Это мог быть я

Пролог

Это мог быть я. Стоять у двери, слушая отдалённые крики чужого пьяного веселья, изливающегося во имя или вопреки. Сжимать пальцы в мертвенно-бледные кулаки и разжимать их через силу, слыша едва различимый хруст. Следить за тёмным силуэтом через узкую щелочку запечатанного закаленным мутным стеклом дверного проёма, и чувствовать – или только думать, что чувствую – как бьётся засахаренное неправильным питанием и абсолютным отсутствием движения сердце.

Я мог бы слизывать капельку пота, выступившую над верхней губой, солёную и прекрасно будоражащую лучше любого алкоголя или прыжка с парашютом. Эта капля – последний мостик между «можно» и «нельзя». Перекрёсток, на котором простые смертные подписывают договоры с дьяволом, вожделея лучшей жизни – как будто такое вообще возможно. Этот вкус хватал бы за растянутый воротник поношенного пиджака с чужого плеча и тянул назад. Бил бы по щекам, заставляя очнуться, развернуться, вдохнуть побольше воздуха – так, чтобы рёбра треснули и впились в лёгкие. Вдоль по коридору, придерживая качающиеся стены руками, и вниз по лестнице до самого ада…

Нет. Я не мог бы повернуть назад. Ни солёный вкус капельки пота над верхней губой, ни ядерный взрыв – ничего не могло бы поколебать неукротимое желание…

Ведь всё уже решено.

Жалобный скрип дверного замка потонул бы в очередном взрыве смеха. Бесшумные шаги скрыл бы расстеленный по всему этажу ковёр в тёмно-коричневых разводах. Но поток кондиционированного воздуха, смешанного с парами той единственной рюмки коньяка, выдал бы меня.

А там, в кресле, мог бы быть ты. Или могла. Любой или любая из вас. Гендерные предубеждения не играют никакой роли в такие моменты. И становится совершенно всё равно, сколько и каких букв в местоимении, которым ты себя определяешь.

Ты мог бы быть любого возраста. С залысинами до затылка или копной кудрявых, отливающих рыжиной волос. Высокого роста или едва доставать до дверного звонка. Твоё тело может быть худым или полным – я на любое сказал бы «аппетитное», не иначе.

Испугаешься меня? Удивишься? Насколько твои глаза способны расшириться от предвкушения и внезапного осознания того, что вот-вот произойдёт? Побегут ли по твоей коже мурашки, или правую лодыжку сведёт судорогой? Где-то в районе солнечного сплетения кто-то включит паяльную лампу – принюхайся, и учуешь запах собственной палёной кожи.

А ведь я ещё даже не касался тебя. Твоего лица. Твоих пересохших, чуть приоткрытых губ. Не проводил пальцем по щеке, чуть дрогнувшей от прикосновения в тщетной надежде улыбнуться или скривиться от отвращения. Не отгибал ворот рубашки, чтобы нащупать пульсацию сонной артерии на твоей шее. Не наклонялся ближе, чтобы уловить запах пота или сигарет, или дорогих духов со «вкусом» пьяной вишни, или секса, о котором любой пожалел бы на утро…

Но только не ты. Ты не будешь жалеть ни о чём – ведь уже так некстати мёртв…

А я… Я мог бы быть тем, кто убил тебя.

Глава 1

Тучи висели низко, заслоняя верхние этажи высотки с зеркальным фасадом, тысячи раз отражающим опустившуюся на город непогоду и свет фонарей. Дороги омылись после ночного ливня, создавшего незабываемую атмосферу половине населения небольшого города: кто-то маялся от бессонницы и слушал клацанье капель по крыше, кто-то сочинял письма, вдохновлённый потоками воды – почти точно так же бежит по венам перенасыщенная любовью кровь, – кто-то глушил одиночество в стакане с односолодовым виски, кто-то с жаром стискивал бёдра любовницы, стараясь перекричать разбушевавшуюся стихию.

С утра тоже обещали дождь, но до этого самого «утра» было ещё пара часов, когда Эрик Хартман припарковался на парковочном месте, отмеченном цифрой триста двенадцать, и пошёл к лифту, оставляя гул шагов висеть в воздухе, прежде чем раствориться в молчании. Двери разъехались сразу же – кто-то ещё со вчерашнего вечера заботливо оставил лифт внизу, торопясь домой, а значит, Эрик будет первым, кто поднимется в свой офис и, ничего не видящими ото сна глазами, уставится через панорамное окно на силуэт города, скрытый плотными тучами.

Всё как всегда.

Он любил приезжать первым. Вставать пораньше, сбегать из супружеской кровати, даже не обернувшись на жену, умываться на первом этаже – чтобы не разбудить ни её, ни сына, – надевать спортивный костюм, оставленный специально в кабинете, и стоптанные километрами кроссовки, и выбегать из дома, чтобы уехать чуть дальше на окраину. Туда, где начинались поля с едва виднеющейся полосой деревьев. Когда удавалось добежать и коснуться шершавой коры растущей у реки ивы, он останавливался, тяжело дыша, и на несколько секунд замирал, чтобы почувствовать ту невообразимо прекрасную пустоту внутри, какую практически невозможно обрести в шуме водостоков, шин, голосов, шагов, звоне стекла, бокалов, колоколов, хлопанье дверей, окон, рук… А потом плёлся назад, едва переставляя ноги, вязнущие в запутанной траве.

Первый стакан кофе – крепкого, густого – Эрик, или, как его называло абсолютное большинство, мистер Хартман, выпивал уже по приезде в офис. Там же принимал душ, переодевался в один из десятка костюмов и заказывал завтрак. Всегда в одной и той же кофейне, всегда один и тот же: яичницу из двух яиц, поджаренный до хруста бекон, пару тостов из белого хлеба, обязательно черничный джем.

На столе уже ждала стопка бумаг. Что-то нужно было подписать, что-то просто просмотреть. Зелёные папки обычно можно было отложить, а красные – просмотреть в первую очередь.

День набирал обороты.

К семи приходили уборщицы, к половине девятого подтягивались ассистенты руководителей, готовые при первом же появлении босса всучить ему кружку горячего кофе и папку с бумагами. В девять рабочий день начинался для всех остальных.

До Эрика Хартмана иногда долетали голоса, шелест бумаг, тарахтение шредера, иногда, если оставить дверь приоткрытой, можно было услышать шелест неторопливого лифта в шахте и его же назойливый писк, возвещающий о прибытии на нужный этаж. Но чаще звуки ограничивались шагами ассистентки – молодой, смазливой блондинки с короткими волнистыми волосами, с неправдоподобно красивой грудью и широкими бёдрами, длинными ногами, от колен и выше спрятанными под слишком узкой, чтобы в ней было возможно дышать, юбкой. Каждый, кто видел её впервые, недвусмысленно ухмылялся и, конечно, представлял, как мистер Хартман задирает эту самую юбку где-то в перерыве между вторым стаканом кофе и переговорами по видеосвязи.

Но Изабелла Ли была не из тех, кто позволил бы хоть намёк на сексуальный подтекст рабочих отношений. Выпускница одного из университетов Лиги Плюща, она прекрасно знала себе цену, прекрасно справлялась с поставленными задачами, не раз участвовала в важных переговорах, лучше любого аналитика, входившего в штат, могла отслеживать тенденции, цифры и тренды, тем самым прокладывая себе дорогу вверх по служебной лестнице. И если бы Эрик Хартман решился наконец на поиски нового ассистента, то она непременно уже давно перекочевала бы в собственный кабинет этажом ниже, заняв достойное место среди членов совета директоров.

Но пока мисс Ли молчала и не заикалась о повышении, мистер Хартман предпочитал делать вид, что она абсолютно точно находится на своём месте.

В одиннадцать позвонила дочь. Он игнорировал её звонки вот уже неделю, понимая, что та снова попросит денег, и всё ждал, когда жена сдастся первой.

К обеду в дверном проёме показалась блондинистая голова. Тщательно накрашенные, в меру голубые глаза округлились в немом вопросе. Эрик вспомнил, что через пятнадцать минут должен быть на мероприятии по случаю открытия то ли больницы, то ли нового отделения общества по защите женщин, оказавшихся в трудной ситуации, то ли детской площадки. Что бы это ни было, он обязан присутствовать.

Коротко кивнув, мистер Хартман подхватил пиджак, вот уже пару часов висящий на спинке стула и слегка помятый, поморщился, предчувствуя, как потеет и изнывает от духоты: погода смилостивилась, и после обильных дождей выглянуло нещадно палящее солнце, превратив улицы города в приватные кабинки сауны.

Ехать недолго, обеденные пробки начнутся минут через двадцать. Остановившись у новенького здания, Эрик наклонился к приборной панели и, прищурившись, сумел разглядеть надпись «Белый лотос». Всё-таки отделение для женщин.

На крыльце его уже ждали. Симпатичная блондинка лет сорока с уставшими, но выразительными глазами ушла, как только увидела его выходящим из машины, – поспешила предупредить всех, что дорогой (и в прямом, и в переносном смысле) гость явился. И мадам, справившая лет двадцать назад своё двадцатилетие и всё никак не решавшаяся выйти из того возраста, была одета в джинсы и прозрачную рубашку, едва прикрывающую её громоздкую, вскормившую, очевидно, не одного потомка, грудь. Жидкий хвост волос, густо намазанные ресницы, дешевая розовая помада, скомкавшаяся в уголках губ. Эрик улыбнулся, задержал нервную, потную ладонь между пальцев, едва коснувшись губами тыльной стороны, и проследовал внутрь под возбужденный монолог, суть которого можно было выразить одним словом: «Спасибо». Но без должной порции ахов и охов никого не удалось бы впечатлить достаточно, чтобы можно было рассчитывать на ещё один чек на довольно значительную сумму.

Мероприятие затянулось до трёх. На фуршете давали сэндвичи с осетриной, печёночным паштетом и ещё чем-то землисто-серым, слоёные корзинки с икрой и пожухлой веточкой петрушки, плохо вымытые фрукты, полусухое шампанское и почему-то приторно-сладкое вино. Присутствовали все значимые лица города, только и ждавшие момента, чтобы покрасоваться перед камерами и рассказать, какой неоценимый вклад внесёт новое отделение в жизнь их города.

Мистер Хартман старался держаться в стороне – он отлично знал, что его скромность вкупе с откровенно красивой для пятидесяти лет внешностью, правильными чертами лица, подтянутым телом и загорелой кожей сделают своё дело, и на всех первых полосах будет именно он, а не одутловатый мэр со своей взлохмаченной женой.

На работу удалось вернуться только к пяти – мелкие дела в городе и неожиданно рано начавшиеся пробки отняли у мистера Хартмана как минимум час.

Изабелла хмурилась, смотря в монитор, и покусывала губы – чертовка. Бросив, что будет у себя, Эрик плотно прикрыл дверь, снял надоевший пиджак, опустился в кресло, пожалел, что не успел до пяти выпить ещё одну чашку кофе – он старался не злоупотреблять кофеином, чтобы нормально уснуть и завтра… И тут же подскочил и подошёл к кофеварке: сегодня вечером в офисе будет корпоратив по случаю годовщины компании, который по традиции отмечался именно на рабочих местах, да и вряд ли хоть одно заведение города могло вместить в себя весь штат, который в последний год раздули почти до тысячи человек, а значит, нечего и думать, что удастся вовремя вернуться домой. Можно и вообще не возвращаться. Позвать какую-нибудь подвыпившую дурёху с собой в один из придорожных мотелей, где никто никогда о нём не слышал и не читал газет о сильных мира сего, – не тащить же её в номер люкс гостиницы в пяти минутах езды, который всегда держали для него наготове, если вдруг мистеру Хартману взбредёт в голову остаться ночевать в городе.

Нет, такие дела нужно держать в тайне, а ещё лучше – сдерживаться, довольствуясь редким сексом с женой, которая давно потеряла к нему интерес, увлекаясь молоденькими мальчиками за его спиной. И коротким перепихоном с любовницей прямо здесь, в его кабинете на двадцать четвёртом этаже, где никто и никогда не осмелился бы установить камеры – даже из соображений безопасности.

В этом случае Эрик был готов рискнуть своей жизнью, защищая репутацию. Ведь, потеряв её, вряд ли смог бы найти хотя бы один приличный повод продолжать жить. Только не так, только не довольствуясь жизнью управленца средней руки.

Нет. Эрик Хартман метил выше, стремясь однажды занять давно облюбованное кресло мэра этого города.

Эрик ухмыльнулся, сделал глоток обжигающего кофе, едва слышно застонал от удовольствия, снова кинул взгляд на часы. У него осталось несколько важных дел и пара звонков, которые не могли ждать. До шести надо успеть.

Но он не успел. Чертыхнулся, подхватил было пиджак, но снова бросил его в кресло, вышел в коридор, бросил взгляд на опустевшее рабочее место Изабеллы, вспомнил, что та отпрашивалась уйти пораньше, чтобы успеть на самолёт – улетала к матери на пару дней. Он не стал ждать лифт, сбежал по лестнице на шестой этаж, где располагались достаточно просторные конференц-комнаты, способные вместить в себя если не весь персонал, то хотя бы половину.

Короткая речь – как всегда импровизация, лишённая всякого смысла, – пара бокалов вина, несколько потных рукопожатий, кивок головы в сторону нарядившейся по случаю праздника жены, которая, надо признать, неплохо выглядела, хоть давно не вызывала у него никаких, даже негативных, чувств. Быстрый взгляд поверх голов собравшихся незнакомых лиц на камеру под потолком: красный огонёк не горит, а значит, люди могут расслабиться – он сам попросил охрану отключить систему видеонаблюдения с шести вечера и до часу ночи, чтобы дать людям нормально отдохнуть.

Ещё час-полтора – и все разбредутся по своим этажам и кабинетам, продолжая опустошать бутылки халявного алкоголя и коробки с едой, которые продолжали подносить курьеры в жёлтых куртках.

Третий бокал был лишним. Голова закружилась, к горлу подкатила горечь. Мистер Хартман нечасто выпивал, предпочитая иметь ясную голову, поэтому мог свалиться даже с маленькой дозы, чего никогда не позволял себе на людях. Он ещё с кем-то о чём-то говорил, жал руки, хлопал кого-то по плечу.

Когда все начали расходиться, спустился в холл и на улицу – подышать свежим воздухом и проводить пару членов совета директоров. Вернулся в здание, прошёлся по этажам. Он чувствовал себя чужим на этом празднике, как будто не сам стоял за созданием самой крупной корпорации города.

Нет, здесь, на нижних этажах, бурлила совсем другая жизнь. И, конечно, мало кто был бы рад увидеть самого мистера Хартмана. Хотя мало кто знал его в лицо, если только не удосуживался открыть официальный сайт компании.

Около десяти Эрик Хартман поднялся в свой кабинет.

Около одиннадцати слышал сквозь приоткрытую дверь, что люди начали расходиться.

Около двенадцати согласился выпить ещё бокал…

И спустя всего несколько минут после этого его чуть затуманенное алкоголем сознание содрогнулось от ужаса.

Он не мог пошевелиться. Почти не мог дышать. Тело казалось чужим, непослушным, тяжёлым. Он видел всё, слышал всё, чувствовал всё… И впервые в жизни по-настоящему хотел умереть.

Будильник прозвенел ровно в восемь, и в голове тут же что-то взорвалось и загудело. Смятая и брошенная на пол с ночи одежда запуталась в ступнях. Слишком сильный напор из-под крана смыл только что выдавленную на щётку зубную пасту в водосток, и вода расплескалась на голые ноги и пол. Кофе пролился через края старенькой турки, и ядовитый запах гари заставил поморщиться, яичница подгорела – как и кусочек ветчины, распластавшийся на половину сковороды. Апельсиновый сок закончился, и из пустого пакета в стакан упала жалкая бледно-жёлтая капля. В шкафу не нашлось ни одной выглаженной рубашки, а на единственной казавшейся чистой юбке, пережившей кое-как рабочую неделю, красовалось жирное пятно от масляного крема, съеденного ещё в среду.

Пришлось надевать ненавистное платье с длинными рукавами и узким воротом до подбородка – давно пора его выбросить, да руки всё не доходили, – и выбегать в подъезд, путаясь в связке ключей и бормоча себе под нос все ругательные слова, за которые в детстве отец бил по губам, а мать заливалась румянцем до кромки волос.

Лифт снова сломался. Уже третий раз за месяц! Пришлось спускаться по лестнице, стараясь не зацепиться острым носом туфель на высоких каблуках, держась за перила, залезть пальцами в чью-то пережёванную жвачку, поймать недовольный взгляд консьержки за всё те же самые ругательные слова, только сказанные вслух.

Ожидающая хозяйку у дома машина «порадовала» новенькой квитанцией – штраф за неправильную парковку, – и пустым баком.

Утро Кристины Дойл не задалось. И девушка была твёрдо уверена, что любое пятничное утро после корпоратива и не могло начаться иначе, если только не встретить его часам к двенадцати дня. Она сама, входя в совет директоров, как и многие другие, голосовала за то, чтобы перенести празднование очередной годовщины на сегодня, но у Эрика Хартмана были жёсткие правила на этот счёт, и нарушать их он не собирался.

Вот и сегодня никто не удивится, если на еженедельное девятичасовое совещание он явится отдохнувшим и свежим, тогда как все остальные будут умирать от похмелья и желания протянуть хотя бы до обеда и не сдохнуть. Там уже можно привести себя в чувство острым супом, подаваемым в соседней забегаловке то ли вьетнамской, то ли китайской кухни.

На работу удалось добраться без десяти девять. Ещё пять минут понадобилось, чтобы подняться на этаж. Оставалось время, чтобы налить себе кофе.

В девять все собрались. Ещё девять человек, не считая самой Кристины, выглядели не лучшим образом и старались сесть так, чтобы разыгравшееся не на шутку с самого утра солнце не сильно слепило глаза. Кто-то тихо переговаривался, кто-то устало потирал виски. Колин Роджерс, сидящий напротив, потягивал кофе и старался не уснуть.

– Эй, Кол, – позвала его Кристина. – Во сколько мы разошлись?

– Отстань, – промямлил Колин и снова уткнулся в кружку. – Голова трещит.

– Пить надо уметь, – хмыкнул сидящий рядом коллега, Мартин Харрис. Он недавно присоединился к их коллективу, приехал из большого города, и ходили слухи, что за ним тянулся шлейф тёмных делишек. Одному Богу – или дьяволу – было известно, как такой человек мог попасть в совет директоров, пройдя проверку самого Эрика Хартмана.

– Ну и где наш биг босс? – раздражённо, повышая голос, чтобы слышали все, вставил кто-то с другого конца переговорной.

Часы показывали пять минут десятого. За все годы, что Кристина проработала в этой компании, ещё ни разу мистер Хартман не опаздывал.

– Позвони Белле, – буркнул Колин и мотнул головой в сторону телефона, расположенного по центру стола.

– Она взяла отпуск, – пропищала Амелия Янг, самая молодая из собравшихся, залилась краской, сделавшей её щёки почти фиолетовыми, и добавила: – Я вчера относила ей бумаги. Она сказала…

Кристина вздохнула, схватила трубку, набрала четыре цифры внутреннего номера, которые каждый из руководящего состава знал наизусть и замирал каждый раз, когда они высвечивались на экране телефона.

Длинные гудки не обнадёживали.

– Не берёт, – пояснила Кристина, отвечая на недоумённые взгляды, обращённые на неё. Поправила успевший надоесть ворот платья, снова выругалась. – Пойду схожу к нему.

Она знала, что никто не захочет идти – ещё бы, стать первым свидетелем того, что их «биг босс» – живой человек из плоти и крови, а значит, как и они, умеет опаздывать… Вряд ли потом можно было рассчитывать на хорошую годовую премию или дополнительный выходной по случаю выпускного дочери.

В офисе лифт работал исправно, и уже через три минуты Кристина Дойл была у двери с табличкой «Э. Хартман, вице-президент». Коротко постучала, прислушалась. Обернулась, снова прислушалась. Подумала, что, возможно, он успел подняться по лестнице, а значит, это ей влетит за опоздание… Но всё-таки решилась нажать на показавшуюся ледяной бронзовую ручку и толкнуть дверь.

– Эрик, – её аккуратно подстриженная только вчера голова просунулась в кабинет.

Он сидел в кресле, повернувшись к панорамному окну. Он часто так делал, когда размышлял или просто хотел немного отвлечься от рабочих проблем.

– Эрик? – снова позвала Кристина и вошла в кабинет. Невольно поморщилась, вспоминая, что была здесь вчера вечером… Но тут же прогнала эти мысли. – Мы все собрались. Ты забыл?

Он не двигался. Не произнёс ни слова. Обогнув стол, Кристина подошла ближе – и тут же застыла, раскрыв наспех накрашенный ещё в машине рот в немом крике: на лице Эрика Хартмана была натянута маска кабана, из-под которой по рубашке растеклось багровое пятно.

Полиция прибыла на место убийства через пятнадцать минут. Их встречал охранник – любопытный парень лет двадцати пяти с белым пушком над верхней губой – и Кристина Дойл. Девушка выглядела скверно: подмышками растеклись тёмные пятна пота, причёска растрепалась, под глазами легли тени от якобы стойкой к воде туши. Она сидела на стуле у входа на этаж с абсолютно прямой спиной и заворожённо смотрела на собственные пальцы ног, шевелящиеся под прозрачными чулками. Туфли на высоком каблуке лежали рядом.

Главный следователь отдела убийств Патрик Прайс взглянул на неё мельком, задержался на секунду, словно собирался что-то спросить, но передумал и прошёл дальше, увлекаемый тем самым парнишкой с белым пушком над верхней губой.

Патрик несомненно был харизматичен. Двигался не торопясь, словно делал одолжение и убитому, и убийце. На его породистом лице всегда блуждала загадочная улыбка, словно он заранее знал все ответы на ещё незаданные вопросы. Любил молчать больше, чем говорить, и говорить больше, чем слушать бесконечные ничего не значащие показания часто ненадёжных свидетелей. Он выглядел как человек, однажды решивший не играть по правилам, которые знал наизусть, и это своё бунтарство носил как дорогой костюм, который можно не снимать годами – и он по-прежнему будет сидеть безупречно.

Патрик Прайс мог, в зависимости от ситуации, принимать сторону обвинения, защиты или преступника, и каждый бы хотел, чтобы в этот раз он был на его стороне.

– Вот, его нашла… мисс Дойл. Она вон там. Мистер Хартман не пришёл на совещание. Оно в девять. И вот… А секретарша уехала вчера, так что на этаже никого не было. Тут только его кабинет и мистера Фостера. Но он тут редко бывает. Остальное… для совещаний там… например. Вот.

– Спасибо, мистер… – пробормотал Патрик и вытянул в сторону левую руку, едва касаясь длинными пальцами стены и не давая чрезмерно активному охраннику пройти в кабинет. И сам остановился в дверном проёме.

– Картер. Меня зовут Джон Картер, сэр, – заблеял молодой человек.

– Спасибо, Джон. Ты можешь идти. Мои люди сейчас поднимутся. Проведи их сюда. – Патрик обернулся на охранника, едва заметно улыбнулся и повторил: – Спасибо.

Заходить в кабинет не хотелось. Так приятно начавшееся утро – у него был самозабвенный трёхминутный секс с новой подружкой – грозило перерасти в настоящую катастрофу, затянувшуюся на недели или месяцы расследования. А то, что оно затянется, сомневаться не приходилось, судя по тому, что успела сказать мисс Дойл по телефону.

– Чего застыл? – ткнул детектива Прайса в бок низкорослый мужчина пятидесяти лет с выдающимся пузом и такой же выдающейся шевелюрой из мелких пружинок ярко-рыжих волос. – Блевать будешь?

– Не буду, – с сомнением склонил голову к правому плечу Патрик и прислушался к ощущениям внутри. Позавтракать он не успел, а единственная чашка кофе, скорее всего, уже успела перевариться.

Он пропустил главного медэксперта, которого все звали не иначе как Док и могли только по отчётам догадываться о настоящей фамилии, если бы дочитали все до последней строчки, вперёд, пригладил ещё мокрые волнистые блондинистые волосы, выгоревшие на солнце, и, вздохнув, прошёл за ним следом.

На первый взгляд – ничего необычного: стол у окна, добротное кресло, очевидно, одно из тех, что идеально поддерживает спину – не то, что стоят у них в участке… Слева от двери шкаф со стеклянными панелями, за которыми стояли папки для бумаг, статуэтки, кубки. На стене напротив висели рамки с благодарностями и прочей лабудой, какую обязан получить каждый уважающий себя меценат. В углу – кадка с комнатным растением, напоминавшим разросшийся пучок травы. Больше ничего. Если мистер Хартман и принимал гостей, то им, очевидно, приходилось стоять.

Сам хозяин кабинета – если это и правда был он, но это установит экспертиза и, возможно, опознание тела – всё так же сидел в кресле, откинувшись головой на спинку, и смотрел на неторопливо проживающий свой обычный день город стеклянными глазами маски кабана. Кровь растеклась по шее, вниз – за воротник дорогой, явно из натурального хлопка, рубашки, раскрасила грудную клетку и запеклась бурым пятном.

– Снимаем? – спросил Патрик, подходя ближе.

Он некстати вспомнил о своей молодой подружке, потёр мокрый затылок, почесал небритую щеку. Скучающим взглядом посмотрел туда, куда уставились стеклянные глаза, но ничего примечательного не заметил.

«Почему кабан?» – пронеслась мысль.

– Погоди, пусть мои ребята отработают. Где они, чёрт бы их подрал!

Как пять чертиков из табакерки, в дверях тут же показались люди в белых халатах, и Патрик поспешил отойти в сторону, косясь на явно дорогую кофемашину. Наверняка она варит шедевральный кофе.

– Я пойду…

– Этот кабан был ещё жив, когда… что бы там этот ублюдок ни сделал с его лицом. Крови, смотри, сколько, – задумчиво пробормотал Док и внезапно спросил: – А твои где? Этот новенький, как его… Мартинес или Родригес… Вроде неплохой парнишка.

– Эээ… я их попросил начать собирать данные о свидетелях, проверить записи видеокамер. Нечего тут толкаться…

– Пусть через минут тридцать приходят, мы тут всё закончим, – пробормотал Док, опускаясь на колени и разглядывая кажущееся почти чёрным пятно на ковре. – Сколько крови, мать его. Ковер просто так не поменяешь – заплаткой будет смотреться. Видишь, выгорел вот тут, где окно. А у двери темнее. Придётся весь кабинет…

– Да уж… – наклонился ближе к полу Патрик, пошкрябал упругий ворс наманикюренными ногтями, достал почти незаметную жёлтую ниточку и бросил её обратно. – Проверьте тут. Хороший ковёр. Я менял себе полгода назад. Думал, обанкрочусь.

– Моему лет двадцать. И ничего. Ходить можно.

Патрик Прайс выпрямился, потёр затекшую поясницу, засунул привычным жестом руки в карманы и начал раскачиваться с пятки на носок, рассматривая место преступления. Кабинет выглядел так, словно в нём успели прибраться до прихода полиции.

– Как дети? – со скучающим видом спросил он, даже не глядя в сторону Дока, уже копошащегося у его ног.

– Дети… выросли. Папаша стал не нужен. – Док чихнул, прикрыв нос и рот тыльной стороной ладони; рыжие пружинки волос на макушке заволновались. – Проклятая аллергия. Говорят, я испортил им жизнь. А когда бы я успел – меня никогда не было дома…

Патрик хрюкнул от смеха и тут же прокашлялся, пряча желание рассмеяться. Он прекрасно знал, что значит расти в семье полицейского – его отец был таким же. Вечно где-то пропадал, забывал про дни рождения, соревнования по плаванию. Иногда приходил только помыться и переодеться – и тут же снова срывался по звонку.

– Я тебе говорил убрать от меня Эшфорда? – продолжал Док, перепрыгивая с одной темы на другую. – Он пугает меня похлеще моих «клиентов».

– Эшфорд? – нахмурился Патрик, словно забыл фамилию своего младшего следователя.

– Да. Больной сукин сын.

– Я с ним поговорю, – поспешил вставить слово Патрик Прайс, занёс руку, чтобы похлопать Дока по плечу, но передумал и начал было: – Я пойду…

Но не закончил. Поняв, что никому нет никакого дела, куда направляется главный следователь, он лениво засунул руки в карманы свободных хлопковых брюк, ухмыльнулся уголком капризных губ и вышел в коридор.

– Мисс Дойл? – наклонился он к всё ещё сидящей Кристине у входа на этаж, вопросительно округлив янтарного цвета глаза.

– Да, – она вздрогнула, чуть сгорбилась, пальцы ног сжались, как и кулаки. Но, увидев перед собой довольно симпатичного, если не сказать красивого, молодого человека, больше похожего на голливудского актёра, чем на полицейского, коих она всегда представляла неряхами и жирдяями, улыбнулась.

– Детектив Прайс. Мне сказали, это вы нашли… жертву?

– Д-да. – Кристина набрала в грудь воздуха, помотала головой, словно собака, только что выбравшаяся из озера, провела ладонью по волосам. – Не хотите выпить кофе? Жутко болит голова.

Патрик многозначительно улыбнулся, кивнул, прислонился плечом к стене, наблюдая за тем, как из бедной овечки эта девушка превращается в ту, кем была всегда: матерую хищницу.

– Буду премного благодарен, – ответил он. – Я буду… там. В кабинете. Или здесь. В общем, вы меня найдете.

– Пять минут, – улыбнулась Кристина, уже успевшая обуть туфли и расправить помятую юбку ненавистного платья. – С сахаром. Верно?

– Угадали, – улыбнулся голливудской улыбкой детектив Прайс и легко коснулся её плеча кончиками пальцев.

– Прайс, снимаем! – донеслось из кабинета напротив.

Кристина Дойл вздрогнула. Джон Картер вытянул шею, стараясь хоть что-нибудь разглядеть. Патрик смерил их взглядом, развернулся и поспешил на крик.

Маска практически срослась с лицом из-за запекшейся крови. Потребовалось несколько минут и ловкие руки Дока, чтобы все наконец увидели, что скрывается под ухмыляющейся мордой кабана.

Лицо убитого было обезображено до неузнаваемости. Точнее, лица вовсе не было – убийца снял кожу и засунул её жертве в рот.

Позади раздался тихий хлопок и всплеск. Обернувшись, Патрик Прайс увидел стоящую в дверях Кристину Дойл. Что-то странное было в выражении её лица: страх, удивление и… ликование?

Глава 2

– Мартинес, отмотай назад.

Патрик Прайс отпил горький кофе и скорчился от боли в животе.

– Куда?

– На десять.

По огромному монитору, расположенному в конференц-комнате на том же этаже, где в соседней комнате полиция заканчивала осматривать место преступления, замелькали быстрые кадры. Темная лестница, то пустая, то заполненная гогочущими людьми.

– Нам бы такие корпоративы, – ухмыльнулся сержант Мартинес.

– Обойдешься, – хмыкнул детектив Прайс. – Может, пожрем?

– Только одиннадцать.

– Я не завтракал. Ну-ка, останови. Смотри. Это опять курьер?

– Да, их куча. Туда-сюда бегают. Бабла потрачено – немерено.

– Хорош считать чужие бабки. Своих нет?

– Неа. А че вам дался этот курьер?

– Если предположить, что это сделал человек с улицы…

– Какого черта? – чуть не поперхнулся остывшим кофе Мартинес. – Его порезал явно кто-то из своих.

– Думаешь? Похоже на ритуальное убийство. Док говорит, он был еще жив, когда с него срезали лицо…

Мартинес поднес пальцы к щеке, ощупал, словно проверяя, насколько хорошо держится его кожа.

– Больной ублюдок… – пробормотал он.

– Вопрос в другом: почему жертва не сопротивлялась?

– А?

Патрик с сожалением посмотрел на остатки кофе в стакане, на дверь, за которой угадывались звуки копошащихся на месте убийства полицейских. Завтра к утру будет готов отчёт, и тогда можно будет делать первые предположения. Но уже сейчас становилось понятно: всем им влетит – и от общественности, и от капитана.

Вспомнив, как обычно мертвенно-бледное лицо их босса становится пунцовым, стоит только хотя бы на пару дней затянуть с расследованием, детектив Прайс вздохнул, зарылся пальцами в успевшие высохнуть волосы, откинулся на спинку кресла, с наслаждением почувствовав, как идеально оно поддерживает поясницу, и уставился в потолок.

– Если это сделал кто-то из своих, мы его найдём. Камеры засняли всех, кто поднимался и спускался. На лифте и по лестнице, – проговорил он в пустоту.

– Надо всех опросить…

– Там почти тысяча человек. Капитан меня на тряпки порвёт, если я завтра не выдам более или менее подходящую версию.

– Ну… тогда любовница, – поскреб засохшую каплю кофе на боку бумажного стакана Мартинес.

– Любовница?

– Почему?

– Тогда жена?

Патрик перевёл удивлённый взгляд на подчинённого и рассмеялся.

– Мы не в угадайку играем, Мартинес. У… мистера… как его?

– Хартман.

– Точно. Мистер Хартман. Мистер Эрик Хартман. Бизнесмен, меценат, примерный семьянин… Его рожа мелькает на телевидении чаще, чем мэра.

– У мэра не рожа, а лицо, – справедливо заметил Мартинес и украдкой бросил взгляд на красный огонёк видеокамеры, установленной прямо в коридоре напротив двери в конференц-комнату.

– Да хоть светлый лик, – хрюкнул Патрик и начал отмерять комнату шагами, то и дело переводя взгляд на монитор. Там на быстрой перемотке суетились сотни совершенно незнакомых людей, которых он обязан понять лучше, чем свою новую подружку, за каких-то пару дней. – Корпоратив. Сотни человек… Убийца не дурак. Чтобы отработать каждого, потребуется не один месяц. За этот месяц воспоминания сотрутся, мало кто вспомнит, где кто был… и с кем…

– Да они там выжрали ящиков сто алкоголя, босс. Удивлюсь, если найдём хоть одного надёжного свидетеля даже сегодня.

– Ты прав… Ты прав… Перемотай ещё раз. Ты считал курьеров?

– Считал?

– Считай. И сопоставим с телефонными звонками и заказами.

– Босс, я не…

– А я пока спущусь вниз. Где, ты говоришь, они устраивали общий сбор?

– На шестом.

– Значит, на шестой. Ты понял? Мне нужны курьеры. Кто во сколько пришёл, кто во сколько ушёл.

Лифт спускался невыносимо медленно. От нечего делать Патрик уставился на своё отражение в зеркальной стене: замялся воротник рубашки с одной стороны. Он смахнул невидимую пылинку с лацкана хлопкового, успевшего превратиться в помятую тряпочку, пиджака, пригладил волосы и подумал, что пора бы постричься на лето чуть короче, чем обычно.

Двери лифта разъехались в стороны. Через стеклянные перегородки небольшого холла открылось огромное пространство: ряды стульев, обращённых к импровизированной сцене с экраном проектора. По стенам висели фотографии, запечатлевшие моменты из жизни компании: корпоративы, открытие нового здания – того самого, где произошло убийство, участие в городских мероприятиях, совместные спортивные игры. Сотни улыбающихся лиц. Глядя на это, можно было только позавидовать сплочённости коллектива из почти тысячи человек.

– Обманчивое впечатление, – раздался голос со спины. Патрик удивлённо обернулся. Он просил никого сюда не пускать.

– Кристина. Мы познакомились…

– Да, конечно. Это вы нашли… тело.

Он разглядывал её, пытаясь найти ту напуганную девушку, что сидела босая на стуле с идеально ровной спиной, шевеля пальцами ног. Но не мог. Перед ним стояла уверенная в себе молодая женщина – высокомерная или просто играющая роль «сильной и независимой», вынужденная выживать в компании мужчин. Насколько Патрик понял, она была одной из двух женщин в совете директоров. Остальные члены совета – мужчины.

– Я так и не принесла вам кофе, – улыбнулась Кристина.

И только сейчас Патрик заметил два бумажных стакана в её руках.

– Спасибо. Как вы меня нашли…

– Детектив Мартинес сказал, что вы спустились сюда.

Патрик ничего не ответил, отпил остывший кофе и попытался спрятать разочарование за благодарной улыбкой.

– Вы уже знаете… кто это сделал?

– Ещё нет, – он помолчал, с равнодушным и слегка отстранённым видом разглядывая холл, где они остались стоять вдвоём. – А вы?

Кристина Дойл вздрогнула, часто моргнула, но тут же взяла себя в руки.

– Вы хотите знать, у кого был мотив?

– Ну, насколько я вижу, ваш… шеф… был чуть ли не примером идеального… мужчины?

Ляпнул наугад, но, очевидно, попал. Даже сквозь слой тонального крема проступил румянец. Либо что-то у них было. Либо она об этом думала.

– Идеальным его уж точно не назовёшь, детектив Прайс, – тряхнула головой Кристина. – Он был редкой свиньёй…

Она осеклась, спрятала дрожащие губы за стаканом с кофе.

– Вот как? Никогда бы не подумал, – сделал вид, что ничего не заметил, Патрик. – Свинья, говорите? А в чём конкретно это проявлялось?

– Он… он был жесток. Мог накричать. Не терпел некомпетентности. За любую оплошность мог уволить.

“…а ещё он тебя чем-то очень сильно обидел… чем-то совсем не связанным с работой.”

– Да вы что… Ну, у него во владении такая компания. Кажется, не так-то просто руководить чем-то подобным.

– Совладельцев двое. Но вы правы. Эрик… мистер Хартман занимался бизнесом, можно сказать, в одиночку. Гарри Фостер практически не появлялся в офисе.

– Вот как? И почему?

Кристина загадочно улыбнулась и пожала плечами. Кажется, она испытала настоящее облегчение, когда Патрик перевёл тему на второго совладельца компании.

– Говорили, он хочет продать свою долю. Но не могу судить, насколько это правда. Напоминаю – сам мистер Фостер появлялся тут нечасто. Но вы можете спросить его. Вам подсказать контакты?

– Спасибо, отдел кадров обо всём позаботился.

– Тогда вы… знаете, где меня искать, детектив Прайс.

Последние слова она произнесла на выдохе, почти шепотом. Отвернулась к лифту, нажала кнопку вызова и так и осталась стоять спиной к нему, всем своим видом стараясь не выдавать волнения.

Получалось плохо.

Голос по радио захлёбывался, выдавая последние новости: тело Эрика Хартмана было найдено сегодня в офисе. Полиция не сообщает подробностей, но некий информатор успел донести, что это убийство. Дальше шли перечисления многочисленных регалий жертвы, гораздо более обширных, чем сумел уместить в разговоре с Мартинесом Патрик Прайс. Все они так или иначе раскрывали главную тему: Эрик Хартман был прекрасным человеком, и город понес невосполнимую утрату этим утром, от которой оправится ещё не скоро.

Прерывали всю эту канонаду хвалебности и лести лишь шлёпающий звук шагов и лязг металла. Иногда и Дилан О’Коннел, в простонародье именуемый Док, вставлял пару едких слов, недвусмысленно выражающих мнение большей части жителей города, на жизнь которых вряд ли повлияет смерть какой-то распиаренной «шишки». Но больше, чем «невосполнимая утрата» главного судмедэксперта волновало тело, лежащее перед ним на металлическом столе.

Некогда красивый и достаточно молодой по мироощущению мужчина – подтянутое загорелое тело, какое редко попадало в «заведение» Дока, куда чаще доставляли обрюзгших выпивох или разжиревших матрон, угробивших себя алкоголем или чем похуже. Обычная работа, если не считать полное отсутствие кожи и частично мышц на лице, варварски вырезанных чем-то вроде ножа с тонким лезвием. Такое у них не часто увидишь: за более чем тридцать лет службы в полиции Дилан О’Коннел не встречал ничего подобного. Были жестокие убийства, однажды даже находили пары жертв сатанинских ритуалов. Но здесь было что-то ещё… От чего непроизвольно шевелились рыжие пружинки волос на затылке.

С тоской заглянув в пустую кружку из-под кофе с надписью «Лучший папа в мире», Док пошевелил пальцами в перчатках и приступил ко вскрытию.

Ничего необычного. Если бы не убийца, Эрик Хартман мог бы прожить до восьмидесяти лет, и скончался бы скорее из чувства долга, чем от болезни. Здоровое сердце, здоровые лёгкие. Нетронутая алкоголем печень. Док даже приуныл от мысли, насколько скучной была жизнь у этого успешного и уважаемого всеми человека. Или его зависимости и удовольствия каким-то удивительным образом не оставляли следов.

– Кто ты… кто ты… – бормотал Док, обходя тело с разных сторон. Он уже отдал кровь и другие образцы на анализ, но даже до получения результатов мог с уверенностью сказать: жертву опоили каким-то парализующим ядом или лекарством, что позволило срезать кожу с лица, пока тот был ещё жив и, возможно, находился в сознании хотя бы некоторое время, пока отключался от боли и ужаса происходящего.

Через час вскрытие было закончено. Дилан О’Коннел сел за компьютер и уставился на монитор, пытаясь собрать в кучу мысли для отчета, который Патрик Прайс ждал к шести, или «сожрет его с дерьмом и всеми твоими трупаками», как он выразился сам.

В правом нижнем углу загорелся конвертик – пришли анализы. Открыв документ на несколько страниц, Док пробежал глазами сначала быстро, по диагонали, но затем нахмурился и вернулся к первой странице.

Сомнений не было – Эрика Хартмана опоили парализующим ядом. Причём в такой дозе, чтобы не дать ему умереть, а только исключить возможность сопротивляться, пока убийца срезает кожу с лица. Но что-то не сходилось. Что-то ускользало… Складывалось ощущение, что яд давали дважды. Но для того, чтобы снять кожу с лица, хватало получаса, даже если человек никогда этого раньше не делал.

– Тебе либо стало плохо, больной ты сукин сын… поэтому пришлось давать яд второй раз. Либо ты… какое-то время сидел и просто смотрел на него? – пробормотал Док себе под нос.

Он вздохнул, перевел взгляд на фотографию, где были запечатлены ещё не успевшие вырасти дети жертвы, снова уткнулся в монитор, открыл папку со снимками с места преступления, с равнодушным видом прокрутил их от начала до конца и вернулся к первому кадру. Включил запись диктофона, на который во время вскрытия фиксировал свои наблюдения, и, наконец, приступил к составлению отчета.

Дальше тянуть было нельзя.

В глубокой тарелке со сколотым краем дымилась фасоль в остром томатном соусе. Жирная муха с черным блестящим брюшком села рядом с ложкой, деловито помыла лапки, но тут же нервно взвила ввысь и зигзагами полетела вглубь зала – привычно билась о стекло, словно пытаясь встряхнуть то, что можно встряхнуть в голове у мухи.

Слева, у самого потолка, беззвучно мелькали кадры последних новостей. Из музыкального автомата, расположенного у туалетов на противоположной стороне зала, доносилась музыка то ли из шестидесятых, то ли из восьмидесятых. Что-то зажигательно-нафталиновое, от чего хотелось притопывать ногой и одновременно краснеть от собственной нескладности.

Между столиками суетилась официантка – молодящаяся женщина лет шестидесяти, разукрашенная блестящими голубыми тенями и ярко-красной помадой, почти такая же большая, как и музыкальный автомат. За барной стойкой стояла девушка, уткнувшись в экран телефона, смачно жуя жвачку, растягивая её языком и раздувая пузырь. Получалось редко и жалко, но, казалось, её это нисколько не заботило.

Зазвонил телефон. Дэмиен Эшфорд бросил взгляд на знаменитого утенка в голубой матроске, украшающего заднюю панель, и снова уткнулся в тарелку с фасолью – отвечать на звонки во время обеда он не любил, поэтому предпочитал не смотреть на экран, чтобы с уверенность говорить «я не видел, что ты звонил».

– Еще кофе? – справа появилась полная рука с кофейником.

– Пожалуйста, – едва сдвинул кружку Дэмиен.

– Может, десерт будете? Грушевый пирог, лимонный кекс.

– Не сегодня. – он улыбнулся, едва заметный под щетиной шрам над верхней губой закрутился полумесяцем.

– Разве наешься одной фасолью? Может вам пару сосисок поджарить? У нас домашние.

– Не сегодня. Спасибо.

– Как скажете, – фыркнула официантка и удалилась в зал.

Девушка за стойкой, наконец оторвав взгляд от телефона, с любопытством уставилась на посетителя, словно видела его впервые. Дэмиен обедал здесь часто, рядом с работой, да и кормили неплохо.

Темные, чуть ниже ушей, волнистые волосы, зачесанные назад, почти черные глаза под густыми бровями. Крупные черты лица, казавшегося изможденным, пристальный взгляд. Белая рубашка, торчащая из-под воротника черного свитера. Он был похож на священника, но вряд ли кто-то захотел бы раскрыть ему тайны своей исповеди. Скорее, согрешить.

На него хотелось смотреть. Он завораживал… но чуть меньше, чем очередной короткий ролик с котиком, поэтому девушка поспешила отвернуться, едва улыбнувшись в ответ на этот пронизывающий взгляд.

Да, Дэмиен Эшфорд несомненно был похож на священника и немного на мученика. И, казалось, умел читать чужие тайны без слов.

Телефон зазвонил снова.

– Слушаю.

Тонкие пальцы скользили по прохладному корпусу, пока голос на другом конце едва удерживался от крика.

Дэмиен пару раз кивнул, не отрывая взгляда от вернувшейся к нему жирной мухи, собрал остатки острого соуса в ложку и по капле вылил обратно в тарелку, постучал пальцами по стойке, кинул на неё пару купюр, даже не удосужившись попросить счёт, и вышел на улицу, всё также прижимая трубку к уху. У самых дверей сказал только: «Десять минут» и щелкнул замком припаркованного у входа Dodge Charger, купленного только в прошлом месяце, но уже изрядно надоевшего.

Он привык ходить пешком, передвигаться на метро или автобусах, где не нужно сосредоточенно ловить знаки светофора и попытки пешеходов перебежать улицу в неположенном месте.

Через десять минут он был уже в районе, который все считали бизнес-центром города, хотя большую часть занимали кафе, рестораны и небольшие лавки с едой, бижутерией, различными сувенирами и даже антиквариатом. Мэр пытался привести это место в надлежащий вид и даже распорядился снести старое общежитие и построить два бизнес-центра, но вскоре сдался, осознав, что не так уж много компаний в их городе могли бы или хотели платить баснословную арендную плату.

Гилмор-роуд, 15. Самое высокое здание города – двадцать четыре этажа.

В холле пахло кофе, корицей, смесью дорогих и дешевых духов. По левую руку расположилась стойка администрации, прямо – несколько турникетов, через которые просто так не пройдёшь.

Девушка за массивной деревянной стойкой улыбалась натянуто и неестественно, вот-вот собираясь расплакаться. Утренние новости, полиция, недавно вынесенный из здания труп… Всё это откладывало свой отпечаток на ещё совсем юное представление о хорошей пятнице, которая просто обязана начинаться с кофе, а заканчиваться бутылкой шампанского и похотливыми объятиями такого же юного кавалера.

Получив временный пропуск, Дэмиен поднялся наверх, до двадцать четвёртого этажа, и уже выходя из лифта услышал, как спорят его шеф, Патрик Прайс, и Мартинес.

– Вызывали, шеф.

Дэмиен прислонился к стене у двери, не собираясь входить. Краем глаза увидел экран с замершим кадром на времени 23:03 и уставился в окно.

Вид на старые полуразвалившиеся многоэтажки странным образом успокаивал.

– Эшфорд, тебя где носит, мать твою?

– Ты же сказал писать отчёт…

– А?

– По делу неопознанного мужчины, которого выловили на прошлой неделе.

– А. И что?

– У тебя на столе.

Патрик Прайс задумчиво уставился на Дэмиена, словно пытаясь вспомнить, зачем его позвал.

– Ты нужен здесь, – наконец сказал он и похлопал по спинке кресла рядом с собой.

– Я здесь, – не сдвинулся с места Дэмиен.

– Что ты об этом скажешь? – не стал упорствовать детектив Прайс и кивнул в сторону застывшего на экране кадра.

Кабина лифта – одна из трёх. В ней две молодые девушки и человек в форме курьера: жёлтая куртка, жёлтая кепка, жёлтый бокс на спине.

– Ничего, – честно признался Дэмиен, не совсем понимая вопрос.

– Этот курьер, мать его, поднялся в офис в 23:03, судя по записи. Но так и не вышел из здания. Как ты это объяснишь?

На секунду Дэмиен подумал, что его обвиняют в том, что это он, переодевшись в костюм курьера, зачем-то поднялся вчера сюда в офис в 23:03… Но так и не вышел.

– Спустился по лестнице? – предположил Дэмиен.

– Нет. Там тоже камеры. Его не было, – встрял в разговор Мартинес, хотя до этого молча переводил взгляд с одного на другого, как переводят взгляд зрители тенниса – уж очень эти двое напоминали древний как мир дуэт: ангела и демона.

– Понятно.

Ничего понятного не было. Но надо было что-то сказать.

– Понятно, – повторил за ним Патрик и кивнул. – Понятно, что кто-то зашёл как курьер, потом переоделся и вышел из здания незамеченным.

Мартинес и Дэмиен кивнули одновременно.

– Я думаю, это подозрительно. Ведь так? – округлил янтарные глаза детектив Прайс.

– Подозрительно, – согласился Мартинес, Дэмиен неоднозначно пожал плечами.

– Я хочу, чтобы ты опросил свидетелей и дал мне портрет этого ублюдка.

Дэмиен снова перевёл взгляд на экран, прищурился, чуть подался вперёд.

– Камеры лица не засняли? – уточнил он на всякий случай.

Детектив Прайс лишь пожал плечами.

– Они выключили камеры везде, кроме лифтов и лестниц. Ещё в холле. Конфиденциальность и всё такое. У них был корпоратив.

– Понятно, – кивнул Дэмиен. – Список свидетелей, кто его видел, уже есть?

– Этим занимаются, – дернул головой детектив Прайс. – Они этажом ниже. Мы с Мартинесом идём пожрать. Ты с нами?

– Я пообедал.

Детектив Прайс хотел ещё что-то сказать, но передумал, поднялся, проходя мимо Дэмиена, и похлопал того по плечу. Мартинес только криво улыбнулся.

Списки были готовы к восьми вечера. К девяти полиция покинула здание. В десять Дэмиен Эшфорд парковал свой Dodge рядом с неприметным зданием в историческом центре города, у реки, прямо напротив церкви. Он задержался только на минуту, словно не решаясь, в какую сторону пойти, но всё-таки подхватил из машины рюкзак и свернул в переулок, заваленный пустыми, перепачканными протухшей едой коробками и бумажными пакетами, в которых копошились жирнючие крысы. Прошёл мимо мусорных баков и знакомой двери, ведущей на кухню кафе, где подавали неплохую индийскую еду, если не сильно придираться к санитарным нормам. Остановился у лестницы, ведущей в подвал.

Никаких вывесок, только квадратная коробка с динамиком и одной единственной, некогда красной кнопкой. Могло показаться, что стоит нажать на неё, как раздастся хриплый скрипучий голос, требующий назвать секретную фразу – как в третьесортных боевиках. Но замок послушно щелкнул без всяких условий и лишних слов, пропуская посетителя внутрь.

Дэмиен постоял пару минут, привыкая к полумраку коридора, тянущегося вглубь здания. Тут было на удивление чисто и пахло очищающими средствами с запахом лимона. Под потолком горели лампочки, тускло освещая путь – но этого было достаточно, особенно если ты здесь постоянный гость.

Метров десять прямо, потом повернуть. Слева располагались раздевалки, справа – вход в зрительный зал.

Дэмиен повернул направо, толкнул неприметную в темноте коридора дверь.

И тут же оглох от криков толпы и остолбенел от смеси запаха пота, адреналина, ненависти и страха, висящей в воздухе.

Бой уже заканчивался. На обнесённом металлической сеткой ринге дрались двое мужчин: один в порванном спортивном костюме, с перекошенным от боли, залитым кровью лицом, второй – устрашающего вида громила в боксерских трусах с блестящей в лучах прожекторов лысой головой.

Но не они занимали Дэмиена, а те, кто пришёл на них посмотреть.

Он устроился на последнем ряду, опустился в кресло, не отводя взгляд от кричащих, рычащих, извергающих проклятия и килограммы слюны с каплями пива и крошками чипсов зрителей. Достал из рюкзака альбом с пустыми бледно-бежевыми листами и принялся высматривать свою «жертву».

О да. Вот он. Явно из среднего класса, «белый воротничок». Не успел даже переодеться после офисной рутины, так и пришёл в костюме и кипельно-белой рубашке с растекшимися пятнами пота под мышками и по всей спине. Пиджак валялся рядом, затоптанный, смятый. Но это ничего – наутро жена найдёт его в корзине для белья и обязательно приведёт в надлежащий вид к понедельнику, отправляя муженька обратно в офисное рабство сочувствующим поцелуем в щёку.

Мужчине было на вид не больше тридцати пяти, может, чуть меньше. Нос с горбинкой, рыжеватые усы, недавно постриженные виски. Его глаза потемнели, зрачки расширились, превратившись в две колкие чёрные дыры, засасывающие каждую мелочь, каждое мгновение боя. Всё его тело, тощее, дряблое от восьмичасового сидения за столом, подалось вперёд, напряглось. Каждым миллиметром кожи он впитывал запах крови, пота, мочи и, возможно, даже спермы – попадались тут и такие извращенцы.

Дэмиен рисовал быстро, уверенными штрихами передавая смесь страха, агонии, вожделения и ярости. Для него время замедлилось, остановилось. Исчезла клетка, исчезли бойцы, исчезли остальные зрители. Казалось, что кто-то нажал на mute и стёр все звуки, и направил прожектора на прекрасное в своём безумии лицо.

Бой закончился. Неважно, кто победил, кто проиграл. Зрители начали расходиться по ближайшим барам, взбудораженные. Кто-то будет искать утешение и успокоение в спиртном, кто-то – в объятиях шлюхи. Этот «белый воротничок» скорее всего вернётся к жене, займётся с ней трёхминутным пятничным сексом, а потом зависнет с парой бутылок пива за компьютерной игрой, где так просто тоже стать крутым и бесстрашным.

Хотя бы на один пятничный вечер.

Выйдя из зала в коридор, Дэмиен не пошёл за всеми. Он отпер ключом дверь раздевалки, обменялся рукопожатиями с бойцами – тот, что в спортивном костюме, выглядел весьма плачевно и явно нуждался в медицинской помощи. Затем прошёл к своему шкафчику, где держал пару спортивных брюк и футболок, переоделся и босой вышел через обшарпанную дверь, увешанную плакатами всемирно известных бойцов. Здесь располагалось несколько рингов, пара тренажёров, стойка с «блинами», гантелями и гирями, где бойцы могли тренироваться перед следующим боем.

Дэмиен не дрался в клетке. Но хозяин разрешал ему приходить время от времени, чтобы потренироваться.

Чтобы, перебинтовав костяшки пальцев, подойти к коричневой, растерзанной груше, приклеить только что нарисованный рисунок на кусок скотча чуть выше, чтобы не повредить, погладить прохладный кожаный бок, приобнять, словно давнюю знакомую. Сначала ударить робко, как если бы приветливо ткнул кулаком в плечо давнего друга. Улыбнуться, отпрыгнуть назад – легко, невесомо. Почувствовать, как напрягаются под футболкой мышцы, сгибается спина, как становится каменным живот, словно готовится к ответному удару… Ударить снова, уже сильнее, и ещё, и ещё, и ещё. Уйти вниз, отпрыгнуть в сторону, работать поочерёдно то левой, то правой рукой, «нырять» от кулака воображаемого противника, и снова нападать.

Через час Дэмиен выдохся. Обхватив грушу, он тяжело дышал, сплёвывая слюну на пол, и смеялся.

– Дэйм, – раздался из-за спины голос. Дэмиен отпрянул от груши и обернулся, склонив на бок голову. Мокрые от пота волосы упали на лоб. – Не хочешь в клетку? Хорошо заработаешь.

Всё ещё сгорбленная спина, мускулистая, напряжённая под прилипшей к коже футболкой, вздрогнула от ещё одного приступа беззвучного смеха.

Дэмиен ничего не ответил, махнул рукой и ушёл в раздевалку.

Дико хотелось спать.

Глава 3

Энергетик, перелитый в плотно закрытый бумажный стакан для кофе, щекотал нос. Глаза предательски слипались после бессонной ночи. Оставив его подальше, Шон Харрис погладил буквы на клавиатуре, не отводя взгляда от экрана, и пальцы забегали в такт бесконечным цифрам. Ему нужно было увеличить кадры, на которых можно было разглядеть, с кем конкретно ехал загадочный курьер, поднимающийся на лифте в 23:03, и ещё несколько человек, кто спускался и поднимался на всех трёх лифтах в промежутке времени с 22:30 до 23:30 – была вероятность, что они что-то могли видеть.

Но пальцы то и дело останавливались, кисти рук зависали над клавиатурой, словно пианист брал паузу, прежде чем ударить по клавишам. Мысли то и дело возвращались в прошлое, когда он точно так же сидел за компьютером, по личной и секретной просьбе начальника стирая любые следы присутствия, накопленные за год работы в офисе, Ники Дарлинг – его малышки Ники.

Они познакомились в самый первый день, как только девушка устроилась на работу. Прошло уже больше трёх лет, но он всё ещё вздрагивал каждый раз, когда похожие прямые каштановые волосы почти до поясницы вдруг мелькали в дверном проёме, а похожий, звонкий, совсем детский голос просил выдать пропуск или подключить принтер. Шон влюбился с первого взгляда и даже шутил – потом, когда стали близки – что вот-вот сбросит человеческий образ и превратится в оборотня, запечатлённого на самое прекрасное создание в мире. Ника сначала не понимала его намёков – пришлось пересмотреть все серии культового одно время сериала по романам Стефани Майер про вампиров. Стыдно признаться, но они ему правда нравились.

Ника Дарлинг была невероятная. Хотя все остальные считали её простушкой и даже недалёкой. Но для него и курносый острый нос в веснушках, и тонкие губы, вечно растянутые в улыбке, и челка, спадающая на карие глаза, чуть раскосые, с поднятыми вверх внешними уголками – всё в ней было прекрасно. Она не красилась, обкусывала губы до крови, смешно морщила нос, если кто-то делал ошибки в предложениях, но никогда никого не поправляла. Она любила сидеть в столовой лицом к окну, повернувшись спиной ко всему залу, чем поражала с детства тревожного Шона, который терпеть не мог, когда кто-то подходит к нему сзади. Она плакала на фильмах, уткнувшись носом ему в плечо, и неважно, счастливый ли был момент или грустный – до слёз её могло довести что угодно. Хотя в офисе, на совещаниях или просто в коридорных разговорах Ника вела себя достаточно уверенно и даже нагло. Не стеснялась высказать мнение, не краснела, не боялась признать ошибку и, как никто другой, могла смеяться сама над собой, позволяя это делать и другим. Как-то она призналась ему, что ведёт себя так в офисе специально, чтобы к ней никто не относился всерьёз, но все рады были бы помочь. И ведь работала, чёрт бы её побрал. Стоило ей только, всё так же улыбаясь, сказать кому-то «только ты можешь это сделать, я без тебя никак», как любой был готов ей помочь.

Даже если Ника Дарлинг и выглядела простушкой, простой отнюдь не была.

И Шон любил её за это ещё больше – потому что искренне верил, что только он был посвящён в тайну того, какой она была настоящей.

Они сошлись быстро – Ника сама была инициатором их совместных обедов, коротких прогулок у офиса на перерывах, первого похода в кино. Если бы не она, Шон никогда бы так и не решился – слишком замкнутым, если не сказать аутичным, он рос, избегая любых лишних контактов с людьми. Но с ней ему было спокойно.

Те, кто видел их вместе, сначала смеялись – уж слишком комично они смотрелись: Шон со своим ростом почти под два метра и телосложением кузнечика и Ника, едва достающая ему до груди, с округлыми формами, стройная, но не худышка. Но потом эта парочка не вызывала ничего, кроме умиления. И тем не менее, чтобы избежать ненужных разговоров, они старались не афишировать свои отношения, никогда не держались за руки в офисе, не обменивались поцелуями. Иногда даже обедали врозь, чтобы не запустить серию слухов и не стать заложниками сплетен.

Может быть, поэтому в тот день, почти ровно два года назад, его начальник и не подумал обратиться к кому-то другому – попросил Шона остаться на обеде и дал совершенно секретное поручение. А на расспросы только хмурился и молчал, всем своим видом показывая: «меньше знаешь – лучше спишь».

Но с того самого дня Шон практически не спал. Уже в обед он узнал новость: Ника покончила с собой вчера вечером, наглотавшись таблеток.

В это невозможно было поверить. Кто угодно, только не она! Да, последнее время она была чуть более задумчива и, наверное, даже нервничала. Несколько раз отменила свидание, часто задерживалась в офисе допоздна. Но так бывало и раньше.

Или нет?

Шон Харрис плохо разбирался в людях. Ему тяжело было считывать их эмоции и невербальные сигналы. Возможно, поэтому вечно улыбчивая Ника казалась ему такой жизнерадостной и веселой, лёгкой на подъём и обезоруживающе непривередливой. Возможно, если бы он лучше понимал её, мог бы спасти?

И это не давало ему спать по ночам.

Это, и просьба начальника отдела, которую он исполнил, даже не задумываясь, зачем это нужно. Решил, что компания не хочет иметь ничего общего с этим случаем, чтобы не пришли из полиции, не посмотрели видеозаписи и не стали задавать вопросы. Особенно про то, что Ника вдруг почему-то стала слишком часто подниматься на двадцать четвёртый этаж как раз перед тем, как покончить с собой.

Он часто думал, что могло случиться. Особенно часто – после того, когда вдруг прямо среди бела дня, в разгар обеденного перерыва, какой-то мужик в перепачканной грязью старой куртке с лицом и повадками пропойцы, еле стоящий на ногах и источающий запах перегара, попытался ворваться в офис с криками о том, что убьёт Эрика Хартмана. Он даже вытащил пистолет, старый, почти раритет. Целился в подбежавшего охранника, но на курок нажать не решился, сполз на пол, уткнулся в пыльные ладони и плакал, пока его не увели из здания, даже не вызывая полицию.

Слухи у них разносятся быстро, и к вечеру уже все знали, что это был отец Ники. Кто-то посочувствовал ему, кто-то брезгливо поморщился, кто-то, возможно впервые, испытал то, что называют «испанский стыд». Или вспомнил о своих родителях.

Шон закрыл глаза, откинулся на спинку стула, вцепился костлявыми пальцами в подлокотники кресла. Правая нога выбивала рваный ритм по вытертому ковру. Подумав, достал из верхнего ящика стола мобильный телефон, набрал сообщение: «Надо всё рассказать про Нику. Это может быть он», завис, уставившись невидящим взглядом куда-то мимо монитора, и нажал «отправить».

– Эй, успеваешь? – раздался сбоку недовольный голос начальника. В отличие от Шона, который сидел над видеозаписями вчера до позднего вечера и сегодня с семи утра, он приехал в офис только десять минут назад и пока не сделал ничего важного, кроме как налил себе кофе и, скорее всего, поставил на загрузку новую версию Uncharted или Warcraft. – Записи просили к десяти. Они приедут сюда на допрос.

– Сюда? – едва ворочая языком, переспросил Шон. – Почему не в полицейский участок?

– А хрен его знает. Сказали, надо здесь.

– Ясно. Успеваю.

– Давай. Я здесь сегодня. Ты тоже останься.

– Да, конечно, – проворчал Шон, подумав про себя, что начальник опять поругался с женой или просто решил свалить туда, где не умираешь от вдруг разыгравшейся некстати жары, не будут приставать с походами в зоопарк или уборкой. Уж лучше просидеть весь день под кондиционерами с кружкой кофе, подлив туда для верности пару капель виски или коньяка – пара бутылок спрятана в сейфе – и выполнять очередную виртуальную миссию.

Шону было глубоко наплевать на это. Он не привык или не умел судить кого-то или завидовать. Или просто не понимал, что именно это испытывает в данный момент.

Поэтому, отпив ещё глоток энергетика, снова завис над клавиатурой, и снова быстрые пальцы побежали по клавишам, выбивая щелчками мелодию. Кроме задания полиции, ему ещё надо как можно скорее почистить видеозапись, чтобы стереть любой намёк на то, что позавчера, пока все праздновали корпоратив, здесь был человек, который не должен был быть.

– Расскажите, что вы помните из вечера четверга, – в десятый раз попросил Дэмиен, затачивая очередной карандаш.

Он рисовал с детства, а когда пришёл в полицию, отучился на специальных курсах на художника-криминалиста. Умел пользоваться новомодными программами, но предпочитал рисовать простым карандашом, считая, что так даёт больше пространства для манёвра себе и свидетелю.

– Начали в шесть, – нервничала в пусть и удобном кресле девушка лет двадцати пяти с хвостиком на затылке и красными пятнами на белых щеках. – Ну, мистер Хартман сказал речь. Как обычно.

– То есть вы его знали?

– Ну, его как бы все знали. Наверное. По крайней мере на корпоративах он всегда что-то говорил.

– Например?

Патрик Прайс, сидящий рядом с Дэмиеном, нервничал, но виду не подавал, равнодушно разглядывая то ногти на руках, то трещину в столе, то стаканчик от кофе.

– Что-то о социальной политике. Премия. Вот, как раз про премию говорил. Точнее, обещал.

Девушка замялась, подняла глаза вверх, словно подсказка была на потолке.

– Хорошо, что было потом?

– Потом… ну… все стали пить. Есть. Было много народу, я даже не знаю… весь зал забыт. Я думала, вы хотели про курьера спросить?

– Да? С чего вы взяли?

– Ну, те, кто выходил от вас, сказали…

– В общем, да. Нас интересует курьер. Вы заметили кого-то из них?

– Их было много. Это точно. Постоянно что-то приносили. Но я не могу сказать, что узнала бы кого-то.

– Понятно. Вы оставались до конца вечеринки?

– Да, до двенадцати. Потом начали расходиться – в час включали камеры, никому не хотелось оставаться и попасть… да и на работу ж надо было.

– Это да, не очень удобно, правда?

Девушка неоднозначно пожала плечами, тяжело вздохнула, попыталась поймать взгляд детектива Прайса, но тщетно. Трещина в столе вновь заинтересовала его больше, чем всё остальное.

– В 23:03 вы ехали в лифте?

– Я? Н-не знаю…

Дэмиен нажал на кнопку, на экране появилось фото. Не нужно быть провидцем, чтобы догадаться, что это та самая девушка – она запрокинула голову, подставив лицо камерам, и смеялась, пока какой-то черноволосый парень целовал её шею. Рядом стоял курьер в жёлтой куртке, жёлтой кепке и с жёлтым боксом за спиной.

– Я… я…

– Не волнуйтесь, мы никому это не показывали. Пока.

– Я…

– Вы можете сказать, с кем были в лифте?

– Ну, если это необходимо.

– Абсолютно, – влез в разговор Патрик Прайс и тут же замолчал, примирительно подняв руки вверх. «Молчу, молчу».

– Его зовут Кевин. Кевин… не знаю фамилии. Он, кажется, из отдела кадров. Но я не уверена.

– Хорошо. Значит, Кевин. – Дэмиен помолчал, даже не пытаясь делать вид, что записывает её показания. – А этот человек рядом, в жёлтой куртке. Что можете сказать про него?

– Человек? – нахмурилась девушка и подалась вперёд, словно разглядеть курьера в лифте было какой-то проблемой. – Ну, курьер как курьер.

– Мужчина или женщина?

– М-мужчина.

– Вы не уверены? – не поднимая глаз, переспросил Дэмиен.

– Не знаю, я не смотрела на него. – Красные пятна на щеках стали больше.

– Вы ехали с ним в лифте пару минут. Что, даже не поняли, какого пола человек рядом с вами?

– Мужчина. Точно.

Звучало хлипко.

– Хорошо. Можете назвать примерный возраст?

– Точно не старый. У старого руки другие. У этого… молодой, скорее… лет двадцати.

– Можете описать руки подробнее?

– Да за каким хреном нам его руки? – взорвался Патрик и тут же пожалел об этом, наткнувшись на тяжёлый взгляд почти чёрных глаз, пронзающих насквозь исподлобья.

– Руки… – растерянно переводила с одного полицейского на второго девушка, не решаясь продолжать.

– Руки, – утвердительно кивнул Дэмиен и спрятал свои под стол, сцепив пальцы и зажав их между колен.

– Молодые. Такие… знаете… чистые, что ли. – Девушка покраснела ещё больше и объяснила: – Я ненавижу некрасивые руки. Или шершавые. Или… грязные… Не знаю почему. Для меня это важно.

– Но это точно были мужские руки? – с надеждой переспросил Дэмиен.

Она задумалась, опять начала искать ответ на потолке, с надеждой повернулась к окну.

– Н-не уверена. Точнее – если и мужские, то точно мужчина молодой. Парень, или мальчик.

– Ясно. Значит, почти точно мужчина, почти точно молодой. – Подвёл черту Дэмиен. – А цвет кожи?

– Белый. Ну, то есть… как у меня. Или у вас.

– У нас разный цвет кожи, – улыбнулся одним уголком рта Дэмиен.

– Д-да… вы смуглый, а я… но тот был обычный. Что-то среднее, скорее.

– Хорошо.

Карандаш бесцельно крутился в пальцах Дэмиена Эшфорда – рисовать было катастрофически нечего. Вряд ли эта девушка хоть что-то вспомнит, как и предыдущие девять свидетелей, которые сказали ещё меньше.

– А рост? Можете вспомнить?

– Ну, рост видно на плёнке, – заулыбалась девушка, тыча пальцем в экран. Её руки, как и следовало ожидать, были тщательно отманикюрены. – Чуть выше меня. Примерно, как Кевин. Наверно…

– Ладно. Вы правы, по снимку примерно понятно. Может, вы вспомните лицо? Овал, глаза, рот, нос? Может, он носил усы – раз это всё-таки мужчина. Или вы заметили следы макияжа, если вдруг это всё-таки женщина.

– Макияж – точно нет, – уверенно отрезала девушка. – Но лицо… такое… знаете… обычное что ли. Как будто уже видела его. Бывают такие люди…

– Бывают, – согласился Дэмиен. – Но может быть, вы и правда уже видели раньше этого человека? Попробуете вспомнить?

С боку раздалось сопение. Патрик явно терял терпение.

– Детектив Прайс, может, сходите за кофе? – наивно спросил Дэмиен, не удосужившись посмотреть в его сторону. – Если что-то важное будет – я позову.

Хлопнула дверь, девушка напротив замерла, вжала голову в плечи.

– Так как? Что-то вспомнили?

– Н-нет. Может, видела. Может, нет. Да у нас тут даже на работе всех не запомнить. Почти тысяча человек – мистер Хартман так сказал…

Сказала и осеклась. И загрустила ещё больше.

– Тогда вернёмся к описанию? Губы? Лоб? Цвет волос? Рот? Глаза? Хоть что-то можете вспомнить? Может, какие-то особые приметы…

Дознание продолжалось до позднего времени. Почти все свидетели – хотя вряд ли хоть один из них мог носить столь громкое название – путались в показаниях, сбивались с мысли, с трудом могли назвать даже пол, хотя некоторые достаточно уверенно говорили, что перед ними был мужчина, а другие – точно женщина. Хотя вторых было не так много, как первых. Но вряд ли можно строить хоть какие-то предположения, основываясь на всём этом бреде.

Нарисовать удалось немного. Три портрета выглядели хоть и крипово, но зато законченно; ещё два скорее походили на наброски или мозаику из человеческих глаз, ушей, носа, рта и волос. А если сложить все пять рисунков вместе, то и вовсе не получалось разглядеть в них одного и того же человека.

Последний из допрашиваемых был тот самый Кевин, который зажимал в лифте девчонку с красными пятнами на щеках – его удалось разыскать только ближе к вечеру.

– Расскажите, что вы помните из вечера четверга, – привычно спросил Дэмиен, оценивая, насколько свидетеля можно считать надёжным и полагаться на его сведения.

– Начали ровно в шесть, – уверенно заговорил молодой человек с аккуратно стриженной бородкой и круглыми глазами навыкате. – По мистеру Хартману можно было часы сверять. Он говорил о показателях, представил новичков из руководящего состава. Потом немного рассказал о планах на год, назвал примерный разбег в премиях и пожелал всем удачно пройти ежегодную оценку. Несколько работников выделил за особые заслуги… Что ещё…

Пока это было больше, чем удалось узнать за весь день.

– А, да… – продолжал круглоглазый. – Рассказал, что скоро софт будут менять. Новая разработка, всё такое… И всё. Официальная часть закончилась. Группа выступала, танцоры… Мне прям всё рассказывать?

Было очевидно, что ему не сильно нравилась идея провести субботний вечер в офисе, в нескольких метрах от места, где нашли убитого.

– Нет, вполне достаточно. Меня, собственно, больше интересует курьер. Вы ехали с ним в лифте… – раздался щелчок, загорелся экран. – Узнаёте?

Молодой человек ухмыльнулся, прикрыл губы кулаком.

– Да. Молодой человек, лет двадцати. Или чуть старше. Лицо прятал под кепкой, как будто специально. Не смотрел вверх, что-то перебирал в руках, телефон, кажется. На снимке, вон, видите? Видно.

– Значит, вы уверены, что это был мужчина?

– Тогда я подумал, что да. Но сейчас… Вот если так смотреть… То, может, и девушка.

– Почему тогда решили, что точно мужчина?

– От него пахло мужской туалетной водой. Дешёвой, мой младший брат притащил откуда-то такую. Запах – редкая дрянь. И ещё… он очень легко нес свой бокс. Он же у них обычно тяжёлый. Еда там, коробки… бутылки с водой или что там… А этот на выходе из лифта снял бокс с плеч и нес в руках. Как будто… тот ничего не весил. Наверно, поэтому я решил, что это мужчина.

Дэмиен сидел молча, ожидая, что свидетель снова заговорит. Крутил от нетерпения карандаш между пальцев, готовый начать рисовать.

– Пожалуй, всё-таки это был мужчина, – более уверенно вынес вердикт Кевин. – Молодой, но всё-таки парень. Да.

– Хорошо. Можете его описать подробнее, чтобы я смог нарисовать его?

– Думаю, да.

Ещё через час или около того портрет был готов. На Дэмиена из-под козырька кепки смотрел молодой мужчина с близко посаженными глазами, тонкими губами и прямым носом. Подбородок узкий, скулы высокие. Цвет глаз или волос разглядеть не удалось. Он был, вероятно, слишком смазлив для мужчины, но можно сказать, ему повезло: родись он женщиной, вряд ли имел бы успех у противоположного пола.

– И что это?

Детектив Прайс перелистывал рисунки и хмурился. Он уже успел допросить ещё нескольких свидетелей, переговорить по телефону с той самой Изабеллой Ли, которая так некстати и очень вовремя решила уехать к маме, дать нагоняй Мартинесу за то, что до сих пор не удаётся договориться о встрече с женой жертвы – адвокаты и врачи тщательно оберегали психику вдовы, обращаясь с ней словно с доисторической мумией, хотя Агата Хартман только пару недель назад разменяла пятый десяток.

– Твои курьеры, – хмыкнул Дэмиен.

– Я просил одного, – округлил янтарные глаза Патрик.

– Их было слишком много. И, правда, я не уверен, что можно рассчитывать на это.

– Ты не уверен, – закивал детектив Прайс.

– Я могу пересмотреть пленки ещё раз.

– Мартинес пересмотрел их тысячу раз…

– Я всего лишь хочу сказать… если курьеров было несколько… откуда вы знаете, какой конкретно курьер не вышел из здания?

Детектив Прайс открыл было рот, чтобы что-то сказать, замер на мгновение, а потом опять закивал головой, одновременно набирая номер.

– Мартинес, мать твою. Ты какого курьера мне подсунул? Последнего? Что это вообще значит? – Патрик был взбешён. И даже сам не понимал, что больше всего раздражало в сложившейся ситуации: что он сам не догадался расспросить про курьера, что об этом догадался именно Дэмиен Эшфорд, или что они потратили целый день на никому ненужный фоторобот, собирая фантастическое существо, разрывая каждого курьера на куски и собирая из них подобие Франкенштейна. – Этот придурок дал мне последнего.

Патрик Прайс бросил телефон через комнату и устало опустился на кресло, откинулся на спинку и прикрыл глаза.

Дэмиен воспользовался паузой, молча забрал рисунки со стола и беззвучно вышел.

Перевалило за полночь, когда Дилан О’Коннел закрыл компьютер и с трудом поднялся с вращающегося кресла: от долгого сидения затекла и спина, и ноги, и даже шея. Он посмотрел на часы, выругался. Пошелестел пакетом, в котором ещё пару часов назад курьер в желтой кепке, желтой куртке и с желтым боксом принес куриные ножки с острым соусом. От соуса, правда, с сожалением пришлось отказаться – желудок барахлил в последнее время, что отражалось на сердце: стоило переборщить с острым или просто набить желудок плотнее, как сразу начиналась противная аритмия. Не страшно, жить можно, но неприятно.

– But I'm a creep, I'm a weirdo… – пробормотал Док, в такт песни Radiohead, звучащей еле слышно из динамиков старого радио. – What the hell am I doin' here? I don't belong here…

– Взгрустнулось, Док? – раздался смешок от двери.

– Какого черта, Эшфорд. Я тебе говорил не таскаться сюда?

– Ага, – выдохнул Дэмиен и пнул носком правой кроссовки невидимое препятствие.

Он обвел взглядом знакомое помещение, чуть вытягивая шею вперед, словно не решался войти, ожидая разрешения.

– Заходи, черт тебя побрал. Нечего стены подпирать. Побелили недавно. Чего хотел? Я думал, ты свои каляки-маляки рисуешь.

– Почти нечего было рисовать. Свидетели ненадёжные. Каждый вспомнил какого-то курьера, но их там были десятки за вечер. Лица смешались, потом соединились в выдуманный образ.

– Во время пьянки самое то планировать убийство, согласен, – крякнул Док. – Это ещё хорошо, что мы заметили желтые ниточки на ковре.

– Ниточки? – переспросил Дэмиен.

– Да. На ковре. Прайс тоже заметил, – засопел Док, совсем не хотелось вдаваться в подробности, что именно детектив Прайс был первым, кто их заметил. – Думаю, поэтому подумал на курьера.

– Аааа… – протянул Дэмиен.

– Так чего хотел? – оборвал его Док.

– Глянуть на этого… Хартмана. Говорят, большой бы человек… – равнодушно протянул Дэмиен, переступая порог.

– Да уж не чета нам с тобой, плебеям, – усмехнулся Док. – Щас. Жди.

Дилан О’Коннел смял пустой пакет, выкинул в урну точным попаданием с пары метров, сменил мягкие, выглядели по-домашнему, тапочки на вытертые на пятках и носках ботинки, накинул белый халат и, задев плечом незваного гостя – получилось достать только до локтя – вышел в коридор.

В соседней комнате не было ничего, кроме металлических шкафов, расположившихся один на другом, словно это не морг, а капсульный отель, и трёх металлических же столов.

Тело Эрика Хартмана лежало в «капсуле» под номером сто одиннадцать. На черепе, покрытом ошметками мышц – всё, что осталось от лица, – выделялись помутневшие, пронзающие бесконечность глаза. Обрубок носа, почти полностью срезанные губы, белая кость челюсти, несколько оголённых передних зубов.

Док сложил руки на груди, скорчился от отвращения и покачал головой, одними губами выдав отборные маты. Эшфорд напротив приободрился. Наклонился ближе, придерживая мешающиеся волосы левой рукой. Пальцами правой водил в сантиметре от рваных ран, словно пытался запомнить каждую черточку, каждую впадинку, чтобы потом в точности перенести на бумагу…

– Ты больной придурок, я тебе это говорил? – вздохнул Док.

– Да. Постоянно.

– Хорошо, было бы неудобно говорить так только за твоей спиной.

Дэмиен рассмеялся, отошёл от трупа на пару шагов, засунул руки в карманы чёрных джинсов. Просто смотрел, склонив голову к правому плечу и раскачиваясь из стороны в сторону.

– Любопытно, – наконец вынес он вердикт. – Что думаете, Док?

– Для тебя я доктор О’Коннел, – не забывал ворчать Док, чтобы даже самому себе не признаваться в том, что при всей странности Дэмиен Эшфорд производил неизгладимое впечатление. Немного пугал, но в то же время несомненно восхищал способностью игнорировать такие мелочи, как, например, то, что всего пару дней назад это растерзанное каким-то маньяком тело было живым человеком. Он смотрел на тела умерших без страха, без заискиваний, без сожаления… С искренним интересом. Пожалуй, с таким интересом он не смотрел даже на живых.

– Конечно, доктор, – едва заметно склонил голову ещё ниже Дэмиен. – Что думаете?

– Ты о чём?

– Ну… явно резал не профессионал. Не сомневаюсь, что вы не стали бы так кромсать бедолагу…

Док с опаской посмотрел на Дэмиена, подошёл ближе к трупу и наклонился.

– Да, ты прав. Это есть в моём отчёте. Насмотрелся?

Получив неуверенный кивок в ответ, Док закатил Эрика Хартмана обратно в его «капсулу». Нечего глазеть.

– И что думаете? – не сдавался Дэмиен, не двигаясь с места и чуть повысив голос, чтобы Док, уже стоящий в дверях, услышал его.

– А ничего не думаю. Думать – это ваша работа. Моя – описать труп. Что я и сделал. И выводы мои тоже в отчёте.

– Я читал отчёт, – так же громко не сдавался Дэмиен. – Вы написали, что действовал непрофессионал.

– Да, как ты и сказал только что, – начал злиться Док.

– Но я думаю, вы понимаете – простой человек не смог бы сделать такое.

Док выругался тихо, но всё равно достаточно громко, чтобы Дэмиен его услышал, выключил свет, оставляя посетителя в полной темноте, прикрыл за собой дверь и ушёл в свой кабинет.

Дэмиен догнал его у дверей.

– Вы же понимаете, о чём я. Ни один нормальный человек не смог бы такое сделать, чтобы не заблевать всё вокруг. Вы же видели его… Эти глаза…

– Ну ты вроде не заблевал. И я тоже.

Дэмиен Эшфорд закашлялся или рассмеялся, прошёл мимо Дока в его кабинет, запрыгнул на металлический стол, на котором ещё вчера лежало тело Эрика Хартмана, и снова начал оглядываться, словно был здесь впервые.

– Мы не совсем нормальные, Док. И вы, и я. Не с этой работой быть нормальным.

– Да понял я, – сдался Док. – Ты прав. Явно не профессионал, но яйца у него явно стальные.

– Думаете, это сделал мужчина?

– Чисто теоретически – ничего не мешает и бабе разделать даже целиком всю тушу вроде этого Хартмана. Только женщины так себя не ведут. Ты же изучал психологию. Должен знать.

– Психологи изучают закономерности поведения. Но исключения есть всегда.

Док посмотрел на часы – начало второго ночи. Домой ехать смысла нет, жена всё равно не пустит, а ключи он благополучно забыл.

– Выпить не хочешь? – вместо ответа спросил он.

– Стараюсь не пить.

– Что так? Вечер субботы. Бары-растабары. Девчонки, все дела.

– Это приглашение, Док? – усмехнулся Дэмиен.

– Ты из себя целку-то не строй. Я знаю, что бабы от тебя без ума. Не знаю, только что они в тебе находят.

– Может, они видят то, что не видят другие, – прошипел Дэмиен и спрыгнул со стола, увидев, как Док вешает халат в шкаф.

– Дуры они все.

– Согласен, – соврал Дэмиен.

Разговор продолжили в баре под звон бокалов, хихиканье полупьяных девчонок и гул шаров для бильярда. Док много пил, много говорил и с каждым глотком едкого егермейстера всё больше проникался идеей «вспомнить молодость». Дэмиен его порыв не поддержал и в пять утра увёз Дока к себе домой, чтобы съесть по пачке купленной в круглосуточном китайском магазинчике лапши в стаканчиках и запить зачем-то прихваченной бутылкой шампанского.

– И всё-таки – ты больной ублюдок, Дэмиен Эшфорд, – заплетающимся языком резюмировал окончание вечеринки Док, заваливаясь к этому самому больному ублюдку на диван.

– Спасибо, – оскалился Дэмиен, выключил свет и ушёл к себе.

Уснуть так и не получилось.

Глава 4

Жадные пальцы сжимали затисканные до красноты идеальные бронзовые бедра без намёка на целлюлит, горячее дыхание вперемешку с непристойностями на итальянском языке – mi fai impazzire и прочие нелепости – оставляло капельки слюны со вкусом темного пива на затылке. Через окно снятой пару недель назад квартиры было видно, как оживают мертвые окна, как первые невыспавшиеся прохожие плетутся к метро или припаркованным машинам, покрытым капельками утренней росы. Кто-то возвращался домой, кто-то был вынужден работать в это воскресное утро… Но и те, и другие были явно недовольны выбором, подкинутым им злодейкой-судьбой.

Агата Хартман брезгливо поморщилась, увидев на противоположной стороне подвыпившего мужчину лет пятидесяти, обрюзгшего и грязного, и, почувствовав, что её любовник наконец-то кончил, выскользнула из ослабевших пальцев, подобрала валяющийся на полу шелковый халат, смотрящийся в несколько пуританской обстановке словно разодетая шлюха в чопорном отделении банка. И прошла в ванную, чтобы принять душ. Она ненавидела это место, ненавидела оставаться тут на ночь, предпочитая свой загородный дом, просторную кровать с шелковыми простынями – каждый день новыми – и ванную с джакузи и бесконечной чередой шампуней, лосьонов, кремов, духов. Но ни сейчас, когда Эрик умер, ни тогда, когда он ещё был жив, она никогда бы не оскорбила ни мужа, ни себя столь отвратительными манерами – привести любовника в супружескую кровать.

Верх невежества.

Редкие струи воды упали на коротко стриженный затылок – напор оставлял желать лучшего. Агата подняла лицо вверх, почувствовала едва уловимый запах хлорки и подумала, что давно пора искать новое место, да и смерть Эрика…

Настроение окончательно испортилось от мыслей о муже. Ей сложно было переучить себя думать о нём как о том, кто больше никогда не зайдёт в дом, не погладит по спине – отстранённо, как глядят льнущую к ногам собаку, почитывая утреннюю или вечернюю газету, – не съест приготовленный ею остывший ужин, пока она, сидя на высоком барном стуле, попивает красное сухое вино из пузатого бокала.

В дверь постучали, когда Агата, завернувшись в полотенце, разглядывала в зеркало своё отражение, пытаясь найти первые признаки крадущейся старости. И не находила. Но всё-таки решила записаться внепланово к косметологу – её подруга рассказывала о какой-то новой процедуре…

– Чего тебе, Вито? – повысила она голос.

– Закажем завтрак, или ты хочешь куда-нибудь поехать? Голден-Ландж уже открылись.

– Я домой.

Дверь приоткрылась, и показалась лохматая голова с истинно итальянским лицом: пронзительные чёрные глаза под чёрными густыми бровями, казалось, пытались раздеть тебя, даже если уже не осталось и лоскутка одежды; капризные кроваво-красные от поцелуев губы чуть приоткрытые в искусительной улыбке; широкий подбородок, покрытый темной щетиной… Витторио Де Росси был до неприличия молод, красив как дьявол, хорошо сложен и – что самое поразительное – неплохо эрудирован. Он выступал как стендап-комик, высмеивая публику, а они платили ему по двести долларов за билет в эквиваленте той страны, где ему удавалось договориться о концерте. Сейчас он временно осел в их небольшом городке, явно не способном вынести животный магнетизм и шуточки этого обезоруживающе прекрасного хама и циника.

– Устала от меня, Tesoro?

– Нет. В понедельник придётся идти в полицию… хочу отдохнуть ото всех.

Агата Хартман перевела взгляд со своего отражения на его и задумчиво улыбнулась, обдумывая мысль ещё раз заняться сексом. Но, вспомнив, что придётся снова залезать под этот едва сочащийся из лейки душ, её передёрнуло. Да и удовольствие, если быть откровенной, она получала скорее от мысли, что ей и только ей принадлежит это молодое искушённое тело, нежели от невыносимо долгих и старательных трений.

Нет. Не для неё всё это: страстно прижиматься друг к другу в постели, капризно морщить нос, если он не звонил уже целых полчаса, держаться за руки в парке или прижиматься плечо к плечу в ресторане, в самом тёмном уголке, где никто не увидит…

Видимо, она была ещё большим циником, чем Витторио Де Росси, чего никогда не скрывала.

– Даже от меня? Non hai idea di cosa voglio farti.

– У тебя выступление вечером? – вместо ответа спросила Агата и, выходя из ванной комнаты, толкнула любовника в грудь. На что тот отреагировал решительными объятиями, против которых нельзя было устоять.

– Ты помнишь, о чём мы говорили? – закурив прямо в постели, спросила Агата, когда новый десятиминутный раунд был окончен. Она решила отказаться от душа – сейчас не от кого прятаться, не для кого смывать с себя пот чужого мужчины.

– Твой муж. Да.

– Я не думаю, что спросят. И что тебя найдут.

– О, они найдут меня, Tesoro. Они всегда находят. – В голосе промелькнуло раздражение.

– Я ничего не скажу. Официально: я поехала домой. Если им будет что предъявить мне – только тогда я расскажу.

– Va bene!

Агата надела своё лёгкое летнее платье прямо на голое тело, пригладила коротко стриженные, успевшие высохнуть волосы ладонями, едва касаясь, провела пальцами по коже вокруг глаз, снова вспоминая про визит к косметологу. У дверей Витторио снова пристал с поцелуями, своим обнажённым телом демонстрируя без лишних слов, что не прочь продолжить затянувшуюся до утра ночь… Но хватило решимости уйти.

Новенький Мерседес мягко заурчал, кожаное сиденье схватило за оголившиеся бедра. Не успев тронуться с места, Агата Хартман вдруг уткнулась лицом в сложенные на упругой оплётке руля руки и заплакала. Так странно – то, чего она так страстно желала уже несколько лет, и что наконец-то случилось, пугало её больше, чем то решение двадцатилетней давности, когда она сделала выбор оставить ребёнка и выйти замуж за Эрика.

Её трясло, когда она выезжала со двора. Трясло всю дорогу до дома. И только остановившись у ворот гаража на две машины, Агата Хартман смогла успокоиться: дома сын, к обеду должна приехать дочь, завтра предстоит разговор с полицией. Если не получится взять себя в руки, она всё испортит.

С утра зарядил дождь. Противный, мелкий, он не давал той ностальгической атмосферы, а только раздражал ещё больше. Тяжёлые тучи закрыли небо, и так не хотелось вылезать из тёплой кровати, что Патрик Прайс, услышав звонок будильника, со всей силы швырнул телефон через всю комнату, точно зная, что тот угодит в кресло, закатится за подушки, и, вспомнив о нём только у двери, он будет злиться и на себя, и на синоптиков, и на того идиота, который вздумал вдруг, в первые дни лета, убить Эрика Хартмана.

– Милый, ты куда? – сонный голос едва выговаривал буквы.

Патрик почувствовал, как его бедра обхватили сильные упругие ноги, а к спине прижался горячий живот. И что-то влажное и головокружительно мягкое коснулось поясницы.

– Мне пора, – сцепил он зубы, но, почувствовав возбуждение, быстро передумал, даже не собираясь о чём-то жалеть или как-то оправдываться за опоздание.

Он повернулся, увидел прикрытые глаза с дрожащими ресницами и приоткрытые полные губы. От неё пахло потом, кокосовым шампунем, нечищеными с вечера зубами и сигаретой, выкуренной, должно быть, ночью втихаря, пока он спал. Ничего сексуальнее нельзя придумать.

Его руки коснулись горячей кожи, разнеженной под тёплым одеялом, и она вздрогнула, подалась вперёд и застонала, проведя пальцами по его животу. Повинуясь его движениям, развернулась спиной, выпячивая упругую попку к нему ближе, и хрипло засмеялась, начиная гладить себя – чем доводила его до исступления.

Утренний секс никогда не длился долго – и это утро не стало исключением. Так и не поворачиваясь к Патрику лицом, его подружка снова уснула.

Патрик выбрался из опутавших его простыней, залез под прохладный душ, зачесал назад волосы, погладил щеки, убеждаясь, что можно пропустить ещё один денёк и наплевать на бритьё. Надел чистую белую футболку и светло-бежевый льняной костюм с широкими брюками и строгим пиджаком, как и предсказывалось – разозлился, что пришлось искать телефон, потерявшийся между подушками на диване, и, даже не успев выпить кофе, вышел из квартиры.

Кристина Дойл ждала под козырьком у входа в отделение полиции, пряталась от противной мороси, курила – явно не затягиваясь – и нервно пинала попадавшие под ноги мелкие камешки. Она выглядела чуть более взволнованной, чем в их первый день знакомства, и вместе с тем чуть менее расстроенной. Синие джинсы, рубашка в полоску под пояс, красные остроносые туфли на высоком каблуке. Детектив Прайс готов был поставить что угодно на то, что между ней и Эриком Хартманом что-то было.

– Мисс Дойл, – обворожительно улыбнулся Патрик, подходя ближе, устав наблюдать за ней со стороны.

– Детектив Прайс. – Кристина растянула губы в улыбке, но вряд ли это можно было описать красноречивым «улыбнулась в ответ».

– Вас не проводили?

– Сказали, вас нет на месте. Решила подождать на улице.

Патрик Прайс ждал продолжения вроде высокопарного «грех не воспользоваться шансом и насладиться прекрасной погодой», но даже краем глаза видел нависшие чёрные тучи – мелкий дождик грозил перерасти в настоящий ливень с минуты на минуту.

– Я вас провожу, – едва прикоснулся к её плечу Патрик и подождал, пока она пройдёт вперёд. – Кофе?

– Чёрный.

– Секунду. Мартинес? Где Мартинес?

Ещё через пять минут они вдвоём сидели в просторной переговорной, пили кофе, поглядывая друг на друга поверх стаканчиков, и молчали.

Ровно в десять пришёл Дэмиен Эшфорд, скромно сел на стул в углу, забыв поздороваться – словно опоздавший на сеанс кино подросток.

– Что ж… Мисс Дойл… Вы понимаете, почему мы вас позвали? – начал издалека Патрик.

– Очевидно, хотите поговорить по поводу мистера Хартмана.

– Скорее… – Патрик бросил быстрый взгляд на Дэмиена – тот сидел в углу, равнодушно уставившись в свой альбом и водя карандашом по бумаге. – По поводу вас и мистера Хартмана. Да.

– Меня?

– До нас дошла информация… Что вы знали убитого чуть более тесно, чем…

– На что вы намекаете? – Кристина откинулась на спинку жутко неудобного стула, скривилась, снова села ровно, чуть подавшись вперёд.

– Что у вас были отношения… скажем так… близкие.

– С чего вы взяли? – усмехнулась девушка. – Если не секрет?

– Ну, вообще-то… попросили показать видео за последний месяц – кто чаще всего заходил к мистеру Хартману. В какое время… на сколько оставался…

– На двадцать четвёртом нет камер…

– Да, но все вы пользуетесь бейджами… не так ли?

Кристина Дойл поджала губы, нахмурилась, по лбу пробежала складка, делая её гораздо старше своих лет. Она снова откинулась на спинку кресла, стерпела в этот раз очевидные неудобства, скрестила руки на груди, всем своим видом показывая, что разговора не получится.

– Мы вас ни в чём не обвиняем… – прояснил ситуацию детектив Прайс, кинул взгляд на Дэмиена и осекся, увидев застывший взгляд, рассматривающий девушку словно она была жуком, приколотым булавкой в коробочке для коллекции. – Просто хотели уточнить: зачем вы поднимались с мистером Хартманом в его кабинет в день… корпоратива? Вы ведь… поднимались в его кабинет?

– С чего вы взяли? – огрызнулась девушка.

– Камеры. – Развел руками детектив Прайс.

– По камерам не видно, куда мы поднимались, – резонно заметила Кристина.

– Верно… Мы просто предполагаем…

– Думаете, я убила его?

– Нет, – честно ответил Патрик и обезоруживающе улыбнулся. – Ещё кофе?

Увидев кивок, он многозначительно посмотрел на Дэмиена, надеясь, что тот поймёт намёк, но тот не двинулся с места. Пришлось идти самому.

Повисло тяжёлое молчание. Слышен был только скрип карандаша. Он то замедлялся, то ускорялся. То рисовал гибкие длинные линии, то штриховал тени.

Кристина Дойл обернулась – было заметно, что она нервничает. Но, казалось, Дэмиену Эшфорду не было до неё никакого дела.

– Вы считаете, я убила его? – нарушила молчание девушка.

– Нет, – не поднимая глаз, ответил Дэмиен, сделал пару штрихов, посмотрел на рисунок, едва заметно улыбнулся и поднял глаза. Карие, почти чёрные, застывшие, словно омут. – Вы бы не смогли.

– Что? – подалась вперёд Кристина, разворачиваясь ещё больше.

– Вы же видели, что сделали с жертвой? Его не просто убили. Его пытали. Срезали лицо. А до этого – вкололи паралитик. Он был жив, когда…

Зрачки Кристины Дойл расширились, на лбу выступила испарина, зубы сжались. Пальцы вцепились в кресло. Нет, она не упала бы в обморок и, вполне вероятно, даже не заблевала бы кабинет, если бы вдруг решилась на такое… Но почему-то Дэмиен был уверен: не решилась бы.

Он смотрел на неё, не открываясь, пока она открывала и закрывала рот, как голодный птенец, впивался взглядом в дрогнувшее правое веко, опустившиеся уголки губ, едва заметно трясущийся подбородок, раздувшиеся ноздри.

Не решилась бы, но… Кажется, была совсем не против, что кто-то решился за неё.

– Мисс Дойл?

В дверях стоял Патрик Прайс с двумя стаканами кофе.

Кристина подняла на него взгляд. И Дэмиен усмехнулся, заметив, как изменилось выражение её лица: глаза сузились, губы превратились в две тонкие бледные полоски, щеки залил румянец. Вряд ли кто-то кроме него заметил эти изменения – только для него они были гротескно огромны…

– Мы были близки, да, – не дожидаясь вопросов, начала Кристина. – Точнее – он трахал меня, когда хотел. И как хотел. Вы хотите знать, почему? За место в совете директоров и не на такое пойдёшь.

Девушка подняла подбородок выше.

– И да, если хотите знать – я ненавидела его. И каждый раз, пока ехала в лифте на двадцать четвёртый этаж, представляла, как убиваю этого сукина сына… Это… животное… Но я не делала этого!

Патрик Прайс перевёл взгляд на Дэмиена: «Какого черта ты устроил тут, чувак?». Но тот снова уткнулся в свой рисунок.

– Хорошо, мисс Дойл, – наконец смог выговорить Патрик, ставя перед кофе и садясь снова напротив. – Может быть… вы расскажете, что произошло?

– Что конкретно вы хотите знать?

– Что вы делали, с кем и где были в районе двенадцати ночи. Примерно с половины двенадцатого и до часа, скажем так.

Девушка нахмурилась, закусила нижнюю губу, оставляя след красной помады на зубах.

– Я не помню. Я… сильно напилась в тот вечер. Помню, что в восемь мы были на двадцать третьем этаже. Потом мы просто… ходили из кабинета в кабинет. Ничего такого. Общались, пили. Смеялись.

– Вы. Член совета директоров. Ходили по этажам и пили со своими… подчинёнными?

– Строго говоря… Мы в основном общались с руководителями. Я и Колин – да, кажется, он был со мной в это время. Колин Роджерс, вы можете спросить у него.

– Мы спросим, – записал имя в записную книжку детектив Прайс. – Что-то ещё? Во сколько вы уехали домой?

– Я… я честно не помню.

– Но вы поехали домой, верно?

– Я… вообще-то не уверена, – Кристина замолчала, давая себе время подумать. – Послушайте, я не обманываю. Да, я его не любила. Да, желала ему смерти. И я правда не помню, где была. Вы… вы говорили, что у вас есть записи камер – вы можете посмотреть!

– Мы непременно посмотрим, – уверил её детектив Прайс и снова что-то записал себе в записную книжку. – Дэмиен, у тебя есть вопросы?

– Только один, – поднял голову детектив Эшфорд. – Вы кого-нибудь видели с мистером Хартманом в тот вечер? К нему кто-то подходил, он с кем-то ссорился?

Кристина Дойл подняла глаза к потолку и прикусила нижнюю губу.

– Я знаю, что там была его жена. Они, кажется, ругались. Или просто спорили… Потом… Его дочь – да. Она тоже приезжала, но ненадолго. Что-то там произошло… они втроём стояли в стороне… но потом я ушла, не знаю, что там случилось.

– Что-то ещё? – подался вперёд Патрик.

– Пожалуй… нет.

Детектив Прайс перевёл вопросительный взгляд на Дэмиена, но не дождавшись реакции, решил спросить сам:

– Может быть, вы знаете, кто из компании мог убить его?

– Кто мог убить? – Кристина вздрогнула, очевидно впервые осознав, что всё это время рядом с ней мог находиться убийца. Может быть, они даже пили вместе в тот вечер и смеялись над чем-то. Может, она даже могла бы что-то сказать или сделать, чтобы подтолкнуть его к этому или – наоборот – удержать… С этим человеком она могла здороваться по утрам, пить вместе кофе в перерыве на обед, обсуждать совершенно неважные новости или дела по работе. Могла смотреть в эти глаза – глаза убийцы. – Нет, я не думаю… что это кто-то из наших.

Миссис Хартман приехала не одна. Рядом с ней, надувшись от гордости или размера гонорара, сидел адвокат – мужчина средних лет и средней внешности, наверняка жутко дорогой.

– Миссис Хартман, – начал детектив Прайс, склонив голову. – Рад, что вы нашли время. Мы… пытались с вами связаться несколько раз.

– Моя клиентка была не в состоянии говорить с полицией, – посмотрел адвокат исподлобья на Патрика и перевёл недоумённый взгляд на Дэмиена – тот не сводил взгляда с вдовы и, кажется, не дышал.

– Мы всё понимаем, конечно, – заверил Патрик, откашлялся, постарался придать своему идеальному для голливудских фильмов лицу серьёзное выражение. – У нас всего несколько вопросов…

– А он что здесь делает? – холодно перебила его Агата Хартман, кивнув на Дэмиена – тот начал рисовать, то и дело поднимая на неё глаза.

– Это… это мой коллега. Детектив Эшфорд. Он мне помогает. – Детектив Прайс прищурился, внимательно разглядывая странную парочку напротив. – Вы имеете что-то против?

– Нет, – заверил адвокат, недовольным взглядом покосившись на клиентку. – Продолжайте.

– Хо-ро-шо… Мы просто хотели узнать, где вы были в тот вечер. Можете помочь нам… воссоздать события?

– Вас интересует какое-то определённое время? – снова вмешался адвокат.

– Скажем, с шести? Корпоратив ведь начался в шесть?

– Я приехала около шести, пропуск у меня есть, так что сразу поднялась на шестой этаж…

– Получается, вы знали, куда идти. И не стали приезжать чуть раньше, чтобы встретиться сначала с мужем, а потом вместе пойти на церемонию?

– Зачем? – усмехнулась Агата Хартман.

– Просто спросил. Продолжайте.

– Эрик сказал речь. Как всегда – ничего определённого, сплошные обещания. Позёрство… Он умел это делать. Потом все оставались на шестом – там большой зал специально для крупных мероприятий. Эрик подходил ко мне… А, да… Люси приехала около восьми… Люси – это наша дочь. Ей двадцать.

– Извините, а дочь часто бывала на таких мероприятиях? Звучит как что-то не слишком интересное для такой молодой девушки.

– Вы правы. Она не любила бывать с нами. Нигде. Мы казались ей слишком старыми, понимаете? – Миссис Хартман пригладила волосы на висках. – У вас есть дети, детектив?

– Нет, ещё нет, – с лживым сожалением протянул Патрик.

– Люси поссорилась с Эриком, – как ни в чём не бывало, продолжила Агата. – Из-за денег – они ругались из-за них постоянно.

– Вот как? Ругались? И в чём конкретно была суть разногласий?

– Люси хотела больше денег на расходы – мы снимаем ей квартиру, чтобы не пришлось жить в общежитии.