Волчья дикость

Глава 1.1

Это была страшная бойня. Бойня, которая лишила меня многих моих воинов, но и вампиров стало на сотню меньше. Они раздобыли хрусталь, и схватка оказалась смертельной…Смертельной и напрасной, потому что ликаны не поддержали нас и отвернулись. Никто из них не поддержал волков, они перекрыли границы и все пути к отступлению.

Пока я резал и колол своих врагов…зная, что дома меня ждут, вспоминая ее глаза, запах ее волос. Отчаянно желая победить и вернуться.

Бойню остановил Воронов. Он появился из ниоткуда, он словно вырос посреди поля боя, усеянного трупами и раненными вампирами и оборотнями, корчившимися в крови от боли или в агонии, или застывшие навсегда с остекленевшими взглядами, ушедшие в объятия смерти.

— ОСТАНОВИСЬ! Стоп! Вахид! Император!

Воронов поднял меч вверх, ожидая от меня того же жеста и я так же поднял руку, заставляя кровавое пиршество остановиться.

— У меня есть доказательства, что твоих ликанов не убивали вампиры.

Крикнул король и я, смахнул с лица капли крови, дрожащей рукой вогнал меч в землю. Выпрямился во весь рост.

— Какие доказательства?

— Днк! Убийца не вампир! Это демон! И мы оба прекрасно знаем, кто на это способен!

Бойня прекратилась…Мы заключили временное перемирие и каждый уползал на свою сторону, уносил трупы и зализывал раны. Король отдал мне флешку с данными и отчетами его лаборатории. А я проклинал себя за то, что не сделал то же самое, а поверил…вспыхнул и загорелся как спичка, выплеснул свою ярость, погубил своих волков.

Недели подготовки, дни и ночи сражений, убийства, кровавые расправы. Выпотрошенные волки, обезглавленные вампиры, вырезанные целые семьи. И среди этого хаоса я шел к своей цели только благодаря тому, что верил — меня ждут дома. ОНА ждет. Смотрит в окно, плачет, трогает своими розовыми пальчиками стекло и наблюдает за тем, как падают снежинки.

Вернусь и под ее окнами разобью целый сад. Я посажу там розы. Голубые, как ее глаза. Привезу из Китая самые лучшие сорта, и они будут расти и напоминать каждый день о ней. Нет… я высажу цветами ее имя. Оно растянется огромной оранжереей на весь двор, я поставлю фонтаны со статуями, изображающими изгибы ее тела.

Пока врач зашивал и чистил раны на моем лице я думал о том, что всего лишь через несколько часов сожму ее в своих объятиях, почувствую запах кожи и успокоюсь.

Она написала мне сама. Моя мать. Собственной рукой. Горные волки не признавали в таких вопросах блага цивилизации. У нас по-прежнему в почете бумага с вензелями, печать дома Ибрагимовых и гонец, который доставит письмо в любую точку мира. Никаких мейлов, смсок. Только лично. Только с росписью. Только от руки.

«Пишу тебе сын…потому что никому другому не доверю нанести тебе такую боль. Пусть это буду я. Поверь, мое сердце разрывается и разорвется вместе с твоим. ОНА ТЕБЕ ИЗМЕНЯЕТ! Твоя Лана. Твоя смертная любовница носит ребенка от Эрмаса. Я своими глазами видела ее в его постели. Голую. Я, твои сестры, их мужья. Все мы стали свидетелями гнусной низости, разврата, мерзости и предательства. Я не казнила ее только потому, чтобы это сделал ты. Она вместе с любовником похитила камни. Деусталы исчезли.

Только ты можешь наказать свою фаворитку…Прости, что причинила тебе боль, сын. Держись. Мы ждем тебя дома во имя жизни и правосудия!»

Глава 1.2

Я думал о смерти. Алкал ее. Я хотел ощутить смерть своими руками, тронуть ее, приласкать, погладить. Я хотел лизнуть ее языком и спить глотками жадными, как и страсть. Я не мог думать. Ни одной мысли, ни одного желания. Ни одного воспоминания. Все исчезло, и я оледенел. Только сердце продолжало качать кровь только оно наполнялось, разбухало, трескалось от ненависти. Она сочилась сквозь него, она рвала его на части и проливалась сквозь рваные дыры.

А снаружи лед. Мне настолько холодно, что я не могу пошевелиться, не могу произнести ни звука. Отшвырнул врача.

— Останутся шрамы.

— ВОН!

Взревел и тот исчез в один миг. Я хотел мести. Я хотел самой жуткой, самой дикой и беспощадной мести. И смерти. ЕЕ смерти. Я уже убивал ее. Разными способами. Каждый раз мучительней другого. Снимал живьем кожу, потрошил, отрезал конечности и смотрел как она корчится в агонии, слышал, как молит о пощаде. Все о чем я сейчас мечтал — это о ее смерти. Смотреть в ее глаза, наполненные адским страхом и вырывать ее сердце когтями, медленно наживую вытаскивать из ее груди. А потом… я бы сожрал его, наслаждаясь вкусом ее боли и страданий. Моя ненависть была ненасытной. Мое омерзение достигало апогея, а злость рвала своими клыками мою душу и выматывала нервы в лохмотья.

Эрмас! Что, блядь? Какого хрена! Они даже не общались и не виделись? Когда! И … острым ядом воспоминание — ее увозил именно он. Тогда, когда мать отдала приказ и обменяла девчонку на перстни. Вот когда они познакомились… и все это время. Дьявол! Чтоб все мои кости горели в аду…с тех пор они за моей спиной! Истерически смеялся, хохотал. Потому что мать была права. Совершенно права. Кристально права. Она не зря говорила, что смертная не достойна, что это дурацкая блажь, что ей никогда не стать одной из нас. Она не только смертная, она еще и славянка!

Сукааааа! Мерзкая гребаная дрянная сука! Отдавшаяся другому мужику, наставившая мне рога. Сука, которая разрешила кобелю влезть на нее и влить в нее свое семя. Смертная не может понести от чистокровки…но может понести от полукровки Эрмаса. Что он пообещал ей? О … дьявол я сойду с ума! Что он говорил ей, почему, блядь?

Как же я был ослеплен. Как же верил, что она единственная, кто хочет меня … а не императора, единственная, кто любит во мне мужчину, кто преданна именно мне! Не за золото!

Увидеть ее и понять…увидеть и посмотрев в глаза решить какой смертью она умрет. И когда. Я ехал домой и вез с собой смерть. Я вез с собой боль свою и ее боль. Потому что только страдания утолят эту пытку. Потому что мне кажется, что я остался без кожи и у меня болит каждый волосок на моем теле.

Перед глазами картинками и меня от них тошнит, меня выкручивает, и я кажется сейчас выблюю собственные кишки. Как будто мои руки погрузились в разложившийся лопающийся гниющий труп.

Вижу ее рядом с ним, улыбающуюся ему, раздевающуюся для него, с его членом во рту, под ним, на нем, перед ним. Она стонет, она плачет, она умоляет, она кончает для него. И просто ору от боли. Никто не смеет ко мне подойти, потому что боятся. Потому что не видели таким обезумевшим никогда. Моя сущность рвется наружу, мои клыки острее стали, а когти впиваются в ладони. На моем лице клоки шерсти, а глаза горят фосфором. Я не выдерживаю… я одержим своим зверем и болью. Я везу смерть. Возможно для нас обоих.

Глава 2.1

Ни с кем не видеться. Никого не встречать. Только рявкнуть:

— ГДЕ?

Посмотрев в глаза Раису и пойти за ним следом по винтовой лестнице вниз. В подвалы. Туда, где держат самых презренных тварей, посмевших украсть, предать, прелюбодействовать, насиловать и убивать. Для нее выделили отдельное помещение. Словно знали, что я бы этого хотел…а скорее понимали, что сюда войду я и видеть голую камеру с цепью и ошейником, с ведром для испражнений не для императора. Пока что она еще не пыль, пока что она еще не стала вещью. Пока что она все еще в статусе.

Перешагнул через порог и задохнулся от ощущения дикой тоски, которая навалилась гранитной плитой и пониманием насколько я истосковался по этой твари. В несколько секунд преодолел расстояние между нами и рванул к себе за плечи. Мне нужно было ощутить аромат ее волос, аромат кожи. И смерть отступает, делает несколько шагов назад пока я стою и дышу жизнью. Обманчивой, эфемерной, ненастоящей, но такой бесценной, потому что каждый глоток слишком ничтожен, чтобы утолить голод задыхающихся по НЕЙ легких.

Секунды для жизни и снова позволить смерти поднять голову и выдохнуть на меня лед ненависти. Отшвырнул Лану от себя так что она упала на пол, схватил за волосы и резко поднял с пола. Оскалился, приближая свое лицо к ее прекрасному до остановки дыхания лицу…

— Здравствуй…сука! Как жила без меня? Скучала?

Выдохнул и сильнее вцепившись в ее волосы, всматриваясь в невероятно голубые глаза прохрипел.

— Ты…ты моя любовница, моя фаворитка. Та, кто поднялась туда, где еще никто не бывал. — рыча подтверждение того, кем она являлась для меня, озвучивая снова, так чтобы в воздухе зазвенело и растеклось это гребаное понимание и ощущение предательства, его зловонный смрад, — Я! Я, мать твою. Поднял тебя до высот, я приблизил к себе презренную эскаму…наплевав на законы, на мнение моей матери, на мнение моей семьи и моей стаи. Ты вошла в мою жизнь, не только в постель!

Сдавил пальцами ее лицо, так что ногти впились в нежную кожу щек. Пока еще не когти… но зверь уже готов к расправе. Он мечется внутри…но его держат ее глаза полные слез безысходности и страха. Мне хочется верить в их искренность. Все еще хочется. Я все еще одурманен ею, все еще нахожусь под какими-то диковинными чарами этой смертной женщины и начинаю верить, что она приворожила меня.

— И ты…ты предала меня!

ЕЕ глаза вспыхнули, и я ощутил волну боли, проглотил ее, наслаждаясь. Снова глоток жизни, но теперь ядовитый, приправленный местью. Скоро она умрет. Я пока не решил, когда именно и как. Но очень скоро. Она… и ее ребенок. А сейчас пусть хоть что-то скажет. Хоть одно слово в свое оправдание. Какого хрена она молчит? Хотя бы одна мольба, одна просьба. Пусть я не поддамся, пусть я никогда им не поверю. Но, блядь, пусть хотя бы попробует меня убедить! Не молчи, Лана…не молчи. Давай, дай себе шанс. Разжалоби меня, расскажи, что ты его не хотела, расскажи, что он тебя заставил. Придумай для меня ложь…пожалуйста. Заставь меня снова начать жить!

— Что он дал тебе…чего не давал я? У него больше член? Он как-то по-особенному вгонял его в тебя? Что…что блядь в нем было лучшего чем во мне? Лизал по-другому? Трахал пальцами? ЧТО ОН ДЕЛАЛ ЛУЧШЕ? Почему ты предпочла его мне?

Когти показались и вспороли щеки появились первые капли крови. Не удержался…слизал их. И когти спрятались под ногти. Как всегда, зверь питается ее ядом и успокаивается. Ведьма…она человеческая ведьма. Ее надо сжечь. Но адская боль не утихает, она поглощает меня всего и я, не сдерживаясь бью лживую тварь по лицу. Наотмашь. По щекам. Так что голова отлетает то к одному плечу, то к другому. Волосы падают ей на лоб, липнут к окровавленным губам. И эта кровь врывается своим запахом мне в волчью сущность, взрывает ее жаждой.

— Нравилось? Я спрашиваю тебе нравилось с ним трахаться? Отвечай! Шлюха!

— Не знаю…

Прошептала едва слышно, и я снова ударил. Потому что сильнее моей адской любви оказалась моя дикая ревность и бешеная злость. Разбил губы сильнее, так что кровь потекла по подбородку. И сам набросился на ее рот, чтобы слизать. А потом снова ударить и прижать ее к стене за горло.

И больше я ее ни о чем не спрашиваю. Лед затапливает меня, лед обволакивает мое сознание, лед впивается мне в кожу иглами и прокалывает до нервных окончаний. Так меня еще никто не унижал, никто не втаптывал мою гордость в месиво грязи. И я ощущаю, как умирает мое сердце. Болезненно корчится, выворачивается, рвется на куски и дохнет. В нем селится смерть, она захватывает своими щупальцами все больше и больше территории, она скоро будет здесь царствовать.

Как царствовал над ее телом проклятый ублюдок, с которым она мне изменяла. И я слепну от ярости. Я не могу понять почему? Не могу осознать какого хрена ей не хватало, ведь я дал все и даже больше. И тот факт, что она дала ему, что она спала с ним, что он брал ее тело и впрыскивал туда свое семя. Сколько раз? Сколько гребаных раз она позволяла это сделать, раздвигала ноги, выгибалась, подставляла свои дырки. Сукааа! ЕЕ измена страшнее потери деусталов, ее предательство не так сжирает душу, как понимание, что она любила другого. Иначе как объяснить…Мне бы один намек на то, что брал ее силой, один невзрачный намек и я бы уцепился за него мертвой хваткой. Но нашлись свидетели…они встречались и не один раз. Да что блядь свидетели — ее ребенок! ЕЕ гребаный, проклятый ребенок! Она понесла от полукровки. Его семя проросло в ней. Альфа не мог зачать…не мог по всем законам. С обычной смертной!

Я бы поверил…во что угодно поверил. Мог бы предположить, что моя мать врет, что все, сука, врут вокруг меня. Что они изначально ее ненавидели и сейчас подставили. Ооо, как бы я хотел в это поверить. Но самое явное доказательство ее измены у нее в животе. Растет там…как опухоль. Ребенок другого мужика, который трахал мою женщину. Который трахал единственную женщину, которую я когда-либо любил.

Разжал пальцы и отступил…Позже. Я допрошу ее позже. Сейчас я хочу успокоиться. Еще не пришло время умирать. Отступил назад, отвернулся и вышел из подвала. И только тогда услыхал как она крикнула мне вслед.

— Вахид.

Сука! Как же больно слышать свое имя ее голосом. Так больно, будто хрусталь вогнали мне в сердце.

Глава 2.2

— Мне последнее время не становится лучше. Регенерация прекратилась. Врачи это объясняют тем…что она беременна. И ее кровь больше не может меня восстанавливать.

Взревел, взял сестру за хрупкие плечи.

— Я приведу ее к тебе. Посмотри ей в глаза, посмотри ей в сердце и в душу. Скажи мне лжет она или нет. Спаси меня от этой медленной смерти в аду. Попробуй…ради меня! Иначе я сойду с ума!

— Я посмотрю…я постараюсь, брат. Постараюсь. Приведи ее. Пока у меня есть силы. Приведи как можно быстрее.

И я привел. Лично. Потому что никому не доверял. Ненависть зашкаливала. Я ощущал, как она пульсирует в воздухе. Я видел глаза своих зятьев, видел глаза сестер и наложниц. Все они считали меня идиотом рогоносцем и не понимали почему я до сих пор не казнил эту лживую суку.

Я и сам не знал почему она все еще жива…не знал, но ощущал, что яд ревности и ненависти отравляет меня с каждым днем все сильнее и сильнее. Мой разум погрузился в черноту, мое сердце отравлено, мой мозг думает только о смерти. Я весь стал как смерть.

Скольких я казнил за эти дни, сколько неверных решений было принято. Пришел к ней, выволок за шкирку и потащил по лестнице. Как тряпичную куклу. Мне было плевать, что она не поспевает за мной, что она спотыкается и падает. Я тащил за собой наверх, тащил и думал о том что это ее последний шанс…последний потому что…блядь потому что я все еще хотел верить. Хотел. Какая-то часть меня жалко и тоскливо скулила «А вдруг ты ошибаешься, Вахид? Вдруг она невинна? Вдруг ты не разобрался и казнишь ее ни за что…разве твоя мать и твои сестры любили ее? Разве не мечтали все вокруг избавиться от человечки?».

Затащил ее в спальню сестры. Толкнул к постели так что упала на колени и медленно подняла голову. Бледная как смерть Айше взяла ее за подбородок, поднимая за лицо к себе, заставляя посмотреть на себя.

— Смотри мне в глаза…Лана. Смотри и отвечай на мои вопросы. Говори правду. Хорошо?

Она кивает и…слабая, такая ничтожная надежда врывается ко мне в сердце. Потому что я вижу как слезы катятся из глаз Ланы, как текут ручьями по нежным щекам, какая она хрупкая, сколько тоски и ужаса в ее взгляде. Да помоги нам всем адское пекло. Помоги мне! Я готов начать снова молиться! Готов…на что угодно за крупицы надежды.

— Расскажи мне…ты знала Эсмара?

— Нет…не знала.

— Ты видела его…хотя бы раз?

— Нет, не видела!

Айше поднимает измученный взгляд на девушку и смотрит на нее исподлобья.

— Зачем ты лжешь?…Ты ведь видела его. Он возил тебя в лес, отдавал вампирам.

Как удар хлыста по спине, я выпрямился и прижал руку к горлу. Меня начинает выкручивать, меня буквально ломает. Я слышу, как хрустят собственные кости.

— Я… не помню. Я ни на кого не смотрела, мне было страшно. Я не помню кто меня возил. Я даже лица их не видела.

— Эсмар…твой любовник? Ты спала с ним? Говори правду?

Айше едва держится сидя на постели, она сливается с подушкой, ее губы почти синие и она едва ими шевелит. Ей не просто плохо — она словно в агонии.

— Нет! Нет же! Эсмар никогда не был моим любовником! У меня никого не было кроме Вахида! Это его ребенок это…

— Ложь…ложь… — шепчет Айше и падает на подушки, ее глаза закатываются и по телу проходит судорога. Меня накрывает черной пеленой, и я уже ничего не вижу перед глазами.

— Подожди… — выдыхает Айше, поднимая прозрачную руку, — позовите ведьму. Пусть посмотрит, что там за ребенок. Ведьма почувствует ауру альфы. Если…если малыш твой ведьма будет это знать.

Айше теряет сознание, а я тащу суку за волосы обратно в подвал, в сырые камеры смертников, туда, где ей самое место. Но мозги еще не окончательно заплыли, и пусть я плохо понимаю, пусть меня всего трясет от последних слов Айше… я все еще чувствую жалкие крупицы надежды внутри своего тела, внутри своего сердца, превратившегося в ошметки. Они сверкают мелкой россыпью стеклянных осколков. Эти крупицы. Они режут израненную душу так, что она ноет и болит еще сильнее. Последняя надежда. Ведьма, о которой говорила Айше.

Ее приводят из деревни. Дряхлую старуху с длинными седыми космами, глазами навыкате и серой пергаментной кожей.

— Ее зовут Заханаварра. — сказал Раис, — Когда-то она достигла почти могущества Чанкра и была изгнана, лишена магии, наказана самом главой Нейтралитета. Теперь промышляет гаданиями, приворотами и знахарством. Но за крупицы красной пыли может поднапрячься и вернуть былые возможности ненадолго.

Я сделал шаг к ведьме, и та немного отшатнулась назад. Аура волка давила на нее. Мой Зверь поднял голову и больше не засыпал, он был готов к обращению в любую секунду. Я держал его огромным усилием воли. Это было впервые — когда волк готов был вырваться на свободу даже днем.

— Это правда? Красная пыль вернет тебе способности?

— Да…это правда, мой Повелитель! Вернет. И чем больше красной пыли, тем дольше я смогу служить вам!

Она пала ниц и начала целовать мои ботинки. Я нетерпеливо отшвырнул ее в сторону и кивнул Раису. Тот бросил ведьме пакетик и я с отвращением смотрел как она высыпала содержимое на тыльную сторону ладони и жадно вдохнула своими огромными ноздрями из которых торчали пучки волос.

По ее телу прошла судорога, она какое-то время стояла с закрытыми глазами, а когда открыла их бельма пропали и взгляд стал ясным и молодым.

— Идем…ты должна кое-что выяснить для нашего императора. Одна из его фавориток беременна. Ты должна сказать носит ли она в себе ребенка альфы или полукровку. Твоих сил хватит на это?

— О дааааа, — прошипела ведьма и усмехнулась, — Заха способна и на большее. Она даже может сказать кто отец…настолько хороша была красная пыль.

Я кивнул Раису, и мы вместе спустились по ступенькам в подвал. Меня затошнило когда я увидел во взгляде Ланы надежду, то как она протянула руки ко мне, то как смотрела на меня. Как будто…как будто она невиновна. Как будто я казню ее просто так. Взревел и бросил взгляд на ведьму.

— Приступай! И не если солжешь я выдеру твое сердце и сожру его у тебя на глазах, поняла старая гниль?

Она быстро закивала и приблизилась к Лане. Ходила вокруг нее кругами, танцевала какие-то танцы, потом оголила ее живот и приложила к нему руки. Закрыла веки и под ними забегали глазные яблоки.

— Ребенок полукровки…приближенной к императору. Девочка….дочка того кто умеет говорить….не альфа…не царская кровь…чужой ребенок.

Глава 3.1

Как же холодно в этой комнате. Или это мне кажется, что все наполнилось адским холодом. Очень хочется позвать…произнести его имя, прошептать его, согреться каждой буквой. Но я не хочу говорить его в ледяную пустоту. Я больше не хочу вообще говорить, потому что это бессмысленно. Меня никто не слышит и слышать не хочет.

Вахид сидит напротив…на стуле. Когда я смотрю на него мне становится безумно страшно и, кажется, все мое тело покрывается мурашками ужаса. Мне кажется что последний раз я видела его очень давно настолько он изменился или изменилось мое восприятие.

Он стал выглядеть намного старше и этот шрам на его лице. Толстый уродливый идущий от виска к подбородку…Черные всклокочены а не зачесаны аккуратно назад как обычно. И мне кажется, что на висках блеснуло несколько седых ниточек или мне кажется. Разве…он может вдруг постареть? Он же не человек. Скулы заострились, вокруг глаз темные синие круги…его губы поджаты. Он смотрит на меня. Не отрываясь. Смотрит так жутко, что у меня начинают дрожать пальцы. И холод чувствуется еще сильнее. Как будто исходит от него.

А раньше…раньше мне всегда было жарко в его присутствии. Как же страшно и по телу проходят волны острых и колючих мурашек, они словно поражают меня тонкими иглами до самых костей.

— Тебе тоже холодно…

Не спросил скорее утвердил и склонил голову слегка на бок. Ослепительно красивый и в тоже время до дикости ужасный. Потому что я осознаю всю его мощь и понимаю на что способен ослепленный ненавистью и ревностью арх. Мне подписали приговор. Меня обрекли на страшную участь, и я пока не знаю что ждет нас вместе с малышом…и как мне доказать, что никогда даже не смотрела на других мужчин, что в моей душе и в моем сердце не было места никому кроме него…моего императора, моего волка, моего любовника.

— Здесь отопление работает на полную мощность… а кажется стены промерзли.

Зеленые глаза затянуты дымкой и я не знаю…не знаю о чем он думает и что чувствует. Сейчас в его голосе не дребезжит ненависть. Но это спокойствие, этот глухой и хриплый голос не сулят ничего хорошего. Они страшнее звериного рыка.

Посмотрела снова на его лицо и сердце болезненно вздрогнуло его словно начало резать тонкими опасными лезвиями. Обреченность и опустошенность вот что я вижу в нем. Как будто…как будто кто-то очень близкий и любимый им вдруг умер. Страх…разве он не должен породить ненависть. Разве есть место любви рядом со страхом. Но в моей душе не было ненависти…только боль, только адские страдания и та же обреченность, полное бессилие пред лживыми обвинениями.

И я понимала — Вахид разъедаем этой ревностью, этой невероятной ложью. Как будто последние события разломали его. Нет, не сломали и не поставили на колени. Хуже…они стерли в нем то человеческое, которое было раньше. И он полон боли и злости. И я понимала эту боль, понимала что сошла бы на его месте с ума если бы мне сказали…что моя женщина носит чужого ребенка.

Это агония и чем она закончится для меня с ребенком не знает никто…а он знает и поэтому выглядит таким опустошенным.

Айше…как она не почувствовала, что я не лгу? Что с ней? Почему сказала так? Почему смотрела на меня и не видела? Что не так? Почему она снова выглядит смертельно больной! И ведьма…она вбила последний гвоздь в крышку моего гроба.

И мой волк…мой волк пытался как-то принять и понять, что я…та, кого он подпустил к себе так близко и назвал своей жизнью…что я предала его, отдалась его человеку, зачала ребенка от соперника.

Хищник пытается выжить от обрушившегося на него цунами мерзостной и отвратительной лжи. И я слышу вдалеке рокот его пробуждающегося зверя. Он пока только поднял голову и открывает глаза. Глаза полные смертельной злобы и алчного голода. Он захочет моей боли… Как будто с этого зверя сняли шкуру и он стоит там в глубине адской бездны и истекает кровью. Чтобы он выжил ему нужно мясо…он все еще сдерживается. Пока сдерживается. Но мы оба знаем, что будет когда он сорвется. Точнее я еще не знаю. Я могу только догадываться и молиться чтобы меня пощадили.

Зачем-то он забрал меня из подвала к себе в комнату. Я здесь уже больше суток. Сижу на его постели…а он пришел пока я спала и сидит смотрит на меня. В его глазах отчаяние и боль которые заставляют жаждать их облегчить. И я медленно встаю чтобы подойти…чтобы тронуть хотя бы его пальцы лежащие на расставленных коленях сжимающие их так что побелели фаланги.

Вот такой застывший и холодный он похож на покойника. На окаменевшее изваяние от которого исходят волны замогильного холода.

На скулах щетина, она жесткая и вот-вот начнет обращаться в шерсть. По лбу и вискам проскальзывает сетка сосудов. Как будто сущность волка уже где-то близко, но все еще сдерживаема своим хозяином…

Приближается вечер. Мне, видно, как темнеет за окном и прячется за горизонт солнце. И я не знаю пьет ли он все еще мою кровь или отказался от нее. Сколько на нем шрамов…на щеке, на шее, на руках. Их не было раньше и почему они не исчезают и не заживают? Разве Айше не говорила мне о немедленной регенерации?

Испарился дикий ужас, отошел на задний план, куда-то в глубины моего сумасшедшего существа, порабощенного этим мужчиной. Протянула руку и коснулась шрама на щеке, очертила его, лаская и касаясь кожи, тяжело дыша и понимая, что сейчас просто разрыдаюсь от этого прикосновения.

«ты…можешь просить у меня что угодно…кроме того, чтобы я отпустил тебя. И…если посмотришь на кого-то другого…, — он вдруг схватил меня за горло и оскалился, — я изуродую и убью тебя, Лана. Я способен разодрать тебя на части.

— Зачем…мне…кто-то…дру…гой…

— Только для того, чтобы умереть страшной смертью…»

Услышала его голос и свой у себя в голове и болезненно поморщилась. Он словно ворвался мне в мозг картинками, кадрами, заставляя застонать и обхватить виски руками, пытаясь прогнать острое и болезненное вторжение в свое сознание.

Поднял взгляд и посмотрел прямо на меня, а потом перехватил мою руку и с такой силой оттолкнул от себя что я упала навзничь на спину и с ужасом отшатнулась назад. Вскинул руку и уже сжимает меня за горло притягивая к себе…

— Запрещенная способность…о которой ты не знала. Способность которую я не испробовал на тебе…Пока. Но что может мне помешать теперь разорвать твои мозги на части и заставить тебя орать и плакать. Свести тебя с ума. Наполнить твое существование нескончаемым лютым ужасом.

Сдавил за горло так сильно что у меня потемнело перед глазами. Оскалился и я увидела, как зубы вытянулись в клыки, как лицо покрылось сеткой вен, как стали черными глаза.

Наверное, я умру…наверное сегодня настанет мой конец. Потому что Вахид больше не сдержит своего зверя.

Глава 3.2

Вот он ужас, врывается в мои вены и заставляет прикрыть их. Потому что человек чувствует зверя и это инстинктивный страх. С ним ничего нельзя сделать. — Я так много не знаю о тебе… — дрожащим голосом, глотая слезы. Потому что не могу контролировать то, как они катятся по щекам. — Узнаешь. Ты здесь именно для того, чтобы узнать меня. Пока еще здесь. Но сегодня тебя отведут в другое место…Его голос очень низкий и хриплый, он очень страшный в своем тихом звучании. И я вдруг понимаю, что он больше не называет меня по имени. Как будто мое имя умерло для него вместе со мной. — Ты считала, что останешься в моей комнате? Думала я защищу тебя от ярости моей семьи? Думала, что избежишь страшной казни? Говорит и трогает пальцами мое лицо. Вместо ногтей уже давно показались волчьи когти, и он проводит ими по щеке. — Нет, ты будешь умирать десятки раз. Я буду казнить и наказывать тебя снова и снова. Сдавил пальцами мои скулы, притягивая за лицо к себе. — Одного раза слишком мало…Я оставлю тебя наедине со своим зверем. Снова и снова. Какой страшный у него голос. Тихий, вкрадчивый. И мне кажется что это уже говорит его зверь, а не человек. Распахнула веки и посмотрела в его глаза — они изменили цвет. Они больше не ярко-зеленые они напоминают цвет бушующего океана, смешанного с солью. Мраком и поднявшейся грязью. — Теперь ты будешь говорить, смотреть, ходить, двигаться только когда я тебе разрешу. — А…а мой ребенок? Что будет с ним? Закрыл рот рукой, запрещая мне говорить, приближая ко мне свои сумасшедшие темные глаза. — Не спрашивай о своем ублюдке. Он все равно не родится! Оттолкнул со всей силы, и я чуть не упала на пол. Хлопнула дверь — Вахид ушел. В воздухе остался его запах, и какие-то неуловимые всплески энергии, мощи его присутствия. Так как будто сам воздух все еще сохранял его присутствие. Я всхлипнула и медленно опустилась на колени, обхватывая голову руками. Меня перевели в ту же ночь в другое помещение. И это самое ужасное место из всех, что я когда-либо видела. Хуже тюрьмы, хуже подвала. Оно напоминало клетку с каменными стенами. Я пришла сюда под надзором банахиров. Мне завязали глаза. Надели на шею ошейник и пристегнули на цепь как собаку. Когда я сняла с глаз повязку то вздрогнула от ужаса. Самое страшное место…скорее сделанное для зверя, чем для человека. Почему сюда? Что здесь будет происходить? Но ответов не было. Только мрачная тишина. И никто не приходит. Только приносят поесть, приносят ванну с водой, давая каждый вечер обмыться и переодеться в чистую одежду. Вместо кровати топчан с матрасом. Нет стола стульев. Ничего нет. Самая настоящая клетка с массивными прутьями на стене и какими-то кольцами. Я не знала, чего именно здесь ожидаю, но с каждым днем становилось все страшнее. Потому что это время…оно не работало на меня оно нагнетало напряжение. Рано или поздно будет страшный срыв. Я разговаривала сама с собой и кричала, но у стен была отличная звукоизоляция и мой голос глухим эхом тонул в этом каменном мешке. Под потолком тусклая лампа и от нее света скорее нет, чем есть. Когда повернулся ключ в замке я дернулась всем телом и вскочила с топчана. Звякнула цепь. И этот звук был слишком ярким и сильным после гробовой тишины. Вахид вошел в клетку, и я…боже, я обрадовалась. Потому что мое сердце не разучилось любить его, потому что оно трепыхалось и рвалось от взгляда на него. Он ведь пришел спасти меня и забрать отсюда. Иначе и быть не может. Он узнал куда меня заперла его мать и Гульнара. Это ведь они…Он не мог… А потом я смотрю в жуткие мертвые глаза и понимаю, что я ошибалась — это он. Никто и никогда бы не посмел без его ведома. Это именно его приказ запереть меня в этом жутком месте. В чем я вообще могла сомневаться. Это же именно Вахид является владельцем всего этого особняка, это именно он отдает приказы и все законы они созданы именно им. Посмотрела в его лицо и ужаснулась тому что спустя несколько дней он начал выглядеть еще хуже и шрам на его щеке кажется воспалился, а не зажил. Волосы опять всклокочены, одежда надета небрежно. И во взгляде мертвая пустота. Хотела сказать хоть слово, но …он запретил. Нет, не голосом, не жестом, а буквально заставил замолчать своим взглядом. Как будто сковал мое горло холодом и сдавил так, что я не могла произнести ни слова. — Говорить будешь, когда я разрешу. И немой вопрос. За что? Неужели это ты? И такой же ответ вспышкой грязного триумфа. Да, это он. И ему нравится то, что он видит. Это его приказ. Нет больше никаких сомнений. — Сука…, - прохрипел и тронул мои скулы, провел по ним кончиками пальцев, — ты даже не представляешь сколько дней я не хотел сюда приходить. Иногда я сомневаюсь, что ты человек. Скорее ведьма. Ничто тебя не уродует…Повел по шее по ключице, по волосам, убирая их назад. — Ты должна была превратиться в жалкую ободранную псину…но нет. Какие-то дьявольские силы оставляют твою красоту неизменной. И я понять не могу. Что это? Как стереть с твоего блядского лица краску, или убрать этот блеск из твоих синих глаз. Проклятая дрянь! Протащил через клетку и вдавил в стену за голову. — Ты что со мной сделала? Это твоя кровь так действует? Так я ее не пью… я блядь забыл, когда пробовал ее в последний раз! Ослепительная…хрустальная, прекрасная. Хочу сломать и сломаю! Рявкнул и сдавил мою шею. — И знаешь. Все эти дни я думал о том, как ты умрешь. И так и не выбрал для тебя смерть. Я решил оставить это право выбора своему зверю. Он будет решать что с тобой делать. Я задрожала, продолжая смотреть на него затравленным взглядом и понимая, что… что с ним что-то происходит. Он не в себе. Он как будто сходит с ума. Никогда раньше не видела его таким. — Какая теплая и гладкая кожа. Ты знаешь… если бы я был уверен, что если ты умрешь мне станет легче я бы убил тебя не задумываясь. И мое безумие окончится. Мое адское безумие…кажется я сошел с ума из-за тебя, сука! Если бы я знал…, - сдавил мой затылок, — Но нет, блядь, это безумие становится только сильнее! Я пришел…чтобы изувечить эту красоту. Я принял решение…Ты будешь отдана зверю. Я оставлю тебя с ним наедине и…он, полный боли и голода, потому что я не кормил его слишком долго, он вынесет тебе приговор… — Он будет делать с тобой то, что захочет….и никто и ничто его не остановит! В эту секунду меня свернуло от резкой и адской боли в животе. Я закричала и буквально рухнула на пол…

Глава 4.1

В ту ночь я еле сдержал своего зверя…Позвал к ней врача. Самых лучших врачей. Своих научных работников, которые дни и ночи корпели в лабораториях, а теперь стояли на дней, пока она лежала в беспамятстве на постели. — Угроза выкидыша миновала. Сейчас пациентка в полном порядке и она спит. Я дал ей лекарство, чтобы ослабить спазмы и расслабить мускулатуру. В том числе и матки. — Вытащи из нее ЭТО! Почему ты не дал выкидышу произойти?! Ты идиот? — рявкнул я, понимая, что пока ребенок находится в ней я не могу отпустить свою ярость на волю, не могу дать волю своему адскому сумасшествию. Не могу разрешить себе разодрать ее на части. — Невозможно! — Почему? Фархат склонился к животу Ланы, провел по нему датчиком и остановил изображение. Он заставил меня посмотреть на монитор, где внутри темного пятна просвечивалось нечто похожее на какое-то существо. Оно двигалось и вертелось. И это вызывало во мне злость и…какой-то необъяснимый трепет. Нечто не поддающееся описанию на уровне подсознания. Как будто я…как будто чувствовал это существо. Оно живое и оно…оно словно думало обо мне, и я мог уловить слабые импульсы. Или мне кажется. Я уже совершенно обезумел. — Плацента. Это не просто связь между ними — это общая система. Абортировать волка нельзя. Только убить их обоих, потому что операция сама по себе убьет и мать, и дитя. — Бред. — Нет, увы не бред. Здесь все переплетено. Организм волка устроен таким образом, что он полностью забирает все силы матери и в какой-то момент она становится зависима от него это в случае если плод крепкий и здоровый. Не она кормит его, а он поддерживает в ней жизнь. Потому что ее силы давно иссякли. Она не оборотень. Она человек. По сути плод должен ее убить…и убил бы, если бы не вот это. Такое случается раз в тысячелетия. Это можно сказать чудо своего рода. Вот здесь…Врач показал пальцем на мигающую красную извилину. — Вот он кровоток. Доплер прекрасно показывает проходимость артерий. Плод кормит мать и поддерживает в ней жизнь. Он снабжает можно сказать свой инкубатор всеми необходимыми элементами, он генерирует ее, восстанавливает вместо того чтобы убить. Так дитя любит свою мать… — ХВАТИТ ФИЛОСОФИИ!Ударил кулаком по стене и по ней пошла трещина. Не хрен мне рассказывать как ЕГО дитя любит мать. Дитя ублюдка, который трахал мою женщину и зачал ей ребенка! Это выше моих сил! — Ты можешь убить эту тварь внутри нее? — Я могу попробовать…Но скорей всего, как только умрет плод умрет и мать. Разве я не хотел, чтоб они оба сдохли? Разве это не было моим выбором? Чтобы уничтожить ее, чтобы причинить ей максимум страданий. Но при мысли об этом все внутри вывернулось мясом наружу и я с трудом мог дышать от боли. — Не надо пробовать. Убирайся и ищи способ вытащить из нее отродье. Я держу тебя, кормлю и плачу тебе не просто так! Иначе лишишься всего! Я хочу, чтобы ребенка не было! Убей его…а она пусть останется жива! — Мой Повелитель. Вы можете лишить меня всего и даже жизни, но это невозможно. Сейчас сам плод ее второе сердце. Как только я уберу плод, ее собственное остановится. Смотрите. Фархат убрал датчик от живота и перевел его на грудь женщины. — Вот оно… оно качает кровь младенца и матери, а значит регенерирует. Как только кровь оборотня перестанет поступать клетки начнут отмирать. Можно сказать они мертвы. Все в ней мертво. Почки, легкие, печень. Ребенок уничтожил ее еще на самых первых неделях…но и он же поддерживает в ней жизнь. — И что это значит? Когда она родит это ничтожество она умрет? — Скорей всего да…Но у нее есть еще время. Почти полгода жизни. Кто знает. По идее она должна была умереть сразу после зачатия. Ребенок-донор — это очень редкое явление. Поэтому нужно ждать родоразрешения. Ее беспамятство всего лишь итог перенапряжения, усталости и стресса. Она скоро проснется.***Я оставил ее в покое. Перевел в подвальное помещение в отдельную пристройку. Какое-то время старался не находится рядом с ней, избегать ее. Но не мог мысленно отпустить. Мне нужно было до боли в костях чувствовать ее рядом. ЕЕ присутствие, ее дыхание, запах. И понимание, что однажды могу не найти ее, однажды она может покинуть меня приводило в панику. Я стал зависим. Как от красного порошка. Как самый отъявленный, гнилой наркоман. Лана изменила меня, создала нечто новое. Нет…не светлое. Нечто черное, страшное, дикое, воняющее смертью. Я наблюдал за ней через камеры. Смотрел как она спит, увеличивая изображение, а иногда не выдерживал и приходил. Я всегда мог делать это совершенно бесшумно. Войти в ее келью и смотреть жадно, как она свернулась на простынях, как разметались ее волосы, как она дышит, как приоткрыты ее сочные губы. И от желания прикоснуться ломило каждую косточку. Бывало, мне хватало мгновения. Втянуть аромат, посмотреть и исчезнуть на долгие недели. Это была моя доза наркоты. Персональная. Нужна для того, чтобы продержаться. Бывало, я сидел у ее постели. Часами. До самого рассвета. Тогда я представлял себе, что мы в моей комнате, ничего не случилось и она сладко спит, пока я просто любуюсь идеальными чертами лица. А потом, когда проснется протянет ко мне руки, поманит к себе и я опрокину ее на простыни, я уложу ее на них и жадно войду в ее тело. Блядь! И справиться не получалось. Бесчисленные любовницы, наложницы, новые и новые тела, разорванные смертные. Ничто не могло утолить мой адский голод именно по этой женщине. Но ведь так не могло быть! Потому что проклятая изменница не могла стать для меня истинной! Я смотрел на себя в зеркало и слышал голос своего зверя…он словно материализовался и облизывался скаля клыки в засаде. Он ждал своего часа, он хотел ее крови, хотел ее боли. — Ну что…император, ты оказывается настолько жалок, что не можешь просто убить изменившую тебе тварь? Не можешь вырвать сердце ей и ее отродью? Расскажи своим воинам, что ни одна баба теперь не может тебя удовлетворить! Ты трахаешь их пачками и не можешь кончить! Ты кончаешь только когда мечтаешь о ней! Представляешь, фантазируешь. Подлая тварь грызет изнутри, скалится, облизывается. — И что. Какое это имеет значение, как и когда я кончаю? Я ж не спермой собираюсь расстреливать своих врагов! — Подумай о том, что тебе нужны наследники. Если Гульнара снова родит дочь…в кого ты сольешь свое семя, чтобы у тебя был хотя бы один единственный сын? — В тебя, блядь! — В меня нельзя. В меня ты и так сливаешь, когда мастурбируешь. Что от этого толку! Отворачивался от зеркала и сжимал виски руками, сжимал так, чтоб от боли начали вылазить глаза, чтобы перестать слышать голос Зверя. А точнее свой же собственный. Потому что прекрасно понимал, что схожу с ума и говорю сам с собой. Смертная сучка довела меня до безумия.

Глава 4.2

7 месяцев спустя…. — Это длится уже пять часов. Она кричит как плебейка, а не дочь благородного семейства. Роксана бросила равнодушный взгляд в сторону комнаты, откуда доносились крики роженицы. Это действо происходило в самом поместье, в выделенных отдельных апартаментах. Никакого присутствия врачей, больниц, ничего. Так было положено в клане волков испокон веков. Волчицы рожают сами и лишь природа решает кому выжить, а кому умереть. Рядом только поверенная повитуха. Она примет ребенка, перережет пуповину, и она объявит отцу о том, кто родился. Первые сутки будут решающими. К ребенку никто не подойдет. Никто не посмотрит его пол. Ему дадут возможность выжить в этом мире и принять человеческий облик. Дети волков рождаются наполовину животным, наполовину человеком. Двадцать четыре часа на борьбу со смертью. Если побеждает жизнь младенец обретает человеческие черты и больше не обратится до первородной двенадцатой луны у девочек и тринадцатой у мальчиков. И только потом ребенка вынесут отцу и толпе. Совершенно голого, показывая пол. Отец даст ему имя и проведет кровный ритуал, доказывающий, что ребенок родной, затем младенца отнесут к матери и гости смогут поздравить мать и дитя. Гульнара начала рожать внезапно сразу после завтрака. Выпила чай. Закричала, скрутилась пополам и ее унесли в специально приготовленные комнаты. Теперь оставалось ждать родоразрешения. Все это время она жила в особняке императора в комнатах фаворитки. Ей подарили еще три спальни, обустроили детскую. Теперь она удостоилась звания «будущая мать наследника». Если родится мальчик Гульнара вознесется так высоко, как никто и никогда не возносился. Потому что именно она мать первого и старшего сына. Она может получить место смотрительницы за гаремом наравне с Архбаа и если архбаа по какой-либо причине не сможет выполнять свои обязанности — их будет выполнять мать наследника. А точнее она сама станет Архбаа, потому что ее сын — наследный Арх. Сестры Вахида и их мужья понимающе посмотрели на Архбаа. — Да, кричит так как не подобает дочери высокородного горного волка. Сказала старшая дочь Роксаны и пожала плечами. — Когда я рожала своего первенца, то не издала ни звука. — Ну ты же моя дочь, Ная. Как могло быть иначе. Дверь открылась и ко мне подошел один из моих людей. — К вам приехал человек…оттуда! Встал и прошел следом за Роком, слыша как мать продолжает обсуждать роды моей старшей сестры. Увидел Арто, того, кто охранял…Лану. Проклятую суку, которую так и не смог уничтожить, которую запер в дальнем поместье, приставил охрану и…приезжал, когда становилось невмоготу, когда нужна была очередная доза наркотического впрыска в кровь, когда становилось невыносимо и я больше не мог терпеть, больше не мог находиться вдали от нее. Пока…один раз не приехал и не заметил ее выпирающий живот. Тогда ненависть во мне взметнулась так высоко, что казалось я сейчас задохнусь от нее. Потому что нет большего доказательства принадлежности женщины тебе, чем твой ребенок внутри нее. Это на первобытном уровне, на уровне самых низменных животных инстинктов. И чужое семя внутри твоей самки вызывает адскую боль и желание его искоренить. Пусть даже вместе с ней. В тот день я сломал все ногти и разбил нахрен все костяшки на пальцах. — Что там? — Она умирает. — ЧТО?Схватил его за шиворот и вдавил в стену. — Что ты несешь? — Роды начались еще вчера. Никак не разродится. Повитуха ушла сегодня утром. Сказала, что бессильна. Что …что женщина и плод обречены. — Какого черта я узнаю об этом только сейчас? — Вы приказали…только если совсем срочно, и я…я не знал. Но ближе к вечеру она начала бредить, кричать, звать…вас. И я подумал, что мне нужно вам сказать. Отшвырнул его в сторону и быстрым шагом пошел по коридору. — Сын! — раздался крик Роксаны и я обернулся. — Что это значит? Ты уходишь? — Я скоро вернусь! — По нашим законам ты не можешь уйти пока она рожает…когда на свет появится ребенок…только тогда. — Я скоро вернусь! — Вахид! Я не обернулся, пошел в сторону машины, которую уже подогнали к подъездной дорожке. Раис распахнул передо мной дверцу автомобиля и сел на переднее сидение.***Мне не солгали. Лана умирала. Она металась по постели, выгибалась, скрючивалась, хваталась за спинку кровати. Не кричала. Только глухо стонала, плакала, металась. Ее огромный живот возвышался над хрупким телом бугром…и доказательством того, что эта женщина мне изменила. А я пришел…бросил своего собственного ребенка и преданную мне Гульнару и пришел сюда. Зачем? Увидел стоящую в углу девчонку и вспомнил — это номер восемь. Бывшая эскама, которую я отдал Лане в прислуги и так и оставил возле нее. Потому что никто другой не хотел прислуживать Прокаженной. Так называли изменившую и отвергнутую любовницу императора. Прокаженная. Готовая к казни. — Ты! — схватил номер Восемь за шиворот, — что стала? Повитуха ушла? — Да. — Что она сказала? — Что…все. Что ребенок не выйдет. Он…неправильно лежит. Сказала, что они умрут оба. И… — Кто еще может принять роды? Обернулся к Раису. — Заха. Ведьма из деревни. Больше никого звать нельзя. Медицина бессильна. — Иди за ней! Ты! — повернулся к служанке Ланы, — Неси что там нужно. Еще тряпки, горячую воду, разожги камин. Останешься рядом с ней! Поняла? Она быстро кивает и сжимает руки в молитвенном жесте. — Она ведь выживет? Выживет? Она так страдает…так страдает. Уже вторые сутки. Сил нет смотреть на эти мучения! Отодвинул девушку в сторону и прошел к роженице. Не похожа сама на себя. Волосы прилипли к лицу, огромные синяки под глазами, в уголках рта запеклась кровь, потому что губы искусаны. Наклонился над ней, чувствуя как внутри все разрывается от противоречивых чувств, как выгибает начинает морозить все тело от понимания — она умирает на моих глазах. С каждой схваткой она стонет, закатывает глаза и выгибается. Невольно положил руку ей на живот и ощутил, как шибануло волной. Больно не только ей…Тому существу, чужому, отвратительному существу точно так же больно. Оно испугано, оно на грани отчаяния. Невольно провел ладонью по животу, вбирая в себя темную энергию. Перенимая боль. Избавляя от нее. Наполняясь этой энергией сам, отдавая ее своему зверю, который сожрет что угодно. «Знаешь, что мне нужно, да, Вахид?» — утробное рычание переходит в шипение. Зверь глотает чужую боль и довольно урчит. «Мне нравится, как она умирает. Пусть мучится подольше!»- Если умрет…разве ты получишь свою порцию счастья?«Нет. От нее нет. Я получу свое счастье от тебя…Ты же захлебнешься ею. Болью, а я нажрусь вдоволь и буду жрать твою боль бесконечно долго». Внезапно Лана открыла глаза и…увидев меня с рыданием выдохнула:- Вахииид…любимый. Вахид. Это ты…это ты… — Я…- Теперь можно и умереть…рядом с тобой! — Умрешь, когда я решу! — Когда ты решишь…любимый, хорошо…когда ты решишь…ЕЕ глаза снова закатываются и она начинает трястись как в лихорадке, а я … я как идиот смакую ее обманчивое, лживое «любимый», иссохшийся как мертвая земля по ее голосу и по своему имени на ее губах.

Глава 5.1

Раис служил этой семье уже более тысячи лет. Начинал с обычного слуги, потом работа на кухне, потом личный досмотр еды, потом охрана, личная охрана и в конце концов начальник личной охраны Архбаа, а потом и советник самого императора. Он знал Вахида с детства. Именно ему отдали мальчика на обучение. Раис не хотел привязываться. В его профессии и в его жизни многое могло резко измениться. Особенно при дворе горных волков, где никакие блага цивилизации ничего не меняли. И современный мир совершенно не сдвинул ни иерархию племени, ни устои и законы клана. Раис был умен и умел приспосабливаться к любой ситуации, а такой высший чин как Арх ибн Бархам, то есть принадлежащий Арху, давался не просто так, а за высшие заслуги. Раис не просто привязался, он полюбил своего молодого хозяина, как только может полюбить верный пес своего господина. Они были неразлучны и именно Вахид провозгласил Раиса своим советником, чем дал в его руки неограниченную власть, которую Раис мог использовать с именем императора на устах. И никто уже и не вспомнит, что сам Раис не принадлежит к клану Горных волков. Он ликан. Его истинное племя не в горах, а в лесу. Его настоящий король провозглашенный Велес Константин…Но Раис уже давно отрекся от ликанов. Еще ребенком его продали в рабство волкам. С тех пор он был предан своему новому клану. При нем произошло несколько переворотов и самый главный был тогда, когда Вахиду исполнилось всего лет пять от роду и архбаа была вынуждена его прятать, чтобы уберечь от заговоров и козней. Вахид истинный император и он достоин своего места в стае. Он альфа и никто не может этого отрицать. И все было хорошо до тех пор…пока в поместье не появилась ОНА. Эскама с медовыми волосами и глазами цвета осеннего неба. Никто не верил, что простая рабыня может стать фавориткой, но она стала. А теперь…теперь стремительно упала вниз и утянула за собой и самого Повелителя, потому что Раис никогда не видел Вахида таким опустошенным и полным тоскливой безумной ярости. — Ваша кровь, мой Арх. Вот что спасет мать и ребенка! — Ты в своем уме, старая сука? Советник бьросился к ведьме и схватил за шиворот. — Кровь императора бесценна. — Жизнь тоже бесценна. Так что решайте, что дороже. — Отойди, Раис, не мешай! Что надо делать? — Поднести к ее губам запястье. Пусть пьет прямо из вены. Свежую иначе ей не пережить сечение. Ребенок лежит неправильно и при его весе он идет ногами, а не головой. Мне нужно резать. Но у нее нет сил. Если не дадите своей крови — она умрет! Раис смотрел как дрожащий Арх стоит перед постелью смертной. Пока она корчится в муках, он держит свое запястье у ее рта и дает ей пить глотками свою кровь. А рядом разводит руками ведьма. Она ходит кругами, читает заклинания. А Арх с вздувшимися венами на лбу, напряженный до предела, склонился над роженицей и держит ее на краю жизни и смерти. — Еще больше крови, мой господин. Ребенок требует сил, чтобы родиться тем способом, что спасет им обоим жизнь… и ей нужны силы для регенерации. Вахид побледнел и выдохнул, сжимая руку в кулак, а роженица выгнулась, забилась. И ее страдания и мучения ощутил даже Раис на ментальном уровне. — Все! Дольше ждать нельзя! Выходите! Я буду доставать младенца! Арх, отнял руку, не обращая внимания на сочащуюся кровь, он схватил ведьму за горло. — Не выживет и ты умрешь самой жуткой смертью за всю историю существования ведьм и костер покажется тебе счастьем. Они вышли из комнатушки на улицу. Бледный как смерть Арх и Раис, который никогда не видел своего Повелителя таким. Молчат оба. Раис не решается заговорить, потому что все слова излишни. Он лишь хочет напомнить про Гульнару, но не решается произнести ни слова. — Моя фаворитка, моя преданная Гуль рожает сейчас нашего сына… а я здесь с тварью, которая наставила мне рога и не могу ни убить ее, ни дать ей умереть. Что со мной не так. Раис? — Любовь очень коварное чувство, мой господин. Она не выбирает достойных и недостойных, богатых и бедных. Она косит всех, как болезнь. Нельзя выбрать и любить по ведению разума, а у сердца нет осознанности. — Я бы вырвал себе сердце, чтобы там не болело. — Тогда вы умрете, мой Господин…а вот этого она уже недостойна. — Но я страдаю. У меня нет больше сил так страдать. Мне кажется, что меня разломали, кажется, что мне раздробили кости на миллионы осколков и все они впились мне в мясо и я истекаю кровью. Разве любовь может быть такая, Раис? Разве она не прекрасна и не приносит счастье? — Любовь… имеет очень много обличий. Неразделенная и неверная приносит много страданий. Роженица дико заорала и он подскочил, побледнел еще больше, желая ворваться в келью, но Раис удержал его за руку. — Вы ничем не поможете. Это не мужское дело. Заханаварра справится. Она слишком боится за свою шкуру. — Кто там снует постоянно? То уходит, то приходит! Таскает какие-то свертки! — Это помощница ведьмы. Она, наверное, принесла травы. Главное, что они что-то делают. Раис сжал плечо императора и тот медленно выдохнул. — Я убью ее позже…потом. Я еще не готов. Я не готов с ней расстаться. Не готов отпустить. Не готов. Черт меня раздери будь проклята моя слабость! — Вы можете и не убивать. — Свидетели моего позора не дадут забыть. — Все решаете вы. Забудут если прикажете. Уберите смертную подальше от их глаз. Не будут видеть, не вспомнят. — Убери всех, кто тогда был. Всех слуг, всех охранников. — Вы можете заставить их забыть. — Это запрещено законом по отношению к своим соплеменникам. — А кто узнает если они забудут? Резко повернулся к Раису и тот смиренно опустил взгляд. — Я лишь даю совет, мой Повелитель, а вы поступайте как сочтете нужным. — Я не сотру память моей матери и сестрам. — Вы альфа…вы можете стереть память всем, кому пожелаете. Вы сильнее любого из стаи. — Ради кого? Ради изменницы? Ради шлюхи, которая трахалась с моим дипломатом? — Ради любви… — ЕЕ нет. Она исчезла в ту секунду, когда эта сука мне изменила. Пусть живет…пока я не буду готов ее уничтожить, а память моей семьи пусть не дает мне забыть ее предательства! Из кельи вышла ведьма с окровавленными руками, она вытерла их о передник и посмотрела на Вахида. — Роженица будет жить. Я вытащила ребенка и зашила ее. Ей нужна еще ваша кровь, мой император! Оттолкнул Раиса и прошел внутрь в келью, Советник следом за ним. Женщина лежит на постели. Ее лицо почти синее, глаза закрыты, потные волосы разметались по подушке. Вахид бросился к ней, тронул ее щеку, одернул руку, застонал. Потом надкусил запястье и приложил к губам женщины, чуть придерживая ее голову. Раис тем временем подошел к свертку, издающему характерные звуки в углу кельи в корзине. Откинул края покрывала и резко выдохнул — девочка. Малышка открыла глаза и заплакала. У нее были серые светящиеся радужки, как и у ее родного отца, как и у всего клана Раимовых…сомнений в том, чья это дочь не осталось. Что ж это приговор и его приведут в исполнение на рассвете. Этот ребенок будет умерщвлен.

Глава 5.2

Я открыла глаза, чувствуя, как болит все тело. Словно оно стало чужим и ноги, руки отказывались слушаться. Я как будто соткана из другой кожи. Снаружи гроза. Я слышу адские раскаты грома, молния сверкает в завешанном окне. Мои руки медленно поднимаются вверх, и я обхватываю ими спавший живот. Паника. Глаза резко распахиваются, и я с воплем подскакиваю на постели. — Ребенок! — хрипло в темноту, но там никого нет. Я совершенно одна. Вокруг холод, тьма и неизвестность вперемешку с болью и слабостью. И предчувствие, надвигающееся ощущение адской беды, как будто наваливается сверху и давит ледяными плитами необратимости. Где-то вдалеке слышится детский писк и у меня сжимается сердце. Я понимаю, что он там…мой малыш. Где-то за темнотой этих стен. Его спрятали от меня. — К ней нельзя! — голос в глубине комнаты и я всматриваюсь, чтобы увидеть ту, что виделась мне в мареве боли и красного тумана. — К ней? — Да! Твоя дочь лежит одна и ждет своего часа. — Разве это не мальчик? — спрашиваю шепотом и мне страшно слышать свой голос, я невольно прислушиваюсь к тому, что происходит снаружи. Здесь был Вахид. Даже в воздухе остался его запах и все мое существо готово потянуться к нему. Ведь он пришел… — Нет, ты родила девочку. Можешь молиться за нее, потому что жить ей осталось недолго. Дышать становится все труднее, как и спрашивать. Потому что я понимаю. Что каждый ответ будет ударом, который собьет меня с ног и поставит на колени. — Она больна? — Нет. Она совершенно здорова. Но ее приговорили к смерти и на рассвете она умрет. Меня бьет мелкой дрожью, а сердце замирает и пропускает удары. В голове звучит монотонно реквием. Как будто слышу замогильную музыку и мне становится все страшнее. — Я хочу увидеть ее. — Не положено. Женщина, которая говорит со мной остается в тени, но я и не стремлюсь рассмотреть свою жуткую собеседницу. Плач младенца доносится все отчетливей и у меня начинает болеть внутри, меня пробивает ледяная дрожь. — Она плачет…Дайте мне ее увидеть. Один раз. Пожалуйста. — Младенец волков пребывает один до рассвета. Потом его уносят члены стаи. В твоем случае его унесет палач. Сражаясь со слабостью и онемением во всем теле, я все же встала, опустила ноги с постели. Резкая боль внизу живота заставила зажмуриться и на мгновение ослепнуть. — Пришлось резать. Ребенок шел ягодицами. Ты выжила чудом…Я знаю, как я выжила. Он меня спас. Я помнила его руки на своем лице, помнила терпкий и острый вкус на губах, свои адские крики и мольбы о помощи. — Мне говорили, что я жду мальчика… — Они ошиблись. Так бывает. Но это не имело бы никакого значения. Ребенок все равно умрет. Ответила жестоко, заставив задохнуться от ужаса и боли. — Я хочу увидеть ее, прошу. Мы ведь одни здесь. Никто не узнает. Дай мне увидеть малышку. Один раз. Женщина вдруг вынырнула из темноты и я отпрянула назад, увидев ее бледное морщинистое лицо, похожее на пергаментную бумагу кожу с просвечивающимися венами на щеках и на лбу. Очень старая, буквально трясущаяся и в то же время со сверкающими цепкими глазами, которые прошелестели по моему лицу, словно ощупывая его и заставили поежиться от холода, как будто она коснулась меня пальцами. — Что ты дашь мне за это? Если я принесу тебе дочь? — прошипела она и я невольно судорожно глотнула воздух. — А чего ты хочешь? — Пока ничего…ведь это не все, что ты попросишь. Но будь готова отдать мне то, что я захочу. Я принесу тебе дочь. Ненадолго. Полюбуйся кого ты родила на свет и попрощайся с ней. Не у всех есть такая возможность…И никогда не забывай доброты Заханаварры. Она принесла мне сверток и отдала в руки. Совсем крошечный. Такой маленький, что кажется там спрятана игрушка. Я откинула тряпку с лица младенца и увидела сморщенную мордашку, сжатые кулачки и блестящие серые глазки. От жалости защемило сердце, кажется с него содрали кожу. Неужели это моя девочка? Ребенок заплакал, и я прижала его к себе. Укачивая, убаюкивая и чувствуя как слезы текут по щекам. Как же я позволю чтоб ее убили? Как позволю умертвить мою девочку? Как отдам ее на растерзание. Она ведь ни в чем не виновата. — Ты…ты можешь ее спасти? — тихо спросила я. — Нет! Это исключено! — Ты сказала, что я попрошу большего. Ты знала, да? Ты знала, что можешь спасти ее, а я отдам все что ты захочешь? Просто спаси малышку, она такая маленькая… — Она пришла на этот свет не в свое время. ЕЕ часы сочтены. Так распорядились звезды. Заханаварра посмотрела на младенца, а потом перевела взгляд на меня. — А на что ты готова, чтобы спасти свою дочь, м? — На все! — вскрикнула я и с нежностью прижалась губами к головке малышки. Это же дочь Вахида. Это его кровь и плоть. Неужели он казнит своего ребёнка? Как я могу позволить этому случиться? — Не торопись давать обещания, ведь ты не знаешь о чем я тебя попрошу. — Какое это имеет значение если ребенок останется жив. — Возможно…но ты никогда ее не увидишь и не узнаешь об этом. — Я буду надеяться на звезды! — Звезды лгут. Ведь еще сегодня они пророчили ей смерть! — Тогда…тогда я буду верить тебе. — Зря. Ведь я не скажу тебе ни слова о младенце. Если она выживет ты никогда ее не увидишь. — Пусть так! Пусть никогда! Малышка успокоилась у меня на руках и уснула, а я так сильно прижимала ее к себе, что казалось у меня сломаются руки. Отчаянней всего я хотела, чтоб она выжила. — У тебя есть нечто совершенно бесценное, Лана…нечто настолько дорогое, что многие готовы были бы отдать за это миллионы. Но ты будешь отдавать мне это бесплатно каждый раз, когда я попрошу. — ведьма плотоядно улыбнулась и облизала губы, — уверена, что это будет необычайным лакомством…Она схватила меня за руку, провела когтем по вене и наклонившись слизала каплю кончиком раздвоенного языка. От омерзения по всему моему телу прошла дрожь. — Ммммм….невероятный вкус. Как я понимаю зависимость волка…ты сводишь его с ума. По первому зову ты будешь отдавать ее мне. Свою кровь. Каждый раз, когда мне будет нужно. — Хорошо. Я согласна! — Бросишь все и придешь ко мне чтобы отдать…иначе я не смогу гарантировать, что твой ребенок выживет там, где я его спрячу. — Брошу все и приду…клянусь! — Сегодня утром…на месте твоей дочери будет чужой мертвый ребенок…И помни. По первому зову! Я кивнула, целуя малышку в макушку, целуя ее крошечные ручки, личико и передавая в руки ведьмы. — Поклянись, что она останется жива. — Слово Заханаварры. Останется.

Глава 6.1

Сколько я выдержал без нее? Чуть больше месяца….Месяца данных себе обещаний, месяца поездок заграницу, открытия новых веток бизнеса клана. И везде, где бы я ни находился я думал о ней. О проклятой суке, которая поработила меня, превратила в какого-то конченого, больного на голову психопата. Я напоминал себе сумасшедшего и моя вторая сущность одичавшего, озверевшего от предательства волка жаждала крови. Ее крови. ЕЕ боли. ЕЕ страданий. Потому что сам я больше не был похож на себя прежнего. Я скорее напоминал какую-то жалкую тень. Меня распирало от жестокости. Я принимал самые кровожадные решения за всю историю правления…Потому что вспоминал ее лицо, когда казнили ребенка. То, как она смотрела на мертвое тельце с застывшими слезами в глазах и просто молчала. А потом взглянула на меня с дикой болью и упреком…и я осатанел от ярости из-за ее притворства и наглости, из-за того, что на секунду смог усомниться… и в своей правоте. Потому что, блядь, я хотел, хотел хотя бы немного сомнений зацепиться за них, удержаться, впиться в них крючьями надежды и попытаться вынырнуть из бездны безумия. Но всего лишь секунды… и меня снова поглощает тьма. Перед глазами в языках пламени прыгают кадры, в которых она извивается под другим мужиком, стонет, кричит от наслаждения. Приказал закрыть суку. В самой страшной тюрьме. В каменном мешке, без окон и с единственной дверью с железным замком. Без общения, без каких-либо благ цивилизации. На ошейнике, как собаку в будке. Мою собаку. Которую я не мог убить…Пока не мог.

Меня дома ждет фаворитка, родившая мне наследника. Самого первого сына. Крепкого, здорового, так похожего на меня самого. Но ничто не радует и не дает мне сил, ничто не заставляет сердце снова биться. Оно мертвое. Я восседаю на троне, я стою у колыбели малыша или смотрю в глаза деловому партнеру и понимаю, что я мертвый. Во мне больше нет жизни. Я не живу. Я существую.

— О чем ты думаешь, Вахид?

Шепот Гульнары позади меня, пока я смотрю на крошечное лицо сына и… и мне почему-то кажется, что есть в его чертах нечто неуловимо похожее на НЕЕ. Или это я окончательно обезумел и вижу ее везде, она мерещится мне как призрак или проклятие.

— О ней?

Я вздрогнул и стиснул ладонью край колыбели.

— Ты лучше вспомни как она трахалась с твоим дипломатом, вспомни как валялась с ним в постели. Вспомни каждый кадр, где видно как он лапает ее и как она нежится в его объятиях. Вспомни, что ее губы, которые ты целовал, сосали его член и…

— ЗАТКНИСЬ!

Разворот и удар по щеке так что она отлетела к стене. Рука сжимается в кулак, и я весь трясусь от дикого и адского понимания, что это гребаная правда.

— Ты бьешь меня…мать своего сына… а она…она родившая ублюдка от любовника все еще живая. Наверное, сидит там и вспоминает как он ее трахал. Бей ее, а не меня, Вахид…или ты все еще жалеешь ее? Где твоя гордость?

Выскочил, задыхаясь из комнаты, чувствуя, как всего раздирает от бешеной и невыносимой боли, от дикой ревности, от адского чувства, что мне вырвали сердце и душу и нагадили в них, что внутри меня кишат черви.

Уехал…снова. На недели. Подальше от нее. Так чтоб не было даже искушения увидеть. А с каждым днем все сильнее тоска, с каждым днем все губительней каждая мысль о ней. Словно жалкий наркоман, который считает дни и пытается выжить в ломке, но у него ни хрена не получается.

Пока она живая…разве смогу я сам жить дальше? Смогу дышать и не задыхаться от понимания, что меня предали? Дайте мне гребаного обезболивающего, я больше не могу!

Вернулся из поездки и…пошел к ней. Сам себя уговаривал, что просто посмотрю. Увижу какая она жалкая, какая презренная, вспомню, что она сделала и уйду без сожалений.

А самого трясет перед встречей, лихорадит так что руки дрожат. Вот она доза. За железной дверью. Распахнул и застыл на пороге. Потому что увидел и сердце разорвало на хер на ошметки. Затопило диким ликованием и болью.

Сидит на постели, в длинном платье с распущенными по плечам волосами и смотрит на меня своими огромными голубыми глазами, светлыми и ясными как самое чистое весеннее небо. Такая адски красивая, несломленная, невинная…Сама чистота и упрек мне. До боли, до надламывающей сознание ненависти. Шагнул к ней, забывая о словах данных себе. Да и кто их сдержит, вашу мать, когда передо мной россыпь чистейшего голубоглазого героина. И мои вены уже кипят и ждут впрыска яда. Я бегу за ним. В два шага преодолевая расстояние между нами, наклоняясь и касаясь пальцами ее скулы.

Дрянь.

«Она мерзкая дрянь. Она сука и грязная шлюха. Убей ее» взрывает мозг звериное рычание. Но я трогаю нежную кожу и чуть ли не плачу от облегчения, от наслаждения этим прикосновением и теперь уже ненавижу себя за слабость.

Почему время и тяжелые роды не изменили ее. Почему она не стала уродливой, почему худоба и бледность не отняли красоты у ее лица, а сделали его мрачно по готически прекрасным? Худая, осунувшаяся и платье висит на ней не скрывая худобы, эти круги под глазами, мраморная бледность, пересохшие бледные губы. И все равно до дикости красива, до сумасшествия. Разве так бывает? Это издевательство, это какая-то дикая насмешка.

Колдовство…может быть я приворожен к ней каким-то проклятием. Но во мне больше нет ее крови. Я утратил физическую связь, тогда что это? Что это за болезнь.

Веду ладонью по щеке… и содрогаясь вижу, как она закрывает глаза и трется этой щекой об меня. Пронизывает током, и я весь покрываюсь мурашками.

— Когда я шел сюда одна часть меня хотела увидеть тебя мертвой и успокоиться…но вместо этого я увидел измену, смотрящую на меня твоими глазами, которые хочется выцарапать только за то, что они смотрели на кого-то другого.

Ощутил, как содрогнулось все ее тело. В глазах появилось затравленное выражение и я не мог остановится, я гладил ее щеку, я проводил по ней костяшками пальцев и понимал, что ломаюсь, что во мне что-то хрустит….лопается, раскалывается на части.

— Я бы отдал все гребаные богатства мира, чтобы знать, что когда ты сдохнешь мне станет легче и я избавлюсь от тебя, сука, избавлюсь от наваждения, от ломки, изуродую все к чему ОН прикасался, чтобы никогда больше! — провел по подбородку, по губам большим пальцем и чувствуя как рыдание рвет грудную клетку. Наркотик бежит по венам. Наркотик и нечто первобытно страшное рвет оковы, сбрасывает сдерживающие цепи, выдирает с мясом ограждения. Это зверь стремиться на волю. Он жаждет крови. И у меня больше не осталось причин не дать ему его дозу.

Я слишком голоден и полон смерти. Я хочу выпустить смерть…хочу дать ей волю. Может быть тогда мне не будет настолько больно.

Глава 6.2

Как жутко горят его глаза, сужаются зрачки и снова расширяются. Мне уже знаком этот огонь на дне зрачков. Он появляется перед тем, как прорывается его зверь. И эти глаза алчно сверкают самой страшной и сумасшедшей похотью, которая граничит с безумием. Я не помню, чтобы он когда-нибудь смотрел на меня вот так…словно в его глазах живет сама смерть. Нечто похожее на звериный голод, которого я еще никогда не встречала…С таким взглядом вдираются в добычу клыками и рвут мясо на ошметки истекая кровью жертвы, чавкая и дергая головой, чтобы куски отрывались быстрее. И я вдруг с ужасом поняла — он пришел меня убивать. Это не просто жажда боли, это жажда смерти. Вот что он сделает со мной — раздерет как голодное животное, беспощадно и очень жестоко. Ко мне пришел не Вахид. Ко мне пришел голодный, обозленный волк. Пришел мстить и увечить. Судорожно глотнула воздух и отступила назад. Страх сковал все мое тело, страх и неверие, что он и правда вынес мне приговор.

Схватил за горло ладонью и впился губами в мои губы, впился в них клыками, которые с треском прорвали его десна. Меня окатило волной первобытного ужаса. Я не готова к мучениям, я не готова к такому Вахиду. Мне не просто страшно, моя душа рвется на осколки, потому что я ни в чем не виновата…Потому что самый жуткий приговор это видеть ненависть в его глазах. Ненависть и голод. Звериный, адский, бешеный. От него кровь стынет в жилах и я слышу как он стонет, когда целует меня, как надсадно стонет, трепая мои губы, вбиваясь в мой рот длинным языком. Его всего трясет, он взмок от пота и я с диким отчаянным паническим ужасом слышу как ломаются его кости…со мной больше не человек. Лицо вытягивается в морду, в обросшую шерстью жуткую оскаленную пасть, которая заглатывает мое лицо и калечит щеки клыками. Полулапы полуруки рывком разворачивают меня спиной и давят к полу, ставя на четвереньки, мое платье разлетается лохмотьями. Я чувствую как он вспарывает мне кожу до мяса и от боли темнеет перед глазами, наверное я кричу. Мне до безумия страшно…так еще никогда не было. И я умру под ним. Его зверь убьет меня.

Он вдирался в мое тело болезненно сильно и безжалостно. И его орган казался мне не просто большим, а огромным и он рвал мою плоть, растягивал до дикой боли, как раскаленным поршнем обжигал внутренности. От дикой боли все тело содрогнулось, и я закричала, чувствуя, как по щекам текут слезы. В ответ услышала довольное утробное рычание.

Он двигался по звериному быстро, жадно, с рыком и хриплым волчьи дыханием. В комнате воняло зверем, потом и сексом. А еще воняло смертью и скорей всего я сегодня не выживу. Это прелюдия…перед тем, как сожрать. Так вот что происходит с жертвами в столовой…они насилуют их и сжирают. Схватил лапой за волосы, заставляя прогнуться и поднять голову, так что мне видно его жуткое отражение в спинке кровати.

Он больше не разговаривает, только ревет, стонет, хрипит. Лапа давит мне на горло, а другая дерет кожу на груди, оставляя кровавые борозды.

Человек почти исчез. Теперь я его слышу где-то вдалеке. Слышу отголосками, но он больше мной не управляет. Оскаленный, голодный зверь, покрывает свою неверную самку, наказывает ее. Дергается внутри узловатым членом быстро и резко, глубоко до самой матки, кайфуя от ее вздрагиваний и стонов боли. Ее грудь колышется в такт моим толчкам и я не могу отвести от них взгляд как и от своих лап на нежной коже. Это возбуждает еще сильнее ее красота и мое уродство. Ему ты отдавалась так же сука? Стонала с ним? Извивалась? Он брал тебя зверем? Тебе нравилось? Кажется нет…вот он твой первый раз, шлюха. Ты будешь выть от боли, ты будешь от нее терять сознание, как я валялся на полу и грыз камни потому что меня корежило от боли. Никакого акта любви, никакого секса, только адский акт покрытия, присвоения, жестокой случки. И трахать я тебя буду как самую последнюю отмороженную шлюху. Ты для меня больше не человек. Ты моя сука, шавка, моя шалава. Я возьму тебя во все твои дырки…Выдернул горящий в агонии член из ее влагалища, рывком раздвинул ягодицы и силой водрался в другое отверстие, в ее невероятно узкий анус, по самые яйца и заорал от дикого наслаждения от этой узости и от ее вопля раненого животного. Она зарыдала и обмякла, а я врывался и врывался в ее узкую дырочку, сатанея от кайфа, воя от него, впиваясь когтями в ее ягодицы, оставляя на них кровавые борозды. Давай, удовлетворяй меня…пока не сдохнешь. Тварь!

Вышел из нее и развернул к себе, чтоб смотрела на меня именно такого, чтобы видела свою смерть, как и я видел в ее глазах полузверя получеловека. Теперь я брал ее в оба отверстия по очереди, распластав ее ноги и всматриваясь в лицо залитое слезами, такое бледное, искаженное страданием. Но все такое же красивое, все такое же невероятно прекрасное так что слепит до потери сознания, так что становится трудно дышать. Кто бы ни сошел с ума от этого лица. Каждый кто смотрит на нее дрожит от восторга, и я знал это… я это чувствовал в каждом смотрящем на нее мужике. Они все ее хотели.

Взмахнул когтями и вспорол нежную кожу на лице уродуя его, и еще раз, превращая половину лица в месиво. Никогда больше никто на тебя не посмотрит. Ты теперь только моя уродливая сука! Рывками в ее тело, сильнее, яростнее, грубее. Заливая нас обоих ее кровью, слизывая ее и рыча от удовольствия пока не кончил изрыгаясь внутри ее тела фонтанами спермы, продолжая сжимать волосатыми лапами хрупкое изувеченное тело, которое почти не двигается подо мной.

Взревел и упал рядом, обвивая обеими лапами тыкаясь мордой в ее шею, в плечи, окончательно выпуская волка, который жалобно взвыл и заметался возле бесчувственного тела. Он бессилен что-либо сделать до первых лучей солнца. Он воет, скулит, он мечется возле израненной жертвы. Волк не умеет ненавидеть…он плачет, он в отчаянии, потому что чувствует, как вокруг летает смерть…и возможно ОНА не доживет до утра. Мы убили ее…мы растерзали ее и она истечет кровью.

Волк скулит и нюхает изувеченное лицо девушки, вскакивает и мчится в сторону леса…откуда доносится его дикий, леденящий вены вой, заставляющий всех задрожать от ужаса.

Глава 7.1

— Если доживет до утра это будет чудо. Так и передай своему господину, а платить мне не надо. Пока. Я приду потом, когда понадобится. Вам пора уходить.

Заханаварра указала банахирам на дверь. Когда увидела их ночью покрылась холодным потом, потому что решила, что они пришли за ней…пока не поняла, что они несут кого-то завернутого в плащ. Банахиры — полукровки, которые не обращаются, но имеют силу и кровь волков. Банахиры обучаются с самого детства и являются особой подкастой горных волков. Их называют те, кто не воют на луну, но это не делает их менее смертоносными. Они имеют ту же силу, что и у зверя круглосуточно, их когти ядовиты двадцать четыре на семь, их клыки рвут плоть и отравляют жертву ядом, их раны регенерируются с адской скоростью и они могут смешаться с толпой даже ночью. Банахиры — разведчики, охрана и каратели волчьего племени.

Значит они принесли к ней смертную девчонку. Усмехнулась уголком рта…это случилось намного позже, чем она ожидала. Значит не убил…почти. Хотя, кто знает, может не выживет. Раны, нанесенные полузверем ядовитые. Они сжирают плоть, они проникают ядом до самых костей.

Банахиры уложили израненную, окровавленную девушку на стол, с которого ведьма смела все склянки и банки.

— Господин сказал если вылечишь получишь много денег. Столько денег, что станешь богатой. Или все, что захочешь.

— Все что захочешь…

Ворчит ведьма, раскрывая плащ и осматривая рваные раны на теле и на лице несчастной, а сколько их может быть внутри. Придется доставать самое сокровенное зелье, которое она использует очень редко, потому что хранит именно для таких случаев. А еще ей будут нужны ее силы, ее магия и заклинания, кто потом возместит ей потерю энергии. Но…личная просьба Вахида дорогого стоит. Император будет щедр на вознаграждение. Заханаваррра предвидела это еще когда только задумывала свои первые шаги…когда Гульнара впервые пришла к ней за помощью.

— А ведь он хотел убить тебя…ты чудом осталась жива.

Продолжала бормотать ведьма, промывая раны раствором голубого цвета, смывая кровь в тазик. Провела тряпкой, смоченной в жидкость по некогда прекрасному лицу, и ужаснулась.

— Даже если и выживешь эти шрамы …даже не знаю кто будет в силах убрать их. Следы от ядовитых когтей и укусов никогда не заживают. Остаются ужасные шрамы. Может быть тебе лучше было бы умереть…Ты станешь ненавидеть зеркала и свое отражение в них. Тебя будут бояться даже дворовые собаки, потому что ты будешь вечно носить в себе его запах и его клейма.

Когда все раны были смазаны и наложены повязки с исцеляющим бальзамом, ведьма поднесла к губам несчастной зелье, которое залечит и регенерирует внутренние повреждения.

— Будь ты вампиром ты бы умерла жуткой смертью в адских мучениях. Тебе повезло, что ты человек и все мои лекарства действуют на тебя намного сильнее чем на бессмертных. К утру станет легче. Распространение яда остановлено, сердце продолжает биться, дыхание нормализировалось. Ну что Заха, кажется у тебя появился венценосный должник…который решил избавиться от наваждения, изуродовав предмет своей страсти, но он не знает одного — для него она всегда будет смертельно прекрасна. Потому что он вкушал ее крови и потому что она его истинная. В его глазах никогда не будет никого красивее ее.

Повернулась к филину, сидящему на краешке посоха, увитого сухим плющом, и птица ухнула в знак согласия, открыв желтые глаза и моргнув несколько раз.

— Аристотель со мной согласен.

— Зато все остальные будут видеть твое уродство. Как и фотографии, как и отражение на любой поверхности. Все, кто тебя увидят, вздрогнут. Насилие над телом не так жутко, как насилие над душой. Раны заживут и превратятся в шрамы. А вот что будет с тобой, когда ты откроешь глаза и вспомнишь что он с тобой сделал…

Поправила волосы девушки. Половина лица закрыта повязкой, раны уходят следами прямо под волосы и затягиваются на глазах, превращаясь в шрамы ярко красного цвета.

— Я знаю только одно могущественное существо, которое сможет вернуть тебе былую красоту…Но станет ли кто-то просить за тебя и станут ли они рисковать. Нужна ли ты теперь вообще кому-то кроме своего палача? И что будет с тобой дальше…Но думаю он еще поблагодарит высшие силы за то, что не убил тебя или проклянет!

Ближе к рассвету, когда ведьма задремала в кресле рядом с раненой женщиной, вернулись банахиры. Филин почуял их встрепенулся и ведьма открыла белесые глаза, поднялась с кресла. Она устала все ее силы были истрачены в ритуале изгнания смерти и возвращения к жизни той, кто стояла уже одной ногой в могиле. В горле пересохло от произнесенных заклинаний. Звездная пыль есть…но ее слишком мало. Придется набираться сил так.

— Носит их…

Подошла к двери и открыла прежде, чем в нее постучались.

— Жива.

— Точно жива?

— Не верите? Идите посмотрите!

Пропустила двоих банахиров, одетых во все черное внутрь помещения. Оба подошли к столу, на котором лежала укрытая спящая женщина. Ведьма сдернула с ее лица тряпку, пропитанную травами и оба банахира вздрогнули, увидев шрамы. Во сне с ее губ срываются стоны боли и всхлипывания, а по щекам катятся слезы

— Дышит и сердце бьется. К вечеру откроет глаза. Мне нужна будет кровь …оборотня. Без нее регенерация будет медленной и мучительной. Желательно кровь того, чей яд в ее венах.

— Совсем ополоумела, старая.

— Меня просили сохранить ей жизнь. Это то, что я пытаюсь сделать. Принесите мне кровь. Свежую. И побыстрее.

Банахиры переглянулись, но возражать и спорить не стали так же молча ушли, как и появились.

— Теперь каждый кто увидит, твое лицо захочет перекреститься. Все, кроме того, кто это сделал с тобой. Какое очаровательное проведение и как оно играет с нами.

Банахиры явились очень быстро и принесли сосуд с красной жидкостью. Что ж значит он дал свою кровь. И это означает только одно — палач до безумия боится потерять свою жертву, несмотря на то что хотел убить ее.

«Когда ты узнаешь правду, Вахид, а ты ее узнаешь, как велики будут твои угрызения совести. Что ты сделаешь с собой? Что ты вообще сможешь сделать? Как будешь просить прощения у той, кого так жестоко наказал и обрек на страшные муки, ту, у кого отнял ребенка, отнял красоту, отнял молодость и искалечил тело и душу. А ведь в ней не только твое спасение…она дар для твоего племени, Вахид».

Глава 7.2

«Жива»

Отозвалось ли во мне это слово радостью? Не знаю. Я понимал и осознавал, что ее смерть самое лучшее, что я могу дать себе, самое правильное, законное, естественное. Но я так же осознавал, что именно ее смерть вывернет мне мозги. Я сломаюсь, меня раскрошит от невыносимого отчаянного горя, раздавит на хрен, размажет. Знать, что она жива, что где-то совсем рядом дышит этим воздухом оказалось важнее жажды мести и жажды смерти.

Не подходить…держаться подальше. Пусть живет в адской норе Заханаварры. Подальше от меня и от моего отчаянного желания видеть ее, брать ее и убивать ее. Мои сны наполнены ядом измены и вонью смерти, вонью гниющих надежд и разлагающихся воспоминаний. Я не могу спать. Я не сплю уже несколько недель потому что сны — это пытка, потому что мой собственный разум играет со мной злую шутку. Везде эта проклятая, везде ее глаза дикого голубого цвета, везде ее медовые волосы, ее нежное тело… и я вижу это же тело исполосованное когтями моего чудовища.

Человек кричал зверю, а зверь в ответ рычал человеку. Казалось они сцепились в кровавой схватке…

Вокруг меня вакуум. Я практически один и в то же время окружен нескончаемым потоком людей, слуг, охраны и женщин. Мои сестры, мать…Гульнара.

Все катится к чертям, все разрушается как карточный домик. Айше на грани смерти и ничто не может вернуть ее из комы, в которую она погрузилась несколько дней назад, а мой долгожданный сын…отказывается есть. Он теряет вес, его кормят насильно…но его рвет съеденным молоком. У него аллергия на молоко матери, он не принимает молоко кормилиц.

— Если так дальше продолжится…

— Что? Говори, не щади меня, Сабах. Говори, что с моим сыном?

— Он умирает, Ваша Светлость, он отказывается от еды. Его организм по какой-то причине не принимает молоко. Я пока что не знаю, что именно не подходит. Я мог бы вывести для него идеальную формулу, но я не знаю чего ему не хватает. На это могут уйти месяцы…а есть нужно сейчас. Мальчик истощен.

— Сколько времени у него есть?

— Пока что кормим насильно через зонд…потом перейдем на внутривенное вскармливание. Будем надеяться на лучшее, хотя бы продержаться до того возраста, когда можно будет ввести прикорм.

— Айше…

— Здесь счет идет на часы.

— И… и никакой надежды?

— Не знаю…мы даем ей кровь, которая регенерирует ткани, кровь аксагола…процесс вроде бы начинается, но потом снова идут разрушения. И я не пойму, с чем это связано. Утром после лекарства анализы улучшаются, но уже к вечеру она на грани смерти.

— Иди работай, Сабах…

— Ваше Величество!

— Да…

— Я… думаю. У меня есть предположения, можно попробовать. Но я не уверен. Я даже не знаю, как это сказать и…

— Говори, как есть. Со мной не надо юлить. Говори прямо.

Он явно боится произнести то, что хочет. Склонил голову и мне видно только атласную. Светло-зеленую чалму, а так же его бороду с проблесками седины.

— Кровь аксагола — это редкое и особенное лекарство, но в то же время очень хрупкое, очень чувствительное. У нас запасы…мы вывели синтетический аналог, да, нам больше не нужен сам донор….Но я думаю, думаю свежая кровь, настоящая, человеческая могла бы намного лучше усваиваться организмом вашей сестры.

Вскинул голову, стиснул руки в кулаки. Одна мысль о том, что проклятую суку приведут в мой особняк, заставила сердце закровоточить. Я сделал все, чтобы выдрать ее из своей жизни, чтобы в ней не было необходимости.

— Разве не ты мне сказал, что выведенная тобой формула полностью идентична и может совершенно заменить оригинал? Что изменилось теперь?

— Я по-прежнему утверждаю, что аналог уникален, но я подумал, что…

— Меньше думай, Сабах. Если твое открытие ерунда и нам не обойтись без донора, то на хрена я тебя здесь держу? Тебя и целую команду ученых, которые занимаются разработками и получают за это несметные деньги. Где сейчас твоя семья, Сабах? Разве не уехала в Арабские Эмираты, разве не живет там на широкую ногу во дворцах с золотыми унитазами? Может быть мне найти тебе замену и отобрать все что ты получил за свое открытие? Как думаешь трущобы той нищей страны, в которой ты раньше жил и кормил ослов, лучше того, что ты имеешь сейчас?

— Простите, мой Господин! Мой Хозяин!

— Лечи мою сестру и спаси моего сына! Иначе тебя ждет страшная смерть! Ты перестанешь дышать, как только умрет кто-то из них! Ты, твоя семья и даже твои лошади и псы.

Чалма трясется вместе с бородой. Я чувствую запах его страха. Мой зверь буквально впитывает его и наслаждается ужасом витающим в воздухе.

— Слушаюсь, мой господин!

Не разгибаясь, он отступает спиной назад, выходит за дверь не смея повернуться ко мне затылком, кланяется несколько раз и выходит. А я… я хочу увидеть своими глазами, что то, что он говорит мне это правда и все настолько плохо.

У кровати Айше никого нет кроме ее верных служанок и помощниц. Я молча киваю им на дверь и они послушно удаляются из спальни с плотно закрытыми шторами. В воздухе разливается запах благовоний, повсюду стоят зажжённые ароматизированные свечи. Так любит Айше.

Я подхожу к постели сестры…Мне впервые страшно. Здесь как будто пульсирует сама смерть и последнее время я слишком часто чувствую ее дыхание к себе в затылок. Но сейчас она дышит мне прямо в лицо. Шаг за шагом, под одеялами почти не видно ее хрупкого детского тельца. Мое сердце сжимается от боли и от тоски. Моя связь с Айше особенная. С самого ее рождения когда я часами носил на руках горбатую малышку, когда массировал ее плечи и ножки, давал лекарства чтобы облегчить боль.

Роксана после рождения ребенка с генетической поломкой была слишком расстроена, она отстранилась, ушла в себя. Девочкой занимались только няньки, слуги и… я. Потому что когда она родилась ее оставили до утра лежать голой на холоде совершенно одну и все прекрасно знали, что она не выживет.

— Где младенец, мама?

— Там, где ему и положено быть! — отвечает Роксана и намазывает лицо мазями. Она все еще в постели после родов, но уже приводит себя в порядок, слуги расчесывают ее роскошные черные волосы.

— Ты дала ей имя?

— Нет…зачем? Она все равно умрет… — ответила равнодушно и провела пальцем по бровям, — Надо изменить форму, мне кажется левая бровь слишком изогнута, Иветта.

— Девочка нелоношена и она мало весит. Ее нельзя оставлять одну.

— Таковы наши правила.

— Она не выживет!

— Значит так и должно быть! — хладнокровно отвечает Роксана и смотрит на меня своими прекрасными зеленым глазами.

— Это твоя дочь!

— Это генетическая ошибка природы. У волков для того и существует такой отбор. Слабых волчат сама мать может загрызть. Я … я более милосердна. Я дал ей шанс выжить.

— Но ты прекрасно знаешь, что она не выживет! — крикнул я и сжал руки в кулаки.

— И это к лучшему. Ее жизнь будет сплошным мучением. Иветт, накрути мне волосы щипцами и надень на меня вон ту кружевную накидку.

Я развернулся и пошел к двери.

— Если ты это сделаешь, сын, то всю ответственность за нее и за ее жизнь ты возьмешь на себя! И в ее мучениях будешь виноват только ты! Не смей мешать природе!

Я ей ничего не ответил, я шел в комнату, где морозным утром были открыты все окна и на голом каменном столе лежала малышка с черными волосами…ее спинка была изогнута и скрючена, она лежала на боку и даже не кричала, только судорожно дышала.

— Ты…ты умираешь, девочка? — тихо прошептал я и тронул пальцами черную головку, провел ими по лобику. — Как же можно умирать без имени…ты красивая, ты очень нежная и красивая. Я назову тебя Айше, сестричка…Маленькая принцесса Айше.

Когда я назвал ее имя девочка пронзительно громко закричала.

Я сорвал с себя плащ, схватил ее и укутал в шерстяную ткань, прижал хрупкое тельце к себе.

— Ты выживешь, Айше. Я возьму на себя ответственность за тебя и не дам умереть…

Кажется, я так и не смог сдержать своего слова.

Глава 8.1

Глава 8.1

— Я умираю, Вахид…

— Нет, мы найдем лекарство, ты не умрешь!

Я схватил ее маленькую ручку и прижался к ней губами, поцеловал каждый пальчик с чуть синеватым ноготком. Стараясь ничем не выдать вырывающиеся из груди рыдания. Моя сестра для меня почти мой собственный ребенок, я растил ее и заботился о ней.

— Умру… я чувствую. Мне все хуже и хуже. Сегодня я забыла как разговаривать, после адской ночи мой язык отказался мне подчиняться. А каждое движение причинило боль. Мои кости не срастаются, они остаются вывернутыми и сломанными, а в следующую ночь их корежит еще больше. Я не переживу еще одно обращение, брат. Лучше убей меня…Найди для меня яд…я выпью жидкий хрусталь и все это прекратится.

— Нет! Нет! Мы что-то придумаем.

— Я не переживу сегодняшнюю ночь!

— Переживешь! Ты сильная!

— Да? Насколько?

Она сдернула одеяло и я увидел ввернутые неестественно ноги, выгнутые в нескольких местах, торчащее ребро и скорёженную руку. Внутри все оборвалось, все сжалось от понимания какую адскую боль она терпит.

— Сегодня… это должно закончиться сегодня. Иначе я сама разорву себе грудную клетку и выдерну сердце. Я больше не могу!

В отчаянии закричала Айше и я резко обнял ее и привлек к себе, а она застонала от боли и я осторожно положил ее обратно.

— Хорошо…сегодня тебе станет легче.

— Если не станет обещай, что сам лично пустишь хрустальную пулю мне в голову. Обещай!

Стиснул челюсти, сдавил маленькую ручку. Выдохнул.

— Обещаю!

Она прикрыла глаза и из-под пушистых ресниц вытекли слезы, побежали по матовым щекам, травя мне душу еще сильнее, выворачивая наизнанку мое сердце.

Вышел быстрыми шагами из комнаты сестры, облокотился о стену, медленно выдыхая и стараясь справиться с болью. Мы с ней повязаны, и я ощущаю ее боль как свою собственную.

— Мой господин! Ваш сын!

— Что такое?

Сжимая переносицу двумя пальцами.

— Он потерял в весе еще больше, сегодня он почти не кричал…

Оттолкнул от себя служанку, бросился по ступенькам вверх в детскую. Растолкал мамок-нянек, склонился над колыбелью, тяжело дыша. Малыш лежит на спинке, глазки закрыты, они немного запали, как и щечки, которые у младенца должны быть круглыми и пухлыми, маленькие ручки лежат на груди и пальчики едва подрагивают.

— Родничок запал, все что он ест — все срыгивает.

— Малыш…мой маленький! — прошептал, приподнимая младенца, прижимая его к груди, заглядывая в крошечное личико… и снова это ощущение, что он мне на кого-то похож, похож до боли в груди. — Что с тобой? Почему ты е можешь кушать, родной мой?

Покачивая подошел с малышом к окну, посмотрел на пламенеющий закат, на то как горящее солнце сжирает черный горизонт, как оно прячется в бездне, унося с собой мою надежду, погружая меня самого в кровавый мрак.

Малыш вдруг громко закричал.

— Где его мать?

Обернулся, отыскивая Гульнару среди всех нянек, но так и не нашел.

— Госпожа пошла отдыхать, она спит в своих покоях.

СПИТ? Спит, когда наш сын умирает? Рванул в сторону двери, удерживая на руках кричащего младенца, бросился в спальню, распахнул дверь ногой и увидел как Гульнара вскочила на постели, протирая сонные глаза.

— Что случилось?

— Твой умирающий сын кричит? Ты не хочешь взять его на руки? Прижать к сердцу?

— Конечно хочу…я весь день провела с ним. Чем я могу помочь… я пошла отдохнуть!

Она взяла из моих рук нашего сына, взяла как-то неумело, небрежно. Мне захотелось поддержать, чтоб он не запрокинул головку. Малыш закричал еще сильнее.

— Тшшш…тихо, сколько ты будешь кричать! Тш тш тш. Пора успокоится.

Качает-трясет. Ребенок орет еще сильнее. Я не выдержал, отобрал, прислонил к своей груди, покачивая и поглаживая крошечную головку, прикрытую чепчиком. Вынес ребенка обратно в детскую. Качал пока малыш не уснул, посасывая соску.

Я тяжелым сердцем вышел из комнаты, чувствуя, как глаза наполняются слезами, как от бессилия перехватывает горло. Приближается ночь, и я ничем не смог помочь ни Айше, ни своему сыну.

Я… думаю. У меня есть предположения, можно попробовать. Но я не уверен. Я даже не знаю, как это сказать и… — Говори, как есть. Со мной не надо юлить. Говори прямо. Он явно боится произнести то, что хочет. Склонил голову и мне видно только атласную. Светло-зеленую чалму, а так же его бороду с проблесками седины. — Кровь аксагола — это редкое и особенное лекарство, но в то же время очень хрупкое, очень чувствительное. У нас запасы…мы вывели синтетический аналог, да, нам больше не нужен сам донор….Но я думаю, думаю свежая кровь, настоящая, человеческая могла бы намного лучше усваиваться организмом вашей сестры. Вскинул голову, стиснул руки в кулаки. Одна мысль о том, что проклятую суку приведут в мой особняк, заставила сердце закровоточить. Я сделал все, чтобы выдрать ее из своей жизни, чтобы в ней не было необходимости. — Разве не ты мне сказал, что выведенная тобой формула полностью идентична и может совершенно заменить оригинал? Что изменилось теперь? — Я по-прежнему утверждаю, что аналог уникален, но я подумал, что…

— Приведите аксагола! — скомандовал я, стискивая челюсти и кулаки. Банахиры переглянулись. Они знали о моем приказе держать сучку изменницу как можно дальше от особняка как прокаженную.

— Привести, обездвижить и дать Айше…Нет, вначале привести ко мне!

И затрясло, и по всему телу прошла адская волна озноба, предвкушения, вены полоснуло как наркотическим лезвием. Сколько времени запрещал себе. И сорвался…хотя мог отправить ее туда с банахирами, даже не видеть. Они выполнят любой мой приказ. Надо будет — вытащат ее сердце и отдадут Айше.

Услыхал шаги по коридору и весь подобрался, весь сжался в тугую струну, в камень, готовый замироточть только от одной мысли, что сейчас увижу ее искалеченное лицо.

Вошла в сопровождении охраны, и я удержался с трудом чтобы не заорать при виде ее ослепительно красивого лица. Без единого шрама.

Взревел, бросился к ней, схватил за лицо пятерней, всматриваясь и не видя ничего кроме прекрасной белизны кожи и огромных голубых глаз.

— На…на ней есть шрамы?

Рявкнул я, обращаясь к банахирам.

— Да, мой господин. Все левая сторона лица искорежена.

— Какого хрена? — выдохнул и провел пальцами по щеке — бархатная нежная кожа. Чеееет! Сука такая! Как же хочется прямо сейчас умереть от одного только взгляда на нее, от адского желания обнять и рвануть к себе, обнять, сдавить своими руками, чтобы ощутить реальность ее присутствия. Голубые глаза наполнены…не ужасом, нет, они наполнены болью и тоской, они наполнены слезами и я ненавижу ее еще больше за этот взгляд. Какого черта я ощущаю эту тоску как свою? Какого хрена мое сердце раздирает на куски?

Постараться успокоиться, выдохнуть, унять дрожь в пальцах…Осознание что вижу ее живой, что стою напротив нее и чувствую ее ошеломительный сводящий с ума запах, набатом колотится в горле, меня словно рвет на части. Я сам как окровавленный кусок мяса, который истекает кровью…разодранный противоречиями и сумасшедшей тоской по этой женщине. По единственной женщине, которую я когда-либо любил.

Не совладел с собой, сам не понял как прижал ее к себе, сдавил дрожащими ладонями, впился в нее словно жалкий наркоман, вдохнул запах волос, запах тела и сошел с ума окончательно. Она дрожит и меня всего трясет. Что не так со мной? Почему я не могу забыть тебя, дряяянь? Почему не могу разлюбить? Сжимать до хруста в своих объятиях…как же я простужен тобой, сука, как же я тобой болен. Я имя твое шепчу во сне, оно вбилось ржавыми гвоздями мне в сердце, я взгляд твой вспоминаю каждый день и каждую ночь… я волком кружу у твоего дома, чтобы втягивать запах и сатанеть от понимания, что ты все так же остаешься во мне, со мной. Враг мой, самая лютая предательница. И я даже убить тебя не могу. Я давно проиграл тебе. Ты сильнее меня. Мои внутренности, мой зверь, моя черная звериная душа принадлежат только тебе.

Оторвал бы на хрен голову и сожрал твое сердце, только понимаю, что как только твое биться перестанет и мое остановится, изойдется кровью и просто разорвется на ошметки.

Резко выпустил из своих рук.

— Связать и вести к Айше, следом за мной!

Глава 8.2

Глава 8.2

Возненавидела ли я его? Проснулась ли во мне злость и ярость? Когда он убивал меня, когда рвал мое тело на ошметки, а душу превращал в тряпку, испачканную его ненавистью и недоверием…Я не знаю, что именно жило внутри меня, но эта тварь, голодная и ожесточенная, тварь — по имени адская одержимая любовь к этому деспоту и монстру, она не сдохла. Моя любовь к нему. Больная, ненормальная, извращенная. Она лишь мучительно корчилась в агонии боли. ЕЕ корежило, ее выгибало и сворачивало от невероятных страданий, и я молилась, чтобы она наконец-то испустила дух, рухнула в бездну ада…чтобы оставила меня в покое, чтобы отпустила мою несчастную душу, чтобы больше не сжимала ржавыми щупальцами мое изодранное сердце…но беспощадная тварь рожденная из самых недр мрака была глуха к моим молитвам.

Недели ушли на то, чтобы снова ощутить свои руки, свои ноги. Недели на то, чтобы физическая боль не заставляла корчиться и сгибаться при попытке даже вздохнуть.

— Шрамы будут заживать долго. Это ядовитые раны. Регенерация проходит медленно. Твоя кровь сопротивляется волчьей. Она ее нейтрализует и поэтому я вливаю в тебя гигантское количество, но все это действует очень медленно…

— Чью…кровь вливаешь? — спросила очень тихо, едва двигая разбитыми изорванными зверем губами. Ведьма смазывала мои раны нанесенные его когтями вонючей мазью.

— ЕГО. Ничья другая тебя не возродит. Вы с ним связаны.

Закрыла глаза, судорожно вдыхая и чувствуя, как болит грудная клетка.

— Зачем…если он хотел, чтобы я умерла.

— Хотел бы — тебя бы здесь не было. Мужчины сами не знают чего они хотят. Особенно одержимо влюбленные мужчины.

Разве можно истязать и увечить того, кого любишь? Причинять боль настолько адскую, насиловать, терзать и рвать на части?

— Ревность застилает глаза, мутит разум и превращает человека в зверя, в животное желающее смерти той, что его предала. Но не может убить, потому что знает — сдохнет сам. Такова твоя доля. Ты сама ее выбрала, когда стала любовницей императора горных волков. Ты не легла в постель к обычному мужчине ты пришла в объятия зверя. Его любовь зверски прекрасна, а его ненависть зверски ужасна и опасна. Такова цена счастья. Ты ее приняла.

Накрыла меня покрывалом и смазанное тело овеяло прохладой от влажной ткани.

— На удивление внутренних разрывов нет. Твое тело…оно словно предназначено для него. Другая бы умерла под полуобращенным…Не знаю как ты осталась жива. Чудо ли это или есть какая-то тайна в твоем теле помимо крови.

Я приходила в себя жутко нескончаемыми неделями. И… все это время я ждала что он придет хотя бы посмотреть на меня, как раньше, когда я была заперта в его подвале. Мой триумф…от слов ведьмы он сменился ощущением того, что это конец. Он больше никогда не придет. И этот отсчет каждого дня, каждой секунды проведенной без него. Эти зарубки на стене, потому что в келье ведьмы не было календаря и вообще каких-либо благ цивилизации.

И самой адской пыткой, самым ужасным и диким осознанием стало его полное отсутствие и моя собственная больная тоска по своему палачу. Мое несчастное мертвое сердце воскресало в надежде каждое утро и умирало, корчась в муках каждую ночь, когда я понимала что сегодня он не придет. Потом я попросила зеркало. Ведьма долгое время отказывалась мне его дать…но я сбежала из ее кельи к реке и впервые увидела свое отражение в воде.

Мой крик слышало каждое живое существо за несколько километров. Потому что я взвыла увидев ту уродливую гримасу, которая смотрела на меня перекошенным глазом с тремя рваными шрамами на щеке, с покорёженным ртом и разорванной шеей. От уголка рта до самого уха идет грубый красный шрам. Как же я ужасна, от былой красоты только одна часть лица…но и это не спасет. Вот почему он не приходит и никогда не придет. Он изуродовал меня и никогда больше не сможет посмотреть на мою жуткую маску вместо лица. Вахид не будет любить такого страшного монстра, каким он меня сделал…Увидит и ужаснется. Как и любой другой на его месте.

Наверное, это стало последней каплей. Наверное, это добило меня. Я бросилась в дом ведьмы, перерыла ее склянки с надписями и нашла одну с этикеткой подписанной ее витиеватым почерком «смертельный яд». Я откупорила ее и уже поднесла ко рту, как она треснула в моих руках и жидкость пролилась на пол.

— Идиотка! Только силу на тебя потратила и яд испортила!

— Зачем? — Закричала я и обернулась к ведьме, чувствуя как по щекам катятся слезы, как разрывается мое сердце от разочарования от понимания что лучше бы мне умереть чем жить без своего малыша и без лица…

— Затем, что это не конец! Затем, что ты должна жить дальше! ОН будет любить тебя любой!

— Он меня ненавидит, он меня изувечил, он даже посмотреть на меня не сможет!

— Ненависть так близка к любви, она ее родная сестра двойняшка. Страшнее равнодушие. Слишком просто умереть, слишком просто избавить его от мучений, а потом и от угрызений совести. Живи! Стань для него наваждением! Стань для него безумием!

— Ты…ты видела мое лицо?

— Я? Да! А он не увидит! Ты аксагол и ты с ним связана. Для него ты всегда будешь ядовито прекрасной, желанной и необходимой. Не облегчай ему жизнь!

— Он все равно больше не придет.

— Придет…скоро ты им понадобишься. Жди…Терпеливым да воздастся!

И я ждала. Каждый день и каждую ночь. Прикасаясь кончиками пальцев к шрамам и боясь посмотреть в зеркало. Заха сделала для меня маску из телячьей кожи. Я надевала ее, когда ходила в деревню на рынок, покупала для нее травы. Люди оборачивались на меня, дети показывали пальцем. Кто в наше время ходит в масках…Как же долго тянулось время. Для меня делились дни на три части. Утро полное надежд и какой-то эфемерной радости, вечер, наполненный разочарованием и ночь, утопающая в боли и тоске по своему ребенку и по жуткому деспоту, который лишил меня счастья, лишил материнства и отобрал у меня красоту. Палачу, которого я все еще продолжала любить и ненавидела за это только себя.

И не переставала ждать его появления, ждать как одержимая свой источник боли и счастья. Только он мог заставить мое мертвое сердце биться…Меня ломало от адского одиночества, от боли потерь, от воспоминаний, подбрасывало от ночных кошмаров, в которых жуткий зверь полосовал мое тело когтями. Или детский плач. Там, где-то далеко от меня плачет моя девочка, кричит. Кто заботится о ней? Кто ее кормит? Любят ли ее? Но я обещала Захе не задавать вопросы, таков был уговор. И я молчала, оплакивая свою малышку и разлуку с ней, чувствуя как течет из груди молоко только при мысли о младенце.

— Сцеживай молоко. Я продам его в деревне и будет нам на что жить и есть. Ты теперь должна мне.

Можно подумать ей не платили за то, что я здесь нахожусь.

— Кому нужно мое молоко?

— Меньше вопросов. Сцеживай. Я сама разберусь.

— Ты отдашь его моей дочери?

— НЕТ! Я его продам на рынке. Женское молоко стоит больших денег, а еще оно нужно мне для ритуалов. Так что давай, не ленись. Сцеживай каждый час-два. Чтоб было побольше.

И я сцеживала, отдавала ей наполненные бутылочки и тешила себя надеждой, что она отдаст мое молоко моему ребенку или ребенку, который и правда в нем нуждается.

Но однажды двери кельи открылись…За мной пришли. Банахиры в черной одежде и в черных сапогах. Один из них сделал шаг ко мне.

— Собирайся. У меня приказ отвести тебя к императору!

Глава 9.1

Кем он был для меня? Он был для меня всем…кем может стать мужчина для женщины. Любовником, отцом, другом….убийцей, палачом, насильником, зверем, чудовищем. Моим всем. Всем ради чего я продолжала дышать. Воздухом. Моим отравленным кислородом без которого мои легкие корчились от боли. После адского всплеска его жестокости ничего не изменилось…Я помнила кем он был для меня раньше. Нет, не просто императором и наложницей, не просто любовником, который приходит чтобы трахнуть свою женщину и уйти. Нет. Он всегда выслушивал меня. Я рассказывала ему обо всем, о том, о чем женщины не говорят с мужчинами. Ему всегда было интересно, он меня слушал с величайшим вниманием. При каждой нашей встрече он обхватывал мое лицо руками и тихо спрашивал:- Скучала по мне? Чем занималась без меня моя девочка? Чем была занята? И я с ума сходила от этих вопросов потому что они делали меня значимой для него, не просто королевской подстилкой. А сейчас, стоя в его кабинете я ощущала, что многое изменилось и мутировало между нами. Он смотрел на меня исподлобья, наклонив голову и сжимая руки в кулаки. И меня ослепило его красотой, меня окатило ею словно кипящей волной от которой бешено забилось сердце. Его растрепанные черные волосы, эти глаза цвета кристально-чистой изумрудной зелени от которой перехватывает дыхание…Они непроницаемо холодные, они чужие и злые. В них больше нет моего отражения. И они могут становиться звериными и голодными эти глаза. Голодными до моей боли и смерти. Вначале я испугалась, что увидев мое уродство его лицо исказит гримаса отвращения, он отпрянет от меня, отвернется, отведет взгляд…Но этого не случилось и вспомнились слова ведьмы — он не видит моего уродства. Для него я все такая же. И я не знаю наказание ли это или спасение. «Вахид…что с нами не так? За что ты меня так ненавидишь? Почему не веришь мне? Почему веришь кому угодно, но только не своей Лане? Если бы я могла впустить тебя в мое сердце, в мою голову, в мой разум, если бы я могла дать тебе увидеть тебя самого моими глазами ты бы осознал как дико, как невыносимо и одержимо я люблю тебя. Я даже не смогла тебя возненавидеть… только страх, отчаяние и боль. Никогда и никого у меня не было и не будет кроме тебя. А ты…ты настолько дьявольски жесток со мной. Любимый Вахид…»Наши взгляды встретились и зеленые глаза сверкнули как будто всполохами молний, как будто засветились изнутри на какие-то мгновения, на какие-то считанные секунды. И эти секунды длиной в бесконечность. Как будто время остановилось. Позвал меня. Разве имеет значение зачем если я снова вижу его спустя столько времени, спустя недели которые казались мне ежедневной смертью. А потом вдруг шагнул ко мне, дернул за плечи и крепко обнял. Так сильно, что у меня захрустели кости и из глаз покатились слезы, казалось каждая молекула моего тела сжалась от боли, словно после обморожения их обдали кипятком и теперь они корчатся в агонии. Вся я сплошная агония. Пусть только его руки не разжимаются…Пусть никогда не кончаются эти страшно-прекрасные секунды когда зверь был пока что человеком и человек…человек захотел прикоснуться ко мне. А потом резко оттолкнул…и меня накрыло диким разочарованием. Нет, он не позвал меня к себе. Нет, я не пришла для того чтобы мой император увидел меня. Я всего лишь донор. Меня привели не к нему, а к Айше. Что ж…Если это мое предназначение я его исполню. — Ты дашь ей столько крови сколько потребуется, — услышала я глухой голос Вахида. Словно он обращался не ко мне, а к пустому месту, — никакого сопротивления, никаких разговоров. Ты здесь только для этого. Я ничего не ответила, только пустила взгляд. Можно подумать такого уже не было, можно подумать мою кровь не брали для Айше раньше и я этому сопротивлялась. Хотелось спросить, а где же та синтетическая дрянь, которую они вливали ей раньше, чтобы больше не пользоваться мной, но промолчала. Так вот почему меня не убили. Горечь затопила с такой силой, что казалось я задохнусь от нее. Но ровно до тех пор, пока не увидела Айше. Слабая, бледная с черными огромными провалами-безднами под глазами, с прозрачной кожей, через которую просвечиваются вены, с синими губами. Она лежала на с закрытыми глазами и влажные от пота волосы разметались по подушке. — Жар не спадает. Не помогают никакие лекарства. Ей очень плохо. Сказал врач и бросил взгляд на меня. — Я подготовлю все к взятию крови и переливанию. — Нет! — сказала я и оба мужчины оглянулись на меня и глаза Вахида сверкнули адской яростью. — Дайте мне скальпель или нож. Император прищурился, потом достал из-за пояса кинжал и протянул мне. — Одно неверное движение и ты не просто будешь мечтать о смерти, ты будешь о ней умолять. Твои страдания будут адскими, — прошипел он, на лице печать ненависти и ноздри раздуваются от ярости. Это не пустая угроза. Мы оба знаем КАКУЮ боль он умеет причинять. Взяла нож, прижала к запястью и полоснула по вене, потом приподняла руку над лицом Айше, поднося ближе к ее рту. Капли крови падали ей на губы, но она казалось их не чувствовала. — Это бесполезно она слишком слаба. — Свежая, теплая кровь лучше перелитой…Так было раньше. Сказала я, но врач отрицательно качнул головой и уже приготовил жгут, но в эту секунду тонкие пальцы Айше впились в мою руку и она дернула ее к своему рту, впиваясь в плоть клыками, вгрызаясь в нее, заставив меня застонать от боли и закатить глаза, когда сосущие движения ее рта потянули из меня кровь. Перед глазами все кружилось и плясало, я смотрела только на него…на своего императора, на своего палача, на своего тирана. Если я сейчас умру, отдавая всю свою кровь его сестре пусть это будет у него на глазах. — Цвет кожи меняется! — воскликнул врач, — Посмотрите! Серость и синева уходят! Регенерация…она вернулась! Я слышу его как сквозь вату. Из меня уходят последние силы. Мне кажется мои ноги онемели, а руки больше не слушаются. Сознание постепенно уплывает…Но Айше никто не останавливает, а значит она меня сегодня убьет. Выпьет до дна. «Я готова умереть…Ради тебя, Вахид….Забери мою жизнь. Она и так принадлежит тебе»- ХВАТИТ! — крикнул в ту секунду, когда мои ноги подкосились. Кто-то подхватил меня на руки. Я не видела кто, но точно знала чьи это руки…Теперь можно провалиться в черноту. Теперь не страшно. Разве я уже не умирала в его руках.

Глава 9.2

— Любишь его! Прошептала хрипло Айше, приоткрывая тяжелые веки. Я сижу у ее кровати. Мне позволили остаться, потому что она просила об этом, не дала меня забрать. Закричала, когда они начали выводить меня из комнаты под холодным и равнодушным взглядом Вахида, после того как привели в чувство…Уже каплями его крови. Она обожгла мне внутренности и я ощущала, как она бежит по моим венам. — НЕТ! Пусть останется! Рядом с ней не так больно! Пусть здесь будет! — Айше…она… — Я знаю. Пусть останется. Пусть будет здесь. Какая разница одна проклятая рядом с другой. Чем она может навредить если останется со мной? Пусть это станет ее наказанием жить постоянно с полугнилой недоволчицей. — Любишь… — Люблю…Ответила так же тихо. Мне хотелось, чтобы она не прекращала говорить. Потому что я так долго не общалась ни с кем кроме ведьмы. Глаза Айше смотрят куда-то вдаль. Она часто вот так словно была слепой, словно больше ничего не видела кроме своего внутреннего мира. Я успела забыть насколько близкой она стала для меня в свое время. Как мы часами говорили с ней, как она улыбалась и сжимала мою руку своими маленькими руками. — Тогда зачем ты его предала? — и не дала мне ответить — Не лги! Слышать ложь и знать о ней, больнее, чем слышать правду! Предпочту умереть. Вместе с тобой, если снова солжешь. Боль его видеть больше не могу! И я молчала. Нет смысла кричать о своей правоте, когда тебе никто не верит и приговорили тебя. А мою боль? Кто не сможет смотреть на нее? Кто сжалится надо мной? Слуги пришли обмыть Айше. Они достали ее хрупкое тело из постели, раздели, отнесли в теплую ванную. Я успела увидеть уродливый горб и спину которая полностью искорежена жуткими шрамами. — Кости ломаются иногда торчат наружу. Рвут кожу. Последние разы особо ….особо невыносимы. Обреченно сказала Айше и дала уложить себя в мыльную розовую воду. — Вода снимает боль… как и твоя кровь. Я словно под наркотиком, так мне хорошо сейчас. С ужасом думаю, что будет когда действие прекратится. — Я дам тебе еще! — Это слишком много. Так я убью тебя и умру сама. Мне нужно…нужно тебя дозироватьОна хрипло засмеялась. — Ты теперь мой морфий, Лана. И…пока я жива жива и ты. Мне нельзя умирать. Завтра врач будет просчитывать дозу, которая позволит нам обеим существовать. Потом она уснула в постели. Впервые за несколько дней. Так я поняла из разговоров слуг, которые поменяли ее постель и одежду. Последние месяцы она кричала от боли и не спала совсем. Мне постелили на кушетке рядом. И это была королевская постель по сравнению с матрасом в пещере Заханаварры. Едва я положила голову на подушки мои глаза закрылись. Я провалилась в сон. Наверное, от слабости и от волнений. Но среди ночи я вдруг резко открыла глаза и вздрогнула всем телом. Я услыхала плач младенца. Такой надрывный, захлебывающийся, жалобный. Внутри все болезненно сжалось. Я хотела закрыть глаза, но так и не смогла. Этот плач сводил меня с ума, разрывал мне сердце, заставлял ощущать как дрожат мои руки и ноги. Мне хотелось, мне было необходимо идти туда, на этот плач, найти этого ребенка. Выходить из спальни Айше запрещено. Но охраны нет, а сама она крепко спит. Я ненадолго. Просто посмотрю кто это плачет, посмотрю и вернусь. Я ненадолго. Пару минут. Никто даже не заметит. Вскочила с постели и босиком в коридор. Прижимаясь спиной к стене…влекомая голосом малыша. Кажется к нему никто не подходит. Он кричит и кричит. Его плач не смолкает. А у меня…у меня адски разбухла грудь и кажется молоко сейчас разорвет ее на части. Оно буквально сочится из сосков, особенно когда я слышу этот крик. Голодный крик. Передо мной дальняя комната, дверь плотно закрыта и за ней разрывается младенец. И вдруг голоса прямо у двери, отпрянув в темноту слышу …слышу голос Гульнары. — Когда он уже замолчит? — Устанет и замолчит. Последнее время у него все меньше и меньше сил кричать, моя госпожа. — Это невыносимо! — Невыносимо. Бедняжка. Он умирает от голода и никто не может ему помочь. — Аллах поможет. — Вы не побудете с ним? — Нет. В этом нет смысла. Я пойду в дальние комнаты, чтобы не слышать этого ора. — Может попробуете покормить еще раз? — Пыф. Толку? Он не берет грудь. Плюется, орет еще сильнее. У меня уже и молоко перегорело. Давать нечего. Пойдем. Голова болит от этого крика. Скорей бы все закончилось. Шаги затихли по коридору, малыш все кричал и я…вместо того, чтобы уйти. Ведь я должна уйти, правда? Это ребенок Вахида и Гульнары? Ненавистный мне… выживший вместо моей девочки. Мне надо уйти…Но вместо этого моя рука ложится на ручку двери, открывает ее и я оказываюсь в комнате. Младенец кричит еще сильнее, подбегаю к колыбели и мое сердце кажется разрывается от одного взгляда на него, а по груди и животу течет молоко. — Красивый…какой же ты красивый малыш. Иди…Иди я покормлю тебя. Шепчу как безумная, мне кажется….кажется что это мой ребенок. Я словно с ума сошла. Схватила малыша, обнажила грудь и прямо стоя вложила сосок в его кричащий, широко распахнутый ротик…Это было мгновение…какое-то дикое мгновение и ребенок жадно присосался к груди, так что стало больно…. И в тоже время по всему телу разлились волны блаженства и ощущение правильности. Два шага назад и я уже сижу в кресле, покачивая малыша, присматриваясь к его сосущим щечкам, к длинным темным ресничкам, к нежному лобику и курчавым волосикам. Все мое тело охватывает трепетом нежности. Он ест причмокивая, а я закатываю глаза и….впервые за долгие дни отчаяния и мук ощущаю себя счастливой. Это какой-то транс из которого сложно выйти, пока малыш не опорожняет всю грудь, а затем и другую и не засыпает у меня на руках. Сытый…такой нежный, такой маленький. От одного взгляда на него у меня щемит в груди и захватывает дух. Нежно кладу в колыбельку, не в силах оторвать взгляд от маленького ангельского личика, от сжатых кулачков. Так же медленно ухожу… Вовремя. Снова слышны голоса. — Что-то он притих. Может уже все? — Посмотри! Это голоса нянек. Гульнары с ними нет. — Сама смотри. Мне страшно. — Давай! Надо точно знать. Может тогда хоть проспим до утра и не надо будет его на руках носить! — Ладно! Одна из них входит в комнату. Какое-то время ее нет, потом слышно удивленное хмыканье. — Он спит. — Спит? — Да. Спит. — Впервые за этот проклятый месяц! — Спит… — усмехнулась, — аки младенец. Пошли и мы поспим. Может это от слабости. Но нам же и лучше. Медленно пошла в сторону комнаты Айше, тихонько вошла обратно и юркнула в постель. Впервые за долгое время я не сцеживалась и наконец-то уснула. Мне…мне снился мой сын. Во сне почему-то у меня был сын, а не дочь. Сын с личиком малыша Вахида и Гульнары, которого я кощунственно накормила своим молоком.

Глава 10.1

— Император! Я вскочил с места, чувствуя, как отнимаются ноги и немеют руки. Как от ожидания плохого известия начинает темнеть перед глазами. Раис бы просто так не пришел. Он бы прислал кого-то из слуг…Значит что-то случилось. И я почувствовал, как вдоль позвоночника как будто протянулось плетью адское ощущение безысходности и беспомощности. Мне впервые стало страшно. Мне. Не человеку. — Кто из них? — Не понял! — Раис поклонился и посмотрел на меня снизу вверх, не разгибаясь. — Кто из них умер? Ты это пришел мне сообщить? — Нет… я пришел сообщить, что сегодня ваш сын набрал вес…впервые за это время он поправился на сто шестьдесят грам. Резко обернулся к Раису. — Как такое возможно? Он же не ест! — Не знаю…но сегодня ночью он проспал около пяти часов и проснулся только утром. Его состояние удовлетворительное. Он даже испражнился, чего не было уже несколько дней. Рвоты тоже не было. — Наблюдайте! Есть отказался? — Увы да…отказался. Надежда тут же погасла, вспыхнув блеклым огоньком в душе. Как будто его затушили черным камнем разочарования. — Тогда какого черта происходит? Что такого могло случиться ночью? Кто-то его кормил? — Не могу знать. Няньки говорят, что все было как обычно. Что наоборот они очень переживали ведь принц затих и не издавал ни звука. — Хорошо. Наблюдайте! Что с Айше? Затаив дыхание, не в силах сейчас принимать плохие известия. Потому что устал, потому что морально измотан. — Ей стало лучше, но утром опять случился приступ сразу после завтрака. — Твою мать! Почему? — Врач не знает. Говорит, что ночью все показатели улучшились, анализ крови был почти в норме, а уже к обеду стало намного хуже…Но! Не так плохо, как в прошлые разы! Так что надежда есть! Значит кровь Ланы работает, значит она и правда сильнее и питательней синтетического аналога. А это означало, что пока она будет жить. Пока от нее зависит жизнь сестры. — Где она? — Кто? — Ты знаешь кто! — Находится в комнате Айше, не отходит от нее. Так приказала ваша сестра. После приступа она кормилась кровью аксагола, думаем это сыграло свою роль в ее самочувствии. Врач наблюдает. Но принцессе намного лучше. Даже румянец появился, несмотря на приступ. Я надеялся, что она даст свою кровь и уйдет, что я перестану слышать ее проклятый запах, он не будет будоражить меня и сводить с ума, я не буду желать вкусить его так страстно, что темнеет перед глазами. Я надеялся, что больше не увижу и не услышу… а теперь это адское искушение прямо у меня перед носом. — Ладно…пусть пока остается. — Кто остается? Роксана вошла в мою комнату величественной походкой, приподняв острый, аккуратный подбородок и поджав алые губы. Не устаю восхищаться ее красотой. Кто бы мог подумать, что она моя мать…скорее совсем молодая женщина, которая могла быть бы моей фавориткой. О ее красоте слагали стихи и песни. Мать всегда была самой красивой женщиной при моем дворе. — Аксагол. — Давай называть вещи своими именами, сын. Твоя бывшая фаворитка, которая изменила тебе, предала тебя и родила чужого ребенка у нас под носом, теперь находится в императорских покоях? Стиснул кулаки, стараясь не отреагировать на ее слова агрессией, потому что ярость всплеснулась ядовитой горечью и обожгла мне небо. Как будто ядом. Мне захотелось свернуть шею Роксане только за одно напоминание об этом. — Нет…именно она давно умерла. ЕЕ тело и лицо изуродованы, ребенок и любовник мертвы. У постели моей больной сестры и ТВОЕЙ младшей дочери находится аксагол. Донор. Та, кто отдает ей свою кровь и возможно вернет Айше к жизни. Роксана прошла мимо меня и подошла к окну, она распахнула шторы и солнце заиграло лучами на ее бриллиантовом колье. — Когда-то…когда Айше родилась, я говорила тебе чтоб ты ее не трогал…чтобы природа сделала свой выбор, но ты меня не послушал. Сейчас пришло время собирать камни. Природа все равно возьмет свое. Моя дочь не жилец и это был лишь вопрос времени и именно ты продлил ее страдания, Вахид. Ударил кулаком по столу и Роксана, вздрогнув, обернулась. — Айше — жива! Она моя сестра! Она твоя плоть и кровь от моей крови! А значит заслужила, чтоб за ее жизнь боролись! И я буду бороться даже если ты отвернешься! — Зачем? — Потому что я люблю мою сестру! Потому что я в ответе за ее жизнь! — Это эгоизм заставить всех страдать вместе с ней! — Значит не страдай! Наши взгляды встретились и она, не выдержав, отвернулась. — Ты не пускаешь Гульнару в свою спальню. — С каких пор мы это обсуждаем? — С тех пор как умирает твой наследник и нужно сделать нового! — Мой сын еще не умер! — Но скорей всего умрет! — Тебе лучше прямо сейчас покинуть мою комнату, архбаа! Она развернулась и вышла из моей комнаты, а я со злости смел все со стола, вышвырнул к чертовой матери на пол так что осколки разлетелись в разные стороны, а ковер забрызгали брызги джема и черного кофе. Я снова направился в сторону детской…И уже издалека услыхал как кричит мой мальчик. Внутри все сжалось, сердце как будто сейчас разорвется от боли. Я вошел в детскую и подошел к кроватке. Малыш дергал ручками и ножками и яростно кричал. Когда взял его на руки он начал вертеть головкой и открывать крошечный ротик. И я понимал — он голоден. Он адски голоден. А я ничем не могу ему помочь. На какое-то мгновение в голову ударил запах. И я оторопел, вытянулся, принюхиваясь и не веря самому себе. От ребенка пахнет …пахнет Ланой. Сильно. Так как будто она приближалась к нему, или держала его на руках. Но этого не может быть…это бред. Как она могла попасть сюда если тут всегда няньки. Наверное, я слишком близок к комнате Айше и поэтому меня преследует этот проклятый аромат, который въелся мне в мозги. Позволил малышу сосать мой палец… а сам носил его из угла в угол, но так и не укачал. В бессилии положил кричащего младенца в кровать и сдерживая слезы ярости и беспомощности вышел оттуда. — Пусть врач зайдет ко мне! Он пришел немедленно, рассыпаясь в поклонах и целуя мне руку. — Принцу стало лучше сегодня утром? Кто взвешивал младенца? — Я лично, мой император! — Ошибки быть не может? — Нет…никакой ошибки. Я взвесил на двух весах… и ребенок испражнился, простите за такие подробности. — И что это значит? — Это…это конечно невозможно, но мне кажется, что ночью его кормили. — Но он же не ест! — Он не ест то, что мы ему даем… — Значит ему могли давать что-то другое? — Могли…Задумчиво сказал врач. И мы посмотрели друг на друга. Потом я повернулся к одному из банахиров. — Немедленно принести мне записи со всех камер из коридора и из детской! Немедленно!

Глава 10.2

Глава 10.2

На записи темные коридоры, снуют слуги туда-сюда. Это длится какое-то время, и я начинаю терять терпение, потому что ничего не происходит. Как вдруг меня словно подбрасывает в кресле, и я дергаюсь вперед, упираясь руками в столешницу. Знакомый силуэт, идет почти наощупь, трогает стены. Что она здесь делает ночью? В тонкой ночной сорочке и накинутой на плечи кофте. Босая. Где-то на заднем фоне слышны крики моего сына…Ему еще не дали имени, потому что таковы обычаи волков не давать имя сыну до шестидесяти дней. Мертвые младенцы, не коронованные и не названные своими отцами не становятся принцами их хоронят в безымянных могилах за фамильным склепом. И эта участь скорей всего ждала моего ребенка. От одной мысли об этом мое сердце сжималось с адской силой и переставало биться. На доли секунд мне казалось, что если малыш умрет я умру вместе с ним. Я любил своих старших дочерей от Гульнары, я проводил с ними время каждый день, но моя любовь к этому слабому, к этому вечно плачущему и умирающему ребенку оказалась во сто крат сильнее, и я не знал с чем это связано, почему я настолько привязался к ребенку и дело вовсе не в том, что это мальчик. Я не привык к его крикам, как привыкли другие и даже сейчас этот плач сводил меня с ума делая совершенно беспомощным и жалким.

Я смотрю за женщиной, я весь во внимании и, кажется, каждый мой нерв вибрирует.

Мне, видно, как раскачиваются длинные волосы, как касаются кончиками ее бедер, угадывающихся под белой тканью. Куда она идет ночью? Где чертовая охрана? Или Айше приказала не охранять ее комнату?

Может быть, она снова нашла себе любовника? От одной мысли об этом глаза застилает красная пелена и я готов вскочить, чтобы броситься к ней и оторвать ей голову.

Лана двигается в сторону детской. Она вытянула вперед руки, как будто под гипнозом, как будто что-то манит ее, тянет, заставляет идти и идти. Пока она не останавливается напротив двери детской. Потом поворачивает ручку и входит туда.

Я уже не сижу на кресле, я вскочил, опираясь руками в стол и сверля глазами дверь. Жду, когда она выйдет, но она не выходит. И вдруг…вдруг я понимаю, что детский плач стих. Стало совершенно глухо. Малыш больше не кричит. Перематываю, глядя на время…ручка двери поворачивается и Лана выходит из комнаты младенца спустя почти час, она поправляет на груди ночную рубашку, осматривается по сторонам и крадется в обратном направлении, к комнате Айше. Плача больше не слышно…Лана исчезает за дверью, а я ошарашенно смотрю на монитор своего ноутбука. Потом резко захлопываю крышку и щелчком подзываю одного из банахиров.

— Пусть Захир приведет ко мне бывшую фаворитку!

— Да, мой Император! Немедленно приведет!

Что она там делала? Как вообще посмела войти в комнату к моему сыну? Почему ее никто не остановил? От ярости и непонимания дрожит каждый нерв и, мне кажется, мое сердце колотится где-то у меня в горле. Зверь мечется внутри, он скалит пасть, выпускает когти и хочет причинить боль, потому что только от звука ее имени сам дергается в агонии.

Едва вошла как меня всего подбросило, как будто острыми раскаленными иглами прошили все тело и от запаха помутилось в голове. Этот проклятый запах он просто с ума меня сводит. Малейший оттенок чувствую, как и слышу ее сердцебиение. Оно рваное и хаотичное. Боится меня. Пусть боится. Когда она рядом я сам себя боюсь. Проклятая сука. Шлюха. Предательница. Тварь!

— Что ты делала в комнате моего сына? Отвечай!

Смотрит в пол, руки теребят край кофты бесформенной серой, в которые обычно одеты эскамы.

— Что! Ты! Делала! В комнате! Моего! Сына!???

— Я… я услышала как он плачет. Не знаю что со мной произошло. Я не знаю. Я зашла и… я…

— ЧТО ТЫ ТАМ, БЛЯДЬ, ДЕЛАЛА?

— Я его покормила…он плакал, а у меня столько молока… я… я просто дала ему поесть.

Она словно ударила меня камнем по голове и я потерял дар речи. На секунду разучился говорить.

Захир бросился на нее, скручивая ей руки, швыряя на пол, тыкая лицом в ковер.

— Тварь! Ты как посмела? Тебе кто право давал врываться в комнату принца? Ты сегодня же сдохнешь! Взять ее!

— Стой!

Прохрипел я. И от одного вида, что кто-то касался ее, причинял боль у меня кровь прилила к лицу. Еще секунда и я сверну голову Захиру.

— Остановись!

Захир вдавил Лану в пол, а она даже не сопротивлялась только слезы катились по щекам.

— Оставь ее!

Захир разжал пальцы, а она медленно поднялась на колени. Растрепанная, дрожащая.

— Ты лжешь! — процедил я, но ее загнанный взгляд, виноватый, такой испуганный кричал мне о другом. Не лжет…Она не лжет.

— Я не лгу.

— Принц не ест грудное молоко! — рявкнул Захир, — Она морочит нам голову! Может быть она хотела отравить или убить ребенка!

— Он ел…ел…

Она провела там пятьдесят минут. Вряд ли только для того, что бы просто смотреть на ребенка, а хотела бы убить наверное убила бы. Но он жив. И он приьавил в весе. Только я верить в это не хотел. Мне нужно было убедиться в этом лично! Или убить ее на месте!

— Пошли покажешь! — хрипло сказал и рывком поднял ее с пола.

— Но, Император, она эскама…так нельзя и Гульнара, она должна дать разрешение я сейчас позову ее.

— Никого ты не позовешь! Ты заткнешься и пойдешь с нами! Заодно проследишь, чтоб никто другой не шел!

Протащил ее по коридору, под уже привычный плач малыша. Надрывный и очень жалобный. Если эта сука опять лжет я перережу ей горло прямо в детской. И может быть тогда мне станет легче и может быть тогда ее наполненные слезами глаза не будут сводить меня с ума.

Затолкал ее в детскую и закрыл дверь. Закир стоял позади меня. Она, наверное, впервые оказался в спальне ребенка. Ребенок закричал и я… я стиснув зубы увидел как намокло серое платье эскамы на груди, как появились на нем темные круги. Эта дрянь истекает молоком…молоком своего ребенка. Рожденного не от меня.

— Показывай!

Она подошла к колыбели, такая жалкая, полусгорбленная, но в то же время невероятно красивая с этими распущенными волосами и огромными глазами — озерами. Протянула руки и взяла малыша.

— Эскама не смеет трогать ребенка! Это…

— Заткнись!

Потом понял, что сейчас Лана расстегнет платье, чтобы достать грудь.

— Пошел вон! Стой за дверью!

Послышался характерный скрип, а я смотрел как она нежно берет младенца на руки, как меняется выражение ее лица и… и стихает плач.

— Маленький…сейчас…сейчас…, - шепчет и, мне кажется, она сама не осознает, что говорит это. А я жду когда он заорет, когда выгнется как это бывало на руках у Гульнары. Эскама не может кормить моего ребенка! Он не возьмет ее грудь!

Глава 11.1

Ее пальцы теребят застежки на робе эскамы. На грубом суконном платье унылого серого цвета. Расстегивают пуговки. Очень быстро, она торопится. И ребенок нервничает сучит ножками, ручками, приоткрывает ротик. От взгляда на ее обнаженную грудь сжимаются скулы и простреливает в паху, бьет током прямо по яйцам. Член тут же торчит дыбом и упирается в штаны, причиняя почти боль. Эту похоть только в отношении нее не объяснить ничем. Меня уносит только от запаха. От взгляда я уже пьяный. Спиртное так не бьет по венам и не зажигает кровь. Ребенок приоткрывает ротик и еще секунда ловит выпирающий сосок, и он голодно присосался к груди с причмокиванием, с довольным сопением. От удивления у меня каменеет все тело. Я смотрю и жду, когда он вот-вот заорет, изрыгнет ее молоко, захлебнется им, начнет вопить, но малыш жадно сосет аж дрожит всем тельцем. Его крошечная ручка лежит на ее налитой груди, и я никогда в своей жизни не видел ничего более эротичного. Судорожно сглотнул, чувствуя, как пересохло в горле. Я тоже хочу мять ее грудь руками, оставлять на ней следы от когтей, хочу сосать и кусать ее соски. Это настолько сексуально, что мне становится нечем дышать и в тоже время просыпается какая-то странная запредельная нежность, восторг от таинства кормления. Некое забывание, что это не ЕЕ ребенок. Она раскачивается стоя, невольно качает ребенка, склонив к нему голову и смотрит только на него. Мне виден тонкий точенный профиль, ресницы, бросающие тень на бледные щеки, длинную шею. Нежная улыбка изгибает чувственные губы. Она словно светится изнутри. Или…или и правда светится. Вокруг женщины и младенца какое-то едва уловимое свечение, как будто их освещает луна. Или…это игра моего воображения. — Сядь…, - хрипло приказываю я и она пятится к креслу, садится наощупь, прижимая к себе малыша. Прислонился к стене, чувствуя, как дрожат ноги, потому что это слишком даже для меня. Потому что я, черт раздери, не понимаю, что происходит. Как самая последняя мразь, сука, которая нанесла мне самую адскую рану в сердце, гадина, которая меня предала, шлюха проклятая…как она могла оказаться спасением для моего сына и для моей сестры. Что автоматически делало ее неприкосновенной. Это злой рок? Судьба насмехается надо мной? Внутри все переворачивается и чей-то мерзкий голос словно шепчет мне. «Это колдовство. Ведьма ее научила, дала зелье. Если может она сможет и другая. Убей ее. Давно пора ее убить. Убей и найди кормилицу. Пусть Заха найдет!» Содрогаюсь от того, что слышу в своей голове. И невольно даже представляя как чудовище с оскаленной пастью рычит и облизывает пасть в предвкушении ее смерти. И я понимаю, что это будет не только ее смерть, но и моя. Потому что глаза смотрят как она качает малыша, я слышу, как тихо поет песню. Кресло раскачивается, ее волосы падают на голое плечо, на обнаженную грудь. И это не просто красиво. Это адски прекрасно. Я мог бы любоваться этой картиной вечно. А ведь она могла качать и нашего с ней ребенка…если бы была верна мне. Это мог быть НАШ с ней сын. «Уходи! Хватит смотреть! Она нарочно строит из себя ангела, она соблазняет тебя! Могла и спрятать свою грудь…блядь, она же идеальна эта грудь. Неудивительно, что у тебя стоит, Император. А ведь у тебя стоит так, что яйца сводит. Когда ты последний раз трахался? Тебе пора отодрать кого-то, пора обкончаться в чью-то узкую дырку, потом нажраться крови и плоти, а не ронять слюни на эту тварь! То, что она кормит твоего ребенка ничего не значит! И, нет! У вас не могло быть сына! Ты знаешь прекрасно вы несовместимы! Она родила от другого! Она трахалась с другим, выла, стонала под ним, сосала его член» Передернуло всего и руки сжались в кулаки, и она вдруг подняла голову и посмотрела на меня. Своими огромными глазами, полными слез и отчаяния. Какого хрена? Почему у меня дрожит сердце, когда у нее вот такой взгляд? Почему хочется зарыться руками в ее волосы и целовать слезы на ее щеках!«Потому что ты любишь эту суку! Потому что ты так и не выдернул ее из своего сердца! Иди к ведьме! Пусть она даст тебе зелье и заодно скажет, чем она опоила эту дрянь…Пусть сварит еще и вы дадите это кормилице…а пока что пусть докормит и отправь ее в подвал. Пусть посидит там подальше от тебя. А то ты не удержишь свой вздыбленный волчий член в штанах… а ее на цепь, чтоб не соблазняла тебя! И смотреть тебе в глаза не смела!». Тяжело выдохнул и с трудом оторвал от нее взгляд, вышел в коридор, схватил за шиворот одну из нянек. — Зайди и проследи, до самого конца. И чтоб больше не смели оставлять моего сына одного! — Но…так положено и… — Я приказал! Глаз не спускать с принца! — Да, мой Император! — Ты! — ткнул пальцем в одного из банахиров. — Когда закончит кормить в подвал ее за решетку, на цепь. Как собаку и никого не пускать! — Есть! — Отдал честь и склонил голову. А я отправился к ведьме. В особняке ей делать нечего. Не хватало, чтоб слуги увидели ее. — Не существует никакого зелья! — проворчала ведьма, а руки банахиров все еще держали ее пригвожденной мордой к полу, заставляя целовать носки моих сапог. — Врешь, старая тварь! Мне обыскать твой гадюшник и забрать здесь все, что у тебя есть? Натравить нейтралов и отдать тебя в руки Морта? — Нееет! — закричала старая тварь, — Нееет! Но…Захе нечего предложить. Не существует зелья. Возможно молоко аксагла подходит младенцу так же как и кровь, возможно именно ее молоко ему идет, все что угодно может быть. Что мы знаем про аксаголов? Их и было всего несколько за всю историю древних летописей, которые я не читала. Я не верховная и не чанкр! Я всего лишь ведьма! Она говорила, а я чувствовал одновременно и триумф, и досаду. Но больше триумф. Это означало, что я могу послать на хер монстра внутри себя. Потому что Лана — это спасение моего сына и моей сестры. — Что я должен делать? — Если младенец набирает вес вы должны позволить аксаголу кормить и дальше, создать самые лучшие условия…Разве вы не хотели чуда? Разве не спрашивали у меня как спасти принца? Чудо свершилось… а теперь вы ищите, как избавиться от его источника? — Заткнись старая! Знай своре место! — прикрикнул Раис на ведьму и она замолчала, опустив белесые глаза в пол. — Чудес не бывает. Всему и всегда есть объяснение. — Я вижу только одно — кровь и молоко этой женщины совестимо с вашей кровью. С кровью семьи Ибрагимовых. Чудо это или нет я не знаю. Но это факт. Неопровержимый. Убьете аксагола похороните вместе с ней еще двоих…или троих. Резко посмотрел на ведьму, но она продолжала смотреть в пол. И мне кажется она прекрасно знала кого имела ввиду третьего. — Аксагол — теперь эскама. Низшая. И не имеет никаких прав. Она не может стать официальной кормилицей императорского сына. — Законы пишут короли… — это все, что сказала ведьма на мои слова. — Оставьте ее и выйдите! И ты, Раис! Выйди! — скомандовал я Раису и тот спиной вышел из жилища старухи, оставив меня с ней наедине. — Что желает узнать мой повелитель? Прошептала старая и ее глаза сверкнули в полумраке. — Почему я не вижу на ней шрамов?…Я их оставил, я точно знаю, что изуродовал ее лицо и тело! Почему, я черт раздери, вижу его еще более прекрасным, чем оно было раньше? — Ее кровь…Вы вкусили ее крови и плоти. ЕЕ ДНК навечно сплетено с вашим. Для вас она всегда будет привлекательней любой другой женщины, желаннее. — Я хочу, чтобы это прекратилось! Останови это, и я озолочу тебя, Заха! — Ни одно отворотное зелье не уберет связь с истинной! Резко схватил ее за горло и вдавил в стену, выпуская когти. — Я выдерну твою глотку вместе с хребтом! Ты что несешь, старая сука? — Такая связь есть только с истинной…Прохрипела ведьма. — Но смертная не может ею быть! — Как и не было более тысячи лет аксагола! Кто сказал, что не может? То, что не написано не значит не было…Летописи были сожжены около пятисот лет назад, их восстанавливали по кускам! Кто знает, что унес с собой огонь! — Ты же их не читала! — Видела…краем глаза! — хрипит и пытается освободиться от хватки. — Или читала? Отвечай! — Читала…читала. У чернокнижника…отпустите! Пощадите! Ваш яд смертелен для ведьмы! — Хорошо, что ты помнишь об этом! А теперь дай мне отворотное зелье! Я не хочу больше… — Страдать? Не могу…нет такого зелья. Вкусивший кровь истинной не избавится от нее никогда. Тоска и боль, как от ампутации с пожизненным кровоточащим струпом, вот вечный спутник того, кто останется в живых из истинных. Взвыл и ударил ведьму всем телом о стену. — Я тебя убью! — И вам будет больше не к кому прийти с вопросами…Заха предана Императору и не расскажет ни одну тайну. Я ушел ни с чем…я ушел с той самой тоской и смертельной болью, о которой она говорила.

Глава 11.2

Пришел. Не знаю зачем. К ней в подвал. Влекомый неведомой силой, влекомый каким-то адским гипнозом, который буквально вытягивал из меня все нервы. Я хотел ее увидеть. По-наркомански, дико, невыносимо хотел. Не смог удержаться. Посмотрю через решетку и даже не войду. Просто издалека. Спустился по ступенькам. Бесшумно, не издавая ни звука. Зная, как сейчас светятся в темноте мои глаза, как зверь дышит ею, как он идет на ее запах, не выдерживая больше разлуки. Истосковавшийся, больной и раненый предательством зверь, готовый наступить себе на горло только ради того, чтобы просто втянуть ее запах еще раз.

Хотел, чтоб не заметила… не вышло. Вскочила с кровати и бросилась к решетке, обхватывая ее пальцами. Молчит и смотрит. В глаза. И я барахтаюсь как утопленник на дне ее голубых океанов с камнем на шее весом в мою одержимость этой женщиной. Что я здесь делаю…я должен уйти, я должен бежать к чертовой матери отсюда. Найти новую фаворитку, сотни новых фавориток.

«Жалкий…какой же ты жалкий, ваше императорское, какой же ты презренный. Никаких новых фавориток, потому что ты с ними ничего не чувствуешь. Ты часами долбишься в их тела, ты рвешь их плоть и пьешь их кровь и уходишь голодный и бешеный в свое логово…»

Развернулся чтобы уйти и вдруг услыхал ее тихий, нежный голос.

— Вахид…не уходи…

Резкий поворот головы, и я сам не знаю, как стою у сетки, как стискиваю ее пальцы, сжимающие прутья решетки. Меня пронизывает током, острыми иглами и мне кажется я почти забыл каково это прикасаться к ее коже. И вздрагивать от звука голоса. И мне не верится, что я чувствую, как она умоляет, чувствую, как зовет меня, как манит к себе. Только мое имя, только тихая просьба и у меня в горле торчит камень, ком, который я не могу проглотить. И в моем имени, произнесенном ее губами… в нем нет предательства, нет нотки лжи, которую я ищу и не нахожу.

Между нами тишина и биение наших сердец, между нами тоскливый набат иссушающей жажды. И я слышу каждый удар ее сердца. Зверь слышит и пока он слышит монстр прячет когти и клыки, он бессилен перед зверем.

Развел в стороны прутья решетки и вошел в камеру одним шагом, дернул к себе за воротник робы, приподнимая и всматриваясь в ее бледное лицо, настолько красивое, что у меня дрожит каждый мускул, меня слепит от ее красоты и кажется, что она стала еще прекраснее. Я полетел в пропасть ее глаз. Полетел камнем, не расправляя крылья. И я не хочу останавливаться.

Рванул корсаж до самого пояса, так что пуговицы выстрелили в разные стороны. Захрипел, увидев ее грудь, сжал двумя руками.

— Скажи…, - требовательно, наклоняясь к самым губам, но не целуя.

— Вахид…, - словно понимая, что я так хочу слышать.

Вцепился в ее рот голодным поцелуем, впился как голодный нищий, как задыхающийся без кислорода астматик, как свихнувшийся наркоман. Языком сплетаясь с ее языком, глотая тяжелое дыхание, продолжая сжимать грудь, мять ее, растирать ладонями.

— Скажиии…!

Мне кажется, что я слышу, как бьется мое собственное сердце, как оно выстреливает бешеными ударами прямо в горле. Сильно и хаотично. И я лечу вместе с ним в пропасть. Какими властными и жадными могут быть его руки, вызывающими голод и наслаждение. И каждый раз, когда касается дух захватывает, каждый раз когда трогает пальцами слепит огнем и искры обжигают кожу. Я помню как эти руки причиняли боль, помню как рвали на части…но и помню как эти руки любили мое тело, как ласкали его и дарили нежность.

— Скажиии…, - требует-просит, и, мне кажется, сама себе не верю, что мы сейчас стоим здесь в объятиях друг друга и он касается моего тела. Вахид смотрит мне в лицо, он впивается взглядом в меня, он впитывается мне под кожу и это отчаяние между нами, эта необратимость, эта мимолетная одержимость-перемирие когда оба устали от войны, но она все равно разрывает взрывами наши тела и наши души. Мы враги… я его враг. Он ненавидит меня за то, чего я не совершала, он приговорил и казнил… и теперь с каким-то тоскливым голодом жмет меня к себе, ласкает грудь, впивается в мом губы.

— Зачем ты…зачем? — хрипло шепчет мне в рот и гладит тянет мои волосы, стискивает спину, заставляя выгнуться и подставить второй ладони грудь.

— Скучала по тебе…

— Убивал тебя!

— Скучала все равно…любила…руки твои, губы любила…

Сжимает волосы, тащит голову назад и вверх, заставляя стать на носочки.

— ЛюбиЛА?

— Люблю… — шепчу и ищу его губы. Сама набрасываюсь на них поцелуями укусами, поцелуями ударами. Если бы можно было убить целуя — мы бы были уже оба мертвыми. Выгибаюсь от касания пальцев к вытянувшемуся, отвердевшему соску, хватаясь обеими руками за его мягкие черные волосы и притягивая к себе.

— Пожалуйста…и ты люби. Сегодня. Прошу!

Мои дрожащие губы льнут к его колючим щекам, трогают лоб, глаза, скулы, виски, подбородок, шею. Я пожираю его, сама адски голодная. Как будто в последний раз.

Оттащил от себя, удерживая на вытянутой руке, чувствуя, как мое собственное тело дрожит, как меня пронизывает током, короткими жесткими ударами беспощадного электричества. Я снова чувствую сердце. Оно больше не дыра с кровавыми внутренностями, вывороченными наизнанку. Оно снова бьется, оно дергается, трепещет, сжимается и колотится о ребра. И от голодной боли сжимается все внутри. Как будто даже имя этой женщины отдается болью. Каждая буква — это рана лезвием по обнаженным нервным окончаниям. Я не могу дышать. Я гребаный инвалид которому нужна своя доза кислорода и хрена с два ему поможет обычный баллон с маской. Только она, только ее выдохи и вдохи, только ее стоны и мое имя ее голосом.

И даже если это ложь ее проклятое «соскучилась» я хочу, чтобы она сейчас мне лгала. Я бы убил ее не скажи она мне этого.

— Заткнись!

Подхватил под ягодицы, поднял и вжал в стену.

— Заткнись, Лана…ни слова!

Обхватила ногами мой торс, впилась тонкими пальцами в мои волосы, притягивая к себе. Ее глаза закатываются, и она тихо стонет. И я вместе с ней. Я не говорю о том, как скучал сам, не говорю о том, что без нее сгнивал живьем, о том, что мои кости жрали черви тоски и адской ломки. И это было ложью говорить себе, что я могу прожить без нее.

Глава 12.1

Она впивается пальцами в мои волосы, сжимает мою голову, царапая ноготками, а я схватил ее и швырнул на матрас, падая сверху, стоная от ощущения ее тела под своим. Это прекрасное, такое желанное тело…от мягкости и нежности которого у меня сносит все планки. И сейчас я не хочу причинять боль…монстр спрятался где-то глубоко в своей адской черной норе, а мы с волком сплелись в единое целое и хотим свою самку, мы чувствуем ее запах и нас от него ведет так, что хочется взвыть. Вдоль позвоночника катятся капельки пота. И нет сил сдерживаться, нет сил скручивать свою волю в кулак и пытаться не поддаться этой страсти. И мне надо втянуть ее, надо впрыснуть ее в вены, как наркотик. Одним махом. Не растягивая удовольствие. Потому что я слишком голоден.

Задрал проклятую робу эскамы наверх, слыша ее стоны и не веря самому себе, что я их слышу. Дернул застежку на штанах, высвобождая член, скользя им по ее промежности с рыком от ощущения горячей влаги между лепестками.

Схватил за горло и вжал в матрас.

— Истосковался, тварь…как же я истосковался по тебе. Убить тебя надо…убить, суку.

— Убей, только не отпускай. Убивай и люби меня, Вахид!

Сдавил горло сильнее. Хотел сказать, чтоб не смела произносить мое имя и не смог, потому что оно мне нужно ее губами, ее голосом. Я хочу слышать свое имя когда ласкаю ее тело, хочу его слышать, когда войду в нее. Резко ввел в нее два пальца и взвыл ощущая тесноту и дрожащую влажность, укусил за подбородок, за горло, за скулы, накинулся на ее губы, пробивая в рот язык и сплетаясь с ее языком быстрыми толчками.

— Только ненавидеть могу, — шепчу ей в задыхающийся рот.

— Ненавидь, — отвечает и подается всем телом вперед, насаживаясь на мои пальцы. А я не могу остановиться, я трахаю ее пальцами, растираю клитор, снова трахаю, надавливая большим пальцем на пульсирующий, твердый узелок. Мне нужен ее оргазм. Я хочу его как феерический впрыск дозы. Ничто так не срывает тормоза как ее закатывающиеся глаза и широко открытый рот в крике наслаждения.

Трусь членом о ее бедро и рычу от нетерпения. Хочу войти под первую судорогу…чувствую как пробивается зверь, но сейчас не его пиршество. Только немного, позволяя пальцам удлиниться, чтобы заставить ее извиваться от удовольствия, пока не забилась подо мной, выгибаясь, сжимая ногами мою руку и громко выстанывая:

— Вахииид…

Рывком развел ноги в стороны, чувствуя как налился член, как он разбух на грани обращения. Губами по ее шее, вылизывая место укуса и вместе с яростным толчком каменной узловатой плоти, клыками в горло. Чтоб с первой каплей ее крови утихомирить волка и взорваться самой едкой похотью человека, который на грани почти зверь.

Когда он рвал мое тело…я не помню, чтобы рыдала. Я не помню, чтобы просила или молила. А сейчас я буквально тону в его зеленых светящихся безднах глаз, я погибаю в них и от любви к нему, от сумасшедшей страсти и удовольствия по моим щекам катятся слезы. Вокруг никого нет и время остановилось, а подвал стал райским садом…пусть называет сукой и тварью, но то, как его руки ласкают мое тело, а губы жадно целуют красноречивее любых слов. Мы вдвоем отравлены ядом. Он ядом чьей-то коварной и подлой лжи, а я ядом боли и отчаяния наказанной не за что жертвы, которую приговорили и которая держится и живет только потому, что любит своего палача до безумия.

Лана…как страстно и властно он произносит мое имя. Какой музыкой оно звучит, когда его говорит именно он. И из моих глаз катятся слезы, текут по щекам водопадом, и он жадно лижет их, глотает, оставляя мокрые дорожки с мускусным запахом собственной слюны от которого у меня кружится голова. Это запах зверя. Я с ним знакома… я знаю. Что меня берет не человек и разве не в этом самое дикое наслаждение быть на грани смерти и в то же время стонать от ласк полузверя и выгибаться от тех ощущений, которые никто и никогда не сможет мне больше дать.

Шепчет страстно, грубо как будто говорит не со мной а с собой, слышу как расстегнул штаны и ощущаю голой ногой горячую плоть, которой он трется об меня. Хочу его в себе, хочу, чтобы взял, хочу чтобы вонзился так сильно, чтобы меня выгнуло изломало под ним. Его ласки дикие, быстрые, умелые. Он знает мое тело, он выдирает из него стоны, вырывает из него вопли наслаждения своими длинными звериными пальцами, которые таранят мою плоть доставая до матки. Сейчас меня разорвет на куски, сейчас я взорвусь и меня ослепит оргазмом. За долю секунды до этого посмотреть ему в глаза, чтобы увидеть пьяный звериный взгляд и выгнуться, чтобы закричать его имя. В голове взрывается собственный вопль «Я люблю тебя…Вахид…я люблю тебя!» он его слышит я знаю. Он может меня слышать…Потянуться к его губам чтобы выдыхать стоны и судороги удовольствия в его рот. Мне нужно, чтобы он взял меня, нужно чтобы вошел в мою душу, в мое сердце и в мое тело.

Секунды моего триумфа, секунды, когда я смотрю на ее бледное лицо, на заострившиеся черты, на приоткрытый рот и искаженное оргазмом лицо. Словно в боли, словно в мгновении агонии, которую подарил ей я. А в голове пульсируют ее слова.

«Я люблю тебя, Вахид»…И я изголодался по ним так же сильно как и по ее телу, изголодался по этой лжи, она мне необходима как воздух. Я хочу ее слышать. Наверное, я бы за нее убил. И мне нужно ощущать, как сжимается ее лоно вокруг моих пальцев, как судорожно пульсирует плоть.

Вот оно ощущение… оно не может быть фальшивым. Этот ее взгляд. С этой адской пьяной глубиной, с эти дрожащим отражением моего лица. Где я не совсем человек. И я ныряю в эти омуты, я прыгаю в них вниз головой, я хочу утонуть на дне ее глаз, хочу разбиться о рифы ее вранья. Пусть говорит…пусть только смотрит вот так как будто ее слова правда. Потому что именно сейчас я живу. Потому что внутри меня впервые нет смерти.

— Молчиии…

Хотя она не сказала ни слова, а мое молчи намного более лживое чем ее самая наглая ложь. Кислород взорвался ароматом ее наслаждения и взорвал меня и мой контроль. И вот я в ней. Моя плоть водралась в ее тело, вбилась по самые яйца, стиснутая мышцами влагалища, под легкие отголоски ее оргазма и мне кажется я сейчас кончу от этой тугости, от этой тесноты и влаги, которая буквально течет мне на член. Заорал от первого толчка под ее протяжный стон. В унисон.

Наклонился, набрасываясь ртом на ее соски, пахнущие молоком и сводящие с ума своей твердостью, на ее грудь налитую и такую упругую.

— Лгунья…

Шепчу и кусаю ее груди, сосу их чувствуя, как молоко течет мне на язык и у меня от кайфа закатываются глаза. Мои толчки резкие, безжалостные. От каждого она стонет и выгибается, а я обеими руками подхватил ее ноги под колени и упираюсь ладонями в кровать, так чтоб входить ка можно глубже. Я безжалостен… а ей эта жалость никогда не была нужна. Она признавала моего зверя, она жаждала его, она сходила под ним с ума, и она была единственная кого он трахал и никогда не жрал.

Всхлипывает, стонет все громче, а я оставляю следы укусов на ее выгнутой шее, на ее плечах, ключицах. Следы, которые затягиваются, а я взрываюсь феерией вкуса ее крови. И двигаюсь, двигаюсь мощными толчками. Глубоко, яростно, сильно.

Глава 12.2

Ворвался в мое тело, и я вскрикнула, широко распахнув глаза, когда его клыки вбились в мое горло и волчий яд похоти потек по венам. Потому что ждала его в себе везде, потому что трепетала и пульсировала от желания впустить ощутить его мощь каждой клеточкой. И мне в легкие врывается кислород, взрывающийся кипящими молекулами страсти. То, как он берет меня, то, как желает меня с каким — то звериным голодом, с адским нетерпением. Я…все еще прекрасна для него, он не видит шрамов на моем лице и на моем теле…шрамов которыми пометил меня навечно. Какая-то часть меня ненавидит его за это, но ненависть сплетается со страстью, сплетается с одержимой любовью. Он пришел ко мне в подвал, пришел, когда вокруг него сотни красавиц, десятки наложниц. И его фаворитка. Но он здесь со мной, ревет от страсти. Ворвавшись в мое тело своей огромной, горячей плотью. И я растянута так, что кажется сейчас разорвусь. Он дрожит всем телом, запрокинув голову, закатив глаза. Уже не человек, но еще не зверь. Это пограничное состояние, когда он не просто красив, а зверски прекрасен. Сдерживается, подрагивая и волны этой дрожи перекатываются по его большому, напряженному телу. Голодный. Я чувствую этот голод и понимаю, что давно ни с кем. Потому что иначе не трясся бы так, не орал бы от страсти. Жестокий, бешеный монстр, который в эти секунды принадлежит только мне. Замер. Потому что двинется и его сорвет. Я это чувствую по пульсации члена внутри себя, по подрагиванию его плоти. И меня взрывает от понимания, что не только я зависима от него, но и он зависим от меня. Приподнялась и прижалась губами к его шее, опускаясь ниже к кадыку, целуя его плечо, ключицы, оставляя на нем влажные дорожки от своих слез. Сдавил соски обеими руками и ворвался в мой разум воплем: «Ты принадлежишь МНЕ! Моя рабыня, моя…ты моя! Убью когда захочу!» Накрывает мой рот своим ртом и делает первый толчок. Стонем вместе. Кричим. «Моя!» — ревет у меня в голове, разрывает мой мозг этим криком так же как и членом мое влагалище. Возбуждение острыми сполохами рвется вниз к животу, охватывая промежность, покалывая набухший клитор и я сжимаю судорогой его член, заставляя вскрикнуть и сделать адский толчок, от которого все мое тело выгибает дугой. Пусть трахает, пусть безжалостно дерет меня как последнюю шлюху. Я готова быть для него кем угодно, я готова принять от него что угодно. Он мой господин, мой владыка, мой властелин, мой император. И он наращивает темп, вбивается со всей мощью. На адской скорости. Так что меня трясет как тряпичную куклу, и мы оба превращаемся в животных. Диких, бешеных, озабоченных похотью животных, сосущих, лижущих и бьющихся друг о друга. Рычит с каждым толчком, мотает головой и снова рычит, впивается укусами в мое тело, жадно сосет мои соски, кусает горло, мочки ушей, скулы. Шершавый звериный язык скользит ко мне в рот, и лижет глотку. Как будто это его член одновременно и у меня во рту. От возбуждения не просто трясет, а лихорадит. Яд волка в венах делает жертву пьяной от похоти, и я не просто пьяна, я под таким дурманом, что кажется мой оргазм разорвет мое тело на куски. Беспощадно сильный, сумасшедший, настолько ослепительный, что я на доли секунд теряю сознание, чтобы вынырнуть громким криком, который он сжирает своими губами и толкается в меня как ошалелый. Мокрый от пота, который стекает мне на лицо, и я ловлю эти капли жадно высунутым языком. Отдаю ему свои ощущения, свое наслаждение и его имя. Потому что только его я и кричу. Вахид…Вахид…мой Вахид…И каждый мой крик словно ударом плети по его телу, и ударом члена внутри моего. Мой оргазм сплетен с его именем, мое наслаждение вгрызается в него так же сильно, как он вгрызается в мое тело. Моя влага сочится по моим бедрам, шлепает мокрыми звуками, течет на постель.***Меня накрывает вместе с ней, смотрю в ее задыхающееся лицо, в ее закатившееся глаза и чувствую, как обезумел, как тело обдает кипятком и буквально срывает кожу возбуждением на пределе. Такой похоти я не ощущал никогда. Воздух раскалился до предела, раскрошился на атомы кипящей ртути, отравляющей мне легкие. Как же она кричит. Как же сладко она кричит мое имя. Такая мощная, такая сильная в своей беспомощности подо мной, под моим телом. Судорожно давит мой член спазмами оргазма, выдаивает его так, что я вою. Мне кажется ее наслаждение взрывается у меня в голове вместе с буквами моего имени. Она кричит «Мой Вахид» и я понимаю, насколько это, блядь, правда. Ее …я ее. Принадлежу ей своей черной, мертвой душой, своим изорванным в ошметки сердцем, своим телом…которое больше не хочет никого и ничего. Телом, которое только с ней начинает жить. И меня швыряет в бездну ее светло-голубых глаз, меня уволакивает в самую суть этих расширенных, пьяных зрачков, где мое отражение скалится от яростной дикой страсти. И только с ней так, только с ней такая запредельная нирвана. Я больше не дышу, я захлебываюсь, мои толчки беспощадны и жестоки, но она принимает меня, она сжимает и орошает соками впуская, давая вонзиться еще глубже. Сделанная под меня. Как будто охватившая как вторая кожа мой член. Впиваюсь губами зубами в ее сосок и с каплями сладкого молока из моей головки вырывается огненная струя спермы, выстреливая внутри нее. Я кончаю так…как не кончал никогда. Мой рев сотрясает стены, рев переходящий в волчий вой. Бесконечное извержение сумасшествия внутрь ее тела, пачкая, клеймя, наполняя, затопляя. И замереть, задыхаясь, сжимая ее обеими руками, истекая потом. Она жалобно стонет, а я все еще хриплю отголосками экстаза. Ослепленный, застывший, пытающийся выровнять дыхание. Медленно прихожу в себя, приоткрывая глаза…чтобы встретиться с ней взглядом, чтобы потеряться снова в небесной голубизне и с горечью осознать, что ничего не изменилось. Она по прежнему та, кто предала меня, она по прежнему та, кто изменяла мне и родила ребенка от другого. А я… я впервые брал женщину, которую испачкал кто-то кроме меня. Я брал шлюху своего посла. Брал упоенно, бешено и ни с кем кроме этой твари мне не было так хорошо. Конченый психопат, повернутый только на этой самке. Жалкий идиот, настолько жалкий, что самому противно. Протягивает ко мне руки…но я уже у двери, смотрю на нее и ненавижу нас обоих еще сильнее. Готов ее убить и в то же время понимая, что это станет и моим концом. И концом моей сестры… а также моего сына. Эта мразь чудовищным образом стала незаменимой, стала необходимой всем троим. Какая-то чудовищная насмешка судьбы, проклятие от которого нет спасения. — Ей нельзя здесь оставаться. Здесь слишком грязно и сыро, а она кормит моего сына. Бросил банахиру. — Отправьте ее обратно в покои моей сестры. Глаз не спускать. — Мой Император, к вам человек…от Черных львов. Говорит это важно. — Пропустите его ко мне. А в голове все еще пульсирует ее «Вахид…мой Вахид» Выдохнул и поднялся по лестнице, пошел по длинным коридорам к себе в комнаты. — Император! С раздражением обернулся. Увидев Гульнару, ощутил прилив неприязни. Не будь она матерью моего сына ее бы давно не было в этом доме. Никто не раздражал меня так, как она. Обернулся, чувствуя, как сжимаю челюсти и гуляют желваки. — У меня дела. Давай быстрее. И…тебе как всем в этом доме нужно просить аудиенции. Впредь за обращение без разрешения я накажу тебя! Опускает глаза в пол. Но ей не стыдно. Гульнара всегда отличалась наглостью и очень крутым нравом. Когда-то мне это нравилось. Ее строптивость…Пока не стало бесить. Или пока она просто не надоела мне и не перестала возбуждать как женщина. — Это правда? Я хочу знать, хочу чтоб вы сказали мне, мой Повелитель, это правда, что нашего сына будет кормить эскама? Стиснул челюсти, выдыхая, успокаиваясь прежде, чем ответить. — С каких пор я должен перед тобой отчитаться? Знай свое место, Гуль! — Значит правда! Какая-то низкопробная тварь, какая-то девка, которая…Приподнял руку в предостерегающем жесте, но она продолжила. — Дрянь, которая изменяла самому императору, грязная и испорченная будет прикасаться к моему сыну! — Уведите Гульнару в ее покои и проследите, чтобы она завтра покинула особняк. — Что? Нет…Вахид, Император, нет, прошу! — Одна. Без дочерей. Только со служанкой. — Ваше Величество! Умоляю… я беру свои слова обратно! Нет…только не без дочерей! — На месяц! Как минимум! Развернулся и пошел в сторону своей комнаты. Как же она мне надоела. От одного звука ее голоса кипит мозг. «Мать твоего сына надоела! А какая-то тварь тянет и манит к себе. Какую-то тварь ты вытащил из подвала и отдал приказ хорошо кормить и обеспечивать уют… а свою фаворитку выслал! И не потому, что она тебе перечила! А потому что она ее задела! Потому что назвала твою шлюху шлюхой и тебя это выбесило. Ведь ты только что ее трахал и целовал ее в губы…губы, которые могли сосать чужой член» Ударил кулаком по стене разбивая костяшки так чтобы боль заглушила внутри голос монстра. «Да, я не тронул эту дрянь…не тронул, потому что она единственная, кто может спасти моего сына» Банахир провел меня в кабинет и распахнул передо мной двери, пропуская внутрь. Через минуту он впустил ко мне молодого парня. Я видел его и раньше, я знал как его зовут и знал кем он приходится королевской семье вампиров. Падший. Габриэль Вольский собственной персоной. Значит нечто личное решил передать Король. — Приветствую вас, император. — Что нужно королю? — Не королю. Лично мне. Приподнял одну бровь, присаживаясь в кресло и показывая парню, что он тоже может сесть, но он остался стоять. Упрямство — это их семейная черта. — Что я могу сделать, чем пожертвовать, чтобы получить камень? — А вот это уже интересно. Ко мне пришел зять Влада Воронова и предлагает свои услуги, а ведь я могу попросить что угодно…если решу отдать камень. — Я согласен на что угодно. — Зачем тебе камень? — Он может вернуть из потустороннего мира того, кто покинул нас. Ответил падший и сверкнув глазами посмотрел на меня. Дела его плохи. Он явно злоупотребляет красным порошком, пьет беспробудно и даже сейчас не весьма трезв. — Я так понимаю, что твой тесть принял решение, которое тебя не устраивает? — Именно! — Я тебя разочарую. Но камни невозможно получить. На них наложен запрет тех, чьи имена не говорят. — Деусов! — Именно. Деусов. — Но это не помешало вам, Император, обменять камень у короля. — Я должен перед тобой отчитаться? Падший подобрался, его глаза горят, он готов сцепиться, готов к ссоре и драке, но еще не настолько пьян, чтобы не понимать — что его ждет за это. — Вам нужны преданные и верные слуги, вам нужны слуги со способностями, которых нет в вашем клане. Я готов покинуть Черных Львов и присягнуть в верности Горным волкам, готов выполнить любое поручение в обмен на камень. — Это несомненно смелый поступок и отчаянный, но я вынужден тебе отказать! — Но почему? — воскликнул он, — Почему? У вас достаточно камней! Что изменится если вы отдадите еще один? — Я говорю тебе НЕТ! Передавай привет Королю. На этом наша беседа окончена! — Вв можете пожалеть об этом! Оскалился и повернулся к юнцу, чувствуя, как зверь начинает расправлять кости. — Это угроза? — Нет…кто я чтобы угрожать императору. Это лишь констатация факта. — Ни один камень не покинет это место. Тебя проводят до самой границы. Впредь…когда придешь делать заявления и предложения будь трезв. Хотя бы!

Глава 13.1

— Он не видит твоих шрамов. — Да, скорей всего не видит. — Думаю если бы видел это бы ничего не изменило… — Что изменило? — Его одержимость тобой. И я не знаю хорошо это или плохо для вас обоих. Вы словно объяты пламенем, которое сжигает вас обоих, снимает с вас кожные покровы и превращает в пепел ваши кости. Вы корчитесь от боли…оба. Но…Айше посмотрела на меня уставшими бархатными глазами. — Но я одного не пойму…если ты так его любишь зачем ты предала? Я не стала ей отвечать. Не стала говорить, что никогда не предавала Вахида, что никогда даже не смотрела на других мужчин. — Иногда мне кажется, что ты не лжешь, иногда я словно чувствую твою душу и она полна любви. К нему. К моему брату. А потом…потом что-то черное нависает над тобой, что-то черное вплетается в мое сознание и именно такой я вижу ложь. Она похожа на паутину. Когда мне лгут я различаю черные щупальца, нити образующие пятно похожее на плесень иногда она покрывает всего человека, а иногда даже поверхность рядом с ним. И я вижу ее рядом с тобой. Она окружает тебя со всех сторон… а это значит — ты лжешь. Но бывают минуты, когда ее нет. Когда ты кристально чиста. И я не знаю чему верить. — Верь тому, что чувствуешь! Воскликнула я, хотела дотронуться до ее руки, но не посмела. — Если я буду верить тому, что чувствую буду ли я справедлива к своему брату? Будет ли честно считать тебя невиновной только потому что ты мне нравишься и помогаешь мне. Делает ли это тебя незапятнанной? И…ты можешь дотрагиваться до меня если хочешь. Я тронула ее руку, а она погладила шрам на тыльной стороне моего запястья. — Только одни существа могут излечить шрамы от когтей оборотня…Чанкры. Великая раса ведьм и ведьмаков, практически исчезнувшая из нашего мира. Только они способны лечить раны от хрусталя, только они способны на чудеса. Если тебе посчастливится когда-нибудь встретить чанкра и он захочет тебе помочь — ты сможешь избавиться от шрамов. — Я не хочу от них избавляться! Она вскинула на меня свои невероятно глубокие, нежные как у лани карие глаза. В непонимании, в недоумении. — Почему? — Шрамы — это не только следы боли. Это следы любви. Его любви ко мне, потому что если бы не любил, то просто убил бы меня. Шрамы — это гарантия того, что я принадлежу только одному господину и мне не нужно чтобы кто-то смотрел на меня с похотью или вожделением. Мне достаточно, что только один мужчина видит меня без них…Пристально смотрит на меня, ее красивые ровные брови чуть сошлись на переносице. — Ни одной нити паутины, нет пятен и черноты. Ты искренна. И это сводит с ума…часто именно по утрам я вижу эту кристальную чистоту вокруг тебя, это нетронутое прозрачное поле ауры, которой почти не осталось у смертных. А потом …потом она начинает расползаться плесень и чернота. Но сегодня ее нет. Так странно. Я посмотрела на поднос и увидела, что она не завтракала и не ужинала. Ее еда совершенно не тронута. — Вы ничего не ели… — Я сегодня не голодна. Иногда мне кажется, что после еды мне становится хуже. Принеси мне попить. Я случайно перелила фруктовый чай, который мне давали днем. Я заварила свежий чай и принесла ей в хрустальном кувшине вместе с красивым узорчатым бокалом. Помогла напиться, придерживая голову и укладывая Айше на подушки. — Сегодня была трудная ночь и скоро наступит следующая. Я посплю пока ко мне не подступила тьма. Ты посидишь со мной, Лана? Я кивнула и несмело погладила ее руку. — Спой для меня. Совсем немного…у тебя такой дивный голос. Дивный. Как интересно она всегда выражается. Как будто на самом деле она из прошлого столетия, хотя и выглядит лет на десять. Я начала тихонько петь…те же песни, что я пела маленькому Вахиду. Да, я придумала мальчику имя. Тихонько, никому не говоря я назвала его Вахидом младшим. Он так похож на своего отца только глаза голубые. — Дивный голос, — прошептала Айше и ее глаза закрылись, она погрузилась в сон. А я подумала о том, что ее еду можно отнести собакам на заднем дворе. Они вечно голодные. Я дождалась пока Айше уснет, собрала все остатки в одну тарелку и осторожно вышла из комнаты. Ходить на задний двор мне не возбранялось. Псы меня знали. Я часто отдавала им еду, когда оставалось с обеда и ужина. Иногда по долгу сидела с ними…разговаривала, гладила страшные морды. Я не знаю, что это за порода, никогда таких раньше не видела. Они напоминали мне волков. Таких же красивых, больших, сильных и угольно черных. Но я видела, что такое настоящие волки…это так декоративные собачки по сравнению с кланом…Я покормила псов и уже пошла к себе…как вдруг ощутила это резкое желание подойти к малышу. Еще до часов кормления. Забежать к нему в комнату и увидеть хотя бы краем глаза что с ним все хорошо. Это было настолько необъяснимо, настолько сильно, что я не смогла сопротивляться. Я бросилась в детскую в дальнем углу коридора. Охраны нет. Но ведь Вахид говорил, что принца нужно охранять…где все? Где хотя бы один банахир? Резко открыла дверь и обомлела. Над детской колыбелью замерла тень, с поднятой рукой в которой блеснуло лезвие, и я с воплем набросилась на убийцу. Столкнула с ног, мы упали на пол и покатились по нему кубарем, я пыталась выдрать нож из рук твари в черном. Я била и царапалась как дикая кошка, не давая приблизиться к кроватке. Потом ощутила сильный удар лезвия в плечо, упала, а тень снова метнулась к малышу, я поднялась на ноги и с воплем набросилась на нее, схватила и отшвырнула с такой силой, что разбилось окно и тень вылетела на улицу. Я подскочила к колыбели и схватила младенца. В ту же секунду распахнулись двери, и я увидела Вахида и нескольких банахиров. — Какого черта здесь происходит?! — Его…его пытались убить…пытались убить малыша. Он побежал туда…выпрыгнул в окно! Едва шевеля губами, прошептала я, чувствуя, как по платью течет кровь, заливая весь рукав и расползаясь по груди. Двое банахиров прыгнули следом, а Вахид подхватил меня за талию, удерживая вместе с ребенком. — Врача! Немедленно врача! — заорал он, глядя то на меня, то на младенца и несколько раз тряхнул головой. Потом посмотрел на мою руку, — Есть еще раны? — Нет…мой Император! — Точно? Кивнула и блаженно закрыла глаза, чувствуя, как он обнимает меня и ребенка. Если ради этого меня должны были порезать ножом…то я бы сотню раз подставилась под лезвие. Вахид, это мог быть наш ребенок…наш малыш. Но ты отказался от нашей девочки….Слезы потекли по щекам и я прикрыла глаза, чувствуя как сильно держит, не давая упасть. Когда-нибудь он узнает правду и я смогу найти мою дочь.

Глава 13.2

— Кого ты видела? Успела рассмотреть?

Отрицательно качает головой, а меня всего трясет. Услышал ее крики и испугался. Настолько испугался, что все тело покрылось холодным потом. Бросился вместе с банахирами на крик. Мчался как сумасшедший, дверь распахнул и в нос ударил запах ее крови. Схватил и стало легче, когда понял, что живая и не умирает. Хотел ребенка забрать и положить в колыбель, но она не дала. Как-то инстинктивно к себе прижала, сама дрожит вся и я не стал отбирать. Где-то в глубине души промелькнуло, что Гульнара никогда так за ребенком не тряслась. Даже сейчас нет ее…Не пришла на крики. Зато прибежала Роксана и посмотрела на Лану презрительным взглядом.

— Отберите у нее принца! Он не должен быть в руках жалкой эскамы!

— Ребенка скоро кормить…, - спокойно сказала Лана даже не дрогнув, пока врач бинтовал ее пораненную руку.

— Когда надо будет кормить тогда и возьмешь! Да и вообще какое право ты имеешь заговорить со мной! Император! Почему вы молчите?

Я обернулся к Роксане, чувствуя раздражение и усталость.

— Что за истерика? Эта эскама официально кормилица принца и имеет право находится с ним в одной комнате, когда приходит время кормления и до него…и эта эскама только что спасла жизнь вашему внуку, архбаа! Что это за лезвие?

Отвернулся от матери всем своим видом показывая, что разговор на эту тему окончен.

— Хрусталь, мой господин! Ребенка хотели убить! — Раис посмотрел на меня и склонил голову.

— Я приказал охранять моего сына! Почему здесь никого не было?

Молчит и он знает, что ему за это будет, становится на колени, опускает голову и подставляет спину. Киваю банахирам и ему наносят несколько ударов хлыстами, так что вспарывают ткань на спине и кожу. Он молчит. И будет молчать, потому что это его вина.

— Те, кто оставили свои посты, будут казнены сегодня на рассвете.

Меня не волновало, как он накажет своих непокорных солдат.

— Теперь ты лично будешь охранять принца! Ты будешь стоять здесь двадцать четыре часа в сутки!

— Как прикажете, господин!

Пока говорил смотрел на Лану. Одну руку ей забинтовал врач, а другой она продолжает держать ребенка и смотрит на него, воркует, что-то шепчет ему и мне кажется он слышит ее, он смотрит на нее своими маленькими глазками и издает какие-то совершенно нежные звуки, которых я никогда раньше не слышал. И он жив. Он начал округляться, у него даже появились щечки.

Эта женщина…та, которая больше всех была достойна смерти, спасла моего сына. Два раза спасла.

— Ты рассмотрела убийцу, эскама?

Подняла голову, продолжая качать младенца.

— Не рассмотрела…но мне показалось, что это была женщина.

— Бред! Никакая женщина не посмеет прийти в эту половину дома, не посмеет войти в комнату к ребенку.

Роксана повела плечами и потом зашипела нянькам.

— Отберите у нее ребенка и дайте мне моего внука. Когда нужно будет кормить эскаме его дадут. Ребенок не должен привыкать к ее рукам.

Две женщины отобрали у Ланы моего сына и отдали его бабушке. В ту же секунду малыш начал кричать.

— Тихо-тихо, мой маленький. Это я, твоя бабушка, я покачаю тебя. Вот так.

Она качает, а он кричит, выгибается. Краем глаза вижу, как Лана нервничает, как она нахмурилась и смотрит на младенца. Опустил взгляд и увидел, как через робы эскамы просочилось молоко.

— Отдайте ребенка кормилице, ему пора есть и выйдите отсюда.

— Я укачаю моего внука. Часы кормления еще не наступили! — возразила Роксана.

— Его не надо качать, его нужно покормить. И эта женщина здесь именно для этого. Отдай, пожалуйста, принца кормилице.

В комнате остались только я, Лана и Роксана. Мать нехотя отдала ребенка.

— Кормить нужно по часам. Соблюдать порядок!

— Я… посмею возразить, — послышался голос доктора, мы все про него забыли, а он складывал свою небольшую сумку возле зашторенного окна. — младенец долгое время терял в весе. Его нельзя кормить по часам. Нужно по требованию, наверстать упущенное. Сейчас принц весит уже больше трех килограммов, он хорошо набирает и его состояние больше не вызывает у меня беспокойство. Он совершенно здоров и почти не отстает в развитии. Я бы рекомендовал малышу находиться либо с матерью, либо с кормилицей как можно чаще. Тело к телу, это дает спокойствие, ощущение защищенности и младенец будет лучше набирать вес.

— Сделаем, как ты говоришь. — кивнул я врачу, потом посмотрел на Лану, которая уже приложила малыша к груди и кажется уже больше никого и ничего не видела, кроме него. Ребенок жадно сосет, приложив ладошку к груди и меня резко и безжалостно затопило нежностью. С такой силой, что защемило под ребрами. Нежностью к ним обоим. Как будто я видел нечто чудесное и правильное, нечто невероятно прекрасное.

— Как знаете. Если так лучше для моего внука, то пусть так и будет.

Она пошла к двери, и я пошел за ней, вышел в коридор, прикрывая дверь и ревностно стараясь, чтобы в комнату никто не заглянул и не увидел Лану кормящей.

— Когда Гульнара покинет дом? — спросил я, посмотрев матери в глаза.

— Ты разлучишь сына с матерью?

— С матерью, которой сейчас здесь даже нет? И это после того, как кричал ребенок и эскама?

— Ты запретил ей выходить до отъезда.

— Но это ее сын! Он плакал!

— Долгое время ее убеждали в том, что он не выживет! Кто мог предположить, что твоя бывшая фаворитка окажется дойной коровой! И будет кормить его молоком, предназначенным для ребенка, рожденного от предательства и грязной измены!

— Архбаа! Я запретил вспоминать об этом. Она была наказана.

— Она должна была умереть!

— Тогда умер бы твой внук и твоя дочь! У всего есть причина и последствия!

— Кто знает, как было бы правильно!

— Наследник жив и нет ничего более правильного чем это. И не важно какой ценой!

— Мне пора в свою комнату, скоро приедет массажист и косметолог. Ночь прошла ужасно.

— Благодаря этой эскаме и свойствам ее крови эта ночь прошла для тебя в постели, а не в лесу, эта ночь прошла для тебя без переломов костей, лопанья кожи, треска суставов и выпадения ногтей. Мы контролируем обращение.

— Это уже не ее кровь, а синтетический аналог. В ней больше нет надобности.

— Для твоей дочери и внука все еще есть.

— И потом ты избавишься от этой женщины?

— Тебе пора к себе в комнату, мама.

Высокомерно вскинула голову и развернувшись спиной ко мне, пошла в сторону лестницы. Занимающийся рассвет заиграл в ее черных волосах цветными бликами сквозь мозаичное стекло на окнах. Моя мать по-прежнему одна из самых величественных и красивых женщин из всех, кого я видел. И в эту секунду мне почему-то представилось как по этой же лестнице в роскошном наряде поднимается Лана. Тряхнул головой…Этому никогда не быть. Когда она больше не понадобится моему сыну и Айше она вернется в лачугу ведьмы или…или я изгоню ее навсегда.

От мысли об этом внутри наступила адская тьма. Какая-то невероятная темнота.

— Мой Император!

Обернулся к Раису, который стоял напротив меня немного бледный и взволнованный.

— Все псы…они мертвы.

— Как мертвы?

— Да, все псы на псарне…все мертвы. Я уже вызвал ветеринара, он будет через час из-за непогоды.

— Их убили?

— Не знаю, мой господин. Нет крови, нет каких-то внешних повреждений. Собаки умерли…у некоторых шла пена изо рта.

— Их отравили?

— Не знаю, пока что неизвестно. Врач скажет.

— Что за чертовщина творится в этом доме, что за адский бардак! Куда все смотрят? Немедленно пересмотреть камеры и записи. Как снаружи, так и внутри. Провести расследование. Через час я хочу знать кто убил собак, и кто хотел убить моего сына! Обыскать дом, обыскать каждый угол в нем! Где Гульнара?

— Скорей всего у себя в комнате, мой Император.

— Проверить!

— Слушаюсь.

— Ваше Императорское Величество! — я резко обернулся и увидел помощника Раиса — Шавура. Можно сказать его верную тень.

— Да, Шавур! Что у тебя?

— Я просмотрел камеры снаружи и…, - он взглянул на Раиса, а потом на меня, не решаясь сказать, — я… я увидел кто накормил собак.

— И кто же это?

— Это…она…эскама, — он кивнул на дверь комнаты принца и я с размаху открыл ее настежь, ворвался внутрь.

— Ты отравила собак? — рявкнул я и она вздрогнула, закрываясь от нас, отворачиваясь к стене.

— Пошли вон! — оскалился на Раиса и банахира и они тут же испарились.

— Собак? — переспросила девушка, испуганно глядя на меня.

— Ты кормила собак сегодня?

— Да…я отдала им остатки еды Айше. Она не захотела есть, только пила. Я приносила ей фрукты с кухни и делала чай. А ее еду я отдала собакам.

— ЧТО?! — меня затрясло и мои глаза округлились, я почувствовал, как буквально разрываюсь от непонимания, от шока, от волнения.

Выскочил и схватил Раиса за шиворот.

— Лану…, - откашлялся, — Эскаму перевести вместе с младенцем в комнату Айше. Поставить охрану, не отходить от комнат ни на шаг.

Глава 14

— Где Гульнара?

Раис поклонился мне и тихо сказал:

— Она заболела.

Почему-то я совершенно не удивился. Она должна была что-то придумать лишь бы не уехать.

— Что с ней?

Не то чтоб я прям сильно волновался, но я привык знать все, что происходит. Кроме того, я отправил ее прочь и хотел, чтобы так и было, чтобы она уехала из особняка. Гульнара меня раздражала. Я как будто чувствовал какой-то подвох и не мог понять в чем он заключается. Это ощущение, когда кто-то выводит вас из себя, но нет причины оторвать ему голову. Мне было достаточно ее хамского вмешательства в мои решения.

— Ты просто хочешь избавиться от нее. Надоевшая фаворитка мозолит глаза. Точно так же поступал и твой отец!

Перед глазами появился образ матери и то как она гордо вздергивает голову. Как бы высоко не вознеслась Архбаа она не стала женой императора. Только матерью его детей. Но, да, Роксана добилась огромного влияния.

— Гульнара берет на себя слишком много. Она наказана и поэтому покинет дом. Без дочерей и без сына.

— Ты слишком жесток к ней, сын. Это невероятная жестокость. Она мать твоих детей. Единственных, между прочим. Ни одна другая…не выносила и не родила тебе.

— Она должна знать свое место. Гульнара получила все почести как мать моих детей, получила место возле меня, право находиться с детьми, деньги, драгоценности, положение. Если ей этого мало, то это только ее проблема и она не должна становиться моей. Я не потерплю наглости и неблагодарности. Не важно от кого!

Роксана выдохнула, но спорить не стала.

— Может быть ты переселил бы ее в другие покои…подальше от тебя, запретил появляться в этой части дома, но не изгонял на глазах у всех. Не разлучал с дочерями и сыном.

— Сын ее особо не заботит. Она даже не заходит к нему.

— Я ее понимаю…привязаться к больному ребенку…это больно. Она думает здраво. Я на ее месте поступала точно так же и теперь я могу пережить болезнь моей дочери.

— Гульнара покинет дом и отбудет в северный особняк.

— Даже не в горы?

— Нет. Горный дом для семьи. Для родных. Она же поедет в усадьбу.

— Хорошо. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь и уверен в своей правоте. Не всегда стоит поддаваться эмоциям, сын.

— Пусть остынет. Ей пойдет на пользу одиночество.

Поднял голову и посмотрел на Раиса, вспоминая разговор с матерью.

— Говорит что-то по-женски.

— Был врач?

— Я не видел, мой Император.

— Пусть ее осмотрит врач и доложит тебе в каком она состоянии и может ли выдержать поездку.

— Да, мой господин. Я буду держать вас в курсе.

— Сообщи мне, когда Гульнара покинет дворец и пусть ко мне зайдет Арафата. Я хочу, чтобы покои моих дочерей перенесли ближе ко мне в эту часть дома.

— Слушаю, мой господин.

— Это не все…

Я взял Раиса за локоть и отвел в сторону.

— Я хочу, чтобы ты лично занялся отъездом Айше с эскамой и моим сыном. Хочу, чтобы ты собрал отряд лучших банахиров и сопроводил их в Горы. В поместье. Чтобы их там охраняли. Головой ответишь за них!

— Считаете, что здесь им грозит опасность?

— Считаю, что внутри нашего дома есть кто-то, кто хочет навредить моей сестре и моему сыну. Сейчас самое время уйти в горы, в лес, чтобы ни одна тварь не добралась туда.

— Я понял вас. Когда планировать отъезд?

— Сегодня же! Пусть выезжают как можно скорее и еще…чтоб никто об этом не знал! Ни одна живая душа.

— Никто не узнает. Их вывезут тайно перед рассветом, когда наступит полная тишина и все будут находиться в подвалах.

— Возьми это на себя. Сопровождай их лично.

Раис помнил Императора ребенком. Помнил день и час его рождения. Тогда звезды выстроились в ряд и луна закрыла собой солнце, окрашиваясь в кроваво-красный цвет.

Младенец родился сильным, упитанным и здоровым. Он выдержал несколько дней в одиночестве, имел прекрасный аппетит и уже в сорок дней был коронован и назван в честь своего прадеда. Роксана была счастлива. У нее родился третий сын и ее положение при Императоре более чем утвердилось. Но мечта стать женой не сбылась. А после гибели правителя она стала архбаа и правила стаей пока ее сын не стал совершеннолетним.

Раис помнил первое обращение Вахида. У самых сильных оно начиналось в раннем возрасте. Чем раньше малыш выпустит зверя, тем сильнее будет хищник, родившийся в нем.

Роксана и все они тогда еще не ждали, что мальчик готов к обращению. Ему исполнилось девять месяцев, и он только сделал свои первые шаги. Той ночью они все услышали булькающие звуки и хрип. Стая перебиралась через горный лес в свое родовое убежище. Голодные, гонимые охотниками они остановились в самой чаще древнего Сумеречного леса.

— Кажется началось…

Прошептала нянька и Роксана подскочила на постели. Она вздрогнула и потянулась к сыну, но Император остановил ее.

— Не смей вмешиваться. Он сам справится… а если не справится значит такова его участь!

Малыша начали бить судороги он выгнулся и, кажется, почти переломался в хребте, закатил глаза. Он задыхался и мучился от адской боли. Его маленькие косточки трещали, пальцы рук и ног кровоточили, сухожилия лопались и рвались.

— Слишком мал для обращения. Такой крошечный вряд ли переживет. — запричитала няня.

— Заткнись! — шикнула на нее Роксана, не отводя взгляда от сына.

Борьба продолжалась из-под тонкой розовой кожи показались клочки черной шерсти. Малыш начал обрастать ею очень быстро, его лицо вытягивалось, ломался нос и рот превращался в пасть с маленькими острыми зубами. Глаза проваливались и превращались в зрачки зверя. Уши сначала прижались к голове, а потом выросли, вытянулись вверх, тоже покрываясь шерстью. Полностью черной, мягкой, ладошки стали подушечками, а вместо ногтей появились черные коготки.

Маленький Вахид попытался встать на четыре лапы, упал, пополз заскулил и снова встал. Заковылял куда-то в сторону кустов. Роксана, тяжело дыша, прижимала руки к груди и молчала. Молчали все. Это было первое обращение в таком возрасте. Обычно альфа обращался года в два. Иногда дети не выдерживали и умирали, иногда застревали в состоянии полу…и мать должна была сама прекратить мучения малыша.

Вахид обратился полностью. Он тихо поскуливал, потявкивал и шатаясь ходил по поляне принюхиваясь к своим собратьям. В первое обращение не луна зовет зверя, а сам зверь просится наружу. Появляется сквозь человеческие покровы, он еще не связан и не крещен полной луной. Но это скоро случится.

Вахид дрожит от напряжения, пытается ходить. Его зеленые глаза смотрят то на мать, то на других волков. Он чувствует, что он один из них, но его зверь еще не связан с его человеком. И сейчас правит маленький волчонок. Он не умеет контролировать. Он голые инстинкты. Его привлекает мышь, ворочащаяся в кустах. Он внимательно следит за ней, а потом резко нападает, перегрызая голову, жует и глотает свою первую добычу. Мордашка перепачкана кровью. Глаза довольны. Он радуется. До рассвета должно произойти обратное обращение. Если этого не произойдет …ребенок может не вернуться в образ волка и умереть.

Это знают все. И поэтому ждут, когда начнется процесс. Но он не наступает, и Роксана нервничает. Она наблюдает за малышом волчонком, за своим младшим сыном, она знает, что у ее императора появилась новая пассия, знает, что только сильный и крепкий малыш сможет утвердить ее в статусе матери. Она не рассчитывает на титул архбаа. Потому что ничто не указывает на раннюю смерть бессмертного императора, а также его двух старших сыновей.

Умрет ее младший сын — ее место займет другая. И, возможно, родит сына, и Император женится на ней. Тогда сын законной жены будет иметь все права, а не фаворитки. Все, кто родились вне брака практически, не имеют шансов. И всегда будут на вторых ролях.

Небо начинает светлеть, уже скоро полоса горизонта окрасится в пурпурный цвет. Роксана чуть ли не стонет от разочарования, все остальные наблюдают, а сам император кажется уже теряет интерес к сыну. Никто не верит, что он успеет обратиться за несколько минут до рассвета…но это происходит. Стремительно быстро, намного быстрее чем обращение в волка. И вот уже на четвереньках стоит голый младенец. Он громко плачет от боли и непонимания, что происходит. Его личико перепачкано кровью, и он со всех сил рвется к…к няньке.

Но его хватает мать, целует ручки, лицо, лоб. Только что ее сын вознес ее до небес. Он коронован не только как человек, но и как волк. Он — будущий альфа. И он даже сильнее двух своих братьев. Кто знает взойдет ли ее старший Варад на престол с таким соперником.

К горам было не добраться. Они не могли вернуться домой. Стая слишком маленькая. Вражда с вампирами обескровила клан. Возвращаться в горы означало смерть. Выжить в лесу было более реально.

Они провели там несколько лет. Вахиду по человеческим меркам исполнилось четырнадцать. Он был крупным молодым волком с поджарым телом, длинной черной шерстью и сверкающими зелеными глазами. Не по годам высокий, сильный, мускулистый. Один из самых опытных и умелых охотников. Его отец и братья уже были мертвы. Он единственный альфа и наследник престола.

А потом пришли люди. Смертные, которые испортили все…их смрад доносился издалека. Пот, вонь их тел, запах волос. Отряд лесорубов, валивших лес для стройки моста через бурную реку Вайх.

— Никто не трогает смертных! Все соблюдают правила маскарада! Они закончат и уйдут!

Так сказала архбаа и отдала приказ держаться подальше от людей. Никто не смел ослушаться. Никто кроме молодняка. Они тогда были дерзкие, юные, любопытные. Обращение было для них приключением, кровь бурлила. Жажда плоти и голод заставляли забыть об осторожности.

Волки охотились на зверей, чтобы не привлечь внимание нейтралитета. Законы еще не были заключены.

В ту ночь все услыхали шум. Его подняли люди. Они бегали по лесу с факелами и ружьями, они кричали и звали друг друга.

Раис отправился на разведку вместе с Вахидом. Они еще не понимали, что произошло. Пока не увидели мертвого волка возле костра людей. Его убили, отрубив голову….все было бы ничего если бы вместо лапы не виднелась человеческая нога. Лесорубы собрались в кучу и смотрели на оборотня. А Раис смотрел на Вахида…Смертные только что узнали тайну маскарада и в этом вина молодняка. В этом вина Вахида, который повел отряд осматривать смертных и принюхиваться к ним, изучать.

Кровь Олава растеклась по траве, она была густой и почти черной, голова лежала отдельно от тела и это было очень страшно. Потому что горные волки вот так вот не умирали. Но Олава убили люди. И еще хуже — они теперь знали кто прячется за темнотой сумеречного леса.

Можно было вернуться в лагерь, увести волков дальше в горы, приближаясь к родовым землям…но тогда тайна останется раскрытой.

— Они среди нас…прошептал один из людей, — монстры! Их надо уничтожить!

— Серебро! Мы выльем мечи из серебра, мы сделаем серебряные пули, мы сделаем стрелы с серебряными наконечниками и истребим их!

Вахид быстро посмотрел на Раиса…все еще в облике человека, но глаза горят и сверкают. Зверь рядом, и он готов вырваться наружу. Какое решение примет. Раис не имеет право подсказывать, не имеет право вмешиваться и влиять на решения. Он еще не советник. Он пока только помощник молодого принца. Коронации еще не было. Архбаа правит до совершеннолетия.

Глупый Олав. Любопытный и такой глупый. Он подставил стаю. Во всех смыслах. Позволить людям уйти нельзя. Вахид шел за ними следом вместе с Раисом. Шел, еще не обращаясь…но уже через мгновение в прыжке превратился в огромного черного зверя и Раис следом за ним. Они знали, что будут делать. Людей нельзя отпустить…нельзя им позволить разгласить тайну маскарада.

Раис не вмешивался он наблюдал как Вахид мчится по лесу. Черная тень среди коричневых елей с зелеными иглами. Как красиво он двигается. Убийца на охоте. Хищник, который идет по пятам за своими жертвами. И который еще ни разу не нападал на человека. Звать на помощь нельзя, потому что будет утеряно время.

Первой жертвой стал лесоруб с короткими каштановыми волосами. Вахид прыгнул ему на спину, толкнул массивными пружинистыми лапами и впился клыками в шею, перегрызая позвонки и отделяя голову от туловища. Это пока не пиршество — это убийство. Уничтожение тех, кто мог принести стае опасность. Зачистка.

В одиночку будущий император уничтожил отряд лесорубов. Превратил это вместо в кровавую мясорубку с валящимися повсюду конечностями, кишками и внутренностями. Одного из них он сожрал. Не удержался. Это было первое лакомство естественной жертвой…

Это было первое принятое решение юного принца. Это была его первая охота и первое убийство человека.

Они вернулись в лагерь.

— Лесорубы мертвы. Олав был неосторожен и его убили.

— Смерть Олава не означала, что ты должен был уничтожить смертных! Ты знаешь наши законы!

Мать стояла перед сыном, она была намного ниже его, и она видела каким сильным он стал и как похож на отца. Оба сильные, жилистые, могучие. Правда отец был голубоглазый с каштановыми волосами, а Вахид больше похож на мать своей чувственной красотой.

— Смерть Олава могла быть всего лишь смертью, которую оплакала бы его семья…если бы не одна мелочь — в момент смерти произошло обращение и вместо лапы волка у трупа была человеческая нога.

Они смотрели друг другу в глаза мать и сын. Какие-то считанные секунды потом Вахид громко сказал:

— Уничтожить все! Закопать тела, убрать следы крови. Этого отряда здесь не было!

С этого момента всем стало ясно — Вахид станет альфой.

— Стой, Раис!

Остановился и осмотрелся по сторонам, хотя прекрасно узнал голос Роксаны.

— Идем за мной.

Она пошла по ступенькам наверх в свои покои, и он следом, озираясь чтобы удостовериться, что их никто не видит. Вошла в одну из комнат на своем этаже и впустила его, плотно закрывая за собой дверь и прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. Убедилась, что за ними никто не следил и не шел следом, увлекла Раиса в сторону самой дальней стены.

— Ты же понимаешь, что, если Гульнара исчезнет у этой сучки появятся шансы вернуться в его постель!

— Эскама не будет прощена…

— Ты этого не знаешь! Он обезумел! Посмотри что с ним происходит и сколько всего ей позволено! Любая другая уже давно была бы казнена, но она жива!

— Эскама носит редкий ген в своей крови. Она аксагол. Она исцеляет госпожу Айше и кормит вашего внука.

— Моего внука хотели убить! И я не верю этой дряни! Может быть, она сама это подстроила! Сама хотела убить принца! Забраться в постель к императору и родить еще одного ребенка!

— Это было бы глупо с ее стороны. Ее положение слишком шатко и именно ребенок дает ей все шансы остаться в живых.

Роксана выдохнула. Ее буквально трясло от злости.

— Ты видел ее наглость? Видел, как она со мной говорила? Видел, как закрывала мне рот?

— Она всего лишь защищалась.

— Переча архбаа?

— Вахид умен, мудр он знает, что он делает. Доверьтесь вашему сыну, Роксана. Он доказал, что он лучший правитель за всю историю Братства.

— Гульнаре нельзя уезжать! Слышишь? Нельзя! Ты должен доложить, что врач был и констатировал серьезную болезнь.

— Солгать императору?

— Он не станет тебя проверять!

— Архбаа!

— Ради меня! Ты обещал защищать нашу семью! Обещал заботиться о моих детях. После смерти моих сыновей ты поклялся отдать свою жизнь за Вахида.

— И я отдам…

— Ложь во благо это не ложь! Доложи, что Гульнара больна…Пусть уедет эта тварь, а она останется во дворце и появится шанс, что мой сын смягчится! Особенно когда ЭТОЙ здесь не будет!

Глава 15.1

— Как появились горные волки? Спросила, слегка покачивая детское кресло и поправляя одеяло. Мы выехали перед рассветом, когда туман расстелился по земле и рваными клочьями серой ваты повис над озером. Айше улыбнулась и откинулась на спинку сидения. Ее бледная кожа снова стала золотисто смуглой с легким румянцем, а в глазах появился тот самый блеск, который в них был и раньше. Две ночи ее не скручивало в приступах, и она спокойно спала. Лекарь сказал, что все ее показатели крови улучшились и Айше имеет все шансы выздороветь. — Хочешь узнать историю Ибрагимовых? — Да…хочу знать кто вы, как появились. — Наверное спроси ты меня об этом раньше я бы не ответила тебе. Тайна возникновения нашего клана известна только членам семьи. — Но ты ответишь? — Отвечу. — Почему? — Потому что…не знаю. У меня есть такое чувство, как будто ты нам не чужая. И ты…ты спасла меня, Лана. Спасла от смерти и не только своей кровью, а и своим присутствием. Это ты почувствовала, что с моей едой не все в порядке и не дала мне есть и пить. — Я не почувствовала…Увы. Просто еда стала несвежей, и я решила принести тебе сама. — Ничто не происходит просто так. Я была в таком состоянии что съела бы и несвежее. Но ты побеспокоилась обо мне…А еще ты спасла моего племянника и только благодаря тебе он жив. Айше прикрыла бархатные глаза и сложила руки на груди. Сейчас ее увечье и ее маленький рост не видны, и она кажется невероятно прекрасной. Особенно нежной и красивой. Длинные волосы, вьющиеся локонами по спине и плечам, треугольное кошачье личико, миндалевидные глаза такой глубины, что в них можно утонуть и запутаться в грусти как в темной лесной заводи. Она чем-то похожа с Вахидом. Неуловимо. Но у нее своя красота. Необыкновенно величественная, нежная. — Да, если бы не горб и эта отсталость в развитии я могла бы стать красавицей, — усмехнулась она и взмахнула длинными ресницами, — но я родилась именно такой и мою красоту могут видеть лишь избранные. Для всех остальных я карлица горбунья из семьи Ибрагимовых. Уродец. — Не говори так. — Почему? Это правда. Я привыкла. Не беспокойся обо мне. Уже давно не болит…Лет двести так точно. Ты хотела, чтоб я рассказала тебе о нас? Я расскажу. Ты узнаешь историю горных волков.***Саиду было десять, когда на дворец напали. Всех вырезали, посадили на кол, выпотрошили внутренности. Младенцев убивали на глазах матерей, мужчин четвертовали, а женщин насиловали и вспарывали им животы. Принц бежал, за ним следом пустилась погоня. Единственного наследника горцев нужно было уничтожить, отобрав земли и отняв все, что было у их народа. Полностью уничтожив и присвоим себе. За ним гналось около десяти всадников, они загоняли мальчишку в лес. Была глубокая осень. Багровые листья вспенивались под копытами лошадей. Они мчались с саблями наголо. Как только нагонят принца отрубят ему голову. Мальчишка нырнул между деревьями, между вздыбленными корнями могучих дубов, прячась от погони и надеясь, что там его не заметят. Перед глазами проносятся жуткие картинки о том, как отрезали голову его матери, о том, как разрубили напополам отца и оторвали ему пальцы вместе с перстнями. Когда он думал об этом, то терял связь с реальностью. Они гнались упорно и явно шли по следу. Еще немного и они заметят его мчащегося между корнями деревьев. Лошади громко ржут, подгоняемые всадником и мальчик понимает, что у него практически нет шансов. Упал в кустарник, покатился по опавшим листьям и…увидел перед собой совершенно внезапно огромную волчью морду. Серая шерсть стоит дыбом, глаза сверкают зелеными сполохами. Мальчик хотел закричать, но волк толкнул его лапами в листья, сомкнул челюсти на его руке и вдруг был сбит другим волком, они покатились кубарем в сторону. Один совершенно черный, а другой серый. Огромные. Раза в два больше обычных волков, мощные и страшные как звери из ада. Вскочили оба на лапы и увидели всадников…Не раздумывая волки бросились на самых первых, один вгрызся в бок лошади и завалил всадника, а другой сбил человека с седла. — Раздались крики, из кустов выскочили еще волки и накинулись на отряд. Они окружали людей, отдирали куски плоти от несчастных лошадей, перекусывали ноги мужчин заваливая их на землю, чтобы наброситься и перегрызать горло. Они трясли людей как кукол, стаскивая с лошадей, отволакивая по земле к кустам и накидываясь на свою добычу. Адские крики, хруст костей, чавканье, хлюпанье. Саид дрожит от ужаса и потерял дар речи. Он видит, как волк потрошить человека, как тащит из тела кишки и внутренности. Мальчик дрожит всем телом. Ему страшно. Он понимает, что у нет ни единого шанса выжить и он не может бежать. Он понимает, что как только пошевелится привлечет внимание волков. Рана на его руке кровоточит, рукав залит кровью и от боли слепит глаза. Мальчику страшно посмотреть на рану…потому что внутри нее все вывернуто мясом наружу. Преследователи корчились в агонии, сжираемые живьем. Они молились богу, они звали на помощь, но это место было позабыто Всевышним. Волки рвал и грызли свои жертвы, снимали лоскутками кожу. От увиденного принц был на грани обморока. Сейчас они закончат и обратят на него внимание. Заметят мальчика и нападут на него…И серый волк поднимает голову, отрываясь от своего страшного пиршества. Смотрит на мальчика издавая утробное рычание двигается в его сторону, и принц стонет от боли и ужаса не в силах даже пошевелиться. Но черный волк снова сбил с лап серого, придавил к земле всматриваясь в его морду и в его глаза. Какая-то странная борьба, которая длится несколько секунд и серый отступает. Он больше не бросается на ребенка. Саид молился как учила его мама и смотрел на волков. То, что он испытывал даже нельзя назвать страхом. Это адский ужас. Животная паника. Один из волков вдруг громко завыл. Его вой был очень пронзительным, громким, пробирал до костей. Ему вторили другие волки. Они словно пели песню то вместе, то по очереди. Перекликаясь, задрав окровавленные морды кверху. Черный выл громче всех, перекрывая голоса остальных и когда они постепенно замолчали он продолжил выть меняя тональность и постепенно понижаясь. Саид трясся, стуча зубами…по его коже пошли мурашки, а от потери крови он почти потерял сознание. К нему приблизится черный волк, обнюхал его и легко завалив на землю, сомкнул челюсти на его затылке, а потом потащил по земле. Тогда Саид окончательно вырубился. Это были древние… а Саид первый Император, обращенный стаей первородных волков, живущих в лесу. У них не было дома, не было титулов, они не имели власти. Ими управляла природа, а они поклонялись ей. Они приняли Саида. Они научили его всему что умели и знали сами… а он привел их во дворец. Это была страшная ночь Волчьей крови. Стая растерзала и уничтожила захватчиков…обратила тех, кто остался во дворце. В этой бойне был убит древний альфа и тогда Саид был избран. Так появился клан Ибрагимовых, и он идет самых древних волков, сплетается с ними кровью. Ибрагимовы — прямые потомки первородных.***- Получается, что такими как вы можно стать… — Мы давно не обращаем. В этом нет надобности. Наш закон, одобренный Высшими и подписанный кровью, гласит о том, что обращение запрещено без важных на то причин. У нас рождаются дети. Мы не бездетны как вампиры. Нам не нужно обращать, чтобы продолжить свой род и увеличить свой клан. — Неужели за стони лет не было ни одного обращения. Айше усмехнулась. — Хочешь стать такой как мы? Я промолчала и опустила взгляд, потом посмотрела на младенца, погладила крошечную ручку и невольно прижалась к ней губами. — Быть оборотнем — это не значит вечная жизнь, красота и бессмертие. Это намного больше и страшнее. Это ежедневная боль, когда все твои кости ломает и выкручивает. Это голод…не просто голод, когда хочется есть, а адский, первобытный голод, когда просыпается жажда убивать. Людей. Убивать и есть их. Потому что они естественная наша добыча. Я судорожно глотнула воздух. — Но ведь ты этого не делаешь… — Потому что я не обращаюсь. Зато делают все остальные. Если ты думаешь что в подвалах сидят наказанные или заключенные ты ошибаешься — это приговоренные. Это наша еда! — Я знаю. — Тогда почему ты хочешь стать чудовищем? — Потому что я хочу быть с ним…всегда. Это случилось мгновенно. Молниеносно. Неожиданно настолько, что я даже не успела испугаться. Раздались оглушительные хлопки. Машина внезапно резко затормозила, ее развернуло и вынесло на обочину и Айше схватила меня за руку. — Началось! — Что началось? — Охота…На нас. — Что происходит? Она прижала палец к губам, приказывая мне молчать и принюхалась. — Они мертвы…, - тихо сказала она. — Кто? — Наш водитель и охрана!

Глава 15.2

Фей давно не говорила с ним и давно не звала его к себе. Посетить нейтрала на закрытой территории нереально. Никто не даст такого разрешения. Как говорится кто попал за стены Нейтралитета, тот оттуда уже никогда не выйдет. Разве что мертвым…И Фей помнила какой оттуда вернулась Марианна и Ник. Ее племянник. Нынешний Глава. Один из самых сильнейших из бессмертных. Один из самых влиятельнийших. Тот, кто сверг Курда и пришел к власти, тот кто был коронован самими Деусами. Теперь к нему просто так не попадешь…Теперь он сам решает, когда с тобой встретиться и как.

«Ник…ты мне нужен. Я должна поговорить с тобой. Без свидетелей».

Она думала, что возьмет время пока он появится и что это будет официально, что ее предупредят. Но племянник материализовался совершенно неожиданно. Он возник посередине ее лаборатории. И только раскачивание пол его черного плаща свидетельствовало о том, что он телепортировался из очень отдалённого места.

— Так быстро? — не веря своим глазам прошептала Фей.

— Моя дорогая, тетушка. Как я мог заставить тебя ждать? Скорее рухнут купола нейтральских замков, чем я дам моей прекрасной ведьме усомнится в своем племяннике.

— Все такой же повеса, дамский угодник. Можно сказать, что ничего не изменилось. Если бы я не знала, что теперь это лишь игра.

Улыбается. Он действительно рад ее видеть и эмоции не спрятаны под ледяной маской безразличия нейтрала. Глаза имеют белесый оттенок, словно синева прячется под молочной пленкой. Ясный, такой яркий синий взгляд так и не вернулся и лишь несколько раз Фей видела его снова — это когда нейтрал смотрел на свою жену. Все так же красив. Невероятной, неестественной красотой. От которой слепит глаза даже ей. И она объективна. У нее нет к нему чувств, нет женского восхищения и вожделения. Но даже она с благоговением смотрит на эту красоту, которой больше не существует в природе. Красивее мужчины она не видела никогда. Ни среди смертных, ни среди бессмертных.

— Я бы не стал играть для тебя.

— Думаю это комплимент.

— Ложь. Ты не думаешь. Ты в этом уверена.

Сделала пару шагов к нему, ломая собственную скованность погладила племянника по щеке, по волосам, потом обняла и он крепко обнял ее в ответ. Вот теперь это не игра. Подумала ведьма и сама улыбнулась. Она соскучилась по нему…по-прежнему ему. Засранцу, невыносимому, вредному. Очень соскучилась. И никак не могла привыкнуть, что теперь многое изменилось. И Ник даже не король Братства. Он несравненно больше. Он король всех бессмертных в этом мире. Он наивысший суд, он наистрашнейший палач и он ее племянник. Который вопреки всем бывшим законам нейтралитета не разорвал семейные узы, заняв свое высокое положение.

— Зачем ты меня позвала?

— Мне нужно твое разрешение. И еще кое-что рассказать…Но я начну с разрешения.

— Ты уже начала. Значит мой брат таки действительно решился?

— Решился. Я уже определила у кого, где и когда ОНА родится.

— Это впервые.

— Впервые. Но законом не запрещено. И мне нужно разрешение высших на использование деустала.

— Так как камни находятся в этом мире, то тебе будет достаточно моего разрешения.

— Ты его дашь?

Нейтрал подошел к столу с колбами и дымящимися зельями, просмотрел на них надписи, зацепился за микроскоп. Что-то долго там разглядывал. Он молчал.

— Мне рассказывали, что я ее знал.

— Ты этого не помнишь.

— Не помню. Память ко мне так и не вернулась, и ты об этом знаешь, Фэй. Я считал многие воспоминания, я просканировал все документы, которые были обо мне. Я знаю. Но я не помню. Это две разные вещи. О Лине мне никто не рассказывал. Только пространственно…И я не знаю почему, но мой брат совершенно избегал разговоров о ней и воспоминаниями не делился.

— Потому что вы соперничали.

— Что?

Нейтрал обернулся к ведьме.

- Тебе нравилась Лина. Может быть, это было желание насолить Владу. Но…между вами было нечто. Между тобой и ею. Может быть оно не переросло в настоящую страсть, в бурный роман. Но вы были к этому близки.

Прищурился, внимательно глядя на женщину.

— Охренеть, реально я пытался отбить ее у Влада? Я влез в его отношения с женщиной?

— Ооо, ты тогда во многое влезал лишь бы усложнить жизнь ненавистного братца. Эти твои воспоминания есть у меня…Ник.

— Тогда покажи мне. Я хочу знать дам ли я это разрешение.

— Ты задолжал Владу…Именно за это.

— Я бы хотел осознать это сам.

— Начиная с первой встречи?

— Нет, давай с более интересного.

Глава 16

— Лина, Лина… — но он слышал медленные удары ее сердца, пульс затихал. — Сейчас… потерпи… сейчас.

Обнажив клыки, он надкусил запястье и, когда темно-бордовая кровь закапала на снег, поднес руку к губам девушки. Приоткрыл ее рот, чуть надавив на подбородок, и капля за каплей вливал в нее жизнь. Сердце забилось быстрее, удар за ударом оно набирало обороты, пульс участился. Рука Ника прошлась по телу, ощупывая на предмет увечий. С левой стороны странное увеличение в области ребер, он приложил ладонь и почувствовал, как опухоль исчезает под его пальцами. Кровь вампира, его кровь, залечила раны.

— Вот так… Рано умирать. Мой брат, конечно то еще гавнюк, но сообщать ему о твоей смерти я бы не хотел.

Фары машины освещали бледное, осунувшееся лицо с синими кругами под глазами, и сердце Николаса сжалось. Он горько усмехнулся, оказывается, у него все еще есть сердце, и оно умеет сострадать. Впрочем, это не меняло желания заполучить ее в свою постель.

Николас осторожно поднял Лину на руки, стараясь не трясти, а она безвольно склонила голову к нему на грудь. Приз сам напросился к нему в руки. По его телу разлилось тепло… мягкое, обволакивающее… от прикосновения к ее телу пах прострелило желанием. Осторожно, едва ступая, он отнес ее к машине, посадил на переднее сидение, а сам сел за руль. Если бы Ник не помчался за ней что есть силы, используя всю свою энергию, преодолевая расстояние в считанные минуты, то возможно уже сжимал бы в руках холодный труп. От этой мысли стало весьма неприятно. Лину хотел убить вампир, чужой, не принадлежащий к братству. Зачем? И кто он такой? Ответов нет. Сейчас главное, что она жива, а с братцем он поговорит потом. Николас посмотрел на девушку, дотронулся до ее щеки. Согрелась. Прикрыл ее своим пальто, убрал волосы с лица. Забавно, но она вызывала в нем странные эмоции. Человеческие. Вызывала в нем уважение и восхищение, пробуждала какие-то давно забытые чувства привязанности.

Николас положил Лину на свою постель, стянул с нее сапоги, влажный свитер и прикрыл одеялом. Он встал, поднял ее полушубок с пола, стряхнул капли растаявшего снега. Внимание мужчины привлек белый клочок бумаги, выпавший из кармана. Ник поднес его к глазам, быстро прочел и смял в кулаке. Злость на брата закипала с новой силой, иметь в руках такое чудо и втаптывать его в грязь. «Он ее бросил. Какого черта и почему остается загадкой. Не похоже на Влада, совсем не похоже, не с его природной деликатностью писать такие безжалостные слова. Впрочем, мне это на руку не так ли?», — Ник бросил взгляд на гостью и покинул комнату. В коридоре он наткнулся на Ивана, безмолвно стоящего под дверью.

— Не спускать с нее глаз! За ее спокойствие будешь отвечать головой. Чтобы все на цыпочках ходили, а вот еще — пусть слуги высушат ее вещи, да побыстрее.

Николас задумчиво смотрел на экран ноутбука и потирал подбородок.

«Сводка новостей из Франции: сегодня министр по торговле встретился с нефтяным магнатом Владиславом Вороновым у себя на вилле. Обсуждаются новые торговые сделки на рынке. Господин Воронов пожаловал не один, его сопровождает очаровательная российская модель, бывшая мисс мира, Катя Нильская. Есть подозрения, что пара помолвлена, их постоянно видят вместе, у них общий номер в лучшем пятизвездочном отеле Парижа. Судя по последним данным, переговоры должны завершиться в ближайшие дни, и счастливая парочка направится в Брюссель на новогодний концерт звезд французской эстрады».

Далее фото самого Влада и его красивой спутницы-блондинки на пол экрана.

Николас нервно постукивал ручкой по столу. Новость неожиданная и даже ошеломительная. У Влада новая девушка? Так скоро? Братец ударился во все тяжкие. Девица — вампир, хотя явно не во вкусе брата, кстати, из клана Гиен. Кажется, месть братцу не удастся. Внезапно он резко отвернул ноутбук в сторону и обернулся. На пороге кабинета стояла Лина. Лицо все еще смертельно бледное, уставший взгляд.

— Вижу тебе уже лучше?

— Спасибо, — тихо сказала Лина.

Он растерялся от искренности, сквозившей в этом коротеньком слове, и потянулся к ящику за виски.

— Ты спас мне жизнь во второй раз — я твоя должница.

Он махнул рукой и открыл бутылку зубами, ему нравилось, что впервые за долгие месяцы, в ее глазах больше нет ненависти.

— Можно войти?

— Проходи. Пить будешь?

Лина отрицательно покачала головой и села в кресло рядом с ним.

— Как ты догадался где я?

Николас усмехнулся и налил виски в бокал: «Помчался за тобой, как последний дурак, не оставляющий идеи затащить тебя в свою постель разве не понятно?» — подумал он, а вслух ответил:

— Сам тебя туда отправил, а потом решил, что спорол глупость. Оказывается — успел.

— Кто это был? — Лина потрогала левый бок и удивленно нахмурилась. — У меня было сломано ребро, я точно помню.

Николас отхлебнул янтарную жидкость из стакана, тут же стало немного легче.

— Ответ на второй вопрос: я немножко тебя подлечил. Кровь вампира довольно целебная штука.

Лина закашлялась и побледнела еще больше, если такое вообще возможно.

— Меня сейчас стошнит… — она прижала к животу руку.

Мужчина криво усмехнулся:

— Стошнит просто от того, что пила кровь? Или потому что она моя?

Он залпом осушил стакан и с грохотом поставил на стол. На ее лице явно читалось отвращение, но она справилась с собой и виновато улыбнулась.

— Нет, не потому что она твоя. Я ведь даже мясо не ем, а тут кровь… Извини, я ужасно тебе благодарна, правда.

Он следил за ней взглядом, в легкой блузке, заправленной в обтягивающие джинсы она похожа на подростка. Под материей с легкостью угадываются очертания тела, довольно соблазнительного для такой хрупкой малышки. Ник и снова наполнил бокал.

— Кто он, тот вампир? Ты с ним знаком?

Ник посмотрел ей в глаза. Ну и цвет, яркий, насыщенный. Если бы она стала вампиром, то они наверняка сверкали бы изумрудным фосфором. Интересно, Влад собирался когда-нибудь ее обратить? Хотя вряд ли, жалостливый, самоотверженный братец наверняка даже не думал об этом. Его можно понять: тепло человеческого тела, запах, чувственность — все это может пропасть…

— Нет, этот вампир — чужак, скорей всего из Европы, француз или англичанин, даже не знаю. Ты помешала мне добиться от него большего.

«А еще ты помешала мне его разорвать на части» — вспомнив о чужаке Ник взбесился. Еще никому не удавалось от него так легко ускользнуть.

Девушка отвернулась и посмотрела в окно, взгляд стал грустным и задумчивым.

— Ясно. Прости. Мне пора… Я должна идти. Спасибо тебе еще раз.

Она встала и направилась к двери. Появилось навязчивое желание остановить. Идти по большому счету ей особо не куда.

— И куда сейчас? — спросил Ник, заранее зная ответ.

— В Румынию, я его найду, — в ее глазах блеснула упрямая решимость.

— Лина, тебе не нужно его искать, поверь, не стоит к нему ездить.

Она пристально на него посмотрела и с жаром спросила:

— Ты что-то знаешь? Ты знаешь, где он?

Ник молчал, Лина бросилась к нему, схватила за плечи, устремила на него взгляд, молящий, полный страдания:

— Не молчи, скажи, умоляю. Это так важно для меня, прошу тебя, пожалуйста.

Ее лицо так близко от него, вот они губы, шепчут, упрашивают. Он чувствует аромат ее дыхания… а если накрыть ее рот своими губами… прямо сейчас и заставить забыть о Владе… Ник оторвал ее руки от себя.

— Влад не в Румынии.

— А где он, где? Господи, Ник умоляю тебя, ради Бога, помоги мне…

Николас усмехнулся:

— Ну, ради Бога, ты можешь меня ни о чем не просить. В этом доме и в моем сердце его точно нет. Ладно, я скажу, но помни ты сама попросила.

С этими словами он повернул к ней ноутбук.

Лина почувствовала, как воздух покинул ее легкие, она хотела вздохнуть, но не могла. Перед глазами поплыли круги. Девушка не заметила, как отрицательно качает головой, посмотрела на Ника, его лицо казалось непроницаемым. Они оба молчали, Лина прочитала статью. Голова начала предательски кружиться, тошнота подступила к горлу. Еще немножко и ей станет очень плохо, Ник поднес к ее губам свой бокал.

— Выпей! — скомандовал он. — Пей, не упрямься! Сейчас тебе это нужно!

Она безвольно подчинилась, сделала несколько глотков и закашлялась. Горло обожгло, и горящий напиток потек по венам. Легче не стало, но она хотя бы смогла вздохнуть.

— Держи! — Ник сунул ей в рот сигарету и поднес зажигалку. Первая затяжка принесла незначительное облегчение.

— Я сейчас же туда поеду, — упрямо сказала девушка. — Я поеду, и пусть объяснится! За что он со мной вот так? — ее губы дрогнули, но она не заплакала. Слез нет, они словно высохли, пропали, принося этим еще большие страдания. Желание посмотреть Владу в глаза стало навязчивым, невыносимым.

Ник нахмурился, ее идея ему явно не нравилась.

— Ник, одну меня туда не пустят…

Он усмехнулся и отмахнулся от нее руками.

— Ну, уж нет, в Европу я сейчас ехать не собираюсь — у меня тут дел по горло. Это без меня.

Мужчина поднялся с кресла и отошел к окну. Лина долго смотрела на него, потом решительно встала и подошла к нему сзади.

— Пожалуйста, неужели ты хочешь, чтобы я тебя умоляла! — воскликнула она, Лина не верила, что Влад так быстро ее забыл, она обязана с ним поговорить. — Ник!

Он резко к ней обернулся, и его синие глаза потемнели от гнева:

— Скажи, все вы, люди, такие мазохисты? Он нашел себе другую девку, а ты поедешь унижаться?

Щеки Лины запылали, как будто он давал ей пощечин, но она не сдавалась:

— Я не верю, не верю, после всего, что было.

Он отошел от нее и снова повернулся к окну.

— Избавь меня от этого, очень прошу, мне не нравится участвовать в этом. Ты журналистка, тебя везде пропустят.

— Именно потому, что я журналистка, никто не даст мне войти в его апартаменты. Николас, пожалуйста, что же мне сделать, чтобы ты согласился? — в отчаянии Лина заломила руки, снова бросилась к нему, дотронулась до его спины. Он вздрогнул, но не обернулся.

— Помоги мне, прошу! Ты ведь на самом деле не такой…как о тебе говорят.

Он захохотал, громко оскорбительно.

— Еще пару дней назад ты ненавидела меня лютой ненавистью, что же изменилось сегодня? Я тебе нужен, и ты снизошла до меня?

— Ты спас мне жизнь, — тихо сказала она. — Мне больше некому доверять, кроме тебя.

Смех тут же прекратился, и Ник обернулся к ней. Он долго смотрел Лине в глаза, словно внутри него шла борьба, а потом обреченно вздохнул:

— Сколько времени у тебя займет собраться?

Она передала ему все эмоции. Передала ярко, сильно, контрастно. Позволяя их прожить. Отзеркаливая от его же собственных много лет назад.

— Это не банальная месть…, - прошептал Нейтрал, — это нечто большее. Я был почти влюблен.

— Почти.

— Между нами что-то было?

— Почти.

Повернулся к ведьме и сжал ее плечи.

— Я хочу знать!

Николас бросил взгляд на часы и подумал о том, что время неумолимо движется, проклятые стрелки скачут, бегут, словно куда-то торопятся. Жаль, что в супер способностях вампира нет возможности остановить течение времени. Этот жуткий день настанет завтра, и не спастись от него, и не сбежать. Утром Лина сядет в новую машину, приобретенную Самуилом, с новыми документами и удостоверением личности поедет в офис концерна. Этап первого отборочного собеседования удалось миновать, на то у Ника имелись свои связи и методы. Теперь предстоит решающая встреча с Антуаном. Несмотря на то, что Ник прекрасно понимал всю важность успеха задуманного предприятия, он все же втайне надеялся, что Повелитель не клюнет на приманку, и Лина не будет принята на работу. Еще неделю назад девушка переехала в новую квартиру в центре города, купленную по фальшивым документам на имя некой Екатерины Громовой. С этого момента она совершенно другой человек, с новой биографией, пристрастиями, друзьями. Последняя тренировка прошла чудесно, Лина превзошла, все их ожидания и оказалась на удивление способной ученицей. Единственное, что не изменилось с тех пор, это ее отношение к нему. Она по-прежнему постоянно с ним спорила, ругалась, в ее глазах — вечный упрек и презрение. По крайней мере, Нику так казалось. В последнюю их встречу, они повздорили настолько, что Николас просто встал и ушел, не попрощавшись даже с Фэй. Всю ночь он думал об этом, переваривал каждое слово, каждую фразу, уже ближе к утру, он решил, что нельзя оставить все вот так, он пойдет к ней и поговорит. Они обязаны помириться, понять друг друга перед тем, как она уйдет в неизвестность. Он никогда себя не простит, если больше не сможет ее увидеть.

Николас протянул руку к звонку, замер, не решаясь нажать на кнопку, но дверь внезапно распахнулась, девушка, словно ждала его прихода. Ник совсем забыл, что Лина теперь тоже может чувствовать его на расстоянии. На ней надет легкий шелковый халатик, волосы мокрые после душа. Он жадно всматривался в ее лицо, чтобы запечатлеть каждую черточку на нем. Они долго смотрели друг на друга, пока Ник, наконец, не спросил:

— Можно зайти?

Лина кивнула, посторонилась и заперла за ним дверь. Мужчина прошел в залу, осматриваясь по сторонам. Видимость уюта удалось воссоздать, несмотря на то, что девушка живет здесь всего неделю, впрочем, там, где она, всегда уютно. Квартира совсем небольшая, но чистая и ухоженная, с евроремонтом, модной и стильной мебелью. Все также молча, они сели друг напротив друга за журнальный столик.

— Я пришел…

— Может, чаю или кофе? — спросила Лина, перебивая его и чувствуя от этого еще большую неловкость.

— У тебя есть виски?

— Нет, я не пью алкоголь, хотя, по-моему, где-то была бутылка вина, если хочешь.

Она резко поднялась, но Ник перехватил ее за руку:

— Я не за этим пришел…

— Я знаю.

Она снова села напротив, достала сигарету из пачки и нервно закурила.

— Хотел поговорить с тобой, перед тем как ты поедешь к НЕМУ.

— Попрощаться? — спросила Лина, и он прочитал в ее взгляде страх и сомнение впервые за все это время.

— Нет — пожелать удачи. Все будет хорошо, даже не думай и не представляй себе другого исхода, — ответил он, сам себе не веря.

— Спасибо.

— Ты все собрала? Готова к встрече, помнишь все слова?

Девушка устало вздохнула и вяло улыбнулась.

— Помню наизусть, они мне уже по ночам снятся. Даже не думай, что сегодня я буду репетировать.

— Нет, сегодня мы репетировать не будем, просто пришел. Черт, не знаю зачем. Хотел тебя увидеть и все.

Они вновь замолчали, пауза становилась неловкой, Ник чувствовал, что смущает ее, видел, как постепенно на ее щеках проступает румянец. Ему лучше уйти.

— Я хотел попросить прощение за то, что обижал тебя все это время, был груб с тобой и бестактен и… мне очень жаль!

Неожиданно она улыбнулась:

— Но в этом весь ты и, если бы ты был другим, то, наверное, даже не знаю, как это объяснить…

Она запнулась на полуслове, посмотрела на него ясными, зелеными глазами, и он глубоко втянул воздух. Ник чувствовал, что больше ему нечего сказать, все, зачем он пришел — это просто ее увидеть, теперь пора уходить и дать ей возможность отдохнуть перед трудной встречей.

— Ладно, я всего лишь на минутку, мне уже пора. Важные дела, встречи…

Девушка снова молча кивнула:

— Я провожу.

Они пошли к дверям, и Ник ощутил, как больно защемило его сердце. Он отправляет ее на верную гибель, неизвестно встретятся ли они снова. Видится им, безусловно, больше нельзя, с того момента, как Лина начнет знакомство с Антуаном, нужно будет держаться от нее подальше, чтобы тот не почуял запах вампира. И вдруг он решился, схватил ее за плечи, развернул к себе:

— Не ходи туда! Слышишь?! Еще не поздно передумать и задействовать запасной вариант.

— Но этот самый надежный, — ответила Лина испуганно, и только теперь он понял, насколько ей страшно — маленькая, рыжая девочка внутри нее смертельно боялась…

— Лина, меня не будет рядом, чтобы помочь тебе. Вдруг что-то пойдет не так — Антуан живого места на тебе не оставит.

Она взяла себя в руки, Ник видел эту борьбу на ее нежном личике.

— Я знаю. Все будет хорошо.

С этими словами она приподнялась на носочках и осторожно коснулась его губ своими губами. Ник вздрогнул, как удара, словно от электрического разряда, сердце ухнуло вниз с невыразимой высоты. Все внутри завязалось в узел, потемнело в глазах. Чееерт вот что она творит?

— Поцелуй меня, — тихо попросила она и притянула его к себе, вплетая пальцы в его непослушную шевелюру. Страсть пронзила его с такой адской силой, что все тело содрогнулась от бешеной пульсации крови. Да, он ее хотел и сейчас, возможно та ночь, когда можно себе это позволить.

Он словно ослеп, онемел. Лина вновь поцеловала его, едва касаясь губами, и он больше не смог сдерживаться, с силой впился в ее рот, поглощая, пожирая, словно желая испить полностью. Услышал собственный мучительный стон. Он целовал этот желанный рот, атакуя так яростно, что моментами ему казалось, что он взорвется на тысячи осколков. Руки девушки оплели его шею, пальцы впились в волосы, она задыхалась, а он пил и пил ее каждый вздох. Накал страсти достиг такой силы, что Ник чувствовал, как погружается в жаркую лавину, кипящую магму. Проклятье вамдарка настолько сильное. Что его крошит на части от похоти. Он приподнял ее за талию, пронес по комнате, наткнулся на подоконник, смел с него все рукой и усадил ее на краешек, продолжая терзать ее губы. Руки мужчины скользнули по стройным ногам под шелк халатика, и он вскрикнул от восторга, когда коснулся атласной кожи. Наконец-то… В паху нарастало нестерпимое напряжение, а от одной мысли, что он проникнет в это желанное до безумия тело, сердце переставало биться. Девушка откинулась назад, и Ник застонал, оторвавшись от ее губ, посмотрел в глаза и полетел в пропасть на бешеной скорости. В ее взгляде плескалась страсть, разве такое вообще возможно?! Мужчина медленно скользнул взглядом по ее шее, ключицам, бурно вздымающейся груди.

— Если ты хочешь остановиться, то сейчас самое время, — хрипло сказал он.

Секунды сомнений. Секунды. Которые отрезвили обоих и Лина уперлась руками ему в плечи.

— Да…хочу…прости…Остановись. Пожалуйста, иначе я потом себя возненавижу. И ты…ты на самом деле не хочешь меня…это все оно…проклятие. Я все еще люблю Влада. А ты…ты не любишь меня.

— Верно…не люблю, — честно ответил и пригладил ее волосы, — ты вызываешь во мне восхищение, и ты адски манишь меня своим чертовым вамдарским запахом. Но для хорошего секса любить необязательно.

— Для меня обязательно. Прости…прости, я не хотела тебя завлечь и оттолкнуть.

— Не парься, малышка. Все нормально.

Вспышка страсти стихала постепенно, волнообразно, пока не отхлынула совершенно. Оставив только горечь и понимание. Он запахнул ее халат плотнее, завязал пояс и целомудренно поцеловал Лину в лоб.

— Это самое верное твое решение, девочка. Удачи нам обоим и адской смерти Антуану и его псам.

— Скажем так…Не такой уж я и засранец оказался.

— Да…не такой уж.

— Я дам разрешение. Пусть воскрешает. И я буду на обряде. А теперь, что ты хотела мне рассказать, Фэй?

Ведьма отошла к окну, закрыла шторы, потом прошлась по лаборатории, выключая приборы и оттягивая время.

— Что ты хотела мне рассказать. У меня нет всего времени этой вселенной даже несмотря на бессмертие.

— Габриэль выкрал сестру Императора горных волков, его бывшую любовницу и единственного сына.

— Твою ж, блядь, мать!

Глава 17

Он понимал, что то, что сделал может плохо закончиться, понимал, что натворил нечто такое, что ему не простит ни король Братства ни Император Горных волков. Но это единственный шанс вернуть любимую женщину. Единственный шанс возродить ее к жизни.

— Ты не представляешь, что натворил! — Фэй смотрела на него синими глазами, словно пронизывая насквозь и Габриэль под воздействием алкоголя и красного порошка все же протрезвел.

— Очень хорошо представляю! Он обрек нас на сиротство! Меня, Велеса, мою дочь! Он подумал только о себе! И это верх эгоизма!

— Нет! — воскликнула ведьма, глядя на Падшего, на его измучанный вид, запавшие глаза и серую кожу. Но даже несмотря на это он был прекрасен. Ангельские черты лица, почти библейские. Темные волосы, невероятной голубизны глаза, высеченные черты безупречные и гладкие и лишь пьяная одутловатость все портила, как и блеск в глазах неестественный, расширяющий зрачки.

— Ты не понимаешь. Влад знает, что делает и это не только его чувства. Поддайся он именно им кто знает, он мог воскресить и Анну, но он выбрал Лину. И выбрал, потому что именно она сможет родить Кристину…снова.

— Это разве точно? Разве не какой-то ничтожный процент?

— Но это в любом случае шанс, а так бы его не было.

— Если вернуть Крис, то и не нужно будет шансов. У нее дети!

— И разве это не эгоистично возродить одну вместо двоих?

— Теперь у нас будет шанс. Вахид даст за них камень. За всех троих. Я верну Кристину!

— Горный волк может поднять войну.

— Не рискнет. Ликаны на нашей стороне, плюс у него серьезный противник — демон. Как только Вахид станет слаб он нападет на него. Война не выгодна Императору.

— Ты еще не все мозги пропил?

Ведьма жестко оборвала Падшего и поднесла к губам хрустальный бокал, отпила вина. Оно ее успокаивало после телепортации в логово Габриэля. То, где он удерживал таких важных заложников.

— Все эти дни… я много думал. Я вспоминал Кристину, вспоминал как мы познакомились и как она обратила меня. Вспоминал как полюбил ее с первого взгляда.

Падший вцепился в руку ведьмы, сжал пальцами ее запястья.

— Посмотри…посмотри, как это было!

Воспоминания Габриэля….

Габриэль осмотрелся по сторонам, неловко переминаясь с ноги на ногу. Потер затылок. В таких местах он не бывал никогда. Приходилось заходить в ночные бары, но не такие. Это даже не бар, это клуб. Довольно дорогой, с хорошим музыкальным оборудованием, с освещением и крутыми декорациями. Людей еще было мало. На сцене извивалась полуголая стриптизерша. Габриэль подошел к барной стойке. Постучал по столу, и словно из ниоткуда появился бармен. Черноволосый, волосы прилизаны гелем, глаза странные, темные зрачков почти не видно. Габриэль решил, что это из-за освещения. Слишком темно, только неоновые фонари и гирлянды.

— Я бы это…с Артемом поговорил.

Бармен налил себе стакан содовой, залпом осушил.

— Ну, я Артем, а ты кто?

Габриэль протянул ему визитку своего друга.

— Аааа, — потянул бармен, — Ясно. Значит, тебя Сашка прислал? Ну, располагайся, пить будешь?

Гость отрицательно качнул головой. Бармен осмотрел его с ног до головы и усмехнулся. Видно свое мнение о парне он уже составил. У таких глаз-алмаз. Они деньги за версту чуют. От Габриэля могло пахнуть чем угодно, но только не деньгами. Скорее дорожной пылью, бензином и сигаретами таксиста.

— Работу ищешь?

— Да, мне бы хоть временную.

Артем вышел из-за барной стойки. Он оказался ниже Габриэля на целую голову. Бармен поправил белый передник, вытер мокрые руки полотенцем.

— А ты что умеешь? Танцевать умеешь?

Он заржал своей шутке, а Габриэль даже не улыбнулся. Если честно, то танцевать он умел и довольно неплохо.

— Шутка. У нас женский стриптиз, а на девочку ты не похож. Мужики на твои яйца смотреть не станут. Барменом будешь и уборщиком, пока я не найду на эту должность кого-то другого. Пока это все, что я могу предложить. В охрану нельзя, ты слишком худой. Жить есть где? Нету, да? По тебе вижу, что нету. У нас тут подсобка есть внизу с кроватью, там и останешься, пока первую зарплату не получишь. Идем.

Артем прошел между красивыми черными столиками с красиво изогнутыми ножками, и блестящими столешницами, попутно вытирая пыль, поправляя пепельницы и зажигая свечи в подсвечниках.

— Значит, правила такие… Ты вообще знаешь, что это за место?

— Нет.

Габриэль задвинул несколько стульев, помогая Артему, но тот даже не заметил. Они как раз прошли мимо сцены, и девушка-стриптизерша в блестящих трусиках-бикини спустилась с шеста, подползла к Габриэлю и схватила за пояс его джинсовых брюк.

— Милый, хочешь приват-танец? Бесплатно, за твои красивые синие глазки? А, малыш? Тебе ведь уже есть восемнадцать?

«И минет, и секс, как хочешь и когда хочешь» — она не сказала этого вслух, но он понял по ее взгляду. Они всегда так на него смотрели. Его это стало даже раздражать, потому что ответить на их призыв он не мог. А со временем уже и не хотел.

Парень посмотрел на стриптизершу — красивая, глаза блестят, накладные ресницы переливаются блестками, голая грудь колыхается, касаясь сосками светящегося пола сцены. Ее лицо напротив его паха, она даже губы облизала, а потом протянула руку к его ширинке, но он перехватил ее запястья.

— Станцуй для кого-то другого.

Девушка фыркнула и вернулась к шесту, виляя красивым задом перед носом у первых клиентов.

— Правильно. С девочками крутить шашни не рекомендую, с посетителями тоже. Хотя ты вроде не гомик, хоть и красавчик. Я педерастов за версту чую. Но бабы тоже иногда приходят, потанцевать, оторваться, на сцену влезть, для мужиков своих сплясать. У нас стриптиз клуб. Но особый клуб. После полуночи девочки переодеваются в костюмы вампиров и выходят к клиентам. Секса нет…ну, почти нет. Минеты не в счет и пип-шоу тоже. Здесь не трахаются, не у меня в клубе. Клиенты все крутые, с большими деньгами. Повернутые на этом деле. Им нравятся девочки с клыками и в латексе. Они все с бабками, и чаевые хорошие дают барменам тоже. А вообще, имя твое не спросил?

— Габриэль.

— Габриэль?

— Гавриил. Можно Гаврила.

— О, уже лучше, но этим чокнутым можешь представляться Габриэлем. У тебя три главных правила — не трахать наших девочек, не воровать на кассе и меньше смотреть, что происходит в зале, меньше знаешь — крепче спишь, усек? Только за барной стойкой глаза и уши навострить, ясно?

— А кто хозяин этого заведения?

Артем усмехнулся, и Габриэлю на секунду показалось, что в темноте мелькнула пара клыков. Может, он тоже переодевается для посетителей? Возможно, это часть антуража?

— Я. Это мое заведение, — с гордостью сказал Артем.

— Круто.

— Вот именно. Но у меня есть крыша, как и у всех. Кто крышует — не твоего ума дело, как-нибудь узнаешь. ОНИ когда придут, я дам знать, понял?

Габриэль кивнул.

— Понятливый ты наш. Сегодня отдыхай и присматривайся к месту. Завтра приступишь к работе. Рассчитываю наличкой каждый день. Пойдет?

— Еще как пойдет.

— Правила повтори.

— Девок не трахать, не воровать и нос никуда не совать.

— Вот и молодец. У нас сегодня гостья будет…ценная гостья. Она не из наших девочек и приходит сюда отдохнуть, иногда танцует, но больше для себя. Запомни ее хорошенько. С нее денег не брать. Ни за что. Она дочь одного очень важного…хммм…человека. В зал она спускается редко, но ты увидишь. Она от наших отличается сильно. Не судачить о ней, никому не болтать, если узнаешь, ясно? Здесь клуб приватный. Все, что происходит в клубе, у нас тут и остается. Болтливым отрезаем языки! Шутка, не ссы! Персонал набран мной лично. Если б не рекомендация Сашки, я бы тебя не взял. Ну, все, отдыхай. Вечер сегодня будет веселый, я обещаю.

Артем похлопал его по плечу, подмигнул Карине, девушке-стриптизерше.

— А понравился ты ей, вон, как танцует, задом восьмерки выписывает и на тебя поглядывает. Она б тебе минетик забацала. Она это хорошо умеет. Я точно знаю.

Артем снова громко засмеялся, глаза похотливо сверкнули, он вернулся к барной стойке.

— Можешь выпивку заказать. За счет заведения.

Габриэль сел за свободный столик и заказал себе чашку кофе. Ему просто несказанно повезло. Его взяли на работу в первый же день, и это чудо. С голоду не помрет. Место конечно злачное, но ему зарплата наличкой позарез нужна. Да и выбора особо нет, плюс — ночлег пообещали.

После двенадцати и в самом деле началось крутое шоу. Габриэль вначале с любопытством рассматривал девушек в нижнем белье, с красными линзами в глазах, длинными ногтями и пышными париками. Красивые девушки. Атласные тела, пряные ароматы, роковые лица. Воздух наэлектризовался, наполнился флюидами секса.

Публики стало довольно много, музыка гремела вовсю. Девушки разбрелись по залу, сели на колени к клиентам, выписывая круги круглыми крепкими ягодицами, потираясь о возбужденные члены за двадцатку, которую клиенты засовывали им в трусики и лифчик. Габриэль поморщился и отвернулся к экрану плазменного телевизора. Там шел какой-то фильм с титрами. Выдержать бы в этом аду до утра. Но общая обстановка влияла и на него тоже. Слишком много голых тел, блестящих от масла или специального крема. Девушки двигались на клиентах так, словно, занимались с ними яростным сексом. Габриэль старался отстраниться от всего этого, абстрагироваться, не думать. Ему нельзя возбуждаться.

Голова постепенно начала раскалываться от слишком громкой музыки, в глазах мелькал ультра-свет, крутились огни от большого светящегося шара под потолком. Ди-джей отжигал, заводя публику.

Габриэль повернул голову на страстно обнимающуюся парочку за соседним столиком и на секунду ему показалось, что там не все в порядке, девушка странно обмякла на своем клиенте в тот момент, как тот страстно целовал ее шею. Парню даже показалось, что он видит, как кадык мужчины двигается, словно он что-то глотает. Но вдруг девушка откинула голову назад и громко засмеялась. Габриэль с облегчением вздохнул. Чертово место. Можно и, правда, подумать, что здесь настоящие вампиры. Все переодеты, у всех линзы с красными радужками, длинные патлы, черные плащи. Мрачная музыка, по стенам мелькают тени. Но красиво. Создает атмосферу мистики. Постарались на славу декораторы и дизайнеры. Официантка, одетая в черные чулки, тоненькие трусики и больше ничего, принесла поднос к его столику и поставила напиток ярко-красного цвета. Ее пышная голая грудь колыхнулась прямо у него перед носом. Он чуть не выматерился. Черт, адское местечко. Тут у мертвого встанет.

— За счет заведения, синеглазый.

Она упорхнула, и он посмотрел на ее круглые ягодицы и длинные стройные ноги. Тут же отвернулся и отодвинул бокал с напитком. Отпил кофе.

А потом для него мир остановился. Потому что на сцену вышла ОНА.

Разговоры стихли, и заиграла совсем другая музыка. Настолько эротичная, что даже воздух завибрировал и накалился до предела. Но музыка лишь дополнение к НЕЙ. Потому что женщину он узнал. С первого взгляда.

Девушка выплыла на сцену и провела рукой по шесту, так возбуждающе, что по залу пронесся ропот и стоны завороженных мужчин. Ее кожаный костюм, состоящий из корсета и очень короткой юбки, облепил тело как вторая кожа, подчеркивая каждый изгиб и выпуклость, но не обнажая. Но этого было достаточно, для того чтобы воображение дорисовало все остальное: полную грудь, тонкую талию и длинные ноги в чулках сеточкой на высоченных каблуках. Шикарные волосы девушки струились по плечам и рукам, блестели в бликах неоновых огней. Она двигалась под музыку очень плавно, эротично, ее тело извивалось змеей, оплетая шест, скользя по нему с удивительной, завораживающей грацией пантеры. Габриэль судорожно глотнул воздух. В низу живота полыхало пламя, он напрягся, превратился в пульсирующий комок нервов. Томный взгляд, приоткрытые алые губы, облако волос в ультра освещении. Тонкие пальцы скользят по шее, трогают плечи, касаются груди.

О боже…Габриэль почувствовал, как в горле пересохло, задрожали руки. Над верхней губой выступили капельки пота, он уже видел, как его собственные ладони касаются ее пышной высокой груди, скользят по бедру, поднимая край юбки вверх.

Мужчины в зале жадно пожирали ее взглядами, подавшись вперед, приоткрыв рты. Они все мечтали оказаться рядом с ней, вместо этого шеста, между ее длинных ног, так страстно обхватывающих блестящий металл.

Габриэль почувствовал резкий всплеск адреналина.

«МОЯ» — это пришло из ниоткуда, вспыхнуло в мозгу и осталось там как клеймо.

Засаднило в груди от невозможности вздохнуть. В жизни ОНА намного прекрасней. Как осуществившаяся мечта. От ее красоты можно ослепнуть. От нее было невозможно оторваться, и самое дикое — она смотрело только на него, словно ее танец предназначался ему одному. Когда девушка снова провела рукой по своей груди и бедрам, Габриэля ударило током, по телу прошла судорога возбуждения, граничащая с болью.

Эрекция была мгновенной, член разрывало от бешеного желания врезаться в ее тело. В тело, о котором он мечтал вот уже несколько лет, боготворил его и видел в своих невыносимо эротических, полных животного секса снах. Парень содрогнулся от воспоминаний, о том, что он делал с ней в своих фантазиях. Там он не был девственником, он был самцом, яростно вдалбливающимся в ее лоно, терзающим ее грудь жадным ртом, вылизывающим каждый сантиметр ее великолепного тела. Он даже знал, как она пахнет там…внизу. Потому что даже его фантазия имела запах.

Она не может смотреть только на него. Ему просто кажется. Габриэль обернулся — наверное, позади него сидит какой-то мачо. Но нет, соседний столик пуст. Парочка удалилась, а он даже не заметил.

Девушка, грациозно спустилась по ступеням в залу и направилась к нему. Походка плавная, сексуальная. Габриэлю захотелось раздавить в руке бокал с напитком, чтобы немного прийти в себя, но когда увидел ее атласное бедро в разрезе платья, кусочек кожи между резинкой чулок и короткой юбкой, он залпом осушил бокал и резко поставил на стол. В горле вспыхнул пожар, и в голове на мгновение помутнело. Алкоголь усилил восприятие, оголил нервы, и так напряженные до предела. Девушка подошла вплотную, и парень почувствовал запах ландыша и ванили. Пульсация в паху была просто невыносимой, внутренности свернуло в узел, по спине скатились капли пота.

Она резко перекинула ногу через его колени и села на него сверху. От неожиданности Габриэль дернулся, судорожно глотнул воздух. «Черт, уходи, ты просто обязан сваливать прямо сейчас, иначе она узнает какой ты урод, все они узнают»

Но не смог оттолкнуть, руки невольно легли незнакомке на талию, и у него закружилась голова от прикосновения к ее телу»

Глава 18

Девушка провела пальцем по его щеке, потом наклонилась, нежно лизнула его нижнюю губу и захватила верхнюю, слегка прикусила. Его била дрожь, как в лихорадке, одна рука крепко сжала ее талию, а другая столешницу, ломая ногти. Незнакомка придвинулась ближе, и Габриэль стиснул челюсти, чувствуя, как она зажала бедрами его член, который рвался наружу из джинсов, словно голодный зверь из клетки. Если она еще раз шевельнется, он кончит прямо сейчас. Но девушка не двигалась. Габриэль смотрел ей в глаза. Какие светлые, голубые, как лазурное небо, а ее губы сочные, полные, манящие. Он хотел целовать их, долго, страстно, погружаться языком в ее рот…черт, и не только языком… Незнакомка наклонилась вперед, и ее грудь коснулась его груди. Он почувствовал острые напряженные соски. Спазмы оргазма уже приближались из ниоткуда предательски быстро, он задыхался. Пытка стала невыносимой. Габриэль уже не владел собой, из груди рвался вопль.

Парень скинул девушку с себя резким движением и быстро пошел к дверям, на ходу разрывая тесный воротник спортивной рубашки. Его тело горело, казалось, он сейчас умрет, если не кончит. Он громко застонал, выругался, ударил кулаком по стене, не заметил, как сбил в кровь костяшки пальцев.

Габриэль спустился на самый нижний этаж парковки, освещаемый лишь парой тусклых фонарей, и прислонился спиной к стене. Он не мог вздохнуть. Набирал полные легкие воздуха, но его не хватало. Желание стало невыносимым. Парень сжал виски пальцами, наклонил голову, заставляя себя дышать глубоко и медленно. Сердце колотилось как бешеное, билось о ребра, словно готовое их сломать. Сквозь гул собственного пульса, бьющегося в висках, он услышал стук каблуков, а когда поднял голову, увидел ее снова. Вздрогнул, когда девушка закрыла за собой дверь. Она прошла мимо него к чьей-то машине и села на блестящий черный капот, поманила его пальцем. Габриэль судорожно сжал пальцы в кулаки. Посмотрел на ее ноги, слегка раздвинутые, манящие его пристроиться между ними, потом перевел взгляд на ее грудь. Знал, что должен бежать, но словно врос в землю. Когда она полностью избавилась от корсета и осталась в очень короткой юбке и чулках, ему показалось, что он летит в пропасть, и обратно оттуда уже дороги нет. Ее белоснежная кожа отливала перламутром, пышная грудь четко вырисовывалась в полумраке, соски сжались в тугие комочки. Все. Он пропал. Это и есть точка невозврата. Габриэль шагнул в ее сторону. И в этот момент девушка с грацией пантеры ловко встала на капоте в полный рост. Более сексуального зрелища он не видел никогда в своей жизни. Смотреть на нее снизу вверх, видеть почти все, что она ему так дерзко предлагала, и отказаться? Габриэль прикоснулся к ее лодыжке с благоговением, провел ладонью по стройной ноге вверх. От нее пахло возбужденной женщиной. Он не знал как, но этот запах казался ему знакомым, словно он вдыхал его уже тысячи раз. Ее запах. «МОЯ» — обожгло помутившийся разум.

Габриэль трепетно касался стройных ног, поднимаясь все выше, скользя по обнаженным бедрам. От дикого напряжения на лбу запульсировала вена, между бровей пролегла складка. Он прижался щекой к ее ноге, закрывая в изнеможении глаза, чувствуя, как сходит с ума. Дерзкие, но неуверенные мужские пальцы сами прокладывали дорогу все выше и выше. От соприкосновения кожа к коже отделял лишь шелк ее трусиков, и у него возникло желание сдернуть их зубами.

Девушка опустилась на колени и обхватила его лицо ладонями, глядя ему в глаза, проникая в его душу, дотрагиваясь до его сердца, которое в эту секунду начало биться только для нее.

— Иди ко мне, — от звука ее голоса, который он услышал впервые, замерло сердце, а кровь резко прилила к паху, отзываясь почти болью в напряженном до предела члене.

Как же близко эти губы, если она его поцелует, он больше никогда не сможет принадлежать самому себе. И она поцеловала. Сначала едва касаясь губами, а потом все сильнее, проникая языком к нему в рот, все мускулы на его теле натянулись, как струны, готовые порваться от напряжения…. Его еще никто и никогда не целовал так, как она. Габриэль застонал, почувствовал, как ее пальцы скользят по его коротким волосам, ее дыхание, ее запах, особенный, манящий, сводящий с ума. Если оторвется от ее рта — перестанет дышать. Девушка обхватила его торс ногами, прижимаясь к нему всем телом.

Она вдруг с треском разорвала ворот его рубашки и прикоснулась прохладными ладонями к пылающей коже, губы снова жадно впились в его рот. Он потерял самоконтроль.

От невероятного усилия сдержать разрушительное цунами разрядки у него свело скулы. Незнакомка взяла его руку и положила к себе на грудь. Он хрипло зарычал. Пальцы сомкнулись на возбужденном соске, он наклонил голову и взял его в рот, обвел языком, сходя с ума от дикого восторга, почувствовал ее пальцы на своих волосах. Она прижала его голову еще сильнее и тихо застонала. О боже, неужели это происходит наяву? Он еще никогда не заходил с женщиной так далеко. Ее рука скользнула к ширинке его джинсов, потянула «змейку» вниз, и пальцы коснулись вздыбленного члена. Она раздвинула ноги еще шире и прижала его руку к горячему местечку под кружевными трусиками. Его мозг расплавился окончательно, из горла рвались хрипы. Незнакомка тихо попросила:

— Порви их и возьми меня…сейчас.

Вот что значит хотеть женщину до одури, до полной безоговорочной капитуляции, и пусть горит все синим пламенем. Пусть он сдохнет, но он возьмет ее. К такой-то матери крылья, боль, он озверел от желания оказаться внутри нее хоть один раз.

Дрожащие мужские пальцы нервно дернули кружево и отшвырнули обрывки ткани в сторону. В тот же миг она обхватила рукой его изнемогающую горячую плоть и направила головку члена прямо к створкам лона. Боже, как же там горячо. О, пусть у него будут силы войти туда и продержаться хоть секунду. Ее руки требовательно сжали его ягодицы, и она толкнула его вперед, к себе, насаживаясь на его плоть до упора. Почувствовав горячую тесноту и трение там, внутри ее тела, Габриэль громко застонал, и его накрыло с головой разрушительной волной оргазма. Мощный электрический заряд пробежал по венам, он онемел, ослеп, тело билось, как в предсмертной агонии, но, боже, он готов был умирать вечно, вот так в ней, обхватив губами ее сосок, жадно впиваясь в него поцелуем. В тот же момент губы девушки коснулись его шеи, сбоку у впадинки, и Габриэль почувствовал легкий укус. От наслаждения закатились глаза. Он кончал бесконечно долго, выплескивая семя, накопившееся за долгие годы воздержания, ее укус продлевал невыносимый экстаз. Он задыхался. О да, это намного лучше, чем чтобы то ни было, чем чьи-то руки или губы. Это непередаваемо, и ни с кем другим так никогда не будет. Потому что это ОНА. Его женщина. Он рожден для того чтобы сходить с ума только по ней.

Вспышка боли пришла, как только затихли последние судороги наслаждения. Габриэля скрутило пополам, кожа на спине лопнула, и алая кровь моментально окрасила рубашку в красный цвет. Он рухнул на пол, сжал виски руками и задохнулся от дикого приступа боли. В голове вспыхивали яркие огни предсмертной агонии. Он чувствовал, как с треском рвались его мышцы, и сдвигались кости. Так стремительно ОНИ еще никогда раньше не появлялись. Габриэль не кричал, лишь корчился на полу, закусив губы до крови.

— Что за хрень?! Мать твою! — но парень уже ничего не слышал. Проклятые крылья наконец-то разодрали кожу, вырвались наружу, и его тело резко подняло вверх. Крылья распахнулись во всю ширину, бросая причудливые тени на пол, и Габриэль завис под потолком, окровавленный, измученный, почти без сознания. Он посмотрел на девушку затуманенным взглядом, полным отчаянья и стыда. Но она не бежала сломя голову от ужаса, как он ожидал, застыла, глядя на него в немом недоумении с расширенными от удивления глазами. Потом непроизвольно вытерла губы тыльной стороной ладони. У Габриэля все расплывалось перед глазами, но он заметил, что ее губы были в крови. О боже, в его крови.

А потом внезапно все огни погасли, лампочки треснули одна за другой, осталась лишь одна у самой двери. По стенам с тихим, но жутким шуршанием черной паутиной поползли тени

Но Габриэль ничего не видел, по спине текла теплая кровь, капая на пол, и его тошнило от боли. Внезапно он почувствовал, как кто-то или что-то начало выдирать из него крылья с мясом. Он не мог кричать, словно онемел, не мог сопротивляться, потому что все его тело опутала вязкая паутина, обездвижила, сковала параличом конечности. Темнота поглотила его сознание почти мгновенно, и окровавленный Габриэль рухнул на пол, вырванные крылья с тихим шелестом опустились рядом. Тени постепенно растворились в сумраке.

Парень уже не видел, как девушка склонилась над ним, приложила пальцы к его шее, прощупывая пульс.

— Дьвол…что за дрянь происходит здесь? Падший Ангел! Твою мать! Это я его…дьявол…чертов девственник, мог и предупредить…вот гадство…

Девушка осмотрелась по сторонам. Потом выскочила в коридор и крикнула в темноту:

— Артем, где ты? Иди сюда, немедленно.

Бармен появился через несколько секунд, увидев парня в луже крови, он отшатнулся и посмотрел на девушку.

— Госпожа, как…он…

— Живой, мать его, он живой. Вот дерьмо! Ты это видел? — она показала на крылья, а потом снова прикоснулась руками к пульсу на шее бесчувственного парня.

— Он истечет кровью, если ты не пошевелишься. Неси его ко мне в машину и убери здесь. Будешь болтать — я вырву тебе язык и сожгу твою гребаную дыру дотла, понял?

Несмотря на худощавое телосложение, Артем с легкостью подхватил Габриэля подмышки и перекинул через плечо. Бармен и девушка уже через несколько секунд оказались возле красивого красного кабриолета. Артем осторожно положил парня на переднее сидение.

— А, может, мы избавимся от него?

— От следов избавься, пока ищейки не пронюхали. Все, давай, вали отсюда и забудь. Я сама с этим разберусь.

Артем все еще не торопился уходить, а потом шепотом сказал:

— Они придут за ним. Очень скоро. У Падшего нет шансов. Демоны заберут его. Лучше бросить его у свалки.

Девушка усмехнулась, и в полумраке блеснули острые, как бритва, клыки. Глаза вампирши полыхнули красным. Артем вздрогнул.

— Это мы еще посмотрим. Пусть попробуют забрать.

— Так я стал Падшим…Она взяла меня. Она создала меня, и она единственная женщина, которую я когда-либо любил.

— Если кто-то пронюхает про деустал то начнется война и камень будет в опасности, а значит не воскреснет никто!

— Я рискну! Оно того стоит!

— Велес помогает тебе, да? Это он заблокировал все дороги в лесу, это он сбил со следа горных?

— Велес хочет вернуть мать! Зарина хочет вернуть мать! Мы все этого хотим! И Влад больше не будет решать за нас. У нас будет свой камень!

— Или вы лишитесь жизни!

— Я встречусь с Императором и выдвину ему свои требования. Если не отдаст камень, то я вначале убью его сестру!

Фэй с недоверием посмотрела на Габриэля.

— Я наполовину демон! Так что не думай, что я не смогу!

— Я не думаю… Ты видел сестру Вахида?

— Нет! И мне незачем ее видеть! Я просто отдам приказ, чтоб ей вырезали сердце хрустальным кинжалом.

— Ей больше трехсот лет, но она выглядит как ребенок. Ее тело — это тело ребенка инвалида. Разум, запертый в кандалы плоти. Я знаю, что это такое. Когда-то я была так же скована в облике девочки-ребенка.

— Мне плевать на нее!

— А младенца ты видел? Ему всего два месяца. Он крошечный…

— Замолчи! Никто пока не причиняет им вред! Они содержатся в роскоши, им комфортно, их кормят.

— Айше горная волчица — чем кормят ее?

— Я решаю этот вопрос!

Фэй рассмеялась.

— Его не надо решать. Она не охотится. Она особенная и не может обращаться. Ты даже этого не знал.

— Даже если я буду знать о них все. Ничего не изменится.

— Я хочу поговорить с пленницами. Можно?

— Зачем?

— Не доверяешь мне?

Падший откинулся на спинку кресла и затянулся сигаретой.

— Доверяю. Ты не станешь мне мешать.

— Помогать тоже не стану. И… Нейтралы уже знают о твоей выходке.

Габриэль побледнел и подался вперед.

— И что?

— Пока ничего. Морт еще не принял решение. Он ждет реакции Вахида.

Глава 19.1

Фэй пока шла думала о том, что именно показала Нику. Что именно открыла ему из их прошлого и какую тайну подняла наружу, то, что скрывала долгое время, годами от всех. То, что стало причиной смерти Лины. И то почему она теперь должна Королю это воскрешение, которое дорогого будет стоить для них.

Нейтрал дал свое согласие. Но они оба хотели увидеть аксагола…увидеть вживую ту, что могла дать вечную жизнь и регенерацию оборотню. Избранная и истинная. Осознает ли Вахид какое сокровище имеет…До вампиров дошли слухи, что бывшая фаворитка лишилась привилегий и теперь она снова в рабстве, не имеет право голоса. Кажется, она изменила своему императору.

Фэй закрыла глаза, вспоминая те картинки, которые показала Нику. Показала так, будто он это видел собственными глазами.

Фэй осталась с Марианной, которая не знала о страшном известии. Ник не хотел думать о том, что будет с его девочкой, когда ей сообщат о смерти Лины. Смерть. Сколько раз он слышал это слово за долгие годы своей вечности, и лишь дважды он его боялся. Сейчас настал третий раз, смерть коснулась их снова черными липкими щупальцами, коснулась всех. Ник посмотрел в зеркало дальнего обзора. Крис не двигалась, застыла как каменное изваяние и вцепилась в руку Габриэля. Хотя бы за нее можно быть спокойным. Вольский будет рядом. Соберет ее по кусочкам, если понадобится. Марианна пока что в неведении. Как долго? Несколько часов у них есть. Больше всего беспокоил Влад. На него было страшно смотреть. Нет, он не бился в истерике, не нервничал, он выглядел слишком спокойным. Это и настораживало больше всего. Они затормозили возле нескольких полицейских машин, территорию склепа оцепили и оградили желтыми лентами. Еще никого не допускали: ни журналистов, ни человеческих полицейских. У Серафима все под контролем. Вначале королевская семья должна дать согласие на огласку, и только потом здесь начнется привычная процедура расследования, допустят репортеров и журналистов. Влад первым вышел из автомобиля. Серафим шел ему навстречу.

Но Влад прошел мимо, Ник последовал за ним, обернулся к Габриэлю и кивнул в сторону Крис. Пусть придержит ее. Потом впустит. Не сейчас. Они отодвинули каменную дверь склепа и вошли внутрь. Тут же замерли — повсюду свечи. Влад пошел вперед. Ник уже видел два тела. Мертвая Лина лежала прямо на могильной плите, ее глаза были широко распахнуты, на лице застыло странное выражение умиротворения. Словно она, в момент смерти, испытала невероятное облегчение. Тело Марго лежало неподалеку, на боку, в луже черной крови. Ник стал позади Влада и положил руку ему на плечо. Прошло несколько минут. Оба молчали. Ник судорожно глотнул воздух. Ему стало страшно. Невероятное чувство дикой пустоты. Когда-то Лина значила для него очень много. Несмотря на то, что его любовь к ней переросла в братскую, он помнил о своих чувствах. Она была дорога ему. Слезы застряли в горле. Он не имел права сейчас плакать, рядом с Владом, которому больнее в тысячу раз. Ник сильнее сжал плечо брата.

— Оставь меня с ней ненадолго, — голос короля скорее напоминал тихий шелест. Ник кивнул сам себе. На негнущихся ногах вышел из склепа, и ему тут же захотелось зажать уши руками.

— Пусти меня! Пусти меня к ней, Габриэль…сейчас, я хочу…пусти…

Крис билась в руках мужа, а тот упрямо сжимал ее в объятиях и не давал вырваться, по его щекам текли слезы. Ник видел, что сам Габриэль едва держится. Ник пришел ему на помощь, привлек Кристину к себе.

— Тихо… тихо…Ты увидишь ее. Мы все с ней попрощаемся.

— Нет! Нет! Я не хочу прощаться, черт тебя раздери! Вы лжете! Вы просто…

— Крис, посмотри на меня, — Ник сжал руками залитое слезами лицо, — Отец хочет побыть с ней наедине. Пару минут. Прошу тебя…дай ему пару минут.

Крис обмякла в его руках и застонала, обхватив шею Ника. Мокану посмотрел на Габриэля. Тот держался. С трудом, но держался.

— Почему, Ник? Почему Марго это сделала? Почемууу… это я виновата…это моя вина…я.

— Ты не виновата, Крис.

Они обернулись и увидели Фэй, она стояла позади них бледная, дрожащая.

— Это мы…мы убили Витана. Я и Лина.

В этот момент Влад вышел из склепа с телом жены на руках. Ветер трепал его длинные волосы и зеленое шелковое платье Лины. Влад укутал ее в свой плащ.

— Мы увозим ее домой, — сказал он Серафиму, и тот кивнул. Дал распоряжение снять оцепление и распустить всех по домам. Кристина подошла к отцу и обняла их обоих. Несколько минут они стояли втроем, в тишине. Душераздирающее зрелище. Ник еще никогда не чувствовал горе настолько. Даже смерть отца не потрясла его так, им двигали ярость и желание мстить. Самое страшное, что сейчас им некого ненавидеть, и вся боль подтачивала изнутри ядовитым червем безнадежной усталости и отчаянья. Лина…рыжая бестия, которая невольно вернула его в лоно семьи. Из-за нее он начал меняться и понимать иные ценности в жизни. Благодаря ей Ник стал тем, кто он сейчас. Никто не смел нарушить тишину. Все, словно, замерли.

Пока где-то рядом не щелкнул фотоаппарат. Через секунду репортер уже замертво упал в траву, а еще через несколько минут чистильщики вынесли его тело, упакованное в мешок для трупов. Ник проводил их взглядом и вытер окровавленный рот тыльной стороной ладони. Убийство принесло короткое облегчение. Мимолетное, как глоток воды в мертвый зной.

— Я сам скажу Марианне, — нарушил тишину Влад, прижимая к себе труп жены и глядя пустыми глазами в никуда.

— Нельзя говорить, — прошептала Фэй, сдерживая слезы.

— Она должна знать. Мы обязаны сказать. Она имеет право попрощаться. У нее есть всего час до восхода солнца.

Все знали, что с первыми лучами тело Лины превратится в пепел. Ник вцепился в руль и стиснул челюсти. Кристина уже не кричала, она плакала молча, гладила Лину по голове и тихо всхлипывала. Габриэль крепко держал ее за плечи.

Фэй сидела рядом с Ником. Она больше не произнесла ни слова. Только Ник все еще слышал ее признание. Они убили Витана. Вот почему Марго так жестоко отомстила. Когда-нибудь Влад об этом узнает.

— Значит я не раскрыл твою тайну? — усмехнулся Нейтрал.

— Не раскрыл. Ты умеешь их хранить.

— Почему не боишься, что не раскрою сейчас?

— Потому что несмотря на холодность и мертвенность ты все же являешься моим племянником.

— Самоуверенная тетушка Фэй. Всегда ищет доброту и светлые стороны там, где их нет. Но да, я никогда не раскрою рта. Хотя бы потому что считаю — вы правильно поступили и этого ублюдка нужно было казнить. Иди познакомся с аксаголом. Потом я сам поговорю с ней. Сейчас у меня слишком много дел.

— Я соскучилась по твоей жене и детям.

— Скоро увидимся на помолвке Василики.

— Уверен, что это правильное решение отдать ее за Велеса Константина?

— Уверен. Более чем правильное. А еще…он ей нравится.

— Но она не нравится ему.

— Думаю моя дочь справится с этой проблемой, и нога ей в этом не помешает. Это же моя дочь.

Фэй прошла по длинному коридору, в сопровождении слуг, перед ней открылась широкая двойная дверь и она увидела пленниц Габриэля.

Девушка с младенцем на руках вскочила с кресла, а вторая осталась сидеть, лишь величественно вздернув подбородок. Как она походила сейчас на саму Фэй…когда ее душа пряталась в теле ребенка как в самой страшной тюрьме. Айше Ибрагимова. Перед ней младшая сестра Вахида. И его бывшая фаворитка…аксагол. Женщина невероятной красоты с изуродованным лицом и страшным шрамом на щеке. Влюбленная в своего палача…И это тоже знакомо Фэй.

В этот момент заплакал младенец и женщина вздрогнула, тут же склонилась к нему, ее сердце забилось иначе, как и сердце малыша. Они словно потянулись к друг другу и это так естественно, когда мать и ребенок тянутся к друг другу.

Сказали, что аксагол изменяла императору… и родила от любовника ребенка, которого казнили. Но у нее на руках ее собственный младенец. И Габриэль сказал, что выкрал сына Вахида.

— Покорми своего сына… — мягко сказала Фэй, — никто не станет на тебя смотреть.

— Это не мой сын… я его кормилица.

Фэй нахмурилась. Какие глупости. Она ясно видит связь между малышом и женщиной, кровную, неразрывную.

— Это твой сын… я точно знаю.

Глава 19.2

Нас привезли в дом. Я ожидала каких-то страшных камер, подвалов, но вместо этого мы попали в обычный двухэтажный особняк в глубине леса, спрятанный от людских глаз. Нас не прятали, не закрывали нам лица, чтобы мы не видели дороги, к нам вообще относились со странной вежливостью и учтивостью, к Айше обращались «Ваше Высочество».

Она держалась очень отважно. Разговаривала спокойно, свысока под стать своему положению.

— Кто вы? И зачем мы здесь?

— Вам ответят на все вопросы. Наберитесь терпения.

— Мы пленницы?

— И на этот вопрос вам тоже ответят, позже.

— Кто ответит?

Наши стражники промолчали, они не связали нам руки только шли совершенно рядом, и я ни капли не сомневалась, что у них есть оружие.

Особняк скорее напоминал убежище охотника. Шкуры зверей, чучела, старинные ружья и сабли на стенах, арбалеты. Внутри запах старости, вина или виски и сигарет. Как будто здесь давно никого не было, но последнее время все же появились постояльцы.

Больше всего я боялась за малыша и за Айше. Если ей станет плохо или начнется обращение здесь не будет ее доктора, и никто не сможет ее спасти.

— Кто они?

Тихо спросила я Айше, когда нас оставили одних в комнате. Довольно просторной с двумя кроватями и колыбелью. Вся мебель из добротного дуба, с вензелями, на полу ковры из бурых и белых медвежьих шкур. На окнах массивные решетки, но они скорее от проникновения извне. Потому что открываются изнутри. Периодически накатывает чувство опасности, но страх не настолько сильный и я могу с ним справиться.

— Вампиры.

— Это плохо да?

— Не хорошо я бы сказала. Но они нас не тронут.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что нас приняли не как пленниц, а как гостей. Мы им нужны. Будь это иначе мы сейчас находились бы в подвале этого дома. А он здесь есть… с клетками и пыточными.

— Но все же мы пленницы.

— Да. Им что-то нужно от моего брата. И я даже могу догадаться что именно.

Айше устроилась в кресле и подложила ей подушки под спину и под руки, поставила табурет так чтоб она могла положить на него ноги. Так у нее не настолько сильно болела спина.

— Спасибо…не знаю, почему ты так добра ко мне, Лана…Всегда удивляюсь этой доброте. Ищу подвох, ищу что-то…зацепку, чтобы сказать себе «Вот! Вот оно! Она не честна, она притворяется! И нет такой зацепки.

— Я просто…просто привыкла к тебе и люблю тебя.

Она вдруг резко схватила меня за руку и повернула к себе. Всмотрелась мне в глаза сильно сжимая мою руку, и я ощутила, как из ее ладони в мою перетекает сильное тепло, почти горячая энергия.

— Меня всегда любил только Вахид…остальные иди терпели, или ненавидели, или жалели. Моя собственная мать желала мне смерти сразу после рождения.

— Я думаю, что мать все же любила тебя. Как можно не любить свое дитя!

Она расхохоталась так горько, что у меня сжалось сердце.

— Можно! Еще как можно! Особенно если возлагал надежды на своего ребенка, а родился урод…который выжил только потому, что старший брат не дал умереть! Меня оставили так же как и принца. Лежать одну в колыбели…умирать там. И моя мать ни разу не подошла ко мне пока мне не исполнилось пять. Ни разу.

Я не знала, что ей сказать.

— Я могу только представить, насколько это больно…

— Это никак. Просто никак. Я не знала ее любви, чтобы чего-то лишиться. Ее просто никогда не было. Меня любила няня и кормилица. Потом их не стало.

— Они ушли?

— Нет. Их убили. Моя мать сочла одну слишком привязанной ко мне, потом ее обвинили в воровстве и казнили. А кормилицу… я так и не знаю, как она умерла, но она умерла. Иначе я бы смогла ее найти.

— Мне очень жаль…

— Мне тоже было очень жаль. Но такова жизнь при дворе у горных волков. Я родилась именно в этой семье и мне стоит принять все так как есть или…или я не смогу жить дальше. Но ты знаешь такое презренное, уродливое существо как я хочет жить.

— Ты не уродливое существо! Не говори так! Ты красивая!

Она смеется и не смотрит на меня, смотрит на окна прикрытые белыми шторами.

— Уродливая. Я знаю. Горбатая, мелкая, недочеловек недоволк. Когда обращаюсь это нечто мерзкое и отвратительное, вывернутые куски мяса и костей. Если бы не твоя кровь, Лана, я бы давно умерла…Ты оказалась моим спасением. Но знаешь…в этом нет ничего ценного. Если бы не Вахид, то нас бы обеих уничтожили. Моей матери наплевать буду я жить или нет. А ты…твою кровь уже сгенерировали в синтетике. Так что и в тебе больше нет надобности. Пока ты кормишь малыша….ты нужна. И пока див Вахид — тебя никто не посмеет тронуть. Никогда.

— Кроме него самого.

— Вахид не убьет тебя, Лана. Это было бы для него самоубийством. Возможно, именно поэтому он настолько тебя ненавидит. Тихо… к нам кто-то идет.

Я бросила тревожный взгляд на малыша, он как раз расплакался, и я взяла его на руки, когда приоткрылась дверь и к нам вошла красивая молодая женщина с длинными черными волосами и огромными синими глазами. Настолько красивая, что я захотела зажмуриться.

— Ведьма…, - тихо сказала Айше, и женщина улыбнулась, потому что услыхала ее слова.

— Покорми своего сына… — мягко сказала женщина, — никто не станет на тебя смотреть.

— Это не мой сын… я его кормилица.

Возразила я и ведьма нахмурилась. Прищурила свои диковинные синие глаза. Сделала несколько шагов ко мне.

— Это твой сын… я точно знаю.

— Это сын Императора Вахида и его фаворитки Гульнары.

Сказала Айше и выпрямилась в кресле.

— Это сын императора и вот этой женщины, — кивнула на меня ведьма, — или я не Чанкр Фэй Мокану, которой исполнилось пятьсот сорок три года. У аксагола есть одна особенность.

Она подошла еще ближе ко мне.

— Родинка на ноге. В виде звезды. — смотрит мне в глаза.

И я вспоминаю свою диковинную красноватую родинку, напоминающую то ли цветок то ли шестиконечную звезду, чуть выше пятки.

— Да, у меня есть такая. Ближе к косточке. Она у меня с рождения.

— У ребенка точно такая же в том же месте, что и у матери.

— Нет… у него не может быть.

— Проверь!

Я несу ребенка к колыбели, чтобы положить и развернуть одеяльце, снять ползунки и посмотреть. Ведьма идет следом и Айше прихрамывая подходит вместе с нами. Лихорадочно разворачиваю пеленки, снимаю с маленькой ножки одежду и громко вскрикиваю видя звездочку вишневого цвета у косточки.

— Это твой сын…не знаю, что произошло и кто его у тебя забрал, но это твой малыш. Твой и императора. Потому что аксаголы рождаются только от верховного альфы.

В эту же секунду Айше прильнула ко мне, обнимая за талию, пряча лицо у меня на груди.

— Прости….прости меня…прости…

— Она давно тебя простила, сестра Императора Горных Волков. У нее чистое сердце и открытая добрая душа.

Но я уже их не слышала, я смотрела на младенца, на своего мальчика, на своего сына.

— Покорми его…потом я расскажу тебе. Потом. А пока я хочу кое-что поведать сестре Императора, кое-что очень важное для нее. Но вначале я расскажу кто я такая. Расскажу о себе. Ты хочешь знать, Айше?

— Хочу знать. Рассказывай, чанкр. Думаю, не всем выпадает честь узнать о твоем прошлом и о том, кто ты такая.

— Я отдам тебе воспоминания моего покойного брата. Он был Королем вампиров, он был Черным львом и одним из основателей кланов. Редкие знания для вас, волков. Но ты не враг и я это знаю.

— Я, Самуил Мокану, родился в семье румынской колдуньи, у меня были братья и сестры, владеющие магией. Они могли открыть врата между нашим миром и другим. Тот, кто обратил меня, прекрасно знал об этом, он специально решил породнится с семейством магов. Он знал о Тайне Лазурита, Тайне, известной лишь особым магам — Чанкрам. Когда мои родители поняли, кем я стал, меня изгнали из дома, во имя баланса. Мой создатель пытался заставить меня воздействовать на семью, но все было тщетно — они отреклись от меня, я для них умер! Я стал их смертельным врагом! Тогда Франс уничтожил почти всю мою семью, не тронул лишь младшую сестренку. Я вырастил Фэй, я заменил ей отца и мать. Вскоре она поняла, что не все вампиры монстры. В знак благодарности она достала для меня этот перстень. Самый первый перстень, позволяющий вампирам не бояться солнца. Это кольцо творило чудеса, скрываться от охотников стало проще, ведь вампира вычисляли именно из-за боязни света. С Франсом я расправился еще сто сорок лет назад, с наслаждением вонзил кол в его проклятое сердце и отсек ему голову. Его труп надежно спрятан в недрах Карпатской земли. Если кольцо попадет в руки Гиен, они найдут мага или колдунью, через них выйдут на Чанкра и разрушат заклятие солнца. Нам нужно немедленно их опередить. Ты должен сблизиться с Линой настолько, чтобы иметь доступ к дневнику Кристины. Нужно узнать, где спрятано кольцо. Думаю, что в тот день, когда девушку хотели убить, дневник был с ней. Попутно они уничтожали всех, кто хоть как-то был связан с кольцом. Вот почему они убили Дмитрия, и я уверен, что не только его.

— Эльфы, — задумчиво произнес Влад, — я считал их древней легендой. А Чанкры? Мы все знали, что последний из них погиб еще сто лет назад. Теперь ты говоришь мне, что твоя сестра жива, как такое может быть? Чанкры — смертны, как и люди.

— Верно, но много ли Чанкров находящихся в родстве с вампирами ты знаешь?

— Ты каким-то образом продлеваешь Фэй жизнь?

— Это тоже являлось тайной, кровь вампира дает Чанкрам бессмертие. Испокон веков они преследовали нас, чтобы питаться нашей кровью и продлевать свое существование, пока мы не истребили многих из них.

— Многих, но не Фэй!

— Ты сестра вампира? Чанкр? Я никогда не думала…

— Никто не думал. Это родство, которого не должно было быть, но именно это родство дало силу вампирам и объединило меня с ними. Но я покажу тебе еще что-то…Я думаю ты поймешь, увидев кусочек из моего прошлого глазами моего старшего брата. Мне легче показывать себя со стороны, чтобы ты поняла, что я имею ввиду.

— Это будет иметь значение для меня?

— Да, это будет иметь значение для тебя.

— Тогда я хочу знать об этом.

Глава 20

Самуил въехал в деревню под странным названием Топь. Серебристый "Ауди" легко скользил по витиеватым улочкам, пока не остановился перед маленьким, аккуратным домиком на отшибе деревни. Улыбка скользнула по его губам, когда он подумал о встрече с сестрой. Добродушная малютка Фэй, она никогда не соглашалась брать от него деньги. Будь его воля она жила бы во дворце, но обстоятельства заставляли ее прятаться, постоянно находиться в бегах. Его предложение выстроить здесь особняк, она тут же отвергла. Зачем выделяться среди деревенских жителей? В этом вся Фэй. Молоденькая деревенская знахарка, которая бескорыстно лечила всю округу. К ней приезжали даже из города. Брови Самуила сошлись на переносице, когда на старом сарае он увидел надпись, выведенную углем — "ВЕДЬМА". Он бы без труда нашел поганца, который это написал, но Фэй никогда не разрешит с ним расправится. Едва Самуил поставил машину у калитки, как та тут же отворилась. Он увидел худенькую, хрупкую девушку, скорее похожую на девочку лет пятнадцати. С тех пор как он начал "подкармливать" сестру своей кровью, ее возраст остановился. При виде Фэй, сердце Самуила сжалось от любви, безграничной и безбрежной как океан. Его кровь, его малышка Фэй, ближе, чем родная дочь. О ней всегда нужно заботиться, ведь она такая маленькая и нежная.

Уже через секунду он сжимал ее в объятиях и кружил в воздухе. Она весело смеялась, и этот смех грел его темную, грешную душу.

— Самуил, как же я рада тебя видеть! — Фэй поцеловала его в щеку и снова сильно сжала в объятиях.

— Ну, ты наверняка знала, что я приеду, еще до того, как я решил это сделать.

Сказал Самуил и выпустил сестру из объятий.

— Конечно, ждала, но в моих видениях нет дат, поэтому я не знала, когда ты приедешь. Идем в дом.

Они переступили порог избы, Самуила почувствовал аромат пряностей и трав, а так же запах крови животного.

— Почуял?! — со смехом спросила Фэй, — Вчера принесли щенка, бедняжке переехали лапы мотоциклом.

— Ну, конечно же, от его ран уже и следа не осталось, моя маленькая фея, — Самуил с нежностью посмотрел на сестру.

Ее черные волосы заплетены в две коротенькие косички. Синие глаза смотрят на мир открыто и наивно. Какой контраст, он монстр-кровопийца, а она лечит бездомных животных и бедняков. Он знал, что после каждого сеанса ей становилось плохо, и помочь могла только кровь вампира. Нежная Фэй, готовая рисковать своей жизнью ради других.

Словно в ответ на его мысли в комнату забежал маленький, рыжий щенок, совершено целый и невредимый. При виде Самуила его шерстка встала дыбом, он ощетинился и зарычал.

— Гляди-ка, эта моська тебя защищает, — засмеялся брат

— Шарик, перестань! Это не враг, — но щенок не поверил ей, он продолжал рычать и пятится назад, а потом, скуля, убежал в другую комнату.

Самуил тяжело вздохнул.

— Так, все ясно, собачки у меня не будет.

Фэй погладила его по щеке.

— Они чувствуют в тебе хищника, но не знают какой ты на самом деле. Мне нужно собираться?

Самуил, как всегда, удивился ее прозорливости. Никак не мог привыкнуть к тому, что она все знает заранее.

— Да, тебе нужно собираться. Я приехал за тобой. Хочу спрятать тебя в своем доме, под моей охраной.

— Все серьезно, да? Обо мне узнали? — обреченно спросила Фэй

— Узнали! Тебя ищут! Немного времени займет, пока Гиены выйдут на твой след.

На детском личике Фэй появилось выражение усталости, обреченности.

— Сколько можно? Я все время в бегах, я так замучилась переезжать! Снова все бросать. У меня здесь друзья и…

— Да, я заметил, по надписи на твоем сарае.

Фэй махнула рукой.

— А, это? Я отказалась наводить порчу на любовницу мужа одной сварливой особы, вот она и отомстила. Пустяки!

— Тебе угрожает опасность, Фэй. Смертельная опасность, в этот раз это не просто мои предчувствия.

Девушка тяжело вздохнула.

— Я знаю. А как же Шарик?

За много столетий, в душе, Фэй так и осталась ребенком. Взрослым, умудренным опытом, но ребенком. Как же он любил ее за это.

— Шарик поедет с тобой.

Сестра радостно захлопала в ладоши. Его сердце вновь сжалось от жалости. Какая она одинокая, ни друзей, ни семьи. Лишенная всего, что может доставить радость девушке, женщине. Как же это жутко постоянно жить в страхе за нее.

— Не бери ничего лишнего, Фэй, ты же знаешь, что в моем доме у тебя ни в чем не будет недостатка.

— Мне нужны мои книги и травы, — упрямо сказала сестра и топнула ногой совсем как в детстве.

— Хорошо, я подожду тебя на улице, — Самуил как всегда сдался и вышел на улицу.

Фэй с грустью смотрела на дом в заднее окно машины, прижимая к себе непрестанно рычащего Шарика. Затем повернулась к Самуилу и спросила:

— Почему меня ищут? Кто они? Что им нужно?

— Как всегда, мой злой гений — сопляк подонок Николас. Жаль, не убил этого ублюдка еще много лет назад, когда мог это сделать.

— Николас зол на тебя, сколько лет он служил тебе, как преданный пес, а ты выбрал Влада.

— Николас — монстр и убийца, но, пока что, я не могу от него избавиться, Совет мне не позволит.

— Зачем я нужна Гиенам?

— Кольцо, которое ты сделала для Кристины. Они пронюхали о его существовании, и не займет много времени разузнать о тебе. Ты знаешь, на что способен Лазурит. В их руках он станет оружием, они создадут целую армию и нам их не сдержать.

Фэй погрустнела и с тревогой посмотрела на брата.

— Все из-за того, что я жива, да? Если бы меня не было, тебе бы не угрожала опасность!

— Что ты хочешь этим сказать? Дело не в тебе! — воскликнул Самуил и посмотрел на сестру — Дело в Нике, он жаждет власти, и рано или поздно он нашел бы способ начать войну. С кольцом или без него.

— А твои собратья? Ведь они не знают, что у тебя есть сестра — Чанкр. Как они отнесутся к этому? Станут ли покрывать тебя перед братством?

На этот вопрос ответа не было. Самуил знал, что предатели есть всегда и везде, как только правда о Фэй просочится наружу, у него появятся враги и среди своих. На сестру начнется настоящая охота.

— Я не могу подвергать тебя такой опасности, Самуил. Я уеду и спрячусь, так, что меня никто не найдет, а если и найдут, то никак не свяжут тебя со мной.

— Любая ведьма, которая согласится помогать моим врагам, тут же обнаружит кровную связь между нами! Никогда, слышишь, никогда больше так не говори! Ты моя сестра, моя семья! Я должен оберегать тебя, и, черт возьми, я смогу тебя защитить!

— У тебя есть Влад! — Тихо сказала Фэй, — почему ты до сих пор ничего ему не рассказал?

— Не могу, он возненавидит меня. Он никогда не поймет! — лицо Самуила исказила гримаса страдания, так было всегда, когда Фэй затевала этот разговор.

— Влад тебя любит, он простит, дай ему шанс. Ты не можешь вечно скрывать от него правду! Если он узнает об этом от кого-то другого? Ты думаешь, тогда тебе будет легче оправдаться?

Самуил задумчиво смотрел вдаль, автоматически управляя машиной… Правда… Где она? Как ее найти в этом кромешном аду? Где они, обыкновенные людские ценности? Он сделал много ошибок, будучи человеком, сможет ли он исправить их сейчас? Или уже слишком поздно?

— Ты…ты была как я! Ты выглядела как ребенок ты…!

Айше вцепилась в руки ведьмы, и вся покраснела, ее личико покрылось пятнами, она возбужденно смотрела на ведьму, сжимая ее запястья.

— Но как ты изменилась? Как?

— Я умерла!

Самуил, окруженный толпой ликанов, отступал вглубь леса. Фэй все еще сопротивлялась и пыталась повергнуть Аонэса на землю. Но ее силы почти иссякли и щупальца демона приближались к Фэй дюйм за дюймом. Поглощая тоненькие лучи света разрастающейся паутиной.

В этот момент на ликанов посыпались стрелы. Словно адский дождь, они изрешетили волков, повергая на землю. Отряд охотников во главе с большой бурой волчицей появился на поляне. Рита громко завыла и в ответ услышала вой сына, который продирался сквозь войско Вудворта, разрывая в клочья тела противников.

Рите пригородил дорогу огромный черный волк и они, оскалившись, ринулись друг на друга.

Аонэс тем временем подобрался к Фэй и навис над ней огромной черной тенью. Он склонился к девушке и словно потянул из нее жизнь, которая тоненькими лучами света потекла в черную массу, отрываясь от хрупкого тела колдуньи, которое конвульсивно вздрагивало. Фэй закатила глаза и обмякла. Теперь Аонэс опутал ее всем телом, и его рот, похожий на черную бездну, вбирал в себя последнее легкое дыхание жертвы.

Внезапно словно тысячи молний вспыхнули на поляне, и из огненного отверстия показались белоснежные птицы. Они на глазах обращались в большие светящиеся фигуры воинов с крыльями ослепительно белого цвета.

В тот же миг Фэй последний раз вздохнула и затихла. Ее глаза широко распахнулись, отражая звездное небо. Аонэс, окруженный воинами-ангелами, взвился в воздух, гонимый в самую высь.

Марианна посмотрела на поляну, и ей захотелось закричать от ужаса. Все залито кровью и ошметками тел волков, пеплом мертвых вампиров. Земля гудит от нарастающего торнадо, который вихрем вьется в небе, где ангелы-воины гонят Аонэса к огненному порталу.

Марианна посмотрела на Фэй и застонала. Лицо колдуньи медленно менялось. Оно словно набирало возраст, исчезала хрупкость, менялся овал. Это естественный обратный процесс, распад, пока живущая веками колдунья не превратится в прах. Марианна беспомощно посмотрела на Фэй, а потом бросилась к ней, решительно надкусила себе за запястье, и приложила к губам мертвой девушки, вливая в нее драгоценную кровь вампира. Тело Фэй выгнулось дугой, содрогнулось. Из груди колдуньи вырвался вопль, она приподнялась в воздух и, зависнув на несколько секунд, медленно опустилась на землю. Марианна смотрела на нее расширенными глазами, не зная, получилось ли у нее вернуть Фэй к жизни. Внезапно глаза Фэй закрылись, снова открылись, и она посмотрела на Марианну. Только теперь Фэй изменилась. Она больше не была юной девочкой, она превратилась в молодую женщину. Ослепительно прекрасную и очень взрослую. Скачок в ее возрасте свершился за то короткое время, что она пребывала в царстве мертвых. Когда Марианна вернула Фэй, та уже успела повзрослеть. Теперь ее физической оболочке не менее двадцать пяти лет, если не больше.

— Мы можем попробовать провести ритуал…Попробовать преодолеть проклятие. Ты изменишься! Но это риск…огромный риск, который может убить тебя.

— Я умираю каждый день! Я каждую ночь корчусь от боли!

Я впервые видела, как глаза Айше засветились надеждой, так же как и мои, когда эта женщина с внешностью ангела сказала, что у меня на руках мой сын…сказала и доказала это.

Покормив малыша, я положила его в кроватку и тогда женщина подошла уже ко мне.

— Возьми меня за руки, Лана. Я увижу и расскажу тебе, увижу твое прошлое и расскажу, как все было.

Протянула руки и мягкие теплые ладони ведьмы сжали мои запястья, развернули вверх ладонями мои руки и положили сверху свои.

— Меня зовут Фэй. Я не обижу тебя, не причиню боль. Я буду смотреть тебе в глаза, а ты расслабься и впусти меня в свой разум. Я увижу то, что ты не помнишь. Я увижу все твоими глазами и твоими ушами и расскажу тебе.

— У нее седые волосы, длинные, скомканные. Она помогала тебе родить…она же унесла твоего ребенка и принесла другого. Убедила тебя, что родилась девочка. Подлая ведьма…подлая. Моя раса. Изгнанная.

«Значит тебя у меня украли…когда мне было так плохо тебя забрали и подменили. Тогда чья…она, та девочка, которую я считала своей дочерью. О боже! Боже! Это она дочь Гульнары! Ведь мы родили вместе! Вот кто так со мной поступил… и она и ведьма Заха. Они были в сговоре».

Потом ведьма наклонилась к моему уху и тихо прошептала.

— Я уберу все шрамы…позволь мне. Но кое-что придется отдать взамен.

Я смотрела на нее, погружаясь в синие бездны с широкими зрачками, похожими на круговороты, которые затягивали меня все глубже и глубже.

— Что отдать?

— Любовь…твое сердце освободится и шрамы исчезнут.

Глава 21

Они пропали в метель, в бешеную круговерть, которая началась сразу же после того, как мне доложили. И этот снег он казался мне свинцовым, казалось он оставляет на деревьях и ветках засечки. Небо тоже белое. Нет оно черное и в то же время белое от снега, отливает красным, кровавым. Словно подсвечивает кровоизлияниями бездну. Мне кажется, что этот снег камнями падает мне прямо на сердце, впивается в него…Я то ли мертв, то ли жив. Сам не знаю. Внутри меня все онемело. Мне кажется, что мое тело лишено кожного покрова и даже если на меня упадет снежинка я буду ощущать ее касание как порез острым лезвием. А ведь моя жизнь была обычной…Блядь! Она была самой обычной до ее появления. А теперь я словно препарирован жестоким психопатом, вооруженным мачете и он потрошит мои кишки, выворачивает их мясом наружу. Я ору… я адски громко ору и монстр, который сидит внутри меня, чудовище с обглоданными костями, с жутким лицом из ошметков мяса, это чудовище смотрит на меня пустыми глазницами и продолжает резать мою плоть. Ему мало. Он хочет больше боли, он хочет больше страданий. Мы с ним повстречались, когда я узнал, что единственная женщина, которую я любил…предала меня и родила ребенка от другого. Больнее этого могло быть лишь то, что я предал себя сам. Монстр появлялся перед рассветом. Вначале только перед рассветом, когда я регенерировал и отходил после обращения. Монстр любовался моей слабостью и вгрызался мне в грудную клетку, добираясь до сердца. Первое время я считал, что это от слабости…что монстр приходит, когда я регенерирую, что он оставит меня в покое. Я был смешон себе. Психопат. Оборотень безумец с навязчивыми идеями и галлюцинациями. А потом…потом я начал понимать, что Монстр это словно второй я, только настоящий, обнаженный, без лоска и красоты присущих нашему племени. Тот я…который рвал и насиловал свою жертву, который сдирал с нее кожу, который убил ее ребенка. Тот я…который проклял сам себя и не смог ужиться с этим проклятием. Гниющий ублюдок, потерявший смысл жизни без своей женщины.***Он пришел ко мне сам. И я его ждал. Готов был разорвать на куски, готов был вгрызться в его горло и сожрать его даже не обращаясь. И я бы мог, я бы разодрал его в клочья. Я бы превратил его тело в кровавое месиво. Но у него были все, кто мне дорог. У него был смысл моей жизни, и он знал об этом. Проклятый Падший, проклятый ублюдок, посмевший выкрасть самое дорогое. Габриэль Вольский. Он не побоялся прийти ко мне совершенно один. Пьяный, под действием красного порошка, но опасный и невменяемый почти такой же как и я сам. Я видел этот блеск в его глазах. Блеск безумца, блеск сумасшедшего, который разочарован в этой жизни и готов сдохнуть в любой момент. У него есть за кого…И он пришел получить нечто, что является смыслом его жизни…украв мой собственный. — Мне нужен деустал. Достаточно одного и я верну тебе всех, кого взял. Не отдашь — они умрут. Твой сын, твоя сестра и твоя женщина. Но я хочу, чтобы ты знал…знал зачем мне это, знал почему я пошел на такой шаг и понимал, что я не отступлю назад. Я чувствую…та женщина со шрамами на лице. Она дорога тебе. Она очень дорога тебе. Ты знаешь, что значит адски и невыносимо любить…И я любил. Адски, невыносимо…Я расскажу тебе КАК я ее любил и как выдирал из лап смерти! И, поверь, я пойду на что угодно, чтобы сделать это снова! Я верну свою женщину и если мне будет нужно я даже убью тебя! Усмехнулся, оскалившись. — Я могу разодрать тебя по тем же причинам и не забывай, Падший, я альфа и могу обратиться вне зависимости от фаз луны! — А я не только Падший! Я сын Аша Руаха! Я наполовину демон! Думаю, у нас есть все шансы уничтожить друг друга…Но тогда твои женщины и сын останутся у нас. — А твоя женщина никогда не воскреснет. — Я когда-то ради нее убил всех Карателей и самого страшного из них. А я каждый день ради нее уничтожал монстра, живущего внутри меня и никогда не знал кто из нас останется в живых…Но если это будет он — она умрет и никто и никогда не воскресит ее.***Прошлое ГабриэльУдары Михи были сильными, наносили максимум повреждений, Габриэль, израненный в схватке с вампирами и другими карателями, с трудом стоял на ногах, ему удавалось лишь защищаться, и он чувствовал, как постепенно силы его покидают. Только ненависть держала на плаву и надежда спасти Крис. Если та еще жива. Почему-то, глядя в эти страшные глаза, в глаза самой смерти, он вдруг перестал верить. Он словно ослеп, погрузившись в болото воспоминаний. Миха — это кошмар, с которым он боролся всю свою жизнь. Кошмар наяву, и Габриэль привык, что именно этот дикий ужас всегда побеждал в его снах и воспоминаниях. Миха дрался без меча, оружие Габриэля валялось неподалеку, поблескивая в свете тусклого фонаря. Палач выбил его из рук парня еще вначале боя. Но оставался кинжал и автомат, с одним единственным патроном. Миха схватил Габриэля за шиворот и ударил о стену, а потом силой отшвырнул на асфальт, в два прыжка оказался рядом, снова приподнял и на этот раз ударил парня лбом прямо в лицо, из носа хлынула кровь, и Габриэль почувствовал, как боль сковывает мозги. Миха поднял его с земли и, протащив по платформе, впечатал в бетонную стену. Белесые глаза смотрели прямо в душу…в душу мальчика, чьих родителей эта тварь зарезала, как скот на бойне. — Маленький Ангелок…сученок остался в живых…Я не знал, что у твоего папаши был сын. Когда я отрезал ему яйца, я был уверен, что его член зачал только шлюх, таких же, как и твоя мамаша. Габриэль ударил Миху коленом, но тот вонзил нож под ребро парня и пригвоздил его лезвием обратно к стене. — Ты сейчас сдохнешь…ты, последний из Падших, сейчас отправишься в свой гребаный рай. Миха все еще вжимал лезвие в бок Габриэля, прокручивая, причиняя максимум страданий, но в этот момент парень с силой пнул Палача ногами в живот, и тот отлетел в сторону. Габриэль споткнулся и упал на одно колено, из кармана выпал бумажник и подкатился к ногам Михи. Тот ловко схватил его костлявой рукой и посмотрел на фото светловолосой девушки…а потом поднял взгляд на Габриэля, который, пошатываясь, шел к нему. — Отдай, тварь. Парень выставил вперед руку с автоматом. — Отдай, не то я вышибу тебе мозги. — Так вот почему ты здесь? Маленькая сучка дампир …из-за нее… Как забавно…Ха-ха-ха…значит, вот зачем вы устроили эту бойню. Вы искали ее. Габриэль зарычал…этот рык появился из глубины, заклокотал в пересохшей гортани, все конечности задрожали, наполняясь странной силой, словно на последнем дыхании. — Где она? — хрипло спросил Габриэль. — В Аду…я превратил каждый ее день в маленький персональный ад…она так сладко кричала от боли, когда я резал ее кожу своим кинжалом, когда вырывал ее волосы и раздирал ей внутренности, как она кричала…это слаще музыки…О, тебе больно? Габриэль медленно пошел на Миху, с каждым шагом боль отступала на второй план, он чувствовал, как внутри сорваны все планки — он убьет эту мразь, убьет эту тварь сейчас. — О, да мы разозлились, — засмеялся Миха. Они молниеносно побежали друг на друга, и Миха силой вонзил острие ножа в грудь Габриэля, в тот же момент автомат выстрелил, и пуля остановила Палача, он удивленно замер на месте. Габриэль перехватил запястье Михи и, резко крутанув его руку, всадил его же нож ему в сердце, прижимая карателя к себе, а потом оттолкнул и закашлялся, согнувшись пополам и сплевывая кровь. Едва держась на ногах подошел к мечу Изгоя и с трудом поднял его с земли, упал на колени и подполз к полумертвому врагу. Тот смеялся, из окровавленного рта доносился клокочущий, скрипучий хохот. — Она сдохнет еще до того, как ты найдешь ее… сдохнет… сдохнет… после меня никто не остается в живых. Пока ты был занят мной, она истекала кровью…как забавно. Дерьмо…похоже ты убил меня…и ее…Габриэль замахнулся мечом и нанес сокрушительный удар, разрезая горло Михи, но оскаленный рот продолжал улыбаться, черная кровь фонтаном била из раны, а проклятый монстр стоял на коленях и все еще не собирался отправляться в Ад. Габриэль зарычал и оторвал Михе голову голыми руками, безо всяких усилий, отшвырнул в сторону и заорал так громко, что посыпалась штукатурка, эхо разнеслось по воздуху, разрезая глухую тишину, как автоматная очередь. Уронил меч, схватился обеими руками за рану на груди и, стиснув зубы, поднялся с земли. Сердце колотилось как бешеное. Между ним и заветной целью лишь скользкие ступени, ведущие вниз, которые отделяли его от истины или от края бездны. Он или воскреснет сейчас, или останется в этом подвале навечно.***Габриэль, шатаясь, спускался по лестнице, по лицу стекал пот и его собственная кровь, на ступенях оставались красные следы, так же как и на потрескавшейся стене, за которую он держался. Но Габриэль, словно машина, не чувствовал боли и усталости, раны на теле болели гораздо меньше, чем раны в душе. Каждая ступенька, казалось, отделяла его от желанной цели на целую вечность и в то же время приближала. Там, внизу, он мог найти свою смерть. Если Кристина мертва, то у него уже не будет сил подняться обратно, он останется с ней, навсегда, как и мечтал. Изгой очень скоро взорвет это проклятое место к такой-то матери. Все же неведенье и надежда давали силы, а что будет с ним, когда этой надежды больше не останется? Габриэль толкнул дулом автомата железную дверь, и в нос ударил запах свежей крови. О боже, он знал, чья это кровь, он определял ее по составу, по пряности, по чему угодно. Потому что она, как и его собственная, уже давно текла по его венам. Одна единственная тусклая лампочка освещала помещение, похожее на подсобку мясника с железным столом-каталкой, покрытым нейлоном, и кроватью, аккуратно застеленной черным покрывалом. Стены забрызганы кровью, простыня на столе вся красного цвета. Габриэля затошнило. Ему было страшно идти дальше, там, в углу под серыми тряпками, он угадывал чей-то силуэт, и он боялся. Прочь отсюда, оставить ее образ живым в душе, только не холодный труп, это выше его сил. Он не выдержит, он просто умрет, задохнется от боли. Медленно подошел и вдруг замер, увидел ЕЕ сквозь кровавую пелену в глазах. Крис сидела у стены, на полу, завернутая в эти самые серые тряпки, похожая на скелет, обтянутый кожей. И она дрожала, как в лихорадке. Габриэлю показалось, что его сердце разорвали на мелкие кусочки, разрезали тупым ножом. Он видел тонкие руки, судорожно сжавшие хрупкие плечи. На коже ссадины и кровоподтеки, ногти обломаны до мяса. Она не чувствует его? Она не ощущает его запах, почему она его не слышит и не видит? Габриэль подошел вплотную к Крис, и спазм сдавил его горло, Кристина подняла голову. О боже…его лицо исказила гримаса боли, из груди вырвалось рыдание. Она его не видела, потому что это было невозможно, так как оба ее глаза заплыли, и страшные кровоподтеки, глубокие порезы на лбу и щеках не давали возможности полностью открыть глаза. Под носом запеклась кровь, а губы превратились в ободранные полоски мяса. Габриэль рухнул на колени и захлебнулся воплем отчаянной агонии. О господи, что же делал с ней проклятый ублюдок? Крис силилась рассмотреть его лицо, она беззвучно шевелила губами, когда он наконец-то понял, что именно она шепчет, его сердце на секунду остановилось…Крис узнала его, она шептала его имя, как заклинание: "Габриэль" Сдерживая рыдания, рвущиеся из горла, прислонился лбом к ее лбу, не решаясь прикоснуться. Кристина дышала очень тихо, пульс почти не прослушивался. — Я заберу тебя отсюда, я пришел за тобой, — прошептал срывающимся голосом, все еще задыхаясь. На нее невозможно смотреть без судорожных спазм в груди. Крис приоткрыла рот, у нее в горле заклокотало, но так и не произнесла ни слова. Поднесла израненную руку к его лицу, очень медленно, каждое движение давалось ей с титаническим усилием, и прикоснулась к его щеке, пачкая кровью, потрескавшиеся губы растянулись в слабой улыбке, а потом скривились в гримасе страдания. Она что-то говорила, но ее голос срывался и походил на хрип. Голова покачивалась на тонкой шее, словно от тяжести. Габриэль осторожно прикоснулся к ней, и она вздрогнула, он немедленно отнял руки:- Я сейчас прикоснусь к тебе, чтобы вынести отсюда, я не причиню тебе боли. Обещаю. Мы сейчас вместе выберемся отсюда…ты мне веришь? Она смотрела на него из-под отекших век, по ее щекам катились слезы. Слегка кивнула. — Позволь мне взять тебя на руки. Но он чувствовал, что если сдвинет Крис с места, возможно, это убьет ее, она истекала кровью, и у нее не осталось сил. Ее аура была пустой, как у мертвеца…лишь изредка пульсировала бледно-голубым. Габриэль закрыл глаза и почувствовал, как все его тело задрожало от напряжения. Перед глазами появилась яркая вспышка света и засияла, ослепляя. Он начал отдавать ей свою энергию. Отдавать так отчаянно, что из него выплеснулся бешеный поток света — мощный и оглушительный, как цунами. Он слабел. А ее дыхание становилось все отчетливей, биение сердца больше не походило на легкие удары крыльев бабочки, оно начало отбивать ритм, пусть хаотичный, срывающийся, но ритм. Чувствуя слабость во всем теле, Габриэль все же нашел в себе силы и осторожно приподнял Кристину с пола. Твою ж мать, она ничего не весит, младенец был бы тяжелее, простынь соскользнула на пол, и он задохнулся — на Крис не осталось живого места. Вся кожа покрыта глубокими ранами, следами от укусов, порезами, засосами. На ней надето белое платье, покрытое бурыми пятнами, на ногах кровоподтеки и рваные следы от когтей. Каждое прикосновение, даже такое трепетное, причиняло ей адскую боль. Габриэль бережно поднял Крис на руки, и головка девушки безвольно упала ему на плечо. — Я осторожно…я буду останавливаться, чтобы ты могла …о боже… — его тошнило, его выворачивало наизнанку, потому что каждое прикосновение заставляло Крис вздрагивать от невыносимой боли, которую он не мог забрать себе, потому что сам едва стоял на ногах. Если не успеет ее вынести — они умрут…Изгой исполнит обещание. Габриэль стиснул зубы и медленно понес свою драгоценную ношу наверх. Но преодолел лишь пару ступеней и прислонился к стене, голова предательски кружилась, из раны на груди сочилась кровь. Крис что-то очень тихо сказала. Он наклонился чуть ниже:- Я знала…что ты придешь за мной…И потеряла сознание, она обмякла в его руках, но Габриэль чувствовал биение ее сердца и заставил себя идти дальше. Он спотыкался, но нес. Падал на одно колено, удерживая ее на весу, как хрусталь, боясь оступиться и упасть вместе с ней…***- Дьявол, — выругался Изгой и нервно пнул носком ботинка кирпич, — Слишком долго, слишком. Скоро рассвет. Мы не можем больше ждать. — Еще пару минут…, - пробормотал Ник, вглядываясь во тьму туннеля, — Пару минут. — Хорошо, пару минут, — уже в который раз соглашался Изгой, сжимая в руках пульт управления от взрывчатки, — Пару минут…Вдруг вдалеке послышался шорох, они резко обернулись. — Чтоб я так жил! Он несет ее! Твою ж мать, ты это видишь? — Ник смотрел в темноту расширенными блестящими глазами, полными благоговения и дикого восторга. Изгой это видел. Он без труда различал силуэт парня с девушкой на руках. Каждый шаг давался Габриэлю с трудом, он спотыкался и шел к выходу, прислонялся к стене, стараясь набраться сил, и снова шел. — Чтоб я сдох… — рычал Ник и истерически хохотал, потом пнул Изгоя в плечо, — Живучий сукин сын…он нашел ее, нет…я не верю своим глазам. Он, мать его, нашел ее. Охренеть! На самом деле князь, так же как и Изгой, изнывал от невозможности помочь парню, который каждый шаг преодолевал в страшных мучениях. Они уже чувствовали запах крови, знали, что тот ранен, но они не могли ему помочь — этот путь, в несколько шагов к свету, он должен преодолеть в одиночку. Наконец-то Габриэль вышел за пределы воздействия камня, ступил ногой на мокрый песок и упал на колени, удерживая свою ношу на вытянутых руках. Изгой тут же осторожно взял Крис, прикрывая своим плащом, а Ник бережно подхватил Габриэля за плечи и осторожно положил на землю. — Он ранен, смертельно, потерял много крови. Мы можем не довезти его домой. — Я нашел ее, — хрипло простонал Габриэль и улыбнулся, так странно видеть улыбку на этих бледных губах, — Я же говорил, что она живая… — Да, ты герой! Ты это, мать твою, сделал! Да! Ты это сделал! — Дай ему свою вену, — бросил Изгой, — Как ни странно, Крис в лучшем состоянии, чем он. Она слаба, изранена, но выживет. Фэй поставит ее на ноги, а о парне нужно позаботиться немедленно. — Миха мертв, — прошептал Габриэль, все еще улыбаясь, — Ублюдок сдох. Через несколько минут, когда их шестисотый отъехал от вокзала, раздался взрыв, и оранжевое пламя взмыло в небо, похоронив под собой туннель и последнего из карателей. В этот момент прекратился дождь, и слабые лучи рассвета сквозь тучи пролились на землю. Первый день весны вступил в свои права.***Я смотрел на него, а он на меня. Мы оба сцепились взглядами и каждый из нас понимал ради чего сейчас рискует. Я Император горных волков и какой-то жалкий Падший, который посмел выкрасть тех, кто мне дороги. — Я убью ради того, чтобы вернуть ее обратно. Я спущусь в недра ада если будет нужно. — Я могу тебе устроить этот ад прямо здесь и сейчас! Проревел, сжимая руки в кулаки и чувствуя, как клыки продираются наружу. Но мне не нужна бойня. Тем более я уверен сукин сын прекрасно подготовился к этой встрече. — Если я не вернусь их расчленят. Разрежут на куски и закопают эти куски в разных местах, чтоб ты никогда не нашел и не смог провести ритуал воскрешения. Сколько у тебя камней? Тебе не хватит вернуть всех! И придется выбирать! Как и нам! Поверь, ты не хочешь оказаться на моем месте! — Как состоится обмен? — Значит ты согласен? — Да! Я согласен! Как состоится обмен? Ты понимаешь, что я хранитель камней и не имею права отдавать ни один из них. — Но ты уже отдал один раз! — Отдал! И вы во второй раз проворачиваете тот же трюк! Мне нужны гарантии, что обмен состоится и ни одна тварь об этом не узнает. — Ты имеешь в виду эту падаль демона, который вылез из самых недр Ада? — И его и того, кто оставляет после себя иссушенные трупы по всему миру смертных. Как думаешь кто это? — Пока что мы об этом не думаем, пусть Нейтралы занимаются! Обмен состоится в Сумеречном. Охрану гарантируют ликаны. Велес лично будет присутствовать при обмене. — Конечно, ведь ты хочешь воскресить его мать! — Да! Я хочу воскресить его мать, свою жену и мать моей дочери. И ради этого я готов выдрать кадык даже Деусам! Я первый кто заинтересован в успехе этого обмена! — Когда и где? — Завтра вечером до восхода луны. — Боишься? — Скорее осторожничаю. Зачем мне рисковать? Я хочу, чтоб ты был один! — Я буду один!

Глава 22

Обмен должен был состояться в лесу. Ближе к границе, которая отделяла территории вампиров от ликанских земель. Велес вызвался быть посредником и дать гарантии, что не будет бойни. Мы обговорили с ним подробности сделки, и он уверил меня, что все пройдет в лучшем виде. Вампиры заинтересованы в передаче камня.

Но бойни бы и не было. Я опустошился. Я ощущал себя вывернутым наизнанку и больше всего я хотел только одного — чтобы они вернулись. Какой ценой? Меня это уже не волновало. Я бы отдал все, что у меня есть. Кажется, я окончательно сошел с ума. Меня ничто и никто не могли остановить.

— Это безумие идти туда одному! — Раис и Архбаа пытались меня отговорить. Но все чтобы они не сказали в тот момент было просто пустыми словами. Я бы туда не просто пошел — я бы туда пополз.

— Мне дали гарантии…По большому счету условия ставлю не я.

— А должен именно ты! Они тоже не возвращают просто так! Хотят обмен на камень. Ставь и ты свои условия.

— У них мой сын!

— Вот и забери только сына!

Крикнула мать и сжала кулаки. Последнее время я не узнавал ее, она раздражала меня и я чувствовал это отторжение и непонимание, как будто мы с ней совершенно чужие.

— Ты в своем уме?

— Да, в своем! Калека и так умрет, а та…тварь она не достойна даже воздухом одним с нами дышать!

— Молчи! — взревел я и сделал шаг к матери, а между нами тут же вырос Раис, преграждая мне дорогу. Иногда я забывал чей он на самом деле слуга. И насколько он старше меня самого.

— Архбаа права. Нельзя идти туда одному. Возьми с собой банахиров. Отряд. Не войско. Император имеет право на охрану! Возьми самых лучших пусть прикроют тебя.

— Ликан будет один, а я, как трус, явлюсь с охраной? За кого ты меня принимаешь, Раис?

— За умного и предусмотрительного человека. Мне плевать на Ликана! Пусть хоть вообще сдохнет. Мне не плевать на тебя, сын. Возьми охрану, пусть прикроют тебя! Пожалуйста! Не ходи один!

Роксана впилась в мои руки, и я просто не мог понять как можно вот так любить одного своего ребенка и быть совершенно равнодушной к другому. К Айше.

— Банахиры пойдут следом, Вахид, пойдут незаметно, чтобы прикрыть хотя бы сзади. Император не имеет права так рисковать.

— Я возьму одного. Османа. Пусть идет со мной. Я ему доверяю больше всех.

Раис поклонился, а Роксана отступила назад и отошла к окну.

— Безумие, в чистом виде. Это какое-то страшное безумие вот так идти туда и еще отдавать камень. Деусталы на счету. Когда тебя спросят, что ты скажешь? Ты понимаешь, что за это когда-нибудь придется заплатить и ты не знаешь, чем или кем! Высшие придут…настанет час.

— Когда-нибудь слишком абстрактно по сравнению с тем, что есть сегодня. А сегодня мой сын, моя сестра и аксагол находятся в руках вампиров. Я обязан их вернуть! Мой сын — мой наследник!

— Вот и верни только сына иными способами!

— Какими? Развязать с вампирами войну?

— Если бы не …если бы не эта женщина ты бы придумал. Это она заморочила тебе голову, это она свела тебя с ума, и ты готов ей все простить и забыть.

— Тебе пора, архбаа. Раис, проведи Роксану.

— Ты…слеп, сын! Ты глух! Я не могу до тебя достучаться!

— Возможно ты стучишь туда, где нет двери, мама. Попробуй постучать в другое место…

Я стоял неподалёку от оврага, прикрываемый со спины своим единственным верным банахиром — Османом. Турком по происхождению. Попавшим в отряд еще ребенком и выращенным лишь для того, чтобы быть солдатом. Он не раз спасал меня на поле боя. И я доверял ему. Я знал, что Осман скорее умрет, чем откроет мой тыл.

С другой стороны оврага на краю тонкого моста притормозила машина с тонированными окнами и из нее вышел Падший. Я осмотрелся по сторонам… Не вижу, но чувствую. Здесь есть ликаны. Они не выходят из своих укрытий, но они здесь. Значит Велес не обманул. А вот и он сам…идет ко мне навстречу, и Осман передает ему небольшой портфель. Ликан открывает его, смотрит внутрь и удовлетворенно кивает, забирает портфель, отступая в сторону автомобиля. Они молчаливы, насторожены, как и я. Только я от ожидания, от предвкушения, от едкой дрожи во всем теле хочется кричать. Я больше не могу ждать. Я хочу видеть их…хочу видеть ЕЕ. Меня как наркомана трясет только от одной мысли о ней.

— Первая часть сделки состоялась! — громко говорит Велес, глядя на Падшего. — Камень здесь!

Габриэль Вольский направился ко мне. Тоже один. Я обеспокоенно смотрел на машину, от предвкушения сводило скулы и дрожали кончики пальцев. Я безумно хотел их видеть. Всех. И ЕЕ особенно. Хотя никогда бы не признался в этом вслух. Никому, даже себе. Но мать была права, она стала самой главной причиной, по которой я отдал деустал. Да, сын и Айше тоже значили для меня слишком много, но я бы искал способы договориться и только ради нее я пошел на эту сделку. Потому что я безумец, потому что я повернут на этой проклятой изменнице и нет мне без нее покоя.

— Приветствую тебя, Император Горных Волков.

Кивнул ему, продолжая смотреть на машину и не понимая почему мой мозг не взрывается от ее запаха. Обычно я ощущаю его сразу. Но сквозь волчий смрад, сквозь запахи леса не пробивается ее тонкий и такой невероятный аромат, от которого у меня всегда покрывается мурашками кожа. Мой волк не слышит и не чует ее. Он начинает нервничать… и я сам ощущаю как вибрирует каждая молекула в моем теле. Возможно, запах приглушили, чтоб его не чувствовали остальные ликаны. Аксагол слишком желанная добыча.

— Прежде чем состоится сделка…с тобой хочет говорить твоя сестра.

— У нас были иные условия. Ты должен был получить камень и выпустить ко мне всех троих пленников!

Но дверца машины открылась и я…я на какие-то доли секунд лишился дара речи. Потому что увидел молодую девушку лет двадцати. Стройную, красивую до рези в глазах. С длинными черными волосами и невероятно ослепительным лицом. Она шла ко мне. Не хромая…И я не мог поверить своим глазам, не мог произнести ни слова, меня на какие-то мгновения парализовало. Я узнал Айше. Повзрослевшую Айше, изменившуюся, превратившуюся в прекрасную девушку. И она знает, что прекрасна. Эта уверенность сквозит в каждом ее шаге, видна в ее бархатных глазах, светится в ее смуглой, нежной коже.

Черное длинное платье развевалось на ветру, полушубок отливал блеском, как и ее прекрасные волосы. Она ускорила шаг и подошла ко мне. Сомнений не осталось. Это Айше. ЕЕ запах, ее глаза, ее губы. Это она.

— Моя сестра. Вторая половинка моего сердца. Моя маленькая, любимая Айше. Как? — выдохнул я.

— Чанкр вылечила меня, чанкр изменила меня. Я…я впервые смогла обратиться. Я больше не жалкая недоволчица… я другая, брат. Ты не представляешь, как я изменилась!

— Где сын и Лана?

Наши взгляды встретились, и она сжала мои руки, сдавила запястья своими тонкими пальчиками.

— Они не придут…Лана не хочет возвращаться к тебе, Вахид.

— Что?

Переспросил, не понимая ее ответа, не допуская, что она вообще могла мне такое сказать.

— Что значит не хочет…?

— Ее оклеветали…она не виновата перед тобой, она всегда была верна тебе и твой сын…это она его родила. Это ребенок твой и Ланы. Он тоже аксагол. На его пяточке, как и на ее есть родинка в виде звезды.

Я не понимал, что она говорит. Слышал ее, отчетливо слышал, жадно сжирал каждое слово, но не понимал. Только женская ножка перед глазами, изящная лодыжка, поглаживаемая моими темными пальцами и родинка под ними. Да, как звезда. Сколько раз я покрывал ее поцелуями, облизывал, оставлял отметины.

— Твой сын — это сын Ланы! Вот почему он ожил рядом с ней. Он ее ребенок. Аксагол возьмет грудь только своей матери. Ему не подойдет ни другая кровь, ни молоко. Тебя обманули. Лана не виновата. Слышишь, брат? Она не виновата и никогда не предавала тебя!

— Где она? — едва шевеля губами спросил я, чувствуя, как становятся ватными ноги, как немеют ступни.

— Она…она пожелала больше не возвращаться к тебе и не отдавать своего сына.

— Я не понимаю! — скорее заорал, чем сказал, — Где она, черт ее раздери?!

— Лана не вернется, она попросила защиты нейтралитета для себя и для принца. Аксаголы редкая раса и имеют законное право на защиту. Ты можешь забрать камень и не выкупать только меня, брат. Я готова остаться с Чанкрами и работать в клинике Фэй. Я все решила и если ты…если ты решишь не отдавать я приму. Я не стану злиться на тебя. Я готова.

Я отодрал от себя ее руки и хотел попятиться назад, чувствуя, как земля крутится у меня под ногами, как она плывет, дергается и я вот-вот провалюсь в пропасть.

— Тебе ее не вернуть…ни ее ни сына.

Смотрю сестре в глаза и вижу в них тоску и сочувствие, а меня всего выворачивает, корежит, мне кажется, я подыхаю. Вот так стою напротив нее и подыхаю. И срать я хотел на нейтралитет, я бы достал Лану из-под земли, выдрал у самого дьявола из лап. Но эти слова…что она сама. Что она сама так решила и больше не вернется, что это ее выбор. Наверное, именно они разворотили внутри меня дыру. Я буквально ощутил как что-то выворачивает мне сердце, выдирает его с мясом и давит-давит.

— Ты можешь забрать деустал и…

Айше вдруг широко распахнула глаза, приоткрыла рот и из него хлынула кровь на ее платье, заливая лицо. Начала падать на меня, и я инстинктивно подхватил, не понимая, что происходит. Весь в ее крови…ощутил, как в ноздри ударил черный запах смерти, как ворвался в легкие и заставил задохнуться от этого жуткого смрада.

Подхватил ее рукой, нащупал в ее спине кинжал. Вошел по самую рукоять.

— Айше! — заорал оглушительно громко так что задрожали огромные ели. На какие-то доли секунд все замерло, а потом на землю градом посыпались стрелы с хрустальными наконечниками и я увидел, как падают замертво поверженные ликаны, как смотрят на меня стеклянные глаза Османа… а я сижу в снегу с мертвой Айше руках и ору надрывая глотку так что кажется у меня сейчас лопнут все вены.

КОНЕЦ 3 КНИГИ