Антигерой

Глава 1

Рада

Сглатываю — ужасно хочется пить.

Кто, черт побери, придумал приковывать к батареям?

Металлические наручники накаляются и обжигают мне запястье. Самое страшное, что отопление в этой квартире хорошее и с каждой минутой наручники раскаляются все больше и больше. Еще нет ожога, но уже очень неприятно. И неизвестно, сколько мне тут сидеть на полу, возле батареи. Губа саднит, облизываю ее и шиплю. Больно. Чувствую привкус собственной крови.

Мудак разбил мне губы, затылок болит — кажется, мне вырывали клок волос, когда тащили сюда. Нет, все могло произойти мягче, если бы я не сопротивлялась. Но, к моему же сожалению, я не умею быть покорной мышью и не сдаюсь без боя. От этого и страдаю.

Пытаюсь игнорировать ожог, жажду и головную боль, дышу глубже, стараясь анализировать.

Я не знаю этих ублюдков — значит, это не личное. На мне серьги с бриллиантами и платиновые часы на руке стоимостью в пол-ляма — это явно не ограбление, уроды даже не заинтересовались побрякушками. Я не изнасилована, как на женщину на меня даже не взглянули.

Что вообще может быть нужно таким отморозкам?

Версия у меня только одна. Это либо месть моему папочке, либо похищение с целью шантажа. Меня, конечно, очень радует, что моего предка тряхнут и нагнут, но совсем не радует факт, что инструментом являюсь я. Еще один минус в большую копилку отрицательных качеств моего отца.

Ненавижу его!

Прислушиваюсь: за дверьми спальни, в которой я заперта, слышны голоса мужиков, которые меня сюда притащили. Пьяные голоса. Ждать, когда они отключатся, либо уснут, бесполезно, я все равно не сниму наручники. Мои карманы вывернуты, мне ничего не оставили, даже заколку с волос сорвали. Но…

Серьги!

Снимаю одной рукой сережку, выгибаю металл, начиная ковырять замок наручников. Я никогда этого не делала, даже не представляю, как они открываются, но и сидеть, покорно ждать своей участи тоже не могу.

Через полчаса выдыхаюсь — все бесполезно. Золото — мягкий металл и гнется, а когда сережка выпадает из руки и отлетает за пределы моей досягаемости, глаза наливаются слезами.

— Черт! — ругаюсь в голос. Откидываюсь головой на стену, дышу. Адреналина во мне столько, что, кажется, тело онемело. Не чувствую уже ни боли, ни страха. Прислушиваюсь и понимаю, что за стеной слышится шум телевизора. Это соседи! И они совсем рядом. Упираюсь ногой в стену и начинаю ее пинать, долго, монотонно колотить чёртову стену. Снимаю ботинок и барабаню по батарее, поднимая на уши весь этаж. Может, кто-нибудь вызовет полицию.

Я даже понимаю, что моя ошибка в том, что слышат это не только соседи, но и похитители. Но мне настолько плевать, что я пинаю стену и колочу по батарее с каким-то остервенением.

Дверь в спальню с грохотом открывается, один из мужиков врывается в комнату и первые секунды смотрит на меня с недоумением, вытянув свое мерзкое худощавое лицо. Не останавливаюсь, колочу по батарее, смотря ему в глаза. Да, я понимаю, что сейчас отхвачу и в лучшем случае будет просто больно, но моя истерика достигла апогея — мне все равно.

— Ты че, сука, творишь?! — рычит мудак и надвигается на меня. Разворачиваю ногу и пинаю мразь между ног.

Голова откидывается, бьюсь затылком о стену, когда получаю очередную хлёсткую пощёчину. Из без того разбитые губы начинают кровоточить, затылок болит, в глазах темнеет. Пока я теряю ориентацию, мужик уходит, но быстро возвращается с большим серым скотчем в руках.

— Не умеешь сидеть тихо — я тебя заткну! — выплевывает мужик и наклоняется ко мне. Начинает тошнить от запаха спиртного из его поганого рта.

Соседи так и не вызвали полицию. Я добилась только того, что меня связали и закрыли рот скотчем. Ноги перемотаны, руки неудобно связаны. И теперь оба запястья касаются горячей батареи. И вроде бы заткнули только рот, дышать можно носом, но на панике мне не хватает кислорода. Дышу, как загнанная лошадь, морщась от боли.

Через час все стихает, не слышно ни голосов ублюдков за дверьми, ни шума соседского телевизора, за окном стихает даже шум дороги. Поздно уже. Тело затекает так, что сводит ступни судорогой. Корчусь от боли, воя. Слезы брызжут из глаз, выгибаюсь, пытаясь облегчить судорогу, и уже сама больно бьюсь головой о стену.

Мамочка…

Смелость и дерзость заканчиваются вместе с адреналином, и меня начинает трясти, как в лихорадке.

А ведь меня даже не ищут. Отец думает, что я спокойно сплю в своей комнате. Я не очень примерная дочь не очень хорошего отца. Я сбежала. Как делала это сотни раз до этого дня. Делала вид, что ухожу спать, а на самом деле покидала дом, перелезая через забор в соседский двор. Слишком строгие рамки вынуждают совершать запретные, необдуманные поступки. Я делала это намеренно, чтобы хоть на несколько часов обрести свободу и независимость от отца. В этот раз кара настигла и воздала мне сполна.

Нет, мой «папуля», конечно, поднимет тревогу, но только утром. А может, и к обеду. Я часто просыпаюсь только в полдень. И только богу известно, что со мной произойдёт за это время.

Еще через полчаса прикрываю глаза, пытаясь восстановить дыхание и игнорировать боль. Накатывают слабость и безысходность.

Распахиваю глаза, когда чувствую сквозняк, — в комнату проходит мужчина. Незнакомый. Его не было с похитителями, которые меня сюда притащили. В квартире тоже до нас никого не было, по крайней мере, я не видела. Впиваюсь в него взглядом, вжимаясь в стену. Высокий, широкоплечий, глаза темные, пронзительные, легкая щетина, грубые черты лица, в черной водолазке с закатанными рукавами, простых джинсах и черных кожаных перчатках. Он надвигается на меня, медленно крадется, словно хищник перед броском, словно пытается сделать это как можно тише.

Настороженно за ним наблюдаю. Трезвый взгляд хоть и чёрный, но ясный. Мужик садится рядом со мной на корточки, рассматривая. Дёргаюсь, когда в его руке появляется нож-бабочка.

Меня вот так убьют?

Просто так?

Не объяснив причину?

Почему не сделали это раньше?

Ждали палача?

Сглатываю, начиная отчаянно мычать и дергаться, когда нож оказывается возле моего лица. Мужчина качает головой и сжимает губы, отпуская нож. Вздрагиваю, когда его холодные пальцы прикасаются к моему, лицу. Замираю, когда мужчина убирает мои растрёпанные волосы, заправляя их за ухо, так подозрительно нежно, что по коже прокатывается холодок. Сердце бешено колотится, когда он наклоняется ко мне.

— Я сейчас тебя освобожу, — шепчет он мне на ухо. — Тихо идешь за мной. Не дёргаешься, не вопишь. Поднимешь шум — и шансов отсюда выйти у нас не будет. Поняла?

Отстраняется, заглядывая мне в глаза. Киваю. Я не знаю, кто он и чего от меня хочет. Больше всего я хочу, чтобы меня развязали, иначе загнусь от очередной судороги, и я готова сделать все, лишь бы получить свободу.

— Умница, — шепчет одними губами. Снова поднимает нож, освобождает руки и ноги, разрезая скотч.

Разминаю руку, пока мужчина пытается расстегнуть мои наручники какой-то железной штукой. Он так близко, его запах врывается в легкие — холодный аромат с нотками табака и мужского тела. Ему больше тридцати лет, упираюсь глазами в его кадык, который нервно дергается при каждой неудачной попытке открыть наручники.

Тихий щелчок, еще один — и я свободна. Хочу сорвать скотч, но мужчина накрывает ладонью мой рот, качая головой. Ладно. Ладно, так даже лучше. Из меня не вырвется ни звука. Мужчина поднимается на ноги, подает мне ладонь в перчатке. Нет времени на сомнения. Возможно, я иду за своей погибелью, но выбора у меня нет.

Кто он, черт бы его побрал?

Это такая игра в плохого и хорошего полицейского? Пусть так.

Мы выходим из спальни: мужчина впереди, я за его спиной. Бесшумно крадемся. Ублюдки, которые меня похитили, в отключке. Один противно храпит на диване, второй развалился в кресле и пускает слюни. На низком столе пустые бутылки из-под коньяка и еще какой-то дряни, пепельница полна окурков. Очень хочется от души пнуть по лицу того, кто разбил мне губы, но я сдерживаюсь. Сердце уходит в пятки, когда один из мужиков что-то бормочет во сне. Мы замираем, но, слава богу, ублюдок продолжает храпеть. Выходим в прихожую, входная дверь приоткрыта.

Несколько секунд — и мы за дверью. Мужчина потихоньку закрывает дверь собственными ключами. А я пользуюсь шансом — дёргаюсь к лестнице, несусь вниз, подворачивая ноги и срывая со рта скотч.

Спасибо тебе, мой герой, но дальше я сама!

— Ааа! — кричу, когда мужчина ловит меня, дергая на себя, поднимает на руки и тянет в сторону лифта. — Отпусти! Мразь! — воплю во все горло, начиная пинаться. На мои бедные, уже онемевшие губы ложится мужская ладонь, закрывая рот. Кусаю ее, раздирая кожаные перчатки, расцарапываю ему руки, которыми он меня держит, но все бесполезно — мужчина не реагирует, словно не чувствует боли, и затаскивает меня в лифт. И едем мы не вниз, а, к моему удивлению, наверх.

Глава 2

Рада

Он затаскивает меня в квартиру на двадцать пятом этаже. Вталкивает в прихожую. Да, именно выталкивает, поскольку я лечу вперед, спотыкаясь в темноте. Слышу щелчки замков и вжимаюсь в стену. Темно, я наедине со взрослым мужчиной, который может сделать со мной все что угодно. И это еще страшнее, чем сидеть, прикованной к батарее. Те мудаки хлестали меня по лицу за сопротивление, но, по факту, не причинили особого вреда. А сейчас я в полной растерянности, не знаю, чего ожидать. Оказывается, неизвестность — самая страшная вещь.

Зажмуриваюсь, когда загорается свет, обнимаю себя, настороженно посматривая мужчину. Он снимает перчатки, обувь и опускает взгляд на мои ноги. Только сейчас понимаю, что я босиком — моя обувь осталась в квартире похитителей.

— Иди вперед, — указывает мне в сторону гостиной. Ладно.

Почему-то не покидает ощущение, что этот мужчина гораздо опасней пьяных ублюдков внизу. Прохожу в комнату. Простая гостиная, светлые обои, черный ламинат, ковер на полу, диван, кресла, телевизор на стене и плотно задёрнутые тяжёлые шторы. Полумрак, горит лишь тусклый причудливый напольный светильник. Пахнет сигаретами и кофе, на низком столике и на полу возле дивана лежат книги. Много книг, словно кто-то высыпал сюда библиотеку. Дверь из гостиной, видимо, ведет в спальню.

— Сядь, — мужчина указывает мне в кресло. Ну не связывают — уже хорошо. Могу, конечно, схватить со стола увесистую пепельницу и напасть на мужчину. Но не факт, что я его вырублю и тем самым не разозлю. Мои бедные губы не переживут очередных побоев, нужно включить голову и быть хитрее.

Сажусь, прикасаюсь языком к разбитым губам. Больно. Шиплю. Запястья горят, рассматриваю их — остались полоски от ожогов, тело ломит от неудобной позы, голова тяжёлая. Хочется просто закрыть глаза и отключиться от этого сюра хотя бы на время.

Мужчина протягивает мне маленькую бутылочку воды, беру, только сейчас понимая, что жутко хочу пить. Он садится на диван и с минуту молча наблюдает, как я жадно глотаю воду.

— Слушай меня, девочка, — обращается он ко мне. Голос у него хриплый, грубый, словно он простужен. — Давай договоримся сразу: ты тихо сидишь, и мы обходимся без связываний и рукоприкладства.

— Кто вы? — спрашиваю я, чтобы понять, что вообще происходит.

Мужчина качает головой, не отвечая.

— Сейчас ты идешь в ванную, — указывает глазами на коридор. — В шкафчике над раковиной есть аптечка, под раковиной — свежие полотенца. Приводишь себя в порядок и ложишься спать, — посматривает на массивные часы на запястье. По ощущениям, уже часов пять утра. — Ложишься сюда, — указывает на диван, на котором сидит. — И просто отдыхаешь.

— А…

— Без вопросов, — перебивает меня, не позволяя договорить. — Ответов все равно не получишь.

Молча киваю. Сил нет совсем.

— Все, иди, первая дверь справа.

Поднимаюсь, бреду по коридору, включаю свет, прохожу в небольшую ванную. Ничего особенного, белый кафель с серебряным рисунком, ванная, она же душевая за занавеской, раковина, стиральная машина. Запираюсь. И впервые за несколько часов чувствую себя свободной. Я могу отгородиться от чужих людей, которые решили, что имеют права распоряжаться моей жизнью.

Открываю шкафчик с зеркальной дверцей. Все стандартно: пена для бритья, станок, гель после бритья, жидкое мыло и аптечка. Ничего такого, что можно прихватить с собой. Ни ножниц, ни пилочки. Да в принципе, все равно, я не смогу этим воспользоваться правильно, чем навлеку больше бед.

Папа еще, наверное, не знает… Он вообще мало мной интересуется. Ему было важно запереть дома ради мнимой безопасности. А что я делаю взаперти — его не волновало. Безопасность, как оказалось, не мнимая. Главное, чтобы маме не сообщали, она будет очень переживать и ненавидеть отца еще больше.

Роюсь в аптечке, нахожу перекись и ватные спонжи. Наливаю перекись на спонжик, прикладываю к губам. Несмотря на то, что перекись не должна щипать, все равно больно. Заглядываю в зеркало. Ублюдки. Губы распухли. Выгляжу ужасно. Хотя как еще должна выглядеть жертва? Рассматриваю запястья с полосками ожогов. Роюсь в аптечке, нахожу обезболивающие, глотаю пару таблеток, запивая водой из-под крана.

Мыться здесь я точно не собираюсь. Просто умываюсь холодной водой, тщательно мою руки, приглаживаю волосы и сажусь на край ванной. Смотрю на льющуюся из крана воду. Не хочу выходить. Мне здесь спокойно. Создаётся иллюзия безопасности.

Что я могу сейчас сделать?

Ничего.

Нужно выждать время. Может, мужчина уснет.

Не знаю, сколько провожу времени в ванной, для меня оно тянется вечно. И с каждой минутой все больше и больше накрывает безысходностью.

Вздрагиваю, когда раздается громкий стук в дверь.

— Выходи! — недовольно рычит мужчина. Ладно. Поиграем в хорошую девочку. В реальную мышку, которую загнали в угол. Может, удастся вызвать у мужика жалость. Вряд ли он сердобольный, но проверить не помешает.

Выхожу, прохожу в гостиную. На диване уже лежит подушка и белый плед. Мужчина сидит в кресле с ноутбуком, что-то внимательно читая.

— Ложись спать! — холодно велит мне, не отрываясь от монитора. Ложусь, укрываясь по горло пледом. Подушка пахнет мужчиной. Немного парфюмом, немного пеной для бритья. Несмотря на то, что уже почти утро, сон не идёт.

Он реально полагает, что я смогу уснуть в такой ситуации?

Да мне страшно даже закрыть глаза.

Рассматриваю мужчину, пытаясь понять, сколько ему лет. Точно больше тридцати, не красавец в прямом смысле этого слова. То есть не лощеный, а больше брутальный. Из тех, про кого говорят: настоящий мужик. Спортивный, грудь широкая, руки сильные с переплетением вен, волосы темно-русые, глаза темные, лицо напряжено, сводит брови, между которых залегает складка. Будет так хмуриться — через лет пять эта складка станет частью него внешности. Не урод. Не из тех отвратительных мудаков, которые меня похитили. Он же зачем-то вытащил меня из квартиры внизу и уложил здесь спать?

Мужчина словно чувствует, что я на него смотрю, отводит взгляд от монитора и переводит его на меня. С минуту мы просто смотрим друг другу в глаза. И вместо того, чтобы его ненавидеть, рассматриваю глаза и пытаюсь понять, какого они цвета. Тёмно-карие? Пронзительно серые? Либо чёрные… Свет падает на меня, не могу разглядеть.

— Спи, — хрипло повторяет мужчина.

— Не могу. Что вам от меня нужно?

— Кажется, мы уже договорились, что на вопросы я не отвечаю, — холодно выдает мужчина. Отвожу от него взгляд, рассматривая журнальный стол с книгами. Бродский. Забавно.

— Можно? — тяну руку к книге. Мужчина кивает. Беру книгу открываю на случайной странице, читаю: — «Мы боимся смерти, посмертной казни. Нам знаком при жизни предмет боязни: пустота вероятней и хуже ада. Мы не знаем, кому нам сказать «не надо».

Снова обращаю внимание на мужчину, который продолжает за меня:

— «Наши жизни, как строчки, достигли точки».

Вау. Знает Бродского наизусть? Вновь утыкаюсь в книгу, перелистывая страницы.

— «Все разлетелось к черту на куски. Я застрелиться пробовал, но сложно с оружием. И далее: виски: в который вдарить?» — читаю хаотичные строчки, даже не сначала стихотворения. Вслух читаю, совершенно незнакомому мужику, который удерживает меня насильно. Я двинулась окончательно. Так бывает на фоне стресса?

— «Портила не дрожь, но задумчивость. Черт! Все не по-людски!» — снова продолжает за меня мужчина. Всматриваюсь в строчки. Да, все верно. Ни в одном слове не ошибся. Бродского вообще сложно учить, он писал своеобразно, без рифмы.

— Знаешь всего Бродского наизусть? — интересуюсь я, выгибая брови.

— Спи, Рада, — вдруг строго приносит он, утыкаясь в монитор.

Рада…

Рада!

Откуда он знает мое имя?

Глава 3

Рада

Не заметила, как уснула. Бродский — отличный антидепрессант. Просыпаюсь и в первые минуты еще не помню о том, что я далеко не дома, и о том, что со мной произошло ночью. Открываю глаза, долгого рассматривая софиты на потолке, пытаясь включить мозг и начать соображать. Облизываю губы, шиплю от боли. Память возвращается…

Резко сажусь на диване, осматриваюсь. Мужчины нет. Пахнет кофе. Сглатываю. Не отказалась бы сейчас от кофе и покрепче, чтобы начать соображать. Сажусь на диване, осматриваюсь. Мужчина где-то рядом. Очень хочется в туалет. Тихо поднимаюсь, иду в коридор и сталкиваюсь с мужчиной, который идет мне навстречу с кружкой в руках. Замираю, сглатываю. Мужчина выгибает бровь.

— Ты куда-то направлялась?

— В туалет, — обретаю голос.

— Прошу, — взмахивает рукой, указывая на дверь. Коридор узкий, проходя мимо мужчины, касаюсь его плечом.

Запираюсь в туалете, осматриваюсь. Делаю свои дела, но снова не выхожу. Нужно что-то делать. В квартире есть компьютер, интернет, можно как-то связаться с отцом. Не знаю, что от меня хотят, но просто ждать своей участи я не собираюсь.

Выхожу. Иду в ванную, умываюсь, расчески нет, взбиваю волосы, придавая им еще большей хаотичности. С разбитыми губами, растрёпанными волосами, в своих кожаных штанах и мятой блузке я выгляжу, как потасканная проститутка.

Прохожу в гостиную, мужчина снова в кресле, что-то листает в телефоне.

Сажусь на диван. Рядом на журнальном столике кружка с кофе и песочное печенье.

— Это тебе, — мужчина указывает глазами на столик.

Беру кофе, не в моих интересах отказываться и истерить. Кофе горячий, губы жжёт. Морщусь. Мужчина опускает взгляд на мои губы, несколько секунд рассматривает.

— Может, уже объяснишь мне смысл происходящего? — спрашиваю я. Молчит, продолжая меня рассматривать. Начинаю злиться. Я скоро с ума сойду. — Отпусти меня! — уже требую, повышая голос, чтобы он, наконец, меня услышал.

— Отпущу, когда придет время, — спокойно отзывается он.

— Время для чего?

— Не задавай лишних вопросов, красивая, целее будешь.

Красивая…

— Все равно не получу ответов, — передразниваю его, закатывая глаза. Что за бред, триллер какой-то происходит? Кто ты, мужчина? Герой или антигерой?

Отпиваю кофе. У мужчины вибрирует телефон, но он не реагирует, покручивая его в руках.

— Хочется понять правила игры. Меня будет искать отец. И когда найдет… — усмехаюсь, не договаривая. Никогда не пользовалась привилегиями своего отца. Мне в общем хотелось, чтобы как можно меньше народа знали о том, чья я дочь. Но сейчас все средства хороши.

— Не найдет, — уверенно заявляет мужчина.

Считает себя настолько крутым?

Пересмотрел триллеров?

— Некогда ему тебя искать. Он немного занят, — как-то недобро уточняет мужчина.

— В каком смысле? Что с моим отцом? — отставляю чашку, подаваясь к мужчине. Он глубоко вздыхает, сжимая переносицу.

— Если в двух словах, Михаила Александровича прессанули серьёзные люди, ты инструмент давления. И ради твоей же безопасности тебе лучше сидеть здесь, со мной, тихо, как мышка, и не высовываться, иначе твоя дальнейшая судьба очень плачевна, Рада.

Распахиваю глаза.

Он с катушек съехал?

Что за бред он тут мне несёт? Не верю. Всю ночь думал, как меня угомонить? А что, хорошо, когда жертва доверяет похитителю и играет по его правилам. Только что-то не сходится.

— А кто такой ты?! Супергерой? — иронизирую.

— Свободна! — вдруг грубо выдает он.

— Что? — не понимаю.

— Я говорю, свободна! — вынимает из кармана ключи и кидает мне их со звоном на стол.

— Ааа…

Человеческая психика — удивительная штука. Все, что я хотела последние двенадцать часов, — это сбежать. И вот, когда меня отпускают, я впадаю в ступор. Снова накрывает паникой. Что-то не так. Что-то происходит, и я никак не могу понять что. Похоже мужчина не лжет.

Но я встаю с места, беру ключи и иду на выход. Вставляю ключи в замок, и дверь поддаётся, открываясь. Выхожу на площадку, иду к лифту и только сейчас понимаю, что на улице холодно, а я в тоненьких носках и без куртки. Моя верхняя одежда осталась на пятом этаже у похитителей. Не проблема, главное — я свободна.

Нажимаю на кнопку лифта, оглядываясь назад. За мной никто не гонится. Прохожу в лифт, жму на нижний этаж, лифт трогается. Дышу глубже, потому что, несмотря на свободу, паника зашкаливает. Не покидает ощущение, что есть какой-то подвох.

Лифт останавливается внизу, выхожу. Холодно. Ежусь. Осматриваюсь, в подъезд заходит женщина с ребенком. Девушка ошарашенно меня осматривает и спешит к лифту.

— Стойте! — останавливаю ее, перерезая дорогу. Она испуганно прижимает ребенка к себе. Вид у меня действительно пугающий. — Вы извините. Не бойтесь. Просто вызовите мне такси. Пожалуйста, — умоляю ее я. Девушка просто кивает, вынимает из кармана телефон, набирая номер.

Такси мне вызвали. Девушка убежала. Я одна в холле дома. Стою под лестницей так, чтобы меня никто не заметил. Во-первых, чтобы не сталкиваться с жильцами, во-вторых, где-то там, на пятом этаже, могут быть мои похитители, и они вряд ли меня отпустят. Отсчитываю про себя долгие десять минут до приезда машины и обнимаю плечи руками, ноги уже ледяные.

Но заболеть — не самое страшное, что со мной может произойти.

Выскакиваю на улицу, когда вижу такси. Носки тут же намокают в грязной жиже. Плевать. На все плевать. Я свободна.

Прыгаю на заднее сиденье и быстро называю таксисту адрес своего дома. Мужчина подозрительно осматриваем меня в зеркало заднего вида, но трогается с места. Да, у меня нет денег, но по приезду домой за меня оплатят.

Выдыхаю, когда машина выезжает на трассу и двигается в направлении моего района.

Боже, это закончилось!

Я выбралась.

Я жива и здорова!

И теперь меня трясет от этого понимания. Ничего не соображаю: кто эти люди, что они от меня хотели, что нес мужчина, который меня спас; но пусть в этом разбирается отец. Я за свои двадцать лет еще не настолько нагрешила, чтобы ввязываться в такие передряги.

К маме хочется. Улететь в Европу и никогда не возвращаться. Жить спокойно, без контроля и рисков быть похищенной. Я закачу папочке такой скандал, что он будет вынужден меня отпустить. Хватить, нет больше аргументов и рычагов давления, которые могут меня здесь задержать.

Таксист тормозит у ворот нашего дома и оборачивается ко мне с вопросительным взглядом.

— Спасибо, я сейчас зайду, возьму деньги и рассчитаюсь с вами, — скептически поджимаю губы, поскольку мужчине явно не нравится мое предложение. Щелчок, двери блокируются. Закатываю глаза, я только что сбежала от похитителей, и меня уже не напугаешь блокировкой дверей. — Я правду говорю, это мой дом, я здесь живу. Так вышло, что с собой денег нет, — пытаюсь его убедить. Мужчина качает головой.

— Нет, все вы так говорите, звони, пусть вынесут деньги.

— Да нет у меня телефона. Хорошо, вам заплатят в два раза больше, только дайте зайти в дом.

— Номер?

— Что?

— Называй номер, я позвоню.

Да не помню я номер отца наизусть. Никогда не думала, что мне это пригодится.

— Не помню, — выдыхаю я. — Хорошо, возьмите в залог часы, вот, — быстро снимаю с запястья часы, протягивая водителю. — Они стоят, как вся ваша машина.

Мужчина берет часы, задумчиво их рассматривая.

— Хорошо, иди, — блокировка с двери снимается.

Выдыхаю, быстро выхожу, подхожу к воротам и замечаю на них приклеенную бумажку с надписью «Опечатано», с печатью и подписью. Да что за черт! Дергаю ворота — закрыто, трезвоню в звонок, стучу кулаками, заглядываю в щель — тишина, никого нет. Оглядываюсь на такси, сглатываю и босиком бреду вдоль забора, в прореху, заросшую ветками кустов, откуда я, собственно, и выбиралась по ночам.

Пролезаю внутрь, попадая во двор. Быстро бегу к главному входу — дверь заперта, и на ней наклеена точно такая же бумажка со словом «Опечатано». Меня уже трясет от холода и очередной паники. Кажется, еще немного — и моя паника перерастёт в истерику.

Ладно. Ладно. Дышу глубже. Иду назад. Елена Фёдоровна, наша соседка, может что-то знать, в конце концов, я могу взять у нее телефон, позвонить отцу, а не бегать раздетая босиком по улице. Черт с ними, с часами. Пусть забирает.

Подхожу к воротам, чтобы выйти через них, плевала я на эти бумажки.

Хватаюсь за ручку ворот и замечаю в щелке, что за воротами, возле такси, стоит один из тех мудаков, кто меня похитил. Та самая мразь, которая два раза разбила мне губы. Задерживаю дыхание, словно они могут меня услышать. Ублюдок разговаривает с таксистом, и тот пальцем указывает на прореху, через которую я проскользнула во двор.

Глава 4

Рада

Пячусь назад, спотыкаюсь, запинаюсь о бордюр, падаю в грязь, на адреналине не чувствую уже ни холода, ни боли. Резко поднимаюсь и бегу вглубь двора, за дом, дергаю дверь небольшой пристройки, где хранится садовый инвентарь и всякий хлам. Там можно спрятаться, либо взять инструмент, чтобы обороняться. Меня трясет, словно в лихорадке, зубы стучат так, что, кажется, это слышно всем.

Закрыто!

Какого черта закрыто?!

Здесь нет ничего ценного!

Слышу шорохи во дворе, сердце обрывается.

Боже, почему это происходит со мной?

Из горла вырывается неконтролируемый вой. Зажимаю рот рукой и снова тихо пячусь назад. Чувствую себя героиней фильма ужасов. Тело в шоке, хриплю, как загнанная лошадь, и содрогаюсь от страха, прислушиваясь к каждому шороху. Они здесь, во дворе. Я загнала себя в ловушку. Выйду из-за дома — меня сразу заметят, спрятаться негде, позади огромный соседский забор. Даже при желании я на него не заберусь.

Мне некуда бежать…

Мамочки…

Слышу шаги уже где-то рядом. На панике захожу за строение и забиваюсь в грязный угол, зажимая рот и нос рукой, прекращая вовсе дышать.

Я уже понимаю, что меня поймают, зажмуриваю глаза и молю бога только о том, чтобы остаться живой.

Идиотка!

Дерзкая, смелая, наглая, самостоятельная.

Я же все могу, я справлюсь.

Справилась…

Дура.

Могла сейчас читать Бродского и пить кофе под пушистым пледом, молча, без вопросов — сдались они мне…

— А вот и наша девочка, — слышу приторный голос мудака, но глаза так и не открываю.

Все…

— Иди сюда, потаскушка, — уже агрессивно зовет меня. Не реагирую, вжимаясь в грязный, холодный угол. Мне кажется, я уже не чувствую ни рук, ни ног, то ли от холода, то ли от страха.

— Ааа! — вскрикиваю, когда меня резко хватают за волосы и тащат вперед. Я, в принципе, уже не сопротивляюсь, сил нет совсем, словно из меня выкачали всю энергетику…

Слабо помню, как меня запихали в машину среди белого дня, на родной улице, как связывали, что-то рычали. Все как в тумане. Я не сдалась. Нельзя сдаваться даже за секунду до смерти. У меня просто нет никаких физических сил сопротивляться. Словно у меня отобрали их вместе со свободой. Голоса все дальше и дальше, в глазах темнеет, тело ватное, мне почти хорошо…

Прихожу в себя, по-прежнему не чувствуя тела. В голове туман. Ничего не соображаю, внутри пустота. Понимаю одно — я лежу, по ощущениям, на кровати. Комнату освещает фонарь за окном. Первое, что я чувствую, — это дикий холод. Начинает трясти так, что зубы стучат. Коже холодно, а внутренности горят. Какой-то ненормальный жар разливается по телу.

Пытаюсь подняться, но ничего не выходит. Я словно парализованная, пытаюсь открыть рот, но тоже не получается. Я связана по рукам и ногам, как солдатик, и рот снова заклеен скотчем. Адреналин вбрасывается в кровь, придавая сил, дергаюсь, но все бесполезно. Расслабляюсь, напрягаю зрение. Я, черт побери, в той же комнате, только уже не прикованная к батарее, а на кровати. И если в прошлый раз меня спас мой антигерой, то что-то подсказывало: такого шанса больше не будет.

Мне плохо. Нет, это уже ни паника и страх. Мне реально физически плохо, очень плохо: тело ломит, горит и трясет одновременно, болит каждая частичка, я мокрая от пота, и очень хочется пить.

Бьюсь головой о матрас, на котором лежу, и тут же об этом жалею — голову простреливает болью. Вою закрытым ртом. Мне мучительно плохо, и скованность тела еще больше усугубляет ситуацию. Все, что я могу, — это мычать в скотч и плакать.

Я плачу даже не оттого, что меня снова похитили и связали, я плачу от болезненного состояния и от того, что ничего не могу с этим сделать. И никто мне уже не поможет. Беспомощность угнетает. Она убивает, когда нет надежды…

Прислушиваюсь: за дверью негромкие голоса мужчин. Мрази.

Закрываю глаза, проваливаясь в полусон, в голове медленно плывет какой-то бред. Отец со своими нравоучениями и гиперопекой, мама, которая просит его отпустить меня к ней, бабушка, которая умерла лет пять назад, она что-то говорит, но я не слышу, больная, бледная, почти синяя… Проваливаюсь в темноту, словно падаю в пропасть. Лечу вниз на скорости и никак не могу разбиться о дно, которого нет.

Просыпаюсь от того, что меня кто-то трясет и бьёт по щекам. Пытаюсь сфокусировать взгляд, все плывет.

— Очнулась, — хрипит ублюдок, который тащил меня за волосы. — На, попей, а то загнёшься тут раньше времени.

Закрываю глаза, сил нет даже пить. Хотя очень хочется. Скотч с губ срывают, что приводит меня в себя. Очень больно, учитывая, что губы разбиты, но сил не осталось даже вскрикнуть.

— Пей! — мужик сует мне в лицо стакан с какой-то мутной жидкостью. Я в лежачем положении, со связанными руками. Как он это себе представляет? Да и не собираюсь я пить непонятную жидкость.

— Жук, ты дебил? — слышится еще один голос где-то слева, но у меня нет сил посмотреть, кто это. — Как она будет пить?

О, хоть кто-то здесь с интеллектом.

— Да блядь, я нянька, что ли? — психует второй. — Бегай за ней, вылавливай, теперь еще выхаживай.

— Се… — осекается один из похитителей. — Он сказал поставить ее на ноги до завтра, поэтому будем нянчиться.

Очень интересно, кто это «он», уже понятно, что эти — просто шавки.

Меня хватают за блузку, которая трещит по швам от захвата, и припирают к спинке кровати. Сидеть тяжело, тело болит, ноги настолько затекли, что я их не чувствую. Голова такая тяжёлая, что невозможно держать ее ровно. Мужик снова пихает мне стакан, тыча его в губы.

— Открой рот и пей!

Не реагирую.

— Это лекарство, легче станет, — снова тычет мне в губы стаканом.

— Заливай, Жук, раз по-хорошему не хочет! — командует второй, но в процессе не участвует. Ну правильно, кто умнее, тот и главный.

На мое лицо ложится огромная вонючая ладонь и перекрывает мне кислород, зажимая нос. Открываю рот, чтобы глотнуть воздуха, и в горло заливается сладко-горькая жидкость. Давлюсь, закашливаясь, легкие почему-то горят, а все, что всё-таки попадает, выплевываю в лицо ублюдку.

— Вот блядина! — снова получаю по лицу, голова отшатывается, щека горит.

— Да мать твою, Жук, отойди от нее! — психует второй. — Задача была поднять ее на ноги, а не добить.

— А я не санитар, — агрессивно выплевывает мудак и отходит от меня. — Врач нужен, пусть обколют ее.

— Где я, мать твою, найду врача, не скорую же вызывать.

Мужчины выходят, запирая дверь, а я пытаюсь сползти в лежачее положение и снова проваливаюсь в темную пропасть, продолжая полет на дно.

Просыпаюсь от того, что меня шлепают по щекам, но не сильно, как ублюдки, а слегка, чтобы привести в себя. Еще не открываю глаза, но уже чувствую, что не связана, руки и ноги свободны, что-то большое укутывает меня, словно кокон. С трудом разлепляю веки, фокусирую взгляд: светло. Уже утро или день, но самое главное — я снова вижу моего антигероя. Я в его квартире, на том же самом диване, укрыта большим одеялом. Он смотрит на меня, сводя брови, создавая выразительную складку между бровей.

— Не делай так, — хриплю я. — Будет глубокая морщина, — зачем-то говорю. Нет у меня в голове к нему ни одного вопроса. В мыслях туман и бред.

— Что? — поднимает бровь мужчина. Берет с журнального столика термометр-пистолет, подносит к моему лбу, смотрит на результат и снова хмурится. — Ясно. Бредишь.

— И снова здравствуйте, — усмехаюсь. Да, я брежу. Мне очень плохо, но уже лучше, чем вчера. Я очень слабая, тело ломит, но не трясет и не холодно. Жить буду, только еще непонятно как…

Глава 5

Рада

Несмотря на то, что я в тепле под одеялом и свободна, чувствую себя очень усталой, словно не спала несколько суток, все плывет в белом тумане. Мужчина протягивает мне большую кружку.

— Что это? — говорю заторможено.

— Чай на травах с медом?

Не в моих интересах отказываться. В больной голове много вопросов, но все они теряются в белом густом тумане.

Пытаюсь приподняться, но тут же падаю назад на подушку — сил нет совсем. Мужчина приподнимает подушку выше, хватает меня за плечи и помогает принять полусидящее положение. Снова вручает кружку.

— Выпей, — в голосе холодный приказ. Такая повелительная форма заботы чем-то похожа на моего отца. Он тоже заботился обо мне, ничего не объясняя, в форме приказа и его воли. Беру кружку, сжимаю ее в ладонях, чтобы не уронить, пробую напиток. Не горячо, приемлемая температура для моих несчастных распухших губ. Вкусно: травы, мед.

Пока я послушно пью, мужчина уходит. Смотрю ему вслед. В простой белой футболке и серых спортивных штанах он все равно выглядит внушительно со спины. Нет, не качок, без лишнего веса, само телосложение внушительное: широкие плечи, рельефная спина, рост, сильные руки. Из тех мужиков, на которых, что наденешь, на его плечах все смотрится шикарно. Я точно брежу. Вместо того чтобы сокрушаться над своим плачевным положением и переживать за отца, я оцениваю мужчину.

Допиваю чай, тянусь к журнальному столику, чтобы поставить кружку, но руки не держат совсем, промахиваюсь, и кружка падает на ковер. Не разбивается, на белом ворсе остаются капли чая…

Мужчина возвращается с каким-то пакетом, замечает кружку на ковре, молча ее поднимает и отставляет на столик. Садится рядом со мной на край дивана, а я снова брежу, отмечая, что от него пахнет пеной для бритья и сигаретами. Он открывает пакет, вынимает из него шприцы, коробочку с ампулами и спиртовые салфетки. Молча вскрывает ампулу, начиная набирать жидкость в шприц.

— Что это?

— Антибиотик, — поясняет мужчина.

— Зачем? — глупый вопрос, но, кажется, я уже определилась, что сейчас не совсем адекватная.

— Хочешь продолжать загибаться? — выгибает бровь.

Молча прикрываю глаза. И только сейчас понимаю, что на мне тоже белая футболка. Поднимаю одеяло и понимаю, что в я одной мужской футболке, а под ней голая, даже трусиков нет.

— Кто меня переодел?

— Вызвал специально обученных людей, — ухмыляется мужчина. Иронизирует.

— Почему на мне нет даже белья? — хриплю я. Это что получается, он полностью меня раздел и видел голой, даже там…

— Ты была вся мокрая и грязная, — поясняет он мне. Открываю рот, но тут же закрываю, потому что мужчина мастерски справляется со шприцем и дергает одеяло, раскрывая меня. — Переворачивайся.

Даже не думаю, сильнее натягивая футболку, чтобы не сверкать прелестями.

— Рада… — глубоко вздыхает мужчина. — Ты снова хочешь на свободу? Тебя что-то не устраивает? — в голосе легкое раздражение. Да не хочу я никуда, черт бы его побрал. — Разворачивайся, что я там не видел. Тем более у тебя прелестный зад.

Прелестный зад. Зачетный комплимент. Но благодарностей не будет. Разворачиваюсь, загнуться я и правда не хочу.

Можно же ведь просто отодвинуть краешек, но этот мерзавец рывком задирает мою футболку на поясницу, сжимаюсь, мурашки по коже. Уколов я не боюсь, никогда не боялась, даже в детстве, я боюсь того, что на мой голый зад пялится незнакомый мужчина.

Холодная салфетка пахнет спиртом, закусываю губы, когда игла входит в кожу…

— Все, — констатирует мужчина, отбрасывая шприц на стол. Профессионал, не каждая медсестра ставит такие уколы.

Переворачиваюсь, быстро накрываясь, мужчина протягивает мне какие-то таблетки и бутылочку воды.

— Это обезболивающие и противовоспалительное, — поясняет он, опережая мой вопрос. Беру, выпиваю без разговоров. Кажется, за эти пятнадцать минут я исчерпала весь лимит сил на сегодня.

Мужчина собирает шприц, ампулы, кружку и уходит в сторону кухни. Закрываю глаза и тут же уплываю в темноту. Последнее, о чем я думаю, это то, что, наверное, стоило сказать спасибо… Он вообще не обязан все это делать, наверное…

***

Просыпаюсь уже сама. Темно, в комнате горит напольный светильник возле кресла, тишина. Даже не представляю, сколько времени. Чувствую себя лучше, слабость и сонливость сохраняются, но уже хотя бы не ломает.

Очень хочется в туалет, поднимаюсь с дивана, встаю на ноги и тут же сажусь назад, голова кружится, в глазах темнеет. Закрываю глаза, дышу глубже, снова поднимаюсь, уже не так резко, иду в коридор, попутно натягивая футболку.

Темно, иду по стеночке, все кружится, захожу в туалет, запираюсь. Когда выхожу в коридор, в глазах резко темнеет, начинаю оседать, сползая по стене. Очень страшное состояние, никогда еще не была настолько слабой. Сглатываю, пытаюсь отдышаться и прийти в себя. Сколько я не ела? Не помню… Какой вообще сейчас день?

Слышу шаги, мужчина останавливается возле меня и садится на корточки, хватая за скулы, поворачивая к себе. Ничего не вижу, кроме силуэта.

— Зачем встала? — хрипло спрашивает он.

— Решила полежать на полу в коридоре, — огрызаюсь я.

— Полежала? — усмехается.

— Ага.

— Ну пойдём назад, или тебе здесь комфортно? — издевается.

У него вообще своеобразная манера общения.

Кто ты такой вообще и откуда взялся?

Не отвечаю. Мужчина подхватывает меня на руки, и я быстро прихожу в себя, потому что футболка задирается, обнажая меня. Надо отдать должное мужчине, он не смотрит на мои прелести, укладывает на диван и тут же накрывает одеялом. Чувствую себя унизительно. Никогда не была настолько беспомощной.

— Спасибо, — бормочу я. Мужчина молча выходит из комнаты. Спать не хочется, лежу и лениво рассматриваю глянцевый натяжной потолок и софиты.

Мне казалось, я ненавижу отца. Больше всего я хотела избавиться от его опеки. Я делала для этого все. А теперь мне очень страшно за него. Если дом опечатан, значит, его арестовали. И это даже хорошо, если арестовали, а если… Нет, не хочу об этом думать.

Как мне теперь его найти?

Как связаться?

Все контакты у меня были в телефоне. А телефона нет, его отобрали ублюдки, которые меня похитили.

Поворачиваю голову, когда мужчина возвращается. В руках деревянный поднос с ручками. Он ставит его на журнальный столик и придвигает ближе ко мне. Рассматриваю содержимое: фарфоровая кружка с бульоном, в стакане что-то, похожее на морс, нарезанный багет, сметана отдельно. Физически я не хочу есть, совсем. Но понимаю, что надо, иначе меня так и будут голышом в туалет носить.

— Ешь, — в своей повелительной форме произносит мужчина и садится в кресло напротив. Берет ноутбук, открывает, утыкаясь в монитор.

Сажусь на край дивана, прикрывая голые ноги одеялом, беру кружку, отпиваю бульона. Подташнивает, но я заставляю себя пить. С каждым новым глотком становится лучше, аппетит появляется. Вкусно. Очень. Я пипец какая голодная. Губы болят, но мне все равно. Я хочу подняться на ноги и что-то делать, а не лежать здесь, изображая жертву.

— Как я снова здесь оказалась? — спрашиваю.

— Точно так же, как и в первый раз, — отвечает мужчина, не отрываясь от ноутбука.

— Все понятно, что ничего непонятно. Как ты узнал, что я снова там заперта? Как ты обошел этих ублюдков?

Мужчина закрывает крышку ноутбука и заглядывает мне в глаза, они все-таки у него темно-серые, цвета ядовитой ртути.

— Кто ты вообще? — не унимаюсь я.

— Не сотрясай зря воздух, Рада, ответов не будет.

— Откуда ты знаешь, как меня зовут и кто мой отец? — продолжаю я. — Зачем вообще со мной возишься?

Я поняла, что ответов не будет, но все равно озвучиваю вопросы.

— Хочешь снова на свободу, побегать? — иронично выгибает бровь.

— Не хочу, — допиваю бульон.

Макаю хлеб в сметану и съедаю его, облизывая пальцы. Гадкая привычка, мама все время била по рукам за это, но на мужчин это действует по-другому. Они не испытывают культурного шока. Вот и мой антигерой наблюдает за тем, как я всасываю палец. На лице покерфейс, но кадык дергается. Ух, какой чувствительный дяденька. На этом можно как-то сыграть?

— Вот, если не хочешь, сиди тихо, лечись, отдыхай. Придет время — отпущу.

— Что с моим отцом?

— Он арестован, — все-таки на какие-то вопросы отвечает.

— Зачем меня похитили? Я бесполезная. Тем более если отец арестован, то выкупа не будет.

— Во всем есть свой смысл, Рада, даже если он тебе непонятен. Не забивай свою красивую голову, не высовывайся, останешься целой и невредимой. Самое большое зло для тебя — это сама ты. Оставь большие игры взрослым дяденькам.

Я ничего не понимаю. Но четко осознаю, что этот мужчина знает гораздо больше, чем кажется.

Глава 6

Рада

Просыпаюсь от того, что затекло тело. Открываю глаза, осматриваю комнату. Возможно, сейчас утро, я потеряла счет времени. Часов в комнате нет. Мужчины тоже нет, тишина. Абсолютная, словно я в квартире одна. Чувствую себя лучше, слабость еще есть, но уже ничего не болит. Очень хочется в душ. Ощущаю себя жутко грязной. Медленно поднимаюсь с дивана, горло першит, очень хочется пить. Стараюсь не делать резких движений — не хочется больше лежать в коридоре и давать возможность лапать себя, таская на руках.

На столике стоит стакан морса и лежат таблетки. Беру блистер, читаю название — обычные таблетки, противовоспалительные. Выпиваю парочку, запивая морсом. Снова прислушиваюсь. Тихо. Медленно встаю на ноги, натягиваю футболку, прикрывая зад, иду в коридор. Заглядываю на кухню — никого. Стерильная чистота. Кухня небольшая, но сияет. Запираюсь в ванной. Открываю шкафчик под раковиной, убеждаясь в наличии чистых полотенец, беру одно, нюхаю — пахнет кондиционером.

Снимаю футболку, встаю в ванную, настраиваю душ. Голова кружится, но я пытаюсь держаться на ногах. На полочке, в углу, только мужские шампуни и гели. Выбора нет, моюсь тем, что есть. Боже, кто бы мог подумать, что простой душ может оказаться таким блаженством.

Аккуратно вылезаю из ванной, протираю запотевшее зеркало, рассматривая себя. С губами уже лучше — припухлость прошла, но ранки остались. Синяки на запястьях, на бедре тоже большой синяк — это я упала. Не самый лучший вид. В общем, плевать.

Вытираюсь, подсушиваю волосы, расчесываюсь, заворачиваюсь в полотенце. Очень не хочется надевать грязную, потную футболку на чистое тело. Плотно стягиваю полотенце на груди, выхожу из ванной. После душа чувствую себя гораздо лучше.

Снова прохожусь по комнатам — никого. Дергаю входную дверь — заперто. Есть еще одна комната, подхожу к ней на цыпочках, прислушиваюсь — тишина. Не могу же я ходить в мокром полотенце. Мне нужна как минимум свежая футболка и, желательно, трусы — надоело сверкать прелестями. Еще ни один мужчина не видел меня настолько обнаженной, как этот мерзавец.

Стучу в дверь — нет реакции.

Стучу громче — то же самое.

От моего напора дверь слегка приоткрывается, заглядываю. Нет никого. Смело прохожу внутрь. Обычная спальня: большая застеленная покрывалом кровать с мягкой спинкой, рольшторы на окне плотно закрыты. Комод, встроенный шкаф, телевизор на стене напротив кровати.

Он реально оставил меня одну. Открываю комод в поисках одежды. На самом деле не только для этого. Мне важно найти хоть какую-то информацию об этом мужчине, хоть что-то. И не стыдно от того, что я шарю по чужим вещам. Я должна понять, что происходит.

Нахожу футболки, уложенные ровными стопками, выбираю самую длинную, быстро скидываю полотенце, одеваясь. Но на этом не останавливаюсь, открываю все ящики. В верхнем — мелочи, но ничего особенного: наручные часы, электрическая бритва, серебряная цепочка с крестиком. Верующий? Забавно. Хотя нет, крестик снял. Открываю флакончик мужского парфюма, вдыхая холодный аромат, закрываю, кидаю назад.

Записная книжка!

Открываю ее. Телефоны, подписанные именами, ничего не говорящие мне адреса, и все. В нижних ящиках просто одежда. И ничего ценного для меня. Ни одного документа. Ладно. Иду к шкафу, отодвигаю дверцу. Тоже ничего особенного. Куртки, пиджаки, рубашки… Все в идеальном порядке. Чертов педант.

Растерянно оглядываюсь, замечая на подоконнике ноутбук. Да!

Открываю его, включаю. Сердце стучит где-то в ушах, пока идет загрузка. Даже если там нет ничего важного, я могу войти в свой аккаунт, пароль я, слава богу, помню. Мне нужно с кем-нибудь связаться. С мамой, с дядей, с друзьями.

Черт! Ударяю ладонью по подоконнику, когда понимаю, что ноутбук под паролем. Да тут может быть все что угодно, я даже не знаю, как зовут этого мужчину, чтобы догадаться. В каком-то отчаянии жму на цифры, прекрасно понимая, что не попаду.

— Подобрала пароль?!

Вздрагиваю, подпрыгивая на месте, когда позади меня раздается грубый мужской голос. Резко закрываю крышку ноутбука, сглатываю и замираю на месте, боясь оглянуться, словно это меня спасет.

Слышу шаги мужчины, все ближе и ближе, и вот он совсем рядом, спиной чувствую холод от его одежды после улицы, его холодный запах врывается в легкие.

— Много нарыла? — с иронией интересуется он.

— Этого не произошло бы, если бы ты хоть что-то мне объяснил! — в истерике произношу я. Лучшая защита — нападение. Хочу развернуться, но мужчина хватает меня за талию. Сильная хватка.

— Стой на месте, не дергайся, — уже тихо произносит он куда-то в мои влажные волосы. Замираю в шоке. — Запомни, детка…

Детка? Он назвал меня деткой?

Пауза, не договаривает, наклоняется, его горячее дыхание обжигает мне шею. Я в шоке, не от страха или стыда. Я в шоке от близости этого мужчины. Он внаглую вторгается в мое личное пространство.

— Я не люблю, когда роются в моих вещах и когда что-то делают за моей спиной, — хрипло вдыхает мне в ухо. Покрываюсь мурашки от близости его губ. И в этом нет ничего интимного, я просто в растерянности от его бесцеремонного вторжения. — На первый раз я тебя прощаю. Надеюсь, ты хорошо все проверила, и больше такого желания не возникнет. Один вопрос, Рада.

— Что? — голоса совсем нет. Не соображу, о чем он.

— Сейчас ты можешь задать мне один вопрос, и я на него отвечу. Подумай хорошо. Что больше всего тебя интересует?

Да у меня сотни вопросов и все важные. Окей, если правила игры таковы, я вынуждена их принять. В голове все путается. Закусываю губы, когда его руки на моей талии начинают медленно ползти вниз, касаются бедер, так нежно, аккуратно, а потом снова ползут вверх, задирая футболку, обнажая. Его губы касаются моего уха…

— Что ты делаешь?! — вскрикиваю я, хватая его наглые руки, пытаясь оторвать от себя. Глотаю воздух от возмущения.

— Я трогаю тебя, детка, — спокойно выдает он, выдыхая в мое ухо, прикусывая мочку. Впиваюсь ногтями в его ладонь, чтобы отрезвить мерзавца, но он не реагирует.

— Зачем?! — пытаюсь вырваться из его удушливого плена, но мужчина вжимает меня в подоконник, обездвиживая.

— Это второй вопрос, но я отвечу. Ты меня привлекаешь меня как женщина, Рада.

— В смысле второй вопрос? — моментально забываю о том, что он меня лапает. — Это не вопрос… То есть не то, что я хотела спросить!

— А вышло так, что спросила это, — нагло усмехается мне в ухо и отпускает, отступая.

— Так нечестно! — резко разворачиваюсь, заглядывая в его наглые газа цвета ртути. Такой уверенный в себе, самодовольный. — Ты специально это сделал? Да?! — мне хочется схватить с подоконника ноутбук и швырнуть в этого мерзавцев. Стоит тут, ухмыляется, внаглую меня осматривая с ног до головы.

— Я обещал ответить на твой вопрос и ответил на него предельно честно. Прошу, — указывает рукой на выход из спальни. Кусаю губы от досады, тут же всхлипываю, поскольку прокусываю ранку, которая начинает кровоточить.

Сволочь!

Мерзавец!

Гад!

Ругаюсь на него взглядом и вылетаю из спальни.

Застываю в гостиной, замечая несколько пакетов из магазинов женской одежды, лежащих на диване. Скидываю их на пол, ложусь на диван, укрываюсь с головой одеялом. Дышу глубже, пытаясь успокоиться, когда хочется кричать и расцарапать лицо мерзавцу.

Он так издевается надо мной?

Ему это доставляет удовольствие?

Слышу, как мужчина ходит по комнате, уходит, возвращается. Мне уже жарко под одеялом и нечем дышать, но я не вылезаю из-под него. Это мое личное пространство. Не хочу сейчас никого видеть!

«Ты привлекаешь меня как женщина».

Что это вообще было?

А он вовсе не в моем вкусе.

И слишком стар для меня! И в общем…

Боже, когда это все закончится?

Сдуваюсь, накрывает апатией, и хочется рыдать.

Рывок, не удерживаю одеяло, когда мужчина срывает его с меня.

— Давай сюда свою попку, — произносит он уже со шприцем в руках.

— Не нужно, мне уже лучше, — пытаюсь поймать одеяло, но мужчина отшвыривает его на пол.

— Нужно проколоть курс, иначе начнутся осложнения.

— Пусть начнутся, — закрываю глаза, чтобы не видеть его темных пронзительных глаз.

— Дура. Я же уговаривать не буду.

— Вот и не нужно уговаривать, — отвечаю, не открывая глаза. Несколько секунд тишины, а потом он хватает меня и резко переворачивает на живот. Дергаюсь, но мерзавец надавливает на спину и ставит мне укол.

— Ай! — вскрикиваю. — Больно!

— Не нужно было дергаться, — выдает он. — Здесь, — указывает на пакеты, — одежда, белье и так, мелочи для тебя.

— Мне ничего не нужно от тебя! — гордо заявляю я.

— Ну, в принципе, можешь ходить так, мне даже нравится, — выдает мерзавец, собирает шприцы, ампулы и уходит на кухню.

Встаю, беру пакеты, вытряхивая содержимое на диван. Конечно, мне все это нужно, особенно белье.

Глава 7

Рада

Итак, мои обновки состоят из набора трусиков, не кружевных, не стрингов, а самых обычных, удобных, разных цветов: красных, белых, черных. Это явно не мужской выбор. Ну, по крайней мере, мне казалось, что мужчины выбирают женщинам белье, не учитывая удобство. Они, скорее, выберут что-то развратное, кружевное или состоящее из ниточек. Бюстгалтеров нет, совсем, ни одного.

Ладно, нестрашно.

Два спортивных костюма, состоящих из штанов и худи. Сойдет. Удобно, стильно. Один — белый, с принтом черной кошки, другой — мятного цвета. Хорошая, качественная ткань. Еще что-то в виде пижамы из шортиков и длинной футболки. Несколько пар исключительно белых носков. Обуви нет. То есть мой выход из этой квартиры вообще не предусмотрен? Не то чтобы решилась на очередной побег, но все же. В другом пакете — женский шампунь, гель для душа, даже крем есть. Не совсем та марка, но тоже сносно. Расческа, заколка и, неожиданно, коробочка с бельгийским шоколадом. Ассорти с мятой, клубникой, апельсином и орехами. Кручу в растерянности эту коробочку, посматриваю в сторону кухни, где скрылся мужчина.

Я люблю хороший молочный шоколад. Вряд ли он это знал… Но… Не знаю, как трактовать свои чувства. Приятное пятно среди мрака, который меня окружает. Не удерживаюсь, открываю коробочку и съедаю маленькую шоколадку с клубникой, прикрывая глаза от наслаждения вкусом. Хороший шоколад — это кусочек маленького счастья.

Беру мятный костюм, трусики, носки и запираюсь в ванной. Одеваюсь. Еще одно открытие в том, что одежда моего размера. Этот мужчина умеет удивлять. Рассматриваю в зеркале свои несчастные губы. Итак, что мы имеем? Он заботится обо мне, я нравлюсь ему как женщина. Шоколад… Это нужно как-то обернуть в свою пользу. Никогда не заигрывала с парнями намеренно, все выходило естественно, когда была симпатия. Но парни — это мои ровесники или максимум лет на пять старше. Как флиртовать с взрослым мужчиной, при этом держа его на коротком поводке, и близко не подпускать? Это единственный способ что-то узнать и попытаться понять правила игры.

Решительно выхожу из ванной, как хорошая девочка, собираю разбросанные по дивану вещи в пакеты, аккуратно отставляю их за диван, складываю одеяло и иду на кухню.

Мужчина выкладывает продукты в холодильник, не замечая меня. Рассматриваю его, не зная, что сказать. На нем тоже черный спортивный костюм с капюшоном и белыми надписями вдоль рукавов. Стильный, ему идет.

— Как тебя зовут? — решаюсь я. Мужчина закрывает холодильник и окидывает меня нечитаемым взглядом.

— Размер подошёл? — спрашивает он, игнорируя мой вопрос.

— Да, спасибо. И за шоколад тоже, очень вкусно.

Реакции нет. Ну хоть бы кивнул в ответ. Сложный мужчина. Как такого пробить, чтобы раскрылся? На что его брать, если на диалог он не идет?

Ставит на плиту чайник и достает пресс для заварки.

— Так как тебя зовут? — настаиваю я.

— Зачем тебе знать мое имя? — спокойно спрашивает он, даже не оборачиваясь, занимаясь своими делами.

— Ну, во-первых, ты знаешь мое имя. Во-вторых, мне нужно как-то к тебе обращаться. И вообще, после того как ты видел мой зад, мы обязаны познакомиться, — нервно выдаю я. Что так сложно сказать имя?

— Какое имя мне подходит? — разворачивается, упирается бедрами в столешницу и смотрит на меня вопросительным взглядом. Ладно, играем по его правилам.

— Ну, не знаю… — задумываюсь, более внимательно окидывая его взглядом. — Может, Олег? Или нет, Роман? Нет, ты похож на Тараса, — выдаю я. Впервые вижу, как он искренне, без иронии усмехается. — Что, не попала?

— Нет, — качает головой, отворачивается, принимаясь заваривать чай. — Я смотрю, тебе лучше.

— Да, спасибо.

— Тогда открой холодильник, достань сыр, ветчину, помидоры, салат и сделай нам бутерброды. Справишься?

— Конечно, — киваю.

Есть контакт. Открываю холодильник — продуктов много, все аккуратно расставлено по полочкам, как у моей бабушки. Вынимаю нужные продукты, складываю на стол, мужчина дает мне доску, нож и уже нарезанный хлеб для тостов. Пока делаю бутерброды, мужчина ставит на стол чай, мед, баночку малинового варенья и садится, наблюдая за мной.

— А давай поставим их в микроволновку? Сыр расплавится, будет вкусно.

Мужчина молча указывает мне на микроволновку. Беру тарелку, ставлю бутерброды в печь. Жду, переминаясь с ноги на ногу. Пауза. Дискомфортно оттого, что мужчина пристально смотрит на меня, не отрываясь. И я не могу сейчас избежать его темного взгляда. Играть надо до конца. Мой отец часто любит повторять, что без него я пропаду и не смогу справиться ни с одной проблемой. В его глазах я «такая дерзкая» только оттого, что понимаю, кто стоит за моей спиной. Сейчас за моей спиной никого. И я должна справиться. По факту, каждый человек в самой стрессовой ситуации всегда один, даже если рядом много людей, но основное зависит от него самого.

Выдыхаю, когда микроволновка, наконец, звенит, оповещая о готовности. Ставлю тарелку на стол, сажусь напротив мужчины. Он разливает нам чай, двигает ко мне мед и малиновое варенье, вручает чайную ложку.

Такая степень заботы…

Кто ты, черт побери?

— Зачем ты все это делаешь? — спрашиваю я, добавляя малину в чай.

— У всего есть цель, Рада, — снисходительно отвечает он.

— Какова твоя цель — спрашивать бесполезно?

— Моя цель — оставить тебя во всей этой ситуации целой и невредимой.

— Ну это же неправда, — качаю головой. Мне кажется, что, если прямо сейчас он выложит мне всю правду, я не поверю. Я запуталась.

— Странно не верить мне в данных обстоятельствах, — разводит руками. — Я причинил тебе вред?

— Нет, — сдуваюсь. Так-то оно так, но меня не покидает ощущение, что все непросто.

— А если…

— Ешь, пей чай и ложись в постель, — обрывает он меня, не позволяя договорить. Все, разговора больше не будет. — Ты еще нездорова, нельзя столько времени проводить на ногах.

Сжимаюсь, потому что он отчитывает меня, словно ребенка. Как-то сразу пропадает настроение во что-то играть, хочется искреннее послать его в жопу. Сжимаю губы, допиваю чай, хватаю кусочек сыра и ухожу в гостиную.

Ложусь на диван, беру первую попавшуюся книгу со стола.

Чак Паланик «Уцелевший». До Паланика я еще не добралась. Точнее, открывала, конечно, «Бойцовский клуб», но так и не дочитала.

Через полчаса чтения слышу, как мужчина входит в комнату, но я делаю вид, что его нет, пытаясь уйти в книгу.

Краем глаза вижу, как мужчина снимает толстовку, оставаясь в белой футболке, садится в кресло напротив меня и снова утыкается в свой ноутбук. Это вообще странно: у него есть своя комната, есть кухня, где удобно поставить ноутбук на стол, но он всегда сидит напротив меня.

Еще через полчаса чтения чувствую на себе пристальный взгляд, отрываюсь от книги, смотрю на мужчину таким же снисходительным взглядом, как он на меня.

— Как книга? — интересуется он, откладывая ноутбук и разваливаясь в кресле в вальяжной позе. Ах, теперь он соизволил со мной поговорить.

— Не знаю, еще не поняла.

— Палаником проникается только тот, кто принял его видение мира.

— Ты читал? О чем она?

— Если в двух словах, то о поехавшем крышей парне, у которого не было другого выбора. О парне, который под видом психологической помощи доводит людей до самоубийства, мечтающем о том, чтобы его жертвы воскресли и отомстили ему. О секте и ее обратной грязной стороне. О безысходности, которая подана легко, в жёсткой манере, без прикрас. И, несмотря на это все, на протяжении всей книги жаль парня, автор добился для него искреннего сочувствия.

— Как можно сочувствовать такому человеку?! — возмущаюсь я, закрывая книгу. А мужчина усмехается, запрокидывая голову.

— Нельзя судить книгу по мнению других. Всегда нужно полагаться только на свои ощущения, Рада. И потом, иногда приходится идти по дороге зла, потому что другого выбора просто нет изначально. Тебе навязали неправильное представление о мире, которое стало для тебя единственной истиной.

Мне кажется, я даже открываю рот, слушая его. Мы ведь не о книге говорим, есть что-то глубокое в его словах, личное. Я так чувствую, я вижу это в его глазах цвета ртути. Теперь хочется дочитать эту книгу, что бы она ни значила. Сама не замечаю, как продолжительное время зависаю на его глазах.

— Как тебя зовут? — повторяю вопрос почти шепотом.

— Так важно знать мое имя?

Киваю.

Да, мне это важно!

Я хочу знать, кто он. Начнем с имени.

— Выкупи у меня ответ на твой вопрос, — уже нагло ухмыляясь, произносит он.

— В каком смысле?

— У любой информации есть цена. Я назначаю цену, ты решаешь, нужна ли тебе информация и что ты готова за нее дать, — самоуверенно заявляет мерзавец.

— И сколько же стоит твое имя?! — от возмущения поднимаюсь, садясь на диване.

— Поцелуй.

— Что? Ты серьезно?

— Вполне, я хочу твои губы, Рада, — в подтверждение опускает взгляд на мои губы. — Понимаю, они болят. Я сделаю это аккуратно.

— Вот спасибо. Слишком дорогая цена просто за имя. Тогда мне нужен еще один ответ, а какой — я озвучу после поцелуя.

Кажется, я начинаю вникать в суть игры.

Не знаю, что на меня находит, но накрывает азартом. От того, что он меня поцелует, мир не рухнет и со мной ничего не случится. Зато я получу ответы. И потом, разве не этого я хотела. Сближение ради информации.

— Торгуешься, детка, — снова усмешка. Мне дико не нравится, что он зовет меня деткой. Но сейчас не в моих интересах спорить. — А ты не так проста, как кажешься. Хорошо, два вопроса, но я повышаю цену, — начинает торги. — Поцелуй у меня на коленях, — для наглядности хлопает по своим коленям. Цена действительно высока. На коленях — это еще интимнее, чем просто поцелуй.

Глава 8

Рада

Легко мысленно себя убедить сесть на колени к мужчине и позволить поцеловать. Трудно сделать, трудно уговорить себя подняться с места.

— Сделка отменятся? — ухмыляется мерзавец. У него такая высокомерная и порочная улыбка.

— Нет! — решительно поднимаюсь на ноги.

К черту все! Подхожу к мужчине, он поднимает голову, заглядывая мне в глаза, и ждет, когда я сяду.

— Ну, Рада, иди ко мне, — понижает голос, сглатывает от предвкушения. Перекидываю ногу, сажусь на него сверху. Ахаю, когда он хватает меня за талию и подтягивает ближе, вжимая в себя. Обхватывает мой затылок и тянет к себе.

— Стой! — истерично усмехаюсь, пытаясь отстраниться, но мужчина не выпускает, вынуждая говорить ему в губы. — После поцелуя ты скажешь, как тебя зовут и ответишь на мой вопрос? — уточняю я.

— Да, детка, — его голос хрипнет. Он уже почти целует меня, касаясь губ. Пахнет холодным, терпким мужским парфюмом. Мне не противно. Сердце начинает колотиться так, словно это мой первый поцелуй. — Такая сладкая, — продолжает говорить мне в губы, срывает с моих волос заколку, зарывается пальцами в локоны, но не целует, будто оттягивает момент. — Рада, такое необычное имя. Кто тебя так назвал? — перебирает мои волосы, другой рукой поглаживает бедро.

— Мама, — выдаю ему в губы.

Это так интимно. Интимнее и чувственнее, чем сам поцелуй. Это не просто засунуть язык в рот, это чувственно, на грани поцелуя, когда ощущаешь горячее дыхание мужчины, когда начинаешь пьянеть и терять себя. Где-то внутри парадоксально нарастает ощущение трепета. Прикрываю глаза, отдаваясь ему полностью и начиная наслаждаться процессом. Мне страшно и одновременно хорошо в его сильных руках. Мурашки разливаются по коже, и я уже сама касаюсь его, проводя языком по нижней губе. Во мне просыпается маленькая, трепетная девочка, которая хочет ласки, любви и чего-то настоящего.

— Рада, — горячо произносит мое имя. Уже сжимает мои волосы в кулаке, но не сильно, больше страстно, порывисто, врываясь языком мне в рот. Он обманул, когда сказал, что будет аккуратен, немного больно, но мне все равно. Я касаюсь языком его языка и ловлю себя на мысли, что меня еще никто так не целовал. По-настоящему, вкладывая в поцелуй больше, чем похоть. — Меня… — целует краешек моих губ. — Зовут… — водит кончиком языка. — Глеб, — обжигает своим горячим дыханием и всасывает мою губу, уже нежно, заставляя меня прогнуться в его руках. На секунды вылетаю из реальности, забывая, кто мы, где мы и зачем все это происходит. По телу проносится горячая волна, и хочется большего. Хватаюсь за его плечи, чувствуя под ладонью стальное напряжённое тело.

Я ощущаю его удовольствие, он не просто играет со мной, он правда хочет мои губы, хочет большего… И это понимание отрезвляет. Отстраняюсь, облизывая губы, а в его глазах плавится ртуть. Такой насыщенно темный оттенок. Никогда не видела настолько серых глаз. Он так смотрит, словно еще минута и…

— Задай свой вопрос, — разрешает он и откидывает голову на спинку кресла, прикрывая глаза. Пытаюсь подняться с его колен, но рука на талии вдавливает меня плотнее. — Сиди на месте, детка. Иначе ответов не будет.

Ослабляет хватку, когда понимает, что я расслабилась. Очень трудно собраться и задать правильный вопрос, когда этот поцелуй до сих пор кружит голову, особенно когда его наглые руки поглаживают талию, плавно подбираясь к бедрам. Я усвоила урок. Любое мое слово может засчитаться за вопрос. И мерзавец это понимает, улыбается, продолжая меня лапать. Хочется отрезвить его пощечиной. Чтобы не был таким самоуверенным и не наслаждался тут от моей близости. Осматриваю мужчину. Всё-таки красивый. Нет, не смазливый и лощеный, по-мужски красив грубой, немного суровой красотой.

А теперь мне хочется дать пощечину себе. Вместо того чтобы задать правильный вопрос, я думаю о том, какой мужчина офигительный. В голове тысяча вопросов и все они главные, но получить ответы на все я не могу.

— Что с моим отцом? Насколько все серьезно? — спрашиваю. Потому что, несмотря ни на что, я дочь своего отца и дико переживаю. Я, в конце концов, люблю его, хоть и никогда не признавалась ему в этом. И это сейчас главный для меня вопрос.

— Твой отец в следственном изоляторе, его арестовали за взятки и незаконные разрешения на застройки. Все ваше имущество тоже арестовано до выяснений. Сама рассуди, насколько это все серьезно… Но у него мощная защита, и ещё пока есть связи. Возможно, он выкрутится… — расплывчато отвечает Глеб.

Закрываю глаза, сглатывая. Я верю этому мужчине, я не идиотка и понимала, что все состояние отца — это не накопления по зарплате, и то, что многое переписано на меня и маму, тоже не просто так.

— Мое похищение как-то связано с… — замолкаю, прикусывая язык, когда мужчина поднимает голову и останавливает меня одним лишь предостерегающим взглядом.

— Это уже другой вопрос, на твой я ответил довольно развернуто.

— Да, чёрт побери, — ударяю в отчаянье по его груди. — Что ты хочешь за ответ?! — повышаю голос, не справляясь с эмоциями. Это моя жизнь, а не игра. Со мной столько всего случилось, я эмоционально обнажена, и нервы сдают. — Сколько стоят твои ответы?! — еще раз ударяю по его каменной груди. Глеб молчит, холодно наблюдая за моей истерикой. Непробиваемый, как скала. — Что ты хочешь?! — глаза начинает щипать от подступающих слез. — Что?! Секса? Если я отдамся, ответишь на все?! — впадаю в истерику, руки дрожат, когда хватаю толстовку, пытаясь стянуть ее с себя.

— Тихо! — повышает на меня голос, хватает за руки, останавливая. — Успокойся!

Мотаю головой, пытаясь вырваться, задыхаюсь, хватая воздух.

— Зачем ты это делаешь?! Зачем?!

Мужчина хватает меня за скулы, сжимает, вынуждая смотреть на него.

— Я, определенно, тебя хочу, Рада. Но такая плата мне не нужна. Я не насилую женщин. И ответов ты сегодня все равно не получишь, даже если я трахну тебя прямо сейчас. Поэтому либо уймись, либо продолжай, но результата, на который ты рассчитываешь, не будет, — холодно сообщает он мне, отпуская скулы.

— Да пошёл ты! — выдаю я, соскакиваю с его колен, ложусь на диван и отворачиваюсь к спинке. Зажмуриваюсь, чтобы не разрыдаться. Не хочу плакать, показывать ему свои слабость и беспомощность.

Боже, как это все унизительно…

Мамочка… Как я хочу к маме.

Как я хочу проснуться и понять, что это всего лишь кошмар.

Я хочу домой!

Я хочу вернуться в свою жизнь, без вот этого экшена и мужика, который мной играет.

Замираю, прекращая дышать, когда слышу стук в дверь. Мужчина уходит, но быстро возвращается, а в дверь продолжают настойчиво стучать.

— Рада, — касается моего плеча, оборачиваюсь. — Иди в ванную и запрись там. Не выходи, пока я не разрешу.

— Что происходит? Кто это? — шепотом спрашиваю я. Не знаю, чего боюсь, но боюсь. Мне было парадоксально спокойно в это квартире.

— Быстро, без вопросов! И ни звука! — он сам меня поднимает, хватая за плечо, и буквально вталкивает в ванную. Резко поворачиваю замок, запираясь. Облокачиваюсь на дверь и сползаю по ней на пол, прислушиваясь к звукам по ту сторону.

Глава 9

Рада

За дверью отчётливо слышны шаги по коридору. Кажется, они проходят на кухню. Слышу голос Глеба. Я не знаю, кто там за дверью, почему прячусь, но обстановка нагнетает. Прислушиваюсь, прислоняя ухо к двери, и отчетливо понимаю, что собеседник Глеба — женщина.

Странно, почему я должна прятаться от женщины?

А может, там не мои похитители или люди, которые несут угрозу? Может, там банально его женщина, которая не поймёт присутствие меня в этой квартире. Он взрослый мужчина — конечно, у него есть женщина.

Эта мысль почему-то злит. Я, знаете ли, здесь не по своей воле! Прислушиваюсь, задерживая дыхание, но, кроме голосов, ничего разобрать не могу. Снова шаги и тишина. Поднимаюсь на ноги, прислоняюсь к двери, пытаясь понять, что происходит. Голоса ближе, где-то в коридоре. Может, у меня паранойя, но кажется, что я уже не раз слышала этот глубокий женский голос.

Вздрагиваю от стука в дверь.

— Открой! — слышу отчетливый приказ Глеба, отпираюсь, с опаской выглядывая в коридор.

— Я сейчас уйду и запру тебя. Еда в холодильнике, лекарства на столике. Сиди тихо, Рада. Если в дверь звонят, даже не подходи к ней.

— Кто это был? — выхожу в коридор, посматривая в сторону прихожей. Мне жутко интересно посмотреть на эту женщину.

— Не твоего ума дело, — ухмыляется мерзавец. Уходит в прихожую, а через минуту раздается хлопок двери и поворачивается замок.

Бегу на кухню, немного отодвигаю штору и вижу на стоянке, возле белого внедорожника, женщину. Рассматриваю ее внимательно. С высоты последнего этажа я не могу разглядеть ее внешность и понять возраст. Видно лишь, что женщина — блондинка, в белой шубе до колен. Она снова кажется мне знакомой… Но утверждать не могу — слишком далеко.

Через пару минут убеждаюсь, что это именно гостья Глеба, когда он подходит к внедорожнику и галантно открывает ей пассажирскую дверь, помогая сесть.

Смотрите, какой обходительный.

Со злостью задергиваю штору, глубоко вдыхаю. Осматриваю кухню, заглядываю в холодильник, беру яблоко, бреду в гостиную. Сажусь на диван, открываю Паланика и погружаюсь в чтение. Никак не могу сосредоточиться, постоянно мыслями возвращаюсь к женщине.

Кто она?

Куда он с ней поехал?!

«Ой, Рада не будь дурой! — шепчет мне внутренний голос. — Понятно, кто она, куда они поехали и чем будут заниматься».

Бесят!

Снова утыкаюсь в книгу.

Читаю несколько часов, пока не перелистываю последнюю страницу. Не знаю, не прониклась я этим миссией, но мысль, сказанная Глебом, понятна. Откидываю книгу.

Снова иду на кухню, открываю холодильник, в голову приходит бредовая мысль приготовить ужин. Продуктов много. Но… обойдется. Делаю себе бутерброд, чай, кушаю, убираю за собой и снова слоняюсь по квартире. Уже вечер, темнеет. Иду в спальню Глеба. Если его вообще так зовут. Может, он соврал — я же никак не проверю.

В этот раз не шарюсь по шкафам, понимая, что ничего там не найду. Беру пульт от телевизора, накидываю подушек в изголовье кровати и с удовольствием заваливаюсь на большую удобную кровать. Листаю каналы, благо их здесь больше трёхсот. Сначала смотрю какое-то шоу, потом юмористический сериал. Забавно. В своей жизни я очень редко смотрю телевизор. Только фильмы через интернет. Некогда залипать на шоу и прочей ерунде. Есть вещи гораздо важнее и интереснее.

Иду на кухню, делаю себе еще чай, беру печенье и с удовольствием несу все это в кровать. И нет, мне не стыдно. С удовольствием поедаю печенье, пью чай и смотрю комедию.

Включаю еще фильм и на середине фильма благополучно засыпаю, забывая, что я в чужой кровати.

Просыпаюсь оттого, что хочу повернуться на другой бок, но не могу — что-то мешает. Темно, телевизор уже не работает, я придавлена мощной мужской рукой, покоящейся у меня талии. Глеб прижимает меня к себе и спокойно спит. Пахнет парфюмом и сигаретами.

Как я могла проспать его появление?

Аккуратно беру его запястье, пытаясь освободиться и покинуть кровать мужчины. Я не хочу с ним спать. Это слишком. У меня почти получается, я уже скидываю одну ногу с кровати…

Пищу, когда мужчина внезапно подхватывает меня за талию и резко возвращает на место, прижимая спиной к своей груди.

— Спи здесь, — сонно хрипит мне в ухо.

Да ну как тут теперь уснёшь?

Снова дергаюсь, пытаясь вырваться.

— Не ерзай! — рычит он, еще теснее вжимая меня в себя. — Это чревато…

Замираю прекращая дышать, чувствуя угрозу со стороны его паха. Ой, мамочки, действительно чревато.

— Дышать можно, — усмехается мужчина. — Расслабься, детка. Просто спи.

Выдыхаю, понимая, что действительно не дышала.

Мужчина быстро засыпает, начиная размеренно дышать мне в шею, но хватку не ослабляет. Около получаса лежу в напряжении, но организм берет свое, начиная расслабляться от горячего дыхания на коже и сильного тела, которое меня закрывает. Я словно в безопасном коконе. Ничего сейчас не страшно. Несмотря ни на что, Глеб вызывает у меня парадоксальное ощущение спокойствия.

Снова не замечаю, как засыпаю.

Просыпаюсь, уже когда в окно врывается яркое солнце. По-прежнему не представляю, сколько времени. В этой квартире нет часов. Слава богу, мужчина спит на спине, закинув руки за голову. Тихо поднимаюсь с кровати и на цыпочках покидаю спальню.

Умываюсь, чищу зубы, собираю волосы в хвост и иду на кухню. Кофе хочется. Открываю все шкафчики, но так и не нахожу никакого кофе, даже растворимого.

Как можно жить без кофе?

Ставлю чайник, посматривая на холодильник. Ладно, приготовлю мерзавцу завтрак, он все-таки заботится обо мне, хочется дать ему что-то в ответ. Вынимаю овощи, яйца и жарю яичницу с помидорами, болгарским перцем и зеленью. Должно быть вкусно, мама с детства учила меня готовить. Делаю тосты на сковородке, поскольку тостера тоже не нахожу. Завариваю чай, накрываю на стол.

Слышу, как мужчина проходит в ванную. И вот бы мне позавтракать одной, но я жду Глеба, не притрагиваясь к еде.

Глеб появляется на кухне в одном полотенце, с влажными волосами. Распахиваю глаза, осматривая его торс, невольно опускаю взгляд ниже, понимая, что под полотенцем у него явно ничего нет.

— Доброе утро, — нахально улыбается, проходя на кухню. — Завтрак? — осматривает стол. — Умница, — хвалит меня, как ребенка.

— Оденься, пожалуйста, — прошу его я, так как понимаю, что не могу не пялиться на его тело.

— А что такое? — ухмыляется гад и садится за стол. — Отвлекаю? — смеётся надо мной, потому что я застыла возле шкафа и забыла, что вообще хотела сделать.

— Нет, — поджимаю губы. Действительно, какое мне дело до его тела? Раскрыла здесь рот, словно озабоченная.

— Садись и ешь, — в командном тоне указывает он.

Сажусь напротив, утыкаясь в тарелку.

— Я, конечно, не против, тебя в своей кровати, но, если еще раз найду там крошки от печенья, отшлепаю, — выдает мне мерзавец.

— Не посмеешь, — дерзко выдаю я. Вздумал тут меня пугать. Не было там никаких крошек, я аккуратно ела.

— Хочешь проверить — рискни, — угрожающе оскаливается.

— Не страшно, — отправляю в рот яичницу, облизывая вилку. — Но в твоей кровати я больше никогда не окажусь.

— Никогда не говори «никогда», детка, — самоуверенно заявляет мне Глеб.

— Пфф, — закатываю глаза, не комментируя. — Кто та женщина, с которой ты вчера уехал?

— Не ревнуй, детка, у нас с ней чисто деловые отношения.

— Ты слишком самоуверен. Ревность в нашем случае неуместна. Она просто показалась мне знакомой.

— Наблюдала за нами из окна? Не находишь это ненормальным?

— Ты прячешь меня от своей женщины в ванной, не находишь это ненормальным? — выгибаю брови.

— Не нахожу. Во всем есть свой смысл.

— Да, да, да, знаю. Ты все знаешь, но ничего не расскажешь. Ты специально нагнетаешь? Или нагоняешь на себя мнимой таинственности?

— Ну почему же, я готов ответить еще на один твой вопрос, предложи цену.

— Что ты хочешь в этот раз? — уже серьезно спрашиваю я.

— Я хочу слишком много, если не все.

— На все я не согласна.

— Тогда озвучь, что готова мне дать.

Ничего я не хочу ему давать.

— Ты меня уже целовал, мы спали вместе, задницу ты мою видел. Что я могу предложить? Грудь тебе показать? — шучу.

— Просто показать — мне мало, тем более я ее видел.

Мерзавец!

— Я хочу твой оргазм.

— Что? — давлюсь чаем, откашливаюсь. — Секса не будет! Даже не мечтай!

— Рада, Рада, наивная девочка, — качает головой. — Я могу довести тебя до оргазма без секса в прямом смысле этого слова.

— Нет! — категорически отказываюсь я. Но ловлю себя на том, что внутри все приятно сжимается и окатывает легким возбуждением только от того, что я уже представляю, как это будет.

— Тогда прекрати задавать мне вопросы и иди готовь свою прелестную попку к уколу.

Глава 10

Рада

Сижу в гостиной на диване, в ожидании своего «доктора». Внутри все кипит. А может, и нет никаких тайн? Он просто играет со мной, чтобы уложить в кровать. Ну скучно мужику, надо как-то скрашивать наше временное заточение.

Глеб является уже одетый в штаны, но снова с голым торсом. Отворачиваюсь к окну, чтобы не пялиться.

— Ложись, — командует он, подходя ко мне.

— А какой прогноз? — интересуюсь я, укладываясь на живот. Надоело, что этот мерзавец постоянно разглядывает мой голый зад. Ничем его не удивишь — он, видите ли, все видел.

— Пять дней, минимум, — дергает мои штаны вместе с трусиками, практически сдирая их до колен.

— Ну ведь можно просто отодвинуть краешек! — возмущаюсь я, сжимаясь.

— Можно, но нельзя, — в голосе снова ирония. — Расслабься и не дергайся, или снова будет больно.

Выдыхаю, пытаясь расслабиться. Холодная дезинфицирующая салфетка, игла входит в кожу, и правда не больно, снова салфетка. Все. Хочу перевернуться, но мужчина не позволяет, надавливая мне на спину.

— Полежи так — в капилляр попал, кровит немного.

Ладно, лежу. Проходит минута, две, три, мужчина сидит рядом со мной.

— Все? Можно вставать?

— Нет, еще немного, — серьезно произносит он. Такое ощущение, что меня наглым образом обманывают.

Что за бред?

Какой капилляр?

Зачем так долго лежать?

Чувствую, как мужская ладонь накрывает мою попу и поглаживает.

— Ах ты! — резко натягиваю штаны и переворачиваюсь. Мужчина встает с места, забирает использованный шприц, ампулу и идет на выход. — Зачем ты это сделал?! — кричу ему в спину, задыхаясь от возмущения.

Оборачивается в дверях. Довольный гад!

— Чтобы полюбоваться на твой зад. Он у тебя шикарный. Меня вставляет, — нахально заявляет Глеб.

— Сволочь! — хватаю подушку и запускаю в сторону мерзавца. Не попадаю, мужчина уворачивается, скрываясь в коридоре.

Вставляет его мой шикарный зад!

Злюсь и улыбаюсь одновременно. Я дура полная, меня веселит его «комплимент».

***

Глеб снова уходит после звонка. Я опять заперта. Слоняюсь из угла в угол. В комнату этого мерзавца даже не заглядываю. Не хочу опять оказаться в его кровати. На десятом круге по периметру квартиры оказываюсь в прихожей, дергаю дверь, скорее от скуки. Открываю выдвижные ящики в прихожей, нахожу несколько связок ключей, все они не подходят к замку. Не то чтобы хочется на свободу, но сидеть на месте тоже невозможно. Я, в конце концов, могу быть умнее в этот раз, бежать к Севе, связаться через него с мамой. Кидаю ключи назад, но замечаю на брелоках номера: на одном — сто два, на другом — сто тринадцать. Может, у меня паранойя. Определенно, в момент похищения я была не в себе, но, кажется, меня держали в квартире сто тринадцать, несколькими этажами ниже.

Сажусь на тумбу прихожей, напрягаю память, пытаясь точно вспомнить номер. Нет, все плывет, тогда я не предполагала, что мне нужно это запоминать. По коже бегут мурашки от ощущения, что это все же была сто тринадцатая квартира. Странно как-то. Пугающе странно, или я уже схожу с ума в четырех стенах. Да номера могут значить все что угодно. Черт, сколько подъездов в этом доме? Сколько квартир на каждой площадке? Можно же все просчитать. Бегу к окну, выглядываю, но обзор не позволяет понять, сколько здесь подъездов. Да и не запомнила я количество квартир на этаже. Хреновый из меня математик, и с памятью тоже проблема, как и с головой.

Ложусь на диван, обнимаю подушку, пытаясь уснуть. Ничего не выходит, в голове рой мыслей.

С чего я вообще решила, что мне безопасно с этим мужчиной? Я совершенно его не знаю…

Голова начинает болеть, пульсируя где-то в висках. Встаю, глотаю таблетку, обильно запивая водой. На воздух хочется, словно я уже год в заточении. Накидываю капюшон, распахиваю окно, дышу глубже, глотая кислород. Как только все закончится, улечу к маме. Если это все закончится хорошо для меня…

Вижу, как по двору проезжает полицейская машина, сердце пропускает удар. Если меня заберёт отсюда полиция, то ничего плохого больше не случится.

— Эй! — воплю во все горло. — Помогите! — закашливаюсь от крика, который дерет горло. Я слишком высоко, в машине меня не слышно. Высовываюсь, свешиваясь из окна, одно неловкое движение, и я могу слететь вниз. Полет будет недолгий и фатальный для меня. — Помогите! Пожалуйста! Помогите! — срываю горло, голова кружится от высоты, полицейская машина скрывается за поворотом. На меня обращают внимание только гуляющие на площадке дети и пугливо разбегаются. Сползаю с окна, трясусь от холода и разочарования. Накатывает очередная истерика от безысходности.

Закрываю окно, с психом хлопая створкой. Ложусь на диван под одеяло, накрываясь с головой. Чувствую себя плохо, волна слабости разливается по телу, словно из меня опять выкачали все силы и ничего не осталось, лишь звенящая пустота. Отпускаю себя, впускаю эту пустоту глубже — так, наверное, проще, иначе можно сойти с ума.

Просыпаюсь от глухого стука, будто что-то падает. Открываю глаза — темно. День прошел по щелчку пальцев. Еще один бесцельно прожитый день, в котором я не вижу смысла. Разворачиваюсь и вздрагиваю.

— Не бойся, это всего лишь я, — хрипло произносит Глеб, нависая надо мной. В гостиной горит светильник, который заслоняет его широкая спина. На мужчине черная рубашка нараспашку, на груди крестик, который я видела в его комоде. Сглатываю, поскольку Глеб пристально смотрит на меня, не отрываясь. Глаза темные, блестящие, пронзительные, черты лица напряжённые, опускаю взгляд ниже и вижу в его руке открытую бутылку коньяка.

— Сколько времени? — зачем-то шёпотом спрашиваю я, натягивая на себя одеяло. Мне не по себе от его недоброго взгляда. Совсем не хочется, язвить и дерзить, хочется спрятаться.

Мужчина отпивает коньяк прямо из бутылки, с опаской слежу, как дергается его кадык от глотка.

— Почти полночь, детка, — сообщает он, продолжая меня рассматривать.

— Что-то случилось? — еще тише спрашиваю, голос пропадает. Я словно смотрю в глаза хищнику, он вроде спокоен, но его энергетика опасности парализует.

— Определенно, что-то случилось, — хрипло говорит он мне. — Но… — прикрывает на секунду глаза. В моей голове, как всегда, сотни вопросов, но сейчас не решаюсь задать ни одного.

Мужчина снова глотает спиртное, отходит от меня к окну и упирается лбом в стекло. Напряженный, на ладони, которой он сжимает бутылку, вздуваются вены.

Откидываю одеяло, встаю и медленно иду в туалет, словно, если сделаю резкое движение, то хищник нападет. Из туалета забегаю в ванную, закрываюсь, умываюсь, пытаясь унять панику. Я не знаю, чего мне ждать ночью наедине с пьяным мужчиной, который на взводе.

Долго не выхожу из ванной, надеясь переждать бурю. Может, он уснет.

Не знаю, сколько проходит времени. По ощущениям, не меньше получаса. Прислушиваюсь — тишина. Открываю дверь ванной, выглядываю, тихо выхожу.

Подпрыгиваю на месте, когда сталкиваюсь с Глебом, он стоит в темном коридоре, облокотившись спиной на стену.

— О, боже! Ты меня напугал! — обхватываю горло, в котором образуется ком. Сердце уходит в пятки, когда мужчина резко отталкивается от стены и прижимает меня к противоположной. Замираю, вжимаясь в стену, желая с ней слиться, зажмуриваюсь.

Глеб наклоняется, проводит носом по моему виску и волосам, глубоко вдыхая. От него пахнет коньяком, сигаретами, парфюмом и мужчиной, очень опасным для меня сейчас мужчиной. Все чувства обостряются, каждой клеточкой ощущаю его сильное тело; кажется, даже ощущаю, как его сердце барабанит мне в грудь, или это мое заходится в истерике. По телу идут волны страха и еще чего-то очень… не могу объяснить. Чего-то горячего, обжигающего, что спалит меня в пепел.

— Ты пахнешь шоколадом, — вдруг выдыхает мне в ухо, касаясь губами. — Ванилью, чем-то очень сладким, — с каким-то надрывом говорит он. А я уже кусаю свои губы в кровь. Голова кружится, дрожь по телу от его горячего дыхания. — Чем-то очень чистым, не запачканным, настоящим, невинным и одновременно чем-то порочным, желанным, сумасшествием… — глотает воздух, словно задыхается. — Сексом… Самым охрененным сексом, как вечный кайф, как мой порок и мое падение. Рада, — рывком зарывается в мои волосы, сжимая их. — Девочка… Посмотри мне в глаза.

Распахиваю глаза, теряя связь с реальностью, мне страшно и одновременно горячо, очень горячо, ни один парень не говорил мне таких вещей, так проникновенно и с болезненным надрывом. Я смотрю в его глаза. Но вижу только темноту, пропасть, ту самую бездну, в которую мы летим.

Ой, мамочка, как страшно-то и одновременно хочется прыгнуть, ноги подкашиваются.

— Выкупи у меня вопрос. Любой, на все отвечу, иначе… Меня, мать твою, накрывает сегодня…

— Хорошо, — шепчу я. В голове ни одного вопроса, но я соглашаюсь. — Что ты хочешь за ответ?

— Просто скажи «да» и будь послушной…

Глава 11

Рада

— Рада… — выдыхает мое имя, грубо сжимая волосы, но так нежно целует за ухом. И этот контраст напрочь отключает разум. — Скажи «да», — дергает волосы, вынуждая обнажить шею для его поцелуев. Лихорадочно дышу, пытаясь держать себя в руках, но это сложно, контроль ускользает с каждым его горячим вздохом и прикосновением.

Что может быть проще — сказать «да» и отпустить себя?

Мне вообще необязательно говорить это «да». Глеб возьмёт все, что хочет, сил на сопротивление вообще нет. Теряю равновесие, хватаясь за его плечи, неконтролируемо впиваясь в них ногтями, когда мужчина прикусывает кожу на моей шее.

— Рада, — рычит, обхватывая ладонью мою шею. Нет, не душит, просто фиксирует, вынуждая смотреть в его глаза цвета ртути. Очень опасные сейчас глаза. — Скажи мне «да»! — требует.

— Да, — выдыхаю в его губы, сдаваясь. Мужчина на секунды замирает, сглатывает, а потом срывается. Задыхаюсь от его напористого, жёсткого поцелуя, продолжая царапать его плечи.

Глотаю кислород, когда мужчина отрывается от моих губ, хватает толстовку и снимает ее с меня. И вот я уже бесстыдно льну к нему голой грудью, чувствуя, как наливаются и твердеют соски, потираясь об его грудь.

Несмотря на то, что мне двадцать лет, секса в моей жизни не было. Нет, у меня были парни, с последним мы заходили слишком далеко, он ласкал меня и очень хотел. Дело во мне. В самый ответственный момент я трусливо съехала, обламывая его. Поэтому мы и расстались. Сева назвал меня ебнутой. Может, так и есть… Но сейчас я не могу остановить этого хищника, сил и воли нет. Может, именно сейчас мне так очень нужно. В момент, когда я одна, в полной растерянности, во всем этом хаосе, мне нужна иллюзия близости и любви, мне нужна разрядка, иначе сойду с ума.

Его горячие губы снова терзают мою шею, всасывая кожу, его наглые, сильные руки трогают мое тело, подбираясь к груди, сжимают ее, ласкают. Никогда не ощущала такого напора от мужчины, такой страсти, голода, когда нет ни секунды, чтобы проанализировать происходящее, когда страшно, но остановиться невозможно. Может, поэтому я до сих пор и девственница. Никто не хотел меня так, как этот мужчина.

Внутри все сжимается, с губ слетает хриплый стон, когда его пальцы перекатывают соски, играя с ними, сжимая до сладкой боли. Глеб наклоняется, ловит губами твёрдые соски, которым мало его пальцев, они ноют сладкой болью, требуя больше. Кусаю до боли свои губы, когда мужчина прикусывает сосок и тоже хрипло стонет мне в грудь, словно ждал этого момента всю жизнь.

Всхлипываю, когда Глеб сползает к моим ногам, целует живот и поддевает резинку штанов. Сжимаю ноги оттого, что он резко дергает мои штаны вместе с трусиками. Закатываю глаза и ударяюсь затылком о стену, когда его горячие губы оставляют поцелуй на моем лобке.

Глеб поднимается на ноги, распахиваю глаза, но не успеваю даже пикнуть, как мужчина хватает меня за талию и резко разворачивает лицом к стене.

— Руки на стену! — командует.

Даже не смею спорить, опуская руки на стену, глотая воздух, внизу живота все сжимается и сладко тянет возбуждением. Чувствую его горячее дыхание на затылке, его руки на бедрах, его голую грудь, прижимающуюся к моей спине. Каждой клеточкой тела чувствую Глеба, словно мы срослись в единый организм.

— Такая красивая, строптивая девочка, — шепчут его губы, а наглые руки оттягивают мои бедра, вынуждая прогнуться. — Такая сладкая, такая… — не договаривает. Снова сжимаюсь, когда его пальцы оказываются между моих ног, прикасаясь к складкам. — Расслабься, — шепчет мне на ухо. — Это сейчас мое тело, Рада. Ты сказала «да».

Проникает пальцами между нижних губ. Всхлипываю, поскольку понимаю, что мокрая, и Глеб это чувствует. И правда, кажется, что мое тело сейчас принадлежит ему, он им управляет, а не я.

Выдыхаю со стоном, прижимаясь щекой к стене, когда его пальцы начинают выписывать круги на моем клиторе.

Ой, мамочки!

Это так хорошо и невыносимо, что трясутся ноги.

— Такая чувственная девочка, — шепчет мне на ухо, прикусывая мочку. Его пальцы продолжают творить что-то невероятное, вырывая из меня стоны, вынуждая царапать стену.

Другой рукой мужчина стискивает мою грудь, покручивая соски.

— Детка, ты даже не представляешь, что я с тобой хочу сделать, — рычит мне в ухо, вызывая волны мурашек.

Паникую, когда сразу два его пальца скользят внутрь меня, растягивая. Сжимаюсь, тело начинает биться в истерике, и мужчина замирает.

— Детка… — хрипло шепчет мне в ухо. — Ты… — сглатывает. — Девственница?

— Да, — выдыхаю, пытаясь справиться с дрожью.

Пауза, тишину разрывает только наше общее частое дыхание.

— Твою мать, Рада! — с какой-то злостью хрипит он, словно моя девственность — какой-то дефект. Мужчина вынимает из меня пальцы, хватает за талию и разворачивает к себе лицом. Смотрит в глаза, будто ищет там опровержение моих слов. Прикасается влажными пальцами к моим губам, размазывая по ним мое возбуждение. — Как так вышло, детка…

Прикрываю глаза. Что я должна сказать? Извиниться за то, что разочаровала и не оказалась шлюхой?

У меня тело сводит от возбуждения, меня трясет… Я не в себе. Чувствую себя униженной под его пристальным взглядом, со спущенными штанами и, собственно, влагой на губах.

— Отпусти! — начинаю вырываться.

— Тсс, — вжимает пальцы в мои губы, а потом снова набрасывается и слизывает всю влагу с моих губ. Это так порочно и грязно, что я снова задыхаюсь от очередной волны возбуждения, по инерции продолжая вырываться. — Угомонись! — рычит, обхватывая мою шею, и опять накрывает пульсирующую плоть. — Смотри мне в глаза, детка, я хочу сожрать твой оргазм.

И я смотрю, захлебываясь в темных глазах, закатывая свои, когда его наглые пальцы безжалостно растирают клитор, окуная меня в бездну наслаждения. Он словно знает мое тело лучше меня, нажимает и растирает именно в нужной точке, от стимуляции которой меня трясет и кидает жар.

Не отпускает до тех пор, пока меня не уносит, сбивая с ног мощным, острым, почти болезненным наслаждением. Я уже даже не стону — мычу, кусая губы, а Глеб снова в них впивается, забирая мой кислород себе.

Чувствую, как его пальцы останавливаются, аккуратно поглаживая мою плоть, заставляя содрогаться от чувствительности. Утыкаюсь в его шею, дыша запахом мужчины, пытаясь прийти в себя.

Какое-то время Глеб поглаживает меня по волосам, глубоко дыша. А я ощущаю, как его самого трясет, как напряжено его тело, как барабанит сердце.

Он отстраняет меня от себя, убеждается, что я стою на ногах, и отпускает, отходя назад, снова облокачиваясь на стену. А я словно пьяная, все плывет, тело ватное. Ничего не соображаю, пытаясь собрать себя.

— А теперь быстро беги в спальню и там ложись спать, — хрипит он мне.

— А…

— Бегом, я сказал! — угрожающе рычит. — И чтобы до утра на глаза мне не попадалась! Иначе… — стискивает челюсть, не договаривая.

Злой, как дьявол!

Неуклюже натягиваю трусики и штаны, замечая, как Глеб прикрывает глаза, хватаю кофту и бегу в его спальню, закрывая за собой дверь. Надеваю кофту и падаю на кровать, зажмуриваясь. Все по-прежнему плывет, голова кругом.

Что это было вообще?

Я, определенно, дура, и дико обидно, что меня вот так прогнали после того, как подарили наслаждение. И одновременно я рада, что Глеб побрезговал моей невинностью. Я бы не смогла его остановить и до конца жизни жалела бы, что отдала этому холодному человеку свою девственность.

Хочется кричать. Громко посылая этого мерзавца к черту. Развел меня на секс и пренебрёг. Противно от себя и ситуации в целом.

Глава 12

Рада

Уже утро, я давно проснулась, но из спальни не выхожу. Во-первых, мне стыдно смотреть этому мерзавцу в глаза. Во-вторых, обидно, что меня вот так отшвырнули, как котенка. Не знаю, как теперь себя вести и что говорить. Делать вид, что вчера ничего не произошло, я не собираюсь.

Около часа лежу в его большой кровати и смотрю в потолок. Как же хочется на воздух, просто прогуляться, подышать, выпить кофе из любимой кофейни, бесцельно полистать ленту в соцсетях. Мы совершенно не ценим простые вещи, принимая все за должное. А оказывается, счастье и свобода именно в них.

Живот болезненно тянет…

О боже!

Соскакиваю с кровати, понимая, что у меня началась менструация. Смотрю на простыни. Пятно. Во всем этом хаосе совсем забыла об этих днях. Теперь мне хочется провалиться сквозь землю. Штаны тоже соответственно испачканы… Быстро срываю простынь с кровати. Выглядываю в коридор. Тишина. Можно проскользнуть незамеченной в ванную, но чистая одежда у меня в гостиной. Заглядываю туда: мужчина спит на диване, закинув руки за голову, на полу — пустая бутылка коньяка.

Тихо, на цыпочках, не дыша подхожу к дивану, беру пакет с одеждой и также тихо скрываюсь в ванной.

Раздеваюсь, запихиваю испачканные вещи вместе с простынями в стиралку, благо есть гель для стирки. Включаю машинку и встаю под душ.

После душа выворачиваю аптечку, нахожу бинт и вату, сооружая что-то наподобие прокладки. Боже как стыдно.

Мне нужны прокладки.

Как я, черт побери, должна ему об этом сообщить?

Одеваюсь, подсушиваю волосы, выхожу, заглядываю в гостиную — мужчина по-прежнему спит, замираю на пороге, рассматривая его. Даже в мятой рубашке, с щетиной и явно с похмелья, он выглядит хорошо. Гад.

— Внимательно слушаю, — вдруг произносит он, не открывая глаза. Втягиваю воздух. То есть все это время он понимал, что я здесь.

— Мне кое-что нужно, срочно…

— Что именно? — открывает глаза, осматривая меня, прищурившись.

— Предмет женской гигиены.

— Что именно? Шампуни, крема?

— Нет…

— Рада… — глубоко вздыхает и садится на диване, рассматривая пустую бутылку под ногами. — Давай я не буду разгадывать шарады. Голова не соображает, — потирает лицо. — Скажи, что тебе нужно.

— Мне нужны прокладки! — выпаливаю я.

— Что? — переводит на меня взгляд.

— Да господи ты боже мой! — закатываю глаза. — У меня эти дни, мне нужно…

— Я все понял, — останавливает меня взмахом руки. Ну слава богу. — Хорошо. Прямо сейчас нужно?

— Да!

— Все понятно, — поднимается с дивана и проходит мимо меня в ванную.

Пока мужчина приводит себя в порядок, убираю диван, пустую бутылку. Живот все тянет и тянет. Со мной всегда так в первый день менструации. Обычно в этот день я отлёживалась дома, глотая обезболивающие.

Иду на кухню, ставлю чайник, облокачиваюсь на тумбу, смотрю в окно и поглаживаю низ живота, кусая губы.

Так хочется домой, в свою кровать, свернуться под одеялом и порыдать. В критические дни я расклеиваюсь, превращаясь в маленькую девочку, которая хочет сладкого и на ручки, чтобы обняли и жалели.

— Что-нибудь еще нужно?

Оборачиваюсь, мужчина стоит в дверях уже одетый в черную водолазку и джинсы.

— Да, можно еще но-шпу?

Мужчина обращает внимание на мою руку на животе и сводит брови. Одёргиваю руку, снова отворачиваясь.

Ну не смотри ты на меня так!

Мне стыдно, неловко и хочется плакать от этой ситуации.

— Еще что-то хочешь?

— А можно еще стаканчик латте? — прошу я, обращая на него умоляющий взгляд. — С ореховым сиропом?

Мужчина кивает и уходит в прихожую. Через пару минут входная дверь хлопает, и я остаюсь одна в тишине. Выключаю чайник, иду в гостиную, ложусь на диван, сворачиваюсь и закрываю глаза.

Боже, пусть это все закончится…

Мужчины долго нет, живот немного отпускает, и я начинаю дремать.

Просыпаюсь от того, что чувствую холодное прикосновение к лицу.

Открываю глаза и понимаю, что Глеб сидит рядом со мной и убирает волосы с моего лица.

— Ты как?

Замираю, когда его ладонь накрывает мое бедро рукой, ведет к животу, поглаживая его. Это так… Прикрываю глаза. Не понимаю, как реагировать, в горле образуется ком, и мне уже хочется уткнуться в сильную грудь Глеба и рыдать.

— Нормально, — только и могу выдать я.

— Я все принес, — указывает глазами на журнальный столик.

— Спасибо, — хриплю.

Мужчина поднимается с дивана и уходит на кухню. Беру пакет, открываю его, а там четыре пачки прокладок разных брендов: дневные, ночные и даже ежедневки. Пара пачек обезболивающего и, на мое удивление, витамины. Сглатываю. Представляю, как он объяснял в аптеке, что ему нужно. Хотя, думаю, он делал это с невозмутимым лицом, вряд ли Глеба что-то смутило.

Беру пакет, убегаю в ванную.

Когда выхожу, замечаю в коридоре большую коробку. Заглядываю на кухню и распахиваю глаза, когда понимаю, что Глеб устанавливает на тумбе новую кофемашину. Настоящую домашнюю кофемашину. На столе стоит молоко, пачка кофе и несколько бутылочек сиропа.

Сглатываю, не отводя взгляда от мужчины.

Меня похищают — он спасает.

Я болею — он ставит мне уколы.

Я прошу прокладки — он идет в аптеку и покупает мне несколько пачек.

Я прошу всего лишь стаканчик латте — он устанавливает на своей кухне кофемашину.

Кто ты такой, чёрт тебя подери?!

Завидев меня, мужчина оборачивается.

— Умеешь ей пользоваться?

— Да, — киваю.

— Прошу, — взмахивает рукой в сторону кофемашины. — Я подключил.

Отходит, пропуская меня, начинает собирать упаковку в коробку и уносит ее. Заправляю кофемашину, у нас дома стоит почти такая же. Замечаю на столе еще бумажный пакет, заглядываю в него и сглатываю слюну. Там свежая выпечка, творожные булочки с кремом, свежие, аппетитные, пахнут обалденно.

Оборачиваюсь в сторону коридора, чтобы еще раз убедиться, что это все сделал Глеб.

Я настолько жалко сегодня выгляжу?

Делаю пару чашек латте, выкладываю на тарелку булочки. Еще один теплый момент во всем этом хаосе. Простая вещь — запах свежего кофе, булочки, а мне снова хочется над этим порыдать.

Я совсем расклеилась.

Мужчина молча проходит на кухню, садится за стол напротив меня. Обхватываю чашку кофе, с удовольствием вдыхая его аромат.

— Сильно болит? — интересуется Глеб.

— Нет, все прошло, спасибо.

— Откуда тогда столько трагедии в твоих глазах? — вполне серьезно спрашивает он, даже с неким раздражением.

— Разве нужны объяснения? По-моему, все, что происходит, далеко не норма.

Мужчина задумывается, ловя мой взгляд. И я смело впускаю его в себя — пусть почувствует, если умеет.

— Не норма… Но я пытаюсь скрасить это все… — снова злится, словно я виновата. Кусаю губы, сглатывая, встаю, отворачиваясь к окну.

Какое-то время молча пьем кофе. Смотрю вдаль на двор, там девочка в розовой шапке, лепит снеговика. Новый год скоро. У меня было столько планов…

Напрягаюсь, когда слышу, как мужчина поднимается с места и подходит ко мне. Он совсем рядом. Спиной чувствую его грудь, вижу, как большие ладони ложатся на подоконник по обе стороны. Я снова в его плену, но мне не страшно. Вдыхаю мужской запах и прикрываю глаза. Мое тело так ярко реагирует на его близость, сердце начинает колотиться, и все трепещет внутри.

Глеб убирает мои волосы в сторону и утыкается носом в самое чувствительное место за ухом.

— Я должен тебе ответ на вопрос, детка, — выдыхает он мне в кожу. Ой, мамочки, оказывается, меня еще с ночи не отпустило. Реагирую на этого мужчину, как голодная самка. Никогда со мной такого не было. Он старше, опаснее, я вообще не знаю, кто он, но ноги подкашиваются от его таких откровенных касаний. — Вопрос, детка? — напоминаем мне мужчина, ухмыляясь. Самое страшное, он прекрасно осознает, как действует на меня. — Или у тебя их больше нет?

— Есть, — выдаю я, собираясь с мыслями. — Кто ты? Какое отношение имеешь ко всей этой ситуации?

Мужчина несколько минут молчит, водя губами по моей шее и снова путая мысли.

— Скажем так, я тебя опекаю. И ищу выходы, при которых твой отец выйдет на свободу.

— Ты знаешь моего отца? — пытаюсь повернуться, но мужчина не позволяет, вжимая меня в подоконник.

— Это следующий вопрос, детка, но ты так много мне вчера заплатила… — оставляет еще один поцелуй за ухом. — Да, я знаю Коваленко.

— Это он тебя нанял меня охранять? — наивно спрашиваю я. Глеб не отвечает, снова усмехаясь мне в ухо. — Кто те люди, которые меня похитили? Что им нужно? Мне нечего им дать.

— Ошибаешься, детка. На тебя записано одно предприятие. И пока твой папочка «отдыхает», его можно отжать.

— Ничего не понимаю. А как ты узнал, где я? Как оказалось, что…

— Тебе не кажется, что ты превысила лимит вопросов? В долг не даю. Просто расслабься, детка, доверься мне, и тогда скоро все это закончится. Вернёшься к своему папочке, в свою красивую, беззаботную жизнь, — последние слова говорит не по-доброму, с долей иронии, что мне очень не нравится. Теперь мне холодно в его руках. Тепло ускользает…

Глава 13

Рада

Прошло пять дней. Ничего не изменилось. Я все так же заперта в четырех стенах, в неизвестности. Вопросов больше не задаю, за них приходится платить. Я отдала слишком много, боюсь, следующая цена будет непосильная.

Глеба снова нет, уже второй день. У меня все есть: еда в холодильнике, кофе, книги, телевизор и свежий воздух в открытом окне. Я прочла парочку книг, вдоволь насмотрелась телевизора, кажется, на всю жизнь. В обед для разнообразия приготовила спагетти с курицей в сливочном сыре.

Вечер. Если верить телевизору, почти девять часов. Музыкальный канал играет фоном. Я хожу из угла в угол, пытаясь унять зарождающееся сумасшествие в моей голове. Мне кажется, я уже сошла с ума.

Переживаю за Глеба!

С каждым часом его отсутствия накручиваю себя все и больше. А если с ним что-то случилось и он не придет… Что будет со мной? Это клиника. В одиночестве, в четырех стенах, в полной прострации и растерянности я приобретаю какие-то ужасные, ничем не обоснованные фобии.

В желании избавиться от навязчивых мыслей и надвигающегося сумасшествия начинаю заниматься. Качаю пресс, приседаю, делаю растяжку, изматывая себя. На часах десять, включаю во всей квартире свет, устраивая иллюминацию, и прибавляю звук телевизора. Мне страшно по ночам одной. Все время кажется, что я слышу какие-то посторонние шорохи и звуки.

Вот так люди приобретают шизофрению?

А может, я уже поехала крышей?

Сижу где-нибудь в комнате с мягкими стенами, и все это мне кажется?

Беру новую пижаму, состоящую из легких коротких шортов и тоненькой маечки, и иду в ванную. Принимаю контрастный душ, сушу волосы, наношу крем на лицо и руки. Скорее всего, мужчина выбрал его наугад, но мне нравится крем, совсем не дешёвый бренд. Либо у Глеба есть вкус, либо ему помогала женщина. Вот, это еще одна фаза моего сумасшествия, я ревную Глеба к женщинам. Хотя не должна! Я, как настоящая истеричная баба, рисую у себя в голове картины, где он сейчас с женщиной.

Ну скажите мне, что я не совсем дура.

Должна же быть у взрослого мужика женщина, хотя бы ради секса.

Вот зачем я об этом вообще думаю?

Надеваю трусики…

— Ааа! — вскрикиваю, подпрыгивая на месте, когда дверь в ванную распахивается.

Выдыхаю, когда понимаю, что это Глеб.

— Нельзя так делать! Ты меня напугал. Я и так тут от каждого шороха шарахаюсь! — возмущаюсь.

Мужчина ухмыляется, ведет глазами по моему телу, и до меня доходит, что я голая, в одних трусиках. Обнимаю себя руками, прикрывая грудь. Нет, он, конечно, все видел. И даже больше, чем видел. Он все трогал и пробовал, но мне все равно неуютно под его голодным взглядом.

— Выйди! — почти топаю ногой от возмущения, хватаю майку, отворачиваюсь, начиная торопливо одеваться. Слышу позади смех в спину, но гад всё-таки выходит, прикрывая дверь.

Холеный такой, свежий, красивый, в черной рубашечке с высоким воротником, в идеальных брюках, с часами на кожаном ремешке, запах его парфюма витает в ванной. Живой, здоровый и вполне довольный жизнью. А я тут переживаю! Все у него замечательно, в отличие от меня.

Снова злюсь, уже накручивая себя в другую сторону. Не хочу с ним общаться, даже смотреть на него, такого уверенного в себе, не хочу.

Собираю влажные волосы в пучок, натягиваю шорты и быстро выхожу из ванной.

В гостиной горит только напольный светильник, телевизор в спальне продолжает вещать включенную мной музыку.

Застываю на пороге гостиной, забывая, что в мои планы входил игнор этого гада. На журнальном столике стоит бутылка вина, пара бокалов на высокой ножке и тарелки с закусками. Оливки, маслины, виноград, нарезанная слайсами груша, сырная тарелка с медом и орехами, шоколад.

Глеб вальяжно развалился в своем кресле, уже в расстёгнутой рубашке.

— Присаживайся, Рада, — указывает мне на диван, подается к столу, открывая вино.

— А… — медленно сажусь, наблюдая, как его сильные руки открывают вино. Зависаю на выступающих венах, на выраженных костяшках. Никогда не замечала, что по-мужски грубые руки могут быть красивы. Глеб разливает нам вино и двигает один бокал ко мне. — А по какому поводу… — развожу руками.

— Повод есть, незначительный правда, но мне захотелось разделить его с красивой девушкой.

— Ой, не надо мне тут включать свое обаяние и харизму, — отмахиваюсь я, вспоминая, что злюсь на Глеба.

— Харизму и обаяние? — выгибает брови, усмехаясь. — Не знал, что они у меня есть.

— Так что за повод? — оправляю в рот оливку.

— Мой день рождения, — салютует мне бокалом, отпивая глоток.

— О, правда? — беру бокал, играю вином. Мужчина кивает.

— Пробуй вино, специально для тебя выбирал.

Делаю глоток — приятный напиток. Я мало разбираюсь в вине, в отличие от моей матери, но понимаю, что напиток неплохой.

— Вкусно. С днем рождения, — тоже салютую бокалом. — Сколько тебе исполнилось?

— На сколько выгляжу? — ухмыляется, макает кусочек сыра в мед, кладет сверху слайс груши и протягивает мне. Забираю, съедаю. Вкусное сочетание, особенно с вином.

— Не знаю… Тридцать пять?

— Почти. Тридцать четыре, детка.

— Большой мальчик, — смеюсь. — Где ты был?

— Скучала? — заглядывает мне в глаза.

— Ага, с ума сходила.

— Шутница, — подливает мне еще вина.

— А я не шучу. Я не могу больше сидеть в четырех стенах в одиночестве. Психика не справляется, — уже вполне серьезно сообщаю ему. Ненормально даже то, что я дико рада присутствию Глеба и боюсь, что он снова оставит меня одну.

— Придется потерпеть, детка. Лучше сойти с ума в четырех стенах, чем оказаться… — не договаривает, отпивая вина.

Даже не спрашиваю, где я могу оказаться.

— Я постараюсь не оставлять тебя надолго.

Вот так выглядит стокгольмский синдром?

Мне спокойнее, когда Глеб рядом.

— Расскажи о себе, — вдруг просит он.

— Сразу после тебя, — подмигиваю мужчине, отпивая вина и закусывая оливками. Смеется.

— Что ты хочешь знать?

— О, я уже могу задавать вопросы просто так? Откуда такая щедрость? Ты же в долг не даешь.

Вино немного кружит голову, расслабляет, и мне легко сейчас.

— Ты можешь задавать любые вопросы, детка. Только те, которые не касаются ситуации.

— Ах вот оно что. Тогда сыграем в игру «правда или действие»? — азартно предлагаю я. Устала боятся, устала сходить с ума, моя психика дает сбой. Нужно отвлечься, хоть на один вечер.

— Детка хочет поиграть? — азартно сверкает своими невыносимо серыми глазами. Молчу, облизывая губы после меда, провоцируя мужчину. Хорошее вино. — Окей, каковы правила игры? — следит за моими губами, и я облизываю их снова. Будоражит. Мне нравится его дразнить. В моей жизни не было взрослых мужчин. Глеб для меня, как что-то неизведанное, как запретный плод. Хищник, матерый волк, с которым хочется поиграть, несмотря на то, что внутри все сжимается от понимания, что он может меня сожрать.

— Ты не знаешь, как играют в «правда или действие»?

— Должен был знать? — снова подливает мне вина и салютует бокалом.

— Ну, как бы… Это популярная игра.

— Я предпочитаю играть в покер или нарды.

Смотри, какие мы серьезные.

— Я задаю тебе вопрос — ты отвечаешь предельно честно и развернуто. Если не хочешь отвечать, то выполняешь действие, придуманное мной. Потом меняемся — ты задаешь вопрос.

— Забавно. Давай сыграем, но я внесу корректировки в правила.

— Началось, — закатываю глаза. — И какие?

— Нет, — качает головой. — Сначала ты скажешь «да». И только тогда я озвучу поправки.

— Так нечестно! — возмущаюсь, но мне жутко интересно, что он придумал.

— Давай, Рада. Ты же рисковая девочка. Я не предложу ничего такого, чего ты не сможешь. Тебе понравится.

Кусаю губы. Азартно. Гад какой.

— Просто игра, детка, — продолжает меня уговаривать.

— Ладно, ладно! — выставляю руки, сдаваясь.

— Умница, — триумфально улыбается, словно уже победил. — Выпьем, — тянет ко мне бокал. Чокаемся.

— Ну, говори уже!

— Правила те же, только вопросы и действия будут интимные и откровенные.

— Да нет… — хнычу, закрывая лицо руками.

— Даааа, моя девочка. Ты сказала «да».

Пододвигает кресло ближе к столу и подаётся ко мне, заглядывая в глаза.

— Давай, детка, ты первая. Начинай.

Глава 14

Рада

Глеб внимательно смотрит на меня в ожидании вопроса, а я кусаю губы. У меня сотни вопросов, только не на тему, которую задал Глеб.

— А… — делаю еще глоток вина для смелости. — Сколько женщин у тебя было? — говорю первое, что приходит в голову. Глеб улыбается и качает головой. — Что? Отвечай!

— А если я не знаю точную цифру?

— В каком смысле не знаешь? Провалы в памяти? Вроде рановато еще для твоего возраста.

— Все гораздо прозаичнее: я не считал.

— Ой, не нужно мне тут строить мачо, — фыркаю, вызывая смех мужчины.

— Давай уточним. Ты имеешь в виду всех женщин, с которыми я когда-либо спал, либо тех, с кем были отношения?

— То есть их настолько много, что нужно разделение? — выгибаю брови. — Ладно, давай только тех, с кем были отношения.

— Тут все просто: их было две.

— А сейчас ты в каких отношениях? В мимолетных, которые не считаешь, или в серьезных?

— Это следующий вопрос, — качает головой. — Но я удовлетворю твое любопытство. Нет отношений. Никаких. Достаточно развёрнуто?

— Да, — киваю. — Твоя очередь, — выдыхаю. Мне и страшно услышать его вопрос, и одновременно любопытно.

— Как так вышло, что ты невинна?

Никогда не разговаривала с мужчинами на эти темы.

Как так вышло…

Молчу, отпивая вина.

— Рада? Не будешь отвечать?

Если я не отвечу, последует действие. Даже не представляю, что в голове у этого мужчины.

— Скажем так, не нашелся парень, с которым хотелось бы это сделать. Или дело во мне… Чего-то не хватало. Не чувствовала человека настолько, чтобы потерять голову.

— Не совсем развёрнуто, Рада, но принимается, — кивает, тянет ко мне бокал, чокаемся. Моя очередь.

— Почему ты прогнал меня, когда узнал, что я девственница?

— Ммм, детка обиделась? — самодовольно ухмыляется.

— Ты должен отвечать на вопросы, а не задавать их!

— Хорошо, попробую объяснить, — уже серьезно произносит он. — Твоя невинность стала для меня неожиданностью.

— Это плохо?

— Нет, Рада, это прекрасно, что ты смогла сохранить себя в нашем развратном мире, где девочки рожают в шестнадцать. Дело в другом. Не думаю, что твой первый раз должен был произойти в коридоре возле стены с пьяным мужиком. Хотя ты была очень даже не против, но я мог этим воспользоваться.

— Ты злился.

— Конечно, я злился. Такой облом, — усмехается. — Попробуй удержать себя в руках и не растерзать тебя, такую сладкую.

Сжимаю губы, отворачиваюсь от мужчины. Нет у меня больше к нему вопросов. Он прав. Это я идиотка, поплыла и готова была отдаться, по сути, незнакомому мужику.

— Я так понимаю, тебя устраивает мой ответ?

Киваю.

— Что такое, детка? — его голос становится низким, немного хриплым, таким пронзительным. — Так задело, что я тебя не трахнул?

Морщусь от слова «трахнул».

— Нет, не задело! — слишком эмоционально выдаю я и допиваю вино.

— Не понравилось слово «трахнул»? Так вот тогда я именно трахнул бы. Жёстко и больно. Ты этого хотела? Если да, только скажи.

— Ничего я не хотела! Это ты… — задыхаюсь от возмущения.

— Все, все, тихо, Рада. Я все понял, — успокаивает меня, подливая еще вина. — Расслабься, мы всего лишь играем.

Мужчина вынимает сигареты, поднимается с кресла, приоткрывает окно, садится на подоконник, прикуривает, выпуская густую струйку дыма на улицу.

— Моя очередь, — делает еще одну глубокую затяжку, прикрывая глаза на секунду. Блин. Он даже курит сексуально.

Вино плохо на меня действует.

Тоже прикрываю глаза. Этот полумрак, алкоголь, откровенные разговоры, табачный дым, его хриплый бархатный голос кружат голову, и по телу разливается приятное тепло.

— Как часто ты удовлетворяешь себя? — задает вопрос.

— В каком смысле? — распахиваю глаза. Кошу под дуру, хотя все поняла.

— Назвать вещи своими именами? — выгибает брови. Молчу, закусывая губы. — Хорошо. Ты мастурбируешь? Как часто и что тебя заводит? Что ты представляешь, когда ласкаешь себя?

Ой, мамочки, я должна отвечать на эти вопросы.

— Я не…

— Не нужно лгать, детка. Не поверю, что ты этого не делала. Это естественно.

Молчу, пряча смущение за глотком вина. Лицо начинает гореть от стыда, а живот предательски обжигает горячей волной.

— Я правильно понимаю, что ты выбираешь действие? — делает последнюю глубокую затяжку и вышвыривает окурок в окно.

— Да, — тихо отвечаю я, прикрывая глаза.

Мужчина усмехается, снова располагаясь в кресле. Расслабленно откидывается, опуская руки на подлокотник. Молчит, рассматривая меня. Сглатываю, от его алчного взгляда сердце колотится в ожидании чего-то…

— Иди сюда, детка, — хлопает по своим коленям. — Дальше ты будешь играть у меня на коленях.

Задерживаю дыхание. Я уже это делала, но все равно волнительно. Ой, мамочка, это такое знакомое чувство. Когда любая близость с парнем сладко волнует. Только то были парни, а это взрослый мужчина, хищник, и волнение зашкаливает.

— Бери свой бокал и иди ко мне, — манит пальцем, и я иду, сжимая тонкое стекло бокала. Сажусь на мужчину сверху, лицом к лицу, упираясь коленями в кресло. — Вот так, — обхватывает бедра, дёргает на себя, вжимая. — Твой ход, детка, — отбирает у меня бокал и делает из него глоток, смотря в глаза. Его запах еще больше кружит голову, а его близость лишает воли.

— Зачем ты это делаешь?

— Что именно? — поглаживает мое бедро, скользя по ноге к коленке и назад, немного забирается под шортики и снова скользит вниз.

— Прикасаешься ко мне, целуешь, ласкаешь, задаешь вопросы… — закусываю губы, когда его наглые пальцы забираются под шорты глубже, поглаживая попу.

— По-моему это очевидно. Я хочу тебя, детка. Есть в тебе что-то манящее, то, что хочется распробовать. Очень хочется… — его голос становится ниже, начиная вибрировать. Чувствую, как между ног упирается его желание. Глеб делает еще один глоток из моего бокала и тянется к моим губам. Целует, вливая в мой рот алкоголь, тут же углубляя поцелуй, сплетая наши языки, лишая дыхания, разума и здравого смысла. Такой пьяный и обжигающий поцелуй тут же растекается по венам, неся обжигающее возбуждение.

Слышу, как бокал падает на пол, разбиваясь со звоном вдребезги, но мужчина не позволяет мне отстраниться, зарывается в волосы, сжимая их на затылке, фиксируя на месте, бесконечно долго целуя. Это так сладко, остро, на грани чего-то сумасшедшего. Мне на все плевать, пусть берет все, что хочет. Я впервые настолько теряю голову с мужчиной, что даже мысли не возникает его остановить.

Ничего не соображаю, только чувствую горячее дыхание на моих скулах, жадные поцелуи на моей шее и руки на бедрах. Откидываю голову, открывая мужчине полный доступ, потому что хочется большего. Хочется отдать ему себя и принять все, что он может дать. А он может много, то, чего у меня никогда не было.

Опускаю ладони на его голую грудь, ласкаю, перебирая пальцами, слегка царапаю, когда Глеб прикусывает кожу на моей шее и тут же зализывает укус языком.

Глеб тянет мою майку вверх, и я поддаюсь, помогая себя раздеть.

— Детка хотела продолжения?

— Да, — выдыхаю, закатывая глаза, выгибаюсь, как кошка, когда он ласкает грудь, поглаживая соски.

— Ты же понимаешь, что я не остановлюсь? У меня хорошая выдержка, но с тобой она дает сбой, я не смогу остановиться, даже если ты этого захочешь.

— Не останавливайся…

На самом деле я совершенно не соображаю, на что даю согласие, мне просто дико хорошо, и я хочу, чтобы это никогда не заканчивалось.

— Ты даже не представляешь, на что соглашаешься, — усмехается мне в губы. На минуту зависаем, смотря друг другу в глаза. И я тону в этой серой бездне, которая меня поглощает.

— Не представляю… Покажи мне. Я хочу.

— Скажи мне «да», детка.

— Да, — без сомнений выдаю я.

Глеб стискивает мои бедра. Рывок — поднимается на ноги вместе со мной, вынуждая обхватить его торс ногами и вцепиться в его плечи.

Он несет меня в спальню. Света нет, мерцает лишь телевизор, который вещает музыку.

Вскрикиваю, когда мужчина кидает меня на кровать, нервно усмехаюсь, отползая ближе к изголовью.

Глеб нависает надо мной, цепляет шортики вместе с трусиками и быстро стягивает их, отшвыривая на пол. Сжимаю ноги, когда мужчина выпрямляется, осматривая меня. Комната кружится, тело такое легкое и очень чувствительное. Стискиваю покрывало, наблюдая, как Глеб расстегивает ремень, ширинку и снимает штаны, откидывая их на пол, а за ними и боксёры. Закрываю глаза, подрагивая, когда вижу его внушительный, уже налитый член.

Все, назад дороги не будет, я сказала «да» мужчине, которого, по сути, не знаю. Я сошла с ума, скорее всего мы не будем вместе долго и счастливо, но я хочу, чтобы он был первым.

Глава 15

Рада

Глеб забирается на кровать, и мое сердце начинает биться в истерике. Сглатываю, когда он обхватывает мои ноги и сгибает в коленях. Мужчина пытается их развести, но они рефлекторно сжимаются.

— Расслабься, детка, — шепчет он мне, наклоняется, целует мои колени. — Просто отпусти себя, будет хорошо, — обещает он, и я верю.

Как можно не доверять мужчине, который целует мои ноги?

Позволяю ему развести колени, запрокидываю голову, прикрывая глаза. Я полностью открыта для него, как никогда не была открыта ни для кого другого.

Чувствую, как он ведет губами от коленки к внутренней стороне бедра. Это так чувствительно и действительно хорошо. Тело расслабляется, окатывая обжигающими волнами возбуждения. Его поцелуи граничат с агрессивными укусами, словно хищник с трудом держит себя в руках. Но мне не больно, мне дико хорошо. Неосознанно пытаюсь сжать ноги, когда горячие губы касаются лобка.

— Не смей закрываться! — рычит Глеб, с силой разводя мои ноги, удерживая их. Шумно выдыхаю и тут же закусываю губы от ощущения его языка в самом интимном месте.

Меня оглушает вспышкой чего-то очень горячего. Его губы целуют меня там, где больше всего хочется, его язык раскрывает складки, пробираясь глубже.

Это так… пошло, грязно и невыносимо сладко. Издаю рваный стон, когда кончик его языка ударяет по клитору и ласкает, облизывает. Всасывает сильно, до дрожи в ногах. Никогда так быстро не заводилась и не подходила к точке невозврата. Когда невозможно держать себя в руках и контролировать тело, когда хочется кричать от острого удовольствия. Когда живот болезненно ноет, требуя большего. Хочется оттолкнуть мужчину и одновременно прижать сильнее, начать вилять бедрами, требуя большего.

Тело снова паникует, когда, его пальцы проникают в меня, но умелые губы творят нечто невообразимое, не позволяя закрыться. Он не проникает глубоко, слегка толкаясь, растягивает меня, но, в совокупности с ласками клитора и движениями пальцев, меня разрывает на тысячи осколков. Бьюсь в оглушительном оргазме, выгибаясь на простынях, и уже бесстыдно стону во весь голос, хватая недостающий воздух. Теряю себя в ощущениях…

Даже не представляла, что это бывает так хорошо. Что мужчина может знать мое тело лучше меня и доставлять такое удовольствие, играя моим оргазмом. Бедра дрожат, тело извивается, но хищник не отпускает, стискивая мои ноги, продолжая ласкать пульсирующий клитор. Теряю связь с этим миром окончательно, уже не замечая, как мужчина поднимается, располагаясь между моих ног, как закидывает одну ногу себе на плечо, а другую на торс. Наклоняется, впивается в мои губы, передавая терпкий вкус моего удовольствия. Целует, целует, целует, забирая весь мой кислород, вынуждая дышать только им, лишая разума окончательно. Заставляя забыть, что это мой первый раз, потерять волнение, оставляя мне только блаженство.

— А-а-а-а! — вскрикиваю, когда чувствую мощный, пронизывающий толчок между ног. Всего секунда — и он глубоко внутри меня. Яркая вспышка боли отрезвляет. Расцарапываю грудь Глеба, толкаю, пытаясь освободить себя от распирающей боли.

— Все, тихо, тихо, моя девочка, — ласково шепчет Глеб, хватает меня за руку, которая пытается оттолкнуть, и целует ладонь. — Все. Ты теперь моя. Это больно — да, прости, — его бархатный голос успокаивает, мои руки уже не отталкивают, а ласкают. — Впусти меня, больно уже не будет, — продолжает шептать, целуя уголки моих губ. И теперь я начинаю остро чувствовать мужчину, словно окунулась в его бездну. Мужское тело напряжено, его дыхание рвётся, он на пределе. Хищнику хочется получить добычу сполна. Пытаюсь расслабиться и не сжиматься. И боль отступает, остаются только ощущения растяжения и легкого жжения. Терпимо.

Глеб начинает двигаться медленными, плавными толчками.

— Смотри мне в глаза, маленькая, — просит он, и я впиваюсь в его взгляд, в котором отражаюсь. — Ты даже не представляешь, какая ты… — глотает воздух, его серый взгляд плавится. Еще толчок, немного грубее, несдержаннее, глубже, но мне не больно. Я хотела от него большего, я хотела все. И вот теперь его во мне очень много. Нестерпимо много, и одновременно я получаю ненормальное удовольствие от этой близости, от его взгляда, от хриплого дыхания, от тяжести тела, от запаха, от острого ощущения кому-то принадлежать.

Вскрикиваю и кусаю Глеба за плечо, когда он рвется в меня сильнее и быстрее, очень быстро… И вот когда мне кажется, что я больше не выдержу, он резко выходит, запрокидывая голову, немного содрогаясь. Живот обжигают горячие капли...

Закрываю глаза, пытаясь отдышаться. Вот как это бывает. Больно, остро и сладко. Мужчина падает рядом со мной на подушки, и его дыхание тоже рвется, как и мое.

— Ты как? — горячее дыхание обжигает щеку.

— Еще не поняла, — истерично усмехаюсь.

— Больно? — его пальцы аккуратно убирают волосы с моего лица.

— Уже нет. Все хорошо.

— Нет, детка, это не хорошо. Хорошо будет позже. Я покажу тебе, как может быть хорошо, — самоуверенно заявляет он. Открываю глаза, поворачиваю голову и встречаюсь с серой бездной, только сейчас она не поглощает, она ласкает меня, окутывая теплом. — Спрячь свои красивые глаза, девочка, иначе…

— Что иначе? — даже не думаю отворачиваться. Мне дико нравится, как этот взрослый мужчина на меня реагирует. В его взгляде что-то очень интимное, личное, глубокое, больше, чем секс и похоть. Сегодня я вообще смотрю на него с другой стороны.

— Иначе тебе снова будет больно, а мне дико хорошо, — усмехается, накрывает мою грудь, сжимая соски.

— О, нет, тогда я душ. Не уверена, что еще раз выдержу твой… — опускаю взгляд на его член, вижу на нем собственную кровь и быстро соскакиваю с кровати, несусь в душ. Не успеваю запереться, мужчина дергает дверь, не позволяя мне спрятаться.

— Куда собралась без меня? — вталкивает меня в ванную.

— Можно я приведу себя в порядок?

— Нужно. Но только со мной.

Настраивает воду, подает мне руку, помогая забраться в ванную, задергивает штору, снимает душ и направляет воду на меня.

— Ай, — закрываюсь руками. Глеб шлепает меня по ладоням.

— Не смей закрываться от меня! — угрожающе рычит, но улыбается.

И вот мы абсолютно голые моемся в тесной ванной. Точнее, Глеб сам меня моет, намыливает тело, уделяя чрезмерное внимание интимным местам, очень бережно и аккуратно, словно я что-то ценное для него. А потом вытирает, заворачивает в полотенце и целует в нос, как маленькую девочку.

Мы срываем испачканное покрывало на пол и ложимся в постель. Снова голые. Глеб не позволяет одеться. Он укладывает меня к себе на грудь и укрывает одеялом.

— Спи, моя девочка, — поглаживает мне спину, вырисовывая на ней узоры. Чувствую приятную усталость, истому, тело легкое, хорошо… Засыпаю.

Глава 16

Рада

Просыпаюсь, осматриваюсь, провожу рукой по пустой половине кровати…

Глеба нет.

Остался только его запах на подушках. Переворачиваюсь на живот, глубоко вдыхаю. Боже, как же пахнет от этого мужчины. Кажется, у меня фетиш на аромат его тела. Мышцы немного ноют, но приятно, все хорошо. Даже не предполагала, что лишусь девственности вот так. Не жалею, даже если между нами ничего больше не случится. Мой первый раз со взрослым, опытным мужчиной незабываем.

Обстоятельства, конечно, не те, которые хотелось бы, но я улыбаюсь, как дура. Поднимаюсь с кровати, кутаясь в простыни, обхожу всю квартиру. Стол в гостиной убран, в ванной пахнет пеной для бритья, в кухне заправлена кофемашина, под ней чистая чашка. Нажимаю кнопку, делая себе латте.

Глеба нет…

Были бы в нормальной жизни, подумала бы, что он воспользовался мной и сбежал.

Плотнее стягиваю простынь, забираю чашку с кофе, поворачиваюсь к окну, рассматриваю крупные летящие хлопья снега. Красиво, двор укутан белым покрывалом.

Интересно, теперь у меня есть право задавать вопросы?

Или мы вновь будем торговаться?

Все, что было ночью, осталось ночью. Что несет мне новая реальность — я не знаю.

Слышу, как открывается входная дверь, держу себя в руках, не оборачиваясь. Шорох в прихожей, его шаги по коридору, аромат парфюма врывается в кухню. Ой, мамочки, мне немного стыдно. Что мы вчера творили… Закрываю глаза, сжимая чашку в ладонях.

Слышу, как Глеб подходит ко мне. Очень близко. Пахнет сигаретами, снегом, парфюмом. Прижимается грудью к моей спине.

— Доброе утро, детка, — голос вкрадчивый, мурашки по коже. Молчу, кусая губы, начиная часто дышать. Такая острая реакция на мужчину. Внутри все сжимается. Он будоражит меня, волнует, вынуждая сердце заходиться аритмией. — Как ты себя чувствуешь? — целует меня в плечо, не останавливается, водя губами по коже. Приятно.

— Хорошо.

— Точно? — уже более строго переспрашивает и слегка прикусывает кожу.

— Точно, — выдыхаю, потому что за укусом снова следует поцелуй.

— Такая теплая, нежная, сладкая девочка, — уже расслабленно шепчет мне на ухо. — Поставь чашку на подоконник, — просит Глеб. Отставляю кофе. — Руки на подоконник, — звучит как приказ.

— Зачем?

— Без вопросов, Рада! Просто делай все, что я говорю.

Опираюсь ладонями на поддонник, начиная подрагивать.

— Моя умница, — его голос начинает вибрировать, как вчера перед…

Паникую, сжимаясь, когда мужчина резко дергает простынь, срывая ее, оставляя меня обнаженной.

— Глеб, я не уверена, что сейчас…

Да, мне страшно, что снова будет больно.

— Тихо, моя девочка. Я немножечко тебя потрогаю, тебе понравится. Учись мне доверять, — хрипло вдыхает в мое ухо. — Раздвинь ножки. Быстро! — рычит, когда я сомневаюсь. Выполняю, расставляя ноги. — Попку мне сюда, — дергает за бедра, поглаживает попу, вынуждая прогнуться. Оставляет поцелуи на моей спине, пояснице, обжигая горячим дыханием. — Мне так мало тебя, Рада. Очень мало… Попробовал и хочется еще, — шепчет, обхватывая руками грудь, ласкает ее, слегка сжимая, массирует.

Голова снова кружится, горячо, возбуждающе. Глеб оставляет грудь, запускает руку между моих ног, поглаживает складочки, впиваясь губами в мое ухо.

— Скажи мне, детка, — его пальцы наглеют, пробираясь глубже, сжимая, поглаживая, немного проникая в меня. — Как тебе нравится: вот так? — круговыми движениями с нажимом массирует клитор. Кусаю губы, подавляя стоны. — Или вот так? — слегка, кончиком пальца поглаживает самую чувствительную точку. Все-таки стону, чувствуя, как подрагивают ноги. — Не отвечай, — усмехается мне на ухо, покусывая мочку. — Я все понял, — продолжает скользить кончиком пальца по клитору, доводя меня до исступления.

— Нет, нет, нет… — бессвязно шепчу. Я так близко к тому, чтобы снова взорваться. Его умелые пальцы творят со мной что-то невообразимое. Я вся, как оголённый нерв, остро чувствую каждое его касание.

— Да, да, да, моя маленькая, — ухмыляется, собирает мои волосы в кулак, вынуждая запрокинуть голову. Впивается губами в мою шею, всасывает кожу и ускоряет движения пальцев.

Постанываю, по телу дрожь. Все — я в космосе, теряю себя от вспышки удовольствия.

— Какое сладкое утро, — отпускает волосы, снова утыкается в ухо. Резко разворачивает меня к себе и демонстративно облизывает пальцы, которые были во мне. Распахиваю глаза, краснея от его грязных действий. — Очень сладкое, — щипает меня за сосок, отпускает. Разворачивается к кофемашине, подставляя чашку. Ноги подкашиваются, облокачиваюсь на подоконник, чтобы отдышаться, совершенно забывая о том, что я голая. Замечаю на кухонном столе букет белых лилий. Таких огромных, свежих, красивых цветов.

Хватаю с пола простынь, заворачиваюсь, подхожу к цветам, трогая кончиками пальцев лепестки.

— Это мне? — пытаюсь спрятать улыбку, но выходит плохо.

— Видимо, да, — усмехается Глеб. — Чистой, невинной девочке, такие нежные, непорочные цветы. Мне показалось, они созданы для тебя.

Ой, мамочка!

Беру букет, утыкаюсь носом в лепестки. Конечно, мне дарили цветы. Шикарные букеты. Но вот таких, со смыслом, никогда.

— Не совсем уже невинная девушка, — усмехаюсь я, посматривая на кувшин на тумбе.

Глеб берет кувшин, наполняет его водой и ставит на подоконник.

— Нет, Рада. Ошибаешься. Девушка еще невинна. Не опорочена. Ее слегка коснулись, но… — не договаривает, берет свой кофе, отпивает глоток, посматривая, как я ставлю цветы в воду.

— Но? — подхожу вплотную к Глебу, заглядываю в глаза. Улыбается, качая головой. Тянусь к мужчине и целую в скулу. — Спасибо, — благодарю за цветы.

— Эти цветы — мое спасибо тебе за эту ночь. Самый ценный подарок на мой день рождения.

— Тогда я должна сказать: пожалуйста?

— Ты ничего не должна мне, Рада, — хватает меня за подбородок, целует. Не нежно, отрывисто, немного больно, жадно. Заглядывает в глаза, рассматривает с минуту. — Проголодалась? — спрашивает он. Голос низкий, немного холодный. В его взгляде что-то меняется. Хищник снова опасен. Стремительная перемена настроения.

— Я могу приготовить завтрак, — пытаюсь отвернуться, но Глеб не отпускает.

— Я просил тебя готовить, Рада? Я спросил, хочешь ли ты есть, — такой опасный сейчас. Но мне не страшно, мне интересно изучить эту его новую грань.

Что за ней скрывается?

— Хочу, — перехожу на шёпот. Очень увлекательная игра, мне нравится. Облизываю губы, и Глеб опускает на них глаза.

— Собирайся, — такой холодный мужчина. Улыбаюсь.

— Куда?

— Прогуляемся, позавтракаем где-нибудь. Где хочешь. Купим тебе что-нибудь из одежды.

— О, мне можно гулять? — выгибаю брови.

— Со мной — можно, если осторожно, — ухмыляется, но больше агрессивно. Есть в его глазах цвета ртути что-то темное, необузданное, опасное, ядовитое. А вчера было по-другому.

Какой он настоящий?

Но мне, дуре, нравятся обе его стороны.

— У меня нет верхней одежды и обуви, — забираю из его рук чашку с кофе и отпиваю.

— В гостиной пакет — это для тебя. Собирайся, детка.

Забирает у меня чашку, указывая глазами на коридор.

В гостиной пара пакетов, в одном из них — куртка — белый пуховик, в другом — белые стильные ботиночки. И он подарил мне белые лилии…

Любит белый цвет?

Забираю вещи, ухожу в спальню, переодеваться. Я наконец-то выйду из этих давящих стен. Подышу воздухом… И задам ему вопросы, которые меня интересуют. Плевать, сколько они стоят, я готова на все. Мне уже не страшно. Хочется понять, что происходит.

Глава 17

Рада

Выбираю себе пару забавных домашних костюмов с детскими расцветками. Глеб ухмыляется, снисходительно качая головой, но одобряет мои покупки. Ну вот такая я. Мне скучно расхаживать по дому в серых однотонных консервативных вещах.

Пока я, как сорока, рассматриваю блестящие платья с пайетками, Глеб снимает с вешалок кожаные узкие брюки и протягивает мне.

— О, это я люблю, — забираю у него штаны.

— И вот это, — передает мне бордовую блузку с корсетной шнуровкой и прозрачными рукавами.

— Да, у вас есть вкус, Глеб… Не знаю, как вас по отчеству.

— Примерь, — указывает глазами на примерочную, уходя от ответа.

— Чтобы это эффектно смотрелось, нужны ботильоны на высоком каблуке.

— Выбирай, — вскидывает руку в сторону отдела с обувью.

— Какой щедрый дяденька, я же наберу, не рассчитаешься, — смеюсь.

— Рассчитаюсь, — кривит губами.

— Ну, окей, — иду в сторону стеллажей с обувью. Выбираю подходящие ботильоны и скрываюсь в примерочной. Натягиваю штаны, задерживая дыхание. Очень узкие, обтягивают зад так, что, кажется, треснут. Но в этом-то и фишка. Если кожаные штаны висят, эффект уже не тот. Надеваю блузку, затягиваю на груди шнуровку, которая приподнимает грудь, обуваюсь, рассматривая себя в зеркало. Выглядит немного пошленько, но мне нравится. Да, дома я в детских пижамах, а в свет выхожу в провокационных нарядах. Отец всегда закатывал глаза и качал головой, комментируя мои наряды, но никогда не запрещал.

И ведь Глеб не знает о моих вкусах, но точно выбрал то, что я люблю.

У меня все больше и больше вопросов к этому мужчине.

Не хватает бордовой помады и туши на ресницы. Я не любительница обилия макияжа, но всегда подчёркиваю губы и глаза. Распускаю волосы, придавая легкую небрежность. Рок-н-ролл рулит. Усмехаюсь себе в зеркало, вытягивая губы уточкой.

Одергиваю шторку примерочной, выхожу, демонстрируя наряд Глебу.

— Ну как? — кручусь, показывая себя во всей красе. Его глаза загораются, крутит пальцем, и я оборачиваюсь еще раз.

— Вау, детка. Не хватает яркой помады.

— Вы читаете мои мысли, Глеб… Не знаю, как вас по отчеству.

— Да ну какое отчество, можете обращаться ко мне просто: господин, — шутит он, ухмыляется.

— Господин хочет купить мне косметику? — откровенно стебусь.

На самом деле мне не хватало вот такой лёгкости во всем этом хаусе. Я морально разгружаю голову, но глубоко внутри все равно тяжело. Я хочу домой, я хочу знать, что с моим отцом, хочу понять, насколько все опасно. И я планирую получить ответы уже сегодня.

— Господин очень хочет, — подмигивает мне. — Переодевайся, иначе его желания победят силу воли, — выдаёт он мне и направляется к кассе.

Господин и правда ведет меня в магазин косметики, скромно беру себе матовую бордовую помаду, тушь и тоник для лица. Мужчина и так на меня потратился. Уже направляюсь к кассе, где меня ждет Глеб, но зависаю, рассматривая витрину с парфюмом. Я парфюмерная маньячка. У меня дома десятки флакончиков с духами. Такая слабость, ничего не могу с собой поделать. У меня есть повседневные духи, вечерние, для клуба, для учебы, зимние, летние, под настроение и под определённые образы. Я сумасшедшая, знаю. Запахи — моя слабость.

— Детка хочет духи?

Вздрагиваю, когда шепот мужчины обжигает висок.

— Да нет, — пожимаю плечами. — У меня их много, просто…

Глеб обходит меня, к нам тут же подлетает консультант, предлагая мне попробовать ароматы.

— Выбираю я, — одергивает ее Глеб.

— Оу, простите, мужской парфюм слева, — теряется девушка.

— Нет, нам нужен женский, но выбираю я, — уточняет Глеб. Консультант натягивает улыбку, начиная работать на мужчину, подбирая ароматы.

О, а господин у нас с эгоистично собственническими замашками. Забавно. Но пусть выбирает. Это эксклюзив. Духов, выбранных мне мужчиной, у меня нет.

С интересом наблюдаю, как Глеб отказывается от вариантов, морщась от каждого запаха, но все же в конце ряда соглашается, покупая флакончик.

Нам запаковывают духи, Глеб рассчитывается, обхватывает меня за талию и выводит из магазина. Поднимаемся на лифте на верхний этаж торгового центра, садимся в ресторанчике азиатской кухни.

Пока ждем официантов, открываю духи, наношу на запястье, растираю, вдыхаю.

Хороший выбор, мне нравится. Вдыхаю еще — что-то нежное, свежее, ландыш, немного лайма и мяты. Очень тонкий аромат.

— А если мне не нравятся духи? — спрашиваю я у Глеба, который листает меню.

— Они не должны тебе нравиться, — буднично отвечает он.

— Вот как. А ты у нас, значит, диктатор? — ухмыляюсь, откидываясь в мягком кресле.

— Используя парфюм, человек по большей части привыкает к запаху и практически его не ощущает. Зато его ощущают окружающие. Мы пользуемся парфюмом не для себя, Рада. Для окружающих, чтобы произвести впечатление, соблазнить и оставить лёгкий шлейф после себя. Я выбрал духи для себя, — самодовольно улыбается.

— Ах, вот оно что. Эгоистично, не находишь?

— Нет. Было много приятных ароматов, но именно эти тебе подходят больше всего. Легкие, не маскирующие твой естественный запах, не перебивают его. Мне нравится, как ты пахнешь.

— А вы полны сюрпризов, господин. Но спасибо, на самом деле мне нравятся духи.

Глеб разводит руками, как бы говоря: что и требовалось доказать.

Мы обедаем, болтая о еде, о вкусах, о местах, где подают вкусную пасту. На мое удивление, Глеб разбирается в кухне, в хорошем вине и ресторанах.

Время десерта, сладкого я не хочу, но заказываю себе фисташковое мороженое, чтобы оттянуть момент и поговорить.

— Очень вкусно, закажи себе, — предлагаю я Глебу, облизывая ложечку.

— Равнодушен к сладкому, — отвечает он, попивая зеленый чай. — Говори.

— Что говорить?

— Ты уже полчаса хочешь что-то сказать, но никак не решишься, Рада.

Вот как он это понял? Я настолько читаема?

— Мне нужны ответы на вопросы, — решаюсь я.

— Ты знаешь, что делать, — ухмыляется.

— Что ты хочешь за ответы? — немного разочаровано спрашиваю я. Мене казалось, мы перешли на другой уровень. Но мне казалось. Игра продолжается. Закусываю губы, пытаюсь преодолеть досаду.

— Давай так, я отвечу на два твоих вопроса. Два. А цену назначу вечером.

— Так нечестно, вдруг цена будет непосильной? — намеренно облизываю губы, ловя его реакцию. Наблюдает.

— Я не попрошу ничего того, что ты не сможешь мне дать, детка. Рискни, Рада, повысь ставки.

Вдруг ловлю себя на мысли, что помимо того, что я хочу получить ответы, меня начинает будоражить эта игра. Но дело в том, что я полагала, что мы больше не играем на моих чувствах.

— Хорошо, два вопроса, — киваю я.

— Весь во внимании, — разводит руками, призывая меня говорить.

— Когда это все закончится? Когда я смогу вернуться домой?

— Не терпится сбежать от меня? — выгибает бровь.

— Ты же понимаешь, что дело не в этом? — выдыхаю я.

— Понимаю, — как-то недовольно выдает он, глаза холодеют, словно я задаю не те вопросы. — Все зависит от твоего отца, тебя и вашего адвоката. Но шансы на благополучное завершение дела есть. Насколько это возможно в данной ситуации.

— При чем здесь я? Что я могу сделать? — не понимаю его.

— Люди, которые организовали твоему отцу «отдых» за счет государства, сидят очень высоко. Они могут как потопить, так и помочь. Им нужно то, что записано на тебя. Если ты подпишешь бумаги, все может решиться…

Закрываю глаза, глубоко втягивая воздух.

— Я ничего в этом не понимаю. Мне нужно поговорить с отцом. Я сделаю только то, что он скажет. Я могу с ним поговорить? — с надеждой заглядываю мужчине в глаза.

— Нет, с ним не можешь. Ему запрещены любые контакты, кроме вашего адвоката. Идет психологическое давление, Рада. Коваленко с характером, тебе ли не знать. Его додавливают. Когда он даст согласие, ты встретишься с адвокатом.

— С Константином Сергеевичем?

— Да.

— Почему папа не соглашается?

— Думает переиграть всех. Но он не понимает, что игра идет в одну сторону. К сожалению, не в его сторону.

— Боже, как все сложно, — закрываю лицо руками, пытаясь уместить все в голове. Ничего не соображаю. — Зачем ему все это, у нас достаточно денег? Разве свобода того не стоит, спокойная жизнь, моя жизнь, в конце концов! — легкость этого дня отступает, снова накрывает паникой и безысходностью.

— Эти вопросы не ко мне, Рада. Задашь их своему отцу при встрече, — холодно отзывается мужчина. Отрываю руки от лица, всматриваясь Глебу в глаза. Я заметила, что, как только разговор заходит о моем отце, мужчина сразу меняется, становясь холодным, глаза ожесточаются, словно ему это все поперек горла. Странного человека нанял мой отец. Он явно недоволен своей работой. Внутри полная растерянность, будто у Глеба шалит биополярка.

— Как так оказалось, что ты появился… — замолкаю, потому что мужчина останавливает меня взмахом руки.

— Тебе не кажется, что я уже ответил больше чем на два вопроса? — с циничной ухмылкой выдает он. И вот такой, высокомерный Глеб, мне не нравится.

— Кажется, — так же холодно отвечаю я, отодвигаю мороженое, отворачиваясь к окну.

Слышу, как мужчина просит счет, рассчитывается и поднимается с места.

Домой мы едем в полной тишине. У меня нет обиды и претензий, но разговаривать мне с ним не хочется, и, судя по тишине со стороны Глеба, ему тоже.

Он провожает меня в квартиру, заносит пакеты с покупками, оставляя все в гостиной. Напряжённый, задумчивый. Направляется на выход, но останавливается в дверях, оборачиваясь ко мне.

— Будь готова к восьми вечера, выгуляем твои наряды, — сообщает он мне. Свожу брови, не понимая. — Не грусти, детка, я ненадолго, — снова смягчается. — Вернёшься ты скоро домой к папочке. Обещаю.

Я должна радоваться, но радости почему-то нет.

Глава 18

Рада

На мне все, что купил Глеб: кожаные штаны, блузка, бордовая помада и духи, которые он выбрал для себя. Мы куда-то едем по вечернему городу. Вокруг огни, неоновые вывески пестрят, предновогодние украшения радуют горожан, добавляя праздничного настроения.

Мы по-прежнему не разговариваем. Обид нет. Нет настроения и повода. Мне хочется полной тишины. И если внешне я справляюсь, то внутренне все вопит. Глеб ответил на много вопросов, только понятнее от этого не стало.

Может, дело во мне?

Глеб тоже не спешит общаться, сосредоточено ведет машину, следя за дорогой. Такой красивый. Белая рубашка с воротом-стойкой, стильный тёмно-серый пиджак, похожий на клубный, пахнет, как всегда, превосходно, но парфюм такой же холодный, как и его пронзительно серые глаза.

Заезжаем на парковку ночного клуба. Я знаю это место, я здесь была пару раз с друзьями. «Элегия» — довольно популярна. Как странно. Во всем этом хаосе мы будем развлекаться?

Глеб выходит из машины, не надевая куртку, открывает дверь с моей стороны, подает руку, помогая выйти, и ведет не к главному входу, где толпятся желающие посетить клуб, а на задний двор. Очень хочется спросить, что мы здесь делаем, но я прикусываю язык, делая вид, что мне все равно.

Он открывает дверь черного входа, пропускает внутрь мрачного коридора и ведет к служебной лестнице. С этой стороны клуб я еще не видела. На третьем этаже мы проходим за стеклянную дверь в холл ВИП-зоны и дальше в нишу для избранных. Это своего рода огромный балкон с видом на основной зал клуба. Здесь всего несколько отдельных столиков с диванами и креслами. В зале только мы и небольшая компания шумных молодых людей. Парни и девочки что-то отмечают, смеются, чокаясь бокалами.

Поджимаю губы, когда Глеб помогает мне снять куртку и шумно отодвигает громоздкое кресло с высокой спинкой. Сажусь, закидывая ногу на ногу, наблюдая за мужчиной. Он вальяжно располагается в кресле напротив, кидая на стол пачку сигарет и зажигалку. К нам тут же подходит официант, предлагая меню и винную карту. Глеб поднимает на меня взгляд, призывая заказывать первой.

— Я ничего не хочу, — качаю головой. Это не из вредности, я и правда ничего не хочу. Все, что я хочу, это понять, что происходит. Мужчина ухмыляется и заказывает сам.

— Девушке — мартини-тоник клубничный, мне — мохито безалкогольный, фрукты и сырную нарезку. Все, — откидывает меню на стол. Официант ретируется, а я отворачиваюсь, обращая внимание вниз, где проходит основная тусовка. В теории я могу здесь найти тех, кого знаю. Есть такая вероятность, хоть и маленькая. Но чем мне это может помочь?

Чувствую запах табака, снова поворачиваюсь к Глебу. Мужчина курит, лениво выпуская струйку дыма в потолок и рассматривая меня.

— Чем ты недовольна? — вдруг спрашивает он. В голосе претензия и даже раздражение. Удивительно он перевел стрелки. Мне казалось, это он чем-то недоволен.

— С чего такие выводы? — выгибаю брови.

— На тебе лица нет весь вечер? Чего ты хочешь? Не нравится клуб? Поехали туда, где тебе нравится. Я пытаюсь тебя отвлечь и поднять настроение. Но, вижу, все мимо.

— Ах, это все для меня? Бал посреди чумы?

— Не нужно утрировать, детка, — ухмыляется, качая головой. — Ты говорила, что сходишь с ума в четырех стенах, я вывожу тебя из этих стен, но радости в твоих глазах не вижу.

— Ну почему же, я была бы рада, господин, — снова стебусь над ним, называя господином, — если бы вы стерли с лица холодную маску. Я, знаешь ли, никак не могу понять, какой ты на самом деле, — выдаю ему. Замолкаем, поскольку к нам походит официант и составляет на стол наш заказ.

Беру коктейль, тяну из трубочки, рассматривая компанию неподалёку и делая вид, что мне неинтересен ответ Глеба. Хотя внутренне жду.

— Не только тебе тяжело, Рада. Поверь, мне есть чем загрузиться, — выдыхает Глеб. Обращаю на него внимание — вроде искренен. Хотя кто его знает. Я спала с этим мужчиной, но, по факту, он мне чужой. И от этого горько.

— Ладно, проехали, — отмахиваюсь. — Хорошее место, мне нравится, и коктейль вкусный, — улыбаюсь.

— Ты прекрасно выглядишь. Тебе идет этот немного провокационный образ.

— Естественно, ты же выбирал, — смеюсь я.

— Твоя помада просто обязана сегодня меня испачкать, — подмигивает он, а потом подается ближе ко мне, тянется через стол, маня пальцем. Наклоняюсь к мужчине, он хватает меня за шнуровку, вынуждая податься еще ближе. — Хочу эти губы, — шепчет он. — Очень хочу, — сглатывает от предвкушения, и внутри меня снова все переворачивается. Такая сумасшедшая тяга к этому мерзавцу. Стоит ему только поманить, и я уже растекаюсь. Неосознанно провожу кончиком языка по губам, на что мужчина хрипло выдыхает. — Доиграешься сегодня, детка, — угрожающе рычит он и отпускает меня. Откидываюсь на спинку кресла, прикрывая глаза.

Дух захватывает. Такой Глеб мне нравится. Будоражит.

— О, Мот! — вскрикивают за дальним столиком, и я обращаю внимание, что в ВИП-зону входит парень, направляясь к компании. Не просто парень. Я его знаю! Ну не лично, конечно. Можно сказать, что я его фанатка.

Это же Мот!

Вау, в жизни он еще офигеннее, чем в интернете. Высокий, спортивный, широкоплечий. В татуировках. Одет всегда в одном агрессивном стиле: кожаная куртка с закатанными рукавами, белая футболка, высокие военные ботинки, рванные джинсы. Выбритые виски и длинная челка, падающая на глаза. На груди кулоны в виде жетонов, на запястьях кожаные браслеты. Образ очень плохого мальчика. Но он классный. Харизматичный, прикольный, я смотрела почти все ролики на его канале.

Он здоровается с друзьями за руку, кого-то по-мужски обнимает, девочек нагло расцеловывает в щеки. Усмехаюсь, когда он шлепает одну по попе.

— Нравится парень?

Вздрагиваю от неожиданности, когда над моим ухом раздается голос Глеба. Даже не заметила, как он встал и подошёл ко мне сзади. Его руки упираются в спинку моего кресла, его горячее дыхание обжигает висок.

— Это же Мот, он всем нравится, — констатирую я.

— Заметно. Ты рот-то закрой, а то слюни потекут, — вкрадчиво произносит он. Закусываю губы уже не от встречи со звездой интернета, а от волны ревности, исходящей от Глеба. — Откуда ты его знаешь?

— Кто его не знает? У него свой блог, экстрим-канал. Ты бы видел, что он там творит. Пять миллионов подписчиков.

— А ты, я смотрю, прям фанатка? — почти рычит. А мне так горячо от его ревности. И я уже почти не вижу парня, а плаваю на волнах острых эмоций Глеба. Ревность — это сильное чувство, и его ревность сбивает меня с ног. А Мот — всего лишь парень. Как популярный певец или актер. Я могу восхищаться тем, что он делает, но не более. Просто забавно увидеть его вживую.

— Ну, мне нравится то, что он делает, — улыбаюсь. Конечно, я могу объяснить, что этот парень — не герой моего романа, но пока не буду. Пусть дяденька попсихует. А то уж слишком холодный сегодня, а мне хочется его эмоций. Мне хочется знать, что между нами есть что-то большее.

— Тогда давай познакомимся, — выдает Глеб.

— В смысле?

— Матвей! — громко окрикивает парня. Тот оборачивается, обращая на нас внимание, что-то говорит друзьям, и, на мое удивление, идет к нам, ухмыляясь.

— Ты тоже его знаешь? — шепчу я.

— Очень хорошо знаю, — холодно выдает Глеб, обходит меня и тянет руку Моту. Они и правда здороваются, как старые друзья, хлопая друг друга по плечу.

Обалдеть!

— Какие люди, — усмехается Мот. — Куда пропал?

— Да так, дел много, разгребаю, — уходит от ответа Глеб. Парень обращает на меня внимание, как-то хитро посматривая. — Познакомься, это Рада, — представляет меня Глеб.

— Привет, — смущенно улыбаюсь.

— Как сейчас выяснилось, твоя фанатка, — добавляет Глеб. Мерзавец.

— Оу, — парень садится рядом со мной в кресло и протягивает руку. — Матвей, — представляется он. Пожимаю его руку, но он не выпускает мою ладонь, удерживая.

— Руку отпусти! — холодно велит Глеб, садится в свое кресло и снова прикуривает сигарету. А парень смотрит мне глаза и кусает губы, пытаясь не засмеяться, но руки не выпускает. — Ревнивый он, да? — спрашивает Мот у меня.

— Как выяснилось, да, — тоже кусаю губы, пытаюсь так довольно не улыбаться. Похоже, мы оба разводим Глеба на ревность.

— Я сказал, руку отпусти, или я тебе ее сломаю! — слишком грубо велит Глеб, словно имеет право указывать парню. Но Мота, как ни странно, это только забавляет, никакой агрессии, в отличие от Глеба. Парень отпускает мою руку, подмигивая. — И подальше отодвинься от нее! — снова распоряжается Глеб.

— Да успокойся ты. Девушка красивая, но я не претендую, мне бы со своими разобраться, — смеётся.

Глеб смиряет меня темным взглядом и снова приключается на Мота:

— Что отмечаем? — уже спокойно, как ни в чем не бывало интересуется у парня. Похоже, они очень хорошо друг друга знают. Даже интересно, что их объединяет. Между ними же лет десять разницы.

— Да так, отдыхаем, — отмахивается Мот. — Давай, что ли, сфокаемся? — предлагает он мне. Я бы с радостью, моя подруга душу продаст за это фото. Она реально помешана на Моте. Я от нее и узнала про этого парня. — Давай телефон.

— У меня нет… — развожу руками. Парень удивленно приподнимает брови.

— Север, купи девочке телефон, не позорься, — подкалывает Глеба.

Север, значит. Интересно.

— У тебя забыл спросить. Иди, тебя друзья ждут, — отсылает парня.

— Все, все, смываюсь, — усмехается Мот, поднимаясь с кресла. — А то тебя от ревности инсульт стукнет.

Глеб оскаливается, а Моту все равно. Он хлопает Глеба по плечу и удаляется к друзьям.

— Удовлетворена знакомством со звездой?

Такой нервный мужчина.

— Не ревнуй, ты мне нравишься больше, — допиваю свой коктейль, закидывая в рот кусочек сыра. — А твоя ревность заводит.

— Заводит, говоришь… — качает головой. — Очень заводит, поехали, пока я окончательно не сорвался. Нагулялись, — кидает на стол деньги и поднимается с места. Подает мне руку, поднимает с кресла и быстро ведет на выход. Ух! Немного страшно, но заводит. Все-таки его холодность — это маска, которая сейчас плывет. Непонятно, зачем он периодически закрывается.

Глава 19

Глеб

Я не должен ревновать, мне должно быть плевать, на кого пускает слюни девочка. Но, мать ее, я ревную! И к кому? К сопляку, который играет роль крутого хрена, соблазняя школьниц. К собственному брату. Мне должно быть плевать, но выходит наоборот. Меня выворачивает наизнанку от дикой, необузданной ревности. Словно Мот прикоснулся к тому, что принадлежит мне. К чему-то очень личному, что могу трогать только я. Нет, я всегда был эгоистичным собственником. Но только если женщина принадлежала мне. Не хотел ее присваивать…

Да я много чего не хотел.

Не хотел спасать. Не хотел заботиться. Не хотел прикасаться. Не хотел отнимать невинность.

Черт побери, я всего этого не хотел!

Но самое главное — я не хотел ничего чувствовать!

Даже не представляю, к чему все это нас приведет.

Хочется покричать и побиться головой о стену. Скоро все закончится, наши дороги разойдутся. И нет каких шансов, что мы будем вместе. Даже на гребаное чудо нельзя надеяться. Оно нам не поможет.

Агрессивно веду машину, подрезая, нарушая правила, и снова не смотрю в сторону девочки. Не могу. Хочу всегда ее держать в поле видимости, но не могу. А точнее, не хочу! Потому что все больше и больше вязну в ней. Очень глубоко. Мне, мать ее, мало уже просто трогать, трахать, развращать и играть. Сцена в клубе показала, что мне чертовски всего этого мало. И это хреново. Очень хреново. Моего желания мало. Очень мало. А ничего другого у меня нет. Если только насильно держать ее рядом всю жизнь…

На середине дороги не выдерживаю, нервы сдают. Резко съезжаю на обочину, вылетаю из машины, с психом шарахая дверью. Девочка полагает, что я холоден с ней, что играю в непонятную для нее игру. А я просто не могу раскрыться полностью, как она того желает. Пытаюсь идти от обратного — закрыться, не впускать ее настолько глубоко, но каждый раз срываюсь.

— Сука! — рычу, пиная по колесу. Присаживаюсь на капот, прикуриваю сигарету, пытаясь взять себя в руки.

Какого хрена я так завелся?

Как пацан. Цель оправдывает средства. Я сделал для девочки все, что мог, иначе было бы намного хуже для нее. Я уже переступил через себя.

Но нет, блять, мне мало!

Глубоко затягиваюсь, прикрывая глаза. Дышу. Дергаю ворот рубашки, обрывая верхние пуговицы. На улице мороз, а мне душно. Очень душно. Словно горло сдавила невидимая удавка и медленно затягивается с той ночи, когда я взял девочку, ведомый своими эгоистичными желаниями.

Что же так мерзко-то?

От себя мерзко.

Но изменить уже ничего невозможно. Маховик запущен, и он раскачивается все больше и больше. Надо как-то наступить себе на горло, задушить эти гребаные чувства, убить в себе то настоящее, что впервые возникло за долгие годы, и довести дело до конца. Я, конечно, смягчил участь девочки, но легче от этого не стало. Стало, мать ее, еще хуже.

Сука!

Сука!

Сука!

Внутри все кричит. Нет, вопит, раздирая горло. Хочется разнести все вокруг. Я в таком состоянии, что боюсь зацепить девочку, убивая ее для себя.

Ведь все могло бы быть иначе. При других обстоятельствах. Но парадокс в том, что, если бы не дело, мы бы не соприкоснулись. Никогда!

Вдох-выдох, вышвыриваю окурок, сажусь в машину, завожу двигатель, везу девочку домой. В голове четкая установка: доставить ее домой, запереть и убраться как можно дальше. Выбить из головы эту дурь, забыться, нажраться, оттрахать, в конце концов, Наталью, которая уже изголодалась. И все — закрыть для себя этот вопрос. Я уже и так перешел за грань; если пойду дальше, то разрушения неизбежны. И ладно только для меня, я переживу; не переживу, так сдохну сам. Но Рада…

Рада, Рада, Рада! Последние несколько дней в голове пульсируют только ее имя, ее голос, глаза, запах, черт бы ее побрал. Как от нее пахнет. Боже! Хочется погрузиться в нее полностью и тонуть, тонуть и захлебываться. И меня уже накрыло, я бы рад утонуть, но нужно выплывать, вытаскивая себя за волосы.

— Что-то случилось? — робко спрашивает девочка. Конечно, случилось. Она случилась. Но объяснить не могу.

— Все нормально, — пытаюсь контролировать голос. Но дело в том, что, когда я сдерживаю чувства, выходит слишком холодно. А Рада трактует это по-своему. Девочка отворачивается к окну, обиженно опуская уголки губ. Пусть так… Так даже лучше.

Паркуюсь во дворе, выхожу из машины, девочка сидит на месте.

Ну что ты меня провоцируешь, детка?

Открываю дверь с ее стороны, подаю девочке руку, и Рада доверчиво вкладывает свою ладонь в мою. И это тоже убивает. Она мне доверяет, потому что другого выбора я ей не оставил. Помогаю выйти из машины, щелкаю сигнализацией, сжимаю маленькую теплую ладошку и веду девочку домой.

Подъезд, лифт, лестничная площадка, открываю дверь, пропускаю Раду в прихожую, зажигаю свет и облокачиваюсь спиной на дверь. Наблюдаю за девочкой, пока она разувается и снимает куртку, настороженно на меня посматривая.

Сейчас нужно развернуться, открыть дверь, выйти, запереть девочку и уйти. Так просто, всего несколько движений, осталось уговорить свое тело двигаться по направлению от девочки.

Рада тоже облокачивается на противоположную стену, кусает губы, заглядывая мне в глаза. Ничего не делает. Молчит. Просто смотрит, но меня снова ломает. Опускаю глаза, отрываясь от ее пристального взгляда. Но наталкиваюсь на ноги. Длинные ноги, шикарные, бедра обтянуты черной кожей. Идеальные ноги. Тонкая талия, трогаю глазами изгибы. Грудь не выдающаяся, как у Натальи, не большая, но, черт бы ее побрал, тоже идеальная. Упругая, натуральная, высокая, красивая. Я точно знаю, что там под блузкой — розовые соски. Очень манящие, можно кончить только от их вкуса на языке. Шея. Дьявол, эта шея словно создана для моих губ. Такая нежная кожа, сумасшедший запах волос… И снова возвращаюсь к ее невероятно глубоким карим глазам.

Захлопываю веки.

Нет! Нет! Нет!

Ну нет же…

У меня хорошая сила воли и закалённый характер. Но с этой девочкой все ломается. Я не могу устоять. Чувствую себя слабаком. Словно упал в ноги маленькой девчонке. Она еще этого не знает, что я у ее ног. Зажмуриваюсь, чтобы не показывать ей этого.

— Глеб, — тихо зовет меня.

— Да, детка, — отзываюсь я, пытаясь дышать ровнее.

— Ты злишься на меня из-за Матвея?

— И да, и нет… Не бери в голову, все нормально, — выдыхаю я. И ведь мой брат ни при чем. Дело, мать их, во мне. Это я ревную. Я! Хотя не должен.

Слышу ее шаги, она уже близко, очень близко, опасно близко. Ее чистый, сладкий аромат въедается в легкие. Втягиваю его в себя и задерживаю дыхание. Но поздно — этот запах уже в моей крови, и он отключает мне голову.

Чувствую, как ее руки ложатся на мои плечи. Распахиваю глаза, прячу руки в кармане брюк, пытаюсь держаться и не сорваться. Хотя понимаю, что уже поздно… Но что-то пытаюсь себе доказать.

— Глеб, мне нравится Мот. Но как картинка в журнале. Не ревнуй, — ее горячее дыхание обжигает лицо. Ее губы прикасаются к моей скуле, оставляя ожог. Ее грудь упирается в мою, и я ощущаю, как сбивается наше общее дыхание. До моего очередного срыва остались секунды. Отсчет пошел, и он не в мою пользу.

Девочка неумела, ещё наивна, неопытна, но провоцирует, не понимая, что это ее уничтожит. Нет, не сейчас, позже, возможно, уже завтра или послезавтра.

— Кажется, я должна тебе желание, которое ты обещал озвучить вечером, — шепчет она мне, лаская губами мою скулу, запуская ладони под мой пиджак, немного царапая грудь. Мышцы напрягаются, тело реагирует мгновенно, член наливается, ноет, руки покалывает от желания разорвать чёртовы тряпки, которые мешают любоваться ее ещё таким невинным телом.

— Желание, говоришь…

Надо признаться, я гребаный слабак. Не могу от нее отказаться.

Не могу!

— Тебе не понравится мое желание, — вскидываю руки, зарываюсь в ее волосы, сжимаю, фиксируя. Все, мозг окончательно отключается.

Меня нет.

Есть только дикая, необузданная тяга к этой чистой девочке.

— Я хочу тебя на коленях, — аккуратно тяну ее волосы вниз, указывая направление. — Я хочу твою помаду на своем члене, — голос окончательно хрипнет. Рада распахивает глаза, теряясь. Это должно ее напугать, но, мать ее, я не вижу страха, только растерянность и неопытность. — Это мое желание за ответы. Но ты можешь отказаться. Сказать «нет», и твои долги обнулятся.

Даю ей шанс все прекратить, возненавидь меня за грязные желания. Но девочка им не пользуется, снова мне доверяя. И это заводит еще больше!

— Я никогда этого не делала, — шепотом признается она.

— Пойдем, — хватаю ее за руку и тяну в гостиную, чтобы сделать это не на пороге прихожей. Не могу с ней, как с потаскушками. Потому что даже в этой ситуации Рада чистая и непорочная, искренняя, в отличие от меня.

Глава 20

Глеб

Когда огромные невинные карие глаза смотрят на меня, словно на Бога, крышу сносит окончательно. Во мне просыпается что-то очень темное и необузданное. Оставляю девочку посредине комнаты, включаю напольный светильник, медленно расстегиваю рубашку, снимая ее с себя. Дико нравится, как девочка наблюдает за мной, кусая губы. Такая маленькая любопытная лиса, готовая со мной на все. Это пиздец как подкупает.

Откидываю рубашку на пол, падаю в кресло, расслабленно откидываясь на спинку, расставляя ноги. Рада издает судорожный вдох и прикрывает глаза. Ей страшно, но парадокс в том, что страх ее заводит.

— Раздевайся, детка. Хочу посмотреть, — голос садится, вибрируя от возбуждения. Нет, я не упиваюсь властью над ней. Но покорность заводит.

— А… — пытается что-то сказать.

— Тихо, просто делай все, что говорю. Такая игра, детка. Это возбуждает, — вынимаю сигареты, прикуриваю одну, выпуская дым в потолок.

Кивает, послушно дергая шнуровку на блузке. Черт, на мгновение прикрываю глаза, усмехаясь. Девочка хоть и неопытна, но в ней нет присущей жеманности и скованности.

Открываю глаза, курю, наблюдая, как она справляется со шнуровкой, распахивая блузку. Ведет плечами, скидывая тряпку с плеч. Склоняю голову, трогая тело глазами, и девочка это чувствует, покрываясь мурашками. В моей жизни было много женщин, но ни одна из них настолько не заводила, просто мурашками по нежной коже, взмахом ресниц, вздохом, всхлипом…

Я не просто ее хочу до боли в паху, я хочу все и даже больше. Но большего у нас не будет…

Рада расстегивает брюки, они узкие, и ей приходится вилять бедрами, чтобы их стянуть. Ох, эти бедра… Снова прикрываю глаза и бьюсь затылком о спинку кресла. Где взять выдержку и доиграть в эту игру?

Открываю глаза — Рада уже откидывает штаны на диван, на ней простое черное белье. И ведь меня заводит именно эта простота. Не блядские ниточки, а вот это обычное белье.

Девочка замирает, сжимаясь, не зная, что делать.

— Не сжимайся, детка, ты охренительно красива, — хриплю я, делая глубокую затяжку до жжения в легких. — Снимай белье.

И она снимает, медленно расстегивая бюстгальтер, откидывая его в сторону, цепляет трусики, стягивая их с ног, оставаясь абсолютно голой. Втягиваю воздух через нос, в голове только мат, потому что только он может выразить степень моего возбуждения.

— Возьми подушку с дивана и иди ко мне, — расставляю шире ноги и тушу окурок в пепельнице. Рада подходит вместе с подушкой, забираю ее, кидая себе на пол. — На колени, детка, — указываю глазами вниз. Девочка судорожно всхлипывает, но опускается к моим ногам. — Черт, Рада, ты даже не представляешь, как это… — глотаю слова, потому что их нет. В моей жизни были тысячи минетов, но кажется, что это первый. Прикасаюсь к ее лицу, поглаживая щеки, скулы. Надавливаю на порочные пухлые губы пальцами, немного размазывая ее помаду. — Это не унизительно, не грязно, — шепчу ей я. — Это очень красиво, запредельно возбуждающе, ты чувствуешь?

Девочка не отвечает, но дрожь по ее телу говорит мне, что чувствует. Так же остро, как и я. Тело сводит от желания ворваться пульсирующим членом в ее ротик, но я сдерживаюсь, потому что с ней так нельзя.

— Дай руку, — беру ее ладонь и накрываю свой пах, чтобы почувствовала, насколько я твердый, усмехаюсь, когда девочка, шокировано распахивает глаза. — Не бойся, он не кусается. Сожми его.

Мне хочется простонать от ее податливости. Ладошка легонько сжимает меня, и я снова захлопываю глаза. Вот как с ней держать себя в руках? Это невыносимо.

— Расстегни ремень, — велю. Голоса давно нет, я хриплю. Наблюдаю, как она быстро справляется с ремнем. — Теперь ширинку.

Уже медленнее, кусая губы, но Рада справляется. Помогаю ей, оттягивая боксеры, выпуская рвущийся наружу, уже давно каменный член. Девочка прикрывает глаза, начиная краснеть.

— Не надо так реагировать, он может оскорбиться, — усмехаюсь я, указывая глазами на член. — Приласкай его. Познакомьтесь ближе.

Уже сам кусаю губы, поскольку девочка проходится пальчиками по налитой головке.

Мать вашу!

Я же кончу сейчас, не дожидаясь ее сладкого ротика.

— Смелее, детка, — ее пальчики исследуют мой член, рассматривает, облизывая губы.

Аааа! Лучше бы она так не делала.

— Сожми его! — сам накрываю ее ладонь, сжимаю, начиная водить нашими руками туда-сюда. — Да, вот так, сладкая, — отпускаю, зарываюсь в ее волосы, другой рукой пощипываю твёрдые бусинки сосков, ласкаю, начиная сбивчиво глотать воздух.

Это нереально хорошо. И дело не в стимуляции, дело в самой Раде. Подбрасывает от возбуждения именно с этой девочкой. Детка увлекается, заигрывая с моим членом.

— Хватит! — выходит агрессивно, почти рычаще. Перехватываю член. — Открой ротик, — ее губы послушно размыкаются, а глаза пьяные-пьяные. Вожу членом по ее губам, пачкая головку помадой. Да! Я об этом мечтал. Не могу сдержать хриплого стона. Ей не нужно ничего говорить, девочка сама выпускает язычок, облизывая головку. — Обхвати губами! — уже не контролирую голос, выдавая агрессивно возбужденные приказы. Когда ее губы смыкаются на моем члене, а невероятно красивые глаза смотрят на меня в ожидании одобрения, меня окончательно срывает. — Останови меня, если это будет слишком! — выдыхаю, начиная толкаться в ее рот глубже, фиксируя голову, сжимая волосы.

Трахаю ее ротик глубже и глубже, даю отдышаться и толкаюсь снова, хрипло рыча от охрененного удовольствия, чувствуя, как член пульсирует у нее во рту.

— Бля… — выдыхаю, закатывая глаза.

Девочка не боится, не сопротивляется, а покорно принимает все, что я ей даю. Я невменяем сейчас, но четко понимаю, что не хочу вот так кончать в ее сладкий ротик. Отнимаю член, заглядывая в ее ошалелые глаза. Рада содрогается, словно тоже на грани. Детку заводит минет. Это не девочка, это подарок.

— Хватит! — беру ее за плечи, поднимая на ноги. Сам встаю с кресла и впиваюсь в ее влажные от моей смазки губы. Целую, жадно глотая, долго, горячо, кусаю пухлые губы, ощущая, как барабанит сердце, как трясет от перевозбуждения, как сводит пах.

Отрываюсь от ее губ, резко разворачиваю к себе спиной.

— На колени, на кресло! — в голосе только приказ, не могу сейчас иначе.

Девочка теряется, сам ставлю ее в нужную позу, нажимая на плечи, чтобы прогнулась, дергая на себя попку. Запускаю пару пальцев в нее — горячая, мокрая, бархатная, содрогается, сжимается, когда я нащупываю нужную точку. Утыкаюсь членом в ее складочки, наклоняюсь, обхватываю ее под грудью, целую, кусая подрагивающие плечи, и резко, одним толчком вхожу в девочку, получая в ответ вскрик.

— Больно? — замираю, задыхаюсь. Если она сейчас меня остановит, я сдохну.

— Нет, шокирующе, — нервно усмехается.

— Сейчас будет хорошо. Очень хорошо, — начинаю медленно двигаться, продолжая ласкать губами ее плечи, шею, что-то шепчу на ухо, говоря о том, какая она горячая, вкусная, нежно целую, ускоряясь снизу, имея ее уже грубее, жёстче. Но Рада не жалуется, она поймала мою волну, наше общее безумие, растворяясь в этом сумасшествии. И с удовольствием все принимает. Это моя девочка. Моя… Но не моя… И от этого хочется выть. Вспышка нереального кайфа несет за собой горечь…

***

Раннее утро, девочка еще спит. А я не сомкнул глаз. Полночи мы разговаривали. Она сидела у меня на коленях, опустив голову на плечо, я курил, вырисовывая узоры на ее спине, и рассказывал о детстве, о родителях, о молодости, о том, каким был распиздяем, даже о первой школьной любви. Всю правду, только правду. Только не о том, зачем она со мной, как так вышло и какой я мудила буду в ее глазах в скором времени.

Остальные полночи она спала на моей груди, сопя, подрагивая ресницами, а я думал, напрягая мозги до головной боли.

Думал о том, как могу выйти белым и пушистым из этой истории, но так и не нашел ни одного варианта.

Рада спит на животе, повернув голову в мою сторону, обнаженная, наполовину укрытая одеялом. Рассматриваю красные следы от моих голодных поцелуев на ее плечах и шее. Красиво. Мне нравятся отметины на ее коже. Мне нравится, что она носит мою одержимость на себе.

Аккуратно, стараясь не разбудить, убираю волосы с ее лица. Красивая девочка. Боже, какая она красивая, нежная, уязвимая, чистая, а я испачкал. Нет, не тело, я испачкал ей душу.

На тумбе вибрирует мой телефон. Хватаю его, смотрю на дисплей.

Наталья… Сжимаю челюсть.

Будь она неладна!

Будь они все прокляты, и я вместе с ними!

Сбрасываю звонок, поднимаюсь с кровати, стараясь не разбудить девочку. Телефон снова вибрирует, игнорирую, намеренно сбрасывая звонок. Пусть понервничает.

Натягиваю первые попавшиеся штаны и кидаю взгляд на Раду, сжимаю челюсть и выхожу из спальни, прикрывая дверь. Пока делаю себе кофе, еще пару раз злобно ухмыляюсь, когда начинают сыпаться сообщения. Какая нервная сучка!

Беру чашку кофе, открываю окно, прикуриваю сигарету, затягиваюсь. Бросать нужно эту убивающую меня привычку, тошнит уже, но… Холодно, но я дышу морозным воздухом. Телефон снова вибрирует, нажимаю на значок ответа.

— Слушаю, — ухмыляюсь.

— Север, ты охренел! — вопит женщина.

— Определенно, причем давно.

— Позволь спросить, чем ты таким там был занят?

— Это личное, — намеренно злю Наталью. — Есть еще вопросы или у тебя все?

— В час дня встреча с адвокатом и нотариусом. Ты обработал девочку?

Молчу, сжимая челюсть.

— Север!

Морщусь от ее истеричного вопля.

— Не ори! — рычу в ответ. — Почему сегодня?

— Потому что послезавтра Новый год, и мы застрянем еще на десять дней.

— Ясно. Адрес скинь, мы будем.

— Замечательно, — уже довольно усмехается.

— Адрес скинешь сообщением.

Наталья еще что-то говорит, но я не слушаю, сбрасывая звонок. Со всей силы швыряю телефон на подоконник. Экран идет трещинами, как и моя душа трещит по швам и ничем не залатаешь.

Глава 21

Рада

Ощущаю, как щекочет щеки, открываю глаза и вижу Глеба. Он сидит рядом, на кровати, убирая волосы с моего лица.

— Привет, — шепчу. Лицо обдает жаром от воспоминаний вчерашней ночи. Мне не стыдно, но то, что я творила, вгоняет в краску.

— Доброе утро, детка, — произносит. Берет с тумбы чашку и протягивает мне. Вкусно пахнет кофе, мужским гелем для душа и сигаретами. Раньше я не переносила запах табака. В нашей семье никто не курит. Отец на дух не переносит сигареты. Однажды он уволил домработницу, когда почуял от нее запах табака. А запах этого мужчины мне нравится. Кажется, что все в нем нравится: голос, глаза, улыбка.

Сажусь, натягивая одеяло и пытаясь прикрыть грудь, облокачиваюсь на мягкую спинку кровати и принимаю от Глеба кофе. Одеяло ползёт вниз, оголяя грудь, хватаю его, снова натягивая под пристальным взглядом мужчины.

— Ты стесняешься меня? — спрашивает он, приподнимая бровь.

— Нет.

— Тогда почему прячешься? — внаглую отдергивает одеяло, обнажая мою грудь. — Пей кофе, детка, — ухмыляется, сползает ниже и утыкается лицом в ложбинку между моих грудей. Глубоко выдыхает. Щекотно.

— Ай, я же кофе на тебя вылью, — смеюсь.

— А ты держи крепче, — ведет носом по моей груди, всасывает кожу и кусает за сосок. Всхлипываю, рука дергается, и кофе расплёскивается на одеяло, а пара капель все же попадает на Глеба. — А ты опасная, детка, — ухмыляется мужчина, стирает кофе с лица и поднимается с кровати. Пью кофе, наблюдая, как Глеб открывает шкаф и без стеснений снимает с себя штаны, под которыми ничего нет. Отворачиваюсь к окну, делая вид, что не смотрю. — Можешь повернуться, — слышу усмешку Глеба.

— Не смейся, я еще не привыкла к тебе, — поворачиваюсь, смотря, как Глеб застегивает джинсы. — Ты куда? — все равно натягиваю одеяло на грудь, прикрывая прелести. Не привыкла я еще быть такой раскованной.

— Я ненадолго, — натягивает черную водолазку, закатывая рукава, подходит к комоду, надевает часы на запястье. — Приготовь нам завтрак.

— Что приготовить? Что ты любишь?

— Блинчики можешь?

— Могу, — гордо сообщаю я. — Купишь малиновый джем и сливочный сыр?

— Хорошо, детка, — кивает мужчина, подходит ко мне, нависает, упираясь рукой в спинку кровати, забирает мой кофе, внаглую отпивает и отставляет чашку на тумбу. Встречаемся взглядами, его дыхание обжигает губы. Глеб целует меня, задерживается на моих губах, ловя судорожный вдох. Берет за подбородок. — Завтра мы встречаемся с адвокатом твоего отца и нотариусом, — вполне серьезно сообщает он мне.

— Зачем? — сглатываю.

— Поговоришь с адвокатом, он все объяснит. Если вы договоритесь, твоего отца выпустят после Нового года.

— Правда? — в душе загорается надежда, сердце пропускает удары. — После Нового года все закончится?

Глеб долго смотрит мне в глаза, а потом кивает.

— Определенно закончится, детка, — с каким-то горьким сожалением сообщает он. — Не скучай, — отпускает меня и выходит из спальни.

Через пару минут хлопает входная дверь, несколько щелчков, и наступает полная тишина.

Откидываю одеяло, беру чашку и пью кофе именно с того края, где касались губы Глеба. Парадоксально, но мне вдруг не по себе от мысли, что завтра все закончится и я уже не буду заперта в этой квартире.

Ведь ничего страшного больше не случится. Папу освободят, и я буду свободна. Это не должно означать, что с Глебом все закончено. Нужно радоваться, но сердце сжимается, словно там, дальше, полная неизвестность.

***

Мы стоим возле небольшого здания нотариальной конторы. Снег идет, завтра Новый год, все вокруг украшено праздничной мишурой. Через дорогу неподалёку торговый центр, там огромная елка, возле которой стоит Дед Мороз, раздавая детям конфеты. Я смотрю на то, как маленькие детишки верят в чудо, восхищаясь встречей с дедушкой и радуясь простой конфете, и мне тоже хочется туда, а не вот это все…

Глеб курит в открытое окно, но салон машины все равно наполнен густым запахом табака. Мужчина напряжён и очень серьезен. Всю дорогу мы почти не разговаривали. Нет, я пыталась задавать вопросы, но ответов на них, естественно, не получила. По словам Глеба, мне все объяснит адвокат. Это успокаивает, я знаю Константина Сергеевича. Папа давно с ним работает. Адвокат часто бывал у нас дома, отец ему доверяет.

— Рада… — выдыхает мужчина, вышвыривая окурок в окно. Внимательно смотрю на его профиль. Глеб не отрывается от лобового стекла. — Когда мы войдем, как бы невзначай упомяни, что у тебя очень болит голова, тебе плохо и нездоровится.

— Зачем? — не понимаю я.

— Просто сделай так, как я говорю, пожалуйста! — нервно выдает он, словно я его раздражаю. Вчера мужчина был в хорошем настроении, а сегодня со мной снова другая его личность. Молчаливая, холодная, раздраженная.

— Я могу сделать так, как ты просишь, если пойму смысл! — тоже нервничаю. Не самое лучшее время он выбрал, чтобы надеть маску мерзавца.

— Смысл есть, детка, — уже мягче произносит он.

— Но ты, как всегда, ничего не объяснишь? — фыркаю я, снова отворачиваясь к окну. Тишина, слышу только, как Глеб шумно втягивает воздух. Его телефон вибрирует.

— Да, — отвечает на звонок. Несколько секунд слушает, скидывает и выходит из машины. Открывает дверь с моей стороны, подает руку, но я демонстративно выхожу сама, не касаясь его ладони. — Рада, — выдыхает, качая головой. Насильно берет меня за руку, сжимая ладонь. — Прости, детка. Нервы сдают.

Киваю, сжимая губы.

— Просто сделай, как я прошу.

— Хорошо… — сама выдыхаю, когда мужчина переплетает наши пальцы. Он поднимает наши руки и целует мою ладонь. — Все будет хорошо? — шепотом спрашиваю я возле входа в здание. Мужчина кивает и открывает дверь.

Раздеваемся в гардеробе, в приемной нас встречает женщина, улыбаясь и предлагая чай-кофе. Отказываемся. Задерживаю дыхание, когда мы проходим в массивную деревянную дверь, где нас уже ждут Константин Сергеевич и немолодой мужчина в сером костюме во главе стола.

— Рада, — улыбается наш адвокат. — Очень рад, что с тобой все хорошо.

Константин Сергеевич тянет мне руку, но Глеб зачем-то дёргает меня назад, не позволяя подойти к адвокату. Смотрю на Глеба вопросительно, но ему не до меня, он прожигает взглядом Константина Сергеевича, который, похоже, тоже обескуражен поведением мужчины.

— Садись, — Глеб отодвигает мне стул. Он вообще очень враждебно настроен к окружающим, сканирует всех, убивает взглядом. Никогда не видела его таким настороженным, словно на меня сейчас набросятся хищники. Сглатываю, садясь за стол, Глеб располагается рядом. Он берет мою ладонь, снова сплетает пальцы и опускает наши руки себе на колено. Сжимает сильнее чем полагается.

— Ой, что-то нехорошо, можно воды? — начинаю отыгрывать болезнь, как просил Глеб, хотя не понимаю, зачем это нужно. Но я доверяю ему и полагаю, что так надо.

— Да, конечно, — отзывается нотариус, поднимает трубку стационарного телефона и просит секретаршу принести воды.

— Рада… — обращает на меня внимание адвокат. Ты как?

— Да все нормально, голова болит, но это не помешает, — натягиваю улыбку.

— Не переживай, скоро все будет хорошо, мы делаем все возможное, — тоже улыбается мне Константин Сергеевич.

Нотариус начинает раскладывать на стол бумаги, секретарша приносит мне стакан воды, а наш адвокат не сводит глаз с Глеба. Да, он сегодня нервный, не спрашивайте почему. Кажется, у этого мужчины шалит биполярка.

— Как там папа? — интересуюсь у адвоката, пока нотариус копошится с бумагами.

— Ох, Рада, как он может быть… Астма обострилась на фоне стресса. Его, конечно, лечат, но какое может быть там лечение, — с сожалением качает головой.

— Мне можно как-то с ним поговорить? — с надеждой спрашиваю я, на что Константин Сергеевич качает головой.

— Итак, начнем, — поторапливает нас нотариус и двигает документы на середину стола.

— Рада, — начинает Константин Сергеевич. — Тебе сейчас нужно подписать бумаги на передачу «Мет Лайна». Твой отец дал согласие и просит тебя это сделать. Дальше я все оформлю сам. Как только сделка состоится, твоего отца выпустят. И все уладится, — снова мне улыбается, а я пью воду мелкими глотками, чувствуя, как реально нарастает головная боль. Ладошки потеют. Нет, я знала, что папа там что-то оформлял на меня. Но чтобы так все серьезно… Я боюсь сделать что-то не так. Я вообще хочу, чтобы это меня не касалось… — Рада, ты меня поняла? — настойчиво приводит меня в себя Константин Сергеевич.

— Да, я поняла. Я просто не понимаю… — перевожу взгляд на нотариуса, который внимательно меня изучает, потом на Глеба, молчаливо спрашивая у него совета. Он сильно стискивает мою ладонь под столом, и я принимаю это за одобрение.

— Радочка, это все сложно, но так надо, твой отец ждет. Там, знаешь ли, несладко — возраст, сама понимаешь. Так выходит, что все сейчас зависит от тебя.

А я не хочу, чтобы от меня что-то зависело, я не хочу принимать настолько серьезных решений! Я боюсь…

— Ладно, — неуверенно киваю. — Папу точно отпустят?

— Определенно, — отвечает адвокат.

— Хорошо, где подписывать?

Адвокат указывает мне на места подписи в нескольких строчках. Пытаюсь хотя бы мельком прочесть написанное в документах, но ничего не понимаю. Говорил мне отец: Рада, учись на юриста. Но нет же, я увлеклась маркетингом.

Снова перевожу взгляд на Глеба, но он прикрывает глаза. Ладно! Подписываю там, где указывает адвокат. Константин Сергеевич передает бумаги нотариусу, он все изучает и ставит свои размашистые подписи.

— Вот и славно, Рада, — радостно улыбается адвокат. Сделаю все невозможное, чтобы твоего отца выпустили после Нового года. Не переживай. Все закончено.

— А как вообще… — пытаюсь поговорить с Константином Сергеевичем, чтобы узнать подробности, но Глеб шумно поднимается со стула, скрипя железными ножками, грубо дергает меня за руку, поднимая со стула.

— Нам пора! — сквозь зубы цедит он и тащит к выходу, не позволяя больше вымолвить и слова. Я даже не успеваю сказать до свидания Константину Сергеевичу.

— Глеб, притормози! — спотыкаюсь на пороге, почти падаю, но мужчина ловит меня за талию, дергая на себя. Мы останавливаемся ровно на несколько секунд. Мужчина буквально срывает мою куртку с вешалки, вручает ее мне и снова торопится на выход. — Да что происходит?! — уже кричу, пытаясь привлечь к себе внимание. Выдергиваю свою руку, надевая крутку уже улице.

— Давай просто сядем в машину, — щелкает сигнализаций.

Перевожу взгляд на стоянку и замечаю знакомую машину, из нее выходит Утка, как я ее называю. Утка у нас любовница моего папочки, некая дама тридцати пяти лет, с выдающимся бюстом, длинными ногами и огромными губами, которые она выпячивает, как утка. Ненавижу эту суку. И не потому, что я ревную ее к отцу. Он взрослый человек, они с мамой давно в разводе. У моей матери новый прекрасный муж, который ее боготворит. Просто Утка — тварь, по глазам вижу, по манерам, по повадкам и по высокомерию. Никогда не понимала, что в ней нашел отец. Таких женщин полно, а он выбрал самую стервозную. Они встречаются уже давно, больше года. Слава богу, отец не перевозит ее к нам в дом, иначе я бы закатила истерику. Но он везде ее таскает и часто остается у нее дома. Ну, как у нее… Квартиру мой папочка ей оплачивает, как и машину, и все, что сейчас на ней, включая вот эти «утиные» губы.

Надо сказать, «любовь» у нас взаимная. Утка тоже меня ненавидит. Нет, она пыталась подружиться, но я сразу ей указала место. И вот при отце она мне приторно улыбается и хлопает ресницами, а без него — убивает взглядом и шипит. И зовут эту Утку Наталья. Папа ласково зовет ее Тата, а я — сукой. Пару раз даже говорила ей это напрямую, в глаза.

Такая красивая сегодня. Цветущая. Незаметно, что она расстроена положением моего отца, видит меня и ухмыляется, сверкая винирами, которые тоже оплатил мой отец.

Глеб открывает для меня дверь машины, недоверчиво посматривая на Наталью. А мы цепляемся взглядами. Торможу, преграждая сучке дорогу. Ну не могу я пройти мимо и промолчать.

Глава 22

Рада

Утка фыркает и кидает на Глеба прищуренный взгляд, пытается меня обойти.

— А ты что здесь делаешь? — раздражённо интересуюсь я.

— Представь, у меня могут быть дела, — огрызается сука.

— Ммм, да ты у нас деловая, — усмехаюсь.

Наталья кривит губами, прожигает меня взглядом и снова пытается обойти. На нервах в меня вселяется такая же тварь, как и она. Эта сука пела моему отцу, что любит его до гроба, но я не вижу ни грамма сожаления в ее глазах. Она даже не интересуется, что с папой.

Хватаю женщину за ворот пальто и дёргаю назад. В общем я девочка-девочка, но, когда меня задевают, могу и нос сломать. Помню, в школе насмерть дралась с мальчиком, который меня обижал.

Хочется выдрать ей волосы, но я просто возвращаю Утку на место, чтобы все высказать. Женщина пошатывается на каблуках, спотыкается, резко дергается, вырываясь из моего захвата. Краем глаза замечаю, как Глеб сжимает челюсть и идет на нас.

— Ты охренела, ссыкуха?! — вопит женщина.

— Ты сначала меня выслушаешь, а потом пойдешь по делам! —огрызаюсь ей в ответ.

— А ты кем себя возомнила?! — Наталья хватает меня за куртку и дергает на себя, но не тут-то было. Только я поднимаю руку, чтобы вцепиться ей в волосы, как Глеб обнимает меня за талию, пытаясь оттащить. Я бы и рада отступить, но женщина вцепилась мертвой хваткой. — Я научу тебя хорошим манерам, раз папочка не научил, — шипит она мне.

— Ах ты сука! — кричу ей в лицо, дергаюсь, вырываясь из захвата Глеба и все же прохожусь ногтями по ее идеально выглаженному лицу.

Тварь замахивается, чтобы дать мне ответку, но Глеб перехватывает ее запястье и сжимает.

— Только посмей, — он говорит тихо, но настолько холодно, что даже у меня мурашки по коже. — Я не посмотрю, что ты женщина, и впечатаю в капот машины. Отпусти ее!

— Так не я первая напала! — возмущается Наталья.

— Я сказал, отпустить, — он сильнее сжимает ее запястье, она кривится и все-таки меня отпускает.

— Я все расскажу отцу, он тебя на порог больше не пустит. Он тебя… — угрожаю, чувствуя превосходство.

— Рада, в машину! — также холодно приказывает мне Глеб и сам насильно затаскивает на переднее сиденье, шарахая дверцей так, что звенит в ушах. Мужчина обходит машину, кидает взгляд на суку и садится за руль. Утка ухмыляется, обращая злобный взгляд на меня, пока машина выезжает со стоянки. И выражение лица у нее такое, словно она все равно выиграла.

Вот тварина!

— Это любовница моего отца! — эмоционально поясняю Глебу. Дышу, пытаясь успокоиться. Сучка меня вывела. — Он, значит, там… — глотаю воздух. — А она тут, такая красивая и самоуверенная. А ведь папа всегда ее боготворил! Нет, ты понимаешь?!

— Понимаю… — безучастно выдыхает Глеб, смотря на дорогу.

Нет, я знаю, что это не его дело, но блин…

— Я всегда говорила папе, что она еще себя покажет. И ведь нет никакой гарантии, что, когда он выйдет, она снова не присосётся к нему!

Глеб вдруг сворачивает на обочину возле торгового центра и заглушает двигатель. Выдыхает, прикрывает глаза и откидывается на спинку сидения, словно очень устал. Замолкаю, кусая губы, сегодня я не понимаю его. Очень хочется понять, что творится у него внутри, но он закрыт для меня. Намеренно закрыт.

Мы молчим около десяти минут. Глеб глубоко дышит, так и не открыв глаза, а я смотрю на него во все глаза и пытаюсь понять, кто он такой. Настолько сложный человек?

— Что на самом деле происходит? — тихо спрашиваю я. Все вроде бы хорошо, со мной все в порядке, благодаря ему, вопрос с освобождением отца решен, но от Глеба исходит настолько тяжёлая аура, что накрывает даже меня.

— Завтра Новый год, — выдыхает он, игнорируя мой вопрос.

— Да, — киваю.

— Я снял дом за городом. Красивое, тихое место. Домик с камином, в стиле шале. Давай проведем там праздники? — открывает глаза, поворачивая голову в мою сторону.

— Давай, — улыбаюсь. На самом деле я морально истощена, и, похоже, Глеб тоже. — Нужно заехать домой за вещами.

— Не нужно, детка, — голос уже мягкий, глаза теплые. — Пойдем купим все, что нужно, и рванем прямо сейчас? К черту все и всех, — устало усмехается.

— Ладно, — киваю, наблюдая, как он вынимает из бардачка портмоне, выходит из машины и открывает дверь с моей стороны. Берет за руку и ведет в магазин. И снова все хорошо, тело наполняется теплом и эйфорией от близости этого мужчины. Я забываю все его психи и снова расплываюсь.

***

— А мы будем готовить? — спрашиваю я, когда мы заходим в гипермаркет и Глеб берет огромную тележку. Скидываю куртку и кидаю ее в тележку. Оглядываюсь по сторонам. Новогоднее настроение вкачивает в меня энергию. Обилие сладостей, горки шампанского, подарков, мишура, суетящиеся люди, новогодняя музыка из колонок и запах мандаринов никого не оставят равнодушным.

Я уже и забыла, как это — ходить с родителями в магазин перед Новым годом, помогать маме на кухне и смотреть телевизор. Даже когда папа поднялся на высокий уровень, мама придерживалась семейных традиций: сама выбирала продукты в магазине, сама готовила и накрывала стол перед телевизором. Но после развода родителей все изменилось… Кардинально. Папа предпочитал встречать Новый год в ресторане с нужными людьми, а я — с друзьями в шумной тусовке.

— Все будет так, как ты хочешь. Хочешь — купим готовую еду. Руководи, Рада. На праздники ты моя хозяйка, — ухмыляется Глеб, разводя руками.

— Тогда называй меня госпожой, — смеюсь я, вздергивая подбородок. — Нет, царицей.

— Хорошо, моя царица, — театрально кланяется мне в ноги. — Распоряжайтесь.

— Мы будем готовить. Идем туда, — указываю направление, попутно закидываю в корзину шоколад, сетку мандаринов, яблоки, клубнику. — Нам нужно все на оливье.

— Как скажете, моя царица, — он произносит это с гордостью, громко, на полном серьезе. Рядом стоящая бабушка оборачивается, рассматривая меня.

— Очень приятно. Царица, — представляюсь ей я, закусывая щеки, чтобы не засмеяться. Старушка качает головой, отходя от нас подальше, и мы взрываемся смехом ей в спину.

Накупили всего, полную тележку: продукты, напитки, сладости, мишуру, гирлянду с огоньками в виде звездочек. В общем, все, на что указала царица. Я ни в чем себе не отказывала, но ужасно краснела, когда на кассе, в толпе народа, Глеб добавил в тележку три упаковки презервативов.

***

Дом, и правда, далеко от города. Дальше только лес. Здесь божественно красиво. Огромные сосны, усыпанные серебристым снегом, воздух настолько свежий, что с непривычки пьянит и кружит голову.

Дом одноэтажный, аутентичный. В интерьере преобладают дерево и декоративный камень. На полу пушистые ковры в виде шкур. На диване пледы. Есть камин, и пахнет тут обалденно — хвоей и травами. Хочется жить вечно, в полной гармонии с природой.

У Глеба определенно есть чувство вкуса. Я вообще заметила, что он ценит уединение, уют, тишину и минимализм. Чтобы было все для гармоничной жизни, но без вычурных излишеств.

Сегодня тридцать первое декабря. На часах шесть вечера, я готовлю, Глеб разжигает камин. Несмотря на то, что сегодня праздник, на мне длинная футболка, под которой только трусики, и белые носки. Я хоть и царица на эти дни, но господин распорядился ходить так и не сметь одеваться. И мне комфортно. Хорошо. Я словно пьяная от эйфории. Счастлива, несмотря ни на что, как никогда в жизни. И, похоже, я влюбилась. Нет, втрескалась по уши в этого взрослого, порой сложного мужчину. Он старше меня, я почти ничего о нем не знаю, я даже до конца не понимаю, кто он, но это все не имеет никакого значения.

Мне казалось, я раньше любила. Мальчика из параллельного класса, Севу. Но нет, это все были подделки, суррогаты. А эксклюзивом, чем-то настоящим, оказался взрослый мужчина, который сейчас оглядывается, будто чувствует, что я на него смотрю, и прищуривает глаза. А я кусаю губы от его такого внимательного взгляда. Мне горячо от того, как он смотрит на меня. По-особенному, как никто и никогда не смотрел.

Глава 23

Рада

— Помочь? — спрашивает Глеб, указывая глазами на стол, где я нарезаю овощи на оливье.

— Присоединяйся, — даю ему вторую доску и нож. — Режь все, что видишь, кубиками.

Мужчина закатывает рукава свитера, принимаясь нарезать морковь.

— А как в твоей семье празднуют Новый год?

Мне очень интересно знать про него хоть что-то, любые мелочи.

— Обычно, как все среднестатистические семьи.

— Ммм, — киваю, понимая, что дальше он рассказывать не намерен.

— В прошлом году я встречала Новый год с друзьями. Мы решили, что очень «оригинально», — показываю пальцами кавычки, — устроить маскарад. Все в костюмах, как на утреннике. И вот я была снежинкой.

— Снежинкой? Корона из проволоки и расшитое мишурой платье? — выгибает брови, посмеиваясь.

— Почти, — смеюсь вместе с ним и отрываю холодильник в поисках горошка. — Из меня вышла хорошая снежинка.

— Не сомневаюсь, хотел бы на это посмотреть.

— У меня фотки есть… — протягиваю Глебу банку горошка, чтобы открыл. — Дома, — добавляю, вздыхая. — Я тебе потом покажу.

Глеб не отвечает, молча открывая банку.

— Так вот, на мне были белые колготки, балетки, юбка-пачка, как у балерины, косички, и да, корона. Пластиковая, из детского магазина.

Высыпаю горошек в миску, принимаясь нарезать вареную куриную грудку.

— Мой парень сообщил мне, что оденется в Бэтмена.

— Парень? — поднимает на меня свой невыносимо серый взгляд.

— Да, представь себе, у меня был парень! — фыркаю. Могла бы и не рассказывать про Севу, но мне нравится провоцировать этого мужчину. Если раньше я была девочка, то рядом с Глебом чувствую себя женщиной. Мне хочется его чувств и эмоций. Эмоционально взмахиваю ножом, попадая по пальцу. — Ай! — откидываю нож, кровь мгновенно заливает доску. — Ай, ай, ай, — засовываю раненый палец в рот. Больно. Похоже, я отрезала себе кусок кожи. Глеб моментально подлетает ко мне, хватает за запястье, рассматривая ранение.

— Иди сюда, — тянет меня к раковине, открывает воду, подставляя мою руку.

— Ай, так еще больнее! — хнычу я. Глеб выключает воду и, не отпуская моей руки, хаотично открывает все выдвижные ящики.

— Нет аптечки, — констатирует он. — Потерпи, детка, — оставляет меня, покидая дом. Стою на месте, смотря, как капельки крови стекают в белую раковину, и не двигаюсь с места.

Глеб возвращается быстро, с аптечкой в руках. Открывает чемоданчик, затем бутылочку и заливает мой палец перекисью. Разрывает упаковку с бинтом, отрывает кусочек, накладывает на палец и оперативно заклеивает пластырем.

— Вот и все, — целует меня в нос. — Несчастье мое.

— Спасибо, — разворачиваюсь, чтобы собрать аптечку, но мужчина хватает меня за талию, неожиданно поднимает и сажает на столешницу, размещаясь между моих ног. Такой весь серьезный, глаза горят. — Что? — распахиваю глаза, не понимая, откуда такая перемена настроения.

— Так, и что там с Бэтменом и Снежинкой? — вкрадчиво интересуется он. Ах, вот в чем дело, я уже и забыла. Улыбаюсь, прищуривая глаза.

— Мы по отдельности приехали на праздник. Я немного опоздала. Прохожу в зал, веселье в разгаре, и вижу, как Бэтмен увлеченно флиртует с моей подругой, — опускаю руки на плечи мужчины, цепляемся взглядами. Мне так нравится, когда он ревнует. Такой горячий, заведённый. — Я несусь к этой парочке, дергаю Севу за руку, начиная скандал. А тот, гад, смеется, и я понимаю, что что-то не так. Оборачиваюсь в растерянности, а мой парень стоит в другом конце комнаты и наблюдает за мной. Он, видите ли, передумал надевать костюм, — заканчиваю, чувствуя, как наглые ладони сжимают мои колени.

— И как сейчас поживает этот Бэтмен? — интересуется Глеб, ведет руками выше, сжимая мои бедра.

— Откуда я могу знать?

— Он же твой парень, — забирается руками под футболку, стискивая мою талию.

— Ммм, Глеб… не знаю, как вас по отчеству, ревнует? — закусываю губы. — Да, парень был... Ай! — вскрикиваю, когда Глеб сжимает сосок. — Но, по-моему, ты недавно убедился, что ничего серьёзного у нас с ним не было.

— Убедился, — ухмыляется, стискивает мою грудь.

— Боже, ты такой ревнивый, — усмехаюсь, хочу слезть, но мужчина не выпускает, хватает края моей футболки, начиная ее снимать. — Глеб, мы же готовим, скоро Новый год.

— Новый год через пять часов, успеем, — хрипло произносит и всё-таки снимает с меня футболку. Впивается в губы, целует грубо, агрессивно, но мне так нравится. Когда мужчина отбирает все, лишает дыхания, воли, заставляя забыть собственное имя.

Отпускает меня всего на несколько секунд, позволяя глотнуть воздуха, срывает с себя свитер, берет мою ногу и ставит ее на столешницу, раскрывая меня перед собой.

— Чтобы даже не думала ни о каких Бэтменах, — агрессивно рычит. Отодвигает трусики в сторону, очень нежно и аккуратно проходится по моим складочкам кончиком пальцев. Это всегда так чувствительно, что невозможно сдержаться. Всхлипываю, выдыхая в его губы.

— Никакой Бэтмен и рядом с тобой не стоял, — шепчу ему и уже сама кусаю его порочные губы. Потому что это невыносимо сладко, потому что его пальцы творят со мной что-то запредельное.

И вот мы уже целуемся, как голодные звери, терзая друг друга. Ничего не соображаю, только чувствую его жадные губы, руки на моем теле, и как его пальцы заменяет горячий член, упираясь в уже мокрые складки. Толчок.

— А-а-а-а-а! — вскрикиваю, потому что он все равно слишком большой для меня, растягивает до боли. Но тело настолько возбуждено, что боль несёт наслаждение, хочется еще и еще. Чтобы не останавливался, чтобы терзал, чтобы убивал меня своей грубой лаской. Чтобы любил… как никто и никогда не любил.

***

— Прости, детка, ты, наверное, не так представляла себе этот праздник, — с сожалением произносит Глеб, играя вином в бокале.

На часах половина одиннадцатого, мы накрыли стол возле камина, на Глебе тот же свитер, на мне футболка и небрежный пучок на голове. На столе оливье, бутерброды с икрой и красной рыбой, рулетики с ветчиной, запечённая куриная грудка по маминому рецепту, фрукты, сладости. Над камином горят огни, мы пьем вино, и я счастлива. Никогда не думала, что счастливой можно быть только потому, что с тобой рядом именно тот человек. Тот, которого ты любишь.

— Да, я не так представляла, — пожимаю плечами. — Но это потому, что я не знала тебя, — улыбаюсь. Глеб вообще весь вечер не сводит с меня глаз. Следит за каждым моим движением, изучает, словно видит впервые. А мне нравится. Дико нравится, что все внимание мужчины приковано ко мне. — И это лучший Новый год. С кем проведешь… — не договариваю. Вино такое пьяное, расслабляет.

— В Дании на Новый год принято разбивать посуду на пороге друзей.

— Забавно, не знала. А моя мама живет во Франции. Я хотела уехать к ней, но отец не отпускал.

— Я жил в Дании пять лет. Не планировал возвращаться вообще.

— Но ты здесь, потому что…

— Иди сюда, детка, — Глеб хлопает по дивану, призывая сесть с ним рядом. С удовольствием забираюсь с ногами на диван, попадая в его сильные руки, опускаю голову на мужское плечо. — Я ехал туда с мыслями, что где-то там трава зеленее, солнце ярче, вода слаще, воздух чище. И вот я прожил там долгое время, сначала на контрасте, так и было. А потом… — замолкает, посматривая на часы. До Нового года десять минут.

— Что потом? — спрашиваю я, смотря на огонь. Мне так важно понять, какой он внутри, какой настоящий.

— А потом, я вдруг понял, что там все не то: не настоящее, не мое, то, к чему я не могу привыкнуть. Не те люди, не те женщины, не та еда, и солнце не такое, вода и воздух, — усмехается Глеб.

— Моей маме нравится в Европе. Наверное, потому что у нее там любимый человек.

Глеб молча кивает, поднимается с дивана, идет в сторону кухни и приносит холодное шампанское.

— Три минуты до Нового года, Рада, — принимается открывать бутылку.

— Ой, только без хлопка, пожалуйста, — соскакиваю с дивана, готовлю бокалы.

— Какой Новый год без хлопка шампанского? — ухмыляется, сжимая пробку.

— Ну пожалуйста, я боюсь! — зажмуриваюсь.

— Открой глаза, детка, — Глеб демонстрирует мне открытую бутылку и разливает нам шампанское.

Берем бокалы, оглядываемся на часы, молча отсчитывая секунды. Перевожу взгляд на мужчину и понимаю, что он смотрит на меня. Сердце ускоряет ритм, волнительно. С последними секундами Глеб подходит ко мне. Очень близко.

— Все будет хорошо, детка, — тихо произносит он. — С Новым годом.

— С Новым годом, — так же тихо отвечаю я, словно мы шепчем друг другу что-то интимное. Чокаемся бокалами, выпиваем по несколько глотков, меня переполняют эмоции. — Я люблю тебя, — выпаливаю вдруг. Мне кажется, что я должна ему это сказать именно сейчас, с боем курантов, и у нас начнется новая жизнь.

Глеб замирает, прикрывает на секунду глаза, а потом отбирает у меня бокал, ставит его на стол, зарывается в мои волосы, дергает на себя и целует. Долго, чувственно, с хриплым стоном, но не отвечает мне.

Глава 24

Рада

Мы провели в загородном доме три дня. Самые прекрасные три дня в моей жизни. Нет, Глеб так и не ответил взаимными признаниями. Но мне и не нужно от него слов. Что такое слова? Простое сотрясание воздуха?

Этот мужчина вообще мало говорит. Слова ничего не значат. Иногда люди много говорят, но ничего не делают. Я ощущаю его любовь. Я ее осязаю, я дышу ей.

Глеб смотрит на меня так, словно не может насмотреться, он дышит мной. В прямом смысле этого слова, выдыхает мой запах полной грудью, с наслаждением прикрывая глаза. Он прикасается ко мне то нежно, невесомо, словно я хрустальная, то сильно, стискивая так, что спирает дыхание.

Он заботится обо мне, как никто никогда не заботился. Я растворилась в этом мужчине, я пропала, утонув в бездне его глаз. И мне хочется, чтобы это никогда не заканчивалось.

Глеб, словно голодный дикий зверь, терзает мое тело по несколько раз в день. Мне больно, мне невыносимо, мне сладко и дико хорошо. Кажется, мы занимались любовью на всех поверхностях этого дома. Даже в тех местах, где я и не могла представить, что это возможно.

По утрам он обычно любит мое тело, берет еще сонную, нежно, ласково, буквально вылизывая с ног до головы, а ночью трахает. Да, именно трахает, жёстко, дико, сильно, кусая, терзая, вынуждая скулить под ним.

Тело ноет, между ног саднит, губы обветрены от его бесконечных поцелуев, но я счастлива. До этого я вообще не знала, что такое отношения, любовь, мужчина.

Пью кофе возле окна, кутаясь в свитер Глеба. Прекрасное утро, вкусный кофе, на мне запах любимого мужчины, и неугомонные бабочки в животе. Глеб на дворе, возле внедорожника курит, зажимая сигарету губами, и разговаривает по телефону. Я ничего не слышу, но понимаю, что диалог неприятен Глебу. Мужчина сжимает челюсть и жестикулирует руками. Сбрасывает звонок, вышвыривает недокуренную сигарету и тут же прикуривает другую, набирая чей-то номер. И снова напряжённый разговор.

Не понимаю, что происходит, но нервозность Глеба передается мне. За это время я так привыкла к Глебу, срослась с ним, настроилась на его волну так, что любое его настроение передается мне. Я ничего не понимаю, но чутко ощущаю перемену.

Глеб завершает разговор, снова вышвыривает недокуренную сигарету, наклоняется, набирает пригоршню снега и умывается им, протирая лицо. Дышит глубоко, а я сжимаю чашку кофе, кусая губы. Он обещал мне, что будет все хорошо…

Мужчина разворачивается, замечает меня и идет в сторону дома. Отставляю чашку на подоконник, от волнения расплескивая напиток, и несусь в прихожую.

— Что-то случилось? — спрашиваю я, как только Глеб входит.

— Собирайся, детка, нам нужно ехать, — сообщает он, игнорируя мои вопросы, как всегда.

— Куда?

— Собирайся, чем быстрее, тем лучше, — обходит меня, направляясь в комнату, начинает сам собирать наши вещи.

Бегу за ним, принимаясь спешно натягивать штаны.

— Глеб, может, ты объяснишь?! — повышаю голос, чтобы он, наконец, меня услышал. — Что происходит?!

— Небольшие проблемы, детка, нас ищут. Поэтому поторопись.

— Кто ищет? Мы же все сделали, документы я подписала. Отца выпустили?! — с каждым словом мой голос становится громче и громче.

— Давай ты будешь послушной девочкой и просто сделаешь все, что я говорю. А я повинюсь за нас двоих, — уже мягче произносит он.

— Ладно! Ладно! Просто скажи мне: все плохо?

— Нет, детка, все хорошо. И с тобой, и с твоим отцом. Скажем так, это мои траблы.

— Расскажи?

— Рада, просто собирайся! — снова нервничает, берет сумку и направляется на выход. — Жду тебя в машине!

Застываю в ступоре. Вот и поговорили.

Боже, как с ним сложно!

Быстро одеваюсь, собираю волосы, хватаю куртку и иду на выход.

***

—Ты можешь просто сказать, куда мы?

Не выдерживаю этой давящей тишины. Напряжение Глеба давит. Я не могу больше молчать и быть «послушной девочкой», как он просил.

— Мы едем к моему брату.

— У тебя есть брат?

— Да, старший. Он адвокат, мне нужно с ним поговорить, — поясняет Глеб и снова замолкает, сжимая челюсть.

— Моего отца не выпустят? Нас обманули? Что-то пошло не так?

Помню, что не могу задавать вопросов, но не выдерживаю. Отчаянно не понимаю, почему меня нужно держать в неведенье. Возникает ощущение, что он мне не доверяет. И это, черт бы его побрал, обидно. А Глеб молчит, сжимая челюсть, начиная агрессивно вести машину, подрезает попутные машины.

— Ты можешь хоть что-то мне сказать? — уже кричу, чувствуя, как к горлу подступает истерика.

— С твоим отцом все в порядке и с тобой тоже! — так же нервно выдает Глеб и бьет по сигналу, когда принципиальные водители его не пропускают. Сначала открываю рот, чтобы просить его не кричать на меня, но потом сжимаю губы и отворачиваюсь к окну. Дышу глубже, прикрывая глаза. Я раздражаю этого мужчину. Мои вопросы приводят его в бешенство, и я уже ничего не понимаю.

Боже, как невыносимо хочется домой, к маме…

Мы наконец доезжаем до коттеджного поселка и паркуемся возле одного из домов. Глеб выходит первым, обходит машину и открывает мне дверь. Выбираюсь из машины, игнорируя его руку, стараясь не смотреть Глебу в глаза.

— Рада… — выдыхает он. — Я все тебе объясню, но немного позже.

Как он быстро переключается. То неожиданно взрывается, то смягчается. Но я киваю, сама беру его за руку, сжимая холодную мужскую ладонь.

— Хорошо, — сдаюсь. — Интересно посмотреть на твоего брата, — улыбаюсь, переводя тему. Глеб жмет на звонок и уже сам перехватывает мою ладонь, сжимая сильнее.

— Одного ты уже видела, — ухмыляется, настойчиво давя на кнопку звонка.

— Когда? — распахиваю глаза.

— Звезду интернета помнишь? На которого ты пускала слюни.

— Что? Мот твой брат? — хлопаю глазами.

— Да, младшенький, — ухмыляется мужчина. В домофоне раздаются треск и грубое «да». Глеб запрокидывает голову вверх и натянуто улыбается, больше скалится. Там камера. Щелчок, Глеб дергает ручку, и ворота открываются. Большой двор, красивый дом в современном стиле, с панорамными окнами из черного стекла. — То есть то, что пускала на Матвея слюни, ты не отрицаешь? — продолжает ухмыляться Глеб, пока мы идем к дому.

— Прекрати! — шлепаю его по плечу. Смеюсь. Вот как у него получается так быстро переключаться? — Я ничего не пускала. Ты мне нравишься больше.

— Но он все-таки нравится? — ведет бровями, сжимая мою ладонь.

— Глеб… — выдыхаю.

— Я шучу, детка, но… — загадочно улыбается. Подходим к дому, Глеб открывает дверь, пропуская меня вперед.

— Что «но»? — шепчу я, осматриваясь.

— Это я тебе потом скажу, наедине, — подмигивает.

Вот гад!

Нас никто не встречает. Глеб помогает мне снять куртку, вешает ее в шкаф и ведет дальше.

Проходим на просторную кухню, где находим высокого мужчину лет сорока. Сразу видно, что это брат Глеба, невозможно ошибиться — они очень похожи. Тот же рост, широкие плечи, глаза, цвет волос. Только Глеб более грубый, а его брат мягче. За стойкой сидит девушка лет двадцати пяти, может, немного больше, ярко рыжая, немного веснушек, красивая, незабываемая, я бы сказала. Такую невозможно не заметить. Она улыбается мне, а брат Глеба хмурится, словно очень недоволен нашим визитом.

— Ты не предупредил о визите, — холодно произносит брат Глеба.

Как все сложно-то у них.

— Не до твоих церемоний сейчас, — кидает ему Глеб. А я переминаюсь с ноги на ногу, переглядываясь с рыжеволосой девушкой. Похоже, ей так же неловко, как и мне.

— Познакомься, Алевтина, это мой средний брат Глеб, — брат представляет Глеба рыжуле и, выгибая брови, вопросительно смотрит на меня.

— Я Рада, — представляюсь сама. Нам здесь явно не рады. Пауза, все смотрят на меня. — Нет, не то чтобы я рада, — усмехаюсь я. — Меня так зовут — Рада, — пытаюсь как-то разрядить обстановку. Алевтина прыскает от смеха, и я вместе с ней. Но братьям наше веселье не передается. Такие напряженные. У Глеба со всеми такие отношения?

— Очень приятно, Алевтина. Вы, я так понимаю, женщина этого серьезного адвоката? — спрашивает у рыжули Глеб и снимает кожаную куртку. Он более раскован, в отличие от своего старшего брата.

— Эм, — теряется девушка, не находя ответа.

— Понятно, еще не определились, — кивает Глеб. — Мы, я смотрю, вовремя. Позавтракаем, — внаглую садится за стол, отодвигает стул, стоящий рядом, хлопает по нему. — Садись, детка, — кивает мне. Кусаю губы и иду к нему. Мне вдруг становится смешно. Старший брат такой весь на пафосе, но Глебу все равно.

— Да, конечно, присаживайтесь, — неискренне, с иронией произносит Александр. — Аля, помоги мне, — зовёт свою девушку на кухню.

— Детка, — тянется ко мне мужчина, хватает за подбородок и целует, неожиданно долго, жадно, словно пытается напиться. Сама разрываю наш поцелуй, пытаясь отдышаться.

— Вы не ладите с братом? — спрашиваю шепотом.

— Не обращай внимания, он всегда такой. Социопат. Все привыкли.

— Интересно, — прикрываю глаза, когда Глеб водит пальцами по моей шее, очерчивая свои же засосы.

— Мы здесь ненадолго.

— Как скажешь, — замолкаю, потому что к нам подходит Алевтина, накрывает на стол. Немного неловко, когда Глеб прикасается губами к моему уху, целует, прикусывая мочку. Но стыд теряется за сотнями мурашек, ползущих по моей коже. Это так приятно.

— Ты очень красивая, детка, — нашептывает мне, пока я кусаю губы, посматривая на Алевтину. Рыжуля улыбается, подмигивая. Она мне нравится. Они такие разные с Александром. — И очень сексуально краснеешь, — усмехается мне в ухо.

— Глеб, — шепчу ему, краснея. Он отпускает меня, когда все садятся за стол.

— Так у вас все серьезно? — бесцеремонно интересуется Глеб, указывая вилкой на брата и Алевтину. Он словно провоцирует Александра, а мы с рыжулей с интерном наблюдаем за их отношениями. Интересная семейка.

— Как вы сами заметили, мы еще не решили, — отвечает Алевтина.

— Серьезно, — утверждает Глеб. — Если вы здесь, в святая святых Александра Яковлевича, то это прямой путь в загс.

— Да что вы говорите, — смеется рыжуля.

— А у вас тоже все серьезно? — спрашивает Александр, указывая на меня. — Раз уж ты привёл девушку знакомиться.

И если в голосе Глеба шутливые нотки, то Александр вполне серьезен.

— У нас очень серьезно. Серьёзнее, чем ты думаешь, — вдруг меняется в лице Глеб, а я сглатываю. Его настроение снова кардинально меняется за секунды. И мое, соответственно, тоже. — И поверь, мы не перешагнули бы порог твоего дома по доброй воле.

(Кому интересна история Алевтин и Александра приглашаю в роман «Мой (не) случайный» Бесплатно)

Легкий разговор вдруг переходит на какой-то напряжённый уровень. Братья цепляются взглядами. Это похоже на игру «Кто кого убьёт взглядом».

— Мы поживем у тебя пару дней, — вдруг говорит Глеб.

Как поживем?

Зачем?

Нам есть где жить, да и Глеб обещал, что отца выпустят.

— Даже так, — ухмыляется Александр. — А что, твои три квартиры все разом сгорели? Или ты их просрал, как все в своей жизни? — весьма резко кидает брат.

— Пойдем обсудим в кабинет? — сквозь зубы цедит Глеб. — Детка, я ненадолго. Не нервничай, все хорошо, — шепчет он мне и удаляется с братом, оставляя нас с Алевтиной.

А я не могу не нервничать…

Я ничего не понимаю.

И устала от этого.

Такое ощущение, что происходящее — большой фарс, а все вокруг плетут паутину и улыбаются мне в глаза, обещая, что все будет хорошо.

Глава 25

Рада

Брат Глеба уезжает, оставляя нас в доме одних. В моей голове сотни вопросов, но я держу их при себе, кусая губы, в ожидании, когда мужчина заговорит сам, как обещал.

Глеб оставляет меня в гостевой спальне и уходит во двор. Покурить и, видимо, снова поговорить по телефону подальше от меня. Я так устала от недосказанности, что хочется кричать. Но я молча кусаю губы и смотрю в окно на задний двор.

Все, не могу больше терпеть и ждать. Либо он рассказывает мне все, либо…

Не знаю что, но так больше нельзя. Мы достаточно близки, чтобы доверять друг другу. Я же люблю этого мужчину и всегда буду на его стороне. Все переживу, что бы ни случилось. Я просто хочу прозрачности.

Обнимаю себя руками, слыша, как Глеб входит в комнату. Пахнет табаком, снегом и мужским парфюмом. Мужчина встает позади, обвивает руками мою талию и целует в висок. Мои бабочки, как всегда, трепещут внутри, но я приказываю им успокоиться, не выдавать реакции.

— Рада, — выдыхает мне в ухо, ведет губами по виску, волосам, его руки сжимают мое тело, дыхание учащается.

— Нет, — стараюсь говорить увереннее, не терять себя от ласк и близости. Это почти невозможно, мое тело с этим мужчиной всегда предает, подчиняясь Глебу. Но я должна выдержать.

— Что «нет»? — хрипло выдыхает, забираясь холодными пальцами под мою кофту, поглаживая живот, вжимаясь в меня всем телом.

— Ты обещал все объяснить, — выкручиваюсь из его захвата, разворачиваюсь к мужчине лицом. Заглядываю в серые глаза, показывая всю серьезность. — Я хочу все знать. Хочу, чтобы ты мне доверял, иначе я не могу доверять тебе. Пожалуйста, поговори со мной, — хватаю его руки, отрывая от моего тела.

— А можно как-то отсрочить смерть? — выдыхает он, обхватывая мои скулы, смотрит так, словно не может насмотреться.

— Чью смерть? — шёпотом спрашиваю я.

— Мою… — тянет мое лицо к себе и нежно зацеловывает уголки губ.

— Тебя хотят убить? Нам грозит опасность?

— Не в прямом смысле этого слова, Рада… — горько усмехается и уже целует меня глубже, страстно, то кусая губы, то всасывая. Ноги подкашиваются, дрожь по телу, горячие волны накрывают с головой, но я снова нахожу в себе силы, чтобы оттолкнуть и разорвать поцелуй.

— Если ты хоть что-то ко мне испытываешь, если я что-то значу для тебя… — глотаю воздух дрожащими губами. — Я устала от неизвестности! — говорю громче, обретая голос и силы.

— Значит, смерти не избежать, — ухмыляется Глеб. — Дашь мне минутку?

— Минуту на что?

— Скажи, что ты любишь… — берет мою ладонь, прислоняет ее к своей немного колючей щеке и прикрывает глаза.

— Я люблю тебя, Глеб… — шепчу, наблюдая, как он потирается о мою ладонь и глубоко дышит. — Мне страшно. Что происходит?

Я еще ничего не понимаю, но уже накрывает паникой. От Глеба идет волна надрыва и той самой смерти, о которой он говорил. Сердце сжимается, замирая. Боже.

А может, и не нужна мне никакая правда…

Он целует мою ладонь, поглаживает кончиками пальцев мои губы и отпускает, отходя к двери, облокачивается на нее, засовывает руки в карманы, склоняет голову, смотря на меня.

Как-то сразу становится холодно, от его серых глаза, от перемены настроения, будто это конец…

Сажусь на подоконник, от волнения сжимая его края.

— Твоего отца отпустили еще до Нового года, — сообщает он мне холодным голосом. — Если ты хочешь, я отвезу тебя домой прямо сейчас, — закрывает глаза, запрокидывает голову, ударяясь затылком о дверь.

— Почему ты мне не сказал? — не понимаю его. — Я могла хотя бы позвонить ему…

— Почему, — ухмыляется. Сейчас он такой, каким был со мной в первый день похищения — холодный, циничный и немного пугающий.

— Почему? — спрашиваю громче, поскольку Глеб не отвечает.

— Я объясню, — медленно сползает по двери на пол, садится, вынимает из кармана пачку сигарет, достаёт одну, но не прикуривает, просто крутит ее в пальцах, зажимая фильтр. — Давай начнем сначала, детка. Тебя похитили…

— Да и ты меня спас, поскольку знаешь моего отца.

— Рада, не будь дурой, — снова цинично ухмыляется. И я не знаю такого Глеба. Надменного и жестокого. У него даже глаза меняются, становясь темнее. — Я не супергерой. Ты не задумывалась, как я оказался в квартире, откуда у меня ключи и почему так чудесно совпало, что я живу несколькими этажами выше от твоих похитителей?

— Нет, но все можно объяснить…

— Так вот, детка, это мои квартиры: и нижняя, и верхняя, — выдает он и ломает сигарету в руках, заглядывая мне в глаза.

— Я не понимаю… — сглатываю. Мой мозг просто отказывается это понимать.

— Все просто. Я и есть участник твоего похищения. Планы были немного другие… В квартире внизу стоят камеры, я контролировал и наблюдал, и мне стало жалко тебя. Красивая девочка на полу, прикованная к батарее, так отчаянно боролась с отморозками.

— Ты все это наблюдал… — только и могу сказать я. Шепчу, голоса нет, кажется, что меня душит невидимая удавка.

— Я не просто наблюдал, Рада. Я организатор и руководитель этого беспредела.

Всхлипываю, сердце сначала заходится в аритмии, а потом резко останавливается.

— Зачем? — хриплю я.

— Так вот, я вытащил тебя оттуда. Не хотел, чтобы ты окончательно сломалась.

— Но потом ты меня отпустил, и меня снова похитили. Зачем ты отпустил, если… — мотаю головой, чувствуя, как в горле встает ком и глаза наполняются слезами.

— Зачем… Ты так отчаянно хотела на свободу… Это своего рода урок, показательное выступление, чтобы ты убедилась, что со мной тебе безопаснее, и больше не бегала. Чтобы все сделала добровольно, а не через принуждение и применение силы. Своего рода спасение тебя от насилия.

— Меня тащили к машине за волосы, меня хлестали по лицу, оскорбляли, вынудили бежать босиком и валяться в грязи. Я заболела… Это… это… — все-таки всхлипываю, чувствуя, как по щекам текут горячие слезы.

— Да… Это жестко… — выкидывает сломанную сигарету прямо на пол, достает еще одну и снова сжимает ее в кулаке. — Я мудак, Рада. Нет оправданий, — разводит руками.

— А потом? — встаю с подоконника, прохожусь по комнате, сама не понимаю зачем. — Забота, лечение, поцелуи, наш секс… Вот это все! — вскидываю руки, утирая душащие слезы. — Только для того, чтобы я тебе доверяла и подписала проклятые бумажки?!

— Если я скажу «нет», поверишь? Если скажу, что не просто пожалел, а проникся тобой, сошел с ума, поверишь?

— Нет! — резко разворачиваюсь в его сторону. — Потому что так не бывает! Кто любит никогда не предаст.

— Тогда мне нечего сказать, Рада, — снова вышвыривает сломанную сигарету на пол.

— А наш адвокат? Константин Сергеевич? Он тоже…

— Тоже, Рада. Кстати, как приедешь домой, поведай об этом папочке, он ещё не в курсе, и про Наталью тоже.

— Наталью? Наталью! Ту, которую мы встретили возле нотариуса? — останавливаюсь в ступоре, смотря на Глеб, а он кивает. — Ты ее знаешь?

— Да. Она имеет прямое отношения к похищению. Мы продали «Мет Лайн» конкуренту твоего отца, в тот же день, как ты подписала документы.

— Зачем?! — как заведенная, повторяю я. В моей голове не укладывается… Мой отец доверял адвокату, они дружили много лет.

— Ты хочешь полного вскрытия?

— Да, хочу! — утираю слезы, снова сажусь на подоконник, потому что ноги уже не держат.

Глеб глубоко втягивает воздух.

— Мы с Натальей любовники, — выдает он.

Если до этого мой мир пошатнулся и растрескался, то сейчас он рухнул. С громким, отвратительным звуком, от которого звенит в ушах. Не знала, что может быть еще больнее, но мне невыносимо больно, гадко и мерзко.

— Твой отец ее не удовлетворял, и она трахалась со мной. Ничего романтичного, банальный, порой грязный трах. Мы пользовались друг другом. И все всех устраивало. Но в порыве эмоций после… она любила поболтать. Так вот, она тратила свое время на Коваленко не по большой любви, а ради большого куша. Рассчитывала стать его женой и откусить жирный кусок. Но Коваленко не идиот, он это понимал. Да, щедро платил, но близко не подпускал, отводя ей роль содержанки. Наталья же, меркантильная шлюшка, хотела большего. И вот когда она поняла, что он на ней не женится, затаила обиду. Но ума и возможностей у нее не хватало, и она втянула в эту игру меня и вашего адвоката.

— Зачем это Константину Сергеевичу?

Я слишком наивная, чтобы понять, зачем хорошие люди предают тех, кто им доверяет.

— Ну это ты у него спроси. Мне плевать. Но запомни, Рада, люди — животные, твари, и никому никогда нельзя доверять. За масками добродетели порой прячутся демоны. Брат Натальи фээсбэшник, и ему не составило труда подтянуть твоего отца и устроить ему временный арест до выяснений. Коваленко на время нейтрализован — ты в наших руках, ну а дальше ты знаешь.

— То есть моему отцу ничего не грозило?

— Ну почему же, дела не сфабрикованные. Твой папочка тоже далеко не чист, в его биографии много грехов. Но он достаточно пронырлив и хитер, чтобы обелить себя и выйти сухим из воды. Мы это понимали, нашей целью было задержать его на время.

— Боже… — закрываю лицо руками, чувствуя, как они дрожат. — Это все ради денег?!

— Да, Рада, ради очень больших денег. Все в этом мире ради денег. Абсолютно все.

— Рада, что ты стал богаче… — отрываю руки от лица и заглядываю в его лицемерные, циничные глаза. — Надеюсь, это того стоило. За жалость спасибо. Не дал замучить меня до конца.

— С моей стороны дело в не деньгах, детка… — ухмыляется мне в глаза.

— Не называй меня больше так! — кричу, потому что его «детка» сейчас звучит как издевательство. Он и до этого издевался надо мной, играл, плел паутину, душа меня собой. Только я, дура, не замечала. Влюбилась в первого мужчину. Отдала ему себя… Боже, теперь мне гадко от себя, от своей доверчивости, наивности и глупости. Мне хочется умереть на месте, потому что мой мир не просто рухнул, он уже никогда не восстановится. Хочется выть. Хочется кинуться к Глебу и колотить его, дать пощёчину, расцарапать лицо, кричать, как мне больно, и обвинить во всем. Но я сжимаю кулаки и задерживаю дыхание, не показывая адской боли.

— С моей стороны все гораздо глубже, Рада. Твой отец был мне должен. Я взыскал долг.

— И поимел его дочь. Браво. Аплодисменты в твою честь! — смеюсь сквозь слезы и истерику. — Надеюсь, ты полностью удовлетворен.

Даже слушать не хочу, что послужило причиной долга моего отца и какие мотивы.

Ничего не хочу.

Мне хочется домой.

Отмыться от этого всего, а потом сдохнуть. Тошнит от того, что он трахал суку Наталью и меня одновременно, что меня использовали, как инструмент, и превосходно сыграли. Я очень грязная сейчас.

— Если мой отец освободился еще до Нового года, а сделку вы провернули, то зачем нужны были вот эти дни и сегодняшний побег? Не наигрался? Есть еще планы?

— Нет, детка, планов больше нет. Мне хотелось просто отсрочить свою смерть. Мы прятались уже от твоего отца. Он перевернул весь город и ищет тебя.

— Если ты наигрался, можно мне домой?

— Я отвезу тебя, — поднимется с пола.

— Нет, просто вызови мне такси. Я поеду одна!

Глеб вынимает из кармана телефон, набирает номер и спокойно вызывает мне машину.

Все. Игра закончена. Антигерои одержал победу.

Глава 26

Рада

Чайная ложка со звоном падает на пол, смотрю на нее и зависаю.

— Рада! — приводит меня в себя отец. Поднимаю на него глаза. В голове туман, вечный туман уже больше недели. Нет, я прекрасно вижу и слышу, вполне здорова, но туман не рассеивается. Я, будто заторможённая, плыву в этом тумане и не хочу, чтобы он рассеивался. Мне так легче. — Вера, принеси чистую ложку! — нервно выдает отец. Наша домработница поднимает мою ложечку и убегает на кухню. — Рада, так нельзя, — уже мягче произносит отец, выдыхая.

— А как можно? — спрашиваю я, принимая от Веры чистую ложку. Кручу ее в руках и не понимаю, зачем она мне нужна. Есть я не хочу. Морщусь, смотря на йогурт с гранолой.

— Не вкусно? — тихо спрашивает Вера. — Приготовить что-то другое?

— Нет, не нужно, все вкусно, — отвечаю я. Дело не в еде, дело во мне… Вера здесь ни при чем.

— Ты даже не попробовала, — комментирует отец.

Я не попробовала… Прикрываю глаза.

— Вера, оставь нас, — просит отец. Домработница ретируется. — Рада, может, все-таки примешь Ольгу Вячеславовну? Просто поговорите.

— Я уже говорила, что мне не нужен психолог! — категорично отрезаю я. Не хочу, чтобы кто-то ковырялся в моей душе. Там и так уже все перевёрнуто, растерзано, разорвано, нет там места ни для кого.

— Тогда поговори со мной. Что они с тобой делали? — сквозь зубы спрашивает отец, сжимая кулаки. Он полагает, что со мной творили какие-то страшные вещи. Творили… Очень страшные, вот только это делали не так, как представляет себе папа. Мной играли, меня мучили и убивали лаской, нежностью, заботой и страстью… Об этом я говорить не хочу, ни ему ни уж тем более чужой женщине.

— Ничего… Ты нашел Константина Сергеевича?

— Нашел, — злится отец. — Он в Израиле, поговаривают, лечится, но что-то мне подсказывает, что на мои деньги и назад не вернется… Но я достану его и там.

— А Наталью?

— А эта тварина тоже греется в Эмиратах, ее соцсети завалены фотографиями. Даже искать не надо, тупая шлюшка выставляет локации. Не долго осталось ей там задницу жарить, скоро окуну ее в реальность.

— Хорошо.

Мне никого не жалко. Пусть отец поступит с ними так, как считает нужным. У меня все атрофировалось, и чувство жалости тоже. Им не было меня жалко. Порой кажется, что лучше бы меня держали у себя те отморозки, прикованной к батарее… Оказалось, это легче пережить, чем разбитые иллюзии. Мной грязно воспользовались во всех смыслах этого слова.

Никогда не была слишком ранимой и впечатлительной. Все живы здоровы, все можно пережить. Если бы я отчаянно не любила этого мужчину. Люто ненавижу его и одновременно люблю…

Я схожу с ума.

Нет, уже сошла…

— Рада, я понимаю, что тебе тяжело… — отец накрывает мою ладонь своей. — Опиши мне детально тех, кто тебя удерживал.

Понимаю отца, он хочет найти и наказать всех участников этого беспредела. Но…

— Я уже говорила: быдло. Лет по тридцать, один лысый, немного полный, другой бородатый, азиатской внешности. Я их не знаю и никогда не видела.

— Хорошо, — кивает отец. — Адрес, где тебя держали?

— Я не знаю адреса…

Я, правда, не знаю точного адреса, но, естественно, могу показать дорогу.

— Примерно, Рада, район, ты же хорошо ориентируешься в городе.

— Я не знаю! — нервно выдаю. — Меня везли с завязанными глазами и туда, и обратно. Многоэтажный дом, простой спальный район. Все!

— Хорошо, не волнуйся, — устало выдыхает отец.

— Мне нужно ехать, — поднимаюсь с места, отставляя так и не тронутый завтрак.

— Подожди, — отец поднимается с места и идет вместе со мной. Помогает надеть мне пальто в прихожей, открывает дверь, подставляет руку и выводит на двор. Раньше у нас были натянутые отношения. Отец много запрещал, читал нотации, мы не понимали друг друга. Сейчас же все кардинально поменялось. Теперь до меня дошло, что эта гиперопека не потому, что отец жесток. Мир жесток, и папа пытался меня оградить, как мог.

Этот жесткий жизненный урок научил меня ценить отца. Я поняла, что могу потерять его, я поняла, насколько он одинок. С мамой развелся, бабушка покинула нас еще пять лет назад, любовницы — алчные твари, есть только я…

— Познакомься, Рада, это Андрей, твой новый водитель и охранник, — представляет меня мужчине. Андрей сдержанно кивает. Высокий шатен лет тридцати, выправка военная, весь в чёрном. — И, пожалуйста, я тебя просто умоляю, не сбегай от него, — настоятельного просит отец.

— Я все поняла, не буду. Обещаю.

Целую отца в щеку и иду к машине. Закидываю свою сумку на заднее сиденье, сажусь и жду Андрея.

Мой охранник после наставлений отца садится за руль, настраивает зеркало, чтобы видеть меня, и сдержанно улыбается, когда мы встречаемся взглядами.

— Куда ехать?

— В университет, — съезжаю на сидение, запрокидываю голову и прикрываю глаза. Не нужно называть адрес — Андрей все уже знает, вот и замечательно, сейчас я не лучший собеседник.

Жизнь продолжается, нужно переключиться на учебу, а лучше всего — забыть этот страшный эпизод и продолжать существовать как раньше. Только как раньше уже не будет, внутри что-то сломалось и уже никогда не будет работать по-прежнему.

Боже, почему так тяжело!

Это же пройдет?

Когда-нибудь должно пройти?

— Приехали, — сообщает мне Андрей.

Открываю глаза, понимая, что мы возле университета. Нужно выйти и влиться в реальность, но я сижу на месте и пялюсь в окно на одногруппников.

Вон Леля, моя подруга, закидывает снегом своего парня Макса. Смеются, он ловит ее за куртку и зажимает. Вон Сева, мой парень… Или бывший парень... Или мне так казалось, уже неважно. Он что-то вещает незнакомой мне блондинке, а та улыбается, протягивая ему телефон. Я не ревную совсем, потому что все, что между нами было, это детский сад. Ничего не чувствую. Я даже рада, что он живет полной жизнью.

— Рада, вам нехорошо?

— Нет, все нормально, Андрей, не обращайте внимания. Я всегда такая тормознутая, — пытаюсь вымучить из себя улыбку.

Беру сумку, выхожу из машины, водитель выходит вместе со мной, прикуривая сигарету. И запах табака, как триггер, подкидывает воспоминания, которые хочется забыть.

— Я всегда рядом, — говорит мне Андрей, а я смотрю на пачку сигарет в его руках и понимаю, что это та же марка, которую курит Глеб.

Глеб…

— Да, спасибо, — киваю и быстро ухожу.

Может, и правда встретиться с психологом…

***

— Рада, я в самом деле переживал, — уверяет меня Сева, он полагает, что я обиделась. А я просто теперь всегда в состоянии коматоза, и Сева здесь, к сожалению, ни при чём. — Телефон отключен, дома никого не было. Я искал тебя. Мне показалось, ты кинула меня.

— Я улетала к маме в Европу, — лгу ему.

— А мне не сообщила, потому что…

— Просто не сообщила, прости…

— Рад, что не так? — не унимается Сева.

— Все так. Как зовут ту девушку, с которой ты общался на крыльце?

— Какую?

— Блондинку, она давала тебе телефон.

— А, ты про Риту. Так это просто… — Сева придумывает оправдания.

— Красивая, подходит тебе.

— Да ну брось. Ты из-за нее загрузилась? Это же я не для себя, она Лысому нравится, я для него старался.

— Нет… Сева, давай останемся просто друзьями, — кручу в руках стаканчик с чаем, пары закончились, мы в местном кафетерии для студентов.

— С чего это? — в недоумении спрашивает Сева. Хмурится.

— Ты теряешь со мной время. Ближе мы не станем, к сожалению.

— Да что случилось-то? Ты про секс? Не готова — я же в трусы не лезу.

— Я не могу, не хочу… И… В общем, все. Рита красивая девочка и смотрела на тебя с восхищением, попробуй с ней, — беру сумку, ухожу.

Сева так и сидит в растерянности, даже не пытаясь меня догнать. Вот и хорошо, других объяснений у меня для него нет.

Я ненавижу только одного мужчину. Так сильно ненавижу, что не могу смотреть на других. Моя ненависть стерла для меня всех мужчин. Она такая едкая и болючая, что разъело все внутри. Ненавижу за то, что все равно люблю.

Дошло до того, что я ищу оправдания Глебу и жалею, что не выслушала причины, по которым Глеб так поступил.

Идиотка.

Мне и правда нужен психолог.

Я ведь не прощу Глеба и не подпущу к себе никогда. Мне убить его хочется. Взять нож, воткнуть в сердце и провернуть, чтобы этому мужчине было нестерпимо больно, так же, как и мне. Чтобы убить его, как он убил меня.

Андрей останавливается возле ворот нашего дома. Выходит, чтобы открыть их и проехать внутрь, а мое сердце замирает, поскольку я вижу припаркованный белый внедорожник. Мне даже не нужно смотреть на номер, чтобы понять, кому он принадлежит. Зажмуриваюсь, молясь, чтобы увиденное было галлюцинацией. Но нет, машина не исчезает. В машине никого нет, и это может означать только то, что ее владелец у нас дома…

Папа его нашел?

Я не рассказала ему про Глеба ни слова, словно и не было его.

Сердце начинает заходиться в панике, мне, дуре, не хочется, чтобы отец наказал Глеба. Мне просто хочется, чтобы его не было больше в моей жизни. Он сыграл великолепно, пусть наслаждается победой.

Глава 27

Глеб

Всегда боялся большой воды. Нет, плаваю я хорошо, но только когда понимаю, что могу в любой момент вынырнуть и почувствовать почву под ногами. В детстве тонул. С тех пор во мне живет страх захлебнуться, так и не почувствовав почву под ногами. А сейчас кажется, что утонул, захлебнулся и утопил сам себя.

Я слабак. Впервые ничего не хочется с этим делать. То чувство, когда понимаешь, что ты полное ничтожество. Цинично шел к своей цели и споткнулся на маленькой девочке.

Я мог сколько угодно дурить ей голову, лгать, изворачиваться, обернуть все в свою пользу, обелиться перед ней, оставить ее рядом с собой, чтобы по-прежнему доверяла и смотрела влюбленными глазами. Мог отсрочить свою смерть… Но рано или поздно некрасивая правда вылезла бы наружу. Хуже всего, если эту правду до Рады донес бы кто-то чужой. Поэтому я выложил все сам. Абсолютно все… Как есть, не приукрашая.

Да, детка!

Да!

Ты правильно все понимаешь: я мразь. Знаю. Оправдания… Да нет у меня никаких оправданий. Мои оправдания звучали бы низко.

У меня есть только острые, болючие чувства к этой девочке. Я не планировал… Чувства не планировал, брать ее не планировал и сдыхать, сейчас, топя себя, не планировал…

Мне дико хотелось продлить агонию, я искал выходы, и они есть, но девочка хотела правды именно сейчас, она устала ждать и решила убить меня раньше времени. Да черт с ним, перед смертью не надышишься.

Неделя проходит в пьяном угаре. Все свалили из страны, прекрасно понимая, что Коваленко не проглотит, найдет и выпотрошит всех наизнанку. Мне нет смысла прятаться, меня он не тронет — помнит, что должен. Если, конечно, не узнает, что я тронул его единственную дочь. Но за это я сам себя уничтожаю, поэтому не страшно.

Бухаю как ни в себя. Мне нельзя приходить в себя и начинать анализировать, начнётся агония, а это невыносимо больно. Поэтому я заливаюсь водкой. Открываю глаза и первым делом глотаю алкоголь прямо из горла. Брожу с бутылкой по квартире, осматривая вещи девочки, но не трогаю их.

Не могу.

Все лежит ровно так, как она оставила: маечка на диване, резинка для волос, духи, трусики в ванной. Сажусь на кафельный пол в ванной комнате, снова глотаю водку и бьюсь затылком о стену.

На третий день запоя мне хочется убить Раду. Придушить и уложить рядом с собой в могилу. Только в этом случае мы можем быть вместе, и настанет долгожданный покой.

В моменты, пока голова не затуманена алкоголем, я пытаюсь понять, когда все пошло не по плану. Когда произошел тот щелчок и я прыгнул в эту бездну. И кажется, что это произошло сразу, как только поднял ее, больную в лихорадке, на руки, принес сюда, раздел, обтёр юное нежное тело, уложил в чистую кровать, когда несся в аптеку, покупая нужные медикаменты, ставил уколы. Когда разбил ебало Феде за то, что он хлестал девочку по лицу; когда я сломал те руки, которые посмели тащить Раду за волосы; когда испытал наслаждение от вида его окровавлено лица. Я не отдавал приказа бить девочку и причинять боль.

И выдохнул, когда она проснулась утром, уже не сгорая в лихорадке. Еще тогда нужно было тормознуть. Но мне самонадеянно казалось, что все под контролем и мою циничность ничем не пробить.

С того момента я не прикоснулся ни к одной женщине. Никогда не был принципиален в этом вопросе. Шлюха на то и шлюха, чтобы ее все имели. Но с того момента Наталья стала мне отвратительна, потому что рядом была чистая девочка. Моя девочка. А я испачкал ее собой. Замарал, а отмыть не получилось.

На пятый день запоя я разнес всю квартиру. Алкоголь разъел мозг, остались только животные инстинкты. И я крушил все, что попадалось под руку, разбивая вдребезги, разрывая в клочья, рыча, как бешеное животное.

Когда разбивать стало больше нечего, крошил руки, херача кулаками в стены, намеренно делал это в ванной. Сначала вколачивал со всей дури кулак в зеркало, осколки которого вонзались в ладони. Но этого было ничтожно мало, я не чувствовал той боли, которую должен.

Я вообще ничего не чувствую.

Впечатываю кулак в кафель, оставляя кровавые отметины. Хочется испытать все оттенки боли. Скатываюсь на пол, запрокидываю голову и вою как зверь.

На шестой день мне реально кажется, что я, наконец, сдох и закономерно попал в ад.

Все вокруг вероломно разгромлено. В квартире стоит смрад, и кровавые подтеки на стенах.

Трясет так, что не могу держать стакан в руках, шатает от слабости, в желудок словно вонзили раскаленный гвоздь, в голове звон, в глазах марево.

Организм не принимает больше ни капли спиртного, возвращая все назад, выворачивая меня наизнанку. И вот я на том самом дне, куда, в принципе, стремился все эти дни. Цель достигнута, но легче от этого не стало.

Я хочу ее видеть. Хочу стоять перед ней на коленях и целовать ее ноги. Нет, я не требую прощения — это невозможно… Но и без нее я не могу.

Заказываю доставку из аптеки и медсестру на дом. Ухожу в душ, долго стою под холодной водой, а потом резко включаю горячую — тело в шоке, сердце заходится аритмией. Отравленный организм ломает похлеще, чем в лихорадке.

Глотаю абсорбенты и обезболивающие. Вызываю клининг. Девочки из агентства испуганно шарахаются от меня и вида разбитой квартиры. Обещаю заплатить им по двойному тарифу и ухожу на балкон подышать. Руки не слушаются, кое-как набираю брата, с десятой попытки попадая на значок дозвона.

— Да, — отвечает Александр.

— Ты изучил материал?

— Изучил. Но не уверен…

— Вот только не нужно нести мне чушь! Там все можно раскрутить. Будет громкое дело. Коваленко не поскупится, если ты докажешь, что «Мет Лайн» отжали у него незаконно. Я же все тебе преподнёс, его дочь была не в себе, когда подписывала бумаги. Все аплодисменты достанутся тебе, еще одно блестящее дело в твоей карьере. Все довольны, — давлю на его самолюбие и амбиции.

— Ну допустим. Не телефонный разговор. Встретимся завтра утром, позавтракаем.

— Хорошо, — скидываю звонок. Нужно сделать из себя человека до завтра.

Девочки из клининга привели квартиру в порядок. Мало что уцелело, но мне плевать. Щедро им плачу и провожаю. Через час встречаю медсестру и ставлю ей задачу превратить меня из животного в человека до утра.

Она вливает в меня несколько капельниц и заставляет проглотить кучу таблеток, к вечеру получается выпить бульон и не вернуть его назад.

Утром просыпаюсь относительно свежим и выпиваю еще горсть медикаментов. Бреюсь, одеваюсь, на разбитые, распухшие руки натягиваю кожаные перчатки, выхожу на улицу, глубоко вдыхаю — голова кружится от свежего воздуха.

Сажусь за руль, выезжаю со двора, краем глаза замечая на пассажирском сидении шарфик Рады. Сглатываю, теряя ориентацию. Торможу на обочине, хватаю шарфик, подношу его к лицу, глубоко вдыхаю, еще и еще.

Сука! Как больно.

Пахнет моей девочкой, очень сладко пахнет чистотой, непорочностью и моей смертью. Тело моментально сводит судорогой от желания прикоснуться к ней, вдохнуть запах уже вживую, с ее кожи, волос, тела. Ломает меня и все, кажется, не будет покоя уже никогда.

Ложусь на руль, закрываю глаза, аритмия никак не проходит, сердце барабанит где-то в ушах. Дышать трудно, в груди все спирает. Стискиваю в руках ее шарфик, мну шёлковую ткань.

Можно найти Раду, проще некуда. Получить по морде, выслушать, какая я мразь, только это не вернёт мне девочку. Ничего не вернет. Грехи могу замазать, только вернув отцу его собственность и помогая наказать адвокатишку и шлюшку Наташу. А дальше что? Мои личные косяки это не исправит…

Все, тупик…

Пытаюсь успокоиться, дышу глубже.

Понимаю, что потерял Раду, понимаю, что навсегда, вырвал кусок личного эгоистичного счастья у неба в виде чистой девочки, наглотался ее любви. Но ничего не вернуть… Не знаю я таких слов оправданий, на моей стороне только некрасивая правда, где я в здравом уме осознанно подвёл девочку к пропасти. Воспользовался, забрал все чистое, ведомый похотью. Никогда и никто так искренне не признавался мне в любви, не отдавал всю себя и не смотрел на меня, как на бога. А я не герой ее романа. Совсем не герой, я даже не дьявол, я какое-то низкое существо.

Меня приводит в себя вибрация телефона, отвечаю.

— Ты передумал? — интересуется брат.

— Нет, я еду, — сажусь ровно, завожу двигатель, выезжаю на трассу.

— Поторопись, мое время дорого стоит.

Высокомерный засранец! Но адвокат блестящий, только он может вытащить меня.

— Подождите, Александр Яковлевич, не все в жизни измеряется деньгами.

— Глеб… — выдыхает.

— Да, понимаю, что достал тебя. Но, бля, помоги, иначе…

— Ладно, жду, — уже без иронии отвечает брат.

Глава 28

Рада

Я не буду читать своей дочери про принцесс,

Про волшебные туфельки, про кареты

И про то, что есть где-то чудный лес,

Потому что и принцев, и леса нету.

Про злодеев, чьи полегли мечи,

Про высокие башни и чудо-двери,

Я не буду читать ей эти слова в ночи,

Потому что боюсь, что она поверит.

Я не буду читать никому это всё,

Потому что и мне однажды

Показалось, что победит добро,

Показалось, что сердце – важно.

Что в последний момент прибежит герой

И спасёт меня от беды,

Только жизнь оказалась совсем другой,

И драконы живут внутри...

(Яна Мкр ©)

Выхожу из машины, иду в сторону дома и прикладываю руку к груди, поскольку совсем не чувствую сердца — оно замерло.

Я не хочу его видеть.

Не хочу!

«Господи, пожалуйста, пожалуйста…» — шепчу себе, продолжая медленно идти к дому.

Сглатываю и замираю на месте, когда дверь открывается и из главного входа выходит Глеб. Закрываю глаза, сердце вдруг заводится и начинает колотиться настолько сильно, что шумит в ушах. Глеб делает пару шагов ко мне, и я неосознанно отступаю назад, а он все ближе и ближе. Такой, бледный, немного осунувшийся, черты лица заострились, глаза еще холоднее, чем раньше, серая ртуть мгновенно отравляет. Мне хочется кричать, глаза наполняются слезами, мне больно его видеть. Мне нестерпимо, оттого что я понимаю, как люблю его. Отвратительно, сильно люблю.

Он идет на меня, а я отступаю и отступаю, мотая головой. Не надо.

— Рада… — хрипит Глеб. Боже, его голос — это самая извращённая пытка. Его очень хриплый, простуженный голос, с тем же надрывом, как и в последний раз.

Натыкаюсь спиной на Андрея и вздрагиваю, застывая. Глеб тоже останавливается, ловит мой взгляд против воли и не отпускает. Я снова тону в этой бездне.

— Все в порядке? — насторожено спрашивает охранник.

— Никогда… Никогда! — говорю громче, чтобы Глеб слышал, смотря ему в глаза. — Никогда не подпускайте ко мне этого мужчину! Разворачиваюсь и убегаю прочь к гаражу.

— Рада! — кричит мне вслед Глеб, но я зажимаю уши руками, забегаю в помещение и запираю двери. Облокачиваюсь на стену, пытаясь отдышаться. Я думала, мой дом — самое надежное место, меньше всего я ожидала здесь встретиться с Глебом…

Через несколько минут дверь в гараж тихонько открывается.

— Он уехал, — сообщает мне Андрей.

— Хорошо, — киваю, поправляя сумку, направляюсь на выход. Проклятые слезы душат.

— Рада, — останавливает меня Андрей, хватая за руку. — Почему вы боитесь этого мужчину? — спрашивает он меня. Дергаю руку, вырываясь.

— Не трогайте меня больше! — выходит агрессивно. Глеб научил меня не доверять никому и поселил недоверие ко всем мужчинам.

— Извините, — отступает от меня на шаг и заводит руки за спину, вставая в стойке, словно военный.

— Я не хочу отвечать на ваш вопрос. Просто не подпускайте ко мне этого мужчину, — сдержанно произношу, обхожу мужчину, зажмуриваясь и пытаясь сдержать поток рвущихся наружу слез.

Мне хочется влететь домой и потребовать у отца объяснений, зачем здесь был Глеб. Мне хочется кричать на него и просить больше никогда не принимать в нашем доме этого мужчину. Но к горлу подступает истерика, которая рвется наружу. Если отец это увидит, то объясняться придется мне.

А я не хочу…

Не могу выложить отцу о том, как меня сладко отравили ядом любви и убили.

Бегу наверх в свою комнату, запираюсь, кидаю сумку на пол, срываю с себя пальто и падаю на кровать. Закусываю подушку и вою в нее, заливаюсь душащими слезами.

Даже не подозревала, что любить — настолько больно. Всегда думала, что любовь — это что-то прекрасное, как порхающие бабочки. Бабочки порхали, да, а теперь они сдохли где-то внутри меня и разлагаются, отравляя меня трупным ядом…

— Пап, сегодня тебя посещал мужчина… — всё-таки решаюсь спросить отца за ужином. Я выплакала все эмоции, пережила истерику и теперь могу холодно задать все вопросы. Я даже ем, запихивая в себя салат с тунцом только для того, чтобы отец ничего не заподозрил. — Кто он?

— Это… — отец задумывается, обращая все внимание на меня. А я снова запихиваю в себя еду, чтобы не кусать губы. — Это один из организаторов твоего похищения.

Не реагирую, потому что и так все знаю.

— Почему он спокойно заходит в наш дом и так же беспрепятственно выходит?

— Ты сталкивалась с ним? — отвечает вопросом на вопрос.

— Нет! — эмоциональней чем надо выдаю я. — Он сказал иначе?

— Нет, не сказал… — прищуривается папа, пытаясь меня прочитать.

— Тогда чего он хотел? Что происходит?

— Понимаешь, доча… — выдыхает папа, наконец прекращая меня сканировать.

— Мы заочно знакомы с этим человеком…

— Знакомы? — свожу брови.

— Скажем так, я не очень хорошо с ним поступил. У него были мотивы.

— Как поступил? — распахиваю глаза. Отец качает головой.

— Есть вещи, о которых я бы не хотел тебе рассказывать подробно. Так вот, он предложил мне помощь в нашем деле, с возможностью вернуть все и наказать Наталью и Константина Сергеевича. И пока мне выгодно запускать его в наш дом и выпускать из него. Пока… — задумывается отец.

— Зачем ему это, если он был организатором? — ничего не понимаю.

— Не знаю, Рада, никак не могу его раскусить. Нет, он хочет оставить свою долю себе, но… Я разберусь, доча. Никто не уйдет безнаказанно, не переживай. Я все раскопаю.

Сглатываю. Хочется просить отца не трогать Глеба. В свое время он пожалел меня, сейчас его жалею я. Жалость — это все, что я могу дать Глебу. Вернуть долг.

— Скажи мне, Рада, это правда, что, когда ты подписывала документы, ты была не в себе? — в голосе отца снова подозрения.

— Да, правда, у меня болела и кружилась голова, я очень плохо себя чувствовала. Пап, они сказали, что эти бумаги помогут освободить тебя, я поверила, я хотела помочь! — начинаю оправдываться.

— Ты все правильно сделала, никакая компания не стоит твоего благополучия и здоровья. Ты сможешь на суде приукрасить и сказать, что чувствовала себя хуже и ничего не соображала, что тебя вынудили подписать бумаги, чтобы я мог аннулировать сделку продажи «Мет Лайна»?

— Да, смогу! — уверенно произношу.

— Хорошо, Рада.

Кто ты такой, черт тебя побери, Глеб?! Ты знал, что так все обернется? Ты же просил меня притворяться больной… Я снова ничего не понимаю.

***

Прошла еще неделя. Глеб больше не появлялся в нашем доме. Но теперь у меня возникла новая фобия. Я боюсь с ним встретиться. Боюсь ехать домой, боюсь разговоров и подозрений отца. Он словно чувствует, что я лгу и недоговариваю. Хочется побиться головой о стену и отшибить себе память. Чтобы все забыть по щелчку пальцев и продолжать жить.

Сижу в кафе напротив университета. Занятия давно закончены. Но домой не хочется, я занимаюсь за столиком, закрытым шторами, разложив на столе ноутбук и тетради. Пью кофе, поедаю самые вредные десерты и не спешу домой. Это кафе принадлежит матери моей подруги. Тетя Света прекрасно меня знает с детства и периодически заглядывает ко мне, подкармливая и не выгоняя домой.

Мама звонит по видеосвязи. Я избегала общения с ней. Нет, я дико соскучилась, просто боюсь разрыдаться и все ей выдать. Надеваю наушники, принимая звонок.

— Привет! — улыбается мама. Она у меня красавица, совсем не стареет, возраст ей к лицу. Мне даже кажется, что она хорошеет с каждым днем. Папа такой дурак, что отпустил ее. Она его очень любила, и он любил…

А потом что-то случилось… Я не понимала. А теперь знаю, что так бывает. Люди, которые любят, тоже расстаются.

— Привет, — тоже натягиваю улыбку. Вижу ее, такую родную, и снова хочется рыдать. Не нужно было отвечать…

— Что случилось? — мама меняется в лице, подаваясь к камере и рассматривая меня обеспокоенным взглядом.

— Ничего, все хорошо, — мотаю головой, пытаясь сдержать слезы. Почему я такая слабая, как тряпка? Уже ненавижу себя за безвольность. — Я просто занимаюсь, столько всего навалилось, устала, — пытаюсь оправдаться.

— Рада! Я же вижу, что это больше чем усталость? Что случилось?! —строго спрашивает мама.

— Мам, я просто соскучилась по тебе очень-очень. Как ты там? Как Филлип?

— Все хорошо, он передает тебе большой привет.

— И ему поцелуй от меня.

— Обязательно! Ты точно просто соскучилась? — прищуривается мама.

— Да, мамочка, — быстро моргаю.

— Все, я заказываю себе билет! — категорично заявляет она.

— У тебя же выставка через неделю.

— Рада, когда моя дочь плачет, я не могу думать о выставке. Все, перезвоню тебе и сообщу, когда прилетаю. Отца предупреди о моем визите, чтобы не закатывал глаза, — строго сообщает она и отключается.

И все, слезы начинают литься градом. Нужно перезвонить маме, сказать, что все нормально, что не нужно бросать дело ее жизни и отменять важную для нее выставку. Что я подожду или прилечу к ней сама, но я не могу сказать и слова, только всхлипываю, размазывая слезы.

— Рад, ты чего?! — подсаживается ко мне подруга. Мы договорись встретиться здесь, в кафетерии ее мамы, но я забыла. Я вообще рассеянная последнее время. Ничего ей не говорю, мотая головой, хватаю стакан с кофе и запиваю свое горе. — Да что случилось? Все живы-здоровы?

— Все живы, — всхлипываю. — Я просто… Леня… — не могу держать все в себе. — Я очень сильно влюбилась, а он… — и все, ком в горле встает, начиная меня душить.

— Так! — она просит у официанта воды и обнимает меня. — Прекрати! Ни один парень не стоит твоих слез. Ты у себя одна такая, а мужиков много, — выдает мне она.

— Ага, — киваю, пытаясь успокоиться.

— Ну-ка, сворачивай тут свои тетрадки. Пойдем прогуляемся. Я тут один бар знаю. Только для мамы: мы едем к тебе делать доклад, — подмигивает она мне.

— Нет, поехали лучше сразу ко мне. Я не хочу в бар.

— Я тоже не хочу, но надо, это такая терапия.

— Лель. Серьезно в бар? Вечером? Уже темно, — растерянно смотрю, как она складывает мои тетради и ручки в сумку.

— Да что нам бояться, когда с тобой такой серьезный и харизматичный охранник? — кивает в сторону окна, за которым парковка, где меня ждет Андрей. Она сегодня все уши мне прожужжала о том, какой Андрей ходячий жесткий секс по-взрослому. Смешно. Я не замечала. Я вообще сейчас ничего не замечаю.

Леля хватает мой ноутбук и сумку в одну руку, меня — в другую и тянет на выход. По дороге она безбожно лжет матери о том, что нам срочно нужно доделать доклад и презентацию, отпрашиваясь ко мне до завтра. Я, как дура, киваю и иду за ней.

Да к черту все! Действительно, чего мне бояться? Все страшное уже произошло.

Глава 29

Рада

— Ольга! — подруга представляется моему охраннику, когда мы садимся на заднее сиденье.

— Очень приятно. Андрей, — сдержано отвечает мужчина, разворачивается и быстро пожимает ее ладонь. Лелька выдает ему свою обворожительную улыбку.

— Андрей, вам идет это имя. Андрей, — задумчиво повторяет она, начиная флиртовать. Сначала хочу ее одернуть, но потом выдыхаю — пусть играется. Настроение немного поднимается. Нет, мне по-прежнему хочется удавиться, но уже нет желания порыдать по этому поводу.

Лелька влюбчивая. Нет, она не ветреная, не ходит по рукам, но постоянно флиртует — это манера ее общения. Леля общительная, ей нравится обращать на себя внимание мужчин. Она энергетический вампир, питается эмоциями парней. Поиграет и динамит. Это может плохо закончиться, но Лелька азартная.

— Куда едем? — интересуется охранник, заводя двигатель.

— Тут недалеко. Бар «Баден» знаете?

— Да, — сдержанно кивает охранник.

— Андрей, а у вас девушка есть? — не унимается подруга, подмигивая мне. Улыбаюсь.

— Девушки нет… — выдыхает Андрей, посматривая на подругу в зеркало заднего вида.

— А у меня нет парня, — нагло врет она. Парень у нее есть. По крайней мере, с утра точно был, целовал ее прямо в аудитории.

— Девушки у меня нет, Ольга, но есть жена, — добавляет Андрей.

— Упс, — Лелька прикрывает рукой рот, а Андрей усмехается, качая головой. — Очень жаль, Андрей, — наигранно печально сообщает подруга. — Очень.

— Ну хватит! — все-таки одергиваю ее. Мужчина женат, а она тут его провоцирует, коза. Играется. — Не слушайте ее, Андрей, у Оли есть парень.

Подруга сверкает мне хитрым взглядом и откидывается на сиденье, улыбаясь.

Бар «Баден» необычный. Большое помещение с приглушенным светом, неоновой подсветкой по полу, потолку и роковой музыкой фоном. Здесь не один бар. Здесь десять круглый барных стоек с высокими стульями и своим барменом на каждый стол. Прикольно.

Сегодня понедельник, народу немного, садимся за свободный бар.

— Добрый вечер, меня зовут Артур, я ваш бармен, — приятный парень протягивает нам меню с коктейлями и крепкими напитками. — Советую вам наш фирменный клубничный мохито. Освежает, приятный вкус для красивых девушек.

— Артур, вы мне уже нравитесь. Уговорили, давайте ваш мохито.

— Триста или пятьсот миллилитров?

— Самый большой.

Артур кивает, принимаясь делать для нас коктейли.

— Оливки, орешки, сырная нарезка, мороженое, шоколад, фрукты, — предлагает нам закуски.

— Давайте шоколад, — подруга смотрит на меня. Качаю головой, отказываясь. — Ладно, рассказывай, что у вас случилось с Севой? — тихо спрашивает у меня подруга, отворачиваясь от бармена.

— С Севой мы расстались, — выдыхаю я. — И он здесь ни при чем. Кому, как не тебе, знать, что ничего серьезного у нас не было.

— Не поняла? — Лелька распахивает глаза. — Когда ты успела найти парня? И почему я не знаю? Кто он?

— Он… — глотаю воздух. Нет, плакать не собираюсь, но и говорить трудно. Никто, кроме отца, не знает, что меня похищали. Для всех я улетала к маме во Францию. Даже мама не знает — мы с папой решили не волновать ее. — Он… старше меня.

— Так, ладно, — Лелька забирает коктейли, протягивая один мне. — Артур, сразу же повторите нам. Большие, — уточняет она. Бармен кивает, улыбаясь. — Выпьем, — кивает мне она.

Потягиваю из трубочки коктейль. Вкусно.

— Насколько старше?

— Ему тридцать четыре.

— Ого! Да ты еще та штучка.

Киваю. Это было бы смешно, если бы не было так грустно.

— Прости, прости, — умоляюще смотрит на меня Леля. — Я пытаюсь поднять тебе настроение. Тупая шутка. Так, и кто он?

— Я не была в Париже на каникулах, я была с ним.

— Где вы познакомились?

Пауза. Что я могу сказать?

— Лель, я всего рассказать не могу, не мучай меня. Мы были вместе, я влюбилась по уши, как дура. Мне казалось, он Бог. Меня никто так… — Хочется сказать: «меня никто так не любил»; так и Глеб не любил. — Он такой… Сева и рядом не стоял. Он умеет очаровывать, смотреть так, как никто, говорить, как никто не говорил, касаться, дышать мной, заботиться… Мне казалось, это что-то настоящее… — голос срывается, глотаю коктейль, чтобы снова не сорваться.

— В общем, взрослый и опытный, понятно, — констатирует Леля. Она у меня реалистка и не столь наивна, как я. — Невозможно устоять. Понимаю. И ты с ним… Да? Да?! Неужели?!

— Да, я с ним переспала и не раз, — подтверждаю.

— Теперь понятно. Первый мужчина, невозможно не влюбиться, особенно если не разочаровал первый секс. Не разочаровал же?

— Нет, я даже не подозревала, что секс может быть таким.

— И что случилось? — подруга отбирает у меня пустой бокал и передает еще один полный. — Открой ротик, малышка, — Лелька всовывает мне кусочек шоколадки.

— Случилось… то, что все это игра с его стороны, он поимел меня ради того, чтобы подобраться к моему отцу.

— В каком смысле? — не понимает Леля. Вот и у меня в голове не укладывается.

— Вот так: только бизнес, ничего личного, — развожу руками. — А самое смешное, что он спал с Натальей.

— С кем? — давится подруга, откашливаясь.

— С Уткой.

— С женщиной твоего отца? — вскрикивает она. Киваю.

— До тебя или во время?

— Надеюсь, что до, но не удивлюсь, если во время. В общем, поимели меня, дуру, по полной, и мне теперь умереть охота. Не могу его забыть. Ненавижу его за то, что все равно люблю. Что делать, Лель? — глаза снова наливаются слезами, но я держусь, глотая коктейль.

— Вот мудак! Сволочь! Твой отец его за яйца не подвесил?

— Мой отец не знает и не узнает. Ты вообще первая, кому я говорю, не могу держать все в себе, иначе с ума сойду. Не говори, пожалуйста, никому.

— Обижаешь. Рада, ну большинство мужиков козлы, я тебе говорю. Нужно забыть. Нужно очень сильно полюбить себя и понять, что он не стоит твоих слез. Это тяжело, но это опыт, и его надо прожить.

— Легко сказать, я стараюсь…

— Артур, а какие вкусные коктейли у вас ещё есть? Нам нужна перезагрузка.

— Тогда нужно поднимать градус, — усмехается бармен.

— А что такое «Хиросима»? — интересуется Лелька, указывая ногтем в барную карту.

— Не советую, вынесет с пары шотов, — усмехается парень.

— А может, мы так и хотим.

— Не хотим! — возражаю я.

— Советую «Текилу санрайз».

— Две, — распоряжается Лелька и снова поворачивается ко мне. Два мохито уже слегка кружат голову, но мне хорошо, становится теплее, и уже совсем не хочется рыдать. Музыка здесь классная. Жаль, нельзя танцевать. — А вот как так… — подруга хочет что-то спросить, но прерывается, когда к нам неожиданно подходит официант и передаёт пару коктейлей.

— Мартини-тоник клубничный для красивых девушек, — сообщает он нам.

— Мы не заказывали, — усмехается подруга, но бокалы принимает.

— Это от гостей нашего заведения, — поясняет парень и указывает глазами на бар в десяти метрах от нас. Перевожу туда взгляд и сглатываю. Все правильно, мы с Глебом пили мартини-тоник в клубе.

Там сидит сам Глеб со своим братом Матвеем. Встречаемся взглядами, зависаем на мгновение, и внутри меня что-то обрывается. Глотаю воздух, а надышаться не могу.

— Это же… Это… Аааа! — визжит Леля. Узнала Мота. Да, она его фанатка. — Это же он, да?! Нет, ты видишь?!

Киваю ей, прикрывая глаза, разрывая контакт с Глебом.

Зачем он здесь? Это же явно не совпадение.

Не верю…

Ничему больше не верю.

Хочется снова бежать.

Открываю глаза, Мот салютует нам бокалом и подмигивает, и Лелька загорается, как новогодняя елка.

— Ты его знаешь? Да?!

Киваю. Матвей на самом деле очень привлекательный. Пафосный, на своем неформальном стиле. Кожаная куртка, татуировки на руках и шее, пирсинг, выбритые виски, длинная челка — производят, конечно, впечатление на девушек.

Подруга что-то говорит, продолжая восхищаться и пялясь на Матвея, я смотрю только на Глеба, а он на меня. Мужчина одет в белый свитер с закатанными рукавами, часы на запястье, пьет простой тоник со льдом, сливаясь с посетителями, рядом с ними «сияет» звезда интернета — его брат, а я вижу только Глеба.

— Откуда?! Ой, мамочки! — Лелька выпивает свой коктейль залпом. Матвей ухмыляется, обращая внимание на неугомонную Лельку.

— Он брат того мужчины, о котором я тебе рассказывала.

— Да? Да?! Серьезно?! У этого козла брат Мот? — округляет глаза.

— Да. И этот козел сидит рядом, — тихо сообщаю ей я. — Давай уедем? В другое место или лучше сразу домой.

Подруга сразу меняется в лице, рассматривая Глеба прищуренным взглядом.

— Ну что я могу сказать... Брутален, глаза холодные, а так ничего, что-то в нем есть, понимаю тебя. Сиди здесь, — вдруг выдает мне Леля и слезает с барного стула.

— Стой! Ты куда?! — сжимаю ее кисть, не отпуская.

— Пойду познакомлюсь. Хочется вблизи посмотреть на настоящих мудаков и высказаться.

— Нет. Не надо!

— Да почему не надо?! — возмущается Леля.

Пока мы спорим, краем глаза замечаю, как к нам идет Мот. Подруга закрывает рот и опять расплывается, забывая обо всем. Не виню ее. Перед Мотом невозможно устоять, он ее краш.

— Познакомь нас, — шепчет она мне и тут же закидывает ногу на ногу, принимая соблазнительную позу, томно попивая коктейль. Кокетка.

— Привет, красивая, — подходит к нам Мот. Киваю ему. — Расслабляемся? — указывает на наши напитки. Матвей внаглую передвигает тяжёлый барный стул, ставит его между мной и подругой и садится, разделяя нас своей накаченной фигурой. — Виски-кола, — щелкает пальцами нашему бармену.

— Познакомься, это моя подруга Ольга, — знакомлю их.

— Можно просто Леля, — хлопает ресницами подруга.

— Матвей, можно просто Мот, — усмехается парень, пожимая руку Лельке, а та закатывает глаза от восторга.

— Я тебя знаю, — выдает она.

Пью коктейль, снова возвращаясь взглядом к Глебу, поскольку буквально ощущаю, как он давит на меня своей болезненной энергетикой. Ну зачем ты меня преследуешь? Тебе мало моей боли, ты хочешь насладиться ей сполна? Мысленно спрашиваю у него, кусая губы, и Глеб прикрывает глаза, сглатывая, словно все понимает.

— Да ладно, — усмехается Мот. — Откуда ты можешь меня знать? — стебется.

— Твой последний прыжок с высотки был просто вау.

— Ты про «Бейсджампинг». Рад, что понравилось, — Мот делает несколько больших глотков виски-колы.

— Я написала несколько комментариев — ты не ответил, — наигранно и обижено надувает губы. — Кэт 555 — это я, — сообщает она.

— Я не отвечаю на комменты, Кэт 555, — смеётся он. — Так что отмечаем, красивые? — интересуется Мот и прикасается к моей спине, приобнимет. Снова перевожу взгляд на Глеба. Мне бы уйти прямо сейчас. Что может быть проще, чем слезть с этого стула, выйти, сесть в машину, уехать прочь от этого серого ядовитого ртутного взгляда. Который давит и давит на меня, не позволяя спокойно дышать.

Глеб переводит взгляд на руку брата на моей пояснице и сжимает челюсть. Ах, ты же у нас ревнивый, как черт. Забавно, сейчас-то к чему эта ревность? Меня уже не нужно дурачить.

Голова идет кругом, становится жарко и хорошо. Во мне просыпается стерва, ухмыляюсь Глебу, отпивая еще коктейля. Ну смотри, я свободна и могу делать все, что хочу. А могла быть с тобой, если бы ты не был двуличным и не использовал меня.

— Отмечаем начало новой жизни. — выдаю самую широкую улыбку и опускаю ладонь Матвею на плечо.

— Хороший повод, — чокаемся с ним бокалами. — Помнится, ты хотела сфотографироваться. Сейчас есть телефон? — подмигивает он мне.

— Конечно, — вынимаю из кармана телефон, настраивая камеру.

— Я тоже хочу фото и автограф, — перетягивает на себя внимание Леля.

— Давайте вместе, — Мот забирает мой телефон, подруга, не стесняясь, опускает голову ему на плечо, а я поворачиваюсь и целую парня в щеку. На Глеба даже не смотрю. Несколько щелчков — и у меня серия фотографий с Мотом. Но это спектакль для мужчины, который за мной следит.

— А можно выложить это у себя на странице? — интересуется подруга.

— Можно, если осторожно, — ухмыляется парень.

— И автограф, — Лелька роется в сумке, вынимает свои ежедневник и ручку, протягивает парню. — Напиши что-нибудь.

Мот задумывается, облизывая губы.

«Не сотвори себе кумира», — красивым, размашистым подчерком выводит он и двигает ежедневник подруге.

— Ммм, это намек?

— Это предупреждение, кареглазая, — усмехается он.

— Повтори девочкам мартини, — снова щелкает пальцами бармену. — И все, что они заказали, в счет вон того дяденьки, — указывает на Глеба.

— Мы сами заплатим! — отрезаю я.

— Не горячись, красивая. Позволь мужчине платить или расплачиваться за грехи, — заглядывая мне в глаза, совершенно серьёзно произносит он. — Давай его вздрачнем, пусть понервничает.

— О боже, в жизни ты еще лучше, — продолжает вздыхать Лелька.

— В жизни я еще та сволочь, — ухмыляется.

— Мне, определённо, нравятся сволочи, — смеётся подруга, снова выпивая.

Дальше дело идет веселее. Я не смотрю на Глеба, делая вид, что он мне вообще неинтересен. Мы пьем, смеёмся и флиртуем с Мотом. Он прикольный, показывает нам, как нужно правильно пить, рассказывает смешные истории и щедро заказывает, отправляя счета Глебу.

Во мне возникает мысль, что это все неспроста. Наша встреча в баре далеко не случайна, как и то, что уже час нас развлекает Мот. Глеб мастер игры и комбинаций, я в этом убедилась, но алкоголь делает меня раскованной, и мне все равно. Пусть строит свои планы, они все равно не сбудутся.

На самом деле я лгу сама себе, вдруг ловлю себя на мысли, что получаю удовольствие от того, как этот мужчина нервничает, не сводя с меня тяжёлого взгляда, как постоянно выходит курить и возвращается.

— Слушай, — подруга уже легко общается с Матвеем. — Вот ты такой классный, почему у тебя брат такой мудак, обидел нашу девочку? — с претензией спрашивает она.

— Сильно обидел? — разворачивается ко мне Матвей.

— Смертельно.

— Хочешь дам ему в морду? Тебя это удовлетворит?

— Нет, меня удовлетворит, если он не будет больше меня преследовать, — холодно отвечаю я. Настроение вдруг кардинально меняется. Надоел этот спектакль, я пьяна и могу натворить глупостей, о которых буду жалеть. Чем дольше я сижу здесь, тем больше даю Глебу шанс. — Лель, поехали домой, — пытаюсь слезть со стула, пошатываюсь и падаю на Мота, который подхватывает меня за талию. Смеюсь. — Упс. Надо освежиться.

Смотрю на подругу, а та кусает губы, ей еще хочется посидеть с Мотом.

— Ладно, я в туалет, а вы прощайтесь, — велю им.

— Тебя проводить? — интересуется Матвей.

— Ни в коем случае, — отталкиваюсь от него. Беру себя в руки и иду в сторону коридора с туалетами.

Коктейли — страшная штука. Такие легкие, вкусные и очень пьяные.

Немного теряюсь в коридоре, не понимаю, куда идти, здесь столько дверей и лестница на второй этаж.

— Девушка, а где здесь туалет? — заплетающимся языком интересуюсь я.

— Последняя дверь по коридору, — отвечают мне.

Хорошо. Иду вперед, но не успеваю сделать и пары шагов, как меня подхватывают сильные мужские руки и прижимают к себе. Всхлипываю, но мне закрывают рот рукой. До боли знакомый аромат мужского парфюма врывается в легкие.

— Пойдем, детка, я тебя провожу, — шепчет мне Глеб, обжигая ухо своим дыханием. От его голоса подкашиваются ноги. Кусаю его за руку, но мужчина не реагирует и насильно тянет меня наверх по лестнице. Пытаюсь сопротивляться, колочу Глеба руками и ногами, куда попаду, но все бесполезно — я пьяна, а он непробиваемый, как бетонная стена. Затаскивает меня на второй этаж в какую-то небольшую комнату с неоновым светом, диванами и низким столиком — что-то похожее на ВИП-кабинку.

Мужчина насильно усаживает меня на диван и, пока я пытаюсь обрести равновесие и подняться, запирает дверь, облокачиваясь на нее.

— Отпусти меня немедленно! — кричу во все горло. — Оставь в покое!

— Не могу, детка. Хотел бы, но не могу… — хрипло выдыхает он и идет на меня…

Глава 30

Глеб

Я следил за ней, как гребаный сталкер. Каждый день в течение недели, я знал, что делает Рада. Ее маршруты до безобразия банальны. Дом, институт, кафе напротив, снова дом. Никаких посиделок с друзьями и ночных загулов, как это полагается в ее возрасте. За девочкой присматривают, я даже оценил мужика, который ее охраняет. Профессионал, всегда держит Раду в поле зрения. Только вот охраняют ее по большей части от меня. Нет, я мог тысячу раз к ней подойди в обход охраны, но что-то сдерживало… Наверное, испуг в ее глазах и запрет приближаться. И это пиз**ц как невыносимо.

Я пытался жить без нее. Ведь не было Рады в моей жизни раньше, и ничего, не сдох, вполне комфортно себя чувствовал. Но теперь я знаю, что она есть, и меня без нее ломает, как наркомана.

В голове постоянно пульсирует, сердце колотится, работая на износ, заходясь аритмией, все жилы скручивает так, что хочется выть. Физическое здоровье здесь ни при чем, это иная болезнь, душевная, с ней только в дурку. Чтобы сделали укол позабористее, превращая в овощ, который ничего не помнит, не чувствует и не думает.

И вот девочка едет с подругой в бар, а я за ней. Это определённо зависимость, мазохизм — видеть ее, но не сметь приблизиться, прикоснуться, поговорить, но и без нее не могу.

Звоню Матвею — помнится, Рада визжала от этой недозвезды интернета. Его она подпустит. Язык у малого подвешен, уболтает кого угодно. Его задача — напоить и отвлечь ее подружку, чтобы мы с Радой смогли поговорить. Я вроде все сказал, но не все. Главного я так и не донёс… И это главное распирает меня изнутри. В голове постоянно звенят ее слова о любви.

«Я люблю тебя», — выпаливает она, кусая губы от волнения. И это звучит так искренне и по-настоящему, что выносит меня. Смотрю на нее, целую так, как никогда не целовал, чтобы передать всю болезненность моих чувств. Потому что не могу ответить словами, это будет звучать фальшиво.

И вот мы сидим с Матвеем в баре, он глушит виски с колой, а я — просто тоник со льдом. Хотя хочется снова нажраться в хлам. Я пробовал — не помогло, стало только хуже. Нет в этом мире лекарства или отравы, которые вылечат от этого.

Рада меня ещё не замечает, болтает с подругой, даже улыбается, но красивые глаза грустные, стеклянные, потерянные, и мне хочется въебать за это самому себе.

Передаю девочкам коктейли, привлекая к себе внимание. Рада поднимает голову, и наши взгляды сталкиваются. Понимаю, что, если сейчас подойду, то она убежит, поэтому держу себя в руках. Хотя хочется схватить ее и украсть. Снова насильно запереть в своей квартире, пока не привыкнет, не смирится и не простит меня. Пусть кричит, бьет, оскорбляет, плачет, но будет рядом.

Но…

Отправляю к девочкам Мота. Брат ухмыляется.

— Чувствую себя шлюхой.

— Не зли меня, просто напои их и отвлеки подругу, — сквозь зубы цежу я. Мне, мать его, сейчас вообще не смешно. Меня потряхивает от ее потерянного и убитого взгляда с примесью жгучей ненависти.

Да, детка, ненавидь меня — это тоже чувства. Только не равнодушие.

— Будешь должен, — торгуется засранец. Киваю. Я всем уже должен, по уши в долгах.

Матвей быстро вливается в их компанию, начиная обрабатывать девочек. Сжимаю кулаки до боли в суставах. Этот сучонок намеренно меня злит, провоцируя. Я не просил трогать Раду!

Выхожу на воздух покурить, чтобы не сломать брату руки, которыми он касается моей девочки.

Что бы там Рада ни думала, она все равно моя. И я сотру колени в кровь, но не отпущу ее.

Все, девочка доходит до кондиции: глаза пьяные-пьяные, смеётся, неправдоподобно делая вид, что я ей безразличен. Не безразличен, я же вижу.

Да, больно, да, я мразь, но она не вычеркнула меня из своей реальности. Вопрос с ее отцом скоро решится, мой брат взялся за дело и успешно его раскручивает. Да, я не планировал вытаскивать Коваленко из дерьма, но грехи надо замазывать. Ради Рады, а не ради ее отца. Понимаю, что это ничтожно мало для нее, но это все, что я могу.

Девочка слезает со стула, падает в объятья Матвея и смеётся.

Смешно им, сука!

Я сам послал к ней Матвея, намеренно, но справиться с эмоциями трудно. Дико ревную. Потому что он может к ней прикоснуться, а я нет. Не имею права.

Девочка, пошатываясь, уходит в сторону коридора. Да, нечестно было ее спаивать, но по-другому никак, мне нужно, чтобы она была немного не в себе.

Сую бармену деньги за ВИП-комнату, прошу не беспокоить и иду за девочкой.

Прости, маленькая, по-другому никак.

Хватаю ее в охапку и тащу наверх. Рада кусает меня, колотит кулаками, но все бесполезно. Я чётко понимаю, что если отпущу ее, то такого шанса больше не будет. Запираюсь в полумрачной комнате с синей неоновой подсветкой и облокачиваюсь на двери, пытаясь унять рвущееся дыхание.

— Отпусти меня! — кричит Рада. — Оставь меня в покое! — требует.

— Не могу, детка. Хотел бы, но не могу… — хрипло выдыхаю и иду к ней.

Девочка хочет встать, но я не позволяю, удерживая ее за плечи, опускаюсь на корточки, хватаю за руки, сжимая ладошки.

— Рада, просто выслушай меня, — прошу ее.

— Нет! — дергает руками, снова пытаясь встать. — Ничего не хочу слушать!

Не отпускаю, силой удерживая на месте.

— Да не трогай ты меня! — мотает головой. — Отпусти!

— Отпущу, если выслушаешь! — уже твердо говорю, срываясь. Меня трясёт от эмоций. Трогаю, глотаю ее чистый запах и схожу с ума. Даже не представлял, что можно так запасть на женщину.

Рада начинает смеяться, запрокидывая голову. Заливисто, громко. Похоже на истерику.

— И что тебя так смешит?! — выгибаю бровь. Я почти на коленях перед ней, готов вывернуться наизнанку, а ей смешно.

— Ты. Ты мне смешон! — выплёвывает мне в лицо. — И твои очередные попытки играть со мной. Что тебе еще надо?!

— Не игра это уже, давно не игра… Да, я мудак, да, подставил. Но тогда я даже не подозревал, что настолько тебя полюблю.

— Вот только не надо говорить мне о любви! Фальшиво это звучит. Очень фальшиво! Все, отпусти меня. Я не хочу тебя видеть, слушать и говорить. Я ничего не хочу от тебя, не хочу! Ты мне противен! Презираю тебя! — у нее снова истерика. Дергается, пытаясь меня оттолкнуть. И я не нахожу ничего лучшего, как обхватить ее нежную шею и впиться в губы.

Не хочет слушать меня — пусть чувствует. Точнее, я надеюсь, что она еще чувствует…

Девочка на секунды застывает в ступоре, сжимая губы, не впуская. А мне и этого достаточно, я облизываю сладкие желанные губы и теряю разум. Я так долго о них мечтал, мне снились эти губы, каждую гребаную ночь я целовал их, просыпаясь в холодном поту от осознания, что это всего лишь сон.

Рада оживает, начиная отталкивать меня, колотить, царапая мою руку, фиксирующую ее шею, открывает рот, глотая воздух от возмущения, и это ее ошибка. Углубляю поцелуй, вторгаясь в сладкий ротик, сплетая наши языки. Девочка кусает меня со всей злости, на которую только способна, прокусывая мою губу в кровь. Похрен, боль и кровь заводят меня еще больше. Весь контроль летит к черту, глотнул ее и остановиться не могу. Мне это так необходимо, как дышать, как жить, и я целую, целую, целую девочку, чувствуя вкус собственной крови.

Рада рвётся, бьётся в моих руках, но я не отпускаю.

— Ненавижу! — с презрением, хватая воздух, шипит она, когда я отпускаю ее губы и хаотично зацеловываю шею, кусая, царапая нежную кожу, всасываю, оставляя свои отметины. — Ненавижу, — уже выдыхает и откидывает голову, открывая мне доступ, прекращая сопротивляться. Все, поплыла моя девочка. И я пользуюсь моментом. Да, она пьяная, да, потеряна и морально разбита, да, я вынуждаю, снова используя, но иначе не могу. Мне нужна эта близость. Мне важен даже не секс, мне важно почувствовать ее и чтобы она почувствовала меня без слов, поняла, насколько я помешан. — Нет... Не надо… — просит, а сама глаза закатывает и выгибается.

— Рада… — выдыхаю ей в кожу, трогаю ее тело, сжимаю, задираю узкое платье, стискивая бедра. — Пожалуйста, детка, — уговариваю, теряя связь с реальностью.

Ее тело, ее запах, ее горячее дыхание…

Понимаю, что надо сейчас как-то нежно и аккуратно с ней, но не могу — мне сожрать ее охота. И я снова эгоистично беру все, что хочу и как хочу. Мозг напрочь отключается.

Хватаю ее за талию, резко разворачиваю к себе спиной, ставя на колени, надавливаю на спину, вынуждая лечь головой на спинку дивана.

— Глеб, я не хочу… — жалобно хнычет девочка. Хочет, еще как хочет.

— Тихо! — рычу на нее, сдергиваю колготки с трусиками, оставляя их болтаться на коленях, поглаживаю ее бедра и хрипло стону. — Я безумно соскучился, детка, — шепчу, наклоняясь к ее уху. — Сдыхал без тебя, — скольжу ладонью между ножек, раскрываю складочки и кусаю ее за ухо. — Такая мокрая девочка, — с лёгкостью проскальзываю в нее двумя пальцами. — Горячая, шелковая, тесная.

— Ненавижу тебя! — стонет Рада и прогибается, сильнее потираясь о мою руку, вынуждая проникнуть в неё глубже.

— Я тоже тебя люблю, детка, так же сильно, как ты меня ненавидишь, — ухмыляюсь ей в ухо. Обхватываю ее волосы, поворачиваю голову и вновь впиваюсь в сладкие губы с привкусом моей крови. Губа саднит от ее уксуса, и Рада кусает за неё снова. Да, детка, давай еще, мне нравится эта боль, она меня возбуждает так, что трясёт. Выскальзываю из нее и влажными пальцами массирую клитор. Нежно, аккуратно, медленно, как она любит. Почти кончаю от ее стонов мне в губы. Становится невыносимо жарко. Такая чувствительная, пьяная и страстная девочка.

— Хватит! — зло шипит она мне и снова пытается подняться.

— Нет! — рычу ей в ответ, вновь вдавливаю в спинку дивана, начиная интенсивнее растирать клитор. Девочку трясет, ее дыхание рвется, стоны становятся громче, и вот, когда она почти кончает, я останавливаюсь, убирая руку.

— Глеб, — содрогается она, оглядываясь. Расстёгиваю ширинку, вынимаю член, проходя по нему ладонью. — Мерзавец! — снова злится. Только теперь от того, что не трогаю ее. Пытается встать снова, но я не позволяю, вжимая в диван, упираясь головкой в мокрые складочки.

— Мать твою, Рада… — хриплю и одним мощным рывком вхожу в нее на всю длину.

Девочка вскрикивает, содрогается и кончает. Так быстро и так сладко.

— Да, моя девочка, — снова наклоняюсь, оттягиваю ворот ее платья и целую хрупкие плечи.

— Не твоя, — выдыхает она, начиная приходить в себя.

— Моя! — оставляю нежность, начинаю двигаться в ней грубее, сильнее, жёстче, вырывая из Рады крики. Девочка снова улетает, царапая обивку дивана. А я вколачиваюсь в нее быстрее и быстрее, стискивая бедра до синяков, чтобы снова эгоистично доказать, что она моя. Рада снова кончает, уже воя, судорожно меня сжимая изнутри. И все, не могу больше сдерживаться, взрываясь сразу после нее.

Теряюсь на мгновение, в глазах темнота, в ушах звон, а тело бьётся в агонии удовольствия. Только с ней так хорошо, ни с одной другой не получал такого кайфа. Наверное, все дело в том, что кончаю я не только физически, но и ментально. Только с ней я не трахаюсь, а теряю разум и выпадаю из реальности.

Тишину разрывает только наше общее тяжёлое дыхание. Замираю в девочке, не желая выходить. Еще немного, еще чуть-чуть, чтобы сохранить иллюзию ее принадлежности мне.

Глажу ее бедра, уже нежно и аккуратно, наклоняюсь, целую плечи, поясницу. Теперь меня захлёстывает невероятной нежностью к этой девочке. Мне хочется заласкать и зацеловать ее всю. Ласково, тягуче медленно, аккуратно, нашептывая что-то сладкое.

— Отпусти! Мне больно, — вдруг нервно выдаёт Рада, пытаясь подняться.

Быстро выхожу из нее, застегивая штаны. Помогаю ей подняться, разворачиваю лицом к себе.

— Сильно больно? — заглядываю ей в глаза и понимаю, что лжет. Ни хрена ей не больно, она кончала вместе со мной.

Рада упирается руками мне в грудь, отталкивая. Отшатываюсь, снова отходя к двери, и ложусь на нее спиной. Все правильно, секс ничего не решает. И легче от этого не стало…

Наблюдаю, как Рада быстро натягивает трусики, колготки, одергивая платье, и пытается пригладить волосы. Идет на меня.

— Выпусти! — в ее голосе уже нет истерики, только холодные, равнодушные просьбы. Ты же лжёшь, моя родная? На самом деле ты не такая. Ты просто закрываешься от меня.

Скажи, что да…

— Поговорим — выпущу, — отрезаю я. Хотя отпускать вообще не хочется. Такое ощущение, что, если отпущу, больше шанса не будет…

Глава 31

Глеб

— Хорошо, говори, — кивает Рада, прикрывая глаза. Тяну руку к ее лицу, просто для того, чтобы поправить волосы. У нас только что был секс, я оставил на ней много своих отметин, и снова запрет. Стена не рухнула. Девочка отшатывается. — Не трогай меня. Просто говори, и закончим с этим, — холодно выдает она. — У меня голова болит, — потирает виски, садится на диван. Протрезвела, стала более вменяемой и снова закрылась.

Втягиваю воздух. У меня была заготовлена тысяча слов, я постоянно прокручивал в голове этот разговор, а сейчас все кажется таким ничтожным и недостойным этой девочки. Если нечего говорить, всегда говори правду, какая бы гадкая и некрасивая она ни была.

— У меня был свой довольно успешный бизнес. Небольшое производство и точка сбыта. Меня все устраивало. Дело, которое несло не только прибыль, но удовлетворение, — начинаю пояснять, но Рада безразлично смотрит в стену. Пусть так, я сочувствия не жду, просто хочется рассказать о мотивах. Все процветало и развивалось. Я кровью, потом, нервами и немалыми деньгами получил эту точку, землю и оборудование. И вот в один прекрасный момент Коваленко очень понадобилась моя земля и локация. Мне предложили цену гораздо меньше рыночной. Да и дело было не в деньгах, ничего продавать я не собирался. Тогда Коваленко просто отжал у меня эту точку, внаглую, пользуясь связями, статусом и махинациями. Уже почти бесплатно, за мизерную компенсацию. Просто отжал. Я проиграл суд, мне все обрубили и выкинули… — выдыхаю, вынимая из кармана сигарету. Здесь нельзя курить, но мне плевать. Прикуриваю, глотая едкий дым. — Я продал все, что осталось, и, разочаровавшись в системе, в тех, кто стоит у власти, улетел в Данию, чтобы начать новую жизнь… — еще одна глубокая затяжка.

Рада словно не слышит меня, просто ждет, когда я закончу и освобожу ее от своего общества.

— Дальше ты знаешь… Вернулся, Наталью встретил случайно. Трахнулись спонтанно в клубе, а потом выяснилось, что она очень близко знает Коваленко и разочарована тем, что он воспринимает ее как подстилку. В общем, и я так ее воспринимал. Но на мысль отомстить Коваленко как бы невзначай натолкнул ее я, а она уже уболтала вашего адвоката. И остальное ты тоже знаешь.

— Ммм, понятно, — безразлично произносит она.

— После тебя, я не прикасался Наталье… — зачем-то добавляю.

— Я должна сказать спасибо? — выгибает бровь и цинично усмехается. Я не знаю такую холодную и циничную Раду, но глотаю все. Заслужил.

А чего ты хотел, Майоров?

Чтобы она обрадовалась, кинулась в объятья и снова призналась в любви?

Ты использовал девочку, и мотивы уже неважны.

Сука.

Докуриваю сигарету, тушу окурок пальцами, обжигаясь, но боли совсем не чувствую.

— Да, я мудак, урод… Согласен, оправдания ничтожны. Я верну твоему отцу его предприятие, по хрен на мои мотивы и обиды, ты мне дороже. Да, я понял это поздно… Но, детка, — вышвыриваю бычок и иду к девочке, снова сажусь перед ней на корточки. Опускаю руки на ее колени. — Посмотри на меня, — сглатываю. — Давай начнем все сначала, дай шанс, — беру ее ладошки, подношу к своему лицу, прислоняю к щекам, прикрываю глаза. — Не могу без тебя…

А она молчит.

— Ну накричи на меня! Скажи все, что думаешь обо мне. Дай по морде! Только не молчи, — хриплю я. — Пожалуйста, детка…

Рада резко вырывает свои ладони, размахивается и дает мне хлёсткую, обжигающую пощёчину.

Улыбаюсь, потому что вызвал ее эмоции.

— Да, детка, еще, — подставляю другую щеку, и она хлещет меня по ней, начиная глубоко дышать. И еще, и еще, так, что отбивает свои же ладошки. Ловлю ее руки на очередном замахе и целую горячие ладони. — Скажи, что мне сделать, чтобы ты простила?

— Отпусти меня! Я ничего больше к тебе не чувствую! Ты все убил! — задыхаясь, требует она, вырывается, соскакивает с места и идет на выход. Открывает дверь и бежит прочь. Секунды боли, ступора, и я срываюсь за ней.

Ну, нет. Нет. Нет и нет. Не могу я ее отпустить.

Надо было снова похищать, запираться с ней и…

Ааа!

Выбегаю на лестницу, девочка уже внизу.

— Рада!

Она оглядывается, спотыкается и снова несется к выходу.

На нас обращают внимание посетители бара. Мы устраиваем шоу. Но плевать, на все и на всех. Сейчас мне кажется, что это мой последний шанс и я ее теряю навсегда.

Вылетаю за ней на улицу, краем глаза замечаю, как за мной срывается Мот.

— Север, тормози! — пытается меня остановить Матвей. Не могу я тормозить, иначе пиздец.

— Рада! — хватаю дверцу машины, в которую она ныряет, пытаясь скрыться от меня.

— Отойдите от нее! — грозно рычит мне ее охранник.

— Скройся! — стреляю в него гневным взглядом.

— Глеб, ты все сказал, я выслушала, будь мужиком, держи слово и отпусти, — выдает мне девочка, задевая за живое.

Я не почувствую себя мужиком, если отпущу, вот такая дилемма.

Отшатываюсь от машины, когда меня резко хватают за плечо. Не думаю, рефлексы опережают, с разворота бью локтем охраннику в физиономию. Он уворачивается, и я всего лишь шаркаю ему по скуле.

— Глеб, не надо! — кричит Рада. Да я-то здесь при чем? Он первый тронул меня. К нам подлетает Мот и встает на мою сторону. Да, это брат. Что бы ни случилось, он на моей стороне. И я ценю. Наступаю на охранника, но он, сука, вынимает ствол и наставляет на меня.

Ухмыляюсь, больше оскаливаясь. Нет, меня и пуля не остановит. Я и так давно сдох без этой девочки.

— Отойди от нее, иначе я вынужден буду выстрелить! — пугает он меня. Иду на охранника, смотря в дуло.

— Стреляй! — огрызаюсь, подхожу максимально близко, вдавливаясь грудью в ствол. Мне кажется, все замирает, и на оживлённой центральной улице наступает тишина. Давлю охранника взглядом. — Ты молодец, хорошо охраняешь девочку. Но девочка моя, — хриплю ему.

— Я не психолог, у меня четкие инструкции, — холодно сообщает мне мужик.

— Тогда стреляй, я не отступлю, — хриплю.

Блефую? Возможно, да. Психологически давлю на мужика. Труп ему не нужен, он же по-любому сядет. Но кидает в холодный пот, когда охранник щёлкает предохранителем. Поздно трусливо отступать. Я все равно труп без нее.

— Север! — рычит брат. — Ты еб**лся?!

Да, я давно не в себе.

— Глеб! — кричит Рада, вылетая из машины. — Не надо, прошу вас! — в ее голосе сплошная звенящая истерика. — Да уйди ты ради бога! Я умоляю тебя! — срывается на плач. — Опустите оружие!

Охранник слушается, отступая, и прячет пистолет. Оборачиваюсь к Раде. Плачет, губы трясутся. Такая трогательная и любимая сейчас. Хочется сгрести в охапку и пожалеть.

Делаю шаг в ее сторону, но останавливаюсь, поскольку девочка качает головой, не подпуская меня. Отступаю назад, вставая рядом с Матвеем. Наблюдаю, как Рада прячется в машине, а за ней ее подруга. Охранник захлопывает дверь и кидает на меня предостерегающий взгляд.

Да стою я на месте, как пес исполняю команду «фу». Хозяйка запретила быть рядом.

Машина срывается с места, а в моей голове гул, сердце снова барабанит и ноет, давя на грудь.

— Дай сигарету, — прошу у Мота. Он отдаёт мне свою только что прикуренную. Затягиваюсь и только сейчас замечаю, как трясутся руки.

Это все?

Шансов больше не будет?..

Глава 32

Рада

— Мама! — кидаюсь обниматься, как только замечаю ее в зоне прилёта. — Мамочка! — ощущаю ее тепло, и снова хочется рыдать. Она такая родная, такая теплая и такая красивая у меня. Пахнет от неё всегда медом и цветами.

— Рада, девочка моя.

Отстраняет меня от себя, рассматривает.

— Ой, уже совсем не девочка. Так повзрослела. Ну-ка не вздумай плакать! Иначе я тоже разрыдаюсь. — А это твой парень? — рассматривает Андрея за моей спиной.

— Нет, это мой водитель и охранник.

— Охранник?! Это что-то новое в паранойе твоего отца, — фыркает мама. Да, раньше я тоже так думала. Но теперь убедилась, что излишняя опека была необходима.

Убедилась на своём опыте.

— Андрей, — оборачиваюсь, указывая на мамины чемоданы. Мужчина тут же подхватывает багаж, и мы идем на стоянку.

— Ты надолго? — интересуюсь я.

— А что? Если отец не выносит моего присутствия в доме, я могу поселиться в гостинице, — усмехается мама.

— Нет, знаешь, он сам лично распорядился приготовить тебе спальню и проверил, насколько там чисто и все ли там есть. А утром заказал цветы в гостиную. Живые. Просто так, для красоты, — закусываю я губы. — Угадай, какие цветы?

— Неужели чайные розы? — выгибает бровь мама.

Киваю, усмехаясь.

— О! Что с Романом? Он здоров? Все хорошо? — мама наигранно в ужасе прикладывает руку к груди.

— Ну не смейся, мне кажется, он тоже рад, что ты прилетела. Ты же его знаешь: цветы сам не подарит, сделает вид, что это украшение гостиной.

— Я, как никто, это знаю, — отмахивается мама. — Но приятно. В последнюю нашу встречу он был крайне недоволен моим визитом.

— Все изменилось за это время.

В последнюю их встречу папа еще встречался с Уткой, и это она была крайне недовольна, что мама живет в нашем доме под одной крышей с отцом.

Садимся в машину, мама показывает мне фотографии на своем планшете, включая эксклюзивные, которые должны были пойти на выставку. Моя мама — хороший и довольно знаменитый в своих кругах фотограф. И мне немного не по себе оттого, что ее выставка отменилась из-за меня.

— Прекрати! — строго говорит мама. — Я хотела к дочери, которая во мне нуждается. Ни одна выставка этого не стоит.

— Мамочка, — опускаю голову ей на плечо, прикрывая глаза, и снова хочется рыдать.

Легче мне не стало. После нашей с Глебом встречи в клубе сделалось еще хуже. Ненавидеть и любить я стала еще больше. Не могу без него. Не могу и все. Он снится мне каждую ночь. Он любит меня во сне, а потом выстрел… Глеб умирает, и я кричу во сне, надрывая горло, просыпаясь в истерике и поту.

И простить его не могу. Я же влюбилась в его заботу, его нежность, ласку и страсть, а все оказалось фальшью.

— Что происходит, Рада?

— Что происходит? — тихо спрашиваю, делая вид, что не понимаю.

— Что с тобой?

— Мам, давай я позже расскажу.

— Парень?

— Мужчина… — закрываю глаза. Мама все понимает без слов.

— Ох, мужчина… — выдыхает она, поглаживая меня по волосам.

Машина заезжает в ворота и паркуется во дворе. Андрей достаёт мамин чемодан, и мы идем к дому.

— Ничего не изменилось. Твой отец до безобразия консервативен.

— Ну так и лет ему сколько? В этом возрасте привычки и характер не меняют.

— Я тебя умоляю, какой возраст? Ему всего пятьдесят, — смеется мама.

Проходим в дом. Тишина. Но папа здесь. Не встречает маму. У них натянутые отношения. Мне вообще иногда кажется, что папа до сих пор очень любит маму, от этого и не хочет ее видеть.

— Андрей, отнесите, пожалуйста, чемоданы наверх, — указываю на лестницу. Мужчина кивает и удаляется.

Проходим в гостиную. Чайные розы прекрасны. Шикарный букет стоит в вазе возле окна. Это любимые мамины цветы. Вот такие своеобразные знаки внимания от отца. Но он никогда не сознается. Так совпало, что именно в этот день наш дом украшают чайные розы.

Мама останавливается возле букета, вдыхает его аромат, прикрывая глаза. Проходится пальцами по лепесткам. Оборачиваюсь, отец стоит в дверях, наблюдая за ней. Закусываю губы.

— Добрый вечер, — произносит отец. Мама оборачивается, рассматривая папу.

— Добрый вечер, — выдает легкую улыбку. — Ты постарел, Коваленко, — ухмыляется. — Седина в висках, но тебе чертовски идет.

— А ты, как всегда, не стареешь. Ведьма, — ухмыляется отец.

— Если это комплимент, то спасибо.

Вот такой обмен любезностями.

— Я надолго, скажи сразу, если напрягаю, то уеду в отель или сниму квартиру.

— Не говори глупостей, София. Рада нуждается в тебе. Я сейчас слишком загружен, дом в твоем распоряжении. Ужин через час, не опаздывайте, — строго сообщает отец и возвращается в кабинет.

— Ничего не меняется, — улыбается мама.

— Вы поэтому расстались? Из-за его невыносимого характера и холодности?

— Нет, Рада, он был таким всегда. Мы расстались по другой причине, — отмахивается мама. — Пойдём наверх, поговорим о мужчинах.

***

Я рассказала матери все: от похищения до того момента в баре. Рассказывала и рыдала, и мама вместе со мной. И вот я выжата, без сил, с пустотой в груди, лежу головой у мамы на коленях и смотрю в потолок.

— Мама, разве любовь такая? Настолько больно и невыносимо? Может, я больна? У меня действительно психологическая травма?

— Ох, Рада, — выдыхает мама. — Да, раз ты больна, тебе больно и невыносимо, то это и есть любовь, к сожалению, она именно такая…

— Это ужасно, — закрываю глаза. — Как переболеть?

— Время, смена обстановки, новое увлечение… Можно прийти в себя, перестать рыдать в подушку и уже совсем не чувствовать боли, но до конца искоренить любовь нельзя. Любовь она, к сожалению, одна, а все остальное уже самообман. Повезло тому, кто остается с объектом любви навсегда. Но в жизни мало кому так везет.

— Ммм, — стону, снова закрываю глаза.

— Вот скажи мне, доча. Если бы этот мужчина так не поступил, не предал, не обманул, то какой он?

— Он замечательный, он такой… — глотаю воздух. — Взрослый, самодостаточный, умный, заботливый, любящий, он умеет так говорить и прикасаться… — зажмуриваюсь.

— Ммм, девочка моя… — мама наклоняется и обжигает меня. — Это оно… И это больно, да. Нужно время, чтобы решить для себя. Либо ты любишь, несмотря ни на что, либо ты ненавидишь и отпускаешь.

***

Время идет, и нет, оно не лечит. Прошёл месяц. Это же тоже время? Оно прошло, а легче не стало. Совсем не стало, кажется, только хуже. Нет, я не рыдаю, не впадаю в истерику и не вижу Глеба во снах. Мне пусто. Все вокруг черно-белое, никах оттенков и красок, мне ничего не интересно и ничего не хочется. Я полностью потеряла вкус к жизни. Без Глеба жизни нет, совсем.

Каждый день мне хочется бросить все и бежать к нему сломя голову, падать в его объятья, признаваться в любви и говорить, что я тоже без него не могу. А потом представляю, что это очередная игра, и сдуваюсь. Может, у меня паранойя, но мой отец успешно ведет с Глебом какие-то дела, а я не хочу в этом участвовать. Меня разрывает от диссонанса.

Мы завтракаем всей семьей. Такое странное ощущение, словно родители снова вместе. Они завтракают и ужинают вместе. Папа, конечно, занят, весь такой деловой и серьезный, но на ужин никогда не опаздывает. Раньше за ними такого не наблюдалось. Мама устроилась у нас отлично, она вдохновилась зимней столицей и делает серию снимков для своей выставки.

Я ни с кем не общаюсь, только с мамой, она мне теперь и подруга, и сестра, и парень. Мне с ней спокойнее. Я могу говорить все, что хочу, и все, что творится в душе, она всегда поймет и примет.

— Рада, в чем дело? — шепотом спрашивает мама, когда я мощусь и отодвигаю от себя омлет.

— Мне кажется, омлет несвежий, — запиваю подступающее отвращение апельсиновым соком.

— Вроде свежий. Вера с утра его готовила, — мама пробует омлет еще раз и с удовольствием его ест, отчего меня начинает тошнить.

— Значит, яйца или овощи тухлые. Не ешь его, — снова запиваю отвращение соком.

— Вера! — рявкает отец. Мама вздрагивает, роняя вилку, так громко папа еще не кричал. Домработница прибегает с круглыми глазами. — Почему продукты несвежие?

— Как несвежие? Все… — начинает мямлить женщина, и мне ее жалко, папа безжалостен в этом вопросе. Он очень требователен к персоналу.

— Вер, может, мне что-то попало, ты не виновата, ничего страшного, — пытаюсь сгладить ситуацию, иначе отец уволит бедную женщину.

— Не может быть, я все пробую, — Вера подходит ко мне.

— Вы хотите сказать, что моя дочь лжет? — холодно интересуется отец, прожигая женщину недобрым взглядом.

— Роман, остановись! — требует мама и двигает мою тарелку к себе, пробуя омлет. Отец сжимает губы, наблюдая.

— Все в порядке, Верочка. Раде, видимо, нехорошо не из-за еды.

— Рада, тебе нехорошо? — спрашивает папа.

— Да, я, пожалуй, не буду завтракать, — отодвигаю стул и ухожу наверх.

Как только запахи еды остаются позади, мою тошноту как рукой снимает. Глубоко вдыхаю, скидываю домашнюю одежду, начиная собираться в университет.

— Радочка, ты как? — заглядывает ко мне мама.

— Уже хорошо. Правда, все отлично.

Мама проходит в комнату, садится в кресло и наблюдает за мной. Надеваю бюстгальтер и понимаю, что он мне мал, слишком сильно сдавливает грудь, отчего она ноет. Морщусь, снимая его. Что за бред. Грудь не может вырасти в моем возрасте.

— Что не так? — прищурившись, интересуется мама.

— Грудь ноет, такая чувствительная, — открываю комод, пытаясь найти спортивный бюстгальтер.

— Хм. А менструация у тебя когда была?

— Была…

— Когда?

— Когда… — задумываюсь. А когда она была? Меня кидает в холодный пот, когда я понимаю, что последний раз месячные у меня приходили, когда я была похищена Глебом. Он покупал мне прокладки… И все, не было их больше. Я совершенно про это забыла…

Натягиваю первую попавшуюся футболку и под пристальным взглядом мамы хватаю телефон, открываю свой женский календарь, начиная считать.

— Мам… — к горлу подступает ком.

— Большая задержка?

— Большая. Мам, я же не… Нет? — с надеждой спрашиваю у нее. Сажусь на кровать в полной растерянности.

— Так, в институт ты не идёшь. Собирайся, мы едем в клинику.

— Мама, ну это не обязательно беременность. Это же может быть что-то другое — сбой, болезнь. Да ведь?

— Вот в клинике и выясним.

Глава 33

Глеб

Вроде зима, а мне нечем дышать, дергаю ворот душащей рубашки, открываю окно в машине, дышу. Рука снова тянется к сигаретам. Последнее время курю, как будто у меня есть запасные легкие, а эти мне не нужны. От этого, видимо, и воздуха не хватает. Но мне плевать.

У Коваленко все как по маслу; если верить моему брату-адвокату, на сегодняшнем заседании дело решится в его пользу. Своего старого, продажного адвокатишку Коваленко уже натянул сам, а Наталью оставил мне. У меня нет к ней ни одной претензии, потому что главное «зло» в этой истории — я. Это я натолкнул ее на мысль и все организовал. Можно сказать, я тоже ей воспользовался.

Коваленко арестовал ей все счета. Наталье пришлось вернуться на родину, чего она делать не планировала. Женщина, по сути, осталась с голой загорелой задницей. Плевать, как она будет выживать в этом городе. У нее две дороги: либо эскорт, либо найти себе старого лоха, который будет ее обеспечивать, что, в принципе, одно и то же. Ничего другого она делать не умеет. Наталья вкладывала все, что у нее было, не в знания и саморазвитие, а в себя. В свое тело, которое продавала за дорого состоятельным мужикам. Содержанка, та же шлюха.

Чем я могу ее наказать?

Она и так уже наказана.

Могу только посоветовать не проворачивать таких афер, не прыгать выше головы и знать свое место содержанки.

Она звонила мне несколько раз, но я игнорировал. Нет ее в моей жизни и не было никогда.

Я на стоянке. Домой не хочется, и идти некуда. Есть, конечно, но не хочу. Мелькала мысль снова свалить из страны, убежать от навязчивых мыслей о Раде. Но нет, не поможет, проходили уже, ни хрена не легче.

Телефон вибрирует в руках. Номер незнакомый.

Долго пялюсь в экран.

— Да, — отвечаю, смотря в лобовое.

— Глеб? — спрашивает приятный, спокойный женский голос.

— Да, это я. А вы?

— А я София.

Какая ценная информация.

— Очень приятно, но ближе к делу, — недовольно отрезаю я.

— Я мама Рады, и, если она вам дорога, предлагаю встретиться. Если нет, забудьте о моем звонке.

Ох! Прихожу в тонус, расправляя плечи. Ничто так не бодрит, как моя девочка.

— Где и когда?

— Можно прямо сейчас. Я на Разина, в ресторане «Оливия». Десять минут вам хватит?

— Вполне. До встречи, — скидываю звонок, завожу двигатель, срываюсь с места.

Мама Рады…

«Если она вам дорога…»

Дороже, чем собственная жизнь.

Это шанс?

Тянусь к пачке сигарет и с психом вышвыриваю ее в окно. Немного потряхивает. Еще пару месяцев назад я бы рассмеялся в лицо тому, кто сказал бы мне о том, что я буду помешан на одной маленькой девочке. А сейчас ни хрена не смешно. Смысл жизни оказался не в благосостоянии…

Паркуюсь возле ресторана, выхожу из машины, набираю номер женщины.

— Я подъехал.

— Хорошо. Я за столиком на двоих у окна, на мне красная блузка, не пройдёте мимо.

Ух ты ж! Мне предстоит знакомство с мамой. Не планировал, но рад, до одури. Кто бы мог подумать.

Прохожу в ресторан, дергаю ворот рубашки возле зеркала и иду в зал.

Да, мимо не пройти. Рада очень похожа на мать. Красивая женщина. Статная, утончённая, привлекательная, красный ей идет. Моя девочка такая будет лет через двадцать? Охренеть.

Подхожу к столику.

— Добрый вечер, — киваю. — Глеб, — представляюсь.

— София, — женщина тянет мне руку. Пожимаю хрупкую ладонь. Если бы не знал Раду, запал бы на эту женщину. С тёщей мне повезло.

Хотя, это я размечтался, сейчас мне надают по морде за дочь и прикажут к ней не приближаться.

— Очень приятно.

— Присаживайтесь, Глеб, — рассматривает меня внимательно. Сажусь напротив. К нам тут же подходит официант, подавая меню.

— Мне только кофе. Американо.

Женщина пьет вино и закусывает сыром с медом и грушей. Ее бокал почти пустой.

— И повторите вино даме, — распоряжаюсь я. Официант уходит, а София усмехается.

— Ммм, взрослый, хорошо сложен, по-мужски привлекательный и внимательный мужчина. Неудивительно, что моя дочь влюбилась.

— Думаете, она еще любит?

— Думаю, да.

Это хорошо. Это очень хорошо. Становится спокойнее. Это шанс.

— Вам известны детали наших отношений?

— Да, Рада ничего от меня не скрывает. Осуждаю. С удовольствием отхлестала бы вас по щекам за мою девочку.

— Не вижу препятствий. Мое лицо в вашем распоряжении. Заслужил, — грустно улыбаюсь.

София усмехается, принимая от официанта еще вина.

— Мерзавец. Вот, чем вы взяли Раду.

— Я взял, да…— выдыхаю, прикрывая глаза.

— Скажите мне, Глеб. Вы любите ее?

— Да.

— Настолько, что готовы быть ей надёжной опорой, плечом, забрать себе, обеспечивать и рвать за нее? Учтите, что помощи от ее отца никакой не будет. Вы готовы дать ей то, в чем она нуждается?

— Помощь от ее отца не приму, даже если он предложит. Я в состоянии обеспечить свою женщину сам. Я не то что рвать, я сдохнуть за нее готов. Только пусть она прикажет, — заглядываю женщине в глаза, показывая серьёзность.

— Надеюсь, вы все это говорите не чтобы произвести впечатление. И ваше мужское слово что-то, да значит.

— Значит, — прикрываю глаза, сглатывая.

— Сдыхать, как вы выразились, не спешите, вам еще ребенка на ноги поднимать.

— Не понял. Вы про Раду? Я дам ей все и даже больше.

— Это само собой, Глеб, но, кроме Рады, у вас теперь есть ребенок. Моя дочь беременна.

— Что? — свожу брови, не совсем понимая. Нет, внутри меня уже происходит взрыв, тело окатывает жаром и каким-то ненормальным триумфом, но в голове еще не укладывается.

— Я надеюсь, что в данный момент вы просто растерялись, а не ошарашены нежелательной новостью. Рада беременна от вас. Ей сейчас очень тяжело. Она вас любит, но в силу возраста и максимализма истерзает себя. Поверьте, если бы она в вас не нуждалась, мы бы не встретились. Но я желаю своей дочери счастья.

— М… — усмехаюсь, потирая лицо. Слов нет, я ошарашен — да. Эта новость — как ушат ледяной воды. Но, черт побери, я рад, что так вышло. Я безумно, незаслуженно рад. Это моя девочка и мой ребенок. И да, сдыхать теперь нельзя. Никак нельзя. — Мне нужно ее увидеть. Нет, мне нужно ее забрать.

— Какой вы резвый. Рада-то за вами побежит, если вы найдёте правильные слова. Она бредит вами. А вот отец не отпустит.

— Он в курсе ее беременности?

— Нет. Отвезите меня домой, и заодно сообщите Роману эту новость. Поговорите с ним, как мужчина. Возьмите на себя ответственность. Рада папина дочь, его мнение важно для нее.

— Хотите допить вино, или поедем прямо сейчас?

Да я не представляю, как буду говорить с Коваленко. Но мне не терпится. Я просто обязан найти аргументы и забрать Раду.

Мать вашу. У меня будет ребенок.

Спасибо, Господи, за такой шанс.

Я еще до конца не осознаю, но уже сошел с ума.

— Да какое вино. Поехали, Глеб.

Подаю женщине руку, помогая подняться, расплачиваюсь по счету и торопливо веду Софию на выход.

Все, моя девочка. Сегодня я тебя заберу. Не по-хорошему, так с войной. Ты ждешь моего ребёнка и просто обязана быть со мной рядом.

И вот я снова в доме Коваленко. Если теща мне нравится, то к тестю личная неприязнь. Но я готов наступать себе на горло и душить свою неприязнь снова и снова ради моей девочки.

Осматриваюсь, Рада где-то здесь. Я знаю, я чувствую ее запах. Мне хочется наплевать на все и рвануть наверх, отыскать ее и…

Но так не получится.

— Проходите, Глеб, Роман в кабинете, — София указывает на коридор.

— Спасибо, — киваю женщине и иду вперед. Торможу, глубокий вдох. Это будет тяжело, но оно того стоит. Теперь у меня есть веский аргумент. Я не просто люблю и хочу забрать. У нас будет ребёнок. Смирись, Коваленко.

Стучу.

— Входите.

Вхожу. Густые брови Коваленко ползут вверх. Внаглую прохожу и сажусь в кресло.

Коваленко снимает очки, стискивает челюсть и давит взглядом.

— Я не назначал встречу. Кто тебя пустил? — кидает с пренебрежением.

Ох, поверь, я тоже терплю тебя сквозь зубы.

— А я сам пришел, без приглашения. Меня впустила София, — выдаю, ухмыляясь. Может, нужно теперь лебезить перед Коваленко? Так, наверное, в моих интересах, но не могу, это сильнее меня.

— София… — цокает он. — Чем обязан такой наглости? За успешное разрешение дела благодарностей не дождёшься. Мы в расчёте. Скажи спасибо, что не утопил тебя, как щенка.

Нет гарантии, что он не утопит меня прямо сейчас, когда узнает про Раду.

— Я не за благодарностями и сам благодарить не собираюсь. Я по личному вопросу.

— Личного у нас с тобой быть не может, — кидает он мне с призрением.

— Ошибаетесь, — выдыхаю я.

— Хватит! — рявкает Коваленко. — Переходи уже к делу. Без прелюдий, в двух словах.

— Ну, если без прелюдий, то я люблю вашу дочь, и она ждет от меня ребёнка.

Никогда не видел, как человек меняется в лице за секунды. Бледнеет, синеет, а потом краснеет от ярости.

— Что, прости?!

Глава 34

Глеб

— Что, прости?

— Мне повторить? — вполне серьезно спрашиваю я.

Коваленко сглатывает и идет красными пятнами. Откидывается в кресле и прикрывает глаза. Ну, подождём, пусть переварит.

— Ты хочешь сказать, — хрипло произносит он, так и не открывая глаза, — что посмел тронуть мою дочь?!

— Да, — выдыхаю я.

— Когда? Как, сука?! — повышает голос, резко подаваясь ко мне.

— Опустим подробности. Все было по обоюдному желанию. Я люблю Раду, она — меня. И я с удовольствием беру на себя ответственность.

— Берет он ответственность! — рычит мужик. Обстановка накаляется. Держу себя в руках, сжимая подлокотники. — Кто, блядь, ее тебе даст?! — стучит кулаком по столу так, что падает подставка с ручками, и все содержимое скатывается на пол. — Тебе, падали, мало было отжать мое имущество, ты еще решил натянуть меня через дочь, поиметь!

Все, за пеленой ярости Коваленко ничего не слышит и не видит. Плохо.

— Давайте мыслить здраво, хотел бы просто поиметь — здесь бы не сидел и не признавался бы в любви.

— Ты меня, гадёныш, еще поучи мыслить! — Коваленко встает с кресла и идет на меня.

Блядь! Закатываю глаза.

Мордобоя не избежать? Тоже резко подрываюсь, когда мужик подходит близко. Я, конечно, заслужил получить по морде, но такое право есть только у Рады. Бить Коваленко в ответ не могу. Не комильфо крошить морду отцу любимой женщины.

Сложная задача.

— Я тебя сейчас закопаю! — хрипит мужик и хватает меня за грудки, встряхивая. — Это моя девочка. Моя единственная дочь! Как ты, тварь, посмел прикоснуться к ней грязными руками?! — вновь встряхивает меня. Это истерика в мужском исполнении, и мне нужно как-то безопасно для всех гасить ее. Как отца, я его понимаю, тоже бы урыл за свою дочь.

Перехватываю его руки, отрывая от себя, заглядывая в налитые кровью глаза, тоже давлю, стискивая челюсть.

— Ничего уже не изменится. Рада моя. Я ее заберу. Отпусти с миром. Не думаю, что беременной девочке нужны такие встряски. Давай вместе думать о ее благополучии? — сквозь зубы цежу я. Коваленко дергает руками, отпускаю его, отходя на шаг.

Да не смотри ты на меня волком, я тоже терплю тебя только ради Рады.

— Сука! Как?! Ну как?! — сокрушается он, открывает бар в стенке, вынимает два стакана, плескает коньяка, один с грохотом ставит возле меня.

— Нет, спасибо, я за рулем, мне еще Раду везти домой.

— Она дома! — снова психует, залпом глотая коньяк.

Да, мать твою!

— Я все равно ее заберу. Давайте не будем воевать, Раде нельзя волноваться.

— А ты уверен, что она пойдет за тобой? — прищурившись, спрашивает он.

В точку!

Нет, это контрольный в голову.

Я не уверен…

— Почему она не рассказала о тебе? А? Не побежала к тебе?

Прикрываю глаза, пытаясь дышать…

Согласен, ты уделал меня, Коваленко.

— София! — рявкает мужик, открывая дверь. — Позови Раду!

— Если ты будешь на нее так же орать, не позову! — огрызается София.

— Ты меня за монстра принимаешь? Позови.

Слышу стук каблуков. София идет за Радой.

Сглатываю. Девочка моя, умоляю, встань на мою сторону.

Нет, я, естественно, не отступлю и не оставлю ее в покое, даже если она прогонит. Но хочется всего и сразу. Я так устал жить без нее… Нет больше ни силы, ни воли.

Коваленко наливает себе еще коньяка и садится в своё кресло за стол.

Я слышу ее шаги, чувствую, что это моя девочка, и сердце начинает заходиться. Она уже не одна, а с нашим ребёнком. Снова и снова пытаюсь распробовать это ощущение на вкус, и всегда окатывает жаром.

Дверь приоткрывается, Рада проходит внутрь и останавливается, замирая. И все, больше я ничего не вижу, кроме нее. Такая трогательная моя девочка, в бежевом платье, волосы собраны вверх, без косметики. Глаза… Плакала.

Только позволь мне, девочка, и я заберу все твои слезы себе.

— Рада, — на удивление спокойно выдыхает Коваленко. Ладно, беру свои слова обратно, не совсем мудак, дочь любит и понимает, что нервировать ее нельзя. — Это правда, что ты ждешь ребёнка от этого человека?

Ловлю ее взгляд, но она не смотрит на меня.

— Да, правда.

Правда… Да, малышка.

— А почему я узнаю об этом последний?! — все-таки повышает голос.

— Не смейте кричать на нее! — срываюсь я.

Коваленко сжимает челюсть и снова опрокидывает в себя коньяк залпом.

— Он утверждает, — кидает на меня пренебрежительный взгляд, а я с трудом держу себя в руках, чтобы не сгрести ее в объятья, — что ты его любишь и уйдёшь с ним.

Рада поднимает глаза, и в моей вселенной происходит взрыв. В ее глазах есть все! Все, что нужно мне, и даже больше. Скажи да, девочка, и ты не пожалеешь. Слово даю.

— Да, — кивает Рада, — я люблю его и пойду с ним.

Все, малыш, ты моя. И плевал я, что сейчас скажет твой отец. Я заберу тебя сегодня.

— А позволь спросить, куда ты с ним пойдёшь?! Что он может тебе дать?! — Коваленко не кричит, но в голосе злоба.

— Мне все равно, — выдыхает Рада, словно тоже смертельно устала. Прости, моя маленькая, что довел до этого.

— А мне нет! Не все равно! — снова повышает голос.

— Все! Хватит! — подлетаю к Раде, отодвигаю ее себе за спину. Да, он отец, но даже ему я не позволю повышать на нее голос. — Все ответы получены. Мы сейчас уедем, а поговорим, когда вы успокойтесь.

Беру Раду за руку и тяну за собой на выход. И она идёт.

Она идёт за мной!

— Стойте! Я не отпускал! — кричит нам вслед Коваленко. Он еще не понимает, что мы очень долго ждали этого момента, и нас уже ничего не остановит.

Коваленко выбегает в коридор, но дорогу ему перекрывает София.

— Успокойся. Пусть едут.

— Только я буду решать! — твердит он.

— Все! Между ними уже все произошло. Отпусти! Она любит его. Ты хочешь, чтобы она была несчастна?! — слышим уже из прихожей. Дальше они что-то говорят, но уже глухо, прикрывая дверь в кабинет.

Я уже говорил, что фанат своей тёщи?

В прихожей Рада быстро обувается и растерянно хватает своё пальто. Забираю его у нее, помогаю надеть, сам застёгиваю пуговицы и накидываю на ее голову капюшон. Молча беру за руку и вывожу из дома, крепко сжимая ее ладонь.

И так хорошо…

Нереально хорошо.

Так же молча сажаю ее в машину, сам прыгаю за руль и везу нас домой. Сегодня я смогу нормально уснуть, понимая, что она рядом.

У меня тысяча слов в голове, руки покалывает от непреодолимого желания к ней прикоснуться, но слова застревают где-то в горле, а руки сжимают руль. Рада смотрит в окно и задумчиво водит по нему пальчиком, выводя узоры.

Вспоминаю, что дома у меня пустой холодильник, а мою девочку нужно хорошо кормить. Торможу возле гипермаркета.

— Есть особые пожелания? — спрашиваю у нее, и вот она, наконец, поворачивается ко мне, и мы зависаем глаза в глаза.

— Лилии хочу.

— Какие лилии? — не понимаю я.

— Те, которые ты мне дарил после нашей первой ночи.

— Лилии, — выдыхаю я. Киваю, выхожу из машины.

В магазине сгребаю все: на ужин, на завтрак, соки и фрукты. Захожу в цветочный.

— Девушка, есть лилии?

— Да, — указывает на охапку белых цветов. — Можем составить букет из…

— Не нужно букетов. Я беру все, что есть, просто перевяжите лентой.

— Все?

— Да, девушка, и быстрее.

Губы Рады складываются в букву «о», когда она видит меня в окно. Закидываю продукты в багажник, открываю дверь с ее стороны и опускаю цветы ей на колени.

— Так много, — рассматривает цветы, трогает их пальцами.

Сажусь за руль, и мы снова в тишине едем домой.

Стоянка, подъезд, лифт, запираю за нами дверь.

Помогаю Раде раздеться, девочка кивает и уходит в сторону ванной. Заношу пакеты с едой на кухню, начиная раскладывать их в холодильник. Внутри такое странное ощущение удовлетворённости и одновременно напряжение.

Все правильно, Рада здесь, со мной, но стена еще окончательно не рухнула. Волнение зашкаливает, как у пацана.

Слышу легкие шаги позади и разворачиваюсь. Стоит в дверях с букетом лилий в руках. Очень красиво. Вынимаю из кармана телефон, настраиваю камеру, делая несколько кадров.

— Зачем? — смущённо улыбается. Мы занимались сексом, между нами все было, у нас, в конце концов, будет ребенок, но девушка смущается, краснеет, словно все впервые.

Ты тоже это чувствуешь, моя маленькая?

— Хочу сохранить этот момент, — выдыхаю я, откладывая телефон. Делаю шаг к Раде, но она отступает, будто тормозит меня.

— Что случилось с зеркалом в ванной? — тихо спрашивает она.

Да, зеркало я рахерачил, когда сдыхал без нее.

— Оно не перенесло моего сумасшествия.

— И столик в гостиной тоже?

Киваю.

— Жаль, он мне нравился, — пожимает плечами.

— Мы купим новый и, в общем, все, что ты хочешь. Это теперь твой дом.

Рада кусает губы. Да, моя хорошая, все серьезно. Очень серьезно. Надеюсь, ты это осознаешь.

— Надо поставить их в воду, — указывает глазами на цветы.

— Прости, ваза тоже пала смертью храбрых, — усмехаюсь я.

— Ох…

— Поставим пока в банку, — вынимаю из нижнего шкафа большую банку, наполняя ее водой, ставя на подоконник. Рада сама опускает в воду цветы, аккуратно их распределяя, словно это что-то ценное.

— Хочешь чаю или кофе? — указываю на кофемашину, которую когда-то купил специально для нее. — Хотя нет, кофе теперь противопоказано. Может, сок?

— Может, сок, — повторяет Рада. Пока я достаю стакан и наполняю его соком, девочка уходит в гостиную. Мы такие осторожные сейчас, будто, если сделаем резкое движение, то все рухнет.

Беру сок, иду в гостиную. Рада сидит на диване, поджав под себя ноги. На том самом диване, на котором я ее лечил, любил и любовался ей.

Протягиваю стакан, наши пальцы соприкасаются, и это как удар током, одновременно отдергиваем пальцы, стакан падает, заливая ее бежевое платье.

— Черт, прости! — подхватываю стакан.

— Нет, это я… такая рассеянная стала последнее время, — оправдывается Рада, поднимаясь с дивана.

— Снимай его, — указываю на платье и иду в спальню за своей футболкой. Да, меня греет мысль, что девочка снова наденет мою футболку, хотя в моем шкафу лежат ее вещи. Я много что уничтожил в момент отчаяния и невменяемости, но ее вещи не смог.

Возвращаюсь, Рада так и стоит возле дивана в облитом платье. Подхожу вплотную, хватаю подол ее платья и сам его снимаю. Не сопротивляется, помогая мне ее раздеть.

Ммм, мать вашу, ее нежное тело… Грудь в простом белом бюстгальтере, трусики, ножки. Сглатываю, но помогаю ей надеть белую футболку. Рада снова садится на диван и отворачивается к окну.

— Сейчас принесу еще сока, — беру стакан, иду в сторону кухни.

— Глеб! — останавливает она меня, оборачиваюсь. — Мне не нужен сок, мне нужен ты. Иди сюда, — зовет меня.

Натянутая струна обрывается, ошпаривая меня горячей волной эмоций к этой девочке.

Разворачиваюсь, отставляю стакан па подоконник, в два шага преодолеваю расстояние между нами и сажусь перед Радой на пол. Обхватываю ее ноги и утыкаюсь лицом в ее колени. Дышу, дышу, дышу… Да, я дома, теперь все на месте. Я чувствую ее запах, тепло, и мы, как никогда, близки.

Я взрослый мужик, намного старше девочки, но она моя слабость и мое уязвимое место. Я у ее ног.

— Рада, — выдыхаю в ее колени, целуя их, чувствуя, как ее теплые пальчики перебирают мои волосы. — Девочка моя… — задираю футболку и вожу губами по ее животу. — Прости меня. Теперь все будет иначе… — задыхаюсь, не находя слов.

— Я жду ребенка… — она понимает, что я знаю, но произносит это вслух.

— Это замечательно. Я в шоке, но в хорошем смысле этого слова.

— А я боюсь… — шепчет она мне. Очень, очень боюсь.

— Чего? — поднимаю голову, заглядывая ей в глаза.

— Всего…

И тут меня накрывает осознанием, что она девочка еще. Еще очень молодая, ей бы доучиться, пожить, познать мир и себя. И я сделаю все, чтобы это случилось.

— Все будет хорошо. Это же наш ребенок, мы не планировали, но он желанный?

— Да, — кивает.

— А это значит, что все будет замечательно. Спасибо, — выдыхаю, поднимаюсь выше, обхватываю ее лицо, целую нежно, аккуратно, потому что моя девочка очень хрупкая и ранимая.

— За что? — шепотом спрашивает между поцелуями.

— За то, что ты есть, за то, что случилась в моей жизни и дала нам шанс.

Эпилог

Рада

Сквозь сон чувствую, как наглые руки Глеба, забираются под мою пижаму, поглаживая живот и скользят выше к груди. Плаваю на волнах сладкого сна, глаза не открываются, но тело очень чувствительно, реагирует россыпью мурашек по коже. Его горячее дыхание обжигает шею, целует всасывает кожу и одновременно обводит соски.

Не выдерживаю, тихонечко выдыхаю и постанываю.

— Доброе утро, детка, — шепчет, на ухо, слегка сжимая грудь, вдавливаясь пахом в мои бедра.

— Ммм, — мурлычу. — Кто-то очень хочет, — намеренно дразню, потираясь бёдрами об его уже каменный член.

— Пипец как хочу, детка! — уже рычит, кусая меня за мочку уха. Наглые руки, стягивают с меня штанишки и сжимают бедра. — Я аккуратно детка, совсем немножко. Рада… — выдыхает, дергает пижаму, жадно целует плечи, раздвигает мои ноги, проскальзывает в складочки, задевая клитор, и я содрогаюсь.

На самом деле я тоже очень хочу. Самое удивительное, что я не хочу нежно и аккуратно. Я хочу сильно, грубо, глубоко, чтобы кричала от его животного напора. Нежности и аккуратности у нас с Глебом с лихвой.

Почти всю беременность и уже больше месяца после родов мы нежные и аккуратные. Мне кажется, я сама скоро завою от этой сладкой ванили.

— Я хочу сверху, — выдаю я. Сон как рукой снимает несмотря на то, что спали мы в общей сложности часа четыре. Толкаю Глеба, вынуждая упасть на подушки и забираюсь на него сверху, седлая.

— Оу, детка! Это изнасилование? — усмехается он, сжимая мою попу.

— Да, это жесткое изнасилование, — хрипло шепчу, начиная стягивать с Глеба боксеры.

Замираем.

Наши тела бьются в истерики от возбуждения, дыхание рвётся, но мы не двигаемся, потому что просыпается наш сын и начинает хныкать в кроватке рядом.

— Пиздец! — срывается Глеб и закрывает рукой глаза.

Наклоняюсь к нему, целую в упрямо сжатые губы, смеюсь, когда он щипает меня за попу.

— Далеко не уходи, — шепчу Глебу в губы. — Я сейчас покормлю Ярослава, мы немного погуляем, и он уснет.

Наш сын начинает уже не просто хныкать, а повышать на нас голос, требуя внимания. Пытаюсь встать с кровати.

— Лежи, — резко переворачивает меня на спину, сам поднимается с кровати, поправляя тесные ему в паху боксеры. — Я тебе его дам, поваляйтесь еще.

Киваю улыбаясь, прикрывая глаза.

Возможно, мы не «родители года», но очень стараемся. Глеб вообще сумасшедший отец с паранойей. На каждое пятнышко или неровное дыхание, поднимает панику, звоня нашему доктору. Купает сына только он, не доверяя даже мне, вымеряя температуры воды по градуснику. Да и мама мне очень помогает, пока Глеб на работе. Я даже могу поспать пару часиков днем, пока она возится с малышом.

Материнство — это что-то невероятное. Мы хотели назвать сына, Дмитрием или Иваном, но, когда я впервые увидела малыша, то поняла, что его зовут Ярослав и никак иначе. Глеб долго недоумевал, но согласился со мной.

Да это трудно. Я привязана к ребенку двадцать четыре на семь, моя жизнь крутится только вокруг Ярослава. Да, я постоянно уставшая и не выспавшаяся, но безмерно счастлива. Кажется невозможно любить ребенка больше, но с каждым днем ловлю себя на мысли, что люблю его все больше и больше.

Наблюдаю как Глеб склоняется к кроватке, что-то шепчет сыну, берет его на руки и Ярослав успокаивается. Муж опускает нашего сына на пеленальный столик, раскрывает одеяльце, и малыш вскидывает ручки вверх. Глеб ловит губами его пальчики и целует.

— Мой сын, моя гордость, моя копия, — приговаривает он, начиная переодевать ребенка. В такие моменты я замираю, боясь их потревожить. Это завораживающее зрелище. Когда взрослый сильный, где-то даже брутальный мужчина, вот так любяще и трепетно общается с сыном.

Боже, и мужа я тоже люблю все больше и больше, хотя еще вчера казалось, что сильнее некуда.

Теперь, спустя почти год, мне даже страшно представить, что, если бы не похищение, я могла бы и не узнать, что мой мужчина существует и не встретила его. Я ненормальная и хочу прожить в этом сладком сумасшествии всю жизнь.

— Мы очень голодные, — Глеб аккуратно опускает уже переодетого сына на кровать возле меня. — Очень, — уже хрипло шепчет, когда я, оголяю грудь, для того чтобы накормить сына.

Глубоко вздыхает и идет к шкафу, вынимая одежду.

— Сильно не одевайся, через часик продолжим, — подмигиваю ему.

— К сожалению, нет, — стискивая челюсть произносит Глеб.

— Почему это?

— Потому что сейчас я иду в душ, одеваюсь и еду за толпой ровесников. У нас сегодня смотрины. Ты забыла?

— А какое сегодня число? Разве пятое?

— Пятое, детка.

— Ооо, но ты же можешь задержаться… — веду бровями.

— Не могу, моя мать уже отправила мне десять сообщений. Пироги готовы, продукты закуплены, родственники на старте. Через час у тебя будут здесь куча нянек, — усмехается Глеб и уходит в душ.

Да, на сегодня у нас запланирован общий сбор. Виновник торжества сейчас довольно посасывает мою грудь, щуря глаза и причмокивая. У него сегодня важный день — смотрины. До этого дня к ребенку мы подпускали только мою маму и маму Глеба. .

***

Полгода назад, мы продали все квартиры Глеба, в том злосчастном доме, где я была пленницей и купили небольшой частный коттедж. Здесь сделано все, так как я хочу. От занавесок на кухне, до кованых ворот. Мой муж потакал мне во всем. Всю беременность я была вредной, плаксивой истеричкой. Я рыдала над обоями не того цвета и злилась если Глебу не нравился цвет плитки в ванной. Теперь, когда мои гормоны пришли в норму и тараканы в голове договорились, я понимаю, что плитка действительно ужасна и эти красные маки в ванной вырви глаз. Но боюсь признаться об этом Глебу. Они же были тогда так жизненно мне необходимы.

Пока Глеб едет за родственниками, укладываю сына спать, принимаю душ, переодеваюсь в легкое платье, подкрашиваю ресницы и собираю волосы в косу. Я немного поправилась, Глеб, зараза, меня откормил. Щеки скоро треснут, но моему мужу нравится, и я пока не парюсь по этому поводу.

— Да, мам, — отвечаю на звонок, ставлю радионяню на тумбу на кухне, делая себе чай со сливками. Боже, кто бы знал, как хочется кофе. Душу бы за него продала. — Да, приезжайте к двенадцати. Да ничего я не готовлю, — усмехаюсь. — Екатерина Владимировна напекла пирогов на целую роту и запекла мясо, Алевтина супруга брата Александра, сделала салатики. У нас все есть. Глеб привезет вино, нарезки, и фрукты. — Да, ну почему ты с пустыми руками? Не говори ерунды. Ладно… А ты можешь привезти чизкейк, только без ягод, — шёпотом прошу ее я. Жуть как хочется сладкого. — Вот и замечательно. Мы очень ждем. Ой, стой! Как там отец? Он сможет держать себя в руках? Ну, я на всякий случай спрашиваю, — хихикаю я.

Прощаюсь с мамой. Так вышло, что мама вернулась из Европы к моим родам и похоже назад не собирается. У них с Филиппом что-то произошло. Но я догадываюсь, что во всем виноват отец. Они, конечно, партизаны. Мама уже который месяц живет с отцом в одном доме и вполне довольная. Недавно я застукала, их целующихся в машине. Как школьники, прячутся от меня, будто я против.

У Глеба с моим отцом до сих пор натянутые отношения. Они терпят друг друга ради меня. Это расстраивает, но радует, что при мне они стараются «дружить». Усугубило ситуацию и то, что отец сделал предложение моему мужу возглавить «Мет Лайн», а Глеб демонстративно отказался, апеллируя тем, что будет заниматься только своим делом. Отец и так переломил себя, впуская Глеба в свой бизнес, и конечно отказа не простил. Но они не воюют и это уже радует.

Слышу шум на улице, выглядываю в окно и замечаю толпу людей.

Родители Глеба, его старший брат с супругой и Матвей. Все с кучей сумок, шариками и подарками идут ко входу.

Наш дом еще не видел столько народу. Иду в прихожую встречать семью, она у нас с как оказалась большая и будет еще расти. Алевтина беременна, уже седьмой месяц, животик большой. Тоже круглощекая как я, хихикает, шлепая своего мужа по плечу. А Александр, как всегда, серьезен. Я вообще иногда его побаиваюсь. Такой взгляд у него… После успешного дела, брат Глеба стал личным адвокатом моего отца. В этом то и парадокс. Мой папа доверяет Александру, но не доверяет Глебу.

Дверь распахивается, первую пропускают Алевтину, как беременную.

— Рада! — взвизгивает она. — Я так соскучилась, кидается обниматься. — Они меня к тебе не пускали, — наигранно хнычет. Заводная, яркая веселая, мы дружим.

— Я тоже скучала, приходи когда хочешь, — шепчу ей. — Раздевайся.

— Глеб, неси все на кухню, — они вручают ему сумки с едой. — Матвей, помоги ему! — командует мать Глеба. Младший брат успевает только мне подмигнуть и идёт нагруженный с Глебом на кухню.

С Мотом я бы тоже хотела дружить, он классный. Но Глеб патологически ревнив, я уже тысячу раз пожалела, что сказала о том, что мне нравятся его видео в интернете. К актерам, которые мне нравятся он значит не ревнует, а к брату да. Поразительная логика.

— Радочка, девочка моя, — обнимает меня Екатерина Владимировна. — Такая хорошенькая, материнство тебе к лицу.

— Добрый день, — здоровается со мной старший брат, сдержано кивая. Киваю ему в ответ и обнимаюсь с отцом Глеба. Голова кругом от них, но присутствует ощущения праздника. Полный дом родственников, все суетятся… особенная атмосфера.

— А где наш внук? — спрашивает Екатерина Владимировна.

— Да, мы жаждем знакомиться, — радостно сообщает Алевтина.

— Внук спит, проснется, познакомитесь, — строго сообщает Глеб. — Руки все помойте. И всей толпой не налетайте, напугаете мне ребёнка, — такой строгий папа у нас, улыбаюсь, кусая губы.

— Помоем. Не учи нас тут детей нянчить, — фыркает женщина. — Так, мужчины в гостиную, ставить стол, девочки на кухню, — командует она. Строгая, но очень добрая женщина. Все слушаются разбегаясь. — Матвей, стоять! Ты снами, помогать.

— А я то что? — ухмыляется. — С утра вроде был мужчиной.

— Поумничай мне тут, — мать дает ему подзатыльник и гонит на кухню. Смеётся гад.

— Хотя с девочками гораздо интереснее, вот они у меня какие красавицы, — подхватывает меня и Алевтину за талию. Слава богу Глеб не видит, общаясь с отцом, иначе сцены ревности не избежать.

— Рада, а твои родители? — интересуется Екатерина.

— Скоро приедут, — посматриваю на часы.

— Замечательно.

— Мы столько подарков накупили, — сообщает мне Алевтина. Вынимает из пакета банку каперсов, открывает ее и с удовольствием ест одну за одной. — Саша не позволяет мне ничего покупать нашему малышу, — поглаживает животик. — Он, кто бы мог подумать, суеверный, — прыскает от смеха, а Матвей, не стесняясь ржёт в голос. — Так что я вам всего накупила.

— Спасибо. Как ты их ешь? — морщусь, смотря как она лопает каперсы, и довольно щурится.

— Не поверишь, терпеть их не могла, а сейчас, жить без них не могу. За что получаю конечно от Саши. «Соли много». «Повысится кислотность». «Это вредно», — копирует Александра, и закатывает глаза. — Он вроде адвокат, но запретов больше, чем у моего врача.

Смеёмся.

— Матвей не ешь, пирожки, а раскладывай на тарелку! — женщина шлепает сына по руке. — До инфаркта он меня когда-нибудь доведет.

— Это же просто пирожки, пусть кушает, — не понимаю я.

— Да, я не про пирожки. Недавно что учудил! Нет вы видели?! На весь, прости господи, интернет, тискался с какой-то… — сглатывает слова. — Не очень трезвой, неприличной женщиной!

— Может это его девушка? — усмехается Алевтина.

— Девушку знакомят с родителями, а не лапают по барам и показывают стране.

Матвею вообще пофиг. Он жует пирожок, и театрально клонится.

— Так это девушка твоя? — уточняет Екатерина.

— Это контент, мама и ресурс и деньги за рекламу.

— Спасибо, все понятно, — цокает она, качая головой. — Чтобы не позорил нас так больше!

— Мама просто не смотри, я тебя прошу, — усмехается он. — Мы же уже вроде определились, что я сволочь и позор семьи, — шутит он.

— Я-то не смотрю, соседи смотрят, знакомые…

— Мам, это моя жизнь, и она такая, — уже напряжённо выдает Мот.

— Твоя это когда она личная, а ты делаешь ее общественной.

— Ну давай поругаемся, испортим праздник, — разводит он руками.

Я не вмешиваюсь, Алевтина вообще хихикает, заедая смех каперсами.

У нас веселая семейка.

В радионяне раздается плачь сына и все замолкают.

— Мы скоро придем, — сообщаю я и убегаю в комнату.

Пока я кормила Ярослава и переодевала в красивый костюмчик, уже накрыли стол и приехали мои родители.

Укладываю малыша в переносную люльку и выхожу в гостиную.

— Вот он наш мальчик, — наши мамы и Алевтина начинают умиляться и сюсюкать, а я осматриваю собравшихся. Папа, как всегда, строг, но сегодня даже улыбается что-то обсуждая с Глебом и Александром.

Слава Богу.

Все у нас будет хорошо. Ярослав должен их сблизить. Лед уже тронулся. Папа тоже горд, что у него внук.

— Иди-ка сюда, — Глеб хватает меня за руку и тянет в коридор.

— Что? Куда? Там Ярик, — ничего не понимаю.

— У Ярослава там семь нянек, справятся, — сообщает мне Глеб и затаскивает в ванную, закрываясь на замок.

Злой, сверкает в меня горящими глазами.

— А мы здесь заперлись, для того чтобы... — выгибая брови, спрашиваю я.

— Для того, чтобы выяснить, какого хрена, ты позволяла Матвею себя обнимать?! — рычит он, прижимая меня к стене, ставит руки на кафель отрезая пути к отступлению.

— Ты сейчас серьёзно ревнуешь? — поражаюсь я, чувствуя его такое животное возбуждение. Дыхание сбивается, когда, его наглые руки, начинают задирать мое платье. — Я круглая как колобок, замученная и невыспавшаяся. Кому я нужна? — фыркаю я.

— Ты, очень красивая, женственная и сексуальная. Не нужно меня злить. Сломаю же руки брату, — рычит Глеб.

— Ты зря ревнуешь, я без ума только от тебя, — обвиваю его шею и целую напряжённые скулы. — Я правда сексуальная?

— Невероятно, настолько что мне крышу сносит, детка, — хрипит мне в губы, целует и стягивает трусики…

Там за стенкой, у нас куча родственников, а мы теряем голову от волны возбуждения и не можем остановиться. Потому что очень голодные и, наверное, никогда не насытимся друг другом….