Кадук

Редактор Андрей Коваленко

© Сергей Самойленко, 2025

ISBN 978-5-0068-7296-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Молодая луна висела низко над горизонтом, едва освещая верхушки вековых деревьев. Её бледный свет рябил сквозь тонкие тучи, превращая ночь в зыбкое, хищное пространство, где границы между небом и землёй почти исчезали.

Густой болотный туман стелился над чёрной водой и вползал на сухую землю, клубился вокруг фигур, застывших в безмолвии. Он вился, словно живой, обвивая ноги и плечи, и лишь изредка рассекался тусклым светом факелов, воткнутых в вязкую почву по кругу.

В центре стоял жрец.

Его силуэт вырастал из земли, как древний идол. На лице – тяжёлая маска из почерневшего дерева, украшенная рогами и клочьями засохшей шерсти. Маска напоминала морду козла, но в её пустых глазницах угадывалось нечто человеческое – бездна, в которой горел неугасимый огонь.

Тело жреца было обнажено по пояс: жилистая кожа, испещрённая символами, выведенными чем-то чёрным, будто сажей и кровью вперемешку. Символы казались живыми – при каждом движении мышц они словно шевелились, меняя очертания.

На бёдрах болтались широкие штаны, грубо сшитые из мешковины. Пояс был увешан амулетами из костей и пузырьками с разноцветными жидкостями, светившимися тусклым внутренним светом. В правой руке жрец держал длинный ритуальный нож с зазубренным лезвием, отражающим багряные всполохи пламени.

Перед ним, на коленях, стоял мужчина – немолодой, в рваной одежде, со связанными за спиной руками. Его лицо было сплошным кровоподтёком, губы распухли, один глаз не открывался. Он тяжело дышал, как зверь, пойманный в силки.

Толпа – десятки людей, стоящих за кругом огня, – не издавала ни звука. Их лица были вымазаны грязью, глаза блестели диким, фанатичным блеском. На некоторых не было рубах, у других волосы были спутаны, словно после долгого пребывания в земле. Они стояли неподвижно, будто ждали знака.

Жрец поднял нож и, не спеша, шагнул к пленнику. Лезвие блеснуло, и на плече мужчины открылся ровный глубокий разрез. Крик боли вырвался из груди, но стих, не успев окрепнуть. Жрец опустил нож, снял с пояса пузырёк, плеснул в ладонь густую чёрную жидкость и медленно начал втирать её в открытую рану.

Он бормотал слова – древние, не похожие ни на молитву, ни на язык живых. Голос его был низок, сипел, как ветер в каменных расщелинах, будто произносил не он, а сама земля.

Когда он закончил, мужчина поднял голову. Его зрачки дрогнули. На лице проступил ужас, такой глубокий, что, казалось, в нём застыла сама смерть.

– Нет… нет… – шептал он. – Прошу вас… остановите его… я не хочу!

Но его уже никто не слышал.

Тело мужчины выгнулось, словно кто-то невидимый схватил его за плечи и приподнял в воздух. На груди, животе, шее одна за другой начали появляться глубокие рваные раны, как будто когти рвали плоть. Кровь лилась густыми тёмными потоками, капая на землю, и в тот же миг земля под ним зашипела, будто жадно впитывая её.

Толпа ахнула – не от страха, а от восторга.

Жрец медленно поднял руки к небу. Его движение было грациозным, величественным, и толпа ответила ему зеркально – сотни рук взметнулись вверх, как копья. В этот миг воздух загудел, как струна, а туман, казалось, начал двигаться против ветра.

Что-то невидимое скользнуло между людьми, холодное, плотное, как дыхание зимней ночи. Оно проносилось над головами, с каждым взмахом оставляя за собой шлейф крови и запах железа.

Мужчина, парящий в воздухе, больше не кричал – его рот был раскрыт, но звука не было. Из глаз текли тёмные струйки. Ещё мгновение – и невидимые когти разорвали тело на части.

Куски плоти рухнули на землю, обрызгав ноги жреца и ближайших людей. Толпа не отшатнулась. Наоборот – несколько человек бросились к земле, хватая кровавые ошмётки и вгрызаясь в них, словно голодные псы.

Пламя факелов вспыхнуло ярче, и в их дрожащем свете над кругом показался силуэт.

Он был огромен – выше любого дерева, стоявшего поблизости. Бесформенная масса, словно сотканная из тумана и тьмы, медленно сгущалась, принимая очертания: рога, мощные, изогнутые; широкие плечи без шеи; вместо лица – пустота, где лишь изредка вспыхивали два тусклых огня, похожих на глаза.

Воздух задрожал. Факелы загудели, пламя стало вытягиваться в одну сторону, будто тянулось к появившемуся чудовищу. Люди пали на колени.

Жрец не шевелился. Он стоял, расправив плечи, и глядя прямо в безликое лицо твари.

– Кадук, – произнёс он тихо, почти ласково.

Это имя, короткое и грубое, прозвучало в ночи, как удар колокола. Туман содрогнулся, земля под ногами треснула, и из трещин потянуло сыростью и гнилью.

Толпа закричала – не от ужаса, а в едином восторженном порыве.

Где-то вдалеке залаяла собака – одинокий, надрывный лай, тут же оборвавшийся. Над болотом поплыл вороной крик.

А потом всё стихло.

Лишь ветер, тихий и холодный, пробежал по верхушкам деревьев, унося с собой запах крови и дыма.

Глава 1

Марина проснулась резко, как от толчка. Сердце колотилось, будто её кто-то позвал, хотя вокруг стояла звенящая тишина. Она моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд, и наконец узнала своё рабочее место. Узкий кабинет, пахнущий бумагой, старой мебелью и чем-то металлическим, – запахом, который, казалось, навсегда въелся в стены отдела.

На секунду ей показалось, что снаружи кто-то прошёл – тень мелькнула за матовым стеклом двери, но, прислушавшись, она поняла: пусто. Только ровный гул лампы и редкое постукивание трубы где-то в коридоре.

– Надо же было так задремать… – пробормотала она, усмехнувшись. – Называется, пришла пораньше поработать.

Она сладко потянулась, села ровнее и пригладила волосы. На часах было чуть меньше восьми – до начала рабочего дня оставалось минут десять.

Сквозь жалюзи в комнату просачивался бледный рассветный свет. Утро выдалось серым и влажным, за окном, где-то во дворе, перекликались вороны. В отделе было непривычно тихо – даже старый холодильник в коридоре молчал, словно выдохся за ночь.

Марина – молодой лейтенант уголовного розыска – принялась раскладывать на столе бумаги. Её аккуратность уже стала притчей в отделе: каждый карандаш имел своё место, каждая папка – свой угол. Порядок, как она сама говорила, помогает голове думать.

На спинке стула висела форменная куртка, пахнущая мокрым асфальтом и дешёвым кофе из автомата. Её жизнь в милиции только начиналась, но за прошедшие два года Марина уже научилась – здесь расслабляться нельзя.

Дверь скрипнула, и в кабинет вошёл майор Белов.

Он, как всегда, появился неожиданно – будто его вызвали какой-то невидимой командой. Высокий, плотный, с чуть осунувшимся лицом и усталым взглядом, он был из тех людей, кто шутит чаще, чем улыбается. В отделе его уважали, но побаивались – за шутками часто проскальзывала стальная строгость.

Сегодня он выглядел особенно помятым.

С плеч его капала вода – на улице моросил дождь, и капли стекали по рукавам плаща. Он молча прошёл к своему столу, бросил на него толстую кожаную папку, из которой вывалились несколько листков, и, не взглянув на Марину, потянулся за банкой растворимого кофе.

Он насыпал три щедрые ложки в большую синюю чашку с гербом Республики Беларусь и надписью «За службу!». Марина улыбнулась: чашку подарили коллеги на десятилетие службы. Она помнила тот день – свою первую неделю после академии, когда всё вокруг казалось огромным и важным, а майор – почти легендой.

Белов поднял чайник, встряхнул, выругался и направился к крану.

Открыл вентиль – лишь глухое бульканье изнутри трубы. Попробовал другой – ни капли.

Повернулся, почесал шею и с недовольством вздохнул.

– Вчера трубы чинили, Денис Владимирович, – сказала Марина, не поднимая головы.

– Ой, Мариша, извини, – он обернулся, будто только сейчас понял, что она тут. – Захожу, как привидение, даже не поздоровался. Ночь не спал, башка квадратная. Хожу, как зомби, ищу подпитку.

– Ничего страшного. Вы просто не привыкли видеть меня так рано. А у вас же вроде вчера выходной был?

– Был, – хмыкнул он, открывая ящик стола и роясь в нём без толку. – Только вышло, как обычно: день вроде выходной, а мозги всё равно на работе. Дело новое, странное. Читаю материалы и не понимаю – то ли шизофрения, то ли чертовщина какая-то.

Он зевнул, потянулся, и кресло жалобно скрипнуло.

Марина, приподнявшись, достала из-под стола пластиковую бутылку.

– Вот, товарищ майор, аварийный запас. На кофе хватит.

– Мариша, ты – спасительница. Без тебя бы и не выжил, – с благодарной улыбкой произнёс он и залил воду в чайник.

– А вообще, могли бы выпить кофе в кафе, – поддела его Марина. – Я бы составила компанию. Чтобы не пить в одиночку.

– Идея хорошая, – Белов хмыкнул, включая чайник, – только если нас кто-то увидит, слухи поползут. А мне ещё выговора не хватало.

– Да ладно, – усмехнулась Марина, – коллеги же, не любовники. Да и меня сплетни не волнуют. Если захочу вас пригласить – сделаю это без задней мысли.

Он поднял на неё взгляд, в котором мелькнуло что-то между уважением и лёгкой иронией.

– Смелая, – сказал он. – Но всё же… любовные треугольники в отделе – не по уставу.

Он кивнул в сторону её стола, где стоял букет из уже подвядших роз.

Марина скривилась.

– Денис Владимирович, вы же знаете, как я к этому отношусь. Этот букет – скорее дань вежливости, чем намёк. Марина равнодушно посмотрела на подвянувшие розы, подарок старшего лейтенанта Петренко.

– Устав есть устав, – повторил он. – Я не поощряю.

– Но и не запрещаете, – поддела она в ответ.

Он усмехнулся краем губ, сделал вид, что не услышал, и перевёл разговор:

– Ладно, хватит про цветы. Мне сегодня нужно съездить по одному делу. Самому. Хочу опросить свидетелей, а не читать дежурные отчёты.

– И что за дело? – оживилась Марина. – Вы сегодня мрачный, как в тот раз, когда мы «вампира» ловили. Я этот вызов на всю жизнь запомнила.

– Ох, – майор покачал головой, – не напоминай.

Марина засмеялась.

– Да ладно! Вы же помните – тот нарик, который друга своего лопаткой деревянной, которой картошку жаренную помешивал, угрохал. Мы заходим, а этот псих забился в угол и за шею держится. И на полу труп его приятеля с деревянной лопаткой в сердце, причём деревяшка торчит тупой стороной вверх, а на ней жирные потеки – видно, картошку жареную помешивали, а потом что-то не так пошло, поругались, приятель этот его за шею укусил, а в ответ получил удар лопаткой. Тупым концом прямо в сердце! А потом клялся, что спас город от вампира.

– И ведь сил у него было – пробил грудную клетку насквозь. Едва оторвали от трупа.

– Ага, а потом кричал, что солнце его сожжёт, и мы вытаскивали его из квартиры, как бешеного. Помните? Он ведь почти вырвался.

Белов улыбнулся, но в глазах промелькнула тень.

– Тогда было не до смеха. Такие дела редко забываются.

Марина кивнула.

– Да. Тогда я впервые по-настоящему испугалась. У него в глазах был ужас… настоящий. Он верил, что его друг – вампир. Верил до конца.

– Ну, – сказал майор, наливая кипяток в чашку, – может, и это дело из той же серии. Только там всё… иначе.

– Заинтриговали, – ответила она, присаживаясь на край стола. – Расскажите хоть в общих чертах. Может, помогу.

Белов задумался. Долгая пауза. Потом тихо сказал:

– Поможешь – не поможешь, но послушать точно стоит. Там… странные совпадения. Слишком странные.

Марина улыбнулась, но внутри у неё что-то кольнуло.

Чайник щёлкнул, и в этот момент где-то далеко, за окном, по двору прокатился звук сирены.

Они оба одновременно обернулись к окну, и почему-то стало не по себе – как будто утро, начавшееся так спокойно, решило подать сигнал, что покой скоро закончится.

Глава 2

Майор Белов достал из папки аккуратно сложенные листы дел, фотографии, какие-то пометки на полях и разложил всё перед Мариной. Бумага была немного потёрта, края пожелтели – видно, что дело уже не один день крутилось по рукам.

Он надел очки, привычно щурясь, пробежался по страницам глазами, и, наконец, заговорил, откинувшись на спинку кресла.

– Значит так, лейтенант. Трое энтузиастов-любителей решили организовать этнографическую экспедицию. Полезли, куда, как говорится, даже черт босиком не ходит, – поглубже в болота и глухие леса родины, якобы чтобы изучить местные обряды, поверья и народные традиции. По моим данным, предполагаемый руководитель группы – некто Громыко Никита Петрович.

Белов протянул Марине фотографию: мужчина лет шестидесяти с небольшим, седовласый, с аккуратно подстриженной бородкой и холодным, цепким взглядом. На снимке он выглядел аккуратным, подтянутым – в нём чувствовалась выправка и сила человека, привыкшего командовать.

Марина подняла брови.

– Фактурный дяденька, – заметила она, – но на человека науки совсем не похож. Скорее, на бывшего военного или того, кто когда-то сидел в авторитетах.

– Почему так решила? – спросил майор, чуть склонив голову набок, с интересом глядя на неё поверх очков.

– Интуиция, – ответила Марина с серьёзным видом. – Женская. И профессиональная – выработанная за годы службы.

Майор хмыкнул, облокотился на стол, и в его глазах мелькнуло что-то вроде уважения и усмешки вперемешку.

– Конечно, за годы, – протянул он, с лёгкой иронией, но без злости. – Однако ты права, интуиция тебя не подвела. Проверил я этого Громыко. В девяностые он был далеко не этнографом. Всякие дела у него были – грабежи, нападения, махинации. Пару раз его даже задерживали, но доказать ничего не удавалось. Пока однажды не случилось «чудо»: в пьяной драке он ударил своего подельника ножом пятнадцать раз.

Белов вытащил из папки пару старых фото и положил перед Мариной.

На снимках – захламлённая комната, перевёрнутый стол, пустые бутылки, пятна крови на полу и мужчина, распростёртый возле дивана. На одном из фото виднелся нож с обломанным лезвием.

– Естественно, как порядочный преступник, наш «этнограф» сбежал. Соседи вызвали милицию – услышали крики и грохот. Только Громыко, видимо, плохо рассчитал силы или был сильно пьян. Его подельник, как ни странно, выжил. Представляешь, после пятнадцати ударов! – Белов покачал головой. – Когда тот пришёл в себя, первым делом и сдал своего дружка с потрохами.

– То есть бывший рецидивист внезапно перековался в знатока фольклора и теперь собирает экспедиции по болотам? – уточнила Марина, поджав губы.

– В эпоху интернета, – ответил майор, отхлёбывая остывший кофе, – каждый может быть кем угодно. Вот и Громыко создал сообщество в сети, называлось оно красиво – «Живые корни традиции». По моим данным, там почти тысяча подписчиков. Не так уж и мало для любительской группы.

– Может, человек действительно осознал, что жил неправильно, – заметила Марина. – В тюрьме, говорят, у некоторых головы становятся на место. Бывает, находят веру, смысл, начинают читать, думать. Может, это как раз тот случай?

– Хочется верить, – вздохнул Белов, – только вот в своих постах он частенько упоминал ритуалы с человеческими жертвоприношениями.

Марина удивлённо подняла глаза:

– У нас? На этих территориях? Да ну, чепуха. Хотя… может, в языческие времена и правда что-то подобное было. Но сейчас – зачем вообще о таком писать?

– Вот именно, – кивнул Белов. – Громыко будто нарочно подогревал интерес. Романтизировал «тёмную» сторону обрядов, публиковал фотографии старых капищ, писал, что «человеческая кровь – древнейшая жертва». Всё с приправой «научного интереса», но с явным упором на сенсацию. Народ это любит.

Майор достал ещё несколько бумаг.

– Этот «учёный» уже организовывал подобные экспедиции. Искали «священные места», где якобы проводились древние ритуалы. Иногда находили артефакты – обереги, идолы, черепки. Всё это потом торжественно передавали в музеи. Но я почти уверен, что далеко не всё попадало в отчёт. Что-то явно оседало в его личной коллекции или уходило на чёрный рынок. Такие вещи дорого стоят у коллекционеров. А организовать выезды, транспорт, оборудование – всё это требует денег. Так что альтруизм тут, скажем прямо, сомнительный.

Марина, задумчиво крутя в пальцах фотографию, кивнула.

– Интересна последняя публикация Громыко, – продолжил Белов. – Он искал добровольцев для похода в место, где, по его сведениям, проводились некие тёмные ритуалы. На его пост откликнулось около десятка человек, обычно он никому не отказывал, а тут выбрал всего двоих. – Он достал следующую фотографию. – Глашкова Виктория Николаевна, двадцать два года. Филологический факультет, отличница, активистка. Из хорошей семьи, родители – учителя. Девочка без дурных привычек, послушная.

Марина посмотрела на фото. На ней – милая светловолосая девушка с мягкими чертами лица и внимательными глазами.

– Симпатичная, – сказала она, – но есть в ней что-то… странное. Не то чтобы плохое – просто ощущение, что она не так проста, как кажется. В тихом омуте, знаете ли…

– Опять твоя проницательность? – усмехнулся майор.

– На этот раз – чисто женская, – ответила она.

– А вот и третий, – продолжил Белов, показывая новое фото. – Большаков Дмитрий Николаевич. Двадцать семь лет. Работал экскаваторщиком. Последние полгода безработный, мать умерла, отец неизвестен. Жил один. В соцсетях – пусто. Даже не подписан на Громыко. Вроде бы случайный человек, но именно его тот выбрал для поездки.

Марина нахмурилась.

– Итак, у нас трое пропавших: бывший уголовник, отличница-филолог и безработный строитель. Компания, мягко говоря, экзотическая.

Белов кивнул.

– Видели их последний раз вот тут, – он подошёл к настенной карте и обвёл участок красным маркером. – Болота, старые деревни, дороги почти нет. Местные рассказывали, что приехали они на тёмно-синей иномарке, расспрашивали о безопасном пути через трясину. Ночевали в деревне, утром ушли. С тех пор – ни звонка, ни следа. Первой забила тревогу мать Виктории: дочка звонила каждый день, как часы, а тут тишина.

Он взял ручку, постучал ею по папке.

– Местная милиция отработала свидетелей, передала материалы нам. Теперь это моя головная боль.

– Очень странно, – задумчиво сказала Марина. – Девочка-паинька с двумя мужиками в глухие болота. И никого не предупредила. Может, они её… – она замялась.

– Я думал об этом, – перебил Белов. – Но не сходится. Если бы хотели убить – сделали бы проще. Не ехали бы за сто километров от цивилизации, не афишировали бы поездку в интернете. А там – всё открыто.

Он выдохнул и закрыл папку.

– Вот и ломаю голову: почему бывший зэк вдруг стал этнографом, почему отличница едет с ним без слова родителям, и что за чёрт дёрнул простого строителя бросить всё и ввязаться в это?

Марина обошла стол, подошла к карте, внимательно изучая отмеченный район.

– Денис Владимирович, если кто-то будет спрашивать, вы когда вернётесь? – спросила она не отрывая взгляда от карты.

– Думаю, ненадолго. Там не то, что очень близко, но надеюсь к вечеру управлюсь. Завтра постараюсь быть на работе.

– Угу, – Марина подняла глаза от стола.

– А если вдруг найдёшь что-то стоящее. Конспектируй. Потом обсудим, когда вернусь.

– А если очень стоящее? Или кто-то решит, что без вас, Денис Владимирович, совсем никак? – спросила Марина хитро прищурившись.

– Тогда звони. – Белов остановился в дверях, обернулся. – Только не ночью, ладно? Я старею – пугаюсь звонков после одиннадцати.

– Обещаю только после полуночи, – невозмутимо ответила она.

Он усмехнулся.

– Если вдруг задержусь… ну, сам понимаешь, деревень там хватает. А в деревнях люди добрые: и накормят, и нальют.

– И не отпустят, пока не споёшь «Катюшу»?

– Вот именно. – Белов кивнул. – Так что, если вдруг окажусь в гостеприимной ловушке, прикроешь своего блудного начальника? – он подмигнул.

– Есть прикрыть своего блудного начальника, товарищ майор! – с улыбкой отрапортовала Марина, чуть громче, чем следовало.

Он махнул рукой, уходя по коридору:

– Вот за это и ценю!.

Когда дверь за ним закрылась, Марина осталась одна.

В кабинете стало тихо – только тикали часы и гудел старый системник под столом.

Она машинально разложила фотографии на столе. Лица троих смотрели на неё – настороженные, живые.

Она не знала почему, но где-то глубоко внутри почувствовала: в этой истории есть что-то, чего пока никто не понимает.

Глава 3

Марина включила ноутбук и некоторое время задумчиво смотрела на тускло мерцающий экран «Виндоус». Застывший логотип отражался в её глазах, будто чужой, безжизненный свет. В комнате стояла вязкая, усталая тишина – только вентилятор системного блока мерно жужжал, напоминая о собственном дыхании.

Её взгляд случайно упал на вазу с розами. Когда-то ярко-красные, теперь они превратились в сухие чёрные силуэты, будто обугленные временем. Марина взяла подсохший букет, медленно переломила ломкие стебли пополам – они хрустнули, словно кости, – и засунула их в мусорное ведро под столом.

Когда выпрямилась, то вздрогнула. Возле двери стоял незнакомый старичок – словно возник из воздуха.

Он переминался с ноги на ногу, разглядывая кабинет с выражением беспокойства. Седая борода свисала почти до пояса, глаза – светлые, но какие-то мутные, как утренняя роса на старом стекле. На нём был поношенный кафтан, подпоясанный грубой верёвкой, а на босых ногах – настоящие лапти. От старика исходил запах земли, полыни и чего-то… древнего.

– Здравствуйте! – Марина даже невольно понизила голос. – Вы так тихо вошли… я и не заметила. Вам помочь?

– Добры дзень… – голос старика звучал глухо, с лёгкой хрипотцой. Он всё оглядывал стены, пол, потолок – словно искал кого-то невидимого.

– Дедушка, у вас что-то случилось?

– Здарылася… – ответил он, глотая воздух. Потом несколько раз глубоко вдохнул, будто пробуя запах комнаты. – Чыста… усё чыста… Мужчына тут быў… мужчына сярэдняга росту, стомлены… Ён недалёка.

– Вам нужен Денис Владимирович? – осторожно спросила Марина. – Он вышел буквально несколько минут назад. Долно быть еще не далеко ушёл.

– Так, недалёка, – повторил старик и вдруг шагнул ближе. Его движение было странно плавным, почти бесшумным, как будто тень скользнула по полу.

Марина привстала. Теперь она видела, что ростом он едва доставал до крышки стола, но при этом от него исходило непонятное чувство – будто он занимал всё пространство комнаты.

– Вы хотите передать что-то для Дениса Владимировича? – спросила она, сдерживая лёгкое беспокойство.

– Так… саабшчыць… перадаць… – бормотал он, шевеля губами, как будто повторял за кем-то слова.

– Подождите минутку, я ему позвоню, – сказала Марина, прижимая телефон плечом к уху. – Если он ещё рядом, успеем догнать. Вы присядьте, дедушка. Сейчас налью вам воды, – она обернулась к крану, чувствуя на себе его взгляд.

Пока вода капала в стакан, она услышала глухой шорох за спиной.

– Странно… – пробормотала девушка. – Абонент недоступен… – Она поднесла телефон ближе, но в трубке снова послышались короткие гудки. – Чёрт, совсем забыла – воды ведь нет! Сейчас принесу из соседнего кабинета.

Она уже собиралась выйти, когда заметила, что старик достал из-за пазухи свёрнутый в трубку лист бумаги и аккуратно положил его на стол.

– Гэта вам. Трэба спяшацца… гэта важна. Вельмі важна… – сказал он торопливо, глядя ей прямо в глаза.

Марина снова попробовала дозвониться до Белова – внутри всё подсказывало, что нужно успеть, пока старик здесь. Но телефон лишь пискнул.

Она подошла к столу и взяла свёрток. Бумага была плотная, желтоватая, пахла дымом и чем-то смолистым.

– Дедушка, кто просил мне это передать? – спросила Марина, поворачиваясь.

Ответа не последовало. Старика не было. Ни шагов, ни скрипа двери – ничего. Только лёгкий запах травы и старого воска повис в воздухе.

Марина стояла в оцепенении, потом осторожно опустилась на стул. Сердце билось так громко, что казалось, оно заполняет собой комнату.

Она медленно развернула бумагу. Это была карта – старая, испещрённая рукописными метками, с потёками, будто кто-то пролил на неё воск или кровь.

Едва её пальцы коснулись поверхности, как что-то ударило по щеке – будто холодная рука.

Мир качнулся. Стены потекли, пол расползся волнами, а свет лампы превратился в расплавленное солнце. Марина вскрикнула, но звук сорвался в глухое эхо.

Из искажённого пространства перед ней выплыла рогатая морда, напоминавшая козлиную, с глазами, светящимися изнутри тусклым янтарём.

Марина моргнула – и морда исчезла. На её месте стоял человек в козлиной маске, весь покрытый чернильными татуировками, словно письменами на древнем свитке. В руке он держал пузырёк с мутной зеленоватой жидкостью.

Запах гнили ударил ей в нос. Воздух стал густым, липким. Марина попыталась пошевелиться – и вдруг поняла, что её руки подняты вверх и связаны верёвкой. Предплечья упирались во что-то широкое – деревянную балку или крестовину.

– Что… происходит? Где я? – прошептала она, чувствуя, как слова застревают в горле.

Вместо ответа на неё обрушилась волна ледяной воды. От шока она захлебнулась, вдохнула и закашлялась. Перед глазами стоял демон – человекоподобное существо, кожа которого была покрыта трупными пятнами, серыми и чёрными. На руках – когти, изъеденные грязью и кровью. Он был в разорванной одежде, сжимая пустое ведро.

Человек в маске сделал шаг вперёд и плеснул немного жидкости из пузырька на ладонь. Прикоснувшись к плечу Марины, он начал втирать вещество, и кожа зажглась огнём, словно под ней зашевелились муравьи.

– Что… это? – выдохнула она.

Он не ответил. Только взглянул на демона и коротко кивнул.

Тот отбросил ведро и схватил с пола что-то тяжёлое. Марина подняла взгляд и увидела, откуда шёл запах гнили: по всему помещению валялись останки людей, обглоданные до костей. Демон вцепился зубами в человеческую кисть и рвал её, как зверь.

Марину затошнило. Всё внутри перевернулось, и она, задыхаясь, опустила голову. Сквозь пелену ужаса она заметила ещё одно тело – неподвижное, лежащее в тени. Но не могла различить, жив ли тот человек.

Человек в маске подошёл вплотную. Его дыхание было холодным, как сквозняк из могилы. Он посмотрел ей прямо в глаза и шепнул:

– Волхалово остриё…

Мир оборвался.

Темнота накрыла Марину, как тяжёлое одеяло.

Глава 4

Майор потратил гораздо больше времени, чем рассчитывал, чтобы добраться до нужной деревни. Дорога тянулась дольше, чем показывала карта, да и электричка опоздала, – поэтому к моменту, когда он наконец ступил на остоянную землю, солнце уже скрылось, раскрашивая небо приглушёнными лилово-оранжевыми тонами, и день неумолимо клонился к вечеру. Белов медленно спустился по металлическим ступенькам пригородной электрички, захлопнув папку с делами, которые успел пересмотреть в дороге, глубоко вдохнул свежий, чуть сыроватый деревенский воздух и на мгновение улыбнулся себе. Как бы странно ни выглядело это поручение, оно дало ему короткую передышку от пыли и шума города, от однообразных кабинетов и бесконечных бумаг – и он этим наслаждался, несмотря на холодок в груди.

Нащупав в кармане свой старый кнопочный мобильник, майор посмотрел на индикацию сигнала и выругался – антены не ловили сеть. Придётся обходиться без связи. Вчера он допоздна сидел над материалами дела, пытался не заснуть за очередной чашкой кофе и, по-видимому, стукнул телефон о стол – теперь тот, похоже, приказал долго жить. Он мысленно пожалел о собственной небрежности и пообещал себе по возвращении купить нормальный аппарат, который не будет стыдно вытянуть перед подчинёнными.

– Давно пора было поменять эту развалюху, – пробормотал он вслух, шагнув на просёлочную дорожку, и привычно принялся сверять записки в блокноте. – Где это видано, чтобы телефон был старше виски… Вернусь – и сразу новый куплю.

По обе стороны дороги простирались низкие изгороди, сквозь которые виднелись курные дворы и покосившиеся сараи; на горизонте – редкая череда берёз и темнеющая тень леса, за ним – болота. В одном из дворов возле колодца он заметил старика, который лихо махал топором, раскалывая полена: движения у него были неспешные, но точные, руки крепкие, как у человека, который всю жизнь жил физическим трудом.

– Добрый день! – окликнул майор, подходя ближе и показывая записку с перечислением болотных деревень. – Не подскажете, как добраться до этих мест?

Старик, не убирая инструмента, поднял на него взгляд. Его лицо было морщинистым, кожа загорелая, нос курносый, а седая борода, небрежно взлохмаченная, спадала на грудь. Он не выпустил топор из рук; при взгляде на листок тихо бросил: – «Недалёко это», – вернулся к колодке и, не торопясь, ударил по полену с характерным хрустом.

– Мне бы туда до темноты успеть, – сказал майор, глядя на уже опускающееся солнце. – Через пару часов стемнеет. Можете, подсказать дорогу?

Старик снова взмахнул топором, вонзил его в колодку и подошёл ближе. Он назвался: – Леонид Степанович… а по-нашему – Степаныч, – протянул руку. Его ладонь была тёплая, плотная, с грубой шершавой кожей.

– Денис, – представился майор и крепко пожал руку.

Старик почесал затылок, бросив оценивающий взгляд на горизонт, где последние лучи солнца играли на верхушках деревьев. – Вижу, ты пешком собрался, – сказал он, и голос его был сухой, привычный к ветру и работе. – Если идти в обход – будет долго. А по лесу напрямик – быстрее, но заблудиться легко, если не местный. Сразу можешь след потерять. Заблудишься – и всё. Лес у нас растёт плотно, не как у вас около города. Не местному дорогу держать трудно, след потеряется в два счёта.

Майор нахмурился: – Но дорога вроде широкая, приличная, если поспешу, успею до темноты, нет?

Старик потянулся за новым поленом и, задумчиво глядя на сумерки, мрачно ответил: – Так-то оно так. Только как ни спеши, лес у нас большой и хитрый. Солнце скоро сядет, а после заката туда лучше не лезть. Зазывку увидишь – и всё, обратно не вернёшься. В глушь лесную она тебя заманит да погубит.

– Зазывка? – майор улыбнулся, искренне полагая, что это очередная деревенская выдумка. – Это кто, какая-то местная байка?

Старик обвёл его явственно уставшим взглядом и сказал с упрёком в голосе: – Вы, городские, шибко умные. Думаете, раз у вас технологии да мобильные телефоны, вы хозяева жизни, а мы тут, в глуши, ни сном ни духом. Стоит нам слово сказать – «байки», – и всё. А что вы по телевизору смотрите? Про суперлюдей в масках в обтягивающих цветастых костюмах или трусах поверх трико, которые мир спасают? Мне внук этих героев показал – так я два часа плевался, – старик рассмеялся хрипло, но в голосе слышалось раздражение и усталость одновременно. – Разве это мужики? А главное, вы думаете, что в городе вам ничего не угрожает. А в болоте, где ни сети, ни карт, только пахота да луга – что тогда? Страх, суета, паника. И не поможет тут никакой супергерой.

Он сделал паузу, махнул рукой, будто отгоняя видение телевизионных клише, и продолжил тише, настороженно: – Духи природы – другое дело. Про них давно не говорят, а если встретишь их на дороге – не знаешь, что делать. А зазывка… Это девка красивая, волосы длинные, наготу её скрывают, а сама – как магнит. Путник, глядя на неё, забудет про свои дела и обязательно за ней в лес увяжется. А уж, если сойдёшь с дороги, то всё – обратно уже не вернуться. Лучше держаться тропы, не сворачивать.

Его слова звучали просто, но в них было что-то невообразимо старое: не удивление, а отжитое знание, аккуратно натёртое годами и страхом. Майор прислушался к тону, к глазам старика – в них была не суеверная глупость, а твердая, многолетняя уверенность. И чем дольше он смотрел, тем труднее становилось улыбаться.

– Хорошо, – кивнул майор, – убедили. Пойду по дороге и не буду сворачивать. Спасибо, Степаныч, постараюсь не поддаться чарам лесной красавицы, чем бы она меня там не заманивала.

Старик хмыкнул, но в его улыбке не было насмешки, скорее – сожаление и лёгкая жестокость опыта: – Всё равно вижу, что не веришь. Жалко тебя. Заманит нечистая – и пропадёшь. Если работы не боишься, помоги-ка мне поленья в воз побросать. Я их как раз завтра хотел свояку отвезти, да вот – лишние руки не помешают. А если доброму человеку не помочь, то какой я после этого человек? – усмехнулся старик, но усмешка вышла усталой.

Белов кивнул.

– Дело хорошее, – сказал он, – и время не впустую потрачу.

– Ну вот и ладно, – оживился Степаныч. – Ты свои вещи возле дома на лавку положи, чтобы не мешали. Топор второй тут лежит, телега вон там стоит, видишь? Тут коли а туда туда бруски скидывай, сам разберёшься, что к чему. Видно, что не дурак, хоть и из города приехал.

Денис положил вещи на лавку и принялся за работу. Воздух наполнился глухим стуком топора и треском ломающихся волокон. Запах свежесрубленной берёзы смешался с дымом от старого кострища – тяжёлым, с ноткой смолы. Пот струился по вискам, оседая на шее, и майор, сам не заметив, как, начал втягиваться в ритм: взмах, раскол, взмах, перекат полена, и снова – звонкий удар.

– Степаныч, заметил я, – сказал он, передавая старику очередную охапку поленьев, – что у вас тут много домов пустует. Тишина такая, будто и людей в деревне нет.

Старик поставил топор и опёрся на рукоять.

– Мало нас осталось, – проговорил он негромко, словно разговаривал с самим собой. – Одни старики век доживают, а молодёжь всё уезжает. Кому нынче огород копать да дрова колоть охота? Все в город подались – думают, там жизнь. А жизнь, она тут, – он кивнул на землю, под ноги, где под каждым корнем будто дышала сама память. – А всё равно уходят. Вот и пустеем. Вон видишь дом через дорогу? Там баба Нюра жила – добрая, как солнце. Так сын к себе в город забрал, да через месяц померла. Не вынесла стены и шум. А дальше по улице – три избы сгнили, крыши провалились, и всё. Конец. Остались мы только старые, кто по старинке живёт да за могилками следит.

Он говорил спокойно, без жалобы, но в голосе чувствовалось что-то давящее, будто под этими словами скрывалась не просто тоска, а страх – старый, как сама земля.

– Я вот, слава Богу, крепок, – продолжал Степаныч. – Дрова поколю, свояку отвезу. Мы друг другу помогаем, кто как может. А не помогать – нельзя. Иначе не только дома сгниют, а и память людская.

Работа шла быстро. Старик, несмотря на возраст, двигался ловко и точно, будто каждое движение было отточено годами. Когда телега наполнилась, старик нырнул в избушку и вернулся с бутылкой самогона и рюмками. Денис возмутился было, но отказаться было нельзя – обидеть хозяина означало нарушить устоявшуюся деревенскую вежливость; они выпили по стопке, закусили хрустящими огурцами, и внезапная усталость, что копилась в плечах майора за день, словно отошла в сторону. Денис умылся у жестяного рукомойника, глянул на себя в мутное зеркало – и, удивляясь, усмехнулся: «И сантехнику менять не надо, и с трубами никаких вопросов.».

В это время Степаныч вывел из конюшни лошадь. Тёмная, с густой гривой, она казалась почти чёрной на фоне закатного неба, где алый свет уже тонул в синеве. Пока старик запрягал её, Белов собрал свои вещи – аккуратно, без суеты.

Он ещё раз оглядел деревню: пустые дома с тёмными окнами, забитые колодцы, покосившийся забор у последней из изб. За всем этим, словно немой стеной, тянулся лес – неподвижный, настороженный.

Майор глубоко вздохнул, поправил ремень и шагнул к Степанычу.

Тот молча кивнул, взялся за вожжи и лёгким движением ладони пригласил его взобраться на телегу.

Когда они тронулись, колёса заскрипели, и долгий вечерний свет растёкся по дороге, как мед. С обеих сторон мелькали заборы, старые дома, кое-где зияющие пустыми окнами, словно глазницы черепов.

– А зачем тебе туда, за лес, да ещё на ночь глядя? – спросил старик, не оборачиваясь. – Если бы родня там жила – знал бы дорогу. Значит, по другим делам едешь?

– Из милиции я, – ответил Белов, доставая из папки фотографии. – Люди пропали, нужно разобраться. Может, видели кого-то из них?

Старик взглянул на снимки.

– Нет, этих не видал, – сказал он после короткой паузы. – У нас, впрочем, люди пропадали и раньше. В лес ходили – и всё, как сквозь землю. Потом находили – мёртвых, да и не всех. Болота – они хитрые, могут и тело спрятать, и душу затянуть. Может, твои другие дорогой шли.

– Подожди, как – пропадали? И что, вы ни разу не сообщали в район или область? – нахмурился Белов.

Степаныч хмыкнул, глядя на дорогу.

– А кому сообщишь? Тут все знают: если пропал – нечистые забрали. Это у вас там власть, начальство, протоколы… а здесь – лес. Лес – он старше власти, – сказал он глухо. – Вы вот привыкли всё по бумажкам решать: подпись, печать. А с духом как поступишь? В какой рапорт его впишешь? Не арестуешь ведь, не посадишь.

Он посмотрел на Белова, прищурившись, словно хотел понять, как далеко тот готов зайти в своём неверии.

– Пропал человек – значит, идут знающие искать. Только не каждый день можно ходить, не всякий час. Есть время, когда тропы открыты, а бывает – вообще нельзя в определённые места заглядывать. Пойдёшь искать – и пропажу не найдёшь, и сам пропадёшь.

Слова звучали так же буднично, как рассказ о том, где кто живёт. Майор слушал молча – спорить с укоренившимся мироощущением старика было бесполезно; он понимал, что для него такое объяснения страшных исчезновений – единственная утешительная модель мира. Но где-то на краю сознания тёплое, практичное чутьё милиционера не отпускало: за поверьями скрывались реальные следы, и задача была в том, чтобы найти их, не растворяясь в легендах.

Некоторое время они ехали молча. Лошадь медленно шла вперёд, телега поскрипывала, а где-то в густых кронах зашуршало, будто кто-то прошёл параллельно дороге, держась в тени. Старик ничего не сказал, только слегка прищёлкнул поводьями.

Майор хотел спросить, кто это был – зверь или человек, – но в этот момент солнце окончательно опустилось за лес, и всё вокруг окутала странная тишина, в которой не слышно было даже стрекота сверчков.

– Был у нас случай в деревне, – продолжал он, опираясь на вёдра и глядя куда-то в сторону, как будто снова возвращался в то давнее утро. – Толик… хороший был парень. Простоватый, работящий. С невестой своей поругался, знаешь, по-мельочи, как у молодых бывает. Не знаю, что там у них конкретно творилось, но люди говорили – будто бес попутал. Мол, гулящая стала, да ещё и не стеснялась, по ночам по дворам шастала. Кому такая невеста нужна? Так вот, прознал про это Толик и напился в первый раз в жизни. Глотал, да всё не мог успокоиться. Ходил по деревне и кричал, что жить не хочет. А это – первый звоночек для нечистого: коль человек сам жить не желает, его душу легче увести. Злые духи тут как тут: то болезнь какую пошлют, то обманут, то просто выманят в лес и погубят.

Ходил Толик, ходил – и вдруг раз, и всё утихло. Наутро мать его побежала по двору, голосит, мол, Толика нет. Никогда так надолго он не пропадал. Народ стал вспоминать: говорили, что, как стемнело, видели его у опушки, шёл, бормотал себе под нос. Мать так и завопила: «Нечистая, нечистая, попутала сына!» – и начала Гальку, его невесту, обвинять во всех смертных грехах. Та, бедная, в слёзы и убежала, а деревенские мужики собрались и на рассвете пошли искать. Вот дом, где жила Галька, – — Степаныч махнул рукой в сторону покосившейся избы на окраине и машинально крестился.

– С ней что случилось? – переспросил Белов, и в голосе его ощутилось то, что всегда чувствует человек, взявшийся за чужое горе: осторожность и холодный профессионализм.

– И с Толиком, и с ней… – старик глубоко вздохнул, и в этой паузе Денис услышал запах сгоревшей травы, будто память о давней деревенской трагедии вырывалась наружу. – Парня мы нашли в лесу почти к вечеру. Лежал – бездыханный под соснами, свернулся клубочком, как щенок. Сначала думали – простудился, замёрз. Но нет, как осмотрели, – следы были странные: будто обвивала его какая-то змея, и укусы – много их, по всему телу, словно целый клубок гадов его искусал. Ты скажешь – змея ядовитая укусила – он и умер.. А я тебе так скажу: никогда у нас столько змей ядовитых не водилось, чтобы вот так сразу так искусать. Знающие люди – те, что старые обряды помнят – сказали сразу: попал он на ужалок.

– «Ужалок»? – усмехнулся про себя Белов, но вслух произнёс: – Это вы так ужей называете?..

– Духи это, – старик сказал тихо, ровно как усталый священник, не желающий ломать чью-то веру, но и не способный её отрицать. – Сверху девицы с длинными волосами, а снизу – хвосты у них змеиные. Красивые, да обманчивые. С виду безобидные, но под ними – полно гадов: ядовитых, злых. Толик же спьяну не понял, на что напоролся. Подошёл – и всё. Платой заплатил жизнью.

Денис почувствовал, как по спине пробежал холодок: звучало невероятно, но в его охотничьей практике и правда встречались дела, где естественные причины почему-то не ложились в привычные рамки. Он собирался что-то возразить – мол, пьяный человек мог и замёрзнуть, и укуситься его змеи могли – но решил промолчать. Лучше выслушать.

Взгляд на мир у таких людей, как Степаныч, давно устоялся, и попытка поспорить могла только разгневать старика. Конечно, гораздо проще объяснить многие преступления с помощью духов и чудес. Пропал человек – лихо забрало, утонул – водяной под воду затянул. Хотя, с другой стороны, старик прав: привлечь к ответственности лихо и водяного достаточно затруднительно.

– Так вот, – продолжил Степаныч, и в его голосе скрипела древняя усталость, – через пару дней после похорон Гальку повешенной нашли. Местные бабы сразу начали шептать, мол, Толик не простил и мстил. Ночью мёртвый являлся, говорили. Мать слышала, как девка в своей комнате плакала, просила прощения, а войти в ту комнату боялась – будто какая-то сила мешала даже руку к ручке приложить: дрожали руки, сознание мутнело. Такие истории люди потом разносят долго – ими пугают детей, ими же себе и объясняют непонятное.

Внезапно лошадь фыркнула и резко заржала; звук врезался в тишину, как порыв ветра в окне. Степаныч встал, будто прислушиваясь к чему-то невидимому, и успокаивающе погладил животное.

– Нечистое почуяла, – сказал он. Лошадь напряглась, ноздри раздулись, глаза стали блестеть, морда напряженно всматривалась в чащу, где листья едва шевелились.

– Дениска, э-э, ну-ка, слезь с воза, – попросил старик. – Но далеко не отходи, что бы ни случилось. Я пока кобылу успокою, а то понесёт – двоих нас погубит.

Степаныч гладил дрожащее животное с такой заботой, словно колыхал дитя. Его голос стал мягче, почти по-отечески:

– Тихо, милая, тихо, – ласково приговаривал он. – Я ж говорил – нельзя было ехать в такую пору. Чуял неладное ещё утром. Надо было тебя в хате оставить переночевать и поутру ехать. Так ты ж всё в лес рвался быстрее и меня не слушал, явно не верил тому, что я тебе про зазывку говорил.

Лошадь ещё больше занервничала, замотала головой. Степаныч, будто по привычке, дотронулся до узды и ловко натянул на глаза тёмную повязку – простой тряпичный намордник, завязанный крест-накрест. Он объяснил это просто: «Если увидит нечистого – испугается и понесёт без контроля, и мы окажемся в опасности». Такие приметы здесь воспринимались всерьёз; по повадкам скота порой судили о невидимом.

Майор послушно начал забираться на своё место и проверил ремни у вожжей, но в голове его уже роились вопросы: почему в этой глуши люди по-прежнему верят в «зазывок» и «ужалок», и есть ли у этих поверий какое-то основание?

Краем глаза он заметил движение у кромки леса: белел силуэт женщины, едва различимый в полумраке между стволами. Фигура казалась нереальной – то ли ткань, то ли туманное облако, плывшее между деревьями, – настолько плавно она скользила по опушке. «Сказки сказками, но в лесу явно кто-то ходит», – мелькнуло у Белова.

– Эй, здравствуйте! – крикнул Белов, вскинув руку. – Вам нужна помощь? – голос его звучал ровно, без паники. Белов сделал шаг к направленью едва различимой фигуры в лесу.

– Стой! Ты куда, быстро назад! Я так и знал!.. – с хрипотцой выкрикнул Степаныч, уже сидя в телеге и схватив вожжи. – Погубит она тебя! Вернись!

Крик старика прозвучал как предостережение и оказался достаточно сильным: лошадь повела мордой в сторону женского силуэта, вскинула голову, фыркнула в ответ и, внезапно, словно сорвавшись с привязи, рванула вперёд. Повозка дернулась, колёса поскрипели, и телега понеслась по просёлочной дороге.

Майор остался один посреди дороги. Сердце стучало в груди чуть быстрее обычного – не от страха, а от предчувствия, что он оказался на грани двух миров: города и деревни, закона и древней веры. Вокруг стояла тишина, нарушаемая теперь лишь отдалённым топотом копыт и скрипом телеги, уносящей старика в глубину сумрака. Белая фигура между деревьев не спешила исчезать: она, казалось, плыла среди стволов, словно ткань тумана, но в ней было что-то человеческое – изгиб плеч, покачивание волос. И это «что-то» держало взгляд майора, как если бы лес сам пытался пристальнее разглядеть гостя из города.

Глава 5

Видения рассеялись, словно кто-то тихо сдул туман, и Марина снова оказалась у себя в кабинете – всё том же, пропитанном запахом кофе, бумаги и тихого шума улицы за окном. Жрец в козлиной маске и странные, нелюдские силуэты, что мелькали в её видениях, будто растворились, стёрлись из памяти, оставив лишь смутный след. Голова ныла, мысли путались, а перед глазами ещё плыли тени – как от слишком яркого сна, который не хочет уходить.

На столе лежали те же папки, монитор всё так же светился холодным экраном… только воздух будто дрожал, хранил эхо недавнего присутствия – того самого странного гостя, с которым она говорила всего несколько минут назад.

Встряхнув головой, и слегка помассировав виски, Марина собралась с мыслями. Взгляд сфокусировался.

Она стояла у стола, глядя на разложенную перед собой карту, оставленную загадочным старичком. Под лампой она казалась старинным пергаментом – желтоватым, потемневшим по краям, с потёртыми сгибами и пятнами, похожими то ли на воск, то ли на засохшую кровь. Это определённо была карта Беларуси, только вот выглядела она не так, как на стендах в их отделении или в школьных учебниках. Все надписи были выполнены на странном, неровном языке – будто рукой древнего летописца. Буквы напоминали старославянские, но некоторые выглядели совсем чуждо. Топонимы угадывались: где-то чудился «Минск», где-то – «Гомель», но рядом с ними стояли слова, которые не принадлежали ни одной известной Марине письменности.

Она прищурилась, водя пальцем по хрупким линиям рек, по крошечным символам, похожим на кресты и странные солнечные знаки. Несколько минут она пыталась разгадать их смысл, но чем дольше смотрела, тем сильнее начинала чувствовать лёгкое головокружение. Казалось, линии на карте двигались, искажаются – словно она смотрит не на бумагу, а в глубину воды.

Марина отстранилась, моргнула и резко выдохнула, стараясь вернуть ясность мысли.

– Так, – пробормотала она, – хватит на сегодня загадок.

Она аккуратно свернула карту и спрятала во внутренний карман пиджака.

Но вопрос не отпускал: почему именно ей передали этот странный предмет? Что знал старик, и зачем пришёл именно сюда?

«Надо сходить к дежурному, дед не мог пройти мимо него незамеченным», – решила она.

Дежурный Иваныч, как обычно, восседал в своей стеклянной будке у турникета и с предельно серьёзным видом смотрел вниз – будто решал государственное дело. На деле же, судя по лёгкому отражению на стекле, он изучал экран смартфона, где бесстрашный кот пытался одолеть пылесос.

Марина, стараясь не выдать лёгкого волнения, подошла и постучала по стойке:

– Привет ещё раз, Иваныч! Послушай, ты не видел тут странного старика с бородой? Маленького роста, одетого будто из прошлого века – лапти, кафтан, длинная борода?

– Старика? – он оторвался от экрана и хмыкнул. – Нет, Громова, таких экзотических персонажей я бы точно заметил. У нас тут максимум курьеры в кедах, да и те редкость.

– Да не может быть, – настаивала она. – Он был очень приметный, будто со съёмок исторического фильма сбежал. Может, просто прошмыгнул мимо, ты не заметил?

Иваныч насупился, но в голосе сквозила лёгкая обида:

– Громова, я тут сижу уже столько лет, что, кажется, врос в эту будку. Поверь, мимо меня даже мышь не проскочит, не то что дед в лаптях. Разве что по воздуху перелетел – как дух. Хотя и духов пролетающих, – он хмыкнул, – пока не наблюдал, – Иваныч опять с серьёзным видом уткнулся в телефон, решать дела государственной важности.

Марина, бросив взгляд на чрезвычайно «занятого» работой Иваныча, усмехнулась уголком губ. «Да уж, мимо него не пролетит и не проскочит», – подумала она но вслух ничего не сказала.

Стоя на ступенях отделения, она колебалась всего несколько секунд, затем достала телефон.

– Алло, Владимир Петрович? Это Марина Громова, Центральное РУВД. Не отвлекаю? Очень, нужна консультация. Ну прям очень-очень. Я понимаю… Да… Хорошо… Тут… интересная находка, хотелось бы вам показать. Да, вам удобно если через полчаса-минут сорок буду? Хорошо! Спасибо! До встречи!

Марина сунула телефон в карман и, чуть прикусив нижнюю губу, на мгновение задумалась. Мысли снова вернулись к тому, что произошло, быстро прокрутив в голове утренние события, она тихо выдохнула, расправила плечи и быстрым шагом направилась к машине, припаркованной у обочины неподалёку от отделения.

Владимир Петрович Зеленцев был человеком старой закалки: бывший военный следователь, ещё из тех, кто держал спину прямой даже дома. После выхода в отставку он так и не смог привыкнуть к покою и охотно помогал милиции – то советом, то экспертной оценкой, то просто моральной поддержкой.

Марина, перед тем как сесть за руль своей «Шкоды», ещё раз набрала Белова. Ответа не было – абонент был не доступен.

Она глубоко вздохнула, бросила телефон на сиденье и завела двигатель.

Город за окном дышал серостью – осенний, усталый. Дворники лениво скребли по стеклу, разгоняя мелкий дождь. По пути ей казалось, что кто-то следит за ней – не конкретный человек, а само пространство, будто город настороженно наблюдает за каждым её движением.

Через сорок минут Марина уже поднималась по лестнице кирпичного дома, где жил полковник. Запах старого дерева и табака смешивался с лёгким ароматом кофе. Она позвонила в дверь – почти сразу послышались шаги.

– Здравствуй, Мариночка, – Владимир Петрович открыл дверь широко, в домашней рубашке, но всё с той же армейской выправкой. – Быстро ты, проходи. Посмотрим, что за находка.

– Здравствуйте, Владимир Петрович. Простите, что вот так сразу вам позвонила и практически настояла на встречи, но случай и правда странный.

Она достала карту и аккуратно развернула на большом столе, где уже лежали лупа, старинные книги, карты и чашка с остывшим чаем.

Полковник улыбнулся, качнув головой:

– Сразу с места в карьер, как всегда. Даже чаем не успел угостить.

– Спасибо, я не откажусь, – Марина устало улыбнулась. – Просто времени мало. Новое дело с майором Беловым. Пропавшие люди. И вдруг у меня оказывается вот это. Кажется, карта связана с исчезновениями. Хотелось бы понять, что она из себя представляет.

Зеленцев налил чай, сел рядом, надел очки с толстыми линзами и склонился над картой, прищуриваясь.

– Так… определённо Беларусь, – бормотал он. – Минская, Гомельская, Витебская области… но надписи странные. Не кириллица в чистом виде. Старославянский, да и то – с искажениями. Вот эти символы… не видел раньше. А эти отметки… что-то обозначают. Где ты взяла её?

Марина сделала глоток чая, чувствуя, как тепло немного возвращает ей силы.

– Даже не знаю, как объяснить. Её принёс какой-то дед – странный, будто не из этого времени. Сказал, что карта важна… а потом исчез. Просто пропал.

– Пропал, говоришь… – Зеленцев нахмурился. – У вас в последнее время слишком часто всё пропадает. Люди, улики… Хм. – Он провёл пальцем вдоль нижней кромки карты. – Тут что-то написано, едва различимо. Слова… «вечная жизнь»… «артефакт»… и… вот это – «Кадук».

Он произнёс последнее слово медленно, по слогам.

И в тот же миг воздух в комнате словно сгустился.

Марине показалось, что лампа моргнула, а вокруг запахло сыростью, болотом, старым деревом. Всё поплыло перед глазами. Полковник что-то говорил, но голос звучал будто издалека.

Мгновение – и кабинет исчез.

Перед ней – стены старого сарая, потемневшие от времени, сырость, запах гнили и крови. Марина судорожно втянула воздух и закашлялась, чувствуя металлический привкус на языке.

Голова раскалывалась.

– Где я… – прошептала она, пытаясь подняться.

– Я думал, ты уже не очнёшься, – раздался слабый, сиплый мужской голос.

Марина повернула голову. На расстоянии меньше метра, подвешенный к потолочной балке, висел мужчина. Всё его тело было изранено, покрыто синяками и кровоподтёками. Глаза блестели от боли, но в них теплилось сознание.

Она узнала его почти сразу. Лицо с фотографии из дела о пропавших.

– Дмитрий… Большаков? – голос Марины дрогнул. – Что… что здесь происходит? Где мой коллега? Майор Белов… он поехал вас искать. Я… не помню, как здесь оказалась…

Мужчина тяжело вдохнул, будто каждое слово давалось через боль.

– Значит, нас ищут… хоть какая-то надежда. Но вряд ли доберутся вовремя. Эти твари… они не люди. Когда-то, может, и были, но теперь – звери, демоны… им нравится мучить, прежде чем съесть.

– Каннибалы?.. Господи… Маринаотвела взгляд в сторону, чтобы не видеть, как страдает бедный парень. Было видно, что каждый вдох давался ему с трудом, видимо, несколько рёбер было сломано.

– Они называют это ритуалом. Иногда убивают ради забавы, иногда – чтобы… – он закашлялся, сплюнул кровь, – …чтобы принести жертву. Для него… для Кадука.

– Кадук? Это кто? – Марина опустилась на колени.

– Для них – бог. Старый, злобный дух болот и лесов. Один из тех, кто, по легендам, правил здесь ещё до человека. Говорят, если его пробудить, он даст вечную жизнь. А они… верят. Думают, что станут вечными владыками.

Марина покачала головой.

– Дикость… средневековье… Как можно в это верить в двадцать первом веке?

– Я тоже не верил, – прошептал Дмитрий. – Пока не увидел. Ты видела их тоже, верно?

Она вспомнила фигуру с козлиной головой, и по коже пробежал холод.

– Да. Они похожи на кошмар, оживший из фильма. А тот человек с головой козла – он главный?

– Жрец. Хранитель ритуала. И… – он вдруг застонал, – кажется, им нужно что-то именно от тебя. Я слышал, как они говорили…

Голос оборвался. В глазах Марины потемнело. Воздух стал вязким, как туман.

Последнее, что она услышала, – слабый хрип Дмитрия, и тьма сомкнулась вокруг.

Глава 6

Белов настороженно наблюдал за женским силуэтом. Девушка то удалялась, то приближалась, словно играла с ним в какую-то древнюю игру, известную только ей. Сквозь густые, спутанные волосы, в которые вплелись влажные листья и мелкие ветки, едва угадывались очертания обнажённого тела. В неверном, зыбком лунном свете кожа её казалась то светлой, как фарфор, то сероватой, как пепел. Майор с трудом мог рассмотреть черты лица, но всё равно видел – она красива, почти нереально красива. И всё же от этой красоты веяло чем-то недобрым. Зловещим. Нечеловеческим.

Он вспомнил слова старика о том, что в этих местах водится нечисть, особенно по ночам, когда туман клубится между деревьев, а ветви трещат, будто шепчутся. Тогда это казалось суеверием. Сейчас же здравый смысл подсказывал: стоит прислушаться к Степанычу и не поддаваться на чары лесной девицы.

Стараясь не смотреть в её сторону, майор ускорил шаг. Лесная дорога извивалась между чёрных, как копоть, стволов сосен. Влажная земля под ногами дышала холодом, а луна, пробиваясь сквозь кроны, бросала на землю рваные тени, словно кто-то незримый следил за каждым движением Белова.

«Вот ведь дьявольщина… – мысленно выругался он. – Была бы ей нужна помощь – позвала бы. А так… Заманивает, чертовка. И ведь знает, что я гляну».

Разговор с самим собой немного успокаивал. Но ощущение, что взгляд незнакомки прожигает спину, не проходило. Холодок пробегал по телу, дыхание становилось неровным, будто воздух вокруг стал гуще.

– Ну, что ты смотришь, а? – не выдержал он, и, сбавив шаг, бросил в темноту. – Хочешь, чтобы я за тобой пошёл? Точно ведь хочешь! Если бы могла – уже напала бы…

Он осёкся. Девушка стояла неподвижно между двумя соснами, и вдруг, беззвучно ступая босыми ногами, пошла к нему. С каждым шагом свет луны скользил по её лицу, открывая всё новые, пугающие детали. Лицо было слишком бледным, глаза – слишком тёмными, как глубокие колодцы без дна. И когда она подошла почти вплотную, губы раздвинулись в неестественной гримасе – больше похожей на оскал.

Белов инстинктивно отступил. Пальцы легли на кобуру. Он не знал, поможет ли пуля против такого, но сдаваться без боя не собирался. Девица злобно уставилась на него, глаза её на миг засветились жёлтым, как у зверя. Затем она резко развернулась, будто кто-то невидимый позвал её из чащи, и рванула прочь. Лес загудел, словно от ветра, хотя воздух был неподвижен.

Майор стоял несколько секунд, слушая, как отдаляется лёгкий шорох босых ног по мху. Руки дрожали. Сердце билось часто, и казалось, что шум его слышен всему лесу.

«Вот тебе и суеверия… чёрт побери», – выдохнул он и попытался привести мысли в порядок.

Он шёл уже больше часа, иногда останавливаясь, чтобы прислушаться. Лес вновь обрёл обычную тишину. Казалось, всё произошедшее – лишь плод усталого воображения. Тусклая луна скользила между верхушек сосен, ночные птицы изредка отзывались коротким криком, да где-то вдалеке потрескивала ветка.

Но вдруг Белов заметил впереди нечто тёмное. Подойдя ближе, он увидел перевёрнутую повозку. Дрова валялись повсюду, словно кто-то расшвырял их с яростью. Оглобли были обломаны, одно колесо вывернуто, а под ним – густая, уже засохшая лужа крови. Рядом валялась сбруя, порванная будто когтями. Кровавый след тянулся в чащу.

– Чёрт… – выдохнул майор и наклонился.

На борту телеги виднелись глубокие царапины, напоминавшие следы когтей. На траве белели клочки бумаги, обрызганные грязью и кровью. В кустах – изорванная на части папка. Его папка. Та самая, что лежала в повозке.

Он даже не стал поднимать документы. Теперь это не имело значения.

«То ведьмы голые по лесу скачут, то тварь какая-то коня сожрала… И документы к чёрту. Влип ты, товарищ майор, по самое не хочу».

Мысль о старике заставила его насторожиться. Вдруг где-то неподалёку послышался слабый, едва различимый стон.

– Степаныч? Это ты? – позвал Белов, но ответом было лишь эхо.

Он достал табельный пистолет Макарова и медленно направился туда, откуда, как ему показалось, донёсся звук. Под ногами хрустели ветки, а сердце стучало всё громче.

– Степаныч! – повторил он.

Ответом снова был стон, теперь чуть громче.

Он вышел на небольшую поляну. Луна осветила траву, примятую и забрызганную кровью. В нескольких шагах от него лежал старик. На груди зияла страшная, рваная рана. Дед едва дышал, глаза его стекленели, но, заметив Белова, он попытался приподняться.

Майор бросился к нему, приподнял голову. Изо рта старика тонкой струйкой потекла кровь.

– Держись, батя… сейчас… сейчас… – Белов говорил больше для себя, понимая, что помочь уже невозможно. Раны были ужасны, внутренности частично вывернуты наружу. – Кто это сделал, а? Кто на тебя напал?..

Старик захрипел, но слов разобрать было невозможно.

Тишину вдруг нарушил странный звук – словно кто-то шуршал когтями по коре дерева. Белов поднял взгляд. На ближайшей ели, в трёх метрах над землёй, сидело нечто. Размером с кота, покрытое густой чёрной шерстью, с крохотными рогами на голове и крысиным хвостом, обвивавшим ветку. Из морщинистой морды светились два крошечных, но злобных глаза. Крылья – полупрозрачные, кожистые, как у летучей мыши – дрожали, издавая едва слышное шипение.

Майор замер. Существо, словно почувствовав его взгляд, склонило голову набок, как бы изучая его. А потом издало короткий визг, похожий на детский смех.

– Черти… – прохрипел Степаныч. – Черти… Беги!..

Он захлебнулся кровью и обмяк.

В тот же миг из темноты выползли ещё несколько таких тварей – от пяти до десяти, может, больше. Они приближались, подвывая, шипя, постанывая, словно живые куски кошмара.

Белов осторожно опустил тело старика на землю. Снял с предохранителя табельное оружие, взвёл курок. Первое существо прыгнуло вниз – майор выстрелил. Пуля угодила прямо в морду, и визг разнёсся по поляне. Тварь билась на земле, дёргаясь, но не умирала, будто пуля не убила, а только разозлила. Остальные отпрянули, но ненадолго.

– Ну, идите, гады… – прошептал Белов, переводя дыхание.

Но вместо нападения черти вдруг набросились на тело старика. С визгом и скрежетом они вонзали когти, рвали плоть, швыряли куски в стороны.

Майор отступил, чувствуя, как его охватывает оцепенение. Затем резко развернулся и бросился бежать.

Позади продолжали визжать, рычать, трещали ветви. Он мчался, не разбирая дороги, пока дыхание не сбилось и сердце не стало выскакивать из груди.

Он обернулся – никого. Тишина. Только луна, да лес, шепчущий ветвями.

Может, звук выстрела отпугнул их. А может, им просто хватило добычи на сегодня.

Белов стоял один среди темноты, сжимая пистолет и тяжело дыша, чувствуя, как ночь дышит ему в затылок.

Глава 7

Марина несколько раз крепко зажмурилась, словно пытаясь стряхнуть наваждение, и слегка потрясла головой. Всё, что было связано с пленом и Дмитрием, будто выскользнуло из памяти – распалось на туман, на обрывки сна, которых она уже не могла вспомнить. Она находилась в кабинете полковника. На первый взгляд – ничего необычного, те же стены, заставленные шкафами, тот же запах крепкого чая и старых бумаг. Но ощущение было странным, будто за тонкой плёнкой привычной реальности скрывается нечто иное, тревожащее.

Девушка неподвижно смотрела на карту, разложенную на массивном дубовом столе. Взгляд полковника Зеленцева метался по древним линиям и символам, пальцы осторожно скользили по потемневшей от времени бумаге.

– …«Волхалово остриё»… – пробормотал он себе под нос. – Не знаю, что это. Наверное, какой-то артефакт. Тут снова что-то про вечную жизнь… И вот – Кадук.

– Кадук? – Марина будто очнулась. Это слово больно кольнуло память, словно она уже где-то его слышала.

– Насколько я помню, – сказал полковник, прищуриваясь, – Кадук связан со славянской мифологией. Что-то вроде древнего духа, демона, может, воплощения болезни или смерти. Но я не эксперт… – Он замолчал, хмурясь. На лице появилось то выражение, которое Марина видела у него лишь в минуты настоящего беспокойства.

– Слушай, Мариша, – тихо произнёс он, – у меня есть один знакомый профессор. Чудак, но знающий, фанат фольклора. Если хочешь, можем показать ему карту. Думаю, он даст нам куда больше ответов.

Марина без колебаний кивнула. Полковник, не откладывая, набрал номер и заговорил коротко, по-военному:

– Сергей Петрович? Да, я. Срочное дело. Нужно взглянуть на одну вещицу… – Полковник говорил коротко, деловито, но в голосе слышалось лёгкое напряжение. Он описал карту, не упуская ни деталей, ни странных знаков на полях, ни едва заметных пометок – тех самых мелких нюансов, что требовали особого внимания эксперта.

Он положил трубку и обернулся к Марине:

– Поехали. Старик был в восторге, аж задыхался от волнения. Пришлось уговаривать его не нестись ко мне самому.

Они ехали за город, по узкой дороге, окружённой лесом. Небо быстро темнело, будто кто-то выключил свет за горизонтом. Марина смотрела в окно, и ей казалось, что между деревьями мелькают смутные тени.

Дом профессора стоял на пригорке – большой деревянный коттедж с резными ставнями, подсвеченный жёлтым светом фонаря. У крыльца, слегка приплясывая от нетерпения, уже стоял пожилой мужчина, плотный, румяный, с длинной белой бородой. В другой ситуации Марина бы улыбнулась – он и правда напоминал сказочного Деда Мороза, только вместо посоха держал тяжёлую трость.

– Володя! – воскликнул он. – Ну наконец-то! Я уж думал, не дождусь!

Он протянул Марине пухлую руку. – Сергей Петрович Твердовский. Рад знакомству, лейтенант. У вас и правда есть то, о чём говорил Володя?

Марина достала карту.

– Осторожнее! – Твердовский нервно осмотрелся по сторонам. – Спрячьте её, нельзя так просто показывать. Давайте внутрь.

Внутри его дом оказался настоящим музеем. На стенах висели рушники, старинные иконы, обереги из соломы, полки ломились от книг и глиняных фигурок. В углу висел огромный соломенный «паук» – рождественский оберег, символ солнца и миропорядка. Воздух был пропитан ароматом сушёных трав и воска.

– У вас тут прямо этнографический рай, – отметила Марина.

– Рай, рай… – проворчал профессор, не слушая, и трясущимися руками развернул карту на столе. – Да, да… Это оно! – Он провёл пальцем по пожелтевшей поверхности. – Не может быть…

– Что именно? – спросила Марина.

– Эта карта не просто древняя. Она… живая, – прошептал профессор. – Её структура не похожа ни на одну, что я видел. Смотри: символы меняются, словно реагируют на присутствие.

Марина пригляделась и действительно заметила, что некоторые знаки будто мерцали в полумраке, линии дрожали, как от дыхания.

– Где вы её нашли? – спросил Твердовский, не отрывая взгляда.

– Мне передал старик. Очень странный. Одет был, как из другой эпохи – в лаптях, в старинной рубахе, говорил… как-то не по-нашему. Сказал, что кто-то велел передать карту именно мне. И исчез. Просто… растворился.

Профессор побледнел.

– Растворился?.. Господи… Значит, цикл запущен…

Он отпрянул от стола и закрыл лицо руками.

– Они снова здесь, в нашем мире… – прошептал он.

Слова Твердовского гулко отдавались в ушах. Голос его становился всё тише, будто доносился издалека. Марина почувствовала, как пол уходит из-под ног, перед глазами всё поплыло – и комната исчезла.

Когда Марина пришла в себя, запах ударил в нос сразу – густой, приторный, гнилостный. Руки ломило невыносимой болью, и эта боль, как живая, расходилась по телу, пульсируя в каждом нерве. Марина всё ещё висела, прикованная к потолку, в дрожащем, неверном свете факела. Тусклое пламя выхватывало из мрака стены – сырые, тёмные, дышащие холодом и плесенью доски. Воздух был густ, спертый, с привкусом железа и дыма.

Рядом, вися на цепях, стонал мужчина – Дмитрий Большаков, пропавший строитель. Его лицо было в синяках, грудь располосована.

– Дмитрий, что произошло? – выдохнула она.

В ответ он попытался улыбнуться, но вышло лишь болезненно.

– Я думал, ты уже не придёшь в себя. Они дали тебе зелье. Через рану на плече. Оно действует странно: человек теряет волю и память. Но ты должна помнить хоть что-то – карту, профессора…

Марина моргнула. Всё смешалось – кабинет, карта, старик… и это место.

– Я… не понимаю, что реально, а что нет, – прошептала она. – Всё как в тумане.

– Это место реально, – тихо сказал Дмитрий. – А всё остальное – может быть лишь видениями, которые они внушают.

Он говорил с трудом, делая паузы между словами.

– Когда я очнулся здесь, нас было несколько. Они пришли – эти твари. Один из пленников пытался бежать… его просто разорвали. Второго вытащили наружу – и больше никто его не видел.

Дима закрыл глаза, будто прогоняя воспоминания.

– Я расскажу тебе, что знаю, пока есть время. Может, это поможет понять, что происходит.

Марина кивнула, хотя сердце колотилось, как бешеное.

– Мы работали на стройке, недалеко от старого болота, – начал он. – Копали котлован, и я наткнулся ковшом на металлический ящик. Сначала подумал – армейский. А когда достал, увидел клеймо со свастикой. Немецкий контейнер. Я решил открыть его дома… Внутри – золотой медальон, странные руны и блокнот.

Он замолчал, переводя дыхание.

– Это был дневник немецкого офицера, штандартенфюрера Людвига фон Майзера. Он руководил спецотрядом, занимавшимся оккультными исследованиями на нашей земле. В блокноте были карты, рисунки, описания существ… и имя – Кадук. Они искали древнее зло, запечатанное под болотами. Хотели использовать его силу.

Марина слушала, не в силах отвести взгляд.

– Я тогда потратил немало времени, чтобы перевести и понять, что было написано в дневнике. Благо немецкий я ещё в школе неплохо знал, а интернет и переводчик заметно ускорили расшифровку и помогли разобраться во всех нюансах текста. Так вот… когда я наконец дочитал дневник, – продолжил Дмитрий, – я стал видеть сны. Одни и те же места, старинные символы. А потом – они пришли. Те, кого фон Майзер называл «проводниками Кадука».

Дверь сарая с грохотом распахнулась. В проёме стояла фигура покрыта татуировками и козлиной маске, в одной руке факел, в другой – нож, с которого капала кровь. Лезвие поблёскивало, словно живое.

Он подошёл к Марине, намотал её волосы на руку, приподнял лицо. Глаза его сверкнули из-под капюшона – не человеческим светом.

– Избранная, – прошептал он. – Ты принесёшь его имя в мир.

Марина почувствовала, как в висках вспыхнула резкая боль – острая, пульсирующая, будто кто-то сжал её голову изнутри. Мир качнулся, расплылся, словно отражение на тёмной воде.

Последнее, что она успела уловить, – голос Дмитрия. Крик, вырвавшийся сквозь гул в ушах. Она слышала его, но уже не могла разобрать слов – будто звук шёл из другой стороны сна.

А потом всё оборвалось.

Темнота сомкнулась вокруг, плотная, вязкая – как чёрная морская глубина.

Глава 8

Выбравшись из леса, Белов остановился и тяжело опёрся руками о колени, пытаясь отдышаться. Воздух был холодным, влажным, будто сама ночь дышала ему в лицо. Сосны позади стояли стеной, и даже шорох листвы казался там иным – вязким, словно доносился не из мира живых. Перед глазами всё ещё стояла сцена – огонь, тени, разорванное человеческое тело, черти, рвущие плоть.

«Я что, схожу с ума?.. Может, меня чем-то накачали? Дед подсыпал дряни в своё пойло?.. Ведьма, черти… Господи, во что я вляпался?» – мысли неслись по кругу, бестолково, как мошкара в свете фонаря. – «Я не верю во всё это… но я верю в то, что видел. А видел я… грёбаную нежить».

Он провёл ладонью по лицу, чувствуя на коже сухую кровь и липкий пот. Сбоку хрустнула ветка, и майор, сжимая пистолет, резко обернулся. Никого. Только холодная луна и чёрные силуэты деревьев.

Спустя минуту он заметил впереди несколько силуэтов изб.

– Есть контакт, – выдохнул Белов, – хоть какая-то цивилизация.

Он шагал осторожно, стараясь не издавать лишних звуков. Под ногами мягко шуршала сухая трава, будто шепталась сама с собой. Чем ближе подходил к деревне, тем сильнее ощущал неладное. Не было слышно ни одного звука – ни собачьего лая, ни крика петуха, ни даже тихого скрипа калитки на ветру. Всё застыло.

Избы стояли аккуратно, как игрушечные. Занавески опущены, ставни ровно закрыты, дворы чистые. Ни дымка из труб, ни следов ног.

– Ну, хоть бы один пьяница вылез, – пробормотал он, подходя к первому дому. Постучал. Тишина. Ещё раз, громче. Опять ничего.

Дверь оказалась заперта. Белов заглянул в окно – занавеска чуть дрогнула от сквозняка, и сквозь щель он разглядел печь, стол и кровать. Всё аккуратно, но словно мёртвое. Ни движения, ни тепла.

Он обошёл дом и пошёл к следующему. Второй, третий, четвёртый – то же самое. Никаких следов жизни.

На пятый раз майор остановился посреди улицы. Ночь давила. Ветер прошёлся между избами, колыхнув ставни и заставив одну калитку тихо скрипнуть. От этого звука у Белова по спине пробежал холодок.

«Тут явно что-то не так, – подумал он. – Ни людей, ни скотины. Даже кошек нет. Будто всё живое вымерло за одну ночь. Только порядок вокруг, как будто все просто… ушли».

Он почувствовал, как подступает тревога, почти физическая – будто кто-то наблюдает за ним из-за каждой занавески. Хотелось кричать, но разум подсказывал: нельзя нарушать тишину.

Позади оставался лес – туда возвращаться он не собирался. Впереди тянулось поле, залитое лунным светом, слишком открытое, словно нарочно созданное, чтобы в нём охотиться.

– Ну уж нет, – прошептал Белов. – Лучше в избе пересидеть до рассвета.

Он обошёл ближайший дом, проверяя окна. Одно было неплотно прикрыто. Майор аккуратно приподнял раму и забрался внутрь. Запах в доме был странным – не затхлость, а что-то вроде сушёных трав, пыли и старого дерева. На столе стояла глиняная кружка, в которой застыла капля молока. В углу – прялка, как будто хозяйка вот-вот вернётся и продолжит работу.

– Простите, хозяева, – пробормотал он. – Майор милиции Белов. Переночую – и утром объяснюсь.

Он сел у печи, проверил магазин пистолета и прислушался. Ветер стих. Тишина сделалась почти звенящей. Казалось, вся деревня замерла, наблюдая.

Внезапно что-то шевельнулось снаружи. Шаги. Медленные, едва слышные.

Белов поднялся, подошёл к окну. В полутьме улицы действительно маячила человеческая фигура – тонкая, вытянутая, в чём-то светлом.

Когда он попытался рассмотреть незнакомца внимательнее, фигура вдруг дёрнулась и скрылась за соседним домом. Белов инстинктивно рванул к двери, но тут же остановился.

«Ты что, идиот? – мысленно одёрнул он себя. – В лесу тебя чуть не порвали, теперь сам лезешь на свет. Нет, сиди тихо».

Он уже повернулся, чтобы закрыть ставни, когда застыл.

Прямо перед ним, в двух шагах от раскрытого окна, стояла женщина. Белое платье, длинная вуаль, тихо колышущаяся от ветра. Свет луны делал её почти прозрачной.

Майор отпрянул, рука машинально легла на кобуру.

Женщина стояла неподвижно. Её дыхание было беззвучным. Ткань платья словно светилась изнутри. Белов моргнул – и понял, что видит невесту. Настоящую, только мёртвую.

Она медленно подняла руки, откинула вуаль. И в тот миг у майора перехватило дыхание.

Под вуалью было лицо, лишённое жизни – бледное, с тёмными пятнами на щеках, губы синюшные, глаза… глаза были открыты, мутные, без блеска, но направленные прямо на него. Из-под ресниц стекала тонкая чёрная слеза, оставляя след на мертвенной коже.

Белов сделал шаг назад. Воздух стал ледяным. Пламя в лампе мигнуло, будто кто-то прошёл сквозь комнату.

Женщина двинулась к нему, почти скользя по земле. Платье не шелестело, лишь тихо шуршал подол, касаясь пола.

– Какого… – прошептал он, но слова застряли.

Невеста наклонила голову, как будто прислушиваясь, и губы её дрогнули в неестественной улыбке. Потом она раскрыла рот – и из него вырвался протяжный стон, будто из могильной щели.

Майор выстрелил. Раз, другой. Грохот оглушил, пороховой дым мгновенно заполнил комнату. Когда дым рассеялся – женщины не было. Только лёгкий запах сырости и мёртвой земли.

Белов остался стоять с дрожащей рукой, пистолет направлен в пустоту.

– Вот тебе и «не верю в чертей»… – глухо произнёс он.

Снаружи снова шевельнулось. По всей деревне одновременно хлопнули ставни. Где-то вдали зазвенел колокольчик – коротко, будто предупреждение.

Майор понял, что ночь ещё не закончилась. И те, кто ушёл из деревни, возможно, вовсе не ушли.

Решив не задерживаться в этом проклятом месте, Белов осторожно выбрался через открытое окно. Холодный воздух обжёг лицо. Он огляделся – ни звука, только пустые, перекошенные дома, чёрные от времени, и тяжёлое небо над ними.

Майор медленно направился к просёлочной дороге, теряющейся в тумане. Лучше уж туда, в неизвестность, чем оставаться здесь… С этими…

Он даже не находил подходящего слова, чтобы описать то, что видел.

Свернув за угол очередного дома, он замер.

Перед ним, будто возникнув из воздуха, стояла она – мёртвая невеста.

Появилась внезапно, бесшумно, как будто возникла из-под земли прямо перед ним. Её мёртвое, покрытое покрытое трупными пятнами лицо было совсем близко – всего в нескольких сантиметрах от его лица. Белов почувствовал, как дыхание застыло в груди.

Мёртвые, пустые глаза смотрели прямо в него – без мигания, без жизни, и в этом взгляде было нечто такое, от чего разум начинал сдавать.

Он понял, что теряет над собой контроль.

Глава 9

Марина стояла в квартире профессора. В ушах легонько звенело – словно где-то вдалеке кто-то провёл пальцем по тонкому стеклу. Но это ощущение быстро растворилось, и, будто ничего странного не происходило, она спокойно наблюдала за Твердовским. В его движениях было что-то завораживающее: размеренность, внимательность, почти ритуальная точность, будто каждое действие имело скрытый смысл.

Старик сидел, склонившись над столом, словно над древней реликвией, и всё это время водил толстым, чуть дрожащим пальцем по блеклым надписям на пожелтевшей карте. Губы его беззвучно шевелились – будто он читал не вслух, а прямо вглубь бумаги, разговаривая не с людьми, а с самой историей.

Лампа над столом потрескивала, бросая неустойчивый, жёлтоватый свет, и от этого лица присутствующих казались вырезанными из воска. Тишина тягуче давила, и только дыхание Твердовского нарушало её.

– Простите, профессор… – неуверенно произнесла Марина. – Вы говорили о каком-то «цикле»… и что кто-то уже здесь?.. Что вы имели в виду?

Старик не отреагировал. Его глаза блестели – то ли от волнения, то ли от ужаса. Рука, которой он водил по карте, заметно дрожала.

Зеленцев нахмурился, переглянулся с Мариной и, наклонившись ближе, тихо сказал:

– Не нравится мне всё это. Старика надо отвлечь, у него и так сердце ни к чёрту.

Он мягко положил руку на плечо профессора:

– Дружище, тебе надо успокоиться. Давай чайку попьём, передохнём, а потом вернёмся к карте. Мы же никуда не торопимся, правда, лейтенант?

Марина поспешно кивнула, но Твердовский будто не слышал. Он всё сильнее сжимал карту, словно боялся, что её отнимут.

– Это… метка… вот она… всё повторяется… – прошептал он, и голос его вдруг сорвался. Старик прижал ладонь к груди, сдавленно охнул и начал хватать воздух ртом.

– Быстро, звони в скорую! – рявкнул Зеленцев, подхватывая Твердовского. – Ух, тяжёлый чёрт… держись, профессор, держись!

Он уложил старика на пол, наспех расстегнув ворот рубашки. Марина уже диктовала адрес в телефон, лихорадочно шаря глазами по комнате. В спальне на тумбочке она заметила аптечку и баночку с таблетками.

– Валидол! – выдохнула она, и, не теряя ни секунды, помчалась обратно.

Полковник уже подложил под голову профессора подушку, стараясь удержать его сознание. Твердовский смотрел на них мутным, неподвижным взглядом, дыхание рвалось из груди хрипом.

– Давай мне таблетки и принеси воды, – коротко бросил Зеленцев.

Полковник ловко открыл упаковку и дал профессору несколько таблеток. Когда Марина принесла воды, профессор уже перестал глотать ртом воздух. Марина поднесла кружку к губам старика. Он сделал глоток, закашлялся, но немного ожил.

– Вот и славно, – облегчённо вздохнул Владимир Петрович. – Я уже думал, всё. Нельзя тебе так волноваться, дружище. Сердце – штука коварная.

Твердовский некоторое время молчал, потом хрипло произнёс:

– Помогите мне… подняться.

– Даже не думай! – отрезал полковник. – Сейчас приедет скорая, и ты поедешь с ними. Без споров.

– Нет… – выдохнул профессор. – Вы не понимаете… Мне нужно ещё раз взглянуть на карту. Мы… мы в опасности. Всё уже началось.

Марина и Владимир Петрович переглянулись.

– Друзья, – он обвёл их взглядом, в котором сверкала почти безумная решимость, – мир, который вы знаете, рушится. Цикл запущен.

Он попытался подняться, но силы окончательно покинули его. Марина осторожно придержала его за плечи, чувствуя, как дрожит старческое тело.

Во дворе раздался вой сирены. Свет фар скользнул по стенам комнаты.

– Слава богу, приехали, – выдохнула Марина.

Профессора бережно уложили на носилки. Доктор – мужчина лет сорока, усталый, но собранный – быстро осмотрел пациента, проверил давление, пульс.

– Срочно в больницу, – сухо сказал он. – Состояние тяжёлое. Любая задержка может стоить жизни. Сейчас подготовим носилки и заберём его. Доктор быстрым шагом направился во двор к стояшей машине.

Твердовский вдруг сжал руку Марины, по-детски слабо, но отчаянно.

– Прошу… дайте мне карту… хоть на минуту…

– Потом, – мягко ответила она, чувствуя, как горло сжимает странное чувство – жалость, смешанную с тревогой.

– Нет, не потом! – выкрикнул старик неожиданно громко. – Вы должны знать! Метка на карте – это не просто точка, это врата! Если они откроются, всё начнётся заново! Демоны, духи – называйте как хотите! Они уже чувствуют места, где тонка грань!

Его голос стал прерывистым, и он снова осел на подушки, положеные на пол под спину ослабшего профессора.

– Володя… Марина… найдите Волхалово острие… только оно может остановить Апокалипсис… – прохрипел он, и глаза его закатились. Зеленцев, прижимая руки к груди старика, пытаясь нащупать пульс.

В комнату вошли врач с санитаром с носилками в руках. Увидев задыхающегося профессора, доктор тут же кинулся к Твердовскому и немедленно сделал укол. Через минуту дыхание Твердовского выровнялось, но глаза остались закрытыми.

– Что случилось? Его состояние было стабильно, почему опять приступ? – сурово спросил он, держа руку профессора и слушая пульс.

– Разволновался, – коротко сказал Зеленцев, глядя на врача.

– Одно такое волнение – и его уже не спасёшь, – строго произнёс доктор. – В больницу немедленно.

Когда носилки выносили к машине, Марина стояла у двери, сжимая карту в руках. Ей вдруг показалось, что бумага под пальцами чуть теплее, чем должна быть, будто сама жила своей жизнью.

Доктор подошёл к ним:

– Кто-нибудь родственник?

– Нет, но мы близкие друзья, – ответил полковник. – Мы хотим знать о его состоянии, если можно.

– Узнаете, как только придёт в себя, – кивнул врач.

Зеленцев взял доктора под руку, отвёл чуть в сторону, что-то говорил тихо, но настойчиво. Марина воспользовалась моментом. Подошла к карете, где санитар уже закрывал двери.

Твердовский лежал бледный, с повязкой на руке, но глаза его вдруг открылись. Он смотрел прямо на неё, губы беззвучно шевелились.

Марина склонилась ближе.

– Что? Что вы сказали?

Губы старика едва шевельнулись, и еле слышно сорвалось:

– Стрыга…

Слово показалось чужим, будто произнесённым не человеком. Холод прошёл по коже.

Всё вокруг поплыло, линии мира размылись, белая машина, свет фар, лица – всё смешалось в мутной дымке.

Последнее, что Марина ощутила, – как в груди гулко отозвалось то странное слово, будто его отзвуком дрогнула сама реальность.

Глава 10

Голова кружилась, тело ломило, будто по костям прошёлся ток. Руки сводило судорогой, и Марина поначалу даже не поняла, что снова чувствует собственные пальцы. Воздух был тяжёлым, пропитанным сыростью и запахом гнили. Когда сознание прояснилось, она осознала, что больше не висит прикованная к потолку – теперь она лежала на куче старой соломы. Кисти больше не были связаны.

Девушка несколько раз сжала и разжала кулаки – мышцы отозвались болью, словно из них выкачали жизнь. По венам медленно разливалось неприятное покалывание.

Она с трудом приподнялась и облокотилась о холодную, влажную стену. Камень был шероховатым, липким – как будто покрыт чем-то живым.

Последнее, что она помнила, – человек в маске, чьи глаза светились из-под козлиного черепа, и блеск ритуального ножа. Затем – тьма.

Когда глаза привыкли к полумраку, Марина смогла различить своё новое «убежище»: каменные стены, пол, железная дверь с маленьким глазком, зарешечённое окно под самым потолком, через которое проникал бледный лунный свет. Всё выглядело, как в старинной тюрьме, только слишком тихо. Даже шорохов мышей не слышно.

На запястьях – следы от верёвок, кожа местами содрана. На ладони – странный ожог, в форме треугольника, будто кто-то выжег его каленым железом. Марина не помнила, откуда он.

В углу стояла жестяная кружка, миска с кашей и кусок черствого хлеба. От голода к горлу подкатывала тошнота. Девушка схватила миску и, не раздумывая, начала есть, запивая густую массу водой. Еда пахла прогорклым жиром, но в тот момент это не имело значения.

– Эй! – раздался приглушённый голос из-за стены. – Там кто-то есть?

Марина вздрогнула, чуть не выронив кружку.

– Дима?.. Это ты? – прошептала она, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы облегчения. – Значит, мы вместе здесь?

– Да, – отозвался голос. – Не знаю, где именно. Последнее, что я видел, – этот жрец подошёл к тебе с ножом. Потом всё плыло, как во сне. Он что-то сделал – кажется, снял с тебя верёвки, потом подошёл ко мне и влил какую-то мерзость прямо в рот. После этого – тьма. Очнулся уже тут.

Марина обхватила колени, пытаясь собраться с мыслями.

– Я помню только его маску и нож… а потом – будто я провалилась куда-то. Сначала подумала, что это сон. Но всё было слишком реально. Я чувствовала холод, боль, запахи… всё. Словно я была в двух мирах одновременно, и оба – настоящие. Только я не знаю, какой из них – мой, – голос дрожал, и Марина старалась не заплакать.

– Возможно, это не просто галлюцинации, – откликнулся Дима. – Кадук, о котором говорил профессор, умеет искажать реальность. Это его сила. Этот жрец, скорее всего, использует зелья и ритуалы, чтобы пробудить в тебе воспоминания. После того как он дал мне выпить свою дрянь, у меня тоже прошла боль, даже рана затянулась.

Марина провела пальцами по плечу – глубокий порез, оставленный ритуальным ножом, выглядел свежим, но не болел.

– Как будто там действительно какой-то анестетик, – пробормотала она. – Но я чувствую, что дело не только в химии. В этих зельях есть что-то другое… живое.

Она попыталась вспомнить момент, когда теряла сознание, и её будто пронзила вспышка – перед глазами мелькнуло лицо профессора Твердовского и карта с непонятными знаками.

– В этих зельях что-то, что открывает память, – сказала она, глядя на свои руки. – Но зачем жрецу мои воспоминания? Что он ищет?

– Уверен, он хочет знать то, что ты сама забыла, – сказал Дима. – Ты, наверное, не замечала, но когда отключаешься, начинаешь что-то бормотать. Всё, что видишь, всё, что чувствуешь. Как будто тебя заставляют рассказывать правду, – он кашлянул, а потом добавил: – Похоже на сыворотку, только древнюю.

Марина кивнула.

– Да… я видела карту. И Твердовский говорил про артефакт… и про демона Кадука. Но я не понимаю, почему я здесь и что всё это значит. Иногда мне кажется, что стоит закрыть глаза – и я проснусь в другом месте. Но каждый раз я просыпаюсь здесь, в этом кошмаре.

Она взглянула на зарешечённое окно – оттуда пробивался узкий луч лунного света, падая на стену. Камень был исписан странными символами, похожими на руны.

– Мы должны принять, что это реальность, – сказал Дима. – Нас похитили адепты культа Кадука. Им что-то от нас нужно. А от тебя – особенно. Ты видела слишком многое.

– Но почему именно я? – прошептала Марина.

– Потому что ты держала в руках карту, – ответил Дима. – Помнишь, я рассказывал тебе про контейнер, который нашёл в болоте? Там был медальон и записная книжка немецкого офицера – барона Людвига фон Майзера.

– Из тех, кто занимался оккультизмом во время войны?

– Именно. В его записях говорилось, что подразделение фон Майзера занималось поисками древних сил, чтобы подчинить их Третьему рейху. После нескольких удачных экспериментов в Европе они отправились на восток – на советские земли. По каким-то древним источникам они нашли упоминание о демоне, заключённом в белорусских болотах.

– Кадук, – прошептала Марина.

– Да. Демон, который управляет временем, пространством и сознанием. Он может заставить видеть то, чего нет, и забыть то, что было. Фон Майзер хотел подчинить его, найти артефакт, который удерживал Кадука в плену. В дневнике было сказано, что этот предмет способен и усилить власть демона, и уничтожить его.

Марина замерла, вспоминая карту, которую держала в руках у профессора.

– Значит… карта указывала на место, где спрятан артефакт. И жрец хочет, чтобы я вспомнила, где именно он. Но я ничего не помню! – она в отчаянии обхватила голову руками.

– Спокойно. В записях фон Майзера не было карты, но он писал, что артефакт охраняют древние создания. Стражи. Возможно, тот, кого упоминал профессор, – один из них.

Марина с усилием попыталась вспомнить: «Страж… или… имя? Что-то вроде… Стыг…»

– Нет, не могу. Всё, как в тумане. Продолжай, пожалуйста.

Дима вздохнул.

– Мы знаем, что всё это началось давно, задолго до нас. Жрец пытается завершить то, что начали нацисты. Он хочет вызвать Кадука, и ты – ключ. Он ищет артефакт, а ты видела карту. Вот почему ты здесь.

Марина долго молчала. Только капли воды из ниоткуда – может, из щелей потолка – тихо падали в миску у стены.

– Послушай, – продолжил Дима, – как к тебе попала карта?

Девушка медленно подняла взгляд.

– После всего, что я видела, тебе покажется, что я сошла с ума. Но… её мне дал старичок. Маленький, сгорбленный, с бородой, в старинной холщовой рубахе. Сказал, что это очень важно… и исчез. Просто растворился в воздухе.

– Домовой, – тихо сказал Дима.

Марина хотела что-то ответить, но тело вдруг обмякло. Силы стремительно уходили. Всё плыло, звук голоса Димы удалялся, как будто из другого мира.

– Марина! – донёсся его крик сквозь гул крови в ушах.

Но она уже не могла пошевелиться. Лунный свет на стене вспыхнул ослепительно белым, и комната исчезла.

Глава 11

Белов приоткрыл глаза. Первое, что он увидел, – тяжёлые тени, скользящие по потолку из грубо оструганных брёвен. В глаза ударил тусклый свет – не электрический, а живой, дрожащий, будто от пламени свечи или лучины. Воздух пах сухими травами, дымом и чем-то тёплым, домашним. Судя по всему, он находился в деревенской хате.

Возле печки хлопотала девушка в длинном платье до пят, с закатанными рукавами и косой, перекинутой через плечо. Она аккуратно взяла ухват, достала чугунок, из которого сразу повалил густой пар. Пахло пшённой кашей, молоком и чем-то ещё – может, сушёными грибами или луком, – запах был до боли родной, как из детства. С таким ухватом, вспомнил Белов, когда-то управлялась его прабабка, у которой он каждое лето гостил в деревне.

Он попытался пошевелиться – тело ныло, голова гудела, но мысль, что он жив, уже казалась чудом после всего пережитого.

– Кхм… здравствуйте. Прошу прощения, не подскажете, где это я очутился? – голос его прозвучал хрипло, но уверенно.

Девушка вздрогнула, вскрикнула и едва не выронила чугунок. Повернувшись, с ужасом и удивлением уставилась на Белова, будто перед ней восстал покойник. Потом, не говоря ни слова, кинулась к двери.

– Батя, батя! Иди скорее, он очнулся! – раздался звонкий голос снаружи.

Белов сел на кровати. Под ним была плотная соломенная подстилка, застланная домотканым покрывалом. Он осмотрелся: изба оказалась чистой, светлой, каждая вещь на своём месте. На лавке у стены стояла глиняная посуда, над печкой сушились пучки зверобоя, а у окна тянулась вышитая занавеска с красными узорами. На печи, как в немом театре, развалился рыжий кот – массивный, ленивый, с белыми усами и хвостом, который время от времени лениво подёргивался. Тот наблюдал за майором с философским равнодушием.

– Ну здравствуй, котяра, – пробормотал Белов, – хоть ты живой, вроде без рогов.

Кот прищурился, зевнул и перевернулся на другой бок, будто соглашаясь: «Живой, но всё равно не твой».

Дверь снова открылась. Вошла девушка – а за ней крепкий седой мужчина в белой рубахе, перехваченной пояском, и с лицом, обветренным, как старая доска. Глаза у него были спокойные, глубокие. Он шагнул ближе и заговорил ровно, но с доброжелательной интонацией:

– Доброго дня, незнакомец. Расскажи, как звать тебя, откуда родом и что привело в наши края?

– Майор милиции Белов, – Денис встал, чувствуя лёгкое головокружение, и протянул руку. – Расследую обстоятельства исчезновения группы людей в вашем районе. Мне нужно срочно позвонить в Минск. У вас телефона не найдётся?

Мужчина нахмурился, словно не понял половины сказанного.

– Странные речи ты говоришь, добрый человек, – протянул он. – И одет чудно, и слова какие-то невразумительные. Нашли мы тебя на краю деревни, без памяти. Думали – мёртвый. Насилу в избу дотащил. Отогрел, на печь положил. А теперь вот живой передо мной стоишь. Я Михась, – он слегка поклонился, – а это дочка моя, Янина.

Девушка смущённо улыбнулась, прижимая к груди холщевый передник.

Белов внимательно осмотрел Михася. Всё в нём выглядело так, будто он сошёл со старинной литографии – вышитая рубаха, лапти, соломенный брыль в углу, берестяной короб с хлебом. Даже запах – смесь хлеба, дыма и полыни – будто донёсся из другого времени. Майор вдруг поймал себя на мысли, что не видит ни одной лампочки, ни выключателя, ни даже проводов. Ни грамма современной жизни. Всё вокруг – словно этнографический музей, только живой.

После вчерашней встречи с чертями и невестой из могилы даже эта странная обстановка показалась благословением.

– Я шёл через лес, – начал он, почесав затылок. – А там… такое…

– Через лес? – перебила Янина, и в её голосе звучал настоящий страх. Она непроизвольно прижалась к отцу.

Белов кивнул.

– Кто в лес попадает, живым не возвращается, – мрачно произнёс Михась. – Много люду там сгинуло, и всё без следа.

– Что значит – «сгинуло»? – насторожился майор. – Почему вы не сообщили властям?

– Куда сообщить, добрый человек? – Михась покачал головой. – Все знают и боятся. Силы злые землю нашу держат, ночью из хат выйти страшно. Нечистая заберёт, не успеешь крикнуть.

– Сыт я по горло вашей нечистью! – вспылил Белов. – Кто мне объяснит, что тут вообще происходит? Где я нахожусь? И дайте, наконец, телефон!

– Телефон? – Михась недоумённо поднял брови. – Что за зверь такой?

– Да вот же! – Белов достал из кармана мобильник и потряс им перед носом хозяина. – Вот, техника! Позвонить! Связаться!

Янина ахнула, будто он вытащил кусок волшебного металла. Мужчина же отпрянул, хмурясь, словно от колдовского предмета.

– Вы что, староверы? Или сектанты? – раздражённо бросил майор. – Без света, без связи… у вас хоть электричество-то есть?

Хозяева переглянулись. На их лицах было искреннее непонимание.

Белов прошёлся по хате – ни розеток, ни проводов, ни даже лампы. Он выругался себе под нос, сунул телефон обратно и выдохнул.

– Хорошо. Тогда начнём сначала, – он нарочито спокойно посмотрел на Михася. – Где я нахожусь и как сюда попал?

– Нашли мы тебя сегодня ранним утром, – ответила Янина тихо. – На краю села, в траве лежал, без сознания, бледный, как полотно.

– Да, это я помню, – кивнул Белов. – Шёл через заброшенную деревню. Там… появилась женщина. В белом платье, как невеста. Но глаза у неё были… мёртвые. Смотрела прямо в душу. Я… – он коротко вдохнул, сжав кулаки. – Пытался уйти, спрятаться. Всё потемнело. А дальше – ничего не помню. Очнулся здесь.

Он непроизвольно передёрнул плечом, чувствуя, как холод пробегает по спине от одного воспоминания о её лице.

– Белая баба! – вскрикнула Янина, закрывая рот ладонью.

– Какая баба? – нахмурился Денис.

– Белая, – мрачно сказал Михась. – Кто её увидит – того скорая смерть ждёт.

Белов нервно усмехнулся:

– Ну прекрасно! Значит, по вашей логике, я теперь обречён?

– Этого никто не знает, – прошептала Янина. – Иногда она приходит не за смертью, а чтоб предупредить. Люди спорят… одни говорят – вестница зла, другие – хранительница. Но после её появления всегда беда приходит.

– Замечательно, – пробурчал Денис. – У меня сейчас голова взорвётся. В двадцать первом веке слушать такие сказки – это уже клиника.

Михась нахмурился, будто не понял слов.

– С волхвом тебе надо потолковать, добрый человек. Ведагор много знает и видеть тебя хотел.

– Волхв? – переспросил Белов, но в ответ услышал спокойное:

– А до века двадцать первого жить нам ещё несколько сотен лет, – произнёс Михась так просто, будто говорил о погоде.

Майор остолбенел. В груди что-то кольнуло. Воздух будто стал гуще. За окном тихо стонал ветер, и на мгновение ему показалось, что он слышит далёкий перезвон колоколов – старинный, низкий, как из глубины веков.

Глава 12

Проводив взглядом машину «скорой», увозившую пожилого профессора, Марина некоторое время стояла неподвижно, будто пытаясь осознать услышанное. В воздухе ещё витал запах антисептика и бензина, а в ушах гулко отзывался вой сирены, удаляющийся по пустынной улице. Солнце клонилось к закату, окрашивая асфальт в тусклое янтарное сияние, и тени становились длиннее, как будто сама реальность вытягивалась и тускнела.

– Владимир Петрович, – Марина обернулась к полковнику, – Твердовский сказал какое-то странное слово… «стрыга». Вы не знаете, что это – или кто?

– Стрыга?.. – протянул Зеленцев, нахмурив брови. Он почесал подбородок, задумчиво глядя в сторону, и покачал головой. – Нет, никого с такой фамилией я не знаю.

– Сейчас посмотрим, – девушка достала смартфон, экран коротко сверкнул в закатных лучах. Её пальцы быстро пробежали по клавиатуре. – Так… «стрыга» – в славянской мифологии ведьма или упырь, нечто вроде гарпии, питающейся жизненной силой людей… – она подняла глаза на полковника. – Владимир Петрович, может, это аллегория? Или профессор настолько увлёкся фольклором, что поверил в него всерьёз?

– Ты думаешь, он просто помешался на своих легендах, – хмыкнул Зеленцев. – Старик, конечно, был чересчур увлечён, но сумасшедшим его назвать нельзя.

Он вздохнул и посмотрел куда-то поверх её плеча, будто вспоминая что-то старое, неприятное. – Знаешь, Марина, за годы службы я видел такое, что и сам не всегда могу объяснить. Попробуй расскажи – сочтут за ненормального. Так что я бы не стал сбрасывать его слова со счетов. В его состоянии не до метафор – он назвал вещи своими именами.

– То есть вы считаете, он хотел, чтобы мы нашли это место на карте… – начала Марина.

– …и нашли там какой-то артефакт, охраняемый мифическим упырём, – закончил за неё полковник с усмешкой. – Да, звучит как бред, но в каждой сказке есть доля правды.

– Может быть, – пожала плечами девушка и пошла к своей машине. – Всё равно стоит проверить. Мне кажется, там что-то есть. Но с этой стрыгой профессор явно переборщил.

– Я знал Твердовского. Он не был фантазёром, – сказал Зеленцев, усаживаясь в «Шкоду». Дверь с тихим хлопком закрылась, и запах старого салона – пыли, бензина и немного кофе – наполнил воздух. – Я уже говорил, что и сам сталкивался с необъяснимым. Есть одна история…

Марина повернулась к нему, заводя двигатель.

– Вы думаете, стоит ехать туда прямо сейчас?

– Давай сначала заедем за моим джипом. По лесным дорогам на нём удобнее. А пока по пути расскажу тебе ту историю.

Девушка кивнула. Мотор заурчал, колёса хрустнули по гравию, и город остался позади.

– Было это, – начал Зеленцев, глядя в окно, – в середине девяностых. Ты тогда ещё под стол пешком ходила. Времена были смутные: бандитские стрелки, голодные деревни, безнадёга вперемешку с блестящей верой в завтрашний день. У нас, недалеко от границы, вроде бы тише было, чем в столице, но и там хватало крови. Леса тогда хранили много тайн, и не все из них были человеческими.

Он замолчал на мгновение, будто вновь услышал шум того ветреного вечера.

– Однажды под вечер пришёл вызов: в лесу нашли трупы. Очередные. Мы выехали по протоколу – место осмотреть, бумаги оформить. Со мной был стажёр, Игорь. Молодой, настырный, глаза горят. Всё у него – доказательства, улики, логика. Помешан был на сериалах про полицейских: где сыщик по одной окуренной сигарете раскрывает дело. Но наша работа редко была похожа на кино.

Марина слушала молча, лишь иногда бросая взгляд на дорогу, мелькавшую в свете фар.

– Когда приехали, – продолжил полковник, – на месте уже была местная милиция. И свидетель – местный пьянчужка. Сидит на обочине, бледный, руки дрожат, всё крестится и бормочет: мол, место проклятое, нечистая сила. Его слушать никто не стал – смеялись, мол, под градусом, что с него взять. А я гляжу – не похоже, что пьян. Испуган по-настоящему.

Он помолчал, вспоминая.

– Опера нам доложили, что тела разорваны и обглоданы. Решили, зверь напал. Тут водятся и волки, и медведи. Только странность одна – напали не ночью, а днём. Для зверя это не характерно. Машина стояла неподалёку, городская. Видно, приехали отдыхающие, сели, выпили – и не проснулись. Всё просто. Но обязанность есть обязанность – осмотрели. Полянка в трёхстах метрах от дороги, трава примята, в воздухе стоит сладковатый запах крови. И вот что странно: ни следов звериных, ни шерсти. А укусы… – Зеленцев на секунду закрыл глаза, – они были человеческие.

Марину передёрнуло. Она чуть сильнее сжала руль.

– Мы тогда с Игорем молча переглянулись. Он что-то чертыхнулся себе под нос и полез с фотоаппаратом. А я осмотрел тела. Следы… когти. Длинные, будто костяные. На дне раны кровь уже потемнела, но форма… странная. Словно не человек наносил, но и не зверь.

Полковник покачал головой.

– Свидетель потом всё твердил про существ, похожих на людей, но не людей. Что появляются внезапно, а потом исчезают, будто в воздухе растворяются. Местные, говорил, их боятся, и люди там часто пропадают. Я проверил потом – действительно, пропаж было много. Но всё записывали на криминал: время было такое, кого удивишь.

– То есть вы хотите сказать… – Марина бросила на него взгляд. – Каннибалы?

– Если бы всё сводилось к людям, – покачал он головой. – Следы когтей и слюна не совпадали ни с одним известным зверем. Биохимики потом сказали: человеческий материал, но мутировавший. Тогда я впервые почувствовал, что столкнулся с чем-то совсем иным.

Он на секунду замолчал.

– И вот тут Игорь, мой стажёр, загорелся идеей разобраться. Всё сам хотел выяснить. А через пару дней его нашли неподалёку от той самой поляны – без сознания, с рассечённым плечом.

Марина настороженно повернула голову.

– Живой был?

– Да. Но когда я приехал в больницу… – Зеленцев усмехнулся, но в усмешке было больше боли, чем иронии. – Он бредил. Говорил про жертвоприношения, демонов, солдат и какую-то вспышку света. Его тогда даже не успели переодеть. Помню, рубашка на плече разрезана, и под ней – рана, аккуратная, как от скальпеля.

Полковник замолчал. В машине повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только звуком шин по шоссе. Фары выхватывали из темноты дорожные знаки, редкие стволы берёз и ленты тумана.

Марина хотела что-то сказать, но внезапно её взгляд расфокусировался. Лобовое стекло перед Мариной задрожало, словно от невидимого дыхания, и всё вокруг начало расплываться. Шум дороги растаял, будто его кто-то выключил. Мгновение – и мир рассыпался, как отражение в воде. Девушка моргнула – и снова увидела стены камеры.

Глава 13

Марина уже знала, чего ожидать после очередного приступа потери сознания, поэтому, очнувшись, не поддалась панике. Несколько глубоких вдохов – холодный, сухой воздух камеры обжигал лёгкие, отдавая металлическим привкусом. Девушка медленно выдохнула, стараясь вернуть чёткость восприятия. Перед глазами всё ещё плавали тени, словно пространство дрожало от остаточных видений. Постепенно стены приобрели прежние очертания, неровный свет лампы перестал пульсировать.

Она взглянула на свежую рану на плече – тонкая, чуть покрасневшая линия, будто кто-то едва коснулся кожи лезвием. Память возвращала обрывки – голос Зеленцева, запах пыли, ржавые крики ворон над полем. Всё это теперь казалось не сном, а воспоминанием из другой, слишком реальной жизни.

– Дима, ты меня слышишь? – тихо позвала она. – Я опять отключилась.

– Слышу, – немедленно ответил он, голос звучал тревожно, но сдержанно. – Ты вдруг перестала реагировать. Что-то ещё вспомнила?

Марина провела рукой по лицу, будто стирая остатки морока.

– Да, совсем немного. Полковник, мой знакомый, рассказывал историю из девяностых… – она пересказала Дмитрию всё, что поведал ей полковник.

Он некоторое время молчал, переваривая услышанное. Слова Марины будто застряли у него в голове, расползаясь медленно, как густой дым.

– Странное совпадение, – наконец сказал Дима. – Этот Игорь, похоже, тоже столкнулся с тем, с чем и мы. Его, вероятно, тоже накачали какой-то гадостью. Только вот почему у него крыша съехала? Мы ведь, вроде, остались в здравом уме.

– Это ещё вопрос, – слабо усмехнулась Марина. – Если бы мы рассказали кому-нибудь нашу историю, нас бы и самих в психушку отправили. – Она облокотилась на холодную стену и закрыла глаза. – Не понимаю одного: прошло больше двадцати лет. Неужели всё это время кто-то продолжал эти мерзкие ритуалы – и никто ничего не заметил? Ни слухов, ни расследований… Пустота.

– Вопросов всё больше, – согласился Дима. – А чем закончилась история с этим стажёром, Игорем?

– Попробую разузнать при следующей отключке, – невесело улыбнулась Марина. – Но это не просто сновидения. Это как будто параллельная жизнь, которую я проживаю вновь, только уже понимая, что происходит.

Дима молчал. В тишине слышалось только его неровное дыхание.

Марина тем временем медленно оглядела камеру – взгляд скользил по стенам, по цепям, по щелям в досках. Она словно пыталась глазами нащупать хоть малейшую возможность выбраться наружу. Но вокруг – только влажное дерево, ржавый металл и запах старого дыма.

– Слушай, я тут вспомнил одну деталь из заметок фон Майзера. Возможно, это напрямую связано с тем, что с нами происходит. – Голос Дмитрия стал собраннее, будто он снова вошёл в привычный научный режим. – В архивах описывалось оружие, над которым работали в подразделении фон Майзера. Не просто химическое или биологическое – психотропное. Оно должно было искажать сознание противника. Представь: тебе не нужно воевать, достаточно внушить врагу, что его союзник – враг, и они уничтожают друг друга.

– То есть ты хочешь сказать, что они создавали оружие на основе внушения? – уточнила Марина, нахмурившись.

– Именно. И если учесть, что фон Майзер занимался оккультными экспериментами, то его методы далеко выходили за рамки науки. Они пытались найти способ воздействовать не только на мозг, но и на душу, если можно так выразиться. – Он на секунду замолчал, потом добавил: – Я уверен, они наткнулись на упоминание некоего духа, сущности, способной управлять сознанием и искажать восприятие реальности. Фон Майзер решил использовать это в своих целях.

Марина нахмурилась.

– Получается, всё это не просто бред сумасшедших мистиков, а часть конкретной военной программы. Если они действительно пытались подчинить… кого ты сказал?

– Кадука, – ответил Дима. – Так называли этого духа. Если ритуал проведён правильно, можно было, по легенде, подчинить его волю. Фон Майзер верил, что через него можно получить власть над реальностью – не только над людьми, но и над целыми измерениями.

– Измерениями? – переспросила Марина. – Ты хочешь сказать, они собирались покорять не один мир?

– Да. Мир духов, параллельные слои бытия, как угодно это назови. Всё, что находится «по ту сторону». Возможно, именно это пространство мы и ощущаем во время отключек.

Она медленно потерла виски. – Звучит как плохое фэнтези.

– Понимаю твой скепсис, – мягко сказал Дима. – Но помнишь старика, которого ты видела?

– Домового? Забавный был, в лаптях и с белой бородой. Тогда я решила, что у меня галлюцинации.

– А зря. Домовой – это не просто сказочный персонаж. Это дух-хранитель, связанный с человеческим миром. Он один из тех, кто противостоит Кадуку. По старым поверьям, если падёт человеческий мир, рухнет и мир духов. Домовые живут рядом с людьми, питаются нашей энергией, теплом очага. Им дорог наш порядок, привычная жизнь. А фанатики демона хотят превратить всё в кровавую бойню.

Марина приподняла бровь.

– Значит, выходит, домовой спас меня, передав карту?

– Вероятно, – сказал Дима. – И ты видела его в том облике, в каком духи обычно предстают перед людьми: старик в лаптях, борода, добродушие. Духи всегда принимают форму, знакомую культуре, к которой обращаются.

– Ну, мог бы хоть костюм сменить, – буркнула она. – В таком виде он смотрелся как музейный экспонат.

– Для него время не существует, – пояснил Дима. – Они вне пространства, вне линейности. Он может быть в тысяче домов сразу и всё же оставаться самим собой. Как христианский Бог – един, но многолик.

Марина усмехнулась, хотя в глубине души почувствовала тревогу.

– Хорошо, допустим, он передал карту. Но что дальше? – Она нахмурилась, закрыла глаза, пытаясь вспомнить. – Я должна была найти артефакт… но зачем? Что я с ним сделала? Или не успела?.. – Она схватилась за голову, боль пронзила виски.

– Может, тебе стёрли память, – предположил Дима. – Чтобы скрыть то, что ты сделала… или, наоборот, чтобы защитить тебя.

Слова его прозвучали глухо, как сквозь воду. Пространство снова начало искажаться – стены дрогнули, лампа вспыхнула тускло и потухла. Марина почувствовала, как боль в голове превращается в гул, похожий на отдалённый вой ветра.

Мир вокруг стал таять, словно кто-то стирал реальность невидимой рукой. Последнее, что она услышала, был искажённый голос Дмитрия:

– Марина… не… отключайся…

А потом – тьма.

Глава 14

Белов, ошарашенный ответом хозяина дома, не сразу поверил своим ушам. Несколько секунд он просто смотрел на Михася, потом перевёл взгляд на Янину – девушка стояла у печи, теребя подол льняной рубахи, явно избегая его глаз.

– Несколько столетий до двадцать первого века? – наконец выдохнул Денис. – Это, простите, шутка такая? – голос дрогнул. – Я, значит, навидался всякой чертовщины, а теперь ещё и в прошлое угодил? Отлично. Просто замечательно.

Майор резко поднялся с кровати, будто его окликнули. Некоторое время он стоял, не двигаясь, потом начал мерить шагами низкую избу – медленно, с задумчивым видом, то и дело задевая плечом стены. Половицы жалобно скрипели под тяжёлыми шагами, в печи потрескивали поленья, а за мутным оконцем мерцал тусклый свет – будто за домом стояла сама ночь, вязкая и густая.

– Этого не может быть! – выдохнул он. – Вчера я вышел из электрички, встретил старика, прошёл через лес… и что? Попал в дыру во времени?! Чёрт побери, я не подписывался на такое!

– Не волнуйся так, всё в порядке, – спокойно произнёс Михась, стараясь говорить мягко, почти по-отечески. – Главное, ты жив-здоров. В лесу выжил – и то счастье.

– Пожалуй, это действительно единственное, что радует, – с горькой усмешкой бросил Денис. – Но если всё продолжится в том же духе, меня скоро точно можно будет отвезти в психушку.

Он снова опустился на кровать, тяжело дыша. Несколько минут просто сидел, глядя в одну точку, пытаясь осознать – что с ним происходит. Всё это казалось не просто нелепым, а невозможным. Мысли путались, перескакивали, и каждый раз, когда он пытался найти хоть какое-то рациональное объяснение, в голове вспыхивала одна и та же пустота – глухая, липкая, как сон на грани бреда. Ладони сжались в кулаки. В висках пульсировало, будто кто-то стучал изнутри.

– Я ж говорил, добрый человек, – снова заговорил Михась, – тебе с волхвом повидаться надо. Он многое знает, поможет разобраться. Янинка, сбегай, поищи кудесника, скажи – наш гость пришёл в себя.

Девушка кивнула и, не проронив ни слова, выскочила во двор. Скрипнула дверь, в хату ворвался прохладный утренний воздух с запахом сырой земли и дыма.

Михась подошёл к деревянной бадье, зачерпнул ковшик и протянул Белову.

– Пей, остудись.

Ледяная вода оказалась неожиданно чистой, будто только что взята из родника. Денис пил медленно, глоток за глотком, пытаясь собрать мысли.

«Так, спокойно, – размышлял он. – Ты – офицер, а не впечатлительная девица. Видел призраков, демонов, чертей… Значит, и во времени прыгнуть мог. Не логично? Да хоть сто раз не логично – это факт. Эти люди не похожи на сумасшедших актёров. Они искренни. Значит, и правда всё это реально».

Он отставил ковшик и посмотрел на Михася.

– Скажи честно, – произнёс он, – какой сейчас год?

– По теперешнему летосчислению – шесть тысяч семьсот девяносто восьмой от сотворения мира, – ответил тот без тени сомнения.

Белов машинально усмехнулся, но улыбка тут же сошла с лица – по глазам хозяина он понял, что это не шутка.

В этот момент дверь тихо скрипнула, и в хату вошёл высокий мужчина. Он будто вырос из тьмы – в длинном тёмном одеянии, с тяжёлым посохом в руках. Капюшон скрывал голову, но под ним сверкнули внимательные глаза. Лицо было изрезано морщинами, но борода – густая, чёрная, блестела, как вороново крыло.

Воздух в избе сразу изменился – стал плотнее, холоднее. Даже огонь в печи словно затих.

– Вот он, кудесник, – шепнул Михась и почтительно поклонился. – Волхв Ведагор.

Старец кивнул, поблагодарил хозяев и тихо попросил оставить их наедине. Михась и Янина беспрекословно вышли, плотно прикрыв за собой дверь.

Волхв стоял у входа, опираясь на посох, затем медленно повернулся к Белову.

– Я знаю, кто ты, и знаю, откуда пришёл, – сказал он негромко. Голос звучал спокойно, но в нём чувствовалась сила, древняя, тяжёлая, как горная порода. – Ты можешь помочь мне, а я попробую помочь тебе.

Белов прищурился.

– Помочь в чём?

Ведагор подошёл ближе и сел напротив. Теперь его лицо было видно яснее: морщины не скрывали живости взгляда, в глазах светилась уверенность человека, видевшего больше, чем способен постичь разум.

– Я Ведагор, один из последних волхвов на этой земле. Мы, чародеи и кудесники, храним баланс между мирами, защищаем людской род от того, что скрывается за гранью. Но сейчас равновесие нарушено. Зло вырвалось на свободу, и этот мир гибнет. – Он медленно провёл ладонью над огнём, и пламя, будто послушное зверьё, на миг склонилось. – Я стар, сил моих мало. Мне нужен тот, кто сможет помочь восстановить порядок.

Он посмотрел прямо в глаза Денису.

– У тебя есть выбор. Поможешь – я найду способ вернуть тебя в твоё время. Откажешься – останешься здесь навсегда.

Белов вздрогнул.

– Навсегда?

– Да. И умрёшь здесь. Ты уже видел Белую Бабу – вестницу смерти. Она приходит лишь к тем, чья судьба на краю. Но я вижу: ты способен изменить предначертанное. Только действие спасёт тебя.

Денис нервно усмехнулся.

– Помоги или умри. Отличный лозунг, – бросил он с привычным сарказмом.

– Это не лозунг, – спокойно ответил Ведагор. – Это выбор, который делает каждый, кто видит правду.

Белов поднял глаза, с трудом удерживая прямой взгляд волхва.

– И почему, позволь спросить, именно я? Что во мне особенного? Почему не твои… собратья?

Старец чуть улыбнулся.

– Потому что ты оказался в нужное время и в нужном месте. И потому что в тебе есть сила воли и разум, способность принимать важные решения, что не каждому дано. Твой путь – не случайность, Денис Белов.

– Значит, моё появление связано с делом о пропавшей экспедиции? – уточнил майор, настороженно.

– Скажем так, всё связано. Всё – узел одной нити, – тихо произнёс волхв. – Но сейчас не время для объяснений. Если решишь помочь – следуй за мной. Если нет – оставайся. Но когда я выйду из этого дома, пути назад уже не будет.

Он поднялся, опираясь на посох, и медленно направился к двери.

Белов сидел, не двигаясь, чувствуя, как в груди нарастает тяжесть. «Чёрт, – подумал он. – Сколько можно попадать во всё это дерьмо?» Но что-то в голосе старика звучало слишком убедительно, слишком реально.

Когда Ведагор коснулся дверной ручки, майор вскочил.

– Эх, была не была! Раз влип, так будем расхлёбывать. Не впервой. Может, и правда заработаю своё полцарства… с принцессой прилагающейся.

Ведагор коротко кивнул, и на мгновение угол его губ дрогнул – то ли в одобрении, то ли в иронии. Они вышли из хаты.

Снаружи воздух был плотный, как дым. Над деревней тянулись серые тучи, запах влажной земли смешивался с ароматом полевых трав. Вдалеке бродил туман, и где-то за ним медленно вырисовывался силуэт древнего святилища.

– Пойдём, Денис, – произнёс волхв. – Наш путь только начинается.

Белов вздохнул, натянул куртку и шагнул вслед за ним – в сторону, где прошлое и будущее переплетались в одну тёмную дорогу.

Глава 15

Марина внезапно почувствовала резкую боль в висках – будто кто-то сжал её голову изнутри. На мгновение всё потемнело, и дорога перед глазами поплыла. Она инстинктивно сбросила скорость.

Зеленцев настороженно посмотрел на неё, но промолчал.

Марина глубоко вдохнула, стараясь не выдать растерянности.

– Всё нормально, – тихо сказала она, будто больше себе, чем ему, и, вернув ладонь на руль, снова плавно прибавила газ.

Машина мягко пошла вперёд, фары разрезали темноту, а боль, казалось, растворилась – но где-то внутри остался тонкий, звенящий след, похожий на отголосок чужого голоса.

Марина припарковалась неподалёку от дома Зеленцева. Воздух был свеж, но с ноткой сырости – по асфальту тихо перекатывался вечерний ветер, таща за собой запах листвы и мокрого железа. Фонари вдоль улицы едва теплились, будто не желали освещать наступающую ночь.

Полковник вышел из машины, накинул куртку и на мгновение застыл, глядя в темнеющее небо. Лоб его прорезала глубокая складка.

– Нам надо подготовиться, – произнёс он, задумчиво теребя в пальцах зажигалку. – Взять с собой оружие, еду, фонарь… Но вот когда лучше ехать? Завтра? Или, как современные смельчаки, что ни во что не верят, рискнём наведаться туда прямо сейчас, на ночь глядя?

Марина стояла рядом, скрестив руки, – ветер трепал её волосы, и в тусклом свете фонаря она казалась тенью самой себя.

– Ждать до завтра не хотелось бы… – тихо сказала она.

– Может, всё-таки двинемся на рассвете? – предложил он, но голос звучал без особой уверенности.

– Есть у меня предчувствие, что откладывать не стоит. – Марина посмотрела в сторону леса, чёрная линия которого уже сливалась с горизонтом. – К тому же, Белов вернётся завтра. Если мы что-то найдём, я смогу передать ему материалы по делу.

Полковник усмехнулся, бросил взгляд на свою машину – массивный чёрный внедорожник блестел в свете фонаря, будто хищник, готовый к прыжку.

– Ну что ж, на том и порешим. Ласточка моя вон там стоит, – махнул он рукой. – Ты пока глянь, как нам быстрее добраться, а я мигом вещи соберу и вернусь.

Марина взяла у него ключи, чувствуя в пальцах тяжесть металлической связки, и направилась к джипу. Машина приветливо моргнула фарами. В салоне стоял запах кожи и табака. Она включила навигатор, разложила на коленях бумажную карту и, нахмурившись, стала сопоставлять маршруты – на электронных картах дорога терялась, словно растворялась в зелёном массиве.

На секунду девушка задумалась, глядя на мерцающий экран. Где-то внутри зародилось неприятное чувство – предчувствие, что этой ночью лучше бы сидеть дома. Но работа есть работа.

Телефон Белова был в не зоны действия сети. Марина нахмурилась, в очередной раз сбросила вызов.

– А вот и я, как и обещал – недолго, – послышался за спиной голос Зеленцева. Он заглянул в окно и, чуть запыхавшись, показал рюкзак. – Собрал самое необходимое: немного еды, воды, фонарь, спички, ну и по мелочи… мало ли что.

Он открыл заднюю дверь и швырнул рюкзак на сиденье с тяжёлым глухим стуком, затем сел за руль.

– Майор всё ещё недоступен, – сказала Марина, пряча телефон в карман. – Надеюсь, с ним всё в порядке.

– Ну что ты, будто Дениса не знаешь, – усмехнулся полковник, проверяя зеркала. – Он же за город поехал. Деревня, самогон, местные девки… Тут не то что недоступен – хорошо, если к концу недели объявится.

Марина смерила его строгим взглядом:

– Когда он на задании, то не загуливает.

– Разве ж это загул? – ухмыльнулся Зеленцев, включая фары. – Я, помню, по молодости…

Он осёкся, заметив, как лейтенант молча повернулась к окну, и смущённо кашлянул.

– Ладно, ты права. В том, что касается работы, он спуску никому не даёт. И себе – тем более.

Машина тронулась, плавно выехав на трассу. Свет фар полоснул по редким деревьям и дорожным знакам. За окном тянулась бесконечная полоса темноты, над которой висел тусклый месяц.

– Владимир Петрович, – нарушила молчание Марина, – а чем закончилось то странное дело с вашим стажёром и людоедами?

Полковник посмотрел на неё из-под бровей и, криво усмехнувшись, покачал головой:

– Да что ты всё о грустном. И без того сидишь, как на похоронах. Давай лучше расскажу про другого демона, – подмигнул он.

Марина слабо улыбнулась:

– Только не про служебного, ладно?

– Нет уж, этот – из жизни, – ухмыльнулся Зеленцев и, прибавив скорости, начал:

– Позвонил мне как-то приятель, в голосе паника. Говорит: «Помоги, беда! У меня на балконе осы гнездо свили!» Живёт он на первом этаже, летом диван туда вынес – мол, отдыхать удобно. А осы облюбовали его так, что теперь к балкону не подойти. Я обещал заехать, но, как водится, задержали на службе. Приезжаю часа через два.

Он на миг прикрыл глаза, будто вновь проживая ту сцену. На лице мелькнула лёгкая, почти незаметная улыбка.

– Подъезжаю, значит, а у подъезда – крик, гам, бабки орут, крестятся, а мой друг стоит, невинно улыбается, рядом под балконом валяется диван. Картина маслом!

Марина повернула к нему голову, губы тронула улыбка.

– Я, естественно, спрашиваю, что случилось. А они – наперебой! Мол, этот бесов сын Васильевну чуть до смерти не довёл! Бабку, значит, «скорая» увезла. Чуть ли не линчевать парня собрались, судом грозят. Я их разнимаю, а приятель мой бледный, как мел.

Он сделал глоток воды из металлического термоса, продолжая:

– Оказалось, не дождавшись меня, решил сам диван выбросить. Надел куртку, перчатки, а чтобы осы не покусали, прихватил маску сына – ту, что для Хэллоуина. Страшная, зелёная, глаза горят, клыки торчат. В общем, весь комплект. Выходит он на балкон в этом виде, поднимает диван, тянет, пыхтит – и тут мимо идёт бабка. Смотрит вверх, а там демон стоит, диван с балкона швыряет. Ну, сердце у старушки и не выдержало – хлоп!

Марина уже откровенно смеялась, прикрывая рот рукой.

– Приятель, видя, что бабка рухнула, сам через перила спрыгивает, чтобы помочь. Подбегает, трясёт её, по щекам хлопает, зовёт – а маску-то снять забыл! Она глаза открывает, а над ней – рожа с клыками! Тут и второй обморок.

Полковник рассмеялся, чуть сбавив скорость.

– Подружки бабки прибежали, крестами машут, молитвы читают. Хорошо, что он маску успел сорвать, а то устроили бы ему обряд изгнания нечисти прямо во дворе.

Марина вытирала слёзы смеха.

– Ну, теперь понятно, почему вы сказали «про демона».

– А то! – ухмыльнулся Зеленцев. – Демоны разные бывают, Марина Сергеевна. Одни в аду, другие – в подъезде с диваном.

Он на мгновение замолчал, глядя на дорогу.

– Но знаешь, – добавил он уже тише, – иногда самые опасные – не те, у кого клыки.

Марина посмотрела на него. В голосе прозвучала странная, тяжёлая интонация, будто за шуткой скрывалось что-то личное. Машина мчалась дальше, и где-то впереди, за чернеющим лесом, начиналась ночь.

Лейтенант слабо улыбнулась. За окнами машины вечер уже клонялся к сумеркам – небо, окрашенное в тускло-золотистые и сиреневые тона, медленно темнело, будто кто-то закрывал шторы между мирами. Судя по навигатору, они приближались к цели, но усталость давала о себе знать: глаза сами слипались, тело просило отдыха. Марина чуть опустила спинку сиденья, скрестила руки на груди и прикрыла глаза, позволяя ровному гулу мотора убаюкать себя.

– …Вот мы и приехали. Дальше, похоже, только пешком! – голос полковника прорезал дремоту. Зеленцев мягко потрепал девушку по плечу.

Марина распахнула глаза и увидела, что солнце почти скрылось за горизонтом. Последние его лучи вспыхивали на кронах деревьев, словно языки пламени, угасая в сгущающемся мраке. Прямо перед ними глухой стеной стоял лес – тёмный, плотный, будто чужой, дышащий тишиной и чем-то недобрым.

– Не представляю, как мы будем ориентироваться в такой темноте, – Марина нахмурилась, сверяя навигатор с бумажной картой. На экране мигала крошечная точка – их цель, которая будто жила своей жизнью, мерцая странным холодным светом.

– Ох уж эти молодые авантюристы, – проворчал Зеленцев, хлопнув дверцей. – У вас кровь играет, а приключения притягиваются, как магнитом. Но я-то, старый хрыч, чем думал? На ночь в лес тянуться – это же надо!.. Ладно, раз уж приехали – обратной дороги нет.

Он открыл багажник, достал рюкзак и вытянул большой нож с широким лезвием, на котором в отблеске фонаря пробежала острая искра.

– Мачете, – с некоторой гордостью произнёс полковник, крутанув клинок в руке. – Захватил на всякий случай. Через лес с ним сподручнее пробираться… да и кто знает, что там попадётся. Зверь дикий, или, не дай бог, что похуже.

– Жаль, что не серебряное. Стрыга ведь упырь-кровосос, – усмехнулась Марина, поправляя кобуру.

Полковник несколько раз взмахнул мачете, и воздух прошелестел, будто жалуясь.

– Серебро – не серебро, а клыки точно вместе с головой отлетят, – самодовольно сказал он, пряча нож за пояс.

– Ой… – внезапно вскрикнула Марина, щурясь в экран. – Мне кажется, или с картой что-то происходит?

Она показала на мигающую отметку – её свечение усилилось, словно карта ожила.

Полковник подошёл ближе.

– Кажется, ты права… Становится всё ярче. Ещё пара таких фокусов – и я, клянусь, начну верить во всю вашу чертовщину.

– Владимир Петрович, какая старость, – улыбнулась Марина. – Вы бодрее многих молодых. Но тут, похоже, и правда какая-то магия. Чем ближе к цели, тем сильнее пульсирует метка, будто ведёт нас сама.

– Что ж, лейтенант, вперёд! Я пойду первым. Ты – за мной, следи за направлением и не отставай, – коротко скомандовал Зеленцев, включая фонарь.

Лучи света прорезали густую темноту. Воздух под сенью деревьев был сырой, пах мхом и гниющей листвой. Марина вздрогнула – где-то рядом тихо потрескивала ветка, будто кто-то прятался за кустами.

– Всё-таки это была плохая идея – тащиться сюда после заката, – пробормотала она, споткнувшись о корягу. Сырые ветки цеплялись за одежду, ноги вязли в мху, а ночные звуки – треск, шорох, глухой стук дятла – складывались в тревожную симфонию, усиливая чувство, что за ними наблюдают.

– Спокойно, лейтенант, – отозвался полковник, не оборачиваясь. – Или ты уже сомневаешься, что профессор был прав?

– Наоборот, – тяжело дыша, ответила Марина. – Судя по карте, чем ближе, тем сильнее свечение. Даже фонарь можно выключить – метка сама подсвечивает путь. Ещё немного, и я начну верить, что где-то впереди нас и правда ждёт кровосос.

Она протянула руку, и полковник помог ей подняться на пригорок.

– Я тебя понимаю. В ночном лесу никому не по себе, – сказал Зеленцев и похлопал ладонью по мачете. – Но ничего, оружие у нас есть. А если этот кровосос и вправду белорусский, то питается, может, картошкой, а не людьми. Кинем ему пару клубней – и все довольны.

– Вы ещё скажите – драников нажарить, – усмехнулась Марина. – Она бы, может, и артефакт сама вынесла.

Полковник хмыкнул, но тут же насторожился: из-за спины донёсся короткий хлопок – будто кто-то щёлкнул в ладони.

– Владимир Петрович… вы это слышали? – прошептала Марина.

Он мгновенно остановился и повёл фонарём по сторонам. Свет выхватывал из тьмы изломанные ветви, обнажённые корни, чёрные силуэты деревьев, словно тёмные, скрючившиеся фигуры.

– Похоже на птицу, – сказал он, стараясь говорить спокойно.

– Очень обнадёживает, – сухо ответила Марина. – Стрыга ведь может принимать облик птицы… или полуженщины-полуптицы. Лучше нам быть настороже.

– Полуптица? – Зеленцев скривился. – По описанию – прямо гарпия.

– Так и есть, – кивнула Марина. – Потомки гарпий. Древние тексты называли их «пожирательницами дыхания». Они не просто убивают – они высасывают жизнь, оставляя тела сухими, как пергамент.

– Звучит, как идеальный кандидат на премию «самое отвратительное чудовище года», – буркнул полковник.

В тот же миг за спиной послышалось громкое хлопанье крыльев. Марина резко обернулась, вскинув фонарь. Луч света выхватил ворона, сидевшего на ветке старого дуба. Птица уставилась на них чёрным, блестящим, почти разумным взглядом. Её глаза сверкнули красноватым отблеском, и от этого света по коже побежали мурашки.

– Ложная тревога, – облегчённо произнёс Зеленцев. – Всего лишь ворон.

– Да, всего лишь, – глухо сказала Марина, но взгляд её всё ещё был прикован к тому месту, где птица только что исчезла. – Хотя жутко всё равно.

Они двинулись дальше. Лес становился всё плотнее. Воздух застыл, пахнущий сыростью и чем-то сладковатым, почти тлетворным.

– Судя по карте, мы почти на месте, – прошептала Марина, не отрывая взгляда откарты. Свет метки стал настолько ярким, что освещал её лицо призрачным сиянием. – Ещё немного…

Неожиданно она врезалась в спину Зеленцева. Полковник стоял неподвижно, направив фонарь вперёд.

Перед ними высилось огромное, искорёженное дерево. Его ветви тянулись в разные стороны, как костлявые руки, а вокруг – хаос человеческих останков: серые кости, обрывки ткани, иссохшие тела, словно высушенные на солнце. Черепа зияли пустыми глазницами, и даже в тусклом свете можно было различить следы когтей и глубокие, будто вырванные, раны.

Марина застыла, глядя на это. Воздух стал тяжёлым, неподвижным. Тьма вокруг будто зашевелилась. И вдруг всё начало меняться – как будто кто-то сорвал пелену с реальности.

Трупы исчезли. Лес растворился, будто и не существовал вовсе. Перед глазами Марины – зарешёченное окно, стены, пропитанные сыростью и страхом. Камера. Тяжёлый воздух давил на грудь. Она находилась посреди тесного пространства, не сразу осознавая, что произошло. Всё вокруг дрожало, словно на границе сна и яви. Где кончается реальность – и начинается безумие, она уже не понимала.

Глава 16

Марина некоторое время молча смотрела на зарешёченное окно, в которое проникал тусклый свет. Узкий луч ложился на серую стену, подчеркивая трещины и пятна сырости. Девушка глубоко вдохнула спертый воздух камеры и сказала спокойным, почти будничным голосом:

– Знаешь, Дима, кажется, я начинаю привыкать к этому состоянию. Отключилась – вспомнила прошлое – пришла в себя. И каждый раз голова кружится всё меньше.

Она чуть улыбнулась, как будто говорила о какой-то обыденной мелочи.

– Только вот есть ужасно хочется, – добавила она, с сожалением взглянув на пустую миску. – Сейчас бы даже той жуткой каши поела… хоть она и пахла, как мокрый картон.

Она похлопала себя по урчащему животу и усмехнулась.

– Да, кормят тут отвратительно, – отозвался Дмитрий из-за стены. Голос его звучал немного глухо, будто доносился из другого мира. – Интересно, если попросить жалобную книгу, они её принесут?

– Думаю, той рогатой сволочи в маске можно наябедничать, – Марина лениво приподнялась и оперлась спиной о стену. – Он явно у них главный.

– Мы начинаем шутить, – вздохнул Дмитрий. – Это хороший знак.

– Может быть, просто пытаемся не сойти с ума, – тихо ответила она, проведя пальцем по прохладному камню. – Что ты хотел узнать?

– Что ты видела на этот раз?

Марина задумалась, глядя в никуда.

– Мы добрались до места, которое было отмечено на карте, – начала она медленно. – И, похоже, легенда не врала. Там действительно обитает стрыга. Огромное, высохшее дерево, словно исполинский мертвец, торчало посреди поляны. А вокруг – тела. Мёртвые, высушенные, как мумии, будто из них выпили всю кровь. У некоторых ещё оставались следы когтей и укусов… – она помолчала, затем добавила: – А потом всё исчезло. И я снова здесь.

– За любой легендой могут стоять реальные события, – задумчиво сказал Дмитрий. Его голос на секунду дрогнул, а затем он резко закашлялся.

Марина встревоженно поднялась.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она мягко, но с явным беспокойством.

– Ничего не болит, – ответил он, отдышавшись. – Наоборот, с тех пор как я оказался в этой камере, боль почти ушла. И, что странно, воспоминания стали яснее. Я лучше помню, что произошло, даже некоторые детали из дневников фон Майзера всплывают в памяти, будто кто-то их диктует. – Он тихо усмехнулся. – Ты, наверное, заметила, что я стал болтливее. Только вот кашель этот… будто кто-то внутри дерёт горло когтями. Просквозило тогда в сарае, да и под ливнем мы успели вымокнуть до нитки.

– А как вас вообще схватили? – спросила Марина, немного придвинувшись к стене, словно стараясь сократить расстояние между ними.

– Всё случилось внезапно, – ответил Дима после короткой паузы. – Мы даже не успели понять, что происходит. Помнишь, я говорил про золотой медальон из шкатулки? Он был размером с крупную монету, с непонятными символами. Так вот, второй точно такой же был у Громыко, нашего организатора экспедиции. А у Вики – студентки, которая с нами ездила, – был нож. Именно тот, который ты видела в руках жреца.

Марина подняла голову.

– Тот самый, с изогнутым лезвием и рукоятью из чёрного дерева?

– Он самый. Вика рассказывала, что нож достался ей по наследству, якобы от прабабушки. Говорила, что та привезла его из Берлина – как трофей.

Марина кивнула.

– С ножом всё ясно – ритуальное оружие, древний символ. А медальоны? Для чего они?

– Судя по записям фон Майзера, они нужны для финальной стадии ритуала – пробуждения Кадука и его материализации в нашем мире. – Голос Дмитрия стал тише, будто он боялся, что кто-то подслушает. – Это не просто побрякушки. Древние греки, как ты знаешь, клали на глаза усопшим монеты – плату Харону за переправу через реку Стикс, чтобы попасть в царство Аида. А эти медальоны – нечто похожее, только с иным назначением.

Он закашлялся снова, отдышался и продолжил:

– Они, по сути, как ключи. В древности такие артефакты использовались в обрядах перехода между мирами. В легендах говорится, что каждый из них связан с душой, принесённой в жертву. Когда я изучал этот медальон, наткнулся на одну историю. Легенду, в которой описывалось нечто до боли похожее – золотые монеты с метками, открывающими врата в Подземье…

Дмитрий на секунду замолчал. В камере повисла тишина, нарушаемая лишь слабым потрескиванием где-то вдалеке – будто по трубам пробегал электрический ток.

Марина сидела, прижав колени к груди, и внимательно слушала, чувствуя, как по спине пробегает лёгкий холодок.

– И что это была за легенда? – спросила она наконец.

– Сейчас расскажу, только соберусь с мыслями, – устало ответил Дмитрий. – Голос садится. Но ты должна знать: всё это не просто совпадения. Эти предметы… они связаны между собой, и, возможно, именно через них нас смогли отследить и заточить в это место.

Марина кивнула, хотя он не мог этого видеть.

Где-то за стеной глухо стукнула железная дверь, и по камере снова прошёл холодный сквозняк.

Дима слегка вздрогнул, и едва слышным, хриплым голосом начал рассказ, будто слова давались ему через затруднённое дыхание:

– Жил когда-то в одном городе очень богатый и жадный вельможа. Всё у него было: дома, слуги, земли, сундуки с монетами, и чем больше он наживал, тем меньше ему этого хватало. Но однажды до него дошло, что он смертен – и тогда всё, что он так долго собирал, достанется кому-то другому. Он переполошился: стал искать способ продлить жизнь, обмануть смерть, купить вечность.

Дима на секунду замолчал, слушая, как его кашель отзывается глухим звуком в каменных стенах, затем продолжил:

– Однажды к нему явился незнакомец. Не дворянин, не купец – чёрт-помоги, бродяга какой-то. Сказал прямо: «Слышал о вашем желании. За плату помогу не умирать». Богач пришёл в восторг. Но когда он узнал, какую цену придётся заплатить – почти всё своё состояние, – его охватила ярость: бессмертие казалось пустым, если придётся лишиться всего нажитого.