Ирина Винер: Я – никто. Автобиография легендарного тренера

Во внутреннем оформлении книги использованы фотографии и иллюстрации:

© Владимир Веленгурин / Комсомольская правда; © Олег Наумов; © Станислав Сильянов; © Валерий Шарифулин / ТАСС / Legion-Media; © Алексей Куденко / РИА Новости; © Владимир Песня / РИА Новости; © Imago / Legion-Media; репродукции картин А.Е.Винера и фото из личного архива автора.

© Винер И.А., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Эту книгу придумала Алина. Моя ученица. Мой ребенок.

Позвонила, сказала, смеясь:

– Есть идея, Ирина Александровна.

– Идея? Что за идея? – спросила я.

– Подарок хочу вам сделать. Самый лучший. На день рождения. Не на этот, на следующий.

– Ты придешь, вот и лучший подарок.

– Спасибо, – ответила Алина. – Спасибо, но нет. Буду у вас завтра и все объясню.

Алина Кабаева:

Вошла в зал и сразу услышала Ирину Александровну.

– Эй, тренеры! – произнесла она так громко, что замерли все четыре ковра. – Посмотрите на эту Зайцеву, которую привезли! Она медленно, но верно худеет. Выходной не выходной, все время вес идет вниз. А у наших красавиц некоторых… Вот ты чего поправляешься? Тоже мне королева нашлась! Я помалкиваю, а она прибавляет каждый день. Чтоб в столовую не заходила! А ты? Квадрат! Думаешь, оставлю тебя такую? Нет! Бросок подработают девочки новые, и поменяю. Поменяю вас, коров здоровых!

Эхо, тишина и снова шум тренировки. Ирина Александровна направляется мне навстречу, видит идущую к выходу девочку, подзывает к себе и делает замечание в своей неповторимой манере, незабываемой и хорошо мне знакомой:

– Куда собралась?! Ни спасибо, ничего не сказала. Еще раз повторится, забуду, как тебя зовут. Надо всегда уходить с площадки и говорить спасибо! Хореографу – спасибо! Тренеру – спасибо! Уборщице – спасибо! Врачу – спасибо! Господу Богу – спасибо! Без конца спасибо надо говорить! Свободна!

Настает мой черед.

– И с какой же ты идеей? – Ирина Александровна обнимает и целует меня. Я счастлива и знаю – нашей встречей счастлива и она. Перехожу к делу.

– Идея проста. Вы расскажете о своем детстве, юности, поступках, любви и работе с нами – вашими детьми. Мы расскажем о вас. Вы огромная часть нашей жизни, мы – жизни вашей.

Получится книга. Книга, которая нужна людям. Детям, родителям, тренерам. Поверьте, Ирина Александровна, и, пожалуйста, соглашайтесь. Разумеется, рассказы тех, кто в составе сборной России на ковре никогда не выступал, но знает вас хорошо, в книгу мы тоже включим.

Диктофон стал моим спутником. Помощники расшифровывали речь, я читала, дополняла, уточняла.

1

Перед соревнованиями я забираю все телефоны и все компьютеры. Если Олимпийские игры – за три недели, чемпионат мира – за десять дней. Дети смиряются, и правильно. Знают, делается это для их же блага. Сначала шумели, а потом поняли, что так спокойнее. Спать ляжешь вовремя, выспишься, в зал придешь полная сил. Уговоры типа «сон для слабаков» на меня не действуют. Дисциплина – главное. Не соблюдать режим – преступление. Тот, кто преступление совершает, должен отвечать.

Я могу отстранить любую. Мне не трудно. Убираю даже самые первые номера. Объясняю и детям, и тренерам: «Вы мне кто? Сестры, подруги, знакомые? Я сама себе не сестра, не подруга, не знакомая. Сама себе я – никто. Я проводник. Мне идет информация Оттуда, я повторяю. Не слушаете меня, значит, Небесную канцелярию не слушаете. Будете получать травмы, болезни, неприятности. Канцелярия говорит мне, а я – каждой из вас: “Ты получила программу? Выполняешь? Не выполняешь, я тебе подскажу. И еще раз подскажу. И еще. А потом тебя накажут. Поломаешь ногу, руку, шею. Будешь сидеть и смотреть по телевизору, как выступают другие там, где ты сама могла выступать”». Мне говорят: «Вы – ворона, Ирина Александровна, вы накаркаете». А я не каркаю, я информацию передаю.

Дети не любят тех, кто заискивает перед ними, гладит по головке: «Ты моя кошечка, ты моя умница», а результата нет. Презирают таких тренеров, уходят от них. Я никогда не сюсюкаю. В ложке меда утопить легче, чем в бочке дегтя. Все время напоминаю: «Бояться надо не тех, кто ругает, а тех, кто хвалит. Нужно подумать, заслужил ты это или нет». Я незаслуженно никогда не похвалю. Никогда на плохое не скажу хорошее. И на хорошее не скажу плохое. Дети быстро распознают ложь и фальшь и прекрасно разбираются, кто есть кто. Могут не подать вида, но доверять перестанут. А залог успеха в том, что ребенок должен тренеру верить.

Я не говорю «гимнастки». Дети. Другого слова у меня нет. Они с детства рядом со мной и видят меня чаще, чем своих собственных родителей. Я лучше их чувствую, потому что провожу с ними больше времени и вникаю во все их жизненные проблемы. Я в ответе за них и считаю своими родными детьми.

Кто-то думает, что я их подавляю. Нет. Подчиняю порядку и правилам. Моя жесткость и мой диктат обусловлены тем, что Бог дал каждой из них колоссальный талант. А талант надо отработать.

У них есть все: огромный состав специалистов, который за ними ухаживает, питание, зал. Такие условия создает для них страна. И они должны платить за это своими победами. «Как вы смеете не трудиться? – спрашиваю я. – Люди голодают, а вы здесь жируете, не тренируетесь так, как нужно. Подводите тренера, родителей, флаг! Государство за каждую из вас платит в день столько, сколько многие зарабатывают за месяц. Когда у вас в жизни случится, к сожалению, что-то неприятное, будете говорить: “За что?” А вы вспомните, как не делали то, что положено, как крутили носами».

Дети на строгость не обижаются. Наоборот. Самой первой знаменитой моей ученице Венере Зариповой устраивали темные из-за того, что с ней я работала больше и жестче, чем с другими. Ревновали. «Вы же не любите, когда ругают», – сказала однажды им я и услышала: «Ругайте, кричите на нас. Пожалуйста, мы готовы».

Перед Олимпиадой в Рио-де-Жанейро я очень жестко разговаривала с тренерами, серьезно с ними конфликтовала. Программу Риты Мамун они начали упрощать. Подстраховывались, хотели, чтоб делала она только то, за что судьи баллы засчитают. А то, что связано с красотой, с образом, их не особенно волновало. Каждый день бочку катила, чтобы поняли: трусом быть нельзя. Страх – самое плохое. Чувство, которое не дает преодолеть себя. Страх – это когда поджала хвост. Должна была распушить, а поджала. Вышла, но боялась.

– Три труса! Тренер – трус, хореограф – трус, гимнастка – трус, – говорила я. – С тремя трусами можно на Олимпиаду пробиться? Можно Олимпиаду выиграть?

– Ой, Ирина Александровна, для Риты это слишком сложно, а если получаться не будет, а если уронит предмет?

– Пошли вон! Думаете, мне не страшно?

2

Есть такие стихи:

Иногда я переливаю свои слова в свинец и этим свинцом своих воспитанниц расстреливаю.

Моя первая олимпийская чемпионка Юлия Барсукова на вопрос: «А Ирина Александровна на вас кричит?» – ответила: «Да, кричит. Если выпросишь».

Одна за сутки на килограмм поправилась. Захожу в ее комнату – банка «Нутеллы» пустая стоит. Банку она взяла и сожрала. Говорю: «Бери билет, освобождай территорию. Твое место на дискотеке!»

Я не люблю слез и знаю, что слезы человека унижают, расслабляют, выбивают из колеи. Очень трудно вернуться к исходному состоянию, если ты расплакалась, разрыдалась, тем более разыстерилась. Слезы допустимы только на пьедестале, когда поднимается флаг и звучит гимн. В остальных случаях это признак слабости.

Маргарита Мамун:

На тренировке перед первым моим чемпионатом Европы я не могла сделать ленту. С девяти утра работала. Мяч, обруч и булавы – нормально, четвертый вид – лента – никак не идет. Там, ближе к концу упражнения, был бросок, который требовал большой силы, а меня в лучшем случае хватало только до середины. Но не буду же говорить, что устала. Отвернусь, слезинку пущу и снова пытаюсь сделать.

Ирина Александровна понимала, что кошмар, что восемь вечера уже, но стояла на своем: «Или делаешь, или на чемпионат не едешь». Я не обедала, не полдничала, не ужинала. Врачи подносили витаминки всякие разные. В итоге сделала. «Видишь, – говорит, – получилось. А думала, что не можешь».

Яна Кудрявцева:

История, когда Ирина Александровна на меня и Риту Мамун кричала очень сильно, была на чемпионате мира в Киеве, в 2013 году. Женя Канаева с Дарьей Дмитриевой закончили выступать, поехали мы, новое поколение.

Вроде нормально все шло, ковер опробовали[2], тренировались. Ирина Александровна не паниковала, хотя представляю, какое у нее в душе неспокойствие было. Справимся мы – не справимся, подведем – не подведем.

Пригласила на завтрак. Ели сырники. Она такая добрая-предобрая, говорит: «Как приятно, когда дети худенькие кушают. Я вам никогда ничего не скажу, потому что проблем с весом у вас нет».

Вечером начали выступать и как-то не суперхорошо выступали. Ирина Александровна орала так, что волонтеры разбежались. Вообще все люди разбежались. А утром говорила: «Ешьте-ешьте, мои худенькие девочки».

На следующем чемпионате на рыбу пригласила. Мы отказались сразу. Испытывала, наверное, нас.

Люди, которые хотят быть настоящими, должны чем-то жертвовать. Жертва дает возможность понять, что ты сильный, ты можешь, у тебя получится. Чтобы быть в когорте тех, на кого равняются, надо много трудиться, а значит, преодолевать себя. Преодолевать даже тогда, когда голос внутри говорит: «Преодолеешь, конечно, но зачем же прямо сейчас?»

Яна Кудрявцева:

Своей энергетикой Ирина Александровна воздействует на само пространство и на всех, кто в этом пространстве находится. Когда в зал входит женщина, скидывает шубу, за ней шубу кто-то из сопровождающих подбирает, это, согласитесь, впечатляет.

Таков ее статус. И у меня была суперответственность – работать с таким человеком.

Помню, как первый раз оказалась в Новогорске, как тряслись мои ноги, и прям страх какой-то вселяла эта женщина своей легендарностью. Со всеми так было. Соврут, если скажут, что по-другому.

Дина Аверина:

В зале никого: зима, декабрь и грипп какой-то. Все заболели. А мы с Аришей только приехали в Новогорск. Ирина Александровна входит, видит, что ни души больше нет, говорит: «Ну, давайте буду вас тренировать». Мы обрадовались: «Вау, круто!» Смотрели дома видео, как она это делает, мечтали, что окажемся у нее.

Арина Аверина:

Первое время я очень боялась. Двигалась в тысячу раз быстрее, когда Ирина Александровна приходила. На самом дальнем ковре занималась, лишь бы она не увидела меня. Даже музыку не включала. Мало ли услышит, повернется в мою сторону, заметит ошибку и выгонит.

Марина Николаева:

У Винер надо много трудиться и, что бы ни происходило, оставаться в зале до конца. Она предупреждает: «Если выгоняю, сержусь, говорю: “Вон из зала!”, ты не должна это буквально понимать. Отойди в уголочек и продолжай работать».

Маргарита Мамун:

В четырнадцать лет я приехала в Новогорск. Знала, что Винер строгая очень, переживала.

Когда она в зал вошла, ощущение было такое, что, трудно сравнение подобрать, будто ледяная королева явилась. Все затихли. Я тренировалась в сторонке. Она посмотрела, сказала: «Красивая. И прыгаешь хорошо». Улыбнулась, расположила к себе.

Образ ледяной королевы Ирина Александровна создает для всех, но для нас она покровительница, которой мы доверяем, которая приручила нас.

3

Любовь к спорту привил мне отец. Через нелюбовь. Стойки, шпагаты и мостики давались мне со слезами. В детстве я часто болела. Простуды, ангины. Отец принялся закаливать меня. Приучил к обливаниям, обтираниям. Выгонял на снег, к ужасу бабушки и дедушки. Из больного ребенка сделал здорового.

Папа родился на Украине, в Кривом Роге, в простой семье. Его мать вышла замуж во второй раз и отправила сына к своим родителям в Полтаву. Папу вырастил дед. Крепкий, очень своеобразный мужик: еврей, а кушал сало, не был религиозным.

Папа занимался спортивной гимнастикой и рисованием. С началом Великой Отечественной войны ушел на фронт.

У него было две раны на левой руке. Эти раны не заживали. Он не любил вспоминать войну, но рассказывал мне, как три дня их часть форсировала Днепр в районе Киева. У них был только сахар, и все три дня они питались этим сахаром и пили воду из реки. Потом его ранило.

Мама встретила папу, когда он был на лечении в госпитале в Самарканде. Познакомились на танцах в Доме офицеров. Папа вызвался проводить и весь путь до маминого дома пел – арии из репертуара Карузо. Голос был сильный, мама влюбилась.

После знакомства отец отправился учиться в Ленинград, в Академию художеств. Ни письма, никакой весточки не присылал. В Ленинграде жили мамины тетки, он с ними общался. От них стало известно, что папа куда-то поехал. Зашел перед отъездом, объявил: «Мне здесь преподавателей нет». У него было свое видение искусства.

Мама стала разыскивать его с помощью нашего родственника-генерала. Генерал говорил: «Прекрасные офицеры у меня! Я тебе таких женихов дам!» Мама была красивая, могла выбирать, но каждый раз отвечала: «Нет!» Мамочка моя! Если любит, то навсегда! Если ненавидит, тоже навсегда. Генерал дал задание, и скоро в вагон поезда, в котором ехал отец, вошел военный: «Винер есть?!» Отец испугался, время было не самое лучшее. Его сняли с поезда и доставили в Самарканд.

Поженились мама и папа в сорок шестом. Их первый ребенок, сын, умер при родах. Еще через год родилась я, а через одиннадцать лет – мой брат Борис.

Когда мне было три месяца, папа решил переехать в Ташкент, столицу Узбекистана. Хотел в Москву, но мама работала и без помощи своих родителей обойтись не могла. Оставлять меня приходилось чуть ли не на весь день.

В Ташкенте папа купил старенький домик. Лет десять мы прожили в нем, ждали, пока художникам дадут участки земли. Дождались и начали строить дом с мастерской. Папа считал, что художник без мастерской – не художник.

Строительством в основном занималась мама. Доставала материалы, договаривалась с каменщиками, плотниками, малярами. И еще работала сверхурочно. Стройка требовала вложений. Дом получился большой: три комнаты и мастерская с окнами от пола до потолка. Над крышей отец сделал надстройку, которую соседи прозвали голубятней. Через «голубятню» солнечный свет приходил в мастерскую рассеянным, мягким.

Во дворе папа посадил орех, персик, яблони, сирень и розы. Устроил виноградник. С трех сторон вдоль забора стояли вишневые деревья. Весной все было белое, красивое.

В обязательном порядке папа привлекал меня к «сельхозработам». Я должна была полоть наш маленький огород, подвязывать помидоры, ухаживать за клубникой и кормить кур. Мне это не нравилось. Сопротивлялась, но делала.

Никогда отец не писал портретов чиновников. Только народ. Чабанов в высокогорных кишлаках, шахтеров, сталеваров, работниц шелкомотальных фабрик, хлопкоробов, строителей, председателей колхозов, сельских учителей и врачей. Ислам не разрешает изображать лиц, но отец написал много портретов. И мужчины, и женщины позировали ему. Он был у них свой человек.

Всю жизнь папа прожил среди простых людей. Потребности его были самые скромные: сухая лепешка, горячая вода с двумя веточками чая. Такая жизнь ему нравилась. Его уходы, отъезды длились месяцами, годами. Когда мама говорила, что хоть преподавателем надо пойти в институт или училище, он возражал: «Ты хочешь кандалы надеть на меня!» Маме было очень тяжело. Она шумела, открывала чемодан отца, поливала вещи водой. Он выжимал, складывал заново и уезжал.

У меня есть портрет совсем маленькой девочки, набросок, можно сказать. Два портрета мамы, тоже незавершенных. А портрета брата нет. Папа нас не писал, потому что был влюблен в народ.

И я не занималась своим сыном так, как занимаются другие. Он был сын сборной команды. Такая судьба. У каждого своя «дорога в дюнах».

Благодаря труду папа стал хорошим художником. Мечтаю построить в Ташкенте его галерею. Часть произведений лежит в хранилищах, часть украшает мой дом, а что-то уже не отыскать. Бесследно исчезла картина «Фрукты на снегу». Помню, как отец написал ее. Ноябрь, плодородная теплая осень, и вдруг пошел снег. Огромные виноградные гроздья в нашем дворе под белыми хлопьями…

Папа экономил на всем, но на книги об искусстве денег не жалел. Микеланджело, Рембрандт, натюрморты голландцев, эскизы и чертежи Леонардо известны мне с самых ранних лет. Если я задавала вопросы, он объяснял, учил меня.

Мама работала постоянно. Вела прием в поликлинике, дежурила и оперировала в больнице, заведовала подростковым кабинетом. Всегда на нескольких ставках. Она бесконечно любила семью, а отец бесконечно любил искусство.

4

Бабушка и дедушка с маминой стороны жили с нами. Никогда не говорили они на повышенных тонах, никогда не было в их речи грубого слова. «Беллочка, ну что ты, в самом деле?» – мог воскликнуть дедушка и слышал в ответ: «Зиновий, ты ничего не понимаешь!» Всё! До большего «накала страстей» дело не доходило. С первого дня и до последнего они любили друг друга. Не то что уважали или привыкли. Любили! Они были два ангела, которых я видела воочию, два человека, вместе идущие земным путем, – непростым, как у всех, и счастливым, как у немногих.

Бабушка говорила: «Я прожила сказочную жизнь». А что у нее была за жизнь? Война империалистическая – четырнадцатого года, революция в семнадцатом, Гражданская война, потом Великая Отечественная, тяжелое послевоенное время. Но сделала свое дело любовь.

Бабушка родилась на Украине, в богатой семье. Ее отец, Савелий Розин, купец первой гильдии, строил мосты через Днепр. Мать, Ита Розина, была, как принято говорить сегодня, домохозяйка. Все семь их детей – сын и шесть дочерей – получили самое лучшее образование. Девочки считались завидными невестами. Женихов было хоть отбавляй, все обеспеченные, с капиталом. Выбирай и выходи. Нет, к неудовольствию родителей, бабушка полюбила скрипача, очень бедного и очень красивого, выпускника знаменитой одесской школы профессора Столярского. Вместе с братом он снимал комнатку на чердаке дома, принадлежавшего бабушкиной семье.

Когда и как состоялось знакомство, история умалчивает, но о принятом решении бабушка объявила твердо, на уговоры не поддалась и своего добилась. Хотя в то время, если девушка из состоятельной семьи выходила замуж за музыканта – все равно что за сапожника или портного выходила.

Родились дочери Валентина и Зоя, моя тетя и моя мама. В доме было два рояля, чтобы ни споров, ни ссор, кому когда заниматься, не возникало. После работы дедушка играл на скрипке, Валечка и Зоечка ему аккомпанировали. Дружба и любовь царили в семье.

В сорок первом началась война. Бабушка вспоминала, как город бомбили, как собирались в эвакуацию. Дедушка сомневался, надо ли уезжать. Кто-то распускал слухи, что немцы не так уж страшны и жизнь в оккупации будет более или менее сносной. Но бабушка настояла.

Купили коня со странным именем Копчик, телегу, погрузили самое необходимое, тронулись в путь. Ночевали в полях, деревнях. День за днем, верста за верстой уходили от передовых частей наступающей немецкой армии, прятались от десанта. Добрались до Дагестана, попрощались с Копчиком, сели в поезд и отправились в спасительную Азию, в Узбекистан.

Оказались в Самарканде, обустроились и смогли дать дочерям возможность окончить дневное отделение медицинского института. Мама говорила, что учебников не было, и студенты записывали за преподавателями каждое слово. Лекции читали лучшие умы своего времени – профессора, эвакуированные из Ленинграда, Киева, Москвы. Конспекты получались похожими на романы, настолько интересно было по ним учить медицину.

Тетя и мама стали врачами, а бабушка и дедушка, когда родилась я, занялись уже моим воспитанием. Если на последней странице тетради я допускала ошибку, заставляли переписывать всю тетрадь. Делами по дому не отвлекали. Я должна была учиться, учиться и учиться. Читать, запоминать, пересказывать. В три с половиной года знала наизусть «Песнь о вещем Олеге». В четырнадцать – первые главы «Евгения Онегина». Бабушка окончила Высшие женские курсы в Киеве, уровень которых по праву сравнивали с университетским. Требования ко мне были соответствующие.

В музеи и на спектакли водили почти каждые выходные. Одно из ярких воспоминаний детства – Большой театр Узбекистана имени Алишера Навои. Не только потому, что постановки поражали меня своим масштабом. Фойе было украшено резьбой по ганчу[3] на зеркале, знаменитым восточным декором. Я вела пальчиком по узору и думала: «Как красиво!» Лет пять мне было, наверное.

С третьего класса посещала балетный кружок во Дворце пионеров и через два года была принята в Ташкентское хореографическое училище. Как ни странно, бабушка этому не обрадовалась, сказала: «Балерин в семье не будет. Артист – это не профессия». Хотя замужем была за музыкантом и в том, что брак ее – счастье абсолютное, не усомнилась ни разу. Что плохого в профессии артиста, я не знала и знать не могла, а выяснять не стала. Мое доверие к бабушке не имело границ.

5

С художественной гимнастикой я познакомилась, когда занималась в балетном кружке и получила задание подготовить к Новому году «танец пантеры». Танец не классический, но, по мнению педагогов, подходящий для городской елки как нельзя лучше. За помощью в постановке обратились в секцию художественной гимнастики, куда и направили меня на несколько занятий. Занятия понравились, бабушка дала понять, что к спорту относится благосклонно, и, несмотря на прощание с балетом, танец и музыка в моей жизни остались.

Первые тренировки проходили в школьном коридоре, доски которого блестели от того, что их протирали керосином: боролись с древесным жучком. Предметы мы высоко не подбрасывали, не позволял потолок. Фортепиано не было. Тренер считала: «Раз-два-три, два-два-три, три-два-три, четыре-два-три». Такой был счет удивительный.

К числу популярных видов спорта художественная гимнастика не относилась, но Советский Союз старался ее развивать. Первый мой тренер, Лилия Юрьевна Петрова, была из Ленинграда. По комсомольской линии ее направили в Узбекистан. Она научила меня «танцу пантеры», разглядела мои способности и довольно быстро прихватила в сборную команду. Я стала тренироваться со взрослыми гимнастками.

Потом приехала Элеонора Анатольевна Сумарокова – многократная чемпионка Ленинграда, специалист высочайшего класса и тоже представительница настоящей питерской школы. Она приучила меня к выразительности, к элементам, которые выразительность подчеркивают, к работе телом – волнам и взмахам. Мне повезло, что я была ее ученица.

Тренировались на полу волейбольного зала. Ковры появились позже и не такие, какие мы видим сейчас, упругие, амортизирующие, – но все-таки не так убивались.

Как ни странно, в нашу программу входили прыжки через планку. Самым трудным считался прыжок «щучка»: оттолкнувшись от мостика, надо было сложиться вперед – сделать складку, – выпрямиться в прогиб и приземлиться.

Кроме предметов, которые есть сегодня, был газовый шарф: его переводили из стороны в сторону, подбрасывали, ловили за края. Были вымпелы – разноцветные флажки на металлических держателях, которые крутили, делали «мельницы». От вымпелов пошли булавы. Было упражнение без предмета – очень женственное – и упражнение с двумя лентами – эффектное, сложное.

Я трижды становилась чемпионкой Узбекистана. На всесоюзных соревнованиях высоких мест не занимала, но когда выступала, все бежали смотреть. Говорили: «Винер выступает! Станцует что-нибудь интересное!» И под «Чардаш» Монти я танцевала, и под романс Рубинштейна «Ночь».

6

Борис Винер:

Ира была девочка потрясающей красоты. Умница, отличница и очень хорошая сестра. Многому меня научила. Например, любить поэзию, выразительно читать стихи, понимать смысл произведений великих писателей.

У нас была большая библиотека. Папа собирал книги, и мы ходили отмечаться по утрам и вечерам, чтобы получить какое-то многотомное издание, стояли в долгих очередях.

Первым в моем перечне авторов был Пушкин. Любила и прозу его, и стихи. Не раз перечитывала «Дубровского», «Метель», «Пиковую даму», «Сказку о рыбаке и рыбке», «Бахчисарайский фонтан». Очень нравился Золя. «Ругон-Маккаров» я прочла в седьмом и восьмом классах. Следила за тем, как переходили пороки из поколения в поколение, из романа в роман, и как эти пороки проявлялись в каждом из героев. Любила Чехова, Лондона, Мопассана, Некрасова, Крылова, Алексея Толстого, особенно роман «Аэлита», и сочинения Льва Толстого, его «Анна Каренина» поразила меня.

Учителя в моей школе были прекрасные. Многие из них оказались в Ташкенте в эвакуации. Запоминающиеся личности. Один восклицал: «Кто же кого придумал? Человек номенклатуру или номенклатура человека?» Другой, весьма пожилой, преподававший историю Древнего мира, прослезился, когда говорил о падении греческой цивилизации, так жаль ему было греков. Учительница русского языка не только объясняла правила, но и открывала нам мир, требуя вслушиваться в звучание слов, вдумываться в их происхождение и взаимосвязь. Сказала, что имя Иван происходит от еврейского Иоанн. Об Иоанне Крестителе, разумеется, промолчала – уволили бы, по понятным причинам, в тот же день.

Был ансамбль, который создали два красавчика из класса постарше. Как только начиналась перемена, они прибегали ко мне. Я была их идейным вдохновителем, хотя музыке не училась никогда. Консультировала по части репертуара и организовывала выступления. Все школы в окру2ге стремились заполучить моих музыкантов на танцевальные вечера.

Как и все дети в Узбекистане, с восьмого класса уезжала на хлопок. На три месяца, с сентября. Ехала с радостью, возвращалась тоже с радостью: уборка хлопка – дело нелегкое. Нам давали фартук-мешок, мы надевали его на шею, завязывали на пояснице и отправлялись за «белым золотом» в казавшиеся бескрайними поля.

На ночлег возвращались уставшие, но спать не торопились, устраивали себе приключения. Помню, что на спор подходила к цепной собаке, которая могла меня разорвать, шла навстречу машине, несущейся в темноте с зажженными фарами по проселочной дороге, – машина приближалась, а я все равно шла.

И детство, и юность мои прошли в Ташкенте, щедром, теплом, интернациональном.

Застала время, когда некоторые женщины ходили в парандже. Застала примус. Очень интересный аппарат. Специальной иголкой прочищали отверстие, из которого вырывалось пламя. На примусе мы готовили еду. Заливали керосин, поджигали.

Я росла среди тех, кто в годы войны дал кров незнакомым настрадавшимся людям. Гостеприимство и доброе отношение к обездоленным – в крови у узбекского народа. Узбеки приютили сотни тысяч беженцев, усыновили десятки тысяч осиротевших детей.

В начале шестидесятых на экраны Советского Союза вышел фильм «Ты не сирота», основанный на подлинной истории семьи, принявшей четырнадцать мальчиков и девочек. Пересматриваю его до сих пор. Вспоминаю своих друзей, росших в приемных семьях, вспоминаю их родителей – любящих и любимых.

Съемки проходили в Ташкенте, я хотела сыграть и участвовала в пробах, к которым готовилась не один день. Выбрала стихотворение Некрасова «Плач детей», репетировала, волновалась. Была утверждена на роль, но письмо с приглашением от меня скрыли. Стезя актрисы оставалась запретной.

Были летние кинотеатры. Перед вечерним сеансом выступала певица, под пианино или оркестр небольшой. Очень здорово, из Москвы это пришло. Два фильма мне особенно врезались в память: «Ханка», названный по имени женщины, погибшей из-за любви, и «Илья Муромец», в котором хана играл узбекский артист Шукур Бурханов – красивый, сильный. Единственный портрет артиста, который написал мой отец, был портрет Бурханова.

Очень понравились «Тихий Дон» Сергея Герасимова с Элиной Быстрицкой и «Война и мир» с Одри Хепбёрн, сыгравшей именно ту Наташу, которую я себе представляла. Постановка «Войны и мира» Сергея Бондарчука мне по душе не пришлась, в отличие от его же «Судьбы человека».

В семнадцать лет играла в школьном театре, все еще хотела стать актрисой. Узнала, что Герасимов набирает курс во ВГИК, начала готовиться, но оказалось, что экзамены состоятся раньше, чем я окончу школу, – на целый год.

Училась блестяще, шла на золотую медаль, а поступать по решению семейного совета должна была в медицинский институт. Работала прачкой в двух заводских санчастях, набирала стаж, чтобы идти вне конкурса, даже если медаль не дадут.

Литературу, историю и русский язык я любила. С геометрией, алгеброй, физикой справлялась – заставляла себя, но справлялась. Сложность была с узбекским языком, и не потому, что я ленилась. Однажды учитель узбекского, диктуя нам для перевода текст, произнес: «Вокруг пионерского лагеря протекала большая речушка». Говорю ему: «Суффиксы – ушк- и – юшк- уменьшительно-ласкательные. Речушка не может быть большой». Он усмехнулся: «А, вот так вот? Понятно». Обиделся. Предупредил экзаменационную комиссию: «Если Винер поставите пятерку, буду жаловаться в высшие инстанции». Поставили четверку, и я получила серебряную медаль.

Вне конкурса идти не могла, должна была сдать один экзамен, по профилирующему предмету, но только на пять. Профилирующим была химия. Сдала на четыре. Готовиться еще к трем экзаменам не захотела. Диплом и медаль отнесла в институт физкультуры. Медаль в приемной комиссии разглядывали долго и с явным интересом. Медалисты к ним не шли. Меня зачислили.

Борис Винер:

Проследить за экзаменами сестры родители не смогли. В то лето они повезли меня к морю, в Гурзуф.

Мама негодовала. Она хотела, чтобы дочь была образованная, с дипломом медицинского института.

На третьем курсе поехала в Москву узнать, что нужно для поступления в аспирантуру. Родители считали, что я обязательно должна стать кандидатом наук, а в какой области знания, не так уже и важно. Мне рекомендовали подготовить исследовательскую работу. Вернулась в Ташкент, перешла на заочное отделение, набрала экспериментальную группу и стала замерять детям пульс, определять зависимость частоты сердцебиения от нагрузки. Ползанятия командовала: «Присесть-встать! Присесть-встать!» Но увидела, какие дети талантливые, как слушают музыку, как искренне стараются. Поняла, что теория и диссертация – ерунда в сравнении с тем, что они могут делать. «Суха, мой друг, теория везде, а древо жизни пышно зеленеет!»[4] – стала тренером.

7

Я очень хотела девочку. И до сих пор вижу эту девочку. Голубые глаза, кудрявые волосы до плеч, синее платье, белый кружевной воротник. Мечтала, что она будет со мной в зале.

Родился сын. Сказала: «Сын?! Не нужен мне сын. Не стану фигуру из-за мальчика портить». А он как-то это услышал, младенец, и отвернулся от груди, когда его принесли. Я расстроилась ужасно. Подумала, что знать он меня не захочет и кушать то, что ему кушать положено, не станет. Так поняла, что я мама, а мальчик или девочка у меня, не имеет никакого значения.

Вышла замуж сразу после института. Все вокруг были тупые. Ни литературы не знали, ни музыки. Ничего не знали, что знала я. Но надо было выйти когда-нибудь. Он был тренер волейбольной команды. Начинал шуметь, что ребенок маленький, а я на работу хожу. Один раз дверь закрыл. Я взяла телефон и как звезданула! Хорошо, не попала в голову. Телефон разбился на кусочки. Ушла. В одном, как говорится, галстуке. И с сыном.

Я смелая, Лев по гороскопу. В восемнадцать лет мне попалась книга «Рожденная свободной» знаменитой натуралистки Джой Адамсон. Она жила среди львов, наблюдала за ними и пришла к выводу, что львы очень свободолюбивы. Я провела параллель и поняла, что тоже свободолюбива, но главное – рождена свободной. Никогда не позволю, чтобы мной кто-то управлял, и не стану делать того, что противоречит моим принципам.

Антон Винер:

Ирина Александровна всегда жестко реагирует на попытки ограничить ее свободу. Мы именно ушли, не пришлось даже куда-то ехать. В двухстах метрах был девятиэтажный дом, где в однокомнатной квартире жила мамина бабушка.

Первый дизайнерский опыт Ирины Александровны состоялся в той квартире. Она сделала очень креативный ремонт. Лоджию, которая выходила на улицу, застеклила и превратила в спальню. Стену украсила фотографиями из модных журналов, ты как будто оказывался в обществе моделей семидесятых годов, это было круто. Вторая лоджия, тоже застекленная и оформленная мамой, выходила в сад, в ней стояли мои кровать и письменный стол. Площадь каждой из лоджий была метров семь, комнаты – метров восемнадцать.

Я много работала. До восьми лет Антона воспитывала моя бабушка. Все лучшее, что в нем есть, от нее. Когда бабушки не стало, за ним ухаживала наша соседка, тетя Таня. Варила ему украинский борщ, укладывала спать. Тетя Таня была очень близким нам человеком.

Антон Винер:

Ирину Александровну я видел редко. Моменты, когда мама приезжала домой, были для меня моментами абсолютного счастья. Я страдал во время ее командировок, плакал, рыдал. Тетя Таня успокаивала, собирала в школу, кормила.

Учиться я не любил и ходил отнюдь не на каждый урок. К тому же рядом был знаменитый ташкентский Алайский базар. Я частенько выбирал базар. Или какой-нибудь фильм в кинотеатре. Часами мог находиться в магазине фототоваров. Когда Ирина Александровна заглядывала в школу, а это случалось, если я забывал оставить ключи, она обнаруживала, что меня там нет. Ей говорили: «Антон уже две недели болеет». Много раз писал обещание директору, что исправлюсь.

За пропуск занятий мама ругала. Но если я прогуливал тренировку, могла дать мне по уху. Тогда Ирина Александровна была намного жестче, чем сейчас, – юная, активная. Если кто-то делал что-то не так, применяла физическую силу. Поэтому тренировки я не пропускал, и спорт сделал меня нормальным человеком.

Теннис, футбол, плавание, куда только я не гоняла сына. Тренер, способный его увлечь, никак не попадался. Но однажды с классом Антон пришел на стадион и встретил того, кто был ему нужен. Занялся легкой атлетикой, бегом на средние и длинные дистанции. Понял, что такое нагрузки, что такое спорт, победы и поражения. Стал совершенно по-другому относиться к жизни. Вырос в неплохого парня.

У Антона три сына и дочь.

8

Наталья Дунаева:

Мы познакомились в Ташкенте, в школе, где я вела занятия по лечебной физкультуре, а совсем еще молодая Ирина Александровна тренировала своих первых детей. Мы подружились. Я следила за здоровьем девочек, делала массаж, разогревала перед выступлением, восстанавливала. Чтобы помогать Ире на соревнованиях, отпрашивалась на своей основной работе в поликлинике или больничный брала.

В Москве мы просили разрешения присутствовать на тренировках сборной Советского Союза. Сидели как мышки на последних рядах в ЦСКА. Ира наблюдала, училась.

По телевидению показывали международные соревнования. Смотрела болгар. У них были два гениальных тренера. Сначала Джульетта Шишманова, под руководством которой сборная Болгарии стала мировым лидером, а затем – после трагической гибели Джульетты в авиакатастрофе – ее воспитанница Нешка Робева, трехкратная абсолютная чемпионка мира.

Предметом болгары владели виртуозно, но хореография у них отставала. Я поняла, что будущее художественной гимнастики в соединении болгарского мастерства работы с предметом и русской хореографической школы.

Все рискованные элементы, которые я придумывала, все интересные движения вызывали у судей и тренеров раздражение. Говорили, что мои девочки циркачки, но я не отступила, и на Всесоюзной спартакиаде школьников после первого дня мы вышли в лидеры. Все были в шоке. Узбекская сборная, да еще с молодым тренером, выигрывает у России, Украины, Белоруссии, признанных лидеров. Слава богу, на следующий день мы были на втором месте. Иначе бы меня «съели».

Мне присвоили звание заслуженного тренера Узбекистана и сборы стали устраивать такие, какие в других союзных республиках не устраивали никому, – на лучших курортах. Вывозила по двадцать-тридцать детей, в том числе и своего сына, в Сочи, Таллин, Юрмалу и Пицунду. Пицунду невозможно было сравнить ни с чем, круче крутого.

С теми, кто отбирался в сборную СССР, я ездила в Эшеры, где на Центральной олимпийской базе Советского Союза готовились к соревнованиям очень хорошие гимнастки и тренеры: Альбина Дерюгина со своей дочерью и ученицей Ириной, Галина Горенкова с Галимой Шугуровой, Вайда Кубилене с Далей Куткайте, Нелли Саладзе с Ириной Габашвили.

Упражнение с мячом, сделанное Саладзе, можно было считать наглядным пособием для тренеров. Образцовой была и композиция, поставленная Дерюгиной для упражнения с лентой, – фантастический «Пасодобль», испанский танец с двойным, как на корриде, шагом.

В Эшерах преподавал Виктор Иванович Сергеев, бывший премьер театра оперы и балета в Куйбышеве[5]. Его урок хореографии до сих пор считается непревзойденным. Он показывал девочкам, как выражать свои чувства в движении. Я училась у него.

Антон Винер:

На базе в Эшерах я познакомился со всеми нашими чемпионками. Познакомился быстро, потому что доставал для них то, что никто достать не мог. Еду.

Покупал в магазинах, приносил из столовой: я был маленький и худой, мне всё давали. Еще были какие-то нычки, девочки прятали заранее, а я ближе к отбою забирал. Сосиски варили с помощью кипятильника, заткнув раковину пробкой. Ели тайно.

Мне приходилось рисковать, перелезать с едой за пазухой через заборы, протискиваться в форточки. Еда, добытая столь непростым путем, была самая вкусная. Я не был пойман ни разу.

9

У меня было огромное количество прекрасных детей. С самых первых моих поколений, с ташкентских времен.

Была Ира Черняк. Ее папа, секретарь партийной организации КГБ Узбекской ССР, прошел войну, пулеметчик. Получил должность в Москве и хотел забрать ребенка с собой. Ирочка устроила голодовку, перестала есть. Отец сказал: «Свяжу и увезу силой», – «Увезешь силой, выброшусь из поезда», – ответила она. Пришлось оставить. Ей было одиннадцать лет, она жила у меня. И так многие.

Амина Зарипова:

Утром Ирина Александровна будила, ставила на стол творог или самсу. Я завтракала и шла в школу. Школа была в нашем дворе. Если первыми уроками в расписании значились математика и русский, придумывала, что это физкультура или узбекский язык, и спала подольше. Водила Винер за нос, пока ее не вызвали в школу. Получила по шее потом, как положено.

Я познакомилась с Ириной Александровной в Ташкенте, в спортивном комплексе «Буревестник». Приехала из-под Чирчика, городка в сорока километрах от Ташкента. Все показывали упражнения, а я данные, потому что только начала тренироваться. Винер посмотрела стопу, ноги, фигуру и сказала: «Беру».

Мама не хотела, чтоб я занималась гимнастикой, запирала меня. Слава богу, мы жили на первом этаже. Через решетки на окнах я пролезала совершенно спокойно, затем плющила и вытаскивала наружу оставленный на подоконнике мяч.

В какой-то день я должна была позвонить Ирине Александровне, договориться об очередной тренировке, а мама опять меня заперла. Телефона в доме не было. Выбралась, приехала на почтамт, дозвонилась, сказала, что мама против моих занятий. На следующий день Винер была у нас. Состоялся разговор, судьбу мою решил папа. Я стала чаще ездить к Ирине Александровне, а потом переехала к ней. В одиннадцать лет. Поняла, что рядом с ней добьюсь в жизни чего-то значительного.

В день моего приезда мы отправились в Cтарый город кушать шашлык. Я съела несколько шпажек. Ирина Александровна очень этому радовалась.

Антон Винер:

Девочки с радостью жили у нас и на ночь располагались везде, где можно было лечь. Задача была добыть себе спальное место, а добыть нужно было физической силой. Все пытались такое место занять. С теми, кто был значительно старше, соревноваться я не мог.

Лучше всего спалось на двух приставленных друг к другу широких и мягких креслах. Отбить их считалось большим везением. Если отбить не удавалось, я спал на диване или на полу.

Гимнастки были сильными и обладали сверхспособностями. Гибкие, с сумасшедшей растяжкой, и, самое неприятное, они хорошо владели предметами. Гимнастка в боевой позе – это примерно как каратист c нунчаками, только вместо нунчак – булавы. «Вырубить» такую гимнастку тяжело. К тому же девочки профессионально пользовались лентой, запросто скручивали меня и привязывали к стулу. Это не обижало, делало крепче. Когда с детства живешь в коллективе, ощущаешь себя человеком, который постоянно должен бороться.

Венера Зарипова:

Мой первый тренер Ольга Васильевна Тулубаева много раз повторяла: «Венера, в Учкудуке ты ничего не достигнешь. С твоими данными тебе надо тренироваться в Ташкенте». Повезла меня к Винер. Ирина Александровна посмотрела, сказала: «Талантливая девочка. С удовольствием поработала бы с ней».

Расставаться с первым тренером не хотела. Я очень преданный человек. Год Ольга Васильевна убеждала меня и вряд ли бы убедила, но однажды объявила: «Ухожу в декрет, так что езжай». Не оставила мне выбора.

Стою в Ташкенте на улице, жду. Из такси выходит необычайной красоты молодая женщина. В белом платье, на высоких каблуках, в больших солнцезащитных очках. Кудрявые черные волосы. Ирина Винер, старший тренер сборной команды Узбекистана по художественной гимнастике. Ей тридцать лет. Львица, которая обязана доказать сначала Советскому Союзу, а затем всему миру, что она лучшая.

Отправились в зал. Ирина Александровна проверила мои данные и подтвердила: «Буду оформлять тебя в интернат для детей-спортсменов». Получить место в интернате было нелегко. Винер ходила по инстанциям, говорила, что я, тринадцатилетняя девочка, стану звездой, что вместе со мной она выведет сборную Узбекистана на совершенно новый уровень. Обещала, что я смогу завоевать медали чемпионатов СССР, Европы и мира.

Место дали, но вскоре Ирина Александровна переселила меня к себе – иначе никакой нормальной работы не получилось бы. Дорога от интерната до зала отнимала полтора часа. Я ехала на трамвае или автобусе, затем на метро. Тренировка начиналась в шесть утра, выходила в половине пятого. Вечером мы заканчивали и в девять, и в десять. Опять полтора часа на дорогу, а в четыре уже вставать.

Я была первой, кого Винер взяла из другого города. До этого она занималась только с ташкентскими гимнастками.

Марина Николаева:

Я приехала в Ташкент из Термеза, маленького городка на советско-афганской границе. Мой папа – военный, мама – тренер по художественной гимнастике. Мы жили в глинобитном доме. Все вокруг было бедно. Однообразная гарнизонная жизнь. Тренировались в приспособленной под «спортивный объект» церкви.

С первыми войсками папа попал в Афганистан, а через какое-то время в Ташкенте проводили соревнования. Оставить меня было не с кем, и я напросилась выступать. Делать ничего не умела, но что-то во мне, девятилетней, Ирина Александровна увидела. Проверила гибкость, растяжку, сказала: «Улыбнись. – И подошла к моей маме. – Хорошая у тебя дочка, выразительная. Могу с ней поработать». Это было здорово и перевернуло всю мою жизнь. Я стала подолгу жить у нее.

Когда шли с тренировки, Винер озадачивалась тем, что мы подустали, и вела на базар, к бесконечным роскошным рядам фруктов, изюма, орехов и кураги. Вернувшись домой, готовили уроки. Она за этим следила, но с нами за учебники не садилась. Считала, что сами справляться должны. На ночь давала большую пиалу молока.

10

Талантливые девочки должны были находиться около меня, ездить со мною в зал, соблюдать режим дня, правильно питаться. Это были дети мои. Я следила за их учебой, бытом, готовила для них. Всегда они были ухоженные, присмотренные.

Никогда в жизни я не слышала от моей мамы упрека в том, что забочусь о девочках даже в ущерб своему сыну, покупаю им одежду, оплачиваю разговоры по межгороду, помогаю родителям. Мама понимала: чтобы ребенок мог добиваться того, на что способен, нужны все условия. Если удавалось достать икру и Антон брал ее из холодильника, я говорила: «Нет, не тебе, девочкам, они тренируются». До сих пор чувствую себя виноватой перед сыном. Все самое лучшее было не для него.

Антон Винер:

Несмотря на тотальный дефицит, у нас были и крабы, и мясо, и рыба. Мама переплачивала, но покупала. У нее было четкое понимание: еда – это топливо для тех, кто выступает.

Лучшее доставалось спортсменкам, а я зарабатывал право на деликатес, когда совершал какой-нибудь хороший поступок. Реализация права полакомиться тоже требовала сил. Холодильник находился на прицеле у девочек, никогда не страдавших от отсутствия аппетита.

Квартира была пристанищем не только гимнасток. Ирину Александровну с самой юности интересовали люди, обладающие даром управлять сознанием других, эзотерика и всевозможные технологии такого рода. Люди с паранормальными способностями приходили часто.

Еще у нас жили цыплята. Лет в девять я их зачем-то завел. Лоджия с цыплятами была моя, еще одна лоджия – мамина. И был подвал, который вырыла бабушка. Это было популярно – вырыть тайный подвал. Как будто увеличивается площадь. Там стоял самогонный аппарат, и по ночам бабушка варила самогон. Не знаю, шел ли он на продажу, но все вокруг были довольны.

Маму Ирины Александровны, Зою Зиновьевну, я никогда не называл бабушкой. Она не производила впечатление бабушки, все время работала. Главное, что было у нее в жизни, – это желание дать детям все лучшее. Она жила для детей. Я называл ее Зоя.

Когда в детском саду меня попросили нарисовать свою семью и я нарисовал человечков, оказалось, что один заметно отличается от других, держит в руках огромные сумки. Так я изобразил Зою. Она всегда что-то нам приносила.

Одно время была торговым агентом. Продавала то, что мама привозила из других городов, а в Ташкенте было большим дефицитом. Каждую субботу и воскресенье после дежурства Зоя переодевалась в черное пальто, черный платок, черные очки и шла на рынок. За такую предпринимательскую деятельность можно было сесть в тюрьму по статье «спекуляция».

Как-то во втором или третьем классе, придя из школы, я спросил:

– Зоя, ты что, спекулянтка?

– Да, – ответила она мне. – Но знаешь, почему у меня все будет хорошо и меня никогда не поймают? Потому что я делаю это не для себя, а ради детей.

Она не волновалась из-за этого.

Амина Зарипова:

Тетя Зоя курила как проклятая. Разговаривала по телефону, смотрела новости, стряпала и курила, курила, курила. Пепел падал на ее халат, я думала, что когда-нибудь она себя подожжет. Не представляла ее без сигареты, а она вдруг бросила. Я была восхищена.

Она жила на два дома. И кормила нас, и лечила. Учила готовить, вести хозяйство, но мне было не до того.

11

Марина Николаева:

Мы очень хотели нравиться Винер – харизматичной, заряженной немыслимой энергией. Соперничали за ее внимание. Личность Ирины Александровны была для нас больше, чем вся художественная гимнастика.

Музыку для наших программ Ирина Александровна выбирала мощную: «Чакону» Баха, «Танец с саблями» Хачатуряна, «Лунный свет» Дебюсси. Работали не только с классикой: были и эстрада, и фольклор. Ленту я делала под дойру, узбекский бубен, булавы – под попурри на мелодии Челентано.

Долгое время правила разрешали выступать в сопровождении только одного инструмента, и инструмент этот должен был звучать «живьем». Само собой, все выбирали фортепиано. Аккомпаниатор играл на уроках хореографии, тренировках, выезжал на соревнования. Если ехать не мог, мы везли с собой ноты.

Когда позволили музыку в записи, перед нами открылись новые возможности. Первое упражнение не под фортепиано Винер поставила для меня. Под саксофон.

Сочинения, которые мы использовали, звучали в оригинале дольше полутора минут, отведенных гимнастке на выступление. Винер брала ножницы, резала пленку, склеивала кусочками изоленты и проверяла, что получилось. Вновь и вновь убирала лишние миллиметры, но добивалась слитного гармоничного звучания. Самым сложным было подобрать логически верную музыкальную фразу финала.

Создание образа было для Ирины Александровны чем-то особенно важным. Мелодия, движение, цвет костюма и предмета – все должно было сойтись воедино.

Ни интересных деталей, ни блесток в дизайне купальников правила не допускали, только сдержанные тона. Чтобы сделать выступление ярче, мы покупали белые ленты и красили их – освоили технику нанесения краски с плавным переходом одного цвета в другой.

То, что делает сейчас Dolce & Gabbana, я делала давным-давно. Все мои платья были красивые, расшитые бусами, яркие. Что-то придумывала сама, что-то видела в заграничных журналах. Шла к портнихам, объясняла. Из узбекского хан-атласа сшила брючный костюм. Какие-то вещи доставала у перекупщиков, приезжала к ним «к открытию чемодана». Что надевать, решала только сама. Если кто-то говорил: «Это тебе не идет», мне было наплевать.

Я первой в Ташкенте надела черные чулки. Это была настоящая революция. Носила высокие обтягивающие сапоги, короткие юбки. Боялась, что в меня полетит камень. Мой маленький сын стеснялся идти рядом и как-то сказал: «Мама, когда же ты будешь настоящей мамой и перестанешь носить эти ужасные юбки?», – «Радуйся, что у тебя такая молодая мама», – ответила я.

Елена Холодова:

Красный шарф, красная чалма и красные сапоги-ботфорты. На первенстве СССР среди юниоров в Риге в зал вошла эффектная женщина. Ирина Винер. Я подумала: «Как, наверное, здорово заниматься у такого тренера!»

Выступила плохо, сто восьмое место, но Ирина Александровна подошла и спросила: «Девочка, ты из какого города?» Ответила: «Из Чимкента[6]». Через неделю она приехала говорить с моим первым тренером и отпрашивать меня у семьи в Ташкент.

Начала тренироваться в сборной Узбекистана. Мой тренер переехала тоже. Винер как-то выбила для нее двухкомнатную квартиру.

Ирина Александровна буквально лепила меня. Учила работе телом, учила чувствовать музыку, красиво одеваться, не унывать. Быстро поменяла мне программу, накормила, напоила, отшлифовала как брильянт. На следующем первенстве СССР я победила.

Сделать яркой, запоминающейся, лучшей она стремилась каждую из своих гимнасток.

Три года подряд ко мне на соревнования приезжал фотограф, снимавший для советских модных журналов рекламу шуб. Просил, чтоб я позировала ему. Оставлял телефон, я обещала, что позвоню, но не звонила, не было времени.

В последний раз он приехал на Спартакиаду народов СССР и подошел ко мне после выступления Венеры Зариповой. С ним были две дамы. Спросила: «Зачем вам я? Такие у вас красивые девушки». Ответ прозвучал подкупающе и даже лестно: «Для меха нужна порода». Но я, счастливая от успеха моей ученицы, начала говорить ему о Венере. Фотограф посмотрел на меня долгим многозначительным взглядом и сказал, что больше не придет.

12

Марина Николаева:

Винер не смотрела на часы. Мы знали, когда начнется тренировка, но не знали, когда закончится. Все зависело от того, насколько ты сосредоточена, насколько готова слушать Ирину Александровну и не противиться.

В каком бы городе мы ни были, в день соревнований шли в зал пораньше. Иногда с Ириной Александровной, иногда без нее. Еще все закрыто, семь утра, сидят подслеповатые бабушки-вахтерши, а мы просим открыть зал. Сначала темно, потом лампочку кто-то щедро зажжет… Ближе к девяти приходят другие команды, а мы уже что-то сделали, и на эти два часа мы сильнее.

Собираясь в поездку за рубеж, мы шли в универмаг «Москва», закупали атласную ленту: лента в Советском Союзе была настоящая, шелковая. Бывая в Киеве, запасались тапочками из натуральной кожи, сделанными специально для художественной гимнастики. На тапочки и ленты мы выменивали у иностранных гимнасток купальники.

Нам давали суточные, 50–60 долларов на несколько дней. Тратить их на еду было жалко, экономили и покупали разноцветную изоленту для обручей, мази-растирки, спортивные кремы или заколки, которые держали лучше наших «невидимок».

Тренеры тоже вели обмен. Везли икру, сувениры, рисковали, что уличат в незаконных операциях, но добывали все, что было необходимо для наших занятий на профессиональном уровне и чего в Союзе было не найти.

Наталья Дунаева:

Мы вечно что-то выпрашивали. В горисполкоме, в спорткомитете, в ЦК партии Узбекистана. Все время Винер доказывала, что спортсменам нужно создавать условия. Убеждать было нелегко, но чем больше команда выигрывала, тем охотнее шли навстречу.

В какой-то год нам разрешили пожить в доме отдыха писателей. Человек десять мы вывезли. Тренироваться ездили в город. На обратном пути Ира покупала для девочек трехлитровую банку клубники.

Команда получала талоны на дополнительное питание в столовой и на продуктовые наборы. Свои талоны Ира отдавала детям из необеспеченных семей.

После успеха Венеры Зариповой на Спартакиаде школьников СССР появился шанс помочь ей с квартирой. У меня были знакомые в правительстве, и Винер твердила: «Поговори». Поговорила, квартиру дали, в центре города.

Если мне рассказывают о ностальгии по СССР, посылаю подальше. Напоминаю о «колбасных вагонах» из Москвы, о том, как получали по паспорту кусок сыра, как вставали в Прибалтике в десять очередей за сделанным из узбекского хлопка трикотажем, потому что в Узбекистане хорошего трикотажа не продавали.

Прилетали из Ташкента в Москву, в Домодедово. Очередь на автобусы гигантская, дети голодные-холодные, а им назавтра выступать. Посылала самую маленькую к водителю, и она пищала тоненьким голоском: «Дяденька, пропустите!» Как только он ей кивал, к автобусу неслась вся команда. Сейчас мы приходим в аэропорты шикарные, и кто-то еще недоволен, вякает: и то не нравится, и это. Я с детьми спала под журнальными прилавками. Расстилала газеты, дубленку, ложилась, и девочки рядом со мной.

Жуткие детдома были, приюты для стариков и калек. Всё замалчивали. Никакой честности, порядочности не было. Говорили на кухне одно, на работе другое. Сплошное вранье со всех сторон. Для меня самое страшное – когда врут.

В моем любимом Узбекистане постоянно давили на меня: «Подбирайте для сборной детей с узбекскими фамилиями. Нужны национальные кадры!» А «национальные кадры» в двенадцать лет заниматься переставали: девочка в таком возрасте не должна быть в купальнике, неприлично.

В коммунистической партии не состояла, хотя, если бы предложили, могла и вступить. Беспартийную, меня почти не выпускали за рубеж, я была не той национальности. Но сама заявления о приеме в КПСС так и не написала.

Детей воспитывала в чувстве любви к родной земле, к стране, которая дает возможность тренироваться и выступать. Говорила: «Флаг! Обязательно должен быть флаг!» На чемпионате мира – Советского Союза, на чемпионате Советского Союза – Узбекской ССР.

О советской системе я никогда не говорила детям плохого. Сохраняла за ними свободу самостоятельно воспринимать и оценивать действительность, гордиться достижениями Родины. Страна покоряла космос, осваивала целину, развивала промышленность, систему образования, спорт. Побеждала, строила, изобретала. Были великолепные ученые, инженеры, врачи, артисты. Только гнобили их так иногда, что страшно вспомнить.

Песни были потрясающие, душевные. Был Высоцкий. Гений, гора! Каждая песня как прожитая жизнь. В Ташкенте я слушала кассеты с его записями. А на концертах Высоцкого не была, петь со сцены ему разрешали редко.

13

Знакомство с Алишером произошло в Москве на Калининском проспекте[7]. Я ловила билет у здания авиакасс, именно ловила, то есть ждала того, кто, на мое счастье, придет свой билет сдавать. Заметила в толпе фигуру громадную, в рябом пальто, необычную и как будто знакомую. Взгляд задержала, спросила у кого-то, который час, и поняла, что вечерним рейсом в Ташкент мне точно не улететь. Тем временем рябое пальто оказалось около меня, и его обладатель торжественно произнес: «Здравствуйте, Ирина!» А я не любила все эти «здравствуйте» и всегда отвечала так: «Вы меня откуда знаете? Я вас откуда знаю? Почему “здравствуйте”? Я с незнакомыми людьми не общаюсь». Алишер представился, сказал, что у меня тренировалась его сестренка, вовлек в разговор. Уже через минуту я знала, что он занимается фехтованием и мечтает стать переводчиком с арабского. Вспомнила, что видела его в Ташкенте, в том же зале, где работала с детьми. Моя тренировка начиналась после поединков саблистов. Не заметить Алишера было нельзя, он разительно отличался от своих товарищей. Во-первых, несвойственным фехтовальщикам плотным телосложением. Во-вторых, костюмом – кипенно-белым, чистеньким, незамусоленным, свежим, да еще с золотыми пуговицами. Всякий раз, когда я наблюдала за ним, он был в маске, и к выходу после занятия шел, почему-то не открывая лица.

В Ташкенте Алишер не решался ко мне подойти. Такой крутой и неприступной я была. Чтобы лишний раз меня увидеть, оббегал несколько улиц. Но вот подошел в Москве и очаровал – речью, улыбкой, умом, энциклопедическими знаниями.

Рассказала об Алишере маме. Обошлась без слов «любимый», «люблю». Никогда я таких слов не употребляла. Сказала, что он уникальный. Они познакомились, подружились. Алишер приходил к ней, когда я уезжала в командировки:

– Ваша дочка такая-растакая, уезжает от меня.

– Да, она дура, ничего не понимает, оставляет такого, как вы, – отвечала мама.

Антон Винер:

Я постоянно искал возможности побыть с Ириной Александровной и к нахождению в доме человека, который мог у меня маму отнять, относился с ревностью. Время от времени просил Алишера Бурхановича быть настоящим папой и чинить мой велосипед. Он старательно чинил.

Алишер Бурханович по зодиаку Дева, у него любовь к порядку, переходящая в манию. А я Весы. Хаос на моей территории повергал его в шок. Споры возникали часто, на уступки я шел, но только в обмен на что-то интересующее меня в тот момент.

Мама Алишера, Дильбар Усмановна, когда узнала о наших отношениях, была возмущена. Алишер предупредил: «Мама позвонит тебе, скажет, что я должен жениться на узбечке». Ты отвечай: «Да, я не узбечка и даже не русская, но поймите и вы меня: ваш сын не еврей и даже не русский». Как он мне расписал, так она и сказала. А я ей точно так и ответила.

Затем мы с Дильбар Усмановной увиделись. Я сказала, что понимаю прекрасно: замуж за Алишера не выйду, жить с ним семьей мы никогда не сможем. Как только у него будет свадьба, отношения наши прекратятся. Это ей понравилось, и, когда мы заканчивали разговор, она произнесла: «Знаешь, на узбечке пусть женится, а с тобой продолжает встречаться». Я ответила: «Нет. Ни в коем случае. Женится – исчезну в ту же самую секунду». Я была уже состоявшимся человеком, матерью, старшим тренером сборной республики, он – студентом, блестящим студентом МГИМО.

Алишер очень хорошо ко мне относился, любил. Встречал, провожал, прыгал в последнюю минуту в поезд и уезжал со мной на соревнования. В Ленинграде, в гостинице «Прибалтийская» заказал для меня двухэтажный номер с невероятным видом из окна. Это было в самый бурный период нашего романа, мы не были женаты, вместе нас поселить не могли.

Вера Шаталина:

От зала до гостиницы, где разместили спортсменов, расстояние было довольно большим. Чтобы сберечь мои силы, Винер привезла меня в «Прибалтийскую». Я не знала, что есть двухэтажные номера, никогда такой роскоши не видела. Подумала, если люди ко мне так относятся, значит, я обязана выступать хорошо. Алишер Бурханович подарил мне коробку конфет «Грильяж», их и купить-то было невозможно. На меня это тоже подействовало.

Они были красивой парой. Он приезжал за ней, но в зал старался не заходить, чтобы не отвлекать, не мешать. Если же в чем-то требовалась помощь, откликался моментально.

Говорил мне, что надо читать, учиться, потому что спорт – это сегодня, сейчас, но дальше жизнь – сложная, большая. Быть необразованным человеком стыдно.

14

Мама говорила об Алишере: «Он внимательный, он чувствует, когда человеку плохо и когда хорошо». Ни при каких обстоятельствах не считала его виноватым. Любила и уважала всегда. Даже когда ему пришлось уехать в места не столь отдаленные. Мы вместе навещали его. Иногда ездили и втроем. За рулем моя мама, рядом его мама, сзади я. Но в основном, конечно, я одна – на попутных машинах.

Не было ничего, что могло бы закрыть для меня его образ. Когда случилось несчастье, когда я обо всем узнала, приехала и Алишер сказал мне: «Прощай», – я ответила: «Пожалуйста, не бросай меня». Это был «момент истины». Я не могу оставить человека в тяжелую минуту. Он посмотрел на меня: «Восемь лет, ты с ума сошла?» Я повторила: «Не бросай меня». А как еще можно было его успокоить?

Наталья Дунаева:

Мы должны были с Ирой встретиться, но она не пришла. Я удивилась, позвонила; говорит: «Не могу по телефону сказать». Приехала к ней, стала расспрашивать. Ира была белая как мел.

Вера Шаталина:

Три дня Ирина Александровна не приходила на тренировки. Такого не было никогда. Мы не понимали, что случилось. Я дозвонилась до Зои Зиновьевны, она сказала: «Не волнуйся, завтра Ирина Александровна будет вас тренировать».

Наталья Дунаева:

В Москве, пока Винер работала с детьми, я ходила за покупками с сумкой на колесиках.

Знала, где овсяное печенье будут давать в одиннадцать, а где – в четыре часа. Продавцы мне подсказывали. Покупала по две пачки, по три, сколько в одни руки давали. Алишер любил овсяное печенье.

Напротив спорткомплекса ЦСКА на Ленинградском проспекте в магазине «Молоко» можно было купить сыр. Триста граммов. Выручало мое двустороннее пальто – и черное, и белое в крапинку. Отстояв очередь, я пальто выворачивала, набрасывала на голову платок и становилась еще раз. Если мою хитрость замечали и говорили: «Вы уже стояли», уверенно отвечала: «Нет!» Ничего из купленного при мне не было: отдавала девочкам. Брала с собой тех, кто закончил тренировку. Они и очередь мне в соседних гастрономах занимали. За шпротами, сайрой, конфетами, за всем, что не портится.

Возвращались в Ташкент, Ира сразу ехала к Алишеру. Я отговаривала: «Ты старший тренер, ты на виду, не надо тебе ездить. И я могу отвезти». Она не соглашалась: «Нет, Наташа. Я должна сама».

В Новогорске тренировалась легендарная «Красная машина», суперзвезды мирового хоккея: Харламов, Мальцев, Фетисов, Третьяк, Ларионов, Макаров, Касатонов, Билялетдинов, Петров… Алишер подружился с ними, когда был в сборной команде СССР по фехтованию. Я заходила к хоккеистам, они подписывали клюшки, и я везла их тем людям, от которых зависел Алишер. Благодаря клюшкам легче решались многие вопросы. Такой сувенир, как автограф Харламова, ни с чем по ценности невозможно было сравнить.

Я никогда никого не любила. В молодости не знала, что такое любовь, и о любви не мечтала. Замуж выйти, родить – да, думала об этом, как думают все. И вот полюбила.

Алишер был уверен, что я никуда не исчезну. Знал: у него есть спина, стена, подруга, друг, любимая женщина… Это, конечно, держало его на плаву. И меня тоже. Потому что я была нужна, потому что я понимала: человек любит.

Говорила Алишеру, что все будет нормально, хотя сам он в это мало верил. Пересказала ему сон, в котором увидела его в «Хилтоне»: хорошо одетый, в обществе солидных мужчин он ведет переговоры. Алишер ответил: «Ты что? Меня в Ташкенте даже не пропишут!»

Один раз Антон ездил со мной к нему, в мой день рождения. Поехали с Зоей. Автомобиль сломался, сидели в придорожной пыли, но все-таки добрались.

15

Мне говорили: «Выбирайте: или вы в спорте, продолжаете тренерскую работу, выезжаете с детьми на соревнования за границу, или для вас важнее другой маршрут». Я ответила: «Готова от всего отказаться, но от этого человека не откажусь».

Перед чемпионатом Европы жить в Новогорске мне не разрешили. Из гостиницы «Космос» через всю Москву ехала на тренировку и уезжала ни с чем, места в зале для меня не находилось.

Венере поменяли программу, тренировали в каком-то чудовищном режиме, травмировали, делали блокады на позвоночнике. Выступить на чемпионате в полную силу своего таланта она не смогла.

Без тренера не существует гимнастки, и без гимнастки тренера тоже нет.

Венера Зарипова:

Готовилась, а Винер не пропускали. Помню ее за окнами зала: стоит на холоде, смотрит, как меня тренируют.

Этим издевательство над ней не исчерпывалось. Москва и Киев переманивали меня. Обещали и квартиру, и машину, и зарплату. Я отвечала: «Нет». Понимала, что Ирину Александровну хотят оставить без самой перспективной ученицы. Да еще в тяжелое для нее время.

Вера Шаталина:

«Брось его, и все наладится», – это часто советовали. Разговоры при мне происходили, я была уже взрослая девочка.

Она поразила меня этой верностью своей, преданностью. Не каждая женщина и не каждый мужчина может так поступить ради любимого человека. Да и представьте себе Узбекистан: пустыни, кишлаки… Она едет на перекладных, молодая, красивая.

Как-то получалось у него дать весточку своим знакомым в Москве, и меня пропускали в Большой театр. Прямо с тренировки я ехала на балет. В виде самом, мягко говоря, непарадном меня провожали чуть ли не на первый ряд.

Прислал платок, где-то нашел платочек шелковый, бирюзовый. Я не поняла. Оказалось, платочек – предложение выйти замуж. Такой обычай узбекский.

У начальства Алишер был на хорошем счету. Работал, читал, учился. Я не хочу в это все углубляться. Единственное, что могу сказать еще: Новый год мы отмечали однажды у него там, и было такое место, даже не знаю, как назвать, – место для рабочих в свинарнике, подсобка. Разрешили нам в ней посидеть. Это был самый счастливый Новый год в моей жизни. С милым рай и в шалаше, если милый атташе – не мой вариант. С милым рай и в шалаше, точка!

Вера Шаталина:

Никто не понимал ее. Большинство друзей отвернулось. Оставшихся можно было пересчитать по пальцам. «Доброжелатели» писали в инстанции о том, что у нее, тренера сборной Узбекистана, такой человек.

Ирина Александровна ставила крест на своей карьере, на своей жизни. Никто не предполагал, что придет перестройка и советская система начнет принципиально меняться.

Когда один знакомый стал мне в любви признаваться, я перебила его: «Что ты знаешь о любви, уважаемый? Любовь – это когда строй поломался, строй, который мешал любящим людям быть вместе и стать теми, кем они должны стать».

Я слышала, что, если человек ведет себя правильно и делает все верно, Бог исполнит то, что предложит этот человек. Вплоть до того, что поменяет ради каких-то людей строй в стране. Считаю, что из-за наших отношений с Алишером Бурхановичем на смену социализму пришло время, позволившее и ему, и мне по-настоящему проявить себя. Ему как бизнесмену, мне как тренеру.

Союз нерушимый разломался, Узбекистан пошел в сторону Азии. Я понимала, что чемпионат Азии и чемпионат Европы – далеко не одно и то же. Пришло время уезжать в Москву.

16

Амина Зарипова:

Помню, как мы собирались в Ташкенте. Я смотрела фильм со Шварценеггером, Ирина Александровна складывала вещи. Начинался новый этап нашей жизни, но я этого не понимала – едем в Москву и едем. Винер кричала: «Амина, дай мне свою футболку! Амина, где твои книжки?» – и очень мешала мне.

Антон Винер:

Переезд в Москву не был легким. Квартиры, которые мама снимала, приходилось постоянно менять. Хозяек не устраивало, что гимнастки шумят и царапают, как им казалось, своими предметами мебель. Они считали себя крутыми, а мама была приезжей из Ташкента, да еще с детьми.

В Москву я привезла двух девочек: Амину Зарипову и Яну Батыршину. Они были в сборной России, и я имела право тренировать их в Новогорске, где никто нас не ждал. Мы были чужие, относились к нам негативно. Зарипова и Батыршина стали конкурентами российских гимнасток, которые, за исключением Ирины Чащиной и Наталии Липковской, выглядели намного слабее.

На работу устроилась в МГФСО, Московское городское физкультурно-спортивное объединение. Руководил им Лев Кофман, которого Алишер знал еще до переезда. Кофман принял меня на должность тренера.

Для страны это было ужасное время. Шел передел собственности. Новогорск хотели приватизировать, забрать у министерства спорта. Зал почти не отапливали. Девочки разминались в перчатках и шарфах. Чтобы тренироваться на полчаса дольше, надо было платить. Считали по минутам, сколько мы в зале находимся. Время «без пяти», объявляют: «Готовьтесь на выход». Алишер был уже начинающий бизнесмен, при финансах определенных, поддерживал, а администрация задирала цену выше.

Вера Шаталина:

Тысяча девятьсот девяносто первый год, звоню Винер, она говорит: «Если хочешь со мной работать, через две недели должна быть здесь». Как тренер я помогала ей в Ташкенте с девятнадцати лет.

Приехала в Москву. Вокруг Ирины Александровны уже сложился небольшой коллектив: хореограф Вероника Шаткова, пианист Борис Бабаян, врач Наталья Дунаева и ее сын Дима Дунаев, массажист.

Зарплата была совсем скромной, и Алишер Бурханович открыл небольшой спортивный клуб, дал возможность получать еще какие-то деньги. Работа в клубе очень выручала меня.

Тренировались на Таганке, на Сиреневом бульваре, на «Соколе»[8] – везде, где условия оказывались более или менее приемлемыми, а потолки высокими. Искала залы постоянно. До сих пор по привычке, в каком бы городе ни была, приглядываюсь к зданиям.

Когда я предупреждала, что так готовить детей невозможно, мне отвечали: «Россия может все, вам этого не понять». На каждом совещании слышала: «Отправляйтесь, Ирина Александровна, к себе в Узбекистан. Без вас справимся!»

Спасли московские власти. Предоставили зал в Новой Олимпийской деревне и выделили три квартиры для детей. Бесплатно! Это произошло после успешного выступления команды Москвы на Всемирных соревнованиях школьников. Решение принял вице-мэр Валерий Шанцев с подачи руководителя департамента образования Любови Кезиной. Большего поощрения я и желать не могла.

Совершенно непрогрессивные тетки работали в Федерации художественной гимнастики. Кто пришлет им мешок картошки, кто привезет ведро яиц. За эту «мзду малую» тренеры проталкивали в сборную своих спортсменок. Коррупция и кумовство процветали. Способным детям снимали баллы. Выискивали, за что снять, и снимали, «душили в колыбели». На чемпионате России на трибунах сидело человек двадцать, не больше. Это был не спорт. Все было неинтересно.

Когда я просила выбрать Ястржембского, однокурсника Алишера в МГИМО, президентом нашей Федерации, все были против:

– Зачем нам Ястржембский?

– Будет помогать, он имеет возможность, занимает серьезный пост.

– Пусть так помогает, не будучи президентом.

Вера Шаталина:

Винер имела свой взгляд на то, какой должна быть сборная России, знала, что делать, и доказывала, что нужна стране. На нее злились: приехала со своим уставом в чужой монастырь.

17

Самые первые мои Олимпийские игры были в Барселоне, в 1992 году. Я тренировала сборную Великобритании. По контракту, который заключил Советский Союз в самом конце восьмидесятых, после того как английская команда побывала на сборе в Таллине. Девочек распределили между тренерами, и я так поработала с одной из них, что меня пригласили в Лондон.

Через три года мои дети, Вива Сиферт и Деби Саусвик, получили право соревноваться на Олимпиаде. Для сравнения: в Лондоне, в 2012 году, англичанки выступали только потому, что Игры проводились у них в стране.

Деби я говорила: «Обращаться с тобой так сурово, как надо бы, в Англии я не могу. Меня отстранят, я уеду, и ты меня больше не увидишь. Так что иди и сделай с собой что-нибудь сама». Она заходила за занавеску, лупила себя по физиономии, возвращалась с пунцовыми щеками и тренировалась дальше. Так снимала дурь, которая в ней иногда проступала.

В Барселоне на контрольную тренировку пришла руководитель олимпийской делегации Великобритании принцесса Анна. Деби делала упражнение с булавами – не совсем плохо, но неточно. Я тихо-тихо произнесла: «Ну, корова». Она отбросила булавы и на чистом русском языке спросила: «Почему корова?» Я в растерянности, сидит делегация, отвечаю: «Это я не тебе, это я так…», а она ждет честного объяснения. Мне и смешно, и грустно, но надо растолковать: «Потому что ты неточно сделала». Деби взяла булавы и пошла работать.

Дети хотят знать: почему я ругаю. Убеждаются в моей правоте и успокаиваются. Понимают, если я обращаю на них внимание, они могут кем-то стать. До сегодняшнего дня Деби называет меня мамой.

Амина Зарипова:

Я безоговорочно верила Ирине Александровне. Со стороны казалось, что она обращается со мной ужасно. Мне говорили: «Как ты это терпишь?» А что я терплю? Это мама. Мама делает для своего ребенка только хорошее. Это была ее любовь. Я не видела ничего ужасного, не замечала того, о чем говорили мне. Как она орет, кричит, руку поднимает! И что? Она делает меня лучше.

Кидала в меня булавы. Я уворачивалась и, само собой, близко к Ирине Александровне не подходила, знала, какой будет реакция на мои ошибки. Работала на расстоянии метров пяти-шести. Когда все булавы Винер расстреливала, я собирала их по залу и ставила рядом с ней. Это ее веселило, и на какое-то время Ирина Александровна успокаивалась. Затем ей вновь казалось, что я довожу ее.

На пике раздражения она поднималась из своего кресла, начинала движение ко мне, а я забиралась за сетку, защищавшую окна от наших предметов. Винер ходила вдоль сетки, тыкала в меня булавой, – я убегала и смеялась: «Фехтование началось. Дядя Алишер в зал пришел». Она бесилась еще сильней.

Если я шумела, мама, присутствовавшая иногда на тренировках, говорила моей помощнице Вере: «Передай Ирине Александровне, пусть она не орет и жилы не надувает, я ее не боюсь». Мне она могла сказать потом, дома. В зале меня трогать нельзя.

Одной ученице я напоминала: «Ты такая красавица! Соболиная бровь, голубые глаза. Тебе дано все – и характер, и способности. Ты можешь горы свернуть! Но какая же ты корова в движении, как стыдно и противно смотреть на тебя!»

У меня обостренное чувство чистоты и прекрасного. Если я вижу, что гимнастка не вслушивается в музыку, движется не так, как должна, забывает об образе, во мне возникает протест, граничащий с раздражением. Но протест никогда не выражается в том, что я вскипаю, ругаю и кричу сразу. Я учу, я очень долго учу. Объясняю тысячу раз, но если вижу, что ребенок учиться не хочет, сопротивляется и всем своим видом показывает: «Не теряйте времени, Ирина Александровна, у меня не получится», реагирую однозначно: «Или делай то, что положено, или из зала уходи – хочешь на день, а хочешь, насовсем».

Разумеется, с маленькими детьми так разговаривать нельзя. Они искренне убеждены в том, что, выполняя задание тренера по-своему, сделают все быстрее и лучше. Интуиция подсказывает более легкий путь, и они этот путь выбирают. В своем невинном заблуждении малыши не понимают, почему тренер недоволен и настаивает на своем. Другое дело – взрослые. Начиная с подросткового возраста эго, живущее в каждом из нас, все громче и наглее заявляет о себе, стремится перетащить нас на поле системы Сатан[9].

Сатан закрывает глаза на хорошее и кричит всякие глупости: «Ты устала, тебе надоело и не хочется продолжать! Покушай побольше, ложись спать!»

Сатан кричит, а Свет говорит тихим голосом: «Не расслабляйся, работай, ты можешь». Нужно прислушиваться, не поддаваться шуму и треску.

Эго не даст выполнить то, что кажется трудным, а на самом деле легко, если понять и принять слова тренера. С эго надо бороться. Схватываться. Самое главное для тренера – удержать ребенка от перехода на поле системы Сатан.

Любое жесткое, грубое слово, которое слышит от меня гимнастка, в переводе означает: «Спасайся!» Я требую, чтобы человек спасался. Даю возможность спасаться. Кричу: «Спасайся и становись звездой! Не забывай, человек создан Богом, по подобию Бога и должен подобным Богу быть. Совершенствоваться, сопротивляться лени и неуверенности, всему, что мешает исполнять предназначение, соблюдать заповеди, отрабатывать талант. Грешник – тот, кто талант не отрабатывает».

Амина Зарипова:

Когда я опять что-то не делала, Ирина Александровна грозила, что купит мне билет в один конец. Однажды купила. Положила на ковер, вышла. Читаю: «Зарипова Амина Василовна. Москва – Ташкент». Обратного билета нет. Спряталась под скамейкой, под тряпкой: тряпки были огромные, чтобы весь зал помыть. Винер вернулась, стала искать меня. Долго найти не могла. Когда нашла, я сказала: «Не поеду! Хоть убейте меня!»

Арсенал приемов Ирины Александровны был неисчерпаем. Встречала Сергея Семака, моего друга детства и футболиста, начинала: «Сережа, пойдем! Сережа, посиди на тренировке! Когда ты сидишь, Амина лучше работает». Меня это бесило: «Пускай уйдет». И ему говорила, что не надо в зале сидеть.

Амине я ставила сцену сумасшествия из «Жизели» и, чтобы добиться того, что мне нужно, вытащить ее харизму, тратила колоссальную энергию. Амина была строптивая, тянула из меня все соки. На тренировках в нее словно вселялся бес, но, как только она выходила из зала, рога и хвост отпадали, появлялись крылья, она вновь становилась хорошей и доброй девочкой.

На «Жизель» мы обе потратили уйму сил, и, как оказалось, не зря. В Париже во дворце спорта «Берси» Амине устроили овацию.

18

Амина Зарипова:

В Новогорске мы делили зал с хоккеистами: они бегали вокруг меня по периметру, разминались, а я делала прогоны. Перед турниром «Известий» пришивала буквы на их форму. Мне выдали список с фамилиями, и я шила, шила, шила. Расплатились ящиком кока-колы, это было круто по тем временам.

С хоккеем, баскетболом и волейболом мы уживались нормально. Но если в Новогорск заезжала футбольная сборная, художественную гимнастику переселяли в какой-нибудь корпус подальше. Главный тренер Бышовец говорил, что своими красивыми худыми ногами мы разлагаем его футболистов.

Когда я повзрослела, Ирина Александровна принялась меня замуж выдавать. Это ужас какой-то был. Нашла жениха, устроила помолвку, ужин, всю семью собрала. Дильбар Усмановна пришла, Зоя Зиновьевна. Жених был строитель, Ирина Александровна почему-то прониклась к нему, а я через три месяца от него сбежала.

Все мои ухажеры проходили ее тест-драйв. Внешность была не важна – именно чтобы кормил-поил. Она искала, я уклонялась, всеми правдами и неправдами.

Как только появился человек, в которого я первый раз в жизни влюбилась, Ирина Александровна принялась выяснять, кто он. Выяснив, что хозяин ювелирного магазина, спросила:

– У тебя хоть одно кольцо от него?

– Нет, – ответила я.

– Будет!

Позвонила ему: «Сережа, мы сейчас приедем». Я поняла, что всё…

Приехали. «Сереженька, показывай, что у тебя есть», – говорит. Посмотрела, отложила что-то для себя и сообщает: «У Амины день рождения скоро». А мне до дня рождения месяца четыре еще.

Сережа сначала по колечку показывал. Я говорила: «Не нравится, не хочу, носить не буду». Ирина Александровна не унималась: «Придет время, будешь». Сказала: «Мам, когда оно придет, это время?»

Он стал комплекты выкладывать. Один, на вкус Ирины Александровны, был правильный, красивый. Она взяла мою руку так, чтобы Сережа не видел, выкручивает и приговаривает: «Тебе это нравится, нравится!» Больно выкрутила, синяк был большой. Я ответила: «Окей, нравится». И ушла, заплакала. Сама ситуация претила мне.

Сели в машину, Ирина Александровна говорит:

– Ты знаешь, по какой цене подарил тебе твой друг подарок?

– Да мне все равно.

– Дура, лучше спроси, какая цена!

Спросила. Винер назвала: шестнадцать тысяч долларов. Я была впечатлена и первый раз в жизни сказала при ней матерное слово.

19

Первая Олимпиада, где выступали мои дети, – Олимпиада в Атланте в 1996 году.

Перед Атлантой на отборочном чемпионате Европы все говорили только о групповом: какое у нас групповое упражнение замечательное. Все было для них. На разминочной площадке мне даже пришлось сказать: «А может ли встать на прогон индивидуальная программа? Могу я поработать с Зариповой?» Тренер группового ответила: «Давайте-давайте, посмотрим, что вы тут наделаете».

Зарипова заняла третье место, а команда группового чуть не вылетела – выступила так, что вообще на Олимпиаду могла не попасть.

В Атланте события развивались весьма неожиданно. Яна Батыршина после отборочных соревнований была шестнадцатая. Сказала ей: «Ты что творишь?!» Вела она себя отвратительно. Зарипова тоже, но особенно Батыршина. Хамила и мне, и главному тренеру. В раздевалке я как следует съездила протоколом ей по щекам. Яна подошла к зеркалу и просто ресницы поправила.

На следующий день Батыршина получила высокие оценки. Она талантливейшая гимнастка, могла быть первой, но в финале сделала ошибку и заняла второе место. А Зарипова не сделала ни одной ошибки и заняла четвертое, потому что на опробовании перед финалом работала плохо. Судьи составили о ней свое мнение и заранее решили, что лидером она быть не может.

Серебро Батыршиной – это, конечно, победа была, но Федерация все равно еще долго правила бал и моим новациям сопротивлялась.

20

Людмила (Люси) Димитрова:

В девяностых Ирине очень мешали. Об этом знали все. Я тогда уже не работала в сборной Болгарии, тренировала в Канаде и вдолбила себе в голову, что должна быть в гораздо более сильной команде. Приснился сон, что я в зале в России. Через два дня мне позвонила Винер: «Люси, приезжай». Я не удивилась, способность предчувствовать будущее была у меня с юности.

Что бы мне ни говорили, как ни стремились подчинить, я ни минуты не сомневалась: путь, которым должна идти художественная гимнастика, я представляю верно. Сложно сказать, как возникает в человеке уверенность и почему, идя к цели, мы находим единомышленников, которые не только помогают, но и добавляют сил. Будто подтверждают: все правильно, не сомневайся.

Появление Люси, энергичной, профессиональной и наделенной, как оказалось, талантом видеть то, что не видят другие, напомнило мне о людях с необычайными способностями, ташкентских моих знакомых. Перенять дар кого-то из них я, разумеется, не могла, но наблюдала за тем, что они делали, и укреплялась в своем представлении о безграничных возможностях человека, о величии тайны Вселенной и каждого мига нашей жизни.

Я знала женщину с колоссальной, измеряемой сотнями килограммов силой рук. Ее звали Людмила Алексеевна, она была из семьи потомственных костоправов. Жила на маленькой улочке, в скромном доме. «Собирала» разбившихся в автомобиле, восстанавливала позвоночник, снимала головную боль, работая с черепом так, что тот трещал, как грецкий орех. В помощи не отказывала никому. Детей моих тоже лечила.

И еще об одном человеке я должна рассказать – об Александре, враче сборной Узбекистана. Воздействуя только голосом, он мог поменять состояние личности человека. Говорил что-то моей ученице, показывал на меня, спрашивал:

– Кто это?

– Не знаю, – отвечала девочка.

– Как же не знаешь? Знаешь!

– Нет!

Летели в самолете, дети смотрели на белые стены салона и «видели» мультфильмы, смеялись.

Однажды Александр стоял у входа в зал, а на ковре девочка делала упражнение. Он прикоснулся к горячей, как кипяток, батарее, и гимнастка отбросила от себя предмет, в ту же секунду «обжегший» ее руку.

Александр предлагал мне воздействовать на наших конкурентов. Двух-трех фраз, сказанных им «невзначай» спортсменке команды-соперницы перед выступлением, было бы достаточно. Я отказалась. Как и от полного подчинения детей моей воле. Тренировать тех, кто лишен характера, было мне неинтересно. Талант Александра использовала только для защиты: ставить блоки против нежелательного влияния он тоже умел.

За помощью к людям с экстраординарными способностями я обращаюсь и сегодня. На соревнования с нами ездит Ахат, мой, как я говорю, узбекский сынок. Он знает суры Корана наизусть, молится за моих детей, защищает их в огромных залах. Силой молитвы помогает мне и матушка Валентина, в доме которой мироточат десятки икон.

21

Антон Винер:

Ирина Александровна получала тяжелейшие удары от девочек, которых вытаскивала из глубинки, воспитывала, в которых вкладывала свою жизнь. Бывало, девочки предавали ее. Марина Николаева, Лена Холодова. Сегодня это тренеры ее сборной, она ни на кого не держит зла.

Лена Холодова попала в сборную команду Советского Союза и с большим успехом выезжала за рубеж. Газеты писали о ней с восторгом, печатали фотографии, поклонники узнавали на улицах и просили автограф.

Когда Лена стала поправляться, я сказала: «Вход в зал через весы». А личный тренер боялась, что Лена бросит, говорила, что она взрослая и у нее должны быть все формы, присущие девушке ее лет, слушать Ирину Александровну необязательно. Лена поверила, так легче. Вылетела на первых же соревнованиях. И такие случаи, к сожалению, были в моей жизни.

Марина Николаева, трудолюбивая, покладистая, говорила: «Не волнуйтесь, все сделаю». Успокаивала, когда я возмущалась, что ее с кем-то вдвоем на пьедестал поставили: «Не переживайте, Ирина Александровна, я же стою на первом месте». Хорошая девочка. По полной программе я получила от нее, когда она выросла.

Мама Марины подумала, что Ирина Александровна уже достаточно поработала с ее дочерью, надо и самой тренером побыть. Вспомнила, что тренировала Марину в Термезе. Начались разговоры с ребенком, а кончилось тем, что, когда я позвонила, мама холодно сказала: «Марина не может подойти к телефону, она отдыхает». Я увидела, что ребенка у меня хотят забрать, а меня ликвидировать и как тренера, и как человека. Поняла, что как спортсменка Марина погибла. Мне стало очень и очень обидно, больно, потому что я ее воспитала и она была талантливой девочкой.

Через многие годы Марина пришла ко мне со своим сыном:

– Простите меня, Ирина Александровна. Я дура была, ничего не понимала.

Ответила:

– Рядом с тобой сын. Если его заберут, ты как к этому отнесешься?

Она вздрогнула.

– Видишь? А ты была моя дочь.

– Да. Пожалуйста, простите.

– Прощаю.

– Я не верю, что простите.

– Давай будем работать вместе – большего доказательства у меня для тебя нет.

22

В начале 1995 года мне позвонила знакомая из Ташкента, предупредила: «Тебя попросят посмотреть девочку. Она растянутая, как лягушка, гибкая, но никаких других данных у нее нет. Имя девочки – Алина, фамилия – Кабаева. Смотри, не бери!», – «Спасибо за информацию», – ответила я, а когда говорила с мамой девочки, сказала: «Приезжайте». Безразличие хуже ненависти, эту мысль я всегда считала более чем справедливой.

Алина Кабаева:

Мне исполнялось двенадцать, и маме надо было решать, заканчиваю я с художественной гимнастикой или нет. Первых мест в Узбекистане я не занимала, но мой тренер, Эльвира Тарасовна Ромейко, советовала с решением не торопиться и показать меня Винер.

Прилетели в Москву, добрались до Новогорска. Ирина Александровна думала, что я на год младше. Год в спорте играет большую роль. Говорит маме: «Даже не надо переодеваться, девочка “старая”. И то, что из Ташкента, это сложно будет сейчас».

Стою думаю: «Ну ладно, что делать… Наверное, уедем сейчас отсюда». А что я могла, «малек» такой? Вообще права голоса не имела.

Мама говорит Ирине Александровне: «Я прошу вас посмотреть. Почему вы в зал ее не берете?» В конце концов Ирина Александровна согласилась.

Я вышла на площадку, вокруг звезды сборной России. Стала тренироваться. Звезды смотрели на меня и думали, наверное: «Что за девочка такая приехала?» Отходили, понять ничего не могли. Прыгала прыжки свои от одного угла ковра до другого, летала. Не знаю, что со мной было тогда.

Сначала Алина мне не очень понравилась. Я надеялась увидеть малышечку, а девочка была довольно взрослая и не в том весе, в каком надо бы. Сказала, как говорю обычно: «Покажи, что умеешь. Упражнение сделай свое», и после первых движений поняла: ко мне в руки попал алмаз. Девочка горит, эмоции переполняют ее. Если будет трудиться, добьется многого.

Любовь Кабаева:

Ирина Александровна сказала: «Вы свободны, дочь остается на три дня. Мне надо ее еще посмотреть. Вам есть где остановиться?» Ответила: «Да», а Винер строго прибавила: «Не звоните, не отвлекайте, ни о чем не спрашивайте меня».

Выходила с территории базы, глаза были полные слез. Что я делаю? Почему оставляю ребенка? С правой стороны от зала гимнастики в Новогорске – футбольные поля, березки, тропинка. Я не по тротуару, по тропинке пошла, чтоб срезать и быстрее уйти, быстрее успокоиться. Ощущение было такое, будто иду по облакам, по вате мягкой. Дошла до остановки, дождалась автобуса.

Приехала к своим друзьям и опять разревелась. Они говорят: «Ты что, с ума сошла? Алина у Ирины Александровны, радоваться надо, а не рыдать!» Сказала себе: «Уж коли ты сама этого хотела и Алинку втащила, тащить надо будет до конца. Голосить не нужно». Не звонила, Алину к телефону не звала, материнской жалости не проявляла. Очень жестко настроила себя.

Прошло три дня. Приехала на базу, подошла к Ирине Александровне. Она говорит:

– Можете уезжать. Алина остается.

– Уезжать? – переспросила я.

– Да. Я оставляю вашу дочь.

Зашла к Алине в комнату. Обычный номер, две кровати, посередине раскладушка. Она не в сборной, ей раскладушку выделили. Сидит вся в слезах.

– Мама, три дня мне не давали есть, не давали пить. Только несколько глотков воды, чтобы понять, как уходит мой вес за одну тренировку, за три тренировки, за день.

– Алинка, не плачь, – говорю. – Мы должны попробовать. Если понравится, останешься. Только твое желание. Не понравится, я тебя заберу.

Купила свитерок, колготки, курточку, все, что ей нужно, и дня через два улетела. Звонила, спрашивала у администраторов на ресепшен, как там Алиночка. Они отвечали: «Люба, она сейчас занята, позже позовем». Каждый день я слышала дочь. И вечером, и утром перед хореографией. Раз или два в неделю связывалась с Ириной Александровной. Она успокаивала: «Все нормально, не переживай, девочка работает».

Алина Кабаева:

Жила на базе, скучала по маме. Первые дни нормально еще, а потом жесть такая! Плакала, особенно в выходные дни. Были подруги, которые брали к себе домой, спасибо им, но все равно тяжело. Понимала, никто не заставляет меня. Мама не говорит: «Ты должна». Дверь открыта. Скажи: «Не могу», и мама ответит: «Ладно. Хочешь так, значит, так».

В Новогорске, где находиться можно только по результатам, я оставила Алину без колебаний. Платила за ее проживание, питание, медицину, за все, что предоставляет центр сборных команд России. Благодаря Алишеру Бурхановичу такая возможность у меня была.

С самого начала Алине было сказано похудеть. Три дня она должна была сидеть на воде и очистить свой маленький организм от плова, жареной картошки, самсы и некоторых других кушаний, которые получала дома. Заодно я проверила ее характер. Это было первое, пробное испытание. Пройти его было нелегко: еда в Новогорске вкусная, три раза в день открывалось кафе, которое Алина могла посещать. Но она испытание выдержала.

Мы беседовали:

– Чего ты хочешь, Алина? Хочешь быть чемпионкой?

– Да, – отвечала она.

– Это очень тяжелый труд, – говорила я. – Но приятный. Потому что ты для него родилась, тебе он доставляет удовольствие. А самое большое удовольствие – когда свой труд и талант, данный Богом, ты даришь людям.

– Я знаю, – соглашалась Алина.

Любовь Кабаева:

Прошло больше года, звонит ночью Ирина Александровна: «Настроения у Алины не было на тренировке, чуть не плачет. Говорит, по маме соскучилась. Так что бери билет, Люба. Надо решиться. Ты должна жить в Москве. Как бы ни было трудно. Алине нужны и тренер, и мать. Без матери этот ребенок не может. Будешь заниматься административными делами команды, больше ничего не обещаю».

Нашла жилье, привезла младшую дочь, Лейсану. Оформили меня инструктором-методистом с зарплатой примерно сто долларов. Тогда было принято в долларах считать. Соревнования, сборы, перелеты, гостиницы, визы, списки гимнасток, тренеров и врачей – все это было на мне. После финансового кризиса 1998 года еще дополнительно работала. В офисе на улице Лесная. Три дня в неделю. Закупала продукты на Тишинском рынке, приходила, убирала, готовила. Получала триста долларов.

Было трудно, но меня это очень организовывало. Просыпаюсь утром, знаю, что Алина тоже проснулась. Через час ей в зал, мне на работу. Мы в одном ритме. Не так, что она пашет, а я сижу отдыхаю.

23

Зарина Гизикова:

Когда Ирина Александровна отправлялась со взрослыми девочками на соревнования, мы скучали по ней ужасно. Выясняли, когда приедет, во сколько. Знали, что она обожает поэзию, и учили к ее возвращению стихи. Она заходила в зал, мы бежали, обнимались, целовались, а затем читали ей по очереди. Так выражали свою любовь.

Когда я шумела на детей, Кабаева вставала на их защиту. Я даже спрашивала: «Что скажет “адвокат”?» Или, наоборот, говорила: «Картина понятна, защитников не требуется». Называла Алину «адвокат Плевако», фамилия Плевако смешно звучит для детей. Объясняла, конечно, что Плевако был лучшим адвокатом своего времени. Кто-то опаздывал на хореографию, мне жаловались, я начинала ругать, а Алина говорила, что девочка утром плохо чувствовала себя, кашляла. Не получался у кого-то элемент, Алина опять вступалась: «Ирина Александровна, ну что вы? Девочка так старается!» Отвечала: «Успокойся, адвокат Плевако! Я сама разберусь». «Доводы защиты» она, скорее всего, выдумывала. Главным было вступиться. Обычно за адвокатскую деятельность я на Алину не сердилась. Но если речь шла о прогулках без головного убора ранней весной, о еде, пронесенной в номер, злилась так, что никакой Плевако спасти ситуацию уже не мог.

В силу данных Алины у меня была свобода творчества: «Попробуй это, теперь сделай так…» Она не сопротивлялась, пробовала и тоже придумывала что-то. Таких сложных, рискованных, смелых выступлений, какие были у нее, мир раньше не видел. Алина шла от простого к сложному, сложнейшему, суперсложному. С ней я не засиживалась на каком-то элементе, как с другими гимнастками. С ней я шла дальше.

Люси Димитрова очень любила Кабаеву за умение создать образ, за упорство в отработке движений и понимание того, что, только дополняя друг друга, техника и артистизм делают выступление по-настоящему выразительным.

Людмила (Люси) Димитрова:

Поставлю сложное, сама в самолет и думаю дома: «Так я им сделала, что они никаких мест не займут». Звоню: «Ирочка, надо убрать это, это и это». Она отвечает: «Нет, ничего не буду убирать». Перезванивает после соревнований:

– Люси, мы сделали всё.

– Браво, молодцы! – отвечаю. – Но вряд ли всё.

– Всё!

– Вы сумасшедшие! Сказала, что это я все придумала?

Заранее Иру предупреждала: «Не справитесь, не говори, что поставила я, справитесь – всем говори!»

Никогда раньше выразительность и техника так не соединялись. Никто не мог повторить элементы Кабаевой, рискованные и по движению предмета, и по движению тела. Начали критиковать. Разве это художественная гимнастика? Складываться пополам, прыгать в этих диких прогибах? На меня был большой наезд.

Многие искренне считали, что я ее ломаю, требую чрезмерно. Нет. Она от природы такая. Я говорила: «Давайте заставим Алину петь так, как поет Паваротти. Давайте попросим Паваротти прогнуться так, как гнется Алина. Бог каждому дает свое». Программа Паваротти – быть посланником Господа в пении, Алины – в художественной гимнастике.

Алина любила выступать, это была ее стихия. Как только она начинала двигаться, необыкновенно красивая, искренняя улыбка появлялась на ее лице. Она обожала зрителей, зрители обожали ее. Каждая наша композиция была спектаклем. Каждое движение воплощало настроение музыки.

Объясняла: «Алина, удар кинжалом в “Кармен” ты не можешь показать простым движением, ты должна сделать такой элемент, чтобы зрители ощутили весь трагизм рокового момента». Она понимала меня, и мы искали решение точное, убедительное. Находили, буквально промучившись не один день. Она работала больше всех, серьезнее всех и выигрывала всегда.

Когда Алина стала хорошие результаты показывать, я поняла, что ее надо пиарить. Чувствовала, она будет лицом художественной гимнастики. Вместе мы «перевернем мир» и сделаем наш вид спорта одним из самых зрелищных. Пиар-кампании организовывала я сама. Первая обошлась в три тысячи долларов, портрет Алины был помещен на обложку журнала. Фотосессию устроила у себя, своего дома у Алины не было. Одежда на героине съемки тоже была моя. Слава не повредила Алине. Высокомерной, эгоистичной она никогда не была.

На каждое упражнение я заказывала ей три-четыре купальника, украшенных камнями Swarovski. Купальники стоили и по восемьсот, и по тысяче долларов. Это были бешеные деньги. Помогал мой муж. Мы примеряли, пробовали в движении. Те, что не соответствовали нашему замыслу, отдавали на счастье другим детям.

Камни я пролоббировала в Международной федерации гимнастики. Сказала президенту Технического комитета Абруцини: «Мадам, вы вся в брильянтах, у вас красивые кольца, броши, ожерелья. Почему вы не хотите позволить молодым девочкам выступать в ярких, искрящихся костюмах?» Скандал! Дискуссия! Аргумент против один – спорт не шоу. В конце концов вынесли на голосование и большинством голосов идею поддержали.

Спортивная пресса назвала решение революционным, а я выступила еще с одним предложением. Сказала, что нам нужны юбочки – как в фигурном катании. Опять скандал, хлопанье дверьми, треск штукатурки и крики «Художественная гимнастика – не варьете!» Но и юбочки разрешили.

24

Пока Алина была маленькая девочка, она прекрасно справлялась со своим весом. Когда наступил определенный возраст, стала полнеть. Это естественно и неопасно для карьеры спортсменки при условии, что склонности организма к полноте нет. К сожалению, у Алины такая склонность начала проявляться. Она смотрела на еду – прибавляла килограмм, ела – прибавляла два.

Я говорила Алине: «Ты настолько красивая, талантливая, что, если бы не имела проблемы с весом, могла бы без особых мучений выигрывать одну золотую медаль за другой. Так не получится. Голод – твоя плата за талант».

Когда она все-таки набрала лишнее, я повезла ее в Турцию. Взяла с собой Диму Дунаева, массажиста сборной. Попросила его ходить с Алиной на дискотеку – быть где-то в зале, пока она не натанцуется. Он сидел у барной стойки, присматривал, «прикрывал» ее. Натанцевавшись, Алина спала до полудня, делала подкачку и снова спала. Обед просыпала, ужин просыпала, шла на дискотеку часиков в одиннадцать вечера и опять плясала до трех утра. Сбросила четыре килограмма. Мне хотелось, чтобы она вернулась в форму, но повторять каждый день «Похудей, похудей!», терзать ее я не могла. Придумала такой способ и «похуди2ла» ее.

Любовь Кабаева:

В Новогорске жили хоккеисты и футболисты. Им так было жалко гимнасток! То духи подарят, то шоколад. Или девочки их просили: «Ребята, будете ехать из города, привезите потихонечку конфет». Я об этом знала и говорила: «Только в разумных пределах, до греха не доводите. Придет проверка, получат они, а не вы».

Зарина Гизикова:

Новогорск был для нас домом. Наши подруги, тренеры, врачи – все в Новогорске, а родители, братья и сестры – в самых разных городах страны.

Любовь Михайловна делала нашу жизнь немного легче. Приходила к нам по субботам, согревала своим вниманием, старалась как-то развлечь. В зале стоял роскошный черный рояль. Играла нам «Цыганочку», еще какие-то несложные мелодии. Приглашала к себе домой. Нечасто, но баловала нас – готовила блюда узбекской кухни: плов, шурпу, домляму.

Как-то вечером, собравшись домой, я вышла в вестибюль нашего корпуса, а уйти почему-то никак не могла. Начало десятого, половина, без четверти, а меня как держит что-то. И с администратором поговорила, и звонки сделала, и заявку на турнир подписала, но не ухожу. Ровно в десять вижу: молодой человек, неизвестный мне, с тремя огромными сумками протискивается в дверь.

Спрашиваю:

– Вы кто?

Отвечает:

– Курьер из китайского ресторана.

– К кому?

– К Кабаевой.

– Я Кабаева. Спасибо за доставку!

Разложила содержимое сумок в кафе, три стола едой заставила. Отправилась за Алиной. Вошла в номер и вижу картину – при слабом свете настольной лампы, почти в темноте, сидит троечка: Кабаева, Гизикова и Утяшева.

– Добрый вечер, – говорю. – Ждем-с?

– Нет, – отвечают. – Разговариваем.

– Вам посылка из Шанхая внизу.

– Какая посылка?

– Та, которую вы заказывали. Пельмени, рис, лапша.

– Мы не заказывали.

– Как?! Принесли для Кабаевой, столько там еды!

– А, так это наш знакомый хотел прийти к нам поужинать, – «вспоминает» Алина.

– Я сейчас вызову тренеров, они это всё не съедят! Наши тетеньки, которые на аппетит не жалуются, не осилят то, что он один хотел съесть без вашего участия. Если б вы это всё употребили, какой бы у вас был вес?! Килограмм прибавляется при такой еде, если кушаешь вечером!

Они получили по полной программе. Я не кричала, не шумела. Сказала: «Видите, я должна была уйти два часа тому назад, но мне Сверху дали указание не уходить. Я мотылялась здесь, мотылялась, сама не знала зачем. Оказывается, должна была дождаться вашего питания и увидеть, какие вы у меня девочки приличные, как вы диету держите».

Вера Шаталина находила у гимнасток батоны в сапоге и бутерброды стопкой за портьерой на подоконнике. Эти истории показывают, что они не железные, бывает и слабинка.

Что и в каком количестве можно есть, зависит от организма. Барсукова ела все – в столовой и еще в номер приносила. Сделала ей замечание: «Девочки голодные, нехорошо, если кушаешь ты при них». Она запиралась в ванной, ела там. В детстве Юля была полная и, чтобы заниматься художественной гимнастикой, в девятилетнем возрасте похудела на три килограмма. После этого Боженька, видимо, решил: «Молодец, девочка! Теперь кушай все, поправляться не будешь».

Одна была очень склонна к полноте, а мамочка любимая приносила ей еду. Та скакалку со второго этажа спускала, мама кастрюльку или баночку привязывала. Не понимала, что дорога в ад устлана благими намерениями любящих родителей. И еще бабушка подвозила ей то теплую шапочку, то шарф, что-нибудь вкусное в них заворачивала. И жаль, девочка была талантливая, выполняла сложные элементы, за каждый из которых получала от меня в подарок то заколку, то прищепочку красивую, то резиночку, но уж никак не еду.

Еще у одной – мама была верующая, водила ее к батюшкам на исповедь, но во время поста передавала дочке котлеты. Как можно говорить о церкви, о причастии и делать такие вещи?!

Есть мамы, которые не вмешиваются, и слава богу, большое им спасибо. И есть другие – которые мешают собственным детям жить. Таких я дисквалифицирую, то есть веду спокойную работу, чтобы их встречи с детьми происходили пореже. Плохо про маму никогда ребенку не говорю. Любая мама для ребенка – самый нужный человек.

Редко бывают мамы, как Люба Кабаева. Мы с Любой сразу сошлись. У нее сильный, волевой характер. Если что-то решает, доводит до конца. Меня это очень радовало. Яблоко от яблони далеко не падает. Всегда обращаю внимание на родителей, от которых пришли мои дети. Мне было приятно, что мать Алины занималась баскетболом, отец – известный футболист, Марат Кабаев, кумир болельщиков ташкентской команды «Пахтакор».

Люба, когда еще была не замужем и лишь мечтала о детях, тренировалась на стадионе «Старт», смотрела, как я работаю, и думала: «Если у меня родится девочка, отдам ее этой женщине». Бог услышал и сказал: «Так и будет». У нее родилась девочка, и эта девочка попала ко мне.

В выходные Люба приезжала в Новогорск вместе с сестренкой Алины Лейсаной, устраивала пикник. Готовила прекрасно, но чем-то, кроме фруктов, баловать старшую дочь почти не могла. Понимала, что лишний кусок для Алины – проблема. Так же, как понимала когда-то моя мама. Я возвращалась с тренировки, а она закрывала холодильник на ключ и говорила: «Кто любит Иру, не давайте Ире жрать».

25

Любовь Кабаева:

Ирина Александровна могла быть жесткой и с тренерами, и с детьми. Очень ругала, когда я билеты не на те даты взяла. Еще и у Алины что-то не получалось. Оторвалась на мне: «Ты плохо слышишь? В голове не откладывается? Пиши!»

Это было в присутствии дочери. Алина стояла ошеломленная. В перерыве подходит ко мне: «Мам, а что она на тебя так кричит?» Отвечаю: «Все нормально. Она не кричит, она делает замечания. Рабочий момент. Это тебя не касается».

Алина Кабаева:

Как-то я говорила, что у меня не получается ничего, прогон сделать не могла. Прогон – это наше упражнение, минута тридцать. Ты не должна уронить предмет или свалиться с поворота. Ирина Александровна подходит ко мне: «Не можешь, не выдерживаешь, значит, уезжаешь домой. Собирай свои кассеты и вон из зала». Тогда музыка на кассетах у нас была.

Я не ухожу, стою. «Ты что, не слышала?» Думаю: «Ладно, что поделать…» Собрала кассеты, иду. «Уходишь?! Ах ты какая!» – и как двинула мне. Так дала мне рукою ощутимо, чтоб я поняла. «Быстро на ковер и сейчас же сделаешь упражнение!» Я вся в слезах выхожу и делаю чисто.

«Что, сразу нельзя было? – говорит. – Нужно обязательно получить?» Расцеловала меня, похвалила.

Нельзя тут судить, права она была или нет. Я бы вряд ли смогла так, и то не факт. Пока сама не окажешься в какой-то ситуации, неизвестно, как поступишь.

Она такая, и я ей благодарна. Могла же позвонить маме, сказать: «Мам, забери меня, пожалуйста». Не позвонила. Характер Ирины Александровны непростой, многому научил меня в жизни.

Любовь Кабаева:

У меня тоже был жесткий тренер. А как иначе поднять детей? Как научить, как заставить? Они маленькие, но трудятся по-взрослому, находятся в зале почти весь день.

Мама Ирины Александровны иногда сидела на тренировках. Винер называла ее «моя Зоенька». Мы с ней дружили. «У тебя все как у меня, Люба. Все детям, – говорит. – И с работы на работу. Как по-другому выжить?» Ирина Александровна прикрикнет на Алину, а Зоя Зиновьевна комментирует: «Не обращай внимания. Терпи, все будет хорошо».

Приближались Олимпийские игры в Сиднее. Я старалась не нагнетать, не давить, только напоминала: «Если ты начнешь делать упражнение и ошибешься, вся магия музыки, композиции исчезнет. Твой труд пойдет насмарку. И мой, и твоих родителей, и страны».

Ошибки и срывы были. Но мы не отступали. Говорила Алине, что нет конкурента, нет соперника никакого, кроме тебя самого. Соревнуемся мы не друг с другом, а с самими собой. Не получается – надо дорабатывать.

Когда на чемпионате Европы перед Сиднеем Юля Барсукова с блеском сделала «Умирающего лебедя», но заняла третье место, аплодисментов ей подарили больше, чем занявшей первое место Алине.

Алина была расстроена, Люба кричала на всю гостиницу:

– Доча, не волнуйся, ты лучше всех!

– Мама, успокойся! – останавливала ее Алина.

Поговорила с обеими. С Любой о том, что вести себя так нельзя, с Алиной – о перспективах. Сказала: «Известность и слава пришли к тебе потому, что ты суперспортсмен, суперхудожница, и программа, которую мы сделали, интересна миру. Ты молодец. Но если начнешь кочевряжиться и вести себя не так, как положено, ничего больше не получится».

Незадолго до Олимпиады был еще один турнир. В двух видах победила Кабаева, в двух Барсукова. На пресс-конференции Барсукову спросили, какая у нее мечта. Она ответила: «Попасть на Олимпийские игры в Сидней и выиграть». Мы с Алиной посмотрели друг на друга круглыми глазами. Золотая медаль на Олимпийских играх определенно должна была быть медалью Кабаевой.

Приехали в Сидней. Алина такое творила с весами! В толстом костюме весила меньше, чем в купальнике. Обыскала ее номер. Обыск дал результат. В холодильнике нашла пакет с сырками. В столовой она не кушала почти ничего, а в номере подъедала. Подождала, пока Алина вернется, и пакетом с сырками стала хлестать ее, по одному плечу, по другому:

– Ты что себе позволяешь?!

– Ирина Александровна, простите, я виновата, – сказала она.

– Алина, я твоя мама, я, конечно, тебя прощу. Но простят ли Там, не знаю.

Не простили. Она потеряла предмет на движении, которому трехлетнего ребенка обучают за пятнадцать минут. Обруч соскользнул с ее руки и улетел за площадку. Я подумала в тот момент: «Она не держала себя, кушала, и случилось то, что должно было случиться. Но чем виновата Россия, которая теряет золотую медаль, и чем виновата я?»

Алина Кабаева:

После обруча скатилась на пятое место, но не сдалась, не расклеилась. Два оставшихся вида сделала хорошо. Выиграла бронзу.

Было стыдно – не оправдала ожиданий. Не знала, как дальше жить. Думала, слава богу, Юля Барсукова победила, Россия золото все равно взяла.

Любовь Кабаева:

Алина вернулась с огромной болью. Жалеть я ее не хотела, сказала: «Жизнь не закончилась. Тебе семнадцать лет. Можно искать себя в чем-то еще».

Она не согласилась. Цель ее осталась прежней – стать олимпийской чемпионкой. А это еще четыре года, и каких года! Тренировки сумасшедшие, дисциплина.

26

Ира Чащина настолько хотела обойти Алину, что начала пить пищевые добавки для похудения, сбрасывать вес, который сбрасывать уже было нельзя. Она и так была худая. А Алина добавки пила. Как-то они внушили себе, что «это не фуросемид, это добавочки такие». Я об этом, к сожалению, не знала. Фуросемид – средство, допингом не являющееся, но, как считается, позволяющее прием допинга скрыть.

Выступили на Играх доброй воли в Австралии, в Брисбене. Кабаева – золото, Чащина – серебро. Обеих взяли на тест. Ну взяли и взяли, обычное дело. Через месяц на чемпионате мира в Мадриде выиграли опять. Триумфально. Кабаева заняла первое место, Чащина – второе. И вот что сделали руководители Международной федерации гимнастики. После Игр доброй воли они уже знали, что у двух российских гимнасток в крови найден фуросемид. Знали, но молчали. Приберегли информацию. Чтоб скандал был максимально медийным и болезненным. Результат проб опубликовали, когда чемпионат завершился, после нашего успеха. Хотели «убить» девочек и меня.

К президенту Международной федерации гимнастики Бруно Гранди поехал Сергей Ястржембский, президент нашей федерации, сказал, что девочки хотели похудеть, принимали пищевые добавки, и мы это признали, не дожидаясь результатов повторного анализа, которые, как известно, были отрицательные. Гранди от диалога отказался и намекнул: отдайте нам Винер, а мы вам гимнасток отдадим. То есть дело надо было представить так, что девочки принимали фуросемид по моему указанию. Ястржембский на это не пошел.

Началась травля, поднялся весь мир: «Винер дает спортсменкам допинг! Все их победы за счет допинга!» Хотя известно: в художественной гимнастике допинг – орудие самоубийцы. Если бросишь предмет «на энтузиазме» чуть дальше, поймать не сможешь.

Кабаеву и Чащину лишили медалей Мадрида и Брисбена, дисквалифицировали на год и еще год дали условно. Это означало конец карьере. Вернуться после такого перерыва нереально.

Мы наняли адвоката и победили: суд признал, что они невиновны. Это было в мае. А ближе к Новому году Международная федерация гимнастики подала апелляцию, и уже другой суд, с их людьми, опять детей закрыл. На семь месяцев.

Ситуация была непростой и для сборной. Тот, кто еще вчера был третьим, четвертым или пятым номером, должен был сегодня защищать честь страны. Стала серьезно готовить двух молодых девочек – Олю Капранову и Веру Сесину. Зарина Гизикова выполняла уникальные элементы и смогла выиграть Европу. Я называла ее «спасительница России».

Трудно представить, что происходило у Алины и Иры в душе. Возможности соревноваться у них не было, даже на чемпионате России. Только показательные выступления. Несмотря на дисквалификацию, Чащина базу не покидала, сидела в зале, а Кабаева, в силу натуры, оставаться в Новогорске безвыездно не могла. Я разрешила ей бывать на вечеринках и презентациях, где она ловила на себе восхищенные взгляды. И на подиум ее отправляла как модель.

Тренировалась Алина мало. Наверное, думала: «Зачем мне это надо?» Садилась за руль и уезжала чуть ли не каждый день. Мама сделала слепок ключей, передала знакомым, они машину угнали. До конца своей карьеры Алина не знала, что автомобиль увела родная мать. Люба ей говорила: «Уж больно красивый он был у тебя», сочувствовала. Алину выручала я. И машину давала, и отдельную комнату в Новогорске пробила для нее. Делала все, чтоб настроение ее не падало.

Любовь Кабаева:

Ирина Александровна не позволяла Алине считать, что все закончилось. А могла бы махнуть рукой, мол, хватит нам с тобой мучиться, я устала, не получился у нас Сидней, сейчас ты в дисквалификации… Но у нее был такой порыв! Всех готова была стереть с лица земли, так боролась. Ей надо было в зале находиться, готовить сборную, а она с нами то в Женеву, то в Лозанну на суды летала.

Я говорила Алине и Ире: «Не тот святой, кто прожил жизнь в святости, а кто был грешником и раскаялся. Раскаетесь, и все у вас будет хорошо».

Мало кто верил в то, что они смогут вернуться. Алишер Бурханович был возмущен до крайности, называл их преступницами: «Как они посмели, во-первых, свое здоровье губить, во-вторых, подставить тебя и Россию?! Выгони обеих, не позорься, они все равно не выдержат, никогда не поднимутся. В художественной гимнастике это невозможно». Ответила: «В убийстве не участвую. Участвую только в спасении». Такой был разговор. Алина его слышала, Алишер Бурханович позвонил во время тренировки. Сказала Алине: «Держись, терпи. Держи свой характер, держи свою фигуру, будь солнечным зайчиком, не раскисай».

Кончился срок, Алина начала тренироваться. Но все шло тяжело. Начались трения с мамой, как обычно это происходит в девятнадцать лет. Я была посередине, лавировала. Старшей говорила: «Люба, что бы она тебе ни сказала, молчи, не спорь». Младшую накачивала, что лучше мамы в мире нет никого, не смеешь повышать голос.

Была и еще история с отправкой Алины в Ташкент. Она крутила фуэте, как в балете, что-то не получалось, и после очередной попытки заявила: «Не могу».

– Как так не можешь? – удивилась я.

– Вот не могу, Ирина Александровна.

– Совсем не можешь?

– Совсем не могу.

– Хорошо, езжай обратно в Ташкент. Там потренируйся. Подумай, хочешь ли обратно.

А рядом мама стоит. Другая бы смутилась: «Ой, Ирина Александровна…», но Люба говорит: «Да-да, пусть едет, а я остаюсь».

Через много лет Алина рассказывала об этом случае на телевидении. Ведущий начал переживать: «Ах, как ужасно!» Но Алина ответила: «Нет! Ничего ужасного, это была мне наука. Я поняла, что никто меня не пожалеет. И правильно. Надо уметь себя преодолевать. По-другому стать человеком невозможно».

Любовь Кабаева:

Захожу в зал, Алина чем-то недовольна, Винер ей: «Будешь себя так вести, поедешь в Ташкент». Она: «Хорошо, Ирина Александровна, мы уедем». Я говорю: «Слышь, ты! Как ты себя ведешь? Ты поедешь, а я нет».

Просто обалдела от ее поведения. Дала понять, что приехала сюда ради нее, ни от чего не отказываюсь, ни от какой работы, чтобы создать все условия. А она мне сейчас будет диктовать. «Слушай, – говорю. – Это что такое? Тренер просит повторить элемент, а ты… Ну не было настроения – появится, знаешь же, к чему готовишься».

27

Тренировочный процесс тяжелый. Но нельзя разлагать детей жалостью, даже если хочется пожалеть. Человек, которого жалеют, теряет силу. Мне близок подход великого Тарасова – беспощадность. Не жестокость, а именно беспощадность, благодаря которой спортсмен побеждает сначала себя, а затем соперников, приносит славу своей стране.

Гимнастка может быть убеждена в том, что не справится, но тренер ни в коем случае не должен отступать. Обязан заставить сделать все как положено, а потом уже и обнять, и поцеловать, и на руках вынести из зала.

У тренера должно быть собачье чутье и отлично развитое чувство меры, чтобы не перейти черту. Я знаю, когда можно продолжать, а когда пора остановиться. Когда прощаться, а когда уговаривать. «У тренера должны быть глаза» – об этом высказывании Тарасова я никогда не забываю. Главное, чтобы ребенок понимал: тренер желает ему добра. Но «желать добра» – отнюдь не означает «жалеть».

Алина понимала: ей предстоит защищать честь страны и поэтому я «терзаю» ее каждый день.

Любовь Кабаева:

Когда до первых соревнований после дисквалификации оставалось чуть больше месяца, Винер сказала Алине сбросить десять килограммов. Я купила ей термокостюм, похожий на костюм космонавтов. Она в нем тренировалась. Надевала поверх шерстяного.

Работала по восемь часов каждый день, отказывала себе в еде. Дополнительно бегала, сидела в сауне. Я тоже с ней парилась, видела, как она капли пота считала. Пока сто капель с носа не упадет, не выходила.

Это работа над собой. Хочешь быть первой – будь. Хочешь быть счастливой – будь. Не хочешь – до свидания.

За год до Афин у Кабаевой схватило шею. Готовиться к Олимпийским играм она не могла. Мне посоветовали бабулю одну, уборщицу в кафе у метро. Мол, делает чудеса. Привела к Алине. Бабуля положила ее на пол, начала молитвы читать и топором над ней размахивать. Затем мой дядя, профессор Бухман, позвонил, предложил рентгенотерапию. И неизвестно откуда взялся массажист, татарин: «Слышал, у Кабаевой проблемы. Попробую помочь». И на рентген, и на массаж я согласилась. Мы благополучно вышли из опасной ситуации. Кто помог? Бог помог! Прислал трех человек.

Бабулю ту я хотела в Олимпийскую деревню поселить, кормить, поить. Она отказалась: «Нет, Ира. Мое место там, где ты меня нашла. И нигде больше. Знаешь, сколько раз мне предлагали клинику открыть? У меня все есть – шубы, сапоги, но я не должна это носить. Такая моя судьба». Она собирала объедки какие-то, кормила собак бездомных.

В сентябре 2003 года состоялся чемпионат мира в Венгрии. Кабаева и Бессонова, талантливая гимнастка из Украины, шли почти вровень. Оставался один вид. Вызвали Кабаеву. Она шагала к ковру, а украинские болельщики скандировали: «Бес-со-но-ва! Бес-со-но-ва!» Орали во все связки, пока музыка не началась. Кабаева выступила безукоризненно, выиграла.

После награждения сказала Алине:

– Тебе в лицо кричали «Бессонова», не понимаю, как ты шла.

– Иду, Ирина Александровна, и думаю: «Я вам сейчас покажу “Бессонова”!»

Так плохое превратилось в хорошее. Хотели украинские болельщики Алину раздавить, но только раззадорили. И Бессоновой удачи не принесли: мяч у нее укатился за площадку.

Поехали на чемпионат Европы в Киев. Кабаева и Чащина основные, а совсем еще юная Ляйсан Утяшева – запасная. Со мной был человек, способный видеть то, что обычные люди не видят. Этот человек сказал: «Ирина Александровна, в зале находится дама, которая “убивает” наших гимнасток. Пусть кто-нибудь встанет у нее за спиной и читает молитву».

Спросила Утяшеву:

– Молитву знаешь?

– Мусульманскую только, – ответила Ляйсан.

– Не имеет значения, Бог один!

Утяшева встала за дамой, начала читать, и та, раскашлявшись, вынуждена была уйти. А при ней Алина ленту, которая в руку шла, поймать не смогла. Вернулись мы в Москву победителями.

28

Начали готовиться к Афинам. Опять проблема. У одной болит бедро, у другой голеностоп. Я нашла врача, которого мне очень хвалили, сказала: «Нина Константиновна, поехали на Олимпийские игры». Она: «Ирина Александровна, у меня пятеро детей и муж». «Берем “пятеро детей и муж”», – без раздумий парировала я. День и ночь Нина Константиновна восстанавливала Алину и Иру на специальных аппаратах.

Любовь Кабаева:

Буквально за две недели до Игр, на сборе в Греции, в Патросе, Алина простыла. Температура, озноб, горло красное. Ирина Александровна увидела и тревогу мою, настроение, и то, что в номер к Алине я часто захожу, отреагировала жестко: «Улетай, Люба, в Москву. Занимайся группой поддержки». Реву, думаю: как оставлю ребенка? Не сразу, но успокоила себя: все, что нужно, Винер сделает. Вернусь как раз к выступлению.

Когда шел последний вид, лента, оставалось секунд пятнадцать до конца упражнения, я с радостными слезами выбежала на улицу. Не досмотрела, но поняла: Алина выиграла. Солнце палило, как в Ташкенте, жара, небо высокое. Я орала: «Победа! Спасибо, Господи! Всё! Наконец-то всё!»

Я была счастлива: Кабаева заняла первое место, Чащина – второе. Россия доказала, что ее невозможно согнуть, что даже бывшие «зэки» в художественной гимнастике могут стать олимпийскими чемпионами. Одна такая победа равна по ценности десяти.

С «допингом» все было ясно. Но почему в Сиднее Алина уронила обруч? Видимо, чем сильнее человек, тем больше испытаний посылает ему Творец. На своей первой Олимпиаде Кабаева не победила. И захотела все-таки победить! Не опустила руки, не сдалась и, пройдя через испытания, доказала миру, что она сильнейшая. После Афин Алина хотела уйти, но не смогла и еще два года радовала мир выступлениями.

Я по ней очень скучаю. Мы вместе превратили художественную гимнастику в азартный, театрализованный, яркий вид спорта. Нас не понимали, с нами спорили, но в конечном итоге все, что мы предложили, получило право на жизнь.

Люба Кабаева – моя сестра по дочери, моя настоящая подруга. Говорю ей: «Люба, запомни, ты моя опора». Она отвечает: «Да, Ирина Александровна». Так же и с Алиной. Мы всегда рядом. Она остается такой же, как и была, – общительной, доброй, открытой, благодарной и скромной, несмотря на то что занимает высокие должности.

К ней обращается много людей, она помогает. Учредила благотворительный фонд. Проводит фестиваль для детей, которые ни в сборную, ни в Москву, может быть, никогда не попадут. Привозит их со всей России, приглашает хореографов, артистов, заказывает костюмы, готовит потрясающие тематические постановки. В год 70-летия Победы сумела соединить художественную гимнастику с музыкой военных лет. В зале звучали и «Синий платочек», и «Катюша», и «Смуглянка», и «Журавли».

Я бываю на фестивале каждый год. Вижу, как Алина волнуется, делает замечания, настраивает. Точно как я, когда выступают мои дети. Мечтаю, какое бы было счастье – ее возвращение в зал. Она единственный человек, который мог бы меня заменить.

29

Евгения Канаева:

Как только стало известно, что Ирина Александровна разрешает мне тренироваться в Новогорске, я собрала свои вещи и поехала. Так была вдохновлена, что включила самостоятельность. Сумка огромная, обруч, учебники. Мне было тринадцать лет.

Обычно переезд проводят организованно. Машина должна быть, сопровождающий. А я спросила дорогу у воспитателя и пошла к метро. Приехала на «Речной вокзал»[10], нашла остановку автобуса, ждала его часа два и к вечеру была на базе.

Когда Алина Кабаева и Ирина Чащина ушли, первыми номерами сборной стали Вера Сесина и Ольга Капранова. Женя Канаева, молоденькая, очень прогрессировала. На соревнованиях юниоров ее заметила Амина Зарипова, сказала мне, что есть такая хорошая девочка в Омске. Я пригласила ее в Центр олимпийской подготовки в Москву, а через какое-то время перевела в Новогорск.

Евгения Канаева:

Пока старшие девочки на основном ковре тренировались, я в сторонке элементы отрабатывала и смотрела, пример брала. Думала, что стать такой, как Алина, Ира, Оля и Вера, у меня вряд ли получится. Но старалась, росла, за счет труда и послушания. Если под музыку надо было работать, начинала в шесть утра, чтоб не мешать никому. Вечером дожидалась, когда освободится ковер, и вставала на прогоны.

Была максималистом, хотела, чтоб получалось сразу. Если не шел поворот, наказывала себя – со всей силы падала плашмя на ковер. Ирина Александровна ругала, говорила, что подведу и ее, и себя, если травму получу.

В начале 2008 года выиграла подряд несколько стартов. Винер подошла похвалить, а увидела, как я перед личным тренером, Верой Ефремовной Штельбаумс, выделываюсь. То отвернусь, то заплачу, то не услышу. Объяснила мне все про звездную болезнь: «Ты выигрываешь. Ты должна бороться, не распускать себя». Такие вещи обычно говорят, когда ребенок поднимается выше на ступень. Мне все стало понятно.

Канаева трудилась, как муравей. Уже и тренер личный с ней отзанималась и ушла домой, и я посмотрела, а Женя все работает. Поставила ее на чемпионат Европы с одним упражнением, она выступила блестяще. Поставила на следующие соревнования, она выиграла у всех, попала на Олимпиаду в Пекине и победила. В семнадцать лет.

Оля Капранова заняла четвертое место. Я предупреждала ее, что звездная болезнь, как ржавчина, разъедает даже самую лучшую сталь. Если человек начинает выпендриваться, это начало конца и конец начала.

После Олимпиады мы с Алишером Бурхановичем помогли Жене купить трехкомнатную квартиру в центре Москвы. Она перевезла из Омска маму и бабушку. Мне говорили: «Канаева не закончила, ей еще одна Олимпиада предстоит». Но я не волновалась. Хорошему человеку делаешь хорошо, он становится лучше. А Женя – хороший человек.

Евгения Канаева:

У всех проблема с весом начинается в пятнадцать лет, а я «поздняя», в двадцать один мне пришлось на восемь килограммов худеть. Ну как пришлось? Обязана была.

Похудела, держала вес, находилась в прекрасной форме. И заболела ангиной – перед чемпионатом Европы в 2012 году. Через три дня выступать, а температура не падает. Ирина Александровна навещала меня, привозила вишню и пюре из фасоли, говорила все съедать. А я только ложку пюре ела и вишенку одну в день.

На вторых своих Олимпийских играх, в Лондоне, Канаева тоже победила, стала двукратной олимпийской чемпионкой, единственной до сего дня в истории художественной гимнастики в индивидуальной программе. Завершив карьеру, стала тренером.

Евгения Канаева:

Ирина Александровна умеет любить, умеет уважать. Каждая гимнастка хочет быть для Винер самой-самой. Все стремятся ее обрадовать, удивить, услышать от нее похвалу.

Она как допинг – входит в зал, девочки под потолок взлетают. Это реально так.

30

Когда дети заканчивают выступать, я, казалось бы, должна страдать, ведь все они неповторимы. Но возникает стена: это было, теперь этого нет. Никакой трагедии. Таков мой характер. Если б переживала, могла с ума сойти. Даже от ухода одной Алины. Она, конечно, долго была, но все равно это трудно – прощаться.

Многие уходят слишком рано. Ира Чащина, Оля Капранова столько могли еще сделать! Ира – потрясающая гимнастка, с сумасшедшей внутренней энергетикой. У нее было огромное количество поклонников, в том числе я. На Олимпиаде в Афинах Ира была впереди в двух видах. Могла победить, да не выдержали нервы.

Я никогда не плачу. Но ушла Юлия Барсукова, ушла внезапно, и у меня полились слезы.

Алишер спросил:

– Что ты рыдаешь?

– Юля ушла.

– Почему?

– Замуж выходит.

– Ничего. Разведется, вернется, – так сурово, с иронией отвечает он иногда.

Юля не вернулась. Работала с предметами художественной гимнастики в шоу на льду, открыла спортивный клуб и лишь через годы оказалась в Новогорске вновь, уже со своей ученицей.

Я вспоминаю всех моих детей с большой любовью. Помню, какая стопа у Канаевой, у Капрановой, все ее пальчики. Помню стопу Кабаевой и Утяшевой. Помню их ноги так же, как помню их лица.

Ляйсан Утяшеву я впервые увидела в Японии на соревнованиях юниорок. Ее красота и данные впечатлили меня. Предложила тренироваться в сборной.

Мама Ляйсан спросила:

– Вы лично будете с ней работать?

– Буду присматривать, – ответила я. – Работать с ней будут мои помощники-тренеры, специалисты, которым я доверяю.

– Тогда нет.

В своем клубе Ляйсан считалась большой звездой, равных ей там не было. А расти надо среди равных, смотреть, что получается у тебя и что у других. Конкуренция должна быть. Дуб в пустыне не растет. Дуб растет среди дубов.

Увидев, что на соревнованиях дочь проигрывает, мама вновь привела ее ко мне. Мы начали тренировки, и оказалось, что Ляйсан заражена звездной болезнью. Проявлением этой болезни была излишняя уверенность в себе. Девочка думала, что все выполняет правильно, а выполняла неправильно.

Повторять одни и те же движения приходилось непозволительно много раз. Я говорила: «Ляйсан, ты перегружаешь свои ноги. Пойми, я не могу оставлять “грязь”, и убирать ее ты должна как можно скорее. Ты должна беречь себя». К сожалению, говорить это было бесполезно.

Став чемпионкой мира в командном зачете, она попала в больницу и вернулась в Новогорск на костылях. Тренировалась на одной ноге, плавала в гипсе, сушила его феном и, конечно, была уже «подстреленная ласточка». Я жалела ее, помогала и ни в коем случае не останавливала.

Она очень старалась, но поняла, что надо заканчивать. На чемпионате Европы в Москве я устроила ей проводы. Прощальное выступление Ляйсан стоя смотрели тысячи зрителей. Аплодировали, не отпускали. Утяшева могла быть выдающейся гимнасткой, но вышло иначе.

У меня было множество талантливых детей, которые не стали теми, кем, придя ко мне, могли стать. Одну поражала звездная болезнь, другая любила покушать, третья поспать, четвертая ленилась. Есть вещи, с которыми тренер при всем своем желании справиться не может. Тренер не Бог, не всесилен.

Яна Батыршина, видя, как пятнадцатилетняя Алина Кабаева выигрывает у нее на своем первом чемпионате Европы, решила, что в этом виноваты тренеры. Игнорировала и Веру Шаталину, и меня, а на какой-то вид не позволила себя вывести, заявила: «Не надо со мной идти». Вышла, уронила предмет. Она была старше Алины, обладала высокими титулами, но ревновала, психовала, собраться не смогла и вскоре карьеру закончила. Как говорится, у каждого Абрама своя программа.

Саша Меркулова, когда начала взрослеть, не сумела остановить свой аппетит. Я возмущалась: «Как ты можешь менять то, для чего родилась на этой земле, на кусок пирога?» Она была очень яркая. Я считала, что вторая Алина ко мне пришла. Недосчитала.

Еще одна девочка, Дарья Кондакова, вела себя отвратительно. Скакалку однажды швырнула. Я подняла, спрятала.

– Отдайте, Ирина Александровна, – попросила она.

– Скакалка сказала, что не хочет тебя видеть.

– Пожалуйста!

– Вставай на колени и проси у неё прощения. Ты забыла, что предметы живые! Что ко всему в этом мире надо относиться как к живому, созданному Творцом!

Прощения Даша попросила, но потом опять начала вести себя как попало, бросила под машину мяч и этим поступком сама себе подписала приговор. На чемпионате мира, имея хорошие шансы победить, запутала ленту, а перед Олимпийскими играми обратилась к врачам из-за боли в колене. Упрашивала взять ее на сбор, а я ответила: «Нет! Тебе лечиться надо, а не на Олимпиаду ехать. Сколько раз предупреждала тебя, что ты играешь на поле системы Сатан, что ты пропадешь?!»

Антон Винер:

Мама жестко следит за тем, чтобы девочки не грешили. Поступками, словами, мыслями. Она работает с человеческими качествами детей. С их отношением к миру и, что не менее важно, отношением к самим себе. Приучает быть настоящими людьми. Понимает, если в сознании царит самомнение, чемпионом стать невозможно.

Мама знает, что Бог есть, и верит, что успех зависит не только от объема тренировок. Мне повезло, я видел практическую часть Библии всю свою жизнь. Видел, как маленькие девочки приезжали, никому не известные, и поднимались на пьедестал. Видел, как внутренние противники разрывали их. Много судеб, успешных и неуспешных.

Тора, Библия, Коран. Я читаю все эти книги. Сканирую книгу «Зоар»[11] – даже глядя на буквы, можно успокоиться. Узором иврита записаны семьдесят два имени Бога: Смиренность, Счастье, Свобода, Самоуважение, Безвозмездная Любовь, Уверенность, Ответственность…

Я знаю, что жизнь мира зависит от помыслов и действий каждого человека. Ты сказала сегодня кому-то грубые несправедливые слова или сделала что-то плохое, завтра это вернется к тебе. Сегодня швырнула предмет, а завтра он не придет к тебе в руку. Грязный хвост утянет. Грязный хвост – это лень, роптание, хамство, неблагодарность.

Говорю моим воспитанницам: «Все возвращается. И хорошее, и плохое. Если не нам самим, то нашим детям. Мы должны помнить: за нами следят». Обязательно страх должен быть, наказание неминуемо: «Есть грозный суд: он ждет; / Он не доступен звону злата, / И мысли, и дела он знает наперед»[12]. И мысли, и дела должны быть чистые.

Мы не судим детей за проступки родителей, но есть еще Божий суд. В Торе написано: за грехи родителей расплачиваются дети. Царь Давид, который верил свято и восхвалял Бога так, как никто не восхвалял, потерял своего первенца, потому что был грешник – женился на женщине, мужа которой послал на смерть. В моем деле я вижу: ангел девочка, золотко, и ведет себя хорошо, и на тренировках старается, а все равно случается с ней что-то плохое. Травмы, болезни.

Есть прекрасная картина Васнецова «Витязь на распутье». Бог дал человеку возможность делать выбор. Как мы проживем свою жизнь, зависит от нас, и мы сами решаем, какой дорогой пойдем.

В Евангелии сказано: «…возлюби ближнего твоего, как самого себя»[13]. Обычно акцент делают на ближнего, упускают «самого себя». Объясняю детям: если не будете любить себя, то есть требовать от себя соблюдения законов жизни, вы не сможете помочь ближнему. Любить себя не значит плевать в потолок. Это значит трудиться, расти, дарить людям любовь. Не быть предателем, не отказываться от пути, который прошел, если сегодня не получается, если нет настроения. Не бросать то, чему посвятил уже время, – ни свою работу, ни друзей.

31

Иногда, просыпаясь утром, думаю: «Не пойду рано, буду спать». Но наступает час начала тренировки, глаза мои, как у сомнамбулы, открываются, и закрыть я их уже не могу. Говорю девочкам: «Разве не хочется мне поваляться подольше, почитать, сходить туда или сюда, заняться какими-то своими делами, магазинами, портными? Хочется. А еще больше мне хочется видеть вас, готовить с вами программы».

День в Новогорске начинается со взвешивания и урока хореографии. Хореографию никто не любит, еще не проснулась, а надо идти в класс: батман тандю, плие, первая позиция, вторая позиция… Но без этого нельзя. Это как «Отче наш» с утра. Отработка стоп, коленей. Классический урок. Всегда одно и то же. Требую, чтоб, насколько возможно, хореограф занятия разнообразил.

Первая тренировка длится три-четыре часа. Затем обед, сон и тренировка вечерняя, тоже часа четыре. Перед соревнованиями нагрузку снижаем. Выходной один – воскресенье. Больших перерывов быть не должно, теряется форма.

После тренировок дети учатся. Одним по скайпу помогают родители, другим – репетиторы, кто-то справляется сам. Ездят в школу, сдают экзамены. Студентки готовятся к сессиям, пишут курсовые, сидят за учебниками и конспектами.

Время от времени захожу в их номера и, если вижу обертки от конфет, напоминаю: «Нравятся конфеты, значит, не нравится гимнастика. Уйдешь из Новогорска навсегда».

В зал пускаю по показателям. У нас есть компьютер, который вычисляет готовность к тренировке: определяет, как работает мозг, каковы состояние сердца и психоэмоциональное состояние, как взаимодействуют друг с другом системы организма. Если параметры в красной или желтой зонах, отправляю восстанавливаться.

Бывает, ребенок говорит, что чувствует себя «не очень», а компьютер показывает, что все хорошо. Отвечаю: «“Физика” у тебя сто процентов, но эмоциональный спад. Придется накачать себя эмоциями. Никто, кроме тебя самой и меня, этого не сделает. А если на соревнованиях настроения не будет, что тогда?» Начинаю рассказывать истории, со спортом не связанные, шучу, расспрашиваю о чем-то. Жесткостью здесь не возьмешь.

Кабаеву брала измором. Как-то приехали телевизионщики из Японии, снимали ее. Алина была не в настроении. Сидела, ходила, делала что-то, но неправильно. Так продолжалось несколько часов. Я ждала. Наконец ей надоело, она встала на прогон и выполнила упражнение.

Если понимаю, что спортсменка не хочет тренироваться из-за лени, из-за того, что мысли у нее всплывают какие-то непонятные, предупреждаю: «Буду сидеть с тобой до ночи, а может быть, до утра. Пока не сделаешь, из зала не выйдешь. Не получается? Подожду. Опять не получается? Еще подожду». Девочек, которые не выдерживают, не осуждаю. Некоторых выгоняю сама. Если спрашивают почему, объясняю. Выгонять без объяснения нельзя.

Маргарита Мамун:

Адаптироваться в Новогорске сложно. Первые полгода я просила маму приезжать каждые два-три дня. После субботней тренировки папа забирал меня домой. Возвращалась в воскресенье вечером. Иногда очень не хотелось и ехала в понедельник. Вставала рано, нервничала, потому что, не дай бог, попадем в пробку и я опоздаю на хореографию.

Ближе к отбою проверяли, в комнатах ли мы. Это напрягало. Особенно когда разговаривала по скайпу с Сашей, моим будущим мужем. Мне было девятнадцать, а в команде группового упражнения были девушки на четыре-пять лет старше. Их тоже проверяли.

Поздним вечером могла нагрянуть Винер. Администратор успевала предупредить, что Ирина Александровна на въезде, и все начинали убираться в комнатах. Шухер был конкретный.

Ирина Александровна полностью контролировала нашу жизнь. Мы относились к этому с пониманием. Видели, насколько она требовательна к себе.

32

Анастасия Близнюк:

Первый раз в Новогорске я оказалась в одиннадцать лет. Приехала с мамой на просмотр. В зале были Сесина и Капранова. Кабаева пришла, в серебристом костюме, похожем на космический. Алина была моим кумиром, я вырезала из журналов статьи о ней, собирала видео с ее выступлениями.

Ирина Александровна потянула мне ноги, сказала маме, что растяжка неплохая, но девочка нефактурная и к тому же толстая. Сказала и ушла Алину тренировать. Мама говорит: «Настя, шорты подтяни». Шорты на мне длинные были, лосинки неподходящие какие-то. Подтянула, и Винер повернулась как раз, кричит на весь зал: «А, нормальные ноги! Похудеть только надо». Отправила меня в Центр олимпийской подготовки на Удальцова. Четыре года я там жила и все четыре года мечтала хоть на день в Новогорск попасть. Понимала, что шансов немного, но верила, находила позитивы.

После чемпионата мира, неудачного для группового упражнения, Ирина Александровна приехала к нам. Входит в зал, разувается, видит меня и спрашивает:

– Тебя когда-нибудь пробовали в групповое упражнение?

– Да, пробовали, сказали, что низкого роста.

– А сейчас рост какой?

– Метр семьдесят.

– Ого, уже метр семьдесят! – Ирина Александровна обрадовалась очень.

На самом деле был метр шестьдесят шесть, но я точно не знала и надеялась, что метр семьдесят. Винер велела сделать прогон, похвалила меня, поблагодарила моего тренера Ирину Золотареву и забрала в Новогорск.

Два года я была на втором ковре, а потом началась революция, которую Ирина Александровна устроила в групповом упражнении. Работать по-новому было трудно. Гимнасток в команде меняли, и я наконец-то попала в основной состав – сначала на один, а потом и на второй вид. Девочка на первом ковре никак не могла справиться с элементом и, наверное, думала: «Раз не получается, элемент уберут». Не убрали, проверили на мне. Сделала. Седьмого января, в Рождество это было. Олимпиада в Лондоне начиналась через шесть месяцев.

Мы проигрывали чемпионаты мира три года подряд, и ближе к Играм я решила взяться за групповое упражнение лично. Пошла ва-банк. Потребовала, чтобы каждая девочка в команде работала на площадке так, как будто партнерш не существует, и бросала предмет туда, где никого еще нет. «Бросай, – кричала я. – Не жди!» Та, которой ловить, еще близко не подошла, на другой стороне площадки находится, а я этой кричу: «Давай!» Бросать на пустое место тяжело. Гимнастка должна видеть, кому бросает. Если не видит, страх блокирует ее, срабатывает инстинкт самосохранения. У тренеров был шок. Некоторые решили, что я сошла с ума, и за моей спиной крутили пальцем у виска.

Ирина Зеновка:

Не смотреть, не ждать, не стоять ни мгновения. Как такое может быть?! Идея Ирины Александровны казалась бредом. Но оказалось, не бред. Логика, мысль. Что-то сработало, и у девочек возникла способность знать, где партнерша, не видя ее.

Винер перевернула сознание и тренеров, и хореографов, и спортсменок. Групповое упражнение получило новые возможности, новую жизнь. Стало интереснее, скоростнее, зрелищнее.

Анастасия Максимова:

Скорость так возросла, что судьи, которых приглашали на контрольные тренировки, не могли за нами уследить. «Покажите еще раз», – просили.

33

Когда соревнования начинаются, я смотрю в небо, жду знамения. Две птицы – второе место, а если одна поднимается выше другой – первое. Стая предвещает тяжелую борьбу. Перед финалом в Лондоне не вижу ни одной птицы. Ничего не понимаю, и вдруг появляется в голубом небе страшный черный самолет. Думаю: «Одно из двух. Или провал, или безоговорочная победа».

Девочки, выступавшие в Лондоне, были настоящая банда, «Бандитский Петербург». На сборах они подрались. Я была рада и подстегивала: «Ну-ка поддай ей как следует! Ну-ка бей ее». Тренеры хотели разнять, не разрешила.

Анастасия Близнюк:

Одна девочка характер показывала. То ленту не туда бросит, то падает с поворота. Типа, плохо себя чувствует, устала, сил нет. Другая говорит: «Я ее ударю», подходит и начинает лупить. Бегу разнимать, хочу спасти ситуацию, а Ирина Александровна кричит: «Уйди! Наконец-то я дождалась, когда не я вас, а вы сами друг друга колотите».

Переживали потом, что за драку нам Сверху прилетит, что «грязный хвост» у нас теперь. Не должна команда ссориться.

Татьяна Сергаева:

Был поздний-поздний вечер. Девушки понимали, что им пора уже сваливать, а никто их не отпускает. Чтоб оправдать ошибки и наконец-то уйти, начали нам, тренерам, лапшу на уши вешать: мол, мячи ветром сдувает. Стены зала были подвижные, металлические, их раздвигали из-за духоты, и ветер действительно задувал. Винер сказала: «Боритесь и с этим препятствием, соображайте!»

Тренировка продолжилась. Ирина Александровна стояла как кремень. Следила, чтоб предметы ловили как положено – прямыми руками. У одной никак не получалось, стала объяснять: «Не поверите, Ирина Александровна! Не только мяч, но и руку сдувает, поэтому сгибается рука…» Винер отреагировала моментально: «Сейчас я тебя с ковра сдую». Понятно, что это значило. Выгонит, не посмотрит ни на заслуги, ни на вложенный спортсменкой и ею самой труд.

Их легче было убить, чем сделать людьми. Ладно одна или две, но когда четверо так себя ведут! А пятая лежит на ковре: «Не хочу больше, не могу». Ходила с тростью. Каждая знала: не выполнит, что прошу, получит. Предупредила, что распущу команду, отдам министерству спорта все деньги, которые были потрачены на сборы и которые мы профукали. Скажу, что выступать будут личницы[14], а вы отправитесь по домам. Несколько раз выгоняла. Они подходили канючили: «Простите, оставьте». Возвращала, работала еще жестче, с еще большим напором.

В Лондоне перед финалом одна очень боялась и крестилась без остановки. Вижу, что это нервический крест, не человеческий, говорю: «Прекрати! Бог помогает сильным! Мы сильные! Перекрестилась один раз и вперед!»

Выводила с Семистрельной иконой Божьей Матери в руках. Рядом узбекский мой сынок Ахат шел, читал Коран. На трибунах Антон со своим учителем-каббалистом молился, и тысячи таких же, как они, молились по всему миру. И батюшки в православных монастырях, в Сергиевом Посаде и Почаеве, тоже просили для нас у Бога.

Девочки выступили идеально. Сделали так, как ни разу на тренировках не делали. Стали олимпийскими чемпионками. Гимн пели с колоссальной энергией, будто вновь переживали все, что происходило с ними на пути к победе.

Анастасия Близнюк:

После награждения разбили весы. Идея была не моя, у меня загонов по весу не было. Девочки настояли, и мы колотили их об асфальт так радостно! Весы нашей команды, которые нам даже в руки не давали, чтоб не подкрутили.

Команда группового упражнения – особое испытание для тренера. Дело не только в сложности постановки. В групповом упражнении пять звезд, каждая из которых способна вытащить или уничтожить остальных. Если одна начинает вести себя кое-как, работает вполноги, приходится напоминать: «Будь внимательна. Не заставляй ни себя, ни других делать слишком много повторений. Помни, вы звенья одной цепи».

У них бывают разборки между собой, но в целом отношения нормальные. В подробности я не посвящена, но, как говорят на Востоке, плохо, когда жены ссорятся, страшно, когда дружат. Так и с моими детьми: ссорятся – плохо, дружат – еще хуже. Вступаются друг за друга, не предъявляют претензий к той, которая подводит, и сыплются одна за другой. Так из года в год, с каждым составом. Травмируются, уходят в клинику или на вторую площадку. Я борюсь, пытаюсь поссорить, не получается. Когда появляется новая, им тяжело. Надо притираться, еще раз все проходить. Но они молчат, понимают: такова специфика их труда.

Вера Бирюкова:

К концу недели, в пятницу, а иногда и в четверг, просыпаешься утром и думаешь: «Может, что-то придумать и не пойти в зал?» Нет. Нельзя. Без вариантов. Нет тебя, нет команды. И тебя без команды тоже нет.

Анастасия Близнюк:

Кто-то долго раскачивается и работает в полную силу лишь под занавес тренировки. Кто-то не делает ошибок в начале. Прийти к единому целому нелегко, но в этом наша задача, и надо терпеть, подавлять свое эго.

Иногда Ирина Александровна кричит на меня больше, чем на других, отрывается на мне. Знает, я выдержу, а через меня она, может быть, докричится до всей команды.

Мария Толкачева:

Ругает так, что задевает за живое, помогает, как говорится, преодолеть себя. Отношусь к этому спокойно. Рабочий момент. Винер приводит нас к победам, значит, все делает правильно.

Анастасия Близнюк:

Были на Кубке мира во Франции в Тье. Лежу в гостинице на кровати, читаю. Врывается Ирина Александровна, начинает обыскивать номер. Кто-то ей сообщил, что видел гимнасток в супермаркете. Обыскала, нашла упаковку леденцов. Девочка со мной жила, ничего, кроме них, не кушала.

– Что это? – спрашивает.

– Леденцы без сахара.

– Ладно. Пойдем со мной.

Зашла в соседний номер. Открыла какой-то пакет, а в нем шоколад «Тоблерон» размером с руку, чипсы, кола и коробка с эклерами. Смотрит Ирина Александровна на все это богатство и нехорошими словами обзывается. Я слушаю. Девочек в номере нет, узнали как-то заранее, что Винер идет.

Утром в зале предупредила: «Молитесь! Проиграете, в команде не оставлю». Мы выиграли, подошли извинились. Она ответила: «Это вас Бог спас!»

Вера Бирюкова:

Почти всегда, делая замечание, Ирина Александровна уточняет: «Не думайте, что это я говорю, это мне Сверху сигнал был». Она сильный, мудрый тренер. Мне кажется, никаких сигналов у нее нет. Просто глазом своим острым она видит, что тут мы можем уронить, здесь не сделать, где-то слабинку дать, вот и нажимает: «Сверху сигнал».

34

Много лет, глядя на ярусы, золото, ложи Мариинского театра, я думала: «Никогда мы не сможем показать здесь свою красоту». Мечтала, и Наверху решили: «Как ты этого хочешь! Ладно, сделаем!» Восьмидесятилетие художественной гимнастики в 2015 году мы отмечали на великой Мариинской сцене. Перед первой репетицией рассказала детям, какие люди выступали в стенах театра, какие имена!

Гениальный Валерий Гергиев позволил нам убрать партер, чтобы ковер оказался в центре зала, – эту прекрасную идею дал режиссер Андрей Болтенко. Выдающийся хореограф Даниэл Эзралов поставил балет «Весна священная»[15]. Поставил так, как до этого не ставили никогда. С булавами, мячами, обручами и лентами! Получилось необычайно эффектно.

После «Весны священной» было оглашено приветствие Владимира Путина. Президент отметил: незабываемые триумфы национальной школы художественной гимнастики укрепляют престиж России как великой спортивной державы.

Продолжился вечер арией «Casta Diva» в исполнении Марии Гулегиной. Прекрасный голос, чарующая мелодия и начавшееся на сцене действие заворожили зал. В золотых платьях, ступая след в след, выходили и шли по ковру чемпионки мира и Олимпийских игр, слава и гордость страны.

К радости зрителей, в завершение праздника мы показали еще одну уникальную постановку. Под музыку «Болеро» Равеля свое мастерство продемонстрировали не только наши, но и лучшие иностранные спортсменки. Был и сюрприз – участие в представлении японской команды мужской ритмической гимнастики, нового, набирающего популярность вида спорта.

Торжество в Мариинском театре транслировал телеканал «Россия». Я благодарна всем, кто обеспечил высочайшее качество съемки, сохранил для истории нашу работу. Число просмотров в интернете растет и, как надеюсь, расти продолжит.

35

Елена Карпушенко:

Талант Ирины Александровны в том, что она умудряется быть и с одной личницей, и с другой, и с групповым упражнением, и с тренерами. Сегодня твоя гимнастка «как дура», а чья-то – «звезда», завтра они поменялись местами.

Никакой ревности у личного тренера к главному нет. Мы на работе, Ирина Александровна – начальник. Может подойти и врезать: «Лена! Что твоя девочка делает? Это ужас какой-то!» Я отвечу: «Какой же ужас? Красиво!» А Винер добавит еще: «Ты что, слепая?»

Гимнастка этот диалог слышит. Не как в школе, где при ребенке так общаться нельзя. У нас ребенок должен ориентироваться в том, что думаю я и что думает главный тренер. «Ладно, – говорю гимнастке, – нам с тобой нравится такой вариант, а Ирине Александровне другой. Будем делать тот, который выбрала Ирина Александровна».

Было несколько ситуаций, после которых я в своем «красиво» стала сомневаться. Готовила девочку к чемпионату Европы, программа, как мне казалось, была замечательная, но Ирина Александровна потребовала один элемент убрать. Ослушаться я не могла, убрала, а когда разминались на Европе, раз десять себе сказала: «Какое счастье, что нет этого элемента. Гимнастка бы думала только о нем и ничего бы не сделала».

Один наш медработник говорит: «Ирина Александровна гонит на нас так, что не знаешь, где спрятаться. В зале громы и молнии. Но если ее нет, скука».

Когда дело касается непонимания в профессии, меня это удручает и бесит. Вместо того чтобы тратить свои силы и нервы на гимнасток, приходится бороться с тренерским составом. Тренеров заносит, они не слушаются, кажутся себе великими, но многого не видят и учиться не хотят. Поднялись их гимнастки на пьедестал, они считают, что всё, можно расслабиться. А какое «всё»? Чемпион – это пока стоишь на пьедестале, потом начинай сначала.

Если бы тренеры записывали то, что я требую по каждому элементу в упражнении, по каждой связке, могли бы смотреть в свои записи и делать меньше ошибок. «Не можете записывать на бумаге, пишите на диктофон! – говорю я. – Включайте мой голос, когда меня в зале нет».

Кроме тренеров, детьми занимается множество людей: хореографы, психологи, диетологи, спортивные врачи, мастера тайского и классического массажа, преподаватели йоги, администраторы. Каким бы профессионалом ни был главный тренер, один он не сделает ничего. Управлять всем этим «оркестром» непросто. Каждый норовит удариться в самодеятельность. Приходится брать дирижерскую палочку и восстанавливать гармонию.

Дети нуждаются в хороших гостиницах, удобных рейсах. Ребенок не может лететь через пень-колоду, не спать ночь и выходить на соревнования. Кто-то не обращает на это внимания, берет билеты подешевле. Мол, у нас дети российские, к трудностям привычные, все равно первые будут. Да подите-ка вы подальше! Нужно создавать максимум комфортных условий для ребенка, который защищает флаг своей страны.

Того, что есть у нашей сборной, нет ни у одной команды в мире. Ни такого медицинского оборудования, ни такого питания, ни такой зарплаты тренеров. Конечно, государство обеспечивает, меценаты, но и я могу помочь. Я тоже спонсор. Экипировку, предметы, купальники заказываю, не торгуясь. Устроила подсобное хозяйство. Купила корову, коз, кур. Привожу детям молоко, творог, сыр, яйца. Закупаю краснодарские яблоки и алтайский мед. Мне говорят: «Ты девочек балуешь, они на голову тебе сядут». Отвечаю: «Это их вопросы. Я даю им то, что нужно, чтобы быть чемпионками».

Наша база в Хорватии расположена в двух часах езды от Дубровника. Кипарисы, лес. Собственный отель на сорок пять человек. Собственный катер. На острове, через пролив, зал с тремя коврами. Если нет шторма, до острова пять минут. На обратном пути дети ныряют, плавают. Я рядом с ними круглые сутки, вижу, как они отдыхают, что едят, когда ложатся спать, как проходят занятия.

Часто тренеры не дают нормально работать врачам, боятся, что те помешают, а сами не проводят общефизическую подготовку. В результате у детей забитые спины, травмы. Надо контролировать, перепроверять, делать замечания, доносить которые желательно в нормальной форме. А в нормальной форме доносить очень трудно, если одно и то же происходит в третий, четвертый и пятый раз.

36

Вину за то, что не получается, тренер иногда сваливает на гимнастку:

– Я ей сказала, она не делает.

– Скажи еще раз, – отвечаю я.

– Я ей сто раз сказала!

– Значит, не так сказала! Не так потребовала, не так сделала что-то.

Приходится давать мастер-класс. Прошу тренера постоять в сторонке и посмотреть, как надо работать.

Рита Мамун делала упражнение под песню Анны Герман, песню очень проникновенную, на стихи удивительные:

Сказала Рите, что музыка и слова, которые она слышит, есть не что иное, как признание в любви, признание абсолютное, редкое в своей искренности, наполненное нежностью, преданностью, верой.

– Да, Ирина Александровна, – согласилась Рита со мной.

– Вот и признавайся в любви! Каждым своим движением, каждым рисунком ленты. Войди в поток, стань проводником того, что чувствуешь и переживаешь вместе с композитором, поэтом, певицей. Не думай об элементах, над ними ты работаешь достаточно.

Правильно объяснить гимнастке, заставить ее понять, что и как надо делать, могу пока, к сожалению, только я. Когда доказываю тренерам, что есть ошибки, обвиняю, предупреждаю, что не так-то все хорошо, как кажется, вырастают у тренеров рога и хвосты: «Зачем вы это говорите, Ирина Александровна? Баллы огромные. Нам бы соревнований побольше».

Особенно нелегко, когда слова своего тренера повторяет гимнастка:

– Нужны соревнования, старты. Как без них расти?

– Что за старты тебе нужны? – отвечаю я. – Старт, если ты не готова, это зал. Зовем судей, ты выходишь, они отсуживают тебя. А устраивать «контрольную тренировку» перед всем миром не дозволено никому. Ты не можешь позорить себя, позоря при этом Россию.

– Я соберусь, – обещает девочка.

– А я не верю, что соберешься. Верю только в труд!

Лала Крамаренко:

«Усталость придумали взрослые, чтобы скрыть свою лень» – так Ирина Александровна говорит. Занятия с ней – праздник. Я не устаю, да и тренирует она в меру.

Александра Солдатова:

Как работаю, так она и общается со мной. Кричит иногда: «Пошла вон!» Я могла бы расстроиться, подумать: «Ах, ничего не получается». Или оправдать себя: устала, не выспалась, что-то еще помешало. Но что я тогда за спортсмен? Говорю себе: «Иди работай и, пока не будешь готова, не возвращайся».

Упражнение, которое мне больше всего запомнилось, самое лучшее мое, – с мячом, на песню Далиды «Мама». В середине упражнения момент такой, драматичный: я как будто к маме бегу. Две-три секунды бегу, несколько шагов – а отрабатывали часами. Создали образ ребенка, который посвящает песню маме.

Маргарита Мамун:

Ирина Александровна – жесткий наставник, но бывает и мягкой. Может дать отдых во время тренировки, может машину подарить или отправить на сверхдорогой курорт. Знает: кнут был, должен быть и сладкий вкусный пряник.

Работать без остановки нельзя. Фанатизм наказуем так же, как и безделье. Отдых, в моем понимании, – это полная свобода от тренировок, момент, когда дети предоставлены сами себе и могут делать все, что им хочется. Гулять, смотреть кино. Воскресенье полностью принадлежит им.

Иногда устраиваю вечера. Праздную вместе с детьми дни рождения и победы. Приглашаю артистов. Никогда не пила, единственное, что поднимает меня, – это музыка. С первыми тактами я вытаскиваю всех из-за стола.

Отбой в Новогорске в одиннадцать. Не в девять, не в десять. В этом отношении я детей не терзаю. Хочу, чтобы они общались, разговаривали. И не только друг с другом. На базе много молодых спортсменов, мои дети влюбляются. Влюбленность пробуждает эмоции, делает девочек более женственными, вдохновляет. Тренер не всегда стимул. Нужно, чтобы любовь была.

Ходить на свидания так же свободно, как большинство их ровесниц, мои воспитанницы не могут. Переживают, грустят. Читаю им из Хайяма: «Но еще не любовь – соловьиные стоны. Не стонать, от любви умирая, – любовь!»

Маргарита Мамун:

Мы познакомились на Всемирной летней универсиаде в Казани. Саша – пловец. Когда начался чемпионат мира по плаванию, мой тренер Амина Василовна Зарипова сказала Ирине Александровне: «Нам надо быстрее закончить тренировку, у нас мальчик плывет». Винер ответила: «Тоже буду болеть. И пришлите мне его фотографии».

Саша жил в Америке, в Лос-Анджелесе. Решил, что до Олимпийских игр в Рио-де-Жанейро будет тренироваться с американцами, сильнейшими пловцами планеты. Я к нему летала. Тратила неделю отдыха, которую нам давали после соревнований. Два дня в дороге, четыре-пять у него.

Ирина Александровна хотела познакомить меня с кем-то еще, а я сказала: «Спасибо, но не надо». Она поняла меня.

Амина Зарипова:

Винер была не в курсе того, что Рита летала к Саше за океан. Если б узнала, отвернула мне голову, хотя теперь говорит: «Правильно, Амина, ты делала. Я бы тоже разрешала».

37

Я всегда работаю в удовольствие. И удовольствие мне доставляет то, что мои дети могут сделать задуманное мной. Программы составляю так, чтобы харизма и артистизм каждой девочки проявились максимально. Чтоб получился не набор элементов, а произведение искусства.

Если гимнастка ошибется, я буду работать с ней над ошибкой, сколько потребуется, и спокойно. И если дурная голова ногам покоя не дает, тоже спокойно. Но если голова совсем дурная (да еще ведь не тот дурак, который понимает, что он дурак, – трагедия, когда дурак считает, что он умный), тогда все очень строго.

Перед Олимпиадой в Рио-де-Жанейро засело у одной в голове, что делать так, как говорю я, неправильно и она упадет. А правильно, как делает она. Это серьезная провокация. Начинаю кричать, а ей и нужно, чтобы я раздразнилась. «Энергетический вампир». Подключается ко мне, заряжает свой аккумулятор. Я весь жар выбираю из себя, все внутренности на площадку кладу, выхожу из зала мертвая, а девочка в отличной форме, упражнение выполнила как полагается, настроение прекрасное. Ничего не поделать: отдавать свою энергию – естественная часть тренерской деятельности.

Антон Винер:

Когда Ирина Александровна работает, она попадает в поток и находиться в нем может несколько часов. Все это время она мощный канал того, что мы называем Высшей энергией. Девочки становятся продолжением этой энергии.

Жесткой силой мама заставляет их отключить собственную систему понимания мира и подключает их сознание к своему – действует так, чтобы в физическом мире дети могли добиться максимального результата. Некоторые даже не думают, что могут быть чемпионами, но чемпионами становятся.

Гимнастка может быть убеждена, что у нее не получится, какие бы усилия она ни приложила. Говорит: «Я стараюсь», – и смотрит на меня преданными глазами. Да иди ты со своими стараниями! Меня это не интересует. Я вижу, что получится!

На чемпионате Европы в Испании, отборочном, последнем перед Олимпиадой в Сиднее, у Юли Барсуковой на ноге появилась необыкновенно большая опухоль. Доктора решили, что она не сможет соревноваться. Привезла ее в местную клинику. Врач посмотрел, сказал, травмы нет, инфекция. Дал лошадиную дозу антибиотика, и Юля выступала. Делала упражнение «Умирающий лебедь» с музыкой Сен-Санса. Делала медленно. Ее голубые глаза были полны слез.

Тренеры, мои помощники, ушли из зала, поняли, что до конца упражнения Юля не дойдет, музыка раньше закончится, и будет позор. А я стою. Что бы ни происходило, я всегда стою. Вместе тренировались, вместе выступаем.

Юля дошла до конца, музыка не закончилась. Я посмотрела на часы: ровно полторы минуты. Время остановилось. Кто-то Там – или Сен-Санс, или сама Небесная канцелярия – дал ей возможность доделать.

Завершила упражнение элементом, который и на тренировках получался редко: баланс мяча на стопе с одновременным вращением и взмахами рук. С трибун кричали: «Лебедь, ты первая!» В зале творилось что-то невообразимое!

Юлия Барсукова:

Я говорила на тренировках: «Разрешите не делать “заднее равновесие”» – элемент, в котором я без рук падала на больную коленку. Обещала: «Выйду, сделаю». А Винер кричала: «Нет! Делай сейчас!» В результате я выиграла бронзу, но это было мое лучшее выступление. Даже на Олимпиаде это упражнение так не получилось. Ирина Александровна ввела меня в какое-то особое состояние. Как будто не на Земле я была. Объяснить трудно, да и невозможно, наверное.

38

Анастасия Близнюк:

Через год после Олимпиады в Лондоне карьеру гимнастки я завершила, и Ирина Александровна предложила мне тренировать нашу молодежную команду. Приступила к работе, провела сбор, а в последний день неважно себя почувствовала. Как выжатая из зала шла: все отдала детям, у них получился первый чистый прогон.

Меня положили в больницу. В Москву прилетели мама и папа, дали знать Винер, что я в реанимации. В три ночи дежурная сестра постучала в дверь: «К вам приехали. Можно впустить?» Отвечаю: «Да», а сама думаю: «Не может быть!» Входит Ирина Александровна. Запомнила ее удивительно красивые глаза и огромные ресницы. Она в маске была. Что со мной, врачи еще не знали. Говорит: «Моя маленькая, я бы тебя сейчас всю расцеловала, но нельзя». Сказала, что, наверное, в Германию меня повезут.

Утром собрали консилиум, обсуждали, транспортабельна я или нет. Решили, что транспортабельна, но если какой-то сосудик лопнет, никак не спасти, свертываемость крови нулевая. Мама написала бумагу, что берет ответственность на себя. В ночь прилета в Германию сразу сделали диализ, без анестезии: наживую проткнули горло, только спиртом попшикали.

Я была в Ташкенте на юбилее у родственников и получила информацию, что Настя Близнюк в больнице, в тяжелом состоянии. Тут же села в самолет, полетела последним рейсом. Приехала в больницу. Она не спала, лежала полумертвая.

С мамой Насти договорились, что повезем ее в Берлин. Нужен был специальный самолет, медицинский. Самолет нанял Алишер Бурханович.

Анастасия Близнюк:

Ирина Александровна звонила каждый день, все время со мной была. Называла меня «мамочка» и говорила, что чем больше произносишь слово «мамочка», тем быстрее выздоравливаешь. Вместе с Алишером Бурхановичем обеспечила мне все условия и сделала так, чтобы мама могла находиться со мной.

Врачи сомневались, что выкарабкаюсь, что обе почки заведутся. Завелись. Это как чудо было. Стала собираться в Россию, позвонила Алишеру Бурхановичу, поблагодарила. Он говорит: «Нет, не уезжай, еще побудь». И я провела там дополнительные две недели.

Вернулась в Москву, подарила Ирине Александровне серебряный кулон. Выгравировала надпись: «Моему ангелу». Две миниатюрные фотографии в этом кулоне – ее и моя.

Через какое-то время Винер поручила мне тренировать второй старший состав. Месяца три я проработала, заходит в зал Люси Димитрова, предсказательница наша, кричит: «Близнюк, встала!» Я сижу. Она опять: «Встала! Вышла на ковер!» Думаю, может, неправильно с детьми занимаюсь, встану на всякий случай.

Людмила (Люси) Димитрова:

Мне в голову пришло, что в первом составе скоро проблема будет. Понадобится Близнюк. Сказала ей: «Не войдешь в форму, не сможет команда на Олимпиаде выступать!»

Ира узнала:

– Ты с ума, Люся, сошла. Близнюк после такой болезни! В жизни не поставлю ее.

– Не поставишь, ничего хорошего не жди!

Анастасия Близнюк:

Прошло полтора года, как я не тренировалась. Но начала ходить в тренажерный зал и на хореографию. Похудела на тринадцать килограммов.

Поехала на сборы в качестве запасной. У Дарьи Клещёвой поворот не получался, попробовали меня, сделала. Винер спросила команду: «Как вы хотите: с Близнюк или как сейчас?» Настя Максимова капитаном была, ответила: «С Близнюк хорошо, но мы хотим стоять так, как уже стоим». И правильно, девочка столько пахала, несправедливо было ее убирать. Решению Насти я обрадовалась.

Спустя полгода гимнастка основного состава травмировалась, к сожалению. Меня вызвали вновь, провели по партии. Ирина Александровна сказала: «Пока будет стоять Близнюк, она очень старается».

39

За год до Олимпийских игр в Рио-де-Жанейро мне присвоили звание Героя Труда Российской Федерации. Я была поражена: не понимала, как мне, тренеру, дали такую высокую награду. Громадная ответственность, огромное доверие. На вручении в Кремле Путин заметил мое волнение, и я сказала ему: «Олимпиада все ближе. Может быть, это слишком для меня, Звезда Героя перед столь серьезным событием».

Просыпалась и ложилась в тревоге, было боязно, что выступим мы не так, как положено. Не знала, сумею ли подготовить команду. Находиться в зале постоянно, а затем ехать в Бразилию я не могла. Болела мама, я должна была оставаться с ней.

Всегда говорю детям, что мама – это самое главное на Земле. Самый близкий друг – мама. Самое дорогое слово – «мама». Больше всех на свете надо уважать и любить свою маму. Больше спорта, больше тренера, больше Олимпийских игр.

Начала работать онлайн. Вела тренировки из маминого дома в Израиле. Мама говорила: «Работа онлайн не дело. Хотя бы какое-то время ты должна находиться в зале. Чтобы дети чувствовали: ты рядом. У них будет лучше получаться. И у тебя тоже». «У меня и так хорошо получается, – отвечала я. – На мониторе заметно больше ошибок, и общая картина лучше видна». Мама настаивала, и я вызывала сборную в Тель-Авив.

Мой брат, прекрасный художник, тоже изменил весь свой график, остановил проекты, чтобы за мамой ухаживать. Она говорила: «Я хочу жить как можно дольше, потому что рядом со мной каждый день мои сын и дочь».

Очень помогал мой супруг, делал все, что было необходимо.

Борис Винер:

Алишер Бурханович следил за тем, как идет лечение. Звонил по телефону, включался фейстайм, разговаривал с ней, как самый лучший сын, какой может быть у родителей. Мама радовалась его звонкам, ценила его внимание, уважение к ней.

Анастасия Максимова:

Когда тренировались в Израиле, Ирина Александровна часто ругала меня. Одна моя лента все время не так летела. По вечерам в гостинице я созывала девочек и отрабатывала. Холл был с высоким потолком и, как ковер, квадратный. В этом холле мы добивали элементы, которые в зале получались нестабильно.

Мария Толкачева:

В «Весне священной», которой в Рио мы должны были заканчивать, мой бросок первый. Ногой в перевороте четыре предмета – два обруча и две булавы. Ирина Александровна предупредила: «Как бросишь, так вы и выступите».

Вера Бирюкова:

В то время из-за допингового скандала решался вопрос, будет ли Россия в Олимпийских играх участвовать. Помню, как мы, вся пятерка, держались за руки: «Дай бог, чтоб все сложилось, чтоб мы поехали!»

40

Яна Кудрявцева:

На чемпионате мира, за год до Олимпиады, я выступала со сломанной ногой. Мне делали уколы и чего только не делали… Врачи удивлялись, как я вообще хожу.

Постепенно крошилась косточка, ладьевидная кость в стопе. До какого-то момента продержалась, а потом, когда взросление у девушки идет… Не то чтоб я стала толстой, но могла за день прибавить граммов триста-пятьсот. Думала, немного поправилась – фигня. Оказалось, не фигня. Сказали, что нужна операция и в большой спорт я вряд ли вернусь, восстанавливаться год буду. Позвонила Винер, она говорит: «Что делать. Здоровье важнее». Не покажет никогда, конечно, но я почувствовала, что расстроилась она.

После операции оказалось, что на восстановление надо всего пять месяцев, и я могу в Рио успеть. Программу мне составляла мой личный тренер, Елена Львовна Карпушенко. Отрабатывала ее с одной девочкой. Она и свою, и мою программу учила. Я смотрела – радовалась: «Какое у меня выступление будет замечательное!»

Три месяца неходячая была. Подкачивала пресс, ногу разрабатывала, сидела в зале со своим гипсом, болтала с кем-нибудь и крутила мяч на большом пальце. Крутила и придумала элемент, с тренером мы придумали. До меня много кто на пальце крутил, но не в элементе. А я в боковом равновесии сделала. Международная федерация дала мне «оригинальность» за него. Он «стоил» не три десятые, как «мастерство», а четыре.

Маргарита Мамун:

Винер редко ругала меня так сильно, как в период подготовки к Рио. Напор Ирины Александровны заставлял копаться в себе и искать ответ на вопрос, почему на тренировках у меня получается, а на соревнованиях нет. Я не понимала, что тренер не может залезть в мой мозг и выключить кнопку страха. Начала читать книги по психологии, анализировать и решение своей проблемы нашла.

Когда-то даже представить не могла, что поеду на Олимпийские игры. Была самокритична, недооценивала себя. Если мне говорили, что талантливая, сомневалась в услышанном.

На Олимпиаду ехала как вторая, Яна – как лидер. Несколько лет подряд она была абсолютной чемпионкой мира.

Амина Зарипова:

Ирина Александровна очень жестко обходилась с Ритой. Рита не понимала почему. Я объясняла: «Ирина Александровна так любит. Разреши ей так любить себя. Если б она была мягкой, ничего бы у нас не получалось».

Рита Мамун – девочка-ангел, но такой ангел, которого бес все время путал. Имея потрясающие данные, артистизм, она зацикливалась на элементах.

Перед чемпионатом России, за несколько месяцев до Олимпийских игр, у Риты заболел отец, находился на грани жизни и смерти. Но чемпионат России есть чемпионат России. Кто побеждает, тот имеет самые высокие шансы поехать на Олимпиаду. Надо быть в форме. И в первую очередь – в психической форме.

Амина переживала, что не может свою ученицу собрать, что она в ужасном состоянии. Я подошла к Рите и сказала открытым текстом: «Твой папа умирает, ты это знаешь. Каждый твой образ должен быть посвящен тому, чтобы ему стало лучше. Он должен чувствовать: ты думаешь о нем. Каждым своим движением проси у Бога за папу. Проси у Бога!»

Рита выступила блестяще. Амина начала обнимать ее, плакать, я не выдержала и спросила, в чем дело. Та ответила:

– Мне жалко Риту.

И я Амине врезала:

– Ты что творишь?! Не подходи к ней, не расслабляй! Я объяснила, что болезнь отца должна быть стимулом для нее.

– Вы говорили ей про умирающего папу?

– Да, говорила!

Амина была удивлена.

Накануне отъезда в Бразилию Мамун и Кудрявцева вместе стояли перед видеокамерой. Я не стала делать секретов. Сказала Кудрявцевой: «Яна, ты готова прекрасно и, несмотря на травмы, не вышла из формы. Если соберешься, станешь олимпийской чемпионкой». Затем обратилась к Мамун: «Рита, у тебя есть все шансы, все возможности. Ты должна стать олимпийской чемпионкой».

Обе они понимали, что надеюсь на них и люблю их я одинаково. Главное для меня – чтобы поднялся флаг России, а над чьей головой он поднимется, не имеет значения.

41

На Олимпиаду я не поехала.

Заботой Алишера Бурхановича в нашем зале на сборах в Апаресиде[17] и в доме мамы были установлены камеры и мониторы. Команда видела и слышала меня, я – команду, все четыре ковра. Групповое, Кудрявцеву, Мамун и Солдатову – она была запасной.

Переменила весь свой режим, всю себя перекрутила, «находилась на площадке» от и до. Из-за разницы во времени вторая тренировка начиналась в одиннадцать вечера, заканчивалась в четвертом часу утра. В Тель-Авиве светало, в Бразилии наступала ночь. Звезды Южного полушария зажигались над моими детьми.

Маргарита Мамун:

Акклиматизация, температура тридцать девять, больница, несколько потерянных дней. Пришла в зал и поняла, что ничего не получается, надо начинать с нуля, а сил ни крупинки. Ирина Александровна значения этому не придала никакого, включила «экстренный случай». Морально давила, чтоб я собралась. Не жалела. «Ангел» ты, не «ангел» – какая разница? Нужен результат.

Я работала на триста процентов. Думала: когда же сборы закончатся, когда буду выступать? Физическую силу набрала такую, что как робот была. Чем больше работаешь, тем ты сильнее – по такому принципу. Тренировалась с семи утра.

Саша очень поддерживал меня. Остался в Олимпийской деревне после своих соревнований. Амина Василовна запрещала видеться с ним, но я предупреждала врачей: «Если что, я у вас!», и бежала к нему. В дневной перерыв спала в его комнате. У них на этаже тихо, пловцы разъехались. А у нас гимнастки, тренеры, хореографы, у всех свои графики, все ходят, орут.

Яна Кудрявцева:

В Бразилии моя вторая нога начала ломаться. Поехала на МРТ за неделю до старта. Врачи сказали: «Три дня продержится кость. Хотите дольше, снижайте нагрузку».

Саша Солдатова, запасная, тренировалась хорошо, на пике была. А я как калека. Прогоны полностью не делала, дыхалки не хватало. Ирина Александровна успокаивала: «Яна, не волнуйся. Нормально все будет».

Елена Карпушенко:

Одни врачи утверждали, что риск перелома высокий, другие – что ничего не случится. Яна тренировалась почти без прыжков и делала только то, что по своему ощущению считала возможным. Ирина Александровна относилась к этому совершенно спокойно. По крайней мере, внешне.

Три больные девочки были у нас в Рио-де-Жанейро. Мамун и Кудрявцева – в индивидуальном упражнении, Татарева – в групповом. Татареву пришлось снять с тренировок. Она нервничала, кричала, сопротивлялась. Боялась, что не выступит. Сняла ее на три дня.

В Рио, в залах подготовки, камеры ставить было нельзя. Перешла на фейстайм. Настраивала Кудрявцеву, придиралась бесконечно к групповому, накачивала Мамун – ругала, обзывала, говорила обидные слова, чтоб ей было больно, неприятно. А как еще говорить, чтоб человек очнулся? Иногда надо так. Ни у кого не было сил меня терпеть. И у меня самой себя терпеть сил не было.

Ирина Зеновка:

Голос Винер гремел постоянно, часами. Звук на колонки мы вывели.

Я была в зале с Мамун. Когда вызывали выступать, шла рядом, несла телефон. Ирина Александровна онлайн выводила. В какой-то момент предупреждала ее, что несколько шагов еще, и дальше идти мне нельзя. Винер произносила: «С богом!»

Елена Карпушенко:

После обруча и своего крутящегося мяча Яна обгоняла Риту. Разминается на булавы, Винер звонит по фейстайм. Телефон у врача, Андрея Абрамова. Он Яну зовет. Та подходит, а Ирина Александровна не видит, что Кудрявцева уже перед ней.

Яна подождала минуту примерно, постояла, а потом хлопнула рукой по экрану – телефон вырубился.

Наверное, уровень стресса зашкалил, бесить ее начало, что внимание кому-то еще. Или инстинкт самосохранения сработал: «Буду ждать, не успею подготовиться».

Яна Кудрявцева:

В булавах я ошиблась, уронила одну. Сказала, что выступать дальше не буду, не пойду на второе место. Елена Львовна возмутилась: «Ты что на второе место себя настроила?! Можешь и на пятом быть. Ленту уронишь, в тройку не попадешь. Обнаглела!»

Елена Карпушенко:

Когда Яна пришла после потери, Винер не напомнила о происшествии с телефоном. А ведь могла высказать что-то вроде «за поведение свое ты предмет и потеряла». Промолчала. В этом достоинство и сила Ирины Александровны.

Чтобы настроить Яну после булав, я должна была передать ей то, что мне прислали Оттуда. Напомнила: «Я никто и звать меня никак. Я проводник. Так что слушай! Год назад на чемпионате мира ты выступала с поломанной ногой и победила. И сегодня можешь победить. Соревнования не окончены!»

Маргарита Мамун:

Я не знала, что Яна уронила булаву. Наш ковер тренировочный не знал. Ирина Александровна не сказала. И правильно: у меня могла бы проскользнуть мысль, что стану чемпионом.

Амина Зарипова:

Когда Ирина Александровна говорила с Ритой о папе, я была не согласна с ней, не понимала, как можно в лицо сказать: «Рита, твой папа умирает. Каждым движением своим проси у Бога за него». Но именно на Олимпиаде, когда выводить было страшно и я старалась придумать для Риты какой-то текст, повторяла в итоге то, что произносила Винер: «Рита, на тебя смотрит твой папа, ты должна выступать ради него!» Все восемь выходов я это повторяла.

Рита победила. Привезла папе золотую медаль.

Маргарита Мамун:

Если бы Ирина Александровна не напирала, я бы не выиграла. Обижала, конечно, сильно, задевала… и привела к победе. Какая разница, что я переживала тогда.

42

Перед Рио предсказал мне один человек, что в индивидуальном проблем не будет, а в групповом что-то может случиться. Спросил, кто из старой команды остался. Ответила, что Близнюк. Он вздохнул: «Пусть хорошо гладит ленту твоя Близнюк». Ленту перед выступлением обычно утюгом гладят.

Программа группового упражнения в Рио у нас была просто космическая. Как говорят иностранцы, out of space[18]! Некоторые элементы мы взяли из постановки Дэни Эзралова в Мариинском театре. К «Весне священной» добавили «Время, вперед!»[19]. Получился сложнейший спектакль, в фантастическом темпе. На тренировках напоминала: «Этим упражнением – музыкой русской, родной – вы будете заканчивать выступление на Олимпиаде. Не соберетесь, не войдете в поток, Стравинский и Свиридов раздавят вас, как червяков».

Мария Толкачева:

Выходим с первым упражнением в финалах, с пятью лентами. Все вроде бы хорошо, но начинаю делать разворот и вижу, как у Насти Близнюк лента падает. Она быстро ее подбирает. Думаю: «Четыре года мы шли к этому старту, нужно собраться, доделать до конца все как надо».

Вера Бирюкова:

Настя Татарева и я были напротив друг друга. Прочла в ее глазах: «Все, конец». Мы шаги танцевальные делали, пока тройка перекидывалась, видели, как лента упала. Секунд двадцать от начала упражнения прошло.

Лента летела так, что можно было зубами ее поймать, а Близнюк одной рукой в одну сторону, другой в другую. Если бы ей бросили плохо, понятно. Но бросили хорошо.

Одна из болельщиц прибежала к нашему психологу: «Евгения Борисовна, происходят нехорошие дела. На трибуне, ближе к выходу на ковер, стоят мужчина и женщина, болгары, делают какие-то движения руками». Когда команда выходила на второе упражнение, мы Евгению Борисовну поставили рядом с теми людьми, чтоб она нейтрализовала, перебила их как-то. На испанских детей тоже те двое воздействовали. Но испанок поддерживал весь зал, и выступали они так, как никогда раньше.

Положение было рискованное. Первые – испанки, вторые – болгарки, третьи – мы. И белоруски еще сильные. Перед решающим выходом слышу, как комментаторы говорят: «Неужели Россия проиграет?!»

Вера Бирюкова:

Тренеры, врачи, мы – все были в растерянности. Переоделись на обручи и булавы, готовимся, не получается ничего. Все из рук валится. В буквальном смысле слова. Теряем предметы даже тогда, когда потерять, кажется, невозможно.

Мария Толкачева:

Подключилась Ирина Александровна по телефону. Не ругала, не кричала. Трижды четко и с паузами произнесла: «У вас есть шанс». Мы поверили, пришли в себя.

Анастасия Татарева:

Стоим слушаем, Татьяна Сергаева мобильник держит: «Девочки, вы у меня самые лучшие, самые красивые. Все получится. Ваш шанс – сделать русскую музыку!» Слова Ирины Александровны собрали нас в кулак, в одно целое. Встали на прогоны. Сделали пять из пяти. На шестой пошли выступать.

Анастасия Максимова:

Подходили к залу, к трибунам, шум нарастал, но голос мы слышали, уверенный голос: «Прямыми руками, смело, с любовью и светом». Своим спокойствием Ирина Александровна вселила спокойствие в нас. Отдала себя нам.

В Лондоне я выходила вместе с детьми, у меня в руках была икона, со мной был мусульманин, читавший молитвы, на трибуне рядом с командой сидел мой сын каббалист. В этот раз не было рядом с командой ни мусульманина, ни каббалиста. Они молились где-то у себя. И священники православные молились, и матушка Валентина. Но в зале не было никого.

В доме мамы передо мной стояла Семистрельная икона Божьей Матери, рядом лежали Библия и Коран. Я обратилась к трем религиям: «Если кто-то работал больше, чем мы, пусть победит». Затем сказала себе: «Молчи, смотри и умей принять все, что сейчас произойдет».

Мария Толкачева:

Вышли. Кладу обруч на обруч на ковре, в обручи булавы встраиваю. Девочки ждут, а я думаю: «Вот и настал момент. Как раскину, так и выступим». Раскидываю и вижу: предметы полетели параллельно. Хорошо бросила, слава богу.

Анастасия Близнюк:

Зал замер. Один раз, может быть, похлопали. А так тишина, тишина, тишина. Или казалось мне… Но когда закончили, точно был взрыв, овация!

Вера Бирюкова:

По жеребьевке мы выходили вторыми, и надо было ждать, как выступят еще шесть команд. После болгарок поняли: либо второе, либо первое место наше. Ждали оценок Испании, хотя понимали, что вряд ли Испания сможет нас догнать. Так и вышло. Мы победили.

Анастасия Максимова:

После Олимпиады поехали в Италию отдыхать, на Сардинию. Заселились, разведали территорию, поужинали, улеглись. В двенадцать ночи Таня Горбунова, тренер, стучится в наши номера: «Девочки, встаем! Ирина Александровна прилетела. Приглашает на дискотеку».

Приехали в клуб, так она четыре часа танцевала без остановки. Мы, молодые девушки, выходили передохнуть, присаживались к столику воды попить, а она нет. Так целую неделю с ней на дискотеке провели. Музыку русскую диджею заказывали. Киркорова, например. «Ой, мама, шика дам, шика дам! Ах, пройду босой, да по звездам!» Любит Ирина Александровна эту песню.

43

Вера Бирюкова:

Тренироваться у Ирины Александровны – большой интерес. Она много цитирует, рассказывает байки, притчи, истории из своей жизни, может спеть. Все время чем-то цепляет и влечет за собой. Требует учить наизусть. Говорит, что музыка стихов должна ложиться нам на сердце, что поэзия развивает наши артистические способности. И это действительно так.

Анастасия Близнюк:

Прочтет какое-нибудь стихотворение, скажет: «Учите, через два дня будете сдавать». Помню, Лермонтова учила: «Волна на волну набегала, / Волна погоняла волну…»[20]

Лала Крамаренко:

Приглашает в Большой и в Мариинский. «Дон Кихот», «Щелкунчик», «Спартак», «Спящая красавица»… Все балеты мы с девочками видели.

Когда репетировала «цыганский танец», пошла на моисеевский, подсмотрела движения. Вживую намного круче, чем в интернете. И в образ легче входить.

Мои дети ходят в театры, и когда я ругаю их, говорю: «Если б вы из пещеры вышли, понятно. Но вы видите, как выступают балерины, и понимаете, какая хореография должна быть у вас».

При постановке упражнения рассказываю о том образе, который мы создаем. Ставила «Половецкие пляски», читала команде «Бахчисарайский фонтан», объясняла: «Каждая из вас должна танцевать хорошо настолько, чтобы за все ваше выступление хан так и не смог выбрать самую красивую».

Образованием моих учениц занимаюсь в обязательном порядке. Они бывают на экскурсиях, в музеях. Водила и в Третьяковку, и в Лувр, и в Уффици, и в Эрмитаж. В Санкт-Петербурге, пока ехали из аэропорта в отель, читала им в автобусе «Медного всадника».

Сама история нашего вида спорта ко многому обязывает. Художественная гимнастика возникла в Ленинграде в 1934 году, когда при Институте физкультуры имени П. Ф. Лесгафта открыли Высшую школу художественного движения. Преподавать хореографию были приглашены педагоги Мариинского театра.

Раиса Терехина:

На рубеже XIX и XX веков в Европе, а затем и в России появились первые студии выразительного движения. Учили пластике, ритмике, учили свободному танцу, представленному публике Айседорой Дункан.

Шаг от любительских занятий к формированию методики тренировок и единых правил был сделан в Советском Союзе. Основатели нового вида спорта ставили своей целью научить девушек двигаться изящно, раскрепощенно, свободно владеть своим телом. Первый чемпионат СССР провели в Тбилиси в 1948 году. Чемпионкой стала ленинградка Ариадна Башнина.

Как новая система физического воспитания художественная гимнастика быстро привлекла к себе внимание за рубежом. Сначала в Восточной, а затем и в Западной Европе. Первый чемпионат мира состоялся в 1963 году в Будапеште. Золото завоевала москвичка Людмила Савинкова.

В 1967 году в официальной программе появился новый вид – групповое многоборье. Первая победа в этом виде на мировом уровне тоже была за нами.

С шестидесятых и вплоть до распада СССР лидирующие позиции принадлежали сначала советским, а затем болгарским спортсменкам. Представительницы других стран могли претендовать в основном на серебряные и бронзовые медали.

Дебют художественной гимнастики в олимпийской программе состоялся в 1984 году в Лос-Анджелесе. Советский Союз, а с ним и другие страны социалистического лагеря эти Игры бойкотировали. В отсутствие сильнейших первое место заняла канадка Лори Фанг. На следующей Олимпиаде, в Сеуле, справедливость была восстановлена, победила гимнастка из Минска Марина Лобач.

Групповое упражнение в Олимпийской программе появилось в 1996 году, на соревнованиях в Атланте. Золото выиграли испанки.

Долгое время Международную федерацию гимнастики возглавлял Бруно Гранди. Он менял правила так, чтобы Россия побеждала реже, а другие страны могли подтянуться. Снизил «стоимость» сложного, виртуозного, запретил элементы, приводившие зрителей в восторг. Чтобы не стать чем-то средним, серым, мы еще больше внимания уделили образу, драматургии, созданию спектакля.

Много лет Гранди и я противостояли друг другу. На чемпионате мира в Баку, когда болельщики скандировали: «Россия!», а Ира Чащина сделала ошибку, он похлопал меня по плечу, показав всем своим видом: «На этот раз твоя Россия точно не победит». Но вышла Оля Капранова и выступила так, что ничего похожего не было по красоте, по таланту, по мастерству. Стала чемпионкой мира. И уже я похлопала Бруно по плечу.

Гранди не мог представить, что после ухода Барсуковой и Кабаевой мы останемся лучшими, и развязал настоящую войну. Принялся за всю художественную гимнастику, объявил наш вид спорта неинтересным и вредным для здоровья.

Сражаться с Гранди мне помогала Раиса Терехина, профессор Университета имени Лесгафта. Она отбивала все претензии и наветы, с которыми президент Международной федерации на нас нападал.

Раиса Терехина:

Гранди решил убрать художественную гимнастику из программы Олимпийских игр. Ирина била в набат: «Надо не изгонять вид спорта, а разрешить выполнять сложные программы. В легкой атлетике не говорят “не беги быстрее”. Люди ждут рекордов, а рекорды в художественной гимнастике – это проявления высочайшей координационной сложности». Винер была права. Нельзя в XXI веке демонстрировать достижения века XX. Если прогресс тормозить, зрителей на трибунах не будет.

Позиция Гранди противоречила девизу «Быстрее, выше, сильнее!» и замыслу основателя современного олимпийского движения Пьера де Кубертена: соревнования должны служить познанию и совершенствованию человеческих возможностей. Убрать красивейший вид спорта из программы Олимпиад Гранди не удалось.

Заявления о вреде здоровью я опровергала с помощью специалистов в области спортивной медицины. Их исследования не подтверждали гипотезы о какой-то особенной опасности художественной гимнастики для организма человека. На симпозиуме FIG[21] мне пришлось даже говорить о банальном – любое двигательное действие без соответствующей подготовки грозит травмой.

Покидая свой пост, Бруно приехал ко мне мириться, прощаться. Признался, что был неправ. Простила.

В 2016 году президентом Международной федерации гимнастики был избран настоящий подвижник спорта Моринари Ватанабэ. После голосования он позвонил мне и сказал: «Сестра! Я сделаю все для того, чтобы художественная гимнастика развивалась».

Теперь мы восстанавливаем то, что в правление Гранди утратили. Алина Кабаева выступила на конгрессе Федерации с докладом. Напомнила, каким был и может быть наш вид спорта. К Алине прислушались, правила скорректировали, художественная гимнастика сделала шаг вперед.

44

Антон Винер:

Я не считаю Ирину Александровну только своей мамой. Ее любят тысячи детей во всем мире.

То, что она сделала с художественной гимнастикой, отнюдь не популярной еще лет тридцать назад, говорит о многом. Маму хотели уничтожить и убрать, и опять убрать и уничтожить. А она все равно шла вперед.

Сегодня художественная гимнастика – спорт номер один для девочек в мире. Произошло чудо. А чудо не просто подарок Бога. Чудо человек создает своими действиями. Чудо не приходит просто так.

У сборной России учится весь мир. В последние десять-пятнадцать лет в Новогорске побывали гимнастки из Германии, Чехии, Казахстана, Узбекистана, Китая, Австралии, Южной Африки, Азербайджана, Соединенных Штатов Америки, Японии. Отовсюду. Растили и будем растить себе конкурентов. Без конкурентов съедем куда-нибудь не туда. Тренеры получают от меня задание работать с иностранками, я занимаюсь только нашими детьми.

Свободного времени нет. Встаю в шесть утра, делаю семь тысяч шагов и принимаюсь за организационные дела. Переписка, документы, звонки. Завелась и до вечера как белка в колесе. Смотрю за юниорами, тренирую первый взрослый состав. Иногда не успеваю сделать йогу.

Как и хотели мои родители, я получила ученую степень. Стала кандидатом, а затем доктором наук. Обе диссертации диктовала, писать времени не было. Раиса Терехина стала моим научным руководителем.

Раиса Терехина:

«Интегральная подготовка в художественной гимнастике» – так сформулирована тема диссертации Ирины Александровны на соискание ученой степени доктора педагогических наук. В диссертации представлена уникальная методика, которая позволяет побеждать в условиях, когда накал борьбы требует от спортсмена действий на пределе возможностей.

С годами обязанностей все больше. Я возглавляю комиссию по популяризации здорового образа жизни Общественной палаты и Федерацию художественной гимнастики, вхожу в Высший совет партии «Единая Россия», участвую в работе Президентского совета по развитию физической культуры и спорта.

Отлаживаю систему пополнения сборных команд перспективными детьми. Тренерам, вырастившим таких детей, должно причитаться дополнительное вознаграждение, а регионам, например, Нижегородской области, давшей нам сестер Авериных, – дополнительные средства на возведение, ремонт или оснащение спортивных сооружений.

Когда Путин награждал меня орденом «За заслуги перед Отечеством», сказала ему:

– Вы подняли Россию, как Петр Первый!

– По-моему, вы переборщили, – возразил с улыбкой президент.

– Нет, ничего я не борщила. Я связана с народом и вижу, как к вам относятся.

Путин – мой кумир. Мне нравятся его смелость, твердость, характер, уважительное отношение к традициям, вере, укладу каждого из народов, населяющих нашу страну.

Крым вернулся! Прекрасная веха нашей истории. Слова об аннексии могут вызвать огромную нервозность у человека, который их слышит. В том числе у меня. Это как белое назвать черным. Моя помощница по хозяйству, она из Севастополя, говорит: «Счастье, что мы снова в России».

Нам не следует забывать, из чего мы поднимались после девяностых, какой рывок совершили. Когда Владимир Владимирович сказал, что пахал, как раб на галерах, с утра до ночи, и делал это с полной отдачей сил, он ни на йоту не погрешил против истины.

Как Путин выступает на «прямых линиях», как со страной разговаривает, какие знания демонстрирует! Умница. Настоящий мужчина. И настоящий спортсмен. Главное, он влюблен в Россию.

На одном из заседаний Совета по спорту он внимательно выслушал мои предложения, дал поручения. В том числе проработать вопрос о присвоении квалификации «тренер-преподаватель», а не просто «тренер», тем, кто получает высшее образование для занятий с детьми. Решение этого, кажется, формального вопроса помогло бы в организации физического воспитания. На следующем заседании Совета речь об этой идее зашла вновь, и я, набравшись смелости, сказала президенту, что, к сожалению, его поручение не выполнено, вопрос не проработан. Путин отреагировал так, как и подобает умному, спокойному руководителю: «Что ж, будем добиваться».

Мне интересно там, где я могу принести пользу. Зовут на совещание – иду. Просят об интервью – соглашаюсь. Везде повторяю: долг взрослых – привести детей в спорт. Убеждаю, ищу и нахожу союзников. Сегодняшние девочки – будущие матери. Если они занимаются спортом, желания отвлекаться на всякую дрянь у них нет. Наркотики, курение, алкоголь, ранние сексуальные связи им неинтересны. С тренировки уходят уставшие, с мыслью добежать до кровати и поскорее заснуть.

Спортивная подготовка необходима на всех уровнях: в детских садах, школах, вузах, производственных коллективах. Надо развивать ГТО, а сдачу норм проводить в форме соревнований – городских, региональных, всероссийских.

У нас в гимнастике есть специальная программа для детей с трех до семи лет. И для мальчиков, и для девочек. Ловкость, растяжка, умение двигаться, привычка выдерживать нагрузки – все это пригодится, даже если ребенок перейдет в теннис, плавание, футбол или увлечется рисованием – художнику здоровье тоже нужно. Распространение нашего опыта – одна из важнейших моих задач.

Фонд президентских грантов, правительство России, власти Москвы и Московской области помогают художественной гимнастике на протяжении многих лет. Всегда с благодарностью говорю об этом. Самые добрые слова адресую и нашим спонсорам: «Газпрому», «ФосАгро», «Мегафону», «Сбербанку», «ВТБ», – руководителям этих компаний: Алексею Миллеру, Андрею Гурьеву, Алишеру Усманову, Герману Грефу, Андрею Костину.

Средства, которые получаем, мы расходуем и на главную команду страны, и на проекты Федерации. Содействуем работе спортшкол, училищ, клубов, проводим мастер-классы, организуем соревнования, заказываем костюмы и аранжировки для гала-концертов, вывозим на летние сборы талантливых детей.

Знаем, одни бы мы не сделали ничего. В понимании этой истины я воспитываю своих учениц. Один в поле не воин.

45

Каждая гимнастка обязана говорить в интервью, что она из такого-то города, из такой-то области или республики, от первого тренера такого-то. Это называется «помнить свое имя». И я всегда помню о тех, кто разглядел талант моих детей, поверил в них. Об Эльвире Ромейко и Анелле Малкиной, тренерах Алины Кабаевой. О Вере Штельбаумс, Елене Карпушенко, Людмиле Ковалик, Ларисе Беловой, растивших Ирину Чащину и Евгению Канаеву, Яну Кудрявцеву и Анастасию Близнюк, Дину и Арину Авериных. О тренере Маргариты Мамун Наталье Кукушкиной. Обо всех, чьи имена дороги моим детям и дороги мне.

Храню и вечно буду хранить память о Лилии Петровой и Элеоноре Сумароковой, моих первых тренерах, об Элине Быстрицкой, сыгравшей в судьбе художественной гимнастики, а значит и в моей судьбе, особую роль.

Выдающаяся актриса, женщина неземной красоты, Аксинья из «Тихого Дона»[22], Элина Авраамовна с середины семидесятых и на протяжении почти двадцати лет была президентом Федерации художественной гимнастики Советского Союза. Приезжала к нам в зал, смотрела тренировки, делала замечания, советовала. А на международном уровне добивалась включения художественной гимнастики в программу Олимпийских игр. По приглашению Быстрицкой в Новогорске побывал президент МОК Хуан Антонио Самаранч. Впечатленный мастерством сборной СССР, он лично содействовал тому, чтобы наш вид спорта был объявлен олимпийским и получил самое широкое признание.

То, что придумали мы, взято в фигурное катание и балет. Давным-давно Майя Плисецкая стала делать прыжок «касаясь в кольцо»[23]. Ее ругали, она была первой, а сейчас балерины исполняют наши «прыжок прогнувшись» и «прыжок в шпагат».

Я очень дружу с Борисом Эйфманом. Он считает, что в балете надо применять как можно больше пластических элементов художественной гимнастики, и приглашает к себе наших тренеров. По мере возможности помогаю его театру в Санкт-Петербурге, спонсирую школу, открытую им для детей.

Делать людям добро доставляет мне удовольствие. Не потому, что хочу получить дивиденды от Господа. Я радуюсь, когда забочусь о ком-то. О детях, о тренерах, обо всех, кто встретился мне в жизни и кому в данный конкретный момент я могу помочь. Мне говорят: «Ты всем все, но платят тебе отнюдь не той монетой, которую ты заслуживаешь». Вздор! Я это делаю по своему призванию и не ожидаю никакого возврата. Если думаешь о возврате, это уже не добро.

Амина Зарипова:

Ирина Александровна многому научила. Когда я как спортсменка начала зарплату получать, отправляла меня в Сбербанк, чтоб какую-то денежку свою я на счет детского дома положила или в благотворительный фонд послала.

Теперь своим гимнасткам говорю: «Зарабатываешь, получаешь призовые, надо и поделиться». Возила девочек в детдома. Договаривалась с друзьями-меценатами, устраивали концерты, выступления, подарки дарили детям, которые без мам, без пап.

Антон Винер:

Ирина Александровна понимает, что делиться, уважать ближнего, как самого себя, и есть предназначение человека. Она следует десяти заповедям, данным Моисею на Синайской горе. Живет по этому закону вне какой-то определенной конфессии, вне национальности.

Мама похожа на библейских святых. Она готова помогать даже тогда, когда всем вокруг кажется, что помочь нельзя.

Я всегда чувствовал и чувствую до сих пор, как ни странно, что мама – это такая стена, рядом с которой не о чем беспокоиться. Люди ее склада могут не только семью, но и целую страну прикрыть.

После моего школьного коридора «на керосине» мечтала построить зал. Современный, светлый, просторный. Чтобы маленькие дети были полноправными хозяевами ковров. Мечта осуществилась.

Генерал Громов, Герой Советского Союза, интеллигентный, порядочный человек, губернатор Московской области, дал землю около Новогорска. Я просила полтора гектара. Он ответил: «Берите пять». И правильно. Появилась возможность построить жилые дома как коммерческую составляющую спортивного комплекса. Финансировали проект Алишер Бурханович и Антон.

Думала: где наберу тренеров? Все-таки пригород, не Москва. Решилось просто. Часть квартир купили мои дети. Я сделала скидку, и в «Олимпийской деревне Новогорск» живут и трудятся чемпионки мира и Олимпийских игр – элита художественной гимнастики России.

С девочками из малообеспеченных и многодетных семей мы работаем бесплатно, за остальных платят родители. Принесет ли мой центр доход, не так уж и важно. Я не бизнесмен.

Будь моя воля, застроила бы гимнастическими залами всю страну: Волгоград, Мурманск, Воронеж, Рязань, Самара, Красноярск. Далее со всеми остановками вплоть до Владивостока, до Курильской гряды. Предела мечтам нет. Воплощаю одну – является другая. Задумала построить базу на Байкале. Турниров в Восточной Азии становится все больше, но тратить деньги на сборы в Японии или Китае совсем не обязательно. Можно на своей территории готовиться.

В моих планах вернуть в официальный зачет упражнение с двумя предметами: с лентами или, например, с обручем и мячом. Это очень красиво, но пока такие выступления лишь в показательных программах.

Занимаюсь развитием в России мужской ритмической гимнастики. Родоначальники этого вида спорта – японцы. Главное в созданной ими дисциплине – владение телом, выносливость, точность и мощь акробатического движения. Японская версия гимнастики выросла из боевых искусств. Предметы – утяжеленные булавы, трость, скакалка и кольца.

Глядя вперед, размышляя о том, каким будет наш вид спорта через пятнадцать, двадцать, двадцать пять лет, не сомневаюсь: еще увлекательней, еще популярней. Что придумают мои ученицы, чем дополнят мои мечты, а от чего откажутся, мне не угадать. Но убеждена, когда-нибудь в программе Олимпийских игр появятся и выступление с двумя предметами, и парная работа девочки и мальчика.

46

Амина Зарипова:

Когда я познакомилась с Лешей[24], Винер не переваривала его. Леша приглашал меня на свидания, а она кричала, что в нашей семье артистов не будет.

– Ты не уйдешь!

– Уйду!

– Через мой труп! – Ирина Александровна вставала перед дверью.

– Пожалуйста, ложитесь, – говорила я.

– Не возвращайся домой!

– А куда я вернусь? На улице, что ли, спать буду?!

– Вот и живи с ним!

Успокоилась только, когда я сказала: «Люблю». Ответила: «Если любишь, все вопросы сняты с повестки дня».

Я живу с Лешей восемнадцать лет. У нас трое детей. Роднее и дороже него у меня никого нет. Рассказываю об этом и понимаю, что Ирина Александровна научила меня любить всю жизнь одного человека.

Я хочу, чтоб мои дети были счастливы. Имели хорошее образование, могли заработать на кусок хлеба и никому не смотрели в руку. Не искали богатенького, были независимы. Чтобы они выбирали, и любовь в их жизни, в семье, которую они создадут, была главной. Дети, которые здорово тренируются и получают медали, заканчивают свою карьеру с квартирой, с машиной, с деньгами. Я делаю и такой «взнос» в их будущее.

Кого девочка выберет в мужья, разумеется, ее дело. Некоторые долго выбрать не могут.

– Что раздумываешь? – спрашиваю. – Чего ждешь?

– А любовь?

– Что «любовь»? Свыкнется – слюбится.

– А вы, Ирина Александровна, почему вы так не сделали?

Любовь, любимый человек – это счастье, данное Свыше, ни в коем случае предавать это счастье нельзя. Любовь, в моем понимании, – субстанция космического происхождения и земного содержания не имеет. Проявление любви в физическом мире – это преданность.

Я вышла замуж за Алишера через шестнадцать лет после нашего знакомства, в девяносто втором году. Пышной свадьбы не было. Просто приехали в ЗАГС и расписались. Отпраздновали в кругу самых близких людей. Тогда я впервые переступила порог дома Дильбар Усмановны Усмановой. Она, ее подруги и родственники начали осыпать нас, «молодоженов», конфетами. Так по обычаю свекровь выражает свое доброе отношение к снохе и уважение к выбору сына.

Дильбар Усмановна как моя мама. Сильная, образованная, решительная. Ее били чуть ли не прутьями, когда она убегала к своему любимому, папе Алишера Бурхановича. Он был из семьи баев, а она из семьи революционеров. Они любили друг друга и прожили жизнь в согласии. Стоят их фотографии у меня.

Любовь – это когда не страшно умереть, потому что понимаешь: любовь никуда не исчезнет, останется в вечности и бесконечности, продолжится во вселенной. Именно любовь дала Алишеру Бурхановичу силу пройти через испытания, состояться. Любовь тех, кто оставался преданным ему. И его любовь к родителям, к друзьям, ко мне. Любовь, воспринятая им как долг доказать – не зря мы верим в него.

Кто мог ожидать, что огромные предприятия будут работать под его руководством, что будут яхты, самолет и собственный благотворительный фонд? Кто мог это представить, кто мог это в мыслях иметь? Такого человека назвали бы сумасшедшим. А я знала. Говорят, мужчину делает женщина. В известной мере это так. Когда Алишер отчаивался, я повторяла: «Ты – гений! Ты – великий! Ты – супер! Все будет, все сложится хорошо».

Поле филантропической деятельности Алишера Бурхановича очень широкое. Он помогает детям и ветеранам спорта, ученым и артистам, медицинским учреждениям, музеям, театрам, фестивалям.

Когда коллекция Ростроповича и Вишневской[25] была выставлена на аукцион, Алишер Бурханович выкупил ее и подарил России. Бесценные произведения живописи и скульптуры не разлетелись по частным собраниям и музеям мира. Во всей своей красе коллекция выставлена на всеобщее обозрение в Константиновском дворце в Стрельне.

Алишер Бурханович приобрел и передал МОК рукопись манифеста Пьера де Кубертена. Манифест был оглашен им в 1892 году и прозвучал столь убедительно, что уже через два года представители двенадцати государств, в том числе и России, учредили Международный олимпийский комитет, а в 1896 году в Афинах состоялись Игры I Олимпиады. Манифест де Кубертена хранится сегодня в Олимпийском музее в Лозанне.

Алишер Бурханович возглавляет Международную федерацию фехтования и попечительский совет Федерации фехтования России. Тратит личные средства и, можно не сомневаться, будет поддерживать свой вид спорта, пока жив. Как и в юности, фехтование – его страсть, его любовь, его верность духу рыцарства.

Несмотря на занятость, он работает в комиссии МОК по развитию Олимпийского телевидения. Участвует в создании технологий съемки и демонстрации боя, справедливо полагая, что эмоции, которые испытывает спортсмен, должны передаваться и зрителю в зале, и зрителю у телеэкрана. Это непросто: лицо фехтовальщика скрыто защитной маской.

Мы редко видимся, он очень занятой человек. И у него, и у меня собственное жизненное пространство. Но это вовсе не значит, что мы не близки. Мы понимаем друг друга, советуемся.

На соревнования по художественной гимнастике Алишер Бурханович уже не ходит. Находился в свое время. Смотрит трансляции, звонит: «Включи телевизор, твою гимнастику показывают».

Отношение к «моей гимнастике» у него всегда было двойственным. Он и любил этот вид спорта, и ревновал меня. Но помогал неизменно. В девяностые, когда из спорта уходили и атлеты, и тренеры, потому что ни зарплат, ни призовых не было, в художественной гимнастике начался расцвет. Алишер оплачивал сборы, инвентарь, купальники, поездки на соревнования, гостиницы и питание за рубежом. Благодаря ему не только Алина Кабаева, но и Юлия Барсукова, другие девочки в самом начале своей карьеры тренировались в Новогорске.

Он подарил нам сказочную базу в Хорватии и воплотил в жизнь мою мечту о том, чтобы художественная гимнастика имела свой собственный дворец: прекрасный – как наш вид спорта, притягательный – как наша страна. Дворец, в котором на самом высоком уровне проводились бы чемпионаты мира, Европы, России, Москвы.

Алишер Бурханович предоставил неограниченное финансирование, а я стала дизайнером и прорабом. Приезжала, следила за ходом работ и ругалась со строителями так, что прослыла у них «своим человеком». Сумела перейти на их язык. Твердила: «Строим не торговый центр. Строим для детей!»

Мой сын придумал крышу в форме гимнастической ленты, а интерьером занималась я. Парадное фойе решила в стиле хохломы. Гостей встречают ярко-красные с золотом мозаичные колонны и «расписанный» светлым узором, искрящийся пол, тоже мозаичный. Вертикальные, во всю высоту здания трубы металлоконструкций превратила в «березы»: выкрасила в белый цвет и нанесла черным «полоски» – названия городов, где когда-либо проходили соревнования по художественной гимнастике.

Архитекторы спланировали дворец так, что места хватило не только для огромного – на четыре тысячи зрителей – зала, но и для залов тренировочных, кабинетов восстановительных процедур, пресс-центра, кафе и столовых.

В центральной части фойе второго этажа дворца находится интерактивный музей. Хотите увидеть выступления Зариповой, Кабаевой или Мамун на Олимпийских играх? Пожалуйста! Первенства Советского Союза? Тоже пожалуйста.

Дворец открылся чемпионатом России в июне 2019 года. Перед церемонией награждения победителей я поблагодарила всех, кто дворец создавал, отвечал за фундамент, стены, трибуны, отделку, коммуникации. Приглашала на ковер, вручала дипломы. Зал аплодировал. Выразила признательность мэру Москвы Сергею Собянину за разрешение строить в Лужниках – «намоленном» спортсменами и болельщиками месте. Сказала самые добрые слова о вице-мэре Марате Хуснуллине, кураторе стройки.

Вскоре после чемпионата России мы приняли международные соревнования – Первый чемпионат мира по художественной гимнастике среди юниоров. Спортсмены, тренеры, судьи, репортеры и болельщики были в восторге. Еще через несколько месяцев пришла новость о том, что дворец получил архитектурный «Оскар», премию MIPIM Awards. Воодушевленная успехом, я размышляю теперь над тем, каким станет мой следующий проект.

«Ты что, ворона? Триста лет хочешь прожить? Строишь и строишь залы», – иронизирует Алишер, а я отвечаю: «Да! Буду жить триста лет, как ворона. Буду прилетать и приветствовать с крыши детей».

Когда-то мне казалось, что в тридцать лет закончу свою жизнь, потому что постарею, потому что тридцатилетняя женщина – это страшно. Но вот уже «триста тридцать» мне лет исполнилось, а я все занимаюсь художественной гимнастикой. Работаю больше, чем в молодости. Не хочу быть грешницей. Мне дано, и я не имею права сидеть дома или путешествовать.

Алишер говорит мне: «Дом у тебя есть. Яхта есть. Ордена есть! Что тебе надо?! Что?! Хватит уже работать!» Думаю: «Да, хорошо». Беру отпуск. Проходит день, два, на третий меня начинает разрывать на части. И уже мне не нужен отдых, и уже я противна сама себе и талдычу что-то не то людям, которые рядом со мной. Думаю: что там делают мои дети, как тренируются, все ли у них хорошо?

Есть фотография в интернете, как я прыгаю, как я летаю. Вскочила со стула, чтоб объяснить, как разбегаться, но объяснить невозможно, надо показать. Разбежалась и взлетела.

47

Я понятия не имею ни о своем возрасте, ни о возрасте моих детей. Хочу делать то, что мне положено, и не думать ни о будущем, ни о прошлом.

Мой день рождения отмечаем капустником. Этой традиции много лет. Зарина Мухитдинова, девочка из поколения Евгении Канаевой, показывала когда-то, как я захожу на тренировку в короткой юбке, солнцезащитных очках и начинаю командным голосом: «Это у тебя не так и то не эдак! Это нехорошо и то плохо!» Раздавался звонок телефона, будто звонил мой супруг. Голос Зарины становился другим: «Ой, да, Алишер… Слушаю». Так и было. Я сразу меняла интонацию.

Дети и сегодня не боятся иронизировать надо мной в своих сценках, критиковать. Им известно, я справедливый человек, способна признать свою неправоту, извиниться.

Бог не дает мне звездной болезни. Самое плохое, что может быть в человеке, самое опасное – пренебрежение к людям, высокое мнение о себе, гордыня. Главное, не закидываться, не быть боярыней, а затем королевой, помнить «Сказку о рыбаке и рыбке» и не забывать, из чего ты вышел. Даже если из пены морской, в любую минуту у тебя все могут отнять Высшие силы. Чем выше поднимаешься, тем ниже опускай голову.

Все, что получается у меня, – благодаря свету и любви Творца.

Евгения Канаева:

Ирина Александровна говорит, что все надо делать с верой. Возила нас к иконам. И перед Пекином, и перед Лондоном. Для нее это важно, общение с Богом, и детям она старается прививать веру.

Арина Аверина:

В финале соревнований, за час до нашего выхода на ковер, звонит матушке Валентине. Матушка читает молитву, а мы по громкой связи слушаем и молимся вместе с ней.

Антон Винер:

Однажды мама стала рассказывать мне про каббалу[26]. Я отнесся к рассказу со скепсисом, но вскоре, попав на лекцию в Каббала Центр в Москве, получил ответ на вопросы, которые волновали меня всю жизнь.

Уже много лет занимаюсь этой наукой, придерживаюсь правил и законов. Молюсь трижды в день, держу Шаббат[27] и все праздники, чтобы проявить в себе те качества, которые есть у Ирины Александровны. Чтобы преодолевать то, что преодолевает она. И у меня до сих пор не получается.

У каждой гимнастки есть личный тренер, у команды группового упражнения – свой тренер. А я тренирую всех. Одни заканчивают, идут отдыхать, приходят другие. Иногда чувствую, что перепахала, но отодвигаю это чувство, продолжаю и получаю удар. Надо знать меру. Если останавливаюсь вовремя, ухожу уставшая, но без особых последствий.

Никогда не прибегала к помощи психолога. Пришлось, жизнь предъявила счет. Психолог объяснил, что говорить сердцем недопустимо и расточительно, что эмоции надо гасить, а бушующей, бурной только казаться. Что надо играть роль, повиноваться рассудку. Пробую, не получается. И вряд ли, к сожалению или счастью, получится. Осторожничать нельзя.

Готовлю с Диной Авериной упражнение на музыку «Спартака»[28]. За полторы минуты мы должны показать наступление поднявшихся против Рима рабов. Их победы, ярость, ликование и азарт. В тот же день с Ариной Авериной репетирую фрагмент «Баядерки»[29], танец теней. Не так шагнула – кич! Не так ногу поставила – халтура, безвкусица, попса.

Музыка у нас самая разная. И «Хава нагила», и «Бони Эм», и португальский фаду. Во все надо врубаться и добиваться того, чтоб поначалу со мной, через меня, дети воспринимали энергию, а затем набирали способность передавать то, что переживают, людям.

С групповым упражнением отрабатываю и классику, и стилизованную под техно «Катюшу». Команду нужно раскачать, втащить в поток. Чтобы втащить, я тоже должна оказаться в потоке. Это нелегко, мягко говоря. Входишь в раж и понимаешь потом, что все у тебя на фиг сгорело.

Антон Винер:

Я надеялся, что тренировки онлайн помогут сберечь силы и время Ирины Александровны. А она освоила эти тренировки так, что веб-камеры устанавливают везде, где оказываются гимнастки сборной команды России. С любой из них мама может работать когда угодно и где бы ни находилась сама.

Готовились к Юниорским Олимпийским играм. Основная гимнастка получила травму, надо было найти другую. Стала смотреть и положила глаз на девочку, которая на первенстве России заняла аж десятое место. Настя Сергеева. Волевая, боевая, эмоциональная. Люблю таких.

Перед выходом с лентой на отборочном турнире в Москве сказала ей: «К России сейчас относятся плохо. Сделай как положено нашу любимую “Калинку”». Сумела настроить. Настя получила хорошую оценку и победила.

Выводила ее по фейстайм. Тяжелые тогда настали времена, мама моя уходила, я была с ней, в Тель-Авиве.

Борис Винер:

Ира поняла, что с мамой в Россию мы уже не вернемся, и дала мне задание найти место на Масличной горе, священной для иудеев, христиан, мусульман. Я ответил, что нереально, что мест там давно нет и цены астрономические. Ира свою просьбу повторила: «Постарайся, Боречка, найди».

Мой брат поехал в Иерусалим. Говорил с одним раввином, с другим. Раввины там отвечают за кладбища. Еще с несколькими говорил. Наконец, с тем, кто дал место.

Борис Винер:

Хотел отказаться уже от поиска, но сделал новый запрос в интернете и увидел телефон, по которому не звонил. Человек, снявший трубку, внимательно меня выслушал, задумался, сказал: «Приезжай».

Я не знал, кто передо мной, не понимал, с кем разговариваю. Он был очень спокоен, вел себя как отец и с каждым своим словом вызывал во мне все больше доверия. Одет был как раввин. Расспросил, кто я, откуда, из какой семьи, кто мои предки, родители. Предложил места на нескольких кладбищах, а я ответил: «Нет, только Масличная гора, со стороны Стены Плача». Затем, осмелев, добавил: «Моя сестра просит дать места и для нас».

Он опустил глаза, помолчал, вздохнул глубоко, вышел и вернулся с листом бумаги, похожим на старинную карту: «Вот то, что ты хочешь. Этот ряд я приготовил для своей семьи. Отдаю тебе, сынок».

Так прошла моя мама свою жизнь, что Бог разрешил ей быть похороненной в одном из святейших мест мира. Врач из Ташкента нашла свое последнее пристанище среди святых и великих людей. Головой к Стене Плача, к Храму Гроба Господня, к мечети Аль-Акса. Слева от нее на склоне – русский монастырь с золотыми куполами.

Национальности мама не придавала значения. Учила меня: «Если хочешь попросить что-то у Бога, собери семь человек. Неважно, какой веры. Важно, чтобы они молились вместе с тобой. Такая молитва самая сильная».

Была недавно на могиле моя подруга, Таня Колесникова. Пришла с сыном, и вдруг прилетела ворона, начала каркать. Вороны – любимые мамины птицы, она всегда говорила: «Ворон покормили?»

Юморная была, чуть становилось ей легче, шутила так, что все падали со смеху.

Мечтала: «Как хочется в Иерусалим! Вот почувствую себя лучше, поеду». Теперь мы тоже, дай бог, будем там рядом с мамой.

Тяжело, скучаю.

48

Мама говорила мне: «Ты должна работать до последнего издыхания». Дай бог!

Я прекрасно вижу панораму программ, могу точно и сразу определить, какое движение сделать на одну музыку, какое на другую, что годится, а что не годится. Умею расставить все по своим местам так, чтоб гимнастке было удобно, а судьи и зрители сказали: «Вау!»

Любую девочку я вывожу с большим чувством ответственности и желанием, чтобы она стала лучшей. Кабаеву обнимала перед выходом, Мамун целовала в родинку на затылке, на том же месте родинка у Кудрявцевой. Находила слова, важные в тот момент, потом целовала.

Я не говорю ребенку: не бойся. Говорю: «Представь море. На поверхности буря, и волны бушуют, девятый вал. В глубине – тишина, покой, рыбки плавают. Ты должна попасть в поток, завестись, улыбаться. Кипеть и бурлить, как гроза, а внутри у тебя должен быть метроном, который отсчитывает: раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре. Как у пианиста, играющего невероятно сложный концерт».

Когда я слежу за выступлением, ко мне тоже страх приходит. Преодолеваю. Не отворачиваюсь. Смотрю. Я тоже там, на площадке, вместе с девочкой. Вместе с ней начинаю, теряю или ловлю предмет. Переживаю. Но ни один мускул не дрожит у меня на лице. Я обязана так себя держать. Если расколпачусь, дети мои расколпачатся тоже. Они везде видят меня одинаковой. И на соревнованиях, и на тренировках. «На охоту вышел волк, он в охоте знает толк. И коза, и гусь, и телка берегитесь злого волка».

Яна Кудрявцева:

Музыка остановилась, затем заиграла и остановилась опять. Я доделала упражнение, ушла, а Винер отправилась разбираться.

Прошло минуты три, я уже ленту в катушку закатывала, тут Ирина Александровна прибежала: «Яночка, ты умничка, ты молодец, но придется еще раз сделать. Выходишь прямо сейчас». А до ковра там приличное расстояние, и перед выходом еще продышаться надо успеть.

Не скажу, что я обрадовалась. Мне нагрузки тяжело переносить, не поездишь на мне, как на лошади. Махнула лентой резко и ругнулась словом неприличным. Винер говорит: «Не думала, что ты знаешь эти слова». Я такой ангелочек была маленький беленький, в глазки посмотрю, в ротик загляну.

Помчалась. Она за мной, каблуки сняла. За минуту до выхода речь толкает: «Яночка, ты сильный человек, раз испытание тебе выпало такое». А у меня нормально все на душе, думаю: «Сделаю хорошо. Что меня успокаивать?»

Полотенце, помню, забыла и об Ирину Александровну руки начала вытирать, о костюм ее сиреневый. Она не возражала. Ладони на выступлении сухие должны быть, чтобы предмет не выскользнул.

Вышла, сделала, попала в финал, затем финал выиграла. Стала чемпионкой мира первый раз.

Если ты выступаешь на три головы выше других, кладешь соперника на лопатки, забиваешь гол с пол-оборота, никто и ничто не сможет тебе помешать. Победу ты заслужил. Если не заслужил, ворота поставят на замок, и ты будешь бить в штангу. Наше дело – трудиться, остальное решается Там, высоко.

У тренера должен быть голос недрожащий. Внутри пусть все дрожит и умирает, а голос остается уверенным, твердым. Если тренер нервничает, это передается гимнастке.

Саша Меркулова спросила меня:

– Ирина Александровна, вы волнуетесь?

– Нисколько. А что волноваться? Ты под Богом, и, если готова морально и физически, все будет хорошо.

– А Алина волновалась?

– Спросишь у нее самой.

Спросила. Алина ответила: «Да». Саша успокоилась. Если Кабаева волновалась, все нормально.

Часто слышу от болельщиков: «Вы выигрываете постоянно и сегодня тоже должны победить». Бред! Должны мы только пахать. А победим или нет, зависит от того, как пахали. Нужно уметь сомневаться и всегда работать по максимуму.

Дина Аверина:

Во время чемпионата мира по футболу в 2018 году мы были на сборах в Хорватии. В день матча Россия – Испания я работала с лентой, один элемент не получался. Ирина Александровна сказала: «Давай последний раз. Сделаешь чисто, наши выиграют, грязно – проиграют, и ты будешь виновата». Меня все начали поддерживать. Сделала чисто – наши выиграли!

На следующий день Ирина Александровна устроила праздник. Пришла ее яхта с водными мотоциклами и «бананами» на борту. Мы катались, загорали. Сначала команда группового упражнения, а потом личницы: я, Ариша, Саша Солдатова – человек десять точно было.

Анастасия Максимова:

Подъем на базе в Хорватии в семь утра. Ирина Александровна выходит плавать, окунается с головой, делает зарядку. Мотивирует нас, вдохновляет. Иногда музыку включает, танцуем с ней на камнях.

Яна Кудрявцева:

Мне казалось, что впервые с Винер мы встретились в Новогорске в мои тринадцать лет. Говорила об этом в интервью. Ирина Александровна сделала замечание: «Яна, я старше тебя, а память моя лучше. Мы встретились задолго до Новогорска».

Действительно, собрали маленьких детей со всей Москвы для гала-концерта. Я в костюме Буратино выбегала, сигала через всю сцену, прыгала. Ирина Александровна на репетиции приходила. Боялась ее так, что ноги тряслись.

Если спросят меня, что страшнее, рожать или выступать перед ней, отвечу, наверное, что все-таки рожать. Но не так, что прям с ходу отвечу, задумаюсь. Я рожала два года назад. Через месяц после родов собралась в Новогорск, написала девочкам. Они ответили: «Давай скорей. Ирина Александровна злая. Может, отвлечешь ее как-то, раздобришь». Поехала с Ритой Мамун, вдвоем не так боязно было.

Вошли в зал, поздоровались со всеми, поцеловались. Когда подходила к Ирине Александровне, встретилась глазами с ней, взгляд ее добрый поймала, ощутила ее любовь. Она обмякла, сказала: «Дай обниму тебя, Яна. Дай еще раз обниму». Когда я тренировалась, она себе такого не позволяла. Не расслабляла меня.

49

Две тысячи двадцатый год – год Олимпиады в Токио. Как и кого готовить, я знала, план был, но увы, с первых дней января в огромном количестве пошли сообщения о новой коронавирусной инфекции. Заговорили о пандемии и вероятной отмене Олимпийских игр. Спортзалы начали опечатывать, базы закрывать. В марте мы получили распоряжение покинуть Новогорск.

Отправить команду в никуда, в «геенну огненную» я не могла. Написала в правительство, что если сейчас мы детей распустим, то потом не соберем. Во-первых, риск заболеть повысится. Во-вторых, начав отдыхать на полную катушку, они не скоро вернутся в тот режим, в котором мы обычно находимся. В-третьих, вместо того, чтобы время терять, мы будем совершенствовать программу.

Мои доводы приняли, и сборная России по художественной гимнастике изолировалась в своем корпусе. Вместе с врачами, массажистами, тренерами. Большая бригада осталась с детьми.

Анастасия Близнюк:

Сборную разделили на группы по десять-двенадцать человек. У каждой группы свое расписание, пересекаться было нельзя. Арину и Дину Авериных я месяц, наверное, не видела. Будто мы на разных базах были. В столовую ходили в масках и соблюдая дистанцию. Возьмем еду в пластиковой посуде, поставим, руки антисептиком обрызгаем и сидим по одной, смотрим друг на друга тоскливо.

Анастасия Максимова:

Я стала чаще в онлайн выходить. Все спрашивали, как мы живем. Говорю, в номерах постоянно, «Зум» скачали, чтобы работать синхронно. Тренеры наблюдают из своих номеров. Показывала: тут делаю ОФП, тут хореографию – за шкаф держусь.

Прогулки начались дней через десять, группами, по графику. Иногда брали с собой мячи, но друг другу не подбрасывали, только себе. Личницам в этом смысле проще было. Ирина Александровна велосипеды привезла. Катались в перчатках, рукоятки дезинфицировали.

Дина Аверина:

Новость о том, что Олимпийских игр не будет, что переносят на год, пришла в самом начале карантина. Многие расстроились, подумали: может, закончить? Потому что и травмы терпели уже из последнего, и дни считали. У нас тоже мысли такие были, но мы их держали при себе.

Лала Крамаренко:

Было скучно. Я выучила стихотворение про Лалу, есть такое у Сергея Есенина. Отправила Ирине Александровне в ватсапе. Она похвалила и пишет: «Хочу, чтобы ты “Евгения Онегина” прочитала». Привезла книгу, сказала: «Приходи».

Прихожу в зал, начинает читать. Читает, читает, останавливается, смотрит на меня: «Все, Лалочка, теперь ты мне давай читай». Слушает минут десять и говорит: «Хочу, чтоб ты выучила письмо Татьяны. Но не торопись, когда выучишь, тогда выучишь, как получится». Три дня я учила, потому что тренировки уже начались. Отправила ей, она опять похвалила.

Арина Аверина:

Ирина Александровна начала приезжать недели через три, как только в зал нам разрешили ходить. Рассказывала всякие истории про свою молодость, про детство. Мы рядом сидели, слушали. Когда к соревнованиям готовимся, она тоже рассказывает, но это редкость – все должны быть сосредоточены.

Я единственный человек, который входил на базу, но дома я тоже устроила карантин для себя и своих помощников. Машина, в которую садилась, дезинфицировалась, на проходной мне измеряли температуру.

Упражнения к Олимпийским играм мы не гоняли, потому что гонять полтора года невозможно. И сделать надо новое, такое, что никто не видел.

Объясняла девочкам, пандемия – это еще один вызов в развитии человечества, испытание. Если спрашивали за что, отвечала: «За все! Погибли же атланты, Содом и Гоморра были стерты с лица земли, Рим пал. За то, что злость была, разврат, люди друг друга не любили. И сегодня нам для чего-то это дано. Остановиться, задуматься, начать видеть. Кто-то видит своих детей и понимает, что, оказывается, у него есть дети. Кто-то видит природу. Рассвет. Закат. Сумасшедшая гонка замедлилась».

Мы использовали время очень здорово. Придумывали элементы, композиции. Выводили на большой экран замедленные съемки моисеевского ансамбля, тренировали движения и шаги, присущие русскому народному танцу. Включали записи чемпионатов мира и Олимпийских игр.

50

Дина Аверина:

Постоянные тренировки без соревнований – это для спортсмена страшно. Именно страшно.

В конце июня, мы как раз отмечали сто дней карантина, Ирина Александровна устроила первый в истории художественной гимнастики онлайн-турнир. Эмоции были невероятные: все соскучились, а тут раз, и выехали выступать в ее дворец в Лужники. Соревновались с Израилем, Киргизией и Узбекистаном. Выиграли и сразу же полетели к морю, в Алушту. Обстановку Ирина Александровна решила нам поменять.

Мария Толкачева:

В Алуште, хоть база и закрытая была, и пляж отдельный, я заразилась коронавирусом. Сборная села на карантин.

Вернулись в Москву, сдали тест для контроля и получили несколько положительных результатов. Отсидели еще две недели.

В форму входили в ноябре. Нагрузки высокие, чувствую, что-то со мной не так. Врачи сказали, что пошли осложнения и восстанавливаться мне долго, месяца четыре.

Сосредоточилась в Алуште на Авериных и выпустила тренеров группового упражнения в свободное плавание. Одна из них отвечала за команду олимпийских чемпионов и чемпионов мира, другая – за молодых, которые только закончили выступать как юниоры. На онлайн-турнире в декабре обе команды проиграли Узбекистану. Это был плохой знак. Я приняла меры. Поменяла музыку, сделала микс старших и младших.

Алиса Тищенко:

Все взрослые, и я такая, самая маленькая, семнадцать лет. Не верилось, что в первом составе на Олимпиаду стою, что это со мной происходит.

Девчонки помогали, объясняли, как делать. Настя Максимова как моя мама была, реально. Когда трудно, когда тренеры ругали, подходила к ней. Она успокаивала.

Анастасия Максимова:

Все девчонки Алиску поддерживали. Говорили: «Спокойно, Алиса, ты все можешь. Не получилось? Ничего, сейчас получится». Надо было срочно вывести ее на наш уровень скорости. До Токио оставалось несколько месяцев.

51

В середине июля команда отправилась во Владивосток, на предолимпийский сбор. Без меня. Врачи считали долгий перелет опасным из-за недавно перенесенного мною ковида. Тренировала онлайн, с утра до ночи сидела около телевизоров. Близнюк подсчитала, что однажды мы работали пятнадцать часов сорок минут. Восемь-девять – обычное явление.

Елена Смирнова:

Ирина находилась в Киргизии. В доме друзей на берегу озера Иссык-Куль. Воздух, тишина и, самое главное, – разница с Токио не шесть, как в Москве, а три часа. Ни дня на адаптацию она себе не дала. Стрелки часов перевела еще в самолете. На токийское время. Синхронизировалась со сборной.

Мария Толкачева:

Между Владивостоком и Токио разница всего час, но с первого дня мы жили по Токио, входили в режим соревнований.

Для первого состава поставили два высоких помоста с лесенками, как на Олимпиаде. Были еще помосты классические, в другой части зала, за шторой. Там тренировались запасные – Лала Крамаренко, Катя Селезнева и мы, резерв группового упражнения.

За месяц до Владивостока тренеров группы мне пришлось поменять. Не могла я уже выдерживать того отношения к работе, которое видела. «Проверенные бойцы», а обязанностей своих не выполняли. Никакого чувства ответственности не было. Ходили с короной на голове, не следили за питанием, не отправляли вовремя к врачам детей, Машу Толкачеву упустили. Взяла тренеров молодых, а главное, Алину Макаренко, олимпийскую чемпионку Лондона. Без моего участия она подготовила юниорок блестяще, все золото с ними выиграла на чемпионате мира.

Елена Смирнова:

На тренировки Ирина приходила вместе с командой. Не так, что девочки работают, а потом она появляется, выспалась. Вставала, когда в Москве был час ночи, а в Киргизии четыре утра. Ни время, ни экраны, ни расстояние – ничто не разделяло их.

Иногда работала в халате, но в каком?! С надписью на спине: «Красная машина». И она реально была машиной. В перерывах гуляла босая по траве, смотрела в небо, смотрела на птиц. Восстанавливалась.

Тридцатого июля сборная появилась на экране с букетами цветов. Поздравляли Ирину с днем рождения. Несколько минут, и началась тренировка.

Алиса Тищенко:

На контрольные прогоны Ирина Александровна вызывала нас так, как должны были вызывать в Токио: Russian Olympic Committee. Чтобы мы привыкали. По известным причинам выступать под флагом России мы, к сожалению, не могли.

Делали первый вид[30] и, если все нормально, шли в раздевалку, меняли купальники, а через сорок минут, как на Олимпиаде, выходили на второй. Если делали плохо, опять первый вид брали, и так кругами. В зале судьи были, оценивали нас.

Вдруг у Арины Авериной выявился ковид. Врачи уверяли, что это остаточные явления, справиться с которыми мы сможем быстро. Дали лекарство, а я, чтобы не рисковать, занялась Лалой Крамаренко. Еще нагрузка появилась бешеная.

Лала Крамаренко:

Ирина Александровна вообще не спала, так мне кажется. Не знаю, откуда у нее столько сил. Ни за что не признается, что тяжело или надоело, что вымоталась. Иногда это видно по ее глазам. Но если скажет, что устала, и мы, наверное, получим право устать. Будем валяться, ничего не делать.

Я тренировалась с Диной. Мне нравилось. Начинала в семь тридцать, уезжала около полуночи, еле живая. Ирина Александровна повторяла: «Я не та мама, которая гладит по головке, а та, которая ставит на пьедестал». Когда пришел отрицательный тест Арины, сказала: «Лала, спасибо тебе, но ты в Токио не летишь». Приняла я это спокойно.

Мария Толкачева:

Когда первый состав улетал, мы вышли в холл. Провожали, обнимали, желали успеха. Чтоб они не сдавались, терпели до конца.

52

Елена Смирнова:

На выступления в Токио Ирина выводила всех лично, по фейстайм. Стояла в спортивном костюме олимпийской сборной команды России, лист с молитвой в руке.

Квалификация прошла более или менее нормально, но за одну ночь все изменилось. Видимо, состоялось собрание в верхах, и на другой день оценки Авериных были значительно ниже. Сказала Арине и Дине: «Не обращайте внимания. Делайте свое дело».

Дина Аверина:

Арише поставили низкую оценку, и мы подумали, что судят финалы строже, чем квалификацию, да еще она первая по порядку выступлений. Так что ничего страшного. Но когда Линой Ашрам из Израиля поставили очень много, а мне меньше, чем ей, мы поняли, что нас сливают.

Второй вид, третий, и после третьего, после булав, Ариша приходит в истерике: «Это конец, Дина, все закончилось». Отвечаю: «Нет, давай верить дальше. Давай держаться до конца».

Анастасия Близнюк:

Мы смотрели трансляцию. Я посчитала, сколько надо получить Дине, и поняла, что огромный запас оставили для Линой.

Дина Аверина:

Ирина Александровна спокойна была. Только когда Ариша поменяла ленту, и я занервничала, и начало трясти, и ничего не получалось, прикрикнула: «Чего ты тут показываешь, что устала?!»

Около разминочного зала телевизор стоял. Вижу, Линой уронила ленту. У меня облегчение и одновременно мысль: надо больше собраться, последний вид, все допускают ошибки.

Прошла по коридору, очень долго там идти, встала на помост, крикнула Арине, она увидела и вывела меня, глазами.

Арина Аверина:

Отвернулась, чтоб не смотреть, уши закрыла. Но музыка громкая, и все упражнение Дины я проходила будто бы вместе с ней. Знала же, в какой момент она бросит, поймает, сделает элемент.

Музыка закончилась, я сразу посмотрела на тренеров, на Риту Мамун наверху, где комментаторские кабины, и поняла, что все сделано чисто, без потерь. А потом непонятное было какое-то ощущение, затянули с оценкой, атмосфера отвратительная, ужасная.

Дина Аверина:

Я сидела в «кисс-энд-край»[31], Арина на расстоянии была, не знала, можно ли ко мне. Никто ничего не говорил, и она подошла, сказала: «Я четвертая». У меня это в голове не укладывалось, думала, что она хотя бы третья. Пока выставляли оценку, пазл сложился: ее, видимо, слили специально, меня сейчас тоже сольют.

Ангелина Шкатова:

Ожидание оценки растянулось на шесть минут. Молилась: «Поставьте, пожалуйста, она же выступила лучше. Давайте хоть чуть-чуть справедливости. Она же все сделала, и ленту шикарно сделала». Но чуда не произошло.

Когда Дина выходила, сказала ей, как говорю всегда: «У тебя есть шанс!» Она шанс отработала, а ее убрали. Это был удар по стране, которая двадцать лет выигрывает Олимпийские игры. Это был удар по России.

Линой Ашрам допустила грубую ошибку – потеряла предмет, и, по-моему, не мечтала уже о том, что получит какую-то медаль. Переживала на плече своего тренера, думала, наверное, хоть бы третья была, а ей присудили первое место.

Я сказала: «Подавайте протест».

Дина Аверина:

Мы подали протест, и сразу нам показали руки крест-накрест – даже рассматривать не будут.

Я плакала. Плакала, когда встала на пьедестал, когда надела серебряную медаль. Плакала, когда шла на интервью. Звонков не принимала. Только маме ответила. И Ирине Александровне. Сказала: «Простите, я сделала все, что могла». А она мне: «Успокойся! Ты ни в чем не виновата». Она переживала, но держалась, чтобы мы совсем с ума не сошли.

Арина Аверина:

Сначала я не плакала. У меня потом началось. Как пришла, так и просидела на полу в комнате всю ночь. Сказала Ирине Александровне, что подвела. Она ответила: «Никого ты не подвела, мяч и булавы идеально сделала и обруч хорошо. Просто не справилась с нервами на ленте».

Спать мы легли в шесть утра, в восемь встали, поехали за групповое болеть.

Елена Смирнова:

Оценки Авериных, второе и четвертое места, Ирина восприняла не как поражение, но как несправедливость, акцию против страны. Понимала, что предстоит борьба.

Ни минуты слабости я не помню. Та же прямая спина. Та же королева. Воин!

53

Анастасия Максимова:

Такой скандал, все обсуждают, а нам еще выступать. Мы как в костер прыгали.

Когда разминались, Ирина Александровна вышла на связь. О случившемся не говорила, готовила нас.

Мячи мы сделали хорошо. Сидим, обсуждаем оценку. Болгарам на балл с лишним выше поставили. И как раз наши тренеры протест подают. Думаю, будем надеяться, потому что в мячах у нас была самая большая сложность среди всех команд. Но протест отклонили.

Алиса Тищенко:

Мысли были не очень хорошие, но успокаивала себя. Главное, думаю, выступить без ошибок. Судейство меня не волновало.

Анастасия Татарева:

Мы знали, что вряд ли нам золотую медаль отдадут. Шли за Дину, за Арину, за Ирину Александровну, за страну. Шли бороться. Как на войну шли.

«Не бойтесь, делайте, как на контрольных тренировках, как миллионы раз уже делали», – Ирина Александровна так настраивала, чтоб мандража не было у нас.

Ангелина Шкатова:

Встали перед лесенкой на помост, чью-то оценку объявляют. Болгарки и итальянки прыгают, обнимаются. Италия понимает, что уже в тройке, Болгария – что первой может быть. Сказала себе: «Не смотреть!» и слышу, Аверины откуда-то кричат: «Девчонки, давайте!»

Анастасия Максимова:

Выступили, пришли в «кисс-энд-край», сидим за руки держимся, смотрим на экран. Оценку быстро поставили. Я сразу не поняла, что мы вторые, – только когда Геля руку отняла и заплакала.

Кто-то говорит: «Сейчас протест подаем», а я думаю: «Что это даст?!» Мне уже было пофиг на этот протест. Они его приняли, рассмотрели, чтоб посмеяться, наверное: ну нате вам три десятых, до золота больше балла все равно. Мы встали, начали обниматься и плакать.

Анастасия Татарева:

Я не плакала. Говорила девчонкам: «Не показывайте слез, не показывайте слабость!» Держалась, а обидно было очень, все разрывалось внутри. Ведь сделали мы как положено. Я не смогла бы спокойно спать, если бы знала, что допустила какие-то ошибки. Мучили бы угрызения совести. И девочки отработали на максимуме. А это самая главная награда – такое внутреннее знание.

Пришли в номер, позвонили Ирине Александровне. Она сказала: «Я так вами горжусь! Как вы это выдержали?! Настоящие герои, звезды! Вы сделали все как я хотела». Очень довольна была.

Для меня они победители. Однозначно. Победа была и там, и там – и в групповом упражнении, и в индивидуальном. Но политика такова, что нигде не полагается России быть лидером – ни в спорте, ни в науке, ни в культуре. Не успокоятся наши оппоненты никак.

54

В октябре 2021 года команда России выиграла чемпионат мира, а затем Лала Крамаренко победила на первом международном турнире «Небесная грация».

Об этом турнире я хотела бы сказать особо. Его придумала и провела в Москве Алина Кабаева. Как говорит она сама, «“Небесная грация” – фундамент прошлого и трамплин для прыжка в будущее». Турнир экспериментальный, оценки на нем ставили с учетом правил 2001–2005 годов, когда Алина выиграла золотую олимпийскую медаль. Благодаря этим правилам «Небесная грация» показала художественную гимнастику такой, какой она должна быть, открыла дорогу к возрождению лучшего из всего, что способны мы, наш вид спорта подарить миру.

Лала Крамаренко:

На приеме после «Небесной грации» Ирина Александровна танцевала в паре со мной – под «Очи черные».

Любимая, красивая, сильная, умная – все сразу и подряд. Если не слушаюсь, может сказать: «Уходи, не буду больше тебя тренировать, ты мне не нужна». Я знаю, что это от усталости у нее, к сердцу стараюсь близко не принимать. Иногда не получается, говорю себе: «Не буду больше тренироваться». Отойду, поплачу и понимаю: все, что Ирина Александровна делает, она делает в первую очередь для меня.

Алина Кабаева:

 Было трудно. Я много что терпела.

 Винер хорошо воспитала, закалила на всю жизнь.

Моя поездка в Новогорск с идеей книги стала событием для меня. В своем родном зале я следила за тренировкой и вновь вслушивалась в интонации Ирины Александровны:

– Это что, красиво?! Это что, Россия?! Эту спортсменку тренирует Винер? Зачем на согнутую руку ловишь? Колено не сгибай! Тело работает! Волна! Да, так. Аккуратно. Батман тандю правой ногой. Молодец! Крутись! Бросок! Ловля, перекат, и в переворот сразу! Вот это другое дело. Хорошо! И раз, и два, и три, и четыре.

Говорят, счастливый человек – тот, кто с удовольствием идет на работу и с удовольствием возвращается домой. Так я себя и ощущаю.

Мой дом удивительно красив. Резьба по ганчу на зеркале и картины отца напоминают мне о стране, где я выросла. Краски жостовской, мстёрской, хохломской росписи и финифти согревают теплом русской земли.

Я люблю красивые вещи, люблю красивых людей. Могу остановиться около ребенка и около пожилой женщины, которые красивы не чертами лица, а тем, что есть в них что-то притягательное.

Отец научил меня видеть. Он художник, я – тренер в зале. Тренирую и тоже создаю картины, сюжеты, которые остаются в истории.

2016–2022

Примечания

Гл. 1

Перед Олимпиадой в Рио-де-Жанейро… – ХХХI летние Олимпийские игры, 2016 год, Бразилия.

Гл. 2

Помню, как первый раз оказалась в Новогорске… – Новогорск – микрорайон в составе города Химки Московской области, где находится учебно-тренировочный центр сборных команд России.

Гл. 8

…и на Всесоюзной спартакиаде школьников… мы вышли в лидеры. – В СССР с 1954 года проводились массовые комплексные соревнования учащихся городских и сельских школ.

Гл. 9

С первыми войсками папа попал в Афганистан… – Ввод ограниченного контингента советских войск в Афганистан начался в 1979 году.

Гл. 11

В последний раз он приехал на Спартакиаду народов СССР… – Эти крупнейшие спортивные состязания организовывались в СССР в 1956–1991 годах и включали в себя более двух десятков дисциплин.

Гл. 17

В Париже во дворце спорта «Берси» Амине устроили овацию. – Речь идет о чемпионате мира по художественной гимнастике, проходившем в Париже в 1994 году.

Гл. 18

Перед турниром «Известий» пришивала буквы на их форму… – Приз «Известий» – международный хоккейный турнир на приз газеты «Известия», который проводился в Москве до 1996 года.

Гл. 25

Приближались Олимпийские игры в Сиднее. – XXVII летние Олимпийские игры состоялись в Австралии в 2000 году.

Гл. 26

Выступили на Играх доброй воли в Австралии… – Игры доброй воли – серия международных соревнований, проводившихся каждые четыре года. В Австралии проходили в 2001 году.

Гл. 27

Мне близок подход великого Тарасова… – А. В. Тарасов (1918–1995) – тренер сборной СССР по хоккею с шайбой с 1957 по 1972 год.

За год до Афин у Кабаевой схватило шею. – Имеется в виду участие гимнастки в XXVIII летних Олимпийских играх, проходивших в 2004 году в Афинах, Греция.

Гл. 29

…она выиграла у всех, попала на Олимпиаду в Пекине и победила. – Речь идет о XXIX летних Олимпийских играх, которые состоялись в 2008 году в Пекине, КНР.

Гл. 34

…в исполнении Марии Гулегиной. – М. А. Гулегина (р. 1959) – оперная певица, сопрано.

Гл. 36

Мы познакомились на Всемирной летней универсиаде в Казани. – XXVII Всемирная летняя универсиада – соревнования под эгидой Международной федерации студенческого спорта. Проводилась в г. Казани в 2013 году.

Гл. 38

У Дарьи Клещёвой поворот не получался… – Д. А. Клещёва (р. 1998) – российская гимнастка, чемпионка мира в групповом многоборье.

Гл. 41

Рита победила. – На Олимпийских играх в Рио-де-Жанейро в 2016 году в личном многоборье первое место заняла Маргарита Мамун (Россия), второе – Яна Кудрявцева (Россия), третье – Анна Ризатдинова (Украина).

Гл. 43

Когда репетировала «цыганский танец», пошла на моисеевский… – Имеется в виду постановка Государственного академического ансамбля народного танца имени Игоря Моисеева.

Советский Союз, а с ним и другие страны социалистического лагеря эти Игры бойкотировали. – Советский Союз отказался от участия в Олимпийских играх в Лос-Анджелесе в 1984 году в ответ на отказ США участвовать в Олимпиаде 1980 года в Москве. Официальная причина отказа – опасность, угрожавшая советским спортсменам на территории США.

Позиция Гранди противоречила девизу «Быстрее, выше, сильнее!»… – Олимпийский девиз Citius, altius, forties! (лат. «Быстрее, выше, сильнее») в 2021 году был изменен на Citius, altius, fortius – communiter! (лат. «Быстрее, выше, сильнее – вместе!»).

Гл. 46

…он работает в комиссии МОК по развитию Олимпийского телевидения. – Олимпийская вещательная служба (ОВС) (англ. Olympic Broadcasting Services) учреждена МОК в 2001 году.

…дворец получил архитектурный «Оскар», премию MIPIM Awards. – MIPIM Awards – международный архитектурный конкурс, одна из крупнейших в мире выставок коммерческой недвижимости и инвестиционных проектов, проводится ежегодно в г. Канны, Франция.

Гл. 47

Была недавно на могиле моя подруга, Таня Колесникова. – Т. И. Колесникова (Сац, р. 1964) – советская гимнастка, двукратная чемпионка СССР, тренер.

Гл. 49

Две тысячи двадцатый год – год Олимпиады в Токио. – XXXII летние Олимпийские игры состоялись в г. Токио, Япония, в 2021 году.

Гл. 54

В октябре 2021 года команда России выиграла чемпионат мира… – Речь идет о 38-м чемпионате мира по художественной гимнастике, проходившем в г. Китакюсю, Япония.

Иллюстрации

Зоя Зиновьевна и Александр Ефимович.

Зоя Зиновьевна и Ирина.

Зоя Зиновьевна и Борис.

Зоя Зиновьевна и Ирина.

«Ирина». Художник Александр Винер.

Александр Винер. Автопортрет.

«Зоя». Художник Александр Винер.

Алишер Усманов и Ирина Винер на церемонии открытия исторической сцены Большого театра.

С Антоном.

С Зоей Зиновьевной.

С первыми ученицами.

В телевизионной студии с Мариной Николаевой и Венерой Зариповой.

С Аминой Зариповой и Яной Батыршиной на Олимпийских играх в Атланте.

С Алиной Кабаевой.

С Алиной Кабаевой и Юлией Барсуковой.

С Евгенией Канаевой и Ольгой Капрановой.

С Ариной Авериной.

Гран-при по художественной гимнастике. Москва, 2020. Евгения Леванова, Анастасия Максимова, Ирина Винер, Анастасия Близнюк, Ангелина Шкатова, Мария Толкачева.

С Александрой Солдатовой.

С Маргаритой Мамун.

С Диной Авериной.

Всемирная летняя Универсиада, Казань, 2013. Анастасия Максимова, Ольга Ильина, Ксения Дудкина, Анастасия Близнюк, Ирина Винер, Анастасия Назаренко.

С Александрой Меркуловой на летних юношеских Олимпийских играх в Сингапуре, 2010.

Первый Чемпионат мира по художественной гимнастике среди юниорок. Москва, 2019.

Репетиция гала-концерта Гран-при по художественной гимнастике. Москва, 2020.