(Не) мой папа

Пролог

Он не отвечает на звонок, хотя я набираю его уже десятый раз. Игнорирует мои сообщения и весь день не появляется в сети. Я не понимаю, что происходит, мне не по себе, поэтому, когда Ден все-таки выходит на связь, кричу в трубку:

— Куда ты пропал?! Я волновалась!

— Не стоило, — его голос прохладный и какой-то чужой. — Ты уже закончила?

На меня внезапно нападает робость:

— Почти. Еще минут пятнадцать.

— Дождись меня, я за тобой приеду.

Мне не нравится это его «дождись меня». Звучит как приказ. Почему-то щиплет глаза и ломит где-то за ребрами. Я жду его в разобранных чувствах, с каждым мигом нервничая все больше и больше, потому что ощущаю приближение чего-то страшного.

Ищу какие-то зацепки, вспоминаю, но на ум не приходит ничего, что могло бы пролить свет на эту странную ситуацию.

Еще утром у нас все было хорошо — я собиралась на работу, а он планировал заскочить к родителям, а теперь ледяными когтями под кожу пробивается страх.

Когда я выхожу из офиса, серая машина уже стоит у крыльца, мигая мне яркими фарами.

— Привет! — улыбаюсь, усаживаясь в салон. — Все хорошо?

— Хорошо, — Денис почему-то не целует меня, а ограничивается кивком.

— Поехали домой?

— Давай поужинаем.

Он везет меня в то самое кафе, где мы познакомились. По иронии судьбы, нам достается тот же столик.

Я заказываю кофе, он минералку.

— Ты же хотел поужинать, — мне все труднее сидеть на месте и не дергаться.

Денис долго крутит перед собой стакан, задумчиво рассматривая его содержимое, а потом произносит:

— Нам надо расстаться.

Я не могу понять — что он только что сказал? Это какая-то несмешная шутка?

— Что?

— Я ухожу.

Поднимает на меня взгляд без единой эмоции, и у меня внутри все переворачивается вверх дном. Никаких шуток. Все предельно серьезно.

— Почему, Ден? Я что-то сделала не так? — все еще не верю в реальность происходящего.

— Все так, Жень. Это я ошибся. Поторопился. Мне не стоило тогда подходить к тебе и заводить разговор. Не стоило с тобой знакомиться.

— Почему?

— Дело в том, что я… — он мнется, — я не свободен. У меня есть девушка.

— Девушка? — я сиплю.

— Не просто девушка. Невеста. Мы с ней были в ссоре, но… помирились. Прости. За квартиру я заплатил на полгода вперед, — продолжает он, — можешь спокойно жить.

Он издевается надо мной? Спокойно жить, зная, что он больше туда не придет?

— Вещи я уже забрал.

Меня прошибает холодный пот, и, наконец, доходит весь ужас этой ситуации.

— Как забрал? Когда?

— Днем.

— Я не понимаю. Ты собирался к родителям, и тут внезапно появляется какая-то девушка, и ты просто сваливаешь?

Денис отводит взгляд в сторону:

— Прости. Так вышло.

— Так вышло? — закипает у меня внутри. — То есть эти три месяца ты водил меня за нос? Говорил, что любишь, а на самом деле тебя ждала невеста?

Он морщится, когда я произношу это слово. Будто ему неприятно.

— Как же наши планы? Как же все то, что ты говорил?

— Увлекся, начал фантазировать.

Я жила им, дышала. С первой секунды. А он просто фантазировал?

— Знаешь, что, Денис, — поднимаюсь из-за стола, — иди ты к черту.

— Жень, погоди, — хватает меня за руку, не позволяя уйти.

В серых глазах проскакивает что-то такое, чему я не могу дать определение. Какая-то волчья тоска, смешанная с обреченностью.

— Убери от меня свои руки, Орлов. Вали к своей невесте. Не переживай, я тебя больше не побеспокою.

Я ухожу из кафе, как робот. В голове гудит, в груди давит, в голове пульсирует только одна мысль: он использовал меня! Просто использовал, как запасной аэродром на время ссоры с невестой, а я-то, дура, влюбилась по уши, растеклась, поверила, что он — тот самый.

Я злюсь специально, потому что злость помогает справляться с болью. Накручиваю себя, разжигаю обиду. И только дома, открыв шкафы и обнаружив пустые полки, ломаюсь. Стекаю по стене на пол, зарываюсь пальцами в волосы и вою, как раненая волчица.

А дальше события закручиваются с невообразимой скоростью. В один и тот же день я узнаю три новости.

Первая — Ден женится. В соцсетях появляется его фотография под руку с брюнеткой, которая выставляет вперед руку с кольцом на безымянном пальце.

Вторая — они ждут пополнения. Это я уже узнаю, когда забираюсь к ней в профиль, чтобы удовлетворить болезненное любопытство, и нахожу фотки округлившегося живота с подписью «Мы так счастливы!»

Третья — мое несварение желудка это вовсе не несварение. Это токсикоз. Две полоски на тесте, четыре недели по УЗИ.

Пять лет спустя

Холодно. Снег бьет прямо в лицо, и мне приходится отворачиваться, прикрывая лицо воротником. На улице уже вечер, желтые фонари едва справляются с мраком и снежной завесой, под ногами снежная каша.

Как назло, большой черный автомобиль перекрывает половину тропинки, и я, пытаясь его обойти, проваливаюсь в сугроб чуть ли не по колено.

— Вот гад! — шиплю себе под нос.

Хозяина машины не видно, да и не до него мне сейчас. Надо успеть забрать Маришку из садика — уже восьмой час, воспитательница звонила и спрашивала, где я.

Стянув варежки с побелевших пальцев, набираю на домофоне номер группы, подпрыгивая от нетерпения.

— Да! — раздается недовольный голос.

— За Мариной.

— Наконец-то.

Раздается писк, и я, едва замок открывается, бегу внутрь, стряхивая с шапки снег.

— Мамочка! — Марина бросается мне навстречу. — Ты пришла!

— Конечно, пришла, милая. Куда же я денусь?

— Всех ребят давно забрали, и мы с Ольгой Алексеевной играли вдвоем. Так здорово!

Я виновато смотрю на воспитательницу:

— Простите. На работе пора отчетов.

— Сад работает до семи, — строго напоминает она и уходит в раздевалку, а я начинаю собирать дочь.

Пока Маришка самостоятельно влезает в болоньевые штаны, вытаскиваю из ящичка скомканную одежду и сырые варежки. Хорошо, что есть запасные.

— Мы идем в магазин? — спрашивает дочь, сосредоточенно пихая ноги с сапожки.

— Нет, зайка. Уже поздно. Нам бы до дома добраться по такой-то погоде.

— Ты обещала, что мы сегодня купим красивого печенья, — Маришка обиженно надувает губы.

Я много чего обещаю, но жизнь вносит коррективы. Вместо того чтобы прийти сегодня пораньше, я на работе разгребала бумаги, и мое робкое возражение было встречено резким: «Не устраивает? Увольняйтесь». Мне никак нельзя увольняться. Скоро платить кредит, а хочется еще купить новогодние подарки для дочери.

— Просто я придумала кое-что получше, — присаживаюсь рядом с ней и беру маленькие ладошки в руки, — мы сейчас придем домой и сами испечем печенье.

— Красивое? — недоверчиво спрашивает дочь.

— Самое красивое.

— Ты разрешишь мне пользоваться формочками?

— Естественно.

Маришка тут же расцветает. Магазин уже забыт, и она начинает взахлеб рассуждать о том, какое печенье мы сделаем:

— Елочку можно?

— Да.

— А звездочку?

— Конечно.

— А сердечки?

— Сколько хочешь.

Она замолкает, прикидывая, сколько печенья сделает, а я снимаю с дверцы курточку и набрасываю ее на худенькие плечики:

— Расскажи лучше, как прошел твой день.

— Плохо.

— Что случилось?

— Сегодня была запеканка, — морщится она.

— Да, это проблема, — сокрушенно качаю головой, пряча улыбку, — что еще?

— Учили танец снежинок.

— Уверена, ты будешь прекрасной снежинкой.

— А еще у нас в группе появился новый мальчик, — доверительным шепотом сообщает Маришка, пока я завязываю ей шапку.

— Хороший?

— Очень. Его Сережей зовут.

— Вы с ним подружились?

— Да. У него игрушечный динозаврик. — Маришка замолкает, а потом выпаливает на одном дыхании: — А еще у него очень красивый папа! Я хочу, чтобы и у меня такой был!

Эх, родная, боюсь, твой папа тоже был красивый, только ушел, когда я еще не знала, что беременна.

— Слушай, совсем забыла спросить, а изюм в печенье будем добавлять? — сбиваю ее с мыслей об отце.

Это больная тема. И для нее, и для меня. Я до сих пор не уверена, что правильно сделала, утаив от него правду. Во мне тогда кипела обида, непонимание, а его ждала невеста. В итоге он уехал, я осталась, и теперь каждый имеет то, что имеет. У него своя семья и жизнь — полная чаша, а у меня Маришка, пара кредитов и вечная нехватка времени.

Впрочем, я не жалуюсь. Живы-здоровы, одеты, обуты, не голодаем, а остальное мелочи, справимся. Тем более на носу Новый год. Попрошу у Дедушки Мороза новую работу с хорошим графиком, мужчину такого, чтоб как за каменной стеной, и чуточку женского счастья.

Мы выходим из садика и медленно бредем к остановке. Маринка упорно топает вперед, а я стараюсь держаться так, чтобы закрывать ее от метели, и почему-то думаю о том, что сказать, когда она в следующий раз спросит про папу.

Я раньше верила, что со временем сумею придумать хорошую легенду, которая позволит все деликатно разложить по полочкам, но, увы, сложно что-то объяснить ребенку, когда у самой еще не отболело.

Глава 1

Обновление руководства всегда стресс, а перед Новым годом — особенно.

Нам объявили об этом с самого утра. Просто пришел главный менеджер и с порога заявил, что сегодня в четыре собираемся в главном зале, чтобы познакомиться с новым начальством. Явка строго обязательна.

Я очень надеюсь, что это торжественное мероприятие не растянется на несколько часов — мне дочь надо забирать из сада. Я ей обещала, что сегодня точно появлюсь вовремя.

День идет своим чередом. Мне приходится разбирать завалы документов, которые оставила коллега, бессовестно укатившая в Мексику в самую сложную пору на работе. Миллионы отчетов, сводки — волосы уже дыбом встают от цифр и печатей. Я даже игнорирую свой законный перерыв на обед, продолжая перекладывать бумажки.

В мечтах только одно — дожить до Нового года, до длинных выходных, и не свихнуться от суматохи. Еще надо купить подарки, сделать генеральную уборку, нарядить елку. Голова кругом.

Когда время подходит к четырем, мы с коллегами отправляемся в зал. Я стараюсь занять место поближе к выходу, чтобы потом уйти первой, зачем-то достаю блокнот, ручку и жду.

Первым входит старый Марк Борисович, под руководством которого работаю уже третий год. Мировой мужик, серьезный, но вместе с тем с прекрасным чувством юмора и деловым тактом. Следом за ним идет мужчина. Молодой, лет тридцати пяти, красивый. Глядя на его высокую поджарую фигуру, затянутую в строгий костюм, женщины невольно втягивают животы, выпячивают грудь и украдкой поправляют волосы.

Я их преждевременного восторга не разделяю, меня больше волнует, будет ли новый босс отпускать пораньше, если Маришка снова заболеет?

— Дорогие коллеги, — начинает Марк Борисович, — вы все в курсе, что я уже несколько лет грожусь уйти на заслуженный покой, но как-то все не получается. Дела, хлопоты, то объединение, то открытие новых офисов — некогда на пенсии сидеть. Но в этом этот раз все серьезно. Я решил сделать себе подарок к Новому году. Я ухожу.

По залу прокатились вздохи сожаления. Я тоже жалела, наверное, даже больше всех остальных, потому что с этим человеком было очень комфортно работать.

— Не отчаиваетесь. Без присмотра я вас не оставлю. Сегодня передаю все дела вашему новому начальнику. Знакомьтесь, Седов Константин Олегович. Прошу любить и жаловать.

Новый босс выступает вперед и обращается ко всем собравшимся с приветственной речью. Сотрудники с интересом и настороженностью наблюдают за ним, внимательно слушая каждое слово.

Голос у него очень приятный. Глубокий, ровный, с тем самым мужским тембром, от которого бегут мурашки по коже. Когда он улыбается, хочется улыбнуться в ответ.

Собрание длится всего пятнадцать минут. Сначала один высказался, потом второй, затем прозвучало несколько неуверенных вопросов, и нас отпустили.

Несмотря на то, что я близко к выходу, мне не удается уйти первой — ручка выпадает из блокнота и катится куда-то под соседний ряд. Приходится ползать, искать ее, пропуская всех остальных.

Когда мне, наконец, удается ее найти и забрать, в зале никого не остается. Только я и начальство — бывшее и нынешнее.

— Вот и познакомились, — Марк Борисович удовлетворенно трет руки, — коллектив хороший, отзывчивый.

— Я уже это понял, — соглашается Седов, — уверен, мы сработаемся. Осталось решить вопрос с помощником.

— Тут уж сам. Хочешь — нового приглашай, хочешь — переводи кого-то из других отделов. Все сам. Меня, к счастью, больше эти вопросы не волнуют.

Я иду к двери и не знаю зачем бросаю быстрый взгляд на Константина Олеговича. Он смотрит в ответ и едва заметно усмехается.

— Я уже нашел себе помощницу, — кивает в мою сторону.

Марк Борисович оборачивается и, заметив меня, по-отечески улыбается:

— О, Женечка! Иди сюда. — В полнейшем замешательстве я направляюсь к мужчинам. — Очень рекомендую. Ответственная, собранная, — он легонько касается моего плеча, вынуждая подойти еще ближе, — очень исполнительная. На нее всегда можно положиться.

Мне лестно слышать хорошие отзывы в мой адрес, но я смущаюсь пристального взгляда, которым меня сканирует Седов. Вблизи он выглядит старше. Вокруг глаз жесткие морщинки, на висках пробивается первая седина. Впрочем, ни то, ни другое его не портит.

На какое-то мгновение я даже подумала, что Дед Мороз решил заранее исполнить мои желания. Новая работа — пожалуйста, мужчина на горизонте — без проблем.

Глупости какие-то, но сердечко сжимается и начинает стучать чуть быстрее.

— Замечательно! Именно такого помощника я себе и ищу, — Константин Олегович протягивает мне руку, и я аккуратно, едва прикасаясь, жму ее. Ладонь у него теплая и чуточку шершавая, и мне кажется, что он удерживает меня на долю секунды дольше, чем того требует ситуация. — Идите, Евгения, сегодня будет подготовлен приказ о вашем переводе, завтра выходите на новое рабочее место.

— Хорошо, — киваю как кукла и иду прочь, еще не до конца понимая, что произошло.

Всего пятнадцать минут назад я была рядовым сотрудником, а теперь — помощник руководителя.

От эйфории меня штормит всю дорогу до детского садика. Я постоянно прокручиваю в голове этот разговор, воспроизвожу в памяти миг, когда получила повышение, а еще ощущаю теплоту его прикосновения. Почему он выбрал меня? Даже не проведя собеседование и не сомневаясь.

Точно Дед Мороз постарался.

Сегодня на удивление хороший день. Я даже не опаздываю. Мне уже стыдно перед воспитателем за то, что прихожу позже всех, и она вынуждена сидеть с одной моей девочкой, вместо того чтобы пораньше уйти домой, к семье.

Сейчас заберу Маришку, и мы пойдем с ней в магазин. Купим то самое печенье, про которое она мне все уши прожужжала, и, возможно, получим игрушечку на кассе — какого-нибудь резинового уродца в коллекцию. Не знаю почему, но дети от них прутся, и моя не исключение.

Это был прекрасный план. Просто великолепный. И он разлетелся вдребезги…

Уже на лестнице на второй этаж я нагоняю мужчину, неторопливо поднимающего по ступеням. Взгляд почему-то цепляется за широкие плечи и вихрастую темную макушку. На его волосах и воротнике еще не растаяли снежинки, и я ловлю себя на мысли, что хочу их стряхнуть.

Неуместное желание, которое приводит меня в смятение. Я обычно не замечаю других родителей, просто прохожу мимо, вечно опаздывая, а здесь словно крючком зацепило и не отпускает. Иду следом за мужчиной, невольно принюхиваясь. Он пахнет чем-то дорогим и вкусным. Этот запах вызывает странную тревогу и ломоту в груди, а еще тоску по чему-то важному, но давно утраченному.

Я только дивлюсь на свою реакцию и мысленно называю себя дурочкой. Подумаешь, мужчина. Это чей-то муж, отец, и наверняка есть кому стряхивать снег с его макушки. Почему-то становится немного обидно, и даже ощущение от теплой ладони Константина Олеговича гаснет.

Мы поднимаемся на второй этаж. Чей-то папа первый, я следом. Выворачиваем в коридор и идем в одном направлении, а спустя десяток шагов выясняется, что и к одной группе.

Он слышит мои шаги за спиной, отрывает дверь и галантно произносит, указывая рукой на вход:

— Прошу…

Его голос обрывается на середине фразы, а я вообще забываю о том, что надо дышать.

Это Денис! И он идет туда, где моя девочка!

От страха у меня подгибаются ноги и гремит в ушах.

— Привет, Жень, — хрипло произносит он, — ты сюда?

Я мотаю головой, потом выдавливаю из себя жалкий ответ:

— Нет.

Смотрю на него и не могу отвести взгляд.

Вроде все тот же, а на самом деле совсем другой. Он стал взрослее, серьезнее и привлекательнее. Тот тип мужчин, которые хорошеют с возрастом, превращаясь из шалопаев в харизматичных гадов с ироничной усмешкой.

Только сейчас не до усмешек. Он смотрит на меня так, словно встретил привидение.

— Ты за ребенком?

— Нет… я к заведующей. Про работу хочу узнать, — выдаю первое, что приходит в голову и краснею до кончиков волос. — Извини, мне некогда.

И, не позволив ему больше проронить ни слова, пролетаю мимо с такой скоростью, будто за мной гонятся демоны из преисподней.

Что он здесь делает? Что, мать вашу, он забыл в этом детском саду?! В нашей группе?!

Тут же вспоминаются слова Маришки:

Новый мальчик… у него такой красивый папа…

Едва завернув за угол, я хватаюсь одной рукой за стену, прижимая вторую к груди. Меня трясет, за ребрами беснуется сердце. Хочется сбежать, но я не могу. Моя дочка там, в опасной близости от своего биологического отца, и я боюсь, что он обо всем догадается, едва заглянет ей в глаза.

Я прячусь, как последняя идиотка, высовываясь на каждый скрип двери. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем Орлов появляется за руку с сыном. О чем-то разговаривая, они неспешно удаляются, а я жадно смотрю вслед. Потом бегу к окну, чтобы увидеть, как Денис сажает пацана в машину, бросает долгий взгляд на сад и уезжает. Только тогда, мотаясь, словно пьяная, и ничего не понимая, иду за дочерью.

И снова забираю ее самой последней, нарушив все свои обещания.

Глава 2

Сталкиваться с прошлым иногда бывает очень больно. Вроде успокоился, смирился, отпустил, а тут раз — и встреча. И ты стоишь, как дурак, смотришь на нее, а в голове пульсирует «Женя, Женя, Женечка».

Хочется спросить, как дела, узнать, почему такая бледная и худая, но язык примерзает к небу, когда наталкиваюсь на ее взгляд.

Не простила… Все правильно, девочка. Все так. Я бы тоже не простил, если бы меня как котенка выкинули, сломав все надежды. Я тогда жестко с ней поступил, но по-другому не мог. И объяснить не мог, а сейчас уже не уверен, что ей нужны мои объяснения. Наше время прошло.

Сказать по правде, у меня где-то глубоко внутри болезненно сжалось, когда встретил ее в детском саду. Испугался одной мысли о том, что у нее есть муж, ребенок, семья. Чертов эгоист. У самого-то и сын есть, и жена.

Хотя какая это жена? Больная мозоль, от которой никак не получается избавиться.

Женечка сбегает от меня, почти ничего не сказав, и я бы побежал следом, но должен забрать Серегу. Танька опять на все забила. Позвонила полчаса назад и сказала, что у нее запись на маникюр, и она не может забрать сына из сада. Не может, блин, забрать ребенка, потому что ногти пошла пилить! Это же так важно, мать твою! Без накрашенных когтей никуда!

Впрочем, я уже не удивляюсь ничему. Просто молча перевел сына в сад поближе к моей работе, чтобы вот в таких ситуация можно было быстро отреагировать. А ситуации случались часто. По три раза в неделю.

Ребенок, которым тогда давили на меня и вынуждали прогибаться под идиотские условия, на деле оказался нужен только мне. Танька, которая поначалу разыгрывала целые спектакли с заламыванием рук и крокодиловыми слезами, на него откровенно забила и предпочитала при каждом удобном случае скидывать на няньку. Я не возражал, потому что нянька им хотя бы занималась, а вот у родной матери было только два режима: орать и игнорировать.

В черту ее. Бесит.

В группе тихо. Я заглядываю внутрь и вижу только двух детей: Сережку и девочку с белым хвостиком на макушке. Они вместе собирают пазл и смеются.

— Вечер добрый! — здороваюсь с воспитательницей и раскрываю объятия сыну, который тут же вскакивает и сломя голову бежит ко мне. — Как он сегодня?

— Все хорошо. Поел, поспал, погулял.

— И даже не хулиганил?

— Нет, — устало улыбается она, — золотой ребенок.

Ее бы слова да моей жене в голову вложить.

— Слышишь, Серый? Ты, оказывается, у меня золотой ребенок.

Воспитательница хмурится и выносит из спальни папку.

— Мы сегодня рисунки на Новый год готовили. Вот смотрите, — протягивает мне шедевр сына.

Там в центре изображена кривая елочка. С одной стороны не менее кривой человечек, держащий за руку кривого ребенка, а с другой — нечто непонятное серо-черное.

— Ммм… — пытаюсь что-то сказать, но мои познания в диагностике детского творчества весьма скромны, — концептуально. Это Дед Мороз такой?

— Это мама, — как ни в чем не бывало поясняет Сережа, вываливая из ящика скомканную одежду.

Ольга Алексеевна вопросительно смотрит на меня, и мне остается только разводить руками.

— Я художник, я так вижу, да, сын? — криво шучу, пытаясь за шуткой спрятать свое напряжение.

— Да, — сосредоточенно пыхтит он, натягивая на себя свитер.

— Вы знаете, — аккуратно начинает Ольга Алексеевна, — у нас в саду очень хороший психолог. Занятия бесплатные. Если хотите, я могу узнать расписание.

— Спасибо. Я подумаю.

Мне неудобно, даже немного стыдно. Не за сына, а за то, что у него такая мать, которую иначе как черным и не нарисуешь. Воспитательница кивает и, пожелав хорошего дня, уходит в группу к единственной оставшейся девочке.

— Ну что, художник? Давай собираться. Пора домой.

Я помогаю ему справиться с молнией на куртке, повязываю шарф, и мы за руку выходим из раздевалки. Он что-то болтает, а я отвечаю невпопад, потому что мысли заняты Женей.

Как у нее дела? Как сложилась жизнь? Я ведь ничего о ней не знаю. Как ушел тогда, так и запретил себе приближаться, узнавать подробности. Обрубил под корень, не оставив даже зацепок.

Так было надо. И от этого тошно.

Ловлю себя на мысли, что хочу ее дождаться и поговорить. Неважно о чем, неважно как. Пусть хоть пошлет на три буквы, лишь бы рядом была. Хоть чуть-чуть.

— Пап, ты чего? — спрашивает Сережа, когда я зависаю, всматриваясь в окна детского сада, мечтая хоть мельком увидеть знакомый силуэт.

Как сопляк, ей богу. Дело сделано, обратной дороги нет.

— Все хорошо. Просто садом твоим залюбовался. Красивый очень. Как думаешь?

Сын всегда воспринимает все мои слова за чистую монету, поэтому одобрительно кивает и устраивается в кресле. Я его пристегиваю, сажусь за руль и поспешно уезжаю подальше от соблазна, хотя отчаянно тянет назад.

Только дома мне удается кое-как переключиться с мыслей о Жене, которые прожигают в груди дыру. Повод для такого переключения весьма прозаический. Жрать нечего. Вот так, полный холодильник продуктов, а жрать нечего! Она снова ничего не приготовила! Конечно, блин, с такими-то ногтями!

Я радуюсь тому, что Серый Волчок поужинал в саду, и ставлю на плиту кастрюлю, чтобы сварить макароны. На хрена я все это покупаю, если ей лень даже картошку почистить и сделать банальное пюре? Я же не требую пирогов и ватрушек, но элементарное можно приготовить? Зато все мандарины спорола, хотя я их для сына покупал.

Градус бешенства повышается настолько, что мне хочется громить все, что попадется по руку, но нельзя. Я же приличный бать. Спокойный, собранный, не матерюсь и всеми силами стараюсь подавать хороший пример.

Чтобы хоть как-то успокоиться, хватаюсь за телефон и лезу в социальные сети. Мне хочется увидеть Женю. После нашей сегодняшней встречи у меня в груди разлад, даже дышать больно. Мне нужно хоть мельком, хоть краем глаза увидеть, как она живет.

Только это невозможно. Все ее странички оказываются закрытыми, и вряд ли она меня добавит в друзья, если попрошусь — скорее, будет пожизненный бан. Я откладываю телефон в сторону, потому что желание пообщаться с ней становится просто непреодолимым.

— Пап, пойдем смотреть спокойку, — прибегает Сережа и вытягивает меня из тяжелых мыслей.

Я смотрю на него, понимая, что никогда бы не смог поступить иначе. Я все сделал тогда правильно, а то, что за ребрами до сих пор болит и в груди расползается пустота — это мелочи. Переживу как-нибудь.

Танька приходит, когда на часах уже почти одиннадцать. Не торопясь, раздевается в прихожей, вертится перед зеркалом и мурлыкает себе под нос песню. Такая довольная и счастливая, что я закипаю. Ей вообще ни хера не надо? Даже не позвонила, чтобы узнать, как сын, забрал ли я его, все ли в порядке.

— Смотри, какая красота, — сует мне под нос пальцы с кроваво-красными ногтями, — я сегодня женщина-вамп.

— А мне кажется, что сегодня ты охренела. Впрочем, как и всегда.

— Что опять не так? — она тут же куксится, прячет свой маникюр и недовольно поджимает губы.

— Ты считаешь, что это нормально — взять и свалить, в последний момент сообщив мне, что не можешь забрать ребенка из сада?

— Дорогой, ну не ворчи. Это было единственное свободное время перед Новым годом. Что я должна была сделать? Пропустить? И остаться с некрасивыми ногтями на праздник?

— Да, Тань! Именно так. Пропустить. Забить на маникюры-педикюры и вспомнить о том, что ты — мать!

Он морщится так, будто я ее обозвал нецензурным словом:

— Я не понимаю, в чем проблема. Сходила, сделала. Теперь у меня ухоженные руки, которые не стыдно показать людям, — ее голос дрожит от искреннего гнева. Она реально не догоняет, почему я на нее наезжаю. — Ты успел? Забрал его?

— Представляешь, успел. Отменил последнюю встречу и как сайгак побежал в детский сад.

— И что тебя не устраивает? Все всё успели.

— Да, успели. Пришли домой, а есть нечего. Ты не работаешь, сидишь дома, так какого хрена я должен приходить вечером и готовить?

— Пфф, а доставками-то пользоваться не учили? — она разводит руками. — Открываешь приложение, выбираешь что хочешь и заказываешь. Три минуты и никаких проблем.

— Тань, ты охренела. Просто охренела.

— А ты хочешь, чтобы я превратилась в неухоженную свинью, которая только и может, что сопли подтирать, сюсюкаться да жрать готовить!

— Не ори, он уже спит, — цежу сквозь зубы.

Мне до чертиков надоели наши скандалы, уже тошнит.

— Да плевать. Что теперь, сидеть тише воды ниже травы и бояться чихнуть?

Я хватаю ее под руку и тащу в кухню подальше от Сережкиной комнаты.

— Пусти меня, Орлов! — она вырывается и толкает меня в грудь. — Что ты себе позволяешь?!

— У меня к тебе тот же вопрос. Ты себя ведешь как сука, которой ни до чего нет дела. Либо шляешься, либо на диване кверху жопой лежишь и ролики смотришь. Оглянись: дома развал, ни хрена не сделано!

— А ты включаешь крохобора и экономишь на нужном. Я давно тебе говорила, давай наймем домработницу. Она и уберется, и приготовит, и рубашки тебе погладит. Любой каприз за наши деньги. Но нет, ты жмешься, как упырь.

— Слушай, отличная идея. Давай наймем. И домработницу, и круглосуточную няньку, — я киваю, — сразу после того как ты ответишь на один вопрос: а на фиг ты вообще нужна будешь при таком раскладе?

— Я женщина, Ден! Женщина! А не придаток к этому спиногрызу! И уж тем более не поломойка и не повариха! — она моментально заводится и начинает визжать. — Ты, наверное, забыл об этом? Так я напомню! Я — женщина!

— Прекрати!

— Что прекрати?! Что?! Вот скажи, когда ты ко мне последний раз прикасался? Молчишь? — зло ухмыляется она. — Ну молчи, молчи. Я и сама знаю, что после родов стала уродиной.

— Все у тебя нормально после родов.

Он действительно выглядит хорошо. Стройная, подтянутая. Ни растяжек, ни отвисших титек, ни целлюлита.

— Да? Все нормально? Тогда давай прямо здесь и сейчас. Покажи мне, как ты меня любишь и хочешь.

Хватается за мой ремень на брюках и начинает его истошно дергать, пытаясь расстегнуть пряжку.

— Достаточно! — с силой сжимаю тонкое запястье, прекрасно зная, что делаю больно.

— Ай, пусти! — шипит она, вырываясь. — Совсем сдурел.

— Не позорься.

— Я позорюсь? Я? Ты ко мне как к пустому месту относишься, даже оттрахать хорошенько не можешь, — замечает мою усмешку и зло добавляет, — или вернее сказать — не хочешь?

Демонстративно отпускаю ее руку.

— Что и требовалось доказать. Признавайся, у тебя другая баба появилась?

— Нет.

Перед глазами почему-то образ Женьки. Полжизни бы отдал, чтобы она посмотрела на меня как раньше: ласково и с огоньком. Но, увы, это невозможно.

— Что ты врешь, Орлов? — взрывается она. — А знаешь, что? Мне плевать! Я уже устала от такой скотской жизни! Устала от того, что ты относишься ко мне как к пустому месту. Тоже найду себе мужика и буду домой приходить только к ночи. Посмотрим, как тогда ты запоешь.

— Ты давно так делаешь, — меланхолично напоминаю ей и достаю кружку. Надо выпить чая, а еще лучше чего-нибудь покрепче, чтобы успокоить нервы, которые звенят, словно провода под напряжением. В вытягивании жил моя дорогая жена не знает себе равных — заводит с пол-оборота.

— Что, думаешь, не найду? Еще как найду. Будешь тогда локти кусать.

Ой, блин. Скорее бы уже нашла и заткнулась.

— Скажи, Тань, а на что ты надеялась, когда настаивала на свадьбе? Что у нас все наладится? Что стерпится-слюбится? Что будем ходить за ручку и смотреть друг на друга влюбленными глазами?

— На фиг мне твои ручки сдались.

— Тем более. Я предупреждал и тебя, и твою семейку, что так будет. Между нами пропасть, и теперь поздно удивляться и строить из себя обиженную. У нас в принципе не могло ничего получиться.

— У нас ничего не получилось, потому что ты женился на мне только из-за ребенка! — обвинительно тычет в меня пальцем.

Не только, но, к счастью, о некоторых вещах моя благоверная не знает.

— Да. Из-за него.

— И при этом тебе плевать на его мать!

О как, теперь она уже мать.

— Ммм, хочешь, покажу, как наш сын рисует, — открываю фотку новогоднего шедевра, которую мне скинула Ольга Алексеевна вместе с расписанием психолога, — зацени.

Она недовольно рассматривает изображение.

— И что? Какая-то кривая елка и человечки. Тоже мне шедевр.

— То есть тебя тут только елка напрягла? А вот это черное пятно нет?

— Я даже не могу понять, что это за фигня.

— Эта фигня — ты! То, как он тебя видит.

Танька равнодушно жмет плечами:

— Все понятно, художником ему не стать. Таланта — ноль.

Я ее сейчас убью. Бесполезный разговор. Она просто ничего не хочет понимать. Впрочем, как и всегда. В этом моя жена отличается удивительным постоянством.

Глава 3

— Мамочка, смотри какая принцесса! — восхищенно вздыхает Маришка.

Мы сидим на ковре в гостиной, едим мандарины и смотрим мультики. Вернее, смотрит она, а я только делаю вид, на самом деле не понимая ничего из того, что происходит на экране. Все мои мысли крутятся вокруг сегодняшней встречи с Деном. Я до сих пор не могу дышать. Кажется, будто сорвали защитный полог, который я с таким усердием наращивала все эти годы, и снова закинули в прошлое, туда, где было чертовски больно.

Он такой… такой…

Я не могу подобрать слов и сказать какой. Только сердце щемит, когда вспоминаю наше прошлое и думаю о том, как все могло сложиться, если бы он тогда не променял меня на другую. Это Маришку бы забирал папа из сада, вел ее за руку, заплетал неуклюжие косички, а я бы встречала его с работы и была бы самой счастливой женщиной на свете.

Мечтательница. У него есть та, которая встречает.

— Я буду такая же красивая? — не унимается Марина, наблюдая за принцессой.

— Еще красивее.

— И у меня будут такие же длинные волосы?

— Малышка, у тебя будет такая прическа, какую ты только захочешь.

— И корона? — хмуро спрашивает она.

— И корона, — смеюсь.

Только смех выходит хриплым и неестественным, потому что по телевизору начинается реклама. Счастливое семейство — мама, папа, два ребенка — идут за руки по парку и смеются. Сегодня мне физически больно на это смотреть. Я вспоминаю, как Денис вел своего сына, и испытываю смесь зависти и обиды. Завидую той, другой, женщине и обидно за своего маленького зайчика, который не знает, что такое папа.

Реклама заканчивается, и дочь, как зачарованная, смотрит на экран, потеряв связь с реальностью, а я снова погружаюсь в тяжкие думы.

Что делать-то, а?

Сегодня соврала про работу, а завтра что? Вдруг мы опять столкнемся? И ладно если при входе, а что если в тот момент, когда буду забирать ребенка? Как же нас так занесло в одну группу? Он ведь на другом конце города живет! Шанс встретится на улице — один на миллион, а мы взяли и встретились. И наверняка еще встретимся.

Я не знаю, как выбраться из этой западни и обезопасить себя и дочь от дальнейших проблем и ненужных вопросов. Даже начинаю подумывать о том, чтобы забрать ее из сада и отвезти к матери в деревню за сто километров от города. Но как представлю, что не увижу свою девочку хотя бы день, так становится совсем тошно. Нет. Это не вариант.

Может, ее просто перевести в другой сад? Сбежать, трусливо поджав хвост, и дело с концом? Тоже жалко. Сад хороший, по пути с работы, воспитатель очень грамотный, Маришка с ребятами подружилась.

Проклятье, Орлов! Чтоб тебе пусто было! Свалился как снег на голову и спутал мне все карты. И так жизнь непростой была, а теперь и вовсе не знаю куда бежать, за что хвататься.

От душевных терзаний меня отвлекает телефон. Он тихо пиликает и мигает экраном, сообщая о новом письме. Я в недоумении смотрю на незнакомый номер, но все-таки открываю.

«Добрый вечер, Евгения Александровна. Поскольку вы теперь мой помощник, я вынужден попросить вас завтра сопровождать меня на одной из встреч. Придется немного задержаться, но я искренне надеюсь, что внеплановая премия компенсирует доставленные неудобства. Седов К.А.».

Надо же, какой вежливый. Другой бы на его месте и предупреждать не стал, просто поставил бы перед фактом и все, а этот просит, да еще и премию обещает.

«До которого часа придется задержаться?»

«До семи. Сможете?»

Пфф, не очень, конечно, удобно, но отказать новому боссу я не могу. Во-первых, мне с ним еще работать и работать, во-вторых, премия нам с Маринкой не помешает, а в-третьих, мне нравится то, как он обращается. Без гонора и надменности, по-человечески. Сразу хочется пойти на встречу. Надо только решить, как быть с садиком.

Я звоню своей лучшей подруге — Лане Ефремовой:

— Привет, Женек, — у нее играет музыка и слышны чужие голоса. Лана работает управляющей в небольшом кафе, и сейчас у нее разгар рабочего дня, — что случилось?

— Привет. Скажи мне, дорогая моя Ланочка, как ты завтра работаешь?

— Маришку надо забрать? — она понимает меня без лишних слов.

— Да. Попросили задержаться на пару часов на работе. Закончу в семь и сразу прибегу.

— Без проблем, заберу. Я завтра как раз выходная и планов никаких нет.

— Ты моя спасительница, — облегченно выдыхаю в трубку.

— О чем речь. Обращайся. Сейчас, извини, мне бежать надо. Клиент требует продолжения банкета.

— Да-да, конечно, — тараторю, — спасибо тебе огромное!

— Спасибо на хлеб не намажешь. С тебя тортик и дружеские посиделки.

— Непременно.

— Все, Жень. Пока.

Мы прощаемся. Я целую дочку в макушку и отправляю ответ Седову.

«Я согласна».

— Все, зайка, пойдем умываться и спать, — беру Маришку на руки и выключаю телевизор, — мультик закончился, герои баиньки пошли, и нам пора. Завтра в гости к тете Лане пойдешь.

— Ура! — радуется дочка.

У подруги дома живет толстый, ласковый до безобразия кот, поэтому каждый поход к Ефремовой превращается для Маришки в праздник.

— Но для этого надо хорошенько отдохнуть, потом сходить в садик и там слушаться Ольгу Алексеевну. Справишься?

— Да.

— Ты моя умница, — целую розовую щечку.

— Расскажешь мне сказку?

— Конечно. Сейчас зубки почистим, пижаму наденем, и расскажу.

На работу я прихожу заранее и в полной боевой готовности: юбка-карандаш, белая блузка, низкие каблуки. Пока никого нет, раскладываю свои вещи по ящичкам, включаю компьютер, проверяю рабочую почту и собираюсь с духом.

Когда без десяти восемь приходит Константин Олегович, я уже готова. Проворно поднимаюсь и приветствую его:

— Доброе утро.

— Здравствуйте. Зайдите ко мне через пять минут, — строго произносит он.

Я немного теряюсь, но быстро прихожу в себя. А чего я, собственно говоря, хотела? Что он будет сюсюкать и кланяться? Нет, конечно. Он большой босс, я его помощница. Так что все верно.

Выжидаю положенные пять минут, потом хватаю ежедневник и иду к нему. Седов уже за своим рабочим столом. Ровняет под себя монитор, аккуратно раскладывает папки, проверяет телефон.

— Так, Евгения. Сегодня сложный день. Записывайте.

Я записываю: позвонить одному, второму, третьему; отправить коммерческое предложение; запросить документацию по последней сделке; подготовить материалы к встрече и так далее. Список на два листа.

Не представляю, как все это можно сделать за один день, но сосредоточенно киваю и продолжаю писать.

— Все понятно? — спрашивает в конце. — Есть вопросы?

— Нет.

Ни единого вопроса, кроме того, где бы мне взять еще пару рук.

— Тогда приступайте.

Сдавлено кивнув, выхожу из кабинета, чувствуя, как начальник смотрит мне вслед. Наверное, тоже сомневается в моих силах, и я должна очень постараться не ударить в грязь лицом.

Занимаю свое рабочее место, выдыхаю, позволяя себе на мгновение расслабиться, а потом твердо произношу:

— Поехали.

Весь день как белка в колесе. Вроде справляюсь, но вместо обеда перехватываю кружку кофе и две зефирки — на большее просто нет времени. Потом мы собираемся и едем на встречу на другой конец города.

В пять, когда мероприятие в самом разгаре, у меня тихо гудит телефон. Украдкой открыв сообщение, я читаю, что Лана уже забрала дочку, и они лепят снеговика во дворе. Следом фотка того самого снеговика и счастливой Маришки. Я очень жалею, что не могу к ним присоединиться, и даю себе очередное обещание — хоть раз забрать мелкую пораньше.

— Евгения, подайте, пожалуйста, вон ту папку, — от сожалений меня отвлекает требовательный голос начальника.

Я прячу телефон и снова впрягаюсь в работу, тайно надеясь, что после встречи он меня отпустит, но, увы — приходится возвращаться в офис. Мне нужно срочно подготовить обновленный договор и отправить его по электронной почте, а еще сделать несколько контрольных звонков.

Когда я с этим заканчиваю, в офисе уже никого нет. Все разошлись. Остались только мы, пара бедолаг в другом отделе да охранник на первом этаже. Мне тоже хочется домой, но времени еще только половина седьмого, начальник вполне может дать мне еще парочку заданий.

— Евгения, зайдите ко мне, — зовет меня по селектору.

Я устало вздыхаю, поднимаюсь и заглядываю к нему в кабинет.

— Да, Константин Олегович.

— Сделайте мне, пожалуйста, кофе, — смотрит на меня долгим задумчивым взглядом, — крепкий, две ложки сахара, без молока.

— Секундочку. Сейчас сделаю.

К счастью, задание сказалось совсем простым. Жму нужные кнопки на кофемашине, добавляю сахар и на красивом подносе несу начальнику кофе, дополнительно прихватив вазочку с зефиром.

Он сидит в кресле, устало прикрыв глаза и потирая виски, и мне даже становится его жаль. Первый день на новом месте и уже весь в заботах.

Ставлю перед ним поднос:

— Пожалуйста, ваш кофе.

Он поднимает на меня странный взгляд. Сначала смотрит на лицо, потом спускается ниже — на блузку, а затем скользит вниз до кончиков туфель. Я старательно улыбаюсь, хотя в голове звенят тревожные колокольчики:

— Что-то еще?

— Да, — отъезжает на стуле назад, — давай под стол.

— Что простите?

— Я вроде ясно выразился, — взглядом указывает на свой пах.

На меня нападает ступор. Я смотрю на него, наверное, минуту, прежде чем через силу из себя выдавливаю:

— Это шутка такая?

— Я похож на шутника? — поднимает темные брови и смотрит в упор, как равнодушная змея.

— Я… Я… — у меня пересыхает в горле. Не могу ничего сказать.

— Вы — моя помощница, а мои помощники должны быть готовы к любым заданиям.

Может, он меня проверяет? Наверняка проверяет! Решил узнать, каков мой моральный облик, на что я готова ради денег.

— В мои обязанности не входит удовлетворять вас после тяжелого рабочего дня.

Я говорю это четко, строго, чеканя каждый слог. Я свои инструкции знаю, прочла от корки до корки. Пусть проверяет, сколько хочет.

— А ты думаешь, премию просто так дают? За то, что бумажки с места на места перекладываешь и по телефону болтаешь? — он спрашивает это с таким пренебрежением к моей сегодняшней работе, что я невольно краснею.

Какая-то неправильная проверка. Слишком уж наглая и бесцеремонная.

— Пожалуй, я пойду.

Вместо ответа он одним резким движением хватает меня за руку:

— Не так быстро, Женечка. Мы еще не закончили.

— Что вы себе позволяете?!

— Ничего такого особенного. Я посмотрел твое личное дело — ребенок у тебя есть, так что ты точно знаешь, откуда они берутся. Поэтому не строй из себя недотрогу. Чем лучше будешь стараться, тем крупнее премия. Вперед.

Ни черта это не проверка! Он реально предлагает мне залезть под стол, расстегнуть ему брюки и…

У меня перед глазами темнеет. Не осознавая, что творю, хватаю кружку с кофе и выплескиваю ее содержимое наглецу на то самое место, к которому он предлагает прикоснуться. Напиток еще горячий, поэтому босс вскакивает, ошпаренный, шипит, смахивая с себя жидкость, а я, воспользовавшись моментом, выскакиваю из кабинета.

Мне в спину несутся угрозы и обещания стереть в порошок.

— А ну стоять! — рычит он.

Срываю с вешалки куртку, хватаю свою незакрытую сумку, из которой во все стороны торчит барахло, и бегу прочь.

Мне страшно, что он бросится меня преследовать, поэтому, едва завернув за угол, прячусь в первый попавшийся кабинет и, как оказывается, не зря. Буквально через минуту Седов проносится мимо. Я слушаю топот его ног и не могу дышать. Всю трясет. От страха, обиды и отвращения. Даже тошнит.

Вот козлина. Я даже подумать не могла, что в первый же день моя новая работа обернется таким кошмаром.

Мне приходится сидеть в кабинете еще полчаса, не меньше. Все кажется, что сейчас выйду, и босс на меня набросится. Поэтому дожидаюсь, когда его машина уезжает с парковки, и только тогда спускаюсь вниз, вызывая такси.

Охранник смотрит на меня, как на умалишенную:

— Жень, ты чего здесь забыла в такой час? Уже все ушли!

— Работала, Лёнь. Я просто работала, — говорю, а сам чуть не реву. Как вспомню холодный взгляд нового начальника, так ком поперек горла встает.

— Делать тебе, что ли, нечего? Всех денег не заработаешь.

Я знаю. Только что отказалась от премии и от новой должности тоже.

— Проект завершала, — тяжело вздыхаю, натягиваю шапку по самые брови.

— Завершила?

— Да.

Еще как завершила. Ноги моей больше в том кабинете не будет. Пусть сам себе помогает после долго трудового дня и премию сам себе за старание выписывает. А я перебьюсь.

— Вот и правильно. Отдыхать надо. Скоро Новый год, мандарины, праздник, а ты выглядишь, как перепуганная моль.

— Спасибо тебе, добрый человек, — я грустно усмехаюсь, поправляю шарф.

— Ты ж знаешь, я любя.

Он действительно не со зла. У Лёни десять классов образования и полное отсутствие такта. Зато добрый.

— Угу, знаю, — прощаюсь с ним и выхожу на улицу.

Под вечер становится морозно, под ногами хрустит снег, а я прыгаю на ступенях, жду такси и пытаюсь не зареветь.

Сходила поработала, мать вашу. Лучше бы дочь нормально из сада забрала и снеговика с ней слепила.

По пробкам и нерасчищенным дорогам добираюсь до дома неприлично долго. Уставшая, несчастная, измученная я поднимаюсь не к себе на пятый, а на два этажа выше, туда, где живет Лана.

— Ого, — только и выдает она, когда открывает дверь и видит мою осунувшуюся физиономию, — кто-то переработал?

— Кто попал в очередную ж… Привет, малышка, — ко мне выбегает Маришка.

На ней новая пижама с котиками и авокадо:

— Смотри, что мне тетя Лана подарила.

Тете Лане надо дать по этой самой ж… Вечно она мелкую балует: то игрушки, то одежда, то всякие сладости.

— Очень красиво! — обнимаю девочку, а сама с укором смотрю на подругу.

Та только руками разводит, дескать, что хочу, то и делаю.

— Мы слепили снеговика, потом ели сосиски-осьминожки и наряжали елку, — взахлеб рассказывает Мариша.

— У мамочки твоей, кажется, тоже был насыщенный день.

— Не то слово.

— Есть будешь?

Я только тут понимаю, что желудок сжимается от голода.

— Да.

— Прости, но сосисок-осьминожек не осталось. Будут обычные.

Она уходит в кухню, а я стягиваю шапку, шарф, вешаю куртку на крючок и иду в ванную мыть руки. Маришка идет следом за мной и болтает без умолку о том, чем еще занималась.

Мне стыдно, что столько важного прошло мимо меня, в то время как я пыталась произвести впечатление на какого-то козла.

— В выходные мы с тобой тоже будем ставить елку, — торжественно обещаю ей, — выкинем из дома старое барахло, освободим самое почетное место для елочки и будем наряжать.

— И под ней будут подарки?

— Будут, — целую ее в макушку, — беги мультики смотри, а то скоро домой пойдем спать.

Лана уже по-быстрому накидала на стол: тарелку с гречкой и парой сосисок — для меня, две чашки чая — для нас.

— Прости, тортик не успела купить. Не до него было, — плюхаюсь на стул и зову дочь, — Мариш, чай будешь?

Она уже с головой ушла в мультик и игнорирует мой вопрос.

— Теперь будешь должна два, — сурово произносит подруга и усаживается напротив меня, — ну давай рассказывай, что у тебя происходит. Ты вообще сама на себя не похожа. Бледная. Нет даже зеленая.

— Позеленеешь тут, — ворчу я, подтягивая к себе тарелку, — мне сегодня новый начальник предложил удовлетворить его орально прямо на рабочем месте. Даже не предложил, а приказал.

— Чего?! — она давится чаем и кашляет. Приходится спасать. Стучу ей по спине, пока спазм не проходит. — Ты серьезно?!

— Угу, — сконфуженно киваю, — даже премию обещал. В зависимости от того, насколько буду стараться.

Представляю эти старания и тошнит.

— Надеюсь, ты ему врезала? — сипит она, вытирая слезы.

— Нет. Просто плеснула горячим кофе на причиндалы и сбежала.

— Тоже неплохо. Вот козлина.

— Да. Сначала показался очень хорошим, серьезным, ответственным, и когда выбрал меня к себе в помощницы, я очень радовалась.

— Может, ты его спровоцировала чем? — аккуратно уточняет Лана. — Ну, может, взгляды долгие, пуговица расстегнутая?

— Издеваешься? Где я и где провокация. Разве что ползала по полу кверху каком, когда ручку искала.

— Во! А говоришь не провоцировала, — нервно смеется она, — при некоторых мужиках только стоит нагнуться — и все, они уже готовы.

— Очень смешно.

— Ладно, не ворчи. Я пытаюсь тебя развеселить. Что теперь планируешь делать?

— Уйду с этой должности в свой захудалый отдел.

Лана только качает головой:

— Не, Женечка. Я тебе советую новую работу искать. Большие начальники не прощают, если им бубенцы кипятком обливают. Готовься.

— Ну не настолько же он урод, должен понимать, что у меня ребенок, мне эта работа нужна.

— Жень, очнись. Он тебя рот пошире попросил открыть, а ты его обломала. Думаешь, это никак не отразиться на работе? И скажи мне, пожалуйста, когда это мужиков чужие дети волновали? Они и своих-то зачастую не замечают.

— Кстати, о детях… Я встретила Дениса.

Глава 4

Лана недоверчиво смотрит на меня и почему-то спрашивает шепотом:

— Орлова?

— Ну а какого еще?

— Где ты его откопала?

— У него, оказывается, сын ходит в одну группу с Маришкой.

Лана мрачно заглядывает в свою кружку и горестно вздыхает:

— Тут нужно что-то покрепче чая.

— Валерьянки. Ведро. А лучше два.

— Он видел дочь?

— Нет. Мы столкнулись с ним на подходе к группе, и я соврала, что пришла устраиваться на работу, потом пряталась, пока он не ушел.

— Зачем?

— В смысле зачем?

— Давно пора сказать ему, что есть Маришка. А то делали вдвоем, а вытягиваешь одна. Хватит его жалеть, пусть крутится.

— Лан, я не его жалею, а себя. Вчера пообщалась с ним ровно минуту, так всю ночь не спала, в груди ломило.

— Как поломило, так и прошло.

— Ты не понимаешь. Если он узнает про дочь, то мне придется с ним общаться. А я не хочу! Не могу!

— Тихо ты! Не буянь, а то сейчас Марина услышит, и будешь ей объяснять, про какую такую дочь идет речь и с кем ты не можешь общаться.

Она права. Я затыкаюсь и испуганно прислушиваюсь. В комнате все спокойно: идет мультик, дочка смеется над героями.

— У него жена, ребенок, — горько шепчу я.

— И что? Ты же не собираешься уводить его из семьи, и ребенок ваш получился, когда еще Ден не женат был. Вопрос с женой пускай решает сам. Не захочет общаться — его проблемы. Пусть хотя бы алименты платит.

— Да на кой фиг они мне сдались?!

— Конечно, ты же у нас богатая. Кредиты, квартплата, ребенок маленький на руках. Действительно, зачем тебе алименты? Глупость какая. Лучше на работе подыхать, хватаясь за сверхурочные, — ядовито выдает она, — Ах, да! Забыла! Теперь же еще новый босс появился. На премию насосать можно. Эх, и пошикуешь тогда!

— Не смешно.

— А никто и не смеется. Надо сказать ему правду.

— Он меня бросил! Просто взял и свалил в туман, а через месяц уже женился на другой. И я пойду с ним разговаривать? Как бы ни так! У меня гордость есть.

— Гордость? Уверена? Больше на гордыню похоже.

Иногда я просто ненавижу свою подругу за то, что она говорит очень неудобные и болезненные вещи.

— Уверена.

— А в том, что Маришка тебе потом спасибо скажет, тоже уверена?

— Я только ради нее и стараюсь. Из последних сил.

— Женя! Ты вечно пропадаешь на работе, бледная, измученная и голова твоя всегда забита проблемами и мыслями о том, как выплыть. Такая самоотверженность, конечно, похвальна… но снеговика сегодня с ней лепила я.

Мне больно это слышать, и на глаза набегают слезы.

— Не вздумай, — Лана грозит пальцем, — никаких слез из-за мужиков.

— Да не из-за них это, — шмыгаю носом, — а из-за того, что я такая непутевая мать.

— Ты отличная мать, но пора признаться самой себе, что помощь лишней не будет.

— Я не смогу. Когда Орлов ушел, у меня в груди дыра размером с кулак образовалась. И она до сих пор не затянулась. Он тогда просто собрал вещи и ушел. И больше не было ни звонков, ни писем. Я словно перестала для него существовать. Думаешь, это так просто пережить?

— Непросто, — он отводит в сторону взгляд и замолкает.

У нее тоже есть своя история боли, которую она тщательно скрывает даже от меня.

— Вот и я о том же.

— Жень, но ведь Денис бросил тебя, а не ребенка. Или думаешь, он такая скотина, что отвернется от нее, если узнает? Будет орать из-за того, что посмела оставить?

Я вспоминаю, как он вел сына за руку и улыбался. Снова щемит под ребрами, но я категорично произношу:

— Он никогда так не скажет.

Денис всегда был крайне положительным и надежным человеком с твердыми моральными принципами и правильной мужской позицией.

Кроме того случая, когда, будучи несвободным, связался со мной

Наверное, я все-таки неисправимая оптимистка, потому что, несмотря на предупреждение Ланы, все-таки надеялась, что мне удастся избежать проблем на работе, что смогу по-тихому, мирно и без скандала уйти от нового босса на прежнее место. А он пускай себе другую дуру ищет, которая за премию будет на коленях ползать и щеки тянуть.

Собиралась я очень тщательно. Даже с большим вниманием, чем вчера, когда хотела произвести на него впечатление. Только на этот раз все с точностью до наоборот. На мне были широкие штаны, в которых не угадаешь, где заканчивается талия и начинается задница. Наверху — светлая, но бесформенная водолазка. Ничего, что могло бы привлечь мужское внимание и разжечь сексуальный интерес. Даже краситься не стала.

Пусть видит, что я обычная, простая и совершенно не гожусь на роль роковой красотки, готовой к служебным романам.

Вести себя решила скромно. Извинюсь за то, что не оправдала надежды и прополоскала его бубенцы в кипятке, покаюсь, что я «не такая», и разойдемся друзьями. Ладно, может, и не друзьями, но хотя бы сохраним холодный нейтралитет.

К сожалению, по причине отсутствия начальника на рабочем месте сходу эту проблему решить не удалось. Его компьютер был включён, пальто висело на вешалке, но самого Константина Олеговича не было. Возможно, решил получше ознакомиться со своими новыми владениями, а может, какое-то внеплановое собрание. Не знаю. Но самовольно без предупреждения перейти обратно я не могла, поэтому пришлось вернуться в приемную.

Я принимала звонки, делала пометки в блокноте, готовила документы. В общем, выполняла свои обязанности в полном объеме, не забывая посматривать на часы.

Где его носит? Каждая минута ожидания лишает меня частички уверенности в собственных силах и спокойствия.

Когда на часах был уже почти полдень, он, наконец, появляется. Бодрым шагом заходит в приемную и, заметив меня, хмурится. Я встаю со стула и с натянутой улыбкой произношу:

— Добрый день.

— Зайди ко мне через полчаса.

Взгляд сам опускается на то место, куда я ему кофе плеснула, и в горле пересыхает.

— Хорошо.

Вроде не злой. Хмурый, но не злой. Может, понял, что перегнул палку, и нельзя было такое предлагать новой сотруднице? Да и любой другой.

Эти полчаса сижу как на иголках. Снова проговариваю про себя речь, собираюсь духом. Когда приходит время, желаю себе удачи и иду к нему.

— Константин Олегович…

— Проходи, — произносит, не глядя на меня, что-то быстро печатая на компьютере, — минуту подожди.

Я жду. Сажусь на стул напротив него и жду, сложив руки на коленках. Он будто специально испытывает мое терпение: сначала набирает, потом отправляет, потом звонит и уточняет все ли пришло. Я наблюдаю исподтишка, пытаясь понять, какое у него настроение, ждет ли меня кровавая расправа или все пройдет тихо-мирно.

Наконец, начальник заканчивает свои дела и, облокотившись на стол, смотрит на меня. Ждет, не начиная разговор первым, а я внезапно теряюсь.

Ну же, Женя, хватит тупить!

— Константин Олегович, я сегодня всю ночь думала о том, что вчера произошло.

Мужчина вопросительно поднимает брови, ожидая продолжения. Голос почему-то пропадает, приходится откашляться, прежде чем я могу продолжать:

— Во-первых, я хочу извиниться за то, что облила вас кофе. Это было рефлекторное действие, я не контролировала себя. Простите, некрасиво получилось. Во-вторых, — оттягиваю воротник водолазки, который внезапно начинает душить, — я уверена, мы просто неправильно друг друга поняли. Вчера был сложный день, стресс от новой работы. И у вас, и у меня… Мы просто сорвались.

— И?

— И я подумала, что для всех будет лучше, если мы просто забудем об этом инциденте, и я вернусь на свое прежнее рабочее место.

— Неправильный ответ, Женечка, — на красивых губах расцветает холодная ухмылка.

— Какой же, по-вашему, я должна была дать ответ?

— Я все обдумала, Константин Олегович, поняла, что была неправа и готова исправиться, — подсказывает он.

— Под «готова исправиться» вы подразумеваете: залезть под стол и сделать то, о чем вы вчера просили?

— Можешь под стол, можешь на стол — мне все равно.

— Спасибо, но нет.

— Куда же ты денешься?

— Я от вас ухожу на прежнее место.

Он снисходительно улыбается:

— Серьезно? Вот так просто пойдешь работать в отдел, в котором уже не числишься? Без моего разрешения? Без моей подписи в приказе о переводе?

Лана была права. Как всегда. Все-таки придется мне искать новую работу.

— Хорошо. Значит, я просто уволюсь, — беру лист с его стола, ручку и размашистым почерком пишу заявление на увольнение.

Мне плохо до тошноты. Зачем я согласилась стать его помощницей? Сейчас бы сидела спокойно на своем месте и разбирала бумажки, а какая-нибудь другая женщина краснела и мучилась от всего этого.

Уйти-то ведь просто. Заявление написал и к стороне. Я даже две недели отрабатывать не буду — на больничный сяду. Это не проблема. Только вот жить-то на что-то надо. Вряд ли я найду новое место, едва выйдя за дверь. Хотела подарки Маришке хорошие купить, а теперь придется растягивать отложенные деньги, чтобы хоть как-то дотянуть до новых выплат.

В жизни не думала, что попаду в такую ситуацию. Стыдоба.

Константин Олегович молча наблюдает, как пишу это несчастное заявление. Я кожей чувствую его интерес. Хоть бы отвернулся, гад, сделал вид, что не замечает. Но нет, он смотрит в упор, терпеливо ждет.

— Вот, пожалуйста, — ставлю жирную точку и пальцами подвигаю к нему лист.

— Надо же, как интересно, — он его берет и внимательно читает, кивая и добавляя глубокомысленное «угу». — Просто великолепно.

А потом просто берет и рвет этот лист пополам.

У меня ступор. Смотрю на него с открытым ртом, хлопаю глазами и не понимаю, что происходит.

— Я напишу еще одно.

— Его ждет та же учесть.

— Отнесу сразу в отдел кадров.

— Тебе же хуже.

Я давлюсь от бессильной ярости:

— Что вы ко мне привязались?! Найдите себе какую-нибудь грудастую красотку и возите ее по столу сколько захотите! Я-то вам зачем нужна? Обычная мать-одиночка с ребенком и забитой проблемами головой. Мимолетные интрижки «для блеску глаз» мне не интересны. До вас и вашего удовлетворения мне вообще нет никакого дела.

— Это игра, Женечка.

— Не называйте меня Женечкой, — я поднимаюсь на ноги, — так ко мне обращаются только самые близкие люди.

— Почти про нас. Не сегодня так завтра ты все равно сделаешь так, как я скажу.

— Перебьетесь, — я уже разозлилась настолько, что пар валит из ушей. Было бы под рукой кофе, я бы не только ему на портки, но и в морду плеснула.

— Я не подпишу твое заявление.

— Тогда я просто больше не выйду на работу. Ставьте прогулы.

— Непременно, — он снова улыбается, и эта улыбка вымораживает меня больше всего.

Ненавижу.

— До свидания.

Почти удается дойти до выхода, когда слышу его задумчивое:

— Мать-одиночка, говоришь?

Мне не нравится его тон. Интуиция вопит во весь голос об опасности.

— Да. У меня дочь. Четыре года.

— Тяжело, наверное, одной с ребенком?

— Нормально. Справляюсь.

— Уверена? — ласково, как дурочку, спрашивает он. — А если проверить?

— Пфф, приходите, проверяйте, если вам делать больше нечего.

— Я занятой человек, ты же знаешь. Я даже любовницу на работе ищу, чтобы не отвлекаться лишний раз.

— Что ж, удачи вам в поисках. До свидания. Я здесь больше не появляюсь.

— Не торопись, — останавливает меня, — я тебе дам время на размышления. До понедельника.

— Спасибо, не надо.

— Надо. Отдохнешь, подумаешь, может, мысли какие-то дельные появятся.

— Выходные я потрачу на то, чтобы найти новую работу.

Опять эта улыбка, от которой волосы встают дыбом. Я больше не могу здесь находиться, поэтому решительно хватаюсь за ручку и распахиваю дверь.

— Ты любишь приятные сюрпризы, Женечка? — доносится мне в спину.

— Ненавижу.

— Очень жаль.

Я захлопываю за собой дверь.

Пошел ты на хрен, Константин Олегович. Ищи другую дуру и устраивай ей свои сюрпризы. Ноги моей больше тут не будет. Хватаю вещи и с чистой совестью выхожу в коридор.

Хотя вру. Мне страшно, и я пока не представляю как жить дальше.

Глава 5

— Ты опять на меня орешь! — у Таньки обиженно дрожит голос.

— Как не орать-то? Вчера ты умотала на ногти, сегодня тебе надо стричь волосы и обязательно в тот момент, когда надо забирать сына из сада!

— Знаешь, как сложно попасть к хорошему мастеру? Я, между прочим, заранее записывалась! Еще в ноябре. И то уже мест не было!

У меня сейчас нервный тик начнется:

— То есть ты уже месяц назад запланировала этот поход?

— Да, любимый.

— Так какого хрена сегодня утром не предупредила об этом, когда я тебя спросил, заберешь ли ты ребенка?! Ты мне что ответила? Напомнить?

Эта зараза клятвенно заверила меня, что все сделает, а я, дурак конченый, еще подумал: надо же, решила стать путной мамашей. Ага! Размечтался!

— Не ворчи, Котик. Я просто запамятовала.

Ненавижу, когда она начинает использовать уменьшительно-ласкательные прозвища. Всякие там котики, зайчики, солнышки. К ребенку бы лучше так обращалась, а то как к постороннему: Сергей. И все.

— Так ты заберешь его? Или звонить няне?

Мысли о том, что надо позвонить в салон, у нее просто не возникает.

— Заберу.

Бросаю трубку и устало тру виски. Не знаю, на сколько еще меня хватит. Я реально на грани, очень хочется послать все к черту и поменять, наконец, свою жизнь. Начать все заново.

Я заканчиваю дела и еду в детский сад немного раньше обычного. Убеждаю себя в том, что так просто вышло, но на самом деле понимаю — делаю это, чтобы иметь возможность пройти по саду и узнать, где работает новая сотрудница.

У меня все мысли только о Жене. Я снова начал, как одержимый маньяк, высматривать ее в толпе, прислушиваться, надеясь услышать родной голос, а мысль о том, что снова могу встречу ее в детском саду, отзывалась таким бешеным сердцебиением, что не хватало воздуха.

Оказавшись в садике, я не иду сразу в группу, как это делал всегда. Нет. Я зачем-то прохожусь по этажу, украдкой заглядывая за каждую дверь, слушаю, принюхиваюсь в надежде уловить знакомые духи.

Так глупо. И, конечно же, безрезультатно. Я ее не нашел, но зато на втором этаже наткнулся на бдительную воспитательницу:

— Молодой человек, — зычно окликнула она натренированным воспитательским голосом, от которого захотелось вытянуться по струнке, — что вы здесь делаете?

— Я… э…

А что я, собственно, действительно делаю?

— У вас документы есть?

— Да, конечно, — лезу в карман и достаю паспорт с правами, — вот.

Она заглядывает туда одним глазом, даже не читая, и снова повторяет вопрос:

— Так что вы здесь делаете?

— Смотрю оснащение групп, — выдаю первое, что приходит в голову.

— С какой целью?

— У меня сын на Колокольчиках. Вот думаю, что бы им туда прикупить, но идей нет. Ходил, присматривался.

— Так спросили бы у Ольги Алексеевны, она вам скажет, что нужно.

— Сюрприз хотел сделать к Новому году.

Взгляд педагога немного потеплел.

— Очень приятно, когда родители понимают, что сад надо поддерживать. Это же все для их детей, а не для кого-то.

— Я тоже так думаю. Всегда приятно помочь, тем более когда видишь, как стараются педагоги.

— У нас очень хороший коллектив. Все воспитатели ответственные, опытные, с горящими сердцами.

— А молодых не берете, что ли? — спрашиваю в шутку, выводя разговор в нужное мне русло.

— Были бы еще они. Эти молодые. Их сейчас не затащишь работать ни в сад, ни в школу. Ответственность большая, нервов много, а зарплата скромная. Вот и не идут они.

— Совсем не идут?

— Бывают. Но обычно не выдерживают испытательный срок. Так что молодняк у нас нынче редкость.

— Неужели вообще никого нового не приходило в последнее время?

— В этом месяце никого. На собеседование придут, пообщаются и сбегают. Мне, кстати, тоже пора бежать. Хорошего вечера. Не забудьте у Ольги Алексеевны спросить про подарок.

— Непременно. До свидания.

Мне еле удается скрыть разочарование. Новых сотрудников нет. Значит, Женя не захотела здесь оставаться, а я так надеялся ее увидеть…

Недовольную рожу приходится оставить за дверью. Прячу разочарование, раздражение и другие ненужные чувства и захожу в раздевалку:

— Здравствуйте.

Ольга Алексеевна развешивает на доске детские рисунки, одним глазом посматривая на ребят. Я украдкой кошусь на шедевры и облегченно выдыхаю: хорошо, что это простые снежинки, а не портрет мамы, а то бы Серега там такого наваял, что хоть стой, хоть падай.

— Добрый вечер, — улыбается она, — сегодня тоже решили раньше забрать?

— С работы просто сбежал. Как там мой хулиган?

— Прекрасно, — она заглядывает в группу и зовет, — Сережа, за тобой пришли.

— Папа, папа! — сын убирает на место коробку с мозаикой и бежит ко мне, а в группе снова остается одна девочка с белым хвостиком на макушке. Мне почему-то становится за нее обидно. Интересно, где ее непутевый папаша? Мог бы тоже пораньше забрать свою девочку, как и все остальные.

— Маришка, пойдем тоже одеваться? — предлагает воспитательница. — Погода хорошая, снежок на улице. Пока гуляем, мама придет.

Девчонка тут же расцветает, торопливо запихивает игрушки на полки и бежит в раздевалку.

Ее ящичек через один от Сережиного. Пока они сидят рядышком и натягивают колготки, я решаю пообщаться с педагогом насчет подарка. Надо действительно сделать доброе дело и купить детям новых игрушек.

— Ольга Алексеевна, я тут подумал, надо бы нам обновить игрушки. Что скажете?

Она сначала смотрит на меня немного недоверчиво, видать, ожидая подвоха, но потом понимает, что я не шучу, и ее глаза загораются:

— Было бы неплохо.

— Вы мне скажите, что надо. Я привезу.

Она тут же начинает охать и суетиться, перечисляя названия, которые я никогда раньше не слышал и вряд ли запомню. Увидев недоумение в моем взгляде, шлепает себя ладонью по лбу:

— У меня же список есть с фотографиями, как раз к родительскому собранию готовила, — говорит и убегает в спальню, а я остаюсь наедине с двумя детьми.

— Пап, это Марина, — гордо говорит мой парень, — мы с ней друзья.

— Молодцы.

— Она очень красивая, да?

Девочка поднимает на меня взгляд, немного смущенный, робкий, полный какой-то потаенной надежды.

— Очень, — я не лукавлю.

Девочка действительно очень милая. На щеках ямочки, хвостик этот смешной, розовые щечки и губы бантиком.

Сын все щебечет и щебет, рассказывая о своих успехах, а я почему-то зависаю на его подружке. Наблюдаю за тем, как она самостоятельно одевается — выворачивает свитер, высунув от усердия язык, сама натягивает дутые штаны.

Только когда доходит очередь до шапки — путается, не справляясь с веревочками. Заглядывает в группу в поисках воспитателя, но Ольга Алексеевна все еще в спальне, ищет заветный список. После этого нерешительно смотрит на меня.

— Давай завяжу? — с улыбкой предлагаю свою помощь.

Марина кивает и с самым серьезным видом подступает ближе. Я присаживаюсь рядом с ней на корточки и аккуратно завязываю.

Все это время она не отрываясь смотрит на меня. У этой девчонки глаза такого глубокого синего цвета, что кажется, будто тонешь в океане. Такие же были у моей матери. Я даже немного зависаю от этого взгляда.

Магия рассыпается, когда в раздевалку возвращается Ольга Алексеевна.

— Вот возьмите, — протягивает мне список, — будет здорово, если получится купить что-то из этих игрушек.

Я не глядя запихиваю бумажку в карман:

— Сделаем, не переживайте.

— Пап, и мне шапку завяжи, — просит Сережка.

Помогаю сыну забраться в комбинезон, и мы уходим, только напоследок я не могу удержаться и оборачиваюсь, чтобы еще раз взглянуть на Маринку.

Девочка сморит мне вслед, как маленький волчонок, а потом отворачивается.

Уже в машине Серого Волчка пробивает на поболтать:

— Пап, а мы будем елку наряжать?

— Будем, в выходные.

— А Дед Мороз придет?

— Куда же он денется. Конечно, придет.

— А подарки будут?

— Будут.

— Много? — глазенки горят.

— Все зависит от того, как ты себя вел в этом году, — с усмешкой смотрю на него в зеркало заднего вида.

Парень сосредоточенно кивает:

— Я старался.

— Значит, все будет. И Дед Мороз, и елочка, и подарки.

Мне бы то же подарочек. Всего один — услышать Женин голос.

— Посидишь минуточку? Я позвоню, — выхожу из машины и набираю ее старый номер. По памяти. Все эти годы я старался его не вспоминать, а тут цифры сами всплыли. Я не уверен, что она ответит, даже не знаю, рабочий ли еще номер, но все равно жду, трепетно прислушиваясь к тишине. Гудков так и нет.

Черт…

— Позвонил? — сыну всегда любопытно, что я делаю.

— Да. Только не ответили, — горечь все-таки проскакивает в мой голос, и Сережка ее чувствует.

— Тебя обидели?

— Нет, Сереж. Это я обидел… одну очень хорошую девушку.

— Зачем? — искренне не понимает он.

Хочется сказать: затем, что я дурак. Но это было бы неправдой.

— Затем… чтобы спасти. Ее и еще кое-кого.

Кое-кого маленького и очень любопытного.

— Значит, она не будет обижаться. Ты же хорошо поступил.

— Она об этом не знает.

Сын озадаченно замолкает. Все слишком сложно. Такая головоломка еще не для него. Он размышляет над этим всю дорогу до дома и выдает самый очевидный вариант:

— Ты ей все расскажи, и она перестанет сердиться.

— Я подумаю, — с натянутой улыбкой киваю ему и помогаю выбраться из машины.

Как расскажешь? Если руки до сих пор связаны? Да и нужны ли ей эти разговоры? Столько лет прошло, у нее наверняка появился хороший мужчина, который любит ее, уважает, а не ведет как конченый придурок без всяких на то причин.

Мы поднимаемся домой. Раздеваемся, моем руки и идем в кухню. Я уже не рассчитываю на то, чтобы найти там что-то съестное, но к горе грязной посуды и сожженному чайнику оказываюсь не готов.

Чем эта овца здесь занималась?!

— Иди-ка посмотри мультики, а я пока порядок наведу, — выпроваживаю сына в комнату, а сам тянусь за телефоном. — Давай, малыш. Я тебя позову.

Он убегает к телевизору, и уже через минуту оттуда доносятся голоса персонажей и музыка. Иду следом и тихонько смотрю в просвет между дверью и стеной: сын сидит в кресле и зачарованно смотрит в экран, не замечая ничего вокруг.

Я звоню жене. Раз пять. Она не торопится отвечать, и это заводит меня все сильнее. Поэтому, когда в трубке раздается ее сахарное «да, любимый», меня уже несет:

— Ты что здесь устроила? Что за погром?

— Не ругайся. Просто я очень торопилась, вот и не успела убрать.

— Не успела поставить посуду в посудомойку и вытереть со стола? А с чайником что? Болтала по телефону и забыла про него?

В ответ оскорбленное молчание.

— В общем, так, я пальцем к этому срачу не притронусь — придешь, будешь убирать. И мне плевать на твои маникюры-педикюры.

Она что-то там гундит, но я сбрасываю звонок. Меня трясет от одного ее голоса.

Танька возвращается часа через два. Вся такая надутая, разобиженная и сразу с претензиями:

— Ты испортил мне все новогоднее настроение. Я даже не стала пить кофе у мастера.

Зашибись, настроение ей испортили, да еще и без кофе оставили. Бедняга.

— Переживешь. Иди, срач тебя ждет.

У нее в немом изумлении вытягивается лицо. Похоже, она думала, что я поворчу и все сам уберу. Нет, дорогая моя, не уберу.

— Сейчас?

— А когда же еще? Хочешь, чтобы это всю ночь простояло?

Татьяна оскорбленно поджимает губы, швыряет полушубок на вешалку и проскакивает мимо меня в кухню.

— Давай просто купим новый чайник.

— Давай вообще посуду каждый раз выкидывать и новую покупать.

Боже, я не понимаю, почему у нас идет такой разговор. Мы как глухой с немым. Не видим, не слышим друг друга. Какая это семья? Какой смысл жить в этой клетке?

— Я и не знала, Орлов, что ты такой крохобор!

— Ты вообще обо мне мало знаешь.

Дело, конечно, не в деньгах, а в том, что задолбался жить в свинарнике. Задолбался смотреть на то, как она малюет свою физиономию, но не может поиграть с сыном. Я вообще задолбался от всего.

— Конечно, куда мне до великого и ужасного тебя. Ты же у нас такой весь из себя деловой, только указания можешь раздавать да требовать!

— Все сказала? Вперед, — киваю на посуду.

— И вообще, с какого хрена ты решил, что это я должна все убирать?

— Сама нагадила, сама выгребай. Или ждешь уборщиков?

— Мам, пап, — раздается дрожащий голо Серёжи, — вы ругаетесь?

— Чего вскочил? Иди спать! — рявкает Танька. — Без тебя проблем хватает!

Одариваю ее таким взглядом, что она затыкается, и присаживаюсь на корточки рядом с расстроенным сыном.

— Сереж, все хорошо. Мы просто… обсуждаем. Иди ложись, я сейчас к тебе подойду.

У него дрожат губы, и в глазах стоят слезы. Жалко его, аж воздух из груди выбивает. К черту Таньку. Беру сына на руки и иду в спальню.

— Мы не договорили, — шипит эта дура, увязавшись следом за мной.

— Уложу, приду.

— Как же, придешь ты. Сейчас час с ним просидишь.

— Сколько надо, столько и просижу.

— Лучше бы жене столько времени уделял.

— Все. Ушла. Живо, — закрываю дверь у нее перед носом.

— А знаешь, что, Орлов? — она не унимается и ломится следом за мной. — Я хочу развестись с тобой! Да, не смотри так на меня. Мне осточертела твоя кислая морда. Надоело, что ты каждый день возвращаешься домой и что-то от меня требуешь, а сам ни поцеловать не можешь, не обнять. Я вообще для чего за тебя замуж выходила?

— Это ты меня спрашиваешь? Я тебе сразу сказал, что ни черта не получится.

— Я не хочу гробить свою жизнь на тебя. Понял, придурок?! Завтра же подам на развод, и катись на все четыре стороны!

— Без проблем, — соглашаюсь, — давай сразу обсудим график общения с сыном.

Это единственный вопрос, который волнует меня в этом прекрасном браке.

— График общения? — смеется она. — Размечтался! Или, может, ты думаешь, что я стану таскаться с ним, пока ты своей личной жизнью заниматься будешь? Как бы ни так. Я не собираюсь все взваливать на свои плечи и облегчать тебе существование. Так что с собой заберешь. И сам будешь разбираться и с садиками этими сраными, и болезнями его вечными, и с капризами. А мне на хер все это не упало. Я жить хочу! Свободно и легко! А не барахтаться вот в этом всем, — широким жестом обводит комнату.

— Без проблем. Подавай свое заявление.

Я только за. Это лучший подарок, который она может мне сделать.

— Думаешь, не подам? — тут же заводится она. — Думаешь, так и буду терпеть твое пренебрежение и равнодушие?

— Не терпи.

— Тебе вообще на меня плевать! — из ее глаз катятся крупные слезы. Надо сказать, очень профессионально катятся, так чтобы тушь не смазать. — А я ведь тебя люблю!

— Угу, — киваю и выпроваживаю ее из комнаты, — спокойной ночи!

Сережка лежит в кровати, укутавшись одеялом до самого верха, только глазенки испуганно блестят.

— Пап, — шепчет он, когда я укладываюсь рядом с ним, — ты уйдешь, а меня оставишь здесь?

— Ты что, куда ж я без тебя? Пойдем вместе.

— Как же мама?

Маму бы лучше вообще изолировать, чтобы не пугала сына. Я даже представить не могу, что творится у него сейчас в голове и на душе. Как, должно быть, больно и страшно, когда самый важный человек в жизни ведет себя как последняя дрянь.

— Мама будет тебя навещать.

«Крайне редко», — добавляю про себя.

— А дедушка?

— И дедушка тоже.

От этого персонажа, к сожалению, никак не избавишься. Танин отец — Бойков Геннадий Александрович — человек при больших деньгах. Жесткий и беспринципный, с тяжелым характером и связями в структурах и бандитских кругах. Именно он мне тогда, пять лет назад, так яйца выкрутил, что пришлось жениться на его дорогой доченьке. Одно в нем радует — внука действительно любит.

— Где мы будем жить? — мужественно спрашивает сын. — На улице?

— Конечно, нет, Сереж, — усмехаюсь я, — у меня квартира есть.

— У меня будет своя комната? — этот вопрос волнует его больше всего.

— Будет. Большая, светлая. Мы купим тебе туда двухъярусную кровать с пиратским домом, большой шкаф для игрушек и шведскую стенку.

— Можно, я ребят в гости позову?

— Когда обустроимся — непременно позовешь.

— И Маришку?

— Конечно. Куда же без Маришки.

Я снова вспоминаю глаза этой девочки и снова колет куда-то в солнечное сплетение.

— Все, Сереж, спи. Завтра у нас с тобой много дел.

Он послушно закрывает глаза и отворачивается к стене, а я продолжаю таращиться в темноту, все еще не веря, что завтра жизнь начнет меняться.

Спустя полчаса, когда сын уже засыпает и меня самого клонит в сон, дверь в комнату резко открывается:

— Орлов! — во весь голос вопит жена. — Я заколебалась тебя ждать! Ты же сказал, что уложишь его и выйдешь!

Шиплю от злости, рывком подрываюсь с кровати и в два шага оказываюсь рядом:

— Что ты орешь?!

— Хочу и ору! — нагло вскидывается она.

Я принюхиваюсь:

— Ты что, пила?

— Да! Стресс запивала!

Капец, блин. Она как налижется, так вообще неадекватная становится. Хватаю ее под локоть и вытаскиваю из детской, тихо прикрыв за собой дверь.

— И вообще, — отталкивает меня, — я к тебе зашла, только чтобы сказать, что еду к девочкам в клуб. И кстати, милый, ты знал, что заявление о расторжении брака можно подать онлайн? Я уже подала.

Смотрит на меня с таким триумфом, будто уделала по всем фронтам, и я прямо сейчас должен упасть на колене и зарыдать.

— Ну, ок, — жму плечами, — дверь запрешь, когда уходить будешь.

— Скотина ты, Орлов! Слышишь?! Скотина!

— Хорошо повеселиться, милая, — делаю под козырек и ухожу обратно к сыну.

Глава 6

Выходные я хочу потратить на дом, Маришку и хорошее настроение, а никак не на мысли о боссе, оказавшемся извращенцем и козлом. Пусть катится к черту. Я ночью проревелась хорошенько, подушку слезами промочила насквозь, зато успокоилась и приняла действительность. Надо искать новую работу. Да — неприятно. Да — страшно. Но не смертельно. Справлюсь. Другие же как-то справляются?

Утром я вскакиваю за час до Маринки и решаю воспользоваться этим временем с пользой и удовольствием. Принимаю контрастный душ, а потом сижу на подоконнике и пью кофе, наблюдая, как за окном лениво кружится снег.

Интересно, чем сейчас занят Денис? Еще нежится в постели с любимой женой? Или уже встал и играет с сыном?

Эта мысли, как всегда, приходят внезапно и причиняют боль. После того как снова его увидела, у меня будто заново все раны открылись. Пожалуй, сад тоже надо новый искать. Чтобы больше вот так не сталкиваться, не мучить себя. И вообще переезжать на другой конец города. А еще лучше в другую страну, туда, где не будет шансов случайно столкнуться на улице.

— Мама, — из комнаты доносится голос Маришки.

Я проворно соскакиваю с подоконника, чтобы не показывать ей дурной пример, ставлю кружку в раковину и иду к дочери.

— Мой зайчик проснулся, — глажу ее по животику, когда она тянется. Она вся такая теплая и румяная ото сна, что меня затапливает непередаваемая нежность. Я целую ее в макушку и прикрываю глаза, потому что иначе не справиться с подкатывающими слезами, — давай вставать?

— Мультики будем смотреть?

— Нет, Мариш. У нас сегодня с тобой большие планы. Сейчас съедим самую лучшую кашу на свете.

— С мордочкой?

— С мордочкой, — киваю я. Ей нравится, когда я на манке вареньем рисую глазки, нос и рот, — потом будем разбираться в шкафу и выбрасывать старье. А потом поставим елку.

— Елку! — радостно кричит она и скатывается с кровати. — Побежали!

— Не так быстро, торопыжка. Сначала умываться и чистить зубы.

Я контролирую, как она управляется с зубной щеткой, умываю ее, и мы идем на кухню. Пока она копается в каше, я успеваю выпить еще одну кружку кофе, а заодно навести порядок и протереть пыль.

Потом мы перебираемся в прихожую. Я раскрываю створки шкафа и начинаю безжалостно вытряхивать все старье, которое давно не надевала. Какие-то курточки, о существовании которых я уже давным-давно забыла, устаревшая обувь, растянутые свитера из разряда «вдруг пригодится». Не пригодились. Значит, в помойку.

Маринка сначала хмуро наблюдает за моими действиями, а потом решает помочь. Я только успеваю вытаскивать из мусорных пакетов хорошие вещи, от которых она пытается меня избавить. Видя, что ее диверсии не имеют успеха, она переходит в свою комнату и начинает разбирать игрушки.

В общем, утро мы проводим очень весело и продуктивно — в коридоре стоит целая вереница пакетов на выброс.

Пока Марина спит после обеда, я мою полы и навожу порядок, быстренько замешиваю тесто на пирог и собираю старенькую искусственную елку. Высокую, почти до потока, немножко потрепанную, но очень любимую.

На этом хорошее заканчивается.

Дальше все одно к одному и по нарастающей.

Сначала у соседей сверху прорывает трубу, и заливает наш туалет. Пахнет канализацией. Пока я бегаю туда-сюда, пытаясь все убрать и минимизировать урон, у меня подгорает пирог в духовке. Теперь к вони из туалета примешивается запах гари и дымовая завеса. Я отскабливаю пригоревший пирог — умудряюсь порезать палец. Зеленки нет, йод, как назло, закончился, поэтому бегу в ванную, где у меня хранится лимонный спиртовой лосьон, и обрабатываю им рану. Пластыря тоже нет, приходится обматывать палец салфеткой.

Тут в комнате что-то падает и раздается звон бьющегося стекла. Перепугавшись до смерти, я бегу туда:

— Марина!

Оказалось, что она решила продолжить наряжать елку… и уронила ее.

Стеклянные игрушки разлетаются вдребезги. Маринка пугается и начинает реветь, а потом замечает мой окровавленный палец и вообще переходит на визг.

В этом бедламе я не знаю куда бежать и за что хвататься. А тут, вдобавок ко всему, раздается звонок в дверь.

— Кого там еще принесло? — ворчу я, обнимая Маринку.

Она все еще ревет и никак не хочет успокаиваться, и меня уже, если честно, начинает потряхивать.

Звонок повторяется.

— Секундочку, — кричу, целую дочь в макушку и иду открывать.

На пороге стоит женщина в серой куртке, с папкой под мышкой. Вся такая строгая, ухоженная, что на ее фоне я выгляжу нечёсаной замарашкой.

— Вам кого? — спрашиваю не очень приветливо.

— Евгения Андреевна? — с дежурной улыбкой интересуется она.

— Да, а в чем дело?

— Служба опеки.

— Эээ, — я не знаю, что сказать, только пялюсь на удостоверение, которое она мне показывает.

— Позволите? — уверенно подступает ближе, явно намереваясь войти внутрь.

Я стою как истукан, не понимая, что происходит, а за моей спиной продолжает вопить Маришка.

— Мы не никого не вызывали.

— Нам поступил сигнал о том, что ребенок живет в ненадлежащих условиях.

— В смысле? Все у нас в порядке с условиями! — возмущаюсь я.

А она смотрит на меня так снисходительно, что внутри все переворачивается. Дескать, много я вас таких «порядочных» на своем веку повидала.

— Я могу войти? — без единой эмоции наступает на меня, и мне приходится подвинуться с дороги, чтобы она могла войти в мой дом.

А дома… дома пипец. И это мягко сказано. Тюки с барахлом возле входа, вонища паленым, битое стекло и поваленная елка. И самое жуткое — ревущая испуганная Маринка, которую я умудрилась испачкать кровью, когда обнимала.

Раньше я только слышала фразу «внутри все оборвалось», а теперь прочувствовала каково это, когда от страха сводит кишки.

— Не обращайте внимания, у нас тут небольшой беспорядок, — старательно улыбаюсь, всеми силами изображая гостеприимство.

— Я заметила, — женщина неспешно раздевается, при этом наметанным взглядом скользит по сторонам, подмечая детали, — я могу пройти посмотреть?

— Да, конечно, — беру Марину на руки, и она тут же обнимает меня за шею.

— Вы пили? — внезапно спрашивает инспектор, принюхиваясь ко мне.

— Нет! Вы что?! Я просто палец порезала! Пришлось обрабатывать спиртом.

— Да? — она с сомнением рассматривает мою пунцовую физиономию, потом медленно кивает, — покажите комнату ребенка.

Это были самые страшные полчаса в моей жизни. Представитель органов опеки прошлась по всему дому. Мне пришлось подробно рассказывать о том, что за барахло в коридоре, почему в квартире воняет и откуда взялось битое стекло. Она с особой тщательностью осматривает комнату Марины. К счастью, там у меня полный порядок. Постелька свеженькая, игрушек много, одежда вся чистая и на местах.

После детской инспекторша заметно подобрела. Она долго разговаривала с Маришкой, которая, наконец, успокоилась и перестала плакать, с интересом наблюдая за незнакомой тетенькой. Дочка не подвела. Болтала без умолку, рассказывала и про сад, и про то, как мы с ней ходили в парк и в гости, и про то, как елку собирались наряжать, но она случайно ее уронила. Правда, разболтала и том, что я всегда поздно забираю ее из сада, и совсем сникла, когда прозвучал вопрос про отца.

— Нет у нас папы, — хмуро отвечаю я, обнимая дочь, — и никогда не было. Сами прекрасно справляемся.

Она делает еще одну пометку в бумагах и закрывает папку:

— В принципе, я удовлетворена результатами осмотра. Несмотря на некий беспорядок, жилищно-бытовые условия девочки соответствуют всем требованиям. Ее эмоциональное и физическое развитие в норме, финансовых проблем в семье нет. Я приду к вам через месяц, чтобы еще раз все проверить. Если все будет нормально — сниму с учета.

— Кто хоть вызвал-то вас? — в сердцах спрашиваю я.

— Неравнодушные люди, — коротко ответила она, подразумевая, что дальнейшие вопросы неуместны.

Когда дверь за ней закрывается, я не знаю, что делать. То ли реветь от страха, то ли смеяться от облегчения. Меня трясет так, что не могу удержать в руках телефон.

Кого благодарить за такой стресс и проверку? Ольгу Алексеевну? Вряд ли. Я ее, конечно достала своими опозданиями, но не настолько же. Соседей? С чего бы это? У нас дома всегда тихо, не шумим, Маришка с самого детства на виду, со всеми здоровается.

Кому потребовалось натравливать на меня опеку?

— Ты представляешь, Лана! Опека! Я чуть не поседела, когда эта тетка к нам пришла.

— Чего волноваться-то? У тебя всегда чистота, порядок. Маришка у тебя умненькая не по годам. Сытая, одетая, залюбленная — это видно сразу.

— Именно сегодня у меня дома был погром, дочь орала, а я предстала перед инспектором растрепанная, вонючая и в крови — как заправский бомж. А вдобавок от меня несло спиртом, — я коротко рассказала подруге, при каких обстоятельствах произошла встреча, — представляешь, все одно к одному.

— Ну, ничего. Справилась. Встряхнулась.

— Я бы с удовольствием встряхнула ту сволочь, которая натравила на меня службу. Знать бы еще кто это.

— Жень, не тупи! Это твой новый начальничек отыгрывается. Тот самый, перед которым ты ноги отказалась раздвигать.

— Константин Олегович? Седов?

— Херов! — передразнивает она. — Конечно, он. Кто же еще.

— Да ну. Не может быть. Зачем ему это?

— Женя, ты серьезно?

— Это как-то не по-мужски, неблагородно.

— Эх ты ж, е-мое, принцесса какая. Благородство ей подавай. Он тебе в первый же день предложил его ублажать, а ты все в облаках витаешь.

У меня не укладывалось в голове. Как так можно? Взрослый мужик, солидный и такая подлость?

— Если не веришь мне, то возьми и спроси у него.

— Так он мне и скажет.

— Конечно, скажет. Еще и красоваться будет и пальцы гнуть начнет, типа он так крут, что запросто может на тебя и опеку натравить и кого похуже.

— Похуже? — по спине прошелся холодок. — Куда уж хуже?

— Это просто к слову пришлось. Не паникуй. Спроси у него завтра. Вот увидишь, с довольной рожей во всем признается и глазом не моргнет.

— Я никак не смогу у него спросить, потому что уволилась, — я больше не планировала появляться на прежнем рабочем месте.

— Так он заявление твое порвал?

— Порвал.

— Значит, иди пиши еще одно, а заодно и шухер там наведешь.

Если честно, после такой встряски я чувствовала себя как разбитое корыто и вряд ли была способна на шухер. Мне бы дыхание перевести и справиться с диким биением сердца.

Но Лана права. Надо идти и во всем разбираться. Я не позволю какому-то озабоченному сукину сыну лезть в мою жизнь и запугивать. Тем более опекой! Я за свою малявку живьем загрызу!

Мне едва удается пережить эти выходные. Внутри кипит злость и адреналин. Я готова прямо сейчас ехать к нему и разбираться, но все-таки дожидаюсь понедельника. Отвожу Маришку в садик и иду на бывшую работу.

Я даже не стала сегодня одеваться, как девушка из села. Наоборот, деловой стиль, даже накрасилась чуть ярче обычного. Пусть знает, что не на ту напал, что меня так просто не испугаешь.

Самое смешное, что в приемной уже сидит новенькая девушка. По-моему, я раньше ее видела в бухгалтерии или в отделе обеспечения, но это не точно. Девица высокая, фигуристая, стройная, как елка. С накаченными губами и такой короткой юбкой, что мне кажется, если чуть нагнуться, то можно будет рассмотреть ее трусы… или их отсутствие.

Почему-то я уверена, что эта кукла не оскорбится, если ей предложат забраться под стол или на стол. Может, уже предложили? Может, уже забиралась? Я очень надеюсь, что да, что Седов получил желаемое — помощницу, готовую не только работать, но и стресс начальнику снимать — и теперь оставит меня в покое.

Ага! Размечталась! Стоит только зайти к нему в кабинет, как напарываюсь на масленый самодовольный взгляд. Похоже, он ничуть не сомневается в том, что за выходные я все обдумала и решила принять его предложение.

Жаль, что кофе под рукой нет. Я бы с огромным удовольствием снова ему плеснула на одно место, чтобы стереть эту гадкую ухмылку с ненавистной физиономии.

— Как прошли выходные, Женечка? — интересуется ласково с улыбкой на губах, только глаза холодные, как у кобры.

— Для вас — Евгения Андреевна.

— О как, — усмехается Седов, — солидно.

— Да. Именно так.

— Боюсь, Женечка, — выделяет голосом мое имя, — не доросла ты еще до того, чтобы я тебя по имени-отчеству звал. Не доросла.

— Женечка — я только для родных и друзей!

— Так мы же почти родные, — он надо мной издевается.

— Не понимаю, о чем вы.

— Ну как же, нас ждет столько прекрасных рабочих моментов.

— Нас ничего не ждет. Я уволилась.

— Ммм, надолго ли? Как же мать-одиночка будет воспитывать ребенка, лишившись работы? Его же кормить надо, одевать, барахло всякое для игр покупать, в кино водить.

Константин Олегович вызывает у меня стойкое желание действительно забраться на стол, но не для того чтобы в порыве страсти раздвинуть ноги, а чтобы вцепиться ему когтями в лицо, а еще лучше в горло.

— Не переживайте. Свет клином на этой работе не сошелся. Найду новую.

— Разве это мне нужно переживать?

Его снисходительная манера говорить, чуть растягивая слова, настолько бесит, что у меня срывает тормоза:

— Если ты думаешь, что испугал меня службой опеки, то глубоко ошибаешься, — в порыве ярости не замечаю, как перехожу на «ты», — они пришли, все у меня посмотрели и остались довольны!

— Это была просто легкая демонстрация силы.

— Иди ты знаешь куда со своей демонстрацией.

— Забываешься.

— Я больше здесь не работаю. Мне плевать.

— А мне нет, — подается вперед, облокачивается на стол и нагло ловит прядь моих волос, выбившуюся из хвоста. Пропускает ее между пальцев, любуясь. Я отшатываюсь от него, выдергивая свои кудри из его лап. Внутри все сжимается от какого-то иррационального страха. Седов откидываясь на спинку кресла: — У меня большие планы на тебя, Женечка.

— Тебе заняться больше нечем, да? Вон в приемной сидит девица — ноги от ушей, грудь, как барабан.

— Я не люблю пластик. И к тому же она согласна на все. Это скучно. А ты брыкаешься.

Он больной? Маньяк озабоченный!

— Ты понимаешь, что я могу написать заявление?

— А ты понимаешь, что пара звонков, и ты потеряешь дочь?

Меня будто мешком по голове огрели. Это шутка, да?

Смотрю в пустые равнодушные глаза и понимаю, что ни черта это не шутка. Он запросто сделает эти самые звонки.

— Ты не сможешь забрать мою дочь! — у меня трясутся руки, — я тебе ее не отдам.

— Пф-ф-ф, кто-то насмотрелся сериалов? Кому на фиг она нужна? Кроме тебя самой? Да никому. Даже папаше родному, — он бьет по больному, — если он вообще в курсе ее существования. А с тобой мне интересно играть, смотреть, как ты скачешь, как пытаешь убежать. Только результат все равно будет один, — кивает на стол. — Выбор за тобой. Можешь согласиться добровольно, а можем и по-плохому. Ты только представь, как она сидит в кабинете у инспектора или в приюте. Такая маленькая, несчастная, и ждет, когда же мамочка ее спасет.

— Пошел ты! — ринулась к двери и так резко ее распахнула, что чуть не убила сисястую помощницу, несущую кофе любимому боссу. — С дороги!

— Женечка, — доносится мне вслед, — не забудьте, ваше заявление я так и не принял. Отдохните пару дней, наберитесь сил и вперед. На работу.

Скотина. В каждом слове двойной подтекст.

Его длинноногая секретарша сначала удивленно хлопает глазами, а потом недовольно поджимает губы. В ярко подведенных глазах явственно читается ревность и немой вопрос «что в ней такого?»

Я тоже этого не понимаю. У нее сквозь белоснежную рубашку просматривается кружево белья, я уверена, что на ней чулки и стринги, врезающиеся между булок. Вот прямо бери и крути как хочешь. А у меня трусы в горошек зеленые и лифчик, у которого лямки вечно сползают с плеч. И какого черта он ко мне прицепился?

Я убегаю, не оборачиваясь. И только спускаясь вниз, понимаю, насколько ступила. Надо было взять диктофон и записать всю ту ересь, что он нес. И с записью в полицию. И заявление о преследовании, домогательстве и угрозах. Посмотрела бы тогда, как он запел.

— Вот дура, — шиплю, спускаясь по ступеням, — дура, дура, дура.

Я так занята самобичеванием, что не замечаю человека, идущего навстречу, и со всей дури на него налетаю:

— Простите…

— Женя?

У меня обрывается что-то внутри. Потому что это Денис.

Глава 7

Отшатываюсь от него, будто обожглась, и хочу тут же уйти, но не успеваю. Орлов оказывает быстрее. Хватает за плечи, не позволяя отстраниться:

— Жень, что случилось? На тебе лица нет!

Надо же, какой внимательный. Хотя он всегда был внимательным, только сейчас его забота царапает что-то внутри, причиняя боль. Его руки обжигают плечи даже через толстый слой одежды, и что-то обрывается в животе. Моя привычная реакция на этого мужчину. Всегда, что бы ни случилось. И это так бесит, что придает сил.

Скидываю с себя его руки:

— Все просто отлично, Ден, — улыбаюсь натянуто, неискренне, старательно демонстрируя коренные зубы, а сама думаю, как бы сбежать.

Орлов снова пресекает мою попытку побега и перегораживает путь:

— Женя, ты выглядишь так, будто за тобой демоны гнались. Я же тебя знаю, что…

— Ден, ты о чем? Что ты знаешь? — отступаю от него на несколько шагов, потому что рядом с ним тяжело дышать. — Мои демоны никого, кроме меня, не касаются.

Он смотрит на меня так, будто о чем-то просит. Умоляет взглядом. Я не хочу этого понимать, принимать, чувствовать. Не хочу подпускать его близко к себе, потому что боль никуда не делась. Она тянется к нему, выворачивая внутренности. Особенно теперь, после слов Седова.

Кому на фиг она нужна? Кроме тебя самой? Да никому. Даже папаше родному, если он вообще в курсе ее существования.

Эти фразы крутятся в голове черным ураганом. Мне чертовски обидно и горько за Маришку, за то, что в этом мире у нее есть только я.

Я так взвинчена последними событиями, что хочется прямо сейчас сказать про ребенка, бросить ему эту правду в лицо и пусть сам выкручивается, потому что я уже задолбалась быть гордой и сильной. Задолбалась тащить на плечах этот груз.

Мне много чего хочется ему сказать, но вместо этого с губ срывается дежурная фраза:

— Извини. У меня дела, — и, не дожидаясь ответа, ухожу.

Плевать, что он смотрит вслед, плевать, что мне в другую сторону. Я просто иду. Переставляю деревянные ноги, не дышу, не позволяю себе оглянуться. Канат внутри меня натягивается, дрожит от напряжения, потому что хочется обратно.

Моих сил хватает только завернуть за угол, не растеряв достоинства. Дальше меня скручивает так, что хочется выть от бессилия. Что же за день-то такой, а?! Мне кто-нибудь может объяснить?

Я, наверное, какая-то неправильная женщина. В честь меня не слагают баллады, не совершают безумства, не лезут с розой в зубах через балкон на девятый этаж. Меня можно запросто бросить, а можно предложить встать на колени и снять стресс. Вроде не уродина, не дура, но что ж так не везет-то, ё-мое?!

Все, на сегодня с меня хватит мужиков. Рядом с ними то больно, то обидно, то страшно, то гадко. Мне нужна поддержка, подзарядка извне — хорошая кружка кофе или горячего шоколада, эклер и минуточка передышки.

Чтобы получить все это, я сворачиваю в первое попавшееся кафе. Делаю заказ и занимаю самый дальний столик, чтобы никто не беспокоил, не лез, не мешал.

Но каково же мое удивление, когда спустя три секунды напротив меня усаживается Денис. Собранный, строгий, решительно настроенный. Бросает куртку на соседнее сиденье и, опираясь локтями на стол, склоняется ближе:

— Нет уж, дорогая моя, давай поговорим.

— Надо же… дорогая, — невесело усмехаюсь я, — давно ли?

Он молчит. Только смотрит так, что колени снова начинают неметь, в груди все плавится и плывет. Я чувствую запах его парфюма. Холодный и строгий, совсем не такой, как был в прошлый раз, и не такой, каким он пользовался раньше. Но он ему чертовски идет и волнует так, что это практически невозможно скрыть.

Мне уже не хочется кофе, но убегать глупо. Тем более он сел так, что его внушительная фигура перекрывает пути к побегу.

Зря я забралась в самый угол.

Невольно шарю взглядом по его плечам — они стал еще шире. Под бежевой водолазкой видно, как перекатываются тугие мышцы. Когда-то я с ума сходила от его рук. Сильных, надежный, способных защитить от всех невзгод и ласкать так, что теряешь связь с реальностью. Я могла часами любоваться на его плечи, прикасаться…

Боже, о чем я думаю.

Жаркий румянец накатывает на щеки, но, к счастью, приносят заказ, и я прячусь за большой кружкой капучино, старательно делая вид, что все в порядке, что меня не штормит от одного только голоса Дениса.

Почему ты меня бросил, Ден? Почему променял на другую? Лучше бы я вообще тебя никогда не знала, чем вот так сидеть друг напротив друга и давиться чувствами.

Хотя давлюсь только я, у него все в порядке. Дом, красивая жена, очаровательный малыш. В этот момент я отчаянно жалею, что у меня никого нет, что за все это время так и не встретила мужчину, способного выдавить из сердца эту больную измученную любовь.

— Жень, я просто хочу поговорить. Пообщаться с тобой.

— С чего бы это?

— Соскучился.

Одно слово, а у меня внутри снова разбивается склянка с горячим маслом.

— Соскучился? Интересно, а твоя ненаглядная жена в курсе, что тебе с ней скучно? — огрызаюсь.

Мне так проще, потому что за нападением можно скрыть слабость и отчаяние.

При упоминании его жены Денис мрачнеет. Ясно — запретная тема. Женатые мужики не любят обсуждать своих жен.

— При чем тут она?

— Ты прав, ни при чем, — отщипываю кусочек пирожного и отправляю его в рот. На вкус как пенопласт.

— Расскажи мне, как у тебя дела, — просит он.

Не требует, именно просит, и в темных глазах проскакивает какое-то странное выражение, от которого щемит в груди. Я будто на миг увидела отражение своей собственной тоски.

Чертова паранойя. Галлюцинации.

— Все хорошо. Живу. Работаю… вернее, работала. Сейчас в поисках новой работы.

— Хочешь сменить сферу деятельности?

Хочу сбежать от босса-придурка…

На миг действительно хочется ему пожаловаться. Как раньше, когда забиралась к нему на руки и рассказывала о всех своих проблемах. Я быстро прогоняю этот порыв и сердито отправляю в рот еще один кусочек пирожного. Совсем не вкусно.

— Чем ты занималась? — он спрашивает так, будто ему действительно интересно.

— Бумажки перекладывала.

— Ты же всегда говорила, что такая работа не для тебя.

— Надо же, ты помнишь, что я тебе говорила? Я польщена.

Денис снова хмурится и недовольно поджимает губы. Он не привык тому, что я кусаюсь, ведь раньше рядом с ним была добрая и наивная девочка, которая любила смеяться. Я и сейчас люблю, только поводов для смеха не так уж много.

— Жень… — произносит так тихо, что я едва слышу. Скорее, читаю по его губам, — пожалуйста, хватит.

Я замолкаю, потому что от его тона снова накатывает слабость, а в душе клубится смятение.

— Почему ты не осталась работать в саду?

Я не сразу понимаю, о чем идет речь, не вижу связи между садом и работой, но потом вспоминаю нашу предыдущую встречу и свою ложь.

— Меня не устроил график и зарплата, — еще одна ложь.

Мне не нравится врать, но не говорить же ему правду. Или все-таки сказать?

Этот вопрос сводит меня с ума с того самого момента, как мы столкнулись у дверей группы Колокольчики. Я не могу ответить на него, сколько ни пытаюсь, потому что чаша весов склоняется то в одну сторону, то в другую.

— Жалко. Я надеялся, что смогу тебя хоть изредка видеть, — он скованно улыбается.

— Не вижу в этом смысла. На работе надо работать, а не встречаться… со старыми знакомыми.

— А где ты готова встретиться? — тут же подлавливает он меня.

С ним как по минному полю: шаг влево, шаг вправо — ловушка.

— Нигде, — отвечаю грубее, чем нужно.

Мне даже становится немного стыдно, потому что со стороны я выгляжу как дерганная неврастеничка, огрызающаяся на каждую фразу.

— Давай сходим куда-нибудь? — предлагает он.

— Сходим? — меня это моментально злит. — Знаешь, а я действительно пойду. Домой. Без тебя.

— Что я такого сказал?

— Я не встречаюсь с женатыми мужиками. Не хожу с ними по кино и ресторанам. Так что проехали. Было приятно с тобой пообщаться, но мне пора.

«Останься! — кричало измученно в хлам сердце. — Просто посиди с ним, поговори. Посмотри! Чтобы образ отпечатался на подкорке, и вечером в кровати перед сном можно было вспоминать, перебирать крупицы драгоценных воспоминаний».

Я становлюсь глупой рядом с ним. Глупой и сентиментальной.

— Я не имел в виду ничего плохого, — он примирительно поднимает руки.

— Я рада, — вскакиваю и начинаю собираться. С трудом напяливаю куртку, трижды промазав мимо рукава, наматываю шарф, как у бабушки в деревни, и еще раз прощаюсь. — До свидания, Ден. Передавай привет жене и сыну…

Он перехватывает мою руку, не позволяя уйти.

— Денис, пусти. Ты сам видишь, что разговор у нас не получается. Мы в тупике, из которого нет выхода.

Пытаюсь высвободиться, но это бесполезно. Он удерживает, даже не замечая моих попыток освободиться.

— Мы еще увидимся.

Это не вопрос. Может, утверждение, может, обещание, а может, и угроза. Я не понимаю. Взгляд сам бежит от того места, где наша кожа соприкасается, к его лицу.

Я слишком поздно понимаю, что смотреть в его глаза было ошибкой. Они будто обволакивали, лишая воли, ломали ту самую защиту, которую я столько лет взращивала, убеждая себя, что я сильная, стойкая и справлюсь с любыми трудностями.

Его палец на моем запястье дрогнул, едва заметно очертил круг, и даже от такого короткого движения у меня вверх по руке понеслись дикие мурашки.

— Надеюсь, что нет, — вырываюсь из его захвата и ухожу, ни разу не обернувшись. Правда, уже на улице, проходя мимо кафешки, все-таки смотрю в окно и вижу Орлова.

Он все за тем же столиком. Сидит, сцепив руки в замок, и безотрывно смотрит на меня.

Какой смысл теперь смотреть, Ден? Ты все решил тогда за нас двоих и просто ушел. Теперь ухожу я.

Глава 8

Весь день я чувствую себя несчастной и разобранной. Проблемы с боссом, который решил во что бы то ни стало забраться в мои трусы, отступают на задний план после того, как я общаюсь с Денисом.

Наше столкновение, невнятный разговор, мой трусливый побег. Все это давит до такой степени, что больно дышать. Я все вспоминаю, как он сидел напротив меня, как смотрел, напряженно улыбаясь. Вспоминаю его руки… Боже, как мне хочется, чтобы он снова ко мне прикоснулся!

Ну не дура ли? Чужой мужик. Предатель, который поигрался и бросил, а я продолжаю по нему млеть, грежу о его руках и улыбке.

Точно дура. Идиотка просто непроходимая.

Мне нужна моральная поддержка и встряска, чтобы хоть как-то поставить мозги на место, поэтому звоню Лане и все ей рассказываю. Про Седова — она матерится в голос, возмущается так, что у меня скручиваются в трубочку уши. Ругает его последними словами. Когда рассказываю про Дена она тоже ругает, но уже на меня, и тоже не стесняясь в выражениях. Самые мягкие это «тряпка» и «мямля».

— У тебя сегодня одни косяки, Жень! Просто вереница косяков!

— Что я, по-твоему, должна была делать? Изображать из себя неприступную королеву, которой на все плевать? Я и так чуть в обморок рядом с ним не грохнулась.

— Пфф, тоже мне неженка. В обморок она чуть не грохнулась! — подруга не скрывает сарказма, — Ты, во-первых, должна была подготовиться, продумать все заранее, а не ломиться в кабинет к своему директору с шашкой на голо. Камеру на мобильнике включить, диктофон, оставить дверь приоткрытой. А, во-вторых, у тебя был прекрасный шанс рассказать Денису про Маришку.

— Да ну…

— Не нукай. Он сам хотел разговора, вот и осчастливила бы мужика. Сказала бы ему, что его шальной головастик уже в сад ходит. Что пыхтишь? Разве я не права?

— Ты не представляешь, что я испытывала, когда он был рядом!

— Дай угадаю… Томление в груди? И повышенную влажность в определенных местах?

Порой она бывала просто невыносима.

— Лана! — рявкаю я.

— Вообще-то я про вспотевшие ладони, — нагло ухмыляется подруга, — а ты о чем подумала?

— Я думала о том, как жаль, что у меня нет мужчины, который бы выдавил из головы все мысли об Орлове.

— Так в чем проблема? Вон у тебя под боком какой ухажер, — она имеет в виду моего похотливого начальника, — только свистни и он прибежит. Уверена, рядом с ним обо всем забудешь.

— Что ты за человек такой? Я с тобой серьезными вещами делюсь, а ты издеваешься!

— Я пытаюсь тебя взбодрить и выковырнуть из твоей раковины. Тебе действительно надо что-то решать с Денисом. Вы все равно или поздно столкнетесь с ним в детском саду, и тогда жди неудобных вопросов.

Она права, но конкретно сегодня я постараюсь избежать этой встречи.

Заберу-ка я Маришку сразу после тихого часа. Погуляем, пообщаемся, заодно я переключусь с мужиков на более важные темы. На дочь.

Она встречает меня с таким удивлением, что мне даже становится стыдно. Тем более, что Ольга Алексеевна тоже смотрит, не скрывая изумления:

— Вы сегодня так рано, Евгения Александровна.

— С работы сбежала пораньше, — я не говорила, что увольняюсь. Потому что этого я тоже стыжусь.

Пока Марина дожевывает плюшку с киселем, я украдкой заглядываю в группу…чтобы посмотреть на младшего Орлова. Хорошенький мальчишка, вылитый папка. Они, кстати с Маришкой очень похоже. Сразу видно, что родные.

Одергиваю себя. Ну какое «сразу видно»! Ни черта не видно. Точка.

От садика до дома мы идем пешком, потому что погода хорошая. Ветра нет, жгучего мороза — тоже. Под ногами тихо хрустит снег.

Маришка бегает вокруг меня и пытается лепить снежки. Так себе выходит, но она каждый раз так радуется, когда получает кривой комочек, так задорно смеется, что у меня на душе теплеет, и тугой узел в груди начинает ослабевать.

Вплоть до того момента, как я обращаю внимание белую машину, неспешно катящую следом за нами. Сердце встревоженно сжимается, потому что моя первая мысль — Денис! Но потом я чувствую, как по спине ползет мороз дурных предчувствий. Ни черта, не Денис! Кто-то другой, и я не уверена, что хочу выяснять, кто именно.

В какой-то момент я начинаю подозревать у себя паранойю и повышенную мнительность. Стараясь, не напугать Маришку и не подать виду, что заметила «преследователей», сворачиваю к магазину.

— Пойдем-ка посмотрим, что там продается.

— Я хочу гулять, — она надувает губы.

— Мы только глянем, нет ли там на кассе красивых киндеров и снова выйдем, — мотивирую ее на поход в магазин.

— Киндер? — глазенки тут же загораются.

— Да. Киндеры посмотрим, конфеты и вообще все самое вкусное.

На это она согласна, поэтому сама тянет меня за руку к дверям, а я иду следом с деревянной улыбкой и пытаюсь не оборачиваться.

Внутри людей мало, и мы без суеты бродим между рядами, смотрим товары, покупаем те самые киндеры, а еще всякие мелочи для дома. Мне даже удается убедить себя в том, что мне показалось.

Но на улицу я выхожу, сжимая телефон в руках, и сосредоточенно делаю вид, что набираю кому-то смску, а на самом деле шныряю взглядом по сторонам, в поисках той самой белой машины.

Пусто. Нигде и никого. Точно, паранойя.

Я даже смущаюсь перед самой собой за то, что придумываю всякую глупость.

— Вот дура, — сокрушенно качаю головой.

К счастью, Маришка не слышит моего бурчания. Она полностью поглощена цветными пупырками на новой игрушке и не замечает ничего вокруг.

Не торопясь, проходим мимо витрин магазина, сворачиваем за угол, и первое, что я вижу — та самая машина. У меня сразу образуется какая-то неподатливость в коленях, и желудок проваливается до самых трусов.

Хочется подхватить дочь на руки и броситься прочь, но я сдерживаюсь. Кругом полно людей — мы с безопасности, да и нет никаких подтверждений, что это за нами.

Просто идем вперед. Не пялимся на машину. Все будет хорошо.

В этот раз я перестала тупить и сделала то, что давно должна была сделать. Фотографировала. Снимала. Собирала компромат.

Если это Седов, то я на него заявление накатаю, за преследование и домогательство.

Задолбал.

Я все-таки кошмар, какая наивная. Потому что несмотря на вопящую во весь голос интуицию, пытаюсь мысленно убедить саму себя в том, что надо лечиться, что никому я на хрен не сдалась, что просто вижу то, чего нет.

Возле самой машины Маришка останавливается и дергает завязки на шапке:

— Колет.

— Давай перевяжу, — аккуратно стягиваю тесемочки, бормочу всякую ласковую ерунду, а сама краем глаза кошу на салон, пытаясь рассмотреть, кто там сидит.

Ну так и есть! Седов!

Он совсем маньяк что ли? Сбрендил?

А хотя…припаркован у входа в салон красоты. Может, какую девицу ждет?

Я все еще ищу оправдания.

Ждать, чтобы убедиться в своих подозрениях я не хочу, поэтому, разобравшись с завязками на шапке, беру дочь за руку и решительно иду прочь. Нам надо домой. Сейчас поужинаем, посмотрим мультики, я проверю нет ли откликов на мое резюме, и все будет хорошо.

В конце улицы я все-таки не выдерживаю и оглядываюсь.

Белая машина плавно катит за нами следом.

Твою мать.

Я не собираюсь устраивать разборки при дочери, поэтому иду дальше. Заворачиваю за угол… и, подхватывая ее на руки, перехожу на бег:

— В лошадок поиграем?

Маришка смеется, а я бегу, что есть мочи, и через арку ныряю первый попавшийся двор. Воздуха не хватает, руки гудят, а я все бегу, стараясь не поскользнуться и не упасть.

— Погодите! — кричу мужчине, который выходит из подъезда, — я ключи забыла.

Он милостиво придерживает перед нами дверь, и я заскакиваю внутрь как дикий сайгак. Взлетаю на площадку между этажами и приникаю к окну, как раз в тот момент, когда машина Седова лихо заруливает во двор.

Потерял, козел?

— Мам, это не наш дом, — шепчет Маришка, — мы в гости идем?

— Нет, в прятки играем.

— С кем? — она смотрит на меня очень серьезно и пристально. Наверное, у нее закралась мысль, что мамаша немного не в себе.

— С лошадкой.

Как хорошо, что она еще маленькая и ведется на такие сказки.

— А еще, мне так сильно захотелось киндер, — заговорщически улыбаюсь дочери, — что просто не могла дотерпеть до дома.

Вот это она понимает. Это она всегда за.

— То есть, вы утверждаете, что ваш начальник вас преследует? — следователь опирается локтями на стол и склоняется ближе ко мне.

— Да. Я все написала в заявлении.

— Вот прямо преследует и домогается? — быстрый взгляд на мою серую «запасную» куртку, не накрашенную физиономию и всклокоченные после шапки волосы. В каждой его реплике так и сквозит: «эх и размечталась ты, барышня».

Я краснею, но от своего не отступаю:

— Да! Представьте себе.

— И как он это делал? Просил кофе принести?

— Просил удовлетворить его…орально.

— О, как, — хмыкает страж порядка, неспешно пощелкивая ручкой.

— Вы мне не верите?

Я уже битый час сижу в участке и пытаюсь добиться отклика. Такое чувство, будто горох об стену.

— Почему же? — миролюбиво, но как-то снисходительно интересуется он, — просто пытаюсь разобраться. Сами понимаете, дело деликатное.

Где он, и где деликатность? У него на лице написано: плевать я хотел на твой бред, дамочка. Мне просто надо дотянуть до конца рабочего дня, чтобы не припахали к другим делам.

Приходится повторять свою историю еще раз пять. Мне уже надоедает тыкать ему в нос записью с телефона, где видна белая машина.

— Вот его номера. Смотрите. Вот он ждет нас. А вот я его снимаю из окна дома, в котором мы от него прятались. Видите?

— Да вы просто агент ноль-ноль-семь. Что же вы не записали, как он делает вам неприличные предложения?

— Я растерялась!

Вернее, в первый раз растерялась, а вот во второй уже злостно затупила.

— Очень, очень жаль, — хмыкает он.

Чувствую, что разговор можно дальше не продолжать, потому что меня не воспринимают всерьез.

— В общем, спасибо, что выслушали меня. В заявлении указаны все факты.

— А знаете, сколько таких заявлений я видел? Тьму! Домогательства, преследования…а в итоге оказывается, что женщина либо пыталась внимание мужика привлечь, либо мстила любовнику за что-нибудь.

Невероятно.

— Мы не любовники и его внимания я не добиваюсь. Вы сначала разберитесь, а потом делаете выводы! — возмущаюсь я.

— Не переживайте. Разберемся.

Из участка я выхожу злая и как будто оплеванная. Мерзкое ощущение. Эти взгляды, улыбочки снисходительные просто выводят из себя. Следователь явно не поверил, что какой-то большой босс воспылал к тетке в серой куртке неземной страстью. Я, конечно, не фотомодель, но все равно обидно. Весь день псу под хвост и никакого результата.

Чтобы хоть как-то поднять себе настроение заказываю с телефона роллы и ползу в детский сад. То-то у Маришки радости будет, второй день подряд забираю ее раньше всех.

Прямо, куда деваться, образцовая мать.

В садике меня снова встречают с немым изумлением.

— Евгения Александровна, у вас все в порядке? — ненавязчиво интересуется воспитательница, пока я одеваю Маришку, — вы какая-то взвинченная.

Будешь тут взвинченная, когда тебя полдня маринуют в участке.

— Работа, Ольга Алексеевна. Все дело в работе. Иногда глаз дергается.

— Как я вас понимаю. Бывает приползешь домой, снимешь один носок, а на второй сил нет.

— Вот именно.

Она мне рассказывает о том, как прошел день у дочери. Что ела, что рисовала, как погуляли, поспали. Мне очень интересно, и я с удовольствием слушаю подробности детской жизни, попутно продолжая собирать свою девочку.

— Мам, сапог не расстегивается, — она протягивает мне свои дутики.

— Давай посмотрим, — присаживаюсь рядом с ней на корточки, разбираюсь с молнией, а в это время за спиной раздается звон придверных колокольчиков.

— Ольга Алексеевна, вечер добрый! Я пораньше вырвался. Игрушки вот привез.

У меня из рук падает сапог и, вообще, паралич разбивает от ужаса.

— Как сегодня мой пацан? — Орлов останавливается всего в метре от меня.

Маришка смотрит на него во все глаза с нескрываемым восхищением, а я едва дышу, и не знаю, что делать дальше.

Глава 9

В этот момент у меня вся жизнь перед глазами проносится. Вот реально. Просто вжу-у-ух — и седина на висках.

Ден стоит позади меня, копается в ящичке своего сына, а я все так же сижу, будто парализованная. Надо как-то уходить. Сбегать. Хватать Маришку под мышку и выпрыгивать в окно.

Боже, почему его принесло именно сейчас? Ни раньше, ни позже, а именно в тот момент, когда мы здесь?

Может, он отвлечется? Например, выйдет в коридор. Или, наоборот, Ольга Алексеевна попросит его прибить какую-нибудь полочку в группе. Но нет. Судьба не настолько благосклонна ко мне, потому что Денис продолжает стоять за моей спиной и доводить своим присутствием почти до бессознательного состояния.

— Там дядя красивый, — выдает Маришка шепотом.

Ну как шепотом…Вроде голос пригасила, но все равно раздается на всю раздевалку, и я отчетливо слышу смешок у себя за спиной.

Гад самоуверенный.

— Угу, — сдержано киваю, не произнося ни слова, чтобы по голосу не узнал.

— Ты знаешь, как его зовут?

Со стороны, наверное, можно подумать, что я чокнутая. Чего-то мычу, головой мотаю, скукожилась вся, как воробей на ветке.

— Мам, а мы пойдем на горку?

— Угу.

— А в магазин?

— Угу.

Девочка моя, что ж ты такая болтливая сегодня, а? Я все еще тешу себя надеждой, что каким-то чудом удастся выбраться из этой передряги, но тут в раздевалку выглядывает воспитательница:

— Евгения Александровна, а вы за кружок заплатили?

Я снова киваю, чувствуя себя полнейшей идиоткой.

Сапог я починила — там подкладка в молнию попала. Маришке осталось обуться, и можно бежать, а шарф с шапкой я ей и коридоре повяжу.

— Вам еще надо выбрать костюм для Мариночки. Есть вот такая снежинка и вот такая. Что скажете?

С этим я тоже справляюсь — киваю на тот костюмчик, который больше понравился.

— А еще мы заказываем всем одинаковые футболки на физкультуру. Нужен ваш размер.

Вот черт. На этот вопрос ни мычанием, ни кивком не ответишь.

— Сто четыре, — цежу сквозь зубы.

— Сколько? Я не расслышала.

У меня искры из глаз.

— Сто четыре, — произношу чуть четче.

— Хорошо. Запишу. Приятного вечера.

Спасибо, Ольга Алексеевна, и вам того же!

Я быстренько затягиваю молнию на комбезе дочери и, схватив ее за руку, устремляюсь к двери, старательно отворачивая лицо в сторону.

Только не помогает ни черта.

— Жень? — раздается удивленный голос, выбивая почву из-под ног.

Нервно сглатываю. Не хочу поворачиваться к нему. Не буду.

Он решает эту проблему сам. Просто встает поперек дороги, не позволяя выйти из раздевалки. Маринка удивленно хлопает глазами, а я, похоже, на грани самого натурального обморока.

Не так я себе все это представляла. Ох, не так. В моих грезах как минимум я была прекрасна, как лебедь, под руку с красивым мужчиной, которой любит меня и мою дочь, вся такая недоступная и уверенная в себе. Не вышло.

Как бы мне ни хотелось, но притворяться глухой и слепой смысла нет, поэтому, тяжко вздохнув, здороваюсь:

— Здравствуй, Денис.

Он удивленно переводит взгляд с меня на Маринку и, по-моему, тоже не знает, что сказать.

— Э… это… это твоя?

— Моя.

— Я не знал, что у тебя есть дочь, — он все еще растерян и пока не сложил два плюс два.

— Наверное, потому что тебя это не касается. Можешь с дороги отойти? Нам некогда. Спасибо.

Протискиваюсь мимо него, чуть не волоком вытаскивая за собой Маринку, которая внезапно решила включить режим ленивой картошки и едва переставляет ноги.

— Погоди, — он перехватывает мою руку, не позволяя убежать, — ты же тогда сказала, что просто пришла устраиваться на работу.

— И что? — мне все меньше нравится этот разговор. — Мне не подошли условия, и я не согласилась. В чем проблема?

— Да ни в чем, — примирительно произносит он, — просто удивился…

— Папа! — из группы выскакивает его сын.

И я очень благодарна ему за то, что он так вовремя. Денис отвлекается на него, а я, воспользовавшись заминкой, уношу ноги.

Ни жива ни мертва выскакиваю из детского сада:

— Мама, — канючит Маришка, не понимая, почему я ее чуть ли не волоком тащу за собой, — у меня ножки болят.

— Иди ко мне, — подхватываю ее на руки.

— Гулять хочу.

— Потом. Сейчас идем домой. — Она обиженно замолкает, а я чувствую себя конченой истеричкой и психопаткой: — Прости, милая, мама просто очень… хочет в туалет.

— Сикать? — тут же интересуется дотошная девочка.

— Ага, — соглашаюсь с нервной улыбкой, — очень-очень хочет.

Немудрено после такого стресса.

— Терпи! — сурово кивает она, — ты же большая.

— Терплю. Но надо поторопиться.

— Тогда побежали.

Я действительно бегу к остановке. Пешком сегодня точно не пойдём — у меня ноги дрожат и подгибаются. Не слишком ли много впечатлений на один день? Дед Мороз, хватит с меня подарочков! Дай продохнуть!

Автобуса все нет, и я каждую секунду оглядываюсь, ожидая появления Дениса. Прибежит сразу, как только до него дойдет. А до него обязательно дойдет.

Наконец, подъезжает нужный автобус, и мы с дочерью заходим внутрь. Она переживает за меня, с детской нежностью гладит по руке, приговаривая:

— Терпишь?

— Терплю.

Было бы смешно, если бы не было так грустно и страшно.

Лана была права. Надо было самой завести с ним разговор, на своих условиях, а теперь вот так вот.

Когда мы подходим к дому, я уже еле иду. У меня ноги ватные, руки ватные, и вообще все ватное. Я как амеба. И только детская теплая ладошка не дает растечься окончательно.

Справлюсь. Всегда как-то справлялась и тут справлюсь. Я сильная, выносливая, мне не привыкать к трудностям…

— Женя!

А-а-а, вашу мать! Как он здесь отказался?!

Я мечтаю провалиться сквозь землю, а Маришка, наоборот, замирает в немом восхищении, когда к нам подходит мрачный Орлов.

— Что ты здесь делаешь? — пытаюсь не дребезжать голосом, но выходит так себе.

— Поговорить надо.

— Мне некогда. Мы очень торопимся.

— Подождешь, — отрезает он, и у меня все внутри обрывается.

Точно понял. Вон как смотрит, аж глаза полыхают.

— Нет.

— Женя!

Между нами падает тишина. Такая густая, что хоть ножом режь. И тут вдруг раздается тоненький голосок Марины:

— Мама хочет сикать.

Спасибо, девочка моя заботливая, умеешь ты разрядить обстановку.

Ден хмурится, переводит на нее взгляд. Смотрит долго, пристально.

Я прекрасно понимаю, что он там пытается найти. Знакомые черты. И их там хоть отбавляй. Маришка с его сыном очень похожи, просто как под копирку делали — гены у папаши непробиваемые, все перекрывают.

— Жень, кто ее отец?

Вот он тот вопрос, которого я так боялась. От Орловского взгляда хочется провалиться сквозь землю, потому что там столько всего намешано — ужас! И растерянность, и подозрительность, и просыпающаяся ярость. А еще надежда. Да, именно она. Едва уловимая, но все-таки есть.

— Не сейчас!

Делаю попытку уйти, но он останавливает, схватив меня за руку. Его ладонь кажется обжигающе горячей, и с нее на меня будто перепрыгивают огненные искры.

Ни черта у меня еще не отболело.

— Жень!

— Я сказала — не сейчас! И не при ней! — Мои слова все равно что признание. Денис шумно выдыхает. Смотрит на меня огромными глазищами и не знает, что сказать. — Тебе пора, Денис. У тебя в машине сын. Уверена, что он хочет домой. К маме, — киваю на его автомобиль, — а нам действительно пора.

— Давай свой номер телефона, — он достает мобильный.

— Зачем?

— Блин, Жень, догадайся зачем! Я тебе позвоню.

— Когда? — спрашиваю настороженно.

— Сегодня! Или думаешь, что я такой разговор отложу? Лет на пять? Как это сделала ты?

Первый выпад. И я хотела бы на него ответить, высказать все, что думаю, но пока не могу. Рядом Маришка, ей и без того не по себе. Она, как совёнок, крутит головой, смотрит то на него, то на меня и, судя по надутым губам, намеревается зареветь.

— Записывай, — диктую цифры, — звони до девяти. Потом не отвечу.

— Не переживай, позвоню, — он присаживается рядом с Мариной, — а почему такая красивая девочка грустит?

Слезы в глазах Марины тут же пропадают. Она смущённо отводит взгляд и с кокетливой улыбкой прячется за мои ноги.

Сукин сын! Даже мелким девчонкам нравится.

— Я не грущу, — пыхтит дочь.

— Молодчина. Дай пять.

Она послушно тянет ладонь к его руке и шлепает. Ден на миг сжимает пальцы, удерживая ее пальчики, потом нехотя отпускает.

— Жди звонка, — говорит мне мрачно.

— С нетерпением, — язвлю, но на самом деле хочется удавиться.

Беру Марину за руку и веду к подъезду, чувствуя, как нас провожает тяжёлый взгляд.

Глава 10

Меня просто разрывает на ошметки. В клочья разлетается и мозг, и сердце, и душа.

Женя, Женя, Женечка… Ну разве так можно?

Я могу понять обиду, злость, ревность. Могу представить, как тебе тогда было плохо, потому что сам от тоски по ночам выл. Я даже был готов к твоей ненависти, отчужденности и холоду и смирился с этим, убедив себя, что так будет лучше.

Но вот такое… Оно просто выворачивает наизнанку.

Эта девчонка, закадычная подружка Сережи, сразу ведь привлекла мое внимание. Как взглядом за нее зацепился, так и не мог отвлечься, нет-нет да и вспоминал. Оказывается, не зря. Кровь — она такая. Тянет.

Вспоминаю эту Кнопку со смешным хвостиком на макушке. Вспоминаю ее глаза, так похожие на глаза моей матери, и в желудке сворачивается ком из ледяных змей.

Мне хочется рвануть обратно к ним. Во всем разобраться, но я не один — сзади в кресле сидит притихший Сережа.

Я ведь тогда Женю из-за него бросил. Не сделай я этого — и пацан бы не родился.

Так вышло, что не доглядел, и Танька залетела незадолго до нашего расставания. Пришла потом ко мне, мол, люблю, сил нет, жить без тебя не могу, и если ты не вернешься, сделаю аборт, потому что без тебя этот ребенок мне не нужен. Я пытался ее образумить, пытался объяснить, что ничего у нас все равно не выйдет, а она только ревела и топала ногами. Я даже отвел ее в клинику на тестирование, в тайне надеясь, что анализы покажут, что счастливый отец кто-то другой, не я. Но, увы, все подтвердилось.

И тут же подключился ее папаша. Тяжелый мужик с полным отсутствием морали, большими связями, причем не в самых благонадежных кругах, и с параноидальным желанием получить внука. Вот он-то мне руки и выкрутил. Сказал — не будет внука, значит, не будет и Жени, и полную выкладку о ней на стол: где бывает, с кем дружит. Заодно пообещал, что если не послушаю, не вернусь к Таньке, отдельные Женины части будут находить по всему городу.

Я долго пытался отрицать, искать другие пути, договариваться, в какой-то момент даже показалось, что у меня выйдет, но все сорвалось, когда эта дура Танечка поперлась в клинику и чуть было не сделала то, чем угрожала, а потом билась в слезах, дескать, люблю и все, жизнь без тебя не мила.

— Твоя девочка сегодня была в шаге от того, чтобы остаться без головы, — сказал Бойков, имея в виду Женьку, — решай это вопрос сегодня же.

На этом все и закончилось.

Я не мог рисковать Женей, а еще внезапно почувствовал ответственность за еще не рожденного ребенка, который нужен своей матери только как рычаг воздействия на меня.

До сих пор помню тот день, как забирал Женю с работы. Внутри все ходуном ходило, душило от отчаяния, и я не знал, как обо всем этом сказать! Как, мать вашу, объяснить, что из-за ошибок прошлого вынужден возвращаться к бывшей? Да и нужны ли эти объяснения?

Я очень сомневался в том, что Бойков когда-нибудь от меня отцепится по доброй воле, если только Танька сама не надумает от меня уйти. Поэтому не мог просить подождать, давать ложные надежды и уж тем более подвергать Женину жизнь опасности.

Она заслуживает лучшего. Пусть и без меня.

Было так хреново видеть ее потерянный взгляд, боль, но я хладнокровно расставил все точки на i, обрубил концы, отпустил, запретив себе к ней приближать, даже мельком не заглядывал в социальные сети, не звонил и был уверен, что обезопасил ее.

А теперь вот как все повернулось.

Получается, что ради спасения одного ребенка я отказался от женщины, которая под сердцем носила другого моего ребенка.

Вселенная любит жестокие шутки.

Мне едва удается дождаться, когда Серый Волчок засядет за мультики, внутри уже все полыхает от желания во всем разобраться.

— Сиди смотри, — указываю сыну, — мне надо позвонить… по работе.

Он кивает с максимальной серьезностью и снова утыкается в экран, а я сжимаю в руке телефон и выхожу на кухню. Набираю Женин номер, хотя почти уверен, что она проигнорирует, спрячется, но, к моему удивлению, ответ раздается почти сразу.

— Да? — спрашивает подозрительно.

— Жень, это я. Вроде успел до девяти, — криво усмехаюсь.

На другом конце трубки повисает настороженная тишина. Женя не торопится что-то говорить, вываливать на меня ворох подробностей и всего прочего. Просто молчит.

А когда-то мы с ней наговориться не могли, часами болтали по телефону, смеялись как ненормальные, делились каждой мелочью.

— Задавай свои опросы, Денис, — наконец, обреченно произносит она.

— Марина моя дочь? — спрашиваю, хотя и так прекрасно все знаю. Мне просто надо услышать это от нее:

Недолгое замешательство, тяжкий вздох и тихое:

— Да.

— Ты… ты уверена?

Да, блин! Что за кретин?!

— До свидания, Орлов. Спасибо, что позвонил…

— Жень, да подожди ты! — останавливаю ее. Сердце бьётся где-то во рту, мешая говорить. — Погоди. Пожалуйста. Я просто… немного в шоке, вот и ляпнул, что не думаю.

Она молчит, ждет, что я скажу дальше, а у меня, как назло, со словами туго. Калит в груди так сильно, что каждый вдох сопровождается болевым уколом.

— Когда ты собиралась мне об этом сказать?

— Никогда, — с вызовом отвечает она.

— То есть если бы я случайно не пришел в этот сад, то так бы и не узнал, что у меня есть дочь? — я начинаю злиться.

— Да, Денис, именно так. Не узнал бы, — она защищается от меня как от опасного чужого, — и, пожалуйста, давай без претензий. Без громких фраз о том, как я могла, и прочей дребедени. Ты потерял все права на такие вопросы, когда запудрил мне мозги, а потом свалил к своей драгоценной Танюше, или как там твою милую зовут.

— Причем здесь наше расставание и ребенок? — стараюсь не повышать голос. Потому что с одной стороны у меня Женя, которая на грани — я чувствую это по ее интонации, а с другой стороны сын, которого я не хочу пугать.

— Орлов, ты серьёзно? Что я должна была сделать? Прийти к вам на свадьбу и сообщить радостную новость? Или, может, должна была звонить тебе и отчитываться, сколько раз и куда меня пнул малыш, в то время как ты сидел перед телевизором с женой?

Как же все хреново.

— Ты просто могла сказать. Мы бы решили этот вопрос.

— Мы? — театрально удивляется она. — Разве «мы» к тому времени были? По-моему, нет. Была я, дурочка форменная, и ты, который наигрался и пошел к своей бывшей. Как ты тогда сказал? Зря ко мне подошел? Зря познакомился? Я с тобой согласна. А хотя… нет. Не зря. За Маринку спасибо. Она — лучшее, что случалось со мной в жизни.

— Я хочу с ней общаться.

— Нет, — как-то излишне яростно и отчаянно.

Я ей не верю:

— Жень, прекрати.

— Денис, как ты себе это представляешь? Ты будешь приходить в сад за сыном, говорить дочери «привет», а потом уходить со словами «а ты жди, мамка тебя скоро заберет»?

Я представил эту картину, представил детские глаза, и захотелось крепко выругаться. Матом.

— Уверен, что такого не будет.

— Интересно, почему?

— Я развожусь с Танькой…

Не знаю, чего я ждал в ответ на свое признание. Криков радости, хлопков в ладоши, а может, еще чего, но уж точно не настороженного молчания в трубке.

— …Жень? — Снова тишина. — Женя!

— Орлов, скажи честно, чего ты этим добиваешься?

— Просто рассказываю, чтобы ты…

— Чтобы я в очередной раз убедилась в том, какой ты гад? — перебивает она. — Меня бросил, сбежал к бывшей. Теперь собираешься бросить жену, которая тебе сына родила. По-твоему, это нормально?

Ситуация настолько бредовая, что я не знаю, как выкручиваться.

— Это Таня со мной разводится.

— То есть ты ее довел настолько, что она хочет сбежать?

Час от часу не легче.

— Да вообще все не так. Совершенно!

— Ладно, — равнодушно произносит она, — не так, значит, не так.

Какая же она колючая, как с ней сложно. Я понимаю, что если сейчас отступить, то Женя окончательно захлопнется в своей раковине и уйдет в глубокую оборону, поэтому продолжаю настаивать:

— Возвращаемся к прежнему вопросу. Я хочу видеться с дочерью. И ты мне не сможешь помешать.

— Я не хочу, чтобы ты сделал ей больно.

— Не сделаю.

— Конечно, сделаешь.

— Жень, прекрати, пожалуйста. Да, у нас с тобой получилось некрасиво. Я бы даже сказал — хреново. И повел я себя, как козел, но ты же знаешь, что я никогда не причиню вред ребенку.

Я слышу тяжелое дыхание в трубке, и меня просто крутит от того, что этот важный разговор проходит вот так — на расстоянии, а не с глазу на глаз.

— Она полюбит в тебя… уже полюбила, даже не зная, кто ты какой и кем ей приходишься. Ей будет сложно понять, почему вновь обретенный папа каждый день уходит.

Я не хочу уходить. Я хочу забрать своих девочек к себе. И колючую злюку Женьку, и маленькую глазастую Маринку. Забрать и никогда больше не отпускать. Купить дом двухэтажный, с резным забором и детской площадкой. Там будут качели и пиратский корабль…

Размечтался, придурок. Так она со мной и поедет в этот сказочный дом.

— Мы разберемся с этим. Обещаю.

— Не надо обещаний, Денис. Я давно уже не та наивная дурочка, которая верила каждому твоему слову.

— Нам надо встретиться и все детально обговорить.

Жду, что она упрется и откажется, но на этот раз она идет навстречу:

— Хорошо. Завтра я не смогу. У меня дела. Давай послезавтра.

Мне хочется прямо здесь и сейчас, но понимаю, что давить бессмысленно:

— Договорились.

— Сейчас извини, мне надо укладывать дочь.

После разговора я еще больше не в себе, чем был до этого. В душе полный раздрай, в голове колокольный звон, а на губах, несмотря ни на что, расползается улыбка.

У меня есть дочь. Кнопка с такими же глазами, как у моей матери. Дочь от Женечки, которой хочется надавать по жопе за то, что утаила такую важную новость. Я злюсь так, что искры из глаз, и готов крушить все на своем пути, но вместе с тем ощущаю давно забытое чувство — счастье.

И плевать, что Женя так ворчит и кусается. Все равно я теперь никуда из их жизни не уйду и не отпущу их.

Скорее бы развестись, забрать опеку над сыном и попробовать восстановить то, что сам когда-то и сломал. Пусть из благих побуждений, но все-таки сломал.

Глава 11

На следующий день я была просто никакая. Новый год на носу, надо готовиться, искать интересные подарки, тоннами скупать мандарины и ходить по дому, исключительно обвешавшись мишурой. Так, наверное, выглядит предновогодняя пора у всех нормальных людей. Разве что без мишуры, хотя не факт.

У меня же никакого праздничного настроения нет и в помине. Какие мандарины, когда вся жизнь похожа на бешеный калейдоскоп, и просто не успеваешь следить за изменениями?

После разговора с Денисом я не могла успокоиться, все не верила, что теперь ему известна правда. Казалось, что это просто сон, какой-то странный, фантастический сон.

Меня одновременно и трясет, и стопорит, и холодно, и жарко, и реветь охота от отчаяния, и какая-то дурацкая иррациональная надежда.

Он разводится…

Мне-то какое дело?

Разводится…

Можно подумать, я приму его после всего произошедшего.

Разводится! И хочет видеть Маринку!

Зачем так щемит за ребрами? Я не понимаю. Дышать даже больно.

Смотрю на спящую дочь и понимаю, что на самом деле хочу, чтобы они лучше узнали друг друга. Маринка так мечтала о папе, а Орлов, как бы он меня ни обидел, хороший отец. Из тех редких мужиков, которым не наплевать на детей. Я видела, как он общался с сыном, видела интерес, заботу. И, черт побери, я хочу того же для Марины. И я уверена, что он даст ей это. В полном объеме, от и до.

Так, может, тогда стоит заткнуться, запихать поглубже свою боль и обиды и попытаться начать с ним общаться? Внутри протест, но что там Лана говорила про гордыню? По-моему, это как раз она.

В общем, я рефлексировала весь день, ела шоколадки и смотрела в окно, прыгая из состояния «я со всем справлюсь» в состояние «все, капец, не знаю как жить дальше».

А потом все поменялось. За какую-то долю секунды.

Мне позвонили из полиции и попросили прийти, чтобы уточнить моменты по моему обращению. Ну как попросили… сказали «ждем вас через час в участке». Вот и все.

Делать нечего. Собравшись, поплелась туда, совершенно не рассчитывая на какой-то конструктивный исход, но и предположить не могла, что столкнусь там нос к носу с Седовым.

Он, как всегда, в строгом костюме и с абсолютно спокойным выражением лица. Приветствует меня холодным кивком, в ответ я просто отворачиваюсь. Мне некомфортно находится здесь, да еще и рядом с ним.

Сажусь на лавку и старательно изучаю содержимое своей сумочки, ищу там что-то, перекладываю. Что угодно, лишь бы не смотреть на мужчину, который, привалившись к стене, лениво наблюдает за моими жалкими потугами казаться сильной и уверенной. Дежурный в форме неторопливо прохаживается по коридору, бросая на нас ничего не выражающие взгляды, но когда оказывается достаточно далеко, Седов подается вперед и тихо спрашивает:

— О чем ты думала, когда писала свое идиотское заявление?

— О том, чтобы ты от меня наконец отстал!

Снова садится и насмешливо спрашивает:

— Всерьез считаешь, что это поможет?

— Поможет, — киваю, но уверенности никакой.

— Ну-ну, засекай, через сколько я оттуда выйду, — он поднимается с места, потому что его как раз приглашают в кабинет, а я, как дворняжка, остаюсь ждать на лавочке.

Мне очень хочется верить, что его сейчас прижмут, докажут вину и как минимум запретят ко мне приближаться на пушечный выстрел. На компенсацию морального ущерба я не рассчитываю, но тоже не помешала бы.

Проходит полчаса, час. Я уже начинаю встревоженно посматривать на часы, недоумевая, почему так долго. Нет, я не против того, чтобы этого гада задержали или вообще бросили в обезьянник, но на душе неспокойно и гадко. И почему-то с каждой секундой все больше угасает надежда на счастливый исход этой затеи.

Когда минут через пятнадцать заветная дверь все-таки открывается, я уже сижу как на иголках. Мне очень хочется увидеть Константина Олеговича под конвоем в кандалах и с самым печальным выражением холеной морды, желательно с подбитым глазом и без зубов, но это только мои мечты. Потому что появляется он вполне себе свободный, уверенный и с затаенной насмешкой в наглых глазах. Проходит мимо меня, едва смерив взглядом, а следом за ним идет инспектор — тот самый, который меня допрашивал, и выглядит он совсем иначе. И улыбается, и согласно кивает, и разве что хвостом не крутит перед Седовым. Провожает его до дверей из отделения, а потом возвращается обратно, на ходу небрежно обронив:

— Заходите.

У меня все обрывается внутри.

Отмазался! Сто пудов отмазался!

В кабинет я захожу, как на казнь, присаживаюсь на край стула и боюсь дышать. Идея накатать заявление на босса внезапно кажется наивно-глупой. Где я и где он?

— Вы с ним поговорили? — спрашиваю без особой надежды.

— Да. Поговорили и многое прояснили, — недовольно поджимает губы.

И что-то подсказывает, что недоволен он именно мной, а не зажравшимся сукиным сыном, который недавно ушел.

— И?

— Константин Олегович готов пойти вам навстречу и завершить конфликт мирным путем. Вы забираете свое заявление, а он в свою очередь не станет подавать встречный иск.

Уму непостижимо. Встречный иск?! От человека, который сначала предложил отсосать, а потом преследовал?! Куда катится этот мир, я не понимаю.

— Встречный иск?

— Да. За клевету. Он рассказал о том, как он пошел вам навстречу и взял вас на работу, поверив рекомендациям, а в итоге оказалось, что ваш нравственный облик оставляет желать лучшего…

Сижу, слушаю инспектора в полнейшей прострации. Седов все с ног на голову перевернул. Просто все. Я уже из жертвы превратилась в шантажистку, которая хотела денег, но, не добившись своего, решила испортить репутацию порядочному мужчине. Просто невероятно, и у меня даже нет сил отрицать и отстаивать свою позицию.

— Я вам от чистого сердца рекомендую согласиться на предложение. И поблагодарить его за то, что пошел вам навстречу. В противном случае будут проблемы. Не у него. У вас. Надеюсь, вы это понимаете.

Я понимаю. Прекрасно понимаю и снова чувствую себя оплёванной. Я даже знать не хочу, чего конкретно этот ублюдок про меня наговорил. Все и так предельно ясно.

Может, будь я посмелее, закусила бы удила и пошла до конца, но реальность такова, что я — безработная мать-одиночка, а он — руководитель высокого звена, у которого обед стоит больше, чем я могу позволить себе потратить за неделю.

Мне не остается ничего иного, кроме как согласиться. Моя война завершилась, так толком и не начавшись.

— А что ты хотела, Жень? — устало спрашивает Лана, когда вечером мы с Маришкой приходим в гости.

Я, наконец, приношу вафельный тортик, подруга заваривает вкусный чай, и мы можем спокойно поговорить, пока моя дочь тискает ее кота.

— Справедливости хотела. Ты же сама советовала записать и обратиться в органы.

— Если бы у тебя была запись, как он тебе делает непристойное предложение — это одно, а номера машины — совсем другое.

Я машу рукой, дескать, что уж там, поздно метаться.

— Давай, что ли, за нас красивых, но невезучих? — предлагает тост с кружкой чая.

— Давай.

Мы заедаем печаль тортиком, а у меня тем временем в кармане гудит телефон. Вынув его, вижу письмо от Дениса, и сердце сразу само заходится.

«Привет, как дела?»

Простой вопрос, казалось бы, а я ловлю паническую атаку. Не знаю, что ответить, как реагировать. Мне горячо, холодно, страшно, приятно и вообще полный спектр эмоций. Сначала хочу проигнорировать, но понимаю, что это глупо, поэтому отвечаю: «Все хорошо».

«Завтра все в силе?»

Тут еще и руки становятся влажными. Отступать некуда, у меня за плечами только Маринка, ради которой я решила быть сильной.

«Да. Можешь подъехать вечером».

«Договорились».

Он не навязывается, не лезет со словами «я сказал, будет так и никак иначе», за что я ему очень благодарна. Даже несмотря на то, что все эти годы нежно лелеяла свою обиду, я понимаю, что не у каждого мужика такая выдержка, как у Дениса. Другой на его месте такой Армагеддон бы устроил, что туши свет.

— Ты там с кем переписываешься? — подозрительно спрашивает подруга. — Порозовела вся.

— Ничего не порозовела, — поспешно откладываю мобильник, перестав перечитывать короткие послания Орлова.

— Ты кого хочешь обмануть?

— Это Денис, — признаюсь нехотя.

— О-о-о, — Лана округляет глаза, — он не сдается?

— Нет. Вчера узнал про Марину.

— Ты все-таки сказала?

— Нет. Я тянула, как могла, и в результате все случилось само и в самый неожиданный момент. Теперь он хочет с ней общаться. Завтра у нас встреча, — выпаливаю на одном дыхании.

— Он тебя не убил?

— Нет.

— А хотел?

— Нет… не знаю…

— Даже не наорал?

— Сдержался, — вспоминаю его тяжелый взгляд и играющие желваки на скулах.

— Молодец, мужик.

Не знаю, молодец он или нет, но в чем я уверена на сто процентов, так это в том, что завтра точно словлю тахикардию.

— Марина как?

— Она пока не в курсе. Сначала надо нам с ним встретиться и переговорить с глазу на глаз, а уж потом и ее подтяну. Я даже не представляю, как ей сказать, как подготовить к такой новости.

— Не переживай, когда придет время — слова найдутся. Радует, что у вас, наконец, сдвинется с мертвой точки.

— Он сказал, что разводится, — выпаливаю то, что постоянно занимает мой мозг. Смущаюсь, под удивленным взглядом Ланы и мямлю, — он сам мне сказал.

— Это хорошая новость, — она кивает по-деловому, даже с каким-то азартом, — очень хорошая.

— Чего хорошего?

— Как чего? Такой мужик на волю выходит!

— Какой? — недовольно морщу нос.

— Ладно тебе, не притворяйся недотрогой. Наверняка уже грезила, как он тебя обнимает, прижимает к своему крепкому телу, — Лана глумится, прекрасно понимая, что смущает меня. Иногда она бывает просто жуть какая беспардонная, — целует так, что уши в трубочку сворачиваются…

— Лана! — кидаю в нее орешком. — Прекрати!

— Что я такого сказала? — смеется она. — Ты же все эти годы как монашка не целованная была.

— Не была я монашкой!

— На сколько свиданий ты ходила после того, как рассталась с Денисом?

— Ходила.

— Сколько?

— Много! Десять!

Она поднимает брови.

— Пять!

Выразительно хмыкает.

— Ладно, на пару-тройку, — сдаюсь я, — на пару-тройку совершенно бесперспективных нудных свиданий. Но это совершенно не значит, что мне нужен Денис.

— Почему бы и нет? Если он разводится.

— Ты забыла, как он меня бросил.

— Нет. Я просто видела, как у тебя сейчас глаза горели, когда ты с ним переписывалась. Тебя просто не узнать было. Признайся, ты же его все еще любишь? Несмотря ни на что?

— Это не имеет значения.

— Еще как имеет. У вас общий ребенок.

— Я не смогу простить…

— Вот это уже его заботы. Пусть делает так, чтобы простила. Пусть добивается.

— Если ему, конечно, это нужно, — криво усмехаюсь я.

— Что-то мне подсказывает, что нужно, — Лана кивает на телефон, где снова высвечивается конвертик письма и подпись «Денис», — не зря вы снова встретились. Мне кажется, это судьба. И ты должна дать ему второй шанс, чтобы потом не жалеть и не думать о том, как же все могло сложиться.

— Привет, — он заходит в квартиру, а у меня пот по спине градом.

Я весь день готовилась к этой встрече, но так и не смогла себя настроить. Особенно когда он появился на пороге. Деловой, собранный, с розовым плюшевым медведем.

Почему-то именно медведь окончательно лишил меня силы воли. Дома тут же становится слишком тесно, и будто весь воздух кто-то забирает, не оставляя ничего взамен.

Денис взглядом водит по сторонам, ищет дочь, но, не найдя, обращается ко мне:

— Где она? — голос напряжен, даже звенит.

Орлов совсем не так спокоен, как кажется на первый взгляд. Он волнуется, как пацан, и я вижу, как подрагивают его руки.

— Марина у моей подруги, — сдавлено улыбаюсь, — я подумала, что сначала нам самим надо нормально поговорить, обсудить сложные моменты, а уж потом ставить ее в известность.

— Хорошо, — он кивает.

И я не могу понять выражение его глаз: то ли недоволен, то ли испытывает облегчение. Я сегодня вообще не сильна в считывании эмоций, меня штормит и бросает из крайности в крайность, хочется одновременно реветь и смеяться.

— Чай будешь?

— Буду, — улыбается Денис.

Черт! Нельзя ему улыбаться! Никак нельзя, сразу хочется улыбнуться в ответ, а я, между прочим, его не простила! И не факт, что прощу.

Иду на кухню, а он следом. И я чувствую, что смотрит. Пристально, не отрываясь, пробирая одним только взглядом до самых костей.

— Может, кофе? — не хочу, но начинаю суетиться. — Или компот? Я сегодня варила…

— Как скажешь.

От его спокойного голоса просыпаются давно забытые мурашки, которые всегда появлялись лишь в его присутствии. Нервничаю все больше и больше, и мне кажется, что он это прекрасно понимает.

— Может, есть хочешь?

Я все еще мечусь, потому что остановиться — это значит посмотреть на него, а я не могу. Видеть Орлова вот так близко, в своей квартире — это то еще испытание, сразу начинаю задыхаться.

— Пожалуй, откажусь, — качает головой, — мне кусок в горло весь день не лезет.

Мне тоже. Я, по-моему, сегодня вообще ничего не ела.

— Смотри, мое дело предложить.

— Жень, успокойся, — останавливает мое броуновское движение одной фразой, — сядь, пожалуйста.

И ноги сразу ватные, и душа где-то в пятках.

Я обреченно киваю, откладываю в сторону полотенце, которое, оказывается, все это время теребила в руках, и усаживаюсь на табуретку напротив него.

Никто из нас не спешит первым завести разговор. Смотрим друг на друга и молчим, ждем не знаю чего.

— Марина красивая очень. На тебя похожа, — внезапно выдает он, и я чувствую, как к щекам приливает кровь.

Я, кстати, сегодня готовилась к его приходу. Не только порядок навела, но и сама приоделась, накрасилась и внезапно почувствовала себя не только ломовой лошадью и вечно замученной мамашей, но и женщиной, которая интересуется мужчинами. Это так странно, что в душе кипит смятение. А еще я не могу думать про глупые Ланкины шутки о сильных руках и поцелуях.

— Спасибо. У тебя сын, кстати, копия ты.

— Он лучше меня.

— Дети всегда лучше нас, — соглашаюсь я, — но давай без лирики. Что будем делать, Денис?

— По-моему, очевидно. Я хочу принимать участие в жизни Марины.

«Принимать участие» звучит скупо:

— Что ты понимаешь под «принимать участие»? Приходы по воскресеньям и на день рождения? А еще по вечерам «спокойной ночи» по телефону?

— Жень, если ты думаешь, что этого будет достаточно, то сразу нет, — произносит он строго, — я и так потерял слишком много времени, потому что не знал о ее существовании.

— Ты меня сейчас в этом обвиняешь? — тут же подбираюсь я.

— Остынь, — он, как всегда, прекрасно читает мои эмоции, — я не буду притворяться, что все нормально и ничего страшного не произошло. Меня до сих пор трясет от этой новости. Только руганью ничего не исправишь. Меня больше волнует, как мы с этим будем справляться дальше.

«Мы будем справляться». Звучит так странно. Давно уже нет никаких «мы», но сердце все равно привычно сжимается от тоски.

— Мне от тебя ничего не надо! — тут же выпаливаю, за что получаю строгий сердитый взгляд.

— Это не обсуждается, Жень. Маринка ни в чем не будет иметь отказа.

— Хочешь откупиться?

— Хочу обеспечить ей нормальную жизнь.

— У нее нормальная жизнь, — продолжаю упираться, — мы ни в чем не нуждаемся.

— Я вижу. Ты молодец, Женя, — он хвалит. Искренне, — но давай завязывать с играми в супергероев. Теперь я буду решать эти вопросы.

Черт. Это самое сексуальное, что только можно услышать от мужчины.

Я буду решать эти вопросы…

Денис всегда был таким. С ним как за каменной стеной. Все решит, все уладит, а ты сидишь такая рядом, хлопаешь глазками и млеешь просто от того, что тебе дают возможность быть маленькой и слабой.

Мы проговорили с ним больше часа, пытаясь сгладить острые углы. В результате решили, что несколько дней Денис просто будет появляться у нас и общаться с дочерью без упоминаний о том, что он ее отец. Пусть она сначала привыкнет, перестанет смотреть на него как на чужого, и уж тогда отроем ей правду.

Не скажу, что Денис был доволен такому раскладу, но спорить не стал, признал, что так будет лучше. В первую очередь для самой Марины.

— Все запомнил? — спрашиваю еще раз. — Никакой самодеятельности! Я проведу с ней беседу, подготовлю, и только тогда скажем.

— Да понял я, — ворчит Орлов, — давай уже забирай ее.

Ему не терпится увидеть дочь, и я не в праве ему больше в этом отказывать, поэтому звоню Лане.

— Да, Жень, — он отвечает почему-то шёпотом.

— Ты чего шепчешь?

— Егоза твоя посмотрела мультики и заснула.

— Уже?

— Ты на часы-то смотрела?

О, черт. Уже полдесятого! С этими разговорами я совсем забыла о времени.

— Я заберу ее сейчас.

— Какой смысл? Только разбудишь и все. Мы умылись, подмылись, пижаму новую надели, кота с собой под одеяло затащили. Так что все у нас хорошо.

— Лана, мне неудобно. Я заберу…

— Оставь ребенка в покое. Утром заберешь. Лучше скажи, как у вас все прошло? О чем договорились с Денисом?

— Он еще здесь.

— Оу…

— Хотел увидеть Марину.

— Она после такой встряски на ночь глядя точно не уснет.

— Ты права, — я соглашаюсь, — ладно, давай, спокойной ночи. — Я вешаю трубку и поворачиваюсь к хмурому Денису. — Она спит уже, — беспомощно развожу руками, — можно, конечно, забрать. Но тогда она проснется и разгуляется…

Орлов тяжело вздыхает. Вижу, как сильно ему хочется ее увидеть, но он понимает, что сегодня уже нет никакого смысла гнать коней.

— Давай завтра заберем ее из сада? — предлагаю и тут же морщусь. — Если, конечно, у тебя нет других планов.

— Жень, ну какие планы? — он нетерпеливо ведет плечом. — У меня сейчас все мысли только об одном. Так что да, заберем.

— Кстати, а как ты своему сыну скажешь про внезапно появившуюся сестру? — этот вопрос меня тоже очень сильно занимает.

— Я его подготовлю. Все будет нормально.

— Вдруг он расстроится?

— Он ее обожает. И дома постоянно говорит Марина то, Марина се. Я уверен, он будет рад таким новостям.

— А если он ненароком сболтнет твоей жене?

— Жена скоро перестанет быть таковой.

— Ты действительно разводишься? — вопрос сам срывается с губ.

Денис смотрит на меня долгим пронзительным взглядом и медленно кивает:

— Да, Жень. Развожусь. Поэтому не ищи поводов спрятаться и отступить.

Я не ищу. Вернее, ищу. Потому что даже просто проведя рядом с ним вечер чувствую, как затягиваются раны в груди, но до ужаса боюсь, что потом снова будет больно.

— Ты сейчас пойдешь к ней?

Боже мой, что за дура?! Зачем я это спрашиваю?! Эти глупые вопросы выдают меня с головой, показывают, что ни черта я еще не переболела этим мужчиной. Где моя гордость?

Он не злорадствует и не свергает взглядом, полным торжества, не надувает грудь от гордости. Наоборот, собран, напряжен. Качает головой:

— Нет. Домой. К сыну.

— Он разве не с матерью?

— С ним сидит няня, — хмуро отвечает мужчина и, опережая мои вопросы, поясняет. — Мы не живем вместе. Это долгая история. Я тебе расскажу ее как-нибудь. Потом.

Внезапно я понимаю, что у нас есть общее «потом». Поистине обескураживающее открытие.

— Я, наверное, пойду? — произносит он с сомнением.

Киваю, даже не думая останавливать. Мне нужно перевести дух после вечера в его компании. У меня сейчас все нервы оголены и пульсируют от каждого слова.

Денис собирается, то и дело бросает на меня быстрые непонятные взгляды, будто ждет, что я что-то скажу, но у меня со словами плохо. Источник иссяк. Мне еле удается просто стоять и наблюдать, как он шнурует ботинки, натягивает синий пуховик, берет кожаную сумку.

— До завтра? — стоит у двери, но не торопится ее открывать.

Смотрит на меня, и взгляд такой пронзительный, тревожный, что я едва дышу.

— До завтра.

Он выходит на лестничную площадку, но перед тем как зайти в лифт, оборачивается и тихо произносит:

— Спасибо за вечер.

— Я ничего не делала.

— Ты просто была рядом. Этого достаточно.

Я киваю ему и закрываю дверь. Прижимаюсь к ней спиной, пытаясь хоть как-то удержать равновесие. Размягченные колени дрожат, в груди все полыхает, меня штормит и подкидывает при каждом шаге. Я не могу поверить, что все это реальность. Что Орлов снова появился в моей жизни и, по-моему, не собирается никуда пропадать.

Неужели это не сон? Я проигрываю детали нашей встречи, воспроизвожу в памяти его слова, стараясь сдерживать какую-то иррациональную надежду. Напоминаю себе, что однажды он бросил меня. Променял на другую. Что ему нельзя верить, потому что в любой момент ситуация может повториться. Но какая-то часть меня все равно к нему тянется и готова простить что угодно.

Глава 12

— Лан, спасибо тебе огромное.

— Жень, ты же знаешь. Маринка мне как родная. Я всегда ей рада.

— Мне очень повезло с подругой.

— А то! — самодовольно усмехается она, — я вообще золото.

Я пришла в семь, а Маринка уже причесанная, умытая, уплетает блинчики со сметаной. Пока она доедает, мы с Ланой тихо переговариваемся. Я рассказываю ей о том, как прошло вчера с Денисом, о том, что сегодня он снова придет.

— Молодец, — Лана показывает большой палец, — взрослое решение.

Уж не знаю, насколько оно взрослое, но за ночь я все еще миллион раз обдумала и убедилась в том, что поступаю правильно.

— Знать бы еще, что из этого получится.

— Что бы ни получилось, надо пробовать. Жизнь-то одна.

Из квартиры мы выходим вместе. Лана убегает на работу — у нее сегодня большая ревизия, а мы с дочерью спускаемся домой.

Первое, что она замечает, когда переступает порог квартиры, это розовый мишка, которого вчера принес Денис. Я специально посадила игрушку на самом виду, чтобы дочка уж наверняка ее увидела.

— Какой красивый медвежонок! — прижимает его к себе. — Это ты купила?

У меня сердце сжимается, когда вижу, как она обнимает игрушку, подаренную отцом. Не просто сжимается, а пульсирует, с трудом перекачивая кровь.

— Нет. Это подарок тебе.

Я не могу сказать «от папы». Язык пока не поворачивается, не хочу сразу выбивать у нее почву из-под ног такими заявлениями.

— От кого?

— Сюрприз. И, кстати, у нас сегодня вечером будут гости.

— Гости? — глазенки сразу загораются.

— Да.

— И торт?

— И торт, — соглашаюсь, а саму начинает потряхивать. Я прямо вижу эту картину.

Денис, торт, розовый медведь. И, как ни странно, Сережка. Почему-то он очень гармонично вписывается в мои фантазии. Вроде сын от соперницы, от женщины, ради которой бросили меня, но негатива к нему у меня нет. Это просто ребенок, который ни в чем не виноват.

— Я буду себя хорошо вести, — торжественно обещает Марина, хотя я ее об этом и не прошу, — буду все есть в саду и посплю.

— Ты моя умница, — целую ее в нос, — давай собираться. Нам уже пора.

После того как я отвожу ее в детский сад, возвращаюсь домой и продолжаю поиски работы. Есть пара откликов на мое резюме, но на деле это оказывается сетевой маркетинг, а еще развод по типу «заплатите», и мы пригласим вас на самое волшебное в вашей жизни собеседование.

Перед Новым годом, оказывается, не так-то просто найти работу. Все заняты подготовкой к праздникам и поиском подарков, а не сотрудников. Я все тешу себя надеждой, что удастся устроить по специальности, но если и дальше так будет продолжаться, то придется снижать планку. Ничего, корону можно и дома оставить, главное — зарабатывать. Маринке скоро весеннюю куртку покупать, из старой она уже выросла.

Снова вспоминаю прежнюю работу. Ведь хорошо как было, пока я не перешла на почетное место помощницы для одного озабоченного скота.

— Дура ты, Женечка, дура, — сетую в очередной раз на свою непробиваемую наивность, — сказок не бывает.

И тут, словно в ответ на мои мысли о бывшей работе, звонит телефон. На экране высвечивается номер отдела кадров.

— Женя, день добрый, — это Лариса Ивановна. Хорошая тетка, с которой мы иногда перекидывались парой слов да кофе пили в нашей столовой.

— Здравствуйте.

— Мне тут табеля попались на глаза. У тебя прогулы идут уже почти неделю.

Черт. Я сама тогда сказала, чтобы он ставил мне прогулы. Конечно, он это сделал. И даже те дни, которые он дал якобы для того, чтобы я подумала о его щедром предложении, и то пометил как прогульные. Скотина мелочная.

— Я уволилась.

— Уволилась? У меня нет никаких данных. Ни заявления, ни приказа.

— Да, понимаешь… так получилось, что заявление написала, а его не приняли. Но работать я все равно больше не выйду.

— Женя, пока нет бумажки, подтверждающей увольнение, эти невыходы — грубое нарушение трудового кодекса. Причем неоднократное. Это будет увольнение по статье с занесением в личное дело.

Час от часу не легче, но на попятный не пойду.

— Значит, по статье, — мрачно соглашаюсь с ней.

— Это плохо. Трудовую испортишь. Если потом захочешь устроиться в хорошую компанию — это будет смачный минус. Просто гигантский.

А если учитывать, что еще и рекомендацию наверняка запросят с прежнего места работы, то можно вообще ставить крест на дальнейшей карьере.

— Ну а что я могу сделать? Работать на прежнем месте все равно не стану.

— Почему?

— Не сошлись во взглядах с новым начальством, а он не подписывает мое заявление.

Наверняка есть механизмы, которые могли помочь с этой проблемой, но я он сказал, что если сунусь в отдел кадров — будут проблемы, поэтому я отступила. Трусиха.

— Тогда давай сделаем так, — она понижает голос, — я сегодня задержусь, а ты подходи часиков в шесть, когда уже никого не будет. Мы с тобой задним числом завизируем заявление, чтобы потом вопросов не было.

Не знаю, можно ли так делать и вообще законно ли, но хватаюсь за предложение:

— Спасибо огромное. Я твоя должница.

— Пока не за что. Сначала все сделать надо. Приходи.

Полшестого я уже на месте. В офис попадаю без проблем, потому что дежурит Лёня. Этот балбес машет мне рукой и чуть ли не на весь холл кричит:

— Жень, привет! Давно тебя не видно было!

— Ага, — воровато оглядываюсь.

Еще не хватало, чтобы из-за его воплей на меня внимание обратили. К счастью, в холле практически никого нет, а тем людям, которые проходят мимо, до меня нет никакого дела — они спешат домой после тяжелого рабочего дня.

Я что-то вру о том, что приболела, и проскакиваю мимо словоохотливого охранника. Он не отстает от меня до тех самых пор, пока я не запрыгиваю в кабинку лифта.

— Погода на улице хорошая? — интересуется с придурошной улыбкой, заглядывая между съезжающихся створок.

— Чудесная!

Лифт плавно начал подниматься. Наконец-то!

Лариса действительно ждет меня в кабинете. Несмотря на то, что отработала целую cмену, она выглядит собранной и очень деловой. Что-то бегло набирает на клавиатуре, листает папку и параллельно успевает делать пометки в блокноте.

— Привет.

— Проходи, — кивает на стул напротив и тут же без лишних слов дает ручку и лист бумаги, — пиши.

Проворно, будто за мной кто-то гонится, начинаю строчить заявление, при этом тайно злорадствуя, как Седова перекосит, когда он узнает, что его коварный план не удался.

— Что вы не поделили с новым начальством? — аккуратно интересуется коллега.

Она не из тех, кто сплетничает по курилкам, но женское любопытство никто не отменял.

— Не сошлись по графику. Ему надо было, чтобы я задерживалась, а я не могу. У меня ребенок.

Не совсем правда, но близко. Наверное, именно поэтому она мне верит:

— Это да. Такие начальники, как Константин Олегович, тем и плохи, что сами трудоголики и от других того же требуют.

— Я не могу задерживаться. Так что мне проще уйти, чем терпеть его недовольство.

— Катя почти каждый день допоздна сидит, — она имеет в виду длинноногую секретаршу, которую взяли вместо меня.

— Бедняга.

Я представляю, как именно она по вечерам отрабатывает, но молчу. Случай с полицией, где мне не поверили, научил лишний раз не болтать. Чем они там занимаются за закрытыми дверями — это их дело, меня не касаются любовные игрища отвратительного босса и его глупой помощницы. Мне главное — уйти по-тихому и без проблем.

— Сегодня начальство тоже допоздна работает? — интересуюсь как бы между прочим.

— Да. Заходил недавно, — она забирает у меня лист.

Становится не по себе. Вдруг опять зайдет? А я тут сижу такая красивая в обход него пишу заявление. Быстро дописываю последние слова, ставлю подпись и подвигаю лист Ларисе.

— Все в порядке?

— Да, — еще раз пробегает взглядом по моим каракулям и откладывает заявление в стопку документов, первых в очереди на обработку.

— Спасибо, — по привычке подсовываю ей коробку рафаэлок. Она смущается, но конфеты забирает, потому что это ее любимые. — Я побегу, ладно? Мне в садик надо успеть.

— Давай, Жень, хорошего вечера. Жалко, что ты от нас уходишь.

— Очень жалко.

Мы прощаемся, и я в легком смятении выхожу из отдела кадров. Мне действительно жаль бросать свое место. работу. Если бы не Седов со своими непристойными подкатами, я бы так и продолжала работать и ни о чем не переживала…

— Так, так, так, — раздается тягучий голос у меня за спиной, когда я прохожу примерно половину длинного коридора.

От неожиданности я чуть ли не подпрыгиваю на месте и первый мой порыв — бежать как можно дальше. Только Седов останавливает одним движением, жестко хватая под руку.

— Убери лапы, — шиплю, пытаясь высвободиться, но куда там. Он не замечает моего сопротивления и заталкивает в пустой кабинет.

— Я буду кричать! — предупреждаю на полном серьёзе.

Седов в ответ только ухмыляется:

— Надо же смелая какая. То в полицию пошла, то кричать собралась. Просто героиня.

— Просто оставь меня в покое! Все, я забрала заявление, можешь больше не бояться.

— Бояться? — расплывается в улыбке. — То есть, по-твоему, ты такая грозная, что тебя нужно опасаться? Эдакая крутая яжемать?

Издевается открыто и бессовестно.

— Что ты ко мне привязался?

— Это уже, знаешь ли, дело принципа. Нагнуть козу, которая вздумала бодаться.

— Да я вообще не трогала тебя!

— Еще потрогаешь, — снова грязные намеки.

— Ты больной!

Хочу уйти, но он перекрывает мне выход, прислонившись спиной к двери.

— Зачем ты приходила?

— По делам.

— Нет у тебя тут никаких дел. Кроме того, что я предложил.

— Неважно.

Но от него так просто не отмахнёшься. Хватает за руку, причиняя боль.

— Эй!

— Я еще раз спрашиваю. Что ты тут делаешь?

— Тебя это не касается, — с вызовом смотрю на него, — и вообще. Мне некогда. Меня ждут.

— Угу, — хмыкает он, — ждут ее, как же.

Мне почему-то становится обидно от его язвительного тона. Чего же лезет ко мне с упорством маньяка, раз считает такой никчемной?

— Да. Ждут.

— Я так и не услышал ответа на свой вопрос.

— Катись к черту, — вырываюсь из его лап и отскакиваю в сторону.

— Хорошо, — покладисто кивает, невозмутимо поправляет запонки и улыбается.

Мне катастрофически не нравится, когда он улыбается. Вот просто передергивает от макушки до пяток.

— Я догадываюсь, зачем ты приходила. И к кому. Если задним числом появится какая-нибудь бумажка в отделе кадров…

У меня выступает холодный пот.

— …Я уволю эту клушу, и причиной будет подлог документов. С такими характеристиками, какие она от меня получит, ее не примут на работу ни в одну мало-мальски значимую фирму. Пойдет телеги в супермаркете катать.

Я в ужасе, потому что понимаю — эта скотина так и сделает. Причем с огромным удовольствием. Отыграется из-за меня на человеке, который просто проявил участие.

Седов приближается, смотрит на меня холодными глазищами и по-прежнему улыбается, прекрасно понимая, что загнал в ловушку.

— У тебя пять минут, чтобы забрать свои письмена, иначе полетят головы. Время пошло.

— Это бред! Крепостное право, если ты не в курсе, давно отменили.

Седов демонстративно смотрит на часы:

— Тик-так, Женечка. Тик-так.

Я возвращаюсь в кабинет к Ларисе Ивановне и молча забираю свое несчастное заявление из стопки. Рву его, зло и отчаянно, бросаю в мусорку.

— Жень… Ты чего? — спрашивает она испуганным шепотом.

— Не бери в голову. Я просто… передумала.

— Это… это же глупо, — коллега удивленно хлопает глазами и смотрит на меня, как на конченую истеричку.

— Знаю, — еще раз извиняюсь за беспокойство и сбегаю.

Седов поджидает меня возле лифтов. При моем появлении снова смотрит на часы:

— Молодец, девочка. Успела. И дрессировке хорошо поддаешься.

Он точно больной. Ублюдок, который играет чужой жизнью как хочет, и я его ненавижу.

Когда приезжает лифт, я первая захожу в него, встав так, что ему не пройти:

— Ты на следующем, — огрызаюсь, хлопая по кнопке.

— Как скажешь, Женечка, — примирительно поднимает руки.

Двери медленно закрываются, и последнее, что я вижу — это его ухмыляющаяся физиономия. Скотина! Озабоченная грязная скотина! Пусть подавится своими прогулами!

Двери закрываются… но лифт никуда не едет. Вместо этого свет сначала моргает, а потом и вовсе переключается в аварийный режим. В полумраке раздаётся тихий, противный писк.

Проклятье.

Судорожно нажимаю на кнопку первого этажа. Бесполезно. Тогда начинаю жать все остальные — тоже эффекта ноль. Лифт по-прежнему стоит и не подает признаков жизни.

Снаружи отчетливо слышен мужской смех:

— Женечка, если бы вы чаше бывали на работе, то знали бы, что этот лифт неисправен, — услужливо произносит он, приблизившись к створкам, — застревает. Именно на этом этаже.

Да что за день такой?!

— Мой тебе совет, вызывай ремонтную службу… и готовься к приятной ночи. Их, бедных, уже так задергали с этим лифтом, что они не торопятся приезжать и вызволять из беды очередную курицу, не читающую объявления.

— Не было никакого объявления!

— Ну как же? Вот оно, — проталкивает внутрь ламинированный лист бумаги, с которого кричит надпись «Лифтом не пользоваться»!

Су-ука. Специально снял, чтобы подставить меня.

Это подло и как-то по-идиотски. Будто мы школьники, а не взрослые люди.

Седова, похоже, такой расклад не смущает. Слышу, как он нажимает кнопку вызова. Слышу, как приезжает второй лифт, приветливо распахивает двери.

— Хорошей ночи, Женечка! — самодовольно произносит Седов и уходит, оставив меня наедине с проблемой.

Я заперта в лифте, который ни на что не реагирует.

— Проклятье, — жму на колокольчик, чтобы связаться с диспетчером.

— Слушаю!

— Девушка. Я в лифте застряла, — рассказываю ей все как есть и в ответ получаю угрюмое.

— Ждите. Мастер на вызове.

— Сколько ждать? Мне за ребенком надо!

Меня уже никто не слушает.

Черт! Черт! Черт! Да что ж я за лохушка такая невезучая?! Ничего у меня нормально не получается! Только через жопу.

Я понимаю, что даже если случится чудо, и мастер прилетит через пятнадцать минут, мне уже не успеть за Маринкой в сад. Ольга Алексеевна снова будет сердиться за то, что я ее подвожу.

Путаясь с кнопками, набираю Лану, она отвечает не сразу и, судя по голосу, подруга вся в мыле:

— Да, Жень? — выдыхает явно на ходу. — Давай по-быстрому. У меня тут аврал полный, ношусь как ссаный веник.

Черт.

— Прости, я забыла, что у тебя сегодня сложный день, — от волнения у меня подгибаются ноги.

Я приваливаюсь спиной к холодной металлической поверхности лифта и едва дышу.

— Чего ты хотела?

— Ничего, Лан. Просто поболтать.

Ей сейчас не до моих проблем однозначно.

— Нет, подруга. Давай в другой раз.

Я уже на грани истерики, но тут телефон снова оживает в моих руках. Денис! Боже, я совсем забыла про Дениса!

— Жень, привет. Ты где? — раздается бодрый голос Орлова, и меня накрывает волной облегчения.

— Ден! Хорошо, что позвонил! — я чуть не реву.

— Что случилось? — его тон тут становится настороженным. — Ты где?

— На старой работе. Документы ходила подписывать. И здесь… здесь возникли проблемы.

— Тебя забрать?

— Нет.

— Жень, не капризничай! Давай заберу.

— Не заберешь, — включаю камеру и показываю свою тюрьму, — я в лифте застряла. Жду мастера, когда приедет — не знаю.

Орлов озадаченно замолкает:

— Э, чем я могу помочь?

Не верю, что говорю это, но слова сами срываются с губ:

— Забери Марину.

— Я? — у него аж голос ломается.

— Да. Я сейчас позвоню Ольге Алексеевне и все объясню.

— Я… э…

— Ты же хотел с ней общаться? Вот вперед. Общайся. Ускоренное боевое крещение. Или боишься?

— Не боюсь. Просто растерялся.

— Забери ее, Денис, пожалуйста. Больше некому, а я неизвестно сколько просижу в этой клетке.

— Умеешь ты проблем подкинуть, — ворчит беззлобно.

— Денис! Просто скажи, что заберешь ее, — у меня голос как у истерички, самой тошно.

— Жень, успокойся. Я уже подъезжаю к саду. Сейчас заберу, — произносит спокойно, уверенно, и у меня слабеет узел в груди, — мы дома будем. Как выйдешь на волю, приезжай. Адрес я тебе скину.

— Спасибо.

От волнения у меня зуб на зуб не попадает. Я не представляю, как отреагирует Маринка на то, что ее будет забирать пока еще незнакомый мужик. Надеюсь, не испугается.

Лично мне очень страшно.

Я звоню Ольге Алексеевне, объясняю ей всю ситуацию и разрешаю отдать ребенка Орлову. Воспитательница долго расспрашивает меня, что, как, уверена ли я в своем решении, но в итоге соглашается.

Я прошу ее дать трубочку Марине и пытаюсь ее хоть как-то подготовить.

— Зайчик мой, привет. Как дела?

— Хорошо, — у нее отличное настроение, — ты скоро придешь?

— Я задерживаюсь на работе.

— Меня тетя Лана заберёт?

— Нет… Тебя заберет дядя Денис.

Она озадаченно пыхтит в трубку.

— Папа Серёжи. Они приглашают тебя в гости.

— В гости? — радуется она. — К Сереже?

— Да-да.

— Как здорово!

— Да, малышка, здорово. Веди себя там хорошо. Обещаешь?

— Да, — серьезно соглашается она.

— Вот и молодец. Я скоро приеду.

Маринка уже спешит поделиться радостной новостью со своим другом, а по совместительству единокровным братом. Слышу ее радостный крик и детский смех. Малявка довольна, а меня потряхивает на нервной почве.

Я даже боюсь представить, как все пройдет. На его территории, да еще и без меня.

Глава 13

Пока поднимаюсь на второй этаж, у меня перед глазами вся жизнь пролетает. Я никак не могу понять, как оказался в такой непроходимой заднице, что черт знает, как выбираться наружу. Иду в сад за ребенком… вернее, за двумя. Оба мои, но один из них не в курсе этого. Гребаный бред. Просто классика жанра, когда хотел сделать как лучше, а в результате получилось хрен пойми что.

Я взрослый мужик. Во мне метр девяносто росту и почти девяносто килограммов спортивного веса. И что? Трясет как какого-нибудь чахлого дрища. Ноги ходуном, кишки в животе все поджались, в груди все в хлам раскурочено.

— Здравствуйте, Ольга Алексеевна, — по-моему, на последнем слове я дал петуха. Голос как-то странно засипел и оборвался.

— Вечер добрый, — меня встретили широкой улыбкой. После того как притащил целый ворох игрушек, меня только так теперь и встречают.

— Я сегодня не только за своим пацаном…

Еще и за своей девчонкой.

— Да. Евгения меня предупредила, что вы Маришку заберете. Они уже ждут.

Воспитательница оборачивается к детям и громко зовет:

— Сережа, Марина, за вами пришли.

И эти двое, чем-то неуловимо похожие, дружно оборачиваются. Сын тут же расплывается в улыбке, а дочь растеряно хлопает глазами, пока не понимая, как себя вести.

Я тоже не понимаю, стою в дверях и как дурак пялюсь на то, как двое МОИХ детей копошатся, убирают игрушки и хихикают, то и дело оглядываясь на меня, будто опасаясь, что уйду. Я не то что уйти, я с места сдвинуться не могу. В голове гремит, а руки трясутся так, что приходится спрятать их в карманы.

— Папа! — Серый Волчок подбегает ко мне первым. — Маришка к нам в гости идет! Представляешь?!

Угу. Представляю. Правда, пока очень смутно.

Маринка тоже подбегает. Глаза светятся, как два бриллианта, в них какой-то дикий восторг, смешанный с восхищением, но за пару метров до меня останавливается и смущенно зажимается, настороженно смотрит на меня исподлобья.

Я ни фига не детский психолог и не педагог. Мне сейчас чертовски не хватает рядом Жени, которая бы направила, уладила, разрулила как-то всю эту ситуацию благодаря своей женской тактичности и мягкости. Но Женя где-то далеко, сидит в лифте, а я один.

Ну как один… с двумя отпрысками.

— Пап, — Сережка треплет меня за штанину, выдергивая из дурацкой растерянности, — папа! Что ты молчишь?

Я прихожу в себя, выдыхаю, собираюсь духом. Ладно, как-нибудь справлюсь. Погнали.

— Думал, куда нам заехать за шоколадом.

Две пары светящихся глаз уставились на меня с восторженной надеждой. Так. Ставим галочку: шоколад всегда работает.

— Марин, иди к нам, — зову девочку, и она нерешительно подходит ближе, — давай собираться.

— А мама скоро придет?

— Да, мама на работе, сейчас закончит и прибежит.

Наверное, мой голос звучит излишне бодро и наигранно весело, потому что она мне не верит. Хмурится.

Я чувствую себя беспомощным кретином. Вроде умею общаться с Серёгой, а вот с девочкой-малышкой пока не понимаю, что делать. Устало вздыхаю и присаживаюсь рядом с ней на корточки.

Смотрю на нее, она смотрит на меня, изучает настороженно, но с интересом.

— Мама задержалась на работе, поэтому позвонила мне и попросила забрать. Ольге Алексеевне тоже звонила и предупреждала.

— Я тоже с мамой разговаривала, — малышка серьезно кивает.

— Вот видишь. Ты умница. Все знаешь.

— А где тетя Лана?

В душе не ведаю, кто такая тетя Лана.

— Тоже работает. Так что поедем в гости. Купим чего-нибудь вкусного, поиграем, посмотрим мультики… Сережа покажет тебе свои игрушки.

Судорожно прикидываю, что у меня дома в холодильнике. Так, пюре есть, сосиски есть. Пельмени есть. Печенье есть. Да у меня куча всего есть. Хватит, чтобы роту солдат прокормить, не то что двух детей. Но я все равно нервничаю.

Маришка слушает меня, кивает. Мы только начинаем знакомиться, но я уже вижу, что она серьезнее сына и самостоятельнее. Девочки, наверное, действительно взрослеют быстрее пацанов. Она уже натягивает болоньевые штаны, а Серёга еще путается с колготками.

Он без умолку болтает, рассказывая о том, как прошел день, а Маришка пыхтит и продолжает одеваться. Она все еще смущается и поэтому старается «хорошо себя вести», чтобы произвести на меня впечатление.

Я опять помогаю ей с завязками на шапке и с заедающей молнией на куртке. С каждой минутой меня штормит все больше. Мне хочется на нее смотреть, хочется взять на руки, хочется узнать ее поближе, но пока страшно. Страшно, что могу отпугнуть, могу не понравиться. Черт. Мне просто катастрофически важно понравиться ей!

Я хочу, чтобы дочь смотрела на меня не как на постороннего, не как на чужого папу, а как на своего, на родного. Понимаю, что надо работать над этим, что путь не простой, что придется постараться, но от нетерпения просто потряхивает.

— Все? Готовы? — окидываю их внимательным взглядом. Вроде одеты, обуты. Ничего не забыли. Хорошо. Переходим к следующему этапу. — Все, Ольга Алексеевна, мы пошли.

— Позвоните мне, когда Женя придет.

— Конечно, — беру за руку Серёжу, вторую ладонь протягиваю Марине. Она смотрит на нее пристально, немного недоверчиво, а потом аккуратно протягивает свою маленькую теплую ладошку.

У меня аж сердце до самых пяток проваливается, когда наши руки соприкасаются. Моя. Дочка. От Жени.

Горло перехватывает от волнения. Я нервно сглатываю, вожу подбородком, потому что воротник душит, и хрипло выдаю:

— Ну что, банда? Вперед за шоколадками?

И мы выходим из группы. Втроем. Слева сын, справа дочь, посередине я с выпученными глазами и нервно дергающимся кадыком. Папаша хренов. Чувствую, что мне надо что-то сказать, организовать совместную беседу, но пока в голове только три слова: «ммм», «ээээ» и «твою мать». Ладно, чуть больше, чем три.

Наверное, выгляжу я совсем хреново, потому что люди, попадающиеся навстречу, смотрят как-то подозрительно и все больше к стенке жмутся, когда мы подходим ближе.

— Пап, а может, торт купим? — предлагает Сережа, мудро решивший, что раз у нас гости, то можно просить что-то покрупнее обычной шоколадки.

Торт кажется мне неплохой идеей, потому маленькая девчачья ладошка в моей руке одобрительно сжимается.

— Сейчас разберемся, — авторитетно заявляю двум своим гномам и веду их к машине.

На улице уже темно, светят фонари, снег лениво кружится, и мы такие топаем. Только Жени рядом не хватает. Усадив мелких, я набираю ее номер:

— Как ты там?

— Все еще в плену, — раздается усталый, но в то же время взволнованный голос, — как Марина?

— Все нормально. Я ее забрал. Сейчас заедем в магазин, потом домой.

— Как у нее настроение?

— По-моему, она меня в чем-то подозревает, — через зеркало заднего вида наблюдаю за сосредоточенной Маришкой, осматривающей машину, и внезапно понимаю, что еще немного и у меня сейчас морда от дурацкой улыбки треснет.

— Она может, — соглашается Женя, — дай ей трубку на минуту.

Я протягиваю дочери мобильник:

— Мама с тобой поговорить хочет.

Девочка тут же выпрямляется на сиденье, подносит трубу к уху и серьезно, почти по-взрослому произносит:

— Алло.

Я не могу расслышать, что именно ей говорит мать, но ребенок сосредоточенно кивает, поддакивает, соглашается. Такая маленькая и такая серьёзная. У меня щемит за грудиной от непередаваемой нежности. Моя малявка.

После разговора с матерью она успокаивается и уже не смотрит на меня гораздо спокойнее, без подозрения. Почти. Я плавно выезжаю с парковки, краем уха слушая, как мои дети болтают, то обсуждая какой-то мультик, то перескакивая на тему игрушек, то вспоминая, что было в саду. Я еду аккуратнее, чем обычно, потому что дочь пристегнута кое-как, и когда мы добираемся до торгового центра, первым делом направляюсь в магазин за вторым детским креслом. Ребята идут за мной как два хвоста, держатся за руки и так ненавязчиво разговаривают про торт, всеми силами намекая, что папаша обещал вкусное, а вместо этого поперся непонятно куда.

Я помню, но сначала кресло. Безопасность превыше всего.

Кресло беру такое же, как у сына, только не серое, а бежевое, и сразу устанавливаю его на заднее сиденье. Пристегиваю дочь по всем правилам, намертво, потому что теперь Маринка часто в нем будет кататься. Даже если кое-кто будет против.

Потом мы отправляемся в супермаркет, где я подвожу детей к витрине с тортиками, и они, словно сурикаты, начинают крутить головами, рассматривать сладости, и в итоге на удивление синхронно останавливают выбор на чем-то шоколадном, украшенном позолоченными грецкими орехами.

После этого я заворачиваю в отдел фруктов и набираю там всяких яблок, бананов, мандаринов. В итоге довольные, с тележкой полной всяких вкусняшек, мы направляемся к кассе, и там еще Серега выпрашивает по шоколадному яйцу. Гулять так гулять.

— Какой у вас папочка заботливый, — умиляется кассирша, наблюдая за тем, как эти двое вьются возле меня.

Сын гордо выпячивает грудь, а Маришка надувает губы и тихо выдает:

— Это не мой папа.

Вот честное слово, как серпом по яйцам.

— Да? — продавщица смущается. — А так похожи, прямо как близняшки. Я подумала…

Под моим мрачным взглядом она затыкается и не договаривает о том, что же она там такое умное надумала. К счастью.

— Это дядя Денис, — снова поясняет серьёзная девочка. — Папа Серёжи. Мы дружим.

— Здорово, — уже скупо отвечает женщина, сосредоточенно пробивая товары и больше не глядя на детей.

Поганое ощущение. Просто наипоганейшее. Когда стоишь рядом со своим ребёнком, и он так уверенно произносит «это не мой папа». В тот момент я чуть не ляпнул «конечно, твой», остановило лишь то, что обещал Жене не торопиться, да и шумный проход возле касс совсем не то место, где надо признаваться маленькой девочке в том, что ты ее отец. Поэтому заткнулся, скрипнул зубами, поглубже затолкнул недовольство и начал распихивать продукты по пакетам.

Всему свое время. Все равно уже никуда они от меня не денутся. Ни Женя, ни мелкая егоза. И расскажу, и обниму, и постараюсь наверстать все те годы, что повели порознь.

После магазина снова идем на парковку. Сын с одной стороны за пакет держится — помогает нести, Марина с другой. Такие два маленькие, сосредоточенные, сопят от усердия.

Уже возле машины я отдаю команду:

— Стойте здесь.

Пока запихиваю пакеты в багажник, они стоят в сторонке.

— Теперь залетайте, — распахиваю заднюю дверь и помогаю забраться сначала одному, потом второй. Пристегиваю их, проверяю, все ли в порядке, и сажусь за руль, а они сосредоточенно шелестят фантиками. Сейчас изгваздают всю обивку шоколадом, но мне плевать, главное, что они оба рядом, со мной.

Мы снова перезваниваемся с Женей. Она совсем печальная, но не жалуется. Ее больше волнует, как там дочь. Не плачет ли, не боится, не прячется ли. Тогда я тайком снимаю видео, где Маришка довольная ковыряет игрушку из киндера и смеется, и пересылаю взволнованной матери.

— Не балуй ее! — строго произносит Женя.

— Почему?

Не отвечает, но я и без слов понимаю, что она имела в виду. Женя не верит, что я в их жизни надолго. Очень зря. Очень. Но тут не словами надо доказывать, а делом, поэтому больше не продолжаю эту тему — незачем.

Мне кажется, я неплохо справляюсь.

Накормил, напоил, умыл, мультики включил. Красавец. Сижу в кресле, в углу комнаты, не отсвечиваю, а дети копаются на ковре, разбирая большой конструктор.

Для Сережки это обычное дело, а у Марины глаза огромные, светятся, она аж трясется, когда детальки разбирает. Понимаю, что у нее таких игрушек никогда не было, и становится стыдно, и оправдание, что я не знал о ее существовании, не работает — все равно в груди давит.

Женька, конечно, балует дочь, покупает все, что в ее силах, но я прекрасно понимаю, что наши возможности не равны. Упрямая. Могла бы давно сказать, подать алименты, да что угодно, а она вместо этого играла в партизанку.

Знаю, что обидел тогда ее очень сильно, но все равно царапает. Мы же могли как-то все решить…

Не могли. Зря себе вру. В нашей ситуации никакого решения не было. По крайней мере, тогда. И мне чертовски жаль, что заложником этой ситуации стала маленькая девочка.

Она такая изящная, как фарфоровая статуэтка. Я не могу насмотреться, и руки сами тянутся то к хвостику, забавно торчащему на макушке, то к румяной щеке. Маришка сначала относится ко мне настороженно, но потом окончательно успокаивается и улыбается, становясь еще больше похожа на мою мать.

Меня просто крутит, когда наблюдаю за их играми. Неправильный я мужик какой-то. Вместо того чтобы с друзьями по барам мотаться, я прусь от того, что провожу время с детьми. Таньку, кстати, всегда бесило, когда я с Серым Волчком чем-то занимался. Играл, читал, лепил какую-то фигню из пластилина. Она всегда морщила свои накаченные губищи и ворчала: лучше бы женой так занимался. Проблема в том, что эта жена мне совершенно не нужна.

Я чуть ли не красным карандашом обводил в календаре дни, оставшиеся до того счастливого момента, когда нас разведут. Освобожусь от этих оков и займусь налаживанием отношений с Женей. Мне надо много исправить, пробить ту стену отчуждения, которая выросла между нами за эти годы. Вернуть ее.

Работы предстояло много, но я ждал этого с диким предвкушением, чувствуя, как снова возвращается вкус к жизни, желание совершать поступки и быть счастливым. Справлюсь.

Даже сейчас потихоньку пытаюсь растопить тот лед, что мешает к ней приблизиться. Присылаю ей фотографии и видео, как дети играют.

«Смотри, как им здорово».

Она реагирует моментально.

«Не капризничает?»

«Нет, прекрасно ведет себя. Ты ее здорово воспитала. Такая умница».

Тишина пару минут, потом снова сообщение:

«Ты только не проболтайся ей раньше времени, ладно?»

Мне не хочется давать таких обещаний, но понимаю, что сейчас дело вовсе не в моих желаниях, а в том, чтобы не напугать ребенка.

«Не переживай. Молчу».

«Пусть она к тебе привыкнет».

«Пусть, — соглашаюсь, хоть и ощущаю привкус горечи на языке. — Как там продвигается твое освобождение?»

«Мастер звонил. Сказал, что выезжает на мой вызов. Так что жду, с нетерпением. У меня уже скоро клаустрофобия начнется».

«Отставить панику. Все будет отлично».

Мы продолжаем переписываться, но в какой-то момент Женя перестает отвечать. Я звоню ей, но номер недоступен. То ли связь в шахте пропала, то ли у нее телефон разрядился.

Нервничать я начинаю, когда проходит еще час, а новостей от нее так и нет. Ехать не могу — на мне дети, да и что я там сделаю? Руками створки раздвину? Если бы это было так просто, то Женю давно выпустил бы из плена обслуживающий персонал.

Вскоре я замечаю, что дочь начинает все чаше прикладываться на ковер и зевать. Устала. На часах почти десять, пора укладываться, Серёжа вон тоже глаза трет.

Торможу минут пять, а потом поднимаюсь и иду в детскую. Разбираю там диван, застилаю белье, достаю вторую подушку. Мне хочется, чтобы дочь осталась на ночь, а еще лучше навсегда. И я надеюсь, что Женя, когда придет, не станет ее будить. Даже не надеюсь, а откровенно на это рассчитываю.

Да, я манипулятор. А кому сейчас легко?

Загоняю их в ванную, выдаю Маришке новую зубную щетку и слежу за тем, чтобы они умылись и хорошенько почистили зубы. Дети уже сонные, все делают еле-еле, вяло, но я не тороплю. Пусть потихоньку ковыряются.

Когда со всеми банными делами покончено, укладываю их, подтыкаю одеяла, читаю сказку и чувствую себя почти самым счастливым человеком на земле. Почти — потому что для полноты картины не хватает ласковой Жени.

Засыпают они дружно, как по команде. И выглядят во сне такими похожими, что глазам не верится. У них даже позы практически одинаковые — на боку, одна нога согнута, розовая пятка торчит из-под одеяла, ладошка под щекой.

Я по привычке целую сына, а потом аккуратно, чувствуя смятение и боль в груди, прикасаюсь губами к белым волосенкам дочери. Не верю, что она здесь, у меня дома, спит.

На всякий случай даже за руку себя щиплю, чтобы проверить, не сон ли это.

Нет. Не сон.

Я тихо выхожу из комнаты и прикрываю за собой дверь.

Вернувшись в комнату, первым делом снова набираю Женю. Телефон по-прежнему недоступен. Пытаюсь прикинуть, кому можно позвонить, чтобы ускорить процесс, но у меня, как назло, нет ни одного знакомого, имеющего хоть какое-то отношение к лифтам.

Полицию, что ли, вызвать?

Проходит еще полчаса, когда до меня доносится тихое шлёпанье маленьких пяточек. В комнату входит сонная, взлохмаченная Маринка и щурится, хотя из света только мерцающий экран телевизора.

— Пить хочу, — шепотом.

Я мигом подрываюсь на кухню и приношу ей стакан воды. Она пьет, а у самой глаза так и закрываются.

— Иди-ка сюда, — подхватываю дочь на руки.

Она доверчиво укладывается мне на плечо, зевает и, пока я несу ее до кровати, успевает уснуть. Лёгонькая такая, как кукла, пушистые волосенки щекочут мою шею, вызывая какое-то странное першение в легких и резь в глазах. Бережно придерживая ее за спинку, укладываю на подушку, поправляю одеяло и выхожу из комнаты.

На душе тревожно из-за Жени. Мало приятного сидеть в лифте. Знаю, пару раз застревал. Сидишь в металлической клетке и невольно думаешь, что под тобой пустота, а кабинка висит на тонком тросе. Там клаустрофобия начнется, даже если ее и не было никогда.

На всякий случай набираю еще раз, но все с тем же результатом, и уже думаю, а не выдернуть ли няню, чтобы она посидела с детьми, а самому отправиться на спасательную операцию, но тут слышу тихое шуршание возле входа. Будто мышь скребётся. Мне даже сначала кажется, что просто кажется, но потом прислушиваюсь — действительно кто-то тихо стучит.

Распахнув дверь, обнаруживаю на пороге Женю, уставшую, осунувшуюся и встревоженную. Она похожа на взъерошенного воробья.

— Спят? — спрашивает тихим шепотом.

— Да. Проходи.

Она осторожно переступает через порог и обводит прихожую таким взглядом, будто ждет, что сейчас из-за угла выскочит как минимум саблезубый тигр.

— Как вы тут? У меня телефон сел, — вынимает из кармана мобильник.

— Все хорошо. Они наигрались, поели, телек посмотрели, — перечисляю все, что успели переделать за вечер, — потом я их уложил.

Женя аккуратно разувается и на цыпочках идет в комнату, заглядывает, чтобы убедиться, что все в порядке. Я отчетливо слышу ее облегченный выдох.

— Я такого себе успела напридумывать, пока в лифте сидела, — сокрушенно качает головой.

— У нас все хорошо. Очень воспитанная девочка и серьезная.

— Вопросы не задавала?

— Нет.

Диалог между нами не клеится. У меня в голове гремит от того, что Женя рядом, а она выглядит так, будто мечтает поскорее сбежать.

— Спасибо, что забрал ее. Понимаю, что как снег на голову свалились, но действительно больше не к кому было обратиться.

Меня раздражает, что она извиняется за то, что попросила забрать дочь из сада.

— Все нормально. Мы прекрасно провели время.

Она кивает с таким видом, будто не особо верит моим словам.

— Спасибо еще раз, — мнется, — нам пора. Могу я телефон немного подзарядить, чтобы такси вызвать?

— Жень, какое такси? На дворе ночь, и Маринка спит уже.

— И что ты предлагаешь?

— Оставайтесь.

— Нет, — категорично качает головой, — нам надо домой.

— Никуда ваш дом не денется. Утром встанете и поедете.

— Денис, глупости не говори. Я благодарна, что ты выручил, но дальше мы сами.

Как же бесит, вот это ее «сами».

— Ты хочешь ее сейчас растолкать, потом трястись в машине? Самой не лень, так пожалей ее. Она устала, спит сладко, а ты ее сейчас начнешь будить, собирать.

Женя смотрит на меня несчастными глазами:

— Ден, мне неудобно у тебя оставаться.

— Ерунда. Места навалом. Я специально диван в комнате разобрал, чтобы ты могла с Маришкой лечь.

Да, я сделал это специально. Надеялся, что Женя не станет будить ребенка и останется на ночь. Мне чертовски важно было, чтобы она осталась. Просто чтобы знать, что она рядом, за соседней стенкой, вместе с дочерью. Хоть какая-то иллюзия того, что мы рядом.

Не могу их отпустить. И не хочу.

— Денис…

— Я не кусаюсь. И не собираюсь приставать с непристойными предложениями, — говорю, а самому чертовски сильно хочется прикоснуться, провести пальцами по бледной щеке, дотронутся до пухлых слегка приоткрытых губ.

Но держу себя в руках. Мы только начали общаться после мучительного перерыва, и она мне совершенно не доверяет, что неудивительно после того, как я бросил ее. И неважно по каким причинам. Так что сейчас один неправильный взгляд, одно неверно подобранное слово, и мы тут же откатимся обратно на те позиции, когда между нами были километры черной пропасти.

Этого я допустить не могу.

— Иди сама посмотри, как она хорошо спит. Ну жалко же будить! — привожу те аргументы, которые действительно имеют значение.

Женя с сомнением смотрит на дверь в комнату, где спит Маришка, и сдается.

— Ладно. Ты прав. Пока я ее разбужу, пока приедем, там уже за полночь будет.

— Вот именно, — киваю с самым серьезным видом, хотя хочется скакать до потолка.

Она остается. Остается! Здесь, у меня! Аж пупок колет.

— Нальешь мне чаю? — смущённо спрашивает. — Я сегодня только позавтракать успела.

Бедная моя, голодная, измученная.

— Идем, — киваю, чтобы следовала за мной, и иду в кухню, — у нас шикарный торт.

Она тихой тенью следует за мной, а я чуть ли не подпрыгиваю от нетерпения. Достаю кружки, наливаю ей, себе, выставляю торт. Просто суперхозяин. Женька наблюдает, как я мечусь по кухне, хватаясь то за одно, то за другое, и устало улыбается.

— Как ты умудрилась застрять? — когда все готово, присаживаюсь напротив нее.

Главное, не пялиться и не капать слюной на стол.

— Да, пф-ф… — она машет рукой, — дура я. Объявление не прочитала, что лифт застревает, вот и заскочила. А там, оказывается, давно неполадки, которые самим не исправить и дверь не отжать. Только с мастером. Вот и развлекалась весь вечер.

Замолкает смущенно, потом отламывает ложкой кусок торта и отправляет в рот, блаженно прикрыв глаза:

— Ммм, еда. Какое счастье.

Нет, дорогая Женечка. Счастье не в еде, а в том, что ты сидишь напротив и жмуришься от удовольствия, как довольная кошка.

Мне хочется еще поговорить, задать миллионы вопросов о том, как они жили, но я вижу, что она измучена и уже клюёт носом над тарелкой. Поэтому просто приношу большое полотенце и свою домашнюю футболку, на которую она смотрит как на ядовитую змею, но потом все-таки забирает с тихим сдавленным «спасибо».

Я сижу в комнате и, словно маньяк, прислушиваюсь к тому, как в душе льется вода, а потом раздаются тихие шаги по коридору, звук закрывающейся двери, и не могу поверить в то, что они у меня дома.

Глава 14

Я, наверное, окончательно рехнулась. Чем иначе объяснить, что я лежу на диване в квартире Орлова и шальными глазами таращусь в не зашторенное окно? Там луна — почти полная, холодная, с голубым отливом. Смотрит на меня и как будто насмехается.

Я у него дома. Он за стенкой. Судя по всему, не спит, потому что из-под двери пробивается едва заметная полоска света. Силюсь что-то услышать, но нет, полная тишина, если не считать собственного сердца, которое грохочет как ненормальное.

Еще неделю назад я и подумать не могла, что наши пути могут пересечься, а сегодня у него, вместе с Мариной, и он знает, что это его дочь. Что вообще происходит с моей жизнью? Почему в одночасье все перевернулась с ног на голову? Дом, работа, мужчины. Все смешалось, и я не представляю, как выплыть и не захлебнуться.

Под боком тихо сопит Маришка, и я тихонько обнимаю ее, целую в щечку, пытаясь за материнскими чувствами спрятаться от всего остального. От тревог, от смятения, от того горячего сгустка, что пульсирует в животе. Внезапно и очень неуместно вспоминаю, что я женщина. Молодая и вроде как даже привлекательная. И у меня очень давно не было ни свиданий, ни чего-то большего. И что самое жуткое, я об этих свиданиях даже не задумывалась, пока рядом снова не появился Орлов.

Ничему меня, видать, жизнь не учит. Сколько бы грабель поперек дороги ни лежало — все соберу и для верности еще дважды попрыгаю. Ругаю себя, пыхчу, а у самой сердце все равно как заполошное бьется. Не могу не думать, не могу отключить эмоции. Здесь уже все намешано, кипит, выплескиваясь через край: и надежда, и обида, и ревность, и недоверие, и дурацкая радость.

Я не понимаю сама себя. Свою реакцию на этого мужчину, который уже однажды прошёлся по мне так, что долго из осколков пыталась собрать себя прежнюю, да так и не собрала — не хватало чего-то. Пустота в груди острой занозой засела и все эти годы мешала дышать, мешала забыть. Мешала начать что-то новое.

Я злюсь на себя за то, что так и не завела другие отношения, не вышла замуж, не родила еще пяток детей для другого мужчины. Ничего не сделала. Некогда было, не хотелось, довериться было страшно. А сейчас, когда Денис снова нарисовался на горизонте, меня даже мысль о том, чтобы с кем-то связаться, кажется отталкивающей.

Нельзя так, Женечка, нельзя.

Уговариваю сама себя, пытаюсь напомнить, как было больно в прошлый раз, каким крахом обернулась мое мнимое счастье. Тогда я чуть не сдохла, провалившись в дикую депрессию, а теперь даже на это у меня нет права. Я уже не просто влюбленная дурочка, я — мать, которая прежде всего должна думать о благополучии своего ребенка.

Ребенок…

Я так жалею, что меня сегодня не было рядом, что не могла понаблюдать за Маришкой, как она смотрит на Дениса. Мне нужно знать ее эмоции, нужно видеть, что я не ошиблась, дав добро на их общение. Мне хотелось видеть не только ее, но и самого Орлова. Надо понять, что это было: пустая блажь и желание заявить «мое» или ему действительно не плевать на мою девочку.

Боже, столько вопросов в моей голове. Столько противоречий. С ума сойти.

Времени давно за полночь, но я так и не сплю. Меня не просто потряхивает, а уже буквально подкидывает на диване. Хочется вскочить и бежать. Куда? К кому? От кого? Не знаю.

Встаю и тихо прохожусь по комнате, потому что нет сил лежать. У меня давно все пересохло во рту и безумно хочется пить, но я боюсь выйти из комнаты. Вдруг хозяин все еще не спит? Не уверена, что готова столкнуться с ним лицом к лицу.

Однако спустя полчаса проблема становится просто непреодолимой. Чем больше я нервничаю, тем сильнее потеют ладошки и тем ярче приступы жажды. Поэтому все-таки решаюсь.

Приоткрыв дверь, выглядываю в коридор. Тихо, света нет. Все уже давно спят, одна я с выпученными глазами крадусь на кухню, очень стараясь не шлепать пятками и ничего не задевать. В темноте ничего не разобрать, приходится ориентироваться на ощупь, по стеночке, шаг за шагом.

Когда добираюсь до кухни, кажется, что уже целая вечность прошла. Здесь немного светлее — с улицы проникает бледный свет фонарей. Я нахожу кружку, наливаю воды и тяжело опускаюсь на стул.

Пью медленно, не торопясь, чувствуя, как холодная вода скатывается по пищеводу. Вроде становится легче, по крайней мере, утолила жажду. Во всем остальном по-прежнему сложно.

Прикрыв глаза, прислоняюсь спиной к стене и снова думаю, плыву в своих мыслях, утопаю в них.

— Женя.

Мне кажется, я слышу голос Дениса. Дурацкий сон.

— Жень, — прикосновение к плечу, от которого будто огненными штырями пронзает.

Подскакиваю на месте, озираюсь по сторонам безумным взглядом и понимаю, что заснула. Прямо на кухне. Сложила руки на столе, уткнулась в них носом и захрапела.

Вот дурочка.

Рядом со мной стоит Денис. Я не могу в темноте рассмотреть его лица, но чувствую, что смотрит. Его взгляд проходится по коже электрическим хлыстом, вызывая приступ паники.

— Ты чего здесь? — спрашивает тихо, едва различимо, но от его голоса у меня дрожь под коленками.

— Вышла попить и заснула, — оправдываюсь, поднимаясь со своего места.

Мне бы уйти, сбежать обратно в комнату, но Денис стоит прямо передо мной, перекрывая дорогу. Он так близко, что я ощущаю жар его тела. Или это просто паранойя, которая разыгралась в его присутствии?

— Я тебя разбудила?

— Нет. Мне не спится. Сам вышел за водой и смотрю, ты сидишь. Вернее, лежишь.

— Я просто вчера так устала, перенервничала.

Боже, почему я все время пытаюсь оправдаться, почему мне так неловко в его присутствии? Я снова радуюсь темноте, которая надежно скрывает мои румяные щеки.

— Пойду, пожалуй. Позволишь? — хочу пройти мимо, но Орлов даже не думает сдвигаться в сторону. — Денис?

Чувствую, как его пальцы прикасаются к моим, и земля уходит из-под ног.

— Иди, — говорит, а сам даже с места не сдвигается.

— Спать пора, поздно уже…

— Поздно, — соглашается Денис.

В темноте я вижу только отблески уличного света в его глазах. Зачем он на меня так смотрит? Это просто невыносимо.

— Денис? — получается очень тихо и жалобно.

— Прости меня, Жень.

— За что?

У меня много версий ответа: за то, что бросил тебя; за разбитое сердце; за то, что я, козел такой, начал с тобой встречаться, будучи несвободным. Но у него другой вариант:

— За это.

Я не успеваю даже вдохнуть, как он зарывается рукой в волосы на затылке и притягивает к себе. Его губы накрывают мои. Не жестко, не грубо, но не давая ни малейшей возможности отстраниться, забирая остатки моего кислорода и здравого смысла. Я только чувствую, как в голове все плывет, колени теряют твёрдость, а пониже пупка собирается горячий пульсирующий сгусток.

Только он мог так целовать. Всегда. Только он.

Я пытаюсь вспомнить, что должна его ненавидеть, презирать, должна влепить ему пощечину и оскорбиться до глубины души. Только не получается. Сердце гремит, едва справляясь с напором крови, мозг напрочь отказывается работать.

Я снова тону, как когда-то раньше, когда весь мой мир кружился только вокруг него.

— Денис, я не могу, — мне все-таки хватает сил упереться дрожащими руками ему в грудь.

Жалкая попытка остановить. Не его — себя. Потому что дурею от его губ, от того, что в мой рот вторгается его язык. Слишком знакомый, слишком родной и при том совершенно чужой.

Предатель! Ненавижу. Ненавижу…

— Не отталкивай меня, — он дышит так, словно бежал много километров. Снова притягивает к себе, прижимает к своему телу. В живот упирается доказательство его возбуждения.

— Ты не понимаешь, нам нельзя.

— Ты права… я не понимаю. Уже ничего не понимаю, — подхватывает меня за бедра и усаживает на стол.

— Орлов! — я сползаю обратно на пол, но увернуться не успеваю.

Оказываюсь в плену его рук. Кругом его запах, его прикосновения, от которых моя женская сущность оживает, выбиваясь из-под власти тотального самоконтроля.

Мне хочется, чтобы он продолжал. Хочется почувствовать его всего. Хочется рваных стонов и одного дыхания на двоих.

Идиотка.

Уклоняясь от жаждущих губ, разворачиваюсь к нему спиной, наивно полагая, что так будет проще справляться с безумием, разгорающимся в крови.

Как бы не так. Наглец даже не думает отстраняться. Наоборот, упирается руками в столешницу по обе стороны от меня, и я каждой клеточкой чувствую его напряженное тело, горячее дыхание на своей шее.

— Нельзя, — повторяю, как заведенная, — нам нельзя.

— Жень…

— Ты все еще женат.

— Осталось немного, и Танька исчезнет из моей жизни.

— И что? Что с того, что она исчезнет? Разве это изменит то, что произошло между нами? Сотрет из памяти те слова, что ты тогда сказал?

С тихим стоном он упирается лбом мне в затылок.

— Ты не представляешь, как мне хочется все исправить. Я бы жизнь отдал, чтобы изменить прошлое.

— Это просто громкие слова, — я боюсь шевелиться, потому что от каждого движения все сильнее чувствую жар его тела. Он пробивает меня насквозь, мешая трезво думать, толкает навстречу к бездне, — ты выбрал тогда ее. Не меня. А теперь поешь о том, что хочешь чего-то изменить.

— Ты не понимаешь.

— Так объясни? Скажи хоть что-нибудь, чтобы я поняла твои поступки, — мне хочется заставить его говорить.

Чтобы он отвлёкся, перестал прикасаться, но добиваюсь совершенно противоположного эффекта.

— Не могу, — рука скользит по бедру и ныряет под широкую футболку. — Я чувствую, как ты дрожишь.

— Мне холодно.

— Неправда, — прикусывает мочку уха. Глупо отрицать очевидное. Меня трясёт, но в тех местах, где прикасаются его руки, кожа просто пылает. Он снова прикусывает кожу на шее, тут же пройдясь по укусу языком. — Ты такая красивая.

Я не знаю, что красивого он во мне видит. У него жена как с картинки, и я такая… никакая. Усталая, осунувшаяся, с головой, полной проблем. Но тем не менее я верю ему. Или просто так хочу поверить, что здравый смысл стыдливо отворачивается.

Его руки под футболкой, и прикосновения с каждым мигом становятся все настойчивее. Теплые пальцы обводят впадинку пупка, поднимаются выше, прикасаясь к груди сначала невесомо, вызывая толпу мурашек, падающих сплошной полной по рукам и спине. Потом сжимает, вынуждая от удовольствия прикрыть глаза. Вторая рука тоже гладит живот, медленно опускаясь, сдвигает резинку белья и ныряет ниже. Прикасается там. Ласкает, задевая чувствительные точки.

У меня закрываются глаза. Невольно развожу бедра. Трусь о его пах, забыв о том, что меня останавливало раньше.

— Женечка, — тихий шепот, — если бы ты знала, как я по тебе скучал.

Если бы ты знал, как я сходила без тебя с ума…

У меня нет сил сопротивляться. И желания тоже нет. Я так давно не чувствовала себя нужной и желанной, и мне так отчаянно этого хочется. Хоть на один вечер оставить проблемы и раствориться в его объятиях.

Я пожалею об этом завтра, договорились? Назову себя самыми плохими словами, плюну на свое изображение в зеркале и даже выдеру себе клок волос в качестве самобичевания. Но это все будет завтра, а сейчас я откидываюсь на крепкое плечо, позволяя трогать себя, где он хочет и как хочет.

Дурею от ласк и едва держусь на ногах. Орлов чувствует это, продолжает доводить меня до состояния, когда уже не остается ничего, кроме голых инстинктов и желания обладать чужим телом.

Я даже не понимаю, как оказываюсь без нижнего белья. Только чувствую, как на поясницу давит тяжелая рука, вынуждая прогнуться. Опираюсь на стол, от нетерпения закусываю губы, но все-таки всхлипываю, когда он входит. Медленно, плавными движения погружаясь все глубже, пока не проникает полностью.

Ждет несколько секунд, едва справляясь с дыханием, а потом начинает двигаться. Неторопливо, наслаждаясь каждым мгновением, каждым соприкосновением. Я веду бедрами ему навстречу, чувствую, как тугой член внутри заполняет меня, растягивает.

Так сладко.

— Еще, — молю в беспамятстве, и движения ускоряются.

Невыносимая пытка. Колет будто раскаленной иглой и расползается по венам истомой. Низ живота пылает, пульсирует, трепещет. Все мои ощущения концентрируются на этих движениях, связывающих нас в одно целое.

— Сильнее, — срывается стон с губ.

— Я сейчас кончу.

От этого признания и хриплого сдавленного голоса голова хмелеет, как от хорошего вина. Мне давно такого не говорили.

— Денис…

— Давай, Жень, — накрывает пальцами чувствительную точку, гладит ее, надавливает, усиливая ощущения, — давай.

И я будто срываюсь в пропасть. Запрокидываю голову, открыв рот в безмолвном крике, цепляюсь пальцами за край стола, выгибаюсь. Меня накрывает горячей волной удовольствия, настолько острой, что граничит с болью. Скручивает в сладких судорогах. И хочется, чтобы они продолжались вечно.

Денис делает еще несколько отрывистых глубоких толчков и с хриплым рычанием рывком выходит из меня. Я чувствую горячие капли на коже, не менее горячие слезы на щеках. Я не реву, они сами. Мне сейчас так хорошо, как не было уже много лет.

Орлов молча поправляет одежду, протягивает мне салфетку.

— Спасибо, — я кое-как вытираю следы любви и, поматываясь иду в ванную.

Стою под горячими струями и практически не чувствую их, потому что внутри полыхает пожар.

Когда выхожу из ванной, натыкаюсь на Дениса. Он молча подхватывает меня на руки и несет в комнату.

— Ты куда?

— Не убегай. Просто побудь со мной.

— Мне надо к Маришке.

— Все хорошо. Она спит. Я уже проверил.

Он опускает меня на диван, сам укладывается рядом и натягивает на нас оделяло. Я лежу рядом с ним разомлевшая, хмельная и жмурюсь, словно сытая кошка.

— Хреновый из меня джентльмен, — с легкой усмешкой касается губами моего виска, — но когда ты рядом, у меня срывает предохранители.

Всегда срывало. Я помню, как мы раньше набрасывались друг на друга, как хватало одного взгляда, чтобы между нами проскочили искры, моментально перерастая в пожар. Похоже, за время разлуки ничего не изменилось. Нас все так же штормит.

Я пригрелась и расслабилась настолько, что не заметила, как провалилась в сон. Тихий, уютный и такой нежный, что даже сквозь дрему чувствовала, как улыбаюсь. Мне было хорошо просто от того, что он рядом, что чувствую его дыхание на волосах и руки, которые обнимаю так, будто боятся, что я исчезну.

А потом пришло утро. И вместе с ним скопом стыд, сомнения и злость на себя. Подумать только, снова на те же грабли, да еще с разбегу.

— Женя, — обращается ко мне Денис, когда я усаживаю детей за стол.

— Погоди, надо их покормить, — хлопочу, как курочка-наседка. Одному чай, второй молоко. Кому-то сырок, кому-то яйца.

Они такие сонные, сидят рядышком, вяло жуют и зевают. Смотрю на них, и сердце заходится от нежности.

— Жень, — останавливает мой бег по кругу, — у них все есть. Успокойся.

Я замираю, чувствуя дурацкое желание спрятаться. Взрослая тетка, мать, а порой веду себя как малолетняя идиотка. Осознание этого отрезвляет. Я тяжело вздыхаю и смотрю на мужчину, с которым провела ночь.

— Я спокойна.

— Нам надо поговорить.

— Не здесь, — киваю на детей, — и не сейчас.

— А когда? — он недовольно хмурится.

— Завтра.

— Завтра?!

— Да, — уже тверже, — мне надо подумать, переварить. Успокоиться, в конце концов. И я очень прошу тебя дать мне это время. Не давить.

— Я думал, что вы сегодня опять останетесь здесь.

— Нет, — отрицательно качаю головой, несмотря на то, что от этих простых слов трусы моментально становятся мокрыми, и тело начинает вибрировать, — мне надо побыть одной.

— Зачем? Чтобы придумать какую-нибудь причину, по которой мы не можем быть вместе?

— Причин и без моей фантазии предостаточно, ты не находишь?

Денис проходит к окну и смотрит, как снаружи кружит снег. Я вижу, как напряжены его руки, и невольно вспоминаю, как ночью они ласкали меня, мастерски играя на струнах моего тела.

Не краснеть! Не пыхтеть! И не пялиться на его задницу!

Бросаю быстрый взгляд на детей, но они ничего не замечают. Продолжают свой сонный завтрак.

— Давай объявим день тишины, — прошу у Орлова, — сегодня. Без звонков и попыток встретится…

Отчетливо слышу скрип зубов. Денис разворачивается ко мне, смотрит исподлобья так, что мне хочется провалиться сквозь землю, но я стою на своем.

— …Пожалуйста.

— Для тебя действительно это так важно?

— Важно. Мне нужно подумать. Уверена, что и тебе тоже.

— Да о чем тут думать?! — всплёскивает руками.

— Денис, пожалуйста. Не усложняй. Все и так сложно, ты же понимаешь. Я не могу вот так сразу в омут с головой после того, что между нами произошло в прошлом. Мне нужно время, нужен этот перерыв. А еще помнится, кто-то собирался быть джентльменом.

Он молчит. Долго, недовольно, но в итоге кивает:

— Хорошо, но только сегодня.

— Договорились. Уверена, завтра я уже буду в состоянии трезво мыслить, а сейчас давай собираться. Детям пора в сад, а тебя, уверена, ждут великие свершения на работе.

И мы собираемся. Все вместе, будто настоящая семья. Пока Денис облачается в рабочий строгий костюм, я помогаю одеться детям. Они, наконец, просыпаются и трещат, как две сороки, ни на секунду не умолкая.

Потом мы все спускаемся вниз, и я удивляюсь, обнаружив в его машине два кресла. Похоже, кто-то действительно серьёзно подходит к своим родительским обязанностям. Это подкупает настолько, что я всю дорогу до сада прячу улыбку, которая так и норовит расползтись по губам.

Однако когда мы выезжаем на нужную улицу, прошу его остановить машину:

— Вот здесь нас высади. Дальше мы сами дойдем.

— Зачем? — Орлов искренне удивляется.

— Я не хочу, чтобы увидели, как мы с тобой приезжаем вместе. Будут обсуждать, сплетничать, потом к детям с расспросами привяжутся.

— Глупости.

— Ты не знаешь, на что способно женское любопытство.

Он все-таки останавливается. Я выхожу, выпускаю на волю Маришку и на миг задерживаюсь возле открытой двери.

— Спасибо, что подвез.

— Один день, Женя, — с нажимом напоминает он, — только один.

Я только улыбаюсь в ответ на его нетерпение и протягиваю руку Сережке. Он радостно шлепает мне по ладони.

— Пока-пока, малыш.

Орлов уезжает, а мы с дочкой неторопливо ползем в садик. Она рассказывает мне о том, как прошел вчерашний вечер, как ее забрал дядя Денис, как они играли.

— Он тебе нравится? — спрашиваю, прощупывая почву для дальнейших действий.

— Да. Очень. Он добрый.

— Добрый, — соглашаюсь.

— И детей любит.

Этого у него не отнять. Чокнутый папаша. В этом я убедилась с утра, когда вышла из душа и увидела, как он, высунув от усердия язык, пытался заплести Маришке косичку, а после завтрака помогал обоим гномам умыться. И все это без дерготни, без желания поскорее от них отвязаться. Наоборот, Орлов что-то им рассказывал, слушал детский лепет в ответ, смеялся вместе с ними.

— Любит, — киваю, — пойдешь еще к ним в гости?

— Пойду. Только с тобой.

— Да куда же я теперь денусь? — отвечаю, а у самой сладкой волной по телу проходится истома — отголосок ночного безумия.

— А тебе нравится дядя Денис? — серьезно спрашивает она.

Вот что ответить маленькой девочке на такой вопрос? Не объяснишь же ей, что у нас все сложно, и то чувство, которое обуревает меня при взгляде на Орлова, не имеет никакого отношения к симпатии.

— Может быть.

— Поэтому ты с ним сегодня спала? Я видела, как вы утром вместе лежали.

— Ух… блин, — это я от неожиданности поскользнулась и приземлилась на пятую точку.

Немного больно, и сердце о пятки ударилось, но зато Маришка, всполошившись, забывает, о чем спросила.

— Мама! — кричит со слезами в голосе. — Тебе больно?

— Нет, что ты, — я с кряхтением поднимаюсь на ноги, отряхиваюсь от снега и кое-как улыбаюсь, а у самой щеки горят от стыда.

Надо же, завалилась спать у Орлова на груди и напрочь забыла, что Маришка десять раз за ночь может проснуться: попить, пописать, и так по кругу. Вместе со стыдом в груди снова поднимаются сомнения и раздражение на себя. Та улыбка, которая еще в машине прилипла к губам, начинает постепенно угасать.

Тоже мне «мать года»! Совсем мозги набекрень съехали, стоило только оказаться рядом с Денисом.

На входе в сад мы снова с ним сталкиваемся. Пока мы шлепали, пока я валялась в снегу, он уже сдал сына и теперь несся, будто за ним демоны гнались.

— Ты куда?

— Представляешь, все дома забыл, — сокрушенно разводит руками, — мобильник, ноутбук. Все. Видать, совсем не в себе был.

Приятно знать, что не только у меня помутнение рассудка.

— Хорошего дня, — с усмешкой киваю ему и получаю в ответ быстрое «пока».

Денис тянется ко мне, будто хочет поцеловать, но в последний момент останавливается и недовольно морщится.

— Один день! — цедит сквозь зубы.

— Да помню я, помню, — машу ему рукой, — беги уже, а то опоздаешь.

Глава 15

Домой я прибегаю как полоумный. Мечусь по квартире, собирая барахло, и все валится из рук. Гоняю в голове события последних суток и, по-моему, даже не дышу. Все не могу поверить, что они были рядом, что к Жене прикасался. Непередаваемое ощущение, будто кто-то снова переключил рубильник в положение «вкус к жизни».

Взгляд цепляется за рисунок, над которым вчера пыхтел Серый Волчок. На нем изображены четыре кривых человечка. Дядя, тетя, маленькие мальчик и девочка держатся за руки. В отличие от того, как он рисует собственную мать — черным непонятным пятном, Женя у него вышла приветливая, с улыбкой. Правда, один глаз больше другого, но это мелочи. Я зависаю, глядя на эти примитивные художества. Сердце гремит где-то в голове, а губы сами расплываются в улыбке. Это самый прекрасный рисунок, который я видел в своей жизни.

У меня такое радужное настроение, что когда в дверь раздается звонок, я не жду подвоха, интуиция молчит…

А зря.

На пороге стоит Татьяна. Как всегда, с ногтями, губами, прической, в короткой норковой шубке и с такой мордой, будто ей кто-то подарил ключи от мира.

— Чем обязан?

— Где твоя улыбка, Орлов? — лыбится она. Пытается выглядеть как стерва, а на самом деле выглядит, как конченая сучка чихуахуа. — Разве ты не соскучился по своей любимой жене?

— К сожалению, к своим годам любимой женой так и не обзавелся. Только суррогатом.

— Ну-ну, милый. Не надо меня злить. Я пришла с миром.

— Тебя никто сюда не звал.

— Что же ты такой грубый, котик?

Ее манера держаться просто вымораживает. Я прямо чувствую, что она задумала какую-то инфернальную херню. Так ведь хорошо все было. Неделю не видел ее: и нервы спокойные, и глаз дергаться перестал, а тут на тебе — нарисовалась.

— Говори, зачем пришла, и проваливай, — нет никакого желания играть в ее дурацкие игры, хочется только одного — поскорее от нее отделаться.

— Даже в гости не пригласишь?

— Таня, — произношу с нажимом, — не беси. Просто скажи, какого хера тебе надо?

— Ты не догадываешься?

— Я в душе не ведаю, зачем ты приперлась, и гадать не собираюсь. Говори и проваливай.

Она зло сверкает глазами и перестает, наконец, выдавливать из себя эти уродские ехидные улыбки.

— Как был хамлом, так хамлом и остался!

— Ближе к делу.

Она фыркает, перекидывает с плеча на плечо свои длинные, блестящие волосы и чопорно произносит:

— Я за сыном пришла.

Чего, блядь? У меня глюки?

— Сделаю вид, что не слышал этого.

Пытаюсь прикрыть дверь, но эта безумная проворно, как мартышка, сует ногу в прихлоп. Очень хочется сломать эту спичку к чертям собачьим.

— Не так быстро, Орлов, — в голосе проскакивают истеричные нотки, — я вообще-то мать!

— Фига себе. Ты об этом вспомнила? А как же твои вопли о том, что ты в первую очередь женщина?

— Одно другому не мешает, — пыхтит зараза наманикюренная, пытаясь освободить ногу, которую я хорошенько так прижал.

— Тань, иди по своим делам и не позорься. Тоже мне мать нашлась.

— Да, мать, — она вытаскивает свое копыто из тисков и отступает на пару шагов, — и если ты не в курсе, то по нашему законодательству, при разводе ребёнка оставляют с матерью.

Я не понимаю, что она задумала, но мне это категорически не нравится, поэтому выхожу на лестничную площадку и плотно закрываю за собой дверь. Я не могу пустить эту курицу туда, где мы вчера были с Женей.

— Что ты бредишь? Мы с тобой это уже обсуждали, и ты сказала, что сын тебе не нужен.

— Я передумала, — ухмыляется, — и не отдам его тебе.

— Тань, хватит херней страдать!

— Никакой херни, милый. Я просто подумала, что больно ты в шоколаде. И развод получил, и ребенка. А мне, знаешь ли, невыносимо видеть твою счастливую морду. Так что Сергей пойдет со мной. Прямо сейчас. Иначе я вызову полицию и скажу, что ты его похитил и насильно удерживаешь.

— Ты совсем чокнулась, что ли?! — я зверею.

— Почему же? У меня наоборот глаза открылись на всю эту ситуацию. Разведемся, я подам на алименты…

— Тебе деньги нужны? Так я тебе и так их дам.

Я готов от нее откупиться. На что угодно уже готов, лишь бы выдавить ее из своей жизни и жизни сына.

— Э, нет, Дениска. Так ты один раз сунешь и все, а с алиментами я буду до его восемнадцатилетия тебя яйца откручивать. И видеться ты с ним будешь исключительно по моему разрешению. Например, в субботу. Один час.

По маниакальному блеску ее глаз понимаю, что стерва ни черта не шутит. Она просто прется от своего плана, от того, что может уесть меня.

— Тебе не нужен ребенок. У тебя же на него никогда не было и не будет времени.

— Подумаешь, — жмет плечами, — няньки в помощь. Возьму круглосуточную, и никаких проблем.

— Ты о нем подумала?

— Твою мать, Орлов! Почему ты все время это спрашиваешь? Я, по-твоему, все время должна думать только о нем? О том хорошо ему, плохо ему? У меня нормальная жизнь, которая не крутится вокруг спиногрыза!

— Сама же минуту назад кричала, что ты мать.

— И что? Мать не равно рабыня и прислуга.

У меня в голове не укладывается весь этот бред. Просто не укладывается.

— Это ты как дурак вокруг него прыгаешь. Мямлика какого-то растишь. Сережа то, Серёжа се.

— Вот и оставь его мне, и никто не будет тебя напрягать.

— Меня больше всего напрягает то, что ты доволен.

— Только в этом дело? Да? В том, что ты хочешь и дальше отравлять мне жизнь?

— Ты же мою отравил.

— Чем?

— Я когда за тебя замуж выходила, хотела нормальную семью, мужа, который будет любить и уважать, а получила упыря, который в мою сторону даже не смотрел. А я ведь старалась. Все для тебя делала. Красивая всегда была, ухоженная.

— Тань, я сразу предупреждал, что так будет. И тебя, и твоего папашу. Но вы почему-то в голову себе вбили, что если мне руки выкрутить и заставить жениться, то все будут счастливы.

— Можно подумать в тюрьму тебя посадили. Да о такой жене, как я, — указывает на себя большим пальцем, — любой нормальный мужик мечтает.

— Так вперед! Уверен, эти нормальные мужики в очередь выстроятся, когда узнают, что ты теперь свободна. Выбирай любого.

— Не сомневаюсь. Выстроятся. И найду я себе самого лучшего.

— Дерзай.

— И еще заставлю мелкого называть его папочкой…

У меня красная пелена перед глазами. Мне реально хочется зарыть Таньку поглубже где-нибудь в лесу. Потому что таких сук еще поикать надо.

— В общем, я все сказала. Сергей отправляется со мной, и дальше я буду решать, как и что с ним делать, а захочешь увидеться — будешь разрешение спрашивать.

Точно удавлю.

— У тебя дома даже жрать нечего. Как всегда, ничего, кроме грязной посуды, нет!

— Пиццей перебьется, — она просто непробиваемая. — Давай его сюда.

— Проваливай, пока я не спустил тебя с лестницы, — я уже почти рычу.

— Ты не имеешь права не пускать ко мне сына.

— Да ты ему на хрен не сдалась! Он о тебе даже не вспоминал ни разу!

Она равнодушно жмет плечами. Ей реально плевать на ребенка, для нее главное доставить проблемы мне.

— Зови его сюда! Немедленно!

— Тебе настолько на него похер, что ты даже не вспомнила, что в это время он уже в саду!

У нее вытягивает лицо, и глаза так глупо хлоп-хлоп:

— В смысле… Ты врешь.

Хер с тобой. Распахиваю дверь:

— Иди. Шкафы проверь, под кровати загляни.

— То есть сына ты отдавать не собираешься? — спрашивает через десять секунд.

— Тань, ты адекватная вообще? Я же сказал — он в саду!

— Как знаешь, — разворачивается и уходит с видом оскорбленной королевы.

Идиотка, мать вашу.

Я почти уверен, что она действительно позвонит в полицию и все вывернет так, что я окажусь виновен чуть ли не в похищении ребенка у святой матери. А уж если папаша ее подпряжется, то не видать мне Серегу как своих собственных ушей.

Зашибись. Просто зашибись. Надо же, такое хорошее утро, и какое плохое продолжение.

Появление моей почти бывшей жены вернуло меня с небес на землю. С чего я вообще взял, что удастся с ней мирно разойтись? Увидел Женю и все? Размяк, мозги набекрень съехали?

Танька дура, но проблем может доставить выше крыши. И непременно доставит. Ей же поперек горла мое спокойствие. Она ради этого даже нелюбимого ребенка готова забрать. Все что угодно, лишь бы мне яйца прищемить.

Я помню, как мы с ней познакомились. Это было весной. Мы с друзьями отмечали очередную встречу выпускников под девизом «года идут, а дурь все та же». Веселились, творили не пойми что, и тут я увидел возле барной стойки девушку. Стройную, яркую, с красивыми глазами и улыбкой, обещавшей неземное блаженство. Подумал, а почему бы и нет? Настроение шальное, младший Орлов жаждал приключений и упругого девичьего тела, а тут такая цаца.

Мы трахались с ней через полчаса после знакомства. Сначала в клубе, потом на лавке в парке, потом у нее дома. Наутро то ли я был еще пьян, то ли словил приступ идиотизма, но не ушел по-английски, как это делал обычно, а решил остаться.

Так начался наш роман. И сначала все было отлично, я даже в какой-то миг стал подумывать: может, это «та самая». Но эта влюбленность, если это вообще была она, очень быстро сошла на нет, когда я понял, что за красивым фасадом пусто, ничего общего у нас нет, даже тем для разговоров не найти.

Остыл. Так же быстро, как загорелся. И попытался расстаться с ней мирно. Вроде вышло. Она, конечно, поскандалила немного, слезу пустила, но потом смирилась. Уходил я от нее, не чувствуя ничего: ни сожаления, ни раскаяния, разве что облегчение, будто кирпич из кармана выкинул.

А через неделю встретил Женю. И все закрутилось, понеслось с невероятной скоростью. Мы могли часами не вылезать из постели, а потом болтать взахлеб, обсуждая что угодно. Я влюбился, как мальчишка, впервые в жизни. Весь мир был готов положить к ее ногам, с ума сходил, если не видел пару часов, дышал ей, планировал будущее. Это были самые прекрасные месяцы в моей жизни, самые счастливые.

Но в один прекрасный день все мои планы пошли псу под хвост. Ко мне на работу пришла Татьяна с небольшим, но уже явно просматривающимся животом и полосатым тестом.

— Поздравляю, милый, ты скоро станешь папой.

Я до сих пор помню, как от этих слов по коже прошел мороз.

Какой, на хрен, папа? Естественно, я потащил ее к врачам, мы сделали все тесты, которые только возможно, и все они как один указывали на то, что счастливый папаша я и никто другой. Это была катастрофа. Но я не мог даже предположить, что спустя пять лет буду воевать с этой сукой из-за сына, которого вначале даже не хотел.

Глава 16

Весь день я мечусь из крайности в крайность. То летаю так, будто за моей спиной крылья, то сижу, обхватив голову и сокрушаясь, какая я дура, что снова спуталась с Орловым. Растеклась сладкой лужицей, стоило только оказаться рядом с ним. Трижды дура.

Он молчит, я тоже не звоню ему и не пишу. Нам обоим надо обдумать то, что между нами произошло. Тоже, наверное, мечется, места себе не находит.

Чтобы хоть как-то отвлечься и не оставаться одной, я решаю забрать Маринку немного пораньше. Планов на вечер нет никаких, так что мы можем с ней погулять.

Я прихожу в сад, когда у них полдник. Ребята сидят за столиками по четыре человека, сосредоточенно поедают пирожки с капустой. Выпечка так вкусно пахнет, что у меня сводит желудок. Так бы и съела сама. Штук пять. И можно без чая.

Я не хочу сбивать дочери аппетит, поэтому терпеливо жду ее в раздевалке, попутно разбирая скомканные вещи в ящичке.

Так увлечена этим процессом, что пропускаю момент, когда в раздевалку входит кто-то еще. Слышу только наглое цоканье каблуков и недовольный голос:

— Что за вонь?

Смотреть, кто там такой ворчливый, нет ни малейшего желания, поэтому продолжаю заниматься своими делами, но потом все-таки бросаю взгляд через плечо и вижу со спины женщину. Высокую, стройную. В кожаных леггинсах, высоких ботильонах и шубке, не прикрывающей круглую накаченную задницу. Прямо куда деваться. Модель.

Она заглядывает в группу и громко произносит:

— Сергей, пойдем!

— Подождите минутку, сейчас он доест… — подает голос Ольга Алексеевна.

Но мамаша ее прерывает самым бестактным образом:

— Мне некогда ждать. Все! Клади булку и пойдем. Живо!

Мне даже как-то обидно становится за ребенка, которому не дают съесть вкусный пирожок, и в голове пока не срабатывает нужный тумблер. Я не узнаю в грозном имени «Сергей» того маленького румяного мальчишку, который так похож на мою дочь.

Видать, мозг сопротивляется этой информации, не хочет ее принимать. Поэтому я туплю и на автомате продолжаю складывать вещи, не обращая внимания на то, как деревенеют мои руки.

А потом дверь открывается, и в раздевалку заходит сын Орлова. Вот тут все в моей голове и встает на свои места. Сердце сначала перестает биться, а потом срывается в бешенный галоп.

Это ведь жена Дениса! Та самая женщина, ради которой он меня оставил.

— Давай быстрее! — отрывисто командует она. — Собирайся.

— Где папа? — спрашивает он дрожащим голосом.

— Хватит болтать! Одевайся! Где твои вещи?

Она что, не знает, где у ее сына шкафчик?

— Здравствуйте, тетя Женя, — здоровается он и смотрит на меня с такой надеждой, что у меня щемит где-то в груди, — а Марина там еще…

— Хватит болтать! Одевайся! — его мать бросает на меня пренебрежительный взгляд, дескать, путаются тут всякие под ногами, мешают.

На ее фоне я выгляжу блекло. У меня не такие блестящие волосы, и кожа так не светится изнутри. Ногти у меня короткие, покрытые светлым лаком, и руки красные после мороза, а у нее идеальный маникюр и лапки выглядят так, будто они никогда не мыли ни посуды, ни полов.

Я чувствую, как поднимается ревность. Знаю, что это неправильно, но не могу не сравнивать себя с ней. Проигрываю по каждому пункту. Неудивительно, что тогда Денис выбрал ее. Она шикарная, дорогая, красивая, как девушка с обложки. Это впечатление портят лишь недовольно поджатые губы и сердитый взгляд.

— Татьяна Геннадьевна, — воспитательница выходит к нам, — вот квитанции за сад.

— Это мужу моему передайте. Финансовыми вопросами занимается только он, — она даже не смотрит на бумажки.

Ольга Алексеевна мнется. Мне кажется, что в присутствии этой особы ей неудобно, как и мне.

— Хорошо, передам. Вы тогда возьмите вот это, — протягивает еще один листочек, — тут стишок небольшой. На следующей неделе у нас утренник. Надо выучить.

— Обязательно, — Татьяна раздраженно забирает бумажку.

Воспитательница отступает, потому что контакта с этой родительницей нет никакого. И я впервые в жизни вижу, как Ольга Алексеевна неодобрительно качает головой.

Я напряжена настолько, что едва получается дышать. Стою к ним спиной, слушаю, как она торопит Сережку, вдыхаю резкий сладковатый запах дорогих духов.

Интересно, куда она так торопится? К мужу любимому?

— Что ты копаешься? — дергает пацана. — Одеться не можешь по-человечески?! Дай сюда!

Выхватывает из детских рук колготки и начинает их нервно выворачивать, потом пихает обратно.

— Поторапливайся.

Украдкой оглядываюсь на эту парочку. Мамаша с недовольным видом смотрит в окно, еще и ногой раздражённо постукивает, а Серёжа путается, пытаясь одеться. Видно, что нервничает, что его потряхивает и где-то на подходе слезы.

Мне становится его жалко.

Он натягивает свитер, потом берется за штаны и никак не может попасть ногой в штанину — подкладка смялась комком.

— Не получается, — пищит он.

— Не получается, — вместо того чтобы помочь, мамаша его просто передразнивает, — а ты старайся лучше.

И опять в окно уставилась.

У меня в организме будто вата расползается. В ушах шумит, и давит где-то в животе от возмущения. Так же нельзя! Он же маленький!

Ловлю его беспомощный взгляд и улыбаюсь, пытаясь хоть как-то подбодрить. В ответ получаю измученную быструю улыбку, после которой он тут же опускает взгляд. В присутствии этой женщины Серый Волчок совсем не похож на счастливого жизнерадостного ребенка, которого я видела с утра.

Маринки все еще нет, и я еще раз перебираю вещи, лишь бы откровенно не пялиться на семейство Орловых.

— Ты мужик, в конце концов, или так просто? — очередной наезд спустя пару минут. — Теперь с шапкой справиться не можешь?

— Нельзя так, — слова сами срываются с губ, — зачем вы его обижаете? Лучше бы помогли.

— Вам заняться нечем? — спрашивает она, вперив в меня наглый взгляд. — Со своим ребенком цацкайтесь, а к моему не лезьте. Без вас знаю, что для него лучше!

Режим яжематери на полную мощность. Вроде надо что-то сказать, но не могу. Прав у меня нет, это как со своим уставом в чужой монастырь соваться.

— Я просто сказала, что надо ему помочь, — цежу сквозь зубы.

— Женщина, до свидания! — отбривает она и переключается на сына. — Ты все?! Давай сюда свои идиотские завязки! Пореви еще тут давай!

Со светлых ресниц скатывается крупная блестящая слеза, на которую мне больно смотреть. Хороший же мальчик! Умненький, веселый. Зачем она так с ним? Почему Орлов позволяет ей так обращаться с сыном?

В этот момент в раздевалку выскакивает счастливая румяная Маришка:

— Мама, — бросается ко мне, и я, присев рядом с ней на корточки, обнимаю ее изо всех сил.

Сердце грохочет. Целую ее в щеку, зажмуриваюсь, потому что мне больно, и я никак не могу понять отчего. Просто изнутри разрывает.

— Все, пошли, — командует Татьяна и первая направляется к выходу, а сынок понуро плетется следом.

— Сереж, пока, — Маришка весело машет ему рукой.

В ответ тот только хлюпает носом, не смея задержаться даже на мгновение, чтобы попрощаться с подружкой, потому что мамаша ждет его в дверях и нетерпеливо подгоняет:

— Живее ногами шевели!

— Мы к папе сейчас идем? — робко спрашивает пацан.

— А-то! Конечно, к папе, — усмехается эта недомать, — Он нас уже давно ждет, соскучился, праздник подготовил, а ты тут копаешься, как безрукий.

К папе идут.

Все. Капец. У меня внутренности просто в труху сминаются. Ни вздохнуть, ни охнуть, и каждое движение сопровождается миллионном уколов под рёбра.

К папе.

Я пытаюсь себя убедить, что мне все равно, что этот самый папа может делать, что угодно, но сердце-то не обманешь. Оно кровью обливается, захлёбывается. И плевать ему на все доводы здравого смысла, на все плевать.

Представляю, как эта бесчувственная мегера едет вместе с сыном к своему законному мужу. Как он ее встречает. Может, они и поспорят, поругаются, а потом мириться будут.

Черт. Не надо об этом думать. Просто не надо и все.

— Какая злая тетя, — хмуро произносит Марина, когда дверь за ними закрывается.

Мне хочется много сказать про эту тетю, но не могу. Дочь еще маленькая совсем, незачем грузить ее взрослыми психами и истериками, поэтому просто жму плечами и произношу, стараясь, чтобы голос не слишком дрожал:

— Она его мама. Она знает, как лучше.

Дочка озадаченно молчит. Видать, что-то у нее в мыслях не сходится, потому что хмурится она еще больше:

— Мне она не нравится.

Мне тоже, но, увы. Кому до этого есть дело?

— Марин, так нельзя говорить.

— Почему? — искренне недоумевает она.

— Просто нельзя.

Сегодня красноречия не хватает, я не знаю, как объяснить ребенку, что нельзя говорить плохо про других людей, потому что у самой в голове столько неприличных слов крутится, что можно целую матерную поэму написать.

Я все еще пытаюсь отогнать от себя мысли о том, что она идет к Орлову. Он вчера так рьяно пытался доказать, что между ними все кончено, шептал в перерывах между поцелуями о том, что скоро разведется, а сегодня я слышу об их планах на вечер.

Я не верю ей, не верю ему, и вообще не знаю, кому теперь можно верить. Страшно.

— Надо было сказать ей, что мы вчера в гости приходили, и что тортик ей оставили. Она бы тогда не была такой злой.

— Ага, — у меня с губ срывается нервный смешок, когда понимаю, насколько близка была к провалу.

Даже представить сложно, чем бы все это закончилось, если бы дети при ней начали обсуждать нашу ночевку.

— А папа у него хороший. Мне он очень нравится.

Мне тоже. И это бесит больше всего на свете.

Я снова увязла и снова переживаю из-за него, хотя обещала себе, что больше никогда ни одной слезы, ни одного нерва на него не потрачу. Наивная.

У меня после безумной ночи и так все в голове смешалось. Сплошная каша из сомнений, страхов, самобичевания, измученной радости и надежды.

— Когда мы опять пойдем к ним в гости?

— Не знаю, Марин. Как получится.

— Давай их к себе пригласим?

От неожиданности я даже роняю ее шапку.

— У нас места хватит, — сосредоточенно рассуждает дочка, — мы с Сережей в моей комнате спать будем, у меня кровать большая, а вы с дядей Денисом в другой комнате на диване.

Да твою ж мать.

Я в жизни так не краснела, как от этих незатейливых размышлений. Мне кажется, что тут не только щеки, но и уши, шея, даже коленки и те багровыми стали.

В раздевалку выходит Ольга Алексеевна и протягивает мне квитанцию:

— Вот, не успела в ящичек положить.

— Спасибо, — мямлю, не в силах смотреть ей в глаза. Мне кажется, что она в курсе того, что произошло между мной и Орловым. Дети ведь такие дети, болтают что попало, выдавая все секреты. К пылающим щекам добавляются потные ладони и заикание. — Сегодня заплачу.

— Постарайтесь, пожалуйста.

Она возвращается в группу, а я помогаю Маришке одеться, чувствуя, как с каждым мигом все больше кружится голова.

Мне нужно срочно выйти на улицу, вдохнуть свежего воздуха.

Глава 17

— Ольга Алексеевна, — звоню воспитательнице перед тихим часом, — как там дела у Сережи?

— Все отлично. Позанимались, погуляли, поиграли. Сейчас дружно укладываемся спать. Что-то случилось?

— Нет. Просто хотел предупредить, что сегодня раньше заберу. После тихого часа.

Мне надо его забрать. Так спокойнее. У меня уже от нервов в голове звенит. Документы читаю и не понимаю, цифры вообще не узнаю, и кишки от тревоги крутит.

Весь день меня просто выворачивает наизнанку. Только вроде человеком себя почувствовал, с любимой женщиной ночь провел, с детьми и на тебе подарочек. Танька, сука, как всегда весь кайф обломала. У нее прям талант путать мне карты в самый неподходящий момент, забирать вкус к жизни.

Не понимаю, блядь, просто не понимаю. Не люблю ее, не скрываю этого, а она все равно липнет, как банный лист к заднице. И сама недовольная, и мне жизнь портит. Вот что за манера такая идиотская? Типа ни себе, ни людям. Теперь придется с ней бодаться из-за Сережки. И ладно бы она была чокнутой мамашей, которая души в своем чаде не чает, так ведь нет, не любит его, не нужен он, и все это делается лишь с одной целью — досадить мне. А то, что он маленький, что он будет чувствовать, когда родители начнут его в разные стороны тянуть — на это ей пофиг. Ей вообще на все пофиг.

Не понимаю, как меня так угораздило тогда, много лет назад. Почему утром после случайно проведенной ночи не свалил? Был же позыв, интуиция пыталась сказать: беги мужик, беги. Но я был с глубокого похмелья и лень было вставать. Теперь на, наслаждайся. Вечный геморрой нон-стопом.

Не жизнь, а сказка. С одной стороны — Женя и Маришка, с которыми надо налаживать отношения, с другой стороны — Танька со своими заскоками. Зашибись, просто зашибись. И я откровенно не знаю, за что хвататься.

Хочет поговорить с Женей, но я обещал ее не дергать, обещал дать время подумать, переварить. Джентльмен херов. Надо было запереть ее у себя дома и не выпускать, пока не сдастся и не скажет «да».

В общем, в голове полный сумбур. Ощущение, будто кругом зыбкие пески, и с каждым шагом в них затягивает все больше и больше.

— Здравствуйте, — Ольга Алексеевна почему-то встречает меня настороженно, без привычной улыбки, — что случилось?

Наверное, выгляжу совсем хреново, раз она так нахмурилась.

— Почему сразу случилось? — хмыкаю я. — Просто день тяжелый был. Где там Сережа? Доел свою плюшку?

— Ммм, — она как-то невразумительно мычит и беспомощно оглядывается на группу.

— Ест еще, что ли?

— Нет. Его мама забрала минут пятнадцать назад, — огорошивает меня новостью, от которой ноги к полу примерзают.

— В смысле забрала? — включаю идиота. — Куда забрала?

— Домой… — воспитательница разводит руками, а потом с сомнением добавляет, — наверное.

У меня кишки в узел скручиваются. Сука пронырливая! Сука! Сука! А я — дебил конченый! Просто тормоз. Идиот года.

— Она вас не предупредила? — бдительная воспитательница сразу чувствует подвох.

Мне еще тут вопросов и проблем не хватало, поэтому сдавленно вру:

— Я просто забыл. Сегодня утро суматошное было, вот из головы и вылетело все.

Чтобы хоть как-то успокоиться, открываю ящик Сережи. Там все комком — майка в вперемешку с сырыми варежками. Эта тварь его даже без шарфа забрала.

— Вот. Квитанции, — Ольга Алексеевна никак от меня не отстанет. У меня нет сил с ней говорить — внутри все кипит и бурлит, поэтому просто киваю и забираю лист. — И вот еще. Я Серёже стихи выдала. Ваша жена, наверное, их просто забыла, — показывает на листочек, который лежит поверх ящика.

Ага, сейчас. Забыла она. Ей просто похеру и на стихи, и на ребенка.

Запихиваю все добро из ящика в пакет и ухожу из группы.

— Сука! — закидываю барахло в багажник и в сердцах хлопаю дверцей.

На мой звонок она отвечает не сразу. Сначала я вынужден прослушать три десятка долгих заунывных гудков, после чего на меня обрушивается какофония звуков чужого смеха и музыки.

— Да, любимый? — в ее голосе нескрываемое торжество.

— Ты какого хрена творишь? — я рычу. — Зачем ты его забрала из сала?

— Мне разве нужно спрашивать твое разрешение, Орлов? Ты, кажется, забыл, но я его мать.

— Мать? Ты даже не знаешь, как это слово пишется.

— Я могу и обидеться, — усмехается она, и музыка на заднем плане сменяется с плавной на ритмичную, электронную.

— Ты где?

— У подруги на дне рождения. Если бы ты был хоть немного внимательнее к своей жене и ее жизни, то вспомнил бы о том, что у Катеньки сегодня юбилей.

Мне похер на Катеньку и ее юбилей.

— Сын с кем?

— С нянькой.

Зашибись.

— То есть ты его забрала из сада, сама свалила, и его перекинула на няню?

— Нет, блин, с собой взяла! — огрызается она. — Я ради него все свои планы отменять буду?

— Пф-ф, — у меня нет слов, только мат, — вот… на хрена? Тань? Я не пойму. На хрена ты это делаешь?

— Я тебе еще утром все сказала. Ребёнок останется со мной.

— Перебьешься! — завожу машину. — Я его сейчас заберу, а ты можешь и дальше развлекаться.

Она смеется. Так искренне и счастливо, что мне хочется ее удавить.

— Откуда ты его заберешь, Денис? Он не дома. И не с Валентиной Андреевной. Я ему новую няньку нашла. По объявлению.

— Ты… ты больная? Нашла какую-то новую тетку, которую он первый раз в жизни видит и скинула его на всю ночь?

— Вообще-то не на ночь, а на сутки. Чтобы утром спокойно выспаться, а то начнет ныть — то пожрать ему, то поиграть…

— Где он?!

— Все, Орлов, пока. Спокойной ночи, — елейным тоном произносит жена и отключает телефон.

Я набираю ее снова, но номер недоступен. Она просто отключила телефон, чтобы ей не мешали звонками всякие нервные мужья и няньки, сидящие с ненужными детьми.

Я не знаю куда бежать и что делать. Мне даже представить страшно, что ощущает сын, оказавшись у незнакомой тетки в незнакомом месте. На ночь. Бля, и хрен его знает, что там за тетка. Может, наркоманка или маньячка, или дура какая-нибудь?

Ох, и твою ж мать.

— Сука, — бью по рулю, — сука, сука, сука!

Прохожие шарахаются от моей машины, уверенные, что там сидит какой-то психопат.

Я действительно психопат. Если бы Танька была сейчас рядом, я бы, наверное, ударил ее, несмотря на то, что никогда на женщину руку не поднимал. Но это не женщина, это исчадие ада, которое в своем желании досадить мне доходит до абсурда.

Я снова ему звоню и снова, в ответ звенит — тишина.

День молчания прошел, и сегодня я готова к диалогу, а вот Денис пропал. От него только скупое смс «Извини. Занят. Потом объясню». И все. За весь день больше ни звонка, ни сообщения, ничего.

Он просто пропал со всех радаров.

Я держусь, стараюсь не оглядываться назад, не мучить себя дурацкими предположениями, но меня все равно отбрасывает на пять лет назад, когда я точно так же обрывала его телефон, а он сначала равнодушно молчал, а потом сказал: пока, детка, нам не по пути, у меня другая.

Прямо дежавю накрыло. И не просто дежавю, а горячая черная волна: смесь страха, обиды, разочарования. Я же поверила ему, снова… идиотка. Всю ночь думала, как нам быть дальше, металась, взвешивала за и против, и в конце концов решила, что хочу попробовать. Потянулась за ним, как наивная овца, и в очередной раз получила хорошую затрещину.

Мне было бы проще и легче, если бы он утром после нашего безумия сказал «Жень это все ошибка, нервы, гормоны, ретроградный Меркурий…» — да что угодно! Только не вот так, только не молчание. Это мой триггер, мой спусковой крючок.

Особенно бьет по нервам то, с какой надеждой спрашивала Маришка насчет гостей. Ладно — я, уже привыкшая, обломанная жизнью тетка, а ее-то зачем обманывать и давать ложную надежду? И после этого всего он хочет, чтобы я сказала ей правду? Да ни за что! Пошел к черту! Я не позволю ему портить психику моей дочери. А то сегодня хочу общаться, а завтра «извини, занят». Нет уж, жили как-то без него и дальше проживем.

В общем, весь день я накручиваю себя, разжигаю злость, покармливаю обиду и лелею жажду справедливости. Фантазирую, как встречу настоящего мужчину, а Орлов будет кусать ногти и рвать волосы на всех местах от того, что упустил нас.

Да, это глупо, по-детски, но это единственное, что позволило мне удержаться на плаву и не расклеиться. Потому что на самом деле мне очень больно и очень страшно. Осознавать, что не нужна… не нужны.

В обед, в очередной раз проверяя резюме, которые раскидала по разным сайтам, я вижу красную единичку во входящих сообщениях. Кто-то откликнулся.

Ни на что особо не надеюсь, потому что за неделю поисков я уже успела всякого повидать: и пирамиды, и сетевой маркетинг, и варианты типа «придите, месяцок поработайте и, быть можем, мы вам заплатим». Столько людей чудных, что только диву даешься.

В общем, открыла я конвертик, пробежалась взглядом по строчкам и призадумалась. Компания небольшая, но вроде серьезная. Занимается продажами тканей, белья, постельных принадлежностей. Сайт есть, официальные сведения все предоставлены, в поиске пробивается, условиях предлагают не то чтобы сахарные, но вполне адекватные. Зарплата белая, достойная, график без перегибов.

Надежда в груди разгорается чуть сильнее. Может, это оно? Компенсация от Вселенной за все последние события? Мне очень хочется в это верить и хочется, наконец, выбраться из ямы, в которую я умудрилась свалиться перед самым Новым годом. Дедушка Мороз мне много «приятных» подарочков приготовил, но, может, хоть на этот раз все будет иначе? Должно же мне хоть в чем-то повезти?

И я пишу ответное письмо, в котором соглашаюсь прийти на собеседование. На какой-то миг становится не по себе, что я тут опять начала мечтать, а на самом деле они уже кого-нибудь взяли, но все сомнения слетают, когда буквально через три минуты мне перезванивают, с номера указанного в карточке работодателя.

— Евгения Александровна, добрый день. Вам беспокоит компания «Брайтекс», мы готовы принять вас сегодня в четыре. Сумеете подойти? — красивый уверенный женский голос, от которого я вытягиваюсь по струнке.

— Конечно, смогу, — отвечаю торопливо, проглатывая окончания слов.

— Отлично, будем вас ждать.

Вешаю трубку и выдыхаю, стараясь не радоваться раньше времени. Мне сейчас не хочется лишних надежд, после которых ждет неминуемое разочарование. Хватит мне Орлова.

Оставшееся время я как на иголках, мечусь между телефоном — потому что, несмотря ни на что, ждут его звонка — и зеркалом, перед которым кручусь, собираясь на собеседование. Хочется, чтобы все прошло хорошо. Я просто обязана получить эту работу. Ради Маришки.

Боясь опоздать, в три уже вызываю такси.

— Давай, Женечка, ты справишься, — желаю сама себе удачи и выхожу из дома.

Чувствую легкое волнение, когда сажусь в машину. Не то чтобы я сомневаюсь в своих силах, просто последнее время у меня облом за обломом, поэтому скрещиваю пальцы наудачу. Пусть у меня все получится. Пожалуйста.

Волнение многократно усиливается, когда мы останавливаемся возле двухэтажного аккуратного здания. Уличные фонари разгоняют ранние зимнее сумерки, бликуя на кованом заборе, у ворот стоят дорогие машины. С виду все очень достойно.

Настойчивый звонок отвлекает меня от созерцания потенциального места работы.

Кого еще там принесло?

Орлов! Сердце пропускает удар, сжимается и падает куда-то в трусы. Надо же, объявился! Выкроил на бестолковую Женечку немного своего драгоценного времени. Я злюсь на него очень сильно, а еще боюсь того, что он мне скажет. Мой прошлый опыт не дает покоя. Давит, ломая уверенность в себе и своем будущем. И, наверное, я не готова снова испытывать такое, поэтому не отвечаю. Не могу я сейчас с ним говорить и не хочу. Молча сбрасываю звонок, но вежливость не позволяет просто так проигнорировать этого мерзавца, поэтому все-таки пишу письмо:

«Я на собеседовании в Брайтексе. Занята».

Вот так. Пусть не думает, что только он один делами занимается, а я прохлаждаюсь.

Это была самая гребаная ночь в моей жизни. Я искал свою курву-жену по всему городу. Первый раз по социальной сети отследил, где они празднуют, приперся туда, готовый разнести все к херам, а эта коза свалила! В насмешку оставила у официантов письмо, подписав его «Для любимого мужа». В нем пара строк о том, что не отдаст она мне Серого Волчка, и вообще фиг я ее найду. Во всех сетях меня в бан отправила и телефон отключила, чтобы я ее ни звонками не доставал, ни отследить не смог. О том, что ей няня могла в любой момент позвонить, Танька не заботилась. Подумаешь, сын не пойми где и не пойми у кого. Фигня! Главное — повеселиться.

Сто раз уже пожалел, что не интересовался ее жизнью и подруженциями. Что за Катя? Где они любят развлекаться? Куда их может занести на волне пьяного угара? Я не знаю про жизнь жены ровным счетом ничего. Полный ноль.

От бессилия сжимаю челюсти так, что еще немного и зубы раскрошатся, внутри все в хлам. Кулаки сбиты до крови — это я ночью срывал злость на стене. Все думаю о том, как там сын. Может, у него истерика? Может, потерялся? Может, эта тетка его голодом морит? Да что угодно может быть! Что, мать вашу, угодно! А я не могу помочь.

Всех знакомых на ноги поднял — бесполезно. В полицию звонил — мне у виска покрутили, дескать, мужик с ума не сходи, ребенка же мать родная забрала. А то, что там такая мать, что оторви и выброси, им плевать.

Уже не зная куда деваться я позвонил тестю. И, как назло, он где-то за границей, у партнеров и даже слушать меня не стал! Сказал, прилетит завтра — поговорим, и отключился. Все просто одно к одному… А Сережа неизвестно где.

Утром мне звонит Женя, а я не в состоянии с ней говорить. Не могу вываливать на нее свои проблемы.

— Прости, — откладываю телефон в сторону.

Я перезвоню ей позже. Покаюсь, все объясню, но сейчас мне надо сконцентрироваться на предстоящем разговоре с Геннадием Александровичем. Он мужик сволочной, тяжёлый, но внука любит по-настоящему. Надеюсь, здравый смысл победит, и он меня услышит. Гарантий никаких нет, уверенности тоже, но я уже готов бросаться на стены от безысходности.

Он встречает меня, как обычно, в своем кабинете. Сидит за большим столом из красного дерева, небрежно поигрывает дорогой ручкой и смотрит на меня исподлобья. Король хренов, лучше бы воспитанием дочурки ненаглядной занялся, а то выросло тупоголовое чудовище.

— Здравствуйте, Геннадий Александрович.

— Здравствуй, Денис. Чем обязан визиту? — улыбается.

Просто сама вежливость, но я-то знаю, что скрывается за этим фасадом. Помню, как он с такой же улыбкой рассуждал о том, что если не женюсь на его дочери, то Жене конец.

Семейка уродов.

— По делу, — присаживаюсь напротив него.

Я этой ночью глаз не сомкнул, и у меня совсем не осталось сил, чтобы играть в дурацкие игры, крутить хвостом и преданно заглядывать в глаза.

— Все в порядке?

— Нет. Все хреново.

— Даже так? — садится ровнее, облокачиваясь на стол. — Ну давай рассказывай, что у вас там стряслось.

Сразу орать, что его дочь конченая сука, нет смысла, поэтому начинаю с предыстории:

— Мы с Татьяной разводимся.

— О как, — поднимает темные густые брови. Видно, что для него это сюрприз, — и по какой причине?

— По такой, что мы абсолютно чужие люди.

— Пять лет живете вместе.

— Не вместе. Просто рядом. Это большая разница. Сразу говорю, что на развод подала она.

— Довел? — хмурится тесть.

— Даже не думал.

— Но и усилий не прикладывал для налаживания отношений?

Сейчас не время для вранья, поэтому говорю, как есть:

— Об этом тем более не думал.

— И зачем же ты пришел, Денис? Раз ни о чем не хочешь думать.

— Из-за Сергея. Я после развода хочу забрать его себе.

— Исключено. Мой внук останется с матерью.

— С матерью? А он ей нужен?

— Глупые вопросы. Конечно, нужен.

В голосе такая стальная уверенность, что я понимаю — он не в курсе того, как весело мы живем. Даже не догадывается. Видать, Таня, так усердно изображала, что у нас все супер, что наша семейная жизнь — это просто праздник, что ее папаша поверил. Да, если честно, не сильно-то он нами и интересовался. Пристроил дочку, дал ей того мужа, которого она требовала, истерично топая ногами, и на этом посчитал, что долг выполнен.

— А я вот не уверен. Она им не занимается, не забирает из сада, да даже просто обнять по-человечески не может. И, чтобы вы знали, когда она подавала на развод, то сама сказала, чтобы я сына забирал, потому что он мешает ей нормально жить.

— Бред.

— Бред? А вы зайдите на ее странички, посмотрите сколько там фотографий из клубов, салонов и ресторанов. А сколько всякой еды, ногтей и котиков? Тьма! И каждый день новые. А сколько с ребенком? Ноль! Словно его не существует.

Этого он отрицать не может, поэтому хмурится. Его дорогая доченька всегда любила развлечения, вечеринки и шумные компании.

— Вчера Таня пришла ко мне и заявила, что заберёт его, потому что хочет алименты.

— Боишься, что обдерет тебя как липку?

— Мне плевать. Я готов заплатить сколько потребуется, лишь бы она не трепала нервы ребенку. Она вчера забрала его из сала, не предупредив меня…

— Ты же сказал, что она его не забирает. Сам себе противоречишь.

Я скриплю зубами, но терпеливо продолжаю:

— Забрала его. Отвезла какой-то чужой тетке, которую нашла по объявлению, а сама уехала на день рождения к подружке.

Он слушает меня, ничем не выдавая своих эмоций, только глаза хищно прищуриваются.

— Я хотел его забрать, но она отказалась говорить, где он. То есть Сергей неизвестно где и непонятно с кем. Я звонил Таньке вчера, ночью, утром. В ответ — тишина.

— Может, она его уже забрала.

— Да ей насрать! — вскакиваю на ноги и начинаю мерить шагами кабинет. — Ей на все насрать!

— Уверен, этому есть объяснение.

Объяснение одно — Танька сука, каких свет не видывал, и пойдет на все, лишь бы мне досадить. Только ее папаша вряд ли услышит мои слова. Он уверен, что мне повезло, что я должен просто от радости скакать, потому что его доченька обратила на меня внимание. Зубы сводит злости. Серега хер знает где, а я прыгаю, как мандавошка, из угла в угол, а толку ноль.

— Хорошо, — решаю пойти ва-банк.

Достаю из кармана телефон, ставлю его на громкую связь и набираю Таньку. Молюсь всем богам, чтобы эта дрянь уже включила телефон. Просыпайся, кобыла! Почти полдень! Пора похмеляться и выкладывать фотографии в сеть, чтобы все знали, как ты вчера весело погуляла, как ты умеешь отклячивать задницу и делать губы уточкой. Давай же!

Когда пробиваются гудки, у меня сердце делает кульбит в груди. Хоть в чем-то повезло! Кладу мобильник на стол, между мной и Бойковым.

Эта сука не торопится отвечать. То ли не слышит, то ли специально тянет время, я не знаю. Психую, когда звонок обрывается, и неживой голос произносит «абонент не отвечает. Попробуйте перезвонить позже». Снова набираю. И результат тот же.

Геннадий Александрович сидит, сложив руки на груди, и исподлобья наблюдает за моими невменяемыми судорогами, и даже в простом молчании сквозит сарказм.

Когда я набираю Таньку в десятый раз, она все-таки отвечает.

— Ты достал меня, — голос сонный, смятый, недовольный, — я еще сплю.

— Уже поддень.

— И что? Я легла поздно. Чтобы ты знал…

— Ты сына забрала? — перебиваю ее на середине фразы.

Давай же «любимая», не подведи, покажи на что ты способна. Умоляю мысленно, даже пальцы наудачу скрестил.

И она не подводит:

— Нет, конечно, — зевает в трубку, — я вообще-то няньке целые сутки оплатила. Пусть сидит там.

— Скажи, где он, и я заберу его прямо сейчас.

— Перебьешься.

— Ты понимаешь, что скинула его на сутки какой-то незнакомой тетке, которую он видит первый раз в жизни?

— И что? Потерпит. Пожрать она ему даст, сопли подотрет, мультики в конце концов включит.

Тесть садится ровнее. Опирается локтями на стол и гипнотизирует взглядом экран телефона.

— Ты хоть знаешь, что это за няня?

— Ой, да уймись ты! Обычная нянька. Я отзывы на барахолке почитала. Леной зовут.

Отзывы она почитала…Леной зовут…

— Тань, просто скажи мне, где он, — прошу сквозь зубы, еле держусь, чтобы не начать материться в голос, — ты понимаешь, что он маленький? А ты его просто взяла и скинула постороннему человеку. Ты ему так всю психику сорвешь… изуродуешь.

— Орлов! Ты уже затрахал меня со своим сыном! Возишься с ним. Сережа то, Сережа сё.

— Конечно, вожусь! Он же ребенок.

— Он же ребёнок, — передразнивает она, — ничего с ним не станет. Не сахарный. Подумаешь — поорет, зато поссыт поменьше. И спать крепче будет.

Закрыв глаза, медленно считаю до пяти.

— Если не хочешь мне говорить, где он, то иди и сама забери его! Немедленно!

— Конечно же! Конечно! — с издевкой тянет она. — Сейчас я вскочу по твоему требованию и побегу. Вот прям волосы назад. Не фиг. Пусть сидит у этой Клары.

— Ты же сказала, что ее Лена зовут.

— Да какая разница?! Лена, Света, Зоя Степановна. Хватит мне всякой фигней с утра пораньше мозги выносить!

— Это не фигня, Таня! Это ребенок. Твой ребёнок!

— И что, Орлов? Мне теперь всю свою жизнь к его ногам положить?

— Не надо ничего и никуда класть. Хочешь войны — воюй со мной, а его в это не впутывай. Просто оставь сына в покое!

— Я его не отдам, понял?

— То есть тебе лучше, если он будет по незнакомым нянькам ночевать, чем с отцом нормально жить?

— По мне так даже в детдоме если он будет, и то лучше, чем с тобой. Там хоть жизни научат и не будут прыгать вокруг него как вокруг золотого унитаза…

Бинго, девочка! Я в этот момент даже готов расцеловать ее в обе щеки, потому что Бойков нервно дергает свой идеальный галстук и, по-моему, не дышит.

— Все, Денис! У меня нет ни времени, ни желания с тобой разговаривать.

— Где…

— Катись к черту! — фыркает она и скидывает звонок.

Я тут же ей перезваниваю, но телефон опять выключен или вне зоны действия сети.

Я развожу руками — дескать, как вам? Понравилось выступление доченьки?

Тесть поднимается и отходит к окну. Стоит, заправив руки в карманы, не шевелится. Словно каменное изваяние, но я чувствую, как у него внутри кипит.

— Если вы не хотите отдавать его мне, то хотя бы заберите у этой «матери», — последнее слово просто выплевываю, — вы же сами все слышали. Она изуродует его.

Слышу отчетливый скрип зубов.

— Мне уже посоветовали отвести его к психологу, потому что свою родительницу иначе как черным пятном он не рисует. Дальше будет только хуже. Вы же сами это понимаете.

Он молчит.

— Татьяне он не нужен. Ни раньше, ни сейчас, ни тем более в будущем. Она его с самого начала просто использует как механизм давления.

— Почему я об этом не знал раньше?

— Потому что раньше до такого абсурда не доходило. Я занимался сыном, она к нему не совалась, как-то справлялись. А сейчас, когда речь зашла о разводе, началась война.

— Так не разводитесь, — говорит и тут же морщится, понимая, что сказал херню.

Ничего не изменится, если мы продолжим жить под одной крышей. С каждым днем будет только хуже.

— Мы можем позже обсудить нашу прекрасную семейную жизнь? — цежу сквозь зубы, — а сейчас помогите найти Сережу. Он все-таки ваш внук. Единственный.

Глава 18

Давно я так не волновалась перед собеседованиями. Хотя кому я вру, у меня и собеседований-то было раз два и обчелся. Как устроилась на одну работу, так больше и не дергалась. Меня все устраивало — и график был хороший, и зарплата, и коллектив. До того момента, как на горизонте появился новый босс-извращенец. Козлина похотливая. Всю малину мне обломал.

Я уже не надеялась, что на него найдется управа, и смирилась с тем, что потеряла хорошее место. На полицию рассчитывать бесполезно — они приняли сторону богатого респектабельного мужика, а не зачуханной мамаши, которая рассказывает небылицы о том, что богатый и красивый до нее домогается. На трудовой книжке я поставила крест — Седов точно залепит туда увольнение по статье. О рекомендациях с прежнего места работы тоже стоило забыть, потому что они будут такими, что меня даже в уборщицы не возьмут.

Поэтому я шла на собеседование, чувствуя себя голой и беззащитной.

Ладно, прорвемся. Работа мне нужна, деньги тем более, так что буду импровизировать на месте.

Нажимаю кнопку домофона, и спустя пару мгновений он откликается глухим шипением. Я громко представляюсь.

— Добрый вечер! Евгения. Меня пригласили на собеседование.

Замок тихонько отщелкивается, и я толкаю калитку. Двухэтажное здание с большими окнами по фасаду, охраняемая территория. Чисто. Даже снег расчищен до самого асфальта. Первый этаж светит бледными окнами, а на втором — только в одном из кабинетов горит яркий свет.

Внутри меня встречает женщина-охранница:

— Вы к кому?

— Меня пригласили на собеседование, — повторяю, чувствуя, как усиливается волнение. Вроде маленькая фирма, а мандраж такой, будто пришла устраиваться в холдинг с мировым именем.

— Вещи можете оставить вот здесь, — кивает на высокий, светлый шкаф купе, — проходите на второй этаж. Вас там ждут.

Я послушно снимаю куртку и направляюсь к широкой лестнице, при этом так сильно сжимаю ручки сумочки, что пряжка больно впивается в ладонь. Это немного отрезвляет.

— Давай, Женька. Я в тебя верю, — подбадриваю сама себя, старательно шагая по ступеням. Не хватало еще навернуться от волнения и скатиться вниз. Сломать руки, ноги, шею, остаться без зубов…

Какие только глупости не нервной почве в голову ни лезут. Отвлекаю себя тем, что рассматриваю стены, увешанные сертификатами, грамотами и благодарственными письмами. Мне уже начинает нравиться это место. Своей тишиной, спокойствием, чистотой и порядком. Я даже могу представить, как прихожу сюда каждый день.

Возле двойных дверей останавливаюсь, желаю себе удачи в столь важном деле и, набравшись смелости, стучусь:

— Здравствуйте, — заглядываю внутрь.

Кабинет большой, идеально квадратный. Вдоль одной стены стеллажи с папками, вдоль другой морской аквариум с мягкими кораллами, среди которых снуют желто-синие рыбы-ангелы и малиновые груперы. В углу коричневый кожаный диван.

Возле окна стоит полукруглый стол. А за столом никого нет…

— Простите, — произношу громче и прохожу чуть вперед, — я на собеседование пришла. Есть тут кто?

Сзади раздастся щелчок запираемого замка и густой мужской баритон:

— А кого вам надо, Женечка?

У меня ноги примерзают к полу, а волосы на затылке встают дыбом.

Мне ведь показалось, да? Просто померещилось от волнения?

Медленно оборачиваюсь, все еще пытаясь убедить себя в том, что словила звуковую галлюцинацию, и сталкиваюсь с взглядом, полным холодной насмешки.

Седов!

Стоит, небрежно прислонившись спиной к двери, и крутит на пальце колечко с ключом.

— Ну что же ты встала, как неродная? Проходи, устраивайся поудобнее. Сейчас будем собеседовать… по полной.

В каждом слове намек и жесткая насмешка. Этот козел упивается происходящим в целом и моей ошеломленной растерянной физиономией в частности.

— Что ты здесь делаешь? — вопрос звучит по-идиотски банально.

— Пришел пообщаться с новой сотрудницей. Лично проверить ее навыки.

— Это… это твоя фирма? — еще банальнее.

— Бинго! — ухмыляется он и, оттолкнувшись плечом, отстраняется от двери.

Проходит рядом, непростительно близко, смерив меня оценивающим взглядом, и направляется к одному из шкафов. Открывает его, демонстрируя внушительный бар, полный дорогого спиртного. Достает бутылку с чем-то таким, чего я никогда в жизни не пробовала и вряд ли попробую, потому что стоит это запредельно.

Картина вырисовывается совершенно не красивая и не радостная.

— Зачем?

— Зачем что? Если ты про эту фирму, то денег много не бывает. У меня много разных проектов, кроме основной работы. И эта малышка, и заправка, и еще по мелочи.

У меня в голове шумит, и я никак не соображу, что делать. Понятно, что собеседование не состоится, и надо ноги уносить пока цела, но вокруг будто туман. Я нахожусь в какой-то прострации, зыбком болоте из растерянности и разочарования.

— Когда ты всем этим занимаешься?

Мне вообще плевать, когда и чем он занимается, где находит время, силы, желание. Вообще насрать. Просто спрашиваю, потому что молчание пугает. Мне кажется, стоит замолчать и случится что-то нехорошее. Поэтому задаю вопросы, тяну время как могу, а сама по кабинету шныряю затравленным взглядом, пытаясь найти: где можно спрятаться; чем можно обороняться. Очень сомневаюсь, что он сейчас по доброте душевной отопрет двери и выпустит меня наружу, пожелав удачи и счастливого пути.

— Я этим не занимаюсь. Просто вкладываю деньги. Все делают наемные работники.

— А сегодня? — ответ я и так знаю, но все-таки спрашиваю.

— А сегодня я всех распустил, чтобы принять нового сотрудника. Я ж не мог такое событие пропустить.

— Ты знал, что я сегодня приду? — Он поднимает темные брови, и у меня внутри все сжимается.

— Ты его и подстроил! — восклицаю, сжимая кулаки. — Специально!

— В точку, Женечка. Прямо в самое яблочко, — он лениво хлопает в ладоши, — это было несложно. Найти тебя на сайте не составило труда. Судя по просмотрам, твое резюме популярностью не пользуется? Раз ты с такой скоростью прискакала сюда.

Он унижает, лишний раз подчеркивая никчемность, опуская меня в моих же глазах.

— Если оставлю под ним плохой отзыв, так вообще в черный список отправят, — размышляет он, задумчиво потирая подбородок, — как думаешь, сделать?

— Что ты ко мне привязался? Я не пойму.

— Женечка, а чего ты хотела? Думаешь, я спущу твои выходки? Оставлю как есть то, что ты на меня заявление накатала?

— Это было за дело.

— Это было верхом идиотизма. Неужели думала, что все ломанутся спасать бедную несчастную Женю? Кому ты нужна?

— Никому, — выплевываю зло, вспомнив о том, как Денис сегодня игнорировал мои звонки, — тем непонятнее, почему ты ко мне пристал, как банный лист к заднице.

— Ну, как минимум из-за этой самой задницы, — недвусмысленно кивает на мои бедра, — я, видишь ли, привык получать, что хочу. И сейчас мне захотелось тебя.

— Что за бред? Вам не с кем совокупляться?

Он смеется.

— Есть. Только успевай паленую резину менять на остановках.

— Ну так меняйте! Развлекайтесь! Я-то вам для чего? Чтобы было кому присунуть на постоянной основе?

— Бедная Женечка, неужели все так плохо? — глумится он, делая щедрый глоток янтарного напитка. Виски, коньяк? Я в этом не разбираюсь, но очень надеюсь, что жижа попадет не в то горло, и он задохнётся к чертям собачьим. Но, увы. Седов отпивает еще пару глотков и одобрительно кивает, довольный вкусом. — Неужели так хочется, чтобы хоть кто-то имел тебя на постоянной основе?

Я краснею. Даже не так. Багровею. От смеси стыда, смущения и злости. Этот урод опускает меня каждой фразой, каждым своим взглядом, каждым жестом. Я просто кожей чувствую его отношение. Свысока. Будто он хозяин мира, а я просто кусок навоза, который прилип к его начищенным дорогим ботинкам.

Ему плевать и на мою задницу, и на прекрасные глаза и вообще на всю меня полностью. Упырь кайфует от самого процесса. От того, как загоняет меня в угол и прогибает под свои условия.

— Откройте дверь, — грозно требую и для верности еще указываю на замочную скважину.

— Сама откроешь, — бросает ключи на стол и снова пьет, глядя на меня поверх бокала. Наблюдает, испытывая терпение и выдержку, — ну что же ты стоишь. Вот дверь, вот ключ, бери да отпирай…

Чтобы его взять, мне придётся подойти ближе, а интуиция настойчиво подсказывает, что делать этого нельзя.

— Похоже, ты не торопишься уходить. Передумала?

— Еще чего, — фыркаю и, стиснув в руках сумочку, решительно шагаю вперед.

Седов только усмехается. Ему мои потуги кажутся смешными и никчемными.

Не глядя проскакиваю мимо него, хватаю ключи, сметая со стола портмоне из коричневой кожи. Оно не застегнуто и падает, раскрывая свои внутренности. Вижу там права, пластиковые карты, несколько пятитысячный купюр, выглядывающий из отсека для наличности.

Надо бы его пнуть, чтобы отлетел в сторону, но я на автомате поднимаю и швыряю обратно на стол. Чертова аккуратность.

— Счастливо оставаться.

— Угу, — хмыкает он.

Я подлетаю к двери, вставляю ключ и пытаюсь его повернуть, но не выходит. Дергаю один раз, второй, третий. Результата нет, зато за спиной раздается участливое:

— Что, никак?

Этот ублюдок прекрасно знал, что у меня не получится самостоятельно открыть и попросту издевался, наблюдая за моими мучениями.

— Там надо дверь сначала придавить, потом на себя потянуть, тогда замок откроется, — глумливо подсказывает он.

Я замираю у двери, как прибитый воробей и, стараясь не сильно двигать локтями, ныряю рукой в сумочку. Кое-как нащупываю телефон и, разблокировав его пальцем, пытаюсь включить если не на камеру, то хотя бы на диктофон.

И Седов это замечает. Моментально меняется в лице, подскакивает, перехватывая мою руку, и сжимает так, что из глаз невольно брызгают слезы.

— Сучка! Опять записывать собралась, — выкручивает запястье.

— Отпусти, — вырываюсь, но силы не равны. Мне с таким здоровым упертым мужиком точно не справиться, — я буду кричать!

— Кричи, — выдергивает телефон из моих рук и швыряет его в сторону. Раздается печальный треск, и несчастный мобильник разлетается на несколько частей. — Хоть оборись. Здесь никого, кроме нас, нет.

Я все-таки выворачиваюсь и отскакиваю от него: сначала в одну сторону, а когда он пытается поймать — в другую, пролетаю под рукой и в два прыжка оказываюсь за столом, пытаясь сделать так, чтобы между нами было хоть что-то, хоть какая-то преграда. Взгляд мимолетно падает на окно, и я вижу, как та женщина, которая сидела на вахте, неторопливо идет к воротам.

Она уходит! Здесь вообще кто-нибудь остался? Или только я и этот озабоченный маньяк?

— Я же не обижу, дурочка. И с работой помогу, и деньги будешь получать. Много денег. Тебе ведь они нужны? А на подарки я щедрый. Все мои любовницы всегда в шубах и золоте….

— Вот и вали к ним!

Он снова пытается меня поймать, но я начеку. Проворно отскакиваю, а потом хватаю со стола подставку для канцелярских принадлежностей и швыряю в него. Подставка дорогая, деревянная, тяжелая. Наверное, поэтому Седов так громко матерится, когда она прилетает ему в грудь. Я метилась в морду… жаль, что не попала!

— Если ты сейчас же меня не отпустишь, я снова пойду в полицию. К прокурору. Куда угодно! — шиплю, как разъяренная змея. — Тебе это так просто с рук не сойдет!

— Не переживай, крошка. Денег мне хватит, чтобы доказать, что все было как минимум по любви, а как максимум ты сама пришла ко мне с непристойными предложениями и намерением очернить мою безупречную репутацию, чтобы потом шантажировать и требовать бабок. И я, святой человек, пал жертвой твоей кованой игры и своих низменных инстинктов, — сделал глубоко несчастное лицо, а потом ухмыльнулся. Зло, жестко. И срывается вперед, как разъяренный носорог, чуть не своротив стул, стол и все, что попадается на пути. Пытаясь от него убежать, я спотыкаюсь о ту самую подставку и едва не растягиваюсь на полу, в тот же миг чувствуя, как на локте сжимаются его пальцы.

— Попалась, дрянь! — встряхивает, словно куклу. Глаза бешеные, уголки губ нервно дергаются, обнажая зубы. Он окончательно растерял весь свой респектабельный вид, превратившись в конченого маньяка. — Еще раз дернешься, и я тебя придушу. Поняла?!

— Пошел ты, — пытаюсь пнуть его в пах, но не дотягиваюсь. Он слишком крепко меня сжимает, лишая возможности двигаться.

— Ответ неправильный, Женечка. Мне уже начинает надоедать твое упрямство. Не хочешь по-хорошему? Значит, будем по-плохому. Как думаешь, оставят с тобой дочь, если вдруг обнаружится, что ты злоупотребляешь не только спиртным?

— Ты в своем уме?!

— Или, может, тебя пощадят, если выяснится, что ты приворовывала из кассы? — Больной идиот.

— Выбирай любой вариант. Я реализую. А хотя чего мелочиться? Давай комбо? Тебе не хватало на опохмел, и ты обчистила мой кошелек в первый же день, — кивает на кошелек, который я с перепугу подняла с пола. — На нем полно твоих отпечатков. Да еще и историю с твоим заявлением поднимем. А что, обиженка решила отомстить. Я уже предвкушаю, как тебя будут драть во все щели. Опеку подключим, органы правопорядка. Везде раструбим. Пусть все знают, что скрывается за обликом «порядочной» мамаши.

— Не выйдет у тебя ничего, — плюю ему в морду.

Это ошибка. Большая. Просто колоссальная. Потому что Седов моментально звереет.

— Сука! — швыряет меня на диван. Я спотыкаюсь и падаю. Не на диван, рядом. Больно ударяясь коленкой. — Думаешь, тыкая особенная? Что я от тебя без ума? Как бы ни так! Меня просто бесит, что ты говняешься. Ничего собой не представляешь, а туда же, королеву строишь.

Я не успеваю подняться, как он хватает меня за шкирку и вздергивает с пола, словно котенка.

— Ничего. Как шелковая будешь. По щелчку скакать начнешь! Овца драная. Иначе все сделаю, чтобы девку твою бестолковую забрали, — он роняет меня на кожаный диван и наваливается сверху.

Я в шоке. В ужасе. Всегда казалось, что буду отбиваться до посинения, если попаду в такую ситуацию. И вот пожалуйста. Ситуация. Гадкие руки то лезут под юбку, то дергают за ворот рубашки, срывая пуговицы, жесткие губы невпопад шарят по моему лицу, а я едва дышу. В теле вялость, в голове туман. Кажется, что все это происходит не здесь, не за со мной.

— Не надо. Отпусти.

— Заткнись! — рычит, задирая юбку все выше.

Цепляется за колготки, впивается в них пальцами и рвет. Я чувствую, как расползается под его напором тонкий капрон.

Наверное, в своих фантазиях мы все крутые. Просто гром-бабы, которые будут биться до последнего, отставая свою девичью честь. На деле все сложнее. Потому что мужик, взрослый и крепкий, по любому сильнее женщины, как бы она ни пыталась убедить себя в обратном. Ну разве что каратистка какая-нибудь сразу сумеет взять себя в руки и оказать достойное сопротивление. Я каратисткой не была. Я даже шахматисткой не была. Просто женщина, попавшая в сложную ситуацию, столкнувшаяся с обстоятельствами, которые сильнее…

Противно. До тошноты. Я все еще пытаюсь его отпихнуть, но движения скованные, будто я вся набита ватой. Сил нет.

Перед глазами Маришка. Счастливая, смеется. Она мой якорь в этом мире. Моя опора и моя драгоценная ноша. Она то, что всегда держало меня на плаву, вынуждая вставать с колен и двигаться дальше. И сейчас, мысленно глядя на ее улыбку, я чувствую, как внутри поднимается горячее цунами. Я не дам себя сломить и использовать как куклу для развлечения. Ради нее. Ради вот этой улыбки и спокойного детства.

Седов уверен, что победил. Его руки — наглые, губы — неприятные, а тяжесть тела раздражает. Огненный шторм выжигает апатию. Разрушает липкую паутину обреченности, в которую я попала в первый момент.

Отворачиваюсь, когда он снова тянет ко мне алчный рот. Он скользит по щеке, переходит на шею, потом больно прикусывает ключицу в разодранной горловине. И я, пользуясь моментом, делаю то же самое. Впиваюсь зубами в его ухо. Изо всей силы, чувствуя соленый вкус крови на языке.

— Сука! — он дергается, и зубы еще сильнее впиваются в кожу, раздирая ее. Он больно отталкивает меня и вскакивает на ноги, прижимая руку к уху. Сквозь неплотно сомкнутые пальцы течет струйка крови. — Убью! — хватает салфетки, путается, матерится, стонет.

Я не хочу ждать, пока он реализует свою угрозу, поэтому скатываюсь с дивана и подлетаю к двери, из которой по-прежнему торчит ключ. Я уверена, что если поймает, то физической расправы не избежать. Он из тех мерзавцев, которые запросто поднимают руку на женщину.

Меня спасает только то, что ему чертовски больно. А еще, что он ни черта не герой, не супермен, который продолжает расправляться с врагами несмотря ни на что. Понимаю, что это секундное замешательство, что сейчас он придет в себя и устроит расправу, но эти секунды меня спасают.

Я налегаю на дверь, потом дергаю, на ходу отжимаю язычок и, выскочив в коридор, хлопаю ей изо всех сил. Слышу, как защёлкивается замок, а еще отборный мат, летящий мне в спину. Спустя миг, Седов налетает на дверь с той стороны с кулаками, но я уже бегу прочь, сжимая в руках ключ.

Ноги сами несут меня вперед. Я буквально скатываюсь по лестнице, пробегаю мимо пустующей вахты, хватаю куртку и вываливаюсь на улицу.

Снова начинается снегопад. В воздухе стоит тот самый влажный сладковатый запах, который в детстве ассоциируется с зимней сказкой.

Моя сказка страшная. Во рту привкус чужой крови, кожа горит от злых прикосновений.

Я бегу к выходу, глотая слезы и с ужасом понимая, что это только начало. Теперь он от меня сырого места не оставит. Вцепится зубами и будет рвать, как это сделала я с его дурацким ухом.

Ублюдок. Больной, зажравшийся мудак!

Я не знаю, куда бежать и к кому обратиться за помощью. Мне уже кажется, что он все везде купил, и управы на него не найти.

Подлетаю к калитке, бью ладонью по неприметной серой кнопке.

— Давай же! — налегаю на дверь со всей дурацкой мочи и вываливаюсь на улицу.

Готова нестись сломя голову, не разбирая дороги, но мой побег очень быстро обрывается, потому что я врезаюсь в кого-то большого и сильного.

В первый миг мне кажется, что это Седов каким-то образом оказался здесь раньше меня. Отшатываюсь в ужасе, хватая воздух ртом и отбиваясь от рук, сжимающих мои плечи.

— Женя!

Сквозь потемки, затянувшие сознание, пробивается знакомый голос.

Денис! О, боже! Это же Денис!

Глава 19

Я уже забыла о своих обидах, о том, что дала себе установку сократить с ним общение до минимума. Все это кажется сейчас таким глупым и бессмысленные.

Просто бросаюсь к нему на шею, обнимаю изо всех сил, прижимаясь, стараясь вобрать его в себя и одновременно спрятаться ото всех проблем. И реву. Просто рыдаю в голос.

— Жень, — он пытается меня отцепить, но я только мотаю головой и жмусь к нему сильнее.

Орлов делает еще несколько попыток высвободиться, но потом понимает, что я в полном неадеквате, и просто обнимает меня. Гладит по голове, баюкает как ребенка, бормочет на ухо какую-то ласковую ерунду. И только дождавшись, когда мои всхлипы становятся не такими горькими и отчаянными, берет за плечи и отстраняет от себя.

Я пытаюсь отвернуться, спрятать зарёванное лицо с подтеками черной туши, но Денис берет меня за подбородок и аккуратно, но твердо разворачивает к себе.

Мы стоим под уличным фонарем, и света вполне достаточно, чтобы он рассмотрел мой плачевный вид. Перекошенное зареванное лицо, сбитые волосы, разорванный ворот блузки. Потом взгляд спускается ниже, к расстегнутой куртке, перекрутившейся юбке и разорванным колготкам.

Орлов мрачнеет на глазах:

— Кто это сделал?

Я только мотаю головой. Не хочу втягивать его в свои проблемы, но Денис не спрашивает моего согласия. Он видел, откуда я выскочила, будто за мной гнались тысячи чертей. Тяжелым взглядом проходится по забору, за которым скрывается злополучный «Брайтекс», по калитке, которую я настежь распахнула, сорвав доводчик, и делает правильные выводы.

— Иди в машину, — сует мне в руки ключи от своей иномарки.

— Денис, — я хватаю его за руку, пытаясь удержать от необдуманных поступков. Но куда там. Он прет, как локомотив.

— В машину!

Я не слушаюсь. Бегу следом за ним, хотя возвращаться нет никакого желания, но отпустить туда его одного просто не могу.

Седова мы встречаем уже на улице. Он рядом со своей машиной. Одной рукой пытается найти в кармане ключи, а второй прижимает к уху салфетки, пропитанные кровью.

Денис бьет без предупреждения. Просто подлетает и одним ударом сбивает моего бывшего начальника с ног. По-моему, среди воплей Седова я даже слышу хруст ломающегося носа.

— Ты покойник, — гундосит он, катаясь по земле и прижимая руки к лицу, теперь кровь хлещет не только из места укуса, но и из разбитого носа, — понял меня? Покойник.

Денис подхватывает его за шкирку и снова бьет. В этот раз под дых.

— Ден! — с диким воплем висну на нем, пытаюсь остановить до того, как наделает необратимых глупостей.

Он сегодня злой, бешенный, заведенный настолько, что вокруг него чуть ли не электрическое облако сверкает.

— Убью!

— Чего ты там блеешь? — Орлов снова бросается вперёд, и мне приходится виснуть на нем всем своим тщедушным телом.

— Денис, пожалуйста, хватит. Он не стоит того! Не стоит!

— Он пытался тебя изнасиловать.

— Да она сама не мне висла! Пришла устраиваться на работу и тут же предложила отсосать. Я поэтому и церемониться не стал, с шалавой такой…

Я задыхаюсь от возмущения, хватаю ртом воздух и не могу ничего толком сказать:

— Ты… ты…

— Преследует меня, психопатка чертова.

Денис вопросительно смотрит на меня, а я только и могу, что головой трясти и глаза таращить.

— Эта курва мне чуть ухо не откусила.

Я не выдерживаю и, размахивая сумкой, бросаюсь вперед.

— Ублюдок! Что ты врешь?! Ты с самого начала мне прохода не давал! Преследовал! Домогался! Угрожал отобрать дочь, а теперь решил жертву включить?!

Денис только успевает схватить меня за капюшон и дернуть обратно, пряча за своей спиной.

— Я же говорю, она чокнутая! — рычит Седов, смачно сплевывая мне под ноги. — Я засажу тебя! Поняла? Или в дурку сдам, а выпердыш твой в самый говенный детдом поедет!

Денис снова хватает его за шкирку и со всей дури прикладывает мордой о капот. Седов воет от боли и вяло отбивается:

— Тебе-то какое дело? Что ты лезешь? Откуда ты вообще такой взялся?

— Оттуда.

— Ебарь, что ли?

— Я — отец того самого «выпердыша», которого ты в детдом решил сдать, а Женя — моя женщина. Есть какие-то претензии, значит, будешь разбираться со мной.

Я стою за его спиной и чувствую, как по щекам катятся слезы. Я так привыкла, что в этом мире полагаться можно только на себя, и сейчас просто не в состоянии твёрдо мыслить.

— Да я вас обоих закопаю.

— Хочешь пободаться? Отлично, — кровожадно произносит Денис, — мне как раз нужен повод кого-нибудь порвать.

И снова хрясь Седова рожей о машину:

— Мой тебе совет. Скажи, что упал с лестницы и пересчитал своей харей все ступени.

— Я найду тебя.

Седов пытается угрожать, но выглядит это как-то жалко и невпечатляющее. Весь съежился, лицо руками прикрыл, опасаясь нового удара. Нападать на хрупкую женщину просто, а вот когда на ее защиту встанет сильный мужчина, тут его храбрость и испарилась.

— Не утруждай себя поисками, — Денис вытаскивает из кармана визитку и, схватив моего бывшего начальника за грудки, запихивает ее в нагрудный карман. — Мои юристы будут тебя ждать.

— Денис, пойдем, пожалуйста! — умоляю я и тяну его за руку прочь из этого места.

Он поддается нехотя. Еще раз волчьим взглядом проходится по скрюченной фигуре Седова, размазывающего по лицу кровавые сопли, шумно выдыхает и позволяет мне себя увести.

Когда садимся в машину, меня нехило потряхивает. Я не могу справиться с ремнем безопасности, промахиваюсь мимо замка. Денис молча меня пристегивает.

— Мне надо в сад, за Мариной, — произношу осевшим голосом.

Все так же, не проронив ни слова, Орлов открывает бардачок и достает пачку салфеток.

— Спасибо, — я с трудом открываю ее непослушными пальцами и начинаю приводить себя в порядок. Стираю черные подтеки и размазанную помаду. Кое-как поправляю блузку, пытаясь спрятать разорванный воротник под шарфом. Стягиваю вниз юбку.

Колготки, к сожалению, не подлежат восстановлению — там одни дыры. Сквозь самую большую прореху выглядывает покрасневшая, содранная до крови коленка.

Денис со мной не разговаривает. Зубы плотно стиснуты, глаза бешенные. Я боюсь даже представить, что он мог сделать с Константином, если бы я его не остановила.

Он ничего не спрашивает, а я сама не могу найти слов, чтобы начать неудобный разговор. Поэтому просто отворачиваюсь от него и таращусь в окно, не понимая, как могла оказаться в такой ситуации.

У меня адреналиновый откат. Тело бьет мелкой дрожью, в груди будто кисель, а голова звенит. Мне бы сейчас воды, а еще лучше коньяка, прямо из горла. Две бутылки.

Когда мы останавливаемся возле магазина, Денис бросает мне короткое «сиди здесь» и уходит, а я только и могу что пялиться ему вслед.

Он возвращается через десять минут. С бутылкой минералки, новыми колготками и пачкой пластыря.

— Там дамская комната есть. Иди переоденься.

— Спасибо.

Денис только кивает, поторапливая взглядом. Я выбираюсь из машины и на ватных ногах тащусь к дверям. Навстречу мне попадаются какие-то малолетки, парни лет по пятнадцать-шестнадцать, которые удивленно таращатся на мои драные колготки.

Я прохожу мимо них, как пьяная, а в спину мне несется дурацкий гогот. Им весело, они видят только всклокоченную тетку и дырки на коленках, им и невдомек, что у кого-то только что чуть жизнь не сломалась.

Я вваливаюсь в туалет, запираюсь на задвижку и, едва дыша, подхожу к зеркалу, местами заляпанному мыльными разводами. Там отражаюсь не я, а нечто несчастное, растрепанное с глазищами на пол-лица и дрожащими губами.

Открываю воду и умываюсь. Вода такая ледяная, что щиплет щеки, но я продолжаю плескать себе на лицо. Снова поднимаю взгляд на зеркало. Лучше не стало. Все такая же некрасивая, испуганная, жалкая. В сердцах брызгаю на свое отражение:

— Так тебе и надо, дура! — и начинаю переодеваться.

Старые колготки отправляются в мусорное ведро, а новые оказываются мягкими, теплыми и с начесом. Чтобы не мерзла. Вроде мелочь, а в груди давит.

К Денису я возвращаюсь притихшая и унылая. Он сидит с закрытыми глазами, привалившись к спинке, при моем появлении поворачивает голову, не отрывая затылка от подголовника, и тихо спрашивает:

— Жень, это что вообще сейчас было?

— Давай чуть позже. Я только успокоилась. Мне надо Маринку забрать и не напугать своей перекошенной физиономией.

Он смотрит некоторое время, потом кивает, соглашаясь. Мы едем в сад. Я смотрю в окно, рассеяно перескакивая взглядом с объекта на объект, и пытаюсь не думать, не вспоминать то, что произошло на собеседовании. Мне кажется, я до сих пор чувствую запах Седова. У него дорогие духи, но этот аромат въелся в мою память, как нечто отвратительное, горькое, пахнувшее безнаказанностью и развратом, вызывающее острый приступ ненависти.

— Идем? — спрашиваю Дениса, когда останавливаемся возле садовских ворот.

— Иди одна.

— Как же Сережа?

— Он сегодня не в саду, — произносит и как-то горько пожимает губы.

— Почему?

— Позже объясню. После того как ты про того мудака расскажешь.

— Это шантаж.

— Он самый. Иди уже давай.

Я бегу в садик, забираю Маришку, торопливо кутаю ее в комбинезон, попутно отвечая на вопросы не в меру болтливой Ольги Алексеевны. Я так стараюсь вести себя как нормальная, адекватная, просто немного уставшая женщина, что мне это даже удается. Воспитательница, поглощенная обсуждением утренника, ничего не замечает, только перед выходом вручает очередной листочек со стихотворением.

Орлов поджидает нас, задумчиво нарезая круги вокруг своей машины. Одно колесо попинает, второе…

— Дядя Денис, — радостно кричит Маришка и бежит ему навстречу.

Он криво усмехается, бросая на меня выразительный взгляд, и подхватывает ее на руки. Я смущенно отворачиваюсь. Мне внезапно становится стыдно за то, что я утаила от него дочь, и за то, что я обманываю ее. Она так радуется, когда видит его. Аж светится.

— Поехали? — спрашивает он.

Маринка обнимает его с таким довольным видом, будто урвала самый главный приз на свете. Может, прямо сейчас сказать? Сообщить ей правду о том мужчине, который держит ее на руках? И будь что будет?

Потом вспоминаю, как он пропал на полдня и не отвечал на звонки. Снова сомнения, снова метания. Ненавижу такое состояние. Порыв рассказать все здесь и сейчас проходит, я хочу сначала поговорить с ним, выяснить почему молчал. Для меня это важно.

Он везет нас домой. Всю дорогу Маришка без умолку болтает, а мы только скованно переглядываемся. Напряжение аж звенит в воздухе.

В общем, все сложно.

— Пригласишь? — спрашивает он, останавливаясь возле нашего подъезда. И смотрит при этом так, дескать, попробуй только отказать — из машины не выпущу.

— Да, конечно, — соглашаюсь с улыбкой, а сама истерично вспоминаю, чисто ли у меня дома, не оставила ли я в второпях трусы где-нибудь в кресле.

Маришка так рада, что ее любимый дядя Денис идет в гости, что скачет вокруг него, как заведенная:

— Игрушки покажу! А еще у нас елка! И печенье, и… и… и… — ей не хватает дыхания, чтобы вывалить все и сразу.

Орлов только посмеивается, наблюдая за ней, но глаза у него остаются наряженными. Я чувствую, что его тревожит что-то, разъедает изнутри. И меня это пугает. Вдруг сейчас он скажет: прости Жень, но мне вот этого всего не надо. Что тогда?

Я пытаюсь об этом не думать, гоню от себя пугающе мысли, пока поднимаюсь на этаж и отпираю дверь.

Я сильная. Я справлюсь. Все, что нас не убивает, делает сильнее. Так ведь?

Пока я суечусь на кухне, Маришка утаскивает папаню в свою комнату и показывает ему все свои девчачьи сокровища. Я не мешаю им. Пусть общаются. Спокойно завариваю чай, накрываю на стол — печенье, конфеты и прочие мелочи.

Три кружки…

Впрочем, одна оказывается лишней — Маринка утаскивает со стола вафельку и убегает в комнату к телевизору, оставляя нас наедине.

— Так что сегодня произошло? — он возвращает меня к неприятной теме.

Я усаживаюсь напротив него, уныло подпираю щеку рукой и с тяжелым вздохом начинаю рассказывать:

— Я пошла на собеседование. А там…Там мой прежний начальник. Я же из-за него ушла с прежней работы.

— Что он сделал?

— Домогался, угрожал, вел себя как ублюдок. Я ему отказала, облила хер кипятком, а он, скотина, все никак не отвяжется… — Меня накрывает, и я начинаю тараторить, проглатывая окончания слов.

— Так! Стоп. Стоп. Стоп! — Орлов прерывает мою набирающую обороты истерику. — Какой хер, как домогался, чем угрожал? Рассказывай. Со всеми подробностями.

Ну я и рассказываю. Все припоминаю. Каждую мелочь, каждое слово. И про кофе, и про машину, которая преследовала нас, и про полицию, и про лифт. Просто все. Будто плотину прорвало, которая удерживала все это глубоко внутри меня.

Денис внимательно слушает, просто так не перебивает, только вопросы по делу задаёт. И взгляд становится такой жесткий, как у волка.

— Почему ты сразу не сказала об этом придурке? Давно бы проблему решили.

— Почему я, собственно, должна была тебе об этом говорить? — устало вздыхаю и тру глаза. — Мы с тобой только начали заново общаться, и я должна была на тебя сразу вывалить все свои проблемы?

— Да, — просто произносит он.

— Ты не понимаешь. У него ведь все схвачено он… он… — я не могу подобрать слов.

— Он трус, — заканчивает за меня Денис, — такие лезут вперед, только когда противник слабее. Ты одна, с ребенком, заступиться за тебя некому, вот он и начал строить из себя вершителя судеб.

— Угу, — не могу сдержать иронии, — а сегодня он понял, что я не одна, и станет шелковым?

— Это его проблемы. Не станет — значит, пойдем другим путем. С адвокатами и тяжелой артиллерией. Так что не бойся ничего. Он свое получит в любом случае.

Как ни странно, я действительно не боюсь. Мне нравится прятаться за крепким мужским плечом, нравится чувствовать себя под защитой. Это обалденное чувство, когда ты вся такая маленькая и несчастная, а мужчина решает твои проблемы. Давно я такого не испытывала. Все всегда сама. Зубы стиснула и дальше барахтаюсь.

— Ладно, с моими проблемами почти разобрались. У тебя-то что стряслось? Где Сережка? Приболел? — Денис недовольно морщит нос и крутит в руках чашку с чаем. Ему явно не хочется разговаривать на эту тему. — Ты сам условия выдвинул. Сначала я раскрываю все карты, потом ты. За язык никто не тянул.

— Все-то ты помнишь, — ворчит он, отодвигая от себя кружку, — у мамаши он. Она вчера забрала его из сада и не отдает.

Я вспомнила эту красивую, но злую женщину с блестящими волосами, и то, как она вчера маленького мальчика унижениями довела до слез:

— Почему?

— Понимаешь, — он поднимается и подходит к окну, — у нас все сложно.

— Любовь-морковь? — неудачно шучу я, за что получаю выразительный взгляд-оплеуху. — Извини.

— Мы договорились, что после развода я сына себе забираю. Он для нее всегда был просто обузой, а тут у нее затмение случилось. Решила она его себе оставить. Назло мне, чтобы я побесился.

— Ну это же глупо! — искренне возмущаюсь я. — Это ребёнок, а не игрушка, которую хочешь так можно положить, хочешь эдак.

— Ей все равно. Она его не любит.

Снова вспоминаю нашу с ней вчерашнюю встречу. Ее слова, ее взгляды, ее раздражение, когда малыш копался. И понимаю, что она действительно не любит его, и ее раздражение было вызвано не плохим настроением, не трудностями на работе, а тем фактом, что ребенок рядом.

— Зачем же… зачем вы его завели? — мне больно говорить на эту тему, но я говорю. — Просто так? Чтобы было?

Денис морщится, сжимает пальцами переносицу и молчит. Мне кажется, что уже и не ответит, что я задела какую-то запретную тему, которую нельзя трогать ни при каких обстоятельствах, но спустя пару минут он все-таки начинает говорить тихим, глухим голосом, лишенным любых эмоций:

— Все сложно, Жень. И тогда, и сейчас. У нас с Танькой никогда не было любви, но были обстоятельства. По крайней мере, с моей стороны.

Как же неприятно все это слышать. Больно. Но я смотрю ему прямо в глаза, ловлю каждое слово, потому что устала прятать голову в песок и бегать от проблем. Нам надо во всем разобраться и, если для этого потребуется вскрыть старые нарывы, значит, так тому и быть.

— Вы заделали его до того, как…

— Если ты о том, изменял ли я тебе тогда: ответ нет. Мы расстались с ней еще до твоего появления. Это уже потом, спустя несколько месяцев, она пришла ко мне с животом.

— Почему ты не сказал? Не объяснил все еще тогда? Мы бы как-нибудь решили эту проблему.

Я не из тех истеричек, которые ревнуют к бывшим. У всех есть прошлое, и иногда оно вылезает в самый неподходящий момент. Было бы сложно, но я уверена, мы бы справились.

— Не решили бы, — он качает головой. — Если бы я тогда не женился на Таньке, она бы сделала аборт. Я не мог этого допустить. Да и другие обстоятельства давили.

— Какие?

Орлов только машет рукой:

— Не хочу об этом говорить, приятного мало. Суть в том, что других вариантов не было. И тогда я решил, что должен тебя отпустить, резко обрубить все нити, чтобы ты обиделась, разозлилась, начала бы новую жизнь назло мне.

— Дурацкий план.

— Дурацкий, но тогда я действовал по ситуации.

— А если бы…

Мне не удается договорить, потому что у него гудит телефон. Орлов достает его из кармана, смотрит на экран и меняется просто на глазах. Моментально подбирается, как лев перед броском, и взгляд становится таким колючим, что мне не по себе.

— Да? — произносит отрывисто, зло.

— Ты скотина, Орлов! Конченая скотина, — рыдает в трубку женский голос, — просто урод! Моральный!

Телефон настроен так, что я слышу каждое слово. Старательно отвожу глаза, чтобы Денис не подумал, что подслушиваю… и в то же время подслушиваю.

— Давай без лирики!

— Ты зачем отцу нажаловался? А?! Кто тебя просил?! Знаешь, что он мне сейчас устроил?! — снова рыдания. — И все из-за тебя. И твоего дурацкого ребенка! На хрен я его тогда родила?! Надо было аборт тайком делать, и проблем бы не было никаких!

У меня волосы дыбом. И это мать Сережи? Бедный пацан.

— Он сказал, что денег не даст. Машину забрал! И в завещании все поменяет. Вместо меня молокососа твоего впишет. Ненавижу! — воет она.

Орлов брезгливо морщится:

— Где ребенок?

— Да я откуда знаю, где этот сраный ребенок?! Отец его забрал. Вот зачем ты пожаловался?! Что ты за мужик такой?! Тряпка!

— Иди в жопу, — Ден скидывает звонок и напряженно смотрит на меня, — Жень…

— Иди, конечно. Ты сейчас ему нужен.

Он подходит ближе, благодарно сжимает мои холодные пальцы.

— Спасибо.

— Иди. Только позвони мне, как все устаканится. Я буду волноваться.

— Обязательно, — на миг прижимается своим лбом к моему, а потом целует так, что сердце переворачивается и наполняется до краев чем-то теплым, и идет к выходу.

Там его настигает звонок от тестя. Я только слышу короткое:

— Внук у меня.

— Уже еду.

Я провожаю Дениса, искренне желая, чтобы у него все получилось, чтобы с мальчишкой все было хорошо, а потом иду к Марине.

— Почему дядя Денис уехал? — грустно интересуется она.

— Ему надо Сережу забрать.

— Потом они к нам приедут? — тут же предполагает она.

— Сегодня вряд ли. А вот завтра — может быть.

Мы играем с ней в мозаику, потом смотрим мультики и читаем. Когда Маришка уже спит, а я лежу в кровати и листаю журнал, мне приходит сообщение от Орлова.

«Все в порядке. Сын у меня».

«Я так рада», — ни капли вранья, я действительно рада. Дети не должны страдать от того, что их родители идиоты. Они маленькие и ни в чем не виноваты.

«Завтра увидимся?»

«Да. Спокойной ночи».

«Спокойной ночи».

А через пару минут приходит еще одно сообщение. Я читаю его несколько раз, пытаясь понять, принять, осознать. Сердце грохочет, пытаясь проломить ребра.

Там всего три слова.

«Я тебя люблю».

Я откладываю телефон на тумбочку, ложусь в кровать и стеклянным взглядом таращусь в потолок, прекрасно понимая, что сегодня не смогу уснуть.

Глава 20

На следующий день, ближе к вечеру Денис с сыном приходят к нам. Меня очень волнует состояние пацана, поэтому я буквально выхватываю его из рук отца, ощупываю с макушки до пяток, задаю сто миллионов вопросов, трогаю лоб, проверяю горло. С ним все в порядке, только какой-то бледный и будто похудел на пару килограммов. Поэтому усаживаю на стол и кормлю. Они с Маришкой прилично наворачивают пюре, с тушеным мясом, потом чай и половину шоколадки, и уходят в комнату рисовать, а мы с Орловым остаемся на кухне.

— Нашли, где он был?

— Да, у тестя подхваты везде. Всех на уши поставил. К счастью, с няней повезло. Молодая девчонка оказалась, студентка четвертого курса, но хорошая, ответственная. Отработала на совесть. Ему даже понравилось.

— Я так рада, — у меня будто камень с плеч свалился, — что дальше?

— Ничего. Сергей остается со мной, а Танька к нам больше не полезет. Бойков ее предупредил, что если сунется к сыну, то он ей лично ноги вырвет, — Денис произносит это с видимым облегчением, — а еще он позвонил кому надо, и нас разведут раньше. До Нового года.

Это хорошая новость. Мне не давало покоя, что у нас с ним что-то происходит, а фактически он еще женатый мужчина. Теперь даже дышать стало легче.

Как-то само собой выходит, что они остаются у нас на ночь. Мы даже не обговариваем этот момент. Я просто разбираю постель и загоняю малышню чистить зубы. И все это проходит так естественно, будто мы всю жизнь живем вместе.

И утро тоже получается спокойным, естественным. Он, я и двое детей.

— Можно, я сегодня сама их заберу? — выдаю неожиданно для самой себя.

Денис смотрит так удивленно, будто я умом тронулась, но потом усмехается:

— Почему бы и нет? Я предупрежу Ольгу Алексеевну.

— Вот мы им повода для сплетен-то дадим. То ты обоих забираешь, то я.

— И это только начало, — как бы невзначай роняет он, а у меня так тепло внутри становится, что словами не передать. Это действительно только начало. Чего-то хорошего, важного, на всю жизнь. Я это знаю наверняка. Просто чувствую и все.

Вечером иду к саду в приподнятом настроении. Все мне кажется каким-то легким, светлым, солнечным, и совершенно неважно, что на улице декабрь, мороз минус двадцать, и щеки от холода щиплет. Сегодня мне все кажется правильным и праздничным. Наконец-то впервые за последние годы меня посетило новогоднее настроение. Мне хочется мандаринов, шампанского и мишуры.

— Здравствуйте.

Пока я пребываю в мире праздничных розовых пони, из машины, припаркованной неподалеку, выходит высокий мужчина лет пятидесяти и преграждает мне дорогу. Дорожка прочищена узкая, и мне никак его не обойти, разве что по сугробам скакать, поэтому поднимаю на него недоуменный взгляд.

И тут же ощущаю странную смесь желания убежать и дикой потребности забиться в уголок. Он страшный. Не на вид, здесь все вполне прилично — темное короткое пальто, гладко выбритые щеки, интеллигентное выражение лица, а по энергетике, по взгляду, по манере держаться. Рядом с таким начинаешь чувствовать себя маленькой никчемной козявкой, которую на одну ладонь могут положить, а второй раздавить.

— Меня зовут Геннадий Александрович, — представляется он.

— А я Женя, — мое представление выходит более чем скромным.

— Я знаю, — холодная улыбка растягивает тонкие губы, — я многое о тебе знаю.

Еще один маньяк?! Непроизвольно делаю шаг назад:

— Знаете, мне пора. Дела.

Он наблюдает за мной, лениво подняв одну бровь.

— Не бойся, — звучит как приказ.

Легко сказать не бойся! Тут от одного взгляда мурашки по спине и потные ладони.

— Я тесть Дениса. Дед Сергея. Уделишь мне пару минут?

И снова это не просьба. Он распахивает заднюю дверь своего огромного внедорожника и жестом приглашает в салон.

Я не хочу! Боюсь! И вообще не понимаю, что ему от меня понадобилось, но соглашаюсь. У него взгляд, как у кобры — гипнотизирует, лишая силы воли.

— Хорошо. Но у меня очень мало времени. Мне надо в сад. За Мариной… и Сережей.

— Я подвезу.

Мне приходится принять его приглашение, которое совсем не приглашение. Аккуратно усаживаюсь. Для верности ставлю на колени рюкзачок, будто пытаясь за ним спрятаться.

Машина так резко трогается с места, что я валюсь на бок и с перепугу думаю, что это похищение. Хочу заорать, но Бойков опережает, невозмутимо обращаясь к водителю:

— В сад. Семеновская десять. А пока нам надо поговорить. Наедине.

Водитель молча исполняет приказ, и между передним сиденьем и остальным салоном поднимается перегородка.

— Значит, вы снова с Орловым вместе.

— Снова? — уточняю я.

— Не притворяйся дурой. Вы раньше встречались, и у вас есть общая дочь.

Ох, как я не люблю, когда незнакомые подозрительные личности упоминают Маришку. Сразу ощетиниваюсь вся.

— И что такого? Я не знала тогда о существовании вашей дочери.

— А сейчас?

На это мне ответить нечего, и строить из себя наивную овечку смысла нет.

— Чего вы от меня хотите? — спрашиваю устало и даже как-то обреченно. От такого человека не сбежишь и не спрячешься.

— Пока мне интересно просто пообщаться, посмотреть на кого Денис променял мою дочь.

Неприятно. Тем более когда на тебя смотрят вот так оценивающе, словно на кобылу на рынке. Сейчас зубы проверят, под хвост заглянут, подергают за уши.

— Вот она я, — развожу руками, — самая что ни на есть обычная.

— Денис так не считает, раз пошел на такие жертвы.

— Какие?

О жертвах Дениса мне известно мало.

— Неужели не сказал? — усмехается Бойков. — Интересно.

Мне вот неинтересно. У меня одно желание — выйти из машины и забыть об этом знакомстве как о страшном сне, потому что мужик, сидящий напротив, меня реально пугает. Он даже не шевелится, просто смотрит, но такое ощущение, будто занимает все пространство, забирает себе кислород.

— Он женился на моей дочери, потому что я ему руки выкручивал. Фигурально. Танька тогда от ребёнка хотела избавиться, если Денис к ней не вернется. Я не мог этого допустить и прижал его.

— Как?

И я вспоминаю Седова, который устраивал мне шантаж и мешал работать, просто потому что мог это сделать, и очень живописно представляю, как Бойков прижимал Дениса, потому что ему по силам многое. Очень многое.

— Я сказал ему, что, если с моим внуком что-то случится, я убью тебя. Что ты однажды просто исчезнешь, и находить тебя будут по частям. Руку, ногу, нос…

Он говорит это, не отрывая от меня не мигающего взгляда. Так равнодушно, будто сообщает сводки банковских цифр. У меня в голове просто не укладывается. Сначала кажется, что это бред или неудачная шутка, а потом медленно просачивается понимание, что шуток здесь нет. Совершенно. Что этот человек запросто может выполнить свои угрозы. И ничего ему за это не будет.

Боже, помоги мне выбраться живой из этой машины. Пожалуйста.

— Зачем вы мне это говорите? — сиплю и трогаю шею рукой, будто пытаясь снять невидимую удавку.

Мне не хватает воздуха. Бойков сидит расслабленно, положив руку на подлокотник, но даже в шевелении его указательного пальца я вижу угрозу.

— Чтобы ты знала…

И что мне теперь делать с этими знаниями? Как жить дальше?

— Я так понимаю, что как только Орлов официально разведется с моей дочерью, ваши отношения перейдут на новый уровень.

— Мы об этом пока не думали.

— Ты, может, и не думала, а он думал, — криво усмехается.

— Вы опять против?

— Нет. Ваше дело. Я только предупредить хочу, — глаза моментально становятся темными, как свинцовое небо перед грозой, — если мой внук при этом будет чувствовать себя ущемленным… Вам конец.

Тут я, наконец, понимаю, к чему весь этот разговор, и чего от меня хочет Бойков.

— Я его и без ваших угроз приняла, — шепчу едва слышно, — Серёжа хороший, а дочь ваша — дура. Простите. Потом жалеть будет.

— Сомневаюсь. Упустил я ее где-то. Мать рано умерла, а мне некогда было с ней заниматься, постоянно на нянек скидывал… Для внука я такой судьбы не хочу. Я хочу, чтобы семья у него нормальная была. Где родители любят друг друга, где обстановка дома спокойная и неядовитая. Обеспечьте ему все это, и я лично проконтролирую, чтобы моя дочь к вам не лезла. Если понадобиться — отошлю ее из города.

— Куда?

— Да хоть в тайгу. Считайте это подарком на Новый год. Не вам. Ему, — имеет в виду Сережу. — Я хочу, чтобы он счастлив был. И если для этого потребуется убрать из его жизни горе-мамашу, я это сделаю. Сразу предупреждаю, что видеться с ним буду, когда захочу.

— Кто ж против? Встречайтесь. Он вас любит.

Серый волчок вчера рассказывал про дела. С удовольствием, с любовью, с той самой детской теплотой, от которой все внутри млеет и плавится.

— Ну что ж, надеюсь, мы поняли друг друга, — машина тормозит возле ворот сада, — не смею задерживать.

Я как пьяная вываливаюсь из черного автомобиля и плетусь к саду. Не оборачиваюсь, потому что нет сил, но чувствую, как мне в спину ножами колет чужой задумчивый взгляд.

…Из садика мы выходим втроем. Я посередине, Маришка с одной стороны цепляется за мою руку, Сережа с другой. Оба без умолку чирикают, как два воробья, смеются. Мы проходим мимо внушительного, наглухо тонированного внедорожника, и я снова чувствую, что на меня смотрят. На нас всех, но почему-то сейчас уже не боюсь. В глазах этого страшного мужчины я увидела любовь. К маленькому светловолосому мальчику, который был счастлив, когда я его забрала вместе с Маринкой.

Я думаю, что Бойков выглянет, что-то скажет напоследок, но темная машина, так и остается неподвижной: двери закрыты, фары не светят. Жму плечами и иду с детьми дальше. Мне нечего скрывать, пусть смотрит.

Глава 21

— Дай нам пять минут.

Тридцать первое декабря. Новый год. Стол накрыт, елка горит праздничными огнями, часть подарков уже подарена, другая дожидается своего часа в укромном месте. Самое время раскрыть все карты и покончить с недомолвками. Мы все это заслужили.

— Я ей скажу. Сама, — прикасаюсь к его напряженной руке, — пожалуйста.

Сама скрыла от нее правду, самой и выкручиваться.

Орлова плющит, но он все-таки соглашается. Понимает, что я — мать, что лучше знаю свою девочку, лучше знаю, как сказать, чтобы не напугать правдой.

Кивает мне и идет в комнату, где дети устроили пикник под новогодней ёлкой.

— Мариш, тебя мама зовет, — слышу его голос и не могу удержаться на ногах.

Опускаюсь на край стула, прижимаю ладонь к груди, где за ребрами бешено бьется сердце. Потом доносится топот маленьких ножек, и ко мне влетает довольная, счастливая дочка. Кудряшки задорно топорщатся, на румяных щеках шоколад.

— Мама, — бросается ко мне на шею со звонким смехом.

Девочка моя ласковая.

— Как там у вас дела? — глажу ее по спинке, собираюсь духом, чтобы сказать главное.

— У Сережи в шоколадном яйце самолетик, а у меня маленькая куколка… только я ее уже потеряла, — виновато шмыгает носом.

— Ничего. Потом найдем, — сглатываю ком, стоящий поперек горла, — а как тебе кукла, которую подарил Денис?

Намеренно убираю слово «дядя».

— Она такая красивая, — умиленно складывает ладошки на груди, — я буду играть с ней каждый день.

— Ты спасибо сказала?

— Да.

— А он?

— Он меня обнял. Крепко-крепко. Вот так, — обхватывает сама себя ручками и сжимает изо всех сил.

Сглотнуть не могу. Горло перехватывает колючим спазмом. Кое-как прокашливаюсь, глотаю внезапно подкатившие слезы.

— Он нравится тебе?

— Очень. Я бы хотела, чтобы он в гости каждый день приходил. Мы бы играли. В парк бы все вместе ходили.

Она всегда с завистью поглядывала на полные семьи, которые дружно проводят выходные на природе.

— Мариш, — начинаю говорить, и снова нет слов. Мнусь, как слабачка, — понимаешь, дядя Денис… он на самом деле…

Дочь смотрит на меня. Взгляд пронзительный, пробирает до самых костей.

— Он на самом деле не просто дядя.

Ну что за бред?

— Волшебный дядя? — шёпотом спрашивает она.

Очень волшебный. Просто сказочный.

— Мариш, это твой папа.

Ну вот и все. Сказала…

Она хмурится. Морщит свой маленький хорошенький носик, но ничего не говорит. Я буквально слышу, как у нее в голове скрипят шестеренки, пытаясь переварить полученную информацию. Бедная моя малышка.

— Папа? — недоверчиво уточняет и смотрит так, будто сомневается в моей адекватности.

— Да, родная.

— А почему… — замолкает. Снова хмурится, — а откуда он взялся?

Хороший вопрос, болезненный. И я делаю то, что и многие матери, когда дети спрашивают про отсутствующих отцов — вру. Со слезами на глазах, но вру, потому что она пока слишком мала, чтобы понять все превратности судьбы и виражи, в которые люди иногда срываются не по своей воле.

— Он… работал.

— Далеко?

— Далеко-далеко, — глажу худенькие плечики.

— И теперь вернулся?

— Да. Сразу, как только работа закончилась, он приехал обратно.

— Больше не уедет? — все еще сомневается.

Вообще на редкость взрослая реакция. Она так хотела папу, и ей так нравился Орлов, но она не начала сразу прыгать от радости и хлопать в ладоши. Старается что-то понять своей маленькой детской головкой, пыхтит. Я хочу ей помочь, но пока не совсем понимаю как:

— Милая, — беру ее за руки, — ты как?

— Хорошо, — она растеряна. — Я пойду к нему?

— Иди, — отпускаю ее через силу. Смотрю, как дочка уходит с кухни, от волнения сжимая маленькие кулачки.

Как же все это сложно. Мне нужна пара секунд, чтобы прийти в себя, после чего иду следом за ней.

Маринка стоит посреди комнаты, а перед ней на корточках Денис.

— Мы сходим на горку? — робко интересуется она. — Все вместе?

— Конечно, сходим, — он ободряюще сжимает худенькое плечико.

— А я… мне можно называть тебя папой?

Спрашивает и тут же жмурится, будто боится, что он будет ее ругать. Потом аккуратно приоткрывает один глаз.

Ох, блин. В груди как щемит.

— Нужно, — улыбается Денис.

У него улыбка красивая, теплая. Такая, что на нее хочется смотреть, хочется прикасаться. И не только мне. Маришка протягивает руку, аккуратно ведет по его щеке… а потом морщится, бросается к нему на шею и начинает реветь.

У меня внутри все переворачиваются, бросаюсь к ним, но Денис жестом останавливает. Поднимает ее на руки, ходит по комнате, гладит по спине, пытаясь успокоить, что-то тихо приговаривает, так что слышит только она.

Сережа растеряно наблюдает за ними, не понимает, что происходит, и чтобы он не чувствовал себя заброшенным, я присаживаюсь рядом с ним на ковер.

— Что у тебя тут? Покажешь?

Он с готовностью протягивает мне лист, на котором они с Мариной что-то совместно рисовали. Там семья. Четверо. Держатся за руки и улыбаются.

Ком поперек горла. И слезы копятся в уголках глаз. От нежности. И любви. К ним всем.

— Как думаешь, нормально все прошло? — шепотом спрашивает Денис, когда оба мелких засыпают.

— Вроде да, — проверяю их еще раз, а потом тихо прикрываю за собой дверь, — справились.

У нас был серьезный разговор. Два взрослых и два ребенка. Мы тактично им объяснили ситуацию, успокоили, а они слушали, открыв рот, как два галчонка. А уж какие у них были лица, когда узнали, что они брат и сестра — это нечто. Впрочем, волновались мы зря. Дети есть дети. Они адаптировались к новой информации за десять минут и потом уже спорили о том, кто будет спать на верхней полке двухъярусной кровати, которую мы непременно им купим, как только съедемся. Для них все было просто и очевидно.

Мы возвращаемся в комнату, к елке. Пока Денис что-то таскает со стола, я достаю единственную бутылку дорогого шампанского. Я ее купила еще в конце ноября на распродаже. Думала, что буду в одиночестве сидеть в новогоднюю ночь и смотреть телевизор. А оно вон как все сложилось. В мою жизнь вернулся Орлов и больше не собирается никуда уходить, Сережка появился, и дом в одночасье наполнился суетой и детскими голосами. И это прекрасно. Дед Мороз все-таки не подвел. Угадал с подарочками.

Я торжественно вручаю бутылку Орлову, и он открывает ее с грацией профессионала. Почти бесшумно, так что над горлышком лишь вьется светлый дымок.

— За нас?

— За нас. И чтобы все плохое осталось в старом году.

Еще не все решено с Седовым — Денис отказался идти на мировую и хочет этого урода наказать по полной, мне по-прежнему надо что-то решать с работой. Но теперь все это кажется такой мелочью. Справлюсь. Потому что теперь я не одна.

— Пожалуй, салаты могут и подождать, — Орлов отставляет в сторону едва тронутый бокал, тянет меня к себе и усаживает сверху, так что подол задирается неприлично высоко.

— Сейчас будет бой курантов, — смеюсь, пытаясь остановить наглые руки.

Да куда там! Ныряют под белье, уверенно находя чувствительные точки.

— Отлично. Давно мечтал сделать это под такой аккомпанемент.

Я не могу его остановить и не хочу. Мы целуемся как ненормальные, не можем друг от друга оторваться, и встречаем Новый год, занимаясь любовью под елкой.

Потом валяемся на полу, смотрим какие-то выступления, разговариваем, снова занимаемся сексом, прячем под елку подарки для детей и, наконец, ложимся спать.

Довольные, пьяные от любви и счастливые.

Эпилог

— Сука! — раздается в трубке. Громко, зло с надрывом. — Ты конченая обнаглевшая сука! Тварь.

— И вам не болеть, Константин Олегович.

Я не спеша размешиваю тесто на блины и пританцовываю под детскую песню, доносящуюся из большой комнаты. Там дети оседлали папаню и творят с ними всякие непотребства: то он у них лошадка, то зайка, то модель для юных стилистов.

Меня поражает, с каким упоением Орлов возится с детьми. Я ни разу не видела у него постной физиономии и выражения лица, мол, задолбали, окаянные. Он, даже приходя с работы, как бы ни устал, все равно находит на них силы и время.

От этого у меня сжимается сердце и щемит где-то глубоко в животе. Я нескончаемо рада, что мы снова вместе, и не устаю благодарить судьбу за то, что тогда направила Дена в наш сад.

— Ты слышишь меня? Дрянь!

Грубый голос возвращает меня в реальность. Все это время Седов что-то орал и брызгал слюной в трубку, а я, такая нехорошая, взяла и прослушала. И мне не стыдно.

— Прости, задумалась, — отвечаю ласково, как родному, и получаю в ответ еще один поток брани.

Как его, бедолагу, плющит. Я так и представляю его перекошенную покрасневшую морду и вздувшиеся на шее вены. И не мудрено вздуться после того, что Орлов ему устроил.

Денис оказался просто непробиваемым, из той породы, кто идет до конца. Он отбил и все угрозы со стороны моего бывшего начальника, и попытки решить конфликт мирным путем, и взятки. Просто решил, что закопает его и методично закапывал. К тому же у него были очень хорошие и преданные друзья. Среди них и юрист нашелся, такой, что всех порвет с хладнокровием большой белой акулы, и прокурор, и в полиции подхваты. Везде.

Седов оказался просто не готов к тому, что в него так вцепятся, что вытащат на поверхность все его грехи и косяки. А их у него оказалось предостаточно. Начиная от вождения в нетрезвом виде, уклонения от налогов и теневой кассы, и заканчивая приемом запрещенных препаратов и домогательствами к сотруднице на предыдущем месте работы. Там тоже дуреха невезучая попалась. Тоже подавала заявление, пыталась бороться, но отступила, потому что поддержки у нее не было.

Орлов все это раскопал, всю подноготную. И не просто раскопал, а вывалил на всеобщее обозрение и сказал «фас».

Седов лишился много. И своей новой работы, и подпольного бизнеса, и репутации. Его обязали выплатить колоссальные штрафы, но и это еще не все.

Завтра финальное слушание по делу, но итог уже ясен. Моего бывшего начальника посадят. Ничего. Посидит годик на казенных харчах, подумает о своем поведении.

— …Поняла?! — он продолжал разоряться.

— Прости, снова прослушала.

— Сука!

Эта его истерика для меня как бальзам на сердце. Я слышала, что ему хреново, что за грубыми словами скрывается паника и страх. Слушала и балдела. Так здорово, когда ублюдка, свято верившего в свою безнаказанность, плющит настолько, что он орет как пьяная базарная баба. Урод знал, что песенка спета, понял, что ему не отвертеться и завтра справедливость восторжествует.

— Я найду тебя, слышишь? Найду и…

— Когда? — поинтересовалась я.

— В смысле?

— Когда мне ждать этого знаменательного события? Через год? Два? Ты только заранее предупреди, чтобы я подготовилась. Ну там причесалась, глазки накрасила… — Из трубки снова мат. — Извини, плохо слышно, — пропела я, доводя его до белого каления, — и вообще, если есть какие-то вопросы, решай их с мои мужем.

Боже, это просто непередаваемое чувство, когда знаешь, что можешь быть маленькой и творить всякие глупости, потому что за тобой стоит человек, готовый на все, чтобы защитить.

И да. Мы с Орловым поженились. Тридцать первого января. Это был самый счастливый день в моей жизни.

При упоминании мужа Седов сразу заткнулся. Это со мной он был смелым и отчаянным, властным властелином, вершащим судьбы людей, а вот Орлова он боялся.

И правильно делал.

— Все, Константин Олегович, некогда мне с тобой болтать. Да и не о чем. У меня дела, семейные хлопоты и заботы. Так что счастливо оставаться и до встречи завтра в суде.

— Дрянь!

— Да-да. Пока.

Я отложила в сторону телефон и рассеяно улыбнулась. Его звонок и истерика подняли мне настроение.

— Кто звонил?

Денис как почувствовал и пришел на кухню. Взмокший, запыхавшийся и растрепанный — не так-то просто быть лошадкой для двух расшалившихся детей.

— Никто, — я пожала плечами. Зная Дениса, лучше смолчать, а то он опять разойдется и превратит наш вечер в боевой полигон, — очередное предложения кредита.

— Понятно, — он налил в стакан воды, осушил залпом и, чмокнув меня в щеку, пошел обратно, а из комнаты уже доносился дружный вопль «Папа, давай играть!»

Пока они развлекались, я напекла целую стопку блинов, заварила вкусный смородиновый чай и позвала к столу всю свою семью.

Денис, Маришка, Сережа. Мои самые дорогие и самые любимые. Орловы. Все трое. Я, кстати, тоже, и от этого так тепло на душе, что невозможно удержать улыбку.

Меня настолько переполняет счастье, что не могу есть. Пока ковыряю один блин, этот выводок сметает почти всю стопку.

Румяные, довольные с масляными пальцами и блестящими щеками. Я только смотрю на них всех и не могу насмотреться.

У нас все хорошо, и я искренне верю в то, что дальше будет еще лучше.

Дед Сережи к нам не суется, Седова посадят, припадочная бывшая жена Дениса в клинике, куда ее упекли после того как она пыталась выкрасть Серёжу. Все получили то, чего были достойны. Недруги — по заслугам, а мы — счастливую семью.