Пока смерть не разлучит нас

Пролог

Так много нелепых запретов!

Не говорить громко.

Не бегать.

Не показывать эмоции, а еще лучше – не позволять себе никаких эмоций.

Не иронизировать. Даже мысленно. Сарказм и ирония выводят родовитых эсс из состояния ледяных статуй, а живые человеческие чувства на женских лицах, хорошеньких или не очень, совершенно неприемлемы.

Не влюбляться в того, кто не является твоим женихом по договоренности родителей. В него желательно тоже не влюбляться. Чистокровной эссе немыслимо испытывать нежные чувства к подлецу, вынуждающему ее как минимум один раз в жизни мучиться в родовых схватках.

Не сходить с ума от риорца Доара Гери, способного расплавить здравый смысл эссы, точно свечной воск. Нельзя по первому зову нестись по коридорам Эсхардской академии магии, наплевав на манеры, любопытные взгляды студентов, необходимость «держать лицо» – абсолютно на все, что в меня с раннего детства безуспешно вколачивала маменька. Какое, к хвостатым демонам, лицо? Рядом с Доаром я могла держать разве что равновесие. Да и то с переменным успехом.

Если бы я умела летать, то на крыльях вознеслась бы на чердак южной башни и сэкономила время, но пришлось преодолеть сотню каменных ступенек. Запыхавшаяся, с гулко стучащим сердцем, я оперлась о стену и перевела дыхание. Прошептала слово – и на каменной кладке вспыхнул зеленоватый запирающий знак.

– Откройся, – произнесла я на колдовском языке и приложила ладонь к символу.

Стена мигом превратилась в низенькую дверь. Даже мне, девушке среднего роста, приходилось пригибаться, чтобы не приложиться макушкой о притолоку. Я не вошла, а скорее пролезла. Нагромождение старых ученических парт и разломанных стульев окутывала темнота. Из глубины пробивался едва заметный проблеск света.

– Доар, ты здесь? – позвала я.

– Иди сюда, ледышка! – крикнул он из глубины чердака. – Смотри, что я нашел.

Он стоял возле самой настоящей венчальной чаши, будто украденной из храма Святых Обещаний. Пыльная золотая емкость на длинной ножке, оплетенной искусно выкованной лозой анатии – цветка, который в Эсхарде традиционно считают свадебным.

– Откуда в академии венчальная чаша? – Я рассматривала посудину, но ни в коем случае не парня. Высокий, широкоплечий, короткие темные волосы, сохранившийся с лета простецкий загар. Доар никогда не улыбался, только ухмылялся, едва заметно дергая уголком рта. В зеленых глазах его таилась насмешка. Рядом с ним я чувствовала себя маленькой, беззащитной и очень глупой.

Стараясь избавиться от чудовищной неловкости, каждый раз возникающей в его присутствии, я сунула руки в пустую чашу и принялась дурачиться:

– Аделис Хилберт, клянетесь ли вы провести рядом с Доаром Гери вечность, пока смерть не разлучит вас? Я должна хорошенько подумать, уважаемые светлые боги, – перешла я на писклявый фальцет, – может так статься, что через пять минут, как мы вытащим руки из венчальной чаши, мне захочется его заморозить. Ведь это будет чуточку странно: прикончить мужа сразу после брачной церемонии?

Неожиданно мои губы накрыл поцелуй. Я оцепенела и вытаращилась на Доара. Вблизи его лицо выглядело искаженным и смешным. Дыхание пахло мятой. Он отстранился, на шее дернулся кадык. Зеленые глаза потемнели. Эмоции, отразившиеся в них, и пугали, и завораживали одновременно.

– Люблю тебя, Лис-са! – хрипловатым голосом, на риорский манер растягивая последний слог в имени, вымолвил он. – Ты рвешь меня на части…

Так много нелепых запретов!

Не влюбляться в парня, от которого следует держаться подальше. По возможности не дышать с ним одним воздухом.

Не дарить невинность тому, с кем никогда не опустишь руки в воду венчальной чаши.

И главное, не обманываться, что чувства продлятся вечность, пока смерть не разлучит вас.

Глава 1

Не все браки заключаются на небесах

Свадьба задалась у всех, кроме невесты. Знаки недвусмысленно намекали, что мне следовало подхватить юбки и умчаться галопом в густой туман.

С рассвета зарядил дождь, и не просто легкая морось, а настоящий ливень! По стеклянному куполу храма Святых Обещаний скатывались неопрятные ручейки. Я всегда считала, что начинать новое дело в непогоду – дурная затея, но три сотни гостей, собравшихся на наш с Гидеоном Анкелем венчальный обряд, явно не разделяли этого во всех отношениях здравого утверждения.

Зал, как и положено, украсили традиционными анатиями. Золотые венчики испускали яркий навязчивый аромат, в воздухе кружилась мерцающая пыльца. Если бы выдался солнечный день, то от красоты даже обрядник потерял бы дар речи, но шел дождь. А у меня, вероятно единственной женщины в Эсхарде, во время обряда неожиданно обнаружилась аллергия на анатии. С гордо поднятой головой я шагала к венчальной чаше и мечтала о мелочах, недоступных невесте: чихнуть, сморкнуться в кружевной платочек (можно в тряпочку), и самую малость – сбежать с собственной свадьбы.

Гидеон по случаю венчания сменил светский костюм на традиционные эсхардские одежды. В остальном выглядел как обычно: платиновые волосы причесаны волосок к волоску, руки сцеплены за спиной, от ледяной статуи его отличает только вежливый интерес в синих глазах. В общем, истинный эсс. Дети у нас наверняка получатся такими же беленькими, бледненькими, родовитыми и магически одаренными.

– Моя дорогая Аделис, вы бесподобны в венчальном наряде, – произнес он с едва заметной улыбкой и поцеловал мне пальчики. Руки у него тоже были как у ледяной статуи – холодные.

– Благодарю, – фальцетом, с трудом сдерживая чих, промычала я в ответ.

За спиной прокатилась волна затухающих восхищенных шепотков, а потом заговорил обрядник.

– Возлюбленные богами, – начал он, – вы пришли в храм по собственной воле…

Подозреваю, в этом зале только служитель не знал или делал вид, будто не знал, что о нашем с Гидеоном Анкелем браке договорились родители еще в то время, когда я лежала в колыбели и не имела возможности протестовать. Не представляю, как эсса Анкель, его матушка, решилась взять «кота в мешке». Вдруг будущая невестка выросла бы страшненькой или вместо синеглазой эссы им бы досталась девушка, зеленоглазая, как риорка?

Почему на собственной свадьбе мне пришло в голову думать о Риоре, родине всех негодяев, паршивцев и мерзавцев?!

Я перестала слушать обрядника и сосредоточилась на том, чтобы не шмыгать носом, по крайней мере, не очень громко. Интересно, если заморозить злосчастные цветы, я почувствую себя хотя бы половинкой человека?

– А теперь опустите руки в воду венчальной чаши, – объявил служитель богов.

Золотую посудину наполняла черная жижа, покрытая глянцевой пленкой, и в ней отражался храмовый свод. Я покосилась на будущего мужа. С каменным лицом он решительно погрузил пальцы в священную чашу. Даже мускул на лице не дрогнул, и кадык от нервического напряжения не дернулся. Я всегда считала, что мужчины волнуются во время обряда ничуть не меньше женщин, но Гидеона Анкеля родили с заглушкой, запирающей любые эмоции, кроме недовольства. И то выражалось едва заметным поджиманием губ.

Светлые боги, если вы не хотите, чтобы я вышла замуж за кусок айсберга и превратилась в мать маленьких синеглазых сосулек, то самое время что-нибудь предпринять. Предлагаю обрушить потолок.

Я вздохнула, опустила руки в чашу… и меня ударило мощным магическим разрядом. Из груди выбило воздух, в глазах потемнело, а цветы на платье мигом съежились. К стене не отлетела только благодаря жениху, проворно схватившему меня за плечи.

К несчастью, в борьбе за равновесие невесты не устояла венчальная чаша. Посудина закачалась на длинной ножке, как корабельная мачта. Обрядник попытался спасти реликвию, но сила притяжения победила. Чаша с грохотом перевернулась, и на мраморные плиты выплеснулась черная вода.

– Ой, – испуганно пролепетала я в ошеломленной тишине и очень громко чихнула.

Золотые свадебные анатии начали стремительно вянуть и превращаться в прах, осыпаясь на головы людей. Гости отмерли и возбужденно загалдели, словно стая ворон.

– Аделис? – призвал меня к ответу Гидеон.

– У меня аллергия на цветочную пыльцу, – выпалила я.

– Я про это!

На моем левом предплечье, от сгиба локтя до запястья, тянулся цветочный орнамент, словно нанесенный черной тушью. Закручивалась лоза, развернулись листья, появились крепкие бутоны. Слово, которое я пробормотала, приличная эсса не имела права знать, но оно очень точно отразило размах происходящего абсурда.

– Святой брат, что происходит? Это ведь проклятие? – подскочила мама. – Как вы допустили, чтобы мою дочь прокляли в светлом храме во время свадебного обряда?!

– Уважаемая эсса, откройте пошире глаза, – взбеленился обрядник, и матушка, без преувеличений, пошла красными пятнами. – Это не рисунок проклятия, а брачная метка! Ваша дочь повенчана!

– С кем?! – изумленно в три голоса уточнили мы. Другие теперь сомневались, но я-то точно знала, что с утра проснулась незамужней.

– Определенно не с ним, – святой брат ткнул пальцем в Гидеона, выразительно поджимающего губы. Глядя на эту побелевшую узкую полосу вместо рта, становилось очевидным, что внутри он кипит от гнева. Изумительная выдержка. Я бы давно пнула перевернутую венчальную чашу, а заодно и невесту, поставившую одну из древнейших чистокровных семей Эсхарда в наиглупейшее положение.

– Какой позор! – прозвучал тихий голос эссы Анкель, и с ней было сложно не согласиться.

Все! Пришло время рухнуть в красивый обморок. Возможно, меня даже поймают и не дадут разбиться о мрамор. Однако сознание оставалось ясным и мутнеть не собиралось. В голове крутилась совершенно абсурдная мысль, что светлые боги страдают глухотой и отсутствием чувства юмора. Я же просила обойтись малой кровью и всего лишь обрушить крышу храма. Зачем громить всю мою жизнь?..

Из храма мы вернулись в гробовом молчании. Домоправительница Руфь открыла дверь и испуганно посторонилась, когда матушка с непроницаемым видом, но с проворностью ядовитой виверны, намекавшей, что она в ярости, ворвалась в дом. При виде меня в свадебном платье, перешагивающей порог, Руфь испуганно прошептала:

– А брачный обряд?

– Закончился.

– А почему ты здесь, а не в доме мужа? – Она указала пальцем на изрисованную лозами анатии руку.

– Понять бы, где он, – вздохнула я, потерев рисунок ладонью. К сожалению, кожа покраснела, а брачный орнамент остался.

– Дом?

– Муж.

Из глубины комнат раздался звон бьющейся посуды.

– Идэйский фарфор! Добралась! – всплеснула полными руками домоправительница.

Мы бросились в небольшую столовую, примыкавшую к кухне. Матушка стояла возле открытой посудной горки и с каменным лицом истинной эссы швыряла на пол тарелки из тонкого идэйского фарфора, доставшиеся ей по наследству. Паркет усеивали белые черепки с золотой каемкой. Звяк! Бах! Пронзительно и громко, даже сердце екало. А на лице матери ни мускул не дрогнет, ни глаз не дернется.

Двумя руками она схватилась за объемную посудину с золотой каемкой, и Руфь выкрикнула страшным голосом:

– Только не супницу!

Домоправительница обладала добротным телосложением и была горласта. Ей удалось с первого раза пробиться к сознанию неистовствующей хозяйки. Матушка вернула миску на полку, аккуратно закрыла стеклянные дверцы, а потом с мрачным видом направилась в сторону моей мастерской.

– Мама, не надо! – тихо попросила я.

– Надо, Аделис, – величественно оглянулась она, – надо…

Созданием ледяных скульптур я увлеклась еще в Эсхардской академии на уроках изящных искусств, а после интерес и вовсе превратился в манию. Матушка считает это занятие недостойным воспитанной девицы, но чистокровные эссы – маги воды, изменчивая стихия не просто подчиняется нам, а рассказывает тайны прошлого и открывает образы, запечатленные в воде. В моих руках «поет» лед, да и за статуэтки, на счастье, платят золотыми синами.

Только деньги и святая убежденность, что после замужества дочь перестанет «морозить» руки, примиряли хранительницу семьи Хилберт с осознанием, что из меня вышло «не пойми что и сбоку бантик», а не воспитанная аристократка. Кстати, вплетенные в волосы золотые ленты расползлись и неряшливо свесились у правого уха. Пришлось их завязать чахлым бантиком…

Мастерская занимала небольшую комнатушку в задней части дома. Когда матушка рванула дверь, то в лицо ей пахнуло холодным воздухом. Находиться в помещении в открытом платье было, мягко говоря, прохладно, но она переступила через порог. Готовые статуэтки окружали воздушные ледяные коконы, тускло мерцавшие в полумраке.

Мстительно сузив глаза, разрушительница нацелилась на танцовщицу, изогнутую под немыслимым для негибкой девицы углом, и сделала решительный шаг к подставке.

– Только не танцующую нимфу! – выкрикнула я. – Ее уже оплатили.

Траектория движения мамы резко поменялась в сторону изящного цветочного куста из льдистых пластинок.

– И за это тоже заплачено! – испугалась я.

– Ты торговка или творец? Даже нечего поколотить! – возмутилась она.

Главное, чтобы ей не пришло в голову поколотить меня…

– Там осталось чуточку фарфора, – любезно подсказала я и услыхала возмущенный выдох Руфи, крайне несогласной с тем, чтобы отдать на растерзание нежно любимый ею сервиз.

Однако битье тарелок мама считала не столь наглядным проявлением силы гнева, как уничтожение ледяных статуй. И напрасно! Она потянулась к первой неоприходованной фигуре, больше всего походившей на камень с выдолбленным носом. Глыба должна была стать гномом, смешным и милым, не попади она в поле зрения тихо бесившейся эссы. Матушка бы его растопила, но эсхардцам магия огня решительно не подчинялась, наша стихия – вода и лед.

От прикосновения теплых рук магический кокон лопнул. К потолку вознеслись веселые светящиеся пузыри, где и принялись лопаться с характерным звуком. Мстительница стащила ледяную заготовку с подставки, но недоделанный гном был увесист… Безмолвный погром закончился логично и вполне ожидаемо. От непомерной тяжести непоколебимая, несгибаемая и гордая эсса Хилберт получила плебейский прострел поясницы!

– Боги! – охнула она и выронила фигуру себе на ногу.

Отличавшийся повышенной прочностью гном выстоял – лед я морозила на совесть, чтобы не крошился во время работы, а вот нога в изящной туфельке – нет. Мама побледнела от боли, но не позволила себе ни единого ругательства, вызвав во мне волну уважения (я бы давно разразилась потоком такой отборной брани, что даже портовые грузчики потеряли бы дар речи).

– Все-таки растерзали! – только и процедила она, не зная, за какую из контуженных частей тела хвататься, но потом простонала сквозь крепко сжатые зубы: – Демоны.

Почему во множественном числе? Загадка. Может, от боли моя фигура в измятом свадебном наряде в глазах раздвоилась? Или матушка имела в виду нас с ледяным гномом? Одна ранила душевно, не выйдя замуж, вернее, выйдя, но непонятно как, когда и за кого, а другой сделал колченогой. В общем, на пару с куском льда мы оказались разрушительной силой!

Срочно вызванный целитель обнаружил у матушки на большом пальце трещину и прописал постельный режим.

На следующий день без лишних разговоров носильщики втащили в тесный холл дорожный сундук с моим барахлом, отправленный перед свадьбой в особняк Анкелей на южной стороне Эсхарда. Вместе с вещами приехал поверенный несостоявшихся родственников и забрал украшения, подаренные Гидеоном в честь помолвки (не ожидала я от бывшего жениха столь потрясающей воображение скупости). Это было молчаливое, но недвусмысленное расторжение брачного соглашения, заключенного нашими отцами.

Нестись к Анкелям и умолять о прощении дикой виверны (меня) матушка физически не могла. Она написала длинное горестное письмо и отправила с посыльным. Вечером послание вернулось нераспечатанным. Когда я протянула родительнице невскрытый конверт, то она процедила:

– Избавься от этой злосчастной штуки на руке, беги к Гидеону, падай на колени и уговаривай забрать тебя обратно! Немедленно! Скажешь, что брачная метка досталась через проклятие.

Я была согласна только с первой частью плана, поэтому напомнила:

– Соглашение разорвано.

– Аспид! – обозвала меня маменька с каменным лицом. – Нет у меня больше дочери!

– Ладно, – примирительно кивнула я и вышла из комнаты, едва не ударив дверью Руфь, подслушивавшую в коридоре.

– Неблагодарное дитя! Довела мать, – проворчала преданная служанка и бросилась отпаивать любимую хозяйку успокоительным отваром.

Я бы сама не отказалась от пары глотков горького снадобья, но невестам, сорвавшим свадьбу, эликсиры для нервической системы не полагались.

На следующее утро я входила в храм. При виде знакомой эссы, снимающей с головы широкий капюшон, у служителя мелко задергался мускул на лице, и мне на ум опять пришла мысль о заветном флаконе успокоительного средства. Похоже, оно остро требовалось всем участникам свадебного конфуза.

Выглядел святой брат осунувшимся и болезненно-бледным. Светлые волосы, густо обрамлявшие гладкую лысину на макушке, топорщились, словно от удара магического разряда. Из-за меня, что ли, дыбом встали? Подозреваю, что двое суток он ждал, когда невеста или жених, а может, оба одновременно заявятся с претензиями и разнесут храм на мраморные плитки. И вот я стояла в перекрестье солнечных лучей, льющихся сквозь стеклянный купол.

Служитель перевел затравленный взгляд с моей фигуры куда-то в сторону. Думала, что он прикидывал, как бы сбежать за алтарь, но ошиблась. Он рассматривал задвинутую в угол золотую венчальную чашу, снова водруженную на устойчивую подставку. Святой артефакт был помят со всех сторон, словно медная миска из приюта для бездомных.

Невольно вспомнились позорные подробности сорванной церемонии. Как взбешенная несостоявшаяся свекровь с каменным лицом пнула чашу под ноги гостей. Потом толпа, потянувшись к раскрытым дверям святилища, отпихивала дребезжавший артефакт с дороги, а храмовник за ним гонялся, но никак не мог ухватить. К гулким сводам возносились издевательские реплики и недовольные высказывания. Народ жутко радовался скандальной сплетне (еще бы, наследника древнейшего рода бросила невеста перед алтарем!), но был ужасно недоволен отменой званого ужина. Если не поженились, то хотя бы поминки, что ли, устроили. К чему оставлять людей голодными?

– Светлых дней, святой брат, – отгоняя неприятные воспоминания, громко поздоровалась я.

– И вам, эсса, – мрачно отозвался он.

– Мне срочно требуется ваша помощь, – заявила я, направляясь к алтарю. – Я хочу развода!

Где-то в углу храма подавился на вздохе служка, приводивший в порядок молельный зал после рассветной службы.

– Прямо сейчас? – попятился от решительного напора святой брат.

– А можно?

Оказалось, нельзя. Мы сидели в каморке, горделиво названной кабинетом, и служитель с сомнением изучал брачный орнамент у меня на руке.

– Что скажете? – не выдержала я давящего молчания. – Понимаете, проблема в том, что я понятия не имею, почему появилась метка. Не представляю, кому и когда дала брачную клятву…

– Риорцу, – любезно подсказал служитель храма. – Если судить по рисунку.

Я закашлялась.

– Знаете, во время свадебного обряда мне в голову приходили мысли о Риоре…

– Вы, глубокоуважаемая эсса, – перебил он, – опустили руки в венчальную чашу, произнесли клятву, а потом, так сказать, закрепили на физическом уровне. Понимаете, о чем я?

Не стоило ему столь красноречиво поднимать брови, намек был понят и заставил меня вспыхнуть от неловкости. Перед мысленным взором появился почти вытравленный из памяти день на чердаке магической академии. Я вовсе не забыла о Доаре Гери – да и как можно забыть о первом мужчине, вызывавшем у меня одновременный паралич и дыхания, и мозгов, – просто по давней привычке о нем не думала.

– Я пытаюсь сказать, что брачный ритуал был завершен, – внес ясность храмовник.

– А почему метка только сейчас появилась? – Я отчаянно цеплялась за надежду выйти сухой из воды, хотя сама понимала, что захлебываюсь.

– Как только руки коснулись святой воды в венчальной чаше, так и проявилась.

– А этот… – Я кашлянула. – В смысле, супруг в курсе? У него метка тоже появилась?

– Брачные клятвы обычно взаимны, эсса. Они же были взаимны? – поднажал он.

– Ну… кхм…

Имела бы возможность умереть от стыда, обязательно легла бы на пол, сложила руки и отошла в мир иной, завернувшись в бархатный плащ.

– Святой брат, – понизила я голос и придвинулась к столу, – но ведь отменить клятву можно? Без присутствия, так сказать, второй стороны.

– Теоретически для отмены нужна только кровь супругов, – задумчиво протянул собеседник. – Я смог бы вам помочь.

– Какое счастье! – схватилась я за сердце. – Вы мой спаситель!

– За умеренный взнос на обустройство храма.

Он хотел новую брачную чашу. Удивительная расчетливость для святого брата, отрешившегося от материальных благ. Сколько ж мне надо продать ледяных статуэток, чтобы оплатить новый артефакт? Может, старой посудине получится вернуть приличный вид?

– Конечно, – улыбка получилась натянутая.

Дело оставалось за малым: найти Доара Гери и попросить о разрыве брачной клятвы. Конечно, прежде он отличался редкой злопамятностью, но со временем любые чувства притупляются или вовсе гаснут, даже гнев и ненависть. Вдруг за прошедшие годы у него ослабела память и иссяк запас злости? Может быть, он вообще забыл мое имя.

И почему я сама себе не верила?

Поиск не занял много времени, но обошелся, на мой взгляд, неоправданно дорого. Когда разыскиваешь бывшего возлюбленного, ставшего врагом, любая стоимость покажется чрезмерной. Частного сыщика я наняла на Западном рынке, деньги отдала через подставное лицо. Уже через пару дней вместе с корреспонденцией пришло письмо с нужным адресом, скудным рассказом и магической карточкой, где был изображен темноволосый широкоплечий мужчина с зелеными глазами.

Запершись в комнате, я уселась перед открытым секретером и как завороженная рассматривала цветной портрет. Сразу после расставания я помнила лицо Доара в мельчайших деталях: морщинки, родинки, взгляд, улыбку, но со временем образ тускнел, как и чувства, разрывавшие меня изнутри. Перед мысленным взором возникали лишь широкие плечи, фигура в черной ученической форме, тонкий шрам, пересекающий ребра, а лицо превратилось в смазанное пятно. Спустя пять лет он повзрослел и возмужал.

Если верить сыщику, а за те деньги, что он получил, обман клиента приравнивался к смертному греху, в свои двадцать семь лет риат Доар Гери занимался добычей триана, редкого металла, который использовали для изготовления магических артефактов, и вел разгульную жизнь. Готова дать руку на отсечение, что меньше всего бывшему возлюбленному нужна свалившаяся как снег на голову супруга.

Я снова перечитала бумагу, стараясь не замечать, как внутри скреблись снежные кошки. В Эсхарде риорцев традиционно терпеть не могли, и эта странная, на мой взгляд, нелюбовь становилась особенно заметной в замкнутом пространстве закрытой академии. Доар появился на четвертом курсе. Одна дуэль в академическом лесу – и с новеньким больше не связывались, даже отчаянные провокаторы обходили его стороной. Он, несомненно, являлся одаренным и сильным магом, которого ждало большое будущее, но из-за нашего скандального романа Доара исключили практически перед финальными испытаниями…

За письмо в Риор я садилась, охваченная внутренней дрожью. Перо мелко тряслось, буквы получались неровные и несмелые. Испоганив половину пачки мелованной бумаги, я все-таки сумела написать четко и без лишних сантиментов. Мол, сколько лет, сколько зим, уважаемый риат Гери, во время учебы я немножко с вами запечатлелась перед богами, давайте поскорее отменим брачную клятву. Можно даже не встречаться лично, а просто передать в эсхардский храм пару капель крови. Если вас, конечно, не затруднит.

Хотела запечатать письмо, но помедлила и осторожно вытащила из секретера спрятанную в углу маленькую шкатулку. Она была заперта на замысловатый магический замок, чтобы ни любопытная Руфь, ни пытливая матушка не сумели вскрыть. На дне лежала подвеска из триана в виде изящной снежинки. От тепла рук невесомое украшение на тончайшей цепочке замерцало голубоватым светом. Слишком дорогой подарок, непомерно. Сама не понимаю, почему хранила его все эти годы. В подтверждение, что Доара не разыгрывают, я вложила подвеску в письмо и запечатала красным сургучом, выдавив личную магическую метку.

Через две седмицы, когда весь Эсхард, вплоть до шпилей властительских башен, окунулся в сезон опадающих листьев, домоправительница с удивлением приняла от почтальона письмо из Риора.

– Руфь, принесли утренний газетный лист? – донесся сверху недовольный мамин голос.

– Тихо! – ловко выхватывая из рук домработницы конверт, прошептала я. – Это мне.

– Сейчас… – заикнулась возмущенная служанка.

– Маме не рассказывай, а то она передумает умирать и отправится бить посуду.

– Нахалка, – фыркнула Руфь и крикнула: – Газетного листа еще нет, но сейчас принесу успокоительный отвар!

Учитывая, сколько снадобья для нервической системы глотала матушка, она давно должна была успокоиться до состояния ледяной статуи, то есть до обычного для благородной эссы, но, видимо, зельевар сплоховал и недоложил валерьянового корня.

Я затворила двери в гостиную и, от нетерпения не потрудившись сесть, трясущимися руками вскрыла конверт. Лучше бы села, честное слово. В писульке – а письмом послание из Риора назвать не поворачивался язык – было всего несколько слов, но они красноречивее длинных тирад говорили, что Доар Гери по-прежнему обладает отменной памятью и остается парнокопытным засран… кхм… обидчивым негодяем!

– Скотина, – со злостью смяла я сероватый дешевый листок.

Перед мысленным взором появилась короткая строчка, написанная летящим уверенным почерком:

Идите в задницу, эсса Хилберт. Легкой дороги.

Д.Г.

– До скорой встречи, дражайший муж, – процедила я сквозь зубы, мысленно представляя картины кровавой мести.

Коль супруг не хочет помогать благородной эссе стать незамужней, значит, благородная эсса сама доберется до супруга, даже если он спрячется в триановых рудниках (тьфу-тьфу три раза). Найдет, выкопает из-под руды и очень вежливо попросит избавить ее от брачной клятвы. Главное, чтобы потом мы оба не остались калеками… или хотя бы выжили.

– Что ты сказала? – заглянула в гостиную Руфь. Тут обнаружилось, что дверь сама собой приоткрылась, а мое бормотание оказалось вполне себе высказыванием в полный голос.

– Да так… – нервно улыбнулась я, пряча за спину кулак со скомканной запиской.

– Сначала жениха бросила, потом сама с собой заговорила, скоро первую кошку в дом притащит, – неодобрительно покачала головой домоправительница, величественно удаляясь в кухню.

– Тебя не смущает, что я все слышу?

– Ни капли.

На следующее утро, сложив в саквояж смену белья и пару платьев, я отправилась в Риор. Наскрести смелости на объяснения с родительницей не удалось, хотя я полночи настраивалась на беседу, даже речь подготовила. Уходила тихо, оставив на кухонном столе записку. Знаю, что сбегать молчком было исключительно «взрослым и серьезным» поступком, но имя Доара Гери, произнесенное вслух, пробуждало в матери демона, обожающего бить старинные сервизы. Возможно, досталось бы и посудной горке, и нам с Руфью.

По раннему часу городской омнибус, доставлявший пассажиров к башне перемещений, пустовал. Я забилась в угол, где меньше всего дуло, и закуталась в теплый плащ. Мостовые на западной стороне Эсхарда были разбиты тяжелыми подводами, и карета мелко тряслась на выщербленной брусчатке. Мимо проплывали уже пробудившиеся ремесленные мастерские и пока еще спящие торговые лавки с закрытыми ставнями. Властительский дворец, стоявший в центре города-королевства, прятался за высокими двускатными крышами. Виднелись лишь длинные острые шпили, агрессивно пронзавшие серое рассветное небо.

Башня перемещений, где находился портал, напоминала вовсе не башню, а огромный гладкий шар. Омнибус въехал в раскрытые ворота. Когда с саквояжем в руке я вышла из кареты, то от сильного сквозняка взаметнулись полы плаща, а с головы сорвало широкий капюшон.

Народу было совсем немного. Магические путешествия считались уделом богачей, но меня угораздило дать брачную клятву мужику, живущему на другом конце света. Выбор невелик: или почти седмицу трястись на крыше почтовой кареты, или разориться на перемещение через портал.

До переправы в Риор оставалось десять минут. Я поспешно оплатила переход и «на полных парусах» бросилась к залу отбытия. Так сосредоточилась на открытых дверях, что не заметила преграды на пути. Вмазалась со всего маху в какую-то твердогрудую скот… эсса, едва не выронив саквояж, и охнула:

– Извините.

– Аделис? – раздался над макушкой знакомый голос.

– Гидеон! – попятилась я.

Не понимаю, кто из нашего мира украл остатки справедливости? Почему мы с бывшим женихом не столкнулись где-нибудь в опере? Я бы представляла собой образец утонченной эссы и поражала народ неземной красотой. Но нет! В первый раз после провальной свадьбы мы встретились в башне перемещений, когда я, взмокшая и взлохмаченная, взбесившимся горным сайгаком скакала к магическим воротам.

Все! Как вернусь из Риора, резко полюблю оперу и перестану кривиться при виде газетных колонок о премьерах. Главное, не забыть, что больше не испытываю ненависти к представлениям, где громко и голосисто поют.

Но самым неприятным в нашей встрече оказался аксессуар бывшего жениха. Он, в смысле она цеплялась за локоть Гидеона и выглядела преступно хорошо для раннего часа, когда нормальные люди или неслись в Риор, или думали о чашке бодрящего крепкого тэя. Судя по рыжеватым прядям, чистокровной эссой девица не являлась, но губы поджимала не хуже моей несостоявшейся свекрови. На вороте платья, застегнутого под самое горло, поблескивала драгоценная камея. Одна из тех, что Гидеон дарил мне в день помолвки.

Я с трудом сдержала издевательскую ухмылку и кивнула:

– Приятно было увидеться.

Какая наглая ложь! Век бы не встречалась.

– Светлых дней, – вымолвил на прощанье бывший жених.

Переложив саквояж из одной руки в другую, я направилась к смотрителю, ожидавшему путешественников в Риор.

– Светлые боги, Гидеон, до сих пор не понимаю, почему твоя матушка настаивала на свадьбе с этой… – громко фыркнула девица мне в спину. – Она же выглядит как простолюдинка, даром что волосы белые!

Не обращай внимания, Аделис! Есть проблемы и поважнее нахальной пассии бывшего жениха, на которого тебе по большому счету плевать с высоты властительских башен. Например, не опоздать на перемещение, иначе придется ждать пять часов. Скачи с гордо выпрямленной спиной, как легкая горная лань! Только вперед, только к воротам…

Но, несмотря на то что я опаздывала, все равно повернула назад и уверенной походкой вернулась к замершей парочке (не то чтобы прежде они выглядели оживленными). Девица моментально прикусила язык и, кажется, немножко подвинулась, пытаясь спрятаться за долговязую фигуру любовника.

– Извините, но не могу не восхититься, – мягко улыбнулась я. – Эсса, вам необыкновенно идет эта милая камея. Кстати, мне ее подарили на помолвку, а потом забрали. Очень практичный подход, согласны? Женщины разные, а украшения одни.

Наблюдать, как у бывшего жениха вытягивается лицо, а синие глаза темнеют от ярости, было абсолютно захватывающим зрелищем. Устроить публичную разборку ему не позволило воспитание, но он тихо, угрожающе повторил мое имя:

– Аделис?!

Девица нервно затеребила брошь.

– Легкой дороги, куда бы вы там ни собирались перемещаться, – с достоинством кивнула я и поспешно направилась к воротам. Надеюсь, что Гидеон не планировал поездку в Риор.

Смотритель принял плоскую медаль с магической меткой «путешествие» и впустил меня в зал отбытий. Портал походил на стену черной воды, отражавшую зал и людей в нем. По поверхности портала расходились круги, словно по встревоженной камнем озерной глади.

– Перемещение в Риор, – на всякий случай предупредил меня штатный маг.

– Ага.

Я так торопилась сбежать от бывшего жениха, что шагнула в портал, даже не притормозив на входе. Разве что успела заметить собственную непропорционально растянутую фигуру, стремительно приближавшуюся к зеркальной стене.

– Эсса! Потеря во времени – половина светового дня, – полетело вдогонку. – Легкого пути!

– Полдня – не седмица, – пробормотала я и мгновением позже словно провалилась под лед.

От острого холода, коловшего тело тысячами иголок, перехватило дыхание. Руки и ноги отяжелели. Казалось, я навсегда застряну между городами, но магической силой меня вытолкнуло на другой стороне портала, в сферический зал, отличавшийся от эсхардского только цветом мрамора на стенах.

Величественно выйти, как полагается аристократке, путешествующей за бешеные деньги, не получилось. Я выскочила, словно оголтелая, и с силой дернула саквояж, наполовину застрявший в зеркальной стене. Какой стыд! Будто впервые перемещалась с помощью магических ворот.

Передернув плечами, с независимым видом я направилась к стражникам, проверявшим документы у вновь прибывших путешественников.

– Приветствую, эсса, – с риорским акцентом поздоровался один из них.

– Светлых дней, риат, – ошалелая от неудачного перехода, смешала я эсхардское приветствие с риорским обращением к мужчинам. Вытащила из кармашка саквояжа грамоту с оттиском личной магической метки и протянула блюстителю порядка.

– С какой целью приехали в город? – уточнил он, внимательно разглядывая бумагу, словно на глаз пытался определить, настоящие ли документы.

– К мужу, – коротко объявила я.

– Семейная печать?

О чем вы говорите, любезный? Какая, к диким вивернам, печать? Мне бы муженька выкопать из рудников и за шкирку затащить в храм для отмены брачной клятвы.

Не произнося ни слова, я с усердием принялась закатывать рукав тонкого шерстяного платья. Страж с вежливым интересом следил за неожиданным раздеванием, но когда появился хвостик черной метки с одним из пяти закрытых бутонов, на лице блюстителя порядка мелькнуло странное выражение. Не задавая вопросов, он вернул мне грамоту и даже поклонился:

– Добро пожаловать в Риар.

– Добрых дней, – попрощалась я на эсхардский манер и направилась к выездному залу, надеясь, что не придется выходить из башни перемещений, чтобы найти извозчика.

Традиционно в огромном зале с распахнутыми воротами, в которых с легкостью разъезжалась пара карет, дуло, как в трубе. Ледяной сквозняк срывал с головы капюшон, трепал плащ и уничтожал подобие прически, чудом сохранившейся после перемещения из Эсхарда. Пришлось вытащить последние шпильки и распустить волосы, а чтобы народ не пялился, спрятать их под плащ.

Извозчик нашелся сразу, но едва услышал адрес, как немедленно заломил цену:

– Три золотых шейра.

– Один золотой эсхардский син, – категорично заявила я.

– Тогда четыре.

– Ладно, – пожала я плечами и развернулась, чтобы уйти от афериста.

– Стойте, риата… демон… эсса! – заторопился он. – Я не жадничаю, но за въезд в Восточную долину требуют плату.

Светлые боги! Они рудокопов за забором, что ли, держат – как преступников?

– У меня по-прежнему нет ни одного шейра.

– Забирайтесь, эсса, – сдался он, открывая дверцу экипажа.

– Ступеньку разложите, – сухо попросила я. На мой взгляд, за золотую монету перед пассажирами должны были еще и ковровую дорожку раскатывать.

На улице смеркалось. Карета тряслась на неровной дороге, а мимо проплывали непривычные глазу пейзажи. Родной Эсхард был точно белокаменный исполин с мостами и тянущимися к небу зданиями, храмами Святых Обещаний, статуями грифонов на площадях и каменными горгульями, застывшими под крышами богатых особняков. Сады цвели разве что в южной части города, в королевстве высокородных эссов и больших денег. Риор же, рассеченный долинами, утопал в лесах, пах опавшей листвой и кострами, горел осенними красками – бронзовыми, красными, желтыми. Чарующее смешение цветов! Никакого льдистого порядка, сплошной переполох.

К воротам в Восточную долину мы добрались в темноте. Пока извозчик расплачивался со стражами на воротах, я с тревогой поглядывала в окно. От остального мира район рудокопов отделяла высоченная каменная стена, выложенная камень к камню, и эта нарочитая аккуратность наводила на мысль об архитектурной магии. Медленно приходило осознание, что кто-то меня обманул, и явно это был не извозчик…

Экипаж тронулся с места. Колеса зашелестели по идеальной брусчатке. Улицы были озарены магическими фонарями, а за высокими коваными заборами, затянутыми покрасневшим от холодов плющом, стояли богатые дома. Через некоторое время возница остановился перед огромным особняком с раскрытыми воротами и осушенным на зиму фонтаном перед парадным входом. В доме горели абсолютно все окна, словно он был набит людьми, и каждый житель занимал по комнате.

– Вы уверены, что мы правильно приехали? – на всякий случай уточнила я, отдавая золотой син.

– Я сорок лет развожу людей по риорским долинам, – обиженно проворчал возница. – Думаете, восточной стороны не знаю?

– А где триановые рудники? – заикнулась я.

– В трех днях езды.

– То есть не здесь… – в замешательстве я нервно переложила саквояж из одной руки в другую. Какое счастье, что у меня была сумка, иначе от паники я принялась бы ковырять на пальцах заусенцы или сгрызла ноготь. Глупая привычка, страшно бесившая матушку, преследовала меня с детства.

Под звонкое цоканье лошадиных копыт и скрип отъезжающей кареты я направилась к особняку. В голову пришла запоздалая мысль, что, наверное, стоило попросить извозчика подождать немного, вдруг адрес ошибочный, но бежать за экипажем, размахивая саквояжем, было странно.

До парадных дверей мне добраться не позволили, что, в общем-то, не удивляло. Дорогу преградил плечистый здоровяк. Совершенно бесшумно он вышел в круг фонарного света и молча встал на моем пути. Учитывая грандиозность пошлого фонтана с расставившим крылья оскаленным грифоном, стражи должны были сидеть под каждым ухоженным деревом и кустом. Странно, что мне позволили прорваться за ворота.

Честно говоря, от облегчения я едва не кинулась парню на шею. Теперь точно не придется самой стучаться в парадные двери, сумбурно объяснять слугам цель визита и пытаться выяснить, не живет ли в доме некий Доар Гери, который почему-то прислал письмо из богатого особняка, а не из рабочего поселка.

– Какое счастье, что вы меня встретили! – выпалила я.

Стражник попятился.

– Понимаете, я приехала в Восточную долину, но не нашла ни одного трианового рудника! Даже заброшенного.

– Вы заблудились? – подал он голос.

– Пока нет, но если вы мне не поможете, то точно заблужусь. Я ищу Доара Гери.

– Ищете риата Гери? – для чего-то переспросил он, словно не совсем понимал стрекот незнакомой дамочки. Видимо, ему тоже казалось, будто я, как страж в башне перемещений, говорила с чудовищным акцентом.

– То есть Доар действительно в этом доме? – обрадовалась я.

– У вас есть приглашение?

– Приглашение? – мне вдруг стало казаться, что речевое недопонимание действительно вносит некоторую сумятицу в нашу конструктивную беседу. – Нет-нет, мне вовсе не надо в хозяйский дом! Я хочу просто поговорить с риатом Гери. Скажите ему, что приехала супруга.

– Супруга? – переспросил стражник.

– Умоляю, только не заставляйте демонстрировать брачную метку, на улице ужасно холодно! Просто скажите… Хотя нет, не говорите ничего про супругу, я тогда его точно не выловлю. Передайте, что его ждет во дворе подруга из Эсхарда и что она очень сильно расстроится, если он не захочет поговорить.

– Прямо сейчас?

– Немедленно.

– Вам лучше убраться с территории особняка, – огорошил страж. – Не знаю, откуда вы сбежали…

– Из Эсхарда! – в раздражении перебила я.

– Из какого заведения для душевнобольных, но лучше идите подобру-поздорову, риата.

– Вообще-то, эсса.

Так… Кажется, беседа окончательно теряет конструктивность. С нарочитой помпой я стянула с головы капюшон, демонстрируя белую взлохмаченную макушку, одарила здоровяка ледяным взглядом и вкрадчиво обронила:

– К слову, уважаемый, вы говорите с магом.

– Угу, вы тоже, – не дал спуску наглец.

Демоны раздери упертых стражей! Не умеют в цель ледяным шаром попасть, а самомнение, как будто демоническую армию остановили!

– Эй, парень, ты зачем держишь гостью во дворе? Холод же как в ледяном чертоге! – услыхали мы насмешливый мужской голос и одновременно оглянулись на его обладателя.

Из тени высоченного дуба на свет вышел худой темноволосый мужчина во фраке. У незнакомца было узкое лицо и разноцветные глаза. Правый – темно-карий, левый – прозрачно-голубой.

Мама любит повторять, что ни в коем случае нельзя доверять людям с демоническими глазами, они всегда приносят несчастья. Не хотелось думать, что она права. Хотя для нее демоническим являлся любой цвет глаз, кроме синего, присущего чистокровным эссам.

Стражник моментально отступил на шаг и опустил голову в коротком поклоне.

– Прошу прощения, риат Эббот. Было велено чужих не пускать.

– Но ведь это не относится к очаровательным эссам, – улыбнулся незнакомец.

Сдержаться от издевательского смешка получилось с трудом. Даже я понимала, что после магического перехода и тряски в карете всклокоченную девицу в измятом плаще очаровательной назвал бы только прожженный дамский угодник. Или подлец. Интересно, к какому типу относился незнакомец во фраке?

– Я провожу нашу гостью, – объявил он и обратился ко мне: – Не обижайтесь на стражу, у нас тут небольшой прием.

– Небольшой прием? – эхом повторила я, оказываясь увлеченной в сторону парадных дверей. – Послушайте, уважаемый риат, я не против подождать Доара… где-нибудь. Просто пусть придет, как освободится.

– Зачем же ждать? – с фальшивой мягкостью улыбнулся мужчина.

Обстановка холла была лаконична, но именно эта самая вкрадчивая пустота подчеркивала дороговизну отделки. Блестящая ткань на стенах, натуральный мрамор на полу, сотни магических огней, мерцавших в каскадной люстре с хрустальными подвесками. От сквозняка они заволновались, пространство наполнилось тонким перезвоном, а вокруг затанцевала причудливая мозаичная тень.

Незаметно меня освободили от саквояжа и вытряхнули из плаща, а расторопная прислуга утащила вещи в неизвестном направлении. Я нервно оправила простое серое платье из тонкой шерсти, облегающее грудь и руки, пригладила волосы, вдруг страшно пожалев, что не могу свернуть их аккуратным пучком – шпильки остались в саквояже.

– Риат, куда вы? – остановила я провожатого, когда уверенной походкой человека, много раз бывавшего в доме, он направился вглубь комнат, где едва слышно звучали людские голоса.

– Не тушуйтесь, эсса, – оглянулся он. – Уверен, что Доар обрадуется старому другу.

При ярком свете стало заметно, что правый глаз у мужчины был вовсе не карим, как мне показалось вначале, а почти фиолетовым.

– Смотря какому другу… – пробормотала я, мысленно гадая, кем являлся провожатый моему неожиданно нарисовавшемуся супругу. Может, нанимателем?

Но когда мы перешагнули через порог гостиной, заполненной роскошно одетыми людьми, на меня обрушилось понимание, что сыщик все-таки совершил смертный грех и соврал. Доар Гери никогда не добывал магический металл и не служил лакеем в богатом особняке. Он был хозяином всего: отвратительного фонтана во дворе, удивительной люстры в холле, вероятно, триановых рудников и совершенно точно – званого вечера.

И сейчас с бокалом в руке, оборвав себя на полуслове, он впился в меня ледяным взглядом…

Глава 2

Значит – война

Доар меня узнал.

И это была первая мысль, возникшая в голове при виде высокого мужчины в дорогущем костюме, который что-то говорил гостям. Цветная карточка, полученная от сыщика-афериста, не передала ни уверенности, ни элегантности, ни мощной ауры, окружавшей хозяина дома. В ушах звенело, словно он пытался с помощью ментальной магии пробраться ко мне в голову. Может, правда пытался? Мол, иди подобру-поздорову, не оглядывайся. Вещички не забудь забрать у слуг, чтобы не было предлога вернуться.

– Доар, ты больше ничего не хочешь рассказать гостям? – с нажимом уточнил седовласый высокий риат, за локоть которого цеплялась юная особа. По крайней мере, со спины она показалась юной девицей с идеальной осанкой, способной вызвать зависть у любой родовитой эссы. В общем, стояла незнакомка так, будто кол проглотила.

– Конечно, – отмер Доар, переводя взгляд на говорившего. – Приятного всем вечера.

Народ загудел. В воздухе разливалось недоумение. Видимо, хозяин дома упустил в своей короткой речи нечто необычайно важное.

– Айдер, познакомь нас со своей подругой, – послышался рядышком невыносимо ехидный голосок.

Невольно я оглянулась. Возле меня и разноглазого Айдера терлась парочка аристократок в вечерних нарядах. Веки у дамочек блестели от золотистой краски, платья – от украшений, а глаза – от почти удушающего любопытства.

Светлые боги! Разве миссия «развод», начавшаяся встречей с бывшим женихом и его новой пассией, могла продолжиться по-человечески, а не через то самое место, которое нормальные люди пристраивают на стулья? Или только я на это место вечно нахожу приключения?

– Ох, эсса – не моя подруга, а подруга нашего уважаемого хозяина, – отозвался насмешник. – По-моему, самое время подойди и поздороваться?

Но стало ясно, что подходить не надо. «Уважаемый хозяин» надвигался на нас, словно вагонетка со сломанным рычагом тормоза. Кто-то попытался его окликнуть, но он приближался, не видя и не слыша ничего вокруг, и при этом буравил меня ледяным взглядом. Нашел кого пугать! Я тоже умела превращаться в высокомерную стерву… в смысле эссу, когда требовали обстоятельства. Неважно, что ладони предательски вспотели от волнения.

Ладно, кому я вру? Какое, к злобным горгульям, волнение? Я сейчас скончаюсь от страха!

Доар остановился от меня в полушаге, то есть почти неприлично близко для чужих людей, и тихо вымолвил:

– Вы здесь, эсса Хилберт.

– Не ждали, риат Гери? – едва заметно улыбнулась я, не отводя глаз. Пусть не думает, будто он здесь сильнейший хищник.

– Не то слово, – изогнул он бровь. – Какой, право, странный сюрприз.

– У вас чудесный дом, – попыталась я изобразить светскую беседу двух давних приятелей, неожиданно встретившихся после пяти лет разлуки (неожиданно для Доара). – Особенно мне понравился фонтан. Выше всяких похвал!

Мы разом осознали, что в комнате царит подозрительная тишина и гости ловят каждое наше слово. Аристократы всегда чувствуют приближение задорного скандала каким-то особым чутьем, видимо, впитываемым с молоком матери.

– Эсса Хилберт, раз вы так неожиданно нагрянули, то позвольте показать вам дом, – вымолвил Доар с мягкой улыбкой, и стальные пальцы его впились в мою руку чуть повыше локтя.

– Сейчас? – без особого успеха попыталась я освободиться. – Остальные гости не обидятся?

– Они его уже разглядели, – процедил Доар, увлекая меня к раскрытым дверям. – Особенно мне хочется вам еще разок продемонстрировать фонтан.

Он же не даст мне пинка под зад, когда особняк полон местной знати? Или все-таки даст?

– Думаю, что фонтан мы еще разок посмотрим завтра, – ласковым голосом намекнула я, что без боя из дома не выйду. Сама себя прикую льдом к дверному косяку, но не сдвинусь с места, пока не заберу обратно брачную клятву.

– Я настаиваю, – одними губами улыбнулся он.

– Не стоит, – процедила сквозь зубы я, надеясь, что со стороны все это выглядит, будто иду по собственному желанию – легкая, воздушная. А что платье путается в ногах, так просто очень тороплюсь удивиться роскошной обстановке риорского особняка.

Мы не вышли, скорее вылетели из комнаты под ошеломленное молчание. Стоило нам исчезнуть из поля зрения, как аристократы загалдели, точно гуси и индюки на птичьем дворе.

– Сюда.

Без особого пиетета Доар впихнул меня в дорогой кабинет с эркерным окном и плотно закрыл дверь. Некоторое время в абсолютном молчании мы не сводили друг с друга глаз.

– Что ты здесь делаешь? – наконец вымолвил он.

– Ну как же? – издевательски развела я руками. – В письме ты послал меня…

– В задницу, – услужливо напомнил Доар.

– Именно! – быстро улыбнулась. – Так вот я здесь. Кстати, благодарю, дорога действительно была легкой.

Он сощурился, на скулах заиграли желваки. От знакомого выражения на почти незнакомом лице екнуло сердце. После нашего с Доаром неудачного побега матушка оскорбляла его в кабинете ректора, называя грязным риорцем, покусившимся на чистокровную эссу, а он щурил глаза и молчал. Скукожившись на краешке дивана, с ног до головы вымазанная в грязи, я тогда умышленно промолчала, что в ту минуту он был чище этой самой чистокровной эссы.

– Не то чтобы кто-то считает Риор или твой дом задницей, – поспешно оговорилась я. – Фонтан, конечно, спорный…

– Аделис? – обманчиво мягким тоном перебил он меня.

– Что?

– Ты превратилась в изумительно красивую женщину.

– Что? – вдруг снова испугалась я.

– Пошла вон.

Он услужливо раскрыл дверь кабинета и сделал приглашающий жест рукой. Мол, легкой дороги, дорогая Аделис, осторожнее, не поломай ногу на парадной лестнице, иначе придется добираться до башни перемещений ползком.

– Так… – почесала я кончик носа. – Видимо, мирно договориться не выйдет.

Ткань платья протестующе хрустнула, когда я резко вздернула рукав и продемонстрировала брачную метку.

– Смирись, Доар, мы женаты. И эту проблему придется решать.

В следующую секунду дверь кабинета с треском захлопнулась. Я вздрогнула и прикусила язык, в прямом смысле этого слова. На глаза навернулись слезы, а во рту появился металлический привкус. От грохота в настенных светильниках почти погасли живые огни, и кабинет погрузился в интимный полумрак.

– Мы – это кто? – Доар сорвал гнев на безответной двери и теперь изображал любезный тон.

– А что, много вариантов?

– Тебе лучше знать, – издевательски усмехнулся он уголком рта.

С ума сойти, кое-что в этом мире действительно остается неизменным: смена времен года, отвратительные дороги на западной стороне Эсхарда и ироничная ухмылка Доара Гери, заставлявшая меня беситься до красной пелены в глазах. Убила бы! Кстати, отличная возможность избавиться от ненужного замужества.

В напряженном молчании Доар расстегнул пиджак и сдернул его с плеч. Тут я почувствовала глухую тревогу и на всякий случай уточнила:

– Ты что делаешь?

В ответ меня прожег испепеляющий взгляд.

Доар вытащил из манжет запонки, со стуком швырнул их на кофейный столик и закатал рукава. Сначала один, потом второй. На сильных предплечьях с прожилками вен не было ничего похожего на брачные метки.

– Какого демона? – Я стремительно приблизилась к бывшему любовнику и принялась лихорадочно развязывать галстук, чтобы добраться до пуговиц на его белой рубашке.

Он не сопротивлялся, лишь с любопытством следил за внезапным нападением, а потом, щекоча дыханием, вымолвил:

– Полагаешь, если набросишься на меня, то получишь то, для чего пришла?

– А? – подняла я голову и не сразу сообразила, что мы стоим буквально нос к носу.

– Зачем так откровенно предлагать себя?

– Ты в своем уме? – вытаращилась я. – У вас, риорцев, все не как у нормальных людей. Может, у вас метки выступают на спине или на животе.

– Или ниже, – ухмыльнулся он, покосившись на то самое место, которое приличные эссы никак не называют, чтобы не сдохнуть от стыда во время разговора.

Знаете ли, умирать, когда ведешь светскую беседу, ужасно неприлично.

Я замерла, посмотрела Доару в глаза.

– Появились свежие мысли? – откровенно насмехался он.

– Не перебивай меня! – огрызнулась я.

– Ты ничего пока не сказала.

Я принялась завязывать галстук, стараясь не думать ни о божественном запахе мужского одеколона, который дразнил мое обоняние, ни о едва заметной усмешке Доара, в прошлом вызывавшей у меня паралич мозгов. Только ступора сейчас не хватало, когда жизнь, можно сказать, висела на волоске, а я почти записалась в ряды старых дев и отправилась покупать первую из сотни кошек.

– Метка появилась во время брачного обряда, – терпеливо объяснила я, только усилием воли заставляя себя не затягивать вивернов галстук до удушения. – Тебе следует опустить руки в святую воду венчальной чаши. Уверена, рисунок проявится.

– А если нет? – выгнул темную бровь Доар.

– Согласись, несколько нелогично полагать, будто я замужем за тобой, а ты свободен, – сухо вымолвила я и похлопала по кривому вздыбленному узлу галстука, надеясь его придавить (хлопнула от души, Доар даже кашлянул). – Предлагаю спокойно добраться до храма, вернуть брачные клятвы, и я растворюсь в тумане.

– Вернуть брачные клятвы, говоришь? – Он вдруг резко опустил голову, едва не прикасаясь губами к моим губам, а я от неожиданности позорно смутилась и машинально отклонилась. – Аделис…

– Да? – выдохнула.

– Просто растворись в тумане. Без всяких прелюдий.

– Ри… риат Гери? – прозвучал заикающийся женский голосок. В дверях, раскрывшихся абсолютно неслышно, судорожно сжимая тонкими пальцами бронзовую ручку, стояла та самая девица с отличной осанкой. Увлеченные азартным спором, мы с Доаром не заметили, как она появилась.

В нашем с матушкой доме подобной неловкости произойти просто не могло: скрипели и петли на дверях, и старый, местами проваленный паркет. В светильниках при малейшем шуме сами собой зажигались или гасли живые огни. Сидишь, бывает, читаешь, а за окном собака залает, и все – гостиная погружена во мрак.

– Что здесь происходит? – неожиданно требовательно вопросила девчонка, справившись с замешательством. – Риат Гери, почему вы…

– Чуточку раздет? – фыркнула я себе под нос.

– Все в порядке, риата Сиана, – за вежливо-бесстрастным тоном он пытался скрыть раздражение. – Мы уже закончили.

– Риат Гери, это вы закончили, – немедленно поправила я, проворно скрывая метку под рукавом платья, – но не я.

– Кто эта женщина? – без особой любезности кивнула девчонка.

– А вы? – не осталась я в долгу.

– Кто я? – переспросила она, вдруг страшно оскорбившись.

– Почему вы у меня переспрашиваете?

– Я невеста Доара! – выпалила та и смутилась: – Почти. Батюшка и риат Гери скоро подпишут соглашение.

– Брак по договоренности? Поздравляю! – я бросила на скотину… кхм… Доара ироничный взгляд.

– Возвращайтесь к гостям, риата Сиана. Аделис уже уходит, – не дал он мне открыть страшную тайну, что уже пять лет женат на другой женщине, но отчего-то упорно отвергает необходимость развода. А потом снова сжал мою руку чуть повыше локтя и вывел в коридор. Невеста поспешно подвинулась в дверях. Видимо, боялась оказаться сметенной с дороги.

– Пиджак не хочешь надеть? – полюбопытствовала я.

– Мне и так удобно, – буркнул Доар.

Мы повернули к холлу, но заскучавшие без хозяина гости разбрелись по дому. Выпроваживать бывшую пассию через парадные двери на глазах у публики Доар не захотел. Даже не знаю, отчего его желание выпнуть меня через черный ход показалось столь оскорбительным, будто расположение дверей меняло тот факт, что я не добилась ровным счетом ничего.

Видимо, лучшее решение – позволить этим двоим сгонять к венчальной чаше, а самой спокойно дождаться появления муженька в Эсхарде. Почему только я опозорилась перед толпой аристократов и прослыла изменницей? Пусть тоже вкусит прелести всеобщего порицания. Жаль, что у Доара нет мамаши, чистокровной эссы, которая после сорванной свадьбы зажжет поминальную курительницу с лавром и превратит его жизнь в чистилище, а шикарный особняк – в демонический чертог.

Когда под изумленными взглядами взмыленных слуг мы пересекли кухню, одурительно пахнущую едой, я сделала последнюю попытку достучаться до мужа:

– Доар, когда твоя свадьба по договоренности накроется медным тазом, ты все равно будешь меня искать. Обещаю не поступать, как ты, и накормить на дорожку эсхардскими пирогами.

– Нет.

– Нет – не накроется? – хмыкнула я. – Нет – в Риоре не найти медных тазов? Нет – ты не будешь есть пироги?..

– Я никогда не буду тебя искать, – перебил он и раскрыл дверь, впуская в душную кухню сквозняк: – Легкой дороги, эсса Хилберт.

– Повторяешься…

Он выпихнул меня на хозяйственный двор.

– Отдай хотя бы мои вещи! – возмутилась я, вздрогнув от ледяного холода, но дверь с треском захлопнулась.

Впрочем, мерзнуть не пришлось. Не успела я вызвериться и в сердцах совершить какую-нибудь магическую глупость, вокруг началась суета. Лакей вернул плащ и саквояж, подъехала дорогая карета, точно кучер был наготове в любую минуту доставить незваных гостей к башне перемещений. Подоспели стражники и с подозрительной любезностью помогли усесться в экипаж. Складывалось впечатление, что вышколенная прислуга до мелких бесов боялась, что я взбрыкну и попытаюсь взять дом штурмом. Или заморожу паршивый фонтан.

А у меня и впрямь чесались руки нарастить ледяные рога каменному грифону! Длинные, изогнутые. Один надломленный на острие, другой – торжественно указывающий в звездное небо. Дополнение это как нельзя точно подчеркнет принадлежность хозяина дома к блеющей парнокопытной братии.

– Риат, не надо к порталу, просто отвезите меня в гостевой дом, иначе скончаюсь по дороге, – устало попросила я у охранника и без сил откинулась на сиденье.

Гостевой дом оказался вполне сносным. Комната – чистой, пусть и без изысков. С большой кроватью и даже с ванной на изогнутых ножках, что расположилась за раскладной ширмой. Я попросила ужин в номер, но, завершив туалет, вырубилась, словно потушенный в ночнике живой огонек, и не услышала стука коридорного…

Это был даже не сон, а видение из прошлой жизни, когда ясно осознаешь, что спишь, но реалистичность происходящего снова заставляет погружаться в забытые мучительные чувства. За окнами бил ледяной ливень. Тяжелые, тугие струи дождя колотили по брусчатке, и мостовые моментально покрывались гладкой наледью. Неожиданно раздался стук в дверь, требовательный, категоричный и спешный, словно гость являлся беглецом, которого вот-вот поймают.

Я ни секунды не сомневалась, что увижу на пороге Доара. С гулко стучащим сердцем выскочила из крошечной мастерской, где пыталась вырезать изо льда половинки разбитого сердца, но не успела открыть – его встретила матушка. Из холла неслись ледяные, как дождь на улице, голоса:

– Где она?

– Вы не переступите порог моего дома, – ответила матушка.

– Уже переступил… Лисса! – выкрикнул он. – Лисса, ты где?

Задыхаясь, я ворвалась в тесный холл. Доар промок до нитки, с одежды и сапог налилась целая лужа. Глаза его лихорадочно блестели. Я была полна противоречий. Разве человек может одновременно испытывать ошеломительную радость и столь же ошеломляющий ужас?

– Идем со мной, – не обращая внимания на мою мать, Доар протянул руку. – Идем, Лиса. Ты никогда не пожалеешь, что выбрала меня.

Во рту пересохло. Я сглотнула. Светлые боги знали, каких усилий стоило удержаться на месте! С жадностью я рассматривала любимое лицо, мокрые от дождя завитки волос, обветренные, крепко сжатые губы. Впитывала, высекала в сознании, словно на ледяном полотне, не догадываясь, сколь дырявой окажется девичья память. Как же мне хотелось протянуть руку в ответ, переплести пальцы, снова сбежать, чтобы больше никто не вернул. Но не в этой жизни. Тот человек, что приходил накануне, заявил, что Доар стоит в начале длинного пути к блестящему будущему в Риоре и преграда в лице хорошенькой эссы ему ни к чему.

– Беги, – хриплым шепотом выдохнула я. – Беги отсюда!

– Что? – Он поменялся в лице, становясь белее савана. – Только с тобой.

– Немедленно! – заорала я, срывая голос.

Но дверь уже открылась. Из пелены ледяного дождя в дом вошли страшные люди…

Вздрогнув, я проснулась. За окном брезжило пасмурное утро. В комнате царил острый холод и восхитительно пахло свежим тэем. Я предпочитала сладкий чай, но, когда голова напоминала полую ледяшку, как сейчас, не отказалась бы от крепкого бодрящего напитка.

– Доброе утро, Аделис, – поприветствовали меня в тишине на риорский манер.

От неожиданности я подскочила на кровати не хуже облитой кипятком кошки. В кресле с высокой спинкой, прихлебывая горячий тэй, восседал Доар. Он многозначительно разглядывал крошечные искры ледяного заклятья, потрескивающего на кончиках моих пальцев.

– Ты собиралась ударить магией? – вкрадчиво уточнил он.

– Какого демона ты забыл в моей комнате? – проворчала я, туша колдовство. – Как тебя вообще сюда пустили? Выметайся!

Вдруг вспомнилось, что на мне весьма легкомысленная ночная сорочка из тонкого кружева, купленная специально для первой брачной ночи. Сделав вид, что просто решила размять спину, я натянула одеяло до самого подбородка. Как назло, оно лежало поперек, и из-под края высунулись голые ступни. Пришлось согнуть колени.

– Ты всегда такая милая по утрам или только когда не выспишься? – полюбопытствовал Доар, следя за моими постельными маневрами.

– Сказал человек, который выставил девушку, даже не напоив тэем, – издевательски фыркнула я.

– Поэтому я решил накормить тебя завтраком.

На столе действительно остывала еда, прикрытая серебряной крышкой. Никогда бы не подумала, что в гостевом доме средней руки имелись подобные сервировочные изыски.

– Сейчас умру от благодарности, – хмыкнула я. Пустой желудок напомнил, что скорее мне грозило умереть от голода.

– Так позавтракаешь со мной? – кивнул Доар в сторону стола.

– Дурной компании предпочитаю трапезу в одиночестве, – парировала я, пытаясь отогнать навязчивую мысль о еде. Светлые боги, неужели подали вкусную кашу или даже куриное яйцо всмятку? Булочку с маком, тающее масло… Я сглотнула слюну.

Доар поднялся с кресла и встал в изножье кровати.

– Я хорошенько обдумал твое вчерашнее заявление, – объявил он. – Что ты сделаешь, если брачная метка не появится?

– Меня больше волнует, что сделаешь ты, когда она появится, – насмешливо парировала.

– Я суну руки в проклятую чашу, чтобы просто доказать, что нас с тобой больше ничего не связывает, Аделис Хилберт. После ты уберешься из Риора и никогда не посмеешь появиться на пороге моего дома или отправить сюда сыщиков. Знаешь ли, перекупать их выходит недешево.

– Можно подумать, кто-то заставлял тебя платить деньги, чтобы мне солгали, – закатила я глаза. – Скажу тебе по секрету, больше всего на свете я мечтаю избавиться от этой метки. Странно оказаться замужем за человеком, лица которого даже не помнишь.

На некоторое время в комнате воцарилось напряженное молчание.

– В таком случае, эсса Хилберт, – с непроницаемым видом вымолвил Доар, – жду вас внизу. Приятного аппетита.

Он вышел.

Утруждать себя торопливыми сборами я не собиралась: с аппетитом позавтракала, с удовольствием искупалась, наполнив до краев ванну, и с помощью особого заклинания, создающего пар, отгладила плащ и платье. Неторопливо накрасила угольной краской ресницы, отчего в глазах появилась таинственная поволока. Вернее, в одном глазу. Во второй я ткнула палочкой, когда красилась, пришлось утирать слезы, смывать черную кляксу и мазюкать заново. Глаз, к страшной досаде, покраснел. Быть настолько нелепой для эссы – смертельный позор! Хорошо, что никто не видел.

Когда я спускалась со второго этажа, Доар о чем-то тихо переговаривался с хозяином гостевого дома. Звучный стук каблуков невольно привлек внимание людей, и в столовой, кажется, стало чуточку тише. Перешептываясь, народ с любопытством рассматривал эссу с платиновыми волосами, намекавшими на кристальную чистоту крови. Мой муженек тоже оглянулся. В лице мгновенно отразилось особенное холодное равнодушие, но на шее нервно дернулся кадык.

Эффект неожиданности достигнут! Мысленно я поблагодарила матушку за то, что научила появляться с фанфарами, даже если эти самые торжественные фанфары звучат только у меня в голове и подозрительно напоминают издевательские бубны.

– Светлых дней, риаты, – громко поздоровалась я, и кто-то подавился едой.

– Едем, – скупо бросил Доар.

К счастью, добираться до храма оказалось недалеко, иначе бы салон экипажа, а заодно и мы покрылись снежной изморозью, ведь обоюдным холодным молчанием, воцарившимся в карете, можно было замораживать огромные глыбы льда для монументальных статуй.

Риорское святилище не имело ничего общего с эсхардскими храмами. Крошечная часовенка с арочными окнами с разноцветными витражами, с остроконечной крышей и длинным шпилем, похожим на те, что возвышались на башнях властительского дворца. В молельном зале царил тяжелый полумрак, стылый воздух пах курениями. В центре громоздился алтарь из цельной каменной глыбы с углублением, заполненным святой водой.

Нас уже ждал молельщик в белой праздничной рясе, величественный и важный.

– Риат Гери, я счастлив… вас… в стенах храма… – начал запинаться он, глядя на то, как Доар невозмутимо принялся стягивать плащ. – Что вы делаете?

Одежда полетела мне в лицо, едва успела подхватить.

– Ты меня с вешалкой не перепутал? – буркнула я.

Он взялся за пиджак.

– Нет-нет, – замахал руками служитель храма. – Риат Гери, раздеваться необязательно.

– Поверьте, рядом с этой женщиной лучше подстраховаться, – процедил тот, расстегивая пуговицы.

– Держать не буду! – заупрямилась я, но вещь, пахнущая знакомым изысканным одеколоном, накрыла мне плечи. Когда Доар принялся закатывать рукава рубашки, то молельщик перестал понимать, что происходит.

– Ну, раз желаете обнажиться, то хотя бы не до исподнего, – обреченно вздохнул он, но едва «жених» попытался прикоснуться к прозрачной воде, то опомнился: – А как же воззвание к предкам? По правилам надо у них попросить разрешения, чтобы омыть кончики пальцев.

– Думаю, что на том свете не обидятся, – отозвался Доар и погрузил руки в чашу до запястий.

Никакого магического удара или вспышки, как случилось на моей свадьбе. Вода не потемнела и не вспенилась от возмущения, что всякие женатые типы пытаются полоскать руки в венчальной чаше.

– Что теперь, эсса Хилберт? – изогнул он бровь.

Ты у меня спрашиваешь?! Светлые боги, каким образом получить развод от человека, который немножко холост? Если не знаете точного ответа, то посоветуйтесь с сослуживцами из демонического чертога. Может, у них найдутся какие-нибудь мыслишки на этот счет.

В оцепенении я следила, как Доар вытащил руки из чаши и стряхнул ледяные капли. Он начал опускать рукава… а на наших глазах на правом предплечье медленно и неохотно начал проявляться брачный орнамент. Пять нераскрытых бутонов, опутанных тонкими лозами. Густую тишину, на некоторое время опустившуюся на молельный зал, можно было резать ножом и раскладывать по тарелкам.

– Почему именно цветочки? – глядя на метку, сухо уточнил Доар.

– Так ведь жена – эсхардская эсса. Цветы эсхардские, лоза риорская, – пожал плечами молельщик, не совсем понимавший сути претензии. Видимо, решил, что если бы проявились похоронные кресты – мол, я убил на эту женщину пять лет своей единственной жизни, – риат остался бы доволен.

– Ясно. – Доар оделся, с подчеркнутой аккуратностью застегнул пуговицы и обратился ко мне: – Ты готова?

– Готова! – решительно согласилась я. Разбираться, почему на пороге свободы от брачных клятв, высказанных по большой глупости, на душе вдруг стало до тошноты паршиво, времени не оставалось.

– Тогда поехали.

– Куда поехали? – с недоумением я оглянулась к служителю: – В Риоре особый храм, где возвращают брачные клятвы?

– А вы хотите развестись?! – не сумел скрыть удивления тот.

– Да! Нет! – в унисон ответили мы.

– Ты в своем уме?! – удивительно, как у меня не пропал дар речи. Более того, говорить хотелось много, цветисто и не очень прилично.

– Прошу прощения, риаты, но я что-то не очень понимаю, – с поразительным терпением вздохнул служитель: – Вы хотите вернуть брачные клятвы?

– Не сегодня, – немедленно отказался Доар.

– Чем тебя сегодня не устраивает? – прошипела я, прожигая муженька испепеляющим взглядом.

– У меня через час важная встреча. Добрых дней, святой брат, – попрощался он и с непроницаемым видом направился к раскрытым дверям храма.

Не веря собственным ушам, глазам и вообще всем чувствам, я следила за уходом Доара. Неожиданно он оглянулся и позвал:

– Ты идешь или остаешься помолиться за счастливую семейную жизнь?

– Замужней отсюда я не выйду! – рявкнула я, напрочь забыв о манерах.

– Как хочешь. – Он растворился в дверном проеме.

– Дорогая риата, позвольте напомнить, что устраивать сцены в храме большой грех, – вдруг высказался молельщик.

– Большой грех нам с этим… мужчиной оставаться женатыми, – процедила я сквозь зубы и бросилась следом за сбежавшим от развода мужем.

Перехватить Доара получилось на подходе к карете. Я вцепилась в его локоть.

– Я требую развода! Сейчас же! Немедленно! Раздевайся заново и пошли разводиться. Можешь даже одетым.

– Нет.

– Что значит «нет»?!

– А что именно непонятно в этом слове? – изогнул он бровь.

– Да все непонятно! – в сердцах топнула я ногой.

– Ты сейчас топнула ногой? – насмешливо уточнил Доар.

Настроение было заморозить муженька заклятьем, чтобы покрылся тонкой корочкой, а потом разморозить, выбить глаз или зуб. Можно все сразу. Жаль, взрослым девицам, тем более эссам, в блаженстве буйного помешательства отказывали.

– Вчера ты не желал меня видеть, а сегодня не хочешь разводиться. Почему, демон тебя дери?!

– За тобой должок, Аделис.

– За мной?! – от изумления я прижала руки к груди. Мол, риат Гери, вы меня ни с кем не перепутали?

– Из-за тебя мы оказались женатыми.

– Прости? – задохнулась от возмущения. – Я не ослышалась? Из-за меня?!

– Именно ты произносила клятвы над венчальной чашей, – напомнил Доар, ловко перекладывая вину на хрупкие женские плечи. Но тут он просчитался. Плечи у меня только выглядели хрупкими, а на деле – ледяные глыбы выдержат.

– Зато ты, если мне не изменяет память, их с большим удовольствием закреплял. И не раз.

– Аделис, не надо лицемерить. Удовольствие было взаимным, – с ухмылкой парировал он. – И коль мы уже женаты, то, милая эсса Хилберт, сердечно благодарю: вы помогли сэкономить кучу денег на свадьбе по договоренности.

– Ты сейчас о чем?

– Как я могу жениться на другой женщине, если моя супруга из Эсхарда не захотела возвращать брачную клятву? – развел он руками.

– Убью, – сжала я кулаки.

– Вряд ли, – хмыкнул в ответ Доар, а пока я, ошеломленная и онемевшая, переваривала новость, предложил: – Ты со мной или своим ходом?

Он кивнул кучеру. Слуга моментально открыл дверцу, демонстрируя дорогой салон экипажа, отделанный мягкой темной кожей. Скрипнув зубами, я уступила здравому смыслу и уселась в карету. Доар забрался следом. Экипаж мягко тронулся, отъезжая от храма. Для человека, только что обзаведшегося нежеланной женой, мой лучший враг выглядел слишком спокойным. Поглядывал себе в окно, наслаждаясь видами провинциального Риора.

Может, для него брачная метка явилась отличным поводом увильнуть от навязанной, судя по всему, свадьбы, но я-то вернуться в Эсхард замужней просто не могла. Да матушка меня со свету сживет и вместо семейного склепа похоронит под яблоней в саду, чтобы до бренных косточек не пришлось далеко добираться: выглянула в окошко и тут же высказала непутевой дочери, что паршивка испоганила родной матери жизнь и нервическую систему.

И ладно бы только матушка, ее неодобрение я уж как-нибудь переживу, но о нелюбви между Эсхардом и Риором ходят легенды. Жители каменного города считают риорцев людьми второго сорта, недалекими, невоспитанными, вымазанными в едкой каменной пыли рудников. Узнай кто, что чистокровная эсса, управляющая ледяной магией, вышла замуж за человека из занюханного Риора, зарабатывающего добычей и продажей триона, то о спокойной жизни в городе придется забыть. И уж точно никто и никогда больше не закажет ледяную статуэтку у бывшей «эсхардской жены».

– А если ты захочешь жениться по-настоящему? – вдруг вырвалось у меня.

– Сомнительное предположение, – отозвался он.

– Тебе двадцать семь. Вдруг ты влюбишься?

– Любовь? – с издевательской усмешкой протянул Доар.

Мы встретились глазами, и мне не понравилось то, что я в них увидела, – гнев.

– Я уже был один раз влюблен, поэтому воздержусь, – пробирающим до мурашек голосом вымолвил мужчина и кивнул: – Ты приехала.

За окном действительно маячил фасад гостевого дома. Как по мановению волшебного жезла, экипаж остановился. Следом слуга любезно открыл дверь, и я оказалась стоящей на пешеходной мостовой в лучах жидкого осеннего солнца.

– Добрых дней, – пожелал Доар.

Я проводила карету пристальным взглядом.

Добрых дней? Ха! Для тебя, риат Гери, они точно закончились! Не хочешь разводиться по-хорошему? Тогда придется по-плохому.

Растрепанную девчонку с улицы, накануне выставленную через черный ход, никто бы не пустил в дом, но попробуй остановить чистокровную эсхардскую эссу, к которой на хромой козе даже с разбегом не подъедешь! Высокомерным дамочкам было по плечу без приглашения заявиться к завтраку во властительский дворец и попросить чашечку горячего тэя (жаль, никто не решился проверить, слабаки). У меня, к слову, задача оказалась посложнее: взять штурмом особняк собственного мужа и мгновенно там поселиться.

Стража, как ни странно, наемный экипаж пропустила без вопросов. Не очень понимаю, для чего магу, способному защитить территорию заклятьями, потребовалась охрана, но кто ж разберется в капризах риорских богачей. Может, им по статусу полагается?

План был рассчитан исключительно на внезапность. Я вошла в раскрытые лакеем парадные двери с видом коронованной властительницы. В замешательстве он следил за тем, как белокурая эсса без лишних слов, приветствий или высказываний развязывает ленты верхней одежды. Окончательно растерявшись, поймал небрежно сброшенный плащ и уточнил:

– Риата, а вы…

– Расплатитесь с извозчиком, – нанизала я слугу на острый, как иголка, взгляд. – И попросите кого-нибудь забрать из гостевого дома мой багаж.

– Немедленно сделаем, – смутился он.

– Где Доар? – уточнила я, поправляя выбившийся из прически локон. Пятнадцать минут перед зеркалом корпела, расчесывала волосок к волоску и закрепляла заговоренными булавками. Если бы Руфь увидела, то охнула. Я вечно ношусь со спутанной гривой. Обрезать бы, но даже у меня не хватит смелости расхаживать по Эсхарду с короткой стрижкой.

– В приемной с риатами, – выдал как на духу слуга.

– Угощения уже подавали? – деловитым тоном уточнила я.

– Какие угощения?

– Перекус.

– Так ведь приказа не было, – забеспокоился лакей.

– Теперь есть, – кивнула я. – Готовьте. К слову, а где приемная?

– Недалеко от гостиной, – подсказал слуга.

Еще бы вспомнить, где в этом чудовищно огромном доме гостиная.

– Благодарю. Когда будете готовы подать гостям тэй, позовите меня.

С уверенностью я направилась в комнаты. Главное, при слуге не открыть дверь в какой-нибудь гардероб для верхней одежды или охотничью комнату, заставленную чучелами убитых животных. Как вспоминаю голову кабана со стеклянными глазами, висящую над камином в доме Гидеона, так вздрагиваю.

– Риата… – остановил меня оклик лакея, видимо, вернувшего способность здраво мыслить.

– Да? – оглянулась я.

– А вы, собственно, кто?

– Я?

– Как вас представить риату Гери?

– Вы считаете, что стоит представлять риату Гери его супругу? Думаете, мы с ним незнакомы? – выразительно выгнула я бровь. – Что ж, отнесите гостям угощение и скажите Доару, что жена уже дома и жаждет знакомства с прислугой.

У бедняги одновременно отвалилась челюсть, выпучились глаза, а из рук выпал мой плащ.

– Мне искренне жаль!

– За то, что вы топчетесь по моему плащу? Или за извозчика, который все еще ждет оплаты?

– Простите! Я мигом, вот прямо сейчас…

С трудом подавив ухмылку, я следила, как в панике он поскакал к закрытой двери, видимо, ведущей в помещения для прислуги, но вдруг резко затормозил и неуклюже проехал по блестящему мрамору.

– Кхм… – повернулся он ко мне и окинул очень подозрительным взглядом: – Я абсолютно уверен, что с утра господин Гери женат не был.

– Вы же не просите меня обнажить руку и продемонстрировать брачную метку? – ледяным, как айсберг в Белом море, тоном спросила я.

– Не-ет? – медленно переспросил он.

– Нет.

Светлые боги! Я была столь хороша в роли чистокровной эссы, не желавшей возиться с простыми смертными, что матушка прослезилась бы от гордости. Сколько лет вколачивала властительские замашки в непрошибаемую дочь!

После приема в доме не осталось гостей. Помнится, когда Анкели устраивали званые вечера, то народ еще седмицу, пока не пустел винный погреб, шарахался по коридорам и занимал спальни. Гостиную, как ни странно, я нашла без проблем. Обстановка в ней отличалась подчеркнутой строгостью и аккуратностью. Ни портретов, ни карточек с изображениями в рамочках – абсолютно обезличенная комната, пусть и обставленная с шиком.

Не успела я толком оглядеться, как угощение для гостей было готово. На специальных сервировочных тележках стояли серебряные чайники с тэем, травяным крепким напитком и многоуровневые подставки с крошечными воздушными пирожными.

Возглавлять процессию к приемной мне пришлось самой. Горничные старались откровенно не таращиться на неожиданно возникшую жену хозяина, но полные любопытства взгляды украдкой кидали. Я подчеркнуто не замечала этого бесхитростного интереса. По дороге случился конфуз, ведь в лабиринте комнат новая хозяйка была впервые. Я повернула направо, а девушки – налево. Пришлось разворачиваться и с самым независимым видом следовать за прислугой.

У двустворчатых дверей в приемную всех, в том числе и меня, разом покинула смелость. Вломиться в кабинет, где разговаривали мужчины, решилась бы только самоубийца. На роль таковой выбрали меня, тем более что из замочной скважины шел голубоватый дымок заклинания. Вероятно, помещение опечатали от желающих подслушать, подсмотреть или потревожить. Никто же не догадывался, что в мирном доме, пока хозяин преспокойно творил великие дела, поселилась беда… в смысле эсхардская жена.

С непроницаемым видом я постучалась. От каждого прикосновения костяшек к двери сыпались голубоватые мерцающие снежинки. Стены особняка сотрясал замечательный грохот, словно исходящий из глубокого колодца. В воображении возникла забавная картина, как напыщенные риаты, сидящие за столом переговоров, замолкают и синхронно оборачиваются. У одного падает пенсне…

Громкий щелчок отпертого замка прозвучал почти мгновенно. Дверь приоткрылась, продемонстрировав кусочек залитой солнцем залы. Из щели на меня разноцветными глазами в изумлении вытаращился Айдер Эббот.

– Эсса?!

– Светлых дней, – коротко поздоровалась я и почти смела парня с дороги. – Подержите дверь, нам надо завезти тележки.

За длинным столом переговоров сидело четверо, а Доар возглавлял собрание. Нахальное вторжение ознаменовалось мертвым молчанием. Сказать, что при появлении чистокровной эссы на лицах мужиков отразилось замешательство, было бы преступным преуменьшением. У одного из риатов действительно звякнуло о стол пенсне. Когда он попытался незаметно приставить окуляр к глазу, то оказалось, что стеклышко выпало из круглой оправы.

– Здравствуй, Доар. Не ждал? – с едва заметной улыбкой уточнила я.

«Ты даже не представляешь – насколько!» – читалось в позе, лице и в том, как он до побелевших костяшек сжал перьевую ручку.

– Уважаемые риаты, почему бы вам не сделать паузу? – тоном гостеприимной хозяйки, умеющей встречать любых гостей, даже властительских кровей, вымолвила я.

Подозреваю, что никто из присутствующих делать перерывов не собирался, но попробуй воспротивиться насильственному кормлению, когда горничные уже вкатили звенящие посудой тележки. На столе, как по взмаху волшебного жезла, выросли этажерки с пирожными, а напряженный разговор превратился в умиротворенное тэепитие. Надеюсь, когда оно закончится, риаты в запале не примутся швыряться сладостями. Выйдет очень неловко, если какое-нибудь пирожное прилипнет к настенной ткани.

Доар следил за представлением с холодной яростью. Я бесстрашно встретилась с ним глазами и улыбнулась:

– Тэй?

Полная чашечка, звякнув на блюдце, бухнулась аккурат на какие-то бумаги. При виде темной кляксы, растекшейся на документе, муж выразительно кашлянул. Не сомневаюсь, что он мечтал затолкать этот самый тэй вместе с чашкой мне в глотку.

– Доар, представишь свою… кхм… гостью? – самым первым пришел в себя Эббот.

– Эсса… – Он поднял голову и посмотрел мне в лицо. – Аделис…

– Его супруга, – быстро перебила я.

– И когда ты успел обзавестись женой? – в ошеломленной тишине, некоторое время висевшей в зале, резко заговорил один из риорцев.

– Пять лет назад, Якоб, – с потрясающей невозмутимостью ответил Доар.

– Но ты же планировал жениться на дочери Улрича!

– Обещать – не значит жениться, не правда ли? – сыронизировал тот. – Моя объявленная погибшей дражайшая супруга вдруг воскресла.

Воскресла?! Что за странная некромантская версия появления второй половины? Этажеркой с пирожными, что ли, в тебя запустить? С другой стороны, проще будет объяснить мое исчезновение после скорого развода: сначала появилась, потом исчезла. Такая внезапная эсхардская жена с ветром в голове. А что? Эссы тоже бывают разные.

– И сегодня мы решили жить вместе, – исключительно удачно ввинтила я.

Все, дело сделано! Ошеломительная новость прозвучала перед свидетелями, теперь пусть попробует выставить бедняжку жену из дома. Нас разлучит только развод!

Время делать ноги и прятаться за портьерами в единственной известной мне комнате – гостиной. Пока муженек меня отыщет, возмущение поутихнет и придет смирение, а он поймет, что избавиться от фальшивой супружницы можно исключительно через храм.

На старт, внимание, марш!

За спиной резко отодвинулся стул. Доар дышал буквально в затылок, но я была на пару шагов впереди. Если бы в дверях не застряла горничная с опустевшей тележкой, мне удалось бы и сбежать, и затаиться.

– Извините нас, уважаемые риаты, – любезным тоном вымолвил муж, подхватывая меня под локоток, – позвольте нам с супругой перекинуться парой слов. По-семейному.

Едва проход освободился, как мы вывалились в коридор.

– Что ты делаешь, Аделис? – прошипел он.

– Просто дай мне развод и живи спокойно.

Неожиданно настроение Доара изменилось. Он тихонечко сжал мои плечи и склонился, отчего наши лица оказались на одном уровне. Я не ожидала такого поворота. Ярость, возмущение, претензии были понятны, но не обезоруживающая улыбка, волшебным образом преобразившая мрачную физиономию. Умел он заставить даму понервничать.

– Что… ты что делаешь? – самой стало противно от неуверенности, прозвучавшей в голосе.

– Хочешь жить вместе? – тихо вымолвил Доар.

– На самом деле я хочу вернуть брачную клятву!

– Этот дом слишком большой для одного человека, – точно не услышал он. – Можешь выбрать любую спальню на свой вкус, их почти двадцать.

– Даже твою?

– Желаешь разделить со мной ложе?

– Рехнулся? Я желаю разделить с тобой развод!

Со странным блеском в глазах он отпустил мои плечи и легким, ласкающим касанием, отозвавшимся мурашками, заправил за ухо невидимую прядку. Я позорно сдалась и попятилась.

– Добро пожаловать, Аделис, – прошептал он. – Думаю, нас ждет много незабываемых минут.

«О да! Пока ты даже не представляешь, милый, насколько незабываемых!»

Настороженная неожиданным поворотом, я следила за тем, как Доар возвращался в светлую приемную. По факту я добилась цели и не вылетела из особняка, как новорожденная горгулья, по глупости нагадившая в домашние туфли хозяина. Но почему внутри поселилось подленькое чувство, будто меня ловко обыграли?

Глава 3

Жена из демонического чертога

Два платья, одно из которых молило о чистке, жалкими бедными родственниками висели в абсолютно пустой гардеробной, примыкавшей к спальне. Если бы я догадывалась, что миссия «развод» обернется настоящей осадой, то прихватила бы вещей побольше. Светлые боги! Да я бы не стала разбирать дорожный сундук, возвращенный от Анкелей, и отправилась бы в Риор во всеоружии! В голову вдруг пришла ироничная мысль, что несостоявшаяся свекровь выделила мне комнату куда как скромнее: с чуланом вместо шкафа и с удобствами, что называется, «на этаже», как в общежитии академии.

И когда я вышла в свою новую шикарную спальню, то обнаружила Айдера Эббота. Мужчина с любопытством дотошной старушки изучал баночки с притирками, аккуратно расставленные горничной на туалетном столике. Он вытащил пробку из флакона с цветочным благовонием и поднес к носу. Сложив руки на груди, я в молчании следила за неожиданным визитером, в наглости переплюнувшим даже меня саму.

– Так и не спросишь, что я делаю в твоей спальне? – спросил он, аккуратно закрывая флакон и возвращая его на место.

Он действительно думал вызвать меня на разговор? Для наглядности к ледяному молчанию, пожалуй, стоило добавить магический фокус и заставить зеркало покрыться морозным узором, но было лень плести заклятье.

Не дождавшись ответа, Айдер повернулся в мою сторону и вызывающе сунул руки в карманы.

– Выходит, пять лет назад вы не просто сбежали, а обвенчались… – вымолвил он.

Кто этот человек и почему он столько знает о нашем с Доаром прошлом?

– После того как мой папаша наконец свалил к праотцам, я единственный родственник твоего мужа и свидетель вашего милого студенческого романа, – словно прочел он мои мысли. – Можешь называть меня кузеном Айдером.

Доар рассказывал, что его родители погибли, когда он был совсем ребенком, и что его растил троюродный дядька, мало отличавшийся методами воспитания от моей матери. И в Эсхардскую академию он заслал даровитого племянника, чтобы тот не мешался под ногами. После неудачного побега именно его дядька пришел в наш дом и наговорил глупостей, в которые я, раздавленная и испуганная девчонка, поверила.

Мучило ли меня сожаление, что я не ушла в тот день с Доаром, а позволила его скрутить и, закованного в магические кандалы, отправить в Риор? Без сомнений. Особенно сильно в первое время, когда образ парня, побледневшего от боли, но прожигавшего меня ненавидящим взглядом, не желал стираться из памяти.

– Мне любопытно, почему вы так долго скрывали брачные метки? – промурлыкал кузен, выказывая ценное умение задавать правильные вопросы. – Не знали об их существовании?

В этот момент раздался деликатный стук. Дверь открылась, и появился Доар. В спальне действительно повеяло ледяным холодом. Даже мне, ничего не знающей о семейных распрях Гери, становилось ясно, что братья, мягко говоря, друг друга недолюбливали. В войне за развод я бы назначила Айдера Эббота союзником, но скользкие типы вызывают во мне приступы гадливости. Возникает желание немедленно помыть руки, но, боюсь, что столько бутылей мыльного раствора в доме просто не держат.

– О, братец! – глумливо ухмыльнулся Айдер. – А мы тут с твоей супругой знакомимся и разговариваем.

Острый как бритва взгляд Доара переместился на меня.

– Честное слово, я не понимаю, что происходит! – открестилась от любого участия в «беседе». – Этот странный человек вдруг вломился ко мне в спальню и принялся сам с собой разговаривать. Конечно, не то чтобы я против, но в Эсхарде привычку заходить к чужим женам лечат всеобщим порицанием.

Кузен Эббот немедленно осознал, что сел в лужу, и попытался неловко отговориться от умышленного вторжения:

– Братец, я просто заблудился.

– Может, выдать тебе план дома? – поднял бровь Доар. – Чтобы ты не блуждал и не путал второй этаж с первым.

– Скажи, а она знает, чем вся эта история пятилетней давности закончилась? – широко улыбнулся кузен, словно не заметив откровенной агрессии родственника. – Ну, кроме того, что у вас появились брачные метки?

Я не подавала виду, но тут же насторожилась. О чем это он толкует?

– Тебе уже пора, – с непроницаемым видом перебил Доар и кивнул мне: – Аделис, я провожу нашего…

– Родственника, – подсказал кузен.

– Гостя, – сухо поправил он, – а ты спускайся к обеду.

– А меня не пригласишь? – ухмыльнулся Эббот.

– Ты говорил, что мой повар готовит помои, – отказал в гостеприимстве хозяин дома.

– В прошлый раз я ляпнул не подумав.

– Как обычно, – заметил Доар.

Они вышли, и мне захотелось немедленно поменять спальню, оскверненную присутствием скользкого родственничка, но будоражить слуг очередным переездом, когда платья уже висели в гардеробной, а баночки с нехитрыми притирками стояли на туалетном столике, было форменным свинством. Пришлось открыть окно и впустить в комнату холод, пахнущий опавшей листвой и осенними кострами. Цветочное благовоние я вылила в ватерклозет.

В столовой хозяина дожидался уже знакомый мужчина в годах, кажется Якоб. При моем появлении он неловко поднялся, вызвав перезвон фарфоровых тарелок:

– Светлых дней, риата Гери.

Пряча настороженность за высокомерием, которого обычно ожидают от аристократки, я едва заметно кивнула.

Лакей услужливо отодвинул мне стул на противоположном конце длинного стола, безмолвно предложив отделиться от мужа расстоянием в полкомнаты и не портить друг другу аппетит. По этикету благопристойной супруге, одаривающей благоверного плотскими утехами только в двух случаях: в брачную ночь и на пьяную голову (второе обстоятельство было невозможно в принципе), мне действительно следовало сидеть в гордом одиночестве на женской половине и скучающе ковыряться в тарелке. Но разве можно подпортить противнику трапезу, если с трудом видишь его лицо? Наплевав на усилия прислуги, с независимым видом я сама себе отодвинула стул и уселась напротив Якоба.

– Что-то Доар задерживается, – нервно пробормотал тот, видимо, чувствуя себя тем самым злосчастным наездником на приснопамятной хромой козе, нестройной рысью трясущимся навстречу чистокровной эссе.

– Он выпроваживает кузена, – обронила я.

– Простите?

– Я сказала «выпроваживает»? – вежливо улыбнулась. – Оговорилась. Провожает.

На том беседа закончилась, и комната погрузилась в неловкое молчание, от которого нас спасло появление Доара. Энергичной походкой он вошел в столовую и, устроившись за столом, вымолвил:

– Аделис, позволь тебе представить риата Якоба Нобри. Мой помощник и доверенное лицо. Смело обращайся к нему с любым вопросом.

У меня было подозрение, что за обедом «помощник и доверенное лицо» желал обсудить с хозяином важные дела, но присутствие незнакомой девицы из враждующего клана эсхардских эссов спутало деловые планы. Он прихлебывал жиденький супчик с плавающими кусочками какого-то кисловатого овоща и удрученно молчал. Я же ела с совершенно непристойным аппетитом.

Знаете, меня с детства отличала плебейская неприхотливость в еде, что вызывало у матушки беспросветное отчаяние. Она искренне верила, что женщине нашего круга следовало питаться исключительно деликатесами или оставаться голодной, если таковыми ее не кормили. Сама она даже дома не ела, а только дегустировала стряпню Руфи, ввергая добрую домоправительницу в уныние. За годы работы в нашей семье служанка освоила полное меню самой дорогой ресторации на южной стороне Эсхарда и могла дать фору властительскому повару.

– Вы можете идти, – вдруг отослал лакея Доар. – Думаю, Аделис не откажется за нами поухаживать.

Аделис была против любых телодвижений за столом, если они не приводили к точному попаданию полной ложкой в рот, но при чужом риате, хмуро косящемся с противоположной стороны стола, спорить не стала. Если Доар лично пожелал испортить себе трапезу, кто я такая, чтобы его отговаривать? Я-то не собиралась ничего предпринимать как минимум до десерта, но раз уж такое дело…

– Конечно, милый, – сладко улыбнулась.

Якоб быстро вытер губы салфеткой. Когда несколько ошарашенный слуга оставил нас втроем, наверняка снаружи припав ухом к двери, то помощник не удержался:

– Уж позвольте задать вопрос.

Было заметно, что вопрос этот распирал несчастного риата, как запертый воздух – льдистый шар-заготовку.

– Как вышло, Аделис, что вас признали погибшей? Вы прятались, а теперь решили вернуться?

– Не пряталась, – честно ответила я, – более того, даже место жительства не меняла. Вы знаете, что чистокровные эссы редко переселяются за пределы Эсхарда? Нас осталось так мало, что мы местная достопримечательность.

На лице Якоба появилось светлое, ни с чем не сравнимое замешательство. Доар сдержанно кашлянул, мол, милая супруга, пожалуйста, заткнись. Спасибо.

На здоровье, дорогой супруг. Намек поняла, но не приняла.

– Я просто попыталась выйти замуж, – добавила светским тоном. – Все бы ничего, но на свадьбе присутствовало столько народу! Неловко вышло.

Правда отказалась вмещаться в Якоба и встала в горле комом. Бедняга сильно поперхнулся, схватился за пустой стакан и даже сделал всухую пару глотков.

– Запьете? – заботливо предложила я.

– Будьте любезны, – прокряхтел он.

Я была ужасно любезна, сама от себя не ожидала такой всепоглощающей услужливости. Торопясь спасти риата от удушения, громко щелкнула пальцами. Толика воды из хрустального графина исчезла и мгновенно забулькала в стакане Якоба.

– Она действительно водный маг… – прохрипел он и начал жадно пить, пытаясь протолкнуть в себя абсолютно все новости.

– Доар, а тебе? – любезно предложила я плеснуть водички на тот случай, если какие-нибудь из моих заявлений застрянут в горле.

– Воздержусь.

– Не стоит, – проигнорировала я отказ и снова щелкнула пальцами. Вода не просто возникла в стакане, а закрутилась в воронку, расплескалась через край, обрызгав соседние бокалы и немножко разбавив жиденький супец.

Вообще в голове созрел план заморозить еду, и я почти приступила к его исполнению, но Доар вдруг задал очень странный вопрос:

– Аделис, ты хочешь что-то поменять в доме?

Несчастный Якоб еще дыхание не вернул, как вновь схватился за стакан.

– Возможно, – осторожно согласилась я. Вряд ли мужу стоило знать, какие именно изменения в интерьере пришли мне на ум.

– Скоро наступят холода, и тебе нужен новый гардероб, – продолжил он поражать удивительной предупредительностью.

– Предлагаешь купить мне одежду?

До холодов я задерживаться не собиралась, да и старый гардероб меня вполне устраивал. Но – вот незадача – теплые вещи остались в Эсхарде. При мысли о лавках тканей, деловитых белошвейках, ворчливых сапожниках, примерках и прочем бессмысленном времяпрепровождении, вызывавшем экстаз у женщин, я содрогнулась. Еще одного кошмара, как перед свадьбой с Гидеоном, я просто не в состоянии пережить. Лучше замерзнуть до смерти, лежа возле камина, чем снова переступить порог этого демонического чертога! Может, Доар того и добивался? Беспрерывными покупками довести норовистую жену до летаргического сна, чтобы той не хватало сил на демарши?

– Можешь не ограничивать себя в средствах, – добавил он. – Ни в чем себе не отказывай.

– Не буду, – от души пообещала я.

Интересно, после какой по счету потраченной тысячи риорских шейров щедрый муж таковым быть перестанет, взвоет, как от укуса дикой виверны, и потребует развода? Подозреваю, что Якоб задавался похожим вопросом и уже в ужасе представлял, как к парадным дверям особняка стягиваются подводы с мешками, набитыми золотыми монетами.

Портить трапезу после такого разговора не позволила совесть, но устроить маленькую каверзу сами светлые боги благословили. Только я почувствовала сытость, как встала из-за стола, наплевав на приличия. Мужчины машинально поднялись следом, и в принужденной тишине раздался звон посуды.

– Приятного аппетита, риаты, – едва заметно улыбнулась я. – Позвольте вас покинуть, что-то голова разболелась.

Восславься та женщина, которая первой придумала спихивать закидоны на головную боль! Подозреваю, что дамочке с мигренью простят любые причуды, лишь бы не корчила физиономию, изображая смертельные муки.

– Легкого пути, – пожелал Якоб на эсхардский манер.

– Вашими молитвами до спальни я доберусь живой и здоровой, – не удержалась от иронии, заставив помощника неуютно поежиться.

Когда я вышла из столовой, вдохновенно шпионивший лакей предупредительно отделился от двери и теперь пытался слиться с настенной тканью. Но стена была серебристая, а ливрея – красная, очевидный контраст не позволял ему оставаться незаметным.

– Лучше слейтесь с кухней и подайте риатам вторые блюда, – распорядилась я.

Проникнуть в личные покои Доара оказалось сложнее, чем утром вломиться в особняк, хотя они не охранялись боевыми магами и не запирались на ключ. Случилось неслыханное: меня неожиданно покинуло нахальство. Перед дверью я медленно вздохнула, точно намеревалась не гадость сотворить, а броситься с высоты в пропасть, что в отношении муженька, наверное, было равнозначным. Воровато проверив пустой тихий коридор, я юркнула в комнаты. Осмотрелась. Гостиная была по-мужски строгой, высокая арка вела в спальню с большой кроватью, застеленной серебристым покрывалом. В воздухе витал слабый аромат знакомого одеколона.

Не разглядывая прелести интерьера, я решительно вломилась в ванную комнату, размером, пожалуй, не уступающую моей спальне в матушкином доме. Ванна превзошла все мои даже самые смелые ожидания! Она представляла собой глубокую просторную купель со ступеньками.

– Любишь бултыхаться перед сном, милый? – промурлыкала я, присаживаясь на мраморный бортик и опуская руку в теплую воду. От кончиков пальцев заструились голубоватые потоки ледяного заклятья. Огненные камни, вмурованные в стенки купели, зашипели от прикосновения холода и вспыхнули алым светом. Бороться с магией было бесполезно. Природные обогреватели погасли, температура воды начала стремительно падать. Почувствовав в пальцах ломоту, я вытащила руку и стряхнула капли.

За несколько минут вода смерзлась в ледяную глыбу такой кристальной чистоты, что при желании можно было разглядеть искаженное дно купели. Над поверхностью вился полупрозрачный дымок. При всей магической силе, а боги не пожадничали, когда отмеряли Доару колдовской дар, ему придется провозиться пару часов, чтобы зажечь огненные камни.

Скоренько покинув хозяйские покои, я спряталась в своей спальне. Через час и пятнадцать минут (не то чтобы кто-то следил за часами, просто они находились в поле зрения) дверь без стука отворилась. Доар, как и планировалось, застал меня мирно рисующей в альбоме. Спрятав руки в карманы брюк, он замер на пороге.

Пауза тянулась и тянулась, а я по-прежнему изображала приступ вдохновения. Тишина нервировала. Очевидно, это был своеобразный воспитательный прием: довести хулиганку многозначительным молчанием до разговора. Я внесла еще пару штрихов в рисунок и все-таки подняла взгляд.

– Что?

– Для чего ты заморозила воду в моей ванне?

– Для ледяных статуэток, – беззаботно, как будто замораживать ванные комнаты – обычное дело, ответила я и продемонстрировала набросок. На альбомной странице растянулась непропорциональная страшилка с огромным носом, похожая на помесь горгульи и человека. Вообще я изобразила хозяина дома, но пришлось сильно постараться, чтобы он ни в жизнь не узнал собственный портрет.

– Да ты талант! – усмехнулся Доар.

Конечно, талант! Упарилась, пока намалевала нечто невразумительное! Стыдно перед бумагой и грифелями, что их пожертвовали на столь безобразную мазню.

– Тебе нравится? – похлопала я ресницами.

– Нет.

А зря! Ты еще не знаешь, что это уродство скоро украсит холл твоего дома.

– Коль ты взялась изображать страсть какую милую дурочку, то не постесняюсь спросить: почему именно в моей ванне ты решила наморозить льда для своих статуэток?

– Она самая большая в особняке, – пожала я плечами.

– Ясно.

Он мягко улыбнулся и вышел. Дверь закрылась. Тишина показалась оглушительной. Честно говоря, от изумления я выронила грифель. И это все? Доар благословил меня на использование купели в качестве ледового резервуара и просто ушел? Было в этом необъяснимом смирении нечто неправильное и ужасно настораживающее…

Сразу после визита он куда-то срочно отбыл и вынудил меня ужинать в компании пустой столовой, преломляющих свет хрустальных бокалов, фарфоровой посуды и запуганного до трясучки лакея. Когда бедняга накладывал в тарелку мясные тефтельки, один маленький, но очень гордый шарик сорвался с дрожащей серебряной ложки и поскакал по белой скатерти, оставляя след от соуса.

– Поймаете? – искренне полюбопытствовала я.

И вроде не сказала ничего обидного, а лакей побелел в цвет этой самой скатерти и чуть не упал в обморок. От жалости я едва не предложила ему флакончик с успокоительными каплями, которые перед побегом стащила у Руфи. Уверена, что слуги уже считают меня ведьмой из демонического чертога, а через седмицу пойдут нелепые слухи, будто я замораживаю в ледяшки младенцев и краду души у невинных девиц.

Огромный особняк действительно был слишком большим для одного человека. Весь вечер меня не покидало ощущение пустоты. В унынии я спряталась в спальне и, уютно устроившись в кресле перед зажженным камином, собралась почитать занимательную книгу по архитектонике из библиотеки особняка, но тут дверь снова без стука отворилась. И вечер перестал быть отчаянно скучным: в спальню, как к себе домой, вошел Доар. Хотя о чем я? Он и был дома.

– Доброй ночи, Аделис.

– И тебе…

С возрастающим замешательством я проследила, как подчеркнуто буднично муж стянул с себя пиджак и бросил на козетку. Потом ловко развязал галстук, а когда присел, чтобы снять туфли, то я не выдержала:

– Ты покои не перепутал?

– Нет, – отозвался он, не подняв головы и, более того, не прекратив возмутительного раздевания. Бух! Первая туфля стукнулась о полированный паркет. Тук! К ней присоединилась вторая. На пол полетели носки. Слава светлым богам, не под козетку.

Пока Доар не взялся за пуговицы на рубашке и не оголил грудь, я заторопилась внести ясность. Как бы… чтобы просто понимать причину неожиданного действа.

– Почему ты раздеваешься в моей комнате?

– Хочу помыться.

– Так… – Я почесала кончик носа и аккуратно прикрыла книгу, заложив ее листиком. – Но почему в моей ванной?

– В моей ты заморозила лед для статуэток, – напомнил он, начав расстегивать пуговицы на рубашке. И так ловко у него выходило, что в вырезе уже замелькала гладкая грудь.

– Логично, – с трудом отводя взгляд от обнаженного торса, отозвалась я. – У тебя не получилось разморозить?

– Даже не пытался, – покачал он головой.

– И чем тебя не устроили ванные комнаты в остальных восемнадцати спальнях? – любезно уточнила я.

– Ничем, но твоя мне нравится больше. В ней самая большая ванна.

– И как долго ты собираешься мыться в моей большой ванне? Сегодня, завтра, седмицу?

– Пока ты не используешь весь лед на статуэтки? – отчего-то вопросительно ответил он и резко снял рубашку, обнажив преотличный крепкий торс.

Ненавижу!

– Не смей снимать штаны, иначе я их приморожу тебе к заду, будешь отдирать с мясом! – не выдержала я, ткнув в его сторону указательным пальцем с потрескивающим ледяным заклятьем.

– Открою тебе тайну, – с серьезным видом отозвался Доар, совершенно не впечатленный демонстрацией магической силы. – Мужчины тоже моются голыми.

Слава светлым богам, он пощадил мою нервическую систему и брюки стаскивать не стал (или понял, что отдирать от зада примерзшие штаны – спорное удовольствие). Демонстрируя атлетически сложенное тело, широкие плечи и просто общую привлекательность, с бесстрастным видом Доар прошагал в ванную комнату. Словно завороженная, я следила за нахальным перемещением почти обнаженного мужа и вдруг поймала себя на том, что сглотнула набежавшую слюну.

Что это, Аделис Хилберт?! Ты рехнулась? Вообще стрелки на компасе сбились? Настоящая эсса, желающая мгновенного развода, должна буравить подлеца ледяным, полным презрения взором, а не пускать слюни при виде его на редкость неплохого тела!

Дверь ванной закрылась. Я ошарашенно моргнула, целых две секунды приходила в себя, а потом, мысленно выругавшись плохими словами, вскочила с кресла. Пока дражайший супруг под журчание воды до блеска тер себе спинку моей мочалкой, я выскочила из спальни и бросилась в сторону мужниных покоев, стараясь не думать об обнаженных телесах этого самого мужа. Чтоб ему поскользнуться в ванне!

Однако поскользнулась именно я, когда ворвалась в ванную комнату Доара, где царил северный холод, а мраморный пол покрылся ледяной изморозью.

– Проклятье! – для равновесия я расставила руки и мелкими шажками просеменила к замороженной купели.

Расколоть лед удалось только с пятой попытки. Глубокая трещина, похожая на шрам, пронзила толщу, и глыба принялась с шуршанием крошиться. Через некоторое время купель наполнилась ледяной крошкой, засыпавшей остывшие огненные камни. Сначала я попыталась откопать ямку руками, но пальцы покраснели и скрючились от холода. Пришлось использовать подсобные средства… Пожалуй, ничего унизительнее, чем ковыряться собственной туфлей в чужой ванне со снежной кашей, мне делать еще не приходилось! Наконец показался краешек темной пластины.

– Спасибо, светлые боги! – возвела я руки над головой и, согнувшись пополам, прикоснулась к согревающему камню. В трещинках природного обогревателя вспыхнули алые нити. Заструилось живительное тепло, быстро набирающее жар, и лед начал тихонечко плавиться.

– Никогда не думала о том, чтобы поработать рудокопом в триановых шахтах? – раздался от двери насмешливый голос. – Ты отличный копатель.

От неожиданности я взвизгнула и со всего маху уселась в подтаявшую ледяную массу. Босой Доар с влажными волосами, в расстегнутой рубашке и в брюках, не скрывая издевательской улыбки, наблюдал за моим снегоуборочным подвигом.

– Помочь выбраться? – предложил он.

– Сама справлюсь, – процедила я и, демонстрируя неуклюжесть, потрясшую даже меня саму, выбралась на мраморные плитки. Подол платья промок и отяжелел, волосы растрепались.

– Ты передумала вырезать изо льда статуэтки? – с невинным видом уточнил Доар, следя за моим, мягко сказать, не особенно грациозным обуванием. Влажная туфля отказалась натягиваться на голую ступню, так что пришлось просто нахлобучить ее на ногу, как наперсток на палец, и придавить пяткой задник.

– Нет, но льда действительно получилось слишком много, – деловито отозвалась я. – Так что теперь ты можешь плескаться в любое время суток. Пользуйся благами цивилизации в свое удовольствие в собственной ванной комнате.

– Благодарю.

– Не за что, – кивнула я с чопорным видом.

Однако когда, стараясь удержать на ноге испорченную туфлю, а на лице – высокомерную маску, я поковыляла к дверному проему, Доар и не подумал уступить дорогу. Стоял как ледяной истукан, вмерзший по колено в пол.

– Пропустишь? – изогнула я брови.

– Конечно, – едва заметно подвинулся он.

С гордостью истинной эссы, в смысле с идеально ровной спиной, втянутым животом и, главное, не дыша, я просочилась между ним и косяком.

– К слову, Аделис, – заставил Доар меня оглянуться, – позволь напомнить, что в игру, которую ты затеяла, вполне могут играть двое.

Что он с успехом и демонстрировал, но если пытался меня смутить откровенным вызовом, то не преуспел.

– Не понимаю, Доар, почему ты не хочешь вернуть брачные клятвы. Я тебе все еще нравлюсь?

– Нет, – спокойно отказался он от притязаний на нежные чувства.

– Привлекаю?

– Ты красивая женщина, но нет. Я тебя не хочу.

Иного ответа не ждала, но почему-то меня задело. К счастью, сохранять внешнюю невозмутимость я научилась с детских лет.

– Тогда назови причину.

– Мне очень нравится быть женатым на эсхардской эссе, – ухмыльнулся муженек. – Бодрит… Как лед в ванне.

И только нечеловеческим усилием воли я не запустила в него туфлей.

Весь следующий день я тратила деньги. Спустила столько риорских шейров, сколько за всю свою жизнь не заработала эсхардских синов. Теперь хозяйка ателье «Сонми», известный сапожник Кро и поставщик льда из северных ледников считали меня если не лучшей подругой, то точно самой желанной клиенткой. Особенно продавец льда. Вряд ли за всю его карьеру кто-то одним махом брал огромную ледяную глыбу и требовал за любые деньги доставить в Риор к концу седмицы.

Но самой забавной тратой была покупка карликового грифона на птичьем рынке. Вернее, пока он представлял собой большое пятнистое яйцо, лежащее в гнезде из сена на дне плетеной корзины. Каждый раз, когда карету трясло на неровной дороге, внутри твердой скорлупы громко скреблись. Надеюсь, существо не вылупится раньше, чем мы доберемся до особняка. Я понятия не имела, что делать с новорожденным голодным птенцом, представляющим собой смесь орла, льва и неведомой зверушки, родство с которой уменьшило монструозного гиганта до размера карликового уродца.

Осеннее солнце окрашивало деревья закатной бронзой, когда я вернулась в особняк. Знакомый лакей с поклоном открыл дверь. Обнаружив творившийся в холле хаос, я резко остановилась, словно ударилась о невидимую стену. Складывалось впечатление, что склады торговых лавок просто перекочевали в дом к Доару. Возле стен лежали рулоны тканей. Стояла длинная вешалка с плащами всевозможных фасонов. Высились шляпные и обувные коробки… Хорошо, что ледяную глыбу привезут позже.

– Мы ждем ваших указаний, куда девать рулоны и не поместившуюся в гардеробную обувь. Готовые платья горничные сумели развесить, – с непроницаемым видом объявил слуга, помогая мне снять верхнюю одежду.

– У меня есть время подумать? – пробормотала я, стараясь подавить угрызения совести. Определенно я перестаралась в попытке довести Доара до нервного тика. Из закупленных тканей можно было нашить нарядов для всех учениц Эсхардской академии магии и еще бы осталось на платочки.

– И что, риат Гери видел, когда привозили покупки? – как будто отстраненно спросила я.

– Даже некоторое время следил за разгрузкой, – объявил лакей.

– Просил зайти, когда появлюсь?

– Не беспокойтесь, – видимо, решив, будто я опасаюсь оказаться побитой хозяином, успокоил меня лакей. – Он не выходил из кабинета с тех пор, как доставили настенные ткани.

– Пойду в таком случае вручу подарок, – вздохнула я и, подхватив с пола корзинку с яйцом, направилась прямиком в кабинет.

– Может быть, не стоит его сейчас отвлекать? – окликнул меня слуга. Мол, прячься, дуреха, пока есть время! Забейся под какой-нибудь плинтус так, чтобы хозяин не выколупал раньше, чем утихнет его гнев за твои бесполезные чудовищные траты.

– Поверьте, сейчас самое время его отвлечь.

Через неплотно закрытую дверь кабинета доносился возмущенный голос Якоба. Я остановилась и прислушалась к разговору, звучавшему прекрасной музыкой.

– Две тысячи на тряпки и полторы тысячи золотых шейров на бесполезный хлам, Доар! Бронзовые светильники, настенные ткани. У меня сердце кровью обливается. Я еще не сказал про лед! Почти две с половиной тысячи! Ты посмотри на этот счет.

Перед мысленным взором предстала картина, как Якоб потрясает бумагой, полученной днем от поставщика льда.

– Хорошо, я согласен, что она имеет полное право сделать ремонт в особняке, – кипятился он, – но для чего ей ледяная глыба по цене лошади и весом в эту самую лошадь?!

– На статуэтки? – предположил Доар. По тону было невозможно понять настроение мужа, но хотелось верить, что ему придет в голову светлая мысль, что с транжирой дешевле развестись, чем оплатить ее капризы.

– Доар, ты уверен, что лучше оставаться женатым на этой… воскресшей девице из демонического чертога? Сиана Улрич тебе точно обойдется дешевле.

– У Аделис Хилберт есть одно весомое преимущество, – отозвался тот. – Она чистокровная эсса. Не сомневаюсь, что теперь место посла в Эсхарде у меня в кармане.

Так…

Я почесала кончик носа и для чего-то в растерянности посмотрела на яйцо в корзинке.

Какая потрясающе меркантильная причина оставаться женатыми! Доар прав. Эсхард с большим трепетом относится к чистой крови и белоснежным волосам. Выбирая между риорским аристократом и обычным риорцем, женатым на чистокровной эссе, без всяких сомнений, послом назначат последнего.

Неожиданно в противоположной стороне коридора зазвучали голоса горничных. Не хотелось, чтобы меня застали подслушивающей собственного мужа. Пришлось прервать во всех отношениях интересную беседу мужчин и, с нарочитым усердием стуча каблуками, метнуться к кабинету. Я открыла дверь, не спросив разрешения войти.

– Светлых дней, риаты, – с порога поздоровалась я. – Заглянула сказать, что уже вернулась.

– Как вижу, Аделис, твой день прошел в хлопотах, – с насмешкой резюмировал муж, откидываясь в кресле. В руках он принялся крутить самописное чернильное перо с золотым колпачком. Надеюсь, от нервного напряжения, а то по бесстрастной мине ничего не прочесть.

Видимо, предчувствуя дивное объяснение между супругами, Якоб заторопился сбежать:

– Пожалуй, мне пора. Счета из торговых лавок надо подколоть.

Он с завидной проворностью оставил нас наедине.

– Значит, шесть тысяч шейров за утро, – вымолвил муж и швырнул на стол несчастное перо, этим самым жестом вдруг выказывая раздражение. – Впечатляет.

– Разве не ты говорил, чтобы я не ограничивала себя в средствах? – изображая дурочку, пожала я плечами. Конечно, раскидываясь щедрыми заявлениями, вряд ли он представлял размер трат. – Ты зол, Доар?

– Из-за денег? Нет.

Врун! Вон как нехорошо сощурились глаза.

– Прекрасно, потому что я потратила еще сто шейров и купила тебе подарок.

Когда на стол бухнулась корзина с яйцом, то у Доара дернулся на лице мускул.

– Ты купила большое серое яйцо?

– Быть точнее, домашнего питомца, – объяснила я. – Решила, что в особняке слишком тихо.

– И кто из него, позволь спросить, вылупится?

– Карликовый грифон.

– Аделис, не хочу тебя расстраивать, но таких просто не существует, – объявил Доар.

– Можно подумать, ты разбираешься в грифонах.

– Вообще-то да, прекрасно разбираюсь. Мой питомник считается лучшим в Риоре. Там держат триста отборных особей…

– Значит, по твоему дому будет бегать триста первая, – беспардонно перебила я. – Мне кажется, птицелев – отличная находка. Мебель не дерет, углы не грызет, выгуливать не надо.

– Уверяю тебя, в этом яйце кто угодно, но только не грифон…

– Не стесняйся чувств, Доар. Ты его полюбишь всей душой, – проигнорировала я замечание.

– Я ненавижу домашних животных.

Признаться, я сама не испытывала нежности к домашним питомцам, но что не сделаешь, чтобы довести до нервной почесухи мужа.

– Ты просто никогда их не заводил, – мило улыбнулась я. – Ну, мне пора. Дела.

Дел ровным счетом никаких не было, но хотелось уйти из кабинета, оставив за собой последнее слово.

– Аделис, – позвал меня муж, – забери яйцо и отвези туда, где его тебе втюхали!

Недовольный голос затих за закрытой дверью…

Надо отдать должное выдержке Доара. Он даже глазом не моргнул, когда за ужином, состроив исключительно деловой вид, я объявила, будто желаю отремонтировать большую гостиную. Позволение было дано небрежным взмахом руки, мол, хоть до фундамента разбери, только оставь островок спокойствия – кабинет, и от досады я возжелала развестись сама с собой. На следующий день мне пришлось вызвать замерщиков и провести показной обход дома. На том бурная деятельность закончилась. Жить в особняке со стенами, скрытыми строительными лесами, согласился бы только безумец.

Однако муж не упустил возможности подколоть. По привычке забыв постучаться, заглянул в мои покои и не без ехидства, завуалированного под светский тон, уточнил:

– Когда начнутся работы?

– Когда найдутся хорошие мастера, – сухо отозвалась я, усиленно делая вид, будто страшно занята письмами. Полвечера сочиняла послание к матери в Эсхард, но не выдавила ни строчки и в унынии любовалась чистым листом. Вторым по счету. На предыдущем, пока усердно думала, нарисовала сморщенный цветок анатии и поставила жирную кляксу.

– А чем тебе не понравились те, что приходили? – полюбопытствовал Доар.

– Считали плохо, – недовольно покосилась я в его сторону.

– Стоимость работ?

– Длину настенных тканей.

На следующее утро Доар неожиданно собрался в поездку. План по доведению мужчины до развода никаких отлучек оного не предполагал, и я нешуточно растерялась. Даже до парадных дверей его проводила!

– Когда вернешься?

Вдруг с неподдельным удивлением я обнаружила, что как верная женушка держу кожаный портфель, чтобы услужливо подать дражайшему супругу и кормильцу, едва он облачится в дорожный плащ. Не понимаю, каким образом злосчастная сумка оказалась в моих руках! Какое унижение! Хуже только домашние туфли по возвращении мужа подать. Не успел Доар застегнуться, как я тут же впихнула поклажу владельцу.

– Не переживай, Аделис, – ухмыльнулся он. – Ты не успеешь соскучиться. Тем более тебе есть чем заняться – домашним любимцем.

– Ты предлагаешь выгуливать яйцо? – вкрадчиво уточнила я. – А если оно проклюнется? Из нас только ты разбираешься в грифонах.

Для наглядности я даже обвела рукой холл, словно в нем, кроме нас с лакеем, стояла шеренга слуг.

– Это не грифон, – отозвался Доар.

– В любом случае, что мне с ним делать? Съесть?

– Лучше отпустить на волю, чтобы он не съел тебя, – ухмыльнулся муженек и кивнул слуге. Немедля вышколенный лакей с поклоном распахнул перед хозяином дверь… И тут-то нас всех ждал восхитительный сюрприз! Вернее, восхитилась исключительно я, а мужчин чуточку перекосило. Под парадной лестницей, перекрыв проезд, стояла тяжелая подвода, груженная огромной ледяной глыбой.

– Хозяева, лед заказывали? – спросил растерянный доставщик.

За тем, как осколок чистейших северных ледников перетаскивали в пустующую пристройку, Доар следить отказался. Он даже смутно не представлял, какой подарок его ждал по возвращении.

Не прошло и часа, как с альбомом для рисунков в руках я задумчиво обходила фонтан. Примерялась и так и этак, мысленно пыталась усадить ледяного Доара на спину грифона. Картинка никак не складывалась: или ноги выходили с двумя коленными суставами, или голова торчала под неестественным углом. Хоть сама на грифона забирайся!

К слову…

С интересом примерилась к каменному изваянию. Не настолько птицелев высок, чтобы благородная эсса не смогла на него вскарабкаться. Вдруг я поймала себя на том, что осматриваюсь, проверяя, не прячется ли под облезлыми кустами охрана. Двор выглядел на редкость пустым и тихим.

– Светлые боги, пусть все посчитают, что я сумасбродка, а не чокнутая, – прочитала я быструю молитву, возведя очи к чистым небесам.

Деревянную лестницу я тащила из пристройки волоком. Кое-как перевалила через бортик и прислонила к боку каменного монстра.

– Ты создатель, Аделис! – подбодрила сама себя. – Искусство требует жертв!

Карабкаться в длинном платье было ужасно неудобно: приходилось и подол придерживать, и за перекладины хвататься, и молиться, чтобы шаткая лестница не сползла с грифона. Думала, что сверну шею, но обошлось. Натужно кряхтя, я неуклюже перекинула ногу и, чуточку поерзав для надежности, выпрямилась. Юбка неприлично задралась, открывая шерстяные чулки. Пришлось извернуться, чтобы поправить одежду.

Наконец приготовления закончились. Прикрыв глаза, я пыталась представить себя ледяным мужиком, с надменной миной оседлавшим грифона. Для наглядности я задрала подбородок и торжественно вытянула руку, как полководец, ведущий в бой войска.

– Ввысь! – ударила я ногой по каменному боку и задела неустойчивую лестницу.

Та шатнулась и начала отлетать от статуи.

– Стоять! – рявкнула я, пытаясь поймать беглянку, но деревянная паразитка грохнулась на бортик фонтана. Понятно, что эссам не к лицу ругаться, особенно бранными словами, но как смолчать, когда фонтан оседлан, а единственный безопасный путь на землю отрезан?

– Хозяйка, – тихонечко позвали с другой стороны каменного изваяния, – у вас все в порядке?

Чувствуя себя… странно, я повернулась. У подножья фонтана на меня снизу вверх с любопытством смотрел страж. Не сомневаюсь, что в глазах здравомыслящего человека девица, забравшаяся на статую, выглядела буйнопомешанной в состоянии обострения. Не объяснишь же непосвященному человеку, что любое искусство требовало жертв.

– Вам помочь спуститься? – предложил охранник.

– Нет-нет, – слишком поспешно отказалась я и для чего-то попыталась уверить парня, что вовсе не страдаю душевной дисгармонией: – Не подумайте ничего дурного, я просто изображаю ледяную статую наездницы.

– Ох, конечно… – охотно поддакнул стражник. – Статую. Надо было догадаться.

Светлые боги, лучше бы я вообще промолчала и соврала, будто… кхм… с высоты каменного грифона разглядываю соседский особняк. А что руку вытянула? Так здоровалась с доброй старушкой в окне на втором этаже. Ну, и да… Подумаешь, пришпорила скульптуру. Готова поспорить, этот самый страж в детстве тоже садился на деревянную коняшку и скакал по двору.

– Так вам помочь слезть? – уточнил он.

– Не стоит, – мысленно подыхая от стыда, отказалась я. – Мне надо еще немножечко посидеть. Проникнуться, так сказать, величием позы.

– Кхм, – отозвался охранник и предложил: – Если что, зовите.

– Благодарю, – кивнула я.

Уходи уже быстрее, а то у меня зад отмерзает!

Дождавшись, когда страж скроется за углом дома, я навалилась на грифона грудью и спустила ноги, чтобы мягко скатиться с гладкого бока. Ничего не вышло. До дна фонтана оказалось далековато. Пришлось поменять тактику: переместиться к задней половине каменного птицельва и попытаться съехать по длинному хвосту, как по лестничным перилам. Более того, мне даже удалось чуточку подвинуться, но спуск прервал подозрительный треск ткани. Подол зацепился за ощеренное острыми перьями расставленное крыло, и любое движение грозило раздеть лихую наездницу до пояса.

– Да что ж ты крылья-то не сделал сложенными? – застряв на статуе, в ярости воззвала я к создателю паскудного грифона, хотя следовало не мастера ругать, а звать кого-нибудь, пока не осталась посреди двора в одних чулках.

– Хозяйка, может, все-таки помочь спуститься? – на счастье, вернулся охранник.

– Просто верните лестницу, – сдалась я.

Лестницу он не только поддержал, но и руку подал, чтобы странная девица не свалилась на выложенное плиткой дно.

– Знаете, риата, в конюшне есть очень тихая кобылка, – заметил он, помогая мне выбраться из фонтана на брусчатку. – Не надо скакать на статуе, риату Гери это не понравится. Если хотите покататься, то только попросите…

– Я не умею ездить верхом, – буркнула я, желая от неловкости зарыться под брусчатку.

Чтобы сохранить хотя бы видимость гордости, пришлось состроить идиотский вид, мол, забираться на скульптуры – дело обыденное. Какие странности? Подумаешь, фонтан оседлала. Все эсхардские эссы, создающие ледяные изваяния, хоть раз в жизни карабкались на каменных грифонов. Для реалистичности, так сказать, конечного результата.

– Мне, знаете ли, нужна натура. Может, попозируете? – предложила я.

– Я? – в панике уточнил он. – На фонтане риата Гери?

– Что вас смущает?

– Мне службу надо служить… нести… пост держать, – у стража закончились слова, и в отчаянии он моргнул.

– Ладно, – легко согласилась я. – Благодарю за помощь.

– Обращайтесь, – коротко поклонился он и поспешно сбежал.

Не возникало никаких сомнений, что о сумасбродстве новоявленной скульпторши обязательно доложат хозяину особняка. Страшно представить, как развеселится Доар.

Стараясь не думать о случившемся конфузе, я закрылась в пристройке. Помещение использовали под склад старой мебели, видимо, оставшейся от прошлой обстановки дома. Сейчас закрытые пыльными чехлами диваны, стулья и козетки сдвинули к стене. Ледяная неровная глыба, окруженная голубоватым магическим коконом, стояла в центре. С грохотом я подтащила стол, куда с осторожностью пристроила магическое стило для резки льда и альбом с набросками.

Мягко приложив руку к глыбе, прикрыла глаза и прислушалась. Лед пел, тонко и едва различимо. Вопреки законам природы, он не обжигал руки холодом, а, наоборот, согревал. Отзываясь на магию чистокровных эссов, рассказывал о злых буранах, белых снегах, суровой красоте вечной мерзлоты. Перед моим мысленным взором проносились туманные образы. В отличие ото льда, который я смерзала из простой водопроводной воды, осколок северных ледников пел чарующие песни.

– Прости, что придется тебя плавить, – прошептала я.

Острие магического стило, похожего на волшебную палочку фей из детских сказок, вспыхнуло белым огоньком. Инструмент без усилий вошел в лед, словно нож в подтаявшее сливочное масло. Я аккуратно отделила от глыбы небольшой кусок, пристроила на подносе, опутанном особым морозным заклятьем, и окружила ледяным коконом, чтобы спрятать от тепла и солнца, которое щедро струилось сквозь квадратные окна.

Привычная работа успокаивала, позволяла выкинуть из головы ненужные мысли. Лед не любил нервных рук и неуверенных, тревожных прикосновений. Постепенно сглаживались острые уголки, и зазубренная краюха превратилась в гладкую заготовку. Сверяясь с набросками, тонкими линиями я нанесла контуры будущей статуэтки и начала аккуратно высекать фигурку. В воздух уходил жиденький дымок, растворявшийся в солнечных лучах.

В академии нас учили плавить лед так, чтобы вокруг не натекали огромные талые лужи. Поначалу получалось скверно: непостижимым образом влага проникала под плотный фартук, и к концу занятия одежда промокала до нитки. Опыт пришел со временем, но работать все равно приходилось на заговоренной подставке, немедленно превращавшей стекающие капли в льдистые неровные жемчужины.

Когда у заготовки появилась голова, плечи и даже одна вытянутая рука, пристройка погрузилась в сумерки. И как я не подумала о лампах? Пришлось прервать работу и вернуться в дом, чтобы попросить слуг принести в мастерскую живые огни.

Я прошла по анфиладе комнат на первом этаже, пытаясь выловить хотя бы одну горничную. В пустом холле тоже никого не нашла, но возле парадных дверей обнаружила большой дорожный сундук с красной крышкой и золотистыми заклепками, кичливый, яркий, вряд ли принадлежавший мужчине. С возрастающим недоумением позвала лакея:

– Эрл, риат Гери вернулся или у нас гости?

Лакей не ответил. Вместо него в дверях гостиной появилась среднего роста женщина в платье по последней моде. Мы рассматривали друг друга в глубокой тишине. Незнакомка была красивой и яркой, как ее дорожный сундук. Навыки в ментальной магии вовсе не требовались, чтобы понять, с кем я столкнулась – с любовницей Доара.

Глядя на нежданную гостью, я осознала, почему Эрл с легкостью впустил меня в дом седмицу назад. «Увлечения» моего мужа открывали двери с ноги. Проще впустить и позволить хозяину разбираться лично со свалившейся как снег на голову дамочкой.

– Эсса? – первой прервала она молчание, сдавшись под моим сверлящим взглядом.

– Риата? – копируя сдержанный тон, отозвалась я.

– Светлых дней. – Она послала вежливую улыбку и вдруг принялась строить из себя хозяйку дома: – Знаете, осень в Риоре ужасно унылая, и я некоторое время путешествовала, только-только вернулась и решила навестить Доара. Я его близкая подруга.

Она вопросительно изогнула брови, мол, а ты-то кто?

– А я его супруга.

Возникла исключительно острая пауза. Меняясь в лице, рыжая открыла рот, но, похоже, ее на время покинул дар речи.

– Когда Доар успел жениться на эсхардской эссе? – вдруг высоким голосом выпалила она.

– Пять лет назад, – подсказала я и уточнила: – Хотите перед отъездом чашку тэя или сразу попросить экипаж?

– Я… – Она осеклась, в замешательстве оглянулась на гостиную и медленно вымолвила: – Знаете, а меня действительно заждались дома. После путешествия дел по горло… накопилось предостаточно.

– Легкой дороги, – кивнула я, опустив вежливую фразу, что непременно расскажу мужу о визите, и прикрикнула, вызывая лакея: – Эрл, наша гостья уходит!

Честное слово, думала, что в предчувствии громогласного скандала слуги смылись из особняка, прихватив личные вещи и деньги, но ошиблась. Судя по тому, с какой проворностью лакей появился в холле, народ просто прятался вблизи (чтобы, не дайте светлые боги, не пропустить задорной драки). На сгибе локтя Эрл нес ярко-красное пальто и с непроницаемой миной расправил его, чтобы помочь гостье одеться:

– Риата Верония…

Живенько представилось, как четыре горничные, повар, привратник и даже конюх, меняясь местами, следили за эпохальной встречей через замочную скважину и подслушивали, приложив к двери перевернутые стаканы.

– Вы же не против, если вещи заберут завтра? – указала на дорожный сундук рыжая.

– Против, – любезно ответила я и уверила: – Эрл сейчас проследит, чтобы багаж покрепче привязали к карете. Уверена, по дороге сундук не потеряется.

Во взгляде лакея блеснуло уважение.

– Конечно, хозяйка.

Верония не вышла – выскочила из особняка, словно за ней гналась ядовитая виверна, и ловко перескочила через порожек. Очень жаль, что не споткнулась. Следом вынесли дорожный сундук. Дверь закрылась. В холле стало очень тихо. В воздухе витал слабый аромат сладких духов.

В Эсхарде после неприятных гостей обычно драили полы. Считалось, будто нехитрый ритуал смывал из памяти нежелательных визитеров путь в дом. Интересно, Доар сильно расстроится, если его любовница забудет, где находится особняк?

– Эрл, принесите в мастерскую огней, – попросила я, собираясь вернуться в пристройку. – Совсем темно стало.

– Сию минуту, – кивнул он.

По всему было заметно, что он недоумевал, каким образом новая жена сохраняла хладнокровие после появления соперницы, не разгромив мужнин кабинет, словно взбесившаяся горгулья.

Мы даже не успели разойтись, как дверь отворилась снова! В холл ворвалась Верония. Похоже, из нас двоих что-нибудь разгромить собиралась именно она. Щеки раскраснелись от ярости, взгляд метал молнии, рыжие волосы стояли дыбом, как у кошки, приготовившейся защищать территорию от нахальной захватчицы.

– Я уеду, но прежде кое-что тебе скажу! – процедила взбешенная рыжая и решительным шагом двинулась в мою сторону.

Она остановилась в полушаге. Мы были одного роста, так что ее голова закрывала оторопевшего лакея, явно не понимавшего, что делать. Бежать хозяйке на помощь самому, позвать охрану или взять печеньку и с азартом понаблюдать, как две девицы вцепятся друг другу в лохмы.

– Не питай напрасных надежд на счастливое семейное будущее, ваш брак – фикция, – сквозь зубы заявила ревнивица. – Он бредит местом посла в Эсхарде, поэтому ты здесь. Не сомневайся, я была, есть и буду.

Я кинула выразительный взгляд на оторопевшего лакея.

– Займусь огнями, – пробормотал Эрл и поспешно слинял из холла, вероятнее всего, притаившись за дверью.

– Убедишь его развестись? – быстро спросила я.

Решив, что над ней издеваются, Верония окончательно рассвирепела:

– Мы вместе с тех самых пор, как он вернулся из триановых шахт и поселился в Восточной долине. Между нами никогда ничего не изменится. Точно не из-за эсхардской женушки!

После возвращения из Эсхарда Доар действительно работал на триановых рудниках?!

– С ума сойти, на лице ни одной эмоции. Правду о вас говорят: одна надменность, а вместо крови ледяная водица, – издевательски скривила она губы, очевидно, решив, будто задела меня насмешливым прозвищем, каким называли эсс, выскочивших замуж за риорцев.

– Не унижайся, – тихо вымолвила я.

Верония скрипнула зубами и резко развернулась, едва не стеганув меня по лицу рыжими локонами. Наконец она убралась из особняка и с такой яростью шибанула входной дверью, что по холлу разнеслось эхо, а на потолке вдруг вспыхнула всеми огнями каскадная люстра. Хлынувший свет нарисовал на паркете причудливую тень, затопил каждый уголок просторного помещения, и я оторопело осмотрела холл.

Стены были покрыты быстро тающим инеем. Большие окна, выходящие на парадную лестницу, оказались затянуты льдистыми узорами. Не веря собственным глазам, я провела пальцем по настенной ткани. На рисунке остался влажный след. Я не могла припомнить, когда в последний раз теряла контроль над магией. Наверное, в раннем детстве. И из-за кого? Из-за любовницы фальшивого мужа. Какой позор! Хорошо, что не успела отправить настенные ткани в приют для девочек, ведь, похоже, в холле действительно придется делать ремонт.

В пристройку я не вернулась. Пока слуги убирали учиненный беспорядок, закрылась в спальне. Особняк окутал тяжелый влажный холод, обычно исчезавший через пару дней после магического срыва, но пока от него не спасал даже зажженный камин. Сидя перед раскрытым секретером, я крутила в руках самописное перо и не решалась связаться с Доаром. В голове теснились десятки вопросов о том, что на самом деле случилось после его возвращения в Риор. Ответит ли?

Собравшись с духом, я начертала на раскрытой ладони одно слово: «Поговорим?» – и сжала кулак. Сквозь стиснутые пальцы вырвались острые лучи магического сияния. Надпись исчезла, но должна была появиться на руке мужа. Этим нехитрым фокусом отправлять друг другу коротенькие послания мы пользовались в академии.

Кусая губы, я смотрела на ладонь и ждала, когда проявится ответ. Доар молчал. Вдруг в мертвой тишине комнаты прозвучал насмешливый потусторонний голос:

– Записки на руках?

Я вздрогнула от страха и резко обернулась. Зеркало на туалетном столике тускло мерцало, рама светилась. Из отражения усмехался Доар в рубашке с небрежно расстегнутой верхней пуговицей и закатанными рукавами. Изображение было размытым, словно окутанное белесой дымкой. Видимо, он пользовался артефактом «живое зеркало».

– Раньше ты была многословнее, мне не хватало ладони, – заметил он, когда я встала напротив туалетного столика. – Что ты хотела?

– Ты действительно работал в триановых шахтах?

– Да, – последовал короткий ответ.

– Долго?

– Чуть больше года, – кажется, он насмешливо изогнул бровь. – Хотела поговорить о рудниках, поэтому позвала среди ночи?

В Эсхарде из уст в уста передавали сказочные истории о том, как нищие рудокопы находили крупные триановые самородки и в одночасье превращались в богачей.

– Ты заработал состояние в шахтах?

– Я не обязан отвечать.

– Знаю.

– После смерти дядьки ко мне перешло семейное дело, – вдруг признался он.

– Тогда зачем?

Последовала пауза. Эгоистично я хотела услышать, что он вовсе не пытался измучить себя каторжным трудом, лишь бы не думать о маленькой беловолосой эссе. Но Доар молчал.

– Не скажешь? – спросила я.

– Что это, Аделис? – Он нехорошо усмехнулся. – Не могу различить через зеркало. Ты никак беспокоишься? Прошу – не надо.

– Не надо – что? – внутри появилось раздражение.

– Не выходи из роли и не веди себя как настоящая жена. Тебе не идет. – Он резко щелкнул пальцами. Зеркало мгновенно прояснилось, и в нем появилось мое вытянутое от возмущения лицо с гневными пятнами на скулах. Вот и поговорили как здравомыслящие люди!

Глава 4

Семейная жизнь в хаосе

Ругаясь на чем свет стоит… Сжимая зубы, чтобы не ругаться на чем свет стоит, рыжеволосые бородатые разнорабочие, все утро мирно сдиравшие в холле полотнища отсыревших настенных тканей, пристраивали на спину каменного грифона ледяную фигуру. Одноногий паршивец наотрез отказывался седлать крылатого монстра. Пока вторая нога, согнутая в колене, дожидалась в тележке, когда окажется приставленной и аккуратно припаянной к телу, это самое тело ерепенилось, никак не желая становиться частью фонтана: заваливалось, съезжало и грозилось остаться без головы.

Я следила за водружением шедевра и помогала ценными советами. Думаю, что разнорабочие тысячу раз прокляли мгновение, когда решили, будто три золотых шейра – достаточная плата за мучения. Слуги традиционно в веселье не участвовали, подозревая, что риату Гери совершенно не понравится седок, неожиданно выросший на спине грифона. Они сопереживали процессу с безопасного расстояния, прячась за занавесками.

Патлатый рабочий забрался на птицельва, обнял ледяную статую руками, словно родного человека, и прикрикнул:

– Хозяйка, приделывай ногу, пока я себе ничего не отморозил!

Что мне нравилось в этих мужичках – они были идэйцами, а потому не испытывали к эсхардским эссам ровным счетом никакого пиетета и вели себя по-свойски. Впрочем, они держали себя легко абсолютно со всеми. Когда Эрла с порога назвали «дружище лакей», у бедняги чуть сердце не остановилось. Собственными глазами видела, как он начал синеть.

Я проворно перемахнула через бортик, забралась по лестнице и легким движением руки… выронила стило.

– Дайте мне стило! – крикнула я здоровяку, державшему лестницу.

– Чего? – моргнул он рыжими ресницами.

– Указку вон ту дайте!

– Хозяйка, поторопись, а то бездетным останусь, – прижимаясь к ледяной статуе, проскулил его сотоварищ.

Наконец нога всадника срослась с ледяным телом. Работа была успешно завершена.

Вчетвером мы отступили от фонтана и с интересом посмотрели на плод моего почти пятидневного труда. Ледяной наездник был чуточку грозен и немного одухотворен. Он гордо задирал подбородок и вытягивал в правой руке садовую лейку, вырезанную изо льда в натуральную величину.

– А лейка-то зачем? – почесал небритый подбородок один из разнорабочих.

– Фонтан ведь, – пояснила я и резко щелкнула пальцами.

С помощью магии лейка сообщалась с купелью в хозяйской ванной комнате, и вода напрямую поступала из дома. Внутри прозрачного сосуда забурлило не меньше ведра сворованной водицы. По задумке из носика должна была брызнуть тонкая струйка, но он закупорился. Видимо, смерзся.

Впрочем, вода всегда находила возможность вытечь. Ледяной Доар исключением не стал. Выход отыскался… Тугие струи с ошеломительной силой вырвались из ушей наездника. Одна ударила в окно гостиной и распугала горничных, подглядывающих из-за занавески. Вторая – начала поливать голые кусты и брусчатку.

– Так и было задумано? – спросил один из рабочих.

– Не совсем, – протянула я.

– Зато кустики поливает, – поддержал меня другой.

Всадник, испускающий из ушей гейзеры, выглядел нелепым до неприличия. Я щелкнула пальцами, перекрывая потоки воды.

– Не переживай, хозяйка, – прогудел третий рабочий. – Уверен, муж порадуется. Не знаю, почему вас, эсхардских эсс, называют замороженными. Ты же огонь! Я б такую к перилам лестницы кандалами приковал и никогда из дома не выпустил… Чего рожи скривили… кхм… что так смотрите?

– Дурень, – плюнули мужики.

– Эсса, духом горных вершин клянусь, я похвалить пытался, – развел тот ручищами.

По всей видимости, Эрл был солидарен с идэйцами. Тишком представлял, как хозяин вызверится, прикует глупую жену к дверной ручке и ночь напролет заставит наслаждаться видом обезображенного фонтана. Можно подумать, что до водружения статуи уродец выглядел лучше.

– Зря вы вырезали эту статую, риата Аделис, – с неодобрением объявил Эрл, когда принес в пристройку горячий тэй. – Всадник, конечно, вышел как живой, но грифона делал жутко знаменитый в Риоре мастер, и хозяин очень дорожит фонтаном.

– То есть обновление риата Гери возмутит? – заинтересовалась я.

– Не возмутит, а приведет в ярость. Я что подумал… Может, пока не поздно, поставим на двери в пристройку засов?

Я с трудом сдержала издевательский смешок, не подозревая, что уже через несколько часов всему дому, включая прислугу, разнорабочих, охрану и даже ледяного наездника, будет не до смеха.

Доар вернулся тем же днем после обеда, о чем мне доложила заикающаяся горничная. Она бочком протиснулась в гостиную и прошептала, словно выписывала мне смертный приговор:

– Хозяин хочет вас видеть.

Сердце так сильно грохнуло о ребра, что стало больно. Конечно, не от страха.

– Где?

– Они во дворе.

– Они? – удивленно изогнула я брови.

Перед фонтаном, обзаведшимся наездником, в гробовом молчании, как на похоронах, стояли Доар, Якоб и незнакомый старичок в бархатном плаще винного цвета и с тростью в руке. Подозреваю, что онемели риаты вовсе не от восхищения филигранной выточкой льда и сходством ледяной фигуры с живым прототипом. Лицо самого «прототипа» застыло, и даже на расстоянии ощущалось, как его распирало от злости (Доара, а не лицо).

Изящно поддерживая юбку, я спустилась по ступенькам и с жизнерадостной улыбкой певучим голосом вымолвила:

– Светлых дней, риаты.

Мужчины синхронно обернулись в мою сторону. Светлым этот день назвал бы только искренний оптимист. Погода заметно испортилась, долину накрыло серыми облаками, и на улице царили бледные сумерки.

– Дорогой муж, добро пожаловать домой.

– Светлых дней, Аделис, – мрачно вымолвил Доар. – Риат Гаэтан, позвольте вам представить мою… супругу.

Он запнулся на последнем слове, будто не понимал, как оказался связанным с исчадием демонического чертога не ритуалом изгнания, а брачными узами.

– Аделис, познакомься с мастером Гаэтаном. Он автор фонтана для нашего дома и искренне удивлен его преображением.

Другими словами, помогите мне, светлые боги.

– Какая честь, мастер, – любезно вымолвила я.

Уважительное приветствие, демонстрирующее прекрасное эсхардское воспитание, на фоне ледяного всадника с лейкой в протянутой руке прозвучало верхом издевательства. Затянувшаяся пауза была тому подтверждением. Лучше бы уж просто отвесила поклон.

– Я решил, что мастер поможет тебе определиться с выбором интерьера в доме, – в голосе Доара появилась подозрительная вкрадчивость, – а тут такой необычный… сюрприз.

– Тебе понравилось? – невинно спросила я.

– Я в восторге, – проговорил он и мрачно добавил: – В таком восторге, что не могу подобрать слова. Риат Гаэтан, а вы как считаете?

Тот пожевал губами, постучал тростью и вымолвил тонким старческим голосом:

– Ваша супруга исключительно талантлива, и у меня появились сомнения, что ей требуется помощь в выборе интерьера.

– Что вы, мастер, я не переживу ремонт без ваших наставлений, – с серьезной миной уверила я, но почему-то снова прозвучало насмешкой.

Без преувеличения, Доар поменялся в лице. Только присутствие чужого человека удерживало его от грандиозного скандала. Интересно, мысленно он выбирал храм, где мы разведемся, или размер кандалов, которыми прикует меня к дверной ручке?

– Только, милая эсса, скажите, а почему у него в руках сей странный предмет? – Скульптор тростью указал на лейку.

– Это же фонтан. Он обязан фонтанировать, – со сладкой улыбкой я щелкнула пальцами.

В лейке забурлила, заколотилась вода. По невидимым венам и артериям потоки стремительно вознеслись к ледяной голове, и из ушей наездника вырвались две мощные струи. Ударили в окна с такой силой, что зазвенели стекла, сломались голые кусты. Стоило признать, что в первый раз вода выходила с куда меньшим напором.

– Какое интересное решение, – в замешательстве пробормотал старичок.

За спиной раздался глумливый смешок Якоба, но Доару выверт с головой-лейкой не понравился.

– Фонтанировать, говоришь? – прошипел он, прожигая меня яростным взглядом.

В этот момент голова наездника, не выдержав гневной стихии, хрустнула! По ледяному лицу прочертилась глубокая кривая трещина.

– Что это его так раскорячило? – тоненьким голоском уточнил мастер Гаэтан.

– Кхм… – задумчиво промычала я.

Струи начали терять ярость и напор, оскудели, а потом вовсе иссякли. Мгновением позже ледяную башку разорвало на тысячи крошечных осколков. Ледышки брызнули в разные стороны. Мы отскочили от фонтана на безопасное расстояние и некоторое время таращились на обезглавленного наездника, протягивающего бесполезную лейку. Смотреть на изуродованного, но очень гордого ледяного калеку было по-настоящему больно.

– Что это? – вымолвил Доар.

Риторический вопрос не нуждался в ответе, но я неожиданно даже для себя пояснила:

– Всадник без головы.

Вдруг припаянная нога отвалилась от тела и, рухнув на дно фонтана, раскололась на куски.

– И без ноги, – зачарованно произнес мастер.

Для настоящего создателя ледяных фигур это был полный провал!

– Риат Гаэтан, почему бы нам не пройти в дом? – изображая радушную хозяйку, предложила я.

Якоб сопроводил несколько ошеломленного гостя. Мы с Доаром, изображая крепкую семейную пару, шли следом.

– Завтра же, – наклонившись, процедил он мне на ухо, – ты возьмешь скребок и отскребешь остатки своей статуи с моего грифона!

– Они примерзли намертво, – отозвалась я.

– Значит, придется очень постараться, – с нажимом прошептал Доар.

– И не подумаю. Весной само растает.

Между тем лакей открыл парадные двери и с поклоном пропустил гостя в дом. Едва мастер переступил через порог, как из холла прилетел истеричный вопль. Грешным делом, я решила, что обвалились леса. Не сговариваясь, мы с Доаром прибавили шагу, а когда вошли, то обнаружили скульптора, с полоумным видом метавшегося по холлу и размахивающего тростью. Эрл с Якобом от греха подальше сдвинулись к лестнице. Какое счастье, что идэйцы закончили на сегодня работу, иначе бы своими простецкими замечаниями довели бы старика до сердечного приступа.

– Что случилось с этими стенами? – воскликнул он.

– Они отсырели, – я попыталась превратить истеричные вопли, испугавшие даже стойкого Эрла, в конструктивную беседу.

– Это же ткани ручной работы! – в ужасе развел руками Гаэтан.

– Но сыреют они как самые обычные, – осторожно заметила я. – В защиту стен могу сказать, что еще ни одна ткань не пережила магического холода.

– Какой вандализм! – трагично воскликнул скульптор. – Кажется, у меня сейчас начнется сердечный приступ…

Он схватился за сердце и оглядел заляпанный мраморный пол, точно отыскивая место почище, чтобы свалиться в обморок. Какие идэйцы? Проклятье! Я сама чуть не довела его до приступа!

Пока именитый мастер не сложил в нашем разгромленном холле ласты, простите, не протянул ноги, Доар резко приказал:

– Якоб, проводи риата Гаэтана в гостиную. Эрл, пошли за лекарем и попроси заварить успокоительных трав. Аделис!

От неожиданности я почему-то вжала голову в плечи.

– Дорогая супруга, следуйте за мной, – вкрадчиво велел он. – Нам надо кое-что обсудить.

– Но…

Он одарил меня столь яростным взглядом, что стало ясно – лучше идти, иначе отнесут на плече, как мешок с еловыми шишками. С гордым видом я последовала за мужем, не забывая буравить его затылок острым взглядом. Доар открыл дверь в кабинет и сделал приглашающий жест рукой, мол, не стесняйся. Сохраняя невозмутимость, я прошла в сумрачную комнату, где все еще сохранялся тяжелый влажный холод, а окна «плакали» и на подоконниках натекали прозрачные лужицы.

Думала, что Доар усядется за рабочий стол, чтобы подчеркнуть, кто в доме хозяин, но он стоял, опустив руки, и рассматривал меня с открытой враждебностью. Со стороны мы напоминали магов перед ментальной дуэлью.

– Объяснись, – тихо потребовал он, и в голосе, в любую секунду готовом сорваться на крик, ощущалось напряжение. – Объяснись, заклинаю светлыми богами, потому что я в шаге от того, чтобы…

– Дать мне развод? – тут же выпалила я. – Не хочешь идти в храм, не надо. Просто дай мне флакон с кровью, и нас развенчает мой молельщик в Эсхарде…

– Переселить тебя в пристройку! – перебил Доар с такой яростью, что я чуть не подпрыгнула.

– Какая, к паршивым вивернам, пристройка?

– Аделис, ты благородная – демон тебя дери – эсса, а выражаешься, как портовый грузчик!

– В выражениях ты, к слову, тоже далеко не менестрель, – парировала я.

Он меня решил воспитывать, как шкодливую горгулью? Изгрызла обои – во двор под дождь, нагадила в тапочки – макнул носом и закрыл в стенном шкафу. Что за возмутительная дрессировка? Я не хочу, чтобы меня воспитывал риорский фальшивый муж! Мне нужна свобода! Но только я собралась высказаться, как Доар снова заговорил:

– Что с тобой случилось, Аделис? Ты была милой, забавной, веселой. Проклятье! Ты была логичной! Куда делась маленькая эсса, которая знала, как заставить людей собой восхищаться?

– Обвенчалась с тобой? – огрызнулась я.

– Выходит, ты приделала уродливый кусок льда на фонтан и разнесла холл, чтобы достать меня?

От причины, почему каменный грифон нарастил наездника, отпираться было глупо, но по поводу разгрома хотелось поспорить:

– Ремонт пришлось начать, потому что холл выглядел несколько плачевно… после того, как растаял.

– Так какого демона ты его заморозила? Тебе ледяной статуи было мало?! – завопил Доар, расставив руки. – Мне наплевать на ремонт, но перед Гаэтаном стыдно!

Он покраснел от злости. На виске набухла вена.

– Светлые боги, не надо на меня орать, – охнула я. – Хочешь сказать, что тебе не знакомы магические срывы?

Пауза была исключительно странная. Любой маг рано или поздно сталкивался со срывами, но эссам терять контроль было грешно, ведь в нас с детства вколачивали умение сохранять холодную невозмутимость. В тот раз пострадал только холл, но мог промерзнуть и весь особняк от чердака до погреба, и двор с фонтаном, и даже кованый забор вместе с сидящими на нем птицами.

Я поймала себя на том, что в защитном жесте скрестила руки на груди. Попыталась спрятать за спину, но почувствовала уязвимость и снова приняла защитную позу.

– И что же случилось? – с вкрадчиво-угрожающей интонацией спросил Доар. – Не сумела надеть сразу два нарядных платья, обула разные туфли? Или статуя не желала усаживаться на фонтан?

– Я случайно встретила Веронию в нашей гостиной. Она, знаешь ли, была в отъезде и оказалась не в курсе, что у тебя появилась жена. Мы обе чуточку удивились.

– Ты настолько удивилась моей женщине, что заморозила холл? – нехорошо усмехнулся он.

– Как раз ее… существование не удивляет. Бесит, что ты не даешь развода мне, но не желаешь бросать старые увлечения. Ты как собака на сене, Доар. После свадьбы с той милой риорской девочкой ты не планировал менять свою жизнь? Ни на мизинчик?

– Знаешь, как в Риоре говорят? Не трогай то, что и так неплохо работает. – Он издевался.

– Светлые боги, что за паскудная ухмылка? – возмутилась я.

– Перестань выражаться!

– Перестань ухмыляться! Честное слово, меня не волнует, с кем и когда ты спишь, но если хочешь жену – эсхардскую эссу, то я хочу гарантий, что не останусь одинокой стареющей женщиной с неопознанным серым яйцом и облезлым домом.

– Тебе мало домашнего питомца? Родим ребенка? – вкрадчиво уточнил он.

– Сделаю вид, что я этого не слышала! – Как представила дитятко с глазами и манерами Доара Гери, так мурашки по спине побежали.

– Тогда что ты называешь громким словом «гарантии»? – мрачно уточнил он.

– Семейную печать.

В комнате воцарилась мертвая тишина. Реакция Доара была понятна: я потребовала немыслимую в наших обстоятельствах вещь. Печать делала меня настоящей хозяйкой дома, а заодно половины состояния Гери. В брачном договоре с Гидеоном даже имелся пункт, что жене семейная печать полагалась только после появления на свет наследника мужского пола. Маленькие беловолосые девочки с ледяными замашками папашки, по мнению Анкелей, не стоили ни золотых синов, ни богатых домов.

В воздухе разливалось такое напряжение, что становилось тяжело дышать. Я смело ответила на хмурый взгляд Доара, а смотрел он из-под бровей пронизывающе и пытливо. Готова поспорить, вспоминал, где находится ближайший храм и как к нему добраться кратчайшей дорогой.

– Хорошо.

– В смысле? – опешила я.

– Мы подпишем бумаги.

Он развернулся и вышел из комнаты.

– Эй, Доар! Постой… – бросилась я следом, но дверь сердито захлопнулась.

Что сейчас произошло? Почему мы не на полпути к молельщику? Я потребовала печать, а он согласился? Он вообще в своем уме?!

С самого утра по первому этажу разносились визгливые вопли. В жизни бы не подумала, что тщедушный Гаэтан способен ввести в оторопь четырех рыжебородых здоровяков-идэйцев. Они слушались властного старика без пререканий и недовольства.

– Я взял на себя смелость, эсса Аделис, посмотреть ткани, которые вы купили, – после приветствия недовольно объявил мастер. – Конечно, не ручная работа, но во вкусе вам не откажешь. Купите серебристого полотна еще три рулона, иначе не хватит обтянуть стены в холле.

– Слушаюсь, – ошарашенная неожиданным напором «темного властелина», на которого смотрела сверху вниз, выпалила я.

– Сегодня, – кивнул он на дверь. Мол, подхватила юбки и поскакала на торговую площадь, пока создателя не покинуло вдохновение.

– Как скажете.

– Вы довольно покладисты для эссы, – заметил Гаэтан.

Осталось неясным: меня обругали или похвалили?

Я тишком попросила слуг собрать закупленный, но совершенно бесполезный в хозяйстве хлам и вместе с содержимым моего переполненного гардероба от имени риата Гери отвезти в приют для девочек. С самим риатом Гери за целое утро мы умудрились ни разу не столкнуться. Договорившись с Эрлом об отправке вещей, я воспользовалась возможностью сбежать из особняка хотя бы на пару часов и уехала в соседний городок.

Если торговец и оказался разочарованным тем, что взбалмошная покупательница оставила за порогом большую часть сумасбродства и не накинулась на новые яркие полотна, как взбесившаяся сорока, то виду не показал. С вежливой улыбкой он попросил подождать, пока подручный проверит наличие ткани на складе.

Пока я без особого интереса рассматривала цветочные орнаменты на полотнах, в торговой лавке появился Айдер Эббот. Возможно, просто увидел меня через высокую открытую витрину и не упустил случая напомнить о себе. Или сказать гадость.

– Дорогая кузина, рад приветствовать, – растянул он губы в неприятной улыбке. – Как поживает братец?

Точно! Захотел наговорить гадостей. Интересно, если ему заморозить рот, чтобы не мог разлепить губы, то случится скандал?

– Неплохо, – спокойно отозвалась я, оставив мечты превратить надоедливого типа в ледяную статую городского сплетника.

– Отлично выглядите, семейная жизнь вам к лицу, – он замолчал и вперился в меня выжидательным взглядом.

– Вы ждете ответный комплимент? – иронично уточнила я.

– Просто хотел сказать, Аделис, что если захочется поговорить с кем-нибудь по душам, то я всегда к твоим услугам.

Я понятия не имела, что нам обсуждать с кузеном Доара и прямо заявила:

– Сомневаюсь.

– В Риоре друзьями не разбрасываются, эсса Хилберт, – вымолвил он, а у меня в голове зазвенел тревожный колокольчик. – А я тебе друг. Пока.

Айдер достал из кармана пальто золотую визитницу, словно бы всегда держал ее наготове.

– Возьми на всякий случай, – протянул он личную карточку.

– Не представляю, по какой причине я захотела бы поговорить с тобой, а не с Доаром, – отказалась я от любых дел со скользким типом.

– Ну же, милая эсса… – поцокал он языком. – Мы все знаем, что иногда случаются совершенно невероятные истории. Например, одна хорошенькая эсса на собственной свадьбе опускает руки в венчальную чашу и узнает, что замужем за риорским рудокопом. Забавная ситуация, не находишь?

Как бы мне не претила мысль о замужестве с Гидеоном Анкелем, я не находила ничего забавного в том, чем закончилась наша свадьба, и хмыкнула:

– Твое воображение выше всяких похвал.

Замечание вызвало у Айдера очередную неприятную улыбочку.

– Жизнь удивительнее любой фантазии.

Он по-прежнему протягивал визитку. С непроницаемым видом я сняла перчатку и забрала белый прямоугольник с адресом, написанным красивым почерком каллиграфа. Под действием магии бумага постепенно покрывалась снежной корочкой, на ней оставались следы от пальцев. На глазах дарителя карточка превратилась в льдистую пластинку и рассыпалась снежинками. Я аккуратно стряхнула их с руки и натянула перчатку.

К счастью, в этот момент в зал вынесли рулоны с тканью, аккуратно обвернутые в коричневую хрусткую бумагу.

– Добрых дней, риат Эббот, – небрежно бросила я и вышла на улицу, где зачастил холодный дождь.

– До скорой встречи, дорогая кузина, – фыркнул Айдер мне в спину.

Стоило переступить порог особняка, как Эрл важно объявил, что Доар вернулся и ожидает меня в приемной. Отдав лакею плащ, я пересекла разгромленный холл, за одно утро приобретший вид приличнее, чем за все дни ковыряния идэйцев без чуткого руководства Гаэтана. Подозреваю, что если бы мастер не появился в доме, то ремонт растянулся бы на месяцы.

За окном моросило, и просторная приемная с длинным полированным столом утопала в грязновато-серых сумерках. Вместе с Доаром и Якобом моего возвращения дожидался знакомый риат, в прошлую нашу встречу в этой же комнате разбивший пенсне. Сейчас окуляр красовался новым стеклышком.

– Светлых дней, риаты, – поздоровалась я, пытаясь уловить настроение присутствующих. При моем появлении мужчины поднялись из-за стола.

– Присаживайся, – Доар указал рукой на свободное место.

Я устроилась на стул, любезно отодвинутый секретарем. Мужчина в пенсне оказался стряпчим семьи Гери. Тут-то стало ясно, почему меня терпеливо дожидались трое исключительно занятых риатов.

– Ты должна подписать бумаги, – объявил Доар.

На полированную столешницу лег лист плотной бумаги, где аккуратно, вероятно, рукой секретаря было написано, что мне официально вручалась семейная печать, дающая право не только носить фамилию мужа, но и претендовать на его состояние. Внизу струилась витиеватая подпись Доара. Глядя на замысловатый росчерк, я выпрямилась на стуле и спрятала под крышку стола сцепленные в замок нервно дрожащие руки. Светлые боги, как мы до этого дошли?

Совершенно точно у меня в мыслях не было становиться «риатой Гери» или объявлять всем, что чистокровная эсса решила выбрать судьбу эсхардской женушки. Провоцируя Доара, я не только превзошла в невыносимости собственную мать, но и сама себя загнала в ловушку.

– Поставьте свою подпись и закрепите личной печатью, – велел стряпчий.

Он раскрыл стоявшую на столе шкатулку и повернул ее в мою сторону. Под крышкой на бархатной подушке покоилась серебристая печать из триана. На гербе семьи Гери скалился разъяренный грифон.

– Пока моя, твою печать скоро изготовят, – сухо пояснил Доар, решив, что я не проявляю ни бурной радости, ни злой иронии из-за недовольства размером оттиска. – Подписывай.

По столу скользнуло знакомое перо, закрытое золотым колпачком. Следовало его поймать, но я не пошевелилась. Перо прокатилось до края и сорвалось на пол.

– Аделис? – вопросительно изогнул брови Доар.

– Нет, – едва слышно выдавила я.

– Что ты сказала? – в его голосе появилась опасная вкрадчивость.

– Я не могу! – громко повторила я. – Все слишком далеко зашло.

Мгновенно в глазах Доара вспыхнула ледяная ярость, не оставив во взоре привычной снисходительности.

– Оставьте нас! – приказал он, а когда риаты в замешательстве помедлили, то вышел из себя: – Почему я вынужден повторять? Все вон!

Мы остались одни, утопающие в пронзительной тишине и в серых осенних сумерках. В воздухе разливалось напряжение столь ошеломительной силы, что выдержать его даже мне не хватало характера. Я сжимала под столом кулаки, невидяще таращилась на бумаги перед собой и чувствовала жалящий взгляд Доара.

– Выходит, тебе не нужна печать? – медленно произнес он.

– Нет, – не поворачивая головы, отказалась я от супружеских привилегий.

Пауза – длинная, страшная. И Доар сорвался. Тишина взорвалась грохотом. Одним махом он сбросил на пол бумаги, тяжелую мраморную чернильницу и шкатулку с печатью, со стуком проскакавшую по паркету. На моем простом сером платье остались чернильные брызги. Охнув, я отпрянула от стола и вскочила на ноги.

– Демоны тебя раздери, Аделис Хилберт! – От гнева лицо Доара побледнело, а глаза потемнели. – Клянусь, с тобой рехнуться можно! Ты не просто непоследовательна, а абсолютно невыносима!

– Вот именно! – выкрикнула я, забыв о том, что благородные эссы даже под прицелом арбалета не повышают голоса. – Что мне еще сделать, чтобы ты согласился вернуть брачные клятвы?! Для тебя так важно получить должность, что ты готов терпеть невыносимую пустышку в доме?

– Да! – Он мгновенно сменил тон, но в сдержанном голосе звучала угроза. – Для меня это важно настолько, что я готов терпеть в доме не просто невыносимую пустышку, а тебя.

Доар придвинулся, но злость не позволила мне отступить и сохранить безопасное расстояние.

– Но я не готова оставаться твоей женой и не желаю жить в твоем доме, – смутно осознавая, насколько близко мы стоим, прошипела я.

– Все же будь последовательной, Аделис. Ты сама решила сюда переселиться, – изогнул он бровь. – Не помнишь?

У меня вырвался издевательский смешок. Светлые боги, как я сразу не догадалась? Когда он вышвырнул меня из кареты возле гостевого дома, как ненужный дорожный сундук, то понимал, что я явлюсь в дом по собственному желанию. Пять лет прошло, а он разгадывал меня легче, чем детские шарады!

– Я даю тебе все: защиту, деньги, дом. Готов выполнить любой каприз, – быстро проговорил он до странности напряженным голосом. – Проклятье! Я готов вручить тебе семейную печать, если хочешь строить из себя хозяйку. И ты все еще считаешь наш брак фальшивым? Чего ты ждешь? Любви до гроба? По-моему, для женщины, едва не заключившей брак по родительской указке, ты слишком оторвана от реальной жизни.

– Ты не понимаешь? – усмехнулась. – Ты мне не нравишься. Я просто не хочу тебя.

Застыв на ничтожном расстоянии, мы смотрели глаза в глаза.

– Светлые боги, Аделис… – прошептал Доар. – Красавица Аделис… Как же сильно ты меня бесишь!

– Что? – поперхнулась я на вздохе.

Неожиданно он обхватил мое лицо ладонями. В голове мелькнула паническая мысль, что сейчас он меня поцелует! В смятении молниеносным движением я припечатала его приоткрытый рот рукой. Доар остолбенел. Некоторое время мы не шевелились, одинаково шокированные абсурдом происходящего.

– Никогда не смей меня целовать, – процедила я и в назидание наградила наглеца легким магическим уколом…

Доар отшатнулся и нехорошо выругался. Заклятье снималось на раз, было достаточно смахнуть ледяную паутину. Фокус-то детский! Но от белого отпечатка по его лицу стремительно рассыпалась снежная пудра: кожа приобрела мертвенный оттенок, ресницы заледенели, присыпало темные волосы, снежная пороша перекинулась на плечи и руки.

Он не пытался остановить стремительного замерзания, лишь синеющими пальцами схватился за узел галстука, словно стараясь его распутать. Слабый удар был не способен причинить магу вред, разве что продемонстрировать, что дама против лобызаний, и прежде Доар на щелчок пальцев сбросил бы заклятье, если бы вообще заметил его. Но сейчас на моих глазах он в мгновение ока превращался в ледяную статую, как самый обычный человек, ничего не знающий о магии или ее законах!

– Доар! – по-настоящему испугавшись, я подскочила мужчине и одним касанием к солнечному сплетению потушила колдовство. Пытаясь восстановить дыхание, он согнулся и уперся руками в колени. От магии его потряхивало.

– Ты рехнулась, Аделис? – просипел он, с трудом выпрямляясь. Ледяная пудра растаяла, и лицо было влажным, словно Доару в лоб прилетело снежком. На одежде лежали мелкие капли, похожие на дождевую морось.

Как сторона, пострадавшая от хулиганства, он имел полное право предъявлять претензии, и стоило бы рассыпаться в жалобных извинениях, но с моих уст сорвалось:

– Как ты позволил себя ранить? – от паники язык едва шевелился.

– Надо было тебя ранить в ответ?

– Не ранить – нет! Почему ты не заблокировал удар? – спросила я и от сверкнувшей, точно молния, догадки оцепенела с открытым ртом.

Мелкие странности, казавшиеся не более чем риорскими чудачествами, приобрели смысл. Охрана дома у мага воздушной стихии, однажды вызвавшего такой ураган, что с конюшни академии едва не снесло крышу, разговор через зеркало с помощью артефакта, необъяснимое желание получить должность посла в Эсхарде…

Об этом не принято говорить вслух, но факт остается фактом. Властители моей родины обладают уникальным даром возвращать магию людям, потерявшим связь со стихией. Скорее всего, они откликнутся на просьбу посла дружественного государства, но никогда не помогут случайному риорцу, даже если его карманы лопаются от золотых шейров, а семейная печать с оскаленным грифоном выплавлена из натурального триана. Они никогда не изображали милосердных целителей и не страдали особенным человеколюбием. Ради такого не только вытерпишь ненавистную женушку, но и вручишь семейную печать горгулье, если присутствие мелкой пакостницы поможет открыть дверь во властительский дворец в Эсхарде.

– Ты утерял дар! – выпалила я. – Так ведь?

Он обтер влажное лицо ладонью и с сарказмом уточнил:

– Чего ты ждешь больше, Аделис, подтверждения или опровержения?

– Правды.

– Ты права, я лишился дара, – быстро выговорил он. – Когда? Пять лет назад. Из-за тебя? Нет. Хочу ли вернуть? Без сомнений. Еще вопросы?

– Да три сотни! – воскликнула я, ошарашенная тем, с каким ожесточением он обрушил на меня эту самую правду.

– Просто оставь их при себе.

– Почему ты не сказал мне об этом раньше, зачем скрывать? – с укором высказалась я.

– А ты бы откровенничала на моем месте? – вопросом на вопрос ответил он.

И я прикусила язык, потому что понимала – молчала бы. До последнего. Утеря связи со стихией – не та тема, которую хочется обсуждать с человеком, из-за которого пять лет назад жизнь погрузилась в хаос.

Когда напряжение достигло высшей точки, в кабинет заглянули. Погруженные в глубокую тишину, мы с Доаром услышали щелчок повернутой ручки, и оба обернулись к двери. В узенькой щели маячил порядком встревоженный Якоб. Боюсь, он посчитал, что случилось смертоубийство, если мы двое перестали орать как полоумные, а потом нашел предлог заглянуть в приемную.

– Я это… хотел спросить, – неловко промямлил он, – стряпчий еще нужен?

Хотя по лицу было видно, что хотел узнать, а не понадобится ли нам целитель. Может, сразу за ним отправить, пока мы еще на ногах стоим?

– Нет, мы закончили, – резко произнес Доар и решительным шагом направился прочь из комнаты.

С открытым от удивления ртом я следила, как он спешно покидает поле битвы. Чувствуя, что хозяин на взводе, Якоб шустро посторонился.

– Доар, постой! – сорвалась я с места.

В коридоре было темно. После магического срыва живые огни в настенных светильниках, обычно вспыхивающие от движения, зажигались только после нескольких хлопков. Настырно шагая следом за Доаром, я выпалила:

– Смешно уходить от разговора!

– Мы не разговаривали, Аделис, а скандалили, – не оглянулся он.

– Конечно, и у тебя есть дела поважнее, чем выяснять со мной отношения, – фыркнула я.

– Умница, схватываешь на лету.

– Умоляю тебя, Доар, не надо переходить на этот твой снисходительный тон! – огрызнулась я, прожигая взглядом его затылок, и начала бросать в широкую спину вопросы: – При каких обстоятельствах это случилось? В этом виноваты люди, которые тогда забрали тебя из моего дома? Что вообще с тобой происходило после возращения из Эсхарда? Почему ты не хочешь узнать, что было со мной?

Он резко развернулся. По инерции я еще сделала пару мелких шагов, но не успела остановиться, как вдруг оказалась оттесненной к стене. От удара спиной о холодную кладку над нашими головами вспыхнул ночник. Свет упал на мрачное лицо Доара.

Когда он склонился к моему уху, я испуганно съежилась. Злость, волнами исходящая от мощной напряженной фигуры мужчины, ощущалась на физическом уровне. Вероятно, будь у него магия, он разнес бы коридор.

– Послушай, милая эсса Хилберт, – щекоча дыханием, недобро прошептал он, – сколько мы были знакомы, тебя никогда не интересовало, что происходило за пределами твоего маленького мирка. Я не жалуюсь, вас растят зацикленными на себе. Просто продолжай в том же духе и не лезь ко мне в душу.

– Но мы женаты! – пролепетала я.

– Сказала женщина, которая хочет вернуть брачную клятву, – иронично усмехнулся он и вдруг провел пальцем по ткани над моей макушкой: – Ты совсем разучилась контролировать ледяную магию, Аделис? Похоже, скоро придется ремонтировать весь особняк.

Напоследок окатив меня презрительным взглядом, он вышел в холл. Я отлепилась от стены, огляделась. В коридоре было пусто. Видимо, Якоб деликатно закрылся в приемной, чтобы дать супругам без смущения выпустить пар, или же не пожелал смущаться сам, подсматривая за семейным скандалом. По-прежнему горел единственный живой огонек. Вокруг того места, где Доар прижимал меня к стене, сверкала снежная пудра. При желании в большом пятне, не тронутом замерзанием, можно было различить очертания человеческой фигуры.

– Аделис, да что с тобой? – с досадой пробормотала я, представив кислую мину Гаэтана при виде вспученной отсыревшей ткани ручной работы и позеленевших от безжалостной влажности бронзовых светильников. Хотя, наверное, патина скульптора только обрадует. Говорят, она прибавляет бронзе ценности.

Мама утверждала, что мужчине надо дать время перебеситься, вкусно накормить деликатесами, а потом идти на второй заход, когда он сытый, расслабленный и безоружный. С папой эта тактика всегда срабатывала. Весь день я ломала голову, как вызвать Доара на разговор, желательно без скандала, даже обдумывала мысль собственными руками приготовить ужин. Отличную идею пришлось оставить, ведь кроме тэя я ничего не умела варить, да и его умудрялась испортить.

Я прождала возвращения Доара до середины ночи, специально сунув между дверью в спальню и косяком туфлю, чтобы услышать шаги подгулявшего хозяина, но в итоге все же уснула в кресле под умиротворенное потрескивание поленьев в камине. Проснулась ни свет ни заря, разбитая и с ноющей шеей. Когда я появилась на кухне, перепугав прислугу, и заявила, что лично подам хозяину завтрак в постель, то услышала смущенный ответ Эрла:

– А риат Гери не ночевал дома.

Во время завтрака, когда мы с Гаэтаном без аппетита ковырялись в тарелках, лакей принес записку, запечатанную красным сургучом с незнакомым оттиском.

– От риата Эббота, – торжественно объявил он и попытался заглянуть в письмецо, когда я его развернула. Правда, наткнувшись на мой иронично-вопросительный взгляд, величественно отошел к стене.

Почерк у Айдера оказался корявым, я с трудом разобрала пляшущие строчки:

Видел кузена в компании бутылки соврена. Он был мрачен, бутылка почти пуста. Ты уверена, что мне все еще нечего тебе рассказать?

Ниже он приписал время и место встречи.

Я подавила неблагородное желание выяснить, в чьей кровати Доар заснул в обнимку с этой самой бутылкой солодового риорского вина, за крепость и ядреный запах испокон века считавшегося напитком простолюдинов. Или вообще не с бутылкой… Скрипнув зубами, я смяла записку и засунула бумажный шарик под край тяжелой тарелки. Хотела заморозить, но поосторожничала при Гаэтане колдовать. Одного вчера уже подморозила, до сих пор домой не явился.

– Дурные новости? – из вежливости уточнил мастер.

– Отправитель не нравится, – с вежливой улыбкой объяснила я и поймала себя на том, что обшариваю взглядом стену столовой, пытаясь отыскать часы, чтобы проверить – сугубо теоретически, – успею ли на встречу с Айдером.

Через час полностью одетая, в плаще, шляпке и с маленькой сумочкой в руках я спустилась в холл и вдруг поняла, что назначенное время запомнила, а место – напрочь забыла. С независимым видом вошла на кухню, заставив слуг очередной раз напрячься, и уточнила у Эрла, с аппетитом жующего булку с маслом:

– Где мы должны встретиться?

– В парке фонтанов, – с оттопыренной щекой объявил он и с непроницаемым видом вытащил из кармана аккуратно разглаженную записку. Мол, заберите. Специально сохранил, зная изменчивую женскую натуру.

Погода наладилась. За ночь сильный ветер разогнал облака, и над Риором снова затеплилось солнце. Сезон листопадов закончился. Деревья почти обнажились, кое-где сохранив чахлое оперение, поблескивающее в слабых лучах солнца.

Айдера я нашла на центральной аллее. Он сидел на скамье, предусмотрительно прикрытой газетным листом, а второй с интересом читал, попыхивая крепкой сигариллой. В кристально чистый осенний воздух уходили клубы дыма. Как от угольной печки, право слово.

– Какая поразительная пунктуальность, – улыбнулся он и кивнул на влажную скамью: – Присядешь?

– Постою.

– Я подложу газетку, – сжав сигариллу зубами и прищурив правый глаз от едкого дыма, он действительно сложил типографский лист и постелил на дощечки. – Нет? Ладно, тогда прогуляемся.

– К парковым воротам, – кивнула я в ту сторону, где меня дожидался экипаж.

Видимо, рассчитывая заставить гордячку понервничать, он не торопясь вытащил из кармана маленькую серебряную пепельницу, потушил о ее дно сигариллу и щелкнул крышкой. После этого пожелал подняться.

– Что ты знаешь о том, как он утерял… – я запнулась, боясь произнести правду вслух.

– Связь со стихией? Вы, маги, так ведь называете дар? – подсказал Айдер.

– Да.

– Сначала, дорогая Аделис, давай решим, что хорошего ты можешь мне сделать за ответы на вопросы, – принялся торговаться он.

– Не заморозить до смерти? – сухо предложила я.

– У эсхардцев всегда было специфическое чувство юмора, – несколько нервно хихикнул он. – Скажем, услуга за услугу. Я помогаю тебе, а потом ты поможешь в чем-нибудь мне. Идет?

– Идет, – сделала я вид, что не заметила протянутой руки. – Так что случилось с его магией?

– Никто не знает.

– Ты никак издеваешься? – с угрозой выгнула я бровь.

– Я не вру, никто, кроме самого кузена, не знает. Наемники, которые его везли из Эсхарда, сказали, что Доар пришел в бешенство и разнес половину гостевого дома, а пока народ очухался, его как ветром сдуло. Занимательное сравнение, да? Ветром сдуло… – Он хохотнул.

– Вообще не смешно, – проворчала я.

Только человек, обделенный даром, а заодно мозгами, мог посмеяться над магическим срывом. Судя по всему, именно эта напасть случилась с Доаром. Неужели он сорвался так, что дар уснул?

– Что было дальше? – подогнала я Айдера, когда тот примолк и только важно вышагивал рядом.

– Мы думали, что он сгинул, но братец нашелся в триановых шахтах, вкалывал обычным рудокопом без капли магии. Отец бился в истерике. У него, знаешь ли, были далеко идущие планы на Доара. Первый маг в нашей семье, а тут такая неприятность. Даже хотел оставить его ни с чем и вычеркнуть из семейного древа, но не успел – от злости отправился к праотцам. Братец получил свою часть наследства и на все шейры купил рудник, на котором работал. Конец истории.

Мы подошли к высоким кованым воротам. Возле пешеходной мостовой, где я попросила кучера остановиться, стоял совсем другой экипаж. И он принадлежал Доару. С козел спрыгнул слуга и выразительно открыл дверь, намекая, что мне надлежало шустро забраться в салон. Светлые боги, вот ведь неловкость!

– Как понимаю, вряд ли вы меня подкинете до дома, – ухмыльнулся Айдер. – Легкой дороги, дорогая кузина. Не забудь о нашей сделке.

Подозреваю, что дорога у меня будет как на гвозде, торчащем из обивки сиденья. Добрые пожелания в сторону Эббота застряли в горле. Я одарила его скупым кивком и с высоко поднятой головой направилась к экипажу. Зря, скажу, нос задирала – не заметила лужу и выкупала ботинок, с радостью впитавший влагу. В молчании я забралась в салон, делая вид, будто не замечаю мокрый след от обуви, расправила юбку. Доар сидел откинувшись и внимательно следил за мной.

– Эрл подсказал, где меня искать? – светским тоном уточнила я.

– Случайно заметил знакомый экипаж возле парка. Хорошая вышла беседа? – с ироничной улыбкой спросил он.

– Сойдет для дурной погоды, – отозвалась я и сощурилась, когда нахальное солнце засветило прямо в лицо. – Как провел время с крепким совреном?

– Лучше, чем со своей женой, – отозвался он.

Карета тронулась, и некоторое время мы провели в молчании.

– Поговорим? – предложила я.

– Аделис, ты всегда выбираешь такие странные места для серьезных разговоров, – усмехнулся он. – Письма на ладонях, коридор, парк, карета.

– Сядем за стол переговоров?

– Вчера уже садились, мне добавить нечего, – наотрез отказался он от конструктивной беседы.

– В таком случае можешь помолчать, мне есть что сказать.

Мысленную речь я готовила полночи, а утром перед зеркалом, прежде чем вломиться в кухню за подносом с завтраком, отрепетировала еще разок. Когда я откашлялась, он глумливо ухмыльнулся:

– Ты готовилась?

Едва не огрызнулась, чтобы он прекратил сбивать меня с мысли, но вовремя прикусила язык. В зеленых глазах Доара светился вежливый интерес. Вдруг я позабыла все умные, важные, правильные слова, которые следовало выпалить мужу, чтобы он долго-долго их переваривал и, проникшись, не заставил меня возвращаться в особняк пешком.

– Доар, мы всегда были друзьями, и я не представляю, как ты пережил потерю магии, но искренне хочу помочь, – выпалила на одном дыхании. – Давай заключим пакт о мире?

Я протянула подрагивающую руку. Некоторое время в глубоком молчании муж рассматривал мои нервные пальцы с короткими ногтями, как у белошвейки или шляпницы, но не как у благородной эссы. Наконец он подался вперед и заключил мою холодную руку в кокон больших горячих ладоней.

– Аделис, я согласен, – он говорил с легкой улыбкой и удивительной теплотой в голосе. – Давай очень мирно разведемся.

Я выразительно моргнула и не нашлась чем ответить. Цель была достигнута! Доар неожиданно согласился на развод, но я не понимала, почему не испытывала сейчас ни капли радости. Он отпустил мою руку и сделал вид, будто страшно заинтересовался унылым видом провинциального городка за окном.

Я не знаю супружеской пары, которая отправлялась бы возвращать брачные клятвы из одного дома, поэтому из особняка уехала в гостевой дом. Не успела, что называется, присесть, как в номер постучались. Решила, что коридорный принес горячий тэй с капелькой густого сладкого ликария, но в коридоре, страшно смущаясь и обтирая взмокший лоб платочком, стоял Якоб. В руках помощник Доара держал приснопамятную корзину с большим серым яйцом. В молчании я перевела вопросительный взгляд с подношения на лицо визитера. Похоже, вид у меня был весьма красноречив.

– Этот уродец – домашний питомец Доара, – отказалась я принимать грифона.

– Просто заберите, иначе он впадет в буйство, – взмолился секретарь.

– Ладно, сама верну, – вздохнула я, забирая корзину. Приглашать Якоба в номер посчитала неприличным, а от тэя в едальне гостевого дома он вежливо отказался, так что вечер я провела в компании яйца, книги по архитектонике и блокнота с набросками.

Втайне я всегда мечтала переехать на западную сторону Эсхарда, в ремесленный район, и открыть собственное ателье по изготовлению ледяных фигурок. Конечно, обогатиться вряд ли получится, но на достойную жизнь хватит. Раньше меня останавливал договор с семьей Анкель, ведь будущей супруге аристократа не пристало заниматься ремесленным трудом, разве что баловаться в маленькой мастерской в задней части дома и под большим секретом продавать фигурки через посредников. Теперь я оказалась свободной от любых брачных обязательств и хотела сама решать, где селиться, как жить и чем заниматься. А потому настырно рисовала в блокноте наброски новых статуэток: риорских цветов, мощного грифона с расправленными крыльями, венчающего безобразный фонтан. И вдруг обнаружила, что с листа на меня хмуро смотрит Доар. Проклятое подсознание! С досадой я выдрала лист, смяла его и одним махом превратила в хрупкий льдистый ком, мгновенно раскрошившийся в руках.

– Демоны дери риорцев! – пробормотала я, стряхивая с коленей и блокнота снег. Угольные линии расплылись, напрочь испортив рисунок с грифоном.

Погода на следующий день не подкачала, и над долиной снова играло солнце. В храм, где мы с Доаром проверяли брачные метки, я входила в точно назначенное время и с корзинкой в руках. Утренние службы обычно проводили на рассвете, и теперь святилище пустовало. В стылый воздух при выдохе вырывались жиденькие облачка пара.

Почти бывший муж ждал меня возле громоздкого каменного алтаря с выдолбленной чашей, наполненной святой водой. Доар оглянулся на стук каблуков, а когда я подошла, объявил:

– Ты опоздала.

– Это ты пришел раньше, – отпарировала я и протянула корзину с яйцом: – Ты по ошибке прислал мне домашнего питомца.

– Не по ошибке.

– Из Риора нельзя вывозить редких животных, – напомнила я.

– Это не редкое животное, – назидательно заявил Доар.

– Что-то я не видела, чтобы по улицам летали карликовые грифоны.

– Оно не грифон.

– Тогда кто?

– Яйцо! – буркнул он и примолк, когда в молельном зале появился святой брат.

– Вот и забери свое яйцо, – пробормотала я и плюхнула корзинку рядом с его дорогими начищенными туфлями.

– Как это по-женски, – едва слышно презрительно фыркнул Доар, – завести и бросить.

Светлые боги знают, каких усилий мне стоило сдержаться и не отдавить нахалу каблуком ногу. Остановило только приближение молельщика. С доброжелательной улыбкой он распростер руки и поприветствовал нас:

– Дети мои, счастлив вас видеть в храме!

Доар недоуменно нахмурился. Видимо, он по-прежнему оставался не в курсе, что пару дней назад превратился в щедрого покровителя приюта для девочек.

– Светлых дней, святой отец, – улыбнулась я, протягивая руки для благословения.

– Рад, очень рад, – бормотал он, попытался и Доара похлопать по сцепленным в замок пальцам, но отказался от этой идеи. – Риат Гери, благослови и просветли вас боги за доброту!

Благословленный, но пока не очень просветленный муж с подозрением покосился в мою сторону.

– Ты отправил три подводы вещей в приют, – снизошла я до объяснений.

– А я-то думаю, отчего в доме стало легче дышать, – не удержался он от колкости.

– В доме ремонт, – фыркнула я, – там вообще дышать невозможно.

– Что вас привело в храм, дети мои? – пресек перепалку молельщик.

– Мы хотим вернуть брачные клятвы, – категорично объявил Доар, и с лица святого брата сошла улыбка.

Он удивленно моргнул и недоверчиво уточнил:

– То есть вы решили развенчаться прямо сейчас?

– А это займет много времени? – вопросом на вопрос ответил Доар.

Ритуал был несложен. Требовалось несколько капель крови, венчальная чаша с магической святой водой и искреннее желание. Последнего у нас с Доаром имелось в избытке.

– Не то чтобы много… – запнулся служитель светлых богов. – Просто, глядя на вас, дети мои, я обязан спросить: почему столь яро любящие супруги вдруг решили вернуть брачные клятвы?

Некоторое время в ошарашенном молчании мы изучали молельщика, а он – нас.

– Святой брат, вы нас ни с кем не спутали? – для ясности уточнила я.

Какая любовь? Неужели незаметно, что мы готовы друг друга перекусать, как бешеная виверна дикую горгулью?

– То есть вы не передумаете? – вздохнул он.

– А вы выдержали паузу, чтобы дать нам подумать? – не сдержал иронии Доар, хотя всем было известно, что издеваться над молельщиками страшный грех. Потом праотцы припомнят и не откроют врата в небесные сады, придется куковать в демоническом чертоге. По-моему, так себе перспектива, учитывая, что заточение длится вечность.

– Мы не передумаем, святой брат, – сдержанно пояснила я.

Молельщик открыл рот, видимо, намереваясь разразиться длинной тирадой о семейных ценностях и молодых людях, легко относящихся к брачным клятвам, но его прервал непристойный хлопок. Мы недоуменно переглянулись и опустили головы к яйцу. На серой твердой скорлупе появилась кривая трещина. Карликовый грифон не нашел лучшего времени, чтобы явить себя миру!

– Заморозь, – коротко велел Доар.

– Ты прав, – согласилась я, справедливо рассудив, что гоняться по храму за мелким крылатым уродцем с мордой орленка, а телом львенка удовольствие ниже среднего. Так недолго уехать из святилища по-прежнему женатыми да еще обзаведшимися хищным дитяткой.

– Простите, святой брат, – пробормотала я и, присев на корточки, провела ладонью по яйцу. Скорлупа покрылась плотной льдистой коркой. Птенец заскребся, давая понять, что крайне возмущен заточением.

Разводили нас под истеричное царапанье будущего питомца. Яйцо ходило ходуном и пыталось выскочить на пол. Святой брат читал молитву, и мне пришлось слегка ударить по корзинке мыском ботинка, чтобы угомонить взбунтовавшееся чадо.

– Риат Гери, в этот раз не надо раздеваться, – предупредил молельщик, приготовивший иголку, которую прокалил тут же, не отходя, что называется, от алтаря, о храмовую свечу в подсвечнике на длиннющей подставке. – Достаточно нескольких капель крови, поэтому не оголяйтесь.

Молельщик медлил, острие иглы угрожающе нависало над ладонью Доара.

– Благослови вас светлые боги, – пробормотал святой брат, и под ногами снова раздался подозрительный хруст. Карликовый грифон с такой страстью желал оказаться рожденным, что каким-то неведомым образом заставил тающий магический лед треснуть. Проклятье! Мы когда-нибудь разведемся?

– Ты плохо заморозила, – предъявил претензию Доар.

– Заморозь хорошо, – буркнула я, снова ныряя к корзине. С помощью магии корка льда стала толще.

– Мы готовы, святой брат, – объявил недомуж, когда я выпрямилась и оправила платье.

– Все знаки указывают, что я должен спросить еще раз… – молельщик поднял на нас льдистые глаза. – Вы точно не передумаете?

– Нет! – в один голос рявкнули мы.

– Да будет так, – тихо вздохнул он, словно разводился сам, а не разводил двух супругов, искренне желавших избавиться от брачных меток.

Возвращение клятв заняло не больше пяти минут, венчали супругов куда как дольше. Нам укололи ладони, а когда выступили капли крови, велели опустить руки в святую воду и отречься.

– Я не хочу быть связанным с этой женщиной, – не глядя на меня, вымолвил Доар.

– Я не хочу быть связанной с этим мужчиной, – выразительно покосившись на мрачного бывшего мужа, согласилась я.

– Никогда, – в два голоса мстительно добавили мы, хотя богам уточнения не требовались.

Неожиданно из-под рукава моего плаща тонкими струйками потекли чернила. Они не пачкали ни кожу, ни одежду. Сошли в святую воду, а когда ритуал закончился и я проверила предплечье, то брачная метка исчезла. Сама не знаю отчего, но рука показалась непривычно голой.

Сразу после ритуала я уезжала в башню перемещений и потому прощалась в Доаром возле кареты. Хотелось запомнить его таким: высоким, по-мужски привлекательным… с корзинкой в руках.

– Добрых дней, Доар, – протянула я раскрытую ладонь.

– Легкой дороги, Аделис, – ответил он и попытался вложить в мою руку потяжелевшую корзинку с яйцом, покрытым ледяным панцирем.

– Оставь себе на долгую память, – улыбнулась я.

– С памятью у меня все хорошо, – отозвался Доар с улыбкой, в которой читалось предупреждение. Мол, забери по-хорошему.

В итоге треснувшее яйцо оказалось именно в моем экипаже и отправилось в Эсхард. Уверена, что Руфь с матушкой придут в буйный восторг от неожиданного соседа. Если птицелев начнет грызть диван или настенную ткань, то домоправительница пустит его на суп.

Бывший муж лично усаживал меня в карету и закрывал дверцу. Может, боялся, что я начну настойчиво предлагать помощь в возвращении магии? Например, пойти на аудиенцию к властителям, чтобы замолвить словечко за риорского трианового дельца.

– Постой, Доар, – позвала я, а когда он вопросительно изогнул брови, спросила: – Почему ты дал развод? Я понимаю, почему ты хотел жену – эсхардскую эссу, но почему ты согласился вернуть клятвы?

– Я осознал, что наша жизнь снова погружается в хаос, как и пять лет назад, – медленно, словно подбирая слова, ответил Доар.

– Извини за ремонт.

– Я говорю не про особняк, Аделис. Ни одна цель не стоит того, чтобы тянуть друг друга за душу. В конце концов, все снова закончится плохо, но теперь для нас обоих.

Мы попрощались. Дверца кареты закрылась, кучер тронулся с места. На полу в корзинке таяло яйцо, оставшееся в напоминание о моем риорском браке. Никто никогда не узнает, что я была замужем за Доаром Гери.

В мраморный зал отбытия я входила в растрепанных чувствах, растерянная и ужасно расстроенная. С хмурым видом выслушав наставления, я направилась к магическим воротам. В глянцевой черной стене отражались моя непропорционально вытянутая фигура, бледное лицо, а главное, подрагивающее от нетерпения яйцо. Затаив дыхание, я сделала широкий шаг в портал… и со всего маху вмазалась в него лбом, как в выплавленную из чистого триана стену. От знатного удара перед глазами поплыли звездочки.

Ко мне подскочил переполошенный маг и, не скрывая удивления, констатировал:

– Эсса, переход не открывается.

Можно подумать, что я этого не заметила! На ушибленном лбу вырастала знатная шишка. Хорошо, что капюшон плаща был широкий, не к лицу чистокровной эссе рассекать по улицам Эсхарда избитой магическими воротами.

– Подержите, – протянула я магу корзинку с магическим существом. – Там карликовый грифон, может, поэтому ворота не пускают.

– И что мне с ним делать? – растерялся служитель башни перемещений.

– Подарите супруге.

– Но я даже не обручен!

– Тогда подарите своей маме, отвлеките ее внимание на другое существо, – бубнила я, меж тем пытаясь боком протиснуться в портал, но снова уперлась в стену. Закрыто! Подозреваю, теперь в риорской башне переходов будут слагать легенды о позорном провале эсхардской эссы.

Неожиданно правую руку прострелило острой болью. Казалось, от пальцев до самого плеча прошел магический заряд и охватил все тело. С трудом сдержав стон, я задрала рукав плаща и обнаружила, что запястье охвачено полосой голубоватого тусклого свечения. Оно выжигало на коже браслет.

– Тюремное кольцо! – выкрикнул вдруг маг, указав наменя пальцем.

– Вы в своем уме? – процедила я сквозь зубы, стараясь вытерпеть прожигающую до костей боль, но с каждым мгновением превозмогать и держать лицо, а не кривиться, становилось сложнее. Хотелось по-детски заплакать и попроситься на ручки… да хоть бы к магу, несущему ересь про какую-то сбежавшую из тюремной башни заключенную. Клянусь, если не заткнется, то заклею рот ледяной заплаткой!

И вот тогда-то в зале появился бледный как смерть Доар. Он торопливо двигался в сторону ворот, с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться на постыдный для важного риата бег. Со стороны казалось, будто он планировал рыбкой нырнуть в портал и гордо вылететь головой вперед в Эсхарде. Я бросилась навстречу, готовая хорошенько огреть бывшего мужа саквояжем, если его ответ мне не понравится.

– Какого демона происходит?! – в унисон заорали мы, наплевав на свидетелей жаркой встречи.

Стоило нам оказаться на расстоянии вытянутой руки, как боль резко прекратилась. Я снова почувствовала себя человеком. Побледневший куцый мир вернул краски, затуманенная голова прояснилась. Я повела плечом, но кости больше не ломило, и с подозрением покосилась на Доара. Бормоча себе под нос ругательства (может, мой бывший муж молился, просто очень образно), он растер лицо ладонями. Рукав задрался и обнажил край выжженного рисунка.

– Светлых дней, риат Гери, – продемонстрировала я запястье с ободком. – Вы следовали за мной до башни перемещений или просто перенеслись в пространстве?

– Проклятье, это было бы смешно, если бы не хотелось кого-нибудь прикончить, – проворчал он.

Похоже, светлые боги нас крепко связали и оставили личного пространства один жалкий шаг. Забавная шутка. Обхохочешься, если прежде не расплачешься.

– Риат, отойдите от контрабандистки! – прокричал маг, размахивая корзинкой с яйцом. – Она пыталась нелегально провезти это животное!

Одновременно мы осознали, что в зале царит угрожающая тишина, народ теснится к стенам, а нас кольцом обступают стражи.

– Вы рехнулись, уважаемые? – рявкнул Доар. – Какая, к диким бесам, преступница?! Она моя жена!

– Бывшая, – не упустила случая напомнить я. – И я говорила, что из Риора запрещено вывозить редких животных.

– Отойдите, риат!

– Если бы я мог, – пробормотал он и крепко сжал мои плечи, чтобы я, не дай светлые боги, не отошла дальше одного шага.

Глава 5

На расстоянии шага

Из башни перемещений нас выпустили только через час. К сожалению, с надтреснутым яйцом. Отчего-то молоденький маг, обвинивший в контрабанде жену… в смысле бывшую жену очень уважаемого риата Гери, не захотел изъять карликового грифона даже ради извинений. Если бы я догадывалась, к чему приведет желание насолить Доару, никогда бы не сунулась на птичий рынок. Оставалось полюбить уродливого птицельва. Ладно, не полюбить, а попытаться проникнуться симпатией, ведь все крошечные животные обладают врожденным обаянием. Наверное, даже грифоны. Успокаивала меня лишь мстительная мыслишка, что проникаться нам придется с Доаром на пару.

Вскоре мы ворвались в храм и, распугав собравшихся на послеобеденную службу прихожан, устремились к святому брату. Завидев только-только разведенных супругов, он немного смешался, но быстро взял себя в руки и певучим голосом вымолвил:

– А я предлагал повременить и обдумать. Хотите снова произнести брачные клятвы?

Откровенно сказать, впервые за долгое время мы с Доаром хотели одного и того же: поколотить криворукого молельщика, каким-то хитрым образом связавшего нас божественными силами.

– Подождите с брачными клятвами, святой брат, – процедил Доар. – Сначала объясните нам, что это?

Он вздернул рукав и продемонстрировал рисунок. Некоторое время опростоволосившийся служитель разглядывал черную полосу вокруг крепкого запястья, а потом заявил:

– Надо помолиться.

– Вы смеетесь? – понизив голос, чтобы ненароком не оскорбить нежный слух прихожан, прошипела я. – После вашего ритуала у нас появились вот эти штуки, очень похожие на тюремные знаки. Нас чуть не арестовали! Хотите помолиться, чтобы бывшие супруги не ухайдакали друг друга, как уголовники?

– Аделис, перестань выражаться в храме, – тихо осек меня Доар.

– Я не выражаюсь, а выражаю свое мнение! – огрызнулась я. – И поверь, слова подбираю самые приличные! Может, нам вообще взяться за руки и воззвать хором?

– В разговоре со светлыми богами, сестра, приходят понимание и смирение, – как плохой комедиант, величественным голосом объявил служитель.

– То есть вы понятия не имеете, почему ритуал нас привязал? – уточнил Доар. – Мы вынуждены держаться на расстоянии вытянутой руки.

– Даже на три шага не получается отойти? – заинтересовался служитель.

– Даже на два, – уверила я.

В башне перемещений мы случайно двинулись в разные стороны комнатушки, куда нас проводили стражи, и едва не взвыли от боли. Вернее, я взвыла и обозвала Доара нехорошим словом, а он просто скрипнул зубами. Возможно, в ответ на ругательство.

– Точно надо помолиться, – поцокал языком храмовник, сложил ладони в молитвенном жесте и прикрыл глаза. Похоже, действительно собрался взывать к светлым богам.

– Святой брат, вы надолго удалились? – уточнила я. – Мы все еще здесь и все еще связаны.

Он приоткрыл один глаз и вдруг выдал:

– Есть у меня предположение.

– Уже? – удивилась я.

– А контакт-то у них налажен, – склонившись к моему уху, насмешливо пробормотал Доар.

И тут служитель выдал самую невозможную, глупую и абсурдную идею:

– Вы двое просто не желаете разводиться.

Я поперхнулась на вздохе.

– Святой брат, посмотрите на нас, – у Доара выразительно задергался на лице мускул, так что зрелище он представлял собой весьма красноречивое, – мы похожи на людей, которые жаждут оставаться вместе? Особенно двадцать четыре часа в сутки.

Тот загадочно улыбнулся, словно действительно знал о наших отношениях больше нас самих, и кивнул:

– Я провожу брачные ритуалы уже тридцать лет и смею вас уверить, что из моего храма супруги всегда выходят или повенчанными, или разведенными. Уверен, что причина в вас самих. Думаю, связь пройдет, как только вы будете готовы отпустить друг друга по-настоящему.

Посему у кандалов не имелось срока давности и способа устранения. Светлые боги, остановитесь! Совершенно точно я на такое не подписывалась!

– Святой брат, может, вам воззвать еще разок? – раздраженно предложил Доар и сжал мой локоть: – Пойдем, Аделис.

– Если что, приходите! – крикнул нам в спины молельщик, позабыв о собственных наставлениях, что в храме нельзя повышать голос.

– Воздержимся, – процедил едва слышно бывший муж.

Прежде чем забраться в карету, Доар что-то долго обсуждал с кучером и сопровождавшим нас молоденьким стражем. Наконец он уселся напротив, и экипаж тронулся с места. Мы ехали в натужном молчании, с преувеличенным интересом уставившись в окна. Остались позади храм, деревенька. Замелькала рощица с почти голыми деревьями. Землю покрывал плотный ковер потемневших опавших листьев. А лес густел. Экипаж подскакивал на кочках, и приходилось держаться за край сиденья, чтобы не слететь и не уткнуться носом в колени Доара.

Неожиданно пришла неприятная мыслишка, что по пути в Восточную долину никаких буреломов, чащ да хотя бы жиденького пролеска не имелось, и я чуточку встревожилась. Поймите меня правильно, когда клятва «пока смерть не разлучит нас» вдруг утрачивает пафос и приобретает практическое значение, поневоле начнешь волноваться, а не собирается ли дражайший друг по несчастью прикопать одного из нас (меня) под какой-нибудь елочкой. С другой стороны, он ведь помнит, что перед ним сидит маг, способный при желании заморозить весь его особняк сверху донизу? Не боится сам оказаться прикопанным вместе с кучером, телохранителем и каретой?..

Нет, кучера оставим в живых, экипаж морозить тоже глупо: верхом я ездить не умею, управлять каретой тем более, а до башни перемещений надо как-то добраться. Просто лишим мужика памяти! Отличное, по-моему, решение.

– Почему у тебя такой вид, будто ты задумываешь убийство? – в тишине спросил Доар, и от неожиданности я даже вздрогнула.

– Я бы просто превратила тебя в ледяную статую, – фыркнула с нарочитой презрительностью. – К слову, куда мы едем?

– К черному колдуну.

– Ты с ним лично знаком?

– Нет, но люди об этом колдуне очень высокого мнения, – отчего-то показалось, будто бывший муж испытывал неловкость. – К нему часто обращаются с деликатными просьбами.

Конфуз Доара я понимала. Странно двум магам бежать к дремучему лесному колдуну, наверняка выполняющему роль местного некроманта, целителя, повитухи да боги знают кого еще, но от отчаянья поскачешь галопом даже к самоучке. А мы погрузились в такое глубокое отчаянье, что постучись кто-нибудь снизу, скончались бы от удивления. Я – точно.

Ехали мы не меньше часа. Карету болтало, рессоры натужно скрипели. И случилось самое страшное, что могло произойти с благородной эссой вдали от цивилизации. Чашка выпитого утром тэя начала не просто напоминать о себе, а настоятельно требовать скорейшей остановки. Неожиданно я поймала себя на том, что ерзаю на сиденье и с тоской изучаю мелькающие в окне придорожные кусты, мысленно выбирая те, что не растеряли листву. Каждая кочка отдавалась звоном во всем теле. Терпеть становилось совершенно невыносимо.

Знаю, что о таких вещах не принято говорить вслух, но… Если, выгребая туфлей ледяную крошку из ванны Доара, я полагала, будто ничего унизительнее в своей жизни не испытывала, это потому, что никогда до темноты в глазах не желала справить естественные надобности, будучи привязанной к нему магией! У меня все.

– Доар… – севшим голосом позвала я бывшего мужа, прикрывшего глаза и, кажется, задремавшего. – Доар, пожалуйста, проснись!

– Что-то случилось? – разлепил он веки.

Стыдливо пряча взгляд, я едва слышно пробормотала:

– Очень неловко говорить об этом, но мне необходимо прогуляться.

– Укачало?

– Не совсем… – с пылающими щеками уклончиво ответила я. – Мне надо… кхм… мм… Ты понимаешь?

– Как я пойму, если ты не объяснила?

Проклятые виверны! Почему ты вечно догадливый не в тех вопросах?!

– Мне надо в дамскую комнату. Знаю, что постоялого двора в лесу не найти, но вокруг так много… симпатичных кустиков.

Надо отдать должное Доару, он даже бровью не повел, не позволил себе пошленькой шуточки или паскудной ухмылочки. С непроницаемым видом отодвинул заслонку между салоном и козлами кучера и, не выдумывая предлогов, по-хозяйски властным голосом приказал остановиться. Умирая от стыда, я выбралась из кареты и встала на размякшую после дождей дорогу.

– Вон туда, – махнула рукой.

И мы пошли в лес. Каблуки проваливались в мягкий грунт, полы длинного плаща цеплялись за ветки. Светлые боги, торжественно клянусь, когда это безобразие закончится, я поменяю веру на идэйскую и начну поклоняться горным духам. Уверена, они гораздо милосерднее и никогда не подвергнут несчастную эссу таким страшным мукам!

– Аделис, я понимаю твое волнение, но, может быть, остановимся? – предложил Доар некоторое время спустя. – Иначе заблудимся.

Дорога действительно исчезла из поля зрения. За деревьями было невозможно разглядеть даже очертания кареты.

– Мы недостаточно далеко, – пробормотала я.

– Даже чересчур далеко, – категорично отказался он двигаться с места. – Здесь ни птицы не поют, ни мыши не бегают.

– Они не поют и не бегают, потому что уже поздняя осень.

– Ты меня убиваешь! – вспылил он.

– А я? Я тоже погибаю! От стыда в том числе! – воскликнула я. – Мне здесь не нравится.

– Просто осмотрись, сколько кустов и деревьев! Глаза разбегаются от разнообразия. Хочешь, я даже помогу тебе выбрать.

– Когда ты окажешься в таком же… уязвимом положении, то я не стану на тебя давить!

– Я на тебя не давлю, а поддерживаю! В жизни таким деликатным не был, – обалдел от несправедливого обвинения Доар и махнул рукой: – Весь лес в твоем распоряжении, эсса Хилберт.

И знаете? Некоторые вещи стоят того, чтобы перетерпеть боль и отойти от мужчины на приличное расстояние, выбрав самые густые заросли!

Жилище лесного колдуна мало походило на сторожку, какая рисовалась мне в воображении, а представляло собой двухэтажную громадину с высоким крыльцом, маленькими, но частыми окнами и балконом, опоясывающим здание. На двускатной крыше торчал флюгер в виде грифона. Встречал нас молоденький слуга, на поверку оказавшийся учеником «риата темного мага».

Когда следом за дорого одетым риорцем из кареты вышла всамделишная эсса со всеми подлежащими чистой крови атрибутами, в смысле с белыми волосами, синими глазами и с такой миной, будто только что пережила смертельный стыд, а теперь подумывала, на ком бы отыграться, он несколько смешался.

– Мы к твоему хозяину, – объявил Доар.

– Учителю, – поправил паренек. – Он уже ждет вас.

Мы многозначительно переглянулись. Может, колдун действительно хорош?

– Учитель с самого утра говорил, что к нему сегодня приедут люди в беде, – беспрестанно оглядываясь через плечо, ученик вел нас в хозяйственную постройку. – Знаете, всегда чувствует и ждет. Ни разу не ошибся. Пожалуйте…

Он открыл дверь в домик, и мы ошалело замерли на пороге. Внутри строение походило на избушку горного шамана. С разных сторон на гостей хмурились и скалились деревянные болванчики богов. Один даже грозно вытягивал руку, словно умолял на эту самую руку привесить ледяную лейку. От засыпанного золой давно не чищенного очага исходил смрадный запах. В курильницах дымились ароматические палочки, с потолочной балки свешивались веники высушенных до хрупкости цветов. Я еще порог не переступила, но уже почувствовала, как свербит в носу.

– Располагайтесь, – указал ученик на большой стол с широкими лавками. – Учитель сейчас войдет.

Темный маг не заставил нас ждать, а торжественно выплыл из дверного проема, прикрытого занавеской. Наверняка он просто поджидал визитеров в чулане, чтобы произвести впечатление величественным появлением. Невысокий, гладко выбритый, на макушке залысина, взгляд цепкий. Он походил на уголовника, а не на человека, одаренного магией.

– Что привело в мою скромную обитель чистокровную эссу и богатого риата?

– Я слышал, что ты решаешь деликатные проблемы, – заговорил Доар. – Нам нужна помощь.

– Насколько проблема деликатна? – Маг выразительно посмотрел на меня. Вернее, куда-то в область живота, спрятанного под широким плащом.

– Не настолько, насколько подумали вы, – сухо прокомментировала я. – Услуги повитухи мне не требуются.

Он удивленно моргнул.

– Мы не можем развестись, – коротко и по существу объяснил Доар. – Мы попытались и отреклись от брачных меток.

– Но что-то пошло не так, – заметила я.

– Абсолютно все пошло не так, – поправил бывший муж. – Мы связаны намертво. Не можем разойтись дальше чем на один шаг.

– Какой странный побочный эффект, – протянул колдун.

– Находите? – хмыкнул Доар.

Темный маг задумчиво пожевал губу и изрек:

– Надо присесть.

– Хорошо, не помолиться, – едва слышно выдохнул бывший муж.

Внимательно выслушав подробный рассказ об утреннем провале в храме и его печальных последствиях, темный изучил рисунки на запястьях, напоминавшие татуировки, и вынес вердикт:

– Ваши метки чем-то напоминают тюремные кольца, а для них имеется у меня один обрядец. – Он для чего-то склонился над столом и перешел на шепот, будто за нами наблюдала целая толпа народа, в том числе городская стража: – С его помощью разрывают магические кандалы. Дело это недешевое…

– Сколько? – в один голос спросили мы.

– Боги подскажут.

Вокруг нас кривилось столько деревянных болванчиков, что невольно возникал вопрос, который из них отвечал за счетные книги в хозяйстве темного колдуна?

После коротких, но витиеватых переговоров сошлись на тысяче шейров. Колдун, как барыга, потребовал всю сумму вперед. И тут случился конфуз. Золотых не хватило. Бывший муж перерыл тайники в карете, занял пару монет у телохранителя, но набрать удалось чуть больше половины суммы. Поколебавшись для вида, темный маг милостиво согласился принять в дар золотые карманные часы Доара и не постеснялся алчно сверкнуть глазами на толстую цепочку, ему не доставшуюся.

Наконец мы приступили к обрядцу, потому как гордым словом «ритуал» назвать действо самоучки у меня, дипломированного мага, просто не поворачивался язык. Нам с Доаром велели встать в центре комнаты, а скрывшийся за занавеской колдун вернулся с топором на плече. Судя по тусклому характерному свечению, исходящему от наточенной кромки, его выковали из сплава с магическим трианом.

Темный маг прищурил один глаз, прикидывая расстояние, и помахал рукой:

– Разойдитесь.

Готовая в любой момент огреть странного типа ледяным заклятьем, я чуточку подвинулась, и в руке немедленно появилась ноющая боль, грозившаяся в любую секунду перерасти в боль оглушающую.

– А зачем топор? – не выдержала я.

– Рубить, – последовал короткий ответ, который, конечно, ничего не объяснял.

– Надеюсь, не нас? – нервно пробормотала я.

– Главное, ноги не подставляйте.

Колдун размахнулся. Топор мелькнул в воздухе, пролетел между мной и Доаром и врезался в пол. Доски угрожающе захрустели. Я подпрыгнула от страха, но Доар даже бровью не повел, хотя топор торчал в мизинце от его туфли. Некоторое время мы дружно таращились на магический инструмент, непонятно чего ожидая. Вдруг, внезапно даже для себя, я звонко чихнула, чем и вывела мужчин из транса. Над нашими головами закружилось облако мелких снежинок.

– Все, – объявил колдун. – Расходитесь.

Бывший муж остался на месте, а я немедленно отступила на пару шагов. И ничего не случилось! Никакой выстреливающей до плеча боли и мутного сознания! А полоса вокруг запястья исчезла. Похоже, темный маг действительно знал, что делал.

– Аделис, иди к карете, – с невозмутимым видом кивнул Доар. – Я сейчас буду.

Мы двинулись в разные стороны. Я толкнула дверь на улицу… и встала как вкопанная. Что-то не позволяло переступить порог домика. Более того, неведомая сила волокла меня обратно, вынуждая пятиться спиной. В недоумении я попыталась дернуться к выходу, но снова оказалась оттащенной от дверного проема. Нахмурившись, оглянулась на мужчин и встретилась с очень странным взглядом Доара.

Он шагнул к столу, и меня потянуло следом. Я всем корпусом дернулась к двери, а Доар немного подался вперед. Мы перетягивали друг друга, как в детской игре тяни-толкай! Не знаю, что именно делали этот волшебный топор и человек, его державший, но связь не исчезла, а просто изменилась.

– Я превращу его в ледяную статую, – тихо, но очень грозно объявила я, намекая на колдуна.

– За убийство в Риоре предусмотрена смертная казнь, – сдержанно напомнил Доар, хотя по всему было заметно, что идея пришлась ему по вкусу. Более того, он лично занялся бы полировкой ледяной мумии.

– Он помогает беглым преступникам снимать магические кандалы, – напомнила я. – Уверена, стражи мне спасибо скажут.

– Вы чем-то недовольны, уважаемые? – напрягся маг и очень подозрительно покосился на торчащий из пола топор.

– Ты, конечно, поколдовал и метки исчезли, но смотри, какая забавная штука… – сдержанно начал Доар и сделал решительный шаг к столу. От рывка невидимой руки я едва не потеряла равновесие и мысленно обозвала бывшего мужа нехорошим словом.

– Никогда такого не видел, – недоуменно протянул колдун.

– Мне кажется, что сейчас этот дом промерзнет до основания, – отстраненно вымолвила я, поправляя смятое платье. – А вы, дорогой риат Гери, примерзнете к полу, если продолжите меня дергать, как ручную горгулью за веревку!

– В таком случае, вы, эсса Хилберт, тоже не сможете выйти на улицу, – справедливо заметил он.

Оставалось решительно проигнорировать насмешку и поторопить:

– Так что будем делать, уважаемые риаты? Предлагаю думать быстро, потому что я чуточку нервничаю.

– Ритуал проведен, услуга оказана, деньги возврату не подлежат! – немедленно объявил колдун, давая понять, что умывает руки. Наверняка он проклинал секунду, когда наша с Доаром карета въехала в обнесенный частоколом двор.

– К возврату мы еще вернемся, – заметила я. – Меня больше интересует, что вы предложите еще?

– Еще? – икнул он. – Если вас не разъединил артефакт, значит, так желают боги! Кто я такой, чтобы выступать против воли богов? Пусть все идет естественно. Рано или поздно само рассосется.

– Само рассосется, – задумчиво повторил Доар.

– Неправильный ответ, – пробормотала я.

Стекла покрылись морозными узорами, на подоконнике наросли снежные шапки, замерзли сухие цветы на потолочной балке, покрылась инеем мебель, а в мигом остывшем воздухе закружились задорные снежинки.

– Само рассосется, – небрежно взмахнула я рукой и добавила: – Когда-нибудь.

В Восточную долину мы возвращались в глубоком молчании. Риор окутывала темнота, и в салоне кареты царил полумрак, стиравший очертания хмурого лица Доара. Нервными пальцами он крутил возвращенные золотые часы, щелкал крышкой. Деньги остались у колдуна в качестве компенсации за ремонт, но вряд ли Доар переживал из-за шейров…

И в этот момент я поняла, что если мы не найдем способа освободиться, то нам всю жизнь придется ездить в одной карете или ходить, взявшись за руки. Не такого я ждала результата, когда произносила отречение от брачных клятв! Не пойму, проблема во мне, в Доаре или в нас обоих? Почему каждый раз, когда мы оказываемся возле венчальной чаши, случается какая-нибудь гадость с катастрофическими последствиями?!

– Мы найдем другого мага, – не поворачивая головы, мрачно ответил он.

– Прости?

– Ты говорила вслух.

Когда я вошла в холл, то Эрл, без преувеличения оторопел. Он выразительно открыл и закрыл рот.

– Светлых дней, – устало пробормотала я, расстегивая плащ.

– Добро пожаловать, – для чего-то объявил он и тут же отчитался перед Доаром: – Риат Гаэтан давно отужинал и отдыхает. Я прикажу накрыть на стол.

– Благодарю, – кивнул хозяин дома.

– Я не в настроении ужинать, – в унисон ему отозвалась я.

В холле повисла угрожающая тишина. Мы с Доаром скрестили взгляды.

– Мне надо помыться, переодеться и выпить чашку горячего тэя, – заявила я.

– А я настроен на еду, бутылку соврена и спокойный вечер перед камином, – парировал он.

– Не понимаю, как спальня противоречит твоему желанию поесть и выпить.

– Ненавижу есть в кровати, потом приходится спать на крошках.

– А ты не труси хлебушком мимо подноса, – отозвалась я, упрямо шагая к лестнице.

Ворча себе под нос, Доар направился в столовую. Взрослый мужчина, безусловно, был сильнее хрупкой девушки и моментально начал тянуть меня следом. Пришлось схватиться за лестничный столбик, чтобы не дать оттащить себя в сторону.

– Не смей пользоваться физическим превосходством! – зло процедила я.

– Иначе что? – хмыкнул он, уперев руки в бока.

В ответ я вдруг звонко чихнула. В воздухе взвилось большое снежное облако. Мелкие белые мушки плавно кружились над нашими головами, ложились на мраморный пол и леса, грозились испортить новую настенную ткань. Да что за проклятье? Мало того что намертво связана с бывшим мужем, так еще и снегом осыпаюсь, как дряхлая старушка!

Уверена, что кухня будет до ночи звенеть от жарких споров о «кучерявой» личной жизни хозяев, еще поутру возвращавших брачные клятвы, а вечером поселившихся в одних покоях.

– Хорошо, столовая отменяется, – сдался Доар, проследив за порхающими снежинками. – Эрл, попроси принести еду в покои.

У несчастного лакея сделалось такое несчастное лицо, словно он собирался расплакаться.

– Как прикажете, риат Гери, – прозвучал трагический шепот, – но мне надо кое о чем доложить…

– До завтра не подождет? – перебил его Доар.

– Никак не может ждать, – покачал головой лакей.

– Говори.

– Как бы… – Эрл затравленно покосился в мою сторону.

– Приходи, как соберешься с мыслями, – отрезал раздраженный хозяин.

Мы поднялись на второй этаж. Когда я остановилась возле своей спальни и взялась за дверную ручку, Доар прошел мимо, не потрудившись притормозить. Комнаты располагались далеко друг от друга. Очевидно, что находиться одновременно в обеих не получится.

– Ты куда? – недоуменно позвала я.

– К себе.

– Чем тебя моя комната не устраивает?

– Я плохо сплю в чужих кроватях.

Утверждение, конечно, было спорным.

– Отличная новость! – хлопнула я в ладоши, невольно погасив пару живых огней в светильниках. – В моей спальне есть удобная кушетка!

Если нам повезло отдалиться на расстояние десяти шагов, то ничто не заставит меня плюхнуться с бывшим мужем в одну постель, пусть и такого гигантского размера, что вряд ли мы ночью каким-нибудь образом пересечемся.

– Ты планируешь спать на кушетке? – не обернулся и даже не помедлил он.

– Нет, это ты планируешь.

– Идем, – выразительно указал Доар в конец коридора.

Тело чувствительно потянуло следом. Я скрипнула зубами и поплелась в покои бывшего мужа. Ведь потащит неведомой силой по полу, как упертую ослицу!

– Спать будешь на полу! – буркнула из вредности.

– Только если ты ляжешь рядом, – открыл он дверь и вежливо пропустил меня в покои, погруженные в интимный полумрак.

Первое, что я почувствовала, – сильный запах свадебных эсхардских анатий, и тут же потерла переносицу, стараясь подавить чих. Только сугробов в прохладной комнате не хватало! На стене горел ночник с мерцающим живым светляком красного цвета, в камине облизывал свежие поленья только-только разведенный огонь. На столике стояла бутылка с игристым вином, блюдо с сочной клубникой, явно выращенной в теплице, и два бокала. При виде будуарной обстановки в мужских покоях лицо Доара вдруг приобрело непроницаемое выражение.

– Милый, где ты был? Я не дождалась и уже начала праздновать твой развод. Присоединяйся? – с особыми интимными интонациями промурлыкал женский голос.

Из спальни походкой довольной тигрицы выплыла Верония в красной сорочке из тончайшего прозрачного кружева, практически не скрывавшего красивое тело. При виде меня нежданная гостья тоненько взвизгнула и прикрыла руками стратегически важные места.

– Вы не развелись?!

Вопрос повис в воздухе. Доар глубоко вздохнул. Светлые боги, сложно, наверное, бедному мужику оказаться между двух огней.

– Верония, для начала накинь что-нибудь, – устало попросил он.

Она бросилась в спальню и вернулась, уже застегивая широкий плащ с глубоким капюшоном. Подозреваю, что в особняк она пришла в униформе властительской куртизанки, то есть в красной прозрачной сорочке на голое тело, плаще и в туфлях на высоких каблуках. Милый сюрприз. Не зря Эрл выглядел так, словно желал преставиться.

Доар подхватил любовницу под локоть и властно вывел из покоев. Хлопнула дверь. Магической цепью меня потянуло назад, и я машинально сделала пару мелких шагов. Доар и Верония не кричали, говорили вполголоса, но сердито, и слов было не разобрать. Вдруг в мелодии самого тихого скандала, который мне доводилось слышать, раздался звук звонкой пощечины и по паркету застучали каблуки. Шаги отдалились… и снова приблизились. Советовала же Веронии не унижаться, а сразу уходить с высоко поднятой головой. Бессмысленно туда-сюда носиться по коридору, как взбесившаяся виверна, когда недвусмысленно попросили покинуть помещение. Наконец она удалилась.

Доар вернулся, хотел что-то сказать, даже рукой взмахнул, и… ничего. Стараясь не встречаться глазами, мы, как по команде, разошлись в разные стороны. Он – к шкафчику, где стояли графины с алкоголем, я – в ванную комнату, мучаясь от почти непереносимого желания смыть переживания сегодняшнего дня. Однако под аркой, ведущей в спальню, мне пришлось встать – длина невидимого поводка не позволяла сделать ни шага дальше.

Взору открылась «чудесная» картинка: в комнате мистически дрожали свечи, на простынях лежали золотистые лепестки анатий. Похоже, Верония пыталась намекнуть любовнику, что пора бы им осыпать головы свадебными цветами, а мне теперь мучиться от аллергии. Несправедливо.

– Я хочу помыться, – не оборачиваясь, грозно проговорила я.

– А я напиться.

Злясь, я дернула плечом. За спиной что-то истерично звякнуло и прошелестело сдавленное ругательство.

– Наши отношения с Веронией закончились здесь и сейчас. Точка, – сердито бросил он. – Откровенно сказать, для меня ее появление оказалось странным сюрпризом. Похоже, мне пора менять лакея.

– Я ничего не спрашиваю.

– Зато выразительно молчишь.

Скрипнув зубами, я резко обернулась к бывшему мужу. Оказалось, поводок не позволил Доару приблизиться к вожделенной полке с напитками. Он наливал соврен на весу. Видимо, чтобы достать стакан и тяжелый графин, пришлось тянуться. Из вредности я подвинулась. Рука у Доара невольно дрогнула, и спиртное, окропив штаны, плеснулось мимо бокала.

– Демон тебя дери, Аделис! – вспылил он. – Я взрослый мужчина с нормальными потребностями и не обязан оправдываться!

– Да разве я спорю или предъявляю претензии? – взорвалась в ответ я. – Но хочется, чтобы ты умерил свои потребности и потуже завязал штаны, пока мы вынуждены жить в одной спальне. Или предполагается, что я должна держать вам свечку? А может, вообще присоединиться?

– Присоединиться? – неожиданно тихим, но страшным голосом переспросил Доар, будто плохо расслышал.

– Да! – лопаясь от злости, выпалила я. – Догоним твою любовницу и предложим… присоединение?

– А зачем нам кого-то догонять? Давай вдвоем, – вкрадчиво предложил он, оставляя графин с бокалом на столике и сдергивая с плеч пиджак.

– Ты что делаешь? – охнула я, когда он швырнул пиджак мне под ноги.

– Раздеваюсь!

Медленно и неуклонно Доар начал надвигаться на меня, оттесняя в спальню.

– Натяни обратно свои шмотки!

В ярости я подхватила с пола пиджак и комом метнула Доару в лицо. В меня полетел сорванный с шеи шелковый галстук. Противник схватился за пуговицы на рубашке.

– Только попробуй снять эту рубашку, и я тебя…

– Заморозишь, эсса Хилберт? – прорычал он.

Идея была отличная, но только синеющего хладного трупа для полного счастья мне не хватало!

– Я… я в тебя ботинок брошу! Сейчас сниму и брошу! – подпрыгивая на одной ноге, я стащила башмак и швырнула в бывшего мужа. С меткостью у меня всегда были некоторые проблемы, да еще от ярости дрожали руки, поэтому ботинок вмазался в косяк, не причинив бывшему мужу никакого вреда.

Более того, пока я ковырялась со вторым башмаком, Доар успел расстегнуть рубашку и теперь маячил гладким крепким торсом.

– Ради светлых богов, оденься, Доар Гери!

– Я тебя смущаю? – прорычал он.

– Ты меня бесишь!

Падение случилось в один момент: неожиданно я уперлась в изножье кровати и начала терять равновесие. Изумленно таращась на Доара, я неловко балансировала на пятках и размахивала ботинком. Тут бывший муж решил мне помочь и дернул за рукав. Подозреваю, что хотел схватить за запястье, но пальцы соскользнули, и платье протестующее затрещало, расходясь по шву. Мы с Доаром завалились на засыпанную лепестками анатий кровать.

Я тяжело дышала, как после энергичной пробежки. От гнева глаза бывшего мужа потемнели. Секунда, и мы подеремся! Но внезапно атмосфера изменилась, из взгляда Доара исчезла злость, ее заменило непонятное чувство. Мужчина судорожно сглотнул и начал медленно опускать голову…

В нашей нелепой битве победил резкий запах анатий. Сама от себя не ожидая, я от души чихнула. В лицо мужчины ударил сноп мелких искристых снежинок. Закрыв глаза, он с дурацким видом замер, потом сел и обтерся ладонью.

– У меня аллергия на анатии, – промычала я, по-прежнему распластанная на смятом покрывале.

– Буду знать, – пробормотал он, чинно, но очень криво застегивая пуговицы на рубашке. – Ты вроде хотела принять ванну?

После конфуза в лесу мытье в ванной комнате бывшего мужа показалось обычным делом. Правда, имелось одно неудобство: пока один плескался, второму приходилось сторожить дверь – поводок не пускал дальше нескольких шагов. Один раз Доар сошел с поста, и меня немедленно припечатало к мраморному бортику купели. Я наглоталась воды, подняла фонтан брызг и, громко обругав мужа нехорошим словом, присовокупила:

– Сложно подождать десять минут?

Десятью минутами не обошлось. Я отмокала не меньше часа, пока не съежилась кожа на руках и ногах. Платье пало жертвой нелепого скандала. Банного халата не нашлось, и мне предстояло щеголять в исподней сорочке с кружавчиками, едва прикрывающей коленки. Припомнив «добрым» словом светлых богов, сделавших нас с Доаром заложниками этой абсурдной ситуации, я приоткрыла дверь и через щелку проверила спальню.

Обстановка разительно отличалась от прежней. Покои привели в порядок: свечи убрали, постель перестелили, зажгли живые огни. У кровати стояли мой саквояж и корзинка с надтреснутым яйцом. Питомец и вещи оказались на месте, а хозяин покоев исчез. Признаться, последнее обстоятельство порядком удивляло.

– Доар? – забыв про скромность, вышла я из ванной комнаты.

Бывший муж обнаружился в придвинутом к стене кресле. Запрокинув голову на спинку, он сладко спал и чудом удерживал почти пустой стакан с совреном в вытянутой руке. На полу стоял почти опустевший графин. Пока я отмывалась от сегодняшнего дня, Доар его заливал крепким алкоголем.

– Очень по-мужски, – презрительно фыркнув, щелчком пальцев я притушила живые огни и мелкой перебежкой поскакала к кровати.

Мне не хватило двух шагов! Я застопорилась, не дотянув даже до краешка матраца. Злобный взгляд, брошенный на безмятежно дрыхнущую вторую половину нашего тандема, естественно, ничем не помог. Демон дери эти огромные комнаты и хозяев, покупающих особняки чудовищных размеров. Что за гигантомания?

Я попыталась взять расстояние нахрапом: подалась вперед всем корпусом, преодолевая невозможную силу притяжения к креслу. За спиной раздался звон выроненного стакана, недовольное бормотание, и меня словно пружиной отбросило назад. Едва не припечатав пятой точкой паркет, я вскочила на ноги и, злобно шлепая босыми пятками, направилась перемещать мужика, нахлеставшегося соврена.

Честное слово, сначала хотела поступить по-людски, в смысле просто подвинуть неподвижное тело с креслом на два шага вперед. Протиснулась между стеной и спинкой, начала толкать. Однако Доар оказался демонически тяжелым, как шкаф. Нет, еще тяжелее! Как два шкафа. Не то чтобы мне когда-нибудь приходилось двигать мебель…

Поцарапав ножками паркет, кресло отъехало на мизинчик, уперлось в край ковра и начало накреняться. Пассажир вместе с ним. Тело перевесило и вывалилось на пол. От грохота я вжала голову в плечи, но Доар не проснулся! Он повозился на шерстяном, с позволения сказать, половике, сунул под небритую щеку ладони и зашелся практически издевательским храпом.

– Да что б тебя горгулья съела!

Я скинула с него туфли, схватила за ноги и поволокла по направлению к кровати. Подлец попытался меня лягнуть, но я была непреклонна: дотащила до середины комнаты и оставила отсыпаться на ковре. Хотелось рухнуть на чистые простыни, зарыться в одеяло и уснуть до утра, но совесть начала грызть еще на подлете к матрацу. Я прихватила подушку, покрывало и вернулась к спящему Доару. Стоя на коленях, осторожно подсунула подушку ему под голову, почти накрыла одеялом, но вдруг он пробудился. Мутный взор сосредоточился на моем лице.

– Кто ты, прекрасное созданье? – дыша ядреным совреном, хрипловато прошептал пьянчуга.

– Твой самый страшный кошмар!

Он ловко опрокинул меня на пол и прижал к горячему телу.

– Спи, ледышка, – прошептал на ухо, прижав к груди.

– Отпусти! – процедила я, пытаясь вырваться.

– Чем тебя не устраивает моя кровать? – он еще умудрялся вести диалог. Вивернов ловелас!

– Тем, что это пол!

– С тобой даже пол мягкий, как перина, – пробормотал он и снова отключился.

Я притаилась, дождалась, когда он начнет тихонечко похрапывать, и выбралась из-под тяжелой руки. Никогда в жизни дорога до кровати не была столь долгой и наполненной опасностями в виде бессознательного мужчины.

– Теплых снов, – хлопнув в ладоши, я потушила живые огни и зарылась лицом в подушку.

Ночью Доар перебрался в кровать. Дерзкое вторжение обнаружилось не сразу, а лишь когда мне на голову рухнуло нечто тяжелое и на поверку оказавшееся мужской рукой. Упершись ногами бывшему мужу в живот, я отодвинула подселенца на край матраца и с блаженством закрыла глаза. Только задремала, как была придавлена ножищей, бесцеремонно перекинутой через мое бедро.

– Да ты издеваешься! – процедила я, освобождаясь.

– Почему ты такая холодная? – пробормотал он.

– Я эсса! Эссы не бывают горячими, – прошипела я, снизойдя до того, чтобы откатиться к краю лично.

– Ты ледяной кипяток, – прошептал Доар.

Пробуждение вышло жестким во всех отношениях. Неведомой силой меня сдернуло с постели, и я с глухим стуком рухнула на ковер. Плохо осознавая, что утро наступило да еще приложило меня о пол, я растерла лицо ладонями. Взгляд упал на корзинку, по-прежнему стоявшую возле кровати. Вместо яйца в гнезде из мягкой соломы лежала разломанная серая скорлупа. Карликовый грифон вылупился!

Неожиданно в гардеробной загрохотало, следом понеслись яростные ругательства, приглушенные закрытой дверью. Похоже, Доар первым познакомился с «любимым» питомцем или даже принимал участие в его рождении, а теперь пытался свернуть ему орлиную шею. Негодяй!

Я бросилась на помощь невинному новорожденному существу, ворвалась в гардеробную и на пороге споткнулась о мужские туфли, коварно валявшиеся под ногами. Комнатушка оказалась разграбленной. Открытые шкафы опустели: одежда была сорвана с вешалок, всюду валялась обувь. Проход загораживала перевернутая тумба. В центре невообразимого хаоса на собственном пиджаке, как на истлевшей ветоши, застыл встрепанный Доар… с рыбацким сачком наизготовку.

– Ты что делаешь? – опешила я.

– Дверь закрой, пока он не сбежал! – рявкнул он, не оборачиваясь.

– Кто? – бросилась я закрывать дверь.

– Кто-кто? Конь в белом пальто! – выругался Доар. – Питомец твой вылупился и захотел жрать!

– Грифон?!

Он ткнул сачком по направлению шкафа, где на одиноких плечиках жалко болталась белая рубашка с разодранной на полоски спинкой. На верхней полке сидел наш домашний питомец и, щуря недобрые желтые глазенки, с наслаждением грыз ботинок Доара. И хотя сам он был меньше этого самого ботинка, уже умял каблук, а теперь дожевывал формованный мысок. У меня вырвался испуганный смешок.

– Ты полагаешь, что это смешно?! – свирепо глянул на меня Доар.

– Нет, – прижимая к губам ладони, чтобы скрыть нервную улыбку, покачала я головой.

Больно осознавать, но он оказался прав: в яйце рос не карликовый грифон. Возможно, Доар даже был прав в том, что таких грифонов не существует. За сто кровных золотых шейров, заработанных бывшим мужем на продаже триана, я купила ему в подарок хитрую прожорливую горгулью с огромными остренькими ушами, кожистыми умильными крылышками, тонким хвостиком и взглядом маньяка. Надеюсь, хотя бы с размером не обманули, и из мелкого бесенка не вырастет уродливый демон в человеческий рост. И сейчас он раздирал туфлю…

Когда-то давно в Эсхарде ходила глупая мода заводить горгулий вместо кошек, но веянье быстро ушло. Потомки вымерших химер, в отличие от грифонов, не одомашнивались. Они грызли и воровали все, что, по их мнению, плохо лежало, даже если оно лежало хорошо. Если же казалось, будто тварь прижилась в семье, искренне привязалась к хозяевам и вела себя как ласковая кошка, то это означало, что она терроризировала чей-то другой дом. Другими словами, оживший ужас, а не домашний питомец.

– Не хочешь ничего сказать? – процедил Доар.

– Думаешь, она наестся ботинком и заснет? – прошептала я.

Во сне горгульи покрывались плотными гладкими чешуйками и начинали напоминать неподвижную каменную фигурку.

– Аделис, неправильный ответ! – рявкнул он.

– Объективно говоря, я не отвечала, а спрашивала.

– Не умничай!

– Если я скажу, что ты был прав насчет грифонов и мне ужасно жаль, это умерит твой гнев?

– Нет.

– Ну и ладно.

Вообще чисто по-человечески я Доара понимала. Мало что похмелье, так еще с сачком за новорожденной горгульей приходится скакать. Другими словами, утро у него явно не задалось, и он планировал сделать его исключительно недобрым для окружающих.

Сверху доносилось смачное чавканье. Горгулья пировала.

– Посмотри на нее с другой стороны, – попыталась я преподнести домашнего питомца в позитивном ключе.

– С какой стороны ты предлагаешь посмотреть на тварь, которая догрызает мой ботинок? Со спины?

– С морды… рожи… светлые боги… – пробормотала я и махнула рукой, заставив горгулью оторваться от завтрака и нехорошо сощурить желтые глазенки. – Она такая страшненькая, что кажется милой. Даже рожки уже проклюнулись.

– В твоих словах я не наблюдаю логики, – процедил Доар, взмахнув сачком.

И здесь он тоже был прав.

Я сама не видела логики в собственных рассуждениях, поэтому огрызнулась:

– Не размахивай, ты ее пугаешь!

В следующую секунду в нас полетел обглоданный ботинок и вмазался в светильник, на цепи спускавшийся с потолка. Живой огонек немедленно погас. Мы погрузились в глухой мрак. Неожиданно я ощутила, как нечто принюхивается к моим волосам, и, стараясь не шевелиться, прошептала:

– Она прямо надо мной.

– Ага… – пробормотал Доар. Неясное движение в темноте – и мне на голову опустился колпак из сетки. По носу ударил металлический обод. Сачок оказался достаточно широким, дотянулся до самого подбородка.

– Ты меня поймал! – рявкнула я, пытаясь освободиться.

– Извини, – в хрипловатом голосе слышался смех.

– Заморожу горгулью к проклятым вивернам! – бранилась я, освобождаясь от колпака и вываливаясь из душного нутра разграбленной гардеробной. А следом за мной, вознеся к потолку воинственный младенческий писк, вылетела новорожденная горгулья. Она сделала неровный круг, ухнула вниз и нырнула в дымоход остывшего камина.

– Доар, – вцепилась я в его руку. – Доар! Сто шейров улетают в трубу.

– Может, она сбежит? – Он и не подумал скрыть облегчения.

– Надо ее поймать!

– Будем считать это волей светлых богов, – предложил бессердечный хозяин питомца и, поморщившись, потер шею. Никаких сомнений, похмельная голова болела нещадно.

– Мы не можем бросить новорожденного ребенка на холоде!

– Она не ребенок, а горгулья. Обернется в камень и перезимует лучше нас с тобой, – отказался он разыскивать умотавшего на свободу питомца.

Стаскивая через голову несвежую рубашку, он двинул в сторону ванной комнаты. Мне, как привязанной пришлось тащиться следом и любоваться полоской мелких синяков на его позвоночнике, видимо, заработанных при вчерашнем падении с кресла. Доар болезненно повел плечом, похоже, удар вышел сильнее, чем мне показалось ночью.

– Почему ты идешь за мной? Хотела умыться? – спросил он, взявшись за дверную ручку.

– Вообще голова после соврена не соображает? – сердито проворчала я.

– Точно, – простонал он. – Забыл. Иди первой.

– Благодарю, – холодно кивнула я и попыталась протиснуться в ванную между ним и косяком, но проход перекрыла выставленная рука. – Что?

– Ты не расскажешь, как я оказался на кровати?

– Поэтапно.

Мы синхронно обернулись к креслу, красноречиво отодвинутому от стены и ножками задиравшему угол ковра. На полу валялся стакан и перевернутый пустой графин, а на паркете темнело липкое пятно соврена.

– К слову, милое платьице, – невпопад сказал Доар.

– Это исподнее.

– Ночью я пытался его стащить?

– Так… – Я почесала кончик носа. – Раз уж ты заговорил о сегодняшней ночи, то нам следует договориться о правилах совместного сосуществования.

– Правила?

– Именно! – ткнула я в него указательным пальцем. – Иначе нас очень быстро разлучит смерть.

– Кто отправится в небесные сады? – с иронией уточнил он.

– Смешной вопрос, учитывая, что из нас двоих магией владею я.

– Уф! – Он комически прижал ладонь к груди. – Это удар ниже пояса, Аделис.

– Тогда почему ты хватаешься за сердце? – насмешливо выгнула я бровь.

– Хорошо, если тебе нужны правила, то давай их установим.

Я скрестила руки. Жест был призван показать Доару, насколько разговор серьезен, но на самом деле я просто постаралась прикрыть кружевное безобразие, не оставляющее простора фантазии и почему-то названное исподней сорочкой.

– Ты не напиваешься ночью, – выдвинула я первое требование.

– А днем?

– Ты вообще не приближаешься к алкоголю. Я не намерена таскать тебя на закорках.

– Принято.

– Правило второе. Мы всегда спим одетыми, по возможности на разных кроватях, и не появляемся друг перед другом голышом.

– Это сразу три правила, и я буду не против, если ты захочешь при мне ходить в таких милых штучках, – издевательски ухмыльнулся он.

– Я против, – отрезала ледяным тоном.

– Что-то еще?

– Не что-то, а самое важное: ты туго подвязываешь пояс на штанах и не прикасаешься к женщинам ни одной частью тела. Даже мизинцем. Более того, даже случайно!

– Смотреть-то можно? – усмехнулся он.

– Ну, ты по-прежнему зрячий, – пожала я плечами, стараясь глубоко не анализировать, почему желание Доара смотреть на других женщин (особенно рыжих), вызывает у меня глухую досаду. Во всем виновата суматошная ночь. Я всегда становилась ужасно раздражительной по мелочам, когда не высыпалась.

– Хорошо, смотреть можно, трогать нельзя, – кивнул Доар. – Принимается! Другие правила?

– Ты заранее предупреждаешь меня, когда мы собираемся выезжать из дома. Не хочу, чтобы над душой стояли, подгоняли и злили.

– Справедливо, – кивнул он. – Позволь резюмировать: никакого спиртного, любовных утех, сна голышом и неожиданных визитов.

– Могу пообещать, что я тоже не стану трогать чужих мужчин.

– Да ты меня успокоила, – издевательски протянул Доар. – Раз у тебя все, то и у меня есть одно требование.

– Я слушаю.

Неожиданно его ухмылочка растаяла, взгляд заледенел.

– Не делай нашу совместную жизнь невыносимой, – тихо произнес он. – Мы оба знаем, Аделис, что ты мастерски умеешь трепать нервы.

– Это относится и к тебе, Доар, – не дрогнула я.

– И следи за своим питомцем!

Не прошло и секунды, как дом содрогнулся от невероятного грохота. Казалось, что где-то рухнула стена.

– Особняк рушится? – по-настоящему испугалась я.

Нахмурившись, раздетый до пояса хозяин дома отстранил меня и поспешил проверить, что случилось.

– Постой! – окликнула его я. – Мне надо чем-то прикрыться!

Не замедляясь, он подхватил с пола свою рубашку и швырнул мне в лицо.

– Надевай!

Одевалась на ходу, шлепая пятками по ледяному полу и путаясь в рукавах. В пуговицах застряла нечесаная прядка, пришлось посильнее дернуть, выдрав и пуговицу, и пару волосинок. К середине коридора кособоко застегнутая рубашка спустилась до колен, прикрыв ночную сорочку. Из холла доносились людские крики, сердце замирало от дурного предчувствия. Неужели действительно рухнули стены? А если кто-нибудь пострадал?! Последняя мысль заставила меня прибавить хода.

Возле балконной балюстрады стоял Гаэтан в шелковом халате и ночном колпаке на птичьей голове. Оттопырив мизинчик, он прихлебывал из чашечки тэй и невозмутимо следил за светопреставлением в холле.

– Доброе утро, – оглянулся он.

Не знаю, почему старик решил, будто у кого-то из нас утро доброе. Было очевидно, что у всех обитателей особняка оно выдалось исключительно плохим.

– Никто не пострадал? – резко спросил Доар и, глянув с балкона вниз, без преувеличений потерял дар речи.

В воздухе кружила пыль. С одной стороны холла рухнули леса, обнажив заново перетянутую серебристой тканью стену. Вместо входной двери зияла сквозная дыра. Дверь, конечно, никуда не исчезла, но, выбитая чьим-то мощным ударом, вывалилась на парадную лестницу. Испуганный народ таился кто где, даже бравые идэйцы.

– Что это? – прошептала я.

– Это, моя дорогая эсса, новый ремонт. – Гаэтан прихлебнул тэй. – Я вот думаю, коль случилась оказия, может, купим ткани ручной работы? Все равно стены заново перетягивать.

– Хозяин! – донесся снизу страшный голос лакея.

– Эрл, почему вы прячетесь? – рявкнул Доар.

Послушный лакей появился в поле зрения. Перед собой он нес садовую метлу, большую, пушистую, словно пытался за ней спрятаться. Неожиданно бедняга пригнулся, прикрываясь садовым инструментом.

– Демон не дремлет! – заорал он и галопом бросился обратно в убежище.

– Какой еще демон? – начал терять терпение Доар.

С возрастающим недоумением я перевела взгляд к многокаскадной люстре. Цепляясь за нее задними лапами, на ободе головой вниз висела перемазанная в саже горгулья. Она с наслаждением отгрызала длинные, похожие на хрустальные стрелы подвески и швыряла их на пол.

– Доар, – тихо позвала я, пытаясь указать на нашего домашнего питомца. – Она не сбежала…

– Зачем выбили дверь? – не слыша, бранился Доар.

– Демона ловили! – крикнул снизу стражник-маг. Не оставалось сомнений, что от неудачного магического удара не только вылетела дверь, но и рухнули леса.

А горгулья начала карабкаться выше, люстра дрожала, подвески истерично зазвенели. Зверушка ловко забиралась к крюку, на котором висела громадина. Медлить нельзя!

– Простите, мастер, – пробормотала я, забирая у Гаэтана из рук чашку.

– А? – Он удивленно покрутил в руках хрупкое фарфоровое блюдце.

Я выплеснула остатки тэя в воздух и махнула рукой, посылая ледяное заклятье. Капли отлетели к люстре, и хрустальная громадина начала стремительно покрываться темно-коричневым инеем.

– Аделис, ты рехнулась? – рявкнул Доар и наконец заметил детеныша, в панике ползущего к потолку.

Молниеносное замерзание сковало подвески, превратив их в острые сосульки, и задело горгулью. Шкодливая тварь покрылась твердыми чешуйками и каменной фигуркой с грохотом сверзилась на пол. Тишина, последовавшая за устранением хулиганки, была по-настоящему всеобъемлющей. Народ не верил в избавление и не торопился вылезать из укрытий. Вдруг демон придет в себя, разозлится и кого-нибудь загрызет?

– А почему снег коричневый? – полюбопытствовал Гаэтан, первым прервав молчание.

– В цвет тэя, – осторожно объяснила я, боясь посмотреть в сторону Доара. Даже на расстоянии чувствовалось, как он пышет недовольством.

И в этот момент, недоуменно озираясь, через порог перешагнул Якоб, как всегда, с утра торопившийся на службу к дорогому хозяину. Вид разгромленного холла, обрушенных лесов и людей, старавшихся по возможности растаять в этом хаосе, заставил его оцепенеть.

– Светлых дней, риаты? – растерянно уточнил он и поднял голову к балкону. – В доме случился новый магический взрыв?

– Нет, Якоб, – рявкнул Доар. – В доме случилась эсхардская эсса, которая прогуливала занятия по практической магии!

– Из-за тебя, между прочим… – сквозь зубы процедила я.

– А потом у эссы случился домашний питомец – горгулья! – продолжил позорить меня Доар.

Якоб переводил растерянный взор с полуголого хозяина на полураздетую эссу, и я с трудом подавила желание заправить за ухо растрепанные волосы или оторвать пуговичку на рубашке. Было несложно догадаться, что секретарь в принципе не понимал, каким образом мы оказались на одном балконе.

– Светлых дней, эсса Хилберт, – в итоге поздоровался он.

– Отмени все встречи на ближайшие два дня, – приказал Доар и обратился ко мне: – Ты просила предупреждать об отъезде заранее? Через час мы уезжаем. Возьми только самое необходимое.

– А если я не успею собраться? – пролепетала я.

– Тогда тебе придется бежать за каретой! – отрезал он.

Глава 6

Новое начало

– Куда мы едем? – спросила я, пристраивая на сиденье кожаную заплечную сумку, похожую на ранец. В нее действительно поместились только необходимые вещи: смена белья, кое-какие женские мелочи. Остальное место занимала окаменелая горгулья, почти невесомая и удивительная теплая, несмотря на то, что походила на статуэтку. Окуклившегося питомца пришлось взять с собой, чтобы к нашему возвращению мелкая пакостница не распугала из дома слуг.

– В Риорскую академию магии, – объяснил Доар. – К моему бывшему наставнику.

– Он сильный маг?

– Он мудрый маг, и это важнее.

Путь предстоял долгий. Салон кареты обогревали огненные камни, встроенные в пол. Не знаю, кто именно пробуждал их, но этот человек определенно знал о том, что эссы не выносят духоты. За окном проплывал Риор, испуганно притаившийся в ожидании холодов. Низкое серое небо давило на горизонт, цепенели деревья, почти обнажившиеся перед приходом первого белого покрова. В долинах еще властвовала поздняя осень, но ветер приносил будоражащий аромат снега, и душа успокаивалась, чувствуя его приближение.

– Скоро ляжет снег. – Я осознала, что опять заговорила вслух. Не стоило столько времени проводить в компании безответных ледяных фигур. Дурацкая привычка, хуже только кусать губы.

– Ты всегда чувствовала приближение зимы, – медленно произнес Доар.

Мы встретились глазами.

– Доар, если я спрошу, ты ответишь?

– Если не спросишь, то не узнаешь, – усмехнулся он.

– Как ты пережил потерю магии?

Я ждала, что меня одернут: попросят не лезть в душу, тихонечко сидеть в уголочке кареты и размышлять о том, как плохо замораживать хрустальные люстры, но ошиблась.

– Тяжело. Я учился быть обычным человеком, и скажу тебе, не иметь связи со стихией – удовольствие ниже среднего, – невесело пошутил Доар. – Мне некого винить. По дороге в Риор ребята, которых нанял дядька, нехорошо пошутили, случился срыв, и стихия перестала отзываться. Иногда я думаю, что тот срыв был наградой, а не наказанием. Не потеряй я дар, то наломал бы дров и сожалел бы до конца жизни.

Некоторое время мы молчали.

– Как ты жила эти годы, Аделис? – вдруг прервал он хрупкое молчание.

Я смотрела в окно на проплывающие мимо пустые черные поля, а Доар – на меня. Этот пристальный, всепроникающий взгляд ощущался кожей.

– Оцепенело, – не сразу призналась я и тихо добавила: – Как будто в Эсхарде наступило вечное лето.

Больше мы не говорили. Карета качалась на неровной дороге, тепло убаюкивало. После бурной ночи я задремала.

– Аделис, просыпайся, – голос Доара почему-то звучал над ухом. – Мы приехали.

Я открыла глаза и немедленно обнаружила, что блаженно утыкаюсь носом в его подмышку.

– Ты билась головой о стенку, – объяснил он.

– Конечно-конечно, голову надо беречь… – Я выпрямилась и глянула в окно, ожидая увидеть стены академии, но неожиданно обнаружила, что мы прикатили в питомник грифонов. Перепутать было принципиально невозможно, потому как из строения, больше всего походившего на высокую конюшню, выводили крылатое создание.

– Что мы тут делаем?

– Академия в горах. До нее добираться сутки. По воздуху долетим за полчаса.

Зато теперь стало ясно, почему, когда я уже была полностью собрана, он заставил меня переодеться в облегающие штаны для верховой езды. Такую одежду я всю жизнь терпеть не могла и чувствовала себя в ней голой. Хорошо, что широкий плащ скрывал обтянутый тонкой замшей зад.

– Но мы же полетим с погонщиком? – нешуточно испугалась я.

– Зачем? – Доар с трудом скрыл улыбку. – Я с детства управляю грифонами. Поторопись, лучше успеть до темноты.

Он вышел, а я осталась, переваривая «позитивное» знание об умениях бывшего мужа. Чем он только не управляет: грифоном, лошадью, людьми. Не мужчина, а чистое золото. Почему же его так часто хочется заморозить?

Тут меня ощутимо дернуло за невидимый поводок, даже по сиденью чуточку протащило. Следом прозвучал недовольный оклик этого самого «чистого золота»:

– Ты выходишь или желаешь, чтобы тебя вынесли на руках?

Учитывая, что я никогда в жизни не поднималась выше хозяйственной башни в Эсхардской академии магии, идея взмыть к небесам на спине мифического чудовища вызывала желание закрыться в экипаже и отбиваться ледяными заклятьями ото всех, кто попытается меня вытащить.

– Аделис! – настойчивее позвал он.

– Помогите нам, светлые боги, – осенила я себя святым знамением, напрочь забыв, что клялась поменять веру, и вцепилась в кожаную сумку с горгульей. Питомцу повезло превратиться в камень, точно выживет, когда мы будем падать с головокружительной высоты. Проклятые виверны! Почему я подумала «когда»?!

– Ты там примерзла к сиденью? – недовольно проворчал Доар, открывая дверь, и протянул руку: – Прошу, эсса Хилберт. Не тушуйтесь.

Нас встречали работники. После коротких приветствий мужчины пустились в непонятные мне обсуждения нового птенца, а я с опаской изучала грифона. Люди восхищались необъяснимым симбиозом льва и орла. Мохнатое тело, львиный хвост, орлиная голова с угрожающим клювом и мощные передние лапы, как у птицы. Я была склонна верить древним трактатам, где утверждали, что грифоны – создания из небесных садов. Поймите правильно, если светлые боги или обитатели демонического чертога не при делах, то каким образом родители первого птицезверя сумели сговориться? Что вообще нашлось общего у льва и орлицы?

Потомок божественных созданий как-то очень недобро косил алым глазом, словно прицеливался, куда бы клюнуть странную беловолосую девицу. Неожиданно он расправил крылья, подняв облако пыли, и оглушительно рявкнул – по-другому клич, похожий на смесь орлиного клекота и звериного рыка, назвать было невозможно.

Я испуганно попятилась и вдруг врезалась в Доара, который, как выяснилось, стоял позади.

– Не бойся. – Он осторожно придержал меня за талию. – Он тебя не укусит.

– Да зачем кусать? – нервно пробормотала я. – Лучше сразу тюкнуть по макушке. Посмотри на него, он меня уже невзлюбил!

– Протяни руку. – Доар сжал мое запястье и заставил протянуть ладонь. Грифон по-птичьи склонил голову набок, присматриваясь к руке, а потом развернулся хвостом (конечно, задом, да еще львиными лапами вспорол грунт). Народ, прямо сказать, растерялся от откровенного хамства божественного зверя перед чистокровной эссой, в риорской глубинке, поди, приравненной к сказочному персонажу.

– Зато он тебя не клюнул. – Доар с трудом сдерживал смех.

– Я ему не понравилась, – резюмировала я. – Ты думаешь, это повод, чтобы сбросить меня с высоты?

– Обещаю, что мы доберемся до академии в целости и сохранности.

– Если разобьемся, то я тебя до смерти заморожу.

– Боюсь, что тогда замораживать будет некому и некого, – жизнерадостно заметил он.

– Послушай, Доар Гери, ты хочешь, чтобы я на него забралась, или нет?

Второй приступ паники меня охватил уже возле зверя. Доар подвязал наши сумки к удлиненному седлу, хитро пристегнутому к спине грифона, уселся сам и любезно уточнил:

– Вперед или назад?

Я вообще не хотела никуда садиться, кроме удобной кареты. Что за насилие над доброй волей свободной эссы?

– Давай, Аделис! – Он помахал протянутой рукой. – Ты ведь уже седлала грифона, а здесь даже лестница не нужна. Он только ждет, когда ты вскарабкаешься.

«Вскарабкаешься»! Слово-то какое обидное выбрал.

Кто бы сомневался, что Доару расскажут о том давнем конфузе. Судя по его издевательской улыбке, описывали в красках, со всеми смущающими подробностями. Надеюсь, что не в лицах, и никто не забирался на стол, изображавший каменное изваяние.

– Тот грифон не шевелился, – буркнула я себе под нос и задрала ногу, чтобы попасть в стремя. – Проклятье, я же эсса, а не циркачка!

Наконец мне удалось забраться в седло, позволявшее разместиться с относительным комфортом двум седокам. Без стеснения я прижалась к спине Доара грудью и обхватила руками крепкий торс, боясь пошевелиться. Грифон поднялся, я качнулась и испуганно охнула. Зверь под нами ходил и волновался, перебирал лапами, отчего мне хотелось не просто втиснуться в наездника, а задрать ноги и накрепко сцепить замком у него на поясе. Я бы обязательно так и поступила, но опасаясь заработать прострел поясницы, потянуть мышцы или завалиться назад.

– Аделис, расслабься, – попросил мой спутник.

Я нервно потрясла головой, мол, не уговаривай! На спине птицельва способен расслабиться только безумец, то есть ты, Доар Гери.

– Хорошо, психуй дальше, – щедро разрешил он. – Когда ты психуешь, то молчишь и очень тесно ко мне прижимаешься. Даже не знаю, что мне нравится больше.

Определенно, он заработал тычок под ребра, но я уже боялась шелохнуться. Грифон поднялся, а я зажмурилась.

– Добрых дней, риаты! – попрощался Доар с работниками.

– Легкой дороги! – прозвучало в ответ.

Я не спорю, но лучше бы пожелали мягкой посадки.

Зверь взял разбег. Мягкий толчок, мощный взмах крыльями. Мы оторвались от земли.

В одном из любовных романов описывали, как на романтическом свидании герои развлекались полетом на грифоне. Девица визжала от удовольствия, разводила руки, подставляла лицо потокам воздуха, любовалась ошеломительными видами внизу. В общем, наслаждалась.

Реальность оказалась жестокой. Резкий ледяной ветер нещадно бил в физиономию. Дыхание перехватывало. Капюшон плаща слетел с головы еще в первую минуту, но я не смела расцепить окоченевшие руки и натянуть его обратно. Да и сам плащ развевался, как стяг на шпиле властительского дворца во время шквального ветра. Казалось, что еще секунда – застежка расстегнется, и тяжелый покров унесется в неизвестные дали, оставив меня фактически раздетой.

Хотелось подоткнуть край плаща под себя, чтобы тряпка не билась за спиной, но для этого опять-таки нужно было расцепить руки, а я помирала от страха. Спасибо светлым богам, Доару не пришло в голову предложить полуобморочной всаднице полюбоваться видами предзимнего Риора. Я бы решила, что надо мной тонко измываются, и покусала насмешника. Хотя кому я вру? Не покусала бы. Открою рот – сразу завизжу, как припадочная героиня из романа, но не от восторга, а от ужаса. Эссам визжать категорически запрещалось, чтобы не портить образ!

В воздушных ямах зверь ухал вниз, взмывал вверх, ловя сильные потоки. Когда я три раза попрощалась с жизнью и страстно пожалела, что не родилась горгульей, при малейшей опасности обрастающей твердыми гладкими чешуйками, пытка закончилась. Впереди замаячил темный замок, словно выраставший из горы и являвшийся ее продолжением. Грифон заложил умопомрачительный круг и пошел на снижение, нацелившись на каменную площадку. Я снова зажмурилась. Мягкий толчок, несколько размашистых шагов, и мы остановились, хотя мне казалось, что по-прежнему неслись в небе.

Нас встречала стража академии. Люди вокруг заговорили. Видимо, кто-то перехватил поводья, и грифон недовольно затоптался на месте, не желая подчиняться чужой руке. Я не шевелилась, по-прежнему обхватывая Доара за пояс.

– Аделис, ты как?

– Так, будто меня сейчас вывернет наизнанку, – пробубнила ему в спину. – Теперь я точно знаю, что ненавижу летать на грифонах.

– Ты держалась молодцом, – заметил он.

– Я эсса, нас с детства учат самообладанию.

– Тогда, может, ты уже расцепишь руки? – с иронией предложил Доар.

– Точно, – отозвалась я, размыкая объятия, и с излишней поспешностью скатилась с бока грифона. Каменный пол под ногами неприятно поплыл. Решительно не замечая любопытных взглядов, окоченевшей рукой я пригладила вздыбленные волосы.

– Ректор Альдон ждет вас, – объявил один из магов.

– Якоб отправил записку, – пояснил Доар, поймав мой вопросительный взгляд.

Однажды он рассказывал, что до переезда в Эсхард почти два года прожил в закрытой школе магии и за дурное поведение постоянно торчал в кабинете у ректора. Скорее всего, дорогу в преподавательскую башню он отыскал бы с закрытыми глазами.

В соседнее крыло мы попали через переход под открытым небом, похожий на каменный мост, перекинутый практически над пропастью. Казалось, что на высоте хозяйничает злой пронзительный ветер, но в действительности лишь немного сквозило, как в широком коридоре.

– Переход закрыт защитным куполом, – словно прочитал мои мысли Доар.

Я невольно подняла голову, но не заметила магического мерцания, только серое низкое небо, словно давившее на шпили остроконечных башен замка.

– Он невидимый, – пробормотала я.

– Риорские маги мастерски владеют воздушными заклятьями, – заметил он.

– В твоем голосе прозвучало самодовольство.

– Я его и не скрывал, дорогая эсса, – отозвался Доар.

Гигантский замок выглядел безлюдным. В широких коридорах царила настороженная тишина. В Эсхардской академии всегда много учащихся – магическая школа считается лучшей на континенте, и на вступительные испытания собирается тьма народа. Помнится, во время учебы мне остро не хватало одиночества, в голове как будто беспрерывно звенели бубны.

Чистокровные эссы жили и обучались в отдельном крыле. С обычными студентами мы сталкивались только на общих праздниках или в библиотеке. Шансов познакомиться с риорцем, не посещавшим читальный зал и не любившим шумные сборища, практически не имелось. Однако боги (не уверена, что они все еще имели право называться светлыми) исхитрились и, когда мы с Доаром возвращались после каникул в академию, посадили нас на одну скамью в дилижансе, курсирующем между башней перемещений и замком.

Доар Гери не выносил холода, а я, летнюю жару. Он слышал ветер, а я – лед. Единственное, что при первой встрече у нас было общее, – друг с другом мы разговаривали сквозь зубы, а в итоге оказались скованными невидимой магической цепью. И тут позвольте задать вопрос: в какой момент нашей восхитительной взаимной неприязни все пошло не так? Ледяная магия плохо сочетается с горячим сердцем или взрывным нравом. Сдержанность, хладнокровие, замкнутость – никаких эмоций. До встречи с Доаром Гери я не догадывалась, что способна влюбиться до помешательства.

Дверь в кабинет ректора Альдона открылась сама собой. Я вошла следом за Доаром и мигом погрузилась в подзабытую за полгода после выпуска атмосферу школы. В громоздких шкафах со стеклянными дверцами теснились учебники. На открытых полках стояли артефакты. На выкрашенных гладких стенах висели дипломы в золоченых рамках. И главное, в воздухе витал знакомый запах бумаги, чернил и слабого колдовства.

Ректор, высокий седовласый маг в преподавательской мантии, поднялся из-за стола и обменялся теплыми приветствиями с бывшим подопечным.

– Светлых дней, риат ректор, – привычно поклонилась я.

– Не надо почестей, – объявил он. – Меня предупредили, что Доар приедет не один, но я не подозревал, что увижу эсхардскую эссу. Рад приветствовать вас в стенах нашей академии.

На жестком стуле перед массивным письменным столом профессора я снова почувствовала себя студенткой, вызванной на ковер к ректору. Сидела с идеально ровной спиной, сложив руки на коленях, готовая в любой момент вскочить и сбежать из кабинета.

– Твой помощник сказал, что у вас личное дело, Доар, – пропустил наставник долгие светские беседы о погоде, обстановке в Риоре и властительском здоровье, призванные потянуть время.

– Мы с эссой Хилберт женаты… – без предисловий объявил тот, заставив Альдона поперхнуться на вздохе. – Были женаты пять лет. Вчера мы вернули брачные клятвы, но после ритуала возникла стихийная связь.

– Какой природы? – осторожно уточнил маг.

– Мы не можем разойтись дальше десяти шагов, – пояснил Дар. – Уже возвращались в храм и даже обратились к темному колдуну.

– Темный колдун был идеей Доара, – немедленно открестилась я от странной идеи и проигнорировала многозначительное покашливание бывшего мужа. Мол, кому ты врешь?

Положа руку на сердце, после эпичного провала в храме я поддержала бы поездку не только к самоучке, похожему на разбойника с большой дороги, но и к идэйским шаманам, сафрийским феям и даже на эсхардские минеральные источники по пути завернула бы. Правда, волшебная вода лечила ломоту в суставах, но не разрывала магические поводки. Но чем хвостатый демон не шутит?

– В храме нам предложили жить вместе, а маг посоветовал надеяться на лучшее, – объявила я неутешительный результат вчерашних метаний.

– Эсса Хилберт, стихийная связь возникает внезапно и неожиданно разрывается, – заметил ректор.

– Я дипломированный маг, ректор Альдон, – без всякого высокомерия ответила я. – Про стихийные связи мне известно. Но мы вернули брачные клятвы, понимаете? В нашей ситуации совет жить вместе, надеясь на лучшее, прозвучал издевательски.

– Десять шагов, наставник, не самое комфортное расстояние. – Доар говорил мягче. – Возможно, вы поможете ослабить связь?

– В академии сильный источник, а ритуал не причинит вам вреда, – после раздумий проговорил Альдон. – Стоит попытаться…

Обряд сговорились провести ближе к ночи, когда студенты будут в общежитии и никто не подумает случайно заглянуть в ритуальный зал.

И тут случилось страшное! За спиной ректора зашевелилась занавеска, подвязанная золотистым шнурком. Медленно, но очень упрямо вверх карабкалось маленькое крылато-ушастое создание. Когда горгулья успела очнуться? Я осторожно покосилась на сумку, пристроенную на полу возле стула. Прежде кожаные бока распирало от вещей, но теперь она заметно похудела.

Наш домашний питомец лез к потолку, как покоритель снежных вершин. Сверху летели хлопья столетней пыли. Я покашляла, пытаясь привлечь внимание Доара к маленькому сюрпризу, но он увлекся беседой и остался глух. А горгулья тем временем схватилась лапами за карниз и повисла головой вниз, от страха тараща несчастные желтые глазищи. Длинный хвостик жалко дрожал.

– Ректор Альдон, – встряла я в разговор, – в Риорской академии преподают курс по магическим животным?

– Простите, эсса Хилберт, но…

– Называйте меня Аделис, – предложила я.

– Знаете, Аделис, учебная программа нашей академии не столь обширна, как в Эсхарде.

Старый карниз, вероятно, приколоченный еще в те времена, когда замок принадлежал не академии, а какому-нибудь риорскому аристократу, угрожающе дрожал. Инстинктивно горгулья схватилась зубами за занавеску.

– То есть учебного питомника у вас тоже нет?

– Боюсь вас разочаровывать…

– Дело в том, что мы привезли подарок, – немедленно вывернулась я.

– Аделис? – Доар смотрел на меня, как на умалишенную.

– Подарок? – недоуменно изогнул седые брови старый маг.

– И он только что сбежал.

Хрум! Занавеска вместе с карнизом сорвалась вниз, подняв облако пыли. Горгулья с тонким писком влепилась в стену и отскочила. Сметя со стола половину бумаг и расплескав чернильницу, плюхнулась на пузо перед ректором. Некоторое время в кабинете стояла дивная тишина.

– Как вы относитесь к горгульям? – сверкнула я улыбкой жизнерадостной идиотки. – Она вылупилась только сегодня утром.

Судя по ошеломленному лицу, уважаемый маг, как и любой нормальный человек, предпочел бы не знать о том, что в нашем мире существуют эти крылатые вредители.

– Благодарю, – медленно произнес он, следя за тем, как зверушка пытается подняться на лапы и трясет ушастой головой.

– О, не за что, – махнула я рукой, – это была идея Доара.

Некоторое время в задумчивом молчании мы следили, как «подарок» вдохновенно разгрызает схваченное со стола самописное перо.

– Наверное, вы хотите отдохнуть с дороги? Смотритель уже подготовил комнату в гостевом доме, – наконец вымолвил Альдон, видимо, желая превратить детеныша в камушек, пока он не сгрыз все, до чего дотянутся когтистые лапки, но при дарителях усыплять горгулью стеснялся. – В три пополудни обед у преподавателей. Надеюсь, вы присоединитесь. Полагаю, Аделис, вам будет приятно встретиться со своим соотечественником.

Я только потянулась к сумке на полу, но замерла.

– Соотечественник?

– Он читает короткий курс лекций по водной стихии, – объяснил ректор. – Наверняка у вас найдется о чем поговорить.

– Без сомнений, – изобразила я вежливую улыбку и мысленно пожелала, чтобы этот самый соотечественник не пришел на обед.

Ректорский кабинет Доар покидал в хмуром настроении. Понятия не имею, что именно ввергло бывшего мужа в столь глубокую задумчивость. Ничего нового от Альдона мы не услышали, более того, получили призрачную надежду если не разорвать поводок, то, по крайней мере, его ослабить. Вдруг после ритуала он окажется таким длинным, что мы сможем спокойно жить каждый своей жизнью? Но Доар с сумками в руках шел торопливо, не оборачиваясь, словно куда-то опаздывал. Мне было любопытно осмотреть старый замок с чудесной архитектурой, а приходилось нестись следом, стараясь не отставать. Хотя, наверное, стоило обнять какую-нибудь колонну и заставить бывшего мужа притормозить, чтобы узнать, какой бешеный грифон его клюнул.

– Ты рассердился за то, что я вручила Альдону питомца? – решилась спросить я.

– Горгулью? – рассеянно уточнил Доар. – По-моему, отличная идея. Куда бы мы ее еще сплавили? Он постесняется отказаться от подарка.

– В таком случае, что тебя беспокоит?

– Ничего, – соврал он. – Хотя знаешь…

Мы остановились посреди холла.

– Что?

– Ты понимаешь, что не сможешь вечно скрывать, что мы живем вместе?

Я не успела ответить, как тяжелые входные двери снаружи толкнули, и с улицы зашел высокий эсс. Злой сквозняк взлохматил волосы, и блондин поправил разметавшиеся пряди небрежным жестом. Поднял голову и увидел меня. А как не заметить, если мы встретились буквально лоб в лоб? Наверное, звезда, под которой я родилась, вошла в какую-то особенно несчастливую фазу, ведь в глухой риорской провинции мне встретился Гидеон Анкель.

– Аделис? – произнес бывший жених, чуть приподняв брови. В тоне слышался отголосок удивления.

Я словно вросла в каменный пол. Доар резко остановился и очень медленно повернулся к блондину. Тот нарочито игнорировал моего спутника, находившегося буквально в трех шагах.

– Светлых дней, Гидеон, – медленно проговорила я.

– Удивительно встретиться так далеко от Эсхарда, – заметил он.

Было очевидно, что он являлся тем самым лектором, о котором упоминал ректор, но я все равно спросила:

– Ты здесь по делам?

– Меня пригласили прочитать лекции, – подтвердил он догадку. – Ты помнишь, что я веду занятия в нашей академии?

– Да, ты что-то такое говорил …

Украдкой я нервно покосилась на Доара. Вдруг он резко и требовательно позвал:

– Мы идем?

Нарочито не замечать риорца стало невозможным, и Гидеон обернулся.

– Представишь? – прервал он короткое, но очень выразительное молчание.

Я отчаянно не хотела никого никому представлять. Кто вообще знакомит бывшего супруга и бывшего жениха?

– Это Доар Гери…

– Муж Аделис, – не дал договорить тот, и я едва не подавилась на вздохе.

Последовала томительная пауза. Мужчины обменялись ледяными взглядами.

– И давно вы поженились? – Гидеон задавал вопрос мне, но не сводил холодных синих глаз с Доара.

– Пять лет назад, – ответил тот.

На лице бывшего жениха мелькнула мимолетная, но очень нехорошая усмешка.

– Так это из-за твоей метки меня ославили на весь Эсхард?

– Так это ты насильно тащил под венец мою жену?

Светлые боги, складывалось впечатление, что они на пару заморозят холл!

По лестнице, тихо переговаривались, спускались преподаватели академии. Заметив нас троих, замерших практически в дверях, они замолчали.

– Вы в своем уме? – тихо прошипела я. – Прекратите оба!

Я проскочила между противниками, заставив их разойтись, и попыталась открыть тяжелые двери, но сил не хватало и пришлось налечь всем телом. Неожиданно над макушкой появилась рука Доара. Он толкнул тяжелую створку, и я вывалилась наружу, в царившие в середине дня ледяные сумерки.

К гостевому дому мы шли в глубоком молчании, ужасно недовольные друг другом. Обогнули учебный полигон, представлявший собой выжженное магией поле с полосой препятствий и вздыбленным заклятьями грунтом. За жиденьким пролеском темнело двухэтажное строение с квадратными окнами, жестяным козырьком над входной дверью и каминной трубой, торчащей из черепичной крыши.

– Что это было? – не выдержала я, чувствуя, что если не выговорюсь, то точно что-нибудь от злости заморожу.

– Уточни.

– В холле! Что это такое было? С Гидеоном нас заставили венчаться по родительскому договору. С тобой мы уже развелись. У вас случилось помутнение рассудка? Одновременно у обоих? Вы вели себя как дети, не поделившие леденец.

– Мне не понравилось, как он на тебя смотрит.

Я встала и уперла руки в бока.

– И как же?

– Как на свою собственность! – отрезал Доар.

Комната в гостевом доме явно предназначалась для одного человека. Отапливалась огненными камнями, вероятно, встроенными в пол. Вдоль стен притулились узкая кровать, стол и пара стульев. На стене висело простое зеркало без рамы.

– Купальня и уборная в конце коридора, – объявил смотритель, скрюченный временем старик, и положил на стол тяжелый ключ. – Огонечки зажигаются плохенько, так что хлопайте позвончее. Счастливенького времечка.

Мы с Доаром единодушно промолчали. Особенно «счастливое» время нам предстояло провести в коридоре, по очереди дежуря у дверей известного места.

В купальне случилась неприятность – уединиться в просторном помещении, хранившем запах тяжелой влажности, было невозможно. Если один оставался за дверью, то второй не мог дотянуться до каменных раковин или приблизиться к деревянным кадкам для омовений. Пока я умывалась и расчесывалась, Доар был вынужден терпеливо рассматривать стену. Впрочем, не очень терпеливо, иногда он притопывал ногой, словно намекая, что мы опаздываем на обед.

Столовая для наставников располагалась в башне, где находилось преподавательское общежитие. Как ни странно, ректор Альдон сидел за общим столом и, более того, принимал участие в беседе. Когда мы с Доаром появились, нас представили немногочисленным профессорам и усадили поближе к главе академии. Как раз напротив Гидеона.

Бывший жених не утрудился приветствиями, просто кивнул. Выглядел он безразличным, но только брови были сведены на переносице. Вряд ли кто-то из присутствующих догадывался, что в душе эсс бесился, как вызверенная виверна.

– Эсс Анкель, позвольте вам рекомендовать супругов Гери. – Альдон то ли не заметил, то ли проигнорировал, что в помещении заметно похолодало в прямом смысле этого слова.

– Мы знакомы, – сухо оборонил Гидеон.

Нам подали обед. О столовой в Эсхардской академии даже я, невзыскательная в еде особа, не могла вспоминать без внутреннего содрогания. Коронные блюда шеф-повара – тягучая каша и суп из квашеной капусты, приготовленные на воде, – были способны отбить аппетит даже у прожорливой горгульи. Однако в Риорской академии кормили пусть и без изысков, но довольно прилично. В общем, Гидеон, как истинный эсс, привыкший питаться исключительно деликатесами из серебряных тарелок, почти не ел.

Постепенно за столом завязался разговор. Преподаватели оживленно обсуждали зимние испытания.

– Риата Гери, вы учились управлять стихией? – вдруг спросил кто-то у меня.

– Эссы обязаны получить образование, чтобы в совершенстве владеть ледяной магией, – с непередаваемым высокомерием высказался Гидеон, не дав мне даже рта открыть, чем немало возмутил. – В этом году Аделис окончила Эсхардскую академию.

Не сомневаюсь, что преподаватели расслышали по его тону самодовольное: «Звезд с неба, конечно, не хватала, но кое-чему научилась». Честное слово, Доара стоило поблагодарить хотя бы за то, что я не вышла замуж за это чванливое подобие ледяной статуи. Он бы всю жизнь затыкал мне рот, и в конечном итоге я разучилась бы говорить!

– Ни разу сам не наблюдал за действием ледяной магии, но говорят, что она обладает на редкость разрушительными свойствами, – заметил кто-то.

– Наш дом беспрерывно ремонтируют. В последний раз, когда Аделис вышла из себя, она заморозила холл, пришлось заново обивать стены, – со смешком поведал Доар подробности нашей бурной совместной жизни.

Или не стоило благодарить – поступал не лучше белобрысого индюка! Я хотела отдавить ему ногу под столом, но не сумела нащупать. По видимости, от греха подальше он спрятал ноги под стул. Какое коварство!

– Риата Гери, это правда, что эсхардских эсс обучают боевой магии наравне с мужчинами? – спросили у меня.

– Традиции неизменны. Чистокровные эссы – и мужчины, и женщины – одинаково сильны и обязаны защищать город, – снова встрял Гидеон. – К слову, у меня к вам есть просьба, эсса Хилберт. После обеда на полигоне пройдет практическое занятие. Думаю, что студентам будет любопытно увидеть, с каким мастерством управляет водной стихией девушка. Вы не против продемонстрировать им свои умения?

– Я против, чтобы вы, эсс Анкель, демонстрировали приемы на риате Гери, – объявил Доар, особо подчеркнув, кто в доме хозяин, хотя таковым уже вторые сутки не являлся.

– Аделис прекрасно ладит с магией, – процедил Гидеон.

Как они оба достали! Девушке задали так много вежливых вопросов, но лично не позволили ответить ни на один. Я с таким грохотом припечатала ложку к деревянной столешнице, что народ моментально примолк и воззрился на меня в немом удивлении.

– Откровенно сказать, уважаемые риаты, я умею не только замораживать стены, но еще и говорить сама за себя, – мягко улыбнулась я.

Пряча самодовольную усмешку, которая, может, была к лицу напыщенному эссу, но не преподавателю, Гидеон взялся за стакан, однако вместо напитка ему в рот бухнулась замерзшая кашица. Громко хлюпая, блондин пытался хватать ледяную крошку губами. Любо-дорого посмотреть! Доар тоже оценил и издевательски хмыкнул, потешаясь над сконфуженным противником, но когда попытался зачерпнуть ложкой суп, обнаружил на поверхности льдистую корочку. В замешательстве он отодвинул тарелку:

– Совсем остыло.

Остальные преподаватели с преувеличенным энтузиазмом накинулись на еду, и только ректор Альдон с трудом сдерживал смех.

На улице вечерело. В холодных сумерках ощущался особенный запах скорого снега, будораживший обоняние и будивший в груди тянущее нетерпеливое чувство. Когда мы с Доаром добрались до полигона, то обнаружили целую толпу студентов в черных форменных плащах. Гидеон возвышался над остальными. Стоило приблизиться, как он смерил Доара высокомерным взглядом:

– Не расстаетесь ни на минуту?

– Смотри шире. На десять шагов разойтись не можем, – с иронией отозвался тот.

Противник скрипнул зубами. В смысле, судя по тому, как по-особенному заледенела непроницаемая физиономия Гидеона, он точно скрипнул зубами. Голос прозвучал чрезвычайно резко:

– Уважаемые риаты студенты, вы задавали вопрос, действительно ли чистокровные эссы ничем не уступают магам-мужчинам. Эсса Хилберт любезно согласилась продемонстрировать, что разницы никакой нет. Аделис?

Я стянула с головы капюшон, а потом сняла плащ и передала Доару. Воспитанники академии с любопытством зашушукались. Совершенно точно никто не ожидал холодным вечером обнаружить нашествие эсхардских эссов в закрытую академию для парней.

Пришлось отойти от толпы подальше. Вдруг кого-нибудь сметет магической волной и мы потом студентов не досчитаемся? Доар был вынужден держаться у меня за спиной. Когда я приняла начальную стойку – ноги на ширине плеч, ладони повернуты друг к другу – и закрыла глаза, взывая к стихии, один из учеников крикнул:

– Наставник, но здесь нигде нет воды!

Он ошибался, вода была повсюду: в ледяной горной реке, бурлящей в скалистом ущелье, в студенческих купальнях, в кухне – мест не счесть. Конечно, проще призывать стихию рядом с источником, но веселее стащить из большого бидона в комнате надменного лектора из Эсхарда, до смерти измучившего обслугу своей вечно недовольной физиономией. Между ладонями задрожал окутанный голубоватым мерцанием водный шар, от него шло едва заметное тепло.

– Ох ты ж! – раздались шепотки. На самом деле парни крепко выругались, выражая удивление.

– Как видите, риаты, – громко прокомментировал Гидеон, – для сильного мага – отсутствие источника не проблема.

Я развела руки. Шар взмыл вверх и, подчиняясь мысленному приказу, разлетелся на части. Отточенный жест. Вода превратилась в лед. Над нашими головами висело кольцо из десятка длинных острых стрел. Я хлопнула в ладоши, чтобы они рассыпались мелким снегом, но стихия не откликнулась! Магия не слушалась! От возмущения у меня едва не вырвалось бранное словцо. Вряд ли мальчишки могли перехватить контроль у чистокровной эссы, а значит, вмешался Гидеон.

– Уважаемые риаты, – прозвучал его как будто даже скучающий голос, – помните, что никогда нельзя расслабляться. Иначе ваше заклятье могут подчинить.

– Такого не бывает! – заспорил кто-то.

Честное слово, лучше бы промолчал. Стрелы резко развернулись и, ощерившись острыми пиками, ринулись в мою сторону. Замерли на ничтожном расстоянии от лица. Неожиданно стало ясно, что делал Гидеон – наказывал сбежавшую из-под венца невесту.

– Доар, пригнись! – медленно вымолвила я, разминая плечи.

Магия всколыхнулась. Учебный полигон покрылся белым инеем. Я развернулась в сторону Анкеля, а следом, подчиняясь приказу и разгоняя холодный воздух, метнулись стрелы.

– Мать вашу! – охнул Доар, падая на землю, когда над его головой пролетел целый ледяной арсенал.

Легким движением руки (таковым оно выглядело со стороны, на самом деле дурак бы заметил, как Анкель напрягся) заклятье было отброшено обратно. Доар только-только поднял голову, но тут же снова пригнулся, поминая недобрыми словами всех магов Эсхарда, а эссов в особенности.

По моему приказу снежная пороша, окутавшая землю легкой вуалью, взмыла в воздух, подняв облако пыли и грязи, заставив народ прикрыться руками. Ледяные стрелы рассыпались мелкой крошкой. Облако ринулось в сторону противника, собралось комом. Гидеон пытался остановить удар, да только тщетно потратил силы – я держала магические нити крепко. Хотела швырнуть ледяные пригоршни в физиономию обидчика, но в последний момент передумала. Огромный снежок, перемешенный с комьями грязи и опавшей листвы, замер точно над головой мужчины. По беловолосой макушке Гидеона ударила крошечная льдинка, перед непроницаемым лицом пролетела пожухлая травинка.

– Аделис? – тихо, но грозно уточнил он, пытаясь сделать вид, будто не он повел себя как кретин, а эсса слегка попутала берега.

– Что, Гидеон? – переспросила я. Секундой позже на него обрушился снежный поток, и преподаватель Анкель превратился в сугроб.

Народ зашелся в овациях… Конечно, не зашелся. Тишина стояла как в склепе. Студенты оторопело следили, как уважаемый лектор отплевывает и стряхивает грязный снег.

– Как видите, риаты студенты, при правильном подходе к магии всегда можно вернуть контроль над стихией, – отряхивая пальто, менторским тоном превратил он свой позор в очередную лекцию.

Окатив Гидеона яростным взглядом, Доар направился ко мне и накрыл плечи плащом.

– Извини, испачкал, пока по земле катался, – объявил бывший муж ужасно недовольным тоном.

– Ты в порядке? – Я поскорее принялась застегиваться.

– Я-то в порядке. Этот тип пытался тебя ранить? – тихо спросил Доар.

– Если точнее, дать пощечину.

– Я сломаю ему челюсть, – хмуро пообещал он, надевая мне на растрепанную голову капюшон.

– Не надо, – пробормотала я. – Из-за меня он оказался в неловком положении.

Пока мы шептались, Гидеон успел отряхнуться, прожечь нас злобным взглядом и даже дать какие-то наставления ученикам.

– Поблагодарим эссу… риату Гери за прекрасную демонстрацию боевых заклятий «клинок» и… второго заклятья, название которого знает только она сама. А теперь продолжим практическое занятие, – сделав вид, будто потерял к нам интерес, объявил он и грозно уточнил: – Кто первый?

Следить за тренировкой мы не собирались и поскорее покинули полигон. Два раза проверив пустой коридор, как подростки, решившие заняться непозволительными глупостями, мы с Доаром заперлись в купальне гостевого дома.

– Дамы вперед, – любезно предложил бывший муж и, сложив руки на груди, отвернулся к стене.

Нервно поглядывая на него через плечо, я принялась живенько раздеваться. Скинула кожаный жилет, начала расстегивать рубашку.

– Аделис, меня мучает вопрос, – в звонкой тишине купальни произнес Доар. – Ты отлично владеешь магией. Тогда что сегодня утром случилось с нашей люстрой?

– Неожиданность, – фыркнула я, покосившись в его сторону. Он по-прежнему скрещивал руки на груди, но только изучал меня, а не стену. От тягучего бесстыдного взгляда бросало в жар.

– Так и будешь смотреть?

– Насколько я помню, твои правила смотреть не запрещают, – с широкой ухмылкой напомнил он.

– Мы говорили о женщинах.

– Поверь мне, ты не похожа на мужчину, – нахально выгнул он бровь, но между тем сдался: – Хорошо, снова встану в угол.

Он неохотно повернулся спиной. Трясущимися пальцами я быстро принялась расстегивать штаны, вытряхнулась из одежды и резко плюхнулась в кадку. Огненные камни почти не грели, вода показалась ужасно холодной. Только я схватилась за мыльный огрызок, как услышала шаги Доара и быстро выглянула из-за края кадки. Он уже скидывал рубашку.

– Что ты делаешь?

– Я тут еще припомнил, что совместное мытье правилами не запрещено.

Я невольно поджала колени к груди и буркнула:

– Кажется, нам пора пересмотреть правила.

– Поздно. – Доар оголился. – Соглашение заключено и пересмотру не подлежит.

– Ты же не собираешься прыгать в мою кадку? – насторожилась я.

– Вообще я хотел просто умыться, но твоя идея мне нравится больше.

– Доар, ты заставляешь меня нервничать!

Нервничать настолько, что даже вода перестала казаться холодной. Можно было и еще остудить.

– Расслабься, ледышка, – хмыкнул он, вдруг назвав меня ласковым прозвищем, которое придумал еще в академии. И мне ужасно не понравилось, как екнуло сердце.

Купальня наполнилась шумом воды, льющейся из крана в каменную раковину.

Давненько у меня не случалось настолько скоростного мытья! Я умудрилась намылиться частями, с головой ушла под воду, а когда вынырнула обратно, то взвизгнула от неожиданности. Доар успел присесть рядом с бадьей. Я замерла, боялась пошевелиться и, откровенно сказать, плохо понимая, чего именно он добивался, вводя бывшую жену в смущение.

– Я знаешь что понял, эсса Хилберт? Ты совершенно не умеешь устанавливать правила.

– Прости? – возмущенно повернула я голову.

– В них слишком много лазеек. – Зеленые глаза смеялись. – Например, нет ни одного, которое запрещает тебя соблазнять.

– Тебя озарило, пока ты умывался? – нервно пробормотала я. – Я полагала, что это правило очевидно.

– Для кого, маленькая эсса?

Неожиданно он мягко поцеловал меня в мокрое обнаженное плечо. От краткого прикосновения теплых губ я замерла и на секунду забыла, как дышать. А Доар спокойно отошел и принялся одеваться.

– Вылезай, а то вода совсем холодная, – не обернулся он.

Я вытиралась тонким полотнищем, натягивала исподнее и штаны, застегивала рубашку. Чувства превратились в хаотичный клубок. С момента приезда в Риор я не допускала даже случайной мысли, что на самом деле Доар Гери из притягательного парня, умевшего вскружить голову девушке, превратился в пленительного мужчину, способного разодрать в клочья женское сердце. И совершенно точно не планировала в него влюбляться вновь. Так ведь?

Ночь мы встретили в главном ритуальном зале, погруженном в полумрак. В каждом углу на длинных ножках стояли ритуальные чаши. В одной теплился негаснущий огонь, в другой лежала священная земля Риора, в третьей была налита вода из горного источника, четвертая символизировала воздушную стихию и пустовала.

За последние часы мы с Доаром обменялись десятком слов и, дожидаясь появления Альдона, с деланым любопытством изучали узоры на каменных стенах. Наконец дверь со скрипом отворилась и появился ректор. Заложив руки за спину, он приблизился к нам.

– Слышал, Аделис, вы были неподражаемы во время занятия, – вместо приветствия сказал маг. – Студенты под впечатлением.

Вспоминать о том, как мы с Гидеоном с каменными физиономиями, ни разу не дрогнув и внешне не выдав злости, устроили натуральную магическую дуэль на глазах у нескольких десятков студентов, было неловко.

– Благодарю, – потупила я взор.

– Ваш приглашенный лектор попытался помериться длиной… – Доар осекся, бросил на меня быстрый взгляд и исправился: – силой магии. Аделис тонко намекнула, что мериться им нечем. Может, начнем ритуал?

Нас заставили отойти как можно дальше друг от друга. «Дальше» означало ровно десять ничтожных шагов. В молчании мы следили за старым Альдоном. Возводя раскрытые ладони к потолку, он бормотал заклятье. В Эсхардской академии язык, на котором он призывал магию, не преподавали, поэтому я не понимала ни слова.

Неожиданно у нас Доаром на запястьях вспыхнули прежде невидимые кольца, а между ними протянулся светящийся поводок, плотный и крепкий. Удивительное зрелище! Мы словно оказались связанными веревкой.

– Расходитесь, – приказал Альдон, разводя руки.

Мы дернулись в разные стороны. Вернее, я попыталась шагнуть, но, утянутая сильным рывком, попятилась в сторону Доара. И вторая попытка закончилась ничем. Магический поводок наотрез отказывался растягиваться! Светился ярко, дерзко, только что не отбрасывал на каменный пол тень. На третий раз, проигрывая мужской силе, я просто отскочила к Доару как намагниченная.

Альдон замолк, и магическая веревка мгновенно погасла. Ритуал очередной раз не сработал. Светлые боги определенно намекали, что считают расстояние в десять шагов – вполне себе комфортной дистанцией.

– Что нам теперь делать? – после некоторого молчания спросила я.

– Боюсь, мои слова вам снова покажутся издевательством, но человека, который не хочет оставаться, не удержать ни одним магическим поводком. Вы оба не думали, что, возможно, ваша связь – не наказание, а новое начало?

Я покосилась на бывшего мужа. Если вчера утром в храме Святых Обещаний Доар метал гром и молнии, а в доме лесного колдуна казался несколько разочарованным, то теперь он выглядел спокойным и задумчивым. А я… находилась в растрепанных чувствах еще после совместного мытья. Стыдно сказать, но поцелуй в плечо с легкостью заслонил остальные переживания.

– Благодарю, наставник, за ритуал и за совет, – медленно произнес Доар.

В Восточную долину мы собирались вылетать ранним утром, поэтому попрощались с главой академии на пороге ритуального зала. В гостевой дом возвращались в молчании, освещая дорожку фонарем с несмелым живым огоньком, дрожавшим от холода. Неожиданно Доар остановился и опустил лампу. Сосредоточенное лицо его скрылось в тени.

– Поставим брачные метки, – не терпящим возражений тоном объявил он, будто дело было решенным и пересмотру не подлежало.

– Опять? – вырвалось у меня.

– В нашей ситуации брак – лучший выход. Магическая связь есть, и она не оборвется, а я все еще планирую занять должность посла в Эсхарде. Вряд ли ты захочешь вернуться домой в роли моей сожительницы. Мы вынуждены жить вместе, спать в одной постели, идти в одну сторону. Что это, если не семейная жизнь?

– Ты предлагаешь фиктивный брак?

– Взаимовыгодную дружбу.

– Так… – Я почесала кончик носа.

– Что скажешь, эсса Хилберт? – поторопил он.

– Учитывая, что я только вчера с тобой развелась, мне надо подумать.

– Сколько?

– Твое предложение ограничено по времени? – возмутилась я.

– Да, оно действует, пока смерть не разлучит нас, – совсем невесело пошутил Доар и немедленно уточнил: – Ты уже подумала?

– Нет, проклятые виверны! – выругалась я, хотя понимала, что он прав. Возвращаться в Эсхард в роли сожительницы риорского посла куда как унизительнее, чем риаты Гери. Лучше гордо нарядиться в платье «эсхардской женушки», чем примерять наряды любовницы.

– Позволь внести ясность, дорогая эсса Хилберт: нет – ты отказываешься, или нет – ты еще не подумала?

– Разве ты даешь мне время? Только бессовестно на меня давишь.

– Скажи, Аделис, я тебя вообще не привлекаю?

– А теперь шантажируешь!

– Ладно, забудь. – Он поднял фонарь над головой и энергично зашагал по вымощенной дорожке в сторону гостевого дома.

– Еще и манипулируешь! – воскликнула я ему в спину. – Ты весь в этом, Доар Гери! Даже слова не дал сказать. Между прочим, мне еще ни разу не делали предложения!

– Ты уже разведенная женщина! – не потрудившись обернуться, крикнул он.

– Раньше моего согласия никто не спрашивал.

Нас разделяли всего десять шагов, однако когда он унес лампу, я оказалась погруженной в кромешную ночную тьму. Припустила следом, но споткнулась о выщербленный камень. Сколько себя помнила, я всегда падала художественно и исключительно неудачно. Нормальные девушки бухались на коленки и отделывались разбитыми ладонями, а я из последних сил старалась удержать равновесие. Благородной эссе, с какой стороны ни посмотри, хлопаться наземь – ну вообще не пристало! И я размахивала руками, шаталась сломанной мачтой, словно примиряясь, как красивее приземлиться: на пятую точку или носом в землю.

Этот раз исключением не стал. Плащ опутал ноги, и с визгом я завалилась в колючие голые кусты, растущие по краю тропинки. Опытным путем выяснилось, что за зарослями коварно пряталась канава, куда я успешно сползла на пятой точке, судорожно пытаясь схватиться хотя бы за какую-нибудь ветку. Видимо, Доара прилично дернуло за поводок. В тишине раздалось сдавленное ругательство. Возможно, он выронил фонарь или просто сильно им взмахнул, но слабый огонек погас.

– Аделис, ты свернула себе шею? – крикнул Доар из темноты.

– А ты бы обрадовался! – огрызнулась я, поднимаясь и кое-как отряхивая измусоленный плащ.

– Где ты, живая моя?

– В яме!

Подозреваю, что воронка осталась после неудачно выпущенного магического удара – у студентов вечно куда-нибудь улетали заклятья. В Эсхардской академии однажды замковую стену проломило, а в другой раз в коридорах мужского общежития седмицу стояла вода.

– Фигурально выражаясь? – раздвинул он кусты.

– Очень даже реально. – Я подала руку: – Поможешь вылезти?

– Ты всегда была такой неуклюжей?

– Я эсса! Эссы не бывают неуклюжими! – обиженно огрызнулась я.

Он склонился, уверенно схватил меня за запястье и потянул к себе. Я карабкалась наверх с потрясающей «грацией» откормленной лани с отдавленными медведем копытами. Наконец вершина покорилась. Я оказалась в крепких, тесных объятиях Доара. Когда стало ясно, что он не собирается деликатно отстраняться, осторожно спросила:

– Ты прижимаешься ко мне, потому что замерз?

Доар неохотно разжал руки. Мы снова оказались на дорожке. В темноте за деревьями светились окна гостевого дома.

– Меня влечет к тебе, – вдруг ясно и четко произнес бывший муж.

На мгновение я остолбенела, а потом проговорила:

– Это естественно, у тебя нет выбора. Пойдем уже спать.

Он резко схватил меня за запястье и заставил развернуться. Мы замерли. Жаль, что мрак скрывал его лицо непроницаемой вуалью. Разглядеть не выходило – ни глаз, ни губ, и никак не прочесть эмоций. Судя по его напряженному голосу, Доар был абсолютно серьезен, и от понимания этого мое сердце вдруг перевернулось.

– Лисса! – отрывисто вымолвил он, на риорский манер сократив вообще-то несокращаемое имя. – Меня влечет к тебе.

Он двигался на удивление проворно. Одним широким шагом пересек расстояние между нами. Ладонь легла на мой затылок, и я оказалась властно привлеченной к крепкому телу.

– Не смей меня бить магией, – пробормотал он и прижался к моим губам горячим раскрытым ртом.

Доар был самым первым и единственным мужчиной, когда-либо меня целовавшим. А делал он это умело: влажно, глубоко, до пустоты в голове и трясущихся коленок. Наверное, было поздно рассуждать, что нельзя в него влюбляться.

Оборвавшись на вздохе, он прижался горячим лбом к моему лбу и хрипло прошептал, прикрыв глаза:

– Может, прав старый маг? Все это не наказание, а новое начало?

Пусть я пребывала в ошеломлении, но все-таки поймала себя на ехидной мысли, что по какой-то мне совершенно неведомой причине мы взяли разбег в новую жизнь из подстриженных кустов.

– Ты это осознал, когда вытаскивал меня из ямы?

– Ты такая въедливая, Аделис Хилберт! – почему-то ужасно разозлился он. – Идем спать!

– Подожди, я еще не попыталась тебя заморозить за то, что полез целоваться! – возмущенно воскликнула я, направляясь за ним следом.

– Не понравилось? – Он оглянулся.

– Понравилось.

– Повторим?

– Светлые боги! Ты не знаешь, что если целоваться на холоде, то губы потрескаются? – буркнула я. – Я эсса! Эсса не имеет права ходить с обветренными губами!

– Слушай, Аделис, я столько раз слышал от тебя, что именно не должны делать приличные эсхардские девушки, и у меня невольно возникает вопрос: когда ты уже осознаешь, что совершенно не походишь на приличную эссу?

– Да неужели? – даже несколько оскорбилась я.

– Конечно, – хмыкнул он, – ты абсолютно неприличная эсса!

– И тебя ко мне влечет, – процедила я сквозь зубы.

– Непреодолимо.

Мы снова целовались на холоде. Страстно, долго, прячась в темноте, как будто опять превратились в студентов, закрутивших запрещенный родителями роман. И обычно после таких страстных объятий пара неохотно расходилась по домам, но мы-то жили в одной тесной комнатушке!

В спальне нас ждал сюрприз: смотритель оставил таз для умывания и кувшин с водой, точно намекая, что в стенах Риорской академии не принято мыться вместе даже супругам. Некоторое время плечо к плечу мы стояли с Доаром возле узкой длинной койки. Становилось ясно, что на одном матрасе мы поместимся или валетом, или друг на друге. Даже не знаю, нам следовало решить, кто будет сверху?

– Ты сверху? – словно прочитал мои мысли Доар.

– Прости? – поперхнулась я.

– Мне лечь на полу?

Он не утверждал, а словно спрашивал моего разрешения прилечь на краешек кровати. Буквально давил на совесть. Манипулятор вивернов!

– Если не будешь шевелиться, то мы поместимся, – сдалась я.

Умывшись, я заставила Доара отвернуться и быстро переоделась в ночную сорочку. Вернее, в широченную рубашку с манишкой на вороте, стащенную из гардеробной, потому как мои кружевные штучки представляли собой именно «штучки» и совершенно не способствовали здоровому долгому сну с мужчиной.

Я быстро скользнула под колючее одеяло, отвернулась к стене и затаилась. Думала, что буду в напряжении ждать, когда Доар уляжется рядом и примется самым бессовестным образом пользоваться ситуацией. Честное слово, учитывая наши разговоры и страстные лобзания перед гостевым домом, других идей, как провести вторую совместную ночь, у меня просто не было. Все еще переживая, под бой барабанов, звучавших в голове, я вырубилась от усталости.

– Проклятье, Аделис! – разбудило меня злобное рявканье.

– Что? – Я резко села на кровати и растерла лицо ладонями, не сразу понимая, где нахожусь.

– Ты меня спихнула с кровати! – взлохмаченный Доар действительно сидел на полу и выглядел, мягко говоря, недовольным.

– Вчера утром ты меня уронил на пол. Тебя настигла карма. – Я бухнулась обратно на подушку.

– У тебя кармическая нога? – буркнул он, забираясь обратно в кровать.

– Карающая…

Между тем Доар повозился, устраиваясь удобнее, и крепко обнял меня чуть повыше талии. Исключительно небрежно ладонь легла почти на грудь. Хотя почему почти?

– Что ты делаешь? – недовольно буркнула я.

– Если будем падать, то вместе, – сердито заявил он, утыкаясь носом мне в затылок.

Неожиданно спиной я по-особенному остро прочувствовала, что притиснута к крепкому мужскому телу. И лежим мы, словно две сложенные в бархатную коробку ложки, идеально подходящие друг другу по форме. Еще имелось недвусмысленное доказательство, что Доар вообще-то, взрослый мужчина. Сейчас это самое доказательство прижималось в районе моих ягодиц, и я боялась не то что пошевелиться – поглубже вздохнуть!

– Лисса, – на выдохе пробормотал Доар с тем самым риорским акцентом, который заставлял растягивать последний слог и вызывал у меня в животе сладкий спазм. – У тебя потрясающе пахнут волосы.

– Мыльным куском неизвестного происхождения, – сердито проворчала я и вдруг почувствовала, как то самое, доаровское, что дерзко прижималось к моей филейной части, напряженно дернулось. – Не смейте двигаться!

Светлые боги, хорошо не добавила «оба»!

– Почему ты обращаешься ко мне на «вы»? – промурлыкал Доар. – Вам нравится официоз, эсса Хилберт?

Стало ужасно жарко, просто сил нет! Я резко села, едва снова не свалив соседа на пол.

– Ты куда? – удивленно проговорил он, только чудом удержавшись на кровати.

– В горле что-то пересохло, – буркнула я, начиная перелезать через него.

Только перекинула ногу, как коварный соблазнитель схватил меня за талию, и усадил на себя сверху, не давая ни сбежать, ни пошевелиться. Хорошо, я сама не смела пошевелиться – категоричная мужская твердость теперь вжималась мне в совершенно неподходящее место. Вернее, как раз подходящее… О чем я только думаю?

– Ч-что? – проблеяла я, чувствуя, как вспыхивают щеки.

– Принесешь и мне водички? – ухмыльнулся он.

Я не сползла, а скатилась на пол. Пока пила ледяную воду, край фарфоровой чашки стучал о зубы. Возьми себя в руки, Аделис, пусть они и трясутся, как у припадочной. Ты все еще приличная холодная эсса. Нельзя сдаваться только на вторую ночь, надо продержаться хотя бы до следующей седмицы!

Неожиданно Доар прижался к моей спине, положил теплую ладонь на дрожащие пальцы, не давая поднять чашку, и уткнулся носом в изгиб моей шеи. И как в таких условиях поддерживать приличия?

– Я больше не хочу пить. – Осторожным, вкрадчивым касанием он опустил рубашку с моего плеча и прижался к коже мягкими губами. – Я хочу тебя.

По спине побежали мурашки. Голова сама собой склонилась, а тело вновь, как и пять лет назад, превратилось в мягкий податливый воск. Это я планировала седмицу держать круговую оборону? Какая, право слово, глупость! Кто способен думать о приличиях, когда сильные горячие руки крепко сжимают, а губы чертят полоску огненных поцелуев по невозможно чувствительной коже?

Мы целовались страстно, яростно, как сумасшедшие. Толкнули стол, сбили чашки, со звоном расколовшиеся о дощатый пол, и рухнули на узкую кровать. Старенький деревянный каркас как-то нехорошо треснул…

Хрясь!

Ножки в изголовье подломились. Деревянная решетка не выдержала и провалилась, и вместе с ней мы ухнули вниз. Прижимаясь, сползли по наклонному матрацу. Затылком я шмякнулась о пол. Ошарашенные тем, что кровать буквально развалилась, мы замерли, изумленно таращась друг на друга в темноте комнаты.

В коридоре началось бурное движение. Щель под дверью вспыхнула светом. Зазвучали недобрые сонные голоса разбуженных соседей.

– Риат смотритель, – бранился под нашей дверью кто-то картавый, – совершенно точно я слышал, как стонал призрак! Этот леденящий кровь звук ни с чем не перепутаешь!

Доар уткнулся мне в плечо, едва сдерживая смех.

– Леденящий кровь?! – едва слышно охнула я. – Он что, изящную словесность преподает?

Сказать откровенно, я считала, что мы с Доаром единственные постояльцы гостевого дома. В прелюдии к основному действу он не ограничивал себя в ласках, а я – в голосовом их озвучивании. От стыда заполыхали щеки, шея, уши и вообще все тело.

– Вы слышали грохот? – продолжал истерить картавый любитель изящной словесности. – Он по комнатам бродит! Немедленно вызывайте экзорциста!

Вдруг в нашу спальню осторожно постучались.

– Риат Гери, вы в порядочке? – крикнул смотритель из коридора.

– Мы в полном порядке, – ровным голосом отозвался Доар. – Экзорцист не требуется.

Верно, нам не помешали бы столяр и пожарный. Последний – для эссы, от невыносимого стыда готовой вспыхнуть, как сухой прутик.

– Светлые боги, это так унизительно, – пробормотала я.

Остаток ночи мы потратили на то, чтобы с помощью ледяной магии, доаровского ремня и бранных ругательств бесшумно починить сломанную кровать. И покинули гостеприимную Риорскую академию на рассвете, пока никто не обнаружил, что она понесла убытки.

Глава 7

Лучшие друзья в разводе

Сообщение от Якоба нашло нас, когда после очередного головокружительного полета мы оказались на земле. Доара в полдень ждали во дворце. Вернуться в особняк мы не успевали и сразу направились на место.

– Зачем тебя вызывают? – спросила я, когда карета отъехала от ворот питомника.

– Думаю, по делам триановых рудников, – голос Доара звучал уверенно.

К властительской вотчине вела гладкая дорога, колеса экипажа шелестели по брусчатке. После двух столь энергичных ночей я могла вырубиться даже стоя, но выглядеть сонной во дворце было хуже пощечины. Лучше перетерпеть, развлекаясь видами в окне, пусть и весьма печальными. Риор выглядел оцепенелым – снег так и не шел.

Город появился неожиданно – вдруг за окном экипажа замелькали двухэтажные дома с черепичными крышами, торговые лавки, ремесленные мастерские. Казалось, извилистые улицы выплеснулись из-за высокой замковой стены, тесным кольцом окружавшей дворец риорского властителя.

Некоторое время карета плутала в хитросплетении улочек и наконец остановились возле красивого двухэтажного здания с большими витринами. За стеклом стояли богато наряженные манекены.

– Говорят, здесь можно купить хорошее готовое платье, – пояснил Доар, когда мы выбрались из кареты.

– Часто здесь бывал? – обронила я.

– Доводилось пару раз, – уклончиво ответил он. – Мужские костюмы здесь и впрямь неплохие.

Радость, с какой хозяйка улыбалась, намекала, что те самые «пару раз» Доар сметал напропалую всю одежду с вешалок, словно хотел потратить больше шейров. Другими словами, или при виде фасонистых шмоток у него случалось помутнение рассудка, или баловал он вовсе не себя.

– Она встретила тебя как родного. Видимо, ты покупал здесь очень много мужских костюмов, – с иронией заметила я. Удивительно, но он не нашел что ответить.

Когда мы поднялись в отдельный примерочный зал, то хозяйка вежливо уточнила у Доара:

– Вашей спутнице подбираем полный гардероб?

Тот тихо кашлянул и покосился в мою сторону:

– Эсса Хилберт сама решит.

– Мне нужно платье и пальто.

– Сколько? – улыбнулась хозяйка.

– Одно. – Я глянула на пыльные башмаки, торчащие из-под подола истрепанного после приключений в горах плаща: – Еще туфли.

– И все? – вопросительно подняла она брови.

– И побыстрее.

Разделив комнату на две части, закрылась плотная белая занавеска. Меня поставили перед зеркалом, заставили разоблачиться, обмерили.

– Риат Гери, – проговорила одна из помощниц, – вы можете подождать в мужской зале, как в прошлый раз.

– Я здесь постою, – сухо отказался он, вынужденный оставаться впритирку к пологу.

Потом работницы приносили и уносили готовые наряды. Наконец удалось подобрать платье, прилично севшее на худощавую фигуру, а главное, не превратившее обладательницу очень бледной кожи в зеленоватую жертву плохого питания.

Я стояла перед зеркалом и пыталась собрать волосы в пучок, когда девушки резко открыли занавески. В отражении я увидела Доара. Он рассматривал меня неспешным, чувственным взглядом.

– Пристойно? – опустила я руки, и парочка непослушных локонов немедленно выпала из прически.

– Вполне. – Не разрывая зрительного контакта, он преодолел расстояние между нами, осторожно застегнул крошечную пуговку-жемчужину и шепнул на ухо: – Я бы снял с тебя это пристойное платье.

Сердце билось, как у птички. Лицо пылало. Я не отрывала взора от губ Доара, изогнутых в легкой улыбке.

– Ваш костюм готов, – объявила работница, заставляя нас вернуться в реальность.

С покупками мой бывший муж справился куда быстрее. Оставалось подобрать только галстук, чем я и занялась, тем более длина магического поводка позволяла добраться до стоявшей в углу вешалки.

– Какая встреча! Доар Гери! – прозвучал звонкий женский голос. – Не могу поверить, что мы вот так запросто столкнулись. Ты редкий гость в Центральной долине.

Я медленно развернулась, и внутри шевельнулось нехорошее чувство. Возле Доара крутились две дамочки в модных пальто и отвратительных шляпках с перьями. Между прочим, в Эсхарде перья на головных уборах считались дурным тоном.

– До нас дошел совершенно безумный слушок, что ты женился на эсхардской эссе, и Верония рыдает в три ручья! – расхохоталась одна из девиц и по-свойски положила руку на плечо Доара.

Он опасливо покосился в мою сторону, наткнулся на многозначительный взгляд и как-то даже чуточку побледнел.

– Дамы… – Доар попытался стряхнуть жадную женскую руку, для чего-то отряхивающую идеально чистое плечо, будто на нем улеглась пыль.

Рисковые! Их вполне мог покрыть иней…

Девица намек понимать отказалась и принялась с усердием поправлять и без того идеально выглядывающий из кармана пиджака уголок платочка.

– Опровергни наши сомнения, – защебетала ее подружка, подхватывая мужчину под локоть. – Мы уверены, ты бы никогда не связался ни с одной из этих замороженных рыбин.

Замороженные рыбины, значит? Я сорвала с вешалки первый попавшийся галстук и с грозным видом направилась к троице. Никогда бы не подумала, что обнаружу на лице Доара панику.

– Светлых дней, риаты, – растянула я губы в ледяной улыбке.

Как по команде, с дурацким видом подружки убрали руки.

– Позвольте? – Я продемонстрировала галстук.

– Кхм… Мы…

Они переглянулись, видимо, ощущая, как температура в помещении начинает стремительно понижаться.

– Нас ждут в женском зале. Было приятно увидеться… Добрых дней, эсса.

Обе девушки изобразили книксен, будто перед грозной матроной с указкой в руках, и сбежали. Не произнося ни слова, я повесила на шею Доара галстук и начала завязывать аккуратный узел.

– Аделис, держи себя в руках, – проговорил он дрогнувшим голосом. – Приличные эссы не замораживают ни лучших друзей, ни бывших мужей, ни примерочные в торговых лавках.

– Верно, но вчера мы выяснили, что до приличной эссы мне как на хромой козе до Идэйского хребта.

– Все по правилам: я никого руками не трогал. Это они трогали меня. Я вообще жертва!

– Да, я заметила. – Я с такой силой втиснула узел в воротничок рубашки, что Доар кашлянул. – Сняла бы с тебя этот галстук, тем более что он просто отвратительный.

Скорости, с какой мой «лучший друг с привилегиями» оплачивал покупки и покидал лавку, позавидовал бы любой стремительный грифон. Когда мы вышли на улицу, то углы у витрины мужского зала изнутри были затянуты морозным узором. К слову, Доар так торопился, что не потрудился выбрать новый галстук.

Раньше семья Хилберт была вхожа во властительский дворец. При жизни папа занимал, на мой взгляд, скромную секретарскую должность в приемной, но люди перед ним лебезили. В то время мы жили на южной стороне Эсхарда, в большом светлом особняке, и в элегантно обставленных комнатах всегда были гости. Когда отца не стало и выяснилось, что семья почти разорена, а нам с матерью придется вести более чем скромный образ жизни, никто из старых друзей не появился на пороге, даже семья Анкель. Вернее, особенно они.

О брачном договоре я узнала в шестнадцать лет на зимних каникулах. Мы получили первое за несколько лет приглашение во властительский дворец на прием в честь смены годов. На том празднике я впервые столкнулась Гидеоном. Понятия не имею, что именно он во мне разглядел, тайным знанием со мной никто не делился. Мы вообще всегда мало говорили. Но через седмицу непрошибаемая эсса Анкель, в высокомерии способная дать фору даже моей матери, появилась на пороге нашего неказистого дома.

В день отъезда в академию я узнала, что по окончании учебы произнесу клятвы над венчальной чашей. К новости о брачном договоре я относилась именно так, как от меня ждали: исключительно сдержанно. Внутри ничего не дрогнуло. Благородных девиц с детства учили быть послушными воле родителей. В ту зиму я не догадывалась, что через полгода в дилижансе познакомлюсь с Доаром Гери.

В шестнадцать меня назвали невестой чистокровного эсса древнейшей эсхардской фамилии, а в семнадцать я влюбилась в неподходящего парня. По иронии судьбы мы с Доаром успели развестись, получить магический поводок, избавиться от прожорливого питомца и сейчас вместе собирались войти в риорский властительский дворец. Я, одетая в купленное час назад платье, а Доар в костюме, посаженном по фигуре буквально на лету, и в отвратительном синем галстуке в рубчик, не глядя выхваченном приревновавшей бывшей женой. Когда матушка узнает, перебьет остатки фарфора, а потом приедет в Риор и уничтожит всю посуду в особняке Гери.

Около полудня мы входили в дворцовую приемную, где толпились придворные и просители. При нашем появлении народ с любопытством зашептался. Прежде чем к Доару успели подобраться местные сплетники, его перехватил рослый грузный мужчина и коротко объявил:

– Риат Гери, властитель вас ожидает.

– Благодарю, – на лице Доара не дрогнул ни единый мускул, более того, мне была послана мягкая улыбка: – Идемте, эсса Хилберт?

Мы проигнорировали выразительный взгляд секретаря, словно пытающегося ментально донести, что эссе лучше обождать в приемной. Я бы и сама предпочла подождать Доара где-нибудь в тихом уголочке желательно подальше от дворца.

Помощник риорского властителя привел нас к обычным высоким двустворчатым дверям. Пройдешь мимо и не догадаешься, что за ними прячется кабинет властителя. Скромность удивляла, учитывая, что властитель Эсхарда всегда встречал посетителей в роскошной длинной зале с вертикальными водопадами на стенах.

Секретарь тихонечко проскользнул в едва приоткрытую дверь, и мы с Доаром на некоторое время остались одни.

– Выходит, тебя вызывал властитель? – прошептала я. – Зачем?

– Я отправлял прошение о должности посла.

– Как он отнесется к тому, что мы заявимся вместе?

Вряд ли кто-то притаскивает на встречу с властителем бывшую жену… невесту. Или кем мы сейчас друг другу приходимся? Друзьями с привилегиями в разводе?

– Выбора нет, – прошептал он в ответ. – Главное, помни, что он обладает даром распознавать ложь.

– В общем, лишний раз не открывать рот, – серьезно кивнула я, намереваясь изображать из себя подвижную ледяную статую. – Понятно.

– Ты не нервничаешь, – едва заметно улыбнулся он.

– Смеешься? Меня с детства учили ходить с каменной миной, я просто в образе, – сухо отозвалась я и добавила чуть слышно: – Хоть где-то пригодилось.

Двери открылись. За ними скрывался рабочий кабинет, залитый дневным светом. Как любому магу воздуха властителю требовалось много пространства и естественное освещение. Помещение было огромным, с широкими окнами, и размер его недвусмысленно намекал, что подождать Доара на пороге не получится. Так мы и шагали плечом к плечу, приближаясь к человеку за дубовым столом.

Властитель был немолод, длинные волосы цвета черного перца с солью собраны в хвост, взгляд – хваткий, цепкий, пронизывающий до костей. Он не смотрел, а словно буравил дыру.

– Риат Гери, – вместо приветствия произнес он сдержанным голосом человека, который привык, что его всегда слышат. – Говорят, что ты хочешь стать послом в Эсхарде.

– Верно, мой властитель. – Доар отвесил поклон, я изобразила отточенный реверанс.

– Это твой главный аргумент? – кивнул на меня властитель, словно действительно перед ним был предмет мебели, а не живая девушка.

– Эсса Аделис Хилберт – моя жена, – с непроницаемым видом объявил Доар, но тут же оговорился: – Бывшая жена, а теперь невеста. Мы вернули брачные клятвы, но тут же решили произнести их заново.

Стоило признать, что со стороны пересказ последних событий прозвучал полной ахинеей.

– Чем вас первый раз не устроил? – сухо уточнил властитель, рассматривая меня этим своим проникающим взглядом. Складывалось впечатление, будто он не просто распознавал ложь, а умел забираться в голову и читать мысли.

– Внезапностью, – уклончиво ответил Доар.

– И теперь вы никогда не расстаетесь? – Властитель не сводил с меня глаз.

– Мы неделимы.

– Эсса? – вдруг обратился страшный человек ко мне.

– Я его… телохранительница, – полным гордости голосом заявила я.

Светлые боги, что? Не помощница или соратница, а телохранительница? Почему нас еще не выставили в коридор?

– Экстравагантно. Другими словами, в эсхардский дворец вы войдете вместе? – заключил он и тут же задал самый неприятный из всех возможных вопросов: – И что, эсса Хилберт, вас, ледяного мага, не смутит предстать перед своим властителем в роли жены риорского посла?

– Нет, – не дрогнула я.

– В Эсхарде плохо примут брак чистокровной эссы с жителем Риора, – властитель не жалел чужих чувств, нажимал на болевые точки, зная, что в нас с рождения взращивали любовь к ледяному белому городу.

Он пытался сорвать с меня маску. Не получится – примерзла намертво.

– Скорее всего, но это мой осознанный выбор. И сделать его было исключительно сложно.

Неожиданно я ощутила, как, наплевав на протокол, Доар нашел мою руку и спрятал в своей большой теплой ладони. Его не остановил даже острый взгляд хозяина кабинета, когда мы на несколько бесконечных секунд красноречиво переплели пальцы.

– Больше всего меня умиляет, что вы не соврали ни словом, – вдруг улыбнулся одними губами властитель Риора и резко перевел разговор на деловые темы: – Как дела в триановых шахтах, риат Гери? Слышал, что недавно нашли крупный самородок.

– Он был немедленно отправлен во дворец, – заговорил Доар.

Некоторое время они обсуждали вопросы, в которых я совершенно ничего не понимала: торговлю между городами и цены на триан. Конечно, если допрос с пристрастием, который устроили Доару, можно было назвать беседой или обсуждением. Под конец он пообещал в ближайшие месяцы прислать во властительский питомник отменного птенца грифона, и нам недвусмысленно намекнули, что пора выметаться. По очереди или держась за руки – неважно. Главное, пошустрее. Когда мы покинули кабинет, наполненный седым светом и холодным воздухом, я осознала, что от напряжения почти не дышала.

– Невеста, бывшая жена и телохранитель, – вздохнула я. – Дичайшая чушь.

– Самому не верится, что это правда, – пробормотал Доар.

Откровенно сказать, я сильно удивлюсь, если после нашего представления ему все-таки предложат должность. Не аудиенция, а полный провал. Для пущего эффекта оставалось подарить новорожденную горгулью.

Задерживаться не хотелось, сразу из дворца мы отправились домой. На обед остановились в людном заезжем дворе, и уже в глубоких сумерках въехали в Восточную долину. В середине пути меня победила усталость, и под мерное покачивание кареты я заснула так крепко, что даже видела сны. Очнулась, когда экипаж остановился. За окошком появился знакомый фонтан с потекшим огрызком почти растаявшей статуи на спине гордого грифона.

Доар выбрался первым и подал мне руку:

– Выходи.

Спросонья плохо соображая, я едва не сверзилась на брусчатку и проворчала:

– Не дай светлые боги что-нибудь сломать. Мы же оба окажемся прикованными к кровати!

– Я буду носить тебя на руках, – с иронией предложил Доар.

– Не зарекайся.

В следующее мгновение он ловко сгреб меня в охапку и подхватил на руки, крепко прижав к груди. На нас смотрела охрана, а Эрл открыл парадные двери.

– А ты тяжелее, чем выглядишь, – отвесил бывший муж «комплимент».

– Поставь меня обратно, – попыталась вырваться я.

– Не крутись, – цыкнул он.

Затем торжественно перешагнул через порог и оглядел лакея, скромно прятавшего глаза.

– Светлых дней, риат Гери.

– Светлых дней, Эрл.

– В вашей спальне никого нет.

– Приятно слышать.

Даю руку на отсечение, сегодня кухня будет восторженно обсуждать, что между хозяином и эссой, перепортившей дом, наконец треснул ледник, и, возможно, теперь она (я) не станет портить настенные ткани.

В центре холла Доар пошел медленнее, и его руки заметно напряглись.

– Не пойму, ты опытным путем пытаешься определить, сможешь ли таскать меня по дому, если вдруг я действительно что-нибудь сломаю? – тихо спросила я.

– Молчи, Аделис, – процедил он.

– Тебе тяжело, да?

– Ты портишь романтичный момент.

Я не находила ничего романтичного в том, чтобы вдвоем скатиться с лестницы, но мужчина проявлял буквально баранье упрямство. Подозреваю, что доволочь даму до комнаты было делом принципа. Мог просто перенести через порог, все равно бы зачлось.

В середине лестницы я как-то странно начала сползать вниз и вцепилась Доару в плечи. Перед мысленным взором вдруг мелькнула пугающая картина: мы двое, замотанные с макушки до пяток перевязочными бинтами, неподвижные, как мумии, лежим на соседних койках и вяло переругиваемся, кто виноват в полете с лестницы.

– Отпусти, пока мы оба целы. Клянусь, Доар Гери, если ты себе что-нибудь сломаешь, я не буду таскать тебя на закорках! Придется ездить в кресле.

– Не дрыгайся, – процедил он сквозь зубы. Он вовсе не злился, но, по всей видимости, говорить и подниматься с женщиной на руках, стремительно тяжелеющей с каждой преодоленной ступенькой, было непросто.

И ведь донес! Ввалился в покои, спиной толкнув дверь, дотащил до кровати. Мы вместе рухнули на покрывало в одежде, обуви и даже в пальто. Сил хватило только на то, чтобы скинуть намявшие ноги туфли, вытряхнуться из верхней одежды и вырубиться, уткнувшись лицом в подушку. Третью нашу ночь мы спали как убитые.

Я проснулась от странного волшебного чувства. За окном рассвело, холодную комнату заливал седой свет. Осторожно спустившись с кровати, на цыпочках я подобралась к окну. До подоконника не хватило жалкого шага, но я замерла, стараясь не потревожить спящего Доара. На улице шел долгожданный снег. Кружились крупные хлопья, землю накрывало мягким воздушным одеялом. Хотелось выйти наружу, танцевать под снегопадом, ловить ртом крошечные замерзшие кристаллы…

– Снег пошел, – вдруг услышала я за спиной хрипловатый голос Доара.

На талию легли мужские ладони, и от неожиданности я вздрогнула. Он прижался к моей спине сильным крепким телом, склонил голову, щекоча теплым дыханием.

– Нестерпимо хочу целовать тебя, Лисса, – вдруг тихо произнес он.

Я повернула голову и посмотрела в его лицо. Он ответил пытливым взглядом. Ни следа сна. Мгновение было сладким, тягучим, как патока, наполненным предчувствием неизбежной развязки. В Эсхарде ходит поверье, что пара, поцеловавшаяся в ту минуту, когда на землю опускается первый снег, никогда не расстанется. И мне нестерпимо хотелось целовать обнимавшего меня мужчину. Я мягко прижалась приоткрытым ртом к его губам.

Явь походила на сон. Доар не торопился, не позволял нам обоим, как безумным, сорвать одежды, нарочно сдерживал. Я согласилась с правилами. Демонстрируя мое нетерпение, за окном билась снежная стихия, кружились в хаотичном танце снежные хлопья.

– Тихо, Лисса, – усмехнулся он, заметив, что на улице начинается настоящая круговерть. – Ты засыплешь снегом долину.

– Весной растает, – прошептала я.

Реальность была наполнена осторожными движениями, мягкими касаниями, горячими ласками. Доар дразнил: медленно расстегивал пуговицы на моем платье, осторожно опускал покровы. Обнажил плечи, нашел губами крошечную родинку, чуть прикусил кожу, заставляя меня выгнуться. Я плохо помнила, как стаскивала с него рубашку, как с наслаждением прижималась губами к груди, а потом – снова к губам. Изгибалась, ластилась, как кошка, желающая сладких поглаживаний.

Воспоминания о первом разе остались странные: было больно, чуточку неловко, и меня оглушало осознание, что я делаю совершенно непозволительные вещи. Никогда не подозревала, какую в действительности сладость дарила физическая любовь. И вчера в тесной комнатушке Риорской академии чувства были иные: лихорадочные, яростные. Любовный акт, закончившийся полным провалом (в прямом смысле этого слова), походил на борьбу. Мы выплескивали напряжение, недовольство и тревогу. Ничего более. Сейчас все изменилось. Никаких мыслей в голове! Мы словно остались одни на белом свете, а вокруг кружил благословенный снег.

Задыхаясь от наслаждения, я сжимала в руках покрывало, кусала губы, а потом подушку. Принимала Доара полностью, жадно брала все, что он давал, не боясь, без колебаний. Я была ведомая, послушная его воле. Ни терзаний, ни робости, ни сомнений в том, что все происходящее – правильно. Мы вместе здесь и сейчас, а потом навсегда.

После абсолютно потрясающего завершения я трудом возвращалась в реальность. Тело наполняли нега и приятная усталость, мышцы ныли. Глаза Доара были по-прежнему затуманены, широкие плечи и грудь блестели от пота.

– Все хорошо? – тихо спросил он, осторожно убирая с моего лица белую прядь волос.

Я быстро облизала пересохшие губы и выдала, пожалуй, самую дерзкую фразу за всю свою жизнь:

– Доар Гери, с нашего последнего раза ты точно набрался опыта!

– Что делается! – жаловался Эрл, подливая Доару горячий тэй. – Вы спали и не видели, уважаемые риаты, но утром пошел снег. Кружился себе, мягонький такой, а потом как началась метель! Даже окна залепило. И бах! Все закончилось. Никогда такого не видел.

От неловкости я боялась поднять глаза и с заинтересованностью, достойной огромного лобстера, разрезала на тонкие ломтики кусочек сыра.

– Долину занесло? – нейтральным тоном спросил Доар, но я буквально чувствовала насмешливый взгляд.

– И это еще одна странность. Занесло только нас и еще особняк напротив. На соседней улице уже и снег растаял, а у нас вон сугробы насыпало. Надо чистить?

– Надо чистить, – с самым серьезным видом согласно кивнул Доар и немедленно обратился ко мне: – Аделис, ты же хорошо управляешься со снегом. Может, поможешь?

– Возьмем лопаты и прокопаем дорожки? – стрельнула я нехорошим взглядом.

– Я вообще о магии. Ты же не только стены умеешь замораживать.

Я многозначительно изогнула бровь, намекая, что Доар несколько попутал берега. Но, откровенно сказать, чувствовала я себя лучше сытой кошки, поэтому по-настоящему злиться не выходило.

– Снег весной растает, – напомнила я. – И вообще, зима в этом году будет снежная, а весна полноводная. Я тебе как маг говорю.

– Хорошо, – шутя, поднял руки Доар, – если эсса утверждает, что наш особняк засыплет до крыши, то кто я такой, чтобы спорить. Мне интересно, летом-то что будет происходить?

– До лета дожить сначала надо, – намекнула я, что если кое-кто не перестанет смущать девушку, то вряд ли доживет до тепла в телесной целостности.

– Аделис, вы чувствуете, какая погода будет зимой? – заинтересовался Гаэтан. – И как же? Нас ждут морозы?

– Не знаю насчет морозов, – ввернул Доар, – но снега точно будет много. Уверяю вас, мастер Гаэтан, очень, очень много…

В следующий момент он положил в рот кусочек мясного пирога, но пришлось грызть ледышку. В назидание! Пусть понимает, что дразнит женщину, умеющую замораживать не только стены в холле.

– Никогда в жизни не ел ничего вкуснее, – ухмыльнулся Доар.

– Обязательно передам нашему повару, – охотно пообещал Эрл. Лакей вообще с самого утра вел себя исключительно услужливо. Видимо, после сюрприза с Веронией опасался лишиться места.

Через некоторое время в особняке появился Якоб и немедленно высказал недоумение, мол, на его стороне долины снег растаял, а у нас завалы, будто на дворе праздник смены годов. Сговорились они, что ли? Гордо проигнорировав насмешливый комментарий Доара (не понимаю, он от самодовольства лопался?), я устроилась за узеньким столиком в углу кабинета и с непроницаемым видом принялась стучать по столешнице, выравнивая стопочку писчей бумаги.

Из холла доносились неясные вопли Гаэтана, скандалившего с идэйцами. Подозреваю, что разнорабочие три раза прокляли минуту, когда согласились обивать стены, и перед сном молились горным духам, чтобы сбежать от демона, замаскированного под тщедушного старичка. Доар вполголоса обсуждал с секретарем дела, а я гипнотизировала взглядом чистый лист с гербом семьи Гери в уголке и пыталась заставить себя написать хотя бы одно слово матери. С острого кончика пера сорвалась крупная чернильная капля, замарала белую бумагу. Пришлось достать чистый лист, аккуратно подложить под руку промокашку. Я нацарапала пару слов и снова замерла…

– Над чем ты корпишь? – вдруг в тишине прозвучал голос Доара.

Оказалось, что он внимательно наблюдал за моими «творческими муками».

– Пишу в Эсхард, – туманно пояснила я, не понимая, почему в его присутствии не повернулся язык упомянуть матушку.

– Много написала?

– Не то чтобы много…

На листе тянулась единственная мелкая строчка: «Светлых дней, мама».

– Прогуляемся? – вдруг предложил Доар. – Как ты относишься к конькам?

– Сдержанно, – настороженно отозвалась я, следя за тем, как он приближается.

– Зато я люблю с детства.

– Пруды еще не замерзли, – отозвалась я.

– Разве это проблема? – ухмыльнулся Доар.

– Если я заморожу пруд в городе, то расстрою рыбаков. Они, может, еще ходят с удочками и… это… добывают пропитание.

– В Восточной долине пропитание добывают разве что городские голуби, – ухмыльнулся Доар.

– Вот! – чопорно кивнула я. – Не будем расстраивать голубей.

– На прудах живут утки, – заметил он. – И они уже улетели в Сафрий.

Проклятье! Утки, что с вами? Было сложно подождать?

– Думаешь, что я совсем ничего не понимаю в естествознании? – закатила я глаза. – Уверяю тебя, стражи обрадуются появлению катка еще меньше, чем утки и голуби, вместе взятые.

– В нашем парке за домом есть пруд, – объявил Доар. – Не знала?

Ради всего святого, откуда мне знать, что в парке за особняком имеется пруд или хотя бы лужа? Есть деревья – и слава светлым богам. Я из дома-то выходила с единственной целью – потратить побольше шейров, чтобы довести мужа до развода.

– Риат Гери, но за время вашего отсутствия накопилась масса важных дел! – воспротивился секретарь.

– Дела подождут, – сухо отозвался он.

Когда мы, прихватив коньки, направились в сад, охрана напряглась. Один из стражей двинулся следом, но был остановлен коротким приказом и проводил нас ошалелым взглядом (я оглянулась, чтобы проверить, и точно знаю, что проводил). Решимость Доара погонять по льду с ветерком не умерило даже то, что сугробы таяли и под ногами хлюпала ледяная жижа. Впору плавать, а не кататься на коньках. Пока мы добрались до милого прудика с «побеленными» берегами и жалко торчавшими из-под тяжелого снега кустиками, у меня насквозь промокли башмаки.

В темной поверхности пруда, как в зеркале, отражалось серое небо и остовы заснувших на зиму деревьев. Тянулся прочный мосток с узкими перилами и парой ступенек для удобного спуска в воду.

– Рыба в пруду есть?

– Лягушки есть точно, – с сомнением ответил Доар и тут же полюбопытствовал: – Хочешь заняться зимней рыбалкой?

– Думаю, сколько шансов, что оттают по весне.

– Эсса Хилберт, ты уж постарайся не превратить мой пруд в большую кастрюлю с рыбным супом, – с иронией попросил он.

Спустившись на узенькую ступеньку, я прикоснулась к ледяной воде и призвала стихию. От кончиков пальцев по спокойной глади потекла, зазмеилась серебристая магическая лента. Вода начала стремительно замерзать. Спустя короткое время поверхность покрылась прочной толстой коркой льда, сохранилась лишь крошечная вымоина в том месте, где я дотрагивалась до воды. Впрочем, стоило убрать руку, как она мгновенно затянулась.

– Ваш каток готов, риат Гери.

Пока я замораживала пруд, Доар с помощью кожаных ремешков успел пристегнуть к сапогам длинные изогнутые на конце лезвия. Коньки размером поменьше протянул мне:

– Давай помогу.

– Ни за что, – с чувством отказалась я.

– Сама?

– Я ни за что не надену это пыточное устройство себе на ноги! Однажды я пыталась кататься на коньках. Все закончилось плачевно.

– Для коньков или катка? – с иронией уточнил он.

– Для моей гордости. Так что, риат Гери, вы можете художественно скользить в радиусе десяти шагов, а я на мосточке послежу.

– Я думал, что эссы любят зимние развлечения.

– Любят, если эти развлечения не грозят переломанными лодыжками, – чопорно отозвалась я и едва не сверзилась с мостка, когда Доар с поразительной скоростью и ловкостью отъехал на запрещенное расстояние.

– Лед отличный! – вернулся он. – Давай, Аделис, не бойся. Ты же эсса, вы ничего не боитесь.

– Ошибаешься, помереть на катке мы очень даже боимся.

– Лед – твоя стихия!

– Вот именно. Я столько вырезала фигурок изо льда, что он точно захочет мне отомстить.

Страшный человек уговорил меня пристегнуть лезвия и спуститься на гладь замерзшего пруда. Лед я умела морозить замечательный: гладкий, крепкий и, как оказалось, очень скользкий. Я чувствовала себя коровой на этом самом замечательно гладком льду! Вообще эссы славятся идеальной осанкой и грацией, но никто нас (меня точно) не учит держать спину ровно или хотя бы равновесие, когда земля уходит из-под копыт. В смысле ног. Взвизгнув, я принялась размахивать руками и выпятила зад.

– Держись, Аделис! – Доар стремительно приблизился ко мне, схватил в охапку, не позволяя приземлить пятую точку и прекращая отвратительные кульбиты, позорящие имя благородных эсс.

– Светлые боги, поняла! – проворчала я. – Ты специально решил устроить свидание на катке, чтобы от меня избавиться! А что? Свернула шею, сама виновата.

– Нет. – Он белозубо улыбнулся. – Я выманил тебя на лед, чтобы сделать это…

Губы накрыли мои в теплом поцелуе. И лучше бы мы целовались в нашей спальне, потому как на замороженном пруду у меня расползлись ноги. Я ухнула вниз.

– Матушку твою, Доар Гери!

Через час мне удалось проехать торжественный круг, не хватаясь за руку Доара. Я осмелела настолько, что даже один раз оттолкнулась коньком, чтобы набрать скорость. Расставила в разные стороны руки, изображая птицу.

– Доар, я еду! Смотри!

Но я-то, недобитая белая ворона, ехала, а коньки останавливаться не торопились.

– Проклятье, не смотри! Я падаю…

Не знаю, что пошло не так, но мягко усесться не получилось. Перед глазами мелькнули краешек неба, верхушки деревьев, и я бы обязательно кувыркнулась на спину, если бы Доар не успел меня подхватить.

– Лисса, ты в порядке?

– Обожаю зиму, – слабо отозвалась я. – Не смей меня ронять!

– Не бойся, я очень крепко тебя держу, – заверил он и вдруг добавил совершенно иным, серьезным и проникновенным голосом: – Обещаю, Аделис, я всегда буду очень крепко тебя держать.

– Даже если я снова заморожу холл.

– Даже если ты заморозишь половину дома, – улыбнулся он, но тут же оговорился: – Хотя искренне рассчитываю, что ты не будешь этого делать. Гаэтан обрадуется до разрыва сердца и перевезет в наш особняк своих учеников.

С легким сердцем мы вернулись домой. Пока отряхивались от снега, беззлобно ворча и огрызаясь, возле ворот остановился наемный экипаж. Доар подал знак охране, чтобы впустили нежданного гостя, нагрянувшего без предупреждения. Карета вкатила на мощеную площадь, только-только расчищенную дворником. Слуги открыли дверцу, и с высокомерным видом истинной эссы из салона вышла моя мать.

Сказать, что я изумилась, было бы преступным преуменьшением. В первую секунду почудилось, будто от переизбытка свежего воздуха у меня начались галлюцинации. Похоже, Гидеон расстарался и лично принес новости эссе Хилберт о том, где, с кем и по какой причине находится ее единственная дочь, только-только сорвавшая свадьбу. Потрясающая проворность.

– Вот и тещенька пожаловала, – тяжело вздохнул Доар, – даже писем не пришлось писать.

– Мне очень жаль, – сдавленно пробормотала я. Сердце заходилось от дурного предчувствия.

– Вы, главное, Риор не заморозьте, – прошептал он мне на ухо.

Не произнося ни одного приветственного слова, с видом вдовствующей властительницы матушка окинула ледяным взором нас с Доаром, осмотрела отвратительный фонтан и едва заметно поджала губы. Не знаю, что именно привело ее в негодование: мы, грифон авторства риорского мастера или все вместе взятые.

Мама приближалась эффектно, даже не прихрамывала: каждый шаг оставлял белую снежную кляксу. Видимо, неслась на невидимых крыльях негодования, учитывая, с какой артистичностью перед моим отъездом она собиралась отбывать в небесные сады от трещины на мизинце ноги.

Гостья прошла мимо и, не потрудившись повернуть головы или остановиться, процедила:

– В дом.

– Добро пожаловать, эсса Хилберт, – с иронией обронил ей в спину Доар.

– Я ненадолго, – бросила она с ледяными интонациями.

Доар кивнул слуге, который с дорожным саквояжем в руке в нерешительности мялся возле экипажа – мол, заносите вещи. Более того, ему пришлось расплатиться с извозчиком. Неожиданно вспомнилось, как я сама вероломно вломилась в этот дом несколько седмиц назад, собираясь окопаться в комнатах, пока муж не согласится на развод. Другими словами, эссы разные, а приемчики похожие.

Маму мы нашли стоящей посреди холла. Снять пальто незваная гостья не пожелала, будто планировала тотчас убраться восвояси, даже не испив горячего тэя. С брезгливым видом она изучала леса, ободранные стены и остолбеневших идэйцев в одежде не первой свежести. Растерянный Эрл старался слиться с обстановкой.

Доар подал знак, прося народ оставить нас. Холл опустел.

– Сразу видно, что в доме поселилась эсса. Окрестности завалены снегом, а комнаты в разрухе, – словно окатила ледяной водой мама и повернулась к нам: – Где мы можем поговорить без лишн… свидетелей?

– Нигде, – пожала я плечами.

– Аделис, – мягко перебил Доар, – полагаю, в кабинете разговаривать удобнее, чем в холле.

Уверенно и изящно он показал, кто в этом доме хозяин, и немедленно устремился в кабинет.

– Какой большой и безвкусный особняк, – пробормотала мама, делая вид, будто разговаривает сама с собой. Привычкой беседовать вслух она никогда не страдала, и дурак бы догадался – сказанное адресовалось моим ушам.

– Особенно по сравнению с нашим.

Я начала злиться за то, что она не подумала поздороваться с мужчиной, из-за которого со мной поутру случилась потрясающая снежная круговерть. Да и вела себя матушка так, словно последние годы жила не в маленьком двухэтажном особнячке на скромной улице Эсхарда, где селились разоренные аристократы и стремительно разбогатевшие мануфактурщики, а в лучших покоях властительского дворца.

Когда в просторный светлый кабинет одна за другой вошли две эссы, Якоб ошарашенно приподнялся из-за письменного стола. В лице его появилось замешательство. Невольно я посмотрела в сторону маленького столика, где по-прежнему лежала стопка бумаги, увенчанная листом с начатым письмом. Хотела объясниться тихо, но, по всей видимости, тихо не получится. Слава светлым богам, в кабинете не имелось тарелок идэйского фарфора, которые так любила колотить матушка, когда что-то происходило не по ее указке.

– Светлых дней, эссы, – пробурчал Якоб и самым натуральным образом сбежал, прихватив какие-то папки.

Доар решил последовать примеру секретаря и устраниться от разговора разозленных женщин. Видимо, собирался подпирать дверь снаружи.

– Оставлю вас.

– Мне нечего скрывать. – Я сняла пальто и бросила на спинку дивана.

– Ты собираешься говорить при нем? – брови мамы поползли на лоб.

– У него есть имя, – сухо заметила я.

– К сожалению, я помню имя риата Гери, его самого и обстоятельства, при которых нам не посчастливилось познакомиться.

– Не стесняйся пользоваться этим знанием, – выразительно изогнула я бровь.

– Аделис, не смей разговаривать со мной как с подружкой, – процедила мама.

– В таком случае не забывай здороваться с хозяином, когда входишь в чужой дом!

– Ты меня решила научить хорошим манерам? – уголок ее рта дернулся.

– Дамы, может быть, присядем? – вклинился Доар.

Предложение было встречено гробовым молчанием. Никто не сел. Не найдя понимания, мужчина сдался:

– Ладно, давайте постоим.

Некоторое время в комнате царила угнетающая тишина. Скандал, безусловно, ничего не решал, но внутри свербело. Более того, после эффектного появления родительницы, я сама была не прочь разбить парочку тарелок. Не обязательно фарфоровых, мне и медные миски вполне подходят. На пол они падают с замечательным грохотом, и осколки убирать не придется.

– Как ты узнала, где меня искать? Копалась в моих вещах?

– Вчера я получила письмо от эсса Анкеля и узнала, что у тебя на руке появились метки этого человека… риата Гери. Если мы избавимся от них, то твой жених…

– Мой бывший жених.

– …согласен сделать вид, что ты никогда не творила глупостей и не выскакивала замуж за риорца.

– Готов сделать вид? – Я хотела усмехнуться, но от злости только дернула уголком рта. – Предлагаю эссу Анкелю подавиться своей снисходительностью.

– Не смей выражаться, Аделис Хилберт! – процедила мама.

– Это я еще сквернословить не начала.

– Дамы… – сквозь звон в ушах донесся до меня встревоженный голос Доара. – Дамы!

Мы резко оглянулись на мужчину.

– Вы увлеклись, – мягко вымолвил он.

Вдруг я осознала, что, переругиваясь в сдержанные полголоса, как и положено двум чистокровным эссам, мы приблизились на расстояние вытянутой руки. И пусть ни одна из нас не сорвалась на пошлый крик, но от ног по паркету разбежались снежные ручейки, грозившие перекинуться на мебель и стены. Думаю, что ремонт в рабочем кабинете Доар просто не заслужил.

– Ну, все! – отрезала матушка. – Собирайся! Мы уезжаем из Риора.

– Как скажешь, – кивнула я, на кратчайшее, но замечательное мгновение вызвав в лице родительницы замешательство.

– Кхм? – послышалось вопросительное покашливание Доара.

– Извозчика уже отпустили, – махнула я рукой, – попрошу, чтобы для тебя и дорожного саквояжа заложили карету.

– Аделис, – вдруг перебил меня Доар, – выйди, пожалуйста.

– Я? – удивленно изогнула брови.

– Да, – кивнул он в сторону двери. – Позволь нам с твоей матушкой поговорить наедине.

– Ты шутишь?

– Похоже на то, чтобы я шутил? – вопросом на вопрос ответил Доар.

– Хорошо, как скажешь, – проигнорировав нарочито ехидное фырканье матери, намекавшей, как жалко выглядит моя покорность, я повернулась к двери. Тут случился конфуз: длина поводка не позволила сделать ни шагу. Передо мной словно выросла невидимая стена.

– Доар? – позвала благоверного.

– Что, Аделис? – ровным голосом переспросил он.

Я оглянулась. Он стоял, скрестив руки на груди, и не шелохнулся. Матушка наблюдала за нами с возрастающим недоумением. Наконец она обратила взор на ненавистного риорца:

– Полагаю, вы хотите объяснить, что происходит, риат Гери.

– Верно, эсса Хилберт, – кивнул он. – Вы можете устроить очередной скандал и изобразить обморок или вернуться в Эсхард, испортив отношения с дочерью, это ничего не изменит. Мы с Аделис разведены, но очень крепко связаны магией. Ни шага друг от друга. Ни днем, ни ночью.

– Вы пытались разрушить связь?

– И не раз, – подтвердил он. – Коль Аделис не может выйти за дверь, пока я стою на месте, то задам вопрос в ее присутствии: вы отдадите вашу дочь риорцу?

В следующий момент мама закатила глаза и очень прицельно упала в обморок на диван. Браво, Доар! Наладил, называется, отношения с тещей.

– Светлые боги, зачем ты ей подал идею лишиться чувств? – проворчала я. – У тебя нигде не припрятано баночки с нюхательной солью?

– Знаешь ли, в моем кабинете обычно появляются люди с нервами покрепче, – уверил Доар, – но у Эрла наверняка найдется.

Тут страдалица, видимо, посчитала, что довольно лежать на чужих диванах, надо и честь знать. И желательно вместе с этой самой честью эсхардской эссы переместиться в ложе поудобнее. Глухо застонав, она приложила ко лбу ладонь и проскрипела:

– Воды.

Дожидаться, пока дочь метнется к графину, стоявшему на подоконнике, матушка не пожелала. Не открывая глаз, тихо щелкнула пальцами и наполнила стакан.

– Подай матери воды, – прошептала она. – В этом доме ужасно душно.

– Тебе следует снять пальто, – сухо посоветовала я, подавая стакан.

В себя притворщица пришла сразу после крошечного глотка, а потом с подозрительной охотой заняла вторую по величине спальню.

Обед матушка проигнорировала, запершись в комнате, зато на ужин явилась во всей красе: накрашенная, надушенная, холодная как лед. Казалось, будто весь день провела перед зеркалом, приводя себя в порядок, а заодно обдумала злодейский план. Высоко держа голову, она вошла в двери столовой и кивнула мужчинам, поднявшимся из-за стола:

– Приятной трапезы, риаты.

После дурацкой выходки с ледяной статуей на неприкосновенном фонтане Гаэтан не воспринимал меня как эссу. Подозреваю, что в его сознании за мной прочно укрепилась роль местной хулиганки. Появлением моей матушки он явно восхитился. Она умела себя подать не хуже, чем подавались деликатесы во властительском дворце.

Матушка уселась и позволила неврвозному Эрлу наполнить тарелку горячим. Испробовав кушанье, она поморщилась:

– Риат Гери, моя кухарка готовит лучше, чем ваш шеф-повар.

– Намекаете, что в Риор следует привезти и кухарку? – не преминул съехидничать он.

Я глубоко вздохнула. Вечер обещался стать исключительно нервным.

– Руфь никогда в жизни не покинет Эсхард, – покачала головой мама, словно всерьез рассматривала перспективу переезда в Восточную долину к густым лесам, неровным дорогам и колдунам-самоучкам. – Я к тому, что в вашем доме явно не хватает женской руки.

Камень, брошенный в мой огород, попал не просто на грядки, а буквально тюкнул мне по лбу, даже голова затрещала. Я положила в рот кусочек отбивной и принялась энергично жевать, мысленно воспевая повара за невероятную жесткость мяса. До конца ужина можно рот не открывать.

– Не стоит, Аделис, есть с такой жадностью, – заметила матушка.

Мясо немедленно пошло не в то горло, и я схватилась за стакан с водой. Доар нахмурился.

– Зато ваша дочь мастерски работает со льдом, – неожиданно встал на мою защиту Гаэтан. – При нашей первой встрече она продемонстрировала ледяную статую наездника. Очень тонкая работа, несмотря на некоторые огрехи в фонтанировании.

– Да, поделки у нее действительно получаются неплохие, – согласилась мама, и я с силой сжала в руке вилку.

– Эсса Хилберт, – вдруг вступил в разговор Доар, – вы знаете, в Риоре есть отличная поговорка. Вообще обычно ее говорят детям, но позвольте продекламировать, она к месту.

– Очень любопытно, риат Гери, – сухо отозвалась она.

– Когда я ем, я глух и нем, – выдал тот с вежливой улыбкой. – По-моему, весьма дельный совет. Не находите?

Обескураженное выражение на матушкином лице стоило запечатлеть маслом, вставить в золоченую рамку и повесить над камином, чтобы каждый день наслаждаться зрелищем, как выглядит безупречная эсса старого разлива, поставленная на место. Никогда еще трапеза в таком напряженном молчании не казалась столь чарующе приятной!

От тэя с пирожными отказался даже Гаэтан, никогда не пропускавший десерта. Обменявшись фальшивыми пожеланиями теплых снов, мы разошлись по комнатам. Вернее, мы с Доаром скрылись в кабинете. Он углубился в изучение бумаг, читал письма, оставленные Якобом, а я сидела в уголочке дивана и делала наброски. Руки чесались наморозить льда и провести седмицу в пристройке, превращенной в мастерскую.

– Ты не можешь вырезать фигурки здесь? – вдруг спросил Доар, не отрываясь от документов.

– Здесь слишком тепло, – покачала я головой.

– В пристройке замерзают чернила?

– Не должны, – растерянно отозвалась я, пририсовывая маленькой горгулье на рисунке смешной бантик.

– Тогда попрошу поставить стол. – Он поднял на меня взгляд. – Думаю, что за пару часов в день не окоченею.

– Якоб будет против.

– Якоб наденет пальто. – Доар вернулся к письмам.

Некоторое время я зачарованно смотрела, как он что-то черкает на рукописной странице, и вернулась к рисованию. Через некоторое время на меня напало безудержная зевота. Я растянулась на диване, пытаясь отогнать сон.

– Спать? – уточнил мужчина.

– Ты же еще хотел поработать.

– Уже поздно. – Он размял шею.

Дом был погружен в ночную тишину и спокойствие. Возле дверей в покои Доар спросил:

– Снег сейчас идет?

Я на секунду прислушалась к внутренним ощущениям. Вместо снега на улице моросил холодный дождь, и утренние сугробы стремительно таяли.

– Нет, – покачала я головой.

– Отлично.

Мгновением позже я оказалась прижатой к стене и безудержно целующейся с обольстительным соблазнителем. Не отрываясь от его губ, принялась распутывать галстук, дернула за рубашку и оторвала пуговичку.

– Как ты относишься к совместной ванне? – пробормотал Доар между поцелуями.

– Превосходно.

Разгоряченные, мы ввалились в покои, едва не снеся дверь. Сдержанное покашливание со стороны диванчика, стоявшего перед камином, было словно ушат ледяной воды. Этот странный звук, вообще не имевший права раздаться в пустой комнате, заставил нас не просто отпрянуть, а отскочить друг от друга на расстояние вытянутых рук.

Матушка с непроницаемым видом сидела на диване и держала в руках книгу по архитектонике человеческого тела. Какая ирония, если подумать. Книгу иллюстрировали весьма разнообразные картинки обнаженных натур.

– Эсса Хилберт, какой странный сюрприз… – Доар поспешно принялся поправлять рубашку, но не нащупал отскочивших пуговиц и просто сжал прореху пальцами.

– Как ты вошла? – бросила я, хотя пыталась спросить «зачем». Понятно, что вошла она через дверь. Вообще исключительно сложно собраться с мыслями после того, как мать, еще месяц назад считавшая дочь невинной девицей, вдруг застукала ее, то есть меня, на плотских развлечениях.

– Было открыто, – как ни в чем не бывало ответила она.

– Это не повод входить без стука!

– Я стучалась, – заметила она и с хлопком закрыла книгу.

– Но зачем ты пришла в пустые покои? – наконец нашлась я.

– Было интересно, как вы тут поживаете. И обнаружила, что здесь только одна кровать. – Она поднялась и ткнула в нашу сторону пальцем: – Вы спите вместе.

– Что вы, эсса Хилберт, мы спим по очереди, – не удержался от злой иронии Доар и непрозрачно намекнул, что пора шагать на выход: – Теплых снов.

Матушка удалилась с высоко поднятой головой. Непобежденная, а только временно отступившая. Доар запер дверь. В гробовой тишине два раза щелкнул замок.

– Я уже говорила, но повторю снова: мне очень жаль, – попыталась я извиниться. – Ты все еще хочешь совместную ванну?

– Теперь даже больше.

Но тут нас ждал очередной неприятный сюрприз, убивший абсолютно все желания. Конечно, матушка не заморозила купель, но охладила воду настолько, что почудилось, будто мы нырнули в ледяную прорубь. Другими словами, купание вышло вовсе не расслабляющее, а нечеловечески бодрящее.

Я куталась в простыню, жалобно поджимала ноги на ледяной мраморной плитке и мечтала заморозить саму маму.

– Камни погашены, – процедил Доар и нырнул с головой, чтобы прикосновением пробудить единственный источник, согревающий воду в купели.

– Мне очень жаль, – снова извинилась я, следя за тем, как он вылезает из ледяной ванны.

– Какое счастье, что она завтра уедет, – хмуро вымолвил Доар.

– Зато я знаю отличный способ согреться!

– Какой? – На губах (уточню, посиневших от холода губах) вдруг появилась искусительская улыбка.

– Надо очень быстро растираться полотенцем!

Не откладывая дела в долгий ящик, я схватила полотенце и с усердием принялась натирать Доару плечи, даже кожа покраснела.

– Наклонись, я тебе волосы посушу, – с хозяйственным видом предложила я.

Однако нагибаться он не пожелал, а с ироничной улыбкой следил, как влажным полотенцем я пыталась добраться до мокрой шевелюры.

– Лисса, – остановил он, – я тоже знаю отличный способ согреться, и твоя тряпица нам будет только мешать.

– Какой? – непонимающе моргнула я.

– Такой…

У Доара были холодные губы, но отчего-то очень горячие руки, и контраст сводил с ума. Мы не тушили свет и не растилали постель. Ледяное купание действительно имело исключительно бодрящий эффект. Даже не знаю, может, стоило матушку поблагодарить за мелкую пакость? Признаться, я полагала, что размах у нее пошире моего. И ведь что самое обидное, совсем не ошиблась!

В середине ночи меня разбудил странный шорох.

– Аделис-с-с… – прошептал кто-то. – Дочь моя…

– А? – Я с трудом разлепила веки и спросонья едва не заорала в голос. В изножье кровати мама, обряженная в чепчик и халат, держала свечку. – Мама?!

Доар немедленно проснулся и ошарашенно уставился на тещу.

– Мама, что… как… Светлые боги! Зачем ты пришла? – Я судорожно натягивала на голые плечи одеяло. – Почему ты со свечой? В доме не зажигаются живые огни?

– Они замерзли, – произнесла она странным голосом.

– Эсса Хилберт, не хочу показаться грубым, – хрипловатым голосом вымолвил Доар, – но, честное слово, перебор. Вы, конечно, можете чувствовать себя как дома, но почему же все время забываете, что все-таки вы у нас в гостях?

– Риат Гери, вы грубы! – патетично воскликнула она.

– Я… – Он потерял дар речи.

– Мама, ты вошла в запертую на замок дверь! – возмущенно воскликнула я.

– Я стучалась, никто не ответил.

– Конечно, мы же спим! Ты хотела проверить, строим ли мы на ночь стену из подушек?

– Умоляю тебя, Аделис, – закатила мама глаза. – Твоя мать была замужем за твоим отцом и прекрасно понимает, чем занимаются взрослые люди по ночам.

– Спят! – в один голос воскликнули мы с Доаром.

– Именно, а я не могу заснуть, – немедленно выкрутилась она, видимо, намекая, что негостеприимные хозяева всенепременно обязаны озадачиться бессонницей гостьи. – Забыла пузырек со снотворным и решила спросить у родной дочери, не прихватила ли она один из шкафчика Руфи, когда сбегала из дома.

– Нет.

– Очень недальновидно, Аделис, – покачала головой матушка. – Между прочим, снотворное должно быть в шкатулке каждой эссы. Мужчины ведь никогда не верят в женские мигрени.

– Эсса Хилберт… – Доар откашлялся. – Почему вы говорите и смотрите на меня?

Из шкафчика Руфи я взяла только пузырек с успокоительными каплями. Абсолютно точно теперь нам с Доаром не помешает принять это замечательное снадобье.

– Что ж, теплых снов, – пожелала она и добавила: – В доме очень холодно. Напрасно вы пренебрегаете одеждами для сна.

Дверь закрылась. В комнате стало очень тихо. Некоторое время мы с Доаром, совершенно ошарашенные нахальным вторжением коварной мамаши со свечкой, сидели на кровати и пялились на шторы.

– Доар… – позвала я.

– Ты уже говорила, что тебе очень жаль, – заметил он.

– Честное слово, мне никогда не было так стыдно. Утром мама уедет!

– Ты в это веришь? – с изрядной долей скепсиса уточнил Доар.

– Нет, но говорят, если повторить желание десять раз, то оно обязательно сбудется.

– Давай просто придвинем к двери диван, – предложил он. – Диван ее точно остановит.

Мы ограничились тем, что заблокировали ручку спинкой стула. Бухнулись в кровать, но сон не шел. Я лежала в темноте, прислушиваясь к дыханию Доара.

– О чем ты думаешь? – прошептала я.

– У меня почти полный комплект женатого человека: супруга, теща, горгулья и ремонт.

– От горгульи мы избавились, – напомнила я.

– Угу, ловко ты придумала подарить ее Альдону, – хмыкнул он и добавил: – Жаль, тещу Альдону не подаришь.

Глава 8

Пока смерть не разлучит нас

– Я решила! – Мама припечатала ложку к столу. – Я остаюсь.

Гаэтан подавился яйцом всмятку, Эрл выронил в соусник ложку, расплескав жирные томатные кляксы по белоснежной скатерти, у меня нервно дернулось веко, а на лице Доара на мгновение мелькнуло выражение вселенской тоски. Похоже, водворение тещи в особняке он воспринимал неизбежным злом.

– Не радуйтесь, – добавила она, – ненадолго.

Мы дружно выдохнули.

– На пару месяцев. Дольше не смогу – Руфь изведется.

Доар поперхнулся тэем и от греха подальше отставил чашку.

В голову мне пришла мысль написать Руфи и слезно попросить, чтобы она потребовала от матушки немедленно вернуться в Эсхард. Пусть, к примеру, соврет, что на наш дом напали дикие горгульи или в погребе случился пожар. Но лучше все сразу! Горгульи, мерзавки, устроили пожар в погребе!

– Хотите попутешествовать по Риору? – с затаенной надеждой спросил Доар.

– О чем вы, риат Гери? – фыркнула мама. – Я планирую заняться организацией вашей свадьбы. Или вы с Аделис до конца дней собираетесь жить в грехе?

Однозначно, в грехе нам жилось куда как веселее, чем с брачными метками. И если Доар не догадывался, во что его навязчиво пытались втянуть, то я уже спускалась в демонический чертог, где деятельные мамаши готовили венчальные церемонии дочерей, и возвращаться не планировала. Светлые боги! Даже если меня потащат волоком, вырвусь и сбегу! До сих пор не могу без содрогания вспоминать месяцы после возвращения из академии, когда матушка, как сорвавшаяся с цепи виверна, организовывала брачную церемонию «по высшему разряду».

– Мама, какая свадьба для супругов в разводе?

– Достойная, – вкрадчиво объявила она.

– Для того чтобы опустить руки в венчальную чашу и произнести пару слов, свидетели не требуются, – хмуро заметила я. – Поверь, мы проверяли.

– Аделис, – своим особенным голосом, не терпящим возражений, вымолвила она, – дочь, ты выходишь замуж в первый раз.

– Вообще-то, в третий, – фыркнула я. – Или первые две попытки не засчитываются, потому что провалились?

Доар закашлялся, пытаясь замаскировать смех. Мама в ярости сощурилась и приподняла тарелку, но вовремя вспомнила, что бить чужую посуду неприлично, а чистокровные эссы никогда не позволят себе неприличных поступков. Разве что вломиться среди ночи в спальню взрослой дочери, где она спит с мужчиной, и подержать свечку у кровати. Однако тарелка тихонечко вернулась на место.

– Хорошо, – сдалась мама, – в таком случае я помогу тебе привести в порядок особняк и уеду. Что скажете, риат Гаэтан? Полагаю, вдвоем мы сможем превратить эту лачугу во властительский дворец.

– Мастер Гаэтан создал интерьер этого дома, – заметила я. – Лично выбирал настенные ткани ручной работы.

– Гостевые спальни выглядят очень мило, пусть и несколько старомодно, – немедленно попыталась она сгладить неловкость, но сделала только хуже: ранимый мастер не просто обиделся, а смертельно оскорбился. Надеюсь, что матушка почувствовала себя хотя бы виноватой, по непроницаемому лицу все равно не разберешь.

Некоторое время в столовой царило молчание. Гаэтан гневно сопел над завтраком, Доар прихлебывал тэй, а я наслаждалась тишиной, разбавленной лишь бряцаньем столовых приборов по фарфору.

– На следующей седмице у риата Гери день рождения, – подкладывая в тарелку мамы кусочки печеных овощей, вдруг сказал Эрл и громко сглотнул, когда оказался на пересечении трех ненавидящих взглядов. – Принесу, пожалуй, яблочного джема…

Сделав черное дело, он сбежал из столовой.

– У вас день рождения? – с подозрительной заинтересованностью попыталась прояснить мама.

– Да, но в Риоре принято отмечать только круглые даты, – не задумываясь, соврал Доар.

– Какие дикие нравы, – проворчала себе под нос она, с недовольным видом намазывая маслице на подсушенный кусочек хлеба (не деликатес, конечно, но для замшелой провинции сойдет).

Вдруг Доар одарил тещу задумчивым взглядом и медленно, словно сомневаясь, произнес роковые слова:

– А знаете, эсса Хилберт, возможно, устроить небольшой праздник действительно неплохая идея.

Матушка только собралась укусить хлебушек, почти вонзила зубы, но немедленно вытащила сандвич изо рта. Синие, как чистое летнее небо, глаза ее вспыхнули оживлением:

– Предлагаете организовать праздник, риат Гери?

– Небольшой, – тут же оговорился он.

– Крошечный, – кивнула она. – Человек на сто. Дом огромный, поместит всех гостей.

– На двадцать, – мягко осадил ее Доар.

– Хотя бы на пятьдесят.

– Двадцать пять и ни персоной больше.

– О чем мы спорим? – отозвалась матушка. – Вы хозяин. Хотите, чтобы над праздником потешались соседи? Вам решать.

– К слову, соседей приглашать не стоит. Мы не общаемся.

Я вертела головой от мамы к Доару. С первой все ясно, она вечно ведет себя как властительница, снизошедшая с благодатью к простым смертным, и искренне возмущается, когда окружающие начинают шарахаться от причиненной ею благодати. Но что случилось с Доаром? Какая ядовитая муха его цапнула, пока мы ели тосты с маслом, если он начал потакать теще? Очевидно же, что она просто пытается найти предлог, чтобы пустить корни в особняке, потом перевезти сюда Руфь с идэйским фарфором, который можно колотить, и собирается со вкусом портить нам с Доаром жизнь, раз по известным причинам не получается развести. Не понимаю, это только мне очевидно?

– Мастер Гаэтан, как думаете, мы успеем с холлом до следующей седмицы? – не выказывая никого беспокойства тем, что впустил в свою жизнь хитрую горгулью в обличье тещи, спросил Доар.

– Всенепременно, – буркнул разобиженный скульптор и одарил эссу, в его глазах растерявшую добрую долю очарования, многозначительным взором: – Если, конечно, в мою работу не будут вмешиваться.

Я тяжело вздохнула. Что ж, это будут очень, очень длинные дни…

Когда мы закончили завтрак и спрятались в кабинете, то я накинулась на Доара:

– Какой, к хвостатым демонам, праздник? Мы ее теперь из дома не выкурим!

– Я убил двух зайцев одним арбалетным болтом, – с мягкой улыбкой объявил он и уселся за письменный стол. – Сделал теще приятно, а заодно перенаправил ее энергию в мирное русло.

– Она же как горгулья! – охнула я. – Если не портит жизнь тебе, значит, портит ее кому-то другому! Я с ней двадцать три года прожила и знаю как облупленную. Она очень быстро находит жертву.

– Зато я прожил с ней меньше суток, но уже догадываюсь, что она будет делать дальше.

– Кроме того, что вынудит нас баррикадироваться на ночь шкафом?

– В дом ворвалась, – принялся загибать пальцы Доар, – купель в моих покоях остудила, сейчас начнет швыряться деньгами. Вряд ли надумает вырезать ледяные статуи, но особняк точно попытается проморозить до фундамента. Я даже на последнее согласен, лишь бы не купила еще одного питомца.

– Забавно, спору нет, – проворчала я.

– Вы, эсхардские эссы, такие предсказуемые.

Вскоре абсолютно предсказуемо матушка ворвалась в кабинет. Пришествие ее совпало с жарким спором между Якобом и Доаром. Речь шла о растратах кузена Айдера. Насколько я сумела понять, он являлся владельцем одной трети нового трианового рудника. Скандалисты нешуточно раскочегарились, а я старалась притвориться продолжением стула. Вдруг кто-нибудь вздумает вспоминать мою эскападу по местным торговым лавкам?

– Риат Гери, у меня задание к вашему секретарю, – объявила мама.

Якоб мгновенно спал с лица и жалобно покосился на хозяина. Мол, не отдавайте на растерзание, я еще пригожусь.

– Вас некому сопроводить на торговую площадь? – предположил Доар.

– Мне нужен список гостей.

– Сейчас? – изогнул он брови.

– Время не терпит. Мы уже не успеем заказать достойные приглашения.

– Достойные приглашения – это важно, – не без иронии, выразительно проигнорированной деятельной тещей, вздохнул Доар, нетерпеливо побарабанил пальцами по столу и обратил взор на Якоба.

– У нас очень много работы… – дрогнувшим голосом в застывшей тишине напомнил помощник.

Но было ясно, что жертва выбрана и уже отдана на растерзание.

– И да, меня должен кто-нибудь сопроводить на торговую площадь. – Матушка бросила в мою сторону выразительно-неодобрительный взгляд, намекая, что приличная эсса никогда не позволила бы светлым богам связать себя магией с каким-нибудь мужиком.

– Риат Нобри вам поможет, – без мук совести сдал беднягу Доар.

За следующие несколько дней особняк действительно преобразился. Стены в холле обили в кратчайшее время, леса сняли, а на хрустальной люстре, пугающей проплешинами после нападения крылатой твари, поменяли содранные хрустальные подвески. Сначала отбыли идэйцы. Гаэтан не пожелал остаться на праздник, заявив, будто терпеть не может многолюдные сборища. Он уехал, клятвенно заверив, что непременно вернется по весне, чтобы превратить пристройку в полноценную мастерскую. Притом совершенно бесплатно. Подозреваю, что старый мастер хотел насолить «эсхардской ведьме», ненавидевшей мое увлечение ледяными статуэтками.

Гости охотно отвечали согласием на разосланные матушкой от имени семьи Гери приглашения. Думаю, что после срыва помолвки с дочерью аристократа и нашего с Доаром триумфального появления во властительском дворце Риор гудел от сплетен и желал знать правду. Ректор Альдон и вовсе написал, что планирует визит в Восточную долину и просит разрешения провести в нашем доме несколько дней.

Он появился к концу седмицы. В сумерках во двор вкатил экипаж с гербом Риорской академии на дверце. Мы спустились к фонтану, чтобы поприветствовать дорогого гостя. Худой высокий мужчина, согнувшись в три погибели и путаясь в длинном плаще, вылез из салона, а следом вытащил клетку… с маленькой горгульей.

– Светлых дней, молодые люди, – поздоровался ректор.

Следовало ответить взаимным пожеланием, но нас коллективно покинул дар речи. Мы смотрели на существо, в ответ злобно щурящее желтые глаза через прутья темницы.

– Аделис, это вам, – Альдон протянул мне клетку.

– Мне? – отмерла я и попыталась изобразить надлежащую радость: – Какой сюрприз! За что?

– Горгулья, которую вы подарили, милейшее созданье. Столько принесла радости в нашу академию! Такая баловница… Надеюсь, вы тоже обрадуетесь питомцу.

Проклятье! Уверена, что нам вернули ту самую, удачно сплавленную горгулью. Скорее всего, «милейшее созданье» сожрало пару любимых ректорских сапог, потом прошлось по шкафам преподавательского состава. Может быть, если сильно свезло, то сгрызла что-нибудь у Гидеона. Теперь подарок, натворив дел в академии, вернулся к хозяевам – этакий круговорот горгулий в Риоре. И ведь не откажешься!

– Не стоило утруждаться, ректор Альдон, – все-таки попыталась я избежать возвращения домашнего ужаса в особняк, где только-только закончился ремонт холла. Нам вполне хватало матушки. Если деятельную натуру удалось отвлечь праздником, то каким образом отвлечь от пакостей безмозглую горгулью? Снова опустошить сапожную лавку и кормить на убой башмаками? Глядишь, переест каблуков и впадет в вечный летаргический сон. Если проснется лет через сто, то с ней уже будут разбираться потомки рода Гери.

– Конечно, стоило, Аделис!

С вежливой улыбкой ректор ловко сунул клетку мне в руки.

– Спасибо за… неожиданный подарок. Думаю, мы с ней подружимся. – Я подняла темницу горгульи и посмотрела на злобное существо за прутьями. Оно яростно зашипело, продемонстрировав мелкие острые клыки. Очаровательное созданье.

– А как я был счастлив, когда вы привезли такую же радость в академию, – покачал головой Альдон. – До сих пор не могу подобрать слова благодарности. К слову, клетка из триана. Его эта тварюш… ваша девочка не грызет.

– Не может? – рассеянно уточнила я.

– Не понравился.

– Холодно. Пойдемте скорее в дом. – Доар демонстративно потер покрасневшие руки. Я стояла в шали, накинутой на плечи, и практически не ощущала холода.

– Самцы горгулий обычно плохо приживаются в семьях, – заметил Альдон, когда мы поднимались по мраморной лестнице к парадным дверям.

Как показала практика, с самкой плохо приживались мы, но комментарий из чувства такта я проглотила. Не спросишь же напрямую, а не та ли самая «девочка», которая испортила нам люстру, вернулась в дом.

– Вы должны дать ей имя, – посоветовал ректор.

– Непременно, – натянуто улыбнулась я.

Матушка встречала нас в холле. Едва взгляд эссы остановился на госте, как она расправила плечи, хотя казалось, что прямее спину держать попросту невозможно. С величественным видом, точно не касаясь туфлями мраморного пола, матушка приблизилась и протянула руку:

– Эсса Хилберт, мать Аделис.

– Ректор Альдон, – представился мужчина, неожиданно ответив не рукопожатием, а галантным поцелуем, коснувшись губами тонких пальцев эссы. – Вернее, просто Тарим.

– Эстер, – неожиданно согласилась матушка на возмутительное панибратство, какого не позволяла мужчинам со времен замужества.

Светлые боги, по имени ее только папа называл, да и то с опаской!

– Знаете, Тарим, в Эсхарде принято гостей с дороги приглашать к столу. Вы ведь устали после тяжелого пути и хотите подкрепиться? – следя за тем, как гость снимает плащ, с нажимом спросила матушка.

– Признаться, путь был не слишком тяжел, – пробормотал ректор.

– Не спорьте, мы все знаем, что дороги в Риоре хуже стиральной доски. Пойдемте, я как раз научила повара готовить достойный суп. – Она бросила на нас выразительный взгляд: – Присоединяйтесь.

– Уже идем, – улыбнулся Доар. В разговоре с тещей он вообще взял в привычку мило улыбаться. Всегда, при любом вопросе или споре. В общем, как сумасшедшей, временное буйство которой нужно просто стоически пережить.

Эрл припустил за эссой, чтобы услужливо открыть дверь столовой. С первого дня лакей принял матушку как сильнейшего хищника и теперь всячески старался угодить. Подозреваю, что в конечном итоге он последует за ней в Эсхард и ради спального места в маленьком особнячке даже попытается жениться на Руфи. Надеюсь, в этом случае домоправительница не отходит женишка скалкой. После трех неудачных браков она стала убежденной мужененавистницей.

Мы с Доаром в растерянности смотрели на клетку.

– Зато она карликовая, – вздохнула я.

– Она не карликовая, а новорожденная.

– Если вырастет большой, отправим жить на улицу. Будет спать под крышей. Ненужных гостей разгонять…

– И сгрызет перекрытия, – хмуро предрек Доар.

– Светлые боги, почему ты такой сердитый?

– Может, потому, что в наш дом вернулась горгулья?

– Будем учить ее хорошим манерам.

– И запирать на ключ шкафы, – проворчал он. – Когда Альдон уедет, попрошу Якоба отправить ее в питомник к грифонам.

Но горгулья, карликовая, новорожденная или просто одичавшая на риорских ветрах, всегда оставалась обычной горгульей – нахальным созданием, портящим жизнь домочадцам. В общем, они с мамой были похожи почти во всем, кроме прожорливости. И более того, в середине ночи «кармические сестры» умудрились познакомиться!

Я проснулась оттого, что в комнате горел ночник. И за окном снова шел снег. Ручку на двери в спальню подпирал стул. Доар дремал, подложив под спину подушки. Вокруг были рассыпаны документы, и даже во сне он по-прежнему держал в руках какие-то письма. Я боялась шелохнуться. С нахлынувшей нежностью всматривалась в четкий профиль, очерченный золотой каемкой от задорно блиставшего в лампе живого огонька. На щеки мужчины падала тень от ресниц, и как-то отчетливо стали заметны усталые тени под глазами…

И тут идиллии пришел конец! В смежных покоях завопила страшным голосом женщина, а следом зазвенело разбитое стекло. Доар мгновенно проснулся. Мы переглянулись и, не произнося ни слова, скатились с кровати. Казалось, что в соседней комнате кого-то убивали, а заодно крушили мебель. Возле баррикады из стула пришлось помедлить, спинка застряла, и выйти не получалось.

– Быстрей же ты! – подогнала я Доара.

– Я стараюсь, – процедил он.

– Плохо стараешься! Сейчас как найдем труп на ковре!

В разгромленной гостиной мы нашли вовсе не труп. По комнате, размахивая руками и танцуя совершенно невообразимые па, кружилась благороднейшая из эсс… с горгульей, вцепившейся в ее белые волосы. В воздухе стоял резкий запах соврена, на паркете валялись осколки перебитых графинов и блестела лужа разлитого алкоголя. На стене тоже имелся заметный подтек. Подозреваю, от разбитого стакана, который Доар оставил на столике для тэя.

Я настолько изумилась, что на секунду вросла в пол и метнула быстрый взгляд в сторону оставленной на подоконнике клетки. Дверца была открыта. Видимо, горгулья научилась справляться с защелкой.

– Отдерите этого демона, пока он не снял с меня скальп! – завидев спасителей в нашем лице, выкрикнула благородная эсса. Не медля ни секунды, я бросилась на помощь родительнице, но в середине комнаты дернулась, достигнув конца магического поводка. Я резко оглянулась через плечо, пронзая дражайшего друга яростным взглядом. Паршивец не шевелился и со странным выражением на лице следил за беснующейся тещей с демоненком в шевелюре.

– Светлые боги, да что вы застыли-то? – воскликнула матушка. – Она сейчас меня лысой оставит!

В подтверждение матушкиных жалоб в воздухе действительно закружилась выдранная прядь.

– Доар! – рявкнула я.

– Заморозь паршивку, – с почти неприличным спокойствием приказал он.

– Ты о маме?! – возмущенно охнула я.

– О горгулье. – Если бы он являлся девицей, то точно манерно закатил бы глаза.

– Не на-адо! – оперным голосом пропела матушка.

Но было ясно, что горгулья напугана и не собирается отпускать жертву, пока у той на голове осталось хотя бы три волосинки, за которые можно цепляться.

– Мама, просто замри на секунду! – приказала я. Неожиданно та действительно встала посреди спальни и расставила руки. Секундой позже в горгулью полетел магический светляк, блеснувший в воздухе голубоватой вспышкой. Я упоминала, что с меткостью у меня иногда случались осечки? Особенно если разбудить среди ночи. Каминная полка с карточками в рамках покрылась льдистой корочкой. С края вытянулись длинные тонкие сосульки, но тут же начали таять от тепла, исходившегося от мирно тлеющих углей.

– Браво, Аделис. Глаз – алмаз, – прокомментировал Доар.

Но мама справилась сама. Новая вспышка рассекла воздух, и горгулья окаменела… по-прежнему цепляясь за волосы. От собственного магического удара благородную эссу припорошило, и она потеряла равновесие. Ухнула вниз и диковато хлопнула глазами.

– Убилась, – пробормотала она.

– Зачем же так резко-то себя… да магией по голове? – Доар с фальшивым сочувствием поцокал языком.

Я бросилась к родительнице.

– Обопрись на меня.

Добротой она не преминула воспользоваться и налегла всем телом. Выпрямиться оказалось сложно. Коленки дрожали от тяжести.

– Помочь не хочешь? – рявкнула я в сторону мужчины.

Скрестив руки на груди, он с живейшим интересом следил за нашими пьяными качаниями, а потом нахально заявил:

– Я вам помогаю.

– Чем же? – проскрипела я.

– Не мешаю и сочувствую.

– Можешь посочувствовать, участвуя физически? – процедила я.

Нехотя Доар все-таки сдвинулся с места. Мы усадили родительницу на диван. Выглядела она чудовищно. Особенно учитывая, что к взлохмаченной, торчащей в разные стороны шевелюре диковинной шляпкой прицепилась окаменелая горгулья.

– Светлые боги, – трагично прошептала мама, ощупывая тварюшку нервными пальцами, – за что вы так со мной? Я же просто хотела пожелать вам теплых снов.

– В середине ночи? – любезно уточнил Доар. – Поверьте, даже без пожеланий сны у нас были теплейшие.

– Вы хам, молодой человек! – театрально всхлипнула она, хотя в жизни своей не проронила ни одной слезы и искренне считала, что высокородным эссам плакать неприлично. – Были хамом в двадцать лет и в тридцать хамом остались! Почему, Аделис, ты не смогла связаться магическим поводком с кем-нибудь поприличнее?

– Не свезло, – не удержался Доар от ироничного замечания, и я на него шикнула. Мол, зачем травишь испуганную несчастную женщину.

Отодрать горгулью от маминых волос без жестокости не удавалось – пришлось бы выстричь пряди, ведь белые ухоженные локоны вросли в окаменелые когтистые лапки тварюшки.

– Как же я теперь? – испуганная мама, естественно, отказавшись подстригаться под тифозную больную, смотрелась в ручное зеркальце. – Когда это дьявольское существо очухается?

– В последний раз она проспала часов девять, – задумчиво припомнила я, сколько времени мы добирались до академии.

– Хочешь сказать, что я не смогу выйти из ваших покоев до позднего утра? – воскликнула матушка.

– Ну почему же? – немедленно встрял в разговор Доар. – Сейчас все спят, никто не заметит, если вы тихонечко нас покинете… Я имею в виду, вернетесь в спальню. Главное, слугам завтра не открывайте.

– Еду вы мне принесете? – в голосе мамы мелькнуло плохо сдержанное возмущение.

– Мы с раннего утра уезжаем в город по делам, – для чего-то соврал Доар, – так что, эсса Хилберт, придется чуточку поголодать.

– Мама, он просто шутит, – стрельнула я в благоверного многозначительным взглядом. – Я обязательно занесу тебе завтрак.

– Но если это отвратительное созданье проснется, когда я буду одна, и снова нападет? – патетично воскликнула матушка, видимо, подозревая, что несчастная горгулья – не испуганный детеныш, а серийный убийца, задавшийся целью порешить благородную эссу.

– Будем честны, эсса Хилберт, просто не стоит вламываться в чужие комнаты! – выказывая некоторое раздражение, заметил Доар.

Матушка проигнорировала его, продолжая причитать:

– Светлые боги, а если она мне что-нибудь откусит? Палец или… или вообще нос?! Как я могу остаться одна в такое страшное время…

– Стоп-стоп-стоп, – категорично прервал поток жалоб Доар, – вы же не намекаете, что собираетесь спать в наших покоях?

Мы с родительницей одарили его умоляющими взглядами.

– Нет! Не обсуждается! – не терпящим возражений тоном отказал он страдающей теще в ночном приюте.

Маме постелили на диване перед камином. Она пыталась принять трагический вид умирающей властительницы, но статуя на голове портила впечатление. Я пробовала найти в душе сочувствие, но каждый раз, когда взгляд падал на фигурку, опутанную белыми волосами, хотелось издевательски расхохотаться в голос. Клянусь, я чувствовала себя отмщенной за все неприятные эпитеты, выслушанные в течение жизни, и даже немножко за историю пятилетней давности.

– Теплых снов, – пожелала я, аккуратно накрывая родительницу тонким одеялом.

– Дверь не закрывайте, – простонала она. – Не хочу оставаться одна в темноте с этим существом возле лица.

– Не гасите огней! – отрезал Доар, с особым смаком закрыл дверь между смежными комнатами и высказался в сердцах: – Клянусь, Аделис Хилберт, эта ночевка тебе обойдется очень-очень дорого! Придется сильно постараться! Постараться так, чтобы особняк занесло снегом до крыши. Три… нет, пять раз! Ясно?

– Да, – кивнула я, стараясь сдержать улыбку.

– Светлые боги, не могу поверить, что теща спит на моем диване, – продолжал ворчать он, укладываясь в кровать. – Сумасшедший дом, честное слово! Она скоро просто переедет к нам в покои и будет блюсти наши – проклятье! – честь и гордость. Упраздни свою мать!

– Как? Я говорила, что зря ты согласился на праздник, – тихо протараторила я, но тут же прикусила язык, наткнувшись на недовольный взгляд благоверного.

Только мы легли и потушили свет, как из гостиной донеслось:

– Принесите мне еще одну подушку.

– Лежи! – рявкнул Доар.

– У нее утром будет болеть шея, – промямлила я, чувствуя себя со всех сторон страшно виноватой.

– Заслужила!

– Вы меня не слышите? – крикнула мама.

– Я убью эту женщину! У тебя точно нет снотворных капель? – проскрипел Доар.

– Для тебя? – проблеяла я.

– Для тещи!

– Только успокоительные.

– Успокоительные капли уже не помешают мне, – буркнул он.

Мы дружно встали. Матушка потребовала, чтобы подушку подоткнули ей под спину, как будто наличие окаменелой горгульи в волосах обездвиживало руки. Снова улеглись. Едва закрыли глаза, как тихо скрипнула открывшаяся дверь.

– Аделис-с-с, – заунывным голосом прошептала мама.

– Что, мама?

– От дивана у меня болит спина.

– Почему бы тебе не лечь в кровать? – тихо спросила я.

– Серьезно? Подвинетесь? – необычайно оживилась она.

– В своей спальне! – отрезала я. – Теплых снов!

– Неблагодарное дитя, – буркнула она и действительно удалилась, гордо подняв голову… с горгульей окаменелостью. Я полагала, что теперь родительница вспомнит о правилах приличия, которые с детства сама в меня вбивала, но жестоко ошиблась. Она снова устроилась на диване, где без зазрения совести и проспала до самого утра.

Когда я проснулась, то обнаружила, что ожившая за ночь горгулья распласталась у меня на груди и сладко посапывает влажным носом. Она была практически невесомая, а потому не потревожила. Но стоило пошевелиться, как мелкая поганка приоткрыла один желтый глаз, нехорошо глянула и очень выразительно вонзила когти в одеяло, словно намекая, что не слезет с меня ни за какие коврижки. Разве что за новые туфли.

– Брысь! – попыталась я смахнуть паршивку, но та обхватила лапами мою руку. Какое счастье, что на голову не залезла.

– А я говорил, что этот питомец целиком и полностью принадлежит тебе, – промычал Доар в подушку. – Если она начнет грызть мою обувь…

– Знаю, знаю, – вздохнула я. – Мне это будет стоить очень-очень дорого.

Похоже, мелочь выбрала любимую хозяйку. Как бы еще в ответ воспылать к ней нежными чувствами.

– Аделис, дочь моя! – громыхнул истеричный мамин вопль. Я вообще не подозревала, что она умела повышать голос. Бить тарелки – запросто, но опускаться до рыночного крика не позволяла гордость чистокровной эссы.

Горгулья страшно испугалась орущей дамочки, едва ли не с ноги открывшей дверь. Юркая зверюшка принялась тыкаться в мою подмышку, пытаясь спрятаться, как в домике. Когда утаиться не получилось, она просто забралась под одеяло, где отчаянно затряслась.

Матушка была заспаная, помятая и растрепанная. Волосы торчали перепутанным колтуном. Учитывая, что даже перед семьей она всегда появлялась при полном параде и обязательно с подкрашенными губами, я была шокирована. Доар, впрочем, тоже. Ни капли не стесняясь растрепанного вида, мама всплеснула руками:

– Я ее нащупала!

– Что? – мне было страшно предположить.

– Проплешину! Исчадие демонического чертога оставило меня почти лысой!

– Светлые боги, благословите нашего питомца, – на выдохе едва слышно пробормотал Доар.

Подозреваю, что теперь он лично начнет покупать башмаки из нежнейшей кожи и в благодарность скармливать горгулье на завтрак.

Откровенно говоря, приезд ректора Альдона в особняк ничем иным, кроме как чудом, я назвать не могла. Горгулья отвадила маму от наших покоев, а гость полностью завладел вниманием. Конечно, между приготовлениями к празднику. В начале седмицы ранним утром, когда за окном едва-едва начало рассветать, мы отправились в Северную долину к кузену Айдеру. Дорога заняла без малого полчаса. За время пути Доар не произнес ни слова, только хмуро смотрел на проплывающие мимо окрестности с аккуратными каменными домами и обнаженными садами. Судя по всему, разговор обещал быть напряженным.

Айдер Эббот жил в апартаментах с отдельным входом. Когда мы вышли из экипажа, дворник, сметавший с мостовой снег, перемешанный с пылью, пропустил нас к высокому крыльцу. Пришлось несколько раз постучать медным молоточком. Сначала шелохнулась занавеска на окне, а после камердинер открыл дверь.

– Светлых дней, риат Гери, – пропуская нас, поздоровался он.

В темном узком холле пахло застарелым табачным дымом. Отсюда на второй этаж вела деревянная лестница, как-то по-особенному хмуро жавшаяся к затянутой синей тканью стене.

– Где Айдер? – отрывисто спросил Доар, снимая кожаные перчатки.

– Еще спит. – Слуга все время таращился на меня, словно опасался, что эсхардская эсса одним движением руки заморозит половину дома.

– Буди, – последовал приказ. – Мы будем ждать в гостиной.

Пожалуй, в столь тесных апартаментах, кардинально отличавшихся от особняка в Восточной долине и даже нашего уютного домика в Эсхарде, мы бы с Доаром чувствовали себя комфортно. Я присела на диван, а он, не натягивая магического поводка, отошел к окну с тяжелыми бордовыми занавесками. Мы дожидались хозяина дома в глубокой тишине. Наконец на лестнице раздались быстрые шаги, и в гостиной возник Айден в шелковом халате.

– Какие ранние гости! – фальшиво улыбнулся он, разведя руками.

– В другое время тебя невозможно застать дома, – сухо заметил Доар, пропустив приветствия.

– Зачем ты утруждался? Я уже получил приглашение на ужин, любезно благодарю. Не стоило приезжать лично. Или вы тут не за этим? – Он явно понимал причину визита, но продолжал ломать комедию.

– Ты не отвечаешь на письма. – Внешне Доар сохранял удивительное спокойствие.

– Светлых дней, эсса Хилберт, – с нахальным видом проигнорировал Эббот замечание брата. – Какой, право, приятный сюрприз. Не ожидал увидеть вас вместе. Слышал, вы развелись.

– Аделис, оставь нас на несколько минут, – тихо попросил Доар.

Мы двигались синхронно. Я поднялась с дивана, а он приблизился к дверному проему.

– Добрых дел, риат Эббот, – сдержанно попрощалась с хозяином дома.

– А как же тэй? – не слишком натурально всполошился Айдер. – Какие могут быть разговоры без чашки крепкого тэя? Надо сказать, что ночка у меня выдалась еще та…

Я вышла и плотно закрыла за собой дверь. Сбежала бы на улицу, но не позволила длина поводка, пришлось прислониться к стене, чтобы не стеснять Доара в движениях. И лишний раз не давать пронырливому кузену поводов задуматься, по какой причине мы ходим исключительно парой, как рыбки-неразлучники.

Они кричали. Толстые стены мешали понять смысл слов, можно было разобрать лишь злые и яростные интонации. Пару раз меня прилично дернуло и заставило вжаться в стену, потом снова отпускало. Наконец Доар вышел в холл и кивнул:

– Поехали, Аделис.

– Легкой дороги, эсса Хилберт! – прокричал из гостиной Айдер. – Обязательно ждите меня на праздник. Уверен, он окажется полон удивительных минут!

Мы вышли на каменное крыльцо. В Северной долине гулял холодный ветер, и после жарко натопленного помещения захотелось поежиться.

– Все в порядке? – осторожно спросила я.

На застывшем от ярости лице Доара ходили желваки.

– Не бери в голову, – отрывисто бросил он, очевидно, все еще кипя внутри.

Когда мы выезжали с центральной улицы, то совершенно неожиданно встали в затор и некоторое время ждали, когда кареты разъедутся. Неожиданно в окне я увидела маму! Одетая в светлое пальто, заметная и яркая, она выходила из грязной подворотни. В первый момент я даже глазам своим не поверила. Матушка всю жизнь утверждала, что благородная эсса обязана ходить исключительно по властительским площадям и широким проспектам, а тут выскочила из затрапезного проулка и даже воровато огляделась вокруг, не заметил ли кто.

– Там мама, – произнесла я.

– Теща в Северной долине? – словно вышел из транса Доар и выглянул в окошко.

Благородная эсса встала на краю пешеходной мостовой и вытянула руку, чтобы поймать наемный экипаж. Я тут же приоткрыла дверцу и крикнула:

– Сюда!

Матушка резко обернулась и с неизменно высокомерным выражением на лице направилась к нашей карете. Почему-то складывалось впечатление, что меньше всего она хотела забираться в салон, но, столкнувшись нос к носу, просто не нашла способа проигнорировать приглашение. Быстро уселась в экипаж и расправила юбки.

– Светлых дней. – Губы матушки тронула вежливая улыбка. – Аделис, воспитанной эссе не пристало орать, как будто ее режут.

– Знаю. Что ты делаешь в Северной долине? – прямо спросила я.

– Надо было кое-что раздобыть… – Она помолчала, словно раздумывая, и добавила: – Безусловно, для праздничного банкета.

– А почему не взяла кучера? – поинтересовалась я, чувствуя какой-то подвох.

– Доехала с риатом Альдоном, но обратно пришлось добираться своим ходом, – объяснила она и с презрением, маскирующим разочарование, добавила: – Я бы подождала на этом его научном собрании, но меня не пригласили. Полагаю, что мы еще слишком плохо знакомы, чтобы представлять меня друзьям.

Видимо, чтобы познакомиться получше, после ужина она предложила провести вечер за стаканчиком легкого ликария со вкусом черных ягод. Для сдержанной светской попойки в особняке не нашлось ничего, кроме крепкого соврена. Мама посчитала простой алкоголь недостойным вечеринки и срочно заказала легкое вино в местном винном погребке, а потом раздраженно отчитывала Эрла за то, что он посмел помыть пузатую бутылку, пыль на которой нарочно собиралась не один год.

– Но она же была грязная! – доносился из гостиной расстроенный голос лакея, пытавшегося защититься от нападок. – На нее паутина наросла!

– Честное слово, Эрл, даже дети знают, что вот эта самая паутина признак дороговизны! Да я за нее доплатила три золотых шейра!

– Эсса Хилберт, вас явно обманули, – промычал он. – Хотите, я лично спущусь в погреб, накручу на метелку нашей родненькой паутинки и заляпаю бутылку обратно?

– Светлые боги, не разрывайте мне сердце! Вы как будто в Риоре родились! – выдала мама ругательство, обычно страшно обижавшее эсхардцев с любой родословной.

– Эсса, но я действительно родился в Риоре, – заметил слуга.

– Вот именно! – с чувством воскликнула матушка.

Доар с Альдоном задержались возле картины с изображением мощного грифона, и я никак не могла войти в гостиную, чтобы остановить несправедливую атаку на Эрла. Когда мужчины наконец отошли от стены, мне удалось дотянуться до дверной ручки. Но расстроенный слуга уже вышел с низко опущенной головой.

Я успела перехватить дверь, надеясь с порога намекнуть матушке, что в нашем доме слуг «полировать» не следует, но поперхнулась словами. Мама украдкой подливала в стакан с совреном, какой обычно пил Доар, снадобье из маленького подозрительного флакона.

– Ты что делаешь? – спросила я, отказываясь верить в реальность происходящего.

Она вздрогнула и резко оглянулась. На секунду в ее моложавом лице проявилась паника. Длина поводка позволяла нырнуть в глубь комнаты, чем я не преминула воспользоваться. Тихо закрыла за собой дверь и прошептала:

– Мама, я не предполагала, что ты опустишься до такого!

– Аделис… – Она прикрыла глаза. – Совершенно точно ты не должна была этого увидеть.

– Ты ненавидишь Доара настолько, что решила его отравить?! – задыхаясь от злости, воскликнула я.

– Чего? – копируя манеру Руфи, вытаращилась мама. – За кого ты меня принимаешь? Ты права, я не в восторге от того, что происходит у вас с этим риорцем, но чтобы подливать ему яд? Кажется, мне следует оскорбиться.

– Кажется, тебе следует собрать вещи и немедленно покинуть Риор. И больше никогда – хорошо меня слышишь? – никогда здесь не появляться!

– Это не яд, а возбуждающие капли! – прижав флакон к декольте, выпалила мама.

– Да ты брешешь! – не нашла я других комментариев.

– Светлые боги, Аделис! У тебя лексикон, как у сапожника, – проворчала она без обычного нравоучительного тона.

Вдруг мужчины попытались войти в гостиную.

– Риаты, позвольте благородным эссам поговорить с глазу на глаз! – заявила я. – Полюбуйтесь пару минут картинами.

Доар открыл рот, чтобы высказать несогласие, но дверь перед его носом захлопнулась. Мы с матушкой снова остались наедине.

– Как же мне неловко, – пробормотала мама, присаживаясь на диван. – Но, дочь, ты взрослая женщина. Была замужем, успела развестись и даже спишь с бывшим мужем в одной кровати…

– Покороче, мама, – оборвала перечисление «подвигов».

– Понимаешь, ректор Альдон – мужчина видный, родовитый, и воспитание не хромает. Другими словами, как раз в моем вкусе. И мне пришла в голову мысль… А что я теряюсь? Подумаешь риорец, зато ректор большой академии, преподаватель, маг – в общем, исключительно достойный человек.

– Я что-то не улавливаю в твоих словах смысла, – доходило до меня туговато.

– Аделис, почему ты заставляешь произносить это вслух? – Она была в отчаянии. – Я собираюсь посетить его спальню сегодняшней ночью.

– Ты?!

– Почему в голосе женщины, сожительствующей с бывшим мужем, я слышу неодобрение? – с нажимом уточнила матушка.

– Тебе почудилось, – моргнула я. Она раздобыла возбуждающее средство для Альдона? Кто эта женщина, и в каком погребе она держит мою расчетливую, ледяную, как айсберг Белого моря, мать?!

– Тарим в почтенном возрасте, и я подумала… чтобы ночью избежать, так сказать, досадного конфуза, который заденет его мужскую гордость, стоит добавить ему капли для жизненной энергии.

– Я… не знаю, что сказать.

– Просто сделай вид, что этого разговора не было. – Она быстро спрятала флакон в карман платья и с улыбкой пригласила мужчин на пирушку.

Все еще ошарашенная заявлением благородной эссы, из кресла я следила, как она ненавязчиво и мастерски обхаживала ректора.

– Тарим, – назвала матушка его по имени и протянула хрустальный стакан с крепким напитком, – ваш соврен.

– Соврен у Доара отличный, но сегодня я, пожалуй, ограничусь ликарием, – заставив улыбку чистокровной эссы подувянуть, отказался он от угощения. – Ликарий из черной ягоды, налитый очаровательной эссой, просто божественен!

Фу! Как витиевато и безвкусно!

Матушка не спорила, потому что всю жизнь не переносила алкоголя. Для нее не имело никакой разницы – соврен, ликарий или вообще имбирный эль, любые напитки приводили к магическому срыву и обмораживанию собутыльников.

– Эсса Хилберт, не стесняйтесь предложить мне. – Доар бесцеремонно забрал стакан из рук ошарашенной тещи и немедленно сделал большой глоток.

Мы с матушкой натуральным образом остолбенели.

– Аделис, я помню твои правила. – Видимо, он решил, будто я волновалась из-за хмеля. – Всего один стакан.

«Но, проклятье, какой!»

– Крепись, дочь моя, – прошептала мама, проходя мимо, и ободряюще похлопала меня по плечу.

Поначалу все шло неплохо. Даже удачно. Но через полчаса Доар заерзал на диване, снял пиджак и ослабил узел галстука. Потом поднялся, некоторое время помаячил по гостиной, словно не находя себе места. Глаза его блестели, на скулах появились лихорадочные пятна, и по всему складывалось впечатление, что он захмелел с нескольких глотков крепкого алкоголя.

– Как вы себя чувствуете? – с непроницаемым видом спросила мама.

– Превосходно, эсса Хилберт, прекрасный вечер. Вам не кажется, что в комнате слишком натоплено? Может, окна откроем?

– Камин даже не зажжен, – сдержанно заметила я.

– И впрямь не горит, – растерянно потер затылок Доар. – Соврен возымел такой… неожиданный эффект.

По всей видимости, от забористых капель его страшно ломало. Он плюхнулся на диван и, резко закинув ногу на ногу, мыском туфли едва не сбил графин с низенького столика. Хрусталь истерично зазвенел. В комнате воцарилось удивленное молчание.

– Извините, – через долгую паузу в тишине произнес Доар.

Он больше не участвовал в общей беседе. Плавил меня призывным взглядом, прикусывал палец и в общем вел себя не то чтобы развязно, но в воздухе ощущалось странное напряжение. Через некоторое время стало очевидным, что Доару неможется. Старшие посчитали, что пирушку пора заканчивать, и тихонечко удалились. Я запретила себе думать, разойдутся они по спальням или продолжат вечер.

Не сводя с меня потемневших глаз, Доар поднялся с дивана, приблизился к моему креслу и оперся руками о подлокотники.

– Эсса Хилберт, – голос звучал хрипловато, – вы сегодня очаровательны. И это платье…

– Что ты хочешь? – задала я «наиумнейший» вопрос, хотя прекрасно знала, какое именно снадобье плескалось в стакане с совреном.

– Кое-что… – Он выпрямился, повел плечами… и вдруг помахал руками, как крыльями мельницы. – Мне очень хочется на пробежку.

– Чего?

– Знаешь, – он потоптался, изображая бег на месте, – энергия бурлит. На месте усидеть не выходит. Как ты смотришь на пробежку?

– Выпей успокоительных капель, – мрачно посоветовала я и поднялась с кресла, полностью озадаченная.

Я-то полагала, что Доара снедала похоть и даже внутренне подобралась, а он жаждал на ночь заняться утренней разминкой. Ни одной пошленькой мыслишки. Что за странное возбуждающее снадобье прикупила мама? Вернее, что именно оно возбуждало у мужчин? Инстинкт атлета? Даже не знаю, радоваться мне или огорчаться.

– Может, хоть по дому пройдемся? – предложил он.

– Спать! – приказала я.

Сумасшедший из Доара вышел послушный. Пока я величественно поднималась по лестнице на второй этаж, он бегал туда-сюда. На последней ступеньке вдруг споткнулся и едва не уткнулся носом в пол.

– Все хорошо! – объявил он, вскакивая на ноги.

– Вижу, – процедила я, поймав себя на мысли, что лучше бы это воплощение «жизненной мужской энергии» потеряло сознание. Честное слово, проще на закорках дотащить до кровати, чем терпеть задорные выкрутасы.

Едва мы вошли в спальню и хлопком в ладоши разбудили живые огни, горгулья, с аппетитом догрызавшая домашнюю туфлю Доара, застыла с куском задника в пасти. Скорее всего, понимала, что сейчас второй туфлей огребет по хвостатому заду.

– Назовем ее Моль! – ткнул благоверный пальцем в мелкую поганку, сидевшую в куче кожаных ошметков. – Иди сюда, Моль!

Она швырнула в обидчика огрызком и вспорхнула к потолку. Сделав над головой ловца стремительный круг, горгулья попыталась выйти в окно. Вмазалась в стекло, вызвав визгливую дрожь оконной рамы, и каменной фигуркой рухнула на паркет.

– Это не Моль, а Вжик! – немедленно объявил Доар. – Летает, жрет все, что в лапы попадется, и убивается о стекла. Муха, а не демон.

– И при чем здесь вжик? – рассердилась я, поднимая с пола несчастного окаменевшего детеныша.

– Так мухи делают: вжик-вжик. – Он помахал руками, изображая крылья.

– На пробежку! – категорично объявила я, осознавая, что второй половине нашего тандема действительно остро требуется свежий воздух. Вдруг в голове прояснится?

На улице подморозило. Стеклянные фонари с живыми огоньками были покрыты снежной пудрой. Я зябко куталась в пальто, а от теплого дыхания в воздух вырывался жиденький пар. Доар нарезал круги вокруг фонтана – ровно на такое расстояние хватало длины поводка. Сначала благоверный хотел бегать по расчищенным дорожкам сада, но я наотрез отказалась от ночной физкультуры. Наконец «атлет» выдохся: затормозил на обледенелой брусчатке, проехав пару шагов, и оперся ладонями о колени.

– Как? – сухо спросила я.

– Получше, – отозвался он, с трудом переводя заполошное дыхание.

Светлые боги, а если бы снадобье принял Альдон и пустился мелкой трусцой покорять местный сад? Да старик развалился бы по дороге!

– Теперь мы можем поспать? – взмолилась я.

Для сна специально выбрала ночную сорочку «мечта послушницы монастыря», привезенную мамой. Одеяние походило на плотный балахон в безвкусный цветочек. Целомудренная длина до пяток, застежка до подбородка – в общем, настоящая броня специально от мужика, накачанного матушкиными капельками.

Сквозь сон я чувствовала, как Доар ворочался с боку на боку, переворачивался со спины на живот, не находя удобной позы. В середине ночи меня разбудили исключительно странные звуки, тревожащие тишину спальни. Грешным делом решила, что горгулья ожила и взялась за вторую домашнюю туфлю, но ошиблась. Звуки издавал Доар, устроивший импровизированную разминку. Раздетый по пояс, он отжимался на кулаках. Вверх-вниз, вверх-вниз. На его плечах и спине напрягались мышцы. В неярком свете тускло мерцавшего живого огонька кожа блестела от пота.

– Не спится? – сочувственно уточнила я.

– Захотелось вдруг движения. – Он выпрямился и начал приседать, вытягивая руки перед собой, попрыгал на месте. – Вот думаю, может, еще на пробежку?

– Нет! Прими холодную ванну.

Доар остановился и упер руки в бока. Доказательство того, что ему действительно не помешает ледяное купание, категорично натягивало штаны. Мысленно я помянула матушку недобрым словом и отодрала себя от кровати. Спросонья охладила не только купель, но и заморозила мраморный бортик.

Отчаянно зевая, я следила за тем, как Доар ныряет в ледяную воду, словно в зимнюю прорубь. Три раза погрузившись с головой, он выскочил из купели и принялся растираться полотенцем.

– Завтра же прикажу убрать из дома весь соврен, – пробурчал он себе под нос.

Заснул бедняга только под утро, а я поклялась унести тайну о возбуждающих каплях с собой в могилу. Если Доар когда-нибудь узнает, что мучился из-за тещи, то заставит нас обеих отжиматься, принимать ледяную ванну, а потом бегать вокруг особняка, пока мы не упадем замертво под каменным грифоном или не утопимся в пруду. А если матери в это время не окажется в Риоре, то отдуваться придется мне одной. Нет уж, пусть лучше никогда не узнает!

Письмо из дворца принесли утром в день рождения Доара, когда мы ждали толпу любопытствующей публики. Послание было неофициальным, но не менее ошеломительным.

Мы спрятались в пристройке от деятельной матушки, гонявшей по особняку абсолютно всех, в том числе попавшего под раздачу Альдона. Я тихонечко вырезала изо льда горгулью и попутно отбивалась от Вжика, пытавшегося откусить прозрачному двойнику лапу.

Некоторое время Доар хмуро изучал письмо, а потом зачитал вслух.

Властитель больше не рассматривает его как кандидата на должность эсхардского посла и отдает предпочтение отцу Сианы Улрич, бывшей невесты Доара. После сорванной помолвки высокородный риат высказал желание послужить Риору не только на словах, но и на деле. В общем, мелочно решил напакостить несостоявшемуся зятю.

С непроницаемым видом Доар аккуратно сложил послание и выбросил в мусорную корзину.

– Лисса, почему ты смотришь на меня так, будто кто-то умер? – усмехнулся он.

– Каков теперь наш план? Вернемся в Эсхард? Чистокровной эссе не откажут в желании посетить дворец…

– Я вижу твои эмоции, – вдруг перебил Доар. – Ты расстроилась.

– Прости?

– Ледяная эсса, твоя маска растаяла, – мягко улыбнулся он, откинувшись в кресле.

– И часто ты следишь за моим лицом? – почему-то спросила я.

– Теперь – постоянно. Знаешь, раньше я не осознавал, сколько в тебе разных чувств.

– Ты мне просто заговариваешь зубы, Доар Гери!

– Верно. Впервые в этот день рядом со мной есть кто-то, кроме Якоба. Не порть удовольствие, мне хочется думать о приятных вещах.

Но когда с приходом темноты в особняке собралась толпа незнакомого народа, думать о хорошем не получалось. Складывалось впечатление, будто мы самые последние в Риоре узнали неприятную новость. Между поздравлениями, перемыванием косточек эсхардским эссам и ехидными комментариями к их дорогим нарядам публика с блаженным удовольствием обсуждала, как лихо подпортили имениннику планы. Правда, матушка не давала риорцам спуску – ходила под руку с Альдоном и с высокомерным видом отвешивала такие комплименты местным сплетникам, после которых было впору сбежать со званого ужина и порыдать в карете.

Мы с Доаром, как и положено хозяевам праздника, встречали гостей в холле. В очередной раз Эрл, принаряженный матушкой в праздничный камзол, открыл входную дверь, и в дом вошли Айдер с Веронией в ярко-алом платье.

– Светлые боги, у этой женщины совсем нет гордости? – сделала я вид, будто разговариваю сама с собой. – Что мне сделать, чтобы она боялась войти в наш дом? Заморозить? Холл жалко, только отремонтировали.

– Я ее не приглашал, – немедленно открестился Доар от любых притязаний в сторону бывшей любовницы.

– Надеюсь, – сухо прокомментировала я, следя за тем, как парочка приближалась к нам с самым нахальным видом. – Может, натравить на них горгулью? Как думаешь? С мамой сработало.

Вжика, как и следовало ответственной хозяйке, я закрыла в клетке, а саму компактную темницу спрятала в пустую гардеробную. На полку поставила пару старых разношенных башмаков. Если поганка освободится, то сразу отвлечется на вкусняшку и не попытается пробиться к гостям, блиставшим драгоценностями, как наряженные к смене годов праздничные деревья.

Доар еще предложил подпереть дверь гардеробной тумбой, чтобы наверняка. Честное слово, из-за его дурацких комментариев я в напряжении ждала, когда Вжик хищной мухой вылетит из камина и попытается снять с кого-нибудь скальп. Почему-то мысленно я делала ставку на седовласую риату с золотой тиарой в волосах. Ну, или на маму. Она тоже украсила поредевшую шевелюру триановым ободочком. Простенько, но как дорого!

– С днем рождения, братец! – Айдер похлопал кузена по плечу, а потом обратился ко мне: – Эсса Хилберт, вы знакомы с Веронией?

– Приходилось встречаться, – едва заметно улыбнулась я. – И почему-то все время в нашем доме.

Рыжая проигнорировала ехидный комментарий. Блестящий взгляд был направлен на Доара.

– Поздравляю, милый, – со сладкой улыбкой на карминных губах протянула она пальчики для приветственного поцелуя.

– Благодарю, риата. – Доар бесцеремонно перевернул тонкую руку бывшей любовницы и крепко пожал. – Приятного вечера.

Поверьте, я лично следила за тем, чтобы ее вечер был исключительно неприятным, ведь все напитки в руках нахалки, даже вода в стакане, смерзались в лед. Хоть облизывай! Она уже приуныла, а мы еще даже не добрались до банкета.

Через некоторое время всех собрали в гостиной, и Доар вышел с приветственной речью. Он говорил спокойным, глубоким голосом, благодарил за поздравления, отпускал шутки, а потом вдруг произнес:

– Пользуясь удобным случаем, уважаемые риаты, позвольте рассказать замечательную новость. – Он протянул мне руку. – Аделис, подойди, пожалуйста…

Я вложила пальцы в его теплую ладонь, развернулась к зрителям и теперь прекрасно видела зияющий пустотой дверной проем.

– Я сделал предложение эссе Хилберт, и, к счастью, она его приняла.

Народ восторженно зашушукался. Кто-то даже умудрился приложить к глазам платочек, вытирая несуществующие растроганные слезы. И только мама неодобрительно хмурила брови, потому как искренне верила, что для помолвки необходимо организовывать отдельный праздник.

В этот момент всеобщего умиления в гостиной появился Айдер, следом за ним вошел Гидеон собственной персоной. Не представляю, как надо заблудиться в Риоре, чтобы вдруг возникнуть в нашем доме! Чистокровный эсс впился ледяным взглядом не в меня и не в оцепеневшую матушку. Он смотрел исключительно на Доара. Не разрывая с противником зрительного контакта и не изменяя мягкому тону, мой благоверный объявил:

– Вскоре мы с Аделис произнесем брачные клятвы и будем счастливы видеть всех на венчальной церемонии. Приятного вечера.

В памяти всплыл другой званый ужин, когда Айдер не позволил охране выставить взашей нагрянувшую «эсхардскую женушку» кузена и привел в эту самую гостиную ровно в тот момент, когда Доар пытался объявить о помолвке с высокородной риоркой.

Пока мы принимали поздравления, к Гидеону подошла мама. Она со светской улыбкой говорила с моим бывшим женихом как со старым другом, хотя в Эсхарде даже во время подготовки к свадьбе они вряд ли обменялись хотя бы десятком слов. Я отвлеклась, а когда снова оглянулась, мама была на месте, мило беседовала с Альдоном, но Гидеон исчез.

– Нам надо поговорить, – сквозь зубы произнес Доар кузену, едва мы смогли прорваться к интригану сквозь кордон гостей.

Я была вынуждена трусить следом за взбешенным женихом. В дверях меня перехватила мама и быстро шепнула:

– Я прямо сказала эссу Анкелю, что ему здесь не место. Он понял и удалился.

– Спасибо, – проблеяла я, ощущая приближение катастрофы.

– Почему твоя невеста идет за нами следом? – ухмыльнулся Айдер, когда мы выбрались в коридор. Из-за его странных манер всегда казалось, будто находился мужчина немного под хмельком. – Эсса Хилберт, понравился ли вам сюрприз? Я подумал, что мы же родственники, почему бы не пригласить дорогих гостей?

– Ты в секунде от того, чтобы превратиться в сугроб, дорогой родственник, – предупредила я.

Мы миновали кабинет.

– Братец, разве ты не хотел со мной поговорить? – Айдер все еще пытался иронизировать, но было заметно, что сильно нервничал.

– Не в моем доме, – тихо, но с угрозой произнес Доар.

Втроем мы вошли в холл. В центре просторного помещения рассматривал люстру Гидеон. За его локоть цеплялась Верония и что-то тихонечко чирикала, словно музейная служащая, рассказывающая об экспозиции. Только находились мы вовсе не в галерее, да и дамочка являлась бывшей любовницей Доара, вызывавшей во мне желание натравить на нее горгулью.

Впрочем, если судить по внешности последней пассии моего бывшего жениха, он тяготел к рыженьким. Девица была в его вкусе. Если подумать, у них даже имелось кое-что общее: Гидеон дарил украшения и забирал обратно, а Верония уходила с высоко поднятой головой и немедленно возвращалась.

– Гери, пожалуй, самое хорошее, что у тебя есть, – это люстра, – вдруг громко произнес мой бывший жених.

От ярости мои глаза застила пелена. Я плохо понимала, как оказалась рядом с ним, не осознавала, что воздух в холле сгустился, похолодел, а по мраморному полу потекли снежные щупальца.

– Ты здесь не к месту!

– Ты снова портишь интерьер, снежная эсса, – ответил он с ледяной интонацией, а потом поднял взгляд на Доара, стоявшего за моей спиной: – Я хотел перекинуться парой очень важных слов, но не ожидал, что застану помолвку. Ты все еще хочешь стать послом? Спрашиваю, как доверенное лицо властителя Эсхарда. У вас в Риоре все просто: сегодня один, завтра другой. Одно слово, и ты получишь должность, но с условием… женись на приличной риорке, а то у твоей эссы слишком подмоченная репутация. Таких в эсхардский дворец не впускают.

– Смотрел я на тебя и пытался припомнить, что же забыл. И все-таки вспомнил, – спокойным, заставлявшим цепенеть голосом ответил Доар, тихонечко отодвигая меня в сторону. – Очень хотелось сломать тебе нос.

Драка вспыхнула, как яростный огонь в стоге сухого сена. Верония завизжала, а кулак Доара врезался в челюсть Гидеона. Видимо, он все-таки целился в нос, но эсс оказался слишком высок. Несколько хаотичных ударов, и Анкель сорвался: по холлу прокатилась магическая волна. Воздух содрогнулся, загустел, замерз.

Я действовала машинально, как любой маг, бравший уроки боевых заклятий. Удар, не достигнув Доара, отлетел к многострадальной люстре. Хрустальные подвески и даже потолок в мгновение ока покрылись снежной коркой. Половина живых огней потухла, другие едва-едва теплились. Холл погрузился в неприятный полумрак.

Гидеон стер с разбитой губы кровь. Доар, зашипев от боли, прикоснулся пальцами к кровоподтеку на скуле. В тяжелой, звенящей тишине испуганно шептались гости, привлеченные скандалом. Могу поспорить, что о нашем празднике теперь будут вспоминать лет пять кряду. Местные сплетники начнут передавать историю из уст в уста, пока она не обрастет придуманными подробностями и не превратится в полную ахинею.

Мама изо всех сил пыталась исправить ситуацию: немедленно пригласила публику в столовую, где давно накрыли стол. Как ни странно, некоторые действительно заторопились туда. Зрелище они получили и теперь были не против еды. Люди в холле пришли в движение.

– Прошу, уважаемые риаты, – высоким голосом повторяла матушка.

Неожиданно пространство заполнилось тонким перезвоном. Я подняла голову. Люстра, висевшая как раз надо мной, тоненько дрожала, осыпая меня облаком снежинок… И хрустальная каскадная махина сорвалась с крюка. Падение было стремительным, а я оцепенела – не от страха, от изумления. Разве что сумела вжать голову в плечи.

Мгновение – и меня подомнет под горой стеклянного крошева! Но падение остановилось. Люстра зависла в воздухе, не достигнув моей макушки на жалкую ширину ладони. Я сглотнула, пытаясь смочить пересохшее горло, испуганно огляделась.

В десяти шагах – ведь дальше он просто не мог отойти – застыл Доар с вытянутой рукой. На раскрытой ладони пузырями, словно от ожога, бугрилась кожа. Лицо его побагровело от напряжения, на виске набухла вена. Он держал хрустального монстра магией, сумел призвать воздушную стихию!

Я плохо помнила, как выскочила из ловушки и бросилась к спасителю. Доар уронил руку, отпуская стихию, и за моей спиной с оглушительным грохотом рухнула на мраморный пол люстра.

– Все хорошо, – пробормотал он, прижав меня к груди, и потерял сознание. Мы грохнулись на пол вместе. До темноты в глазах я ударилась о мрамор, рассекла ладони о хрустальные осколки, разлетевшиеся по холлу. И в голове вдруг появилась несвоевременная мысль. Какие, к хвостатым демонам, сплетни? Наш праздник станет притчей во языцех. Очень странной, буквально безумной притчей.

– Аделис? – деликатно постучавшись, матушка с подносом в руках тихонечко зашла в покои. – Я принесла горячий шиповник, а то ты слишком много пьешь тэя.

Светлые боги, мама всегда оставалось мамой, обязательно читала какую-нибудь нотацию.

Она поставила поднос с чашкой на столик для тэя и указала пальцем в горгулью, игравшую с хрустальной подвеской в углу дивана.

– Покосишься в мою сторону, превращу в камень!

Питомец матушку побаивался, поэтому, прижав игрушку к животу, уткнулся носом в диван и замер. Видимо, притворялся мертвым.

– Как он? – мама кивнула в сторону спальни.

– Спит, – коротко обрисовала я текущие дела. Вернее, стоящие на месте.

Доар действительно спал. Уже вторые сутки. Бледностью лица он походил на живой труп, но изредка прихрапывал, переворачивался. В бессознательном состоянии вставал с кровати и, как лунатик, волочился в уборную, пересчитывая лбом дверные косяки. Потом снова заваливался в кровать и вырубался.

Лекарь предположил, что возвращенная стихия заставила воздушного мага впасть в спячку. Хотелось надеяться, что не в зимнюю, и глаза он откроет раньше, чем за окном зазвенит капель. Слава светлым богам, всплеск разрушил магический поводок. Правда, прелести свободы я не почувствовала, все равно большую часть времени сидела в наших покоях.

– Завтра мы с Альдоном уезжаем, – объявила мама, старательно пряча глаза. – Сначала посетим Эсхард, а потом планируем вернуться в Риор.

– Хочешь снова выйти замуж? – из любопытства спросила я.

– Ты против?

– Он же риорец, – не удержалась я от ехидного замечания.

– Знаешь, достойный риорец лучше негодяя – эсхардского эсса, – отозвалась она. – Как подумаю о белобрысом мерзавце, так кровь закипает. Сразу хочется что-нибудь заморозить.

– Главное, не заморозь моего будущего отчима, – промурлыкала я.

Сложно представить, как на переезд в горную академию отреагирует Руфь. Она была нечеловечески привязана к хозяйке, но из всех мужчин особенно отчаянно ненавидела риорцев. Последний муж домоправительницы родился в Риоре, и женщина искренне верила, что именно дурная кровь триановых рудокопов заставляла супруга ходить на сторону. И на той же стороне до обморока напиваться плебейским совреном.

– Знаешь, Аделис, мне искренне жаль, что я оказалась плохой матерью и не смогла тебя защитить. Как вспомню эту люстру… – Она осеклась. – Наша семья слаба и отлучена от дворца, но не все решает дворец. Репутацию человек заслуживает не в его коридорах и приемных. Мы ничего не можем сделать Анкелям, но кое-кому письмецо я отправила. Готова поспорить, что теперь Гидеона не примут ни в одной приличной гостиной и в ближайшие пять лет точно не подпустят ни к одной приличной эссе.

Мне стало смешно.

– И еще кое-что. – Матушка вздохнула. – Я была не права.

– А? – не поняла я.

– Я о Доаре. Он хороший человек. За ним ты как за каменной стеной.

Я потерял дар речи. Мама признала свои ошибки?

– Когда-нибудь я найду в себе смелость извиниться перед твоим мужем.

– Спасибо, – промычала я в ответ.

Она мягко поцеловала меня в лоб и похлопала по плечу.

– Обязательно спускайся на обед. Я научила повара готовить твое любимое жаркое из зеленых овощей. Думаю, Доар не обидится, если ты нормально поешь.

– Но я ненавижу жаркое из зеленых овощей! – растерянно напомнила я уходящей матери.

– Только деликатесы приносят удовольствие, остальная еда должна идти на пользу! – нравоучительно высказала она. – Приличная эсса обязана сохранять фигуру до старости.

К вечеру в спальню поднялся Якоб. Он постоял у кровати, словно у одра умирающего, и вдруг промолвил трагическим голосом:

– Уезжайте, эсса Хилберт.

Я как раз малевала рисунок в блокноте и замерла с грифельным карандашом в руке.

– Простите?

– Вы не видите, что происходит?

На мой взгляд, Доар отсыпался за все ночи, в которые нам не позволяли спокойно отдыхать то обстоятельства, то чистокровная эсса, то странные капли, возбуждающие спортивный дух. Но вслух я произнесла:

– Судя по всему, вам есть что сказать, риат Нобри.

– Вы его разрушаете, Аделис. Он много работал, чтобы оказаться там, где находится сейчас. Днями и ночами. Но появляетесь вы, и Доар словно сходит с ума. Ему даже отказали в должности посла в Эсхарде!

– Значит, Доару повезло, что стихия пробудилась, – заметила я. – Разве не за этим он стремился в эсхардский дворец?

– Все так, но… – Якоб пожевал губами. – Теперь его ждет большое будущее, и ему ни к чему девица, которая приносит столько неудобств и неприятностей.

На меня нахлынуло воспоминание о похожем разговоре. Он происходил в другом доме, даже в ином городе, и обстоятельства отличались. Дядька Доара вбивал мне в голову, что я испорчу будущее его талантливого племянника. Нас, вступивших в союз, который не одобрят ни в Эсхарде, ни в Риоре, ждет незавидная участь. Мне было всего семнадцать, испуганная девчонка, сбежавшая с любимым из академии магии после того, как мамаша узнала о романе и устроила грандиозный скандал. Я пыталась себя убедить, что поступаю во благо. Глупая, глупая Аделис!

– Если вы желаете ему счастья, то, пока он спит, соберите вещи и покиньте этот дом. Так будет лучше.

– Вы правы, – усмехнулась я, – пожалуй, я действительно ужасно неудобная в быту. Хуже только горгулья. Но, послушайте, Якоб, одного не могу понять, почему вы думаете, что знаете лучше Доара, какого будущего он хочет? Может, он перед праздником вообще подумывал сменить помощника?

Под знаменитым ледяным взглядом чистокровной эссы секретарь несколько смешался:

– Сменить?

– Фигурально выражаясь.

– Вы знаете, эсса Хилберт, пожалуй, я пойду, – немедленно ретировался он.

– Удачно поработать, риат Нобри, – сдержанно улыбнулась я.

Ранним утром я прощалась с мамой и ректором Альдоном возле портала в башне перемещений. Черная стена волновалась от близости трех магов, по зеркальной глади, отражавшей наши непропорционально вытянутые фигуры, бежали круги. В сонном зале отбытий было немного народу, и на нас почти не обращали внимания.

Напоследок мама давала странные распоряжения, словно боялась, что в конечном итоге наш огромный особняк превратится в хлев.

– И скажи мастеру Гаэтану, чтобы холл обили зеленой тканью с золотым орнаментом. Цвет будет к месту.

– Хорошо, – смиренно кивнула я.

– И непременно закажи люстру из идэйского хрусталя. Каскадов поменьше, чтобы не было столько осколков, когда рухнет в следующий раз.

– Почему она должна рухнуть? – возмутилась я, но тут же вздохнула: – Именно так и поступлю.

– На праздник смены годов приезжайте к нам в академию.

– Если ректор Альдон будет не против, – улыбнулась я мужчине, сохранявшему удивительное спокойствие.

– Буду рад, – кивнул он.

– Ну, все.

Мама быстро обняла меня, окутав ароматом цветочных духов. И в этот душещипательный момент гулкий зал отбытия сотряс громкий злобный вопль:

– Аделис Хилберт, демоны тебя дери! Ты забыла в моем доме свою горгулью!

К нам на полных парах, пыша злостью, стремительно приближался Доар. Взлохмаченный, помятый, из-под расстегнутого пальто выглядывает полосатая пижама (даже знать не хочу, откуда она появилась в его шкафу, поди Якоб подарил). Одна нога обута в дорогую туфлю, а на второй красуется домашняя тапка. В руках Доар нес окаменелого Вжика.

– Светлых дней, – тяжело дыша, буркнул он в сторону старших и впился в меня ненавидящим взглядом. – Забери своего питомца!

Он втюхал мне горгулью, развернулся на пятках и, размахивая руками, направился к выходу. Вдруг резко остановился и вернулся.

– Ты всегда так поступала, Аделис Хилберт! Никогда не думала о других. В прошлый раз бросила меня – и теперь снова. Счастлива наконец? Давай вали в свой Эсхард, но никогда, слышишь меня, страшная женщина, никогда не смей появляться на пороге моего дома!

– Доар… – умирая от стыда, я покосилась на шокированную родительницу. – Доар, с чего ты решил, что я возвращаюсь в Эсхард?

– А? – Он резко замолчал и моргнул. – Эрл сказал, что ты поехала в башню перемещений…

– Да, проводить маму с ректором Альдоном, – сквозь зубы пробормотала я, скосив глаза на влюбленную парочку. – Понимаешь?

– То есть ты не собиралась…

– Нет.

– Кхм.

Он пожевал губами, потом приосанился, пытаясь изобразить приличный вид. Но в пижаме, пальто и одной домашней тапочке, сколько ни надувай щеки и ни выпрямляй плечи, излучать благородство сложновато. Доар сжал мой локоть и заставил встать рядом.

– Эсса Хилберт, наставник, легкой дороги, – тоном вменяемого чокнутого попрощался он. – Обязательно приезжайте в гости.

– Непременно, – сухо отозвалась мама. – Рада видеть вас, риат Гери, в добром здравии и на своих ногах.

Она скользнула выразительным взглядом от вздыбленной макушки Доара до его ног. Тапочка порвалась, и теперь из прорехи выглядывал палец, которым мужчина для чего-то пошевелил.

– Легкой дороги, – нервически улыбнулась я.

Когда они направились к порталу, Доар тихо спросил:

– Что происходит? Почему они вместе?

– Зря ты думал, что мы не сможем подарить Альдону тещу, – с иронией объяснила я. – Принял как миленький.

– Но ты предупредила, что ее вернуть не получится? Мы уже горгулью обратно приняли, – пробормотал он. – Эсхардские эссы – невозвратные. Забрал, значит, забрал.

Мама с Альдоном растворились в черной стене. Мы направились к воротам. На нас глазели, а одна маленькая девочка даже ткнула пальцем.

– На нас все смотрят, – пожаловалась я.

– Ты же эсхардская эсса. Конечно, нас замечают.

– Нет, дорогой мой! – огрызнулась я. – Просто ты одет, как бродяга. Нельзя было хотя бы обуть два одинаковых башмака?

– Очень торопился.

Я была так зла, что даже подумывала поехать в отдельной карете, тем более что теперь возле башни перемещений их было две, но в салоне экипажа Доара оказалось прохладнее. Подозреваю, что он так торопился, что слуги забыли пробудить огненные камни, спрятанные в обшивке.

Мы тронулись. За окном замелькал окутанный ранним снегом Риор, неожиданно ставший ужасно знакомым.

– Какие планы на будущее, эсса Хилберт? – вдруг спроси Доар.

– Кроме брачных клятв? – ухмыльнулась я. – Подумываю открыть в долине мастерскую ледяных фигур. Кто-нибудь против?

– Знаешь, в Риоре есть отличная пословица на этот случай. – Доар широко улыбнулся: – Чем бы эсхардская эсса ни тешилась, лишь бы стены в холле не морозила.

– Угу, в Эсхарде тоже есть одна замечательная пословица: надо уметь красиво промолчать, если не хочешь превратиться в ледяную статую. И вообще, мне сказали, что я тебе порчу жизнь.

– Так ведь это правда, – хохотнул он и кашлянул, наткнувшись на мой выразительный взгляд: – Порти дальше. Даже можешь разрушить весь дом, отстроим новый.

– Я купила горгулью, – вздохнула я, поглаживая Вжика по теплому каменному животику.

– К слову, она удобнее кошки, – развеселился Доар. – Если совсем достанет, можно превратить в камень.

– У нас люстра обрушилась.

– Купим другую. Гаэтан придет в восторг от ремонта.

– А еще моя мама опоила тебя возбуждающими каплями, – вырвалось у меня в приступе откровения.

Стоп! Что я сказала?!

– Что ты сказала?! – в свою очередь, возмутился Доар.

– Я люблю тебя! – выпалила я.

– Ты мне просто заговариваешь зубы, Аделис! – возмутился он. – И тебе дьявольски повезло, что я тоже тебя люблю!