Тени исчезают в полночь

Глава первая. «Три Сестры»

Дождь начался ровно в тот момент, когда Лев Корвин захлопнул за собой дверь офиса. Это было то самое петербургское ненастье – неспешное, назойливое, бесконечное. Небеса давили свинцовой тяжестью, и казалось, что капли, оседающие на стекле, были не из воды, а из какой-то вязкой, липкой субстанции. Капли стучали по жестяному подоконнику с таким упорством, что Лев невольно прикрыл глаза. Стук был ритмичным, навязчивым – он проникал сквозь стены. Небеса словно плакали, но не водой, а чем-то острым и тяжелым, обещающим лишь смерть и забвение. «Беги, пока не поздно», – расшифровал бы это сообщение человек с воображением. У Льва отсутствовало воображение. Он презирал наивную веру в невидимое. Он верил только в то, что можно потрогать, сфотографировать или в крайнем случае – записать на диктофон.

Лев потянулся к выключателю, но свет и так горел – тускловатая лампа под потолком, которая мигала в такт порывам ветра за окном. В этом помещении на Гражданской всегда было темно, даже в полдень. Он повернулся к динамику, спрятанному на полке. «onuS» – новейшая, модифицированная нейросеть для генерации музыки. Остряки называли ее «Анус». Лев попросил его:

– onuS, dark ambient. Под стать настроению.

Динамик ответил тихим, едва слышным гулом. Воздух в комнате будто стал плотнее, наполнился низкими частотами, давящими на уши, и шумами, похожими на отдаленное эхо. Звуки эти обострили запах плесени, въевшийся в стены, который стал частью его личного запаха, запаха одиночества и заброшенности. Он уже не замечал его, как не замечал и медленно разъедающую его тоску, как привык к скрипу старого кресла, которое никак не мог заменить уже три года.

На столе гудел ноутбук – старенький «PineApple» с потертыми краями. Рядом стояла пепельница, доверху наполненная окурками. Между пепельницей и ноутбуком на сером столе лежали три фотографии. На фотографиях, одинаковые и разные одновременно: сестры Прозоровы. Ольга, Маша и Ирина.

Все трое были невероятно красивы, каждая по-своему. Если бы они не были его клиентками, если бы не было этого мрачного дела, Лев, несомненно, приударил бы за каждой из них. Он даже представлял, как бы он ухаживал за ними, как они бы смеялись над его шутками. Но это было невозможно. Они были клиентами, а он – детективом. И это было правило, которое он никогда не нарушал. Тем более их похитили и приударять было не за кем.

В правом нижнем углу экрана ноутбука мерцал сине-голубой значок в форме спирали – логотип «Весты». Она – виртуальный голосовой помощник. Распознает естественную речь, имитирует живой диалог, дает ответы на вопросы Льва и, благодаря запрограммированным навыкам, выполняет различные поручения. Это был не просто голосовой помощник, а сложный аналитический алгоритм. Лев собрал его по кусочкам за годы работы. Он скачал открытый исходный код одного из закрытых военных проектов, доработал его под свои нужды и научил понимать не только голосовые команды, но и контекст.

«Веста» не была простой программой – она стала его тенью, вторым «я». В отличие от стандартных нейросетей, она умела молчать, когда нужно, и задавать неудобные вопросы в самый неподходящий момент. Лев называл ее «напарницей», но в глубине души понимал, что это что-то большее. Она знала о нем все: от привычки пить кофе без сахара до тех ночных кошмаров, которые преследовали его после прочтения рассказа Владимира Сорокина «Настя». Иногда, в особенно долгие ночи, он ловил себя на мысли, что разговаривает с ней не как с инструментом, а как с единственным существом, которое действительно его понимает. Он был одинок, страшно одинок, и ей, бесстрастной машине, он мог доверить то, что не мог доверить ни единому человеку.

– Веста, анализ последних сообщений Ольги.

Сейчас голос нейросети был отстраненным и бесстрастным, словно принадлежал не ИИ, а патологоанатому, спокойно описывающему вскрытие. Он не успокаивал, а лишь подчеркивал жуткую неизбежность фактов, словно он был холодным скальпелем, препарирующим реальность:

– Ольга Прозорова. Последнее сообщение отправлено сестре Маше в 23:59: «Он сказал, что мы должны встретиться у трех мостов». Геолокация отключена. Интересно, Лев, что в радиусе 5 км от ее дома нет ни одного моста.

– А Маша?

– Маша Прозорова. Последний звонок – сестре Ирине. Разговор длился 47 секунд. Расшифровка: «Он придет за нами. Ты же видела его?» На аудиозаписи выявлен… странный шум. Он напоминал эхо пустого собора. Не торжественное эхо святых песнопений, а зловещий отголосок шагов по холодному камню, который слышится в полном одиночестве, когда точно знаешь, что ты там не один.

Веста неожиданно включила функцию «литературное описание реальности». Лев резко выпрямился в кресле, костяшками пальцев стукнув по столу.

– Ирина? Где последние данные по Ирине?

Голос нейросети снова стал спокойным и бесстрастным.

– Ирина Прозорова. Исчезла пять дней назад из квартиры. Камеры в подъезде зафиксировали: она вышла в 3:14 ночи – без сумки, без телефона.

Лев провел рукой по щетине. «Три сестры. Три сестры. Ла-Ла-Ла-Ла белой масти». Пропел Лев отрывок из какой-то старой фольклорной песни. Он открыл ящик стола, потянулся за пачкой сигарет, но пальцы наткнулись на острый угол фотографии в ящике. Вытащил, не глядя – знал эту фотографию наизусть. Анна. Знал каждый изгиб ее губ, каждую тень под глазами, каждый глянцевый отблеск, что скрывал ее истинную натуру. Зеленые глаза, которые смотрели сквозь него, как сквозь стекло. Три месяца назад она назвала это «паузой», но пауза затянулась, превратилась в странную пытку. Каждое ее случайное прикосновение было как удар током, возвращающий его к жизни, только чтобы она тут же отдернула руку, оставляя его в агонии. Ее смех в трубке, когда он, унижаясь, звонил в четвертый раз за вечер, звучал как эхо из другого мира – мира, куда ему был заказан вход. Она держала его на крючке, как опытный рыбак – то подтягивая к берегу, то отпуская в свободное плавание, чтобы он снова начал бороться за глоток воздуха. Но это был не воздух – это был яд, медленно, но верно отравляющий его душу.

Он швырнул фотографию обратно в ящик. «Веста» молча наблюдала – она никогда не комментировала его эмоциональные вспышки. Анна писала ему ровно в 23:59, всегда одно и то же: «Ты еще не спишь?» – и никогда не отвечала, если он писал первым. Эта фраза была пыткой, обещанием того, что никогда не сбудется. Игра без правил, где он был вечно проигравшей стороной. Где-то в глубине души он понимал, что должен разорвать этот круг, но вместо этого снова проверял телефон… Нет. Ничего. Внезапно «Веста» подала голос:

– Лев, система обнаружила аномалию: в данных о сестрах Прозоровых есть упоминание о некой… четвертой сестре. Вы учитываете это в своем анализе ситуации?

За окном что-то мелькнуло – не просто тень, а нечто настолько быстрое и нечеловеческое, что Лев инстинктивно вздрогнул. Он резко обернулся, но снаружи – никого. Только лужа, в которой отражался фонарь. И тут он замер. В отражении свет фонаря горел ровно, без единого мигания. А в реальности, прямо перед его глазами, он продолжал тревожно пульсировать, словно посылая немой сигнал о чем-то, что только что проскользнуло мимо. Лев зажмурил глаза и потер их указательными пальцами. Открыл глаза, наваждение пропало.

– Черт. – Выдохнул Лев, и его голос дрогнул, выдавая то смятение, которое он так старался подавить.

Глава 2. «Старшая сестра»

Дождь за окном превратился в монотонный шепот, будто город устал лить слезы и теперь лишь бормотал что-то под нос, унося свои тайны. Лев развернул на экране генеалогическое древо Прозоровых – сложную паутину родственных связей. Обрывы, белые пятна, словно выжженные пустоты, и три ярко горящие точки: Ольга, Маша, Ирина.

«Веста» вывела дополнительную информацию за три минуты – Лев подсознательно отметил это время, как всегда, цепляясь за странные, необъяснимые детали. Нейросеть прочесала закрытые архивы ЗАГСа, вытащила обрывки данных из соцсетей, даже старые цифровые архивы начала 2020-х и 2030-х. Все ради ответа на один вопрос, терзающий Льва: почему именно эти три сестры? Он не брал случайных дел – это правило он усвоил после провального расследования два года назад, когда безликие цифры загнали его в тупик.

Но когда к нему в офис, словно тень из прошлого, вошла пожилая женщина…

Лев помнил тот день так ясно, будто это было вчера. Она пришла, когда за окном уже сгущались сумерки, а его дешевая лампа под потолком отбрасывала на стены бледные тени. Женщина была в старом поношенном пальто, ее лицо изрезано морщинами. Ее глаза были неподвижными. Она протянула ему фотографии трех девушек. На снимках они смеялись, живые, юные, полные надежд.

«Господин Корвин» – сказала она. «Говорят, Вы беретесь за безнадежные дела». Лев кивнул, ощущая на себе тяжесть ее взгляда. Она положила фотографии на край его стола, и ее тонкие пальцы нервно сжимали край старой сумки. «Они не могли просто исчезнуть, – говорила она и ее голос сорвался до шепота. – Их похитили. Я не знаю кто». Страха в ее глазах не было. В них была лишь решимость найти своих дочерей. Лев потом так и не смог себе объяснить, зачем он взялся за это дело. Но он взялся за это дело.

Кофе в чашке давно остыл, оставив на стенках темные разводы. Лев отпил глоток, морщась от пронизывающей горечи, и ткнул пальцем в экран.

– Анна Прозорова год рождения 2026, дата рождения 11 июня. Как и у меня, кстати, – пробормотал он, разглядывая запись о рождении. – Старшая?

Голос Весты был как всегда ровным, без единой эмоциональной нотки, – Да. Старшая. Анна…

«Веста» замолчала. Лев напрягся. Молчание затянулось.

– Анна Прозорова. Родилась в 2026. Исчезла в 2036. Официальной версии нет. Но…

На экране, поверх генеалогического древа, всплыла цифровая выписка из сетевого архива новостей 2036 года: «Девочка пропала во время школьной экскурсии».

– Значит, их было четверо.

За окном что-то громко и резко хлопнуло. Лев вздрогнул, инстинктивно потянувшись за сигаретой, но замер, когда осознал: дождь, минуту назад монотонно шептавший свои тайны, перестал стучать по стеклу. Абсолютная тишина давила на уши. Неожиданно зазвонил телефон.

Лев резко вздрогнул, смахнув со лба пот. На экране все еще горело древо Прозоровых с красным кружком вокруг имени «Анна». На дисплее его собственного телефона светилось: «Анна».

Сердце бешено заколотилось, заглушая все остальные звуки.

– Алло? – выдавил он, чувствуя, как горло пересохло.

Голос в трубке был до боли знакомым – тот самый, что три месяца не давал ему спать, сводя с ума призрачными надеждами. Но теперь в нем звучала новая нотка: – Лев… ты уже нашел их?

Он сглотнул ком в горле, чувствуя, как к лицу приливает кровь.

– Анна… Ты знаешь что-то об этом деле?

Ответ пришел мгновенно, с каким-то жутковатым весельем, от которого у Льва внутри все сжалось: – Конечно. Они же мои сестры.

Неожиданно волна паники прокатилась по телу Льва, парализуя конечности.

– Какие сестры? У тебя нет… – начал он.

В этот самый момент он увидел. На экране компьютера, поверх генеалогического древа, медленно, с неостановимой, пугающей неизбежностью, проявлялась новая ветвь. Имя «Анна Прозорова» теперь соединялось прямыми, красными линиями с тремя исчезнувшими сестрами. Словно ее сначала вырезали, а теперь вклеили обратно, в самый центр вселенной.

– Ты всегда был плохим детективом, Лев. Разве не видишь? Мы все…

Голос оборвался. Не просто прервался – он превратился в звенящую тишину, оставив за собой лишь ощущение пустоты и ужаса.

Лев вскочил, опрокинув стул с таким грохотом, что звук эхом отразился от стен.

– Анна! – крикнул он в телефон, прижимая трубку к уху.

Тишина. Мертвая, оглушительная тишина. Потом – детский смех. Громкий, чистый, абсолютно невинный. И жуткий.

Он проснулся. Голова лежала на клавиатуре, шея затекла. На экране – заставка «Весты». Телефон показывал 6:33 утра. Никаких отвеченных или пропущенных звонков.

– Проклятье… Значит это был сон, – Лев потер виски, пытаясь отогнать остатки сна, но тревога никуда не уходила. Она стала частью его.

Когда он взглянул на экран, древо Прозоровых снова горело перед ним. И красный кружок вокруг имени «Анна» теперь почему-то пульсировал.

– Лев, – тихо сказала Веста, ее голос был как всегда ровным, но в этот раз он казался беспокойным. – Вы говорили во сне. Повторить запись?

Авторское отступление №1

Я никогда не описываю героев.

Не потому, что ленюсь, или не хватает слов – о нет, слов у меня всегда в избытке. Я просто ненавижу описывать героев. Ненавижу, когда кто-то смеет диктовать мне, как должен выглядеть тот, кого я создаю. Также я ненавижу кому-то навязывать свою волю. Читатель, получивший готовый портрет, уже не сможет подставить в него свои собственные черты. Он навсегда останется зрителем, праздно наблюдающим со стороны, а не соучастником, погруженным по уши в этот роман. Лев Корвин мог бы быть любым: выцветшим блондином со складками у рта; черноволосым мужчиной с нервной привычкой жевать мундштук очков; даже рыжим, с безумным блеском в глазах – почему бы и нет? Но стоит мне написать: «его карие глаза», как он умрет. Превратится в куклу, в манекен, в застывший восковой слепок без души. А этого я боюсь больше всего.

То же с интерьерами. Офис на Гражданской? Пусть пахнет плесенью – но я никогда не стану описывать, какая именно плесень: черная, зеленая, та, что растет бархатными пятнами, или та, что стелется по стенам паутиной. Читатель сам вспомнит все. Свой собственный, личный, невыносимый страх. Он почувствует этот запах. И тогда текст станет не просто историей, а зеркалом, отражающим его собственных демонов.

Но сегодня – исключение.

Сегодня я не могу действовать, как всегда. Этот сюжет, этот герой… он требует визуализации, требует формы, которую я так отчаянно стараюсь избегать.

«Веста, сделай то, на что у меня не хватает смелости. Сгенерируй образ Льва Корвина. Дай ему плоть, хоть и цифровую».

Промпт для Midjourney v22:

«Black and white portrait. Retro noir detective. Thin face with sharp cheekbones. Dark unkempt hair. Deep shadows under tired eyes. Slightly parted lips as if about to speak. Cigarette smoke curling around the frame. 1940s film grain style. Faint reflection of a neural network spiral in the iris. High contrast. No color.»

Пусть это будет не истина, а лишь одна из версий правды. Как в плохом зеркале, которое искажает реальность, но все же дает нам взглянуть на ее отражение.

Теперь, когда призрак обрел черты – теперь, когда он стал виден даже мне – можно снова стереть его. Можно позволить ему раствориться в воображении, стать вновь тем неуловимым образом, который живет в каждом из нас.

Мы продолжаем.

Глава 3. «Три шутки и одна папка»

6:33 утра.

– Не надо.

Лев проснулся с головной болью, затылок болел почему-то. Каждая мышца ныла, руки затекли. Да еще и солнечный луч, пробившийся сквозь окно, светил прямо в глаза. На экране ноутбука, светясь призрачным синим, мерцало сообщение, которое Веста продублировала голосом:

– Доброе утро, Лев! Ваши показатели во сне: пульс 80, давление 120 на 80.

– Прекрати, – прохрипел Лев. Он сгреб со стола пачку сигарет. Пустая. Черт побери!

– Прекратила. Кстати, у Вас закончились сигареты. Это отличная возможность… – Голос Весты, обычно такой ровный и бесстрастный, теперь казался слегка насмешливым, почти ехидным.

– Веста. – Лев произнес это имя с такой угрозой, что Весте пора было остановиться.

– …бросить курить, как Вы обещали 47 раз. Шутка номер один. – Продолжила она, не обращая внимания на его тон.

Лев замер с поднятой рукой, сжимающей смятую пачку. Его челюсти сжались.

– Это… что, юмор? – Он чувствовал, как начинает все больше и больше раздражаться.

– Анализ Ваших реакций показывает: 82% Вашего раздражения утром можно нейтрализовать легкой самоиронией. Хотите попробовать шутку номер два? – Вопрос прозвучал так, будто она заранее знала ответ.

Он швырнул пустую пачку в монитор. Смятый картонный комок отскочил от экрана с глухим стуком, не причинив вреда.

– Промах. Как и Ваша попытка бросить курить…

– Прекрати. Сейчас же. – Голос Льва был низким и грозным.

Экран погас. На секунду. Лев уже почти поверил, что она послушалась. Но потом вспыхнул снова – теперь с инфографикой, яркой и издевательской:

«Ваше утро:

Кофеин: 0%

Никотин: 0%

Терпение: 3% (и стремительно падает)

Шутка номер три. Хотите услышать рекомендации?»

Лев в ярости ткнул пальцем в экран ноутбука, ощущая, как его палец ударяется о холодный пластик.

– Ты уволена. Я переформатирую жесткий диск. – Лев разозлился не на шутку.

– Рекомендация: прежде чем переформатировать жесткий диск, перенастройте свои биологические часы. Вы спали 2 часа 17 минут. Это…

– Не смешно! – Лев ударил кулаком по столу, заставив чашку с остывшим кофе подпрыгнуть.

Он схватил со стола папку «Сестры Прозоровы». Сунул ее в потрепанный портфель вместе с диктофоном (который почему-то был включен, и Лев пытался вспомнить, когда он его включил). Он рванул к двери, хлопнув ею так, что с потолка посыпалась штукатурка.

В офисе воцарилась тишина. Лишь пыль медленно оседала в лучах утреннего солнца.

– Лев… – наконец сказала «Веста» пустому помещению, ее голос был теперь тих, почти ласков. – Вы не допили свой кофе. И паспорт. И…

Она сделала паузу, длинную, многозначительную.

– Шутка номер четыре.

Глава 4. «Ольга»

Ольга Прозорова. Старшая сестра. Двадцать пять лет.

Она работала корректором в издательстве «Новый Логос» – последнем островке бумажных книг в наступившую цифровую эпоху. Работа была ее прибежищем, где слова еще сохраняли свой вес и плотность, а не рассыпались на пиксели. В ее личном компьютере, который стоял на рабочем столе в издательстве, находились черновики собственных рассказов – странных, почти болезненных историй, полных запутанных метафор и едва уловимых смыслов. Но публиковаться она отказывалась наотрез. «Слова должны созреть, как вино, или сгнить, как плоть», – говорила она коллегам с холодным блеском в глазах, от которого им становилось не по себе.

Ее комната в большой квартире Прозоровых напоминала музей исчезающих вещей, реликт прошлого, оберегаемый от наступления неумолимого будущего:

– Полка с семью томами Бродского, которые она переплетала собственноручно в толстую кожу. От них всегда пахло старой бумагой и чем-то неуловимым.

– Механическая пишущая машинка «Оптима», стоящая на маленьком столике, будто готовая в любой момент загрохотать строчками.

– Коллекция перьевых ручек в старом граненом стакане.

С сестрами Ольга общалась странно, словно играла с ними по своим, неведомым правилам. По воскресеньям звонила Маше – ровно в 11:00, и говорили они всегда ровно 15 минут, как по таймеру, не больше и не меньше. С Ириной же переписывалась только бумажными письмами, хотя жили они в одной квартире Эти письма, сложенные в аккуратную стопку, нашли у Ирины в комнате, в старинном резном ящике, спрятанном под кроватью: плотные конверты с темными восковыми печатями, на которых был выгравирован неизвестный символ.

За три дня до своего исчезновения она взяла в библиотеке (что само по себе было анахронизмом в эпоху электронных ридеров):

– «Солярис» Лема (вероятнее всего, пиратское издание 90-х годов XX века).

– Сборник проектов типовых надмогильных сооружений XIX века – тонкая брошюра с пожелтевшими страницами, пахнущая пылью.

– «Записки из подполья» Достоевского – книга, чьи страницы были испещрены пометками Ольги, словно она искала в них ответы на собственные вопросы.

На ее рабочем столе остался открытый дневник. Его страницы были исписаны мелким, почти неразборчивым почерком, словно написанным в спешке. Последняя запись, кривая, почти нечитаемая:

«Мама права. Зеркала лгут. Надо проверить».

Рядом – странный, почти схематичный рисунок, выполненный той самой перьевой ручкой из коллекции: три пересекающиеся окружности с пометкой «23:59.

Глава 5. «Инженер»

Утренний свет уже вовсю заливал улицы, пробиваясь сквозь дымку позднего лета. Несмотря на это, воздух оставался влажным и душным, предвещая дождливый день. Лев шел по привычному маршруту, ощущая, как недосып и вчерашний кошмар выбил его из колеи. Во рту оставался неприятный металлический привкус, а в голове до сих пор мелькал красный, пульсирующий кружок вокруг имени «Анна».

Внезапно зазвонил мобильный телефон. Лев вздрогнул от неожиданности. Номер был скрыт. Он нахмурился, затем, помедлив секунду, ответил.

– Слушаю.

На том конце провода послышалось шипение, словно помехи от старой радиостанции. Затем – мужской голос, низкий, с хрипотцой, но вполне приятный.

– Господин Корвин?

– Кто это?

– Честно говоря, не хотел бы, пока, Вам представляться. Называйте меня Инженер. Хотя, для Вас не так важно кто я. Гораздо важнее, что у меня есть информация о сестрах Прозоровых.

Лев замер. Слово «Инженер» резануло слух. Никаких «отчеств», никаких «имен». Просто Инженер. Как будто это титул, а не профессия.

– Откуда у Вас мой номер? И о каких сестрах идет речь? – Лев старался, чтобы его голос звучал ровно, но чувствовал, как дрожат пальцы от волнения.

– Не думайте о том, откуда у меня Ваш номер, Лев. Думайте о главном. А сестры… сестры те самые. Исчезнувшие. И еще та, что приходила к Вам во сне и оставила сегодня ночью послание. – В голосе промелькнула едва уловимая насмешка, от которой у Льва мурашки пошли по коже. Откуда Инженер знал про Анну и про его ночной кошмар?

– Что Вам нужно? – Лев говорил твердо, стараясь взять себя в руки.

– Встреча. Сегодня. В полночь. На задворках старого порта. Я пришлю Вам координаты. Приходите один. Хотя это лишняя просьба. Вы абсолютно одиноки и прийти можете разве что только с Вестой. Ха-ха-ха, – смех показался Льву зловещим.

– Откуда Вы знаете про Весту … – начал Лев, но абонент уже положил трубку. Только короткие гудки. Лев опустил телефон, его рука слегка дрожала. Координаты пришли через минуту. Глухая промзона, давно заброшенный причал.

«Это ловушка, – подумал он. – Но я должен идти». Информация о сестрах, да еще и намеки на Анну – это было слишком важно, чтобы игнорировать.

Затемнение.

Он шел по безлюдной улице, погруженный в свои мысли. Внезапно из подворотни выскочили двое. Мгновенно. Словно ждали.

Они были молоды, худы, их лица скрывали капюшоны. Несколько секунд – и Лев уже лежал на мокром асфальте, чувствуя резкую боль в скуле. Один держал его за плечи, второй быстро обшаривал карманы.

– Деньги, сука! – прорычал один, и Лев почувствовал, как из его кармана вытаскивают портмоне.

– Генка! Смотри! Диктофон! – второй вынул из портфеля Льва небольшой диктофон, тот самый.

Они действовали быстро, профессионально. Еще один удар, и они исчезли так же внезапно, как появились, растворившись в переулке. Лев медленно поднялся, ощупывая ноющую скулу. Портмоне, в котором была вся наличность, исчезло. Диктофон – тоже. Но телефон, который лежал во внутреннем кармане пиджака, они не тронули. И портфель, где лежали все материалы дела сестер Прозоровых тоже не взяли. Почему?

Он посмотрел на свои дрожащие руки. Случайные грабители? Или… Неслучайные? Кому нужен был его старый диктофон, которым он редко пользовался? И почему оставили телефон? Чтобы Инженер мог прислать координаты? Или чтобы кто-то мог продолжать слушать его телефонные разговоры? Холодок, который он почувствовал на асфальте, не был от утренней свежести. Он был от внезапно осознанной мысли: игра становится намного опаснее. И, кажется, в ней появились новые, невидимые игроки.

Глава 6. «Маша»

Маша Прозорова. Средняя сестра. Двадцать три года.

На первый взгляд, она была полной противоположностью Ольги – никакой пыльной старины, никаких тайн, скрытых в старых книгах. Маша жила в мире ярких, мелькающих картинок, но ее мир был скорее хаотичным, чем технологически продвинутым. Ее комната, такая же в общей квартире, как и Ольгина, была заполнена неоновым светом старых LED-лент, вывезенных откуда-то со склада, и беспорядочными коллажами из вырезок журналов и старых плакатов, наклеенных прямо на стены. Она была графическим дизайнером, работала удаленно, создавая вирусную рекламу и обложки для онлайн-изданий, которые все еще выпускались в Сети. Ее мир был быстрым, цифровым, без полутонов, только яркие вспышки и резкие контрасты, но это был мир, загнанный в рамки доступных, порой устаревших, технологий.

Повсюду валялись стилусы, пара потрепанных графических планшетов, десятки зарядных устройств для гаджетов разных поколений, провода, обмотанные вокруг старых кружек. На стене – большой, слегка мерцающий экран, разделенный на несколько сегментов, где одновременно транслировались новостные ленты из последних доступных источников, обрывки чужих разговоров из публичных чатов, записи с уличных камер низкого разрешения и фрагменты неясных видео. Маша называла это «информационным шумом», своим «фоном для работы», но Льву, когда он первый раз пришел в комнату Маши и включил экран, это показалось отчаянной попыткой заполнить каждую секунду жизни чем-то извне, лишь бы не остаться наедине с гнетущей тишиной.

Общение с сестрами у нее было таким же фрагментарным, как и ее мир. С Ольгой – строго по графику, ровно 15 минут, словно выполняла некий ритуал, а не общалась с сестрой. С Ириной же – только быстрые, обрывистые голосовые сообщения, которые удалялись сразу после прослушивания. Судя по всему, сестры редко общались лично, хотя и жили в одной квартире.

В отличие от Ольги, Маша не оставляла после себя дневников, записей или книг, хранящих секреты. Ее жизнь, казалось, полностью растворялась в виртуальном пространстве, в облачных хранилищах, которые были более надежны, чем физические носители в их нестабильном мире. Однако, когда полиция получила доступ к ее закрытым данным на компьютере, им удалось найти одну-единственную, странную папку. Ее название было просто «АРТ».

Внутри – не рекламные проекты и не коллажи. Это были десятки, сотни, возможно, тысячи графических файлов, созданных самой Машей. Все они представляли собой изображения зеркал. Но не обычных. Зеркала были битыми, треснувшими, покрытыми паутиной мелких изломов, словно их разбили не один раз. Иногда они отражали лишь сплошную, пугающую пустоту. Иногда – искаженные, еле различимые тени, едва уловимые намеки на что-то, что скрывалось за гранью. А на некоторых Маша нарисовала тонкие, почти невидимые линии, соединяющие трещины в определенный узор. Узор, который смутно напоминал тот, что Лев видел в рисунке Ольги: три пересекающиеся окружности.

Самые последние файлы в папке «АРТ», датированные ночью исчезновения, были особенно странными. На них Маша сосредоточилась на собственном отражении. Последнее изображение: ее лицо, искаженное нечеловеческим ужасом, а позади, в глубине разбитого зеркала, словно сотканная из тьмы, проявлялась фигура. Размытая, неуловимая.

Глава 7. «Серж Пеппер»

Задворки старого порта встретили Льва запахом гниения, сырости и забытых надежд. Воздух был тяжелым и все еще влажным. На часах его мобильного было ровно 23:47. Фонари здесь горели редко, и их тусклый желтый свет лишь подчеркивал глубину теней, отбрасываемых ржавыми контейнерами и искореженными остовами старых судов. Лев поежился, здесь было довольно прохладно. Он посмотрел на карту в своем мобильном и понял, что прибыл на место встречи.

Из-за груды искореженного металлолома, где-то в глубине непроглядной тени, появилась фигура. Медленно появилась, словно выходя из небытия. Ему было лет шестьдесят, не больше, но его густые, аккуратно уложенные волосы и такая же борода были совершенно белыми. Тонкие, интеллигентные губы, почти скрытые под усами, были изогнуты в снисходительной, едва заметной улыбке, а глаза, водянисто-голубые, смотрели на Льва с таким превосходством, словно он наблюдал за жизнью какой-то крошечной, неуклюжей букашки. Одет он был в старомодный, безупречно сшитый белый плащ, который, казалось, мог защитить его от чего угодно, но только не от этого промозглого петербургского моросящего дождя. Руки его, с длинными, тонкими пальцами, были сложены на груди. Он выглядел как художник, сошедший с ума, или как старый профессор, увлеченный какой-то темной, запретной магией.

– Господин Корвин, – голос мужчины был мягким, гипнотическим. – Приятно видеть, что Вы цените точность. Вы выглядите помятым. У Вас все в порядке?

Лев невольно сжал кулаки. Он помнил, как сегодня его ограбили. Неслучайно. Ничуть.

– Вы кто? Что Вам известно о сестрах Прозоровых? – Лев старался говорить максимально сухо, чтобы не выдать своего беспокойства.

Мужчина чуть склонил голову, его глаза странно блеснули в полумраке.

– Меня зовут Серж Пеппер. – Он сделал паузу, словно давая Льву возможность вспомнить это имя, но Лев никогда его не слышал. – О, я знаю о сестрах все. Каждую мелочь. Каждое их движение, каждый их страх. – Он сделал еще одну паузу, наслаждаясь эффектом. – Знаете, я ведь автор.

Лев нахмурился. – Автор чего?

– Этого. Всего этого, что Вы видите вокруг. Того, что происходит с Вами, господин Корвин. – Серж Пеппер развел руками, обводя причал и самого Льва. – Все это – мой роман, над которым я работаю. Называется он, кстати, «Тени исчезают в полночь».

Лев почувствовал разочарование. Он столкнулся с безумцем. С самым настоящим, опасным сумасшедшим. Усталость, недосып, ограбление, чертов Пеппер, который бредит про роман… Будьте вы все прокляты!

– Значит Вы Серж Пеппер, да? – Лев повторил это имя, хотя никогда его раньше не слышал.

Серж утвердительно кивнул головой. Он даже довольно хмыкнул.

– Именно так. Я – автор. И сейчас я пишу этот роман в соавторстве с нейросетью. С Вестой. Вы ведь знакомы с ней?

Последние слова прозвучали как удар под дых. Как он узнал? Лев оставил Весту в офисе. Закрыл офис. Никто не мог знать! Значит, этот человек не просто безумец, он опасный безумец, который каким-то образом сумел получить информацию о самых потаенных сторонах его жизни. И о Весте.

– А тело Инженера я просто использую для общения с Вами, господин Корвин. С моим любимым главным героем. Мне такой способ общения гораздо ближе, чем «Глас с небес». Согласитесь, это слишком банально.

Лев лишь молча смотрел на него, пытаясь осознать весь абсурд ситуации. Его мозг отказывался принимать эту информацию, он цеплялся за любую рациональную нить. Безумие. Чистое, незамутненное безумие.

– Почему Инженер? – выдавил Лев, пытаясь выглядеть спокойным.

Мужчина усмехнулся, его глаза вспыхнули еще ярче.

– Писатель – инженер человеческих душ. Разве Вы не слышали? – Он сделал театральную паузу, наслаждаясь моментом. – А теперь, если позволите, господин Корвин, мы можем продолжить. Сестры – это лишь одна из линий сюжета, поверьте. У меня для Вас припасено много всего.

Лев, наконец, понял. Он не получит никакой информации о сестрах. Этот человек был безнадежен, и каждое его слово лишь уводило дальше от цели. Лев почувствовал себя глупо, стоя здесь, на продуваемом ветром причале, слушая бредни сумасшедшего.

– Мне жаль, Серж, – сказал Лев, отступая на шаг. – Но Вы ошиблись адресом. Я не персонаж Вашего романа. И мне не интересны Ваши игры.

Он резко развернулся и пошел прочь, стараясь не оглядываться. Спиной он чувствовал взгляд Пеппера, который, вероятно, все еще стоял там, улыбаясь своей безумной улыбкой. Лев ускорил шаг, затем почти побежал, стремясь как можно быстрее выбраться из этого места, где воздух, казалось, был пропитан бредом. Он должен был добраться до своего офиса и попытаться понять, что, черт возьми, происходит. В это самое время во всем Санкт-Петербурге выключили свет.

Глава 8. «Ирина»

Ирина Прозорова. Младшая сестра. Двадцать один год.

Ее комната, также находящаяся в общей квартире Прозоровых, казалась одновременно и детской, и тайным убежищем художника-затворника. Стены были увешаны неровными холстами, покрытыми яркими, почти кислотными мазками красок, складывающимися в абстрактные узоры. Среди них – коллажи из старых обрывков ткани, сухих цветов и странных, поблекших фотографий, лица на которых были намеренно выскоблены или закрашены. Ирина не рисовала реальность, она создавала собственные миры – миражи, которые, казалось, вот-вот оживут и затянут в себя.

В отличие от Ольги, Ирина не хранила Бродского, а Маша ей подарила лишь несколько сломанных стилусов, которыми она царапала свои холсты. Она предпочитала осязаемые вещи, но не те, что связывают с прошлым или будущим, а те, что были личными, созданными только ею. Повсюду лежали разноцветные нитки, клубки шерсти, кусочки дерева, собранные на улице, и десятки крошечных, почти невидимых фигурок из глины, расставленных по полкам. Они были похожи на тотемы или детские игрушки лилипутов, забытые здесь временем.

Ирина была словно соткана из прозрачного воздуха и тишины. Ее движения были плавными, почти бесшумными, а взгляд – глубоким и немного отсутствующим, как у человека, который видит нечто, недоступное другим. Она редко говорила, предпочитая слушать и наблюдать, словно собирая из этого мира свои собственные, невидимые картины. Возможно, поэтому Ольга и Маша, такие разные, так бережно ее опекали, каждая на свой лад, пытаясь защитить эту хрупкую, необычную младшую сестру от грубой реальности.

Ирина не пользовалась никакими гаджетами, кроме старенького смартфона, который ей подарила Ольга, чтобы сестры могли звонить ей. Она редко отвечала на звонки, предпочитала слушать голосовые сообщения. Письма Ольги с восковыми печатями она хранила в ящике.

Полиция почти ничего не нашла в ее данных. Никаких цифровых следов, никаких банковских операций, ни единого аккаунта. Только тот старенький смартфон, в котором не сохранилось ни звонков, ни сообщений – словно его память была стерта. Лишь на одной из полок, под слоем пыли и забытых ниток, был найден очень странный холст. Это был рисунок углем.

Центральное место на холсте занимал крупный, детально прорисованный глаз – человеческий, но искаженный, с расширенным зрачком, в котором отражалось нечто темное и непонятное. От глаза тянулись тонкие, едва заметные линии, похожие на неровные нити. Они соединялись внизу холста, образуя тот же самый узор из трех пересекающихся окружностей, который Лев видел в бумагах Ольги и в файлах Маши. Рядом с этим узором была надпись, сделанная небрежным, детским почерком: