Черные вороны 10. Нечестивцы

Глава 1. Карина

— Ты с ума сошла, глупая! Иди сюда!

Я вскрикнула, услышав громкий шепот позади себя. Чуть сердце от страха не остановилось. Напрягла глаза, резко обернувшись и пытаясь разглядеть, чья фигура колышется позади, в проёме одной из комнат. Кажется, рукой машет, подзывая, но мне так трудно сделать шаг назад. Когда у меня перед глазами только тёмный коридор впереди.

— Ну же, Карина!

Шёпот уже слишком нетерпелив. В нём недовольное цоканье, но мне плевать, что он там говорит. Мне нужно всего лишь пробежать быстренько вперёд, спуститься по лестнице вниз и выскочить из этого проклятого особняка. А там уже…

— Там же охрана, глупая! Они тебя не пристрелят, не надейся. Вернут снова. ЕМУ вернут!

Шёпот очень близко. Слишком. И, как только он замолкает, холодные, словно мёртвые пальцы обхватывают мои запястья и назад тянут.

— Пошли. Пошли ко мне, девочка.

Авра. Это точно Авра. Вялый мозг, кажется, заработал. Усиленно заработал.

— Пошли, я сказала!

Процедила сквозь зубы, утягивая в сторону, в свою комнату. А я поймала себя на мысли, что она будто ненавидит меня. Вот сейчас. Единственная живая душа в этом склепе, единственная, кто иногда позволял себе со мной общаться, кто иногда звал меня прочь от этих стен, в мнимую свободу сада, огороженного высоким забором. Она будто ненавидит меня в эту минуту. Мозг встрепенулся, услужливо напомнив, что она ведь ЕГО жена…и навряд ли ей приятно вести сейчас еще одну женщину своего мужа в свою спальню. И с языка сорвалось прежде, чем успела подумать:

— Зачем тебе это?

— Что ЭТО?

Авра толкнула меня внутрь и, быстренько оглянувшись, прикрыла за собой дверь.

— Почему ты не дала мне уйти сейчас?

Она изящно обогнула меня и села на кровати, сложив руки на груди и глядя на меня исподлобья. Какой же Нармузинов кретин всё-таки. Авра ведь красивая. По-восточному красивая женщина. И любит его, это видно невооружённым глазом. Когда мужчина заходит, она едва ли не млеет перед ним. Я замечала. Остальные, они боятся хозяина. Они склоняют головы перед ним из страха. Все они. Слуги, охранники…однажды даже какой-то дед со своим внуком. Они приезжали в гости к Нармузинову, и тот заставил меня выйти к ним, познакомиться. Даже тот дед, даже он смотрел на Саида с каким-то страхом, подолгу раздумывал, прежде чем произнести то или иное слово. Будто общество трусливых шакалов, собравшихся вокруг злого, сильного, безжалостного льва. Но только не Авра. Я ведь тоже не была просто дурочкой, которая не видит дальше своего носа. Теперь я замечала каждый взгляд, направленный на меня и на хозяина дома. И взгляды Авры на мужа были наполнены раболепным поклонением, восхищением…и обидой. Вот такой, как сейчас, когда оглядела меня с ног до головы и быстро отвернулась, сжав пальцы так, что побелели костяшки. И я знала почему. Ведь каких-то полтора часа назад её муж вышел из моей комнаты и ушёл к себе. Я не стала тратить время на душ или расческу и просто, дождавшись полуночи, выскользнула из комнаты, намереваясь бежать. А она, наверняка, заметила свежие синяки на моих руках и засосы, оставленные на шее. Я не видела их, только по тупой боли во время секса догадывалась об их наличии. Я в принципе уже давно не смотрелась на себя в зеркале.

Короткий рваный выдох, и Авра отводит взгляд.

— Садись, — говорит отрывисто, собирается с силами.

— Почему ты не дала мне уйти? Ты же сама хочешь, чтобы я исчезла из вашей жизни.

Удивление? Она, правда, удивлена, что я знаю о её желаниях? Интересно, за кого же она принимала меня? Мозг вновь очень услужливо подсказал: за мелкую тупую девку, нагло укравшую ее мужика.

— Ты думаешь, я такая глупая, что не понимаю, как ты мечтаешь избавиться от меня?

Или не замечаю, с какой ненавистью она смотрела, когда в один из вечеров Саид, вернувшийся домой пораньше и заставший нас в саду за столиком со сладостями, молча подозвал…меня и увёл в спальню. Из нас двух он выбрал меня. В присутствии Сювейды и Иман, стоявших возле нас. Тогда я успела поймать как боль от унижения, мелькнувшую на красивом лице его первой жены, так и жгучую ненависть, вспыхнувшую в чёрных глазах.

— Разве не так? Только не говори, что ты решила подружиться со мной, поэтому зовёшь через день пить с тобой чай…или что тебе веселее с русской девчонкой, которую притащил твой муженёк, чем со своими…

— Это так, — Авра кивает, будто мне мало будет только слов.

— Тогда какого чёрта ты помешала мне сейчас?

— Потому что ты едва не сделала глупость!

Шипит, поджав губы и глядя прямо в глаза.

— Ты и правда такая дура, что не понимаешь ничего? Отсюда тебе не выбраться просто так? Или ты думаешь, охрана только по эту сторону забора?

— Да тебе-то что? — как же разозлила своим этим насмешливым тоном, пусть даже и понимаю, что она может быть права, — Ну стоят его люди там, — кивнула в сторону занавешенного окна, — ну увидят меня, да они даже разбираться не будут в такой темноте, услышат звуки и пустят очередь. Тебе-то что?

Она усмехается, правда, зло так усмехается, открыв рот и собираясь что-то сказать. Но то ли чертов адреналин, то ли подбирающаяся потихоньку истерика заставляют продолжить, слегка повысив голос, торопливо…потому что надоело. Господи, как же мне всё это надоело!

— Можно подумать, ты бы не хотела, чтобы я исчезла, лучше, чтобы меня убили, ведь так? Что смотришь? Ты сразу от такой проблемы избавишься. Разве плохо было бы? А, Авра? Вместо того, чтобы помешать, лучше помоги мне. Проследи, чтобы никто не увидел, как я…

— Ты такая молодая…наверное, поэтому такая глупая. Скажи, русская, ты помнишь всех тех гостей, которые на…, — запнулась, но судорожно выдохнув, продолжила, — нав вашей свадьбе были? Помнишь? Ведь нет. Тебе не до этого было, так? А они все тебя запомнили. И рассказали своим родным, своим соседям. О маленькой худенькой светлой русской, которая стала второй…второй женой самого Саида Нармузинова. Или все те кто навещали Саида, меня в эти дни…все они. Ты ведь даже не понимаешь, почему Саид каждый раз вызывал тебя и знакомил с гостями. Ты думаешь из уважения к ним? Или, — злая, очень злая усмешка, — к тебе? Неееет, девочка, он показывал им тебя, чтобы они узнали тебя, если вдруг ты сбежишь…или исчезнешь…или еще что. Чтобы тебя схватили и привели обратно, зная, кому ты принадлежишь.

— Я никому не принадлежу! Я не вещь! Не вещь, понимаешь?!

В горле вновь комом сгусток из обиды и страха…страха, что она права. Авра…она всё верно говорит. Даже если я смогу улизнуть за забор…

— Тебе не уйти дальше чем на сто-двести метров, Карина. И не надейся, что он разозлится и убьет тебя. Нет, ты зачем-то нужна ему. Знаешь зачем?

Тёмные глаза с интересом останавливаются на моем лице, и я облизываю ставшими вмиг сухие губы. Я не знаю, стоит ли ей говорить об отце, учитывая её отношение ко мне, ко всему этому.

— Молчишь. Молчишь, но знаешь, — Авра кивает сама себе и подходит ко мне вплотную, — можешь не говорить, мне все равно, но я могла бы тебе помочь.

— Да что ты!

— Помочь по-правильному. Не просто выйти за двери этого дома, за калитку, а уехать из города.

— Правда?

Она скептически умехается, слегка приподняв бровь. А, ну конечно, она уж точно больше всех хотела бы моего исчезновения.

— Я бы могла связаться кем-то из твоих…если, конечно, это возможно, — добавляет торопливо, не желая давать пустых обещаний, — и они бы помогли тебе уехать. Но для этого я должна знать, почему ты здесь?

Она закрывает глаза и тяжело выдыхает.

— Если бы Саид просто хотел вторую жену, он бы выбрал девушку нашей веры, нашей национальности, чистую, непорочную, — испытывающим, долгим взглядом смотрит на меня, будто ждет реакции, и, видимо, что-то на моем лице выдает нужную ей, потому что Авра вновь ухмыляется, зло так, — он бы не стал портить свою кровь, кровь своих предков твоей.

— Какого чёр…

— Молчи, ты просто воспитана по-другому, поэтому не понимаешь. Но я понимаю. Я всё вижу. Если бы речь шла только о второй жене, о…, — она сглатывает судорожно, — о ребёнке, он бы взял другую девочку. И относился бы к ней по-другому. Да любая в Чечне была бы рада стать женой самого Саида Нармузинова, но ты…ты здесь заложник. И относится он к тебе как к заложнику. А значит, ты сама по себе его не интересуешь. Тогда что? Кто ты, русская Карина, что он держит тебя тут силой?

Она замолчала, ожидая ответа, а потом моей ладони неуверенно, совершенно несмело коснулись её пальцы и слегка сжали. По-прежнему ледяные, они будто призывали открыться.

А что я, собственно, теряю? Авра, как бы она ни ненавидела, ни презирала меня, была единственной, кто вообще со мной тут общается…и единственной, кто может не побояться помочь мне. И плевать, что у нас разные ожидания, цель-то одна. Мы обе мечтаем о моем побеге. И мне ведь больше не к кому обратиться? Ведь так?

— Я…на самом деле я не знаю, зачем я ему. Но его семья и моя семья…ну мы враги, короче. Там и бизнес, и личные отношения. Конкуренция. Я — дочь Андрея Воронова.

Темные глаза округлились, а пальцы сжали мои со всей силы.

— Да, того самого Воронова, который его дочь выкрал…но потом отец женился на ней, и она кстати очень счастлива с ним!

Глава 2. Карина

Мы проговорили еще около получаса, и Авра вытолкала меня из своей комнаты, обещав подумать о том, как мне помочь. Стало ли мне легче? Не знаю. Теперь я ничего не знаю. Оказывается, это очень страшное чувство — быть зависимым настолько сильно от чужих решений, а еще не доверять никому. Вообще никому и никогда. Надо потом будет у Макса спросить, как он всю свою жизнь так живёт. Я тут за недолгий срок уже готова свихнуться…Если, конечно, только всё у нас получится…если только я смогу сбежать и вернуться домой…

***

— Эй, — я вскрикнула от неожиданности, когда меня подбросило вперед на ступеньках крыльца.

— Пошли собак покормим, — Авра бесцеремонно подтолкнула меня в спину, держа в руках огромную кастрюлю, накрытую крышкой, — нечего просто так тут стоять.

— А менее грубо нельзя? — буркнула, плетясь за ней, понимая, что неспроста зовёт за собой. До этого меня в принципе ни к каким делам не привлекали. Женщина только фыркнула, следуя впереди.

Мы обошли дом и по аккуратной, вымощенной тропинке пошли к стоявшей сзади дома псарне.

Каждый раз, когда я собиралась открыть рот, взгляд натыкался на стоявших неподалеку охранников, и поэтому всю дорогу мы прошли молча.

Подошли к низкому слегка вытянутому каменному зданию, из-за которого раздался многоголосый лай, и я невольно отступила назад.

— Боишься собак?

Она даже не посмотрела на меня, поставив кастрюлю на пол, и дождавшись, когда к нам неслышно подойдет Сювейда.

— Госпожа…

— Твою мать!

От тихого голоса, раздавшегося за моей спиной я вскрикнула, успев поймать насмешливый взгляд Авры. Вот почему она не произнесла ни слова, пока мы шли. Знала, что та ступает за нами…а я настолько была поглощена в свои мысли, что не слышала ее шагов.

— Ты напугала молодую госпожу, Сювейда, ц-ц-ц. Оставь это нам, — кивает на вторую кастрюлю в руках женщины, — и иди в дом. Мы сами покормим собак.

— Но, госпожа, ведь это моя…

— Ничего, Сювейда, я думаю, госпоже несложно будет помочь мне, так ведь?

Дождавшись моего молчаливого кивка, продолжила:

— Должна же и она приносить пользу нашему дому.

Сювейда молча опустила голову и тенью выскользнула обратно на тропинку ведущую в дом.

— Смешная ты, русская.

— Почему это? — огрызнулась, сняв крышку кастрюли и увидев куски мяса в ней. Ага, и почему я думала, что этот зверь будет кормить своих псов кашами там…мясо, сочное, окровавленное мясо. Господи, надеюсь, хоть не человечина?

— Ты живешь среди врагов и воспринимаешь всех, как своих врагов, но такая…, — Авра щёлкнула пальцами, пытаясь подобрать слово, — беспечная. Твои глаза и уши закрыты, как будто ты не хочешь ни видеть, ни слышать того, что происходит здесь.

Она с силой открыла деревянную дверь, за которой оказалось тёмное помещение, похожее на амбар или сарай, вот только там были привязаны железными цепями собаки. Хотя нет! Не собаки. Монстры. Огромные шерстяные монстры. Кавказские овчарки. Чёёёёрт. Кажется, они почти одного со мной роста. Чудовища ринулись вперед, недовольно и громко лая, а я так и осталась стоять на месте от ужаса. Потому что показалось, что эти твари…боже, да одна такая запросто меня сожрёт и глазом не моргнёт. А эта Авра…она зачем-то привела меня сюда…и отпустила Сювейду. Вон как зашла смело к ним и поглаживает…поглаживает! Самого большого серого монстра. Если только захочет, она ведь может отпустить их, приказать…

И, видимо, мысли на моем лице слишком хорошо читались, потому что вдруг раздался её смех. Злой такой, издевательский.

— О, вижу, наконец, голова заработала? Очнулась от прострации…не бойся, русская, как бы я ни хотела от тебя избавиться, но я не скормлю тебя собакам. Тебе не надо бояться меня. Пока.

— Тогда зачем ты привела меня сюда?

Она поманила меня пальцем.

— Здесь нас не услышат. Давай, корми.

Дрожащей рукой я подхватила огромный шмат мяса и бросила одному из монстров. Всего их было шесть здесь.

— Я попробую связаться со своим братом. Он поможет мне найти кого-то из твоих родных.

Я едва не вскрикнула, но Авра смерила таким тяжём взглядом, что я прикусила язык.

— Ты знаешь их телефона? Чей-нибудь?

— Папа заставил выучить меня его и дяди номера.

— Хорошо, дашь мне их. Я попробую обратиться к своим родным. Ожет быть, они помогут нам передать сообщение твоим. Но, — она подняла указательный палец вверх, — сейчас не смей даже думать об этом. И надеяться.

— Но почему?

— Потому что я не уверена, что они помогут тебе.

— Почему?

— Очнись, девочка, — Авра кидает еще один шмат мяса и довольно лыбается, когда монстрятина утробно рыча вгрызается в него огромными клыками, — все боятся Нармузинова. Боятся так же, как ты сейчас этих собак, — и эта сука вдруг подтолкнула меня прямо к одной из овчарок, стоявшей ближе всех к нам. Я споткнулась и упала на четвереньки, а когда подняла голову, то закричала, оказавшись прямо перед громадной бежевой мордой, со злым рыком оскалившейся прямо в мое лицо.

И тут же, ровно за мгновение до того, как клацнули собачьи челюсти, холодная рука оттянула меня назад с такой силой, что я врезалась спиной в грудь Авры. Задрожала, ощутив выступившие от страха слёзы. Вот за что она так со мной?

— За что?

Всхлипнув, не сдержавшись…

— Ты или помогай, или…зачем ты пугаешь?

— Чтобы ты поняла, что ожидает любого, кто разозлит Саида Нармузинова. Ты еще не понимаешь ведь, да? Думаешь, самое страшное — это то, что он насиловать тебя приходит по ночам? Дура! Поверь, Нармузинов может заставить человека пожалеть о своем предательстве. И все, кроме тебя, это знают. И мой брат с отцом тоже…поэтому мне нужно будет уехать ненадолго к ним. Я придумаю какую-нибудь причину для отъезда. И дома уже попытаюсь уговорить их помочь нам.

— Тебе, — я облизнула губы, поворачиваясь к Авре лицом, — ты не просто попытаешься, а уговоришь их помочь. Но не мне, а ТЕБЕ. Тебе это надо так же, как мне. Ты не сможешь скормить меня этим тварям, хотя я вижу, как сильно этого ты хочешь. Но ты ведь боишься так же, как и все остальные. Боишься, что он не пожалеет тебя. Поэтому и, — изобразила кавычки в воздухе, — «помогаешь» мне. Но мне плевать. Пусть так! Главное — уговори своих рискнуть.

— Но ты тоже должна постараться.

— Я?

— Да, иначе как ты хочешь сбежать отсюда, девочка? Если тебя даже до псарни не пускали одну? Постарайся завоевать хотя бы немного доверия…от Саида, от прислуги. Заставь их поверить, что тебе можно выйти за пределы этого дома…

— Как? Меня не выпускают, ты же знаешь?! Как мне сделать это?

— Не знаю, — Авра бросила это зло и отступила, нагнувшись за кастрюлей, затем недовольно пожевала губы, прежде чем ответить, — прими его как своего мужа в конце концов.

— Да черта с два!

— Идиотка! — она всунула мне в руки свою чертову посудина и ткнула пальцем в ключицу, — Заставь его поверить, что ты смирилась, соблазни его по-настоящему, заставь доверять себе. Стань ему…женой. Хотя бы немного. А мы пока всё организуем.

Я отвернулась и пошла вперёд, пытаясь успокоиться и подумать над словами Авры. В комнате, там я всё нормально обдумаю…возможно, она и права, возможно…

— Эй, русская, — раздалось сзади, и я остановилась, не оборачиваясь, — играя его жену, смотри, не влюбись в Саида, иначе, я и вправду скормлю тебя псам.

И быстро пошагала к дому, больно оттолкнув меня своим плечом. Сука психованная.

Глава 3. Саид. Макс

Знаете что мне нравилось больше всего — то, как они мечутся и ищут ее. Как переворачивают каждый угол и не могут найти, как их трясет от злости, от бессилия, от отчаяния. А мне докладывают каждый их шаг. Вот она. Здесь у меня. И я ее трахаю, Воронов. Я еб* твою венценосную доченьку, которая оказалась примитивной шлюшкой, выебаной еще до меня во все щели. Каждый раз, когда ложусь на нее говорю себе…что это в последний, что больше не прикоснусь к грязной дряни и не могу сдержаться.

Ее белокурые волосы, ее голубые глаза сводят меня с ума. И ее упрямство, ее непокорность, ее вот этот вот взгляд, в котором она меня сто раз прокляла. Плевать… я жду, когда мое семя прорастет в ее чреве, чтобы породнится с Вороновым и нанести ему сокрушительнейший удар как по самолюбию, так и по его империи.

Но, помимо этого, сам не понимаю, как меня манит к ней. Лежит подо мной бревном ледяным, смотрит в потолок. Никогда раньше меня бы это не завело, я не любитель трахать трупы. Но с ней…с ней все иначе. Ее белая кожа, ее розовые губы, нежно-персиковые соски, ее длинные ноги. Юность и свежесть. Все это заставляет член вставать дыбом и мне достаточно моей собственной похоти, чтобы кончать в нее и рычать от наслаждения.

Хоть бы одно движение сделала навстречу. Бревно ледяное. Интересно со своими любовниками пацанами она была такой же холодной? Такой же никакой? Или это только со мной? С ненавистью в этих глазах не сравнится ни одна молния в этом гребаном небе.

Но сейчас меня больше занимали мои новые сделки, мои возможности, которые откроются…не с падением Вороновых, а наоборот с их победой.

Гонка с выборами, драка в мафиозных кланах, выросшая в разы коррупция, охреневшие менты, осатаневшие высшие структуры. Все против двух братьев, которые по моим последним данным разошлись по разные стороны баррикад.

И я хочу поговорить с одним из самых оторванных из них — со Зверем. Понять, что у него на уме и чем он дышит. Вражда ли между братьями или это какая-то двойная игра. Кажется, он развелся с женой Графа и женился на сестре Волкова одного из шишек в министерстве приближенного к Зарецкому. Возможно, это сплетни, а возможно правда…Сегодня я это узнаю точно.

Со Зверем мы встретились в клубе, который некогда принадлежал братьям и теперь был продан одному из их людей. А возможно по-прежнему был во владении Воронов, но марать политическое резюме владением ночными клубами братья могли не желать. Безупречная биография, прозрачный бизнес, прозрачные доходы и полностью стертая история совершенных ранее преступлений. Так это работает и работало всегда.

Меня провели за стол, где сидел Воронов в обнимку с пышногрудой блондинкой. Она вертелась у него на коленях и, кажется, вот-вот трахнула бы его прямо здесь. София…так кажется ее зовут. Неужели он и правда на ней женился? Я помнил его первую жену — Дарину. С аристократической внешностью. Утонченную, голубоглазую брюнетку с очень хрупким телом, идеальными чертами лица. Красивую той красотой, о которой говорят — королева. И вот это…пошлое, белобрысое выжженое краской существо с надувными сиськами, губами и татуажными бровями. Карикатура, блядь.

Воронов сидел с бутылкой виски и неполным бокалом. Кажется, он был пьян. Я это понял по блеску его глаз и упавшей на лицо челке.

— О, бля…родственничек. Приветствую тебя, мой чеченский друг Саид. Друг ведь, да?

— Конечно, друг, дорогой.

Ответил я и протянул ему руку. Одной он сжимал ягодицы своей девки, а во второй держал бокал. Небрежно ее стряхнул с колен и пожал мне руку.

— Смотрю ты один. Без охраны. Экономишь или со смертью трахаешься?

С племянницей твоей трахаюсь и если бы ты об этом знал мы бы с тобой сейчас сворачивали друг другу головы и ломали ребра.

— Я сам за себя. Ненавижу, когда за мной хвосты тянутся. На хер мне охрана. А со смертью да…мы с ней давние любовники.

— Ждет тебя с распахнутыми руками.

— Ни х*я, ждет меня с распахнутыми ногами.

Усмехнулся уголком рта.

— Понимаю. Сам ненавижу с охраной ходить. Познакомься — это моя…жена. София. Это Саид. Отец моей невестки Лексы. Ты ее не знаешь. Иди. Погуляй. Нам поп**ть недо. Без тебя.

— Максииим…, — захныкала и удержала его за руку, но он выдернул ее и едва удержался, чтобы не скривиться.

— Пшла вон…я занят. Отсосешь у меня попозже, детка.

— Сволочь!

Взвизгнула эммм…жена и, виляя надувным задом, пошла в сторону бара к таким же надувным подружкам.

— Жена?

— Да. Я немного сменил семейное положение. Уже и развелся, и женился. Нравится?

Кивнул в сторону женщины.

— Первая нравилась больше.

Синие глаза яростно сверкнули, но он ничего не сказал. Тряхнул челкой и налил снова полный бокал.

— Будешь?

— Пока нет.

— Пока? Вы разве не соблюдаете сухой закон?

— Мы?

— Мусульмане…

— Мусульмане разные тебе ли не знать.

— Садись. Бесит смотреть на тебя снизу вверх.

Да, он пьян, но несмотря на это все равно есть вот эта аура опасности. Притом сейчас еще более явная, потому что зверь сорван с цепи и плохо держит себя в руках. Что-то выбило из равновесия одного из самых жутких людей в клане Воронов. Я сел в кресло напротив. Подошла официантка.

— Черный кофе. Двойной эспрессо. Бутылку минералки.

— Че так скромно? Давай, за мой счет. Здесь своя кухня только для ВИП гостей. Приготовят даже павлина в соусе динозавра.

— Пока что мне хватит кофе.

— А мне…неси еще бутылку вискаря.

И смачно шлепнул официантку по заднице.

— Слышал у вас раскол клана, не хватает людей, чтоб подавить возникающую челядь?

— Есть такое…

Хлебнул виски и откинулся на спинку стула, закурил. На пальцах нет обручального кольца, зато оно телепается на веревке на шее. Интересно новое или старое.

Позже, когда свет упадет на грудь в расстегнутой рубашке я замечу небольшую вмятину. Значит старое…Какого хрена тут происходит не понятно никому.

— Не тяни кота за яйца, что можешь предложить?

— Своих…рты позакрывают всем тем, кто много разговаривает и возбухает. Проведут зачистку.

Прищурился. Затянулся сигаретой так что половина истлела тут же. Выдохнул огромную струю дыма.

— Графу надо…С ним говорил?

— У нас сейчас не лучшие времена…как, впрочем, и у тебя с ним.

— Что-то у Графа последнее время со всеми не лучшие времена. Ко мне зачем пришел? Если знаешь, что я сейчас с Графом не общаюсь?

— Ну так общение не имеет никакого отношения к семейным узам. Или я ошибся и у вас семья ничего не значит.

Резко подался вперед, а я даже не пошевелился.

— Если ошибся, то звиняй.

— Ты говори да не заговаривайся…

— Я всегда говорю, что думаю, Зверь. И за слова свои отвечаю. Я тебе предложение сделал…В отвеет получил вопросы.

Выпил еще виски и посмотрел на меня исподлобья.

— Взамен что надо?

— Чтоб товар по-прежнему выезжал и заезжал через ваши каналы. Граф эту возможность отобрал…

— Ясно. Я пришлю кому рты надо закрыть, а кого вообще убрать. В обмен могу дать свои каналы, если устроит?

— Устроит.

— Вот и хорошо. Прикрой зад моему братцу. Слово семья у нас Вороновых значит не меньше, чем у вас.

Усмехнулся, склонив голову в бок.

— Ну что? А ты? Когда жениться думаешь? Или все по блядям?

— Так женился уже…Чет ты плохо информирован.

— Да то ты меня не интересовал. Когда с женой познакомишь?

— Скоро, дорогой, скоро. Ты инфу скинь вот сюда…

Положил перед ним визитку с телефоном и мейлом.

— Товар когда смогу провезти?

— Когда уберёшь первую мразоту — Ислямовых. Предателей хреновых.

— Готовься в ближайшие дни принять товар.

Кивнул и поманил пальцем свою надувную. Она тут же вспорхнула и хотела усесться рядом, но он кивнул ей на пол и она опустилась перед ним на колени… Конченый сукин сын.

***

Макс

Когда Радич позвонил мне, я был с Софией. Сучка полностью обнажилась и теперь, оседлав мои колени, в спешке расстёгивала на мне рубашку. Услышав звонок, мельком глянул на экран и напрягся, увидев имя Стефана.

— Брось, Зверь, только не говори, что ты сейчас ответишь? — София жалобно простонала в ухо, обводя мочку языком.

В груди появилось какое — то тянущее чувство, будто предчувствие катастрофы, поэтому я слегка отстранился от девушки и ответил:

— Радич, искренне надейся, что у тебя достаточно важная причина для того, чтобы прерывать меня от более приятных дел, чем болтовня с тобой.

И он ответил. Спокойно ответил, вашу мать. Так, как умеет только Стефан. Без спешки или волнения. Абсолютно равнодушно произнёс самые страшные слова, которые я когда — либо слышал в своей жизни:

— Дарина предприняла попытку самоубийства.

В первый момент я даже не понял смысла его слов:

— Ты что за ахинею несёшь? Повтори! — Голос сорвался на крик. — Повтори, что ты сказал!

И точно таким же бесцветным тоном он совершенно ровно повторил:

— Дарина предприняла попытку самоубийства, хотела перерезать вены, но ее успели остановить. Только что было получено сообщение от Дениса. Ее охранника.

Разум оцепенел, силясь переварить полученную информацию. Я смотрел в серые глаза голой девицы перед собой и с ужасом понимал, что сейчас заору или сверну ей шею… а ее глаза вдруг становятся глазами Даши. Протянул руку, касаясь её щеки, провел пальцами по глазам в попытке стереть из них безысходность. Не понимая, что передо мной другая.

Голос Стефана прозвучал словно издалека, отдаваясь эхом в голове:

— Макс? Какие будут наши действия?

Моментально очнулся, осознавая, что та, которую я сейчас ласкал, не имела ничего общего с Дариной.

— Приготовь самолёт, я сейчас же вылетаю.

Я скинул с колен вечно озабоченную сучку и бросился к куртке, на ходу застёгивая пуговицы рубашки.

"Даша…самоубийство…моя девочка". Не верю. Не могу поверить. Так не должно быть. Только не с ней. Моя малышка слишком любит жизнь, детей, свою семью…И меня…Пока ещё любит.

Закрыл глаза, стараясь успокоить участившееся сердцебиение.

— Маааакс, ты не можешь меня так оставить сейчас! — пронзительный голос Софии ворвался в заторможенное сознание. Блондинка бросилась ко мне и вцепилась в куртку.

Я посмотрел на неё, вначале даже не понимая, откуда она тут вдруг возникла. Конечно, она услышала всё, что говорил Стефан.

— Какое тебе дело до этой истеричной идиотки, дорогой? Пусть бы изрезпалась и сдохла — нам же меньше забот!

Я разозлился настолько, что еле сдержал себя от желания вцепиться ей в горло или сразу вырвать гнилое сердце из груди. Но пока эта тварь была ещё мне нужна. Схватил её за шею и приподнял над землёй. Сучка вцепилась мне в запястье, со страхом глядя на меня. Да, детка, никогда не забывай, что Зверь свою репутацию заслужил не одним десятком загубленных жизней.

— Ещё раз услышу, как из твоего рта вылетает любое упоминание о ней, и ты пожалеешь о том, что можешь говорить вообще!

Швырнул её на пол, и практически бегом помчался к машине.

Самоубийство…Но почему? Почему она хотела умереть? Вариант о том, что она могла узнать о своём новом положении, отмёл сразу. Пока о разводе знали единицы. Средствами связи Дарина не обладала. Я приказал оградить её от всего. Ни телевидения, ни интернета, ни тем более телефона. Тогда что? Что, грёбаный ад, могло произойти такого, что она решила ТАК поступить с нами? Именно сейчас, когда всё шло будто по накатанной. Так, как того требовал мой план!

Я понимал, что она вправе чувствовать на меня обиду, злость. Чёрт, даже презрение. Но, это на меня! Пусть презирает меня, но живёт! А иначе, какого хрена я затеял весь этот спектакль?! Ради кого? Зачем мне эти кланы и блядские предложения конкурентов Андрея на которые я согласился чтобы прикрыть его задницу, если рядом не будет Дарины?!

Когда спустился с самолёта и пересел на автомобиль, начал чувствовать, как меня трясёт. От страха, что мог потерять её навсегда. От нетерпения увидеть любимую, прижать к себе и целовать! Долго. Может, весь день и всю ночь. Уже потом я буду выяснять, что подтолкнуло её к попытке…самоубийства. Скривился. Чёрт, даже в мыслях сложно произнести это слово, когда оно касается самого дорогого для меня существа. Стефан сказал Денис…если бы он не успел…Если бы она успела? Что тогда? Ухмыльнулся. Зверь, ты отлично знаешь ответ на этот вопрос. Тогда вся эта игра не имела бы смысла. Тогда ты бы отправился прямиком за ней. Вот только после смерти ты бы её не встретил. Уже никогда. Так бы и гнил один в Аду в то время, как её место на небе. Ударил по рулю. Ни хера! Её место рядом со мной. Здесь! Всегда!

Тогда я ещё верил в то, что возможно примирение. Даже не так — наше соединение. Как всегда и бывало раньше. Когда мы оба сплетались в одно целое, каждый раз выныривая из вонючей трясины, затягивавшей нас туда поодиночке.

Я подъехал к посту, и охранник при взгляде на моё лицо отшатнулся в диком страхе.

Не обратил на трусливого идиота внимания, так как на подходе к дому заметил её.

С шумом выдохнул. Она. Живая. Дышит. Смотрит прямо на меня, но создаётся ощущение, что не видит. Я остановился и выскочил из машины. Дарина вздрогнула, будто очнулась от каких — то мыслей и теперь уже осознанно наблюдала за мной. Подбежал к ней и порывисто обнял. На секунду сердце замерло и снова забилось в диком восторге. Как же я тосковал по ней! Обхватил лицо ладонями и начал жадно целовать. Глаза, нос, щёки, подбородок. При мысли о том, что этих прикосновений могло бы уже и не быть никогда, глухо застонал и впился в её губы, в изнеможении закрывая глаза. Девочка моя, как же я испугался. Я могу вынести, что угодно, если знаю, что она дышит со мной одним воздухом.

Я настолько растворился в её запахе и прикосновениях к коже, что не сразу понял, что

Дарина не обнимает меня в ответ, а сражается со мной. Она с силой оттолкнула меня, процедив сквозь губы:

— Убирайся!

В первый момент подумал, что ослышался:

— Что? Что ты сказала?

Она схватила меня за запястья, впившиеся в её плечи, и сильно сжала.

— То что ты слышал. Убирайся! Просто исчезни! Не прикасайся ко мне!

Её голос срывался на хрип, заставляя сердце обливаться кровью.

Посмотрел в глаза, горевшие непонятной мне яростью и, освободив руки, поднёс её ладони к губам, покрывая поцелуями и растворяясь в аромате ее кожи:

— Что с тобой, малыш? Почему?

Она выдернула руки.

— Со мной? Ты спрашиваешь, что со мной? Тебя это волнует? В перерывах между какими сверхсекретными делами или шлюхами ты решил узнать обо мне? После того, как запер в эту тюрьму; после того как распорядился мною, как вещью…после того, как отнял у меня все. Убирайся! Я всё знаю. Всё. Ты…ты чудовище. Ты лицемер. Ты мог просто…просто сказать мне что все кончено, но ты… ты отобрал у меня детей…я могла всё понять…но дети…как же я презираю тебя!

Глава 4. Макс

Она задыхалась, отводя взгляд, давая понять, насколько ей больно смотреть мне в глаза.

— Отпусти меня! Или убирайся сам!

Именно тогда я осознал, что она уже всё знает. Вашу мать, она знает! Но как? Чёрт возьми, кто ей мог проболтаться? Если только кто — то из охранников. Сукины дети сегодняшний день точно не переживут. Ни один!

Я прикрыл глаза и медленно выдохнув, произнёс:

— Даша, давай, зайдём в дом. Давай не будем устраивать спектакль для охраны.

Она истерически засмеялась:

— Спектакль? Вся моя жизнь рядом с тобой сплошной спектакль. То ли комедия, то ли трагедия, и я всего лишь массовка на твоей сцене!

Внутри всё перевернулось. Как мне доказать ей, что она главная героиня этого бесконечно долгого действа, именующегося моей жизнью?

Я стиснул зубы до скрипа и прошипел:

— Иди в дом, я сказал!

— Не то что? Заставишь? Затащишь насильно? Какие права у тебя теперь есть на меня, Максим?

Она содрала обручальное кольцо с пальца и швырнула в меня.

— Никаких. Ты мне теперь никто!

Поймал на лету кольцо и, схватив, её за локоть, дёрнул на себя:

— Малыш, не заставляй меня в очередной раз напоминать о СВОИХ. ПРАВАХ. НА ТЕБЯ!

Даша попыталась вырваться, но я уже отвернулся и теперь тащил её за собой в дом. Она упиралась ногами, пытаясь затормозить меня, била по спине руками, истошно крича. И каждый крик отзывался эхом внутри, причиняя физическую боль настолько сильную, что хотелось зажать уши руками, чтобы не слышать ничего.

Ни слова не говоря затащил девушку внутрь и, закинув её себе на плечо, поднялся в спальню. Там я бросил её на кровать и ледяным тоном сказал:

— Вот теперь говори.

Дарина вскочила с постели и, сжав руки в кулаки, прокричала.

— Мне не нужно ничего напоминать! У тебя нет прав на меня. Мы теперь в разводе! Ты лично, собственноручно, зачеркнул все права и дал мне свободу. И я рада, что ты приехал, потому что теперь ты отпустишь меня. Не хочу ни секунды находиться рядом с тобой в ТВОЕЙ золотой клетке. Я вернусь к брату и начну процесс по возврату детей, Макс. И еще… не называй меня «малыш». Это право ты тоже потерял.

Захотелось взвыть от бешенства. Эту «золотую клетку» ещё совсем недавно она считала своим домом. А теперь хочет бежать из неё без оглядки.

Шагнул к ней и, схватив за волосы, с силой дёрнул в сторону:

— Нет прав, говоришь? Вот они мои права, — притянул её за талию и впечатал в себя, — и мне не нужны долбаные бумажки, чтобы доказать тебе существование МОИХ прав.

Положил руку на её ягодицы и сильно сжал:

— Отпустить тебя, малыш? Ты думаешь, что я когда-нибудь отпущу тебя? Ты в это веришь, Даша?

Она дёрнула головой и тихо произнесла:

— Эти права тебе давала я тем, что позволяла и хотела, чтобы ты их имел. А сейчас тебя больше нет для меня. Мне противны и омерзительны твои лживые прикосновения, твои слова, которые не стоят и гроша. — Неосознанно отступил от неё, не веря, что слышу эти слова. Лучше бы она отхлестала меня по щекам! Это не было бы и вполовину так мучительно, как сейчас, после этих слов. А Даша выставила вперёд руку и продолжала вскрывать мне вены острыми как лезвия словами:

— Малыш…А ЕЁ как ты называешь? Детка? Крошка? — Потихоньку приходя в себя, шагнул ей навстречу, чтобы схватить и прокричать в ухо так громко, насколько мог, что ту, другую, я не называю никак. Что ТА для меня ничего не значит.

Она отшатнулась в сторону и практически прорыдала срывающимся голосом:

— Убери руки и не прикасайся ко мне. Ты отпустишь меня. Потому что я больше не хочу быть с тобой и …не буду! Никогда! Просто запомни это. Никогда!

Уже не контролируя себя от моментально охватившего тело бешенства опрокинул Дарину на кровать и сел сверху, зафиксировав её руки над головой:

— Запомни, Даша, мне не нужно твоё разрешение на то, что и так является МОИМ!

Опустил голову, приблизившись к её лицу на расстояние в пару сантиметров:

— И называть я тебя буду так, как хочется мне. Ты моя! Вся моя! Твоё имя. Твоё тело. Твоя жизнь. А вот ты, Даринаааа, никогда, слышишь? Никогда больше не будешь распоряжаться тем, что принадлежит мне.

Её глаза сверкнули, она поняла, о чём я. Продолжая сжимать её запястья одной рукой, второй схватил её за шею и прорычал:

— Какого чёрта ты творишь, маленькая ведьма?

Встряхнул её:

— Отвечай? КТО. ТЕБЕ. ПОЗВОЛИЛ?

Поднял руку к подбородку и сжал, причиняя боль:

— Твою мать! Почему ты это сделала? Чего ты хотела этим добиться?

Она вцепилась в моё запястье и, задыхаясь, прохрипела:

— Уйти от тебя. Потому что еще никогда в жизни я не испытывала такого отвращения к тебе и к себе. Ты не удержишь меня, Максим. Меня рядом с тобой нет… Очнись. Посмотри мне в глаза — меня нет. Не смотря на то, что мне не дали уйти, я уже ушла. И, знаешь, я не жалею, что меня остановили…не жалею, потому что я смогла сказать это тебе в лицо. Сказать, что впервые тебя ненавижу. Ты можешь заставить меня бояться…но ты больше не заставишь меня хотеть и любить тебя.

Сердце в очередной раз сжалось от беспощадных слов, чтобы снова понестись вскачь от невероятной злобы, завладевшей всем телом. Каждой чертовой мышцей. На короткий миг стало трудно дышать, будто весь воздух из комнаты молниеносно выкачали. Казалось, ещё чуть — чуть, и тело просто свалится мёртвым грузом на кровать, потеряв смысл для дальнейшего функционирования. Но та же самая злость заставляла продолжать эту борьбу с ней и с самим собой, адреналином впрыскивая в кровь необходимые силы. Я злился на неё за то, что захотела покинуть меня навсегда. И чувствовал ещё большую ярость на себя. За то, что позволил нам дойти до этого.

Оскалился и завладел её губами. Не целуя — сминая и кусая их, безжалостно царапая клыками. Дарина вертела головой в попытке освободиться от поцелуя, и я позволил ей это. Отстранился от неё и прошептал, глядя в глаза:

— Скажи это ещё раз. Скажи, что ненавидишь меня.

Я должен был это слышать, упиваясь собственной болью и позволяя ей разрушать меня и дальше, оправдывать свои поступки, развязывать мне руки. Ведь если она меня ненавидит, значит, я мёртв, а мертвеца нельзя приговорить дважды.

Она облизала кровь с нижней губы и, судорожно сглотнув, прошептала в ответ:

— Ты даже не представляешь насколько…я тебя ненавижу. Но больше всего я ненавижу себя за то, что верила тебе.

Прикрыл глаза, впитывая в себя эти слова, и ухмыльнулся. Через десять лет я всё — таки добился того, что она возненавидела меня. Теперь. Внутри все корчилось от острой боли, от чувства дикого разочарования.

После того, как овладел собой, открыл глаза и спросил:

— Но почему теперь? Почему теперь, Даша, чёрт тебя побери?

Повысил голос и силой вдавил ее в постель, сильнее сжимая пальцы на её горле, глядя на её расширяющиеся зрачки и испытывая невероятное садистское удовольствие от осознания её страха. Ненависть, страх. Все что угодно, но только не равнодушие.

— Не тогда, когда…я чуть не убил тебя, не тогда, когда я был в Чечне…Не тогда, когда унижал и держал в роли рабыни…Не тогда, когда оставил вас подыхать с голоду…Тогда ты чувствовала и понимала — все не такое, каким кажется! Какого дьявола, Даша, теперь? Когда единственное, о чём я тебя просил, — ударил по постели рядом с её головой, — это доверие. Грёбаное доверие и молчание, чёрт тебя раздери!

С её губ сорвался тихий вздох.

— Доверие? От кого? Кто я теперь? Твоя любовница? Бывшая жена? Шлюха? Кто я? С таким же успехом на меня может предъявить права любой из твоих охранников. Любой. Потому что я — никто. И знаешь? Я лучше стану шлюхой твоих псов, чем твоей любовницей или вещью. Никакого доверия ты от меня не дождешься.

Это был контрольный выстрел. Прямо в лоб. Дарина, как никто другой, знала, какие струны задеть, чтобы окончательно снести мне крышу. Знала, что это запрещённый ход, но, тем не менее, применила его. И я потерял последние остатки разума, чувствуя, как сознанием завладевает монстр, поднимая свою омерзительную голову и широко раскрывая зубастую пасть.

Ударил её по щеке, а потом ещё раз, и ещё раз.

— Да мне насрать на твои чувства ко мне! И плевать на твои желания! И если ты так сильно хочешь стать шлюхой, я тебе позволю. Но трахать тебя буду ТОЛЬКО я. Станешь личной подстилкой Максима Воронова! И только если я захочу, то ты сможешь лечь и под охранников! Для того, чтобы развлечь МЕНЯ, поняла?

Свободной рукой разодрал на ней блузку и грубо сжал грудь:

— И мне плевать, согласна ты или нет с этим. Теперь, — криво усмехнулся, — впрочем, как и всегда, я решаю с кем и когда ты спишь. И пока что этот кто — то, — ущипнул сосок, — я!

Затем опустил руку к животу и остановился, глядя прямо в её глаза.

— Тебе понятно, Дарина?

— Мне все понятно, — прошептала она, — только покорности ты не дождешься, потому что я больше не хочу тебя. Ты можешь развлекаться со мной, пока я тебе не надоем…Да ты все, что угодно, можешь. Ты возомнил себя вершителем моей судьбы. Мне плевать, с кем спать, с тобой или с твоими охранниками. Ни к тебе, ни к ним я ничего не чувствую. Ты убил во мне все. Отдай хоть собакам на улице.

— Плевать? — я снова ударил её, и на этот раз вздрогнул, увидев блеснувшие в глазах слезы, но уже не мог остановиться. Её слова сорвали все планки, и я уже не сдерживал чудовище внутри себя — я выпустил его на волю. Похотливого, жадного до боли зверя, готового разорвать ее. — Тебе наплевать, кто будет тебя иметь? Как впрочем и обычной шлюхе! Тогда первым у нашей строптивой потаскухи буду я!

Задрал подол юбки и схватил рукой трусики.

— И, да, малыш, ты сама меня захочешь.

Быстрым движением разорвал на ней белье, с лёгкостью преодолевая неистовое сопротивление, и резко ввёл в ее влагалище палец. Дарина уже была влажной, и я злобно ухмыльнулся, подняв на неё глаза:

— А ты так меня ненавидишь, что уже завелась, Даша? Или это я все еще действую на тебя так? Зачем было лгать и ломать комедию? Ты могла сказать или просто попросить, чтобы я тебя оттрахал.

Она снова дернулась в моих руках, но я придавил её бёдра к кровати сильнее, а потом погладил большим пальцем складки нежной плоти между её ног. Наклонил голову и подул на них. Она моментально увлажнилась ещё больше, и комнату окутал аромат её желания, от которого вело так, что закружилась голова. Я демонстративно втянул в себя её запах:

— Да, малыш, именно так. Я же всегда прекрасно знаю, что нравится шлюхам!

Почему считают, что насилие — это обязательно физическое издевательство над телом? Можно причинять не меньшую боль и унижение словами. И именно это я сейчас осознанно и делал. Насиловал её душу, так как тело отвечало мне взаимностью. Понимая, что это не просто оттолкнёт от меня жену, но и, вполне вероятно, поставит крест на её чувствах ко мне. Но остановиться я уже не мог. Не тогда, когда в ноздри бил её запах, а пальцы мяли шелковистую кожу. Да, и, потом, как может остановиться солдат на полпути, когда он уже ступил на минное поле? Он просто идёт вперёд, с замиранием сердца ожидая, какой шаг раскинет его в разные стороны, разрывая на части и выставляя на всеобщее обозрение внутренности.

Я начал двигать пальцем внутри неё, сначала неторопливо и нежно, а затем ускоряя темп. Жадно наблюдая за её реакцией и упиваясь властью над телом любимой женщины. Её дыхание стало хаотичным, рваным, и она закрыла глаза, пряча от меня взгляд. Я знал, что в этот момент она борется с собой и проклинает своё тело за предательство.

Наклонился к её лепесткам и прошёлся по ним языком, застонав от пряного вкуса на языке. Она дёрнулась, как от удара тока, и еле слышно всхлипнула. Нашёл языком клитор и обдал своим дыханием. Затем дотронулся до него кончиком языка и втянул в рот. Дарина неосознанно выгнулась и сдавленно застонала.

— Ненавижу…, — её голос походил на хриплое рыдание, все еще вздрагивая и задыхаясь, — не прощу тебе этого…не прощу…

"Не прощу…" — как будто серной кислотой плеснули в район груди. Да, нет, милая, ты — то, может, и простишь…Мне бы самому суметь простить себя после всего. Но вслух, приподнявшись на руках и устраиваясь между её ног, выдал насмешливо:

— А мне от тебя не нужно прощение. Я пришел к моей шлюхе, а не на исповедь к батюшке!

Сказал и вошёл в неё одним движением. Мы застонали с ней одновременно и замерли, глядя друг другу в глаза. Она рванулась ко мне навстречу, обхватывая шею руками и приподнимая бёдра. Доли секунды наслаждался жаром её лона, а потом начал двигаться. Зло. Бешено. Таранил её плоть, чувствуя, насколько неистово она отвечает.

Её глаза горели страстью. Страстью и яростью. Ненавидь, малыш, ненавидь. Но не своё тело, а меня. Оно не предаёт тебя, оно просто не может лгать. Это я предатель.

Стиснул зубы, заметив катящиеся по щекам слёзы опустошения, сдерживаясь от дикого желания слизать их.

— Ты…убиваешь меня…Максим…ты убиваешь…нас…снова…зачем?

Её голос звучал сдавленно, глухо. Рванул вперед, следя за тем, как закатываются её глаза, впиваясь пальцами в бедра, насаживая её на себя и жёстко вонзаясь в мягкое тело. Так глубоко, насколько мог. Почувствовал, как судорожно сжимаются мышцы влагалища вокруг члена, а по моему телу пробегает дрожь острого наслаждения. Не успел в полной мере ощутить её оргазм, как меня с головой накрыл собственный. Зарычал, в последний раз толкнувшись в неё и кончая внутри, клеймя, доказывая себе и ей, кому она принадлежит. В первый раз за все эти десять лет после секса с Дашей я не чувствовал ни удовлетворения, ни радости, ни ненависти… Только опустошение, разливавшееся по венам. Поднял голову и, посмотрев в глаза, произнёс:

— Все давно мертво, Дарина…и ты это знаешь!

Она закрыла глаза, сворачиваясь калачиком на постели и еле слышно прошептала:

— Теперь умрет даже то, что еще едва-едва дышало.

Я молча слез с постели, не отвечая на реплику, застегнул ширинку и подошёл к шкафу. Открыл двери и начал скидывать на пол всю одежду. Дёрнул ящики комода и, достав оттуда нижнее бельё, бросил на кровать. Дарина в негодовании вскочила с кровати.

— Прикройся! — Бросил ей и направился к двери. Там велел охраннику позвать экономку. Когда в комнату вошла высокая сухопарая женщина, холодно приказал:

— Обыскать каждое чёртово платье, всё нижнее бельё, трусы, носки, чулки.

— Что искать, Господин?

— Всё, что покажется подозрительным. Найдёшь — передаешь Денису. Дэн, — окликнул охранника, маячившего за дверью, — если вдруг в личных вещах Госпожи будут обнаружены какие — либо подозрительные вещи, неважно какие, ты изымаешь их и сообщаешь напрямую мне!

Охранник кивнул и вышел. Я отпустил взглядом экономку и повернулся к Дарине.

— Раньше ты была в этом доме хозяйкой, но после своего поступка ты будешь здесь пленницей. Без права голоса и свободы перемещения. Днём рядом с тобой постоянно будут находиться охранники или слуги. Не старайся натворить глупостей, Дарина. Мы оба знаем, что я не дам этому случиться. Ты умрешь…старой, прожившей сто лет, бабушкой… и только после меня!

Схватил её за голову и рывком притянул к свои губам. Поцеловал, запоминая вкус её губ и запах тела. Усилием воли отстранился и быстрым шагом вышел из спальни.

Обратно в город я ехал на машине. Позвонил пилоту собственного самолёта, доставившего меня сюда, и отпустил его. Слишком много мыслей роилось в голове после сегодняшних событий, и мне нужно было всё обдумать, прежде чем вернуться к игре.

Всё пошло не так. Сразу. С первых же мгновений. Она была зла на меня. Больше — она ненавидела меня. И теперь это были не пустые слова. Я видел это чувство в её пылающих глазах. А глаза не могут обманывать.

Ещё бы. Кто — то из этих тупоголовых ублюдков не удержал во рту свой поганый язык. Ухмыльнулся, вспомнив, КАК расправился с охраной. С теми, кто сменился в последний раз. Я не стал разбираться, кто оказался болтуном. Выяснил у Дэна имена последних прибывших и вызвал их к себе. Сукины дети насквозь провоняли страхом после того, как поняли, на какой стадии бешенства я нахожусь. Я пристрелил ублюдков. Предварительно отрезав языки. Всем троим. Без слов. Молча. Чувствуя, как Зверь буквально урчит от наслаждения. Наблюдая за их последней агонией и сам варясь в аналогичной. Забавное зрелище видеть, как неистово в диком ужасе молятся Богу создания Ада. Те, кто по моему приказу могли вырезать глаза и выпустить кишки.

Но всё это было после. После её слов о ненависти. После того, как она смешала меня с грязью, заявив, что не видит разницы между мной и другими. После секса. Настоящего. Злого. Быстрого, но от этого не менее крышесносного.

Все эти события калейдоскопом проносились в моей голове, пока я ехал назад. В свой личный ад, созданный мной же самим. Игра продолжается, Зверь, так что стисни зубы и при вперёд дальше!

Глава 5. Дарина. Карина

Я все время находилась в какой-то прострации, словно видела себя со стороны, а ничего не чувствовала. Меня успокаивал свежий ветер и холод. Я могла часами стоять на улице и обхватив плечи руками смотреть в никуда. Холод покалывал кожу, и напоминал мне, что я все еще живая.

Невидящим взглядом смотрела за дорогой, замечала смену охранников и приезд прислуги, но скорее автоматически, чем осознанно.

Когда к дому подъехал черный джип, я даже не обратила внимание.

Я заметила ЕГО не сразу. Скорее не заметила, а почувствовала, как всегда, кожей. Только в этот раз не было всплеска радости, скорее тупая боль. Когда отходит наркоз, чувствуешь примерно то же самое. Вижу его как в тумане и понимаю, что не хочу видеть и в то же время, где — то еще трепыхается та самая унизительная радость…Как брошенная на улице собака по инерции радуется увидев бывшего хозяина…

Пока он говорил, повысив голос я смотрела ему в глаза и скорее слушала, чем слышала его. Он спрашивал почему…Потому что он все же меня доламывает. Потому что в глазах, всех окружающих меня вообще больше нет. Плевать на окружающих, меня нет в моих собственных глазах. Я такая жалкая и ничтожная, что эта жалость просто убивает меня.

А потом заметила, как на его пальце блеснуло обручальное кольцо…не наше обручальное кольцо…совсем другое, и я захлебнулась от боли. Она была такой резкой, что мне захотелось орать и выть.

Зачем я любила его все эти годы? Ради страданий? Я получила их сполна. В нашем прошлом столько боли, что впору нанизывать её на колючую проволоку воспоминаний и обмотаться ею, чтобы впивалась посильнее и не давала забыть кто он Макс Воронов? Мне не суждено было познать с ним полноту счастья. Быть настолько любимой, насколько любила его я. Даже кольцо он надел на палец другой женщины. А ведь, по его словам, я единственная, кто удостоилась чести носить его фамилию — и снова ложь! Я мысленно видела, как развевается ее белоснежная фата, а я в черном саване, заляпанном моей кровью, которая сочится из моего разодранного сердца. Он таки сломал меня.

Это даже не пытка — это казнь. Медленная и мучительная казнь, смотреть на него и понимать какой он лжец, понимать, что никогда не любил меня, понимать, что между нами никогда ничего не было кроме моей иллюзии.

Каждое его слово больнее удара плетью. Я даже не верила, что слышу все это от него, что он все же выпустил на волю свои истинные эмоции. Унижая и оскорбляя меня, вывернул наизнанку все мои слова.

Я потрогала языком разбитую изнутри щеку и в этот момент Максим разорвал на мне блузку и грубо сжал мою грудь, я задохнулась от осознания насколько далеко он может зайти и от мгновенно вспыхнувшей внутри паники. Особенно когда он положил руку мне на живот и вдавил меня в постель. Но я не хотела и не могла больше его бояться. Все что можно мы уже прошли большей боли, чем он причинил причинить уже невозможно.

После вспышки больной и унизительной страсти, которая разорвала меня изнутри на ошметки, пока он показывал мне кому я принадлежу, и кто мой хозяин, я закрыла глаза и отвернулась от него, чтобы он не видел мои слезы и мое сожаление о том, что я все — таки позволила ему доказать мне в очередной раз сколько власти он надо мной имеет. Именно в этот момент в душе начала появляться пустота. Полное омертвение моих чувств к нему.

Он ушел, оставив дверь открытой. Слуги сновали туда — сюда, поднимая вещи с пола, перебирая каждую складку, а я невидящим взглядом смотрела на все это, прижимая к груди покрывало. На полу, возле постели валялись мои разорванные трусики, порванная в клочья блузка. Мои губы все еще кровоточили после поцелуев — укусов и меня пошатывало от слабости и знобило. Ко мне подошел Денис и скинув пиджак набросил его мне на плечи, я инстинктивно завернулась в него и покрывало упало к моим ногам. Увидела быстрый взгляд охранника на багровые следы от пальцев на ноге и одернула юбку. Дэн решительно вышел из моей спальни, а я попятилась назад и присела на краешек постели, глядя как продолжают выворачивать все ящики, мои сумочки и вытряхивать обувь. Меня тошнило и ломало изнутри. Когда из ящика выпал портрет детей и треснула рамка я судорожно сцепила пальцы и закрыла глаза. Я слышала голос Максима, он отдавал приказы внизу, но я не разбирала слов…я понимала, что это предел. Тот самый рубеж, за которым уже невозможно что — то простить и изменить. Предел, за которым моя любовь превращается в пепел. Потом хлопнула входная дверь и вскоре от дома отъехала машина. Внутри не возникло ни одного чувства…ничего. Глухая тишина. Даже боль стала странной острой, изнуряющей, но какой — то по — садистски доставляющей удовольствие. Наверное, вот так умирает любовь. Тогда пусть умирает. Я вытерплю эту агонию. Я не хочу больше любить Максима Воронова. Я хочу быть свободной. Израненной, сломанной, разодранной на части, но свободной.

Денис вернулся через несколько минут и переступая через ворох вещей направился ко мне подал лед, завернутый в полотенце. Я даже не посмотрела на него и тогда он присел на корточки и приложил ледяной компресс к моей щеке. Я распахнула глаза и посмотрела на него. Если он смотрит на меня с жалостью — я вскрою себе вены тупым ножом, вилкой или перегрызу их зубами. Все слуги, да и этот сторожевой пес Макса прекрасно поняли, что только что произошло в этой спальне. Поняли в очередной раз, что я никто. Мой муж…БЫВШИЙ муж, не церемонясь говорил со мной при них, подчеркивая, насколько шаткое положение у меня в этом доме. Денис стиснул челюсти, продолжая прижимать к моей щеке компресс и вдруг он сказал то, чего я меньше всего ожидала услышать:

— Все будет хорошо…вот увидите…но вы должны жить…вы созданы для того чтобы жить и улыбаться…Поверьте, это закончится. Я вам обещаю.

Я прижала компресс к щеке и судорожно вздохнула. Только для того чтобы жить, сначала нужно умереть. И похоже у Максима получилось. Он убил меня прежнюю. Быстро, безжалостно и жестоко. Больше никогда не будет как прежде. Я превратилась в пепел. Я больше не могу и не стану его любить так как раньше.

Карина

— Что там?

Я пыталась понять, что именно значило напускное безразличие, с которым Авра пожала плечами, протягивая одними пальцами пакет.

— Это то, что тебе нужно будет использовать сегодня.

— Ты серьёзно? — протянула, доставая из него почти прозрачную чёрную ночнушку на тонких бретельках. Воздушное кружево не оставляло никакого простора для фантазии, предназначенное явно не скрывать тело, а максимально обнажать его.

И вновь раздражённое пожатие плечами и поджатые губы вместо ответа. Женщина с такой ненавистью смотрела на то, как я кручу в руках тёмный кусок ткани, что я бы не удивилась, вспыхни он в моих пальцах. Смешно. Мне казалось, я вижу, как всколыхнуло языками тёмного пламени в чёрных глазах, с каким удовольствием она бы сейчас сожгла в нём меня саму…

— В пакете косметика. Накрасишься, а то бледной молью тут шляешься…какой нормальный мужик позарится…

— Например, твой?

Каюсь, не сдержалась. Не прикусила язык вовремя, хоть и понимала, что в какой-то мере Авра помогает мне…ага, мне. Себе. И при этом старается не упустить лишнего случая уколоть. Но всё же внутренне чертыхнулась, особенно когда тёмные глаза сузились, и она отшатнулась назад.

— До сих пор ему ничего не мешало приходить ко мне…насиловать чуть ли не каждую ночь в этом доме, если ты не знала. Хотя ты же знаешь. Ты в этом особняке знаешь о каждом вздохе, о каждом шаге жильцов. И всё равно пытаешься задеть меня.

Я склонилась к ней, сжимая в руках чёртов пакет:

— Поверь, в этом аду, который ты так привыкла считать своим домом, меня больше невозможно унизить.

Она прерывисто выдохнула и направилась к двери, напоследок бросив свой фирменный высокомерный взгляд.

— Да, до сих пор он каждую ночь приходил насиловать тебя, оставлял взаперти под охраной десятков людей. Если ты включишь свои куриные блондинистые мозги, русская, — твою мать, почему это обращение у нее всегда получается настолько презрительным? — то поймёшь, что тебе нужно сделать всё, чтобы соблазнить его, чтобы обрести хоть немного свободы. Я уезжаю через два дня к родным на свадьбу. Саид, — показалось, что её голос слегка дрогнул, — останется здесь из-за своих дел, а я задержусь там ненадолго. У тебя появится время, чтобы сделать то, что ты должна.

Сама не заметила, как преодолела расстояние в несколько шагов между нами за долю секунды, и схватила Авру за руку, не позволяя выйти.

— Ты поговоришь со своими братьями? Авра? Ты обещала помочь мне, помнишь?

— А ты думаешь, из-за чего я оставляю своего мужа одного…сейчас?

Она стряхнула мои пальцы со своего запястья и торопливо вышла из комнаты, а я прислонилась к тихо закрывшейся двери лбом.

Сука! Как я ненавижу её! Как же я ненавижу их всех! Каждую живую душу на этой проклятой земле, на которой стоит моя тюрьма. Всех тех, кто видит этот ад, что творит со мной их больной дьявол, и продолжает молчать. И как же я ненавижу ЕГО. Но эта дрянь права. Если я хочу вырываться из этого особняка, я должна завоевать его доверие. Должна заставить его поверить, что смирилась со своей участью…что полюбила его? И больше даже не подумаю о побеге? Это даже не смешно. Боже…это так пошло и глупо. Стокгольмский синдром, романы о котором так любили читать мои подруги. Вот только эти идиотки не подозревают, что невозможно, абсолютно невозможно полюбить того, кто день за днём терзает твою душу, кто имеет твоё тело каждую ночь, щедро приправляя физическую боль куда более невыносимой, моральной. Когда каждое грёбаное утро просыпаешься с одной только угрюмой мыслью, что ты всё ещё жива. К сожалению, ты всё ещё дышишь, а значит, всё ещё сможешь чувствовать эту безграничную агонию от унижения, которым закончится грядущая ночь. И так бесконечно. Ночи с чудовищем, что рвало тело снаружи, плавно перетекали в утра с таким же монстром, разрывавшим сознание изнутри. И кажется, не было ни единого шанса на то, что этот кошмар скоро закончится. Вообще может закончиться.

Пальцы сжали чёртово кружево с силой. Хватит ждать помощи извне, Карина! Авра права, будь она проклята! Я должна помочь себе сама.

***

Я ждала его…Боже, я на самом деле сидела на своей постели и ждала Саида Нармузинова. Ждала и в то же время отчаянно молилась, чтобы он сегодня не пришёл. Потому что боялась, потому что подсознательно понимала, что не смогу. Чёрт, ну какая из меня актриса? Макс, да и Дарина всегда на раз раскусывали мою плохую актерскую игру. Единственный, кто часто попадался на ней, это отец. То ли из-за родительской любви не замечая ее, то ли упорно делая вид, что верит. И теперь я вдруг отчетливо осознала: я не смогу. Сидя напротив трюмо с большим зеркалом, в которое так любил смотреть проклятый Нармузинов, вбиваясь в меня сзади, впиваясь пальцами в мои волосы и заставляя смотреть на нас, рыча в самое ухо, какое наслаждение он получает, грязно трахая вороновскую дрянь…я не смогу перебороть эти воспоминания, вспышками оглушающие сознание, я просто не смогу достоверно сыграть даже смирение…о каком влечении или любви может идти речь? Зачем я вообще накрасилась? Как идиотка…Этот ублюдок точно не был настолько придурком, чтобы поверить, что после вчерашних слов о ненависти к нему, сегодня я добровольно лягу в его постель.

Подскочила к зеркалу и принялась яростно стирать влажными салфетками косметику с лица.

И вздрогнуть, услышав негромкое:

— Правильно делаешь, больше не красься.

Рука замерла на щеке, а сердце заколотилось от страха. Этот его голос…низкий, с легким акцентом. Кажется, он каждый раз пробирается под кожу, заставляя затаиться в ожидании очередной порции боли.

Посмотрела через зеркало, и сердце камнем скатилось куда-то вниз, в живот, оцепенело, даже не трепыхаясь от ужаса. Стоит, прислонившись к косяку двери плечом, сложив руки на груди. Невольно отметить, как натянулись рукава чёрной рубашки от его позы, обтягивая мускулы. Склонил слегка вбок голову и прожигает нечитаемым тёмным взглядом. Скользит им медленно сверху вниз по моей спине, чтобы потом резко перевести его в зеркало, на моё лицо, заставляя вцепиться онемевшими пальцами свободной руки в трюмо.

Несколько мгновений тишины, в которой я едва не оглохла от собственного оглушающего дыхания. Пожалуйста, только не подходи. Только не сегодня…и нервно сглотнуть, когда этот монстр, ухмыльнувшись, словно отчётливо услышал мою мысленную просьбу, шагнул в комнату, закрывая за собой дверь. Медленно подошёл ко мне и остановился прямо за спиной. Так близко, что стоит податься назад, и я упрусь в его грудь. Поднял руку и, не отрывая тёмного взгляда от моего в зеркале, одними пальцами коснулся кружева на спине, вынуждая слегка выгнуться, податься вперёд, чтобы избежать контакта.

— Мне нравится.

Коротко. Почти безэмоционально…если бы только мне хватило сил отвернуться, не успеть увидеть, как на этих словах будто ещё больше увеличились его зрачки.

— Встречай меня всегда так.

Приказным тоном…впрочем, когда монстр разговаривал со мной иначе?

— Обойдёшься.

Это получилось автоматически. Будто во мне стоит какая-то чёртова программа, не позволяющая вовремя прикусить язык, собраться, напомнить себе, что я должна соблазнить его, а не отталкивать.

Правый уголок тонких губ слегка дёрнулся кверху.

— Тогда для кого ты оделась так сегодня?

Судорожно сжать собственные пальцы, умоляя себя же не дерзить. Это чудовище так редко разговаривает со мной. Обычно оно рычит свои проклятья и оскорбления, насилуя и не опускаясь до разговоров. Сегодня что-то изменилось. И это твой шанс, Карина. Сегодня ему почему-то интересно спрашивать…иначе не смотрел бы так, слегка нахмурившись, прожигая даже в отражении своей тьмой.

— Просто так.

Чёрная бровь взметнулась кверху, пока кончики пальцев очерчивают узоры на ткани сзади.

— Мне…мне стало скучно. Мне же нечем заняться, — заставить себя пожать плечами и отвернуться от Нармузинова, вернуться к собственному лицу и продолжить тереть его салфеткой, — вот…захотелось.

Всего один короткий шаг. Один. Короткий. Шаг. И монстр нависает надо мной сверху, касаясь своей грудью моей спины, заполонив собой всё пространство вокруг и выбив весь воздух из лёгких.

— Стирай. Тебе не идёт.

Смуглые пальцы перехватывают мою руку, сжимая её сверху и проводя белой тканью по линии скул.

— Не люблю косметику на лице.

Сглотнуть, ощущая себя в этой ловушке тем самым зайцем, попавшим под прицел удава. Боже, как же не хватает воздуха, когда этот монстр так близко…

— Очень жаль, что я не знала раньше…красилась бы каждую ночь. Для тебя.

И вновь усмешка одними уголками губ.

— Вновь дразнишь меня. Зачем? Так нравится боль? Моя ярость? Я же могу уничтожить тебя вот так, — демонстративный щелчок пальцами, — сожрать тебя. Прямо сегодня, Воронова.

— Подавишься, Нармузинов.

Глава 6. Дарина

В моей комнате навели стерильность, убрали и сложили все вещи, вымыли пол. Вместо ожидаемого презрения слуги стали меня бояться. Я знала почему, после отъезда Макса приезжали его люди и вывезли два трупа охранников. Я смотрела на их тела с каким — то странным равнодушием. Во мне не всколыхнулась жалость или сожаление, я просто провела взглядом носилки, а потом и отъезжающий минивэн.

Прошло два дня. Несмотря на приказ я не почувствовала усиление охраны, наоборот меня избегали, старались лишний раз не сталкиваться, не попадать на глаза. Они решили, что я виновата в смерти охранников. В какой — то мере они правы. Виновна. Только это ничего не изменит. Они мертвы, и я им завидую. Им уже не больно, не страшно, не холодно.

Я подошла к шкафчику у зеркала и открыв ящик достала портрет детей, долго смотрела на их лица, поглаживая большим пальцем. Внутри снова поднималась волна отчаяния.

— Вы должны поесть.

Вздрогнула от неожиданности и обернулась. Денис принес поднос с завтраком.

— Я стучал. Вы не отозвались.

Он подошел ко мне и протянул поднос.

— Поешьте. Вы не ели больше двух суток. Это опасно. Мне придется доложить об этом, понимаете? Я обязан.

Да, я прекрасно его понимала и понимала, что он имеет в виду. Я не хотела, чтобы Макс приехал еще раз. Искренне не хотела. Видеть его, слышать это все равно что переживать все снова и снова. Я взяла из рук Дениса поднос, поставила на стол. Отломала кусок французской булочки, надкусила и осушила стакан апельсинового сока.

Отвернулась и снова устремила взгляд на портрет.

— Вам нужно выходить иногда на воздух. Развлечься.

Я усмехнулась. Развлечься? Где? В этой тюрьме? Где даже цветы не растут и все похоже на военный полигон? Впрочем, почему это его волнует? Ему какая разница и почему он вообще со мной разговаривает? Не боится умереть?

— Здесь есть конюшня. Несколько скаковых жеребцов. Их привезли еще до того, как вы приехали. Никто не знает, как правильно за ними ухаживать, про них все забыли. Вы могли бы…посмотреть и…

Я резко повернулась к нему.

— Зачем тебе это? Зачем ты ходишь за мной? Разговариваешь? Что тебе надо, Денис? Показать Хозяину как ты стараешься?

Парень посмотрел мне в глаза и тут же отвел взгляд.

— Нет…просто…я привык видеть вас совсем другой.

Я снова усмехнулась. Привык.

— Может быть в следующий раз, Дэн.

Он мне мешал, я хотела остаться одна, спрятать свои эмоции не показывать им насколько мне больно.

— Я помню насколько вы любите лошадей. Просто посмотрите на них, дайте указания конюху. Похоже этот болван совершенно не знает, как с ними управится. — Один из жеребцов при переезде поранил ногу, никого не подпускает себе. Хозяин приказал пристрелить если с ним не справится ветеринар.

Я снова посмотрела на парня. Меня удивляла его настойчивость.

Несколько секунд раздумывала, а потом кивнула. Пусть покажет.

***

Мы вышли на улицу сегодня, как ни странно, светило яркое солнце и небо казалось ослепительно синим и снег искрился на солнце.

Когда я увидела красивых породистых скакунов я на секунду забыла обо всем. Я восхищенно смотрела на этих животных и сердце замирало от восторга.

В одном из вольеров метался белый конь, он злобно храпел и вращал глазами.

— Его застрелят завтра на рассвете, если он не даст себя усыпить.

Я даже не расслышала что он говорит, подошла к вольеру и потянула щеколду.

— Не подходите к нему это опасно.

Я все же раскрыла дверцу и услышала сухой щелчок затвора. Дэн взял коня на прицел. Я зашла в вольер и посмотрела на животное. Увидела страх в его глазах. Вселенский ужас и боль. Опустила взгляд к его стройной ноге, залитой кровью и снова посмотрела жеребцу в глаза.

— Эй…тихо…тебя никто не обидит.

Конь вздрогнул от звука голоса и повел ушами. Я сделала один шаг, и он взвился на дыбы. Я подняла руку вверх, показывая Дэну не стрелять.

— Я не трону тебя…не трону. Просто хочу посмотреть.

Я сделала еще один шаг и протянула руку — жеребец вжался в стену, содрогаясь всем телом. Когда я коснулась его гривы, конь фыркнул. Я осторожно провела ладонью по его мощной шее, между ушами.

— Какой ты красивый…ты просто нереальный красавец.

Я говорила и гладила серебристую гриву, приближаясь все ближе, пока не подошла к коню вплотную.

— Просто тебя поглажу…и все. Ничего больше. Ты позволишь?

И он позволил, а когда я убрала руку потянулся за ней и ткнулся в нее шершавым носом.

Я усмехнулась и потрепала его по шее. Резко обернулась и увидела, как Дэн смотрит на меня опуская пистолет. Странный взгляд. В карих глазах блестело восхищение, такое удивительное выражение глаз, как будто он видит чудо. Я опустилась на корточки и посмотрела на ногу животного, внизу ближе к копыту торчал кусок ветки. Осторожно вытянула его и завязала ранку своим платком. Все это время жеребец не двигался и только фыркал. Я поднялась и снова потрепала коня по шее.

— Вот так мой хороший…ты молодец…такой чудесный мальчик…

Я повернулась к Дэну.

— Вот и все. Это было быстро. И врач уже не нужен.

— Верно. Очень быстро.

Он странно на меня смотрел, а потом вдруг тихо сказал:

— Вы не должны все это терпеть.

Я нахмурилась…

— Я не понимаю, о чем ты.

— Такое отношение. Не должны…

Я быстро прошла мимо него и пошла к выходу из конюшен.

— Вы сестра Графа, вы не какая-то там…. Вы можете обратиться к брату за помощью.

Я резко обернулась и усмехнулась.

— Каким образом? Я отрезана от мира. Вы стережете меня как церберы, следите за каждым моим шагом.

Глаза Дэна вспыхнули, и я слегка попятилась назад.

— Если бы у вас появилась возможность вы бы хотели уйти от него? Уехать из этого дома?

Я решительно прошла мимо и вышла на улицу, он догнал меня.

— Вы бы хотели, Дарина?

Остановилась и тяжело вздохнула.

— Я реально смотрю на вещи, Дэн. Не знаю зачем ты спрашиваешь, или тебя подослали спросить, но — да. Я бы хотела этого больше всего, хотела бы уйти отсюда. Скажу больше — я готова отсюда ползти на животе, готова отсюда уйти в гробу. Да ты и так об этом знаешь.

Пошла вперед, но Дэн снова меня догнал.

— У вас есть такая возможность.

На секунду мне показалось, что мое сердце перестало биться, и я стиснула руки, сплетая пальцы.

— Каким образом? Это невозможно. Я вообще не понимаю зачем ты со мной об этом говоришь и чего добиваешься.

Он вдруг схватил меня за руку, и я смирила его гневным взглядом, тут же отнял ее.

— Поэтому я привел вас сюда. Здесь нет жучков. Только камеры. Когда я слышал, как вы кричали и плакали, а потом остановил вас, когда вы хотели…, — голос дрогнул, — когда вы хотели себя убить. Я понял, что обязан вам помочь.

— Зачем это тебе? Зачем? Хочешь умереть? Или ты просто издеваешься надо мной?

Парень отрицательно качнул головой:

— Я просто хочу, чтобы вы снова улыбались, Дарина…Когда вы улыбаетесь все оживает вокруг.

Я с недоверием смотрела на него и постепенно начинала что — то понимать…постепенно вдруг увидела все другими глазами. За десять лет брака я никогда не обращала внимания на взгляды других мужчин…их не существовало для меня, они были бесполыми существами…в моей жизни был только один мужчина и я искала и видела только его глаза. Но сейчас…когда я смотрела в лицо этому парню я вдруг поняла, как понимает каждая женщина безошибочным внутренним чутьем, особенно когда она сама равнодушна…понимает, что безумно нравится мужчине.

— Не говори со мной об этом Дэн. Даже у стен есть уши. Я не хочу, чтобы ты пострадал.

— Я могу вывести вас отсюда. Вывести к границе. Я много думал об этом.

Я закрыла уши руками.

— Замолчи. Ты подписываешь нам обоим смертный приговор. Если у нас не получится тебя и меня ждет мучительная смерть. Я не верю, что слышу все это от тебя.

Он вдруг усмехнулся:

— В таком случае вы довершите то, что не смогли и то, в чем я вам помешал. А я сам…я не боюсь смерти…я готов рискнуть…ради вас.

Если Макс узнает хоть о четверти из нашего разговора — Дэн мертвец. Только за этот взгляд он может лишиться глаз или жизни. Я несколько минут смотрела на него, а потом решительно сказала:

— Это безумная затея. Уходи. Я не знаю зачем ты все это мне говоришь. Не понимаю зачем это нужно лично тебе. Мой ответ — нет. Будем считать, что я этого не слышала.

— Это нужно вам…Дарина, а я никогда не был предан вашему бывшему мужу. Подумайте. Это ваш единственный шанс. Меня заменят…скоро. Я знаю об этом и когда я уйду вам уже никто не сможет помочь, и вы прекрасно об этом знаете.

"Бывшему" больно резануло по сердцу, и я невольно прижала руку к груди. В эту секунду я поняла, что если не уйду отсюда, то эта боль меня задушит. Я должна выбраться и вернуть моих детей и кто, как не мой брат сможет защитить меня от Максима. Единственный, кто может ему противостоять — это сам Андрей Воронов. Все остальные бессильны. Дэн ушел, я еще долго смотрела на небо, слушая медленное биение своего сердца. Где — то в глубине души я понимала, что это станет окончательной жирной точкой в наших отношениях с Максом. Это и будет конец всему…Разве я не этого хотела? Разве мысленно я уже не далеко от него? Разве не отпустила его? Отпустила…вырвала с мясом, вместе с куском сердца…но это конец…Мне уже нечего терять. Все что можно я уже потеряла. Даже его…Хотя, он и не был моим никогда. Мне уже не страшно…Я не боюсь.

Догнала Дэна у самого дома и тихо сказала: "сейчас…расскажи мне сейчас". Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза, а потом Дэн кивнул на заснеженную беседку. Я пошла туда, он появился чуть позже, с другой стороны.

Ветви елей заслоняли дверные проемы, скрывая нас от камер наблюдения.

— Как ты хочешь это сделать и когда?

— Как можно скорее. Я вывезу вас на служебной машине, завтра еду в город, мой автомобиль не досматривают, если перед рассветом вы с черного хода проникните в гараж и переждете, утром я увезу вас. Вас начнут искать после десяти утра, когда слуги принесут сменное белье. Когда охрана поймет, что вас нет в доме займет еще минут двадцать. У нас будет фора в два часа. Этого достаточно чтобы скрыться в лесу, бросить машину и идти через лес к ближайшему городу. Только идти в противоположную сторону от границы. Я заранее забронирую отель. У меня есть кредитка, зарегистрированная на чужое имя и кое — какие сбережения. Мы переночуем там и утром пересядем на другой автомобиль. Мы снова поедем в противоположную сторону. Нас же первым делом начнут искать возле границы. Через сутки, когда нас не найдут, когда снимут оцепление и все силы бросят на наши поиски по отелям и лесу, мы коротким путем доберемся границы и спрячемся уже в другой стране, пока не удастся выйти на связь с вашим братом. Мне известно, что он скрывается сейчас там. Если все получится, то уже через три дня вы будете свободны, Дарина.

От слова "свобода" у меня задрожали руки… я вцепилась в плечо охранника.

— Хорошо. Хорошо мы сделаем как ты говоришь, только дай мне слово, Дэн…Поклянись, что, если нас поймают — ты пристрелишь меня, потому что обратно я не вернусь. Дай мне слово, и я уйду с тобой.

Он смотрел мне в глаза, и я видела внутреннюю борьбу, как чернеют и светлеют радужки, а потом Дэн нахмурился и тихо процедил сквозь зубы:

— Я даю вам слово.

Глава 7. Дарина

Мы бросили уже вторую машину прямо у обочины. Мне казалось, что я задыхаюсь. Три часа гонки без перерыва. Вначале в минивэне, потом через лесопосадку, пока не прибежали к маленькому "Вольво" и снова лесом. Сердце бешено колотилось в горле. Нет, я не устала, но я вымоталась морально. Я оглядывалась, меня колотило от понимания, что нас не просто преследуют, а ищут так, как никогда и никого не искали, что наши шансы ничтожно малы. Сколько у нас времени? Час? Два? Максимум сутки, но нас догонят. Глупо надеяться, что будет иначе и что Дэн сможет противостоять отряду бандитов с моим мужем во главе. Особенно ему. Мы бросили вызов Зверю, швырнули перчатку в лицо, и он не только его принял, а идет по нашему следу в дикой злобе и ярости. Выскочив из машины я замерла. Мне казалось, что это никогда не закончится.

— У нас нет времени, давайте, быстрее. Наша фора ничтожная и граница для нас будет открыта не более получаса. Нас пропустят мои люди. Мы опаздываем.

Дэн протянул мне руку, и мы рванули через трассу в противоположную сторону от города. Мы не успели. Я поняла это когда Дэн несколько раз посмотрел на часы и вцепился себе в волосы.

— Опоздали? — спросила я и затаила дыхание.

Он кивнул и резко выдохнул. Потом посмотрел на меня.

— Ничего страшного. Я предвидел что это может случиться. Мы остановимся в гостинице. Я уже забронировал номер, на случай если сегодня не успеем пересечь границу. Идемте. Долго оставаться на открытой местности нельзя. В воздухе вертолеты. Нас засекут.

***

Я перепрыгивала через коряги, не отставая от Дэна. Меня подкашивало от слабости. Где — то внутри возникало чувство, что я совершаю ошибку, оно возрастало и утихало, возрождалось, опаляя сознание и меркло. Внутри подтачивала тоска, ощущение необратимости, всего что происходило, ощущение полного отторжения от НЕГО. Я сжигала мосты. Сознательно. Сжигала себя вместе с этими обломками. Понимала, что еще долго буду оплакивать нашу любовь и задыхаться без него, но это конец. Я должна справиться и начать жить сначала…только какой ценой? Мне было страшно. Нет, я не боялась Максима, точнее я понимала, что меня ждет, когда он нас настигнет. Не "если", а именно "когда", потому что он догонит. Я в этом не сомневалась. Единственное на что я надеялась, что мы можем успеть пересечь границу, а брат вступится за меня и за Дэна. Но если у Дарины Вороновой еще и были шансы остаться в живых, то он шел на верную смерть. Макс убьет его. Не задумываясь дважды. Впрочем, скорей всего и меня тоже. Это не просто побег. Это побег с мужчиной. Он сделает свои выводы и сделает их обязательно, он увидит в этом иной смысл. Я слишком хорошо его знала. "Подозревает в измене тот, кто сам способен на великое предательство"…когда — то я прочла эту фразу в книге, и она врезалась мне в мозги. Максим разделается с нами с особой жестокостью. Для него мы будем не только беглецами, а прежде всего предателями…если даже не любовниками. В этот момент я почувствовала мстительное удовольствие…впервые за всю свою жизнь. Пусть поймет, как это больно…один раз. Поймет, как было больно мне. Если только для него это по — прежнему имеет значение, если … имеет значение…А может он вообще нас не ищет. Зачем я ему?

От этой мысли стало так холодно внутри и меня это дико напугало. Неужели я все еще хочу, чтоб искал и догнал? Какая же я жалкая. Я тряпка. У меня нет гордости.

— Почему…мы бежим обратно?

— Мы не бежим обратно, мы запутываем следы. Нас не будут искать именно здесь, точнее вначале не будут, в любом случае они разделятся. Вы устали?

— Немного, — я выдохнула, стараясь не отставать.

— Мы сделаем привал в овраге и передохнем. Отдохнете и пойдем дальше по темноте. Я думаю, они уже близко.

— Может они нас не ищут вовсе, Дэн.

Он рассмеялся.

— Ищут, еще как ищут. Уже подняли в воздух вертолеты и дали команду всем постам полиции. Дышат нам в затылок. Он не отпустит вас так просто. Поверьте, я знаю, что говорю.

Я споткнулась, и Дэн подхватил меня под локоть, не давая упасть. И снова гонка, деревья мелькали перед глазами, как черные полоски.

Овраг изгибался полукругом, здесь все утопало в снегу и черные стволы елей слились в общую массу, отбрасывая причудливые тени.

Одновременно поднялись и я почистила брюки, и свитер от снега. Пошла за Дэном. Вскоре мы уже сидели на стволе поваленной сухой ели и опустошали заранее приготовленные Денисом сэндвичи. Меня слегка знобило, но не от холода…в душе царил полный хаос. От осознания, что я наделала, до полной прострации безразличия ко всему. Повернулась к Дэну — он сидел с совершенно бесстрастным выражением лица.

— Тебе не страшно?

Парень пожал плечами и закопал пустой бумажный пакет под снег, протянул руку за моим и сделал с ним то же самое.

— Страшно. Не боятся только идиоты или безумцы.

Повернулся ко мне и внимательно посмотрел в глаза:

— За вас страшно.

Я вытерла уголок рта тыльной стороной ладони:

— За себя переживай, у меня есть все шансы остаться в живых, а у тебя нет.

Прозвучало неубедительно, а он усмехнулся и вдруг протянул руку и вытер мне подбородок. Я вздрогнула. От неожиданности. Ко мне никогда не прикасались чужие мужчины. Это было не неприятно, но как — то странно, словно я делаю что — то запретное, что то, чего совсем делать нельзя.

— Я знал на что иду.

Я почувствовала себя неловко, слишком откровенный взгляд. Нет, не наглый, а именно обнаженный, когда все эмоции, как на ладони — от восхищения, до странной грусти.

— Ты давно работаешь в нашем доме? Точнее у Макса?

Дэн устремил взгляд вдаль.

— После армии через знакомых взяли на работу.

Значит все это время я его просто не замечала. Что ж я вообще никого кроме мужа (бывшего мужа, одернула себя) не замечала.

— Вы особенная Дарина. Я еще никогда не встречал таких женщин, как вы.

Я смутилась, впервые перед другим мужчиной. Его комплименты звучали искренне, естественно и я покраснела. В этот момент он снял куртку и набросил мне на плечи.

— Таких как вы не бывает.

— Каких таких? — закуталась в куртку и посмотрела на парня.

— Красивых, верных и самоотверженных. Безумно красивых. На вас больно смотреть.

Я поморщилась и мгновенно сменила тему.

— Откуда ты родом?

— Я южанин…с теплых краев так сказать.

— И…как вдруг стал работать на моего мужа…к нему не так просто попасть.

— Выполнил одно весьма сомнительное задание. Нечто на что немногие согласятся. Я снайпер…Вы ведь не думаете, что мы все здесь просто обслуга?

Я отвернулась, нет я так не думала, но я никогда не вмешивалась в политику нашей семьи настолько. Я не хотела этого знать. Не хотела знать, что Макс нарушает закон, не хотела вообще знать, какими методами он добивается беспрекословного подчинения, хотя и догадывалась.

— А твоя семья? У тебя есть семья?

— Да, моя мама. Она живет в деревне в курортном городке и все еще ждет, когда найдут ее единственного без вести пропавшего сына. Я же так и не вернулся из армии. Зато ее двоюродный брат из Америки присылает ей ежемесячно помощь. Она правда не знает, что Арон умер пять лет назад и не имел даже постоянного места жительства.

Дэн стиснул челюсти, и я снова отвела взгляд.

— Значит ты работаешь на моего мужа уже давно и все это время ты был в нашем доме?

— Да…Все это время я был в вашем доме. Вначале охранял главные ворота.

— Зачем ты сделал это? Зачем помог мне сбежать?

Дэн вдруг резко повернулся ко мне.

— А вы не догадываетесь? Знаете, я помню, как увидел вас впервые. Вы приехали вместе с мужем, на вас было голубое платье и ваши волосы были заплетены в косу. Я тогда подумал, что ни разу в своей жизни не видел кого — то красивее вас. Потом, каждый день я смотрел на вас. Я запомнил ваше неизменное расписание, и каждая моя вахта всегда совпадала по времени с вашей прогулкой с детьми. Вы играли в мяч, бросали его через ограду и удивлялись кто вам возвращает его, если там сзади никого нет. В тот день на вас было белое платье с красными маками и в волосах цветы, которые принес вам сын… По вечерам вы стояли на веранде и смотрели на небо, вы могли стоять там часами, а я мог часами смотреть на вас…

Я покраснела, это было признание. Неожиданное, откровенное и совершенно безумное. Наверное, он уверен, что не выживет, раз говорит мне все это. Только так можно объяснить эту смелость или дерзость, но самое странное я не почувствовала отторжения от его слов, какая — то часть меня ликовала. Слышать, что настолько нравишься мужчине, знать, что он готов рискнуть жизнью. Это непередаваемо.

— Я хочу, чтобы вы снова улыбались…я хочу, чтобы вы были счастливы. Я больше не смогу слышать, как вы плачете из-за него. Вы достойны чтобы вас любили. Вас одну. Вы достойны, быть единственной.

Его слова больно кольнули, значит все знают, что у Максима я никогда единственной не была. Какая же я жалкая. Я одна не видела очевидного. Закрыла лицо руками, потому что в горле застрял комок… Слепая, преданная, безумно влюбленная идиотка. Бесхребетная дура, которой помыкали много лет подряд и изменяли ей на каждом шагу — вот кто я. Вот почему со мной так обращаются, я тупое животное, которое можно пинать, бросать, изменять. Я же все прощу, все стерплю…за унизительную ласку…за лживые слова любви…за ночи в моей постели…После кого — то.

— Ты охранял только дом? Или сопровождал моего мужа тоже?

Дэн бросил взгляд на часы.

— Нам пора. Следующий привал только в гостинице. Вы отдохнули немного?

— Скажи мне Дэн, ты часто выезжал с ним? Или охранял только наш дом?

— Выезжал, — Дэн поднялся с бревна.

— Это были только деловые поездки?

— Идемте, нам пора.

— Ответь — только деловые?

Дэн посмотрел на меня и тут же отвел взгляд.

— Не только.

— Их было много да? Очень много? Всегда разные или одна и та же? Скажи мне, Дэн. Отвечай. Их было много?

Не знаю, что я хотела услышать, понимая, что меня взорвет от любого ответа, но я должна была это слышать сейчас. Сейчас это имело огромное значение для меня. Чтобы не сожалеть, чтобы стало так больно, до ломоты во всем теле, чтобы боль разъела сожаление и тоску, но он не ответил, а я зажмурилась, чувствуя, как кружится голова и меня начинает беспощадно тошнить. Этот парень…он не должен вот так рисковать и умереть от рук Макса, он заслуживает лучшей участи, чем быть разорванным на части этим подлым эгоистом, которого я все еще любила. Я должна дальше идти сама. Возможно, у меня даже получится, поднялась с бревна, потом вдруг посмотрела на него и сказала:

— Ты можешь оставить меня и идти дальше один. Он будет искать меня. Точнее, меня первую. У тебя будут все шансы спастись. Оставь мне пистолет и иди.

Дэн прищурился, слегка покусывая внутреннюю сторону щеки.

— Вы правда считаете меня трусом? Вы думаете, что я сбегу и брошу вас? После всего что я вам сказал?

Я отвела взгляд и тяжело вздохнула.

— А пистолет зачем?

Не ответила и пошла вперед, спрятав руки в карманы.

— Кого вы хотите убить из этого пистолета? Нас преследуют по меньшей мере около тридцати человек. В кого вы будете стрелять? Этот пистолет бесполезен, как любое другое оружие.

Я пошла быстрее, а потом побежала, услышала, как он бежит рядом.

— В себя, да? И вы правда считаете, что я вас оставлю?

Я резко повернула к нему голову.

— Ты обещал мне, что сделаешь это сам, помнишь?

Он болезненно поморщился.

— Нам не придется. У нас все получится. Видите, вдалеке огни? Мы уже близко. В отеле проведем день, а вечером снова в путь. Вы не знаете меня, Дарина. Вы даже понятия не имеете, что вы значите для меня. Я не позволю вам в себя стрелять я вообще не позволю, чтобы ОН вас догнал и вернул обратно.

Он взял меня за руку и потянул за собой.

***

В гостинице мы провели одну ночь. Мы почти и не были в номере. Постоянно готовые сорваться и бежать мы пережидали на улице. Нам нужны были эти сутки, пока люди Макса прочесывают лес, чтобы потом снова вернуться туда. Дэн запутывал следы насколько мог, а я доверилась ему. Сейчас он посмотрел на часы и протянул мне стаканчик с мороженным, которое я любила еще с прошлой жизни.

— До встречи с моим человеком осталось около часа. Мы рванем в самое время. Чтобы сразу прорваться через пограничников и оказаться вне зоны досягаемости для вашего мужа. Там нас ждет машина, я уже связался со своим знакомым. Он мой должник. Работает на Романа…это довольно близкий соратник вашего брата. Граф сейчас наверняка с ним. Они знают друг друга очень давно.

Я обернулась и посмотрела на него затуманенным взглядом, автоматически взяла стаканчик. Улыбнулась и погладила его по щеке.

— Ты все продумал. Как много ты знаешь обо всех нас и как мало я знаю о тебе.

На самом деле я лихорадочно думала о том, что скорей всего мы уже далеко не убежим и это парень, этот милый, не тронутый проклятым мраком этого современного мира, парень…он погибнет только потому, что осмелился пойти против Макса. Я так хотела, чтобы он остался в живых, смотрела в его глаза и видела то, что вообще отчаялась, когда — либо увидеть во взгляде мужчины — нежность, страх за меня и любовь…такую хрупкую и бескорыстную…любовь, которая только отдает, а не жадно берет. Я не знала такой любви, я знала безумие и дикую одержимость. На душе стало тоскливо, словно вся моя жизнь, которая горела, кипела и бурлила, вдруг превратилась в пепел, а у Дэна…у него есть свет. Этот свет — я. Я откусила кусочек мороженного.

— Очень вкусно. Спасибо.

А потом вдруг поняла, что в горле першит от слез.

— Денис, еще не поздно все бросить и бежать. Он не будет преследовать тебя сейчас. Пойдет за мной. Это фора. Ты сможешь скрыться. Уходи. Со мной все будет хорошо, вот увидишь. Это безумная затея…этот побег…он обречен на провал.

Дэн вдруг схватил меня за руку и сильно сжал мое запястье:

— Я люблю вас, Дарина. Понимаете? Я вас люблю. Я изначально знал на что я иду. Зачем мне все это, если не дойти до конца? Не попробовать. Я готов ради на вас на все. Даже на смерть. Там, заграницей. Вы только хорошо запомните — если попадете туда без меня. В той машине…она спрятана у дороги. Сразу за оврагом. Вы найдете. Там все есть и номер телефона того, кто ждет нас обоих и сведет вас с братом. Я хочу, чтоб вы жили.

— Но ты помнишь свое обещание? — тихо спросила я, глядя ему в глаза.

— Помню. А вы просто запомните, что я люблю вас.

Я почувствовала, как от этих слов сердце забилось быстрее. Нет, не в примитивном наслаждении признанием, а именно от того, что я слышала этот эмоциональный всплеск, я верила ему. Ни одно слово не оставило сомнений. Никто и никогда не говорил мне о любви…кроме того…кому я тоже верила. Но не так. Не было в ЕГО словах этого света, в них жил мрак, вселенское сожаление о чувствах, смирение с ними и дикая необратимость. Только…те другие признания все же были дороже. Я протянула руку и погладила Дэна по щеке, увидела, как закрылись в изнеможении его глаза:

— Поцелуй меня.

Не знаю, как это вырвалось. Само собой. Мне захотелось дать что — то взамен. Дать кусочек счастья и надежды. Потому что я знала — он не выживет. Я чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Потянулась к нему, видя в его глазах дикое удивление, а потом обхватила его лицо ладонями и поцеловала сама. Сначала нежно провела губами по его губам, а потом обняла за шею и притянула к себе…

— Я просто хочу запомнить вкус твоих губ. Хочу запомнить тебя. Жаль…что я не встретила тебя тогда, когда, между нами, что — либо было возможно. До того, как…

"Я встретила ЕГО, потому что теперь ни один другой мужчина не сможет мне ЕГО заменить…никогда…Впрочем у тебя не было шансов ведь я узнала ЕГО еще будучи ребенком"

Продолжила фразу про себя и снова поцеловала Дэна, зарываясь пальцами в его волосы. Я действительно хотела запомнить вкус его губ. Вкус других губ…возможно для того, чтобы понять, что дело совершенно не в том, что я познала только одного мужчину, а в том, что…я действительно не ХОЧУ никого другого. Даже этого милого парня, красивого, нежного, страстно в меня влюбленного. Я его не хочу…это прощание и жалость. Я все же надеялась, что почувствую тягу к Дэну, влечение…и ничего. Пусто и глухо. Может быть когда-нибудь, если я смогу забыть Макса…я бы ответила на чувства Дэна. Только Дэн не доживет до завтрашнего утра…Его убьет тот, кто считает, что имеет право казнить, распоряжаться моей жизнью и удерживать рядом с собой насильно. К любви это не имеет никакого отношения. Он никогда не любил меня. Я просто глупая и наивная дурочка, которая верила в мираж. Значит и я разлюблю его. Пусть на это уйдут десятилетия, но я смогу! И если Денис останется в живых я дам ему шанс.

Глава 8. Карина. Макс

Он ухмыляется, подходит близко. Настолько, что, стоит повернуться, и я увижу слегка прищуренный темный взгляд слишком близко, чем была сейчас готова вынести. Но я должна. Ведь должна?

— И губы тоже.

Кивает на пальцы, сжимающие ватный тампон.

— Что?

— Губы тоже стирай.

Почему-то ярким воспоминанием вспыхнуло лицо Авры. Вегда накрашенной, причесанной и нарядно, насколько позволяла её культура, одетой Авры. Впрочем, такой она была как раз только в те дни, когда Нармузинов находился дома.

— Не хочу.

Пусть по-детски, пусть глупо, пусть совершенно не вовремя, но невозможно сдержаться, невозможно молча выполнять эти его приказы. Словно бессловесная собачонка, одна из тех, что он запирает в своей псарне. Что-то внутри заставляет уставиться через зеркало в этот потемневший омут хмурого взгляда. А потом Нармузинов пожимает плечами.

— Как знаешь.

И в следующую секунду длинные пальцы оказываются на моих губах. С силой давят на них, ведя вправо, стирая блеск, пока он сам стоит сзади, прижимаясь грудью к моей спине. В черных глазах…смешинки? Еле уловимые, но я различаю их, потому что не в силах оторваться, не в силах отвернуться или опустить лицо, чтобы только не увидеть намёк на эмоции в этом человеке. Напомнить себе, что он — бездушная тварь, способная только ненавидеть. Но это удивляет…да. Потому что тот Нармузинов, которого я знаю, скорее, развернет меня, схватит за волосы и вытрет мои губы о поверхность стола, но никак не собственной ладонью. Шанс?

— Почему тогда ей можно, а мне нет?

Когда опустил свои пальцы и вытер их кусочком ваты.

— Что?

Оторвавшись от своего занятия, смотрит на меня так же, через зеркало.

— Авра. Она всегда накрашена. Ей идёт?

— Идёт, — кивает, слегка нагибаясь, расставляя свои руки по обе стороны от меня, опираясь ладонями о поверхность трюмо.

— А…зачем пришёл?

Прикусив язык, потому что только что с него чуть не сорвался унизительный вопрос. Слишком глупый, чтобы произнести его влух, достаточно унищительный, чтобы задеть что-то внутри.

И вновь ухмылка. На этот раз громкая. На этот раз слишком явная, скошенная вверх и наглая. А ну да…с каких пор ему нужна причина, чтобы прийти сюда. Поэтому склоняет легка набок голову, медленно растягивая слова:

— Это мой дом.

— Да, да. Помню, — попытка не закатить глаза с треском провалилась. — Твой дом, твоя комната, твоя прислуга, твоя жена и твоя шлюха.

— Рад, что ты не забываешь об этом.

Сглотнула, рассматривая так и застывшую на тонких губах усмешку. Как же непривычно…я не привыкла слышать от него столько слов.

— Что произошло?

Удивлённо вскинул бровь и слегка нахмурился, не понимая.

— О чём ты?

— Мы никог…ТЫ! Случилось что-то хорошее? У тебя хорошее настроение.

Тихий смешок. Шаг вперёд. Точнее, движение бёдрами вперёд. Настолько, чтобы теперь ощущать близость его тела всем своим, а не только спиной. Правая рука мужчины в зеркале поднимается вверх. Медленно скользит по чёрному кружеву от живот к груди. Заставляет от неожиданности сбиться дыхание. Хриплый тихий голос раздаётся у самого уха. С левой стороны. Горячий шёпот, разрезавший тишину после моих слов, вызывает сотни мурашек на коже.

— Тебе не нравится.

Не вопрос. Он прав. Не нравится. Мне не нравится всё, что вызывает его улыбку. Всё, от чего может звучать его смех или блестеть глаза. Я хочу видеть только его ненависть, злость, хочу видеть только его грубость. Я знаю, как с ними справляться. Умею принимать и отдавать их в ответ. Меня пугает…меня до чертиков пугает он сейчас. Который оглаживает одними кончиками пальцев полушария груди, продолжая тяжело дышать у самого уха. Это путает мысли. Особенно когда смотрю в его глаза…густой, вязкий взгляд. Слишком вязкий. Как самое тёмное, самое непролазное и жестокое болото, не даёт отвернуться. Позволяет только тяжело сглотнуть, чтобы не захлебнуться собственным возмущением. Не на его дейтвия. Нет. На реакцию своего же идиотского тела. Потому что Нармузинов видит эти проклятые мурашки. На шее, на ложбинке груди. Он проводит по ним уже не кончиками — костяшками пальцев.

— Вот тут, — указательным и средним легко стукнул по моему виску, — вот тут ты зла, потому что здесь, — второй рукой сжал полушарие грудей и склонился к самому уху так, что прихватил мочку зубами, чеееерт…, — здесь всё тебе нравится.

— Нет.

Наверное, слишком отрывисто, потому что Саид ухмыляется вновь. Перехватывает подбородок пальцами и поворачивает к себе. Вечность. Он смотрит в мои глаза так долго, что шея начинает уставать. Близко. Слишком близко. Это чёртово болото затягивает в себя. Опутывает черной непролазной дрянью всё тело, вызывая учащённое сердцебиение. Громкое настолько, что Нармузинов слегка хмурится. Кончики пальцев возвращаются к груди, круговыми движениями ласкают её…впервые? Кажется, едва ли не впервые они именно ласкают. Мне не нравится. Нет. Он не прав! Мне ни капли не приятно! Меня это раздражает. Должно. ЭТО МЕНЯ ЗЛИТ!

Тряхнув головой… судорожно. Несколько раз. С закрытыми глазами, чтобы позволить раскрыться плотно сомкнутым губам…к которым слишком близко ЕГО собственные.

— НЕТ. Не нравится.

Это должно было звучать твердо. Это должно было отдаться сталью в тишине спальни…но прозвучало жалко. Прозвучало настолько жалко, что вызывало злость. Вызвало судорожный вздох у меня…и ехидную улыбку на его лице.

— Ммм…вижу.

Вновь сжимая грудь, посылая какие-то неизвестные, какие-то странные импульсы по всему телу.

— Ты сопротивляешься. Сама себе. Почему?

Всё так же, удерживая взгляд и одновременно моё лицо, сжимая подбородок так, чтобы не смела отвернуться, считывая все эмоции.

— Не себе. Тебе.

– Настолько противно?

— Ужасно.

Чёрные глаза сверкнули весельем

— А ты противоречишь. Себе обычному. Что это?

Подняв руку так, чтобы ладонь оказалась напротив его пальцев, покоящихся на моей груди.

— Что это за новые игры, Нармузинов?

Он понимает. Конечно, понимает. Потому что ВОТ ТАК у нас не бывает. Никакого горячего шёпота. Никаких нежных, осторожных касаний. И, боже упаси, никаких чёртовых взглядов, от которых эти предатели-мурашки пробегают вверх-вниз по всему позвоночнику, заставляя едва ли не выгибаться в его огромную и такую тёплую ладонь.

— С каких пор вместо привычной коленно-локтевой и грязных оскорблений эти дешёвые…прелюдии?

— Заводят оскорбления, Воронова?

— Заводит что годно, только бы не с тобой, — сцепив зубы, но выдавая правду. Нет смысла лгать. Этот дьявол умеет распознавать любые эмоции. Более того, обожает это делать. Как сейчас, когда на секунду прищурился, вглядываясь в моё лицо внимательно, а затем… Затем этот псих запрокидывает голову назад и громко хохочет, разворачивая меня к себе уже полностью. \резко наклоняется, чтобы пристально уставиться в глаза. В один, потом — в другой вглядывается, всё с той же наглой усмешкой. И на мгновение становится страшно. Догадка, жуткая догадка пронзает сознание. Почему у него такое хорошее настроение? Это связано с моими родными? С отцом? Что могло так воодушевить этого вечно угрюмого психопата?

— Как жаль, что тебе больше не светит никто другой, девочка.

— Жизнь непредсказуемая сучка, разве нет? Ещё несколько недель назад я была в доме своего отца, любима и счастлива. А сейчас я стою тут перед тобой…как бесправная игрушка. Кто знает, где я буду стоять завтра…

— Я, — он вдруг сжимает свои пальцы на моём предплечье, наклоняясь к самым губам, — я знаю, где ты будешь сегодня, завтра, послезавтра. Пока не надоешь мне. И даже, — касается носом моего носа, — даже когда ты мне надоешь, я буду знать, где ты. Я определю, где тебе быть. Сомневаешься?

Чёёёёрт…совсем не то направление. Прикусить собственный язык, чтобы не ляпнуть ещё что-то, что выведет Нармузинова из себя. Соберись, Карина! При всей твоей ненависти…при всём твоём страхе у тебя есть задача, которую необходимо выполнить…

— Нет, — он удивлённо вскинул брови кверху, слегка отстраняясь, — не сомневаюсь. Хочу попросить кое о чём.

— О чём?

— Я не хочу как всегда. Я хочу…позволь мне, — быстро облизать вмиг пересохшие губы, стараясь не отступить, когда в ответ на это действие его зрачки расширились, — позволь мне сегодня самой определить своё место.

— Что?

Приподнявшись на носочки, так, чтобы вдыхать в себя его дыхание сквозь приоткрытые губы.

— Я не хочу сегодня как обычно. Позволь мне сегодня самой…, — пробираясь пальцами по сильному предплечью вверх, к плечу, оттуда ныряя под воротник, к открытой шее, — позволь, Саид…сегодня мне сверху.

И самой…впервые самой заставить себя прильнуть к его напряжённому рту губами. В голове словно взрыв фейерверка от его судорожного вздоха с терпким привкусом сигарет.

Я смогу. Я вытерплю всё, что угодно, но вырвусь из этого ада. Даже если должна обмануть самого дьявола.

Макс

С момента моего возвращения в город прошло уже три дня. Или всего лишь три дня. Зависит от того, с какой стороны посмотреть. За это время я успел жениться на Софии. Тщеславная сучка требовала пышной свадьбы. Пришлось заткнуть ей рот шикарным комплектом из кольца и серёг. Хотя то, что побрякушки были шикарными, я понял только по стоимости набора, так как даже не видел их. Подарок моей новоиспечённой супруге подобрал мой секретарь. И что там оказалось ему по вкусу, мне было абсолютно неинтересно. Но, судя по тому, как визжала от радости София, ей он понравился. Ее брату Волкову, также намекавшему на организацию многочисленного торжества и мечтавшему прилюдно заявить о своём родстве с Графом, я напомнил о том, кем приходится моя бывшая жена Андрею и о войне, на фоне которой проведение роскошного свадебного торжества может лишь оттолкнуть от нас возможных союзников. Волков был недоволен, но, всё же, согласился со мной.

Кроме того, за эти три дня были подписаны все документы, дававшие нам возможность для легального существования. Так что можно смело утверждать, что три дня — это немалый срок в жизни того, кто заживо подыхает в этой трясине лжи.

Но если посмотреть с другой стороны, тот же срок был мал, ничтожно мал. Всего три дня назад я видел Дарину, разговаривал с ней, прижимал к себе, брал её. Да, исступлённо и яростно, одержимый ненавистью к нам обоим, но брал, и она отдавалась, тоже несмотря на свое презрение ко мне. И пока я держал её в объятиях, ещё оставалась надежда всё вернуть… отмотать назад этот кошмар, когда я мог потерять её. Фальшивый контроль над ситуацией. К черту, ничего я не контролирую, когда она рядом, и никогда не контролировал. Я в её руках и она может раздавить моё сердце одним взмахом ресниц, хоть и не догадывается об этом. Я смотрел на свои ладони и видел, как они дрожат, когда я вспоминал, как отхлестал её по щекам, как мял тело, подчиняя себе, как выпустил голодное чудовище и позволил терзать любимое тело и душу. Представил с другими — и зверь оскалился, сорвался с цепи.

Только эта женщина могла сдерживать его, как никто другой, и именно она могла раздразнить его и заставить обезуметь от жажды крови. Её крови. Её слез. Я ненавидел это чудовище, а она любила. И за это оно…до сумасшествия обожало свою жертву, добровольно отдавшуюся в когтистые лапы хищника, который в любой момент мог сожрать её и сдохнуть рядом от тоски.

Я помнил каждое слово, каждый взгляд, наполненный злобой и ненавистью ко мне. Три бесконечные ночи я видел будто наяву этот отчаянный упрёк в любимых глазах, горящих болью и диким разочарованием. И каждую ночь огромным усилием воли я сдерживал себя, чтобы не сорваться, не послать все к такой-то матери. Пусть ненавидит, пусть кричит, пусть рвет меня на части беспощадной ненавистью, но мне нужно слышать её голос. Мне до дрожи хотелось зарыться в её волосы дрожащими пальцами и вдыхать аромат шелковистых волос, овладеть ею, и на этот раз уже по обоюдному желанию, долго и нежно ласкать желанное тело, заставляя её протяжно стонать, а потом кричать моё имя пересохшими губами. Дьявол, я хотел до боли в костях, до дрожи убедиться, что она все еще любит монстра. Мне это было необходимо как воздух и именно этого воздуха сейчас катастрофически не хватало, я задыхался, и ничего не мог с этим поделать. Проклятье, я не просто не мог, а был обязан все разорвать своими собственными руками на части, ломать ее, и крошить свое сердце вместе с её сердцем. Я делал это ради того, чтобы она жила… какая ирония, жестокая уродливая насмешка судьбы, но именно мои действия могли лишить её жизни. В таком случае все стало бы напрасным.

Про себя я уже решил, что во время следующего визита раскрою перед ней карты. Я расскажу ей план игры, и она сама решит, принимать в этом участие или нет. Я больше не хочу ничего от неё скрывать. Пусть знает почему… Пусть знает… даже если и не примет этого, не поймет, но видеть ненависть в её глазах невыносимо.

***

Я был на встрече с элитой, с теми, кто всегда раньше были нашими с Графом врагами, когда зазвонил экстренный мобильный телефон.

Кинул взгляд на дисплей и подобрался, увидев имя звонившего — Стефан. Проклятье. В последнее время этот парень звонит мне только в случае неприятностей. И с каждым разом причина, по которой он звонит, становится всё хуже и хуже. Хотя, учитывая прошлый раз, нынешний повод для звонка явно не мог быть катастрофичнее предыдущего.

Каким же идиотом я был, думая так. Оказывается, может. Когда я нажимал на кнопку, поднеся трубку к уху, я даже не подозревал, насколько могу ошибаться.

— Говори, Радич.

— Макс, кое — что произошло. — он смолк, явно обдумывая свои дальнейшие слова, — Дарина сбежала. Сегодня. Примерно два четыре часа назад.

— Не понял! Что значит сбежала? — мой голос казался абсолютно спокойным, но внутри уже клокотала поднимавшая голову злость.

— Я пока не знаю подробностей побега. Знаю лишь, что она исчезла. На территории поместья её нет. Я только еду туда. Но… — он замялся. В груди резко похолодело. Ещё никогда на моей памяти этот парень не обдумывал настолько долго информацию, прежде чем сообщить мне её. Я даже не представлял, что могло лишить дара речи Радича.

В нетерпении прорычал в трубу, чувствуя возвращающееся чувство тревоги:

— Радич, мать твою, не тяни.

Стефан вздохнул:

— Есть предположение, что ей помогли сбежать. Я точно не знаю всей схемы. — снова напомнил он и, сделав паузу, добавил — Это Денис, тот охранник. Он тоже исчез. Скорее всего он вывез её на своей машине.

Меня как будто облили ледяной водой. Это был удар поддых. То самое мерзкое сомнение прозвучавшее в голосе Стефана отравило и меня ядом. По венам потекла горькая желчь подозрения. Я ожидал чего угодно, но не этого. Она не просто сбежала. Она сбежала с другим. Оставила меня. Я покачал головой, не веря услышанному. Дарина не могла так поступить. Только не моя маленькая девочка. Этот ублюдок выкрал её. Ну, конечно. Он уже тогда посмел нарушить мой приказ. И, наверняка, сейчас вёз её к Графу, в надежде получить награду.

Почувствовал, как всем существом овладела жажда крови того ублюдка, посмевшего выкрасть мою жену. Конечно, он, понимал, что подписывает этим поступком себе смертный приговор, но тем не менее сделал это. Надеялся на покровительство Андрея? Я усмехнулся, что ж, тем самым Дэн выбил себе билет на долгую и мучительную смерть. Он, мать его, будет участником феерического шоу хардкор, где выживших нет.

— Она не могла сбежать Стефан, — рявкнул я, — твой доверенный выкрал её и сейчас наверняка везёт Марианну к её брату в Болгарию. У него два часа форы. Мне плевать, как, но ты должен выяснить, где этот урод находится сейчас. Чтобы через полчаса я уже знал, в какую сторону двигаться! Поднимай вертолеты, оцепить весь периметр, подключи полицию. Не дать им добраться до границы.

Я выключил трубку и, закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. В твоих же интересах, Денис, чтобы моя жена не пострадала! Какой же я наивный идиот. Я верил, что она не могла уйти от меня по доброй воле. Я все еще верил ей, несмотря на то, что Даша уже не скрывала своей ненависти ко мне. О, меня ждал чудовищный удар. Меня ждала персональная экзекуция. Гореть живьем не так больно, как осознавать, что тебя предали. Понимать какой я жалкий рогоносец в глазах того же Радича, который понял всё намного раньше меня.

***

Я смотрел на эту умопомрачительную, нежную улыбку. Немного несмелая, но от этого не менее ласковая. Твою ж мать…чтоб я был проклят в сотый раз, если я не повелся в свое время на точно такую же. Чуть прикушена нижняя губа. В глазах блеск возбуждения и интереса. Того легкого зарождающегося женского интереса, от которого у мужчины перехватывает дыхание и начинает ныть в паху.

Их двое. Они сидят на скамейке во дворе гостиницы. Слишком близко друг к другу. Непозволительно близко. Так садятся рядом не просто знакомые и уж тем более не хозяйка со своим подчинённым. Чёрт, да даже друзья! Они о чём — то увлечённо разговаривают, и снова улыбка. Нежная, вашу мать! Кокетливо закушенная губа…Возбуждённый взгляд. Они сидят вдвоём практически в обнимку. А затем…

Затем весь мой привычный мир взрывается атомным апокалипсисом, персональной выжигающей все на своем пути, агонией боли, летит ко всем чертям! Он разбивается на множество маленьких осколков, оставляя за собой лишь холод и пустоту. Нет, это не разочарование — это смертный приговор. Им обоим. Ей и ему! А точнее нам троим, потому что мне хочется сдохнуть сейчас. Сдирать с себя куски кожи и выть, проклиная себя и эту суку, которая посмела…мне изменить.

Глава 9. Макс

И я уже в который раз с особенным мазохистским рвением просматриваю вновь и вновь записи с камер отеля, на которых моя маленькая и любимая жена жадно целует какого — то ублюдка. Он хватает её за голову и сильнее прижимается губами к её губам, а эта дрянь даже не отстраняется. Обнимает его за плечи и льнёт к нему ближе. Сука! Я зарычал и стекла на окнах потрескались от этого звериного рыка.

А я всё стоял и смотрел эти кадры. Отматывал назад, на самое начало и опять смотрел. Снова и снова. Ещё раз. Коротенький эпизод. Сломавший всю мою жизнь напополам.

Всё! Хватит! Я отпустил на волю, копившуюся всё время просмотра ярость, снова зарычав от той боли, что обрушилась на меня, и кинул стулом в монитор. Он отскочил от экрана, разбив его, и с грохотом упал на стол. Стефан, всё это время разговаривавший по телефону снашими людьми, заскочил в комнату, услышав шум. Посмотрел на меня сосредоточенным взглядом и закончил свой звонок.

Я метался в бешенстве в крохотной комнатушке охраны отеля и крушил всё, что попадалось мне под руку. Радич не вмешивался и не пытался меня успокоить, понимая, что если я не сделаю это с техникой, то вполне смогу отыграться и на нём. Проклятье, да, я чуть не оторвал ему голову, когда только увидел эти трогательные до тошноты, кадры с Дариной и Денисом…пенисом мать его. Пенисом, который я ему на хрен отрежу тупыми ножницами. Я накинулся на Радича и, схватив за грудки, ударил его в челюсть, намереваясь выместить на нём хотя бы крохотную частицу той злости, что живьём пожирала меня. Стефан даже не отстранился, понимая, что в какой — то мере я прав — это он привёл сукиного сына в мой дом. Но зазвонил сотовый моего помощника, и я дернулся назад, давая ему возможность ответить на звонок. Это могло быть сообщение о местонахождении беглецов. Стефан сплюнул кровь и прокашлявшись, ответил на звонок, не отрывая от меня взгляд.

— Макс, если хочешь догнать их, нам надо поторопиться! — Радич всё — таки вмешался. — Они уехали отсюда на арендованном автомобиле.

Я посмотрел на него не в силах произнести ни одного членораздельного звука, но он понял меня и без слов.

— Машина оборудована GPS— маячком. Я уже отследил её. Они движутся в сторону границы.

Конечно, в первую очередь они попытаются добраться до границы. И я даже не удивлюсь, если там уже и сам граф ждёт свою сестру с распростёртыми объятиями. Вот только он её не получит. Никто не получит. Ни Андрей, ни тем более этот смазливый ублюдок, с которым она мне изменяла. Я верну и накажу сам. Возможно, я даже убью её. Буду душить и смотреть в её синие глаза, чтобы последним, что в них застынет было моё лицо, а потом вырву сердце, где не осталось для меня места. Сука!

Мы со Стефаном практически летели в «Мерседесе» на огромной скорости в сторону границы, а я всё проигрывал в голове тот небольшой отрезок времени, в течение которого вся моя жизнь разделилась на до и после.

Я до последнего считал, что Дэн её похитил. По приказу Андрея или даже по собственной инициативе. Я даже мысли не допускал, что она сама с ним сбежала. Сама! По своей воле!

До тех, пор пока мы не приехали в этот долбаный отель. В котором оказывается, они сняли номер на чужое имя, сняли заранее, мать их! Один на двоих, грёбаный ад! Это означает только одно — они уже давно вместе. Я был в том номере. Зашел туда в поисках зацепок. Видел и кровать. Ту, на которой она ублажала абсолютно чужого мужика. А потом Радич добил меня окончательно. Он взорвал мой мозг и вывернул меня наизнанку. Камеры с моего собственного дома, камеры с дома в котором жила мать моих детей. Они давно общались. Давно! Проклятье! Я помнил тот день, когда гладил мою жену по мокрым волосам и спрашивал почему они мокрые. Сказала, что попала под дождь. А камеры зафиксировали как этот ублюдок накрыл её своей курткой. Вот тогда все и началось! Да! Именно тогда!

В бешенстве ударил по приборной панели кулаком. Как долго, Дарина? Как давно ты меня обманываешь? Ты строила из себя обиженную и верную жену, а сама за моей спиной трахалась с охранником. Разыгрывала из себя святую невинность, попавшую в лапы жестокого Зверя. Я рассмеялся, не обращая внимание на Радича, сидевшего за рулём. Она же сама мне говорила. Честно призналась, что согласна стать шлюхой моих охранников. А я как последний идиот обвинял себя в её страданиях, ненавидел себя за ту боль, что причинил ей. Этой лживой твари! Я представлял, как этот гребанный сукин сын берет её и у меня темнело перед глазами. Я хотел разодрать их на части. Обоих. Немедленно. Лично.

Интересно, как долго она издевалась надо мной, лежа под ним? Они, наверное, вместе сидели и читали письмо, которое я отправил ей с курьером. Читали и смеялись над мужем — рогоносцем, уже готовя свой побег. Но я найду их. Найду и тогда они поймут, что слухи про жестокого монстра Макса Зверя сильно преуменьшены. Но как же больно, твою мать! Так больно мне не было даже когда меня пытали в Чечне…Ощущение, будто внутренности вывернули наружу и теперь давят ногами. Я закрываю глаза и вижу перед собой кадры с камеры. Бл…дь…Когда я в первый раз увидел эту запись, будто получил удар под дых. Удар такой силы, что даже покачнулся, и чтобы не упасть мне пришлось вцепиться в спинку стула, стоявшего впереди.

В тот момент я даже не поверил в увиденное.

— Отмотай назад! — приказал Радичу и подался вперёд, уверенный что девушка на записи не она! Моя Даша никогда бы так не поступила со мной. Это должно быть одна из горничных отеля. Я старался обмануть сам себя, уже понимая, что все эти доводы слишком жалкие. Зная, что именно она тогда сидела на этой скамейке и с упоением целовалась с другим мужиком. Не горничная, не шлюха, а сама Дарина! Моя жена! Мать моих детей!

Мы преследовали их двое суток. Гребаные двое суток, которые с каждой секундой убивали во мне все человеческое, что ещё оставалось и билось ради той, кто сейчас цинично меня предал. Этот проклятый ублюдок ловко путал следы. Я недооценил его, когда решил, что это будет просто. Впрочем, вряд ли Стефан возьмет в личную охрану идиота. Но лучше для него, если бы Дэн все же оказался идиотом, потому что каждая лишняя минута погони делала из меня сумасшедшего психопата, который шел по следу с маниакальной настойчивостью. Я жаждал крови и бойни. Я хотел запаха смерти и их агонии. Я желал видеть глаза. Её глаза, когда поймаю и посмотрю в них. Страх. Панический ужас. Вот что я хотел сейчас. Диких криков боли. Рвать её на части морально, физически. Уничтожать, убивать.

Мы уже взяли их след и теперь разделились, загоняя в ловушку. Окружая со всех сторон и сужая этот круг, заставляя беглецов идти к нам в руки. Сейчас я курил сигарету и всматривался в сумрак леса. Оставалось только ждать, и я ждал. О, как я ждал! На КПП, через которое эти двое хотели проскочить вместе с грузовиками, стояли мои люди. Сейчас здесь наши машины замаскированные под пограничные пикапы. Их автомобиль я заметил сразу. Джип, выехавший из-за кромки леса, съехал на трассу. Мы с Радичем переглянулись.

— Ждать! — рявкнул я. — Не шевелиться! Пропускать машины!

Отбросил окурок щелчком пальцев и склонил голову к одному плечу, потом к другому. Я чувствовал уже не ярость, а ледяную ненависть. Палач выследил свои жертвы, и теперь они шли к нему прямо в руки.

Как только автомобиль поравнялся с КПП, Дэн резко дал по тормозам, почуял неладное. Но два мерседеса, визжа покрышками, заблокировали их с обеих сторон.

Стефан резко притормозил возле машины беглецов, и я молниеносно оказался возле джипа. Наклонился к машине и спокойно, отчеканивая каждое слово, сказал:

— Дарина, лучше выходи сама.

Зло ухмыльнулся и бросил взгляд на Дэна, а потом на неё, дрожащую, перепуганную, загнанную:

— Давайте по-хорошему. Я дам вам этот шанс — не сдохнуть в машине.

Они переглянулись, и я взорвался, ударил кулаком по двери автомобиля, оставив внушительную вмятину. Прокричал:

— Дарина, твою мать, или ты выйдешь ко мне добровольно, или я вытащу тебя сам!

Зарычал, снова ударив ладонью по машине:

— Давай! Ты же была очень смелой, когда раздвигала перед ним ноги! Теперь будь смелой и посмотри мне в глаза!

Она резко вскинула на меня взгляд, и я злобно оскалился, не отрывая от неё глаз:

— Ты шлюха! Но шлюха, которая принадлежит мне, и я заберу тебя с собой!

Я выдернул из кобуры пистолет и, щелкнув затвором, направил на Дэна, потом на неё и снова на Дэна:

— Давай, выходи! Выходи, мать твою, или я прострелю ему сердце. Ты же не хочешь, чтобы он сдох сейчас, а, девочка! Не хочешь? Давай последний раз поговорим, жена! Или поговорим при нем? Пока я держу его на прицеле!

Дарина вдруг резко выскочила из машины, Дэн попытался удержать её, но она выдернула руку. Испугалась за ублюдка, который ее трахал все это время. Знает, что тому грозит и боится потерять его, сучка. Она загородила его от меня и закричала мне в лицо, не отрывая взгляда лживых глаз:

— Хватит… Мы поговорим. Поговорим здесь и сейчас. Скажи все, что ты хочешь.

Вдруг повернулась к ублюдку и умоляюще проговорила:

— Денис, я прошу тебя… Проклятье! Зарычал, услышав, как привычно она произносит его имя. — Пожалуйста. Не надо.

Затем повернула ко мне заплаканное лицо. А я смотрел, как катятся по её щекам слёзы, и чувствовал, как сжимаются в кулаки ладони от дикого желания содрать с неё эту маску и втоптать в землю, такую же грязную и холодную, как и она сама. Стоит передо мной, заламывает руки, вся дрожит. В глазах слёзы…Сама невинность. В первый момент захотел схватить её в охапку, успокоить, стерев губами слезы. Даже шагнул к ней, но сознание пронзила вспышка. Ложь. Всё ложь. Дешёвая игра. Правда, актриса просто замечательная. Ещё недавно я бы поверил ей безоговорочно.

Смотрел на нее и чувствовал, как по венам разливается яд. Самый настоящий. Он отравляет меня все больше, заставляя корчиться в агонии ненависти. Я никогда не ненавидел ее сильнее, чем в этот момент.

— Как долго, Дар… — черт, даже имя произнести тяжело. Это имя принадлежало той, которую я когда-то любил, но никак не этой лживой дряни. — Как долго ты обманывала меня? Как давно трахаешься с охранником? Скольким ты отдавалась за моей спиной, тварь?

С каждым вопросом я делал шаг ей навстречу, а она, не опуская глаз, отходила назад.

Вдруг гордо вздернула подбородок и тихо сказала:

— Если бы я захотела трахаться с твоими охранниками, я бы тебя не обманывала. В отличие от тебя, мне бы хватило смелости сообщить об этом. Это все, что ты хотел мне сказать?

Не удержался, услышав вызов в ее голосе, схватил ее за шею.

— Не изображай из себя жертву, сука! — Замахнулся в попытке ударить её. Но не смог. Не тогда, когда видел эти слёзы. Даже понимая, что это лишь игра. Рука сама остановилась в воздухе и упала обратно.

И вдруг прямо передо мной выскочил Денис. Ублюдок попытался оттолкнуть меня от Дарины, защищая свою любовницу. В его руках блеснуло оружие. Два коротких обреза. Стефан метнулся к нему, но сукин сын выстрелил, и Радича отшвырнуло на несколько метров. Надеюсь, он в бронежилете…иначе…

— Беги! — зарычал Денис Дарине, и та бросилась в сторону границы, но один из моих людей перехватил ее и заломил руки за спину, удерживая за волосы. Я хищно расхохотался. Ну что, ублюдок? Все кончено, да? Дэн смотрел то на меня, то на неё, и я видел во взгляде этого урода какое-то отчаянное безумие. Мне оно не нравилось. Я не мог понять, что задумал этот сукин сын. Он рассчитывает убить нас из этих обрезов? Это смешно. Патронов не хватит.

— Денис! — Дарина закричала так громко, что я метнул взгляд в её сторону. — Денис стреляй! Давай! Ты же обещал мне! Стреляй! Лучше убей, чем позволь ему забрать меня!

Я задохнулся… мне показалось, что в этот момент я мгновенно истек кровью изнутри. Сердце оторвалось и упало в чёрную пропасть. А я стоял и не мог понять, откуда эта мучительная боль. Ведь подонок не выстрелил, а я отчётливо ощущал, как выворачивает каждую мышцу. Как свело болезненным спазмом всё тело. Меня разорвало, раздробило внутренности. Умереть, лишь бы не остаться со мной! Повернул голову к Дэну и увидел, как тот дернул затвор, целясь в неё. По спине градом покатился ледяной пот.

— Прикажи, пусть отпустят, иначе я застрелю! Я дал слово!

Ублюдок смотрел мне в глаза, и я видел в его взгляде тупую решимость. Он выстрелит. Я понимал и чувствовал нутром — он выстрелит. Снова посмотрел на Дарину! Проклятье! Взгляд на часы — считанные минуты!

— Отпусти! — кивнул своему псу, и тот разжал руки. Гребаный ад! Но я не смог! Он бы смог, а я нет, потому что в ту же секунду сдохну сам. Её сердце остановится, и моё вместе с ним. Как бы я ни презирал её. А ещё убивало осознание того, что я предпочёл бы сдохнуть самой жестокой смертью от рук этой сволочи, но знать, что она останется. Несмотря ни на что. Крикнул ей, сдерживая дрожь в голосе:

— Беги, Дарина!

Она бросила отчаянный взгляд на него, потом на меня, и побежала. Я словно в замедленном кадре видел, как развеваются темные волосы. Как она оказывается по другую сторону границы. Ее документы проверяют мельком, потому что там точно есть договоренность. Они все продумали до мелочей. Она бежит… не оглядываясь. Бежит от меня как от прокаженного, как от смерти. Да! Беги, Дарина! Ведь если я поймаю и найду тебя, то ты действительно посмотришь нашей смерти в глаза. Мы умрем. Оба. А я найду. Я думаю, что ты прекрасно это знаешь. Найду даже в Аду. Буду идти по твоему следу, пока не настигну и тогда…тогда ты пожалеешь, что встретилась со мной. Я буду убивать нас медленно. Я буду сдирать с нас кожу живьем, потому что прочувствую каждую твою кровавую слезинку, каждый твой крик дикой боли я пропущу через себя.

Голова перестала что-либо соображать. Глаза заволокла красная пелена, я с диким рычанием развернулся к Денису и врезал кулаком с такой силой, что он буквально вошёл в его лицо ломая кости. Неожиданно для него. Вокруг все засуетились. Единственное, что я видел — это ненавистные глаза соперника. Сукин сын сопротивлялся изо всех сил, он отталкивал меня и хрипел, захлебываясь собственной кровью. Я не понимал ничего, я упивался его предсмертной агонией. Мне было плевать, что несколько пуль вошли мне куда-то в бок и в руку. Я жаждал его смерти.

Зверь упивался своей возможностью отомстить. Наказать за то, что покусился на моё. Он требовал крови этого выродка. И я не собирался лишать его законной добычи.

Только в один момент почувствовал, как меня обхватили со спины сильные руки, удерживая. Не давая закончить начатое. Краем сознания уловил голос Стефана:

— Зверь, постой. Не надо. Он тебе ещё пригодится.

Глава 10. Макс. Дарина

Прошли сутки с того момента, как я привёз Дэна домой. Он отключился ещё там, на границе. Ещё до того, как мы закинули его в машину. По приезду приказал приковать ублюдка в подвале и доложить сразу же, как он очнётся. Всё-таки стоит поблагодарить Стефана за то, что он не дал прикончить того на месте. Теперь эта тварь в полной мере поймёт, с кем решил связаться.

Зашёл в подвал, кивком головы отпустив охранников. Включил свет. Это было необязательно, я и так отлично видел пленника, но, вашу мать, его болезненный стон от яркого света грел душу.

— Ну, здравствуй, Дээээн! Готов к новой порции боли?

Ублюдок с трудом разлепил глаза и посмотрел прямо на меня. Да ещё КАК посмотрел!!! В глазах сквозило неприкрытое презрение. Не сдержался и ударил кулаком в челюсть. Его голова дёрнулась в сторону, и он глухо застонал.

— Что, мразь, больно? Больно, я спрашиваю?

Ухмыльнулся, схватив его снова за подбородок:

— Ты даже понятия не имеешь, какая боль ждёт тебя дальше. Какие страдания. Как сильно я люблю причинять их, ты знаешь? Ты же видел, что случилось с твоими дружками…И всё равно сделал это.

Он безуспешно постарался открыть глаза и еле слышно просипел:

— Боль — не самое страшное, что может случиться.

Верно, тварь. Самое страшное в твоей никчёмной жизни уже случилось. И это я! Схватил его за шею и приподнял. При этом лязгнули кандалы. Сучонок закашлялся и испуганно посмотрел на меня.

— Но я не просто люблю боль, мразь. Я питаюсь ею. Чужая боль даёт мне силы жить дальше. Поэтому я люблю её причинять. Особенно люблю причинять её таким недоноскам, как ты, возомнившим себя равным мне, но боящимся бросить мне вызов в открытую. И потому способным только ударить исподтишка в спину.

Я достал нож и провёл по его шее. Медленно. Снизу вверх.

— Страшно, Дениска? Страшно сейчас?

Он заорал от ужаса, когда лезвие вспороло кожу.

— А предавать своего босса не страшно было?

Лезвие ножа поднималось уже по щеке, выпуская тонкую струю его чёрной крови и заставляя безостановочно кричать и дёргаться на веревках в попытке освободиться.

— А…трахать жену босса не страшно было?

Я опустил нож, чувствуя, как начинаю трястись от ярости и воспоминаний. В таком состоянии я мог его убить раньше времени. А это не входило в мои планы. Перед глазами снова его поцелуй с моей женой. МОЕЙ. СУКА. ЖЕНОЙ. Затем — широкая кровать в дешёвом номере отеля. И воображение услужливо подсовывало всё, что они наверняка, творили на ней. Я даже слышал, как она стонала, извиваясь под этой тварью. Зарычал и одним движением отсёк ублюдку палец. Его истошный вопль заглушил тихие стоны, медленно стихавшие в голове, а залитое слезами лицо наконец сменило непрошеные видения перед глазами.

Через некоторое время он еле слышно прохрипел, не в силах поднять голову и встретиться во мной взглядом.

— Я не предавал вас… Я был верен Дарине.

— Не смей произносить её имя, сука!

Я размахнулся и ударил его в челюсть снова. Потом схватил за волосы и вплотную приблизил к его лицу своё. Оскалился, представляя, как сейчас вгоню нож ему прямо в сердце. Зверь внутри уже вовсю рвался вперёд. Он не просил — требовал крови. И Дэн был его идеальной добычей. А я чувствовал, что ещё чуть-чуть, и я проиграю ему эту борьбу. Ну уж нет. У меня есть ещё парочка вопросов к этому полутрупу.

— Скажи, ты хочешь жить?

Он едва заметно дёрнул головой.

— Ну, Дениска, давай, скажи, ты хочешь жить? У него всё-таки получилось кое-как поднять голову, и он уставился на меня с недоверием.

Я вздёрнул бровь в ожидании. Придурок постарался что-то произнести, но не смог. Закашлялся и снова уронил голову. Я терпеливо ждал, когда он сможет ответить, хотя внутри меня велась сама настоящая борьба с монстром.

Наконец мой пленник еле заметно кивнул. И еле прошелестел что-то вроде:

— Без неё мне незачем жить…

Затем вдруг резким движением поднял голову. Я рассмеялся, увидев в его глазах слабый огонёк надежды. НАДЕЖДЫ! Этот недоносок, видимо, всё-таки слабо понимал, кто сейчас стоит перед ним.

— Я дам тебе такую возможность, Дениска. Ты будешь жить. Будешь жить до тех пор, пока я захочу, пока мне не надоест резать тебя на части.

Я поднял с пола его палец и покрутил у него перед глазами. Голова пленника обессиленно упала на грудь.

— Видишь, какой добрый твой босс? Тот самый, которого ты так низко предал. Ради чего, Денис? Ради денег Графа? Или ради этой шлюшки? Тебе понравилось трахать мою жену, Дениска? Понравилось пользоваться тем, что принадлежит твоему хозяину?

Он резко вскинул на меня взгляд, горящий ненавистью и еще чем-то…уж не удовлетворение ли? И произнес надтреснутым голосом, отчеканивая каждое слово:

— Дарина не принадлежит вам!

Я вскочил со стола, на котором сидел. Рука сама схватила лежащий на нём конский кнут и нанесла удар. Оставив кровавый рисунок на теле предателя, потянувшийся по диагонали от плеча к низу живота.

Он дёрнулся от боли и протяжно застонал.

А я ударил ещё, и ещё, смакуя звуки ударов и его криков боли. До тех пор, пока он обессиленно не замолчал, уронив голову на исполосованную грудь.

Я приподнял концом кнута его подбородок и тихо произнёс, глядя ему в глаза:

— Она моя жена, ты, ублюдок! МОЯ ЖЕНА! МОЯ ЖЕНЩИНА! Запомни это! Хотя тебе недолго осталось жить с этим знанием.

Размахнулся и ударил ещё раз.

— А теперь, Дэни, повтори, Дарина — Ваша жена. Пусть даже она и дешёвая шлюха.

Послышались булькающие тихие звуки, будто он смеялся, захлёбываясь кровью:

— Не достоин… не ваша… измены не было.

Я напрягся, прислушиваясь к его тихим словам. Сердце в груди перестало стучать… Я ослышался. Ослышался? Или этот недоумок покрывает её? Но зачем ему это сейчас? А он словно собрался с последними силами и на выдохе произнёс:

— Ничего… и никогда… не было… поцелуй… ВСЁ!

Он отрубился. А я почувствовал, как всё тело сковывает холод, превращая его в огромный кусок льда. Ублюдок не врал. Перед смертью не лгут. По крайне мере не такие благородные идиоты. Он говорил чистую правду.

Кнут выпал из непослушных пальцев. А я всё ещё не мог дышать. Холод уже заморозил лёгкие. Он говорил правду.

Дарина

Я остановилась, согнулась пополам, прислонившись к покореженному, сухому дереву. Закрыла глаза и сползла по нему на землю. Я не плакала, смотрела в пустоту замершим взглядом, не моргая. Все, что произошло сейчас, напоминало затяжной кошмар. Я до последнего не верила, что смогу уйти. Но эти последние минуты перевернули внутри меня все. Мне казалось, что меня выпотрошили как куклу, вытряхнули из меня все внутренности и вот такая, распятая, разодранная, я иду в никуда. В пустоту. В вязкий туман. Денис остался там…и он уже мертв. Я в этом не сомневалась. Макс отыграется на нем за нас обоих. Я только молилась, чтобы он убил Дениса быстро. Не мучил и не истязал его…хотя, кому об этом молиться? Богу? В душе Макса нет ни Бога, ни Дьявола. У него своя правда, свой суд, своя казнь. Он сам и есть Дьявол. Какими силами Ада я проклята любить такое чудовище? Любить даже сейчас, когда он проехался по мне катком дикой жестокости, прошелся грязными сапогами недоверия, раздробил мне все кости своей ненавистью и сжег меня изнутри предательством. И даже эта горстка пепла, которая осталась, продолжала лететь в его сторону. Дэн мог застрелить Максима еще сидя в машине, он взвел курок как раз тогда, когда я выскочила наружу, понимая, что сейчас произойдет необратимое.

Во мне меркнет разум, когда что-то угрожает его жизни…жизни моего убийцы и вечного мучителя, для которого моя собственная — просто игра. Где играют мною, в меня и моими чувствами. Он отпустил, чтобы потом найти. Зачем мне умирать так рано? Он будет идти по моему следу. Как только у него появится возможность. В этом я не сомневалась. Ведь игрушку надо вернуть хозяину и доломать. Только брат сможет защитить меня. Насколько? Я не знала. Хоть на время.

Каждый день своего заточения я думала о детях. Как они там без меня? Что им говорят? Где их мама? Я боялась ответов на эти вопросы. Они ведь уже все понимают. Если Максим привел в дом другую женщину, они это видят и страдают, а я даже не могу ничего объяснить. А если…Боже…если они считают, что я их бросила? Если я больше никогда их не увижу? Сначала нужно собрать себя по кусочкам, а потом я начну думать, как вернуть их обратно. Если такое вообще возможно. Я медленно встала с мерзлой земли и, пошатываясь, пошла к трассе. Там Денис спрятал машину.

Автомобиль я увидела там, где и сказал Дэн.

Уже через несколько минут я сидела в салоне, пахнущем сыростью и талым снегом. Машина не заводилась, видимо, отсырела и двигатель сильно охладился. Я в отчаянии ударила по рулю. Вспомнила, что Дэн оставил для меня подсказки. Дрожащими руками нашла сотовый телефон и номер Романа. Я набрала его и замерла, ожидая гудков. Мне ответили не сразу. Очень низкий, хрипловатый голос. Я просто назвала свое имя. Меня спросили, где я.

Когда закрыла крышку мобильного, по телу прошла волна дрожи.

За мной приехали на черном «Мерседесе», таком же, как у ищеек братства и отца. Роман распахнул дверцу моей машины и подал мне руку:

— Роман к вашим услугам. Андрей мне теперь как брат.

Я с опаской вложила в его ладонь свою холодную руку. Он усмехнулся.

— Не бойтесь. Доверьтесь мне. Я отвезу вас к Графу.

Я доверилась. У меня не оставалось выбора.

И он отвез. Мы мчали по старым улицам города. Автомобиль подъехал к зданию, напоминающему заброшенный завод, и когда я вышла из машины, брат уже выскочил наружу. Молниеносно оказался возле меня, и я, обессилев, повисла у него на шее.

— Моя девочка! Моя малышка! — он целовал мои волосы, гладил по спине, прижимая к себе. — Все будет хорошо! Ты со мной! Все будет хорошо. Обещаю тебе.

Я смотрела в лицо Андрея и видела, что он и сам изменился, слегка осунулся, но все такой же красивый. Я гладила его по щекам и снова прятала лицо у него на груди.

Потом вдруг обхватил мое лицо руками:

— Макс? Из-за него, да?

Я медленно выдохнула. Нужно быть готовой к этим вопросам. Вскоре я буду слышать их все чаще. Я должна научиться справляться, взяла брата за руки, переплетая наши пальцы.

— Нет "нас" больше. Мы уже официально не женаты. Он развелся со мной…Вот так. Все кончено, словно и не было ничего. Я больше не Воронова.

Сильнее сжала его пальцы, чувствуя, как внутри все снова замерзает.

— Макс женился на Софии, сестре Волкова. А я …я сбежала от него.

Сбежала, как загнанное животное. Вот что я сделала, вырвалась из плена, вычеркнула свое прошлое и попытаюсь начать жизнь сначала. Мне просто нужно немного времени. Совсем чуть-чуть.

— А дети?

Невольно он причинил мне боль, словно в этот момент сердце зашлось в немом крике. Я даже не смогла вздохнуть, медленно закрыла глаза.

— Они с ним. Пока. Я верну их. Кончится это безумие, и я верну их. Обязательно.

Посмотрела на Андрея, увидела отражение своей боли в его глазах и сорвалась…Сжала его пальцы так сильно, что собственные заболели.

— Я даже не знаю где они. Не знаю, как они без меня. Я не слышала их голоса больше месяца. Брат, пожалуйста, поговори с ним. Попроси позволить мне увидеть детей. Поговори, умоляю тебя. Просто узнай, как они. Да, он презирает меня за побег, но они ни при чем, они тоскуют по мне. Я чувствую. Мне так страшно, что они тоже возненавидят меня…чтобы Макс не сказал им — это неправда. Неправда. Я не хочу, чтобы они думали, что я их бросила. Я ушла от него, не от них…нельзя наказывать детей вместо меня.

Меня начало лихорадить.

Андрей сильно прижал меня к себе, до хруста в костях.

— Тише, моя маленькая. Я поговорю. Еще как поговорю с этим сукиным сыном. Мы все вернем. Закончится это безумие, и они будут с тобой. Ты мне веришь?

Я кивнула, сильнее обнимая его за шею. Нет, я не плакала. У меня действительно не осталось слез. Мне хотелось зарыдать у него на груди, слыша хаотичное биение его сердца, а я не могла. Теперь я чувствовала его гнев, он передавался мне, как нарастающий рокот цунами, как тикающий часовой механизм. Не этого я хотела. Нет. Только не война. Не ненависть между ними. Это моё, личное, но я уже закинула бомбу. Подняла голову и посмотрела на брата — сжатые челюсти, в глазах дикая ярость.

— Не нужно… — голос сорвался. — Не так, Андрей. Не нужно меня защищать. Не унижай меня этой защитой. Какая же я жалкая, если не справилась с этим сама. Просто подумай обо мне — это сбросит меня еще ниже, чем я сейчас. Брошенная жена, лишенная прав мать, которая посылает в защиту своего брата. Я не хочу быть настолько жалкой. Не начинай войну. Прошу тебя. Просто помоги. Поговори с ним.

Я с мольбой смотрела ему в глаза, потом обхватила ладонями его лицо снова:

— Мне не принесет радости, если вы поубиваете друг друга. Это наше. Личное. Между нами. Не показывай ему, насколько мне больно и какая я сломанная. Ради меня. Прошу тебя. Мы расстались, дай каждому из нас время смириться с этим. Просто помоги увидеться с детьми.

Он погладил мои щеки большими пальцами, и я видела, какими темными стали его глаза.

— Я поговорю. Обещаю тебе. Мы справимся. Ты со мной, а, значит, с тобой больше ничего плохого не случится. Поехали отсюда. Идем в машину, милая. Фаина тоже с нами. И не только Фая…мне многое нужно тебе рассказать.

Я устало улыбнулась и тяжело вздохнула. Все будет хорошо. Не сейчас, но позже обязательно будет. Я не верила себе сейчас, но очень хотела верить. Есть те, кто любят меня и кому я нужна. Ради них я поднимусь с колен, гордо выпрямлюсь и начну жить сначала. Обязательно. Не оглядываясь на прошлое, я стану другой — сильной, гордой и независимой ни от кого.

Глава 11. Макс. Саид

Я не знаю, сколько времени просидел в тот памятный день в своём кабинете. Я не знаю, как отключился там в обнимку с полупустой бутылкой виски. Нет, я не спал. Я был одновременно и трезвым, и пьяным. Я не принимал в тот день никакой дури, что столь долгое время служила мне верой и правдой, позволяя отстраниться от того измерения, в котором я существовал, уходя в мир бредовых фантазий моего извращённого сознания. Но, несмотря на это, я словно находился под её действием. По крайней мере, ощущения были аналогичные.

Я довольно хорошо помнил и количество выпитых бутылок, и количество выкуренных сигар. Оказывается, я считал их.

И ещё, я чертовски хорошо помнил те мысли, что метались в воспалённом мозгу. И все они крутились вокруг той, без которой моё существование давно уже не имело смысла. Дарина. Моя девочка. Моя жена. Моя женщина. МОЯ! Я слышал эти мысли в своей голове. Я будто видел их перед собой, закрывая глаза. Казалось, при желании я мог бы пощупать их. Эти мысли. О ней. И о нас.

Я помню, как сидел и пил уже прямо из горла, вспоминая все те слова, которыми называл ЕЁ там, на границе. Как кричал на НЕЁ. Как ненавидел ЕЁ в тот момент, желая убить и больше не видеть этих пронзительных голубых глаз, и, в то же время, сходя с ума от мыслей, что она может оставить меня одного. Я ведь не слушал ЕЁ. Как всегда. Как всегда, я слышал только себя. И даже ту боль, что отражалась во взгляде любимой, я истолковал как игру. ГРЁБАНУЮ ИГРУ!!!! Чёрт побери, Зверь, давно пора привыкнуть, что в грязные игры в нашей семье всегда играл лишь ты один.

Перед глазами то и дело появлялись лица наших детей. Дети, практически оставшиеся сиротами при живых родителях. Успокаивающие мысли, что так сложилась политическая ситуация на данный момент, или что так пока будет безопаснее всего для них, в наглухо пропаренном алкоголем мозгу уже не казались столь верными. Всё чаще в голову лезли ехидные вопросы: а что, если бы ты, Зверь, пошёл другим путём? Что, если Граф был прав? Что, если стоило дать открытый бой, а не действовать исподтишка, теми же подлыми методами, что и начальник спецслужб? И не помогало даже понимание того, что сейчас у меня на руках имелись внушительные доказательства причастности Волкова ко многим мерзким делишкам.

Я предполагал, что эта крыса захочет дополнительной страховки. И установил за ним слежку, в ходе которой ко мне попали доказательства его сговора с взяточниками и коррупционерами. Условия сделок были одинаковы для всех: его подкупленные шестерки скрыли бы при необходимости информацию о реальной деятельности Волкова, связанной с наркотой. Либо же информацию, предоставленную нами, переиначивали на свой, опять-таки на удобный для этого подонка, лад.

Различались цены договоров. В одних случаях вознаграждением выступали материальные блага, в других — продвижение по должности, в-третьих — прекращение шантажа. И это сотрудничество стало бы, в конце концов, тем самым гвоздём в крышку гроба правления Графа. А, точнее, похоронило бы всякую надежду на возможность возврата политического первенства Воронову.

Андрей…Только бы он понял послание, отправленное ему. Хотя, в умственных способностях брата никогда не приходилось сомневаться. Прочесть — то он прочтёт и расшифрует, но прислушается ли к совету, вот в чём вопрос? Что-то подсказывало, что нет. Слишком многие предавали его в последнее время, чтобы он доверился словам анонима, отправленным на электронную почту Романа. «В логове змеи слишком много яда, сунешься и превратишься в тлен. На рассвете гадюки злы и опасны, а чуть позже можно получить противоядие, и змея перестанет жалить. Терпение и вера вознаграждаются».

Роман тоже не дурак, остаётся надеяться, что хотя бы он удержит Андрея от того опрометчивого хода, который брат собирался сделать. Чёрт возьми, атаковать шишку из спецслужб в его же логове! Всё чаще ловлю себя на мысли, что плохо знаю собственного брата.

Прикурил сигару, осознавая, что мысли снова поворачивают совершенно не в то русло, которое хотелось бы. Но сил противостоять этому не было. Как обычно, я проигрывал самому себе по всем статьям, если речь шла о Дарине. Убивало то, что я понятия не имел о её точном местонахождении. Да, она с братом, но, дьявол побери, если это место для такой женщины, как она. Пристанище самых грязных отбросов нашего мира. Вечно голодных, пьяных и похотливых. Как она смогла добраться до брата? Знал ли он об этом бегстве? Вряд ли, иначе на той стороне наверняка ожидали бы его люди. В груди появилось сосущее чувство тревоги. Застонал, представив, что может ожидать мою девочку в этом проклятом месте. А я не мог ничего сделать. По крайней мере, не сегодня. Собственная беспомощность давила на мозги, опустошая изнутри. И снова вызывая приступы ярости, с которыми не справлялся даже виски.

В очередной раз непрошеным видением вторглось воспоминание о том злосчастном поцелуе на скамье. И не давала покоя мысль о том, какого хера тогда она вытворяла это с ублюдком, что сейчас испускал дух у меня в подвале? Девочка захотела новых ощущений? Или же это была отчаянная попытка построить отношения с кем-то другим? Забыть меня? Или же так моя жена хотела расплатиться за помощь в побеге? Снова начала подниматься злость при мысли об этом.

Появилась потребность увидеть эту запись снова. Усмехнулся этому желанию. Идиот, как будто там могло что-то измениться за эти несколько часов. Ты и так знаешь наизусть весь сюжет этого короткометражного фильма…

Щёлкнул пультом, включая телевизор и попутно — ноутбук. Встал и подошёл к бару, доставая последнюю бутылку виски. Но так и застыл на полпути, услышав жизнерадостный голос репортёрши:

— …на которых заснята Дарина Воронова, бывшая жена знаменитого бизнесмена Максима Воронова, в довольно компрометирующей ситуации с одним из охранников своего бывшего мужа.

А дальше шла та самая запись, о которой я думал минуту назад. С силой сжал горлышко бутылки.

Проклятье! КАК? Откуда у этой твари появились эти кадры?

А журналистка продолжала вещать, даже не подозревая, что это был последний её репортаж:

— …согласилась дать нам интервью относительно бывшей жены своего новоиспечённого мужа.

— Какого чёрта??!!!

Саид

— Почему ты не приходишь больше ко мне, мой господин?

Авра смотрит влажными карими глазами и стоя на коленях целует мои руки. Я знаю, что, если сейчас расстегну ширинку она примет мой член в рот целиком и заглотит вместе с яйцами. Авра проходила школу доставления наслаждения своему мужчине. Так заведено наших семьях. У девушки перед свадьбой есть наставница и оплачивает ей будущий муж. Авра знает, как доставить мне удовольствие, но… я ее не хочу. Ни ее рот, ни ее влагалище, ни ее анус. Ничего не хочу из того что она отдаст с благоговением.

— Иди спать, Авра. Уже поздно.

— Господин… я же на все готова для тебя. Попросишь умереть я ради тебя сьрошусь с моста или перережу вены. Я отдам тебе сердце.

— Тебе нужно было всего лишь родить мне сына.

— Но как я его рожу, если ты не приходишь ко мне?

— Твое время закончилось, Авра. Я думаю, ты и сама это знаешь. Займись домом, займись собой и не вынуждай меня отправить тебя подальше.

— Что я сделала не так? Чем прогневила тебя? Я готова исправиться, я готова понести любое наказание…или ты так наказываешь меня?

— Ты не прогневала меня. Ты просто мне надоела.

Отодвинул ее в сторону, чтобы выйти из комнаты…потому что все мои мысли были о маленькой, сочной блондинке, которая сидит в своей спальне и…конечно же всеми фибрами душим не ждет и не хочет меня. Зато я ее пиздец как хочу. И, естественно, получу.

— Славянка никогда не даст тебе того, что даст чеченка! — выпалила позади меня, — Она не любит тебя, она не покорна, она…она предаст тебя при первом же удобном случае.

— Авра…иди к себе. Не зли меня. Иначе завтра тебя уже здесь не будет!

Вышел из комнаты и направился к Карине, отчеканивая каждый шаг и предвкушаю встречу. Рыдания Авры меня совершенно не тронули. Женщины любят рыдать по поводу и без. Пусть порыдает. Если продолжит мне надоедать уедет из дома.

***

Я понимал, что в чем-то подвох. Не то что понимал, а стопроцентно знал. Эта вороновская шлюшка что-то задумала не просто так она вдруг накрасилась и вертела передо мной задом.

Что это? Что за лживая игра в соблазнение? Наклонил голову к правому плечу, хрустнув позвонками и наблюдая как она стирает помаду, глядя в зеркало. Блондиночка. Такая сочная, яркая, такая …соблазнительная и стервозная дрянь. Играет вечно в святую невинность. Как будто не она мне не целкой досталась.

Вспоминаю свой момент адского разочарования и понимания, что оплошал, что сделал ставки не на ту, что меня облапошили. Я чувствовал себя обманутым, чувствовал как будто мне выкрутили мозги и наебали меня по полной программе. Скорее я не мог ей простить ее рваной целки, чем того, что она дочь Воронова.

Но вместе с тем она мне нравилась. Адски, дико, бешено нравилась. Еще никогда меня так не перло от женщины, никогда не одолевал такой сумасшедший стояк. И это при том, что ни одно наше совокупление не произошло по ее воле. Нет, она не сопротивлялась. Никогда.

И не потому что хотела меня, нет. Скорее, потому что всегда боялась и пыталась скрыть этот страх. Я списывал его на ее презрение ко мне и ненависть.

Но она мне нравится…Даже ее вот эта строптивость и смиренно-бунтарская покорность. Когда я буквально каждым нервом ощущаю, как она хочет встромить мне в сердце нож.

Мне нравится ее спина, ее изогнутый позвоночник, ее выпирающие косточки и такие невинные по-детски угловатые лопатки. Перевел взгляд в зеркало на ее лицо. Держится дрожащими руками за столешницу. Смотрю на ее волосы, на курчавый локон у розовой мочки уха. Она такая белоснежно-розовая, что кажется мне иногда куклой.

Знаю, что не хочет, чтоб подошел. Напряглась. А я не намереваюсь давать ей сраную передышку. Малышка пыталась сыграть в какую-то игру и соблазнить меня. За это последует расплата.

Медленно подошёл к ней и остановился прямо за ее выгнутой спиной. Опирается руками на трюмо и смотрит на меня через зеркало. Если подастся назад, то моя грудь упрется в ее спину. Взбудоражился от этой мысли. Поднял руку и, не отрывая взгляда от ее лица в зеркале, тронул кончиками пальцев тонкие кружева нижнего белья, которое она впервые для меня надела. И я, черт раздери, не знал какого хера она это сделала. Дернулась и подалась вперед. Не хочет, чтоб я прикасался. Ни хера, девочка, ни херааа. Я не просто прикоснусь, я сегодня буду засовывать в тебя пальцы, свой язык и свой член. Сегодня ты будешь кончать для меня. Сегодня мы поиграем в мою игру…если уж ты решила поиграть. Я хочу послушать как ты стонешь, когда кончаешь. Интересно ты когда-нибудь кончала? Тот, кто сбил тебе целку, он доводил тебя до оргазма? Сегодня я спрошу у тебя об этом. Мы поговорим и потрахаемся так как никогда раньше.

— Мне нравится.

Выдал я и потрепал кружево, поддевая его пальцами и проводя ими же по ее коже. На ней выступили мурашки. Не от возбуждения сто процентов.

— Встречай меня всегда так.

Как мне нравилось, как вспыхивают ее глаза от ярости, когда я отдаю ей приказы. Но я и не говорил с ней иначе. Пусть знает свое место. А оно у моих ног, подо мной и никак не выше уровня моего члена.

— Обойдёшься.

Наглая сучка. Но разве это не заводит. Усмехнулся уголком рта. Дерзит. Боится и сопротивляется. Эта сила, стержень внутри нее возбуждают сильнее всего. Не овца. Не такая как все остальные кого я когда-либо имел. ЕЕ покорность скорее оцепенение, а внутренняя борьба происходит всегда. Но если бы она сопротивлялась и хотя бы раз сказала мне нет я бы ее не тронул. Я подонок…но не насильник. А сучка всегда молчит и дает. Боится, трясется, отворачивается, но никогда не сопротивляется и не говорит нет. Добрая что ли, блядь?

Стискивает свои пальцы, буквально заламывая их. Снова это сопротивление, которое она старается не показывать, и я не понимаю, что происходит в ее голове. Да, мы почти не разговариваем…я чаще просто прихожу, разворачиваю спиной к себе, наклоняю над столом или толкаю на постель и беру ее сзади.

— Тогда зачем так оделась?

— Просто так.

Приподнял бровь и снова очертил узоры ткани на ее хрупкой спине. Хочется рвануть шелк и кружева, обнажить ее увесистые и довольно крупные стськи, сдавить соски и долбиться со всей дури сзади. Но…не сегодня. Сегодня я попробую ее соски на вкус, покусаю их, пососу, поласкаю языком, потереблю заглядывая ей в глаза. Сегодня мы посмотрим насколько ты умеешь быть равнодушной когда я возьмусь за тебя, детка. Ты ведь здесь для того, чтобы родить мне маленького Нармузинова. Даааа, блядь. У Воронова будет внук Нармузинов. Вот такая хуйня ждет моего свата. Я трахаю его дочь и пускаю в нее свое семя.

— Мне…мне стало скучно. Мне же нечем заняться, — пожимает плечами и продолжает вытирать косметику влажной салфеткой с таким усилием будто хочет снять с себя кожу. Мне не понравилась краска на ее лице. Гораздо больше нравится естественная красота. А Воронова не просто красивая — она ослепительная. Она сумасводящая дрянь, от которой у меня член стоит колом сутками напролет и яйца сводит судорогой, потому что для нее они всегда полные. Я забыл, когда в последний раз трахал кого-то другого.

— Вот…захотелось.

Приблизился еще ближе. Одним шагом, нависая над ней, уже наваливаясь грудью на ее спину. Еще секунда и сомну собой, распластаю о зеркало. Выдохнула, впечатываясь в поверхность стекла, чтоб отодвинуться от меня подальше, а я представляю как ее груди распластаются по зеркалу, вожмутся в него, когда войду сзади.

— Стирай. Тебе не идёт.

Схватил за руку, отобрал салфетку и провел по ее скулам стирая тональный крем, скрывающий бело-розовость идеальной кожи.

— Не люблю косметику на лице.

Тяжело вздыхает, судорожно сглатывает слюну. Вот она волна страха. Уже знакомая мне, волна с которой мы сегодня поиграемся. Я так близко что улавливаю запах ее кожи и даже то как она пахнет между ног, под трусиками.

— Очень жаль, что я не знала раньше…красилась бы каждую ночь. Для тебя.

Мне смешно от ее сарказма, смешно, что она пытается поддеть меня и это выглядит так как будто маленький белый зайчик пытается напасть на большого серого волка.

— Вновь дразнишь меня. Зачем? Так нравится боль? Моя ярость? Я же могу уничтожить тебя вот так, — щелкнул пальцами перед ее носом, — сожрать тебя. Прямо сегодня, Воронова.

— Подавишься, Нармузинов.

— Глотать у нас будешь ты… я же буду лизать.

Схватил за ногу и поставил коленом на трюмо, отодвигая пальцами полоску трусиков и проводя по их кромке возле ноги.

— Тебя лизать, Карина. Вот здесь…

Глава 12. Макс

— Какого чёрта??!!!

А на экране появилось изображение Софии, сидящей в каком-то ресторане и этой самой журналистки:

— Ну, что я могу сказать по поводу этой записи…Именно поэтому мой муж Максим в своё время и оставил Дарину. Она, скажем так, была не самой верной женой. А Воронов не привык ни с кем делиться.

София усмехнулась, кокетливо поправляя прическу.

— София, скажите, пожалуйста, правда ли, что дети Максима от первого брака живут с вами?

— Да, это правда. Вы же понимаете, Маргарита, что мой муж, как ответственный и любящий отец, не мог позволить, чтобы его детей воспитывала обычная шлюшка….

— Ох, как Вы…Прямо так и…ммм…шлюха?

Эта мразь повернулась к камере и, злорадно улыбнувшись, кивнула:

— Да. Именно так. Уж поверьте, это не первый и далеко не единственный случай, когда сестра уважаемого депутата и будущего мэра Андрея Воронова изменяла своему бывшему мужу. Максим не раз вытаскивал её из постелей своих охранников и партнёров по бизнесу. Просто даже его терпению, видимо, всё-таки пришёл конец…

Я, не отрываясь, смотрел в телевизор, не веря тому, что только что увидел. Даже не понимая, что эта дешёвая тварь уже заткнулась, а программа давно закончилась.

Очнулся, когда раздался какой-то хлопок и звон стекла — лопнуло горло бутылки в моих руках, и виски потекло по руке вниз.

Ярость наполнила все клетки организма. Воздух вокруг приобрёл цвет. Красный. Яркий, насыщенный цвет крови той журналюги, что уже подписала себе смертный приговор.

Я подошёл к телефону и набрал Стефана:

— Радич! Найди мне Софию. Срочно. И приведи.

Отключился и стиснул руками виски. Внутри разливалась темнота. Злая и чёрная. Такая же чёрная, как кровь той, что дорого заплатит мне за этот грёбаный репортаж.

— Ну, что же, Сонька, единственное, что тебе теперь остаётся— молиться, чтобы ты сдохла раньше, чем я доберусь до тебя.

Радич, как всегда, сработал на отлично — нашел эту корыстную мразь, носившую титул моей жены, за одну ночь. Сучка, оказывается, решила, что сможет от меня скрыться. Она уже три дня была в бегах. Уже вторая жена, сбежавшая от меня. Как говорится, это было бы смешно, если бы не было так грустно.

И сейчас я стоял в номере отеля, который она снимала. Сама София Волкова, избалованная светская львица, настолько боялась возмездия за свой гнусный поступок, что поселилась в дешевенькой гостинице.

За дверью слышала шум воды. Она принимала душ. Я ждал. Хотя первым порывом было ворваться и заполнить ванну ее кровью. Но вот она открыла дверь и зашла в комнату. Меня увидела не сразу. Но когда поняла, что в номере не одна, резко обернулась и даже пошатнулась от испуга. В глазах плескался ужас. Но надо отдать должное этой твари, ей удалось взять себя в руки и встретить мой взгляд.

— Сонечка, здравствуй!!! Решила принять душ перед смертью?

Она вздрогнула и молча отошла, сделав шаг назад. В комнате отчётливо чувствовался запах её страха. И чёрт меня подери, если это не заставило мою собственную кровь быстрее нестись по венам от удовольствия видеть эту холодную стерву в такой панике, лишённой привычной уверенности и цинизма. Шагнул к ней навстречу, не отрывая взгляда от бледного лица.

А буквально через пару секунд София начала приходить в себя:

— Здравствуй, любимый! Так соскучился по мне, что оставил все свои дела и приехал навестить любимую жену?

Твою мать! Эта идиотка еще и играла на публику. Было непонятно, то ли она действительно не понимает, с кем связалась, то ли отчаянно пытается тянуть время…Которого у меня сегодня не было, как и терпения. София игриво улыбнулась и, облокотившись о шкаф, призывно изгибалась. Я пролетел расстояние, разделявшее нас, и склонился над ней. Буквально почуял панику, накрывшую ее с головой. Нарочито медленно осмотрел ее с ног до головы и, оскалившись, провел пальцем по ее шее сверху вниз. Улыбнулся, наблюдая за паникой на ее лице.

— Неееет, Софья. Все наши игры в семейную жизнь закончились тогда… — я сжал свободной рукой ее шею, глядя в широко распахнутые глаза. — Когда ты открыла свой грязный ротик перед телекамерой.

Она судорожно глотнула, телом завладела мелкая дрожь, а на глазах появились слёзы. Но слёзы этой женщины не будили во мне ничего, кроме желания сделать ещё больнее. Опрокинул ее на постель и оседлал бедра, по-прежнему продолжая душить.

— Дааа, София, когда-то мне нравилось то, что вытворял твой рот. Но только не то, что он произносил совсем недавно.

Я намеренно больно сжал ее грудь, не отпуская взгляда, чувствуя, как проклятая тварь начинает возбуждаться. Эта течная сучка даже в момент смерти хотела своего убийцу.

— Знаешь, София, мне даже неинтересно, почему ты так поступила. Я не хочу знать причин этого. Я лишь хочу, чтоб ты сказала, мразь… — перехватил ее руки и вздернул их вверх над ее головой. — Неужели ты думала, что сможешь избежать возмездия?

В широко распахнутых глазах медленно начинало появляться осознание происходящего. Она еле заметно покачала головой. И прошептала одними губами:

— В любом случае эта игра стоила свеч, Зверь. Чтоб ты перестал думать о своей бывшей и наконец-то заметил что я существую!

Желание перегрызть глотку это зарвавшейся блондинке накрыло с головой.

— Знаешь, Софья, не так давно я сам играл в одну игру. В игру, в которой погибли очень многие.… — сунул руку в карман и достал наручники, отметив про себя, как загорелись глаза сучки. — И вот когда я заигрался, меня поймали, как сейчас поймал тебя я.

Я начал приковывать руки своей жертвы к изголовью кровати. София помогала мне охотно, подставляя кисти рук, уже явно предвкушая горячее продолжение.

— А когда меня поймали, то судили и чуть не отправили на тот свет. Так вот, сейчас я — буду твоим судьей, присяжным и палачом в одном лице. И так же, как и меня когда-то…судили, так и я сейчас выношу тебе приговор.

Я наклонился к ней и, схватив ладонью лицо, прорычал.

— Итак, мой приговор тебе, София Воронова: ты приговариваешься к промыванию своего грязного, гнилого рта…наркотой смешанной с алкоголем в таком концентрате, что он убьет тебя очень быстро.

Взял виски с тумбочки и отодрал пробку зубами, а потом начал заливать ей в глотку, глядя как она захлебывается, как вертит головой, как орет, выпучив глаза, но крики переходят в бульканье.

Эта сука извивалась подо мной, хрипя, давясь жидкостью и всхлипывая. Я же будто наблюдал со стороны, любуясь ее агонией, впитывая в себя каждый ее стон, получая удовольствие от причиняемой боли. Ненадолго отстранился, даря призрачную иллюзию окончания пытки и с удовольствием слушая её истошные вопли. Всё её тело сотрясала крупная дрожь, слёзы катились по щекам.

— Ты очень красивая, София. Безумно красивая… — схватил её за волосы, оттягивая голову назад. — И с момента нашей встречи в клубе, я мечтал только об одном.

Она с усилием, но смогла открыть глаза, непонимающе глядя на меня. Наклонился к ней и прошептал практически в губы:

— Я мечтал, дождаться того дня, когда ты сдохнешь у меня на глазах. Вначале ты, а потом твой брат!

Жгут на руку, укол наркоты в вену. Если ей повезет, то ее смерть пройдет в сплошной нирване, а не повезет она сдохнет в ужасе и среди самых мерзких кошмаров. Радич позаботится о том, чтобы это выглядело как несчастный случай. Ну что…кажется я снова свободен и сегодня стал вдовцом.

Шагавший рядом Стефан спросил:

— Я так понимаю, ты решил навестить Романа?

Мы уже сутки находились в другой стране. И только полчаса назад удалось узнать, что в доме Грифона (кличка Романа среди своих), в его новом особняке вчера появилась молодая красивая девушка с тёмными волосами и яркими голубыми глазами. Роман ее привез лично. И один из его парней утверждал, что это была именно сестра Андрея Воронова, который временно покинул Родину. Измученная, ослабленная, но целая и невредимая Дарина пожаловала к брату.

Именно потому, что его новость оказалась хорошей, парень и остался невредим, в отличие от тех шестерых, которые либо наводили на ложный след, либо ничего не знали. Этому я поверил сразу. Тем не менее, не помешало бы удостовериться об этом от самого Романа. Так как сомневаюсь, что Андрей захотел бы говорить со мной о сестре. Даже после того, как получит тот подарок, что я ему нёс. Да, чёрт подери, Воронов я выбил для тебя нечто такое, чему ты будешь несказанно рад и, возможно, скоро вернешься домой! И еще это означало, что я очень вовремя подготовил тот самый ящик с бомбой, который взорвёт к чертям собачьим Волкова и его приспешников.

Повернул голову в сторону ищейки:

— Ты всегда всё правильно понимаешь, Радич.

Нас встретили возле входа в дом Романа заявлением, что сегодня мы его увидеть не сможем. Но услышав моё имя, всё же провели в здание.

В большой зале столпилась куча разношёрстного народа, среди которых было наших людей. Они явно что-то праздновали. И все они притихли при моём появлении. Кто-то отводил глаза, кто-то сжимал руки в кулаки, некоторые смотрели с презрением. Ненависть ощущалась в воздухе. Дикая, животная ненависть ко мне. Если бы они могли, набросились бы на меня всей толпой и тут же растерзали на мелкие кусочки. Усмехнулся и толпа, словно огромная волна, отхлынула назад. Обводя взглядом всех этих бывших аристократов, когда-то склоняющих головы передо мной, а сейчас ненавидящих. Хищники, мать их! До сих пор боятся.

Но вот вперёд выступил хозяин дома и протянул мне руку:

— Чёрт, Зверь, тебе тоже резко разонравились роскошь и комфорт мира властьимущих?

Улыбнулся, склонив голову набок и отвечая на рукопожатие:

— Как я мог пропустить твой День Рождения, Грифон?! Мои поздравления! Мой брат здесь? Я могу его видеть?

Он прищурился и тихо произнёс:

— Всё зависит от того, захочет ли он тебя видеть.

Скривился в ответ на его реплику:

— Так и будем здесь разговаривать, или проведёшь меня в кабинет?

Он кивнул и пошёл вперёд, а я следом за ним. Как вдруг парень резко остановился и посмотрел куда-то в сторону, но, повернув голову в том же направлении, я ничего не заметил.

— Знаешь, Зверь, тебя проводят в кабинет, а я туда сейчас поднимусь. У меня появилось неотложное дело.

И с этими словами он пошёл прочь, а я последовал за здоровым лысым детиной в кабинет, где сразу направился к бару и достал бутылку виски и два бокала.

Буквально через пять минут в кабинет вошёл Грифон и нервно прошёл к своему столу. Он молча принял бокал из моих рук и, осушив его до дна, со стуком опустил на стол. Нервничает?

— Послушай, Зверь, я знаю, что если ты появился здесь, то это не сулит ничего хорошего ни мне, ни моему дому. Я бы не хотел, чтобы от него остались одни камни после вашей с братом встречи. Так что не тяни, говори, зачем пришёл.

— Я уже сказал, я пришёл поздравить тебя лично и поговорить с моим братом. И я не с пустыми руками. У меня для него подарок. Так что возможно очень скоро он откажется от твоего гостеприимства.

Вытащил из кейса папку с документами и положил на стол. Он тут же взял её, и, не открывая, посмотрел на меня разноцветными глазами:

— А подарок ты, судя по всему, передаёшь через меня?

Ухмыльнулся:

— Мы с ним в последний раз не совсем хорошо расстались…Так что пусть он полежит пока у тебя. Послушай, Рома, — я наклонился к нему, положив руки на стол, — вчера сюда пришла моя жена…

Он медленно улыбнулся, так как ждал этого вопроса, и откинулся на спинку кресла:

— Ты ошибаешься, Макс, София Воронова никогда не появлялась в моем доме, сколько себя помню.

Схватил его за воротник и встряхнул, испытывая неуёмное желание врезать по ехидной морде:

— Не зли меня, Грифон. Ты отлично понял, о ком я спрашиваю. Отвечай, Дарина здесь или нет?

Он вздохнул и выразительно посмотрел на мои руки, всем своим видом давая понять, что и слова не скажет, пока не отпущу. Сучий потрох! Что в нём всегда восхищало — это бесстрашие. Оттолкнул его назад и убрал руки.

Роман налил себе ещё виски и отошёл к окну:

— Вчера под вечер она действительно появилась здесь, Макс. Я привез её. Она позвонила мне из приграничной полосы.

Я уже знал это, но услышать подтверждение было невероятным облегчением.

— И как она? В каком состоянии?

Он выразительно посмотрел на меня:

— Если ты о физическом состоянии, то она цела и невредима. Ей повезло добраться сюда до темноты, Зверь. Точнее, повезло, что кто-то раздобыл для неё мой номер. Некий ловкий ублюдок… Иначе…

Иначе…она могла нарваться и на моих недругов, и мы оба об этом прекрасно знали. Теперь я персона нон-грата и многие хотят отстрелить мне башку.

***

Теперь я уже знала, что в нашем семейном мирке происходят страшные вещи. Брат все мне рассказал. У нас еще не было времени поговорить об Софии, о той новости, что он сообщил мне…о том, что подтвердил женитьбу моего бывшего мужа на ней. Точнее, у меня сейчас не было сил воспринять эту новость.

Брат приехал сюда вместе с Лексой и своим сыном…Поиски Карины велись именно отсюда, и он с ума сходил пока ничего не было известно. Не знаю…помогал ли теперь ему в поисках Макс. Наверное он занят своей женой. Ничего я это переживу. Пусть только отдаст мне моих детей!

Я хотела бы забыть Максима, чтобы время вылечило и меня, только я, скорее, умру, чем смогу забыть того, кто меня убил морально. В этот раз окончательно и бесповоротно…Я знаю, насколько можно они скрывали, что я здесь, опасаясь, что мой бывший муж узнает и явится сюда.

Опасались? Меня одолевал истерический смех, когда я понимала, что это в любом случае будет. Он придет за мной. Быстрее, чем все ожидают. Так и случилось. Я почувствовала его всем существом. Нюхом, кожей, каждой клеточкой своего тела, которая остро реагировала на его присутствие дикой зависимостью. Я заперлась в комнате, так и не решаясь выйти, меня трясло как в лихорадке. А потом все же вышла, крадучись, оглядываясь по сторонам, я прошла темным коридором к кабинету и услышала голоса. Его голос! Внутри все омертвело, когда до меня дошел смысл сказанного им… Он говорил о своем браке с Софией. Говорил о своей жене. Мне захотелось заткнуть уши руками и заорать. Это уже не боль — это, наверное, агония расстрелянного в упор животного. Слышать, как он говорит с кем-то о ней. Так обыденно, так …так по-настоящему. Это все равно, что гореть живьем, и я горела. Потом голос брата, упреки, ярость, ненависть. Столько ненависти во всех. Это невыносимо. Это больше, чем можно вытерпеть.

Закрыла уши руками и бросилась к себе, заперлась на ключ, забилась на диван и, прикрывая лицо руками, просто дрожала от холода, ледяного холода, сковавшего всю меня. Нет, он даже не пришел за мной. Он привез что-то Андрею. А потом …потом его волновал брат Софии, и она сама. Он так и крикнул «Меня сейчас волнует только одно — ЭТО МОЯ ЖЕНА!»

Какая я самоуверенная и жалкая. Никогда не любил…никогда. Так легко променял. Потом пришла Фаина, она долго гладила меня по голове, баюкала как ребенка, что-то говорила мне, а я просто замерла в ее объятиях и тихо приходила в себя. Отогреваясь очень медленно, заставляя сердце перестать биться совсем. Пусть заткнется, проклятое, пусть разорвется или превратится в камень. Фаина долго просидела молча, а потом вдруг обхватила моё лицо руками и заставила посмотреть ей в глаза:

— Ты меня не слышишь. Совсем. Посмотри на меня, милая.

Я встретилась с ней взглядом и увидела, как она болезненно поморщилась, впитывая мою боль.

— Мы уезжаем. Мы можем вернуться домой. Максим достал необходимые бумаги для твоего брата. Слышишь? Все что он делал — это ради нас всех. Ради тебя, ради Андрея.

Я, казалось, не слышала ее, а только смотрела, не моргая.

— Женился… тоже ради меня?

Едва слышно прошелестела, понимая, что у меня нет сил даже говорить.

— Детей отнял ради меня? Спал с ней ради меня? Уничтожал меня тоже ради меня? Дениса, мальчика, который помог мне сбежать, растерзал тоже ради меня?

Я вскочила с дивана и посмотрела на Фэй, у меня началась истерика:

— Ради меня? Ради семьи?

Фаина кивнула и тяжело выдохнула.

— Возможно… возможно, все так. Только мне все равно, понимаешь? Мне теперь все равно! Нет нечего здесь! Он чудовище, Фая! Только сейчас я поняла, какое он чудовище!

Я ударила себя кулаком по груди:

— Здесь все умерло, закаменело, покрылось льдом! Я больше не могу так! Не могу…Боже, я пустая, мертвая. Он меня убил, понимаешь? Меня нет! Я чувствую себя мертвой! Это уже не агония — это смерть.

Она молчала, давая мне высказаться, а потом подскочила ко мне и крепко прижала к себе, все так же молча.

— Он…полюбил ее. Свою жену. Он только о рей и говорил он… А я лишь жалкая дура. Вот за почему он меня все время терзал и ненавидел. Потому что это была не любовь!

Я прижалась к Фаине и наконец-то смогла зарыдать, громко, так громко, что мои крики и вой разносились по всему зданию. Фая опустилась со мной на пол и гладила меня по голове.

— Плачь, милая, плачь, станет легче. Плачь. Отпусти боль и обиду, если сможешь… если получится.

Только и она, и я знали, что не получится.

— София…ее больше нет. Это о тебе он говорил, не о ней, — шептала она.

— О ней! Она его жена, а не я! — закричала я, впиваясь в свои волосы. — Я слышала его голос. Слышала, что он говорил ей. Все слышала, Фаина!

— Ты не знаешь то, что уже знают все — София мертва. И…ты можешь догадаться кто отправил ее на тот свет.

— Мне все равно, — сотрясаясь от рыданий, прошептала я, — это теперь не имеет никакого значения. От него воняет всеми ими! Всеми его шлюхами, женщинами, кровью, грязью. Не хочу…не хочу больше! Не могу! Сил нет, Фаина! Нет больше сил терпеть его любовь! Я смертельно устала. Я хочу вернуть детей и забыть его! Забыть хочу!

В библиотеку ворвался брат вместе с Лексой и когда я их увидела, внутри опять все перевернулось. Такую жалкую видят меня снова. Такую ничтожную. Я выскочила оттуда. Услышала голос Фаины:

— Не ходи за ней, Андрей. Пусть побудет одна. Не ходи.

Глава 13. Дарина

В нашем доме пахло так хорошо, пахло спокойствием. Воспоминания немного успокаивали, как и присутствие брата и Фаины, которая не отходила от меня весь вечер. Но я с ума сходила от мыслей о своих детях. Как они там? Кто присматривает за ними? Кто читает моим малышам на ночь сказки и поёт колыбельные?

Брат обещал, что как только закончится это безумие, он сделает все, чтобы вернуть мне детей, но это означало его личную войну с моим бывшим мужем… бывшим… дыхание перехватило и стало невыносимо больно. Выдохнула медленно, давая себе перенести приступ внезапной агонии, закрыв глаза.

Я не хотела войны между ними, я надеялась, что потом смогу сама вернуть моих малышей. Потом…чуть позже, когда буду готова бороться за них с Максом…когда стану немного сильнее. Сейчас я сломана, и эти осколки меня ещё слишком болят, чтобы вступать в бой с тем, с кем мои шансы на победу почти равны нулю.

Сейчас я смотрела в ноутбук брата, проверяя фамилии. Созвонилась с нашими людьми на паспортном контроле. Через час я буду знать, пересекли ли эти семьи границу, или их тормознули и вернули обратно. Проблемы еще не окончились. Многих работников и верных Андрею людей тормозили и трясли спецслужбы.

Закрыла страницы со списками и зашла в свою электронную почту. Артем наконец-то восстановил все пароли и доступ, которого я лишилась.

Открыла последнее письмо от няни Савы, оно пришло месяц назад. Тогда я уже не успела его прочесть, в тот момент меня везли якобы в аэропорт, по приказу моего мужа.

Она прислала фотографии. Я рассматривала снимки, чувствуя, как саднит в горле, как снова начинаю задыхаться от тоски по ним. Особенно по малышу. Вот он с нянечкой, а вот обнимает Таю за ноги и играет в мяч. Я просмотрела каждое фото по нескольку минут, наслаждаясь их личиками. Дошла до последних фотографий и снова задохнулась. Няня случайно или намеренно выслала фото Максима со мной. Не новые… я их помнила — сняты на ее сотовый, когда мы все вместе были в Париже. Я несколько секунд смотрела на тех нас…таких далёких и счастливых, улыбающихся друг другу, с переплетёнными пальцами рук, со взглядами, полными любви…

Захлопнула крышку ноутбука и закрыла глаза. Я должна свыкнуться с этим. Нельзя вычеркнуть его полностью. Я могу сколько угодно избавляться от всего, что связывало меня с ним…но я никогда не избавлюсь от воспоминаний и совместного прошлого. Вот такие мелочи будут выбивать у меня почву из-под ног, заставлять снова и снова корчиться в агонии. Я должна привыкнуть. Ко всему…даже к этой безумной тоске по нему, которая моментами будет настолько невыносимой, что я начну орать и выть, сдерживая дикое желание просто услышать его голос, когда у меня заболит каждая клеточка души, делая физическую боль ничтожной по сравнению с агонией сердца. Скоро я начну задыхаться без него, как в приступе паники, обхватив голову руками и раскачиваясь на постели, запрещая себе думать о нём. Начнется изнуряющая, непрекращающаяся война с самой собой не на жизнь, а на смерть. Но ведь станет легче? Когда-нибудь. Станет обязательно.

Моя жизнь вливалась в то русло, когда живешь ради кого-то, я жила мыслью, что заберу детей с помощью брата и снова смогу улыбаться. Часть меня. Вторая часть онемела, ее я старалась похоронить. Все чаще и чаще я справлялась с болью, как с приступом хронической болезни, когда ты точно знаешь все симптомы, предвестники и можешь вовремя его предотвратить или найти силы переждать, но, бывало, что это застигает врасплох. Запах, музыка, вещь, улыбка Савы, Тайи. Что угодно. Подсознание реагирует остро и очень болезненно. Это пройдет. Когда-нибудь…

Особенно, пока не вижу его, не слышу. Так легче. Если бы могла и имела право, то забрала бы детей, и сразу же бежала так далеко, как могу, чтоб не нашел. Усмехнулась своим мыслям — захочет и найдет. Из-под земли достанет, в лабиринте с закрытыми глазами отыщет. Если надо… иногда мне извращенно хотелось, чтоб стало не надо, чтоб Ник сам забыл меня, оставил в покое. Да, я дошла даже до этого. Я искренне хотела одного — не вспоминать. Но судьба так часто насмехается надо мной, она плюет мне в лицо, она рвет все мои желания в клочья и в этот раз оскалилась в диком приступе истерического смеха, словно выкрикивая мне — НЕ ЛГИ СЕБЕ, ТЫ НЕ ЗАБЫЛА И НЕ ЗАБУДЕШЬ!

Я смотрела на небо без звезд. Днем не могу смотреть… а ночью часами стою у распахнутого окна, и морозный воздух врывается в легкие. Мне нравится, как ветер треплет мне волосы, а снежинки покалывают щеки. Бывают моменты, когда я вспоминаю хорошее… они редкие, но они бывают. Иногда я закрываю глаза и снова переношусь в прошлое, туда, где еще не было так больно, туда, где девочка смотрела на свое будущее через свое отражение в любимых глазах и считала, что она оторвала самый огромный кусок счастья во вселенной. А счастье оказалось нескончаемой болью.

Я резко распахнула глаза и поняла, что музыка смолкла. Я стою у окна и смотрю на заснеженную ель, на морозные узоры на стекле. Подношу руку к лицу и чувствую, что оно мокрое от слез. Только тоска осталась. Безумная отравляющая тоска. И она сводит меня с ума своей монотонной навязчивой пульсацией, когда вдруг накатывают воспоминания.

Внутри появилось отравляющее чувство тревоги… Непонятное, возрастающее с какой-то ненормальной скоростью, даже сердце забилось быстрее. Внезапно услышала резкий свист покрышек за окном и распахнула его настежь, всматриваясь в полумрак. Автомобиль, видимо, влетел в ворота на невероятной скорости.

Вижу, как в замедленной киносъемке — брат быстро идет навстречу, из джипа выходит Роман, Стефан что-то кричит слугам, потом они наклоняются к машине и кого-то вытаскивают из нее, несут в дом. Мне не нужно было говорить, кого… я почувствовала. Так бывает, когда внезапно немеют кончики пальцев, потом сердце пропускает удары, а потом я вдруг понимаю, что сломя голову бегу по лестнице вниз. Я не дышу. Я погружаюсь в агонию. Быстро. Слишком внезапно, чтобы понять.

Мне больно. Страх. Он липкий, он едкий, он сводит с ума, когда каждая секунда становится столетием, когда собственный взмах ресниц растягивается на часы. Когда нет дыхания.

Максима внесли в гостиную, тут же положили на пол, я непроизвольно оттолкнула Стефанпа и опустилась на колени, резко прижимаясь щекой к окровавленной груди. Хочу услышать, как бьется его сердце. Один удар, и я снова смогу дышать. Один удар. Пожалуйста. Господи, пожалуйста!

— Где Фаина?! — кричит Андрей.

— В городе, поехала на открытие нового филиала клиники. Артем отвез с утра, — голос Романа слышен, как сквозь вату. Если там пуля и она попала прямо в сердце…то кто ему теперь поможет?

— Но он живой… — не знаю, кто это говорит, я жду…Услышала и смогла наконец-то вздохнуть. Лихорадочно трогаю его лицо, бледное до синевы, прижимаю пальцы к шее, пульс очень слабый.

Мне что-то говорят, а я никого не слышу, мне страшно, я в панике, я ничего не понимаю. Разрываю его рубашку, и глаза расширяются от ужаса — на груди три круглые раны. Ему никто не поможет…Никто! Я поднимаю лицо к мужчинам и вижу, как они беспомощно смотрят на меня, потом на Макса, потом снова на меня…Паника становится сильнее. Она топит рассудок, я все еще не могу дышать, его сердце под моей ладонью замедляет бег и с моих губ срывается стон отчаяния. Прижимаю руки к ранам и закрываю глаза. Остановится его сердце — и мое остановится. Я это знаю. Просто знаю и всё.

Воцарилась тишина, глухая, навязчивая, паническая тишина. Ну где же ОНО?! Где? Я смотрю на лицо Максима и с ужасом понимаю, что сердце под моими ладонями не бьется… он не дышит. Пожалуйста, дыши… дыши… дыши, черт возьми!

— Дыши! Пожалуйста…Максим…дыши…!

Легкий стук и грудная клетка едва приподнимается под моими руками. Настолько незаметно, что почувствовать могу лишь я. Еще и еще… сильнее… сильнее. Теперь я вздохнула так громко, что заболели ребра, и в глазах потемнело на секунду, меня продолжает трясти.

Чувствую, как по щекам катятся слезы, мой подбородок мокрый, а я смотрю на бледное лицо бывшего мужа и вижу, как дрогнули его ресницы. Теперь мое сердце бьется так сильно, что мне кажется, я потеряю сознание. От слабости кружится голова.

Он открыл глаза… взгляд затуманен…Смотрит на меня, и я тоже дышу…Все быстрее и быстрее, задыхаюсь. Вот и все…Живой. Он живой…Я медленно встаю с колен, чувствую, как мне кто-то помог, непроизвольно подношу руку к щеке, вытирая слезы.

— Раны не смертельны, — говорит Роман, — его спас бронежилет. Вот эти две навылет. А тут просто синяк.

Как в тумане прохожу мимо брата, Грифона и Радича, и медленно поднимаюсь по лестнице. Колени подгибаются. Мне нужно лечь… нужно лечь. Ненадолго.

Когда наконец-то чувствую под головой подушку я понимаю, что как бы сильно и безумно не любила…понимаю, что сошла бы с ума, если бы не смогла его спасти…я даже, кажется, почти простила…но я не хочу больше впускать его в свою жизнь. Он должен жить, дышать со мной одним воздухом, но не рядом. Я больше не вынесу его лжи, я больше не хочу биться в агонии, я встала с колен и это конец, как бы больно мне ни было.

— Дарина, родная моя, почему ты ушла? Ведь я знаю, что больше всего на свете ты всегда хотела быть рядом с ним.

— Мне плохо, меня вымотало, нужно немного полежать. ОН долго здесь пробудет?

Я не смотрела на брата, не хотела, чтоб он видел боль в моих глазах. С нас всех хватит боли. Мы ее хлебнули больше, чем кто бы то ни было.

— Ты ведь сама видела, что он лишь несколько секунд назад вернулся к жизни. Я понимаю, что тебе больно видеть его, но неужели ты хочешь, чтобы он покинул дом в таком состоянии? В него стрелял снайпер. Наверняка, он может повторить попытку покушения.

По моему телу прошла дрожь, и сердце болезненно сжалось, но я так и не повернулась к Андрею.

— Нет, я просто спросила, как надолго он здесь, вот и все. Мы же хотели уехать вечером домой.

Мне казалось, что я не смогу здесь пробыть и дня. Вдали от него будет лучше… я просто боялась. Слишком близко — это слишком опасно. Он умеет, если задастся целью, сломать и сломает. Я не хотела давать этому ни малейшего шанса. И не дам.

— Даша, я понимаю, что сейчас не время для тяжелых разговоров, но объясни мне, неужели его присутствие для тебя настолько невыносимо? Неужели то, что сегодня ты могла потерять его навсегда, ничего не изменило?

— Ничего не изменится, Андрей. Все кончено. Я не желаю ему зла, я все еще люблю его, но я к нему не вернусь.

— Милая моя, когда-то услышать от тебя эти слова были моей заветной мечтой. И каждый раз, когда вы проходили свой ад, я был уверен, что она осуществится. Ты смогла принять то, чего никогда не приняла бы другая женщина. А сейчас добровольно оказываешься от всего, за что боролась все эти годы?

Я подняла голову и посмотрела на отца:

— Потому что ему наплевать на меня. Ему наплевать на мою боль, на меня, как на личность. Я часть его, собственность, любимая вещь, мое тело нужно беречь для него, вот и все, а моя душа? Мое сердце? Их можно драть в клочья, можно топтать, можно убивать снова и снова, да? Это должно прекратиться, иначе я не вынесу, я просто больше не вынесу. Я нужна моим детям, и я хочу жить. С ним я не живу, а выживаю.

Меня снова начало трясти. Когда я говорила это вслух, становилось не просто больно, я задыхалась от осознания своей ничтожности.

— Я понимаю твою боль. Понимаю, что ты не можешь в очередной раз принять то, что он все решил вместо тебя. Я и сам готов разорвать его на части. Только это ничего не решит. И ты сама прекрасно понимаешь, то, что творится у тебя внутри, не зависит от того, разделяет вас лишь стена, или тысячи километров… Даша, мне больно смотреть, как ты страдаешь, и сейчас я не хочу мучить тебя. Пожалуйста, отдохни, восстанови силы. И только после этого принимай решения. Порой взгляд на вещи способен меняться, но бывает слишком поздно…

— Мой взгляд на это не изменится, Андрей. Здесь не мои взгляды меняться должны. Мои неизменны были всегда. Я любила его любым, я принимала его любым, а он любит свое эго, не меня. Я не единственная и никогда ею не стану, я любимая игрушка, ценная, нужная, но, все же, игрушка. Иногда он, как ребенок, играет с другими, а потом снова возвращается ко мне, а я живая, брат. Я верности хочу, я уверенности в завтрашнем дне хочу, я устала плакать, я устала ненавидеть свое отражение в зеркале, я устала стоять на коленях.

— Я согласен с каждым твоим словом. Но я не мог не попытаться… Услышать… Именно услышать и принять правду… И, если быть искренним, очень рад, что ты нашла в себе силы прийти к этому. Я всегда поддержу тебя, приму любое решение, потому что в этой жизни осталось очень мало вещей, которые я ценю. И одной из них является твоя улыбка.

Брат ушел, а я уронила голову на подушку и закрыла глаза. Нет слез. Ни одной слезинки, глаза сухие и болезненные. Я достаточно плакала, в океанах моих слез можно утопить вселенную. Я больше не пролью ни одной по нему. Ни одной слезинки. Единственные мужчины достойные, моих слез — это мой сын, мой отец и мой брат. Если завтра Максим все еще будет оставаться здесь, я уеду сама или с Фаиной. Пока что это самое действенное лекарство. Не видеть. Потом я научусь справляться и с этим искушением. Сейчас я буду думать лишь о том, как вернуть детей.

Глава 14. Макс

С трудом удалось приоткрыть тяжелые веки. И тут же зажмурился — яркий свет не только ослеплял, но и причинял практически физические страдания… Сделал вздох, мысленно подготовившись к новой порции адской боли… которой не последовало. Дышать было легко. Настолько свободно, что я даже засомневался в том, что в меня стреляли в действительности. А, может, это и правда был мой очередной пьяный бред сознания после встречи с прошлым? И была ли вообще эта самая встреча? Или мне всё это привиделось, и сейчас я дома, лежу в обнимку с преданной мне бутылкой? Только стены и обстановка вокруг наводили на мысль, что я всё же заграницей в логове Романа. И, судя по тому, что меня не растерзали как предателя я все еще у него в гостях.

Мгновением позже мерзко заскрипела дверь, в комнату зашли Андрей и его преданный пес.

— Сам… — прокашлялся, так как говорить пока было трудно. — Сам благородный Андрей Воронов, Граф, собственной персоной пришёл проверить, как подыхает его брат-предатель?

Андрей скривился, остановившись возле постели:

— Не паясничай, Зверь. Если ты в состоянии шутить, значит, не собираешься подыхать.

Роман развернул стул спинкой от себя и сел на него, подперев подбородок и сложив руки.

— Вы продолжайте, продолжайте, — махнул он рукой, — я вам не помешаю. Всегда интересовался психологией родственных отношений.

Отвернулся к окну. День… Разговаривать не хотелось. Вернее, той единственной, с кем я хотел бы поговорить, здесь не было. В комнате воцарилась гнетущая тишина. Воздух накалился до такой степени, что становилось трудно дышать. Хотя, это могло быть связано и с ранением. Мы с Радичем практически дошли до «роскошного» здания, гордо именуемого местной гостиницей, когда я почувствовал резкую боль в груди. А потом ещё дважды. Последнее, что видел, был ошарашенный взгляд Стефана, подхватившего меня под руки. И кто говорил, что перед глазами в момент смерти калейдоскопом пробегает вся жизнь? Нагло врут. Ничего подобного не происходит. В голове проносится одна-единственная мысль. У каждого она своя. Моя была о том, что я успел сделать то, что должен был.

Голос Андрея раздался неожиданно близко.

— Мы не смогли найти снайпера.

Пожал плечами, я знал, чей заказ выполняли. Волков, сука, не простил бы так просто убийства своей сестры. Но ему не повезло, меня основательно подлатали, а это означает, что жить ему осталось считанные дни.

Повернулся к Андрею, отмечая и напряжённые скулы, и цепкий взгляд, внимательно исследующий меня.

— Это ведь она? Она подходила ко мне да, Андрей? — тот замолчал, не отрывая взгляда, и едва заметно покачал головой.

— Думаю, что ответ тебе не нужен. У тебя самый преданный ангел-хранитель за всю историю этого мира.

Дыхание перехватило от услышанных слов. Дарина… И снова вернулась острая боль в районе сердца, кромсая его на мелкие кусочки, каждый из которых исступлённо агонизировал, сбивая дыхание и заставляя вскипать кровь. Я до боли хотел ее увидеть. Сейчас. Немедленно. Просто увидеть.

Закрыл глаза, прислушиваясь к внутренним ощущениям, и вдруг ясно понял, что её здесь нет. Дарины не было в доме. Я в этом уверен. Неужели она успела уехать?

— Мой ангел-хранитель… Самый преданный…Увидеть меня почти дохлого она смогла, нашла в себе силы, а остаться не захотела. Где она?

Краем глаза заметил, как напрягся Роман, резко выпрямившись на стуле. Стало понятно, почему он упорно продолжал сидеть в комнате.

Андрей спокойно посмотрел мне в глаза и твёрдо отчеканил:

— В этот раз за «победу» ты заплатил слишком высокую цену…

Проклятье! Эту тему обсуждать с Графом я точно не хотел. Поэтому принял скучающий вид и повернулся в его сторону.

— За какую победу, Андрей? О чём ты?

— Макс, я знаю ВСЕ! О твоем "сотрудничестве" с Волковым, о браке и разводе с моей сестрой. Я знаю, что сейчас я должен благодарить тебя и признать, что ты своего рода мой спаситель. Но только слова застревают у меня в горле. Потому что сейчас ты больше потерял, чем достиг.

— Твой спаситель???!!! — я засмеялся. — Твою мать, Воронов!!! Сколько пафоса!!! Ну давай тогда всё-таки выдашь мне грамоту за спасение семейства…Буду хранить её на полочке..

Я резко сел на кровати:

— Андрей, всё это сделано не ради твоих слов благодарности. Твоих или чужих, без разницы. Не забывай, ты разговариваешь с самым большим эгоистом на свете. Я это сделал только для себя. Для моей семьи. И я понимаю, что это неприятный сюрприз для вас, но вы тоже её неотъемлемая часть, Ваша Графская Светлость!

— Как обычно, дерзишь. Прикрывая свои чувства сарказмом. Может, хватит уже?! Если бы ты не действовал, как всегда, в одиночку, никому не объясняя своих безумных планов, сейчас Дарина не бежала бы от тебя, как от прокаженного. Макс, ты на самом деле потерял ее…

Не совсем понял, что именно услышал в его голосе — сожаление? Или тщательно скрытый триумф?

Я схватил его за затылок и приблизил к себе:

— Чёрта с два я потерял, Андрей. Если Дарине было наплевать на меня — она бы не стала плакать на моей груди, думая что я мертв. Зачем ей это, брат, если только она всё ещё не любит меня? Зачем, ответь? Ведь намного проще ей было бы оставить меня дохнуть, корчась в дикой агонии.

— Я не говорю тебе о ее любви. Моя сестра будет любить тебе всегда, где бы ни находилась, и какие бы удары ты ей не наносил. Только любви стало мало. Наконец-то пришло время, когда она поняла, что жизнь с тобой похожа на чертову пороховую бочку. И жить в ожидании очередной искры больше ей не под силу.

Он схватил меня за запястья и скривился, и… в этот момент меня отдёрнул от него Роман.

— Черта с два, Зверь, вы разнесёте мой дом! — Повернулся к Андрею и сказал. — Твою мать, Воронов! Вы же братья! Что мешает вам просто сесть и поговорить. За бутылкой виски?

Андрей отошёл к шкафу и скрестил руки на груди:

— Ты сам все поймешь, но позже… Ты никогда не изменишься. Ты всегда останешься одиночкой. Не способным довериться. Никому. И останешься наедине со своей правотой.

— Грёбаный ад, Андрей! А что я, по-твоему, должен был сделать? Что? Рассказать все Дарине? Своей жене? Прийти к ней и, деликатно извинившись, заявить: «Любимая, в целях спасения нашей семьи ты должна будешь уехать из дома и не видеться с детьми. Я разваливаю все что создал твой брат и начинаю сотрудничество с его главными врагами — Волковым и Зарецким! И, ах да, я буду вынужден жениться на другой женщине и периодически потрахивать её. Я надеюсь, ты не против, любимая?"

Ты себе так это представляешь, Андрей?

— А закрыть ее, словно пленницу, в тюрьме, рассчитывая, что она будет просто молчаливо ждать объяснений — это, по-твоему, правильно? Она не та восемнадцатилетняя наивная девочка, которую ты полюбил. Она чувствует тебя, она способна анализировать ситуацию и делать выводы. А что сделал ты? — Он ударил кулаком по шкафу, раскрошив дверцу. — Показал, что ее слова и чувства ничего не значат, указал ей на ее место. Она пережила не меньше, чем ты и заслужила, по крайней мере, уважения. И что получила в итоге? Даже проклятые слуги в твоем доме знали больше, чем она, насмехаясь у нее за спиной, считали ничтожеством. О какой вообще любви может идти речь? Хоть один раз в жизни ты способен поставить себя на ее место?

Я вскочил с кровати, зарычав:

— Твою мать, Воронов! Я не собираюсь обсуждать с тобой мою семью. Это только наше с Дариной дело. Но, если ты так хочешь знать, скажу. Уверен, что тебя это обрадует. Слушай и запоминай, Андрей. Вряд ли еще услышишь подобное от Зверя. Я БЫЛ НЕПРАВ. Видимо, мне стоило раскрыть всё с самого начала, тебе и ей. Пусть даже всегда существовала угроза того, что могли все узнать, могли доложить кому надо. И тем самым я бы подверг опасности именно вас. Но, признаюсь, я должен был это сделать.

Я снова опустился на кровать и закрыл голову руками:

— Раз уж не заслужил и крохи доверия от самых близких людей.

Он посмотрел на меня, и между его бровей пролегла складка:

— Макс, каждый из нас по-своему неправ. И я не собираюсь сейчас читать тебе нотации. Прошлого не вернешь. Но что касается Дарины — на этот раз даже то, что ты был в шаге от смерти, не сумело перечеркнуть ту боль, которая съедает ее изнутри. Это ваши отношения. Это ваши чувства. И хоть я, черт возьми, с одной стороны рад, что она наконец-то начала меняться, но с другой понимаю, что она больше никого не сможет полюбить. Только в этот раз все иначе. Если ты не пересилишь себя и не изменишься сам — вы обречены. ОБА.

Стиснул зубы, сдерживая себя от того, чтобы не заорать ему в лицо… Чтобы не напомнить о том, что он говорит не только с провинившимся своим человеком…Не только с мужем своей сестры, но и БРАТОМ. Чёрт возьми, Андрей, я же твой брат! Почему ты не хочешь хотя бы постараться понять меня!!! Не встать на мою сторону — нет. Просто посмотреть с этой стороны на ситуацию…

Тряхнул головой, переключая внимание Графа на другую тему:

— Я так понимаю, все документы о трусливом Волкове и его делишках ты уже получил?

— Макс, вот эта информация стоит всего нашего состояния. Нас обоих вместе взятых. Как тебе удалось ее раздобыть?

Широко улыбнулся брату:

— Ты же меня знаешь, Анд! Ловкость рук и никакого мошенничества!

Воронов приподнял бровь в ожидании ответа. Упертый сукин сын! Сидит с воистину королевским спокойствием и плевать хотел на то, что мне не хочется раскрывать свои карты.

— Я установил слежку за Волковым, понимая, что вряд ли тот будет соблюдать правила игры. Не из того теста грёбаный ублюдок. И со временем удалось получить эти самые ценные доказательства его сотрудничества с судьями и прокурорами, покрывательства высших масштабов, коррупция, взятки.

Пожал плечами:

— Как-то так, Андрей. Дело за малым — передать их высшим инстанциям, пусть сами разбираются со своими продажными ставленниками.

Воронов понимающе кивнул головой, сцепив руки в замок.

— Но Волкову стоит отдать должное. Подобраться к "гарантам объективности" это грандиозный план. Я уже не сомневаюсь, кто помог ему в этом. Полетит очень много голов. Власть очень сильно изменится как в столице так и вне ее.

Я встал с кровати и потянулся, повел плечами, разгоняя кровь по всему телу. Подошел к мини-бару возле стенки.

— Куда она уехала, Андрей?

Брат резко встал со стула и тихо ответил:

— Дарина не захотела оставаться в этом доме, пока…, — он не договорил, а я окаменел, понимая, что он имел в виду. Ушла. Ушла, потому что невыносимо находиться со мной под одной крышей. Противно? Или боится?

В висках нещадно зашумело.

— И где она сейчас?

— Я тебе этого не скажу,… — в голосе Андрея звучала жалость. Дьявол! Вскинул голову, встречая понимающий взгляд карих глаз, — до тех пор, пока она сама не попросит об этом.

С этими словами он вышел из комнаты. Голова вдруг показалась невероятно тяжёлой. Что за чёрт? Сжал пальцами виски, пытаясь собрать воедино все мысли.

Роман подошёл и положил что-то на постель.

— Я отвёз её по просьбе твоего брата в безопасное место. Она не одна, Зверь. Не беспокойся. — Он замолчал. А после я услышал звук удаляющихся шагов. И уже от самой двери донеслось.

— Последний звонок — номер телефона Фаины. И да, теперь ты у меня в долгу.

Повернул голову и на миг перестал дышать. На кровати лежал сотовый телефон. Усмехнулся. Да, Роман. Теперь я у тебя в долгу.

Дрожащей рукой взял телефон, глядя на набранные цифры и буквально слыша, как гулко застучало сердце. Каждый стук отдавался эхом в голове.

Подошёл к столу, на котором сиротливо стояла бутылка и, не обращая внимания на бокал, пригубил из горлышка, попутно нажимая на вызов. Трубку взяли не сразу.

— Алло!

Глава 15. Макс

— Алло!

Но в ответ лишь тишина.

Внутри будто что-то сжалось, предвкушая. Ещё не осознавая в полной мере, почему дыхание на том конце провода кажется настолько родным и знакомым.

— Алло! Фаина?

— Нет…, — её голос сорвался, — не Фаина.

Вашу мать! Дарина!!! Она говорила тихим голосом. Еле слышно. Но для меня эта фраза прозвучала будто по громкоговорителю. Задержал дыхание и еле вытолкнул воздух из себя, не веря, что слышу именно ЕЕ голос.

Я прокашлялся, чувствуя, как резко в горле пересохло,

— Это я, малыш! — хотя прекрасно знал, что она меня узнала.

— Я сейчас занята. Перезвони позже.

Я физически ощущал, что ей каждое слово далось с трудом, но она всё же смогла сказать. Закрыл глаза, вслушиваясь в нежный голос той, что стала за эти годы смыслом всей жизни.

Она отвечала короткими фразами. Сухо. По существу, так, словно говорила с совершенно чужим человеком. С таким же успехом она могла бы отвечать и на звонки партнёров Андрея по бизнесу.

Вот только сейчас она говорила со мной. Со МНОЙ. Хотя, видимо, я и правда стал ей совсем чужим за этот короткий промежуток времени.

Я не хотел упустить шанс поговорить с ней. Пусть недолго. Пусть пару минут, минуту. Но я не мог отказать себе в этом.

Она не бросала трубку, что давало призрачную надежду.

— Как ты, малыш? — Спросил и затаил дыхание в ожидании ответа. Что же ты ответишь, маленькая? Сбросишь ли звонок?

Она замолчала на долгие секунды, которые растянулись на целую вечность. А я в тот момент рад был и тому, что просто слышу её дыхание в трубке.

— Как я? Как может чувствовать себя мать, которая больше нескольких месяцев не видела и не слышала своих детей? Если ты позвонил… просто скажи, когда ты дашь мне услышать их голоса? Не наказывай меня ими, Максим, и их не наказывай. Они не виноваты.

Словно получил жёсткий удар в солнечное сплетение. Дышать сразу стало невыносимо трудно, а в груди разливалось мерзкое чувство вины.

Дарина была права. Я наказывал и ее, и детей, и себя. Наказывал тем, что лишил нас друг друга. И, как оказывается, совершенно несправедливо. В очередной раз. Только в её голосе помимо упрека, какая-то странная обречённость… словно каждое слово, сказанное мне, она произнесла через силу.

Судорожно глотнул виски и прошептал резко охрипшим голосом:

— Я позвоню тебе завтра, Даша. Сегодня поговорю с детьми, и завтра мы с тобой уже сможем увидеть их. Ты поедешь к ним со мной?

И снова мучительно долгая пауза, не сразу понял, что в ожидании ответа вцепился пальцами в стол перед собой.

— Да. Я поеду…К детям.

Облегченно выдохнул, услышав положительный ответ. Я мог себе представить, что для неё значили все эти дни вдали от детей. Осознание этого больно резануло по сознанию. Хоть и понимал, что сегодняшняя ситуация — всего лишь результат моих и только моих действий. Но, чёрт возьми, от понимания этого становилось не лучше, а хуже.

Дарина отключилась, и я сжал мобильный в руках. Стиснул зубы и закрыл глаза. Как же сильно я хотел сейчас поговорить с ней. Рассказать ей обо всем. Раскрыть причины… но это скользкое ощущение, что ей уже не нужны никакие слова с моей стороны, не отпускало. И потому я молчал. Завтра… Завтра мы поговорим, малыш. В самолёте. И завтра же я верну тебя домой. Туда, где и должна быть моя жена. Рядом со мной. Я был уверен, что это ещё возможно…моя проклятая самоуверенность…дьявол её дери.

А на следующий день меня ожидало очередное разочарование. Да, Дарина согласилась лететь со мной. Но не одна. Вместе с нами в самолёт села и Фаина, одарившая меня странным взглядом, полным одновременно и упрёка, и сожаления. Даша наглядно продемонстрировала, что перестала доверять мне. Даже хуже, она боялась остаться со мной наедине.

Стиснул челюсти, одёргивая себя, а разве ты давал ей повод верить тебе?

Потом был долгий перелёт в самолёте. Напряжённый. Накалённый до предела. Безмолвный. Ни одного слова. И ни одного взгляда в мою сторону. На её лице — полное безразличие. Отрешённый взгляд в никуда. Но вот её руки. Руки не лгут, если они не в перчатках. На них нельзя надеть ту же маску, что и на лицо. И то, как крепко она сжимала и разжимала тонкие пальцы, говорило о многом. А я еле сдерживал себя от настойчивого желания схватить маленькую ручку и перецеловать каждый пальчик, успокаивая так, как умел успокоить раньше, но я не посмел. Даже дотронуться.

***

Дарина искренне обрадовалась детям. У меня прям дух захватывало при взгляде на ее счастливое лицо, когда она судорожно обнимала их по очереди. Или когда целовала старших, не выпуская из рук Марка. Она задавала им вопросы, не забывая отвечать на те, которые тараторила Тая. Постоянно старалась дотронуться до них лишний раз: прижать к себе, погладить по волосам, сжать их руки.

А я все смотрел на них со стороны и чувствовал, как сердце замедляет свой бег. Только идиот бы не понял, что сейчас моя женщина ожила, она настолько истосковалась по детям, что старается всеми возможными способами насытиться общением с ними. А потом она засмеялась. Так просто. Искренне. Убегая от Яшки. И этот смех отозвался такой волной боли внутри меня, что я в бессилии присел на корточки. Оказывается, я уже забыл, каким бывает ее смех.

И наконец-то это ощущение пристального взгляда на себе. Он словно прожигал меня насквозь. Повернул голову и наткнулся на голубые глаза, внимательно исследующие мой профиль. Дарина тут же отвернулась. А меня прошибло током. В двести двадцать, как всегда, от её взгляда.

Я пошёл к ней, издали любуясь тем, как блестят её волосы и хлопья снега, кружась, искрятся на них.

— Ну что, Дарина, я думаю, настало время нам поговорить?

Она слегка нахмурилась и вздохнула.

— О чем? Разве есть, о чем?

Прищурился в ответ на этот вопрос. До боли захотелось схватить ее за плечи и сильно встряхнуть, чтобы стереть с лица это равнодушие.

— А ты считаешь, не о чем, Дарина? Я искренне думал, что у тебя накопились ко мне вопросы…Как и у меня к тебе.

— У меня нет к тебе ни одного вопроса, Максим. Все ответы на свои вопросы я давно получила и, увы, не от тебя.

Стиснул зубы. Так, детка, правильное направление выбрала. Бей по больному. Я усмехнулся и провел рукой по влажным волосам.

— Зато у меня есть к тебе вопросы. И ответы на них я хочу получить, — наклонился к ней, вдыхая ее запах, — сейчас, Дарина.

Она сделала шаг назад, увеличивая дистанцию между нами. Бросила взгляд на резвящихся детей.

— Спрашивай, мне, как и всегда, нечего скрывать от тебя. Я отвечу на любой твой вопрос.

Поднес руку к ее лицу и убрал со щеки волосы. Она вздрогнула и неосознанно сделала шаг назад. Так, будто ей было противно моё касание! Проклятье! Даже так, Даша? Тебе настолько омерзительны мои прикосновения? Или ты, наоборот, боишься не удержаться и прижаться к моей ладони щекой? Я опустил руку и сжал в кулак. То, о чем я собирался спросить, ранило до сих пор.

— Тогда скажи, милая, какого дьявола ты убежала от меня с охранником?

Она прищурилась, глаза сверкнули яростью:

— А разве я могла просто уйти? Я могла позвонить тебе, как нормальному мужу и сказать — я ухожу от тебя, рассчитывая на адекватную реакцию? Я сбежала не с ним, я сбежала от тебя. На его месте мог быть кто угодно, любой, готовый мне помочь просто выбраться из того проклятого дома, в котором ты меня запер.

Я подошёл к ней вплотную. Настолько близко, что нас разделяла только одежда. Схватил ее за подбородок, поднимая лицо и, в то же время, не давая возможности отодвинуться от себя. Процедил сквозь зубы:

— Но зачем? Черт возьми, Дарина, зачем ты от меня сбежала?

Она посмотрела мне в глаза и тихо сказала:

— Потому что я больше не хотела тебя видеть, слышать и чувствовать. Потому что ты …ты сломал меня, Максим. Рядом с тобой я не дышу, а задыхаюсь, а я еще нужна моим детям. Потому что у меня было два выхода из твоего дома — или смерть, или побег с Денисом. Я выбрала второе не ради себя, а ради моих детей… и я сделаю все, чтобы они вернулись ко мне

Она говорила сбивчиво, с такой яростью. Нет, даже ненавистью. Шептала, глядя мне в глаза. Требовала и просила. О детях. Не о нас. Сердце в груди заколотилось в бешеном ритме. В висках отчаянно пульсировала одна единственная мысль. Это был конец. Ведь конец? Я отвернулся от неё, наблюдая, как дети резвились в снегу. Но на самом деле я не видел ни их, ни парка вокруг нас.

— Это была моя идея, Дарина, — я зло усмехнулся, — и, как ты знаешь, мои идеи редко заканчиваются хорошо. На кону стояло перемирие с Зарецким. А ты, любимая, как никто другой, знаешь, что он из себя представляет.

Я замолчал. Поднял голову к небу. Такому же пасмурному и серому, как моя душа, от того, что в ней творилось. Я предчувствовал агонию.

— Я мог пойти за Андреем, Дарина. Он просил меня об этом. Граф просил меня выстоять бок о бок с ним. Но я отказался. Отказался, потому что банально испугался, малыш. Не за себя. Я испытал столько всего, что меня собственной смертью не напугать. Я испугался за вас.

Повернулся к ней, чувствуя, как от тоски и нежности при взгляде на Дарину перехватывает горло.

— Я бы не простил себе, если бы с вами что-то случилось, — зажмурился, чтобы не видеть той боли, что отражалась в ее взгляде, — именно так я и сказал Андрею. Но, дьявол, Даша, я и не мог бросить брата одного. Он так же моя семья. Вот только действовать решил другим способом. Пусть не таким благородным, как твой брат. Но действенным… тогда я думал, что единственно правильным. Иллюзия, малыш. Я должен был создать иллюзию раскола своей семьи. Чтобы мне поверили мои же враги. Мне нужна была для этого жена, — прикусил щеку с внутренней стороны, вспоминаю эту тварь, — и женой не могла быть сестра Графа. Понимаешь, Дарина? Не могла. И мне пришлось отослать детей…тебя…Я не мог, малыш, не мог рассказать тебе всего, понимаешь?

— Ты мог, — все так же тихо сказала она, — ты мог, просто не счёл нужным, правильным. Всё, что ты сказал, Максим, — она сглотнула, — все, что ты сказал, ничего не меняет. Верни мне детей, пожалуйста. Это все, чего я хочу на данный момент.

Услышал это тихое "ты мог" и едва не застонал от безысходности. Мог, любимая, мог. Но не стал. Хотел уберечь от всей этой грязи. Боялся, чёрт подери! Был настолько самонадеян, думая, что смогу это сделать безболезненно для нас… Потер пальцами виски, чувствуя, как будто их сдавило тисками:

— Это была моя ошибка, Дарина. Фатальная ошибка. — Вашу ж мать! Как же страшно от мысли, что эта ошибка может стоить мне семьи. — Любимая, я слышу тебя… — засунул руки в карманы, сдерживая себя от того, чтобы коснуться ее. Почувствовать нежную кожу лица, ласкать пальцами пухлые губы…

— Я слышу. Но я не могу понять, — замолчал в поисках нужного слова, — не могу поверить, что ты хочешь оставить все, как есть… Хочешь, Дарина? Хочешь остаться в доме у брата, когда твоё место в нашем доме, рядом со мной, с нашими детьми?

Внутренне весь сжался в ожидании ответа. Тогда я еще хоть и слабо, но верил, что он будет положительным для меня.

Она грустно улыбнулась:

— Моё место, Максим, там, где я чувствую себя счастливой, моё место там, где я дышу, а не задыхаюсь, как в тюрьме в ожидании очередного приговора. И больше это место не рядом с тобой.

Все-таки не смог удержаться, шагнул к ней и, схватив за плечи, прошипел, чувствуя, как внутренности скручивает от злости…и бессилия:

— А сейчас ты счастлива, Дарина? Одна, без меня? А сейчас ты свободно дышишь?

— Может, я пока не счастлива… но я свободна. Я буду счастливой. Обязательно. Без тебя. Верни мне детей, Максим, и я буду счастлива целиком и полностью.

Сердце ухнуло вниз. И будто что-то оборвалось вместе с ним. Что-то ценное, без чего дальнейшая жизнь не будет иметь смысла. Скорее всего, это была надежда. Надежда на то, что все рано или поздно встанет на свои места, и мы будем вместе. Надежда, которой теперь не стало, потому что любимая произнесла эти слова не от желания сделать больно. Нет. Это была правда, вымученная ею, выстраданная, и от этого более жестокая.

В этот момент подбежала Тая и попросилась на руки. Подхватил ее и подбросил вверх, вызывая заливистый смех. Прижался щекой к крошечной голове и поцеловал. Посмотрел на Дашу и еле сдержался от того, чтобы не прижать ее к себе. Столько тоски было в ее взгляде:

— Я никогда их у тебя не отбирал, Дарина. Это наши с тобой дети. Те бумаги о разводе…

Она взмахнула рукой, показывая, что не хочет говорить на эту тему, и я замолчал. Нет смысла оправдываться, если тебе уже вынесли приговор.

Передал ей дочь, глядя как она поцеловала ее и отпустила бегать в снег и прошептал:

— Единственное, что мне надо — это видеть их тогда, когда я захочу.

Да, это было правильно. Дети должны жить с матерью. Им так будет лучше. Всем четверым.

Она вскинула голову, видимо, не веря услышанному:

— Я могу сейчас их забрать с собой? — спросила с недоверием, ожидая ответа.

Сглотнул, чувствуя, как душу заполняет гнетущее чувство безысходности. Смотрел на неё и все больше сжимал челюсти. Моя девочка. И все дальше от меня. Дарина вопросительно подняла бровь в ожидании ответа, и я кивнул, понимая, что своим согласием лишаю себя возможности видеться с ней. Хотя бы так, как сегодня. Из последних сил выдавил из себя улыбку для подбежавшей Таи и снова обернулся к Дарине:

— Тая, сейчас вы все вместе поедете с мамой.

Дарина привлекла Таисию к себе:

— Поедем к Андрею? Со мной. Я так сильно по вам соскучилась.

Тая посмотрела сначала на меня, потом на мать:

— Почему с тобой? Ты разве не едешь домой с нами и папой?

Дарина ответила ей улыбкой и погладила её по щеке.

— Нет, милая. Папа сейчас очень занят, и я живу у Андрея. Вы поедете со мной, хорошо?

Я опустился на корточки перед дочерью и улыбнулся ей. Моя любимая принцесса. Чувствует, что что-то в нашей семье не в порядке. Несмотря на то, что Яша, уверен, не рассказывал ей ничего о том, что сейчас творится. Тая обняла меня за шею и прошептала на ухо:

— Папочка, я очень-очень хочу, чтобы мы поехали к нам домой. Все вместе. Папаааа, я не хочу к Андрею.

Прижался губами к ее щечке, чувствуя, как впервые за столь долгое время увлажняются глаза. Зажмурился, приходя в себя:

— Солнышко, я обязательно приеду к вам и, — голос сорвался, — заберу вас с мамой домой. Но сейчас вы должны поехать с ней. Папе надо уехать ненадолго.

Маленькая чертовка хитро посмотрела на меня и невинным голосом произнесла:

— Тогда поцелуй ее. Как раньше. Папа, поцелуй маму!

Она переводила взгляд с меня на Дарину и снова на меня.

Я резко вскинул голову, встречаясь с Дашей взглядом. Всего лишь на мгновение в ее глазах блеснуло смятение и тут же исчезло. Она с лёгкой грустью улыбнулась Тае и шагнула ко мне навстречу, зная, что я ждал именно ее решения. Остановилась напротив меня и подняла ко мне лицо.

Я резко втянул воздух через зубы и склонился к ней, сам не веря, что коснусь ее губ. Пусть даже на короткий миг.

Она задержала дыхание, я это чувствовал и… в самый последний момент отвернулась от меня. Мои губы коснулись прохладной щеки. Лучше бы она меня ударила в тот момент.

Притянул ее к себе за затылок и впился в её рот, жестко, наказывая за произошедшее.

Она сжала губы, упрямо не отвечая на поцелуй, а когда я её так же резко отпустил, повернула голову в сторону и быстрым движением вытерла губы. Достаточно быстро, чтоб не заметили дети и заметил я.

С таким же успехом она могла плеснуть мне в лицо серной кислотой или же вырвать сердце. Результат был бы одним и тем же. Она убила меня. Вот так просто, одним быстрым движением разодрала мою грудь и выбросила сердце на заснеженную землю. Только что не растоптала. Меня будто парализовало на месте. Смотрел на неё и не верил, что эта маленькая женщина передо мной и есть моя Любимая. Но это она и была. Вот только прежняя Даша никогда бы не стала намеренно причинить мне ТАКУЮ сильную боль. А Дарина собрала детей и направилась к выходу из парка, оставив меня одного. Но, вспомнила что-то, обернулась и спросила… Не обо мне…не о нашей следующей встрече…черт, даже не о вещах детей, а о НЕМ!!!! О гребанём охраннике.

— Ты говорил, что, возможно, у меня остались вопросы к тебе. Да, у меня есть всего лишь один — Денис…он жив?

Я понял, что мои глаза вспыхнули ненавистью по тому, как она непроизвольно отшатнулась. И захотелось увидеть реакцию, сделать ей больно. Так же больно, как сейчас было мне от осознания того, что какой-то смазливый ублюдок дороже меня… Нарочито хищно улыбнулся, следя за ее реакцией:

— Ты сама прекрасно можешь ответить на этот вопрос, Дарина. Если только вспомнить, в каком состоянии ты видела его в последний раз.

В голубых глазах отразилась боль. Я сжал зубы и отвернулся. Все, что надо, я уже увидел. Но, вашу ж мать, лучше бы мне было ослепнуть.

Глава 16. Саид. Карина

Едва не задохнулась, услышав его слова, ощутив прикосновение горячих пальцев сначала к ноге, потом к белью…чёрт…что происходит вообще? Застыла, повернув голову к Нармузинову, с трудом сглатывая образовавшийся в горле ком. Его настрой…игривый? нет, скорее, заинтересованный. невозможно объяснить. Но он сбивает с толку. Особенно эти едва ощутимые касания кончиками пальцев по …там. Приподнял бровь, насмешливо глядя и слегка надаваливая пальцами на кожу.

Успокоиться. просто успокоиться, не обращая внимания на взметнувшуюся панику где-то в районе живота. Она огненной волной к груди хлынула, заставляя напрячься, медленно выдохнуть, удерживая себя от порыва отвернуться, отстраниться от мужчины.

— У кого-то хорошее настроение…Убил вагон людей или другие поводы есть для радости?

А всё же схватиться за его запястье, настырно поглаживающее мою плоть.

***

Удивлена детка. Мне нравится как вспыхнули ее глаза, как приоткрылся рот и как она испугалась собственных ощущений. Да, сегодня будет по другому. Ты начала игры, а я продолжу. Очень люблю быть взаимным.

И как же сильно ей захотелось сбежать…Но она зачем-то держится. И меня, пиздец как заводит ее игра.

Отнял руку от горячей плоти и облизал пальцы. Сначала один, потом другой.

— У кого-то стоит на тебя и ты вертела своей задницей и надела это белье именно для этого не так ли?

Подтолкнул поближе к комоду, хватая за затылок и нагибая так, чтобы ее попка оттопырилась назад, прижался к ней зудящим стояком и характерно толкнулся, не отпуская затылок, а сжимая его сильнее. Рванул ее на себя буквально впечатывая спиной мне в грудь.

— А насчет убил…мы с твоим папой можем посоревноваться. И я не знаю кто из нас возьмет главный приз…Впрочем нет. Знаю. Мой главный приз уже у меня в руках.

Погладил затылок, скользнул к горлу, слегка сдавливая, а второй рукой обхватил левую грудь и сильно сжал снизу, так чтоб она вытянулась конусом. В зеркало мне виден ее сосок. Еще не стоит…но скоро встанет. Скоро я буду кусать его и мучать.

— Так как ты там называешь наш секс? Насилие?

***

— Я предпочитаю не думать о нём. Вообще.

Перехватив его нахмурившийся взгляд, выдохнуть, стараясь сдержаться на грани, не отодвинуться от него. Напоминая себе, что я хотела именно этого? разве нет? Разве он всё равно не сделает по-своему? ЧТо я теряю? Остатки своей гордости? они растоптаны Нармузиновым в первую же ночь. И в каждую последующую, в которую он с диким упоением и болью проходился своими грязыми ботинками по её осколкам. Что я приобрету? я понятия не имела. Но знала, что должна постараться сделать хоть что-то…

Напоминает об отце. Намеренно. Плевать. Какой бы болью ни отзывалось это напоминание внутри. Сегодня будет так, как хочу я.

Выгнуться так, чтобы касаться его груди головой, отмечая, как потемнел его взгляд. И даже черты лица кажутся более заостренными. Смотрит в упор через зеркало то на мое тело, то в глаза.

— И да, ты прав. Я надела это бельё для тебя.

Заставить себя провести кончиками пальцев по его ладони, сжимающей мою шею.

— Придумаем новое название…нашему сексу?

***

Сучка! Мне нравится и в тоже время настораживает. Что она такая покладистая. Что ей нужно от меня. Все желание ласкать ее, доставить удовольствие вдруг становятся какими-то жалкими потому что я улавливаю эту нотку лжи, этот оттенок игры.

— Зачем сексу придумывать название…его уже назвали до нас. Трах, ебля, совокупление…КАк тебе нравится больше? М? Насилие уже надоело?

Пока говорю сдавливаю ее щеки обеими пальцами и разворачиваю лицо насильно к себе.

— Мы занимаемся и занимались тем, что нравится мне. И насрать как это называется. Что ты задумала, м? К чему эти тряпки, краска на лице, заигрывания. Я вижу тебя насквозь. Что тебе нужно, а…Воронова…Нет, Нармузинова. Чего ты хочешь. Попроси без этой лжи и может быть получишь.

А самому до адской боли хочется подыграть, продолжить трогать, ласкать, лизать. Слышать как она говорит, что ДЛЯ МЕНЯ. МНе нравится думать, что это могло бы быть правдой. Но я дохрена лет прожил на этом свете, чтобы давно лишиться наивности.

***

Ублюдок! Ненавижу его! Божеее. Как же я ненавижу его! Его эту чертову проницательность. Ненавижу то, как в черном взгляде в привычные ненависть и похоть вплетается насмешливое превосходство. Будто он знает заранее каждое моё действие. Плевать. Пусть задевает каждым своим словом. какое там…каждым своим проклятым презрительным взглядом. Не обещает выполнить просьбу, даёт знать, что не удивится уже ничему. Ещё и это долбаное "может быть".

— Я хочу хотя бы раз в своей жизни заняться любовью.

Выдохнуть в ответ на насмешливый взгляд. Чистую правду. И пусть хочется не с ним. Не его. Но это та часть правды, которую он, возможно, примет…

— Ни грамма лжи…Саид. Хотя бы раз. Ты умеешь заниматься любовью, а не трахать и совокупляться?

***

Шибануло током. Сильно. Так что вдоль позвоночника протянулись огненные плети и я вздрогнул. Эти слова заставили полностью развернуть ее к себе, сгрести одной рукой за талию, а другой упереться в стекло. Чтобы жадно смотреть на то как голубые глаза пристально сжигают меня своей ясной небесной синевой.

— Любовью занимаются вдвоем…Карина. До сих пор…я был в этой игре один. И наш секс даже не насилие. Нет. Скорее мастурбация. С одной лишь разницей, что моя сперма оказывалась в твоем влагалище, а не у меня в руке.

Но дышать все труднее потому что ее лицо слишком близко, а запах сводит с ума. Она умопомрачительно пахнет эта сучка, эта белокурая ведьма от одного взгляда на которую мне скручивает яйца.

И да…до сих пор между нами не было даже секса. А я хочу…Пиздец как хочу заняться с ней хотя бы сексом.

— Но я выполню твою просьбу. Я же сказал, что мне нравится честность…хотя не знаю на кой черт это тебе. Хочешь заняться любовью? Для начала поцелуй меня…сама. По настоящему. Ты же умеешь целоваться, а? Или ты раньше трахалась без этого?

***

Засмеяться. Первым порывом засмеяться в ответ на последнюю фразу. Прямо ему в лицо. Параллельно с пощёчиной, чтобы причинить хотя бы толику той боли, которая взорвалась внутри как только его голос стих.

Не знаю, как я смогла сдержаться. Прикусив со всей силы щёку изнутри. Едва не до крови, чтобы заглушить рождающуюся истерику в груди. Впиваясь ногтями в собственные пальцы, не позволяя утихнуть физической боли. Она прекрасна. Эта боль. Она — самое лучшее средство от той, что неумолимо разрывает сердце, что заставляет вскипать мозги и вызывает слёзы в глазах.

Поцеловать его? только от этой мысли начинает подташнивать. Лучше бы сказал воткнуть в себя нож…

Глубокий вздох прежде чем приподняться на носочки, прямо перед ним. молчит. каменная статуя, которая не желает помогать. которая только ждёт, что я сделаю.

Закрыв глаза, только чтобы не видеть его лица, податься вперёд. К сжатым губам. Прижаться и замереть, едва не оглохнув от собственного оглушительного сердцебиения. От панического требования собственного мозга отстраниться как можно дальше, разорвать контакт, унять это разрывающее желание тут же закрыть рот ладонью, стереть любое прикосновение к себе.

Он по-прежнему не двигается. Ждёт. Заставить себя шевельнуть губами, ещё раз, дотронувшись кончиком языка до нижней….и всё же сдаться. Отстраниться от мужчины, чтобы глубоко вдохнуть закончившийся в лёгких воздух…и наткнуться на его злую, какую-то раздражённую ухмылку.

— Я…я не могу сама. Ты….научи меня. Пожалуйста

***

Схватил за лицо, схватил за затылок, всматриваясь в глаза которые наполнились слезами. Да что ж с тобой не так, а? Ведь что-то не так. Я чувствую. я ощущаю кожей, что где-то есть…где-то есть скелет в непролазном черном как сама смерть шкафу. Но не могу найти. Помню свое разочарование когда понял, что она не девственица. Как будто выдрали что-то изнутри. Но, блядь…я и распутства не вижу. Не умеет она. Это правда. Кожей ощущаю. Или же лжет так умело как никто и никогда не лгал.

Хотя…хрен его знает с кем она там переспала. Наклонился к ее лицу и тронул губами не губы, нет…тронул ее скулу. Едва касаясь языком, оставляя мокрую дорожку. К подбородку, вверх, между нижней губой и подбородком. А потом потереться о ее губы своими. И неожиданно для себя самого со стоном наброситься на ее рот, проталкивая в него язык, сплетая с ее языком. Руки зарылись в волосы, потянули вниз заколку распуская белокурые локоны. И меня уже ведет от ее губ, ведет от дыхания, от несмелых движений языка. Оторвался от ее рта и хрипло прошептал.

— Я говорю — ты делаешь и что-то получится. Повторяешь за мной…шевели языком.

Удерживая за шею, но теперь не сильно, всматриваясь то в глаза, то на ее припухшие губы, обводя их языком и снова набрасываясь на них.

***

Закрыть глаза потому что так легче. Так легче переносить любые прикосновения. Даже такие лёгкие, почти невесомые. К лицу, к подбородку, к скулам. Стискивая всё сильнее свои пальцы, чтобы не стиснуть челюсти от осознания, что мокрые почти нежные касания не причиняют боли. Слишком непривычные, слишком осторожные? И в следующую секунду вцепиться пальцами уже в его предплечья, услышав стон. Как будто он хотел…хотел же? сам поцеловать меня. Больше никакой нежности. Терзает рот губами, затем-языком. Ласкает им мой, проводит по зубам, и так же резко разрывает поцелуй, заставив распахнуть глаза в ответ на его слова и мысленно кивнуть самой себе.

Сильнее сжать пальцы на коже рук, когда хватка мужской ладони на шее ослабела. И вновь закрыть глаза перед тем как позволить себе ответить. На поцелуй. На поцелуй Нармузинова. Не думая о том, КТО он. Сосредоточившись только на влажных и мягких, в то же время настойчивых ласках…именно ласках его губ. Языком пройтись по его нижней губе, повторяя за ним, слегка посасывая её. Как делает он с моей верхней. Чувствуя, как впи ваются его пальцы в затылок, притягивают к его лицу. ещё ближе. Так правильнее? так удобнее отвечать. Когда почти вжимает в себя. Когда слегка прикусывает мои губы, заставляя тихо зашипеть. И тут же зализывает их, успокаивая. Ещё сильнее в него пальцами, потому что…ноги подгибаются. Об этом все говорят? о том, как подкашиваются колени, и если бы не трюмо сзади и не его крепкая рука, схватившаяся за мою голову, я бы упала?

Позволить себе оттолкнуть его, чтобы сделать вздох. чтобы жадно глотнуть чёртов раскаленный кислород. И посмотреть в его лицо, в расширившиеся зрачки, черные как сама ночь. наткнуться на его внимательный взгляд. о чем он думает с жтим пламенем, разгоревшимся в самых зрачках. И едва не возненавидеть себя за нечаянно вырвавшееся:

— Мне нравится…давай ещё, Нармузинов

***

В голове все еще пульсирует ее "пожалуйста" пульсирует так словно бьет каждый раз током по венам. И каждый ответ на мой поцелуй заставляет кровь вспениться, вскипятится до пузырей обжигающих изнутри потому что никогда раньше не отвечала. И меня затрясло, меня вывернуло так, что я покрылся капельками пота, а от возбуждения член окаменел и все вены на нем болезненно вздулись узлами.

Давай еще…Как пошло, как на хрен пошло это звучит и мне срывает все планки. Срывает так, что я весь буквально трясусь от страсти.

— Нееет, — шепчу в ее опухшие, такие красные губы, — давать будешь ты, девочка.

Тронул ее губы пальцами, надавил на нижнюю. заставляя маленький рот открыться.

— Оближи их, — голос сорвался и я не дожидаясь ее ответа погрузил пальцы ей в рот, другой рукой сажая ее на трюмо, — оближи так чтоб они были мокрые, пососи их.

Послушно делает как я говорю и мне кажется мои яйца сейчас на хер взорвутся. Я поступательно двигаю пальцами у нее во рту. Хочется сильно, до самого горла…но не сегодня. Сегодня она…блядь, она меня попросила по другому. И я сам ХОЧУ. Я ХОЧУ ее по другому.

Вытащил пальцы из ее рта, другой рукой рванув на ней нежное кружево на груди, обнажая розовые соски, провел по одному из них мокрым пальцем и подул на него, а потом тут же захватил ртом. Не сильно, а слегка, дразня самый кончик языком, проводя влажную дорожку между грудей до живота, раздвигая коленом ноги, так чтоб они были по обе стороны от моих бедер и ныряю пальцами под кружево трусиков, между нижними губами, отыскивая клитор мокрыми пальцами и осторожно обводя его по кругу, мои губы сосут ее сосок. Я слегка покусываю его и тру кончиками пальцев ее нежный бугорок, который кажется таким острым и таким маленьким под подушечками моих пальцев.

Скольжу снова губами вверх, широко открытым ртом по ее горлу и снова к губам, языком в ее рот и средним пальцем внутрь ее лона. Толчком по самые костяшки, лаская изнутри стенки влагалища. и выныривая снова. Палец к нашим губам. Он взрывает мозг ее запахом и я вначале облизываю его сам, не переставая касаться губами ее губ, а затем снова погружаю в ее рот.

— Сделай его очень мокрым, маленькая….очень мокрым, — хриплю в ее губы и чувствуя как меня сейчас разорвет на хер.

***

Вцепиться рукой в край трюмо, прислоняясь спиной к зеркалу, чтобы не упасть, не сползти вниз, когда…боже, что он делал своими пальцами? Впервые что-то настолько пошлое, настолько откровенное, но без того унижения, которым раньше было пропитано каждое его действие. каждое действие каждого мужчины в отношении меня. Дышать приоткрытым ртом, потому что кислорода отчаянно мало во мне…чёрт, даже вокруг меня. Особенно когда взгляд цепляется за капли пота, стекающие по тёмному виску. Будто это всё…все эти действия даются ему так же тяжело, как и мне. Прикусить губу, когда Саид коснулся соска. Ртом. от необычных ощущений захватило дух, рука сама легла на его плечи, пока его пальцы опустились по телу вниз…скользнули между ног…тело выгнулось от острого пронзившего удовольствия, когда слегка нажал там.

Господи…И до крови в собственные губы зубами, чтобы не застонать…в его губы, потому что это всё…это всё слишком ново. Это слишком хорошо. И не просто ощущения. нееет. слишком сильно, почти больно смотреть, как он сдерживает себя. а он сдерживает. я знаю, как мужчины не могут себя контролировать.

Послушно вновь и вновь облизывать его пальцы, не смея…не желая отвести взгляд от его сосредоточенного лицаю Почему? Потому что его колбасит так же как меня саму? Почему это так важно…и так приятно?

Одними губами прошептать…попросить

"Пожалуйста".

Я не знаю, о чём я прошу. Откидывая голову к зеркалу, просто повторять это слово…мне кажется, он понимает, понимает лучше меня.

Вновь ныряя рукой между моих ног

***

Она меня сорвала. Ее "пожалуйста" такое нежное, такое хрупкое, как будто вот — вот растает. Мне хочется поймать его и сожрать, мне хочется вылизать ее "пожалуйста". А я не привык себе ни в чем отказывать притом что ее вкус и ее запах уже забились мне в каждую поры проникая через рецепторы языка.

Распахнул ее ноги еще шире, ставя пятками на крышку трюмо, сползая вниз и впиваясь ртом в ее нежные складки. Я знаю о чем она просит…это видно по трепету, это слышно в сбивчивом дыхании, в розовых щеках, в закатывающихся глазах. И мои губы обхватывают ее клитор, чтобы втянуть в себя нежно посасывая, отыскивая пальцем дырочку и потирая ее у самого входа, сатанея от того насколько она стала мокрая. ВПЕРВЫЕ МАТЬ ЕЕ. Впервые мокрая для меня. На фалангу внутрь, только лаская и одновременно беснуясь языком на ее клиторе. То всасывая в рот то вылизываю со всех сторон. Поддевая снизу вверх. Всегда одинаково, вслушиваясь в ее стоны, вслушиваясь в срывающееся дыхание и ощущая как сейчас мой член взорвется. Мне кажется что его накачали спермой так, что головка печет и скоро лопнет.

Вхожу в нее пальцем сильнее и всасываю клитор так чтобы внутри рта бить по нему языком, ритмично и сильно….Давай, маленькая…давай, со мной один раз. Со мной первый.

***

Оттолкнуть…первым порывом оттолкнуть. Потому что то, что он делал, было немыслимо! Задохнуться от осознания…подавшись вперед, вцепившись в его плечи и пытаясь не сойти с ума от этой картины: его голова между моих ног. Сердце срывается куда-то вниз, срывается с грохотом, когда горячие губы оказываются на моей плоти. Охнуть от неожиданности…от странного охватившего все тело удовольствия. Десятки, нет, сотни совершенно разных ощущений, пронзивших нервные окончания. СИльнее впиваться пальцами в его тело, стараясь удержаться в сознании. ВПЕРВЫЕ ЖЕЛАЯ ОСТАВАТЬСЯ В СОЗНАНИИ. потому что сейчас его разрывает не от боли и страха. Сейчас в сознании одна за одной взрываются звёзды, короткими, яркими вспышками, вырывают стоны, шипение, когда Саид вставляет палец, а затем губами и языком начинает терзать меня изнутри. Слишком сильно. СЛишком приятно…почти больно от удовольствия. А потом да, потом тот самый взрыв. Только теперь взрываются не звезды, теперь разлетается на мельчайшие атомы целая вселенная. Простреливает по позвоночнику ядом чистейшего наслаждения. Прорывается сквозь искусанные губы громким:

— Саииииииииид.

***

Сладко. Как же сладко слышать свое имя ее срывающимся голосом. Непроизвольно. Она кричит его почти бессознательно и содрогается в моих руках. Так сильно, что меня полностью срывает. Я лихорадочно расстегиваю штаны, продолжая сростно лизать, продолжая всовывать в нее язык чтобы сожрать ее соки, освобождая член раскаленный, как кипяток. Рвануть наверх, подхватить под ягодицы и в это вздрагивающее тело вонзиться одним толчок… и ощутить как сильным сокращением выдрала из меня самый дикий и быстрый оргазм в моей жизни. Я заорал, хрипя, впечатывая ее в стекло и адски кончая прямо внутри ее тела под судороги, под спазмы оргазма….как будто ее лоно высасывает из меня саму жизнь и я подыхаю внутри нее от бешеного наслаждения. С одного. ссссска толчка. С одного но по самые яйца и по самую ее матку. Взорвался и меня все еще разрывает. Фонтанирую внутри ее тела, кусая нежную шею, изогнутую из-за запрокинутой головы. Она непроизвольно оплела меня ногами, впилась руками в мои плечи и волосы. Впервые…такая со мной. Нашел ее стонущий рот и выдохнул в него последнюю судорогу оргазма.

Волна постепенно сходит на нет. Очень медленно. Я все еще содрогаюсь внутри нее. Мои губы все еще на ее губах. Целую. И медленно отодвигаюсь чтобы посмотреть в ее глаза. Мне важно их увидеть…Я хочу знать будет ли там полыхать ненависть.

***

Провалиться, просто рухнуть в самуюю настоящую черную дыру. в пустоту, в никуда. Когда он вдруг резко к себе дёрнул, чтобы войти…нет чтобы ворваться в меня. не давая времени понять, что происходит. Всё ещё балансируя на грани оргазма и возвращения в реальный мир ощутить, как прижал к себе, кончая. Лихорадочные укусы по моей шее, словно помечает…но это всё где-то на краю сознания. Где-то, где пока не ломает от последних отголосков наслаждения…первого в моей жизни наслаждения с мужчиной. С тем, кто прожолжает целовать, кажется, целую вечность…а затем отстраняется. Осторожно отстраняется, возвращая в реальность. В ту, в которой он не просто безликий мужчина, доставивший мне удовольствие…сломавший, чёёёрт, просто разрушивший тот каменный многослойный барьер в моём сознании, не позволявший никаких прикосновений от чужих…

и в голове, в висках диким визгом: " а ему что позволила? Своему насильнику!"

Пока он замер, слегка прищурившись и ожидая чего-то?

Медленно отвести взгляд, чтобы заткнуть истерику в себе. Ту самую, что начала зарождаться, как только Нармузинов отстранился.

— Спасибо.

Шёпотом. Потому что почти больно повышать голос.

— Это было …был первый раз.

Завтра он снова будет проклинать моего отца. Завтра я снова буду стараться стать ближе к нему, чтобы убежать.

Завтра. А сегодня мы останемся здесь. В этом моменте

Глава 17. Дарина

Я улыбалась гостям брата, стараясь поддерживать беседу, иногда бросала взгляды на широкие стеклянные двери, точно зная, что он придет и мне ужасно не хотелось, чтобы это застало меня врасплох. Меня разрывало от желания ЕГО увидеть и одновременно хотелось бежать отсюда так быстро, насколько смогу.

Увидеть Максима означало новую боль, борьбу, войну с самой собой, а я устала воевать. Мне было проще, чтобы он был где-то далеко. Вне физической досягаемости от меня.

Я сдерживала себя невероятным усилием воли, кусала губы, сжимала пальцы рук, чтобы не думать о том, что скоро он приедет и нам придётся увидеться снова. Ближе к полуночи я уже была готова сбежать снова, куда угодно. Снять гостиницу, переночевать в машине, я даже собралась извиниться перед Андреем и уехать прямо сейчас, но его новый партнер из Европы вдруг заинтересовался работой моего фонда и все же отвлек на себя внимание. Он расспрашивал о благотворительных акциях, в которых мы раньше принимали участие и какова реклама для спонсоров фонда. По каким каналам европейского телевидения говорят про наш фонд и насколько он известен. Я терпеливо отвечала на вопросы этого напыщенного индюка, одетого с иголочки, с блестящими от геля волосами и скользкой улыбочкой мачо, а он бросал весьма красноречивые взгляды в вырез моего строгого черного платья или на ноги, а иногда весьма откровенно смотрел мне в глаза и проводил кончиком языка по своим тонким губам.

— Вы лично сопровождаете спонсоров на подобные мероприятия?

— Обычно ее сопровождаю я! А спонсоры добираются сами на своих иномарках или общественном транспорте!

Я вздрогнула и резко обернулась — Максим стоял у меня за спиной и, прищурившись, сжимал зубами сигару. Он сверлил взглядом англичанина и тот мгновенно стушевался. Его глазки забегали.

Я мгновенно занервничала… сильно. Мне казалось, я чувствую его близость физически, каждой клеточкой своего тела… и это невыносимо. Особенно, когда он настолько красивый, как недосягаемая мечта, которая была у меня в руках и вдруг стала не мечтой, а кошмаром… и все же этот кошмар манил к себе с такой силой, что у меня свело скулы и заболели глаза. От его красоты.

Черные волосы небрежно растрепаны, слегка зарос и эта синяя рубашка, оттеняющая его глаза, с распахнутым воротом, в вырезе видна сильная шея и тонкая цепочка, на которой покачивается мое кольцо… то самое, что я бросила ему в лицо в порыве ненависти. До боли захотелось провести ладонью по заросшей щеке, большим пальцем по капризной нижней губе, зарыться лицом там, на плече, где пахнет его кожа и волосы, и в изнеможении застонать от его близости… Боже! Это наваждение. Это проклятие. Это зависимость на грани с безумием.

— Я имел в виду, присутствуют ли спонсоры на подобных мероприятиях? — как-то невнятно ответил англичанин и нахмурился. Похотливый блеск в его глазах тут же погас. Еще бы. Когда Зверь пронизывал его насквозь, внушая подсознательный ужас и панику.

Я посмотрела на Максима, потом снова на Питерсона, и кивнула:

— Да, обычно присутствуют.

Резко встала с кресла. Как всегда, сердце предательски билось в тысячу раз быстрее, когда он рядом. Только если я сейчас не уведу Максима подальше от Питерсона, то этот разговор превратится в перепалку, а мне нужны спонсоры в фонд. А еще я не хочу портить прием в честь столь важных событий для брата, а Максима это не остановит, если он придет в ярость.

Я хотела позвать мужа и вдруг поняла, что у меня сел голос, даже произнести его имя вслух больно. Потому что он больше не мой. Не мой муж, не мой мужчина… не мой любимый… чужой. «Макс Воронов никогда и никому не принадлежал»… а мне тем более.

— Максим…нам нужно поговорить, у тебя есть несколько минут для меня? — выдавила я и почувствовала, как от его ответа вся кровь бросилась мне в лицо, а потом отхлынула. Он медленно повернулся ко мне, все это время он сжигал презрением Питерсона, который явно мечтал исчезнуть. Как всегда, невыносимый взгляд синих глаз, пронизывающий, тяжелый окутал меня гипнозом, похожим на марево наркотика. Только дышать становилось все труднее и труднее, зная, что Максим настолько близко, мне стоит сделать несколько шагов, и я рядом, просто смотрю ему в глаза, один раз… а потом еще и еще… бег по кругу.

— Не минута, Дарина! Вся моя жизнь принадлежит тебе.

Ложь… его жизнь никогда не принадлежала мне. Она принадлежала ему самому, а я… я ее украшала, не более того.

— Не здесь, — кивнула в сторону двери, ведущей в коридор, и пошла вперед.

Я знала, что он смотрит на меня сзади. Наглый взгляд чувствовала кожей. Я немного нервничала. Его близость не просто волновала, она напрочь лишала смелости и решимости. Мы поднялись по лестнице, ведущей в левое крыло особняка, и я остановилась перед одной из комнат для гостей, замялась. Остаться с ним наедине слишком рискованно.

Максим резко распахнул дверь, пропуская меня вперёд.

— Проклятье, малыш, ты так прекрасна! — выдохнул он, и его глаза блеснули в полумраке.

Это было очень неожиданно, я даже вздрогнула. Сердце перестало биться. Оно замерло. Ни одного удара. В горле пересохло, и я непроизвольно сжала пальцы, до боли в суставах.

Смотрела на Максима и видела, что он изменился…неуловимо. Так, как умел меняться мой муж, при этом всегда оставаясь ослепительно красивым… до боли в груди.

Бывший! Бывший!.. Эхом отдалось в голове, и я болезненно поморщилась. Он стоял в дверях. Не входил. Медленно втянула воздух, не зная, что спросить, смущенная его комплиментом.

— Как ты? Тебе уже лучше?

Я отвела взгляд, стараясь не смотреть ему в глаза. Мне нужно время, секунды, чтобы собраться с мыслями и избавиться от дикого желания бросится ему в объятия.

— Твоими стараниями, малыш.

Выдохнула так же медленно, как и вдохнула. Он действительно в полном порядке. В самом что ни на есть порядке. И я рада этому, очень рада. Максим прислонился к косяку двери, и я все же посмотрела ему в глаза. Когда-нибудь, хоть когда-нибудь я смогу это делать спокойно? Без дрожи во всем теле, без болезненного желания сломаться, послать свою гордость к дьяволу, жажды быть с ним, закрывая глаза на все. Когда-нибудь я смогу. Просто нужно время.

— Я хотел поблагодарить тебя за это. Честно говоря, я хотел сделать это ещё вчера. Но у нас вышел немного другой разговор на тот момент…любимая. А когда я очнулся, тебя не было рядом, ты уехала с Фаиной, — прозвучало спокойно, даже слишком.

Только его взгляд кричал совершенно другое, он не понимал, ПОЧЕМУ меня не оказалось рядом, я видела в глубине его глаз упрек. Я и сама в чем-то себя упрекала… но не в том, что не была рядом с ним, а, наоборот, в том, что не смогла уехать вчера… Где-то в глубине души… на подсознательном уровне я жаждала увидеть Максима, это неконтролируемое желание, оно разъедает изнутри, сжигает силу воли. Я могу сколько угодно лгать отцу, я могу лгать даже Максу, но не могу лгать себе. Меня сжирает эта ненормальная зависимость, она превращает всю мою уверенность в прах.

— Не стоит благодарить. Я бы сделала это и для брата, и для Карины. Ты тоже моя семья, я не могла оставить тебя умирать. Да и лучше иногда что-то сказать позже, чем никогда. Благодарность принята.

Я слегка одернула платье, заметив, что его взгляд опустился к моим ногам, а потом медленно, скользя по всему телу, вернулся к лицу, задержался на губах. Глаза потемнели, стали насыщенно синими, он вдруг спросил хрипловатым голосом, от которого на спине выступили капельки пота:

— Так это всё, о чём ты хотела поговорить, малыш? Спросить, как я себя чувствую? Или испугалась, что я перегрызу глотку этому ублюдку англичанину, который пялился на тебя, как на десерт со сливками?

Я медленно выдохнула:

— Нет не только это, — я собралась силами и продолжила. — Мы уезжаем завтра утром, Максим. Я и дети, оттуда уже пришлю тебе бумаги с адвокатом насчет встречи с детьми.

Кивнул головой, прошёл к мини-бару, достал оттуда бутылку виски и наполнил бокал. Повернулся ко мне наверняка он прекрасно заметил напряжение, сковавшее моё тело, и бледность, и крепко сжатые губы.

— Присылай своего адвоката, Дарина… — отпил из бокала. — Ты хорошо подумала насчёт отъезда?

Внутри всколыхнулось это чувство, когда до боли знакомые жесты, привычки переворачивают душу… они настолько родные, что практически срослись со мной самой. Его привычки. Я буду тосковать и по этим мелочам… особенно по ним.

— Да, я давно обо всем хорошо подумала, Максим. Не волнуйся, ты будешь видеться с ними, когда захочешь.

Отставил в сторону стакан и шагнул ко мне, сокращая расстояние между нами:

— А с тобой? С тобой я тоже буду видеться, когда захочу, Даша?

Встретилась с ним взглядом и внутри все перевернулось. Я знала этот взгляд… боже, я все в нем знаю. Все, и одновременно ничего, сглотнула и спокойно ответила:

— Когда ты будешь приезжать к детям, конечно, ты увидишься и со мной.

Я сделала два шага назад к двери и с опаской смотрела на Максима… я не была уверена, что просто так пройду мимо, и он промолчит, даст мне уйти. Совершенно не уверена, особенно когда в его взгляде увидела нечто, заставившее мое сердце не просто забиться, а заколотится с такой силой, что мне стало невыносимо жарко, несмотря на холод этой пустой комнаты. Его глаза горели голодом, и он пожирал взглядом меня всю… я слишком хорошо знала этот взгляд… слишком хорошо помнила, что может за ним последовать. По телу прошла неконтролируемая дрожь, и я снова задержала дыхание, чтобы успокоится.

В тот момент, когда я, полная решимости, все же направилась к двери, Максим мгновенно преградил мне дорогу и захлопнул дверь, повернул ключ, сунул его в карман, и посмотрел мне в глаза:

— Куда ты собралась уехать, Дарина?

Я остановилась и, судорожно сглотнув, ответила:

–. Мы едем в новый дом, который я сняла, Максим. Так будет лучше.

— Зачем ты хочешь уехать? Зачем сбегаешь от меня?

— Я не сбегаю. Я просто хочу быть дальше от тебя.

Снова отвела взгляд. Невыносимо смотреть ему в глаза и находиться так близко.

Он осторожно взял меня за подбородок и тихо попросил:

— Посмотри на меня, Даша. Я прошу тебя. Почему, малыш? Я настолько противен тебе? Или, наоборот… — он погладил большим пальцем мою скулу. — Ты боишься, что снова поддашься своим чувствам ко мне?

Прикоснулся к моему подбородку, и я вздрогнула, по всему телу прошла волна электрического тока. Всегда от его прикосновений так, и это не изменить. ОН просит смотреть ему в глаза, а я не могу. Мне больно, невыносимо больно и страшно… я такая слабая рядом с ним.

Провел большим пальцем по моей скуле, и внутри поднялась волна тепла, обжигающего голода по его прикосновениям. ДА! Именно этого я боюсь. Именно это заставляет меня бежать как можно дальше! Эта порочная, дикая страсть, которая сводит меня с ума каждый раз, когда он прикасается ко мне. Ложь прозвучала жалко…Поверит ли он?

— Я больше ничего не боюсь. Мне больше незачем бояться и больше нечего терять.

Все же посмотрела ему в глаза. Это было неправильно… оставаться наедине…я не готова. Совсем. Совершенно. Но спонсоры с фонда и Макс…который чуть не затеял там скандал.

Он склонил голову ко мне, и я начала задыхаться.

— Мне мало просто видеть тебя по выходным, Дарина, — провёл рукой по моей обнажённой руке, — мне этого ничтожно мало. Я хочу большего…

Я нервно провела языком по пересохшим губам, чувствуя его запах и то, как предательски начинает кружиться голова, дрожать колени и учащаться дыхание. Прикоснулся к моей руке, к голой коже чуть ниже плеча, и по всему телу пошли мурашки. Как же я это ненавижу… свою реакцию на него. Одинаковую всегда… одинаковую, потому что знаю, что он может мне дать здесь и сейчас. Потому что ненавистное тело горит от жажды его прикосновений, живет своей жизнью, в диком желании получить то порочное и дикое удовольствие, которое умеет дарить этот Дьявол. Теперь Максим коснулся костяшками пальцев моей щеки, я невольно прикрыла глаза, сделала шаг назад и наткнулась на запертую дверь. Если бы я могла сейчас повернуть ручку и бежать. Без оглядки.

— Нет, — хотела сказать твердо и уверенно, но голос сорвался.

Медленно улыбнулся мне. От этой порочной улыбки я перестала дышать, в горле пересохло, и спина покрылась испариной. Он приблизился настолько, что я чувствовала жар его тела сквозь одежду. Облокотился ладонями о дверь возле моей головы, отрезая все пути к отступлению, и я почувствовала его прерывистое дыхание, колени начали предательски подгибаться, а когда Максим вдруг впился в мои губы губами, меня подбросило, оглушило, как ударной волной. Вкус его дыхания ворвался в легкие и взорвал разум. Внутри вспыхнул пожар, огненная лава. Впилась в его плечи дрожащими пальцами, закатывая глаза от наслаждения. А потом как ледяная волна по всему телу — испробованный метод, безотказный. И я безотказная. Как и все его шлюхи. Распахнула глаза и уперлась руками ему в плечи, теперь уже пытаясь оттолкнуть. На секунду удалось оторваться от его губ:

— Нет, не смей! Нет!

Максим вдруг несильно схватил меня за волосы на затылке, запрокидывая мою голову назад, и сердце забилось в горле, почувствовала, как напряглись соски и мучительно заныло внизу живота. Его животная страсть сводила с ума, с ним всегда безумно чувственно, властно, порочно, пошло. Так умеет только он. Муж рывком прижал меня к себе, и я сорвалась в пропасть. Его губы пожирали мои с диким голодом, кусая, сминая, отбирая силу воли, проникая наглым языком глубоко и быстро, сплетаясь с моим, имея мой рот безжалостно грубо и так умело.

— Да. Со мной только Да!

Отстранился от меня, и его взгляд проник мне под кожу, выворачивая изнутри, обнажая все примитивное и дикое во мне. ТО, что мог разбудить только он. Чувствовать всю мощь и жар его тело было невыносимо, как и то, что он хочет меня…Я резко выдохнула и посмотрела ему в глаза, стараясь унять предательскую дрожь. Если дотронется, я не справлюсь…Пожалуйста, пусть не трогает меня…Я уперлась руками ему в грудь, сильно, настолько сильно, насколько могла.

— Именно с тобой — нет. Я не хочу. Не хочу! Не мое тело, а я!

Максим перехватил мои руки и завел над головой, впечатывая меня в дверь, лихорадочно задирая подол платья, касаясь кожи над резинкой чулок, лаская, сминая так сильно, что я уже теряла весь контроль, он склонил голову и обхватил напряженный сосок губами, через материю платья, слегка прикусил, и я всхлипнула. На глазах блеснули слезы от бессилия. Я уткнулась лицом ему в волосы, чувствуя, как от жарких губ, сжимающих, терзающих мой сосок, по всему телу расходятся волны электрического тока и жалобно прошептала:

— Максим…нет. Пожалуйста, пойми — нет, это нет. Не надо. Я возненавижу себя. Возненавижу, понимаешь? Отпусти… прошу тебя.

Он выматерился и со свистом выдохнул через стиснутые челюсти. Его рука ослабила захват, освобождая меня. Да, так лучше. Без прикосновений. Не то я завою, я закричу… только пусть не касается меня. Иначе я сдамся… так быстро, без боя… без сопротивления. Еще одно касание, и вся моя решимость взорвется как мыльный пузырь. Я молила Бога, чтобы Максим не пустил в ход именно то оружие, против которого не может устоять ни одна женщина… Мысли о других женщинах мгновенно отрезвили, и я смело посмотрела ему в глаза, такие пронзительно синие, яркие… Он отступил назад, отвернулся к окну. Я одернула подол платья, выравнивая дыхание, собирая остатки воли по кусочкам.

— Максим, выпусти меня, пожалуйста. Отдай ключ.

— Пожалуйста, Дарина, давай поговорим. Ты же не можешь вечно убегать от меня, малыш?

— Давай поговорим, — я кивнула и посмотрела на ручку двери, потом снова перевела взгляд на него, — только недолго.

— Ты думала, что будет дальше? Завтра ты уедешь отсюда, а дальше? Что ты будешь делать? Что МЫ будем делать? Мы же не сможем стать друг другу чужими людьми…

Он вдруг в несколько шагов преодолел расстояние между нами и снова стоял напротив меня. В нескольких миллиметрах.

Я переоценила свои силы, точнее, свои нервы. Судорожно сглотнула и ответила:

— Дальше? Дальше ты вернешься к себе домой, как победитель, а я останусь с отцом. Дальше, Максим, мы подумаем, как распределить время встреч для тебя с детьми… Как я и говорила.

Осеклась на полуслове, потому что увидела, как он смотрит на меня…

— Малыш, почему? Почему ты предлагаешь ЭТО? Теперь, когда всё узнала?

От его "малыш" моментально сжалось сердце. Я была готова, что мне предстоит война. Словесная война… и она будет намного сложнее, чем его ярость и ненависть, на которую я могла отреагировать своей яростью. Мне предстояла иная атака. Атака Максима, который не привык к поражениям и чувствовал себя победителем.

— Я восхищена твоей стратегией, более того, я просто поражена, насколько ты все просчитал. Я благодарна за то, что не оставил брата одного. Только я ничего не предлагаю, Максим. Твой дом больше не мой дом. Я не вернусь к тебе, если ты это имеешь в виду. Нас больше нет. Есть ты и я. У каждого из нас своя жизнь.

Он сглотнул и все равно продолжил:

— Но почему, Даша? Ответь мне. Почему ты разделяешь нас в своих словах? С каких пор я и ты каждый сам по себе, а?

На секунду я увидела в его глазах гнев, этот знакомый обжигающий блеск, и я запаниковала. Я не доверяла ни себе, ни ему. Все могло выйти из-под контроля в любую секунду, уже чуть не вышло. Я глубоко вздохнула и ответила:

— Потому что я больше не вижу нас вместе. Потому что я устала от нас. Впервые за много лет, сейчас, находясь у Андрея, я перестала чувствовать себя как на пороховой бочке и знаешь… мне это нравится, Максим. Прими мое решение, пожалуйста. Мы не враги. Просто прими и всё.

По мере того, как я говорила, моя собственная уверенность таяла с каждой секундой. Потому что я видела его глаза…Неужели это отчаяние? Или опять его проклятая игра на моих чувствах?

— Вот так просто, маленькая? После стольких жизни вместе, после всего того, через что мы прошли…Ты просто не видишь нас вместе? — последние слова он практически проорал, стиснув руки в кулаки, словно сдерживаясь от желания пробить ими дверь у моей головы.

Я зажмурилась, ожидая удара, но он не ударил. Сердце билось очень быстро. Я все же нашла в себе силы говорить дальше:

— Это было непросто…это было тяжело, долго и больно, Максим. Очень больно. Я совсем тебя не знаю. За эти годы я представляла себе кого угодно, но не тебя настоящего. Ты никогда не изменишься. А я изменилась, и ты этого не видишь или не хочешь видеть. Я не вернусь к тебе. Хотя бы потому, что ты даже не понимаешь, почему это происходит. Ты герой, а героев не судят, верно? Вот и я не сужу героя, но ты больше не мой мужчина. И я не хочу, чтобы ты был моим.

Максим склонил голову на бок и тихо спросил:

— А кто я для тебя теперь, малыш? Дарина, не надо, — его голос охрип, и он прокашлялся, — не поступай так. Я не смогу без тебя. Это наша семья, любимая…пожалуйста, — говорил и не отрывал взгляда от моего лица. Я судорожно сглотнула. Это было невыносимо. Я смотрела на него, и сердце билось то громко и хаотично, то очень тихо. Я никогда раньше не слышала от него ничего подобного. Никогда. Какая — то часть меня рассыпалась на осколки. Приступ боли и дикого желания сжать его сейчас в объятиях, стал невыносимым…но…ведь…это его игра. Он не отступится. Он хочет вернуть меня любым способом, и это, возможно, следующий из многих его методов. Первый он применил, когда задирал на мне юбку и жадно целовал, применяя самый жестокий из методов — соблазн. Тот самый метод, который всегда действовал безотказно. Я больше не верю ему. Он смог без меня…смог не один, не два раза и сейчас сможет.

— Ты сможешь, Максим…я уверена, что сможешь. Это не впервые. Наша семья останется семьей. Ты — отец моих детей и никогда не будешь мне чужим, но… я больше не хочу быть с тобой. Пойми. Услышь меня. Я не вернусь к тебе.

Его кулак все же обрушился на дверь, и я непроизвольно вздрогнула. Максим сделал шаг ко мне и осторожно взял за подбородок, поднял мое лицо к себе:

— Малыш, это я. Это всего лишь я! Почему ты так боишься меня?

Вдруг хрипло рассмеялся. Покачал головой:

— Можешь не отвечать, арина. Ответь на другой вопрос. С кем ты хочешь быть, если не со мной? Кого ты видишь рядом с собой?

Я понимала, что долго не продержусь, что он не отпустит меня, пока я не отвечу, точнее, пока он не поймет, что это конец. Это финал. Где я далеко не победитель, а побежденный, который просто сбежал. От него, от себя. Я перехватила его руку пальцами, осторожно убирая от своего лица. Возможно, сейчас…я должна сказать то, что навсегда отвернет от меня Максима Воронова. Он гордый. Он уйдет…или я действительно слишком плохо его знаю…Потому что если этот разговор продолжится, я не знаю, как долго еще смогу держать себя в руках. Все еще сжимая его запястье и глядя ему прямо в глаза, я сказала, чувствуя, как само холодею от этих слов:

— Я больше не люблю тебя…понимаешь? Я не вернусь, потому что больше тебя не люблю!

Мне кажется, или вокруг стало так тихо, что я слышу, как мое сердце стучит у меня в висках…мне кажется, или я сама задыхаюсь от своих слов? Но я смогла это сказать…

— Повтори, — едва слышно, глаза закрыты, а челюсти сжались так сильно, что я слышала скрежет зубов.

Его "повтори" застряло у меня в горле комком рыданий, и я шумно выдохнула, собрав всю силу воли, стараясь дышать ровно, повторила тихо, но отчетливо:

— Я больше не люблю тебя, Максим…Прости…но это правда.

Я зажмурилась и почувствовала, как его пальцы обвели мои губы, стиснула руки и очень тихо спросила, пока он отвел взгляд и смотрел в никуда, поверх моей головы:

— Максим, скажи мне правду. Отбрось сейчас свои личные эмоции. Просто скажи мне правду, для меня это очень важно…Не просто важно, а я не могу спокойно жить, не зная, жив ли Денис или… — я выдохнула, когда он резко посмотрел мне в глаза, я старалась стойко выдержать потемневший, тяжелый взгляд. — Макс, ты убил его?

Сейчас я должна понять прежде, чем Максим уйдет. Тот, кто рисковал жизнью ради, меня жив ли он? Эта мысль не давала мне покоя, она терзала и пожирала меня все эти дни. Я хотела знать. Возможно, даже ради того, чтобы окончательно не возненавидеть Максима.

— Для тебя это настолько важно, Дарина? — процедил сквозь зубы. Я молча кивнула, по — прежнему даже не дыша.

— А если бы… если бы он и был ещё жив, ты была бы с ним, Даша? Раз он настолько ВАЖЕН для тебя?

Я почувствовала его боль физически, ревность, ярость, ненависть. Как ударная волна, огнем по венам, пощечинами, лезвиями по нервам. Не заслужила доверия. Он никогда не доверял мне безоговорочно. Никогда. Как бы я не любила… как бы не доказывала свою любовь, я не удостоилась единственного, без чего не имеют смысла отношения — доверия.

Вспомнилась фраза из одного романа: "Подозревает в измене тот, кто сам способен на великое предательство". Я резко посмотрела ему в глаза, прямо в эти синие глаза, которые ставили мою душу на колени столько лет. Это будет та самая последняя капля, которая оттолкнет нас друг от друга и пропасть станет такой глубокой, что никому из нас уже не перепрыгнуть её.

— Да…, — ответила тихо, в горле пересохло, и уже уверено произнесла снова. — Да. Возможно.

Когда я увидела его взгляд, я перестала дышать…я не ожидала этой боли. Ожидала чего угодно: его ярости, злости, но не этой всепоглощающей тоски… отчаянной. От которой мне захотелось взвыть. Но уже поздно…слишком поздно что — то менять. Все кончено. Все в прошлом. Я научусь жить без него. А потом скрип двери, и я услышала удаляющиеся шаги. По щекам безжалостно потекли слезы, а ноги подкашивались, и мне хотелось ломать ногти о бетонные стены. Оказывается, любовь умирает очень мучительно…и я в агонии…

И вдруг его голос по обнаженным нервам…по сердцу:

— Один шанс, Даша. Последний. У меня есть шанс?

Слезы душили меня, и я вцепилась пальцами в волосы, а потом громко и отчетлива вынесла нам обоим окончательный приговор.

— Нет…

Захлопнула дверь, сползла по ней на пол, кусая губы до крови, прижимая ладони к двери, словно в попытке коснуться в последний раз. Вот и все…

Глава 18. Макс

Я покинул дом Андрея, даже не попрощавшись с ним. А по сути, прошёл сквозь толпу, собравшуюся в огромной зале, и выскочил на воздух. Мыслям было слишком тесно в голове.

А сердцу в груди. Оно колотилось как бешенное, не понимая, отказываясь принять, что это всё. Конец, чёрт побери!

Можно заставить женщину принадлежать тебе физически, но нельзя заставить её отдать тебе душу. Слишком поздно я это понял. Какие-то жалкие минуты назад, показавшиеся теперь целой вечностью.

«Я больше не люблю тебя… понимаешь? Я не вернусь, потому что больше тебя не люблю!» Слова, пульсирующие в висках назойливым, монотонным набатом, вызвали очередную волну боли, которую хотелось выдрать когтями изнутри, вместе с душой, которая корчилась в предсмертных судорогах. Оказывается, у Зверя была душа. Я хотел бы выдрать её к чертям собачьим и растоптать, чтобы никогда больше не питалась ложными надеждами. Чтобы перестать чувствовать эту бесконечную изматывающую агонию, безжалостно сжимавшую горло и не дававшую вздохнуть. Эта боль убивала, но не могла убить окончательно. И оттого бесновалась всё больше, добираясь ледяными лапами до лёгких, до сердца, замораживая его, чтобы оно остановилось наконец, перестало качать кровь. Моя девочка больше не моя. Я потерял право называть её своей.

Мне не хватило сил крикнуть в ответ, что я люблю. И всегда буду любить. Сколько бы времени ни прошло. Ещё не одну проклятую бесконечность я буду подыхать от всепоглощающей любви к ней.

«Ты никогда не изменишься. А я изменилась, и ты этого не видишь или не хочешь видеть. Я не вернусь к тебе. Хотя бы потому, что ты даже не понимаешь, почему это происходит». Верно, малыш, мне до сих пор трудно понять, почему это произошло. Почему сейчас я стою над пропастью, и от последнего шага с обрыва вниз, в бездну меня сейчас удерживает именно это непонимание.

"Пожалуйста, пойми — нет, это нет. Не надо. Я возненавижу себя. Возненавижу, понимаешь? Отпусти…прошу тебя".

И я отступил. Несмотря на то, что до боли хотелось прижать к себе сильнее, впиваясь в манящие губы, лаская руками такое горячее, податливое, до боли желанное тело. Но я просто не смог поступить иначе. Я знал — она бы уступила снова, если бы я захотел. Как всегда. Только мне мало тела! С ней этого ничтожно мало! Я не желал, чтобы она ненавидела себя так же сильно, как меня. Ей есть ради кого жить, любить эту жизнь. И это не только дети, вашу мать!

«Я не могу спокойно дышать, не зная, жив ли Денис…»Тогда я стиснул зубы, отворачиваясь к окну, лишь бы не видеть этих умоляющих глаз, чувствуя, как вырываются наружу клыки от желания схватить её за плечи и тряхнуть, со всей силы. Выкрикнуть в лицо, что она не должна спрашивать меня об этом недоноске. Что у нас есть проблемы важнее. Те, что касаются нас. Нашей семьи. Но Дарина уже не считала нас семьёй. Мы перестали быть одним целым для неё. Точнее, Я перестал быть частью этого целого.

И сердце, которое раньше стучало для нас двоих, замерло в ожидании ответа, когда я спросил, видит ли она себя с тем охранником, наивно ожидая, что она будет отрицать.

Но ответ был положительным, мать её! Уже нашла мне замену. Того, с кем представляла себя рядом. С ним, а не со мной.

«ДА!» Одно слово. Как единственный выстрел. Прямо в сердце. Оказывается, для того, чтобы убить кого-то, не нужно брать в руки оружия. Оказывается, для этого достаточно двух грёбаных букв. И жертва будет мучиться в агонии боли.

Тело оцепенело моментально. А лёд отчуждения, который долгое время сковывал его изнутри, потушил те самые жалкие угольки надежды, заморозил горло и язык, лишив возможности достойно ответить.

Я сидел в машине перед собственным домом очень долгое время. Не знаю точно, сколько. Не следил. Но, вероятно, всё же не меньше нескольких часов. Когда я решил спуститься в подвал, на улице окончательно стемнело. Заходил в дом абсолютно опустошённый. Уже без каких-либо мыслей. Да, и как может думать тот, кого убили пять-шесть часов назад?! И я тоже шёл убивать. Нет, это не месть моей убийце. Просто лучше сдохнуть самому и забрать с собой этого подонка, чем позволить ЕЙ принадлежать другому.

Парень выглядел неважно. Настолько неважно, насколько можно выглядеть после ежедневных истязаний и голодовки. Я склонил голову, наблюдая за ним. Денис попробовал открыть глаза и сразу закрыл их. Такой слабый, почти немощный. Только бессердечный ублюдок стал бы издеваться над столь слабым соперником. Но ведь я — Зверь. От меня ждут именно этого. Общепризнанный поддонок и подлец. А моё сердце…Оно не так давно перестало биться. Насовсем.

Подошёл к нему вплотную и приподнял остриём кинжала его подбородок:

— Здравствуй, Дениска? Скучал по Зверю, малыш?

Он заорал от неожиданности настолько громко, насколько ему позволяли ослабевшие связки. Скорее догадался по движению разбитых и потрескавшихся губ, чем услышал.

— Пришёл убить меня — убивай…

Долбаный ублюдок. Подыхает, а всё туда же — играет в гордость. Меньше всего я хотел убить его так быстро. Подонок недостаточно намучился, на мой взгляд. Улыбнулся, глядя в узкие щёлки глаз, полыхающие ненавистью:

— А ты уверен, что хочешь снова разозлить меня, Дениска?

Я прочертил ножом линию от правой скулы до левого виска. Его вопли странным образом успокаивали. О да, парень, я знаю, не понаслышке, что такое быть на волосок от смерти. В воздухе запахло его кровью. Аромат смешивался с запахом пота, нечистот и сырости подвала. Но сейчас он был для меня всё равно одним из лучших. Сейчас я мог бы просто кромсать всё его тело на тонкие полоски, наслаждаясь видом алой крови, упиваясь слабостью врага. Того, о ком ОНА смогла просить… О ком она думала.

Дал возможность ему ответить, чтобы услышать разочаровывающее:

— Да.

Склонил голову на бок, наблюдая, как кровь стекает по его лицу, и капает на грязный пол.

— Подумай хорошенько, Дениска…Я ведь могу не просто тебя убить. Я могу тебя мучить…Снова и снова. Например, — подошёл в столу и взял биту, — изувечить тебя…Хотя… — я положил биту обратно, — это уже было, и мне самому уже не так интересно. Дениска, малыш, а что, если отдать тебя на потеху кому-нибудь из моих парней?

Наконец-то в обречённых глазах свыкшегося со скорой смертью подонка промелькнул страх. Самый настоящий. Как и любой мужчина, он не мог не испугаться такой перспективы.

— Они долгое время не видели женщин. Но не побрезгуют и твоей задницей. А потом я тебя отпущу. Мне сделать это, Денис? Заставить тебя корчиться не только от боли, но и унижения?

Он отрицательно покачал головой и прошептал:

— Пожалуйста… Максим Савельевич… Прошу…Нет…

Усмехнулся, услышав его тихий голос. Я знал, каким будет его выбор. Но, как не странно, это не приносило удовольствия. Смотрел в его испуганные глаза на окровавленном лице, а сам видел другой умоляющий взгляд. Слышал его мольбы о смерти, а в висках бьётся её короткое «Да»…

Отбросил нож в сторону, и, размахнувшись, ударил кулаком о стену возле его головы, заставив эту тварь вначале зажмуриться от страха, а потом широко распахнуть глаза, в удивлении наблюдая за мной.

Ударил не раз, и не два. Крича от боли в обледенелой груди и бессилия. До тех пор, пока не изодрал костяшки пальцев, пока не послышался хруст сломанных костей, пока не потекла на пол густая кровь, смешиваясь с кровью бывшего охранника.

А затем я просто ушёл. Оставив его живым. Приказав освободить его и накормить. Но позже. Пусть у него останется подарок на память о пребывании в лапах Зверя. Он и так получил немало за такой короткий период. Мою ненависть. Мою женщину. Мою жизнь.

Поднялся в нашу с Дариной спальню, набирая Стефана и назначая ему встречу, на которой он и получит последние указания. Меня здесь больше ничего не держало.

Лег на постель, вдыхая запах моей жены, въевшийся в подушки, казалось, напрочь пропитавший даже стены комнаты. Но мне его было мало.

Фотографии на полках улыбающейся счастливой семьи сейчас выглядели откровенной насмешкой, наглядно демонстрируя, что я потерял. Позже я не раз задамся вопросом, а стоила ли эта проклятая победа той цены, что мы заплатили? Я заплатил. А сейчас лишь проводил пальцами по фотографиям детей и Дарины. Там, куда я собирался, они будут единственным, что не даст сдохнуть от тоски по ним всем.

Открыл шкаф, втягивая в себя аромат её одежды и духов, последний раз наслаждаясь возможностью дышать им. Сам шкаф был пуст после того, как Дарина забрала свои вещи. Внимание привлек небольшой лист бумаги, лежавший на дне шкафа. Поднял его и едва не задохнулся, увидев знакомый почерк.

"Знаешь…я почти не думаю о тебе. Нет, я лгу, не верь мне, я думаю о тебе постоянно. Наверное, ты есть во всем, что я вижу, слышу или чувствую. В музыке, стихах, завывании ветра за окном, падающих листьях и раскатах грома, каждой капле дождя на оконном стекле. Ты есть даже в лучах солнца или лазурном небе. Особенно в небе… ярко-пронзительном, высоком и недосягаемом, как мираж или мечта… Как твои глаза. Таким оно бывает только зимой, после сильного урагана, когда холодные лучи солнца не согревают, но ослепляют, отражаясь в ледяной синеве. Только твой лёд обжигает. Ты можешь быть таким разным: иногда страшным и жестоким, больно взрывающим каждую клеточку моей души, заставляющим моё сердце замирать от отчаяния и ужаса, а иногда твоя нежность граничит со сладкой агонией, завораживающей и болезненно острой, как прозрачный лист папиросной бумаги, им можно порезаться, совершенно неожиданно, лишь проведя кончиками пальцев по тонким краям, порезаться до крови, чтобы ты почувствовал её запах и шёл за мной, как хищник идёт за добычей. Ты заставляешь меня окунуться в водоворот страстей: от самых темных, мрачных и низменных, до полета к пронзительной высоте, к которой, падая и разбиваясь, я все равно буду стремиться снова и снова.

Я хочу тебя ненавидеть, пожалуй, нет ничего слаще, чем моя ненависть к тебе. Я смакую каждую грань этой дикой и непередаваемой эмоции, она заставляет зашкаливать адреналин в моих венах и гнать тебя прочь, кричать, выть, хрипеть от бессилия, смахивать со стола бумаги, бить посуду, яростно сжимать руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони, и чувствовать, как кровь закипает внутри, превращаясь в горячую магму. Как же безумно я умею тебя ненавидеть, задыхаясь и захлебываясь от первобытного желания убить тебя во мне, сжечь, растоптать, уничтожить, смотреть, как ты исчезаешь, и сходить с ума от хаоса ярости и ядовитой ревности. Иногда мне это даже удается…избавиться от наваждения…я вдруг понимаю, что не слышу, не вижу и не чувствую тебя больше…"

Это как удар в солнечное сплетение — читать сейчас эти пронизанные мучительной болью строки. Когда уже ничего не изменить… Зачем тебе сходить с ума от ревности, малыш? Да за все эти годы, в то время, когда ты была рядом со мной, не было ни одной женщины, ни одной, на кого бы я даже просто посмотрел. Я не изменял тебе сердцем никогда. Мне это было не нужно. В моих глазах только твое отражение, а когда я их закрывал, то видел твое лицо.

Я не хотел никого, кроме тебя. Ты сводила с ума, и я сгорал как одержимый, от желания владеть только тобой, безраздельно. И буду гореть вечно, вспоминая, как держал в своих руках счастье. Так крепко держал, что сломал. Вот оно — треснуло, рассыпается сквозь пальцы осколками и режет меня на куски. Счастье, которого больше нет.

"Наслаждаюсь триумфом. Победа. Временная отсрочка. Дыхание выравнивается, и сердце стучит спокойнее. Все тише… тише… тише…пока не начинает замирать. В этот момент и приходит тоска по тебе. Она гложет меня изнутри, как голодный зверь. Появляется издалека, легкими спазмами, тихими всплесками волн, накатывает, уходит, подкрадывается и прячется, чтобы снова неожиданно оскалиться в приступе отчаянной агонии… Её амплитуда увеличивается пропорционально моей «слепоте» и «глухоте», а потом превращается в цунами, когда уже я сама ищу тебя везде, как одержимая: в черном небе без звезд, в бликах молнии, в глазах равнодушных прохожих, в строках, нотах, моих слезах, горьких, как твоё существование. Зову тебя сквозь пустоту и темноту реальности, кричу, срывая голос, умоляя вернуться… один раз… ненадолго… и тогда я понимаю, насколько безумно все ещё люблю тебя. Люблю каждую чёрточку на твоём лице, каждую улыбку, пусть подаренную не мне, каждое слово, каждый твой вздох, я люблю даже ту невыносимую боль, которую ты даешь мне без остатка, которой делишься со мной, и я жадно впитываю её, пожираю ссохшимся и истосковавшимся по тебе сознанием. Вот тогда я отдаюсь твоей власти и позволяю забрать всю меня, ты взрываешься во мне снова и снова, фейерверком, разноцветными осколками самых диких и извращенных эмоций, самых сумасшедших фантазий, разрезаешь на куски все мои моральные принципы, ставишь меня на колени, заставляя покориться тебе и в эти моменты… я снова живу…дышу…с тобой…тобой.

Только я никогда больше не впущу тебя в мою жизнь, Максим. Живи в моих мыслях, моих горьких и сладких воспоминаниях, беги как яд по моим венам, но никогда не возвращайся в мою жизнь. Дальше я сама…без тебя. Это конец. Прости…и прощай…будь счастлив. Я очень надеюсь, что ты будешь счастлив, и я…когда-нибудь буду счастлива без тебя. Я верю в это…"

Я перечитал это письмо бесчисленное количество раз. Запоминая каждое слово, каждую фразу, заполненную страшной безысходностью и отчаянием. Начиная понимать, что потерял Дарину не там, в том доме, а еще здесь. Еще здесь заставил её ненавидеть себя, и был настолько слеп, что не видел этой обжигающей ненависти. Решил, что важнее продолжать игру по тем правилам, к которым я давно привык, чем прислушиваться к её робким попыткам достучаться до меня, в закрытые наглухо двери моей самоуверенности. А когда я всё-таки открыл дверь, то её на пороге уже не оказалось.

Вечером я сам отвёз Дениса к Дарине, заранее позвонив ей по телефону. Высадил его, не выходя из машины, чтобы молча наблюдать, как моя жена закрывает от радости ладонью рот, а потом бросается к нему на шею, судорожно скользя дрожащими пальцами по его рукам, груди, проверяя, цел ли он. Провела рукой по шраму на лице, а я почувствовал это прикосновение на собственной коже. Осторожное, чтобы не причинить боль. Полное нежности и заботы. Он притянул её к себе, и она прижалась к нему всем телом, обнимая руками за шею.

«Именно с тобой — нет. Я не хочу. Не хочу! Не мое тело, а я!» А с ним хочет! Как кислотой по обнажённым ранам. Намеренно долго, чтобы плоть дымилась и с шипением растворялась, оставляя после себя кости.

И я старался смотреть отрешённо, без той злости, что поднималась во мне. И не мог. Не мог не желать выскочить из машины и снести голову зарвавшейся мрази, которая у меня на глазах обнимала мою жену, и заставить харкать кровью, умолять о быстрой смерти. А после убить и ее. Они оба знали, что я наблюдал, но им было наплевать. Чужое счастье почти всегда равнодушно к чужой боли. Но я все же хотел, чтобы она была счастлива… Да, черт возьми, несмотря на мою агонию ревности и ненависти к сопернику, ей я желал счастья. Она заслужила. Я нет, а она — да.

Вцепился в руль со всей дури, стискивая зубы и отворачиваясь от них. Зазвонил мобильный. Они ждали ответа. Прощай, Дарина. Ну вот и всё. Решение принято.

Глава 19. Дарина. Макс

Я тихо прикрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Медленно закрыла глаза. Мне не верилось, что это происходит на самом деле. Денис жив. А я уже оплакала его и похоронила. Это могло быть и чудом, и кошмаром одновременно. Чудо, что Максим пощадил и отпустил его, а кошмар — это взгляд этого парня. Я даже не хотела представлять, ЧТО ему пришлось пережить под пытками самого жестокого и умелого палача. Самого безжалостного и изощренного. Я видела скорее тень прежнего Дениса, чем его самого. Этот жуткий шрам на лице, уставший взгляд, бледность до синевы. Но он жив. Я не знаю, что остановило Максима от его дикой мести мне и Дэну, но он его пощадил. Что это? Жест благородства или … или потому что я просила за него? Я не знала ответ на этот вопрос. Когда эйфория от встречи, бешеная радость схлынули, и я посмотрела через плечо Дениса на отъезжающий черный мерседес моего мужа, я вдруг подумала о том, что это и в самом деле конец. Максим отступился. Он ушел и оставил меня с другим мужчиной. Какое унизительное осознание того, что он по-прежнему считает, что я могла так поступить… впрочем, разве я не сказала ему, что хочу быть с Дэном? Я сама в это не верила, когда говорила, а он поверил. В моей жизни нет места для других мужчин. И никогда не будет.

Я не знала, что именно чувствую из-за этого, но внутри стало до дикости пусто. Словно часть меня медленно умирала от осознания и принятия конца нашего брака, наших отношений и любви, больше похожей на одержимость. Если Максим смирился с тем, что теперь я с другим, значит, для себя он тоже все решил. Дороги назад не будет. Разве не этого я хотела, когда сожгла все мосты за собой?

Я вернулась к себе в комнату и медленно выдохнула. Война окончена, так и не начавшись. А потом возникло странное чувство… возникло из ниоткуда. Тоска. Она поднималась изнутри… сначала медленно, ненавязчиво, потом сильнее и сильнее, нарастая, как лавина. Разгоняясь и наполняя меня неконтролируемым желанием увидеть Максима. Сейчас. Немедленно. Я металась по номеру отеля, кусала губы, сжимала руки до боли, подходила к окну и возвращалась обратно в кресло. Я сидела в нём и раскачивалась из стороны в сторону, глядя в никуда. Боже, со стороны это, наверное, походило на ломку наркомана. Меня ломало в полном смысле этого слова. Я брала в руки сотовый и швыряла его обратно на стол, я впивалась в волосы и тихо стонала, закрыв глаза с такой силой, что перед ними шли круги, а потом меня взорвало. Оно зашкалило. Это дикое желание. Оно стало невыносимым. Я в отчаянии застонала и вскочила с кресла, внутри творился хаос, словно меня разворотило на мелкие кусочки мучительной боли, когда каждая клетка тела, каждый нерв неконтролируемо хотят свою дозу наркотика. Маленькую. Ничтожную. Немедленно! Бросила взгляд на часы — 23:10. Уже очень поздно. Проверила, что няня на месте и бросилась к лифту, нажала кнопку вызова. Ну же, быстрее! Лифт спустился вниз и, стуча каблуками, я побежала к машине. Распахнула дверцу… он говорил, что уезжает сегодня. Во сколько? Кажется, ночью. Я успею. Просто увижу его. Не важно, зачем. Я придумаю. Увижу и уеду…да. Именно так.

***

— Ну так что, Стефан? Решение остаётся за тобой.

Я шагнул к своему верному напарнику, предлагая бокал. Он взял его из моих рук и, осушив одним глотком, поставил на стол. Нервничает. Не знает, что ответить. Странно было видеть его в таком состоянии. Но сейчас меньше всего меня волновало душевное равновесие начальника личной охраны. Единственно важным было, что он выберет.

Он поднял на меня взгляд, и я отметил понимание в его глазах:

— Я останусь, Макс. Можешь не беспокоиться. Я присмотрю за ними.

Выдохнул и лишь тогда осознал, что задерживал дыхание в ожидании его ответа. Отлично! Это будет самое верное решение. Больше никому я не мог доверить ни свой бизнес, ни своею семью. Андрею в ближайшее время будет не до этого, он по-своему ищет сейчас Карину по своим источникам. Что ж… а я поищу так как умею я сам. Конечно, сомнений в том, что он будет внимателен к сестре и племянникам, даже не возникало. Вот только сейчас перед ним стояло слишком много первоочерёдных задач, требующих немедленного решения и одна из них — Карина. И лучше, если тем, кто останется управлять моими… проклятье, делами семьи Воронова Зверя, будет всё-таки Радич. А после, когда Яков вырастет и встанет у руля компании, Стефан останется прикрывать его спину, как прикрывал мою все эти годы, помогая и направляя. Заменяя меня, чёрт подери!

Посмотрел на часы — 23:10. В час ночи я уже должен быть на месте.

***

Я выжимала газ изо всех сил, в приемнике орала музыка и неслась больше ста шестидесяти километров в час. Это он научил меня водить машину, как делал это сам. Максим всегда гонял как одержимый. Приучил к скорости, адреналину, опасности. Господи…да, все что я знаю, я научилась от него, с ним, для него. Я росла рядом с ним. Он был для меня всем: учителем, любовником, мужем, другом и…палачом. Моим убийцей. Был! Болезненно обожгло глаза слезами. И желание увидеть его стало невыносимым, причиняющим боль. Настолько сильную, что я начала задыхаться. Словно предчувствуя что-то, сильнее вжала педаль газа и вдруг в отчаянии застонала — впереди пробка, огромная, тянется далеко за мост. Я должна успеть. До того, как он уедет. Обязана. Черт! А если поехать другой дорогой? Но уже поздно, позади меня уже целая цепочка и я как в капкане. Ударила несколько раз по рулю. Я позвоню ему. Просто позвоню и успокоюсь. Да…услышу голос и все, повешу трубку. Сунула руку в сумочку, но сотового там не оказалось. Так торопилась, что оставила на столе. Выдохнула и сильно сжала руль. Впилась в него до боли. Да что же это со мной? Я как с ума сошла. Я же не хотела его видеть…я сделала все, чтобы он ушел. И он ушел…тогда почему мне так плохо сейчас? Словно выдрали сердце с мясом и провернули в ране ножом. Посмотрела на часы — 23:40, а потом в лобовое стекло. Ну же, давайте! Я вышла из машины и посмотрела вдаль — авария. Черт! Это надолго. Вернулась в машину. Меня начало лихорадить, словно я в панике, даже руки дрожат. Вывернула все содержимое сумочки. У меня было такое чувство, что если сегодня не увижу его, то не увижу уже очень долго, а, возможно, и никогда. Я закрыла лицо руками и медленно выдохнула. Я успею. Должна успеть.

***

Оставил Стефана в кабинете, он изъявил желание ещё раз пересмотреть все бумаги, заранее приготовленные и подписанные мной, и поднялся наверх. Подхватил небольшую спортивную сумку, много вещей мне теперь всё равно ни к чему, и остановился возле полок с фотографиями. Как странно, мы запечатлеваем мгновения нашей жизни практически автоматически. Не задумываясь о том, насколько важными впоследствии могут стать эти застывшие кадры когда-то счастливой жизни. Когда-то… Когда-то Дарина целовала меня в губы, обнимая руками за шею и прикрыв глаза…Когда-то мы катались с ней на лошадях, и её волосы развевались на ветру, пока она, слегка повернув голову в мою сторону, безмятежно улыбалась мне… Когда-то я купался с детьми в бассейне, подбрасывая вверх Таю, брызгая водой на Дашу, лежащую в шезлонге…Когда-то это было. Кадры моей счастливой жизни. Больше не принадлежащей мне. И на том месте, где раньше начинало радостно колотиться сердце при воспоминании об этих днях, сейчас зияла огромная чёрная дыра, равномерно переходящая в пустоту.

Бросил взгляд на часы — 23:40. Вышел из спальни, тихо закрывая за собой дверь. Отрезая последний путь к прежней жизни, право на которую я утратил.

Коротко попрощался с Радичем и вышел из дома. Если бы только один раз. Хотя бы издалека увидеть её. Даже не прикоснуться, нет. Просто увидеть. Почувствовать лёгкий аромат волос, навсегда запомнить в памяти нежную улыбку… Последний раз. Дьявол, почему же так больно от этого обжигающего желания?! Почему чувство, что эта агония будет вечно ставить меня на колени и выворачивать наизнанку, не отпускает?

***

Машина вырулила на пустую трассу, и я вжала педаль газа с такой силой, что та стрелка на спидометре зашкалила. Ну же! Быстрее! Хочу к нему. Ненадолго. На пару минут. Возможно, посмотреть издалека, просто в окна. Увидеть его силуэт и достаточно. Мне станет легче. Намного. Я верю. Попрощаться. Боже, кому я лгу? Я просто слабовольная тряпка, меня надломил этот конец, я просто не могу его отпустить. Вот в чем дело. Я унизительно бегу обратно, к нему, в какой-то идиотской надежде, задыхаясь от жуткого страха больше не увидеть, не услышать, не почувствовать никогда. Я смотрела на указатели, на спидометр, снова на указатели. Пошел снег. Он бился в стекло, заставляя сбрасывать скорость. От отчаяния на глаза навернулись слезы. Дворники быстро расчищали лобовое стекло и сердце сжалось, когда поняла, что проезжаю мимо маленького ресторана, где мы так часто бывали после того, как Максим увозил меня с работы.

В эту секунду мне показалось, что смогла бы все отдать, лишь бы вернуть время назад, туда, где я все еще могла простить, забыть, могла быть счастливой с ним и верить, что все будет хорошо, верить в него. В нас. Кто-то посигналил мне сзади, и я поняла, что невольно сбросила скорость проезжая мимо ресторана. Нажала на газ, бросила взгляд на часы — 00:36… Еще минут двадцать, и я дома…и ОН уже рядом. Я даже почувствовала его присутствие, словно он совсем близко. Очень близко… Выдохнула.

Дома? Разве я не сказала, что это больше не мой дом? Разве не сказала, что не хочу жить с ним под одной крышей? В эту секунду я хотела только одного — увидеть его в последний раз… Хотела так сильно, что мне казалось, это граничит с истерикой.

Впереди виднелся поворот на узкую дорогу, ведущую к нашему особняку. Сердце забилось быстро и гулко. В горле пересохло, и по телу прошла волна неконтролируемой дрожи. Увидеть и отпустить… Если смогу.

***

Ночной город горел разноцветными огнями, приветствуя жителей яркими вывесками и светом фонарей. Ну, или прощаясь с теми, кто навсегда оставлял его, как я. Я ехал, не особо торопясь, будто что-то изнутри противилось такому скорому отъезду. Внутренний голос требовал прекратить бегство и вернуться назад, домой. Но я заглушил его в себе, запрещая даже думать о такой возможности. Всё уже решено, и назад дороги нет.

Снег валил огромными хлопьями, будто стараясь поскорее похоронить следы моего пребывания на этой дороге, в этом городе.

Время — 00:36. Посмотрел в окно, и дикая тоска охватила при взгляде на наш ресторан. Наш. Тот, в котором мы часто бывали всей семьёй или вдвоём с Дариной. Сбавил скорость, невольно вернувшись мыслями в те дни, когда я мог приехать и без вопросов забрать свою жену с любого совещания или деловой встречи, и привезти сюда. Просто потому, что мне так захотелось. И потому что знал, что она, несмотря на возражения и мягкие упрёки, наслаждалась этими побегами из скучной будничной реальности в мир, созданный только для нас с ней.

Воспоминания снова сковырнули самые глубокие раны, покрывшие душу, и снова желание увидеть её, пусть даже и в соседнем потоке машин, затопило с головой. А что чувствует сейчас она? Ведь я говорил ей, что уеду ночью. Терзает ли её та же тоска, что и меня? Хочется ли ей так же завыть раненым зверем от бессилия что-либо изменить. Да и что, если даже и так, Зверь? Что бы ты сделал, появись сейчас она перед тобой? Позови тебя обратно? Смог бы забыть её слова о ненависти, так прочно отпечатавшиеся в твоём мозгу? Или её чувства к другому? Вернулся бы? Конечно, вернулся бы. Просто-напросто не хватило бы сил отказаться. Но забыть бы не смог. И доверять. Больше никогда. А, значит, мучился бы сам… в неуверенности и бешеной ревности к каждому, утягивая за собой в это болото и её.

Сжал руками руль и переключил скорость передач. Нет времени предаваться меланхолии. Уже нет. Краем глаза заметил до боли знакомую машину, проехавшую мимо, и, едва не вырулил на встречную вслед за ней. Но здравый смысл победил. Это не могла быть Дарина. Сейчас она с детьми. Или… с ним. А я всего лишь принял желаемое за действительное.

***

Я бросила машину, не закрыв двери, побежала к дому. Снег хлестал по лицу, волосы липли к щекам. Я распахнула дверь и замерла на пороге. Его здесь нет. Его нет. Я почувствовала эту пустоту кожей, всем своим существом и пусть даже его запах витал в холодном воздухе, его все равно нет. От разочарования застонала и выронила ключи от машины. Слегка пошатываясь, пошла в сторону лестницы. Медленно поднялась наверх. Толкнула двери одной комнаты, потом другой. Пустые комнаты. Пустой дом. Пустое сердце. Пустая душа. Тишина… и только эхо былого счастья. Эхо самой большой любви в моей жизни. Эхо его голоса и моего смеха…Толкнула дверь нашей спальни. С открытого окна повеяло холодом, и снег ворвался с вихрем ветра, снежинки опустились на покрывало. Я посмотрела на столик… раньше там были наши фотографии. Он забрал их с собой. Я подошла к столу, провела пальцем по гладкой поверхности и словно увидела, как он делал тоже самое, когда забирал все портреты и складывал в спортивную сумку. По щекам покатились слезы, а я их и не заметила. У зеркала остались только часы. Голубой циферблат показывал 00:55.

Я пошатнулась и оперлась о столик, чувствуя, как внутри все замерзает. Он тоже сделал свой выбор, как и я. Все кончено… а я надеялась. Да, я надеялась, что застану Максима, и вдруг все исчезнет, растворится весь этот кошмар и…Ничего не случилось. Значит, это судьба. Наши дороги разошлись и никогда больше не пересекутся. Я только буду молиться, чтобы он был жив и счастлив. Я буду молиться за него, и отпускать из моей жизни. Но тоска захлестнула с такой силой, что я зажмурилась и стиснула пальцы, впиваясь ногтями в кожу. Максииииим! Почему ты не дождался меня! Возможно, у нас был бы ничтожный шанс… у тебя был бы шанс… тот самый, который я отобрала. И у меня…у нас. НЕТ! Не было у нас никаких шансов! И нас больше нет!

Резкий порыв ветра распахнул окно, и единственное фото на стене… фото Макса упало на стол, треснула рамка, разбились часы…они остановились, и на циферблате застыло время — 01:00.

***

Я приехал к месту назначения раньше назначенного срока. Время –

00:55. У меня было целых пять минут для того, чтобы просто развернуться и уйти. Отказаться от новой жизни. Или же шагнуть в эту самую жизнь, оставляя позади свою семью, свою женщину. Шагнуть туда, где всё это не имеет ни малейшего значения. А единственное, что важно — не уметь чувствовать, не иметь привязок, и уметь убивать. Ну, что же, убивал я предостаточно; все привязки обрубил, захлопну за собой дверь собственного дома; а чувства… Со временем умрут и они. А пока просто достаточно не показывать, что они есть.

Развернулся на еле уловимый шорох за спиной и встретился с взглядом из-под темного капюшона, низкий голос задал вопрос, на который я и сам ещё не нашёл в себе ответ:

— Значит все же согласен, Зверь?

Склонил голову.

— Согласен.

Почему-то бросил взгляд на часы — они остановились, показывая ровно 01:00.

Глава 20. Карина

— Фатима, вот, отнеси Господину.

Асия передала поднос с заставленными тарелками совсем молоденькой ещё девчонке лет пятнадцати и, обойдя меня по большой дуге, подошла к плите, на которой стояли кастрюли. Девочке прошмыгнула мимо меня с тяжёлым подносом в руках, даже не взглянув. Невольно проследила за ней взглядом. Изящная, грациозная, даже в самой закрытой одежде и с надёжно спрятанными под черным платком волосами, она двигалась всегда бесшумно и постоянно была чем-то занята. Кажется, я никогда не видела её просто слоняющейся по дому без дела. Как, впрочем, и Асию. И любую другую женщину в этом особняке. Ага. Кроме меня и Авры, все женщины здесь работали. С раннего утра и до поздней ночи. И в самом доме, и в саду. Совсем молодые и красивые или же постарше и уже не такие стройные, все они выполняли определенные функции для поддержания камфорной жизни самого Саида Нармузинова. И невероятно, видимо, гордились осознанием своей важности.

Асия положил передо мной другой поднос с несколькими маленькими розетками, заполненными вареньем, тут же поставила на подставку заварочный чайник и красивую чашку из белого фарфора. Остановившись рядом, пристально посмотрела в мои глаза, ожидая, что я уберу поставленные на стол локти, но, не дождавшись, поджала губы и аккуратно налила ароматный дымящийся напиток.

— Ваш чай.

Она отвернулась, возвращаясь к своей плите.

— Госпожа.

Тонкая спина застыла, напрягаясь.

— Ты забыла добавить «госпожа», Асия.

Я подняла чашку, слегка дуя на горячую жидкость и представляя, как вновь поджались её тонкие губы. Но молчит. Ничего не говорит. Эдакая демонстрация всего её презрения к моей бесполезной тушке за этим столом. В то время, как остальные женщины то и дело с пяти-шести утра сновали по всей территории, выполняя поручения самой Асии или Тени, я лишь раздражала их благочестивые взоры одним своим видом, скорее всего.

— Госпожа права, невоспитанная ты девчонка!

Строгий голос Тени, казалось, осел на плечах девушки тяжёлым грузом, потому что она резко ссутулилась, разворачиваясь и склоняя голову перед старшей.

— Простите…я не хотела.

Начала что-то мямлить, не поднимая глаз, и я, взглянув на Тень, могла даже понять страх мелкой. Женщина стояла, вздёрнув кверху подбородок и прожигая недовольным взглядом опущенную голову перед собой. Честно говоря, ТАКУЮ Тень побаивалась бы и я. Как хорошо, что ее раздражение сейчас направлено было не на меня.

— Ты же не хочешь, чтобы молодая ГОСПОЖА отослала тебя обратно к деду в село?

Асия резко вскинула голову, тем не менее не мешая Тени продолжать, а я сложила руки на груди, наблюдая за сценой воспитания. Явно показательной, конечно, сценой, но тем не менее…

— Молчишь? Значит, я ошиблась, и ты соскучилась по своему старому разрушенному дому и такому же старому больному соседу, за которого тебя хочет отдать дед?

Девочка всхлипнула, молниеносно оказавшись уже передо мной со склонённой головой:

— Нет…не хочу…Госпожа, я прошу прощения за свою неучтивость.

Холодные тонкие пальчики судорожно сжимают друг друга почти добела.

Бросила взгляд на Тень. На лице — ноль эмоций, как полное принятие любого решения, которое я приму. Вот не зря именно она вызывала у меня в этой огромной клетке самые большие опасения. Страшнее этой безэмоциональной женщины здесь только сам хозяин клетки.

— Иди уже.

Кивнула, отпуская шустро шмыгнувшую за дверь девочку, и возвращаясь к своей чашке с чаем. Чёрт, остыл.

— Я обновлю, Госпожа.

Бледные худые пальцы Тени аккуратно забрали посуду из моей ладони, и домоправительница, или кем там она тут являлась, занялась делом.

— Господин звонил, передавал, что сегодня не придёт ночевать.

А вот это уже что-то новенькое. До сих пор господин не удосуживался передавать мне подобные послания. Он мог предупредить местных женщин, чтобы не ждали его с ужином. Но не меня, да. А теперь вот…и Тень понимает, что это неспроста. В отличие от своих же маленьких помощниц, которые относятся ко мне примерно так же, как Асия. Как с неизбежным и досадным препятствием в их устроенном уже быту. Мало того, что я была неверной по их явно религиозным стандартам, так ещё и непонятно, что вообще делала здесь. Слонялась без дела по комнатам и участку. В отличие от той же Авры, которая очень умело управлялась с домом и слугами.

Но Тень видела гораздо больше своих подчиненных. И отлично понимала, какую «функцию» в этом доме выполняю я. А я что? А с некоторых пор я перестала думать о том, что каждый из окружавших меня людей знает, что меня долгое время насиловали в стенах их общего дома, но при этом не сделал ничего, чтобы помочь. Или хотя бы утешить. Перестала думать об этом и стесняться. Пусть теперь они стесняются и думают о том, как бы не обидеть меня. Трусливые твари.

Я закрыла глаза, с наслаждением втягивая обжигащий нёбо чай из каких-то ароматных, безумно вкусных трав. Вот что-что, а чай Асия делала отменный. Пока не будем её старикану отдавать. Тем более, что можно сыграть на этом её проступке, заставить девочку искупить свою ошибку. Когда настанет время, конечно.

С той ночи прошла почти уже неделя, и Саид приходил ко мне четыре ночи подряд…в оставшиеся три дня он вовсе не оставлял меня.

«— Что это?

Горячие пальцы проходятся по моему открытому плечу, слегка нажимая на верхнюю косточку.

— Лямка платья?

Слегка склонив голову вбок, чтобы открыть ему доступ к шее. Я читала, что шея — это эрогенная зона многих женщин, но иногда мне казалось, что моя шея стала ЕГО эрогенной зоной. Иначе как объяснить то, с какой жадностью он приникал к ней губами каждый раз, как только предоставлялась возможность? Прикусить губу, смягчая вырвавшийся вздох, пока его губы проходятся вверх до самого подбородка, а затем зубы нежно царапают его, чтобы потом спуститься вниз всё к тому же плечу.

— Вот именно. Лямка!

Стиснул зубами косточку на плече, и я дёрнулась, закрыв пальцами рот Саиду.

Хриплый смешок, и Нармузинов толкает меня в ключицу двумя пальцами, опрокидывая на спину и нависая сверху. Смотрит так…я не могу не то, что объяснить, что именно вижу в его глазах. Я не могу понять, что там кроется. За этим расширившимся чёрным зрачком, который медленно рассматривает меня: лицо, шею, декольте.

— Тебе не нравится моё платье?

Недоумённо, потому что он сам его передавал мне через прислугу.

— Ты же сам купил его.

— Ага, но не для того, чтобы ты носила его на улице. Где кофта верхняя, которая с ней была.

Это он так называет длинный чёрный кардиган, видимо.

— Я ведь никуда не выхожу, Саид, — и вновь уловить вот эту его реакцию. Каждый раз, когда произношу его имя, Нармузинов будто на мгновение застывает, — сегодня целый день дома провела.

— Не выходила, да. Я знаю, — даже не скрывает, что ему докладывают о каждом моём шаге, — но к нам заходил сосед Муса с внуком, а ты полуголая ходишь перед ними.

Закатила глаза, каюсь, не сдержалась, положив ладони на его запястья, не давая отвлекать себя этими завораживающими поглаживаниями.

— Мусе лет семьдесят, не меньше, а его внуку — не больше пятнадцати. Ты серьезно?

— Серьёзно, — смотрит напряжённо, и я понимаю, что таки да…таки не шутит, — неважен возраст мужчины, я не хочу, чтобы чужие любовались тем, что принадлежит только мне.

И прикусить язык, не дать вырваться словами о том, что я не вещь, чтобы принадлежать кому-либо. Потому что не хочу отката назад. Потому что внутри бьётся то самое истерическое: если он захочет, то вернет тебе статус своей дорогой красивой игрушки, на которую в этом доме никто не обращал внимания, и которой не светила даже малая часть той надежды, что грела меня сейчас. Потому что мне уже удавалось пару раз выехать на рынок. Конечно, в окружении людей Саида, но это уже было очень и очень много для меня.

— Но…

— Без «но». Ты — моя, Карина, и никто не должен видеть и сантиметра этой нежной кожи, — взгляд меняется, наполняясь…восхищением? когда Саид касается всей ладонью ключиц, зоны декольте, — ты не можешь показывать другим то, что должен видеть и трогать только я. Понимаешь?

Кивнуть, отметив, как растянулись в довольной улыбке чувственные губы.

***

Он ласкает слишком долго…пальцами терзает внутри так долго, без резких движений, заставляет от нетерпения царапаться и ныть. Заставляет ерзать на мокрых от пота простынях, поглаживать его плечи, хныкая куда-то в грудь, чтобы, наконец, прекратил мучить и вошёл. Заполнил меня собой. Как тогда…как каждую ночь после той самой. Первой. Я так мысленно окрестила тот раз. Наша первая с ним ночь. Подарившая наслаждение. Неизведанное. Неописуемое. И такое постыдное теперь. Потому что оно было с НИМ. С тем, с кем не должно было быть ни в коем случае. Не просто с врагом моей семьи, а с похитителем. С насильником, который мучил меня, брал силой и плевать хотел на мои желания и чувства.

Каждый раз при мысли об этом приходилось душить зарождавшуюся в сознании панику. И презрение к себе. Как и сейчас…потому что я вновь под ним. Потому что я вновь жду, когда же сознание забьет тревогу, когда уже меня вновь накроет волной омерзения и страха, и я оттолкну его, но ничего не происходит. Наоборот…чёёёрт, наоборот, я хочу ближе, ещё ближе, вжимаясь в него всем телом, пока он терзает уже мои соски, а меня выгибает от желания, чтобы не отстранялся. Ни в коем случае больше не отстранялся, не выпускал из таких горячих, из обжигающих почти до шипения объятий. В них слишком хорошо, настолько, что иногда мне начинает казаться, что это сон. Ведь сон, правда? Не может тот, кого я искренне возненавидела при первой же встрече, так тонко и так болезненно, почти смертельно, играть с моим разумом, с душой. Через реакции тела. Да…я повторяю себе это раз за разом, чтобы не расслабиться…и чтобы не потерять последние капли самоуважения. Потому что он смог…за такой короткий период смог, пусть ненадолго, пусть на жалкие ночные часы, превратиться в того, к кому тянется каждый нерв. Особенно когда отрывается от вылизывания груди и устраивается между ног. Зажмуриться, когда делает первый толчок. Потому что слишком хорошо… Божееее…как же хорошо.

Когда целует закрытые веки, что-то тихо-тихо на своём говорит, а мне кажется, душу вынимает своим жарким шёпотом. И вновь отстраняется, выходит полностью, продолжая нависать и жадно, дьявол, тааак жадно смотрит в моё лицо. Я не вижу, представляю эту картину, потому что мои глаза всё ещё закрыты, но потому что я уже наблюдала эту сцену. Несколько раз. Как будто он не верит. Я не знаю, КОМУ из нас он не верит. Себе или мне, но Саид будто каждый раз проверяет мои реакции. Когда вновь медленно входит и ждёт…до тех пор, пока не услышит мой всхлип или не почувствует, как ногти впились в его кожу, не переходит на толчки.

И затем, в очередной раз предавая саму себя, отца и весь этот проклятый мир, просто позволить себе насладиться его близостью. Обвивать ногами талию, пятками подталкивая его бёдра к себе, притягивая мужчину настолько в себя, чтобы раствориться в нём…или растворить его в себе. Глухо стонать в его шею, прикусывая её и тут же зализывая языком, когда Саид срывается на частые и одновременно глубокие толчки.

Так сладко…как никогда ни с кем и не было. В голове пустота, заполненная только животной потребностью ощущать именно его в себе. Как можно дольше. Как можно резче. И пусть от этих мыслей всё же застревает в горле ком, ноет под грудью и в висках отчаянно ударами гонга оповещение опасности…Пусть. Сейчас, в это мгновение, под этим мужчиной, ощущая его дыхание на себе, мне слишком хорошо. Настолько, что в его руках забывается всё: унижения, слёзы сутки напролёт, обида, нереальная, разрывающая на части обида и ненависть. Всё отходит на второй, нет, на десятый — двадцатый план. Особенно когда смотрит…как сейчас: когда в тёмных глазах восторг вперемешку со страстью…и ещё более черным — капли безумия. И каждое его прикосновение — самый настоящий пожар, который не тушится, который с каждым толчком всё больше распространяется по телу, каждый его, мой, наш общий вздох — похороны той самой ненависти, пусть ненадолго, лишь до утра…но мы успеваем её закопать и даже отпеть. И последними аккордами — почти рычание, пока я сжимаю его в судорогах удовольствия.

Как новое правило между нами, стихийно созданное, возникшее абсолютно случайно, но такое…правильное, естественно: в постели никакого притворства, в постели никакой ненависти и расчёта. Только жадно отдаваться друг другу, каждый раз испивать друг друга, не скрывая своей страсти. Там, в кровати можно до одури целоваться, пока не заболят губы, до утра обниматься и спать в объятиях, впервые хотеть быть искренними и получать её же в ответ, а утром как ни в чем не бывало возвращаться в мир за порогами моей…нашей спальни, в которой ничему из перечисленного нет места. Возвращаться назад в ожидании следующей ночи.

***

— Куда-то собираешься?

И такая хитрая усмешка, которую я успеваю поймать в зеркале, перед которым стою.

Саид лежит расслабленный после очередной ночи вместе. И это самое удивительное. То, что он не ушёл утром. То, что я проснулась стиснутая в его объятиях и уткнувшаяся в его грудь носом.

— Очень смешно. Как будто мне куда-то можно выйти.

Проворчала, наклоняясь за скинутыми на пол трусиками. От воспоминаний о том, как они оказались там, кажется, кровь к щекам прилила. Быстро скомкала в ладони кружевную ткань и спрятала руку за спину.

— Тогда почему ты встала, пока я лежу?

— А ты остаёшься?

Это было впервые, когда Саид не уехал рано утром, оставшись после ночи со мной. Это было неожиданно и очень…очень непривычно что ли. Не могла самой себе объяснить это чувство.

— Хочешь, чтобы я остался или ушёл?

— А разве мои желания имеют значение?

— Конечно, нет, — он пожал одним плечом, — просто интересно.

— Уже прогресс, — я зашла в ванную комнату, чтобы бросить белье в корзину и начала настраивать воду.

— Я не услышал ответ, — бархат его голоса прозвучал над самым ухом, и я от неожиданности закрыла кран, пока сильные руки обвили мой живот.

— Останься, — развернуться в кольце его рук, чтобы провести пальцами по приоткрытым губам, очерчивая их контур и млея от того, как проходятся уже его пальцы по моему позвоночнику, поглаживая его, — я хочу, чтобы ты остался.

И невольно напрячься от того, как Саид нахмурился, перехватив мои руку и слегка сжав все пальцы вместе.

— А всё же почему? То ты проклинала меня. То умоляла отпустить. То ненавидела. А теперь просишь остаться? Или же отдаёшься ночью как в последний раз?

— Разве тебе не нравится? Предпочитаешь по-старому, Нармузинов?

И он зеркалит мою усмешку, теперь прижимая пальцы к своим губам, цепляет их зубами внимательно следя за моим лицом.

— Я не смирилась, Саид. И я убегу сразу же, как только предоставится возможность, — чистую правду, потому что ложь он распознает сразу, — но до тех пор пусть будет вот так, — отойти назад, высвобождаясь из его рук, мне кажется, тебя должны радовать эти изменения, нет?

— Маленькая папина принцесса решила окунуться в иллюзию счастья?

Подталкивает меня к душевой кабине, и я только сейчас понимаю, что всё это время он стоял передо мной абсолютно голый.

— Маленькая папина принцесса вообще не знает, что такое это ваше «счастье».

— Так твоей психике легче справиться? Я читал о подобном смирении. Ну и, — встряхнул головой, — ты права — меня вполне устраивает такое решение.

— Вау, ты умеешь читать?

И невольно улыбнуться в ответ на его тихий смешок, краем сознания отмечая, как он потянулся к крану.

— Умею. Я вообще много чего умею, хочешь научу?

И поднял кверху кран, а я взвизгнула от неожиданности, оказавшись под струями тёплой воды. Приподнялась на цыпочки, хватаясь за мужские предплечья, чтобы не упасть.

— Я хочу, чтобы у нас появились новые воспоминания о душе. Устроишь?

— Кто я такой, чтобы отказать в подобном принцессе, — уверенно задрав мою правую ногу так, чтобы она обхватила его бедро.

***

— Ваш чай, господин.

Асия с присущим ей изяществом положила перед нами поднос, тут же нагружая другой уже пустыми после обеда тарелками, а я закрыла глаза, глубоко вдыхая свежий воздух, наслаждаясь теплым ветром, трепавшим волосы.

— Распусти свои волосы.

Глубокий голос так близко, как и большая ладонь, накрывающая моё колено под столом. И не дожидаясь моих действия, Саид сам тянется, чтобы снять резинку, а затем провести пальцами сквозь волосы, играется ими, другой рукой поднимая подол платья, пробираясь под него и обдавая кожу теплом своей, сминает её настойчиво и одновременно нежно.

— Твои волосы…такие светлые. Блестящие. Не собирай их передо мной.

— Как скажешь.

Не открывая глаз. Продолжая наслаждаться его запахом. Саид так близко, что я чувствую его, глубоко вдыхаю. Терпкий запах, древесный…когда я только появилась здесь, он пугал меня. Пугал до зеленых чертиков, сейчас? Я не могла сказать, что перестала бояться…но я будто привыкла к тому, что этот запах дарит удовольствие. Не спокойствие, нет. И не доверие. Никогда больше доверие. Но удовольствие. Пока мне достаточно и этого.

И вновь тихий смех над самым ухом. Распахнула глаза, встречаясь с его испытующим внимательным взглядом.

— Что?

— За тобой так интересно наблюдать. Мне кажется, я вижу, как крутятся шестеренки в твоей голове.

— И о чём же я думаю?

— Кончик твоего носа слегка дёрнулся, а ноздри, — щёлкнул меня по носу, — расширились, ты так громко вдыхаешь мой одеколон и улыбаешься. Что ты делаешь? Ты…нюхаешь меня? Ты странная.

— Боишься меня, Нармузинов?

Намотал на руку мои волосы и к себе притянул так, что между нами остались считанные сантиметры.

— Днём ты никогда не зовёшь меня по имени. Только по фамилии или господином. Но ночью выстанываешь моё имя так громко, что по утрам на нас слуги косятся.

— Потому что по ночам мы с тобой в той самой…как ты сказал? А, в иллюзии счастья маленькой папиной принцессы. А днём всё возвращается на круги своя. Ты — мой похититель, а я — твоя пленница.

Ему не понравился мой ответ? Он скривился, на миг отведя взгляд в сторону. Странный…как будто я сказала неправду?

— Разве это не так?

— Так, — отпустил резко и встал, даже не притронувшись к чаю, остывшему под лёгким ветром в саду, — завтра мне нужно будет уехать на несколько дней. Надеюсь, ты меня не разочаруешь и будешь вести себя нормально?

— Ты за Аврой? Можно я с тобой поеду?

Саид застыл, нахмурившись.

— Не только, у меня ещё дела есть. Зачем тебе к ней?

— Я не скажу, что соскучилась именно по ней. Но мне, правда, скучно здесь. А это неплохая возможность увидеть город. И потом, разве тебе твои ищейки не донесли, что в этом доме она единственная, кто общался со мной?

— Вот это-то мне и удивительно.

— Почему?

Встала рядом и провела рукой по слегка отросшей щетине на его скулах. И тут же жарким воспоминанием о том, как эта щетина кололась сегодня утром, когда он целовал меня…там. Господи…почему все мысли об этом ублюдке неизменно приводят меня к постели? Потому что это единственное хорошее, что может меня с ним связывать?

— Думаешь, нам следовало с ней ненавидеть друг друга и плести интриги? Собирать каждой на свою сторону твоих слуг и организовывать войны за твое сердце и место в твоей спальне? Султанские замашки, мой господин?

— Нет, я думаю, что ты точно не можешь ненавидеть её. Тебе на неё плевать. Потому что тебе с Аврой нечего делить. В отличие от неё. Но вот доверять ей однозначно не стоит.

— Она ненавидит меня так же, как и я тебя, Нармузинов. Ни больше, ни меньше. Но, как видишь, мы с тобой научились замечательно сосуществовать вместе, — спуститься ладонью по его груди к ремню на чёрных джинсах, — так же и с ней. Так что? Возьмёшь меня к ней? В конце концов, разве теперь мы с ней не родственницы? Молочные сёстры это называется?

И вновь скривился. Вновь чем-то не угодили мои слова. А ведь ни одно из них не ложь.

— Ага. Сначала поедем к родственникам первой жены, а потом? Познакомишь нас со своими, Карина?

— С огромной радостью, мой господин. И даже ехать никуда не придётся. Папа с дядей сами приедут. С готовностью. Ты только скажи.

Привставая на цыпочки, так, чтобы прошептать в самые его губы.

***

В тот день перед своим отъездом Саид отвёз меня к озеру, окружённому горами.

— С ума сойти…, — замерла, не в силах отвернуться от красоты, раскинувшейся прямо перед нами, — Они как нарисованные, смотри, — указывая пальцем на вершины, возвышавшиеся по ту сторону от нас, — как же здесь красиво.

— Горы — самое прекрасное создание природы.

— Дух захватывает. Я не была раньше в горах. Никогда. Я видела пустыни, океан, море…но это, — обернулась к Саиду, смотревшему поверх моей головы, — я влюбилась в них. Они, действительно, великолепны.

— Я родился неподалёку от этого места. В небольшом селе. Знаешь, когда из твоего окна видны горы, ты привыкаешь к ним. Ты перестаёшь ощущать их силу и величие. Но стоит уехать, ты начинаешь скучать по ним, как будто оставил здесь кусок своего сердца, и только вернувшись, понимаешь, как тебе не хватало этой красоты.

— И сердце чувствуешь уже целиком?

Смеётся.

— Да. Если оно есть, конечно.

— А у тебя оно есть?

— Откуда?

— Ты купался в этом озере? — уводя тему, не желая начинать очередную перепалку, но мысленно соглашаясь с ним.

Потянула его за руку к воде, но Саид не сдвинулся с места, засмеявшись.

— Здесь очень холодная вода, Карина.

— Что, Нармузинов, испугался простудиться?

И взвизгнуть, когда к себе рывком притянул.

— Нет, просто у меня идейка появилась.

— Какая? — судорожно облизывая губы от вспыхнувшего шального огонька в его глазах.

— Так значит, тебя никогда не трахали в горах, Карина?

— Меня вообще никто нигде не трахал, кроме тебя.

И тут же ладонью закрыть собственный рот, не успев сдержать вырвавшиеся слова. Идиотка тупая! Зачем сказала? Смысл в них? Вон, как напрягся. Окаменел прямо. Вновь перевел взгляд мне за спину.

— В смысле? Думаешь, я настолько идиот, чтобы не отличить девственницу от порченой?

Спрашивает, а сам не смотрит даже в лицо, потому что ему неинтересно, что я отвечу. Он знает правду. И она у него своя. И ведь слово-то какое правильное подобрал. Именно порченая. А моя правда…ну кому она нужна была все эти годы, чтобы даже попытаться рассказать о ней.

— Поедем домой? Я устала.

Попытаться высвободиться из его объятий, чтобы пойти по узкой тропинке к машине, стоявшей достаточно далеко. Сюда было не проехать на ней.

— Ты же так хотела вырваться из своей клетки, теперь обратно в неё рвёшься? Почему? — не даёт пройти, сжимает талию и спину с такой силой, что мне кажется, еще немного и я задохнусь.

— Саид, пожалуйста…отпусти. Мне больно.

Я, оказывается, всё-таки отвыкла от физической боли с ним. Ещё раз — тупая идиотка! Слишком, видимо, расслабилась. И не только язык мелет то, что не должен, но и мысли…мысли давно уже не принадлежат себе самой. Забыла, что с этим мужчиной нельзя расслабляться ни на секунду. Что этому зверю нельзя доверять. Ни за что. Никогда.

В ответ на просьбу хватка становится лишь сильнее.

— Отвечай на вопрос.

И я отвечу. Только на тот, который посчитаю нужным.

— Моя клетка не твой дом, Саид. Моя клетка — ты сам. Мне никогда не вырваться из нее на свободу, если ты рядом. Отпусти меня, пожалуйста. Хотя бы до машины дай дойти относительно свободной.

****

На Кавказе темнеет очень рано, уже в восемь вечера было настолько темно, что шофёр ехал очень медленно. В итоге домой мы вернулись ночью. Саид не отвёз меня к Авре…я думала, он всё ещё зол на меня, но оказалось, что женщину привёз её брат, пока мы ездили кататься. Когда зашла попить воды, изумлённо остановилась, увидев Авру, уже вовсю раздававушую указания прислуге на кухне. Она лишь бросила на меня разъярённый взгляд и гордо прошла мимо, даже не поздоровавшись. Какая муха её укусила, мне было откровенно наплевать. Саид в гостиной разговаривал с её братом, и я удалилась в свою спальню на втором этаже.

А когда решила прилечь, чтобы попытаться, наконец, уснуть спокойно впервые за неделю, обнаружила под подушкой небольшой черный платок. Точнее, нечто, обёрнутое в платок. Сердце сжалось от предвкушения и одновременно от страха…дрожащие пальцы отказывались развязать крепкий узел. А когда я смогла сделать это, то обнаружила новенький телефон без коробки, но с запиской.

«Здесь вбит номер моего брата. Завтра Саид уедет на три дня вместе с Исой. Но Иса останется в городе. Завтра же поедешь вместе с Анзором и Фатимой за покупками. Остальное тебе скажет Иса. Деньги тоже он тебе даст. Напиши своему отцу. Только пусть он ни в коем случае не звонит тебе на этот номер. Записку уничтожь, телефон хорошо спрячь».

Пятнадцать минут…столько мне понадобилось, чтобы осознать написанное. И еще примерно столько же на то, чтобы трясущимися словно в лихорадке пальцами набрать номер телефона отца и едва не зареветь, услышав долгие-долгие гудки, последний из которых вдруг оборвался усталым «Алло», произнесенным любимым голосом.

— Папа…

— Карина, малышка! Где ты?

Собраться. Не сломаться. Не расклеиться. Господи, я так близко. Этот голос. Как же я скучала по нему, папааааа. Собраться!

— Карина, не молчи! Где ты, дочка?!

Голос…чёртов собственный голос еле шепчет. От страха. От неверия. От бессилия.

— Папа, послушай, я не могу говорить. Я у Саида Нармузинова. Гудермес. Я напишу смс завтра. И всё объясню, где буду и как нам встретиться.

— Как ты? Где именно? Что он сделал с тобой?

— Я не могу говорить, — услышав приближающиеся на втором этаже голоса, — папа, я выключаю телефон. Сам не звони. Напишу завтра.

— Дьявол! Хорошо. Карина, не бойся. Слышишь? Я тебя вытащу.

Сбросила звонок, не успев ответить, но чувствуя, как оглушительно зашлось сердце в груди. Так звучит полёт надежды? Отключенный телефон спрятала в моём комоде с бельём, предварительно обмотав одной из ночнушек. Сердце не желает успокаиваться. Голову кружит от эйфории и дикого-дикого страха.

Одна ночь…мне осталось продержаться одну ночь.

КОНЕЦ 10 КНИГИ

30.10.2022