коленях криокамеру с образцом. Его лицо было серьёзным – взрослее, чем обычно.

– Да?

– Я хотел спросить… – Он замялся. – Если это действительно тела… если то, что мы нашли – останки существ… Это ведь меняет всё, правда?

– Меняет.

– Но… – он подался вперёд, – …почему мы не заметили раньше? Восемь лет, доктор. Восемь лет мы там работали. Почему только сейчас?

Амира молчала.

Это был хороший вопрос. Правильный вопрос. И ответа на него у неё не было.

– Может, мы не хотели замечать, – сказала она наконец. – Искали архитектуру – видели архитектуру. Ожидания формируют восприятие. Это… – она поискала слово, – …профессиональная слепота.

– А теперь?

– Теперь мы знаем, что искать.

Марко кивнул, но в его глазах осталось что-то – сомнение? тревога? Он был молод, и это открытие было для него первым. Для Амиры… Амира повидала многое. Гробницы фараонов, которые оказывались фальшивками. Сенсационные находки, которые превращались в ошибки измерений. Научные прорывы, которые рассыпались под весом проверок.

Но это было другое.

Это была не ошибка.

Вездеход перевалил через гребень, и впереди показалась база «Розетта». Комплекс куполов и модулей, соединённых переходами, – дом для трёхсот сорока человек, заброшенных на край обитаемой вселенной. Центральный купол возвышался над остальными, увенчанный антенным массивом – бесполезной попыткой докричаться до Земли, до которой любой сигнал летел сорок лет.

Они были одни.

Триста сорок человек на чужой планете, в сорока световых годах от дома. Что бы они ни нашли здесь – им придётся разбираться самим.

База встретила их обычным шумом.

Люди сновали по коридорам, машины гудели в технических отсеках, откуда-то доносился запах синтетической еды – сегодня, судя по всему, подавали что-то с грибами. Амира прошла через главный шлюз, кивнула охраннику на посту и свернула к научному крылу.

Лаборатория Нади располагалась в конце коридора – небольшой модуль, заставленный оборудованием так плотно, что двум людям было сложно разойтись. Надя уже была там, склонившись над рабочим столом.

– Привезли?

– Привезли. – Амира приняла криокамеру из рук Марко. – Температура образца?

– Стабильная, минус двадцать.

– Хорошо. Надя, начинай подготовку. Я хочу полный анализ: состав, структура, возраст. И… – она помедлила, – …биологическая активность.

Надя подняла голову.

– Думаешь, там может быть что-то живое?

– Я думаю, нам нужно исключить все варианты.

Это был научный ответ. Правильный, осторожный. Но Надя знала её слишком хорошо.

– Ты напугана, – сказала она. Не вопрос – утверждение.

Амира не стала отрицать.

– Я… – она подбирала слова, – …я обеспокоена. Мы восемь лет жили рядом с чем-то, что не понимали. Если это тела существ – где остальные? Почему только здесь? Почему в такой позе?

– Может, это место имело для них значение. Религиозное, культурное. Кладбище, как ты говорила.

– Может. – Амира посмотрела на криокамеру. – Или может, они не умерли.

– Что?

– Температура внутри выше, чем снаружи. Ты сама сказала – термодинамика. Мёртвое тело не может быть теплее окружающей среды, если нет внешнего источника тепла.

– Может, геотермальный…

– Может. – Амира поставила камеру на стол. – Начинай анализ. Я хочу результаты через два часа.

Она развернулась и вышла, не дожидаясь ответа.

В коридоре было пусто. Амира прислонилась к стене и закрыла глаза. Руки болели. Голова болела. Всё болело.

Тридцать лет она изучала мёртвых. Раскапывала гробницы, собирала кости, восстанавливала по фрагментам жизни тех, кто давно превратился в прах. Мёртвые были надёжными. Предсказуемыми. Они не меняли показаний, не задавали вопросов, не требовали ответов.

Но то, что лежало в криокамере…

То, что лежало под ногами всей базы…

Амира открыла глаза и посмотрела на свои руки. Узловатые пальцы, распухшие суставы, едва заметный тремор. Руки археолога, привыкшие к кисточкам и скальпелям, к тонкой работе и бесконечному терпению.

Руки, которые скоро откажут.

Доктор Маркова давала ей год – может, два, – прежде чем артрит станет необратимым. После этого – протезы или отставка. Возвращение на Землю, где её ждала пустая квартира и пустая жизнь.

Она думала, что закончит карьеру здесь, на TRAPPIST-1e. Что умрёт, так и не разгадав тайну инопланетной цивилизации. Что её пепел развеют над раскопками, и она станет частью этой мёртвой планеты.

Но планета, кажется, была не такой мёртвой, как они думали.

Два часа превратились в четыре.

Амира провела их в своём кабинете – крошечной комнатушке, которую она делила со стопками бумаг, образцами пород и голографической моделью раскопа. Она сидела перед моделью, вращая её, увеличивая отдельные секторы, пытаясь увидеть то, что пропустила раньше.

И видела.

Теперь, когда она знала, что искать, – видела.

Храмовый комплекс был не комплексом. Это было существо – огромное, свернувшееся в клубок существо, похожее на гигантскую многоножку или членистоногое. «Своды» были сегментами его тела. «Нефы» – промежутками между конечностями. «Алтарь» в центре – возможно, головой.

И храмовый комплекс был не один.

Амира увеличила соседний сектор – тот, что они называли «площадью». Плоская поверхность, покрытая геометрическим узором. Теперь она видела: узор был не плиткой, а чешуёй. Или пластинами панциря. «Площадь» была спиной другого существа – распластанного, лежащего лицом вниз.

Их были десятки.

Может, сотни.

Весь раскоп – всё, что они приняли за мёртвый город, – был телами. Телами существ, которые легли здесь когда-то давным-давно и… и что?

Умерли?

Уснули?

Коммуникатор ожил, выдернув её из размышлений.

– Амира? – Голос Нади. – Результаты готовы. Ты захочешь это увидеть.

Лаборатория встретила её запахом химикатов и гудением аппаратуры.

Надя стояла у центрального экрана, на котором вращалась трёхмерная модель – клеточная структура, увеличенная в тысячи раз. Рядом, на столе, лежал контейнер с образцом – открытый, пустой.

– Где образец?

– Там. – Надя кивнула на анализатор в углу. – Разбирается на молекулы. Но я успела сделать достаточно срезов.

Она указала на ряд предметных стёкол – тёмные прямоугольники с тонкими слоями ткани.

– Показывай.

Надя вывела на экран первую модель.

– Это верхний слой. Полностью минерализованный. Кристаллическая структура – что-то вроде кварца, но с примесями, которых я раньше не видела. Возраст – по предварительной оценке – от тридцати до пятидесяти тысяч лет.

– Так долго?

– Минимум. Может, дольше – нужен радиоуглеродный анализ, но здесь нет углерода-14 в достаточных количествах. Я использовала калий-аргоновый метод.

Амира кивнула.

– Дальше.

– Дальше – интереснее. – Надя переключила изображение. – Это глубокий слой. Два сантиметра под поверхностью. Видишь разницу?

Амира видела.

Кристаллическая структура была другой – менее плотной, более упорядоченной. И между кристаллами виднелось что-то ещё. Тёмные вкрапления, похожие на…

– Органические включения, – сказала Надя. – Не полностью минерализованные. Частично сохранили первоначальную структуру. – Она помолчала. – Амира, это клетки.

– Клетки?

– Клетки. Деформированные, изменённые, но клетки. С ядрами, с мембранами, с чем-то похожим на органеллы. – Надя увеличила изображение. – И вот самое интересное.

На экране появилась новая модель – ещё более глубокий слой, четыре сантиметра под поверхностью. Там, где Марко остановил бур из-за температуры.

Клетки были целыми.

Не окаменевшими, не кристаллизованными – целыми. Прозрачные оболочки, тёмные ядра, сеть внутренних структур. Они выглядели как живые клетки под обычным микроскопом.

– Это невозможно, – сказала Амира.

– Я знаю.

– Тридцать тысяч лет. Минимум. Органика не может сохраняться так долго без…

– Я знаю. – Надя развернулась к ней. – Но она сохранилась. И не просто сохранилась. – Она выдержала паузу, словно собираясь с духом. – Амира, клетки метаболически активны.

Мир замер.

Гудение аппаратуры, шум вентиляции, далёкие голоса из коридора – всё исчезло. Осталось только это слово.

Активны.

– Что?

– Я провела тест на митохондриальную активность. Не знаю, есть ли у них митохондрии, – наверняка нет, – но что-то там работает. Клетки потребляют питательную среду. Медленно, на пределе измерения, но потребляют. – Надя сглотнула. – Они живые, Амира. Эти клетки живые.

Амира смотрела на экран.

На клетки существа, которое лежало под их ногами тысячи лет.

Живые.

– Сколько? – спросила она. Голос звучал странно – словно принадлежал кому-то другому. – Сколько таких тел в зоне раскопок?

– Я… – Надя открыла другой файл. – По твоей модели – если интерпретировать все аномалии как тела – несколько сотен. Может, тысячи. Разного размера.

Тысячи.

Тысячи живых существ, лежащих в земле. Спящих? Ожидающих? Ждущих – чего?

– Нужно сообщить директору, – сказала Амира. – И Стоянову. Если это… если они живые… нам нужен протокол безопасности.

– Амира. – Голос Нади стал тихим. – Есть кое-что ещё.

Она переключила экран в последний раз.

– Это образец, который взял Марко. Четыре часа назад он был в глубокой заморозке. Минус двадцать. – Пауза. – Полчаса назад я проверила его снова.

На экране появился график – две линии, синяя и красная. Синяя – температура образца. Красная – метаболическая активность.

Синяя линия медленно ползла вверх.

Красная – тоже.

– Они просыпаются, – сказала Надя. – Тепло от извлечения запустило какой-то процесс. Клетки… оживают.

Амира смотрела на график.

На линии, которые ползли вверх.

На будущее, которое менялось с каждой секундой.

– Где образец? – спросила она.

– В анализаторе. Я же сказала…

– Нет. Тот образец, который Марко хотел взять для полевого анализа. Второй образец.

Надя побледнела.

– Он… он сказал, что хочет сделать срез для электронной микроскопии. Сам. В траншее. Чтобы не терять время…

Коммуникатор на поясе Амиры ожил.

– Доктор Насер! – Голос Марко, возбуждённый, звенящий. – Доктор Насер, вы должны это видеть! Я нагрел инструменты, как для обычной биопсии, и поверхность… она меняется! Узоры двигаются! Это…

Связь оборвалась.

Амира и Надя переглянулись.

Потом обе побежали к выходу.

Глава 2: Первая кровь

Сектор Дельта, раскопки «Храмового комплекса» TRAPPIST-1e, 14 марта 2156 года, вечер

Вездеход нёсся через сумеречную равнину на предельной скорости.

Амира вцепилась в поручень, пытаясь удержаться на сиденье. Каждый ухаб бросал её из стороны в сторону, каждый рывок отдавался болью в суставах. Надя сидела напротив, бледная, как полотно, вжавшись в спинку кресла.

– Быстрее, – сказала Амира водителю. Её голос был спокойным – привычка контролировать себя не исчезала даже сейчас. – Выжми всё, что можешь.

– Уже выжимаю, доктор.

За окном мелькали скалы и тени. Красноватый свет звезды придавал пейзажу вид кошмарной декорации – застывшего мира, в котором время остановилось. Но время не остановилось. Время бежало – секунда за секундой, минута за минутой, – и с каждым мгновением расстояние до раскопа сокращалось.

Коммуникатор молчал.

Амира уже трижды пыталась вызвать Марко. Трижды – тишина. Ни помех, ни статики, ни обрывков голоса. Просто молчание, словно его коммуникатор перестал существовать.

– Может, сбой связи, – сказала Надя. – Солнечная активность. Помнишь, в прошлом году…

– Помню.

Но это была не солнечная активность. Амира знала. Чувствовала – тем шестым чувством, которое появляется после тридцати лет работы на раскопках, после десятков экспедиций в места, где что-то пошло не так.

Узоры двигаются, – сказал Марко.

Живые клетки. Метаболическая активность. Тепловой триггер.

Они разбудили что-то.

Вездеход остановился у края раскопа через одиннадцать минут.

Амира выскочила первой, не дожидаясь, пока машина полностью замрёт. Её ноги ударились о грунт, колени дрогнули – тело протестовало против резких движений, – но она уже бежала к лестнице.

– Марко!

Голос унёсся в красноватую полумглу и не вернулся.

Раскоп выглядел как обычно: траншеи, оборудование, маркеры на грунте. Флуоресцентные метки мерцали в полутьме, обозначая безопасный путь. Внизу, на дне, виднелись контуры западной стены – того, что они ещё утром называли стеной.

Тела.

Не стена – тела.

Амира начала спускаться. Ступени были скользкими от вечной влаги сумеречной зоны; она держалась за верёвочные перила, не отрывая взгляда от дна траншеи. Надя спускалась следом, тяжело дыша.

– Не вижу его, – сказала Надя. – Может, ушёл в…

– Тихо.

Амира замерла на середине лестницы.

Звук.

Едва слышный – на грани восприятия. Что-то среднее между потрескиванием и шелестом. Как будто кто-то медленно разрывал ткань. Или как будто лёд трескался под солнцем.

Но здесь не было солнца.

– Слышишь? – прошептала Надя.

– Слышу.

Амира снова двинулась вниз – медленнее, осторожнее. Каждый шаг отмеривался ударом сердца. Звук становился громче по мере приближения к дну.

Потрескивание. Шелест. Что-то ещё – влажный, хлюпающий звук, от которого по спине пробежал холодок.

Она ступила на дно траншеи.

И увидела.

Стена изменилась.

Там, где утром была гладкая поверхность с геометрическим узором, теперь зияла трещина – неровная, рваная, словно ткань лопнула изнутри. Края трещины были влажными. Не от воды – от чего-то другого. От чего-то, что сочилось из глубины, густого и тёмного.

Марко стоял в трёх метрах от трещины.

Не стоял – застыл. Спиной к Амире, неподвижно, словно превратился в ещё одну статую этого мёртвого – не мёртвого, не мёртвого! – города. В его руке белел термоинструмент – тот самый, которым он собирался сделать срез.

– Марко.

Он не обернулся.

Амира сделала шаг вперёд. Ещё один. Стена была в пяти метрах – трещина в ней расширялась на глазах, медленно, неумолимо. Потрескивание стало громче. Из глубины доносился ещё один звук – низкий, ритмичный, похожий на сердцебиение.

– Марко, отойди от стены.

Он наконец повернул голову. Его лицо было белым. Глаза – огромными, расширенными так, что белки были видны по всей окружности радужки. На его щеке блестела влага – пот или слёзы, Амира не могла понять.

– Доктор… – Его голос был сиплым, чужим. – Доктор, оно… оно выходит…

Трещина разошлась шире.

И Амира увидела то, что было внутри.

Сначала – движение.

Волна, пробежавшая под кристаллической коркой. Словно что-то огромное, спавшее тысячелетия под слоем камня, внезапно шевельнулось. Потом – звук. Не потрескивание – рёв. Низкий, вибрирующий, проникающий в кости. Такой звук могло издавать только что-то живое.

Что-то очень большое.

И очень голодное.

Корка лопнула.

Осколки – нет, не осколки, чешуйки, пластины, фрагменты окаменевшей плоти – разлетелись веером, застучав по камням. Из трещины хлынула жидкость – густая, тёмная, маслянистая. Она воняла чем-то древним: гниением, химией, временем.

И из этой жидкости поднялось существо.

Оно было размером с крупную собаку. Шесть конечностей – две передние, четыре задние – оканчивались острыми наростами, похожими на когти насекомого. Тело было сегментированным, покрытым пластинами, которые ещё блестели от влаги. Голова – если это можно было назвать головой – представляла собой каплевидный нарост с чем-то похожим на челюсти.

Глаз у него не было.

Или глаза были везде – россыпь тёмных точек по всей поверхности головы, каждая из которых, казалось, смотрела в свою сторону.

Существо замерло.

Секунду – две – три – оно не двигалось. Только пластины на его боках поднимались и опускались в каком-то подобии дыхания. Густая жидкость стекала с него и впитывалась в землю.

Потом оно повернулось к Марко.

– Беги, – сказала Амира.

Её голос был спокойным. Удивительно, до абсурда спокойным. Где-то в глубине её разум кричал от ужаса, но снаружи – только этот ровный, командный тон.

– Марко, беги.

Он не побежал.

Он даже не пошевелился.

Существо двинулось вперёд – одним плавным, перетекающим движением. Так двигаются насекомые: не шаг за шагом, а волной, словно само тело – механизм, созданный для движения. Оно было быстрым. Намного быстрее, чем могло показаться на первый взгляд.

Термоинструмент выпал из руки Марко и со стуком ударился о камни.

– БЕГИ!

Амира бросилась вперёд – сама не понимая, зачем. Что она собиралась делать? Встать между Марко и этой тварью? Голыми руками остановить существо, которое только что пробудилось от тысячелетнего сна?

Но её тело двигалось быстрее разума.

Существо тоже двигалось.

Оно достигло Марко за мгновение до Амиры.

Он закричал.

Это был не крик страха – для страха нужно понимать, что происходит. Это был крик первобытного ужаса, того, что живёт в самом основании мозга, в тех слоях, где ещё нет языка и мысли, только инстинкт, только боль, только смерть.

Существо врезалось в него сбоку.

Шесть конечностей обхватили его тело с ужасающей точностью. Когти – если их можно было назвать когтями – впились в защитный комбинезон, прорвали его, словно бумагу. Марко упал, и существо упало вместе с ним – клубок конечностей, сегментов, брызг тёмной жидкости.

Амира добежала слишком поздно.

Она схватила первое, что попалось под руку, – кусок металлической трубы, часть опорной конструкции, – и ударила. Раз, другой, третий. Труба отскакивала от пластин существа с глухим звоном, не причиняя видимого вреда. Это было как бить по камню.

Марко ещё кричал.

Потом перестал.

Существо подняло голову – если это была голова – и «посмотрело» на Амиру. Десятки тёмных точек были направлены на неё, и в каждой из них не было ничего – ни злобы, ни интереса, ни разума. Только голод.

Только бесконечный, древний голод.

Оно бросилось на неё.

Время замедлилось.

Так бывает в моменты смертельной опасности – мозг переключается в другой режим, начинает воспринимать мир покадрово, рывками, словно старая плёнка в проекторе. Амира видела каждую пластину на теле существа, каждую каплю влаги на его боках, каждый изгиб конечностей, нацеленных на неё.

Она не успевала уйти.

Она это знала – знала с абсолютной, кристальной ясностью. Тварь была слишком быстрой. Она была слишком медленной. Расстояние между ними – три метра? два? – сокращалось с каждой долей секунды, и ничего – ничего! – нельзя было сделать.

Потом – вспышка.

Синеватая, ослепительная. Луч плазмы рассёк полумрак траншеи и ударил существо в бок. Пластины лопнули. Внутренности – чёрные, дымящиеся – брызнули в стороны. Тварь взвизгнула – звук, который Амира не забудет до конца жизни, – и дёрнулась, потеряв ориентацию.

– На землю!

Голос был резким, командным. Амира не думала – бросилась вниз, прикрыла голову руками. Над ней снова вспыхнул луч – и ещё один, и ещё.

Когда она подняла голову, существо корчилось в огне.

Оно горело – не так, как горит дерево или ткань, а изнутри, словно плазма проникла под пластины и воспламенила всё, что там было. Конечности скребли по земле, оставляя глубокие борозды. Сегменты расходились, обнажая внутренности, из которых валил густой чёрный дым.

Потом оно затихло.

Плазменный резак выстрелил ещё раз – в голову, в центр скопления тёмных точек. Голова лопнула, как переспелый плод, разбрызгивая ошмётки.

Существо перестало двигаться.

– Вы целы?

Над ней стоял человек в тактическом снаряжении – серый бронежилет, шлем с прозрачным забралом, плазменный резак в руках. За его спиной виднелись ещё двое – такие же фигуры, такое же снаряжение.

Охрана базы.

Амира попыталась встать. Ноги не слушались. Человек протянул руку и рывком поднял её.

– Спрашиваю: вы целы?

– Да. Я… да. – Голос скрипел, как несмазанный механизм. – Марко. Там… там Марко.

Она повернулась – и увидела.

Марко лежал в трёх метрах от неё. Его тело было… неправильным. Согнутым под углами, которые человеческое тело не должно принимать. Комбинезон – разорванным в клочья. А под комбинезоном…

Амира отвернулась.

Её вырвало – резко, без предупреждения. Кислая жидкость обожгла горло, брызнула на камни. Она стояла, согнувшись, опираясь руками о колени, и её тело сотрясалось от спазмов, пока не осталось ничего, кроме пустоты.

– Мёртв. – Один из охранников склонился над телом Марко. – Множественные травмы. Ничего сделать нельзя.

– Надо вынести его, – сказала Амира.

Её голос был хриплым, но уже не дрожал. Тошнота отступила, оставив после себя странную пустоту – как будто все эмоции вытекли вместе с содержимым желудка.

– Доктор Насер?

Новый голос. Знакомый.

Она обернулась.

Виктор Стоянов спускался по лестнице – неспешно, уверенно, как человек, который видел всё это раньше. И, вероятно, видел. Тридцать лет военной службы, конфликты на Марсе и Титане – он наверняка видел и худшее.

Стоянов был высоким, широкоплечим мужчиной с обритой наголо головой и лицом, словно вырубленным из камня. Глубокие морщины, жёсткий рот, глаза цвета мокрого асфальта. На вид – шестьдесят, но двигался он так, словно ему тридцать.

– Доклад, – сказал он, не глядя на Амиру.

Один из охранников – тот, что стрелял – шагнул вперёд.

– Одно существо, командир. Вылезло из стены. Атаковало гражданского, убило до нашего прибытия. Уничтожено плазменным огнём.

– Один выстрел?

– Четыре. Первый дезориентировал, остальные – на поражение.

Стоянов кивнул и наконец повернулся к Амире.

– Доктор Насер. Рады, что вы целы.

– Радость взаимна. – Амира выпрямилась, заставила себя смотреть ему в глаза. – Как вы узнали?

– Доктор Вербицкая вызвала охрану перед отъездом. На всякий случай, как она выразилась. – Его губы изогнулись в подобии улыбки – короткой, невесёлой. – Хороший случай оказался.

– Где она?

– Наверху. С ней всё в порядке.

Стоянов прошёл мимо Амиры к телу существа. Присел на корточки, не прикасаясь, только глядя. Его лицо ничего не выражало.

– Это то, что вы раскапывали, – сказал он. Не вопрос – утверждение.

– Да.

– Сколько их там?

Амира помолчала.

– Мы не знаем точно. Сотни. Может, тысячи.

Стоянов поднялся. Его взгляд был таким же холодным, как и раньше, но что-то в нём изменилось. Не страх – страх не то слово. Понимание.

– Они все… живые?

– Мы думали, что нет. Теперь… – Она посмотрела на труп существа. – Теперь я не уверена ни в чём.

Тело Марко вынесли наверх через двадцать минут.

Его завернули в термоодеяло – стандартная процедура для транспортировки останков. Термоодеяло было серебристым, и в красноватом свете звезды оно казалось каким-то неестественно чистым. Слишком чистым для того, что лежало внутри.

Надя ждала у вездехода. Когда носилки появились на поверхности, она шагнула вперёд – и остановилась, словно налетела на невидимую стену.

– Марко?

Амира кивнула.

Надя закрыла глаза. Её губы шевельнулись – беззвучно, может быть, молитва, может быть, проклятие. Потом она открыла глаза и посмотрела на Амиру.

– Как?

– Быстро. – Это была правда – и ложь одновременно. Быстро – но не безболезненно. Не легко. – Он не успел ничего понять.

Это была ложь. Марко всё понял. Амира видела его глаза в тот момент, когда существо набросилось на него. Он понял всё – и это понимание было последним, что он унёс с собой.

– Эвакуация, – сказал Стоянов. Он стоял рядом, сложив руки за спиной. – Весь персонал – из сектора Дельта. Немедленно.

– У нас там оборудование, – начала Амира. – Образцы…

– Оборудование подождёт. – Стоянов повернулся к ней. – Доктор Насер, вы только что видели, на что способна одна эта тварь. Одна. Вы сказали – сотни. Тысячи. Сколько из них проснётся в ближайший час?

Амира молчала.

Она не знала. Никто не знал. Тепловой триггер – инструмент Марко был горячим, он активировал пробуждение. Но что ещё могло его запустить? Вибрация? Звук? Просто присутствие живых существ рядом?

– Я связался с базой, – продолжил Стоянов. – Директор Танака в курсе. Объявлен карантин второго уровня.

– Второго?

– Изоляция сектора. Запрет на приближение без разрешения. – Он помолчал. – Если обнаружатся новые пробуждения – третий уровень. Полная блокада.

Надя покачала головой.

– Полная блокада – это уничтожение зоны.

– Я знаю, что это.

– Мы не можем уничтожить раскоп! Там… там научное открытие века! Тысячелетия! Мы нашли инопланетную жизнь, живую инопланетную жизнь, и вы хотите…

– Я хочу, чтобы мои люди остались живы. – Голос Стоянова был ровным, без эмоций. – Научные открытия бесполезны для мертвецов.

Надя открыла рот, чтобы возразить, но Амира положила руку ей на плечо.

– Он прав.

– Что?

– Он прав, Надя. – Амира посмотрела на раскоп – на траншеи, на тёмные контуры стен, которые теперь казались ей чем-то совсем другим. Не архитектурой. Спящими телами. – Мы не знаем, с чем имеем дело. Не знаем, сколько их. Не знаем, что их будит. Пока не узнаем – нельзя рисковать людьми.

Надя смотрела на неё с выражением, которое Амира не могла прочитать. Удивление? Разочарование? Гнев?

– Ты же археолог, – сказала она наконец. – Ты тридцать лет ждала чего-то подобного. И теперь просто… сдаёшься?

– Я не сдаюсь. – Амира убрала руку. – Я выбираю приоритеты. Марко мёртв. Если мы не будем осторожны – мёртвых станет больше.

– Но…

– Надя. – Голос Амиры стал жёстче. – Ты видела эту тварь. Ты видела, что она сделала с Марко за десять секунд. Теперь представь сотню таких. Тысячу. Выползающих из земли по всему сектору, голодных, агрессивных. – Она помолчала. – Представила?

Надя побледнела.

– Вот именно, – сказала Амира. – Карантин – это не отступление. Это здравый смысл.

Обратный путь до базы занял сорок минут.

Амира сидела в вездеходе, глядя в окно на проплывающий мимо пейзаж. Красные скалы, чёрные тени, бесконечные сумерки. Мир, который ещё утром казался мёртвым. Пустым. Безопасным.

Теперь она знала: он не был ни тем, ни другим, ни третьим.

Тело Марко лежало в грузовом отсеке. Надя сидела рядом с ним – молча, неподвижно, уставившись в одну точку. Она не плакала. Надя вообще редко плакала – Амира за пять лет видела это, может, раза два.

Стоянов ехал в другой машине – впереди, прокладывая путь. Его голос периодически раздавался из коммуникатора, отдавая приказы: «Группа два, занять позицию у входа в тоннель», «Группа три, развернуть периметр», «Всем гражданским – режим укрытия».

Военная машина запускалась.

Амира думала о Марко.

Двадцать девять лет. Из Сан-Паулу, кажется – или Рио? Она не помнила точно. Он пришёл в её команду три года назад – молодой, восторженный, с горящими глазами. «Доктор Насер, это честь работать с вами», – сказал он тогда. Она ответила что-то вежливое и сразу забыла.

Три года.

Она знала, что он любил футбол – какой-то бразильский клуб, название которого она никогда не могла запомнить. Что он писал стихи – плохие, судя по тем отрывкам, которые он иногда зачитывал вслух. Что у него была девушка на Земле – или была когда-то, он не говорил об этом в последний год.

Три года рядом – и она знала о нём так мало.

Доктор, оно выходит…

Его последние слова. Не «помогите», не «спасите», не «мама». Он до конца оставался учёным – наблюдал, описывал, пытался понять. И умер, не поняв ничего.

Как и все они.

Амира закрыла глаза.

Руки болели. Странно – она не замечала боли там, в траншее. Адреналин, наверное. Теперь адреналин ушёл, и привычная ноющая ломота вернулась. Хуже обычного – она слишком сильно сжимала эту дурацкую трубу, пытаясь ударить существо.

Бесполезно.

Труба отскакивала от пластин, как от камня.

Четыре выстрела плазмой – чтобы убить одну тварь размером с собаку. Что будет, если проснутся крупные? Те, что размером с медведя? Или ещё больше?

Она видела модель раскопа. Видела «храмовый комплекс» – существо, свернувшееся в клубок. Оно было шести метров в высоту. Минимум.

Сколько плазмы нужно, чтобы убить такое?

База «Розетта» встретила их режимом тревоги.

Жёлтые огни мигали на стенах центрального купола. У шлюзов стояли охранники в полной экипировке. Люди – те, кто был снаружи – спешили внутрь, оглядываясь через плечо на горизонт. Там, в нескольких километрах, лежал сектор Дельта – невидимый за скалами, но теперь кажущийся страшнее любого кошмара.

Стоянов уже был у входа, когда вездеход Амиры остановился.

– Доктор Насер, – сказал он. – Директор хочет видеть вас. Немедленно.

– Мне нужно…

– Немедленно, доктор.

Его тон не допускал возражений.

Амира посмотрела на Надю. Та кивнула – едва заметно.

– Иди. Я займусь… – она запнулась на мгновение, – …займусь Марко.

Амира хотела сказать что-то – спасибо? Извини? Держись? Но слова застряли в горле, и она только кивнула в ответ.

Стоянов уже шёл к шлюзу. Амира поспешила за ним.

Кабинет директора располагался в административном секторе – небольшая комната с видом на центральную площадь базы. Хироши Танака сидел за столом, уставившись в голографический экран. Ему было шестьдесят три – невысокий японец с аккуратно зачёсанными седыми волосами и лицом бюрократа. Человек, привыкший к порядку, правилам, процедурам.

Сейчас его лицо было серым.

– Доктор Насер. – Он поднялся, когда она вошла. – Садитесь, пожалуйста.

Амира села. Стоянов остался стоять у двери – руки за спиной, взгляд прямой.

– Командир Стоянов ввёл меня в курс дела, – сказал Танака. – Но я хотел бы услышать вашу версию.

– Мою версию?

– Вы были там. Видели это существо. – Он помолчал. – Видели, что оно сделало с вашим ассистентом.

Амира смотрела на него – на это усталое, растерянное лицо – и думала: он не готов. Никто из нас не готов.

– Мы ошиблись, – сказала она наконец. – Восемь лет ошибались. То, что мы принимали за руины – это не архитектура. Это тела.

– Тела?

– Существа. Огромные, разных размеров, разных форм. Они лежат там – под землёй, в скалах, везде. Окаменевшие, кристаллизованные. Мы думали – мёртвые. – Она сглотнула. – Они не мёртвые.

Танака молчал. Его пальцы барабанили по столу – нервный жест, который он, похоже, не контролировал.

– Сколько?

– Мы не знаем точно. По предварительным оценкам – сотни в секторе Дельта. Может, тысячи по всей сумеречной зоне.

– И все они… живые?

– Доктор Вербицкая обнаружила метаболическую активность в образцах. – Амира выбирала слова осторожно. – Это не жизнь в обычном понимании – больше похоже на… спячку. Глубокую спячку, которая длилась тысячи лет. Но когда образец нагрели…

– Он проснулся.

– Да.

Танака закрыл глаза. Несколько секунд он просто сидел так – неподвижно, молча, словно пытаясь переварить услышанное.

– Эвакуация персонала из сектора Дельта завершена, – доложил Стоянов. – Периметр установлен. Дроны ведут наблюдение.

– Хорошо. – Танака открыл глаза. – Что дальше, командир?

– Зависит от того, что решит руководство.

Директор повернулся к Амире.

– Доктор Насер, вы – глава раскопок. Ваше мнение?

Амира молчала. Что она могла сказать? Что они столкнулись с чем-то, к чему не готовились? Что все их планы, все протоколы – бесполезны перед лицом существ, которых они не понимают?

– Нам нужно больше данных, – сказала она наконец. – Мы не знаем, что их пробуждает. Не знаем, насколько они опасны. Не знаем, есть ли способ… – она запнулась, – …остановить пробуждение.

– Остановить?

– Или хотя бы замедлить. Если тепло – триггер, возможно, охлаждение может…

– С уважением, доктор, – перебил Стоянов, – мы не можем охладить несколько квадратных километров.

– Я знаю. Но мы можем попытаться понять механизм. Найти другие триггеры. Возможно – способ коммуникации.

Танака поднял бровь.

– Коммуникации?

– Это разумные существа. – Амира услышала свой голос – уверенный, твёрдый – и удивилась сама себе. – То, что мы видели – это, вероятно, низшая форма. Рабочий класс, если угодно. Но они построили – нет, не построили, они были частью чего-то большего. Организованного. Если есть рабочие – должны быть и те, кто ими управляет.

– И вы хотите с ними поговорить.

– Я хочу понять, с чем мы столкнулись. Прежде чем принимать решения.

Стоянов шагнул вперёд.

– Директор, с уважением – у нас нет времени на понимание. Одна тварь убила человека за десять секунд. Если проснутся ещё – база окажется в опасности.

– Я не предлагаю игнорировать опасность, – возразила Амира. – Я предлагаю не паниковать. Карантин – правильное решение. Но карантин – это время. Время, которое можно использовать для исследований.

Танака смотрел на них обоих – на учёную и солдата – и Амира видела в его глазах то, что видела во многих глазах за свою карьеру. Нерешительность. Страх ответственности. Желание, чтобы кто-то другой принял решение.

– Карантин, – сказал он наконец. – Второй уровень, как предложил командир Стоянов. Изоляция сектора Дельта. Все исследования – только дистанционно, через дроны. Никакого приближения к периметру без моего личного разрешения.

– А если существа начнут выходить за периметр? – спросил Стоянов.

Танака помолчал.

– Тогда – третий уровень.

– Полная блокада.

– Да.

Амира хотела возразить – но не стала. Это был компромисс. Не лучший, но приемлемый. Время – вот что им нужно. Время, чтобы понять. Время, чтобы найти ответы.

Если ответы существовали.

– Есть ещё кое-что, – сказала она.

Оба мужчины повернулись к ней.

– Образец. Тот, что доктор Вербицкая анализировала в лаборатории. Он тоже нагревался. Тоже… активировался. – Она помолчала. – Нам нужно проверить, не началось ли пробуждение там.

Стоянов выругался – коротко, грубо.

– Лаборатория – в научном крыле. В центре базы.

– Я знаю.

Танака побледнел.

– Идите, – сказал он. – Немедленно. Если там что-то… – он не договорил. – Просто идите.

Научное крыло встретило их тишиной.

Не обычной рабочей тишиной – напряжённой, давящей. Коридоры были пусты. Свет – приглушённым, аварийным. На стенах мигали жёлтые индикаторы режима карантина.

Стоянов шёл первым, плазменный резак наготове. За ним – двое охранников. Амира замыкала процессию, стараясь не отставать.

Её сердце колотилось – гулко, отчётливо. Она слышала каждый удар.

Дверь в лабораторию Нади была закрыта.

Стоянов поднял руку – стоп. Прислушался. Приложил ладонь к панели рядом с дверью.

– Температура внутри – плюс двадцать два, – сказал он тихо. – Норма.

– Это ничего не значит. – Амира вспомнила образец, вспомнила график. – Существо было тёплым изнутри.

Стоянов кивнул.

– Открываю.

Дверь скользнула в сторону.

Лаборатория была пуста.

Никаких существ. Никаких следов разрушения. Только привычный беспорядок – оборудование, образцы, предметные стёкла на столе.

И анализатор в углу.

Амира подошла к нему – медленно, осторожно, словно к спящему зверю. Экран анализатора светился синим. Данные бежали по нему – температура, состав, метаболическая активность.

Контейнер с образцом был пуст.

– Где он? – спросил Стоянов за её спиной.

Амира смотрела на пустой контейнер, не понимая. Образец был здесь – должен был быть здесь. Надя сказала, что загрузила его в анализатор. Он не мог просто исчезнуть.

Она посмотрела на данные. Температура образца – пусто. Состав – пусто. Метаболическая активность – пусто.

Анализ завершён. Образец уничтожен в процессе.

Амира выдохнула – медленно, шумно.

– Всё в порядке, – сказала она. – Образец был слишком мал. Анализатор разобрал его на молекулы.

– Уверены?

– Да. – Она показала на экран. – Видите? Процесс завершён. Образца больше нет.

Стоянов опустил резак. Его лицо по-прежнему ничего не выражало, но плечи чуть расслабились.

– Хорошо. – Он повернулся к охранникам. – Проверьте остальные помещения. Доложите о любых аномалиях.

Охранники кивнули и вышли.

Амира осталась в лаборатории – одна, если не считать Стоянова у двери. Она смотрела на экран анализатора, на пустой контейнер, на разбросанные предметные стёкла.

Марко был мёртв.

Существа – живы.

И где-то там, в секторе Дельта, под землёй, в камнях, в скалах – тысячи таких же существ ждали своего часа. Спали – или притворялись, что спят. Ждали тепла, звука, прикосновения – чего угодно, что заставит их открыть глаза.

Договор соблюдён.

Слова всплыли в памяти – непонятные, бессмысленные. Сигнал, который примут через сорок лет. Послание, которое она отправит – если доживёт.

Но сейчас не было никакого договора.

Сейчас была только война.

Война, которая ещё даже не началась.

Тело Марко поместили в морг базы.

Амира не пошла – не смогла. Вместо этого она стояла у окна в своём кабинете, глядя на тёмный горизонт. Где-то там, за скалами, лежал сектор Дельта. Дроны кружили над ним – крошечные точки, едва различимые в красноватом полумраке.

Они следили.

Ждали.

Как и все на базе.

– Амира?

Она обернулась. Надя стояла в дверях – осунувшаяся, постаревшая за несколько часов.

– Входи.

Надя вошла и закрыла дверь за собой. Несколько секунд она молчала – просто стояла, словно не зная, что сказать.

– Марко похоронят завтра, – сказала она наконец. – Кремация. Прах – в Стену Памяти.

Амира кивнула.

– Я буду там.

– Хорошо. – Надя помолчала. – Танака объявил расширенный карантин. Третий уровень – в резерве. Стоянов хочет уничтожить весь сектор к чёртовой матери.

– Я знаю.

– Ты не можешь ему позволить.

Амира повернулась к окну.

– Я не могу ему запретить.

– Но…

– Надя. – Голос Амиры был усталым. – Там погиб человек. Мой человек. Мой ассистент. – Она закрыла глаза. – Если бы я могла вернуться и всё изменить – я бы не взяла тот образец. Не позволила бы Марко спуститься. Не…

– Тогда мы бы не узнали.

– Да. – Амира открыла глаза. – Мы бы не узнали. И может быть, это было бы лучше.

Надя подошла ближе. Остановилась рядом – плечом к плечу.

– Ты не веришь в это.

– Нет. – Амира смотрела на горизонт. – Не верю. Но иногда… иногда хочется верить.

Они стояли молча – две женщины у окна, глядящие на мир, который изменился навсегда.

За стеклом красный карлик висел над горизонтом – неподвижный, равнодушный. Он светил так миллионы лет. Будет светить ещё миллионы – когда все они умрут и превратятся в прах.

Или не превратятся.

Может быть, они тоже станут частью этой земли. Частью этих существ. Частью чего-то, что пережило время.

Амира смотрела на звезду и думала о Марко.

О его улыбке.

О его последних словах.

Доктор, оно выходит…

Она не забудет.

Никогда.

Глава 3: Вскрытие

Лаборатория биологических исследований, база «Розетта» TRAPPIST-1e, 15 марта 2156 года, 02:14 по корабельному времени

Труп воняло.

Надя Вербицкая стояла над секционным столом, глядя на то, что осталось от существа после четырёх плазменных выстрелов, и думала: это самый отвратительный запах в её жизни. А она работала с разлагающейся органикой двадцать лет – в морских экспедициях, в болотистых раскопах, однажды даже на китобойной станции, где трупы кашалотов неделями гнили под антарктическим солнцем.

Это было хуже.

Запах был сладковатым, химическим, с нотами аммиака и чего-то ещё – чего-то чужеродного, не поддающегося описанию. Её обонятельные рецепторы просто не знали, как это классифицировать. Мозг получал сигнал «опасность» и «отвращение» одновременно, и желудок скручивался в тугой узел.

Она надела респиратор.

Помогло – немного.

– Готова? – спросила Амира.

Она стояла у двери, скрестив руки на груди. Выглядела она паршиво: серое лицо, красные глаза, волосы выбиваются из небрежного узла. Надя знала, что сама выглядит не лучше. Никто на базе не спал этой ночью.

– Нет, – честно ответила Надя. – Но это никого не волнует, да?

– Я могу найти кого-то другого.

– Кого? Лопеса? Он в жизни не резал ничего сложнее лягушки. – Надя взяла скальпель и взвесила его в руке. – Нет уж. Это моя работа.

Она склонилась над столом.

Существо – то, что от него осталось – лежало на спине, если у него вообще была спина. Плазма прожгла дыры в хитиновых пластинах, обуглила края, превратила внутренности в чёрную спёкшуюся массу. Но не везде. Левая сторона тела уцелела почти полностью – там, куда стрелок не попал.

Шесть конечностей. Сегментированное тело. Голова – или то, что служило головой – с россыпью сенсорных точек. Размером с крупного добермана, но совершенно иной анатомии. Ничего общего с земной жизнью.

И всё же – жизнь.

Углеродная, клеточная, с чем-то похожим на нервную систему и что-то похожее на кровь. Чужая – но узнаваемая. Как будто эволюция на другом конце галактики пришла к похожим решениям.

Или как будто кто-то использовал тот же учебник.

– Начинаю запись, – сказала Надя вслух. Голосовой регистратор на её воротнике мигнул зелёным. – Вскрытие образца Дельта-один. Время – ноль два пятнадцать. Присутствует доктор Амира Насер в качестве наблюдателя. Состояние образца – частично разрушен плазменным оружием, левый латеральный сегмент сохранён.

Она сделала первый надрез.

Скальпель вошёл в ткань с неожиданным сопротивлением. Не как в мясо – скорее как в плотную резину. Под лезвием что-то хрустнуло.

– Внешний покров, – диктовала Надя, – состоит из нескольких слоёв. Наружный – хитиноподобный, высокой плотности, толщина около трёх миллиметров. Под ним – волокнистая структура, предположительно мышечная ткань. Цвет – тёмно-серый с фиолетовым оттенком.

Она расширила разрез, отогнула край.

Внутри было… странно.

Не хаос органов, как у земных существ. Не полости, заполненные жидкостью. Скорее – структура. Геометрическая, почти архитектурная. Слои ткани переплетались под строгими углами, образуя что-то вроде решётки.

– Амира, посмотри на это.

Амира подошла – осторожно, не касаясь стола.

– Что я вижу?

– Хороший вопрос. – Надя взяла пинцет и приподняла один из слоёв. – Похоже на соты. Или на… не знаю… микросхему?

– Биологическую микросхему?

– Я же говорю – не знаю. – Надя раздвинула ткани шире. – Но посмотри сюда. Эти каналы – видишь? Они идут параллельно, на равном расстоянии друг от друга. Это не случайность. Это дизайн.

Амира молчала. Её глаза сканировали вскрытую полость – быстро, профессионально. Даже сейчас, даже после всего, что случилось, она оставалась учёным. Наблюдала. Анализировала.

– Нервная ткань? – спросила она.

– Возможно. Но если это нервы – они занимают добрую половину тела. – Надя потянулась к спектроанализатору. – Дай мне минуту.

Она взяла образец ткани из одного из каналов – крошечный фрагмент, меньше ногтя – и поместила в анализатор. Машина загудела, обрабатывая данные.

Пока она ждала, Надя продолжила вскрытие. Скальпель двигался уверенно – вниз, вдоль тела, через сегменты. Каждый разрез открывал новые странности.

– Пищеварительная система, – бормотала она в диктофон. – Централизованная, проходит через все сегменты. Полость заполнена… – она принюхалась и тут же пожалела об этом, – …чем-то вроде желудочного сока. Сильно кислотная среда, судя по запаху.

– Что они едят?

– Пока не знаю. Желудок пуст. – Надя заглянула глубже. – Но строение челюстей… видишь эти зазубрины? Это для разрывания, не для пережёвывания. Хищник. Или падальщик.

Анализатор пискнул.

Надя повернулась к экрану – и застыла.

– Что? – Амира шагнула ближе. – Надя, что там?

– Это… – Надя потёрла глаза, словно не веря тому, что видит. – Это не нервная ткань.

– А что тогда?

– Это нервная сеть. – Она ткнула пальцем в экран. – Смотри. Структура похожа на нейроны, но организация совершенно другая. У нас нервы идут к мозгу – центральная система, иерархия. Здесь – распределённая сеть. Нет центра. Каждый узел связан с каждым.

– Как интернет?

– Как… да, примерно. – Надя повернулась к трупу. – Амира, эта штука – она не отдельный организм.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду буквально. – Надя указала на обрубленные каналы на краю разреза. – Видишь? Нервные волокна не заканчиваются внутри тела. Они выходят наружу. Вот здесь, и здесь, и… – она обошла стол, – …здесь. Четыре точки выхода.

Амира молчала. Надя видела, как её лицо менялось – от непонимания к осознанию.

– Они были подключены, – сказала Амира медленно. – К стене. К другим.

– К другим. – Надя кивнула. – Это не отдельное существо. Это… клетка. Часть чего-то большего. Как нейрон в мозгу – сам по себе он ничего не значит, но в сети…

– В сети он часть разума.

– Именно.

Они стояли молча, глядя на изуродованный труп. На то, что ещё несколько часов назад было частью чего-то огромного, древнего, непостижимого.

Частью – но не целым.

– Сколько их там? – спросила Амира тихо. – В секторе Дельта?

– По моим подсчётам – несколько сотен таких, как этот. Рабочие, если угодно. Плюс более крупные формы. – Надя вспомнила модель раскопа. – Тот «храм», который вы копали – он размером со здание. Если это тоже тело…

– Это тело. Я уверена теперь.

– Тогда у нас большие проблемы.

Дверь лаборатории открылась.

Виктор Стоянов вошёл без стука – как к себе домой. За ним маячили двое охранников, оставшихся в коридоре.

– Доктор Вербицкая. – Его взгляд скользнул по секционному столу. – Есть результаты?

Надя сжала зубы. Она не любила Стоянова – не любила его манеру командовать, его холодную уверенность, его привычку входить без разрешения. Но сейчас было не время для личных антипатий.

– Есть. – Она указала на экран анализатора. – Это существо – не отдельный организм. Это часть коллективной сети.

– Сети?

– Нейронной сети. Распределённый разум, если хотите. Все эти твари под землёй – они связаны между собой. Физически связаны, через нервные волокна.

Стоянов нахмурился.

– Как муравьи?

– Сложнее. – Надя поискала аналогию. – Муравьи общаются феромонами, но каждый муравей – отдельный организм. Здесь – прямая нейронная связь. Как если бы все муравьи в муравейнике были одним мозгом.

– И что это значит для нас?

Надя переглянулась с Амирой.

– Это значит, – сказала Амира, – что когда мы убили этого – остальные узнали.

Тишина.

Стоянов стоял неподвижно, только желваки ходили под кожей.

– Узнали, – повторил он.

– Не сразу, – уточнила Надя. – Связь была разорвана, когда он проснулся. Но до этого… – она указала на обрубленные волокна, – …он был частью системы. Всё, что он чувствовал – тепло от инструмента, пробуждение, голод – всё это шло в сеть.

– Как сигнал.

– Как сигнал. И сигнал распространялся.

Амира шагнула вперёд.

– Командир, вы помните температурные аномалии, о которых я говорила? Внутри образца было теплее, чем снаружи. Это не источники тепла – это метаболизм. Очень медленный, почти незаметный, но он есть.

– И?

– И когда один из них просыпается, он выделяет больше тепла. Это тепло распространяется по сети – буквально, физически. Соседние «клетки» нагреваются. И если температура достигает определённого порога…

– Они тоже просыпаются.

– Эффект домино.

Стоянов молчал. Надя видела, как за его непроницаемым лицом работает мозг – просчитывает варианты, оценивает угрозы.

– Сколько времени? – спросил он наконец.

– Что?

– Сколько времени, пока проснутся следующие?

Надя открыла было рот – и закрыла. Она не знала. У неё не было данных для такого расчёта. Скорость теплопроводности в ткани, расстояние между «клетками», пороговая температура пробуждения – всё это были неизвестные.

– Я могу прикинуть, – сказала она. – Но это будет очень грубая оценка.

– Прикинь.

Надя повернулась к компьютеру. Пальцы забегали по клавиатуре, вводя данные – температуру образца, скорость её роста, примерное расстояние между телами в секторе Дельта.

Модель выстроилась на экране: схематичное изображение раскопа, точки-«клетки», волны распространения тепла.

– При текущих параметрах, – сказала она, глядя на результат, – соседние особи достигнут порога пробуждения через шестьдесят-восемьдесят часов. Назовём это семьдесят два, для круглого счёта.

– Три дня.

– Три дня до следующей волны. – Надя помолчала. – А потом – следующая. И следующая. Экспоненциальный рост.

– Сколько – в первой волне?

– Десять-двадцать особей. Ближайшее окружение.

– Во второй?

– Пятьдесят-сто. Может, больше.

– В третьей?

Надя не ответила. Цифры на экране говорили сами за себя.

– Через неделю, – сказала Амира тихо, – проснётся весь сектор.

Стоянов ушёл через десять минут – коротко, по-военному попрощавшись и не сказав ни слова о своих планах. Надя знала, что он думает. Знала, что предложит директору. «Протокол Очищения» – термоядерная стерилизация. Выжечь сектор Дельта, пока не поздно.

Может, он был прав.

Она отогнала эту мысль и вернулась к работе.

– Помоги мне перевернуть его, – сказала она Амире.

Вдвоём они перекатили труп на бок. Надя взяла скальпель и начала новую серию разрезов – вдоль спины, там, где должен был располагаться спинной мозг у позвоночных.

Спинного мозга не было. Вместо него – всё та же распределённая сеть, только плотнее, концентрированнее.

– Смотри, – Надя указала на скопление узлов в центре тела. – Это похоже на… не знаю, узловую станцию? Место, где сходятся волокна.

– Мозг?

– Скорее – ретранслятор. – Надя вгляделась в структуру. – Сигналы приходят сюда со всех частей тела, обрабатываются и отправляются дальше. Но обработка минимальная. Это не центр принятия решений – это просто… узел связи.

– Тогда где центр?

– В том-то и дело. – Надя отложила скальпель. – Может, нигде. Может, разум – если это можно назвать разумом – распределён по всей сети. Каждая «клетка» – часть вычислительной системы.

Амира молчала, глядя на вскрытое тело. Её лицо было непроницаемым, но Надя знала этот взгляд. Так Амира смотрела, когда пыталась уложить в голове что-то принципиально новое.

– Надя.

– М?

– Если они все связаны… если это один разум в миллионах тел… то они не просто спали, верно? Они что-то делали там, во сне.

– Что?

– Не знаю. – Амира покачала головой. – Но подумай. Миллионы нейронов, работающих в параллели. Тысячи лет непрерывной активности. Это вычислительная мощность, которую мы не можем себе представить.

– Ты думаешь, они… думали?

– Или мечтали. Или строили что-то – виртуальное, внутри своей сети. – Амира подняла глаза. – Мы разбудили их от чего-то. Вытащили из какого-то состояния, которое было им важно.

– Важнее жизни?

– Может быть.

Надя фыркнула.

– Знаешь, – сказала она, – я всегда считала, что инопланетный разум будет… не знаю… похож на нас. Любопытный, исследующий. Строящий корабли и отправляющийся к звёздам. А эти…

– Эти свернулись в клубок и уснули на тысячи лет.

– Именно. – Надя стянула перчатки и бросила их в утилизатор. – Какой в этом смысл?

– Может, смысл как раз в этом. – Амира отошла от стола. – Может, они достигли чего-то, чего мы не понимаем. Состояния, которое для них важнее бодрствования.

– Рай для насекомых?

– Или вечность для разума.

Они замолчали. В лаборатории было тихо – только гудение вентиляции и редкие щелчки оборудования.

Надя смотрела на труп существа. На шесть конечностей, застывших в предсмертной судороге. На обожжённые пластины, на вытекшую и засохшую жидкость. Оно было уродливым, чужим, опасным.

И оно было частью чего-то большего.

– Мне нужно продолжить, – сказала она. – Взять образцы для полного анализа. ДНК, или что там у них вместо неё. Биохимия. Структура тканей.

– Конечно.

– Ты можешь идти. Отдохни. Выглядишь ужасно.

Амира усмехнулась – едва заметно, одним углом рта.

– Ты тоже не образец свежести.

– Я хотя бы не падаю на ходу.

– Не преувеличивай.

– Не преуменьшай. – Надя посмотрела ей в глаза. – Амира, серьёзно. Сколько ты не спала?

– Не знаю. Тридцать часов? Сорок?

– Иди спать.

– Не могу. Танака хочет отчёт…

– Танака подождёт. – Надя шагнула к ней. – Послушай. Ты нужна нам в рабочем состоянии. Если через три дня тут начнётся… ну, что бы там ни началось… нам понадобятся твои мозги. Не твой труп от истощения.

Амира молчала.

– Пожалуйста, – добавила Надя. – Ты мне никогда не нравилась…

– Спасибо.

– …но ты нужна. Мне. Всем здесь. – Она помолчала. – Марко был твоим, я знаю. Но умирать вместе с ним необязательно.

Амира закрыла глаза.

Несколько секунд она просто стояла – неподвижная, словно статуя. Надя видела, как дрогнули её губы, как напряглись плечи. Потом – глубокий вдох. Выдох.

– Четыре часа, – сказала Амира. – Разбуди меня через четыре часа.

– Шесть.

– Пять.

– Договорились.

Амира открыла глаза и посмотрела на Надю. В её взгляде было что-то новое – что-то похожее на благодарность, но не совсем. Признание, может быть. Признание того, что она не одна.

– Спасибо, – сказала она тихо.

– Не за что. А теперь проваливай, пока я не передумала.

Амира кивнула и вышла.

Дверь закрылась.

Надя осталась одна – с трупом, с приборами, с тикающими часами в голове. Семьдесят два часа. Три дня. Потом – следующая волна.

Она взяла новую пару перчаток и вернулась к работе.

Следующие три часа слились в одно непрерывное погружение.

Надя работала методично, как машина. Разрез – образец – анализ. Разрез – образец – анализ. Она вскрыла существо от головы до хвоста, задокументировала каждый орган (если их можно было назвать органами), взяла пробы каждой ткани.

Результаты были… странными.

Биохимия базировалась на углероде – как и земная жизнь. Но молекулярная структура была иной. Белки состояли из аминокислот, которых не было в земном генетическом коде. ДНК – или её аналог – использовала шестибуквенный алфавит вместо четырёх-буквенного.

– Параллельная эволюция, – бормотала Надя в диктофон. – Или… нет. Не параллельная. Скорее – альтернативная. Как будто кто-то начал с тех же принципов, но пошёл другим путём.

Она вскрыла голову – или то, что служило головой. Внутри не было мозга в привычном понимании. Была сеть – та же распределённая сеть, что и в остальном теле, только плотнее. И были сенсорные органы – десятки крошечных структур, каждая из которых улавливала что-то своё.

– Тепловизоры, – сказала Надя, рассматривая одну из структур под микроскопом. – Детекторы инфракрасного излучения. Очень чувствительные.

Это объясняло, почему существо нашло Марко так быстро. Оно видело его тепло – яркий пульсирующий маяк в холодном мире.

Рядом с тепловизорами располагались другие органы – вибросенсоры, определила Надя. Они улавливали колебания почвы. Шаги, движения, даже сердцебиение на расстоянии.

– Идеальный хищник, – пробормотала она. – Видит тепло, слышит вибрацию. В темноте, под землёй – непобедим.

Но были и странности.

Например – органы, которые Надя не могла опознать. Структуры, похожие на антенны, направленные внутрь тела. Они не улавливали внешние сигналы – они генерировали что-то. Слабые электромагнитные импульсы, едва различимые на приборах.

– Для связи? – предположила она. – Короткодействующая коммуникация внутри сети?

Это имело смысл. Нервные волокна работали на близких расстояниях – прямой контакт с соседями. Но если нужно передать сигнал дальше, на расстояние…

– Радиосвязь, – сказала Надя вслух. – Биологическое радио. Чёрт возьми.

Она откинулась на спинку стула и потёрла глаза.

Часы на стене показывали 5:47. Почти четыре часа непрерывной работы. Руки дрожали от усталости, глаза слезились, голова была как в тумане.

Но картина складывалась.

Существа – «клетки», как она их называла – были частью огромной распределённой системы. Они спали тысячелетиями, связанные нейронной сетью, обмениваясь сигналами на малых расстояниях и радиоимпульсами на больших. Во сне они… делали что-то. Думали, мечтали, вычисляли – невозможно было сказать наверняка.

А потом пришли люди.

С их теплом, их вибрациями, их инструментами. И один из спящих проснулся.

Проснулся – и передал сигнал дальше.

– Как будильник, – сказала Надя в пустоту. – Один звенит – будит соседа. Сосед будит следующего. И так далее.

Она посмотрела на труп на столе.

– Что же вам снилось? – спросила она тихо. – Что было настолько важным, что вы спали тысячи лет?

Труп не ответил.

В 6:30 дверь лаборатории открылась.

Надя подняла голову, ожидая увидеть Амиру – или одного из охранников Стоянова. Вместо этого на пороге стоял человек, которого она меньше всего хотела видеть.

Юн Со-Ён.

Кореянка была безупречна – как всегда. Тёмный костюм, идеальная причёска, ни единой морщинки усталости на лице. Словно на базе не было тревоги, словно человек не погиб накануне.

– Доктор Вербицкая, – сказала она, входя без приглашения. – Я слышала, у вас есть результаты.

– Слышали от кого?

– Это важно?

Надя сжала зубы. Юн была представителем «Сонхва Биотех» – корпорации, которая финансировала половину экспедиции. У неё были доступы, связи, влияние. И полное отсутствие того, что нормальные люди называли «совестью».

– Результаты предварительные, – сказала Надя. – Официальный отчёт будет готов через несколько часов.

– Предварительные меня устроят. – Юн подошла к секционному столу, глядя на труп с выражением… интереса? Нет – жадности. – Расскажите.

– Вы не в моей цепочке подчинения.

– Я в цепочке финансирования. – Юн улыбнулась – холодно, как зимнее солнце. – Без «Сонхва» этой экспедиции не было бы. И доктора Вербицкой здесь тоже не было бы.

Надя хотела ответить – резко, грубо, – но сдержалась. Юн была права. Неприятно, но права. Корпоративные деньги оплачивали корабли, оборудование, зарплаты. Без них всё это было бы невозможно.

– Хорошо, – сказала она. – Краткая версия. Это существо – часть коллективного организма. Распределённый разум, связанный нейронной сетью. Они спали тысячелетиями и проснулись, когда наше тепло активировало триггер пробуждения. Через три дня проснутся ещё. Потом ещё. Экспоненциальный рост.

Юн слушала молча, не перебивая. Её лицо ничего не выражало.

– Интересно, – сказала она, когда Надя закончила. – Очень интересно.

– Интересно? Человек погиб!

– Да, трагедия. – Голос Юн был ровным. – Но посмотрите на это с другой стороны, доктор. Миллионы лет эволюции. Биотехнологии, которых мы не можем себе представить. Регенерация, распределённый интеллект, контроль метаболизма… – она обвела рукой труп. – Это не угроза. Это возможность.

– Возможность для чего?

– Для прогресса. – Юн склонилась над столом, разглядывая вскрытые ткани. – Представьте: лекарства, основанные на их биохимии. Импланты, использующие их нейронные структуры. Криосон для космических путешествий… – она подняла глаза на Надю. – Они решили проблемы, над которыми мы бьёмся веками.

– И убили человека за десять секунд.

– Побочный эффект. Решаемый.

Надя почувствовала, как в ней поднимается злость – горячая, удушающая.

– Вон, – сказала она.

– Простите?

– Вон из моей лаборатории. – Она шагнула к Юн. – Это моя территория. Мои образцы. Мои исследования. И я не позволю превращать смерть Марко в бизнес-кейс.

Юн не отступила. Она стояла, глядя на Надю снизу вверх – она была ниже ростом, – и в её глазах не было страха. Только расчёт.

– Доктор Вербицкая, – сказала она мягко. – Я понимаю вашу реакцию. Правда. Но эмоции – плохой советчик в науке. Эти существа – величайшее открытие в истории человечества. И то, как мы с ними поступим, определит наше будущее.

– Стоянов хочет их уничтожить.

– Стоянов – солдат. Он думает об угрозах. Я думаю о возможностях. – Юн развернулась к двери. – Подумайте об этом, доктор. Когда закончите оплакивать.

Она вышла.

Дверь закрылась.

Надя стояла, сжав кулаки, глядя в стену. Сердце колотилось, щёки горели. Она хотела побежать за Юн, схватить её, встряхнуть – заставить увидеть то, что видела сама.

Но Юн не стала бы смотреть. Для неё труп на столе был не жертвой – образцом. Не частью разума – товаром.

– Сука, – сказала Надя вслух.

Слово повисло в пустой лаборатории и медленно растворилось в гудении приборов.

В 7:15 вернулась Амира.

Она выглядела лучше – не намного, но заметно. Глаза были всё ещё красными, но не такими воспалёнными. Движения – более уверенными.

– Четыре часа, – сказала она. – Ты обещала пять.

– Ты проснулась сама?

– Коммуникатор разбудил. Танака созывает совещание через час.

Надя кивнула. Она ожидала этого.

– Есть новости?

– Юн была здесь.

– Юн? – Лицо Амиры потемнело. – Что ей нужно?

– Возможности. – Надя произнесла это слово так, словно оно было ругательством. – Она видит в этих тварях золотую жилу. Биотехнологии, лекарства, импланты… – она махнула рукой. – Всё, что можно продать.

– Типично.

– Типично. – Надя помолчала. – Амира, я закончила вскрытие. Хочешь услышать полные результаты?

– Да.

Надя развернулась к экрану и вывела на него схему – трёхмерную модель, которую собрала за последние часы.

– Это наш друг, – сказала она, указывая на изображение существа. – Размер – около метра в длину, если распрямить. Шесть конечностей, сегментированное тело, хитиновый панцирь. Хищник, скорее всего – строение челюстей и пищеварительной системы это подтверждает.

– Дальше.

– Нервная система – полностью распределённая. Нет центрального мозга. Каждый сегмент содержит узел, обрабатывающий локальные сигналы и передающий их дальше. Четыре выхода для нервных волокон – для подключения к соседним особям.

– Я это уже знаю.

– А вот это – новое. – Надя увеличила часть модели. – Смотри. Я нашла органы, которые генерируют электромагнитные импульсы. Слабые, короткодействующие – но достаточные для связи на расстоянии нескольких метров.

Амира подалась вперёд.

– Радиосвязь?

– Биологическое радио. Эти твари могут общаться без прямого контакта. – Надя переключила изображение. – Теперь смотри сюда. Это данные с дронов, которые сейчас летают над сектором Дельта.

На экране появилась тепловая карта. Большая часть была синей – холодной. Но в центре виднелось красное пятно, окружённое жёлтым ореолом.

– Это место, где проснулся наш друг, – сказала Надя. – Тепловой след его пробуждения. А жёлтая зона – это соседние особи, которые нагреваются.

– Нагреваются?

– Процесс уже идёт. – Надя указала на цифры в углу экрана. – Скорость – примерно полградуса в час. При такой скорости они достигнут порога пробуждения через…

– Семьдесят два часа.

– Плюс-минус десять. – Надя кивнула. – Но это ещё не всё.

Она вывела новое изображение – схему сектора Дельта с нанесёнными на неё точками.

– Каждая точка – предполагаемая «клетка», – объяснила она. – Основываюсь на температурных аномалиях и данных раскопок. Видишь паттерн?

Амира смотрела на схему. Точки располагались не хаотично – они образовывали структуру. Кольца, расходящиеся от центра. Как круги на воде.

– Они расположены концентрически, – сказала Амира.

– Именно. Наш друг был на периферии. В первом кольце – примерно двадцать особей. Во втором – около ста. В третьем…

– Четыреста-пятьсот.

– Примерно. А в центре… – Надя увеличила изображение, – …в центре что-то большое. Очень большое.

Центр схемы был занят одной огромной аномалией. Не точка – пятно. Размером с футбольное поле.

– Храмовый комплекс, – сказала Амира тихо.

– Он самый. – Надя посмотрела на неё. – Если моя теория верна – это не просто крупная особь. Это… координатор. Узел, управляющий всей сетью.

– Мозг.

– Или сервер. Или королева улья. – Надя пожала плечами. – Называй как хочешь. Но если он проснётся…

– Проснутся все.

– Или он отдаст приказ. – Надя помолчала. – Не знаю, как это работает. Может, они автоматы – просыпаются и действуют по программе. А может – солдаты, ждущие команды. Если второе…

– Если второе – нам нужно добраться до координатора раньше, чем он проснётся.

– И сделать что?

Амира молчала. Она смотрела на схему – на концентрические кольца, на огромное пятно в центре – и её лицо было непроницаемым.

– Не знаю, – сказала она наконец. – Пока не знаю.

Дверь лаборатории открылась.

Стоянов стоял на пороге. За ним маячили двое охранников – как всегда.

– Доктор Насер, доктор Вербицкая, – сказал он. – Директор ждёт. Совещание начинается.

Надя переглянулась с Амирой.

– Идём, – сказала Амира.

По пути к конференц-залу Надя думала о том, что сказала Юн.

Это не угроза. Это возможность.

Возможность – для кого? Для корпораций, которые превратят инопланетную жизнь в патенты и прибыль? Для учёных, которые потратят десятилетия на изучение образцов? Для человечества, которое получит новые технологии ценой… чего?

Марко был первым.

Но не последним.

Через три дня – следующая волна. Двадцать существ. Через шесть – сто. Через девять – пятьсот. И где-то там, в центре, что-то огромное медленно нагревается, готовясь открыть глаза.

Часы тикали.

И никто – ни Стоянов с его плазменными резаками, ни Юн с её бизнес-планами, ни Амира с её научным любопытством – не знал, как их остановить.

Семьдесят два часа.

Отсчёт начался.

Глава 4: Совет

Конференц-зал, база «Розетта» TRAPPIST-1e, 15 марта 2156 года, 08:00 по корабельному времени

Конференц-зал базы «Розетта» проектировали для двадцати человек.

Сейчас их было двенадцать, но комната казалась переполненной. Может, из-за напряжения, которое висело в воздухе – густое, почти осязаемое. Может, из-за голографической карты сектора Дельта, развёрнутой над центральным столом и мерцавшей тревожным красным. А может, из-за лиц – серых, измождённых, несущих на себе печать бессонной ночи и страха, который никто не решался назвать вслух.

Амира сидела в дальнем конце стола, рядом с Надей. Напротив – Стоянов, неподвижный, как статуя, руки сложены на груди. Юн Со-Ён заняла место справа от директора Танаки, который восседал во главе стола с видом человека, мечтающего оказаться где угодно, только не здесь.

Остальные – главы отделов, старшие офицеры, технические специалисты – расположились вдоль стен. Кванг сидел у окна, методично постукивая пальцами по колену. Доктор Маркова – главный медик – изучала что-то на планшете, избегая смотреть на остальных. Томас Обинна – единственный, кто выглядел относительно бодрым – устроился в углу, вертя в руках какую-то деталь.

Танака откашлялся.

– Итак, – сказал он. Голос прозвучал слабее, чем он, наверное, хотел. – Все в сборе. Командир Стоянов, доложите обстановку.

Стоянов поднялся – одним плавным движением, без суеты.

– Вчера в семнадцать тридцать по корабельному времени в секторе Дельта произошёл инцидент. – Его голос был ровным, бесстрастным. – Одно из существ, которых научная группа принимала за окаменелости, пробудилось и атаковало персонал. Погиб один человек – Марко Феррейра, ассистент доктора Насер. Существо было уничтожено силами охраны.

Он коснулся панели, и голографическая карта изменилась. Теперь она показывала тепловую схему – ту самую, которую Надя демонстрировала в лаборатории.

– Доктор Вербицкая установила, что существа связаны между собой нейронной сетью. Пробуждение одного запускает цепную реакцию – тепловой сигнал распространяется к соседним особям. – Стоянов указал на жёлтую зону на карте. – По текущим расчётам, следующая волна пробуждений произойдёт через шестьдесят пять – семьдесят часов.

– Сколько особей? – спросил кто-то из задних рядов.

– В первой волне – от пятнадцати до двадцати пяти. Во второй – до ста. В третьей – до пятисот. – Стоянов помолчал. – После этого прогнозирование становится бессмысленным. Экспоненциальный рост.

Тишина.

Амира смотрела на лица вокруг стола. Страх – у одних. Недоверие – у других. У Танаки – растерянность человека, который понял, что его уютный мир рухнул, и не знает, как собрать осколки.

– Каковы наши возможности? – спросил директор.

– Ограниченные. – Стоянов переключил изображение. Теперь на карте была база – схема периметра, позиции охраны, пути эвакуации. – Личный состав охраны – сорок два человека. Вооружение – стандартное кинетическое плюс двенадцать плазменных резаков. Для уничтожения одной особи требуется три-четыре плазменных выстрела или около пятидесяти кинетических попаданий.

– Пятьдесят? – переспросила Маркова.

– Их панцирь чрезвычайно прочен. Обычные пули отскакивают или застревают, не причиняя критического урона. Нужны бронебойные боеприпасы или энергетическое оружие. – Стоянов сделал паузу. – Бронебойных у нас ограниченный запас. Плазменных резаков – двенадцать, и они не предназначены для боевого использования. Перегреваются после десяти-пятнадцати выстрелов.

– То есть, – медленно сказал Танака, – если проснутся двадцать существ одновременно…

– Мы можем их остановить. С потерями, но можем. – Стоянов посмотрел директору в глаза. – Если проснутся сто – у нас проблемы. Если пятьсот – мы мертвы.

Слово повисло в воздухе. Мертвы. Такое простое слово. Такое окончательное.

– Какие варианты действий? – спросил Танака.

Стоянов кивнул – словно ждал этого вопроса.

– Вариант первый: локализация угрозы. Изолировать сектор Дельта, не допустить распространения. – Он покачал головой. – Невозможно. Сигнал уже пошёл. Мы не можем охладить несколько квадратных километров или заблокировать нейронную сеть.

– Вариант второй? – подала голос Юн.

– Эвакуация. – Стоянов переключил карту. Теперь на ней были корабли в ангаре – два транспортника, похожие на приземистых жуков. – У нас два судна с общей вместимостью восемьдесят человек. Топлива достаточно для выхода на орбиту и перехода к точке рандеву с кораблями снабжения.

– Восемьдесят из трёхсот сорока, – тихо сказала Надя.

– Да.

– И как вы предлагаете выбирать?

Стоянов не дрогнул.

– Приоритет – критический персонал. Пилоты, инженеры жизнеобеспечения, медики. Затем – научные специалисты с уникальными компетенциями. Затем – лотерея.

– Лотерея, – повторила Надя. В её голосе была горечь. – Двести шестьдесят человек останутся умирать, а вы называете это «вариантом».

– Я называю это реальностью, доктор.

– Вариант третий? – перебил Танака. Его голос стал выше – нервы.

Стоянов помолчал.

Потом сказал:

– Протокол Очищения.

Амира знала о Протоколе Очищения – как знали все на базе. Это был стандартный элемент любой межзвёздной экспедиции: план на случай, если что-то пойдёт настолько плохо, что спасать будет некого и нечего.

Но одно дело – знать о нём как об абстракции. И совсем другое – услышать эти слова в тишине конференц-зала, когда за стенами базы лежала земля, начинённая тысячами спящих существ.

– Для тех, кто не в курсе, – продолжил Стоянов, – Протокол Очищения предусматривает использование термоядерного устройства, размещённого в ангаре базы. Мощность – двадцать килотонн. Радиус полного уничтожения – три километра. Радиус критических повреждений – до десяти километров.

Он вывел на карту новое изображение – концентрические круги, наложенные на схему сектора Дельта.

– Эпицентр – здесь. – Он указал на точку в центре раскопов. – Полное уничтожение охватит весь сектор и часть прилегающих территорий. Существа в зоне поражения будут гарантированно ликвидированы.

– А база? – спросил кто-то.

– База – в одиннадцати километрах. За пределами зоны критических повреждений, но потребуется эвакуация в укрытия на время ударной волны и радиационного заражения.

– Заражения? – Маркова подалась вперёд. – Сколько?

– Локальное. Уровень радиации вернётся к норме в течение нескольких недель. – Стоянов пожал плечами – почти незаметно. – Мы сможем продолжить операции после дезактивации.

Тишина.

Амира смотрела на карту – на эти аккуратные круги, которые так легко рисовались на голограмме. Три километра. Десять километров. Цифры, за которыми скрывалось нечто иное.

Уничтожение.

Всего, что они нашли. Всего, ради чего прилетели. Восемь лет работы, превращённые в радиоактивный пепел. И не просто работы – жизни. Может быть, разумные жизни.

Она открыла рот, чтобы возразить, но её опередили.

– Есть четвёртый вариант.

Все повернулись к Юн Со-Ён.

Кореянка сидела спокойно, сложив руки на столе. Её лицо было безмятежным – ни страха, ни волнения. Словно они обсуждали квартальный отчёт, а не выживание трёхсот сорока человек.

– И какой же? – спросил Танака.

– Переговоры.

Стоянов фыркнул – коротко, презрительно.

– Переговоры, – повторил он. – С тварями, которые убили человека за десять секунд.

– С разумными существами, – поправила Юн. – Доктор Вербицкая, вы ведь установили, что они обладают распределённым интеллектом?

Надя кивнула – неохотно.

– Распределённая нейронная сеть. Возможно, коллективный разум.

– Разум, – подчеркнула Юн. – Не инстинкт, не программа – разум. А где разум, там возможен диалог.

– Диалог на каком языке? – спросил Стоянов. – Они не говорят. Не пишут. Насколько мы знаем, они вообще не коммуницируют в привычном смысле.

– Это вопрос исследования, а не принципа. – Юн повернулась к Амире. – Доктор Насер, вы – ксеноархеолог. Вы изучали следы инопланетных цивилизаций тридцать лет. Скажите – возможен ли контакт?

Амира почувствовала, как на неё устремились взгляды. Двенадцать пар глаз, ждущих ответа.

Она помедлила.

– Теоретически – да, – сказала она наконец. – Любая разумная жизнь должна иметь способы коммуникации. Вопрос в том, сможем ли мы их распознать и использовать.

– Вот видите, – Юн улыбнулась. – Теоретически возможно.

– Теоретически, – повторил Стоянов. – А практически – у нас семьдесят часов до следующей волны. Что вы предлагаете – послать им открытку?

– Я предлагаю дать учёным время.

– Время на что?

– На изучение. На поиск способа связи. На понимание того, чего хотят эти существа. – Юн обвела взглядом присутствующих. – Мы прилетели сюда за знаниями. За открытиями. Мы нашли величайшее открытие в истории человечества – и теперь хотим его уничтожить, потому что боимся?

– Потому что оно убило человека, – отрезал Стоянов.

– Одного человека. В ситуации, которую мы сами спровоцировали. – Юн покачала головой. – Я не умаляю трагедию. Но это не повод для паники. Это повод для осторожности и исследований.

Амира слушала – и чувствовала странное раздвоение. Юн говорила правильные слова. Говорила то, что сама Амира хотела сказать. Но мотивы…

Она помнила разговор в лаборатории. Это не угроза – это возможность. Юн не заботилась о контакте. Она заботилась о прибыли. О патентах. О технологиях, которые можно извлечь из этих существ.

И всё же…

– Госпожа Юн права, – сказала Амира.

Все повернулись к ней.

– В одном, – уточнила она. – Мы не понимаем, с чем имеем дело. Существо, которое убило Марко, только что проснулось после тысячелетнего сна. Оно было голодным, дезориентированным, напуганным – если эти слова вообще применимы. Мы не знаем, как они ведут себя в нормальном состоянии.

– «Нормальное состояние» – это когда они спят, – сказал Стоянов.

– Или когда они не голодны. Или когда их не тревожат. – Амира наклонилась вперёд. – Командир, вы военный. Вы знаете, что разведка – основа любой операции. Мы не провели разведку. Мы вообще ничего не знаем о противнике – если это противник.

– Он убил человека.

– Медведь тоже убивает людей. Это не делает медведя врагом человечества.

Стоянов смотрел на неё – долго, пристально. В его глазах не было злости – только усталость и что-то похожее на уважение.

– Доктор Насер, – сказал он, – я понимаю вашу позицию. Правда понимаю. Но у меня триста сорок человек, за которых я отвечаю. Я не могу рисковать их жизнями ради… – он поискал слово, – …ради надежды на контакт.

– А я не могу смириться с уничтожением того, ради чего мы прилетели.

Они смотрели друг на друга – учёная и солдат. Два мира, две логики, два способа видеть реальность.

Танака откашлялся.

– Господа, – сказал он, – давайте искать компромисс.

Следующий час превратился в перетягивание каната.

Стоянов настаивал на немедленной подготовке к эвакуации и активации Протокола Очищения. Юн требовала заморозить любые деструктивные действия до получения дополнительных данных. Амира пыталась найти средний путь – время для исследований, но с чёткими границами.

Танака слушал, кивал, потирал виски и выглядел всё более несчастным.

– Семьдесят часов, – сказал он наконец. – Это то, что у нас есть до следующей волны?

– Примерно, – подтвердила Надя. – Может, чуть больше, может, меньше. Расчёты приблизительные.

– Тогда вот моё решение. – Танака выпрямился – впервые за всё совещание. – Семьдесят два часа. Три дня. Доктор Насер и её команда получают это время на исследования. Цель – найти способ коммуникации или остановить распространение пробуждения.

– Директор… – начал Стоянов.

– Дайте договорить. – Танака поднял руку. – Параллельно – подготовка к Протоколу Очищения. Всё должно быть готово к активации в любой момент. Если через семьдесят два часа у нас не будет альтернативы…

Он не договорил, но все поняли.

– Это самоубийство, – сказал Стоянов. – Семьдесят два часа – и что, доктор Насер научится говорить на инопланетном языке?

– Не обязательно говорить, – ответила Амира. – Достаточно понять. Найти способ передать сообщение. Показать, что мы не угроза.

– Они уже знают, что мы угроза. Мы убили одного из них.

– Они знают, что мы защищались. – Амира посмотрела на карту – на концентрические кольца, на огромное пятно координатора в центре. – Командир, эти существа спали тысячелетиями. Они строили что-то – внутри своей сети, внутри своего коллективного сознания. Мы не знаем, что именно, но это было важно для них. Настолько важно, что они выбрали сон вместо бодрствования.

– И?

– И мы их разбудили. Вытащили из чего-то, что было для них… – она поискала слово, – …раем? Домом? Смыслом? – Она покачала головой. – Представьте, что вас насильно выдернули из сна – лучшего сна в вашей жизни. Вы были бы в ярости. Вы были бы растеряны. Вы были бы голодны – если бы не ели тысячи лет.

– Прекрасная аналогия, – сухо сказал Стоянов. – И что из неё следует?

– Что их агрессия – не природная. Не направленная против нас. Это реакция на пробуждение. На голод. На хаос. – Амира помолчала. – Если мы найдём способ предложить им альтернативу…

– Какую альтернативу?

– Не знаю пока. Еду? Возможность вернуться в сон? Что-то, что покажет им: мы не враги. Мы можем сосуществовать.

Стоянов молчал.

Амира видела, как за его каменным лицом идёт работа. Он не был глупцом – она знала это. И не был монстром. Он был человеком, который отвечал за жизни других людей и привык решать проблемы единственным известным ему способом.

– Семьдесят два часа, – сказал он наконец. – Ни минутой больше.

– Согласна.

– И если что-то пойдёт не так – если существа начнут просыпаться раньше или атакуют базу – я активирую Протокол без дополнительных согласований.

– Справедливо.

Стоянов кивнул – коротко, резко.

– Тогда у вас есть время, доктор. Используйте его с умом.

После совещания Амира осталась в конференц-зале.

Люди расходились – тихо, без обычных разговоров. Каждый уносил с собой груз услышанного: семьдесят два часа, Протокол Очищения, триста сорок жизней на одной чаше весов и неизвестность – на другой.

Надя задержалась у двери.

– Ну и как ты собираешься совершить чудо за три дня?

– Понятия не имею, – честно ответила Амира.

– Отлично. Обожаю планы, которые начинаются с «понятия не имею».

Амира усмехнулась – впервые за последние сутки.

– Останься. Нужно кое-что обсудить.

Надя кивнула и вернулась к столу. Следом за ней вошли ещё двое: Кванг, который остался после совещания, и Томас, который, судя по всему, и не уходил.

– Закройте дверь, – сказала Амира.

Томас закрыл.

Они сели вокруг стола – четверо, не считая голографической карты, которая всё ещё мерцала над центром. Четверо учёных против армии спящих монстров. Звучало как плохая шутка.

– Итак, – сказала Амира. – Нам нужен план.

– План на что именно? – спросил Кванг. Его голос был спокойным, как всегда. Словно они обсуждали расписание раскопок, а не выживание. – Контакт? Коммуникация? Остановка пробуждения?

– Всё вместе. И желательно – до того, как Стоянов нажмёт большую красную кнопку.

Томас хмыкнул.

– Она не красная, если что. Я видел систему активации. Там два ключа и биометрический сканер. Очень скучный дизайн.

– Спасибо за уточнение, – сухо сказала Надя.

– Всегда пожалуйста.

Амира подняла руку – жест, который она использовала, чтобы призвать к порядку.

– Давайте сосредоточимся. Что мы знаем?

Надя загнула палец.

– Первое. Существа – часть коллективного разума. Распределённая нейронная сеть, возможно, с координирующим центром. Мы назвали его «координатором» – большая особь в центре сектора Дельта.

– Второе, – добавил Кванг. – Они спали тысячелетиями. Судя по геологическим данным – минимум тридцать тысяч лет, может быть, намного дольше. Это не анабиоз в привычном смысле – это какая-то форма активного существования с минимальным метаболизмом.

– Третье, – сказал Томас. – Они общаются через нейронную сеть и, возможно, через электромагнитные импульсы. Надя нашла органы, генерирующие радиоволны.

Амира кивала, слушая.

– Что нам неизвестно?

– Почти всё, – сказала Надя. – Их язык. Их мотивы. Их социальная структура. Почему они спали. Почему просыпаются. Что они делают, когда не спят и не едят.

– Много неизвестных.

– Слишком много.

Амира встала и подошла к карте. Голографический свет окрасил её лицо в красноватые тона.

– Координатор, – сказала она, указывая на центр. – Надя считает, что это управляющий узел сети. Если мы правы – он ключ ко всему.

– Ключ к чему? – спросил Кванг.

– К контакту. – Амира обернулась. – Подумайте. Рабочие особи – те, что размером с собаку – примитивны. Ограниченный интеллект, базовые инстинкты. Они как… – она поискала аналогию, – …как пальцы руки. Могут хватать, могут ударить, но не могут думать.

– А координатор – мозг.

– Или хотя бы что-то близкое. Если в этой системе есть центр принятия решений – он там. – Амира помолчала. – Если мы хотим договориться – нужно говорить с тем, кто может принимать решения.

– Маленькая проблема, – заметил Томас. – Координатор – в центре сектора Дельта. Четыре километра от периметра. Через территорию, где вот-вот проснутся двадцать голодных тварей.