ЧВК Херсонес

Размер шрифта: 13

…Всё началось вот с этого небольшого объявления, вычитанного мной в интернете. Я как раз озаботился поисками новой работы, поэтому разнообразные ссылки в поисковике всплывали постоянно.

«Частный выставочный комплекс музея “Херсонес”, город Севастополь, Республика Крым, ищет молодого, холостого, не обременённого обязательствами иногороднего, физически здорового, перспективного специалиста по истории искусств. Высшее образование обязательно, опыт работы желателен, любовь к приключениям приветствуется, зарплата гарантируется, жильё предоставляется; полный социальный пакет, включая похороны за счёт управляющей компании».

Последние слова можно было счесть неудачной шуткой креативного менеджера. Сейчас в рекламщики набирают кого попало, сами знаете. В остальном же думаю, что получить такое местечко было бы пределом желаний любого выпускника нашего курса. Хотя, быть может, я и ошибаюсь.

Просто бюджетники, как правило, не самые богатые люди, а уж финансирование провинциальных музеев в необъятной России всегда идёт по остаточному принципу. Для нашей работы необходимы не только упёртость, готовность к самопожертвованию, но и неслабый уровень начитанного романтизма. И, естественно, никакой семьи, перспектив на наследство и надежд на перевод в Третьяковку или Петергоф.

Я окончил отделение истории искусств в знаменитом Екатеринбургском университете, потом отслужил срочную в морской пехоте на Балтийском флоте, и естественное желание переехать на не слишком пыльную работу в солнечные края превысило здоровую осторожность. Ну, или всё дело было в подкрадывающемся отчаянии…

Мне довелось поработать то там, то тут, преподавать, вести частные уроки рисования; один раз даже уходил в коммерцию, но всё это без особого успеха. А поскольку недавно мне исполнилось двадцать восемь, я вдруг загорелся стремлением хоть чего-то достичь в этой жизни. Но не в бывшем Свердловске, увольте…

Поэтому, когда на отправленное мною резюме пришёл положительный ответ, я на последние деньги, не задумываясь, взял билет на самолёт. Родители в принципе были не против, им хватало хлопот с двумя моими младшими сёстрами. Жениться я не успел, а моя вторая бывшая девушка развлекалась в очередной секте женского счастья посредством «хакни-медитации».

Все вещи и книги уместились в небольшой чемодан, мама перекрестила меня, отец похлопал по плечу, сёстры-близняшки крикнули вслед: «Аря-ря-я!», взяв с меня обещание присылать рисунки, и вот уже третьего июля компания «Уральские авиалинии» аккуратнейшим образом доставила меня в новенький аэропорт Севастополя почти на закате дня. Крым наш! Но, вопреки чаяниям, меня там никто не ждал…

Как говорили старики-римляне: Ave, Caesar, te salūtant![1], что в переводе значит: а кто ты, собственно, такой, чтобы тебя встречали цветами и оркестром?

То есть со стороны администрации музея, конечно, никто и не обещал ковровую дорожку с лимузином, но почему-то данный момент оказался первой ноткой странностей этого дня. Я вызвал такси, указал адрес, и мрачноватый пожилой татарин, совершенно непохожий на наших казанских, симбирских или астраханских татар, повёз меня какими-то кручёными улочками на окраину города. Ну разумеется, «так короче», ага…

Севастополь в обширной зелени парков производил двойственное впечатление: обшарпанность зданий ещё советских времён резко контрастировала с праздничными кварталами новостроек. Но главным было не это, а то, что почему-то к знаменитым развалинам старого греческого Херсонеса мы не поехали, свернув куда-то в глушь, в частный сектор, ближе к морю.

И да, прежде чем я успел удивиться или возмутиться, такси тормознулось у ограды двухэтажного кирпичного домика с тремя белыми колоннами, на дверях которого действительно имелась позолоченная музейная табличка.

Сдачи у водителя традиционно не было.

«Пёс с ним», – философски решил я, вытаскивая чемодан из багажника.

Старик-татарин укоризненно покачал головой, сплюнул в сторону музея и укатил восвояси так быстро, словно опасаясь немедленного наказания. К слову сказать, не так уж он был и неправ. Я лишь успел коснуться рукой калитки, как словно из-под земли вырос лохматый коренастый горбун и едва ли не с лаем кинулся на меня!

– Извините. Я по объявлению. Мне к директору…

Горбун, не сводя с меня маленьких чёрных глаз, но перейдя на сдержанный рык, позволил мне войти за ограду. По узкой тропинке из настоящих мраморных плит я прошёл к дому, поднявшись по четырём ступеням, и, не найдя кнопки звонка, деликатно постучал.

Надпись на табличке подтверждала, что завезли меня по верному адресу, так как это и есть музей «Херсонес». Частный выставочный комплекс. Удивляло лишь то, что, кроме кроме названия, написанного стилизованным греческим шрифтом, на таблице не было ничего больше: ни расписания работы, ни ценника за билет, ни даже контактного телефона или имейла. Откуда-то изнутри раздались очень медленные шаркающие шаги, а потом дверь открылась.

– Ужели вижу я не мальчика, но мужа? Героя, открывающего вход во врата Аида иль, быть может, даже дворца Олимпа, где в свободных тогах пирует небожителей толпа? – шутливо приветствовал меня довольно-таки моложавый, приятный пухлый мужчина в белом брючном костюме из мятого льна.

Вьющиеся рыжие волосы почти до плеч, собранные в оригинальную причёску, прямой нос, округлившееся с возрастом лицо, чуть капризные полные губы, круглые тёмные очки, как у кота Базилио. Он улыбнулся мне в ожидании ответа.

– Здравствуйте. Я ваш новый сотрудник Александр Грин.

Да, увы, родители не задумывались о том, как мне придётся жить под сенью такого имени. Кудрявый толстячок искренне рассмеялся, за рукав втягивая меня в дом.

– Заходите, не смущайтесь, мы все вас ждём! Как говорится, «посидим, попьём вина, закусим хлебом…» Позвольте представиться: Аполлонов Феоктист Эдуардович, директор сего приюта шалопаев, помешанных на истории Крымского полуострова.

Мы прошли в очень тёмный коридор и сразу же, свернув из него направо, вдруг оказались в залитом оранжевым солнцем саду в окружении олив и кипарисов, даривших спасительную тень. В самом центре бил небольшой фонтанчик, украшенный обломками древних колон в коринфском стиле, там же стояли четыре мраморные скамьи, а над нашими головами пели незнакомые мне птицы.

– Чудесный сад! Наверное, чисто музейные помещения в другом крыле?

– Ну, в целом да. Они есть, – не очень уверенно ответил директор, но, поправив очки, вновь заулыбался. – Сосо Церберидзе вы уже видели. Он наш охранник, ночной сторож и дворник, един, так сказать, в трёх лицах. Идёмте, представлю вас остальному коллективу.

Откуда-то из-за древесного ствола показалась очень стройная девичья фигурка, в полупрозрачном облегающем сарафанчике, надетом… если мои глаза не врут… прямо на голое тело. И, клянусь Ранним Возрождением, это было самое совершенное сочетание роста, талии, плеч, объёма груди, увенчанное чудесной голубоглазой головкой в ореоле золотых кудряшек.

– Мы называем её «наша Афродита»! Хотя по паспорту она Гребнева Светлана Сергеевна. Наш младший научный сотрудник, специализируется на чёрнофигурной и краснофигурной вазовой росписи. Уникальный специалист, настоятельно рекомендую подружиться! Светочка, а я к вам с гостем! Вот, только что доставлен прямым рейсом из Москвы – и сразу к вашим ножкам, так сказать…

– Из Екатеринбурга, это за Уралом, – я больше и слова вымолвить не успел, как девушка вперила в меня влюблённый взгляд, в доли секунды словно пронзив сердце электрическим разрядом. Её щёки заалели, ресницы взметнулись вверх, и она шагнула навстречу мне, поводя плечиками так, что сарафан начал соскальзывать…

– Очень приятно. Грин. Александр. Можно просто… Саша. Я ещё не…

– А я уже да-а-а, – фактически простонала она, откровенно пытаясь забросить руки мне на шею, но Феоктист Эдуардович очень вовремя встрял между нами. Светлана разочарованно опустила тонкие бровки…

– Ай-яй-яй, Гребнева, вы же мне обещали. Никаких интрижек на рабочем месте! А то знаем мы вас, молодых, – подмигнул директор, вытер выступившие бисеринки пота рукавом и подтолкнул меня к фонтану: – Александр, прошу познакомиться с нашим старшим сотрудником Земновым Германом Николаевичем.

Я не сразу понял: о ком это он? И лишь когда груда старых камней вдруг выпрямилась в полный рост, протягивая мне лопатообразную ладонь, стало понятно, с кем мне предстоит иметь дело. С самым настоящим великаном.

Земнов был на две головы выше меня, наверное, вчетверо шире в плечах, но обладал скорее фигурой пауэрлифтера, чем культуриста. Одет в свободную серую рубашку и джинсовые шорты ниже колен. Лицо простое, открытое, тёмно-русые волосы, небольшая бородка, так что в целом, наверное, больше напоминает былинного Илью Муромца, чем скромного музейного червя.

– Очень приятно, – смущённо прогудел он.

– Мне тоже, – я осторожно пожал его руку. – Могу спросить, а вы по какой части?

– Герман – крупный специалист по бронзе, меди, прочим металлам и мраморной скульптуре, – пояснил довольный директор. – Ну вот вы и знаете нас всех. Коллектив у нас небольшой, дружный, так что вливайтесь, пожалуйста! А сейчас пройдёмте-ка в мой кабинет: оформим документы, подпишем бумаги. Чемоданчик можете оставить тут, он никому не помешает.

Собственно, я был настолько потрясён всем увиденным: южным закатом, зелёным садом, приятными людьми, искренним гостеприимством, с которым никогда не сталкивался ранее, что безропотно позволил взять себя под руку и увести обратно в тот тёмный коридор, являвшийся по факту дорогой в любом направлении. Абсолютно в любом, если вы поняли.

Рабочий кабинет директора музея оказался сразу за поворотом налево. Небольшой, но вполне себе современный офис, дорогая мебель, шкаф с книгами, компьютер, папки бумаг, телефон… вроде бы всё. Да! Ещё большая карта Крымского полуострова и календарь с изображением восхода солнца над развалинами Херсонеса, украшавшие противоположную стену.

– Прошу садиться, молодой человек, – уже совершенно деловым тоном предложил Феоктист Эдуардович, опускаясь в коричневое кожаное кресло. – Итак, диплом об окончании учебного заведения, паспорт, страховое, ИНН?

– Паспорт, – я выложил его на стол, – остальные документы в чемодане. Принести?

– А-а, ерунда, успеется. Для начала позвольте пару вопросов. Отвечайте быстро, не раздумывая. Что отсутствует у большого сфинкса в Долине царей?

– Нос. Отбит артиллерией Наполеона.

– Отлично. Моне?

– Клод.

– Мане?

– Эдуард.

– Альбрехт Дюрер, автопортрет на фоне окна, техника?

– Живопись, масло, дерево.

– «Русская Венера»?

– Борис Кустодиев, 1925-26 год.

– У вас смартфон? Чего я спрашиваю, у какого современного человека его нет. Но имейте в виду, что любые фотографии музея, коллекции и даже сотрудников строжайше запрещены. То есть для внутреннего употребления, по работе, снимайте всё, что вам нужно, но делиться в Сети…

– Понятно. А рисовать можно? Ну, я не люблю писать письма, я рисую их.

– Очень интересно! Мы всегда поощряем творческое развитие наших сотрудников. Можно взглянуть?

Я достал новый корейский смартфон, открыл папку изображений и передал директору. Он бегло пролистал с десяток рисунков, удовлетворённо хмыкнул и вернул мне.

– Достаточно, похоже, вы нам подходите. Теперь осталось выяснить, подходим ли мы вам, – Феоктист Эдуардович вдруг подмигнул столь игриво, что это граничило с фамильярностью. – Вы можете снимать квартиру в городе, но обычно все наши сотрудники, включая меня, живут при музее, в гостевых комнатах. Условия почти спартанские, зато всё бесплатно. Зарплата начисляется раз в месяц, в рублях или серебряных драхмах.

– Простите?

– Шутка! Не будьте таким серьёзным, Александр, хотите выпить?

– Я не особо…

Но он уже достал из шкафчика стола бутылку красного и два больших чистеньких фужера.

– Старая Агора, чёрный мускат, до сих пор производится по греческим традициям виноделия. И уж поверьте старику, ни один музейный работник не выживет в Крыму без стаканчика доброго вина! Пейте, друг мой, ибо это высочайший дар бога Аполлона и Диониса, древнее лекарство, дарованное человечеству во спасение от сумасшествия, и глоток счастья…

Я пригубил чисто из вежливости, но тут же понял, что ничего подобного никогда не пил. Греческое вино было густым, невероятно насыщенным по цвету и вкусу, а его крепость мягко нивелировалась сладкой кислинкой. Ума не приложу, каким цыганским заговором Феоктист Эдуардович умудрился влить в меня весь фужер объёмом с пол-литра, но после этого я легко позволил переселить себя в крохотную комнатку шесть-семь квадратных метров.

Узкая кровать, один табурет, крохотный (чуть больше того же табурета) стол, небольшое окно, выходящее в заросший чёрной смородиной угол сада, одинокая лампочка под потолком. Все удобства в конце по коридору. Горячая вода подаётся по расписанию, но это частая беда многих курортных городов. Зато туалет новый, там даже есть полочка с журналами.

Также меня заранее предупредили, что Светлана Сергеевна имеет привычку ходить в душевую на рассвете, босиком, укутанная лишь в небольшое полотенце. Все привыкли, никто не смущается, но вставать раньше восьми утра не стоит чисто из вежливости.

На Германа периодически нападают периоды грусти, он может не спать до полуночи, вздыхать, играть на цитре, тревожа покой остальных постояльцев длинными немузыкальными руладами. Приставать к нему с сочувствием не нужно, скорее, он способен в ответ заразить своим унынием кого угодно. Благо, всё это ненадолго, а тяжёлые гири быстро приводят его в форму.

Старик Церберидзе, абхаз или, скорее, грузин, судя по фамилии, живёт в собственной глинобитной клетушке во внутреннем дворе. Ни с кем не дружит, нелюдим, говорит мало, похоже, у него вообще проблемы с русским. Тем не менее как сотрудник абсолютно безотказен, трудится за троих, не пьёт, не водит женщин, зарплату копит на карте.

Директор, как потом оказалось, слегка слукавил относительно самого себя. У него была трёхкомнатная квартира в городе, по его же рассказам, довольно-таки роскошная, а слова, что он-де живёт в музее, относились лишь к его рабочему кабинету, где он проводил время по циклам природы – исключительно от заката до рассвета! Зимой рабочие дни были короче, летом длиннее. Всё просто: у всех свои правила.

Сам музейный комплекс также произвёл странное, но вполне благоприятное впечатление. В том смысле, что именно экспозиции я пока так и не увидел, но само здание и люди, в нём работающие, особый сладкий крымский воздух, кружащий голову, оказывали такое удивительное воздействие, что выходить за ограду больше как-то не хотелось. Да и поздновато – почти ночь уже.

– Новый сотрудник?
– Да, и такой молоденький. По-моему, он даже не представляет, куда попал.
– Ха, и кто ему скажет?!
– Ох, милый, я даже не представляю, как такого можно убивать? Смотри, он старика Церберидзе так испугался, что даже отпрыгнул.
– Тем проще, дорогая, тем проще. Прежние историки доставляли больше хлопот. Как ты видишь смерть этого?
– Э-э…
– Твой дар предвидения не сработал, милая?
– Не доставай меня, грубиян! Мой дар при мне, просто почему-то…
– Ты издеваешься?

Я кое-как разобрал вещи, выложил блокнот из чемодана, попробовал рисовать, но света было маловато. Так, накидал пару-тройку набросков, остальное завтра.

Если им действительно нужен специалист широкого профиля по истории искусств, то, пожалуй, я буду рад здесь остаться. И, собственно, как оказалось, этот вопрос уже решён за меня. Список служебных обязанностей будет предоставлен завтра, завтра же и подпишем трудовой договор с выплатой аванса, а сейчас время отдыхать. После долгого перелёта и бокала вина практически на голодный желудок это было самое оно. Но просто поспать мне, разумеется, не дали…

– Ш-ш-ш, парень, ты хто? – неожиданно раздалось над моим ухом, наверное, часа в два или три ночи.

На автомате я сначала махнул кулаком, целясь на голос, а уже потом открыл глаза. Ничего личного, просто служба в морской пехоте накладывает свой отпечаток. Нас так учили. Однако неизвестный, неловко качнувшись влево, успел увернуться.

– Ты хто такой, т-бя спрашивают? Ди-ирётся ещё.

Раздалось щёлканье зажигалкой, и в свете маленького огонька я разглядел невысокого, помятого мужчину с заметным пузиком, кудрявой чёрной бородкой, но почему-то рыжеватыми редкими волосами, зачёсанными назад и схваченными в хвост. Лицо приятное, черты греческие, хотя и мешки под глазами. Одет в подобие короткого банного халата или туники, на ногах растоптанные сланцы, в свободной руке холщовая сумка с чем-то округлым.

– Александр Грин.

– Не звезди-и! Он умер, – не поверил мужчина, вдыхая кислород, а выдыхая перегар. – Или шеф д-г-ворился и т-бя фыпустили из… тода чё, к-круто!

– Это моё имя, родители так назвали. Я новый сотрудник музея.

– У-у, нофый струдник…

– А вы… вы же пьяный, да?

– Можишь «тыкать», н-не обижусь, – он бесцеремонно уселся на стол, поставив сумку на табурет.

Потом поискал, нашёл в углу на подоконнике старую глиняную лампу и запалил фитиль. Ночной гость постучал себя кулаком в грудь, откашлялся и постарался говорить чуть чётче:

– Раньше это была моя комната, ключи я спёр. Директору, видишь ли, не нравится, когда сотрудники пьют на работе! А как тут не пить-то? Никак-бл!

Очень надеюсь, что он имел в виду сокращение от слова «блин». Потому что сам я мат категорически не приемлю, а если надо выругаться, то всегда использую старую добрую латынь. Sic vibes… как говорится, так и живём!

Хотя наш педагог по религиоведению обмолвился, что таким образом можно, вообще-то, случайно вызвать дьявола. Меж тем полуночный незнакомец вытащил из сумки пузатый глиняный кувшин или, правильнее сказать, греческую амфору.

– Денисыч, – он ткнул пальцем себя в живот и протянул мне ладонь: – Можно просто Диня! Специалист по древним языкам, работал тут в отделе изучения обрядов, песен и стихов первых греческих переселенцев. Лучший специалист! Но… выпнут его сиятельным коленом под зад, нашим драгоценным Феоктистом Эдуардовичем! И вот куда мне идти? Кому я ещё нужен?! Зёма, а давай выпьем?

Наверное, это первый случай в моей жизни, когда я не успел ни ответить, ни удивиться, ни даже опомниться, как уже сидел на кровати, закутанный в простыню, держа в руке широкую медную чашу, наверняка антикварную, из каких-нибудь прошлых раскопок в том же Херсонесе. Мой новый знакомый, подняв такую же, торжественно наполнил их густым багровым вином и, хотя язык вновь начал его подводить, старательно зачитал тост:

– Зевс ук-крал фракийскую принцессу Ивропу, пре-вра-атифшись ф быка. Так выпьем же за то, чтоб только с-самые красивые женщины заставляли нас носить рога!

Мы только успели пригубить, как сзади раздалось:

– Мальчики, вы не заперли дверь. – В проходе стояла босая Светлана в тончайшем пеньюаре на тонких бретельках. – Кажется, здесь говорили о женщинах и вине?

– Пре-е-лесть моя, присоединяйся-я! – Мой незваный гость и бывший сотрудник музея мгновенно уступил ей табурет, но девушка почему-то предпочла с ногами забраться ко мне на кровать.

Она доверчиво улыбнулась и без обиняков отхлебнула из моей чаши. В прямом смысле – ничего неприличного. Разве что сделала она это так сладострастно, что у меня разлилось приятное тепло внизу живота. Светлана мягко толкнулась плечиком:

– Расслабьтесь, я не такая. А этот тип уже рассказал вам, за что его уволили?

– За пьянство? – неуверенно предположил я.

– Диня не пьянеет, – важно кивнул мне сам Диня. – Ос-собенность ар-р-рганизма, может зап-летаться язык, качать как ф шторм, но мозг у мня кристально трезвый!

– Тогда за что?

– За то, что он в пьяном виде припёрся ко мне признаваться в любви.

– Пр-ротестую! Любофь – это не преступление!

– Он был почти голый.

– Неправда-а. Ф трусах!

– На голове, – безжалостно добила красавица. – Неприлично возбуждённый, орал, как кот по весне, разбил две амфоры старого вина…

– Ага-а, вино, знащит, ты пожалела?

– Я пожалела амфоры: всё-таки пятьсот тридцатый год до нашей эры, краснофигурной росписи осталось не так много, а когда вмешался Герман, наш приятель попытался откусить ему ногу.

– Ой, да я всего лишь х-тел, чтоб он стал хоть немношко… – Денисыч вновь отхлебнул вина и причмокнул пухлыми губами, – хоть щуть-щуть пахож на известную статую Геракла, где тот опирается на сфою дубину, как на костыль! А шеф-ф чёт не оценил и не понял…

– Когда наш директор прибежал с полицией и ты обложил его на шестнадцати древних языках, сначала он ничего не понял, это верно, – согласилась неумолимая красавица, также делая второй глоток. – А наутро нашего Диню выперли с треском! И, кстати, поделом.

– Светонька, ры-ыбка, птищка, Аф-фродита наша Тавридская, ну хотя бы признай, шта в своём роде деятельности я был хорош?

Ну, если человек свободно владеет шестнадцатью древними языками, то он реально крут, это даже я охотно признаю. И, несмотря на весьма фривольное поведение этого странного типа, он каким-то чудом умудрялся производить приятное впечатление. Эдакий пьяненький деревенский дурачок, философ из винной бочки, синячащий русский интеллигент, великий ум, измученный боржоми, почти что гений, которому не хватило всего лишь каких-то ста пятидесяти грамм до Нобелевской премии по высшей математике…

– А почему вы не пьёте, Александр? – вдруг обратилась ко мне Светлана.

Да, собственно, как обратилась… Она томно прошептала мне этот вопрос на ухо, опустив ресницы и не обращая внимания на сползающую с плеча бретельку. А я так очень даже обратил, потому что…

– Очень правильно, что не пьёт, – в мою маленькую комнатку шагнул ещё один человек, и всем сразу стало очень тесно. Вы поняли, о ком я.

Герман Земнов действительно был очень крупным мужиком, в двери ему приходилось протискиваться боком, иначе ширина плеч не позволяла, да и рост почти в потолок головой. Которой, кстати, он едва не разбил висящую лампочку без люстры.

– Грин, вы тоже сторонник ЗОЖа?

– Если позволите, на «ты»? – предложил я, вставая и протягивая ему ладонь.

Великан-культурист благодарно кивнул, мы пожали руки, а потом Светлана потянула меня обратно на кровать. Диня, что-то прибалтывая заплетающимся языком, разливал уже на четверых, казалось, амфоры с вином просто самозарождаются у него в сумке. Никто и опомниться не успел, как мы уже пригубили за знакомство, за дружбу, за взаимопонимание (разумеется, по чуть-чуть, мы же не алкоголики), да иногда и спортсмену тоже нужно выпить, нет-нет, без фанатизма, конечно, а ещё за присутствующих здесь дам-с…

Короче, мы все набрались.

Красавица из отдела древней керамики практически лежала у меня на коленях, заливисто хихикая и шутливо шлёпая меня по рукам, когда я пытался её приподнять, чтобы уложить поудобнее. Её губы были влажными и призывными, но поцелуй никак не складывался: то ли я тормозил, то ли она успевала отвернуться, да и два новых знакомца никак не желали понять, что, возможно, они тут лишние. Хотя, наверное, это я торопил события…

Простодушный Герман рассказывал какие-то длинные, жутко затянутые истории об отличиях в производстве бронзового оружия в разных областях Греции, включая колонии-поселения по всему Черноморскому бассейну. Как я понимаю, он неслабо разбирался в археологии и явно был на всех раскопках, хотя и называл эти места исключительно в старых наименованиях. Ну, тут уж кому как привычнее.

Денисыч, или Диня, – к нему действительно обращались и так и эдак, – был душой компании, сыпал тостами, поминая к месту и не к месту всех богов Древнего мира, читал неприличные стишки Экклезиаста, подливал всем, так что я даже не могу сказать точно, сколько амфор мы уговорили, прежде чем ему пришла в голову очередная «восхитительная» идея:

– Может, та-да иск-паемся? Морюшко-o после винишка – самое то!

– Ночные купания могут разгневать Посейдона, – пошутил я.

Увы, видимо, неостроумно, потому что Светлана с Германом утвердительно кивнули, а резко протрезвевший Денисыч поскрёб кудрявую бородёнку.

– А-а, пошли, я с ним договорюсь. Наверное. Да что он нам сделает на мелководье? Ракушками закидает? Ну, пошли уже, а?

Я беспомощно покосился на остальных, но они, к моему удивлению, уже вышли и ждали нас в общем коридоре с полотенцами на плечах. Мне пришлось встать и хотя бы натянуть джинсы. Лёгкие кроссовки, в которых я приехал, надевать не стал: просто тут все ходили босиком, наверное, так принято.

– Слушай, у меня плавок нет, да и пляж закрыт. Ночь же, – попытался брыкаться я, когда Диня тащил меня за руку из одного крыла здания в другое.

Остальные бодро шли следом. Мой новый приятель и бывший сотрудник музея толкнул дверь с надписью: «Основная экспозиция», и в лицо мне ударил свежий морской ветер. Само море плескалось в десяти шагах, над головой сияли миллиарды невероятно ярких звёзд, а под ногами похрустывала галька.

– Саня, ты что-то про плавки говорил, зачем они тебе? Люди всегда купались в море без одежды, так проще и естественней.

Диня стянул с плеча сумку, достал ещё одну амфору поменьше, на пол-литра, и, вытянув зубами пробку, вылил содержимое в воду. Морской прибой с шипением принял струю красного вина и, как мне показалось, с удовлетворением отступил.

– Всё, владыка глубин даёт добро!

И этот провокатор, скинув тунику через голову, упрыгал в воду, бесяче сверкая молочно-белыми ягодицами. Я вздрогнул, когда сзади на моё плечо легла тяжёлая ладонь Германа. Специалист по мраморной и бронзовой скульптуре тихо посоветовал:

– Лучше подождать, пусть сначала войдёт Светлана.

– Почему?

– В идеале нужно было идти первыми, но мы не успели.

Меж тем светловолосая девушка медленно и даже с некой дразнящей негой сняла тонкий пеньюар, расстелила полотенце на тёплых камнях и сладко потянулась, выгибая спину. Не думаю, что когда-либо мне доводилось видеть столь совершенное женское тело. А ведь по истории искусств мы изучали и греков, и итальянцев, и французов, но Светлана Гребнева была выше их во всех смыслах, словно Пракситель над Фишером Хорстом.

Я сам превратился в кусок мраморной колонны, не смея даже дышать в её присутствии. Она была, по выражению Пушкина, «чистейшей прелести чистейший образец»! Казалось, ни одна пошлая мысль не может даже зародиться в присутствии такой ослепительной красоты. И тут Светлана обернулась ко мне, одарив самой бесстыдной и откровенной улыбкой:

– Догоняйте!

Девушка с весёлым визгом бросилась в море, и каким чудом я ещё не был на ней сверху, ни одному богу не известно. Хотя, возможно, потому, что меня в самой высокой стадии возбуждения подхватили на руки две могучие веслообразные ладони.

– Что-то не так…

Герман нежно качал меня в стальных объятьях, в то время как довольный Диня выбирался по мокрым камням, а Светлана по нос в воде призывно махала мне ладошкой.

– Пусти! Что люди подумают?

– Обо мне? – даже не моргнул он. – Поверь, друг мой, обо мне чего только не надумали, после того как я просидел за прялкой в женской одежде почти три года у царицы Омфалы. То ещё героическое деяние…

– Я хочу купаться! Меня Света зовёт, видишь же! Какая корова…

– Вот сейчас помолчи, бро, – вмиг встревожился Диня, с неизвестно какого дуба отвешивая мне подзатыльник. За что я не раздумывая выдал ему коленом сдачи.

Собственно, сразу после чего здоровяк Герман спокойно поставил меня на ноги, разворачивая лицом налево. Именно туда, где в морском прибое медленно двигалась большая белая корова. Или бык? Или тур? Ну, судя по высокому лбу и огромным рогам, меж которых, наверное, можно было бы спокойно усесться с чашечкой кофе, это всё-таки был бык.

И он, возбуждённо раздувая ноздри, уверенными шагами приближался к беспечно плещущейся девушке. Светлана по-прежнему смеялась, кружась в морской воде, вздымая руками и ногами звёздные брызги, едва не долетавшие до нас, стоящих на берегу.

– Посейдонов бык, – вдруг выдохнул Денисыч, флегматично доставая очередную амфору и делая глубокий глоток, – упокой боги её душу. Ей хана.

Огромный зверь казался совершенно нереальным в свете огней современного города. Это было страшно и противоестественно, потому что, откуда он вышел, с какой частной фермы сбежал и как оказался здесь, фактически на музейной территории, не сказал бы, кажется, никто.

Мы, трое мужчин, замерли в позе Лаокоона с сыновьями, когда Герман вдруг тяжело задышал, выдыхая из носа едва ли не струи горячего пара.

– Ох, да бросьте, – попытался успокоить его я, – всего лишь случайно заблудившаяся домашняя скотина. Сейчас мы её прогоним.

Я набрал с полдюжины обмытых морем камешков и пошёл в атаку.

– А ну, вали отсюда! Как тебя там зовут, телёнок-переросток из Простоквашино? Гаврюша? Ага. Так вот, Гаврюша, сидеть!

Ни один камешек не прошёл мимо цели, но бык даже ухом не повёл. Денисыч и Герман буквально обомлели от моей наглости, а я уже выбирал булыжник посолиднее. Камень попался увесистый, килограмма на полтора, каковой я и…

– Нет, Александр, не на-до-о! – взвился к небу заполошный крик Светланы.

Понятно, что она наконец заметила-таки быка, но явно недооценивала уровень опасности. Бродячее животное часто бывает непредсказуемым. Особенно когда о его голову разбивают булыжник. В пыль!

– Слушай, а он крут, – Диня толкнул локтем в бок охреневшего здоровяка.

В голубых глазах Земнова одновременно читались уважение, обалдение, изумление, фатализм, готовность к смерти и плохо прикрытое желание сбежать из этой палаты номер шесть, потому что бык вдруг остановился и медленно поднял на меня взгляд. В его глубоко сидящих зелёных глазах размером с половник плескалось невнятное удивление. Такое бывает у кота, который смотрит на атакующую его хвост самую маленькую мышь.

– Беги! Он на берег не пойдёт, ему нельзя, он… – успел услышать я, когда по пояс в воде шёл вытаскивать окаменевшую от страха девушку.

– Светлана, держитесь! Я сейчас…

Договорить мне не удалось, потому что громогласный бычий рёв, казалось, разорвал всю ночь. Из его пасти вырывалось оранжевое пламя, короткая шерсть встала дыбом, он наклонил рога и пошёл на меня, выдувая из ноздрей кроваво-красный пар. Это было жутко красиво и пугающе.

– Александр, вы спасли меня! – Мокрая красавица бросилась в мои объятья.

Её сердце билось о мою грудь, и, наверное, ничего более возбуждающего я не испытывал за всю свою жизнь. А бык с каждым шагом был всё ближе и ближе.

– Фу отсюда, животное!

– Вы о ком? – обомлела девушка, едва не падая в обморок высокой грудью с торчащими сосками вверх к небу. – Он же… это же воплощение самого бога морей! Ни один смертный не может говорить о нём в таком тоне.

– В каком? – мои губы были менее чем в сантиметре от её упругих уст.

У меня не было возможности ответить на их призыв, потому что в эту минуту бык пошёл на нас грудью, и поднявшаяся волна отнесла нас к берегу. А когда я, мокрый и всклокоченный, всплыл наверх, то на шее белого быка уже сидел могучий Герман, крепко держа его за элитные рога, словно байкер на Харлее. Думается, скульптор Роден душу продал бы за такой образ.

Я же вдруг понял, что, во-первых, специалист по древнему мрамору и бронзе не только на такое способен, а во-вторых, что это наш шанс успеть выбраться на сушу. Я поднял лёгкую как пушинка Светлану на руки и пошёл к берегу, где нас уже ждал подпрыгивающий чижиком Диня. Его бородка свилась в короткую косичку, а под ногами валялись уже две пустые амфоры.

– Герман?

– Уходите, я его задержу!

Здоровяк Земнов крепко держал быка за рога, уверенно сворачивая его голову вправо. Бычья шея напряглась, и я знал, что человеческой силы, способной провернуть такое, просто не существует. В каких-нибудь сказках – может быть, но не в жизни.

Хотя да, в романе Сенкевича «Камо грядеши» есть похожий эпизод, но тут надо знать автора. Пан Генрик страстно продвигал в литературе свою родину, польский гонор, польскую силу, польскую верность и любовь, и благородство польских рыцарей, и красоту польских женщин! Так что насколько всё описанное им было правдой с исторической точки зрения – вопрос давно закрытый, всё это литературный вымысел с явным налётом нацизма, не более.

– Хотя что я несу? – вдруг обратился я к обнажённой девушке на моих руках. – Какой там вымысел?! Сенкевич просто врал как сивый мерин! Как, собственно, и всякий писатель прошлого, настоящего и будущего… Герман, держись!

Передав томную красавицу с рук на руки раскатавшему губу Денисычу, я подобрал самый большой камень и, вздымая его над головой, попёрся на выручку нашему сотруднику.

А там уже разыгралось настоящее Клодтовское покорение природы в том смысле, что двухфигурные скульптуры барона изображали четыре шага в обуздании дикого коня, но сейчас перед нами вставал на дыбы бык! Мягко говоря, куда более могучий и неумолимый зверь…

– «Булыжник – оружие пролетариата», Шадр, тысяча девятьсот двадцать седьмой год. Если не путаю, отлит в бронзе двадцатью годами позже. Аря-ря-я!!! – неизвестно кому и неизвестно зачем проорал я, с маху опуская здоровущую каменюку между округлившихся глаз быка. Я был пьян, мне простительно…

– Ты чё творишь, психушник?

Диня сбросил Светлану и кинулся мне наперерез, но споткнулся о свою же пустую амфору, удачно пропахав носом песок между двумя валунами. О третий камень он неудачно затормозил лбом. Звук был гулкий.

– Зема, я пас! Дальше без меня-я…

К моему удивлению, огромный бык пошатнулся, Герман поплыл вбок, лбом вниз, в волну, а я кинулся наперерез, пытаясь подхватить его, не позволяя утонуть. И нет, я ни разу не герой, но в армии нас так учили: что бы ни было, стой за своих! В общем, он сам едва не утопил меня, всем весом рухнув сверху, или практически утопил – c такой-то тушей…

А когда уже на берегу я лежал пузом вверх, отплёвываясь морской водой, три смутно слышимых голоса спорили в небесах, и, кажется, все они говорили именно обо мне.

– Диня, я тебя убью!

– Как, милочка? Задушишь своими сисяндрами?!

– Не надо ссориться, пожалуйста…

– Ты потащил его купаться, ты во всём виноват!

– Я тебя умоляю! Нефиг было манить его к себе. Он взрослый мальчик, и если бы ты не светила всем чем можно, так мы бы и сидели на бережку, кушали вафли с мороженкой, не глазея на голых тётенек…

– Убью! Чем я хуже Афины или Артемиды?! Если им можно было, почему мне нельзя?!

– Ну не надо так уж остро всё принимать, давайте помиримся…

– Дурак, он же Посейдону по башке булыжником заехал!

– Истеричка! Между прочим, Посейдону оно вдоль трусов – ниже Марианской впадины.

– Ну чего вы завелись, можно же просто обняться и…

– Заткнись уже, герой! – в два голоса раздалось в ответ, и мне показалось хорошей идеей открыть глаза. Почему нет?

Небо было таким же высоким и недостижимо фиолетовым, воздух пах ароматами крымских соцветий, звёзды сияли отмытым хрусталём, а надо мной одновременно склонились три встревоженные физиономии. Оказывается, обо мне ещё кто-то думает! Это было неожиданно и приятно.

– Очнулся? Спи!

Последнее, что я, кажется, запомнил, был кулак, огромный, словно Тауэрский мост, падающий прямо на мою голову. Дальше были тьма, тишина, безветрие и безвременье…

Проснулся я на своей постели от птичьего пения и яркого солнечного света в окно. Несмотря на всё количество выпитого вчера, голова не болела. Хотя я не уверен, что точно помню, пил ли вообще и какова была примерная хронология вчерашних событий. Там был мутный, но весёлый тип по имени Диня, бывший сотрудник, уволенный из музея.

Мы с ним вроде бы подружились, а потом в комнату зашла Светлана, за ней Герман, и все мы отправились купаться на море. Что потом? Белая корова или нет, большой белый бык, неизвестно откуда взявшийся, и тяжёлый удар в лоб, после которого…

– Вот тут провал, – уныло признался я сам себе. Полистал блокнот, новых рисунков не обнаружено. – Но ведь, наверное, можно просто спросить у кого-нибудь?

Кажется, в коридоре раздались лёгкие, почти танцующие шаги. Я вскочил с кровати, как спал – в джинсах, натянул футболку и бросился к двери:

– Светлана?

Девушка подчёркнуто медленно обернулась, на ней было лишь… уф-ф!.. То есть ничего на ней не было, кроме маленького полотенца на сгибе локтя и заколки-крабика в копне золотых волос. А в глазах сквозило искреннее недоумение типа: разве кое-кому не говорили, что с утра к ней не стоит приставать с глупостями?

Я поперхнулся, покраснел, пожелал хорошего дня и тут же отступил обратно в комнату, ровно за полминуты до того, как на подоконнике раздалась трель сотового. Американская певица Бейонсе сообщала, что меня непременно желают слышать прямо сейчас, в восемь часов утра.

– Феоктист Эдуардович?..

– Александр, дружочек, а не зайдёте ли ко мне в кабинет?

– Конечно. Что-то срочное?

– Да, право, и не знаю, с чего начать. Вы изрядно покуролесили вчера ночью, поэтому ноги в руки – и галопом марш-марш ко мне сюда-а!!!

Как я понимаю, меня уволят в первый же рабочий день?

Но, вспомнив вчерашний вечер, красное вино, синее море, белого быка, Светлану, новых друзей, я почему-то стал удивительно спокойным. Ведь даже если меня отсюда выпрут, то вряд ли это заставит меня с ними поссориться. Есть люди, которые за один вечер становятся ближе родственников, и я их не сдам.

– Нет, ты видел, что он сделал с быком?
– Ну врезал ему.
– Нет, он его чуть не убил! Ни в чём не повинное животное! Огромным камнем по голове! Почему ты молчишь?!
– Потому что говоришь ты.
– Не зли меня, дорогой!
– И в мыслях не было.
– А то я не знаю, что у тебя в мыслях! Ещё раз предупреждаю: лучше не выбешивай меня, потому что сегодня я… Оу? Что ты делаешь правой рукой? О-о-о…
– Успокаиваю тебя.
– Ты меня бесишь!
– Мне остановиться?
– Про-дол-жа-а-ай…

…За дверями меня ждали. Мрачный горбатый сторож с повадками цепного пса кивком головы предложил следовать за ним и на протяжении всего пути ни разу даже не обернулся. Видимо, он просто не понимал, как это можно не пойти, а мне не хотелось разочаровывать человека. Хотя минутное ощущение, что какой-то бывший энкавэдэшник ведёт меня длинными коридорами на расстрел, почему-то было, и от этого возникало жгучее желание наподдать Церберидзе с ноги под зад!

– Даже не думай, – всё так же не оборачиваясь, предупредил старик.

Мысли он читает, что ли? Или не я первый о таком подумал?

– И не последний. Заходи, бог ждёт.

Честно говоря, от такого неприкрытого пресмыкательства перед начальством меня немного передёрнуло. Я понимаю, субординация: этот – сторож, тот – директор… все дела, но чтоб называть «богом»… это уже неслабо чересчур…

– Вызывали?

Феоктист Эдуардович сидел за столом спиной к двери, так что теперь мне была особенно отчётливо видна ярко блестящая лысина на его затылке в окружении длинных рыжих волос. Словно солнце в сиянии лучей на закате. Я вдруг подумал о том, что впервые вижу человека, которому так идёт лысина. Но вовремя догадался не говорить этого вслух.

– Присядьте, милый друг, порадуйте вниманием седого старика, что в бездну лет глядит… – нараспев, в греческом стиле начал совсем-таки не седой директор «Херсонеса». – Вот белый лист, исписанный словами, что льются горечью, обидой и тоской. Я получил его сегодня утром. В нём же описаны события вчерашней ночи. Так что же, не юноша, но муж, готов мне рассказать о ваших приключениях?

– Ничего особенного, – я решил пока не садиться. – Знакомлюсь с коллективом, как раз хотел сегодня осмотреть экспозицию и определиться с фронтом работ.

– Всё это вы сделали вчера, – глава музея перешёл на нормальную речь. – Как я понимаю, и в коллектив влились, даже налились, если так можно выразиться, и в «основную экспозицию» без разрешения шастали, и купания на исторической территории устроили, и на безобидное животное напали. Кстати, «аря-ря-я» – это что?

– Боевой клич моих сестёр. Но вы бы видели этого бычару-осеменителя…

– Александр, вы маньяк или нудист? У вас какие-то личные счёты с крупным рогатым скотом? Любите убивать ударом камня по голове? Чего я ещё о вас не знаю?

Мне оставалось лишь пожать плечами: крыть было нечем, все козыри были на руках у начальства, которое даже не соизволило оборачиваться в мою сторону, предпочитая чинить разнос параллельно с разглядыванием карты на стене.

– Извините меня, этого больше не повторится.

– Кто с вами был?

– Никто, – соврал я, прекрасно понимая, что он в курсе всего.

– Земнов и Гребнева будут вызваны в свой срок, речь не о них. Я лишь пытаюсь понять, почему вы его защищаете?

Из-под стола выполз вусмерть перепуганный Денисыч. Морда помятая, под глазами синие мешки, бородёнка повисла, но на плече всё та же сумка с амфорами.

– Знакомьтесь, это… ах да, вы же уже знакомы. Так вот, этот пьяница не стал строить из себя героя древнегреческой трагедии и сдал вас с порохами. Мне даже не пришлось загонять ему иголки под ногти или жечь раскалённым железом. Так вот, просто по-человечески скажите мне, это он подбил вас всех на столь вопиющее нарушение дисциплины?

– Нет.

– А если мы прямо сейчас вызовем остальных сотрудников и они опровергнут ваши слова?

– Герман пытался меня остановить.

– Верю, это в его стиле.

– И со Светланой у меня ничего не было.

– Верю, ибо это не в её стиле. Продолжайте.

– Саня, зема, бро, не надо себя топить, – простонал Денисыч. – Ну я подбил, я! И чо?!

– Нет, это было моё собственное, осознанное решение. Ещё раз готов извиниться и принести компенсацию владельцу того быка, хотя он сам виноват, поскольку такое животное должно находиться на ферме или в загоне. Если меня уволят, я пойму. Но если мне можно остаться…

– Нужно, – не оборачиваясь, перебил меня директор. – Мы ценим законопослушание, но музейное братство превыше всего! Как любят говорить наверху: «Своих не бросаем!»

– А я? Я тоже старался! Столько пить пришлось, мне молоко нужно за вредность давать!

– Диня, заткнись, сусло бродячее… Ты восстановлен на работе. С испытательным сроком на месяц. Будешь вводить нашего нового сотрудника в курс дела. Александр, вы владеете компьютером?

Я неуверенно кивнул:

– На бытовом уровне – офис, ворд, основы фотошопа…

– Отлично. Все свободны!

Мы вырвались из кабинета едва ли не вприпрыжку. Церберидзе в коридоре не было, но Денисыч и сам отлично ориентировался в лабиринте полутёмных поворотов, быстренько выводя меня к моей комнате. Или если он снова принят, то, получается, уже его?

В ответ на мой взгляд он лишь пренебрежительно махнул рукой: типа забей, не парься, разберёмся. Впоследствии я узнал, что специалист по древним языкам способен спать практически везде, но чаще всего его находят пьяненьким в кустах или под забором. Причём всегда отлично выспавшегося!

…Короче, я был уверен, что меня уволят. Сам тон директора музея, его полная осведомлённость во всём, его уверенность в собственной правоте и даже то, что он разговаривал со мной, ни разу не посмотрев мне в глаза, изрядно напрягало и заставляло сдавать позиции без боя. Конечно, мне не стоило начинать работу на новом месте с косяков, но раз меня простили, то может быть…

– Э-э, бро! Да не выпер бы он тебя, не волнуйся.

– Он даже не посмотрел на меня!

– И чо? Ну, допустим, очки забыл, с кем не бывает? Мы ж полгода специалиста по общей истории искусств искали, найти не могли, мрут они как мухи или ломаются раньше срока! Люди вообще досадно недолговечны.

– В каком смысле?

– Пошли выпьем! – подмигнул чернявый змей-искуситель.

– Не буду я больше с тобой пить.

– А со Светкой будешь? Пошли, пошли, шеф велел ввести тебя в курс дела, а без пол-литры ты всё равно не врубишься.

– Без пол-литры я у Германа спрошу.

– Вот и спроси. Идём в сад, все наши там!

Ну вот, пожалуй, и всё, спорить действительно не о чем. Диня хоть и прощелыга, каких поискать, но по факту работает здесь давно, всех знает и уже поэтому прав. Пьянствовать с ним я не обязан, но разобраться со служебными обязанностями мне надо, это в моей зоне ответственности. Потом можно и аванс попросить, денег на карте кот наплакал и лапкой растёр: пара тысяч рублей, и то не факт…

Я могу составлять каталоги, описывать предметы искусства, зарисовывать нужные детали, классифицировать подделки, определять качество реставрационных работ, вести сайт музея или блог на Дзэне. В общем, почти всё. Если б на тот момент я только знал, ЧТО они мне предложат! Да и по фиг, я бы всё равно согласился…

А тем временем в саду под оливами уже был накрыт небольшой стол: овощи, фрукты, зелень, сыр, масло, молоко, хлеб и мёд. Предполагалось, что это и есть завтрак. Не слишком ресторанная еда, но всё свежее, да и я так проголодался, что привередничать уже не приходилось. Умылся у фонтанчика с ледяной водой и присоединился к остальным.

– Друзья мои, позвольте произнести первый тост за нашего нового, но уже проверенного коллегу! Вчера он не убоялся быка, а сегодня и самого Феоктиста Эдуардовича!

Денисыч выудил откуда-то из кустов свою холщовую сумку, но мы трое единодушно послали его к белке в дупло со всей алкашкой. Не подумайте, что он обиделся или огорчился, – нет, просто хлестал из амфоры в одно горло. Проблем-то, а?

Герман ел основательно, как человек, привыкший следить за правильным питанием и здоровой пищей. Светлана немного поклевала виноград, а молоко заменила той же водой. Я набивал желудок бутербродами, помидорами, огурцами, а на десерт слупил пару больших крымских персиков, крупнее моего кулака, и лишь на минуточку посетовал на отсутствие кофе. Ну и ладно, зато молоко оказалось прохладным и вкусным, как в детстве.

А потом я заметил, что все вдруг уставились мне в глаза.

– Что-то не так?

Светлана Гребнева меланхолично теребила поясок тонкого платья, Земнов мялся, явно не зная, с чего начать, Диня торопливо набирался, видимо, для храбрости, а потому не закусывая – от слова «вообще».

– Если завтрак закончен, то как у вас тут планируется рабочий день?

– Точно, – опомнился здоровяк, – у нас же есть план. Давайте просто посмотрим и разберёмся, кто за что отвечает. Aфродита?

Девушка привстала, вытащила из-под скамьи небольшой кейс, а уже из него извлекла ярко-красный ноутбук. Открыла крышку, щёлкнула клавишами пароля, и на экране раскрылся ряд одинаковых зазипованных файлов. Светлана выбрала папку «Гурзуф».

– Александр, мы все в курсе, поэтому можно не читать вслух. Просто листайте, если появятся вопросы, Диня объяснит, он у нас мастер разговоров.

– Хорошо.

Я пересел к ней поближе, но на этот раз она демонстративно подчеркнула дистанцию – не ближе полуметра, – ничего личного, только работа. На секунду в груди кольнули иголки обиды, но стоило прочесть заглавие, как всё отступило на второй план. Мне предлагалось прочесть краткую историю разграбления Пушкинского музея в Гурзуфе.

Если попробовать всё это пересказать без лишних эмоций и детализации, то в годы Великой Отечественной войны, когда советские войска вынужденно оставили Крым, местные жители слишком понадеялись на устаревшие характеристики немцев. Считалось, что они аккуратны, строги, вежливы и требуют соблюдения установленного порядка, но, являясь цивилизованными европейцами, нипочём не станут грабить музеи.

Что ж, возможно, когда-то это было бы так, но эти немцы были нацистами. Людьми, причислявшими себя к высшей арийской расе, поэтому варварские народы, с их точки зрения, подлежали массовому обращению в рабство, а их культурные ценности и сокровища – изъятию. Ибо народ, лишённый символов собственной культуры, быстро превращается в тупой рабочий скот.

Из крымских музеев вывозили всё: картины, книги, антиквариат, мебель, коллекции древностей, археологические находки. Любые предметы, имеющие хоть какую-то материальную ценность, были отняты, описаны, упакованы в ящики и подготовлены к отправке в тайные хранилища Третьего рейха. Не избежал печальной участи и уютный городок Гурзуф…

Место знаковое для истории Крыма. В своё время здесь строили дачи Коровин и Чехов, тут писал картины Айвазовский, здесь пел Шаляпин, а ещё задолго до них молодой Александр Сергеевич Пушкин гостил в доме губернатора Тавриды – дюка де Ришельё – с семьёй своего друга, генерала Раевского. Считается, что именно тут он нашёл сюжет поэмы «Бахчисарайский фонтан» и впервые начал складывать распевные строки «Руслана и Людмилы», а также многое другое.

– Так что конкретно нацисты вывезли из музея?

– Ой, да, считай, в-всё подчистую, – печально закивал вновь начинающий соловеть знаток древних языков и наречий. – Старинные книхи и эти м-ман-нускрип-пты! О, выговорил! Моё здоровье…

– Картины и гравюры французских художников восемнадцатого и девятнадцатого века, – продолжила Светлана, – несколько древнегреческих ваз из раскопок в Тавриде.

– Коллекцию бронзовых скульптур и бюстов, – в свою очередь добавил Герман, сжимая и разжимая кулаки. – Всё погрузили на корабль, но он попал в шторм. Долгое время сокровища музея считали утерянными.

– А солнышко наше н-начальственное их нашло! За здоровье ди-рек-т-ра, я его уважаю-ю, чес-слово…

На минуточку меня вдруг захлестнула жажда приключений: тайные карты, поиск сокровищ, затерянные клады, мешки с монетами и сундуки с артефактами, но ведь всё это не могло быть правдой, верно? Такие истории хороши для пятнадцатилетних юнцов, а я вполне себе серьёзный человек. Но как же мне хотелось во всё это поверить…

– Так и в чём моя задача? – чтобы не спугнуть удачу, я по-детски скрестил пальцы за спиной и уточнил: – Нужна научная статья на заданную тему или искусствоведческое описание предметов для подачи на грант с целью раскопок?

– А ты туп-пенький, зема, пщти как Герман…

Больше Денисыч ничего сказать не успел, поскольку один могучий щелбан в лоб от руки Земнова отправил его в нокаут.

– Александр, – золотоволосая красавица вдруг крепко обняла меня, прижавшись всем телом, и нежно зашептала на ухо: – Феоктист Эдуардович нашёл это место на карте, но мы не можем туда попасть. Вход слишком узок для Германа, а я как слабая женщина просто не смогу справиться даже с одним ящиком. На Диню тоже надежды нет, сами видите…

Смуглый пьяница, не вставая, показал ей неприличный жест средним пальцем.

– В общем, вы нужны нам. Аря-ря-я?

Я встретился взглядом с Земновым, на его лице крупным греческим шрифтом было написано: не верь ей, ни одному слову…

Ну и ладно. Я почувствовал, как девичье сердечко Светланы стучит в унисон с моим, и сипло выдохнул:

– Facile[2]. Погнали.

Диня так же, не поднимаясь, поднял вверх уже большой палец. Здоровяк Земнов тяжело и протяжно вздохнул, а потом ушёл искать у фонтана свою цитру. Повеселевшая девушка удовлетворённо вскинула носик и вернулась на мраморную скамью, вновь включая погаснувший экран ноутбука. Потом улыбнулась и похлопала по скамье ладонью…

Сейчас, задним числом, я понимаю, что подписался на всё сам, произнося слова ртом в присутствии трёх свидетелей. Жаловаться было не на кого, плакаться тоже некому. Да, честно говоря, вряд ли кто стал бы вытирать сопли парню под тридцать?

В своё оправдание могу сказать лишь, что крымский воздух действительно обладает какой-то непостижимой магией, что в глубине души у меня ещё остался романтизм, а изрядная доля авантюризма, смешавшись с нарождающимися чувствами к Афродите нашей Тавридской, как её все здесь называют, полностью отключила критический взгляд и заглушила голос разума. Мы сели рядом…

– Tertium non datur![3] – громко процитировал специалист по древним языкам. – Не один ты знаешь латынь, бро. Светланочка, покажи ещё раз карту! Всё остальное мы у тебя уже видели, хи-хи.

Второй щелбан погрустневшего великана вновь уложил Диню отдыхать, после чего Земнов смущённо прокашлялся в кулак и предложил мне пройти переодеться в полевую форму. Да, именно так он и выразился. Светлана осталась в саду у фонтана – побрызгивать водичкой на голову потерявшего сознание сотрудника. Но он заслужил, тут и слов нет, дяденька нарывался как мог!

К моему лёгкому удивлению, полевая форма представляла собой тонкий чёрный гидрокостюм до колен и середины предплечья. Пуленепробиваемый, как пояснил Герман.

Хм, вроде я тоже что-то слышал о подобных разработках для нужд спецназа, но считал это фантастикой. На правой голени двумя ремнями крепился узкий армейский стилет в кожаных ножнах. На руки – перчатки без пальцев, на пояс – мощный, но лёгкий фонарь. На ноги – тонкие тапочки для плавания.

Я постарался получше всё запомнить, чтобы потом зарисовать.

Впечатление такое, словно мы идём не вернуть музейные ценности, а отбирать их у кого-то. Я выглядел как китайский диверсант из бондианы, и предстоящая затея почему-то уже не представлялась весёлым развлечением в хорошей компании.

Тем более что мой плечистый товарищ по работе предпочёл лишь футболку защитного цвета и свободные серые шорты чуть ниже колена. Никакого оружия, специальных устройств, ну, разве тёмные очки спортивного образца, которые надеть легко, а вот стягивать с головы приходится, едва не отрывая уши.

Ещё я думал, что мы пройдём в кабинет директора, где нам ещё раз поставят задачу, но в дверях без стука показалась Светлана, сообщив, что они с Диней готовы, время не ждёт, солнце уже высоко, и, вообще, «пора, мальчики! Катер готов».

Одета она была в тонкий газовый халатик, из-под которого просвечивал голубой купальник, в смысле три маленьких треугольничка, скреплённых тонкими нитями. Казалось, стоит ей чихнуть – и всё это бикини разлетится в разные стороны, как опавшие листья с берёзки…

Mы прошли коридором, свернули направо, потом спустились в подвальное помещение. Там было сыро и пахло морем, а когда внезапно вспыхнувшее солнце ударило мне в лицо, я даже не успел зажмуриться. Протёр глаза, выдохнул, осмотрелся и вновь ничего не понял:

– Ребята, что происходит, где мы?

Мой крик души остался без ответа. Я стоял на небольшом пирсе, над головой висело огромное крымское небо, иссиня-голубое, с белоснежными облачками; до самого горизонта расстилалось бескрайнее море; за спиной шумел курортный городок, а мои соратники по музею спокойно усаживались в небольшой, покачивающийся на волнах катер. На вид новенький и весьма недешёвый, но кто знает…

– «Феб», – автоматически прочёл я название на корме.

Судно оказалось вполне вместительным – с натяжной крышей и небольшой кабиной со всеми наворотами, – рассчитанным на шесть посадочных мест. За штурвалом уже стоял жутко довольный собой Денисыч, весь в белом: белой тунике, белых кроссовках и носочках и белой капитанской фуражке набекрень. У его ног лежала неизменная холщовая сумка – похоже, он не расстаётся с ней никогда и нигде.

– Дорогой, что у нас на сегодня? По выражению твоего глаза вижу, что ты приготовил мне сюрприз.
– Ты восхитительно проницательна.
– Это нетрудно. Я всегда читала тебя как книгу.
– Нас – как книгу?
– Ну, можно выразиться и так. Я слушаю, рассказывай, как они умрут.
– Не хочу портить игру, но дам подсказку: под выстрелы, грохот и скрежет зубовный!
– А ты интриган…
– Я хочу тебя.
– Ждём, ждём, ждём.

– Прошу всех на борт! Наше судно отправляется в двухчасовой круиз вдоль побережья Гурзуфа, мы увидим знаменитую дачу Чехова, Пушкинские скалы, полюбуемся на гору Медведь, а по пути следования желающие могут искупаться в открытом морюшке! Может, кому винишка?

– Мне, мне!

– Он у вас всегда пьёт?

– Таким он создан, бесполезно спорить с природой божественного, – безмятежно откликнулась девушка, занимая место у правого борта и забирая золотые волосы в высокий хвост. – Не переживайте, Александр, наш Диня хоть и дурак редкостный, но дело своё знает, и на него можно положиться.

Наверное, я покраснел, потому что она быстро добавила:

– Не во ВСЕХ смыслах, но положиться можно.

Здоровяк Земнов, скинув швартовый канат, сел напротив нас, мягко уравновешивая судно. Мы ещё пару минут покачались на волнах, а потом чернобородый специалист по древним языкам с дебилистическим хохотом резко вдарил по газам, заложив такой крутой вираж на выходе в море, что сначала меня кинуло на Светлану (и это было крайне приятно), а потом уже нас обоих – на Германа. Совершенно не тот эффект.

Но зато таким образом мне удалось чисто случайно коснуться губами её круглого плеча, и оставшуюся часть пути я ехал с самым блаженным выражением на лице. Представляете: всего один поцелуй – и весь мой день по маковку накрыт нирваной…

Естественно, все вокруг сделали вид, будто бы ничего не произошло. Типа для скромного музейного работника такие пируэты на подпрыгивающем на волнах белом катере на подводных крыльях – самое обычное и даже будничное дело.

Что ж, очень может быть. Люди творческих профессий часто отличаются некой оригинальностью, граничащей как минимум со странностями, а как максимум с шизофренией и фобиями. Если кто-то искренне считает музейных работников скучными, замкнутыми социофобами, запершимися в пыльных кабинетах за дряхлыми манускриптами или годами собирающими из крошечных осколков ночной горшок китайского императора, так вот эти ребята на борту опровергали любые стереотипы!

Солнце палило над головой, свежий бриз ласкал лицо и руки, а белый катер всё набирал обороты. Я два года отслужил на флоте, качка меня не волновала, хотя слегка напрягало то обстоятельство, что гидрокостюм достался только мне, а вот остальные словно на увеселительную прогулку собрались.

Красавица Афродита (признаю, что прозвище подходило ей идеально), закинув руки за голову, сняла заколку, вновь распуская волосы, и они золотой волной плескались на ветру. Герман, отстукивая пальцами ритм на собственном колене, мурлыкал себе под нос что-то в ритме гекзаметра, слов было не разобрать, но, возможно, он сочинял стихи.

Диня же был в своём репертуаре:

Флот вышел из Гурзуфа на отливе,
И, паруса взметнув до самых звёзд,
Мы на Босфорском узеньком проливе
Смогли надрать всем финикийцам хвост!
За нами Феб, за нами Зевс —
Не выдаст бог, свинья не съест!

Простенький текст компенсировался неплохими вокальными данными, а если верить присказке о том, что «без бокала нет вокала», то восстановленный на службе знаток древних языков, держа в одной руке штурвал, а в другой откупоренную амфору, вполне себе мог претендовать на членство в жюри передачи «Голос».

Ну, уж пел он лучше Басты, это точно…

Поверив греку древнему Эвклиду,
На вёслах отбивались от химер,
Там натянули Сциллу на Харибду
И напинали нимфам с Дарданелл…
За нами Марс или Арес,
На нас где сел, то там и слез!

В общем, я вроде и не заметил, каким образом мы сумели добраться до мерцающих оранжевых скал, покрытых изумрудно-зелёным лесом. Внизу были видны входы в три пещеры: теперь понятно, где нацистские захватчики спрятали сокровища разграбленного музея Пушкина. Мои спутники почти одновременно уставились на самую большую, пожалуй, туда мог войти даже наш катер.

– Аю-Даг, скала с древним названием Ява, мы прибыли, дамы и господа, – торжественно объявил «капитан». – Так не раскупорить ли нам перед самоубийством?

– Я бы предпочла назвать это жертвоприношением, но сама идея мне нравится, – нежно откликнулась Светлана. – Александр, выпьете?

– Нет, – неожиданно поднял твёрдый подбородок Земнов. – Не стоит праздновать, не сделав дела. Это может разгневать богов. Самый малый вперёд.

А вот сейчас мне уже совершенно не хотелось лезть куда-то в пещеру, и я бы, наверное, даже выпил немного для храбрости, но моего мнения никто не спрашивал. Судя же по тому, как подчинились остальные, Герман реально был авторитетом в полевых условиях.

И вот как раз именно это успокаивало: если кому и можно было безоговорочно доверять, то лишь ему. Земнов не умел врать, но был готов в любой момент вписаться в разборки ради друзей, а свою силу и отвагу он продемонстрировал в бою с тем белым быком.

Но нет, конечно, никакой демонстрацией там и не пахло. Могучий знаток мрамора и бронзы просто делал то, что считал нужным, не ожидая награды или похвалы…

Денисыч уверенно направил катер прямо в пещеру, останавливаясь под её высокими неровными сводами. Далеко не полез, тормознув у небольшой площадки, где начиналась тропа или, скорее, просто шёл ряд маленьких выступов и камней, по которым можно было осторожно пробраться внутрь.

– Удачи, мальчики! Я позагораю тут…

Мы, трое мужчин, поочерёдно покинули судно. Ладони слегка потряхивало от адреналина, поскольку до этого момента мне ни разу не приходилось участвовать в археологических раскопках, и уж тем более в поиске сокровищ.

Явно несанкционированном. Уверен, что, схвати нас тут за задницу полиция, разрешения на подобное мероприятие не нашлось бы ни у кого. Но это не главное, важнее другое: ни у Германа, ни у Дини ничего в руках не было. То есть не только современного металлоискателя, но даже обычной сапёрной лопатки. Странновато, нет?

Нам пришлось двигаться вдоль стены в глубь пещеры над самой кромкой плещущей воды. На середине пути, по факту уже через пять шагов, гигант признал, что дальше не пройдёт просто по габаритам.

– Буду ждать вас здесь, – грустно кивнул он. – Врежьте там кому-нибудь за меня…

– В смысле?

– Бро, не сомневайся! Я ещё немножечко накачу и один всех перекалечу!

– Э-э, а можно чуть поподробнее, о чём речь?

Вместо ответа бородатый спец подвинулся вперёд, а наш здоровяк лишь улыбнулся, ободряюще хлопнув меня по плечу. Очень легонько, с его точки зрения, но я вверх тормашками рухнул с тропы в воду, едва успев высказаться в полёте:

– Mater tuam![4]

Коротко, но по существу. Вынырнув и отфыркиваясь как морской котик, я отмахнулся от извиняющегося товарища и просто поплыл вдоль тропинки. Подхихикивающий и подхрюкивающий Диня шёл рядом, согнувшись в три погибели, пока не остановился у стены. Дальше пути не было. Точка.

– Что теперь?

– Приплыли…

– Это я вижу, делать-то что? Здесь нет никакого входа.

– Ай, зема, вход есть, но… Типа дальше ты пойдёшь один, мне туда нельзя.

Я опять ничего не понял, но тут он вытащил из сумки очередную амфору и, недолго думая, расхреначил её в брызги о каменную стену. И прямо на моих глазах камень растаял, словно тонкий слой льда на зимнем окне, открывая проход. В граните были вырезаны ступени, ведущие куда-то внутрь и вверх.

Мне удалось поставить колено на первую, и стало понятно, что подняться вполне возможно, если пригнуться и наклонить голову.

– Двигай булками!

– А ты?

– Саня, говорю же, я никак, потом объясню, – Денисыч присел на камешек, опустив ноги в воду, и достал очередную ёмкость. – Ты ж у нас специалист по истории искусств широкого профиля, тебе и карты в руки! Тащи всё, что найдёшь ценного, потом на месте разберёмся. И это… короче…

– Да?

– Не бойся там: что они тебе сделают.

Кажется, я что-то упустил и, возможно, меня уже два или даже три раза пытались предупредить, но в самом слове «тайна» есть некая своеобразная магия – мне уже было невозможно передумать, отказаться и отступить. Я не мог и не хотел.

И дело не в мужской гордости или в неконтролируемом инстинкте учёного, стоящего на пороге нового открытия, хотя комплекс Индианы Джонса никто не отменял. Я всегда был достаточно флегматичен по жизни, то есть более практичен, чем романтичен, а такие люди обычно не попадают в приключения. Так вот именно здесь, в Крыму, меня вдруг настигла весёлая бацилла здорового авантюризма. Это было странно и непривычно.

– Но почему-то оно мне нравится, – сообщил я в темноту и включил фонарь.

Полоса желтоватого света озарила забетонированный коридор, постепенно поднимающийся вверх свод, проведённые под потолком провода, зарешеченные лампы, а потом слегка тронутую ржавчиной запылённую металлическую дверь с характерным чёрным крестом в круге – фашистская свастика. Круть, нет?

– Что ж, ребята, вы не ошиблись, – невольно присвистнул я. – А это настоящий немецкий бункер! Мы нашли его-о!

Дальше всё было как в кино. В том плане, что меня покинули последние остатки мозга, захлестнув сознание игристым шампанским кладоискателей. Я бросился вперёд, толкнул дверь плечом, и она открылась! Почему? А на тот момент для меня это не было важным!

Я даже не задумался о том, что германские инженеры дураками отродясь не были и, возможно, незваных гостей ждали какие-нибудь страшные ловушки! Вспомним, ведь даже Лара Крофт хоть и киношный персонаж, но просчитывала все шансы на неприятные сюрпризы и очертя голову никуда, дура дурой, не лезла!

В отличие, как оказалось, от меня. Я полез…

Передо мной предстала довольно небольшая комната, заставленная длинными деревянными ящиками, картинами в рамах, мраморными скульптурами, десятком бронзовых бюстов, стопками старых книг и кипами бумаг в папках на завязочках. Три стены были украшены красными полотнами с той же чёрной свастикой в белом круге. Везде был слой пыли и жуткий, аж глаза резало, запах тлена.

Повинуясь случайному порыву, я потянул на себя рубильник у двери, и под потолком вспыхнули три тусклые лампы. Да, немцы умели строить, электричество работало до сих пор. Я выключил фонарь, с трудом сдерживая возбуждённое сердцебиение.

Такая находка могла стать настоящей сенсацией. Получается, что именно мне выпала невероятная удача первым увидеть всё это собственными глазами, потрогать, рассмотреть и передать назад людям! Фактически стать знаменитым в первый же рабочий день!

– Это невероятно, – я благоговейно опустился на одно колено, осторожно касаясь пальцами старых картин. – Какая коллекция…

Под слоем старой пыли на меня смотрели голубые глаза Мадонны с цветком самого великого Леонардо да Винчи. Два морских пейзажа Айвазовского с крейсерами, дымящими на фоне заката, портрет Пушкина Тропининской кисти, пара небольших парижских этюдов Коровина, бюст Некрасова, большое полотно безвестной деревеньки в средней полосе России…

– Неужели Левитан? – понятно, что голову я включил далеко не сразу, но лучше поздно, чем никогда. – С какого дьявола эрмитажный Леонардо находится здесь, а не в Санкт-Петербурге? С чего вдруг в музее Пушкина бюст Некрасова? На картинах Айвазовского изображены парусники, но не трёхпалубные стальные суда. Коровин писал в Гурзуфе, это да, однако никак не парижские виды! Получается, что…

Я кинулся к скульптурам: гипсы для рисования в художественных школах, бронза только раскрашена под бронзу, большие памятные медали и барельефы – вообще гольный пластик. В двух папках были советские послевоенные газеты, дальше я не смотрел. Этот так называемый «нацистский» склад фактически был набит самыми бесстыжими подделками.

– Что за подстава? Кому вообще могло понадобиться устраивать такую непонятную…

В ответ неожиданно раздался протяжный скрипящий звук. Я резко обернулся к двери, но там никого не было. Потом послышалось что-то вроде поскрёбываний, постукиваний, а потом невнятное бормотание на немецком. Я навострил уши, на всякий пожарный даже схватившись за нож, хотя, наверное, задним умом понимал, как глупо выгляжу со стороны. Потом звуки прекратились.

– Чертовщина какая-то… Есть тут кто?

Разумеется, никто не спешил с объяснениями. Но как оказалось, ответить как раз таки было кому…

– Отличная идея! Фашисты сейчас в общеевропейском тренде. Не то чтобы я разделял их ценности, но…
– О, я бы знала!
– Не сомневаюсь. Однако этот, как его… Александр Грин… какое неподходящее имя… он же не выйдет из той пещеры?
– Откуда мне знать? Ведь это ты ставил ловушку.
– Да, но кто из нас прорицательница?
– Если подходить с научной точки зрения, то оба.
– Тьфу…
– Только не в мою сторону!
– Я пытался устроить тебе сюрприз.
– Устроил, спасибо.
– Дай я вытру.
– Ты только размажешь! Ну, фу-у же…

Разумеется, мне никто не ответил. Я даже успел выдохнуть, когда раздался лязгающий звук сработавшего затвора и с трёх больших ящиков у стен упали крышки.

– Hande hoch, russische Schwein![5]

Кажется, впервые с языка у меня слетела не латынь, и я позволил себе традиционную для России иную ненормативную лексику в соответствующих моменту идиоматических формах.

Потому что прямо сейчас передо мной встали двое немецких солдат в истлевшей форме Третьего рейха. Фактически это были скелеты в ошмётках гнилой плоти, с провалившимися носами, горящими синими огоньками в пустых глазницах и частично выпавшими зубами.

– Натуральные зомби, по крайней мере, понятно, почему тут так воняло, – спокойно признал я. – Парни, а вы в курсе, что война, вообще-то, закончилась?

Первый страх улетучился мгновенно, потому что кто же, скажите, в современной России боится воскресших мертвецов? У нас каждый день со всех каналов телевидения транслируется куча фильмов, наших и не наших, едва ли не в документально-познавательной форме обучающих человека, как ему следует вести себя в подобной ситуации.

– Не бояться, не убегать, не пытаться навести контакт, не тыкать в них ножом, – вслух самому себе перечислил я, – а взять что-нибудь вроде гипсового бюста Некрасова и ка-а-к врезать…

Ближайший ко мне гитлеровец так словил по каске лбом великого русского поэта, что отлетел в стену, выпустив из рук «шмайссер». Впрочем, и Некрасову тоже досталось: гипс – материал хрупкий. Второй солдат даже успел развернуть оружие в мою сторону, когда я накрыл его эскизом к картине псевдо-Репина «Не ждали».

– А ведь часто говорят о двух полотнах Ильи Ефимовича – «Не ждали» и «Приплыли», – зачем-то пустился объяснять я. – Но если первая картина действительно принадлежит кисти Репина, то вторая просто висела рядом на той же выставке передвижников. На ней изображались скромные монахи, случайно приплывшие по реке на мелководье, где купались голые бабы. Типа такой социальный юмор от художника Льва Соловьёва. Кстати, правильное название картины: «Монахи (Не туда заехали)». Но вот не всегда образованная, однако смешливая публика сочла оба полотна очень подходящими для шутки: вы не ждали, а мы приплыли! Ну, или что-то в этом роде…

Пока зомби пытались встать на ноги, а я неизвестно для кого изображал занудного историковеда, из тех же ящиков полезли остальные. Минуты не прошло, как передо мной стоял десяток немецких солдат во главе с офицером. Внешность дорисуйте сами, просто напомню, что в состоянии живых мертвецов им пришлось провести больше семидесяти лет. Остальное домысливайте, как кому интересно, все же и так всё знают лучше прямого свидетеля произошедших событий.

– Да ну вас всех в ж… Господи ты боже, как произносится «задница» по-латыни?

Я бросился к выходу ровно за пару секунд до того, как офицер дал команду и вслед мне засвистели пули. Настоящие, полновесные, не как в компьютерной игре, а реально способные убивать. Это была не шутка, не розыгрыш или пранк, всё было всерьёз.

Каким чудом я успел захлопнуть за собой дверь, пересчитать спиной все ступени и вылететь в море – загадка, достойная сфинкса. Но Диня честно ждал меня на выходе, бултыхая ногами в воде…

– О, гляньте-ка, Саня нарисовался! Ну чо там, как? Рассказывай.

– Зомби. Фашисты. Валим.

– И чо типа вот это оно всё? Не, бро, так несерьёзно, душа просит подробностей и детализации. Давай жги!

И вот именно в этот момент первый нацист вылез из прохода. Специалист по древним языкам не задумываясь расшарашил тяжёлую амфору о его башку и сразу протянул мне руку. Дурацкие вопросы оставались на потом, мы, соскальзывая и поддерживая друг друга, ползли вдоль стены к выходу, а за нами рвались неубиваемые солдаты Гитлера.

Того, кто мёртв, второй раз загасить сложно, в этом плане «Игры престолов» говорят правду. Но, с другой стороны, ведь и работу братьев Винчестеров никто не отменял? Мы успели попасть под защиту могучего Германа до того, как любого из нас утянули бы под воду. Земнов бесстрашно бросился вперёд, буквально размалывая зомбаков на составные части.

Я вылез на площадку, пытаясь докричаться до Светланы. Дело в том, что незакреплённый катер волнами отнесло метров на сто в сторону. Девушка не слышала меня, разлёгшись на носу в полном неглиже и подставляя своё совершенное тело лучам южного солнца. Но что хуже всего, к ней с двух сторон неслись два похожих катерка, набитых знойными восточными мужчинами…

– Пьянючие-е… в гавань! – профессионально определил мой напарник. – Судя по запаху, армянский коньяк. Аж завидно, честное слово…

– Но она там одна?!

– Светка, что ли? Я тя умоляю, зема, уж кто-кто, а наша Афродита сумеет о себе позаботиться.

Меж тем Герман вылез из воды, на нём был с десяток мелких порезов или царапин, зато всё море внутри пещеры походило на какой-то жуткий суп-солянку из обломков или останков нацистов. У некоторых оторванных голов по-прежнему горели глаза и скрежетали зубы, а из бункера лезли и лезли новые. Сколько же их там?

– Все умеют плавать?

– Обижаешь, бро!

Мы дружно, в едином порыве, выбросились в волны тёплого Чёрного моря, загребая к нашему судну. Однако чужие катера достигли его первыми. Но то, что произошло прямо на моих глазах, было нереальным и естественным одновременно. Ох…

Светлана Гребнева даже не повернула головы, то есть она просто продолжала загорать, как на безопасном нудистском пляже, а вот волосатые мужики так и не смогли согласовать, кто первый пойдёт с ней знакомиться. Дальше сами понимаете.

Слово за слово, завязалась драка, и к тому моменту, когда мы доплыли до борта «Феба», все жаждущие любви и ласки плевались в воде, вынужденно охлаждая свой пыл. Девушка завернулась в полотенце, улыбаясь мне с самым безмятежным видом:

– Вы живы, Александр? Удивительно, не ожидала, но, возможно, у богов на вас другие планы. Расскажите же, что там было?

– Сначала валим отсюда.

– Нет, союзники, сначала выпьем!

Герман хотел было поддержать меня, но сбился и неожиданно ткнул пальцем в сторону скал. К нам хорошим кролем приближались ещё с десяток зомби. Морская вода их не пугала. Но даже если мы и могли бы просто дать по газам, то люди, пусть и озабоченные, находились в опасности. И мои новые друзья это поняли.

– Феоктист Эдуардович, – могучий великан принял из рук Светланы свой сотовый телефон, – у нас тут некоторые проблемы. Не посмотрите?

Не знаю уж, на какие кнопки он надавил и какие каналы подключил, но практически в ту же секунду над головами зомби заклубился лёгкий дымок, и солнечные лучи сожгли их всех буквально в пепел. Наверное, какое-то новое российское оружие типа боевого лазера «Задира», способного просто воспламенять вражеские беспилотные аппараты в воздухе на любой высоте.

До пристани мы добрались в считаные минуты. И это ещё несмотря на то (а может, благодаря тому!), что Денисыч на нервах вылил в себя сразу две литровые амфоры. Да что говорить, мы там все пригубили по стаканчику ради успокоения нервов.

Я рассказал о подделках и тайной засаде зомби, Светлана гладила меня по плечу, ежеминутно повторяя, что не в состоянии понять, почему я до сих пор живой. Герман Земнов слушал сурово и задавал вопросы по существу. Чувствовалось, что этот человек прошёл сложный жизненный путь, был не в одной горячей точке и уж насмотрелся всякого.

Знаток древних языков вертел штурвал, продолжая прихлёбывать и петь. Казалось, его гимн греческим героям не имел ни начала ни конца, а просто формировался под настроение…

Зашли в Гурзуф, под Пушкинские скалы,
Фашисты налетели, но бог есть!
Пока они пугали нас оскалом,
Мы свастику заставили их съесть!
За нами Гера и сам Аид,
А кто не с нами, уже убит…

…Много позже я узнал, что беззаботный пьянчужка Диня, кроме того что он реально владеет кучей древних языков, между делом не такой плохой поэт. Просто от него ждут дешёвых стишков и песнопений на праздники, юбилеи, похороны, дни рождения или любые другие торжества, где разрешено выпить. Хотя бы чисто символически, по чуть-чуть.

Ну и, соответственно, любая поэзия также воспринимается лишь на уровне разгорячённого спиртом мозга. Лирика тут не катит, философия тоже. А вот яркое, короткое четверостишие, способное сойти за тост, будет самое оно. Уж так сложилось, ничего не поделаешь.

Примерно через час – полчаса – сорок минут, не знаю, мы уже стояли в кабинете Феоктиста Эдуардовича. Директор внимательно смотрел на нас сквозь тёмные очки и наконец-то предоставил слово мне:

– Грин, вы ведь единственный, кто был внутри бункера? Если в двух словах, кратко, докладывайте.

– Это подделки.

– И?..

– Вы сами просили в двух словах.

Великан укоризненно толкнул меня локтем, а вот Светлана, наоборот, ободряюще улыбнулась. Короче, потом я максимально подробно описал всё, что видел в пещере нацистов, и убедительно доказал: ничего из представленного не могло быть истинными сокровищами музея Пушкина.

То, что вывезли нацисты, не так легко найти, а вся цель создания этого фальшивого «бункера», возможно, была лишь в том, чтобы просто убить всех любопытствующих. Хотя лично я не понимаю, как возможно воскресить мертвецов, сделать из них зомби, направлять и целенаправленно провоцировать их на агрессию к любому живому человеку. По крайней мере, современная наука никак это не объясняет, что уж говорить о временах Великой Отечественной…

– Вы уверены? – в голосе директора «Херсонеса» как раз таки звучала крайняя неуверенность.

– Да, картины – подделки. Мраморные скульптуры из гипса, вся бронза тоже раскрашенный гипс. Я не знаю, кому и зачем понадобилась такая дебильная шутка, но, может быть, это так развлекаются конкуренты из какого-нибудь другого музея?

За моей спиной раздался утроенный вздох. Герман, Светлана и Денисыч одновременно прикрыли рты, настороженно переглядываясь, словно каким-то чудом я попал в цель.

Директор выразительно глянул на них, опустил взгляд в какие-то бумаги, два раза что-то подчеркнул старой перьевой ручкой и улыбнулся мне:

– Поздравляю вас, Александр Грин. Вы с честью выдержали испытательный срок, проявив выдержку и храбрость. Никого не сдали, ни разу не отступили, а мелкие огрехи случаются у каждого, даже у меня. Но отныне вы можете считать себя полноценным сотрудником нашей команды. Держите!

Он протянул мне новенькую красную корочку – удостоверение музейного работника. Фотография из моего личного дела, начальственная подпись плюс круглая синяя печать «Херсонес».

– Огромное спасибо, – даже опешил я.

– Заслуженно, молодой человек. Поздравляю! Денисыч, накроешь поляну?

– Уже метнулся исполнять!

– Светлана Сергеевна, Афродита вы наша, одна просьба, ну не надо так уж активно провоцировать мужской пол. Вам-то прикрыться нетрудно, а там двоих бедолаг врачам пришлось откачивать на берегу, чуть не утонули люди от возбуждения. Я понимаю, что они сами виноваты, но вы уж как-нибудь, а?..

Золотоволосая девушка равнодушно кивнула. Чувствовалось, что подобные просьбы или разносы для неё не впервой и реагировать на них она не собирается от слова «никак».

– Земнов, к вам претензий нет. Задание проведено с минимальными имиджевыми потерями, впрочем, почти как и всегда. Представлю к премии.

– Но…

– Разумеется, не только вас, но и остальных сотрудников. Все свободны!

И лишь когда мы развернулись на выход, за моей спиной раздалось классическое:

– А вас, Грин, я попрошу остаться.

Директор дождался, пока за Германом закроется дверь, и жестом указал мне на кресло. Я сел, переодеваться времени не было, но гидрокостюм почти высох. Пару ссадин слегка пощипывало от морской соли, но в целом легко отделался и, более того, был готов полезть в ту пещеру ещё раз. Передо мной вновь поставили тот же бокал красного вина, на этот раз отказываться было просто невежливо.

– Как я понимаю, у вас ко мне вопросы? Спрашивайте, молодой человек, я весь к вашим услугам.

– Можно узнать, так вы всё-таки частная военная компания или музей?

– Частный выставочный комплекс, – поправил он.

– И чем вы занимаетесь?

– Тем же, чем и все подобные организации, – сохранением культурных ценностей. Ну, кроме того, иногда мы их ищем, находим и возвращаем на историческую родину, – Феоктист Эдуардович коснулся краем своего бокала о мой, послушал хрустальный звон, сделал глоток, покатал вино во рту и продолжил: – Порой нам приходится пользоваться не самыми цивилизованными методами, иногда нарушая правила, но чаще всего просто находя лазейки в законодательстве России и других стран. Как говорится, exitus acta probat.

– Цель оправдывает средства, – согласился я. – Так чем мне предстоит заниматься? Лазить по подземельям Калининграда, сражаться с вампирами Подмосковья, искать Янтарную комнату?

– Можно подумать, вам это не нравится? Александр, ещё до того, как ваш самолёт сел в аэропорт имени Айвазовского, мы уже прекрасно знали, кто вы и что из себя представляете. Уверен, что вы вольётесь в наш коллектив. Но позволю себе дать некоторые советы на будущее.

Я кивнул, не выпуская удостоверение из рук.

– Итак, не разрешайте Герману доминировать. Он хороший парень, но частенько переувлекается заботой о своей команде. Не стройте планов относительно Гребневой. Сколько я её знаю, ещё ни один смертный не смог закрутить с ней долгосрочного романа. С Диней вы подружились или подружитесь, он балабол и пьяница, но далеко не дурак. А вот грубить нашему сторожу не стоит категорически.

– Я не грубил.

– Но вы собирались. Так вот, поверьте, не надо. Сосо по-своему честен и уж верен, как цепной пёс. Его не обязательно любить, достаточно просто уважать. Да, ещё. Не ходите по нашим коридорам в одиночку, это натуральный лабиринт. Как проектировалось здание остаётся только гадать, архитектор был либо пьян, либо вообще вредитель, вы заблудитесь в трёх соснах. Что-то ещё?

Мне на минуточку захотелось спросить, почему он не снимает тёмные очки в помещении, но, наверное, это было невежливо. Мало ли причин, по которым у людей слишком чувствительная радужка или проблемы со слезоточивостью век?

– Пожалуй, пока нет. С вашего разрешения, займусь изучением музея, экспозиции, запасников и всего прочего.

– Не возражаю. Но я хотел попросить вас об одолжении: если будете рисовать – а вы будете, – пожалуйста, показывайте мне, что у вас получилось. Обещаю не отнимать и не критиковать!

Естественно, мне пришлось вновь кивнуть. В принципе, ничего ужасного в такой просьбе не было.

– Вот и отлично! Но сначала отпразднуем ваше боевое крещение! Идите в сад, там соберутся все сотрудники. Меня не ждите, мне нужно отправить пару срочных писем.

– А-а, простите, – вдруг вспомнил я. – Вам никто не говорил, что у вас профиль Аполлона Бельведерского?

– Много и много раз, – Феоктист Эдуардович привстал, с улыбкой протянул мне ладонь, и после крепкого рукопожатия я отправился на поиски своей комнаты.

Как вы понимаете, мне нужно было хотя бы переодеться, а потом и перекусить не помешало бы. От вегетарианского завтрака в животе остались одни печальные воспоминания. Надеюсь, на обед здесь подают что-нибудь более существенное, чем фрукты, мёд и молоко…

– Это роковая случайность.
– Все вы так говорите…
– Кто все, я у тебя один.
– И что? Я не вправе знать других? Милый, а тебе не кажется, что ты меня подавляешь?
– Каким образом?! Это просто невозможно физически.
– Всё равно ты абьюзер.
– Тебе расстегнуть половинку лифчика?
– Да. О-о, да…
– Я всё ещё подавляю тебя?
– Разумеется, но ты умеешь довести женщину до оргазма-а…

…Я пошёл по коридору направо, свернул за угол, ничего там не обнаружил, повернул направо, опять повернул… ни дверей, ни табличек, хоть бы какой план прохода в этом странном лабиринте повесили. Ну, хотя бы в целях пожарной эвакуации, честное слово. Мне пришлось блуждать довольно долго, минут пятнадцать – двадцать, при этом не обнаружив ровно ничего.

Логика вступала в противоречие с реальностью: дом был большой, но ведь не огромный. Откуда здесь такие длинные переходы? Почему когда мы идём с кем-либо из сотрудников музея, то без труда попадаем в нужное место? Оставалось сесть на пол, прислонившись спиной к стене, и просто орать в полный голос, пока меня не услышат и не придут на помощь. Я был готов уже и на это.

Одну дверь мне всё-таки найти удалось, но открыть её не получилось. А когда прислушался, мне даже показалось, что там внутри бродит и дышит какой-то большой зверь; из-под косяка доносился запах навоза и крови, как со скотобойни. Так, может быть, очень даже хорошо, что замки надёжные. И тут из-за поворота послышались тяжёлые шаги, я бодро вскочил на ноги, встретившись с мрачным взглядом сторожа.

– Идём, – бросил он.

Разумеется, я поспешил последовать за ним. Но идти молча казалось невежливым, к тому же, помнится, директор просил относиться к грузину с уважением. Я попытался вежливо завязать разговор, но, честно говоря, получалось не очень…

– Знаете, а мой отец лет тридцать назад был в Тбилиси. Удивительный город, как он рассказывал, невероятное сочетание советской архитектуры с историческими развалинами, старого города с новомодным авангардом. Но грузинская кухня – это вообще нечто! Чахохбили, сациви, хачапури, хинкали… Хинкали – это ведь не пельмени, верно? Называть их пельменями почти святотатство! Он рассказывал, как правильно их есть: сначала нужно прокусить…

Сторож проворчал что-то невнятное, из чего можно было сделать вывод: фанатом грузинской кухни он не является. Хотя мясо, похоже, любит.

– Знаете, ещё его поразило ваше вино. Вроде как он зашёл в супермаркет на Руставели и по совету продавщиц купил трёхлитровую бадейку сухого красного вина в пластике. Не помню, как называется, но не «Мукузани» и не «Саперави». Так вот литр он выпил в отеле, а оставшиеся два просто вылил себе в ванну! А почему? Потому что вино у вас стоило дешевле, чем вода! Это же просто невероятно, правда?

Церберидзе обернулся и посмотрел мне в глаза. В его взгляде читалось неизбывное презрение ко всем, кто потребляет для утоления жажды хоть что-то, кроме чистой воды. Я нарвался на грузина-трезвенника, как вообще такое возможно?!

Но вообще-то, да. На истории искусств, изучая знаменитую галерею портретов героев войны тысяча восемьсот двенадцатого года, преподаватель мимоходом рассказывал нам, что генерал Багратион (Багратионашвили) не употреблял ни капли спиртного! Бывают же совпадения…

– Ещё, знаете, он отметил толстых и ленивых тбилисских котов. Бродячих собак на улицах не было, за этим следят, а вот коты и кошки буквально в каждом дворе. Причём такие независимые, вроде как протянешь руку погладить, так они на «кис-кис» даже не отзываются. Видимо, ждут обращения на грузинском языке?

Мне казалось, что я слегка пошутил, но почему-то именно последняя тема задела неведомые доселе струны в тёмной душе сторожа. Он было схватил меня за рукав, требуя подробностей: где конкретно находятся эти наглые коты, какие они, сколько их, домашние, дикие, в каких местах наибольшая концентрация популяции?

Но отвечать не пришлось, мы уже пришли. За какие-то четыре-пять минут он вывел меня к моей комнате, дождался, пока я быстро переоденусь, и так же молча сопроводил в сад, хотя я уверен, если бы мне пришлось блуждать по коридорам самому, то вырваться на свободу к вечеру уже было бы хорошим результатом. Надо попросить у кого-нибудь из сотрудников схему переходов в здании, а то так ведь и заблудиться недолго.

– Саня, зема, бро! Герой дня нарисовался!

Мне навстречу кинулся Денисыч с двумя амфорами в обеих руках. У фонтана, под зелёным сводом, на том же столе была расстелена белая скатерть с греческим узором по краю, а на ней высилась целая куча разнообразных блюд. Жареная баранина, запечённые овощи, всяческие фрукты в вазе, так называемый греческий салат, горячая мусака трёх видов, неизменные белый хлеб, мёд и молоко. На всех – четыре тарелки, но пять бокалов.

– Старикана Церберидзе даже не зови, он не умеет вести себя за столом, – на ушко пояснил Диня. – Светоч наш директорский с челядью не ест, хорошо, если вина прихлюпнет. Но, кстати, прихлюпывает он знатно, ибо в алкашке разбирается, почти как я!

Я на минуточку хотел расспросить его о той странной фразе (если кто забыл, у входа в пещеру он сказал мне: «Не боись, что они тебе сделают…»). То есть, получается, он знал, что там будут зомби? Да, разумеется, он всё знал, как и остальные знали!

Ох, ребята, ваши пранки и розыгрыши, так называемое «посвящение в музейные ряды» давно устарели и не работают. Но признаю: актёры, грим, запах, холостые патроны, общий антураж, конечно, поражают. Было круто, это впечатляет…

– Да, я буду счастлив с вами поработать.

– Зема, ты о чём?

– Обо всём и сразу, – я встал у стола, самолично наполнил свой бокал и, не дожидаясь остальных, в четыре глотка выпил вино. – Пусть все боги, покровительствующие истории искусств, всегда будут на нашей стороне!

Герман, Светлана и Диня безропотно выпили по глотку, глядя на меня несколько округлившимися глазами. Я победно улыбнулся: значит, они поняли, что мне известна их шутка и я готов играть по их правилам. В конце концов, на новой работе в Крыму ко мне отнеслись без предвзятости, питерского высокомерия или московского снобизма.

Ну а приколы у каждого свои, иначе трудно всю жизнь посвятить уходу за рассыпающимися рукописями или изучению гравюр Дюрера на предмет скрытых в них масонских символов. Музейщики – это всё-таки своеобразная каста, и, наверное, мне повезло быть причастным к одному из их древних кланов…

Далее был поздний обед, плавно перешедший в ранний ужин. Тосты произносил один я, поскольку из всей нашей компании их знал лишь Диня, да и тот вечно повторял одну и ту же фразу: «Хвала Дионису!» – и никто с ним не спорил.

Если вы помните школьный курс мифов Древней Греции, то этот самый Дионис считался богом виноделия. На каменистых островах плохо росла пшеница, зато виноград буквально пёр из-под земли, так что греки успешно меняли вино на зерно, что вполне объясняет священный культ Диониса на этих территориях. Возносить ему громкие хвалы в Крыму тоже было совершенно логичным и правильным!

Первый виноград сюда завезли греческие колонисты, они же его культивировали и доводили до совершенства, так что по сей день крымские вина «Массандра», «Коктебель», «Агора», «Инкерман», «Саук-Дере», «Князь Голицынъ» являются лучшими на территории России! За эту землю, подаренную нам Потёмкиным и Екатериной, стоило воевать, и её никогда нельзя отдавать никому на свете…

Примерно через часок к нам таки присоединился Феоктист Эдуардович. Как и предупреждал наш вечно поддатый приятель, директор не присел за стол, не съел даже единую оливку, а лишь стоя поднял бокал, толкнув коротенькую речь:

– Друзья и соратники! В наших рядах произошло пополнение. Все мы помним искусствоведов Николая Утехина, Петра Изюмского, Валерия Скотникова, Алексея Лужко и многих других, что прошли мимо нас и чей путь был столь же ярок, сколь и краток… Вечная им память.

Все на минуту склонили головы и выпили не чокаясь.

– Но сегодня дружный коллектив нашего музея пополнился новым молодым, дерзким и удачливым – не побоюсь этого слова – специалистом по истории искусств широкого профиля, художником и вообще хорошим человеком! Александр – это прекрасное древнее имя, обозначающее «защитника мужей», то есть полководца и воителя. И пусть мы не ведём войны, а занимаемся самым мирным, тихим музейным делом, наша команда будет рада принять вас в свою дружную семью!

Все дружно встали, стукнули днищами полных бокалов о стол, проливая вино, а потом столь же единодушно протянули их в мою сторону. Я даже чуть не расплакался, честное слово. Мне было предложено подойти к каждому из сотрудников, произнося одни и те же подсказанные директором слова:

– Что бы ни было, где бы ни было – мы вместе!

В ответ мне торжественно клялись:

– На Олимпе или в царстве Аида – всегда вместе!

Короче, если вы поняли, так красиво и торжественно меня ещё ни разу не принимали на работу. Это было вдохновляюще и романтично…

Что там должно было быть дальше после многозначительного «романтично», я, честно говоря, уже и не помню. Вроде бы мы засиделись до темноты, до первых звёзд над головой. А потом как-то незаметно рассосались по своим комнатам. Меня вырубило почти сразу.

Вроде бы часом (двумя, тремя) позже дверь скрипнула, потом кто-то тёплый и голый залез ко мне в кровать, но я был совершенно не в том состоянии, чтобы хоть как-то реагировать. Просто обнял Светлану за широкие плечи и уснул сном младенца. Пробуждение было весёлым…

– Саня, ты уж так ко мне не прижимайся. Не то чтоб я сразу был весь против, но мне хотя бы выпить надо, настроиться…

– Денисыч?! – я пинком колена вышиб его из своей кровати. – Какого ты… Аcta est fаbula[6]. Сваливай, короче!

Он не обиделся, его вообще трудно задеть за живое. Как оказалось, вчера мы засиделись до вечера, так что именно Диня помог мне дойти до моей комнаты, сгрузил на кровать и настолько устал, что присел на краешек отдышаться, но сам не заметил, как там же и уснул. Спать он способен в любом месте и в любом положении, а поскольку всегда находится в поддатом состоянии, то и спит хорошо, и сны ему плохие не снятся.

Пока наш специалист по древним языкам, сперев моё полотенце, отправился в душевую, я смог наконец-то заняться рисованием. И пусть я не профессионал, не состою в союзах художников, но в зарисовке своих воспоминаний обычной гелевой ручкой или чёрным фломастером есть некое медитативное просвещение. Становится зорче глаз, твёрже рука, чище голова и чутче сердце. Блокнот быстро наполнялся рисунками последних событий. Ну и тем более что мои сёстры-близняшки обожают мои рисунки…

Хорошо рисовал мой отец, даже преподавал в художественной школе. Именно он и привил мне любовь к изобразительному искусству и его истории – от первых наскальных изображений до современных граффити или махрового концептуализма. Это когда хрестоматийный вопрос: «Скажите мне как художник художнику, вы рисовать умеете?» – становится уже просто оскорбительным. Я попробую пояснить.

В наше время модный перфомансер может ни разу не держать в руках кисть, не пачкаться краской, не возиться с глиной или кусками мрамора, ничего не знать о цвете и перспективе, ни разу не нюхать скипидар (а нюхать совсем другое), но тем не менее считаться гениальным художником! Если кому очень уж интересно, так я навскидку назову с десяток таких раскрученных имён.

Но суть не в этом. Просто ещё со времён службы на флоте мне было скучно писать домой короткие эсэмэски или звонить. Зарисовывать увиденное всегда гораздо интереснее. И пусть мне порой доставалось от старшины, но зато меня частенько отряжали написать для флотского начальства какую-нибудь немудрёную картину. Служба давно закончилась, а привычка к рисованию осталась…

– Ты слышала, они вспомнили всех. Сами их загубили, а теперь вспоминают.
– Вообще-то это моя заслуга. Ты отказалась убивать.
– Но я помогала тебе устраивать засады, заманивать в ловушку, и в конце концов…
– Да, да, ты была голодна.
– Я всегда голодна.
– О, уж я-то в курсе…
– Что?!
– В смысле «что»?
– Ты сказал, что я толстая!
– Мама-а…

– Ого, да ты творец? Дай глянуть, – вернувшийся Диня ловко выхватил у меня блокнот. – Это Светка? Ничо, похожа. А Герману ты чёт плечи разбабахал. Это я? Это не я! Это вообще карикатура какая-то! Сожги сейчас же! Жги, говорю, а то обижусь.

Я отобрал у него рисунки и, разумеется, сжигать ничего не собирался.

– Какая у вас здесь Сеть? Мне нужно подключить интернет.

– Ну… так-то он только у директора, но, если обещаешь не показывать мой портрет остальным, так и быть, скажу пароль.

– Договорились.

– [email protected].

Я забил настройки вайфая. Вроде подключается, но связь аховая.

– Наследие мрачных потсхрущёвских времён, – поддакнул Денисыч, заглядывая мне через плечо. – Слушай, бро, а подари мне этот рисунок? Ты ещё кучу таких сделаешь, а я тебе даже попозировать могу, как Фрина Праксителю.

– То есть голым? Вот этого точно не надо. Просто возьми на память.

– Дурачочек, – голосом Голема из «Властелина колец» захихикал он. – Наивная душа, мог бы что-нибудь слупить с меня за подарок.

– Мы же друзья.

– Кто? Мы?! Типа что ли ты и я? Ой, бро, я тебя умоляю, с таким, как я, не дружат…

– С чего вдруг?

Диня присел на краешек кровати, одутловатое лицо его стало очень серьёзным.

– Ты думаешь, почему мы все здесь? Очень любим возиться с пыльными артефактами, ржавыми пряжками и битыми-перебитыми черепками? Светка обожает расписную посуду? Германа хлебом не корми, дай мрамор полапать? Я знаю два раза по шестнадцать на фиг никому не пощекотавшихся языков, а смысл? Директор из дома уходит с рассвета до заката, туда только переночевать идёт, значит, очень хорошо ему там, да?

– Расскажи, – сухо попросил я.

Он покосился на сумку в углу, мне пришлось встать и достать из неё холодную амфору, и после двух-трёх больших глотков прямо из горла Диня вытер губы и тяжело вздохнул. Речь его была не всегда связной, где-то он уходил в себя, где-то, наоборот, тараторил с такой пулемётной скоростью, что мне приходилось переспрашивать. Учтите ещё, что время от времени (то есть через очень короткие промежутки) Диня делал глоток-другой. Но тем не менее что-то важное я для себя вычленил.

Светлана Сергеевна Гребнева до поступления на работу в музей успела побывать замужем. Её супруг был некрасив и хромоног, зато владел собственной металлургической компанией. В общем, они были слишком разные, и в итоге она изменила ему с каким-то военным, тоже из высоких чинов, вроде бы даже родила от него, но отношения с детьми не заладились. Всё кончилось разводом, истериками, лечением от депрессии, и вот уже третий год она трудится в Крыму.

Герман Земнов раньше был известным спортсменом. Культуризм, поднятие тяжестей, экстрим, участвовал в соревнованиях, даже потрудился знаменитым тренером и консультантом в нескольких фильмах. Был женат, жена трагически погибла.

Виня себя в её смерти, ушёл добровольцем в Сербию, плавал на крейсере, не поладил с начальством, шлялся по горам, ища просветления, сидел в иранской тюрьме, где над ним измывались, заставляя носить женское платье. Но в конце концов его буквально за шиворот вытащил директор «Херсонеса», предложив стабильную работу и весь пакет социальных гарантий. Просто примите это как данность.

Сам Феоктист Эдуардович действительно страдал редким заболеванием глаз и вынужденно носил тёмные очки даже в помещении. Он организовал частную фирму и сам музей по просьбе своей сестры, ярой экозащитницы и старой девы одновременно.

Женат ни разу не был, как-то не срослось, хотя мужчина видный и, мягко говоря, не бедный. Имеет серьёзные связи в верхах, уровень информации почти запредельный. Добряк, каких поискать, но сердить его не рекомендуется: пару раз на глазах сотрудников буквально впадал в неконтролируемую ярость, вспыхивал ежеминутно ни из-за чего, было дело, чуть не спалил весь музей!

– А ты?

– Чо я? Я… этот… пьянь зель-ная, вот. Какой от меня толк? Вышиб-бали отовсюду, людишки злые… ничо они ни-и поним-мают. Ни-и вхо-одют в по-ло-жение… Фсё! Пошли завтр… тр… тркать?

– Может, тебе прилечь лучше?

1 В оригинале высказывание звучит: Ave, Caesar, moritūri te salūtant! – «Здравствуй, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя!» (лат.)

2 Запросто, с легкостью (лат.).

3 Третьего не дано (лат.).

4 Твою ж мать! (лат.)

5 Руки вверх, русская свинья! (нем.)

6 Представление окончено (лат.).

Продолжить чтение