Призраки не лгут

Медиум — человек, обладающий паранормальными способностями и даром видеть чуть дальше границ, очерченных традиционной наукой.

Одни медиумы устанавливают контакт с духами во время спиритических сеансов, другие руководствуются картами таро.

Человеческим попыткам войти в контакт с умершими при посредничестве медиума не одна сотня лет: израильский царь Саул спрашивал совета у духа пророка Самуила за тысячу лет до нашей эры.

Прибегать к помощи медиумов и спиритов для расследования особо сложных, запутанных случаев — общемировая полицейская практика, однако документальных свидетельств того, что тот или иной медиум способствовал раскрытию преступления, не существует.

Глава 1

Элисабет Грим, женщине с подернутыми сединой волосами и сияющими глазами, исполнился пятьдесят один год. Когда Элисабет улыбалась, становилось заметно, что один из передних резцов чуть выдается.

Элисабет работала медсестрой в Бригиттагордене — интернате для помещенных под особый надзор подростков, расположенном к северу от Сундсвалля. Бригиттагорден представлял собой частный интернат, в котором — по Закону об особых мерах пресечения для несовершеннолетних — обитали одиннадцать девочек от двенадцати до семнадцати лет.

Многие девочки, попадавшие сюда, страдали наркотической зависимостью, почти у всех обнаруживались аутодеструктивное поведение, булимия или анорексия. Некоторые были очень агрессивны.

Альтернативы таким закрытым интернатам, с сигнализацией на дверях, с зарешеченными окнами и шлюзовыми кабинами, не существует. Следующим этапом для попавших сюда подростков часто становятся уже тюрьмы для взрослых и психиатрические лечебницы, но Бригиттагорден принадлежал к немногим исключениям. Здесь принимали девочек, которых потом снова переводили на амбулаторное лечение.

Как говаривала Элисабет, «в Бригиттагорден берут хороших девочек».

Элисабет сунула в рот последний квадратик шоколада, ощутила сладость и пузырьки горечи под языком.

Постепенно ее плечи расслабились. Вечер выдался бурным, а ведь день начинался так хорошо. Утром — занятия, после обеда — игры и купание в озере.

После ужина заведующая уехала домой, и Элисабет осталась на хозяйстве одна.

Ночной персонал сократили через четыре месяца после того, как холдинговая компания «Бланкенфордс» выкупила медицинский концерн, в который входил Бригиттагорден.

Воспитанницам разрешалось смотреть телевизор до десяти. Сама Элисабет сидела у себя в кабинете, просматривая личные дела, когда послышались громкие злые голоса. Она бросилась в комнату, где девочки смотрели телевизор, и увидела, что Миранда накинулась на маленькую Туулу. Миранда орала: «Сука! Шлюха!», потом стащила Туулу с дивана и принялась пинать ее в спину.

Элисабет уже привыкла к вспышкам ярости у Миранды. Она быстро оттащила Миранду от Туулы, получила оплеуху и прикрикнула на Миранду — та вела себя недопустимо. Без лишних разговоров Элисабет увела Миранду на досмотр, а потом — в изолятор.

На пожелание спокойной ночи Миранда не ответила. Девочка сидела на кровати, уставившись в пол; когда Элисабет заперла дверь, Миранда улыбнулась самой себе.

Пора было пригласить для вечернего разговора новую девочку, Викки Беннет, но из-за ссоры между Мирандой и Туулой у Элисабет не хватило времени. Викки тихо напомнила, что сегодня ее очередь, а когда Элисабет отменила беседу, девочка разнервничалась, разбила чашку, схватила осколок и полоснула себя по животу и запястьям.

Когда Элисабет вошла, Викки сидела, закрыв лицо руками; по бокам у нее текла кровь.

Элисабет промыла неглубокие раны, заклеила пластырем порез на животе, перевязала раны на руках и утешала девочку, приговаривая «мое золотко», пока не увидела на ее лице робкую улыбку. Уже третью ночь подряд Элисабет давала новенькой по десять миллиграммов сонаты, чтобы та могла заснуть.

Глава 2

Наконец воспитанницы уснули, и в Бригиттагордене стало тихо. В окне кабинета горела лампа, отчего пространство вокруг казалось непроницаемо черным.

Наморщив лоб, Элисабет заносила в компьютер события сегодняшнего вечера.

Время шло к полуночи, когда Элисабет сообразила, что не успела принять вечернюю таблетку — «закинуться дозой», как она шутила. Из-за ночных дежурств и изматывающей работы днем у Элисабет начались проблемы со сном. Обычно в десять вечера она принимала десять миллиграммов стилнокта; тогда к одиннадцати она могла уснуть и отдохнуть хотя бы несколько часов.

Лес окружала сентябрьская тьма, но гладкая поверхность озера Химмельшён все еще светилась в темноте, словно раковина-жемчужница.

Наконец Элисабет выключила компьютер и выпила таблетку. Натянула кофту, подумала — хорошо бы красного вина. Ей страшно захотелось забраться в кровать с книжкой и бокалом вина, почитать, поболтать с Даниелем.

Но сегодня ночью она на дежурстве, и спать ей предстоит в комнате для персонала.

Вдруг во дворе залаял Бустер, и Элисабет дернулась. Бустер лаял так яростно, что у нее задрожали руки.

Времени уже много, ей бы следовало лечь.

Обычно в это время она уже спит.

Экран компьютера погас, и в кабинете стало темнее. Везде неправдоподобно тихо. Слышались только звуки от движения самой Элисабет. Вот зашипело компьютерное кресло, когда она встала, вот половицы скрипнули под ее ногами, когда она шла к окну. Элисабет выглянула в окно, но в темноте увидела только отражение своего собственного лица, кабинет с компьютером и телефоном и стены с желто-зеленым узором, собственноручно нарисованным ею по трафарету.

Внезапно она увидела, что дверь у нее за спиной приоткрылась.

Сердце забилось быстрее. Дверь, неплотно прикрытая поначалу, теперь была открыта наполовину. Наверное, сквозняк, попыталась успокоить себя Элисабет. От печи в столовой сильная тяга.

Элисабет ощутила странную тревогу, по жилам потек страх. Ей не хватало духу обернуться, она не могла оторвать глаз от темного окна, от отражения двери у себя за спиной.

Она вслушивалась в темноту — где-то там еще тихо потрескивал экран компьютера.

Пытаясь стряхнуть с себя отвратительный страх, она заставила себя выключить лампу на подоконнике и обернулась.

Теперь дверь была открыта нараспашку.

По шее, по спине у Элисабет пополз холодок.

В коридоре, до самой столовой и комнат девочек, горел свет. Элисабет выбежала из кабинета, проверить, закрыты ли дверцы печи, — и вдруг услышала: где-то шепчутся.

Глава 3

Элисабет застыла в коридоре. Сначала ничего не было слышно, потом она снова уловила этот звук. Кто-то слабым, еле слышным шепотом произнес:

— Теперь твоя очередь зажмуриться.

Элисабет застыла на месте. Она вглядывалась в темноту, иногда смаргивая, но так и не смогла ничего разглядеть в коридоре.

У нее мелькнула было мысль, что кто-то из девочек заговорил во сне, как вдруг послышался странный звук. Словно перезрелый персик бросили на пол. А потом — еще один. Тяжелый влажный шлепок. Скамья, на которой девочки сидели за столом, проскребла по полу, после чего еще два персика упали на пол.

Краем глаза Элисабет уловила движение — мимо скользнула чья-то тень. Элисабет обернулась и увидела, как дверь в столовую медленно закрывается.

— Подожди, — попросила Элисабет, хоть и думала, что это просто сквозняк.

Она бросилась к двери, схватилась за ручку и ощутила странное сопротивление, словно кто-то удерживал ручку с той стороны. Элисабет надавила сильнее, и дверь наконец открылась.

Элисабет вошла в столовую; держась начеку, попыталась окинуть взглядом весь зал. Слабо поблескивал исцарапанный стол. Элисабет осторожно двинулась к печке, отражаясь в латунных дверцах.

Горячий дымоход дышал жаром.

Внезапно за дверцами что-то громко стукнуло. Элисабет сделала шаг назад, наткнулась на стул.

Раскаленное полено ударилось о дверцу печи, только и всего. В столовой никого не было.

Элисабет перевела дух, вышла из столовой, закрыла дверь и направилась было к комнате, где спали ночные дежурные, но остановилась и прислушалась.

Из комнат девочек не доносилось ни звука. В воздухе разливался кисловатый запах раскаленного металла. Элисабет пыталась уловить движение в темном коридоре, но все было тихо. И все же ее потянуло пройти по коридору, к незапертым дверям. Некоторые как будто приотворены, другие — закрыты.

Справа располагались туалеты, за ними — ниша с запертой дверью изолятора, в котором спала Миранда.

Из дверного глазка сочился слабый свет.

Элисабет остановилась, задержала дыхание. В изоляторе кто-то что-то слабо шептал, но когда Элисабет двинулась к двери, шепот резко оборвался.

— А ну-ка замолчи, — сказала она неизвестно кому.

Сердце тяжело заколотилось, когда Элисабет услышала несколько быстрых ударов. Определить, откуда доносится звук, было сложно, но казалось, что это Миранда, лежа в постели, колотит босыми ногами в стену. Элисабет хотела подойти к двери и заглянуть в глазок, как вдруг увидела, что в темном углублении кто-то стоит. Человек.

Подавившись криком, Элисабет отшатнулась. Странное, нереальное ощущение — тело словно налилось тяжелой водой.

Она сразу оценила, как велика опасность, но оцепенела от страха.

И поняла, что надо бежать, лишь когда скрипнула половица в коридоре.

Фигура в темноте вдруг задвигалась очень быстро.

Элисабет повернулась и бросилась бежать, слыша за спиной шаги. Споткнулась о половик, ударилась плечом о стену, побежала дальше.

Мягкий голос сказал ей «постой», но она побежала еще быстрее.

Двери распахивались, ударяясь о стену.

Элисабет в панике промчалась мимо комнаты для осмотра, задев стену. Доска с Конвенцией ООН о правах ребенка сорвалась с крючка, обрушилась на пол. Элисабет добежала до двери, рванула ручку и выскочила в ночную прохладу, но споткнулась на ступеньках крыльца и упала, подвернув ногу. От боли в щиколотке Элисабет завопила. Слыша тяжелые шаги уже в прихожей, она сползла на землю, проползла несколько метров, теряя тапочки, и, плача, снова встала на ноги.

Глава 4

Собака залаяла на нее, подбежала, обнюхала, заскулила. Элисабет, хромая, уходила по гравийной площадке прочь от дома. Собака снова залаяла — злобно, неровно. Элисабет понимала, что в лес не побежит; до ближайшей усадьбы далеко, с полчаса езды на машине. Бежать было некуда. Элисабет огляделась и скользнула к прачечной. Трясущимися руками открыла дверь, протиснулась внутрь и осторожно закрыла дверь за собой.

Задыхаясь, опустилась на пол, нащупала телефон.

— О боже, боже…

У Элисабет так тряслись руки, что она выронила телефон. Задняя крышка отскочила, батарейка выкатилась. Элисабет бросилась подбирать детали — и услышала, как под чьими-то шагами хрустит гравий на площадке.

Элисабет едва дышала.

Пульс отдавался во всем теле. Шумело в ушах. Она выглянула в низкое окошко, пытаясь что-нибудь рассмотреть.

Бустер лаял прямо перед прачечной — пес прибежал сюда за Элисабет. Он скреб дверь и тревожно поскуливал.

Стараясь дышать как можно тише, Элисабет отползла в угол, к каменной печи, спряталась за дровяным ящиком и наконец-то вставила плоскую батарейку в телефон.

Когда дверь открылась, Элисабет не удержалась и закричала. В панике она шарахнулась вдоль стены, но поняла, что угодила в тупик.

Элисабет увидела сапоги, затененную фигуру, а потом — жуткое лицо и молоток. Темный блеск, тяжесть.

Элисабет кивнула, слушая сказанные ей слова, и закрыла лицо руками.

Тень помедлила, а потом пробежала через прачечную, ногой прижала Элисабет к полу и нанесла удар. Голову, чуть выше лба, обожгло. В глазах почернело. Несмотря на невыносимую боль, Элисабет ощутила, как горячая кровь течет по ушам и ниже, по шее, словно кто-то гладит ее теплой рукой.

Второй удар пришелся по тому же месту; голова мотнулась. Элисабет чувствовала только, как кислород проникает в легкие.

Мысли спутались, но Элисабет еще успела удивиться тому, что воздух такой сладкий, а потом потеряла сознание.

Больше Элисабет не чувствовала ни ударов, ни того, как дергается от них ее тело. Она не заметила, как у нее из кармана вытащили ключи от кабинета и изолятора, не заметила, что осталась лежать на полу. Собака прокралась в прачечную и принялась лакать кровь из ее размозженной головы — но Элисабет этого тоже уже не чувствовала. Жизнь медленно уходила из нее.

Глава 5

Кто-то забыл на столе большое красное яблоко. Блестящее, совершенно удивительное. Она подумала: съем и притворюсь, что это не я. Наплевать. Пусть орут сколько хотят, я просто буду сидеть тут с кислым видом.

Она потянулась, но когда яблоко уже было у нее в руке, поняла, что оно насквозь гнилое.

Пальцы утонули в чем-то холодном и мокром.

Нина Муландер проснулась от того, что у нее дернулась рука. Глухая ночь. Нина лежит в постели. Слышно только, как собака лает во дворе. Нина просыпалась по ночам из-за того нового лекарства. Надо встать, сходить пописать. Суставы и ноги отекли, но без лекарства Нине было не обойтись. Без него в мыслях наступала темнота, Нина прекращала заботиться о себе и только лежала, закрыв глаза.

Она подумала: хорошо бы немного света, рассмотреть, что там, впереди. Не только смерть, не только мысли о смерти.

Нина откинула одеяло, спустила ноги на темный деревянный пол и встала. Пятнадцать лет, прямые светлые волосы. Крепко сбитая, с широкими бедрами и большой грудью. Белая фланелевая ночная рубашка натянулась на животе.

В доме тишина; коридор тонет в зеленоватом свете таблички «Запасной выход».

За дверью послышался странный шепот. Нина подумала, что другие девочки устроили вечеринку, и никто-никто даже не спросил у нее, не хочет ли она тоже прийти.

Ну и не надо, решила Нина.

В коридоре разливался запах сгоревших поленьев. Снова залаяла собака. В коридоре пол оказался холоднее, чем в комнате. Нина шла, даже не стараясь ступать тихо. Еще ей ужасно хотелось несколько раз хлопнуть дверью туалета. Альмира разозлится и начнет швыряться чем попало. Ну и наплевать.

Старые половицы тихо поскрипывали. Нина двинулась было дальше, к туалетам, но почувствовала под ногой что-то мокрое. Под дверью изолятора, где спала Миранда, растеклась темная лужа. Нина сначала замерла, не зная, что делать, но тут увидела ключ в замке.

Очень странно.

Нина протянула руку к блестящей ручке, открыла дверь, вошла и зажгла свет.

Кровь была везде. Капала, блестела, стекала.

Миранда лежала на кровати.

Нина отшатнулась назад, даже не заметив, что описалась.

Она оперлась рукой о стену; глядя на кровавые следы на полу, она думала, что сейчас упадет в обморок.

Оказавшись в коридоре, Нина распахнула дверь ближайшей комнаты, зажгла свет, подбежала к Каролине и принялась трясти ее за плечо, шепча:

— Миранда ранена. По-моему, она ранена.

— Ты что делаешь у меня в комнате? — Каролина села в постели. — Сколько вообще времени?

— На полу кровь! — закричала Нина.

— Успокойся!

Глава 6

Задыхаясь, Нина смотрела Каролине в глаза. Она пыталась втолковать Каролине, в чем дело — и в то же время удивлялась, что не боится ночью кричать во весь голос.

— Там везде кровь!

— Тише ты, — прошипела Каролина и выбралась из кровати.

Крик Нины перебудил остальных девочек, из комнат послышались голоса.

— Иди сама посмотри. — От страшного воспоминания Нину передернуло. — Миранда так странно выглядит, иди посмотри на нее, иди…

— Успокойся, а? Я посмотрю, но, по-моему…

Из коридора донесся крик. Кричала маленькая Туула. Каролина выскочила из комнаты. Туула, не отрываясь, расширенными глазами смотрела в изолятор. В коридор, лениво почесывая под мышкой, вышла Инди.

Оттаскивая Туулу от изолятора, Каролина успела заметить кровь на стенах и белеющее в темноте тело Миранды. Сердце быстро заколотилось. Каролина заступила дорогу Инди, думая, что не даст никому из девочек увидеть самоубийство.

— Несчастный случай, — быстро объяснила она. — Инди, ты не отведешь всех в столовую?

— С Мирандой что-то случилось? — спросила Инди.

— Да, надо разбудить Элисабет.

Лю Шу и Альмира вышли из одной комнаты. На Лю Шу были только пижамные штаны, Альмира куталась в одеяло.

— Идите в столовую, — сказала Инди.

— Можно сначала умыться? — спросила Лю Шу.

— И Туулу отведите с собой.

— Да что тут за фигня? — спросила Альмира.

— Мы не знаем, — коротко ответила Каролина.

Пока Инди пыталась собрать девочек, чтобы отвести их в столовую, Каролина кинулась к комнате ночных дежурных. Каролина знала, что Элисабет принимает снотворное и потому не слышит, когда девочки ночью бегают по коридору.

Каролина изо всех сил заколотила в дверь, крича:

— Элисабет, скорее просыпайся!

Ничего. За дверью — ни звука.

Каролина бросилась мимо комнаты для досмотра, к сестринскому кабинету. Дверь была открыта; Каролина схватила телефон и позвонила Даниелю — именно о нем она вспомнила в первую очередь.

В трубке потрескивало.

В кабинет вошли Инди и Нина. Нина, с побелевшими губами, двигалась угловато и тряслась всем телом.

— Подождите в столовой, — коротко попросила Каролина.

— А кровь? Ты видела кровь? — выкрикнула Нина, принимаясь ковырять рану под мышкой.

— Даниель Грим, — отозвался в трубке усталый голос.

— Это я, Каролина. Тут несчастный случай, а Элисабет не просыпается, я не могу разбудить ее и вот звоню тебе. Я не знаю, что делать.

— У меня ноги в крови, — кричала Нина, — у меня ноги в крови!..

— Успокойся! — крикнула Инди, пытаясь увести Нину с собой.

— Так что там у вас? — Голос Даниеля внезапно перестал быть сонным и стал сосредоточенным.

— Миранда в изоляторе, но там столько крови! — Каролина тяжело сглотнула. — Я не знаю, что нам…

— Раны серьезные?

— Кажется, да… или…

— Каролина, — перебил Даниель, — я сейчас вызову «скорую» и…

— Ну а мне что делать? Что мне…

— Посмотри, не нужна ли Миранде помощь, и попробуй разбудить Элисабет.

Глава 7

Диспетчерский центр экстренных служб Сундсвалля располагался в трехэтажном здании красного кирпича на Бьёрнебургсгатан, возле Бэкпаркена. Обычно Ясмин было нетрудно дежурить ночью, но сейчас она чувствовала странную усталость. Было четыре часа утра; время шло к рассвету. Ясмин сидела в наушниках за компьютером и дула на черный кофе в кружке. Из комнаты, куда сотрудники уходили отдохнуть и перекусить, доносились шуточки. В вечерних газетах вчера написали, что некий оператор центра экстренных вызовов подрабатывает в службе «секс по телефону». Ясмин когда-то работала администратором в «сексе по телефону», но вечерние газеты представили дело так, будто Ясмин на своем нынешнем рабочем месте отвечает на звонки обеих служб.

Ясмин взглянула на экран компьютера, потом — в окно. До рассвета еще далеко. Мимо с грохотом проехала тяжелая фура. Над дорогой возвышался уличный фонарь. Бледный свет падал на листья какого-то дерева, серый электрораспределительный шкаф и участок безлюдного тротуара.

Ясмин отставила кружку с кофе в сторону: надо принять звонок.

— Служба сто двенадцать… Что случилось?

— Меня зовут Даниель Грим, я куратор интерната Бригиттагорден. Только что мне звонила одна из воспитанниц. Кажется, там произошло что-то очень серьезное. Поезжайте туда.

— Скажите, пожалуйста, что случилось? — Ясмин уже искала Бригиттагорден на карте.

— Не знаю, звонила одна из девочек. Я не очень понял, что она говорит, вокруг нее все кричали, она сама плакала и твердила: «везде кровь».

Ясмин знаком дала понять коллеге, Ингрид Санден, что нужны еще операторы.

— Вы сами на месте? — Ингрид уже надела наушники с микрофоном.

— Нет, я дома. Я спал, но девочка позвонила…

— Это тот Бригиттагорден, что к северу от Сундсвалля? — спокойно спросила Ясмин.

— Пожалуйста, приезжайте быстрее. — У мужчины задрожал голос.

— Высылаем полицию и «скорую помощь» в Бригиттагорден, к северу от Сундсвалля. — Ясмин повторила названия, чтобы уточнить, куда отправлять помощь.

Она закончила разговор и тут же связалась с полицией и службой «скорой помощи». Ингрид тем временем продолжала говорить с Даниелем:

— Бригиттагорден — это интернат для подростков, верно?

— Да, это он.

— Разве там не должно быть дежурных?

— Должны, и сегодня дежурит моя жена Элисабет, я сейчас позвоню ей… Я не знаю, что случилось. Совсем ничего не понимаю.

— Полиция уже выехала. — Ингрид пыталась успокоить звонившего. Краем глаза она увидела синие отсветы: первая полицейская машина уже мчалась по пустой улице.

Глава 8

Неширокий съезд с восемьдесят шестого шоссе вел прямо в темный лес, к озеру Химмельшён и Бригиттагордену.

Мелкие камешки защелкали по днищу полицейской машины, застучали по ветровому стеклу. Между высокими громкоговорителями крутилась мигалка.

— Ты раньше здесь не бывала? — спросил Рольф Винкер, переключаясь на четвертую скорость.

— Бывала… пару лет назад, когда одна девочка хотела поджечь дом, — ответила Сонья Раск.

— Какого хрена они не могут нанять ночных дежурных, — буркнул Рольф.

— Здесь наверняка персонал с ног сбивается.

— Не мешало бы нам знать побольше.

— Это верно, — спокойно согласилась Сонья.

Полицейские замолчали, слушая переговоры по радио. «Скорая» уже в пути; из участка выехала еще одна полицейская машина.

Дорога, как почти все лесовозные дороги, шла прямо. Днище гремело — машину бросало то в яму, то на бугор. Мимо мелькали стволы, синие блики мигалки скользили по деревьям в чаще.

Сонья связалась с полицейским участком как раз в тот момент, когда машина въехала на гравийную площадку между темно-красными строениями Бригиттагордена.

На крыльце главного дома стояла девочка в ночной рубашке. Глаза вытаращены, лицо бледное, отсутствующее.

В пульсирующем синем свете Рольф с Соньей вылезли из машины и подбежали к девочке, однако она их словно не заметила.

Возбужденно залаяла собака.

— Кто-нибудь ранен? — громко спросил Рольф. — Кому-нибудь нужна помощь?

Девочка неясно махнула рукой куда-то в сторону опушки, покачнулась и хотела шагнуть им навстречу, но у нее подкосились ноги, и она упала навзничь, стукнувшись головой.

— Что с тобой? — Сонья была уже рядом.

Девочка лежала на ступеньках крыльца, уставившись в небо и торопливо, поверхностно дыша. Сонья заметила, что она расцарапала себе подмышки и шею.

— Я вхожу в дом, — сосредоточенно сказал Рольф.

Сонья осталась с девочкой (у той явно был шок), дожидаться «скорой», а Рольф открыл дверь и вошел в дом. Пол покрывали кровавые следы, отпечатки сапог и босых ног, шедшие в разных направлениях. Кто-то широко прошагал из коридора к прихожей и обратно. Рольф почувствовал, как подскочил адреналин. Полицейский старался не наступать на следы, но он помнил: его главная задача — спасти чью-то жизнь.

Он заглянул в комнату для собраний: свет зажжен, на обоих диванах сидят четыре девочки. Ральф крикнул:

— Кто-нибудь ранен?

— Наверное, — улыбнулась маленькая рыжая девочка в красном спортивном костюме.

— Где она? — Рольф нервничал.

— Миранда лежит в кровати, — ответила девочка постарше, с прямыми темными волосами.

— Здесь, в доме? — Рольф ткнул пальцем по направлению к спальням.

Старшая девочка просто кивнула в ответ. Рольф пошел туда, куда вели кровавые отпечатки ног, мимо столовой с большим деревянным столом и кафельной печкой, и вошел в темный коридор с дверями, ведущими в комнаты воспитанниц. В крови потоптались и в туфлях, и босыми ногами. За спиной скрипнул старый пол. Рольф остановился, отстегнул висевший на ремне фонарик и посветил в коридор. Торопливо окинул взглядом стены: написанные от руки краской поговорки и цитаты из Библии, все в завитушках. Потом он направил свет вниз.

Кровь вытекала на пол из-под двери в темной нише. Из замка торчал ключ. Рольф двинулся вперед, осторожно переложил фонарик в другую руку, потянулся и нажал дверную ручку.

Раздался щелчок, дверь скользнула вперед, и ручка снова поднялась.

— Эй? Миранда? Меня зовут Рольф, я из полиции, — проговорил Рольф, в тишине подходя ближе. — Сейчас я войду…

В ответ он услышал только собственное дыхание.

Рольф осторожно толкнул дверь, посветил фонариком. Зрелище, которое ждало его в изоляторе, оказалось настолько диким, что он отшатнулся; пришлось опереться о дверной косяк.

Он инстинктивно отвернулся, но его глаза уже увидели то, что ему так не хотелось видеть. Пульс в ушах застучал одновременно с каплями, падавшими в лужу на полу.

На кровати лежала девушка. Как показалось Рольфу, с наполовину снесенной головой. Стены были залиты кровью, кровь капала с темного абажура.

Внезапно дверь за спиной у Рольфа захлопнулась. От страха полицейский уронил фонарик и оказался в кромешной тьме. Он обернулся, хватая руками воздух, и услышал, как по двери с той стороны стучат детские руки.

— Она вас видела! — крикнул тонкий голосок. — Она смотрит на вас!

Рольф нащупал ручку и хотел открыть дверь, но что-то мешало. Луч света из глазка падал ему на лицо. Дрожащими руками Рольф стал жать на ручку, навалился на дверь плечом.

Дверь распахнулась, и Рольф, спотыкаясь и хватая ртом воздух, вылетел в коридор. Рыжеволосая девочка стояла чуть поодаль, глядя на него большими глазами.

Глава 9

Комиссар уголовной полиции Йона Линна стоял у окна в номере гостиницы в Свеге. Четыреста пятьдесят километров к северу от Стокгольма. Рассвет был сырым и холодным, на Эльвгатан не горел ни один фонарь. Долго еще ждать того часа, когда комиссар узнает, нашел он наконец Розу Бергман или нет.

Серая рубашка расстегнута и свисает на черные костюмные брюки. Светлые волосы, как всегда, взлохмачены, пистолет в кобуре лежит на кровати.

Время от времени Йону приглашали в разные экспертные группы, но он так и остался на оперативной работе в уголовной полиции. Йона многих раздражал тем, что всегда шел своим путем, но менее чем за пятнадцать лет он раскрыл больше запутанных преступлений, чем любой другой скандинавский полицейский.

Прошлым летом комиссар попал под служебное расследование: он предупредил крайне левую экстремистскую группировку о готовящемся рейде службы безопасности. В результате его отстранили от решения некоторых рабочих задач до официального окончания следствия.

Те, кто вели расследование, понимали: если для возбуждения уголовного дела найдется хоть малейшая причина, придется связываться с главным окружным прокурором из отдела по делам полиции.

Обвинения были вполне серьезны, но Йону сейчас не заботили ни временные трудности, ни репрессии.

Его мысли вертелись вокруг старухи, что увязалась за ним возле церкви Адольфа Фредрика и передала привет от Розы Бергман. Худые руки показали ему две старомодные карты из колоды для игры в «кукушку».

— Вот это — вы, верно? — полюбопытствовала старуха. — А это — венок, венец невесты.

— Что вам нужно? — спросил тогда комиссар.

— Мне — ничего. Но Роза Бергман просила передать вам привет.

У комиссара тяжело забилось сердце, но он заставил себя пожать плечами и вежливо сказать:

— Это какая-то ошибка. Я не знаю никакой…

— Она спрашивает, зачем вы делаете вид, что ваша дочь погибла.

— Мне очень жаль, но я не понимаю, о чем вы. — И Йона улыбнулся.

Улыбнулся, но его голос стал отчужденным, холодным, словно из-под земли. Слова женщины растревожили его, ему захотелось вцепиться в ее тощие руки и заставить сказать, в чем дело. Но комиссар только спокойно произнес: «Мне пора», — и повернулся, чтобы уйти. В этот момент мигрень ножом воткнулась ему в мозг через левый глаз, и предметы поплыли, окруженные игольчатыми мерцающими кругами.

Когда в глазах немного прояснилось, комиссар увидел, что вокруг него собралась толпа. Люди расступались, пропуская врача «скорой помощи».

Старуха исчезла.

Йона сказал старухе, что не знает, кто такая Роза Бергман, что она ошиблась. Но он солгал.

Он отлично знал, кто такая Роза Бергман.

Он думал о ней каждый день. Он думал о ней, но она не должна была знать о нем. Узнай она о нем что-нибудь — и это будет означать, что произошла смертельно опасная ошибка.

Через несколько часов Йона покинул больницу и тут же занялся поисками Розы Бергман.

Необходимо было искать ее в одиночку, и комиссар взял отпуск.

Если верить официальным базам данных, в Швеции нет никого по имени Роза Бергман, но в Скандинавии проживает больше двух тысяч человек по фамилии Бергман.

Йоне ничего не оставалось, кроме как засесть за бумажные архивы регистрации по месту жительства, и он уже две недели просматривал базу за базой. В начале двадцатого века такой регистрацией занималась церковь, но в 1991 году регистрация перешла в ведение налогового управления и с тех пор велась при помощи компьютера.

Йона начал с Южной Швеции. Он сидел в государственном архиве в Лунде, поставив перед собой картонный стаканчик с кофе, и искал Розу Бергман в картотеке, просматривая даты рождения, приходские книги крещений. Потом перешел к Висбю, Вадстене и Гётеборгу.

Был он и в Упсале, и в огромном архиве Хернёсанда, где просмотрел не одну сотню страниц.

Глава 10

Накануне вечером Йона работал в архиве Эстерсунда. Помещение наполнял сладковатый запах старых книг, ветхой, засаленной бумаги и картонных папок. Солнечные лучи медленно бродили по высоким стенам, отражались в стекле замерших часов с маятником и продолжали свой путь.

Перед самым закрытием Йона нашел в списках девочку, которая родилась восемьдесят четыре года назад; при крещении, происходившем в Херьедалене, в лене Емтланд, девочка получила имя Роза-Майя. Родителей девочки звали Кристина и Эверт Бергман. Йона не смог найти никаких упоминаний об их бракосочетании, но мать девочки родилась в том же приходе за девятнадцать лет до рождения дочери и звалась Кристиной Стефансон.

Комиссару понадобилось три часа, чтобы отыскать восьмидесятичетырехлетнюю женщину по имени Майя Стефансон в доме престарелых в Свеге. Было уже шесть часов вечера, но Йона сел в машину и отправился в Свег. Когда он приехал, обитатели дома уже легли спать, и в пансионат его не пустили.

Йона решил заночевать в гостинице «Лилла-Хотеллет». Он уснул было, но проснулся в четыре часа — и с того времени стоял у окна, дожидаясь утра.

Комиссар был почти уверен, что нашел Розу Бергман. Она сменила свою фамилию на девичью фамилию матери, а второе имя сделала основным.

Комиссар посмотрел на часы: пора. Он застегнул пиджак, вышел из номера, миновал стойку администратора и оказался на улице поселка.

Дом престарелых Бловинген оказался группой домиков, покрытых желтой штукатуркой, с ухоженным газоном, по которому тянулась дорожка, и скамейками для отдыха.

Йона открыл дверь одного из домиков и пошел по коридору с лампами дневного света на потолке и с закрытыми дверями канцелярии и кухни, едва удерживаясь, чтобы не побежать.

Она не должна была найти меня, не должна была меня узнать; что-то пошло не так.

Йона никогда не говорил о том, как он пришел к своему одиночеству, но причины этого одиночества он не забывал ни на минуту.

Его жизнь сгорела, как магний, полыхнула — и ничего не осталось. Белая вспышка — и тлеющий пепел.

В гостиной, уставившись в цветную картинку на экране телевизора, стоял невысокий мужчина лет восьмидесяти. Шла утренняя передача; телеповар подогревал в сотейнике кунжутное масло, рассказывая о разных способах обновить традиционные блюда из раков.

Старик обернулся, прищурился на Йону и скрипучим голосом спросил:

— Андерс? Это ты, Андерс?

Комиссар ответил со своим мягким финским акцентом:

— Меня зовут Йона, я ищу Майю Стефансон.

Старик таращился на него слезящимися глазами в красных кольцах.

— Андерс, мальчик мой, послушай-ка. Помоги мне выбраться отсюда. Здесь одно старичье.

Старик стукнул сухим кулачком по подлокотнику дивана, и тут в комнату вошла медсестра.

— Доброе утро, — сказал Йона. — Я приехал навестить Майю Стефансон.

— Вот и хорошо. Однако должна предупредить, что у Майи прогрессирует слабоумие. Стоит недоглядеть — и она уходит отсюда. Прошлым летом до самого Стокгольма добралась.

Сестра провела Йону по недавно вымытому коридору с приглушенным светом, открыла какую-то дверь и ласково позвала:

— Майя!

Глава 11

Старушка застилала постель. Когда она подняла глаза, Йона тут же узнал ее. Это она увязалась тогда за ним возле церкви Адольфа Фредрика. Это она показала ему карту из «кукушки». Она сказала, что Роза Бергман передает ему привет.

У Йоны тяжело забилось сердце.

Только эта старуха знает, где находятся его жена и дочь, а вот о его собственном существовании ей не должно быть известно. Комиссар спросил:

— Роза Бергман?

— Да. — Старушка подняла руку, словно школьница.

— Меня зовут Йона Линна.

— Да. — Роза улыбнулась и с усилием шагнула навстречу.

— Вы передавали мне привет.

— Миленький, да я не помню. — И Роза уселась на диван.

Комиссар проглотил комок и подошел ближе.

— Вы спросили, почему я притворяюсь, что моя дочь погибла.

— Не надо вам так делать, — с упреком сказала старуха. — Это очень скверно.

— Что вы знаете о моей дочери? Вы что-нибудь слышали?

Но старушка только улыбалась с отсутствующим видом, и Йона опустил глаза. Он пытался мыслить трезво; подойдя к небольшим напольным часам и наливая кофе в две чашки, он заметил, что у него дрожат руки.

— Роза, это важно, — спокойно сказал комиссар, ставя чашки на стол. — Очень важно…

Роза несколько раз моргнула, а потом испуганно спросила:

— Вы кто? Что-то с мамой?

— Роза, помните маленькую девочку по имени Люми?

Ее мать звали Сумма, вы помогали им…

Йона замолчал, встретив беспокойный, полусумасшедший взгляд старухи.

— Зачем вы меня разыскали? — спросил он, уже понимая, что спрашивать бесполезно.

Роза Бергман уронила чашку на пол и расплакалась. Вошла медсестра, стала успокаивать ее.

— Идите, я выйду за вами, — тихо сказала она Йоне.

Потом они вместе шли по коридору, приспособленному для инвалидных колясок.

— Когда у нее обнаружилось слабоумие? — спросил комиссар.

— У Майи оно прогрессирует быстро… Первые признаки мы заметили прошлым летом, так что — примерно год назад… Раньше про такое говорили — «впадает в детство», и для большинства это почти правда.

— Если она… если у нее вдруг прояснится в голове… пожалуйста, дайте мне знать, — серьезно попросил комиссар.

— Иногда такое бывает, — кивнула медсестра.

— Сразу звоните мне. — И комиссар дал ей свою визитную карточку.

— Комиссар уголовной полиции? — удивилась женщина и прикнопила карточку над канцелярским столом.

Глава 12

Выйдя на свежий воздух, Йона глубоко, словно вынырнув из воды, вдохнул. Может быть, Роза Бергман хотела сказать ему что-то важное. Может быть, кто-то дал ей какое-то поручение. А старуха впала в маразм раньше, чем успела его выполнить.

Он так ничего и не узнает.

С тех пор как он потерял Сумму и Люми, прошло двенадцать лет.

Их последние следы растаяли вместе с разумом Розы Бергман.

Теперь все кончено.

Йона забрался в машину, вытер слезы, немного посидел с закрытыми глазами и повернул ключ зажигания. Пора было возвращаться домой, в Стокгольм.

Он уже успел проехать три мили к югу по шоссе Е 45, когда позвонил начальник Государственной уголовной полиции Карлос Элиассон.

— У нас убийство в интернате возле Сундсвалля, — напряженно сообщил он. — Тревожный звонок поступил утром, в самом начале пятого.

— Я в отпуске, — едва слышно ответил Йона.

— Тогда милости прошу на вечеринку с караоке.

— Как-нибудь в другой раз.

Дорога шла через лес. За деревьями серебристо поблескивало озеро.

— Йона, да что с тобой?

— Ничего.

В кабинете кто-то позвал: «Карлос!»

— Мне пора на заседание, но я хочу… Я поговорил с Сусанной Эст, и она утверждает, что полиция Вестерноррланда не будет официально обращаться в Государственную уголовную полицию.

— Так зачем ты мне звонишь?

— Я сказал ей, что мы пришлем наблюдателя.

— Мы же никогда никуда наблюдателей не посылаем?

— А теперь вот пошлем. — Карлос понизил голос. — К сожалению, это очень щекотливый момент. Вспомни капитана хоккейной сборной, Янне Свенссона… газеты без конца писали о некомпетентности полиции.

— Потому что так и не нашли…

— Об этом молчи, это первый крупный провал Сусанны Эст с тех пор, как она стала прокурором. Я не говорю, что газетчики правы, но ты в тот раз был очень нужен полиции Вестерноррланда. Они сами оказались слишком медлительны, слишком держались за инструкции и упустили время… обычное дело, но газетчики такое любят.

— Я больше не могу говорить. — Йона решил закончить разговор.

— Ты знаешь, я не стал бы тревожить тебя, если бы речь шла просто о смертельном случае. — Карлос вздохнул. — Но об этом деле, Йона, будут писать газеты… убийство страшное, чудовищно жестокое, кровавое… телу девочки придали особую форму.

— Как это? Что значит «телу придали форму»?

— Она лежит на кровати, закрыв лицо руками.

Йона молчал, держа левую руку на руле. За окнами мелькали деревья. Карлос дышал в телефон, в кабинете слышались голоса. Йона, не говоря ни слова, свернул с Е 45 на Лусвеген, дорогу, ведущую на восток, к побережью. Комиссар направился в Сундсвалль.

— Йона, пожалуйста, поезжай туда — и все… Помоги им, подтолкни к самостоятельному расследованию… Хорошо бы — пока о деле не начали писать газеты.

— Так я больше не наблюдатель?

— Нет, наблюдатель… Просто будь там поблизости, наблюдай за ходом расследования, подкинь тамошним полицейским идею-другую… Только помни, ты сейчас не можешь участвовать в оперативной работе.

— Потому что я под служебным расследованием?

— Главное — держись в тени.

Глава 13

Севернее Сундсвалля Йона повернул на восемьдесят шестое шоссе, уходящее в глубину полуострова параллельно реке Индальсэльвен.

Через два часа он оказался у затерянного в лесной глуши интерната.

Комиссар сбросил скорость и свернул на узкую грунтовую дорогу.

Солнечные лучи пробивались сквозь кроны высоких сосен, струились между стволов.

Мертвая девочка, думал Йона. Пока все спали, кто-то убил ее и положил в постель. По мнению местных полицейских, убийство было крайне жестоким. Подозреваемого у них не было, искать следы на дорожке было уже поздно, но о преступлении сообщили всем полицейским лена. Предварительным расследованием руководил комиссар Улле Гуннарссон.

Было почти десять часов, когда Йона вылез из машины возле полицейского ограждения. В канаве гудели насекомые. Перед лесом открывалась большая поляна. На склоне холма, спускавшемся к озеру Химмельшён, влажно блестели кроны деревьев. На обочине дороги помещалась металлическая табличка, на которой значилось: «Бригиттагорден, интернат для подростков, помещенных под особый медицинский надзор».

Йона подошел к выкрашенным красной краской домикам — они, как и пансионат для престарелых, окружали площадку. Перед домиками стояла «скорая помощь», три полицейских автомобиля, белый «мерседес» и еще три машины.

Непрерывно лаяла собака, привязанная к дереву.

Немолодой мужчина с усами, как у моржа, с пивным животом и в измятом льняном костюме стоял перед административным зданием. Он заметил Йону, но не сделал ни малейшего движения, чтобы поздороваться. Вместо этого он, лизнув бумагу, свернул себе папиросу. Йона перешагнул еще одну ленту ограждения, и мужчина сунул папиросу за ухо.

— Я наблюдатель от Государственной уголовной полиции, — представился Йона.

— Гуннарссон. Комиссар.

— Предполагается, что я буду наблюдать за ходом расследования.

— Если только наездами из Стокгольма. — Человек с папиросой неприязненно посмотрел на комиссара.

Йона взглянул на большой дом. Криминалисты были уже на месте. Свет прожекторов заливал комнаты, и окна неестественно сияли.

Из дома, прижимая руку ко рту, вышел полицейский с серо-белым лицом. На крыльце он споткнулся, схватился за стену, наклонился, и его вырвало в заросли крапивы у бочки с водой.

— Зайдете в дом — с вами то же самое будет. — Гуннарссон улыбнулся Йоне.

— Что нам известно?

— Да ни фига нам не известно… Тревожный звонок поступил ночью, звонил куратор Бригиттагордена… его зовут Даниель Грим. В четыре часа. Грим спал у себя дома, в Сундсвалле, на Бруксгатан. А сначала ему самому позвонили отсюда… Он не особенно много знал, когда звонил в диспетчерскую. Сказал только, что девчонка кричала про море крови.

— Значит, звонили сами девочки?

— Да.

— Но не в диспетчерскую, а куратору в Сундсвалль.

— Именно.

— Здесь ведь должен находиться ночной персонал?

— Нет.

— Разве?

— Наверное, должен, — утомленно сказал Гуннарссон.

— Кто из девочек звонил куратору?

— Одна из старших воспитанниц. — Гуннарссон заглянул в свой блокнот. — Каролина Фурсгрен ее зовут… Но, насколько я понял, тело нашла не она, а… здесь такой беспорядок, многие девчонки заглядывали в изолятор. Черт знает какая гадость, должен сказать. Одну девчонку пришлось отправить в местную больницу. У девицы была истерика, и бригада «скорой» решила, что так будет надежнее.

— Кто прибыл на место первым? — спросил Йона.

— Двое полицейских… Рольф Викнер и Сонья Раск. А я сам был здесь… скажем, без четверти шесть и тогда же позвонил прокурорше… Она, естественно, чуть не обоссалась и давай названивать в Стокгольм… Вот вас и накачали нам на шею. — И Гуннарссон неприязненно улыбнулся Йоне. Комиссар спросил:

— Кого-нибудь подозреваете?

Гуннарссон длинно вздохнул и менторским тоном произнес:

— Мой долгий опыт подсказывает мне, что лучше предоставить расследованию идти своим чередом… Надо найти людей, начать слушать свидетелей, проверить подлинность улик…

— Можно зайти в дом посмотреть? — Йона глянул на дверь.

— Я бы не советовал… скоро будут фотографии.

— Мне надо посмотреть на девочку, пока ее не унесли.

— Там какое-то тупое зверство, очень жестокое. Преступник — взрослый, очень агрессивный. Жертву после смерти положил в ее собственную постель. И все по-тихому. Потом уже одна девица пошла в туалет и наступила в лужу крови, которая вытекала из-под двери.

— Кровь была теплая?

— Слушайте… с девчонками не так уж легко, — замялся Гуннарссон. — Они напуганы и все время как бешеные, неуправляемые, полицейских не слушают, только орут на нас и… Им тут понадобилось пройти за ограждение, забрать кое-что из комнат — айпод, гигиеническую помаду, куртки, а когда мы отводили их в другой корпус, поменьше, две девчонки удрали в лес.

— Как удрали?

— Мы их уже нашли, но… надо бы, чтобы они сами вернулись. А они валяются на земле и требуют, чтобы им дали прокатиться на плечах Руффе.

Глава 14

Йона надел защитный костюм, поднялся по ступенькам и вошел в дом. В прихожей жужжали прожекторы, воздух уже нагрелся. Мощные лампы освещали каждый уголок. В воздухе мягко толклись пылинки.

Комиссар медленно приблизился к табличкам с номерами, которые криминалисты уже расставили на широких половицах. Какая-то доска упала на пол, и осколки стекла сверкали под ярким светом. Кровавые отпечатки сапог шли по коридору к входной двери и обратно.

В доме сохранился старинный крестьянский дух. Трафаретные рисунки на стенах светились, бледно-разноцветные, и традиционные далекарлийские крупные цветы и небывалые растения извивались по стенам и дымоходам.

В глубине коридора криминалист по имени Джими Шёберг светил на черный стул зеленой лампой — он уже нанес на стул раствор, помогающий обнаружить следы крови.

— Кровь? — спросил Йона.

— На этом стуле — нет, — пробормотал Джими и продолжил свои поиски при помощи зеленого света.

— Нашли что-нибудь неожиданное?

— Эриксон звонил из Стокгольма, велел даже мушиного дерьма не трогать, пока Йона Линна не даст отмашку, — улыбнулся техник.

— Весьма благодарен.

— Так что, по-хорошему, мы еще и не начинали. Расставили эти чертовы метки, всё сфотографировали, засняли на камеру и… я позволил себе взять на ватную палочку образец крови из коридора, отправлю в лабораторию.

— Отлично.

— А Сири сняла отпечатки в прихожей, пока они не пришли в негодность…

Криминалист Сири Карлссон сняла латунную ручку с двери изолятора. Она аккуратно положила ручку в бумажный пакет и подошла к Йоне и Джими.

— Он пришел одним глазком глянуть на место преступления, — пояснил Джими.

— Там что-то чудовищное. — Рот Сири был закрыт маской. Глаза усталые, испуганные.

— Это понятно.

— Может, лучше посмотрите фотографии? — предложила Сири.

— Это Йона Линна, — сообщил ей Джими.

— Простите, я не знала.

— Я просто наблюдатель.

Сири опустила глаза. Когда она снова подняла взгляд, под глазами появилась краснота.

— О вас все говорят. А я хочу сказать… я… мне наплевать на это служебное расследование. Работать с вами — это очень здорово, по-моему.

— Я тоже рад сотрудничеству.

Комиссар стоял неподвижно, слушая, как жужжат лампы, и внутренне собирался с силами. Выдержать впечатление, не поддаться порыву отвести взгляд.

Глава 15

Йона приблизился к нише в стене, к двери без ручки.

Замок с ключом остался на месте.

Комиссар на мгновение закрыл глаза, а потом вошел в изолятор.

Тихо; все залито ярким светом.

Нагретый воздух был насыщен запахом крови и мочи. Комиссар заставил себя сделать вдох, чтобы ощутить и другие запахи: влажного дерева, пропитанной потом простыни, дезодоранта.

Потрескивал раскаленный металл прожекторов. Сквозь стены доносился приглушенный собачий лай.

Комиссар замер, не позволяя себе отвести взгляда от тела на кровати. Он задерживался на каждой детали, хотя ему так хотелось выйти из этой комнаты, выйти из этого дома, на свежий воздух и дальше, в лесную полутьму.

Кровь струилась по полу, забрызгала прикрученную к полу мебель и украшавшие стены бледные рисунки на библейские сюжеты. Кровь забрызгала потолок, попала на лишенный двери туалет. На кровати лежала худенькая девочка, едва подросток. Кто-то положил ее на спину, а ладони пристроил на лицо. На девочке были только белые хлопчатобумажные трусы. Грудь закрыта локтями, лодыжки скрещены.

Йона почувствовал, как заколотилось сердце, ощутил, как кровь понеслась по сосудам прямо в мозг, как застучало в висках.

Комиссар заставил себя не отводить глаз, замечать все. Заставил себя думать.

Лицо девочки закрыто.

Словно она испугалась, словно не хочет видеть преступника.

Убийца не сразу уложил ее на кровать.

Сначала он несколько раз ударил ее чем-то тяжелым в лоб и темя.

Она была просто маленькой девочкой. Наверное, она смертельно испугалась.

Еще недавно она была ребенком, но жизнь привела ее в эту комнату, в интернат для трудных подростков. Может, ей просто не повезло с родителями и приемной семьей. Может, кто-то решил, что здесь ей будет лучше.

Йона задерживал взгляд на каждой отвратительной детали, пока не почувствовал, что больше не выдержит. Он на миг закрыл глаза, вызвал в памяти лицо своей дочери, могильную плиту, под которой не она. Потом комиссар открыл глаза и стал осматривать место преступления дальше.

Все указывало на то, что жертва сидела на стуле за столиком, когда преступник набросился на нее.

Йона попытался представить себе движения, из-за которых кровь так разбрызгалась.

Каждая капля крови, пролетая по воздуху, принимает форму шарика диаметром пять миллиметров. Если капля меньше, это значит, что кровь разбрызгивается с очень высокой скоростью и разлетается на мелкие капли.

Вот что известно о том, как брызжет из тела кровь.

Йона встал на плиты перед столиком. Наверное, именно здесь несколько часов назад стоял убийца. Девочка сидела на стуле по другую сторону стола. Комиссар изучил узор, образованный брызгами крови, повернулся назад и стал рассматривать кровь высоко на стене. Орудие убийства раз за разом отводили назад, чтобы размахнуться и ударить сильнее, каждый раз орудие чуть меняло направление, и кровь каждый раз попадала на новый участок стены.

Йона оставался на месте преступления дольше, чем любой другой. И все-таки он еще не готов был уйти. Он снова подошел к лежащей в кровати девочке, остановился, рассмотрел пупок с пирсингом, отпечаток губ на стакане с водой, заметил, что девочка свела большую родинку под правой грудью, увидел светлые волоски на голенях и желтеющий на бедре синяк.

Комиссар осторожно наклонился. От голого тела исходило еле ощутимое, сохранившееся до сих пор тепло. Йона посмотрел на прижатые к лицу руки и заметил, что девочка не царапала своего убийцу — под ногтями не осталось частиц кожи.

Комиссар отступил на несколько шагов и снова посмотрел на девочку. Белая кожа. Руки на лице. Скрещенные лодыжки. На теле почти нет крови. В крови только подушка.

В остальном — чисто.

Йона оглядел комнату. За дверью — полка с двумя крючками для одежды. На полу, под полкой, спортивные туфли с комочками белых носков; на крючке линялые джинсы со штрипками, черный пуловер и джинсовая куртка. На полке лежал маленький белый лифчик.

Йона не стал трогать одежду. Кажется, на ней крови не было.

Видимо, девочка разделась и повесила свои вещи до того, как на нее напали.

Почему же на ее теле нет крови? Ведь она должна была защищаться. Но чем? Ничего подходящего в изоляторе не было.

Глава 16

Идя по залитому солнцем двору, Йона думал о том, что девочку убили невероятно жестоко — и все-таки ее тело осталось чистым и белым, словно камешек на дне моря.

Гуннарссон сказал, что убийца был очень агрессивен.

Йона подумал, что агрессия была сильнейшей, почти отчаянной, но она не была безрассудной. Тот, кто наносил удары, наносил их целенаправленно и осознанно, его целью было убить, но в остальном преступник обращался с телом осторожно.

Гуннарссон сидел на капоте своего «мерседеса» и говорил по телефону.

Расследования убийств, в отличие от прочих, не проваливаются в хаос, оставшись без твердой руки, тут все-таки установлен определенный порядок. Однако Йона никогда не полагался на то, что порядок сам по себе может привести к желаемому результату.

Конечно, он знал, что убийца почти всегда кто-то из близких жертвы и, возможно, вскоре после убийства явится в полицию и во всем признается, но не рассчитывал на это.

Сейчас девочка лежит на кровати, думал комиссар. Но когда убийца напал на нее, она сидела за столом в одних трусах.

Трудно поверить, что все произошло в абсолютной тишине.

В месте вроде этого обязательно должен найтись свидетель.

Кто-нибудь из девочек что-нибудь слышал или видел, думал Йона, идя к дому поменьше. Может даже, кто-то угадывал, что должно произойти, сумел почувствовать угрозу, конфликт.

Собака под деревом заворчала, схватила зубами поводок, потом снова залаяла.

Йона подошел к двум мужчинам, беседовавшим перед домом. Он понял, что один из них, мужчина лет пятидесяти, с косой челкой и в темно-синей форменной рубашке, координирует работу на месте преступления. Второй, кажется, не был полицейским. Небрит, глаза — приветливые, усталые.

— Йона Линна, наблюдатель от Государственной уголовной полиции. — Комиссар пожал обоим руки.

— Оке, — представился координатор.

— Меня зовут Даниель, — сказал мужчина с усталыми глазами. — Я куратор здесь, в усадьбе… Приехал, как только услышал, что случилось.

— У вас найдется минута? — спросил Йона. — Хочу поговорить с девочками. Было бы хорошо, если бы вы мне помогли.

— Прямо сейчас?

— Если это возможно.

Мужчина поморгал за стеклами очков и озабоченно сказал:

— Да вот две воспитанницы сбежали в лес…

— Их нашли.

— Да, знаю, но я должен поговорить с ними. — Даниель вдруг невольно улыбнулся. — Они желают обратный путь проехать верхом на одном полицейском.

— Гуннарссон наверняка кого-нибудь назначит, — сказал Йона и пошел дальше к домику.

Сейчас ему надо определить, что за девочки перед ним, понять, что происходит у них в комнатах и между ними, уловить все глубинные течения, незаметные на поверхности.

Если какая-нибудь девочка что-нибудь знает, остальные бессознательно просигналят об этом, повернувшись к ней, словно стрелки компаса.

Йона знал, что не уполномочен проводить допрос, но ему необходимо было отыскать свидетеля. Пригнувшись, он вошел в низенькую дверь.

Глава 17

Пол скрипнул, когда Йона перешагнул дощечку, перед которой следовало снять обувь. В тесной комнатушке сидели три девочки. Самой младшей было не больше двенадцати — розовая кожа, волосы рыжие, как медная проволока. Она сидела на полу, привалившись к стене, и смотрела телевизор, шепча что-то себе под нос. Вдруг она несколько раз стукнулась затылком о стену, нахмурилась, а потом снова уставилась на экран.

Две другие девочки ее, кажется, даже не замечали. Они лежали на коричневом вельветовом диване и листали старые модные журналы.

На пол, рядом с рыжей девочкой, присела психолог из больницы Сундсвалля.

— Меня зовут Ли́са, — ласково начала она. — А тебя? Девочка продолжала смотреть в телевизор. Шел повтор сериала «Большая волна». Звук был громкий, комнату заливал холодный свет.

— Знаешь сказку про Дюймовочку? — спросила Лиса. — Я часто чувствую себя как она. Маленькой, ростом с палец… А ты?

— А я — как Джек-потрошитель, — тонким голоском ответила девочка, не отрываясь от экрана.

Комиссар вошел и уселся в кресло перед телевизором. Одна из лежавших на диване девочек посмотрела на него большими глазами, но с улыбкой опустила взгляд, когда он поздоровался и представился. Крепкого сложения, с обгрызенными ногтями, девочка была одета в джинсы и черную кофту с надписью Razors pain you less than life.[1] На веках — голубые тени, на запястье — блестящая резинка для волос. Вторая девочка выглядела постарше; на ней была обрезанная футболка с лошадью, на шее красовались четки из белых бусин; на сгибе локтя виднелись следы от инъекций. Под головой у девочки лежала, вместо подушки, свернутая военная куртка.

— Инди? — тихо позвала девочка постарше. — Ты заходила туда посмотреть — до того, как полиция приперлась?

— Не хочу, чтобы мне снились кошмары, — вяло ответила полноватая девочка.

— Бедняжка Инди, — поддразнила ее старшая.

— А что?

— Ты так же боишься кошмаров, когда…

— Да, боюсь.

— Ах ты, — рассмеялась старшая, — ах ты эгоистка…

— Заткнись, Каролина, — крикнула рыжая девочка.

— Миранду убили, — продолжала Каролина. — Наверное, это похуже, чем…

— А я думаю, слава богу, что мы от нее избавились, — сказала Инди.

— Да ты больная.

— Это она была идиотка больная, подожгла меня сигаретой…

— Ну-ка обе замолчали, суки! — перебила рыжая.

— …и лупила меня прыгалками!

— Ты и правда сука, — вздохнула Каролина.

— Вот именно, могу и так сказать, если тебе так спокойнее, — огрызнулась Инди. — Муторно, конечно, что одну идиотку убили, но я…

Маленькая рыжая девочка снова стукнулась головой о стену и закрыла глаза. Дверь открылась, и вошел Гуннарссон, ведя беглянок.

Глава 18

Йона сидел, откинувшись на спинку кресла. Лицо спокойное, темный пиджак расстегнут и слегка смялся, мускулистое тело расслаблено, однако глаза — серые, цвета льда на морском заливе — внимательно изучали вошедших девочек.

Прочие воспитанницы захохотали, заулюлюкали. Лю Шу, нарочито раскачивая бедрами, на ходу растопырила пальцы буквой V.

— Лесбиянка несчастная! — выкрикнула Инди.

— Хочешь — давай примем душ вместе, — предложила Лю Шу.

Следом за воспитанницами вошел куратор, Даниель Грим. Ему, видимо, очень хотелось, чтобы Гуннарссон прислушался к его словам.

— Пожалуйста, проявите немного терпения, — попросил он, помолчал и продолжил: — Вы пугаете девочек. Уже тем, что вы здесь…

— Не беспокойтесь.

— Не могу, — вежливо ответил Даниель.

— Чего не можете?

— Не беспокоиться.

— В таком случае мне на вас наплевать. — Гуннарссон засопел. — Отойдите в сторонку, дайте мне сделать свою работу.

Йона заметил, что куратор небрит и что футболка под курткой надета наизнанку.

— Я только хочу сказать, что… этим девочкам полицейские не кажутся защитниками.

— Да ну-у, — ухмыльнулась Каролина.

— Приятно слышать, — улыбнулся ей Даниель и снова повернулся к Гуннарссону. — Но если серьезно… большинство наших воспитанниц имели дело с полицией в худшие времена своей жизни.

Даниель, похоже, отлично понимал, что он в глазах полицейских — досадная помеха, но все же решился спросить:

— Я разговаривал с координатором насчет того, где будут жить девочки…

— Не всё сразу, — перебил Гуннарссон.

— Это очень важно, потому что…

— С-сучка, — раздраженно буркнула Инди.

— Отвали, — огрызнулась Лю Шу.

— Потому что ситуация может им повредить, — продолжал Даниель. — Ночевка в этом доме девочкам будет не на пользу.

— Отправить их в гостиницу? — спросил Гуннарссон.

— Это тебя надо пришибить! — выкрикнула Альмира и запустила в Инди стаканом.

Стакан ударился о стену и разбился вдребезги, вода полилась по стене. Осколки посыпались на пол. Даниель бросился к девочкам, Альмира отвернулась, но Инди успела несколько раз ударить ее по спине кулаком, прежде чем Даниель разнял их.

— А ну-ка прекратить! — рявкнул он.

— Альмира просто сука, она…

— Инди, успокойся. — Даниель перехватил руку девочки. — Мы же говорили об этом, разве нет?

— Говорили, — сказала Инди уже спокойнее.

— Ты же неплохая девочка, — с улыбкой прибавил Даниель.

Инди кивнула, и они вместе с Альмирой принялись собирать осколки.

— Я принесу пылесос. — Даниель толкнул входную дверь, она легко открылась, захлопнулась у него за спиной, и на стене со стуком качнулась репродукция рисунка Карла Ларссона.

— У Миранды были враги? — спросил Гуннарссон, обращаясь сразу ко всем.

— Нет. — Альмира фыркнула.

Инди искоса глянула на Йону.

— А ну-ка послушайте! — громко произнес Гуннарссон. — Вам нужно только ответить на пару вопросов, а не орать и не молоть чепуху. Не такой уж это адский труд.

— Смотря какие вопросы, — спокойно парировала Каролина.

— А я все равно буду орать, — буркнула Лю Шу.

— Играем в правду? — Инди с улыбкой указала на Йону.

Тот ответил:

— Играем.

— Допрос провожу я, — запротестовал Гуннарссон.

— Что значит вот это? — Йона поднес руки к лицу.

— В смысле? Не знаю, — ответила Инди. — Викки с Мирандой постоянно так делали…

— Не могу больше, — перебила Каролина. — Ты не видела Миранду, она именно так и лежала, там столько крови было, везде кровь…

И она зарыдала. Психолог подошла к девочке и приглушенным голосом стала успокаивать ее.

— Кто такая Викки? — Йона поднялся с кресла.

— Новенькая…

— Где, кстати, эта сучка? — перебила Лю Шу.

— А в какой комнате она живет? — быстро спросил Йона.

— Небось смылась к своему хахалю, — предположила Туула.

— Мы обычно запасаемся стесолидом и спим как…

— Вы сейчас о ком говорите? — громко перебил Гуннарссон.

— О Викки Беннет, — пояснила Каролина. — Я не видела ее уже целую…

— Это еще кто?

— «Викки» — так много букв, — рассмеялась Лю Шу.

— Выключи телевизор, — нервно велел Гуннарссон. — Я хочу, чтобы вы все успокоились и…

— Не орите, — огрызнулась Туула и прибавила громкость.

Йона присел перед Каролиной на корточки и со спокойной серьезностью взглянул ей в глаза.

— Так где ее комната?

— В самом конце. Дальше всех по коридору.

Глава 19

Йона вышел из домика, торопливо пересек двор (навстречу попался куратор с пылесосом), поздоровался с криминалистами, широкими шагами поднялся по лестнице главного здания. Свет уже погасили, и в помещении царил полумрак — только плиты пола поблескивали, словно кремень.

Одной девочки нет на месте, думал комиссар. Может, она убежала в суматохе, может, другие девочки пытаются помочь ей, скрывая нечто, им известное.

Обследование места преступления только началось, и спальни девочек еще не осматривали. Полицейским следовало прочесать весь Бригиттагорден, но времени не хватило — слишком много всего сразу надо было сделать.

Девочки подавлены и напуганы.

Наверняка где-то здесь остался дневник, который вела убитая девочка.

Полиции надо запросить подкрепление, еще криминалистов, еще ресурсов.

Йона дернулся при мысли о том, что отсутствующая девочка может прятаться в своей комнате. Может, она что-нибудь видела, испугалась и теперь не решается выйти.

Комиссар прошагал в коридор, куда выходили двери жилых комнат.

Что-то потрескивало в бревенчатых стенах и балках, но в остальном в доме стояла тишина. Дверь в нише была чуть приоткрыта. Там, за дверью, лежала, закрыв лицо руками, покойница.

Йоне вдруг вспомнились три горизонтальные полоски крови на дверном косяке. Подсохшие кровавые следы трех пальцев, однако подушечки не отпечатались. При первом осмотре Йона видел эти три полоски, но он тогда был настолько поглощен структурированием первых впечатлений, что только теперь понял: кровавые следы расположены не с той стороны. Они вели не к месту убийства, а от него. Всюду разбегались еле видные, затоптанные отпечатки сапог и босых ног, но три полоски на дверном косяке указывали путь убийцы.

Некто с окровавленной рукой намеревался заглянуть кое к кому из воспитанниц.

Больше никто не умрет, прошептал себе Йона.

Он натянул латексные перчатки и направился к последней комнате. Когда он открыл дверь, послышалось шуршание; комиссар замер, пытаясь что-нибудь рассмотреть. Звук прекратился.

Йона осторожно протянул руку в темноту, пытаясь нащупать выключатель.

Он снова уловил шорох и странное металлическое позвякивание.

— Викки?

Комиссар провел рукой по стене, нашарил выключатель и зажег свет. Желтое сияние тут же залило скудно обставленную комнату. Створка окна со стуком качнулась в сторону леса и озера. Что-то зашуршало в углу, и Йона увидел перевернутую птичью клетку. Желтый волнистый попугайчик хлопал крыльями, уцепившись за верхние прутья.

В ноздри настойчиво лез запах крови. С примесью железа и чего-то другого. Сладковато-тухлого.

Йона поставил на пол пластмассовый номерок из оборудования криминалистов и медленно вошел в комнату.

Вокруг оконных задвижек были пятна крови. Отчетливо виднелся отпечаток руки — кто-то вскарабкался на подоконник, схватился за раму и, видимо, спрыгнул на лужайку под окном.

Комиссар подошел к кровати. Когда он сдернул одеяло, по спине пополз холодок. Простыня оказалась покрыта засохшей кровью. Но тот, кто спал здесь, не был ранен.

Подсохшая кровь размазана.

На простыне спал кто-то, кто просто испачкался в крови.

Йона постоял неподвижно, пытаясь представить себе обитательницу комнаты.

Вероятно, она спала.

Комиссар решился поднять подушку, но она не поднималась. Подушка оказалась приклеенной к простыне и матрасу, и Йоне пришлось отрывать ее. Под подушкой лежал молоток, вымазанный темной кровью, с бурыми комочками и присохшими волосами. Кровь почти полностью впиталась в ткань, но вокруг головки молотка поблескивала красная лужица.

Глава 20

Бригиттагорден окутан прекрасным нежным светом, Химмельшён волшебно поблескивает между высокими старыми деревьями. Но всего несколько часов назад Нина Муландер встала в туалет и нашла Миранду убитой. Нина подняла остальных, началась паника, девочки позвонили куратору, Даниелю Гриму, который тут же вызвал полицию.

Нина испытала такой шок, что ее пришлось отправить в Сундсвалль, в больницу.

Во дворе стояли Гуннарссон, куратор Даниель Грим и Сонья Раск. Гуннарссон открыл багажник своего белого «мерседеса» и разложил там составленные криминалистами предварительные планы места преступления.

Собака возбуждено лаяла и рвалась с привязи.

Йона остановился возле машины и провел пятерней по взлохмаченным волосам; все трое ждали, повернувшись к нему. Комиссар сказал:

— Девочка сбежала через окно.

— Сбежала? — Даниель был поражен. — Викки сбежала? Зачем…

— На оконной раме кровь, в ее постели кровь…

— Но это же не означает…

— Под подушкой у нее лежал окровавленный молоток, — закончил Йона.

— Это невозможно, — сердито сказал Гуннарссон. — Не соответствует силе, с которой наносили удары.

Йона снова повернулся к куратору Гриму. В солнечном свете его лицо казалось обнаженным, беззащитным.

— Что вы сказали? — спросил его Йона.

— Что? А, что Викки… Это совершенный бред.

— Почему?

— Хотя бы потому, что только что, — куратор невольно улыбнулся, — только что мы точно установили, что речь идет о взрослом. А Викки маленькая, она и пятидесяти килограммов не весит, запястья тонкие, как…

— Она склонна к вспышкам ярости?

— Это сделала не Викки, — спокойно ответил Даниель. — Я работал с ней два месяца и могу утверждать: это сделала не она.

— Она была подвержена вспышкам ярости до того, как прибыла сюда?

— Как вам известно, я обязан соблюдать конфиденциальность.

— Вы же понимаете, что со своей идиотской конфиденциальностью только зря тратите наше время, — заметил Гуннарссон.

— Я отучаю некоторых воспитанниц реагировать агрессивно, — сосредоточенно продолжал Даниель. — Чтобы разочарование или страх не вызывали у них злости.

— Но к Викки это не относится, — сказал Йона.

— Не относится.

— Тогда почему она оказалась здесь? — спросила Сонья.

— К сожалению, я не могу подробно обсуждать диагнозы воспитанниц.

— Но она, на ваш взгляд, не была агрессивной?

— Она очень славная, — просто ответил Грим.

— Так что, по-вашему, случилось? Почему у нее под подушкой оказался окровавленный молоток?

— Не знаю, тут что-то не то. Может, она кому-то помогала? Спрятать оружие…

— У кого из воспитанниц бывают вспышки ярости? — сердито спросил Гуннарссон.

— Я ни на кого не могу указывать, поймите это, пожалуйста.

— Конечно, мы понимаем, — заверил Йона.

Даниель благодарно взглянул на него и постарался дышать спокойнее.

— А вы попробуйте сами поговорить с ними, — предложил он. — Тогда вы быстро вычислите, кого я имею в виду.

— Спасибо. — И Йона зашагал к домику.

— Не забывайте, они потеряли подругу, — торопливо проговорил Даниель.

Йона остановился, обернулся к куратору:

— Вам известно, где нашли Миранду?

— Нет, но я думал… — Даниель замолчал и покачал головой.

— Мне трудно поверить, что это ее собственная комната. Помещение почти пустое, справа от туалетов.

— Изолятор.

— Почему она туда попала?

— Потому что…

Даниель снова замолчал; он словно не знал, что сказать.

— О чем вы думаете?

— Ее должны были запереть на ключ.

— Ключ торчит из замочной скважины.

— Как это? — громко спросил Даниель. — Ключ от изолятора был только у Элисабет.

— Кто такая Элисабет? — спросил Гуннарссон.

— Моя жена, — ответил Даниель. — Именно она дежурила этой ночью…

— А где она сейчас? — спросила Сонья.

— Что? — Даниель в смятении посмотрел на нее.

— Она дома?

У Даниеля сделался удивленный, неуверенный вид.

— Я думал, Элисабет поехала в больницу вместе с Ниной, — медленно проговорил он.

— Нет, Нину Муландер увезли одну.

— Разумеется, Элисабет поехала вместе с ней! Она никогда бы не…

— Я приехала сюда первая, — перебила Сонья.

От усталости ее голос стал резким и хриплым. — Здесь не было никого из персонала. Только толпа перепуганных девчонок.

— Но ведь моя жена была…

— Позвоните ей.

— Я уже звонил, у нее выключен телефон, — тихо сказал Даниель. — Я думал… Мне казалось…

— Свихнешься тут с вами, — буркнул Гуннарссон.

— Моя жена, Элисабет… — Голос у Даниеля все больше дрожал. — У нее сердечная недостаточность, она могла…

— Постарайтесь говорить спокойнее, — попросил Йона.

— У моей жены больное сердце… она работала ночью и должна быть здесь… а телефон не отвечает…

Глава 21

Даниель в смятении смотрел на них, дергая «молнию» куртки и повторяя, что у его жены больное сердце. Собака залаяла и так туго натянула привязь, что чуть не задохнулась. Захрипела, потом снова залаяла.

Йона подошел к заходящейся лаем собаке под деревом. Попытался утихомирить ее, отцепил поводок с ошейника. Собака тут же кинулась через весь двор к небольшому строению. Йона зашагал следом. Собака заскребла порог, ворча и сопя.

Грим посмотрел на Йону, на собаку и пошел за ними. Гуннарссон крикнул, чтобы он остановился, но Грим шел вперед — напряженный, с отчаянием на лице. Под ногами похрустывал гравий. Йона взял собаку за ошейник и оттащил от двери.

Гуннарссон побежал через двор и вцепился Даниелю в рукав, тот вырвался, упал, оцарапал руку о камни, поднялся.

Собака лаяла и возбужденно рвалась вперед.

У двери стоял полицейский в форме. Даниель хотел протиснуться мимо него, со слезами в голосе крича:

— Элисабет! Элисабет! Я должен…

Полицейский не пускал его; Гуннарссон тем временем подбежал к Йоне и стал помогать ему с собакой.

— Моя жена, — всхлипывал Даниель. — Это может быть моя…

Гуннарссон потащил собаку назад, под дерево.

Собака задыхалась, рыла лапами гравий и лаяла на дверь.

Надевая перчатки, Йона ощутил укол боли в глубине глазниц.

На покосившейся деревянной табличке под навесом крыши значилось «Прачечная».

Йона осторожно открыл дверь и заглянул в темное помещение. Маленькое окошко было открыто, и в воздухе жужжали сотни мух. На истертых половицах виднелись кровавые отпечатки собачьих лап. Не заходя, Йона скользнул взглядом по каменной печи и дальше.

Среди смазанных следов крови поблескивала крышка мобильного телефона.

Когда Йона чуть наклонился, стоя в дверном проеме, мухи загудели громче. На спине в луже крови лежала, открыв рот, женщина лет пятидесяти. На ней были джинсы, розовые носки и серая кофта. Было ясно, что женщина пыталась выползти отсюда, но кто-то вдребезги разнес ей верхнюю половину черепа.

Глава 22

Пиа Абрахамссон заметила, что едет быстровато.

Она рассчитывала выехать раньше, но церковное собрание в Эстерсунде затянулось.

Пиа глянула в зеркало, на сына. Головка лежит на подголовнике детского кресла, глаза за стеклами очков закрыты. Утреннее солнце сверкает между деревьями, падает на спокойное личико.

Пиа сбросила скорость до восьмидесяти километров в час, хотя дорога, бегущая по еловому лесу, была абсолютно прямой.

Пусто, призрачно.

Двадцать минут назад им навстречу попался лесовоз, груженный бревнами. Больше машин не было.

Пиа прищурилась, чтобы лучше видеть.

По обеим сторонам дороги монотонно мелькали столбы ограждения.

Человек — самое пугливое животное на свете, подумала Пиа.

В Швеции восемь тысяч километров дорожного ограждения. Не для защиты диких зверей, а для защиты людей. Через моря лесов протянулись узкие дорожки, с обеих сторон защищенные высокой сеткой.

Пиа быстро оглянулась на заднее сиденье — на Данте.

Она забеременела, когда служила пастором в общине Хессельбю. Отцом был редактор церковной газеты «Чюркан Тиднинг». Она помнит, как держала в руках тест на беременность и думала о том, что ей тридцать шесть лет.

Она сохранила ребенка — но не отца ребенка. Сын оказался лучшим из всего, что подарила ей жизнь.

Данте дремал, сидя в своем креслице. Голова тяжело упиралась в подголовник, мягкое одеяльце сползло на пол.

Перед тем как уснуть, он беспрерывно хныкал от усталости. Хныкал, что в машине воняет мамиными духами, что «Супер-Марио» закончилась и ему больше не во что поиграть…

До Сундсвалля оставалось не меньше двух миль, а потом еще сорок шесть до Стокгольма.

Ей уже основательно хотелось в туалет — во время церковного собрания она выпила слишком много кофе.

Где-то здесь должна быть заправка.

Пиа сказала себе, что не стоит останавливаться посреди леса.

Останавливаться посреди леса не стоит — и все-таки она сделала именно это.

Пиа Абрахамссон каждое воскресенье проповедовала своим прихожанам, что все происходящее с ними происходит во имя высшей цели, но всего через несколько минут ей суждено было стать жертвой слепого равнодушного случая.

Она свернула на обочину и остановилась у запертого шлагбаума, закрывавшего устроенный в ограждении проезд. За шлагбаумом протянулась грунтовая дорога, ведущая прямо в лес, видимо, к какой-нибудь лесопилке.

Пиа собиралась просто отойти так, чтобы ее не было видно с дороги, оставив дверцу машины открытой — чтобы услышать Данте, если он проснется.

— Мама!

— Поспи еще.

— Мама, не уходи.

— Кролик, мне нужно в туалет. Я оставлю дверь открытой. И все время буду тебя видеть.

Данте посмотрел на нее сонными глазами и прошептал:

— Я не хочу сидеть один.

Пиа улыбнулась малышу и погладила его по потной щечке. Она понимала, что слишком трясется над ним, превращает его в маменькиного сынка, но ничего не могла с собой поделать.

— Всего одна малю-юсенькая минутка, — улыбнулась она.

Данте уцепился за ее руку и не хотел отпускать, но Пиа высвободилась и достала из упаковки влажную салфетку.

Она вышла из машины, подлезла под шлагбаумом и пошла по грунтовой дороге к лесу, иногда оборачиваясь и махая Данте рукой.

А вдруг кто-нибудь свернет и снимет ее на мобильный телефон, пока она будет сидеть тут с голой задницей.

Фотографии писающего пастора заполнят ютьюб, фейсбук, все блоги и чаты.

Пиа вздрогнула, свернула с дороги и ушла подальше за деревья. Земля здесь растрескалась от тяжелых лесовозов и форвардеров.

Убедившись, что с большой дороги ее не видно, Пиа задрала юбку и присела на корточки.

Она заметила, что устала — ноги дрожали. Пиа оперлась рукой о ствол, поросший нагретым мохом.

Ее заполнило чувство легкости, и она закрыла глаза.

Когда Пиа снова открыла глаза, то увидела нечто непонятное. Какой-то зверь шел на задних лапах по лесовозной дороге, клонясь вперед и спотыкаясь.

Маленькая фигурка, покрытая грязью, кровью и глиной.

Пиа затаила дыхание.

Это не зверь. Существо походило на частицу леса, получившую возможность свободно двигаться и жить собственной жизнью.

Словно маленькая девочка, составленная из веток.

Существо шаталось, но упорно двигалось к шлагбауму.

Пиа поднялась и пошла следом за ним.

Она пыталась что-нибудь сказать, но слова застряли в горле.

Под ногой у нее сломалась ветка.

В лесу начал накрапывать редкий дождик.

Пиа двигалась медленно, как в кошмарном сне; она словно разучилась бегать.

Тем временем существо уже добралось до автомобиля. Руки странной девочки были обмотаны грязной тканью.

Пиа поскользнулась; она видела, как существо сбросило ее сумочку с сиденья, забралось в машину и захлопнуло дверцу.

— Данте! — задохнулась Пиа.

Машина рывком тронулась с места, проехала по мобильному телефону и связке ключей, вывернула на дорогу, проскребла по стальному ограждению, разделявшему дорогу на полосы, выровнялась и унеслась.

Пиа, плача и трясясь, добежала до шлагбаума.

Произошло неправдоподобное. Глиняный человечек появился ниоткуда, он просто возник здесь — и вот ее машина, а с ней и ее сын исчезли.

Пиа пролезла под шлагбаумом и двинулась по широкой пустой дороге. Она не кричала, не могла кричать. Слышала она только свое собственное прерывистое дыхание.

Глава 23

Мимо пролетал лес, капли дождя стучали по широкому ветровому стеклу. Датский дальнобойшик Матс Енсен, сидевший за рулем тяжелой фуры, заметил посреди дороги женщину, когда до нее оставалось метров триста. Енсен выругался и засигналил. Женщина дернулась от ревущего гудка, но не отбежала, а осталась стоять на дороге. Только когда шофер засигналил снова, она медленно сделала шаг в сторону, подняла голову и уставилась на приближающийся грузовик.

Енсен нажал на тормоз, ощутив, как прицеп давит на старый тягач. Колеса скользили, педаль пришлось нажать сильнее. Что-то лязгнуло, прицеп задрожал. Машина наконец затормозила.

Женщина стояла в трех метрах от капота. Только теперь Енсен заметил у нее под джинсовой курткой черное одеяние священника. Маленький белый прямоугольник воротничка светился на фоне черной рубашки.

У женщины было открытое, поразительно бледное лицо. Когда она, взглянув в боковое окошко, встретилась с Матсом глазами, по ее щекам потекли слезы.

Матс включил аварийную сигнализацию и вылез из кабины. От мотора исходил жар и сильный запах дизеля. Матс обошел машину. Женщина стояла, уперевшись одной рукой в фару и прерывисто дыша.

— Что случилось? — спросил Матс.

Женщина перевела на него взгляд. Глаза расширены. На ее лице пульсировал желтый свет мигающей сигнализации. Енсен спросил:

— Вам нужна помощь?

Женщина кивнула; Матс хотел провести ее вокруг машины. Дождь усилился; быстро темнело.

— Вас кто-то обидел?

Женщина сначала упиралась, но потом пошла за Матсом и залезла на пассажирское сиденье. Матс захлопнул за ней дверь, обежал машину и сел на свое место.

— Я не могу здесь стоять, машина перегородила дорогу, — пояснил он. — Я поеду дальше, ладно?

Женщина не ответила. Матс тронул фуру с места и включил «дворники».

— Вы не ранены?

Женщина помотала головой и прижала руку ко рту.

— Мой сын, — прошептала она. — Мой…

— Как вы сказали? Что случилось?

— Она увезла моего сына…

— Я звоню в полицию. Позвонить? Позвонить в полицию?

— О боже, — заплакала женщина.

Глава 24

Дождевые капли тяжело стучали по ветровому стеклу; «дворники» мотались туда-сюда, а полотно дороги впереди, казалось, кипит.

Пиа сидела в высокой теплой кабине, но ее била дрожь. Она не могла успокоиться. Пиа понимала, что ее объяснения бессвязны, но шофер все же позвонил в службу спасения. Он сообщил, что продолжит движение по шоссе номер 86, а потом — по шоссе номер 330, а в Тимро машина «скорой помощи» сможет забрать его пассажирку в больницу Сундсвалля.

— Какая больница? О чем вы? — спросила Пиа. — Речь не обо мне. Надо остановить машину, только это имеет значение.

Датчанин удивленно посмотрел на нее, и Пиа поняла: надо сделать над собой усилие и выражаться яснее. Изобразить спокойствие, хотя у нее земля уходит из-под ног и она словно висит в воздухе.

— Моего сына похитили, — сказала она.

Шофер повторил в телефон:

— Она говорит — ее сына похитили.

— Пусть полиция остановит машину. Красная «тойота-аурис». Номер не помню, но…

Шофер попросил диспетчера подождать.

— …Она едет прямо перед нами, по этой же дороге… Остановите ее… Моему сыну всего четыре года, он остался в машине, когда я…

Матс повторил ее слова диспетчеру, сказал, что сам он — водитель фуры, направляется на восток по шоссе номер 86 и находится примерно в четырех милях от Тимро.

— Пусть поторопятся…

Фура замедлила ход, проехала мимо согнутого светофора, по круговой развязке, прицеп загремел, когда колесо попало на «лежачего полицейского», потом разогналась, проезжая мимо белого кирпичного здания, и понеслась дальше по дороге, бежавшей параллельно реке.

Диспетчерская соединила датчанина с полицией; ответила женщина из патрульной машины с радиосвязью. Женщина назвалась Мирьей Златнек и сообщила, что находится всего в трех милях от них, на шоссе 330, в Юпэнгене.

Пиа Абрахамссон взяла у Матса телефон, сглотнула, чтобы подавить дурноту. Услышала свой голос — собранный, хоть и дрожащий:

— Мне передали трубку. Моего сына похитили, машина едет по шоссе… погодите…

Пиа обернулась к шоферу.

— Где мы? По какой дороге едем?

— Шоссе восемьдесят шесть.

— Насколько похититель опередил вас? — спросила Мирья.

— Не знаю. Может, минут на пять.

— Вы уже проехали Индаль?

— Индаль, — повторила Пиа.

— До него почти две мили, — громко сказал шофер.

— Тогда вот они, — сказала Мирья. — Тогда они попались…

Когда Пиа услышала эти слова, у нее полились слезы. Она быстро вытерла щеки. Женщина в патрульной машине переговаривалась со своим коллегой. Они собирались устроить засаду на шоссе 330, у моста через реку. Второй полицейский находился в Норданшё и обещал быть на месте через пять минут. Мирья бросила ему:

— Успеешь.

Фура катила по дороге вдоль реки, извивавшейся по малонаселенной провинции Медельпад. Они преследовали автомобиль, в котором сидел четырехлетний сын Пии; машины не было видно, но они знали, что она впереди. Деться с дороги ей было некуда. Восемьдесят шестое шоссе шло по отдаленным местам, но съездов с него не было — только бесконечные лесовозные дороги, уходящие прямо в лес: несколько миль по болотистой земле до лесозаготовок — и всё.

— Я больше не могу, — прошептала Пиа.

Через несколько миль их ждала развилка. Сразу после поселка Индаль одна дорога сворачивала на мост через реку, а потом шла почти прямо на юг. Другая так и тянулась вдоль реки, к побережью.

Пиа, сцепив руки, молилась. Далеко впереди две полицейские машины перекрыли обе дороги развилки. Одна машина стояла у опор моста на том берегу реки, другая находилась в восьми километрах к востоку.

И вот фура, в которой сидели датский шофер и пастор Пиа Абрахамссон, въехала в Индаль. Сквозь частый дождь они рассмотрели пустой мост над высокой бурной водой и синие отсветы мигалки полицейской машины, стоящей у основания моста на противоположном берегу.

Глава 25

Сержант Мирья Златнек развернула патрульную машину поперек дороги и потянула стояночный тормоз. Чтобы проехать мимо нее, машинам пришлось бы вывернуть на обочину и увязнуть двумя колесами в глубоком кювете.

Перед Мирьей тянулась длинная прямая дорога. Синие отсветы мигалки скользили по мокрому асфальту, по темной хвое и стволам деревьев.

Дождь тяжело стучал по ветровому стеклу.

Мирья немного посидела неподвижно, поглядывая через лобовое стекло на дорогу и обдумывая ситуацию.

Из-за ливня видимость была плохая.

Мирья рассчитывала, что день будет спокойным — почти все ее коллеги занимались погибшей в Бригиттагордене девочкой. К предварительному расследованию привлекли даже Государственную уголовную полицию.

Мирья втайне страшилась оперативной работы, которая была частью ее профессии. Страх этот развился, хотя Мирья никогда не попадала в ситуации, которые давали бы для него повод. Возможно, тут сыграла свою роль давняя семейная драма, впрочем случившаяся много лет назад.

Тревожность поселилась в ней как-то незаметно, и теперь Мирья предпочитала административные задания и работу по предотвращению преступлений.

Все утро Мирья просидела за письменным столом, читая рецепты на кулинарном форуме. Запеченное лосиное филе, ломтики картофеля в сливочном соусе с белыми грибами.

В Юпэнген Мирья поехала, чтобы взглянуть на угнанный прицеп. Там-то она и получила сообщение о похищенном мальчике.

Мирья сказала себе, что сумеет разобраться, — здесь машине с похищенным сыном сорокалетней женщины просто некуда было деться.

Этот участок пути походил на длинный туннель.

Машина с мальчиком или въедет на мост сразу за Индалем — а там дорогу перегородил коллега Мирьи, Лассе Бенгтссон, или окажется здесь — а тут вот она я, подумала Мирья.

Примерно в десяти километрах за машиной следует фура.

Конечно, скорости машины они не знают, но в любом случае все решится минут через двадцать, не больше.

Мирья говорила себе, что ребенка похитили, конечно, не в прямом смысле слова. Вероятно, речь идет о каком-нибудь споре из-за опекунства. Женщина, с которой говорила Мирья, слишком нервничала и не могла ничего объяснить связно, но из ее слов все же следовало, что автомобиль с ребенком находится где-то на дороге по эту сторону от электростанции Нильсбёле.

Скоро все кончится, сказала себе Мирья.

Очень скоро она вернется в свой кабинетик в полицейском участке, выпьет чашку кофе, съест бутерброд с ветчиной.

И все же что-то не давало ей покоя. Та женщина говорила о девочке с руками как ветки.

Мирья не спросила, как ее зовут. Не успела. Решила, что ее личные данные есть в службе спасения.

Возбуждение женщины пугало. Она часто дышала, а произошедшее в ее описании выглядело как нечто непостижимое, чему нет и не может быть объяснения.

Капли дождя отскакивали от ветрового стекла и капота. Мирья положила руку на рацию, немного посидела так и вызвала Лассе Бенгтссона.

— Что у тебя?

— Льет как из ведра, а в остальном все спокойно — ни машины, вообще ни черта… Погоди, вижу фуру. Здоровая, как черт знает что, на шоссе триста тридцать.

— Это ее водитель звонил, — сказала Мирья.

— И где та чертова «тойота»? Я стою тут уже минут пятнадцать, она должна появиться рядом с тобой через пять минут, если только какой-нибудь НЛО…

— Подожди минуту! — Мирья отсоединилась. Она заметила вдалеке свет автомобильных фар.

Глава 26

Мирья вылезла из патрульной машины и пригнулась. Прищурилась, чтобы лучше видеть приближающуюся машину сквозь частую сетку дождя.

Положила одну руку на пистолет в кобуре и пошла навстречу машине, левой рукой показывая, что водитель должен остановиться.

Вода, пузырясь, стекала в придорожную канаву, журчала в траве.

Машина замедлила ход. Мирья увидела у себя за спиной свою собственную тень — она дергалась на проезжей части в синих, бегущих по кругу отсветах от мигалки. В машине ожила рация, но Мирья осталась на дороге. Голоса в рации звучали, как из бочки, что-то потрескивало, но вот переговоры стали слышнее.

— До черта крови, — повторял какой-то молодой полицейский, описывая найденную в Бригиттагордене вторую жертву, женщину средних лет.

Машина медленно приблизилась, свернула на обочину и остановилась. Мирья пошла по направлению к ней. Пикап «мазда» с забрызганным грязью днищем. Дверь со стороны водителя открылась, и из машины вылез огромный мужчина в зеленом охотничьем жилете и флисовой кофте. Волосы у мужчины доходили до плеч, широкое лицо украшали мощный нос и узкие щелочки глаз.

— Вы один в машине? — крикнула Мирья и вытерла воду с лица.

Мужчина кивнул и взглянул на лес.

— Отойдите в сторону, — велела Мирья, подходя к нему.

Мужчина сделал шажок назад.

Мирья нагнулась, чтобы заглянуть в салон машины. Волосы намокли, со спины на шею лилась вода.

Сквозь залитое дождем, забрызганное грязью лобовое стекло трудно было что-то рассмотреть. На водительском сиденье — развернутая газета, мужчина сидел на ней. Мирья обошла вокруг машины, пытаясь рассмотреть, что лежит на узком заднем сиденье. Старый плед и термос.

Из рации донесся новый вызов, но Мирья не разобрала слова.

Охотничий жилет мужчины стал темно-зеленым от дождя. Из машины донеслось металлическое позвякивание.

Подняв глаза, Мирья увидела, что мужчина приблизился. Совсем чуть-чуть, сантиметров на двадцать — тридцать. Или ей просто показалось. Мирья не могла бы сказать это наверняка. Мужчина не отрываясь смотрел на нее, оглядел всю с ног до головы, наморщив мясистый лоб.

— Вы живете здесь, поблизости? — Мирья ботинком сбила грязь с номера, записала, снова пошла вокруг машины.

— Нет, — медленно ответил мужчина.

На полу возле пассажирского места стояла розовая спортивная сумка. Мирья старалась не упускать здоровяка из виду. За сиденьями лежало что-то, накрытое зеленым брезентом и стянутое крепежными ремнями.

— Куда направляетесь? — спросила Мирья.

Мужчина стоял неподвижно, только следил за ней взглядом. Вдруг из-под брезента полилась кровь, смешанная с грязью и хвоей.

— Что у вас там?

Мужчина не ответил, и Мирья согнулась над пространством за сиденьями. Дотянуться было нелегко, и Мирье пришлось опереться на машину. Мужчина чуть отступил в сторону. Мирья коснулась брезента, не сводя при этом взгляда с мужчины. Он облизнул губы. Мирья расстегнула кобуру, успев заметить под брезентом изящное копытце молодой косули, еще козленка.

Мужчина замер, освещенный мигалкой. Мирья шагнула назад, не снимая руки с пистолета.

— Где вы подстрелили косулю?

— Она лежала на дороге.

— Вы заметили место?

Он неторопливо сплюнул на землю, между собственными ботинками.

— Покажите, пожалуйста, водительские права.

Мужчина не ответил, не сделал ни малейшей попытки достать документы.

— Водительские права, — повторила Мирья. Она сама услышала неуверенность в своем голосе.

— Ну все, поговорили — и хватит. — Мужчина двинулся к своей машине.

— По закону вы обязаны сообщить о несчастном случае с диким животным…

Мужчина забрался на водительское сиденье, захлопнул дверцу и завел мотор. Мирья видела, как он объезжает полицейскую машину — двумя колесами в кювете. Когда он снова вырулил на дорогу и исчез из виду, Мирья подумала, что нужно было осмотреть машину получше, снять брезент целиком, заглянуть под плед на заднем сиденье.

Дождь шумел в листьях, где-то далеко, высоко в кроне дерева, каркала ворона.

Услышав за спиной тяжелый рев мотора, Мирья рывком обернулась и вскинула пистолет. Из-за дождя ничего не было видно.

Глава 27

На Матса Енсена орал по телефону начальник транспортной фирмы. Шея у датчанина пошла красными пятнами, он пытался объяснить ситуацию. Пиа слышала раздраженный голос в телефонной трубке, слышала, как начальник кричит про нарушение сроков и просранную доставку.

— Но… но люди ведь должны помогать дру…

— Вычту из зарплаты. Считай, что это моя тебе помощь.

— Ну спасибо. — Матс нажал «отбой».

Пиа молча сидела рядом с шофером. За окнами проносился густой лес. В кабине стоял гул от тяжелых капель дождя. В боковых зеркалах Пиа видела, как мотается прицеп, видела деревья, мимо которых они проезжали.

Матс, не отрывая взгляда от дороги, сунул в рот никотиновую жвачку. Грохотал мотор, гремели, соприкасаясь с асфальтом, тяжелые колеса.

Пиа смотрела на календарь, раскачивающийся от неровного хода машины. Лохматая женщина, стоя в бассейне, обнимала надувного лебедя. Внизу дата: август 1968 года.

Дорога пошла под горку, и в фуре загрохотал груз — брусковое железо.

Далеко впереди, в просвете между деревьями, сквозь пелену дождя ярко засветилось что-то синее. Дорогу перегородила полицейская машина.

У Пии тяжело и быстро забилось сердце. Она не сводила глаз с полицейской машины и женщины в темно-синей рубашке; та махала обеими руками. Фура еще не успела остановиться, а Пиа уже открыла дверь. Мотор вдруг с натугой загудел, под колесом что-то громко хрустнуло.

Пиа, цепляясь за поручни, вылезла из кабины и побежала к женщине в полицейской форме. У нее кружилась голова.

— Где машина? — спросила женщина.

— Как «где»? Вы о чем?

Пиа не отрываясь смотрела на женщину, пытаясь прочитать что-нибудь на мокром лице, но только испугалась серьезности ее взгляда. Пиа почувствовала, что у нее подгибаются ноги.

— Вы видели машину, когда обгоняли ее? — уточнила женщина в форме.

— Как «обгоняли»? — слабым голосом спросила Пиа.

Подошел Матс.

— Мы ничего не видели, — сказал он. — Наверное, вы слишком поздно устроили засаду.

— Ничего подобного. Я проехала всю дорогу, я же по ней приехала…

— Ну и где в таком случае эта машина?

Мирья кинулась к патрульной машине и вызвала коллегу.

— Лассе? — задыхаясь, проговорила она.

— Я тебя вызывал, ты не отвечала. У тебя там все нормально?

— Да где эта чертова «тойота»? — почти закричала Мирья. — Фура здесь, а «тойота» пропала.

— Других дорог здесь нет.

— Надо объявить машину в розыск. Перегородить восемьдесят шестое в другом направлении.

— Я сейчас отдам приказ. — И Лассе отключился.

Пиа стояла возле патрульной машины. Одежда промокла насквозь. Сержант Мирья Златнек села на водительское место, оставив дверцу открытой.

— Вы говорили, что спасете его, — сказала Пиа. — Вы обещали, я же вам поверила!

— Я знаю. Я ничего не понимаю, этого просто не может быть. По этим дорогам невозможно ездить на скорости под двести километров, у машины не было шансов проскочить мост до того, как там встал Лассе.

— Но где-то же она есть, — тяжело сказала Пиа и сорвала с рубашки белый воротничок.

— Подождите, — сказала вдруг Мирья. И вызвала отдел связи.

— Это машина триста двадцать один, — торопливо проговорила она. — Нам нужна еще одна машина, немедленно… Перед Аспеном… Тут есть одна узкая дорога, кто ее знает — может проехать от Чевсты до самого Мюккельшё… да, именно… Кто, вы сказали? Хорошо, тогда он будет здесь минут через восемь — десять…

Мирья вылезла из машины, посмотрела на дорогу, словно все еще надеялась на появление «тойоты».

— Мой мальчик… он пропал? — спросила ее Пиа.

— Им некуда было деться. — Мирья изо всех сил старалась говорить терпеливо. — Я понимаю, как вы встревожены, но мы их возьмем. Они, видно, где-то свернули и остановились, но никуда не делись… — Она замолчала, вытерла со лба дождевую воду, глубоко вдохнула и продолжила: — Мы перекроем оставшиеся пути, а потом поднимем вертолет спасательной службы…

Пиа расстегнула верхнюю пуговицу рубашки и оперлась одной рукой о капот полицейской машины. Дышать становилось все труднее; она пыталась успокоиться, но в груди что-то дергалось. Она понимала, что должна чего-то потребовать, но не могла собраться с мыслями. Она чувствовала только безнадежный страх и растерянность.

Глава 28

Хотя дождь лил по-прежнему, в лесу с деревьев падали только редкие капли.

Большой белый полицейский автобус неподвижно стоял под дождем на площадке посреди Бригиттагордена. В автобусе устроили что-то вроде штаб-квартиры; за столом с картами и ноутбуками сидели мужчины и женщины.

Разговор о начавшемся расследовании прервался — все слушали радиопереговоры о пропавшем мальчике. Полиция устроила засады на шоссе номер триста тридцать, на мосту Индальсбрун, возле Чевсты, и севернее, на шоссе номер восемьдесят шесть. Сначала полицейские уверенно говорили, что без труда остановят машину, а потом замолчали. Десять минут длилась пауза, потом из радио донесся треск и срывающийся голос доложил:

— Она пропала, машина пропала… она должна была быть здесь, но ее нет… Мы перегородили на хрен все дороги, какие тут есть, но она просто растворилась в воздухе… Я не знаю, что делать. — У Мирьи был усталый голос. — Мать мальчика сидит в моей машине, я поговорю с ней…

Полицейские в автобусе сидели тихо. Когда радио замолчало, они собрались вокруг лежащей на столе карты. Буссе Норлинг вел пальцем по шоссе номер восемьдесят шесть.

— Если дорогу перегородили тут и тут… машина никак не могла исчезнуть, — сказал он. — Очевидно, она свернула в какой-нибудь гараж в Бекке или Бьеллсте… или поехала по какой-нибудь лесовозной дороге, но это черт знает как странно.

— Они куда-нибудь да приедут, — заметила Сонья Раск.

— Мне одному кажется, что машину угнала Викки Беннет? — осторожно спросил Буссе.

Стук капель по крыше стал реже, но вода все так же лилась потоками по окнам автобуса.

Сонья села за ноутбук, вошла во внутреннюю полицейскую сеть и стала проверять базы подозреваемых и находящиеся в производстве дела о злоупотреблении опекунством.

— В девяти случаях из десяти… — начал Гуннарссон, откинувшись на спинку стула и чистя банан, — затруднения подобного рода разрешаются сами собой… Я так думаю, она сидела в машине со своим мужиком, они поругались; наконец он решил, что с него хватит, высадил ее на обочину и уехал.

— Она не замужем, — напомнила Сонья.

— По статистике, — продолжал Гуннарссон тем же менторским тоном, — большинство детей в Швеции рождается вне брака…

— Вот, — перебила его Сонья. — Пиа Абрахамссон ходатайствовала о личном опекунстве над своим сыном Данте, а отец пытался обжаловать…

— Значит, мы теряем связь с Викки Беннет? — спросил Буссе.

— Попробуйте сначала связаться с отцом, — предложил Йона.

— Я займусь этим, — вызвалась Сонья и ушла в глубь автобуса. Йона спросил:

— А что было под окном Викки Беннет?

— На земле — ничего, но мы нашли отпечатки и следы свернувшейся крови на подоконнике и на внешней стороны рамы, — ответил один из криминалистов.

— А на опушке?

— Мы не все успели осмотреть — пошел дождь.

— Но Викки, скорее всего, побежала прямо в лес, — задумчиво проговорил комиссар.

Он взглянул на Буссе Норлинга, сидевшего на старом стуле. Буссе согнулся над картой с циркулем, воткнул острие в Бригиттагорден и очертил круг.

— Машину угнала не она, — заявил Гуннарссон. — Черт возьми, невозможно три часа идти по лесу до восемьдесят шестого шоссе, а потом по самому шоссе, пока…

— Но в ночное время ориентироваться нелегко… так что она могла идти и три часа, — заметил Буссе.

Он пальцем прочертил на карте полукруг: с востока от болотистой местности — наискосок на север. Йона сказал:

— Тогда время сходится.

— Отец Данте сейчас на Тенерифе, — крикнула Сонья из хвоста автобуса.

Улле Гуннарссон тихо выругался, подошел к рации и вызвал Мирью Златнек.

— Это Гуннарссон. Вы сняли свидетельские показания у матери?

— Да, я…

— Получили какие-нибудь особые приметы?

— Это было нелегко. Мать тонет в эмоциях и не может дать связную картину. — Мирья шумно выдохнула. — Она страшно нервничает, говорит про скелет с нитками из рук, скелет вышел из леса. Девочка с окровавленным лицом, девочка с ветками вместо рук…

— Но она говорит — «девочка»?

— Я записала ее показания, но она говорит такие странные вещи… Ей надо успокоиться, только тогда она расскажет нам что-нибудь как следует…

— Но она упомянула какую-то девочку? — медленно проговорил Гуннарссон.

— Да… несколько раз.

Глава 29

Йона остановил машину возле заграждения на триста тридцатом шоссе, поздоровался с полицейскими, предъявил удостоверение и поехал дальше вдоль Индальсэльвен.

Комиссар уже знал, что воспитанниц Бригиттагордена временно поселили в гостинице «Ибис». Куратор Даниель Грим лежит в отделении скорой психиатрической помощи в больнице лена; заведующая, Маргот Лундин, находится у себя дома в Тимро, а Фадуумо Ахмед, который, когда требовалось, работал в Бригиттагордене санитаром, сейчас в отпуске и гостит у своих родителей в Венерсборге.

Сержант Мирья Златнек сказала, что Пиа Абрахамссон не устает твердить — она видела худенькую девочку с забинтованными руками. После этого стало ясно, что машину, в которой сидел малыш, угнала именно Викки Беннет.

— Какая-то загадка. Почему она не угодила в засаду на дороге? — сказал Буссе Норлинг.

В воздух подняли вертолет, но машины нигде не было — ни в поселке, ни на лесовозных дорогах.

Нет тут никакой загадки, подумал Йона. Девочке просто удалось спрятаться, не доезжая до полицейской засады.

Но где?

Она должна знать кого-то из жителей Индаля, кого-то, у кого есть гараж.

Комиссар потребовал, чтобы ему дали поговорить с воспитанницами, в присутствии детского психолога и опекуна из Службы помощи жертвам преступления. Комиссар обдумывал детали первого собрания, когда Гуннарссон вернул двух девчонок, убежавших в лес. Маленькая рыжая девочка смотрела телевизор и билась головой о стену. Девочка по имени Инди припомнила, что закрытые руками глаза как-то связаны с Викки, а потом, сообразив, что Викки пропала, девчонки стали кричать, перебивая друг друга. Некоторые воспитанницы утверждали, что она уснула, приняв слишком большую дозу стесолида. Альмира сплюнула на пол, Инди принялась тереть лицо и испачкала руки голубыми тенями с век.

Йона подумал: там было что-то с Туулой. Рыжей девочкой с белесыми ресницами и в розовых спортивных штанах. Сначала она крикнула, чтобы прочие замолчали, но она сказала еще что-то, пока девочки пытались перекричать друг друга.

Туула сказала, что Викки улизнула к своему хахалю.

Глава 30

Двухзвездочная гостиница «Ибис» располагалась на Тредгордсгатан, недалеко от сундсвалльского полицейского участка. Она была из тех гостиниц, где пахнет пылесосом, ковриками и застарелым сигаретным дымом. Фасад покрывала выкрашенная кремовой краской жесть. На стойке администратора — глубокая чаша с леденцами. Полиция переселила воспитанниц из Бригиттагордена в пять смежных номеров; в коридоре дежурили двое полицейских в форме.

Йона широко шагал по истертому полу.

Возле одной из дверей его ждала психолог Лиса Ерн. Темная челка с проседью, узкие губы нервно сжаты. Йона спросил:

— Туула уже здесь?

— Да, здесь…

Комиссар взялся за ручку двери, но Лиса сказала:

— Постойте! Насколько я поняла, вы находитесь здесь как наблюдатель от Государственной уголовной полиции и…

— Жизнь малыша под угрозой, — перебил комиссар.

— Туула почти ничего не говорит… Я как детский психолог рекомендую, к сожалению, подождать, пока она не проявит инициативу и сама не заговорит о том, что произошло..

— На это у нас нет времени. — И Йона снова взялся за ручку.

— Подождите, я… Очень важно быть на одной волне с ребенком. Не обвинять, не обращаться как с больным…

Йона открыл дверь и вошел в номер. Туула Лехти сидела на стуле, спиной к окнам. Совсем маленькая, всего двенадцать лет. Спортивный костюм, кроссовки.

Между пластинами жалюзи виднелись улица со стоящими на обочине машинами. На всех столах светлое фанерное покрытие, на полу — зеленый ковролин.

В глубине комнаты сидел, глядя в телефон, какой-то гладко причесанный мужчина в рубашке в синюю полоску. Опекун из социальной службы, понял Йона.

Комиссар уселся напротив Туулы, посмотрел на нее. Светлые брови, рыжие прямые волосы взъерошены.

— Мы встречались недавно. Сегодня утром, — начал он.

Девочка скрестила на животе веснушчатые руки. Губы у нее были узкими, почти бесцветными.

— Копа на мыло, — буркнула она.

Лиса Ерн обошла стол, села, нагнулась к девочке:

— Помнишь, я рассказывала, что иногда чувствую себя Дюймовочкой? Тут нет ничего странного. Только когда станешь взрослым, можно иногда почувствовать себя ростом с ноготок.

— Какие-то вы… смешные. — Туула взглянула Йоне в глаза. — Сами соображаете медленно? Или думаете, что это я медленно соображаю?

— Думаем, что ты соображаешь медленнее, чем нужно, — сказал комиссар.

Туула озадаченно улыбнулась и уже собралась было что-то сказать, но Лиса принялась убеждать ее, что это неправда и что комиссар просто пошутил.

Туула крепче обхватила себя руками и, надувшись, уставилась в стол.

— Ты вовсе не тугодумка, — повторила Лиса, переждав пару минут.

— Ну да, — прошептала Туула.

Она густо сплюнула прямо на стол и затихла, возя пальцем в плевке и растягивая его в звезду.

— Не хочешь поговорить? — шепнула Лиса.

— Только с финном, — еле слышно ответила Туула. Лиса, улыбаясь, переспросила:

— Что?

— Буду разговаривать только с финном. — Туула вздернула подбородок.

— Молодец, — натянуто улыбнулась психолог. Йона нажал кнопку диктофона, спокойно произнес формальности — время и место записи, перечислил присутствующих, назвал цель беседы.

— Как ты попала в Бригиттагорден? — начал он.

— Я жила в Лёвсте… Ну, там случилось кое-что, может, и не особо хорошее. — Туула потупилась. — Меня упекли в такое место… хотя я вроде еще маленькая для этого… Я вела себя спокойно, смотрела телик. Через год и четыре месяца меня перевели в Бригиттагорден.

— А в чем разница… если сравнить с Лёвстой?

— Ну… Бригиттагорден — он как настоящий дом… Ковры. Шкафы не прикручены к стенами этими гадскими шурупами… И двери не запирают, как психи, и не поднимают тревогу по любому поводу… Можно спать спокойно. И еще домашняя еда.

Йона кивнул и покосился на опекуна — тот все так же нажимал кнопки своего телефона. Психолог Лиса Ерн напряженно сопела, слушая беседу.

— Что вы вчера ели?

— Такос.

— На ужин пришли все?

Туула пожала плечами:

— Вроде да.

— А Миранда? Она тоже ела такос вчера вечером?

— Вы же расковыряли ей живот и проверили, что она ела, разве нет?

— Нет, не проверили.

— Почему?

— Пока не успели.

Туула широко улыбнулась и потянула вылезшую нитку на штанах. Обкусанные ногти с неровными краями.

— Я заглянула в изолятор, там зашибись было, — сказала она и начала раскачиваться на стуле.

— Ты видела, как лежала Миранда? — помедлив, спросил Йона.

— Да. Вот так. — Туула быстро закрыла лицо руками.

— Как по-твоему, зачем она так сделала?

Туула поддела ногой край покрытия, потом ногой же вернула его на место.

— Может, испугалась.

— А ты не видела, кто-нибудь еще так делал? — как бы равнодушно спросил комиссар.

— Нет. — Туула почесала шею.

— Вас не запирали в вашей комнате?

— В Бригиттагордене все равно что диспансер — ходишь, как хочешь, — улыбнулась Туула.

— У вас принято тихонько уходить из дома по ночам?

— Я никуда не ухожу.

Туула крепко сжала губы, наставила палец на психолога и сделала вид, что стреляет.

— Почему? — спросил Йона. Девочка встретила его взгляд и тихо ответила:

— Я боюсь темноты.

— А остальные?

Лиса слушала стоя; комиссар заметил раздраженную складку у нее между бровями.

— Уходят, — прошептала Туула.

— Что они делают, когда им удается улизнуть?

Девочка опустила взгляд и улыбнулась сама себе.

— Они же старше тебя, — не отставал комиссар.

— Старше. — Щеки и шея Туулы покраснели.

— Они встречаются с парнями?

Девочка кивнула.

— И Викки тоже?

— Да, она убегала по ночам. — Туула нагнулась поближе к комиссару.

— Ты знаешь, к кому?

— К Деннису.

— Кто это?

— Не знаю, — прошептала Туула.

— Но его зовут Деннис. А фамилия у него есть?

— Нет.

— Сколько времени Викки нет на месте?

Туула пожала плечами и стала ковырять обивку стула.

Глава 31

Прокурор Сусанна Эст ждала перед гостиницей «Ибис», возле большого «форда-фэарлейн». Круглое лицо без косметики. Светлые волосы завязаны в «хвост»; черные брюки, серый жакет. Сусанна крепко почесала шею, и уголок воротника теперь смотрел вверх.

— Ты не против, если я поиграю в полицейского? — спросила она, покраснев.

— Ну что ты. — Йона пожал ей руку.

— Сейчас мы опрашиваем соседей, осматриваем гаражи, сараи, парковки и так далее. — Сусанна была серьезна. — Сжимаем кольцо — не так много мест, где можно спрятать машину…

— Согласен.

— Но теперь, когда у нас есть имя, дело, конечно, пойдет быстрее. — Сусанна улыбнулась и открыла переднюю дверцу «форда». — В районе поисков живут четыре человека по имени Деннис.

— Я поеду с тобой. — Комиссар сел в «вольво».

«Форд» нырнул вниз, вывернул на дорогу и покатил к Индалю. Комиссар ехал следом, думая о Викки.

Ее мать, Суси Беннет, была наркоманкой и жила на улице, пока зимой прошлого года не умерла. Викки жила в разных семьях и детских домах с шестилетнего возраста и, видимо, быстро выучилась оставлять старые и заводить новые привязанности.

Если Викки убегала из Бригиттагордена и встречалась по ночам с кем-то, то этот кто-то должен жить где-то поблизости. Может быть, он ждал ее в лесу или на дороге, может, девочка шла по восемьдесят шестому шоссе до его дома в Баггбёле или в Вестлонинге.

Асфальт потихоньку высыхал, дождевая вода стекала в канаву, собиралась в мелкие лужи. Небо прояснилось, но с веток деревьев еще капало.

Прокурор позвонила Йоне; разговаривая, она поглядывала на него в зеркало заднего вида.

— Мы нашли одного Денниса в Индале. Ему семь лет… и еще одного Денниса, уже в Стиге, но сейчас он работает в Лидсе…

— Остаются двое, — констатировал комиссар.

— Да. Деннис и Лувиса Кармстедт, живут возле Томминга. У них мы еще не были. И есть еще один Деннис Роландо, живет с родителями к югу от Индаля. Мы ездили к родителям, там чисто. Но Роландо владеет большим нежилым зданием на Кварновег, туда мы не попали… там точно ничего, потому что когда ему позвонили, он как раз ехал в Соллефтео.

— Взломайте дверь.

— Ладно. — Сусанна отключилась.

Пейзаж расширялся, по обеим сторонам дороги потянулась пашня. Земля, зелень — все искрилось и блестело. Красные домики крестьянских усадеб жались к опушкам, а за усадьбами на много миль раскинулся лес.

Йона проезжал тихий Эстаншер; двое полицейских в форме резали болгаркой петли массивной железной двери какого-то склада. На стену брызнул целый сноп искр. Полицейские воткнули лом, выломали дверь и вошли. По внутренности темной постройки зашарил свет фонариков. Под грязным пластиком стояли штук пятьдесят аркадных автоматов с играми вроде «Космических захватчиков», «Астероидов» и «Уличного бойца».

Сусанна Эст взяла телефон и взглянула на Йону в зеркало заднего вида. Телефон комиссара зазвонил. Сусанна быстро проговорила, что остается всего один адрес. Это недалеко. Они будут там через десять минут.

Сусанна сбросила скорость; комиссар следом за ней свернул направо, поехал по дороге между двумя болотистыми выгонами и дальше, в лес. Желтый деревянный дом, жалюзи на всех окнах опущены. В ухоженном саду росли яблони, посреди участка висел гамак в сине-белую полоску.

Они остановились и вместе подошли к припаркованной поблизости полицейской машине.

Йона поздоровался с полицейскими, потом взглянул на дом с опущенными жалюзи.

— Мы не знаем, угнала ли Викки машину, чтобы похитить ребенка, или ей просто понадобилась машина, на заднем сиденье которой случайно оказался малыш, — сказал он. — Но мы в любом случае должны рассматривать ребенка как заложника.

— Как заложника, — тихо повторила прокурор.

Она подошла поближе, позвонила, крикнула, что полиция взломает дверь, если хозяева не откроют. В доме кто-то зашевелился. Скрипнули половицы, упало что-то тяжелое вроде стула. Комиссар сказал:

— Я захожу.

Один из полицейских не спускал глаз с входной двери, боковой лужайки и ворот гаража, а второй следом за Йоной пошел вокруг дома.

Ботинки и брючины у обоих вымокли в высокой траве. На задах дома ступеньки бетонной лестницы вели вниз, к двери с непрозрачным окошком. Комиссар с силой пнул дверь; из косяка полетели щепки, на прорезиненный коврик посыпались осколки.

Глава 32

Осколки хрустели под ногами, когда Йона входил в опрятную прачечную с гладильным катком.

Миранду убили в тот момент, когда она сидела на стуле, подумал Йона. Элисабет бежала в одних чулках; за ней гнались через всю усадьбу и загнали в прачечную, она пыталась отползти, но ее забили насмерть. Убийца стоял перед ней.

Комиссар ощущал тяжесть нового пистолета, висевшего в кобуре под правой рукой. «Смит-и-вессон» сорок пятого калибра был чуть тяжелее прежнего оружия комиссара, вмещал меньше патронов, но позволял быстрее сделать первый выстрел.

Йона осторожно открыл скрипнувшую дверь и заглянул в крестьянскую кухню. На круглом столе большая керамическая миска с красными яблоками, от красивой дровяной печи тянет дымом. На большом блюде оттаивает замороженное тесто для коричных булочек, ящик с острыми ножами выдвинут.

Сквозь пластинки жалюзи из сада доносился запах влажной зелени.

Йона прошел в прихожую и услышал, как зазвенела люстра на потолке. Спутались стеклянные подвески. Лампа качалась: кто-то ходил по верхнему этажу.

Комиссар крадучись поднялся по лестнице, поглядывая вниз. Под темной лестницей висела какая-то одежда.

Йона поднялся на верхнюю площадку, почти бесшумно проскользнул вдоль перил и оказался в спальне с двуспальной кроватью. Жалюзи опущены, люстра не горит.

Комиссар вошел, проверил линию огня, отступил в сторону.

На кровати, на пестром покрывале лежал оптический прицел охотничьего ружья.

Совсем рядом кто-то дышал. Комиссар сделал еще пару шагов и направил пистолет в угол. За открытым гардеробом стоял, уставившись на него, русоволосый мужчина с покатыми плечами.

Мужчина был бос и одет в синие джинсы и белую футболку с надписью Stora Enso.[2] Пряча что-то за спиной, он медленно двигался вправо, к кровати.

— Я из уголовной полиции. — Йона чуть опустил пистолет.

— Это мой дом, — сдавленно ответил мужчина.

— Вам следовало открыть.

По щекам мужчины тек пот.

— Вы сломали заднюю дверь?

— Да.

— Ее можно будет починить?

— Сомневаюсь.

На раздвижной двери гардероба сверкнуло дымчатое зеркало. Йона рассмотрел, что прячет за спиной мужчина. Большой кухонный нож. Комиссар спокойно сказал:

— Мне надо осмотреть ваш гараж.

— Там стоит моя машина.

— Положите нож на кровать и покажите мне гараж.

Мужчина перестал прятать нож и сам посмотрел на него. Потертая лакированная рукоять, лезвие много раз точили.

— Мне некогда ждать, — поторопил Йона.

— Зря вы сломали мой…

Комиссар внезапно уловил движение у себя за спиной. По полу простучали босые пятки. Йона успел только отклониться в сторону, не спуская глаз с ножа. Со спины к нему метнулась какая-то тень. Йона извернулся, в полуобороте поднял руку, размахнулся и локтем встретил несущуюся на него фигуру.

Он снова направил дуло пистолета на мужчину с ножом; на его локоть грудью налетел какой-то мальчик. У мальчика перехватило дыхание, он попытался за что-нибудь ухватиться, но упал на колени. Втянул в себя воздух, свернулся на полу, сминая ковер, и остался лежать на боку. Он пытался отдышаться.

— Они из Афганистана, — тихо сказал мужчина. — Им нужна помощь…

— Не положите нож — прострелю вам ногу, — перебил Йона.

Мужчина снова посмотрел на нож и швырнул его на кровать. Вдруг в дверях показались двое детей помладше. Малыши вытаращили глаза на комиссара.

— Укрываете беженцев? — спросил Йона. — Сколько вы на этом зарабатываете?

— Кто бы мне за это платил! — возмутился мужчина.

— Так вы берете с них деньги или нет?

— Нет, не беру.

Йона взглянул в темные глаза мальчика и спросил:

— Do you pay him?[3]

Мальчик помотал головой. Мужчина сказал:

— Ни один человек не может быть вне закона.

— Yo u don’t have to be afraid, — ободрил Йона старшего мальчика. — I promise I will help you if you are abused in any way.[4]

Мальчик долго смотрел Йоне в глаза. Потом покачал головой и прошептал:

— Dennis is a good man.[5]

— Вот и отлично, — заметил комиссар, взглянул мужчине в глаза и вышел.

Он спустился по лестнице и направился в гараж. Постоял, глядя на старый пыльный «сааб». Комиссар думал о том, что Викки и Данте пропали и мест, где их можно искать, больше не осталось.

Глава 33

Флора Хансен мыла истертый линолеум прихожей. Левая щека все еще горела от оплеухи, и странно шумело в ушах. Линолеум был старый, потускневший, но от воды сухие потертости в коридоре ненадолго заблестели.

По комнатам распространялся мягкий аромат жидкого мыла.

Флора выбила все ковры и основательно убрала гостиную, где стоял телевизор, тесную кухоньку и комнату Ханса-Гуннара, но в спальню Эвы пока не входила — ждала, когда по телевизору начнется «На солнечной стороне».

И Эва, и Ханс-Гуннар были фанатами этого сериала и ни за что не пропустили бы ни одной серии.

Флора сильными движениями вытерла влажный пол насухо, серая тряпка шлепала по плинтусам. Двигаясь задом наперед, Флора случайно задела старую картинку, которую сама сделала тридцать лет назад, еще в детском саду. Дети наклеивали на деревянную дощечку кусочки пластика, а потом покрывали свое произведение золотой краской из баллончика.

Послышалась музыка — сериал начинался.

Этим надо воспользоваться.

В спине дернуло, когда Флора подняла тяжелое ведро и понесла его в комнату Эвы.

Она закрыла за собой дверь и поставила ведро на пороге, чтобы дверь нельзя было распахнуть.

Сердце тяжело колотилось. Флора макнула швабру в ведро, отжала воду и посмотрела на свадебную фотографию на прикроватном столике.

Эва прятала ключ от секретера за рамкой фотографии.

Флора выполняла всю работу по хозяйству — за это ей разрешали жить в комнатушке для прислуги. Флоре пришлось вернуться к Эве и Хансу-Гуннару, когда она лишилась страховки, потеряв место санитарки в больнице святого Йорана.

Девочкой Флора мечтала о том, что ее настоящие родители придут и заберут ее, но они, видимо, были наркоманы — Ханс-Гуннар и Эва говорили, что о них ничего не известно. Флора попала к дяде с тетей, когда ей было пять лет, а что было до этого — не помнила. Ханс-Гуннар всегда твердил ей, что она обуза; подростком Флора уже вовсю мечтала вырваться из их дома. В девятнадцать лет она устроилась в больницу санитаркой и в тот же месяц переехала в собственную квартиру в Каллхелле.

Со швабры капало, когда Флора подошла к окну и принялась вытирать пол насухо. Покрытие под батареей почернело от постоянных протечек. Старые жалюзи висят косо, они сломаны. На подоконнике между пеларгониями стоит красная расписная лошадка — сувенир из Реттвика.

Флора медленно подвинулась к прикроватному столику, остановилась, прислушалась.

Слышно, как работает телевизор.

На свадебной фотографии — молодые Эва и Ханс-Гуннар. На нем — костюм и серебристый галстук. Белесое небо. На холме возле церкви стоит черная колокольня с куполом-луковкой. Башня торчит над головой Ханса-Гуннара словно странная шляпа. Эта фотография всегда вызывала у Флоры неприятное чувство — она и сама не знала почему.

Флора старалась дышать спокойно.

Она осторожно прислонила швабру к стене, однако сначала дождалась, когда тетка засмеется над чьей-то репликой, и только потом взяла фотографию в руки.

С обратной стороны рамки висел латунный ключик с завитушками. Флора сняла ключ с крючочка, но тут же уронила его — так дрожали руки.

Ключ со звоном упал на пол и отскочил под кровать.

Флора нагнулась; ей пришлось опереться на руки.

В коридоре послышались шаги; Флора ждала, лежа на полу. Кровь пульсировала в висках.

Пол за дверью скрипнул, и все снова стихло.

Ключ лежал у самой стены, среди пыльных проводов. Флора потянулась и достала его, встала, еще подождала, потом подошла к секретеру. Отперла, откинула тяжелую крышку, выдвинула ящичек. Среди открыток из Парижа и с Майорки лежали конверты, где Эва держала деньги на хозяйственные нужды. Флора открыла конверт с деньгами для оплаты счетов, вытащила половину, сунула купюры в карман, быстро вернула конверт на место и хотела задвинуть ящичек, но что-то мешало.

— Флора! — крикнула Эва.

Флора снова потянула ящик к себе, ничего странного не увидела, еще раз попыталась задвинуть, но руки слишком дрожали, и у нее ничего не вышло.

В коридоре опять послышались шаги.

Флора втиснула ящик на место — он косо, но вошел, плохо и неохотно. Флора закрыла секретер, но запереть не успела.

Дверь теткиной спальни распахнулась, задев ведро; вода выплеснулась на пол.

— Флора!

Флора взяла швабру, что-то пробормотав, отставила ведро, вытерла воду и продолжила убираться.

— Не могу найти свой крем для рук, — сказала Эва.

Глаза выпучены, носогубные складки у недовольно изогнутого рта углубились. Тетка босиком стояла на только что вытертом полу, желтые спортивные штаны висели мешком, белая футболка натянулась на животе и могучей груди.

— Он… кажется, он стоит в шкафчике в ванной, по-моему, возле тоника для волос. — И Флора снова макнула швабру в ведро.

По телевизору началась рекламная пауза, звук стал громче, резкие голоса заговорили о ножном грибке. Эва стояла в дверях, глядя на Флору.

— Хансу-Гуннару не понравился кофе, — произнесла она.

— Мне очень жаль. — Флора отжала воду.

— Он говорит, ты подсыпала в пакет дешевый кофе.

— Зачем…

— Не ври, — оборвала Эва.

— Я и не вру, — промямлила Флора, возя шваброй по полу.

— И ты прекрасно знаешь, что должна забрать у него грязную чашку и принести новый кофе.

Флора прислонила швабру к стенке возле двери, сказала «извините» и пошла в гостиную. Ключ и деньги слегка оттягивали карман. Ханс-Гуннар даже не взглянул на нее, когда она взяла чашку, стоявшую возле тарелки с печеньем.

— Эва, где ты там! — крикнул он. — Начинается!

От его крика Флора дернулась, заторопилась и в прихожей столкнулась с Эвой. Она заставила себя посмотреть тетке в лицо и спросила:

— Вы помните, что сегодня вечером у меня курсы для тех, кто ищет работу?

— Ты же до сих пор никуда не устроилась.

— Да, но на курсы надо ходить, такие правила… Я сварю новый кофе и постараюсь закончить уборку… так что шторы заберу, наверное, завтра утром.

Глава 34

Флора отдала деньги человеку в сером плаще; на лицо ей упали капли с его зонтика. Человек отдал Флоре ключ и попросил, когда она закончит, бросить ключ в почтовую щель антикварного магазина. Как обычно.

Флора сказала «спасибо» и побежала дальше. Швы старого плаща начинали пропускать воду. Флоре уже исполнилось сорок, но лицо ее было детским, как у маленькой девочки. И еще — это было лицо одинокого человека.

Ближайший к площади Уденплан отрезок Уппландсгатан полон антикварных магазинов и лавочек со всякими диковинами. В витринах сверкают хрустальные люстры коллекционная посуда, старинные игрушки из раскрашенной жести, фарфоровые куклы, медали и часы с маятником.

Возле забранной решеткой стеклянной двери антикварного магазина «Карлен» есть дверь поменьше — она ведет в небольшое подвальное помещение. Флора скотчем приклеила на непрозрачное стекло картонную табличку, на которой значилось: «Спиритический сеанс». Узкая лестница вела вниз, в подвал, где шумело в трубах каждый раз, когда кто-нибудь наверху спускал в туалете воду или включал краны. Этот подвал Флора уже семь раз снимала для своих сеансов. Каждый раз приходило от четырех до шести человек — это позволяло только покрыть расходы на аренду. Флора связывалась с кое-какими газетами, предлагала написать о ее способности беседовать с духами, но ответа не получила. Перед сегодняшним сеансом она дала большое объявление в нью-эйджевский журнал «Феномен».

У Флоры оставалось всего несколько минут — скоро соберутся участники сеанса, но она знала, что делать. Торопливо отодвинула мебель, поставила в круг двенадцать стульев.

На стол, стоящий посреди комнаты, она положила две фигурки в костюмах восемнадцатого века, взятые из антикварного кукольного домика. Дама и кавалер с фарфоровыми личиками. По мысли Флоры, они должны были создать атмосферу прошедших времен. Сразу после сеанса она уберет их в дубовый шкаф — если честно, они ей не нравились.

Вокруг кукол Флора поставила двенадцать чайных свечей. Спичкой вдавила в стеарин одной свечки немного стронциевой соли и замазала углубление.

Потом подошла к шкафу, чтобы завести старый будильник, уже опробованный четыре сеанса назад. У будильника недоставало язычка, так что из шкафа слышался только неровный кашель. Однако Флора не успела завести часы: открылась уличная дверь — явились первые участники сеанса. Стряхнули у двери зонтики, стали спускаться по лестнице.

Флора случайно взглянула в прямоугольное зеркало на стене и встретила свой собственный взгляд. Она перевела дух, разгладила серое платье, купленное в секондхенде.

Легкая улыбка сразу придала лицу выражение спокойствия.

Флора зажгла курильницу и тихо поздоровалась с Диной и Ашером Сибелиусами. Гости, тихо переговариваясь, вешали плащи.

Участниками сеанса почти всегда оказывались одни старики, сознающие, что до смерти осталось не так много времени. Они не в состоянии были смириться с потерями, с мыслью, что смерть — это навсегда.

Дверь снова открылась, и кто-то стал спускаться по лестнице. Какая-то пожилая пара — Флора их еще не видела.

— Добро пожаловать, — тихо пригласила Флора.

Она как бы против своей воли задержала взгляд на мужчине, словно увидев что-то особенное, после чего якобы стряхнула наваждение и попросила пришедших занимать места.

Снова хлопнула дверь, и прибыли новые гости.

Когда часы показывали десять минут восьмого, Флоре пришлось смириться с мыслью, что больше сегодня никто не придет. Девять человек — это рекорд, но все равно недостаточно, чтобы вернуть позаимствованные у Эвы деньги.

Флора старалась дышать спокойно, но коленки у нее все равно дрожали, когда она вошла в большую комнату без окон. Участники уже сидели в кружок. Разговор прервался, и все взгляды устремились к ней.

Глава 35

Флора зажгла стоящие на подносе свечи, села на свое место и лишь после этого позволила себе оглядеть гостей. Пятерых она видела и раньше, а остальные пришли в первый раз. Прямо напротив Флоры сидел мужчина лет тридцати, не больше. Красивое, по-мальчишески открытое лицо.

— Добро пожаловать… ко мне в гости. — Флора заметно сглотнула. — Думаю, пора начать…

— Да, — ласково-скрипуче отозвался старый Ашер.

— Возьмемся за руки, образуем круг! — тепло призвала Флора.

Молодой мужчина в упор смотрел на нее. Смеющийся любопытный взгляд. От напряженного ожидания у Флоры свело живот.

Какое-то густое черное молчание затопило полуподвал; десять человек образовали круг, ощущая, как мертвые собираются у них за спинами.

— Не разрывайте круг, — обратилась Флора к группе. — Что бы ни случилось, не разрывайте круг. Иначе те, кто придут к нам, не смогут найти дорогу назад, в другой мир.

Гости Флоры были очень стары; смерть отняла у них больше родных и близких, чем оставила, так что они воспринимали загробный мир как место, полное знакомых лиц.

— Не стоит спрашивать мертвых о дне собственной смерти, — предостерегла Флора. — И не спрашивайте о дьяволе.

— Почему? — улыбнулся молодой мужчина.

— Не все духи добры, а круг — это лишь врата в другой мир…

Темные глаза мужчины сверкнули:

— Демоны?

— Это вряд ли, — невесело улыбнулась Дина Сибелиус.

— Моя задача — охранять врата, — серьезно сказала Флора. — Но те… они чуют наше тепло, видят, как горит свет.

Снова стало тихо. Шумело в трубах. Послышалось странное гудение — словно муха попала в паутину.

— Вы готовы? — медленно спросила Флора.

Участники невнятно дали понять, что готовы, и Флора вздрогнула от удовольствия, заметив, что в комнате воцарилось совершенно особое внимание. Ей казалось, она слышит, как бьются их сердца, чувствовала, как пульсирует кровь.

— Я погружаюсь в транс.

Флора задержала дыхание и схватила руки Ашера Сибелиуса и новой женщины. Зажмурилась, выждала, сколько могла, борясь с искушением вдохнуть; наконец она судорожно дернулась, втянула воздух в легкие. Выждав еще немного, она сказала:

— У нас столько гостей из другого мира!

Те, кто бывал на сеансах раньше, загудели в знак одобрения.

Флора чувствовала, что молодой человек смотрит на нее, ощущала его цепкий заинтересованный взгляд на своих щеках, волосах, шее.

Она опустила глаза и подумала: начать надо с Виолет, это убедит молодого человека. Флора уже знала ее историю, но пока не торопилась. Виолет Ларсен была отчаянно одинока. Пятьдесят лет назад она потеряла единственного сына. Однажды вечером мальчик заболел эпидемическим менингитом, и ни одна больница не приняла его из-за боязни заражения. Всю ночь муж Виолет возил малыша из больницы в больницу. На рассвете мальчик умер у него на руках. Горе сломало отца, и он умер годом позже. Эта роковая ночь навсегда погасила счастье женщины. Виолет стала бездетной вдовой. И прожила так полвека.

— Виолет! — прошептала Флота.

Старуха подняла на нее слезящиеся глаза:

— Да?

— Здесь находится ребенок, ребенок, который держит за руку мужчину.

— Как их зовут? — дрожащим голосом прошептала Виолет.

— Их зовут… Мальчик говорит, что вы всегда звали его Юссе.

Виолет беззвучно вскрикнула и прошептала:

— Это он, мой маленький Юссе.

— А мужчина… мужчина говорит, что вы знаете, кто он. Вы — его цветок.

Виолет кивнула, улыбнулась:

— Это мой Альберт.

— Они передают вам… — серьезно продолжала Флора. — Они говорят, что находятся рядом с вами каждый день, каждую ночь и что они никогда не оставляют вас в одиночестве.

Крупные слезы покатились по морщинистым щекам Виолет.

— Мальчик просит вас не горевать. Он говорит: мама, мне хорошо. Папа все время со мной.

— Мне так вас не хватает, — всхлипнула Виолет.

— Я вижу мальчика, он стоит прямо рядом с вами, касается вашей щеки, — прошептала Флора.

Виолет тихо заплакала; все молчали. Флора ждала, пока жар стеариновой свечи подожжет стронциевую соль, но дело затягивалось.

Она пробормотала что-то себе под нос, размышляя, что же предпринять. Закрыла глаза и принялась тихонько раскачиваться на стуле, бормоча:

— Их здесь много… Так много… Они теснятся в узких воротах, я ощущаю их присутствие, они тоскуют по вас, так хотят поговорить с вами…

Флора замолчала — свеча на подносе наконец затрещала.

— Не ссорьтесь там в дверях, — тихо проговорила Флора.

Потрескивающая свечка внезапно вспыхнула красным пламенем; кто-то из участников сеанса вскрикнул.

— Тебя мы не ждем, ты останешься за дверью, — решительно произнесла Флора и подождала, когда красный огонь погаснет. — А сейчас я хочу поговорить с мужчиной в очках… Да, подойди ближе. Как тебя зовут?

Она прислушалась, наклонив голову.

— Ты хочешь, чтобы все было как всегда. — Флора повернулась к участникам. — Он хочет, чтобы все было как всегда. Пусть все будет как всегда — котлеты, вареная картошка и…

— Это мой Стиг! — выдохнула женщина, сидевшая рядом с Флорой.

— Трудно расслышать, что он говорит. Их здесь так много, они перебивают его…

— Стиг, — шептала женщина.

— Он говорит — «прости»… он хочет, чтобы вы простили его.

Флора чувствовала, как дрожит в ее руке рука старушки.

— Я простила тебя, — прошептала старая женщина.

Глава 36

После сеанса Флора скупо простилась с гостями. Она знала, что в эти минуты людям хочется побыть наедине со своими фантазиями и воспоминаниями.

Медленно ходила она по комнате, задувала свечи и расставляла стулья по местам. Она всем телом ощущала блаженство оттого, что все прошло так хорошо.

Перед сеансом Флора поставила в прихожей ларчик, куда посетители бросали плату. Флора посчитала деньги; оказалось, что их не хватит, чтобы вернуть взятое у Эвы. На следующей неделе состоится еще один спиритический сеанс. Это ее последний шанс вернуть деньги так, чтобы ее не разоблачили.

Флора давала объявления в «Феномене», но посетителей все-таки было слишком мало. Она начала просыпаться по ночам; лежала, уставясь в темноту сухими глазами, и размышляла, что предпринять. В конце месяца Эва обычно оплачивала счета, так что день, когда она заметит недостачу, неотвратимо приближался.

Когда Флора вышла на улицу, дождь уже перестал. Небо было черным. Уличные фонари и неоновые витрины отражались в мокром асфальте. Флора заперла дверь и бросила ключ в почтовую прорезь антикварного магазина «Карлен».

В тот момент, когда Флора, сняв картонку с объявлением, совала ее в сумочку, она заметила в дверях рядом с собой чью-то фигуру. Тот молодой человек с сеанса. С извиняющейся улыбкой он шагнул к Флоре:

— Добрый вечер. Я хотел спросить… можно пригласить вас на бокал вина?

— Нет, — ответила Флора со своей обычной застенчивостью.

— Вы просто невероятная.

Флора не знала, что отвечать. Она почувствовала, что заливается краской, и чем дольше он на нее смотрит, тем больше.

— Понимаете, я завтра улетаю в Париж, — соврала она.

— Я успею задать несколько вопросов?

Флора сообразила, что он, видимо, журналист из какой-нибудь газеты из тех, с которыми она пыталась связаться, и продолжила:

— Улетаю завтра рано утром.

— Дайте мне полчаса. У вас ведь найдется полчаса?

Пока они быстрым шагом поднимались по улице к ближайшей закусочной, молодой человек успел сообщить, что его зовут Юлиан Борг и что он пишет для газеты «Нера».

Через несколько минут Флора уже сидела рядом с ним за столиком, покрытым одноразовой скатертью. Она осторожно попробовала красное вино. Сладость и горечь смешались во рту, по телу растекся жар. Юлиан Борг ел салат «Цезарь», с любопытством поглядывая на Флору.

— Как все началось? — спросил он. — Вы всегда видели духов?

— В детстве мне казалось, что все могут видеть духов и нет ничего странного в том, что они являются мне. — Флора покраснела — очень уж легко она соврала.

— Что именно вы видели?

— Что у нас дома живут люди, которых я не знаю… Я думала, что это просто такие люди… Иногда ко мне в комнату заходил какой-то ребенок, и я пыталась играть с ним…

— Вы рассказывали о том, что видите, своим родителям?

— Я довольно рано научилась молчать об этом, — сказала Флора и отпила еще вина. — Только сейчас я по-настоящему поняла, что многие люди нуждаются в духах, даже если сами их не видят… а духи нуждаются в людях. Так я и поняла свою задачу… Я стою между мирами и помогаю людям и духам встретиться.

Несколько секунд она отдыхала в теплых глазах Юлиана Борга.

На самом деле все началось, когда Флора потеряла место санитарки. Она все реже видела своих прежних коллег и за год растеряла всех друзей. Когда Флора лишилась и страховки, и пособия по безработице, ей пришлось вернуться к Эве и Хансу-Гуннару.

На курсах по маникюру, организованных биржей труда, Флора свела знакомство с Ядранкой из Словакии. У Ядранки случались приступы тяжелой хандры, но когда она чувствовала себя хорошо, то зарабатывала деньги тем, что принимала запросы на сайте под названием «Журнал Таро».

Они начали общаться, и однажды Ядранка взяла Флору на большое собрание Искателей Правды. После собрания они задумались, как облегчить жизнь себе и другим, а всего через несколько месяцев нашли то самое подвальное помещение на Уппландсгатан. После двух сеансов депрессия подруги усилилась, и ей пришлось лечь в клинику. Флора стала проводить сеансы самостоятельно.

В библиотеке она взяла книги о хилерах, прошлой жизни, ангелах, про ауру и астральные тела. Она читала о сестрах Фокс, о кабинете с зеркалами и Ури Геллере, но больше всего она читала о том, какие усилия предпринял скептик Джеймс Рэнди для разоблачения обманов и трюков.

Флора никогда не видела ни ангелов, ни привидений, но заметила: ей хорошо удается говорить людям то, что они хотят услышать.

— Вы говорите — «духи», а не «привидения», — заметил Юлиан и положил вилку на тарелку.

— Это одно и то же. Но «привидения» звучит неблагодарно или негативно.

Юлиан улыбнулся, его глаза были располагающе честными.

— Должен признаться… мне весьма трудно поверить в духов, но…

— Надо, чтобы разум был открытым, — пояснила Флора. — Конан Дойл, например, был спиритом… помните, тот, что писал книжки про Шерлока Холмса.

— Вам случалось когда-нибудь помогать полиции?

— Нет, я…

Флора ужасно покраснела. Не зная, что сказать, она посмотрела на часы.

— Простите, — извинился Юлиан и накрыл ее руку своей. — Я просто хочу сказать, что знаю — вы хотите помочь людям. И считаю, что это прекрасно.

От этого прикосновения сердце Флоры сильно забилось. Она не решалась поднять взгляд на Юлиана; наконец они встали и разошлись в разные стороны.

Глава 37

При свете дня красные домики Бригиттагордена выглядели идиллически. Под огромной плакучей березой Йона беседовал с прокурором Сусанной Эст. Дождевые капли срывались с веток и, сверкая, летели вниз. Сусанна сказала:

— В Индале полиция продолжает опрашивать соседей. Кто-то врезался в светофор — на земле куча битого стекла, но это… всё.

— Мне надо еще раз поговорить с воспитанницами. — Йона подумал о преступлении, которое совершилось за запотевшими окнами усадьбы.

— Я надеялась, что поиски этого Денниса что-нибудь дадут.

Йона вспомнил изолятор и глубоко, невесело вздохнул. Он пытался вызвать в воображении это дикое убийство, но пока ему виделись только неясные тени между стульями и шкафом. Люди были прозрачны, словно мутное стекло, текучи, их почти невозможно было рассмотреть.

Комиссар набрал в легкие воздуху и вдруг отчетливо увидел изолятор и Миранду, лежащую с прижатыми к лицу руками. Ощутил за разбрызганной кровью и тяжелыми ударами всю ярость преступника. Он мог теперь проследить каждый удар, увидеть, под каким углом брызнула кровь после третьего. Закачалась лампа. По телу Миранды льется кровь. Комиссар прошептал:

— Но на ней не было крови.

— Что? — спросила прокурор.

— Я только проверю кое-что. — Йона повернулся к двери усадьбы; в эту минуту дверь открылась и из дома вышел маленький человечек в тесном защитном костюме.

Это был Хольгер Яльмерт, профессор криминалистики из университета Умео. Он, не торопясь, снял закрывавшую рот маску; под ней его лицо было мокрым от пота.

— Я приказала через час опросить девочек в гостинице, — предупредила Сусанна.

— Спасибо. — И Йона зашагал через двор.

Профессор подошел к своему фургону, снял защитный костюм, сунул его в мешок для мусора, а мешок тщательно запечатал.

— Одеяло исчезло, — сказал Йона.

— Наконец-то я вижу Йону Линну, — улыбнулся профессор и вскрыл новый пакет с одноразовым комбинезоном.

— Ты был в комнате Миранды?

— Да, я там уже закончил.

— В комнате нет одеяла.

Хольгер наморщил лоб:

— Верно. Нет одеяла.

— Наверное, Викки спрятала одеяло Миранды в шкафу или у себя под кроватью, — предположил Йона.

— Я как раз собирался в комнату Викки, — сказал Хольгер, но Йона уже направлялся к дому.

«Вот упрямец, — думал профессор, глядя вслед комиссару. — Будет стоять там и смотреть на место преступления, пока оно не откроется перед ним, как книга».

Он выпустил из рук пустой пакет, подхватил комбинезоны и заторопился за комиссаром.

Прежде чем открыть дверь в комнату Викки, оба надели комбинезоны, натянули новые бахилы и латексные перчатки.

— Кажется, под кроватью что-то лежит, — деловито заметил Йона.

— Не все сразу, — пробормотал Хольгер и надел маску.

Йона ждал в дверях; профессор тем временем фотографировал комнату и направлял лазерный дальномер во все углы, чтобы потом нанести это на трехмерный план.

На стене прямо поверх прелестных рисунков на библейские темы помещался постер с Робертом Паттинсоном — бледное лицо, черные тени; на полке стояла большая миска с белыми магнитными бирками из H&M.

Йона следил, как Хольгер участок за участком покрывает пол прохладной фольгой, плотно прижимает ее резиновым роликом, осторожно поднимает, фотографирует и упаковывает. Криминалист медленно двигался от двери к кровати и дальше, к окну. Когда он оторвал фольгу от пола, на желтом желатиновом слое отпечатались нечеткие подошвы кроссовок.

— Мне скоро уходить, — сказал Йона.

— Но ты хочешь, чтобы сначала я заглянул под кровать?

Хольгер покачал головой, не одобряя такое нетерпение, однако аккуратно расстелил на полу возле кровати защитный пластик. Опустился на колени, растянулся, взялся за угол лежавшего под кроватью свертка.

— Это же одеяло, — сосредоточенно сказал он и осторожно потащил по пластику тяжелое одеяло. Оно оказалось свернутым и пропитанным кровью.

— Думаю, его накинули на Миранду, когда убивали, — тихо сказал Йона.

Хольгер свернул пластик с одеялом и натянул на него мешок. Йона посмотрел на часы. У него есть еще минут десять. Хольгер брал пробы — влажными палочками касался засохших пятен крови и кровавых корок, давал палочкам подсохнуть и только после этого упаковывал.

— Если найдешь что-нибудь, что укажет на место или человека, сразу звони мне, — попросил Йона.

— Да уж понимаю.

Чтобы обработать пятно, расплывшееся вокруг молотка под подушкой, педантичному профессору понадобилось двадцать ватных палочек; каждую он уложил в отдельный пакет и пометил. Волоски и текстильные волокна он приклеил к пленке диапроектора, слипшиеся волосы уложил в сложенный пополам лист бумаги, ткани и осколки черепа легли в трубки, которые потом подвергнутся охлаждению — так образцы можно спасти от бактерий.

Глава 38

Комната для совещаний в гостинице «Ибис» оказалась занята, и Йона ждал в маленькой столовой, пока прокурор договаривалась со встревоженным служащим насчет помещения, где можно провести допрос. Под потолком, на металлическом кронштейне мерцал телевизор.

Йона позвонил Анье и оставил ей сообщение; он просил узнать, есть ли в Сундсвалле хороший патологоанатом.

Новости по телевизору начались сюжетом об убийствах в Бригиттагордене и дальнейших драматических событиях. На экране возникло изображение полицейского ограждения, красные домики и вывеска «Интернат для подростков, помещенных под особый медицинский надзор». Бегство подозреваемой было отмечено на карте; репортер, стоя посреди восемьдесят шестого шоссе, рассказывал о похищении мальчика и провалившейся попытке полиции задержать похитителя.

Йона поднялся и подошел поближе: диктор объявил, что сейчас к похитителю обратится мать мальчика.

На экране возникла Пиа Абрахамссон. Она сидела с умоляющим лицом за кухонным столом, держа в руке листок бумаги.

— Если сейчас ты слушаешь меня… — начала она. — Я понимаю, что ты пострадала от несправедливости, но Данте тут совсем ни при чем… — Пиа моргнула, глядя прямо в камеру, и прошептала: — Верни его. — У нее задрожал подбородок. — Я не сомневаюсь в твоей доброте. Данте всего четыре года, я знаю, как ему страшно… он такой… — Пиа глянула в бумажку, по ее щекам потекли слезы. — Не обижай его, не бей моего малыша…

Пиа зарыдала и отвернулась — телевизионщики не сразу успели снова включить стокгольмскую студию.

В студии сидящий за высоким столом судебный психиатр из больницы Сэтера объяснял телеведущему, насколько опасно положение:

— Поскольку у меня нет доступа к личному делу девочки, я не хочу, не имея никаких данных, рассуждать о том, виновна ли она в этих убийствах, но, учитывая, что ее поместили именно в этот интернат, весьма вероятно, что она психически нестабильна…

— А в чем именно состоит опасность? — спросил ведущий.

— Она может не заботиться о мальчике. Совершенно забыть о нем на какое-то время… Ему всего четыре года, если он вдруг начнет плакать или звать маму, похитительница, естественно, разозлится и может стать опасной…

Сусанна Эст зашла в столовую, сдержанно улыбнувшись, предложила комиссару чашку кофе и печенье. Он сказал «спасибо»; вместе они пошли к лифту, поднялись на верхний этаж и вошли в унылый сьют для новобрачных, с запертым мини-баром и джакузи на облезлых позолоченных лапах.

Туула валялась на широкой кровати с высокими столбиками и смотрела канал «Дисней». Опекун из Службы помощи жертвам преступлений кивнул вошедшим. Сусанна закрыла дверь; Йона подвинул к себе стул с розовым плюшевым сиденьем и уселся.

— Почему ты сказала мне, что Викки встречалась с кем-то по имени Деннис? — начал он.

Туула села, прижав к животу подушку в форме сердечка, и коротко ответила:

— Я так думала.

— Откуда такие мысли?

Туула пожала плечами и перевела взгляд на экран телевизора.

— Она говорила о ком-нибудь по имени Деннис?

— Нет, — улыбнулась девочка.

— Туула, мне очень, очень нужно отыскать Викки. Туула спихнула на пол покрывало и розовое шелковое одеяло и снова уставилась в телевизор.

— Мне что, весь день тут сидеть? — спросила она.

— Нет. Если хочешь, можешь вернуться в свою комнату, — сказал опекун.

— Sinä olet vain pieni lapsi, — произнес Йона. — Ты просто маленькая девочка.

— Ei,[6] — тихо ответила она и посмотрела комиссару в глаза.

— Ты могла бы жить не только в детдоме или интернате.

— Мне и там неплохо, — почти беззвучно ответила она.

— Тебе не случалось влипнуть в историю?

Шея у Туулы покрылась красными пятнами, девочка захлопала белесыми ресницами, но коротко сказала:

— Нет.

— Миранда вчера побила тебя.

— Вот именно, — буркнула Туула и стала мять подушку-сердечко.

— Почему она так разозлилась?

— Она решила, что я рылась у нее в комнате.

— А ты не рылась?

Туула лизнула подушку.

— Рылась. Но я ничего не взяла.

— А зачем ты рылась у нее в комнате?

— Я у всех роюсь.

— Зачем?

— А прикольно.

— Но Миранда решила, что ты что-то у нее взяла.

— Да. И немножко рассердилась…

— Она решила, что ты у нее взяла — что?

— Она не сказала, — улыбнулась Туула.

— А как по-твоему?

— Не знаю, девчонки вечно трясутся над своими лекарствами… Лю Шу столкнула меня с лестницы, когда решила, что я взяла ее идиотский рофинол.

— А если не лекарство, то что, по ее мнению, ты взяла?

— Понятия не имею, — вздохнула Туула. — Косметику, сережки…

Она снова уселась на краю кровати, откинулась и прошептала что-то про подвеску со стразами.

— А Викки? — спросил Йона. — Викки тоже дралась?

— Нет, — снова улыбнулась Туула.

— А что она тогда делала?

— Не скажу, потому что я ее не знаю. По-моему, она мне и слова не сказала, но…

Девочка замолчала и пожала плечами.

— Почему?

— Не знаю.

— Но ты же когда-нибудь видела, как она злится?

— Она порезала себя, так что можете… — Туула замолчала, покачала головой.

— Что ты хотела сказать?

— Что вы можете забыть о ней… Она скоро покончит с собой, и тогда одной проблемой у вас станет меньше. — Туула избегала смотреть комиссару в глаза.

Она вдруг уставилась на собственные пальцы, буркнула что-то себе под нос, вскочила и вышла из комнаты.

Глава 39

В комнату в сопровождении опекуна вошла Каролина — девочка чуть старше остальных. На ней была длинная, слишком широкая для нее футболка с котенком. Одну руку окольцовывала татуировка из рун, на сгибе локтя белели старые шрамы от инъекций.

Поздоровавшись с комиссаром, девочка застенчиво улыбнулась и присела на краешек кресла возле коричневого письменного стола.

— Туула говорит, что Викки часто удирала по ночам к своему парню, — начал комиссар.

— Не-ет, — рассмеялась Каролина.

— Почему ты так думаешь?

— Никуда она не удирала, — улыбнулась Каролина.

— У тебя уверенный голос.

— Туула всех считает законченными потаскухами, — пояснила Каролина.

— Так значит, Викки никуда не убегала?

— Ну-у… — Каролина посерьезнела.

— Что она делала, когда уходила? — Комиссар старался не выдать своего нетерпения.

Каролина коротко взглянула ему в глаза, потом перевела взгляд на окно.

— Сидела за прачечной и звонила своей маме.

Йона знал, что мать Викки умерла еще до того, как девочка попала в Бригиттагорден, но не стал спорить с Каролиной, а спокойно спросил:

— О чем они обычно говорили?

— Викки просто оставляла маме сообщения на голосовой почте… Насколько я понимаю, мать ей не перезванивала.

Йона кивнул. Кажется, никто не сказал Викки о смерти матери.

— Ты когда-нибудь слышала о человеке по имени Деннис? — спросил он.

— Нет, — не колеблясь, ответила Каролина.

— Подумай, не торопись.

Девочка спокойно посмотрела ему в глаза, однако дернулась, когда зажужжал телефон Сусанны Эст — той пришло сообщение.

— К кому могла бы отправиться Викки? — продолжал Йона, хотя беседа увяла.

— К своей матери. Мне только это приходит в голову.

— Друзья, парни?

— Нет. Но я ее не знаю… Мы обе ходили на ADL и иногда виделись, но она никогда не рассказывала о себе.

— Что такое ADL?

— Звучит как диагноз, — рассмеялась Каролина. — Но это значит All Day Lifestyle.[7] Программа для очень-очень хороших девочек. Там учат понемногу выходить на люди, разрешают ездить в Сундсвалль покупать еду, всякие классные шмотки…

— Но вы же должны были разговаривать друг с другом на этих занятиях? — Комиссар сделал еще одну попытку.

— Немного, но… нет.

— С кем в таком случае она говорила?

— Ни с кем. Кроме Даниеля, конечно.

— Куратора?

Глава 40

Йона с Сусанной вышли из номера и двинулись к лифту. Сусанна рассмеялась — оба нажали на кнопку одновременно.

— Когда можно будет поговорить с Гримом? — спросил Йона.

— Врач сказал, что вчера было еще слишком рано, и это понятно. — Сусанна коротко глянула на комиссара. — Нелегко пережить такое. Но я ему напомню, так что мы будем в курсе.

Они вышли из лифта и направились было к выходу, но остановились у стойки администратора, увидев ждущего там Гуннарссона.

— Да, и я получила сообщение, что вскрытие уже началось, — сказала комиссару Сусанна.

— Отлично. Как ты думаешь, когда мы получим первый протокол?

— Поезжайте домой, — одышливо засопел Гуннарссон. — Вам здесь нечего делать, хрен вы получите хоть один протокол…

— Да успокойтесь вы, — удивилась Сусанна.

— Ну да, мы же тут еле ворочаемся. Пусть какой-то сраный наблюдатель контролирует нас только потому, что он явился из Стокгольма.

— Я хочу помочь, — заметил комиссар, — потому что…

— Заткнись.

— Это мое расследование. — Сусанна посмотрела в глаза Гуннарссону.

— Тогда вам, может быть, известно, что Йона Линна находится под служебным расследованием и что главный окружной прокурор уголовной…

— Ты под служебным расследованием? — изумилась Сусанна. — Это правда?

— Да. Но мое задание…

— А я-то на тебя полагалась. — Рот Сусанны сжался в булавочную головку. — Я пустила тебя в это расследование, слушаю тебя… А ты просто врешь.

— Разбираться со всем этим у меня нет времени, — серьезно сказал Йона. — Мне надо поговорить с Гримом.

— Я сам поговорю, — фыркнул Гуннарссон.

— Это же очень важно, — настаивал Йона. — Грим может оказаться единственным, кто…

— Нашей совместной работе конец, — оборвала Сусанна.

— Тебя выключили, — съязвил Гуннарссон.

— И я тебе больше не верю, — вздохнула Сусанна и пошла к выходу.

— Счастливо оставаться. — Гуннарссон направился следом за ней.

— Если будет возможность поговорить с Даниелем, обязательно спросите про Денниса, — крикнул Йона им вслед. — Спросите Даниеля, знает ли он, кто такой Деннис, а прежде всего спросите, куда убежала Викки. Нам нужно имя или место. Даниель — единственный, с кем она разговаривала, и он…

— Поезжай домой, — рассмеялся Гуннарссон, не оборачиваясь, помахал комиссару рукой и скрылся.

Глава 41

Куратор Даниель Грим одиннадцать лет работал с подростками в Бригиттагордене, хотя в штате не состоял. Он следовал образцам когнитивно-поведенческой терапии, учил выражать агрессию приемлемым способом и проводил индивидуальные собеседования с воспитанницами не реже раза в неделю.

Жена Даниеля, медсестра Элисабет, в ту ночь дежурила, и Грим решил, что она уехала в «скорой помощи», сопровождая находившуюся в состоянии тяжелого шока Нину Муландер в больницу.

Когда Даниель понял, что Элисабет лежит в прачечной мертвая, он мешком повалился на землю. Он путано твердил, что у Элисабет больное сердце, но когда до него дошло, что ее смерть — следствие насилия извне, он словно оцепенел. Руки покрылись гусиной кожей, по щекам струился пот; Даниель едва дышал и не говорил ни слова, когда его на носилках поднимали в машину «скорой».

Вытряхнув из пачки новую сигарету, Гуннарссон вышел из лифта и оказался в секторе 52-А психиатрического отделения больницы лена Вестерноррланд.

Молодой мужчина в расстегнутом белом халате вышел ему навстречу; они поздоровались, и Гуннарссон пошел следом за молодым врачом по коридору со светло-серыми стенами.

— Я уже сказал вам по телефону и продолжаю утверждать, что допрос вряд ли имеет смысл на таком раннем…

— Я с ним просто поболтаю.

Врач резко остановился и несколько секунд смотрел на Гуннарссона, а потом принялся объяснять:

— Даниель Грим пребывает в состоянии посттравматического стресса. Это тяжелое расстройство психики, которое возникает в результате психотравмирующих факторов…

— Наплевать мне на это, — перебил Гуннарссон. — Он не набит таблетками под завязку? Не отключился ко всем чертям?

— Нет, не отключился. Но я не позволю вам встретиться с ним, если…

— У нас двойное убийство.

— Вы прекрасно знаете, кто здесь принимает решения, — спокойно перебил врач. — Если я сочту, что беседа с полицейским негативно повлияет на процесс реабилитации пациента, вам придется подождать.

— Да, конечно. — Гуннарссон сделал над собой усилие и заговорил спокойнее.

— Но так как пациент сам несколько раз повторил, что хочет помочь полиции, я решил, что вы можете задать ему несколько вопросов в моем присутствии.

— Весьма благодарен, — улыбнулся Гуннарссон.

Они завернули за угол, миновали ряд окон, выходящих во внутренний двор, с видом на слуховые окна и барабаны вентиляторов; наконец врач открыл дверь палаты.

Простыня с одеялом лежали на диванчике, а сам Даниель Грим сидел на полу под окном, привалившись спиной к батарее. Его лицо было странно расслабленным; он не поднял взгляда на вошедших.

Гуннарссон подтащил к себе стул и уселся перед Даниелем. Прошло несколько минут; Гуннарссон выругался и присел на корточки перед скорбящим.

— Мне надо поговорить с вами, — начал он. — Мы должны найти Викки Беннет… Ее подозревают в убийствах в Бригиттагордене.

— Но я… — Даниель что-то прошептал.

Гуннарссон резко замолчал и стал ждать продолжения.

— Я не расслышал.

Врач молча наблюдал за ними.

— Я не думаю, что это она, — прошептал Даниель. — Она очень добрая…

Он вытер слезы на щеках и под очками. Гуннарссон пояснил:

— Я знаю, что вы связаны требованием конфиденциальности. Но вы сможете как-то помочь нам найти Викки Беннет?

— Я попробую, — пробормотал Даниель, после чего крепко сжал губы.

— У нее есть знакомые, которые живут рядом с Бригиттагорденом?

— Может быть… Мне как-то трудно собраться с мыслями…

Гуннарссон застонал и попробовал сформулировать вопрос по-другому.

— Вы были куратором Викки, — серьезно начал он. — Как по-вашему, куда она направилась? Нам наплевать, виновна она или нет. Об этом мы ничего не знаем. Но мы знаем, что она похитила ребенка.

— Не может быть, — прошептал Грим.

— К кому она направляется? Куда едет?

— Она напугана, — дрожащим голосом ответил Даниель. — Скорчилась под каким-нибудь деревом, спряталась, это… это… О чем вы спрашивали?

— Вам известно о каком-нибудь ее тайнике?

Даниель забормотал что-то о сердце Элисабет, о том, что он уверен — у жены просто не выдержало сердце.

— Даниель, если вам трудно, не отвечайте, — сказал врач. — Если вам надо отдохнуть, я попрошу этого господина зайти позже.

Даниель затряс головой, постарался дышать спокойнее.

— Назовите какие-нибудь места, — не отступался Гуннарссон.

— Стокгольм.

— Где именно?

— Я… я ничего не знаю о…

— Да черт же дери! — взревел Гуннарссон.

— Простите, простите…

Подбородок Даниеля дрожал, углы губ опустились, в глазах стояли слезы. Он отвернулся и громко заплакал, сотрясаясь всем телом.

— Она убила вашу жену молотком и…

Даниель стукнулся головой о батарею с такой силой, что очки с толстыми линзами упали ему на колени.

— Вон отсюда, — резко сказал врач. — И молча. Я допустил ошибку. Больше никаких бесед.

Глава 42

Парковка перед больницей Сундсвалля была почти пуста. В пасмурный день длинное здание производило впечатление необитаемого. Бурый кирпич заштрихован белыми рамами словно бы незрячих окон. Йона прямо через низкий кустарник направился к входу в больницу.

На медицинском посту в холле никого не было. Комиссар немного подождал у регистрационной стойки с выключенной лампой; наконец возле поста остановился уборщик.

— Где у вас отделение судебной медицины? — спросил Йона.

— Это двадцать пять миль к северу отсюда, — приветливо улыбнулся уборщик. — Но если вы имеете в виду патологоанатома, я могу вас проводить.

Вместе они прошли по безлюдному коридору и в просторном лифте спустились в подземный этаж больницы. Там было холодно; большие плиты пола кое-где потрескались.

Уборщик открыл несколько тяжелых, обитых железом двойных дверей; в конце коридора показалась еще одна дверь, на которой висела табличка «Отделение клинической патологии и цитологии».

— Удачи! — сказал уборщик, указывая на дверь с табличкой.

Йона сказал «спасибо» и пошел по коридору; на линолеуме виднелись следы колесиков от каталок и тележек. Комиссар миновал лабораторию, открыл дверь в секционную и вошел в выложенное белым кафелем помещение, где стоял сделанный из нержавеющей стали стол для вскрытия. С потолка свешивалась люстра; ее свет, вместе с сиянием ламп дневного света, производил гнетущее впечатление. Дверца морозильной секции зашипела, и двое мужчин выкатили оттуда поддон.

— Прошу прощения, — сказал Йона.

Тощий мужчина в белом халате обернулся. Блеснули очки-«пилоты» с белыми дужками. Главный патологоанатом Нильс Олен из Стокгольма, старинный приятель Йоны, которого все звали Нолен. Рядом с Ноленом стоял его юный ученик Фриппе; крашенные в черный цвет длинные волосы лежали прядями на белом халате.

— Как вы здесь оказались? — обрадовался комиссар.

— Мне позвонила какая-то женщина из уголовной полиции. Она мне угрожала, — сообщил Нолен.

— Анья.

— Я так испугался… Она зашипела: «Йона же не может доехать до самого Умео, только чтобы поговорить с судебным медиком».

— И раз уж мы здесь, то воспользуемся случаем и съездим на Нордфест, — поделился Фриппе.

— В клубе «Дестройер» играют The Haunted, — сдержанно улыбнулся Нолен.

— Решающий аргумент, — согласился комиссар.

Фриппе рассмеялся; Йона разглядел под его белым халатом вытертые кожаные штаны, а под голубыми бахилами — ковбойские сапоги.

— Мы закончили с этой… Элисабет Грим, — сказал Нолен. — Единственная примечательная деталь — раны на руках.

— От того, что она пыталась защищаться? — уточнил Йона.

— Только не с той стороны, — сказал Фриппе.

— Можешь взглянуть на них, — предложил Нолен. — Но сначала уделим немного внимания Миранде Эриксдоттер.

— Можете сказать, когда они погибли?

— Температура падает, как тебе известно…

— Algor mortis,[8] — закончил Йона.

— Да, охлаждение идет волнообразно… и выравнивается, когда температура опускается до комнатной…

— Он и так знает, — сказал Фриппе.

— Значит… принимая во внимание состояние трупных пятен и окоченение, можно сказать, что девочка и женщина умерли примерно в одно время, не позднее прошлой пятницы.

Йона смотрел, как патологоанатомы подкатывают поддон к столу, считают до трех и поднимают легкое тело в запломбированном транспортировочном мешке. Когда Фриппе расстегнул мешок, по помещению распространился затхлый запах сырого солодового хлеба и застарелой крови.

Девочка лежала на прозекторском столе в той же позе, в какой ее нашли, — прижав руки к лицу и скрестив лодыжки.

Трупное окоченение происходит из-за того, что в неподвижных мышцах возрастает содержание кальция и связываются белки двух разных видов. Окоченение почти всегда начинается с сердца и диафрагмы. Через полчаса его можно наблюдать в челюстных мышцах, а через два часа — в шее.

Йона понимал: чтобы отнять руки Миранды от ее лица, понадобится немалая сила.

Ему в голову вдруг полезли странные мысли. Под прижатыми к щекам ладонями скрывается лицо не Миранды; лицо искажено, на нем повреждены или выколоты глаза.

— Запроса о проведении экспертизы пока не было, — сказал Нолен. — Почему у нее руки прижаты к лицу?

— Не знаю, — тихо ответил Йона.

Фриппе фотографировал тело, стараясь ничего не упустить.

— Полагаю, речь идет о судебно-медицинском вскрытии и о том, что вам понадобится справка для предъявления суду, — официальным тоном объявил Нолен.

— Верно.

— Хорошо бы в расследовании убийств соблюдать большую секретность, — буркнул патологоанатом, обходя стол с телом.

— Опять ты заныл, — улыбнулся Фриппе.

— Да, я заныл, прошу прощения. — Нолен ненадолго задержался у головы Миранды и пошел дальше.

Йоне вспомнилось: «Трудно быть мертвым… Но живые не правы в своих резких границах различий. Ведь и Ангелы часто не ведают, с кем они — с мертвыми или живыми».[9] Рильке.

— Трупные пятна указывают на то, что жертва лежала неподвижно, — пробормотал Нолен.

— А я думаю, что Миранду сразу после убийства перенесли в другое место, — заметил Йона. — По рисунку крови я сужу, что ее тело еще не окоченело, когда его положили на кровать.

Фриппе кивнул, подтверждая слова комиссара:

— Если ее перенесли сразу, то и пятна тогда еще не успели образоваться.

Йона заставил себя остаться у стола, пока врачи производили подробный осмотр. Комиссар смотрел на них и думал, что его собственная дочь ненамного моложе этой чужой девочки, неподвижно лежащей перед ним.

Желтая сеть сосудов уже просвечивала сквозь белую кожу. Вокруг шеи и на бедрах девочки артерии казались бледными реками. Плоский живот слегка округлился и немного потемнел.

Йона наблюдал за тем, что происходит в секционной, что и как делают судебные медики, смотрел, как деловито Нолен режет белые трусики и запечатывает их в пакет для последующего анализа, слушал рассуждения и выводы патологоанатомов — но в то же время мысленно находился на месте преступления.

Нолен констатировал полное отсутствие ран, которые указывали бы на сопротивление, и Йона слушал, как они с Фриппе обсуждают отсутствие повреждений на мягких тканях.

Ничто не указывало на борьбу или побои.

Миранда ждала удара по голове. Она не пыталась убежать, не оказывала сопротивления.

Йона думал о холодном изоляторе, где девочка провела свои последние часы, одновременно наблюдая, как врачи вырывают волоски вместе с луковицами для сравнительного анализа и наполняют кровью пробирки с составом, позволяющим крови не свертываться.

Нолен поковырял у девочки под ногтями, повернулся к Йоне и слабо кашлянул:

— Застрявших частиц кожи нет… Она никак не защищалась.

— Я знаю.

Когда врачи принялись изучать раны на голове, комиссар подошел ближе и встал так, чтобы видеть все.

— Сильный удар тупым предметом по голове, безусловно, есть непосредственная причина смерти, — объявил Нолен, заметив, как внимательно Йона наблюдает за обследованием.

— Удар нанесен спереди?

— Да, спереди и чуть наискосок. — Нолен указал на окровавленные волосы. — Височная кость сломана… Мы сделаем компьютерную томографию, но я полагаю, что с внутренней стороны черепа разорвался большой кровеносный сосуд и что осколки кости вошли в мозг.

— Совсем как у Элисабет Грим. Так что тут тоже окажется травма коры большого мозга, — заметил Фриппе.

— В волосах миелин, — указал Нолен, а Фриппе продолжил:

— В черепной полости Элисабет лопнул сосуд, кровь и спинномозговая жидкость стекли в носовую полость.

— Значит, вы хотите сказать, что время их смерти примерно одно и то же, — подытожил комиссар.

— Промежуток очень короткий, — кивнул Фриппе.

— Обеим наносили удары спереди, у обеих одна и та же причина смерти, — продолжал комиссар. — Одно и то же орудие убийства и…

— Нет, — перебил Нолен. — Орудия убийства разные.

— Но молоток?.. — почти беззвучно сказал Йона.

— Да, Элисабет раздробили череп молотком. Но Миранду убили камнем.

Комиссар не отрываясь смотрел на Нолена.

— Ее убили камнем?

Глава 43

Йона оставался в секционной до тех пор, пока не увидел лицо Миранды, до этого закрытое руками. Мысль о том, что девочка не хотела показываться после смерти, никуда не делась. Комиссар ощутил странное беспокойство, когда врачам наконец удалось отвести руки от лица покойной.

И вот он сидел за столом Гуннарссона в полицейском участке Сундсвалля и читал первый рапорт криминалистов. Желтый свет просачивался в кабинет сквозь жалюзи. Какая-то женщина сидела поодаль, на ее лицо падал свет от экрана компьютера. Зазвонил телефон; женщина что-то недовольно проворчала, глянув на высветившийся номер.

Одну стену полностью покрывали карты и изображения маленького мальчика — Данте Абрахамссона. Шкафы вдоль стен кабинета набиты папками и стопками документов. Ксерокс жужжал почти непрерывно. В комнате, где сотрудники пили кофе, работало обычное радио, и когда попсовая музыка замолкла, Йона в третий раз услышал объявление о розыске.

— У нас есть объявление о розыске, — объявил ведущий и прочитал: — «Полиция разыскивает пятнадцатилетнюю девочку и четырехлетнего мальчика, возможно, они перемещаются вместе. У девочки длинные светлые волосы. Мальчик в очках, одет в синий свитер и темные вельветовые джинсы. Обоих в последний раз видели едущими в красной «тойоте-аурис» на шоссе номер восемьдесят шесть по направлению к Сундсваллю. Если у вас есть информация о них, пожалуйста, сообщите полиции по номеру 114–14».

Йона поднялся, прошел в пустую комнату для отдыха, переключил радио на канал Р₂ и вернулся за стол с чашкой кофе. На записи с посторонними шумами послышалось сопрано ледяной чистоты. Биргит Нильссон — Брунгильда в «Кольце Нибелунгов» Вагнера.

Комиссар сидел над чашкой кофе и думал о малыше, похищенном девочкой, которая могла оказаться психопаткой.

Он так и видел их перед собой — как они прячутся в гараже, как мальчика держат под пледом на цементном полу, связанного, рот заклеен скотчем.

Он, должно быть, смертельно напуган, если вообще еще жив.

Йона снова принялся за рапорт криминалистов.

Теперь уже было точно установлено, что в замке изолятора сидел ключ Элисабет Грим, а сапоги, оставившие кровавые отпечатки на месте преступления, стояли в гардеробе Викки Беннет.

У нас два убийства, думал Йона. Одно представляется главным, другое — второстепенным. Миранда — главная жертва, но чтобы убить ее, преступнику пришлось взять ключи у Элисабет.

В соответствии с произведенной криминалистами реконструкцией событий выходило, что ссора, произошедшая в пятницу вечером, могла стать решающим фактором, даже если за ней стояло длительное соперничество между девочками.

Перед отбоем Викки Беннет пронесла к себе молоток и большие сапоги, которые надевали все девочки, и стала ждать у себя в комнате. Когда остальные воспитанницы заснули, она подошла к посту медсестры Элисабет Грим и потребовала отдать ей ключи. Элисабет отказалась и выбежала в коридор, потом на площадку и спряталась в прачечной. Викки последовала за ней, убила молотком, забрала ключи, вернулась в главное здание, отперла изолятор и убила Миранду. По какой-то причине она перенесла свою жертву на кровать и положила руки покойной на лицо. Потом Викки вернулась к себе, спрятала молоток и сапоги и через окно убежала в лес.

Так, по мнению обследовавших место преступления специалистов, развивались события.

Йона подумал, что лаборатория в Линчёпинге может дать ответ по взятым пробам лишь через несколько недель и техники просто заранее решили, что и Миранда, и Элисабет были убиты молотком.

Но Миранду убили камнем.

Она стояла у Йоны перед глазами: худенькая девочка на каталке, фарфорово-бледная кожа, скрещенные лодыжки, синяк на бедре, хлопчатобумажные трусы, пупок с пирсингом, ладони на лице.

Почему она убита камнем, если у Викки был молоток?

Йона сосредоточенно изучил каждую фотографию с места преступления, после чего, как всегда, представил себе развитие событий. Поставил себя на место убийцы, заставил себя рассмотреть каждую самую ужасную возможность. Для того, кто убивает, убийство — единственно возможный выбор. Самый простой или самый лучший выход.

Убийство не выглядит ни кошмаром, ни звериной жестокостью. Оно выглядит поступком либо рациональным, либо желательным.

Иногда убийца не в состоянии видеть дальше одного удара — ему просто нужно найти выход из конкретной ситуации, и один — первый — удар для него оправдан. Следующий удар представляется далеким, словно до него несколько десятилетий… и вдруг он тоже происходит. Убийство может казаться убийце окончанием эпоса, саги, которая началась с первым ударом и тринадцать секунд спустя закончилась с ударом последним.

Все указывало на Викки Беннет, все исходили из того, что она убила Миранду и Элисабет — и в то же время казалось, все в глубине души верят, что Викки не способна на такое — ни душевно, ни физически.

Но «такое» сидит в каждом человеке, подумал Йона, возвращая рапорт в папку Гуннарссона. В своих снах, в фантазиях мы видим смутные образы чего-то подобного. Способность совершить насилие заложена в каждом из нас, но большинство вполне в силах не давать ей воли.

Гуннарссон вошел в участок, сбросил свой мятый плащ, рыгнул, прикрывшись ладонью, и направился в комнату отдыха. Войдя в кабинет с чашкой кофе, он наткнулся взглядом на Йону и хмыкнул:

— В Стокгольме по тебе еще не соскучились?

— Нет.

Гуннарссон сунул нос в пачку сигарет и повернулся к женщине, сидевшей за компьютером:

— Все рапорты прямиком мне на стол.

— Хорошо, — отозвалась та, не поднимая глаз.

Гуннарссон что-то проворчал.

— Как беседа с Гримом? — поинтересовался Йона.

— Отлично. И не потому, что это был твой совет. Мне пришлось быть чертовски осторожным.

— Что ему известно о Викки?

Гуннарссон надул щеки, с шумом выдохнул и покачал головой:

— Ничего, что было бы полезно полиции.

— А про Денниса ты спросил?

— Надо мной торчал этот чертов врач, как мамаша. Перебивал меня на каждом слове.

Гуннарссон ожесточенно почесал шею; казалось, он забыл, что у него в руке пачка сигарет и зажигалка.

— Когда придет рапорт Хольгера Яльмерта, я хочу получить копию, — сказал Йона. — Еще мне нужен ответ из лаборатории и…

— Ты, однако, хорошо устроился в моей песочнице! — перебил Гуннарссон.

Он широко улыбнулся коллеге, но уверенности у него поубавилось, когда он встретил серьезный взгляд серых глаз комиссара.

— Ты понятия не имеешь, как найти Викки Беннет и мальчика, — медленно проговорил Йона и поднялся. — И понятия не имеешь, куда в этом расследовании двигаться дальше.

— Я рассчитываю на информацию от населения, — парировал Гуннарссон. — Кто-нибудь наверняка что-нибудь видел.

Глава 44

В то утро Флора проснулась раньше обычного. В восемь пятнадцать подала Хансу-Гуннару завтрак в постель. Когда он встал, Флора проветрила спальню и застелила постель. Эва сидела на стуле, одетая в желтые спортивные штаны и лифчик телесного цвета, и надзирала за Флорой. Проверила, нет ли складок на простыне и должным ли образом она подвернута под матрас. Вязаное покрывало должно свисать с обеих сторон кровати на одну и ту же длину, и Флоре пришлось трижды перестилать его, прежде чем Эва осталась довольна.

После обеда Флора принесла из супермаркета «Ика» полные сумки продуктов и сигареты для Ханса-Гуннара, отдала сдачу и стоя ждала, когда он проверит чеки.

— Сыр стоит черт знает сколько, — недовольным тоном сказал он.

— Вы сказали купить чеддер, — напомнила Флора.

— Но не настолько же дорогой! Сама знаешь: раз так, значит, надо было купить другой сыр.

— Простите. Я думала…

Флора не успела закончить. Перстень с печаткой мелькнул у нее перед глазами, и Ханс-Гуннар отвесил ей мощную оплеуху. Все произошло мгновенно. В ухе зазвенело, кожа на щеке натянулась.

— Ты же сам хотел чеддер, — подала Эва голос с дивана. — Она тут ни при чем.

Ханс-Гуннар буркнул что-то про идиоток и вышел на балкон покурить. Флора разложила продукты в холодильник и по шкафчикам, ушла к себе и села на кровать. Осторожно потрогала щеку, подумала, как ей надоело получать затрещины от Ханса-Гуннара. Случались дни, когда он бил ее не один раз. Флора всегда знала, когда ждать оплеухи — если дядька не собирался ударить ее, он просто на нее не смотрел. Хуже всего была не боль, а его одышка и взгляд, который задерживался на ней и после удара.

Флора не помнила, чтобы он бил ее, когда она была маленькой. Он работал и редко бывал дома. Как-то он показывал ей разные страны на глобусе у себя в спальне.

Наконец Эва и Ханс-Гуннар ушли играть в боулинг с друзьями. Флора сидела у себя. Услышав, как хлопнула входная дверь, она перевела взгляд в угол. На стареньком бюро стояла статуэтка — Флора получила ее от учительницы, когда заканчивала школу. Стеклянная лошадь запряжена в стеклянную повозку. В верхнем ящике Флора все еще хранила мягкую игрушку из детства: куклу-смурфету со светлыми волосами и в туфлях на каблуках. В среднем ящике аккуратной стопкой лежали носовые платки. Флора убрала их и достала нарядное зеленое платье. Флора купила его в начале лета в «Мюрурна» и надевала только у себя в комнате, зато уж здесь частенько примеряла его, когда Эвы и Ханса-Гуннара не было дома.

Она уже застегивала кофту, когда на кухне послышались голоса. Радио. Флора пошла выключить его и обнаружила, что Эва и Ханс-Гуннар ели сладкое печенье — на полу перед буфетом было полно крошек. Хозяева оставили полстакана клубничного сока возле мойки и не убрали бутылку.

Флора взяла влажную тряпку и стерла крошки с пола, прополоскала тряпку, вымыла стакан.

По радио передавали об убийстве на севере Швеции.

Девочку нашли мертвой в интернате для подростков с аутодеструктивным поведением.

Флора выжала тряпку, повесила на кран.

Она слышала, что полиция не любит высказываться, пока идет расследование, зато журналист в прямом эфире задавал вопросы воспитанницам интерната:

— Всегда интересно, что случилось, поэтому я пробралась вперед, — сипло говорила какая-то девочка. — Но я не много успела увидеть — меня отогнали от двери, ну я покричала, а потом поняла, что смысла в этом нет.

Флора взяла бутылку и пошла к холодильнику.

— Не расскажешь, что ты увидела?

— Расскажу. Я видела Миранду. Она просто лежала на кровати, вот так. Точно так.

Флора остановилась и прислушалась.

— Зажмурившись? — уточнил репортер.

— Нет, вот так, обе руки на лице…

— Да что ты врешь! — закричал кто-то у девочки за спиной.

Флора вдруг услышала, как что-то шлепнулось на пол, и почувствовала, что ногам мокро. Она посмотрела вниз и поняла, что уронила бутылку. Внезапно у нее свело желудок; она кинулась прочь из кухни. Едва она успела вбежать в туалет, как ее вырвало.

Глава 45

Когда Флора вернулась на кухню, новости уже кончились. Какая-то женщина с немецким акцентом рассуждала об осеннем меню. Флора подобрала осколки, вытерла сок, да так и осталась стоять посреди кухни. Какое-то время она смотрела на свои похолодевшие белые руки, потом подошла к телефону в прихожей и позвонила в полицию.

Подождала, слушая сухое потрескивание в трубке, на фоне которого раздались первые гудки.

— Полиция, — сказал усталый женский голос.

— Здравствуйте, меня зовут Флора Хансен, я хочу…

— Пожалуйста, громче, — перебил голос. — Я не слышу.

— Да-да. — Флора начала сначала: — Меня зовут Флора Хансен, я хочу сообщить информацию насчет того убийства девочки в Сундсвалле.

На несколько секунд воцарилось молчание, потом усталый, но спокойный голос вернулся:

— Что именно вы хотите рассказать?

— А у вас платят за информацию? — спросила Флора.

— К сожалению, нет.

— Но я… я думаю, что видела убитую девочку.

— Вы хотите сказать, что были там во время совершения преступления? — быстро спросила женщина.

— Я немного медиум. — Флора подпустила в голос таинственности. — Я способна вступать в контакт с мертвыми… и я все видела, но думаю… думаю, что вспомню получше, если мне заплатят.

— Вы вступаете в контакт с мертвыми, — повторила женщина. — Это вы и хотели сообщить?

— Девочка прижимала руки к лицу, — сказала Флора.

— Об этом пишут во всех газетах. — Женщина, кажется, начинала терять терпение.

От стыда у Флоры сжалось сердце. К горлу снова подступила тошнота, спина покрылась холодным потом. Она как-то не подумала, что именно будет говорить, и теперь понимала, что надо было сказать что-нибудь другое. Вечерние газеты уже лежали в супермаркете, когда она покупала продукты и сигареты для Ханса-Гуннара.

— Я не читала газет, — прошептала Флора. — Я просто рассказываю, что вижу… Я видела много всего другого, вы можете услышать много интересного, если заплатите…

— Мы не платим за…

— Но я видела орудие убийства! Вы, может быть, думаете, что нашли орудие убийства, но это не так, потому что я видела…

— Вам известно, что за ложные звонки в полицию штрафуют? — перебила женщина. — Не хочу показаться невежливой, но вы же понимаете, что отняли у меня время и при этом не дали дозвониться кому-то, кто мог действительно что-то видеть.

— Да, но я…

Флора заговорила было об орудии преступления, но в трубке щелкнуло. Флора посмотрела на телефон и снова набрала номер полицейского участка.

Глава 46

Пиа Абрахамссон поселилась в предоставленном ей на время шведской церковью деревянном доме, в районе частных вилл Сундсвалля. Большая красивая квартира была обставлена в классическом стиле — Карл Мальмстен, Бруно Матссон. Приходские служащие, доставлявшие ей продукты, несколько раз пытались уговорить ее побеседовать с кем-нибудь из священников, но у Пии на это не было сил.

Она целый день колесила на взятой напрокат машине — по тому самому шоссе, мимо малонаселенных районов, по Индалю и дальше, по лесным дорогам.

Несколько раз она встречала полицейских — те уговаривали ее вернуться домой.

И вот Пиа лежала на кровати одетая, уставившись в потолок. Она не спала с тех пор, как пропал Данте. Зазвонил телефон. Пиа потянулась за телефоном, посмотрела и отключила звук. Звонили ее родители. Они постоянно звонили. Пиа уставилась в темноту казенной квартиры.

В голове у нее постоянно звучал плач Данте. Мальчик напуган, он спрашивает, где мама, он просится домой, к маме.

Пиа не выдержала и встала.

Взяла куртку, открыла входную дверь. Привкус крови во рту. Пиа села в машину и поехала. Надо найти Данте. Что, если он сидит где-нибудь в придорожной канаве? Может, он спрятался под картонной коробкой? Может, та девочка просто высадила его где-нибудь?

На дорогах было темно и пусто. Кажется, почти все спят. Пиа пыталась рассмотреть что-нибудь в черном тумане перед горящими фарами.

Она доехала до места, откуда угнали ее машину, постояла (дрожащие руки так и лежали на руле), потом повернула назад. Въехала в этот поселок, Индаль, где предположительно скрылась машина с Данте. Медленно проехала мимо начальной школы, наугад покатила по Сольгордсвеген и дальше, вдоль ряда темных вилл.

Движение под батутом заставило ее резко затормозить и выйти из машины. Она угодила в низкую изгородь из розовых кустов, ободрала ногу, подошла к самому батуту и увидела, что там прячется в темноте толстый кот.

С сильно бьющимся сердцем Пиа повернулась к кирпичному домику и, не сводя глаз с опущенных штор, крикнула:

— Данте! Данте! Это мама! Где ты?

Голос прозвучал хрипло, отчаянно. В доме зажегся свет. Пиа перешла на соседний участок и позвонила, заколотила в дверь и пошла дальше, к хозблоку.

— Данте! — крикнула она изо всех сил.

Пиа вышла на Сольгордсвеген за домами, зовя сына, стуча в запертые гаражи, открывала двери игровых домиков, продиралась через молодую поросль, перешагивала канавы и наконец снова оказалась на Индальсвеген.

Рядом с визгом затормозил автомобиль; Пиа отступила назад и упала. Она не отрываясь смотрела на бегущую к ней женщину в полицейской форме.

— Ну что?

Пиа оперлась на поданную руку, встала, дико глядя на женщину с основательным носом и двумя светлыми косицами.

— Вы его нашли? — спросила Пиа.

Подошел еще один полицейский, сказал, что отвезет ее домой.

— Данте боится темноты. — Пиа сама услышала, какой у нее хриплый голос. — Я его мать, но я раздражалась на него, я отправляла его в кровать, когда он хотел ко мне. Он стоял в пижамке, говорил, что ему страшно, а я…

— Где вы оставили машину? — Женщина взяла ее за локоть.

— Пустите! — выкрикнула Пиа и вырвалась — Я должна его найти!

Она ударила полицейского в лицо и, не сдерживаясь, завопила, когда ее повалили и прижали лицом к асфальту. Она извивалась, но полицейские сковали ей руки за спиной и не давали дернуться. Пиа подбородком почувствовала асфальт и беспомощно, как ребенок, заплакала.

Глава 47

Йону беспокоило отсутствие свидетелей: кажется, никто ничего не знал о Викки Беннет, никто ничего не видел. Он ехал по изумительно прекрасным местам, мимо колышущих кронами дубов и сверкающих озер. Наконец комиссар оказался возле белого каменного дома. На веранде в огромном горшке росло лимонное деревце с маленькими зелено-желтыми плодами.

Комиссар позвонил в дверь, подождал и пошел вокруг дома.

Под яблоней, на белой садовой скамейке сидел Натан Поллок с загипсованной ногой.

— Натан!

Невысокий худенький человек застыл, а потом обернулся к комиссару. Он приставил козырьком ладонь к глазам и удивленно улыбнулся:

— Йона Линна, да это и вправду ты?

Жидкий «хвост» серебристо-седых волос лежал на одном плече; на Поллоке были черные брюки и тонкий свитер. Натан Поллок входил в Государственную комиссию по расследованию убийств — группу, состоящую из шести экспертов, которые помогали расследовать сложные случаи по всей стране.

— Йона, такая беда с этим служебным расследованием! Не надо мне было вести тебя к Бригаде.[10]

— Это было мое решение. — Йона уселся. Натан медленно покачал головой:

— Ты бы знал, как я поругался с Карлосом из-за того, что тебя оставили не у дел.

— Это тогда тебе сломали ногу? — спросил комиссар.

— Нет. Виновата сердитая медведица, которая вломилась в мой сад. — Натан улыбнулся так, что сверкнул золотой зуб.

— Или лестница, с которой он свалился, когда собирал яблоки, — прозвучало у них за спиной.

— Матильда! — Йона поднялся и обнял женщину с густыми каштановыми волосами и веснушчатой кожей.

— Господин комиссар! — улыбнулась женщина и тоже села. — Надеюсь, ты привез немного работы моему дражайшему, а то он примется за судоку.

— Может быть, и привез, — медленно проговорил Йона.

— Правда? — улыбнулся Натан и поскреб гипс.

— Я видел место преступления, видел тела, но мне не дали посмотреть ни протоколы, ни результаты анализов…

— Из-за того, что ты под следствием?

— Предварительное расследование веду не я, но мне хотелось бы услышать твое мнение.

— Ну, теперь Натан будет счастлив. — Матильда, улыбаясь, погладила мужа по щеке.

— Как приятно, что ты вспомнил про меня, мелкую сошку, — отозвался Поллок.

— Ты в своем деле лучший из всех, кого я знаю. — Йона снова сел и стал не спеша рассказывать все, что знал об убийствах в Бригиттагордене; Матильда почти сразу ушла. Поллок сосредоточенно слушал, иногда задавал вопросы, кивал и просил продолжать.

Серая пятнистая кошка терлась о ноги Натана. Птицы пели в ветвях, а Йона описывал комнату и расположение трупов, кровавые пятна, лужи, брызги крови, отпечатки ног и корку засохшей крови. Натан закрыл глаза, сосредоточенно следя за рассказом комиссара: молоток под подушкой, окровавленное одеяло, открытое окно.

— Ну посмотрим, — прошептал Поллок. — Речь идет об очень жестоком убийстве, но ни укусов, ни отсеченных «для разгона» частей тела…

Йона ничего не говорил, предоставив Поллоку рассуждать про себя.

Натан Поллок составил множество профилей преступников — и еще ни разу не ошибся.

Составление психологического профиля преступника — метод, позволяющий вычислить убийцу, толкуя преступление как выражение его психических склонностей. Основная логическая предпосылка метода такова: внутренняя жизнь человека до известной степени отражается в жизни внешней. Если убийство выглядит хаотичным, то хаос царит и в душе преступника, и этот хаос можно скрыть, только если убийца живет отшельником.

Натан Поллок размышлял; его губы беззвучно шевелились. Время от времени он шептал что-то самому себе или бессознательно подергивал «хвост».

— Я как будто вижу тела перед собой… Вижу, какой узор образуют брызги крови, — сказал он. — Ты же знаешь… что большинство убийств совершается в минуты помутнения рассудка. Потом человек, видя кровь и хаос, впадает в панику. И хватается за болгарку и мешки для мусора… или, оскальзываясь в крови, носится со шваброй и повсюду оставляет свои следы.

— Но не в этом случае.

— А этот убийца и не пытался ничего скрыть.

— Я тоже так думаю, — согласился Йона.

— Убийства — жестокие и продуманные. Это не наказание, которое зашло слишком далеко, а в обоих случаях — намерение убить… именно убить. Обе жертвы заперты в тесных помещениях, бежать не могут… Насилие не вызвано ненавистью, а напоминает скорее казнь или забой скота.

— Мы полагаем, что убийца — девочка.

— Девочка?

Йона, встретив изумленный взгляд Натана, показал ему фотографию Викки Беннет.

Натан рассмеялся и пожал плечами:

— Прости, но я в этом сильно сомневаюсь.

Вернулась Матильда; она принесла чай и пончики с вареньем и села за стол. Натан разлил чай по трем чашкам.

— Тебе кажется, что ни одна девочка не способна на такое? — спросил Йона.

— Никогда с подобным не сталкивался, — улыбнулся Натан.

— Не все девочки такие уж лапочки, — заметила Матильда.

Натан ткнул пальцем в фотографию:

— Про нее известно, что она подвержена вспышкам ярости?

— Нет. Совсем наоборот.

— Тогда вы ловите не того человека.

— Мы уверены, что вчера она похитила ребенка.

— Но она не избила его до смерти?

— Насколько нам известно, нет. — Комиссар взял пончик.

Натан откинулся на спинку стула и прищурился, глядя в небо.

— Если девочка не производит впечатления буйной психопатки, если ее не привлекали к уголовной ответственности, если она не бывала объектом подобного расследования раньше, то я полагаю, что это не она. — Натан жестко взглянул комиссару в глаза.

— А если все-таки она? — настаивал Йона.

Натан покачал головой, подул на чай и сказал:

— Не сходится. Я как раз перечитывал одну работу Дэвида Кентера… Тебе известно, что он, составляя профиль, концентрировался на том, какую роль преступник отводит жертве. Я и сам о таком думал… Убийца использует жертву как партнера в своей пьесе.

— Да… можно и так сформулировать, — согласился Йона.

— И тогда, если рассуждать по Кентеру, закрытое руками лицо означает, что убийца хотел отнять лицо у жертвы, окончательно превратить ее в объект… Люди, принадлежащие к этой группе, часто склонны к чрезмерной жестокости…

— А если они просто играли в прятки? — перебил Йона.

— Это как? — Натан взглянул в серые глаза комиссара.

— Жертва считала до ста, а убийца прятался.

Натан улыбнулся — ему понравилась эта мысль:

— Тогда есть смысл искать…

— Да, но где?

— Могу только посоветовать обернуться и посмотреть назад, — сказал Поллок. — В прошлом, как в зеркале, отражается будущее…

Глава 48

Государственная уголовная полиция — централизованная оперативная служба, отвечающая за борьбу с тяжкими преступлениями и в Швеции, и на международном уровне.

Шеф Государственной уголовной полиции Карлос Элиассон стоял у невысокого окна на восьмом этаже; из окна открывался вид на крутые склоны Крунубергспаркена.

Элиассон не знал, что в эти минуты Йона Линна идет по дорожке через парк, а до этого ненадолго заходил на старое еврейское кладбище.

Карлос снова сел за стол и потому не видел, как лохматый комиссар пересекает Польхемсгатан и неторопливо направляется к стеклянным дверям Главного полицейского управления.

Йона прошел мимо плаката о роли полицейских в изменившемся мире. Бенни Рубин горбился за своим компьютером, из кабинета Магдалены Рунандер слышались обрывки разговора о сотрудничестве с Интерполом.

Йона вернулся в Стокгольм, поскольку его вызвали на встречу со следователями, ведущими служебное расследование; встречу назначили на вторую половину дня. Комиссар забрал почту из своего бокса, сел за рабочий стол; перебирая письма, он понял, что согласен с Поллоком.

Трудно совместить образ Викки Беннет — и эти убийства.

Даже если у полиции нет доступа к заключениям психиатров, ничто не свидетельствует о том, что Викки Беннет опасна. Ее нет ни в одной полицейской базе, а люди, знающие ее лично, отзываются о ней как о девочке застенчивой и милой.

Но технически все улики указывают на нее.

И на то, что малыша похитила она.

Может быть, он уже лежит где-нибудь в канаве с размозженной головой.

Но если он еще жив, надо поторопиться.

Может, он сидит вместе с Викки в машине в каком-нибудь темном гараже, может, она как раз в эту минуту кричит на него и в ней поднимаются гнев и ярость.

Натан Поллок дал свой обычный совет — обернись и посмотри назад, ищи там.

Он сказал это просто, как нечто само собой разумеющееся. В прошлом, как в зеркале, всегда отражается будущее.

За свои пятнадцать лет Викки Беннет успела много где пожить. От своей бездомной мамаши она уезжала в разные места: в приемную семью, на станцию «скорой помощи» или в интернат.

Где-то она находится и сейчас.

Ответ мог ждать в любой из семей, где Викки случалось жить, он мог таиться в беседе с ее бывшим опекуном или воспитателем, сопровождающим или приемными родителями.

Должны быть люди, на которых она полагается, которым доверяет.

Йона собрался было сходить к Анье, спросить, нашлись ли какие-нибудь имена и адреса, но Анья уже сама стояла в дверях. Могучее тело втиснуто в узкую черную юбку и ангорскую кофточку. Хитро уложенные светлые волосы, кроваво-красная помада.

— Прежде чем я отвечу, скажу, что больше пятнадцати тысяч детей ежегодно попадают в разные детские учреждения, — начала Анья. — Это называется «реформа, которая позволит человеку выбирать», она произошла, когда политики допустили в эту систему частных предпринимателей. Так что теперь хозяевами интернатов и других подобных учреждений являются почти повсеместно владельцы солидных капиталов. Это все равно что продавать детей на аукционе: кто попросит меньше всего денег на их содержание, тот и получает право опеки… Экономят на персонале, на преподавателях, на терапии и стоматологии, лишь бы заработать…

— Знаю, — перебил Йона. — Но Викки Беннет…

— Я подумала — может, у меня получится связаться с последним уполномоченным по размещению детей.

— А ты можешь?

Анья снисходительно улыбнулась и склонила голову набок:

— Я уже сделала это, Йона Линна…

— Ты просто нереальная, — серьезно сказал Йона.

— Для тебя я сделаю все, что угодно.

— Я этого не заслужил, — улыбнулся комиссар.

— Да, тут ты прав. — И Анья вышла из кабинета.

Комиссар еще немного посидел за столом, потом поднялся, вышел в коридор, постучался и открыл дверь в кабинет помощницы.

— Адреса, — сказала Анья, кивая на стопку листов на лотке принтера.

— Спасибо.

— Когда уполномоченный по размещению услышал мое имя, то вспомнил, что в Швеции была потрясающая пловчиха в стиле баттерфляй, которую звали точно так же. — Анья покраснела.

— Ты сказала, что это ты и есть?

— Нет, но он все равно рассказал, что Викки Беннет не всплывала в записях актов гражданского состояния, пока ей не исполнилось шесть лет. Ее мама, Суси, была бездомной и, кажется, родила Викки не в больнице. Суси забрали в психушку на принудительное лечение, а Викки отправили в идеальную приемную семью, живущую здесь, в Стокгольме.

Йона взял еще теплые листы, просмотрел даты и места размещения, ряды имен и адресов, от первых опекунов — Джека и Элин Франк, проживавших на Страндвеген, 47, до интернатов Юнгбаккен в Уддевалле и Бригиттагорден в коммуне Сундсвалль. Напротив некоторых адресов были приписки, что девочка требовала перевести ее назад, в первую семью.

Сухой, снова и снова повторяющийся комментарий гласил: «Ребенок просит, чтобы его вернули в семью Франк, но семья отказывается принять его».

Наконец Викки перестали отправлять в семьи. Только в приюты. Молодежные общежития на одну ночь, детские дома, куда ее отправляли работники социальной службы, реабилитационные клиника и интернаты.

Йона подумал об окровавленном молотке под подушкой и крови на подоконнике.

Сосредоточенное личико на фотографии, спутанная гривка светлых волос.

— Можешь узнать, Джек и Элин Франк все еще живут по тому же адресу?

Анья просияла, словно собралась забавно пошутить, выпятила губы и проговорила:

— Почитай «События недели» — узнаешь о том о сем.

— Что ты имеешь в виду?

— Джек Франк и Элин развелись, но жилье осталось за Элин. Деньги-то ее.

— Так они какие-то знаменитости?

— Она занимается благотворительностью, гораздо больше, чем прочие богатые люди… Она и ее бывший муж Джек вкладывали кучу денег в детские городки и благотворительные фонды.

— Так значит, Викки Беннет жила у них?

— Как видно, ей это не пошло на пользу.

Йона забрал распечатки, направился к двери, но снова повернулся к Анье:

— Как мне отблагодарить тебя?

— Я записала нас с тобой на курсы, — торопливо сказала Анья. — Обещай, что будешь ходить со мной.

— Что за курсы?

— Техника расслабления… Что-то вроде камасутры…

Глава 49

Номер сорок семь по Страндвеген располагался прямо напротив Юргордсбрун и представлял собой богатый дом с изящной дверью и красивым темным крыльцом.

Джек и Элин Франк были единственной семьей, в которую Викки Беннет хотела вернуться, хотя и прожила с ними очень недолго. Она снова и снова просила, чтобы ей разрешили вернуться к Франкам, но те отказывались взять ее.

Йона позвонил в дверь с фамилией «Франк» на черной блестящей дощечке, и она почти сразу открылась. Спокойно-расслабленный мужчина с блестящими от геля, коротко стриженными волосами и мягким загаром вопросительно посмотрел на долговязого комиссара.

— Я ищу Элин Франк.

— Роберт Бьянки, consigliere[11] Элин, — представился мужчина и протянул комиссару руку.

— Йона Линна, комиссар уголовной полиции.

На губах Роберта мелькнула легкая улыбка.

— Звучит интригующе, но…

— Мне надо поговорить с ней.

— Можно узнать, в чем дело? Я не хочу зря беспокоить ее… — Встретив холодный взгляд комиссара, Роберт осекся. — Подождите в холле. Я спрошу, принимает ли она посетителей, — сказал он и исчез за дверью.

Холл оказался белым и совершенно лишенным мебели. Ни гардеробов, ни каких бы то ни было вещей, ни обуви или одежды. Только гладкие белые стены и одно-единственное огромное белое зеркало.

Йона попытался представить себе ребенка вроде Викки в доме с такой обстановкой. Нерадостную, привыкшую к беспорядочным скитаниям девочку, которая не появлялась в книгах записи актов гражданского состояния, пока ей не исполнилось шесть лет. Ребенка, привыкшего к тому, что дом — это гараж или подземный переход, где можно обрести временный ночлег.

Роберт Бьянки вернулся, спокойно улыбаясь, и попросил комиссара следовать за ним. Они миновали просторный светлый салон с несколькими мягкими гарнитурами и изразцовой печью. Толстые ковры приглушали звук шагов, когда комиссар со своим провожатым шли через анфиладу гостиных; наконец они оказались у закрытой двери.

— Просто постучитесь, — сказал Роберт с неуверенной улыбкой.

Йона постучал и услышал, как чьи-то каблуки зацокали по твердому полу. Дверь приоткрыла стройная женщина средних лет, с русыми волосами и большими синими глазами. На ней было тонкое красное платье чуть ниже колен. Красивая, продуманно накрашенная; на шее — три ряда белоснежных жемчужин.

— Входите, пожалуйста, — проговорила женщина низким, хорошо поставленным голосом.

Они вошли в очень светлую комнату с письменным столом, мягкой мебелью, обитой белой кожей, и встроенным книжным шкафом.

— Я как раз собиралась выпить масалы. Для вас не слишком рано? — спросила хозяйка.

— Нет, чай — это было бы хорошо.

Роберт вышел, и Элин жестом пригласила Йону сесть на диван.

— Присядем.

Хозяйка не торопясь села напротив гостя, заложив ногу на ногу.

— О чем вы хотели поговорить? — спросила она, серьезно глядя на комиссара.

— Несколько лет назад вы и ваш муж Джек Андерссон стали идеальными приемными родителями для одной девочки…

— Мы помогали многим детям, по-разному помогали…

— Викки Беннет, так звали девочку, — мягко перебил Йона.

Что-то промелькнуло на царственно невозмутимом лице, однако голос остался безмятежным.

— Викки я хорошо помню. — Элин коротко улыбнулась.

— Что именно вы помните?

— Она была на редкость милой и… — Элин замолчала, уставившись перед собой. Руки лежали неподвижно.

— У нас есть причина полагать, что она убила двух человек в интернате возле Сундсвалля, — сказал комиссар.

Хозяйка быстро отвернулась, однако Йона успел заметить, как потемнели ее глаза. Элин разгладила платье на коленях; руки у нее заметно дрожали.

— Как это касается меня? — спросила она.

Роберт постучался и вошел, катя позванивающий сервировочный столик-тележку. Элин сказала «спасибо» и попросила его уйти.

— Викки Беннет не могут найти с прошлой пятницы, — пояснил Йона, когда Роберт скрылся за дверью. — Возможно, она разыскивает вас.

Элин не смотрела на него. Она немного нагнула голову, проглотила комок в горле, а потом холодно произнесла:

— Это невозможно.

— Почему вы считаете, что Викки Беннет не ищет вас?

— Она не захочет ко мне, — ответила Элин и встала. — И не надо было пускать вас сюда, не узнав сначала, в чем дело.

Йона, начавший было расставлять чашки на столе, поднял на нее взгляд.

— А к кому, по-вашему, могла направиться Викки? Она может связаться с Джеком?

— Если у вас есть еще вопросы, буду рада направить вас к моему адвокату. — И Элин вышла из комнаты.

Через несколько минут в салон вошел Роберт.

— Я провожу вас к выходу, — коротко сказал он.

— Весьма благодарен, — сказал Йона, налил чай в обе чашки, взял одну, подул и осторожно отпил.

Улыбаясь, взял лимонный кекс с блюда с льняной салфеткой. Неторопливо съел кекс, выпил чай, снял с колен салфетку, промокнул рот, сложил салфетку, положил на стол и лишь после этого встал.

Идя по огромному этажу, Йона слышал шаги Роберта за спиной; оба снова миновали салоны и гостиную с печкой. Комиссар вышел на каменный пол белой прихожей и открыл входную дверь.

— Мне уже сейчас следует обсудить с вами один вопрос. Крайне важно, чтобы имя Элин не связывали ни с какими негативными…

— Я вас понимаю, — перебил Йона. — Но речь идет не об Элин Франк, а…

— Для меня — об Элин Франк. О ней в первую очередь.

— Да, но прошлому, когда оно возвращается, наплевать на наши интересы, — сказал Йона и стал спускаться с крыльца.

Глава 50

Спортзал располагался возле большой ванной комнаты. Обычно Элин ежедневно пробегала семь километров и дважды в неделю занималась с личным тренером в «Монингтон Хелс Клаб». Над беговой дорожкой был укреплен телевизор на кронштейне, а в окне слева простирались крыши — до самой колокольни церкви Св. Оскара.

Сегодня Элин не стала включать музыку и теперь слышала только стук своих кроссовок, позвякиванье «блинов» штанги, жужжание беговой дорожки, а еще — свое собственное дыхание.

Волосы, стянутые в «хвост», подпрыгивали между лопатками. На Элин были спортивные штаны и белый спортивный лифчик. Она занималась уже пятьдесят минут, и лифчик намок под мышками.

Она думала о том времени, когда в ее доме появилась Викки Беннет. Это было восемь лет назад. Маленькая девочка со светлой спутанной шевелюрой.

В молодости Элин подхватила хламидиоз — на языковых курсах во Франции. Она отнеслась к этому не слишком серьезно и поплатилась бесплодием. Поначалу ей казалось, что это ерунда — в те годы ей не хотелось иметь детей. Много лет она даже радовалась, что ей не нужно думать о противозачаточных средствах.

Они с Джеком были женаты всего два года, когда он заговорил об усыновлении, но каждый раз, когда он заводил этот разговор, Элин отвечала, что не хочет детей. Слишком велика ответственность.

Джек тогда еще любил ее и согласился, когда она предложила стать ресурсной[12] семьей для детей, которым нелегко в собственных семьях и которым надо хоть на время уходить оттуда.

Элин позвонила в социальную службу Стокгольма, в администрацию района Норрмальм; Джек съездил на встречу с сотрудником, ответственным за рассмотрение вопроса, тот спрашивал о жилье, работе, гражданском состоянии и о том, есть ли у них свои дети.

Через месяц обоих пригласили на подробное интервью, каждого по отдельности. Обоим пришлось ответить на невероятное множество вопросов.

Элин до сих пор помнила, как изумилась сотрудница, поняв, кто такая Элин Франк.

Всего через три дня после собеседования последовал телефонный звонок. Сотрудница социальной службы сообщила, что у них есть ребенок, которого надо на время поместить в спокойные условия, к заботливым людям. — Ей шесть лет, и… думаю, все будет хорошо… Сначала можно попробовать разные варианты, а когда она придет в себя, мы сможем порекомендовать психолога, — добавила сотрудница.

— А что с ней?

— Мать — бездомная, психически больная… Власти вмешались, когда девочку нашли спящей в туннеле метро.

— Она хорошо себя чувствует?

— У нее небольшое обезвоживание, но врач говорит, что в остальном она здорова… Я пыталась поговорить с девочкой… Кажется, она милая, но замкнутая.

— Как ее зовут, вы знаете?

— Да… Викки… ее зовут Викки Беннет.

Под конец Элин добавила скорость, беговая дорожка жужжала, дышать стало труднее, Элин увеличила наклон, побежала вверх и замедлила бег.

Потом она растягивалась у балетного станка перед огромным зеркалом, стараясь избегать собственного взгляда. Упираясь носком в пятку, сбросила обувь и вышла из зала, ощущая покалывание в отяжелевших ногах. Возле ванной она сняла с себя уже холодный лифчик, бросила на пол, стащила штаны и трусы, перешагнула через них и встала под душ.

Когда горячая вода полилась по шее и мускулы расслабились, к Элин вернулась тревога. Истерика словно происходила скрыто, под кожей. Элин хотелось кричать в никуда и плакать, плакать. Но Элин не закричала и не заплакала; она собралась и стала менять температуру воды. Наконец струя стала ледяной, но Элин заставила себя остаться под душем. Она подставила лицо под брызги и стояла так, пока виски не заломило от холода; только тогда Элин выключила воду, вышла и стала вытираться.

Глава 51

Элин вышла из гардеробной, одетая в бархатную юбку до колен и нейлоновое боди из последней коллекции «Волфорда». Кожа рук и плеч просвечивала сквозь черную ткань с мелкими стразами. Ткань была настолько тонкой, что Элин надевала это боди в шелковых перчатках.

В библиотеке, в обитом кожей ягненка кресле сидел Роберт. Он просматривал документы, которые затем раскладывал по кожаным папкам.

— Что за девочка, про которую спрашивал тот полицейский?

— Нет никакой девочки, — ответила Элин.

— Нам есть из-за чего беспокоиться?

— Нет.

Роберт Бьянки был советником и ассистентом Элин уже шесть лет. Гомосексуалист, он так и не нашел себе постоянную пару. По мнению Элин, больше всего ему нравилось, когда его видят с красивыми мужчинами. Именно Джек решил, что у Элин должен быть ассистент-гомосексуалист; так Джек хотел избежать ревности. Элин ответила тогда, что ей все равно, лишь бы будущий ассистент не разговаривал жеманным писклявым голосом.

Элин села рядом с помощником в другое кожаное кресло и вытянула ноги, демонстрируя лаковые туфли на высоких каблуках.

— Прекрасно, — улыбнулся Роберт.

— Я смотрела расписание на конец недели.

— Через час у тебя прием в «Кларионе».

Внизу, на Страндвеген, загремели раздвижные двери тяжелого автобуса. Элин чувствовала, что Роберт смотрит на нее, но избегала его взгляда. Она лишь теребила бриллиантовый крестик на короткой цепочке.

— Мы с Джеком взяли на попечение маленькую девочку, Викки… Это было давно. — Элин тяжело сглотнула.

— Вы ее удочерили?

— Нет, у нее была мать, мы были просто ресурсной семьей, но я… — Элин замолчала, потягивая крестик на тонкой цепочке.

— Когда она здесь жила?

— Всего за пару лет до тебя. Но я тогда не сидела в руководстве концерна, а Джек только-только начал сотрудничать с «Центропой».[13]

— Тебе не обязательно об этом рассказывать.

— Я думаю, что мы тогда подготовились, так что все нормально, и мы знали, что будет нелегко, но… Ты понимаешь, как обстоят дела в Швеции? Все было до невероятия обстоятельно: мы ездили к социальным работникам и ответственным за решение этого вопроса, досконально рассказывали обо всем — от финансов до половой жизни… но как только нас с Джеком одобрили, на что потребовалось всего три дня, у нас появился ребенок, и мы уже должны были справляться самостоятельно. Довольно странно, если вдуматься. Нам ничего о ней не рассказали, не оказали ровно никакой помощи.

— Все как всегда.

— Мы и вправду хотели сделать что-нибудь хорошее… и эта девочка в течение девяти месяцев с перерывами жила у нас. Ее бог знает сколько раз отправляли домой, к матери, но это всегда кончалось тем, что Викки находили в старых коробках в каком-нибудь гараже под Стокгольмом. В конце концов у меня уже сил не было срываться по ночам, чтобы забрать ее, отвезти в «скорую помощь» или просто посадить в ванну, накормить… Конечно, мы с Джеком сейчас уже развелись, но тогда… Однажды ночью он сказал, что мне придется выбирать… — Элин улыбнулась Роберту пустой улыбкой. — Не понимаю, зачем ему понадобилось заставлять меня выбирать между ним и девочкой.

— Потому что он думает только о себе.

— Но мы были просто ресурсом, я не могла выбирать между ним и ребенком, который мог жить здесь несколько месяцев, это же глупо… А я в то время полностью зависела от него, и он это знал.

— Нет… — попытался возразить Роберт.

— Но я и правда от него зависела. И как только мать Викки получила новое жилье, я согласилась, чтобы он позвонил в социальную службу… Мне в тот раз показалось, что дела матери обстоят неплохо… — Голос Элин прервался. Она с удивлением почувствовала, что из глаз вдруг потекли слезы.

— Почему ты раньше этого не рассказывала?

Элин вытерла глаза и, сама не зная почему, соврала:

— Это же ерунда, пустяки. Сразу выбросила из головы.

— Надо двигаться дальше, — сказал Роберт, словно оправдывая ее.

— Да, — прошептала Элин и закрыла лицо руками.

— Что с тобой? — забеспокоился Роберт.

— Роберт, — Элин вздохнула и взглянула помощнику в глаза, — я тут совершенно ни при чем, но тот полицейский, что был здесь… он сказал, что Викки убила двух человек.

— Ты имеешь в виду то, что случилось недавно в Норрланде?

— Я не в курсе.

— Вы с ней как-то контактируете? — медленно спросил Роберт.

— Нет.

— Нельзя, чтобы тебя как-то с этим связали.

— Знаю… Я, само собой, рада была бы ей помочь, но…

— Держись подальше от этой истории.

— Наверное, надо позвонить Джеку.

— Нет, не звони.

— Он должен узнать.

— Но не от тебя, — возразил Роберт. — Сама знаешь, ты расстраиваешься каждый раз, как поговоришь с ним.

Элин выдавила улыбку, словно соглашаясь, положила руку на горячие пальцы Роберта:

— Приходи завтра утром, в восемь. Пройдемся по расписанию на следующую неделю.

— Хорошо, — сказал Роберт и вышел.

Элин взяла телефон, дождалась, когда Роберт закроет за собой дверь, и только после этого набрала номер Джека.

Джек ответил хриплым со сна голосом:

— Элин? Ты знаешь, который час? Ты что, сидишь и названиваешь…

— Ты спал?

— Да.

— Один?

— Нет.

— Ты такой честный, чтобы ранить меня или чтобы…

— Элин, мы развелись, — перебил Джек.

Элин перешла в спальню и застыла, не сводя глаз с двуспальной кровати.

— Скажи, что тебе не хватает меня, — прошептала она.

— Спокойной ночи, Элин.

— Если хочешь, возьми себе квартиру на Брум-стрит.

— Она мне не нужна. Это же ты обожаешь Нью-Йорк.

— Кажется, полиция думает, что Викки убила двух человек.

— Наша Викки?

У Элин задрожали губы, слезы стояли в глазах.

— Да… сюда приезжали, спрашивали о ней.

— Ну и дела, — тихо сказал Джек.

— Ты не мог бы просто приехать ко мне? Ты мне так нужен… Можешь взять с собой Нору, если хочешь, я не ревную.

— Элин… Я не поеду в Стокгольм.

— Прости, что позвонила. — И Элин нажала кнопку «отбой».

Глава 52

На верхнем этаже дома номер двадцать один по Кунгсбрун располагается отдел прокуратуры по делам полиции, а также отдел служебных расследований Главного полицейского управления. В назначенный день Йона сидел в там в маленьком кабинетике; в том же кабинете находились Микаэль Боге, председатель комиссии по служебному расследованию, и исполнительный секретарь Хелена Фьорине.

— В указанное время Служба безопасности нанесла удар по Бригаде, крайней левой экстремистской группировке. — Боге откашлялся. — В заявлении сказано, что комиссар Линна из Государственной уголовной полиции находился по названному адресу во время или незадолго до…

— Все верно. — Йона взглянул в окно: железнодорожные пути и бухта Барнхусвикен.

Хелена отложила ручку и блокнот, обеспокоенно подняла глаза, сделала просящий жест:

— Йона, пожалуйста, отнеситесь к служебному расследованию серьезно.

— Я так и отношусь. — У комиссара был отсутствующий вид.

Хелена чуть дольше, чем следовало, смотрела в его серебристо-серые глаза, потом торопливо кивнула и снова взяла ручку.

— Прежде чем мы закончим… — произнес Микаэль Боге, после чего довольно долго ковырял в ухе. — Я должен обсудить главное, в чем вас подозревают…

— Может оказаться, что все это — просто недоразумение, — торопливо пояснила Хелена. — Например, расследования неудачно наложились друг на друга.

— Но в заявлении, направленном против вас… — Боге осмотрел палец. — В заявлении сказано, что штурм Службы безопасности провалился, так как вы предупредили главарей группировки.

— Верно, я их предупредил, — ответил Йона.

Хелена встала. Не зная, что сказать, она печально смотрела на Йону.

— Вы предупредили группировку о штурме? — с улыбкой спросил Боге.

— Там были просто зеленые мальчишки. Не опасные и не…

— Служба безопасности смотрела на них по-другому, — оборвал Боге.

— Знаю, — тихо ответил Йона.

— Предварительный допрос окончен. — Хелена начала собирать бумаги.

Глава 53

В половине пятого Йона проехал Тумбу, где когда-то расследовал тройное убийство, совершенное в таунхаусе.

На пассажирском сиденье лежал список мест, где жила Викки Беннет. Последним в списке значился Бригиттагорден, а первым был дом номер сорок семь по Страндвеген.

Не может быть, чтобы она не разговаривала с людьми, у которых жила. Кому-то она доверилась, рассказала о своих друзьях.

Единственное, что Элин Франк сказала о Вики, — это что девочка была на редкость милая.

На редкость милая, подумал Йона.

Для состоятельной семьи Франк Викки была нуждающимся ребенком, которому необходима помощь, кем-то, кому можно продемонстрировать милосердие.

Речь шла о благотворительности.

Но для Викки Элин стала второй матерью.

Должно быть, на Страндвеген Викки жилось совсем иначе, чем дома. Викки не мерзла, хорошо питалась; она спала в своей постели и носила красивую качественную одежду. Время, проведенное в доме Элин и Джека, должно было надолго сохранить для нее особый флер.

Йона включил поворотник и перестроился в левый ряд.

Он еще раньше изучил список и решил в этот раз начать с конца. До Бригиттагордена Викки находилась в интернате Юнгбаккен, а до Юнгбаккена две недели прожила в семействе Арнандер-Юханссон в Катринхольме.

Перед глазами у комиссара встала картина: Нолен и Фриппе пытаются отвести руки Миранды от лица. Борются с руками, схваченными трупным окоченением. Казалось, покойница сопротивляется; она как будто не хочет открыть лицо, будто ей стыдно.

Но лицо девочки оказалось спокойным и белым, словно раковина-жемчужница.

По словам Нолена, она, когда ее ударили большим камнем, сидела, завернувшись в одеяло. Ударили ее шесть или семь раз, если Йона правильно прочел узор из кровавых пятен.

Потом ее положили на кровать, а руки пристроили на лицо.

Последним, что она увидела в своей жизни, был убийца.

Йона сбросил скорость, проехал по старому району частной застройки и остановил машину возле низкой изгороди из покрытых цветами кустов пятилистника.

Комиссар вылез из машины и подошел к деревянному почтовому ящику; на латунной табличке значилось «Арнандер-Юханссон». Из-за дома вышла женщина с ведром красных яблок. У женщины болели ноги: иногда ее рот кривился от боли. Массивная, с большой грудью и толстыми руками.

— Вы чуть-чуть не успели его застать, — сказала женщина, глянув на Йону.

— Как обычно, — усмехнулся он.

— Ему пришлось поехать на склад… Что-то с накладными.

— О ком мы говорим? — улыбнулся Йона.

Женщина поставила ведро на землю.

— Я думала, вы хотели взглянуть на беговую дорожку.

— Сколько она стоит?

— Семь тысяч. Совсем новенькая, — ответила женщина и замолчала. Провела рукой по штанине, посмотрела на комиссара.

— Я из уголовной полиции. Мне надо задать пару вопросов.

— О чем это? — У женщины сделался слабый голос.

— О Викки Беннет, которая жила здесь… почти год назад.

Женщина погрустнела; она кивком показала на дверь и вошла в дом. Йона последовал за ней, в кухню с покрытым вязаной скатертью сосновым столом и занавесками в цветочек на окне, за которым был сад. Трава недавно подстрижена, ветки сливовых деревьев и кусты крыжовника свешиваются на соседский участок. Маленький голубой бассейн окружен деревянным настилом. В воде над стоком справа плавают пластмассовые игрушки.

— Викки сбежала, — напрямую сказал Йона.

— Я читала, — прошептала женщина, ставя ведро с яблоками на стол возле мойки.

— Как вы думаете, где она прячется?

— Понятия не имею.

— Она рассказывала о друзьях, парнях?..

— Ну, жила-то она не здесь, — сказала женщина.

— Почему так вышло?

— Ну, вот так вышло. — Женщина, отвернувшись, налила воды в резервуар кофеварки.

— Гостям ведь полагается предложить кофе, — обреченно сказала она.

В саду двое светловолосых мальчиков играли в карате. Оба худые и загорелые, в просторных купальных трусах. Боролись они как-то диковато и жестко, однако то и дело смеялись.

— Вы берете в свою семью детей и подростков?

— Нашей дочери девятнадцать, так что… мы принимаем детей уже несколько лет.

— Сколько времени дети обычно остаются у вас?

— По-разному… кто больше, кто меньше. — Женщина повернулась к Йоне. — Многие же приходят из трудных семей.

— Вам тяжело?

— Нет, не тяжело… Естественно, конфликты бывают, но тут главное — четко определить границы.

Один из мальчишек подпрыгнул, выбросив ногу вперед, и с громким плеском шлепнулся в бассейн. Второй, постарше, несколько раз «ударил» воздух и, кувыркнувшись, последовал за первым.

— Но Викки пробыла у вас всего две недели, — сказал Йона, глядя на женщину. Та отвела взгляд и почесала подмышку.

— У нас двое мальчишек, — неопределенно ответила она. — Они у нас уже два года… братья… Мы надеялись, что и Викки приживется, но, увы, нам пришлось отказаться от нее.

— Что именно произошло?

— Ничего… я хочу сказать — ничего такого. Она не виновата, никто не виноват… просто мы устали. Мы всего лишь обычная семья и просто-напросто не справились.

— С Викки… было трудно, тяжело?

— Нет, — слабо проговорил женщина. — Викки… — И она замолчала.

— Что вы хотели сказать? Что произошло?

— Ничего.

— У вас же большой опыт. Как вы могли сдаться всего через две недели?

— Как получилось, так и получилось.

— Мне все же кажется, у вас что-то произошло. — Комиссар был серьезен.

— Нет. Просто для нас это было слишком.

— А мне кажется, что-то случилось, — так же мягко повторил Йона.

— Вы о чем это? — смутилась женщина.

— Пожалуйста, расскажите, что случилось.

Женщина покраснела — сначала щеки, потом красными пятнами пошла неровная кожа шеи и груди.

— К нам приходили, — прошептала она, глядя в стол.

— Кто?

Женщина покачала головой, отказываясь продолжать. Йона протянул ей блокнот и ручку. По щекам женщины потекли слезы. Она посмотрела на комиссара, взяла ручку и что-то написала в блокноте.

Глава 54

После трех часов езды комиссар наконец оказался в Бенгтсфорсе, у дома номер тридцать пять по Скракегатан. Записывая адрес в блокнот, женщина закапала бумагу слезами. Комиссару пришлось силой вынимать блокнот у нее из рук; когда он стал продолжать расспросы, она замотала головой, выбежала из кухни и заперлась в туалете.

Он медленно ехал вдоль таунхаусов из красного кирпича к месту для разворота, к гаражам. Дом номер тридцать пять оказался последним. Белые пластмассовые скамейки и стулья валялись в высокой траве, перевернутые ветром. Почтовый ящик на черной цепи был забит рекламой.

Йона вылез из машины, прошел в заросшую сорняками калитку и зашагал к дому по влажным плитам дорожки.

У двери лежал промокший насквозь коврик с напоминанием: «Ключи, кошелек, телефон». Окна изнутри заклеены черными мешками для мусора. Йона позвонил. Залаяла собака, и кто-то посмотрел на комиссара в дверной «глазок». Щелкнули два замка, и дверь еле-еле приоткрылась, после чего изнутри накинули цепочку. На комиссара пахнуло пролитым красным вином. Человека, стоящего в темной прихожей, не было видно.

— Можно войти ненадолго?

— Она не хочет вас видеть, — угрюмо и хрипло ответил какой-то мальчик.

Собака засопела; стало слышно, как позванивают звенья натянувшейся цепочки на поводке.

— Но мне надо поговорить с ней.

— Мы ничего не покупаем, — крикнула из глубины дома какая-то женщина.

— Я из полиции.

В доме послышались шаги.

— Он один? — спросила женщина.

— Вроде да, — прошептал мальчик.

— Зомби с тобой?

— Ты откроешь, мама? — боязливо спросил мальчик.

Женщина подошла к двери:

— Что вам надо?

— Вы знаете что-нибудь о девочке по имени Викки Беннет?

Когти собаки проскребли по полу. Женщина закрыла и заперла дверь. Йона услышал, как она ругает мальчика. Наконец дверь приоткрылась сантиметров на десять, и хозяйка сняла цепочку. Йона открыл дверь пошире и шагнул в прихожую. Женщина стояла к нему спиной. На ней были колготки телесного цвета и белая футболка. Светлые волосы свисали ниже лопаток. Когда Йона закрыл за собой дверь, стало так темно, что он замер. Свет нигде не горел.

Хозяйка шла перед комиссаром. Солнце било в заклеенные мусорными пакетами окна; несколько мест, где полиэтилен порвался, были как звезды. Кухню наполнял слабый серый свет. На столе стоял пакет вина, по бурому линолеуму растеклись большие лужи. Когда Йона вошел в темную гостиную, женщина уже сидела на джинсовом диване. Темные шторы свешивались до самого пола, за ними виднелся тот же черный полиэтилен. В дверь веранды, однако, просачивался слабый свет, который падал на руку женщины. Ухоженные ногти были покрыты красным лаком.

— Садитесь, — спокойно предложила женщина.

— Спасибо.

Йона сел напротив хозяйки на большую скамейку для ног. Когда глаза привыкли к темноте, он увидел, что с лицом женщины что-то не так.

— Что вы хотите знать?

— Вы приезжали к Арнандерам-Юханссонам.

— Да.

— Что у вас было за дело к ним?

— Я их предупредила.

— Предупредили о чем?

— Томпа! — позвала женщина. — Томпа!

Дверь открылась, послышались медленные шаги. В темноте Йона не видел мальчика, но ощущал его присутствие, угадывал силуэт возле книжного шкафа. Мальчик стоял в темной гостиной.

— Зажги свет.

— Но, мама…

— Я сказала — зажги!

Мальчик щелкнул выключателем, и большой шар из рисовой бумаги осветил комнату. Длинный тощий подросток стоял в ярком свете, опустив голову. Йона внимательно посмотрел на него. Лицо мальчика выглядело так, словно его сначала изорвала бойцовская собака, а потом неправильно сшил врач. Нижняя губа отсутствует, видны зубы, подбородок и правая щека цвета сырого мяса вывернуты наизнанку. Глубокая красная борозда шла от линии волос, пересекала лоб и бровь. Повернувшись к женщине, Йона увидел, что ее лицо пострадало еще больше. Она все же улыбнулась ему. У женщины не хватало правого глаза, на лице и горле виднелись шрамы от глубоких резаных ран — не меньше десяти. Над другим глазом нависала бровь, а рот в нескольких местах был разрезан.

— Викки рассердилась на нас, — пояснила женщина, и ее улыбка пропала.

— Что именно произошло?

— Она порезала нас разбитой бутылкой. Я и не подозревала, что человек может прийти в такую ярость. Я потеряла сознание, очнулась и осталась лежать, чувствовала, как меня режут, чувствовала удары, укусы…. И поняла, что у меня больше нет лица.

Глава 55

Коммуна Сундсвалля провела переговоры с медицинской компанией «Урре». Чтобы переселить девочек из гостиницы «Ибис» в более подходящее место в Хорте, коммуне пришлось заплатить немалые деньги.

Хорте — старый рыбацкий поселок. Школу закрыли почти сто лет назад, добыча железной руды прекратилась, а магазинчик закрыли, когда владельцы состарились окончательно. Однако летом поселок оживает благодаря белым пляжам, тянущимся вдоль берега Юнгфру.

Шести девочкам предстояло несколько месяцев прожить в доме, некогда бывшем сельским универмагом, — просторном, с большой застекленной верандой, расположенном там, где ведущая в поселок вязкая дорога раздваивалась, как змеиный язык.

Девочки уже поужинали; некоторые еще сидели в столовой, глядя на море в мягком голубом тумане. В большой общей комнате по соседству Сольвейг Сундстрём из интерната Севстагорден вязала, сидя у камина, где потрескивал огонь.

Из гостиной в кухню вел холодный коридор. Сидевший там охранник видел холл и дверь и в то же время мог поглядывать в окно — на лужайку и на дорогу.

Лю Шу с Ниной пошарили в буфете в поисках чипсов, однако им пришлось удовлетвориться пакетом хлопьев «Фростиз».

— Что ты будешь делать, если придет убийца? — спросила Лю Шу.

Покрытая татуировками рука охранника дернулась на столе, и он с застывшей улыбкой посмотрел на девочку:

— Не бойся, вы в безопасности.

Бритоголовому, с эспаньолкой, охраннику было лет пятьдесят. Под синей рубашкой с эмблемой охранной фирмы угадывались мощные мускулы.

Лю Шу в ответ молча глянула на него, сунула в рот горсть хлопьев, с хрустом прожевала. Нина отыскала в холодильнике упаковку копченой ветчины и банку горчицы.

На другом конце дома, вокруг обеденного стола на застекленной веранде сидели Каролина, Инди, Туула и Альмира. Девочки играли в карты.

— Давай-ка сюда своих валетов, — сказала Инди.

Альмира фыркнула:

— Я их все спустила.

Инди вытянула карту и с довольным видом посмотрела на нее.

— Тед Банди[14] был настоящий мясник, — тихо произнесла Туула.

— Господи, о чем ты говоришь, — вздохнула Каролина.

— Он ходил из комнаты в комнату и ломом убивал девушек, как тюленят. Сначала Лизу и Маргарет…

— Помолчи-ка, — рассмеялась Альмира.

Туула улыбнулась, глядя в стол. Каролина не выдержала и вздрогнула.

— Что эта тетка тут делает? — громко спросила Инди.

Женщина у камина подняла глаза, после чего снова занялась своим вязаньем.

— Ну что, играем дальше? — нетерпеливо спросила Туула.

— Чья очередь ходить?

— Моя, — сказала Инди.

— Ну ты и жульничаешь, — улыбнулась Каролина.

Альмира пожаловалась:

— Телефон сдох. Я поставила его у себя заряжаться, а теперь…

— Я гляну? — Инди сняла заднюю крышку телефона, вынула батарейку, снова вставила, но ничего не произошло. — Странно, — пробормотала девочка.

— Да наплюй, — сказала Альмира.

Инди снова вынула батарейку:

— Да там же симки нет ни фига!

— Туула, — напряженно сказала Альмира, — ты взяла мою симку?

— Почему сразу я, — недовольно буркнула Туула.

— Она мне нужна, ты понимаешь?

Женщина отложила вязанье и вошла в столовую.

— Что тут происходит? — спросила она.

— Мы сами разберемся, — спокойно ответила Каролина.

Туула печально сжала пальцами губы и заныла:

— Ничего я не брала.

— У меня пропала сим-карта, — громко сказала Альмира.

— Это не значит, что ее взяла непременно Туула, — возмущенно заметила женщина.

— Альмира сказала, что побьет меня, — пожаловалась Туула.

— Я не потерплю драк, — сообщила женщина, вышла из столовой и снова уселась за вязанье.

— Туула, — сказала Альмира вполголоса, — мне правда нужна карта, чтобы позвонить.

— Теперь это будет трудновато, — улыбнулась ей Туула.

Лес на другом берегу залива становился все чернее, потом потемнело небо, а вода продолжала блестеть, словно текучий свинец.

— Полиция думает, что Миранду убила Викки, — сказала Каролина.

— Вот придурки, — пробурчала Альмира.

— Я ее не знаю. Никто из нас ее не знает, — сказала Инди.

— Возьми себя в руки.

— А вдруг она сейчас крадется сюда, чтобы…

— Ш-ш, — перебила Туула. Она встала и застыла, уставившись в темноту.

— Слышали? — спросила она, поворачиваясь к Каролине с Альмирой.

— Нет, — вздохнула Инди.

— Скоро нам всем конец, — прошептала Туула.

— Ты совсем больная, на всю голову. — Каролина не смогла сдержать улыбку. Она подтащила Туулу к себе, посадила на колени, погладила и ободряюще сказала: — Не бойся. Ничего не будет.

Глава 56

Ночью Каролина проснулась на диване. В камине поблескивали последние угольки, от которых струилось нежное тепло. Каролина села, оглядела общую комнату и столовую — в обеих комнатах было темно. Каролина сообразила, что уснула на диване, что все ушли спать и здесь осталась только она.

Девочка поднялась, подошла к большому окну, выглянула. За черными силуэтами лодочных сараев виднелась вода. Все тихо, неподвижно. Над морем светила сквозь слой облаков луна.

Каролина открыла скрипучую сосновую дверь, почувствовала, как холодный воздух из коридора струится в лицо. За спиной скрипнул деревянный стул или еще что-то. Тени в коридоре были плотными, и двери в комнаты воспитанниц лишь угадывались. Каролина шагнула прямо в темноту. Пол был ледяным. Внезапно Каролине показалось, что она что-то слышит — вздох или тихий плач.

Звук шел из туалета.

Каролина с колотящимся сердцем подкралась к туалету. Дверь приоткрыта. В туалете кто-то был. Странный звук послышался снова.

Каролина осторожно заглянула в приотворенную дверь.

Нина с равнодушным лицом сидела на унитазе, широко расставив ноги. Перед ней на коленях стоял какой-то мужчина; его лицо было спрятано у Нины между ног. Она задрала пижамную куртку, и мужчина лизал Нине промежность, одной рукой тиская ее грудь.

— Заканчивай, пора, — тяжело сказала Нина.

— Ладно. — Мужчина быстро поднялся на ноги.

Он оторвал клочок туалетной бумаги и вытер рот; Каролина увидела, что это охранник.

— Давай деньги. — Нина протянула руку.

Охранник принялся рыться в карманах.

— Черт, у меня всего восемьдесят крон, — сказал он.

— Ты же говорил — пятьсот.

— А я что сделаю? У меня всего восемьдесят.

Нина со вздохом взяла деньги.

Каролина прошмыгнула мимо двери и прокралась в отведенную ей холодную каморку. Закрыла дверь и зажгла свет. Увидела собственное отражение в черном окне, через которое ее отлично было видно снаружи. Каролина быстро опустила защитную штору. Впервые за очень долгое время она почувствовала, что боится темноты.

Каролина с неприязнью вспомнила светлые глаза Туулы, когда та рассказывала про маньяков. Малютка Туула перевозбудилась и принялась пугать остальных, уверяя, что Викки последовала за ними сюда, в поселок.

Каролина решила обойтись без чистки зубов. Ничто не заставит ее снова выйти в длинный черный коридор.

Она подтащила стул к двери и попыталась втиснуть его спинку под дверную ручку. Не получилось. Тогда Каролина принесла несколько связок газеты «Аллерс» и дрожащими руками пристроила их под ножки стула; теперь спинка уперлась под ручку, как надо.

Тут ей послышалось, что кто-то крадется по коридору мимо ее двери. Каролина застыла, не сводя глаз с замочной скважины и чувствуя, как холодеет кожа на спине.

Внезапно у нее за спиной что-то резко хлопнуло. Штора с треском взлетела вверх.

— О господи, — выдохнула Каролина и снова опустила штору.

Замерла, прислушиваясь. Потом выключила свет и подбежала к кровати, завернулась в ватное одеяло и стала ждать, когда простыня согреется.

Каролина лежала неподвижно, глядя сквозь темноту на дверную ручку и думая о Викки Беннет. Викки казалась такой застенчивой, боязливой. Каролина не верила, что Викки сделала то ужасное, просто не могла в это поверить. Тут ей вспомнилась разбитая голова Миранды и кровь, капавшая с одеяла.

Внезапно в коридоре снова послышались осторожные шаги. Затихли, снова зазвучали; кто-то остановился прямо у двери. Сквозь рябь темноты Каролина увидела, как кто-то пытается открыть дверь. Спинка стула не дала дверной ручке опуститься. Каролина зажмурилась, заткнула уши и стала молиться Богу, «что любит малышей».

Глава 57

В ночной темноте слышится вялое постукивание. Это детское автомобильное кресло снова и снова ударяется о высокую плотину на гидроэлектростанции Бергефорсен.

Детское кресло с серой пластмассовой спинкой, еле видное на поверхности, принесло сюда водами Индальсэльвена.

После таяния снегов в горах Емтланда уровень воды в реке очень высок. Его регулируют на электростанции возле Стуршён, когда возникает угроза затопления.

После обильных дождей последней недели в Бергефорсене начали постепенно открывать водосливы — ожидался максимальный уровень. Каждую секунду на волю, бурля, вырывались больше двух миллионов литров воды.

Ленивая Индальсэльвен, долгие месяцы напоминавшая озеро, теперь текла заметно, мощно.

Детское автомобильное кресло ударилось о плотину, его немного отнесло назад, а потом снова ударило о бетон.

Йона бежал по узкому гребню плотины. Справа сверкающим паркетом ширилась река, а слева метров на тридцать вниз уходила отвесная бетонная стена. Головокружительная высота. Белая вода с грохотом пенилась, переливаясь через черные валуны далеко внизу. Вода с бешеной силой вырывалась из затворов.

Вдали, у края плотины, стояли двое в полицейской форме, с ними — охранник с электростанции; все трое поверх ограждения смотрели в гладкую воду. Один из полицейских держал в руках багор.

Вокруг кресла подпрыгивал мусор, нанесенный течением. У края крутились пустая пластиковая бутылка, еловые ветки, сучья и расползшиеся картонные коробки.

Йона посмотрел вниз, в черную воду. Поток дергал кресло. Видно было только жесткую пластмассовую спинку.

Понять, есть в кресле ребенок или нет, было невозможно. — Переверните, — попросил комиссар.

Второй полицейский коротко кивнул и как можно дальше перегнулся через ограждение. Острие багра вспороло гладкую воду, поволокло в сторону большую еловую ветку. Полицейский перевернул багор крюком вверх, подвел его под кресло и осторожно поводил, пытаясь зацепить кресло крюком. Потом потянул багор вверх; плеснула вода, и кресло наконец перевернулось. Стало видно мокрое сиденье в полосочку.

Кресло оказалось пустым, ремешки медленно колыхались в воде.

Йона посмотрел на кресло, на черные ремешки. Возможно, тело ребенка выскользнуло из-под ремня безопасности и опустилось на дно.

— Я уже говорил по телефону, кажется, это то самое кресло. Оно вроде не особенно повреждено, но детали, конечно, рассмотреть трудно, — заметил полицейский.

— Проследите, чтобы у криминалистов был водонепроницаемый пакет, когда они будут доставать кресло.

Полицейский отпустил кресло, и оно снова медленно закружилось в воде.

— Встретимся у опоры моста в Индале, — сказал Йона и пошел назад к машине. — Там ведь есть место для купания?

— И что будем делать?

— Купаться, — без тени улыбки ответил комиссар и направился к своему автомобилю.

Глава 58

Йона остановился у опоры моста и вылез из машины. Оставив дверцу открытой, прошел вперед и посмотрел вниз, на поросший травой склон. С узкого пляжа в быстро текущую реку протянулась плавучая пристань на якоре.

Пиджак распахнулся от ветра, темно-серая рубашка облепила мускулистое тело.

Комиссар пошел по обочине дороги, чувствуя аромат нагретой солнцем зелени, сладкий запах кипрея.

Остановился, нагнулся, поднял забытый между травинками стеклянный кубик. Положил на ладонь, снова взглянул на воду.

— В этом месте они съехали с дороги, — сказал он, указывая, где проехала машина.

Один из полицейских спустился на пляж, сделал несколько шагов по песку и покачал головой.

— Ни следов нет, ничего, — прокричал он комиссару.

— Я все же думаю, что прав.

— Этого мы не узнаем — сильный дождь все смыл, — заметил второй полицейский.

— Но под водой-то дождь не шел, — возразил Йона.

Комиссар широко зашагал по песку и остановился только у самой воды. Пройдя несколько метров вверх по течению, он заметил под водой следы колес. Колея на песчаном дне терялась в черной воде.

— Есть что-нибудь? — крикнул ему полицейский.

— Да. — И Йона вошел прямо в воду.

Прохладная вода струилась вокруг ног, мягко подталкивала в сторону. Йона сделал еще несколько широких шагов, заходя глубже в реку. Трудно было рассмотреть что-нибудь сквозь блики на поверхности воды. Колыхались длинные водоросли. Проносились пузырьки и мелкий мусор.

Полицейский, тихо ругаясь, следом за Йоной полез в реку.

Метрах в десяти комиссар заметил очертания какой-то темной массы.

— Я вызову водолаза, — сказал полицейский.

Йона быстро снял пиджак, отдал полицейскому, а сам двинулся дальше в реку.

— Что ты делаешь?

— Мне надо узнать, погибли они или нет. — Комиссар протянул полицейскому свой пистолет.

Холодная вода насквозь промочила тут же ставшие тяжелыми брюки.

От холода задрожали сначала ноги, потом дрожь перекинулась на грудную клетку. Второй полицейский крикнул:

— В реке бревна. Тут нельзя плавать!

Йона продолжал идти; дно резко ушло вниз, и когда вода поднялась до живота, комиссар нырнул. В ушах загудело — это наполнились водой слуховые каналы. В открытые глаза полился холод. Сквозь воду светились солнечные блики. Взбаламученный ил поднялся водоворотиками.

Комиссар оттолкнулся ногами, нырнул глубже и вдруг увидел машину — она стояла в стороне от следов колес. Видимо, вода утащила автомобиль на середину реки.

Слабо поблескивала красная жесть. Ветровое и оба правых стекла отсутствовали, и вода свободно вливалась в салон.

Йона подплыл ближе, пытаясь не думать о том, что может сейчас увидеть, — надо собраться, надо запомнить как можно больше за те секунды, что он выдержит под водой. Но в голову все равно лез образ девочки на переднем сиденье: ремень безопасности наискосок пересекает тело, руки вытянуты вперед, рот широко открыт, волосы завиваются, колышутся у лица.

Сердце тяжело забилось. Внизу совсем темно. Сумерки и гудящая тишина.

Комиссар приблизился к заднему сиденью с выбитым окном и ухватился за пустую раму. Течение тащило его в сторону. Что-то металлически стукнуло, и комиссар выпустил раму, когда поток отнес машину на несколько метров. Тина воронкой поднялась вверх, видимость стала еще хуже. Комиссар отплыл чуть в сторону. Облачко ила рассеивалось, вода стала прозрачнее.

Прямо над Йоной, метрах в трех, находился другой, затопленный солнцем, мир.

Пропитанное водой бревно покачивалось у поверхности реки, словно тяжелый снаряд.

Болезненная судорога сжал легкие. На дне было слишком сильное течение.

Йона снова ухватился за окно без стекла, увидел на руке кровь. Он заставил себя опуститься на уровень дверцы и попытался заглянуть в салон. Перед самым лицом болтался мелкий мусор, морская трава, толчками колыхались водоросли.

Машина оказалась пустой. Там никого не было — ни девочки, ни малыша.

Лобовое стекло отсутствовало, «дворники» висели, ничем не поддерживаемые. Тела могло унести водой, утащить очень далеко.

Йона успел зафиксировать взглядом все, что окружало машину. Не было ничего, за что могли бы зацепиться детские тела. Камни кругло обточены, водяные растения тонки.

Легкие уже едва не разрывало от недостатка кислорода, но комиссар знал, что может продержаться еще.

Телу придется подождать.

В армии комиссару не раз случалось проплывать двенадцать километров с сигнальным флагом, выбираться из подводной лодки без специального снаряжения; плавал он и подо льдом Финского залива.

Он продержится без кислорода еще несколько секунд.

Сильно гребя, комиссар проплыл вокруг автомобиля, осматривая гладкий донный пейзаж. Вода ощущалась как сильный ветер. Тени проплывающих наверху бревен быстро скользили по дну.

Викки свернула с дороги, под сильным дождем выехала на прибрежный песок и съехала в воду. Окна были уже выбиты после столкновения со светофором. Машина сразу наполнилась водой, покатилась на глубину и остановилась на дне.

Но где же тела?

Надо попробовать найти детей.

Метрах в пяти от комиссара, у самого песка что-то блеснуло, — пару очков уносило от машины на глубину, где течение было еще сильнее. Надо бы подняться на поверхность, но Йона решил, что выдержит еще немного. В глазах на миг потемнело; комиссар протянул руку и схватил очки, как раз когда течение приподняло их над песчаным дном. Он перевернулся, оттолкнулся и поплыл вверх. В глазах рябило. Времени на то, чтобы быть осторожным, уже не оставалось; надо было глотнуть воздуха, чтобы не потерять сознание. Йона с шумом вынырнул на поверхность, глубоко вдохнул — и еле успел заметить бревно, которое все-таки ударило его в плечо. Комиссар взвыл от боли — от удара кость вывернулась из сустава. Йона снова ушел под воду. В ушах зазвенело, словно церковные колокола созывали на службу. Где-то вверху, сквозь изломанные отражения, сияло солнце.

Глава 59

Ребята из полиции Вестерноррланда успели найти лодку и уже плыли к Йоне, когда его ударило бревном. Полицейские схватили комиссара и втащили в лодку.

— Простите, — прохрипел комиссар, — мне только надо было узнать…

— Куда ударило бревно?

— В машине нет тел… — Йона охнул.

— Посмотри на руку, — сказал полицейский.

— Shit, — прошипел второй.

По мокрой рубахе комиссара расплывалось пятно крови, рука была странно вывернута и словно висела на мышцах.

Полицейские осторожно вынули из рук комиссара очки и положили их в специальный пакет.

Один из них отвез комиссара в больницу Сундсвалля. Йона смирно сидел в машине, закрыв глаза и прижимая к животу сломанную руку. Рука страшно болела, но комиссар все-таки рассказывал, как машину тащило течением по дну, как вливалась вода в выбитые окна.

— Детей там нет, — почти прошептал он.

— Тела могло унести куда угодно, — заметил полицейский. — С водолазом пока заминка, тела ведь либо застряли неизвестно где… либо их унесло вниз, к электростанции, как детское кресло.

В больнице Йону поручили заботам двух говорливых медсестер. Обе светловолосые, они выглядели как мать и дочь. Медсестры сноровисто освободили его от промокшей одежды, но когда начали вытирать его и увидели руку, то внезапно замолчали. Рану промыли и заклеили специальным пластырем, и комиссара отправили на рентген.

Через двадцать минут в смотровую вошел врач, уже успевший посмотреть снимки. У комиссара оказался не перелом, а вывих. Плохая новость состояла в том, что вывихнут плечевой сустав, а хорошая — что хрящевое кольцо как будто не тронуто. Комиссара уложили животом на каталку, и рука свесилась вниз. Врач ввел двадцать миллиграммов лидокаина прямо в сустав, чтобы за него можно было взяться, потом сел на пол и потянул руку вниз. Одна медсестра надавила на лопатку по направлению к позвоночнику, вторая нажала на суставную головку плеча, и она встала на место. Раздался хруст, комиссар стиснул зубы и медленно выдохнул.

Автомобиль, в котором находились Викки Беннет и Данте, исчез на том участке дороги, где почти не было съездов. Полицейские утверждали, что проверили все возможные укрытия; журналисты критиковали их все суровее.

Увидев детское сиденье в воде, Йона понял то, что все упустили из виду. Существует лишь одно место, где машина могла бы съехать в воду и затонуть, так что ни полиция, ни спасатели ничего бы не заметили.

После Индаля шоссе номер восемьдесят шесть круто поворачивает направо и дальше идет по мосту через реку, но машина с детьми, видимо, проехала прямо, съехала по некрутому, покрытому травой склону на прибрежный песок и дальше, в воду.

Из-за того, что стекла были уже выбиты, вода беспрепятственно влилась в салон, а проливной дождь немедленно размыл следы колес на песке. Их не осталось уже через несколько секунд.

Глава 60

Йона спустился в прохладный полицейский гараж. Зафиксированная рука висела на синей перевязи.

Под большим пластиковым навесом стояла угнанная Викки Беннет машина. Ее, закрепив в четырех местах, подняли из Индальсэльвена, укрыли толстым полиэтиленом и перевезли сюда. Сиденья демонтировали, извлекли и поставили рядом с машиной. На длинном рабочем столе лежало множество упакованных в темный пластик предметов. Йона взглянул на следы, которые удалось зафиксировать. Отпечатки пальцев — Викки и Данте. Пакеты с осколками стекла, пустая бутылка из-под воды, кроссовка, по всей вероятности принадлежавшая Викки, и маленькие очки мальчика.

Дверь открылась, и в гараж вошел Хольгер Яльмерт с папкой в руках.

— Ты хотел что-то показать, — напомнил ему Йона.

— Да вот это, — вздохнул Хольгер, кивнув на автомобиль. — Лобовое стекло отсутствует полностью, ты сам видел, когда нырял. Вылетело, когда машина врезалась в светофор… Но я нашел волосок мальчика в раме. К сожалению.

— Ужасно! — Комиссар ощутил, как его затопляет чувство безнадежного одиночества.

— Да, но ведь все так и думали.

Йона рассмотрел детализированную фотографию волоска с правой стороны ощетинившейся осколками рамы и увеличенную — трех волосков: на концах были видны луковицы.

Вероятно, машина влетела в реку на большой скорости, и торможение оказалось слишком резким. Все указывало на то, что Викки Беннет и Данте Абрахамссона унесло водой через разбитые окна.

На осколках осталась кровь мальчика.

Капот деформировался и ушел под воду.

Йона подумал: трудно понять, каким образом волосы оказались вырванными из головы Данте. Объяснить это можно было только тем, что мальчика бросило с сиденья на переднюю панель и потом унесло течением через окно.

Течение сейчас очень быстрое — на электростанции Бергефорсен открыли водосливы.

Вероятно, гнев Викки Беннет утих — она не убила мальчика, он так и сидел с ней в машине.

— Как ты думаешь, мальчик был жив, когда они съехали в реку? — тихо спросил Йона.

— Да. Видимо, он потерял сознание, его ударило о раму и он захлебнулся. Надо подождать, пока тела не принесет к плотине.

Хольгер поднял пластиковый пакет с красным водным пистолетиком:

— У меня у самого пацан… — Он замолчал и уселся в конторское кресло.

— Понятно. — Йона потрепал его по плечу.

— Надо сказать матери, что мы скоро закончим поиски и будем просто ждать, — проговорил Хольгер, печально дернув уголком рта.

В маленьком полицейском участке было непривычно тихо. Возле кофемашины переговаривались мужчины в полицейской форме, какая-то женщина медленно печатала на компьютере. Серый день за окнами был мрачно-тяжелым, тусклый свет напоминал о тоске школьных дней.

Когда открылась дверь и вошла Пиа Абрахамссон, оборвались последние разговоры вполголоса. На Пии были джинсы и джинсовая же куртка, тесноватая в груди. Немытые каштановые волосы в беспорядке свисали из-под черного берета.

Пиа была совсем не накрашена, глаза — усталые, испуганные.

Мирья Златнек торопливо поднялась и подвинула ей стул.

— Не надо, — слабо сказала Пиа.

Мирья расстегнула кнопку на воротнике своей рубашки:

— Мы попросили вас прийти, чтобы… мы опасаемся, что…

Пиа оперлась руками о спинку стула.

— Я хочу сказать, что… — продолжила Мирья.

— Что?

— Мы больше не рассчитываем, что они живы.

Реакция Пии оказалась вялой. Женщина не впала в истерику — она только медленно кивнула, облизнула губы, а потом тихо и необычно спокойно спросила:

— Почему вы думаете, что они погибли?

— Мы нашли вашу машину, — сказала Мирья. — Она съехала с шоссе в реку. Стояла на глубине около четырех метров, была сильно повреждена и… — Ее голос замер.

— Я хочу видеть своего сына, — сказала Пиа с тем же жутким спокойствием в голосе. — Где его тело?

— Мы… мы пока не нашли тел, но… Мне тяжело говорить, но подводные работы решено прекратить.

Рука Пии взметнулась было к шее, к серебряному кресту на одежде, но замерла у сердца.

— Данте всего четыре года, — изменившимся голосом сказала она. — Он не умеет плавать.

У Мирьи печально искривился рот.

— Но он… он так любит играть в воде, — прошептала Пиа.

У нее еле заметно задрожал подбородок. Она так и стояла над стулом — женщина в джинсах, белый пасторский воротничок светится из-под куртки. Медленно, словно сломленная старуха, Пиа наконец села на стул.

Глава 61

После парной Элин Франк приняла душ, ступая по блестящим плитам пола, подошла к огромному зеркалу над двойной раковиной и вытерлась теплой махровой простыней. Кожа была еще горячей и влажной, когда Элин надела черное кимоно — Джек подарил его в тот год, когда они развелись.

Элин вышла из ванной и через анфиладу светлых комнат по блестящему паркету прошла в спальню.

На двуспальной кровати она заранее разложила отливающее медью платье от Карен Миллен и золотистые трусики «Дольче и Габбана».

Сбросила кимоно, подушилась «Ла Перла», немного постояла, оделась.

Войдя в просторную гостиную, Элин увидела, как Роберт суетливо прячет телефон. В нее тут же вползло болезненное беспокойство, темной тяжестью заворочалось в животе.

— В чем дело? — спросила Элин.

Мальчишечья футболка в поперечную полоску вылезла из белых джинсов, открывая круглый животик помощника. Не глядя Элин в глаза, Роберт ответил:

— Фотограф из французского Vogue будет через десять минут.

— Я не успела посмотреть новости. — Элин старалась, чтобы голос звучал беспечно. — Ты не знаешь, полиция еще не поймала Викки?

В последние дни она не отваживалась ни слушать новости, ни читать газеты. Чтобы уснуть в десять, ей приходилось принимать таблетку, и еще одну — чтобы уснуть около трех.

— Ты ничего про нее не слышал? — слабо спросила она.

Роберт почесал коротко стриженную голову.

— Элин, я правда не хочу, чтобы ты волновалась.

— Я вовсе не волнуюсь, но…

— Никто не втянет тебя в это дело.

— Разве это не правильно — хотеть знать, что происходит? — небрежно произнесла она.

— Тебе в этой истории не место, — упорствовал Роберт.

Придав лицу жесткое выражение, Элин холодно спросила:

— Мне что, рассердиться на тебя?

Роберт покачал головой и натянул футболку на живот.

— По дороге сюда я слышал по радио конец новостей, — ответил он. — В реке нашли угнанную машину, на самом дне… По-моему, полиция собиралась привлечь водолазов.

Элин быстро отвернулась. У нее задрожали губы, а сердце забилось так, словно вот-вот лопнет. Она сказала каким-то пустым голосом:

— Неважная новость.

— Включить телевизор?

— Нет, не нужно, — прошептала Элин.

— Если они действительно утонули, то это, конечно, печально.

— Не будь высокомерным.

Стало трудно глотать, горло сжалось. Элин слабо откашлялась и стала рассматривать собственные ладони.

Глава 62

Она в любую минуту могла бы вызвать в памяти день, когда в их доме появилась Викки. Девочка стояла в дверях — замкнутое лицо, руки в пожелтевших синяках. Едва увидев ее, Элин поняла, что Викки — та самая дочь, по которой она, Элин, так тосковала. Она даже не знала, что нафантазировала себе дочь, и только увидев Вики, поняла, как сильно хотела ребенка.

Викки оказалась там, где должна была оказаться.

Вначале девочка прибегала к ней по ночам. Вбегала в спальню, внезапно останавливалась, пристально смотрела на нее и отворачивалась. Может быть, она думала, что найдет в этой кровати свою настоящую маму и можно будет заползти к ней под одеяло, а может, просто не решалась: ей невыносима была мысль, что ее отвергнут.

Элин вспомнила, как стихали топочущие шажки, когда девочка убегала.

Иногда Викки смотрела детскую передачу, сидя на коленях у Джека. Но она никогда не просилась на колени к Элин.

Викки не доверяла ей, не смела, но часто посматривала на нее украдкой — Элин это замечала.

Малышка Викки, тихая девочка, которая просто играла, если думала, что никто ее не видит. Которая не решалась открывать свои подарки на Рождество, потому что не смела поверить, что все эти красивые свертки действительно для нее. Викки, которая отворачивалась каждый раз, когда ее пытались обнять.

Элин купила ей белого хомячка в большой забавной клетке с лестницами и красными пластмассовыми туннелями. Все рождественские каникулы Викки ухаживала за ним, но перед самой школой хомяк бесследно пропал. Оказалось, что Викки выпустила его в парке возле школы. Когда Джек объяснил девочке, что хомяк может не пережить холода, Викки убежала в свою комнату и раз десять хлопнула дверью. Ночью она выпила бутылку бургундского, и ее рвало так, что пришлось отмывать всю ванную. На той же неделе она стащила два бриллиантовых кольца, которые Элин унаследовала от матери. Викки отказалась сказать, куда она их дела, и кольца пропали для Элин навсегда.

Элин понимала: Джек близок к тому, чтобы закончить эту историю. Он заводил разговоры о том, что их жизнь слишком сложна, что они не могут дать ребенку все, в чем он нуждается. Джек отступил, устранился и прекратил заниматься девочкой, которая оказалась ему в тягость.

Элин поняла, что скоро потеряет его.

Когда социальные службы сделали очередную попытку вернуть Викки к ее родной матери, Элин почувствовала, что им с Джеком и правда нужно сделать паузу, чтобы снова обрести друг друга. Викки не отвечала по телефону, который Элин ей купила, чтобы они могли постоянно поддерживать связь.

Элин с Джеком поужинали в подвальчике «Оперы», потом занимались любовью и в первый раз за несколько месяцев проспали всю ночь непотревоженные. Утром Джек объявил, что уйдет от нее, если она и дальше будет проявлять интерес к усыновлению.

Элин согласилась, чтобы он позвонил в службу опеки и попросил, чтобы их больше не рассматривали как ресурсную семью. Они не справляются.

Викки с матерью сбежали из диспансера в Вестеросе и нашли себе укрытие в домике на игровой площадке. Мать стала оставлять Викки одну по ночам. Когда она исчезла на двое суток, Викки в одиночку отправилась в Стокгольм.

В тот вечер, когда Викки поднялась на крыльцо и позвонила в дверь, Джека не было дома.

Элин не знала, что делать. Она помнила, как стояла в холле, прижавшись к стене, и слушала, как девочка снова и снова звонит в дверь и шепчет ее имя.

В конце концов Викки заплакала и открыла щель для писем.

— Ну можно мне войти? Я хочу к тебе. Пожалуйста, Элин, открой… я буду хорошо себя вести. Ну пожалуйста…

Когда Элин с Джеком сложили с себя обязательства касательно Викки, работница социальной службы предупредила:

— Ни в коем случае не говорите Викки, что вы не справились.

— Почему? — спросила тогда Элин.

— Потому что тогда ребенок возьмет вину на себя. Будет думать, что это она во всем виновата.

И вот Элин стояла в прихожей, словно онемев; после десяти минут, показавшихся ей вечностью, шаги Викки застучали вниз по ступенькам крыльца.

Глава 63

Элин встала перед огромным зеркалом и посмотрела себе в глаза. Непрямой свет создавал блики на радужной оболочке. Элин приняла две таблетки валиума и выпила бокал эльзасского рислинга.

В большой гостиной молодой фотограф Vogue Нассим Дюбуа устанавливал осветительное оборудование. Само интервью Элин дала еще на прошлой неделе, когда была в Провансе с благотворительной акцией. Она продала свою коллекцию картин французских художников и выстроенный Жаном Нувелем дом в Ницце, чтобы основать фонд микрокредитов женщинам Северной Африки.

Элин отошла от зеркала, взяла телефон и набрала номер Джека — она хотела рассказать, что угнанную Викки машину нашли в Индальсэльвене.

Она стояла и слушала гудки, хотя адвокат Джека когда-то сообщил ей, что вся информация, касающаяся Викки, должна идти только через юридическую контору.

На недовольство Джека ей было наплевать. Любовь к бывшему мужу прошла, но иногда Элин было необходимо услышать его голос.

Может, она просто скажет, что в ходе благотворительной акции продала принадлежавшие ему картины Баския. Однако Элин передумала и нажала «отбой», не дожидаясь, когда он возьмет трубку.

Элин вышла из ванной, ведя одной рукой по стене, как бы для опоры. Прошла через гостиную к стеклянным дверям.

Когда она вышла на большую террасу с медлительностью, которую можно было бы истолковать как чувственную, Нассим с довольным видом присвистнул.

— Ты просто великолепна, — с улыбкой сказал он.

На Элин было отливающее медью платье с узкими бретельками. Шею охватывало плоское ожерелье белого золота — оно, как и серьги, бросало отсветы на ее подбородок и длинную шею.

Фотограф распорядился, чтобы Элин встала спиной к перилам террасы, накинув на плечи огромный белый палантин от Ральфа Лорена. Элин встала так, чтобы ветер подхватил его, белая ткань наполнилась ветром и парусом раздулась у нее за спиной.

Нассим отказался от экспонометра. Он развернул покрытый фольгой светоотражатель, и лицо Элин озарилось.

Отойдя на некоторое расстояние, фотограф очень активно поснимал ее с телеобъективом, потом подошел ближе, встал в своих обтягивающих джинсах на колени и сделал несколько снимков старомодным «поляроидом».

Элин видела капли пота на лбу Нассима. Он не переставал делать ей комплименты, но сосредоточивался каждый раз на новой стороне, на композиции и свете.

— Опасная, сексуальная, — ворковал он.

— Правда? — улыбнулась Элин.

Фотограф выпрямился, взглянул ей в глаза, кивнул и широко и смущенно улыбнулся:

— Хотя больше, конечно, сексуальная.

— Какой ты милый!

Элин была без лифчика; от ветра она покрылась гусиной кожей, и отвердевшие от холода соски проступили сквозь ткань платья. Она с изумлением осознала, что надеется, что Нассим увидит это и поймет, что она начала пьянеть.

Фотограф улегся практически под нее со старым «хассельбладом», попросил Элин наклониться и сложить губы, словно для поцелуя.

— Une petite pomme,[15] — сказал он.

Они улыбнулись друг другу, и Элин вдруг почувствовала себя счастливой, взволнованной этим флиртом.

Элин отчетливо видела его грудь сквозь тонкую обтягивающую футболку. Она выскользнула из джинсов, обнажив плоский живот.

Она надула губы, Нассим фотографировал, бормоча, что она лучше всех, что она — топ-модель. Потом он опустил камеру на грудь и взглянул вверх, на Элин.

— Могу продолжать до бесконечности, — честно сказал он, — но я вижу, ты замерзла.

— Тогда пойдем выпьем виски, — кивнула Элин.

Глава 64

Когда они вошли, Ингрид уже разожгла огонь в большой изразцовой печи. Они сели на диван, выпили виски и заговорили об интервью, о микрокредитах, которые дали многим женщинам возможность изменить свою жизнь.

Элин чувствовала, как от валиума и алкоголя по телу разливается спокойствие — словно безветрие, штиль.

Нассим сказал, что француз, бравший интервью, остался очень доволен. Потом сообщил, что его мать родом из Марокко.

— Ты делаешь большое дело, — улыбнулся он. — Если бы моя бабка могла взять микрокредит, у моей матери жизнь сложилась бы совсем по-другому.

— Я пытаюсь делать что-нибудь, но… — Элин замолчала, глядя в его серьезные глаза.

— Никто не совершенен. — Нассим подвинулся поближе к ней.

— Я предала одну девочку… которую не должна была предать… которую…

Нассим, утешая, погладил ее по щеке и прошептал что-то по-французски. Элин улыбнулась ему, и опьянение пузырьками пошло по телу.

— Не был бы ты так молод, я бы влюбилась, — сказала она по-шведски.

— Что? — не понял Нассим.

— Завидую твоей подружке, — пояснила Элин.

Она ощущала его дыхание — приятный запах мяты и виски, — и разглядывала его красивый рот; ей вдруг захотелось поцеловать его, но она подумала, что он испугается.

Элин вспомнила, что Джек перестал спать с тей сразу после того, как Викки исчезла из их жизни. Она тогда не поняла, что он больше не хочет ее. Думала, что все дело в стрессе, в том, что они слишком мало времени проводят вместе, в усталости. Поэтому она мобилизовалась. Наряжалась, устраивала романтические ужины, моменты наедине.

Но Джек больше не замечал ее.

Однажды ночью он вернулся домой, увидел ее, лежащую в халатике телесного цвета, и сказал, что больше не любит ее.

Что хочет развестись, что он встретил другую женщину.

— Сейчас прольешь, — предостерег Нассим.

— Боже, — шепнула она, и в тот же миг виски выплеснулось на платье.

— Ничего страшного.

Нассим взял льняную салфетку, опустился на колени и осторожно прижал салфетку к пятну, другой рукой обняв Элин за талию.

— Мне надо переодеться. — Она встала, с трудом удержавшись на ногах.

От вина, валиума и виски шумело и как будто постукивало в голове.

Нассим поддерживал ее, когда они шли через салоны. Элин, чувствуя себя слабой и утомленной, склонилась к нему и поцеловала в шею. В прохладной спальне царил полумрак, только у прикроватного столика горел торшер под кремовым абажуром.

— Мне надо прилечь.

Элин ничего не сказала, когда Нассим уложил ее на кровать и медленно снял с нее туфли, тихо проговорив:

— Давай помогу.

Элин притворилась более пьяной, чем была, и лежала неподвижно, как бы не замечая, что Нассим дрожащими руками расстегивает на ней платье.

Слушая его тяжелое дыхание, Элин гадала, решится ли он дотронуться до нее, воспользоваться ее опьянением.

Она неподвижно лежала в своих золотистых трусах и смотрела на него сквозь колышущийся туман, а потом закрыла глаза.

Нассим что-то пробормотал, и она почувствовала, как его ледяные от волнения пальцы стягивают с нее трусы.

Когда он разделся, Элин взглянула на него из-под полуприкрытых век. У Нассима было дочерна загорелое тело, словно у работающего в поле крестьянина. Стройный, как мальчик, на плече серая татуировка — око Гора.

Сердце забилось сильнее, когда Нассим, пробормотав что-то, лег рядом с ней. Следовало бы остановить его, но Элин льстило его вожделение. Она подумала, что не пустит его в себя — просто позволит ему посмотреть, помастурбировать, как мальчишке.

Элин старалась сосредоточиться на происходящем, наслаждаться моментом. Нассим, часто дыша, раздвинул ей ноги, и она решила: будь что будет.

Влагалище Элин увлажнилось, стало скользким, но она все еще не до конца понимала, что происходит. Нассим лег на нее, и она почувствовала, как его пенис, горячий и твердый, упирается ей в лобок. Элин медленно отползла в сторону и сдвинула ноги.

Она открыла глаза, встретила его испуганный взгляд и снова закрыла глаза.

Осторожно, словно чтобы не разбудить ее, Нассим снова развел ей бедра. Она улыбнулась про себя, разрешая ему рассмотреть свое тело, ощутила его снова на себе, и вдруг он просто скользнул в нее.

Элин тихо застонала, чувствуя, как гулко бьется его сердце.

Нассим начал, задыхаясь, толкаться в нее.

Элин замутило. Ей хотелось бы ощутить желание, но Нассим слишком торопился, он толкался все быстрее и слишком жестко. Волна одиночества накрыла Элин, всякое возбуждение прошло. Она лежала неподвижно, пока Нассим не кончил.

— Прости, прости, — прошептал он и принялся собирать свои вещи. — Я думал, ты хочешь…

Я тоже, подумала Элин, но сказать этого вслух не смогла. Она слышала, как Нассим быстро, молча одевался, и надеялась, что он просто уйдет. Ей хотелось встать и вымыться, а потом, пока не уснет, молиться богу — о том, чтобы Викки была жива.

Глава 65

Йона стоял у перил плотины, скользя взглядом по высокой бетонной стене. Внизу, в двадцати метрах, из трех водосливов с шумом вырывалась вода. Ниже люков бетонная стена изгибалась, словно гигантская ледяная горка. Невероятное количество воды бурлило у стены и, пенясь, уносилось, по каменистому ложу реки.

Рука все еще на перевязи, пиджак переброшен через плечо. Комиссар перегнулся через перила, глядя на реку и думая о машине с двумя детьми под проливным дождем. Вот машина врезалась в светофор возле Бьелльсты — так что вылетели стекла. Викки пристегнута ремнем безопасности, но ее швыряет вбок, головой об окно. Салон машины моментально наполняется осколками стекла, внутрь льется ледяной дождь.

Потом настает тишина, несколько пустых секунд.

Мальчик кричит от страха. Викки, дрожа, выходит из машины, с одежды сыплются осколки; девочка открывает заднюю дверцу, отстегивает кресло и осматривает малыша — не ранен ли он, а потом пытается успокоить его. Надо ехать дальше.

Может, она собиралась ехать через мост, но увидела синюю полицейскую мигалку на той стороне реки. Викки в панике сворачивает с дороги, не справляется с управлением, и машина влетает в воду. От резкого торможения Викки ударяется лицом о руль и теряет сознание.

Когда машина оказалась в воде, оба, вероятно, были уже без сознания. Течение подхватило безжизненные тела, мягко и спокойно вынесло их через открытые окна и потащило дальше по каменистому дну.

Комиссар достал телефон и позвонил Карлосу Элиассону. Водолаз из Службы безопасности уже стоял возле мостков. Синий гидрокостюм натянулся на спине, руки проверяют клапаны.

— Карлос, — ответил шеф.

— Сусанна Эст хочет закрыть предварительное расследование. Но я еще не закончил.

— Обычная проблема. Но убийца погибла… и, к сожалению, у прокуратуры нет экономического обоснования для продолжения дела.

— Мы еще не нашли тела.

Комиссар слышал, как Карлос что-то пробормотал, а потом его прервал приступ кашля. Йона дождался, когда Карлос выпьет воды. Когда нашли детское кресло, комиссар как раз разбирался с прошлым Викки. Искал кого-нибудь, кому она доверяла, кто знал бы, куда она могла направиться.

— Прежде чем тела найдут, может пройти не одна неделя, — просипел Карлос и снова кашлянул.

— Но я еще не закончил, — настаивал Йона.

— Опять ты за свое! — возопил Карлос.

— Я должен…

— Это дело ведешь не ты, — перебил шеф.

Йона посмотрел вниз. Черное бревно, которое принесло течением, с глухим гулом ударилось о плотину.

— Да ну, — усмехнулся комиссар.

— Йона, — вздохнул Карлос.

— Технически все указывает на Викки, но нет ни одного свидетеля, и она не попадала под суд.

— Мертвых не судят. — У шефа в трубке был усталый голос.

Йона подумал о девочке, об отсутствии мотива, о том, что она спала в своей постели после двух жестоких убийств. Нолен утверждал, что она убила Элисабет молотком, а Миранду почему-то — камнем.

— Карлос, дай мне неделю, — серьезно попросил он. — До того, как я вернусь в Стокгольм, мне нужно получить кое-какие ответы.

Карлос пробурчал что-то, но не прямо в трубку. Йона сказал:

— Не слышу.

— Это неофициально, — повторил Карлос погромче, — но пока служебное расследование продолжается, ты можешь продолжать свое.

— Какие у меня ресурсы?

— Ресурсы?! Ты не более чем наблюдатель и не можешь…

— Я вызвал водолаза, — сообщил Йона улыбаясь.

— Водолаза? — нервно переспросил Карлос. — Да ты знаешь, сколько стоит…

— И кинолога.

Услышав шум двигателя, Йона обернулся и увидел, как рядом с его машиной останавливается серый автомобильчик с трескучим мотором. «Мессершмитт-кабиненроллер» начала шестидесятых, два колеса впереди, одно — сзади. Дверца открылась, и из машины вылез Гуннарссон с сигаретой в зубах.

— Здесь я решаю, вызывать водолаза или нет, — крикнул он, торопливо шагая к Йоне. — Тебе тут нечего делать.

— Я наблюдатель, — спокойно ответил Йона и направился к мосткам, где водолаз готовился к погружению.

Глава 66

Водолазом оказался мужчина лет пятидесяти, начинающий полнеть, но широкоплечий и с мощными бицепсами. Неопреновый гидрокостюм плотно облегал круглый живот и шею.

— Хассе, — представился водолаз.

— Закрыть затворы не получится, есть риск затопления, — сказал Йона.

— Понятно, — коротко ответил Хассе и взглянул на бурную неспокойную воду.

— Течение будет очень бурным, — пояснил Йона.

— Верно. — Водолаз был спокоен.

— Справитесь?

— Я служил в береговой охране… Хуже ничего быть не может, — ответил Хассе с тусклой улыбкой.

— Нитрокс в баллонах?

— Есть.

— Это еще что за фигня? — Гуннарссон уже успел подбежать к ним.

— Это как воздух, только кислорода побольше, — объяснил Хассе, натягивая спасательный жилет.

— И как долго ты будешь под водой?

— Вот с этим — часа два… спокойно.

— Спасибо, что приехал, — сказал Йона.

Водолаз пожал плечами и честно объяснил:

— Мой мальчишка — в футбольном лагере в Дании, в Исхёе… Я обещал поехать с ним, но… надо заработать еще деньжат…

Он покачал головой, а потом указал на водолазную маску с цифровой камерой и на провод, который вместе со спасательным тросом тянулся к компьютеру:

— Я записываю свои погружения. Вы увидите все, что вижу я. Мы сможем переговариваться, пока я буду под водой.

Бревно, принесенное течением, стукнулось о гребень плотины.

— Откуда в воде бревно? — спросил Йона.

Хассе надел жилет-компенсатор и невозмутимо ответил:

— Кто знает… наверное, где-то избавились от древесины, которую повредили короеды.

С парковки электростанции шла какая-то женщина с увядшим лицом, в голубых джинсах, резиновых сапогах и в распахнутой стеганой куртке. Женщина вела немецкую овчарку.

— А вот и сука пожаловала, — сказал Гуннарссон и передернулся.

Проходя мимо лебедки, кинолог Сара Бенгтссон что-то тихо сказала. Собака немедленно остановилась и села. Сара, не глядя на нее, пошла дальше, уверенная, что собака послушалась команды.

— Как хорошо, что вы приехали. — Комиссар пожал руку Саре.

Сара коротко взглянула ему в глаза и сунула руку в карман, словно ища там что-то.

— Решения здесь принимаю я, — объявил Гуннарссон. — И я собак не особо, чтоб вы знали.

— Ну, я уже в любом случае здесь. — И Сара бросила взгляд на собаку.

— Как ее зовут? — спросил Йона.

— Джеки, — улыбнулась кинолог.

— Водолаз сейчас спустится под воду, мы будем следить отсюда, — стал объяснять Йона. — Но нам бы очень помогло, если бы Джеки смогла как-то сигнализировать… Как думаете, у нее получится?

— Получится. — Сара пнула камешек.

— Там много воды и чертовски быстрое течение, — предостерег Гуннарссон.

— Прошлой весной она нашла тело на глубине в шестьдесят пять метров, — сказала Сара, покраснев.

— Так какого мы ждем? — спросил Гуннарссон, закуривая.

Сара Бенгтссон как будто не слышала его. Она скользнула взглядом по черной воде, сунула руки в карманы и, почти не двинувшись, ласково позвала:

— Джеки!

Собака тут же вскочила и подбежала к ней. Сара присела на корточки, ободряющее погладила собаку по шее и за ушами, дала понять, что именно они ищут, после чего все — и люди, и собака — двинулись к кромке плотины.

Джеки натаскивали на запах крови и легких мертвеца. Собак, «служащих» в уголовной полиции, дрессируют так, чтобы запах трупа ассоциировался для них с чем-нибудь положительным, но Сара знала: Джеки всегда очень нервничает и ее потом приходится успокаивать.

Они прошли мимо того места, где обнаружили кресло Данте. Сара Бенгтссон осторожно направила морду Джеки к высокой воде.

— Ерунда это все, — улыбнулся Гуннарссон, зажег еще одну сигарету и провел рукой по животу.

Сара остановилась и протянула руку, словно призывая Гуннарссона замолчать: Джеки что-то унюхала. Собака вытянула длинную морду по направлению к плотине.

— Что там? — спросила Сара.

Собака принюхалась, двинулась боком, но потеряла след и пошла вдоль гребня плотины.

— Фокус-покус, — пробормотал водолаз и поправил жилет.

Йона наблюдал за кинологом и за необычно рыжей овчаркой. Они медленно двигались вдоль перил, приближаясь к центру, к открытым затворам плотины. Светлые пряди Сары выбились из «хвоста», ветер сдувал их ей на лицо. Собака вдруг остановилась и заворчала, припала на передние лапы, лизнула нос, заволновалась и встревоженно завертелась.

— Внизу что-то есть? — едва слышно спросила Сара и глянула вниз, в черную воду.

Собака не хотела стоять спокойно. Она побежала дальше, обнюхала основание электрораспределителя и, ворча, вернулась.

— Что там? — спросил Йона, подходя к собаке.

— Не знаю, она не подала сигнала, но ведет себя так, будто…

Собака залаяла, и женщина присела перед ней на корточки.

— Что, Джеки? — ласково спросила она. — Что там такое странное?

Собака вильнула хвостом, когда Сара обняла ее, приговаривая «ты моя умница». Джеки заскулила и улеглась, почесалась за ухом и облизала нос.

— Да что это с тобой? — удивленно спросила Сара.

Глава 67

В плотине что-то с воем завибрировало. Непромокаемые мешки для трупов лежали, аккуратно сложенные, прикрывая пластиковую емкость с сигнальными буями, которыми собрались помечать возможные находки.

— Я начну там, возле электростанции, разобью зону поисков на квадраты, — объявил Хассе.

— Нет. Пойдем вниз, туда, куда собака указала, — ответил Йона.

— Будем ориентироваться на дамские капризы? — оскорбился Хассе.

Глубоко под гладкой водой находились отверстия водосливных затворов с крепкими решетками, удерживающими все, что приносит рекой.

Водолаз проверил вентили на баллонах с нитроксом-36. Потом подключил провод камеры к компьютеру и надел водолазную маску. Йона увидел на экране самого себя.

— Помаши в камеру, — пошутил Хассе и соскользнул в воду.

— Если течение слишком сильное, мы прервемся, — сказал Йона.

— Осторожнее там! — крикнул Гуннарссон.

— Я привык погружаться там, где сильное течение, — ответил Хассе. — Но если сегодня я не вылезу, передайте моему парню, что мне надо было поехать с ним, а не лезть в реку.

— Закончим — выпьем пива в гостинице «Лаксен», — пообещал Гуннарссон и помахал водолазу.

Хассе Буман исчез в воде; поверхность всколыхнулась и снова стала гладкой. Гуннарссон улыбнулся и щелчком отправил окурок через перила. Водолаз под водой угадывался как пульсирующая темная масса. Пузырьки от его дыхания нарушали гладкую, будто натянутую поверхность реки. На экране компьютера была только шероховатая бетонная стена, по которой скользил свет камеры. Из динамиков доносился шорох — тяжелое дыхание водолаза. Йона спросил:

— Насколько глубоко опустился?

— Всего на девять метров.

— Течение сильное?

— Меня как будто тянет за ноги.

Йона не отрывался от экрана, следя за передвижениями водолаза. Бетонная стена скользнула вверх. Дыхание стало еще тяжелее. Иногда на фоне стены возникали руки Хассе. Синие перчатки светились под лампочкой.

— Там ничего нет, — нетерпеливо сказал Гуннарссон и нервно прошелся туда-обратно.

— Собака учуяла…

— Но она же не подала сигнала, — громко перебил Гуннарссон.

— Не подала. Но что-то она унюхала, — настаивал комиссар.

Он думал о том, как трупы могло нести водой: вот они перекатываются по дну, все ближе к бурному течению в середине реки.

— Семнадцать метров… Течение черт знает какое сильное, — глухо, как в бочку, сказал Хассе.

Гуннарссон отмотал спасательный трос; трос быстро скользнул через металлическое ограждение и исчез в воде.

— Слишком быстро спускаешься, — сказал Йона. — Заправь жилет.

Водолаз начал закачивать в жилет воздух из баллонов. Обычно он делал это, когда надо было задержаться на одном месте или приходило время подниматься, но сейчас понял, что Йона прав — в такой замусоренной воде лучше снизить скорость.

— Все спокойно, — доложил он через некоторое время.

— Опустись-ка пониже и осмотри решетку, если получится, — попросил комиссар.

Некоторое время Хассе двигался медленно, потом скорость снова увеличилась. На электростанции как будто продолжали открывать заслоны. Мусор, какие-то палки и листья проносились у самого лица Хассе, их тащило вниз.

Гуннарссон отодвинул в сторону провод и спасательный трос, когда стремительно приблизившееся бревно с силой ударило в край плотины.

Глава 68

Сильное течение тащило Хассе вниз, погружение снова опасно ускорилось. Вода гудела в ушах. Если он на что-нибудь наткнется, то сломает обе ноги. Сердце забилось быстрее; Хассе попробовал еще подкачать жилет, но забарахлил выпускной клапан.

Он попытался руками замедлить движение. Петли водорослей отрывались от бетонной стены, и их уносило течением.

Хассе ничего не говорил оставшимся наверху полицейским, но ему было страшно.

Он бы никогда не поверил, что глубина может засасывать с такой силой. Течение тащило его быстрее и быстрее. Пузырьки и мелкий мусор светящейся воронкой окружали его и тут же исчезали. За пределами конуса света было черно.

— Насколько глубоко ты спустился? — спросил Йона.

Хассе не ответил — ему некогда было смотреть на глубиномер, надо было остановить погружение. Одной рукой он нащупал ингалятор, другой удерживал его в вертикальном положении.

Мимо проплыла, крутясь, старая пластиковая бутылка.

Продолжая стремительно падать вниз, Хассе дотянулся до вентиля на спине, но не сумел отвинтить крышку, да еще и ударился локтем о бетонную стену. Его мотнуло в сторону, адреналин в крови подскочил; Хассе в панике подумал, что должен, должен взять спуск под контроль.

— Тридцать шесть метров, — выдохнул он.

— Тогда ты скоро окажешься у решетки, — ответил комиссар.

Воду тянуло по бетонной стене вниз, к решетке. Мощный поток заставлял ноги Хассе беспомощно подергиваться.

Хассе быстро уносился вниз, понимая, что рискует напороться на сломанное бревно или острые сучья. Может быть, придется отвязать свинцовые грузы — так он сможет остановиться, хотя грузы пригодятся ему, когда он станет подниматься на поверхность.

Пузырьки выдыхаемого из водолазной маски воздуха уносились вниз сверкающей жемчужной ниткой и исчезали где-то на глубине. Засасывание как будто усилилось, возник новый, еще более стремительный поток, водолаза сильно толкало в спину. Вода становилась все холоднее. Хассе казалось, что река всей своей массой прижимает его к бетонной стене.

С поверхности черной воды притащило огромный сук; он скользил вниз по бетонной стене, и на нем дрожали листья. Хассе попытался отодвинуться, но сук запутался в спасательном тросе, ударил его, проплыл, подрагивая, мимо и быстро исчез в темной глубине.

— Что у тебя там? — спросил комиссар.

— Горы мусора в воде.

Дрожащими руками водолаз отвязал свинцовый груз от жилета, и бесконтрольное падение наконец прекратилось. Он, покачиваясь, завис у стены. Видимость в пятне света все ухудшалась — песок и земля загрязняли быстро текущую воду.

Внезапно водолаз остановился — ноги на что-то наткнулись. Хассе посмотрел вниз и понял, что добрался до верхнего края решетки, похожего на бетонную полку. Перед решеткой скопились массы веток, целые древесные стволы, листья и мусор. Ток воды сквозь решетку и дальше в слив был таким сильным, что любое движение казалось нереальным.

— Я на месте, — быстро сказал Хассе, — но тут почти ничего не видно, дерьма внизу просто горы…

Он осторожно пробрался между огромными сучьями и попытался распутать трос. Перегнулся через подрагивающий ствол. Позади вывернутых веток ему почудилось шевеление чего-то темного и мягкого. Приближаясь к стволу, он сильно выдохнул — от напряжения.

— Что там?

— Здесь что-то есть…

Глава 69

Пузырьки проносились в мутной воде мимо лица Хассе. Одной рукой он оперся о стену, а другой осторожно смел плотно слежавшуюся хвою.

Внезапно оно оказалось прямо перед ним. Выпученный глаз и оскаленные зубы. Хассе охнул и поскользнулся, застигнутый врасплох. Оптический феномен: все, что под водой, кажется как будто ближе. К этому искажению быстро привыкают, но когда нервы на пределе, то не всегда успеваешь подготовиться. Большого лося прижало к решетке, но его шея застряла между толстой веткой и сломанным веслом. Голову сильно мотало течением туда-сюда.

— Лося нашел, — сказал Хассе и отодвинулся назад, подальше от мертвого животного.

— Вот на что среагировала собака, — сказал Гуннарссон.

— Так я поднимаюсь?

— Попробуй еще немного, — попросил Йона.

— Немного вниз или немного в сторону?

— Вон там что? Прямо перед тобой?

— Похоже на какую-то тряпку.

— Можешь подобраться поближе?

Хассе ощущал, как руки и ноги тяжелеют от молочной кислоты. Он медленно осмотрел все, что скопилось на решетке, попытался заглянуть за черные сучья с ветками, рассмотреть что-нибудь между ними. Все покачивалось. Водолаз подумал, что на деньги, полученные за это погружение, купит новую Playstation. Подарит ее своему сынишке, когда тот приедет домой, — вот будет неожиданность.

— Коробка. Это просто картонная коробка…

Он попытался убрать размокшую картонку в сторону. Коробка легко разорвалась надвое. Оторванный пласт унесло течением и затянуло к решетке.

— Силы на исходе, я поднимаюсь, — предупредил Хассе.

— Что это, белое? — спросил Йона.

— Где?

— Там, куда ты сейчас смотришь, там что-то было. Я как будто видел что-то среди листьев, у решетки, чуть ниже.

— Может, пластиковый пакет?

— Это не пакет.

— Поднимайся, — крикнул Гуннарссон. — В реке был лось, собачка его и учуяла.

— Ищейке могли помешать останки животного, но не настолько, — возразил Йона. — Я уверен, она среагировала на что-то другое.

Хассе сполз немного вниз, раздвинул листья и тонкие перепутанные ветки. Мышцы дрожали от напряжения. Течение толкало его вперед, ему пришлось упереться в стену. Спасательный трос непрерывно дрожал.

— Ничего не вижу, — выдохнул Хассе.

— Заканчивай! — крикнул Гуннарссон.

— Мне заканчивать? — спросил водолаз.

— Если необходимо, — ответил Йона.

— Не все такие, как ты, — бросил ему Гуннарссон.

— Так что мне делать? — спросил водолаз. — Мне надо знать, что…

— Сдвинься в сторону, — сказал Йона.

Толстая ветка ткнула Хассе в шею, но он продолжал искать. Потянул в сторону старый камыш и стебли тимофеевки, покрывавшие нижний угол решетки. Тут же принесло новый мусор. Хассе стал смахивать ветки и стебли быстрее и вдруг увидел нечто неожиданное. Сумку на длинном ремне, из белой блестящей ткани.

— Подожди! Не трогай, — попросил Йона. — Подойди поближе и посвети.

— Теперь видно?

— Это может быть сумка Викки. Возьми и аккуратно положи в пакет.

Глава 70

Блики на светлой поверхности реки двигались по направлению к плотине. Пронеслось бревно. Ветка отломилась и упала в воду. Гуннарссону не удалось отвести трос в сторону; послышался глухой удар, всплеск, и изображение водолаза на экране вдруг исчезло.

— Мы потеряли контакт, — сказал Йона.

— Водолаза надо вытаскивать.

— Дерни за трос три раза.

— Хассе не отвечает. — Гуннарссон дернул трос.

— Слишком широко дергаешь.

Гуннарссон еще трижды потянул за трос, и водолаз почти сразу ответил. Гуннарссон сообщил:

— Он дернул в ответ два раза.

— Значит, собирается подниматься.

— Трос уже не так натянут, Хассе поднимается. Принесло еще бревна! — закричал вдруг Гуннарссон.

— Он должен скоро вынырнуть.

С десяток бревен неслось к плотине. Гуннарссон перебрался на внешнюю сторону ограждения, а Йона здоровой рукой вытаскивал спасательный трос.

— По-моему, я его вижу. — Гуннарссон указывал куда-то в воду.

Синий гидрокостюм светился в потоке воды, словно флаг на ветру.

Йона стянул с себя повязку и подобрал с земли лодочный крюк. Первое бревно ударилось о плотину в двух метрах от него, перевернулось.

Комиссар удержал следующее бревно, зацепил крюком; оно ушло под первое, оба закрутились.

Хассе с шумом вынырнул на поверхность; Гуннарссон, повиснув на перилах, протягивал ему руку:

— Давай, давай!

Хассе удивленно взглянул на него и ухватился за край плотины.

Йона схватил крюк и перелез на внешнюю сторону ограждения, чтобы и дальше отталкивать бревна.

— Быстрее! — крикнул он.

Течение быстро несло в их сторону бревно с мокрой черной корой, почти полностью скрытое водой.

— Берегись!

Йона завел крюк между двумя крутящимися бревнами, и через секунду темное бревно ударилось о черенок, сломав его, но сменило направление и проплыло сантиметрах в двадцати от головы Хассе, после чего с чудовищной силой грохнуло о плотину, завертелось, и мокрая зеленая ветка крепко хлестнула Хассе по спине, так что он снова с головой ушел под воду.

— Попробуй дотянуться до него! — крикнул Йона.

Трос намотался на бревно, и Хассе потянуло на глубину. Поверхность воды вскипела пузырями. Трос с певучим звоном натянулся между прутьями ограждения. К бетонной стене, шумно крутясь, плыло бревно. Хассе выхватил водолазный нож и обрезал трос, оттолкнулся ногами и схватился за руку Гуннарссона.

Принесло еще один ствол, и теперь уже четыре бревна плыли туда, где Гуннарссон вытаскивал Хассе из воды.

Гуннарссон помог водолазу снять тяжелые баллоны, и Хассе опустился на землю. Йона забрал у него пакет. Водолаз дрожащими руками принялся стаскивать с себя гидрокостюм и белье. Он был весь в синяках; кровь сочилась из ссадин на спине, окрашивая пропитанную потом футболку. Ему, видимо, было по-настоящему больно; вставая, он тихо выругался и выдохнул:

— Кажется, это было не самое лучшее погружение в моей жизни.

— Но ты нашел кое-что важное, — заметил Йона.

Он посмотрел на сумку в заполненном водой пакете, увидел, как она покачивается, почти невесомая в мутной воде. Какие-то желтые стебли пришли в движение. Комиссар осторожно повернул тяжелый пакет и посмотрел сквозь него на солнце. Пальцы ушли в податливый полиэтилен и ощутили твердую сумку.

— Мы ищем трупы, а ты радуешься какой-то идиотской сумке, — посетовал Гуннарссон.

Лучи пронизывали пакет, и желтые тени дрожали у Йоны на лбу. Внутри сумки виднелись бурые пятна. Кровь. Комиссар был уверен: это кровь.

— Кровавые пятна, — сказал Йона. — Их и учуяла собака, их запах смешался с запахом лося. Вот почему она не знала, как реагировать.

Йона еще раз повернул тяжелый прохладный пакет. Сумка мягко покачнулась, и воронкой закружилась грязная вода.

Глава 71

Йона стоял перед запертыми воротами полицейского гаража в большом промышленном районе Сундсвалля. Он хотел поговорить с криминалистами и взглянуть на сумку из водохранилища, но ни по мобильному, ни по внутреннему телефону никто не отвечал. Строение за высокой оградой казалось заброшенным, парковка была пустой, двери — закрыты.

Йона сел в машину и поехал на Стургатан, в полицейский участок, где служил Гуннарссон. Там он столкнулся с Соньей Раск. Сонья была в гражданском, с влажными после душа волосами и слегка подкрашена. Вид у нее был веселый.

— Привет, — сказал Йона. — Гуннарссон у себя?

— Да плюнь ты на него. — Сонья скорчила гримасу. — Он, видишь ли, перетревожился — решил, что ты претендуешь на его кресло.

— Я просто наблюдатель.

В темных глазах Соньи появился теплый блеск.

— Я слышала, ты влез прямо в реку, плавал на дно, к машине?

— Надо было просто посмотреть, что там, — улыбнулся комиссар.

Сонья рассмеялась, похлопала его по руке и, смутившись почему-то, заспешила вниз по лестнице.

Йона стал подниматься дальше. Радио, как обычно, помещалось в комнате отдыха, она же кухня. Кто-то монотонно говорил по телефону; через двойные стеклянные двери Йона увидел с десяток человек, собравшихся за столом для заседаний.

Гуннарссон сидел в торце стола. Йона шагнул к двери. Женщина у стола встретилась с ним взглядом, покачала головой, но Йона все равно нажал на ручку и вошел.

— Какого черта, — буркнул Гуннарссон, увидев комиссара.

— Мне надо взглянуть на сумку Викки Беннет, — сухо сказал Йона.

— У нас совещание. — Тон Гуннарссона ясно давал понять: разговор окончен. Гуннарссон опустил взгляд к бумагам на столе.

— Все у криминалистов, на Бергсгатан, — смущенно пояснил Рольф.

— На Бергсгатан никого нет.

— Иди к черту, — огрызнулся Гуннарссон, — предварительное следствие закрыто. А эти, из служебного расследования, наверняка ждут не дождутся позавтракать с тобой.

Йона кивнул и покинул полицейский участок. Сел в машину, немного посидел неподвижно и только потом двинулся по направлению к больнице. Он рассчитывал сузить круг, определить, что на самом деле беспокоит его в бригиттагорденских убийствах.

Викки Беннет, думал он. Милая девочка, которая, может статься, не так уж мила. Викки Беннет изрезала лица матери и сына разбитой бутылкой.

Оба чудовищно пострадали, но не обратились ни к врачам, ни в полицию.

До того как Викки утонула, ее подозревали в двух особо жестоких убийствах.

Все указывает на то, что она подготовилась к преступлению в Бригиттагордене, дождалась ночи, убила Элисабет молотком, забрала у нее ключи, вернулась в дом, отперла изолятор и убила Миранду.

Нолен утверждает, что Миранду убили камнем. Странно.

Зачем Викки оставлять молоток у себя в комнате и брать вместо него камень?

Йона уже несколько раз спрашивал себя, не ошибся ли его старинный друг. Комиссар еще и по этой причине выжидал, не говоря ничего определенного. Пусть Нолен сам распишет в протоколе вскрытия свою теорию.

Другая странность — это что Викки после двух убийств уснула в своей постели.

Хольгер Яльмерт сказал, что наблюдения Йоны весьма интересны, но доказать их невозможно.

Но Йона своими глазами видел: кровь на простыне смазали или пытались стереть, а часом позже свежая кровь с рук Викки оставила след, когда девочка поменяла положение.

Если он не найдет свидетеля, то так и не получит ответа на свои вопросы.

Йона прочитал в журнале Бригиттагордена записи Элисабет Грим за пятницу, но ничто в них не предвещало страшных ночных событий.

Воспитанницы ничего не видели.

Никто не знал Викки Беннет достаточно хорошо.

Йона еще раньше решил, что необходимо поговорить с куратором Даниелем Гримом.

Попытка разговорить Грима имела смысл, хотя комиссару и не хотелось тревожить человека в таком горе. Но Грим казался единственным, кому девочки доверяют, так что если кто и мог понять хоть что-то в случившемся, то это, видимо, он.

Йона медленно достал телефон (плечо отозвалось болью) и набрал номер, вспоминая свой отъезд из Бригиттагордена. Какие усилия делал Даниель Грим, чтобы держаться перед девочками! Осознав же, что Элисабет убита, он стал сам на себя не похож от боли.

По словам врача, Грим пребывал в состоянии травматического стресса и это могло на некоторое время серьезно ухудшить его память.

— Психиатрическая клиника, Ребекка Стенбек, — ответил женский голос после пятого гудка.

— Я хотел бы поговорить с одним пациентом… Его зовут Даниель Грим.

— Одну минуту.

Йона услышал, как женщина щелкает клавишами. Потом она сказала:

— К сожалению, переводить звонки этому пациенту запрещено.

— Чье это решение?

— Лечащего врача, — холодно ответила женщина.

— Можете соединить меня с ним?

Что-то прозвенело, и снова поплыли гудки.

— Риммер.

— Меня зовут Йона Линна, я комиссар уголовной полиции. Мне очень важно поговорить с пациентом по имени Даниель Грим.

— Это исключено, — тут же ответил Риммер.

— Мы расследуем двойное убийство, и…

— Мои решения не обсуждаются. Никто не имеет права ставить под вопрос реабилитацию пациента.

— Я понимаю, что Грим в крайне тяжелом состоянии, но даю честное слово…

— Насколько я могу судить, — мягко перебил Карл Риммер, — насколько могу судить, пациент скоро пойдет на поправку, и вы сможете допросить его.

— Когда?

— Думаю, месяца через два.

— Но мне нужно провести у него буквально несколько минут уже сейчас, — настаивал Йона.

— Как его лечащий врач, я должен отказать вам. — По голосу Риммера было ясно, что он не передумает. — Он очень, очень взволнован после того, как с ним поговорил ваш коллега.

Глава 72

Флора бежала домой из «Дагливса», таща тяжелый пакет с продуктами. Небо уже потемнело, но фонари еще не зажглись. У Флоры сводило желудок при воспоминании о том, как она звонила в полицию, как ее разоблачили и как она потом сидела с пылающим от стыда лицом. Та женщина из полиции сказала, что за вранье по телефону штрафуют, но она, Флора, не успокоилась и позвонила еще раз, рассказать об орудии убийства. Сейчас она против собственной воли снова и снова прокручивала в уме тот второй разговор:

— Полиция, — ответила женщина. Это она только что предупредила Флору о наказании.

— Меня зовут Флора Хансен. — Флора с трудом сглотнула. — Я только что звонила…

— Насчет убийств в Сундсвалле, — неласково закончила женщина.

— Я знаю, где лежит орудие убийства, — соврала Флора.

— Флора Хансен, вы понимаете, что я подам на вас рапорт и вас привлекут к ответственности?

— Я медиум, я видела окровавленный нож, он лежит в воде… В темной сверкающей воде — это все, что я видела, но я… за плату я могу погрузиться в транс и указать точное место.

— В таком случае, Флора, — голос женщины стал очень серьезным, — завтра-послезавтра вы попадете под подозрение как соучастница преступления, и полиция…

Флора повесила трубку.

Она прошла мимо халяльного магазинчика, остановилась и заглянула в мусорный бак — нет ли там пустых бутылок, переложила пакет с продуктами в левую руку. Замок на двери оказался сломан, и Флора прошла прямо в подъезд.

Лифт застрял в подвале. Флора пешком поднялась на второй этаж, отперла дверь, прошла в прихожую и нажала на выключатель.

Раздался щелчок, но свет не загорелся.

Флора поставила пакет на пол, заперла дверь, сняла ботинки, а когда наклонилась, чтобы убрать их, волоски на руках встали дыбом.

По квартире внезапно разлился ледяной холод.

Флора вынула из бумажника чеки и сдачу и направилась в темную гостиную.

Очертания дивана, большого продавленного кресла, темное стекло телевизора. Электрический запах пыли, перегревшейся проводки.

Не переступая порога, Флора провела рукой по обоям, пытаясь нащупать выключатель.

Выключатель щелкнул, но свет не загорелся.

— Кто-нибудь есть дома? — пролепетала Флора.

Скрипнул пол, и звякнула на блюдце чайная чашка.

Кто-то прошел через темноту, и дверь в ванную закрылась.

Флора двинулась следом.

Линолеум обжег ноги холодом, словно в зимний день надолго открыли все окна. Протягивая руку, чтобы открыть дверь ванной, Флора вспомнила, что сегодня вечером Эвы с Хансом-Гуннаром не будет. Они собрались в пиццерию, отмечать день рождения приятеля. И хотя Флора понимала, что в ванной никого нет, рука продолжила движение и толкнула дверь.

В сероватом свете, отразившемся от зеркала, Флора увидела такое, что задохнулась и попятилась.

На полу, между ванной и унитазом, лежал ребенок. Девочка закрывала лицо руками. Под головой у нее растекалась большая лужа темной крови, красные капли покрывали белые края ванной, шли вверх по двери и душевой занавеске.

Флора споткнулась о шланг пылесоса, взмахнула рукой, разбила раскрашенный гипсовый оттиск, привезенный Эвой из Копенгагена, упала и ударилась затылком о пол коридора.

Глава 73

Пол под спиной был словно ледяное поле. Флора подняла голову и стала пристально всматриваться в темноту ванной.

Сердце бешено колотилось в груди.

Девочки больше не было видно.

Кровавые брызги на ванне и занавеске исчезли. На полу возле унитаза валялись джинсы Ханса-Гуннара.

Флора зажмурилась и подумала, что ей, должно быть, померещилось.

Она сглотнула, опустила голову на пол и стала ждать, когда сердце успокоится. Во рту отчетливо ощущался привкус крови.

Стало видно, что дверь в ее каморку в самом конце коридора приоткрыта. Флору охватил озноб, она покрылась гусиной кожей.

Она точно помнила, что оставляла дверь закрытой — как всегда.

Ледяной воздух потянулся вдруг к ее комнате. Флора увидела, как подрагивают частицы пыли, проследила за ними взглядом. Пыль плясала в сквозняке над полом коридора и между ее голых ног.

Флора услышала свой собственный, странно прозвучавший стон.

Девочка, которая только что лежала возле ванны, теперь стояла в дверном проеме ее комнаты.

Флора попыталась сесть, но от страха словно оцепенела, тело плохо слушалось. Флора поняла: она видит призрак, впервые в жизни она видит призрак по-настоящему.

Волосы девочка словно бы собрала в кокетливую прическу, но теперь они растрепались и были в крови.

Флора быстро задышала, слыша, как пульс отдается в ушах.

Девочка, пряча что-то спиной, подошла к Флоре; ее босые ноги остановились всего в шаге от лица женщины.

— Что у меня в руках? — тихо, почти неслышно спросила девочка.

— Тебя не существует, — прошептала Флора.

— Хочешь, покажу свои руки?

— Нет.

— Но у меня есть…

Тяжелый камень со стуком упал у девочки за спиной; пол содрогнулся, и подпрыгнули мелкие осколки разбитой гипсовой картинки.

Девочка с улыбкой показала свои пустые руки.

Камень лежал возле ее ног, темный, большой. Края острые, словно он взят из шахты.

Девочка подвинула камень ногой; он качнулся, и девочка тяжело оттолкнула его в сторону.

— Так умри же, — пробормотала она, словно про себя. — Умри.

Девочка села на корточки, положила сероватые руки на камень и покачала его, пытаясь взять поудобнее, поскользнулась, вытерла руки об одежду, снова взялась за камень и с глухим стуком перевернула его на бок.

— Что ты хочешь сделать? — спросила Флора.

— Закрой глаза, и я исчезну, — сказала девочка, занося камень с острыми краями над головой Флоры.

Камень тяжелый, но девочка дрожащими руками держит его прямо над лицом Флоры. Темный низ камня кажется влажным.

Вдруг везде загорелся свет — дали электричество. Флора повернулась на бок, села. Девочка исчезла. Из телевизора полились громкие голоса, зажужжал холодильник.

Флора поднялась на ноги, выключила кое-где свет, подошла к своей комнате, открыла дверь, зажгла свет, раскрыла шкафы и заглянула под кровать. Потом посидела за кухонным столом и трясущимися руками стала набирать номер полиции.

Автоответчик в полиции предложил ей множество вариантов. Она может заявить о преступлении, она может оставить сообщение или получить ответы на общие вопросы. Флора выбрала последнее, и система переключила ее на телефонистку.

— Полиция, — сказал приветливый голос. — Чем могу помочь?

— Я хотела бы поговорить с кем-то, кто работает с тем случаем в Сундсвалле, — дрожащим голосом выговорила Флора.

— Вам есть что рассказать?

— Мне кажется… кажется, я видела орудие убийства, — прошептала Флора.

— Понятно. Тогда я переключу вас на отдел, где принимают информацию от населения. Соединяю.

Флора запротестовала было, но в трубке уже щелкнуло. Всего через пару секунд еще один женский голос ответил:

— Полиция, отдел приема информации от населения. Чем могу помочь?

Флора не помнила, та это женщина, что рассердилась на нее, когда она заговорила об окровавленном ноже, или нет.

— Мне надо поговорить с кем-то, кто расследует убийство в Сундсвалле, — попыталась она.

— Для начала можете поговорить со мной, — предложил голос.

— Это большой камень.

— Не слышу вас. Говорите громче, пожалуйста.

— То убийство, возле Сундсвалля… Вам надо искать большой камень. У него кровь снизу…

Флора замолчала, чувствуя, что пот из-под мышек стекает по бокам.

— Откуда у вас информация об убийствах?

— Я… Мне кое-кто о нем рассказал.

— Кое-кто рассказал вам об убийствах возле Сундсвалля?

— Да, — прошептала Флора.

Она слышала, как сердце колотится где-то в висках, в ушах шумело.

— Продолжайте, — ободрила женщина.

— Убийца воспользовался камнем… камнем с острыми краями. Это единственное, что я знаю.

— Как вас зовут?

— Это не имеет значения, я только хотела…

— Я узнала ваш голос, — сказала женщина. — Это вы звонили и рассказывали про окровавленный нож. Полиции уже известно о вас, Флора Хансен… Но вам нужно к врачу, потому что вам определенно требуется помощь.

Женщина положила трубку, а Флора так и осталась сидеть с телефоном в руке. Когда в прихожей завалился набок набитый продуктами пакет, Флора так дернулась, что сорвала держатель с кухонным полотенцем.

Глава 74

Час назад Элин Франк вернулась домой после затянувшейся встречи с директорами большого дочернего предприятия «Кингстон», на котором обсуждались две британские холдинговые компании.

В желудке тоскливо посасывало из-за того, что она смешала валиум с алкоголем и улеглась в постель с фотографом из Vogue. Элин твердила себе, что это маленькое приключение было ей необходимо, чтобы развеяться, что у нее давным-давно не было секса, — но только покрывалась холодным потом от стыда.

На кухне она взяла бутылку «Перье» и прошла через комнаты в старых сине-красных спортивных штанах и застиранной футболке с растрескавшимся изображением ABBA. В гостиной остановилась перед телевизором: на экране какая-то высоченная женщина бежала по арене к планке для прыжков в высоту. Элин поставила бутылку с водой на стеклянный столик, сняла с запястья резинку и собрала волосы в высокий «хвост», после чего направилась в спальню.

Сегодня вечером ее ждут телефонные переговоры с подразделением в Чикаго (тем временем ей будут делать маникюр и парафиновую ванночку), а в восемь она отправится на благотворительный ужин, сядет в первый ряд, и ее партнером по столу будет руководитель концерна «Вольво». Кронпринцесса вручит премию от Государственного фонда наследственных имуществ, а развлекать гостей будет Roxette.

Элин прошла в гардеробную. Она слышала звук работающего телевизора, но не особенно прислушивалась; начались новости. Элин открывала шкафы и скользила взглядом по одежде. Наконец выбрала отливающее металлом зеленое платье, которое модельер Александер Маккуин создал лично для нее.

Из телевизора долетело имя Викки Беннет.

Вздрогнув, Элин выпустила платье из рук, и оно скользнуло на пол. Элин вернулась к телевизору.

Огромный телеэкран был заключен в тонкую белую раму, отчего казалось, что картинка возникает прямо на белой стене. У комиссара по имени Улле Гуннарссон брали интервью на фоне унылого полицейского участка. Гуннарссон пытался терпеливо улыбаться, но взгляд выдавал раздражение. Гуннарссон провел рукой по усам и кивнул.

— Я не могу давать комментарии, пока идет расследование, — сказал он и коротко кашлянул.

— Но поиски под водой вы закончили?

— Верно.

— Означает ли это, что вы нашли тела?

— Я не могу ответить на этот вопрос.

Блики от телеэкрана плясали по комнате. Элин, не отрываясь, глядела, как на экране поднимают из воды искалеченную лобовым столкновением машину. Кран потянул ее вверх, машина разорвала водную поверхность и закачалась. Вода с шумом стекала с машины, а серьезный голос тем временем рассказывал, что автомобиль, угнанный Викки Беннет, обнаружили днем ранее в реке Индальсэльвен и что полиция опасается, что оба — и подозреваемая в убийстве Викки Беннет, и четырехлетний Данте Абрахамссон — погибли в результате несчастного случая.

— Полиция умалчивает обо всем, что касается находки, но, как стало известно «Актуэльт», подводные работы окончены, а поиски детей прекращены.

Увидев на экране изображение Викки, Элин больше не слушала, что говорит диктор. Девочка стала старше и похудела, но не изменилась. У Элин словно остановилось сердце. Она вспомнила это ощущение — как она несет спящую девочку — и прошептала:

— Нет! Нет…

Она не сводила глаз с худенького бледного личика. Волосы висят как попало, неприбранные, спутанные. Их всегда было трудно привести в порядок.

Она все еще ребенок, и вот говорят — она умерла. Упрямый взгляд избегает смотреть в камеру.

Элин отошла от телевизора, покачнулась, оперлась о стену и не заметила, как написанная маслом картина Эрланда Куллберга сорвалась с гвоздя и упала на пол.

— Нет, нет… — заплакала Элин. — Не надо так, нет…

Когда она видела Викки в последний раз, девочка плакала у нее на крыльце. А теперь она мертва.

— Не хочу! — закричала Элин.

С сильно бьющимся сердцем она подошла к освещенной витрине, где стояло большое блюдо-поднос с традиционным узором. Блюдо подарил ей отец, который, в свою очередь, унаследовал его от какой-то родни. Элин взялась за верхний край витрины и с силой рванула ее вниз. Витрина с грохотом обрушилась на пол. Стекла разлетелись, осколки посыпались на паркет, а само узорчатое блюдо разбилось.

Элин, словно от дикой боли в животе, согнулась пополам и скорчилась на полу. Она прерывисто дышала, снова и снова думая: у меня была дочь.

У меня была дочь, у меня была дочь, у меня была дочь.

Наконец Элин села, выбрала из отцовского блюда осколок побольше и провела острым краем по запястью. Потекла теплая кровь, закапала на колени. Элин еще раз провела острым краем осколка по руке, зашипела от боли — и услышала, как скрежетнул ключ в замке: кто-то открыл дверь и вошел в дом.

Глава 75

Взяв чугунную сковородку, Йона обжарил на сильном огне два толстых ломтя говяжьего филе — уже отбитые и приправленные грубо помолотым черным перцем и паприкой. Когда они покрылись прозрачной корочкой, комиссар сунул их в духовку, посолил и выложил на порезанную ломтиками картошку. Когда мясо начало доходить, он сварил соус — портвейн, смородина, бульон из телятины и трюфели.

С легкой отстраненностью в движениях разлил сент-эмильонское красное вино по двум бокалам.

Землистый запах мерло и каберне-совиньона успел распространиться по кухне, когда в дверь позвонили.

На пороге стояла Диса в плаще в красно-белую полоску. Глаза широко распахнуты, лицо мокро от дождя.

— Я решила проверить, такой ли ты суперполицейский, как говорят.

— И каким образом?

— Проведу тест. Как по-твоему, я сейчас выгляжу как обычно?

— Лучше.

— Ответ не принимается, — улыбнулась Диса.

— Ты подстриглась и в первый раз в году заколола волосы парижской заколкой.

— Еще что-нибудь?

Он скользнул взглядом по раскрасневшемуся худощавому лицу, стрижке «паж», блестящим волосам и стройному телу.

— Новые. — Комиссар указал на красные ботинки — шнуровка, высокие каблуки.

— «Марк Джейкобс»… дороговаты для меня.

— Красивые.

— Больше ничего не видишь?

— Я еще не закончил. — Комиссар взял руки Дисы в свои, перевернул и стал рассматривать ногти.

Диса не могла удержаться от улыбки, когда он пробормотал, что у нее та же помада, что и когда они были в «Сёдра театерн». Комиссар осторожно покачал ее серьги, взглянул ей в глаза и задержал взгляд, потом отошел. На лицо Дисы падал свет торшера.

— Глаза, — сказал Йона. — Левый зрачок не реагирует на свет.

— Молодец. Мне закапали капли.

— Ты ходила проверить глаз?

— В стекловидном теле вмятина, но ничего серьезного. — Диса направилась на кухню.

— Ужин скоро будет готов, только мясо еще доходит.

— Как здорово ты все устроил.

— Мы с тобой давно не виделись. Я так рад, что ты пришла.

Они молча подняли бокалы друг за друга; Дисе — как всегда, когда Йона смотрел на нее, — стало жарко, у нее появилось ощущение, что кожа заблестела. Диса с усилием отвела взгляд, покрутила бокал, вдохнула аромат и снова отпила немного вина.

— Правильная температура, — констатировала она.

Йона выложил мясо и картошку на тарелку, где уже лежали руккола, базилик и тимьян.

Соусом аккуратно нарисовал круг на краю тарелки, думая о том, что давно уже должен был сказать Дисе.

— Ну как тебе жилось?

— В смысле — без тебя? Лучше чем когда-либо. — Дисе хотелось уязвить его.

За столом наступило молчание. Диса осторожно прикрыла руку комиссара своей:

— Прости. Но я так злюсь на тебя иногда. Когда я — мое худшее «я».

— И какое «я» ты сейчас?

— Худшее.

Йона отпил вина.

— В последнее время я много думал о прошлом, — начал он.

Диса улыбнулась, приподняв бровь:

— В последнее время? Да ты всегда думаешь о прошлом.

— Неужели?

— Да, думаешь… но никогда не говоришь о нем.

— Нет, я…

Он замолчал, светло-серые глаза сузились. Холодок пополз у Дисы по спине.

— Ты попросил меня прийти на ужин, сказал, что надо поговорить… Когда-то я решила никогда больше не разговаривать с тобой, но вот ты звонишь… через несколько месяцев…

— Да, потому что…

— Тебе на меня наплевать, вот что.

— Диса… думай обо мне, что хочешь. — Йона был серьезен. — Но я хочу, чтобы ты знала: ты мне очень небезразлична… очень. Я всегда думаю о тебе.

— Спасибо, — медленно проговорила Диса и встала из-за стола, не глядя на комиссара.

— Я хотел сказать совсем о другом, об ужасном…

Йона стоял и смотрел, как Диса натягивает полосатый плащик.

— До свидания, — прошептала она.

— Диса, ты нужна мне. — Комиссар слышал свой голос как со стороны. — Я хочу тебя.

Диса не отрываясь смотрела на него. Блестящая темная челка опускалась ей на ресницы.

— Что ты сказал? — спросила Диса, помолчав.

— Я хочу тебя.

— Не говори так, — пробормотала она, застегивая «молнию» на ботинках.

— Ты нужна мне, каждый день, каждый час. Но я не могу рисковать тобой, я не вынесу мысли, что с тобой может что-то случиться…

— Что со мной может случиться? — перебила она.

— Ты можешь исчезнуть, — просто объяснил комиссар и взял ее лицо в ладони.

— Это ты вечно исчезаешь, — прошептала Диса.

— Меня трудно напугать, и я знаю, что говорю, когда…

Диса встала на цыпочки и легонько поцеловала его в губы, потом еще подержала лицо под его теплым дыханием. Йона нашел ее рот и осторожно целовал, пока она не раскрыла губы.

Они долго стояли и целовались; Йона расстегнул полосатый плащик, и он упал на пол.

— Диса, — шептал он, лаская ее плечи и спину.

Он прижался к ней, вдохнул шелковистый запах, поцеловал над ключицей и в тонкую шею, взял в губы золотую цепочку, поцеловал подбородок и мягкий влажный рот. Потрогал ее теплую кожу сквозь тонкую блузку. С тихим щелчком расстегнулись кнопки. У Дисы уже затвердели соски, живот резко поднимался и опускался от прерывистого дыхания.

Она серьезно посмотрела Йоне в глаза и потянула за собой в спальню; блузка расстегнулась, и грудь сияла — белая, словно фарфоровая.

Они остановились, снова ища губы друг друга. Руки Йоны скользнули вниз по ее пояснице, на ягодицы и дальше, под туго натянутую ткань трусов.

Диса осторожно отстранилась, чувствуя горячий пульс в паху и ощущая, что уже намокла. Щеки покраснели, а руки дрожали, когда она расстегивала на Йоне брюки.

Глава 76

После завтрака Диса осталась в кровати, с чашкой кофе и «Санди таймс» в айпеде. Йона тем временем принял душ и оделся.

Вчера он решил, что не пойдет в Музей северных стран, не станет смотреть на саамский свадебный венец из переплетенных корней.

Вместо этого он остался с Дисой. На то, что произошло сегодня ночью, он не рассчитывал. Но может быть, из-за слабоумия Розы Бергман все связи с Суммой и Люми окончательно канули в прошлое.

Больше двенадцати лет прошло.

Пора понять: бояться больше нечего.

Но сначала надо все же поговорить с Дисой, предостеречь ее, рассказать о своих страхах — так, чтобы она сама могла сделать выбор.

Йона постоял в дверях. Диса не заметила этого, и он пошел на кухню и набрал номер профессора Хольгера Яльмерта.

— Это Йона Линна.

— Я слышал, Гуннарссону нелегко. — Кажется, Хольгер был доволен. — Мне пришлось обещать ему, что я не пошлю тебе ни строчки.

— А разговаривать со мной тебе можно? — Комиссар взял бутерброд, кружку кофе и махнул Дисе, которая, наморщив лоб, читала свой айпед.

— Наверное, нет, — хохотнул Хольгер, после чего снова сделался серьезным.

— Ты успел посмотреть сумку, которую мы нашли у плотины?

— Да. Я закончил и сейчас как раз еду домой, в Умео.

— В ней остались какие-нибудь записные книжки, тетради?

— Только чек из «Прессбюрон».

— Мобильный телефон?

— К сожалению, не было.

— Тогда что у нас есть? — Йона скользнул взглядом по серому небу над крышами.

Хольгер шумно посопел, а потом ответил, словно читал наизусть:

— Велика вероятность того, что пятна на сумке — это кровь. Я отправил кусочек ткани в лабораторию Линчёпинга… Кое-какая косметика, две разные помады, огрызок черного карандаша для глаз, розовая пластмассовая заколка, шпильки, кошелек с черепом, немного денег, фотография самой Викки, что-то вроде инструмента для починки велосипеда, флакон лекарства без этикетки… это все тоже отправилось в Линчёпинг… упаковка стезолида, ручки… а под подкладкой я нашел столовый нож, заточенный как для суши.

— Но ни записей, ни имен, ни адресов?

— Нет. Это все…

Йона услышал шаги Дисы у себя за спиной, но остался стоять, как стоял. Он ощутит тепло ее тела, вздрогнул и через секунду почувствовал, как мягкие губы целуют его в шею, как руки Дисы обнимают его.

Пока Диса была в душе, Йона, сидя за кухонным столом, набрал номер Сольвейг Сундстрём, которая отвечала за девочек из Бригиттагордена.

Может быть, она знает, что за лекарство принимала Викки.

Проплыли восемь гудков, потом что-то щелкнуло, и чей-то хорошо слышный, словно говорящий сидел в соседней комнате, голос произнес:

— Это Каролина… которая отвечает по мерзкому телефону, который валяется на кресле.

— Сольвейг рядом?

— Нет. Я не знаю, где она. Передать что-нибудь?

Каролина — это та старшая девочка, на голову выше Туулы. Со старыми следами от инъекций, однако на вид здравомыслящая, умная и искренне желающая измениться.

— У вас там без происшествий? — спросил Йона.

— Вы — тот комиссар? Да?

— Да.

Каролина замолчала, потом осторожно спросила:

— А правда, что Викки умерла?

— К сожалению, нам кажется, что да.

— Ужасно странно.

— Ты не знаешь, какое лекарство она принимала?

— Викки?

— Да.

— Она была такая худенькая и красивая… Я и не думала, что она пьет зипрексу.

— Антидепрессант?

— Я раньше его пила, но теперь пью только имован, чтобы уснуть. Не пить зипрексу — это здорово.

— Много побочных действий?

— У всех по-разному, а у меня … я поправилась килограммов на десять точно.

— От зипрексы не повышается утомляемость? — Перед глазами у Йоны встали окровавленные простыни, на которых спала в ту ночь Викки.

— Сначала наоборот. Стоило мне рассосать всего одну таблетку — и хоть из туалета не выходи… Тело дергает, раздражаешься на все, кричишь. Однажды я швырнула телефон в стену, оборвала занавеску… а потом, наоборот, тебя как будто заворачивают в теплое одеяло. Успокаиваешься, и просто хочется спать.

— Ты не знаешь, Викки еще что-нибудь принимала?

— Она, как все мы, хомячила все, что помогает… стезолид, лирику, кетоган…

В комнате, где была Каролина, послышался еще голос, и Йона понял, что вошла медсестра — вошла и увидела Каролину с телефоном в руке.

— А я собиралась доложить, что его украли, — сказала медсестра.

— Он зазвонил, и я ответила, — объяснила Каролина. — Комиссар вас ищет… Вас подозревают в убийстве Миранды Эриксдоттер.

— Не валяй дурака, — прошипела женщина, взяла телефон и откашлялась, прежде чем ответить: — Сольвейг Сундстрём.

— Меня зовут Йона Линна, я комиссар уголовной полиции, расследую…

Женщина молча нажала «отбой». Йона не стал перезванивать — он уже получил нужный ответ.

Глава 77

Белый «опель» остановился под плоской крышей заправки «Статойл». Из машины вышла женщина в голубом вязаном свитере. Повернулась к терминалу, принялась рыться в сумочке.

Ари Маатилайнен проводил женщину взглядом и положил два толстых куска поджаренной колбасы на лепешку картофельного пюре с соусом барбекю и жареным луком. Посмотрел на грузного мотоциклиста, дожидавшегося своего заказа, и механически объяснил, что кофе и кока-колу надо покупать в автомате.

Многочисленные цепи на кожаной куртке мотоциклиста скрежетнули о стекло прилавка, когда мужчина перегнулся, чтобы забрать поднос с едой.

— Danke, — сказал он и направился к кофейному автомату.

Ари сделал радио погромче. Женщина в голубом свитере немного отошла, бензин лился в бак «опеля».

Ари дослушал до того момента, когда ведущий сообщил о том, как идет расследование всколыхнувшего всю страну похищения ребенка:

— Поиски Викки Беннет и Данте Абрахамссона прекращены. Полиция Вестерноррланда хранит молчание, однако источники подтверждают: есть опасение, что разыскиваемые погибли в субботу утром. Критика, направленная против полицейских, пошла на спад вместе с окончанием поисков. «Эхо» попыталось получить комментарий у Карлоса Элиассона, шефа уголовной полиции…

— Что за черт, — прошептал Ари.

Он посмотрел на квадратик бумаги для заметок, так и лежавший возле кассы, взял телефон и снова набрал номер полиции.

— Полиция, Сонья Раск, — ответил женский голос.

— Здравствуйте, — начал Ари. — Я их видел… я видел девочку и мальчика.

— С кем я говорю?

— С Ари Маатилайненом. Я работаю на «Статойл», в Дингершё… Я сидел на своем месте, слушал радио, и вот передали, что они, вероятно, погибли в субботу утром. Но они не погибли, я видел их в ночь на воскресенье.

— Вы имеете в виду Викки Беннет и Данте Абрахамссона? — скептически уточнила Сонья.

— Да, я видел их ночью, было уже воскресенье, так что они никак не могли умереть в субботу утром, как сказали по радио, верно ведь?

— И вы видели Викки Беннет и Данте Абрахамссона…

— Да.

— Почему в таком случае вы не позвонили сразу же?

— Я позвонил. И разговаривал с полицейским.

Ари вспомнил, как слушал «Радио Гульд» тем субботним вечером.

Розыск тогда еще не свернули, а местные журналисты призывали граждан к бдительности, чтобы не упустить девочку и малыша.

В одиннадцать часов на парковке рядом с заправкой остановилась большая фура.

Водитель проспал три часа.

Посреди ночи, в пятнадцать минут третьего, Ари увидел их.

Ари взглянул на черно-белый экран, куда картинка с камер слежения шла под другим углом. Длинная фура завелась и покатила прочь с безлюдной заправки. Вдруг на задней стене, рядом с выездом из мойки, Ари почудилось какое-то движение. Там был не один человек — там было двое. Ари уставился на экран. Фура описала круг и оказалась на выезде. Свет фар ударил в большое окно. Ари вскочил со своего стула за прилавком и обежал здание, но девочка и маленький мальчик уже исчезли.

Глава 78

Йона припарковался на заправке «Статойл» в Дингершё, в тридцати шести километрах к северу от Стокгольма. Стоял ветреный солнечный день, рекламные вымпелы трещали на ветру. Йона с Дисой как раз обедали в «Вилла Челлхаген», когда Йоне позвонила сержант Сонья Раск из Сундсвалля; разговор вышел нервный.

Йона вошел в магазинчик. Мужчина с глубоко посаженными глазами и в кепке с надписью «Статойл» расставлял на металлическом стеллаже книжки в мягком переплете. Йона взглянул на светлую доску с меню, на блестящие колбаски, поджаривающиеся на механическом гриле.

— Что вы хотели? — спросил человек в кепке.

— Makkarakeitto, — ответил Йона.

— Suomalainen makkarakeitto, — улыбнулся Ари Маатилайнен. — Когда я был маленький, бабушка часто варила колбасный суп.

— С ржаным хлебом?

— Да. Но здесь я, к сожалению, продаю только шведскую еду. — Ари кивнул на гамбургеры.

— А я не за едой пришел. Я из полиции.

— Это я понял. Я говорил с вашим коллегой еще в ту ночь, когда видел их. — Ари жестом указал на экран.

— Что вы видели перед тем, как звонить?

— Девочку с малышом тут, за магазином.

— Вы их видели на экране?

— Да.

— Отчетливо?

— Нет, но… я ведь привык приглядывать, что тут происходит.

— Той ночью полиция приезжала?

— Полицейский явился утром, его звали Гуннарссон. Он решил, что ни фига не видно, и посоветовал стереть запись.

— Но вы ее не стерли.

— А как по-вашему?

— По-моему, вы сохранили ее на внешнем жестком диске.

Улыбающийся Ари жестом пригласил Йону в крохотную контору возле склада. Собранный диван-кровать, на полу — банки «Ред Булл», на запотевшем окне с матовым стеклом — пакет простокваши. На школьной парте с крышкой стоял маленький ноутбук, соединенный с внешним диском. Ари сел в скрипучее кресло на колесиках и стал торопливо искать нужный файл в папках, рассортированных по дате и времени.

— Я слышал, по радио говорили, что все ищут девочку и маленького мальчика, а вот что я видел на заправке той ночью. — И он щелкнул «мышью», запуская файл.

Йона наклонился к пятнистому экрану. На четырех маленьких окошках было видно, что происходит на бензозаправке — на улице и в магазинчике-конторе. Мигающие в углу цифры показывали время. На серых картинках не происходило ничего особенного. Вот Ари, сидит за прилавком. Время от времени перелистывает вечернюю газету и рассеянно съедает два-три колечка лука.

— Вот эта фура стояла здесь три часа. — Ари ткнул пальцем в монитор. — А вот она уезжает…

На водительском месте задвигалась темная тень.

— Можете увеличить картинку? — спросил Йона.

— Момент…

Внезапно осветилась рощица — длинная фура тронулась с места, и зажглись фары.

Ари пометил вторую картинку с наружной камеры и увеличил изображение во весь экран.

— Вот где я их увидел, — прошептал он.

Теперь фуру, которая катила к выезду с заправки, было видно под другим углом. Везде лежали неподвижные тени. Ари указал пальцем в самый низ экрана, где виднелись задняя стена, мусорные баки и контейнер для перерабатываемых отходов. Внезапно в черной траве что-то двинулось по направлению к дверям автомойки, а потом стало видно, что там кто-то есть — маленький худенький человек у самой стены.

Картинка была зернистой и отливала бледно-серым. Различить лица или какие-то детали было невозможно. Но на изображении виднелся определенно человек — и еще что-то.

— Получится сделать картинку четче? — спросил комиссар.

— Минутку…

Фура описала круг и уже была у выезда. Вдруг свет от фар упал на гаражную дверь возле фигурки. Стекло на несколько секунд побелело. Вся задняя площадка заправки оказалась залита светом.

Йона успел заметить тощую девчонку с малышом, которые смотрели вслед грузовику, а потом снова стало темно.

Ари указал на экран: две тени пробежали по темной дороге и растворились в черном и пятнистом, пропав с экрана.

— Видели?

— Отмотайте назад, — попросил Йона.

Ему не пришлось говорить, с какой минуты он хочет посмотреть запись. Через несколько секунд Ари запустил светлый фрагмент в сильно замедленном темпе.

С трудом можно было разглядеть, как фура двигается вперед, свет фар прыгал между деревьями и на фасад заправки, заливая оконные стекла белым. Малыш опустил лицо, и оно оказалось в тени. Девочка была босой и как будто держала в обеих руках пластиковые пакеты. Глаза резанул еще более яркий свет, и девочка медленно подняла руку.

Йона увидел, что это не пакеты, а размотавшиеся повязки. Мокрые концы бинтов покачивались в ярком свете. Комиссар понял, что Викки Беннет и Данте Абрахамссон не утонули в реке.

Часы на экране показывали четырнадцать минут третьего. Ночь с субботы на воскресенье.

Дети каким-то образом выбрались из машины, добрались, несмотря на сильное течение, до другого берега, двинулись на юг и одолели пятнадцать миль.

Свалявшиеся волосы прядями свисали на лицо девочки. Темные глаза ярко блеснули, а потом картинка снова стала почти черной.

Они живы, подумал Йона. Они все-таки живы, оба.

Глава 79

Когда Йона вошел в кабинет начальника уголовной полиции, Карлос Элиассон демонстративно повернулся спиной к двери.

— Садись, — со странно-выжидательной интонацией пригласил он.

— Я ехал из Сундсвалля и…

— Подожди, — оборвал его Карлос.

Йона удивленно взглянул на его спину и сел в кресло, обтянутое светло-коричневой кожей. Скользнул взглядом по блестящей поверхности неподвижного письменного стола, сияющему лакированному дереву, по бликам, которые бросал на лакировку аквариум.

Карлос глубоко вздохнул и наконец повернулся. Он был не похож на себя — небрит. Редкий пух седоватой щетины пробивался над верхней губой и на подбородке.

— Ну, что скажешь? — широко улыбаясь, спросил Карлос.

— Ты отпустил бороду, — медленно ответил Йона.

— Окладистую бороду, — с довольным видом уточнил Карлос. — Да… ну, я думаю, что она скоро станет такой. Я решил больше не бриться. Выбросил бритву в мусорное ведро.

— Класс, — коротко заметил комиссар.

— Но не о своей бороде я хотел сегодня поговорить, — как бы подводя итог, объявил Карлос. — Водолаз, насколько я понял, не нашел трупов.

— Не нашел. — Йона вынул распечатку изображения с камеры слежения на бензозаправке. — Мы не нашли трупов в реке…

— Начинается, — пробормотал Карлос.

— …потому что их в реке и не было, — закончил Йона.

— И в этом ты уверен?

— Викки Беннет и Данте Абрахамссон живы.

— Гуннарссон звонил насчет записи с бензозаправки и…

— Объявите их в новый розыск, — перебил комиссар.

— По всей стране? Нельзя же так: нажал кнопку — розыск начался, еще нажал — розыск закончился, потом опять нажал…

— Я знаю, что на картинке — Викки Беннет и Данте Абрахамссон, — жестко сказал Йона и ткнул пальцем в распечатку. — Запись сделана через много часов после аварии. Они живы, и мы должны снова начать поиски.

Карлос отставил ногу.

— Если хочешь, натяни на меня испанский сапог, — сказал он. — Но я не буду еще раз объявлять их в розыск.

— Посмотри на картинку.

— Вестерноррландские полицейские вчера были на этой заправке. — Карлос сложил распечатку в плотный квадратик. — Они отправили копию с жесткого диска в лабораторию в Линчёпинге, двое тамошних экспертов просмотрели запись и оба утверждают, что невозможно точно идентифицировать людей на задней площадке.

— Но ты знаешь, что я прав.

— Ладно, — кивнул Карлос. — Наконец-то эти слова прозвучали. Ты, конечно, можешь оказаться прав, и потом выяснится, что так и есть… Но я не собираюсь выставлять себя на посмешище и объявлять в государственный розыск людей, которых полиция считает погибшими.

— Я не отступлюсь, пока не…

— Погоди, погоди, — перебил Карлос и перевел дух. — Йона, данные о служебном расследовании, в котором ты фигурируешь, лежат сейчас на столе у главного окружного прокурора.

— Но…

— Я твой начальник и весьма серьезно отношусь к предъявленным тебе претензиям. И вообще я хотел бы услышать от тебя, что ты понимаешь, что не ты ведешь расследование в Сундсвалле.

— Не я веду расследование в Сундсвалле.

— А что делает наблюдатель, если районный прокурор решает закрыть дело?

— Ничего.

— Значит, мы пришли к согласию, — улыбнулся Карлос.

— Не пришли, — сказал Йона и вышел из кабинета.

Глава 80

Флора неподвижно лежала в кровати, уставясь в потолок. Сердце все еще бешено колотилось. Флоре приснилось, что она находится в какой-то комнатушке, а с ней там девочка, которая не хочет показать свое лицо. Девочка пряталась за деревянной лестницей. С ней что-то было не так, от нее исходила опасность. На девочке были только белые хлопчатобумажные трусы, и Флора видела ее девчачью грудь. Девочка дождалась, когда Флора подойдет поближе, отвернулась, фыркнула и закрыла лицо руками.

Накануне вечером Флора прочитала об убийствах в Сундсвалле, о Миранде Эриксдоттер и Элисабет Грим. Она никак не могла избавиться от мыслей о посетившем ее призраке. Все уже ощущалось как сон, хотя Флора точно знала, что видела мертвую девочку в коридоре. Девочке было лет пять, не больше, но теперь, во сне, она стала ровесницей Миранды.

Флора лежала тихо и прислушивалась. Скрипнет мебель или половица — и сердце снова колотится как сумасшедшее.

Тот, кто боится темноты, не хозяин в своем дому; боящийся темноты ходит крадучись, пугаясь собственных движений.

Флора не знала, что предпринять. Было без пятнадцати восемь. Она встала, подошла к двери, открыла и постояла, вслушиваясь в недра квартиры.

Никто, кроме нее, еще не проснулся.

Флора прокралась на кухню, чтобы сварить кофе для Ханса-Гуннара. Утреннее солнце играло на поцарапанной мойке.

Флора взяла небеленый фильтр, загнула края, вставила в держатель — и подавилась криком от страха, услышав за спиной чьи-то словно липнущие к полу шаги.

Флора обернулась и увидела Эву, стоящую в дверях своей спальни в синей футболке и трусах.

— Ты что? — спросила Эва, увидев ее лицо. — Ревела, что ли?

— Я… мне нужно кое-что знать наверняка… я подумала, что видела привидение. Вы ее не видели? Здесь, в квартире. Маленькую девочку…

— Да что с тобой, Флора?

Эва повернулась, чтобы уйти в гостиную, но Флора положила руку на ее массивное плечо, чтобы удержать:

— Я правда ее видела, честное слово… Кто-то ударил ее камнем вот тут, по затылку…

— Значит, честное слово? — резко перебила ее Эва.

— Я только… Существуют привидения на самом деле или нет?

Эва взяла ее за ухо и подтащила к себе:

— Не пойму, почему тебе так нравится врать, но ты врешь. Ты всегда врала и будешь…

— Но я видела…

— Тихо! — прошипела Эва, крутя ей ухо.

— Ай…

— Но мы с Хансом-Гуннаром этого не потерпим. — И Эва скрутила ей ухо еще сильнее.

— Пожалуйста, не надо… ай!

Эва покрутила ухо еще немного и наконец отпустила Флору. Она отправилась в ванную, а Флора так и стояла, со слезами на глазах, держась за горевшее огнем ухо. Потом включила кофеварку и вернулась к себе. Закрыла дверь, включила свет и забралась в постель, чтобы поплакать.

Она всегда думала, что медиумы только притворяются, будто видят духов.

— Ничего не понимаю, — пробормотала Флора.

А что, если она приманила привидение своими сеансами? Может, им, призракам, наплевать, что она в них не верит. Когда она призывала их, когда она выстраивала круг из участников — открылись двери в иной мир, и те, кто ждал у дверей, смогли войти.

Потому что я и вправду видела привидение, подумала Флора.

В ребенке мне явилась та мертвая девочка.

Миранда хотела что-то мне показать.

Это очень даже может быть. Должно быть, это и правда было. Она читала, что когда человек умирает, его энергетика никуда не девается. Многие утверждают, что призраки существуют, и этих людей не считают ненормальными.

Флора попыталась собраться с мыслями и пройтись по событиям последних дней.

Девочка явилась мне во сне, думала она. Она мне приснилась, это я знаю, но когда я увидела ее в коридоре, я не спала. Значит, она там была на самом деле. Я видела, как она стоит передо мной, слышала, как она говорит, ощущала ее присутствие.

Флора легла в постель, закрыла глаза и подумала, что могла потерять сознание, когда упала плашмя и стукнулась затылком о пол.

Между унитазом и ванной лежали джинсы.

Я испугалась, попятилась и упала.

Флора испытала внезапное облегчение, сообразив, что девочка могла ей померещиться и в первый раз.

Должно быть, она, Флора, лежала на полу в полуобмороке, вот ей и привиделось.

Да, именно так все и было.

Флора закрыла глаза, улыбаясь про себя — и вдруг до нее донесся какой-то странный запах, словно от горелого волоса.

Она села, и ее передернуло, когда она заметила: что-то лежит под подушкой. Флора нагнула прикроватную лампу и отогнула подушку. На белой простыне лежал большой камень с острыми краями.

— Что же ты не закроешь глаза? — спросил тонкий голосок.

В полутьме за торшером стояла та самая девочка и смотрела на нее — смотрела и не дышала. Волосы были липкими и черными от засохшей крови.

Свет торшера слепил Флору, но она могла бы сказать, что тонкие руки девочки серы, а под мертвой кожей видна ржавая сетка побуревших кровеносных сосудов.

— Тебе нельзя смотреть на меня, — жестко сказала девочка и потушила лампу.

Стало совсем темно, и Флора упала с кровати. Перед глазами поплыли голубые круги. Лампа упала на пол, зашуршали простыни, быстрые шаги босых ног застучали по полу, стенам и потолку. Флора отползла от кровати, поднялась, нашарила дверь и вывалилась в коридор, проглотив собственный крик. Тихо поскуливая, пытаясь не шуметь, она добралась до прихожей и оперлась о стену, чтобы не упасть. Нащупала на столике телефон, но тут же уронила аппарат на пол. Опустилась на колени и стала набирать номер полиции.

Глава 81

Роберт нашел Элин стоящей на коленях возле разбитой витрины.

— Элин, что случилось?

Элин поднялась, не глядя на него. Кровь стекала у нее по левой руке, капли часто падали с пальцев.

— У тебя кровь…

Элин прошла прямо по осколкам и направилась было в спальню, но Роберт остановил ее и заявил, что вызовет врача.

— Не хочу. Мне все равно…

— Элин, у тебя идет кровь! — нервно воскликнул Роберт.

Элин посмотрела на руку, сказала: «Да, может, и хорошо бы заклеить рану», — и направилась в кабинет, оставляя за собой узкую кровавую дорожку.

В кабинете она села за компьютер, нашла номер уголовной полиции, позвонила на коммутатор и попросила соединить с кем-нибудь, кто занимается расследованием убийств в Бригиттагордене. Дежурная перевела ее звонок дальше, и Элин повторила свой вопрос. Она услышала медленное дыхание; кто-то печатал на компьютере. Вздохнул, снова защелкал кнопками.

— Предварительное расследование вела прокуратура Сундсвалля, — высоким тенором сообщил какой-то мужчина.

— И больше ни с кем нельзя поговорить?

— Городская прокуратура Стокгольма сотрудничает с полицией Вестерноррланда.

— Ко мне приезжал комиссар из уголовной полиции, такой высокий, с серыми глазами…

— Йона Линна.

— Да.

Элин взяла ручку, записала номер на обложке глянцевого журнала, поблагодарила за помощь и попрощалась.

Она быстро набрала номер комиссара, но ей ответили, что он в командировке и вернется только завтра.

Элин уже собралась позвонить в прокуратуру Сундсвалля, когда приехал врач. Он не стал задавать вопросов, и Элин сидела молча, пока он промывал раны. Она смотрела на телефон, лежавший на августовском Vogue. Номер телефона комиссара Линны красовался между грудей Гвинет Пэлтроу.

Когда Элин заклеили порезы и она вернулась в гостиную, вызванные уборщики уже вымели осколки и отмыли пол. Обломки витрины унесли, а разбитое блюдо Роберт отправил к реставратору в Музей Средиземноморья.

Глава 82

Никому не улыбаясь, Элин Франк медленно шла по коридору к кабинету комиссара Линны. Черные солнечные очки отлично скрывали заплаканные глаза. Графитово-серый плащ «Бёрбери» расстегнут, на голове — серебристый шелковый платок. Глубокие порезы на запястьях болели, в них пульсировала кровь.

Каблуки постукивали по исцарапанному полу. Табличка с призывом «Если ты считаешь себя ничтожеством, если синяки не сходят с твоих рук — приходи. Мы поможем» покачнулась, когда Элин прошла мимо. Мужчины в синей полицейской форме мелькнули и пропали где-то у дверей отдела по борьбе с терроризмом. Атлетически сложенная женщина в алой ангорской кофточке и в черной юбке в обтяжку вышла из кабинета и поджидала Элин, уперев руки в бока.

— Меня зовут Анья Ларссон, — представилась женщина.

Элин хотела сказать, что ей надо поговорить с Йоной Линной, но голоса не хватило. Могучая женщина улыбнулась и сказала, что проводит ее к комиссару.

— Простите, — прошептала Элин.

— Ничего страшного. — Анья подвела ее к кабинету комиссара, постучала и открыла дверь.

— Спасибо за чай. — Йона придвинул Элин стул.

Элин тяжело села, и Анья с Йоной обменялись короткими взглядами. Анья сказала: «Я принесу воды», — и вышла.

В кабинете воцарилась тишина. Элин пыталась успокоиться и начать говорить. Она немного подождала, потом сказала:

— Я понимаю, что уже слишком поздно, понимаю, что не помогла вам, когда вы приезжали. Могу себе представить, что вы обо мне думаете…

Она сбилась, углы рта поползли вниз, из-под очков по щекам полились слезы. Анья вернулась со стаканом воды, кистью влажного винограда на салфетке и снова вышла.

— Я хочу поговорить о Викки Беннет. — Элин взяла себя в руки.

— Я слушаю, — мягко сказал комиссар.

— Ей было шесть лет, когда она поселилась у нас, и она жила у меня… жила у меня девять месяцев…

— Это я понял.

— Но вы не знаете, что я предала ее… предала так, как никто никого не должен предавать.

— Иногда и такое случается.

Элин дрожащими руками сняла очки. Она, размышляя о чем-то, смотрела на комиссара — на светлые взъерошенные волосы, серьезное лицо, серые, странно изменчивые глаза.

— Я потеряла уважение к себе, — призналась она. — Но я… у меня есть предложение… я готова возместить все расходы… чтобы вы нашли тела… и чтобы расследование шло без задержек.

— Зачем вам это?

— Даже если ничего уже не исправить… А что, если она невиновна?

— Ничто не говорит о ее невиновности.

— Нет, я не могу поверить… — Элин замолчала. Ее глаза снова наполнились слезами, и мир стал выпуклым.

— Потому что она была на редкость милым ребенком?

— Ну, иногда она бывала не так уж мила, — улыбнулась Элин.

— Я так и понял.

— Вы продолжите расследование, если я заплачу́?

— Я не могу брать у вас деньги, потому что…

— Я уверена, что юрист все уладит.

— Может быть. Но это ничего не изменит, — мягко пояснил Йона. — Прокурор собирается закрыть расследование.

— Что же мне делать? — потерянно прошептала Элин.

— Мне не следовало бы говорить вам об этом, но я собираюсь искать дальше. Потому что я уверен — Викки жива.

— Но ведь в новостях сказали… — прошептала Элин и прикрыла рот рукой.

— Что машину нашли на глубине четырех метров, на раме разбитого ветрового окна были кровь и волосы, — подсказал комиссар.

— Но вы уверены, что они не погибли? — Элин быстро вытерла слезы.

— Я уверен, что они не утонули в Индальсэльвене.

— О господи, — прошептала Элин.

Глава 83

Элин снова села, отвернулась и расплакалась. Йона, чтобы дать ей время, подошел к окну, выглянул. Моросил дождик, деревья в парке качались под вечерним ветром. Наконец комиссар спросил:

— Вы не знаете, где она могла бы скрываться?

— Ее мать ночует по гаражам… Я как-то видела Суси, когда отдавала ей Викки на выходные… Она тогда получила жилье в Халлунбергене, но ничего не вышло, и они и дальше спали в подземке. Викки нашли одну в туннеле между станциями «Слуссен» и «Мариаторгет».

— Тогда отыскать ее будет нелегко.

— Я не видела Викки восемь лет, но персонал Бригиттагордена… они же говорили с ней, они должны что-то знать.

— Должны, — кивнул Йона и замолчал.

— Так что?

Комиссар взглянул Элин в глаза:

— Единственный человек, с которым Викки говорила, — это медсестра, а она убита… и муж этой медсестры, куратор. Вот он должен знать много всего… или хотя бы что-нибудь, но он в очень тяжелом психическом состоянии, врач не пускает к нему полицейских. И тут ничего не поделаешь — врач считает, что разговор с полицейским ухудшит процесс реабилитации.

— Но я не из полиции, — сказала Элин. — Я могу поговорить с ним.

Она встретилась взглядом с комиссаром и поняла, что именно это он хотел от нее услышать.

В лифте ее накрыла тяжелая, почти наркотическая усталость — следствие напряжения и слез. Элин вспоминала голос комиссара, мягкий финский акцент. Взгляд красивых серых глаз был странно острым.

Атлетически сложенная женщина, сослуживица комиссара, позвонила в больницу Сундсвалля и узнала, что куратора Даниеля Грима перевели в другое отделение, однако лечащий врач зорко следит за тем, чтобы во время реабилитации полицейские никак не смогли связаться с больным.

Элин вышла из больших стеклянных дверей полицейского управления, перешла улицу, села в свою BMW и набрала номер больницы. Ее соединили с отделением 52-В. Элин узнала, что переводить входящие звонки в палату Даниеля Грима запрещено и что время для посещений — до шести часов вечера.

Элин ввела адрес в навигатор. Оказалось, что кратчайшим путем до больницы триста семьдесят пять километров, и если Элин тронется прямо сейчас, то будет на месте без пятнадцати семь. Элин развернулась на Польхемсгатан, въехала на тротуар, снова съехала на проезжую часть и покатила прямо к Флеминггатан.

Когда она стояла у первого светофора, позвонил Роберт Бьянки. Он напомнил, что через двадцать минут у нее встреча со Свеном Варгом из «Чинневика» в «Уотерфронт Экспо».

— Я не успею, — коротко ответила Элин.

— Сказать, чтобы начинали без тебя?

— Роберт, я не знаю, когда вернусь, но точно не сегодня.

На трассе Е 4 она сообразила, что превышает разрешенную скорость на двадцать девять километров в час. Штрафа Элин не боялась, а вот лишиться водительских прав было бы некстати.

Глава 84

Йона чувствовал, знал, что Викки Беннет и мальчик живы. Он не мог бросить их на произвол судьбы.

Девочка, забившая насмерть двух человек и резавшая людям лица разбитой бутылкой, похитила малыша и теперь где-то прячется вместе с ним.

Все считают, что их уже нет в живых.

Их больше не ищут.

Йона стал вспоминать, на чем он остановился, когда Сонья Раск из полиции Сундсвалля сообщила о записи на бензозаправке. Перед ее звонком он говорил с воспитанницей из Бригиттагордена, и девочка сообщила, что Викки принимала зипрексу.

Йона уточнил действие таблеток у жены Нолена, которая была психиатром.

Многих элементов головоломки еще не хватало, но комиссар вполне допускал, что Викки приняла слишком большую дозу зипрексы.

Каролина говорила, что после того, как рассосешь одну таблетку, все мышцы сводит, и описывала внезапные приступы беспокойства и гнева.

Комиссар закрыл глаза и попытался представить себе, как Викки требует ключи. Вот она угрожает Элисабет молотком, приходит в ярость, бьет, снова бьет. Потом забирает у мертвой женщины ключи и отпирает дверь изолятора. Миранда сидит на стуле, завернувшись в одеяло, когда Викки входит и бьет ее камнем по голове.

Перетаскивает Миранду на кровать, пристраивает ее ладони на лицо.

Только после этого ярость стихает.

Викки в замешательстве; она забирает с собой окровавленное одеяло и прячет его под кроватью. Тем временем начинает проявляться успокаивающий эффект лекарства. Викки чувствует чудовищную усталость. Она просто заталкивает сапоги в шкаф, прячет молоток под подушку, ложится и засыпает. Через несколько часов просыпается, понимает, что наделала, в панике вылезает в окно и бежит прямиком в лес.

Лекарство может объяснить приступ гнева и то, что девочка уснула на окровавленной простыне.

Но что она сделала с камнем? И был ли вообще камень?

Второй раз в жизни Йона спрашивал себя, не ошибся ли Нолен.

Глава 85

Без пяти шесть Элин вошла в двери отделения 52-В, поздоровалась с санитаркой и сказала, что приехала к Даниелю Гриму.

— Время посещений закончилось, — ответила женщина и пошла дальше.

— Закончится через пять минут, — улыбаясь, сделала попытку Элин.

— Мы закрываем отделение без пятнадцати шесть, чтобы привести его в порядок.

— Я приехала из Стокгольма, — умоляюще сказала Элин.

Санитарка остановилась и посмотрела на нее; было видно, что она колеблется.

— Если сделать исключение один раз, публика тут дневать и ночевать будет, — сурово сказала она.

— Ну пожалуйста! Я только…

— Вы даже чашки кофе не успеете выпить.

— Это мне все равно, — уверила ее Элин.

Санитарка, видимо, все так же колебалась, однако кивком пригласила Элин следовать за ней, повернула направо и коротко постучала в дверь палаты.

— Спасибо. — Элин дождалась, когда санитарка уйдет, и только после этого шагнула в палату.

У окна стоял мужчина средних лет, с серым лицом. Сегодня он не брился, а может, и вчера тоже. Джинсы, мятая рубашка. Мужчина удивленно взглянул на Элин и провел рукой по жидким волосам.

— Меня зовут Элин Франк, — приветливо начала она. — Я знаю, что помешала вам. Прошу прощения.

— Нет, вы… это…

Стоящий у окна человек как будто плакал несколько суток подряд. Если бы не это, Элин решила бы, что он выглядит весьма стильно. Располагающие черты лица, в которых виден зрелый ум.

— Мне надо поговорить с вами, но если у вас на это нет сил, я пойму.

— Ничего страшного. — Голос мужчины, казалось, мог прерваться в любую секунду. — В первые дни здесь были газетчики, но я тогда не мог говорить, не в состоянии был, сказать нечего… Я бы с удовольствием помог полиции, но у меня не вышло… не могу собраться с мыслями.

Элин пыталась придумать, как заговорить о Викки. Наверное, девочка кажется Даниелю чудовищем, она исковеркала его жизнь, и уговорить его помочь в ее поисках будет нелегко.

— Можно зайти ненадолго?

— Честно сказать, не знаю, — ответил Грим и потер лицо.

— Даниель… примите, пожалуйста, мои соболезнования.

Грим прошептал «спасибо», сел, поднял взгляд и принялся комментировать сам себя:

— Я говорю «спасибо», но я ничего не понимаю, — медленно произнес он. — Все так… в голове не укладывается. Я всегда волновался из-за сердца Элисабет… и…

Его лицо потухло, посерело, он снова ушел в себя.

— Я и представить себе не могу, через что вы прошли, — тихо сказала Элин.

— У меня здесь свой психолог. — Грим улыбнулся дерганой улыбкой. — Никогда бы не подумал, что мне понадобится психолог… Слушает меня, сидит и ждет, пока я просморкаюсь… Знаете, он не позволяет полиции допросить меня, у меня такое чувство… Наверное, на его месте я принял бы такое же решение… но в то же время, мне так кажется, со мной ничего страшного… Наверное, надо сказать ему, что я, по-моему, в состоянии говорить… не потому, что знаю, что от меня может быть польза…

— Лучше все-таки слушаться своего психолога.

— Я настолько бессвязно говорю? — улыбнулся он.

— Нет, но…

— Иногда я вспоминаю вещи, о которых, наверное, надо сказать полиции, но тут же все забываю… Очень странно, но я и правда не могу собраться с мыслями, какая-то невероятная усталость.

— Я уверена, вам скоро станет лучше.

Грим провел рукой под носом и посмотрел на Элин.

— Я не спрашивал, для какой газеты вы пишете?

Элин покачала головой:

— Я здесь потому, что Викки Беннет жила у меня, когда ей было шесть лет.

Глава 86

В палате воцарилось молчание. За дверью в коридоре послышались шаги. Даниель закрыл глаза за стеклами очков и пальцами сжал губы — словно собирался с силами, пытаясь понять, что же только что сказала эта женщина.

— Я слышал про нее в новостях… про машину и мальчика, — прошептал он, помолчав.

— Знаю, — сдавленно сказала Элин. — Но… если бы она была жива… как по-вашему, где она могла бы прятаться?

— Почему вас это интересует?

— Не знаю… Я хочу знать, кому она доверяла.

Грим некоторое время смотрел на нее, а потом спросил:

— Вы не верите, что она погибла?

— Не верю, — тихо ответила Элин.

— Не верите, потому что не хотите, чтобы она погибла. У вас есть какие-то доказательства того, что она не утонула в реке?

— Не пугайтесь, но мы уверены, что она выбралась из воды.

— «Мы»?

— Я и один комиссар уголовной полиции.

— Но я не понимаю… Зачем они говорят, что она утонула, если она не…

— Так думает полиция. Большинство считает, что она утонула, полиция прекратила поиски и ее, и мальчика…

— А вы — нет?

— Я, наверное, сейчас единственный человек, который ищет Викки ради нее самой, — призналась Элин.

Она больше не могла улыбаться ему, не могла больше смягчать свой голос и оставаться любезной.

— И теперь вы хотите, чтобы я помог вам найти ее?

— Викки может причинить вред мальчику. — Элин попыталась зайти с другой стороны. — Она опасна для окружающих.

— Да, но я в это не верю, — сказал Даниель, с открытым лицом глядя на нее. — Я с самого начала твердил: я очень сомневаюсь, что она убила Миранду, я до сих пор не могу поверить…

Даниель замолчал, губы медленно, беззвучно шевелились.

— Что вы говорите? — мягко переспросила Элин.

— А?

— Вы что-то шептали.

— Я не верю, что Викки убила мою Элисабет.

— Не верите…

— Я много лет работал с трудными девочками, которые нуждаются в помощи, и я… Здесь что-то не так.

— Но…

— Когда я работал куратором, мне встречались по-настоящему сумрачные девочки, которые… которые носили убийство в себе, которые…

— Но не Викки?

— Нет.

Элин широко улыбнулась, чувствуя, как глаза наливаются слезами, но снова взяла себя в руки.

— Вам нужно объяснить это полиции, — сказала она.

— Я уже объяснял. Полицейские знают, что Викки, по моему суждению, не склонна к насилию. Разумеется, я могу ошибаться. — И Даниель крепко потер глаза.

— Вы можете помочь мне?

— Вы сказали, Викки жила у вас шесть лет?

— Нет, ей было шесть лет, когда она жила у меня.

— Чего вы хотите от меня?

— Даниель, я должна найти ее… Вы много раз говорили с ней, вы наверняка знаете каких-нибудь ее приятелей, мальчиков… да кого угодно.

— Да, может быть… Мы время от времени говорим о групповой динамике, и… Не могу собраться с мыслями, простите.

— Попытайтесь.

— Я ведь видел ее почти каждый день, и у нас было… не могу сказать точно, но, может быть, двадцать пять бесед с глазу на глаз… Викки, она… с ней опасность в том, что она довольно часто сбегает, я хочу сказать — в мыслях… И я бы беспокоился о том, что она могла просто бросить малыша посреди дороги…

— Где она прячется? Она любила какую-нибудь семью, где жила?

Глава 87

Дверь палаты открылась, и вошла санитарка — она принесла лекарство, которое Даниелю следовало принять вечером. Женщина резко остановилась, выпрямившись, словно увидела нечто неприличное, и повернулась к Элин.

— Это что такое? — поинтересовалась она. — Вам разрешили остаться здесь на пять минут.

— Я помню, — ответила Элин. — Но мне очень важно…

— Уже почти половина седьмого, — перебила санитарка.

— Простите. — Элин быстро повернулась к Даниелю. — Где мне начинать искать…

— Вон отсюда, живо! — рявкнула санитарка.

— Прошу вас, — мягко начала Элин, умоляюще сложив руки. — Мне и правда необходимо поговорить с…

— Вы что, оглохли? Я сказала — уходите отсюда…

Санитарка выругалась и выскочила из палаты. Элин схватила Даниеля за руку:

— Викки должна была упоминать о каких-то местах, друзьях.

— Да, это понятно, но я ничего не могу вспомнить, мне так трудно…

— Ну пожалуйста, попробуйте…

— Я знаю, что от меня никакого толку, мне надо что-то вспомнить, но…

Даниель ожесточенно почесал лоб.

— А другие девочки? Они ведь должны знать что-нибудь о Викки?

— Да, должны… Может быть, Каролина…

В палату вошел мужчина в белом, за ним маячила санитарка.

— Должен просить вас пройти со мной, — объявил мужчина.

— Дайте мне одну минуту, — попросила Элин.

— Нет, вы уйдете сейчас же.

— Ну пожалуйста. — Элин посмотрела ему в глаза. — Речь идет о моей дочери…

— Пойдемте, — сказал мужчина уже дружелюбнее.

Элин опустилась на колени перед ними обоими; ее губы дрожали от сдерживаемых рыданий.

— Дайте мне пару минут…

— Мы силой вытащим вас отсюда, если…

— С меня хватит, — громко сказал Даниель и поднял Элин с пола.

Санитарка запротестовала:

— Ей нельзя находиться в отделении после…

— Да замолчите, — перебил ее Даниель и повел Элин из палаты. — Поговорим внизу, в фойе или на парковке.

Они вышли в коридор; за спиной раздавались шаги, но Элин и Даниель все-таки двинулись вперед.

— Я собираюсь поехать в Бригиттагорден, поговорить с девочками, — сказала Элин.

— Там никого нет, их временно переселили.

— Куда?

Даниель открыл стеклянную дверь, пропуская Элин вперед.

— В старый рыбацкий поселок к северу от Худиксвалля.

Элин нажала кнопку лифта и спросила:

— Меня пустят, если я туда приеду?

— Нет. Но пустят, если я поеду с вами, — сказал Даниель. Двери лифта открылись.

Глава 88

Элин и Даниель молча сидели рядом в BMV Элин. Когда они проезжали по шоссе Е 4, Элин позвонила Йоне.

— Простите, что беспокою. — Ее голос дрожал от отчаяния, она не смогла этого скрыть.

— Пожалуйста, звоните, когда сочтете нужным, — приветливо ответил комиссар.

— Со мной рядом сидит Даниель, и он сомневается, что те ужасные преступления совершила Викки, — быстро объяснила Элин.

— Все улики указывают на нее, и все…

— Но это противоречит словам Даниеля, а он говорит, что Викки не способна на насилие, — взволнованно перебила Элин.

— У нее мог случиться приступ ярости.

— Вы ее не знаете! — почти выкрикнула Элин.

Йона несколько секунд молчал, потом спокойно сказал:

— Спросите у Даниеля про зипрексу.

— Зипрексу?

Даниель взглянул на нее.

— Спросите его, как действуют эти таблетки, — предложил Йона и отключился.

Элин какое-то время гнала машину вдоль берега и дальше, в глубь необъятных лесов.

— Так как действуют эти таблетки? — тихо спросила она.

— При передозировке — повышенная агрессивность. — Даниель не стал уклоняться от ответа.

— Викки принимала это лекарство?

Он кивнул. Элин ничего не сказала.

— Это хорошие таблетки, — начал было Даниель, но снова замолчал.

Свет фар падал на стволы на краю опушки, тени набегали одна на другую, в глубине же леса была темнота.

— Вы заметили? Вы сказали: Викки — моя дочь.

— Да, знаю. Там, в больнице. Просто стало так…

— Но она ведь и была вашей дочерью. Какое-то время.

— Да, была. — Элин не отрывала взгляда от дороги.

Они проезжали огромное озеро Армшён, чугунно блестевшее в темноте, когда Даниель глубоко вздохнул:

— Я думал как раз о том, что Викки говорила в самом начале… забыл. — Даниель задумался. — А, вот… она говорила о своих чилийских друзьях, у которых есть дом…

Он замолчал, глядя в боковое окно и вытирая слезы.

— Мы с Элисабет собирались в Чили, когда землетрясение…

Он тяжело вздохнул и какое-то время сидел тихо, положив руки на колени.

— Вы рассказывали о Викки, — напомнила Элин.

— Да, верно… А что именно я говорил?

— Что у нее были чилийские приятели.

— Да…

— И что у них где-то дом.

— Я так сказал?

— Да.

— Вот черт, — промямлил он, — что это со мной? Вообще… глупо это все. Надо было мне остаться в больнице.

Элин слабо улыбнулась ему:

— Я рада, что вы этого не сделали.

Глава 89

Грунтовая дорога петляла по темному лесу, где таились осевшие набок сараи и домики, стилизованные под народные. Наконец открылась местность с красными деревянными домами и спокойным морем — словно подернутая перламутром вечность. Здесь еще торчал майский шест, с побуревшими березовыми листьями и засохшими цветами. Неподалеку располагался большой деревянный дом с красивой, обращенной к морю стеклянной верандой. В доме некогда помещался деревенский магазин, но уже несколько лет здание принадлежало частной медицинской компании «Урре».

Машина мягко вкатила в ворота. Когда Элин отстегивала ремень безопасности, Даниель серьезно сказал:

— Будьте готовы вот к чему… Все эти девочки… У них жизнь складывалась тяжело. — Он поправил очки. — Они будут испытывать вас на прочность, провоцировать.

— Я понимаю, — отозвалась Элин. — Сама была подростком.

— Эти девочки совсем другие, говорю вам. С ними очень нелегко… даже мне. Иногда они настоящие черти.

— И как отвечать на их провокации? — Элин посмотрела ему в глаза.

— Лучше всего быть честной и понятной…

— Запомню, — пообещала Элин и открыла дверцу машины.

— Постойте, я должен… пока мы не вошли в дом… Здесь есть охранник, и думаю, лучше будет, если он приглядит за вашими переговорами.

Элин коротко улыбнулась:

— А это не слишком?

— Не знаю, может быть… не надо бояться, но я… Если честно, мне кажется, вам не стоит даже ненадолго оставаться наедине с двумя девочками.

— С какими?

Даниель чуть поколебался и ответил:

— С Альмирой и с девочкой, которую зовут Туула.

— Они настолько опасны?

Даниель поднял руку:

— Я просто хочу, чтобы, когда вы станете говорить с ними, рядом был охранник.

— Ладно.

— Не волнуйтесь, — успокаивающе улыбнулся Даниель. — Характер у них не сахар, но они все равно ужасно милые.

Оба вылезли из машины. Воздух все еще был прохладным и приносил с собой запах моря.

— Кто-нибудь из девочек должен знать, с кем дружила Викки, — сказала Элин.

— Не факт, что они захотят рассказывать о ее друзьях.

Дорожка, выложенная черной сланцевой плиткой, огибала торец и вела к лестнице. В дом можно было попасть, поднявшись на веранду.

Красные босоножки Элин на высоких каблуках увязли в сырой траве между плитами. Было уже поздно, но какая-то девочка курила, развалясь в гамаке у большого куста сирени. Бледное ненакрашенное лицо и покрытые татуировками руки белели в темноте.

— Даниель, — улыбнулась девочка и щелчком отправила окурок в траву.

— Привет, Альмира.

— Это Элин, — сказал Даниель.

— Здравствуй, — улыбнулась Элин.

Альмира взглянула на нее, но на улыбку не ответила. Густые черные брови девочки почти срослись над крупным носом, а щеки были усыпаны темными точками.

— Викки забила насмерть его жену, — вдруг сказала Альмира, глядя Элин в глаза. — А когда Элисабет умерла, Викки забила Миранду… По-моему, она не успокоится, пока всех нас не прикончит.

И Альмира, поднявшись по лестнице, исчезла в доме.

Глава 90

Элин с Даниелем следом за Альмирой вошли в старую крестьянскую кухню: изготовленные вручную медные горшки, лоскутные коврики на замусоренном полу и буфет в углу. За сосновым столом сидели Лю Шу и Инди; девочки ели мороженое прямо из упаковки, листая старые комиксы.

— Хорошо, что ты пришел, — сказала Инди, увидев Даниеля. — Поговори с Туулой, она совсем чокнулась. По-моему, ей опять пора принимать лекарство.

— Где Сольвейг? — спросил Даниель.

— Куда-то уехала. — Альмира зачерпнула ложку мороженого.

— И когда она уехала? — В голосе Даниеля звучал скепсис.

— Сразу после ужина, — пробормотала Лю Шу, не отрываясь от комикса.

— Значит, здесь только охранник?

— Андерс, — сказала Альмира и уселась Лю Шу на колени. — Он был здесь только в первый и во второй вечер.

— Что? — разволновался Даниель. — Что ты говоришь? Так вы здесь совсем одни?

Альмира пожала плечами и принялась за мороженое.

— Я должен знать, — настаивал Даниель.

— Сольвейг же вернется, — сказала Инди.

— Но ведь уже восемь часов! — Даниель схватился за телефон.

Он позвонил в офис, узнал номер дежурного. Не дозвонившись дежурному, оставил на автоответчике сердитое сообщение о том, что персонал должен всегда находится на месте, что не следует пренебрегать известными вещами, что служащие предприятия несут ответственность за своих подопечных.

Пока Даниель звонил, Элин наблюдала за девочками. Альмира ела мороженое, сидя на коленях у миловидной девочки с круглым азиатским лицом, усыпанным угрями. Девочка листала старый «Мад» и целовала Альмиру в шею.

— Альмира, — позвала Элин, — как по-твоему, где может прятаться Викки?

— Не знаю. — Девочка пососала ложку.

— Да Викки же того, — сказала Инди. — Вы что, не слышали? Угробила себя и маленького мальчика.

— Черт! — выдохнула Лю Шу, с улыбкой указывая на Элин. — Я вас узнала… Это типа вы самая богатая в Швеции?

— Прекрати, — велел Даниель.

— Черт, точно! — Лю Шу забарабанила по столу, выкрикивая: — Я тоже хочу денег!

— Потише.

— Я просто ее узнала, — быстро сказала девочка. — Я знаю, кто она такая, вот и сказала.

— Ну конечно, конечно, — успокаивающе сказал Даниель.

— Никому не приходит в голову, где может прятаться Викки? — повторила Элин.

— Она была очень скрытная, сама за себя, — присоединился Даниель. — Но вы иногда говорили с ней, а чтобы узнать что-то о другом человеке, не обязательно быть с ним лучшими друзьями… Я вот, например, не знаю, как звали твоего бывшего парня, Инди.

— Мы с ним снова вместе, — ответила девочка, чуть заметно улыбнувшись.

— И давно? — спросил Даниель.

— Вчера я ему позвонила, и мы поболтали.

— Здорово, — улыбнулся Даниель. — Я так рад.

— В последнее время Викки водилась только с Мирандой, — объявила Инди.

— И с Каролиной, — заметил Даниель.

— Потому что они вместе ходили на ADL, — ответила Инди.

— Кто такая Каролина? — вмешалась Элин.

— Одна из старших воспитанниц, — пояснил Даниель. — Они обе ходили на одни и те же занятия. Программа по адаптации к повседневной жизни.

— Не понимаю, чего все так носятся из-за Викки, — громко сказала Альмира. — Она зарубила Миранду, как поросенка.

— Это еще не установлено наверняка… — попыталась вставить Элин.

— Не установлено, — зло передразнила Альмира. — Вы бы ее видели… черт, она была мертвая, до фига крови…

— Не кричи, — попросил Даниель.

— А что? Что надо говорить? Что ничего не случилось? — громко вмешалась Инди. — Может, сказать, что Миранда жива, что Элисабет жива…

— Я только…

— Да вас там не было! — кричала Альмира. — Викки раскрошила голову Элисабет своим сраным молотком, а вы всё надеетесь, что она жива.

— Говорите по очереди, — призвал Даниель; видно было, что он сохраняет спокойствие из последних сил.

Инди подняла руку, как в школе.

— Элисабет была сраной наркоманкой, — объявила она. — Я ненавижу наркоманов, и я…

Альмира фыркнула:

— Если твоя мамаша кололась…

— По очереди, Альмира, — напомнил Даниель и быстро вытер слезы.

— Мне наплевать на Элисабет, пускай горит в аду, мне все равно, — закончила Инди.

— Как ты можешь так говорить? — вырвалось у Элин.

— Мы слышали ее той ночью, — соврала Лю Шу. — Она ужас как долго звала на помощь, а мы сидели в постели и слушали.

— Она все кричала, кричала… — улыбнулась Альмира.

Даниель отвернулся к стене. В кухне стало тихо. Даниель постоял неподвижно, потом вытер лицо, повернулся к девочкам и сказал:

— Вы же сами понимаете, что ведете себя не по-людски.

— Зато прикольно, — усмехнулась Альмира.

— Ты так думаешь?

— Да.

— А ты, Лю Шу?

Девочка пожала плечами.

— Не знаешь?

— Не знаю.

— Мы с вами обсуждали ситуации вроде этой, — напомнил Даниель.

— Ладно… прости, мы и правда вели себя как гадины.

Даниель попытался успокаивающе улыбнуться Лю Шу, но у него болезненно искривилось лицо.

— Где Каролина? — спросила Элин.

— У себя в комнате, — ответила Лю Шу.

— Проводишь нас?

Глава 91

Пройдя по ледяному коридору, можно было попасть в общую комнату с камином и в столовую с обращенной к морю застекленной верандой. По одной стене коридора располагались двери, ведущие в комнаты воспитанниц. Лю Шу, в мешковатых тренировочных штанах и в кроссовках с примятыми задниками, шла впереди. Девочка показала свою комнату, комнату Туулы и наконец остановилась у двери с разноцветными фарфоровыми колокольчиками, свисавшими с дверной ручки.

— Каролина спит здесь.

— Спасибо, — поблагодарила Элин.

— Уже поздновато, — сказал девочке Даниель. — Иди-ка почисти зубы, умойся перед сном.

Лю Шу немного помедлила и направилась в ванную. Даниель постучал в дверь, и колокольчики звякнули. Дверь открылась; большеглазая девушка посмотрела на Даниеля и неловко обняла его.

— Можно войти? — мягко спросил он.

— Конечно. — Девушка протянула руку. — Каролина.

Элин сказала «привет» и ненадолго задержала тонкую руку в своей. У Каролины было светлое, в веснушках, слегка подкрашенное лицо, выщипанные брови соломенного цвета; прямые волосы собраны в густой «хвост».

Пестрые обои, у окна — косой комод, на стене — картина: рыбак в зюйдвестке и с трубкой в зубах.

— Мы приехали, чтобы поговорить о Викки. — Даниель присел на застеленную кровать.

— Много лет назад я была приемной матерью Викки, — пояснила Элин.

— Когда она была маленькой?

Элин кивнула. Каролина прикусила губу и выглянула в окно, выходившее на заднюю стену дома.

— Ты немного знала Викки, — сказала Элин, помолчав.

— По-моему, она не особо доверяла другим, — улыбнулась Каролина. — Но мне она нравилась… Она была спокойная, а когда уставала, у нее просыпалось какое-то больное чувство юмора.

Элин кашлянула и спросила напрямую:

— Она никогда не рассказывала, с кем встречается? Может, у нее был парень или приятели?

— Да кто рассказывает о такой чепухе! Старые приятели мало что значат.

— А что-нибудь хорошее? О чем она мечтала, чем хотела заниматься после интерната?

— Иногда мы болтали, что хорошо бы работать за границей. Знаете — Красный Крест, «Спасем детей»… Да только кому мы там нужны?

— Вы собирались работать вместе?

— Это была просто болтовня, — терпеливо сказала Каролина.

— Вот о чем я думаю. — Даниель потер лоб. — В пятницу у меня был выходной, но, как я понял, Миранду отправили в изолятор. Ты не знаешь почему?

— Она побила Туулу, — с готовностью объяснила Каролина.

— За что? — спросила Элин.

Девушка пожала плечами:

— Туула заслужила. Вечно таскает чужие вещи. Вчера взяла мои сережки — сказала, что им у нее больше нравится.

— А что она взяла у Миранды?

— Когда мы купались, она взяла у Викки сумку, а вечером — подвеску у Миранды.

— Она взяла сумку Викки? — напряженно спросила Элин.

— Потом она ее вернула, но кое-что придержала… Я так и не поняла, что именно, но это была какая-то вещь, которую Викки получила от своей матери.

— Викки злилась на Туулу? — спросила Элин.

— Нет.

— Викки и Каролина никогда не вмешивались ни в какие склоки. — Даниель погладил тонкую руку Каролины.

— Даниель, ты нам так нужен. — У Каролины было чистое, доверчивое лицо. — Кто еще о нас позаботится?

— Я скоро вернусь к вам. Мне бы так этого хотелось, но я… я сейчас не очень в форме…

Даниель убрал свою руку с руки Каролины, но та попробовала удержать его пальцы:

— Но ты вернешься? Вернешься?

— Конечно.

Они вышли, а Каролина так и осталась стоять посреди комнаты. У девушки был такой вид, словно ее все бросили.

Глава 92

Даниель постучался к Тууле. Никто не ответил, и Даниель с Элин направились к общей комнате.

— Помни, что я тебе говорил, — серьезно предупредил Даниель.

Огонь в камине не горел, камни остыли. На столе все еще стояли тарелки с объедками. Сквозь стекло веранды в темноте виднелась пристань. Серебристые, выцветшие на солнце жилища рыбаков стояли в ряд, отражаясь в воде. Вид был удивительно красивым, но маленькая рыжая девочка повернула свой стул к стене и уставилась в белые рейки.

— Здравствуй, Туула, — легко сказал Даниель.

Девочка подняла на него водянисто-светлые глаза. Затравленное выражение на лице сменилось каким-то другим, трудноопределимым.

— У меня температура, — пробормотала она и отвернулась.

— Красивый вид отсюда.

— Кому как. — Девочка снова уставилась в стену.

Элин видела, что девочка улыбнулась, после чего снова посерьезнела.

— Мне надо поговорить с тобой, — начал Даниель.

— Ну поговори.

— Тогда я хочу видеть твое лицо, мы ведь разговариваем.

— Мне его отрезать?

— Проще переставить стул.

Девочка тяжело вздохнула, повернула стул и села все с тем же непроницаемым лицом.

— В пятницу ты взяла у Викки сумку, — сказала Элин.

— Чего? Что ты сказала? Ты что, сука, сказала?

Даниель попытался сгладить эффект от слов Элин:

— Она спросила…

— Заткнись! — выкрикнула Туула.

Стало тихо. Туула сжала губы и оторвала заусенец.

— Ты взяла сумку Викки, — повторила Элин.

— Всё вы врете, — тихо сказала Туула и опустила глаза.

Она сидела смирно, лицо было печальным; ее всю трясло. Элин наклонилась к ней, чтобы погладить по щеке:

— Я не хотела…

Туула вцепилась Элин в волосы, схватила со стола вилку и попыталась ткнуть Элин в лицо, но Даниель успел перехватить ее руку. Он крепко держал девочку, а та вырывалась, брыкалась и вопила:

— Бл. ская сука, я тебе глаз выколю…

Туула хрипло зарыдала, Даниель крепко обнял ее. Он сидел, держа ее на коленях, и через некоторое время девочка обмякла. Элин отошла, ощупывая ноющую кожу на голове.

— Ты просто взяла эту сумку на время, я знаю, — подсказал Даниель.

— Все равно там было какое-то барахло. Надо было все сжечь.

— А там не было ничего, что хотело остаться у тебя? — спросил Даниель.

— Только брелок с цветком. — Девочка взглянула ему в глаза.

— Очень интересно. Можно посмотреть?

— Его сторожит тигр.

— Да ну!

— Можешь приколотить меня к стене, — пробормотала Туула.

— А больше ничего не хотело у тебя остаться?

— Надо было поджечь Викки, пока мы были в лесу…

Пока Туула с Даниелем разговаривали на веранде, Элин, пройдя через общую комнату, вышла в холодный коридор. Там было темно и пусто. Элин приблизилась к двери Туулы, оглянулась, удостоверилась, что Даниель все еще с Туулой, и вошла в комнатушку.

Глава 93

С колотящимся сердцем Элин стояла в комнате с единственным окном, располагавшимся прямо под низкой крышей, крытой округлой черепицей. Настольная лампа валялась на полу, и слабый свет шел снизу.

На белой стене висел вышитый коврик с текстом «Друзья — лучшее, что у нас есть».

Элин вспомнила, как Туула облизывала сухие губы, как дрожало тельце девочки и как она потом пыталась ткнуть ее, Элин, вилкой в лицо.

В застоявшемся воздухе разливался странный сладко-затхлый запах.

Наверное, Даниель понял, что она, Элин, отправилась сюда, и устроит так, чтобы Туула пока не возвращалась, постарается задержать девочку на веранде.

На узкой кровати без одеял и матраса стояла небольшая красная дорожная сумка — прямо на досках кровати. Элин осторожно подошла и открыла сумку. Когда Элин нагнулась, ее тень упала на потолок. В сумке оказались фотоальбом, несколько помятых кофточек, флакон туалетной воды с диснеевскими принцессами и пакетик конфет.

Элин застегнула сумку, оглядела комнату и заметила, что косой комод отодвинут от стены примерно на полметра. За ним лежали постельное белье, подушки и простыня. Туула спала не на кровати, а на полу у стены.

Элин осторожно двинулась по комнате, остановилась, когда скрипнула половица, и постояла, прислушиваясь, а потом принялась вытаскивать ящики комода, но в них были только глаженые простыни и лавандовые саше. Элин подняла простыню, но под ней ничего не оказалось, осторожно задвинула нижний ящик — и тут услышала шаги в коридоре. Она замерла, пытаясь дышать беззвучно; звякнули фарфоровые колокольчики на двери Каролины, и снова стало тихо.

Элин немного подождала и осторожно обошла выдвинутый вперед комод, рассмотрела постельное белье и подушку без наволочки. Она снова ощутила странный запах, отодвинула одеяло и сорвала серый плед. Когда она подняла матрас, в нос ударил отвратительный запах гнили. На полу, на газете лежали заплесневелый хлеб, куриные кости, побуревшие яблоки, сосиски и жареная картошка.

Глава 94

Туула пробормотала, что устала, вывернулась из рук Даниеля, подошла к большому окну и лизнула стекло.

— Викки говорила при тебе что-нибудь? — спросил Даниель.

— Например?

— Ну, что у нее есть где спрятаться или места, которые…

— Нет, — ответила девочка и повернулась к нему спиной.

— Но ты обычно слушаешь, о чем говорят девочки постарше.

— Ты тоже.

— Знаю, но мне сейчас трудно вспоминать. Это называется посттравматический стресс, — объяснил он.

— Это опасно?

Он покачал головой, но улыбнуться не смог.

— Я хожу к психологу и принимаю лекарство.

— Не печалься. — Туула склонила голову на плечо. — На самом деле это хорошо, что Миранду и Элисабет убили… потому что людей слишком много.

— Но я любил Элисабет, она так нужна мне…

Туула стукнулась затылком об окно так, что зазвенело стекло и вздрогнула рама. Косая трещина разделила стекло надвое.

— Пойду лучше к себе, спрячусь за комодом, — пробурчала Туула.

— Подожди, — попросил Даниель.

Глава 95

Элин стояла в комнате Туулы на коленях перед раскрашенным от руки дорожным «американским» сундуком, пристроенным у изножья кровати. На крышке буквами с завитками значилось: «Фриц Густавссон, 1861 год, Хармонгер». В начале двадцатого века более четверти населения Швеции эмигрировали в Америку, но Фриц, может статься, никуда не уехал. Элин попробовала поднять крышку, не удержала и сломала ноготь, снова потянула ее вверх, однако сундук оказался заперт.

Что-то зазвенело, словно на веранде разбилось стекло; через секунду Элин услышала, как Туула выкрикивает что-то срывающимся голосом.

Руки Элин покрылись гусиной кожей; она подошла к окну. В нише стояли семь баночек — жестяных и фарфоровых. Элин открыла две. Одна оказалась пустой, во второй лежали тесемки.

В маленьком окошке виднелся темно-красный угол дома. В темноте невозможно было разглядеть траву на заднем дворе. Земля выглядела просто черной пропастью. Свет, падавший из окна, освещал сортир и заросли крапивы.

Элин открыла фарфоровую баночку; в ней оказалось несколько старинных медных монет. Элин поставила банку на место и взяла жестяную, с пестрым арлекином. Она высыпала содержимое на ладонь и успела заметить несколько гвоздей и дохлого шмеля, как вдруг краем глаза уловила движение за окном. Элин выглянула и ощутила, как быстро застучал пульс в висках. За окном все было спокойно. Жидкий свет из комнаты напротив падал на крапиву. Элин не слышала ничего, кроме своего собственного дыхания. Вдруг свет загородила чья-то фигура; Элин уронила банку и отскочила от окна.

Окошко было темным, и Элин сообразила, что кто-нибудь в эту минуту мог наблюдать за ней с улицы.

Уже собравшись покинуть комнату Туулы, Элин заметила наклейку на двери кладовки. Фигурка Тигры из «Винни-Пуха».

Туула сказала, что брелок с цветком сторожит тигр.

В кладовке с крючка над старым пылесосом свисал клеенчатый дождевик. Элин дрожащими руками оттащила пылесос; под ним лежали сплюснутые кроссовки и грязная наволочка. Элин ухватила наволочку за уголок, потянула к себе и тут же почувствовала тяжесть.

Элин высыпала содержимое на пол — что-то сверкнуло, что-то звякнуло. Монеты, кнопки, шпильки, стеклянные шарики, золотистая сим-карта от мобильного телефона, блестящая шариковая ручка, крышки от бутылок, сережки и брелок — металлический кружок с голубым цветочком. Элин повернула его и увидела выгравированное на кружочке имя «Деннис».

Вероятно, именно об этой вещице Каролина сказала, что Викки получила ее от матери.

Элин сунула брелок в карман и стала складывать остальные вещи в наволочку, быстро рассматривая их. Потом она торопливо разложила вещи в кладовке, как было, вернула пылесос на место и поправила дождевик, прежде чем закрыть кладовку. Тихо подбежала к двери, прислушалась, открыла и вышла в коридор.

За дверью стояла Туула.

Маленькая рыжая девочка поджидала Элин в темном коридоре и теперь рассматривала ее, не говоря ни слова.

Глава 96

Туула сделала шаг вперед и показала Элин окровавленную руку. Лицо у девочки было бледным как бумага. Туула смотрела не отрываясь, выжидательно. Белесые ресницы терялись в темноте. Медные пряди свисали вдоль щек.

— Зайди назад, в комнату, — сказала Туула.

— Мне надо поговорить с Даниелем.

— Мы можем спрятаться вместе, — жестко произнесла девочка.

— Да что случилось?

— Зайди в комнату, — повторила Туула и облизнула губы.

— Хочешь мне что-то показать?

— Да.

— И что?

— Это игра… Викки с Мирандой играли в нее на прошлой неделе. — И Туула поднесла руки к лицу.

— Мне пора, — сказала Элин.

— Пойдем со мной, я научу тебя играть, — прошептала Туула.

В коридоре послышались шаги, и Элин увидела Даниеля с аптечкой в руках. Из кухни вышли Лю Шу с Альмирой. Туула пощупала свой затылок, и у нее на пальцах появилась свежая кровь.

— Туула, лучше сядь и посиди. — Даниель повел девочку на кухню. — Промоем рану, посмотрим, не надо ли наложить швы…

Элин осталась стоять в коридоре, дожидаясь, когда успокоится сердце. Она нащупала в кармане брелок, который дала Викки мать.

Вскоре дверь кухни снова открылась. Оттуда вышла Туула и медленно двинулась по коридору, ведя рукой по стенной панели. Рядом шел Даниель, что-то спокойно и серьезно говоря девочке. Та кивнула и направилась к себе в комнату. Элин дождалась, когда Даниель подойдет к ней, и спросила, что случилось.

— С ней — ничего страшного… Несколько раз ударилась головой об окно, стекло треснуло.

— Викки говорила про кого-то, кого звали Деннис? — тихо спросила Элин и показала ему брелок.

Даниель покрутил его в руках, рассматривая, и прошептал: «Деннис».

— Вообще я как будто слышал это имя, — сказал он, — но… Элин, мне так стыдно, но от меня никакого толку…

— Попробуйте сосредоточиться…

— Попробую, хотя я не уверен, что Викки рассказывала мне что-то, что помогло бы полиции… Она вообще была неразговорчива…

Он замолчал — на крыльце застучали чьи-то шаги, и входная дверь открылась. Толстая женщина, одетая, как в пятидесятые годы, уже запирала за собой дверь, когда заметила их.

— Вам нельзя здесь находиться, — объявила она.

— Меня зовут Даниель Грим, я…

— Вы же знаете, что в это время девочек уже нельзя навещать, — перебила женщина.

— Мы сейчас уйдем, — уверил ее Даниель. — Мы только спросим у Каролины…

— Никого вы не спросите.

Глава 97

Стоя в лифте, Йона рассматривал брелок. Лежащий в прозрачном пакетике, брелок напоминал большую монету, серебряный доллар, только на одной стороне выпуклыми буквами значилось «Деннис», а на другой был голубой цветок с семью лепестками. К верхней части крепилась массивная цепочка.

Накануне, поздно вечером, Йоне позвонила Элин Франк. Она собиралась подвезти Даниеля домой, а потом устроиться в какой-нибудь гостинице в Сундсвалле.

Элин рассказала, что Туула украла брелок из сумки Викки утром в пятницу.

— Этот брелок явно очень важен для Викки. Ей его подарила мама. — И Элин пообещала отправить брелок Йоне, как только приедет в гостиницу.

Йона несколько раз повернул пакет под ярким светом, сунул его в карман пиджака и вышел на пятом этаже.

Он обдумывал разные причины, по которым девочка могла бы получить от матери брелок с именем «Деннис».

Отец Викки Беннет неизвестен, мать родила Викки не в больнице; девочку впервые регистрируют, лишь когда той исполняется шесть лет. Может быть, все это время мать знала, кто отец ребенка, и таким образом хотела сообщить о нем Викки?

Йона зашел к Анье узнать, нашла ли она что-нибудь. Но не успел он рта раскрыть, как Анья объявила:

— В жизни Викки Беннет не было никакого Денниса, вообще не было. Ни в Бригиттагордене, ни в Юнгбакене, ни в одной из семей, где она жила.

— Замечательно.

— Я звонила даже Саге Бауэр, — с улыбкой сообщила Анья. — У Службы безопасности свои базы данных.

— Но кто-то ведь должен знать, кто такой этот Деннис. — Йона присел на край ее стола.

В ответ Анья вздохнула и со смиренным видом побарабанила по столу пальцами с длинными ярко-красными ногтями.

Йона выглянул в окно. По небу мчались большие тяжелые тучи.

— Я застрял, — просто признался он. — Я не могу потребовать протокола из лаборатории в Линчёпинге, я не могу проводить допросы, мне не с чем продолжать.

— Может, тебе стоит признать, что это не твое расследование, — тихо сказала Анья.

— Не могу, — прошептал комиссар.

Анья с довольным видом улыбнулась, и ее круглые щеки покраснели.

— Ну, делать нечего, придется тебе кое-что послушать, — сказала она. — И отнюдь не финское танго.

— Я и не думал про танго.

— Думал-думал, — пробормотала она, щелкая кнопкой «мыши». — Но вчера я записала телефонный разговор.

— Ты записываешь свои телефонные разговоры?

— Да, — невозмутимо ответила Анья.

Внезапно из динамиков компьютера зазвучал высокий женский голос:

— Простите, что я все звоню и звоню… — Женщина как будто старалась дышать спокойнее. — Я разговаривала с полицейским в Сундсвалле, и он сказал, что комиссара Йону Линну может заинтересовать…

— Поговорите со мной, — послышался голос Аньи.

— Только вы слушайте, потому что… Мне надо рассказать кое-что важное про убийства в Бригиттагордене.

— В полиции есть специальный телефон, по которому принимают информацию у населения.

— Я знаю, — быстро ответила женщина.

На письменном столе Аньи махала лапкой кошка Манэки-нэко. Йона слышал легкое пощелкивание механизма, одновременно вслушиваясь в голос женщины.

— Я видела девочку, она не хотела показывать лицо, — говорила та. — И большой камень, весь в крови. Вам нужно искать камень…

— Вы утверждаете, что видели убийство? — спросила Анья.

Послышалось быстрое дыхание женщины, а потом она ответила:

— Я не знаю, почему видела эту девочку с камнем. Мне страшно, и я устала, но я не сошла с ума.

— Вы хотите сказать, что видели убийство?

— Или что я сумасшедшая, — продолжила женщина дрожащим голосом, не поняв вопроса.

Разговор прервался.

Анья подняла глаза от монитора и объяснила:

— Эту женщину зовут Флора Хансен, на нее уже есть жалоба.

— За что?

Анья пожала круглыми плечами:

— Бриттис, которая принимает звонки от населения, устала… Флора Хансен несколько раз звонила с ложной информацией и пыталась получить плату.

— И часто она так делает?

— Она звонила только насчет Бригиттагордена… Я подумала, ты захочешь послушать это, прежде чем она снова позвонит, потому что она позвонит обязательно. По-моему, эта Флора не собирается сдаваться, она будет названивать, хотя на нее уже есть рапорт. Даже до моего телефона добралась.

— Что ты о ней знаешь? — сосредоточенно спросил комиссар.

— Бриттис сказала, что у Флоры абсолютное алиби на вечер убийства, она проводила сеанс, на котором были девять человек. Адрес — Уппландсгатан, сорок, здесь, в Стокгольме, — с довольным видом сообщила Анья. — Флора называет себя медиумом-духовидцем и утверждает, что может беседовать с мертвыми — если ей заплатят.

— Поеду-ка я туда. — И комиссар направился к двери.

— Йона, я только хотела дать тебе понять, что людям известно о расследовании, — сказала Анья с растерянной улыбкой. — И что рано или поздно мы бы получили информацию… Если Викки Беннет жива, кто-нибудь обязательно ее видел.

— Верно. — Йона застегнул пиджак.

Анья уже готова была рассмеяться, но, взглянув комиссару в глаза, поняла, в чем дело.

— Камень, — тихо сказала она. — С камнем все сходится?

— Да. — Комиссар ответил ей таким же серьезным взглядом. — Но о том, что убийца воспользовался камнем, известно только мне и патологоанатомам.

Глава 98

Хоть для Швеции это и нетипично, однако шведским полицейским случалось прибегать к помощи медиумов и прорицателей. Йона помнил дело об убийстве Энглы Хёглунд; полиция тогда воспользовалась услугами медиума. Женщина подробно описала двух убийц, однако впоследствии описание оказалось совершенно неверным.

Настоящего убийцу схватили благодаря человеку, который опробовал только что купленный фотоаппарат и случайно заснял и девочку, и автомобиль убийцы.

Читал Йона и о независимой проверке, которую устроили в США медиуму, к услугам которой несколько раз обращались полицейские, и не только американские. Подчеркивалось, что во время проверки у провидицы не было доступа к информации ни об одном из восьмисот пятидесяти участников эксперимента.

Нежаркое предвечернее солнце ушло за тучу. Вздрогнув от холода, комиссар зашагал к серому многоквартирному дому со спутниковыми антеннами на балконах. Кодовый замок был сломан, и кто-то изрисовал весь подъезд розовой краской из баллончика. Йона поднялся по лестнице на второй этаж и позвонил в дверь, где над почтовой щелью значилось «Хансен».

Бледная женщина в поношенной серой одежде открыла дверь и робко посмотрела на комиссара.

— Меня зовут Йона Линна. — Комиссар предъявил удостоверение. — Вы несколько раз звонили в полицию…

— Простите, — прошептала женщина, глядя в пол.

— Не стоит звонить, если нечего сказать.

— Но я… я позвонила, потому что видела ту мертвую девочку. — Женщина подняла глаза.

— Можно зайти ненадолго?

Флора кивнула и провела комиссара через полутемную прихожую с истертым линолеумом в маленькую чистую кухню. Села на один из четырех стульев, стоящих вокруг стола, и обхватила себя за плечи. Йона подошел к окну, выглянул. Фасад дома напротив был полностью скрыт защитной пленкой. Прикрученный к раме термометр покачивался на ветру.

— Я думаю, Миранда приходила ко мне, потому что я впустила ее из того мира, когда проводила сеанс, — начала Флора. — Но я… я не очень поняла, чего она хочет.

— Когда был сеанс?

— Они бывают каждую неделю… Я зарабатываю на жизнь тем, что общаюсь с мертвыми. — У Флоры задергалась жилка под правым глазом.

— Я, в каком-то смысле, тоже, — спокойно ответил комиссар.

Он уселся напротив Флоры.

— Кофе закончился, — прошептала она.

— Ничего. Когда вы звонили, то рассказывали о камне…

— Я не знала, что делать. Миранда все время показывала мне этот камень…

Флора развела руки, показывая размер камня.

— Значит, вы проводили сеанс, — мягко подсказал комиссар, — и вам явилась девочка, которая рассказала…

— Нет, не так, — перебила Флора. — Она явилась после сеанса, когда я пришла домой.

— И что сказала эта девочка?

Флора взглянула комиссару в лицо, и ее зрачки расширились — она вспомнила.

— Она показала мне камень и велела зажмуриться.

В серых глазах комиссара мелькнуло какое-то неуловимое выражение.

— Если Миранда явится еще раз, спросите ее, пожалуйста, где прячется убийца, — просто сказал он.

Глава 99

Йона достал из кармана пакетик и выложил брелок на стол перед Флорой.

— Это принадлежит человеку, подозреваемому в убийстве, — пояснил он.

Флора посмотрела на брелок и спросила:

— Деннису?

— Мы не знаем, кто такой Деннис, но я думаю… может быть, вам удастся что-нибудь узнать.

— Может быть, но я… это моя работа.

Она смущенно улыбнулась, прикрыв рот рукой, и извиняющимся тоном произнесла что-то, чего комиссар не разобрал, однако ответил:

— Разумеется. Сколько это стоит?

Флора, опустив глаза, сообщила цену за получасовую персональную консультацию. Йона достал бумажник и заплатил за час. Флора сказала «спасибо», принесла свою сумку и погасила свет. На улице еще было светло, но кухня погрузилась в полутьму. Флора достала чайную свечку и черную бархатную салфетку с расшитыми золотом краями. Потом встала перед Йоной и набросила салфетку на брелок. Закрыла глаза и медленно вытянула руку над черным бархатом.

Йона молча наблюдал за ней.

Флора, держа левую руку над салфеткой, села, вздрогнула всем телом и глубоко вздохнула.

— Деннис, Деннис, — забормотала она.

Флора дотронулась пальцами до металлического подноса под тканью. Через стену пробивался звук соседского телевизора, с улицы донесся вой автомобильной сигнализации.

— Я вижу странные картины… пока все неясно.

— Продолжайте, — попросил Йона; он смотрел на нее не отрываясь.

Светлые волнистые волосы упали Флоре на щеки. Кожа пошла красными пятнами, веки подрагивали от движения глазных яблок.

— В этом предмете заключена огромная сила. Одиночество и гнев. Я почти горю, — прошептала Флора. Она вытащила брелок из-под бархата и подержала в ладони, пристально глядя на него. — Миранда говорит, что… он на волоске от смерти… Они обе были влюблены в Денниса… да, я чувствую, как ревность горит в металле…

Флора замолчала, еще немного подержала брелок на ладони, пробормотала, что контакт прервался, покачала головой и отдала брелок Йоне.

Комиссар встал. Он поторопился. Визит сюда оказался пустой тратой времени. Комиссар думал, что Флора что-то знает, но по какой-то причине не решается рассказать. Но оказалось, что Флора Хансен просто выдумывает то, что, по ее мнению, людям хочется услышать. «Деннис» относился ко времени задолго до Бригиттагордена — Викки получила брелок от матери несколько лет назад.

— Сожалею, но вы солгали, — сказал Йона и забрал брелок.

— Можно мне оставить деньги? — еле слышно спросила Флора. — Я еле свожу концы с концами, я собираю пустые банки в метро и из мусорных баков…

Йона сунул брелок в карман и вышел в коридор.

Флора схватила лист бумаги и заторопилась следом.

— Я уверена, что вправду видела призрак девочки! Я нарисовала ее…

Она показала рисунок, словно сделанный детской рукой — девочка и сердце. Флора поднесла рисунок почти к самому лицу комиссара, желая, чтобы он посмотрел, но Йона отвел ее руку. Флора уронила бумагу, лист, кружась, упал на пол. Комиссар перешагнул через него, открыл дверь и вышел.

Глава 100

Когда Йона входил в подъезд дома на углу Лютценгатан, где жила Диса, его все еще подергивало от раздражения.

Викки Беннет и Данте Абрахамссон живы, они где-то прячутся, а он убил почти час на поездку к ненормальной, которая врет, да еще берет за это деньги.

Диса сидела в постели, держа на коленях тоненький ноутбук. На ней был белый халат, темные волосы зачесаны вверх и перетянуты широкой белой лентой.

Комиссар принял горячий душ и улегся рядом с Дисой. Наклонился к ней, услышал запах ее духов.

— Снова был в Сундсвалле? — с отсутствующим видом спросила Диса, когда Йона погладил ее руку до узкого запястья.

— Не сегодня, — тихо ответил Йона, вспоминая бледное истощенное лицо Флоры.

— Я была там год назад. Мы раскапывали женский дом в Хёгуме.

— Женский дом?

— В Селонгере.

Диса оторвалась от экрана и улыбнулась Йоне:

— Съезди туда, если выдастся свободная минутка между убийствами.

Йона улыбнулся и провел рукой по ее бедру, вниз, до колена. Ему не хотелось, чтобы Диса замолчала, и он спросил:

— Почему — «женский дом»?

— Это могильный курган. Могильный курган на месте сгоревшего дома. Никто не знает, что там случилось.

— В доме кто-то жил?

— Две женщины. — Диса отставила ноутбук. — Я лично смахивала кисточкой землю с их гребней и украшений.

Йона положил голову ей на колени и спросил:

— Где начался пожар?

— Не знаю. Но в стене нашли как минимум один наконечник стрелы.

— Значит, преступник явился с улицы? — пробормотал комиссар.

— Там, похоже, вся деревня собралась, чтобы поджечь этот дом. — Диса перебирала пальцами его влажные густые волосы.

— Расскажи еще о кургане, — попросил Йона и закрыл глаза.

— Про него известно не так много. — Диса намотала прядь волос на палец. — Женщины, которые жили в доме, просто сидели и пряли, там везде валялись прясла. И всегда так странно, что всякая мелочь, вроде гребешков или шпилек, может пережить тысячеления.

Мысли Йоны потекли мимо свадебного венца Суммы, сплетенного из березовых корней, и наконец оказались на старом еврейском кладбище в парке Крунуберг, где его коллега, Самюэль Мендель, покоился в семейной могиле один.

Глава 101

Йона проснулся от того, что Диса, уже одетая, мягко поцеловала его в губы. На прикроватном столике стояла чашка кофе.

— Я заснул, — сказал комиссар.

— И проспал сто лет, — улыбнулась Диса и вышла в прихожую.

Йона услышал, как за ней закрылась дверь. Он натянул брюки и остановился возле кровати, задумавшись о медиуме Флоре Хансен. Его обмануло, заставив поехать к ней, именно то, что она угадала с камнем. У психологов это называется «предвзятость подтверждения». Любой человек подсознательно предпочитает учитывать информацию, подтверждающую его предположения, нежели ту, которая им противоречит. Флора несколько раз звонила в полицию с рассказами о разных орудиях убийства, но стоило ей сказать про камень — и комиссар тут же прислушался к ее словам.

Единственный след, по которому можно было двигаться дальше, вел к Флоре.

Йона подошел к большому окну и отвел в сторону тонкую белую занавеску. В сером утреннем свете еще оставалось что-то от ночного мрака. Уныло-монотонно поднималась и опадала струя фонтана на Карлаплан. Голуби медленно прохаживались у закрытых дверей торгового центра.

Кто-то уже ехал на работу.

Какое-то было в голосе и взгляде Флоры Хансен отчаяние, когда она говорила, что собирает пустые банки и бутылки в метро.

Йона на миг зажмурился, потом вернулся в спальню и взял со стула рубашку.

Медленно надел, с отсутствующим выражением на лице застегнул пуговицы.

Он ухватил было логическую связь, но в последний момент упустил. Комиссар попытался вернуться к ней, но почувствовал, что связь эта лишь ускользает все дальше.

Там было что-то, касавшееся Викки, брелока, касавшееся ее матери.

Комиссар надел пиджак и снова застыл у окна.

Видел ли он что-нибудь?

Взгляд снова упал на Карлаплан: автобус описал круг, остановился, пассажиры вышли. Поодаль старик с роллатором, улыбаясь, смотрел на собаку, обнюхивавшую мусорный бак.

Румяная женщина в расстегнутой кожаной куртке бежала к метро. Она вспугнула стайку голубей на площади. Птицы взлетели, описали полукруг и снова опустились на землю.

Метро.

Там было что-то про метро, подумал Йона и взялся за телефон.

Он был почти уверен, что прав. Надо только проверить кое-какие детали.

Он быстро набрал номер и, слушая гудки, стал обуваться.

— Хольгер.

— Это Йона Линна, — сказал комиссар, выходя из квартиры.

— Доброе, доброе утро, я…

— Мне надо спросить кое о чем прямо сейчас, — перебил Йона, запирая дверь. — Ты ведь уже посмотрел сумку, которую мы нашли возле плотины?

Он побежал вниз по лестнице.

— Я сделал снимки и составил список содержимого, а потом позвонила прокурор и сказала, что это расследование больше не рассматривается как дело первоочередной важности.

— Мне ведь нельзя прочитать твой рапорт.

— Там все равно нет ничего такого. — Хольгер пошуршал бумагами. — Я упоминал о ноже…

— Ты говорил об инструменте для починки велосипеда. Проверил его?

Йона уже торопливо шагал по Вальхаллавеген к своей машине.

— Да, эта штука заставила повозиться одного норрландца… На самом деле это оказался не инструмент, а ключ. Подходит к кабине машиниста метро…

— Он раньше висел на брелоке?

— Да откуда я…

Вдруг Хольгер замолчал: он смотрел на фотографию в рапорте.

— Ну конечно, ты прав. На внутренней стороне ушка есть блестящая потертость.

Йона сказал «спасибо» и позвонил Анье. Последний отрезок пути он пробежал, думая о словах Элин Франк: Туула таскала у других девочек всякие красивые вещицы. Сережки, блестящие ручки, монетки, гильзы от губной помады. Симпатичный брелок с голубым цветочком она отстегнула, а грубый ключ положила назад, в сумку.

— Охотники за привидениями, — игриво пропищала Анья.

— Анья, мне нужна помощь. Поговори с кем-нибудь, кто работает в туннелях в метро Стокгольма. — Йона тронул машину с места.

— Давай я лучше вызову дух…

— Это срочно, — перебил комиссар.

— Ты что, встал не с той ноги? — обиженно буркнула Анья.

Йона ехал к стадиону.

— Тебе известно, что у каждого вагона свое название? — спросил он.

— Вчера я ехала в «Ребекке», она поразительная! Она…

— Потому что, кажется, Деннис — это не имя человека, это название вагона метро. И мне нужно знать, где сейчас этот вагон.

Глава 102

Конечно, у всех вагонов метро есть номера — так же, как и во всем мире, но вот уже много лет у вагонов стокгольмского метро есть личные имена. Начало этой традиции было положено в 1887 году: вагоны городской конки называли по именам возивших их лошадей.

Йона был почти уверен, что ключ, который Викки получила от своей матери Суси, подходит к любому поезду метро, но имя на брелоке указывает на конкретный вагон. Может быть, Суси хранила в кабине машиниста личное имущество, а может, спала там.

Мать, которая всю свою взрослую жизнь была бездомной, иногда спала в метро — на станционных лавках, в поездах и на заброшенных участках в конце путей, глубоко в туннелях.

Каким-то образом мать заполучила этот ключ, думал Йона, крутя руль. Нелегко, наверное, это было. Ключ наверняка был для Суси драгоценностью.

И эту драгоценность она отдала своей дочери.

Изготовила брелок с именем «Деннис», чтобы девочка не забыла нужный вагон.

Может быть, она знала, что Викки хочет сбежать.

Викки сбегала много раз, два раза ей удавалось прятаться довольно долго. В первый из таких побегов ей было всего восемь лет; она пропала на семь месяцев. Когда ее, с сильным переохлаждением, нашли вместе с матерью в каком-то парковочном гараже, стояла середина декабря. На момент второго побега девочке было уже тринадцать. Викки пропадала одиннадцать месяцев; полиция задержала ее в районе Глобен во время серьезной магазинной кражи.

В кабину машиниста можно проникнуть и при помощи другого инструмента. Вполне хватило бы простого гаечного ключа подходящего размера.

Но даже если Викки не сумела попасть в нужный вагон, не имея ключа, все равно какие-то события ее прежней кочевой жизни должны были подсказать, где искать девочку сейчас.

Йона уже подъезжал к полицейскому участку, когда позвонила Анья и сообщила, что говорила со «Стокхольмс Лукальтрафик»:[16]

— Служащий говорит, есть вагон, который называется «Деннис», но он не ходит… серьезная поломка.

— Где сейчас этот вагон?

— Они точно не знают. Может быть, в депо в Риссне… а скорее всего — в мастерской в Юханнесхуве.

— Соедини меня, — попросил Йона и развернулся.

Колеса загремели — машина перевалила через «лежачего полицейского»; Йона проехал на красный свет и свернул на Флеминггатан.

Глава 103

Йона уже ехал по направлению к Юханнесхуву, на юг от Стокгольма, когда ему ответили. Голос в телефонной трубке звучал так, словно человек говорил с набитым ртом:

— Депо-мастерская… Челле слушает.

— Меня зовут Йона Линна, я из уголовной полиции. Вы можете подтвердить, что вагон под названием «Деннис» находится у вас, в Юханнесхуве?

— «Деннис», — прочавкал мужчина. — Номер вагона можете назвать?

— К сожалению, нет.

— Подождите, я посмотрю в компьютере.

Йона услышал, как Челле что-то бормочет себе под нос. Потом в трубке зашуршало, и Челле сказал:

— Есть один «Денниз», на конце «з» …

— Не важно.

— Ладно, — сказал Челле. Йона услышал, как он что-то звучно глотает. — Не вижу его в базе… Наверное, страшно старый… Судя по тому, что тут написано, он не ходит уже несколько лет.

— Где он?

— Да здесь должен быть… Сделаем так. Я соединю вас с Диком. Он знает все, чего не знает компьютер…

Голос Челле пропал, сменившись электронным шумом. Потом раздался голос человека постарше; при этом эхо было такое, словно говоривший находится в соборе или каком-то обшитом железом помещении:

— Дик Зажигалка.

— Я только что разговаривал с Челле, — начал Йона. — Он думает, что вагон под названием «Денниз» стоит у вас.

— Если Челле так говорит, значит, вагон и правда здесь. Могу сходить посмотреть, если речь идет о жизни, смерти и спасении отечества.

— Так и есть, — тихо заметил Йона.

— Вы в машине? — спросил Дик.

— Да.

— Не сюда едете?

По телефону было слышно, как Дик спускается по металлической лестнице.

Скрежетнула большая тяжелая дверь, и Дик, слегка запыхавшись, снова взял трубку:

— Я спустился в туннель. Вы еще тут?

— Да.

— Тут у нас, значит, «Микаэла» и «Мария». «Денниз» должен стоять за поворотом.

Йона слышал, как Дик идет по туннелю, слышал эхо его шагов; сам он в эти минуты гнал машину по мосту Сентралбрун. Как жила Викки, находясь в бегах? Где-то же она спала, где-то она чувствовала себя в безопасности.

— Видите вагон? — спросил комиссар.

— Нет. Тут была «Элинор»… а тут — «Сильвия»… Даже свет не горит, как положено.

Комиссар слышал, как что-то позвякивает под ногами у Дика, спускающегося все глубже в туннель под промышленным районом.

— Я давно не заходил так глубоко, — задыхаясь, сообщил Дик. — Надо включить фонарик… Далеко в глубине, конечно… «Денниз», ржавый и загаженный, как…

— Вы уверены?

— Могу подойти и сфотографировать, если… Это что еще? Там люди, в нем какие-то люди…

— Тише, — быстро сказал Йона.

— Там, в вагоне, кто-то есть, — прошептал старик.

— Не подходите к нему.

— Черт! Тут в дверях газовый баллон!

Что-то громко звякнуло, и Йона услышал, как Дик, задыхаясь, поспешно шагает к вагону.

— Там… я видел в вагоне людей, — снова прошептал он в телефон.

Йона подумал, что это вряд ли Викки — у той не было ни ключа, ни брелока.

Вдруг в трубке послышался крик — отдаленный, но отчетливый.

— В вагоне кричит женщина, — прошептал механик. — По-моему, она сумасшедшая.

— Лучше уходите оттуда.

Старик остановился; в трубке слышалось его сопение. Снова раздался крик, теперь тише.

— Что вы видите? — спросил комиссар.

— Что здоровенный сварочный баллон заблокировал дверь.

— Людей видите?

— Окна все разрисованы. Но я видел человека побольше и человека поменьше. Может, их было несколько. Не знаю.

— Вы уверены?

— Вход в туннели заперт, но если знать, что и как… то сюда вполне можно пролезть, — просипел старик.

— Слушайте внимательно… Я комиссар уголовной полиции. Единственное, чего я от вас сейчас хочу, — это чтобы вы ушли из туннеля и подождали полицию наверху.

Глава 104

Черный фургон влетел в ворота мастерской-депо «Туннельбанан Текник» в Юханнесхуве. На ограждение брызнул сухой гравий и осело облачко пыли. Машина описала круг и остановилась перед крашенной в зеленый цвет железной дверью.

После разговора с Диком Йона позвонил шефу полиции лена и сообщил о своих опасениях: возможно, в туннеле депо держат заложников.

Группа особого назначения — это специально образованный отряд в составе Государственной уголовной полиции. Главная задача спецназа — предотвращать террористические акты, но бойцов отправляют и на выполнение особо трудных заданий.

Пятеро полицейских выскочили из фургона; в их движениях чувствовалась смесь нервозности и готовности идти на штурм. Все были в тяжелом снаряжении — ботинки, синие комбинезоны, керамические бронежилеты, шлемы, защитные очки-маски и перчатки.

Йона зашагал навстречу отряду; он сразу понял, что у бойцов есть разрешение на применение штурмового оружия: трое держали в руках винтовки «хеклер-и-кох» — нефритово-зеленые, с зеркальным прицелом.

Такие винтовки не являются спецоружием, но они легкие, а магазин опустошается меньше чем за три секунды.

У двух других были снайперские винтовки.

Йона быстро, пожав руки, поздоровался с командиром группы, с врачом и тремя бойцами и объявил, что оценивает ситуацию как требующую немедленного вмешательства.

— Спускайтесь в тоннель как можно быстрее, — добавил он. — Я не знаю, как вас инструктировали, так что скажу особо — у нас нет ни одного подробного описания Викки Беннет и Данте Абрахамссона.

До прибытия спецназовцев Йона допросил Дика Янссона по прозвищу Зажигалка и попросил его обозначить расположение разных вагонов на подробной карте района.

Молодой мужчина со снайперской винтовкой в сумке, стоящей у ног, поднял руку.

— Она может быть вооружена? — спросил снайпер.

— Наверняка не огнестрельным оружием.

— Значит, мы, скорее всего, столкнемся с двумя невооруженными детьми. — Молодой снайпер с усмешкой покачал головой.

— Мы не можем сказать, с кем столкнемся, этого никто не знает, — сказал Йона и развернул перед бойцами план вагона той же модели, что и «Денниз».

— Где входим? — спросил командир.

— Передняя дверь открыта, но заблокирована одним или несколькими газовыми баллонами, — объяснил Йона.

— Слышали? — Командир повернулся к спецназовцам.

Йона разложил поверх рисунка большую карту и стал показывать расположения запасных путей и вагонов.

— Думаю, вот до этого места мы сможем добраться незамеченными. Будет трудновато, но — хотя бы до этого места.

— Да, похоже на то.

— Расстояние небольшое, но я все-таки хочу, чтобы на крыше ближайшего к нашему вагона был снайпер.

— Я пойду туда, — вызвался один из бойцов.

— А я могу залечь здесь, — сказал снайпер помоложе.

Йона широко прошагал к обитой металлом двери. Кто-то из полицейских в последний раз проверил запасной магазин, Йона застегнул на себе бронежилет.

— Первым делом надо вытащить мальчика из вагона. Дальше схватить подозреваемую, — объяснял комиссар, открывая дверь. — Если придется стрелять, то сначала целиться в ноги, потом — в руки и плечи.

Длинная серая лестница вела вниз, к объездным путям, проложенным под депо Юханнесхува. Туда загоняли поезда для серьезного ремонта.

Позади Йоны слышались только глухой топот тяжелых ботинок и постукивание керамических бронежилетов.

Глава 105

Спустившись в туннель, группа стала двигаться осторожнее, медленнее. Звук шагов по гравию и ржавым рельсам отдавался от обшитых металлом стен туннеля словно шепот.

Бойцы приближались к помятому поезду, распространявшему вокруг себя странную вонь. Вагоны казались темными развалинами, оставленными какой-то ушедшей цивилизацией. Свет фонариков прыгал по шероховатым стенам.

Бойцы передвигались шеренгой, быстро и почти беззвучно. Пути расходились возле ручной стрелки. Слабо горел фонарь с треснувшим красным колпаком. В черных камнях валялась грязная рабочая перчатка.

Йона сделал бойцам знак погасить фонарики. Все двинулись дальше по узкому проходу между двумя отцепленными вагонами с разбитыми стеклами.

У стены, из которой свисали кабели, розетки и торчала пыльная арматура, стояла коробка с промасленными болтами.

Спецназовцы подобрались уже близко и теперь двигались очень осторожно. Йона указал первому снайперу на вагон. Остальные прикрутили фонарики к винтовкам и рассредоточились; снайпер бесшумно взобрался на крышу, установил опору и начал наводить хенсольдтовский бинокль.

Группа между тем подобралась к вагону; в дыхании бойцов слышалось сдерживаемое напряжение. Один из них то и дело проверял пряжки шлема. Командир обменялся взглядами с молодым снайпером и прочертил в воздухе линию огня.

Кто-то поскользнулся, и камешек со звоном ударил по рельсе.

Светлая крыса шмыгнула вдоль стены и скрылась в какой-то дыре.

Йона в одиночку двинулся вдоль путей. Он видел, что вагон «Денниз» стоит на запасном пути у стены. С потолка свисали какие-то провода или веревки. Комиссар немного отклонился в сторону и заметил, что сквозь грязные, в бурых полосках окна пробивается слабый свет. Свет порхал желтой бабочкой, заставляя тени то сжиматься, то менять очертания.

Командир снял с пояса шоковую гранату.

Йона немного постоял, прислушиваясь, а затем снова двинулся вперед, с ноющей мысль о том, что он находится на линии огня — винтовки снайперов теперь смотрели прямо ему в спину.

Из открытых дверей торчал зеленый газовый баллон.

Йона осторожно подошел к самому вагону и пригнулся в темноте. Приложив ухо к металлу, он тут же услышал, как там кто-то ходит, волоча ноги.

Командир дал знак двум бойцам. Они, словно готовые раствориться во мраке демоны, побежали в темноту. Несмотря на высокий рост, оба двигались почти бесшумно. Слышалось только глухое водянистое эхо звуков, издаваемых кобурой, бронежилетами и тяжелыми комбинезонами; наконец оба оказались рядом с комиссаром.

Йона еще даже не вытащил пистолет, а спецназовцы уже положили пальцы на курки винтовок.

Различить что-либо за окнами вагона было трудно. Там на полу лежала лампочка. Свет разливался по изорванным картонным коробкам, пустым бутылкам и пластиковым пакетам.

Между двумя сиденьями валялся большой сверток, перевязанный веревкой.

Свет лампочки задрожал. Вагон слабо вибрировал. Видимо, где-то по рельсам шел поезд.

По стенам и потолку пошел гул.

Послышался слабый стон.

Йона осторожно вытащил пистолет из кобуры.

В глубине вагона, по стене, скользнула тень. Там отползал подальше толстый мужчина с джинсах и грязных кроссовках.

Йона дослал первый патрон в патронник, обернулся к спецназовцам, показал, где спрятался человек в джинсах, и дал знак к немедленному штурму.

Глава 106

Раздался оглушительный грохот — сорванная с петель металлическая дверь упала на камни; спецназовцы ринулись в вагон.

Осколки стекла из окон дождем посыпались на обшарпанные сиденья, зазвенели по полу.

Мужчина не то закричал, не то захрипел.

Газовый баллон с тяжелым звяканьем перевернулся и, шипя аргоном, покатился в вагон. Спецназовцы с грохотом выламывали перегородки.

Йона перебрался через заплесневелые одеяла, упаковки из-под яиц и растоптанные газетные клочья. Вагон наполнялся едким запахом газа.

— На пол! — рявкнул кто-то.

Свет двух привинченных к винтовкам фонариков обшаривал секцию за секцией, падал между сиденьями, пробивался через грязный плексиглас.

— Не бейте меня! — закричал мужчина из другого угла.

— Лечь на пол!

Один из бойцов скотчем заклеил разбитый вентиль баллона.

Йона кинулся к кабине машиниста.

Ни Викки Беннет, ни Данте видно не было.

Воняло потом и протухшей едой. Стены и окна вагона покрывали нацарапанные и сделанные краской надписи.

Кто-то ел курицу гриль — на полу валялась промасленная бумага; между сиденьями втиснуты банки из-под пива и обертки от конфет.

Под ногами у комиссара зашуршала старая газета.

Когда бойцы проходили мимо разбитого окна, на них легли пятна света из туннеля.

Йона продолжал пробираться к кабине машиниста, в которую вел ключ с надписью «Денниз».

Дверь взломали во время штурма, и Йона просто шагнул в кабину. Тесное пространство оказалось пустым. Стены в каракулях и царапинах. На приборной доске лежит шприц без иглы, покрытая сажей фольга и пустые пластиковые упаковки. На возвышении возле педалей — альведон и тюбик зубной пасты.

Так вот где отсиживалась мать Викки. Ключ от этой кабины она отдала дочери много лет назад.

Поискав еще, Йона нашел ржавый столовый нож, воткнутый под сиденье, фантики от конфет и пустую банку из-под детского питания с черносливом.

В боковое окошко комиссар видел, как спецназовцы вытаскивают человека в джинсах. Лицо у него было в морщинах, глаза — испуганные. Человек кашлял кровью на бороду и кричал. Пластиковыми наручниками ему сковали руки за спиной, повалили животом на пол и прижали к затылку дуло винтовки.

Йона оглядел тесную кабину. Взгляд скользнул по кнопкам и ручкам, по микрофону и рычагу с лакированной головкой. Комиссар больше не знал, что ищет. Он подумал, что надо вернуться в вагон с пассажирскими сиденьями, но заставил себя задержаться еще немного, повнимательнее рассмотреть приборную доску и кресло машиниста.

Зачем Викки и ее матери ключ от этого места?

Здесь ничего нет.

Комиссар поднялся и принялся рассматривать болты на решетке перед окошком. Вдруг его взгляд скользнул в сторону — и задержался на слове, кое-как накорябанном на стене: «Мама».

Комиссар отступил на шаг и увидел, что почти все нацарапанное и написанное краской на стенах — это сообщения, которые Викки с матерью оставляли друг другу. Вероятно, эта кабина была тем местом, где они могли встретиться и посидеть в покое, а когда им не хватало друг друга, они писали друг другу записки.

Мама меня обижали, я не могла остаться.

Мне холодно и я хочу есть. Надо возвращаться, но я приду в понедельник.

Не грусти Викки! Меня взяли в больницу поэтому я не пришла.

Спасибо за конфеты.

Дочка! Я пока сплю здесь. Уффе — свенья! хорошо-бы ты оставила денег.

С рождеством, мама.

пойми я сечас немогу пере званивать.

Мама ты сердишься на меня за что-то?

Глава 107

Когда Йона вышел из вагона, бородача уже подняли с пола. Теперь он, явно растерянный, сидел, прислонясь спиной к вагону.

— Я ищу девочку и маленького мальчика, — начал Йона, снимая бронежилет и присаживаясь на корточки перед бородачом.

— Не бейте меня, — пробормотал тот.

— Никто вас не ударит. Но мне нужно знать, видели ли вы девочку в этом вагоне.

— Я ее не трогал. Я просто шел за ней.

— Где она сейчас?

— Я просто шел за ней, — повторил бородач и слизнул кровь с губы.

— Она была одна?

— Не знаю. Она заперлась в кабине.

— С ней был мальчик?

— Мальчик? Да, может быть… может быть…

— Отвечай как следует, — вмешался руководитель группы.

— Значит, вы пошли туда за ней, — продолжил Йона. — Что она делала потом?

— Ушла, — испуганно глядя на комиссара, ответил бородатый.

— Куда? Можете сказать?

— Вон туда. — Бородач с какой-то безнадежностью мотнул головой в глубину туннеля.

— Она в туннеле, вы хотите сказать?

— Может, и нет…

— Отвечай! — потребовал спецназовец.

— Но я не знаю! — Мужчина хлюпнул носом.

— Можете сказать, когда она была здесь? — осторожно спросил комиссар. — Сегодня была?

— Была только что. Завелась орать и…

Йона бросился бежать вдоль путей, слыша, что руководитель группы продолжает допрос. Резко и хрипло он спрашивал бородача, что тот сделал бы с девочкой, догони он ее.

Мимо мелькали ржавые рельсы. Темнота клубилась рядом как дым.

Йона взобрался по лестнице и оказался в коридоре, вдоль которого тянулись мокнущие трубы.

Вдалеке виднелась дверь. Свет струился в коридор и блестел на влажном полу. Внизу дверь была повреждена, и Йоне удалось протиснуться под ней. Он оказался у каменной насыпи, возле путей, проложенных в пятидесятые годы. Вдалеке рельсы собирались в подобие лошадиного хвоста и плавно изгибались.

Далеко впереди по насыпи двигалась маленькая фигурка. Рядом с ней бежала собака. Йона бросился следом. Мимо пронесся поезд, земля содрогнулась. Фигурка мелькала между сцеплениями вагонов; комиссар бежал к ней прямо по сорнякам, выросшим вдоль насыпи. Землю покрывали осколки стекла, мусор, старые презервативы. Проскочил электрический разряд, и со стороны станции Шермарбринк показался новый поезд. Комиссар уже почти догнал фигурку; он перепрыгнул через рельсы, схватил ее за тонкую руку и развернул к себе. Захваченная врасплох, она хотела ударить его, но комиссар отклонился, перехватил ее руку, вцепился в куртку; пойманная снова размахнулась, ткань треснула; пленница вывернулась из куртки, уронила сумку и навзничь упала на камни насыпи.

Глава 108

Комиссар прижал женщину к насыпи, среди репейников и бурьяна; он вырвал у нее из руки камень и попытался утихомирить ее:

— Я только хочу поговорить, мне надо…

— Отвяжись! — крикнула женщина, пытаясь вывернуться.

Она хотела пнуть комиссара, но тот прижал ее ноги к насыпи. Женщина дышала, как испуганный кролик, еле заметная грудь поднималась рывками. Женщина была очень маленькой, с морщинистым лицом и потрескавшимися губами. Может, сорок лет, может, тридцать. Поняв, что освободиться от комиссаровой хватки не получится, она принялась шептать извинения, вворачивая обещания отблагодарить его.

— Успокойтесь же, — повторил комиссар и выпустил женщину.

Она боязливо глянула на него и подобрала свою сумку. Тощие руки покрыты шрамами от инъекций, на внутренней стороне предплечья полузатертая татуировка. Очень грязная черная футболка с надписью «Кафке тоже было трудно». Женщина вытерла углы рта, коротко глянула на рельсы и, как бы для проверки, сделала шаг в сторону.

— Не бойтесь. Мне надо только поговорить с вами.

— Я тороплюсь, — быстро сказала женщина.

— Вы никого не видели, когда были в вагоне в здешнем туннеле?

— Не понимаю, о чем вы.

— Вы были в вагоне метро, который стоит тут в туннеле.

Женщина не ответила; она сжала пальцами губы, потом почесала шею. Комиссар поднял ее куртку, вывернул, протянул ей. Женщина взяла куртку, не сказав «спасибо».

— Да отстань ты от меня! Я ни в чем не виновата.

— Я и не говорю, что вы в чем-то виноваты, — терпеливо ответил Йона.

— Тогда чего тебе надо?

— Я ищу девочку, которую зовут Викки.

— А я при чем?

Йона достал фотографию Викки, сделанную для розыска.

— Я ее не знаю, — автоматически сказала женщина.

— Посмотрите еще раз.

— Деньги есть?

— Нет.

— Не поможешь мне с деньгами?

По мосту шел поезд метро, сыпля искрами и потрескивая молниями электрических разрядов.

— Я знаю, что вы иногда живете в кабине машиниста.

— Суси первая стала там жить. — Женщина как будто хотела переложить вину на кого-то.

Йона еще раз показал ей фотографию Викки.

— Это дочка Суси, — объяснил он.

— Я и не знала, что у нее были дети. — Женщина потерла нос.

Что-то загудело в высоковольтном проводе, тянувшемся вдоль земли.

— Как ты познакомилась с Суси?

— Мы жили на огородах, пока они были… Мне сначала было ужас как хреново, гепатит, да еще Вадим вечно ко мне приставал… Меня лупили как сидорову козу, а Суси помогала мне… она была та еще ведьма, чтоб ее, но без нее я бы не выжила той зимой, у меня бы ни единого шанса… А когда Суси умерла, я взяла себе ее барахло, потому что…

Женщина что-то пробормотала, порылась в сумке и вынула ключ — такой же, как у Викки.

— Зачем вы взяли ее вещи?

— Любой бы так сделал, чего уж тут… Я забрала ее вещи еще до того, как она умерла, — призналась женщина.

— Что было в вагоне?

Женщина вытерла уголок рта, буркнула «что за хрень» и сделала еще шаг в сторону.

Два поезда шли навстречу друг другу по разным рельсам. Один приближался со стороны Блосута, другой — со стороны Шермарбринка.

— Мне нужно это знать.

— Ладно, черт с тобой. — Женщина отвела взгляд. — Там была горсть наркоты и еще — телефон.

— Телефон у тебя?

Гул и металлический грохот все нарастали.

— А как докажешь, что он не мой?

Мимо пронесся первый из поездов. Земля под ногами задрожала. С насыпи поскакали камешки, сорная трава зашумела от ветра. Между вторых рельсов катался пустой картонный стаканчик из «Макдоналдса».

— Мне просто надо глянуть на этот телефон, — прокричал комиссар.

— Ну конечно, — захохотала женщина.

Одежда у обоих развевалась в потоке воздуха. Собака возбужденно лаяла. Женщина попятилась параллельно проходящим вагонам, что-то сказала и бросилась бежать по направлению к депо. Все случилось так неожиданно, что Йона не успел среагировать. Было ясно: женщина не видит приближающегося поезда. От грохота закладывало уши. Поезд уже успел разогнаться; головной вагон ударил женщину до ужаса беззвучно.

Она просто исчезла под вагонами.

Посреди визгливо замедлившегося мгновения Йона успел увидеть, как капли крови собираются в чашеобразных цветках растущей у насыпи манжетки. Поезд протяжно, как-то по-особому закричал, тормозя. Вагоны застонали, зашлись в приступе кашля и остановились. Стало тихо; слышно было только, как жужжат насекомые в канаве. Машинист застыл на своем месте, словно превратился в глыбу льда. Длинная дорожка крови побежала по шпалам между рельсами, протянулась до темно-красного комка из тряпок и мяса. В воздухе начала распространяться вонь тормозных колодок. Собака, воя, металась вдоль путей, зажав хвост между лапами, и как будто не знала, где остановиться.

Йона медленно отошел и подобрал из канавы сумку женщины. Он высыпал содержимое на насыпь; собака подбежала и стала, принюхиваясь, вертеться рядом. Ветер подхватил и унес фантики от конфет, какие-то бумажные деньги. Йона отыскал черный телефон, отошел и сел на бетонную плиту возле насыпи.

Западный ветер принес запахи города и отбросов.

Йона нашел в телефоне автоответчик, нажал кнопку и узнал, что есть два новых сообщения:

«Привет, мам! — послышался девчачий голос, и Йона сразу понял, что это — Викки. — Почему ты не отвечаешь? Если ты в клинике, то дай мне знать. На новом месте неплохо. Может, я и раньше так говорила…»

«Первое августа, двадцать три часа десять минут», — объявил механический голос.

«Здравствуй, мама, — начала Викки напряженным прерывающимся голосом. — Тут кое-что случилось, и мне надо увидеться с тобой. Я не могу говорить долго, мне пришлось взять чужой телефон на время… Мама, я не знаю, что делать… мне некуда идти, наверное, придется просить Тобиаса помочь мне».

«Четырнадцать часов ноль пять минут».

В разрыв между серыми тучами вдруг пробилось солнце. Тени сделались резкими, и засияла поверхность рельсов.

Глава 109

Элин Франк проснулась в большой незнакомой кровати. Зеленоватый свет телевизионных часов разливался по спальне президентского сьюта. В темноте угадывались яркие узорчатые занавески, за которыми темнела светонепроницаемая штора.

Элин спала долго.

От сладкого запаха стоящих в вазе цветов подташнивало, жужжащий кондиционер распространял неприятную прохладу, но Элин слишком устала, чтобы пытаться выключить его самостоятельно или звонить администратору.

Она думала о девочках из дома на побережье. Кто-то из них наверняка что-то знает. Кто-то наверняка свидетель.

Та малышка, Туула, говорила и двигалась так, словно внутри у нее все кипит. Может быть, она видела что-то, о чем не решается рассказать.

Элин вспомнила, как девочка вцепилась ей в волосы и пыталась пырнуть ее вилкой в лицо.

Должно быть, теперь из-за этого она напугана еще больше.

Рука скользнула под подушку; Элин ощутила саднящую боль от раны на запястье и вспомнила, как девочки сообща провоцировали Даниеля, нащупав его слабое место.

Элин свернулась под одеялом; ей вспомнилось лицо Даниеля, его красивый рот и глаза впечатлительного человека. Смешно, но она хранила верность Джеку до того случая с французом-фотографом. Элин, конечно, ни на что не надеялась. Она знала, что они с Джеком разведены и он никогда не вернется.

После душа Элин намазалась безымянным гостиничным молочком, сменила повязку на запястье и впервые в жизни надела то же платье, что и накануне.

Ей с трудом удавалось осмыслить события вчерашнего дня. Все началось с того, что тот милый комиссар из уголовной полиции сказал: он уверен, что Викки жива.

Ни секунды не колеблясь, Элин помчалась в Сундсвалль, в больницу, и там выклянчила возможность поговорить с куратором Даниелем Гримом.

С пылающим от самых разных чувств лицом Элин достала из сумочки косметичку и медленными движениями принялась краситься.

Он поехал с ней в Хорте, и Элин нашла брелок Викки.

Когда они ехали назад, Даниель пытался сказать, что Викки упоминала о каком-то Деннисе. Даниель разочаровался сам в себе, ему было стыдно, что он ничего не может вспомнить.

При мысли о Даниеле у Элин защекотало в животе. Она будто падала с большой высоты — и наслаждалась этим падением-полетом.

…Было уже поздно, когда она остановила машину у его дома в Сундсвалле. Дорожка уводила в старый сад. Темные деревья качались на ветру перед темно-красным домом с белой верандой.

Спроси Даниель, не хочет ли Элин зайти в гости, она бы согласилась и наверняка переспала бы с ним. Но он не спросил; он был опаслив и любезен, а когда она поблагодарила его за помощь, ответил, что эта поездка была полезнее любой терапии.

Чувствуя себя ужасно одинокой, Элин смотрела, как он входит в невысокую калитку и исчезает на ведущей к дому дорожке. Элин еще посидела в машине, а потом поехала назад, в Сундсвалль, и сняла номер в «Фёрст Хотел».

Зажужжал телефон в сумочке, стоящей возле фруктовой вазы в гостиной; Элин подбежала и ответила. Звонил Йона Линна.

— Вы все еще в Сундсвалле? — спросил он.

— Как раз собираюсь уезжать из гостиницы. — Элин ощутила, как в теле поднимается волна страха. — Что-то случилось?

— Ничего, не волнуйтесь, — быстро ответил комиссар. — Вы не могли бы помочь кое в чем, если у вас есть время?

— В чем помочь?

— Если вас это не слишком затруднит, я был бы очень благодарен, если бы вы задали Даниелю Гриму один вопрос.

— Конечно задам, — приглушенно ответила Элин, чувствуя, как лицо невольно расцветает широкой улыбкой.

— Спросите его, упоминала ли Викки о некоем Тобиасе.

— Деннис и Тобиас, — задумчиво произнесла Элин.

— Только Тобиас… Сейчас это единственный след, который может привести нас к Викки.

Глава 110

Без пятнадцати девять утра Элин уже катила по Бруксгатан между освещенными солнцем виллами. Она остановилась у густой живой изгороди, вышла из машины и открыла невысокую калитку.

Дом был ухоженным, черная двускатная крыша имела вид новой, сияла белая резьба деревянной веранды. Здесь до ночи прошлой пятницы проживали Даниель и Элисабет Грим. Звоня в дверь, Элин вздрогнула от холода. Она долго ждала на крыльце, слушая, как ветер гуляет в листве большой березы. Где-то на соседнем участке замолчала бензиновая газонокосилка. Элин позвонила еще раз, подождала и пошла вокруг дома.

С лужайки взлетели мелкие птички. У высоких кустов сирени висел синий гамак. В гамаке спал Даниель. Его лицо было бледным, а сам он скорчился, будто замерз во сне.

Элин подошла ближе, и он, вздрогнув, проснулся. Сел и вопросительно посмотрел на нее.

— Сейчас слишком холодно, чтобы спать на улице, — мягко сказала Элин и присела рядом.

— Я не смог войти в дом. — Даниель подвинулся, чтобы дать ей место.

— Утром мне звонили из полиции.

— Чего они хотели?

— Викки говорила когда-нибудь о некоем Тобиасе?

Даниель наморщил лоб, и Элин собралась уже извиниться за то, что давит на него, когда он поднял руку и быстро сказал:

— Погоди… это же у него была мансарда в Стокгольме. Викки когда-то жила у него…

Утомленное лицо Даниеля вдруг расплылось в широкой теплой улыбке.

— Волльмар-Икскулльсгатан, девять.

Элин, задохнувшись от изумления, достала из сумочки телефон. Даниель покачал головой:

— Да с чего я это взял? — спросил он, глядя в одну точку. — Я же все забыл. Я даже не помню полные имена своих родителей.

Элин встала, отошла немного по залитой солнцем траве, позвонила Йоне и рассказала о загадочном Тобиасе. Комиссар, видимо, тут же сорвался с места; они еще не закончили разговор, а Элин уже услышала, как хлопнула дверца машины.

Глава 111

С сильно бьющимся сердцем Элин снова села в гамак рядом с Даниелем, ощущая тепло его бедра. Он нашел в подушках старую винную пробку и теперь близоруко щурился на нее.

— Мы записались на курсы дегустаторов, стали специально покупать вино… Ничего особенного, но какое-то оказалось отличным, мне прислали эти бутылки в подарок на Рождество… из Бордо… две бутылки «Шато О-Брион» семидесятого года. Мы собирались выпить это вино, когда уйдем на пенсию. Мы с Элисабет… да, человек предполагает… Мы даже заначили горсть марихуаны. В шутку. Всё смеялись: вот состаримся — и станем «молодежью». Будем включать музыку на всю катушку и спать по утрам.

— Мне бы надо в Стокгольм, — сказала Элин.

— Да.

Они немного покачались вместе; скрипели толстые ржавые пружины.

— Отличный дом, — тихо сказала Элин.

Она положила ладонь на его руку, он перевернул свою ладонью вверх, и они сплели пальцы. Просто сидели молча, а гамак медленно поскрипывал.

Блестящие волосы Элин упали ей на лицо; она отвела их — и встретила его взгляд.

— Даниель…

— Что?

Элин взглянула на него и поняла, что никогда еще так остро не нуждалась в нежности, как сейчас. Что-то во взгляде этого мужчины, в морщинах на его лбу глубоко трогало ее. Элин осторожно коснулась губами его губ, улыбнулась и снова легонько коснулась его губ, взяла его лицо в ладони и поцеловала.

— Боже мой, — проговорил он.

Элин снова поцеловала его, уколовшись о его щетину, расстегнула лиф платья и положила руку Даниеля себе на грудь. Он осторожно провел рукой, тронул одну грудь.

У Даниеля был такой ранимый вид; она снова поцеловала его, проникла рукой ему под рубашку и почувствовала, как затрепетал его живот от прикосновения.

Элин захлестнула волна вожделения; она почувствовала, как слабеют ноги, ей хотелось упасть с Даниелем на траву или усесться на него верхом.

Она закрыла глаза, прижалась к нему и что-то неслышно произнесла. Кровь бушевала в жилах. Она уже чувствовала горячие руки Даниеля, но он вдруг отстранился.

— Элин, я не могу…

— Прости, я не хотела, — сказала Элин, пытаясь дышать ровнее.

— Дай мне немного времени, — попросил Даниель; в его глазах стояли слезы. — Сейчас это для меня слишком, но я не хочу спугнуть тебя…

— Ты меня и не спугнешь. — Элин попыталась улыбнуться.

Она, поправляя одежду, встала и пошла к машине.

Когда Элин выезжала из Сундсвалля, ее щеки все еще пылали, а ноги были ватными. Минут через пять она свернула на лесную дорогу; между ног жгло, сердце стучало быстро, глухо. Элин увидела свое лицо в зеркале заднего вида. В глазах тяжелый блеск, губы опухли.

Трусы промокли насквозь. Кровь стучала во всем теле. Элин не могла припомнить, когда еще испытывала настолько сильное возбуждение.

Даниель, сам не зная об этом, повлиял на Элин удивительным образом. Он словно заглянул ей в самое сердце.

Элин, желая успокоить дыхание, немного подождала, а потом огляделась на узкой лесной дороге, завернула подол платья вверх, приподнялась, спустила трусы до середины бедер и принялась быстро ласкать себя обеими руками. Оргазм был коротким и бурным. Элин сидела, задыхаясь, мокрая от пота, засунув два пальца во влагалище, и смотрела в окно, за которым струился между сосен колдовской солнечный свет.

Глава 112

Уже темнело, когда Флора отправилась за пустыми бутылками к центру утилизации на задах магазина «Ика». Она все думала о сундсвалльских убийствах и теперь представляла себе, как Миранда жила в Бригиттагордене.

Вот она, Миранда: вызывающе одета, курит и громко сквернословит… Тут поток фантазий пришлось прервать — Флора проходила мимо большого продуктового магазина, где как раз принимали товар; Флора заглянула в картонные ящики под погрузочными мостками и пошла дальше.

Итак, вот Миранда играет в прятки с приятелями возле церкви.

Сердце у Флоры забилось быстрее, когда она представила себе, как Миранда закрывает лицо руками и считает до ста. Пятилетняя девочка смеясь бежит между надгробий — игра ее и веселит, и пугает.

Флора остановилась перед урнами. Она поставила мешок с пустыми пластиковыми бутылками и банками на землю, подошла к огромной урне для бесцветного стекла и посветила в нее фонариком. Сверкнули осколки и бока целых бутылок. Стекло почти ослепило Флору. В глубине поблескивала бутылка, за которую можно было выручить деньги. Флора потянулась, сунула руку в отверстие и стала осторожно шарить в урне. В пункте переработки стояла тишина. Флора засунула руку поглубже и вдруг почувствовала прикосновение. Ее словно осторожно погладили сзади по руке; в следующую же секунду Флора порезала пальцы о стекло, вытащила руку и отошла от урны.

Где-то вдалеке лаяла собака; потом Флора услышала, как в большой урне что-то похрустывает среди осколков.

Флора кинулась бежать, потом перешла на шаг; сердце сильно билось, было трудно дышать. Горели пораненные пальцы. Флора оглянулась и решила, что призрак прятался под битыми бутылками.

Я видела убитую девочку совсем маленькой, размышляла она. Миранда преследует меня, потому что хочет мне что-то дать понять. Она не оставит меня в покое, потому что именно я привлекла ее своими сеансами.

Флора пососала порезанные пальцы. Воображение рисовало ей, как призрачная девочка хватает ее за руку.

«Кто-то был там и все видел», — вот что, наверное, хотел прошипеть призрак. Свидетелей не должно было быть, но они все-таки были…

Флора снова прибавила шагу, оглянулась через плечо и вскрикнула, столкнувшись с каким-то мужчиной; тот улыбнулся и сказал «упс!», а Флора заспешила дальше.

Глава 113

Войдя в подъезд дома номер девять по улице Волльмар-Икскулльсгатан, Йона взбежал вверх по лестнице и позвонил в единственную на площадке дверь. Пока он ждал, дыхание успокоилось и сердце забилось медленнее. На прикрученной к двери латунной табличке было выгравировано «Горачкова», а на приклеенном сверху куске скотча значилось «Лундхаген». Комиссар крепко постучал, но в квартире никто не отозвался. Комиссар приоткрыл почтовую щель и заглянул. В квартире было темно, но комиссар рассмотрел, что пол до середины прихожей завален конвертами, газетами и рекламой. Он позвонил еще раз, подождал и набрал номер Аньи.

— Можешь поискать в базе Тобиаса Горачкова?

— Нет такого, — ответила Анья через несколько секунд.

— Горачкова. Адрес — Волльмар-Икскулльсгатан, девять.

— Есть Виктория Горачкова. — Анья продолжала стучать по клавиатуре.

— А Тобиас Лундхаген есть?

— Могу только сказать, что Виктория Горачкова — дочка чешского дипломата.

— А Тобиас Лундхаген?

— Есть. Живет по этому адресу. Или как субарендатор, или снимает квартиру.

— Спасибо.

— Йона, подожди, — торопливо сказала Анья.

— Что?

— Три маленьких уточнения… Ты не можешь без разрешения суда войти в квартиру, которая принадлежит дипломату…

— Это было первое уточнение.

— У тебя через двадцать пять минут встреча с этими, которые проводят служебное расследование.

— Я не успею.

— А в половине пятого у тебя встреча с Карлосом.

Йона неподвижно, с прямой спиной сидел на стуле в отделе по делам полиции. Председатель комиссии по служебному расследованию монотонно прочитал протокол первого допроса, после чего собрал в стопку листы, чтобы комиссар мог подписать.

Микаэль Боге, громко шмыгнув носом, передал документ секретарю, Хелене Фьорине, а потом прочитал протокол допроса свидетеля, Йорана Стуне из Службы безопасности.

Три часа спустя Йона шагал по Кунгсбрун, в полицейское управление. Он поднялся на восьмой этаж, постучал в дверь кабинета Карлоса и уселся за стол, где уже ждали коллеги: Петтер Неслунд, Бенни Рубин и Магдалена Ронандер.

— Йона, я охотно иду навстречу сотрудникам, но теперь уж точно хватит, — начал Карлос, покормив райских рыбок.

— Национальная служба безопасности, — ухмыльнулся Петтер.

Магдалена сидела уставившись в стол.

— Проси прощения, — потребовал Карлос.

— За то, что я хочу спасти жизь маленького мальчика? — поинтересовался комиссар.

— Нет. За то, что ты допустил ошибку, и тебе это известно.

— Прошу прощения.

Петтер фыркнул; на его лбу выступили капли пота.

— Я собираюсь отстранить тебя от работы, — объявил Карлос. — До окончания служебного расследования.

— Кто займет мое место? — спросил Йона.

— Предварительное расследование убийств в Бригиттагордене исключено из списка приоритетных дел, и с большой…

— Викки Беннет жива… — перебил Йона.

— И с большой вероятностью завтра во второй половине дня прокурор примет решение о прекращении следствия, — закончил Карлос.

— Она жива.

— Нашла коса на камень! — вмешался Бенни. — Я сам видел ту запись, и…

Карлос движением руки попросил его замолчать и продолжил:

— Ничто не указывает на то, что камера на бензозаправке засняла именно Викки и мальчика.

— Позавчера она оставила сообщение на автоответчике матери, — сказал Йона.

— У Викки не было телефона, а ее мать умерла, — серьезно ответила Магдалена.

— Йона, ты начал халтурить, — скорбно заметил Петтер.

Карлос откашлялся, поколебался, но все-таки набрал в грудь воздуха и медленно проговорил:

— Мне не смешно.

Петтер выжидательно посмотрел на Карлоса; покрасневшая Магдалена не поднимала глаз, Бенни рисовал завитушки на листе бумаги.

— Я беру отпуск на месяц, — объявил Йона.

— Отлично, — выдохнул Карлос. — Это решает…

— Если мне сначала разрешат войти в одну квартиру, — перебил комиссар.

— Какую квартиру?

Лицо Карлоса потемнело; шеф опустился на свое место за столом, словно силы покинули его.

— Эту квартиру купил семнадцать лет назад чешский посол… и передал своей двадцатилетней дочери.

— Даже не думай.

— Но дочь двенадцать лет не живет в этой квартире.

— Ну и что? Пока квартирой владеет лицо, имеющее дипломатический иммунитет, параграф двадцать первый недействителен.

В кабинет без стука вошла Анья — светлые волосы педантично уложены в узел, блеск для губ прямо-таки излучает сияние. Анья подошла к Карлосу, взглянула на него и потянулась к его щеке:

— Ты испачкался.

— Щетина? — слабо произнес Карлос.

— В смысле?

— Наверное, я забыл побриться.

— Выглядит не очень красиво.

Карлос потупился. Анья объявила:

— Мне надо поговорить с Йоной. Вы закончили?

— Нет, — неуверенно ответил Карлос. — Мы…

Анья перегнулась через стол. Красные пластмассовые бусины закачались над внушительной расщелиной между ее грудями. Карлос автоматически и как-то придушенно сообщил, что женат, когда его взгляд случайно нырнул прямо в глубокий вырез.

— Ты, похоже, близок к нервному срыву? — заинтересованно спросила Анья.

— Да, — тихо ответил Карлос.

Собравшиеся только проводили Йону глазами, когда тот встал и следом за Аньей вышел в коридор.

Они подошли к лифтам. Йона нажал на кнопку и спросил:

— Что ты хотела?

— Ты, значит, опять разнервничался. — Анья протянула ему карамельку в полосатой бумажке. — Я хотела сказать, что мне звонила Флора Хансен и…

— Мне нужно заключение насчет обыска.

Анья покачала головой, развернула конфету и сунула ему в рот.

— Флора хотела вернуть деньги…

— Она мне наврала!

— А теперь она хочет только, чтобы мы ее выслушали. Флора сказала, что есть свидетель… У нее был по-настоящему испуганный голос. Она несколько раз повторила, что ты должен ей поверить, что ей не нужны деньги, она хочет только, чтобы мы ее выслушали.

— Мне пора в квартиру на Волльмар-Икскулльсгатан.

— Йона, — вздохнула Анья.

Она сняла фантик с еще одной конфеты, поднесла ее ко рту комиссара и вытянула губы, словно собралась целоваться. Комиссар взял карамель в рот, Анья довольно рассмеялась и развернула третью конфету, но сунуть ему в рот уже не успела — комиссар вошел в лифт.

Глава 114

Одну из дверей первого этажа в доме по улице Волльмар-Икскулльсгатан теперь украшали шарики. Тонкие детские голоса что-то пели во внутреннем дворе. Йона открыл дверь со стукнувшим стеклом и заглянул туда: небольшой садик с лужайкой и яблонями. Под лучами предзакатного солнца был накрыт стол — разноцветные салфетки и стаканчики, шарики и серпантин. На белом пластмассовом стуле сидела беременная женщина. Она была загримирована под кошку и что-то кричала играющим детям. Йону ножом резанула тоска. Вдруг одна из девочек оставила игру и подбежала к нему.

— Привет! — сказала она, протиснулась мимо и побежала к двери с шариками.

Ее босые ноги оставили следы на белом мраморном полу вестибюля. Девочка открыла дверь, и Йона услышал, как она кричит кому-то в квартире, что хочет писать. Один шарик отвязался и упал, бросив на пол розовую тень. Весь пол покрывали следы босых ног: до входной двери и обратно, вверх и вниз по лестнице, мимо мусоропровода и до самой двери подвала.

Йона другим путем поднялся в мансардный этаж и позвонил в дверь. он ждал, разглядывая латунную табличку с фамилией «Горачкова» и пожелтевшую липкую ленту с фамилией Лундхаген.

Из внутреннего двора продолжали доноситься приглушенные детские голоса. Комиссар позвонил еще раз и уже успел достать футляр с отмычками, когда дверь открылась; на пороге стоял мужчина лет тридцати с торчащими во все стороны волосами. Дверь не была закрыта на цепочку — цепочка, позванивая, качалась у дверного косяка. Многодневная почта и рекламные листовки покрывали пол темной прихожей. Наверх, в жилые комнаты, вела белая кирпичная лесенка.

— Тобиас?

— Кто спрашивает? — поинтересовался мужчина. Он был одет в рубашку с короткими рукавами и черные джинсы. Волосы приглажены гелем, лицо желтоватое.

— Уголовная полиция.

— Да ну? — притворно изумился мужчина.

— Можно войти?

— Не получится, я как раз собрался уходить…

— Речь о Викки Беннет, — перебил Йона.

— Тогда, наверное, будет лучше, если вы ненадолго зайдете, — посерьезнел Тобиас.

Поднимаясь по короткой лестнице и входя в мансарду со скошенным потолком и куполами с окнами, Йона вдруг ощутил тяжесть нового пистолета в наплечной кобуре. На низеньком столике стояла керамическая миска с мелкими леденцами. На стене — застекленный рисунок: какая-то готическая женщина с ангельскими крыльями и огромными грудями.

Тобиас сел на диван, попытался закрыть какую-то грязную сумку, стоявшую на полу у его ног, но бросил это занятие и откинулся на спинку.

— Вы хотели поговорить о Викки, — напомнил он, потянулся к столу и взял из миски горсть леденцов-сосок.

— Когда вы слышали о ней в последний раз? — спросил Йона, перебирая лежавшие на низком столике с ящиками распечатанные письма.

— Ну знаете! — Тобиас вздохнул. — Я не помню. Прошел уже почти год, она звонила из… черт! — выругался Тобиас, он уронил конфету на пол.

— Так что вы хотели сказать?

— Только то, что она звонила мне… из Уддеваллы, кажется, наговорила кучу всего, но я так и не понял, что ей было нужно.

— В последний месяц — не звонила?

— Нет.

Йона открыл дверцу гардеробной. Четыре коробки с настольным хоккеем, на полке — поцарапанный компьютер.

— Мне правда надо бежать, — сказал Тобиас.

— Когда она жила у вас?

Тобиас еще раз попытался закрыть сумку. Приоткрытое окно выходило во внутренний двор; там как раз дети кричали «ура!» в честь именинника.

— Года три назад.

— И как долго?

— Она жила здесь не все время, — пояснил Тобиас. — Семь месяцев.

— Где еще она жила?

— Кто знает…

— А вы не знаете?

— Я выставлял ее из дому несколько раз… Ну… вы не поймете, она всего лишь ребенок, но такая девчонка может создать массу проблем, если снимаешь квартиру.

— Какого рода проблемы?

— Обычные… наркотики, кражи, попытки самоубийства… — Тобиас потянул себя за волосы. — Но я бы никогда не поверил, что она кого-нибудь убьет. Я читаю все в «Экспрессен»… в смысле — что за фигня там приключилась.

Тобиас взглянул на часы, а потом — в спокойные серые глаза комиссара.

— Почему? — спросил Йона, помолчав.

— Что «почему»? — смутился Тобиас.

— Почему вы разрешали ей жить здесь?

— В детстве мне самому было не особо здорово, — улыбаясь, ответил Тобиас и в очередной раз попытался застегнуть «молнию» на сумке.

Большой спортивный баул был битком набит компьютерными платами в фирменных упаковках.

— Вам помочь?

Йона подержал «молнию», пока Тобиас тащил язычок застежки влево. Наконец сумка закрылась.

— Извините за это вот. — Тобиас похлопал по сумке. — Честное слово, это не мое. Приятель просил присмотреть.

— Вот как.

Тобиас хохотнул и случайно выплюнул на ковер осколок леденца. Нагнулся и потащил сумку вниз по лестнице, в прихожую. Йона медленно спустился следом за ним до двери.

— Что может быть у Викки на уме? Где она прячется? — спросил он.

— Не знаю. Где угодно.

— Кому она доверяет?

— Никому. — Тобиас открыл дверь и вышел на лестничную площадку.

— А вам?

— Вряд ли.

— Значит, никакого риска, что она явится сюда?

Йона помедлил в узкой прихожей, тихонько открыл настенный шкафчик для ключей.

— Нет, но, может быть, к… Ладно, забудьте, — перебил самого себя Тобиас и нажал кнопку лифта.

— Что вы хотели сказать? — Йона перебирал ключи.

— У меня уже времени в обрез.

Комиссар осторожно снял запасные ключи с крючка и сунул в карман, после чего вышел из квартиры, закрыл дверь и вошел в кабину лифта, где уже стоял Тобиас.

Глава 115

Направляясь к двери, оба слышали доносившиеся из дворика радостные вопли. Шарики, прицепленные к двери, мягко стукались друг о друга на ветру. Комиссар и Тобиас пошли по тротуару, залитому солнцем. Тобиас остановился, посмотрел на Йону, почесал бровь и бегло оглядел улицу.

— Вы собирались сказать, к кому Викки могла направиться, — напомнил комиссар.

— Я даже не знаю, как его зовут. — Тобиас приставил к глазам ладонь козырьком. — Он — приятель матери Миккан, моей знакомой девчонки… и я знаю, что пока Викки жила у него, в доме на площади Мусебакке, она спала в раскладном кресле… извините. Не знаю, зачем я это говорю.

— Адрес помните?

Тобиас покачал головой и поправил тяжелую сумку.

— Невысокий белый дом, напротив театра.

Йона смотрел, как он исчезает за углом, таща тяжеленную сумку с наворованным, и думал, что нужно съездить на площадь Мусебакке, опросить тамошних жителей, но что-то заставило его остаться на месте; внутри поднялось странное беспокойство. Комиссару вдруг стало холодно. Был уже вечер; прошло немало времени с тех пор, как Йона ел и спал в последний раз. Головная боль разгоралась, не давая мыслям двигаться свободно. Комиссар пошел было к машине, но вдруг остановился: он понял, что именно не сходится.

Йона не смог удержаться от улыбки.

Просто невероятно, как он мог упустить это из виду; должно быть, он очень устал, если понял это только теперь.

Может быть, понятое им сейчас было слишком очевидным, будто отсутствующее звено в классическом детективе.

Тобиас говорил, что следит за расследованием по вечерней газете «Экспрессен», но говорил так, словно точно знал, что Викки не погибла.

Хотя до сих пор один только Йона думал, что она жива.

Все журналисты страны писали о том, что Викки и Данте утонули в Индальсэльвене еще в прошлую среду. Они с удовольствием мусолили страдания, которые медлительность полиции доставила матери Данте, и пытались подтолкнуть ее к тому, чтобы выступить с заявлением.

Но Тобиас знал, что Викки жива.

Этот очевидный факт вдруг потянул за собой еще кое-что.

Йона понял, что он видел. И вместо того, чтобы догонять Тобиаса, комиссар резко повернул и торопливо зашагал назад, к дому номер девять по Волльмар-Икскулльсгатан.

В голове вдруг всплыло воспоминание о розовом шарике, отвязавшемся от связки на двери и почти невесомо катавшемся по мраморному полу лестничной клетки.

Там было множество детских следов. Дети играли на лестнице, гонялись друг за другом во дворе и снова вбегали в дом.

Викки потеряла кроссовки в реке и все еще могла быть босой. Комиссар распахнул дверь, ворвался в вестибюль — и понял, что память его не подвела.

Цепочка следов побольше вела прямо к двери подвала, а вот обратных следов не было.

Глава 116

По дорожке из отпечатков босых ног Йона дошел до железной двери, вынул ключи, которые стащил у Тобиаса, и отпер замок. Одной рукой нащупал выключатель. За спиной захлопнулась тяжелая дверь. Стало темно, потом мигнул свет. Сквозь вентиляционное отверстие просачивался запах отбросов из чулана, где стояли баки с мусором; стены источали холод. Йона постоял неподвижно, прислушиваясь, и стал спускаться по крутой лестнице.

В чулане комиссар протиснулся мимо санок, велосипедов и детских колясок и оказался в низком коридоре. Под потолком тянулись обмотанные изоляцией трубы, а стены состояли из сетчатых дверей, ведущих в личные кладовки жильцов.

Йона включил свет и сделал несколько шагов. Рядом что-то зарычало; комиссар обернулся и увидел, что пришел в движение лифтовый механизм.

В спертом воздухе разливался сильный запах мочи.

Вдруг комиссар услышал, что в глубине подвала кто-то шевелится.

Перед глазами у Йоны встала фотография Викки — он много раз видел ее, когда поиски еще шли полным ходом. Трудно было поверить, что это застенчиво зарумянившееся лицо может измениться. Исказиться от неконтролируемой злобы. Единственным способом размахнуться тяжелым молотком для девочки, наверное, было схватить рукоятку обеими руками. Комиссар попытался представить себе, как Викки наносит удар: кровь брызжет ей в лицо, Викки не останавливается, плечом стирает кровь со щеки, потом снова бьет молотком.

Пытаясь дышать как можно тише, Йона левой рукой расстегнул пуговицу на пиджаке и вытащил пистолет. Комиссар еще не успел привыкнуть к тяжести и балансу нового оружия.

В чьей-то кладовке носом к решетке стояла коричневая палка-лошадка. Позади нее блестели обитые железом пластины, длинные жерди и латунные карнизы для штор.

Звук был такой, словно кто-то шаркал ногами по бетонному полу, но комиссар никого не видел.

Комиссара вдруг передернуло: он подумал, что Викки могла прятаться под грудой старых санок, когда он проходил мимо, и теперь приближается к нему со спины.

Что-то звякнуло, и Йона обернулся.

Коридор был пуст.

Потрескивали канализационные трубы под потолком.

Когда комиссар повернул, чтобы идти обратно, свет автоматически выключился, и стало темно. Йона вслепую провел рукой по стене и нащупал решетку — дверь чьей-то кладовки. Вдали горела лампочка пластмассового выключателя.

Желтый дрожащий свет — чтобы можно было быстро найти выключатель.

Йона подождал, когда глаза немного привыкнут к темноте, и двинулся дальше.

Внезапно свет выключателя пропал.

Йона замер в коридоре, напряженно прислушиваясь.

Он почти сразу понял, что свет закрыли — кто-то встал перед выключателем.

Комиссар присел, чтобы не стать мишенью для того, кто захочет напасть в темноте.

За дверью загремел лифтовый механизм, и свет вдруг снова стал виден.

Йона подался назад, одновременно слыша, как кто-то шаркает ногами.

Без сомнения, здесь кто-то есть и этот кто-то находится прямо перед комиссаром.

— Викки, — позвал Йона в темноту.

Вдруг дверь подвала открылась, наверху, на лестнице, послышались голоса, и кто-то начал спускаться в кладовку с велосипедами; мигнул свет.

Йона воспользовался моментом, немного пробежал вперед, заметил движение в кладовке и прицелился в чью-то сгорбленную фигуру.

Неяркий свет люминесцентных ламп расколол темноту, и стало светло. Дверь в чулан с велосипедами снова закрылась, и голоса удалились.

Йона сунул пистолет в кобуру, ногой сбил низко висящий замок и ворвался в кладовку. Там оказалось гораздо темнее, чем ему сначала показалось. Чья-то согнутая спина быстро двигалась, время от времени человек замирал, чтобы отдохнуть.

Без сомнения, в кладовке сидела Викки Беннет.

Рот заклеен скотчем, худенькие руки с вывернутыми локтями заведены за спину и привязаны к решетке.

Йона подбежал, чтобы развязать узел. Девочка стояла, нагнув голову и тяжело дыша. Волосы прядями висели вдоль перепачканного лица.

— Викки, я тебя выпущу…

Однако едва он наклонился, как девочка сильно, отчаянно пнула его в лоб. Удар был так силен, что комиссар отшатнулся. Девочка повисла на привязанных руках и лягнула его в грудь. Руки от тяжести почти вывернулись из суставов. Викки снова попыталась пнуть комиссара, но тот перехватил ее ногу рукой. Девочка замычала, лягнулась и дернулась вперед, оторвав целую секцию решетки. Викки извернулась в попытке направить острый край на противника, но Йона повалил ее на бетонный пол — силы были неравны. Он прижал девочку коленом к полу и, прежде чем развязать веревку и снять скотч, надел на пленницу наручники.

— Убью! — завопила Викки.

— Я комиссар…

— Ну изнасилуй меня тогда, мне все равно, я потом тебя убью, всех убью…

— Викки! — громко повторил Йона. — Я комиссар уголовной полиции. Мне надо знать, где Данте.

Глава 117

Викки торопливо дышала полуоткрытым ртом, не сводя с комиссара темных глаз. Лицо девочки было измазано кровью и грязью; она выглядела чудовищно усталой.

— Если вы из полиции, остановите Тобиаса, — хрипло сказала она.

— Я только что говорил с ним. Он пошел продавать платы, которые…

— Говнюк, — задыхаясь, проговорила Викки.

— Викки, ты сама понимаешь, я должен отвести тебя в полицейский участок.

— Да уж конечно, ну давай веди, наплевать…

— Но сначала… скажи, где мальчик.

— Его забрал Тобиас. Я ему так верила. — Викки отвернулась, плечи девочки задрожали. — Я опять ему поверила, я…

— Что ты хочешь сказать?

— Ты все равно не станешь слушать. — У Викки были мокрые глаза.

— Я же слушаю.

— Тобиас обещал отвезти Данте его маме.

— Мальчика никто не привозил.

— Знаю. Я ему поверила… я медленно соображаю, я… — Голос девочки то и дело прерывался, в темных глазах замерцала паника. — Не понимаешь? Он хочет продать мальчика, он хочет его продать.

— Что значит…

— Ты что, не понял? Ты его упустил! — закричала Викки.

— Что значит «продать»?

— Некогда разбираться! Тобиас… Он продаст Данте людям, которые продадут Данте дальше, а потом и следов не найдут.

Оба кинулись через чулан с велосипедами и вверх по крутой лестнице. Йона, одной рукой придерживая Викки за тощее плечо, другой достал телефон и набрал номер центральной диспетчерской.

— Вызываю машину по адресу Волльмар-Икскулльсгатан, девять, захват подозреваемого в убийстве, — быстро проговорил он. — И требуется слежка за подозреваемым в киднеппинге…

Они спустились по лестнице и оказались на тротуаре, под ярким солнцем. Йона кивнул в сторону своей машины, продолжая говорить с дежурным:

— Подозреваемый — Тобиас Лундхаген, и… Подождите. — Он повернулся к Викки. — Какая у него машина?

— Большая, черная. — Девочка показала высоту рукой. — Увижу — узнаю.

— Какой марки?

— Без понятия.

— Как выглядит? Пикап, мини-вэн, фургон?

— Не знаю.

— Ты не знаешь…

— Да что ты… Прости! — выкрикнула Викки.

Йона оборвал разговор, взял девочку за плечи и посмотрел в глаза:

— Кому он хочет продать Данте?

— Я не знаю, господи, не знаю…

— Тогда откуда ты знаешь, что он его продаст? Он сам говорил? Ты слышала, как Тобиас это говорит? — допытывался Йона, глядя в ее полные отчаяния глаза.

— Я его знаю… я…

— Где это?

Голос девочки сделался тонким и прерывистым от напряжения; она ответила:

— На скотобойнях. Надо ехать на скотобойни.

— Садись в машину, — коротко велел комиссар.

Последний отрезок пути до машины они бежали. Йона велел девочке поторопиться, и она села с руками, скованными за спиной; комиссар обежал машину, сел и завел мотор. Под колесами захрустел гравий. Викки повалилась на бок, когда Йона круто свернул на Тиммермансгатан.

Ловко извиваясь, она подсунула скованные руки под себя, и руки оказались впереди.

— Ремень, — сказал Йона.

Машина неслась на скорости девяносто километров в час и с визгом притормозила, поворачивая на Хорнсгатан.

Какая-то женщина остановилась на переходе посреди дороги, засмотревшись на что-то в своем телефоне.

— Дура! — завопила Викки.

Йона объехал женщину по левому краю островка безопасности, чуть не столкнулся с автобусом, вернулся на свою полосу, проскочил мимо Мариаторгет и еще увеличил скорость. Возле церкви собиратель бутылок, порывшись в урне, вышел прямо на дорогу, таща на плечах бугристый мешок.

Викки выдохнула и скорчилась на сиденье. Йоне пришлось резко повернуть и выскочить на велосипедную дорожку. Встречные автомобили протяжно засигналили. Миновав каменную ограду, Йона еще наддал, не обращая внимания на светофор, свернул направо и на полной скорости влетел в Южный туннель.

Свет проносящихся мимо настенных фонарей однообразно мигал в салоне. Лицо Викки было неподвижным, почти застывшим. Губы потрескались, на коже толстым слоем засохли глина и грязь.

— Почему скотобойни? — спросил Йона.

— Там Тобиас продал меня, — ответила девочка.

Глава 118

Скотобойни построили к югу от Стокгольма после того, как в 1897 году был принят закон, предписывающий определенные правила забоя скота и хранения мяса; в наши дни эти скотобойни — крупнейший в Северной Европе район, где забивают скот и хранят туши.

Машин в Южном туннеле было мало, и Йона погнал еще быстрее. Возле больших вентиляторов взлетали с асфальта сухие газеты.

Викки сидела рядом с комиссаром; краем глаза он увидел, как она грызет ногти.

Что-то странно потрескивало в переговорном устройстве, пока Йона требовал поддержки в полиции и «скорой помощи»; он сообщил, что речь, скорее всего, идет о скотобойнях в Юханнесхуве, точного адреса у него пока нет.

— Я еще выйду на связь, — сказал он, и машина проехала по остаткам старой покрышки.

Длинный изогнутый туннель уводил вниз, мимо пролетали бетонные стены, освещенные оранжевыми лампами.

— Езжай быстрее, — попросила Викки и вцепилась в бардачок, словно боясь, что они во что-нибудь врежутся.

Свет фонарей мелькал по ее бледному грязному лицу, как лучи стробоскопа.

— Я сказала, что верну вдвойне, если он добудет деньги и паспорт… Он обещал, что Данте вернется домой, к маме… и я поверила ему, понимаешь ты, после всего, что он со мной сделал…

Викки стукнула себя кулачком по лбу.

— Ну как можно быть такой идиоткой, — тихо сказала она. — Он треснул меня трубой и запер. Какая же я дура. Лучше б мне сдохнуть…

На другой стороне канала Хаммарбюледен они проскочили под виадуком Нюнесвеген и объехали Глобен. Возле футбольного стадиона, словно грязно-белое небесное тело, виднелась арена.

Сразу за торговым комплексом начались невысокие удобные дома. Наконец Йона с Викки въехали в промышленный район. Возле нежилых построек стояли припаркованные прицепы. Вдалеке, над обоими рядами дороги, виднелась неоновая вывеска; на красном фоне белоснежными буквами значилось: скотобойни.

Шлагбаумы были подняты, и машина, стуча колесами, въехала на территорию скотобоен.

— Куда теперь? — спросил Йона, когда они проезжали мимо серого склада.

Викки, кусая губы, бездумно огляделась и ответила:

— Не знаю.

Глава 119

Небо потемнело, но в лабиринтах промышленной зоны зажглись вывески и фонари. Дневные дела завершились, но далеко, где-то на перпендикулярной улице, скрежетал кран, поднимая на платформу голубой контейнер.

Йона проехал мимо грязного строения с погнутой рекламой стейков, мимо зеленых металлических сооружений с облезлой железной оградой.

Миновали желтое кирпичное здание с грузовыми помостами и ржавыми контейнерами, обогнули главный разделочный цех.

Вокруг не было ни души.

Свернули на улицу потемнее. Большие круглые воздуховоды, мусорные баки, старые магазинные клети для товара…

На парковке, под щитом, гласившим «Лучшая колбаса для тебя», стоял фургон с лакированным порнографическим изображением на боку.

Машина с грохотом проехала по косой решетке стока. Йона свернул налево, объехав изогнутые перила. Несколько чаек снялись со штабеля деревянных поддонов.

— Вон! Вот та машина! — закричала Викки. — Это его… И дом я узнала. Они там, внутри.

Перед большим красновато-коричневым домом с грязными окнами и металлическими жалюзи стоял черный фургон с флагом какого-то американского южного штата на заднем стекле. Через дорогу припарковались вдоль тротуара четыре легковые машины. Йона проехал мимо, свернул налево и остановил машину возле какого-то кирпичного дома. На трех флагштоках трепетали вымпелы с эмблемами предприятий. Комиссар молча взял ключ, расстегнул наручники на одной руке Викки и, прежде чем вылезти из машины, приковал девочку к рулю. Викки посмотрела на него, но не стала протестовать.

В ветровое окно она видела, как комиссар бежит в свете фонаря. Дул сильный ветер, в воздухе носились песок и обрывки тряпок.

Между строениями тянулся узкий переулок — грузовые помосты, железные лестницы и контейнеры для отбросов.

Йона дошел до двери, которую ему указала Викки, обернулся, оглядел пустынный район. Вдалеке автопогрузчик, описав круг, подъехал к похожему на ангар строению.

Йона поднялся по железной лестнице, открыл дверь и вступил в коридор; стуча каблуками по линолеуму, он молча миновал три кабинета с хлипкими стенами. В белом горшке с керамзитом «росло» лимонное деревце из пыльной пластмассы. Между ветками застряли остатки новогодней мишуры. На стене висела в рамке лицензия, выданная в 1943 году Стокгольмским Кризисным комитетом.

На металлической двери в конце коридора красовались заламинированные правила гигиены. Прямо над правилами кто-то приписал: «Отдел по работе с херами». Йона чуть приоткрыл дверь, прислушался; вдалеке звучали чьи-то голоса.

Йона осторожно заглянул в конвейерный цех: разделка, автоматизированный обмер и последующий захват разрубленных надвое туш. Слабо поблескивали желтые плиты пола, длинные рабочие столы из нержавеющей стали. Из-под крышки мусорного бака свисал окровавленный клеенчатый халат.

Комиссар беззвучно вытащил оружие и ощутил тупое потягивание в сердце, вдохнув запах оружейной смазки.

Глава 120

Сжимая пистолет, Йона скользнул в цех, пригибаясь и прячась за большими машинами; в воздухе ощущался сладковатый запах вымытого пола и резиновых ковриков. Комиссар вдруг сообразил, что так и не сообщил оператору диспетчерской точный адрес. Подкрепление, наверное, уже прибыло в район скотобоен, но прежде чем полицейские найдут Викки, может пройти много времени.

В голове вдруг мелькнуло воспоминание — внезапное, безжалостное. Секунды, когда решается наша жизнь, в памяти совмещаются, накладываются друг на друга. Йоне одиннадцать лет; директор вызвал его из класса в коридор и, рассказывая о случившемся, не может сдержать слез.

Отец Йоны был патрульным полицейским и погиб при исполнении, войдя в квартиру, где ему выстрелили в спину. В нарушение всех правил, отец действовал в одиночку.

А теперь у самого Йоны не было времени ждать подкрепления.

С рельсов на потолке свисали пневматические приспособления, оттягивающие лопатки из туш; их покрывал грязный полиэтилен.

Комиссар беззвучно двинулся вперед, и голоса стали слышнее.

— Нет, пусть сначала проснется, — тяжело и хрипло произнес какой-то мужчина.

— Придется немного подождать.

Йона узнал голос Тобиаса — с наивными мальчишечьими интонациями.

— О чем ты вообще думал, идиот? — спросил другой мужчина.

— О том, чтоб он вел себя тихо, — примирительно ответил Тобиас.

— Да он считай что умер, — сказал хриплый. — Сначала я должен убедиться, что с ним все нормально. Тогда заплачу.

— Подождем еще пару минут, — сказал третий; его голос был серьезен.

Йона пробежал вперед еще немного и, оказавшись в конце машинного ряда, вдруг увидел Данте. Тот лежал на сером одеяле, расстеленном на полу. Измятая голубая кофта и синие брюки, маленькие кроссовки; вялое личико умыто, но волосы и руки — грязные.

Возле мальчика стоял мужчина в кожаном жилете и с огромным животом. Пот ручьем тек по его лицу; мужчина нетерпеливо топтался на месте, дергал себя за светлую бороду и раздраженно вздыхал.

На Йону что-то брызнуло. Шланг был закрыт некрепко. Вода капала и стекала по плитам пола к стоку.

Толстый мужчина безостановочно ходил по залу, смотрел на часы, с кончика его носа сорвалась капля пота. Отдуваясь, он присел над мальчиком.

— Надо его сфотографировать, — сказал еще один.

Его Йона еще не слышал.

Комиссар не знал, что делать. Он насчитал четверых, но не мог определить, вооружены ли его противники.

Надо вызывать спецгруппу.

Что-то сверкнуло на лице толстого, когда он стянул с Данте кроссовки.

Полосатые носочки снялись вместе с кроссовками и упали на пол. Круглые пяточки со стуком опустились на одеяло.

Когда толстые руки принялись расстегивать на мальчике джинсы, Йона не стал мешкать и поднялся во весь рост.

Не скрываясь, он пошел мимо разделочных столов с недавно заточенными ножами разной длины и гибкости и следами крови.

Дуло пистолета смотрело в пол.

Сердце отчаянно билось.

Йона сознавал, что нарушает правила, но ждать больше не мог и шел вперед большими шагами.

— Это еще что? — сказал толстый, поднимая глаза.

Он выпустил мальчика, но с колен не поднялся.

— Вы обвиняетесь в соучастии в похищении человека. — И Йона пнул толстого в грудь.

Капли пота полетели с лица толстого, когда он опрокинулся от сильного удара. Он кулем упал на ведра с потрохами, перекатился через решетку стока, смял ящик с наушниками и с треском свалился прямо в машину для снятия шкур.

Йона услышал щелчок предохранителя и тут же почувствовал, что ему в спину уперлось дуло — прямо между позвоночником и лопаткой, быстро и точно. Он замер. Если пуля вылетит из пистолета, то в ту же секунду прошьет ему сердце.

Сбоку приближался мужчина лет пятидесяти, со светлым «хвостом» и в светло-коричневой кожаной куртке. Он двигался плавно, словно телохранитель, направляя на Йону дробовик.

— Пристрели его, — потребовал кто-то.

Толстый лежал на спине, прерывисто дыша. Он перекатился на живот, попробовал встать, но поскользнулся, оперся на руку, поднялся на неверные ноги и постарался убраться подальше от Йоны.

— Нам нельзя здесь оставаться, — прошептал Тобиас.

Комиссар пытался разглядеть что-нибудь в отражениях на металле разделочных столов и в блестящем стальном покрытии свисающих с потолка выдергивателей лопаток, но понять, где именно стоит человек, приставивший к его спине пистолет, было невозможно.

— Опусти оружие, — велел тихий голос.

Йона позволил Тобиасу забрать пистолет. Полицейские скоро будут здесь, а рисковать пока не время.

Глава 121

Викки сидела в машине Йоны на переднем сиденье и, кусая сухие губы, смотрела на красновато-коричневое строение.

Руку она держала на руле — чтобы наручник не впивался в запястье.

Когда на Викки накатывали гнев или страх, ей потом бывало трудно вспомнить происшедшее. Все равно что следить взглядом за солнечным зайчиком: мысль прыгает, иногда останавливается, дрожа, на какой-то детали, а потом исчезает.

Викки затрясла головой, крепко зажмурилась и снова открыла глаза.

Она не знала, сколько времени прошло с тех пор, как комиссар с красивым голосом, в своем развевающемся на ветру пиджаке, скрылся в здании.

Может быть, они уже потеряли Данте и малыш исчез в черной дыре, которая засасывает разных детей, девочек и мальчиков.

Викки пыталась сидеть смирно, но поняла, что не сможет оставаться в машине.

Крыса лениво почесалась о сырой бетонный фундамент и медленно просочилась под решетку слива.

Водитель автопогрузчика закончил работу. Он сдвинул и запер высокие двери крана и уехал.

Викки смотрела на руку, на крепко поймавший ее блестящий металл, на позванивающие звенья.

Он обещал, что отвезет Данте к матери.

Викки заскулила.

Как она могла снова довериться Тобиасу? Если Данте исчезнет бесследно, она будет в этом виновата.

Девочка попыталась рассмотреть что-нибудь через заднее окно. Двери закрыты, людей не видно; хлопает на ветру рваная желтая маркиза.

Викки обеими руками дернула руль, пытаясь выломать его, но безуспешно.

— Черт…

Она прерывисто задышала и стукнулась макушкой о подголовник.

На плакате, прославляющем качество шведского мяса, кто-то нарисовал грязью глаз и печально искривленный рот.

Комиссару уже пора бы вернуться.

Вдруг послышался сильный удар, словно взрыв.

Грохочущее эхо отзвучало вдали, и снова стало тихо.

Викки пыталась что-нибудь рассмотреть, изогнулась, но рядом никого не было.

Что они делают?

Сердце у Викки тяжело забилось.

Там могло случиться что угодно.

Девочка быстро задышала, думая о малыше, который остался совсем один и плачет от страха в каком-нибудь подвале, полном незнакомых людей.

Викки могла вообразить себе только что-то подобное — она понятия не имела, что происходит на самом деле.

Викки вытянулась, пытаясь что-нибудь увидеть; в ней нарастала паника, и девочка попыталась вывернуть руку из наручников. Не получилось. Викки завертела рукой сильнее, зашипела от боли. Металл немного соскользнул, но рука застряла. Викки засопела, откинулась на сиденье, уперлась одной ногой в руль, другой прижала браслет наручников и изо всех сил рванула руку.

Девочка завопила, когда металл порвал кожу. Браслет соскочил, сломав ей большой палец.

Глава 122

Дуло перестало давить в спину, кто-то быстро отошел в сторону, и Йона медленно повернулся.

Коротенький человечек в сером костюме и очках шагнул назад. Он целился в Йону из черного «глока», бледная левая рука плетью висела у бедра. Сначала комиссар подумал, что рука повреждена, но потом понял — это протез.

Тобиас стоял за нечистым столом и покачивал на ладони «смит-и-вессон» Йоны, словно не зная, что с ним делать.

Справа стоял блондин с дробовиком.

— Рогер, — сказал коротыш человеку с дробовиком, — вы с Микке присмотрите за ним, а я пока выйду.

Тобиас стоял у стены. От напряжения зрачки у него расширились так, что глаза казались почти черными.

Стриженный «ежиком» молодой человек в камуфляжных штанах приближался к Йоне, наставив на него самодельный обрез. Комиссар был без бронежилета, но случись выбирать — он бы предпочел, чтобы в него стреляли именно из этого оружия. Обрез может иметь ту же мощность, что и обычный автомат, но скверная домашняя сборка зачастую оказывается спасением.

На груди комиссара дрожала красная точка.

У обреза был лазерный прицел вроде тех, что использовали полицейские несколько лет назад.

— Ложись на пол, руки за голову, — скомандовал комиссар.

Мужчина с «ежиком» расплылся в улыбке. Красная точка скользнула Йоне на солнечное сплетение, потом поднялась до ключиц.

— Убей его, Микке, — сказал Рогер, не прекращая целиться в Йону из дробовика.

— Мы не можем оставлять свидетелей, — вставил Тобиас и нервно провел рукой по губам.

— Отнеси малявку в машину, — велел ему человек с протезом и вышел из цеха.

Тобиас, не спуская с Йоны глаз, подошел к Данте и потащил его за волосы, быстро и грубо, по плитам пола.

— Я скоро приду, — крикнул ему вслед комиссар.

До молодого человека по имени Микке — того, что с обрезом, — было метров шесть.

Йона осторожно шагнул по направлению к нему.

— Стой смирно! — прикрикнул молодой человек.

— Микке, — мягко начал комиссар, — ляг на пол, руки за голову. Тебе же будет лучше.

— Убей легавого! — крикнул тот, кого звали Рогер.

— Сам убей, — прошептал Микке.

— Что? — удивился Рогер, опуская дробовик. — Что ты сказал?

Глава 123

Молодой человек с обрезом быстро и с трудом дышал. Красная точка прицела дрожала у Йоны на груди. На полсекунды пропала, потом снова вернулась, дрожа.

— По-моему, тебе страшно. — Йона придвинулся еще ближе к нему.

— Заткнись, просто заткнись, — пятясь, ответил Микке.

— Точка дрожит.

— Да стреляй же! — взревел Рогер.

— Положи оружие, — предложил Йона.

— Стреляй!

— Он не посмеет, — сказал Рогеру комиссар.

— Зато я посмею. — Рогер вскинул дробовик. — Я-то посмею выстрелить.

— Это вряд ли, — улыбнулся Йона.

— Хочешь, докажу? Я выстрелю! — закричал Рогер и подошел ближе. — Хочешь?

Рогер широко шагнул к Йоне. На шее у него болталась цепочка с подвеской в виде молота Тора. Он вскинул свой спиленный дробовик, положил палец на спусковой крючок и прицелился.

— Сейчас прострелю тебе череп, — прошипел он.

Йона опустил глаза. Подпустив Рогера как можно ближе, он молниеносным движением вцепился в короткое дуло, рванул дробовик к себе, развернул и ударил Рогера прикладом по щеке. Раздался чмокающий звук, голова Рогера дернулась в сторону. Рогер споткнулся и оказался перед Микке — прямо на линии огня. Йона, стоя у него за спиной, прицелился ему в ноги и выстрелил. Раздался оглушительный грохот, дробовик дал сильную отдачу, дробь пробила ногу Рогера и с силой вошла Микке в левую щиколотку. Заряд из двухсот пятидесяти восьми дробин угодил прямо в лодыжку и икру. Ступня оторвалась и, крутясь, отлетела под конвейер.

Из рваного обрубка хлынула кровь, и Микке, не контролируя себя, разрядил обрез. Шесть путь ударили Рогера в грудь и плечо. Микке упал, не переставая кричать. Остатки очереди со свистом ушли в потолок, пули рикошетили от труб и перекрытий.

Металлический треск не прекращался, пока магазин не опустел; после этого слышались только прерывистые крики Микке.

Коротенький мужчина с протезом вбежал в цех и увидел, как Рогер падает на колени, заваливается вперед и его «хвост» скользит по щеке. Рогер опирался теперь на прямые руки, а кровь сплошным потоком лилась у него из груди и сквозь решетку стекала дальше, в желоб для свиной крови.

Комиссар быстро отступил за машины, предназначенные для закачивания воздуха в свиные туши — чтобы туши потом легче было разделывать. Он услышал, как человек с «глоком» идет следом, отпихивает какую-то загремевшую тележку и напряженно дышит через узкие ноздри.

Йона разломил дробовик и увидел, что там остался всего один патрон.

Молодой человек, задыхаясь, кричал «помогите!».

До двери в морозильное отделение было всего десять шагов. За желтыми пластмассовыми пластинами угадывались выпотрошенные свиные туши на близко посаженных крюках.

Комиссар подумал, что в конце холодильника должен быть выход на улицу, к погрузочным мосткам.

Глава 124

В торце красного здания была черная железная дверь, которой не давала закрыться свернутая газета.

Белая жестяная вывеска извещала: «Ларссон. Мясные продукты».

Викки подошла ближе, споткнулась о решетку для чистки подошв и открыла дверь. Кровь из раненой руки капнула на газету. Викки вошла в здание.

Надо найти Данте. Сейчас ее интересует только это.

Не особенно скрываясь, девочка вошла в раздевалку с деревянными скамьями перед погнутыми шкафчиками из красной жести. Со стены смотрел улыбающийся Златан Ибрагимович. На окне, на брошюре профсоюза работников пищевой промышленности, лежали пластиковые держатели для кофейных стаканчиков.

Где-то за стеной слышались крики. Человек звал на помощь.

Викки быстро огляделась, открыла шкафчик, рывком вытащила несколько испачканных песком пакетов, открыла следующий, пошла дальше, заглянула в мусорную корзину и среди старых пакетиков табака и конфетных фантиков увидела пустую бутылку из-под газировки.

Человек снова закричал — было слышно, что он устал.

— Черт, — прошептала Викки; она схватила бутылку, крепко зажала ее в правой руке и, пройдя в другую дверь, оказалась на холодном складе с грузовыми паллетами и упаковочными машинами.

Стараясь двигаться бесшумно, девочка побежала к большим гаражным воротам. Пробегая мимо паллеты с ламинированными картонными коробками, она краем глаза заметила движение и остановилась.

Викки медленно огляделась и увидела за оранжевым автопогрузчиком какую-то тень. Стараясь дышать потише, она подкралась к погрузчику, оперлась на него рукой, обошла и увидела человека, склонившегося над чем-то, завернутым в одеяло.

— Меня тошнит, — сказал тонкий детский голосок.

— Малыш, можешь встать? — спросил человек.

Викки шагнула к ним. Мужчина обернулся, и Викки увидела, что это Тобиас.

— Викки! Ты что здесь делаешь? — спросил он с изумленной улыбкой.

Девочка поколебалась, но подошла к нему.

— Данте? — осторожно позвала она.

Мальчик посмотрел на нее так, словно не узнал в темноте.

— Викки, отведи его в фургон, — попросил Тобиас. — Я приду через минуту…

— Но я…

— Сделай, как я прошу, — и все, — перебил он.

— Ладно, — беззвучно ответила Викки.

— Давай быстрее, тащи пацана в машину.

Мальчик был весь серо-зеленый; он снова улегся на одеяло. Отяжелевшие веки закрывались сами собой.

— Придется тебе понести его, — вздохнул Тобиас.

— Придется, — согласились Викки, сделала шаг вперед и разбила бутылку о голову Тобиаса.

У Тобиаса сделался удивленный вид; пошатнувшись, он упал на одно колено. С тем же изумленным видом Тобиас ощупал затылок и увидел на руках осколки стекла и кровь.

— Ты что творишь…

Викки пырнула его «розочкой» и попала в шею сбоку, крутанула, ощутила теплую кровь на пальцах. Какой-то бешеный гнев опьянил ее, ярость жгла, как доведенное до высшего накала безумие. Девочка еще раз ткнула Тобиаса разбитой бутылкой и попала в правую щеку.

— Не надо было трогать Данте! — выкрикнула она. Викки нацелилась Тобиасу в глаза. Он обеими руками схватил ее за куртку, рванул на себя и ударил кулаком в лицо. Викки опрокинулась на спину, поле зрения сжалось, в глазах почернело.

Падая, Викки успела вспомнить, кто заплатил за нее Тобиасу. Вспомнила, как проснулась тогда с невыносимой болью внизу живота — у нее были повреждены яичники.

Задыхаясь, она больно упала на пол, но успела извернуться и не ударилась головой. Викки зажмурилась, открыла глаза — зрение вернулось; девочка поднялась, развернулась, но потеряла равновесие. Изо рта ручейком текла кровь. Тобиас нашел доску с гвоздями и пытался подняться.

Левая рука горела из-за сломанного пальца, но Викки крепко сжала разбитую бутылку в правой.

Приблизившись, она полоснула по вытянутой руке Тобиаса; кровь брызнула ей в глаза, Викки резанула наугад, попала своему врагу в грудь и в лоб, «розочка» лопнула, и Викки порезалась сама, но продолжала наносить удары остатками бутылки. Наконец Тобиас упал на пол и затих.

Глава 125

Бежать Викки больше не могла, но она упорно шла вперед, таща Данте на руках. Ее мучили рвотные спазмы. Она не чувствовала рук и боялась уронить мальчика. Остановилась, хотела перехватить его, но покачнулась и рухнула на колени. Вздохнула и осторожно положила Данте на пол. Он снова уснул. Личико было бледным, дыхание — едва слышным.

Они должны или выбраться отсюда или спрятаться.

Викки собралась, стиснула зубы, схватила Данте за курточку и подтащила к мусорному контейнеру. Надо попытаться спрятаться за ним. Данте вдруг захныкал и задышал неспокойно. Викки погладила его; мальчик на миг открыл глаза и снова уснул.

До стеклянной двери у высоких гаражных ворот оставалось метров десять, но у Викки больше не было сил тащить мальчика. Ноги у нее все еще дрожали от напряжения и усилий. Ей хотелось одного: лечь рядом с Данте и уснуть, но она понимала, что ей засыпать нельзя.

Руки были в крови, но Викки не ощущала боли — руки потеряли чувствительность.

За стеклянной дверью виднелась пустынная улица.

Викки, тяжело дыша, села боком. Она пыталась собраться с мыслями, смотрела то на свои руки, то на мальчика. Наконец она отвела волосы с его лица и наклонилась:

— Просыпайся-ка.

Мальчик моргнул, увидел ее перемазанное кровью лицо и явно испугался.

— Ничего страшного, — заверила Викки. — Мне не больно. У тебя когда-нибудь шла кровь из носа?

Он кивнул.

— Данте, я не могу нести тебя, придется чуть-чуть пройти самому. — У Викки стало тесно в груди; она чувствовала, что готова заплакать от усталости и бессилия.

— Я только немножко посплю, — пробормотал Данте и зевнул.

— Ты сейчас поедешь домой, все кончилось…

— Что?

— Поедешь домой, к маме. — Викки улыбнулась, чувствуя, как натянулась кожа на усталом лице. — Тебе только надо пройти немного самому.

Данте кивнул, потер голову рукой и сел.

Где-то в глубине склада что-то с грохотом упало. Звук был такой, словно несколько стальных труб свалились на пол, покатились и остановились.

— Попробуй встать, — прошептала Викки.

Они поднялись и двинулись к стеклянной двери. Каждый шаг давался с трудом, и Викки почувствовала, что не дойдет. Вдруг она увидела синюю мигалку первой полицейской машины. Потом подъехало еще несколько машин, и Викки поняла, что они с Данте спасены.

— Эй, есть здесь кто? — позвал хриплый мужской голос. — Эй!

Эхо отразило голос от стен и высокого потолка. У Викки закружилась голова, и девочка остановилась, но Данте двигался к выходу.

Викки привалилась плечом к холодному металлу контейнера.

— Выходи через дверь, — приглушенно сказала она.

Данте оглянулся и пошел было назад, к ней.

— Нет, уходи, — попросила Викки. — Я скоро приду.

Девочка увидела, как трое полицейских в форме бегут не туда, а к дому на другой стороне улицы. Данте доковылял до двери. Он нажал на ручку, потянул, но дверь не поддалась.

— Эй! — позвал мужской голос уже ближе.

Викки сплюнула на пол кровавую слюну, сжала зубы, отдышалась и снова пошла.

— Не открывается, — пожаловался Данте, нажимая на ручку.

У Викки дрожали ноги, она думала, что вот-вот потеряет сознание, но заставила себя пройти последние шаги. Когда она нажала на ручку, запястье обожгла боль. Дверь не подалась ни на сантиметр. Викки толкнула дверь, но дверь оказалась заперта. Девочка заколотила по толстому стеклу — почти беззвучно. На улице стояло четыре полицейские машины. Синие блики проплывали по фасаду, сверкали на окнах. Викки замахала руками, но никто из полицейских ее не видел.

За спиной у детей раздались тяжелые шаги — кто-то шел по бетонному полу склада. Шаги быстро приближались. Викки обернулась и увидела, что к ним, улыбаясь во весь рот, подходит толстый человек в кожаном жилете.

Глава 126

Под потолком тянулся электрический транспортировочный конвейер, на котором тесно висели свиные туши. Сладковатый запах мяса приглушала низкая температура морозильника.

Йона, пригнувшись, двигался среди туш, заходя все глубже; он искал какое-нибудь подручное оружие. Из машинного цеха послышался сдавленный крик, за которыми последовали быстрые шлепки. Комиссар пытался разглядеть своего преследователя через толстый промышленный полиэтилен, закрывавший дверной проем. За длинными столами для разделки туш угадывалась неясная фигура — расширилась до четырех человек, потом снова сузилась.

Комиссар торопливо подобрался поближе.

Кажется, человек по ту сторону полиэтилена держал в правой руке пистолет.

Йона отступил, нагнулся и заглянул в просвет между свиными тушами. Поодаль, у стены, стояло белое ведро, рядом лежала труба и какие-то грязные тряпки.

Трубой можно было воспользоваться.

Комиссар осторожно двинулся к цеху, но остановился и попятился, когда коротенький человек с протезом отвел тяжелый полиэтилен в сторону.

Йона застыл. Движения его преследователя отражались в стальных покрытиях. Комиссар видел, как мужчина вошел в морозильное отделение, как держит в вытянутой руке пистолет, обшаривая помещение взглядом.

Йона беззвучно отступил к стене, за свиную тушу; он потерял преследователя из виду, но слышал его шаги и дыхание.

Метрах в пятнадцати от него была дверь, которая, видимо, вела на погрузочные мостки. Йона мог бы пробежать в проходе между висящих туш, но тогда на несколько секунд, у самой двери, он подставился бы под выстрел.

Многовато, подумал он.

Послышались быстрые шаркающие шаги, потом — тяжелый шлепок. Одна из туш закачалась на цепях, тянущихся к крюкам конвейера.

Йона отступил вплотную к стене и присел возле охлаждающей батареи. Метрах в десяти двигалась по бетонному полу тень врага.

Времени оставалось все меньше.

Скоро человек с протезом обнаружит его. Йона отполз в сторону и увидел, что труба на полу — пластмассовая. Оружие оказалось никудышным. Он уже хотел отодвинуться, как вдруг заметил в старом ведре кое-какие инструменты. Три отвертки, кусачки и нож с коротким крепким лезвием.

Комиссар осторожно вытащил нож из ведра; металл скрежетнул о металл, лезвие задело кусачки.

Йона попытался определить движения своего врага по звуку шагов и понял, что тот уходит в сторону.

Раздался выстрел, и пуля с чмоканьем вошла в свиную тушу в полуметре от головы Йоны.

Шаги преследователя быстро приближались, он уже бежал. Йона распластался на полу и отполз в следующий образованный тушами коридор.

Глава 127

Полицейский безоружен и напуган, подумал человек с протезом и неживой рукой отвел волосы со лба.

Остановился, поднял пистолет и попытался разглядеть что-нибудь между тушами.

Он должен быть очень напуган, повторил себе человек с протезом.

Пока полицейскому удавалось прятаться, но человек с протезом знал: скоро он попытается сбежать через дверь, ведущую на улицу.

Человек с протезом торопливо дышал. В легкие тек воздух — холодный и сухой. Он тихо кашлянул, резко повернулся, посмотрел на пистолет и снова поднял взгляд. Надо проморгаться. Кажется, он видел что-то у стены, возле охлаждающей батареи. Человек с протезом побежал вдоль ряда свиных туш.

Долго это не продлится. Все, что нужно сделать, — это выследить полицейского и выстрелить в него несколько раз. Сначала в ноги, потом — в висок.

Он остановился и увидел, что у бетонной стены пусто — только тряпки да белое ведро.

Человек с протезом резко повернулся и пошел назад, но снова остановился и прислушался.

Он услышал только собственное напряженное дыхание.

Левой рукой он тронул свинью, но туша оказалась тяжелее, чем он думал. Человек надавил как следует, чтобы раскачать ее.

Боль в руке вернулась, когда чаша протеза сдавила культю.

Что-то звякнуло в креплении вешалки.

Замороженная свинья качнулась вправо, и теперь можно было заглянуть в следующий проход.

Никуда он не делся, подумал человек с протезом. Сидит тут, как хомяк в клетке. Главное — не спускать глаз с двери на случай, если полицейский захочет выбраться, и одновременно следить за проемом с полиэтиленовой занавеской, чтобы не дать ему отступить в цех.

У человека с протезом заболело плечо, и он ненадолго опустил пистолет. Он знал, что рискует потерять драгоценные секунды, но оружие в уставшей руке начинало дрожать.

Он осторожно скользнул прочь — ему показалось, что перед ним мелькнула спина; он вскинул пистолет и выстрелил. Руку дернуло от отдачи, и крупицы пороха обожгли костяшки пальцев. Волна адреналина, от которого похолодело лицо, хлынула в кровь.

Он отодвинулся в сторону, чувствуя, как быстро бьется сердце, но понял, что ошибся, приняв за спину врага косо висевшую тушу.

Все идет к чертям, подумал он. Надо остановить полицейского, нельзя дать ему уйти.

Но куда он делся? Где он, черт его дери?

Что-то стукнуло на потолке, и человек с протезом глянул вверх, на стальные балки и траверсы. Ничего не видно. Человек с протезом попятился, оступился, взмахнул рукой и оперся плечом о тушу, через рубашку почувствовав холод мяса. Кожу свиньи покрывали мелкие капли конденсата. Его замутило. Что-то пошло не так. Напряжение гнало его вперед, он и минуты не мог простоять на месте.

Человек сделал еще несколько шагов назад, заметил на стене неясную тень и вскинул пистолет.

Свиные туши вдруг задрожали — все, что были в морозильнике. Они дрожали. Стало непонятно, где какая. На потолке зажужжал какой-то механизм, конвейер звякнул, и тяжелые туши пришли в движение. Они двигались по конвейеру, неся с собой ледяной воздух.

Человек с протезом обернулся, оглядел помещение, пытаясь проследить несколько направлений одновременно, и подумал, что не стоило этого делать.

Так просто казалось купить шведского мальчика, которого полиция считает погибшим. Какие хорошие деньги можно было бы взять за него уже в Германии или Голландии.

Не стоило больше тратить время на эту сделку.

Свиные туши вдруг резко остановились, медленно покачиваясь. На стене загорелась красная лампочка — полицейский нажал кнопку аварийного выключателя.

Снова стало тихо. Неприятное чувство расползалось в душе у человека с протезом, словно кровь в воде.

«Какого… я вообще здесь делаю?» — спросил он себя.

Пытаясь успокоить дыхание, он медленно пошел к красной лампочке, нагнулся, чтобы рассмотреть что-нибудь между тушами, и сделал два шага вперед.

Дверь на улицу была по-прежнему закрыта.

Он повернулся, чтобы проверить второй выход, но долговязый полицейский вдруг вырос прямо перед ним.

Человек с протезом похолодел.

Глава 128

Йона видел, как коротышка целится в него. Не спуская с противника глаз, комиссар сделал шаг вперед и дернул его руку вверх, направив дуло пистолета почти прямо в потолок. Потом выбил у него из рук оружие, отлетевшее к свиной туше, и вонзил ему нож в ладонь. Лезвие воткнулось глубоко между ребер свиной туши, и человек с протезом истошно закричал.

Йона выпустил нож и отодвинулся.

Коротышка, тяжело дыша, ощупал безжизненными пальцами протеза рукоятку ножа, но сдался. Он понял, что его крепко пригвоздили к туше и, чтобы боль не усилилась, придется стоять смирно. Рука оказалась зафиксирована высоко над головой. Кровь лилась по запястью, затекала под рукав.

Даже не взглянув на него, Йона подобрал пистолет с пола и вышел.

Воздух в большом цехе показался ему неожиданно теплым; Йона побежал вдоль стены к двери, в которую Тобиас увел Данте. Он торопливо проверил пистолет (один патрон оставался в стволе и еще несколько — в магазине), открыл зеленую железную дверь и вошел в обширный склад с уставленными товаром паллетами и с неподвижными автокарами.

Свет попадал в помещение через грязное окошко, расположенное прямо под потолком.

Послышался хриплый стон.

Йона определил, откуда доносится звук, и бросился к большому контейнеру для мусора. Из окна на пол лился голубой свет. Йона поднял пистолет и двинулся вокруг контейнера. Жирный мужчина в кожаном жилете стоял на коленях спиной к Йоне. Он бил Викки головой о пол, тяжело постанывая при каждом ударе. Чуть поодаль скорчился Данте. Он тоненько, одиноко плакал.

Комиссар подлетел к ним прежде, чем толстый успел подняться. Одной рукой он схватил толстого за горло чуть ниже бороды, рывком поставил на ноги рядом с Викки, толкнул, ударил пистолетом по ключице, отбросив толстяка назад, и пнул в грудь так, что тот полетел прямо в стеклянную дверь.

Толстый вывалился на улицу в дожде сверкающих осколков и остался лежать в синем свете мигалок.

Трое полицейских в форме, выхватывая оружие из кобуры, бросились к лежащему; тот пошарил рукой у себя по груди и сделал попытку подняться.

— Йона Линна? — спросил один из полицейских.

Оба уставились на долговязого комиссара, который стоял в раме теперь уже разбитой двери, не обращая внимания на продолжавшие сыпаться осколки.

— Я просто наблюдатель, — ответил Йона.

Он швырнул «глок» на пол и опустился на колени рядом с Викки. Девочка лежала на спине, тяжело дыша. Руки были странно вывернуты. Данте больше не плакал; он, открыв рот, смотрел на Йону. Комиссар погладил Викки по щеке и прошептал, что все кончилось. Из носа у Викки шла кровь. Йона сидел на корточках, не давая Викки пошевелиться. Девочка не открывала глаза и не реагировала на обращенные к ней слова; ноги ее подергивались.

Глава 129

Мужчина, вылетевший на улицу через стеклянную дверь, немного полежал на спине, а потом сел и даже пытался уползти, но был остановлен двумя полицейскими, которые уложили его лицом на асфальт и сковали наручниками.

Первая прибывшая на место бригада «скорой помощи» зафиксировала шею Викки специальным воротником, после чего девочку подняли на каталку.

Йона описывал положение руководителю оперативной группы. Между тем два полицейских патруля проникли в здание из двух разных точек.

В морозильном отделении молча стоял бледный мужчина, правая рука которого была пригвождена ножом к свисающей с крюка свиной туше. Обнаруживший его полицейский вызвал бригаду «скорой помощи», после чего призвал на помощь коллегу, и полицейские вдвоем стали вытаскивать нож. Лезвие скрипнуло о ребра туши и со вздохом вышло. Мужчина опустил руку, протезом прижал ее к животу, пошатнулся и сел на пол.

Мужчина, раненный в грудь из самодельного автомата, скончался. Молодой человек, нажавший на спуск, когда Йона отстрелил ему ногу, был еще жив. Он не истек кровью только благодаря тому, что обмотал ремнем икру прямо под коленом. Когда полицейские подошли к нему с пистолетами на изготовку, он молча, слабым движением указал на отстреленную ступню, лежавшую в луже крови под разделочным столом.

Последним нашли Тобиаса Лундхагена, который прятался среди мусорных мешков в темноте склада; у него было изрезано лицо. Он обливался кровью, но раны не угрожали жизни — только изуродовали его. Тобиас пытался забиться подальше за мешки; когда полицейские вытаскивали его за ноги, он дрожал от страха.

Карлосу Элиассону уже сообщили о том, как развивались события на скотобойнях, когда Йона позвонил ему из «скорой помощи».

— Один погибший, двое тяжелораненых и трое — с незначительными ранениями, — вслух прочитал Карлос.

— Но дети живы, они выбрались…

— Йона, — вздохнул Карлос.

— Все говорили, дети утонули, но я…

— Знаю. Но ты оказался прав. Все верно, — перебил Карлос. — Но ты находишься под служебным расследованием, и приказ у тебя был совсем другой.

— Так я должен был не вмешиваться и будь что будет?

— Именно.

— Я так не могу.

Сирена утихла, машина «скорой помощи» круто повернула и въехала в ворота отделения неотложной помощи Южной больницы.

— Прокурор и ее команда проводят допрос. А ты с настоящего момента — на больничном, и ничего тебя не касается.

Йона предполагал, что ситуация со служебным расследованием складывается не в его пользу и что против него даже могут возбудить дело. Но все, что он чувствовал сейчас, — это колоссальное облегчение оттого, что малыша удалось вырвать из волчьей пасти.

Когда «скорая» остановилась перед больницей, комиссар выбрался из машины, но его попросили лечь на каталку. Санитары подняли поручни, и комиссара повезли в смотровую.

Пока раны осматривали и перевязывали, он пытался выяснить, в каком состоянии Викки Беннет. Комиссар не стал дожидаться своей очереди на рентген, а отправился искать лечащего врача девочки.

Им оказалась доктор Линдгрен — очень маленького роста женщина, которая как раз, наморщив лоб, изучала кофейный автомат.

Йона стал выяснять, можно ли допросить Викки уже сегодня.

Слушая комиссара, женщина не смотрела ему в глаза. Она нажала кнопку с надписью «мокко», подождала, когда стаканчик наполнится, после чего сказала, что сделала девочке срочную компьютерную томографию мозга, чтобы диагностировать возможные внутричерепные кровотечения. В мозге Викки обнаружились серьезные повреждения, но мостовые вены, к счастью, оказались невредимы.

— Викки придется остаться в больнице для наблюдения, но ее вполне можно допросить уже завтра утром, если это так важно, — добавила женщина и ушла, унося с собой стаканчик кофе.

Районный прокурор Сундсвалля Сусанна Эст ехала в Стокгольм. Она приняла решение арестовать задержанную девочку. Уже завтра утром, в восемь часов, Сусанна собиралась провести первый допрос Викки Беннет, пятнадцати лет, обвиняемой в двух убийствах и киднеппинге.

Глава 130

Пройдя по коридору, Йона предъявил удостоверение и поздоровался с молоденьким полицейским, дежурившим у двери палаты 703.

Викки сидела в кровати. Шторы были раздвинуты, и при свете дня лицо Викки казалось рябым от темных ссадин и синяков. Голову покрывали бинты, рука со сломанным пальцем висела на перевязи. У окна стояла Сусанна Эст. Не здороваясь, Йона подошел к Викки и сел на стул рядом с койкой:

— Как самочувствие?

Девочка посмотрела на него мутными глазами и спросила:

— Данте отправили к маме?

— Он еще в больнице, но его мама уже здесь, не отходит от него.

— Он ранен?

— Нет.

Викки кивнула и уставилась перед собой.

— Как ты сама? — снова спросил Йона.

Девочка взглянула на него, но прежде чем она успела ответить, прокурор откашлялась и сказала:

— Мне придется попросить тебя выйти из палаты.

— Ты именно это и сделала, — заметил Йона, не спуская глаз с Викки.

— Это расследование тебя никак не касается. — Сусанна повысила голос.

— Тебе собираются задать очень много вопросов, — объяснил комиссар Викки.

Девочка тихо ответила:

— Я хочу, чтобы ты остался.

— Не могу, — честно признался Йона.

Викки что-то прошептала, посмотрела на Сусанну и упрямо проговорила:

— Если Йона уйдет, я ни с кем не стану разговаривать.

— Будет молчать — пусть остается, — разрешила прокурор.

Йона смотрел на Викки, пытаясь угадать, что у нее на душе.

Два убийства — слишком тяжкая ноша, чтобы ее можно быть таить внутри.

Любой ее ровесник уже сломался бы, расплакался и во всем признался, но эту девочку словно прихватило льдом. Она никого не пускала к себе в душу по-настоящему. Викки быстро находила союзников, но оставалась закрытой и сама контролировала ситуацию.

— Викки Беннет, — с улыбкой начала прокурор, — меня зовут Сусанна, и именно я буду беседовать с тобой, но прежде чем мы начнем… Я запишу на магнитофон все, что будет сказано, чтобы мы потом смогли всё вспомнить… и чтобы мне не пришлось ничего писать. Это здорово, потому что я довольно ленива…

Викки не смотрела на нее — она вообще никак не реагировала на слова Сусанны. Та немного подождала, все так же улыбаясь, а потом быстро проговорила в микрофон время, дату и перечислила присутствующих в палате.

— В начале беседы всегда так делают, — пояснила она.

— Ты понимаешь, кто мы? — спросила вторая женщина. — Я — Сигне Ридельман, твой адвокат.

— Сигне здесь, чтобы помогать тебе, — сообщила Сусанна.

— Ты знаешь, кто такой адвокат?

Викки еле заметно кивнула.

— Мне нужен ответ вслух, — терпеливо сказала Сигне.

— Знаю. — Викки вдруг широко улыбнулась.

— Что тебя насмешило? — поинтересовалась Сусанна.

— Вот это. — Викки медленно вытащила из руки тонкую гибкую трубку. Девочка молча смотрела на темную кровь, стекавшую по ее бледной руке.

Глава 131

Какая-то птица села на оконный карниз, и теперь в палате слышался тихий скрежет ее коготков. Слабо жужжали длинные лампы дневного света на потолке.

— Сейчас я попрошу тебя рассказать о некоторых вещах, — начала Сусанна. — Пожалуйста, ответь мне правду.

— И только правду, — прошептала Викки, уставившись в одеяло.

— Девять дней назад… ты ночью оставила свою комнату в Бригиттагордене, помнишь?

— Я не считала дни, — глухо сказала девочка.

— Но ты помнишь, что ушла из Бригиттагордена ночью?

— Да.

— Почему? — спросила Сусанна. — Почему ты ушла из Бригиттагордена ночью?

Викки медленно потянула нитку из повязки на руке.

— Ты раньше это делала? — спросила Сусанна.

— Что?

— Ты уходила из Бригиттагордена среди ночи?

— Нет, — скучливо ответила девочка.

— А в тот раз почему ушла?

Не получив ответа на этот вопрос, Сусанна лишь терпеливо улыбнулась и спросила уже более дружелюбно:

— Почему ты проснулась той ночью?

— Не помню.

— Если мы, вспоминая тот день, перенесемся на несколько часов назад… помнишь, что тогда случилось? Все легли спать, а ты нет. Что ты делала?

— Ничего.

— Ты ничего не делала до того самого часа, как среди ночи ушла из Бригиттагордена. По-твоему, это не странно звучит?

— Нет.

Викки уставилась в окно. По крыше гулял ветер, солнце скрылось за одной из бежавших по небу туч.

— А теперь скажи мне, почему ты ушла из Бригиттагордена. — Голос Сусанны посерьезнел. — Потому что я не успокоюсь, пока ты не расскажешь мне, что случилось. Ты поняла?

— Я не знаю, что вы хотите, чтобы я рассказала, — тихо ответила Викки.

— Тебе может быть нелегко говорить об этом, но ты все же расскажи.

Девочка уставилась на одеяло; губы ее шевелились, словно она подыскивала слова. Потом Викки каким-то странным голосом сказала:

— Я убила…

Она замолчала и ковырнула катетер, торчащий из сгиба локтя.

— Продолжай, — напряженно попросила Сусанна.

Викки помотала головой.

— Это тебе же на пользу. Ты сказала, что убила…

— Да, точно… у меня в комнате была такая назойливая муха. Я ее убила и…

— Да что за… прости, пожалуйста… но разве не странно, что ты помнишь, как убила муху, но не помнишь, почему ушла из Бригиттагордена посреди ночи?

Глава 132

Сусанне и Сигне Ридельман потребовалась короткая пауза, и они ненадолго вышли из палаты. Серый утренний свет сочился сквозь окно в потеках, белесое небо отражалось в капельнице и хромированной спинке койки. Викки сидела на больничной кровати и тихо сквернословила себе под нос.

— Ну так что? — спросил Йона, снова усаживаясь на стул возле койки.

Девочка коротко улыбнулась ему и тихо ответила:

— Я все время думаю, как там Данте.

— Он молодцом.

Викки хотела что-то добавить, но, видимо, решила промолчать — в палату вошли прокурор и адвокат.

— Ты призналась, что посреди ночи сбежала из Бригиттагордена, — с новой энергией начала Сусанна. — Посреди ночи. Прямо в лес. Мало кто на такое способен. У тебя была причина бежать, верно?

Викки опустила глаза, облизала губы, но промолчала.

— Отвечай-ка. — Сусанна повысила голос. — Какая тебе сейчас разница.

— Да…

— Почему ты сбежала?

Девочка пожала плечами.

— Ты сделала что-то, о чем трудно говорить. Я права?

Викки крепко потерла лицо.

— Мне приходится задавать тебе эти вопросы, — сказала Сусанна. — Они кажутся тебе тяжелыми, но я знаю, станет легче, если ты просто признаешься.

— Правда?

— Правда.

Викки пожала плечами, подняла голову, встретилась глазами с прокурором и спросила:

— В чем я должна признаться?

— В том, что ты сделала тем вечером.

— Я убила муху.

Сусанна резко встала и вышла из палаты, не говоря ни слова.

Глава 133

В девять пятнадцать утра Сага Бауэр распахнула дверь в кабинет прокурора по делам полиции. Микаэль Боге, руководитель служебного расследования, галантно привстал.

Волосы Саги были еще влажными после душа, длинные светлые локоны с яркими лентами водопадом сияли вдоль спины и рассыпались по узким плечам. Даже сейчас, с пластырем на переносице, Сага была обезоруживающе красива.

Утром Сага пробежала милю; одета она была как обычно — в толстовку с эмблемой боксерского клуба «Нарва», линялые джинсы и кроссовки.

— Сага Бауэр? — спросил следователь со странной широкой улыбкой.

— Да.

Микаэль подошел к Саге, одернул на себе пиджак и протянул ей руку.

— Простите, — замялся он, — но я… Ну, вы и раньше такое слышали… но был бы я лет на двадцать моложе.

Он покраснел, сел на стул и потянул узел галстука, после чего снова взглянул на Сагу.

Открылась дверь, и вошел прокурор Свен Винклунд.

Он поздоровался с обоими, постоял перед Сагой, раздумывая, что сказать, однако лишь кивнул, поставил на стол графин с водой и три стакана, после чего сел.

— Сага Бауэр, комиссар Службы безопасности, — начал Микаэль и вдруг улыбнулся, неожиданно для себя самого.

— Наверное, лучше я все-таки скажу. — Прокурор повернулся к Саге. — Вы похожи на принцессу, каких рисовал Бауэр.

Он помедлил и налил в стакан воды.

— Вас пригласили сюда, чтобы снять свидетельские показания. — Следователь похлопал по папке. — Поскольку вы присутствовали при упомянутой операции.

— Что вы хотите знать? — серьезно спросила Сага.

— В жалобе на Йону Линну сказано… Его подозревают в том, что он предупредил…

— Ёран Стуне — форменный придурок, — перебила Сага.

— Не нужно так сердиться, — попытался утихомирить ее Боге.

Сага отлично помнила, как они с Йоной проникли в логово крайне левых боевиков. Даниель Марклунд, хакер высшего класса и спец по прослушиванию, дал им информацию, благодаря которой они сумели спасти Пенелопу Фернандес.

— Так вы не считаете, что операция Службы безопасности провалилась?

— Операция вышла неудачной, но это я предупредила Бригаду.

— А в заявлении сказано…

— Йона — лучший полицейский в стране.

— Ваша лояльность вызывает симпатию, но мы собираемся возбудить дело против…

— Идите к черту! — заорала Сага.

Она вскочила, опрокинув стол. Стаканы и графин полетели на пол, вода и осколки стекла брызнули по всему кабинету. Сага вырвала из рук у Боге папку, вытрясла бумаги, потоптала их ногами и вылетела из кабинета, так хлопнув дверью, что посыпалось оконное стекло.

Сага Бауэр и правда выглядела как сказочная принцесса, но ощущала себя комиссаром Службы безопасности, которым и была. Лучшим снайпером в группе, а также боксером высокого класса.

Глава 134

Сага шагала по Кунгсбрун, бормоча ругательства. Она заставила себя идти медленнее, пытаясь успокоиться. В кармане толстовки зазвонил телефон. Сага остановилась, посмотрела на дисплей и ответила. Звонил ее шеф из Службы безопасности.

— У нас запрос из уголовной полиции, — послышался в трубке глубокий бас Вернера. — Я переговорил с Джимми и с Яном Петерссоном, но они не могут им заняться… Не знаю, уместно ли будет обратиться к Ёрану Стуне, но…

— Что за запрос?

— Допрос несовершеннолетней девочки… Она психически нестабильна, и руководителю предварительного расследования нужен кто-то, кто учился технике проведения допроса и у кого есть опыт…

— Я понимаю, почему ты спрашивал насчет этого допроса Джимми. — Сага сама услышала, как леденеет от раздражения ее голос. — Но при чем тут Петерссон? Почему ты спрашивал Яна Петерссона, не поговорив сначала со мной? А Ёран… с чего ты вообще о нем вспомнил…

Сага сделала над собой усилие и замолчала. Она чувствовала, что только теперь начала потеть после своего взрыва в кабинете прокурора по делам полиции.

— Сейчас начнешь ругаться, — вздохнул Вернер.

— Это же я, черт возьми, ездила в Пуллах и проходила обучение в BND.[17]

— Прошу тебя…

— Я не закончила! Ты же помнишь, что я присутствовала на перекрестном допросе Мухаммеда аль-Абдали.

— Не ты тогда вела допрос.

— Вела не я, но именно я заставила его… Да идите вы все!

Она оборвала разговор, подумав, что завтра же уволится. Телефон снова зазвонил.

— Ладно, Сага, — медленно сказал Вернер. — Можешь попробовать.

— Пошел ты! — крикнула Сага и отключила телефон.

Анья внезапно распахнула дверь кабинета, и Карлос от неожиданности просыпал на стол корм для рыбок. Он принялся собирать его, но тут зазвонил городской телефон.

— Будь добра, включи громкую связь, — попросил он.

— Это Вернер, — объявила Анья и нажала кнопку селектора.

— Привет, привет, — весело сказал Карлос и щеточкой стряхнул в аквариум прилипший к рукам корм.

— Это снова Вернер… Прости, мне понадобилось время.

— Ничего.

— Знаешь, Карлос, я просто обыскался, но, увы, моих лучших ребят забрал Алекс Аллан из Объединенного разведывательного комитета. — Шеф Службы безопасности откашлялся. — Но есть она девица… да ты ее видел, Сага Бауэр… она могла бы посидеть…

Анья наклонилась к телефону и сказала:

— Могла бы посидеть с милым видом, правда?

— Алло? — удивился Вернер. — С кем я говорю?

— А ну-ка помолчи! — прошипела Анья. — Я знаю Сагу Бауэр. И могу сказать, что Службе крупно повезло, что такая умница…

— Анья… — Карлос вытер руки о штаны и попытался встать между Аньей и телефоном.

— Сядь! — рявкнула та.

Карлос сел, а Вернер еле слышно сообщил:

— Я и так сижу…

— Перезвони Саге и попроси прощения, — серьезно сказала Анья в трубку.

Глава 135

Дежурный полицейский, отчаянно краснея, читал удостоверение Саги Бауэр. Сообщив, что пациентку скоро привезут, он распахнул перед ней дверь палаты номер семьсот три.

Сага сделала несколько шагов и остановилась: перед ней в пустой палате стояли два человека. Койки не было, но капельница еще стояла.

— Прошу прощения, — обратилась к ней женщина в сером жакете. — Вы — подружка Викки?

Не успела Сага ответить, как дверь открылась и вошел комиссар.

— Йона! — удивилась Сага и с улыбкой пожала ему руку. — Я думала, тебя отстранили от дел.

— Все верно, — подтвердил комиссар.

— Как мило.

— Те, кто вел служебное расследование, потрудились на совесть. — От улыбки на щеках у комиссара появились ямочки.

Прокурор Сусанна Эст с удивленным видом подошла к Саге:

— Вы из Службы безопасности? Но я думала… в смысле — я просила…

— А где Викки? — спросила Сага.

— Врач посчитала, что нужна еще одна томография. — Йона отошел к окну и встал, повернувшись ко всем спиной.

— Утром я приняла решение задержать Викки Беннет, — сказала Сусанна. — Но конечно, было бы хорошо получить ее признание до слушаний о заключении под стражу.

— Вы собираетесь возбудить дело? — изумилась Сага.

— Слушайте, — утомленно сказала Сусанна, — я была в Бригиттагордене. Я видела тела. Викки Беннет пятнадцать лет, и она уже давно не относится к подросткам, которым требуется психосоциальная помощь в закрытых учреждениях.

Сага скептически улыбнулась:

— Но если ее посадить в тюрьму…

— Не поймите меня неправильно, — перебила ее Сусанна, — но я рассчитывала на человека, у которого есть опыт в проведении допросов. Но у вас еще будет шанс научиться, я уверена!

— Спасибо. — Сага стиснула зубы.

— Я сижу здесь уже полдня, и, честное слово, речь идет не об обычном допросе. — Сусанна тяжело вздохнула.

— В каком смысле?

— Викки Беннет не боится. Ей как будто нравится мериться силами с нами.

— А вам? — спросила Сага. — Вам нравится мериться с ней силами?

— У меня нет времени играть в ее игры, и в ваши тоже, — сухо сказала Сусанна. — Завтра я должна ходатайствовать в суде первой инстанции о заключении под стражу.

— Я прослушала запись первичного допроса Викки, — заметила Сага. — И у меня не создалось впечатления, что девочка играет в какие-то игры.

— Она водит нас за нос, — настаивала Сусанна.

— Не верю. Но убийство может оказаться травмой и для самого убийцы, и память у них становится как острова с зыбкими границами.

— Так вас этому научили в Службе безопасности?

— Проводя допрос, хорошо бы исходить вот из чего: любой, кто захочет признаться в содеянном, имеет право рассчитывать на понимание. — Сага не поддалась на провокативный тон прокурора.

— И все?

— Я привыкла думать, что признание связано с ощущением могущества: тот, кто признается в преступлении, приобретает власть над правдой, — терпеливо пояснила Сага. — Вот почему угрозы не работают — только хорошее обращение, уважение и…

— Только не забудьте, что ее подозревают в двух жестоких убийствах.

Из коридора послышались шаги и скрежетание колес койки.

Глава 136

Две санитарки вкатили Викки Беннет в палату. Лицо у девочки опухло. Щеки и лоб были покрыты черными ранами, руки заклеены пластырем, большой палец в гипсе. Койку поставили на место, мешок капельницы повесили на штатив. Викки с открытыми глазами лежала на спине, игнорируя осторожные попытки санитарок завязать разговор. Лицо девочки оставалось серьезным, уголки рта опущены.

Борты койки были подняты, но пристегивать девочку ремнями никто не стал.

Санитарки вышли; в открывшуюся дверь Сага успела заметить, что в коридоре теперь дежурят двое полицейских.

Сага подождала, когда девочка посмотрит на нее, и подошла к койке.

— Меня зовут Сага Бауэр. Я приехала, чтобы помочь тебе вспомнить, что случилось за последние дни.

— Вы куратор или еще кто-нибудь?

— Я комиссар.

— Из полиции?

— Да. Из Службы безопасности.

— Я никого красивее вас еще не видела. Честно.

— Мне очень приятно.

— Когда-то я порезала пару красивых лиц, — с улыбкой сообщила Викки.

— Я знаю, — спокойно ответила Сага.

Она достала телефон, включила встроенный диктофон. Быстро проговорила дату, время и место. Перечислила присутствующих, повернулась к Викки, некоторое время смотрела на нее, а потом серьезным голосом начала:

— Ты участвовала в совершении страшных вещей.

— Я читала в газетах. — Викки дважды сглотнула. — Видела фотографии, свою и Данте… и читала всякое про себя.

— Ты согласна с тем, что там писали?

— Нет.

— Тогда расскажи, как все было, своими словами.

— Я бежала, шла… и замерзла… мерзла.

Викки вопросительно посмотрела Саге в глаза; она словно пыталась найти правдивые воспоминания или ложь, которая объяснила бы ее слова.

— Я не знаю, почему ты бежала, но если захочешь рассказать — выслушаю, — медленно проговорила Сага.

— Не хочу я ничего рассказывать, — пробормотала Викки.

— Давай начнем со дня накануне, — не сдавалась Сага. — Я кое-что знаю. Утром у вас были уроки…

Викки закрыла глаза и, помедлив, ответила:

— Было как всегда. Обычные дела, скучные задания.

— После обеда вы ничем не занимались?

— Элисабет отвела всех на озеро… Лю Шу и Альмира купались голые, этого делать нельзя, но уж такие они есть. — Викки вдруг усмехнулась. — Элисабет окрысилась на них, и тогда все стали раздеваться.

— Но не ты?

— Я не стала… и еще не стали Миранда и Туула.

— Что вы делали?

— Я постояла в воде, посмотрела, как девчонки играют.

— А Элисабет?

— Она тоже разделась догола и пошла купаться, — улыбнулась Викки.

— Что делали Туула и Миранда?

— Сидели и бросались друг в друга шишками.

— А Элисабет купалась с девочками?

— Она плавала, как тетки обычно плавают.

— Ну а ты? Ты что делала?

— Пошла назад, в усадьбу.

— Как ты себя чувствовала в тот вечер?

— Хорошо.

— Хорошо? Зачем тогда ты причинила себе боль? Ты порезала себе руки и живот.

Глава 137

Прокурор сидела, напряженно следя за ходом допроса. Сага заметила, как лицо Викки на несколько секунд потемнело и ожесточилось. Углы рта опустились, взгляд стал холодным.

— Существует запись о том, что ты резала себе руки, — пояснила Сага.

— Ну это ерунда… Мы искали по телику что-нибудь интересное, мне стало немножко жалко себя, и я порезала руки осколками фарфора… Потом пошла к Элисабет, и она забинтовала мне руки. Мне понравилось. Элисабет спокойная и знает, что я люблю, когда на руках мягкие бинты, в смысле — на запястьях… Меня тошнит, когда я думаю про вскрытые вены…

— Почему тебе стало жалко себя?

— Я хотела поговорить с Элисабет, но она сказала, что у нее нет времени.

— О чем ты хотела поговорить?

— Не знаю. Ни о чем. Просто была моя очередь разговаривать с ней, но беседа пропала из-за того, что Миранда с Туулой поругались.

— Это несправедливо, — заметила Сага.

— Ну вот мне стало жалко себя, я порезала руки, и меня забинтовали.

— И тебе удалось провести немного времени с Элисабет.

— Да, — улыбнулась Викки.

— Ты ходила у нее в любимчиках?

— Нет.

— А кто был ее любимчиком?

Викки с внезапностью отчаяния хотела дать себе пощечину тыльной стороной ладони, но Сага ловко перекатила ее голову по подушке. Викки даже не поняла, как она смогла промахнуться и как эта тетка из полиции успела так мягко положить свою руку ей на щеку.

— Устала? — спросила Сага, ласково поглаживая девочку по щеке.

Викки посмотрела на нее, задержала руку еще ненадолго, а потом вдруг отвернулась. Сага помолчала, потом продолжила:

— Перед тем, как лечь, ты обычно принимаешь тридцать миллиграммов зипрексы.

— Да. — Голос девочки стал равнодушным, ей как будто не хотелось говорить.

— Во сколько?

— В десять.

— Тогда ты уснула?

— Нет.

— Насколько я поняла, ты не могла уснуть всю ночь.

— Я больше не хочу говорить. — Викки тяжело опустила голову на подушку и закрыла глаза.

— На сегодня хватит, — объявила Сигне и поднялась со стула.

— У нас еще двадцать минут, — настаивала Сусанна.

— Моей подопечной надо отдохнуть, — сказала Сигне и подошла к Викки. — Ты устала, да? Хочешь, я закажу что-нибудь поесть?

Пока Сигне и Викки переговаривались, Сусанна стояла у окна, слушая оставленные на телефоне голосовые сообщения. По ее лицу ничего нельзя было понять.

Сага возилась с диктофоном; вдруг она поймала взгляд Йоны и поднялась.

Комиссар пошел к двери; его глаза приобрели странный оттенок тающего весной снега. Сага попросила адвоката подождать и вышла следом за Йоной, мимо дежурных и дальше, в коридор. Комиссар ждал ее возле железной двери аварийного выхода.

— Я что-то упустила? — спросила Сага.

— Викки спала в постели на окровавленной простыне, — тихо сообщил Йона.

— Да что ты!

— Это не явствует из протокола обследования места преступления.

— Но ты видел эту простыню?

— Да.

— Значит, она легла спать после убийства?

— Мне не дали возможности почитать лабораторное заключение, но я думаю, Викки неважно себя чувствовала и потому приняла слишком большую дозу лекарства. Иногда думают, что это поможет, а лекарство не действует, человек становится беспокойным, а потом приходит в ярость. Наверняка пока нельзя сказать, но не исключено, что Викки влезла к Миранде, потому что из-за Миранды отменилась ее беседа с Элисабет, а на Элисабет она разозлилась, потому что после истории с Мирандой она отменила беседу с ней. А может, дело совсем в другом…

— Но ты считаешь возможным, что Викки убила Элисабет, забрала ключи, отперла изолятор, убила Миранду и легла спать?

— Да. Потому что следы возле изолятора говорят и о дикой ярости, и о какой-то болезненной осторожности.

Комиссар тяжело смотрел на Сагу; он о чем-то думал.

Когда Миранда была уже мертва, гнев Викки улегся. Викки попыталась привести тело Миранды в порядок, уложила ее на кровать и закрыла ей лицо ладонями. Потом вернулась к себе — прямо перед тем, как успокаивающий эффект лекарства проявился в полной мере, это сильные таблетки… Викки почувствовала чудовищную усталость.

Глава 138

Когда Сага вернулась в палату, Сусанна объявила, что оставшихся пятнадцати минут не хватит, чтобы выудить из Викки какую-нибудь полезную информацию. Сага кивнула, словно соглашаясь, и подошла к кровати. Защитница удивленно взглянула на девушку. Сага оперлась о блестящую металлическую спинку кровати и смотрела на Викки, пока та не повернула к ней израненное лицо.

— Я думала, что ты не спала той ночью, — очень медленно проговорила Сага. — Но Йона утверждает, что ты, пока не ушла из Бригиттагордена, спала у себя в комнате.

Викки покачала головой, и Сигне попыталась вмешаться:

— На сегодня допрос окончен, и…

Викки что-то прошептала и поскребла кровавую корку на щеке. Сага решила вытянуть из нее рассказ обо всем, что случилось после убийства. Ей не так много было нужно — лишь несколько честных слов о побеге через лес и похищении мальчика.

Сага знала: чем больше она вытянет из Викки информации о событиях до и после преступления, тем вероятнее, что девочка расскажет все.

— Обычно Йона не ошибается, — с улыбкой заметила Сага.

— Было темно, я лежала в кровати, и тут все стали кричать и стучать в двери, — прошептала Викки.

— Ты лежала в кровати, а все кричали. — Сага кивнула. — О чем ты подумала, что стала делать?

— Я напугана, сердце стучит быстро и тяжело, я лежу под одеялом неподвижно, — проговорила Викки, ни на кого не глядя. — Совсем темно… Я чувствую, что мокрая… Я думаю, что описалась, или у меня начались месячные, или еще что… Бустер лает, а Нина что-то кричит про Миранду, я включаю свет и вижу, что я вся в крови.

Сага заставила себя не задавать вопросов о крови и убийствах, не форсировать признание, решив просто следовать за мыслями Викки.

— Ты тоже кричишь? — нейтральным тоном спросила она.

— По-моему, нет, я не знаю, голова отключилась, — продолжала девочка. — Я только хотела испариться оттуда, исчезнуть… Я сплю одетая… как всегда… так что просто беру сумку, обуваюсь, вылезаю в окно и иду прямо в лес… Мне страшно, и я стараюсь идти как можно быстрее, светает, и через несколько часов будет легче видеть между деревьями. Я просто иду вперед и вдруг вижу машину… Она почти новая, в ней никого нет, дверца открыта, и ключи на месте… Я умею водить, я водила машину целое лето… так что я просто валюсь в машину и трогаюсь с места… И тогда чувствую, как ужасно я устала, даже ноги дрожат… Я собираюсь поехать в Стокгольм, там попробовать достать деньги, чтобы можно было уехать к приятелю в Чили… Вдруг что-то ударяется о машину, она крутится и боком бьется обо что-то… ба-бах — и тишина… Я прихожу в себя, из уха идет кровь, я смотрю вверх, везде мелкие осколки, я въехала в какой-то сраный светофор, не понимаю — как. Все стекла вылетели, дождь хлещет прямо в машину… мотор работает, а я жива… Рука ложится на рычаг переключения передач, я даю задний ход и еду дальше… в лицо дует ветер с дождем, и тут я слышу, как кто-то плачет, оборачиваюсь и вижу на заднем сиденье малыша в детском кресле… мальчика. С ума сойти, я не понимаю, откуда он взялся… Я ору, чтобы он заткнулся. Дождь стоит стеной. Почти ничего не видно, но когда я поворачиваю, чтобы въехать на мост, я вижу синюю «мигалку» на другой стороне реки… В панике выворачиваю руль, и мы съезжаем с дороги. Машину несет вниз, прямо на берег, я торможу, но все равно въезжаю в воду и ударяюсь лицом о руль. Вода заливает капот, льется в машину, и нас просто тащит в реку, как будто машина ничего не весит… Становится темно, мы погружаемся, но я глотаю воздух прямо под потолком, перелезаю назад к мальчику и дергаю к себе все его кресло, тащу через ветровое окно, мы уже глубоко, но кресло плывет и вытаскивает нас на поверхность, мы еще какое-то время плывем по течению и вылезаем на другой берег… Мы оба мокрые, мои сумка и кроссовки пропали, но мы идем дальше…

Викки остановилась перевести дыхание. Сага угадывала движение со стороны прокурора, но не спускала глаз с Викки.

— Я пообещала Данте, что мы найдем его маму. — Викки заговорила прерывающимся голосом. — Я несла его на руках, мы все шли и шли, пели песенку, которую они учили в детском саду, про старичка, у которого порвались ботинки. Мы шли по широкой дороге со столбами по обочинам… Одна машина остановилась, нам разрешили сесть на заднее сиденье… Тот мужчина в машине посмотрел на нас в зеркало, включил обогреватель и спросил, не хотим ли мы заехать к нему домой, он даст нам сухую одежду и поесть… Мы бы наверняка поехали с ним, если бы он не изучал нас в зеркале; он сказал, что даст нам еще карманных денег… Но когда он остановился заправить машину, мы тихо вылезли и пошли дальше, не поехали к нему… Я не знаю, сколько мы шли, но на одной стоянке, возле моря, там еще была такая длинная фура из «Икеи», мы находим на столике термос и целый пакет бутербродов с колбасой. Мы не успеваем его забрать — из-за машины выходит какой-то парень, он спрашивает, не голодные ли мы… Он из Польши, мы доехали с ним почти до Упсалы… Я попросила у него телефон, позвонить маме… Я несколько раз подумала, что убью его, если он тронет Данте, но он просто дал нам отдохнуть и поспать… Ему ничего не надо. Он высаживает нас, мы садимся на поезд, чтобы проехать последний отрезок до Стокгольма, прячемся среди чемоданов… У меня больше нет ключа от метро, я никого не знаю, прошло столько времени… Когда-то я несколько недель прожила у пары из Мидсоммаркрансена, но теперь не смогла вспомнить, как их звали, зато вспомнила про Тобиаса — еще бы мне про него не помнить. Вспомнила, что он живет на Волльмар-Икскулльсгатан, что обычно я ездила до Мариаторгет и… какая же я дура, сдохнуть бы мне.

Викки замолчала, уткнулась лицом в подушку и замерла; было слышно только ее дыхание.

Глава 139

Сага постояла у койки, глядя на Викки — та лежала на животе, водя пальцем по бортику кровати.

— Я все думаю о том мужчине из машины, — начала Сага. — Ну, который звал вас к себе домой… По-моему, то, что ты почувствовала опасность, очень важно.

Викки села и посмотрела в голубые глаза Саги.

— Как думаешь, ты поможешь мне выследить его, когда мы закончим вот с этим?

Викки кивнула и с трудом сглотнула, потом опустила глаза и замерла, обхватив себя за плечи костлявыми руками. Нелегко было представить себе, как эта хрупкая девочка разбивает головы двух человек.

— Прежде чем мы пойдем дальше, напомню, что сказать правду всегда означает помочь себе, — заметила Сага.

Ее наполняло щекочущее спокойствие, словно на боксерском ринге. Еще немного — и она получит полновесное признание. Она ощущала перемены — в голосе, в атмосфере, в том, как увлажнились глаза Викки. Сага сделала вид, что пишет что-то в своем блокноте, немного подождала и взглянула на девочку, словно та уже призналась в убийствах.

— Ты спала на окровавленной простыне, — мягко сказала она.

— Я убила Миранду, — прошептала Викки, — да?

— Расскажи.

У Викки задрожали губы; она покраснела, и раны на ее лице потемнели.

— Иногда я бываю ужасно злой, — прошептала девочка и отвернулась.

— Ты разозлилась на Миранду?

— Да.

— И что ты сделала?

— Не хочу об этом говорить.

Защитница не удержалась и подошла к Викки.

— Ты ведь знаешь, что ты не обязана отвечать? — спросила она.

— Я не обязана отвечать, — повторила Викки Саге.

— Допрос окончен, — решительно объявила Сусанна.

— Спасибо, — прошептала Викки.

— Ей нужно время, чтобы вспомнить, — сказала Сага.

— Но ведь у нас есть признание, — сказала Сусанна.

— Я запуталась, — пробормотала Викки.

— Ты призналась, что убила Миранду Эриксдоттер, — громко объявила Сусанна.

— Не орите на меня, — огрызнулась Викки.

— Ты ударила ее молотком? — нажимала Сусанна. — Ударила, да?

— Я больше не хочу говорить.

— На сегодня достаточно, — резко объявила защитница.

— Как ты била Миранду? — так же резко спросила Сусанна.

— Какая разница! — Голос Викки прерывался от сдерживаемого плача.

— Твои отпечатки нашли на окровавленном молотке, который…

— Я не могу об этом говорить, как вы не понимаете!

— Тебе и не нужно говорить, — сказала Сага. — Имеешь право не говорить ничего.

— Почему ты разозлилась на Миранду? — Сусанна уже почти кричала. — Разозлилась так страшно, что…

— Я занесу это в протокол, — пообещала защитница.

— Как ты проникла к Миранде? — продолжала Сусанна.

— Я отперла дверь, — ответила Викки и попыталась выбраться из кровати. — Все, теперь точно хватит…

— Как у тебя оказались ключи? — перебила Сусанна.

— Не знаю…

— Они были у Элисабет?

— Я взяла их на время. — Викки все-таки встала.

— Элисабет сама их тебе отдала?

— Я проломила ей череп! — завизжала Викки и перевернула сервировочный столик, целясь в прокурора.

Пластиковая тарелка с йогуртом и хлопьями с шумом полетела на пол, апельсиновый сок брызнул на стену.

— Иди ты к черту! — крикнула девочка и так пихнула свою защитницу, что та повалилась на стул.

Прежде чем Сага с Йоной успели вмешаться, Викки вцепилась в штатив капельницы и изо всех сил обрушила его Сусанне на плечо. Мешок с физраствором сорвался, шлепнулся об стену и лопнул.

Глава 140

Йона с Сагой встали между Викки и женщинами, пытаясь утихомирить ее. Раствор стекал по стене. Викки, прерывисто дыша, испуганно смотрела на них. Она поранилась, и из одной брови текла кровь. Полиция и санитары ворвались в палату, повалили девочку на пол. Их было четверо; Викки охватила паника, она извивалась, чтобы освободиться, кричала и, дернув ногой, перевернула каталку.

Викки прижали животом к полу и сделали принудительный укол в ягодицу; девочка хрипло вскрикнула и быстро затихла.

Через пару минут санитары уложили Викки в кровать. Викки плакала и пыталась что-то сказать, но только невнятно бормотала — невозможно было разобрать ни слова. Медсестра пристегнула ее к койке ремнями. Сначала к ободам койки оттянулись запястья и лодыжки, потом бедра, самые толстые ремни легли крест-накрест на грудь. Кровь Викки закапала простыню и белые робы санитаров, на полу перемешались вода и еда.

Полчаса спустя Викки уже лежала неподвижно с заплаканным отсутствующим лицом и искусанными губами. Кровь из рассеченной брови больше не текла, в сгиб локтя воткнули новый катетер. Полицейский стоял в дверях, дожидаясь, когда уборщица в последний раз протрет пол.

Йона знал, что прокурор контролирует его, знал, что ему нельзя вмешиваться, но ему совсем не понравилось, как развиваются события. Теперь, похоже, допросов не будет до самых слушаний о заключении под стражу. С правовыми процессами стоило бы подождать, пока не придет ответ из Государственной криминально-технической лаборатории. Но Сусанна Эст решила задержать девочку и уже завтра ходатайствовать о заключении ее под стражу.

Еще немного — и Саге удалось бы вытянуть из Викки правду. А сейчас у них было лишь признание, которое вполне можно рассматривать как сделанное под давлением.

Но улики однозначны, и спорность признания, может быть, не так уж очевидна, думал комиссар. Когда он выходил из палаты, девочка спала.

В коридоре ощущался сильный запах дезинфицирующего спирта, доносившийся из какой-то открытой двери.

Что-то в этом деле беспокоило его. Если закрыть глаза на камень, то проблем с реконструкцией событий не было. Все вроде бы сходилось, но до того, чтобы головоломка сложилась окончательно, было еще далеко. Кусочки пазла все еще были неясными и зыбкими, словно в мире теней. События выглядели изменчивыми, как вода.

Ему нужны все материалы, протокол вскрытия, рапорты криминалистов и подробный ответ из лаборатории.

Почему Миранда лежала, закрыв глаза руками?

Комиссар помнил, как выглядел залитый кровью изолятор, но, чтобы двинуться дальше, лучше понять, как развивались события, ему нужен был доступ к отчетам о месте преступления.

Сусанна Эст, улыбаясь, подошла к лифтам и остановилась рядом с Йоной. Оба кивнули друг другу; у прокурора был довольный вид.

— Теперь меня все ненавидят, я слишком жестко напирала, — сказала Сусанна, входя в лифт и нажимая кнопку. — Но признание — вещь невероятно весомая, и пускай кое-кто протестует.

— Что скажешь про улики? — спросил Йона.

— Они очень основательны. Я бы сказала, высшая степень подозреваемости.

Лифт остановился на первом этаже, и Йона с Сусанной вышли.

— Я посмотрю отчеты? — Комиссар остановился.

Сусанна как будто удивилась. Поколебавшись, она ответила:

— В этом нет необходимости.

— Ладно, — согласился Йона и пошел к выходу.

— Думаешь, остались какие-то пробелы? — Сусанна пыталась идти в ногу с ним.

— Нет, — коротко ответил Йона.

— У меня здесь должен быть отчет об осмотре места преступления, — сказала Сусанна, расстегивая портфель.

Йона прошел через стеклянные двери, слыша, как у него за спиной Сусанна роется в бумагах, а потом бежит за ним. Он уже почти дошел до своей машины, когда Сусанна догнала его.

— Ты бы оказал неоценимую услугу, если бы успел посмотреть это сегодня. — Сусанна, задыхаясь после бега, протянула Йоне тонкую кожаную папку. — Я сложила сюда кое-какие предварительные результаты из лаборатории и справку о причинах смерти из протокола вскрытия.

Йона встретился с ней взглядом, кивнул и, садясь в машину, бросил папку на пассажирское сиденье.

Глава 141

Йона сидел во внутреннем зале «Иль Кафе» и читал документы из папки Сусанны Эст. Спровоцировав Викки во время допроса, Сусанна совершила огромную ошибку.

Йона не мог поверить, что Викки похитила Данте намеренно, это не соответствовало впечатлению, которое девочка произвела на него. Но она же по какой-то причине убила Миранду и Элисабет.

Почему?

Раскрывая папку, Йона подумал: может быть, в ней содержится ответ.

Откуда у Викки приступы гнева и жестокости такой силы?

Наверняка дело не только в лекарстве.

До того, как попасть в Бригиттагорден, она не принимала таблетки.

Йона перебирал в уме события.

Место преступления и улики — зеркала, отражающие преступника. Обрывки мотива просматриваются в узоре из капель крови на обоях и на полу, среди перевернутой мебели, в отпечатках, оставленных подошвами сапог, и в расположении трупов. Наверное, Натан Поллок сказал бы, что готовность и умение слышать место преступления намного важнее работы с уликами. Потому что преступник всегда придает жертве и месту преступления особое значение. Жертва играет определенную роль во внутренней драме преступника, а место может рассматриваться как сцена со сценографией и реквизитом. Многое может оказаться случайным, но всегда есть что-то, что относится к внутренней драме и что можно связать с мотивом.

Йона только теперь читал протокол осмотра места преступления. Он надолго погрузился в документы, слепки следов и анализ места преступления.

Полиция потрудилась на славу — материал был обработан гораздо тщательнее, чем можно было требовать.

Официант в вязаной шапочке пронес на подносе большую чашку кофе, но Йона так погрузился в свои мысли, что не заметил его. Сидевшая неподалеку молодая женщина с серебряным колечком в нижней губе с улыбкой сказала официанту, что видела, как кофе заказывал Йона.

Несмотря на то что в рапорте отсутствовал ответ из криминалистической лаборатории, Йона понял, что результат однозначный: отпечатки пальцев принадлежат Викки Беннет. В экспертном заключении был указан высший бал совпадения — «четверка».

Данные в рапорте о месте преступления, в общем, совпадали с его собственными наблюдениями, хотя многих замеченных им деталей в заключении не было — того, например, что изрядное количество свернувшейся крови попало на простыню меньше чем за час. Не говорилось в отчете и о том, что после третьего удара брызги летели на стену под другим углом.

Йона взял чашку, отпил и снова занялся папкой, медленно и сосредоточенно просматривая фотографию за фотографией. Наконец он выбрал две фотографии комнаты Викки Беннет, две — изолятора, где нашли Миранду Эриксдоттер, и две фотографии, на которых была изображена прачечная, в которой обнаружили Элисабет Грим. Комиссар убрал чашку и прочее со стола и разложил на освободившейся поверхности все шесть фотографий. Он поднялся — ему хотелось рассмотреть их все вместе; так можно было заметить что-то новое, какой-то неожиданный рисунок.

Некоторое время Йона изучал фотографии, а потом убрал их, оставив всего одну.

Он не отрываясь смотрел на последнюю фотографию, стараясь мысленно вернуться в ту комнату, вызвать в памяти чувства и запахи. На фотографии было худенькое тело Миранды, девочка лежала в белых трусах, закрыв лицо руками. Из-за вспышки тело и простыни казались ослепительно-белыми. Кровь из разбитой головы смотрелась на подушке как темное образование.

Внезапно Йона увидел то, чего не ожидал увидеть.

Он сделал шаг назад, и пустая чашка полетела на пол.

Девушка с серебряным колечком в губе улыбнулась, глядя в стол.

Йона склонился над фотографией. Он вспомнил, как ходил к Флоре Хансен, как разозлился, что зря потратил время. Когда он уходил, Флора пошла за ним в прихожую, повторяя, что видела Миранду на самом деле. Флора нарисовала призрак и показала рисунок Йоне, но уронила лист, когда он отвел ее руку. Листок беззвучно опустился на пол. Йона тогда зацепился взглядом за как бы детский рисунок, но перешагнул через него и ушел.

Теперь, разглядывая, как расположено на фотографии тело Миранды, он пытался припомнить рисунок Флоры. Флора рисовала в два приема. Сначала — просто человечка, потом к человечку прибавились руки и ноги. Тело девочки было набросано кривыми контурами, руки и ноги тонкие, как ниточки. Голова — непропорционально большая. Прямая черточка рта лишь угадывалась, потому что девочка держала свои недорисованные скелетообразные руки перед лицом. Рисунок как нельзя лучше отражал то, о чем писали в вечерних газетах.

О чем газетчики не знали, так это о том, что Миранду били по голове и что кровь текла из разбитой головы на кровать. Фотографий с места преступления не печатали. В газетах писали о закрытом руками лице, журналисты строили предположения, но никто не знал о ранах на голове. Тайну следствия тщательно хранили все время предварительного расследования — до самых слушаний о заключении под стражу.

— Заметили что-нибудь важное, да? — спросила девушка за соседним столиком.

Йона взглянул в ее блестящие глаза и кивнул, после чего вернулся к фотографии на столе.

Рассматривая тело Миранды, он понял: Флора изобразила у головы девочки темное сердечко — именно такую форму пятно имело в действительности.

Тот же размер, то же место.

Как будто Флора своими глазами видела Миранду, лежащую в изоляторе.

Разумеется, это случайное совпадение, но если комиссар правильно вспомнил рисунок Флоры, то сходство следовало признать поразительным.

Глава 142

Когда Йона встретился с Флорой возле антикварного магазина на Уппландсгатан, колокола на церкви Густава Васы как раз начали звонить. Флора выглядела жалко, у нее был вид усталого, нездорового человека. Большой, уже бледнеющий синяк расплывался на щеке, тусклые глаза смотрели тяжело. Рядом с дверью магазина была еще одна дверь, поменьше; на ней висело объявление, извещавшее о спиритическом сеансе.

— У вас с собой тот рисунок? — спросил Йона.

— Да, — ответила Флора, отпирая дверь.

Оба спустились в подвальное помещение. Флора привычно зажгла свет и ушла в комнату справа, с небольшим, выходящим на улицу окошком под потолком.

— Простите, что я вас обманула, — сказала она, роясь в сумке. — Я ничего не знала про брелок, но я…

— Можно посмотреть рисунок?

— Я видела Миранду. — Флора протянула комиссару листок. — Я не верю в привидения, но… она была там.

Йона расправил бумагу и стал рассматривать рисунок, словно сделанный детской рукой. Какая-то девочка лежит на спине, она как будто держится за лицо, волосы рассыпались. На рисунке нет ни кровати, ни другой мебели. Память не подвела комиссара. Сбоку от головы девочки виднелось темное «сердце». Оно располагалось именно там, где кровь вытекла из проломленной головы и впиталась в простыню и матрас.

— Почему вы нарисовали сердце у нее над головой?

Комиссар посмотрел на Флору; та опустила взгляд и покраснела.

— Не знаю. Я даже не помню, что так нарисовала… Я просто испугалась, меня трясло.

— Вам случалось еще раз увидеть этот призрак?

Флора кивнула и покраснела еще гуще.

Йона пытался понять, как связаны события. Могла ли Флора все это время просто удачно угадывать? Если историю о камне она выдумала, то должна понимать, что попала в точку.

Просчитать реакцию было несложно.

А если с камнем она угадала, то логично было предположить, что Миранду ударили по голове и кровь пролилась на кровать.

Но Флора нарисовала не кровь, а сердце, подумал Йона. А она не стала бы рисовать именно так, если бы собиралась одурачить меня.

Не сходится.

Она точно что-то видела.

Она как будто видела Миранду в кровати слишком неясно или недолго и потом нарисовала по памяти, не думая.

В памяти у нее засел образ убитой девочки с кровавым пятном возле головы.

Флора нарисовала то, что видела. Она помнила лежащее тело и руки на лице и что у головы убитой было что-то темное.

Какое-то темное образование.

Когда рисунок был готов, Флора истолковала пятно как сердце. Она не размышляла о связях или логике.

Флора находилась далеко от Бригиттагордена, когда там произошли убийства, она никак не была связана с интернатом, никак не замешана в случившемся.

Комиссар в очередной раз посмотрел на рисунок, и еще одна мысль пришла ему в голову: а не узнала ли Флора подробности от кого-то, кто был тогда в Бригиттагордене?

Может быть, свидетель убийства подсказал ей, что нужно нарисовать.

Свидетель-ребенок, которому пятно крови показалось сердечком.

В таком случае рассказы Флоры о призраке — просто способ скрыть личность свидетеля.

— Попытайтесь, пожалуйста, установить контакт с духом убитой, — попросил Йона.

— Я не могу…

— Как все обычно происходит?

— Мне очень жаль, но я не могу этого сделать. — И Флора сжала зубы.

— Спросите дух девочки, видела ли она произошедшее.

— Не хочу, — прошептала Флора. — Не могу больше.

— Вам заплатят.

— Я не хочу денег. Я только хочу, чтобы вы меня выслушали.

— Я и слушаю.

— Я больше ни в чем не уверена, но, по-моему, я не сошла с ума.

— Я тоже так не думаю, — серьезно сказал комиссар.

Флора посмотрела на него, вытерла слезы. Потом уставилась перед собой и тяжело сглотнула.

— Я ведь пыталась, — тихо сказала она. — Но я на самом деле не верю…

— Попробуйте.

— Подождите, пожалуйста, там, — попросила Флора, указав на комнатушку за стеной. — Кажется, Миранда появляется, только когда я одна.

— Понимаю. — Йона поднялся и вышел.

Глава 143

Флора сидела неподвижно, глядя, как комиссар закрывает за собой дверь. Стул скрипнул под ним, когда он устраивался возле маленькой кухоньки, а потом снова стало тихо. Флора не слышала ни звука — ни проехавшей мимо машины, ни собачьего лая, она не слышала ничего из комнаты, где ждал комиссар.

Только теперь она поняла, насколько устала.

Флора не знала, что делать. Не знала, надо ли зажигать свечи и благовония. Она посидела прикрыв глаза, потом посмотрела на рисунок.

Флора вспомнила, как тряслась, когда рисовала увиденное, и как трудно ей было собраться с мыслями. Она тогда то и дело оглядывалась на ту комнату — не вернулось ли привидение.

Сейчас она смотрела на свой собственный рисунок. Она плохо рисовала, но было ясно, что девочка лежит на полу. Флора увидела крестики, вспомнила, что они означают бахрому коврика в спальне.

У Флоры тогда дрожала рука, и бедро девочки вышло тонким, как голая кость.

Пальцы на лице — просто черточки. За ними видна прямая линия рта.

Стул возле кухоньки снова скрипнул.

Флора тяжело моргнула и уставилась на рисунок.

Ей показалось, что пальцы как будто раздвинулись, и теперь был виден глаз.

Девочка смотрела на Флору.

Флора дернулась, когда в трубах что-то лязгнуло, и оглядела комнатушку. По дивану бродили черные тени, стол скрылся в темном углу.

Она снова взглянула на рисунок. Гла́за больше не было видно. Через нарисованное на бумаге в клеточку лицо шла складка.

Трясущимися руками Флора попыталась разгладить листок. Глаза девочки были скрыты за тонкими пальцами. На расчерченной бумаге виднелась только часть рта.

Вдруг у нее за спиной скрипнул пол, и Флора торопливо оглянулась.

Никого.

Она снова стала рассматривать рисунок — пока глаза не заслезились.

У сердца, висевшего над головой девочки, были неровные края.

Флора медленно рассмотрела прядки волос и снова вернулась к пальцам, лежащим на лице. Вдруг Флора инстинктивно отдернула руки от листа — рот нарисованной девочки больше не был прямой чертой.

Теперь он как будто кричал.

Флора вскочила, задыхаясь, уставилась на рисунок, на кричащий рот, прикрытый пальцами. Она хотела было позвать комиссара, как вдруг увидела девочку наяву.

Та пряталась в шкафу у стены, словно желая как можно дольше оставаться незамеченной, но из-за нее дверца шкафа не закрывалась. Девочка стояла неподвижно, закрыв лицо руками. Потом чуть раздвинула пальцы и посмотрела на Флору одним глазом.

Флора уставилась на девочку.

Та, продолжая закрывать лицо руками, что-то сказала, но Флора не смогла различить слов. Она подошла ближе и сказала:

— Я не слышу.

— У меня будет ребенок, — произнесла девочка, все так же закрываясь руками. Она с удивлением погладила себя по затылку, вытянула руку, посмотрела на кровь и покачнулась. Из затылка по спине ручьем текла кровь.

Рот открылся, но она не успела ничего сказать — только покачала головой, и ее тонкие ноги подогнулись.

Йона вбежал, услышав, как в комнате что-то с грохотом обрушилось.

Флора лежала на полу перед полуоткрытым шкафом. Потом села и в смятении посмотрела на комиссара:

— Я видела ее… она беременна…

Комиссар помог Флоре встать.

— Вы спросили ее о том, что произошло?

Флора помотала головой и взглянула на пустой шкаф.

— Никому ничего нельзя видеть, — прошептала она.

— В каком смысле?

— Миранда сказала, что она была беременна, — заплакала Флора и отступила назад.

Потом вытерла слезы, посмотрела на опрокинутый шкаф и вышла. Йона взял со стула ее пальто и последовал за ней. Флора уже поднималась по лестнице, ведущей на улицу.

Глава 144

Сидя на ступеньках антикварного магазина, Флора застегивала пальто. На ее щеки вернулся румянец, но она молчала. Комиссар стоял на тротуаре, прижав к уху телефон. Он звонил главному патологоанатому Нильсу Олену в отделение судебной медицины Каролинской больницы.

— Подожди, — послышался гнусавый голос Нолена. — У меня теперь смартфон.

Что-то затрещало прямо в ухо комиссару.

— Итак?

— У меня короткий вопрос.

— Фриппе влюбился, — объявил Нолен.

— Прекрасно, — миролюбиво ответил Йона.

— Я только боюсь, что он будет горевать, когда все закончится. Понимаешь, о чем я?

— Да, но…

— Так о чем ты хотел спросить?

— Миранда Эриксдоттер была беременна?

— Ни в коем случае.

— Так ты помнишь девочку, которая…

— Я всех помню, — сварливо перебил Нолен.

— Правда? Ты об этом не говорил.

— А ты и не спрашивал.

Флора поднялась со ступенек и теперь стояла, обеспокоенно улыбаясь.

— Ты уверен, что…

— Абсолютно уверен, — перебил Нолен. — Она и не могла забеременеть.

— Не могла?

— У нее в яичниках была большая киста.

— Это знаю, спасибо… Передай привет Фриппе.

— Передам.

Йона нажал «отбой» и посмотрел на Флору. Улыбка медленно сползла с ее лица.

— Зачем вы это делаете? — серьезно спросил комиссар. — Вы сказали, что убитая девочка была беременна, но она даже не могла забеременеть.

Флора слабо махнула рукой на дверь подвала:

— Я помню, как она…

— Но это же неправда. Она не была беременна.

— Я, собственно, что имела в виду… — прошептала Флора. — Я имела в виду; она сама сказала, что беременна. Но это неправда, она не была беременна. Она только думала так. Думала, что беременна.

— Jumala![18] — вздохнул Йона и пошел вверх по Уппландсгатан к своей машине.

Глава 145

Здесь было дороговато, и Даниель смутился, заглянув в винную карту. Он спросил Элин, что она хочет, но она только с улыбкой покачала головой. Даниель тихонько откашлялся, спросил официанта о домашнем вине, передумал, прежде чем тот успел ответить, и попросил порекомендовать красное вино к горячему. Молодой человек посмотрел в винную карту и назвал три сорта вина, очень разные по цене. Даниель выбрал самое дешевое, сказав, что южноафриканское «Пино Нуар» будет в самый раз.

Официант сказал «спасибо», забрал карту и меню. Где-то в глубине зала за столом сидела целая семья.

— Не обязательно было приглашать меня в ресторан, — сказала Элин.

— Мне просто захотелось вас пригласить, — улыбнулся Даниель.

— Так любезно с вашей стороны. — Элин отпила воды.

Официант пришел переменить приборы и винные бокалы, но Элин продолжала разговор, словно не замечала его.

— Адвокат Викки отказалась защищать ее, — тихо сказала она. — Но мой семейный адвокат Юханнес Грюневальд… он уже занимается делом.

— Это же отлично, — успокаивающе сказал Даниель.

— Больше допросов не было, говорят, что она призналась. — Элин осторожно кашлянула. — Я сама вижу, что Викки — отличный кандидат. Приюты, побеги, казенные заведения, приступы ярости… все указывает на нее. Но я все равно верю, что она невиновна.

— Знаю.

По щекам Элин потекли слезы; она опустила голову. Даниель встал, обошел столик и обнял ее.

— Прости, что я столько говорю о Викки. — Элин покачала головой. — Вы сами говорили, что не верите, будто это она. То есть я по-другому и не… Но, кажется, так думаем только мы с вами…

— Элин, — серьезно сказал Даниель, — ни во что такое я не верю. Та Викки, которую я знал, никогда бы не совершила убийства.

— Я хочу вас спросить… Кажется, Туула видела Викки с Мирандой.

— В ту ночь?

— Нет, раньше… — Элин умолкла. Даниель обнял ее за плечи, заглянул в глаза.

— А что? — спросил он.

— Викки с Мирандой играли в какую-то игру… прижимали руки к лицу. Я не рассказывала об этом полиции, потому что тогда Викки подозревали бы еще основательнее.

— Но, Элин…

— Скорее всего, это просто пустяки, — быстро проговорила Элин. — Я спрошу Викки, когда будет возможность. Она наверняка объяснит, во что они играли.

— А если нет?

Даниель замолчал: к столику, неся бутылку вина, приближался официант. Элин вытерла щеки, Даниель сел на место, положил на колени салфетку и дрожащей рукой поднес бокал ко рту.

— Очень вкусно, — несколько торопливо заметил он. Они с Элин молчали, пока официант разливал вино, потом тихо сказали «спасибо» и, оставшись одни, словно бы тайком взглянули друг на друга.

— Я снова хочу стать ресурсной семьей для Викки, — серьезно сказала Элин.

— Вы твердо решили?

— Думаете, не справлюсь? — улыбнулась Элин.

— Речь не об этом. Викки склонна к самоубийству… Ее дела пошли на лад, но у нее все еще сильно выражено автодеструктивное поведение.

— Она сама ранит себя? Да?

— Ей стало лучше, но она режет себе руки, глотает таблетки, и… я считаю необходимым, чтобы кто-то был рядом с ней круглые сутки.

— Значит, вы не сможете рекомендовать меня?

— Ей нужна профессиональная помощь, — мягко пояснил Даниель. — В Бригиттагордене ей не помогали в достаточной степени, денег не хватало, но…

— Что именно ей нужно?

— Круглосуточный медицинский присмотр.

— А терапия?

— У меня всего час в неделю с воспитанницами, по два часа я занимаюсь с некоторыми девочками, но это слишком мало, если…

У Элин зазвонил телефон; она извинилась, взглянула на дисплей. Звонил Юханнес Грюневальд, и Элин ответила сразу.

— Что случилось? — торопливо спросила она.

— Я все проверил. Прокурор действительно решила ходатайствовать в суде о заключении под стражу, не проводя дополнительных допросов. Я поговорю с судом первой инстанции насчет точного времени, но нам понадобится еще несколько часов.

— Викки примет помощь от нас?

— Я говорил с ней. Она сказала, что согласна, чтобы я представлял ее интересы.

— Она упоминала про меня?

— Да.

— Сказала что-нибудь?

— Она… ее накачали лекарствами, и…

— Что именно она про меня сказала? — настаивала Элин.

— Ничего, — коротко ответил Юханнес.

Даниель увидел, как красивое гладкое лицо Элин на миг исказилось от боли.

— Встретимся в больнице, — сказала она. — Лучше поговорить с ней об этом напрямую, прежде чем мы двинемся дальше.

— Верно.

— Когда ты сможешь быть в Южной больнице?

— Через двадцать минут…

— Тогда увидимся. — Элин закончила разговор и встретила вопросительный взгляд Даниеля.

— Хорошо… Викки согласилась, чтобы Юханнес представлял ее интересы. Поеду в больницу прямо сейчас.

— Сейчас? Вы же не успеете поесть!

— Все выглядит невероятно вкусно… — Элин встала. — Но мы сможем поесть потом.

— Верно, — тихо согласился Даниель.

— Вы не поедете со мной в больницу?

— Не знаю. Не знаю, смогу ли.

— Я не хочу сказать, что вам надо войти в палату. Просто мне было бы спокойнее, если б я знала, что вы ждете меня у входа.

— Элин, я… Я еще не настолько пришел в себя, чтобы думать о Викки… Мне нужно время. Элисабет умерла… и хотя я не верю, что Викки могла…

— Понимаю. Тогда встречаться с ней — не лучшая идея.

— Или лучшая. — Даниель помедлил. — Может быть, эта встреча подстегнет мою память. Я ведь не знаю, как среагирую.

Глава 146

Когда Сага вошла в палату, Викки отвернулась. Лодыжки и запястья девочки охватывали белые ремни; такие же ремни были крест-накрест стянуты на груди.

— Снимите ремни, — попросила Сага.

Медсестра ответила:

— Не могу.

— Да они меня боятся, — прошептала Викки.

— Ты что, всю ночь так пролежала? — Сага присела на стул.

— Э-э…

Викки лежала вялая; она отвернулась и почти замерла.

— Я увижусь с твоим новым адвокатом, — продолжала Сага. — Слушания о заключении под стражу назначили на вечер, адвокату понадобится протокол допроса.

— Просто я иногда прихожу в ярость.

— Викки, допрос окончен.

— Мне что, замолчать? — Викки посмотрела Саге в глаза.

— Лучше всего, если ты посоветуешься со своим защитником перед тем, как…

— Я спрошу совета, если захочу, — перебила девочка.

— Говори, о чем хочешь, мы не записываем разговор, — спокойно ответила Сага.

— Это как очень сильный ветер, — стала объяснять Викки. — Все просто… гудит в ушах, и надо нестись в этом потоке, чтобы не упасть.

Сага посмотрела на обкусанные ногти девочки и повторила, спокойно и как бы безразлично:

— Как очень сильный ветер.

— Не могу объяснить… так было один раз, когда обидели маленького Симона… Нас с ним поместили в одну семью, — продолжала Викки; губы у нее дрожали. — В той семье был большой мальчик, их настоящий сын… Он обижал Симона, часто издевался над ним. Все это знали, я говорила с социальной службой, но никому дела не было.

— И что произошло?

— Как-то я зашла на кухню… Тот парень сунул маленькие ручки Симона в кипяток, и мамаша там была, смотрела на них, такая довольная. Я все видела, у меня стало странное состояние… Я накинулась на эту мамашу с сынком и порезала им лица разбитой бутылкой…

Викки вдруг дернула ремни, напряглась всем телом, но, тяжело дыша, затихла, когда постучали в дверь.

В палату вошел седой мужчина в темно-синем костюме.

— Юханнес Грюневальд — это я, — представился мужчина и пожал руку Саге.

— Вот последний протокол, — сказала она.

— Спасибо. — Грюневальд даже не взглянул на бумаги. — Срочно читать ничего не надо, я только что договорился с судом первой инстанции, и слушания о заключении под стражу перенесли на завтрашнее утро.

— Я не хочу ждать, — объявила Викки.

— Понимаю, но мне надо еще кое-что сделать, — улыбнулся адвокат. — И я хочу, чтобы ты кое с кем встретилась, прежде чем мы начнем работать.

Викки огромными светлыми глазами смотрела на женщину, которая, не поздоровавшись с полицейскими, вошла и направилась прямо к ней. Глаза Элин блестели, она явно нервничала. Губы задрожали, когда она увидела, что девочка пристегнута к койке ремнями.

— Здравствуй, — сказала она.

Викки медленно отвернулась, а Элин принялась отстегивать ремни. С нежностью в движениях она освобождала девочку, после того как та двадцать часов пролежала связанная.

— Можно присесть? — спросила она неверным от сдерживаемых чувств голосом.

Взгляд Викки стал светлым и жестким, и она не ответила.

— Помнишь меня? — прошептала Элин.

В горле стоял болезненный ком от застрявших там слов и от плача, который так и рвался из нее, от которого вздулись жилы и кровь под кожей стала такой горячей.

Где-то в городе начали бить церковные часы.

Викки потрогала запястье Элин и снова убрала руку.

— У нас с тобой даже бинты одинаковые, — улыбнулась Элин, и ее глаза тут же налились слезами.

Викки продолжала молчать; она только сжала губы и опять отвернулась.

— Не знаю, помнишь ли ты меня, — продолжала Элин. — Но ты жила у меня, когда была маленькая, я была просто ресурсной семьей, но я всегда думала о тебе… — Она глубоко вдохнула, и ее голос опять прервался. — И я знаю, Викки, что предала тебя… Я предала тебя и…

Элин Франк посмотрела на девочку в постели — разметавшиеся волосы, нахмуренный лоб, темные кольца вокруг глаз, лицо в глубоких ссадинах.

— Потому что для тебя я никто, — еле слышно продолжила она. — Одна из тех, кто прошел мимо, кто предал тебя… — Элин тяжело сглотнула и продолжила: — Прокурорша хочет посадить тебя в тюрьму. Но я считаю, что это очень опасно для тебя. Не думаю, что людям идет на пользу, когда их сажают в тюрьму.

Викки чуть заметно покачала головой, но Элин заметила ее движение, и ее голос сделался настойчивым:

— Поэтому послушай, пожалуйста, что мы с Юханнесом будем тебе говорить.

Глава 147

Суд первой инстанции проходил в зале судебных заседаний, в цокольном этаже Главного полицейского управления. Зал суда был обычным кабинетом для совещаний: стулья в ряд, стол из лакированной сосны. Человек двадцать журналистов уже собрались в стеклянном холле, на Польхемсгатан стояли автобусы телевизионщиков.

Ночной ливень прочертил полоски на тройном стекле, и к белым оконным рамам приклеились мокрые листья.

Прокурор Сусанна Эст, бледная и напряженная, красовалась в новеньком костюме «Марелла» и черных лодочках на низком каблуке. У двери дежурил могучий полицейский в форме. Председательствовал судья, пожилой мужчина с мощными кустистыми бровями.

Викки, согнувшись, словно у нее болел живот, сидела между Элин Франк и своим адвокатом Юханнесом Грюневальдом. Она выглядела до ужаса маленькой и вконец обессилевшей.

— Где Йона? — прошептала она.

— Неизвестно, сможет ли он прийти, — тихонько ответил Юханнес.

Прокурор повернулась к судье и с серьезным лицом начала, обращаясь только к нему:

— Я намерена требовать заключения под стражу Викки Беннет, которая с равной вероятностью подозревается как в убийстве Элисабет Грим и Миранды Эриксдоттер, так и… в похищении Данте Абрахамссона.

Судья что-то записал. Сусанна выложила на стол перевязанную стопку документов и приступила к разбору материалов, которые появились за время предварительного расследования.

— Все улики указывают на Викки Беннет и только на нее.

Сусанна сделала короткую паузу и продолжила разбирать доклад об осмотре места преступления. Подавляя рвение, она медленно заговорила о биологических следах и отпечатках:

— Отпечатки сапог, найденных в шкафу Викки Беннет, соответствуют следам на обоих местах преступления, кровь обеих жертв была обнаружена в комнате подозреваемой и на ее одежде, кровавые отпечатки пальцев Викки Беннет находились на оконной раме.

— Зачем говорить все? — шепотом спросила Викки.

— Не знаю, — ответила Элин.

— Найдите приложения к экспертному заключению Государственной криминалистической лаборатории, — попросила Сусанна судью. — На рисунке девять — орудие убийства… Отпечатки пальцев Викки Беннет найдены на рукоятке, рисунки сто тринадцать и сто четырнадцать. Сравнительный анализ со всей достоверностью показывает, что орудием убийства воспользовалась Викки Беннет.

Сусанна откашлялась, ожидая, когда судья ознакомится с материалами, а потом продолжила перечислять пункты отчета о вскрытии, произведенном судебными медиками:

— Миранда Эриксдоттер умерла от удара тупым предметом по голове, это вне всякого сомнения… импрессионные переломы височной кости…

— Сусанна, — доброжелательно перебил прокурор, — у нас пока слушания о заключении под стражу, а не судебный процесс.

— Да, конечно, — кивнула Сусанна, — но, учитывая юный возраст задержанной, я сочла, что подробное перечисление пунктов вполне обоснованно.

— Но только в приемлемых границах, — заметил судья.

— Спасибо, — улыбнулась Сусанна и продолжила описывать ранения обеих жертв, то, как они лежали (судя по расположению трупных пятен), и серьезные раны Элисабет Грим, которые та получила, защищаясь.

— Где Йона? — снова прошептала Викки.

Юханнес успокаивающе положил руку ей на плечо и прошептал в ответ, что если комиссар не придет до перерыва, то он, Юханнес, позвонит ему.

Глава 148

После перерыва Йона так и не объявился. Юханнес покачал головой в ответ на немой вопрос Викки. Девочка была очень бледной и сидела молча, ссутулившись. Прибегнув к выполненной полицией Вестерноррланда реконструкции событий, Сусанна описала, как Викки Беннет преследовала Элисабет Грим до прачечной и убила, чтобы забрать ключи от изолятора.

Викки сидела опустив голову, слезы капали ей на колени.

Прокурор описала второе убийство, побег через лес, угон машины, случайное похищение ребенка и задержание в Стокгольме. Упомянула она и приступ ярости во время допроса, и то, что девочку пришлось пристегнуть к койке ремнями.

За киднеппинг ей грозило от четырех лет тюрьмы до пожизненного заключения, за убийство — не меньше десяти лет.

Сусанна описала Викки Беннет как человека, склонного к насилию и опасного, но вовсе не как чудовище. Чтобы предвосхитить аргументы защиты, она не забыла упомянуть кое-какие положительные стороны Викки. Она отлично подготовилась и закончила цитатой из протокола допроса. Выдержав паузу и пошелестев распечаткой протокола, Сусанна произнесла:

— Во время третьего допроса задержанная призналась в обоих убийствах, цитирую: «Я убила Миранду». А когда я спросила, сама ли Элисабет Грим отдала ей ключи, задержанная ответила: «Я проломила ей череп».

Глава 149

Утомленный судья повернулся к Викки и Грюневальду и, соблюдая формальности, спросил, есть ли у них возражения. Викки потерянно уставилась на него и помотала головой. Юханнес, выдавив улыбку, сказал, что хотел бы в последний раз охватить дело целиком, дабы убедиться, что суд первой инстанции ничего не упустил.

— Я так и думал. Если вы в зале, то мы так легко не отделаемся, — спокойно заметил судья.

В своей речи Юханнес не стал ни касаться улик, ни подвергать сомнению виновность Викки. Вместо этого он повторил перечисленные Сусанной положительные черты Викки и несколько раз напомнил о ее юном возрасте.

— Даже если Викки Беннет и ее предыдущий адвокат признали протокол допроса верным, прокурору не стоило делать этого, — заявил он.

— Прокурору?

Судья явно удивился; Юханнес подошел к нему и ткнул пальцем в то место расшифровки, где был ответ Викки. Прокурор выделила слова «Я убила Миранду» желтым маркером.

— Прочитайте ответ вслух, — попросил Юханнес.

— «Я убила Миранду», — прочитал судья.

— Не только выделенное.

Судья надел очки и прочитал:

— «Я убила Миранду, да?»

— Вы рассматриваете эти слова как признание?

— Нет, — ответил судья.

Сусанна поднялась с места:

— А как же следующий ответ? Следующее признание…

— Тише, — перебил судья.

— Пусть прокурор сама прочитает, — предложил Юханнес.

Судья кивнул. Блестящие струйки пота потекли по вискам Сусанны, когда она дрожащим голосом прочитала:

— «Я проломила ей череп».

— Звучит как признание. — Судья повернулся к Юханнесу.

— Посмотрите чуть выше в этой же распечатке, — предложил Юханнес и снова указал нужное место.

— «Допрос окончен», — прочитала Сусанна.

— Чьи это слова — «допрос окончен»? — поинтересовался Юханнес.

Судья разгладил протокол рукой и внимательно посмотрел на Сусанну.

— Мои, — тихо сказала она.

— И что они означают? — спросил судья.

— Что допрос уже окончен. Но я только хотела…

— Как вам не стыдно, — резко перебил ее судья, а Юханнес объявил:

— Подобные приемы во время слушаний о заключении под стражу противоречат шведскому законодательству, Сороковой статье Конвенции о правах ребенка ООН и соглашениям Совета Европы.

Глава 150

Сусанна тяжело опустилась на стул. Наливая себе воду, она пролила ее на стол, стерла лужицу рукавом и дрожащей рукой поднесла стакан ко рту. Лишь когда Юханнес вызвал Даниеля Грима, она в полной мере осознала, что ей придется снизить степень подозреваемости, если Викки вообще будут судить за убийство.

Элин пыталась поймать взгляд Викки, но девочка сидела низко опустив голову.

С теплотой в голосе Юханнес рассказывал о Даниеле, о том, как долго тот работал куратором в Бригиттагордене и в других приютах. Викки в первый раз за все время заседания подняла голову; она хотела встретиться взглядом с Даниелем, но тот уставился в пустоту перед собой, крепко сжав губы.

— Даниель, — начал Грюневальд. — Я хотел бы спросить, насколько хорошо вы знаете Викки Беннет?

— Насколько хорошо я ее знаю? — задумчиво повторил Даниель. — Нет, я…

Он замолчал. Викки принялась расчесывать покрывшиеся коркой раны на руках.

— Существует ли в таком случае психолог или куратор, который знал бы ее лучше?

— Нет, — прошептал Даниель.

— Не существует?

— Нет, нет… мне трудно сравнивать, но мне кажется, я разговаривал с ней больше, чем кто-нибудь еще.

— Когда вы беседовали с ней в последний раз? Давно?

— Нет.

— У нее был час когнитивной терапии в неделю, до самого ее побега, верно?

— Верно… и еще я бывал с ней, когда она ездила заниматься по программе All Day Lifestyle.

— Это программа, которая готовит трудных подростков к нормальной жизни в обществе, — пояснил Юханнес, обернувшись к судье.

— Огромный шаг, — поддержал Даниель.

Юханнес, словно раздумывая, какое-то время смотрел на Даниеля, после чего серьезно сказал:

— Сейчас я должен задать трудный вопрос.

— Хорошо.

— Здесь уже говорилось, что криминалистическое исследование указывает на то, что Викки Беннет замешана в убийстве вашей жены.

Даниель едва заметно кивнул, и в комнате для совещаний воцарилась тягостная атмосфера.

Элин пыталась прочитать что-нибудь во взгляде Даниеля, но тот не поднимал головы. Глаза у Викки стали красные, как будто девочка сдерживала слезы.

Юханнес, неподвижный, с невозмутимым лицом, не спускал глаз с Даниеля.

— Вы куратор Викки Беннет, — сказал он. — Как вы думаете, вашу жену убила она?

Даниель поднял подбородок; его губы стали бледными, рука так дрожала, что очки покосились, когда он попытался вытереть слезы.

— Я не обсуждал этого с коллегами. У меня нет сил, — тихо сказал он. — Но по моему суждению… я не верю, что Викки Беннет могла это сделать.

— Что заставляет вас так думать?

— Викки хорошо отзывалась и на терапию, и на медикаментозное лечение. Но прежде всего — мы ведь научаемся чувствовать других людей… У Викки нет фантазий о насилии, и она не склонна к насилию — во всяком случае, такого рода.

— Спасибо, — тихо поблагодарил Юханнес.

Глава 151

После обеденного перерыва все вернулась на свои места. Юханнес пришел последним, в руке у него был телефон. Судья дождался, пока станет тихо, и подвел первые итоги:

— Прокурор понизила степень подозреваемости почти до минимального, это касается обоих убийств, но продолжает настаивать на заключении под стражу для предъявления обвинения в киднеппинге.

— Именно. Невозможно закрыть глаза на то, что Викки Беннет похитила Данте Абрахамссона и удерживала мальчика почти неделю, — угрюмо заметила Сусанна.

— Есть еще кое-что, — сказал Грюневальд.

— Что? — спросил судья.

Дверь открылась, и в кабинет вошел Йона. Его лицо было серьезно, светлые, чуть вьющиеся волосы взъерошены. За ним шли женщина и малыш в очках; оба остановились, переступив порог.

— Йона Линна, — объявил Юханнес.

— Наслышан. — Судья заинтересованно вытянул шею.

— Вот ребята, о которых я говорил, — сказал Йона мальчику, который уже успел спрятаться за мамину ногу.

— Они совсем не как тролли, — с улыбкой прошептал мальчик.

— Правда? Посмотри-ка на него. — Йона указал на судью.

Мальчик засмеялся и замотал головой.

— Скажите «привет!» Данте и его маме, — предложил Йона.

Все сказали «привет!». Данте, заметив Викки, помахал ей. Девочка помахала в ответ, но смотреть на ее улыбку было больно. Сусанна на мгновение прикрыла глаза, пытаясь дышать спокойнее.

— Ты помахал Викки, а она разве не злая? — спросил Йона.

— Злая?

— Я думал, она ужасно злая.

— Она катала меня на спине и отдала мне всю свою жвачку.

— Но ты же хотел вернуться к маме?

— Не получалось, — тихо сказал мальчик.

— Почему?

Данте пожал плечами.

— Расскажи, что ты говорил дома, — ободрила его Пиа.

— Что? — прошептал он.

— Ну, что она звонила, — напомнила Пиа.

— Она звонила, — начал Данте.

— Скажи это Йоне.

— Викки звонила, но ей никто не ответил, — сказал мальчик, повернувшись к комиссару.

— Откуда она звонила?

— Из грузовика.

— Ей дали телефон в грузовике?

— Не знаю. — Данте снова пожал плечами.

— Что она сказала, когда звонила? — продолжал Йона.

— Что хочет вернуться.

Мама взяла Данте на руки и зашептала что-то ему на ухо; когда мальчик нетерпеливо заворочался, Пиа поставила его на пол.

— Что это значит? — спросил судья.

— Викки дал телефон шофер из «Икеи», Радек Скоржа, — объяснил Грюневальд. — Комиссар Линна отследил тот разговор. Звонок был сделан в Бригиттагорден, а оттуда автоматически переадресован на коммутатор медицинского холдинга. Викки звонила женщине по имени Эва Мурандер и просила помощи, говорила, что хочет вернуться в интернат. Эва запомнила этот разговор и рассказала мне, не зная, о ком речь, что в главном офисе не рассматривают дела отдельных подростков.

— Викки, ты это помнишь? — спросил прокурор.

— Да, — открыто-беззащитно ответила Викки. — Я только хотела вернуться, хотела, чтобы Данте отправили к маме, но мне ответили, что меня больше не ждут.

Йона встал напротив Юханнеса и заговорил:

— Может показаться странным, что комиссар уголовной полиции присоединился к защите. Но я придерживаюсь того мнения, что на допросе, который проводила Сага Бауэр, Викки сказала правду о побеге. Не думаю, что там имело место похищение… Просто обстоятельства сошлись таким страшным образом. Вот почему я поехал к Данте и его маме, и вот почему я здесь… — Он скользнул острым взглядом по ненакрашенному лицу девочки, по синякам и ранам и серьезно закончил: — Но убийство, Викки, это совсем иное дело. Ты, наверное, думаешь, что сможешь отделаться молчанием, но я не уйду, пока не узнаю все.

Глава 152

Слушания о заключении под стражу окончились всего через двадцать минут. Сусанна, вся красная, отозвала свое требование об аресте за похищение Данте.

Судья откинулся на спинку стула и объявил Викки, что ее не арестуют за убийство Элисабет Грим и Миранды Эриксдоттер и что она свободна, пока прокурор не возбудит дело.

Элин сидела, выпрямив спину, с лицом, на котором невозможно было ничего прочитать. Викки уставилась в стол и едва заметно качала головой.

До начала судебного процесса Викки должны были отправить в интернат, если Государственная комиссия по лечебно-исправительным учреждениям не одобрит кандидатуру Элин Франк в качестве ресурсной семьи.

Когда судья повернулся к Викки и объявил ей, что она свободна, Элин не смогла удержаться от широкой благодарной улыбки. Однако после слушаний Юханнес отозвал ее в сторону и предупредил:

— Викки не арестовали, но она все равно остается подозреваемой в двух убийствах. Если прокурор возбудит дело, мы, вероятнее всего, выиграем его, но это означает только, что Викки не привлекут к ответственности. Она все равно может оказаться виновной в убийствах.

— Я уверена, что она их не совершала. — Элин передернулась, представив себе, какой наивной, должно быть, выглядит в глазах адвоката.

— Предупредить тебя — моя обязанность, — осторожно заметил Юханнес.

— Но даже если Викки окажется как-то замешана… она слишком мала, чтобы сидеть в тюрьме. Юханнес, я смогу обеспечить ей самую лучшую медицинскую помощь, я уже нашла врачей, к тому же я просила приехать Даниеля, потому что при нем Викки чувствует себя в безопасности…

— Прекрасно, — мягко сказал адвокат.

— Нужно разобраться, что для нее лучше всего. Это единственное, что меня заботит. — Элин взяла его за руку. — Может быть, Даниель и дальше будет проводить с ней сеансы когнитивной терапии, а может, понадобится кто-нибудь другой? Но я больше ее не предам. Не смогу.

Глава 153

Пока Грюневальд беседовал с журналистами в пресс-зале Главного полицейского управления, Элин с Викки сели в джип и уехали из Стокгольма.

Просторный салон наполнял аромат эксклюзивной итальянской кожи. Левая рука Элин лежала на руле, и янтарный свет с приборной доски падал на ее пальцы.

Из динамиков умиротворяющей осенней сказкой лилась баховская Первая сюита для виолончели.

Восьмиполосное шоссе шло мимо Хагапаркена, где стоит дворец кронпринцессы, и огромного кладбища, где похоронен социалист Август Пальм.

Элин поглядывала на спокойное лицо Викки и улыбалась сама себе.

Чтобы избавиться от вездесущих журналистов, они решили провести оставшееся до судебного разбирательства время в горном домике Элин, который представлял собой огромную, в четыреста квадратных метров виллу на горном склоне возле Дуведа.

Элин устроила так, чтобы за Викки присматривали круглые сутки. Белла уже была в доме, Даниель ехал следом в своей машине, а медсестра должна была появиться утром.

В больнице Викки вымылась, и теперь ее волосы пахли дешевеньким шампунем. Элин купила несколько комплектов одежды — джинсы и кофточки, белье, носки, кроссовки и ветровку. Викки натянула черные джинсы от Армани и мешковатую серую кофту «Гант». Остальная одежда так и лежала в пакетах на заднем сиденье.

— О чем ты думаешь? — спросила Элин.

Викки не ответила. Она не отрываясь смотрела вперед, на дорогу. Элин немного убавила звук и сказала:

— Тебя обязательно оправдают. Я знаю, я уверена.

Населенные районы остались позади; за окнами потянулись поля и леса.

Элин предложила Викки шоколадку, но девочка в ответ лишь коротко мотнула головой.

Сегодня она выглядела получше. Лицо посвежело, пластыри сняли, остался только гипс на сломанном пальце.

— Я так рада, что Даниель поехал с нами, — сказала Элин.

— Он хороший, — прошептала Викки.

Даниель ехал, немного отставая от них. Элин видела его желтый седан в Норртулле, но потом он остал.

— Он лучше тех терапевтов, которые занимались с тобой раньше?

— Да.

Элин еще убавила звук в динамиках.

— Значит, ты хочешь, чтобы он продолжил заниматься с тобой?

— Если нужно.

— Мне кажется, тебе полезно продолжать терапию.

— Тогда пусть со мной занимается Даниель.

Чем глубже на север они забирались, тем заметнее осень проявляла себя. Времена года здесь словно сменяли друг друга с неслыханной быстротой. Зеленые листья стали желтыми и красными. На земле они сияющими озерами лежали вокруг голых деревьев, а ветер крутил их на шоссе.

— Мне надо забрать свои вещи, — сказала вдруг Викки.

— Какие вещи?

— Шмотки и всякое такое…

— Наверное, то, что не понадобилось полиции, отправили туда, где сейчас другие девочки, — предположила Элин. — Я могу попросить кого-нибудь забрать их…

Она искоса взглянула на девочку, думая, что вещи эти, наверное, важны для нее.

— Или давай заедем сейчас…

Викки кивнула.

— Хочешь заехать сейчас? Ладно, я поговорю с Даниелем, — сказала Элин. — Все равно это по пути.

Глава 154

В хвойном лесу уже начинало темнеть, когда Элин свернула направо, к Еттендалю, и остановила свой джип за машиной Даниеля. Даниель уже достал из машины розовую сумку-холодильник и теперь взмахом руки подозвал их. Все трое вышли размять ноги, съели по бутерброду с сыром и выпили «Трокадеро», поглядывая на железнодорожные пути и поля.

— Я позвонил женщине, которая сейчас дежурит в «Урре», — сказал Даниель Викки. — Она считает, что не стоит тебе ехать с нами и встречаться с девочками.

— Как же быть? — спросила Элин.

— Я все равно не хочу их видеть, — буркнула Викки. — Заберу свои вещи — и все.

Все трое снова сели по машинам. Извилистая дорога шла мимо озер и традиционно красных усадеб, через лес — и наконец выбежала на плоский морской берег.

Обе машины свернули и остановились возле дома, в котором теперь жили девочки из Бригиттагордена. У старой бензоколонки на столбах сидели чайки.

Викки отстегнула ремень безопасности, но осталась в машине. Она видела, как Элин с Даниелем поднимаются по гравийной дорожке к большому красному дому и исчезают за черными кустами сирени.

На развилке стоял пожелтевший майский шест. Викки скользнула взглядом по гладкой поверхности моря и достала коробку с мобильным телефоном, который дала ей Элин. Распечатала коробку, вынула телефон и осторожно сняла с дисплея защитную пленку.

Пока Даниель с Элин поднимались на большую веранду, девочки успели столпиться у окон. Сольвейг Сундстрём из интерната Севстагорден уже стояла в дверях. Было ясно, что она не рада гостям. Она тут же дала понять, что они, к сожалению, не смогут остаться на ужин.

— Можно войти, повидаться с девочками? — спросил Даниель.

— Лучше не надо, — сказала Сольвейг. — Скажите, что вам нужно, я схожу и принесу.

— Там много вещей, — начала было Элин.

— Я ничего не могу обещать…

— Спросите у Каролины, — посоветовал Даниель. — У нее всегда все в порядке.

Пока Даниель расспрашивал, как чувствуют себя воспитанницы и не назначили ли кому-нибудь из них новые лекарства, Элин смотрела на девочек. Они толкались, из-за стекол доносились их голоса — приглушенно, как под водой. Лю Шу протолкалась вперед и помахала. Элин помахала в ответ, а потом увидела Инди и Нину, стоящих бок о бок. Девочки по очереди пробрались вперед, поглазеть на гостью и помахать ей. Не было здесь только маленькой рыжеволосой Туулы.

Викки вставила в телефон сим-карту и подняла глаза. По спине у нее пробежал холодок. Краем глаза она как будто уловила движение возле машины. Может быть, это просто ветер прошелся по листьям сирени.

Небо стало еще темнее.

Викки смотрела на машину Даниеля, на майский шест, живую изгородь, забор и газон перед темно-красным домом.

Один-единственный фонарь светился на мачте где-то в конце пирса, и его свет отражался в черной воде.

На траве возле пристани стояли старые приспособления для чистки рыбацких сетей. Они походили на конструкцию из нескольких футбольных ворот с сотнями крючков на штангах.

Вдруг Викки увидела, что по газону перед домом, где жили девочки, катится красный шарик.

Она положила телефон в коробку и открыла дверцу машины. Холодный ветер приносил с собой запах моря. Вдали кричала чайка.

Надувной шарик катился по траве.

Викки медленно двинулась к дому, остановилась и прислушалась. Свет из чьего-то окна падал на желтые листья березы.

Кто-то тихо забормотал в отдалении. Это озадачило Викки: неужели там, в темноте, кто-то есть? Она тихо двинулась вдоль дорожки. У торца дома торчали отцветшие подсолнухи.

Шарик закатился под волейбольную сетку и застрял в живой изгороди.

— Викки? — шепнул чей-то голос.

Викки быстро обернулась, но никого не увидела.

Пульс подскочил, адреналин выплеснулся в кровь, и все объекты вдруг приобрели резкость.

Гамак, медленно качаясь, поскрипывал пружинами. На крыше поворачивался старый флюгер.

— Викки! — резко произнес кто-то совсем рядом.

Викки повернулась вправо и с колотящимся сердцем уставилась в темноту. Ей понадобилось всего несколько секунд, чтобы разглядеть то самое личико. Туула. Почти невидная в сиреневых кустах. В правой руке у Туулы была бейсбольная бита. Опущенная на землю бита казалась тяжелой и длинной. Туула облизнула губы и уставилась на Викки глубоко запавшими глазами.

Элин оперлась на перила веранды, пытаясь рассмотреть Викки в автомобиле, но было слишком темно. Сольвейг, попросив Каролину помочь, снова вышла к Даниелю, и теперь они что-то обсуждали. Элин слышала, как он пытается объяснить, что Альмире нужно продолжать терапию, что она плохо реагирует на сильные антидепрессанты. Он еще раз попросил разрешения войти в дом, но Сольвейг заявила, что несет ответственность за девочек. Дверь открылась, и на веранду вышла Каролина. Она обняла Даниеля и поздоровалась с Элин.

— Вот, я собрала вещи Викки, — сказала девочка.

— Туула в доме? — напряженно спросила Элин.

— Да, думаю, да, — немного удивленно ответила Каролина. — Хотите, я приведу ее?

— Приведи, пожалуйста, — попросила Элин, стараясь выглядеть спокойной.

Каролина вернулась в дом и стала звать Туулу. Сольвейг, с недовольным видом поглядев на Элин и Даниеля, предложила:

— Если вы хотите есть, я скажу кому-нибудь из девочек, пусть вынесут вам яблок.

Элин ничего не ответила; она молча спустилась в сад, слыша, как в доме зовут Туулу.

Моря больше не было видно, и стало темнее. Деревья и кусты загораживали свет.

Со скрипом покачивался гамак.

Элин старалась дышать потише, но, когда она огибала угол здания, каблуки стучали по плитам дорожки.

Зашуршали листья старого куста сирени, словно мимо него пробежал заяц. Ветки шевельнулись, и вдруг Элин увидела Викки прямо перед собой.

— О боже, — выдохнула она.

Элин и Викки уставились друг на друга. Едва освещенное лицо девочки было очень бледным. Пульс у Элин подскочил так, что загудело в ушах.

— Садимся в машину, — сказала она и повела Викки прочь от дома.

Она оглянулась через плечо, слыша за спиной быстрые шаги, однако продолжала тянуть Викки за собой, прочь из сада. Только оказавшись на дорожке, она обернулась и увидела Каролину, которая бежала за ними с полиэтиленовым пакетом в руке.

— Я не нашла Туулу, — сказала Каролина.

— Все равно спасибо, — ответила Элин.

Викки взяла пакет, заглянула в него.

— Там почти все. Хотя Лю Шу и Альмира хотели сыграть в покер на твои сережки, — сказала Каролина.

Элин с Викки сели в большую черную машину и уехали. Каролина печально смотрела им вслед.

Глава 155

Элин видела в зеркале заднего вида фары машины Даниеля все время, пока они ехали по Е 14. Других машин почти не было, только время от времени проносились длинные фуры, но Элин с Даниелем все равно оказались на лыжном курорте только через три часа. В темноте виднелись неподвижные подъемники и красные столбы большого фуникулера Ореса. Не доезжая шести километров до Дуведа, Элин с Даниелем свернули на горную дорогу. В свете фар кружились листья и мелкий дорожный мусор. Узкая грунтовая дорога поднималась по склону к Тегефьеллю.

Наконец они сбросили скорость, свернули в открытые ворота и проехали последние метры до большого дома в модернистском стиле. Бетонное литье, террасы с четкими линиями и огромные окна, скрытые за опущенными алюминиевыми жалюзи.

В гараже на пять машин стояла маленькая синяя «мазда». Даниель помог Элин внести дорожные сумки. Кое-где в доме уже горел свет, и Элин просто нажала на кнопку. Раздалось жужжание, и алюминиевые пластины жалюзи, пощелкивая, приоткрылись. Свет с парковки вдруг полился в дом сквозь сотни щелей, и металлические жалюзи с тихим звоном поднялись вверх.

— Как сейф, — сказала Элин.

Вскоре снова стало тихо; за огромными окнами угадывался могучий мир гор. Освещенные окна других домов казались световыми точками, висящими в темноте.

— Вау, — тихо сказала Викки, выглянув в окно.

— Помнишь Джека, моего мужа? — Элин встала рядом с ней. — Это он построил этот дом. Вернее… он строил его не сам, а… Он говорил, что хочет иметь бункер с красивым видом из окон.

Пожилая женщина в зеленом переднике спустилась к ним с верхнего этажа.

— Здравствуй, Белла, прости, что так поздно, — сказала Элин, обнимая ее.

— Лучше поздно, чем никогда, — улыбнулась женщина. — Постели приготовлены во всех спальнях.

— Спасибо.

— Я не знала, запаслись ли вы продуктами по дороге, так что сама купила того-сего. На несколько дней хватит.

Белла разожгла огонь в камине и спустилась в гараж; Элин пошла за ней, попрощаться. Когда за синей машиной закрылись гаражные ворота, Элин вернулась. Даниель взялся готовить еду, а Викки села на диван и расплакалась. Элин торопливо опустилась на колени перед ней:

— Викки, что случилось? Что тебя расстроило?

Девочка, не отвечая, встала, ушла в одну из ванных комнат и заперлась там.

Элин кинулась к Даниелю.

— Викки заперлась в ванной, — сообщила она.

— Хочешь, чтобы я поговорил с ней?

— Только скорее!

Даниель вместе с ней подошел к двери ванной, постучал и попросил Викки открыть:

— Никаких запертых дверей. Помнишь?

Через пару секунд Викки вышла с мокрыми глазами и вернулась на диван. Даниель переглянулся с Элин и сел рядом с девочкой.

— Когда ты только-только приехала в Бригиттагорден, то тоже грустила, — помолчав, сказал он.

— Я помню… хотя, наверное, мне нужно было радоваться, — ответила Викки, не глядя на него.

— Приехать в какое-то место… это и первый шаг к тому, чтобы оставить это место.

Викки тяжело сглотнула; ее глаза снова наполнились слезами, и она сказала, понизив голос — так, чтобы Элин ее не услышала:

— Я убийца.

— Не говори так, если сама в этом не уверена, — спокойно ответил Даниель. — А по твоему голосу я слышу, что ты не уверена.

Глава 156

Вода в ведре была такой горячей, что от нее шел пар, и хотя Флора ненавидела запах резиновых перчаток, она все-таки надела их. От моющего средства вода перестала быть прозрачной, оно распустилось в ней зелено-серым облачком. По квартирке распространился приятный запах чистоты. В открытые окна лился прохладный воздух, светило солнце, пели птицы.

…Когда они с комиссаром распрощались у антикварного магазина, Флора осталась стоять на месте. Ей бы надо было готовиться к сеансу, но она не могла заставить себя спуститься в подвал и ждала первых участников на улице. Дина и Аскер Сибелиусы явились, как всегда, на четверть часа раньше. Флора притворилась, что немного опоздала, они спустились в подвал все вместе, и Сибелиусы помогли Флоре расставить стулья. В пять минут восьмого собралось уже девятнадцать участников.

Этот сеанс затянулся; Флора дала своим гостям время, «вызывая» очаровательные старые привидения, счастливых детей и всепрощающих родителей.

Она осторожно выспросила у Дины и Аскера причину, по которой они приходят на сеансы.

Их взрослый сын лежал в коме после тяжелой автомобильной аварии. В конце концов врач убедил их согласиться отключить аппараты жизнеобеспечения и подписать соглашение о донорстве органов.

— Что, если он не попадет к Богу, — прошептала Дина.

Однако Флора «поговорила» с их сыном и заверила Дину, что он пребывает в потоке света и что в глубине души он всегда желал, чтобы его сердце, легкие, роговые оболочки и прочие органы пережили его.

Потом Дина целовала ей руки, плакала и повторяла, что теперь она счастливейший человек на земле.

…Флора сильными движениями протирала линолеум, чувствуя, как потеет от физического напряжения.

Эва отправилась рукодельничать к соседкам, и Ханс-Гуннар, врубив телевизор на полную громкость, смотрел футбольный матч с итальянцами.

Прежде чем продолжить уборку, Флора прополоскала швабру, отжала воду и распрямила ноющую спину.

Флора знала, что в понедельник утром Эва откроет хранящийся в секретере конверт, чтобы оплатить счета за месяц.

— Златан, пасуй, черт тебя дери! — завопил Ханс-Гуннар из гостиной.

Плечи болели, когда Флора тащила тяжелое ведро в спальню Эвы. Там Флора закрыла дверь, поставила ведро у порога, достала ключик из тайника за свадебной фотографией и торопливо отперла секретер.

Грохот заставил ее вздрогнуть.

Это просто упала швабра, стукнулась длинной ручкой о линолеум.

Какое-то время Флора прислушивалась, а потом откинула тяжелую крышку секретера. Дрожащими руками она попыталась вытащить ящичек, но он застрял. Флора порылась среди ручек и скрепок и нашла нож для бумаг. Она осторожно ввела его в щель над ящичком и поводила туда-сюда.

Ящик медленно подался на несколько сантиметров.

Совсем рядом послышался скрежет. Голубь скользнул когтями по оконному скату.

Флора запустила пальцы в ящик и потянула его на себя. Смялась открытка из Копенгагена. Флора достала конверт со счетами, открыла и вложила в него взятую сумму.

Ее руки привели все в порядок, попытались разгладить открытку, вставили ящичек на место, разложили ручки и нож, закрыли крышку и заперли секретер.

Флора быстро подошла к прикроватному столику и едва успела поставить фотографию на место, как дверь в спальню Эвы распахнулась. Ведро опрокинулось, и вода залила весь пол. Флора почувствовала, как ее ноги становятся мокрыми и теплыми.

— Твою мать! — заорал Ханс-Гуннар и, вытаращив глаза, шагнул в комнату, полуголый.

Флора обернулась к нему. Ханс-Гуннар был в такой ярости, что принялся бить куда придется. Первый, нечувствительный, удар пришелся Флоре в плечо. Но потом Ханс-Гуннар вцепился ей в волосы и стал бить свободной рукой. Сильнейшая оплеуха захватила шею и подбородок. Следующий удар пришелся прямо по щеке. Флора упала, чувствуя, что ей вырвали целый клок волос. Свадебная фотография полетела на пол, стекло треснуло. Флора лежала на полу, и ее одежда пропитывалась водой. Женщина едва дышала — так сильно болели глаз и щека.

Флору замутило; она перевернулась на живот, но удержалась от рвоты. В глазах полыхали молнии. Фотография выскользнула из рамки и лежала изображением на мокром полу. На обратной стороне было написано: «Эва и Ханс-Гуннар, церковь Дельсбу».

Внезапно Флора вспомнила, что прошептал ей призрак. Не в последний раз, в подвале, а раньше, здесь, дома. Может, она тогда уснула? Этого Флора не помнила. Миранда прошептала о башне, которая звонит, словно церковь. Девочка показала ей свадебную фотографию, указала на черную колокольню в глубине и прошептала: «Она прячется здесь, она все видела, она прячется в башне».

Ханс-Гуннар, тяжело дыша, стоял над ней, когда в спальню вошла Эва, неся на руке пальто.

— Это еще что? — испуганно спросила она.

— Она украла наши деньги. Я знаю! — заявил Ханс-Гуннар.

Он сплюнул на Флору, поднял с полу ключик и шагнул к секретеру.

Глава 157

Йона сидел у себя в кабинете. Перед ним лежали материалы слушаний о заключении под стражу.

Их было достаточно для обвинительного приговора.

Зазвонил телефон; если бы Йона взглянул на дисплей, то, наверное, не стал бы отвечать.

— Я знаю, вы считаете меня вруньей. — Флора как будто не дышала. — Пожалуйста, не бросайте трубку. Выслушайте меня, прошу вас, я что угодно сделаю, чтобы вы выслушали…

— Успокойтесь и рассказывайте.

— Есть свидетель убийства. Настоящий свидетель, не призрак. Я говорю о настоящем свидетеле, который прячется…

Голос Флоры истерически зазвенел, и Йона попытался успокоить ее:

— Прекрасно. Но предварительное следствие…

— Вам нужно поехать туда, — перебила Флора.

Комиссар не знал, зачем он слушает эту женщину. Наверное, дело было в отчаянии, звучавшем в ее голосе.

— Где именно прячется свидетель? — спросил он.

— Там есть колокольня, черная колокольня. Церковь Дельсбу.

— Кто рассказал о…

— Прошу вас! Она там, ей страшно, и она прячется там.

— Флора, вы должны дать прокурору возможность заняться…

— Никто меня не слушает.

Йона услышал, как на том конце кто-то кричит Флоре, чтобы она не трогала телефон, и тут же что-то грохнуло.

— Хватит трепаться, — сказал какой-то мужчина, и разговор прервался.

Йона вздохнул и отложил телефон. Он не мог понять, зачем Флора продолжает лгать.

После слушаний о заключении Викки под стражу расследование по ее делу перестало считаться приоритетным. Прокурору оставалось только собрать доказательства для судебного процесса.

Я упустил это дело, подумал Йона. На него накатила странная пустота.

Следствие закончилось еще до того, как он получил доступ ко всем рапортам и экспертизам.

Йона сознавал, что ему и так не дали бы руководить предварительным расследованием. Просто не допустили бы к работе.

Передозировка антидепрессанта вполне могла стать причиной ярости Викки и ее внезапного сна.

Но мысль о камне не выходила у Йоны из головы.

Нолен в своем протоколе написал о камне как об орудии убийства, но никто не стал отслеживать этот момент до конца — потому что там не все было ясно.

В Сундсвалле Йона ушел от Нолена и Фриппе, как раз когда они готовились к вскрытию.

Комиссар решил пока не ставить крест на расследовании. Упрямство, от которого словно покалывало все тело, заставило его пролистать результат анализов из криминалистической лаборатории, а потом приняться за отчет о вскрытии.

Он остановился на внешнем освидетельствовании тела Элисабет Грим и, прежде чем двинуться дальше, стал читать то, что было сказано о ранах на ее руках.

Свет медленно перемещался по доске с сообщениями касательно проводимого служебного расследования. На той же доске помещалась последняя открытка, присланная Дисой: шимпанзе в солнечных очках в форме сердечка красит рот губной помадой.

Пока Йона читал, свет переполз от стоящего на подоконнике цветка в горшке к книжным полкам.

В брюшной полости Миранды не оказалось ничего постороннего, покровы были блестящими и гладкими. То же — с плевральными полостями. Покровы блестящие и гладкие. Даже у сердечной сумки.

«84. Сердце имеет нормальную форму, весит 198 граммов. Поверхность — блестящая, гладкая. Клапаны и устья нормальные. В коронарных сосудах не просматривается никаких отложений. Сердечная мышца серо-красная, соразмерная».

Йона прижал ногтем строчку в протоколе вскрытия и стал листать результаты анализов из лаборатории: у Миранды была кровь группы А, обнаружены следы венлафаксина, который входит в состав многих антидепрессантов, но в остальном все в норме.

Комиссар вернулся к протоколу вскрытия. Ткани щитовидной железы серо-красные, с нормальным содержанием коллоидного вещества, надпочечники нормальной величины, кора желтая.

Мочевыводящие пути имеют нормальный вид.

В мочевом пузыре около 100 миллиграммов светло-желтой, прозрачной мочи. Слизистая оболочка бледная.

Йона еще раз просмотрел ответы, пришедшие из криминалистической лаборатории, и нашел данные об анализе мочи. В моче Миранды обнаружили следы снотворного, нитразепама, и уровень хориогонадотропина оказался необычайно высоким.

Йона быстро поднялся, взял со стола телефон и позвонил Нолену.

— Я сейчас смотрю ответы из лаборатории. У Миранды в моче было высокое содержание хориогонадотропина.

— Да, разумеется, — ответил Нолен. — Киста в яичниках была такая…

— Погоди-ка, — перебил Йона. — Разве высокое содержание хориогонадотропина — не признак беременности?

— Ты прав, но я же сказал…

— И если бы Миранда сделала простой тест на беременность, то уверилась бы, что беременна.

— Да. В этом случае результат теста был бы однозначно положительным.

— Так значит, Миранда могла думать, что она беременна?

Комиссар вышел из кабинета и быстро зашагал по коридору, на ходу набирая домашний номер Флоры и слыша, как Анья что-то кричит ему вслед. Флора не ответила. Йона повторял себе, что Флора не уверена в том, что говорит. Она сказала, что явившаяся ей девочка просто думала, что беременна.

«Я, собственно, что имела в виду… Я имела в виду — она сама сказала, что беременна. Но это неправда, она не была беременна. Она только думала так. Думала, что беременна», — сказала тогда Флора.

Йона еще раз набрал тот же номер; слушая гудки, он пробежал через застекленный холл, мимо дивана и нескольких кресел. Когда комиссар проходил в вертящуюся дверь, одышливый голос ответил:

— Ханс-Гуннар Хансен.

— Меня зовут Йона Линна, я из уголовной полиции…

— Вы нашли мою машину?

— Мне нужно поговорить с Флорой.

— Что за… — взревел мужчина. — Если бы Флора была здесь, я бы не стал спрашивать про машину — это же она угнала ее, и если полиция не выполняет…

Йона нажал «отбой» и бегом кинулся к своей черной «вольво».

Глава 158

Викки спала с открытой дверью в комнате по соседству со спальней Элин. Элин просыпалась от самого слабого звука, прислушивалась и заглядывала к Викки. Утром она какое-то время стояла в дверях, созерцая глубокий сон девочки, а потом отправилась на кухню.

Даниель стоял у плиты и готовил омлет. Пахло кофе и свежеиспеченным хлебом. В панорамном окне открывался вид, почти пугающий в своем величии. Горы с округлыми вершинами, маленькие лесные озера с зеркально-чистой поверхностью, деревья — желтые и в красных искрах.

— Смотреть в окно почти невозможно, — улыбнулся Даниель. — Сердце замирает.

Они обнялись, Даниель осторожно поцеловал Элин в макушку. Элин замерла, вдыхая его запах и чувствуя, как в животе разливается жар от внезапного счастья.

На разделочном столике у мойки запищал таймер. Даниель высвободился, чтобы вынуть хлеб из печи.

Оба уселись за большой стол завтракать, и как хорошо было Элин, когда она касалась руки Даниеля или ощущала его руку на своей. От невероятного вида за окном захватывало дух, и они пили кофе в молчании.

— Я так тревожусь за Викки, — наконец тихо сказала Элин.

— Все будет нормально.

Элин поставила чашку:

— Обещаешь?

— Мне надо только разговорить ее. Я боюсь, что из-за чувства вины она все чаще будет наносить себе вред… Придется основательно приглядывать за ней.

— Медсестра приедет в Оре на автобусе, через час. Я съезжу встречу ее. Как по-твоему, надо спросить Викки, хочет ли она съездить со мной?

— Не знаю. По-моему, пусть лучше побудет здесь.

— Да, мы же уже приехали, — согласилась Элин. — Но я волнуюсь… Тебе надо все время быть с ней.

— Она знает, что ей нельзя запираться даже в туалете, — серьезно сказал Даниель.

И тут Элин увидела Викки в окно. Девочка шла по траве, ногой подбрасывая в воздух красные листья. Длинные волосы висели вдоль спины, девочка как будто мерзла всем своим худеньким телом. Элин сняла со спинки стула свою кофту, вышла и отдала ее Викки.

— Спасибо, — прошептала та.

— Я больше никогда не брошу тебя, — сказала Элин.

Викки молча взяла ее за руку, обняла. Сердце Элин сильно забилось от счастья; в горле встал комок, и она не смогла произнести ни слова.

Глава 159

Небо было странно темным, когда Йона съехал с шоссе Е 4 и свернул на восемьдесят четвертое, к Дельсбу. Он предвидел, что Флора возьмет машину, чтобы поехать в Хельсингланд, к церкви Дельсбу.

В ушах у него все еще звучал возбужденный голос Флоры, твердящий о свидетельнице, которая прячется на колокольне.

Йона так и не понял, что она пыталась сказать. Флора словно мешала ложь с правдой, сама того не сознавая.

Несмотря на все ее вранье, комиссара не оставляло чувство, что она знает об убийствах в Бригиттагордене больше, чем кто-либо.

Может быть, эта свидетельница — очередная ее выдумка, но если слова о свидетельнице — правда, то они значимы настолько, что от них не отмахнешься.

Из-за низких дождевых туч поля казались серыми, а еловый лес — почти синим. Теперь комиссар ехал по узкой грунтовой дороге. Над дорогой, ухабистой и извилистой, кружились осенние листья, и вести машину на большой скорости было трудно.

Комиссар свернул в прямую аллею, ведущую к церкви Дельсбу. За деревьями виднелись широкие поля. Вдали двигался комбайн, один на все поле. Лезвие мелькало над землей, как коса, мелкий сор стоял дымным облаком. В этой метели взлетали и пели птицы.

Почти у самой церкви комиссар увидел машину, врезавшуюся в дерево. Капот был смят, брызговик валялся в траве, одно окно выбито.

Мотор все еще работал, передняя дверца распахнута, задние фары освещали траву в канаве.

Йона притормозил, но, увидев, что в машине никого нет, проехал мимо. Должно быть, Флора сумела выскочить, подумал он, подъезжая к церкви.

Выйдя из машины, он торопливо зашагал по разрыхленной граблями гравийной дорожке. Просмоленная колокольня стояла на возвышении, неподалеку от церкви.

Небо было темным, и дождь мог начаться в любую минуту.

Под черной луковицей купола висел огромный, лишенный блеска колокол. За колокольней виднелись быстрые воды реки, черные, с пробегающими по ним тенями.

Дверь колокольни оказалась приоткрытой.

Йона прошел последние метры; возле самой колокольни явственно пахло смолой.

Широкое основание башни было обшито темным замшелым деревом. Крутая лестница вела наверх, к самому колоколу.

— Флора! — позвал комиссар.

Глава 160

Флора показалась в темном дверном проеме. Лицо женщины было печально, в больших блестящих глазах — усталость.

— Это не здесь. — И она прикусила губу.

— Вы уверены?

Флора заплакала, ее голос прерывался:

— Простите меня… я думала… уверена была…

Она кое-как спустилась, не глядя на комиссара, прошептала «простите» и, прижав руку ко рту, побрела к машине.

— А почему вы приехали сюда? — Йона пошел за ней. — Почему были так уверены, что свидетельница окажется здесь?

— Из-за свадебной фотографии моих приемных родителей… Там на заднем плане колокольня.

— Но как это связано с Мирандой?

— Призрак сказал, что…

Флора замолчала и остановилась.

— Что такое? — спросил комиссар.

Он опять подумал, что Флора изобразила Миранду с руками на лице и темным кровавым пятном у головы. Но она нарисовала кровь не как мошенник, а как человек, который действительно что-то видел, но забыл, при каких обстоятельствах.

Тогда, возле антикварного магазина, Флора говорила о призраке как о воспоминании. Она пыталась пересказать слова призрака по памяти.

Тонкие лучи света пробивались сквозь слои тяжелых дождевых туч.

Как о воспоминании, повторил про себя комиссар и посмотрел на бледное лицо Флоры.

Желтые осенние листья кружились в воздухе; Йона вдруг все понял. Словно отдернули занавеску, и солнечный свет хлынул в огромную комнату. Йона нашел ключ к разгадке.

— Это вы, — прошептал он, и его самого передернуло.

Он понял, что Флора и есть тот свидетель, который прячется на колокольне.

Она — свидетель, но на ее глазах убивали не Миранду.

Это была другая девочка.

Девочка, которую убили точно так же.

Другая девочка, но убийца тот же самый.

Прозрение было кристально-ясным и сопровождалось уколом мигрени — несколько растянувшихся во времени секунд комиссару казалось, что ему прострелили голову. Он схватился за что-то; сквозь темноту до него долетал встревоженный голос Флоры, потом боль прошла.

— Вы все видели, — сказал он.

— У вас кровь из носа.

Комиссар порылся в кармане, нашел салфетку.

— Флора, — начал он, — это вы — тот свидетель на колокольне.

— Но я ничего не видела.

Комиссар прижал салфетку к носу.

— Вы просто забыли о том, что видели.

— Но меня там не было, вы же знаете. Я никогда не бывала в Бригиттагордене.

— Вы видели кое-что другое…

— Нет, — прошептала Флора и покачала головой.

— Сколько лет было девочке-призраку?

— Миранде было лет пятнадцать, когда я воображала ее себе… но когда она пришла ко мне по-настоящему, ну, когда она на самом деле стояла в комнате, она была маленькой.

— Сколько ей было лет?

— Пять.

— Сколько вам сейчас, Флора?

Флора покраснела, встретив взгляд странно серых глаз, и тихо ответила:

— Сорок.

Флора могла описывать убийство, свидетелем которого стала в детстве, думая при этом, что описывает убийство в Бригиттагордене.

Чувствуя, что его догадка верна, комиссар вынул телефон и позвонил Анье. Сквозь туннель прожитых лет Флора вдруг увидела то, что давно забыла. Вот почему картинки, всплывшие в памяти, оказались для нее настолько убедительными, что у нее в голове все перемешалось.

— Анья, — сказал комиссар, не дослушав ответ помощницы, — ты сейчас за компьютером?

— А ты сейчас занимаешься чем-нибудь поинтереснее? — игриво поинтересовалась Анья.

— Проверь, пожалуйста, не случалось ли чего-нибудь в Дельсбу лет тридцать пять назад.

— Что-то особенное?

— Мне нужен случай, где упоминалась бы пятилетняя девочка.

Пока Анья щелкала клавишами, Флора подошла к церкви, погладила фасад и пошла вокруг паперти. Комиссар двинулся следом, чтобы не терять ее из виду.

Между могильными плитами, переваливаясь с боку на бок, пробежал еж.

Вдалеке, за аллеей, в облаке пыли ходил по полю комбайн.

— Да, — сказала Анья и шумно выдохнула. — Был один смертельный случай… Тридцать шесть лет назад возле церкви Дельсбу нашли пятилетнюю девочку. Больше ничего не сказано. Полиция пришла к выводу, что это несчастный случай.

Йона заметил, что Флора повернулась и смотрит на него странно тяжелым взглядом.

— Как звали полицейского, который вел расследование?

— Торкель Экхольм, — ответила Анья.

— Сможешь найти его адрес?

Глава 161

Через двадцать минут Йона остановил машину на узкой гравийной дорожке. Отворив железную калитку, они с Флорой прошли через ветвистый сад к красному деревянному дому с белыми углами и этернитовой крышей. В осенних цветах и деревьях жужжали насекомые. Мутно-желтое небо набухло грозой. Йона позвонил в дверной колокольчик, и по саду разнесся оглушительный звон.

Послышалось шарканье, и дверь открыл старик в вязаном жилете, подтяжках и в тапочках.

— Торкель Экхольм? — спросил Йона.

Мужчина опирался на роллатор, глядя на гостей водянистыми старческими глазами. За большим морщинистым правым ухом виднелся слуховой аппарат.

— А вы кто? — еле слышно спросил хозяин.

— Йона Линна, комиссар уголовной полиции.

Старик, прищурившись, прочитал его удостоверение и странно улыбнулся уголком рта.

— Государственная уголовная полиция, — прошелестел он и жестом пригласил гостей войти. — Входите, выпейте по чашке кофе.

В кухне все уселись вокруг стола, и Торкель отошел к плите, сообщив Флоре, что печенья к кофе у него нет. Говорил хозяин очень тихо и казался почти глухим.

На стене громко тикали часы, над кухонным диванчиком, темно поблескивая, висело ружье для охоты на лося — ухоженный «ремингтон». Вышитый настенный коврик со словами «Простота и скромность — домашнее счастье», прикнопленный к стене, свисал углами, словно испачканная открытка из какой-то другой Швеции.

Хозяин почесал подбородок и посмотрел на Йону. В кухне сгущались сумерки.

Когда вода закипела, Торкель поставил на стол три чашки и банку с растворимым кофе.

— С возрастом становишься ленивым, — пояснил он, пожав плечами, и дал Флоре ложечку.

— Я приехал, чтобы спросить об одном очень старом деле, — начал Йона. — Тридцать шесть лет назад возле церкви Дельсбу нашли мертвую девочку.

— Было, — согласился старик, не глядя комиссару в глаза.

— Несчастный случай? — спросил тот.

— Да, — угрюмо ответил хозяин.

— Но я в это не верю, — продолжал комиссар.

— Приятно слышать. — У хозяина задрожали губы, и он пихнул комиссару сахарницу.

— Вы помните то дело?

Звякнула ложечка — старый полицейский насыпал себе в чашку кофе, размешал. Потом поднял на Йону воспаленные глаза:

— Я бы рад его забыть, но…

Торкель Экхольм поднялся, подошел к темному бюро, стоящему у стены, и отпер верхний ящик. Надтреснутым голосом он сообщил, что все эти годы хранил свои записи по тому делу.

— Ведь я знал, что когда-нибудь вы ко мне вернетесь, — едва слышно проговорил он.

Глава 162

Тяжелая осенняя муха, жужжа, билась об оконное стекло. Торкель кивнул на лежащие перед ними на столе бумаги:

— Погибшую девочку звали Ильва, дочка управляющего у Ронне… Когда я прибыл на место, ее уже положили на простыню… Мне сказали — она упала с колокольни… — Старый полицейский откинулся на спинку стула с такой силой, что дерево скрипнуло. — На фризе колокольни и правда была кровь… Мне показали, я посмотрел, но все равно понял, что дело нечисто.

— Почему вы свернули расследование?

— Свидетелей не было. У меня ничего не было. Я спрашивал, но так ни к чему и не пришел. Мне не разрешили больше беспокоить господ Ронне. Управляющему дали отпуск… У меня есть фотография, которую сделал Янне — он работал в «Афтонбладет», и мы звали его, когда нужно было делать снимки на месте преступления.

Старый полицейский показал черно-белую фотографию. На простыне, расстеленной на траве, лежит маленькая девочка, волосы рассыпались по полотну. Сбоку от головы — черное кровавое пятно, совсем как у Миранды, на том же месте.

Пятно выглядит почти как сердечко.

У девочки мягкое личико, по-детски круглые щеки, рот — как у спящей.

Флора впилась взглядом в изображение, накручивая на палец пряди волос, и вдруг побелела как полотно.

— Я ничего не видела, — жалобно сказала она и вдруг зарыдала взахлеб.

Йона отодвинул карточку и хотел успокоить Флору, но та поднялась и забрала карточку у Торкеля. Вытерла мокрые щеки и стала рассматривать фотографию, опираясь одной рукой о мойку и не замечая, что опрокинула туда бутылку из-под пива.

— Мы играли в «не подглядывай!», — через силу сказала она.

— «Не подглядывай!»?

— Закрывали глаза и еще закрывали лицо руками.

— Но вы, Флора, подглядывали, — сказал Йона. — И видели, кто ударил девочку камнем.

— Нет, я закрыла глаза… я…

— Кто ее ударил?

— Что вы видели? — спросил Торкель.

— Бедная Ильва… она так радовалась, закрыла глаза руками, а он ударил ее…

— Кто? — допытывался Йона.

— Мой брат, — прошептала Флора.

— У вас нет брата, — сказал комиссар.

Торкель дернулся так, что чашка опрокинулась на блюдце.

— Мальчик, — пробормотал он. — Там разве не было мальчика?

— Какого мальчика? — спросил комиссар.

Флора сидела совершенно белая, слезы катились по ее щекам. Хозяин оторвал лоскут бумажного полотенца и тяжело поднялся со стула. Йона видел, как Флора покачала головой, но ее губы чуть пошевелились.

— Что вы видели, Флора? — допытывался комиссар.

Торкель подошел к ней, протянул полотенце.

— Так вы — маленькая Флора? Младшая сестренка-тихоня? — осторожно спросил он.

Глава 163

Раннее детское воспоминание пришло к Флоре, когда она стояла в кухне старого полицейского, опершись рукой о мойку. У нее едва не подкосились ноги, когда она вспомнила все, что увидела в тот день.

…Солнце играло на траве возле церкви. Маленькая Флора закрыла лицо руками. Свет пробивался через пальцы, и казалось, что две человеческие фигуры перед ней обведены оранжевым контуром.

— Господи, — простонала взрослая Флора и осела на пол. — Господи…

Картина из прошлого пришла словно сквозь языки пламени. Флора увидела, как ее брат бьет маленькую девочку камнем.

Воспоминание было таким явственным, что казалось, будто дети стоят здесь, в кухне.

Флора услышала удар, увидела, как дернулась голова Ильвы.

Она помнила, как девочка упала на траву. Рот малышки открывался и закрывался, веки дрожали, она что-то забормотала, и он ударил еще раз.

Ударил изо всех сил, закричал — пусть они закроют глаза! Ильва затихла, и он поднял ее руки к лицу, повторяя, что она должна закрыть глаза.

— Но я не закрыла глаза…

— Так вы — Флора? — снова спросил старый полицейский.

Сквозь пальцы маленькая Флора видела, как брат поднялся с камнем в руке. Совершенно спокойно он велел Флоре зажмуриться — они ведь играют в «не подглядывай!». Зашел сбоку и поднял окровавленный камень. Флора дернулась назад в тот момент, когда он размахнулся. Камень оцарапал ей щеку и сильно ударил в плечо, Флора упала на колени, но тут же вскочила и бросилась бежать.

— Ты — маленькая Флора, которая жила у Ронне?

— Я почти ничего не помню, — ответила Флора.

— Кто ее брат? — спросил Йона.

— Про них говорили — приютские, хотя их взяли к себе приемные родители, одна супружеская пара, — сказал старый полицейский.

— По фамилии Ронне?

— Лесной магнат Ронне, «деревянный барон»… Но мы говорили просто — господа, — пояснил Торкель. — Даже в газетах писали, что они взяли двух приемных детей, благородное, милосердное дело — вот как писали… Но после несчастья девочка убежала… Остался только мальчик.

— Даниель, — сказала Флора. — Его зовут Даниель.

Ножки стула процарапали по полу — Йона встал из-за стола и вышел, не говоря ни слова. Прижимая к уху телефон, он побежал по саду, где в желтой листве под деревьями лежали упавшие яблоки, к своей машине.

— Анья, помогай скорее, — сказал он, усаживаясь за руль. — Проверь, имеет ли Даниель Грим отношение к супругам по фамилии Ронне, из Дельсбу.

Йона успел включить переговорное устройство, чтобы связаться с центральной диспетчерской. И тут же перезвонила Анья:

— Да. Это его родители.

— Найди про него все, что есть, — попросил комиссар.

— А о чем вообще речь?

— О девочках.

Йона закончил разговор. Прежде чем поднять тревогу в полиции, он торопливо набрал номер Элин Франк.

Глава 164

Элин осторожно вела машину вниз по крутой узкой дороге; она ехала в Оре встречать медсестру для Викки. Боковое окошко было открыто, и машину наполнял свежий воздух. Мрачно поблескивало длинное узкое озеро. Горы, поросшие зеленью и плавно выгнутые, походили на гигантские погребальные курганы викингов.

Элин вспоминала, как Викки взяла ее за руку и прижалась к ней. Скоро все снова будет хорошо.

Она как раз въехала на участок дороги под уступом скалы, когда в сумочке зажужжал телефон. Элин проехала еще немного, свернула в «карман», остановилась и с тревожным чувством достала телефон, который никак не замолкал. Звонил комиссар Линна. Элин не так уж хотелось его слушать, но все же она дрожащими пальцами открыла телефон.

— Алло?

— Где Викки? — спросил комиссар.

— Она со мной. У меня дом в Дуведе…

— Я знаю. Но прямо сейчас она с вами?

— Нет, я…

— Сейчас же сажайте Викки в машину и поезжайте в Стокгольм. Только вы и Викки. Немедленно. Никаких сборов. Садитесь в машину и…

— Я уже в машине, — закричала Элин, чувствуя, как в груди нарастает паника. — Викки дома, с Даниелем.

— Плохо, — сказал комиссар таким голосом, что Элин замутило от страха.

— Да что же случилось?

— Слушайте внимательно… Миранду и Элисабет убил Даниель.

— Не может быть, — прошептала Элин. — Он же остался присмотреть за Викки, пока я съезжу на автобусную станцию.

— Тогда она, вероятно, уже мертва. Сделайте все, чтобы уехать оттуда самой. Это я вам советую как полицейский.

Элин уставилась в лобовое окно, на небо. Оно больше не было белесым. Тучи неслись над верхушками гор — черные, набухшие дождем и осенью.

— Я не могу ее бросить, — услышала Элин собственный голос.

— Полиция уже едет, но какое-то время уйдет на то, чтобы добраться.

— Я возвращаюсь, — сказала Элин.

— Понимаю. Будьте осторожны… Даниель Грим очень, очень опасен, и пока не приедет полиция, вы будете с ним один на один…

Но Элин, не раздумывая, развернула машину и погнала ее вверх по крутой дороге. Под колесами хрустел гравий.

Глава 165

Викки сидела на кровати и листала приложения в мобильном телефоне, когда Даниель вошел и сел рядом, в белое кожаное кресло.

За окном виднелись вершины гор, Уллодален и Орескутан тянулись к небу, серые, старые.

— Вчера все было нормально? — спросил Даниель. — В смысле… ты просто сидела в машине, ждала, когда мы принесем твои вещи?

— Ну да… Я же понимаю, что никто не захочет меня видеть, — ответила Викки и продолжила тыкать кнопки телефона.

— Когда я зашел в дом, там Альмира и Лю Шу играли в «не подглядывай!», — соврал Даниель. — Я знаю, что Миранда учила тебя играть…

— Да.

— А знаешь, как сама Миранда научилась?

Викки кивнула и взяла зарядное устройство.

— Я иногда использую игру в «не подглядывай!» в терапии. Как упражнение, чтобы научиться доверять друг другу.

— Миранда угощала меня шоколадом, — улыбнулась Викки. — И нарисовала сердечко мне на животе… — Девочка вдруг резко замолчала. Она вспомнила, что Туула говорила ей в Хорте, когда вышла из-за темного куста сирени.

— Ты кому-нибудь рассказывала про эту игру? — Даниель посмотрел на нее.

— Нет.

— Я только хотел…

Викки опустила глаза. Ей вспомнилось, как Туула стояла в темноте с битой в руках; Туула тогда сказала, что убийца убивает только потаскух. Пускай шлюхи боятся, что им раскроят голову, прошептала она. Это было так похоже на Туулу — девочка вечно говорила непристойности и была на взводе. Викки тогда только натянуто улыбнулась, но Туула рассказала, что нашла в сумке Миранды тест на беременность, когда хотела стащить у нее подвеску. Вчера Викки подумала, что Миранда переспала с кем-то из парней, которые ходили на All Day Lifestyle.

Но сейчас она поняла, что это, наверно, был Даниель.

У Викки возникло дурное предчувствие, еще когда Миранда учила ее играть. Потому что Миранда только притворялась, что это весело. Она фыркала и отламывала кусочки шоколада, но единственное, чего она хотела, — это вызнать, не занималась ли Викки тем же самым. Вызнать так, чтобы не выдать себя.

Викки вспомнила, как Миранда, пытаясь оставаться невозмутимой, спросила, не приходил ли Даниель к ней поиграть.

— Миранда ничего не говорила, — начала было Викки и коротко взглянула Даниелю в глаза. — И ничего не рассказывала о том, что вы делаете на терапии…

У Викки запылали щеки — она вдруг поняла, что все сходится. Даниель и есть тот, кто убил Миранду и Элисабет. Потаскухи тут ни при чем. Даниель убил Миранду, потому что она забеременела.

Может быть, Миранда успела рассказать обо всем Элисабет.

Викки постаралась дышать спокойнее. Не зная, что сказать, она ковыряла свой гипс, дергала крошащуюся ткань.

— Это просто…

Даниель потянулся, забрал у нее с коленей телефон и сунул в карман.

— В терапии… там ведь только про то… чтобы не бояться доверять друг другу, — лепетала Викки, понимая, что Даниель уже заметил ее страх.

И понял, что она сообразила: это он убил Миранду и Элисабет молотком и подставил ее, Викки.

— Да, это важный шаг в терапии, — сказал Даниель, не сводя с нее глаз.

— Я знаю, — прошептала она.

— Мы с тобой могли бы поупражняться в этом прямо сейчас. Просто в шутку.

Викки кивнула, ее охватила паника. Девочка поняла, что он решил убить и ее. Кровь застучала в ушах, по бокам полился пот. Он помог ее освободить, поехал с ней к Элин — для того, чтобы вызнать, что ей известно. Чтобы не разоблачили его самого.

— Закрой глаза, — с улыбкой сказал Даниель.

— Сейчас?

— Это весело.

— Я…

— Закрывай-ка глаза, — напряженно повторил он.

Викки закрыла глаза, потом еще прикрыла их руками. Сердце бешено колотилось от страха. Даниель что-то делал в комнате — как будто стаскивал простыню с кровати.

— Мне надо в туалет, — сказала Викки.

— Потерпи немного.

Викки так и сидела, закрыв лицо руками; она дернулась, когда Даниель протащил по полу стул. Что-то шаркнуло, у Викки задрожали ноги, но она не отняла рук от лица.

Глава 166

Элин гнала машину со скоростью, какую только позволял крутой склон. Связка ключей позвякивала в подстаканнике возле рычага переключения передач, ветки скребли по кузову и окнам. Элин резко затормозила на повороте, и ее занесло. Шины скользнули по камешкам, но Элин отпустила сцепление, выровняла машину и снова нажала на газ.

Что-то тяжело стучало в моторе. Талая вода прорезала глубокие борозды в грунтовой дороге, ведущей в Тегефорс.

Элин продолжала гнать машину в горы; приближаясь к подъездной дорожке, она хотела сбросить скорость, круто свернула вправо, левое зеркало ударилось о столб, на крыле машины осталась вмятина. Элин прибавила скорости, и машина словно поднялась над землей. Стоявший в багажнике ящик с минеральной водой с грохотом перевернулся.

Элин проехала последний, прямой отрезок пути до дома и резко остановилась, подняв облако пыли. Выскочила из машины, не глуша мотор, и кинулась в дом. Жалюзи были опущены. В совершенной темноте Элин споткнулась о сапоги и ботинки и вбежала в просторную гостиную:

— Викки!

Элин зажгла свет, бегом поднялась по лестнице, поскользнулась, ударилась коленом о ступеньку, поднялась и бросилась к комнате Викки. Нажала ручку, но дверь оказалась заперта. Элин заколотила в дверь и сама услышала истеричные нотки в своем голосе:

— Открой!

В комнате стояла тишина; Элин наклонилась и заглянула в замочную скважину. Стул валялся на полу, по стенам прерывисто двигались тени.

— Викки!

Элин отступила и пнула дверь ногой. Раздался глухой удар, но дверь не поддалась. Элин еще раз пнула ее, убежала в соседнюю комнату, но ключа в замке не было. Она отбежала к следующей двери, на ощупь нашла и вытащила ключ. Бросилась назад, случайно опрокинула стеклянную статуэтку, которая с тяжелым стуком рухнула на пол. У Элин так тряслись руки, что она едва сумела вставить ключ в замочную скважину; со второй попытки ей удалось отпереть, и она распахнула дверь:

— О боже…

Викки висела на скрученной простыне, привязанной к фанерной балке. Широко открытый рот, бескровное лицо. Ноги слабо шевелились в воздухе. Девочка была еще жива. Большие пальцы ног искали опору в полуметре от пола, пальцы рук вцепились в петлю.

Элин, не раздумывая, бросилась к Викки и подняла ее как можно выше.

— Попробуй освободиться, — заплакала она, удерживая худые ноги девочки.

Викки, извиваясь, сражалась со скрученным полотном, ей не хватало кислорода, и она в панике пыталась растянуть петлю.

Вдруг Викки втянула в себя воздух и закашлялась, тяжело задохнулась, и все ее тело напряглось.

— Не получается, — кашляла она.

Элин встала на цыпочки, пытаясь поднять ее повыше.

— Попробуй влезть на балку!

— Не могу…

Петля снова затянулась. Викки не могла вдохнуть достаточно воздуха и от страха забилась еще сильнее. У Элин дрожали руки, она уже с трудом удерживала девочку. Сдаваться было нельзя. Элин хотела подтянуть к себе ногой перевернутый стул, чтобы взобраться на него, но он был слишком далеко. Викки взмокла от пота, ее тело сотрясали конвульсии. Элин пыталась перехватить ее, но девочка была слишком тяжелой. Она уже чувствовала, как слабеет, но ей все же удалось опустить руки, перехватить ноги девочки поудобнее и поднять ее чуть повыше. Викки боролась за жизнь из последних сил, и наконец ей удалось стянуть петлю через голову. Она закашлялась, и обе они повалились на пол.

Шея у Викки посинела; девочка дышала порывисто и с трудом, но дышала, она была жива. Элин целовала ее, дрожащей рукой гладила мокрое от пота лицо и шептала: «Тише, тише».

— Это Даниель…

— Я знаю. Полиция уже едет, — прошептала Элин. — Оставайся здесь. Я запру дверь, но ты должна сидеть тихо. Ни звука.

Глава 167

Элин заперла комнату с Викки и пошла вниз по лестнице, чувствуя, что дрожит всем телом. Руки и ноги были так напряжены, что едва гнулись. Зажужжал телефон, и Элин прочитала сообщение, пришедшее с мобильника Викки:

Прости, но я больше не могу врать. Не грусти. Обнимаю. В.

Элин стало дурно, сердце отчаянно забилось. Мысли неслись в голове сплошным потоком, Элин с трудом понимала, что происходит. Вероятно, сообщение прислал Даниель с телефона Викки. Элин осторожно прошла в темную гостиную. Жалюзи во всем доме были опущены.

Вдруг на пол упала тень. Даниель. Он стоял на лестнице, ведущей вниз. Наверное, поднялся из гаража. Элин поняла, что должна задержать его до приезда полиции.

— Викки сделала это, — сказала она. — Заперлась у себя в комнате слишком надолго, я не понимаю…

— Что-что? — медленно спросил Даниель, глядя на нее блестящими глазами.

— Она умерла… Может, просто выйдем? Надо позвонить, — прошептала она.

— Конечно. — Он шагнул к ней.

— Даниель… Я не понимаю.

— Правда?

— Я…

— Викки убила тебя, а потом пошла к себе и повесилась.

— Что ты…

— Зря ты так рано вернулась.

Элин вдруг увидела, что Даниель прячет за спиной топор. Она бросилась было к входной двери, но поняла, что не успеет, — он был уже за спиной, поэтому Элин резко дернулась вправо, опрокинув за собой стул. Даниель споткнулся, Элин выиграла немного времени и успела выбежать в коридор. Тяжелые шаги приближались; спрятаться было негде. Элин забежала в бывшую спальню Джека, заперла дверь и нажала кнопку жалюзи.

Я не успею вылезти, подумала она. Слишком долго.

Зажужжал механизм, защелкали, раздвигаясь, алюминиевые пластинки, и свет начал просачиваться сквозь узкие отверстия.

Элин завопила, услышав первые удары топора. Лезвие разрубило дверь над замком, ушло в сторону, расширяя щель, и исчезло.

Жалюзи медленно поднимались с тихим позвякиванием. Когда топор снова вонзился в дверь, окно открылось сантиметров на десять.

Элин больше не могла ждать и перебежала в ванную Джека. Даниель с грохотом навалился на дверь спальни. Дерево вокруг замка рассыпалось длинными щепками, и дверь распахнулась.

Элин увидела себя в зеркале; она пробежала через ванную, через душ и сауну и оказалась в кабинете Джека. В темноте она наткнулась на его тумбочку. Старые папки рассыпались по полу. Элин ощупью нашла письменный стол, выдвинула ящик, высыпала ручки и взяла нож для разрезания бумаг.

Жалюзи в спальне наконец поднялись, и там стало тихо. Элин услышала, как что-то упало в большую ванну. Даниель шел за Элин. Она сбросила туфли, босиком проскользнула в коридор и закрыла за собой дверь.

Наверное, можно было пойти следом за Даниелем, снова войти в спальню Джека через выбитую дверь и попробовать открыть окно.

Элин сделала несколько шагов, но передумала и бросилась дальше по коридору.

— Элин! — взревел Даниель у нее за спиной.

Дверь в большую гостевую комнату была заперта. Элин повернула ключ, но замок заело. Элин оглянулась: Даниель приближался. Он не бежал — просто шел широкими шагами. Элин подергала ручку; она уже чувствовала запах его пота. По двери мелькнула тень. Элин отшатнулась, ударилась щекой о картину.

Топор просвистел рядом с головой Элин. Лезвие с острым звоном косо ударило в бетонную стену. Оно так круто ушло в сторону, что Даниель выпустил топор из рук, и топор с грохотом упал на пол.

Глава 168

Замок щелкнул, Элин толкнула дверь плечом и ввалилась в комнату. Даниель рванулся следом, желая схватить ее. Элин обернулась и пырнула его ножом для бумаг, но лезвие только царапнуло убийцу по груди. Даниель схватил ее за волосы и швырнул на пол с такой силой, что она врезалась в длинную подставку под телевизор; лампа полетела на пол.

Даниель поправил очки, ушел и вернулся с топором. Элин заползла под широкую кровать.

Элин надеялась, что Викки где-то спряталась. Может быть, они сумеют продержаться до приезда полиции.

Она смотрела на ноги Даниеля, как он обходит кровать. Отползла, чувствуя, что он шагнул на кровать. Заскрипел матрас и пружины. Элин не знала, в какую сторону бежать, и старалась держаться посредине.

Вдруг убийца схватил ее за ногу; Элин закричала, Даниель спустился на пол и вытащил ее из укрытия. Элин цеплялась, как могла, но проиграла. Даниель перехватил ее за лодыжку и замахнулся топором. Элин лягнула его в лицо свободной ногой. Очки свалились с Даниеля, он выпустил Элин, покачнулся, ударился спиной о книжную полку, схватился рукой за глаз, глядя на Элин неповрежденным глазом.

Элин извернулась, вырвалась и бросилась к двери. Краем глаза она увидела, как Даниель нагибается за очками. Элин пробежала мимо комнаты Джека на кухню. В коридоре послышались тяжелые шаги Даниеля.

Мысли проносились одна за другой. Полиция уже должна быть здесь — ведь Йона сказал, что машины выехали.

Пробегая по кухне, Элин сдернула с разделочного стола кастрюльку для соуса, вбежала в общую комнату, открыла дверь в гараж и швырнула кастрюлю туда.

Кастрюля загрохотала вниз по лестнице, а Элин, стараясь не шуметь, кинулась вверх.

Даниель уже спускался к гаражной двери, но не дал себя обмануть. Он услышал, как Элин бежит наверх. Элин не знала больше, что делать, куда кинуться. Задыхаясь, она пробежала мимо этажа, где пряталась Викки, а дальше стала подниматься медленнее, чтобы отвлечь Даниеля от девочки.

Элин понимала, что просто должна продержаться до приезда полиции, ей придется держаться. Нельзя допустить, чтобы Даниель вошел в комнату Викки.

Ступеньки у нее за спиной трещали под ногами Даниеля.

Элин добежала до верхнего этажа. Там была почти полная темнота. Элин схватила кочергу с подставки возле облицованной кафелем печки, остальные предметы закачались, позванивая. Элин вышла на середину комнаты и одним ударом сбила люстру на пол. Огромная люстра «морозного» стекла с грохотом разбилась, осколки разлетелись по полу, и стало тихо.

Были слышны только тяжелые шаги на лестнице.

Элин притаилась в темноте за книжным шкафом, справа от двери.

Даниель, сопя, одолел последние ступеньки. Он не торопился — знал, что Элин некуда бежать с верхнего этажа.

Элин старалась дышать бесшумно.

Даниель замер с топором в руке, всматриваясь в темноту, а потом нажал на выключатель.

Раздался щелчок, но свет не зажегся. Комната осталась темной.

Глава 169

Элин пряталась в темноте, обеими руками подняв кочергу. Ее трясло от хлынувшего в кровь адреналина, но она чувствовала себя удивительно сильной.

Даниель спокойно и осторожно шагнул в комнату.

Элин не видела его, но слышала, как хрустят осколки у него под ногами.

Внезапно раздался еще один щелчок, а следом — электрическое жужжание. В комнату через щели в жалюзи начал просачиваться свет. Даниель стоял в дверях, дожидаясь, когда жалюзи поднимутся и комната наполнится дневным светом.

Больше прятаться было негде.

Даниель, не отрываясь, смотрел на нее; Элин попятилась, выставив перед собой кочергу.

Даниель посмотрел на топор в правой руке и пошел на Элин.

Элин взмахнула кочергой, но Даниель уклонился от удара. Элин, задыхаясь, снова наставила на него кочергу. Ногу обожгло — Элин наступила на осколки, но она все так же не спускала с Даниеля глаз.

Топор покачивался у него в руке.

Элин снова махнула кочергой, но Даниель снова уклонился.

В его глазах застыло непонятное выражение.

Внезапно он сделал быстрое движение топором. Неожиданное и сильное. Лезвие боком, с глухим звоном ударило кочергу. Элин не удержала ее, и кочерга с грохотом упала на пол.

Обороняться стало нечем; пятясь, Элин с некоторым изумлением поняла, что для нее этот поединок вряд ли кончится хорошо. Ее накрыло волной тревоги, отчего она стала смотреть на происходящее как бы со стороны.

Даниель двигался за ней.

Элин посмотрела ему в глаза; он встретил ее взгляд, но в его душе, кажется, ничего не отозвалось.

В конце концов Элин оказалась у огромного окна, на высоте трех с половиной этажей; внизу была каменная площадка с садовой мебелью и грилем.

У Элин из ноги шла кровь, и на светлом полу отпечатались смазанные кровавые следы.

Элин совсем обессилела; она стояла неподвижно, думая, что надо поторговаться, пообещать ему что-нибудь, заставить его говорить.

Даниель, тяжело дыша, какое-то время рассматривал ее, потом облизнул губы, быстро приблизился и вскинул топор. Элин инстинктивно дернулась в сторону.

Удар пришелся по окну. Элин почувствовала, как толстое стекло содрогнулось у нее за спиной, услышала скрежет — по стеклу пошли трещины. Даниель снова занес топор, но прежде чем он успел ударить, Элин отклонилась назад и всем весом надавила на стекло, чувствуя, как оно прогибается. У Элин свело желудок. Спиной назад она стала валиться вниз, окруженная облаком сверкающих осколков. Элин закрыла глаза. Удара о землю она не почувствовала.

Даниель, опершись одной рукой о раму, из которой торчали осколки, посмотрел вниз. Там, внизу, лежала Элин. Везде валялось битое стекло. Ручеек темной крови вытекал из головы Элин и пересекал выложенную камнем площадку.

Даниель задышал спокойнее. Рубаха на спине была мокрой от пота.

Из окна верхнего этажа открывался великолепный вид. Тюскхувудет высилась совсем рядом, чуть дальше в осеннем тумане — Орескутан с домиком на вершине. Вдалеке, на дороге, ведущей из Оре, показались синие мигалки полицейских машин и «скорой помощи», но дорога на Тегефорс была пуста.

Глава 170

Йона понял все в тот самый момент, как Флора назвала имя своего брата. Выходя из дома Торкеля, он позвонил Анье; слушая ответ помощницы, он уже бежал через сад. Когда он садился в машину, Анья подтвердила, что Даниель Грим и был мальчиком, которого усыновил «деревянный барон» Ронне.

Он — тот самый Даниель, о котором рассказывала Флора.

Даниель Грим — тот самый мальчик, который на глазах у Флоры тридцать шесть лет назад убил девочку в Дельсбу.

Сидя в машине, Йона набрал номер Элин Франк — Даниель сопровождал их с Викки в Дувед.

Ожидая ответа, он понял, почему у Элисабет были необычные раны — с тыльной стороны рук.

Она закрывала лицо руками.

Даниель не оставлял свидетелей — никто не должен был видеть, что он делает.

Предупредив Элин, комиссар позвонил в центральную диспетчерскую Государственной уголовной полиции и затребовал в Дувед полицейское подкрепление и машины «скорой помощи». В Кируне подняли вертолеты, машины экстренного вызова должны были быть у дома Элин через полчаса.

Добраться туда сам Йона не успел бы — Дельсбу и Дувед разделяют тридцать миль.

Он захлопнул дверцу и завел мотор, и тут позвонил Карлос Элиассон. Шеф желал знать, по какой причине Даниель Грим столь внезапно попал в подозреваемые.

— Тридцать шесть лет назад он убил девочку точно так же, как в Бригиттагордене, — ответил Йона, медленно ведя машину по подъездной дороге.

— Анья показывала мне фотографии, сделанные после несчастного случая в Дельсбу, — вздохнул Карлос.

— Это не был несчастный случай, — упрямо сказал Йона.

— А почему ты связал эти два дела?

— Обе жертвы закрывали лицо руками, когда…

— Я знаю, что так делала Миранда, — перебил Карлос. — Черт тебя возьми, передо мной как раз лежат фотографии из Дельсбу! Жертва лежит на простыне, и ее руки…

— Положение тела изменили до приезда полиции.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, и все.

— Упираешься, как обычно, или тебе это твоя гадалка рассказала?

— Она — свидетель. — Акцент Йоны прозвучал сумрачно.

Карлос устало рассмеялся, а потом очень серьезно сказал:

— То дело все равно прекращено за давностью. Прокурор Эст ведет предварительное следствие по делу Викки Беннет, а сам ты — под служебным расследованием.

Свернув на восемьдесят четвертое шоссе и направляясь в сторону Сундсвалля, комиссар связался с полицией Вестерноррланда и запросил патрульную машину и криминалистов к дому Даниеля Грима. В ответ ему сообщили, что машины емтландской полиции, как ожидается, прибудут к дому Элин Франк через десять минут.

Глава 171

Наконец у дома Элин остановилась первая патрульная машина. Один из полицейских подбежал к огромному автомобилю и заглушил мотор, другой, с оружием в руке, приблизился к входной двери. Еще одна полицейская машина, за которой следовала «скорая помощь», заворачивала на посыпанную гравием площадку.

На крутой подъездной дороге показалась мигалка еще одной «скорой».

Огромное строение казалось странно замкнутым. Окна закрыты изнутри тусклыми металлическими жалюзи.

Дом был пугающе безмолвным.

С оружием на изготовку двое полицейских вошли в дом. Третий остался у двери, четвертый пошел вокруг строения. Он медленно поднимался по широкой лестнице из белого бетона.

Дом производил впечатление необитаемого; весь он был словно запертый ларец.

Полицейский поднялся на террасу, прошел мимо садовых скамеек и стульев — и увидел кровь, осколки и двух человек.

Он остановился.

На него смотрела бледная девочка с растрескавшимися губами; волосы прядями висели вдоль щек. Глаза девочки были почти черными. Она стояла на коленях возле безжизненной женщины, и вокруг обеих растекалась лужа крови. Девочка держала женщину за руку. Губы ее шевелились, но полицейский расслышал слова, только когда подошел ближе.

— Она еще не холодная, — шептала Викки, — еще не холодная…

Полицейский опустил пистолет и вызвал по рации бригаду «скорой».

Под холодными серыми тучами санитары подкатили к раненым две каталки. У женщины сразу же определили перелом черепа; ее осторожно подняли на каталку, хотя девочка не выпускала ее руку, и по ее щекам катились тяжелые слезы.

Викки сама серьезно пострадала. После того, как она постояла на осколках, у нее сильно кровоточили колени и лодыжки. Распухшая шея была иссиня-черной; наверняка пострадали шейные позвонки, но Викки еле уложили на каталку — она никак не хотела отпускать руку Элин.

Времени терять было нельзя, и врач разрешил Викки сидеть рядом с Элин и держать ее за руку. «Скорая» увезла обеих в Эстерсунд, где их должны были посадить на медицинский вертолет и доставить в Каролинскую больницу.

Глава 172

Йона как раз переезжал ржавые железнодорожные пути, когда координатор группы, действовавшей в Дуведе, наконец ответил по телефону. Явно нервничающий координатор говорил одновременно еще с кем-то, кто находился в автобусе, откуда руководили операцией.

— Пока не очень понятно, что там произошло, но мы уже на месте, — сказал он, кашлянул и тут же закричал кому-то: — Да нет же! Это перед Тронгсвикеном и Стрёмсундом!

— Мне нужно знать… они живы?

— Простите, мне надо поставить заграждение.

— Я подожду, — сказал Йона и объехал длинную фуру.

Ему было слышно, как координатор кладет телефон, переговаривается с руководителем группы, получает подтверждение с мест, снова связывается с главной диспетчерской лена и через тамошних операторов приказывает патрульным машинам перегородить дорогу.

— Я здесь, — наконец сказал он в трубку.

— Они живы? — повторил Йона.

— Девочка вне опасности, но женщина… состояние критическое, ее готовят к немедленной операции в больнице Эстерсунда, а потом перевезут в Каролинскую.

— А Даниель Грим?

— В доме больше никого нет. Мы перекрыли дороги, но если он выберет какой-нибудь проселок — у нас просто нет ни людей, ни машин…

— А вертолеты?

— Мы ведем переговоры с подразделением в Кируне, но это слишком долго. — По хриплому голосу координатора чувствовалось, как тот устал.

Йона ехал в сторону Сундсвалля, думая, что Элин Франк вернулась в дом, несмотря на предупреждение. Комиссар не представлял себе, с чем она столкнулась, но очевидно было одно: Элин вернулась вовремя.

Она серьезно пострадала, но Викки осталась жива.

Оставалась надежда, что Грима арестуют на каком-нибудь из расставленных на дороге постов. Особенно если он не сознает, что его объявили в розыск. Но если он ускользнет, то окажется дома только часа через два, и полиция наверняка устроит ему засаду.

А перед этим, подумал Йона, надо, чтобы криминалисты успели обследовать дом.

Комиссар сбросил скорость и остановился на Бруксгатан, позади патрульной машины.

Дверь в дом Даниеля Грима была открыта настежь, двое полицейских в форме ждали комиссара в прихожей.

— В доме пусто, — сказал один. — Ничего необычного.

— Криминалист уже едет?

— Дайте ему минут десять.

— Я пока осмотрюсь, — сказал Йона и прошел в дом.

Он принялся обходить комнаты, сам не зная, что ищет. Заглянул в гардероб, повыдвигал ящики, распахнул дверь винного погребка, прошел в кухню, изучил чулан со швабрами и пылесосом, ящики, холодильник и морозильник, бегом поднялся на верхний этаж, сорвал покрывало в тигровую полоску, перевернул матрас, открыл дверь гардеробной, сдвинул в сторону платья Элисабет и постучал по стене, носком ботинка отбросил какие-то старые туфли, выдвинул коробку с елочными игрушками, прошел в ванную, заглянул в шкафчик (лосьоны для бритья, флаконы с таблетками и косметика), потом спустился в подвал, рассмотрел висящие по стенам рабочие инструменты, потрогал запертую дверь, ведущую к отопительному котлу, выдвинул газонокосилку, поднял крышку стока в полу, заглянул за мешки с землей для цветов и снова поднялся наверх.

Комиссар остановился посреди дома и выглянул в окно, за которым виднелся гамак в саду. Посмотрел в другую сторону — там была открытая входная дверь, и двое полицейских ждали возле машины.

Йона закрыл глаза, вспоминая люк в спальне, который вел в чердачное помещение, запертую дверь, ведущую к отопительному котлу, и ему пришло в голову, что винный погреб под лестницей должен бы быть побольше.

На низенькой дверце под лестницей висела старая газетница с «И в шутку, и всерьез». Йона открыл дверь и заглянул в винный погреб. Около сотни бутылок лежали в ящичках высокого деревянного шкафа. За ними явно было какое-то пространство — между задней стенкой полки и внешней стеной было сантиметров тридцать. Комиссар протиснулся туда, подвигал бутылки и нашел задвижки — одну слева внизу, одну наверху. Подождал, пока раскроется тяжелая стенка на петлях. По каморке поплыл запах пыли и дерева. Открывшееся пространство оказалось почти пустым — только на полу стояла обувная коробка с нарисованным на крышке сердечком.

Комиссар достал телефон, сфотографировал коробку и натянул чистые латексные перчатки.

Глава 173

Первым, что увидел Йона, когда осторожно снял крышку, была фотография светло-рыжей девочки. Не Миранды. Другой девочки, лет двенадцати.

На снимке она прижимала руки к лицу.

Девочка просто играет. Смеется, глаза блестят сквозь пальцы.

Йона осторожно отложил фотографию — под ней оказался засушенный цветок шиповника.

На другой фотографии свернувшаяся на диване девочка ела чипсы; она удивленно смотрела в камеру.

Йона перевернул закладку в виде ангела и увидел, что на обороте кто-то написал пером «Линда С.».

На пачке фотографий, перехваченных резинкой, лежали светло-каштановый локон, шелковый бантик и дешевенькое колечко с пластмассовым сердечком.

Комиссар просматривал фотографии самых разных девочек. Все они чем-то напоминали Миранду, но большинство были гораздо моложе. На некоторых фотографиях девочки жмурились или закрывали глаза руками.

Маленькая девочка в розовой балетной пачке и розовых гетрах закрывает лицо руками.

Йона перевернул фотографию. «Милая Санди». Вокруг «милой Санди» — множество сердечек, нарисованных красной и синей ручками.

Стриженая девочка с кислой гримасой смотрит в камеру. На блестящей фотографии кто-то процарапал сердечко и имя «Эвтерпа».

На дне коробки лежали ограненный аметист, засушенные лепестки тюльпана, леденцы и клочок бумаги, на котором детской рукой было написано:

Даниель + Эмилия

Йона посидел с телефоном в руке, глядя на фотографии, и позвонил Анье.

— У меня ничего нет, — сообщила она. — Я даже не знаю, что искать.

— Смертельные случаи, — ответил Йона, не спуская глаз с девочки, закрывающей лицо руками.

— Да, но увы… Даниель Грим работал куратором в семи разных учреждениях для девочек — в Вестерноррланде, Гётеборге и Емтланде. Не был под судом, его никогда не подозревали ни в каких преступлениях. На него не подавали жалоб ни сослуживцы, ни воспитанницы… даже замечаний не было.

— Понятно.

— Ты уверен, что Грим — тот, кого мы ищем? Я тут… Когда он работал в том или ином учреждении, смертность там бывала сильно ниже средней.

Йона еще раз посмотрел на фотографии, на все эти цветы и сердечки. Подобный тайник в обувной коробке был бы очень мил, устрой его маленький мальчик.

— Есть что-нибудь примечательное или необычное?

— За годы его работы в интернатах, где он служил, проживали больше двухсот пятидесяти девочек.

Йона перевел дух.

— У меня семь имен, — сказал он. — Самое необычное — Эвтерпа. Там был кто-нибудь по имени Эвтерпа?

— Эвтерпа Пападиас, — сказала Анья. — Самоубийство в интернате в Норрчёпинге. Но Даниель Грим никак не связан с…

— Ты уверена?

— До того, как ее отправили в Норрчёпинг, есть только краткая запись о том, что она страдает биполярным расстройством. Аутодеструктивное поведение, две серьезные попытки суицида.

— Ее отправили туда из Бригиттагордена? — спросил Йона.

— Да, перевезли в июне 2009 года… А второго июля того же года, всего через две недели, ее нашли в душе с порезанными запястьями.

— Но Даниель тогда там не работал?

— Нет.

— Есть где-нибудь девочка по имени Санди?

— Да, две с таким именем… Одна умерла, передозировка таблеток в интернате под Упсалой…

— На закладке он написал «Линда С.».

— Да, Линда Свенссон… Заявление об исчезновении. Пропала без вести через семь лет после того, как вернулась в обычную школу в Соллефтео…

— Все они умирали где-то в другом месте, — тяжело сказал Йона.

— Но… неужели это все — его рук дело? — прошептала Анья.

— Да. Я уверен.

— О господи…

— Есть девочка по имени Эмилия?

— Да… есть Эмилия Ларссон, она уехала из Бригиттагордена… Вот фотография… Руки порезаны от запястий до локтевого сгиба… Он, видимо, резал ей руки и не давал позвать на помощь, заблокировал дверь и смотрел, как она истекает кровью.

Йона вышел из дома и сел в машину. Мир снова показал свою темную сторону; человеческое горе налетело словно порыв ледяного ветра.

Комиссар посмотрел на прекрасные деревья за окном, глубоко вздохнул и подумал, что полиция должна охотиться за Даниелем, пока он не попадется.

Проезжая по Е 4, Йона позвонил координатору группы в Дуведе; тот рассказал, что посты на дорогах оставят еще на два часа, но что руководитель группы захвата больше не рассчитывает на то, что Грима задержат на каком-нибудь из них.

Йона думал о коробке с фотографиями девочек, которых выбирал Даниель. Вероятно, он питал к ним какую-то детскую любовь.

Среди фотокарточек были сердечки, цветы, конфеты и записочки.

Его маленькая коллекция казалась розовой, светлой, но в действительности оборачивалась кошмаром.

Девочек в детских домах и интернатах сажали в изолятор, может быть, пороли ремнем и накачивали лекарствами — и тут появлялся он со своей дружбой.

Поговорить они могли только с ним.

Никто не слушал их, они никому не были нужны.

Грим выбирал девочек, склонных к аутодеструктивному поведению и с огромным количеством суицидальных попыток в прошлом. От таких девочек отступались все близкие, на них и так уже смотрели как на покойниц.

Миранда оказалась исключением. Ее он убил на месте, впав в панику. Возможно, само убийство объяснялось тем, что девочка решила, будто забеременела.

Йона перебирал в уме имена девочек, которые отследила Анья. Полиция сможет предъявить Гриму обвинение в целой череде убийств. Наконец-то эти давно прекращенные дела раскроют и справедливость восторжествует — хоть как-то.

Глава 174

О жене Торкеля Экхольма напоминали и занавески, и ручная вышивка затертой скатерти. Но вывязанная крючком кайма занавесок успела посереть от грязи, а штаны самого Торкелля вытерлись на коленях.

Старый полицейский достал из таблетницы свои таблетки и, опираясь на роллатор, медленно проковылял к кухонному диванчику.

На стене с тягостным скрежетом тикали часы. Перед Флорой лежали записи Торкеля, вырезка из газетной статьи, где писали о несчастном случае, и короткий некролог.

Старик рассказывал Флоре все, что помнил о «деревянном бароне» Ронне, об усадьбе, где жила семья, об их лесоводческом хозяйстве и лугах, о том, как они, бездетные, стали приемными родителями Флоры и Даниеля. Рассказал, как дочку управляющего, Ильву, нашли мертвой возле колокольни, и о странном молчании, которым была окружена эта смерть.

— Я так мало видела, — сказала Флора. — Я и не думала, что это воспоминания. Решила, что девочка мне просто привиделась…

Флора думала, что сходит с ума из-за того, что слышала об убийствах в Бригиттагордене. Она без конца думала о том, что там произошло, о девочке, которая закрывала лицо руками. Эта девочка снилась ей, всюду мерещилась.

— Но ты была там, — сказал старик.

— Я пыталась рассказать, что сделал Даниель, но все только разозлились… Отец позвал меня в свою контору и сказал, что все лжецы будут гореть в огненном озере.

— И все-таки я дождался своего свидетеля, — спокойно произнес старый полицейский.

Флора помнила, как испугалась, что сгорит, что ее платье и волосы заполыхают прямо на ней. Она поверила тогда, что все ее тело почернеет и иссохнет, как полено в печи. Она сгорит, если и дальше будет рассказывать про Даниеля.

Торкель медленно смахнул рукой крошки со стола и спросил:

— Так что случилось с той девочкой?

— Ильва нравилась Даниелю… Он всегда старался взять ее за руку, отдавал ей малину…

Флора замолчала; обрывки воспоминаний всплыли в мозгу — странно желтые, светящиеся, словно готовые вспыхнуть.

— Мы играли в «не подглядывай!», — снова заговорила она. — Когда Ильва закрыла глаза, он поцеловал ее в губы… Она открыла глаза и засмеялась, сказала, что теперь она беременна. Я тоже стала смеяться, а Даниель… он сказал, что нам нельзя было подсматривать… И мне показалось, что у него какой-то странный голос. Я подсматривала сквозь пальцы, как обычно. Ильва закрыла лицо руками, у нее был такой радостный вид, а я увидела, как Даниель подобрал камень с земли и стал бить ее этим камнем…

Торкель тяжело вздохнул и прилег на узкий диванчик:

— Я иногда вижу Даниеля. Время от времени он приезжает навестить Ронне…

Когда старик заснул, Флора тихо сняла со стены ружье и вышла из дома.

Глава 175

Флора шла по узкой аллее к усадьбе Ронне, держа в руках тяжелое оружие. В пожелтевших кронах деревьев сидели черные птицы.

Ей казалось, что рядом с ней идет Ильва. Флора вспомнила, как они бегали по угодьям Ронне и Даниель бегал вместе с ними.

Флоре тогда казалось, что ей снится сон. Им разрешили войти в прекрасный дом, где у каждого была своя спальня, где были обои в цветочек. Теперь Флора вспоминала. Воспоминания поднимались из глубины, они были похоронены в черной земле, но теперь встали перед ней.

Старый булыжный двор — все тот же. На дорожке, ведущей к гаражу, стоят блестящие автомобили. Флора поднялась по широкой лестнице, открыла дверь и вошла.

Так странно было ходить по знакомому дому с заряженным ружьем в руках.

Просто пройти под огромной хрустальной люстрой, по темным персидским коврам.

Флора пока оставалась незамеченной; из столовой доносились приглушенные голоса.

Она прошла через анфиладу из четырех салонов и в отдалении увидела их. Они сидели за столом.

Флора перехватила ружье поудобнее, положила дуло на сгиб локтя, обхватила приклад и положила палец на спусковой крючок.

Вот сидит ее прежняя семья — обедает, переговаривается и даже не смотрит в ее сторону.

Свежие букеты стоят в оконных нишах.

Краем глаза Флора уловила движение и резко повернулась с оружием на изготовку. Оказалось, что это ее собственное отражение в зеркале. Там стояла она, в гигантском зеркале от пола до потолка, и целилась в себя. Лицо было почти серым, взгляд — грубый, дикий.

С нацеленным вперед ружьем Флора прошла через последний салон и вошла в столовую.

Стол украшали маленькие снопы пшеницы, кисти винограда, сливы, вишня.

Флора вспомнила: День благодарения.

У худощавой женщины, которая была когда-то ее матерью, был жалкий вид.

Она медленно и дрожа ела, на коленях лежала развернутая салфетка.

Мужчина, ровесник Флоры, сидел между отцом и матерью.

Флора не узнала его, но поняла, кто это.

Она остановилась у стола, и пол скрипнул под ее ногами.

Первым ее увидел отец.

Когда старик заметил ее, за столом воцарилась странная тишина. Отец опустил вилку и выпрямился, словно действительно хотел получше рассмотреть Флору.

Мать проследила за его взглядом и несколько раз моргнула, когда женщина средних лет, державшая в руках блестящее ружье, выступила из темноты.

— Флора, — сказала старуха, уронив нож, — это ты, Флора?

Флора стояла с ружьем перед накрытым столом и не могла выдавить ни слова в ответ. Она с трудом сглотнула, быстро взглянула матери в глаза и повернулась к отцу.

— Почему ты пришла сюда с ружьем? — спросил отец.

— Из-за тебя я лгала всю жизнь, — ответила Флора.

Отец коротко, безрадостно улыбнулся. Горькие морщина на его лице проступили резче.

— Лжец будет ввержен в озеро огня, — утомленно ответил он.

Флора кивнула, поколебалась и спросила:

— Ты ведь знал, что Ильву убил Даниель?

Отец медленно промокнул губы льняной салфеткой.

— Нам пришлось отослать тебя из-за твоей чудовищной лжи, — сказал он. — А теперь ты снова явилась сюда и снова врешь.

— Я не вру.

— Ты призналась, Флора… Ты призналась мне, что все просто выдумала, — тихо сказал он.

— Мне было всего четыре года, а ты кричал на меня, кричал, что мои волосы загорятся, если я не признаюсь, что вру, кричал, что мое лицо расплавится и кровь закипит, как вода… Я сказала, что наврала, и вы выгнали меня вон из дома.

Глава 176

Флора прищурилась на брата, сидящего за столом спиной к свету. Невозможно было понять, смотрит он на нее или нет. Его глаза походили на два схваченных льдом колодца.

— А теперь уходи, — сказал отец, возвращаясь к трапезе.

— Без него — не уйду. — Флора указала дулом ружья на Даниеля.

— Он не виноват, — прошелестела мать. — Это я…

— Даниель — славный сын, — перебил отец.

— Я ничего другого и не говорю, — продолжила мать, — но он… Ты не знаешь. Перед тем как все это случилось, мы сидели вечером, смотрели телеспектакль. «Фрекен Юлия», она там безумно хотела батрака… И я сказала, что лучше…

— Что за глупости! — прервал отец.

— Я каждый день думаю об этом, — продолжала старуха. — Это я виновата. Потому что я тогда сказала, что лучше девушке умереть, чем забеременеть.

— Прекрати же!

— И когда я сказала это… Я увидела, как маленький Даниель не отрываясь смотрит на меня. — У матери в глазах стояли слезы. — А я говорила о пьесе Стриндберга… — Дрожащими руками она взяла с колен салфетку. — А тогда, с Ильвой… Прошла целая неделя после того несчастья. Вечером Даниель молился, я была рядом… и он рассказал, что Ильва забеременела. Ему ведь было всего шесть лет, он ничего не понимал.

Флора взглянула на брата. Он поправил очки и теперь не сводил глаз с матери. Невозможно было понять, о чем он думает.

— Пойдешь со мной в полицию, расскажешь правду, — сказала ему Флора, целясь ему в грудь.

— Какой смысл? — спросила мать. — Это был просто несчастный случай.

— Мы играли, — сказала Флора, не глядя на нее. — Но это не был несчастный случай…

— Он был просто ребенок! — закричал отец.

— Да, но сейчас он убил снова! Убил двух человек в Бригиттагордене. Девочку, которой было всего четырнадцать. Когда ее нашли, она как будто закрывала лицо руками…

— Врешь! — завопил отец и стукнул кулаком по столу.

— Это вы врете, — прошептала Флора.

Даниель поднялся. На его лице появилось странное выражение. Может быть, это была жестокость, но выглядела она как смесь отвращения и страха. Чувства смешались. У ножа две стороны, но лезвие всего одно.

Мать, умоляя, попыталась удержать его, но он отвел ее руки и сказал что-то, чего Флора не расслышала.

Кажется, выругался.

— Пошли, — сказала ему Флора.

Отец с матерью не сводили с нее глаз. Говорить больше было не о чем. Флора вышла из столовой, ведя брата под прицелом.

Глава 177

Они вышли из дома, спустились по широкой лестнице, пересекли посыпанный гравием двор, миновали флигель и направились вниз, к хозяйственным постройкам.

— Иди-иди, — пробормотала Флора, когда Даниель замедлил шаг.

Идя по гравийной дорожке, они обогнули большой красный сарай и стали спускаться к пашне. Флора направляла дуло Даниелю в спину. Она думала о том, что вспомнила какие-то фрагменты из тех двух лет, что она провела в усадьбе, но ведь было время и до усадьбы; там была сплошная чернота — в том времени, когда они с Даниелем жили в приюте.

Но сначала было время, когда она жила со свой мамой.

— Ты меня застрелишь? — ласково спросил Даниель.

— Я смогу, — ответила Флора. — Но хочу, чтобы мы пошли в полицию.

Солнце пробилось сквозь тяжелые дождевые тучи и на миг ослепило Флору. Когда белые пятна в глазах поредели, Флора почувствовала, что у нее вспотели руки. Ей захотелось вытереть ладони о штаны, но она не решилась выпустить ружье из рук.

Вдалеке закаркала ворона.

Они прошли мимо валявшихся в траве тракторных покрышек и старой ванны и оказались на дорожке, огибавшей большой пустой сарай. В молчании миновали заросли крапивы и отцветших сорняков и обогнули стену, к которой приткнулись мешки с керамзитом.

Пришлось описать такой огромный крюк, чтобы оказаться на обширном поле.

Высокий сарай загородил солнце, когда они обходили постройку сзади.

— Флора, — удивленно пробормотал Даниель.

У Флоры затекли мышцы, и уставшие руки начинали дрожать.

Вдали угадывалась дорога на Дельсбу — словно карандашом прочерченная по желтым полям.

Флора ткнула Даниеля дулом между лопаток, и оба вошли на сухую площадку у сарая. Она быстро вытерла вспотевшие ладони и снова положила палец на спусковой крючок.

Даниель остановился, дождался, когда Флора снова ткнет его дулом, и пошел мимо бетонного фундамента с приваренными к нему ржавыми железными кольцами.

Вдоль растрескавшегося фундамента росли сорняки.

Даниель споткнулся и сильно замедлил шаг.

— Иди вперед, — велела Флора.

Он взмахнул рукой, провел ладонью по высоким сорнякам. Оттуда взлетела бабочка, закружилась в воздухе.

— Я подумал — может, остановимся здесь. — Даниель снова замедлил шаг. — Здесь же раньше, когда мы тут жили, забивали скотину… Помнишь, как оглушали скот?

— Остановишься — выстрелю, — предупредила Флора, чувствуя, как дрожит лежащий на спусковом крючке палец.

Даниель сорвал розовый колокольчик и повернулся к Флоре, протягивая ей цветок.

Флора подалась назад, подумав, что надо выстрелить, но не успела. Даниель схватил дуло и рванул оружие к себе.

От неожиданности Флора не успела даже отступить; Даниель ударил ее прикладом в грудь, и она упала навзничь. У нее перехватило дыхание, она закашлялась, ловя ртом воздух, и снова поднялась.

Теперь они стояли друг против друга. Даниель сонными глазами смотрел на сестру.

— Не надо было тебе подсматривать, — сказал он.

Он вяло опустил ружье, и теперь дуло смотрело в землю. Флора не знала, как отвечать. В желудке засосало от страха, когда она поняла, что ее, похоже, здесь и убьют.

Над высокой травой вились какие-то мошки.

Даниель снова поднял ружье, посмотрел Флоре в лицо и приставил дуло к ее правому бедру. Внезапный выстрел прозвучал как случайный.

Грохот был такой, что у Флоры зазвенело в ушах.

Цельнометаллическая пуля прошла навылет; Флора не ощутила боли — только бедро словно свело судорогой.

Отдача заставила Даниеля отступить; он увидел, как Флора падает, — правая нога у нее больше не действовала.

Флора упала щекой на землю и какое-то время лежала на боку, вдыхая запах соломы и пороха.

— А теперь закрой глаза, — велел Даниель, направив дуло ей в лицо.

Флора так и лежала на боку, и кровь пузырилась у нее на бедре. Она перевела взгляд на сарай. На миг почернело в глазах. Флору замутило, желтые поля и красный сарай завертелись, словно она каталась на карусели.

Сердце билось так быстро, что было тяжело дышать. Флора закашлялась, ей пришлось глубоко втянуть в себя воздух.

Даниель стоял над ней, спиной к свету. Он прижал дуло к плечу Флоры, и теперь она лежала на спине, подвывая от страшной боли. Даниель, не сводя с нее глаз, сказал что-то, чего она не расслышала.

Сделав усилие, Флора подняла голову и скользнула взглядом по земле, по высокой траве и бетонному фундаменту с железными кольцами.

Даниель водил дулом по всему ее телу. Прицелился в лоб, потом в нос, спустил дуло ко рту.

Флора ощущала нагретый металл на губах и подбородке. Она быстро дышала. Кровь толчками выхлестывала из гудящей от боли ноги. Флора взглянула вверх, в светлое небо, потом ниже, на конек сарая, моргнула, пытаясь понять, что же она видит. Какой-то человек вбегал в сарай, его было видно в широкие щели между досками, прямо через полосатый свет.

Она хотела что-то сказать, но голос пропал.

Дуло прижалось к глазу. Флора зажмурилась, ощущая, как оно, словно ища нужную точку, нажимает на веко и глазное яблоко, и даже не услышала громкого хлопка.

Глава 178

Выехав из Сундсвалля на юг, к Худиксваллю, Йона съехал на восемьдесят четвертое шоссе. Все сорок минут пути его ни на секунду не оставляла мысль о Даниеле Гриме и коробке с фотографиями.

Содержимое коробки казалось на первый взгляд почти невинным. Возможно, на первых порах у него и правда бывало что-то вроде влюбленности — с поцелуями, нежными взглядами и словами.

Но когда девочки шли дальше, Даниель являл им свою другую сторону. Он выжидал, потом тайно являлся и убивал. Давал им сверхдозу снотворного или резал руки — делал то, что девочки до этого делали сами. То, что вписалось бы в картину их самоубийства.

Частные интернаты — дело прибыльное, и их хозяева, вероятно, тщательно скрывали информацию о смертельных случаях, чтобы избежать разбирательства с социальными службами.

Никто вообще не усматривал связи тех смертей с Бригиттагорденом и Даниелем Гримом.

С Мирандой все оказалось по-другому. Гриму пришлось изменить свой рисунок. Вероятно, он запаниковал из-за уверенности Миранды в своей беременности.

Может быть, девочка угрожала разоблачить его.

Ей не суждено было сделать этого, поскольку мысль о свидетеле оказалась непереносимой для Грима. Он всегда неукоснительно избавлялся от них.

Йона позвонил Торкелю Экхольму, сказал, что будет через десять минут, и спросил, готова ли Флора ехать домой.

— Господи, да я заснул, — посетовал старый полицейский. — Подождите минутку.

Йона услышал, как Торкель кладет телефон, кашляет и шаркает по полу. Он уже въехал на мост у Бадхусхольма, когда старик снова взял трубку.

— Флоры нет, — сообщил он. — И ружье пропало…

— Вы не знаете, куда она ушла?

Несколько секунд в трубке было тихо. Йона вспомнил домик, кухонный стол с фотографиями и рисунками.

— Может, в усадьбу? — ответил Торкель.

Йона решил не ехать к Уванокеру и дому Торкеля; он круто свернул направо, на семьсот сорок третье шоссе, и прибавил газу. Связался с центральной диспетчерской лена и запросил полицейскую поддержку и «скорую помощь». Короткий отрезок дороги вдоль воды он пролетел на скорости сто восемьдесят; потом пришлось притормозить, чтобы свернуть направо и въехать на узкую дорожку, ведущую к усадьбе Ронне.

Под колесами захрустел гравий, шины гудели на неровностях.

Вдалеке комиссар увидел большое белое строение, похожее на изящную ледяную скульптуру, но чем ближе он подъезжал, тем темнее казалось здание.

Перед господским домом Йона описал круг, резко остановился и вылез из машины. Его окружало облачко пыли, поднявшееся от потревоженного гравия. Йона бегом бросился было ко входу, как вдруг заметил вдалеке две фигурки — они как раз обогнули угол и исчезли за большим красным сараем.

Хотя комиссар увидел их лишь мельком, он сразу понял, что именно он увидел: Флора шла, приставив дуло ружья к спине Даниеля. Она как будто собиралась провести его так через поля, чтобы кратчайшим путем выйти на дорогу к Дельсбу.

Комиссар побежал по дорожке, мимо флигеля, вниз по склону слева от сарая.

Флора слишком близко к Даниелю, подумал комиссар. Брат без труда отнимет у нее ружье. Она не готова стрелять, не сможет выстрелить, она просто хочет выбить из него правду.

Йона перепрыгнул через остатки старой изгороди, споткнулся о камень на откосе, рука скользнула по сорной траве, но комиссар удержался на ногах.

Он пытался рассмотреть брата с сестрой сквозь красные стены сарая. Черные ворота открыты. Щелястые стены были рябыми от солнечного света.

Комиссар пробежал мимо ржавого бака из-под бензина — и тут услышал выстрел. Эхо ударилось о стены построек и исчезло над полями.

Видимо, Даниель все-таки взял верх.

Обегать сарай и стену слишком долго. Он не успеет.

Может быть, он уже опоздал.

Глава 179

Йона рванул пистолет из кобуры, вбегая в пустой сарай. По щелястым стенам бродили солнечные зайчики, свет просачивался через дыры. До крыши было метров семь. Щели светились, образуя гигантскую световую клетку.

Комиссар пробежал по сухому земляному полу, увидел, как мелькнуло в щелях желтое поле, а потом — обе фигуры у задней стены сарая.

Флора неподвижно лежала на земле, а Даниель стоял над ней, направив дуло ей в лицо.

Комиссар остановился, вскинул пистолет, но расстояние было слишком велико. Сквозь щели в стене сарая он увидел, как Даниель, склонив голову набок, прижимает дуло к глазу Флоры.

Дальше все происходило очень быстро.

Мушка пистолета задрожала у Йоны перед глазами. Он прицелился Даниелю в ногу, отследил его движения и положил палец на спусковой крючок.

Грохнуло, отдача прошла через всю руку до плеча, крупицы пороха обожгли руку.

Пуля пролетела прямо в щель между двумя досками. В свете, хлынувшем в дыру, поднялось облачко пыли.

Йона, не останавливаясь, чтобы посмотреть, попал ли он, пробежал через сарай. Фигур он больше не видел. Сбоку мелькал свет, пробивавшийся между досками. Йона пинком распахнул заднюю дверь, выскочил в доходившую ему до пояса траву, споткнулся.

Ружье Даниеля уже валялось на земле. Пуля из пистолета Йоны ранила Грима, и выстрелить еще раз он не успел.

Даниель побрел было к бескрайнему полю, держась рукой за живот. Кровь стекала у него между пальцев по брюкам. Услышав, что Йона бежит за ним, он, пошатываясь, обернулся и жестом указал на Флору, которая, прерывисто дыша, лежала на земле.

Йона приблизился к Даниелю, целясь из пистолета ему в грудь.

Даниель сел на землю, солнце сверкнуло в его очках.

Он застонал и взглянул вверх.

Комиссар ногой отшвырнул ружье и схватил Грима за руку. Протащив его по земляной площадке, Йона приковал его наручниками к одному из торчащих из фундамента колец и бросился к Флоре.

Та была в сознании, но только смотрела на комиссара странно-неподвижным взглядом. Из бедра лилась кровь. Бледное лицо покрывали капли пота. Потеря крови вызвала у нее шок, Флора дышала мелко и часто. — Пить, — прошептала она.

Брюки Флоры насквозь пропитались кровью, которая то и дело пузырилась на ране. Накладывать жгут было некогда. Комиссар обеими руками обхватил ногу раненой и большими пальцами надавил на бедренную артерию над раной. Выхлестывающей толчками крови тут же стало меньше. Комиссар еще надавил, глядя на лицо Флоры. Губы ее были белыми, дыхание — тяжелым. Глаза закрылись; комиссар чувствовал ее бешеный пульс.

— Врачи скоро приедут, — сказал он. — Все будет хорошо, Флора.

Йона слышал, как Даниель у него за спиной пытается что-то сказать. Он обернулся и увидел, что к ним приближается пожилой мужчина. Старик в черном плаще поверх черного костюма шел к Даниелю странно тяжелыми шагами. Напряженное серое лицо; печальные глаза посмотрели на Йону.

— Дайте мне обнять моего сына, — хрипло попросил старик.

Йона не мог выпустить ногу Флоры — чтобы спасти ей жизнь, он должен был сидеть рядом с ней.

Когда старик проходил мимо, Йона ощутил запах бензина и увидел, что плащ старика насквозь мокрый. Видимо, он заранее вымочил одежду в бензине; сейчас в руках у него был коробок спичек. Мужчина двигался скорбно-медлительно.

— Не делайте этого! — крикнул комиссар.

Даниель уставился на отца, пытаясь отползти; он рванулся, стараясь вытащить руку из наручников.

Старик смотрел, как извивается Даниель. Потом дрожащими пальцами выбрал спичку, закрыл коробок и поднес спичку к ребру коробка.

— Она врет! — заныл Даниель.

Отец едва успел чиркнуть спичкой, как тут же вспыхнул неровным пламенем. Его словно замкнуло в шар голубого огня. В лицо Йоне пахнуло жаром. Горящий старик пошатнулся, склонился над сыном и обнял его огненными руками. Старик крепко держал Грима. Даниель пытался вырваться, но в конце концов затих. Обоих охватило стреляющее искрами пламя. Огонь взметнулся вверх; рядом словно захлопали на ветру флаги. Столб черного дыма и хлопья сажи поднялись в небо.

Глава 180

Когда огонь позади просторного сарая потушили, на земле остались только два обуглившихся трупа. Черные кости, переплетенные, тлеющие.

Когда машина «скорой помощи» увозила Флору, на площадку перед усадьбой вышла старуха. Хозяйка Ронне замерла, словно вмерзла в землю за секунду до того, как испытать боль.

Йона возвращался в Стокгольм; по радио передавали литературные чтения, но комиссар снова думал о молотке и камне — орудиях убийства, которые так озадачили его. Теперь все встало на свои места. Элисабет убили не потому, что убийца хотел добраться до ее ключей. У Даниеля были свои ключи от изолятора. Элисабет увидела его. Он стал преследовать жену и убил, потому что она оказалась свидетельницей первого убийства, а вовсе не из-за ключей.

Дождь, тяжелый, как стеклянные шарики, забарабанил в лобовое окно и по крыше. Сквозь капли светило вечернее солнце, от асфальта поднимался белый пар.

Вероятно, Даниель обычно пробирался к Миранде, когда Элисабет засыпала, приняв свои таблетки. Он делал что хотел — у девочки не было выбора. Она раздевалась и сидела на стуле с одеялом на плечах, чтобы не замерзнуть. Но в ту ночь что-то пошло не так.

Может быть, Миранда сказала, что беременна, может быть, Даниель нашел в туалете тест на беременность.

Но его охватила паника — его давняя паника.

Даниель не знал, куда метнуться, он чувствовал себя затравленным, его словно взяли за горло. Он надел сапоги, которые всегда стояли в прихожей, вышел, отыскал во дворе камень, вернулся, потребовал, чтобы девочка закрыла глаза, и нанес удар.

Она не должна была видеть его, ей следовало закрывать лицо руками, как маленькой Ильве.

Натан Поллок истолковал это закрытое руками лицо в том смысле, что убийца хотел отнять у нее лицо, сделать ее неодушевленным предметом.

Но на самом деле Даниель был влюблен в Миранду и не хотел, чтобы ей было страшно.

Убийства других девочек он планировал загодя, однако Миранду убил, поддавшись панике. Он забил девочку камнем, не зная, как выйти из положения.

Что-то из этого — как он заставлял Миранду закрывать лицо, как бил ее камнем, потом переносил тело на кровать и пристраивал руки на лицо — увидела Элисабет.

Камень он, наверное, подложил в камин или выкинул в лесу.

Даниель стал преследовать Элисабет, увидел, как она пробирается в прачечную, прихватил молоток, вошел следом за женой, велел ей закрыть лицо руками — и ударил молотком.

Лишь когда Элисабет была мертва, ему пришло в голову переложить вину на новенькую, Викки Беннет. Он знал, что девочка всю первую половину ночи проспала, приняв сильнодействующее лекарство.

Даниелю пришлось спешить, пока кто-нибудь не проснулся. Он забрал у Элисабет ключи, вернулся в дом, вставил ключ в замок изолятора, потом торопливо подбросил улики в комнату Викки и вымазал спящую девочку кровью, после чего покинул Бригиттагорден.

Когда он возвращался домой, у него в машине, вероятно, лежали мусорный мешок или газета; дома он сжег одежду в чугунном камине.

После этого Грим старательно держался поблизости, чтобы сразу узнать, если кто-нибудь что-нибудь узнает или начнет догадываться. Он разыграл обе роли — и желающего помочь куратора, и жертвы.

Йона подъезжал к Стокгольму. Передача по радио почти закончилась — обсуждали «Сагу об Иёсте Берлинге» Сельмы Лагерлёф.

Йона выключил радио и мысленно проследил события до самого конца.

Когда Викки арестовали и Даниель услышал, что Миранда рассказывала ей об игре в «не подглядывай!», то понял: его раскроют, если Викки получит возможность рассказать все, что происходило вдали от чужих глаз. Это неминуемо произошло бы, если бы Викки встретилась с психологом, который стал бы задавать правильные вопросы. И Даниель устроил так, чтобы Викки освободили, а он смог бы инсценировать ее самоубийство.

Много лет Даниель работал с нуждающимися в помощи девочками, с детьми, у которых не было надежной защиты, не было родителей. Сознательно или бессознательно он стремился попасть в эту среду и влюблялся в девочек, напоминавших ему о той, первой. Даниель использовал их, а когда они покидали приют, устраивал так, чтобы никто из них никогда не рассказал правду.

Йона притормозил у светофора, и тут по его спине пополз холодок. За свою жизнь комиссару довелось повидать множество убийц, но когда он представил себе, как Даниель писал отчеты и заключения, как он готовил гибель девочек задолго до того, как приходил к ним в последний раз, он подумал, что Даниель — едва ли не худший из преступников.

Глава 181

В воздухе стоял холодный туман, когда Йона шел через Карлаплан к дому Дисы.

— Йона? — удивилась Диса, открыв дверь. — Я и не думала, что ты придешь. А по телевизору только и говорят, что о событиях в Дельсбу.

Йона кивнул.

— Значит, ты изловил убийцу. — Диса улыбнулась уголком рта.

— Ну, можно и так сказать. — Комиссар все еще видел, как горящий отец обнимает сына.

— А что с той беднягой, которая все звонила тебе? Говорят, в нее стреляли.

— Флора Хансен.

Йона задел головой потолочную лампу, свет заплясал на стенах, и Йона снова вспомнил девочек из коробки Даниеля Грима.

— Ты устал, — мягко сказала Диса, потянув его за собой.

— Флору ранил в ногу ее брат, и…

Он не заметил, что замолчал. На бензозаправке он пытался отмыться, но одежда все равно была забрызгана кровью Флоры.

— Ляг в ванну. Я принесу тебе туда поесть, — предложила Диса.

— Спасибо, — улыбнулся комиссар.

Они зашли в гостиную; по телевизору как раз показали Элин Франк. Оба остановились. Молодой журналист рассказывал, что ночью Элин Франк прооперировали и что прогнозы врачей весьма оптимистичны. На экране появился советник Элин, Роберт Бьянки. Вид у него был утомленный, но Роберт со слезами на глазах улыбался, говоря, что Элин выживет.

— Что там было? — прошептала Диса.

— Она в одиночку сражалась с убийцей и спасла девочку…

— О господи.

— Да, Элин Франк… она… исключительная, — сказал Йона, обнимая узкие плечи Дисы.

Глава 182

Йона сидел на кухне Дисы, замотавшись в плед; оба ели виндалу из курицы и ягненка в соусе тикка-масала.

— Вкусно…

— Мамин финский рецепт, больше я ничего не скажу, — рассмеялась Диса.

Она оторвала кусок лепешки наан, а остальное протянула Йоне. Он с улыбкой посмотрел на Дису, отпил вина и продолжил свой рассказ. Диса слушала, задавала вопросы, и чем больше он рассказывал, тем спокойнее становилось у него на душе.

Комиссар начал сначала: рассказал Дисе о брате и сестре, Флоре и Даниеле, которые очень рано попали в детский дом.

— А они правда были брат и сестра? — спросила Диса и подлила вина.

— Да… и великое дело, что их усыновили богачи Ронне.

— Понимаю.

Они были просто малышами, которые играли с дочкой управляющего в усадьбе, на лугах и на кладбище возле колокольни.

Даниель питал нежные чувства к маленькой Ильве. Йона вспомнил, как Флора с застывшим взглядом рассказывала, как Даниель поцеловал Ильву, когда они играли в «не подглядывай!».

— Девочка рассмеялась, сказала, что у нее будет ребеночек. Даниелю было всего шесть, и он по какой-то причине перепугался…

— А дальше? — прошептала Диса.

— Он велел обеим девочкам закрыть глаза, подобрал с земли тяжелый камень и забил Ильву насмерть.

Диса перестала жевать и, бледная, слушала, как Флора побежала к отцу и рассказала, что произошло.

— Но отец любил Даниеля и встал на его сторону. Он потребовал, чтобы Флора взяла свои обвинения назад. Напугал, что всех лжецов бросят в огненное озеро.

— И она отказалась от своих слов?

— Она сказала, что соврала, и за такое ужасное вранье ее изгнали из дома навсегда.

— Флора отреклась от того, что видела… и соврала, сказав, что соврала, — задумчиво произнесла Диса.

— Именно так. — Йона протянул руку через стол и коснулся ее пальцев.

Он думал о Флоре. Она была совсем маленькая и довольно быстро забыла прежнюю жизнь, своих первых приемных родителей и брата.

Теперь комиссар прекрасно понимал, что всю свою жизнь Флора построила на лжи. Она врала, чтобы другие были довольны. Прошлое напомнило о себе лишь тогда, когда Флора услышала по радио об убийствах в Бригиттагордене, о девочке, закрывшей лицо руками.

— А что с воспоминаниями Флоры? — спросила Диса и подвинула Йоне тарелку.

— Я звонил Бритт-Мари, спросил, можно ли до них докопаться.

— Жене Нолена?

— Да. Она психиатр и вроде бы считает, что это не так сложно.

Йона подробно пересказал услышанное от Бритт-Мари: существует множество моделей объяснения того, как потеря памяти связана с посттравматическим стрессом. Мощный выброс адреналина и гормонов стресса влияет на долговременную память. При серьезной психологической травме воспоминания могут сохраниться в мозгу почти нетронутыми. Но такие переживания оказываются погребенными в памяти, замороженными, поскольку эмоции не были переработаны вовремя. Но при соответствующем стимулировании воспоминание может внезапно всплыть в виде физических ощущений и образов.

— Сначала Флору потрясло сообщение по радио, она и сама не знала почему. Рассчитывала заработать, если кое-что сообщит, — рассказывал Йона. — А когда в ее памяти начали всплывать реальные картины, она решила, что это привидения.

— А может, это правда были привидения? — предположила Диса.

— Может, — кивнул комиссар. — Как бы то ни было, Флора начала говорить правду и стала тем свидетелем, с помощью которого загадка разрешилась.

Йона поднялся и задул свечи на столе. Диса забралась к нему под плед, обняла его. Они долго стояли обнявшись. Йона вдыхал запах ее волос, чувствовал, как на тонкой шее бьется жилка.

— Я так боюсь, что с тобой что-нибудь случится, — сказал он. — Вот в чем все дело. Только поэтому я держался от тебя на расстоянии.

— Что со мной может случиться? — улыбнулась Диса.

— Ты можешь пропасть без вести, — серьезно ответил он.

— Никуда я не пропаду.

— Когда-то у меня был друг, Самюэль Мендель… — тихо начал было комиссар, но умолк.

Глава 183

Выйдя из здания полицейского управления, Йона направился вверх по крутому тротуару Крунубергспаркена, к старому еврейскому кладбищу. Привычной рукой снял проволоку с внутренней стороны ограды, открыл и пошел дальше.

Среди темных могильных камней виднелось новое семейное захоронение; на плите значилось: «Самюэль Мендель, его жена Ребекка и сыновья Йошуа и Рубен».

Йона положил круглый камешек на вершину надгробия и постоял с закрытыми глазами. Пахло сырой землей; шелестели листья, когда ветер пробегал по кронам деревьев.

Самюэль Мендель был по нисходящей линии родственником Коппеля Менделя, который, будучи в оппозиции Аарону Исааку,[19] купил это место на кладбище в 1787 году. Хотя на кладбище никого не хоронили с 1857 года, оно все эти годы оставалось местом упокоения родственников Коппеля Менделя.

Самюэль Мендель был комиссаром уголовной полиции и первым напарником Йоны.

Они стали близкими друзьями.

Самюэлю было всего сорок шесть. Йона знал, что в семейной могиле он лежит один, хотя на надгробии высечены имена всей семьи.

Первое совместное расследование Йоны и Самюэля стало их последним совместным расследованием.

Уже через час Йона вернулся в прокуратуру, в отдел по делам полиции. Он сидел в кабинете с Микаэлем Боге, руководителем служебного расследования, его секретарем Хеленой Фьорине и прокурором Свеном Виклундом.

Желтый свет, горящий в коридоре, бросал блики на полированную мебель и отражался в стеклянных дверцах, за которыми стояли красиво переплетенные книги по юриспруденции, полицейские постановления, тома конституции и прецедентные решения, принятые Верховным судом.

— Я собираюсь принять решение о возбуждении уголовного дела против вас, — объявил Йоне прокурор и погладил рукой кипу документов. — В этих материалах нет ничего, что говорило бы в вашу пользу.

Он откинулся на заскрипевшую спинку стула и встретил спокойный взгляд комиссара. В кабинете слышались только шорох, с которым Хелена водила ручкой по бумаге, и короткое дыхание самой Хелены.

— Насколько я вижу, — сухо продолжил Свен Виклунд, — единственная возможность избежать суда для вас — это внятное объяснение.

— У Йоны всегда бывает туз в рукаве, — прошептал Микаэль Боге.

По светлому небу медленно тянулась белая полоса, оставляемая реактивным самолетом. Поскрипывали стулья; Хелена сглотнула, отложила ручку и сказала:

— Вам просто нужно рассказать, что произошло. Вероятно, у вас имелись веские причины упредить штурм, который должна была провести Служба безопасности.

— Имелись, — согласился комиссар.

— Мы ведь знаем, что вы отличный полицейский, — смущенно улыбнулся Боге.

— А я вот, наоборот, крючкотвор, — объявил прокурор. — Я человек, который разносит в прах тех, кто нарушает правила. Так что не дайте мне сейчас разнести вас в прах.

Шепот Виклунда прозвучал почти умоляюще:

— Йона, все ваше будущее висит на волоске.

У Хелены задрожал подбородок, а лоб Микаэля Боге заблестел от пота. Йона взглянул прокурору в глаза и наконец заговорил:

— Это было мое собственное решение. Но у меня есть ответ, который вы, может быть…

Йона оборвал фразу — у него вдруг зазвонил телефон. Комиссар автоматически взглянул на дисплей, и его глаза сделались темными, как мокрый гранит.

— Прошу прощения, — очень серьезно сказал он, — но мне придется ответить на звонок.

Все трое пораженно смотрели на комиссара, пока тот слушал голос в трубке.

— Да, я знаю, — тихо сказал он. — Да… уже еду.

Йона закончил разговор и посмотрел на прокурора так, словно забыл, где находится.

— Мне надо идти, — сказал он и, не прибавив ни слова, вышел из кабинета.

Глава 184

Самолет приземлился в аэропорту Свег спустя час двадцать минут; Йона сел в такси и отправился в дом престарелых Бловинген. Именно там он нашел Розу Бергман, женщину, которая следовала за ним возле церкви Адольфа Фредрика, женщину, которая спросила, почему он делает вид, что его дочь умерла?

Уже в старости Роза Бергман сменила свое имя на второе, а фамилию — на девичью фамилию матери и теперь звалась Майя Стефансон.

Йона вылез из такси, направился к желтым домикам и зашагал прямиком в отделение, где жила Майя.

Та же сестра, что и в прошлый раз, помахала ему из-за стойки. От света, пробивавшегося между пластинок жалюзи, ее кудри сияли, словно медные.

— Все так быстро произошло, — защебетала она, — я подумала про вас, у нас же осталась ваша визитка, вот я и позвонила…

— С ней можно поговорить? — перебил Йона.

Женщину как будто сбил с толку его тон; она провела руками по голубому халату:

— Позавчера здесь была наш новый врач, совсем молоденькая девочка, из Алжира, я думаю. Она назначила Майе новое лекарство, и… Я слышала о нем, но раньше здесь его не назначали. И вот наша Майя как-то утром проснулась и стала твердить, что должна поговорить с вами.

— Где она?

Медсестра проводила Йону в комнатушку с задернутыми занавесками и оставила его наедине со старухой. Над узким письменным столом висела в рамочке фотография молодой женщины, сидящей рядом с сыном. Мать обнимала мальчика за плечи, серьезная и готовая защитить его.

Кое-какая тяжелая мебель из зажиточного дома стояла вдоль стен. Темный секретер, туалетный столик, две высокие позолоченные подставки.

На диване с винно-красными подушками сидела Роза Бергман.

Она была опрятно одета — блузка, юбка, вязаная кофточка. Лицо опухло и в морщинах, но взгляд больше не был расплывчатым.

— Меня зовут Йона Линна, — сказал комиссар. — Вы что-то хотели мне сказать.

Женщина на диване кивнула и тяжело поднялась. Она выдвинула ящик прикроватного столика и достала оттуда гедеоновскую Библию. Старуха раскрыла ее над кроватью, и оттуда на покрывало выпал сложенный вдвое лист бумаги.

— Йона Линна, — повторила старуха и взяла листок. — Так значит, это вы — Йона Линна.

Комиссар не ответил; он уже чувствовал, как мигрень раскаленным гвоздем воткнулась в висок.

— Как вы можете делать вид, будто ваша дочь умерла? — спросила Роза Бергман.

Старуха бросила взгляд на фотографию на стене.

— Если бы мой мальчик остался жив… Если бы вы знали, каково это — видеть, как твое дитя умирает… Ничто не заставило бы меня бросить его.

— Я не бросил свою семью. — Йона стиснул зубы. — Я спасал им жизнь.

— Когда Сумма пришла ко мне, — продолжала Роза, — она ничего не рассказывала о вас, но она была раздавлена… Хотя хуже всего пришлось вашей дочери. Она не разговаривала два года.

Йона почувствовал, как спина и шея холодеют, покрываются гусиной кожей.

— Вы как-то связаны с ними? — спросил он. — С ними никто не должен был контактировать.

— Я просто не могла позволить им исчезнуть. Мне было так жаль их.

Йона знал: Сумма не назвала бы его имени, не случись что-то страшное. Никто не должен был узнать, что они связаны между собой. Никто, никогда. Только в этом случае Сумма и девочка могли остаться в живых.

Комиссар оперся о комод, тяжело сглотнул, снова посмотрел на старуху и спросил:

— Что с ними?

— Кое-что серьезное, Йона Линна. Я встречалась с Люми несколько раз в году. Но… я… я стала такая забывчивая, плохо соображаю.

— Так что случилось?

— У твоей жены рак, Йона Линна, — медленно проговорила Роза. — Она позвонила мне, сказала, что будет операция, которая, скорее всего, не поможет… Она хотела, чтобы ты знал — Люми отправят в приют, если…

— Когда это было? — У Йона напряглись челюсти, побелели губы. — Когда она звонила?

— Боюсь, что уже поздно, — прошептала Роза. — Я стала такой забывчивой…

Она подала комиссару смятую бумажку с адресом и уставилась на свои ревматические руки.

Глава 185

Из аэропорта Свег можно улететь только в двух направлениях. Йоне пришлось возвращаться в аэропорт Арланда и пересаживаться на самолет, летящий в Хельсинки. Ему казалось, что все это ему снится. Он сидел в кресле, не отрывая глаз от туч, закрывавших неспокойную поверхность Балтийского моря. С ним заговаривали, но он не мог заставить себя ответить.

Память тащила комиссара на дно своего мутного океана.

…Двенадцать лет назад Йона отрубил палец самому дьяволу.

Девятнадцать человек разного возраста пропали прямо из своих автомобилей, с велосипедов и мопедов. На первый взгляд эти исчезновения выглядели не более чем странным совпадением, но когда никто из пропавших так и не объявился, делу была присвоена высшая степень важности.

Йона тогда первым стал утверждать, что полиции придется иметь дело с серийным убийцей.

Им с Самюэлем удалось выследить и взять Юрека Вальтера на месте преступления в лесу Лилль-Янсскуген, когда Вальтер пытался загнать сорокалетнюю женщину назад, в гроб, зарытый в землю. Женщина пролежала в этом гробу почти два года, но непостижимым образом осталась жива.

Обстоятельства кошмара прояснились в больнице. Мускулы женщины атрофировались, тело изуродовали пролежни, а руки и ноги были отморожены. После дополнительного обследования врачи диагностировали психическую травму и тяжелые поражения мозга.

Йона привык думать, что тело дьявола состоит из самых отвратительных жестокостей, измысленных человечеством, так что убить его невозможно, но двенадцать лет назад они с Самюэлем отрубили ему палец, остановив серийного убийцу Юрека Вальтера.

Йона присутствовал на заседании апелляционного суда Свеаланда, во дворце Врангеля на Риддархольмене; поданный на обжалование приговор суда первой инстанции тогда утвердили и ужесточили. Вальтера отправили на принудительное психиатрическое лечение с особыми условиями и запретом на побывки; маньяка поместили в особо охраняемое отделение лечебницы в двух милях к северу от Стокгольма.

Йона так и не смог забыть морщинистое лицо Вальтера, когда тот повернулся к нему.

— А теперь пропадут без вести двое сыновей Самюэля Менделя, — утомленно произнес Вальтер, пока его адвокат собирал бумаги. — И жена его Ребекка пропадет без вести… Послушай-ка меня, Йона Линна. Полиция будет искать их, потом прекратит поиски, и Мендель продолжит искать в одиночку. А когда поймет, что никогда больше не увидит свою семью, он покончит с собой.

Йона встал, собираясь уходить.

— И твоя маленькая дочка… — продолжил Вальтер, опустив глаза.

— Берегись, — беззлобно сказал ему Йона.

— …Люми пропадет без вести… и Сумма пропадет без вести… и когда ты поймешь, что никогда не отыщешь их, ты повесишься.

Два месяца спустя, в пятницу вечером, жена Самюэля отправилась из Лильехольмена на дачу на озеро Даларё. С ней в машине ехали двое их сыновей, Йошуа и Рубен. Когда Самюэль двумя часами позже тоже приехал на дачу, ни жены, ни детей там не оказалось. Машину нашли на лесной дороге поблизости, но Самюэлю не суждено было больше увидеть семью. Через год, холодным мартовским утром, Мендель спустился на чудесный пляж, куда его мальчишки бегали купаться. Полиция прекратила поиски восемь месяцев назад, а теперь и сам он сдался. Он вытащил из наплечной кобуры служебный пистолет и прострелил себе голову.

Далеко внизу Йона видел тень самолета на темно-блестящей поверхности воды. Глядя в иллюминатор, он думал, что тогда и его собственная жизнь разлетелась на куски.

…В автомобиле в тот день было тихо, мир лежал в странном свете. Солнце светило красным сквозь тяжелые облака. Перед этим шел дождь, и под солнечными лучами лужи вспыхивали, словно их подсвечивали из-под земли.

Глава 186

Йона и Сумма планировали отправиться в отпуск на машине. Отпуск разбили на части: сначала собрались на север, к Умео, мимо Стурумана, проехать по Му-и-Рана в Норвегии, а потом вернуться на юг через западное побережье. Сейчас они направлялись в гостиницу возле реки Дальэльвен, а послезавтра собирались в местный зоопарк.

Сумма переключила канал радио и довольно замурлыкала — она нашла станцию с приятной медленной фортепианной музыкой, звуки перетекали один в другой. Йона потянулся назад, проверить, хорошо ли Люми сидит в своем креслице, не вывернула ли она ручки.

— Папа, — сонно пробормотала девочка.

Йона почувствовал ее пальчики у себя на руке. Девочка крепко вцепилась в него, но отпустила, когда он потянул руку.

Вот и съезд на Эльвкарлебю.

— Ей наверняка понравится зоопарк в Фурувике, — тихо сказала Сумма. — Шимпанзе, носо…

— У меня уже есть обезьянка! — завопила Люми сзади.

— Как это?

— Это я — ее обезьянка, — пояснил Йона.

Сумма подняла бровь:

— Похож.

— Люми заботится обо мне. Говорит, что она отличный ветеринар.

Русые волосы Суммы упали ей на лицо и наполовину закрыли огромные темные глаза. Она улыбнулась, на щеках появились ямочки.

— Зачем тебе ветеринар? Ты что, заболел?

— Мне нужны очки.

— Это она так сказала? — рассмеялась Сумма, после чего снова углубилась в газету. Она не замечала, что Йона едет по другой дороге, что они уже севернее Дальэльвена.

Люми уснула, прижав куклу к вспотевшей щеке.

— Ты уверен, что столик заказывать не надо? — спросила вдруг Сумма. — Хочется, чтобы мы сидели на застекленной веранде вечером, хочется видеть реку…

Дорога была прямая, узкая, темный лес теснился за сетчатым ограждением.

Лишь когда они повернули на Мору, Сумма поняла, что что-то не так.

— Йона, мы проехали Эльвкарлебю, — внезапно сказала он. — Мы разве не остановимся в Эльвкарлебю? Мы же собирались пожить там.

— Собирались.

— Тогда что ты делаешь?

Йона не ответил; он не отрывал глаз от дороги, на которой лужи блестели в лучах вечернего солнца. Длинная фура неожиданно свернула на скоростную полосу, не помигав.

— Мы же говорили, что…

Она замолчала, несколько раз глубоко вдохнула и испуганно сказала:

— Йона! Скажи, что ты не обманывал меня, скажи сейчас же.

— У меня не было другого выхода, — прошептал он.

Сумма молча смотрела на него, но он понимал, как жена возмущена; однако она сделала над собой усилие и заговорила вполголоса, чтобы не разбудить Люми:

— Ты это, наверное, не всерьез. Ты… ты говорил, что опасности больше нет, что все закончилось. Ты сказал, что все закончилось, и я поверила тебе. Поверила, что все…

Ее голос прервался, она отвернулась к окну. Подбородок задрожал, щеки покраснели.

— Я обманул тебя, — признался Йона.

— Ты не должен был врать мне, не должен…

— Господи… ну что мне делать.

— Мы можем бежать все вместе. Все получится, обязательно получится.

— Ты же понимаешь… Сумма, ты должна понять… Если бы я думал, что такое возможно, если бы у меня был хоть какой-то выбор…

— Прекрати. Та угроза — это несерьезно. Ничего общего с реальностью. Ты видишь связь, которой нет. Семья Менделя не имеет к нам никакого отношения. Нам ничто не угрожает.

— Я ведь объяснял тебе, насколько все серьезно. Но ты не слушаешь.

— И не хочу слушать. С чего бы?

— Сумма, мне пришлось… Я все устроил, есть такая женщина — Роза Бергман. Она ждет вас в Мальмбергете, она даст вам новые документы, удостоверения личности. С вами все будет в порядке.

У него задрожали руки. Ладони вспотели, заскользили на руле.

— Ты все-таки серьезно, — прошептала Сумма.

— Серьезнее, чем когда-либо, — тяжело ответил он. — Мы едем в Муру, там вы сядете на поезд до Елливаре.

Он чувствовал, что Сумма пытается собраться.

— Если ты оставишь нас на станции — ты нас потерял. Ты это понимаешь? Пути назад не будет.

Она смотрела на него упрямыми блестящими глазами.

— Скажешь Люми, что меня отправили работать за границу, — вполголоса продолжил Йона. Сумма заплакала, шепча: «Нет, нет…»

Йона молча смотрел вперед, на мокрое полотно дороги. В горле стоял комок.

— А через несколько лет, — продолжил он, — когда она чуть подрастет, скажешь ей, что я умер. И никогда, никогда не пытайся связаться со мной. Не ищи меня. Поняла?

Сумма разрыдалась.

— Я не хочу, не хочу…

— Я тоже.

— Как ты можешь так поступать с нами!

— Мама?

Люми проснулась; у нее был испуганный голос. Сумма вытерла слезы.

— Ничего страшного, — сказал Йона дочке. — Мама расстроилась, что мы не поедем в гостиницу у реки.

— Скажи ей, — громко потребовала Сумма.

— Что — скажи? — спросила Люми.

— Вы с мамой поедете на поезде, — начал Йона.

— А ты?

— А мне надо на работу.

— Ты обещал, что мы поиграем в ветеринара и обезьянку.

— Он не хочет, — жестко сказала Сумма.

Они подъехали к окраинам Муры, проехали редкие виллы, какие-то промышленные здания. Торговый центр, автомастерская — одинокие машины на парковке. Волшебный густой лес приобретал все более городской вид; сетчатое заграждение исчезло.

Глава 187

Йона притормозил перед желтым зданием станции. Он остановил машину, открыл багажник и достал оттуда большой чемодан на колесиках.

— А свои вещи ты забрал из чемодана ночью? — вполголоса спросила Сумма.

— Да.

— И положил что-то другое?

Он кивнул, глядя на рельсы, ржавого цвета гравий на насыпи, сорняки, темные шпалы.

Сумма встала перед ним:

— Ты нужен своей дочери.

— У меня нет выбора. — Йона посмотрел в заднее окно машины.

Люми заталкивала большую тряпичную куклу в розовый рюкзачок.

— Ты мог бы найти любое другое решение. Но предпочел списать все на обстоятельства. Ты же не знаешь, насколько эта угроза взаправду. В голове не укладывается.

— Не могу найти Лолло, — пожаловалась Люми сама себе.

— Поезд через двадцать минут. — Йона стиснул зубы.

— Я не хочу жить без тебя, — тихо сказала Сумма и хотела взять Йону за руку. — Хоть бы все стало как всегда…

— Да.

— Если ты поступишь с нами вот так, ты останешься один.

Йона не ответил. Люми выбралась из машины, уронила сумку на землю. Красная заколка расстегнулась и повисла в волосах.

— Ты проживешь всю жизнь в одиночестве?

— Да.

За деревьями по ту сторону путей блестел самый северный залив озера Сильян.

— Попрощайся с папой, — почти беззвучно сказала Сумма и подтолкнула дочь вперед.

Люми стояла помрачневшая, упершись взглядом в землю.

— Побыстрее, — поторопила Сумма.

Люми на пару секунд подняла глаза и сказала:

— Пока, обезьянка.

— Попрощайся как следует, — раздраженно сказала Сумма. — Скажи «до свидания» по-настоящему.

— Не хочу, — отказалась Люми и обхватила ногу Суммы.

— Ну давай же.

Йона присел перед дочерью на корточки; его лоб был мокрым от пота.

— Давай я тебя обниму?

Девочка помотала головой.

— А вот обезьянка с длинными лапами, — пошутил он.

Он взял ее на руки, ощутил сопротивление маленького тела, понял, что смеется она против воли, почувствовала, что что-то не так. Девочка стала брыкаться, желая, чтобы ее поставили на землю, но Йона только прижал ее к себе — лишь на мгновение, чтобы ощутить запах ее шейки.

— Дурак! — крикнула она.

— Люми, — прошептал он ей в щеку, — никогда не забывай, что я люблю тебя больше всего на свете.

— Идем, — позвала Сумма.

Йона поставил дочь на землю и попытался улыбнуться ей, хотел погладить ее по щеке, но не смог. Тело его словно стало стеклянным, раскололось и так и не срослось снова. Сумма смотрела на него с испуганным застывшим лицом; потом она взяла Люми за руку и потащила за собой.

Поезда ждали в молчании. Говорить больше было не о чем. Пух одуванчиков медленно летал над путями.

Йона помнил горелый запах тормозов, который висел в воздухе, хотя поезд уже отошел от перрона. Как во сне, он стоял и смотрел на бледное личико дочери за стеклом — она несмело махала ему рукой. Рядом с ней черной тенью застыла Сумма. Не дожидаясь, когда поезд скроется за поворотом, ведущим вниз, к гавани, Йона повернулся и пошел к машине.

Глава 188

Четырнадцать миль он гнал машину, ни о чем не думая. В голове стояла гудящая пустота и опасная рассеянность.

Никаких воспоминаний.

Наконец он оказался у цели.

В темноте фары его машины освещали тяжелые черные силуэты из металла. Комиссар свернул в большую промышленную зону в Лудвике, к пустынному порту и теплоэлектростанции. Там, между двумя горами опилок, уже стоял большой серый автомобиль. Йона остановился возле серой машины. Он вдруг почувствовал странное спокойствие. Такое спокойствие, что какая-то часть внутри его поняла, что оно — форма шока.

Комиссар вылез и огляделся. Нолен ждал в ночной темноте у своей машины. На нем был белый спортивный костюм, лицо сосредоточенное, на плечах потертая куртка.

— Ну что? Увез? — спросил он тем резким голосом, какой появлялся у него, когда он сильно нервничал.

— Увез, — коротко подтвердил Йона.

Нолен дважды кивнул. Очки в белой оправе холодно блеснули в слабом свете далекого уличного фонаря.

— Ты не оставил мне выбора, — угрюмо сказал он.

— Это правда, — согласился Йона. — У тебя нет выбора.

— Нас обоих выкинут с работы. — Лицо Нолена ничего не выражало.

— Выкинут — значит выкинут.

Оба двинулись вокруг машины.

— Две штуки. Я среагировал, как только они поступили.

— Отлично.

— Две штуки, — едва слышно повторил Нолен.

Йона вспомнил, как пару дней назад он проснулся рядом с женой и дочерью оттого, что в кармане висевшей в прихожей куртки зажужжал мобильный телефон.

Сообщение пришло от Нолена. Йона сразу понял, в чем дело.

Еще раньше они договорились, что, как только Нолен найдет два подходящих тела, Йона тут же увезет Сумму и Люми под предлогом автомобильного путешествия, которое они уже давно обсуждали.

Йоне пришлось ждать весточки от Нолена почти три недели. Времени становилось все меньше. Йона охранял свою семью как мог, но понимал, что когда-нибудь допустит ошибку. А Юрек Вальтер был из тех, кто умеет ждать.

Йона понимал, что пришедшее от Нолена сообщение означает, что он потерял свою семью. Но сообщение Нолена также означало, что он, Йона, наконец сможет надежно спрятать Сумму и Люми.

И вот Нолен открыл задние дверцы серого автомобиля.

На двух сложенных каталках, под простынями виднелись контуры двух тел — побольше и поменьше.

— Женщина и девочка. Разбились на машине вчера утром. Я их присвоил, — коротко объяснил Нолен, выкатывая носилки из машины. — Их больше не существует. Следов не осталось, я все уничтожил.

Он закряхтел, вытаскивая тела. Металлические колесики каталки скрежетнули об асфальт.

Сдержанно двигаясь, Нолен расстегнул «молнию» на одном мешке.

Йона стиснул зубы и заставил себя заглянуть внутрь.

Глаза молодой женщины были закрыты, лицо — абсолютно спокойное. Грудная клетка раздавлена. Руки, видимо, сломаны в нескольких местах, тазовые кости вывихнуты.

— Машина съехала с моста, — пояснил Нолен своим гнусавым хриплым голосом. — Повреждения на груди и животе оттого, что женщина отстегнула ремень безопасности. Видимо, хотела забрать соску у девочки. Я такое и раньше видел.

Йона посмотрел на женщину. Ни боли, ни страха. Вообще ничего не было на ее лице, что указывало бы на то, что сталось с ее телом.

Когда он перевел взгляд на лицо девочки, глаза наполнились слезами.

Нолен буркнул что-то себе под нос и снова закрыл тела.

— Ну вот, — все так же гнусаво сказал он. — Катарину и Мимми никогда не найдут, никогда не идентифицируют. — Нолен помолчал, потом ворчливо продолжил: — Отец девочки обошел все больницы, искал жену и дочку. Всю ночь. Звонил даже ко мне в отделение, и я поговорил с ним. — Он поджал губы. — Их похоронят как Сумму и Люми… Я подделал зубные карты.

Нолен в последний раз испытующе посмотрел на Йону, но ответа не получил. Они вместе перенесли тела в заранее приготовленную машину.

Глава 189

Странно вести машину, пассажирами которой — два мертвеца. У придорожных канав темной дороги лежали сбитые ежи; с обочины машину блестящими глазами провожал барсук, завороженный светом фар.

Добравшись до ранее облюбованного склона, Йона начал готовить тела. В тишине слышались только его напряженное дыхание, шуршание ткани по обивке сидений и приглушенный стук мертво висящих рук и ног, когда Йона усаживал покойницу на водительское сиденье. Мертвую девочку он устроил в кресле Люми.

Потом он сунулся в машину, снял ее с ручного тормоза и завел мотор. Машина медленно покатилась вниз по склону; Йона шел рядом, время от времени поправляя руль. Машина набирала скорость, ему пришлось побежать. С тяжелым глухим грохотом автомобиль врезался в могучую сосну. Раздался скрежет — ствол дерева глубоко вдавился в железо капота. Женщина вяло повалилась на приборную доску, тело девочки тяжело дернулось в детском кресле.

Йона достал из багажника канистру с бензином и принялся поливать сиденья. Он облил бензином ноги и комбинезон девочки и изувеченное тело женщины.

Стало тяжело дышать.

Надо остановиться, успокоиться. Растревоженное сердце норовило протолкнуться вверх, в горло.

Йона что-то пробормотал и вытащил девочку из кресла. Походил взад-вперед, держа ее на руках, крепко обнял, покачал, пошептал что-то ей на ухо. Потом усадил на колени матери. Молча захлопнул дверцу и выплеснул остатки бензина на машину. Заднее окошко было опущено. Йона бросил на заднее сиденье зажженную спичку.

Огонь, словно голубой ангел смерти, рос внутри машины.

Сквозь стекло Йона различил непостижимо спокойное лицо женщины, волосы которой уже горели.

Машина, охваченная огнем, накрепко застряла у сосны. Языки пламени выли, кричали, рыдали.

Внезапно Йона словно проснулся. Он бросился к машине, чтобы вытащить тела. Дверца обожгла руки, но он сумел открыть ее. Огонь в машине вспыхнул с новой силой. Йона попытался обхватить женщину, ее куртка сильно горела. Худые ноги в джинсах словно подергивались, отбивая такт в языках пламени.

Спаси, папа. Спаси, папа.

Йона понимал, что это неправда, что они мертвые, но все же не выдержал. Он потянулся через огонь и схватил руку девочки.

И тут от жара взорвался бензобак. Йона успел услышать странный треск, после чего у него лопнули барабанные перепонки. Как во сне, он почувствовал, что из носа и из ушей льется кровь, упал навзничь, упал с пустыми руками, почувствовал затылком удар — словно издалека что-то надавило на голову. В раскаленном мозгу что-то взвыло. Перед тем как зрение отключилось, комиссар успел увидеть, как медленно кружатся, опускаясь, огненные чешуйки листьев.

Глава 190

…Йона засмотрелся в иллюминатор и не услышал сообщения о том, что самолет начинает посадку в международном порту Хельсинки.

Двенадцать лет назад он отрезал палец дьяволу, и в наказание его осудили на одиночество. Он дорого заплатил, но все эти годы знал, что с него еще спросится, что наказание слишком мягко, что дьявол просто выжидает, кого еще можно отнять у него. Просто ждет, когда Йона вообразит, что он, дьявол, все забыл и простил.

Йона скорчился, пытаясь восстановить дыхание. Мужчина в соседнем кресле с беспокойством взглянул на него.

По лбу Йоны лился пот.

Это была не мигрень — это было нечто другое, за этим угадывалась непроглядная тьма.

Он остановил серийного убийцу Юрека Вальтера. Ничто не забыто, ничто не сдано в архив.

У него не было выбора, но цена оказалась слишком, непомерно высока.

Непомерно высока.

Руки покрылись гусиной кожей; Йона вцепился в волосы, ногами уперся в пол.

Он собирается разыскать Сумму и Люми. Собирается совершить непростительное. Пока Вальтер думает, что они погибли, — они в безопасности. Как знать, не приведет ли он, Йона, серийного убийцу к своей семье?

Телефон Йона оставил в Стокгольме. Паспорт был фальшивым, а расплачивался он только наличными. Комиссар вылез из такси и прошел два квартала пешком. Наконец он остановился перед дверью дома и попытался рассмотреть что-нибудь в темных окнах.

Комиссар немного подождал, потом ушел подальше в кафе, отдал десять евро за одолженный телефон и позвонил Саге Бауэр.

— Мне нужна помощь, — почти шепотом сказал он.

— Ты знаешь, что тебя все ищут? Тут черт знает что творится…

— Мне надо кое в чем помочь.

— Так? — Голос Саги сразу стал спокойным и сосредоточенным.

— Когда отправишь мне сообщение, обязательно уничтожь всю историю поиска.

— Ладно. — Сага ответила тихо, не раздумывая.

Йона проглотил комок, посмотрел на записку, которую дала ему Роза Бергман, и попросил Сагу проверить, жива ли женщина по имени Лаура Сандин, проживающая в Хельсинки по адресу Лиисанкату, шестнадцать.

— Я могу тебе перезвонить? — спросила Сага.

— Лучше не надо. Ищи, а я подожду на телефоне.

Минуты, которые потянулись следом, были самыми долгими в жизни комиссара. Он рассматривал блестящую пыль на стойке, кофе-машину, следы на деревянном полу, оставленные ножками отодвигаемых стульев.

— Ты здесь? — сказала наконец Сага.

— Здесь, — прошептал он.

— У Лауры Сандин два года назад обнаружили рак печени…

— Дальше, — попросил Йона, чувствуя, что пот льется уже по спине.

— Ну, в прошлом году ее прооперировали. И она… ну…

Сага что-то неразборчиво прошептала.

— Что там? — спросил Йона.

Сага откашлялась и сказала хриплым от напряжения голосом — словно только теперь поняла, что речь идет о чем-то чрезвычайно важном:

— Ее прооперировали еще раз, совсем недавно — на прошлой неделе…

— Она жива?

— Как будто да… Она еще в больнице, — осторожно сказала Сага.

Глава 191

Когда Йона шел по коридору отделения, где лежала Сумма, время как будто замедлилось. Отдаленные звуки — телевизор, разговоры — становились все медленнее и медленнее.

Комиссар тихо открыл дверь палаты и вошел.

Очень худая женщина лежала, отвернувшись к стене.

Окно было занавешено легкой хлопчатобумажной занавеской. Тонкие руки женщины покоились на одеяле. Темные, пропитанные потом тусклые волосы.

Комиссар не знал, спит женщина или нет, но ему нужно было увидеть ее лицо. Он подошел ближе. В палате стояла полная тишина.

Та, которая в другой жизни была Суммой Линной, очень устала. Ее дочь просидела возле нее всю ночь напролет; сейчас девочка спала в комнате для родственников.

Глядя на пробивающийся через занавеску тусклый дневной свет, Сумма думала, что человек беспомощен и одинок. У нее остались кое-какие хорошие воспоминания, в которых она спасалась, когда ей было одиноко и страшно. Когда перед операцией ей дали наркоз, она вызвала в памяти именно эти моменты.

Светлые, светлые ночи, когда она была ребенком.

У них с Йоной родилась дочь; вот малышка хватает Сумму за палец.

Свадьба в летний день; свадебный венец, который ее мать сплела из березовых корней.

Сумма сглотнула, чувствуя, что живет, что ее сердце бьется. Но как страшно умереть и оставить Люми одну на всем белом свете.

Она повернулась, и жгуче заболел шов. Сумма зажмурилась, но снова открыла глаза.

Ей пришлось несколько раз моргнуть. Наконец она поняла, что он получил ее сообщение.

Йона склонился над ней; жена коснулась его лица. Провела рукой по густым светлым волосам.

— Если я умру, позаботься о Люми.

— Обещаю.

— И повидайся с ней, перед тем как уйдешь. Обязательно.

Йона стал гладить ее лицо, зашептал, что она так же красива, как прежде. Сумма улыбнулась ему. Потом он исчез, но Сумме больше не было страшно.

Комната для родственников была обставлена просто. На стене висел телевизор, сосновый стол, заваленный сигаретными пачками, стоял у продавленного дивана.

На диване спала девочка лет пятнадцати. Глаза у нее болели от слез, на щеке отпечатался рисунок полосатой подушки. Вдруг девочка проснулась от странного ощущения. Кто-то укрыл ее одеялом. Туфли оказались снятыми и теперь аккуратно стояли возле дивана.

Кто-то был рядом. Пока она спала, кто-то присел рядом и тихо взял ее руку в свою.

Глава 192

У старого шоссе, между Стокгольмом и Упсалой, стоит Лёвенстрёмская больница. Она построена в начале девятнадцатого века по распоряжению Густава Адольфа Лёвенстрёма, который пытался искупить вину своей семьи. Его брат убил короля Густава Третьего на устроенном в Опере бале-маскараде.

Двадцатитрехлетний Андерс Рённ, худощавый человек с красивым чувственным лицом, недавно сдал экзамены. Сегодня был его первый рабочий день в Лёвенстрёмской больнице.

Когда он входил в просторный холл, тусклое осеннее солнце играло в кронах деревьев.

За современным главным корпусом из темно-красного кирпича стоит темноватое здание, сверху оно напоминает крест с лилиями на концах. В здании размещается большое психиатрическое отделение, которое включает отделение судебной психиатрии и особо охраняемое отделение лечебницы.

На опушке леса стоит бронзовая скульптура — мальчик, играющий на флейте. На плече мальчика сидит птица, и еще одна птица — на широкополой шляпе.

С одной стороны дорожки раскинулся пасторальный пейзаж — луга, спускающиеся к озеру Фюсинген, а по другую сторону дорожки высится пятиметровый забор с колючей проволокой, за которым — тенистое место отдыха с разбросанными вокруг скамеек окурками.

В течение четырнадцати лет в психиатрическое отделение не пускали ни одного посетителя, фотографирование и аудиозапись запрещались.

Андерс Рённ прошагал по бетонным плитам, вошел под подрагивающий от ветра жестяной козырек и последовал дальше, к двери со стеклянными окошечками.

Он почти бесшумно шагал по бежевому пластиковому покрытию, на котором отпечатались следы каталок. Подойдя к лифту, он увидел, что находится на втором этаже.

Первый этаж был ниже уровня земли и включал в себя отделение номер тридцать — закрытый мир судебной психиатрии.

Больничный лифт больше не ходил вниз, но за сливочно-желтой стальной решеткой винтом уходила вниз лестница, ведущая на нулевой этаж. В то самое особо охраняемое отделение, где находился автономный, похожий на бункер изолятор.

Изолятор мог принять не больше трех пациентов, но в последние двенадцать лет там жил всего один человек — постаревший Юрек Вальтер.

Вальтера осудили на принудительное лечение с особыми условиями; когда его доставили в отделение, он так агрессивно вел себя, что пришлось связать его ремнями и ввести лекарство принудительно.

Девять лет назад Вальтеру поставили диагноз «неуточненная шизофрения; хаотическое мышление; повторяющиеся острые психотические состояния с крайне агрессивными эпизодами».

До сего времени это был единственный поставленный Вальтеру диагноз.

— Я вас впущу, — сказала круглолицая женщина со спокойными глазами.

— Спасибо.

— Вы знакомы с пациентом? Юреком Вальтером? — спросила дежурная. Ответа она, кажется, не ждала.

Глава 193

Андерс повесил ключ от решетчатой двери в шкафчик; после этого женщина открыла первую дверь тамбур-шлюза. Андерс вошел, дождался, когда дверь закроется, и после этого подошел к следующей. Услышав сигнал, женщина открыла вторую дверь. Андерс обернулся, помахал ей рукой и зашагал по коридору к ординаторской изолятора.

В кухоньке коренастый мужчина лет пятидесяти, с покатыми плечами и «ежиком» на голове, курил под вентиляцией. Потом щепотью собрал пепел, стряхнул его в мусорное ведро, сунул полсигареты в пакетик, а пакетик убрал во внутренний карман медицинского халата.

— Роланд Брулин, главный врач, — представился мужчина.

— Андерс Рённ.

— Как же вы угодили сюда, в подземелье?

— У меня маленький ребенок, и я хотел найти работу поближе к дому.

— Вы выбрали правильный день, чтобы начать, — улыбнулся Брулин и пошел по коридору, приглушавшему звуки.

Врач достал карточку, подождал, когда щелкнет замок бронированной двери, и с тихом вздохом протащил карточку через считывающее устройство. Брулин дождался, когда Андерс войдет, и тут же отпустил дверь; металл тяжело ударил нового врача в плечо.

— Что я должен знать о пациенте? — спросил Андерс, сморгнув слезы.

Брулин, взмахнув рукой, стал перечислять:

— Не оставаться с ним один на один, не разрешать ему покидать изолятор, не разрешать видеться с другими пациентами, не разрешать принимать посетителей, не разрешать выходить на площадку для отдыха. Также нельзя…

— Никогда? — с сомнением в голосе спросил Андерс. — Вряд ли закон позволяет запирать…

— Вполне позволяет, — резко сказал Брулин.

Андерс тут же почувствовал себя подавленно, однако, помолчав, осторожно спросил:

— А что он такого сделал?

— Он исключительно любезный человек.

— И в чем это проявляется?

Главный врач посмотрел на Андерса. Серое, похожее на подушку лицо вдруг расплылось в улыбке.

— Да вы действительно новичок здесь, — рассмеялся он.

Оба подошли к очередной бронированной двери, и им подмигнула женщина с пирсингом на щеке.

— Возвращайтесь живыми, — коротко сказала она.

— Да вы не беспокойтесь, — понизив голос, сказал Брулин Андерсу. — Вальтер немолодой и спокойный. Не дерется, не кричит. Держится в стороне ото всех, и мы к нему близко не подходим. Но сейчас придется — ребята из ночной смены видели, как он прятал нож под матрасом.

— Да как ему вообще удалось добыть этот нож?

Лоб Брулина покрылся испариной, он провел рукой по лицу, потом вытер ладонь о халат.

— Юрек Вальтер — великий манипулятор… Мы, конечно, проведем внутреннее расследование, но кто знает…

Глава 194

Брулин протащил карточку через очередное считывающее устройство и ввел код. Раздался писк, и щелкнул замок еще одной бронированной двери.

— А зачем ему нож? — Андерс торопливо шагнул через порог. — Если бы он хотел покончить с собой, он бы уже сделал это, верно?

— Может, ему нравятся ножи.

— У него есть склонность к побегам?

— Не сделал ни одной попытки за все эти годы.

Они подошли к шлюзу с решеткой.

— Подождите, — попросил Брулин и вынул коробочку с желтыми берушами.

— Вы говорили — он не кричит.

У Брулина был усталый вид — врач как будто не спал несколько суток. Какое-то время он рассматривал молодого коллегу, потом тяжело вздохнул и очень серьезным голосом стал объяснять:

— Юрек Вальтер обязательно заговорит с вами — совершенно спокойно, наверняка любезно. Но потом, вечером, когда вы поедете домой, вы свернете на встречную полосу, и произойдет лобовое столкновение с какой-нибудь фурой… или вам на глаза попадется реклама магазина «Ерниа», и вы купите топор, а потом навестите детишек в детском саду.

— Я должен испугаться? — улыбнулся Андерс.

— Нет. Но я надеюсь, что вы будете соблюдать осторожность. Я уже заходил к нему, в прошлом году, сразу после Пасхи — он тогда раздобыл ножницы.

— Он же уже старикан?

— Да вы не волнуйтесь, все будет хорошо…

Голос и взгляд Роланда стали слабыми, неверными. Когда врачи вошли в решетчатый шлюз, Брулин остановился и прошептал Андерсу:

— Ведите себя так, будто вам все безразлично, будто все, что вы делаете рядом с ним, — скучные будни, вроде как перестилать простыни в гериатрическом отделении.

— Я попробую.

Расслабленное до этого лицо Брулина стало напряженным, взгляд сделался острым и нервным.

— Мы не говорим, что будем делать. Притворяемся, что пришли сделать ему обычный укол риспердала.

— Но…

— Но вместо этого вкалываем ему повышенную дозу миртазапина, — закончил главный врач.

— Это обязательно?

— Я уже несколько раз делал так… Сначала он приходит в ярость, но очень ненадолго. Потому что потом запускаются двигательные расстройства… Начинается с лица и языка. Он теряет способность связно говорить. Потом валится на пол и лежит на боку. Затем начинаются судороги, почти эпилептический припадок, довольно долгие судороги, после них он становится вялым и сонным, почти отключается… Вот тогда можно будет войти и забрать нож.

— А почему не дать ему снотворное?

— Снотворное было бы лучше, — кивнул Роланд. — Но я предпочитаю придерживаться опробованного препарата.

Они двинулись к отделению, где содержался Юрек Вальтер. Бледный свет сочился сквозь пуленепробиваемое окошко в белой металлической двери с засовом.

Брулин жестом попросил Андерса подождать. Он стал двигаться медленнее, словно крался к логову врага.

Может быть, он боялся какого-то внезапного действия Вальтера.

Не приближаясь к окошку, он взял немного в сторону, но все же успокоился и махнул Андерсу: подходи. Оба встали у окошечка. Андерс увидел светлое, довольно просторное помещение без окон.

Глава 195

В камере изолятора сидел на пластиковом стуле мужчина в синих джинсах и джинсовой куртке. Сидел он согнувшись, упершись локтями в колени. Внезапно он поднял светлые глаза на дверь, и Роланд Брулин отступил.

Юрек Вальтер был гладко выбрит, седые волосы причесаны на косой пробор с челкой. Бледное лицо изборождено глубокими морщинами, сеткой боли.

Брулин отступил, отпер темный шкаф и вынул три стеклянных пузырька с широкими горлышками и алюминиевыми крышечками. Все три содержали желтый порошок. Брулин добавил в каждый пузырек по два миллилитра воды, взболтал, аккуратно встряхнул жидкость так, чтобы порошок растворился, и втянул раствор из всех трех пузырьков в шприц.

Врачи снова подошли к пуленепробиваемому стеклу. Теперь Юрек Вальтер сидел на койке. Брулин сунул в уши беруши и открыл окошечко в двери.

— Юрек Вальтер, — тягуче произнес он, — пора…

Андерс увидел, как человек встает со стула, переводит взгляд на окошечко в двери и приближается, расстегивая рубашку.

— Остановись и сними рубашку, — сказал Брулин, хотя человек в изоляторе уже начал делать именно это.

Вальтер медленно шел вперед.

Брулин захлопнул окошко и быстрым, суетливым движением запер его на засов. Вальтер остановился, расстегнул последнюю пуговицу и снял рубашку. На груди у него виднелись три круглых шрама. Кожа висела на жилистых руках. Роланд снова открыл окошечко, и Вальтер прошел последние метр-два.

— Протяни руку, — велел Брулин; вдохи с какой-то легкой икотой выдавали его страх.

Юрек не смотрел на него, зато заинтересованно рассматривал Андерса.

Через окошечко в двери он протянул врачу свою старую, в пигментных пятнах руку. Три длинных ожога тянулись по внутренней стороне предплечья.

Роланд воткнул иглу в толстую вену и слишком быстро выдавил жидкость. Рука Вальтера дернулась от неожиданности, но он не убирал ее, пока не получил разрешения. Главный врач торопливо запер окошечко и задвинул засов, после чего заглянул в изолятор. Юрек споткнулся о койку. Рывками поднялся. Брулин уронил шприц; шприц покатился по бетонному полу.

Когда оба врача снова подняли глаза на Вальтера, то увидели, что бронестекло запотело с внутренней стороны. Вальтер подышал на него и пальцем написал: ЙОНА.

— Что там? — слабым голосом спросил Андерс.

— Он написал «Йона».

— Йона?

— Что еще за дьявольщина?

Стекло очистилось, и врачи увидели, что Вальтер сидит на койке — неподвижно, словно и не вставал с места.

~

Ларс Кеплер — автор мировых бестселлеров о загадочном красавце комиссаре по имени Йона Линна. За «Гипнотизером», переведенным на четыре десятка языков и блестяще экранизированным, последовал не менее успешный «Контракт Паганини». В романе «Призраки не лгут» Йона Линна расследует жестокие убийства в интернате для девочек-подростков. Чтобы найти преступника, комиссар готов прибегнуть даже к помощи призраков.

С первых же страниц действие захватывает вас и влечет за собой, словно стремительное течение, так что едва удается перевести дух.

DAGENS NYHETER

Это настоящий сюжетный слалом на предельной скорости. Невозможно притормозить ни на миг, пока не домчишься до конца.

SKANSKA DAGBLADET

Когда вы с колотящимся сердцем закроете книгу, вам захочется выучить шведский, чтобы прочесть следующий детектив Кеплера, не дожидаясь, пока выйдет перевод.

WWW.BOOKREPORTER.COM

Этот леденящий душу роман — один из лучших триллеров года.

LE FIGARO