Натурщица

Глава 1

«Ну что, стрекоза, отлеталась?»

А жизнь на периферии не сахар.

Кто рожден в большом городе, тому абсолютно неведомы проблемы маленьких городков, тем паче сельских поселений, а уж деревень-то…

Такая неаппетитная подробность, как отхожие места, к примеру. (Если кто за столом в данный момент, то прошу прощения за то, что на какое-то время придется отложить вилку.)

Так вот, двадцать первый век, на минуточку. Ну ладно, конец двадцатого. Но все равно! Кто-нибудь может вообразить, что в двухэтажном деревянном доме на несколько семей туалетом может быть самая обыкновенная, извините, дыра в деревянном стульчаке? Зачем нам об этом думать, скажете вы. Да затем, что «цивилизация начинается с канализации». А мы же люди цивилизованные, правда?

Ну хорошо, оставим этот вопрос. Но и все прочие темы периферии далеки от романтики. «Груба жизнь», как сказал некогда Чехов. Например, если жить в деревне, где практически нет никакой работы, а кушать-то надо и семью кормить. И, соответственно, как-то до этой работы добираться. Жизнь на отшибе цивилизации, в принципе, чаще всего безрадостна, а не зная истинных ее реалий, можно даже не поверить, что в наше время такое бывает.

Сима родилась в деревеньке Каменка, в Рамешковском районе Тверской области. Деревенька была в десяти километрах от районного центра. Мать Симы, Екатерина Сергеевна, работала бухгалтером в лесхозе и каждый день преодолевала это расстояние – летом на велосипеде, а зимой на автобусе. Остановка же автобуса была не вот чтобы «за углом», а в соседней с Каменкой деревне Прислон – до нее было три километра. Если переполненный автобус проезжал мимо (а такое бывало нередко), то эти десять кэмэ приходилось топать пешком. Летом и при хорошей погоде еще было терпимо, а вот представьте, каково это в ливень – когда грязь разъезжается под ногами, а сырой ветер пронизывает до костей. Или когда по нынешним погодам твои ноги месят сырую ледяную кашу. Не верится и не хочется даже представлять, правда? Но человек ко всему привыкает…

Сима отчетливо помнила, как стояла на дорожке у дома и ждала маму. Это было так волнующе – ждать маму! Сима напряженно всматривалась далеко за горизонт, боясь пропустить главный момент. Она была «впередсмотрящей» и стояла на носу корабля. Когда она была совсем маленькая, ей нравилось думать, что она стоит именно на носу корабля и от того, что она увидит, зависела вся команда. А какая команда? Она сама, Сима, да медведь Топтыжка. Этого медведя подарил ей папа (он тогда был трезвый и добрый), и Сима всегда спала не иначе как с медведем в обнимку. И с собой его брала – встречать маму. Мамин облитый солнцем силуэт на велосипеде появлялся в конце улицы, и сердце радостно вздрагивало. Она не знала, как правильно должен кричать впередсмотрящий, и всегда кричала:

– Земля!

Девочка в каком-то фильме видела, что взбудораженный матрос, вцепившись в канат, смотрел на горизонт, размахивал своей шапкой и кричал: «Земля!», – и лицо у него было очень радостное.

– Почему «земля»-то? – смеясь, спросила как-то мама, услышав дочкин ликующий вопль.

Та объяснила как могла:

– Мам, просто очень ты долгожданная! А я как будто на кораблике и вперед смотрю, а тут вдруг ты.

Мама на минуточку задумалась.

– Ну… Если на кораблике, тогда они вроде как кричат: «Прямо по курсу», что ли.

– Я тоже буду кричать: «Прямо по курсу!» – подпрыгнула и захлопала в ладошки девочка.

Как любому ребенку, ей хотелось радоваться жизни, но в их деревне радостей и развлечений было маловато. Жил на их краю мужичок, его все звали Шутник, потому что он, слегка подшофе, любил на улице приставать к односельчанам с вопросом: «Эй, ты чего мои штаны-то надел?! Да я шучу-у!»

Ну или вот сосед, дядя Коля Котызин, – один раз, напившись гораздо сильнее, чем Шутник, он, сбегая со ступенек своего крыльца, не рассчитал силы. Пробежав до заборчика, он ткнулся в него головой, упал да так и заснул. Сима потом играла «в Котызина» – сбегала с крыльца, нарочито шатаясь, пробегала несколько шагов до заборчика, с криком «Бу-ум!» стукалась в него растопыренными руками, падала и делала вид, что спит, свернувшись калачиком. Мать хватала ее в охапку: «Горе ты мое!» – и уносила в дом, а Сима очень веселилась.

Весь мир был для нее игрой, и одно время ей очень нравилась морская тематика. Вероятно, запомнился какой-то из фильмов, которые Сима очень любила смотреть по их старому телевизору. Таращилась глазенками в «движущиеся картинки» с самого младенчества и хорошо под них засыпала. Книжек в их доме почти не было, а уж фильмы – это были потрясающие миры, в которые Сима ныряла с головой.

Как-то раз после сильного дождя у них посреди двора образовалась большая лужа. Для пятилетней Симы она, понятное дело, была морем. Сима надела мамины резиновые сапоги (своих у нее еще не было) и, осторожно подволакивая ноги, стала входить в эту лужу все дальше и дальше, пока не оказалась на самой ее середине. И вода в луже тоже дошла выше, чем до середины маминых сапог. Сердце девочки зашлось от восторга. Она стояла в самом центре моря! И чувствовала себя настоящей Владычицей Морской.

– Я – царица морей, – тихонечко сказала Сима сама себе.

И ей очень это понравилось. Царица морей! Не только этого, а вообще всех! И она стала представлять себе, что начался шторм и поднялись большие-пребольшие волны. Пожалела, что не догадалась сделать ни одного бумажного кораблика, и сама стала раскачиваться, как кораблик. И от нее в самом деле стали расходиться волны. В воображении Симы это были огромные изумрудные валы, обрушивающиеся на беззащитное суденышко. Но получилось так, что Сима не учла ни вязкости дна, ни того, что сапоги были очень не по размеру – и она сама стала беззащитным суденышком. После очередной раскачки ее маленькое тельце повело в сторону, а сапоги застряли в жидкой каше на дне лужи. И бедная девочка, конечно, плюхнулась, подняв на этот раз настоящую волну, а потом разразившись ревом. Так было обидно! Царица морей, а упала, как будто самая обыкновенная пятилетняя девочка, в самую грязищу…

Все дети, заигравшись, могут упасть, экое дело. Но родители на это реагируют по-разному. Кто знает, что было бы, если бы это увидела мама, но та в это время кормила кур на заднем дворе, и падение царицы морей узрел отец. Так Сима узнала новое слово.

– Ах ты, шалава малолетняя! – сердито закричал Виктор Иванович, выбегая из дома.

Брезгливо схватив дочь за бока, он выдернул ее из лужи (один сапог так и остался торчать в ее центре памятником неудавшемуся царствованию) и держал на вытянутых руках.

– Катька, – воззвал он в сторону курятника. – Забирай шалаву эту! Всю рубаху мне изгадила!

Отец кричал и другие слова, которые Сима уже успела узнать от него, как знала и то, что слова эти нехорошие и ругательные. Он говорил их в те дни, когда от него, как и сейчас, пахло водкой, и Сима давно поняла, что водка – это плохо. Потому что папа кричит на маму и иногда даже дерется с ней. Ну, как дерется. Он, конечно, гораздо сильнее мамы, раз большое полено может расколоть одним ударом колуна, поэтому мама просто его отталкивала, но ей иногда здорово доставалось. Это всегда было очень страшно, и сейчас Сима, пересилив себя, перестала плакать и сжалась в комочек в ожидании развязки.

Развязка наступила очень быстро. Прибежала мама, выхватила Симу из отцовских рук:

– Горе мое! – и отцу: – Да уйди ты, Витька, черт пьяный! Спать иди!

Как ни странно, отец безропотно пошел. Как потом выяснилось, не спать, а «догоняться» – то есть пить дальше.

Было лето, поэтому искупать перепачканного ребенка не составило особого труда. Симины одежки Екатерина Сергеевна сразу бросила в стоящий во дворе таз, а дочку быстро ополоснула водой из бочки, черпая ее висевшим там же ковшом. Вытерла, переодела в сухое и забрала с собой. Посадила на траву на старый, но чистый вязаный коврик, закутала в ватник и продолжала кормить кур. А дальше… Сима запомнила суету и тряску и то, как страх от криков пьяного отца перешел в покой, когда она, уже переодетая, сидела на вязаном тряпочном коврике, а ватник был для нее как одеялко. В тепле и приятной полудреме она вдруг увидела совсем другую картину – вот она сидит на ковре-самолете, рядом трезвый отец в белой рубашке. Мама наливает всем чай, и рядом стоит большое расписное блюдо с ароматными пирогами. Ветер развевает мамины волосы, и мама такая красивая-красивая, а отец добрый-добрый. Ямочка на щеке. Он когда улыбается, у него на щеке появляется ямочка. Жалко, что он так редко улыбается… И еще птицы поют. То есть птицы кудахтали, как куры, – в воображении Симы.

– Мам, а что такое «шалава»? – вспомнила вдруг Сима.

– Слово нехорошее, – буркнула мать. – Не повторяй всякое.

– Это папа сказал, – не сдавалась пытливая дочь.

– Папа скажет так уж скажет, – хмыкнула Екатерина Сергеевна. – Не повторяй, говорю, плохие слова, бранные. Слушайся мать!

И Сима послушалась и стала «досматривать свой фильм» с ковром-самолетом, ведь это было гораздо лучше, чем нехорошие слова. Вскоре она угрелась под ватником, а потом провалилась в сон, и сон был тоже красочный и радостный. Но когда она проснулась дома под настоящим одеялом, реальность оказалась лишенной красок и наполненной все той же руганью и страхом – отец появился, громыхая чем-то на весь дом и падая, как дядя Коля Котызин. Мама поспешно унесла маленькую Симу соседке бабе Вале. Баба Валя всегда пускала к себе маму, жалела ее, а отца шугала.

Отец бабу Валю побаивался, у нее младший брат в Твери милиционером работал, и только этим милиционером отца на какое-то время можно было припугнуть и утихомирить. Потому что несколько раз он приезжал к сестре в деревню и даже заходил к ним с мамой – большой-пребольшой, как двустворчатый шкаф. Говорил он, как в бочку гудел, – басовито и раскатисто – про какую-то «тюрягу» и, что удивительно, совсем не пил. Баба Валя говорила про брата: «Больная печень». А когда Сима оказывалась у нее в гостях, что бывало частенько, то ее тоже сажали перед включенным телевизором.

Сима и в самом деле очень любила смотреть фильмы. Как ни странно, они нравились ей гораздо больше, чем мультики.

– Почему, доча? – поинтересовалась как-то Екатерина Сергеевна.

– Ну, мам, мультики же невсамделишные, – объяснила дочка. – А тут все взаправду.

Она искренне считала, что так, как в фильмах, – это и есть взаправду. Даже более взаправду, чем в жизни. Поэтому иногда, когда отец напивался, он представлялся ей каким-то лесным волосатым чудовищем. Он и на маму в ее «собственных фильмах» кричал этим словом «шалава», а Сима запомнила, что оно нехорошее. Но она никогда не верила, что ее добрая мама может быть какой-то там «шалавой». Ей представлялось, что это что-то вроде ожившего лохматого шалаша из веток с листьями, такая своеобразная избушка на курьих ножках, в которой сидит злобная крючконосая карга. Карга, подхватив свой шалаш двумя руками, как подол платья, бегала и пиналась лохматыми, как у отца, ногами, обутыми в тяжелые армейские ботинки, добытые им где-то в городе на барахолке. Кто-то, может быть, и посмеялся бы над такой картиной, но Симе было совсем не до смеха – ей было страшно, потому что папа действительно в пьяном угаре сильно пинался. Сколько раз он попадал ботинками маме по коленям, и мама беззвучно плакала, а потом долго и сильно хромала после очередной отцовской бучи.

Симе было очень жалко маму, но что она могла поделать? Ведь никакой добрый молодец никогда не приходил к ним на выручку. И воображаемые «фильмы» постепенно из светлых и радостных становились все более мрачными, а сны сменялись кошмарами, от которых девочка посреди ночи с криком и плачем просыпалась.

– Дядька злой пришел, – сквозь слезы объясняла она перепуганной спросонья маме.

– Какой дядька?

– Дядька папа…

– Не говори так, доча, – вздыхала мать.

– Ладно, не буду, – соглашалась дочь.

Но Сима все чаще про себя так его и называла – «дядька папа». Она даже маме боялась в этом признаться, потому что об этом мог случайно узнать отец, которого Сима со временем стала бояться как огня. И только любимый медвежонок Топтыжка напоминал ей о том, что когда-то, давным-давно, отец был добрым и хорошим.

Но всему приходит конец – и терпению Екатерины Сергеевны он тоже пришел. В один прекрасный – но вряд ли это определение здесь уместно – день, когда отца послали на машине в командировку с ночевкой, она спешно собрала свои и дочкины нехитрые пожитки и ушла из дома. Сима очень ярко запомнила, как они с мамой быстро шагали по дороге к остановке – в одной руке у нее был Топтыжка, а в другой портфель. Симе было тогда восемь и училась она во втором классе. К этому времени Сима уже многое понимала. Что спасение ниоткуда точно не придет, а спасение утопающих – это дело рук самих утопающих. И что маму она должна беречь и не огорчать – и так огорчений хватает. Поэтому она делала все, что было в ее пока еще детских силах, – помогала по дому и училась без троек. И еще постоянно что-то чирикала в блокнотике – то маленьких птичек, то цветы.

– Ишь, ловкие какие, – заметила как-то мама, заглянув ей через плечо, что там дочка рисует. – А что такие маленькие-то?

Сима пожала плечами:

– Ну… так. Нравится все маленькое рисовать. Аккуратненькое.

– Ну, рисуй-рисуй, – погладила ее мама по голове. – Уроки-то успеваешь делать?

– Конечно. – Сима заторопилась и с гордостью развернула дневник: – Смотри, по русскому четыре, по математике четыре, а по рисованию целая пятерка.

– За птичек, что ль, твоих? – пошутила мать. – Рисовунья ты моя…

Они пока что переселились к маминой маме, то есть бабушке Симы в село Кушалино. Это было от работы еще дальше, но бросить ее и думать было нечего. В маленьких поселках каждое место на счету, и все держатся за свои рабочие места, как утопающие. Поэтому Сима с мамой года полтора жили у бабушки, и добираться до работы стало еще маетнее.

Но зато уже никто не устраивал пьяных драк, потому что вскоре после переезда мама Симы подала на развод.

– На алименты еще подай, – жестко и строго сказала бабушка. – Не прокормиться так.

– Ну так неужели, – ответила Екатерина Сергеевна.

А через полтора года им чудом дали комнату в бараке в Рамешках – деревянном доме на три семьи. Из удобств – печка, вода во дворе в колонке, а туалет – все та же дырка, хоть и в доме. Но спалось уже спокойно – без кошмаров…

Отец один раз, в самом начале, приехал «за семьей», чисто одетый, трезвый. Но мать устроила ему неожиданно бурный «от ворот поворот» – похоже, они оба такого отпора не ожидали. За Катю все встали горой, а он почувствовал себя не в своей тарелке – пришлым, ненужным, лишним. Быстро стушевался и «свалил в туман», как выразилась мама. Пытался там, дома, распускать про «бывшую» всякие слухи, но односельчане прекрасно знали про их быт все. Поэтому не верили, но помалкивали, и только мужики по пьяной лавочке из мужской солидарности поддакивали и бодрились: «Да мы ей…» Но до дела никогда не доходило. А потом Виктор Иваныч подался шоферить куда-то совсем далеко, да так след его и затерялся. Алименты, правда, приходили – и то ладно.

Как они жили? Выживали. Лихие девяностые – для всей страны время нелегкое, а уж для небольших городков, поселков и деревень – тем более. Мать приходила с работы поздно, валилась с ног, и хозяйство очень быстро перешло в руки маленькой Симы. Спасали маленький огород да оптимизм мамы, всегда повторявшей: «Если уж в войну люди выжили, то и мы справимся».

Так Сима потихоньку постигала взрослую сельскую жизнь, без иллюзий. Но у нее было «ее кино». Да и мама, зная о дочкином пристрастии, всегда отпускала ее в местный клуб на всякие фильмы. Привозили разные, в том числе и иностранные. А уж когда они вместе выбирались иногда в Тверь, посещения кинотеатра были обязательными и торжественными – ну как еще могла Екатерина Сергеевна порадовать дочку?

Как-то раз, когда Сима училась уже в пятом классе, мама приехала с работы позднее обычного, но очень оживленная и радостная, с большущим букетом ромашек. А ромашки были не такие, какие у них в полях растут, а другие – большие, как довольные собой солнышки.

– Мам, это чего? – спросила Сима.

– Ничего, – ответила мама и почему-то смущенно засмеялась.

– Хахаль, что ли? – подтрунила соседка.

– А хоть бы и хахаль, – задорно вскинула голову Екатерина Сергеевна. – Тебе что?

– Да ладно тебе, – добродушно мотнула головой та. – Дело молодое, тебе еще гулять да гулять.

– Не до гуляний, – хмыкнула Екатерина Сергеевна и поспешно унесла к себе свои ромашки и не слышала, что тихонько сказала ей в спину соседка – впрочем, беззлобно и со вздохом:

– Ну, да, какие уж гулеванья, с прицепом-то…

К пятому классу Сима уже, конечно, знала, и что такое хахаль, и что такое прицеп. Прицеп – это она, Сима. А хахаль – новый мамин муж, наверное.

Воображение давно, до «хахаля», рисовало ей мужчину для мамы – в клетчатой рубахе, джинсах, шляпе и с сигарой в зубах. Ковбоя, наверное. Сима обожала фильмы, где были ковбои. Правда, там индейцы были добрее и красивее, но Сима придумала «хорошего» ковбоя, в сапогах со шпорами.

– Мэм, – церемонно сказал маме ковбой и приподнял свою шляпу.

– Да ладно, – смущенно сказала мама и хихикнула в ладошку.

А тот, как заправский фокусник, достал откуда-то из-за спины большущий букет ярких ромашек и протянул их Екатерине Сергеевне.

– Это чтобы вы не грустили, мэм, – пояснил ковбой. – Это не простые ромашки, а маленькие солнышки.

Это было очень романтично. Тут откуда-то появилась и лошадь ковбоя, серая в яблоках. Она была спокойной и очень умной, потому что появилась в нужный момент. Ковбой подхватил маму, прижимающую к себе ромашки, и посадил на лошадь (мама тихонько сказала: «Ой»), а затем вскочил в седло сам. И они ускакали в направлении заката.

Симе было немного грустно, ведь она осталась на дороге одна. Но она знала, что мама достойна того, чтобы ее увезли в сторону заката на серой в яблоках лошади и с букетом. В конце фильмов счастливые герои частенько удалялись в сторону заката, и на этом заканчивался фильм. Но Сима знала, что это заканчивались их горести и начиналась новая беспечальная жизнь. Вот бы так и было всегда!

Когда Сима стала старше, она поняла, что в одноклассниках понимания бы не нашла, расскажи она им про «свое кино». А так хотелось хоть с кем-нибудь поделиться. Но подружки предпочитали не уходить в мечты, а жить реальностью – обсуждали друг с другом насущные дела, наряды, мальчишек, танцы в полуразвалившемся сельском клубе под хрипящий древний магнитофон и при свете единственной лампочки. Маме иногда, правда, рассказывала. Не все, конечно. Но про ковбоя рассказала.

– Фантазерка ты моя, – вздыхая, говорила мама. – Как ты жить-то будешь, а? Надо с небес на землю спускаться.

– Мам, но там все красивее, – оправдывалась Сима. – А если верить в красивое, оно сбудется.

– И по Волге приплывет к нам корабль с алыми парусами, – улыбаясь, отмахивалась Екатерина Сергеевна.

Поэтому и мама как соратница мечтаний отпадала. Но ведь «ковбой» из фантазий переместился в реальность вполне осязаемым и настоящим, да еще и с таким же букетом из солнышек! И это случилось примерно через месяц после знаменательного букета из «Симиного кино». «Может, я волшебница?» – подумала Сима, но маме ничего про это не сказала, конечно.

Мама привела его в гости к ним в барак воскресным утром, а в пятницу, приехав домой с работы раньше обычного, она у дочери и вовсе отпросилась.

– Я ночевать, доченька, сегодня не приду, – смущенно, но решительно сказала она Симе. – И на завтра, на субботу, меня тоже отпусти. Так надо. Смотри, веди себя хорошо. Я утром воскресенья приеду…

Насчет «веди себя хорошо» это было лишнее, рассудила Сима. Ей же не три года. Да уж и не десять, все-таки пятый класс. В этом возрасте Сима умела и готовить (самое простое, конечно, – яичницу, кашу, картошку), и стирать, и гладить мелочовку – нижнее бельишко, полотенчики.

– Ну, надо так надо, – покладисто сказала Сима и великодушно добавила: – Если хочешь, можешь на несколько дней даже уехать, хоть на неделю. Я не пропаду, продукты-то все есть.

Екатерина Сергеевна коротко и смущенно хохотнула, покачала головой, махнула рукой, и глаза ее подозрительно блеснули. Сима испугалась, что мама сейчас заплачет, и быстро спросила:

– Мам, а он не будет тебя обижать?

Вместо ответа Екатерина Сергеевна судорожно притянула к себе дочь:

– Большая какая, все ведь понимаешь… Да не будет. Не будет, да я и не дамся! Все, бегу на автобус, последний он. Обед в холодильнике. Я приеду скоро!

Мама выбежала за дверь.

И Сима решила, что она ни за что никому не откроет, даже соседке – а то начнет еще расспрашивать и глупо и противно шутить. Девочка попила чаю, посмотрела по телевизору фильм про Тома Сойера (хорошо, что было лето и можно было не готовить уроки) и, конечно, принялась мечтать перед сном, уже удобно расположившись на их с мамой кровати. Что раздастся мелодичный звонок (которого у них не было), и на пороге возникнет фигура в белом костюме и с пышным букетом ярко-красных роз. Это ковбой переоделся для торжественности, ведь он теперь мамин жених…

Конечно, он был никакой не ковбой, а главный бухгалтер с маминой работы в лесхозе. Она знала это по обрывкам разговоров взрослых и видела его несколько раз – когда мама брала ее с собой на работу. Смешной такой, добрый, мягкий, улыбчивый и тихий. Говорили, что женат он еще ни разу не был – наверное, ждал Симину маму. Это казалось девочке очень логичным. По странному стечению обстоятельств его звали тоже Виктором, как и Симиного отца, только он не пил и не дрался и, значит, был хорошим.

В пятницу девочке снились радужные сны, где она шла гулять с мамой и ее женихом, а в субботу она проснулась и почувствовала себя совершенно взрослым самостоятельным человеком. Приготовила яичницу с хлебом, помидорами и колбасой, поела, прибралась в комнате, посмотрела по телевизору комедию. В кухне соседи, конечно, всю субботу судачили, пытались Симу расспрашивать: «А мама надолго ли поехала? А куда? А с кем?» – но девочка молчала как партизан и старалась лишний раз в кухне не показываться.

В воскресенье проснулась очень рано – ведь обещала приехать мама. А вдруг она не одна приедет, а с женихом?!

Сима была настроена очень решительно. Она собиралась испечь блинчики (мама показывала ей, как это делается, и девочка запомнила), а заодно строго-настрого сказать жениху, что маму обижать она не позволит. Он, конечно, хоть и кажется добрым, но мало ли. Может, сказать ему, что она стукнет его сковородкой, если что?.. Нет, это как-то по-детски. Ну, может, предупредить его, что, если он будет пить и драться, они с ним тоже разведутся, как и с отцом, которого Сима стала потихоньку забывать?.. Нет, это неудобно, он ведь еще даже не приехал…

А как же ей, Симе, теперь называть его? Родного отца она называла «дядька папа» – потому что он и вел себя как совершенно чужой да еще и противный дядька. Этот тоже чужой. А скоро будет свой, то есть мамин. Может, его папой надо называть? Это как-то странно будет. Ну, может, потому что она еще не привыкла?..

Сима так волновалась, что не могла больше думать ни о чем другом. Она перебирала в голове разные варианты развития событий, а между делом пекла блинчики. Это ее успокаивало. Тем более что блинчики получались вкусными – Сима уже сама съела несколько штук. Мама научила ее некоторым хитростям, чтобы блинчики получались ажурными, тоненькими и не рвались, когда переворачиваешь, – надо просто влить в тесто немного крутого кипятка. Ну, и периодически смазывать сковородку кусочком сала. А сковородка у них была то что надо – легенькая, удобная, и, выпекая блинчик за блинчиком, Сима успокоилась совершенно и даже подумала, что выдумала все. Ну, какой еще жених!

И тут-то они и пришли. Мама появилась первая, с растерянной и смущенной улыбкой, а в руках у нее был огромный букет красных роз. За ней, смущенный не меньше, шел мамин сослуживец… в белом костюме. Не в таком роскошном, конечно, как представила Сима в «своем кино», а просто в светлых летних брюках и белоснежной рубашке с коротким рукавом – но все-таки!

«Вот я же маме и говорила, что если верить в красивое, оно сбудется. И сбылось. И, значит, я все же волшебница», – подумала довольная Сима.

Она подбежала к маме и обняла ее, а потом весело поздоровалась с ее спутником:

– Здрасьте! Я Сима.

Пусть они и виделись мельком на маминой работе, но это же было совсем, совсем другое!

– Виктор Семенович, – осторожно пожимая Симины тонкие пальчики, представился тот и протянул ей круглую коробку с шоколадным тортом.

– Спасибо, – улыбнулась девочка. – Это мой любимый торт! А я блинчиков напекла.

– Хозяюшка она у меня, – одобрительно сказала Екатерина Сергеевна. – Не просто так хвалю, сам видишь…

– Да, с такой дочкой не пропадешь, – подмигнул Виктор Семенович. – Поможешь мне?

И он занес в комнату два больших пакета, в которых чего только не было. Из-за приоткрытых дверей шуршали соседи, но из приличия не показывались.

– Мы прямо как цари какие-то, – заметила Сима про их пиршественный стол.

Больше всего ее обрадовало то, что на столе не было водки. Правда, Виктор Семенович принес бутылку импортного ликера, но Сима успокоила себя, что ликер – это почти что вино, а вино (она знала это из кино) пьют не для того, чтобы напиться, а в торжественных случаях. А этот случай был самый что ни на есть торжественный. Сима сразу отметила, как необыкновенно сияют мамины глаза и как смущен Виктор Семенович. И когда он открыл вино, она поняла, что это не просто гости, а сегодня решается что-то очень важное.

– Дочка, – подняв бокал, сказала Екатерина Сергеевна и вдруг замолчала, потупившись. И тут откашлялся Виктор Семенович.

– Дочка, – повторил он. – Мы с мамой заявление вчера подали. Твоя мама замуж за меня идет.

– А я знала, – сказала Сима и, решившись, добавила: – Никогда не обижайте маму!

Жених с невестой переглянулись.

– Доча, теперь все будет хорошо, – кивнула ей мама.

И это был потрясающий день. Они даже сходили в кино все вместе, как семья, и Сима была счастлива. Но потом, когда вечером Виктор Семенович распрощался с ними и уехал домой, разговор с мамой заставил девочку задуматься. Она поняла, что за романтической составляющей происходящего есть еще и жесткая реальность – на какое-то время Екатерине Сергеевне стало слегка не до дочери.

– Дочка, пока каникулы, тебе придется у бабушки в Кушалине пожить, – извиняющимся тоном сказала мама. – Пойми, у нас все только начинается…

Сима понимала.

Конечно, ей было грустно. Ковбой все-таки посадил маму на серую в яблоках лошадь и увез в закат, а Сима осталась на дороге одна. Но, чтобы ей не было так одиноко, она представила, что к ней самой подходит какой-то худенький парень. Глаза с прищуром, темные веснушки, молчаливый – стоит, смотрит на нее, слегка улыбается, хорошо так… А она первой с ним не заговаривает, робеет. Ну, это так и положено ведь, что девушка первая не должна с парнем заговаривать. И вот Сима молчит, смотрит, а внутри так тепло и щекотно делается, и коленки немного ватные почему-то.

Этот период жизни для Симы был кочевым. У Виктора Семеновича в Рамешках был свой дом, и главбух, конечно, забрал маму с дочкой к себе. Новое хозяйство, новые обязанности – впрочем, к хозяйству они обе привыкли. Наступивший двадцать первый век приободрил людей: казалось, теперь все станет совсем по-другому, лучше и легче. За показным шиком семья не гналась, Виктор Семенович был противником того, чтобы пускать пыль в глаза, но теперь в доме появились новинки: современная стиральная машина, которая долго казалась и Симе, и матери почти волшебством; импортный холодильник вместо их древнего урчащего «Саратова». Отчим одевал «своих девочек» не хуже других. Екатерина Сергеевна, отдохнув от борьбы за выживание, от постоянной нужды и нехватки, расцвела.

Глядя на маму, радовалась и Сима. Лишнего она не просила, за модой не гналась – тихая, спокойная, домашняя девочка. Правда, из-за частых переездов туда-сюда оценки ее немного съехали – она была твердая хорошистка с пятерками, а тут нет-нет да и троечки замелькали. Но Виктор Семенович оказался хорошим отчимом – заметив, что успеваемость приемной дочки поползла вниз, он стал подтягивать ее по точным наукам и никогда за тройки не ругал. А вот мама, наоборот, просто выходила из себя.

– Да что же это такое?! – всплескивала она руками. – Ты ж не поглупела у меня. Так что ты придуриваешься-то, а?! Тебе образование нужно! Иначе работу не найдешь.

Так говорили абсолютно все родители своим детям, но не все дети прислушивались. Сима была исключением. Несмотря на свои частые уходы в мечтания, она прекрасно понимала, что надо и учиться, и потом, повзрослев, искать работу.

– Пойми, – говорила мама. – Взрослая жизнь не за горами, и я хочу, чтобы ты не подломилась под ее трудностями, а спокойно шла по жизни своими ногами. Замуж бы вышла, внуков нарожала. Понимаешь, я говорю про нормальную человеческую жизнь…

Как-то раз она вот так и вправду стояла, замечтавшись, на дороге, то есть на их улице, которая вела к школе, и к ней внезапно подошел ее одноклассник Серега.

– Че грустишь-то, прицеп? – засмеялся он – ее так иногда поддразнивали, нахватавшись от взрослых, но не зло и не обидно даже, она привыкла. – Пошли в кино, батя денег дал, я угощаю.

Симе, которая тогда была уже в девятом, всегда нравился Серега, хотя он и не был похож на того парня, который смутно представлялся ей в мечтах. Отец его не пил, и их семья была куда зажиточнее их с мамой маленькой семьи. Серега был веселый и шумный, и у него были каштановые волосы – почти одного цвета с Симиными. Еще у Сереги были веснушки. Ей ужасно нравились его веснушки, хотя он сам их терпеть не мог.

– Как рябой, – сердился он.

– Ничего не рябой, а очень красиво, – защищала его Сима.

– Мужику красота не нужна, – авторитетно заявил Серега, горделиво вздернув голову. – Мужик дело делает.

И она поразилась его взрослой мудрости. А в кино он вдруг прикрыл ее озябшие плечи своей курткой и еще положил ей руку на плечо. Сима обмерла и боялась пошелохнуться. Они сидели, «как большие», и Сима была очень горда, что все было так чинно, как у взрослых. Часто в селах и деревнях молодежь бывает гораздо целомудреннее городской – даже сейчас, а в те годы тем более, хоть и докатился уже до них, как ворчали старики, «этот заграничный разврат».

А когда Серега после кино проводил Симу домой и на следующий день тоже, то все вокруг знали, что они «гуляют». При парнях он важно говорил про Симу «Моя» и никому больше не разрешал дразнить ее «прицепом». Симе это понравилось – у нее появился «благородный защитник», это было так романтично.

И они гуляли – под звездами. Высший шик – он неизменно накрывал ее плечи своей курткой. Выбрали себе звезду – красивую, яркую, в созвездии интересной формы.

– Наша с тобой будет, – небрежно, точно уже купил ее, сказал Серега. – Это созвездие Орион. Когда я был маленький, мечтал туда полететь, представляешь?

– Ага, – почтительно кивнула Сима, проникшись. – А сейчас о чем ты мечтаешь?

– Я не мечтаю, а дело делаю, – степенно повторял он то, что уже говорил ей.

И она знала, что он не врет. Он помогал своему отцу, а отец у него занимался стройматериалами и стройкой. Какие-то командировки, какие-то тайные взрослые дела – Сима не вникала. Мать была директором одного из продуктовых магазинов – должность нервная, ответственная и, конечно, хлебная – Сима тоже не вникала. Да и зачем ей было в это вникать. Она готовила себя к мысли, что ей самой нужно было становиться взрослой и серьезной и тоже «делать дела» – по своим силам, но с полной и честной отдачей.

Поэтому, едва сдав школьные экзамены, Сима с помощью мамы и отчима, подкинувших ей копеечку, окончила курсы парикмахеров в Твери. Она не стала поступать ни в институт, ни в техникум, ни в училище. Уровень жизни важнее диплома – такой урок она вынесла из всего того, что видела вокруг с самого детства. Маме было тяжело – надо помогать маме, чем возможно. Сначала просто учиться хорошо, потом просто не мешать ей с ее новой личной жизнью…

И тут к Симиному плечу кто-то участливо притронулся – она даже не поняла, в реальности она или в воспоминаниях. Ой, – поняла она, – она же позирует! Го… то есть обнаженная! И вспыхнула, увидев совсем рядом с собой лицо седой женщины в очках.

– Что вы так вздрагиваете, – улыбнулась та. – Передохните! Обязательно надо отдыхать.

Наверное, это была художница. На остальных Сима просто боялась смотреть.

– Что, уже сорок пять минут прошло? – тихо спохватилась начинающая натурщица.

– Уже час прошел, – так же тихо ответила художница. – Костя обычно предупреждает о переменке, а тут что-то завозился. Вы уж извините нас. А его я сейчас найду и выскажу!

– Ой, да что вы, не надо, – смущенно пробормотала Сима.

– Минуточек десять отдохните, чайку попейте, – ободряюще кивнула ей художница и отошла.

Сима поспешно схватила свой халатик, соскользнула с подиума и скрылась за ширмой, где стоял стул с ее одеждой. На него Сима и присела. Чаю попить? Ох, нет. Это надо к кулеру идти в халате. Ну уж дудки – там толпа художников, и они ее только что видели голо… то есть обнаженной. Чай она и дома попить может.

Час! Ну надо же. Совсем незаметно пролетел. Вот оно как, значит, бывает. Она никак не думала, что может просидеть неподвижно целый час. Потому что почти никогда и не сидела без дела. Может быть, если бы поза ее была менее естественной, она и заметила бы свою неподвижность. Но раз уж ей разрешили принять комфортное положение, то почему бы его не принять и не отдохнуть – прямо во время работы? Оказывается, практически вся ее жизнь и просвистела перед глазами.

Сима вздохнула. Нет. Далеко не вся. Самая беспечальная ее часть. Ну, если не считать неприятных воспоминаний о «дядьке папе». Кстати, как он, интересно? Точнее… точнее, совершенно неинтересно. Даже и хорошо, что он бесследно исчез из их с мамой жизни. Ну, вот что бы она ему могла сейчас сказать? Ничего хорошего. А раз так, то зачем? Ушедшее надо отпускать и обратно в свою жизнь не тянуть. Она даже лицо отцовское забыла. И прекрасно. Ну его.

Вот ведь как – воспоминания так захватили ее, что не собирались отпускать даже на переменке. Сима вынула из кармана часики, взглянула. Прошло девять минут из десяти, которые ей разрешили отсутствовать. Нечего рассиживаться. Ведь отпустят-то ее через три часа в любом случае. Так что нужно снова на подиум. И халат снимать опять…

Она взошла на свою «Голгофу». Ну, ладно, ничего, бывало и гораздо хуже. Деньги очень-очень нужны. Особенно сейчас…

Сима, уже будучи подростком, прекрасно понимала, что деньги достаются нелегко – значит, и став взрослой, надо постараться сделать так, чтобы и заработать и чтобы было красиво. Что тут мечтать о звездах, на которые они с Серегой смотрели вместе и которых с неба не ухватишь. Институт, например. Какой еще институт, это «для богатых»… Оттого и парикмахерская профессия. Ведь именно от Симиных рук будет зависеть и внешность, и настроение ее посетителей.

Сима рассудила, что овладение этим мастерством – дело абсолютно беспроигрышное. Люди всегда будут хотеть стричься, укладывать волосы, делать сложные прически. Молодые девушки, пожилые женщины, бородатые мужчины, лысеющие пенсионеры, мамы с обросшими до лохматости детишками. На свадьбу, день рождения, на юбилей или на Новый год – все хотят выглядеть красиво. Да, Сима сделала верную ставку.

С помощью отчима-главбуха, который провел грамотные переговоры с владельцем магазина, она сняла небольшой угол в их поселковом магазине и постепенно обросла клиентурой. Рука у нее была легкой, характер спокойным и покладистым. Тем более во время работы клиентки болтали с ней о том о сем – им в радость было почесать языки. Обсуждали какой-нибудь фильм или сериал, поведение соседки или родственницы, подружек. Обсуждали и осуждали в основном сами клиентки, Сима помалкивала и поддакивала.

Она за день слышала столько историй, что экранные коллизии меркли. Впрочем, узнав, что та или иная клиентка без ума от каких-нибудь киношных перипетий, Сима радовалась, что ее пристрастия разделяют. Про «свое кино» молчала, конечно.

Сима была нарасхват. Один раз к ней, поджав недоверчиво губы, заявилась мать Сергея. Сима оробела, но мужественно сделала ей и модельную стрижку, и укладку.

– Ничего, – оценив в зеркале работу девушки, милостиво кивнула та, и у Симы отлегло.

– Ну что, стрекоза, отлеталась? Пошли заявление подавать, – сказал Серега так спокойно и буднично, словно это давно уже было между ними делом решенным.

А что, Сима ненапряжная, молчаливая, улыбчивая, готовит вкусно. Вон и мать ее пристроена за главбухом, все чин-чинарем…

– Ну… пошли, – улыбнулась Сима.

Улыбка была смущенной и тихой. Надо же – она выходит замуж. А ей едва-едва восемнадцать. Если бы были подружки, она всех обежала бы, похвасталась. Но Симе всегда было скучновато с девчонками из ее окружения. Вечные обсуждения чьих-то отношений, чаще – осуждения и насмешки за спиной. Сима не хотела так. А как-то раз, еще в девятом классе, услышала и про себя: «Дуреха эта, вечно в облаках витает»…

Хорошо, в облаках так в облаках. Злобу или обиду не затаила, молча и тихо отдалилась. Одной легче, чем в вечном копании в чужом грязном белье или заглядывании в чужие кастрюли.

Сима здорово бы удивилась, если б ей сказали, что в ней с детства прорастает внутренний интеллигент. Ведь истинная интеллигентность зависит не от образования. «Ну, надо же…» Но ей не сказали – некому было.

Но Симу сейчас, конечно, больше всего занимала предстоящая ей свадьба.

– Мамочка! – громким шепотом закричала Сима, улучив момент, когда их никто не мог подслушать. – Мне Сережа предложение сделал!

И осеклась. Предложения-то как раз как такового и не было. Чуть-чуть кольнуло – это ведь не так романтично. А где же этот трепет, когда избранник становится на одно колено и немного дрогнувшей рукой протягивает открытую коробочку? Там нутро красного бархата, и в эту маленькую подушечку утоплен перстенек – пропуск в счастливую взрослую жизнь. И где все это?

Ну, ничего, у нас ведь есть воображение, всегда было! И Сима сразу представила: Серега, элегантный, как французский киноактер из старых фильмов, вечно играющий супергероев, – с распахнутым воротом белой рубашки, обладатель самого уверенного взгляда на свете – появляется на пороге. Конечно же, с коробочкой.

– Ну что, стрекоза, – начинает он…

Нет, не так.

– Единственная!

Нет, тоже не то, Серега так никогда не скажет.

– Уж прости, мне не до мечтаний, – говорит Серега. – Но кое-что я уже сделал. Помнишь ту звезду? Я тут подзаработал и купил ее тебе. Я не шучу. Оказалось, это возможно. Сейчас это даже в моде – там, за бугром, конечно, – покупать астероиды, звезды, я читал… Ну и вот, это мой свадебный подарок. Ты пойдешь за меня замуж?

И звезда нестерпимо ярко подмигнула Симе из пресловутой коробочки. Пусть не та, с неба, пусть это бриллиант. Да даже фианит…

Эту историю, конечно, маме не расскажешь, но она была вполне в духе Сереги. Ну, как Сима про него думала, каким видела его. Он и вправду как тот киноактер – уверенный в себе, немного небрежный и неизменно мужественный. Правда, конечно, практичный. Вряд ли он стал бы тратить деньги на покупку звезды, даже если бы она оказалась по карману. Сима вздохнула. Серега ведь даже фианита ей не подарил. Она знала почему – непрактично.

– Давай на побрякушки поначалу не тратить, ладно? – деловито сказал он невесте. – Нет, обручалки будут, конечно. Золотые, как полагается. Я сам заработаю. Ну, а так – будем копить на дом. Мы же будем семьей. Не с родителями же тесниться, да?

– Конечно, – улыбнулась Сима.

У нее даже сердце замерло – какой взрослый у нее жених, а одного с ней возраста. Им можно по праву гордиться. Она ему так и сказала:

– Ты такой взрослый. Как это у тебя получается?!

– Ну так, – усмехнулся он. – Я ведь мужик.

И она восхищенно притихла.

Конечно, он рассуждал правильно, и не просто рассуждал. Он взахлеб рассказывал ей, какой проект своего нового дома он придумал с отцом – двухэтажный, с туалетами на обоих этажах и спальнями. И конечно, большой детской.

Он говорил об этом так, словно уже был отцом большой семьи. И это Симе тоже очень нравилось.

– Доченька, – всплеснула руками мама. – Не рано ли?

– Мам, но ведь это Серега, с которым мы уже с девятого класса встречаемся, – объяснила Сима. – Ты же его знаешь. И родителей его. Зачем нам ждать? Как будто что-то изменится от этого. Поступать я все равно никуда не собиралась, у меня уже есть нормальная профессия, и…

Она пожала плечами, не зная, что еще сказать.

– Было у вас что? – с запоздалой строгостью спросила Екатерина Сергеевна.

Сима расплылась в улыбке.

– Нет! – гордо сказала она.

Она действительно гордилась, что они с Серегой такие правильные, что вот до свадьбы – ни-ни.

Сима не знала, что уже в девятом классе, прознав, что парочка активно «провожается», отец Сереги показал сыну внушительный кулак:

– Не дай бог она в подоле от тебя принесет. Либо по-серьезному, либо никак. Девка она вроде ничего. То, что серенькая, не беда. А мне чтоб никаких историй, понял?!

Сергей был понятливым…

Молодые сами захотели скромную свадьбу. Нечего тратиться и пускать деньги на ветер. Родители с обеих сторон даже подивились – надо же. Гостей – минимум, только родные жениха и невесты, немного друзей и начальство с работы отца жениха. Готовили сами. Приличная, немного скучная свадьба.

А потом началась приличная и… немного скучная жизнь.

Зато спокойная.

Несколько лет все было идеально. Неспешная, добротная стройка, домашнее хозяйство. По курортам, правда, не разъезжали.

– Деньги только трынкать, – ворчал Сергей. – Чего мы там не видели. То же самое, что и здесь. А море – вода и вода, соленая только. Лучше во дворе бассейн сделать. А еще лучше – закрытый, в своем доме. И бильярдную.

От прогресса, стремительно входившего в обиход не избалованных прежде россиян, Сергей старался не отставать. Он страшно гордился тем, что идет в ногу со временем. Вся бытовая техника у них была современная, мощная, машина, разумеется, иномарка. Едва ли не раньше остальных своих друзей Сергей обзавелся мобильным телефоном, купил такой же жене и ворчал в ответ на ее недоуменное «Да зачем он мне?». Постепенно, конечно, Сима привыкла и даже оценила удобство «карманного средства связи», но острой необходимости в нем по-прежнему не видела. Правда, компьютером, тоже последней модели, с выделенным интернетом, пользовалась с удовольствием.

– Что с внуками-то не торопитесь? – невзначай поинтересовался отец Сереги на пятый год их совместной жизни.

– Для себя пожить хочется, – пожимал плечами тот. – Да наше от нас не уйдет…

Еще через год Екатерина Сергеевна, не выдержав, приступила к «допросу»:

– Он не хочет, да? Скажи правду-то, я же мать, я пойму…

– Да мам, – отмахивалась Сима. – Все у нас нормально.

– Да где ж нормально, – начинала сердиться та. – Нормально – это когда через девять месяцев лялька!

– Ну, мам. Будет лялька. Наверное…

Но «лялька» почему-то не появлялась. Хотя Сергей, как и собирался, через два года после свадьбы построил двухэтажный дом. С бассейном. С бильярдной. Диковина. Друзья приходили играть. И пить, конечно. Но все прилично, культурно, «как в кино». Если кто-то перебирал, таких Серега попросту выставлял: «У меня приличный дом! И нечего тут». Его слушались, он был в авторитете не только среди сверстников, но и для поколения постарше. На него смотрели с уважением и завистью.

– Для себя-то нажились, наверное, – поджимала губы свекровь. – Тебе бы провериться.

Сима подумала и в самом деле пошла к врачу. Тщательная проверка здоровья будущей матери – а супруги всерьез озаботились этим вопросом – показала только то, что ее здоровье в норме. А время шло…

– Принимайте витамины, – разводила руками врач. – Так бывает.

– От витаминов ребенок не появится, – начинал сердиться свекор.

– Бесплодная, – вынесла вердикт свекровь.

– Что за чушь – «бесплодная», – рассердилась и Екатерина Сергеевна. – Сына бы своего проверили лучше…

Любой разлад в семье – пусть и со стороны родителей – уже звоночек тревожный. Сами молодые тоже начали проявлять беспокойство.

Сима, привыкшая брать вину на себя, поехала на консультацию в Тверь. В сверкающей чистотой и белыми стенами частной клинике ее обследовали с головы до ног, но ровным счетом ничего не нашли. «Практически здорова», – резюмировала немолодая, опытная терапевт, подытожив заключения специалистов разного профиля, а гинеколог подтвердила и вздохнула – вот бы ей такое здоровье.

– Чует, что в ней самой причина, вот и засуетилась, – резюмировала свекровь.

Эта ее позиция до глубины души задевала Симину мать. А Сима чувствовала только свою вину. Хотя тверские специалисты тоже ничего криминального по части Симиной детородности не обнаружили, и Екатерина Сергеевна все чаще намекала дочери, что та, как жена, имеет право требовать у мужа, чтобы он тоже прошел врачебную проверку.

– Нет, и точка, – рубил свекор. – У нас в роду пустоцветов отродясь не водилось! И ничего тут проверять!

До открытых конфликтов не доходило пока, но шепотки по людям уже поползли. Однажды Серега ошарашил Симу хмурой сплетней:

– У матери на работе языки бабские длинные. Перемывают тебе кости – мол, до меня гульнула где-то, а потом аборт сделала, вот и не можешь забеременеть.

Сима лишилась дара речи. Потом наконец нашлась:

– Ты сам-то в это веришь?!

– Я-то нет, – все так же хмуро сказал Сергей. – Но, как говорится, дыма без огня не бывает.

Сима всплеснула руками:

– Какого дыма? Какого огня?! Я все время у тебя на глазах!

Она не могла поверить своим ушам. Что такого с ним произошло, что он пусть даже и не верит, но повторяет эти чудовищные измышления?

– Да это надо сумасшедшей быть, чтобы такое придумать, – все не могла успокоиться Сима. – Кто это вообще начал?

– А что ты так засуетилась? – прищурился Серега.

– А ты бы не засуетился, если бы про тебя начали такую ерунду сочинять?

– Я бы – нет, – отрубил тот. – А про меня и не сочиняют.

Он развернулся и вышел из их нового дома, оставив Симу в полном недоумении – возмущенную, растерянную, напуганную.

Ночное возвращение Сереги напугало ее еще больше. Словно она снова оказалась в кошмарах своего детства с «дядькой папой» – от Сергея разило водкой и какими-то чужими резкими духами, душными, липкими.

– Ну что, шалава, догулялась? – бросил он ей с порога.

Это слово, страшное слово из ее было забытых снов! Оказывается, ужас догнал ее через столько лет…

– Сережа, что ты говоришь? – бросилась к нему Сима, но он оттолкнул ее. Оттолкнул так, что она упала.

Упала, правда, на мягкий диван, но ощущение у нее было, что она разбилась вдребезги. Это разбилось вдребезги ее представление о нормальной семейной жизни. Сима сжалась, ожидая удара, – как это было с ее мамой. Почему у нее должно быть иначе? Второй брак ее матери – какое-то счастливое исключение…

Удара не последовало. Сергей, оттолкнув жену, скрылся в их общей спальне и затих. Через некоторое время Сима услышала храп. Сама она так и не смогла заснуть – лежала на диване, трогала обивку, вспоминала, как сама выбирала ткань, как гордилась, что смогла сэкономить при выборе модели. Эти воспоминания защищали ее от более болезненных – как они сидели с Сережей на бревнышке на берегу реки, смотрели на звезды.

Была ли она влюблена в него? Скорее всего, она влюбилась в свои представления о нем. Даже не о нем, а о том, каким должен быть настоящий мужчина, за которого девушка может выйти замуж и прожить беспечальную жизнь, варя ему борщи, стирая рубашки и рожая детей. И Сережа как нельзя лучше подходил под эти представления. Да, Симе не хватало романтики, но из нее супа не сваришь. Романтики было хоть отбавляй в фильмах, которые она смотрела, в ее тайных наивных мечтаниях, а Сергей был серьезным, надежным, прагматичным – каким еще должен быть глава семьи?

Семья. Для того чтобы семья могла быть настоящей, нужен был ребенок. Конечно, Сима мечтала о ребенке. Как будет носить его, как он будет брыкаться у нее в животе, как можно будет угадывать, чем он пытается изнутри привлечь мамино внимание – локотком или пяткой. Как он родится. Он – или она. Сима не знала, как это бывает, только читала иногда статьи в журналах. Читать она в принципе не очень любила, хоть и училась старательно, и все, что надо было по школьной программе, конечно, проштудировала, поражаясь, сколь разными идеалами жили люди, начиная с древности. С трудом осилила «Анну Каренину», но умилилась записочкам, которые писали друг другу Левин и Кити. Надо же, угадывать содержание по одной букве, вот это любовь! Настоящая…

А у нее что, не настоящая? Она бы хотела, чтобы у нее в жизни было что-нибудь подобное, но – нет. В жизни были обязанности, которые она старательно и честно исполняла, а теперь вот эта страшная, невозможная сцена, после которой Симе только и оставалось делать, что лежать, сжавшись, на диване и думать о том, в чем же она провинилась и что ей теперь делать дальше. «Все смешалось в доме Облонских»…

Под утро она все же заснула, опустошенная, точно выпотрошенная, пытаясь выгнать из себя осознание того, что семья их начала неотвратимо распадаться.

Первое, что она увидела утром, был хмурый Сергей, сидящий рядом с ее диваном в кресле. Сима сжалась в ожидании новых упреков и жестоких слов, но Сергей проронил только:

– Прости, стрекоза. Я вчера круто взял, это да. Не помню почти ничего. Только как был зол.

Сима молчала.

– Но ты и меня пойми, – повысил он голос. – Достали все! Мать, отец, начальник его тоже – отец от него зависит, не поспоришь. Реально весь мозг продолбили, почему потомством не обзаводимся! Я, что ли, им рожать буду?! Куры эти еще с работы материной. Кудахчут, хрень несут какую-то…

«Однако ж, ты эту хрень слушаешь и повторяешь. И откуда эти запахи водки и чужих духов? И почему шалавой ты называешь меня, а не ту курицу, чьими духами ты вчера вонял на всю комнату?!»

Так надо было бы сказать Симе. Но она не сказала. Только испытала небывалое облегчение – он попросил прощения! Он понял, что был не прав. А раз понял, то разве ему придет в голову повторить это еще раз?! Зачем?

И, чтобы не обострять, Сима тихо сказала:

– Сереж, если хочешь, я еще раз съезжу к врачу, в Тверь. К другой, не к той, к которой до того ходила. Хотя, в целом, три раза уже была и все анализы сдавала, тоже три раза. Они сами не знают, почему так, но говорят, что такое бывает. Все в норме, а беременность не наступает. Говорят, стресс или другие причины… Медицинских ведь патологий нет!

– Стресс, – покрутил головой Сергей. – Вот почему мужики не беременеют – из стрессов не вылезают… Ладно, хорош дуться. Пошли делать бэбика.

И он притянул ее к себе.

Сима перевела дух – семья не развалилась, все наладится. Но внутри ее с того дня поселилось отчуждение. Все чаще она смотрела на мужа новыми глазами. И эти глаза подмечали все то, на что раньше они закрывались. На его грубоватость. Ограниченность. Прижимистость – не сказать жадность. Экономия в семье – это нормально, но Сергей явно перегибал палку. Зарабатывал он прекрасно – вот ведь и дом построили, и удобства в нем все сделали. Не хуже, чем у людей, как говорится, а во многом и гораздо лучше.

В доме был компьютер, и Сима потихоньку изучила, как им пользоваться. Оказывается, интернет – это такое окно в мир! Причем социальные сети совершенно Симу не привлекали. В основном она рассматривала фото природы других стран. Стран, в которых она не побывала и, наверное, уже и не побывает… Но некоторые идеи по интерьерам – простые, но очень стильные – Сима там подсмотрела. Быт Сима всегда держала на высоте.

Питание – лучше не бывает. Сергей даже наел животик уже за три года супружества. А что ж не наесть, если жена обожает готовить и делает это отменно. Да не скучно, а с выдумкой – вечно какие-то мудреные салатики и пирожки помимо прочих сытных обедов. Выпечка – такая и сякая – любая.

– Мужики на работе завидуют, – периодически довольно замечал Сергей, которому жена каждый день снаряжала вкусно пахнущие судочки.

Сима была довольна тоже. Но все чаще муж рассказывал ей о детях коллег – о тех, что пошли в детсад, в школу или только что родились. Последние два года от этих рассказов Сима внутренне сжималась, и Сергей, чувствуя это, осекался и переводил разговор на другую тему. Но все чаще после «шалавной ссоры» (Сима так это про себя и называла) муж, вскользь упоминая о чужих детях, мрачнел и уходил в себя. Один раз даже преодолел свою страсть к экономии и практичности – это ведь нужно было им обоим! – и отправил жену в санаторий для лечения бесплодия. Бесплодия не обнаружили и там. Но и после санатория Сима не беременела…

– Пусть Сергей сходит к врачу, – не переставала подзуживать Екатерина Сергеевна. – Пока не поздно. Не молодеете, чай!

Это был бег по замкнутому кругу.

– Мам, ну оставь ты-то меня в покое, – безнадежно отмахивалась Сима. – Видимо, просто нельзя, чтобы все было хорошо. Или далеко не у всех так. И муж любящий и непьющий, да чтобы с деньгами, и домом, и со здоровьем все в порядке… Обязательно какая-нибудь ерунда будет мешать. Или не ерунда.

– В конце концов, некоторые живут и без детей, – грустно говорила мама. – Это если любят друг друга. Доченька, у вас все хорошо?

И Сима замолкала. Она не знала, что на это ответить.

Ведь поначалу все хорошо у всех. Мечты, совместные планы, розовые очки, да просто обычные бытовые надежды. Сима прекрасно понимала мужа. Он, как и все, мечтал о стандартном налаженном быте, о семье. Чтобы «как у всех и на уровне». Когда мужчина не может обеспечить этот уровень материально, у него копится недовольство собой. Увы, частенько это недовольство может вылиться на того, кто ближе всего, – на вторую половину. Но в их случае материальная и бытовая сторона была на высоте. Значит, кто слабое звено в их ситуации? Сима. Кто виноват? Сима. На кого все шишки упадут в случае чего? На Симу…

Сима безропотно сносила попреки и придирки со стороны мужниной родни. Но на другой день после того, как произошло это событие (было ли оно «событием» для мужа, Сима не знала), она совершенно безотчетно в конце дня отложила часть своей прибыли от работы в парикмахерской в конверт и спрятала его в своей старой сумочке. «Это начало конца?» – спросила себя Сима и не нашла ответа.

Ответом была сама жизнь. Текли дни, один безрадостнее другого, и потихоньку тек скудный ручеек пополнений в «стыдный конверт», как она его про себя называла. Она никому не говорила о нем, даже маме. На что она откладывала? Сима не знала. Но точно не на новую сумочку… На черный день. А дни пошли один чернее другого.

Та странная пьяная мужнина выходка была, увы, первой ласточкой. Потом полетели другие.

С одной стороны, это было закономерно – Сима так и не беременела, и ситуация никоим образом не разрешалась. Сергей все чаще приходил домой позже, и от него пахло алкоголем и незнакомыми запахами. Он отмалчивался, а Сима ничего не спрашивала.

Потом стало еще хуже – пошли претензии и упреки. Пьяные дебоши мужа, когда он не просто повышал голос, а по-настоящему пугал ее своим свирепым перекошенным видом. Она боялась, что он ударит ее. И не знала, что муж просто боялся своего отца. А тот, как и тогда, в девятом классе, припугнул, что ему не нужны проблемы с «приносом в подоле», сейчас предупредил отпрыска: «Хоть только синяк попробуй на ней оставить. Хоть раз услышу, что руку на нее поднял. Мне судов не надо, заруби на носу!»

Сима перестала узнавать в муже того уверенного в себе спокойного Сергея, которым он был в первые несколько лет после свадьбы. Теперь он уже не просто задерживался с работы, а порой и вовсе не возвращался. Демонстративно перешел спать в другую комнату. Симе казалось, что она попала даже не в кошмар, а в непрекращающийся бред. Ночные скандалы, которые наутро иногда разрешались ленивыми и почти издевательскими извинениями.

– Ох, смотри, загуляет он от тебя, – щурила глаза свекровь.

– Он уже давно гуляет, – отводила глаза Сима.

– А ты видела? Свечку держала? – нападала та.

– Для этого даже не надо держать свечку, – безнадежно отворачивалась Сима. – Ведь это не к вам он приходит после работы пьяным и пахнущим чужими духами!

– Допрыгалась, – злорадно констатировала свекровь. – Мужа удержать не можешь, детей ему не рожаешь – и какая ты после этого жена?!

Увы, сплетни тоже удержать было невозможно. Ведь через Симины руки, точнее, ножницы в этих руках за день проходило немало женщин, и среди них попадались и односельчане. Они и просветили молодую парикмахершу в том, что ее муженек таскается с некой Светланой, работающей в винном отделе продовольственного магазина. Сима ее даже вспомнила – она ведь иногда тоже заходила в этот магазин – довольно вульгарного вида блондинку, громкую и хамоватую.

– А ты ей волосенки-то обесцвеченные выщипли, – советовала работающая в том же магазине пожилая уборщица, которая пришла к Симе подстричься, а скорее всего, подпитаться сплетнями. – Уж до чего девка наглая, так к твоему и липнет! Титьки вывалит и ржет, как кобыла, губищи красные навыкате, смотреть пакостно, тьфу!

Вот, значит, какие ее Сергею нравятся… Доступные. Слышать такое в разгар работы было не просто неприятно – невыносимо. Что же он не на ней женился, а на Симе? Светлана ему вряд ли стала бы котлетки и плюшечки каждый день готовить. Зато наверняка в постели умеет штуки откалывать.

Воображение быстро нарисовало Симе картину – как она сама, в обтягивающем латексе алого цвета, в прыжке с разворотом выбивает сопернице зубы высоким и острым каблуком, и те вместе с фонтаном крови веером разлетаются вокруг них.

Вот как в таком состоянии наводить красоту?! Спохватившись, что чуть не отхватила клиентке ухо, Сима собрала остатки воли в кулак и, через силу улыбаясь, достригла уборщицу. А потом позвонила клиентке, которая должна была приехать через полтора часа на окрашивание, и, извиняясь, сослалась на очень плохое самочувствие.

Конечно, она теряла в деньгах, но какая уж тут сегодня работа?!

По всем законам жизненной логики у этой истории должен быть финал. И он, разумеется, настал – в лучших, а точнее, в худших традициях.

– Светка беременна, – выпалил Сергей неизвестно с чего победным тоном. – От меня! Так что у меня-то, как видишь, все в порядке.

– Вижу, – сухо сказала Сима, удержавшись от ехидного: «Вас поздравить?»

Больше ни слова не говоря, она взяла свою старую сумку с заветным конвертом и вышла из дома.

Глава 2

«В Москву! В Москву…»

– Мама, я развожусь с ним, – горько сказала Сима маме и, не выдержав, разрыдалась, уткнувшись в родное плечо.

– Девочка моя, – гладила ее мать. – Да давно пора было. Видела я, что тебе с ним несладко. А что я сделать-то могла? Бессловесная ты у меня…

– Мам, а что слова, – всхлипывала Сима. – Все одно к одному. Не любит он меня! Да и я его, наверное. Я вообще не знаю, что такое любовь!

– Любовь-то – она всякая, – растерялась мать. – Лишь бы лад был.

– Мам, ну это опять только слова!

И она рассказала матери все, о чем молчала раньше.

– Восемь лет прожили, и вон оно как, – растерялась мать. – У вас лада, получается, и не было… Если он в самом начале есть, то он никуда и не девается потом.

– Но поначалу-то все было хорошо! – плакала Сима.

– Так это по молодости, – вздыхала Екатерина Сергеевна. – А потом взрослеют, притираются друг к другу. А если вот такая грызня начинается да столько лет продолжается без просвету, то прекращать все надо. Даже если он и рук не распускает, как твой отец. Сколько уж ты мучаешься, а? Кому это надо? Я в свое время с отцом твоим так уж намучилась, что мне за радость просто покой. Может, покой – любовь-то и есть.

– Мам, да какой тут покой! – воскликнула Сима, у которой слезы лились, не переставая. – У меня на работе руки дрожать стали. Если я еще стричь начну вкривь и вкось, я и заработка последнего лишусь! Поедом они меня все едят из-за этого ребенка… Откуда я знаю, почему не рожаю, и никто не знает, ни один врач! А какая же это семья – без детей!..

– Ну, ты уж тоже, – тон Екатерины Сергеевны стал строже. – Не повторяй за другими ерунду. Вот у нас с Виктором Семеновичем нет детей не потому, что там что-то со здоровьем у нас или в семье что-то плохо. Душа в душу живем и без детей. Ты у нас есть, доченька! И Виктор Семеныч за тебя, как за свою. Вот это, я считаю, и есть нормальная семья, потому что мы заодно с ним. Уходи ты от своего Сергея к чертовой матери!

– Мам, так я ж к тебе приду, – фыркнула и одновременно всхлипнула Сима. – То есть получается, что ты чертова мать… а я вообще черт… чертовка!

Она подавилась смехом, и мать и дочь захохотали в обнимку.

Так их и застал Виктор Семенович.

– Вы что это, девушки, с ума сошли? – осведомился он, глядя на них с порога.

Те расхохотались еще пуще:

– Мы не девушки, мы чертовки!

– Поня-я-ятно, – махнул он рукой. – Веселитесь, я не мешаю. Пошел ужинать в гордом одиночестве.

Но ужинать в гордом одиночестве ему, конечно, не дали – помимо котлет «на десерт» главбух скушал известие о предстоящем Симином разводе.

– Давно пора, – припечатал он. – Промежду прочим, вот вам слушок о том, что у свекра-то твоего рыльце в пушку. Это я про его финансовые махинации в особо крупных. О продаже леса на сторону, еще кой-чего… Не прищучили покуда, да и своя рука в администрации есть, но по краю ходит.

– Откуда такие сведения? – прищурилась Екатерина Сергеевна.

– От верблюда, – построжел Виктор Семенович. – Меньше будешь знать, дольше не состаришься. Подавай, дочка, на развод. Сама. Основание есть – измена! И пусть только попробуют что-то вякнуть!..

…Бракоразводный процесс дело всегда неприятное. А Симин развод усугублялся тряской на людях грязного белья. Без суда, хоть и не было детей, все равно не обошлось. Свекровь зашла так далеко, что на слушании вылила на невестку не один ушат словесной грязи, и люди в зале стали шепотом обсуждать услышанное – и мнимые «загулы» невестки, и ее ранний аборт, повлекший за собой бесплодие. Сима была так потрясена этой наглостью, что чуть не заплакала, но им повезло с судьей – та на корню пресекала всяческие попытки очернить истицу.

– В материалах дела фактов об этом нет, – строго сказала судья. – Свидетели есть у вас, которые могут так или иначе подтвердить ваши слова?

– Нет, но… – растерялась свекровь.

– В противном случае суд может привлечь вас за клевету, статья сто двадцать восьмая УК РФ, – предупредила судья, и свекровь немного попритихла.

На развод – вследствие измены мужа – подавала именно Сима, чем глубоко возмутила всю мужнину родню. По их мнению, невестка должна была по гроб жизни быть благодарной мужу за то, что он «вытащил ее из нищеты», а вместо этого, будучи виновной во всех смертных грехах, посмела… А вот Сергей-то про беременность своей придуманной подруги, оказывается, пошутил! Нет никакой подруги и нет никакой беременности, а Сергея очернили. Ведь, в самом деле, никто свечку-то не держал!

Дележка совместно нажитого имущества была и того хуже. Оказалось, что почти все – и дом, и машину, и даже мелочь вроде стиралки или телевизора – родители Сергея оформляли на себя. И по закону Симе принадлежало так мало, что на эту часть даже смешно было претендовать. Сима все ждала, что встанет отчим и победно выложит факты о делишках ее свекра, чтобы, так сказать, нанести ответный удар и реабилитировать падчерицу, но не дождалась. Она было расстроилась, но вовремя поняла, что ее развод никакого отношения к делишкам свекра, который вот-вот станет бывшим, не имеет. Поэтому приходилось помалкивать, покуда родственницы со стороны мужа разливались соловьем.

А свекровь не постеснялась даже перечислить затраты на санаторное лечение невестки.

– Все для нее, все для нее, – стенала она. – А она…

Сима решила ничего не требовать и на вопрос судьи, имеются ли имущественные претензии, сказала, что претензий нет. Она и так уже чувствовала себя достаточно выпачканной, впору в баню идти. Или хотя бы в душ…

– Вот это и есть самый черный день в моей жизни, – выходя из суда, сказала обессиленная Сима маме и Виктору Семеновичу. – Ничего мне не надо, только забыть бы это поскорее.

– А вот фиг ему – «самый черный день», не дождется, – имея в виду Сергея, сверкнул глазами Виктор Семенович. – Праздновать будем. Хороший день сегодня у тебя, дочка. Прощание со старой жизнью.

– Праздновать развод – это уж как-то чересчур, – с сомнением сказала Сима.

– Самое то, – убежденно возразил отчим и без колебаний повез их в ресторан – не так давно они с матерью позволили себе машину, и он очень гордился, потому что хоть она была и старенькой, но на хорошем ходу. – Пить много не будем, нечего пример с бывшего брать. Но тебе просто-таки нужно одну-две рюмашки махануть. И закусить как следует. Истаяла вся, как свечка. И все молчком, молчком…

– Гордая она у меня, – тихо заметила ему Екатерина Сергеевна. – Тихая, но гордая.

Сима грустно усмехнулась. Она была очень благодарна за моральную поддержку в такой тяжелый для себя период. Там, за столом, и состоялся их небольшой семейный совет.

– Мне двадцать семь лет, – с горечью сказала Сима. – Считайте, ничего не достигла, просто на месте топталась. Ну, стричь научилась, и вроде как неплохо. Ну, готовлю хорошо. Идеальная жена, но это было никому не нужно. И я хочу начать жизнь совсем с чистого листа. Уехать в Москву. Потому что это… Как на другую планету. Но и на другой планете стричься хотят.

Родители переглянулись.

– Я на первое время накопила, – продолжала Сима. – Начала давно, сама не зная, на что. Когда почувствовала, что земля из-под ног уходит… Копила долго. Может, для Москвы это и капля в море, конечно. Но, думаю, на первое время – на аренду жилья, пока работу ищу, мне хватит даже там. А потом посмотрим. Другие же не пропадают, и я не пропаду.

Родители снова переглянулись.

– Круто взяла, – крякнул Виктор Семенович и решительно налил себе рюмку. – Это надо отметить. Но, знаешь ли, кто не рискует, тот и не выигрывает. Я считаю, ты молодец. Умная, симпатичная, скромная, воспитанная, молодая, без дури в голове – не должна ты пропасть. И мы в любом случае подсобим, чем сможем.

– Ох, дочка, – покрутила головой Екатерина Сергеевна и тоже, поморщившись, выпила рюмку. – За тебя, за твое решение… Переживаю я, но ты меня не слушай. Делай, как задумала. Сбережения у нас есть, мы на первое время тебе подбросим. Чтобы не за МКАДом жить, а где поприличнее.

– Я отдам. Я там обязательно закреплюсь, – твердо сказала Сима. – А потом сама буду вам помогать.

Конечно, она боялась. Но решила, что если она не сделает того, что задумала, то будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Она смотрела фильмы – и старые советские, и современные – о таких же, как она сама, «переселенцах» и видела кадры собственного «кино». Вот она стоит с двумя чемоданами – старым, потертым, советских еще времен и новеньким, на колесиках. Наверное, они символизируют ее старую и новую жизни. И вот стоит она, не зная, куда идти, а ее обтекает нескончаемый поток людей… И валенки в отдельном пакете, которые она пытается стыдливо спрятать за спину.

Нет, конечно, на самом деле все было не так. Валенок никаких не было. Правда, отчим собственноручно купил ей новенький чемодан на колесиках на следующий же день после похода в ресторан – все, как в ее видениях. Но перед тем как куда-либо ехать, Сима тщательно проштудировала в интернете объявления о сдаче квартир внаем. Отчим пускал ее за свой компьютер – ведь ей, разумеется, не отдали тот, что был в мужнином доме. Биться за него она не стала, хоть компьютеров у них и было два и еще ноутбук. Солить они их, что ли, будут? Но уж с чистого листа так с чистого, с нуля так с нуля…

Цены на отдельные квартиры были – не подступиться. Сима умерила амбиции и стала присматриваться к объявлениям о комнатах, причем расположенных подальше от центра.

– Главное, смотри, чтобы метро было недалеко, – советовал бывавший в Москве Виктор Семенович. – На метро в Москве куда хочешь можно доехать. Быстро и удобно, только что народу очень много.

Мысль, что можно не тратить слишком много времени на дорогу, Симе понравилась. Она еще не забыла, как ее мама когда-то добиралась до работы – на велосипеде или пешком. Где будет ее собственная работа, Сима пока тоже не представляла, да и не могла представить – судя по карте, Москва была такой огромной…

Объявлений о сдаче комнат было немало, в некоторых и цена казалась довольно привлекательной, но каждый раз не складывалось – то по указанному телефону никто не отвечал, то говорили, что комната уже сдана, то выяснялось, что остальные комнаты снимают целые бригады гастарбайтеров из Средней Азии. Дошло до того, что Сима уже стала относиться к изучению объявлений как к работе – проверяла их по нескольку раз в день, отслеживая появление новых.

Наконец, субботним утром она обнаружила новое объявление о сдаче комнаты в районе Выхино-Жулебино, на улице Ферганской. Все выглядело очень притягательно – цена сносная, комната изолированная, без посредников, договор с собственником, в соседях – две молодые женщины. И аж две станции метро практически в шаговой доступности – «Выхино» и «Рязанский проспект». До метро всего от восьми до пятнадцати минут пешком – это вам не до деревни Прислон на автобусную остановку!

Сима немедленно позвонила, покуда жилье не перехватили, волнуясь, выслушала, что ее звонок не первый, слезно умолила подождать ее до завтра и обещала заплатить за три месяца сразу помимо обеспечения на случай форс-мажора. Единовременно выложить такую сумму было для Симы огромной финансовой брешью, но отступать было некуда. Жечь мосты так жечь. Первое время можно жить и впроголодь.

– Мам, я насчет комнаты договорилась! – одновременно со страхом и жаром выпалила Сима. – Я это им ляпнула и сама опешила. Надо ведь завтра ехать уже. Мам, что делать?!

– Надо так надо, – спокойно сказал Виктор Семенович. – И поедешь. А что у тебя глаза как у побитой собачонки? «Мам-мам».

– Растерялась она, сказано же, – повторила Екатерина Сергеевна. – Что непонятного.

– Ну, она растерялась, а мы найдем, зря мы тебя, что ли, в ресторане в день развода пропивали, – крякнул отчим. – Шучу. А Москва, она ждать не любит. Поедешь не завтра, а уже сегодня. С машиной я договорюсь, наша не потянет. Докинут до Твери, а там на вечерней электричке в столицу. Переночуешь у родственницы моей, я сейчас ей позвоню. На «Савеловской» они живут. Правда, от метро там топать прилично…

– Да, точно, у тебя же там дочь двоюродного брата, – вспомнила Екатерина Сергеевна.

Они виделись редко, супруги не хотели обременять московскую родню. А поскольку те были за это, похоже, благодарны, отношения у них были хорошими…

– Погоди, пожалуйста, Виктор Семеныч, не звони, – попросила Сима. Как-то так сложилось давно, что Сима стала называть отчима по имени-отчеству, но на ты. Это было и уважительно, и по-родственному.

– Годю, – согласился тот. – А чего?

– Да щас, соображу…

А Сима еще раз залезла в интернет. Да уж! «Савеловская»! «Ее» «Выхино» совсем в другой стороне… Может, рискнуть прямо по адресу? А почему нет-то? Поздновато, конечно, но попробовать стоит.

– Виктор Семеныч, я просто представила, – рассудительно сказала Сима. – Вещей будет много. Сначала по одному адресу, а наутро на другой почти конец Москвы. Воскресенье, толкучка небось. Измотаюсь только. Да еще родню напрягу, зачем? Если ехать и впрямь сегодня, лучше уж сразу до места.

– Смекаешь, – одобрительно прикинул отчим. – Мать, мы-то с тобой не дотумкали! А Серафима – раз, и в дамки! Тогда насчет машины буду звонить. Такси дорого, а со своими уж как-то подешевле договорюсь. А ты снова звони этой своей квартирной хозяйке. Если вариант хороший, не ровен час уведут!

Сердце Симы стукнуло испуганно, и она снова схватилась за телефон.

Хозяйка квартиры была не особо против позднего приезда, похоже, ей тоже хотелось побыстрее решить вопрос. Так что покуда все неплохо складывалось. Да и насчет машины отчим договорился без проблем – Симу обещали довезти до тверского вокзала к предпоследней электричке.

– Что ли, и впрямь едешь? – вдруг оробела Екатерина Сергеевна.

И обе, не сговариваясь, кинулись друг к другу. В голос, конечно, не плакали, но…

– Ну вас, бабы, расстройство одно с вами, – махнул рукой отчим, уходя на кухню с телефоном.

Но, судя по запаху валерьянки, который потом учуяли обе женщины, проняло и его. Все же он был хорошим человеком, и падчерица была ему не совсем чужой.

Два чемодана, старый и новый, понятное дело, были у Симы уже собраны. В них были упакованы самые лучшие платья и кофточки, теплые вещи и любимые рабочие инструменты.

– Еда-то! – подхватилась Екатерина Сергеевна.

Конечно, и всякие банки-склянки тоже были собраны загодя, но ведь дорога длинная, тоже перекусить захочется.

Глядя на эту непривычную суету вокруг своей персоны, Сима совсем затосковала. А чтобы не было так жутко и не сосало под ложечкой, Сима фантазировала, что летит на Марс, напрочь забыв о том, что если уж чего и опасаться, то того, что едет она на вечерней электричке и везет с собой крупную сумму денег. Нет, ее мысли занимали картины о том, что неумолимая сила выталкивает ее с Земли, а лет ей не двадцать семь, а пять, не больше.

Сима представления не имела, как ощущают себя люди в такой ситуации – решив круто, одним разом изменить свою жизнь, – но сама она чувствовала себя именно так. Ребенком, навсегда покидающим надежный голубой шарик по имени Земля. Впереди холодный, равнодушный космос и около трех часов монотонной тряски в электричке. Столица ведь была не просто городом, а действительно другой планетой – для Симы. До того ведь она особо никуда не выезжала – куда тут выедешь с прежним образом ее жизни! Тверь да санаторий в Тверской области, смешно сказать.

Но Сима знала, что не отступит ни за что.

Отчим с матерью решили с Симой до Твери не ездить. И это было правильно – лишние слезы перед дальней дорогой только выматывают. Да и перед людьми как-то совестно. Поэтому водитель помог Симе дотащить весь ее скарб до электрички и откланялся, сказав только сочувственно и несколько в сторону:

– И как она все это попрет?..

– Как-нибудь, – пробормотала Сима ему в спину.

Нагруженная, как Савраска, домашними припасами помимо личных вещей, она вышла на Ленинградском вокзале, стараясь не очень глазеть по сторонам и отчаянно конфузясь своей потрепанной сумки и не менее бывалого чемодана. Одного из двух. Второй-то был новехонький! Как будто всем людям только и дела было до Симиных вещей.

И Симина голова сразу пошла кругом от обилия народа вокруг, несмотря на более чем поздний час. Ну, так же не бывает, чтобы столько людей, и сразу, и везде, и с такой скоростью нельзя же, она не успеет ничего сообразить…

Конечно, она понимала, что от нее за версту несет махровой провинциалкой, но кем она еще была?!

В страхе отнекалась от носильщика на платформе, о чем потом немного пожалела. Старый чемодан невыносимо оттягивал руку, раздутая сумка через плечо била по ногам, рюкзак тянул назад. Только б не упасть. Она остановилась неподалеку от края платформы и фонаря, стараясь никому не мешать, и вытащила бумажку, на которой было подробно написан путь ее следования. Надо было в телефон переписать, чтоб не так позорно было.

Не глазеть по сторонам не получалось, хотя и темно уже. Но огней-то сколько, это ж немыслимо! И здание вокзала – это же дворец какой-то, силуэтом громоздящийся на фоне густо-синего неба…

Уж сколько лет прошло, а Сима до сих пор не могла без дрожи вспоминать свой первый приезд в Москву. Как она со своими баулами доковыляла до метро, как разбиралась, куда там идти, как отстояла очередь в кассу за карточкой, как искала, на какой поезд сесть… Хорошо хоть Виктор Семенович ее подробно проинструктировал, что надо делать, – без этого она, наверное, ни за что бы не справилась. Спросить не у кого – все бегут, все собой заняты, никому ни до кого нет дела. И этот эскалатор еще – это ж ужас какой-то! Лестница сама едет – не упасть бы, с вещами-то…

Немного перевести дух удалось только в вагоне, когда Сима поняла, что села в нужный поезд – как учил отчим, до станции «Лубянка», а там пересадка на «Кузнецкий мост» и оттуда уже до «Выхино». Стесняясь, она вытащила свой мобильник, глядя на навороченные модели в руках людей вокруг. Интересно, они тут все москвичи или есть и такие, как она? Кто-то читал, кто-то уткнулся в телефон, и никому ни до кого не было никакого дела. Сима немного успокоилась. Раз тут все так, то и она вроде как не очень уж белая ворона. Тем более без отдельного пакета с валенками. Она чуть не фыркнула, но вовремя сдержалась, чтобы за сумасшедшую не приняли.

Прав был Виктор Семенович – пользоваться метро оказалось очень удобно. И вестибюли станций такие красивые, все в мраморе, с колоннами, мозаиками, точно залы во дворце. И все разные. Будь Сима менее усталой и без вещей – наверное, выходила бы на каждой осмотреться. Ну ничего, у нее еще будет время полюбоваться.

В целом, что греха таить, то, самое первое, путешествие по столице далось с большим трудом. И на пересадке растерялась, и потом, когда уже выбралась из метро, перепутала выходы и вдоволь поплутала… Но не унывала, все время повторяла про себя: «Я в Москве… В Москве!»

Наконец все же добралась до нужного дома, показавшегося огромным – столько этажей, столько подъездов! Долго дергала запертую входную дверь, пока к крыльцу не подошла молодая семья с ребенком, и Сима вошла вместе с ними и в подъезд, и лифт. До этого она ездила на лифте всего несколько раз в жизни – а теперь, если все сложится с квартирой, будет делать это каждый день.

Хозяйка оказалась самой обыкновенной. А кого она, интересно, ждала? Зеленокожую и красноглазую инопланетянку?.. Ладно, хватит уже даже мыслить, как деревенщина. Она в Москве…

Тут же от квартирной хозяйки она узнала, что обе комнаты в квартире раньше снимали две девушки, работающие в какой-то фирме, но одна недавно вышла замуж, вот буквально несколько дней как, и пришлось срочно подыскивать новую жиличку. Сима вполне устраивала хозяйку по всем параметрам – без детей, скромная, тихая. Да еще и парикмахер!

Ввиду позднего времени быстро распрощались. Сима рассталась с большой частью своей наличности и получила несколько нужных адресов. В том числе узнала, где она может купить «продвинутый» мобильный с возможностью выхода в интернет. Компьютера-то у нее не было, а о его покупке можно было пока даже не мечтать. О параметрах таких телефонов, килобитах и мегабайтах и всяких «джи», равно как и о стоимости мобильного интернета в месяц Сима начала задумываться еще дома и приходила в немалый ужас от немалых цен… Ну, а что делать. Если хочешь жить «на уровне», приготовься к тратам в первое время. И вовсе не бесцельно бродить по просторам Сети собиралась Сима – ей нужна была только информация. А как иначе? К прохожим на улице приставать с расспросами? Или зависать по интернет-кафе, про которые она тоже разузнала заблаговременно? Нет, нужно учиться быть автономной и независимой. И она научится! Сейчас первоочередная задача – найти работу, чтобы оплачивать свой новый уровень жизни.

И вот как раз с поиском работы поначалу не заладилось. Наутро после приезда Сима, конечно, отзвонилась маме, что отлично добралась и уже осваивается. Незачем маме знать, что это было явным преувеличением.

Уже с утра Сима пошла по двум выхинским адресам салонов красоты, про которые узнала вечером у квартирной хозяйки. Она рассудила, что пока нет интернета, придется взять за основу нехитрое правило: «волка ноги кормят». И личный разговор с работодателем – это всегда личный разговор.

Но с этим пока было туго. До салонов-то она добралась, но с ней даже не стали особо разговаривать. Не требуется, и все тут – отказались две заведующие, только окинув ее взглядом. Конечно, бывает – штат укомплектован.

«Что ты смотришь, как солдат на вошь?» – не раз слышала она от свекра в чей-нибудь адрес, хорошо, не в свой. Именно так на нее здесь и смотрели. Обидно… «Неужели так все безнадежно? И что же теперь – все пропало?.. Ну уж нет. Может, я не так смотрю, не так смотрюсь? Одета, конечно, ужасно, это я уже понимаю»… Но зачем же ее рассматривать, в самом деле, как насекомое?..

И Сима представила себя хозяйкой модного парикмахерского салона, куда можно попасть только по записи. Они разве так смотрят? Как Сима, заискивающе. Как проситель. Нетушки. Они даже никогда не скажут такого слова: «Нетушки».

Сима выпрямилась и физически почувствовала, как вместе с новой осанкой в нее вливается уверенность в себе. Поэтому в третью по счету парикмахерскую она вошла уже совершенно не так. Попутно отметив, что к дверному стеклу изнутри пришпилен беленький прямоугольничек бумаги с надписью: «В вечерние часы требуется уборщица».

Да и взгляд заведующей, обращенный на нее, Симу, был куда приветливее предыдущих, когда та вошла к ней в кабинет. Но этот взгляд заметно увял, когда соискательница объявила, что оканчивала она только курсы парикмахера-универсала в Твери, да и то давным-давно.

– Я имею немалый стаж, – собрав волю в кулак и стараясь, чтобы не дрогнул голос, сказала Сима. – Девять лет работы без нареканий.

– Вы знаете, – задумчиво сказала заведующая, постукивая по столу кончиком ручки. – Опыт это, конечно, хорошо, это громадный плюс. Тем более «без нареканий». Да и у нас постоянно кто-то да требуется. Но!

Заведующая значительно подняла палец и нахмурилась. Сима внутренне сжалась, изо всех сил стараясь не показать своего смятения.

– У нас совершенно другой уровень, вы понимаете? – наклонившись к ней, почти интимно сказала начальница. – Здесь Москва. А деревня – это деревня.

«Поселок», – хотела возразить Сима, но поняла, что ей сейчас лучше помалкивать.

– И ведь я совершенно не хочу вас задеть, вы же понимаете, – все так же негромко продолжала заведующая. – Здесь совершенно иные тенденции моды, совершенно другой подход к стрижкам, окрашиванию и прочим услугам. Не знаю, смогу ли я вам даже третий разряд поставить… Вы когда приехали?

Она так неожиданно сменила тему, что Сима даже растерялась, но быстро взяла себя в руки.

– Вчера, – спокойно ответила она.

– Однако, – почему-то удовлетворенно кивнула хозяйка кабинета. – Вам, несомненно, нужно пройти столичные курсы. По многим параметрам.

– Это в планах, – с приклеенной улыбкой отозвалась Сима, чувствуя, как по спине стекают предательские струйки холодного пота, а перед глазами почему-то замигала неоновая табличка: «EXIT». То есть сейчас ее просто сметут веничком в совок и выкинут за порог. – Пока же… – продолжала заведующая, и Сима мысленно закончила ее фразу: «Вы нам не подходите, всего хорошего». Но услышала она совершенно другое:

– Пока же я могу вам предложить только работу в так называемые социальные дни, у нас как раз уволился сотрудник. Она была хорошим мастером и социалку совмещала с основной работой, но… поймите правильно, пока мастером я вас взять не могу. Если вы согласны, тогда…

Сима подумала, что ослышалась. Ее берут?! А социальные дни – это, наверное, специальные дни для пенсионеров? Да какая разница – ЕЕ БЕРУТ!

– Ну, ведь надо с чего-то начинать, – стараясь, чтобы ответ ее прозвучал достойно и не отдавал дешевым задором, сдержанно сказала Сима. – Подскажите, пожалуйста, смогу ли я сочетать работу в социальные дни с уборкой в поздние часы? Видела на двери объявление, что уборщица требуется.

– Ну, как «уборщица», – пожала плечами начальница. – Сказать по правде, зарплата не очень, но там и делать особо нечего. Закинуть полотенчики в стиралку на быстрый цикл, полчаса, а пока стирается, сделать влажную уборку без особого фанатизма. Утром все равно другая уборщица приходит. Раскладывает высохшие полотенчики и делает основную уборку. Просто все семейные, никто поздно работать не соглашается, – бледно улыбнулась начальница. – Ведь мы закрываемся в двадцать два ноль-ноль, значит, именно в это время начинается поздняя смена. Работы на час-полтора, но каждый день. Один выходной в неделю, и он плавающий.

Улыбка Симы была куда ярче:

– Я просто одинокая да и живу совсем рядом.

– Хорошая у вас хватка, – сказала заведующая. – Что ж, будем оформляться сразу на две должности?

Сима сдержанно кивнула. Паспорт был при ней. Она, правда, не поняла, чего было больше в тоне заведующей – сарказма или желания ободрить. Впрочем, это было совершенно неважно. Желая найти работу, Сима нашла две. Заведующая тоже могла больше не ломать голову, где ей найти работников на эти две, прямо скажем, не особо завидные вакансии. Расстались, довольные друг другом.

Так начался новый период жизни Симы в совершенно неизведанной области под названием «Москва»…

И начался он довольно бурно. Сима расцвела, подобно бутону, пересаженному в более плодородную почву. И плоды не заставили себя ждать тоже.

Конечно, по московским меркам у нее был не очень хороший доход. Но насколько же он был больше тех копеек, что она получала там, дома! Тем более у нее была не одна, а две зарплаты. Плюс она стригла на дому и соседку, и квартирную хозяйку – конечно, дешевле, чем в салоне. А потом сработало сарафанное радио – прознав, что Сима делает замечательные стрижки и укладки дешевле, чем в парикмахерской, к ней ручейком потянулись выхинские клиентки, даже объявления не понадобилось. То есть финансовое положение Симы укреплялось день ото дня, и она даже стала откладывать, чтобы вернуть долг родителям. Строго говоря, это был даже не долг – они ведь не требовали назад ту сумму, которую дали ей с собой на «первое время». Но она же обещала им помогать, как только встанет на ноги. А она и встала. И чувствовала удовольствие от того, что вскоре и вправду сможет помогать маме и отчиму, «как большая».

Были, конечно, и неприятные моменты. Как-то, совершенно случайно, она услышала пренебрежительный разговор сотрудниц про собственную персону: «Можно выбить человека из деревни, но деревню из человека выбить невозможно». Дальше речь шла о ее «безвкусных тряпках», которые Сима считала вполне достойными…

Не зацикливаясь на обиде, Сима пересмотрела свой гардероб и без сожаления распрощалась со всеми своими «лучшими нарядами» из сельхозмага. А одевшись поприличнее, Сима почувствовала себя человеком. Нет, больше – Сима почувствовала себя женщиной!

И это немедленно сказалось. В один из социальных дней некий Валентин привел подстричься свою бабушку, увидел симпатичную женщину-парикмахера и неожиданно пришел встретить ее после рабочей смены того же дня. Его не остановило даже то, что у нее была поздняя подработка.

– Да мне торопиться особо и некуда, – с извиняющейся улыбкой сказал он.

– А как же бабушка? – улыбнулась и Сима.

Ей понравился Валентин да и бабушка его тоже. Она не походила на их сельских громогласных бабулек, готовых перемыть кости всем и каждому. У нее были мягкие редкие волосы, слабенький голос, она улыбалась и называла всех «деточками».

– Она у младшей сестры живет, та за бабулей приглядывает, – объяснил Валентин. – А я помогаю. Продукты приношу, провожаю куда-нибудь, в поликлинику или вот как сегодня – красоту наводить.

Это Симе тоже очень понравилось. Значит, хороший добрый человек, раз заботится о бабушке.

– А это вам! – Валентин внезапно жестом иллюзиониста достал из-за пазухи букетик каких-то скромных, но симпатичных цветов.

– Ну, проходите тогда, будете пить чай, пока я работаю, – рассмеялась она, распахивая перед ним двери парикмахерской.

И довольно быстро у них начался роман. Собственно говоря, почему бы и нет? Им было вместе легко. Они любили гулять, ходить по музеям, выставкам и театрам. Сима обнаружила, что искусство необходимо ей буквально как воздух, и ужасалась пробелам в своем образовании. Да какие пробелы – сплошное белое пятно! И Сима с удовольствием наверстывала. Тем более теперь у нее появился партнер по «походам за прекрасным» и собеседник. С ним можно было не просто посмотреть что-то, но и обсудить. Правда, оценки Валентина сводились к простому «нравится – не нравится», но Симе пока что и этого было достаточно.

Кроме того, Валентин, оказывается, был массажистом, и довольно неплохим. Именно с массажа роман у них и завязался. Как часто это бывает! А что тут удивляться – прикосновения, а тем более такие, частенько сближают. Романы с массажистами давно уже стали притчей во языцех…

И Сима с Валентином сблизились настолько, что проводили вместе порой по два-три дня – то у нее в комнате (хозяйка и соседки совершенно не возражали, лишь бы было тихо), то в небольшой квартирке Валентина в Жулебино. Их отношения можно было бы назвать и «гостевым браком» – Сима прочла в одной статье, что такое бывает. А что, некоторым так действительно удобнее – не успеваешь надоесть друг другу, и у каждого свое личное пространство. Так шли дни, месяцы, которые начали складываться в годы.

Им было вместе спокойно и хорошо – он приносил продукты, она готовила, вместе засыпали, вместе смотрели новости или фильмы по телевизору – чем не семья. И все чаще Сима задумывалась о том, почему же Валя не делает ей предложения. Чем она ему, интересно, была нехороша? Ведь они были таким образом вместе уже порядочно – около двух лет.

Один раз у нее случилась задержка. На целых пять дней. Безумная надежда ожила внутри Симы и, как настоящий ребенок, забарабанила изнутри кулачками: «Это правда, это правда!» «Господи, пусть будет ребеночек, ну, пожалуйста», – молилась она. Пошла к врачу и смотрела на него, ожидая чуда.

Но чуда не произошло, это была просто задержка.

– А отчего это могло произойти?

Врач пожала плечами:

– Вы могли простыть. Перенервничать… Да мало ли.

«Значит, простыла, – обреченно думала она, шагая по промерзшему тротуару. – Или перенервничала…»

Сима, конечно, никогда бы сама не завела этот разговор. «Помогла» случайность. На столе в квартире Валентина она в один из дней увидела свежераспечатанную пачку фотографий. Цифровое фото развивалось вовсю, но некоторые все еще любили такую «архаику», как печать фото на бумаге. Оказывается, Валентин просто потерял бдительность и забыл ее убрать с глаз подальше, а сам пошел в душ. Классика жанра…

А на фотографиях были он сам, какая-то полненькая молодая женщина и ребенок – девочка, на вид лет около трех. Именно столько, сколько встречались Сима с Валентином. Тут было не «отмазаться» – мол, сестра. Да, у Валентина была сестра, но с сестрами не целуются ТАК, как это было запечатлено на фото.

Сима, мертвея, перебирала снимки. Счастливая семья с ребенком. В парке. Дома. Обстановка незнакомая. Ее квартира? Видимо да. Снимки свежие. На конверте вчерашняя дата. Вчера они с Симой не встречались. Да они полнедели встречались, полнедели – нет. Вот тебе и гостевой брак.

Все выяснилось довольно банально и просто, Валентин даже отпираться не стал, когда вышел из душа, весь еще в капельках, и увидел, как смотрит на него Сима. Молча. Глаза на пол-лица. Побледневшая. Пришлось понуро объясниться.

Женат он официально не был, но давно и прочно был в довольно серьезных отношениях. Увы, так часто бывает, что именно женщины считают подобные отношения серьезными, а на деле… Валентин сдался, когда в его первоначальной паре появился ребенок. Для молодых отцов, особенно эгоистичных, дети настолько сильный стресс, что семьи рушатся в самом начале. Семьи, как таковой, у Валентина с этой пухленькой женщиной не было, но были внутренние обязательства. Ребенка он бросить не мог. Зато как следует отдохнул от него. С Симой.

Она встала и молча пошла к двери. Потом вернулась, так же молча выложила из сумочки ключи, положила их на стопку фотографий и снова повернула к выходу.

– Постой, – было бросился за ней Валентин. – Зачем ты все так обрываешь, так же нельзя…

– А так, как ты, можно? – она обернулась, секунду посмотрела на него, застывшего побитой собачонкой посреди комнаты, и продолжила свой путь.

Вот и все.

Не сказать, чтобы у него и Симы была особенно сильная любовь. Так, привязанность. Но привязанность тоже с годами может перерасти в нечто более глубокое. Но не в этом случае.

Ребенок перевесил отношения с необременительной и бездетной Симой. Она не стала выяснять у Валентина, что бы он делал, если бы Сима забеременела тоже. Если бы да кабы во рту росли грибы. Не забеременела же…

Два года. Внутри у Симы словно все смерзлось. Это не было острой болью, но, несомненно, подкосило ее настолько, что она не смогла этого выдержать.

«Я какая-то порченая, – крепло в ней убеждение. – Что-то во мне явно не так. Сергей… Валентин… все от меня уходят».

Что «не так» вовсе не с ней, а с этими мужчинами, Сима даже не думала. Вот она, привычка брать всю вину на себя. Молодая женщина почувствовала, что должна сделать что-то достаточно серьезное, чтобы привести себя, свою душу и нервы в порядок. А что?! Не из окна же выпрыгнуть.

Даже посоветоваться ей было не с кем. Подружек не завелось у нее и на новом месте, а маму Сима беспокоить лишний раз не хотела. Тем более у той начались серьезные неполадки со здоровьем. Мама частенько жаловалась на боли в суставах, но потом отшучивалась – мол, «побегаю еще». Долг маме с отчимом Сима уже вернула и нет-нет да подкидывала им денежку, не забывая делать и себе «запас на черный день». Она уже могла себе позволить выполнять обещанное – «закрепиться» и помогать.

А кто поможет ей, Симе? Не деньгами. Частичкой души. Пока что ожидания ее лопались как мыльные пузыри. Было очень горько и почему-то совестно. Порядочные люди всегда почему-то испытывают не злость, а неловкость, если кто-то совершает по отношению к ним подлость. Им стыдно – но не за себя, а за другого человека.

И, не в силах справиться с душевным непокоем, Сима, как и когда-то, несколько лет назад, решила сжечь мосты. Сняться с насиженного и с таким трудом обжитого места и… нет, не вернуться домой. Сима давно оперилась и вылетела из родительского гнезда, но она переросла уже и свой поселок, в котором ей делать было совершенно нечего. Москва большая. И возможностей для спокойного человека с головой в ней, конечно, гораздо больше.

– А я с головой? – спросила себя Сима. – Посмотрим…

Сима хотела обновить буквально все, чтобы ничего не напоминало ей о фиаско на личном фронте. И для начала она решила именно «что-то сделать с головой». Записалась в один из самых дорогих и крутых салонов в центре, села в кресло и попросила:

– Сделайте, пожалуйста, мне стрижку покороче. И совсем другую. Чтобы это была не я. То есть я, но… другая. Лучше.

– Переформатирование? – понимающе спросила мастер.

– Полное, – серьезно кивнула Сима, уже знакомая с некоторыми компьютерными терминами и тем, что они означают.

Да, она и сама была парикмахером, но сейчас, сидя в кресле дорогущего салона, она вдруг совершенно точно поняла, что не собирается возвращаться в профессию. Как отрезало.

«Как? – спросите вы. – Но ведь это все, что она умела!»

Так да не так. Сима помимо профессиональных навыков научилась не бояться круто поворачивать сюжет собственной жизни. Ну, строго говоря, не так уж круто. Она не стала учиться, к примеру, поварскому искусству, оставив его исключительно для домашнего пользования, и решила остаться в той же индустрии красоты. Разве что по другому профилю. Совершенно неожиданно, увидев умопомрачительно красивый маникюр на стригущих ее руках в модном салоне, спросила, где можно серьезно и профессионально, до тонкостей, выучиться маникюрному делу. И мастер довольно охотно поделилась с ней двумя адресами ближе к центру.

Сима решила обучиться в обеих студиях и изучила условия. Да, дорого. И материалы, и само овладение мастерством. Но оно того стоило. И экзамен предстоял серьезный. У нее вообще всегда был очень обстоятельный и серьезный подход к любому делу.

Когда она пришла писать заявление об увольнении, заведующая не скрывала огорчения. Она сознавала, что недоплачивает своей безукоризненной работнице, но никак не ожидала, что та покинет ее. Сима вдруг оказалась незаменимой! И в самом деле, поди поищи замену…

– Симочка. Подумайте. А что, если я подниму вам проценты от работы… – чуть ли не заискивающе произнесла заведующая, прекрасно видя, что в Симе, кроме потрясающей ее стрижки, и не из их парикмахерской, появилось что-то еще. Возможно, внутренний стержень, который стал крепче.

Сима подивилась, как, оказывается, бывает в жизни – они практически поменялись ролями, и теперь в роли просительницы была не она…

– Простите, пожалуйста, – мягко, но твердо сказала Сима. – Очень серьезные семейные обстоятельства.

Заведующая отступила. Что ей еще оставалось делать… А Сима поняла про себя еще один нюанс – она действительно может настоять на своем, когда ей это нужно. Порой это умение важнее, чем хорошая зарплата, – осознание своей собственной внутренней силы.

Вот и Валентин. Он звонил ей несколько раз, но она не брала трубку. Каждый звонок его был для нее болезненным, и она занесла его номер в черный список. Больше он не мог ей позвонить и потихонечку выветривался из ее памяти.

Уже во время обучения оказалось, что у Симы верный глаз и хороший вкус. Пригодились ее кропотливость, аккуратность, усидчивость и внимание к мелким деталям. Она ведь с юного возраста любила вырисовывать в блокнотиках какие-нибудь узоры, орнаменты или бабочек и птиц. Никогда не знаешь, что может пригодиться тебе в жизни…

Не отвлекаясь ни на что, она училась, практикуясь на соседках и квартирной хозяйке – первый раз бесплатно.

– Золотые у тебя руки, – ахали они. – А теперь, благодаря тебе, и у нас.

Экзамены она сдала великолепно.

Следующим этапом у «обновленной Симы» был переезд в другой район, о чем она заблаговременно предупредила хозяйку. Та, конечно, тоже была огорчена – дисциплинированные, скромные и аккуратные жильцы тоже попадаются не так уж часто. Но Сима уже все для себя решила. Да, привыкла, да, насиженное место, да, потеря клиентуры и да, жизнь практически с нуля.

Глава 3

Лиловая дама

В этот раз Сима подходила к выбору жилья более обстоятельно, а не с бухты-барахты, лишь бы куда-нибудь. И остановилась на Измайлово. Когда-то она рассматривала в интернете фото «далей Москвы», то есть «не центра». Куда, интересно, раньше смотрели ее глаза?! Вот же! Красотища немыслимая – Измайловский кремль, Измайловский парк, галерея «Измайлово», которую, как Сима узнала позже, москвичи почему-то предпочитали именовать «Вернисажем»…

Просматривая объявления, она наткнулась на свежее: «Срочно! Сдам комнату 19 метров! От собственника, в трехкомнатной квартире! Удобства все! Строго одной женщине без вредных привычек! Взрослой! На СМС не отвечаю! Звоните! Звоните долго, могу не услышать! Коммунальные платежи входят в стоимость, кроме счетчиков!»

Обилие восклицательных знаков и почти приказной тон объявления подивили Симу. «Интересно, кто это так написал, – подумала она. – Военный, что ли? Глухой…»

Присмотревшись к цене, Сима ахнула. Сколько?! Не может быть, это почти даром, да еще коммуналка включена…

Она немедленно позвонила.

И ей немедленно ответили, вопреки предупреждению о глухоте.

– В услугах риелторов не нуждаюсь, – неприветливо раздалось из трубки.

Сима не сразу определила, что это за тембр – высокий мужской или низкий женский.

– Я… э… не риелтор, я по объявлению, – не очень уверенно объяснила она.

– Что вы мямлите! – еще менее приветливо рявкнула трубка – несомненно, голос женский! Но Сима почему-то улыбнулась, вместо того чтобы испугаться или расстроиться:

– Подумала, что ошибка, очень низкая цена…

– Так вам нужна комната или нет?!

– Нужна, конечно, нужна! – радостно закричала Сима. – Когда можно посмотреть?!

В трубке ворчливо продиктовали адрес и рекомендовали поторапливаться. И Сима поторопилась.

Дверь ей открыла удивительная дама – сухонькая, в темно-лиловом длинном халате, с волнистым каре белоснежной седины и цепким внимательным взором. Необыкновенной строгой красоты и прямой осанки, несмотря на ее более чем преклонный возраст. Возможно, ей было около семидесяти или чуть больше.

– Куришь? – без предисловий спросила она.

– Ох… нет, – помотала головой несколько обомлевшая и бесповоротно проникнувшаяся ее обликом Сима.

– Тогда не буду тебя травить, потом покурю, – решила та и пригласила: – Проходи в кухню.

Сима смущенно улыбнулась и повиновалась. Почему-то лиловая дама нравилась ей все больше.

– Ты откуда приехала? – с ног до головы окинула ее взглядом хозяйка квартиры.

– Я жила в Выхино, а сейчас… – заторопилась Сима.

– Я не о том спрашиваю, – прервала дама. – Ты в Москву ОТКУДА?

– Из деревни Каменка, – призналась Сима и, как загипнотизированная, полезла в свою сумочку за паспортом. Словно правду из нее выудили, направив ей в глаза мощный прожектор.

Прожектором были глаза лиловой дамы. Та пошуршала листочками паспорта, удовлетворенно кивнула: «Разведена», отдала документ обратно и протянула руку для пожатия:

– Ну, и будем знакомы тогда. Полина Андреевна.

Пожатие было крепким.

– А я Сима, – робея, как новобранец перед генералом, пролепетала та, вскользь отметив профессиональным оком, что рука чистая, но необихоженная. И пообещала себе, что сегодня же предложит Полине Андреевне сделать ей маникюр. Бесплатно, конечно…

– Дети есть?

Сима отрицательно помотала головой.

– У меня из-за раннего аборта тоже нет, – заметила спокойно Полина Андреевна. – А сейчас уж тоже без шансов.

Сима неожиданно для себя издала смешок и осеклась, потому что это с ее стороны было верхом неприличия. Но громов и молний не последовало.

– А ты хочешь детей?

Полина Андреевна расстреливала ее вопросами, как следователь, но Симе почему-то не было неприятно или страшно. Было как-то… азартно. Ей нравилось отвечать лиловой даме со всей откровенностью, как под сывороткой правды.

– Хочу… – после паузы прошептала Сима, чувствуя, что краснеет.

– Ну, будут еще, – прикрыв глаза и помолчав секунду, спокойно сказала Полина Андреевна. – Не бойся, я не экстрасенс. Просто по моим прогнозам все сбывается.

Сима сглотнула. Она, конечно, не произнесла вслух, что давно поставила на себе крест, а ни в какую магию не верит. Хотя назвала про себя Полину Андреевну лиловой дамой – это прозвище ей очень шло.

– Ну, чудненько, – снова кивнула Полина Андреевна, разглядывая ее, будто так и нужно. – Теперь, почему такая дешевая комната. Я хоть и крепкий орешек, однако ж раскалываюсь потихоньку. Поэтому иногда помощь нужна. В уборке особенно. Не очень-то я уже могу раскорячиться полы помыть. И готовить терпеть не могу. Ем я немного, но привыкла к хорошим продуктам. Не набегаешься. Я уж год отсюда никуда не выхожу. Да и не очень тоже побегаешь в восемьдесят-то с лишним лет.

– Вам восемьдесят?! – вполне искренне поразилась Сима.

– Восемьдесят пять, – без тени кокетства уточнила дама. – Была у меня жиличка, Антоновна, я ее Антоновкой звала… а теперь вот я одна осталась, уже две недели как. И только сегодня дала объявление, а ты уж и прилетела. Если берешь на себя помощь по хозяйству, уживемся.

– Беру! А предшественница моя где? – полюбопытствовала Сима и рискнула пошутить: – Не ужились?

– Померла она, – коротко ответила Полина Андреевна, но, увидев моментально округлившиеся Симины глаза, утешила: – Не переживай так, не здесь это было. Она в свои шестьдесят похлипче меня оказалась – поехала к себе в деревню сына-алкаша навестить, и там ее инфаркт прихватил. Там и похоронили десять дней назад. А алкаш этот жив. Он и позвонил. Деньги какие-то требовал. Я его, как понимаешь, послала куда подальше. Ладно, идем комнату смотреть.

На самом деле Сима была бы готова перебраться сюда, даже если б ей сдали какой-нибудь чулан. Но комната – как и вся квартира – ей действительно понравилась. Дом старый, потолки высоченные, окна большие – комната вся залита светом. И мебель. Старая, не такая, как сейчас делают, а «с душой». Шкаф пузатый, этажерка резная, кровать с высоким изголовьем. Даже большое старинное зеркало имелось. И картины на стенах – настоящие, маслом. Два пейзажа и натюрморт с сиренью в стеклянной вазе.

– О чем задумалась-то? – поинтересовалась хозяйка. – Решай уже, остаешься или…

– Остаюсь! – борясь с желанием встать по стойке «смирно», отрапортовала Сима. – Давайте подписывать договор.

– А на кой он нам черт? – искренне удивилась «крепкий орешек». – Вон там, в прихожей, ключница деревянная, там комплект ключей. Перевози вещички. Да, если ключи посеешь, сама делать будешь.

– Постараюсь не потерять! – пообещала Сима, поспешно вытащила из сумочки деньги за первый месяц, положила их на стол и убежала за вещами.

На этот раз у нее снова было два чемодана, только свой старый она отдала квартирной хозяйке для дачи, а себе купила еще один новый, более вместительный. И содержимое их было куда солиднее. Впрочем, половину чемодана занимали профессиональные принадлежности.

Так Сима познакомилась с Полиной Андреевной, вдовой полковника юстиции в отставке, бывшего следователя в отделе тяжких преступлений, много лет прослужившего на Петровке. И прикипела к ней «с первого взгляда». Кажется, это было взаимно. Да и маникюр, сделанный в первый же вечер, лиловой даме очень понравился.

– Давненько я ногтями не занималась, – задумчиво рассматривая свою старческую, но красивую руку с тонкими пальцами, пробормотала та. – Да, нам, престарелым девочкам, тоже нужно быть красивыми – хотя бы для себя…

Потом Сима даже упросила Полину Андреевну разрешить ей «приводить работу на дом» – ее ведь пригласили работать маникюршей в одном из салонов красоты, где она проходила обучение. Это удивительно, но зарплата там оказалась выше, чем обе ставки в Выхино. А впоследствии некоторые ее клиентки по маникюру «перетекли» к ней на дом. Правда, поначалу лиловая дама слегка ворчала по поводу «каких-то непонятных теток», периодически посещающих ее жилище. Потом довольно быстро перестала. Сима ей нравилась, и Полина Андреевна прекрасно понимала, что у ее новой жилички работа – «как потопаешь, так и полопаешь», и разрешила «топать». Только не очень громко.

– И мужик если заведется, тоже приводи иногда, – великодушно разрешила она. – Мужики ведь они как. Где кормят, там они и заводятся. А готовишь ты замечательно, надо признать.

У самой хозяйки квартиры было совершенно не так, она никого не «заводила», наоборот, гнала. Всю жизнь она любила только одного мужчину – мужа, с которым прожила всю жизнь. Она вышла за него замуж в неполных двадцать, он был старше ее на одиннадцать лет и ушел во сне через два дня после того, как они справили золотую свадьбу. Ему был восемьдесят один год, ей – под семьдесят…

Ухажеры за ней таскались до глубокой старости, но ни один не мог составить конкуренции ее Мишеньке. Даже кандидатуры не рассматривались.

Полина Андреевна, выходя курить на балкон, часто брала с собой его фото в рамке и ставила рядом на круглый стеклянный столик. Смотрела на него, прищурясь, молчала и курила одну за одной. Ни слезинки. Она была женщина-кремень. А он чем-то походил на Штирлица, даже фамилия у него была созвучная – Исаков. «Настоящий полковник». Да, такого можно любить всю жизнь.

Он же, по ее признанию, сдувал с нее пылинки.

– И в конце концов оставил одну, – тихо заключила Полина Андреевна. – Давай пока больше не будем об этом. Ну, может быть, когда-нибудь расскажу поподробнее.

А сама Сима после катастрофических отношений с Валентином решила на какое-то время в принципе «завязать» – так она и объявила Полине Андреевне, с которой они отлично поладили.

– По одному жуку и трусу не суди, – заметила та.

– По двум, – невесело усмехнулась Сима, снимая чайник с плиты. – Муж-то… Первый мужчина, называется. Он еще жучее был!

– И что? – возразила лиловая дама. – Мой первый тоже был сволочь еще та – я от него-то аборт и сделала. От однокурсничка по меду, сына высокопоставленных родителей. Вот детей и нет… Возьми пряники, там, в верхнем шкафчике. Нет, не там, слева!

– Получается, ваш первый тоже был жук и трус, – покачала головой Сима.

– Допустим. Но, увы, родить может только женский организм. Ты свой не портила, значит, надежда есть всегда. А я свой испортила, именно я, – сжимала губы лиловая дама. – Винила себя каждый день. А Мишенька говорил, что виновата не я, а моя молодость и отсутствие опыта… Он знал, в чем причина. Рассказала я ему – и он все понял. Таких мужчин больше нет да и не будет.

– Как же так, почему так все в жизни? – горько восклицала Сима, разливая чай по старинным чашкам. Никаких кружек в этом доме не было – вся посуда еще советских времен.

– Риторический вопрос, – отзывалась Полина Андреевна. – Это просто жизнь. А она – штука несправедливая. И коротка слишком, и устроена неудачно. Ты только-только разобралась в себе, избавилась от ненужного, научилась не тратить силы и нервы попусту, отделять важное от неважного, кажется – самое время наконец-то начать жить. А некогда – надо восьмидесятилетний юбилей праздновать.

– Вы шутница, – улыбнулась Сима.

– Это я у Миши научилась, – усмехнулась лиловая вдова. – Он ко всему с юмором относился – и к хорошему, и к плохому. К плохому – вдвойне.

– Хорошо, когда у мужчины есть чему поучиться, – вздохнула Сима. – А меня Валентин только уколы ставить научил.

После этих слов Полину Андреевну так скривило, что Сима даже испугалась:

– Что, чай невкусный?

– С чаем все в порядке, – назидательно произнесла хозяйка квартиры. – А вот «ставить уколы» больше никогда не говори. Это неправильно. Ты больше не в деревне, ты в Москве – следи за своей речью. Ставят банки, градусник, капельницу и клизму. А уколы и прививки делают. Так, и только так. Поняла?

– Поняла, – смущенно кивнула Сима. – Больше не буду так говорить… И еще меня Валя научил вывихи голеностопа вправлять. Рассказывал, где какая косточка – большеберцовая, малоберцовая и таранная, а я запомнила, интересно было… Знаете, даже на практике довелось проверить. У нас там упал один пожилой человек в салоне, на ступеньке оступился. Шуму было… Я рискнула посмотреть – а там вывих, и косточка выпирает, и отек сразу начался… Вот я дура с куражом. Взяла и дернула. Ведь могла хуже сделать! А там что-то щелкнуло… В общем, когда «Скорая» приехала, врач сказал, что вправила грамотно, но чтобы больше никогда! И повезли того человека долечивать. А я решила, что и вправду больше никогда не возьмусь за такое, слишком опасно. Я же не врач.

– Они тоже когда-то делают все первый раз, – заметила Полина. – «Записки юного врача» Булгакова читала?

Сима пристыженно покачала головой.

– Эх ты, тьма египетская, – проворчала хозяйка. Тяжело поднялась из-за стола, сходила в свою комнату, принесла книгу и сунула ей: – Читай, стыдоба моя!

– Да я как-то… Не очень люблю читать книги, – решилась признаться Сима.

– Учись, – хмыкнула лиловая вдова. – Это полезно. Даже необходимо. Еще ни один человек в мире ничего не потерял оттого, что прочитал книгу. Бывало, что приобретал не то, что надо… Но это уже другой вопрос. А по поводу мужчин не зарекайся, молодая еще.

– Да где ж молодая, – махала рукой Сима, прижимая к себе книжку. – Уже за тридцать перевалило.

– Девчонка, – улыбалась Полина Андреевна.

– Да еще и не нравится мне никто. – Сима говорила чистую правду – после Валентина ее никто не цеплял.

– Все у тебя еще будет, – говорила Полина Андреевна. – Ты только гляди в оба, не прозевай свое. Жизнь – она, знаешь ли, как поезд. Едешь, едешь, ждешь свою станцию… А потом бац! Конечная. И выясняется, что все свои станции ты так и проехала.

Сима неопределенно пожимала плечом, но книгу Булгакова прочитала от корки до корки. Ахала, переживала очень, даже всплакнула однажды – но о том, что прочла, нисколько не пожалела.

Она работала, отношений по-прежнему не заводила, хотя за миловидной женщиной несколько раз пытались приударять. И приходящий в салон электрик явно клеился, и в метро пытались знакомиться, и в ближайшей пекарне, куда она ходила за ватрушками, не давал проходу какой-то прыткий старичок. После этого Сима стала ходить в другую пекарню.

Через неделю после того, как Сима поселилась в Измайлово, ее навестила мама.

– Доча, я ненадолго. С Виктором Семеновичем по делу приехали, – робко улыбнулась она, переступая порог, тяжко опуская на пол набитые снедью сумки и неуверенно оглядываясь. – Вот так в хоромы ты забралась!..

– Мамуля! Да зачем же ты надрывалась-то так, мамочка! – всплеснула руками обрадованная ее появлением Сима.

– Хоромы эти мне дочь ваша помогает в таком состоянии держать. Хорошую дочку воспитали, – появилась на пороге комнаты Полина Андреевна – невысокая, но величественная, в лиловом халате. Другом уже халате, конечно, но неизменно лиловом. Все ее домашние одеяния были в этой гамме…

Выяснилось, что родители приехали ни по какому не «делу», а проведать дочь. Виктор Семенович помог жене донести сумки до квартиры и скромно ретировался к своей родственнице на Савеловскую, чтобы не пугать и не стеснять никого. Под прямым спокойным взглядом лиловой вдовы и под точными ее вопросами было невозможно утаить правду.

– Я ж не кусаюсь, – усмехнулась Полина. – Завтра с мужем заезжайте.

– Да мы на три денька тут, – совсем оробела Екатерина Сергеевна.

– Вот и ладненько, – спокойно ответила квартирная хозяйка. – Тут есть где погулять и что посмотреть. А я за три дня вашего гостевания не помру.

Мать и дочь переглянулись и заулыбались. «Видишь, какая она хорошая», – говорили глаза Симы. «Вижу. Спокойна я за тебя», – ответили мамины глаза.

– Проблемы с ногами? – как бы невзначай спросила Полина Андреевна.

– Ой, а что, так видно? – испугалась Екатерина Сергеевна.

– Мне – видно, – сказала как припечатала лиловая вдова. – И нагрузка на суставы большая, смотрю.

– Да, надо, надо вес сбрасывать, – спрятала глаза Симина мама.

Она никогда не была обжорой, но, к сожалению, как и многие вышедшие на пенсию женщины, обзавелась «спасательным кругом» в виде боков и животика. Свежие плюшечки на ночь, шоколадные конфеты во время телевизора… И вот сейчас этот круг ее не спасал, а скорее топил.

Три дня прошли ярко. Днем мама с отчимом гуляли по столице, а по вечерам все вчетвером ужинали, пили чай, беседовали и пару раз даже сыграли в «дурака».

– Хорошая у тебя семья, – сказала Полина Андреевна.

С тех пор так и повелось – все свободные вечера Сима коротала вдвоем с лиловой дамой. В «дурака» они больше не играли, но разговаривали много. Сима начала привыкать к тому, что с любой своей заботой или сомнением может прийти к квартирной хозяйке – и та выслушает, поймет и даст толковый совет.

– Перестань морочиться из-за того, что кто-то там может о тебе подумать, – говорила она, когда Сима рассказывала о каких-то сложностях в отношениях на работе. – Живи по своим законам, как сама считаешь правильным. Если ты не оправдала чьих-то ожиданий, то это их проблема, а не твоя. Разберись, что в твоих убеждениях действительно твое, а что тебе навязали, выброси чужое – и будет тебе счастье.

Нередко целые часы напролет они просиживали вместе перед компьютером – смотрели фильмы и спектакли, посещали виртуальные музеи и выставки, даже совершали целые путешествия по другим городам и странам.

– Великая сила – интернет, если им пользоваться с умом, – говаривала Полина Андреевна.

– А кто вас научил им пользоваться? – как-то полюбопытствовала Сима.

– Начали еще вместе с Мишей, – отвечала та со вздохом. – В девяностые. Ему по работе приходилось, и я тоже захотела учиться – за компанию. А потом втянулась, сама многое освоила – я въедливая. И форумы, и чаты, потом соцсети… Ссылки интересные и даже мемы знакомым иногда шлю. Чушь собачья, конечно, эти мемы, но иногда смешно.

– Потрясающая вы, – признавалась Сима. – А я вот до сих пор не особо и разбираюсь в соцсетях. Наверное, толком и не разберусь никогда.

– Значит, не особо тебе и нужно. А всегда говорила: если ты считаешь, что чего-то у тебя никогда не будет, значит, тебе это просто не очень-то надо. Мне тоже сначала было не нужно, но аккаунты у меня в нескольких есть, – чуть-чуть гордясь, сказала лиловая дама. – Сама завела, когда меня на Таро потянуло.

– Куда?! – ахнула Сима.

– Карты Таро. Слышала о таких?

– Конечно.

– Ну вот. Я даже курсы окончила, – подтвердила Полина. – Было жутко интересно. Делаю теперь расклады – сначала были тренировочные, для себя, потом для подруг, потом сарафанное радио заработало. Между прочим, неплохо получается. Ко мне и теперь обращаются за консультацией – так, удаленно.

– Невероятно, – прошептала Сима. – То есть, получается, вы профессиональный таролог?

– Профессиональный я как раз психолог, – усмехнулась Полина. – Второе высшее получила… да-а-авно уже, лет, поди, двадцать минуло. Хотя знаешь, девочка, – вздохнула она, – чем дольше живу, тем больше понимаю, что каждый, кто прожил несколько десятков лет и у кого есть голова на плечах, – тот психолог. Нет, конечно, до настоящего профессионала мне далеко – я ведь почти не практикую. У меня бы совести не хватило назваться профессионалом, хотя руку на пульсе пытаюсь держать. Статьи всякие постоянно читаю. Так, для развития мозгов.

– Я понимаю, что по жизни здорово отстала, – огорченно призналась Сима. – Пытаюсь наверстать. В музеи вот хожу иногда, в театры…

– И как? Только честно?

– Знаете… – решила признаться Сима. – По-всякому бывает. В Третьяковку ходила – очень понравилось. Не заметила, как день пролетел, а я еще, наверное, и половины не осмотрела. А вот на выставке современной скульптуры – там почти ничего, как моя соседка по прежней квартире говорила, «не зашло». Может, я не понимаю ничего или у меня вкуса нет, но, мне кажется, это и некрасиво даже… И с театрами тоже так. Однажды даже ушла после первого действия. Ну что это за дело, когда всех мужчин играют женщины, а женщин – мужчины? Бред, по-моему…

– А говоришь, отсталая… – усмехнулась хозяйка. – Нормально все с тобой, только читай больше. Чита-ай.

– Да засыпаю я, когда читаю… Я безнадежна!

– Давай-ка вот запомни, – строго сказала Полина. – Хватит на себя отрицаловку навешивать. «Я безнадежна», «я дура», «я отсталая» – убирай эти фразы из своего лексикона. Из мыслей тоже – особенно из них. Сочини себе какие-нибудь обнадеживающие аффирмации. Напиши на бумажках, расклей у себя по комнате.

– А что такое аффирмации?

– Да просто утверждения! Только положительные. Например: «Я успешна», «У меня все получается», и так далее. Лучше от себя, конечно, и в настоящем времени. А то получится, как в анекдоте. «Я хочу, чтобы у меня все было!» «У тебя все было, мужик!»

Сима засмеялась. Потом задумалась.

– А ведь я хороший парикмахер, – задумчиво пробормотала она. – У нас в Рамешках я лучшая была… И когда на работу в Выхино еще устраивалась, сначала тушевалась, а потом что-то такое включилось во мне… И меня аж на две ставки сразу взяли!

– Ну, вот видишь.

Сима привязалась к лиловой даме, как к родственнице. К двоюродной тетушке, например. На один из дней рождения она, зная, что Полине стало тяжело передвигаться на своих двоих, купила ей прогулочное кресло «дом-улица».

– Ох, ты ж… – потрясенно произнесла лиловая дама, когда кресло доставили. – С ума ты сошла, а? Оно же черт знает сколько стоит!

– Не дороже денег, да и по скидке, – отмахнулась Сима – тогда у нее с деньгами было более чем хорошо, и она могла позволить себе такую покупку.

Она была очень рада, что Полина, по всему было видно, пришла в сдержанный восторг от подарка. Пыталась, правда, поначалу ехидничать:

– В инвалиды меня записала?

– А вот и нет, – парировала Сима, смеясь. – Это прогулочное кресло для пожилых людей, а вовсе не инвалидное!

– Балуешь ты меня, – ворчливо отозвалась Полина Андреевна, обнимая свою любимую жиличку, которая уже тоже давно стала для нее родственницей – что-то вроде двоюродной племянницы.

И весь вечер развлекалась, исследуя обновку:

– Смотри-ка, электропривод… Жужжит, надо же! И колеса пневматические… Космический агрегат, луноход, а не кресло!

И разъезжала по комнатам довольная, как малыш на новой машинке. Только порожек перед балконом преодолевала на своих двоих – но это уже было меньшее из зол…

Глава 4

ЯВЛЕНИЕ «ПРИНЦА ДАТСКОГО» И ПРОЧИЕ ВИДЕНИЯ

В их салоне красоты, названном попросту «Адам и Ева», обслуживались и мужчины, и женщины. Там было два зала – с одной стороны женский, с другой – мужской, посередине ресепшен, вход и холл для ожидания. Салон находился на «бойком месте», пользовался большой популярностью, и посетителей почти всегда было много.

Однажды Сима, проходя через зал ожидания, обратила внимание на одного клиента, просматривающего журнал, – он показался ей похожим на датского актера, который ей давно очень нравился. У нее с детства так и осталась эта потребность – находить себе идеал с экрана. Идеалы эти с течением жизни менялись, и теперь выбор Симы пал на датчанина.

Ну, до чего же этот ее зацепил! Непривычным, но притягательным разрезом глаз, затаенной улыбочкой, россыпью мелких темных веснушек и веером морщинок-лучиков в уголках глаз (значит добрый, улыбается часто) и тем, что его герои были утонченными и немного таинственными. В интернете она прочла, что он некогда получил титул «самого сексуального мужчины Дании», и поняла, что в выборе не ошиблась. Правда, он частенько играл и злодеев, но Сима видела, какой сквозь его персонажей проглядывает человек. Точно не злодей, жизнь ведь не кино. Сейчас она мечтала именно о таком мужчине.

И определенный самообман, не лишенный логики, здесь тоже, конечно, присутствовал. Уж очень облик этого актера был нездешним, и, по мнению Симы, шансы встретить такого в реальности равнялись нулю. А на другого она бы не согласилась. «И хорошо, – рассуждала она. – Меньше вероятности снова нарваться на того, кто запудрит мозги и снова предаст и обманет».

И вот тебе здравствуйте – мужчина, как две капли воды походящий на ее экранный эталон, как раз и встретился в обыкновенном зале ожидания «Адама и Евы».

Когда Сима проходила мимо него, он на нее тоже взглянул и почему-то задержал взгляд. И тут же в ушах раздался усмешливый голос Полины Андреевны: «Не зарекайся. Все у тебя еще будет».

Сима смутилась, вспыхнула и прошла мимо дальше по своим делам, но с тех пор он не выходил у нее из головы. Целых две недели.

– Влюбилась, – сразу констатировала всевидящая Полина Андреевна. – Взгляд у тебя какой-то туманный и обращенный «унутрь». Он кто?

– Да никто, – сразу покраснела Сима. – И почему сразу «влюбилась»?

– Нипочему, – в тон ей ответила Полина Андреевна и подмигнула.

– Да мне тридцать пять скоро, какая там любовь! – рассмеялась Сима.

– А что, по-твоему, любовь – это как магазин? – спокойно возразила Полина Андреевна. – До определенного часа работает, а потом все – закрывается? Не так это устроено, милая моя. Еще классик сказал: «Любви все возрасты покорны». Хотя ты, темнота, небось даже «Евгения Онегина» не читала?

– Пушкина читала, – обиделась Сима. – В школе проходили. Даже письмо Татьяны учили наизусть, до сих пор помню.

– Ну, слава богу, значит, не совсем безнадежна, – усмехнулась Полина Андреевна.

С тех пор Сима видела этого мужчину, которого про себя прозвала «Принц датский» (глупо, конечно, но никто ж не узнает, а значит, и стыдиться нечего), еще несколько раз – он приходил в салон стричься. И каждый раз сердце подпрыгивало, как вспугнутый зайчонок. «Я же могла стричь его, зачем только ушла из парикмахеров!» – мелькнуло в голове досадливое, но Сима отогнала эти мысли. Отрезала так отрезала.

Несколько раз она, словно девчонка, подглядывала за ним, сидящим в кресле мастера, но буквально на несколько секунд, потому что ей, откровенно говоря, было неловко за это свое инфантильное поведение. И конечно же, она придумывала про их знакомство «свое кино».

Вот он встает из кресла со свежей стрижкой и, благоухая, подходит к Симе:

– Если вы не против, я подожду вас после смены. Мне торопиться некуда.

Тьфу. Вот уж нет! Так к ней подклеивался Валентин. Разве ее «датчанин» такой? Он ее спасет от бандитов. Да, непременно. Он их раскидает в разные стороны, а сам останется невредимым, только пиджак одернет. И совсем даже не смешно. Можно подумать, в наше время бандитов нет. Не так, как в девяностые, но бывают. Ну ладно, не бандиты, а пьяные хамы! Да, так будет лучше…

Так проходили Симины дни. Уже стабильные – неплохая зарплата, уютное жилье, девчачьи мечты. Но и эта страница книги ее жизни в одночасье, увы, перевернулась.

С недавних пор поблизости от «Адама и Евы» открылось еще несколько салонов красоты разных профилей. В некоторых услуги были столь же качественны, но стоили дешевле, и клиентки стали утекать туда. И тогда владелице пришла идея срочно переоборудоваться в барбершоп, о чем обескураженная и огорченная Сима поспешила поделиться с Полиной Андреевной.

– Огромный салон на два зала, ну вы подумайте! – недоумевала она. – И теперь там будут заниматься исключительно бородами всевозможных видов и стилей.

– Да уж, – усмехнулась та. – «Согревает в холода борода»… К сожалению, сейчас борода стала единственным проявлением гендера. Раньше мужики действительно были мужиками. В конце концов, даже если они были далеки от военной службы, то сами в себе формировали характер. Да и вели себя как подобает сильному полу. Но это было давненько… А теперь пожалуйста – барбершопы на каждом шагу выпекают особей, мужественных только на вид.

– Вот именно, – сумрачно поддакнула Сима. – Теперь достаточно заиметь аккуратно подстриженную бороду и на этом успокоиться.

Она умолчала, что у Валентина как раз была ухоженная борода, придающая ему вид, внушающий доверие. Вот и доверилась. Это, конечно, не показатель, но все же…

– О! – хмыкнула Полина Андреевна. – Вспомнила. Я по телевизору видела женщину с бородой, давно. Правда, он оказался не женщиной… В том-то и дело, что это непонятное нечто. Но с бородой. Все, молчу-молчу, я толерантная.

И она похлопала себя по губам. Невесело посмеялись.

Но Симе было совсем не до смеха – большинство специалистов из женского зала «Адама и Евы» оказалось не у дел, и Сима в их числе. Теперь их заведение называлось «Адамово яблоко». В женском зале теперь продавалось нижнее кружевное белье…

Казалось бы, можно было бы вспомнить навыки парикмахера и даже перепрофилироваться в барбера – но душа Симы к этому не лежала. Тем более что у ее избранника, «датчанина», бороды не было. Куда больше ее привлекал ногтевой дизайн – она рисовала миниатюры на ногтях. Клиенткам они очень нравились, и жалко было бросать с таким трудом налаженное дело. А в тридцать пять начинать с нуля так не хочется… И пока что Сима осталась с горсткой клиенток, приходящих на дом. Разумеется, и еще несколько представительниц прекрасного пола, не желая терять отличного мастера в связи с закрытием салона, решили приходить к ней домой. Но все равно проблему заработка это никоим образом не решало. Не всем же нравилось ездить куда-то из центра. К некоторым Сима приезжала и сама, но не каждая клиентка хотела, пусть и на время, превращать свое жилище в ногтевую студию.

А еще через несколько дней позвонил Виктор Семенович.

– С мамой что-то? – испугалась Сима.

– Жива-здорова, все хорошо, – поспешил успокоить отчим. – Но насчет «здорова» я, конечно, преувеличил. Она ведь сама не скажет…

Она и не сказала. Неделю назад Сима звонила ей, и мама вывалила на нее свежие новости:

– Свекра-то твоего бывшего посадили.

– Да ты что! – изумилась Сима.

– Да, прав был Виктор Семенович, – подтвердила Екатерина Сергеевна. – Махинации вскрылись будь здоров, и не один он погорел… Да и тьфу на них. Потому что, представь-ка, Светка-то оказалась беременна вовсе не от Сережки! Девке двенадцать лет, чернявая, горбоносая. И все прям за неделю – Серега ДНК-экспертизу сделал, денег не пожалел, и вероятность его отцовства ноль целых, ноль десятых! И через несколько дней этого сажают… Во как!

– Да уж, – покрутила головой Сима. – Как говорится, «не стой, сядь на стул»…

– Это, конечно, из разряда «языки почесать», – сказала мама. – Но не могла я тебе не рассказать!

Да, дурацкие новости вывалила, а главного не сказала…

– Ей нужна операция, доча, и не одна, – понизив голос, продолжал Виктор Семенович. – Вот, бумажка в руке, читаю: «эндопротезирование коленного и тазобедренного суставов». Говорил с врачом. «Ввиду общей изношенности и из-за давних травм». И худеть, говорит, ей надо, чтобы нагрузка на ноги меньше была. Ну, это мы уж начали, вдвоем на диету сели.

– Бедная мама! – воскликнула Сима. – Это ведь отец лупил ее почем зря, да все по коленкам пинался… А насчет веса ее еще же когда Полина Андреевна предупредила!.. Ох, ну ладно. Насчет денег не беспокойтесь, я все узнаю в течение дней двух.

Деньги будут!

По квоте операции надо было слишком долго ждать, а состояние здоровья не позволяло. И Симе пришлось опустошить абсолютно все свои денежные запасы – это же мама!

Информативно очень помогла Полина Андреевна – кое-какие связи у нее оставались, и сами материалы, и хирурги были на уровне. Операции прошли хорошо…

Но все это оказалось для Симы совершенно неожиданным моральным и финансовым ударом. Найти работу в другом салоне быстро не получалось – или слишком долго добираться, или слишком маленький заработок, или коллектив не по душе.

Черная полоса затягивалась, Сима занервничала, стала плохо спать. А в какой-то момент ей даже стало казаться, что за ней следят, – несколько раз в разных местах ей попался на глаза один и тот же человек. У Симы была хорошая память на лица…

– Паранойя из-за расшалившихся нервов? – предположила Полина Андреевна, задумавшись, и сама себе ответила: – Нет, видимо, что-то другое. Но не криминал. Чувствую… Не переживай, все хорошо будет.

Этим же вечером лиловая дама позвала ее к себе в комнату:

– Давай-ка, деточка, посмотрим, что там у тебя с работой, – и, заметив недоуменный взгляд Симы, усмехнулась: – Не бойся, колдовать не стану, вызов духов откладывается, хрустального шара не будет. Расклад на тебя сделаю, только и всего, – и приказала: – О работе думай.

Колод Таро у Полины Андреевны было несколько, и работала она каждый раз с разной. Причем, выбор иногда и сама не могла объяснить: мол, карты сами клиента чувствуют, мое дело – откликаться.

– Не люблю большие расклады, – деловито приговаривала лиловая дама, тасуя колоду. Сима затаила дыхание, боялась даже пошевелиться. – Краткость – сестра таланта, и это не только в литературе работает. Так… посмотрим. А-га.

Вытянув из колоды четыре карты, Полина Андреевна разложила их в ряд и ненадолго задумалась. Потом улыбнулась:

– Ну, в общем, как я и предполагала, – и перевела взгляд на замершую в ожидании Симу. – В общем, смотри. Первая позиция: «мои сильные стороны». Твои то есть. Маг. Ты, деточка, настоящий профессионал. Ты изобретательна, к делу подходишь творчески, с душой, с выдумкой. Любишь то, что делаешь, и клиентов своих любишь. Умеешь видеть главное, можешь возвращать человеку его красоту. Ты, если говорить высоким штилем, изменяешь реальность: такую, какой ей положено быть.

Засмеялась, глядя на покрасневшую от смущения Симу:

– Что ты, как кролик перед удавом? Тебя хвалят, между прочим! И не замирай, а на ус мотай. Так. Едем дальше. Твои слабые стороны. Пятерка Мечей. Ну, тоже ничего удивительного. Выгрызать зубами, драться за свое, выигрывать схватки не умеешь. Держать удар не можешь, в интригах не мастер, борьба за власть – не для тебя. Верно? Во-о-от. Так что если попадешь в коллектив, где каждый каждому – волк, съедят быстро, ну, или сама уйдешь. Либо тебе одиночкой работать, на себя, либо учиться драться за свое. Учти на будущее. Но, кстати, и инерцию преодолевать тебе тяжело – а это даже одиночке бывает вредно. Подумай об этом на досуге, хорошо? Так. Дальше.

Она задумалась ненадолго.

– Стиль работы – Туз Жезлов. Хм-м. Ты видишь идею, можешь внести что-то новое, зажечь, увлечь. Но… там, где нужна планомерная, монотонная, последовательная работа, тебе становится скучно. Поэтому твоя стезя – какие-то небольшие, короткие по продолжительности проекты, но потом тебе придется искать хороших исполнителей, тех, кто будет доводить до ума твою идею. Это если решишь свое дело открыть. Или ты собираешься всю жизнь кустарем-одиночкой в окраинных парикмахерских работать, а?

– Не знаю, – прошептала ошарашенная Сима.

– Не знает она… Мотай на ус, говорю! Ну, и последнее: что улучшить в работе, над чем поработать, прости за повтор. Пятерка Жезлов. Да, так и есть. Учись отстаивать свои интересы, держать удар в схватках, смотреть в глаза, не отступая, когда тебя пытаются сожрать. Конкуренция, девочка, бывает разная, в том числе и здоровая, без нее не проживешь. Тебе бы уверенности в себе побольше, я давно об этом говорю. Потому что судьба нас на прочность проверяет ох не однажды. И проверять будет. Учти на будущее, – Полина Андреевна вздохнула. Перевела взгляд на Симу, смешала карты. – Ну как, что-то для себя взяла?

– Да! – выдохнула та от всей души. – Спасибо вам!

Лиловая дама усмехнулась уголком рта:

– Не за что.

Видя, как бьется Сима, Полина Андреевна сжалилась, вошла в положение и позволила Симе не платить за жилье до лучших времен:

– Я не бедствую, а вот тебе досталось. Переживу. Не такое переживала… Да я ж теперь еще и с креслом, как с машиной. Ты мне машины даришь, а я что ж…

– Я вылезу из этой ямы очень скоро, – клятвенно пообещала Сима.

– Верю.

И вот однажды к Симе пришла на ногти незнакомая клиентка по рекомендации подруги. Молодая женщина по имени Аня была администратором в художественной студии. Разговорились. Аня, узнав, что Сима ищет работу, предложила ей подработать натурщицей с неожиданно неплохим гонораром.

– Это у вас так платят?! – изумилась Сима.

– Иногда, – засмеялась Аня. – Ну как, придете?

– Конечно, приду…

«Так вот и получилось, что я дошла до жизни такой», – подумала Сима, представляя, что дает кому-то интервью.