Божественная комедия

Размер шрифта: 13

Ад

Песня первая

Поэт рассказывает, что, заблудившись в темном, дремучем лесу и встречая разные препятствия для достижения вершины горы, он настигнут был Вергилием. Последний обещался показать ему муки грешников в Аду и Чистилище и сказал, что потом Беатриче покажет поэту Райскую обитель. Поэт последовал за Вергилием.

¹Когда-то я в годину зрелых лет
В дремучий лес зашел и заблудился.
Потерян был прямой и верный след…

⁴Нет слов таких, чтоб ими я решился
Лес мрачный и угрюмый описать,
Где стыл мой мозг и ужас тайный длился:

⁷Так даже смерть не может устрашать…
Но в том лесу, зловещей тьмой одетом,
Средь ужасов обрел я благодать.

¹⁰Попал я в чащу дикую; нигде там
Я не нашел, объят каким-то сном,
Знакомого пути по всем приметам.

¹³Пустыня предо мной была кругом,
Где ужасом невольным сердце сжалось.
Я увидал перед собой потом

¹⁶Подножие горы. Она являлась
В лучах светила радостного дня
И светом солнца сверху позлащалась,

¹⁹Прогнавшим страх невольный от меня.
В душе моей изгладилось смущенье,
Как гибнет тьма от яркого огня.

²²Как выброшенный на берег в крушенье
В борьбе с волной измученный пловец
Глядит назад, где море в исступленье

²⁵Ему сулит мучительный конец;
Так точно озирался я пугливо,
Как робкий, утомившийся беглец,

²⁸Чтоб еще раз на страшный путь тоскливо,
Переводя дыхание, взглянуть:
Доныне умирало все, что живо,

³¹Свершая тот непроходимый путь.
Лишившись сил, как труп, в изнеможенье
Я опустился тихо отдохнуть,

³⁴Но снова, переселив утомленье,
Направил шаг вперед по крутизне,
Все выше, выше каждое мгновенье.

³⁷Я шел вперед, и вдруг навстречу мне
Явился барс, покрытый пестрой кожей
И с пятнами на выгнутой спине.

⁴⁰Я, как врасплох застигнутый прохожий,
Смотрю: с меня он не спускает глаз
С решимостью, на вызов мне похожей,

⁴³И заграждает путь, на нем ложась,
Так что я думать стал об отступленье.
На небе утро было в этот час.

⁴⁶Земля очнулась после пробужденья,
И плыло солнце в небе голубом,
То солнце, что во дни миротворенья

⁴⁹Зажглось впервые, встречено кругом
Сияньем звезд, с их ясным, кротким светом…
Ободренный веселым, светлым днем,

⁵²Румяным и торжественным рассветом,
Я выносил без страха барса гнев,
Но новый ужас ждал меня при этом:

⁵⁵Передо мной вдруг очутился лев.
Назад закинув голову, он гордо
Шел на меня: стоял я, присмирев.

⁵⁸Смотрел в глаза так алчно он и твердо,
Что я как лист затрепетал тогда;
Гляжу: за ним видна волчицы морда.

⁶¹Она была до ужаса худа:
Ненасытимой жадностью, казалось,
Волчица подавляема всегда.

⁶⁴Уже не раз перед людьми являлась
Она, как гибель их… В меня она
Чудовищными взглядами впивалась,

⁶⁷И стала вновь отчаянья полна
Моя душа. Исчезла та отвага,
Которая вести была должна

⁷⁰Меня на верх горы. Как жадный скряга
Рыдает, потерявши капитал,
В котором видел счастье, жизни благо,

⁷³Так перед диким зверем я рыдал,
Путь пройденный теряя шаг за шагом,
И снова вниз по крутизне сбегал

⁷⁶К тем безднам и зияющим оврагам,
Где блеска солнца видеть уж нельзя
И ночь темна под вечным, черным флагом.

⁷⁹С стремнины на стремнину вниз скользя,
Я человека встретил той порою.
Безмолвие собой изобразя,

⁸²Он словно так был приучен судьбою
К молчанию, что голос потерял,
Увидя незнакомца пред собою.

⁸⁵В пустыне мертвой громко я воззвал:
«Кто б ни был ты – живой иль привиденье,
Спаси меня!» И призрак отвечал:

⁸⁸«Когда-то был живое я творенье;
Теперь перед тобой стоит мертвец.
Я в Мантуе рожден в одном селенье;

⁹¹В Ломбардии жил прежде мой отец.
Жизнь начал я при Юлии и в Риме
В век Августа жил долго, наконец,

⁹⁴Когда богами ложными своими
Считали люди идолов. Тогда
Я был поэт, писал стихи, и ими

⁹⁷Энея воспевал и те года,
Когда распались стены Илиона…
А ты зачем стремишься вниз сюда,

¹⁰⁰В обитель скорби, скрежета и стона?
Зачем с пути к жилищу вечных благ
Под благодатным блеском небосклона

¹⁰³Стремишься к тьме неудержимо так?
Иди вперед и не щади усилий!»
И, покраснев, ему я сделал знак

¹⁰⁶И вопросил: «Ужели ты Вергилий,
Поэтов всех величие и свет?
Пусть о моем восторге и о силе

¹⁰⁹Моей любви к тебе, святой поэт,
Расскажет слабый труд мой и творенья
И то, что изучал я много лет

¹¹²Великие твои произведенья{1}.
Смотри: я перед зверем трепещу,
Все жилы напряглись. Ищу спасенья,

¹¹⁵Певец, твоей я помощи ищу».
«Ты должен поискать пути иного,
И этот путь я указать хочу».

¹¹⁸Услышал я из уст поэта слово:
«Знай, страшный зверь-чудовище давно
Путь этот заграждает всем сурово

¹²¹И губит, и терзает всех равно.
Чудовище так жадно и жестоко,
Что вечно не насытится оно

¹²⁴И жертвы рвет в одно мгновенье ока.
К нему на смерть несчетное число
Творений жалких сходит издалёка, —

¹²⁷И долго будет жить такое зло,
Пока Пес Ловчий{2} с зверем не сразится,
Чтобы вредить уж больше не могло

¹³⁰Чудовище. Пес Ловчий возгордится
Не жалким властолюбием, но в нем
И мудрость, и величье отразится,

¹³³И родиной его мы назовем
Страну от Фельтро и до Фельтро{3}. Силы
Италии он посвятит; мы ждем,

¹³⁶Что с ним опять воспрянет из могилы
Италия, где прежде кровь лилась,
Кровь девственной, воинственной Камиллы,

¹³⁹Где Турн и Низ нашли свой смертный час{4}.
Преследовать от града и до града
Волчицу эту будет он не раз,

¹⁴²Пока ее не свергнет в кратер Ада,
Была откуда изгнана она
Лишь завистью… Спасти тебя мне надо

¹⁴⁵От этих мест, где гибель так верна;
Иди за мной, – тебе не будет худо,
Я выведу – на то мне власть дана —

¹⁴⁸Тебя чрез область вечности отсюда,
Чрез область, где услышишь ты во мгле
Стенания и вопли, где, как чуда,

¹⁵¹Видения умерших на земле
Вторичной смерти ждут и не дождутся{5}
И от мольбы бросаются к хуле.

¹⁵⁴Потом перед тобою пронесутся
Ликующие призраки в огне,
В надежде, что пред ними распахнутся,

¹⁵⁷Быть может, двери в райской стороне
И их грехи искупятся страданьем.
Но если обратишься ты ко мне

¹⁶⁰С желанием в Раю быть – тем желаньем
Давно уже полна душа моя —
То есть душа другая: по деяньям

¹⁶³Она меня достойнее, и я
Ей передам тебя у райской двери
И удалюсь, печаль свою тая.

¹⁶⁶Я был рожден в иной и темной вере,
К прозрению не приведен никем,
И места нет теперь мне в райской сфере,

¹⁶⁹И я пути не укажу в эдем.
Кому подвластны солнце, звезды эти,
Кто царствует в веках над миром всем,

¹⁷²Того обитель – Рай… На этом свете
Блаженны все, им взысканные!» Стал
Тогда искать опоры я в поэте:

¹⁷⁵«Спаси меня, поэт! – я умолял. —
Спаси меня от бедствий ты ужасных
И в область смерти выведи, чтоб знал

¹⁷⁸Я скорбь теней томящихся, несчастных,
И приведи к священным тем вратам,
Где Петр Святой обитель душ прекрасных

¹⁸¹Век стережет. Я быть желаю там».
Мой проводник вперед шаги направил,
И следовал я по его пятам.

Песня вторая

Во второй песне поэт, после обычного вступления, начинает сомневаться в своих силах для предстоящего пути и думает, что не в состоянии будет сойти в Ад вместе с Вергилием. Ободренный Вергилием, он решается наконец следовать за ним как за своим наставником и путеводителем.

¹День потухал. На землю сумрак лег,
Людей труда к покою призывая.
Лишь я один покойным быть не мог,

⁴Путь трудный, утомительный свершая.
Все то, что предстояло мне вперед —
Страдания и обаянье Рая, —

⁷То в памяти навеки не умрет…
О, музы, о святое вдохновенье!
Теперь вы мой единственный оплот!

¹⁰Запомни, память, каждое явленье,
Которое заметил только взгляд!
«Скажи, поэт! – воскликнул я в волненье. —

¹³Мой путь тяжел, в пути препятствий ряд…
По силам ли мне подвиг предстоящий?
Ты описал, как раз спускался в Ад

¹⁶Герой Эней{6}, тогда еще носящий
Людскую плоть, и вышел невредим:
Сам вечный Бог, на свете зло разящий,

¹⁹Всегда стоял защитником над ним
И чтил родоначальника в нем Рима;
И знаем мы – на этот славный Рим

²²Сошло благословение незримо…
Святынею, источником добра
Да будет град, где власть неутомима

²⁵Наместников святителя Петра!..
Спустился в Ад Эней, тобой воспетый,
В нем не нашедший смертного одра,

²⁸Но знаньем и прозрением согретый,
Величье пап из Ада вынес он.
Позднее же с земли печальной этой

³¹Сам Павел был на Небо вознесен,
Где стал опорой нашего спасенья.
Но я – тяжелым подвигом смущен,

³⁴Я трепещу за дерзкие стремленья.
Я не апостол Павел, не Эней, —
Избрать их путь кто дал мне позволенье?

³⁷Вот почему являться в мир теней
Боюсь с тобой. Уж не безумен я ли?
Но ты меня мудрее и сильней:

⁴⁰Покорствую тебе в моей печали».
Как человек, лишенный воли вдруг,
В котором мысли новые сменяли

⁴³Ряд прошлых дум и помыслов и мук,
Так точно я в пути стал колебаться
И озирался с трепетом вокруг,

⁴⁶И быстро стала робостью сменяться
Моя решимость. Призрак мне сказал:
«Ты начал низкой трусостью слушаться.

⁴⁹Подобный страх нередко отвращал
От славных дел. Так тени зверь боится.
Но я рассею страх твой. Я блуждал

⁵²Средь призраков, и ждал, когда решится
Над участью моею приговор,
Вдруг слышу, – я не мог не удивиться, —

⁵⁵Святая Дева в тихий разговор
Со мной вступила. Счастья не скрывая,
Я Деве покорился с этих пор.

⁵⁸Как звезды неба нежили, сверкая,
Ее глаза и голос так звучал,
Как пенье херувимов в царстве Рая:

⁶¹«О, ты поэт, чей гений засиял
И будет жить до разрушенья света,
Иди! На крутизне пустынных скал

⁶⁴Мой друг ждет и опоры, и совета,
Препятствиями страшными смущен.
Иль для него погибло все? Ответа

⁶⁷Я буду ждать: он будет ли спасен?
Иди к нему и силой строгой речи
Да будет от беды избавлен он.

⁷⁰Мне имя – Беатриче; издалече
Явилась я. Меня любовь вела,
Моя любовь с тобой искала встречи:

⁷³Я помощи твоей с мольбой ждала.
В обитель Бога скоро я предстану
И там, где гибнет всякая хула,

⁷⁶Тебя я славословить громко стану…»
И Беатриче смолкла. Я сказал:
«Клянусь, тебе служить я не устану!

⁷⁹Ты святости высокой идеал,
Ты образ добродетели чудесной!
Все радости земли, что Бог нам дал,

⁸²Доводишь ты до радости Небесной!
Тебе легко повиноваться мне…
И если бы, о призрак бестелесный,

⁸⁵Твою я волю выполнил вполне,
То все бы постоянно мне казалось,
Что действовал я вяло, как во сне,

⁸⁸Что дело слишком медленно свершалось.
Твои желанья мог я оценить,
Но отвечай: как ты не побоялась

⁹¹В жилище преисподнее сходить
Из той святой обители надзвездной,
Которую не можешь ты забыть?..»

⁹⁴«Без страха я скольжу над этой бездной, —
Сказала Беатриче, – и, поэт,
Могу тебе совет я дать полезный:

⁹⁷Поверь – когда злых помыслов в нас нет,
Нам ничего не следует бояться.
Зло ближнему – вот где источник бед,

¹⁰⁰И только зла нам нужно всем пугаться.
Благое Небо крепость мне дает,
Чтоб не могла страданьем я терзаться

¹⁰³И даже пламя ног моих не жжет.
Там в Небесах есть Дева Всеблагая{7},
И ей-то, Всеблагой, стал жалок тот,

¹⁰⁶Кого спасти ты должен, сберегая.
И к Лючии{8} пришла с мольбой она:
«Спеши помочь тому ты, дорогая,

¹⁰⁹Которому рука твоя нужна».
И Лючия то место посетила,
Любви и сострадания полна,

¹¹²Где я с Рахилью старой говорила,
И молвила: «Настал ужасный миг!
Что, Беатриче, ты не поспешила

¹¹⁵Спасти того, кто в мире стал велик,
Любив тебя? Иль ты не слышишь, что ли,
Знакомый вопль и о спасенье крик?

¹¹⁸Не видишь, как жилец земной юдоли
В борьбе со смертью грозной изнемог,
Которая страшна в безумной воле,

¹²¹Как океана бешеный поток…»
Никто быстрей не мчался для добычи,
Никто от бед бежать скорей не мог,

¹²⁴Как бросилась сюда я, Беатриче,
Покинувши приют святых теней,
И одного тебя на помощь клича.

¹²⁷Ты даром слова в мире всех сильней,
И я в твоих словах ищу опоры…»
Тогда на мне безмолвно, без речей,

¹³⁰Она в слезах остановила взоры,
И я к тебе на помощь поспешил
Не медля, – мне страшны ее укоры;

¹³³Волчицу я к тебе не допустил
И на гору открыл тебе дорогу…
Что ж медлишь ты? Иль в сердце не смирил

¹³⁶Ты робости напрасную тревогу?
Когда три девы в вечных Небесах
За жизнь твою мольбы возносят к Богу,

¹³⁹Когда во мне, во всех моих словах
Находишь ты привет и поощренье,
Ужель в тебе не утихает страх?»

¹⁴²Как от холодных ветров дуновенья,
От стужи наклоняются цветы
И утром вновь встают в одно мгновенье

¹⁴⁵Под блеском солнца, полны красоты,
Так точно я от страха вдруг очнулся,
Воскликнув: «Будь благословенна ты,

¹⁴⁸В чьем состраданье я не обманулся,
Ты, бодрость заронившая мне в грудь,
Когда мой стан от ужаса согнулся…

¹⁵¹И ты, поэт, благословенным будь,
Исполнив повеленье Девы Рая.
С тобой готов начать я смело путь,

¹⁵⁴Желаньем трудных подвигов сгорая.
С тобой мне не страшна пучина зол…
Веди ж меня, путей не разбирая…»

¹⁵⁷Так я сказал и за певцом пошел.

Песня третья

Данте, следуя за Вергилием, достигает дверей Ада, куда оба входят, прочитавши у входа страшные слова. Вергилий, указывая поэту на мучения, которые заслужили трусы, ведет его далее. Они приходят к реке, называемой Ахерон, у которой находят Харона, перевозящего души на другой берег. Когда Данте переехал чрез Ахерон, то он заснул на берегу этой реки.

¹«За мной – мир слез, страданий и мучений,
За мною – скорбь без грани, без конца,
За мной – мир падших душ и привидений.

⁴Я – правосудье высшего Творца,
Могущества и мудрости созданье,
Творение Небесного Отца,

⁷Воздвигнутое раньше мирозданья.
Передо мной – прошел столетий след,
Удел мой – вечность, вечность наказанья,

¹⁰За мной ни для кого надежды нет!»
Над входом в Тартар надпись та чернела.
Я страшные слова прочел. «Поэт,

¹³Смысл этих слов, – воскликнул я несмело, —
Наводит страх!» Вергилий угадал,
Что сердце у меня оледенело.

¹⁶«Здесь места страху нет, – он отвечал. —
Мы подошли к обители печали
Тех падших душ, – Вергилий продолжал, —

¹⁹Что на земле безумцами блуждали»{9}.
И мне с улыбкой руку сжал певец;
Я стал бодрей, и вот мы увидали

²²Обитель вечной тайны, наконец,
Где в безрассветном мраке раздавались
Вопль и стенанья из конца в конец;

²⁵Повсюду стоны, где мы ни являлись,
И я заплакал, выдержать не мог…
Мы ближе, – вопли грешников сливались

²⁸В смесь разных языков, в один поток.
Хулы, проклятья, бешенства визжанье,
Ужасные движенья рук и ног, —

³¹Все в гул сливалось в общем завыванье.
Так ураган крутит степей пески.
Ревет и губит все, без состраданья.

³⁴В неведенье, исполненный тоски,
Воскликнул я невольно: «О, учитель!
Уже ль грехи теней так велики,

³⁷Теней, попавших в страшную обитель?
И кто они?» «Ничтожество – они
В толпе людей, – сказал путеводитель. —

⁴⁰При жизни на земле в иные дни
Жалчайшими их тварями считали.
Им на земле, – кругом себя взгляни, —

⁴³Хулы иль похвалы не воздавали;
Теперь – они вступили в сонм духов,
Которые Творцу не изменяли,

⁴⁶Но грех давил их тяжестью оков
И не было в них веры в Провиденье.
Великий Бог их свергнул с облаков,

⁴⁹Чтоб Небеса не знали оскверненья,
И даже Ад впустить их не хотел:
В Аду гнушалось даже преступленье

⁵²Ничтожеством и мерзостью их дел».
«Какие же назначены им муки?
Какой у них, наставник мой, удел?

⁵⁵Пронзительны их страшных воплей звуки…»
И отвечал Вергилий: «Лишены
Они надежды; скованы их руки.

⁵⁸В их настоящем скорби так сильны,
Что худшей доле, большему мученью
Они всегда завидовать должны.

⁶¹Мир их забыл – и нет конца забвенью:
Их не щадят, но также не казнят,
Приговоривши к вечному презренью.

⁶⁴Но прочь от них и брось вперед свой взгляд,
Иди теперь за мной неутомимо».
Я сделал шаг, но отступил назад:

⁶⁷Передо мной промчалось знамя мимо,
Так быстро, словно вихорь уносил
Его вперед, вперед неудержимо.

⁷⁰За ним летели призраки могил
Несчетной вереницей: страшно было,
Что столько жизней в мире, столько сил

⁷³Смерть в призраки немые обратила.
Один из них мне словно был знаком:
Известный образ память сохранила.

⁷⁶Смотрю: да, это точно он, о ком
Народ с презреньем часто отзывался,
Кто, покривя душой и языком,

⁷⁹Высоким отреченьем запятнался{10}.
Тут понял я, что этот сонм теней
Собраньем душ отверженных являлся,

⁸²Презренных для врагов и для друзей.
Их жизнь была не жизнь, а прозябанье,
И здесь теперь, при наготе своей,

⁸⁵Достались эти жалкие созданья
На жертву насекомых – мух и ос —
И терпят беспрерывные терзанья.

⁸⁸По лицам их, мешаясь с током слез,
Струилась кровь и к их ногам стекала,
Где множество червей в крови вилось,

⁹¹И эту кровь мгновенно пожирало.
От них я отвернулся. Вдалеке
Немало новых призраков стояло

⁹⁴На голом берегу, столпясь к реке.
«Учитель, – я спросил, – чьи тени эти,
Что переправы словно ждут в тоске?

⁹⁷Их вижу я едва при тусклом свете».
«Об этом ты узнаешь, – молвил он, —
Когда, – я побледнел при том ответе, —

¹⁰⁰Откроется пред нами Ахерон».
Мы дальше шли, и я хранил молчанье,
Пока не увидал со всех сторон

¹⁰³Большой реки, бежавшей без журчанья.
Вот подплыл к нам седой старик в челне.
«О, горе вам, преступные созданья! —

¹⁰⁶Он закричал Вергилию и мне. —
Надежды все вам нужно здесь оставить,
Вам Неба не увидеть в вышине.

¹⁰⁹Я здесь, чтобы туда вас переправить,
Где холод вечный царствует и ночь,
Где пламя в состоянье все расплавить.

¹¹²А ты, – он мне сказал, – отсюда прочь!
Среди умерших места нет живому».
Не в силах любопытства превозмочь,

¹¹⁵Не двигался я с места. «По иному
Пути ты поплывешь, – прибавил он, —
И переправит к берегу другому

¹¹⁸Тебя челн легкий…» «Знай же ты, Харон, —
Ему сказал мой спутник хладнокровный, —
Что ты напрасным гневом возмущен:

¹²¹Тот, воля чья, закон есть безусловный,
Так повелел, и должен ты молчать».
И смолкнул разом лодочник огромный,

¹²⁴И перестали бешенством сверкать
Его глаза в их огненных орбитах,
Но призраки, успев слова поймать,

¹²⁷Проклятьем разразились; в ртах открытых
Их зубы стали громко скрежетать;
В их мертвых лицах, язвами изрытых,

¹³⁰Явилась бледность. Нагло изрыгать
Они хулы на целый мир пустились,
Творца и предков стали проклинать

¹³³И самый час, когда они родились.
Потом, с рыданьем к берегу скользя,
К ужасной переправе устремились:

¹³⁶Избегнуть общей кары им нельзя.
Их гнал Харон, глазами вкруг сверкая,
Веслом отставших призраков разя.

¹³⁹Как в осень листья падают, мелькая,
Пока ветвей совсем не обнажат,
В наряд поблекший землю облекая,

¹⁴²Так тени на пути в глубокий Ад
На зов гребца в ладью его бросались,
Теснилися и помещались в ряд.

¹⁴⁵Едва они через поток помчались,
Как к перевозу страшному опять
Уже другие призраки сбегались.

¹⁴⁸«Мой сын, – сказал поэт, – ты должен знать,
Что души осужденных прилетают
Отвсюду к Ахерону. Разгадать

¹⁵¹Они свое грядущее желают,
Спеша переплывать через поток,
И вечно их желанья пожирают

¹⁵⁴Узнать ту казнь, что ждет их за порок.
Еще никто с душой неразвращенной
Здесь чрез реку переплывать не мог;

¹⁵⁷Вот почему отверг Харон бессонный
Тебя, мой сын, и гневом запылал,
Твоим явленьем сильно раздраженный».

¹⁶⁰Поэт умолк, и вдруг я услыхал
Ужасный грохот, – почва задрожала…
Холодный пот на теле выступал.

¹⁶³Над головою буря застонала,
И полосой кровавой в Небесах
Извилистая молния сверкала…

¹⁶⁶Меня сковал какой-то новый страх,
И я в одну минуту чувств лишился,
Не в силах удержаться на ногах,

¹⁶⁹И, как во сне, на землю опустился.

Песня четвертая

Поэт вслед за Вергилием спускается в первый круг Ада, где в особой светлой обители находит призраки знаменитых людей древности, которые приветствуют их и продолжают с ними путь. Ряд других знаменитых мужей. Вергилий ведет поэта дальше в Царство мрака.

¹Раскатом грома был я пробужден
И от его ударов содрогнулся.
Развеялся тяжелый, смутный сон;

⁴Раскрыв глаза, кругом я оглянулся,
Желая знать, где я, куда попал,
И над зиявшей бездною нагнулся:

⁷Из бездны гул стенаний долетал
До нашего внимательного слуха, —
Внизу под нами вечный стон стоял,

¹⁰То грозен был, то замирал он глухо,
Была темна той бездны глубина,
И если вопль мог долетать до уха,

¹³То глаз не мог увидеть бездны дна,
Хоть напрягал усиленно я зренье.
«Пусть эта пропасть вечная мрачна, —

¹⁶Сказал поэт и побледнел в мгновенье, —
Мы в этот мрачный мир теперь сойдем;
За мною смело следуй без смущенья».

¹⁹В лице переменился он. О том
Заметил я: «Уж если ты бледнеешь,
В моих сомненьях ставши мне щитом,

²²Могу ль быть смел, когда ты сам робеешь?»
Он отвечал: «В лице, в моих глазах
Всех чувств моих читать ты не умеешь.

²⁵Я чувствую теперь не жалкий страх,
Но ощущаю только состраданье
К судьбе теней, томящихся впотьмах,

²⁸Под безысходной карой наказанья.
Иди за мной. Наш путь еще далек,
Нам медленность не принесет познанья…»

³¹И за собой поэт меня увлек
К ограде первой бездны непроглядной.
Хоть вопль теней к нам долетать не мог,

³⁴Но самый воздух пропасти той смрадной,
Казалось, словно вздохами стонал:
То было Царство скорби безотрадной,

³⁷Отчаянья без боли, где блуждал
Сонм призраков – мужчины, жены, дети.
Тогда путеводитель мне сказал:

⁴⁰«Что же меня не спросишь ты, кто эти
Несчастные? Ты должен все узнать,
Чем были эти призраки на свете,

⁴³Пока вперед мы не пошли опять.
Так знай: им неизвестно преступленье,
Но недоступна Неба благодать

⁴⁶Лишь потому, что таинством крещенья
Своих грехов омыть им не пришлось, —
Они бродили в вечном заблужденье

⁴⁹В те дни, когда в мир не сходил Христос.
Их вера до Небес не воспарила.
Я сам в незнанье их когда-то рос:

⁵²Неведенье одно нас погубило,
И за него мы все осуждены
На вечное желанье за могилой,

⁵⁵Надежды, милый сын мой, лишены…»
От этих слов тоска мне сердце сжала:
Страдать все эти призраки должны,

⁵⁸Хоть их чело величием блистало.
Кто скажет им, что в будущем их ждет?
И я хотел, во что бы то ни стало,

⁶¹Проникнуть в тайну Неба и вперед
Узнать предел их горького страданья;
И так сказал: «Меня желанье жжет,

⁶⁴Поэт. Скажи мне: в Царстве наказанья
Ужель никто доныне не умел
Спасенье заслужить и оправданье

⁶⁷За подвиги и славу прежних дел?
Ужель никто спасти их не решался?»
И отвечал учитель: «Мой удел

⁷⁰Еще мне нов был здесь, когда спускался
Сюда во мрак Спаситель мира сам
И лаврами победы увенчался.

⁷³Спасен был им наш праотец Адам,
И Ной, и Моисей – законодатель,
И царь Давид, и старый Авраам,

⁷⁶Рахиль, – и многих спас тогда Создатель,
И в горние селенья перенес,
Прощая их, Божественный Каратель.

⁷⁹До той поры до мира вечных слез
Ни разу не коснулось искупленье…»
Мы дальше шли. И скоро нам пришлось

⁸²Переходить пространство. Привиденья,
Как лес густой, являлись впереди,
Неуловимы, точно сновиденья.

⁸⁵Оставивши вход в бездну назади,
Мерцавший свет во тьме я вдруг заметил,
И сердце шевельнулося в груди.

⁸⁸Я угадал, что в сумраке был светел
Душ избранных особый уголок.
«Учитель мой! Я жду, чтоб ты ответил

⁹¹И назвал тех, кому всесильный рок
Дал светлую, особую обитель
И в бездну тьмы с другими не увлек!»

⁹⁴«Их слава, – отвечал путеводитель, —
Их пережив, живет до поздних дней,
И им за то Небесный Вседержитель

⁹⁷Отличье дал в обители теней».
И в тот же миг услышали мы слово:
«Привет певцу! Привет его друзей!

¹⁰⁰В мир призраков он возвратился снова…»
Тут голос стих. Четыре тени шли
Навстречу к нам. Страдания немого,

¹⁰³Иль светлой, чистой радости земли,
Иль затаенной на сердце печали —
В их лицах прочитать мы не могли.

¹⁰⁶Тогда слова поэта прозвучали:
«Смотри, с мечом{11} вот выступил вперед
Певец Омир: царем его считали

¹⁰⁹Поэзии. Гораций с ним идет,
А вот Лукан с Овидием. Привета,
Такого же привета, как и тот,

¹¹²Что я сейчас услышал от поэта,
Они достойны все…» И я вошел
В собрание певцов великих света,

¹¹⁵В ту школу, где над всеми, как орел,
Вознесся царь высоких песнопений…
Кружок теней со мною речь завел,

¹¹⁸Приветствуя мой восходящий гений;
Вергилий тут не мог улыбки скрыть.
Затем, вслед за приветствием видений,

¹²¹Певцами был я приглашен вступить
В их тесный круг, и был шестым меж ими.
Мы стали меж собою говорить

¹²⁴В согласии, как братья. Вместе с ними
Я шел туда, где бледный свет мерцал;
И с спутниками, сердцу дорогими,

¹²⁷Величественный замок увидал,
Кругом семью стенами обнесенный;
Поток реки тот замок обвивал.

¹³⁰И чрез поток, певцами окруженный,
Я перешел, как через сушу, вдруг;
Чрез семь ворот вступил я, пораженный,

¹³³На длинный двор, где цвел зеленый луг.
На том лугу иные тени были:
На лицах их – спокойствие без мук

¹³⁶И словно думы строгие застыли.
Величием запечатлен их вид;
Они почти совсем не говорили,

¹³⁹Но мне казалось – голос их звучит,
Как музыка. С холма смотреть мы стали
Кругом себя, – с холма был нам открыт

¹⁴²Весь светлый луг, где призраки блуждали.
На множество прославленных теней
Мне спутники в то время указали

¹⁴⁵Среди поляны. Видел я на ней
Электру{12} вместе с многими тенями:
Вот Гектор, всем известный, вот Эней,

¹⁴⁸Вот Цезарь с ястребиными очами,
С Камиллою{13} Пентесилея{14} вот,
Вот царь Латин{15} с Лавинией пред нами;

¹⁵¹Вот Брут, а вот Лукреция идет,
Вот призрак одинокий Саладина{16},
Тень Марции{17} и Юлии{18} встает

¹⁵⁴С Корнелией{19}; вот новая картина:
Вкруг мудреца{20} философы сидят,
Ему дивясь и славя воедино;

¹⁵⁷Сидел Платон, с ним рядом и Сократ.
Вот тени Диогена, Демокрита{21};
Вот призраки знакомые стоят

¹⁶⁰Фалеса, Эмпедокла, Гераклита.
Вот и Зенон, и он, Диоскорид{22},
В котором знанья много было скрыто;

¹⁶³Анаксагор и геометр Евклид,
Вот призрак Цицерона и Орфея,
Тит-Ливия, Сенеки; вот скользит

¹⁶⁶Тень Иппократа с тенью Птолемея;
Вот Галиен, мудрец Аверроэс{23}…
Не в силах передать теперь вполне я

¹⁶⁹Всех предо мной являвшихся чудес
И слов не нахожу для выраженья.
Перед мной круг спутников исчез.

¹⁷²Из светлого приюта в то мгновенье
Мой проводник со мной спускаться стал
В зловещий, мрачный мир грехопаденья,

¹⁷⁵Где даже воздух самый трепетал,
Куда сквозь мрак, который там гнездился,
Луч света никогда не западал.

¹⁷⁸И в этот мир с поэтом я спустился.

Песня пятая

Вергилий вводит Данте во второй, меньший круг Ада. Они видят свирепого Миноса, творящего суд и расправу с кающимися душами грешников и распределяющего их по разным отделам Ада. Казнь за преступную любовь. Франческа де Полента. Ее рассказ. Поэт лишается чувств и падает.

¹Круг первый Ада нами был пройден,
И во второй – в круг меньший – мы спускались,
Где жалобней звучали плач и стон

⁴И муки бесконечнее казались.
Там злобный Минос с скрежетом зубов
Внимал, как тени, плача, признавались

⁷В своих грехах, и, их казнить готов,
Произносил свой суд неотразимый.
Признания их слушая, без слов,

¹⁰Своим хвостом, судья неумолимый,
Всегда спешил обвиться столько крат
Вокруг себя, лишь бешенством томимый,

¹³На сколько ступеней пониже в Ад
Им осужденный призрак повергался,
И тем хвостом, свернувшимся в обхват,

¹⁶Род казни их всегда определялся.
Пред Миносом, покаявшись в грехах,
Ряд призраков один другим сменялся

¹⁹И падал в бездну с воплем и в слезах.
Меня увидя, Минос суд ужасный
Остановил с проклятьем на губах:

²²«Зачем ты здесь, скажи, пришлец несчастный?
Здесь мир скорбей и ужаса приют.
Сюда тебе ворота отопрут,

²⁵Но выйти вон отсюда очень трудно».
«К чему грозишь? – сказал мой проводник. —
Мы не поймем друг друга обоюдно:

²⁸Тот, кто своим могуществом велик,
Сойти сюда ему дал позволенье.
Впусти ж его и удержи язык».

³¹И вопли я услышал в отдаленье,
Когда вступил в тот мрачный, адский круг,
Где раздавались стоны исступленья,

³⁴Где омертвел, казалось, свет вокруг,
Где, словно вечный ропот океана,
Носился гул неутихавших мук;

³⁷Где адские порывы урагана,
Бичуя и терзая и кружа,
За тенью тень несли среди тумана,

⁴⁰И души падших грешников, дрожа,
Стеня, хулы на Бога изрыгали.
За чувственность казнь эту заслужа,

⁴³Как я узнал, те души в Ад попали…
Как стаи птиц в холодный день зимы
В бессилии мятутся, так летали,

⁴⁶Вперед и взад метались в Царстве тьмы
Страдальческие тени. В их страданье
Надежды нет; должны смутиться мы —

⁴⁹Лишенные в грядущем упованья,
Им отдыха в мучениях не знать.
Как в небе журавли в ночном молчанье

⁵²Начнут, порою, жалобно кричать,
Так тени, в общем плаче надрываясь,
Неслись в Аду, не в силах устоять

⁵⁵В круженье вихря знойного. Теряясь,
Про сонм тех душ поэта я спросил,
Их адскому круженью ужасаясь.

⁵⁸«Вот первая, – Вергилий говорил, —
Народов многих гордая царица.
Пороком лишь – он ей законом был —

⁶¹Жила сластолюбивая блудница,
Открыто поощрявшая разврат.
Звалась Семирамидой та срамница.

⁶⁴Она была, как хроники гласят,
Женою и преемницею Нина,
Владея краем, – край тот был богат,

⁶⁷Где властвует Судан теперь. Кручина
Другую тень смущает: то жена —
Самоубийца{24}. Горькая судьбина

⁷⁰Ее любви печальна и страшна.
Вот призрак Клеопатры сладострастной…»
Затем Елену видел я: она

⁷³Являлась на земле звездой несчастной;
За нею шли – великий муж Ахилл,
Погибший от любви своей напрасной,

⁷⁶Парис, Тристан{25}… Вергилий повторил
Имен людей прославленных немало,
Которых пыл их страсти погубил.

⁷⁹От состраданья к ним изнемогала
Моя душа, и был я поражен,
Когда близ нас собрание предстало

⁸²Известнейших мужей и славных жен.
И я сказал: «Мне хочется, Вергилий,
Речь повести с четой теней, как сон,

⁸⁵Скользящей и несущейся без крылий».
«Пусть ближе налетят они, тогда, —
Сказал поэт, – мы можем без усилий

⁸⁸Для той беседы вызвать их сюда,
Любовью, их связавшей, заклиная».
Вот дунул ветр. Как облаков гряда

⁹¹Несется, воли собственной не зная,
Приблизились к нам тени. Оживясь,
Воскликнул я, к себе их призывая:

⁹⁴«О, страждущие тени! Если нас
Беседой подарить вы в состоянье,
Поговорите с нами!» Как подчас,

⁹⁷При радостном, веселом воркованье
К родимым гнездам голуби летят,
Так при моем невольном восклицанье

¹⁰⁰Чета теней, сквозь общий вихрь и смрад,
Толпу тех душ покинув, где стояла
Несчастная Дидона, – тихо, в ряд,

¹⁰³Порхнула к нам. Одна из них сказала:
«Ты, ради нас сошедший в эту тьму,
Ты, чья душа к нам жалость испытала,

¹⁰⁶Хотя преступны все мы, – твоему
Величию не можем не дивиться,
И если бы, в грехах своих, Ему,

¹⁰⁹Творцу миров, мы смели помолиться,
Просили б мы, чтоб мир и благодать
На голову твою могли спуститься

¹¹²За то, что нам ты можешь сострадать.
О, говори – тебя мы слушать станем,
Расспрашивай – мы станем отвечать,

¹¹⁵Пока в пучину бездны вновь не канем…
Мой край родной – на берегу морском,
Где волны По бегут, подобно ланям,

¹¹⁸Теряясь в океане голубом.
Любовь, души прекрасная подруга,
В груди Паоло вспыхнула огнем.

¹²¹Он был пленен той красотою юга,
Которая была во мне и вдруг
Исчезла от жестокости супруга.

¹²⁴Любовь – призыв души, как сладкий звук,
Откликнулась в душе моей любовью,
Которая не убоялась мук,

¹²⁷Не умерла, хоть истекала кровью.
Любовь нас к ранней смерти привела, —
Но казнь – братоубийце! К изголовью

¹³⁰Его, так много сделавшего зла,
Должны спуститься адские страданья…»{26}
Умолкла тень. Не поднимал чела

¹³³Я, слушая ее повествованье,
И долго пересилить не умел
Невольного, глубокого молчанья.

¹³⁶«Куда с своей ты думой залетел?» —
Спросил поэт. «О, сколько наслаждений?
И чудных грез им посулил удел,

¹³⁹Но вместо них дал вечный гнет мучений!» —
Воскликнул я и тени молвил вновь:
«Франческа, ты несчастней всех видений!

¹⁴²Волнует сострадание мне кровь…
Поведай же: когда ты угадала
В себе свою неясную любовь

¹⁴⁵И чувство непонятное узнала?»
Франческа мне дала такой ответ:
«Воспоминания язвят меня, как жало!..

¹⁴⁸Ужасней и сильнее скорби нет —
О днях блаженства вспомнить в дни печали;
О том тебе расскажет твой поэт,

¹⁵¹С тобой идущий. Если о начале
Моей любви ты хочешь правду знать,
Так слушай же, как мы любовь узнали:

¹⁵⁴Рассказ мой слезы будут дополнять…
Однажды Ланчелота{27} приключенья
Мы с любопытством начали читать,

¹⁵⁷Где он любви испытывал волненья.
Чувств собственных не ведая тогда,
Одни мы оставались в те мгновенья.

¹⁶⁰От книги отрываясь иногда,
Бледнели мы, и чтенье забывалось;
Мы трепетали вместе, но когда

¹⁶³Одна страница в книге нам попалась,
Решилась вдруг судьба обоих нас:
Читали мы, как сладко улыбалась

¹⁶⁶Влюбленная красавица в тот час,
Когда любовник пламенный и страстный
Поцеловал в уста ее. Зардясь,

¹⁶⁹Тогда и он, Паоло мой прекрасный,
Трепещущий, прильнул к моим устам.
И книга та, как Галеот{28} опасный,

¹⁷²Служила искушеньем сладким нам.
В тот день мы уже больше не читали».
Умолкла тень. Внимая тем словам,

¹⁷⁵Другая тень, не в силах скрыть печали,
Заплакала так горько, что терял
Сознанье я… мне силы изменяли,

¹⁷⁸И я, как труп безжизненный, упал.

Песня шестая

Поэт вслед за своим путеводителем спускается в третий круг Ада, где Вергилий усмиряет адского Цербера. Сластолюбцы и обжоры. Признание призрака Чиакко и его речь о будущей судьбе Флоренции. Грешники, ожидающие дня Страшного суда, и их слабая и смутная надежда на прощение.

¹Когда опять от тяжкого забвенья
Очнулся я, о муках душ скорбя,
Лишившись чувств своих из сожаленья,

⁴Я снова увидал вокруг себя
Ряд призраков и новых мук картины.
То был круг третий Ада, где, губя

⁷Все встречное, струился дождь на льдины;
Проклятый, страшный дождь, и крупный град,
И грязный снег слетали на вершины

¹⁰Угрюмых скал. Зловоние и смрад…
Там Цербер отвратительно ужасный,
С тройною пастью, лаял, дикий взгляд

¹³Бросая вкруг, и с жалобой напрасной
Тонули тени, вспугнутые им.
Цвет грозных глаз его – кроваво-красный.

¹⁶Он отличался бешенством своим,
Когтями лап и безобразным чревом.
Неутомимой злобой одержим,

¹⁹Он грешников царапал с адским гневом
И на клочки их кожу разрывал…
О, грешники! Достались муки все вам!

²²Пронзительный их дождик бичевал;
Они, как псы, уныло завывали…
То грудь, то спину призрак укрывал,

²⁵Где гнойных язв следы не заживали,
То беспрерывно двигался, кружась,
Чтоб хоть движенья муку облегчали.

²⁸Едва заметил только Цербер нас,
Как у него раскрылась пасть тройная,
Сверкнул огонь его кровавых глаз,

³¹И задрожал от злобы он, не зная,
Кто нас привел, как мы сюда зашли.
Тогда рукой горсть праха поднимая,

³⁴В пасть гадины мой спутник ком земли
Швырнул без слов. Как по добыче вывший
Смолкает жадный пес, когда в пыли

³⁷Теребит тихо жертву, так, открывший
Тройную пасть, умолкнул Цербер вдруг,
Чудовищные челюсти смеживший.

⁴⁰Рев, в трепет повергавший все вокруг,
В минуту стих. Мы дальше подвигались,
Стонали всюду призраки от мук

⁴³И нашими ногами попирались,
Склонясь к земле от адского дождя.
Все тени распростертыми казались,

⁴⁶Когда я шел близ мудрого вождя;
Лишь только тень одна с земли привстала,
За нами очень пристально следя.

⁴⁹«О, ты, сошедший в Ад, – она сказала, —
Узнай меня, коль это можешь ты.
Ты был рожден, когда еще не знала

⁵²Я этих адских мук». «Твои черты, —
Я отвечал, – быть может, изменились
Среди страданий вечной темноты

⁵⁵И так под адским ливнем исказились,
Что мне тебя припомнить средства нет.
Кто ты? Иль Небеса так возмутились

⁵⁸Твоим грехом, что ты покинул свет
Для этих отвратительных страданий?»
«В том городе, – мне тень дала ответ, —

⁶¹Где много так завистливых созданий,
Я был, как ты, на этот свет рожден.
И жил, не зная тяжких испытаний,

⁶⁴Мой грязный грех – обжорство, бог мамон.
Известен я под именем Чиакко{29}
И за порок обжорства осужден

⁶⁷Томиться под дождем в жилище мрака.
На эту казнь, за тот же самый грех
Не я один здесь осужден, однако:

⁷⁰Приговорили к казни этой всех
Отверженных, что вкруг меня теснятся».
И после слов и после жалоб тех

⁷³Умолкла тень. «Чиакко, удержаться
Нельзя от слез, – я вновь проговорил, —
Твои страданья видя… Может статься,

⁷⁶Ты будущность Флоренции открыл:
Скажи, что с этим городом случится?
Иль нет людей там праведных? Иль пыл,

⁷⁹Пыл мятежей в нем ввек не прекратится?»
И призрак отвечал мне: «Вновь и вновь
Мятеж за мятежом там разразится,

⁸²И долго будет литься граждан кровь.
Сперва Лесные{30} сделают восстанье,
С насилием изгнав своих врагов;

⁸⁵Продолжится три года ликованье, —
Потом падут Лесные, наконец,
И гордость Черных, после испытанья,

⁸⁸Поднимет, ими вызванный, пришлец{31}.
И долго над врагом своим кичиться
Там станет победитель, как боец,

⁹¹Который угнетенья не стыдится.
Два праведника только там живут{32},
Но их народ не знает, не боится.

⁹⁴Три страшных искры сердце граждан жгут:
Гордыня, зависть и любостяжанье».
Он замолчал, но я заметил тут:

⁹⁷«Тень бедная, прерви свое молчанье
И отвечай, хоть речь тебе тяжка:
Где Фарината? Местопребыванье

¹⁰⁰Где Рустикуччи, Арриго, Моска,
Тегьяйо{33}? В мире добрыми делами
Они известны были. Иль горька

¹⁰³В Аду их участь, или Небесами
Дарована теперь им благодать
И мир овладевает их сердцами?

¹⁰⁶Так где ж они? И как мне их узнать?»
Чиакко мне сказал: «Искать их надо
Не в Небесах, – там их не отыскать, —

¹⁰⁹Но ниже, в глубине подземной Ада, —
Ты встретишь их, когда сойдешь туда,
В числе теней: прощенье и пощада

¹¹²Им неизвестны будут никогда.
Прошу тебя: из этих мест унылых,
Когда вернешься к людям ты, тогда

¹¹⁵Им обо мне напомни… Я не в силах
Вновь говорить. Дождь жжет сильней огня…»
Его глаза, – темно в них, как в могилах, —

¹¹⁸Перекосились вдруг; он на меня
Взглянул и снова низко опустился
В среду слепцов{34}, чело свое склоня.

¹²¹«Пока, трубя, архангел не явился,
Пока Судья Небесный не сойдет», —
Сказал поэт, – и сильно я смутился:

¹²⁴«Казня теней, дождь адский не пройдет.
А в Судный день все тени возвратятся
В свои могилы; быстро в свой черед

¹²⁷В свой прежний образ, в плоть преобразятся
И будут ждать последнего Суда».
Вперед мы стали тихо подвигаться

¹³⁰По мрачному пространству, и тогда
Смесь грязи и Теней мы увидали;
Про Страшный суд в грядущие года

¹³³Мы по дороге тихо толковали.
«Учитель! – между прочим я спросил, —
Усилятся ль их муки и печали,

¹³⁶Иль ослабеют кары адских сил,
Когда суда последний день настанет?»
«Знай, смертный, – спутник мой проговорил, —

¹³⁹Чем ближе к совершенству каждый станет,
Тем ближе для него добро и зло.
Хоть эту сволочь адскую не тянет

¹⁴²Достичь до совершенства, – не могло
Родиться в них подобное стремленье, —
Но осеняет грешников чело

¹⁴⁵Надежда, и пощады и прощенья
Все ждут они в день Страшного суда».
Мы шли. Не передам я в песнопенье

¹⁴⁸Всего, что говорили мы тогда.
Но вот у спуска Плутуса{35} нашли мы,
Который был врагом людей всегда:

¹⁵¹Для Плутуса все люди нестерпимы.

Песня седьмая

Путники спускаются в четвертый круг Ада, где у входа встречают Плутуса. Вергилий его усмиряет, и он падает ниц. Круг, где страдают скупцы и расточители, раскрывается перед путниками. Рассуждение Вергилия о фортуне. Он ведет Данте в другой круг Ада, где тени караются за зверство.

¹«Papé Satán, papé Satán, aleppe!»{36} —
Так грозно адский Плутус зарычал,
Встречая криком нас в своем вертепе.

⁴Но мне певец всеведущий сказал:
«Не бойся неожиданной преграды…
Вредить он нам не может… Прочь, шакал!»

⁷Он говорил, остановивши взгляды
На демоне: «Молчи и пожирай
Ты сам себя от бешеной досады:

¹⁰Спуститься должен смертный в адский край,
Куда идет по воле Провиденья…
Молчи и злобой внутренней сгорай…»

¹³Как мачта корабельная в крушенье,
В морскую бездну с парусом летит,
Повергнута, изломана в мгновенье,

¹⁶Пал Плутус ниц, приняв покорный вид,
А мы все глубже в тартар углублялись,
В вертеп, который грешникам открыт,

¹⁹Которым все пороки поглощались.
О, Боже мой! Могу ль я передать
Ряд новых мук, что предо мной являлись?

²²Ужель за грех так можно пострадать?
Как меж собой сшибаются в смятенье
Харибды волны с ревом, чтоб опять

²⁵Бежать назад, так в вечном исступленье
Должны сшибаться тени меж собой.
Их много здесь, кричащих в озлобленье.

²⁸Двойной толпой они вступают в бой
И, тяжести огромные бросая
Друг в друга, поднимают дикий вой,

³¹С упреками такими отступая:
«Что бросил ты?» «А ты что не бросал?»
И, двигаясь и вновь в борьбу вступая,

³⁴Ревут, бегут, как моря грозный шквал,
И снова отступают и мятутся,
И снова бой… Скорбеть о них я стал,

³⁷Успела жалость в сердце шевельнуться.
«О, кто они? Поведай мне, поэт!
Вон там, левей, – иль мог я обмануться?..

⁴⁰Толпа духовных лиц… Сомненья нет:
На них я вижу знаки постриженья».
«Знай, все они, – мудрец мне дал ответ, —

⁴³Свой разум довели до ослепленья,
И грех их – расточительность. Взгляни
На их толпу, на шумное движенье:

⁴⁶Здесь гранью полукруга все они
Отделены от области другого
Греха. Ты угадал – в иные дни

⁴⁹Тех призраков, чьи головы сурово
Обнажены, – монахами мир звал.
Здесь можешь встретить папу ты иного,

⁵²Здесь не один погибший кардинал».
«Но как же между ними, мой учитель,
Знакомых лиц пока я не узнал,

⁵⁵Которых грех смутил, как искуситель?»
«Напрасно разглядеть их хочешь ты, —
Мне отвечал тогда путеводитель, —

⁵⁸Грехи так исказили их черты,
Что лиц их распознать нам невозможно;
И вечно в этом Царстве темноты

⁶¹Сшибаться будут призраки тревожно,
Пока день воскресенья не придет.
Тогда они восстанут осторожно

⁶⁴Из тьмы могил, иные сжавши рот
И с сжатою рукою, а другие
Лишенные волос своих. Как мот,

⁶⁷Так и скупец, все блага дорогие,
Все радости земного существа
Теряют навсегда. Грехи такие,

⁷⁰Как скупость и безумье мотовства,
Приводят к мукам вечного боренья
Без отдыха, без криков торжества.

⁷³Так гибельны фортуны искушенья,
Хотя за них людской безумный род,
Не ведая в раздорах пресыщенья,

⁷⁶Терзается и много крови льет.
Все золото, и все богатство света
Людей не избавляют от забот

⁷⁹И не внесут покой в жилище это,
Где мук неотразим жестокий гнет».
«Но объясни, – я спрашивал поэта, —

⁸²О, кто она, смущавшая народ,
Богиня, что Фортуною зовется?
Всех благ земных и всех земных щедрот

⁸⁵Из рук ее источник вечный льется».
«Безумцы! Ваш рассудок омрачен,
Вам в заблужденье правда не дается», —

⁸⁸Сказал мудрец и продолжал так он:
«Так слушай же ты истинное слово:
Мир видимый едва был сотворен,

⁹¹Как власть уж для него была готова,
Чтоб в мире свет равно распределять,
И эта власть, как сам закон, сурова.

⁹⁴Над благами земными наблюдать
Другая власть поставлена; власть эту
Фортуною привыкли люди звать;

⁹⁷Богатства и сокровища по свету
Дарит и отнимает вкруг она,
Переходя от холода к привету,

¹⁰⁰Любя то те, то эти племена
Иль возвышать, иль в грязь топтать бесстрастно.
Фортуны той над миром власть сильна,

¹⁰³Сопротивляться стали б ей напрасно.
Вот почему, порой, иной народ
В падении страдает ежечасно,

¹⁰⁶Другой же процветает и живет
В довольстве, не смущаемый бедами:
Фортуна всех незримо стережет,

¹⁰⁹Как лютый змей, сокрытый под цветами.
Ей ум людской – пути не преградит,
И, властвуя над нашими умами,

¹¹²Она провидит все, она царит
В пределах власти, данной ей. Преграды
Ни в чем ей нет. Вперед она спешит,

¹¹⁵Как будто ждет там, впереди – награды.
Вот вечная фортуна какова.
Ее хулить нередко люди рады,

¹¹⁸Ей вслед бросая гневные слова,
Хоть к ней питать должны благоговенье.
Она же под лучами Божества,

¹²¹Не замечая общего хуленья,
Живет среди созданий неземных,
Рожденных в первый день миротворенья,

¹²⁴Блаженствует средь радостей иных,
И катит шар свой… Далее иди же
К другим теням, чтоб видеть муки их,

¹²⁷Которые ужаснее, чем ближе.
Все звезды, освещавшие восток,
Склоняются на западе все ниже.

¹³⁰Иди скорей! Нам дан недолгий срок».
И мы границу круга миновали;
Пред нами встал кипящийся поток.

¹³³Бесцветные и мутные бежали
Потока волны; далее ручьем
Они в болоте гнусном пропадали;

¹³⁵Болото это Стиксом мы зовем.
И по пути неровному к нему-то
Мы подошли. Бросая взгляд кругом,

¹³⁹Увидел я, – ужасная минута! —
Толпы нагих и бешеных теней,
В зловонии болота вывших люто.

¹⁴²Они кусались с яростью зверей,
В клочки одна другую разрывали
Зубами и при помощи когтей.

¹⁴⁵«Они за зверский нрав свой пострадали, —
Сказал певец. – В воде и над водой,
Куда бы взгляды мы ни обращали,

¹⁴⁸Они томятся вечною чредой».
И в тине голоса их раздавались:
«На свете, в блеске жизни молодой,

¹⁵¹Мы преступленьем только упивались;
От копоти душа у нас черна,
И за порок в болота мы попались».

¹⁵⁴Их жалоба была едва слышна,
Немел язык в их огненной гортани…
Дорогой, что была едва видна,

¹⁵⁷По берегу скользили мы в тумане,
Большую часть болота обошли
И, наконец, в виду зловещей грани,

¹⁶⁰К подножью страшной башни подошли…

Песня восьмая

Пятый круг Ада. Флегиас перевозит чрез болото Стикса Вергилия и Данте. Отвратительные мучения Филиппа Ардженти. Путники приближаются к адскому укреплению Дитэ, где адская стража демонов преграждает им вход в проклятый город.

¹Когда к стенам мы башни приближались,
То видели еще издалека,
Что на ее вершине загорались,

⁴Как звездочки средь тьмы, два огонька,
И, по условью точно, засверкали
Такие же два яркие значка

⁷На дальней башне. Путь мы продолжали.
И я сказал: «В всеведенье глубок,
Как море, ты. Зачем же запылали

¹⁰Те огоньки? Скажи, кто их зажег?
Что означают огненные знаки?»
Поэт ответил: «Если бы ты мог

¹³Поверхность вод распознавать во мраке,
То знал бы сам, что впереди нас ждет…»
Неуловимы молнии зигзаги,

¹⁶Неуловим и быстр стрелы полет,
Но тот челнок, что нам навстречу мчался,
Скользя под испареньями болот,

¹⁹Быстрей стрелы и молнии казался.
Один гребец сидел в нем и кричал:
«Преступный дух! Ты наконец попался!

²²Ты уже здесь!» Мой спутник отвечал:
«О, Флегиас{37}! Ты сердишься напрасно!
Язык твоих угроз бессилен стал:

²⁵Пока ты можешь только безопасно
Перевезти через болото нас».
Как человек, которому ужасно

²⁸Скрывать бессильный гнев, так Флегиас
Умолкнут вдруг. Учитель в челн спустился,
Я вслед за ним, и челн на этот раз

³¹Гораздо глубже в волны погрузился.
Когда по темной, мертвой глубине
Летели мы, вдруг грешник появился,

³⁴Весь тиною покрыт, и молвил мне:
«Скажи, кто ты? Зачем ты раньше срока
Блуждаешь в этой адской тишине?»

³⁷Я отвечал: «То время недалёко,
Когда могу отсюда я уйти.
Но кто ты сам, скажи мне, так жестоко

⁴⁰Истерзанный? Кто ты?» «В своем пути
На вечный, вечный плач осуждена я», —
Сказала тень. «Лети же ты, лети,

⁴³Проклятый дух, спокойствия не зная!
Рыдания и скорби – твой удел.
Твое лицо в грязи распознавая,

⁴⁶Тебя теперь припомнить я успел», —
Ответил я… Тут грешник обе руки
Простер к челну, как будто бы хотел

⁴⁹В нем отдохнуть от нестерпимой муки,
Но спутник мой столкнул его назад:
«Иди ты прочь, туда, где слышны звуки

⁵²Проклятий псов, как ты, попавших в Ад».
Затем поэт, меня обняв, как брата,
Поцеловал и молвил: «О, стократ

⁵⁵Блаженна мать, носившая когда-то
Тебя во чреве! Чистая душа,
Себя ты уберег среди разврата.

⁵⁸Знай: эта тень{38}, всю жизнь свою греша,
Всех презирала в собственной гордыне,
Лишь злобой постоянною дыша.

⁶¹Беснуется и здесь она доныне.
И много гордых некогда владык
В зловонье этой мерзостной пустыни,

⁶⁴Здесь пресмыкаться будут каждый миг,
Как свиньи, в мире общее презренье
Оставив за собою. Их постиг

⁶⁷Стыд и позор». «Могу ль без затрудненья,
Учитель, – я сказал, – теперь взглянуть,
Как будет это жалкое творенье

⁷⁰В грязи и тине медленно тонуть?..»
И мне ответил мудрый мой учитель:
«Еще в ладье мы не окончим путь,

⁷³Увидишь ты, как флорентийский житель
Казним в Аду…» И видел я вблизи,
Как грешника карает Вечный Мститель.

⁷⁶Его давили призраки в грязи;
«Филипп Ардженти! – все они кричали. —
Вот он! Сюда! Дави его, рази!»

⁷⁹И призрак флорентинца окружали,
А он с себя зубами тело рвал…
За эту казнь, не чувствуя печали,

⁸²Я Небеса тогда благословлял.
Тут мы его оставили… Стенанья
Вдруг поразили слух мой, и сказал

⁸⁵Вергилий мне: «Ты обрати вниманье
На этот город: Дис{39} его зовут.
Преступники в нем терпят наказанья,

⁸⁸В Аду их духи мрака стерегут».
«Учитель, – я воскликнул, – на поляне,
Мне кажется, я вижу, как встают

⁹¹В багровом, в ярко-огненном тумане
Вершины башен». «Да, – сказал поэт, —
Горит огонь в них вечный, – знай заране,

⁹⁴Что он стенам дает багровый цвет.
Печальный град был рвами опоясан,
Где челн наш оставлял чуть видный след;

⁹⁷Ряд стен был из железа, и для нас он
Казался неприступным. Наконец
Мы к берегу пристали. В этот час он

¹⁰⁰Пустыней был. Тут закричал гребец:
«Здесь вход. Идите!» И над воротáми
Увидел я, бледнея, как мертвец,

¹⁰³Сонм демонов в тьму бездны Небесами
Низвергнутый. Их крик достиг до нас:
«Кто в Царстве мертвых бродит между нами?

¹⁰⁶Для вас еще не пробил смертный час!..»
Мой спутник подал знак им, что желает
Им молвить слово втайне, и, смутясь,

¹⁰⁹Они смирили гнев свой. Восклицает
Один из них: «Лишь ты к нам подойди,
А смертный, что с тобой в наш Ад вступает,

¹¹²Пускай уйдет и путь свой назади
Переследит без страха, если может,
Тебя оставив здесь!..» В моей груди

¹¹⁵Проснулся ужас: кто теперь поможет
Мне выбраться когда-нибудь назад?
Кто мне в пути преграды уничтожит?

¹¹⁸«Наставник мой! Семь раз, спускаясь в Ад,
Избавил от опасности меня ты
И бодро вел сквозь этот адский смрад.

¹²¹Не оставляй меня ты в тьме проклятой! —
В отчаянии так я восклицал. —
И если впереди нас ждут утраты

¹²⁴И путь в Аду нам недоступным стал,
То поскорей вернемся мы обратно».
Но мой путеводитель отвечал:

¹²⁷«Не бойся, говорю неоднократно,
Никто дороги нам не заградит:
Над нами Тот, чья сила необъятна.

¹³⁰Здесь жди меня; пусть страх не шевелит
Твоей души; тебя я не покину
В кромешной тьме. Прими спокойный вид».

¹³³Так нежно говорил он, словно сыну,
И удалился. В страхе и смущен
Остался я и ужаса причину

¹³⁶Напрасно позабыть хотел. Но он,
Учитель мой, недолго был с бесами.
Что говорил он с ними – посвящен

¹³⁹Я в это не был, только перед нами
Метаться стали демоны, закрыв
Ворота башни. Тихими шагами

¹⁴²Поэт вернулся, голову склонив.
В его лице заметил я смущенье;
Вздохнул он, тихо слово проронив:

¹⁴⁵«Кто вход мне преграждает?» В заключенье
Он мне сказал одно: «Да не смутит
Тебя мое невольное волненье.

¹⁴⁸Пусть нам сонм этих демонов грозит,
Но все ж они должны мне покориться.
Высокомерье их – не ново. Стыд

¹⁵¹Их пораженья должен совершиться,
Как некогда, у первых адских врат,
Где думали преградою явиться

¹⁵⁴Те демоны; но вход в подземный Ад
Остался без затворов{40}. Там, у входа,
Заметил надпись страшную твой взгляд.

¹⁵⁷Но знай, мой сын: в глубь этого прохода
Спускается один сюда с высот
Защитник человеческого рода,

¹⁶⁰Сюда грядет могучий ангел тот,
Перед которым бесы содрогнутся
И двери недоступных нам ворот

¹⁶³Покорно перед нами распахнутся».

Песня девятая

Три адские фурии грозят, что они обратят в камни обоих странников. Сошествие ангела, который прикосновением своего жезла отворяет врата неприступного города. Демоны разбегаются. Шестой круг Ада, где находятся язычники.

¹Мое лицо в минуту бледно стало,
Когда певец приблизился ко мне,
Но вдруг его смущение пропало, —

⁴Он скрыл его в сердечной глубине;
Прислушиваясь, он остановился:
Мрак был так густ в той адской стороне,

⁷Что зоркий взгляд, куда б ни обратился,
Не мог проникнуть тьмы. «Мы победим!
Мы победим, лишь он бы к нам явился. —

¹⁰Сказал мудрец. – Приди же, херувим!»
Я понимал, что странными словами
Меня он успокаивал; томим,

¹³Однако, страхом, этими речами
От робости я не избавлен был
И вопросил, чуть шевеля губами:

¹⁶«В глубь этой бездны кто-нибудь сходил
От самой первой той ограды Ада,
Где нет надежды?» Так я говорил,

¹⁹И отвечал учитель: «Правду надо
Тебе сказать: еще никто почти
Не достигал до пламенного града,

²²Не шел сюда по нашему пути.
Но некогда в ту бездну я спускался,
Куда меня заставила сойти

²⁵Жестокая Эрикта{41}. Покорялся
Ей дух людей умерших и порой
В земное тело снова облекался.

²⁸Лежал недолго сам я под землей,
Лишась души, когда мне повелела
Сама Эрикта, жезл поднявши свой,

³¹Спуститься в адский круг той бездны смело,
Чтобы одну из падших душ спасти.
Круг этот глубже всех; отяготела

³⁴Ночь вечная над ним, но ты идти
Со мной без страха должен. Вот болото
Зловонное пред нами на пути,

³⁷Весь город охватившее: в него-то
Без боя невозможно нам шагнуть».
Еще он говорить мне начал что-то,

⁴⁰Но головы не мог отвернуть
От башни, мрачным светом озаренной.
Трех фурий я увидел: фурий грудь

⁴³Сочилась кровью; стан их обнаженный
Был гидрами зелеными обвит;
До плеч с их головы окровавленной

⁴⁶Спадали змеи. Фурий этих вид
Напоминал вид женщин. Были это
«Царицы плача»{42} спутницы. «Горит

⁴⁹Их взгляд огнем (так слушал мудреца я);
Эриннами их гнусными зовут.
Вон та, что среди их стоит, рыдая, —

⁵²Алекто; с ней Мегера рядом тут,
А третья по прозванью Тизифона…»
Поэт умолк. Ужасных тех минут

⁵⁵Мне не забыть. Они слились в три стона
И грудь свою ногтями стали рвать.
Я трепетал. «Сюда, сюда, Горгона{43}! —

⁵⁸Так начали те Фурии кричать. —
Мы в камень превратим его! Не мы ли,
Когда Тезей нас вздумал испугать,

⁶¹Ему за нападенье отомстили{44}?»
«Закрой лицо свое и отвернись,
Иначе здесь погиб ты, как в могиле;

⁶⁴Лицо Горгоны видеть берегись,
Когда из Ада хочешь возвратиться…»
Так, голову мне наклонивши вниз,

⁶⁷Сказал поэт. Боялся положиться
Он на меня, и собственной рукой
Закрыл мои глаза… Кто умудрится

⁷⁰Постичь умом – ужасный смысл какой
Таится в этих строчках?.. Гул жестокий
Стоял над мутной, мертвою рекой

⁷³И повергал невольно в страх глубокий.
Два берега дрожать он заставлял.
Так ураган среди пустынь Востока

⁷⁶Под знойным небом часто налетал
На темный лес, все на пути ломая,
И мял цветы и с корнем вырывал

⁷⁹Могучий дуб, столб пыли поднимая,
И гнал зверей и мирных пастухов…
Затем поэт, глядеть мне разрешая,

⁸²Сказал: «Смотри на пену тех валов,
Где гуще водяные испаренья,
Принявшие вид мутных облаков».

⁸⁵Как бегают у берега в смятенье
Лягушки, увидавшие ужа,
И, роясь в тине, ищут в ней спасенья,

⁸⁸Так легионы призраков, дрожа
От ужаса, вдруг бросились толпами
Бежать, худые члены обнажа,

⁹¹От призрака. Он тихими стопами
Чрез Стикс, как через сушу, проходил;
Он воздух отвевал перед глазами

⁹⁴Своей рукой: так зноен воздух был,
И тем движеньем словно утомлялся.
Когда на нем я взгляд остановил,

⁹⁷Не знаю почему, я догадался,
Что это ангел Божий шел вперед.
Учителя я тотчас попытался

¹⁰⁰О том спросить таинственно, но тот
Мне подал знак, чтоб молча я склонился.
И ангел шел чрез пену мутных вод;

¹⁰³Чело его сияло; он стремился
Ко входу в град. Коснулся он ворот
Своим жезлом, и тихо отворился

¹⁰⁶Пред нами недоступный прежде вход;
И на пороге ставши в это время,
Воскликнул он: «Погибший, жалкий род!

¹⁰⁹Проклятое, низвергнутое племя!
Вы Небесам противитесь опять!
Иль высшей власти тягостное бремя

¹¹²Крамолами вы думаете смять?
К чему вели все ваши возмущенья?
Они могли лишь только умножать,

¹¹⁵Усиливать в Аду для вас мученья.
Припомните: ваш Цербер – адский зверь
След роковой неравного боренья

¹¹⁸На шее носит даже и теперь!..»
И, не сказавши более ни слова,
Покинул он открытую им дверь

¹²¹И по волнам назад пустился снова.
Казалось, озабочен сильно был
Он думами значения иного

¹²⁴И о судьбе двух странников забыл.
А мы, им успокоены, вступили
В обитель ту, куда он путь открыл,

¹²⁷Где духи тьмы уже нам не грозили.
Желая знать про участь тех теней,
Которых в эту крепость заключили,

¹³⁰Окрестность осмотрел я, и на ней
Печальные поля глазам открылись,
Поля жестокой муки и скорбей.

¹³³Как ряд холмов близ Арля{45}, где катились
Спокойней волны Роны, или в том
Местечке возле Полы{46}, где явились

¹³⁶Струи Кварнаро резким рубежом
Италии, так точно здесь холмами
Могилы поднимаются кругом;

¹³⁹Но вид их был ужаснее. Пред нами
Между гробниц везде огонь пылал,
И каждый гроб, охваченный огнями,

¹⁴²С приподнятою крышкою стоял,
Откуда вылетали вопли муки
И голос осужденных вылетал.

¹⁴⁵Тех голосов мучительные звуки
Я слушал и учителя спросил:
«Чьи тени, поднимающие руки,

¹⁴⁸Томятся здесь средь огненных могил?»
«Еретики оттенков всевозможных,
Отступники, – мой спутник говорил, —

¹⁵¹Лежат в гробницах этих придорожных,
Где пламя беспрестанно может жечь
Безумцев, лжеучителей безбожных.

¹⁵⁴Всем им пришлось под эти склепы лечь,
Где вечно хлещет огненная лава».
Путеводитель мой окончил речь

¹⁵⁷И меж могил повел меня направо.

Песня десятая

Перед Данте и Вергилием встает ряд могил, в которых находятся последователи Эпикура. Путники говорят с призраками Фарината дельи Уберти и Кавальканте де Кавальканти. Первый предсказывает Данте изгнание из Флоренции.

¹Мы шли тропой, которая вилась
Среди могил близ каменной ограды,
И спутника спросил я в этот час:

⁴«О, ты, мудрец, ведущий сквозь преграды
Меня из круга в круг, дай мне ответ:
Могу ли я, учитель, бросить взгляды

⁷Внутрь тех гробниц, где крышек вовсе нет?
Могу ль узнать, что в них теперь таится?»
«Гробницы те, – ответствовал поэт, —

¹⁰Должны своими крышками закрыться,
Когда сюда их души прилетят,
Чтоб в образе земном опять явиться:

¹³Тела погибших душ теперь лежат
В Иосафатовой долине… Вправо —
Эпикурейцев кладбище. Их взгляд

¹⁶На жизнь тебе известен. Величаво
Ученье их провозглашалось вслух,
Что для людей бессмертие – забава,

¹⁹Что с телом умирает вместе дух.
Здесь все твои вопросы разрешатся
И даже те, мой благородный друг,

²²Которые невольно, может статься,
Ты высказать мне прямо не желал».
«Наставник мой, – ответил я, – скрываться

²⁵Я потому порой предпочитал,
Что сам меня учил ты воздержанью».
«Тосканский гражданин! Ты в град попал,

²⁸Где пламя предается пожиранью,
Остановись! Я по твоим речам
Признал, их подчиняясь обаянью,

³¹Что ты вполне принадлежишь к сынам
Отчизны благородной и прекрасной,
Но для которой вреден был я сам!..

³⁴Для родины я был звездой несчастной!»
Тот голос из гробницы раздался
Внезапно вдруг. Страх чувствуя ужасный,

³⁷К учителю назад я подался.
«Не бойся, что с тобою? – начал речь он. —
Из гроба Фарината{47} поднялся,

⁴⁰И виден нам от пояса до плеч он».
И повстречал я Фаринаты взгляд.
Хоть жар огня в гробу был бесконечен,

⁴³Но, словно презирая целый Ад,
Он гордо из гробницы поднимался.
Других гробов минуя целый ряд,

⁴⁶С Вергилием к нему я приближался:
«В речах будь краток», – спутник мне шепнул.
Когда я с Фаринатом поравнялся,

⁴⁹С надменностью он на меня взглянул
И, помолчав, спросил меня: «Кто были
Твои отцы?» И я не обманул

⁵²И ничего не скрыл, как предки жили.
Тогда, подняв глаза, он молвил мне:
«Они меня и род мой не любили

⁵⁵И враждовали с нами на войне,
За что ссылал их дважды я в изгнанье».
«Да, дважды по чужой они стране

⁵⁸Скитались, – отвечал на эту брань я, —
Но дважды возвращались и назад
На родину, чего при всем желанье

⁶¹Не мог исполнить род твой, говорят,
И не сумел на родину вернуться».
В лицо мое пахнул вдруг новый смрад;

⁶⁴Другая тень, – не мог не содрогнуться
При этом я, – подняв свое чело,
Явилась сзади гроба, разогнуться

⁶⁷Не в состоянье; видным быть могло
Одно лицо той новой, бледной тени:
Казалось мне, что муками свело

⁷⁰Поверженного призрака колени.
Глазами вкруг себя он поводил,
И я услышал жалобное пенье.

⁷³С рыданием тот грешник возопил:
«О, если в Ад путь длинный и ужасный
Тебе твой гений светлый озарил,

⁷⁶Зачем же не с тобой мой сын прекрасный?»
«Я собственною властию не мог
Проникнуть в Ад, но этот путь опасный

⁷⁹Указывал мне тот, к кому был строг
Твой Гвидо{48}, так его ценивший мало…»
Так я сказал: в короткий этот срок

⁸²Я уже знал, чья это тень стонала,
И имя несчастливца угадал{49}.
Вдруг тень передо мною быстро встала:

⁸⁵«Ценивший мало? – с воплем он сказал. —
Ответь скорее: разве он скончался?
И светлый день из глаз его пропал?»

⁸⁸Он ждал, когда ж ответа не дождался,
То в гроб свой опрокинулся назад
И больше из него не поднимался.

⁹¹Меж тем другой безумец, падший в Ад,
Перед которым я остановился,
Стоял все так же смело; даже взгляд

⁹⁴Такою же надменностью светился.
Он прерванную речь возобновил:
«На родину мой род не возвратился,

⁹⁷И мысль о том страшней всех адских сил
Меня казнит и мучает доныне…
Но знаешь ли, что рок тебе сулил

¹⁰⁰На родине?.. Лик царственной богини,
Богини Ада{50} здесь не заблестит
Полсотни раз, как снова на чужбине

¹⁰³Изгнания ты испытаешь стыд…
Но прежде чем в мир светлый возвратиться,
Скажи, за что толпа мой род хулит,

¹⁰⁶Унизить, оскорбить его стремится?»
«С тех самых пор, как Арбии струи
Могли ужасной кровью обагриться,

¹⁰⁹С тех пор во храме подвиги твои
Лишь возбуждают общие проклятья»{51}.
«Не я один повинен в той крови, —

¹¹²Он отвечал, – одно могу сказать я,
Я действовал с другими заодно
И виноват, как все мои собратья.

¹¹⁵Но там, где было всеми решено
Флоренции прекрасной разрушенье,
Я был один: мной было спасено

¹¹⁸Величие Флоренции». В смущенье
Я произнес: «Да обретет покой
Твое потомство! Но сомненье

¹²¹Одно ты разреши мне: род людской
Не ведает грядущего прозренье,
Для вас же в нем нет тайны никакой,

¹²⁴Хоть в настоящем многие явленья,
Нам ясные, невидимы для вас».
И высказала тень такое мненье:

¹²⁷«Лишь видимы для наших слабых глаз
Предметы отдаленные. Так было
Угодно Небесам. Но всякий раз,

¹³⁰Когда уже событье наступило,
Прозрение не в силах нам помочь;
Теперь – земная жизнь для нас могила,

¹³³Где царствует одна глухая ночь.
Мы в настоящем мире постоянно
Неведенья не можем превозмочь.

¹³⁶И если перед нами вдруг нежданно
Грядущего запрутся ворота,
Предвиденье умрет в нас… Беспрестанно

¹³⁹Мы ждем того». И тень, закрыв уста,
Умолкла вдруг, и я сказал в волненье:
«Пусть истину теперь узнает та

¹⁴²Душа, что рядом стонет в исступленье;
Поведай же ты грешнику скорей,
Что сын его не умер. Лишь в сомненье

¹⁴⁵Не кончил прежде речи я своей,
Когда меня он спрашивал…» Тогда-то —
Позвал меня учитель от теней,

¹⁴⁷Но, торопясь, спросил я Фарината,
Кто с ним еще в гробницу заключен?
«О, многих здесь постигла та ж утрата, —

¹⁵⁰Не двигаясь в гробнице, молвил он. —
Здесь Фридерик Второй{52} лежит со мною,
И кардинал{53} вкушает тот же сон.

¹⁵³Еще лежат… но имена их скрою…»
И он исчез. Пошел к поэту я,
Невольно размышляя той порою

¹⁵⁶О предсказанье тени и тая
Смущение… «Скажи, чем ты смутился?» —
Путеводитель спрашивал меня.

¹⁵⁹Я правду рассказать ему решился.
«Запомни все, чем был ты так смущен,
Что выслушать от призрака решился, —

¹⁶²Сказал поэт и руку поднял он. —
Когда пред лучезарной{54} ты предстанешь,
Чье око видит все со всех сторон,

¹⁶⁶Ты от нее о будущем узнаешь.
Узнаешь все, что ждет тебя вперед.
Теперь же продолжать ты станешь

¹⁶⁹Со мною путь». И влево он идет.
В глубь города мы стали удаляться
От мрачных стен и городских ворот

¹⁷²И начали к долине подвигаться,
Где стали перед нами в этот час
Густые испаренья подниматься.

¹⁷⁵В долину ту тропинка шла, крутясь.

Песня одиннадцатая

Путники вступают в отвратительное место, где носятся зловонные испарения. Они желают скрыться от них за каменной гробницей папы Анастасия, совращенного еретиком Фотином. Вергилий объясняет Данте степени наказаний в разных кругах и праведное распределение грешников.

¹Мы шли вдоль по обрыву мимо скал,
Поверженных, как каменные трупы,
И подошли к вертепу: изрыгал

⁴Он из себя зловония, – и группы
Проклятых душ стонали в нем. Мы шли,
Хватаясь за гранитные уступы,

⁷И так как выносить мы не могли
Зловонных испарений, то спасенье
За каменной гробницею нашли.

¹⁰Где надпись увидали в то мгновенье:
«Здесь папа Анастасий заключен,
Что был введен Фотином в искушенье»{55}.

¹³«Кругом весь воздух смрадом заражен,
И медленней мы будем подвигаться,
Чтоб к смраду понемногу приучен

¹⁶Был ты и я: не станет он казаться
Нам столько отвратительным потом», —
Так молвил мне учитель. «Может статься, —

¹⁹Я возразил, – пока вперед идем,
Ты что-нибудь расскажешь мне дорогой?»
«Да, и теперь я думаю о том», —

²²Я услыхал поэта голос строгий.
Он продолжал: «Смотри, мой сын, вокруг
(И слушал я его с большой тревогой):

²⁵В три яруса идет за кругом круг
Средь этих скал, один другого шире.
И каждый круг – обитель вечных мук

²⁸Для падших душ в подземном этом мире,
Но чтоб тебе, взглянув на них, понять,
Что в Небе, в голубом его эфире

³¹Пощады им вовек не прочитать, —
Я расскажу, за что их заключили:
Ужасней зла не можем мы назвать,

³⁴Как ближнего обида. Доходили
До этой цели ложью иногда.
Иль вред через насилье наносили

³⁷И ближних обирали без стыда.
За этот грех нет в Небесах прощенья.
Обман – порок людей и был всегда

⁴⁰Караем Богом он без сожаленья,
И каждый злой обманщик, каждый тать
Повержен в самый страшный Ад мученья,

⁴³Куда не сходит Божья благодать.
Знай: в первый круг попали души мрака,
Виновные в насилье, но опять,

⁴⁶Так как насилье может быть трояко,
То на три части делится тот круг,
С тройным различьем в грешниках, однако.

⁴⁹Насилие людских сердец и рук
Бывает против ближних, против Бога
И против жизни собственной. Вокруг

⁵²Увидишь ты таких пороков много:
Убийство, грабежей ночных позор.
Вот первый круг, где наказуют строго

⁵⁵Насилье против ближних: гнусный вор,
Убийца злой, не пощадивший друга,
В вертепе том томятся с давних пор.

⁵⁸А во втором подразделенье круга
Самоубийц и мотов скорбный ряд,
Всех посягнувших смело, без испуга,

⁶¹На жизнь свою, – их поглощает Ад —
Иль на свое богатство, достоянье,
И проливавших слез кровавых яд

⁶⁴В те дни, когда любовь и ликованье
Должны бы были в сердце обитать…
А те преступно жалкие созданья,

⁶⁷Что стали имя Бога отвергать,
Богохуля, природу оскорбляют,
Те в меньшем круге стали обитать.

⁷⁰На проклятом челе их замечают
Клеймо неизгладимое почти
Содома и Кагора{56}. Но бывают

⁷³Грехи другого рода, и найти
Их можем мы в другом подземном круге.
Запомни те грехи и перечти:

⁷⁶Грех сводничества, льстивости услуги,
Татьба, и святотатство, и подлог,
Ложь всякая, когда уж друг о друге

⁷⁹Забыли люди думать, и порок
Для них стал всякой доблести заменой.
Есть грех еще – он страшен и жесток —

⁸²Он – смерть любви: зовут его изменой.
В одной из самых низших адских сфер,
Где стало средоточие Вселенной,

⁸⁵Где восседает грозный Люцифер,
Обречена измена вечной казни,
Чтоб казни той был памятен пример».

⁸⁸«Учитель, – я сказал не без боязни, —
Ты верное понятие мне дал
О пропасти греха и неприязни,

⁹¹Но ты еще не все мне рассказал.
Я видел много грешников сраженных,
Которых страшный дождик бичевал,

⁹⁴Толпу теней в болото погруженных,
Гонимых ветром, с скрежетом зубов,
Хулящих Небо, мрачных, исступленных,

⁹⁷И я о них спросить тебя готов:
Когда над ними кара тяготеет,
То почему ж за мерзость их грехов

¹⁰⁰В тот град, что постоянно пламенеет, —
Не заключили их?» Он отвечал:
«Ужель твой ум в безумии темнеет?

¹⁰³Иль рассуждать ты здраво перестал?
Философа забыл ты наставленье{57},
Который так грехи подразделял:

¹⁰⁶Невоздержанье, злобы прегрешенье
И скотобесье. Первый самый грех
Не столько оскорбляет Провиденье

¹⁰⁹И потому слабей казнится всех
Других грехов. Когда поймешь ты это,
То ясно разгадаешь участь тех

¹¹²Погибших душ, отторженных от света,
Которых Бог карающий щадил
В сиянье бесконечного привета

¹¹⁵И в высшие круги их поместил,
Где легче казнь и где сносней мученья».
Невольного восторга я не скрыл:

¹¹⁸«Ты – солнце, возвращающее зренье!
Ответ твой каждый счастье мне несет,
И мне полезно самое сомненье,

¹²¹Как знание: я вижу в нем оплот…
Еще один вопрос мне разреши ты,
Который мне покоя не дает:

¹²⁴За что пути к спасению закрыты
Мздоимцам? Вот что хочется мне знать…»
«Нас учит философия – пойми ты, —

¹²⁷Что мы должны в природе уважать
Божественного разума начало
С его искусством; можно доказать

¹³⁰По книгам, что искусство подражало
Природе всей: так робкий ученик,
Изведавший науку слишком мало,

¹³³Копировать учителя привык.
Искусство от Небес родится тоже,
Как внук от деда. Двойственный родник —

¹³⁶Искусства и природы – нам дороже
Всех родников, и в нем лишь почерпать,
В своей душе сомненья уничтожа,

¹³⁹Мы можем жизнь и жизни благодать.
Мздоимец же идет другой дорогой.
Природу он лишь может презирать,

¹⁴²В искусстве не находит школы строгой,
Нуждается в опоре он иной,
И грудь его полна другой тревогой.

¹⁴⁵Однако в путь; иди теперь за мной.
На горизонте, вижу я, явилось
Сиянье знака Рыб, а в тьме ночной

¹⁴⁸На западе почти уже скатилось
Созвездье Колесницы… Мрак глубок…
Вот яркая звезда на небе скрылась.

¹⁵¹А нам до спуска путь еще далек».

Песня двенадцатая

Данте и Вергилий спускаются в седьмой круг подземного Ада по отвесному обрыву, где на полуразрушенной скале находят чудовище – Минотавра. Вергилий смиряет его бешенство. Встреча с центаврами, из которых один – Несс делается проводником двух путников и указывает на кровавый поток, где грешники по степеням терпят кару за насилие.

¹Дорога, по которой в этот час
Нам приходилось далее спускаться,
Была почти отвесна, и не раз,

⁴Взглянувши вниз, мог всякий содрогаться.
Гора, с которой сброшен был обвал,
Непроходимой стала мне казаться

⁷С вершины до подножья: груды скал
Низринуты лежали перед нами.
Таков был спуск, и бездны мрак зиял

¹⁰Над ним кругом, а близко, под ногами,
Чудовище лежало на скале{58},
Чудовище, которое сосцами

¹³Не матери питалось на земле,
Но деревянной телки… Ужас Крита,
Чудовище, заметя нас во мгле,

¹⁶Себя кусало, пеною покрыто,
Не в состоянье бешенства смирить.
И закричал мой проводник сердито:

¹⁹«Тварь гнусная! Ты мыслишь, может быть,
Что царь Афин к тебе явился снова,
Чтоб вновь тебя, чудовище, убить?

²²Прочь, гадина! Для подвига иного
Спустился этот смертный в Ад сюда;
И у него желанья нет другого,

²⁵Как только посмотреть на Царство мук…»
Как ярый бык в минуту пораженья
Срывает узы тягостные вдруг

²⁸И, силы потерявший, в исступленье,
Бросается то прямо, то назад,
Так Минотавр метался в то мгновенье.

³¹Поэт сказал с любовью мне, как брат:
«Скорее вниз, пока он бесноваться
Не перестал…» И, не боясь преград,

³⁴Чрез груды скал мы начали спускаться,
А из-под ног срываясь, камней ряд
Летел и падал в бездну. Подвигаться

³⁷Я стал вперед, кругом бросая взгляд,
И размышлял, поэта слыша голос:
«Ты думаешь, быть может, мой собрат,

⁴⁰О той скале, что сверху раскололась,
И где теперь чудовище лежит,
В котором злость с бессилием боролась?

⁴³Мной усмирен, ужасный зверь молчит.
Так знай же, что, когда еще впервые
Сходил я в Ад, вон той скалы гранит

⁴⁶Еще был цел, и камни вековые
Не треснули. Случилось то поздней
В другие дни и времена иные,

⁴⁹Пред тем, как Тот спустился в мир теней,
Который многим в Ад принес спасенье…
Тогда-то с страшным грохотом камней,

⁵²Скалу поколебало сотрясенье
И рухнул сокрушительный обвал.
Подумал я в то самое мгновенье,

⁵⁵Что от любви весь мир затрепетал,
От той любви, которою держалась
Вселенная. Любовью – я слыхал —

⁵⁸Не раз уже мир обращался в хаос{59}.
Тогда-то раскололась вдруг скала
И грудою каменьев разметалась.

⁶¹Но вниз взглянуть тебе пора пришла:
Мы около кровавого потока,
Где в кипяток за грязные дела

⁶⁴Насилия – повержены глубоко
Преступники. О ты, развратный род,
Жизнь тративший на подвиги порока,

⁶⁷Вот как тяжел последний твой расчет!»
И вкруг равнины ров дугообразный
Увидел я с кровавой пеной вод,

⁷⁰А от скалы до рва с пучиной грязной
Центавры появлялись здесь и там
Со стрелами, как на потехе праздной.

⁷³Когда они домчались ближе к нам
И нас на спуске взоры их открыли,
Они остановились. К тетивам

⁷⁶Центавры разом стрелы наложили,
И трое, отделившись от других,
К той крутизне, где шли мы, подскочили.

⁷⁹И крикнул нам тогда один из них:
«Откуда вы? Какой вы казни ждете,
Спускаясь в мир созданий неживых?

⁸²Когда вы мне ответа не даете,
Я с тетивы стрелу спущу тогда,
Которая верна в своем полете».

⁸⁵«Зачем вдвоем нисходим мы сюда,
Хирону{60} мы поведаем при встрече.
Ты опрометчив ныне, как всегда,

⁸⁸В заносчивых желаниях и речи».
Так отвечал Вергилий наотрез
И, положивши руку мне на плечи,

⁹¹Заметил мне тихонько: «Это – Несс{61};
Плененный Деянирою прекрасной,
Он умер за нее, но Геркулес

⁹⁴И сам погиб, надевши плащ ужасный
Покойника. Второй из них – Хирон,
Ахилла пестун; третий Фол{62}, известный

⁹⁷По бешенству. Сюда со всех сторон
Свирепые центавры наезжают, —
Неисчислим их грозный легион, —

¹⁰⁰И в кипятке потока поражают
Преступных жертв, когда из пены вод
Они чело высоко поднимают,

¹⁰³Чтоб легче были муки их…» И вот
Мы подошли к центаврам. Под скалою
Хирон раскрыл чудовищный свой рот

¹⁰⁶И, бороду раздвинувши стрелою,
Товарищам сказал он наконец —
С улыбкой отвратительной и злою:

¹⁰⁹«Вы видели, как шел второй пришлец?
Он шел – и часто камни рассыпались
Из-под него: не ходит так мертвец.

¹¹²Усопшие сюда так не являлись».
Мой проводник к центавру подошел,
В котором две природы совмещались,

¹¹⁵И возразил: «Да, в это море зол
Действительно сошла душа живая:
И человека этого я вел

¹¹⁸Через долину тьмы, не уставая.
Не любопытство странника вело
В подземный Ад, но цель вполне благая.

¹²¹В Эдеме Дева есть – ее чело
Сияньем Рая блещет постоянно.
Покинув Рай, где счастье так светло,

¹²⁴Она ко мне явилася нежданно,
Меня на подвиг новый обрекла…
Я чист душой и лгать мне было б странно,

¹²⁷А этот смертный всякого чужд зла…
Во имя добродетели, ведущей
По Аду нас, где всюду смрад и мгла,

¹³⁰Чтоб впереди не знать напасти пущей,
Прошу тебя, пускай один из вас
Проводит нас тропою, в Ад идущей,

¹³³И человека этого сейчас
Пусть на себе перенесет чрез реку.
Не призрак он; и смерти не страшась,

¹³⁶Нельзя пройти пучину человеку:
Лишь только тень по воздуху скользит».
Таких речей не ведая от века,

¹³⁹Хирон центавру Нессу говорит:
«Ступай, их проводи и охрани ты,
Когда толпа другая их смутит».

¹⁴²При появленье новой той защиты
По берегу мы шли. Кипел поток,
Где выли тени злы, полуубиты,

¹⁴⁵Повержены в кровавый кипяток.
Вплоть до бровей я видел погруженных,
Измученных от головы до ног, —

¹⁴⁸И, показав рукой на осужденных,
Центавр сказал: «То казнь земных владык,
Невинной кровью ближних обагренных.

¹⁵¹Их легион обширен и велик:
Здесь Александр, с ним Дионисий вместе,
Что столько лет давить народ привык

¹⁵⁴В Сицилии во имя хладной мести,
Здесь Аццолино{63} грозный заключен;
Казнится здесь и он, Обидзо Эсти,

¹⁵⁷Что пасынком своим был умерщвлен».
Хотел к певцу я с словом обратиться,
Но, указав на Несса, молвил он:

¹⁶⁰«Теперь тебе он больше пригодится,
Чем я, мой сын». И в этот самый срок,
Когда певцу спешил я покориться,

¹⁶³Центавр опять взглянул на кипяток:
«Иные души страждут здесь жестоко,
До шеи погруженные в поток.

¹⁶⁶Вот там теперь стоящий одиноко
Ужасный грешник, – знаешь ли, кто он?
Господний храм он оскорбил глубоко

¹⁶⁹И поразил вблизи его колонн
Того, чье сердце люди сохранили
На Темзе вплоть до нынешних времен

¹⁷²И в дорогом ковчеге схоронили{64}».
Других теней потом я увидал, —
Их головы и груди видны были, —

¹⁷⁵И я иных невольно узнавал…
Поток все мельче, мельче становился,
Так что в конце лишь ноги покрывал.

¹⁷⁸Ров этот скоро сзади очутился,
Когда центавр перескочил поток
И мне сказал: «Сейчас ты убедился,

¹⁸¹Как ров мелел; но страшно он глубок
В другом конце, и в глубине той вечной
Властители страдают за порок

¹⁸⁴Насилия и власти бессердечной.
Там в пламени несет свой тяжкий крест —
Бич Божий, сам Аттил бесчеловечный;

¹⁸⁷Там властолюбец Пирр{65}, разбойник Секст{66},
Там очи у Реньеро да Корнета,
Реньеро Падзо пламень адский ест.

¹⁹⁰Они народ терзали, и за это
Кровавый кипяток их вечно жжет,
И впереди нельзя им ждать рассвета».

¹⁹³И Несс назад отправился чрез брод.

Песня тринадцатая

Путники вступают во второй отдел седьмого круга. Перед ними самоубийцы, превращенные в деревья, и расточители, терзаемые гарпиями. Пьер делле Винье, секретарь Фредерика II.

¹Едва от нас сокрылся мрачный Несс
И чрез поток еще не перебрался,
Как мы вдвоем вступили в темный лес,

⁴И лес непроходимым мне казался.
В нем не было тропинки ни одной.
Он зеленью лесов не распускался:

⁷На нем являлись листья предо мной
Все черные; все ветви кривы были,
И не плоды в трущобе той лесной

¹⁰Росли кругом, но всюду только гнили
Растенья ядовитые везде.
Мы хуже места верно б не открыли

¹³В лесах Корнето{67} и Чечины{68}, где
Лишь дикий зверь в густой листве скрывался
И птицы робко прятались в гнезде.

¹⁶Но страшный лес, где путь наш потерялся,
Наполнен только гарпиями{69} был
(С Строфадских островов от них спасался

¹⁹Когда-то род Троян): меж черных крыл
Они людские головы имели, —
Большой живот, две лапы… Я следил,

²²Как гарпии на деревах сидели
И пó лесу их раздавался вой…
Я чувствовал, что ноги онемели…

²⁵Тогда сказал учитель добрый мой:
«О, прежде чем вперед ты устремился,
Узнай, что перешел ты во второй

²⁸Круг Ада{70}, и пока нам не открылся
Пустыни вид ужасный, до тех пор
Отсюда ты не выйдешь». Я смутился…

³¹«Кругом смотри ты зорко, и твой взор
Понять скорей всю истину сумеет:
Тогда с тобой вступлю я в разговор».

³⁴Смотрю я вкруг, лицо мое бледнеет:
То здесь, то там я слышу тяжкий стон,
Но чьи они? Мой разум цепенеет…

³⁷Не видя никого со всех сторон,
Прислушиваясь, я остановился
Стенаньями страдальцев изумлен.

⁴⁰Поэт разубедить меня решился,
Чтоб думать я не мог, что стон теней
Из-за лесной трущобы доносился,

⁴³И мне сказал: «Чтоб в голове твоей
Мысль приняла другое направленье,
Сломи в лесу любую из ветвей».

⁴⁶Я увидал колючее растенье,
Растущее на деревянном пне.
С него сорвал я ветвь, и в то мгновенье

⁴⁹Древесный пень со стоном крикнул мне:
«За что меня так больно ты терзаешь?
Или в твоей сердечной глубине

⁵²Нет жалости? Зачем меня ломаешь?»
Облившись черной кровью, он вопил:
«Теперь ты за деревья нас считаешь,

⁵⁵Но прежде я, как и другие, был
Таким же человеком, как вы оба…
За что ж меня, как враг, ты оскорбил?

⁵⁸Когда б в тебе не шевелилась злоба,
Ко мне бы прикоснуться ты не мог,
Хотя бы гадом был я…» Вся трущоба

⁶¹Завыла вдруг. Как из березы сок,
Под топором, ручьем порою льется,
Так кровь лилась из пня, как бы поток…

⁶⁴Я чувствовал, как сильно сердце бьется,
И наземь ветвь невольно уронил,
Не в состоянье с жалостью бороться.

⁶⁷Тогда учитель мой проговорил:
«О, оскорбленный дух! Неосторожно
Он на тебя руки б не наложил,

⁷⁰Когда б не растолковывал он ложно
Моих стихов. Желанье убедить
В том, что по виду вовсе невозможно,

⁷³Заставило меня ему внушить
Совет, мне самому невыносимый.
Кто ты – ему ты должен объяснить,

⁷⁶Чтоб на земле, раскаяньем томимый,
Он о тебе не в силах был забыть…
И в памяти сберег неутомимой…»

⁷⁹И дерево ответило: «Хранить
Не буду я упорного молчанья.
Речь добрая твоя не может возбудить

⁸²Сомнения. Прошу у вас вниманья.
Я тот, кому был дорог Фредерик{71}:
Его души все тайны, все желанья,

⁸⁵Как книгу, я читать всегда привык.
Монарха сердце было мне открыто,
Мне одному, и в мире каждый миг

⁸⁸Я охранял то сердце, так что свита
Его рабов в глубь царственной души
Проникнуть не могла, была забыта

⁹¹И заговор затеяла в тиши.
А между тем все силы, все здоровье
Я потерял, не зная сна в ночи:

⁹⁴Готов отдать был Фредерику кровь я,
Но был силен наложницы разврат.
Она, змея порока и злословья,

⁹⁷Она, зараза цесарских палат,
Она, монархов язва моровая,
На мне остановила злобный взгляд

¹⁰⁰И, завистью и бешенством пылая,
Умела страсти многих возбудить
Против меня, и Август сам, сгорая

¹⁰³Досадою, свой лик отворотить
От верного товарища решился,
Успел в печальный траур обратить

¹⁰⁶Все почести, которыми гордился
Я некогда… В душе моей тогда
Проснулся гнев и умысел родился —

¹⁰⁹Искать забвенья в смерти от стыда.
И – праведник неправедное дело
Я выполнить решился в те года.

¹¹²Но, слушайте, клянусь теперь я смело,
Что я царю ни в чем не изменял
И верность сохранил к нему всецело:

¹¹⁵Я кесаря до смерти обожал:
Он стоит и любви, и уваженья…
Пусть тот из вас, кому я жалок стал,

¹¹⁸Пусть тот из вас, кого ждет возвращенье
В живущий мир, там честь мою спасет
И восстановит истинное мненье

¹²¹О грешнике, которого гнетет
И клевета, и ненависть людская».
Затем сказал Вергилий в свой черед,

¹²⁴Речь мудрую ко мне лишь обращая:
«Знай – времени не должен ты терять:
Ему свои вопросы поверяя,

¹²⁷Расспрашивай – он станет отвечать».
И молвил я: «Прошу тебя – спроси ты
Его о том, что было бы узнать

¹³⁰Полезно мне – ведь от тебя не скрыты
Все помыслы мои – во мне самом
Теперь все чувства горестью убиты,

¹³³Лишь состраданье в сердце есть моем».
Тогда сказал поэт: «Твое желанье
Исполнит он. Мы просим лишь о том,

¹³⁶Чтоб ты сказал, как высшее созданье,
Как человек мог обратиться вдруг
В ствол дерева? Ужель для наказанья

¹³⁹Такого нет конца?» Вздохнув от тяжких мук,
Мне, словно вздохом, дерево сказало,
В стенанья обращая каждый звук:

¹⁴²«В той повести ужасного немало:
Знай – всякий раз, когда, покинув грудь,
Душа самоубийцы вылетала,

¹⁴⁵Тогда в седьмой круг Ада страшный путь
Указывает Минос ей. Тогда-то,
Нигде в пути не смея отдохнуть,

¹⁴⁸В лес этот попадает без возврата
Дух грешника; кругом в лесу – темно.
Рок, не щадящий злобы и разврата,

¹⁵¹Несет его, бросает, как зерно,
И он росток пускает, как растенье;
Растенье это вырасти должно

¹⁵⁴И, наконец, не ведая гниенья,
Преобразится в дерево. Потом
На нем все листья в диком исступленье

¹⁵⁷Жрут гарпии и язвами кругом
Все дерево до корня покрывают.
И никогда, пока мы здесь растем,

¹⁶⁰Нас муки ни на миг не оставляют.
Мы носимся, чтоб плоть свою найти,
Но в тело нас опять не облекают:

¹⁶³Что раз не сберегли мы на пути,
Того не получить нам в настоящем.
Плоть потеряв, не жить нам во плоти.

¹⁶⁶Мы наши трупы в этот лес притащим,
И каждый труп повесим мы тогда
На дереве, где с ужасом палящим

¹⁶⁹Томится дух наш: худшего стыда
Не знаем мы…» Стояли, ожидая
Дальнейшей речи, мы; вдруг – новая беда;

¹⁷²Шум страшный услыхал в лесу тогда я.
Как дикий вепрь, спасаясь от собак,
Бежит порой, деревья вкруг ломая,

¹⁷⁵С ужасным, хриплым воем, точно так
Две тени впереди нас быстро мчались.
Истерзан каждый призрак был и наг,

¹⁷⁸Пред ними ветви хрупкие ломались.
Та тень, что быстро мчалась впереди:
«Эй, смерть, сюда!» – вопила, и старалась

¹⁸¹Другая тень, что мчалась назади,
Не отставать и громко восклицала
На всем бегу: «О, Лано{72}, погоди!

¹⁸⁴Я за тобой той быстроты не знала
В сражении при Топпо». И потом
Как бы в изнеможении упала

¹⁸⁷Она, бежать не в силах, под кустом.
А по лесу за этими тенями,
Раскрывши пасти с черным языком,

¹⁹⁰Псы жадные неслись меж деревами.
В несчастного, что под кустом упал,
Они впились с неистовством зубами,

¹⁹³И страшную он участь испытал:
Разорван был собаками он в клочья.
И за руку меня мой спутник взял

¹⁹⁶(Едва мог тайный трепет превозмочь я),
И подошел к тому кусту со мной.
И куст заговорил: «О, чем помочь я

¹⁹⁹Тебе мог, Сант-Андреа{73}? И зачем
За мною ты решился укрываться?
Я ль виноват, что пренебрег ты всем,

²⁰²Чтоб жизнию преступной наслаждаться?»
Учитель мой сказал ему затем:
«Кто ты, уставший кровью обливаться

²⁰⁵Из вечных ран? О чем страдаешь ты?»
Он отвечал: «О, души! Посмотрите:
Ужасным истязаньем все листы

²⁰⁸Оборваны на мне. Их соберите
Вокруг меня. Я в городе рожден, —
Не скрою я, когда вы знать хотите, —

²¹¹Известном вам; переродился он,
Им позабыт был гордый покровитель{74}.
За что навек, изменой возмущен,

²¹⁴Для города неутомимый мститель
Останется опасным, и давно
Его руки боится каждый житель.

²¹⁷О, если б на мосту через Арно
Не видели его изображенья,
То все для граждан было б решено.

²²⁰И, созидая град свой, разрушенье
Пришлось бы им увидеть в страшный час
На пепелище, полном запустенья,

²²³Оставленном Аттилою для нас.
Тогда бы целый город развалился,
Когда бы Марс мечом своим потряс…

²²⁶Я в собственном приюте удавился!»

Песня четырнадцатая

Данте и Вергилий вступают на грань второго отдела седьмого круга Ада. Степь и огненный дождь. Преступники против Бога, природы и искусства. Бешенство Капанея и его наказание. Таинственный исток трех адских рек.

¹Любовь к отчизне вспыхнула во мне.
Разбросанные листья собирая,
Их отдал я, растроганный вполне.

⁴Тому, который, скорбь свою скрывая,
Уже замолк. Мы стали на предел
Второго круга с третьим, и тогда я

⁷Еще полнее вдруг уразумел
Всю силу правосудия. Я буду
Рассказывать: куда я ни глядел,

¹⁰Степь голая вставала отовсюду:
Ни травки, ни былинки нет кругом,
Лишь страшный лес – доныне не забуду —

¹³Лес скорби, опоясан темным рвом,
Степь окружал. Мы тут остановились.
С горячим и безжизненным песком

¹⁶Равнины мертвой степи нам открылись:
Такую степь переходил Катон,
Когда Помпея полчища разбились{75}.

¹⁹И вот увидел я со всех сторон
Толпы теней нагих и истомленных,
Сливавшихся в один унылый стон.

²²На разные мученья осужденных.
Одни из них лежали на земле,
Другие сидя, членов утомленных

²⁵Поднять не в силах, с мукой на челе,
Не двигались; иные же бродили
Без устали, без отдыха во мгле.

²⁸Их много было там, а тех, что ныли,
Во прахе лежа, меньше было, но
Они зато охотней говорили.

³¹Дождь огненный спадал на всех равно,
Как в Альпах снег в безветренную пору,
Как пламенный тот ливень, что давно

³⁴Случилось в знойной Индии, герою
Путь с войском преградивший. Смелый вождь
Тогда велел смутившемуся строю

³⁷Топтать ногами землю, чтобы дождь
Не мог вредить, вкруг войска зажигая
Поля, траву и зелень темных рощ, —

⁴⁰И, волю Александра исполняя,
Тушило войско землю под собой{76}.
И точно так слетал, не уставая,

⁴³Дождь пламенный, ниспосланный судьбой,
На адскую пустыню, и пылала
Она, как трут, и раздавался вой

⁴⁶Несчастных жертв: их пламя пожирало.
Метались тени грешников в огне,
Но кара их повсюду ожидала,

⁴⁹И не могли нигде спастись они
От огненного жупела… «Учитель,
Ты должен на вопрос ответить мне, —

⁵²Я говорил, – в Аду ты мой спаситель,
В Аду ты все преграды победил
И только, мудрый мой путеводитель,

⁵⁵Двух демонов одних не усмирил
У огненного города. Поведай —
Кто этот великан? С сознаньем сил

⁵⁸Надменно он глядит вокруг с победой,
Лежит, как бы не чувствуя огня…
О, просвети меня своей беседой».

⁶¹А грешник, посмотревши на меня,
Вдруг понял, что о нем держу я слово,
И произнес: «Мученья все кляня,

⁶⁴Живой и мертвый тот же я, и снова
Силен теперь. И если бы опять
Юпитер ковачей своих сурово

⁶⁷Заставил громы новые ковать,
Чтоб поразить меня в одно мгновенье,
Когда б он стал Вулканов всех сзывать,

⁷⁰Измучил бы их всех до отупленья
И восклицал: ко мне, Вулкан, скорей!
Как в страшный день Флегрийского{77} сраженья

⁷³Он говорил; когда б рукой своей
Все молнии на грудь мою направил,
То и тогда б погибели моей

⁷⁶Он не достиг!» Тут грешника заставил
Умолкнуть мой суровый проводник
Громовой речью; ужас весь представил

⁷⁹Его греха: мне нов был тот язык
Наставника. Заговорил он гневно:
«О, Капаней! По-прежнему ты дик,

⁸²Твоя гордыня также неизменна,
За то и казнь преступника страшна:
Лишь бешенство дала тебе геенна

⁸⁵За прежнее безумство, и должна
Та кара быть возмездием достойным
В Аду, где заседает сатана!»

⁸⁸И с словом, уже более спокойным.
Ко мне тут обратился мой мудрец:
«Перед тобой в вертепе этом знойном —

⁹¹Великий грешник. Царственный венец
На нем блистал и, Фивы осаждая,
В числе семи царей был он. Гордец,

⁹⁴Он, как и прежде, Бога отвергая,
Доныне покориться не хотел
И, постепенно в Тартаре сгорая,

⁹⁷За гордость в нем находит свой удел…
Иди ж за мной, но бойся погружаться
Ногой в песок: он раскален и бел.

¹⁰⁰Лесной опушки нужно нам держаться».
В молчанье мы к источнику пришли;
К нему приблизясь, стал я содрогаться:

¹⁰³Кровавым выбегал он из земли.
Его струи тогда напоминали
Буликаме{78} кипучие струи,

¹⁰⁶Где грешницы по берегу блуждали…
Бежал в степи кровавый тот поток,
А берега и ложе состояли

¹⁰⁹Лишь из каменьев; берег был отлог…
Я угадал, что наша шла дорога
Вдоль берега, что путь тот был далек.

¹¹²«В своем пути ты видел уже много
Предметов очень странных с той поры,
Когда вошли мы в Ад по воле Бога,

¹¹⁵В врата едва достигнутой горы;
Но этого источника печали,
Где носятся кровавые пары,

¹¹⁸Где все огни мгновенно потухали,
Ты ничего ужасней не встречал», —
Так предо мною тихо прозвучали

¹²¹Учителя слова. Его просить я стал
Со мною вещим знаньем поделиться,
Которым мой наставник обладал.

¹²⁴И начал он: «Есть в море остров. Длится
За веком век, но все он там стоит,
И жизни шум в то место не домчится.

¹²⁷На острове – его названье Крит —
В уединении жил древний царь когда-то{79}.
И в дни его – предание гласит —

¹³⁰Не ведал мир пороков и разврата.
На острове была тогда гора,
Ей имя – Ида; царственно богата

¹³³Была ее природа. Та пора
Уже прошла: исчезли водометы,
Цветов, растений пестрая игра…

¹³⁶Теперь в забвенье Ида. Нет охоты
Ни у кого об Иде вспоминать.
Но эту гору, полная заботы,

¹³⁹Когда-то Реа вздумала избрать
Для сына неприступной колыбелью.
Чтоб лучше там ребенка укрывать,

¹⁴²Малютки плач веселых песен трелью
Она всегда старалась заглушать,
Кричать других просила с этой целью.

¹⁴⁵А в сердце Иды старец древний скрыт;
Спиною к Дамиетте обращенный,
Очами – к Риму. Золотом блестит

¹⁴⁸Его чело; стан, гордо обнаженный,
Из серебра, – от пояса до ног —
Со сталью медь. Из глины обожженной

¹⁵¹Одна нога, но на нее он мог
Наклонно, с большой силой опираться.
Из старца льются слезы, как поток,

¹⁵⁴И как поток могучий, пробиваться
Сквозь гору смело могут и спешат
Вот в эту бездну с шумом изливаться,

¹⁵⁷Где их тройной ужасный водопад
Является рекою Ахероном,
Потоком Стикса – он-то вводит в Ад —

¹⁶⁰И грозным, вечно темным Флегетоном;
Затем последний суженый проток
В мрак черной бездны падает со стоном,

¹⁶³Откуда уж паденья нет{80}». Он смолк.
Но я спросил: «Когда источник Ада
Идет с земли, где начал свой исток,

¹⁶⁶То почему для нашего он взгляда
Заметен только в этой глубине,
Среди зловоний мерзостных и смрада?»

¹⁶⁹И отвечал путеводитель мне:
«Мы в Ад с тобой идем кругообразно.
И хоть мы шли по левой стороне,

¹⁷²Но многого, что так разнообразно,
Еще не усмотрели; потому
Иди вперед, не рассуждая праздно:

¹⁷⁵Здесь впереди есть многое, чему
Ты можешь на досуге подивиться».
Но я опять проговорил ему:

¹⁷⁸«Еще хочу в одном я убедиться:
Скажи, учитель, где же Флегетон?
И где источник Леты здесь таится?

¹⁸¹О нем ты умолчал. Так где же он?
Ты передал о первом мне сказанье,
Что он несет с собой со всех сторон

¹⁸⁴Людские стоны, вздохи и рыданья».
«Охотно отвечать тебе я рад, —
Он молвил мне, – но это клокотанье

¹⁸⁷Кровавых вод, бегущих через Ад,
Не лучше ль будет всякого ответа:
Лишь брось вперед свой изумленный взгляд.

¹⁹⁰А Лету ты увидишь, – только Лета
Еще не здесь, где грех нашел приют,
Но там, где души чистые живут,

¹⁹³Познавшие за грех свой отпущенье,
И ждущие прощения Небес…»
Затем поэт прибавил в заключенье:

¹⁹⁶«Теперь покинем мы ужасный лес.
Не отставать за мною ты старайся
Вдоль берега… огонь его исчез.

¹⁹⁹Ты ног своих обжечь не опасайся».

Песня пятнадцатая

Поэты проходят по каменным переходам Флегетона. Навстречу им попадается Брунетто Латини, бывший учитель Данте, которому он предсказывает славу и несчастья.

¹По каменному берегу мы шли.
Над пропастью, как облака, вставали
Густые испарения вдали

⁴И пламя то мгновенно поглощали,
Которое дождем лилось в поток.
Как против волн плотины воздвигали

⁷Во Фландрии, – напор их был жесток —
Меж Бригге и Кадзантом{81}, или точно
На Бренте{82}, часто, полные тревог,

¹⁰Падуи обитатели нарочно
Окопами спасали города
И замки все, построенные прочно,

¹³Так зодчий Ада создал навсегда
Плотину вдоль печального потока,
Хотя не так обширна и горда

¹⁶Она на вид… Оставили далеко
Мы за собой зловещий, темный бор:
Когда б назад мы устремили око,

¹⁹То леса не заметил бы наш взор.
Толпа теней навстречу нам попалась.
Как в поздний час, когда ночной дозор

²²Начнет луна, прохожему случалось
Внимательно смотреть на нас сквозь мглу,
Что над землей туманом расстилалась,

²⁵Иль как портной, вдевающий в иглу
Нить тонкую, прищуря глаз единый,
Когда сидит с работой он в углу, —

²⁸Так точно, тихо шествуя долиной,
Смотрели зорко призраки на нас.
Вдруг тень одна с какой-то странной миной

³¹Воскликнула, невольно ухватясь
Своей рукой за плащ мой: «Что за чудо!»
И от меня не отводила глаз.

³⁴Обожжено, измучено и худо
Лицо той тени было, но узнать
Успел знакомый образ я, покуда

³⁷Тень продолжала за полу хватать
Меня рукой. «Брунетто{83}, вы ли это?» —
Тень грешника я начал вопрошать.

⁴⁰И отвечал с мольбою мне Брунетто:
«Мой милый сын! Прошу я об одном,
Коль стою я участья и привета:

⁴³Умерим шаг и дальше отойдем
От призраков». И отвечал я тени:
«Отказывать вам не могу я в том

⁴⁶И, если вы хотите, на мгновенье
Могу теперь присесть я подле вас,
Когда на это даст мне позволенье

⁴⁹Мой спутник, помогавший мне не раз».
«О, сын мой, – он ответил, – ожидает
Столетняя беда того из нас,

⁵²Кто на пути ужасном отдыхает,
И пролежит за это он сто лет
Под тем дождем, который сожигает;

⁵⁵За медленность для нас спасенья нет.
Иди же ты вперед своей дорогой,
И за тобой отправлюсь я вослед,

⁵⁸Чтоб вновь потом с уныньем и тревогой
Пристать к толпе измученных теней,
Не ведавших конца их кары строгой».

⁶¹Я не посмел сойти с тропы моей,
Чтобы идти с несчастной тенью рядом,
И шел вперед дорогою своей.

⁶⁴С опущенным в задумчивости взглядом
Спросила тень: «Как ты сюда попал,
Когда еще не поглощен ты Адом?

⁶⁷И кто тебе путь в Тартар указал?»
«Там, на земле, где блещет свет доныне,
Я заплутался, – так я отвечал, —

⁷⁰В одной глухой, таинственной долине,
Хотя еще пути земного срок
Не перешел. Уже хотел в кручине

⁷³Вчера поутру я идти назад,
Как пред собой увидел мудреца я,
И с ним тогда, не побоясь преград,

⁷⁶Ужасные картины созерцая,
Я двинулся по этому пути».
И грешник отвечал: «Не уставая,

⁷⁹Ты должен за звездой своей идти,
И если я угадывать умею,
То на земле успеешь ты найти

⁸²Удел великий. Участью твоею
Я занялся с успехом, может быть,
Когда бы мог, – о чем я сожалею, —

⁸⁵В могилу слишком рано не сходить.
И, видя милость Бога над тобою,
Я мог бы каждый труд твой поощрить…

⁸⁸Поставлен выше многих ты судьбою, —
Но знай, неблагодарный тот народ
За все добро отмстит тебе враждою.

⁹¹Народ, сошедший некогда с высот
Старинной Фиезолы{84}, беспрестанно
Тебя везде преследовать начнет.

⁹⁴Но это, сын мой, вовсе мне не странно:
С рябиной горькой рядом не растет
Развившийся в саду благоуханно

⁹⁷Румяный, наливной и сладкий плод.
О, жалкое, безнравственное племя!
Недаром про него молва идет,

¹⁰⁰Что тяготит на нем пороков бремя…
Грехами их себя не оскверни.
О, от тебя недалеко то время,

¹⁰³Когда слепцы очнутся, и они
Начнут тебя молить о возвращенье,
Поклонятся тебе в иные дни,

¹⁰⁶Но уж бесплодны будут их моленья.
Пусть, как скоты, толпа фиезолан
На месте мрет, не видя сожаленья,

¹⁰⁹Но пусть нога бессмысленных граждан
До почвы той случайно не коснется,
Где семя благородное римлян,

¹¹²Быть может, неожиданно пробьется.
Я отвечал: «Доныне, может быть,
Вам не пришлось бы с смертию бороться.

¹¹⁵Доныне бы могли вы в мире жить,
Когда б моим молениям внимали…
Но в памяти я бережно хранить

¹¹⁸Ваш образ буду, с трепетом печали
Припоминая прошлые года,
Когда еще вы в мире обитали

¹²¹И были в нем отцом моим, когда
К бессмертию мне путь прямой открыли,
Путь славы и упорного труда,

¹²⁴И я – клянусь – с собой в одной могиле
О вас воспоминанье схороню…
А все, что мне вы в будущем открыли,

¹²⁷Я запишу и вместе сохраню
С другими предсказаньями до слова:
Их тайный смысл тогда я оценю,

¹³⁰Когда его мне разъяснить готова
Святая дева{85} будет, если я
Когда-нибудь с ней повстречаюсь снова.

¹³³Но знайте вы, – скажу я, не тая:
Готов на все я в жизни испытанья,
Была бы лишь чиста душа моя.

¹³⁶Не страшны для меня все предсказанья…
Так пусть, не подчиняясь никому,
Фортуна награждает, и старанье

¹³⁹Приложит каждый к делу своему».
Тогда учитель тихо мне заметил:
«Не изменяет память лишь тому,

¹⁴²Кто слушал чутко всех, кого он встретил».
И подвигался дальше я вперед
И ждал, чтобы Брунетто мне ответил.

¹⁴⁵Кто жалкий жребий вместе делит с ним
И кто его товарищи в несчастье.
Он отвечал: «Их много здесь. К иным

¹⁴⁸Питаю я невольное участье,
О многих же не стоит говорить,
А время мчится быстро. Вне пристрастья,

¹⁵¹Однако, их умею я ценить:
Из звания духовного на свете
Поистине могли те люди слыть

¹⁵⁴Учеными, и все попали в сети
Единого греха… Вот Присциан{86}
Идет в толпе, где плачут тени эти,

¹⁵⁷И слезы их текут по язвам ран.
А вот Франциск д’Аккорсо{87}. Если б даже
Ты захотел увидеть сквозь туман

¹⁶⁰То зрелище, которого нет гаже,
То я б тебе на призрак указал
Развратника{88}. Он под охраной стражи, —

¹⁶³Как Господа служитель приказал{89},
Был сослан к берегам Бакилионе,
Где смерть от истощения узнал.

¹⁶⁶О множестве ужасных беззаконий
Тебе, мой сын, я мог бы рассказать,
Но впереди я вижу чад зловоний:

¹⁶⁹Оттуда к нам идет другая рать
Несчастных душ, но с ними здесь встречаться
Не должен я…» И побежал он вспять.

¹⁷²Так на бегу Веронском люди мчатся
За призом из зеленого сукна{90},
И каждому могло бы показаться,

¹⁷⁵Что впереди несчастного должна
Приветствовать победа и награда
В том месте, где угрюмый сатана

¹⁷⁸Терзает лишь всех поселенцев Ада.

Песня шестнадцатая

Продолжение третьего подразделения седьмого круга. Путникам попадаются навстречу три призрака. Их жалобы и признания, которые глубоко трогают поэта. Новое виденье.

¹Когда к тому мы месту подошли,
Где водопада гул стал раздаваться,
Подобный пчел жужжанью, вдруг вдали

⁴Из той толпы, что стала появляться,
Три тени отделились и бегом,
Завидя нас, к нам стали приближаться,

⁷Бичуемы пылающим дождем.
«Остановись, пришлец землерожденный! —
Кричали эти призраки втроем. —

¹⁰Ты сын отчизны нашей развращенной,
Что можно по одежде угадать!»
Ужасен был их образ истомленный;

¹³Не уставал их язвы разжигать
Дождь огненный… О вечном их страданье
Я не могу доныне вспоминать:

¹⁶О нем ужасно и воспоминанье.
Услыша зов, заметил мне поэт:
«Остановись! Почтенья и вниманья

¹⁹Они достойны. Если бы их след
Дождь пламенный не покрывал огнями,
То я тебе преподал бы совет

²²Приблизиться к ним быстрыми шагами».
Окликнули три тени нас опять
И, наконец, лишь поравнялись с нами,

²⁵Составив круг, с стенаньями скакать,
Как дикие полунагие стали,
Которые пред тем, как бой начать,

²⁸Противников глазами измеряли.
Так, перед нами прыгая в огне,
Три тени постоянно обращали

³¹Свое лицо усталое ко мне,
И тень одна воскликнула уныло:
«О, если в этой мрачной стороне

³⁴Лишь омерзенье только возбудило
Страданье изъязвленных наших тел,
То хоть за то, что в прошлом нашем было,

³⁷Хоть ради многих славных наших дел,
Скажи, кто ты, идущий чрез ограды,
Где человек живой ходить не смел?

⁴⁰Смотри: вот внук прекрасной Гуальдрады.
Иду я по его теперь следам.
Он в язвах весь, его обвили гады,

⁴³Но некогда он знатен был, поверь.
Узнай: его зовут Гвидо Гьерра{91}.
Трудился он, не побоясь потерь,

⁴⁶Мечом и головою; был примером
Для нации. Идущий вслед за мной:
Теггьяйо Альдобранди{92}; Люцифером

⁴⁹Теперь он взят, но на земле у вас
О нем не позабудут, вероятно,
И вспомнят с благодарностью не раз.

⁵²А я, погибший с ними невозвратно,
Джакопо Рустикуччи{93}. Скорбь в Аду
Мне не была бы, может быть, понятна,

⁵⁵Когда бы злой жены, как на беду,
Я не имел: жена меня сгубила».
Когда б я мог укрыться на ходу

⁵⁸От пламени, что вниз дождем сходило,
То броситься решился бы к теням,
И думаю, на то дано б мне было

⁶¹Согласие учителя, но сам
Я мог сгореть и в прах испепелиться,
И я не мог навстречу, как к друзьям,

⁶⁴К ним броситься и их обнять решиться…
И я сказал: «Картина ваших мук
Ужасна так, что плачем разразиться

⁶⁷От жалости я в состоянье вдруг.
И эта жалость так неизгладима,
Что долго не забыть мне адский круг,

⁷⁰Где жжет вас дождь! Душа моя томима
Невольным состраданием с тех пор,
Как встретил вас, пройти желавших мимо.

⁷³Да, родина одна у нас. Мой взор
С сочувствием на вас я обращаю.
О всех деяньях ваших в разговор

⁷⁶С особою охотой я вступаю…
Наставником своим руководим,
Увидеть лучший мир я ожидаю,

⁷⁹Но прежде с добрым спутником моим
Я должен в Ад глубокий опуститься…»
«О, будь же Небесами ты храним

⁸²И долго пусть твой дух не отрешится
От плоти, – так мне призрак отвечал. —
И пусть ничем надолго не затмится

⁸⁵Величья блеск, которым ты сиял.
Но расскажи теперь мне об отчизне:
Ужели дух сограждан в ней упал?

⁸⁸Иль доблестей нет более в их жизни?
Деянья их в иные времена
Не подвергались обшей укоризне…

⁹¹О, родина!.. Ужели так она
Испортилась в зловонной атмосфере,
Ужель отчизна так теперь скудна,

⁹⁴Как здесь передавал наш Борсиере{94},
Который очутился среди нас…
О, не скрывай, скажи по крайней мере:

⁹⁷Ужели справедлив его рассказ?»
«Флоренция несчастная! Ты пала
Так низко, обесславившись не раз,

¹⁰⁰Что даже наконец сама ты стала
Оплакивать позорный свой удел!..»
Так я воскликнул с горечью немалой:

¹⁰³Я скрыть от них всей правды не хотел.
Переглянулись тени меж собою
И поняли, что лгать я не умел.

¹⁰⁶«Гордимся мы беседою с тобою, —
Три призрака сказали разом мне, —
Свободою ты награжден судьбою —

¹⁰⁹Всем истину высказывать вполне…
Когда на землю вновь ты возвратишься,
Где ярко блещут звезды в вышине,

¹¹²И говорить о виденном решишься,
Поведай людям повесть наших мук
И все, чему ты в тартаре дивишься…»

¹¹⁵Тут призраки расторгли общий круг
И разбежались, молнии быстрее,
И назади исчезли где-то вдруг…

¹¹⁸«Аминь» проговорить нельзя скорее
Мгновенного их бегства, – и опять
Я следовал за спутником бодрее.

¹²¹Но только начал путь свой продолжать,
Как всплеск воды вблизи меня раздался{95},
И сильно так, что мог бы заглушать

¹²⁴Слова людей… Идти я колебался…
Как тот поток, что, падая с высот
Монвизо, Аквакетой назывался,

¹²⁷Ее поток в верховьях и падет.
Ревущим водопадом близ аббатства
Святого Бенедикта{96}, где народ

¹³⁰В монастыре встречал одно богатство
И где могли найти себе приют
До тысячи монашеского братства, —

¹³³Так со скалы, как зверь голодный лют,
Поток пред нами с ревом низвергался,
И оглушить, казалось, в пять минут

¹³⁶Мог всякого, кто к бездне приближался…
Веревкою я опоясан был,
Которой барса некогда старался

¹³⁹Я изловить, когда я в Ад вступил.
Веревку развязал я по желанью
Учителя, в клубок руками свил

¹⁴²И отдал, столь привыкший к послушанью,
Наставнику. К той бездне, где поток
Переходил от гула к рокотанью,

¹⁴⁵Он подошел и бросил мой клубок
В глубь пропасти, и размышлял я тайно:
«Недаром взор учителя так строг

¹⁴⁸И что-нибудь, что ново чрезвычайно,
Я, вероятно, должен увидать…»
О, люди! Если встретите случайно

¹⁵¹Того, кто ваши помыслы читать
Привык из глаз, то будьте осторожны!..
Меня учитель понял и сказать

¹⁵⁴Мне поспешил (что слушал я тревожно):
«Я жду того, кто явится сейчас;
Сейчас тебе увидеть будет можно

¹⁵⁷Неясный призрак дум твоих…» Не раз
Мы истину в обличье лжи встречали;
Подобного коварства устыдясь,

¹⁶⁰Сомкнем уста свои, чтоб не слетали
Слова неправды, но – клянусь молчать
Теперь я в состоянии едва ли.

¹⁶³В своих стихах я должен рассказать,
Как предо мной из тьмы густой явился
Ужасный образ. Стал я трепетать,

¹⁶⁶Когда мой взор на нем остановился.
Так иногда всплывает вверх моряк,
Который в омут моря опустился,

¹⁶⁹Где царствует холодный, вечный мрак.

Песня семнадцатая

¹«Вот, вот оно, чудовище с хвостом,
Как пика, заостренным! Через горы
Оно летит и рушит все кругом:

⁴Оружие и стены, и затворы,
И целый мир умеет заражать
Зловонием». Так вверх, поднявши взоры,

⁷Сказал певец и стал к себе он звать
Чудовище, маня его рукою.
И тот, в ком приходилось нам узнать

¹⁰Коварства образ, начал головою
И туловищем на берег ползти,
Но страшный хвост свой прятал под водою.

¹³В его лице могли бы мы найти
Души прекрасной, чистой выраженье:
То дух добра, казалось, во плоти, —

¹⁶А хвост его, родивший омерзенье,
Змеиный был. Две лапы и спина
Покрыты шерстью; адского творенья

¹⁹Крутая грудь была испещрена
Узорами и пестрыми цветами:
По яркости им уступить должна

²²Ткань Азии с турецкими коврами;
Арахны ткань поспорить не могла
С их пестротой узорными каймами.

²⁵Как бы ладья, которая всплыла
Вдруг на берег одною стороною,
Другою же погружена была

²⁸Еще в воде, иль, как бобры весною,
В стране Тедесков ждут на берегу
Недвижные, с согнутою спиною,

³¹Чтоб броситься к беспечному врагу,
Так мерзкое чудовище таилось
У берега, – забыть я не могу, —

³⁴Поднявши хвост, над бездною крутилось
И, жало ядовитое раскрыв,
Как жало скорпиона, наклонилось

³⁷У пропасти. «Мы обойдем обрыв,
Чтоб подойти, – мне молвил мой вожатый, —
К чудовищу. Иди, не будь ленив,

⁴⁰Туда, где отдыхает зверь мохнатый».
Спустились мы по правой стороне
И тихо шли, боясь, чтоб дождь проклятый

⁴³Нечаянно не повредил бы мне.
К чудовищу уж близко подошли мы;
Как на отвесном склоне, в стороне

⁴⁶Теней мы увидали. Недвижимы,
Они сидели молча на песке,
Мучительными думами томимы.

⁴⁹Их лиц не видно было вдалеке.
«Чтобы узнать всю горечь их страданий,
Иди, приблизься к ним: по их тоске

⁵²Ты разгадаешь участь тех созданий,
Но краток будь в речах своих, смотри,
А я меж тем, предвидя все заране,

⁵⁵Чудовищу промолвлю слова три:
Пусть он своими мощными плечами
Поможет нам. Иди ж, поговори

⁵⁸С несчастными». Учителя речами
Я успокоен был и шел туда,
Где бледные, с потухшими очами,

⁶¹Сидели тени. Слезы никогда
На лицах их в Аду не высыхали.
Чтоб жгучий дождь не сделал им вреда,

⁶⁴Они руками тощими махали,
Отбрасывая пламенный песок:
Так иногда, язвимый комарами

⁶⁷И осами, усталых псов кружок
То мечется, то лапами сгоняет
Несносных мух… Я оторвать не мог

⁷⁰Своих очей от призраков: смущает
Меня их скорбь под огненным дождем,
Который, как и прежде, не смолкает.

⁷³Но кто они? Их образ незнаком
Был для меня: ни разу я не встретил
Их на земле в дни прежние. Потом

⁷⁶На каждой шее призрака заметил
Я сумки разных красок. Украшал
Те сумки знак особенный{97}. И светел

⁷⁹Дух каждый становился и дрожал
От радости, когда с особым знаком
Свою суму глазами пожирал.

⁸²Я подошел поближе, чтоб под мраком
Их рассмотреть, и на одной суме,
Которая желта была, под лаком

⁸⁵Льва синего я разглядел во тьме.
Затем я не оставил обозренья:
На красной сумке видно стало мне

⁸⁸Гусыни небольшой изображенье,
Которая, как снег, была бела.
Вот далее явилось привиденье,

⁹¹И белая сума его была
Украшена свиньею голубою,
И эта тень тогда произнесла:

⁹⁴«Скажи, зачем ты занесен судьбою
Сюда и в эту яму погружен?
И знаешь ли, кто рядом здесь с тобою

⁹⁷Появится? Я вижу, смертный сон
На голову твою не опустился,
Так знай, что Витальяно{98} осужден,

¹⁰⁰И хоть в Аду пока он не явился,
Но вечно здесь он осужден страдать.
Так уходи ж отсюда!.. Поселился

¹⁰³Как Падуанец, здесь я, чтобы внимать
Такие флорентинцев восклицанья:
«О, рыцарь полновластный! Будем ждать,

¹⁰⁶Что он сойдет в мир вечного страданья
С той сумкой, где три клева он носил…»
И призрак, кончив горькое сказанье,

¹⁰⁹В одну минуту рот свой искривил
И высунул язык свой он; так точно
Облизываться бык иной любил.

¹¹²Меж тем, боясь, чтобы меня заочно
За медленность учитель не корил,
Я поспешил назад к нему нарочно

¹¹⁵И за тенями больше не следил.
Учитель мой уже сидел в то время
На раменах чудовища и был

¹¹⁸Готов лететь. «Садись, двойное бремя
Ему легко; будь тверд теперь и смел.
Отсюда спуск, – скалы отлого темя, —

¹²¹Опасен нам, и ты бы оробел
Без помощи чудовища спускаться.
Хочу, чтоб в середине ты сидел,

¹²⁴Иначе хвост, что очень может статься,
Тебе дорогой может повредить».
Как человек, успевший растеряться,

¹²⁷Когда его в ознобе станет бить
Лихая лихорадка и, синея,
Захолодеет тело, – может быть,

¹³⁰Таков был я. От ужаса бледнея,
Учителя слова я услыхал,
Но, увещанья слыша, стал бодрее,

¹³³Как раб, который возле увидал
Бесстрашного владыку. Поместился
Я на плечах чудовища, желал

¹³⁶Просить певца, но только не решился
Ему сказать: «Ах, обними меня!»
Но мысль мою он понял, наклонился,

¹³⁹Привлек к себе, руками охраня,
И крикнул так: «Ну, Герион, в дорогу!
Ты, ношу непривычную ценя,

¹⁴²Спускайся вниз кругами понемногу:
Пусть будет тих могучий твой полет».
Я затаил в себе души тревогу,

¹⁴⁵Прильнув к путеводителю, – и вот,
Как челн, с песчаной отмели сходящий
И тихо выплывающий вперед,

¹⁴⁸Так двигался наш кормчий настоящий;
Махая грозно лапами во тьме,
И с нами быстро в воздухе летящий…

¹⁵¹Боюсь сказать, как страшно стало мне:
Не так смутилось сердце Фаэтона,
Когда, поводья бросив в вышине,

¹⁵⁴Зажег он небеса во время оно, —
Не так Икар несчастный был смущен,
Когда под жарким солнцем небосклона

¹⁵⁷Воск на крылах его был растоплен
И услыхал отца он восклицанье:
«Избрал ты путь несчастный, и вот он

¹⁶⁰Тебя сгубил!» Мой страх, мое страданье
Ужасней были в миг, когда из глаз
Исчезло все, когда лишь колебанье

¹⁶³Чудовища я видел в страшный час
И воздух под собой и над собою.
Мы плыли тихо, медленно кружась,

¹⁶⁶Но я не мог, кругом охвачен мглою,
Воздушного полета замечать,
Лишь услыхал, что вправо подо мною

¹⁶⁹Ад темной бездны начал грохотать.
Чтоб вниз взглянуть, я круто вдруг нагнулся
И в тот же миг стал сильно трепетать

¹⁷²И в ужасе невольном содрогнулся:
Из темной бездны стоны к нам неслись
И огоньки сверкали там… Свернулся

¹⁷⁵Почти в клубок я, заглянувши вниз,
И зрелище мучительных страданий
Стал постигать… Все житье напряглись…

¹⁷⁸Как сокол после долгого летанья,
Не видя птиц, спускается назад,
Кончая бесполезное порханье,

¹⁸¹Так Герион спустил нас в темный Ад,
Стал на одно мгновенье под скалою
И, бросивши на нас последний взгляд,

¹⁸⁴Помчался и из глаз исчез стрелою.

Песня восемнадцатая

Путники очутились в восьмом круге Ада, называемом Малебольдже (Злые Рвы). Сластолюбцы и обольстители. Явление льстецов.

¹Особый есть вертеп в Аду, и он
Зовется Малебольдже{99}, окруженный
Гранитною стеной со всех сторон.

⁴Среди того вертепа есть бездонный,
Громаднейший колодезь. Между ним
И темною стеной, там водруженной,

⁷Пространство круговидно и своим
Пугает видом: скалами и рвами,
Подобно всем защитам крепостным,

¹⁰Разделены, в вертепе перед нами
Открылись десять пропастей… Смущен,
Я вкруг смотрел, когда, сверкнув глазами,

¹³Нас сбросил в это место Герион.
Поэт со мной направил путь левее,
И на пути я слышал тяжкий стон

¹⁶Других теней и различал во мгле я
Их палачей жестоких. В два ряда,
С стенаньями над темной бездной рея,

¹⁹Неслись толпы теней. Одни туда,
Откуда шли мы в мраке, а другие
Навстречу к нам. Так иногда

²²Без слов, как эти призраки нагие,
В дни торжества идут толпой двойной
Молельщики по Риму… И шаги я

²⁵Замедлил: здесь и там передо мной,
То прячась, то являясь над стенами
И не смущаясь грозной крутизной,

²⁸Мелькали бесы адские с рогами
И, грешников преследуя меж скал,
Их поражали длинными бичами.

³¹И каждый грешник прыгал и стонал,
От нового удара укрываясь.
Не торопясь я путь свой продолжал,

³⁴Когда ж, вперед во мраке подвигаясь,
Я встретился с одною из теней,
То, смутному желанью покоряясь,

³⁷Воскликнул: «Я уже встречался с ней».
И в ту ж минуту вдруг остановился,
Чтоб рассмотреть знакомца прежних дней.

⁴⁰Мой спутник шаг умерил и решился
Не торопить меня. Склонив чело,
Несчастный грешник словно устыдился,

⁴³Увидя нас, как будто бы вело
К чему-нибудь то позднее смущенье.
И я сказал: «Хоть муками свело

⁴⁶Твои черты, несчастное виденье,
Но, кажется, тебя я узнаю:
Каччьянимико{100} ты. В вертеп мученья

⁴⁹Как ты попал?» «Не утаю, —
Он молвил мне, – ты мне напоминаешь
Приятной речью родину мою,

⁵²И от меня всю правду ты узнаешь…
В падении сестры я виноват:
Ты здесь меня за этот грех встречаешь.

⁵⁵Да, за сестру я был повержен в Ад.
Но из болонских граждан в этом пекле
Не я один: они в Аду кишат

⁵⁸По всем углам, где бесы их иссекли
За их корысть. Ты знаешь сам о том
Пороке их: они не целый век ли

⁶¹Любостяжаньем славились?» Потом,
Едва он смолк, как демон появился
И, грешника ударивши бичом,

⁶⁴Проклятьем над несчастным разразился:
«Вперед, каналья! Здесь не отыскать
Тебе продажных женщин!..» Я пустился

⁶⁷Учителя скорее догонять
И продолжал с ним путь, не отставая.
Сквозь мрак густой я начал различать

⁷⁰Скалу, что поднималась, выступая
Из-за стены. Не встретивши преград
И пропасть эту вечную бросая,

⁷³Мы на скалу взошли. Я бросил взгляд
Туда, где на две части распадалась
Скала: тут вечно проходили в ряд

⁷⁶Бичуемые грешники; казалось,
Что был для них устроен тот проход.
И в этот миг речь спутника раздалась:

⁷⁹«Остановись и не спеши вперед!
Тебе взглянуть на тех необходимо,
Которые шли сзади нас…» И вот

⁸²Я увидал, как проходила мимо
Толпа других теней и так же их
Бичами погонял неутомимо

⁸⁵Ряд демонов. Тогда, речей моих
Не дожидаясь, молвил мне Вергилий:
«Смотри сюда! Как величаво-тих

⁸⁸Идет вон этот грешник. Не смутили
Его мученья адские, и он
Не знает слез; доныне сохранили

⁹¹Величие черты его. Ясон{101} —
Перед тобой. Он смелый похититель
Руна в Колхиде. Славой ослеплен,

⁹⁴Он посетил, – так продолжал учитель, —
И остров Лемнос: женщинами там
Мужчины все убиты были; мститель

⁹⁷За них явился скоро. По следам
Убийц прошел Ясон; его пленила
Одна – отроковица по летам —

¹⁰⁰Красавица, ей имя Изифила{102},
Которая, всех обманув подруг,
Спасла отца. С Ясоном в связь вступила

¹⁰³Та девушка, но брошена им, вдруг
На острове осталась одинокой.
И казнь невыносимых, тяжких мук

¹⁰⁶За то постигла в пропасти глубокой
Коварного Ясона; тот же Ад
Его карает казнию жестокой

¹⁰⁹И за Медею также… В круг спешат
Преступники, подобные Ясону…
Но с ними ознакомился твой взгляд;

¹¹²Мы далее отправимся по склону
Скалы». И по тропинке мы пришли
В другой вертеп, и гул, подобный стону,

¹¹⁵Оттуда несся. Призраки вдали
Себя руками бешено терзали
И сдерживать проклятий не могли,

¹¹⁸А из вертепа облаком вставали
Густые испаренья и кругом
Недвижно-мертвый воздух отравляли.

¹²¹Вертеп тот был с таким глубоким дном,
Что со скалы лишь только было можно
Увидеть все, что делается в нем.

¹²⁴Мы подошли к обрыву осторожно,
Чтоб посмотреть на грешников вблизи,
И я внизу разглядывал тревожно

¹²⁷Несчастных, утопающих в грязи
Зловонной, отвратительной и смрадной,
С какой-то гнусной жидкостью во связи.

¹³⁰Вертеп обозревая безотрадный,
Я грешника заметил одного,
Мелькавшего в той бездне непроглядной.

¹³³И видел я, что голова его
Людским пометом вся была покрыта,
И пол и сан несчастного того

¹³⁶От глаз был скрыт. Воскликнул он сердито:
«Зачем на мне ты взор остановил,
Когда твоим глазам вполне открыто

¹³⁹Позорище других теней?» Спешил
Я отвечать: «О, кажется, в тебе я
Узнал того, кем некогда ты был.

¹⁴²Не ты ль, Алессио Интерминеи
Из Лукки? Да, ты волоса носил
Сухие прежде, вид иной имея.

¹⁴⁵Вот потому-то вдруг и обратил
Ты на себя теперь мое вниманье…»
Тогда со стоном он проговорил,

¹⁴⁸За голову схватившись: «Истязанья
Я здесь терплю за льстивый свой язык:
Я в лести находил свое призванье…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пресыщены довольно наши взоры.

Песня девятнадцатая

Поэты подходят к вертепу, где находятся святотатцы. Они встречают папу Николая III, ожидающего Бонифация VIII и Климента V.

¹«О, Симон-волхв{103}, и вы, ученики
Его презренно-гнусного раскола,
Умевшие до гробовой доски

⁴Обманывать во имя произвола.
Готовые за деньги торговать
Религией и Божьей благодатью!

⁷Теперь для вас готова прозвучать,
Подобная ужасному проклятью,
Труба негодованья моего…

¹⁰Всех вас, живущих в адском третьем круге,
Щадить я не желаю никого».
Мы поднялись в волненье и испуге

¹³Над новою могилой и пришли
К скале одной, которая склонилась
Над пропастью, откуда кверху шли

¹⁶Миазмы… Правосудье! Совершилась
Казнь лютая над этим морем зла,
Так что земля и небо удивились.

¹⁹Я в ров взглянул: над ним висела мгла,
Внизу же ямы темные зияли,
В них каменные плиты и зола.

²²Купели ямы те напоминали,
Купели, что у алтаря стоят,
Где дети христианство обретали.

²⁵Одну купель немного лет назад
Разбил я сам невольно для спасенья
Тонувшего ребенка… Но хотят

²⁸Иначе объяснять мое движенье{104};
Пускай, – меня не тронет клевета
И лживых толкователей сужденье.

³¹Осматривал я страшные места:
Из каждой ямы ноги вверх торчали,
До икр их не скрывалась нагота,

³⁴Тела ж теней в тех ямах исчезали.
Пылали – видел я – подошвы ног,
И грешники от боли трепетали,

³⁷И содрогались сильно так, что мог
Порваться ряд веревок, если б ими
Связали тело вдоль и поперек.

⁴⁰Под язвами страдая огневыми,
Как залитые маслом на огне,
Пылали тени… С ужасом пред ними

⁴³Я стал тогда, застыла кровь во мне.
«Учитель мой! – я наконец заметил. —
Кто этот грешник, бешеный вполне,

⁴⁶Которого я в пламени приметил?
Он, кажется, страдает больше всех.
Его мой взгляд с особой болью встретил.

⁴⁹О, за какой карается он грех?»
И отвечал учитель мой: «Желаешь
Когда ты знать причину казней тех,

⁵²То, вниз спустившись, истину узнаешь —
Кто он такой и как его зовут».
А я ему: «Поэт, ты понимаешь,

⁵⁵Что за тобою вслед и здесь и тут
Я следовать готов беспрекословно…
Твои труды – есть также и мой труд,

⁵⁸Тебе я покоряюся любовно.
Я твой слуга, а ты мой властелин,
В которого я верю безусловно,

⁶¹Который даже может в миг один
Угадывать мои все помышленья.
Противиться тебе – мне нет причин».

⁶⁴Чрез новую ограду в то мгновенье
Спустились мы в жилище новых мук,
Где раздавались стоны и хрипенье.

⁶⁷Поэт не выпускал меня из рук,
Пока мы шли до ямы той ужасной,
Где грешник, испуская вопля звук,

⁷⁰Метался телом всем. «О, ты, несчастный!
Кто б ни был ты, попавший в бездну зол
Вниз головой, истерзанный, безгласный,

⁷³Поверженный, как в стену вбитый кол,
Скажи, кто ты, когда сказать возможно?»
И, как монах, который вдруг пришел

⁷⁶На исповедь убийцы, что тревожно
Ждал смерти под засыпанной землей,
Так точно я склонился осторожно

⁷⁹Над грешником с поникшей головой{105}.
И грешника услышал я стенанье:
«Ты ль, Бонифаций{106}, здесь передо мной?

⁸²Так обмануло, значит, предсказанье
Меня на много лет? Иль пресыщен
Так скоро златом ты, и поруганье

⁸⁵Твое сошло на вечную жену{107}?»
Я слушал, ничего не понимая,
И словно сознавал свою вину,

⁸⁸Его речам, неясным мне, внимая.
Тогда Вергилий молвил в свой черед,
Всегда во мне участье принимая:

⁹¹«Скажи ему скорее: я не тот,
Кого во мне ты видишь почему-то…»
И я раскрыл немедленно свой рот:

⁹⁴«Нет, я не тот!» И, потрясая люто
Ногами, грешник выслушал ответ
И отвечал, – была одна минута,

⁹⁷Что в голосе его был слышен след
Печальных слез: «Чего же надо
Тебе? Когда в подземный этот свет

¹⁰⁰Проклятого, карающего Ада
Спустился ты, чтоб от меня узнать,
Кто я такой и как в обитель смрада

¹⁰³Попал, то я могу тебе сказать.
Мне ничего утаивать не надо
И не хочу перед тобой скрывать,

¹⁰⁶Что я ходил под мантией великой;
Медведицы я сын{108}; для медвежат
Сбирал я деньги с жадностию дикой,

¹⁰⁹И сам за то попал в ужасный Ад,
Которого все грешники боятся.
Сюда, испив мучений вечный яд,

¹¹²Повержены со мной все святотатцы…
Чу! Слышишь, над моею головой
Они в своих конвульсиях кружатся

¹¹⁵И поднимают дикий, страшный вой.
Я сам к ним должен скоро провалиться.
Когда ко мне в вертеп ужасный мой

¹¹⁸Тот должен неожиданно явиться,
Кого в тебе сегодня я признал…
Пока из пяток кровь моя струится

¹²¹И головою в грязь я брошен стал,
Поверженный с горящими ногами,
Он испытает все, что испытал

¹²⁴Я в Тартаре. Потом, его следами
Сойдет жестокий грешник к нам сюда,
Задавленный тяжелыми грехами,

¹²⁷И здесь он нас прикроет навсегда,
Ясоном новым{109} ставши в бездне этой:
Ясону царь мирволил без стыда,

¹³⁰А этот грешник гнусный и отпетый
Найдет опору в гальском короле».
Какой-то странной храбростью согретый,

¹³³Воскликнул я, и речь была бодра:
«Когда Господь вручал ключи от Рая,
Не думал от апостола Петра

¹³⁶Он требовать награды, повторяя
Одни слова: «Гряди, гряди за Мной».
И даже Петр, корыстью не сгорая,

¹³⁹Не требовал, чтобы Матвей святой
Ему дал денег вместо благодати.
Сиди же здесь с казною золотой,

¹⁴²Которую награбил ты, как тати,
Прохожих обиравшие в пути!..
Сиди в Аду, косней в своем разврате,

¹⁴⁵И если бы я мог в себе найти
Еще грубей, еще сильней проклятье,
Его бы на тебя я мог свести,

¹⁴⁸Без сожаленья стал бы проклинать я…
О, ваша алчность землю всю крушит.
Всех ближних обирая без изъятья,

¹⁵¹Вы потеряли совесть, честь и стыд:
Из золота вы сотворили бога.
Себе язычник идол сотворит

¹⁵⁴И молится ему лишь только строго,
А вы – у вас сто идолов всегда,
У вас богов на этом свете много,

¹⁵⁷Которых вы меняли без стыда,
И за такое в мире преступленье
Не снимут с вас проклятья никогда.

¹⁶⁰О, Константин! Нет, не твое крещенье
Зло сделало в прошедшие года,
Но то, что власть и власти нарушенье

¹⁶³Ты смело папе первому вручил
И тем посеял в мире преступленье».
Пока я так над ямой говорил,

¹⁶⁶В раскаянье иль в гневном исступленье
Ногами грешник молча потрясал…
Но, кажется, мое с ним рассужденье

¹⁶⁹Учителю понравилось, и он
Внимал словам с улыбкой одобренья,
Их безыскусной правдой восхищен.

¹⁷²Потом схватил меня он в умиленье,
Прижал к своей взволнованной груди
И вновь пошел со мной без затрудненья

¹⁷⁵По прежнему скалистому пути
И вынес на руках к другой ограде,
Где темный мост пришлося нам найти

¹⁷⁸В подземном, наводящем ужас граде.
Здесь ношу опустил он на скале
Обрывистой и спереди и сзади

¹⁸¹И столь крутой, что в безрассветной мгле
И дикая коза не в состоянье
Была ходить по страшной крутизне.

¹⁸⁴Тогда не в очень дальнем расстоянье
Долину пред собой я увидал,
И вновь во мне удвоилось вниманье

¹⁸⁷Среди других не виданных мной скал.

Песня двадцатая

На дне четвертого рва Данте нашел кудесников и лжепророков. Повесть об основании Мантуи – родины Вергилия.

¹Иные скорби, горе и мученья
Должны во мне стих новый возродить;
В двадцатой песне этой в сокрушенье

⁴Я должен муки новые излить.
Я был уж приготовлен к наблюденью
Других причин и мог свой взор вперить

⁷В обитель плача, предан сожаленью.
В долине круглой множество теней
Я увидал; подобно погребенью

¹⁰Там, на земле скончавшихся людей,
Их шествие печальное тянулось;
У всех струились слезы из очей…

¹³Я наклонился ниже – содрогнулась
Тогда моя усталая душа
И сердце с жгучей болью встрепенулось…

¹⁶Заметил я невольно, чуть дыша,
Что у теней всех свернутые шеи,
Что задом шли они, вперед спеша,

¹⁹Идти, как все мы, больше не умея.
Так изувечить может паралич,
Суставы человека не жалея.

²²Ужасней казнь уму нельзя постичь
И худшего уродства на земле я
Еще не знал. «Читатель! Кликну клич

²⁵Тебе! Как мог я, не бледнея,
Переносить подобной казни род,
Как мог я в этот миг, не костенея,

²⁸Смотреть на изувеченный народ:
Из глаз толпы – нет в мире казни злее —
Лилися слезы на спину… Урод

³¹Не мог иначе плакать… Плакал тоже
И я, склонясь над бездной у скалы,
Рыдал – и пробегала дрожь по коже. —

³⁴Тогда поэт не скрыл своей хулы!
«Как, на других глупцов и ты походишь…
Они преступны, бешены и злы,

³⁷А ты к ним сострадание находишь!
Здесь состраданью места вовсе нет,
Ты их по преступленью превосходишь,

⁴⁰Когда, спустясь в подземный этот свет,
Жалеешь о Небесном приговоре.
Так посмотри сюда ты, мой совет, —

⁴³Взгляни в лицо того, кто в лютом горе
В глазах Фивян был поглощен землей,
При общих криках о его позоре:

⁴⁶«Амфиарай{110}, зачем, покинув бой,
Сквозь землю провалился ты?» Оттуда
Не мог уж снова выползти герой:

⁴⁹Его тотчас земли покрыла груда,
И Минос под землей его схватил…
Взгляни теперь; над ним свершилось чудо.

⁵²Где прежде грудь свою он находил
Под бородой, теперь спина явилась:
Он, двигаясь назад, запас истратил сил.

⁵⁵Взгляни. – Тирезий{111} вот. Преобразилась
Его фигура. Некогда был он
Мужчиною, но из него явилась

⁵⁸Вдруг женщина: он стал перерожден,
Потом опять он вдруг переменился,
Когда им змей двойной был умерщвлен,

⁶¹И в образе мужском он вновь явился.
А вот, взгляни, Аронт{112} за ним идет;
Средь Лунских гор он прежде поселился,

⁶⁴Из мраморной пещеры небосвод
Мог наблюдать и вечные светила
Следить любил на небе ночи… Вот

⁶⁷И женщина: всю грудь ее закрыла
Теперь коса, а весь спинной хребет
Открыт для глаз. Ей имя Манто{113} было.

⁷⁰Немало стран та жрица исходила,
Пока остановилась в той стране,
Где суждено родиться было мне.

⁷³Когда отец волшебницы скончался
И посвященный Вакху город пал,
Той девственницы снова путь начался.

⁷⁶В Италии прекрасной между скал
Есть озеро Бенако{114} близ Тироля.
В то озеро со всех сторон впадал

⁷⁹Источник за источником в приволье
Меж Гардой и Валь-Камонико;
Кругом тучнеют пастбища, раздолье

⁸²Потоков освежает их легко.
Там на пути лежит одно болото,
К которому не подходил никто.

⁸⁵Явившись там, той путнице охота
Пришла остановиться на пути,
Вдали людей с рабынями без счета

⁸⁸Она приют умела там найти,
И волшебством свободно занималась,
Стараясь от людской толпы уйти.

⁹¹Когда же смерть нежданная подкралась
И девственница тихо умерла,
То в те места, где схимница скончалась,

⁹⁴Где меж болот былинка не росла,
Отвсюду люди начали сходиться,
И там, где чародейка та жила,

⁹⁷Стал постепенно город возноситься
И в честь Манто – Мантуей назван был,
Чтоб не могло той имя позабыться,

¹⁰⁰Которую мантуец каждый чтил.
В дни прежние в местах тех было людно,
Пока там Казалоди{115} не сгубил

¹⁰³По воле Пинамонте безрассудно
Весь город. Я об этом рассказал,
За тем, чтоб после было всем нетрудно

¹⁰⁶Мантуи знать начало; я слыхал
Неверные одни предположенья
О том, как город этот возникал,

¹⁰⁹Но древнее его происхожденье
Точнее всех я объяснил теперь,
Так что не может быть опроверженья».

¹¹²Я отвечал: «Учитель мой, поверь,
В твоих речах все ясно и понятно,
И никого не стал бы я теперь

¹¹⁵Иного слушать… Сильно мне приятно
Доверие твое: скажи мне об одном:
Среди теней ведь есть же, вероятно,

¹¹⁸Единый дух, в котором мы найдем
Хоть что-нибудь достойное вниманья?
Вот, спутник мой, я думаю о чем».

¹²¹Ответствовал учитель в то ж мгновенье:
«Смотри: вот этот с длинной бородой —
В те дни, когда вся Греция в смятенье{116}

¹²⁴Была перед грядущею бедой
И многих славных воинов в сраженье
Лишилась вдруг, вот этот муж седой

¹²⁷Авгуром был с Калхасом прозорливым.
В Авлиде первый он лишь подал знак
Рубить канат. Он звался Еврипилом

¹³⁰И мной воспет в трагедии был так,
Как, вероятно, помнишь ты прекрасно.
А вот другой – он был великий маг —

¹³³Вот он, с щеками впалыми ужасно,
Микеле Ското{117}, вещий астролог;
А вот, провозглашавшие бесстрастно;

¹³⁶Судьбу людей – Бонатти{118}, а другой
Асдент{119}, который рад бы, может статься,
Свой промысел припомнив дорогой,

¹³⁹За шило и за дратву снова взяться,
Но слишком поздно каяться он стал,
И уж ему из Ада не урваться.

¹⁴²Ты далее несчастных увидал:
Веретено с иглою побросали
Они затем, чтоб мир в них почитал

¹⁴⁵Волшебниц злых. Людей они смущали
Посредством разных зелий. Но пойдем
Туда, где нас с тобой не ожидали.

¹⁴⁸Уж месяц с роковым своим пятном —
С изображеньем Каина{120} поднялся.
В ту ночь луна – припомни ты о том —

¹⁵¹Была полна и темный лес казался
При лунном блеске ночи прошлой нам
Не столько страшным: путь наш освещался

¹⁵⁴Вплоть до зари… Так по моим следам
Иди теперь…» – проговорил Вергилий,
И следовал я по его стопам

¹⁵⁷И не щадил в пути своих усилий.

Песня двадцать первая

Пятый вертеп, где сидят лихоимцы и общественные обманщики. Явление дьяволов и ужас Данте.

¹Как с моста на мост шествовали мы,
О многом по дороге рассуждая,
Но речи те среди глубокой тьмы

⁴Оставлю в стороне, передавая
События другие. Мы пришли
К вершине свода, путь свой замедляя,

⁷И в новой бездне Ада мы нашли
Другой вертеп, где стоны раздавались
И слезы новых грешников текли.

¹⁰Вертепа своды мрачные казались
Еще темнее прежних. Как зимой
В Венеции, где корабли сбирались

¹³В огромном арсенале, где порой
Кипит смола, которой покрывают
Бока судов, где целый день-деньской

¹⁶Удары молотков не умолкают:
Те вьют канат иль чинят паруса,
Другие мачты к судну укрепляют,

¹⁹И раздаются стук и голоса, —
Так точно в этой пропасти кипела
Смола густая, пар кругом вился

²²И пена на поверхности белела,
Которая то опускалась вниз,
То кверху поднималась и шипела.

²⁵Смотрел я за обрыв, как за карниз,
Картиною ужасной увлекаясь,
Но мой учитель крикнул: «Берегись!»

²⁸От пропасти увлечь меня стараясь;
Тогда я обернулся быстро вспять,
Как человек, который, увлекаясь,

³¹Желает поскорее угадать
Беду, что в тайном страхе заставляет
Его назад немедленно бежать

³⁴И страх невольный в сердце поселяет.
И в тот же миг вдали я увидал,
Что черный демон быстро убегает

³⁷Чрез темный мост… О, как был страшен он!
Дрожали крылья за его плечами,
И, воздух рассекая с двух сторон,

⁴⁰Он мчался, чуть касаяся ногами
Земли, и на плече своем держал
Труп грешника костлявыми руками

⁴³И из него когтей не выпускал.
Взбежав на мост, бес вдруг остановился
И, грешника поднявши, закричал:

⁴⁶«О, Малебранке! Вот еще явился
Священной Дзиты новый старшина{121}.
Брось так его, чтоб ниже провалился

⁴⁹Он в эту грязь. Я за другим бегу
В тот город, где ему подобных много.
В том городе, одно сказать могу,

⁵²Продажны все, давно забыли Бога, —
Один Бонтуро только честен там, —
За деньги каждый честь продаст… Дорога

⁵⁵Им всем – в смолу!..» И тут же бросил он
Несчастного в немую бездну мрака
И, ненасытной злобой опьянен,

⁵⁸Назад умчался. Точно так собака,
Сорвавшись с цепи, бешено летит,
И от нее прохожий-забияка

⁶¹На улице едва ли убежит…
А грешник всплыл, смолою весь залитый
И липкой грязью омута покрыт.

⁶⁴Но хор бесов, под страшным мостом скрытый,
Раздался вдруг: «Святого Лика нет
У нас в Аду! В смоле, в смоле сиди ты,

⁶⁷Не плавая, чтоб в бездне новых бед
Не испытать. В ладу жить хочешь с нами,
Так двигаться не смей ты, как скелет,

⁷⁰В земле забытый с старыми гробами».
Крюки бесов в несчастного впились
Со всех сторон. «Пляши теперь с чертями, —

⁷³Кричали эти бесы, – веселись
И надувай других здесь под смолою…»
И черти той забавой занялись.

⁷⁶Подобно поварам, когда порою
Они на вилках жарят на огне
Дичь или мясо. Адскою игрою

⁷⁹Я был убит. Сказал учитель мне:
«Чтобы никем ты не был здесь замечен,
То спрячься за скалу и в стороне

⁸²Следи за всем». Потом окончил речь он:
«Когда ж меня там будут оскорблять,
Не бойся ты; не раз один был встречен

⁸⁵Я оскорбленным; снова испытать
Злость демонов я буду в состоянье…»
И он ушел; я с трепетом стал ждать,

⁸⁸Чем кончится такое испытанье.
Учитель стал чрез мост переходить;
Когда ж шестой окраины в молчанье

⁹¹Достигнул он, то далее скрывать
Себя не стал… Подобно псам в ограде,
Которые бегут, чтоб разорвать

⁹⁴Прохожего, который «Христа ради!»
Идет просить, помчался сонм чертей
На смелого учителя, чтоб сзади

⁹⁷Его поймать на крюк рукой своей.
Но он сказал: «Ни с места! Здесь могуч я,
Не побоюсь в Аду я ста смертей

¹⁰⁰И мне не страшны демонские крючья.
Ко мне не прикасайтесь, но сперва
Пусть выслушать придет мои слова

¹⁰³Один из вас, а после, если смеет,
Пусть и моей душою завладеет…»
Речь эта для бесов была нова,

¹⁰⁶И кто-то вдруг средь дьявольского сброда
Сказал: «Ступай к нему ты, Малакода!»
И бес один из круга вышел вон

¹⁰⁹И стал к нему по камням пробираться;
Другие же, собравшись в легион,
Беседы стали молча дожидаться.

¹¹²И бес спросил учителя, кто он
И что ему в вертепе адском надо?
И дьявол был ответом поражен

¹¹⁵Учителя. «Ужели в омут Ада
Проник бы я и здрав и невредим, —
Сказал певец, не опуская взгляда, —

¹¹⁸Когда бы не был я руководим
Перстом Того, кто был Творцом Вселенной!
Так мне ль дрожать перед лицом твоим?..

¹²¹С дороги прочь, бес жалкий и презренный!
По воле Неба, смертного ввести
Я должен в Ад, и путь мой неизменный

¹²⁴Не заградить бесам всем. Прочь с пути!..»
Услыша речь, смирился демон скоро,
Сказав другим: «Он может в Ад идти,

¹²⁷Не вызывая смерти приговора…»
И опустив свой длинный адский крюк,
В толпе чертей он затерялся вдруг.

¹³⁰Тогда сказал учитель громогласно:
«О, ты, который скрылся за утес.
Иди ко мне: дорога безопасна».

¹³³На зов певца мне выбежать пришлось.
Когда ж чертей увидел пред собою,
Невольно я к земле тогда прирос,

¹³⁶Не веря им и не готовый к бою…
Капрона{122} мне припомнился тогда,
Где с робостью такой же пред борьбою

¹³⁹Перед врагом в минувшие года
Испуганные воины дрожали…
К учителю прижался я (всегда

¹⁴²Меня его услуги охраняли),
И глаз не отводил от бесенят,
В которых только злобу прочитали

¹⁴⁵Мои глаза; они же, ставши в ряд,
Склонив крюки, мне громко так грозили:
«На крюк его я посадить бы рад…

¹⁴⁸Что тут смотреть! В смоле бы утопили…»
Но демон тот, что первый говорил
С учителем, воскликнул: «Вы забыли,

¹⁵¹Что сказано? Я в Ад их пропустил.
Не двигайся ты с места, Скармильоне…»
И демонов он тотчас усмирил,

¹⁵⁴А нам заметил в очень мирном тоне:
«Ступайте дальше, только не найти
За этою скалою вам пути:

¹⁵⁷Здесь свод шестой в обломках провалился;
В развалины одни он обратился
Уж более лет тысячи назад…

¹⁶⁰Но, впрочем, есть проход особый в Ад,
И если путь вы продолжать хотите,
То чрез обвалы далее идите.

¹⁶³Туда пошлю своих я чертенят,
Взглянуть, чтоб кто-нибудь не появился
Поверх смолы… Идите с ними в ряд…

¹⁶⁶Из них никто вреда бы не решился
Вам сделать». Так сказал нам старший бес;
И к дьявольской дружин обратился:

¹⁶⁹«Идите вы чрез скалы вперерез,
Каньяццо, Барбаричьо, Аликино
И ты, Чирьятто, чудо из чудес,

¹⁷²Ты, Либикокко, также Калькабрино,
И Рубиканте бешеный, и вы,
Графиаканте с черным Фарфарелло,

¹⁷⁵Обход должны теперь вы сделать смело
Вокруг кипящей в пропасти смолы
И доведите путников всецело

¹⁷⁸Туда, где крепкий мост есть у скалы,
Который еще в бездну не свалился».
«Учитель мой! Как эти бесы злы!..

¹⁸¹Пойдем без них!.. – так молвить я решился. —
Нам стража для охраны не нужна:
Ведь ты не в первый раз сюда спустился…

¹⁸⁴В проводники годится ль сатана?
Прислушайся, как зубы их скрежещут,
Как хищно гнется гибкая спина,

¹⁸⁷Каким огнем зловещим взгляды блещут!..»
И мне Вергилий дал такой ответ:
«Не бойся! Эти демоны трепещут

¹⁹⁰От бешенства, но в бешенстве их нет
Для нас беды: в их взглядах злость таится
Лишь против тех, кому уж много лет

¹⁹³Здесь суждено за прошлое томиться…»
Тут бесы закусили свой язык
И, прежде чем в обходный путь пуститься,

¹⁹⁶Приказа ожидали. В этот миг
Владыка их, как бы сзывая к бою,
Ответил им военного трубою,

¹⁹⁹Которой смысл Ад понижать привык.

Песня двадцать вторая

Рассказ грешника и злоба демонов, его терзающих. Хитрость призрака, обманывающего адских мучителей.

¹Я видел, как из лагеря идут
Войска на смотр или на приступ мчатся,
Иль сзади победителей бегут,

⁴Не в состоянье более сражаться…
О, жители Ареццо! Я видал,
Как вы, не в силах больше защищаться,

⁷Врагов на городской впустили вал;
Я видел, как турниры совершались
Под музыку, где барабан трещал

¹⁰И звуки колокольные сливались
С сигналами военных крепостей, —
Но никогда еще не раздавались

¹³Передо мною в воинстве чертей
Трубы сигналы. Нас сопровождала
Рать дьяволов… Едва ль таких друзей

¹⁶Сообщество спокойствие внушало…
Но в храме можем встретить мы святых,
В таверне же беспутного нахала.

¹⁹А между тем, в виду друзей таких,
Я не сводил испуганного взгляда
От бездны, от страдальцев проклятых,

²²Посаженных в смолу в вертепе Ада.
Как иногда согнувшийся дельфин
Знак подает пловцам, что скоро надо

²⁵Спасать корабль, так грешник не один,
Который от страданий изнывает
Порою, на поверхность выплывает

²⁸Смолистого потока и тогда,
Как молния, в пучине исчезает.
Как из болот лягушки иногда

³¹Высовывают голову из тины,
Так грешники смотрели из смолы
И вновь бросались, – нет страшней картины! —

³⁴В свой кипяток, когда из-за скалы
Пред ними Барбаричьо показался,
Скрывая стоны, слезы и хулы.

³⁷Я видел все и молча содрогался
И содрогаюсь даже в этот час,
Хотя давно с тем местом распрощался.

⁴⁰Один из осужденных, торопясь
Нырнуть в смолу при нашем приближенье,
Замешкал, на поверхности крутясь,

⁴³Тогда Графиаканте с озлобленьем
Его крючком за волоса схватил
И вытащил из грязи с восхищеньем,

⁴⁶Как будто бы он выдру изловил.
Запомнил я всех демонов названья
Еще тогда, когда Сатанаил

⁴⁹Перекликал их. Разом завыванье
Вкруг раздалось: «Всади в него свой крюк,
Эй, Рубиканте!.. Ты без содроганья

⁵²Сдери с него всю кожу… Наших рук
Не миновать ему!..» Спросил тогда я:
«Певец, скажи, кто он, попавший вдруг

⁵⁵Во власть чертей, мук новых ожидая?»
Тогда его учитель вопросил:
«Ответь, кто ты и почему, страдая,

⁵⁸Попал ты в Ад?» И он заговорил:
«В Наваррском королевстве я родился;
Отец мой негодяем страшным был

⁶¹И от беспутства скоро разорился.
Потом я в услуженье поступил
И был рабом; потом преобразился

⁶⁴В любимца королевского. Любил
Меня король Тебольдо; безвозвратно
В его глазах себя я погубил,

⁶⁷Своим влияньем пользуясь. Тогда-то
Я был посажен в этот кипяток
И не скрываю прошлого разврата…»

⁷⁰Но в этот миг пырнул страдальца в бок
Огромными клыками Чириатто,
И из груди невольный крик извлек.

⁷³Он в лапы словно мышь котам попался:
Бес Барбаричьо грешника сдавил
И на крючок поддеть его старался,

⁷⁶Но перед тем учителя спросил:
«Ты хочешь говорить с ним? Говори же,
Пока он цел и память сохранил.

⁷⁹К нему час смерти ближе все и ближе».
Тогда поэт молчание прервал:
«Кто из латинцев есть здесь? Мне скажи же,

⁸²С тобою, вероятно, в тьму попал
Один из них, на муки осужденный?»
И призрак, не скрывая, отвечал:

⁸⁵«Еще сейчас в пучине разъяренной
Я видел одного из них, что жил
С Италией в соседстве… Озлобленный

⁸⁸Вот этот бес меня бы не схватил,
Когда бы мог, как он, в поток укрыться,
И не терпел бы этих адских вил».

⁹¹Тут Лабикокко крикнул: «Слишком длится
Речь грешника! Прошел условный срок…»
За жертву в ту ж минуту ухватиться

⁹⁴Успел он сильной лапой и кусок
Живого мяса вырвал… Оборона
Была бессильна… В тот же самый срок

⁹⁷Погиб бы он, не проронивши стона,
От рук другого беса, но на них
Остановился взгляд Декуриона,

¹⁰⁰Свирепый взгляд – и гнев бесовский стих.
Когда зловещих демонов волненье
Прошло, тогда, взглянув на них,

¹⁰³Учитель снова начал объясненье:
«Кого же ты покинул, из смолы
Нырнув на это страшное мученье,

¹⁰⁶На новые удары и хулы?»
Он отвечал: «Скажу: то был Гомита{123}.
Галлуры он правитель, и убита

¹⁰⁹Давно в нем честь; изменник и хитрец,
Он с царскими врагами вечно знался
И продал сам себя им, наконец.

¹¹²К тому ж он лихоимством занимался
И был царем меж лихоимцев всех…
Здесь с ним сидит за тот же самый грех

¹¹⁵И дон Микеле Цанке Логодоро{124}.
У них иного нет и разговора,
Как только о Сардинии… Потом…

¹¹⁸Но посмотри, как этот дьявол рвется,
Чтоб зацепить меня своим крючком…
Боюсь – в меня зубами он вопьется…»

¹²¹Но предводитель дьяволов, как гром,
Над Фарфарелло бранью разразился,
Который нанести удар решился

¹²⁴Несчастному. «Прочь, злая птица, прочь!»
«Когда у вас есть тайное желанье, —
Тень молвила, желая превозмочь

¹²⁷Свой страх, – здесь выслушать сказанье
Ломбардцев иль тосканцев, то помочь
Я вам могу и приложу старанье

¹³⁰Сюда их вызвать, если только нас
Не тронут эти демоны когтями;
Я мог бы даже в этот самый час,

¹³³Не разлучаясь с злобными бесами,
Сюда призвать их счетом до семи.
Я только свистну громко, и пред нами

¹³⁶Они всплывут…» «Ах, Ад тебя возьми! —
Сказал Каньяццо, морду поднимая. —
Хитрить ты вздумал, бестия, желая

¹³⁹Опять от нас в глубь пропасти нырнуть!..»
А грешник пред бесами стал лукавить:
«Нет, я не зол! Я не могу заставить

¹⁴²Товарищей погибнуть; ведь пырнуть
Вы их своими можете крючками».
Тут Алекино вздумалось ввернуть

¹⁴⁵Словцо такое: «Если перед нами
Ты вздумаешь укрыться в глубине,
То за тобой в смолу бросаться мне

¹⁴⁸Охоты нет!.. Я буду бить крылами
Лишь по смоле… Пойдем мы за утес,
Посмотрим, как схитришь ты пред бесами!»

¹⁵¹И демоны без брани, без угроз
Лицо свое от бездны отвернули,
И даже тот, которого пришлось

¹⁵⁴Бояться больше прочих. Обману ли
Тебя, читатель? Можно угадать,
Что дьявол также может оплошать:

¹⁵⁷Наваррец, улучив одно мгновенье,
Ногами быстро в землю оперся.
Прыгнул и скрылся в бездне, заключенья

¹⁶⁰Избегнув: ловкий подвиг удался.
Но демонов взбесил обман подобный;
Особенно взбесился демон злобный,

¹⁶³Который сам к обману повод дал,
С неистовой он злобой зарычал:
«Ты будешь мой!» Но было уже поздно…

¹⁶⁶Напрасно в пропасть ринулся он грозно,
Подобно с лука спущенной стреле.
Но грешник уж исчез давно в смоле

¹⁶⁹И выглянуть оттуда не решался,
А черный бес отпрянул и опять,
Взмахнув крылами, на берег поднялся.

¹⁷²Так под водой приходится нырять
Несчастной утке, если над водою
Она увидит сокола порою.

¹⁷⁵Ему же вновь приходится взлетать
Под облака и промаха стыдиться.
Взбешенный Калькабрина рад сорвать

¹⁷⁸Был гнев на ком-нибудь, был рад сразиться
И демона над пропастью схватил,
Откуда тот удумал возвратиться,

¹⁸¹Но бес, как ястреб, тоже ловок был…
Над бездною они крутиться стали,
Царапались и не жалели сил

¹⁸⁴И в глубь смолистой пропасти упали.
Однако скоро жар их помирил,
Но как подняться вверх – они не знали

¹⁸⁷И не могли в смоле расправить крыл,
Которые, слипаясь, увязали.
Тут Барбаричьо с бешенством вскочил,

¹⁹¹И по его приказу побежали
Четыре беса дьяволов спасать,
Которые едва уже дышали…

¹⁹⁴Крюками принялись их вынимать
Из той смолы, которая клубилась,
Не уставая тело их сжигать…

¹⁹⁷Но мы ушли. Что далее свершилось,
Попали ль бесы на берег опять
И чем в смоле борьба их заключилась —

¹⁹⁹Не ведал я и не желал узнать.

Песня двадцать третья

Новый ужас Данте, преследуемого бесами. Лицемеры в свинцовых рясах. Вергилий узнает обман демонов и с гневом уходит.

¹В безмолвии и стражей не прикрыты,
Мы шли одни: учитель впереди,
Я сзади шел. Так братья минориты

⁴Свершают путь. В моей груди
Еще был страх: чертей двух столкновенье,
Оставшихся за нами назади,

⁷Напомнило мне басню о сраженье
Лягушки с крысой{125}. Истинно я мог
Меж ними провести свое сравненье.

¹⁰Две ссоры те, их даже эпилог
Между собой похожи чрезвычайно.
Чем больше я их сравнивал в тот срок,

¹³Тем более пугался не случайно,
И наконец удвоился мой страх,
И про себя тогда я думал тайно:

¹⁶«Лишь из-за нас сейчас поверглись в прах
Два демона, – они должны взбеситься
И демонское бешенство в чертях

¹⁹На нас одних должно теперь излиться.
Что, если эта шайка бесенят
За нами с диким воплем устремится?

²²Как зайцев псы голодные травят,
Они нас разорвут теперь на части».
И, трепетный кругом бросая взгляд,

²⁵Я сознавал весь ужас той напасти,
И дыбом встали волосы мои.
Таить ту мысль во мне не стало власти.

²⁸Я прошептал: «Учитель, помяни
Мои слова: нам следует укрыться
От демонской погони, иль они

³¹Догонят нас… Нам медлить не годится…
Мне чудится уже их адский рев,
И голова моя при том вскружится…»

³⁴Учителя ответ мне был готов:
«Как зеркало в себе все отражает,
Так точно отражается без слов

³⁷Во мне твой дух, и ум мой постигает
Все то, о чем ты думаешь, мой сын.
Поверь, меня в час этот занимает

⁴⁰Мысль точно та же; вывод лишь один
Я сделаю без опасенья
Из наших дум. Когда мы со стремнин

⁴³Вон той скалы сойдем без затрудненья
В другой вертеп, то ты и я спасен,
И бесов нам не страшно исступленье».

⁴⁶Едва о том сказать успел мне он,
Как я увидел демонов; летели
Они на нас, и только горный склон

⁴⁹Нас разделял, и в воздухе шумели
Их крылья черные. В тот самый миг,
Как ночью мать, вскочившая с постели,

⁵²И слыша вкруг тревоги общий крик,
Из колыбели сына вырывает
И с быстротой – страх матери велик, —

⁵⁵Боясь пожара, с сыном убегает,
Едва прикрывши тела наготу,
И лишь к груди ребенка прижимает,

⁵⁸Так и меня схватил в минуту ту
Наставник мой и на спине скатился
Он со скалы, прижавши на лету

⁶¹Меня к себе. Под мельницей крутился
Едва ль поток когда-нибудь быстрей
Того прыжка, с которым вниз стремился

⁶⁴Вергилий с тяжкой ношею своей,
Меня, как сына, к сердцу прижимая,
Меня, как сына милого, спасая

⁶⁷От дьявольских ударов и когтей.
На дно вертепа только мы спустились,
Как на скале над головой моей

⁷⁰Крылатые гонители явились…
Но уже во мне боязнь тогда прошла…
Из пятого вертепа не решились

⁷³Они за нами гнаться: та скала
Дальнейший путь вперед им преграждала:
Им власть Небес того не позволяла.

⁷⁶Затем толпу раскрашенных теней
Мы пред собою скоро увидали.
Роняя молча слезы из очей,

⁷⁹Они в изнеможении блуждали.
На рясы их опущен капюшон,
И рясы тех теней напоминали

⁸²Наряд монахов кельнских, ослепляли
Своею пестротой со всех сторон,
А под собой свинец они скрывали

⁸⁵И в сущности так были тяжелы,
Что перед ними рясы Фридерика{126}
Соломы были легче. Адской мглы

⁸⁸Тяжелый плащ!.. Стонали тени дико,
И, слушая рыдания теней,
За ними шли мы тихо без речей,

⁹¹Но тяжесть ноши так их всех давила,
Что лишь едва идти им можно было.
Толпу их привелось нам обогнать

⁹⁴И с каждым шагом спутников менять.
К наставнику тогда я обратился:
«Не можешь ли меж ними указать

⁹⁷Кого-нибудь, кто в мире отличился
Деяньями своими от других.
Взгляни кругом – вот новый ряд явился

¹⁰⁰Других теней и, может быть, иных
Узнаешь ты!..» Едва окончил речь я
Среди толпы тех грешников худых,

¹⁰³Как дух один, тосканское наречье
Услышавши, проговорил нам вслед:
«Умерьте шаг, вы, в омуте увечья

¹⁰⁶Идущие! В нас сил догнать вас нет!..
Быть может, то, что вы узнать хотите,
Я разрешу и дам прямой ответ…

¹⁰⁹Я об одном прошу вас: не бегите…»
Поэт сказал: «Умерь теперь свой шаг
И рядом с ним идти старайся так,

¹¹²Чтоб он от напряженья не томился».
И я в минуту ту остановился
И двух несчастных начал поджидать,

¹¹⁵Которые старались нас догнать,
Но тяжесть рясы их не позволяла
Движений в утомленье ускорять.

¹¹⁸И узкая тропинка замедляла
К тому же их тяжелый, трудный путь…
К нам подойдя, они на нас сначала

¹²¹Решились только искоса взглянуть.
Потом между собой заговорили:
«По голосу – живой он, в том ничуть

¹²⁴Я не солгал, – когда бы разрешили,
Когда они мертвы, впустить сюда
Их без одежд свинцовых? Разве были

¹²⁷Подобные примеры? Никогда!»
Затем ко мне вопрос их обратился:
«Тосканец! Ты проникнул без труда

¹³⁰В подземный этот Ад и очутился
В жилище лицемеров, так ответь,
Кто ты такой, когда и где родился?»

¹³³Я отвечал, стараясь рассмотреть,
С кем говорю: «На берегу Арно я
Увидел свет и общество иное

¹³⁶В великом нашем городе{127} встречал.
Еще доселе я не умирал,
И мне еще не чуждо все земное.

¹³⁹Но кто же вы? Из ваших тусклых глаз
Струятся слезы пламенные вечно…
Ужель страданье ваше бесконечно

¹⁴²Под этим блеском тяжких ваших ряс?»
И отвечал мне призрак истомленный:
«Казнь лютая придумана для нас!..

¹⁴⁵Вот здесь под этой рясой золоченой
Сокрыт свинец и давит нашу грудь
И день и ночь… невыносим наш путь…

¹⁴⁸Мы терпим казнь за наше святотатство…
Болонцы мы и были члены «братства
Веселого»{128}, а наши имена —

¹⁵¹Я – Каталано, он же Лодеринго{129}…
Нас знаешь по пожару ты в Гардинго…
Подестами в былые времена

¹⁵⁴В твоем любимом городе мы были,
И мы его прекрасно охранили,
О чем, наверно, помнит вся страна…»

¹⁵⁷«Так это вы, несчастные, сгубили…» —
Воскликнул я и тут же замолчал.
Слова мои как будто бы застыли,

¹⁶⁰Когда вблизи себя я увидал
Тень грешника. Три раза в грудь пронзенный
Насквозь тремя колами, он лежал

¹⁶³И, увидав меня, как разъяренный,
В конвульсиях метаться быстро стал.
Брат Каталано взгляд мой изумленный

¹⁶⁶Тогда постиг и тихо мне сказал:
«Вот этот грешник, кольями проткнутый,
Совет дал фарисеям, предлагал

¹⁶⁹Гонимого подвергнуть пытке лютой,
Как будто бы для пользы дорогой
Своей отчизны. Видишь – он нагой

¹⁷²Лежит всегда здесь поперек дороги
Затем, чтобы его в Аду могли
Топтать в песок всех проходящих ноги,

¹⁷⁵И приподняться более с земли
Не может он… Казнь та же тяготеет
На всех жидах, которые пришли

¹⁷⁸С советом тем же… Горько сожалеет
Еще доныне весь еврейский род,
Что он принес такой печальный плод…»

¹⁸¹И над преступной тенью в то мгновенье
Мой спутник наклонился в удивленье
И созерцал мучительный позор

¹⁸⁴Презренного советчика, и взор
Наставника лишь выражал презренье.
Затем с одним из братьев в разговор

¹⁸⁷Вступил он вновь: «Когда дано вам право
На наш вопрос правдиво отвечать,
Скажите мне, возможно ли там, вправо,

¹⁹⁰Нам безопасный выход отыскать
Из этой бездны, чтоб не опасаться,
И помощи бесовской не искать?»

¹⁹³И был ответ: «Могу я в том ручаться,
Что вы избегнуть можете всех бед,
Когда обвалом станете спускаться,

¹⁹⁶Где горный прерывается хребет,
Идущий через мрачные пустыни.
Идите! Там опасности вам нет…»

¹⁹⁹И голову склонил певец в кручине:
«Нас обманул презренный дьявол тот,
Что грешников крючками ловит в тине…»

²⁰²Один из «братьев» молвил в свой черед:
«Я о пороках дьявола когда-то
В Болонье слышал толки: он народ

²⁰⁵Обманывать привык; все бесенята —
Исчадье лжи и хитрости, не раз
Губивших мир…» Дальнейшей речи брата

²⁰⁸Мы не слыхали. Тяжесть страшных ряс
Давила их, а спутник мой шел дале…
И, на него взглянувши в этот час,

²¹¹В его лице увидел тень печали.

Песня двадцать четвертая

Данте смущается волнением Вергилия. Оба вступают на мост, перекинутый через новый вертеп. Святотатцы, терзаемые змеями. Предсказание о будущей судьбе Белых и Черных.

¹В те дни, когда с задумчивых небес
Не часто смотрит вечное светило,
Мелькнет и быстро скроется за лес,

⁴И ночь глухая, смотришь, наступила;
Когда в снегах лежат еще поля,
И ярко-белым саваном уныло

⁷Покрыта охладевшая земля,
Крестьянин в поле скудное выходит,
О солнце и тепле Творца моля,

¹⁰И только нивы снежные находит;
В отчаянье тогда махнув рукой,
Глазами даль печальную обводит

¹³И в дом свой возвращается с тоской,
Где холодно, где хлеба часто нету,
Где для него давно пропал покой,

¹⁶Когда ж опять, в надежду веря эту,
Которая так часто нас живит,
Заметит он, что время ближе к лету,

¹⁹Он стадо гнать на пастбище спешит
И забывает горе и ворчанье.
Так точно и поэта скорбный вид

²²Сперва во мне лишь возбудил страданье,
Когда ж его высокое чело
Яснее стало, полно обладанья,

²⁵С моей души как будто отлегло
Большое горе. Только мы вступили
На мост, давно разрушенный, тепло

²⁸Учитель на меня взглянул, и были
Те взгляды нежны снова, как тогда,
Когда впервые мы заговорили.

³¹Вкруг нас развалин высилась гряда,
И, пред собою видя разрушенье,
Певец мой, рассудительный всегда,

³⁴Сообразил свой путь в одно мгновенье,
Потом меня в объятия схватил
И быстро, погруженный в размышленье,

³⁷Которому и здесь не изменил,
Принес меня, как ношу дорогую,
На верх скалы и там проговорил,

⁴⁰Рукою указав скалу другую:
«На этот дикий камень ты всползи,
Но прежде осмотри его вблизи,

⁴³Чтоб под тобою он не подломился».
Для грешников, прошедших мимо нас
Под тяжестью свинцовых ряс,

⁴⁶Тот переход едва ли бы годился.
Вперед я подвигался, еле жив,
И только лишь при помощи решился

⁴⁹Переползти с обрыва на обрыв.
Когда бы страшный путь тот продолжался,
То, верно бы, учителя обвив

⁵²Своей рукой, я с духом не собрался
Ползти вперед в изнеможенье сил;
Но, к счастью, путь дальнейший улучшался

⁵⁵И на верху скалы окончен был.
Она была последней. Я дыханье
В усталости едва переводил

⁵⁸И сел недвижный, словно изваянье,
Так как идти я далее не мог
И двигаться уж был не в состоянье.

⁶¹Но тут меня поэт предостерег:
«Ты лености не должен предаваться:
Для нашей славы легких нет дорог.

⁶⁴Известности не может тот дождаться,
Кто нежиться привык в пуховиках
И на постели шелком прикрываться.

⁶⁷Без трудностей нет славы и в веках;
Без подвигов исчезнешь ты бесследно,
Как пена волн, как ветер в небесах.

⁷⁰Бездействие для человека вредно.
Так встань же и усталость победи
И с мужеством, которое победно

⁷³Ведет в борьбе, иди за мной, иди,
Когда еще осталась сила в теле:
Награда ожидает впереди.

⁷⁶С тобой еще мы не достигли цели.
По лестнице идти нам предстоит
Еще длиннейшей. В нашем трудном деле

⁷⁹Конец для нас не близок. Путь лежит
Печальный, многотрудный и опасный,
Но пусть тебя теперь он не страшит.

⁸²Иди и верь в совет мой беспристрастный».
Тогда я встал и словно новых сил
В себе нашел родник. С улыбкой ясной

⁸⁵Наставнику тогда я говорил:
«Иди, я бодр! С тобой пойду я всюду…»
И мы пошли чрез каменную груду

⁸⁸Скалы, изрытой ямами, крутой,
Где ноги истомленные скользили,
А по бокам скалы ужасной той

⁹¹Зияли бездны… Выше мы всходили,
И чтоб свою усталость только скрыть,
Пока мне силы вновь не изменили,

⁹⁴С учителем я начал говорить.
Вдруг там, где часть утеса раскололась,
Из бездны раздался неясный голос,

⁹⁷Но слов его не мог я различить.
Напрасно их я разгадать старался
И думал смысл речей тех уловить.

¹⁰⁰Но от усилий тщетных отказался.
Я только лишь одно тогда постиг,
Когда к тому вертепу приближался,

¹⁰³Что гневен был и бешен чей-то крик.
Над бездной я склонился осторожно,
Но мрак ее был непроглядно дик.

¹⁰⁶И рассмотреть мне было невозможно
Тех, кто кричал на темном адском дне.
И я сказал учителю тревожно:

¹⁰⁹«О, помоги в вертеп спуститься мне:
Я слышу крик, но слов не понимаю;
Кого-то вижу в темной глубине,

¹¹²Но образа его не различаю.
Прошу тебя – сведи меня с стены,
Близ пропасти я правду всю узнаю».

¹¹⁵«Мы действовать, а не болтать должны, —
Сказал поэт, – и действовать в молчанье
В обители ужасной сатаны…»

¹¹⁸И, исполняя спутника желанье,
К вертепу он тогда меня привел,
И в яме гнусной той сверх ожиданья

¹²¹Таких презренных гадов я нашел,
Что в жилах кровь моя оледенела:
Невольно я глаза от них отвел.

¹²⁴Пусть Ливия не славится так смело
Пустынными песками, где живут
И жалами убийственными жгут

¹²⁷Хелидры, амфисбены и якули{130};
Нет, даже там не знаю я, найду ли,
Как и среди египетских степей,

¹³⁰Таких же ядовитых, страшных змей,
Которые в той пропасти крутились.
И среди них несчастный сонм теней

¹³³Я увидал. Давно они лишились
Спокойствия, земной покинув гроб.
Напрасно эти грешники стремились

¹³⁶Избегнуть гадов, и гелиотроп{131}
Искали вкруг для своего спасенья,
Но гады то в их голову, то в лоб

¹³⁹Вонзали жало в бешеном шипенье;
Их руки были скручены назад
И змеями завязаны… Вот гад

¹⁴²Вкруг грешника обвился и на теле
Его пестрел тройным своим кольцом,
А голову связал с своим хвостом.

¹⁴⁵Вот змей другой ждать долго не заставил,
На грешника одним прыжком вскочил
И в шею между плеч его ужалил,

¹⁴⁸Едва такую казнь он совершил,
Едва свой хвост свернувшийся расправил,
Как грешник загорелся, зачадил,

¹⁵¹И в миг один огонь его расплавил
И в пепел обратил его. Потом,
Когда не стало пламени кругом,

¹⁵⁴Из пепла вновь восстал он прежней тенью
И образ прежний принял на себя.
Так, если древних следовать ученью,

¹⁵⁷Себя в ужасном пламени губя,
Известный феникс молча умирает
И вновь потом из пепла воскресает.

¹⁶⁰Питается не хлебом, не травой,
Но амми{132}, и усталой головой
Склоняется на нард{133} он или мирру{134};

¹⁶³Таинственный, вполне безвестный миру,
В бессилии, на землю он падет,
Как будто бы недуг его гнетет

¹⁶⁶Иль ненавистный демон сокрушает;
Когда ж потом он снова восстает, —
Что было с ним – он сам того не знает

¹⁶⁹И, озираясь, далее идет.
Восставший грешник в том же состоянье,
Казалось, был! О, правосудный гнет!

¹⁷²Как грозен ты в немом своем каранье!
«Кто ты? – ему учитель мой сказал. —
И здесь за что ты терпишь наказанье?»

¹⁷⁵«Недавно из Тосканы я упал
Вот в эту бездну, – молвил нам несчастный. —
Я жизнь скота людской предпочитал

¹⁷⁸И не хочу скрывать: я скот ужасный!
Мне имя Ванни Фуччи{135}. Для меня
Берлогою достойной и прекрасной

¹⁸¹Была Пистойя». В это время я
К учителю с словами обратился:
«Скажи ему, чтоб он не шевелился

¹⁸⁴И скоро так от нас не уходил;
Спроси его, какое совершил
Ужасное он прежде преступленье.

¹⁸⁷Сварлив и кровожаден очень был
При жизни он…» Но в думу углубленный,
Успел понять тот грешник осужденный,

¹⁹⁰Что мнения такого я о нем.
Он уходить от нас не торопился,
Лишь только щеки вспыхнули стыдом

¹⁹³И взгляд его на мне остановился.
И он сказал: «Страдаю я, поверь,
Сильней гораздо более теперь,

¹⁹⁶Чем в миг, когда я с жизнью распростился.
Не скрою я, за что сюда попал:
Из ризницы сосуды я украл,

¹⁹⁹Но, совершив такое преступленье,
Из трусости я друга оболгал.
Который был казнен за похищенье.

²⁰²Но не затем себя я унижал
Перед тобой, чтоб вызвать сожаленье.
И если ты из мрака этих скал

²⁰⁵Вновь выйдешь в мир, то приложи старанье
Запомнить в мире это предсказанье:
Теперь Пистойя гонит Черных стан;

²⁰⁸Флоренция и нравы и граждан
Спешит менять, но час иной настанет:
С долины де ла Магра Марс восстанет,

²¹¹И грянет гром в далеких облаках,
И дрогнут вдруг все городские стены
И ужас в человеческих сердцах

²¹⁴Найдет приют, и на поля Пичены
Тогда гроза ужасная слетит
И Белых всех мгновенно истребит.

²¹⁷Так ожидай ты этой перемены».

Песня двадцать пятая

Богохульство грешника и страшное наказание. Другие призраки. Превращение человека в змею и змеи в человека.

¹Сказавши то, презренный этот плут,
С гримасой гадкой, поднял обе руки,
Шиш показал и начал нагло тут

⁴Хулить Творца за кару и за муки,
Но змей один – я их люблю с тех пор —
При первом же его презренном звуке,

⁷Сдавил ему всю шею, чтобы вор
Не в силах был произнести ни слова;
И смолк кощун, потупя наглый взор.

¹⁰Другой же гад скрутил ему сурово
В одно мгновенье руки назади,
Сдавил все тело, так что никакого

¹³Не мог движенья сделать он… – Пади
И в пламени, Пистойя, ты исчезни,
Своим примером людям не вреди,

¹⁶И навсегда погибни в адской бездне!..
Везде распространяешь ты разврат…
Хотя бы обошли мы целый Ад,

¹⁹В нем не нашли бы грешника наглее,
Который богохулить так дерзал,
И даже тот, кто с фивских стен упал{136},

²²Мог показаться лучше и сноснее…
Проклятый тать куда-то убежал,
Хулы своей оканчивать не смея.

²⁵Затем как будто вырос из земли
Центавр, ужасным бешенством пылавший
Который мог страшить и издали,

²⁸Центавр с угрозой дьявольской кричавший:
«Где этот вор низверженный? Где он,
Свои хулы в вертепе извергавший?»

³¹Был тот центавр обвит со всех сторон
Пучками змей, которых и в Маремме
Нельзя найти. С его спины дракон,

³⁴Раскрывши крылья, грозно в это время
Метал огонь и мимо шедших жег.
Тогда путеводитель мой изрек:

³⁷«Перед тобою Каккус{137}; исполинской
Он силою когда-то обладал,
И прежде за горою Авентинской

⁴⁰Озера крови в битве проливал;
Он с братьями не шел одной дорогой
И воровски однажды он угнал

⁴³Чужое стадо. Мстительный и строгий,
Сам Геркулес потом его сразил…»
Пока путеводителя с тревогой

⁴⁶Я слушал, тот центавр в то время был
Уж далеко. Три тени вдруг явились
Из-под моста, куда в тот час всходил

⁴⁹С поэтом я. Мы так заговорились,
Что не могли заметить их сперва,
Когда ж заговорить они решились,

⁵²Спросив: «Кто вы такие?» – их слова
Заставили нас обратить вниманье
На призраков, но лиц их очертанье

⁵⁵Мне было незнакомо, и затем, —
Судьба нам помогала постоянно, —
Я понял – очутился перед кем,

⁵⁸Когда один из призраков нежданно
Другого назвал: «Слушай, где ты там,
Чианфа{138}?» В этот миг к своим губам

⁶¹Я поднял тихо палец в знак молчанья,
Чтобы певца внимание привлечь…
Теперь мое дальнейшее сказанье,

⁶⁴Читателя хочу предостеречь, —
Сомненье может вызвать, что понятно:
Мне было самому невероятно

⁶⁷Все то, что видел сам я в этот час.
Пока я, двух теней узнать желая,
С них не сводил своих усталых глаз,

⁷⁰Змей шестиногий, быстро налетая,
На третьего из призраков напал,
Его в одну минуту обвивая,

⁷³Сдавил живот и сзади руки сжал,
Зубами в щеки грешника вцепился,
Хвост за его спиною замотал

⁷⁶И словно плющ вокруг его обвился.
Нам невозможно было уловить.
Как быстро грешник тот преобразился:

⁷⁹Кто дух, кто змей – не мог я отличить;
Они слились в одно живое тело,
Которого нельзя вообразить,

⁸²Как ни было б воображенье смело.
Перемешались вместе их цвета:
Полутемно все было, полубело.

⁸⁵Так пепел от бумажного листа
Бывает и не черным, и не белым…
В то время с видом грустным и несмелым

⁸⁸Два призрака проговорили вслух:
«Аньэло! О, несчастный, бедный дух!
Как быстро ты, как страшно изменился!

⁹¹Ты не один теперь, да и не два…»
Из двух голов – я с ужасом дивился —
Одна лишь появилась голова;

⁹⁴Единый, страшный образ возродился
Из двух различных образов. Из рук,
Из ног, грудей, спины и брюха вдруг

⁹⁷Явились члены новые; такого
Я безобразья в мире не видал:
В них было все чудовищно и ново.

¹⁰⁰Первоначальный образ их пропал;
Два существа в чудовище сливалось
И тихими шагами подвигалось.

¹⁰³И в этот миг, как ящерица днем
Зеленый куст неслышно покидает
И, солнечным палимая лучом,

¹⁰⁶Как молния наш путь перебегает,
Так полз другой черно-багровый змей
К двум грешникам. Одну из двух теней

¹⁰⁹Кровавый гад ужалил вдруг во чрево
И распростерся, падая, пред ней,
А призрак неподвижно и без гнева

¹¹²Как после сна тяжелого зевал,
И у него из раны и из зева
Пылающего змея вылетал

¹¹⁵Какой-то дым, в одну струю сливаясь.
На змея тень смотрела, и свой взгляд,
Кольцом огнеподобным извиваясь,

¹¹⁸От призрака не отводил тот гад.
Певец Лукан! Умолкни ты, стараясь
Нам передать картин ужасный ряд,

¹²¹Где воины Сабелла и Назидий{139}
Являются страдальцами. О, ты,
Умолкни тоже, чудный наш Овидий

¹²⁴С повествованьем, полным красоты,
О Кадме с Аретузой: обратился
Один в змею, а из другой явился

¹²⁷Источник. Ты, Овидий, обменять
Природу двух созданий не решился;
Плоть одного другому передать

¹³⁰Не думал ты. Меж тем передо мною
Стал образ человека принимать
Проклятый змей с гноящейся спиною,

¹³³А человек вид гада принимал.
У гада хвост мгновенно раздвоился,
А человек так плотно ноги сжал,

¹³⁶Что след их разделения вдруг скрылся.
Процесс перерожденья совершился
В моих глазах: хвост одного не стал

¹³⁹Похож на хвост, вид членов принимая,
Которые бывают у людей;
А у другого руки, исчезая,

¹⁴²Сливались тихо с телом, и длинней
Меж тем у гада ноги вырастали.
И походил все более тот змей

¹⁴⁵На человека. Прежний вид теряли
И человек, и ядовитый гад.
Они друг с друга взгляда не спускали,

¹⁴⁸И у обоих дик был страшный взгляд.
Вот первый пал, другой же приподнялся,
И у него – я молча изумлялся —

¹⁵¹Явились уши, губы, вырос нос,
А у другого вытянулось рыло
И скрылись уши. Видеть мне пришлось:

¹⁵⁴Язык у человека раздвоился,
А жало змея медленно срослось
В один язык – и Дым вдруг прекратился.

¹⁵⁷Дух в гадину позорно превратился
И с свистом в мрак пропасти пропал,
А змей переродившийся сказал:

¹⁶⁰«Пусть здесь Буозо будет пресмыкаться,
Как пресмыкался некогда я сам».
И начал змей презрительно плеваться.

¹⁶³Едва лишь веря собственным глазам,
В Аду я видел это превращенье,
И хоть я был смущен, взволнован там,

¹⁶⁶Хотя мой ум от страха был растерян,
Но Пуччьо Шианкато я узнал,
Да, то был он, и в этом я уверен:

¹⁶⁹Из трех теней лишь он не испытал
Мучение того перерожденья,
А в третьей, мрачной тени угадал

¹⁷²Я Гверчьо Кавальканте привиденье{140}.

Песня двадцать шестая

Восьмой вертеп восьмого круга. Души коварных советчиков. Улисс и Диомед, погубившие Трою. Рассказ Улисса о путешествии в неизвестную страну.

¹Ликуй, ликуй, Флоренция! Везде
Могущество твое неотразимо;
Известна ты на суше и воде,

⁴И даже Ад готов неутомимо
О флорентийских гражданах кричать…
Когда передо мной скользнули мимо

⁷Пять извергов, и в них я мог узнать
Твоих граждан, мне сделалось обидно,
Не мог я крика гнева удержать,

¹⁰И за тебя мне стало больно, стыдно…
Когда мои предчувствия не лгут,
Еще ты испытаешь, как постыдно

¹³Тебе немало бедствий предрекут
Озлобленные жители из Прато{141},
И их проклятья к худу приведут.

¹⁶К прошедшей славе нет уже возврата,
И если б над тобою, город зла,
Пороков, злодеяний и разврата,

¹⁹Беда, как туча черная, всплыла
В минуту эту – я б не удивился:
Да, на себя, Флоренция, звала

²²Давно все кары… Пусть бы разразился
Гром над тобой, когда осуждена
На бедствия несчастная страна;

²⁵Скорей бы суд ужасный совершился…
Еще страшнее в поздние года
Казаться будет мне твоя беда.

²⁸И далее пошли мы… Возвратился
По тем же скатам ментор мой тогда,
Которыми со мною он спустился.

³¹Меж безднами и трещинами скал
Уединенный путь наш продолжался,
И в бездну я наверно бы упал,

³⁴Когда б порой за камни не держался
Руками. Бесконечная тоска,
В тот час, когда вперед я подвигался,

³⁷Была неотразима, велика,
И я скорблю в минуту эту снова,
Когда воспоминания былого

⁴⁰Припоминаю вновь, и обуздать
Хочу свой ум, чтоб Неба благодать
И добродетель – поприща земного

⁴³Вожатого – не мог я потерять…
Как селянин простой, – в ту пору года,
Когда на небесах начнет сиять

⁴⁶Июльский день, и южная природа
Вкруг рассыпает щедрые дары, —
Как селянин следит порой у входа

⁴⁹В свой дом, как в небе вьются комары,
Так я следил в вертепе за огнями,
За переливом странной их игры,

⁵²Когда пришли мы тихими шагами
К окраине, откуда видно дно:
Восьмая пропасть встала перед нами,

⁵⁵Где было все таинственно-темно.
Как тот пророк, которого в Вéфиле
Медведицы лесные защитили{142},

⁵⁸Смотрел, как колесницу Илии
На небо быстро кони уносили,
И очи Елисея не могли

⁶¹Следить за бегом их неуловимым
И только наблюдали лишь с земли,
Как пламя их исчезло в небе дымом,

⁶⁴Так двигались в вертепе те огни,
И в каждом призрак грешника скрывался.
Чтоб рассмотреть, как двигались они,

⁶⁷Я с краю моста к бездне наклонялся,
И если бы за камень не держался,
То, верно, б там свои окончил дни

⁷⁰И в пропасти бездонной потерялся.
За мной путеводитель наблюдал
И на вопрос немой ответ мне дал:

⁷³«В светильниках, перед тобой зажженных,
Сокрыты души многих осужденных,
Чтобы огонь их вечно пожирал…»

⁷⁶«Учитель, – отвечал я, – догадаться
Мог я и сам, увидевши в огне
Мелькающие тени, но дознаться

⁷⁹Хотелось бы теперь, учитель, мне,
Кто это стал к нам ближе приближаться
Вон в пламени, и тот огонь на дне

⁸²Двойным костром теперь вдали пылает,
И страшный мне костер напоминает,
Где Этеокл и брат его сгорел».

⁸⁵И был ответ: «В том пламени страдает
Сам Диомед и вместе с ним – Улисс{143}:
Одна их казнь теперь соединяет,

⁸⁸И здесь в Аду опять они сошлись,
Как на земле сошлись для преступленья.
Их деревянный конь сгубил, и вниз

⁹¹В кромешный Ад за ложь без сожаленья
Повержены они. Они должны,
Не ведая пощады искупленья,

⁹⁴Гореть в жилище адском сатаны:
За их обман страдает и в могиле
Теперь Деидамия об Ахилле.

⁹⁷И к довершенью страшной их вины
Караются они за похищенье
Палладиума». Молвил я в волненье:

¹⁰⁰«Когда они способны говорить
И в пламени, то дай мне разрешенье,
Учитель мой, – могу ль о том просить? —

¹⁰³Тех двух теней дождаться приближенья;
Тебе известны, мудрый мой поэт,
Все тайные души моей стремленья…»

¹⁰⁶И мне Вергилий дал такой ответ:
«Мой сын, твое желанье одобряю, —
Поистине, дурного в этом нет,

¹⁰⁹А потому его я исполняю,
Но об одном прошу, чтоб ты привык
Воздерживать, где нужно, свой язык.

¹¹²Все помыслы твои я понимаю,
А потому мне предоставь ты речь
С тенями; должен я предостеречь

¹¹⁵Тебя, что эти греки, может статься,
С тобой и говорить не захотят…»
Когда к нам пламя стало приближаться,

¹¹⁸В котором тени двигалися в ряд,
Не в силах на пути разъединяться,
И отступить вперед или назад,

¹²¹Тогда мой спутник молвил им: «О, тени!
Когда хоть чем-нибудь мог угодить
Я вам в своем высоком песнопенье,

¹²⁴Не торопитесь быстро уходить,
И пусть один из вас мне повествует
О том, за что он осужден страдать

¹²⁷И в этом вечном пламени тоскует».
Тогда один светильник задрожал, —
Так ветер иногда огонь волнует, —

¹³⁰И в тихом колебанье зароптал.
Тень перед нами тихо закачалась,
Как будто бы – за ней я наблюдал —

¹³³Заговорить с усилием сбиралась.
И, наконец, я услыхал слова:
«Когда вперед куда-то порывалась

¹³⁶Моя душа, и кинул я едва,
Не в силах совладать с собой, Цирцею,
Жизнь впереди казалась мне нова,

¹³⁹И увлечен я был невольно ею,
Забыл отца, свою отчизну-мать,
Расстался с Пенелопою своею.

¹⁴²В себе тоски не мог я обуздать,
Не мог забыть прекрасную затею:
Хотелось мне весь свет скорей узнать:

¹⁴⁵Его пороки, славные деянья,
И подвиги людские на земле;
И очутился вдруг без колебанья

¹⁴⁸В открытом море я на корабле
С немногими, мне верными, друзьями,
Помчался по волнам в туманной мгле,

¹⁵¹Марокко любовался берегами,
Сардинией, прекрасною страной,
И многими другими островами,

¹⁵⁴Стоявшими в пустыне водяной.
Состарились мы все, когда приплыли
До Геркулеса грани роковой:

¹⁵⁷Его столбы в проливе узком были
Поставлены – чтоб далее никак
В своих ладьях пловцы не заходили.

¹⁶⁰Но я сказал, увидя этот знак:
«Друзья! Для нас тяжка была дорога,
До запада достигли мы сквозь мрак,

¹⁶³И так как жить осталось нам немного,
То счастье попытаем и рискнем
Проникнуть в мир безлюдный, где тревога

¹⁶⁶Людская неизвестна. О своем
Припомните вы все происхожденье.
Не для того на свете мы живем,

¹⁶⁹Чтоб скотски прозябать со дня рожденья,
Но для того, чтоб на земле найти
Познания и высшие стремленья!»

¹⁷²Так говорил друзьям я на пути,
И речь моя всех их так оживила,
Что трудно удержать потом их было,

¹⁷⁵Когда вперед мы принялись грести.
Корабль свой мы к востоку повернули
И словно птица далее порхнули

¹⁷⁸В своем безумном беге. В небесах
Сверкали звезды полюса другого,
Пять раз луна светила в облаках

¹⁸¹И исчезала с неба голубого
С тех пор, как мы сквозь роковой проход
Скользнули в бездну моря, нам чужого,

¹⁸⁴И убегали далее… Но вот
Вдали гора пред нами показалась,
Черневшая из белой пены вод,

¹⁸⁷И та гора громадной нам казалась.
Обрадовались все мы ей тогда,
Но эта радость тотчас же умчалась

¹⁹⁰От нас, сменившись ужасом, когда
От той горы поднялся вихрь ужасный
И на корабль наш хлынула вода.

¹⁹³Три раза поднимался он, несчастный,
Напором волн, и вот в четвертый раз,
Не выдержав с грозой борьбы напрасной,

¹⁹⁶Пошел на дно: закрыло море нас.

Песня двадцать седьмая

Появление в светильнике призрака Гвидо де Монтефельтро. Рассказ Вергилия о состоянии Романьи. По удалении призрака путники переходят из восьмого в девятый вертеп.

¹Вновь светоч колебаться перестал,
И неподвижный, тихо умолкая,
От нас он удаляться снова стал.

⁴Учителя желанье исполняя,
Тогда другой дрожащий огонек,
Что следом шел за ним, не уставая,

⁷К себе мое внимание привлек.
Внутри его – я слышал – раздавался
Какой-то странный ропот, на упрек

¹⁰Похожий, как тогда мне показался.
Как медный бык{144} впервые застонал,
И в его реве голос отозвался

¹³Того, кто вид и формы зверя дал
Тому быку, – и полон был страданья
Тот страшный рев, хотя он вылетал

¹⁶Из медного, литого изваянья,
Так точно вылетало из огня
Неуловимо-странное роптанье

¹⁹И пронеслось около меня.
Когда ж оно на волю вдруг прорвалось
Из пламени, тогда услышал я,

²²Как постепенно в звуки облекалось
Роптанье то, и раздались слова,
В которых скорбь и горе выражалось{145}:

²⁵«О, смертный, ты, лишь молвивший едва
Здесь по-ломбардски: «Можешь удалиться».
Прошу тебя на миг остановиться.

²⁸Пришел я слишком поздно, может быть,
Но я молю тебя не торопиться,
Молю тебя со мной поговорить:

³¹Исполни же несчастного желанье…
Когда сюда ты свергнут в наказанье,
Покинув край латинский, где грешить

³⁴Я научился прежде, то нельзя ли
Поведать мне: война иль мир теперь
В Романии? В довольстве иль в печали

³⁷Живет народ? Мне дороги, поверь,
Известья те. В горах, между Урбино
И тем хребтом, где – чудная картина! —

⁴⁰Берет начало Тибр, я был рожден».
Я слушал эти речи со вниманьем
И в любопытство весь был обращен,

⁴³Тогда учитель молвил с состраданьем:
«С ним сам ты говори: латинец он…»
И я, осмелен этим замечаньем,

⁴⁶С ответом уж готовым на губах,
Немедленно воскликнул: «Дух горящий!
В Романии – в тиранах и рабах,

⁴⁹Как в жизни прошлой, так и в настоящей,
Всегда живет и будет жить раздор
И вечных распрей страх непроходящий,

⁵²Но, к счастию, пока до этих пор
Войны там нет, о ней нет слухов даже;
Равенна же несчастная все та же,

⁵⁵Чем и была. Орел Поленты{146} там
Гнездится, как и прежде, распустивший
Над Червиею крылья… Городок,

⁵⁸В кровавой битве галлов истребивший
И при осаде давший им урок,
Теперь не тот, чем прежде быть он мог:

⁶¹О подвигах великих позабывший,
Зеленых лап{147} теперь узнал он гнет.
Веррукио{148}, названье пса носивший,

⁶⁴С своим щенком по-прежнему грызет
Свою добычу… Помнишь ты, наверно:
Им был убит Монтаньо{149} в свой черед.

⁶⁷При двух реках Ламоне и Сантерно
В двух городах по-прежнему царит,
Меняя убежденья лицемерно,

⁷⁰«Лев в поле белом»{150}. Также всех дивит
Тот городок{151}, что Савио волнами
У берега цветущего обмыт:

⁷³Как прежде, меж свободой и цепями,
Живет доныне он, расположён
Между своей долиной и горами;

⁷⁶По-прежнему теперь несчастлив он…
Ты видишь, я не медлил на ответы,
Вопросами твоими не смущен.

⁷⁹Теперь: кто ты? ответь без страха мне ты,
И долго в мире Божьем пусть живет
Твое, о призрак, имя». В свой черед

⁸²Я призрака ответа дожидался,
И призрак колебаться тихо стал,
И наконец ответ я услыхал:

⁸⁵«Когда б я хоть минуту сомневался
В том, что попавший в этот темный Ад
Уж никогда не вырвется назад,

⁸⁸То моего не знал бы ты ответа,
Но так как хорошо известно мне,
Что все, кого вмещает бездна эта,

⁹¹Навечно отдаются сатане,
То я готов прервать свое молчанье,
Забыв про стыд в подземной глубине.

⁹⁴Так выслушай правдивое сказанье:
Я воином когда-то в мире был,
Потом, чтоб все греховные деянья

⁹⁷Простились мне, в монахи я вступил,
Надеялся, что пост и воздержанье
Спасут меня – и я бы заслужил

¹⁰⁰Прощение, принявши сан духовный,
Когда бы мне – позор ему и грех! —
Не помешал тогда отец верховный.

¹⁰³Меня поверг он в бездну прежних всех
Моих грехов… О днях печальных тех
Ты выслушай рассказ мой хладнокровный.

¹⁰⁶Когда я молод был и на земле
Жил в образе из крови и из тела,
Я львенком не являлся в мире смело,

¹⁰⁹Но был лисой и действовал во мгле,
Обманы все узнал, все ухищренья,
И выгоды ловил я в каждом зле.

¹¹²Лукавые такие похожденья
Печальную известность дали мне
И скоро разнеслись по всей стране…

¹¹⁵Меж тем дни шли, и юность уходила.
И для меня то время наступило,
Когда седеют наши волоса

¹¹⁸И опускать нам нужно паруса;
И вот когда все то мне опостыло,
К чему я жадно некогда рвался,

¹²¹Я обратился к Богу, ожидая
Спасенья в покаянии… О, мог
Покаяться, спасти себя тогда я,

¹²⁴Но в бездну грешных дел опять увлек,
Все помыслы хорошие рассеяв,
Меня владыка новых фарисеев{152}

¹²⁷И бросил снова в гибельный поток.
В то время вел войну он – не с жидами,
Не с сарацинами: его врагами

¹³⁰Являлись христиане. Никогда,
Никто из них под Акрой не являлся
За лаврами победы в те года

¹³³И с областью Судана не старался
Входить в дела торговые тогда.
На них похожим папа не казался.

¹³⁶Он свой верховный сан забыл вполне
С величием святого постриженья,
Забыл, что были вервия на мне,

¹³⁹В которых находили искупленья
Монахи, их носившие во сне
И наяву в своем уединенье.

¹⁴²И как молил Сильвестра Константин{153}
Ему дать от проказы исцеленье,
Так и меня духовный властелин

¹⁴⁵Просил спасти его от исступленья
Неодолимой гордости. В ответ
Ни слова не сказал я, опьяненье

¹⁴⁸Какое-то в той просьбе видя. «Нет, —
Он продолжал, – забудь свое смущенье;
Я отпущу твой грех, но дай совет,

¹⁵¹Как взять мне Пенестрино без сраженья.
Ты знаешь – Рай я отпирать могу
И два ключа от Неба берегу,

¹⁵⁴Хоть Целестин{154} от них и отказался…»
При тех речах не мог я устоять
И быстро искушению поддался.

¹⁵⁷Я отвечал: «Когда мне отпускать,
Святой отец, грехи ты в состоянье,
То помнишь же: чтобы преград не знать

¹⁶⁰И выполнять заветные желанья,
Как можно больше людям обещай,
Но обещаний тех не исполняй,

¹⁶³Тогда-то все твои предначертанья
Исполнятся, и твой святой престол
Получит новый блеск и обаянье».

¹⁶⁶Когда моей кончины час пришел,
Когда святой Франциск за мной явился,
То близ меня он демона нашел,

¹⁶⁹Который так к святому обратился:
«Оставь его! Он мне принадлежит!
За что меня ты оскорблять решился?

¹⁷²Он мой теперь и в Тартар полетит
За свой совет лукавый прежде смерти;
С тех пор его Ад целый сторожит

¹⁷⁵И в волоса его давно вцепились черти.
В одно и то же время он хотел
И каяться, и предавать умел…»

¹⁷⁸«О, горе!» – крикнул я, когда тот демон
Схватил меня, и продолжал меж тем он:
«Подумал, вероятно, ты, что мне

¹⁸¹И логика людская не под силу?
Не думай дурно так о сатане».
Тогда сюда в подземную могилу

¹⁸⁴Он к Миносу принес меня, а тот
Своим хвостом раз восемь окрутился
Вокруг спины, раскрыл кровавый рот,

¹⁸⁷Сам укусил себя и разразился
Проклятием: «Попал ты в тот проход,
Где грешников огонь навек пожрет…»

¹⁹⁰С тех самых пор в огне я поселился
И в пламенной одежде стал страдать…»
Рассказ души погибшей прекратился…

¹⁹³Тень двинулась и начала стонать,
Колеблясь и крутясь в своем движенье.
И далее мы стали путь держать

¹⁹⁶Туда, где в новом, мрачном помещенье
Томились души с очень давних пор
За то, что не боялись преступленья,

¹⁹⁹За то, что в мире сеяли раздор.

Песня двадцать восьмая

Девятый вертеп восьмого круга. Призраки сеятелей раздоров и расколов. Магомет, Али, Бертрам де Борн.

¹Бессилен человеческий язык,
Бессилен стих певца для описанья
Всего того, что, подавляя крик,

⁴Я увидал – и кровь, и истязанье
Теней, покрытых язвами. Нет слов
Приличных для того повествованья.

⁷Наш ум так ограничен, что готов
От подвига такого отказаться…
Когда б собрать всех проливавших кровь

¹⁰В долине Апулийской, что сражаться
Сошлись и гибли от мечей римлян
(Тит Ливии пишет так, и сомневаться

¹³Нам нет причин), и их богатый стан
Достался победителям; когда бы
Собрать людей, измученных от ран,

¹⁶И бившихся – их силы были слабы —
С Гвискаром{155}; если б вновь теперь собрать
Погибшую при Чеперано рать,

¹⁹Где каждый апулиец оказался
Изменником{156} и, наконец, всех тех,
Чей стан при Тальякоццо разметался

²²И лег костьми, и где имел успех
Старик Алар{157}, который там являлся
Карателем, перехитрившим всех

²⁵И без оружья в битве победившим;
Когда б все эти воины могли
Теперь восстать пред нами из земли, —

²⁸На раны их на трупе полусгнившем
Не с тем бы отвращеньем я смотрел,
С каким глядел на груду страшных тел

³¹Девятого вертепа. С меньшей силой
Из бочки льется на землю вино,
Когда пробито в бочке этой дно,

³⁴Чем кровь лилась из призрака… Унылый
Имел он вид; он даже за могилой
На миг себе покоя не найдет.

³⁷От подбородка самого живот
Рассечен у него был, и струями
Сбегала кровь. Между его ногами

⁴⁰Моталися кровавые кишки
И легкое, и тот мешок, в котором
Там, на земле, до гробовой доски,

⁴³Питанье переваривалось. Взора,
Исполненного горя и тоски,
При виде столь ужасного позора,

⁴⁶От грешника я отвести не мог,
Тогда и на меня взглянул он тоже
И вдруг, открыв от головы до ног

⁴⁹Зияющие язвы, клочья кожи,
Он мне сказал: «Смотри, смотри сюда,
Как сам себя терзаю я всегда,

⁵²Смотри, как Магомет стал изувечен.
А далее увидишь предо мной
Ты Алия, и у него рассечен

⁵⁵Весь череп. Этой казни роковой
Здесь преданы все грешники: на свете
Соблазнов и расколов разных сети

⁵⁸Они толпе любили расставлять,
И за грехи ужаснейшие эти
Они должны от тяжких язв страдать,

⁶¹Свой путь по кругу этому свершая;
Когда ж их раны станут заживать,
То их, бичуя вновь и поражая,

⁶⁴Меч демонов на части рассечет,
И язвы вновь откроются, зияя.
Но кто ты сам? Ты не спешишь вперед

⁶⁷Идти в Аду, как будто бы желая
Мучение той казни отдалить,
Которую успел ты заслужить».

⁷⁰«Еще он жив, еще земной он житель,
И не для мук сошел он в темный Ад, —
Так призраку сказал тогда учитель, —

⁷³Но для того, чтоб в светлый мир назад
Он с опытностью большей воротился,
Я, сам, мертвец, водить его решился

⁷⁶Из круга в круг, и все, что говорят
Мои уста, все истинно». Смутился
Рой призраков, и больше сотни в ряд

⁷⁹Их легион во рву остановился,
Чтоб рассмотреть, кто я, каков мой вид;
И в ту минуту ими был забыт

⁸²Весь ужас их съедающих мучений…
«О, ты, сошедший в царство привидений!
Ты, может быть, свет солнечного дня

⁸⁵Увидишь скоро вновь, – так от меня
Скажи ты непременно Фра Дольчине{158},
Что если он еще не хочет ныне

⁸⁸Со мною здесь соседство разделять,
То чтобы он скорее запасался
Припасами съестными и боялся

⁹¹В горах Наварры гибель испытать…»
Речь Магомета стихла понемногу.
Желая путь дальнейший продолжать,

⁹⁴С усилием большим он поднял ногу
И далее отправился. Иной
Явился страшный призрак предо мной:

⁹⁷Нос у него был вырван совершенно,
Одно осталось ухо за виском,
И горло перерезано. В таком

¹⁰⁰Ужасном виде вырос он мгновенно
Передо мной, раскрыв кровавый рот,
И мне сказал: «О, ты, кого не ждет

¹⁰³Пока к себе ужасная геенна,
Ты за грехи еще не пострадал, —
Тебя в земле Латинской я встречал,

¹⁰⁶Когда меня не обмануло сходство.
Ты надо мной имеешь превосходство
В своей судьбе, и если б ты попал

¹⁰⁹В то место, где спускается долина
От Верчелло до Маркабó, тогда
Припомни только Пьера Медичина{159};

¹¹²Не откажись – молю я – от труда
(Для той мольбы есть важная причина),
Не откажись, когда придешь туда,

¹¹⁵Уведомить правдивых граждан Фано{160},
Гюидо дель Кассеро и потом
Еще Анжионелло ди Каньяно,

¹¹⁸Уведомить обоих их о том,
Что ждет их смерть от хищных рук тирана,
Что, с собственным расставшись кораблем,

¹²¹Насильственно они погибнут в море
На шее с камнем. Вот какое горе
Им впереди придется испытать.

¹²⁴И я скорблю об участи их горькой.
Меж островами Кипром и Майоркой
Такого преступления встречать

¹²⁷Нептуну, вероятно, не случалось
Среди морских пиратов. Этот тать,
Тать одноглазый, ставший управлять

¹³⁰Тем городом, – в котором бы боялась
Тень ближнего собрата побывать, —
К себе на совещанье приглашать

¹³³Сперва обоих граждан этих станет,
А после их предательски обманет,
Так что не нужно будет с той поры

¹³⁶Им ожидать с вершины Фокары{161},
Когда морская буря прекратится,
И воссылать молитвы с той горы».

¹³⁹Я отвечал ему: «Все совершится,
О чем ты просишь; все твои слова
Я передам, поверь мне в том, едва

¹⁴²На землю я вступлю, но согласиться
Ты должен мне на тень ту показать,
Которая не может созерцать

¹⁴⁵Без горечи стен города». Тогда-то
Он руку наложил свою слегка
На челюсть близ стоящего собрата.

¹⁴⁸И рот его раскрыл, но языка
Тот не имел… «Вот он, перед тобою, —
Ответил грешник мне, – увы! судьбою

¹⁵¹Лишился он на многие века
Способности людей всех – дара слова».
То был изгнанник. Цезаря сурово

¹⁵⁴Когда-то он умел в том убедить,
Что человек, на смелый шаг готовый,
Не должен медлить, чтобы победить.

¹⁵⁷Его язык был вырван, и дрожащий
Стоял передо мною Курион{162},
В иные дни советы подававший

¹⁶⁰Столь смелые… Объят был страхом он.
Затем я увидал другие муки
Несчастного. Едва скрывая стон,

¹⁶³Свои почти обрубленные руки
Или верней – обрубки их одни
Он поднял над собою… «Помяни

¹⁶⁶И Моска ты!»{163} – он крикнул мне с тоскою,
А между тем из двух обрубков рук
Кровь на лицо его лилась рекою.

¹⁶⁹Я отвечал, когда он смолкнул вдруг:
«Увы! Всегда у начатого дела
Конец бывает… Многих мук

¹⁷²Причиной для тосканцев были, смело
Тобой произнесенные слова.
От них душа всех граждан наболела

¹⁷⁵И род твой сгиб», – прибавил я. Едва
Я замолчал, несчастный осужденный,
Безумием и горем пораженный,

¹⁷⁸Пропал из глаз, и на других теней
Я стал смотреть и пред собою снова
Увидел то, что в памяти моей

¹⁸¹Живет доныне. Образа такого
Нельзя воображению создать,
И слабо человеческое слово,

¹⁸⁴Чтоб ужас и мой трепет передать.
Передо мной встал призрак безголовый,
Идущий, как другие, в мгле суровой,

¹⁸⁷И, как фонарь, он нес в своей руке
Отрезанную голову. В тоске
Та голова кровавая стонала;

¹⁹⁰Она светильник трупу заменяла, —
То было – два в одном и в двух – один.
Какая сила их соединяла,

¹⁹³Лишь постигает высший властелин.
И голову рукою подымая
Как можно выше, будто бы желая,

¹⁹⁶Чтоб каждый звук услышан мною был,
Тень молвила: «Ты, человек живущий,
Сошедший в мир подземных, адских сил,

¹⁹⁹Ты, по вертепу этому идущий,
Случалось ли тебе когда-нибудь
На муки столь же страшные взглянуть?

²⁰²Бертрам де Борн{164} мне имя. Я тот самый
Коварный, бессердечный и упрямый,
Бесчувственный советник короля, —

²⁰⁵Я клеветник. Лукавя и хуля,
С отцом поссорить сына я решился,
Вторым я Ахитофелем явился,

²⁰⁸Который Абасалона научил,
Чтоб на Давида он вооружился.
И вот за то, что в мире разлучил

²¹¹Я двух людей, столь близких меж собою,
Я с головой своею разлучен
Навечно беспощадною судьбою…»

²¹⁴И далее блуждать пустился он.

Песня двадцать девятая

Десятый вертеп, где находятся алхимики и делатели фальшивой монеты. Два алхимика и их судьба.

¹Мучения бесчисленных теней,
Терзаемых во мраке вечной ночи,
И вид их язв, и горечь их скорбей

⁴Печалью отуманили мне очи,
Так что едва я слезы удержал;
Но мне путеводитель мой сказал:

⁷«Что смотришь ты, не отрывая взора
От призраков? В других вертепах ты
Картиной их мучений и позора

¹⁰Не столько поражен был… С высоты,
Где мы стоим, ты, может быть, желаешь
Их сосчитать под кровом темноты;

¹³Коль это так, то, верно, ты не знаешь,
Что двадцать миль долина заняла,
И ты на ней теней не сосчитаешь;

¹⁶А между тем луна уже зашла, —
Она теперь под нашими ногами, —
А между тем далеко не пришла

¹⁹К концу дорога наша, и путями
Дальнейшими нам суждено идти:
Еще не все изведано здесь нами».

²²«Когда б ты знал, зачем я на пути,
Учитель мой, теперь остановился
И отчего не мог глаз отвести,

²⁵То, может быть, и сам бы ты решился
Меня из этих мест не торопить
И не корил, что я остановился».

²⁸Так я сказал, когда стал уходить
Учитель мой, и я за ним шел следом,
Дорогой продолжая говорить:

³¹«Тебе мой каждый помысел стал ведом.
В той бездне, от которой я не мог
Глаз оторвать, измучен от тревог,

³⁴Я увидал – не мог я ошибиться —
Тень одного из родичей своих.
За тяжкие грехи он там казнится,

³⁷Хоть поздно, но оплакивает их».
«Не обращай ты на него вниманья,
Но обрати вниманье на других,

⁴⁰В Ад сверженных на вечное страданье.
Оставь его. Я видел сам, как он
Из-за моста грозил тебе, взбешен,

⁴³И пальцем на тебя указывал. Случайно
Услышал я, что здесь его зовут
Джери дель Бельо{165}. Занят чрезвычайно

⁴⁶Ты был другим, когда грозил он тут,
И лишь когда с правителем Готфора
Расстался ты, тобой замечен скоро

⁴⁹Был этот дух». Я вновь заговорил:
«За смерть его никто еще доныне,
Учитель мой, из нас не отомстил.

⁵²Вот почему, быть может, в той долине
В негодованье он мне погрозил
И тем еще сильнее возбудил

⁵⁵В моей душе и грусть, и сожаленье».
Так говорили мы и шли вперед
К другой ужасной пропасти, и вот

⁵⁸Взошли мы на такое возвышенье,
Откуда бездна стала нам видна
До самого таинственного дна…

⁶¹Когда ж пришли к последней мы ограде
И грешников увидели опять,
Тогда вкруг нас и спереди, и сзади

⁶⁴Несчастные так начали стонать,
Сливаясь в вопль, в моленье о пощаде,
Что должен был невольно я зажать

⁶⁷Руками уши… Если б из тумана
Собрать все испарения болот
Сардинии, Мареммы, Вальдикьяны{166},

⁷⁰Соединив их вместе в свой черед,
Тогда бы их зловредное дыханье
Напомнило вертеп мне гнусный тот,

⁷³Откуда запах мерзкий исторгался.
Зловонием весь воздух заражался,
Как будто труп за трупом там сгнивал.

⁷⁶Сошли мы на ступень одной из скал,
Откуда вид ужасный открывался
И глаз свободно в бездну проникал.

⁷⁹В той бездне те преступники скрывались,
Которые безжалостно карались
Неумолимым роком за подлог.

⁸²Представить худшей казни я не мог.
Не думаю, чтоб более терзались
Эгины обитатели{167}, в тот срок,

⁸⁵Когда они повсюду отравлялись,
Вдыхая постепенно смертный яд
Зловредных испарений, и склонялись,

⁸⁸Чтоб умереть, и гибли с ними в ряд
Животные… На острове на этом,
Когда про то поверим мы поэтам,

⁹¹Все вымерло, почило смертным сном,
Лишь живы муравьи одни остались.
Но вновь в людей живых перерождались

⁹⁴Те муравьи Юпитером потом…
Такой же точно мертвенной пустыней
Мы шли тогда и видели кругом

⁹⁷Лишь груды тел. Здесь призрак бледно-синий
Лежал на животе; ползком другой
Куда-то пробирался, иль нагой

¹⁰⁰Соседу тихо на спину ложился.
Мы дальше шли; путь труден становился.
Мы стали воплям страждущих внимать,

¹⁰³Которые измученного тела
С земли не в силах были приподнять,
Как будто бы над ними тяготела

¹⁰⁶Невидимая тяжесть. В этот раз
Двух грешников заметил я. Склонясь
Друг к другу, эти призраки сидели,

¹⁰⁹И тело их от головы до ног
Покрыто было струпьями. На теле
Ужасный зуд унять они хотели,

¹¹²В кровь струпья раздирая. Я не мог
Без ужаса смотреть на их занятье.
Нет, конюх, изрыгающий проклятья,

¹¹⁵Чтоб отойти скорее на покой,
Не скреб коня с досадою такой,
Как оба эти адские собратья

¹¹⁸Ногтями струпья начали срывать,
Не в силах боли бешеной скрывать.
Как рыбу с очень крупной чешуею

¹²¹Приходится ножами отчищать,
Так тени осужденных предо мною
Себя скоблили с плачем и тоскою.

¹²⁴И к одному из грешников в тот миг
Вергилий обратился вдруг с речами:
«Скажи мне, дух, который здесь привык

¹²⁷Терзать себя ногтями, как клещами,
Скажи, когда имеешь ты язык:
Латинцев нет ли, грешник, между вами,

¹³⁰И пусть тебе на твой тяжелый труд
Твоих ногтей на целый век достанет,
Чтоб унимать чесотки вечный зуд…»

¹³³«Тебя несчастный грешник не обманет, —
Сказала тень. – Латинцы оба мы,
И призрак наш здесь плакать вечно станет.

¹³⁶Но кто ты сам, сошедший в Царство тьмы?»
И с ним заговорил учитель снова:
«Для человека этого живого

¹³⁹Я перешел чрез целый ряд преград,
Из мрачной бездны в бездну опускался,
Чтоб показать ему подземный Ад…»

¹⁴²Едва ответ учителя раздался,
Как тень одна отторглась от другой,
И каждый грешник, видимо, старался,

¹⁴⁵Приблизившись, заговорить со мной.
Учитель подошел ко мне поближе
И мне шепнул, знак сделавши рукой:

¹⁴⁸«Ты хочешь говорить, так говори же
Что хочешь с ними…» Выслушав совет,
Я начал речь свою: «Пусть много лет

¹⁵¹О вас на свете память сохранится
И вас не позабудет долго свет!
Откуда вы – вы мне должны открыться

¹⁵⁴И, не стыдясь, начните свой рассказ:
Позорное в вертепе наказанье
Вас не смущает пусть на этот раз…»

¹⁵⁷И начала свое повествованье
Тень первая: «В Ареццо я рожден.
Альберо дал однажды приказанье,

¹⁶⁰Чтоб на костре я разом был сожжен{168}, —
И я сгорел. В Аду же очутился
Я не за то, за что был умерщвлен.

¹⁶³Однажды я с Альберо расшутился,
Уверивши его, что я летать
По воздуху, как птица, научился.

¹⁶⁶Но, шутки не умея понимать,
Так было смысла здравого в нем мало,
Меня глупец решился заставлять,

¹⁶⁹Чтоб из него крылатого Дедала
Я сотворил, но так как я не мог
Ему помочь, тогда меня он сжег.

¹⁷²Я муки этой огненной не вынес,
Сюда ж меня неумолимый Минос
Низверг потом, но за другой порок…

¹⁷⁵Нет, я попал в кромешный Ад бездонный.
Проклятою коростой пораженный,
За то, что я алхимик прежде был».

¹⁷⁸Тогда с поэтом я заговорил:
«Едва ли есть народ другой на свете,
Столь суетный, как все сиенцы эти.

¹⁸¹Французы даже суетны не так…»
Другая тень тут выразила мненье,
Чего не мог я ожидать никак:

¹⁸⁴«Для Стрикко{169} только сделай исключенье,
Который мотовства был страшный враг.
Потом отдать ты должен предпочтенье

¹⁸⁷Никколо{170}. Он за то здесь, что открыл
И ввел гвоздику сам в употребленье,
Гвоздику, это чудное растенье.

¹⁹⁰Которое он смело разводил
В родном саду{171}, где дорогое семя
Во всякое плодиться может время.

¹⁹³Потом ты исключить еще забыл
Веселую ватагу, где когда-то
Даньяно{172} расточительный кутил

¹⁹⁶И где неистощимый Аббальято{173}
Умел острот так много расточать…
Когда ж теперь желаешь ты узнать

¹⁹⁹Того, кто о сиенцах судит здраво,
Как сам ты судишь, то имеешь право
Во мне тень Капоккио{174} ты признать.

²⁰²Чтобы скорей набить свои карманы,
Подделывал я золото и слыл
Алхимиком. Я в мире – вспомни – был

²⁰⁵Подобием преловкой обезьяны».

Песня тридцатая

Перед поэтами проносится призрак Мирры. Тень Джианни Скикки бросается на алхимика Капоккио и низвергается с ним на дно вертепа. Другие призраки и упрек Вергилия.

¹Когда на племя фивское была
Разгневана Юнона за Семелу{175}
И в месть свой гнев ужасный облекла,

⁴Тогда Юноной страшному уделу
Афамас обречен был. До того
Юнона обезумила его,

⁷Что он, жену увидя, у которой
В тот час два сына были на руках,
К ней подбежал, с одной его опорой

¹⁰Безумство было, – крикнув: «О, в сетях
Сейчас поймаю с львятами я львицу!..»
Потом с зловещим бешенством в глазах

¹³Он кверху поднял грозную десницу,
Леарха сына за ноги схватил,
Швырнул его он кверху, словно птицу,

¹⁶И об утес несчастного разбил,
А мать с другим ребенком утопилась…
Когда величье Трои закатилось,

¹⁹И царь, и царство в сумраке могил
Нашли покой, тогда в плену скиталась
Несчастная, лишенная всех сил,

²²Гекуба и слезами заливалась
О смерти Поликсены{176}, и потом,
Когда в слезах на берегу морском

²⁵Она труп Полидора отыскала,
То ярость в ней такая началась,
Что, словно пес, Гекуба лаять стала;

²⁸От горести рассудок в ней угас.
Но никогда фивяне иль трояне,
В которых кровь от бешенства зажглась,

³¹В дни мирные, или в военном стане,
Жестоки столько не были, людей
Так не терзали люто, как зверей,

³⁴Подобно двум свирепым привиденьям,
Которые – забыть их не могу —
Крутились перед нами с озлобленьем,

³⁷Кусались, словно вепри на бегу.
Вот тень одна мгновенно наскочила
На Капоккио, зá шею схватила

⁴⁰Противника, согнув его в дугу,
И, бороня им землю, потащила
Его с собой. Тогда проговорила

⁴³Тень аретинца мне: «Смотри ты: вот
Джианни Скикки{177} бешеный промчался;
Он в ярости других теней грызет».

⁴⁶«Пусть дух другой, – тогда я отозвался, —
Тебя, как эта тень, не загрызет;
Но чей же призрак это?» И дает

⁴⁹Мне тень ответ: «То Мирры похотливой
Преступная и грязная душа.
Она к отцу любовью нечестивой

⁵²Пылала, в тайных помыслах греша.
Но чтоб отец с ней разделить мог ложе,
Она меняла вид свой, уничтожа

⁵⁵Все прежние черты свои, как тот
Свирепый дух, который уже скрылся.
Плененный кобылицей, без хлопот

⁵⁸Он получить за то ее решился,
Что принял вид Донати, сочинил
Духовную и мертвым притворился.

⁶¹За тот подлог коня он получил».
Когда две тени бешеные скрылись,
Свои глаза туда я устремил,

⁶⁴Где новые преступники роились.
И я одним из них был поражен,
Так что невольно очи опустились.

⁶⁷Похож бы был на лютню очень он,
Когда б из бедер ноги не торчали.
Он страшной водяной был отягчен,

⁷⁰И эти ноги чуть его держали;
Раздутостью пугал его живот.
Стонала тень от жажды и печали,

⁷³И, словно пасть, она открыла рот:
«О, вы, вы, избежавшие страданья,
Которое в вертепе адском жжет,

⁷⁶Прошу вас, обратите же вниманье
Вы на меня, – так говорил дух нам,
Я знаменитый мастер был, Адам{178}.

⁷⁹Огромное имел я состоянье.
Не знал забот, не понимал нужды,
А здесь в Аду одно мое желанье:

⁸²Желаю каплю только я воды.
В моем уме всегда одна картина:
Холмов, цветущих в зелени, гряды,

⁸⁵И с тех холмов зеленых Казентино
Бегут ручьи и падают в Арно…
О них воспоминание одно

⁸⁸На краткий миг во мне не замолкает.
Оно ужасней всяких адских мук,
Ужаснее, чем тяжкий тот недуг,

⁹¹Который вечно здесь меня терзает.
Одно воспоминание о тех
Местах, где совершил я тяжкий грех,

⁹⁴Является моей ужасной казнью,
И вечной мукой, вечною боязнью
Терзаюсь я за то, что выпускал

⁹⁷Поддельные флорины, и за это
Сожжен был я… О, если б отыскал
В Аду я два проклятые скелета

¹⁰⁰Двух братьев… О, Гюидо! Не желал
Я зрелища другого, и его бы
На волны Бранды{179} я не променял.

¹⁰³Те призраки, исполненные злобы,
Которые вокруг меня снуют,
Сказали мне, когда они не лгут,

¹⁰⁶Что в Ад сюда один Гюидо сброшен…
Но для чего теперь о том мне знать?
Вот в чем вопрос! Разит меня как нож он.

¹⁰⁹О, что могу в Аду я предпринять,
Чтоб насладиться делом отомщенья,
Когда мои все скованы движенья…

¹¹²О, если б я хотя был легок так,
Чтоб каждое столетье подвигаться
Вперед мог на единый только шаг,

¹¹⁵То я бы не подумал колебаться
И двинулся б вперед, чтоб отыскать
Во тьме, где души падшие крутятся,

¹¹⁸Того, кого я должен проклинать,
Хотя окружность адской всей долины
И велика… Нельзя мне забывать,

¹²¹Что все мои мученья и кручины
Чрез двух презренных братьев я узнал.
Подделывать фальшивые флорины

¹²⁴Они меня заставили, и стал
Я жертвой их». Но тут спросил его я:
«Не знаешь ли, скажи, кто эти двое,

¹²⁷Которые правей тебя лежат,
Один к другому плотно прижимаясь,
И пар встает над ними, колыхаясь?»

¹³⁰Он отвечал: «Когда сошел я в Ад,
Они лежали здесь, не поднимаясь,
Не шевелясь. Столетий многих ряд

¹³³Им суждено остаться без движенья.
Тень первая – Пентефрия жена,
За клевету достойная презренья.

¹³⁶Другая ж тень, с которою она
Не разлучаться в бездне сей должна, —
Синона{180} тень: то грек, стыда лишенный.

¹³⁹Над ними пар стоит всегда зловонный…»
Тогда одна из этих двух теней,
Услыша приговор бесцеремонный,

¹⁴²Ударила врага рукой своей
По животу отвисшему, и брюхо,
Как барабан, вдруг загудело глухо.

¹⁴⁵Но и Адам ответил ей в тот миг
Ударом по лицу своей рукою,
И был удар не легок, и такою

¹⁴⁸Закончен речью: «Если не привык
И не могу я с места подвигаться,
Зато своей рукой, могу признаться,

¹⁵¹Владею я, и мой удар силен».
И отвечал на то ему Синон:
«Когда при жизни должен был взбираться

¹⁵⁴Ты на костер, тогда твоя рука
Была едва ли столько же ловка,
Как некогда, когда, на диво свету,

¹⁵⁷Чеканил ты фальшивую монету».
«На этот раз ты правду говоришь;
Зато солгал – и ложь все знают эту —

¹⁶⁰Ты при осаде Трои. Замолчи ж!..»
Синон же без ответа не остался:
«Пусть так, пусть я обманывать старался,

¹⁶³А деньгами обманывал ты всех.
Я за один сюда попался грех,
А ты зато в таких грехах попался,

¹⁶⁶Которые не снятся сатане…»
И тень с раздутым брюхом отвечала:
«О деревянном вспомни ты коне,

¹⁶⁹Предатель ненавистный! Разве мало
Тебе того, что вся земля узнала,
Как дал тогда преступный ты совет.

¹⁷²Тебя теперь стал презирать весь свет!
Казнись же тем!» «А ты страдай от жажды,
От жажды, от которой не однажды

¹⁷⁵Язык твой будет трескаться и рот,
От той воды поганой и зловонной,
Что, как забор, твой вспучила живот».

¹⁷⁸И отвечал монетчик разъяренный:
«Преступный рот привык ты раскрывать
Лишь для того, чтоб лгать и предавать.

¹⁸¹Пусть, тяжкою болезнью изнуренный,
Я пухну, вечной жаждою томим,
А ты – горячкой огненной палим,

¹⁸⁴И череп твой всегда – воспламененный…
Тебя не стали б долго умолять,
Чтоб зеркало Нарцисса полизать

¹⁸⁷Решился ты…» Я не щадил усилий,
Чтоб уловить теней взбешенных спор,
Вдруг: «Берегись! – проговорил Вергилий. —

¹⁹⁰Заслужишь ты и гнев, и мой укор,
Когда их спором будешь увлекаться».
Я покраснел и опустил свой взор

¹⁹³С таким стыдом, что даже, может статься,
Готов теперь воскреснуть он опять,
Когда я стану вновь припоминать

¹⁹⁶Все, что тогда со мной происходило.
Я словно был охвачен смутным сном,
И хоть вины во мне сознанье было,

¹⁹⁹Но я молчал; певец сказал потом:
«И большая вина твоя была бы
Искуплена столь искренним стыдом:

²⁰²Утешься же! Все люди в мире слабы…
Но если ты еще когда-нибудь
Услышишь спор, достойный лишь презренья,

²⁰⁵Прочь уходи. Совет мой не забудь».

Песня тридцать первая

Путники приближаются к краю глубокого рва, составляющего последний, девятый круг Ада. Немврод, Эфиальт и гигант Антей.

¹Речь, от которой я в одно мгновенье,
Стыд чувствуя, невольно покраснел,
Мне принесла потом и исцеленье.

⁴Таким копьем, как говорят, владел
Ахилл: оно смертельно поражало,
И снова роковые язвы тел

⁷Одним прикосновеньем заживляло{181}.
Мы перешли уже долину бед
И подвигались далее; лежала

¹⁰Над нами мгла: то был ни мрак, ни свет;
Над бездной тьмы там поднималась бездна,
И не могло быть в сумраке полезно

¹³Мне зрение, но слух был поражен:
Такой ужасный трубный звук раздался,
Что заглушил бы гром небесный он,

¹⁶И сквозь туман я разглядеть старался
То место, где гремел незримый рог.
Ему внимая, втайне я сознался,

¹⁹Что сам Роланд сильней трубить не мог
В печальную минуту пораженья
Святого, но несчастного сраженья,

²²Где Карл Великий битву проиграл{182}.
Едва очнулся я от удивленья
И в даль с усильем вглядываться стал,

²⁵Как вдруг мне в ту ж минуту показалось,
Что предо мной в тумане возвышалась
За башней башня. Тихо я сказал:

²⁸«Учитель! Это город, без сомненья,
Я вижу там?» Мне отвечал поэт:
«Обманчиво твое воображенье:

³¹Сквозь эту полутьму и полусвет
Не может человеческое зренье
Проникнуть, и тебе я дам совет:

³⁴Иди вперед, чтоб ближе убедиться,
Как расстоянье может обмануть
Порой наш глаз. Так продолжай свой путь,

³⁷Но чтоб не мог ты очень изумиться, —
Взяв за руку меня, сказал певец, —
То должен ты теперь же убедиться

⁴⁰И истину проникнуть наконец,
Что там не башни видишь сквозь туман ты,
Нет, сын мой, это страшные гиганты,

⁴³Которые в колодезе стоят,
Погружены от пояса до пят…»
Как постепенно в поле начинает

⁴⁶Редеть туман, и глаз наш привыкает
Предметы постепенно различать,
Так точно сам я начал прозревать;

⁴⁹Но, сознаваясь в тайном заблужденье,
Невольный страх я начал сознавать,
Когда яснее стали выступать

⁵²Гиганты предо мной на темном фоне,
Как стены замка Монтереджионе{183}
Покрыты рядом башен по углам,

⁵⁵Так из колодцев стали видны нам
Громадные, как башни, исполины,
Открытые для глаз до половины,

⁵⁸Которым и доныне с облаков
Громами сам Юпитер угрожает.
Сквозь тьму, как сквозь таинственный покров,

⁶¹Передо мной яснее начинает
Обозначаться первый великан:
Я различал лицо его и стан,

⁶⁴Часть живота и руки. Поступила
Природа очень мудро, что опять
Не хочет уже больше создавать

⁶⁷Таких чудовищ страшных и лишила,
О, Марс, тебя земных твоих врагов, —
И если вечно творческая сила

⁷⁰Природы создает еще китов,
Слонов творит, то, рассудивши здраво,
Природы мудрость я признать готов:

⁷³Лишь только тот жить не имеет права,
В ком действуют повсюду заодно
Ум, злость и сила. Людям суждено

⁷⁶Таких страшилищ в мире опасаться:
Никто не может им сопротивляться,
От них найти защиту нелегко».

⁷⁹К гиганту стал я ближе подвигаться.
Его лицо так было велико,
Что, кажется, могло бы показаться

⁸²Не менее верхушки золотой
Над куполом Петра Святого в Риме,
Я задрожал перед фигурой той

⁸⁵Представшего гиганта предо мной.
И остальными членами своими
Пугал он также. Если б за спиной

⁸⁸Гиганта, погруженного по бедра,
Троим фрисландцам разом бы пришлось
Друг другу стать на плечи очень бодро,

⁹¹То все-таки коснуться б до волос
Того гиганта им не удалось{184}:
От плеч его до дна той ямы скверной,

⁹⁴Где он стоял, и меры ж не найти;
То расстоянье пропастью безмерной
Являлось глазу. Молча на пути

⁹⁷Остановился я пред великаном.
Он пасть раскрыл и прокричал тогда нам
Слова, но ни единый человек

¹⁰⁰Их не поймет: «Rafel mai amech
Irabi almi»{185}. Он своей гортанью
Безумной и бессмысленною бранью

¹⁰³Лишь разрешался только иногда.
К гиганту мой учитель обратился:
«Тень жалкая! Труби в свой рог, когда

¹⁰⁶Свой тайный гнев ты выразить решился.
Труби, чтоб этот гнев утихнуть мог.
К твоей груди привязан этот рог…

¹⁰⁹На собственную шею посмотри ты…
Иль все соображения убиты
В тебе давно, бессмысленная тень?

¹¹²На шее у тебя висит ремень,
А на ремне и самый рог повешен!..»
И мне сказал Вергилий: «Ночь и день

¹¹⁵Здесь страждет он, для всех бессильно бешен,
И сам себя проклятью предает.
Он совершил когда-то преступленье;

¹¹⁸О нем ты слышал. Это сам Немврод.
От дикого его столпотворенья
Не понимать народа стал народ,

¹²¹И языков узнали мы смешенье.
Не тратя слов, пойдем вперед пока:
Не может никакого языка

¹²⁴Он понимать теперь в своем томленье.
Да и его никто уж не поймет».
И совершив затем другой обход,

¹²⁷К гиганту мы приблизились другому;
Который мне по своему объему
Казался и ужасней и страшней

¹³⁰И поражал громадностью своей.
Не ведал я, чья воля и чья сила
Гиганта так мучительно скрутила:

¹³³Одна рука привязана к груди,
Другая точно так же назади
Привязанная цепью; цепь сходила

¹³⁶От шеи вниз и тяжело пять раз
Вкруг тела великана обвилась.
«Перед тобой стоит титан надменный, —

¹³⁹Так мой путеводитель мне сказал. —
С Юпитером, царящим над Вселенной,
Помериться он силами желал,

¹⁴²И вот за то наказан здесь, презренный.
Ты Эфиальта{186} видишь пред собой.
Его деянья много прославляли

¹⁴⁵В те времена, когда своей борьбой
Титаны всех богов перепугали.
Его рука, готовая на бой

¹⁴⁸В иные дни и грозная когда-то,
Теперь в цепях, недвижностью объята».
И я сказал поэту: «Если мне

¹⁵¹Возможно посмотреть на Бриарея{187},
То укажи его мне поскорее».
Поэт сказал: «Здесь близко, в стороне

¹⁵⁴Увидишь ты громадного Антея{188},
Свободен он и может говорить;
Он нам с тобой поможет, может быть,

¹⁵⁷На дно скорбей ужаснейших спуститься.
А тот, о ком ты спрашивал сейчас,
В другом вертепе должен находиться

¹⁶⁰Закованный, и вид его в сто раз
Страшнее Эфиальта…» В то мгновенье
Титан зашевелился и потряс

¹⁶³Руками вдруг. Едва ль землетрясенье
Сильнее может башни потрясти,
Как этого чудовища движенье

¹⁶⁶Меня перепугало на пути.
О смерти мысль тогда меня смутила
Сильней, чем прежде; далее идти

¹⁶⁹Не мог бы я, – вся кровь моя застыла, —
Когда б не знал, что связан был титан.
Идти вперед во мне явилась сила.

¹⁷²Мы подошли к Антею. Великан
Из мрачного колодца поднимался
На полторы сажени, но скрывался

¹⁷⁵В колодезе его громадный стан.
И молвил мой учитель исполину:
«О, ты сходивший в славную долину,

¹⁷⁸Где десять сотен львов завоевал,
Где Сципиона слава увенчала
И в бегство обратился Аннибал…

¹⁸¹О, ты, о ком молва не перестала
Еще доныне громко толковать,
Что мог бы ты победу даровать

¹⁸⁴Сынам земли, сражаясь с ними рядом!
Не откажись помочь нам и спусти
В ту бездну нар, где скован вечным хладом

¹⁸⁷И льдом, Коцит недвижен на пути…
Нет, не смотри на нас суровым взглядом,
Не говори, что мы должны идти

¹⁹⁰К Тифею или к Тицию{189}… Смотри же
Без гнева ты на смертного и ниже
Теперь нагнись. Вот этот человек

¹⁹³Еще живет и кончит, вероятно,
Еще не скоро жизненный свой век.
Прославит он тебя неоднократно,

¹⁹⁶Воздаст тебе он похвалу и честь,
Чтоб в светлом мире будущие внуки
Могли твою историю прочесть».

¹⁹⁹Учитель смолк, и, протянув к нам руки,
Гигант Антей (всю силу этих рук
Изведал Геркулес сам в тяжкой муке)

²⁰²И моего учителя взял вдруг.
«Скорей приди теперь в мои объятья,
Чтоб мог тебя с собою вместе взять я», —

²⁰⁵Сказал поэт. В минуту ту Антей
Мне башней Гаризендой{190} показался,
Когда несется облако над ней.

²⁰⁸На миг один я так перепугался,
Что всякий спуск другой бы предпочел,
Который бы нас свел в пучину зол;

²¹¹Но проводник наш тихо подвигался
И, наконец, на дно той бездны снес,
Где в пропасти холодных, вечных слез

²¹⁴Сам Люцифер с Иудою томился…
Над этой мрачной бездною склонился
Антей недолго: голову вознес

²¹⁷И корабельной мачтой распрямился.

Песня тридцать вторая

Дно замерзшей бездны и Коцит. Четыре отделения казни. Два грешника, из которых один грызет голову другого. Вопрос поэта.

¹Мне нужен стих суровый и железный,
Чтоб леденящий ужас передать,
Царящий над последней адской бездной.

⁴Но стих мой слаб, чтоб верно описать
Вселенной дно, юдоль скорбей и срама,
На языке, которым лепетать

⁷Привыкли только дети: «Папа, мама!»
Но пусть теперь помогут музы мне,
Как помогали некогда оне

¹⁰Благому предприятью Амфиона,
Который стены Фив соорудил{191}
Под лирный звук; пусть мир и слез, и стона,

¹³Которых я в Аду свидетель был,
В моих стихах сурово отразится.
О, род людской, успевший погрузиться

¹⁶В подземный мир, который грозен так,
Что страшно говорить о нем решиться, —
О, род людской, сошедший в вечный мрак,

¹⁹Тебе бы лучше было в мир родиться
Баранами иль стадом диких коз!..
Когда на дно колодца опуститься

²²К ногам гиганта грозного пришлось,
И я смотрел вокруг себя тревожно
На стены, на гранитный их откос,

²⁵Тогда услышал голос: «Осторожно
Теперь иди, чтобы пятами ног
Ты раздавить нечаянно не мог

²⁸Голов теней, измученных борьбою».
Я оглянулся быстро, и тогда
Я озеро увидел пред собою,

³¹Застывшее под светлой массой льда,
И озера поверхность ледяная,
Как зеркало, сверкала. Никогда

³⁴На севере течение Дуная
Под толщью ледяной такой коры
Не пряталось, и если б две горы,

³⁷Таберник с Пьетрапаной, обломились
И рухнули на этот адский лед,
То ледяной покров недвижных вод

⁴⁰Не дрогнул бы… Меж страшных льдин томились
Измученные тени. Иногда
Так, квакая, из сонного пруда

⁴³Глядят лягушки осенью несмело.
Сокрыты льдом до тех частей их тела,
Где выступают признаки стыда,

⁴⁶Сидели тени, щелкая зубами,
С опущенным, безжизненным челом,
С стучащими от холода зубами;

⁴⁹Вся горечь мук в молчании немом
В их потускневших взорах выражалась…
Осматриваясь в трепете кругом,

⁵²Я вниз взглянул, где к призраку прижалась
Другая тень, склонившись близко так,
Что волоса обоих, мне казалось,

⁵⁵Перемешались вместе… Тотчас знак
Я подал этим призракам рукою:
«Скажите мне, кто вы? Зачем с такою

⁵⁸Мучительно безмолвною тоскою
Друг с другом стали тесно, грудь о грудь?»
И призраки, чтоб на меня взглянуть,

⁶¹Приподняли чело свое и горько
Заплакали, но на ресницах только
Явились капли жгучих, крупных слез —

⁶⁴Оледенил их тотчас же мороз,
И очи их смежились, замерзая…
Друг к другу так же тесно приставая,

⁶⁷Как две доски, прибитые гвоздем,
И ярости своей не унимая,
Как иногда козел с другим козлом,

⁷⁰Два призрака безумно стали драться.
Тут третья тень с опущенным лицом
И с ухом отмороженным, подняться

⁷³Не в состоянье, стала говорить:
«Зачем на нас так пристально глазеешь?
Иль смелое желанье ты имеешь

⁷⁶Узнать – кто эти тени, может быть?
То знай, что та долина, где струится
Бизенцио{192}, там обе тени жить

⁷⁹Привыкли самовластно; покориться
Им и отцу их старому{193} должна
Была та превосходная страна.

⁸²Одна их мать рождала, и доныне
Не отыскать в Аду во всей Каине{194}
Подобных душ, низверженных под лед,

⁸⁵Где призраки, от стужи мертво-сини,
Склоняются на лоно смерзлых вод.
Не равен по заслугам с ними тот,

⁸⁸Кого Артур сразил одним ударом{195},
Ни тот злодей, которого зовут
Фокаччиа{196}, ни этот, ставший тут,

⁹¹Передо мной в своем безумье яром, —
Сассоло Маскерони{197}. Если ты
Тосканец только, то его черты

⁹⁴Тебе уже знакомы, без сомненья…
И чтоб не тратить больше лишних слов —
Дальнейшие не нужны рассужденья —

⁹⁷Я подскажу тебе, кто я таков:
Камичион де Пацци{198} я. Прощенья
Мне в мире нет, но тьма моих грехов

¹⁰⁰Должна бледнеть пред силой преступленья
Предателя Карлино{199}, и я жду,
Когда его увижу здесь в Аду…»

¹⁰³И сотни лиц передо мной мелькали,
Стонали и от холода дрожали…
Одно воспоминание о нем,

¹⁰⁶Об этом Царстве вечно ледяном,
Где стихла человеческая злоба,
Меня доводит часто до озноба,

¹⁰⁹Когда ко дну спускались глубже мы,
Я трепетал за каждый шаг невольно
От холода и безрассветной тьмы,

¹¹²И вдруг случайно или произвольно,
Ступая меж голов, своей ногой
Ударил я одну из них так больно,

¹¹⁵Что грешник, изнуренный и нагой,
Заплакал и воскликнул так, рыдая:
«За что меня ты топчешь? Никогда я

¹¹⁸Тебя не знал!.. Когда сюда сойти
Решился ты, но только не для мщенья
За страшный бой при Монте-Аперти{200},

¹²¹За что ж меня мучишь?» В то ж мгновенье
Учителю сказал я: «На пути
Остановись, чтоб выйти из сомненья,

¹²⁴Я мог теперь и истину узнать —
Кто эта тень, – потом без замедленья
Я вновь тебя готов сопровождать».

¹²⁷Путеводитель мой остановился,
И к призраку, который изрыгать
Проклятья не устал, я обратился:

¹³⁰«Скажи, кто ты, свой собственный покой
Нарушивший неистовою бранью?»
Тень крикнула: «А кто ты сам такой,

¹³³Столь равнодушный к нашему страданью,
Что попираешь головы теней?
Когда бы ты к числу живых людей

¹³⁶Принадлежал, то слишком бы сурово
Так поступать для существа живого».
«Я жив еще, – я тени дал ответ, —

¹³⁹Когда ты об известности хлопочешь,
То я могу, когда того ты хочешь,
Чтоб долго не забыл тебя весь свет,

¹⁴²Включить тебя в число имен известных…»
«Не нужно мне похвал твоих чудесных, —
Завыла тень. – В кромешной этой тьме

¹⁴⁵Напрасно льстить ты начинаешь мне!..
Не мучь меня и прочь беги отсюда…»
«Кто ты? Ответь, иначе будет худо!»

¹⁴⁸Я закричал, и вмиг моя рука
За волоса схватила тень: «Заставлю
Я говорить тебя иль волоска

¹⁵¹Ни одного на коже не оставлю».
И призрак мне со стоном отвечал:
«Рви ж волоса. Хотя б ты ощипал

¹⁵⁴Всю голову – я не скажу ни слова…»
У грешника стал волоса я рвать
И выдернул их не одну уж прядь,

¹⁵⁷А он, склонивши голову, сурово
Стал лаять по-собачьи. В этот час
Другая тень сказала сзади нас:

¹⁶⁰«Что сделалось с тобою нынче, Бокка?
Иль мало для тебя, что ты жестоко
Зубами научился скрежетать?

¹⁶³Теперь же псам ты начал подражать!..
Кой черт тебя так лаять заставляет?..»
«Теперь умолкнуть можешь ты в Аду, —

¹⁶⁶Тут я сказал, – и к твоему стыду,
За что тебя подземный Ад терзает,
Я в мир теперь рассказывать пойду!»

¹⁶⁹«Прочь! – крикнул он. – Я не боюсь позора,
Но если ты отсюда выйдешь скоро,
То не забудь порассказать о том,

¹⁷²Кто был известен длинным языком.
Скажи, что ты, спустившись в нашу сферу,
Где дышат все прохладным ветерком,

¹⁷⁵Ты видел в ней Буозоде Дуэру{201},
Который слезы горькие здесь льет
На золото французское… А вот

¹⁷⁸(Тебе вопрос предложат, может статься,
С кем ты еще в Аду мог повстречаться),
Вот близ тебя Беккериа{202}, аббат,

¹⁸¹Изменник, обезглавленный когда-то;
Потом немного дальше брось свой взгляд —
В измене два достойные собрата —

¹⁸⁴Джианни Сольданьер{203} и Ганнелон{204},
А вот и Трибальделло{205}. Предал он
Фаэнцу темной ночью». Отступали

¹⁸⁷Мы далее от грешника и вдруг
В одной из ям со страхом увидали
Двух призраков, обледеневших вкруг,

¹⁹⁰Сидевших так, что первый головою
Для головы другого мог служить
Подобьем шапки. Тот, что под собою

¹⁹³К земле успел собрата наклонить,
В его затылок бешено вцепился
Зубами, словно голод утолить

¹⁹⁶Мозгами неприятеля решился.
Тидей{206} так Меналиппа не глодал,
Как этот призрак грыз и пожирал

¹⁹⁹Ту голову и мозгом пресыщался.
«О, ты, который зверством доказал
Всю ненависть к тому, кого терзал,

²⁰²И чьим страданьем гнусно упивался,
Скажи, чем мог тебя он оскорбить,
Чтоб мести я твоей не удивлялся,

²⁰⁵И если точно мог он совершить
Ужасное какое преступленье,
Скажи – и в светлом мире, может быть,

²⁰⁸Я сам ему придумаю отмщенье».

Песня тридцать третья

Рассказ графа Уголино{207}, вместе с детьми уморенного голодом в темнице. Речь Данте о Пизе и дальнейший путь. Предатель монах Альберик.

¹Тогда грызть мозг врага переставая,
От страшной пищи грешник отнял рот;
И, губы волосами утирая

⁴Той головы, сказал мне в свой черед:
«Ты хочешь, чтобы прежнего страданья
Опять я пережил ужасный гнет?

⁷Поверь, о нем одно воспоминанье
Томит меня; но если мой рассказ
Дать может стыд и новое терзанье

¹⁰Преступнику, которого сейчас
Я пожирал, то свой рассказ начну я,
Хотя бы слезы вырвались из глаз,

¹³И прошлое, тревожа и волнуя,
Меня могло смутить и раздражить.
Кто ты и как ты мог сюда вступить —

¹⁶Не знаю я, но говорит мне что-то,
Что флорентинцем должен сам ты быть,
И если так, – то мне пришла охота

¹⁹Тебе свое прошедшее раскрыть.
Во мне ты видишь графа Уголино,
А он, – скорбей земных моих причина,

²²Неумолимой стоящий вражды,
А он – архиепископ Руджиери.
Рассказывать теперь мне нет нужды

²⁵О бешенстве, живущем в этом звере,
О том, как вкрался в душу мою он,
И как потом я им был умерщвлен.

²⁸Но ты не знал, как умер Уголино
И как была мучительно тяжка
Моя, для всех безвестная, кончина.

³¹Узнай о ней и помни, чья рука
Меня так покарала беспощадно,
И почему так злобна и дика

³⁴Моя вражда к проклятому. Я жадно
Следил в тюрьме за скудным светом дня
В пустынной башне. Нынче в честь меня

³⁷Тюрьма та Башней Голода зовется.
Я не однажды видел из окна,
Как вновь являлась на небе луна,

⁴⁰Но долго ль мне в тюрьме жить приведется,
Не ведал я. Вдруг мне приснился сон,
Мне разъяснил все будущее он.

⁴³Во сне мне Руджиери представлялся:
Как будто на охоте он гонялся
За волком и волчатами. Пред ним,

⁴⁶Спустив собак, при виде той приманки,
Неслись с безумным гиканьем своим
Сисмонди, Гуаланди и Ланфранки.

⁴⁹Не в состоянье бегство продолжать,
Волк и волчата стали уставать,
И страшные картины мне приснились,

⁵²Как зубы псов в усталых жертв вонзились
И грызли их и рвали их бока.
За тяжким сном глаза мои открылись.

⁵⁵Ночная тьма казалась глубока,
Еще заря не золотила неба,
Но сердце охватила мне тоска,

⁵⁸Когда, во сне заплакав, стали хлеба
Со мною дети бывшие просить.
Бесчувственным вполне ты должен быть,

⁶¹Когда теперь вполне не сострадаешь
Тем мукам, что почувствовал отец,
И если ты теперь не зарыдаешь,

⁶⁴Когда же ты рыдаешь наконец? —
Мы встали все; уж час тот приближался,
Когда к нам сторож с пищею являлся,

⁶⁷Но я ужасный сон припоминал,
Я верил в этот сон и – сомневался.
Так время шло, и вдруг я услыхал,

⁷⁰Что вход в темницу нашу забивался.
Я пристально взглянул в лицо детей,
Но промолчал, не находя речей.

⁷³Во мне как будто сердце камнем стало,
И слезы не бежали из очей.
Но детский плач меня язвил, как жало…

⁷⁶Мне юный Ансельмуччио сказал:
«Отец, отец, скажи мне, что с тобою?
Зачем же ты смотреть так дико стал?»

⁷⁹Я был измучен внутренней борьбою,
Но не заплакал и не отвечал.
Так день прошел, и новый день настал.

⁸²Когда ж скользнул в темнице нашей снова
Печальный и едва заметный свет,
В лице детей нашел я тот же след —

⁸⁵След выраженья дикого, тупого,
Которое нашли они во мне.
Тогда, склонясь в отчаянье к стене,

⁸⁸Я начал грызть зубами обе руки.
Бессильного отчаяния муки
За голод дети приняли… «Отец, —

⁹¹Они заговорили, – наш конец
Мы встретим безбоязненно и смело,
Когда возьмешь ты в пищу наше тело.

⁹⁴Ты дал нам плоть, возьми ж ее назад…»
И я притих, чтоб вновь их не мучить,
Не видеть их печальный, кроткий взгляд.

⁹⁷Смириться я хотел себя заставить…
Так, страшное молчание храня,
Мы прожили в отчаянье три дня…

¹⁰⁰О, для чего же ты не расступилась
Тогда, земля!.. Четвертый день настал,
Четвертый день семья моя томилась,

¹⁰³Тогда Гаддо безумно застонал,
К моим ногам склоняясь ниже, ниже:
«О, помоги, отец, мне, помоги же!»

¹⁰⁶Так умер он. И я недолго ждал:
В моих глазах и остальные трое
Навеки смолкли… Что я испытал

¹⁰⁹По смерти их!.. Ногами землю роя,
От трупа к трупу ползал я и звал
К себе детей… Три дня я их искал,

¹¹²Лишенный сил, сознания и зренья…
Но голод пересилил наконец
Мою тоску и самое мученье…»

¹¹⁵Здесь был его истории конец.
Тень искосила гневно и сурово
Свои глаза и с яростию снова,

¹¹⁸Как лютый пес, грызть череп начала…
О, Пиза, Пиза! Долго ты была
Стыдом всего пленительного края!

¹²¹Твои соседи, местью не сгорая,
Ленивое спокойствие любя,
Наказывать не думают тебя!

¹²⁴Пусть двинутся Капрайя и Горгона{208},
Плотиной устье Арно перервут,
Пускай река свое поднимет лоно

¹²⁷И погребет в теченье буйном тут
Твоих граждан!.. Вините Уголино
В предательстве при сдаче крепостей,

¹³⁰Но за отца зачем казнить детей?
Ведь у него четыре было сына,
Которых правота для палачей

¹³³Была ясна!.. Вперед мы путь держали
И наконец достигли мест таких,
Где льдины новых призраков сжимали

¹³⁶Мучительно, не так, как всех других,
Они не прямо в прорубях стояли,
Но книзу головою. Слезы их

¹³⁹Другим слезам дорогу преграждали
И, заливая лица тех теней,
На этих лицах тотчас замерзали;

¹⁴²Прозрачной маской впадины очей
У них покрыты были постоянно.
Хотя привык я к стуже, беспрестанно

¹⁴⁵В вертепе лютый холод вынося,
И словно оболочкой роговою
На мне была покрыта кожа вся,

¹⁴⁸Но все же сильный ветер за спиною
Я чувствовал, проговорив: «Поэт!
Подуло ветром, кажется, за мною,

¹⁵¹А думал я, что в воздухе здесь нет
Движения!..» «Придем мы к месту скоро,
Где ты увидишь сам без разговора,

¹⁵⁴Что значит этот ветер». В этот миг
Одна из душ вертепа ледяного,
К нам обратясь, вдруг испустила крик:

¹⁵⁷«О, вы, которым место здесь готово,
Вы, павшие в последний адский круг,
С моих очей тяжелые покровы

¹⁶⁰Сорвите вы, чтоб горести недуг
Мог облегчить я горькими слезами,
Пока опять не станут над глазами

¹⁶³Те слезы постепенно замерзать».
«Готов исполнить я твое желанье,
Когда ты правду станешь отвечать —

¹⁶⁶О том, кто ты, несчастное созданье.
И если с глаз твоих я не сорву
Покрова ледяного, пусть во рву

¹⁶⁹С тобой здесь разделю я наказанье».
Он отвечал: «Мне имя – Альберик{209},
Мой вертоград запущен был и дик,

¹⁷²Давал плоды дурные постоянно,
И финики здесь вместо сочных фиг
Я получаю». «Это очень странно!

¹⁷⁵Ты умер разве?» Он же отвечал:
«Я сам об этом много размышлял,
Но все ж одно могу сказать я смело,

¹⁷⁸Что на земле мое осталось – тело.
Таков уже последний адский круг,
Куда душа сама слетает вдруг,

¹⁸¹Атропоса толчка не дожидаясь.
Чтоб поскорей кору застывших слез
Ты снял с меня, помочь тебе стараясь,

¹⁸⁴Я этот разрешу тебе вопрос:
Когда душа с предательством сживется,
В чем согрешить мне самому пришлось,

¹⁸⁷То тело в лапы беса попадется,
И он над телом властвует, пока
В нем хоть капля жизни остается,

¹⁹⁰И беса власть над телом велика.
Душа же человека улетает
Сюда в ледник, где вечно изнывает.

¹⁹³Взгляни на тень, которая дрожит
Вблизи меня: она сюда слетела,
А между тем души вот этой тело

¹⁹⁶Там, на земле, живет еще… Но вид
Его тебе известен, может статься:
Тебе пришлось с землею расставаться

¹⁹⁹Не так давно. Смотри: ведь это он —
Бранк д’Орио, который заключен
Давно в Аду…» «Не прибегай к обману, —

²⁰²Заметил я, – тебе ль я верить стану,
Когда ты так бессовестно налгал:
Бранк д’Орио еще не умирал,

²⁰⁵До этих пор он на земле, как прежде,
И спит, и ест, и ходит он в одежде…»
Но призрак вновь тогда заговорил:

²⁰⁸«Еще Микеле Цанке не сходил
В вертеп с кипучей, липкою смолою,
Как в тело Бранка бес уже входил…

²¹¹Я все сказал. Теперь своей рукою
Сорви кору с моих застывших глаз».
Но я солгал пред ним на этот раз:

²¹⁴Нечестно поступить с ним было честно…
О, генуэзцы, скоро ли всех вас
Гнать будут в этом мире повсеместно

²¹⁷За то, что добродетель вам чужда,
И в вашей жизни только вам известна
Пороков грязь, коварство и вражда.

²²⁰С романцем развращенным встретил рядом
Я одного из вас теперь, и вот:
Его душа поглощена уж Адом,

²²³А сам он на земле еще живет.

Песня тридцать четвертая

Последний отдел девятого круга Ада. Иуда Искариотский, Брут и Кассий. Выход из Ада у подножия горы Чистилища.

¹«Vexilla regis prodeunt Inferni{210},
Смотри вперед, – сказал мой проводник, —
Когда проникнуть можешь силой взгляда

⁴Сквозь эту тьму». Мрак страшен был и дик.
Едва я различил в ночном тумане,
Через который глаз едва проник,

⁷Подобье странной башни на поляне:
Напоминала мельницу она
С вертящимися крыльями. Заране

¹⁰Дорога показалась мне страшна,
Когда, охвачен ветром, не решался
Я далее идти и укрывался

¹³За спутником, едва не сбитый с ног:
Другой защиты я найти не мог.
Последний круг пред нами открывался, —

¹⁶Я с ужасом слагаю этот стих,
Припоминая новые мученья
Поверженных теней. Я видел их

¹⁹В прозрачном льде застывших без движенья.
Я видел ниц лежащими одних,
Других совсем в отвесном положенье

²²Вниз головою; ноги у иных
Сводились к шее прямо вроде лука…
Мы двигались, не проронивши звука,

²⁵И наконец, мой спутник указал —
Мне на того, кто некогда сиял,
Как гордое, прекрасное созданье.

²⁸«Смотри сюда, – учитель мне сказал, —
Остановись и обрати вниманье:
Вот Люцифер, познавший наказанье,

³¹Вот адский круг, где должен ты собрать
Все мужество, чтоб мог пред сатаною
Ты не дрожать…» Могу ли передать,

³⁴Как замер я, что сделалось со мною,
Как вдруг я стал фигурой ледяною?
Я этого не в силах описать.

³⁷Ни мертв, ни жив я в этот миг казался,
Так пусть читатель сам теперь поймет,
Каков я был, когда я оставался

⁴⁰Без смерти и без жизни!.. Вечный лед
Был погружен до половины груди
Владыки мира скорби… Все мы, люди,

⁴³Скорей бы с великанами земли
И с ростом их помериться решились,
Чем великаны ростом их могли

⁴⁶С его рукой помериться. Явились
Его размеры страшными для глаз.
Действительно казался он для нас

⁴⁹Началом скорби, он, теперь ужасный,
Зловещий, отвратительный на взгляд
И некогда божественно прекрасный;

⁵²Повергнутый за то в проклятый Ад,
Что с Саваофом в дерзкое боренье
Хотел вступить… Отпрянул я назад,

⁵⁵Заметя в нем трех лиц соединенье.
Одно лицо являлось впереди,
И было ярко-красно в то мгновенье,

⁵⁸А остальные два – по сторонам
С средины плеч могучих поднимались
У Люцифера страшного, и там

⁶¹В одну большую голову сливались.
Лицо его – на правой стороне
Казалось с желто-белым цветом мне,

⁶⁴А левое – по цвету походило
На цвет лица людей из той страны,
Где в тростниках струятся воды Нила.

⁶⁷У демона под каждым ликом было,
Как бы у птиц большой величины,
По два крыла, и верно, никогда

⁷⁰Громадней парусов еще не знали
Морские корабли или суда:
Так крылья те размерами пугали.

⁷³Они без перьев были, и тогда
Мышей летучих мне напоминали
Развернутые крылья. Сатана,

⁷⁶По воздуху крылами ударяя
(Среди морей гроза не так сильна),
Производил три ветра, заставляя

⁷⁹Коцит под этим ветром замерзать.
Сам Люцифер не уставал рыдать,
Шестью глазами слезы исторгая,

⁸²И эти слезы, падая из глаз,
С темно-кровавой пеною сливались,
По подбородкам демона струясь

⁸⁵Тройным ручьем… Три пасти раскрывались,
И каждым ртом он грешника терзал
И зубы разом в трех теней вонзал.

⁸⁸Для грешника, который был в средине,
Боль от зубов не так была страшна,
Как от когтей. Когтями сатана, —

⁹¹Припоминаю с ужасом я ныне, —
Всю кожу со спины его сдирал.
«Вот этот грешник, – спутник мне сказал, —

⁹⁴Что более двух остальных страдает,
Иудою Искариотским он
Зовется. Люцифер ему сгрызает

⁹⁷Всю голову, а ноги – видишь, – вон
Болтаются снаружи. Остальные,
Вниз головой повиснувшие тут,

¹⁰⁰Преступники такие же большие.
Налево изнывающий есть – Брут{211}:
Смотри, как он, давно бессильно лют,

¹⁰³Ни слова не промолвивши, крутится,
А тот, который крепко так сложен,
Смотри сюда правее – Кассий он.

¹⁰⁶Но нам пора отсюда удалиться
Затем, что все здесь рассмотрели мы,
А ночь близка… Нам медлить не годится

¹⁰⁹Средь этой непроглядной, вечной тьмы».
Поэту повинуясь, я решился
Обвить его рукой и уцепился

¹¹²В одно мгновенье за плечи, а он,
Когда раскрылись демонские крылья,
Собрал свои последние усилья

¹¹⁵И, дерзостью безумной увлечен,
За сатану руками ухватился
И по бокам косматым опустился,
Скользя меж им и ледяной стеной,

¹¹⁹До самых бедер беса и со мной
(Все для меня казалось непонятно),
Ногами вверх, а головою вниз

¹²²Он быстро опрокинулся обратно
И стал ползти, а я на нем повис…

¹²⁴Мне чудилось, хоть то невероятно,
Что снова возвращаемся мы в Ад.
Что не вперед стремимся, а назад.

¹²⁷Тогда сказал мой спутник, задыхаясь,
Как человек, лишенный сил почти:
«Держись теперь ты крепче, не срываясь.

¹³⁰По одному лишь этому пути
Из царства зол мы можем удалиться.
Нам выхода другого не найти».

¹³³Затем со мной спешил остановиться
Он на одной из выдавшихся скал,
Где на обрыве мог я укрепиться,

¹³⁶А сам передо мной он твердо стал.
Я поднял вверх глаза, воображая
Увидеть Дите так, как он стоял,

¹³⁹И, сам своим глазам не доверяя,
Увидел только ноги сатаны,
Но кверху обращенные… Сгорая

¹⁴²Сомнением – что чувствовал тогда я —
Понять простые смертные должны,
Во мне все мысли сделались темны, —

¹⁴⁵Я был смущен, никак не постигая,
Как миновал я роковую грань.
Тогда сказал путеводитель: «Встань,

¹⁴⁸Пройти еще нам остается много
И будет тяжела еще дорога,
А солнце совершило в небесах

¹⁵¹Уж треть пути». Тогда мы очутились
В подземных, незнакомых мне местах.
Куда лучи дневные не пробились,

¹⁵⁴И глыбы первобытные земли
Передо мной в пещере громоздились.
Я с места встал. «Пока мы не ушли

¹⁵⁷Из этих мест, мое недоуменье
Прошу тебя, учитель, разреши:
Где тот ледник в его оцепененье? —

¹⁶⁰Так говорил поэту я в тиши. —
Как Люцифер мне виден вверх ногами.
Когда сейчас он только был над нами?

¹⁶³Как вечером возможен утра свет?..
Вся голова моя как бы в тумане».
И мне Вергилий дал тогда ответ:

¹⁶⁶«Ты миновал уже черту той грани,
Где Люцифером замкнут темный Ад;
Когда я опрокинулся назад,

¹⁶⁹Ты перешел ту точку роковую,
Тот центр земли, куда со всех сторон
Все тяжести стремятся. Небосклон

¹⁷²Теперь иной над нами; мы иную
Имеем гемисферу над собой;
Она лежит под самой сферой той,

¹⁷⁵Раскинутой над нашею землею,
Под сферою, где прежде умерщвлен
Был тот, что без греха на свет рожден

¹⁷⁸И умер без грехов. Своей пятою
Теперь ты попираешь малый круг,
Джудекке антиподный. Над тобою —

¹⁸¹Теперь есть свет, там – мрак лежит вокруг,
А Люцифер, нам лестницей служивший,
Лежит все там же. В Царство вечных мук

¹⁸⁴Упал он с Неба, ужасом смутивший
Земную глубь, и, отступив назад,
Земля покрылась морем, где, застывший

¹⁸⁷От холода, всегда недвижен лед.
Ад – пустота, холодная могила,
И место то, которое нас ждет{212},

¹⁹⁰От проклятого тоже отступило
И сделалось особою горой».
Внутри земли, под каменной корой

¹⁹³Одно есть место: трудно б очень было
Его найти, когда бы ручейка
Журчание его нам не открыло,

¹⁹⁶Иначе тьма была так глубока,
Что далее идти бы невозможно…
В том месте, где ручей бежал, была

¹⁹⁹С расселиной наклонною скала,
В расселину прошли мы осторожно:
Земная жизнь к себе нас вновь звала,

²⁰²Скользили мы без отдыха над бездной,
И наконец над нами в вышине
Сверкнул небес прекрасный купол звездный,

²⁰⁵И снова улыбнулись звезды мне.

Конец Ада

Чистилище

Песня первая

В этой первой песне поэт рассказывает, как он встретился с тенью Катона Старшего (Утического), от которого узнал, что ему нужно было делать, и затем в сопровождении Вергилия направился к морскому берегу. Когда они подошли ко взморью, Вергилий умыл лицо своего спутника росой и увенчал его голову скромным тростником, по совету Катона.

¹О, мой духовный челн! Теперь вперед,
Поднявши парус, мчись ты без кручины
По зеркалу отрадных ясных вод:

⁴Остались сзади адские пучины!
Я буду петь о новой стороне.
Где для скорбей и горя нет причины;

⁷Где дух людской, очищенный вполне,
На Небеса достоин возноситься…
О, помоги ты, вдохновенье, мне!

¹⁰Ко мне должны, о, музы, вы спуститься!
Пусть выше Каллиопа воспарит,
Чтоб мог я в песнопенье вдохновиться

¹³Той музыкой, что бедных Пиэрид{213}
Заставила в бессилии смириться…
Я просиял и принял бодрый вид,

¹⁶Когда увидел чудный блеск сапфира
В сиянии небесного эфира,
Сверкавшего в то время надо мной…

¹⁹Все радости покинутого мира
Сознал я вновь, вступивши в круг иной{214}
И кинув Ад с его мертвящей сферой,

²²Где я бродил измученный, больной…
Прекрасной, лучезарною Венерой
Был освещен алеющий восток

²⁵И светоч Рыб, ее сопровождавший,
В сиянии поспорить бы не мог
С Венерою, улыбкою сиявшей.

²⁸Тогда я взгляд направо устремил
И увидал у полюса другого
Блеск четырех неведомых светил{215}.

³¹Еще никто средь неба голубого
Не созерцал их, кроме той четы,
Которая в величье чистоты

³⁴Жила в Раю. Все небо, мне казалось,
Сиянием светил тех восхищалось.
Полночный край! О, как мне жалок ты,

³⁷Что над тобой в выси не появлялось
Таких светил! И вновь я бросил взгляд
Тогда к другому полюсу назад,

⁴⁰Где уже колесница исчезала,
И старца я увидел пред собой{216},
Которого наружность вызывала

⁴³Сыновнее почтенье. С бородой
Он длинной был, в ней седина сверкала,
И волосы с такой же сединой

⁴⁶На грудь его двойной волной спадали…
Тогда лучи тех четырех светил
Его лицо так ярко озаряли,

⁴⁹Что для меня он виден также был,
Как светлым днем при солнечном сиянье.
«Кто вы? – тогда старик заговорил,

⁵²Кудрями потрясая, в ожиданье
Ответа. – Как сюда могли пройти
Вы из темницы Вечного страданья?

⁵⁵Кто фонарем служил вам на пути,
Когда вы шли долиной адской тою,
Где скрыто все под пеленой густою

⁵⁸Зловещей тьмы? Иль, наконец, для вас
Нарушены законы бездны вечной?
Иль в Небе изменил на этот раз

⁶¹Решение свое Творец Предвечный,
Что вы сюда, вы, грешники земли,
К обители моей одни пришли?»

⁶⁴Тогда мой вождь с любовью бесконечной
Меня схватил и знаки делать стал,
Чтоб старца я почтительно встречал,

⁶⁷Приветствовал руками и глазами,
А сам ему покорно отвечал
Такими откровенными словами:

⁷⁰«Не собственная воля привела
Меня сюда. Ко мне с Небес нежданно
Одна святая женщина сошла,

⁷³Так умоляла, чтобы постоянно
Я человека этого берег,
Что отказать ей в просьбе я не мог.

⁷⁶И так, как ты, что вижу я, желаешь
Подробнее о деле том узнать,
То от меня всю истину узнаешь.

⁷⁹Я правды не хочу теперь скрывать.
Тот смертный, что стоит перед тобою,
Еще не думал в мире умирать,

⁸²Но так не дорожил своей судьбою,
Что в безрассудстве к смерти близок был.
Тебе о том уже я говорил,

⁸⁵Что послан был к нему я для спасенья.
Единый путь тогда мне предстоял
Для верного той цели достиженья,

⁸⁸И этот путь уже я миновал.
Теперь же показать ему намерен —
А ты поможешь мне, я в том уверен, —

⁹¹И сонм тех душ, которые должны
Под властию твоею очищаться…
Пришлось бы слишком мне распространяться

⁹⁴О том, как мы из Царства сатаны
Пришли сюда. Сходила свыше сила,
Которая меня руководила

⁹⁷Его вести, чтоб видеть и внимать
Тебе, мудрец! Так встреть же благосклонно
Ты смертного, который шел искать

¹⁰⁰В пути одной свободы непреклонно,
Которая так дорога порой,
Что за нее, как истинный герой,

¹⁰³Нередко смертный с жизнью расстается.

Комментарии

1 «И то, что изучал я много лет / Великие твои произведенья». – Еще до появления «Божественной Комедии» Данте был уже известен как автор многих произведений на латинском и итальянском языках.

2 Ловчий Пес – Так называл Данте владельца Вероны Кана Гранде делла Скала, известного своей храбростью и благородством. Имя Пес он получил, по свидетельству своих современников, из-за того, что его мать во время беременности видела сон, будто она разрешилась от бремени собакой. При жизни его называли Великим за подвиги. Именно при его дворе Данте, изгнанный из Флоренции, нашел себе пристанище. Так как Данте начат писать «Божественную Комедию» еще до своего изгнания, когда Кан был ребенком, то комментаторы полагают, что стихи о Ловчем Псе вставлены поэтом уже после, в те дни, когда на Кана Гранде современники возлагали все свои надежды.

3 «И родиной его мы назовем / Страну от Фельтро и до Фельтро». – Здесь речь идет о Вероне, которая с одной стороны граничит с Тревизакою, где находится местечко Фельтро, а с другой примыкает к Романии, где есть гора, называемая тоже Фельтро.

4 «Кровь девственной, воинственной Камиллы, / Где Турн и Низ нашли свой смертный час». – Камилла – воинственная дева, дочь Метаба, царя вольсков, и Турн – сын Дауна, царя ругулов, защищая Лациум, погибли в битве с выходцами из Трои. Там же был убит мужественный Низ вместе со своим другом Эвриалом.

5 «Видения умерших на земле / Вторичной смерти ждут и не дождутся…» – Души грешников, осужденные на адские муки, призывают забвение этих мучений – вторичную смерть.

6 Эней – отец Сильвия, сын Анхиза, брат Приама, завоеватель Лациума, где властвовали его потомки, от которых производят род Ромула, основателя Рима.

7 Дева Всеблагая – олицетворение милосердия. Не проще ли – что это образ Богоматери, Мадонны? Толкователи Данте даже в лице Беатриче ищут олицетворение богословия, хотя Данте, кажется, просто воссоздавал в ней образ своей первой и единственной любви. Беатриче была источником его еще младенческого вдохновения. Известно, что когда Данте было только девять лет, он полюбил восьмилетнего, прекрасного ребенка – Беатриче Портинари, которая умерла юной. Идеальной любви к Беатриче Данте оставался верен до конца жизни.

8 Лючия – фантастический образ, по-видимому, олицетворение небесной благодати и сострадания.

9 «Что на земле безумцами блуждали». – Т. е. те, которые на земле были поражены безумием. Слово «безумие» в этом месте нужно понимать не в смысле умопомешательства, а как общее понятие о людях, здравый смысл которых часто подавляется их страстями.

10 Смотрю: да, это точно он, о ком / Народ с презреньем часто отзывался… – В буквальном переводе: «Вглядываюсь и узнаю в ней того, кто опозорил себя высоким отречением». Это место очень спорное. Некоторые предполагают, что Данте подразумевал Исава, продавшего право первородства (предположение более чем неправдоподобное); другие – Диоклициана, отрекшегося от престола; папу Целестина V, сложившего папскую тиару по проискам кардинала д’Ананьи, впоследствии папы Бонифация VIII; Торреджиано де Черки, предводителя партии Белых, отказавшегося от начальства над войсками. Учитывая то, с каким ожесточением преследовал Данте в своей поэме папскую власть, скорее всего, речь идет о Целестине V, тем более что отречение этого папы свершилось при жизни поэта. Скандальный характер этого отречения поразил в свое время всю Западную Европу. Говорили, что каждую ночь кардинал д’Ананьи, искавший папского престола, прятался в храме, где молился папа, и приказывал ему сложить тиару. Целестин повиновался, принимая его слова за голос свыше. Это объяснение, как и многие другие, на которые мы указываем, делает переводчик дантовского «Ада» Фан Дим, комментировавший Данте по древнему словарю «Vocabolario degli Academici della Crusca».

11 «Смотри, с мечом…» – Меч здесь – символ войн, воспетых когда-то Омиром.

12 Электра – некоторые думают, что Данте говорит об Электре – дочери Атланта и супруге Карита – царя Италии, которая от Юпитера родила царя Дардана, основателя Трои. Другие же признают в этом случае Электру за дочь Агамемнона, известную своими несчастьями и упоминаемую в трагедиях Софокла.

13 Камилла – дочь Метаба, царя вольсков.

14 Пентесилея – царица амазонок, убитая Ахиллом при защите Трои.

15 Латин – царь аборигенов, отец Лавинии, которая была обещана в жены Турну – царю рутулов, но впоследствии вышедшая за Энея, что вызвало войну между Энеем и Турном.

16 Саладин – султан Египта и Сирии.

17 Марция – жена Катона Утикского.

18 Юлия – дочь Цезаря и жена Помпея.

19 Корнелия – мать Гракхов.

20 Вкруг мудреца… – Данте говорит об Аристотеле, учение которого пользовалось в его время большим почетом.

21 Демокрит – древнегреческий философ, приписывавший создание мира действию одной только случайности.

22 Диоскорид – уроженец Сицилии, известный своим трактатом «О лекарственных веществах».

23 Аверроэс – родом из Кордовы, был известен как лучший толкователь Аристотеля.

24 «То жена-самоубийца». – Речь идет о Дидоне, изменившей памяти своего первого мужа Сихея и вышедшей замуж за Энея. Брошенная Энеем, Дидона лишила себя жизни.

25 Тристан – племянник Марко, короля Корнваллийского, первый из рыцарей Круглого стола двора короля Артура. Он любил Изольду, супругу Марко, который, уличив попавшихся любовников, умертвил Тристана.

26 «Ты, ради нас сошедший в эту тьму…» – Так говорит у Данте прекрасная Франческа, дочь Гвидо да Полента, владельца Равенны. Насильно обвенчанная с Джианчиотто, старшим сыном Малатесты, владельца Римини, она любила его младшего брата Паоло. Джианчиотто был безобразен, хром, зол и скуп; Паоло же был прекрасен, добр, щедр и страстно любил Франческу. Ревнивый муж узнал о любви своей жены к Паоло и умертвил их обоих.

27 Ланчелот – рыцарь, прославленный в романах Круглого стола. Он любил королеву Жиневру, и она отвечала ему взаимностью.

28 Галеот – был наперсником и помощником в любви Ланчелота и королевы Жиневры. Франческа называет Галеота искусителем потому, что с его помощью Ланчелот в первый раз решился поцеловать любимую королеву.

29 Чиакко – на флорентийском наречии значит «свинья». Неизвестно, кого из своих сограждан Данте заклеймил этим названием в своей поэме.

30 Лесные – т. е. партия Белых, к которой принадлежал сам Данте. Эта партия называлась Лесной потому, что ее предводитель Виери де Черки был уроженцем лесистой провинции Вальди-Ниеволе.

31 «И гордость Черных, после испытанья, / Поднимет, ими вызванный, пришелец». – Здесь речь идет о Карле Валуа, прозванном Безземельным, брате Филиппа Прекрасного, короля французского. Карл Валуа, по просьбе партии Черных и по приглашению папы Бонифация VIII, под личиной миротворца явился во Флоренцию, откуда скоро изгнал партию Белых и возвысил вражескую ей партию Черных.

32 «Два праведника только там живут…» – Полагают, что двумя праведниками Данте называет самого себя и своего друга Гвидо Кавальканти.

33 «Где Фарината? Местопребывание / Где Рустикуччи, Арриго, Моска, Тегьяйо…» – перечисляются имена знатных флорентийцев.

34 Ненова низко опустился / В среду слепцов… – «Слепцами» Данте, по-видимому, называет всех ослепленных безумием и сошедших с пути добродетели.

35 Плутус – бог богатства, и поэт делает его владыкой того круга, где заключены скупцы и расточители. Плутуса не нужно путать с мифологическим богом Ада – Плутоном.

36 «Рарé Satán, papé Satán, aleppe!» – Стих этот подвергался разным толкованиям. Все комментаторы, однако, соглашаются, что слова этого стиха не принадлежат ни одному европейскому наречию. По толкованию римского ориенталиста Ланчи, приведенный стих состоит из еврейских слов, которые можно перевести на русский язык следующим образом: «Восстань, сатана, восстань в своем блеске, Царь тьмы».

37 Флегиас – царь лапитов, отец Корониды, обольщенной Аполлоном. В отмщение он сжег Дельфийский храм, за что был убит Аполлоном и свержен им в Ад. В личности Флегиаса Данте олицетворяет бешенство и неукротимый гнев.

38 «Знай: эта тень…» – Речь идет о Филиппе Ардженти, богатом и знатном флорентийце, известном своим бешеным нравом.

39 Дис – название города Дитэ объясняют словом «Дис» – так греки и римляне называли Плутона.

40 «Но вход в подземный Ад / Остался без затворов». – Здесь поэт говорит о первых вратах Ада, сокрушенных Спасителем при сошествии его в Ад и оставшихся с тех пор незапертыми.

41 Эрикта – фессалийская волшебница. О ней упоминает поэт Лукан в своей поэме.

42 «Царица плача» – Прозерпина, жена Плутона.

43 Горгона Медуза – чудовище с женским лицом и змеями вместо волос. Ее голова, отсеченная по приказанию богини Паллады, сохранила силу превращать в камни всех осмеливающихся взглянуть на нее.

44 «Не мы ли, / Когда Тезей нас вздумал испугать…» – Когда Тезей сходил в Ад для похищения Прозерпины.

45 Арль – город в Провансе.

46 Пола – город на границе Истрии.

47 Фарината Уберти – был вождем гибеллинов и победил гвельфов при Монте-Аперти.

48 Гвидо Кавальканти – друг Данте. Как философ не уважал поэзии.

49 И имя несчастливца угадал. – Это был Кавальканте де Кавальканти – отец Гвидо.

50 Богиня Ада – Прозерпина. В этих стихах Фарината предсказывает изгнание Данте из Флоренции.

51 «С тех самых пор, как Арбии струи…» – Здесь Данте говорит вождю гибеллинов, что в битве на берегах Арбии, где Фарината остался победителем, столько было пролито крови, что река зарумянилась от нее, и за это, прибавляет Данте, в храме, где собирались правители республики для совещаний о делах, раздавались выражения ненависти и проклятия ко всему роду Уберти.

52 Фредерик Второй – император, сын Генриха V и племянник Фридерика Барбароссы.

53 Кардинал – имеется в виду кардинал Октавиан дельи Убальдини. Он был известен в Италии под общим именем кардинала.

54 «Когда пред лучезарной…» – Вергилий говорит о Беатриче.

55 «Здесь папа Анастасий заключен, / Что был введен Фотином в искушенье». – В одной старинной хронике папу Анастасия II совершенно несправедливо обвиняют в покровительстве расколу диакона Фотина Фессалоникского.

56 Кагор – город в Лангедоке. Во времена Данте Кагор был известен как вертеп ростовщиков.

57 «Философа забыл ты наставленье…» – Вергилий намекает на Аристотеля, учению которого следовал сам Данте.

58 Чудовище лежало на скале… – Речь идет о Минотавре, рожденном от Пасифаи, царицы критской. Вероятно, всем известны мифологические предания о любви Пасифаи и сказка об изобретенной Дедалом деревянной телицы для быка.

59 Любовью – я слыхал – / Не раз уже мир обращался в хаос. – Чтобы понять это место, нужно припомнить такое обстоятельство: по системе Эмпедокла, мир существует только войною стихий; не будь этой войны, мир опять обратился бы в прежний хаос.

60 Хирон – воспитатель Ахилла.

61 Несс – центавр, по легенде, раненный отравленной стрелой Геркулеса, оставил своей любовнице Деянире хитон, омоченный в своей крови, и уверил ее, что она этим хитоном может навсегда приковать к себе любимого ею Геркулеса. По просьбе Деяниры Геркулес надел на себя этот хитон и умер в нестерпимых муках.

62 Фол – центавр, известен тем, что участвовал в похищении Гипподамии, жены Перитоя.

63 Аццолино – тиран Падуи. В битве против властителей Ломбардии он попал в плен и, не допустив перевязать свои раны, умер в Сончино в 1260 г.

64 Господний храм он оскорбил глубоко…» – В 1291 г. Гвидо Монфорте, в отмщенье за смерть своего отца, убил в храме Генриха, племянника Генриха III, короля английского. Сердце убитого было перенесено в Лондон и помещено в золотой ковчег, который был поставлен на колонне возле одного моста на Темзе.

65 Пирр – царь эпирский, сын Ахилла, по объяснению некоторых комментаторов. Вольни с большим подобием полагает, что Данте говорит здесь совсем о другом Пирре, тоже царе эпирском, ненасытном властолюбце и непримиримом враге римлян.

66 Секст – сын Помпея, известен своими морскими разбоями.

67 Корнето – город в бывших папских владениях.

68 Чечина – река, текущая в Тосканском герцогстве и впадающая в море между Ливорно и Пиомбино.

69 Гарпии – баснословные птицы с женским лицом. Когда трояне по разрушении Трои пристали к Строфадским островам, то гарпии, отравляя съестные припасы путешественников, вынудили их оставить острова (Эн., кн. III).

70 «Перешел ты во второй / Круг Ада…» – т. е. во второе подразделение седьмого круга.

71 «Я тот, кому был дорог Фредерик…» – Пьер делле Винье – любимец императора Фредерика II. Долго пользуясь неограниченным доверием императора, он был обвинен в измене, посажен в темницу и лишен зрения. В отчаянии разбил себе голову о стену своей тюрьмы.

72 Лано – сиенец; был убит в сражении при Пиеве-дель-Топпо, не желая спасаться бегством.

73 Сант-Андреа – падуанский дворянин, знаменитый мот своего времени. Истратив свои богатства, он в отчаянии кончил жизнь самоубийством.

74 «Им позабыт был гордый покровитель». – Флоренция во времена языческие была под покровительством бога Марса.

75 С горячим и безжизненным песком / Равнины мертвой степи нам открылись… – Здесь упоминается о ливийских песках, через которые прошел Катон Младший, когда после смерти Помпея он спешил соединиться с армией Юбы, царя нумидийского.

76 И, волю Александра исполняя, / Тушило войско землю под собой. – Об огнях, сходивших в Индии на войско Александра Македонского, упоминается в одном письме Александра к Аристотелю, но там сказано, что Александр приказал воинам устилать землю одеждами, чтобы огненный дождь не зажигал земли.

77 Флегра – долина в Фессалии, в которой Юпитер одержал победу над титанами.

78 Буликаме – источник горячей минеральной воды близ Витербо, известный некогда тем, что там во множестве собирались грешницы.

79 «В уединении жил древний царь когда-то». – Сатурн, царствовавший во времена золотого века.

80 «А в середине Иды старец древний скрыт…» – Старец олицетворяет время; голова из чистого золота означает век невинности, или золотой век; грудь и руки из серебра – век, последовавший за золотым, или серебряный; медное туловище и железная нога – века менее счастливые; нога из глины – век, в который жил Данте, век испорченной нравственности и сомнительного счастья. Старец обращен лицом к Риму, как к престолу истинной веры, а спиной к Дамиетте, как к гнезду язычества и заблуждений. Слезы, бегущие из расселин времени, – грехи людей, стекающие в адскую бездну.

81 Кадзант – маленький остров к северо-западу от Бригге.

82 Брента – река, вытекающая из той части Альпийских гор, которая называется Киарентата. Летом она разливается от тающих снегов, и жители ограждают свои жилища окопами.

83 Брунетто Латини – учитель Данте и Гвидо Кавальканти, родом из Флоренции. Оратор, поэт, историк, философ, астролог и богослов, он в особенности известен по своему физико-математическому сочинению под названием «Сокровище». Оно написано в Париже, на французском языке, во время изгнания Брунетто.

84 «Народ, сошедший некогда с высот / Старинной Фиезолы…» – «Неблагодарным и злым» народом Данте называет флорентийцев. Часть из них происходила из Фиезолы – города, расположенного в гористых окрестностях, в близком расстоянии от Флоренции.

85 Святая дева – т. е. Беатриче.

86 Присциан из Кесарии – известный римский грамматик VI столетия.

87 Франциск д’Аккорсо – знаменитый проповедник.

88 «То я б тебе на призрак указал / Развратника». – Т. е. на Андрея де Моцуи, епископа флорентийского, который за свою известную безнравственность был переведен в Виченцу, где протекает река Бакилионе.

89 Господа служитель… – т. е. служитель служителей Господа. Так называют себя папы в своих буллах.

90 За призом из зеленого сукна… – В Вероне были установлены соревнования по бегу, на которых каждый победитель получал в награду кусок зеленого сукна. Эти соревнования, как правило, проходили в первый день Великого поста.

91 Гвидо Гьерра – внук прекрасной Гуальдрады и графа Гвидо, сын Руджиери. В битве при Беневенте между Карлом I и Манфредом был главным виновником победы, которую одержал Карл I. Манфред, как известно, был убит в этом сражении.

92 Теггьяйо Альдобранди – родом из фамилии Адимири. Он не советовал флорентийцам идти на Сиену, но те его не послушались и были наголову разбиты в битве при долине Арби.

93 Джакопо Рустикуччи – богатый флорентийский рыцарь, все свои несчастья объясняющий злобой своей жены, которая сумела возбудить в нем ненависть ко всем женщинам.

94 Гуильельм Борсиере – флорентиец знаменитого рода, известный своим остроумием. О нем же упоминает и Боккаччо в «Декамероне».

95 Как всплеск воды вблизи меня раздался… – Здесь упоминается о реке Монтоне, которая до Форли носит название Аквакета. Вместе с рекой По она вытекает из той части Альп, которая называется Монвизо.

96 Аббатство Святого Бенедикта – богатый монастырь, в котором, по свидетельству Данте, могло бы поместиться совершенно свободно до тысячи монахов, но жадность властей ограничила их число.

97 Украшал / Те сумки знак особенный. – Поэт пересчитывает гербы разных ростовщиков.

98 Витальяно дель Денте – известный ростовщик того времени в Падуе.

99 Малебольдже – восьмой круг Ада, разделенный на десять вертепов. Malebolge в переводе – Злые Рвы. В этой и в следующих песнях сохранены итальянские имена демонов, без истолкования значения этих имен.

100 Венедико Каччьянимико – продал свою сестру Гезолу маркизу феррарскому Обиццо д’Эсте.

101 Ясон – обольстил Изифилу и Медею, а потом бросил их.

102 Изифила – дочь Тоанта, царя Лемносского. Во время общего избиения всех мужчин обманом и хитростью спасла своего отца.

103 Симон-волхв – в «Деяниях апостолов» говорится о некоем муже по имени Симон, который приобрел себе славу «во граде Самарии». «Видев же Симон, яко возложением рук апостольских, дается Дух Святый, принесе им сребро, глаголя: “Дадите и мне власть сию, да, на него же яще возложу руце, приимет Духа Святаго”. Петр же рече к нему: “Сребро твое с тобою да будет в погибель, яко дар Божий непщевал еси сребром стяжати. Несть ни части ни жребия в словесе сем: ибо сердце твое несть право пред Богом. Покайся убо во злобе твоей сей…”».

104 «Одну купель немного лет назад / Разбил я сам…» – В церкви Святого Иоанна, во Флоренции, были четыре купели, закрытые решетками: одну из решеток Данте изломал для спасения утопавшего ребенка. Поэт говорит об этом в опровержение клеветы, обвинявшей его в святотатственном наложении рук на святыню.

105 И, как монах, который вдруг пришел / На исповедь убийцы… – В Италии зарывали убийц головою вниз. Случалось, что, желая замедлить минуту смерти, иной по несколько раз призывал исповедника будто бы для довершения исповеди.

106 «Ты ль, Бонифаций…» – Тень грешника, опрокинутого головою вниз, есть тень папы Николая III, из фамилии Орсини. Ту же казнь предсказывает Данте папе Бонифацию VIII, тогда правившему ключами святого Петра.

107 Вечная жена – т. е. Церковь.

108 Медведицы я сын… – Здесь Данте намекает на фамилию Орсини, от которой происходил папа Николай III.

109 Новый Ясон – так Данте называет папу Климента V, который был избран папою по покровительству французского короля Филиппа Красивого, напоминая, что Климент, подобно Ясону, купил свой духовный сан.

110 Амфиарай – один из семи царей, осаждавших Фивы. Во время осады он скрылся, но жена указала его убежище. Вынужденный идти на битву, он, как гласит предание, был поглощен расступившейся землею.

111 Тирезий – фивский волхв, побил двух свившихся змей, превратился в женщину, а через семь лет он употребил тот же способ, чтобы снова превратиться в мужчину (Метам., кн. III).

112 Аронт – тосканский гадатель (Лукан. «Фарсалия» I).

113 Манто – знаменитая волшебница, дочь Тирезия, фивского волхва. После смерти отца она, по свидетельству Вергилия, оставила Фивы и в Италии родила сына Окна, или Биапора, основателя Мантуи.

114 Бенако – озеро, на котором есть маленький островок Св. Георгия; на нем прежде была выстроена часовня, возле которой сходились границы трех епископских владений.

115 Казалоди – был владетелем Мантуи. Пинамонте Бонакосса, дворянин мантуанский и гибеллин, убедил Казалоди изгнать из Мантуи несколько дворянских фамилий. Затем с помощью черни он умертвил остававшихся дворян и, наконец, изгнал и самого Казалоди. Данте называет безумцем Казалоди за легковерие, с которым тот был обманут коварным врагом.

116 «В те дни, когда вся Греция в смятенье / Была перед грядущею бедой…» – На Трою ополчилась вся Греция, оставались только дети, не способные носить оружие. Для отплытия кораблей нужно было избрать счастливую минуту: Еврипил и Калхас – авгуры – предсказали ее по полету птиц (Эн., кн. II).

117 Микеле Ското – астролог, предсказавший своему государю императору Фридерику II день, место и род его смерти.

118 Гвидо Бонатти – астролог из Форли.

119 Асдент – сапожный мастер и тоже астролог времен Фридерика II.

120 «С изображеньем Каина…» – Простолюдины были убеждены, что на полном месяце видно изображение Каина, несущего связку терний.

121 «О, Малебранке! Вот еще явился / Священной Дзиты новый старшина». – По мнению некоторых комментаторов, грешником, которого демон бросает в кипящую смолу, был Мартино Боттайо из Лукки, старшина этого города, находившегося под покровительством Дзиты. Данте изображает нравы города Лукка до того развращенными, что честнейшим гражданином там считался Бонтуро Бонтури, продавший свою родину пизанцам. За то демон жестоко смеется над грешником, предупреждая его, что смоляная пропасть не река Серкио и что лицемерное поклонение образу святого Лика, особенно уважаемому в городе Лукка, не спасет его от вечных мучений.

122 Капрона – укрепленный замок на берегу Арно, принадлежавший пизанцам. Граждане Лукки завладели им, но скоро вынуждены были сдаться на капитуляцию. При сдаче победители, пропуская их сквозь свои ряды, кричали: «Нападай!» Это навело страх на побежденных, о котором свидетельствует Данте, пользуясь этим событием для сравнения.

123 Томита – монах, сардинец, был известен ужаснейшими злодействами. Он изменил государю и покровителю своему Нино Висконти, владетелю Галлуры, отпустил за деньги отданных для хранения ему пленников, за что и был повешен.

124 Микеле Цанке Логодоро – сенешаль короля Энцо, побочного сына императора Фридерика II, обольстил мать своего короля Аделазию и благодаря браку с ней стал владетелем Логодоро.

125 Напомнило мне басню о сраженье / Лягушки с крысой. – Басня Эзопа.

126 «Рясы Фредерика…» – Гранжье рассказывает, что будто бы один из кельнских аббатов просил у папы дозволения носить монахам красные рясы, шпоры и на седле иметь серебряные позолоченные стремена. Папу рассердила эта просьба, и он приказал монахам одеваться в черные рясы и пользоваться деревянными стременами. При императоре Фридерике II преступников сажали в свинцовые рясы и сжигали на кострах.

127 «В великом нашем городе…» – т. е. во Флоренции.

128 «Веселое братство». – Папа Урбан IV учредил рыцарский орден братства святой Марии. Это братство вело жизнь разгульную, и народ в насмешку назвал его «веселым братством».

129 «Я – Каталоно, он же Лодеринго…» – В 1226 г. были избраны в подесты Флоренции из ордена «веселого братства» два рыцаря – Каталоне Каталано и Лодеринго де Андоло. Первый был гибеллином, второй гвельфом. Некоторое время их правление было благодетельно, но скоро предались они гвельфам и сожгли в одной из частей города, называвшейся Гардинго, дворец гибеллина Уберти.

130 Хелидры, амфисбены и якули – названия баснословных змей, о которых упоминают Лукан и другие древние писатели.

131 Гелиотроп – по мнению древних – драгоценный камень, с помощью которого можно было стать невидимым. Боккаччо упоминает об этом свойстве гелиотропа в одной из сказок «Декамерона».

132 Амми – эфиопский тмин.

133 Нард – ароматическое растение, известное под названием andropogon nardus.

134 Мирра – смолистый древесный душистый сок.

135 Ванни Фуччи – побочный сын знатного пистойца Фуччи деи Ладзари, похитил священные сосуды и драгоценности из собора Пистойи и скрыл их у друга своего, нотариуса Ванни делла Мона, но, устрашенный розысками, предал своего друга, который был повешен.

136 Тот, кто с фивских стен упал… – Капаней, один из царей фивских, о котором упоминается в песне XIV «Ада».

137 Каккус – центавр, был известен воровством. Он был убит Геркулесом.

138 Чианфа – знаменитый флорентийский разбойник.

139 Сабелла и Назидий – воины, о которых упоминает Лукан в IX песне «Фарсалии». Оба они были укушены змеями в Ливии, и, по словам Лукана, Сабелла немедленно превратился в пепел, а Назидий так распух, что невозможно было различить его членов.

140 Буозо де Абати, Пуччио Шианкато и Франческо Гверчио Кавальканте – флорентийские разбойники. За смерть Кавальканте родные и свойственники его выжгли городок Гавиллу и перерезали всех жителей.

141 Прато – небольшой замок близ Флоренции. Жители его, укрыв одного убийцу, навлекли на себя пеню в десять тысяч флоринов, за что проклинали Флоренцию, желая ей всевозможных бедствий. Желание это сбылось: в 1304 г. мост через Арно обрушился с толпой народа; в том же году пожар совершенно опустошил Флоренцию: сгорело 1700 дворов; наконец, распри Белых и Черных не раз нарушали спокойствие города. Так как Данте начал писать свою поэму до этих событий, то современники недаром полагали, что великий поэт одарен духом пророчества, предсказывая события и даже призывая бедствия на крамольную и развращенную свою родину.

142 Как тот пророк, которого в Вефиле / Медведицы лесные защитили… – Данте говорит о пророке Елисее, который, входя в Вефиль, был оскорблен ругательством отроков, за что последних растерзали две медведицы. (Кн. Царств II, 2. В той же главе упоминается о вознесении святого Илии на Небо в присутствии пророка Елисея.)

143 «Сам Диомед и вместе с ним – Улисс…» – Улисс и Диомед, как известно, участвовали в осаде Трои и были главными виновниками обмана, с помощью которого долго не сдававшаяся Троя после десятилетней гибельной осады наконец была взята.

144 Медный бык – изобретателем медного быка был Перилл Афинянин; по приказанию сицилийского тирана Фалариса изобретатель был первою жертвою изобретенного им рода казни.

145 И раздались слова, / В которых скорбь и горе выражалось… – Грешник, говорящий из середины пламенного светильника, – граф Гвидо де Монтефельтро.

146 Орел Поленты – фамилия Полента владела городами Равенною и Червией, в их гербе был орел.

147 Зеленые лапы – здесь говорится о городе Форли, который долго сопротивлялся войску, посланному папой Мартином IV и состоявшему преимущественно из французов. Войско это было разбито графом де Монтефельтро – тем самым, которому Данте сообщает новости о мире. Форли принадлежал фамилии Орделаффи, в гербе которой был зеленый лев.

148 Веррукио – отец и сын, Малатеста и Малетестино, прозванные псами за жестокость, с которой они правили городом Римини.

149 Монтаньо Парчитати – один из вождей гибеллинских, был убит Малатестой.

150 «Лев в поле белом». – Близ реки Ламоне стоит город Фаэца; на реке Сантерно – город Имола. Над ними властвовал Макинардо Пагани – то гвельф, то гибеллин, смотря по обстоятельствам. В его гербе был всегда лев на серебряном поле.

151 Тот городок… – Здесь Данте говорит о городе Чезене на реке Савио.

152 Владыка новых фарисеев… – Именем князя новых фарисеев поэт называет папу Бонифация VIII. Он был в войне с фамилией Колонна, дворец которых в Риме был близ церкви Святого Иоанна Латеранского.

153 И как молил Сильвестра Константин… – Существует легенда, что император Константин вызвал папу Сильвестра из его пустыни, чтобы тот молитвами избавил императора от проказы.

154 «И два ключа от Неба берегу, / Хоть Целестин от них и отказался…» – Папа Целестин V по проискам Бонифация VIII добровольно сложил с себя папскую тиару.

155 Роберт Гвискар – брат Ричарда, герцога нормандского. Он покорил Апулию и Калабрию в XVI в.

156 Где каждый апулиец оказался / Изменником… – При Чеперано была битва, в которой Карл Анжу разбил Манфреда, короля сицилийского и апулийского, покинутого апулийцами, и взял его в плен. Это было мнение Данте. Виллаки же свидетельствует, что при Чеперано Манфред сам сдался Карлу; измену же апулийцев он относит к битве при Беневенте, где Манфред был убит.

157 Алар – французский рыцарь, содействовавший советом Карлу Анжу в победе над Конрадином, племянником Манфреда.

158 Фра Дольчине – проповедовал в 1305 г. общность имущества и женщин. Он был взят в плен в горах Наварры и потом сожжен.

159 Пьер де Медичина – был известен в Болонье как интриган. Он поссорил Гюидо Поленто, владельца Римини, с владельцем Равенны.

160 «Уведомить правдивых граждан Фано…» – Медичина просит поэта предупредить двух граждан Фано – Гюидо дель Кассеро и Анджионелло ди Каньяно – об угрожающей им опасности: Малатеста велел их утопить в море.

161 Фокара – гора между Фано и Каттоликою, известная по окружающим бурям.

162 Курион – трибун, изгнанный из Рима, подал Цезарю совет перейти Рубикон. Совет был дан в Римини; он был началом междоусобной войны.

163 «Помяни и Моска ты!» – Намек на известную историческую вражду двух флорентийских партий – Черных и Белых. Буоньдельмонте оскорбил несколько знатных фамилий, оставив невесту из дома Алиедей. Оскорбленные согласились отомстить: Моска предложил убить Буоньдельмонте и сам поразил его.

164 Бертрам де Борн – владелец Готфора, знаменитый трубадур и наперсник Генриха, сына Генриха II, короля английского, короновавшего его еще при своей жизни. Коварный советник настроил юного принца против отца, подобно тому как Ахитофель вооружил Авессалома против Давида.

165 Джери дель Бельо – родственник Данте со стороны матери, был умным и любезным человеком, но в то же время невоздержанным на язык. Уличенный в клевете одним из фамилии Джерми, он убил его, а потом был сам умерщвлен родственником убитого. Смерть его была отомщена только тридцать лет спустя.

166 Вальдикьяна – так называется одна долина от болота, образуемого маленькой рекой Киано. Оно находится между Ареццо, Кортоне, Киузи и Монтепульчиано. Маремма – болотистая приморская полоса земли между Пизой и Сиеной. Вальдикьяна, Маремма и Сардиния известны своими вредными испарениями, особенно опасными в июле и в августе.

167 Эгины обитатели… / Когда они повсюду отравлялись… – В царствование Эака, сына Юпитера, чума истребила всех жителей и почти всех насекомых и скот на острове Эгине. По просьбе Эака Юпитер превратил в людей оставшихся живыми муравьев, и таким образом остров снова был населен. Новые люди названы были Мирмидонами (от греч. mirtis – муравей).

168 «В Ареццо я рожден. / Альберо дал однажды приказанье, / Чтоб на костре я разом был сожжен…» – Гриффолино из Ареццо, обвиненный в чародействе, сожжен по приказанию сиенского епископа, которого Альбер был незаконнорожденным сыном.

169 Стрикка из Сиены – промотал огромное богатство. Данте в насмешку изображает Стрикка и других ему подобных мотов людьми умеренными и скромными.

170 Никколо из Сиены – известен мотовством, первым придумал употреблять в кушаньях гвоздику и другие пряности.

171 «В родном саду…» – Садом поэт называет в этом случае расточительную Сиену.

172 Каччио Даньяно – принадлежал к числу первейших мотов Сиены.

173 Аббальято – товарищ и душа разгульной сиенской молодежи, заслужил от Данте похвалу за умеренность, которой он постоянно держался среди безумного мотовства своих приятелей.

174 Капоккио – сиенец, по мнению одних комментаторов, флорентиец, если верить другим. Изучал физику и естественную историю вместе с Данте. Впоследствии алхимия увлекла его, а неудачи в открытии великой тайны привели его к тому, что он стал подделывать золото и сделался, как он говорит, «обезьяной природы».

175 Разгневана Юнона за Семелу… – Юнона ненавидела фивян за любовь Юпитера к Семеле, дочери Кадма – основателя Фив. С помощью фурии Тизифоны она привела Афамаса, царя фивского, в такое состояние бешеного помешательства, что, приняв жену свою Ину за львицу и сыновей за львят, он схватил одного из них, Леарха, и убил об скалу, а мать утопилась с другим сыном.

176 О смерти Поликсены… – Греки, взяв в плен семейство Приама, умертвили Поликсену – дочь Приама и Гекубы – на могиле Ахилла; в то же время брат Поликсены, Полидор, был убит Полимнестром. Гекуба, лишившись детей, до того обезумела, что вопли ее походили на лай пса.

177 Джианни Скикки – известен был во Флоренции уменьем изменять черты своего лица и принимать желаемый облик. Рассказывают, что по смерти Буозо Донати он лег на постель умершего и продиктовал завещание, лишавшее наследства законных наследников. За это он получил в дар дорогую кобылицу.

178 Мастер Адам из Бресчии – по наущению графов Ромены, Гюи Александра и Агинольфа, подделывал флорины с изображением Иоанна Крестителя с одной и лилией с другой стороны.

179 Фонтан Бранда – старейший фонтан Сиены.

180 Синон – беглый грек, живший в Трое и убедивший жителей ввезти в город деревянного коня, от которого пала Троя.

181 Таким копьем, как говорят, владел Ахилл… – Копье Ахилла, принадлежавшее прежде его отцу Пелею, ранив Телефа, сына Геркулеса, исцелило его новой раной (Метам., кн. XII).

182 Сам Роланд сильней трубить не мог / В печальную минуту пораженья… – Предание гласит, что после Ронсевальской битвы звуки Роландовой трубы были слышны за восемь лье.

183 Монтереджионе – замок близ Сиены, укрепленный башнями.

184 Троим фрисландцам разом бы пришлось / Друг другу стать на плечи… – Фрисландцы славились большим ростом.

185 «Rafel mai amech / Irabi almi!» – Эти слова не имеют никакого смысла. Они влагаются в уста Немвроду, от которого произошло смешение языков.

186 Эфиальт – один из титанов, восставших против Юпитера.

187 Бриарей – другой титан.

188 Антей – великан, убитый Геркулесом. По свидетельству Лукана, пещера Антея была в долине, возле реки Брагада, близ Замы, где Сципион разбил Аннибала.

189 Тифей и Тиций – титаны, восставшие тоже против Юпитера.

190 Гаризенда – наклоненная башня в Болонье, названная по имени своего строителя.

191 Благому предприятью Амфиона, / Который стены Фив соорудил… – По звуку лиры Амфиона воздвигались стены Фив и камни укладывались сами собою.

192 Бизенцио – река, протекающая в долине Фальтерона, между Луккою и Флоренцией.

193 Покориться / Им и отцу их старому… – Альберто де Альберти, флорентиец. По смерти Альберто сыновья его Александр и Наполеон убили друг друга.

194 Не отыскать в Аду во всей Каине… – Последний круг Ада разделен на четыре части, из которых каждая получила название от одного из преступнейших предателей, именно: на Каину – от Каина, предавшего брата, на Антенору – от Антенора, предавшего родину, на Птоломею – от Птоломея, предавшего своего гостя, и на Джудекку – от Иуды, предавшего своего Господа.

195 Тот, / Кого Артур сразил одним ударом… – Мордрек, сын или племянник короля Артура, хотел убить отца, но Артур предупредил его и проколол насквозь.

196 Фокаччиа де Канчеллиери из Пистои – отрубил руку у своего двоюродного брата и убил дядю.

197 Сассоло Маскерони – известен своими злодействами и убийством родного дяди.

198 Камичион де Пацци – предательски умертвил родственника своего Уберти.

199 Карлино де Пацци – предал гвельфам за деньги замок Пиано-ди-Травиньо.

200 «За страшный бой при Монте-Аперти…» – При Монте-Аперти была битва между гвельфами и гибеллинами. Во время этой битвы Бокка дель Абати, бывший на стороне гвельфов, перешел к гибеллинам и отрубил руку Джаккопо делла Вакка, державшего знамя. Гвельфы, не видя своего знамени, сочли сражение проигранным, обратились в бегство и были разбиты.

201 Буозо де Дуэра – начальствовал отрядом гибеллинской конницы, оберегавшим Кремону и проход Олио против войска Карла Анжу. Буозо без боя оставил вверенный ему пост, будто бы подкупленный французами. Таково мнение Данте и многих его современников; другие же оправдывают Буозо, утверждая, что он не мог удержать папского войска, в несколько раз сильнейшего.

202 Аббат Беккериа из Павии – в звании легата папы Александра IV он покушался предать Флоренцию гибеллинам, но измена его открылась, и он был обезглавлен.

203 Джианни Сольданьер – сначала гибеллин, потом гвельф, был некоторое время правителем Флоренции.

204 Ганнелон из Майнца – его измене приписывают поражение Карла Великого при Ронсевале.

205 Трибальделло дель Манфреди – предал Фаэнцу Иоанну д’Аппиа, владелицу Романьи.

206 Тидей – один из семи царей, осаждавших Фивы. Убив фивянина Меналиппа и пораженный им смертельно, он приказал подать себе его голову и грыз ее перед смертью.

207 Граф Уголино Герардеска – тиран Пизы. Изменою архиепископа Руджиери он был заключен в башню с двумя сыновьями и двумя внуками и уморен голодом.

208 Капраия и Горгона – два небольших островка близ устья Арно.

209 Фра Альберик – член «веселого братства». Поссорившись со своими родными, созвал их на пир и, в то время как разносили плоды, велел их умертвить. От этого произошла пословица: он покушал плодов Альберика.

210 «Vexilla regis prodeunt Inferni». – Буквально в оригинале: «Знамена царя Ада приближаются». Данте взял эти слова из католического духовного гимна Спасителю: «Vexilla regis prodeunt». Прибавив к ним слово «inferni», Данте совершенно изменил смысл стиха.

211 «Налево изнывающий есть – Брут…» – Брут и Кассий помещены в Джудекке как изменники и цареубийцы.

212 «И место то, которое нас ждет…» – Здесь намек на Чистилище.

213 Пиэриды – девять дочерей Пиэра. Они вызвали муз на состязание в пении, но побежденные в этом споре были обращены в сорок.

214 Сознал я вновь, вступивши в круг иной… – Самый нижний небесный круг и, следовательно, первый от Земли есть круг Луны.

215 Блеск четырех неведомых светил. – По географии того времени, Африка и Азия не переходили за экватор. Следовательно, прародители наши из Земного Рая, помещавшегося в Южном полушарии, видели это созвездие, близкое к Южному полюсу. С тех пор оно сделалось невидимым.

216 И старца я увидел пред собой… – Вергилий представляет Катона Утического на щите, подаренном Венерою Энею, как стража добродетельных усопших людей. В других произведениях того же поэта Катон также выставлен символом истинной свободы, в противоположность осужденным в Ад, которые расстались с жизнью, отягощенные большими грехами.