Я спас СССР. Том V

Размер шрифта: 13

Глава 1

Судьба решается на небе
и выпадает нам, как рыбам:
она подкидывает жребий,
предоставляя шанс и выбор.
И. Губерман

28 ноября 1964 г., суббота. 19:15

Львов, Украинская ССР

– Ти що це робиш, хлопець? А ну стій!

Мужик в телогрейке появился словно из ниоткуда, мы с Димоном даже не успели толком среагировать. Лева сначала замер перед ним, как испуганный заяц, а потом рванул прочь через парк.

– А ну стій, кому сказав!

Резкая трель свистка в вечерней тишине, затем гулкий топот сапог по мостовой. Я едва дождался, пока Левка поравнялся со мной, и дернул его за рукав, утягивая в сторону. А то ведь так и помчится шальным зайцем через весь парк, ищи его потом по всему Львову!

– За мной!

Мы ломанулись через кустарник, скрываясь в редкой тени деревьев с уже облетевшей в ноябре листвой. Левка, пыхтя, бежал передо мной, при этом еще успевая жаловаться на жизнь:

– Я же говорил, что поймают! Сейчас он нас точно догонит.

Мы промчались через небольшой газон, снова нырнули в спасительную темень кустарника. Настырный мужик все не отставал.

– Стій, стрiляю! – летел нам вслед его голос.

Ага, так мы тебе и поверили! Чтобы сторож, пусть и старейшего в СССР университета, имел при себе огнестрельное оружие с боевыми патронами? Не, максимум у него берданка с солью.

И тут раздались выстрелы…

– Ах ты …! – заматерился Лева, поскользнувшись на тонком ледке, покрывавшем лужу на асфальте.

– Это пугач! – успокоил я его на бегу. – Ходу, ходу!

И откуда только этот интеллигентный мальчик слова такие нехорошие знает?! Вот бы Мира Изольдовна его услышала – рот с мылом быстро бы ему вымыла! Тут я вдруг тоже поскальзываюсь, чуть не подвернув при этом ногу.

– Ах ты …! – вторил я Левке.

Судя по тому, что сторож наконец-то приотстал, мужик явно в возрасте. И палил он скорее всего вверх, больше для острастки. Но Коган перепугался не на шутку – к такой передряге наш «юный подпольщик» точно не был готов.

– Лев, как ты его проворонил?! – возмутился Димон, стоило нам занырнуть в машину, припаркованную на соседней улице возле какого-то учреждения с темными окнами.

– А вы почему мне знак не подали?

– Так с наших мест его и не видно было, мы же тебе фланги прикрывали!

– Ладно, успокойтесь, – прекратил я ссору парней, – все мы хороши. Лев, где баллончик?

Коган растерянно взглянул на меня, судорожно начал шарить по карманам.

– Не знаю… наверное, выронил.

Димон в досаде ударил по рулю, закатил глаза.

– Нет, ну что же ты как маленький, а?! Ничего тебе доверить нельзя!

Это точно. Но я ведь сам виноват, что дал Леве поучаствовать в деле. Просто лозунги должны были быть написаны на украинском, вот я и не устоял, когда он с жаром начал убеждать меня, что знает этот язык. Даром, что ли, он каждое лето в детстве ездил к родне в Днепропетровск, на родину Когана-старшего!

Объяснить парням, почему мы должны заехать во Львов, да еще и прибыть туда именно к семи вечера, мне так и не удалось. Про посылку они сразу не поверили – у моих друзей просто нюх какой-то на приключения! Пришлось ввести их в курс дела, но, естественно, без упоминания своей конторы. Зная мой характер, они легко поверили, что это всего лишь личная инициатива. И крепко обиделись, когда я сказал им, что справлюсь один. А как же наш патриотический клуб?! А как же Новая молодая гвардия?! Детство продолжало играть в задницах друзей.

Теперь вот пожинаю плоды своей уступчивости – баллончик с Левкиными отпечатками пальцев скорее всего уже найден сторожем.

– Дим, давай-ка сделаем круг и проедем мимо главного входа, – решаю я. – Посмотрим, что там делается. Сторож ни нас с тобой, ни машину нашу не видел, только Леву. Так что подозрений мы не вызовем. А пять лишних минут погоды нам уже не сделают.

Кузнец согласно кивает и разворачивает машину на следующем перекрестке. Коган сидит притихший на заднем сиденье, только виновато вздыхает и послушно пригибается, когда мы выруливаем на Университетскую улицу.

Рядом с главным входом все, на удивление, тихо и спокойно. Проезжая мимо, видим, как сторож стоит перед Левкиными художествами на стене здания, качает головой, изучая их. Потом, покрутив в руках баллончик, брызгает из него сначала в сторону, примериваясь, а потом, воровато оглянувшись по сторонам, исправляет Левкину ошибку в лозунге «Свободу Україні!».

– Лев, да ты у нас еще и двоечник! – ржет Димон, окончательно смущая друга.

Мы паркуемся неподалеку, дожидаемся, пока сторож, перечитав все лозунги еще раз, не спеша заходит в здание универа. Что-то он не спешит докладывать начальству! Потом Димон подхватывает свою чудо-фототехнику и быстренько делает несколько впечатляющих снимков разрисованного лозунгами фасада – это мой своеобразный отчет шефу о проделанной работе. Конечно, днем здесь наверняка тоже найдется кому заснять Левкины художества, но боюсь, что руководство университета к тому моменту уже спешно закрасит их.

По словам Иванова, здесь, во Львове, сейчас проходит международный конкурс украинской кухни. Он перед отъездом озвучил мне список гостей, и кого там среди них только нет – поляки, венгры, румыны, даже англичане с американцами. Конкурс проводят в ресторане гостиницы «Интурист», но на понедельник для участников запланирована экскурсия в старейший университет СССР. Так что местный горисполком и ректор из кожи вылезут, но позора не допустят.

Старинный Львов мы покидали с легким сердцем. После вмешательства сторожа искать когановские отпечатки пальцев на баллончике уже бесполезно. Да и не факт, что он вообще отдаст эту улику милиции. Судя по всему, националистические лозунги нашли в душе пожилого западянина живой отклик и полное одобрение. Сдавать смелого украинского парня, разрисовавшего стены университета патриотическими призывами, он, кажется, не собирался.

А перед выездом из города мы еще заскочили в львовский аэропорт – благо он был почти по дороге, и крюк нам делать не пришлось. Там я просто подошел к нужной ячейке в камере хранения, набрал условный код и оставил в ней конверт с кассетой. Дальнейшая судьба этой «посылки» – уже не моя забота. Но догадываюсь, конечно, что вскоре заберет ее какой-нибудь «курьер» Иванова и ближайшим рейсом переправит в Москву или сразу в Киев. «Подарок» внеочередному пленуму КПУ.

* * *

– Точно сработает? – Лева наконец перестал нервничать и уставился в окно.

Наш автомобиль бодро катил по трассе в южном направлении, в сторону городов Николаев и Стрый. Ехать, по словам Иванова, до турбазы в Славском всего пару часов, но я все же благоразумно запланировал добраться часа за три. Да, дорога до Стрыя очень хорошая, особенно по меркам 60-х, и, судя по карте, дальше до поселка Сколе у нас тоже проблем не должно быть. Но что потом будет, когда мы свернем с трассы в сторону Славского? Вот что меня сейчас беспокоило. Конечно, хорошо бы вообще в Буковель или Драгобрат рвануть – там интереснее покататься, но точно не в этот раз. Туда переться совсем далеко, а времени жалко. Да и Заславский отпустил ребят всего на неделю.

– Эй, Рус! – Лева дернул меня за рукав, выводя из задумчивости. – Ты чего замолк? Точно сработает?

– Что сработает? – Я покосился на Димона, который аккуратно вел «Волгу» по ровной трассе.

Темнота, хоть глаз выколи. Луна показалась, но положение она не спасает, хорошо хоть еще снегопада нет и трасса не заснежена. К вечеру подморозило немного, поэтому дорога сухая – в занос попасть нам не грозит.

– Ну, акция эта. Закрасят потом, ты сказал, и все.

– Сработает. У них экскурсия зарубежных гостей намечена. А там журналисты есть…

– Такого скандала власти не допустят, – поддакнул Кузнец.

Сколько же мне нервов пришлось потратить, чтобы отпросить у Заславского друзей, – страшно вспомнить! Конец семестра – на носу зачеты и экзамены… Да и самого меня преподаватели давненько не видели на лекциях. Заславский мне высказал все – и за огрехи в первом номере журнала (а они были, хоть и мелкие), и за пьяные «хали-гали» на презентации (какая-то сука успела донести), ну и, разумеется, за учебу.

Увидев мое расстроенное лицо, Заславский смягчился:

– Точно надо?

– Государственной важности дело, – проникновенно ответил я. – Клянусь!

– Ладно, поезжайте. Даю вам ровно неделю. Не больше! И чтобы в зачетке потом только пятерки были!

– Обещаю! – искренне приложил я руку к сердцу.

Но выволочку мы получили не только от Заславского.

– А почему без нас?! – стервозным тоном спросила Юля, стоило нам сказать девчонкам, что мы срочно уезжаем в Карпаты.

– Потому что снежная доска пока не опробована на склоне, и это может быть опасно. А ждать снега в Подмосковье мы больше не можем, нам срочно нужна обложка для второго номера.

– И кто на ней будет? – прищурилась стервочка.

– Ну уж точно не ты! – осадил я нахалку. – Хватит с тебя и одного номера, Димон и так уже замучился отгонять от тебя поклонников!

– Думаешь, мне это нравится?! – возмутилась она.

– Подозреваю, что да. Иначе бы ты так не рвалась на обложку.

– Вот еще!.. А ничего, что мы здесь с девчонками без вашей защиты остаемся? – попробовала она зайти с другой стороны.

– Так это хорошая проверка наших отношений. А то у нас кое-кто слишком ревнивым стал в последнее время. – Я многозначительно посмотрел на Вику.

Невестушка моя вспыхнула и потупила глазки. Ага… знает красавица, что провинилась. Я-то с ней вечером объяснительную работу провел – обрисовал, как она была глубоко не права, когда бросила меня одного в «России» и укатила с Ленкой в общагу. И про пакость Пилецкого ей рассказал, и про то, что в себя пришел только наутро. А до этого мог по пьяни столько дров наломать, что мама не горюй! Хорошо еще, что дома утром проснулся, а не в отделении милиции. Мог бы вляпаться по самое не балуйся. Вика прониклась, вину свою осознала, поклялась меня больше не оставлять в беспомощном состоянии. Вот теперь довезет сначала домой поддатого муженька, а уж потом… И многозначительно так замолчала, тонко намекая мне то ли на скалку, то ли на чугунную сковородку в качестве воспитательного орудия. У нее, мол, на кухне много чего полезного найдется, чем мозги мужу вправить. Ага… пусть помечтает, наивная девушка!.. Отныне я сам буду крайне осторожен на коллективных пьянках и повода для репрессий ей больше не дам.

А потом у нас с ней было жаркое примирение, примерка свадебного наряда, который я забрал наконец-то из кабинета Особой службы, и снова жаркое примирение. Когда Викуся увидела себя в зеркале в образе невесты, аж расплакалась от избытка чувств. Но меня в комнату полюбоваться не пустила, сообщив лишь, что все ей отлично подошло, а жениху не положено видеть невесту в этом наряде до свадьбы. Ага… жить под одной крышей и заниматься любовью каждую ночь – это можно. А смотреть на нее в свадебном наряде, который я сам же и купил, – нельзя. Все же удивительная штука – женская логика!

Под это дело я вручил ей кругленькую сумму из гонорара, полученного на «Мосфильме» за сценарий «Города», на организацию свадебного банкета в ДК нашего универа, что на Моховой. Пора уже определиться с количеством продуктов для студенческой свадьбы и потихоньку начать закупать их. Пусть займутся с девчонками хлопотным делом, пока мы с парнями отъехали в служебную командировку, – все меньше будут нам кости перемывать и забивать свои красивые головушки всякими глупостями типа ревности и обиды на то, что мы их с собой в Карпаты не взяли.

А вот фуршет в Грибоедовском взял на себя Иванов, заявив, что Ася Федоровна с Ириной Карловной справятся с этим ответственным мероприятием для ВИП-персон гораздо лучше, чем мы, неопытные студенты. Ну и правильно. Я только выдохнул с облегчением и мысленно перекрестился, что нам с Викой не придется этим заниматься, – баба с возу – кобыле легче.

* * *

До турбазы мы добрались уже ближе к десяти вечера. Устали, как черти. Последние двадцать пять километров от поселка Сколе в сторону Славского дорога действительно была неважной, снежку там немного намело. Скорость Димону пришлось сбросить, и вел он «Волгу» крайне осторожно. И приличная трасса тоже закончилась – началась обычная двухполосная проселочная дорога, спасибо еще, что асфальтированная и без колдобин. Но шла она параллельно железной дороге, то пересекая ее, то чуть уходя в сторону – даже если захочешь, не заблудишься.

Сам поселок Славское был довольно цивилизованным местом, похоже, сказывалось наличие здесь железнодорожной станции. На привокзальной площади здание почты, небольшой рынок и даже какое-то заведение общепита типа ресторана или кафе. Чуть дальше обнаружились сельсовет и ярко освещенное здание местного Дома культуры, откуда доносились громкие голоса и звуки музыки. Видимо, в субботний вечер народ отрывался на танцах. Что меня очень удивило, так это наличие большого количества молодежи. Увидев нескольких парней, куривших у входа, мы притормозили и спросили у них дорогу до турбазы «Политехник». Оказалось, что она расположена перед въездом в поселок, и в темноте мы умудрились проскочить нужный указатель, а теперь придется немного вернуться назад. Ну ничего, зато центр поселка увидели.

Парни, судя по характерному говору, были местными, и я не удержался, кивнул на освещенные окна:

– А у вас тут, хлопцы, весело!

– Та суббота ж… – с ленцой ответил один из них, затягиваясь папиросой, – п’яна Мукачівська електричка прибувши…

Переглянувшись и мало чего поняв из сказанного, мы лишь пожали плечами и отправились в обратную сторону. Нужная нам база «Политехник» и правда скоро нашлась, при свете дня мы бы ее точно никогда не проскочили.

Ну, что сказать… Львовский политехнический институт построил себе довольно приличную спортивную горнолыжную базу с говорящим названием. Для 60-х неплохо! В темноте мало что можно было рассмотреть, но даже сейчас, ночью, гора казалась не слишком высокой, а ее склоны, покрытые снегом и спускающиеся прямо к дороге, – пологими. Это хорошо. Долго наверх добираться не придется, здесь даже и подъемник не нужен. На самой базе уличного освещения нет, и вообще очень тихо и безлюдно. Ну и слава богу, что здесь так спокойно. Зачем нам, «чайникам», сейчас лишние зрители – чтобы позориться под смешки опытных горнолыжников? Нет уж! Мы с парнями сначала здесь втихаря потренируемся, освоим доску и приобретем мастерство приемлемого уровня. А только потом отправимся со сноубордом на многолюдный Тростян, где повыделываемся в рекламных целях на глазах у изумленной публики. Ага… если мы вообще так быстро сможем освоить «гаджет из будущего».

А воздух здесь… Стоило выбраться из машины, как в ноздри ворвался свежий запах снега и хвои. Снега местами намело столько, что на елках иголок не видно. Стоят все в снегу, как огромные сугробы. Чистейший горный воздух пьянил разум и тело похлеще всякого вина и водки. Красотища… Все-таки молодец Иван Георгиевич, что отправил меня сюда. Подышать таким целебным воздухом мне после болезни точно не помешает.

В двухэтажном деревянном здании нас дожидалась пожилая женщина из местных, в расшитой цветными узорами овчинной душегрейке. Она проверила паспорта, потом вручила ключи от номера на втором этаже, коротко ввела в курс дела. Видно, что уже устала и хочет спать. И если бы не звонок из самой Москвы, ночевать бы нам сегодня в холле на скамейке.

Простенькие небольшие номера здесь на несколько человек, нам достался трехместный. Удобства – умывальники и туалет – на этаже, но, естественно, общего пользования. Душ – на первом, там же есть парная, по типу сауны. И столовая. Но сейчас она, конечно, уже закрыта. Хотя нет… судя по взрывам смеха, доносящимся из-за двери, по вечерам она тоже не простаивает без дела, превращаясь в красный уголок. В холле на нашем этаже раздается характерный звук – кто-то с азартом режется в настольный теннис. Ну, в этом Димон у нас большой мастер, с ним мало кто сравнится в университетской общаге. В прошлом году он даже был призером университетского турнира по настольному теннису, третье место на нем занял.

Только скинули верхнюю одежду и задвинули сноуборд под кровать, как в наш номер совершенно бесцеремонно вломился невысокий чернявый парень в растянутом до колен свитере из деревенской шерсти.

– Привет, парни! Я – Ясь. Это вы те новенькие из Москвы, которых пани Анна весь вечер ждала? Ваша «Волга» у входа стоит?

Мы настороженно киваем.

– Пошли с народом знакомиться, москвичи! Если есть что пожрать и выпить, берите с собой. А нет, так мы вас сейчас сами накормим. Наверное, голодные с дороги?

Все это парень выдает со скоростью пулеметной очереди. Говорит на русском, а выговор все равно чувствуется. На местного не похож, но то, что с Украины, – точно.

Делать нечего, надо идти. Если откажемся, нас здесь не поймут. Сочтут, что зазнались и не хотим знакомиться. Димон понятливо достает из сумки припасенную в качестве НЗ бутылку «Столичной» и банку шпрот. Левка – толстую палку полукопченого таллинского сервелата и кулек с фирменными пирожками от Миры Изольдовны. Я – курицу, завернутую в пергамент и полотенце. Вика запекла нам ее в дорогу, но до нее так и не дошли руки. Как знали, оставили куренка на ужин.

Ясь тем временем уважительно смотрит на наши сборы – а не пожадничали москали! Да, мы ребята щедрые, чего жмотиться-то? С деньгами у нас сейчас полный порядок, да еще и в багажнике лежит очередная коробка «твердой советской валюты» – говяжья тушенка в жестяных банках. Нет, не пропадем и с голода точно не помрем.

– О, какие люди пожаловали! – радостно приветствует нас уже подвыпившая компания. Судя по возрасту, здесь собрались такие же старшекурсники, как и мы.

– Дмитрий, Лев, Алексей, – коротко представляю я нашу сплоченную банду, – четвертый курс, журфак МГУ.

– О как! Правда москвичи!

– Ну, не совсем, – скромничаю я, – коренной москвич у нас только Лева. Я родом из Нового Оскола, Дима из Владимирской области.

– Да я тоже не в Москве родился, корни у меня вообще-то украинские, – тут же просекает обстановку умный Коган, – отец из Днепропетровска, а мама вообще с Одессы.

Лица присутствующих заметно добреют, и народ поплотнее сдвигается за длинным столом, чтобы усадить нас.

Ох, не любят москалей, не любят… А за что им нас любить-то? Языкастые, раскованные, за словом в карман не лезем и в обиду себя не даем. Дерзкие мы, одним словом. Хрен нас согнешь, проще уже прибить сразу. Этот московский стиль хорошо знаком большинству населения страны по посещениям нашей столицы. Да еще и Михалков со своим героем Колькой из недавнего фильма «Я шагаю по Москве» добавил в образ молодого жителя столицы свежих нот. Типичный московский обормот у него получился, с то и дело проскакивающими в голосе мажорскими нахальными интонациями. Но обаятельный! Вот так нас везде и воспринимают – с большой долей раздражения и с легкой толикой восхищения нашим нахальством. По воспоминаниям Русина, они в армии тоже москвичей не особо жаловали, считали их слишком наглыми.

Что ж, за отсутствием богатого лексикона можно и это обидное слово считать подходящим. Раз умнее и шустрее, значит, действительно наглые. Так что ведем себя скромно, не умничаем.

Московские дары вызывают прилив энтузиазма за столом – нашу водку тут же разливают по небольшим глиняным стаканчикам. Девушки, которых здесь меньшинство, пьют вино. Видимо, оно домашнее, местного кустарного производства. Кто-то из девчонок выдает нам тарелки и вилки, кто-то уже режет нашу колбасу, кто-то разламывает курицу на куски. Ясь консервным ножом шустро открыл банку со шпротами. Потом поближе подвинул нам тарелку с деревенским салом и самодельной бужениной, нашпигованной чесноком. И глиняную миску с солеными огурцами и помидорами. Отрезал от большой краюхи по хорошему куску ноздреватого серого хлеба. Ох, как же я люблю это натуральное деревенское «богачество»!..

– Ну, за знакомство! – звучит над столом извечный тост любой сборной компании, все чокаются и выпивают.

Нам тактично дают закусить и даже утолить первый голод. А потом приступают к безжалостному допросу.

– Що в столиці діється? Які новини?

Один из парней – Петя, кажется, – спрашивает это на украинском, словно хочет смутить или спровоцировать нас. Ага… нашел кого! Да мы сами на провокации горазды.

– Все нормально, Петро, життя йде своєю чергою, – хладнокровно отвечает ему умница Лева, засовывая в рот очередной кусок сала. И закатывает глаза к потолку от удовольствия. – Дуже смачно!

Мне стоит большого труда не рассмеяться. Ну, артист!

– Ладно, хорош! – быстро сдается парень, переходя на великий и могучий. – Правда, парни, что там у вас в Москве происходит? Вы ведь с того самого журфака, который на Красной площади демонстрацию устроил против ЦК?

– Ну, не демонстрацию, а митинг, – спокойно дожевав, отвечает ему Лева и тянется за соленым огурцом, – и не на Красной площади, а у Манежа. И не против ЦК, а в защиту родной советской Конституции.

Димон, не выдержав, начинает ржать в полный голос. Вслед за ним смеются и остальные за столом. Обстановка сама собой потихоньку разряжается.

– Нет, честно, ребят! Митинг был вполне мирным, нас даже милиция не стала разгонять, – вставляет Кузнец свои пять копеек. – Нашей целью было не помитинговать, а спасти одного нашего друга, которого арестовал КГБ.

– Вечно он у нас в какие-то серьезные истории влипает, – хитро косится Коган в мою сторону.

– Так вы знакомы с этим Русовым? – коверкает мою фамилию Ясь.

– Да кто ж у нас на журфаке не знает эту заразу?! – включаюсь я в игру друзей, делая себе бутерброд с бужениной. – Но в этот раз его арестовали не за дело.

У ребят за столом загораются глаза. Еще бы! Это редкость – найти такой достоверный источник информации.

– А у нас говорят, его за новый журнал «Студенческий мир» арестовали. Якобы он там какую-то «неправильную» политическую статью хотел напечатать, вот его и того… прижали.

– Брехня! – с ходу отпираюсь я. Только домыслов мне не хватало! Своих грехов, как репьев на собаке, а тут еще диссидентство на ходу шьют. – Вы сами-то этот журнал хоть видели?

– А то! У нас в Политехе три номера по рукам ходят, – гордо сообщают мне, – и еще один в библиотеке институтской есть, но там запись на него на месяц вперед.

Мы с парнями изумленно переглядываемся. Ну надо же, какая популярность! А ведь у меня в багажнике лежит пачка журналов, я их для дела держу. Поощрить, что ли, такой интерес к нашему изданию?

– Ди-и-м… – тихо прошу я друга, – принесешь пару номеров?

Кузнец кивает и без слов отправляется к машине.

– А вы вообще в курсе, что на «Студенческий мир» с Нового года подписка открыта?

– Да ладно?! – изумляются все за столом – Так надо срочно на почту, пока подписку на первое полугодие принимают.

– Вы здесь на выходные или?..

– Лех, какое «или», – стонет Ясь, – зачеты ведь начинаются, сессия на носу. Вырвались всего на пару дней, жалко первый хороший снег упускать.

Дальше дело техники – увести разговор с опасной темы. Расспрашиваю, из каких они городов, институтов. Выясняется, что здесь две компании – одни ребята из львовского Политеха, другие аж из Киева. Видя мое удивление, поясняют, что из Львова сюда очень удобно добираться на электричке, идущей в Мукачево. Два с небольшим часа, и ты на месте. Ну, теперь хоть понятно все стало про «пьяную мукачевскую электричку»! Это народ сюда на выходной день оторваться приезжает.

– А из Киева?

– С этим сложнее, – вздыхают киевляне, – но если в субботу занятия прогулять, то вечером в пятницу можно сесть на поезд Киев – Ужгород, и рано утром будешь уже здесь. А вечером в воскресенье так же уехать домой. Двух дней вполне хватает, чтобы досыта накататься.

Ага… очень интересная и ценная информация. Мне ведь еще к Глушкову в Киев нужно смотаться. Так, может, это наилучший вариант – с ночным поездом? И за руль садиться не придется. Ночью поспал, утром глаза открыл – а ты уже в Киеве.

* * *

Возвращается Димон, мы вручаем два журнала своим новым знакомым.

– Ух ты! Где взяли?!

– Так мы же с журфака, у нас в редакции журнала блат.

Все бросаются рассматривать журналы, хотя наверняка уже держали их в руках, а может, даже и прочитали от корки до корки.

– Ох, какая девочка!.. – стонет Ясь, облизывая взглядом Юльку на обложке. – Я бы с ней уединился на месячишко на каком-нибудь необитаемом острове.

– Забудь! – фыркает Лева и косится на недовольного Димона. – Ее и пару дней-то вынести невозможно.

– Да ладно?! Красотка ведь – просто Афродита, рожденная из пены!

– Красотка, – киваю я, принимаясь за куриную ножку, – только она не Афродита, а скорее Афина, которая свои доспехи и оружие на берегу оставила. Или даже Гера – такая же умная, деловая «бохиня». Но какие она при этом статьи пишет, просто закачаешься!

– И что, никто эту Афину-Афродиту укротить не смог?

– Ну почему же… – усмехаюсь я, разглядывая покрасневшего Кузнеца. – Нашелся один «специалист», усмирил эту амазонку. Правда, не знаю, надолго ли его хватит.

– Что так?

– А с ней же каждый день как на вулкане. И неизвестно, доживешь ли до завтра.

– Или сам повесишься, чтобы больше не мучиться! – тихо добавляет Лева.

Димон недовольно сопит, но помалкивает. А что, отрицать очевидное? Но вообще-то налицо прогресс – стервозности в Юльке немного поубавилось. Потому что теперь вся ее бурлящая энергия в работу уходит, и ей просто некогда стало Димону нервы трепать, а вечером сил уже не хватает. К тому же Кузнец кардинально решил вопрос с местом для их «свиданий», чтобы каждый раз не мотаться на дачу в Абабурово. Теперь он покупает Индусу два билета в кино на последний сеанс, а дальше – делай что хочешь, но раньше одиннадцати вечера не появляйся. Впрочем, Индус, по словам Димона, тоже в нашу комнату кого-то частенько приводит, так что у них в этом деле возник взаимовыгодный паритет.

Вскоре я отваливаюсь от стола, сыто отдуваясь, теперь бы еще поспать. Кузнец вон тоже носом начинает клевать, весь день за рулем провел, бедняга. Мы с Левкой хоть и подменяли друга в дороге, но основная нагрузка все-таки выпала именно на его долю.

– Так, ребята, а теперь просветите нас коротенько насчет склонов, трасс и снаряжения. Мы начинающие, «чайники», хорошо бы сразу быть в курсе дела.

– Чайники?! Это ты верно заметил! – смеются наши новые знакомые. – Новички именно на чайники и похожи! Встанут посреди трассы, одна рука в бок, другая козырьком к глазам, еще и пар изо рта при этом идет.

– И давай друг друга фотографировать! – подхватывает Петр. – Для них ведь главное – пленку домой привезти!

– Летом здесь по горам тоже такие туристы бродят, причем с настоящими чайниками, пристегнутыми к рюкзакам. Котелков им, что ли, мало!

За следующие полчаса нас с удовольствием просвещают насчет местных реалий. Во-первых, зимний сезон в Славском только-только начался, и то благодаря рано выпавшему в этом году снегу. А так, вообще-то горнолыжный сезон здесь длится с середины декабря по март.

Как я и думал – начинать нам нужно с ближайшего и самого безопасного восточного склона горы Кремень. Теперь она называется так же, как и наша база – Политехник. На ней нет резких перепадов высот, крутых и опасных участков, и можно на машине заехать на верхнюю станцию подъемника. И она идеально подходит для начинающих. Опытные горнолыжники ее и за гору-то не считают, потому что склон у нее ровный, широкий и пологий, а сама трасса коротковата – всего 600 метров. Им здесь уже откровенно скучно, и они ездят на Тростян.

Про Тростян я, конечно, в прошлой жизни слышал, и знаю, что эта гора – с уникальными возможностями и спусками на любой вкус. В 70-е она станет местом паломничества для спортсменов-горнолыжников, и большинство трасс этой горы будут олимпийского профиля. Но так это только лет через десять. А сейчас Тростян для широкой горнолыжной общественности еще не открыт, и к строительству базы «Динамо», которая и позволит превратить Славское в мекку горнолыжного спорта, только еще приступают. Внизу западного склона Тростяна вроде бы есть небольшая долина, где теоретически можно кататься и «чайникам». Но ведь туда еще добраться надо, а это минут сорок на машине. Короче, нам пока оно не надо, и вообще на Тростян лезть рановато.

Для начинающих еще в принципе годится Захар Беркут – гора, расположенная в десяти километрах от Славского в направлении села Волосянка. Там тоже хорошее место для старта новичков, и подъехать туда можно на машине, но там наверху часто дует сильный ветер, что делает спуск по склону очень некомфортным.

Еще есть гора Погар на другой стороне дороги, примерно в километре от нашей базы. Небольшая по длине, но довольно крутая гора, с которой, собственно, и начиналась история Славского как горнолыжного курорта. В тридцатые годы поляки построили здесь первый примитивный подъемник на конной тяге, а недавно его электрифицировали. Но со снегом там частенько перебои. Зато можно на машине подъехать прямо к нижней станции кресельного подъемника.

– Но я вам не советую разъезжать по Славскому на своей машине, – замечает Ясь, – пожалейте ее! Здесь найдется, кому вас подвезти, и на машине посерьезнее.

Оказывается, местные жители не прочь заработать на туристах в зимний сезон. Кто-то возит лыжников на газиках по бездорожью к главным трассам Славского, кто-то сдает туристам комнаты, готовит еду, кто-то продает горячее вино, чай и различные местные продукты на горе и внизу на склонах. Там можно перекусить прямо на свежем воздухе горячими варениками или печеной картошкой с салом. А в выходной день даже и шашлыки иногда готовят. Поэтому, как правило, все обедают на горе «у бабки». А завтракают и ужинают уже там, где проживают.

– А инструкторы здесь есть? – спрашивает Лева.

– Нет, – смеются студенты, – это тебе не Чегет, у нас все попроще пока. Но есть здесь один местный – Василь, вот он за небольшую сумму научит тебя кататься на горных лыжах.

– И прокат инвентаря?

– Есть кое-что здесь, на базе, но убитое, конечно. Все стараются приезжать со всем своим снаряжением или берут у друзей. Здесь спортинвентарь в основном убитый и годится только для «чайников».

– Ладно, ребята, – ставлю я точку в затянувшемся разговоре, потому что спать уже хочу – сил нет, – спасибо вам за ликбез, мы пошли отдыхать. Увидимся утром за завтраком.

* * *

Утром мы позволили себе чуть подольше поспать, приходя в себя после вчерашнего марафона по дорогам Западной Украины, а потому завтракали в гордом одиночестве. В доме стояла непривычная тишина – вся честна€я компания свалила с утра пораньше, чтобы к началу работы подъемника быть уже на месте. Световой день уже короткий, а накататься всем хочется на полжизни вперед. Поэтому и ценят каждую минуту, пока погода хорошая и солнце на небе.

Пани Анна угощает нас на завтрак обалденными варениками, где начинкой служат грибы вперемешку с жареным луком и картошкой. Глядя, с каким аппетитом мы их уплетаем, она довольно улыбается и ласково спрашивает, не хотим ли мы еще и дерунов? Рот у Левки забит, но он радостно кивает головой, как китайский болванчик.

– Деруны – это что? – шепотом спрашивает Димон.

– Картофельные оладьи, – поясняю я.

– Как драники, – прожевав, добавляет Лева.

Плотно позавтракав и от души поблагодарив хозяйку за заботу, мы отправляемся на склон, прихватив с собой свой спортивный «гаджет».

Кажущаяся простота спуска на сноуборде многих вводит в заблуждение, и мои парни не исключение. Да, это немного проще, чем освоить серф, потому что изначально не нужен тот самый первый рывок, когда ты резко вспрыгиваешь и становишься ногами на доску. Но ключевое слово – «немного». Быстро выяснилось, что здесь полным-полно своих заморочек и тонкостей. И я только посмеиваюсь про себя, когда Димон самоуверенно решает показать нам мастер-класс. Ага… склон-то здесь довольно пологий, трасса укатанная, и доска, проехав всего пару метров, замирает – встала на кант. Это тебе не море, когда волна сама несет серф и серфингиста.

Следующий заход оказывается более удачным – Димон отталкивается ногой, придавая доске ускорение. Проехав всего метров семь, шлепается на задницу. Тоже понятно, почему. На сноуборде равновесие нужно удерживать не за счет отклонения назад, а за счет правильной стойки и балансирования на доске. Здесь мало придать себе ускорение и удержать равновесие, нужно еще четко понимать, как грамотно распределять нагрузку, чтобы не встать на передний или задний кант. Вторым пробует Лева, решив, что скромный опыт катания на горных лыжах облегчит ему задачу. Но результат тот же: метров десять – и приземление на пятую точку. Лыжные палки не предусмотрены, и логика скольжения здесь совсем другая, нежели на лыжах.

Мои познания в управлении сноубордом тоже скорее из области теоретических. Пробовал я на нем когда-то давно кататься, но скорее ради интереса и общего развития. В те времена, когда увлечение сноубордом только получило широкое распространение, я был уже далеко не в юном возрасте. Солидные дяденьки типа меня степенно катались на горных лыжах, а проносящуюся мимо по склону лихую молодежь в странном прикиде мы провожали лишь раздраженными взглядами и возмущенным ворчанием – никаких правил приличия они не соблюдали и вообще вели себя крайне вызывающе. Так что вливаться в ряды этих нахальных юнцов никакого желания тогда не возникло. То ли дело сейчас!..

До обеда я свои теоретические познания скрупулезно проверяю на практике. Ибо «знать» – это еще далеко не значит «уметь». Потихоньку у нас начинает что-то получаться, но приобретенные ценой бесконечных приземлений на пятую точку навыки нужно еще отрабатывать и отрабатывать. И желательно, конечно, фиксировать на Левину ручную кинокамеру, которую мы тоже с собой захватили, чтобы потом проанализировать свои ошибки и предостеречь от них других. Нам же еще потом статью про сноуборд писать.

Вот знаю, что в процессе катания ноги не должны сильно напрягаться, но это же легко сказать! Тело иногда само действует на инстинктах, пытаясь удержать равновесие, и никакой предыдущий опыт серфинга и горных лыж в этот момент не спасает. Нужна практика, практика и еще раз практика. Плюс правильное понимание логики поведения самого сноуборда под тяжестью твоего конкретно веса. Из теории знаю, что самое трудное – плавно затормозить внизу склона, но до этого нам еще ой как далеко! Научиться бы сначала плавно скользить…

Одна радость – внизу на склоне уже с самого утра толпятся бабульки с санками, а там термосы и чугунки, укутанные в овчинные тулупы. В термосах горячее вино с чабрецом и гвоздикой, для детишек компот из брусники и самодельная пастила из нее же. А еще моченые яблоки с брусникой. Самогон у радушных бабулек тоже был, но продавали они его из-под полы и с оглядкой, за это милиционеры гоняли. В чугунках пирожки с разной начинкой, еще горяченькие! Выдают их, завернув в старую газету, – наверное, чтобы руки не пачкались, – но никого это, похоже, не смущает.

А вот дети на санках и лыжники настроения нам точно не добавляют. Мало того, все прибывающий народ на склоне начинает вскоре сильно раздражать. Но что поделаешь – воскресенье, выходной день. Повторяется история с Оленевкой – на нас смотрят, как на восьмое чудо света, и, конечно же, окружают толпой и лезут с вопросами. А наше частое приземление на пятую точку вызывает снисходительные улыбки взрослых и дружный смех детей. Им трудно понять, почему взрослые парни не могут справиться с такой ерундовиной. Когда чужое любопытство и наше раздражение от него достигают апогея, мы решаем прерваться. Идем на базу обедать и переодеваться. Внизу склона замечаем группу ребят, с которыми вчера вечером вместе сидели за столом. Машем им издалека рукой, в ответ получаем такое же приветствие. Чувствую спиной, как нас провожают долгим внимательным взглядом. Ох, не к добру это…

Задумавшись, я теряю бдительность и налетаю на девушку, которая, скатившись с горы на лыжах, делает в это время крутой разворот… В результате мы с ней оба оказываемся в ближайшем сугробе.

– Ох, ну что же вы по сторонам-то не смотрите! – упрекает она меня, пытаясь подняться.

– Простите! Я правда задумался, – признаю свою вину и бросаюсь ей на помощь.

Сначала помогаю подняться, а потом начинаю отряхивать снег с ее свитера и штанов своей варежкой. Девушка потирает ушибленный локоть и морщит аккуратный носик. Из-под сбившейся лыжной шапочки рассыпаются по худеньким плечам пряди темных волос. Ее лицо кажется мне странно знакомым, я ее точно видел раньше, но где?.. Девушка худенькая, довольно высокого роста и совсем еще молоденькая – лет 16–17 от силы.

– Парень, руки убери! – рядом с нами резко тормозит какой-то заносчивый юнец и окидывает меня злым взглядом.

– Я же только помочь хочу, – оправдываюсь я.

– Помог уже. Меньше ворон считать надо! Слепой, что ли?!

Девушка смущенно вспыхивает. Заметно, что слова грубияна ей тоже неприятны.

– Не надо так, Миш. Он же не специально, правда?

– Правда, – соглашаюсь я и отступаю в сторону. Особой вины я за собой не чувствую – на лыжном склоне все бывает, – но и ругаться с малолетним хамом мне совсем не хочется.

Они уезжают, а я все пытаюсь вспомнить, где же мы с ней встречались. На юге?..

Обедаем снова в одиночестве. Кроме нас в столовой только молодая пара, которую мы вчера не видели и с которой не знакомы. Все остальные наслаждаются солнечной погодой и утюжат местные склоны. Мы же с парнями решаем больше на трассу сегодня не возвращаться. Хватит для первого раза. Отбитая пятая точка просит пощады. А наша спортивная одежда – тщательной просушки. К тому же завтра рабочий день, и уже не будет такого столпотворения, вечером многие уедут. Мысленно хвалю себя за то, что остановился на конструкции сноуборда из начала 80-х, где нет такого жесткого крепления, как на горных лыжах. Иначе освоение доски стало бы для нас еще на порядок сложнее и мучительнее. Нет, рановато пока. Шаг за шагом – и только так. Всему свое время, потом когда-нибудь доберемся и до более поздних и сложных конструкций.

Еще одна головная боль – отсутствие в природе термобелья, горнолыжных комбинезонов и легкой спортивной обуви типа «дутиков». Со склона мы пришли обледеневшие, как снеговики. Нет, непромокаемая болонья в Союзе, конечно, есть, и даже теплые зимние куртки из нее при большом желании найти можно. Но вот о брюках с высокой грудкой и с легким синтетическим утеплителем или о куртках, которые превращаются в теплые жилеты с помощью отстегивающихся рукавов, пока и мечтать нечего. Сейчас предел мечтаний для «продвинутого» горнолыжника – «богнеры» – эластичные штаны со штрипками, благодаря которым брюки плотно облегают ноги и не задираются вверх.

За такие импортные штаны для себя и Димона я выложил солидную сумму Фреду, но еще одних, для Левы, у него, увы, не нашлось. Так что пришлось другу взять их напрокат у кого-то из знакомых. В сочетании с водолазками и теплыми свитерами богнеры выглядят модно, и рассекать в них по склону довольно комфортно. Но это пока нет сильных морозов и температура воздуха не превысила отметку минус пять градусов. А дальше, видимо, будет только один выход – многослойная одежда.

Теплой одежды мы, конечно, с собой набрали много, но как же я ругаю теперь себя за то, что в Японии не додумался пробежаться по спортивным магазинам – хоть и не сезон тогда был, но, глядишь, и нашел бы себе там что-нибудь подходящее для катания на лыжах и сноуборде. И ведь деньги были. Но не сообразил, растяпа… теперь вот жалею. А-а-а!.. Полцарства за простенький горнолыжный костюм и термобелье!

* * *

На обед пани Анна подает нам закарпатский борщ. Он ярко-рубинового цвета, сварен на копченостях с добавлением квашеной капусты и грибов. К нему в комплект идут кныши – это такие круглые пирожки из слоеного теста с начинкой из гречневой крупы с луком и шкварками. Бедный Левка, попробовав все это, снова впадает в экстаз.

– Кузнец, мы его теряем! – смеюсь я. – Если пани Анна и дальше будет нас так кормить, этот гурман с нами в Москву не вернется, останется навечно в Славском.

– Конечно, не вернется, этот обжора просто в машину через неделю не влезет! Лёв, тебя что – Мира Изольдовна дома хуже кормит?

– Вы ничего не понимаете, жалкие дилетанты! Закарпатская кухня – это совсем не то, что южноукраинская. Тут скорее сплав польской, чешской и немного от венгерской. Когда мне еще повезет такую вкуснятину попробовать?!

– Да, куда уж нам, лапотным крестьянам… – Димон хоть и ворчит, но сам ложкой орудует не хуже Когана.

Борщ, и правда, зачетный. Голубцы на второе тоже весьма недурны. В их начинке грибы смешаны с луком, рисом и свининой – очень необычно и очень вкусно! Полирнув все это компотом из брусники и выразив нашей кормилице восхищение ее кулинарными талантами, мы отправляемся в номер, чтобы вздремнуть часок. После свежего воздуха и сытного обеда глаза уже сами собой закрываются. Так что заснули мы, едва коснувшись головами подушек…

И в результате проспали не час, а целых два, а проснувшись, обнаружили, что за окном уже смеркается.

– Вот это мы придавили… – зевает Лева. – Слушайте, парни, а может, на ужин в колыбу отправимся?

– Куда? В колыбу? – фыркает Димон. – Что еще за слово такое чудное!

– Ну… колыба – это как бы хижина пастухов в горах, а теперь так рестораны в Закарпатье называют, где Готовят блюда национальной кухни. В дровяной печи причем, колыба без нее и не колыба вовсе.

– Тебя здесь, что ли, плохо кормят?

– Да понимаешь, я давно хотел попробовать закарпатский бограч с галушками – это у них такая острая густая похлебка типа гуляша с копчеными ребрышками. Они еще в казан в самом конце приготовления окунают горящую головешку.

– Лева, замолчи уже! – стонет Димон. – Ну нельзя же все время только о жратве думать!

– Темнота ты, Кузнец! Ни бельмеса в хорошей еде не понимаешь.

Лева обиженно замолкает. Он начинает одеваться, мы следуем его примеру.

– Дим, может, и правда поужинать сегодня в ресторане? – примиряюще говорю я. – Все равно ребята вечером разъедутся, чего нам одним в столовой сидеть? В ресторане-то повеселее будет.

Но наши планы на вечер меняет очередной стук в дверь. На пороге мнется Ясь, за его спиной возвышаются еще двое парней. В руках у львовянина наш журнал, свернутый трубкой.

– Не разбудили? Разговор есть. Ты ведь Русин, да? – Ясь обвиняюще наставляет на меня журнал, сразу же переходя в наступление. – А вы двое – Коган и Кузнецов?

О, как все серьезно! Мы весело переглядываемся с Димоном и Левкой – кажется, наше инкогнито раскрыто.

– Предположим… – не отрицает Димон очевидного. – Ты сам-то откуда узнал?

– Спросил у пани Анны ваши фамилии, – отмахивается он. – И чего вчера комедию ломали?

В голосе парня сквозит такая обида, словно мы его вчера жестоко обманули.

– Так мы вроде и не скрывались особо, назвались своими именами, – вздыхаю я, – просто устали, как собаки, и если честно, то как-то не до разговоров нам вчера было. А вы бы нас до утра спать не отпустили.

– Все равно некрасиво так поступать. Мы же к вам со всей душой, а вы?

– Ну, прости, – развожу я руками, – так уж получилось. Мы не со зла.

– Ладно, – смягчается Ясь, – раз такое дело, мы тоже решили еще на денек задержаться. Вечером общий сбор в столовке – посидим, поговорим за жизнь. Расскажете про свою снежную доску!

Звучит, как приговор.

– А как же учеба? – интересуется Лева.

– Учеба никуда не денется, мы уже старосте своему позвонили, чтобы он нас завтра прикрыл. Нас же никто в Политехе не поймет, если мы сегодня уедем и с вами не пообщаемся! Так что не опаздывайте!

Угу… вот и сходили поужинать в колыбу. Мне кажется или нам сейчас «забили стрелку», как принято будет «изысканно» изъясняться лет так через тридцать? Или теперь уже не будет принято, и мы никогда не скатимся в позорный криминал 90-х?

– Ру-ус… – задумчиво смотрит Коган вслед ушедшим парламентерам. – Я вот все думаю… а нас точно никто не видел рядом с университетом?

– Левка, харэ трястись! – пресекает панические настроения друга Димон. – Ты сегодня весь день по сторонам оглядывался, будто милицейскую засаду в сугробах высматривал. Ну это же глупо, согласись!

– Глупо… – вздыхает Коган. – А как думаете, надписи уже нашли?

– Конечно, нашли. И уже десять раз успели замазать, – успокаиваю я нашего паникера. – Лев, если сторож промолчал, то вычислить нас будет вообще нереально. Так что успокойся и забудь о вчерашнем вечере. Нас вон скоро похлеще испытание ждет – коллективный допрос с пристрастием. А это тебе не со сцены в «России» выступать.

Внимание друзей тут же переключается на ближайший вечер. Да уж… нелегко нам здесь придется. В такой переплет мы еще не попадали. Одно дело на презентации с людьми общаться, когда вокруг полно своих и знаешь, что друзья тебя всегда поддержат, а совсем другое – отдуваться втроем за весь факультет и за всю редакцию. Ладно, будем считать, что у нас здесь сегодня состоится очередной творческий вечер в рамках рекламного тура в поддержку «Студенческого мира».

– Выпендриться, что ли, немного? – в раздумье произношу я. – Они же именно этого от нас ждут.

– Ну, раз ждут…

Кузнец понятливо хмыкает и тут же лезет в одну из сумок за нашими красными шарфами. Мы их сняли из осторожности сразу после Москвы, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, но теперь, видимо, пришло время познакомить народ с последними веяниями моды среди столичного студенчества.

Когда мы спускаемся на ужин, столовая нашей базы уже полна под завязку. При виде трех таких красавцев из «общества красных шарфов» воцаряется тишина. Мы глазами находим компанию Яся и скромно шествуем к их столу под огнем любопытных взглядов.

– Давайте, что ли, еще раз познакомимся, раз вчерашнее наше представление вас не устроило, – берет на себя наш еврей роль миротворца. – Я – Лев Коган, внештатный редактор журнала «Студенческий мир».

– Дмитрий Кузнецов, фотокорреспондент журнала, автор статей по спортивной тематике.

– Так фотография на обложке твоя? – оживляется Ясь.

– Моя. И девушка Юля на ней тоже. Это я так, на всякий случай тебе сообщаю, чтобы потом недоразумений не было.

Народ за столом смеется, кто-то сочувствующе хлопает Яся по плечу. До парня, наконец, доходит, кому он вчера рассказывал о своих мечтах уединиться с Юлькой на необитаемом острове, и тот смущенно краснеет. Ага… а нечего было язык распускать.

– Алексей Русин, заместитель главного редактора нашего журнала и глава литературно-патриотического клуба «Метеорит». Автор романа «Город не должен умереть», стихов, пьес и популярных песен, – Лева завершает мое представление, я сухо киваю всем, – а еще автор репортажей и статей в «Известиях» с прошедшей Олимпиады в Токио.

Кто-то за столом удивленно присвистывает:

– Так это ты написал про американских пловцов-расистов?

– Я… – скромность и краткость – лучшее украшение молодого автора.

– И в «Голубом огоньке» тебя летом показывали, но ты тогда еще с бородой был!

– Точно! Он с Гагариным за одним столиком сидел и стихи потом еще отличные прочел… про мгновенья.

– Было дело, – не отрицаю я.

– Ну, ты даешь! А почему молчал вчера?

– А я, по-вашему, прямо с порога должен был начать стихи читать и размахивать своим удостоверением?

За столом смущенно переглядываются. Ага… первая атака успешно отбита. А нечего было наезжать на нас. Лева спешит всех успокоить:

– Ребята, у меня есть отличное предложение. Мы сейчас спокойно поужинаем, а потом устроим здесь что-то типа вечера знакомств. Или творческого вечера – кому как больше нравится. Познакомимся поближе, мы ответим на ваши вопросы, вы нам тоже расскажете о своей студенческой жизни. Почитаем стихи, споем под гитару. Как вам такое предложение?

Ответом служит одобрительный гул.

– А друзей можно позвать? – кричит кто-то с другого конца столовой. – Они здесь недалеко у частника живут.

– Зовите, конечно. Мы новым друзьям и знакомым всегда рады! – улыбаюсь я. – Но вроде бы завтра у всех занятия в вузах? Разве вам не нужно успеть на вечернюю электричку?

– Эта электричка и завтра вечером придет, никуда она не денется, – смеются за соседними столами, – а такие интересные гости из Москвы не часто здесь бывают.

– Как скажете. Тогда в восемь собираемся здесь.

Глава 2

Давно про эту знал беду
мой дух молчащий:
весна бывает раз в году,
а осень – чаще.
И. Губерман

За ужином нас никто не дергает и не беспокоит. Разговор за столом идет о самых обыденных вещах. Один из парней, смеясь, рассказывает, как они чуть не опоздали с пересадкой на электричку в Стрые. Компания была большая плюс рюкзаки и лыжи – за минуту выгрузиться-загрузиться просто невозможно.

– Мы, конечно, подготовились, распределили груз и роли: девчонки бегут к электричке, парни с вещами за ними. Но не успеваем, электричка уже трогается. Девчонки подбегают к ней, машут руками и кричат: «Стой, стой!» Машинист тормозит. Мы все в мыле заваливаемся в вагон, двери закрываются, электричка снова трогается. Но тут на перрон выбегает вторая такая же компания, и они тоже орут: «Стой, стой!» Машинист тормозит второй раз, потом высовывается из кабины и недовольно кричит этой группе: «Це що, вам трамвай чи що?»

Все смеются над забавным приключением, а я вдруг с грустью думаю, что сейчас такое человечное поведение машиниста в порядке вещей: ну, поворчал человек немного, но зато никого за бортом не оставил. А ведь уже лет через тридцать – сорок это и представить себе будет невозможно. Сколько раз сам видел, как равнодушно закрывались двери электрички перед пассажирами с детьми или перед старушкой с сумкой-тележкой. Откуда это тупое равнодушие возьмется в людях?..

После ужина у нас с парнями есть время немного подготовиться и обсудить между собой, кто и о чем будет рассказывать и кто на какие вопросы будет отвечать. Понятно, что главный интерес вызывает наш митинг под стенами Кремля и неожиданное назначение Гагарина Генсеком. Вторая по важности тема – серфинг и сноуборд. Третья – Япония и Олимпиада. Все-таки народ здесь собрался молодой, спортивный. Ну а дальше дадим анонс ближайшего номера «СМ» и расскажем о редакционной политике нашего журнала в целом. На десерт, как водится, стихи и песни под гитару – я после ужина сразу забрал ее из машины.

Пока Димка с Левкой спорят о том, кому из них рассказывать про серфинг, я сижу и обдумываю, что бы мне вечером исполнить под гитару. Это вполне подходящий момент запустить в народ новые песни, которые не очень годятся для «Машины времени», но вполне укладываются в рамки бардовской или, как еще ее называют, авторской песни. Направление это нужно всячески популяризировать и подтолкнуть народ на создание в стране КСП. Туризм сейчас на подъеме, и пусть молодежь у костра и в поездах поет нормальные человеческие песни, а не «глубокомысленную» дешевку с диссидентским душком и всякую блатную шнягу.

Понятно ведь, откуда эта дрянь взялась. После войны много народа прошло через лагеря – почувствовали свободу, опьянение Победой и слегка расслабились. Но власть быстро напомнила вольнодумцам, что за это бывает. После смерти Сталина – амнистия, и потом эти люди – не уголовные по своей внутренней сути – вернулись по домам, невольно принеся за собой флер лагерной романтики. А дома уже подрастало новое поколение – юная безотцовщина, предоставленная сама себе, пока их матери вкалывали. Кто стал для них героем и примером для подражания? Да вот эти побитые жизнью суровые мужчины, исполняющие во дворах под гитару песенный фольклор ГУЛАГа. Для кого-то – горькие воспоминания о потерянных годах, а для других – удивительные лагерные песни, которые не услышишь по радио. Увлечение блатными песнями возникло ведь еще и из-за того, что был в это время огромный дефицит песен, подходящих для любительского исполнения под гитару. Тех, что можно спеть в своей компании за столом, с соседскими парнями во дворе у подъезда или в походе у костра с сокурсниками. Вот вам и поток всякого мусора в ответ на эту нехватку.

Вопрос с тиражированием низкопробного лагерного блатняка и сейчас стоит довольно остро. Сталина двенадцать лет как похоронили, всех, кого надо и кого не надо, давно амнистировали, а эти обиженные властью «романтики» все никак не угомонятся – продолжают лелеять свои прошлые обиды и развешивать лапшу на уши следующего поколения. И если уж совсем честно, вклад Высоцкого в прославление этой уголовной романтики ужасен. Он-то уже к 1964 году свое юношеское увлечение лагерной темой перешагнул, повзрослел и начал писать совсем другие стихи и песни. Но ведь не утерпел, напоследок записал на магнитофон полный сборник блатняка. И теперь даже вполне интеллигентные люди вдруг бросились переписывать друг у друга эту незрелую лагерную муть. Прямо помешательство какое-то! Вряд ли сам Высоцкий мечтал именно о такой славе, но в памяти народной он во многом и остался автором блатных песен.

Так что спасение СССР – это не только разоблачение предателей, подъем экономики и развитие НТП. Это еще и повышение уровня культуры. А что я пока успел сделать в этой сфере? Да очень мало, практически ничего – нашумевший роман, три пьесы, несколько песен для «машинистов» да стихи. Журнал вот еще студенческий. А за умы молодых надо бороться более ожесточенно – ведь именно эти шестидесятники профукали потом страну и не вышли в 91-м спасать ее. Их умы к тому времени были давно уже отравлены западными «ценностями», а собственная жизнь казалась им пресной и унылой на фоне ярких западных фильмов, музыки и зарубежного ширпотреба. Казалось, вот оно – протяни только руку, и завтра тоже будешь жить, как в сказке. Только сказка эта оказалась с неприятным концом. И что? Раскаялись они? Нет. Просто бросились в другую крайность – с такой же страстью начали потом ностальгировать по 60-м, объявив их золотым веком советской культуры.

И вот хочу я теперь проверить, насколько мои любимые песни вообще понравятся нынешней молодежи – не забегаю ли я сильно вперед? Так-то у меня репертуар был довольно обширный, немало за долгую учительскую карьеру пришлось в турпоходах у костра петь. Гитара и знание современных песен очень повышают учительский авторитет среди учеников! Да и в деле охмурения прекрасных дам гитара безотказный аргумент. Но вот своевременно ли сейчас выпускать в мир хиты, скажем, Шевчука или Трофима? То, что у них слова душевные и аккорды довольно простые для любителей побренчать на гитаре – это ведь еще ни о чем не говорит. Ладно, будем пробовать…

Вот так мы с ребятами и спускаемся через полчаса на первый этаж – Лева тащит сноуборд, Димон свой навороченный фотоаппарат, я несу в руках наш ударный музыкальный инструмент.

– Так вы и гитару с собой привезли?! – радостно кричит через весь холл Петька. – Молодцы, москвичи!

Я отвлекаюсь на его крик и сталкиваюсь с кем-то в дверях столовой.

– Да что же это такое! Опять вы?

– И снова здравствуйте, милая девушка… – виновато улыбаюсь я.

Нет, ну что за невезение такое – опять я умудрился налететь на лыжницу, которую днем сегодня уронил в сугроб. Судя по куртке в руках, она не с нашей базы, а пришла сюда на творческий вечер по приглашению кого-то из знакомых. Вежливо распахиваю перед ней дверь, пропуская вперед, открываю рот, чтобы еще раз извиниться.

– Сонька, Ротарь, ну чего ты там застряла?! Иди скорее, я тебе место заняла!

– Иду! – отзывается моя юная незнакомка на призыв более шустрой подруги.

– Соня?.. – Меня наконец пробивает узнаванием. Перед глазами всплывает любимая мамина пластинка с портретом темноволосой девушки на обложке и надписью «Червона рута». – Вы София Ротару?!

– Разве мы знакомы? – удивляется юная Сонечка.

– Нет! – улыбаюсь я ей, как дурак. Что за приятная встреча! Молоденькая Ротару на удивление скромная и тихая. Впрочем, она и в зените своей славы не станет заносчивой – просто образец достойнейшего поведения на нашей хабалистой эстраде.

– Откуда вы тогда меня знаете? – удивляется она.

У меня вырывается нервный смешок. Милая, да тебя скоро вся страна знать будет, не то что я! Но ответить ей что-то вразумительное придется, и, чтобы успокоить скромницу, я делаю легкий прокол в памяти. Ага… вот это объяснение вполне подойдет:

– А кто у нас летом в Москве выступал – в Кремлевском дворце съездов, а? Один из мэтров сказал, что ты будущая знаменитость, вот я тебя и запомнил.

Соня заливается румянцем, но похвала ей явно приятна. Мы вместе заходим в столовую, где на нас устремляются взгляды десятков молодых людей. Желающих пообщаться с нами набилась полная столовая. Конечно, далеко не все они с нашей базы, много здесь было и гостей, таких, как Соня и ее компания.

– Ого! Сколько здесь сегодня прогульщиков собралось! – смеюсь я.

– А чего это сразу «прогульщиков»?! – весело возмущается Ясь. – Мы вот, например, завтра с первой электричкой собираемся уехать, так что ко второй паре в институт вполне успеем. Сами-то вы вообще на неделю приехали!

– Так нас декан отпустил, – парирует Димон, – и причина уважительная: срочное задание редакции.

– Это, что ли? – с любопытством кивает парень на сноуборд в руках Левы.

– Ага. Это новая экспериментальная модель, ее только что на ЗИЛе сделали. Нам теперь нужно срочно испытание провести, чтобы в ближайшем номере статью дать.

Нас тотчас окружают, сноуборд подвергается тщательному осмотру и обсуждению. Начинаются расспросы, а потом и технические споры. Я подмигиваю друзьям, чтобы они тоже включались в разговор, не мне же одному отдуваться. По мере моих объяснений всех возможностей сноуборда споры становятся все жарче – сразу видно, что парни из львовского Политеха прилично подкованы по технической части. Да и из пришедших на базу гостей кое-кто тоже не отстает от них. К тому же наш сноуборд как-никак родственник горных лыж.

– Парни… это у кого же в Москве так голова хорошо варит? – задумчиво спрашивает один из киевлян.

И два гада, которых я еще недавно считал своими лучшими друзьями, тут же сдают меня народу со всеми потрохами. Ехидно добавив при этом, что доску для серфа тоже придумал я. Вот и ходи с такими потом в разведку!

– Да ладно?!! – изумляется Ясь. – Ты же с журфака, гуманитарий?

– А что, только вам, технарям, изобретать всякие полезные штуки? – шутя возмущаюсь я. – Доску для серфа вообще не я изобрел, ее на Гавайях еще лет двести назад придумали. И использовать стеклопластик – тоже не свежая идея, в США давно до этого додумались. Просто у нас в стране никто серфингом не занимался. Но объяснения этому есть. Даже два. Доска для серфа довольно громоздка, в общественном транспорте ее неудобно перевозить. По-хорошему, нужна машина, а у многих ли она есть? Ну и волны у нас на Черном море, конечно, с океанскими не сравнить.

– Но теперь-то хоть все изменится, раз ЗИЛ за это дело взялся? Доски начнут выпускать?

– Начнут. На ЗИЛе готовят к выпуску экспериментальную партию, несколько досок уже сделали для отряда космонавтов. Вы же читали в нашей статье, что сам Гагарин оказывает поддержку новому виду спорта, а он у нас председатель Федерации водных видов спорта.

– Слушайте, а не было идеи, чтобы в этой вашей Оленевке целую турбазу для водников построить?

– Мысль такая есть. Но, как вы понимаете, Юрию Алексеевичу сейчас немного не до этого.

Все понятливо улыбаются, а настырный Ясь не сдается – чувствуется, что в компании львовян он главный заводила.

– Хорошо… а можно будет летом вам на хвост сесть, когда вы снова в Оленевку соберетесь? Очень хочется посмотреть, как же это на практике происходит!

– Почему нет? У нас теперь тоже две доски. Вот только на юг летом выбраться будет гораздо сложнее из-за работы в журнале.

– Но ведь все равно поедете?

– Обязательно! Скажу вам по большому секрету: мы еще и парус хотим на доску для серфа поставить. Тогда на ней можно будет даже на пресноводных водоемах кататься, был бы только хороший ветер.

– Здорово! А что, если…

Львовяне тут же с энтузиазмом погружаются в технические дебри, обсуждая между собой конструкцию крепления паруса к доске. Но дальше раскрывать все свои секреты я не спешу, поскольку это уже связано с получением патента на изобретение. Задачку я им подкинул, пусть поломают свои головы. И пора уже сменить тему, а то девушки немного заскучали.

Кто-то из них удачно спрашивает меня про Японию, и я с удовольствием переключаюсь на свою любимую тему. Доски вскоре забыты, все с увлечением расспрашивают про далекую загадочную страну, о которой в СССР известно очень мало. Ну, и про Олимпиаду, конечно. Недавняя победа нашей сборной еще долго не забудется и будет радовать сердца советских людей.

А вообще, молодежи интересно все. Сейчас я начинаю понимать, как мало информации у студентов о том, что происходит не только в мире, но даже и в родной стране. Вот почему у народа такой огромный спрос на печатные издания – просто узнать что-то интересное ему зачастую больше и неоткуда. Телевидение в стране только еще получает широкое развитие, а фильмов – художественных и документальных – снимается до обидного мало.

Но ответить на все вопросы студентов я просто не в силах, для этого и целой недели не хватит. Часа через три я уже сам взмолился о пощаде:

– Давайте вы свои вопросы напишете нам на бумаге, а? Или пришлете потом письмом в редакцию. У нас же в журнале есть замечательная рубрика «Вопрос – ответ», где мы отвечаем на вопросы, присланные нам читателями.

– Точно ответите? – недоверчиво прищуривается девушка, которая пришла вместе с Соней.

– Обещаю. Если не в ближайшем номере, то в следующих точно.

– Ладно, тогда почитайте нам свои стихи или лучше песни спойте. Так мало по радио звучит новых песен.

– Да, с удовольствием! Но при одном условии: петь мы с вами будем по очереди. Несколько песен я, потом кто-то из вас. Потом снова я. Договорились?

Я беру гитару в руки, устраиваюсь поудобнее. Перебираю струны. С чего бы начать, так, чтобы без пафоса и не заунывно? А начну-ка я с беспроигрышного варианта.

– Друзья, первая песня о вечном и наболевшем. О плохой погоде…

Изменения в природе происходят год от года…
Непогода нынче в моде… непогода, непогода…
Словно из водопровода, льет на нас с небес вода.
Полгода плохая погода, полгода – совсем никуда[1].

Народ слушает, притихнув, некоторые, открыв рот. Какая интересная реакция… Даже сразу и не поймешь, понравилось им или нет. Но, поскольку я пою, улыбаясь, всем становится понятно, что песня шуточная. И когда я в очередной раз затягиваю куплет, некоторые мне уже вовсю подпевают. В конце срываю бурные аплодисменты.

– А про зиму есть? – интересуется Петя.

– Есть. Итак, по заявке студента Петра из Киева звучит новая песня «Зима»:

Осыпаются надежды,
А в лесах такая тишь.
Достает зима белые одежды
Для бульваров рек и крыш.
Понемногу остывают
Споры мысли и дела.
Люди до весны окна закрывают,
Прячут слабые тела…[2]

Поскольку у этой песни Юрия Лозы припева как такового нет, все просто слушают, даже не пытаясь мне подпеть. Снова звучат аплодисменты, а у девчонок в глазах появляется знакомая мне поволока. Обычная история – на девушек такой репертуар действует безотказно.

Краем глаза замечаю, что в Сониной компании кто-то усердно записывает слова песен. А как же ноты? Хотя… что им ноты, если они, как и Ротару, учатся в музыкальном училище. Им такие простые песни, наверное, один раз достаточно услышать, чтобы потом легко повторить. Что ж, надо бы еще порадовать девушек. Например, вальсом, ага… «Вальсом-бостоном»:

На ковре из желтых листьев в платьице простом
Из подаренного ветром крепдешина
Танцевала в подворотне осень вальс-бостон,
Отлетал теплый день, и хрипло пел саксофон.

Я добавляю розенбаумовской хрипотцы в голос. Вижу, как расширяются зрачки Ротару. Все, тоже «поплыла»…

И со всей округи люди приходили к нам,
И со всех окрестных крыш слетались птицы,
Танцовщице золотой захлопав крыльями,
Как давно, как давно звучала музыка там…[3]

В общем, все три песни, исполненные мною, заходят на ура. Что радует. Для нынешней эстрады они не очень годятся, мой личный цензор Фурцева их не оценит – скажет, что мелодии слишком простенькие или слова слишком странные. Так что пусть уходят в народ как авторские. Передаю гитару киевлянам, среди них тоже нашелся любитель побренчать на гитаре. Даже интересно, чем он нас сейчас удивит?

Ну… К сожалению, не удивил. Если только песней «Давным-давно» из кинофильма «Гусарская баллада», уж больно неожиданно она прозвучала из его уст. Но сначала киевлянин по имени Олег спел «Песню о друге» – ту самую, где: «Ну а случись, что друг влюблен…», потом зажигательную «Эй, моряк!» из кинофильма «Человек-амфибия». И даже «Дунайский венок» Пьехи.

Гитара переходит к кому-то из львовян. И тоже все ожидаемо: «Песня шофера», «Черный кот», на десерт «Любовь – это яд» из кинофильма «Три плюс два». Из всего этого можно сделать только один вывод: в кино молодежь ходит очень активно, песни из фильмов знает и поет их с удовольствием. Спрашиваю у киевлян:

– А почему вы известные песни поете, а своего сочинения что-нибудь есть?

Парни смущаются, гитара снова переходит ко мне.

– Да, есть… но они слишком простые, чего хорошего можно самому придумать? Слова еще ладно, а музыку где взять?

– Ну, я, например, для двух зарубежных песен слова на русском придумал, очень неплохо получилось.

– Так ты поэт, для тебя это легко. А мы что…

– Можно подумать, у вас поэтов нет! – экспрессивно восклицает Лева. – У нас в МГУ каждый второй пишет, самородков среди студентов полно. В Ленинграде в следующем году даже конкурс самодеятельной песни собираются организовать в рамках городского фестиваля молодежи.

– Да ладно?! – удивляюсь уже я. – Откуда у тебя такая информация?

– Пилецкий рассказал, – неохотно признается Коган.

– Отличная новость! Надо будет нам написать об этом конкурсе, а лучшие песни опубликуем. Займешься этой темой? Командировку тебе организуем.

Лева радостно кивает. Сгонять в Питер на такой конкурс – идея отличная, журнал ведь должен освещать разные стороны студенческой жизни, и культурной в том числе.

Отвечаю киевлянам и львовянам двумя песнями о Москве. Сначала исполняю «Этот город» из репертуара «Браво», потом «Я шагаю по Москве». Песню уже многие знают и подхватывают – фильм-то сейчас крутят по всей стране.

Снова передаю гитару по кругу, теперь кому-то из пришедших гостей. Народ осмелел, уже понеслись «Шаланды, полные кефали…». Причем с таким характерным одесским «смаком», что сразу становится ясно: песню исполняет настоящий одессит.

Я тем временем тихонько встаю и пробираюсь к Соне. Шепчу ей на ухо:

– Выйдем на минутку, дело есть…

Девушка краснеет, оглядывается на друзей, но послушно встает и следует за мной. Подмигнув Сониной подружке, забираю из ее рук блокнот и карандаш. В холле, не теряя времени, сразу перехожу к делу:

– Сонь, предлагаю тебе исполнить новую песню дуэтом. Песня отличная, тебе точно понравится.

– Без подготовки? Вот прямо так?! – растерянно спрашивает Ротару.

– Она несложная, и там всего три куплета. Ну что – рискнешь?

– А слова?

– Слова я сейчас напишу.

– Даже не знаю…

Раз сразу не отказалась, значит, шанс есть, и я привожу последний, безотказный аргумент:

– Разрешу тебе петь ее со сцены, станешь первой исполнительницей.

Девушка закусывает губу, в глазах появляются бесенята.

– Ну, давай попробуем…

Нерешительность Сони понятна, она еще просто не знает, какой щедрый подарок я ей сейчас делаю. Новая песня прославит ее на весь Союз, уж я-то об этом позабочусь.

Строчки быстро ложатся на лист, я вручаю блокнот со словами Соне.

– А теперь слушай…

Я пою вполголоса, девушка в это время смотрит в текст, по-детски шевелит губами. Со второго куплета начинает тихо мне подпевать. Абсолютный слух, ни разу не ошиблась!

– Все отлично, пойдем удивим всех.

Возвращаемся в столовую, и вовремя. Там уже дошло дело до блатняка – одессит с воодушевлением исполняет «Окурочек». Да, что же это такое, а?! Хотя чему удивляться? В конце 70-х даже в приличной компании кто-нибудь нет-нет да и затянет этот лагерный хит или что-то подобное.

– Так, стоп! – прекращаю я это безобразие и забираю гитару. – Вот лагерные песни мы точно петь не будем.

– Почему? – удивляется одессит.

– Я так понимаю, ты сидел в тюрьме?

– Нет! – возмущается парень. – С чего ты так решил?!

– А с чего тогда у тебя любовь к этой теме? Восхищаешься уголовниками?

– Ну, все же поют, – неуверенно пожимает он плечами. – Даже у вас в Москве. Один сокурсник недавно целую бобину с такими песнями из столицы привез. Блатной какой-то поет, Высоцкий, кажется…

– Высоцкий? – смеюсь я. – Никакой он не блатной. Это артист из нового театра – Театра на Таганке. Помнишь шофера Софрона из фильма «Карьера Димы Горина»? Это он. Парень из очень приличной семьи и вполне интеллигентный, просто голос у него такой хриплый. А то, что ты слышал, – это старье, совсем ранние его дворовые песни, дань молодым годам и послевоенным временам, когда в каждом московском дворе заправляли шпана и бывшие зэки. Сам он к этим песням относится с большим юмором и уже давно такого не пишет. И уж, прости, но блатные песни… это вовсе не то, что нужно петь девушкам или у костра в кругу друзей.

– А что Высоцкий сейчас пишет? – осторожно интересуется кто-то.

– Отличные песни о войне, много песен для кинофильмов и для театральных спектаклей. Владимир Высоцкий вообще великолепный поэт, жаль, что мелодии у него довольно однообразные – привычные три аккорда.

– Ну спой, а?

Вздохнув, провожу рукой по струнам. Вот Высоцкого я сегодня точно петь не собирался. Хотя…

– Песня называется «Братские могилы», она у Высоцкого совсем новая. Слушайте…

На братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них не рыдают,
К ним кто-то приносит букеты цветов,
И Вечный огонь зажигают…[4]

Народ замирает и, затаив дыхание, слушает одну из лучших песен Высоцкого – пронзительную правду о прошедшей войне. Все долго молчат, когда песня закончилась. Первым оживляется Димон:

– Песня, правда, отличная, но твой «Десантный батальон» ничем не хуже, спой ребятам.

Пою и «Батальон», потом, естественно, «Крюково». Все сидят серьезные, задумчивые, и не скажешь, что недавно «Черного кота» весело горланили. Самое время нам с Соней дуэтом спеть.

– Друзья, сейчас впервые прозвучит новая песня «Эхо любви», и вы станете ее первыми слушателями. А помочь мне любезно согласилась Соня Ротару – молодая певица из Черновцов.

Мы встаем рядом, я начинаю наигрывать на гитаре вступление. Первый куплет пою один, как и договорились:

Покроется небо пылинками звезд
И выгнутся ветви упруго.
Тебя я услышу за тысячу верст:
Мы – эхо, мы – эхо,
Мы долгое эхо друг друга.

Второй куплет поет Соня. Голос звонкий, пронзительный. Но поет она с чувством, вкладывая всю душу:

И мне до тебя, где бы я ни была,
Дотронуться сердцем нетрудно.
Опять нас любовь за собой позвала,
Мы – нежность, мы – нежность,
Мы вечная нежность друг друга[5].

Ну а третий куплет мы поем уже вместе, дуэтом. Соня приглушает свою звонкость, и наши голоса красиво сплетаются. Может, и неидеально, но для первого раза отлично. Нам долго хлопают, заставляют исполнить на «бис» еще раз. Соня раскраснелась, глаза блестят – картинка, а не девушка! Я чувствую, как кровь начинает бурлить у меня в жилах. Если бы не Вика…

Время давно уже перевалило за полночь, пора расходиться.

– Как же не хочется прощаться… – вздыхает Ясь. – А знаете что, давайте здесь встречать Новый год, а? Нет, правда, приезжайте!

– У нас у всех девушки, одним номером дело не обойдется! – смеется Димон.

– Ерунда! Можно вообще с местными договориться и снять дом на праздники. Здесь многие так делают.

– А что? Это идея! – загораются Димон с Левкой.

Все начинают обмениваться адресами и телефонами, чтобы созвониться в конце декабря. А я, поколебавшись, все-таки иду провожать Соню.

К ночи снова похолодало, и с неба посыпался мелкий снежок. Я замотал шарфом горло, поплотнее запахнул куртку и натянул на лоб лыжную шапочку. Простужаться мне сейчас категорически нельзя. Но, к счастью, идти оказалось недалеко. Компания Сони снимала дом на окраине Славского, и до него было от силы минут двадцать. Друзья девушки ушли чуть вперед, а мы с ней приотстали и шли последними. Соня молчала, явно смущенная вниманием взрослого парня, подружки то и дело оглядывались на нас и по-девчоночьи хихикали. Грубиян Миша посылал в мою сторону такие убийственные взгляды, что чуть не испепелил меня на месте. Дурачок какой-то…

Разговор в основном поддерживал я:

– Сонь, а чего вы в Славское приехали? У вас вроде под боком и свои склоны неплохие?

– У нас пока снега меньше, а на лыжах покататься очень хотелось – вот и выбрались на выходные.

– А чего сегодня не уехали? – улыбаюсь я.

– Да Маринка всех подговорила остаться, – смущается Соня, – у нее старший брат в львовском Политехе учится, вот и…

– Не жалеешь теперь?

– Ты что?! – распахивает глаза девушка. – Где бы мы еще столько новых песен услышали за один раз? А так мы быстро разделились – парни мелодии запоминали, девчонки слова записывали. Теперь можно будет какие-то песни в репертуар нашего ансамбля включить.

– А у вас уже есть ансамбль?

– Ну… пока скорее самодеятельный коллектив народной песни при нашем училище. Но мы и эстрадные песни тоже хотим исполнять.

Ох уж эти мне народные песни… И дело-то в принципе неплохое, но какой-то явный перебор в стране с ними. Власти хотят вроде как лучше сделать, а в результате происходит обособление культуры по национальному признаку.

– А с военной тематикой у вас песни есть?

– Пока нет, – вздыхает юная певица.

– Вот и зря. Впереди двадцатилетие Победы, вам обязательно нужно подготовить несколько песен для выступлений. Вдруг опять в Киев или Москву отправят? Например, «Смуглянка» – почему бы тебе ее не исполнить?

– «Смуглянка»?

– Ну да. Там же хороший дуэт может получиться – парень и девушка.

Соня надолго задумывается, видно, что эта мысль захватила ее. Наблюдать за ней одно удовольствие, она сейчас как открытая книга – на юном личике читаются все мысли и эмоции. А уж эта трогательная ямочка на подбородке… И ее легкая увлеченность мною тоже приятна. Вот честное слово, если бы не Вика – может, и не удержался бы, закрутил с ней роман. Но Соня почти еще ребенок, наивный и чистый. И вмешиваться в ее судьбу, перекраивая все в ней на новый лад, мне точно не стоит. Помочь – да. Подкинуть песен – не вопрос. Могу даже с Фурцевой поговорить о талантливой девушке из Черновцов. Но на этом, пожалуй, стоит остановиться. Хотя…

– Сонь, а вы завтра когда уезжаете?

– В обед, наверное. А что? – выныривает она из своих мечтаний.

– Приходи завтра на склон Политехника, на доске с нами покатаешься.

Меня захватила мысль об обложке с Ротару. На Западе, по словам Аджубея, наш журнал тоже рвут из рук – такая неожиданная «бомба» прилетела из Союза. А если еще и вторым номером «подогреть» прогрессивную западную общественность…

– Правда?! – В голосе столько детского восторга, что я на миг чувствую себя всемогущим волшебником. А заодно и старым прожженным интриганом.

– Почему нет? Подозреваю, там с утра многие соберутся.

У крыльца их дома мы прощаемся. Меня не оставляет ощущение, что Сонечка очень ждет, что я ее сейчас наконец-то поцелую. Она так трогательно запрокидывает голову и так смотрит на меня… И мне, если честно, самому приходится приложить усилие, чтобы отказать себе в этом. В результате девушка уходит слегка обиженной, так и не поняв, почему этот идиот Русин оказался таким тормозом. А я, тяжело вздохнув, отправляюсь на базу.

В свой номер я ввалился со словами:

– Парни, я знаю, кто у нас будет на обложке второго номера! И, пожалуйста, без обид!

– Какие уж обиды… А ты чего так рано явился? – оторвал сонную голову от подушки Левка.

– В смысле «рано»? – опешил я.

– Ну, мы думали, ты в отрыв ушел, до утра тебя и не ждали.

– Лев, побойся бога! Сонька же совсем ребенок. И вообще, у меня Вика есть.

– Сказал человек, у которого в сумке всегда наготове десяток презервативов! – съехидничал друг.

Мне оставалось только укоризненно покачать головой и закатить глаза. Уел ведь, зараза! Стратегический запас у меня действительно с собой. Но ведь взял для друзей! И как это объяснить? Увидев, что Димон уже дрыхнет сном праведника, я понизил голос, переходя на шепот.

– В жизни все бывает, и готовым нужно быть ко всему.

– Так и я про то! – лыбится Левка.

Вот и поговори с этим озабоченным. Видно, давно Ленку в Абабурово не возил. А голодной куме, как известно, одно на уме.

* * *

После завтрака на склоне собрались все те, кто утром так и не разъехался по домам. Вездесущий Ясь тоже тут как тут – рвется лично провести испытания снежной доски, чтобы оценить технические решения, заложенные в ней. Пришлось отдать им сноуборд на растерзание, даже интересно, что львовяне скажут.

Я боялся, что Соня обиделась и не придет сегодня, но зря. Спускаясь в очередной раз по склону на сноуборде, я увидел внизу среди ребят знакомую шапочку. Пришла, красавица! Поздоровалась со мной довольно сдержанно, но обиды я в ее глазах не увидел. Димон, подмигнув мне, начал расчехлять фототехнику. Пришла пора провернуть нашу диверсию.

– Сонь, я обещал тебе дать прокатиться на сноуборде? Вперед!

Я помахал львовянам, подзывая к себе.

– Вот так сразу?!

– А чего ждать? Время пролетит незаметно.

Девушка с сомнением окинула взглядом сноуборд, который с сожалением отдал Ясь, но послушно отправилась вслед за мной на горку. На вершине я провел для нее инструктаж – кратко объяснил, что к чему. И через несколько минут она уже смело встала на доску. Бесстрашная девчонка! Видна в ней спортивная закалка. Без падений, конечно, и у нее не обошлось, но равновесие на доске Соня держала отлично. Тонкая, звонкая и гибкая. Так увлеклась, что даже не заметила, что Кузнец ее уже вовсю снимает. А когда заметила, было поздно – пленку он отщелкал и, судя по довольной морде самого фотографа, кадры там получились отличные.

Потом он сделал еще несколько общих кадров с львовянами, нас с Левкой тоже заснял, когда мы по очереди спускались с горы. И все это на фоне абсолютно сказочной красоты – заснеженных елок и сверкающего на солнце снега. Все так увлеклись сноубордом, что не заметили, как уже подошло время прощаться. Я предложил отвезти Соню на вокзал, но она смущенно отказалась. Видимо, перед друзьями стесняется.

– Ну, что, смуглянка-молдаванка, давай тогда прощаться? На Новый год-то сюда приедешь?

– Нет, дома родные ждать будут, неудобно перед ними.

– Семья – святое! Держи тогда телефон нашей редакции. – Я протянул ей приготовленный листок. – Если будешь в Москве, обязательно позвони, слышишь? А мы тебе бандеролью отправим следующий номер журнала. Будет память о нашей встрече. Постараюсь еще магнитофонную запись со своими песнями прислать, может, возьмешь что-то оттуда в свой репертуар. Не все ж тебе народные только петь.

Пока Сонька не опомнилась, прижимаю ее к себе и по-дружески чмокаю в нос. Когда еще удастся так похулиганить с будущей народной артисткой СССР?

– Правда, хорошая девчонка… – задумчиво смотрит ей вслед Лева.

– Через несколько лет София Ротару станет звездой советской эстрады.

– Да ладно?!

– Лев, ты что – в моем чутье сомневаешься? – поднимаю я бровь.

– Нет… пока вроде повода не было.

– Вот именно. Будем потом все гордиться знакомством с ней.

– Так, может, интервью у нее нужно было взять?

– Не о чем там пока писать, – вздыхаю я, – а вот годика через три…

После обеда Ясь ведет нас знакомиться с хозяйкой дома, которая сдает комнаты приезжим «дикарям».

Пани Тереза, чистенькая аккуратная старушка с напевным местным выговором, сразу нам понравилась. Да и дом ее тоже. Просторный, светлый, с обязательной беленой печью и красивыми вышитыми занавесками на окнах. Нашему внезапному приходу пани Тереза обрадовалась, а тому, что нас будет целых три пары, – еще больше. Как она сказала, уж лучше сдать весь дом общей компании, чем собирать под одной крышей незнакомых между собой людей. Поскольку комнат у доброй женщины сдавалось не три, а четыре, мы решили оплатить их все. Сразу, даже не заморачиваясь с залогом, как здесь принято. А что? В деньгах мы не стеснены, и цены на съемное жилье тут просто смешные. А вдруг еще кто-нибудь с нами намылится сюда за компанию? Например, та же Оля Пылесос.

Договорились с хозяйкой о сроке на четыре дня, а там уж – как пойдет. Потом обговорили отдельно питание, набросали список продуктов, которые нам нужно будет прихватить из Москвы. Но в принципе всего здесь в достатке. Если что с собой и везти, то только спиртное да фрукты. Ну, может, еще деликатесы какие-нибудь на праздничный стол или, например, московские конфеты. Понятно ведь, что встречать Новый год мы все равно будем на базе «Политехник», никуда нас новые друзья не отпустят. Ясь вон уже заранее строит наполеоновские планы на наш приезд.

– Эх, парни, чувствую, полыхнем мы здесь! – радостно потирает он руки. – А второй доской нельзя разжиться?

– Будет к Новому году вторая доска, обязательно будет, – обещаю я ему.

Даже сейчас уже понятно, что конструктивных недостатков в нынешнем варианте у сноуборда нет. Все там по уму получилось. Значит, можно спокойно запускать доску в экспериментальную серию. Сегодня дела у нас на склоне шли уже намного лучше. На второй день падений стало заметно меньше, а главное – мы начали понимать некоторые тонкости катания на сноуборде. Теперь наша ближайшая задача – выяснить возможности доски, потому что даже сам я имею об этом только теоретические знания.

– Рус, – общительный львовянин быстро перенял у нас манеру общения, – надо бы еще обдумать, как усовершенствовать горные лыжи. Некоторые ваши технические находки просятся, чтобы применить их и в лыжах.

– Согласен. Думай, Ясь. А на Новый год встретимся и обсудим.

– Мы вам решили два комплекта лыж оставить, потом просто отдадите их пани Анне.

– Вот за это спасибо! – радуемся мы щедрости своих новых друзей.

Боже, как же все сейчас просто… Отдать дорогие лыжи малознакомым людям – легко. И даже мысли у человека не возникает, что мы можем сломать их или как-то еще повредить. Доверие почти на грани детской наивности, от которого меня иногда оторопь берет. Вот я, старая жадная сволочь, ни за что бы не оставил свой сноуборд львовянам. Потому что от наивности излечился давным-давно. И сейчас иногда приходится усилием воли придушить свою жабу, внушая ей, что люди здесь другие, не испорченные тотальным недоверием ко всему и всем. Добрее нужно быть, товарищ Русин, добрее! И проще смотреть на жизнь, а особенно на материальные ценности. Наслаждайся человеческим отношением между людьми.

Отсутствие цинизма и постоянного поиска выгоды у большинства граждан – это и есть одно из главных достижений СССР. Но понимать и ценить это начинаешь, только пройдя через лихую школу девяностых и нулевых. «Человек человеку друг» – сейчас совсем не пустая фраза. Обратиться за помощью к незнакомому человеку или самому помочь ему – это для советского гражданина совершенно нормально. И на помощь родной милиции он может спокойно рассчитывать, не боясь, что его там обдерут, как липку. Вот это все и надо спасать в первую очередь – нормальные человеческие отношения среди людей. Нет, конечно, и сейчас встречаются в людской массе циничные и жадные выродки, но пока это скорее исключение – таких брезгливо сторонятся. А то и на собрании всем коллективом могут пропесочить.

Вечером закинули наших львовян на вокзал. Съездить пришлось два раза, в один прием все в машине не уместились.

Провожаем парней до электрички, помогаем им загрузить вещи в тамбур, потом машем на прощанье рукой и с грустью смотрим вслед.

– Повезло нам с ними, – констатирует Димон, – хорошие ребята.

– Им с нами тоже повезло, – добавляет Левка. – Ну что, сегодня-то хоть в колыбу?

– А пуркуа бы и не па? – соглашаюсь я. Тем более от вокзала до нее всего пара шагов.

Интерьер местной колыбы действительно оформлен в чисто национальном стиле. Чем-то напоминает традиционную чешскую пивную, но при этом одновременно еще и украинскую корчму. К грубоватой дубовой мебели здесь прилагается еще и чисто местный колорит – вязанки чеснока и лука, глиняная расписная посуда и вышитые полотенца-рушники. Ну и неизменный атрибут любого карпатского «паба» – печь в самом центре зала. Народа в понедельник вечером почти нет, в зале заняты всего два стола. Так что сами выбираем понравившийся нам стол и делаем заказ.

Девушка с забавным именем Тетяна хлебосольно подсказывает нам, что стоит попробовать из местной национальной кухни. На закуску берем кляганиць – это такой холодец. На первое, конечно же, заказываем закарпатский бограч с галушками, о котором Лева нам уже уши прожужжал. А вот на второе выбираем все разное. Димон взял дисноторош – это квашеная капуста, тушенная с грибами и с копченостями. Я по совету Тетяны решил попробовать фасоль по-верховински – она у них тоже готовится с кислой капустой и подается с острой подкопченной колбасой пикницей. Коган продолжил гнуть венгерскую линию и заказал себе лоци – это такое жаркое из свинины. Ну и кувшин местного домашнего вина на всех взяли.

А дальше начался у нас праздник живота. Все действительно оказалось очень вкусным, а порции щедрыми. Острая густая похлебка бограч вообще выше всяческих похвал. Коган аж постанывал и прикрывал глаза от удовольствия, поглощая ее.

– Левка, прекрати так стонать, ты же не любовью занимаешься! – шикнул я на него.

– Не могу. Парни, это получше любого перепихона. Гастрономический экстаз!

– Вот и води таких по ресторанам, он же здесь всех людей распугает, – ворчит Димон.

Но бурчим мы с Кузнецом скорее для порядка, удовольствие от местной кухни мы получили не меньше нашего доморощенного гурмана. К концу ужина даже сил пререкаться с ним не осталось. И на десерт тоже сил уже не было, хотя Тетяна и пыталась соблазнить нас сырным пирогом.

– Эх, сейчас бы сюда еще наших девчонок… – мечтательно щурит глаза сытый Левка. – Хотя нет. Лучше бы каких-нибудь местных красоток.

– Можно рвануть за ними на машине в Сколе, – неожиданно поддерживает его Димон, – всего-то двадцать минут езды.

– Парни, вы… уху ели?! – охреневаю я. – Какие еще красотки?!

– Рус, ну мальчишник-то мы должны устроить? Гарны дивчины, свежий карпатский воздух и все такое…

– Нет, вам точно лечиться нужно! Электричеством.

– Фу, даже помечтать не дал!.. – возмущаются друзья.

– Вот завтра вечером посадите меня на киевский поезд и потом мечтайте сколько угодно. Только про меры предосторожности не забывайте – нашего стратегического запаса вам должно хватить.

– Ну, это как пойдет! – шкодливо переглядываются друзья.

Ох, чувствую, кто-то здесь завтра в отрыв уйдет…

Глава 3

Навряд ли Бог назначил срок,
чтоб род людской угас, —
что в мире делать будет Бог,
когда не станет нас?
И. Губерман

1 декабря 1964 г., вторник

Славское, Украинская ССР

Утром, напевая себе под нос «А я спросил, зачем идете в гору вы…», подгоняю друзей за завтраком, чтобы побыстрее отправиться на склон. Сегодня уже ничто не отвлекает нас от самого важного дела, и можно целый день посвятить тренировке. Как ни странно, лучше всех управляется со сноубордом Лева. Шутя списываем это на животворящий эффект от вчерашнего посещения колыбы. Он же после обеда снимает на камеру все наши лучшие «достижения», отработанные к концу дня.

– Даже страшно представить, как Левка завтра кататься будет после общения с местными красотками! – ржет Димон. – Может, утром его сразу на Тростян отвезти?

– Главное, в Сколе его ночью не потеряй, – ворчу я.

– Потерять его там будет сложно, понятно ведь, где его утром потом искать, – в местной колыбе!

Да уж, судя по всему, парни очень серьезно настроились на вечерний загул. Ну, я им не судья, дело молодое. Лишь бы в какую драку с местными не ввязались, а то Димон может один и не отбиться, а на Когана вообще надежды мало. Помню, как весной его отбивали от московских хулиганов… Вот вроде он в последнее время и посмелее стал, и физически покрепче, а все равно пока рыхловат – гонять и гонять его еще до нормальной спортивной формы.

День пролетает быстро, не успели оглянуться – уже начинает темнеть. Усталые, но довольные сегодняшней тренировкой возвращаемся на базу. Времени вполне хватает на то, чтобы принять душ, переодеться и перекусить перед поездкой на вокзал. В дорожную сумку летят смена белья, свежая водолазка, «Зенит», пара экземпляров «Студенческого мира» и обязательный журналистский минимум – удобный большой блокнот с запасом шариковых ручек. Парни так же основательно готовятся к поездке в Сколе – прихорашиваются и надевают свою самую нарядную одежду.

– Ну что, в путь?

До поезда Ужгород – Киев минут сорок, но нужно еще купить билет в кассе и заскочить на почту, чтобы позвонить в Москву. Вечером в телефонном пункте никого нет, со столицей нас соединяют довольно быстро. Сначала звоним в редакцию Когану-старшему, чтобы отчитаться начальству о проделанной работе: фото на обложку уже есть, статью про сноуборд Димон с Левой начали писать. Я на день уезжаю в Киев к Глушкову. Нас сдержанно хвалят, велят поскорее возвращаться, чтобы вовремя сдать в печать второй номер.

Следующий звонок я делаю на Таганку. Звоню наугад, но, на свое счастье, застаю Вику дома – вчера она отработала в медпункте последний день и теперь уже только учится, не отвлекаясь на свои полставки. Ну и готовится к свадьбе, конечно. Вика же сообщает мне последнюю новость, от которой я выпадаю в осадок.

– Леш, Индуса вашего на воровстве поймали.

– Как на воровстве?!

– Ну, вещи у нас в общаге еще с начала учебного года пропадать начали, но все почему-то думали, что это кто-то из новичков-первокурсников ворует. А оказалось, что Индустрий с напарником работал. Вот этого подельника по имени Цоколь милиционеры и взяли на сбыте краденого. И уже от него ниточка к вашему Индусу потянулась.

Я в шоке. Парни тоже офигели, когда я им пересказал эту новость. Вот так живешь с человеком три года бок о бок и даже не знаешь, на что он способен. Нет, то, что он трусоват, стукач и вообще с гнильцой, для нас с парнями уже давно не было секретом. Но воровство?! Это как-то совсем уже дико…

Вечерний поезд Ужгород – Киев прибывает по расписанию, и в начале девятого я уже захожу в пустое купе – попутчиков у меня пока нет. Может, на следующих остановках кто-то в купе подсядет. Вагон вообще пришел полупустой, судя по его темным окнам.

Прошу проводницу принести мне чай и, довольный, что мне так повезло, усаживаюсь поработать. Просматриваю все свои записи по теме ЭВМ, перечитываю вопросы для предстоящего интервью с академиком, накидываю примерный план статьи.

Остановки поезд делает довольно часто, почти каждый час, но пассажиров подсаживается немного, только во Львове кто-то загружается в соседнее купе, но и они быстро затихают, укладываясь сразу спать. Так что к полуночи я тоже сплю сном праведника, сквозь сон слышу только, как проводница объявляет Тернополь и Винницу. А в восемь утра я уже в Киеве, хорошо выспавшийся в дороге и полный сил – готовый к трудовым подвигам и новым свершениям.

* * *

Наскоро перекусив в какой-то кафешке рядом с вокзалом, я спускаюсь в киевское метро. Университет расположен неподалеку, так что ехать мне всего одну остановку. Метрополитен в Киеве намного моложе московского – ему сейчас всего четыре года, и станций в нем пока только семь. И самая красивая из них – «Университет»; темно-бежевый мрамор плюс белая лепнина карнизов и ниши с бюстами выдающихся деятелей науки и культуры. А вот станция «Днепр» просто расположена на эстакаде над шоссе и оттого больше похожа на платформу пригородных электричек. Но уже построен метромост, по которому в следующем году эту линию метрополитена продлят дальше на восток.

Вскоре, слившись с толпой молодежи, я уже шел по аллее ботанического сада, направляясь к главному корпусу университета. Ничем принципиально я от местных студентов не отличался, если только своим красным длинным шарфом да спортивной сумкой в руках вместо привычного портфеля или папки. Неудивительно, что никто меня в этой толпе не узнавал и внимания не обращал. Сдав вместе со всеми в раздевалке пальто и спросив у вахтера, как мне пройти на механико-математический факультет, я тут же отправился на поиски академика Глушкова. Сейчас Киевский государственный университет входит в тройку лучших университетов страны, наряду с московским и ленинградским. А вот Виктор Михайлович пока лишь читает здесь курс высшей алгебры и спецкурс по теории цифровых автоматов. Знаменитую кафедру теоретической кибернетики в КГУ он создаст и возглавит только через полтора года, в 66-м. А до создания нового факультета кибернетики и вовсе пять лет еще ждать. Мне здорово повезло – сегодня у академика были лекции в университете, и к тому же застал я Глушкова не в аудитории, а в кабинете. Иначе пришлось бы сейчас ехать к нему в Институт кибернетики на проспект 40-летия Октября.

– Знаете, Алексей, а я ведь вас, в общем-то, ждал, только не думал, что вы так быстро появитесь в Киеве! – улыбается Виктор Михайлович, когда я ему представился и предъявил свое редакционное удостоверение.

В жизни он оказался точно таким же, как и на многочисленных фотографиях, виденных мною в прошлой жизни. Высоколобый, темноволосый, подтянутый, с крупными чертами лица и внимательным взглядом за толстыми стеклами очков.

– Статью про ЭВМ из вашего журнала мне только ленивый не принес почитать! Мы ее с коллегами даже на научном совете нашей кафедры обсуждали и единогласно решили включить в список рекомендованной литературы для нашего спецкурса. Да студенты и сами уже вашу статью моментально перепечатали. Она сейчас у них, пожалуй, популярнее любого учебника.

– Ну, вы скажете тоже, Виктор Михайлович… – смутился я. – Я ведь даже не специалист в вашей области.

– Но исследовательское чутье у вас, Алексей, безусловно, есть, как и правильное понимание сути вопроса. А почему вообще журналистика? Не думали всерьез заняться наукой?

– Нет, в мире слишком много интересных вещей, – я взглянул в окно кабинета в попытке разглядеть небо, но, увы, в Киеве сегодня было слишком сумрачно, – чтобы остановиться на чем-то одном. Свою задачу я скорее вижу в том, чтобы заинтересовать молодежь темами, актуальность которых пока еще не очевидна для окружающих.

Улыбка сходит с лица академика, он тяжело вздыхает:

– В том-то и беда, что для многих актуальность ЭВМ тоже пока не очевидна.

– Нет, главная беда скорее не в этом… – осторожно возражаю я академику. – Чего вы хотите от чиновников, далеких от науки, если даже среди наших ученых нет единства в понимании дальнейшего развития вычислительной техники? Разные города, разные научные школы и совершенно разные взгляды на проблему. В результате каждый рвется идти своим собственным путем – как в басне про лебедя, рака и щуку. Надеясь при этом, что именно его детище затмит все остальные, и не думая о том, что все ЭВМ в стране должны быть как минимум совместимы между собой. Попахивает научным эгоизмом, если честно, и распылением государственных средств на несколько параллельных проектов. А ведь государственные карманы не бездонные, извините.

Глушков опять вздыхает, никак не комментируя мой наезд, и тянется к своему портфелю, доставая оттуда какую-то папку. Открывает ее и передает мне.

– Признаюсь, с вашим творчеством я ознакомился немного раньше, чем мне принесли журнал со статьей. И ознакомился в несколько э-э… ином варианте. Узнаете? Это мне переслали из Москвы с просьбой дать свое экспертное заключение.

Я с интересом всматриваюсь в машинописный текст… чтобы тут же смутиться еще больше. В папке лежит мой отчет для Иванова о визите в токийское подразделение IBM. Фактов там, конечно, приведено гораздо больше, чем в статье, да и выводы из всего изложенного сделаны намного жестче. Одна констатация факта нашего отставания от американцев чего стоит.

– Интересная у вас информация по американской IBM System-360… И выводы вы делаете интересные. Правда, считаете, что у американцев намечается прорыв в сфере ЭВМ?

– Я в этом абсолютно уверен. Как, впрочем, и сами штатовцы, а также их японские коллеги.

– И на этом основании вы делаете вывод, что наша страна начала резко отставать от Запада в развитии ЭВМ?

Я чешу в затылке. Сложно разговаривать на равных с человеком, который знает в области создания ЭВМ несоизмеримо больше меня. Я же на его фоне как малый ребенок – ну какие языки программирования, какие математические функции и системы проектирования? Мой статус – уверенный пользователь ПК из будущего, и не более того. Но зато мне отлично известно, чем закончится история советской вычислительной техники – уже через пять лет процесс отставания от Запада станет необратимым.

– Хорошо… Вот здесь вы пишете о некоем «законе Мура». Про Гордона Мура я слышал от западных коллег, этот ученый вроде бы работает с кремниевыми транзисторами. Но про какой-то «закон» я лично слышу в первый раз.

Еще бы! Об этом вообще никто пока не слышал. Статья-то в научном журнале выйдет только в следующем апреле. Это я пытаюсь хоть как-то ускорить события и «взбодрить» всех, кто может повлиять на ситуацию. Вот и лезу в пекло вперед батьки.

– Виктор Михайлович, я не так хорошо разбираюсь в этом, я могу лишь дословно процитировать американского специалиста, от которого об этом и услышал. Мур, по его словам, недавно вывел четкую закономерность: количество транзисторов, размещаемых на кристалле интегральной схемы, удваивается каждый год. Статьи в научном журнале еще не было, но она, по словам американца, Муром готовится, так что скоро вы сможете сами все прочесть. Американец с жаром заверял меня, что открытие этой закономерности крайне важно, и со временем это станет основополагающим принципом создания всё более мощных микросхем со всё более низкой себестоимостью. А это основа развития микроэлектроники и прямой путь к созданию персональных компьютеров.

На самом деле Гордон Мур, конечно, говорил больше об экономических издержках производства чипов, а не о научных достижениях в их производстве. Будущий основатель корпорации Intel считал, что затраты на производство чипов будут сокращаться вдвое в течение следующих десяти лет, и оказался прав. В 75-м, правда, он поправил временную составляющую своего закона, увеличив ее до двух лет. Но до этого еще дожить бы надо.

– Персональных компьютеров?.. – оторопел от моих речей академик. – Что вы имеете в виду? Персональную ЭВМ, уменьшенную до размера обычного шкафа?

– Не шкафа, Виктор Михайлович. Персональный компьютер через несколько лет будет уже помещаться на рабочем столе. А со временем он станет еще меньше размером и стоить будет столько, что купить его сможет практически каждый.

– Ну, это ты загнул, братец! – смеется Глушков, в запале незаметно переходя на «ты» – Думаешь, этот «каждый» сможет освоить сложный язык программирования?

– А зачем его простому пользователю осваивать? – пожимаю я плечами. – Это работа программиста – написать для компьютера толковые программы. А пользователь будет взаимодействовать со своей ЭВМ путем набора текста и простейших команд с клавиатуры. Результат этого взаимодействия моментально отразится на индикаторе или на экране. А если пользователю нужен готовый документ в бумажном варианте, его можно будет вывести на печатающее устройство. Или отправить на другую персональную ЭВМ по линии связи.

Глушков смотрит на меня, как на пришельца из космоса. На ум почему-то сразу приходит рекламный ролик сыра «Хохланд»: «Нет, сынок, это фантастика!..» Надо усилить впечатление.

– Виктор Михайлович, вы так удивляетесь, словно у нас в Ленинграде учеными Старосом и Бергом не разработана УМ-1НХ. А ее ведь тоже можно считать настольной мини-ЭВМ.

– Ну, ты сравнил! – возмущается академик. – УМ-1НХ – это простая инженерная машина для решения конкретных производственных задач, а мы сейчас говорим о сложнейшей ЭВМ для трудоемких экономических расчетов.

И опять мне остается только вздохнуть.

– Здесь мы неизбежно возвращаемся к тому, что среди советских ученых до сих пор нет единства в вопросе понимания дальнейшего развития вычислительной техники. Для каждой отдельной задачи вы раз за разом создаете узкоспециализированные ЭВМ, не совместимые друг с другом. И все никак не хотите признать очевидный факт, что любая ЭВМ – это всего лишь инструмент. Да, технически крайне сложный, но все же инструмент. Машина. Логическое продолжение прежней цепочки: абак – счеты – логарифмическая линейка – арифмометр – электронный калькулятор. А на первом месте всегда был и будет человек. И магистральный путь развития ЭВМ лично для меня, как для будущего пользователя персональной ЭВМ, абсолютно ясен: на ней должно быть удобно работать любому грамотному человеку. Даже школьнику.

– Школьнику?! На ЭВМ?!!

Глушков засмеялся, даже вытащил платок из кармана вытереть слезы.

– Виктор Михайлович, чему вы удивляетесь, а? – Я начал распаляться. Ну сколько эту стену еще прошибать надо?! – Еще пятьдесят лет назад той же логарифмической линейкой пользовались единицы – в основном ученые и инженеры. А сейчас ее уже каждый старшеклассник освоил. Теперь на очереди калькулятор, который стараниями японцев скоро будет умещаться в кармане – я уже такие видел в Токио – и станет повседневностью не только для бухгалтеров и экономистов, но и для самого обычного человека. Так чем ЭВМ-то хуже?

– Алексей, ну нельзя же полноценную ЭВМ приравнивать к калькулятору! – Маститый ученый качает головой.

– А мечтать быстренько наделить искусственным интеллектом железку и превратить ее в предмет поклонения можно?! – Я конкретно завожусь.

– Ты что, противник создания искусственного интеллекта?! – изумляется академик.

– Нет. Но это дело весьма и весьма отдаленного будущего. А я предлагаю спуститься с небес и поскорее заняться первоочередными задачами: выбрать единый стандарт, чтобы унифицировать ЭВМ и сделать их совместимыми. Затем создать сеть, объединяющую все крупные научно-образовательные центры страны, занимающиеся разработкой ЭВМ. О достижениях коллег и важных прорывах в исследованиях советские ученые сейчас узнают раз в год на научных конференциях. А должны постоянно держать руку на пульсе и вовремя внедрять передовые разработки коллег в своих собственных проектах. Прогресс-то во всем мире ускоряется!

– Но как же научная конкуренция?!

– Конкуренцию между коллегами никто не отменял, только она должна носить здоровый характер. Тиснуть статью в научный журнал и утереть нос коллегам – может, и весьма приятно, но, извините, вы все делаете общее дело. И деньги на исследования вам всем выдают из бюджета страны, то есть из народного кармана. Вот прямо из моего. – Я оттопыриваю карман на пиджаке. – А все ли знают, с каким трудом эти средства народом зарабатываются? В чем он, народ, себе ежедневно отказывает?

Хотел как-то мягко намекнуть академику, что он в своем научном рвении хочет объять необъятное: и искусственный интеллект создать, и супермощную ЭВМ, и систему ОГАС внедрить, и много еще чего, не уступающего перечисленному по уровню сложности. Но, чувствую, он даже не услышит меня. Витает в своих эмпиреях. По воспоминаниям современников, академик Глушков был человеком эмоциональным, импульсивным и увлекающимся. Но до личного знакомства с ним я даже и не представлял себе, до какой степени увлекающимся. Планы у академика, скажем прямо, наполеоновские. И, может, все бы ничего, но финансы на воплощение этих грандиозных планов требуются тоже грандиозные – подумаешь, всего каких-то двадцать миллиардов!

Вот так и живет страна родная – одним гениям на Луну до зарезу полететь приспичило, другим северные реки вспять повернуть, третьим – покрыть территорию страны тысячами ЭВМ размером с рефрижератор. А самые нетерпеливые уже и яблони на Марсе сажать собрались. И чем дальше, тем больше я начинаю сочувствовать Косыгину. Тем лучше я понимаю его настороженное отношение к нашим гениям и причину его решения пойти по более легкому, понятному пути, предложенному Либерманом.

Получается: одна крайность – это ресурсорасточительное прожектерство советских гениев, которое в перспективе, может, и принесет стране выгоду, но это еще под большим вопросом. Другая крайность – реформы Евсея Либермана, с их вредной и ущербной псевдоэкономичностью. Но стране-то, замученной бесконечными метаниями Хрущева, нужна золотая середина! И хоть немного времени, чтобы прийти в себя и вернуться к разумному стилю руководства страной. Ведь именно восстановление отраслевой системы управления дало всплеск в первые два года предстоящей «золотой» 8-й пятилетки, а вовсе не экономические реформы по сомнительным рецептам Либермана.

Есть еще другая проблема: Глушков, как и ранее его соратник Китов, своим нездоровым энтузиазмом откровенно пугает чиновников высшего ранга, от которых зависит принятие решений. Сначала Китов обрушился с резкой критикой на руководство Министерства обороны в 59-м, за что был исключен из КПСС и выперт с работы. Теперь его «дело» успешно продолжил академик, умудрившийся восстановить против себя руководство ЦСУ, Госплана и некоторых министерств. Можно, конечно, обвинить всех этих чиновников в том, что они ретрограды, жмоты и демагоги. Но, к сожалению, и сам ученый дал повод для критики своим неуемным прожектерством.

В одном из поздних интервью Глушкова, помнится, я прочел о том, как на статью в «Правде» об ОГАС отреагировал его учитель – известный математик Курош: «…могу представить себе Вас во главе всесоюзного органа, планирующего и организующего перестройку всего управления экономикой, т. е. народным хозяйством на базе кибернетики… Было бы печально, если бы этот орган оказался министерским или государственным комитетом… Это должен быть орган высокой интеллектуальности… орган почти без аппарата, орган мыслителей, а не чиновников».

Вот так, не больше и не меньше – орган мыслителей и высокой интеллектуальности! И это пишет взрослый человек, серьезный ученый. Оторопь берет от таких вот наивных рассуждений, и страшно представить, что бы там «наруководили» подобные идеалисты, допусти их к штурвалу огромной страны. И перенесла бы вообще наша страна такой радикальный эксперимент? Что-то я сомневаюсь…

– Ты меня вообще запутал, Алексей… – вырывает меня из раздумий Глушков. – Так ты поддерживаешь наш проект ОГАС или ты против него?

– Задача реформировать методы планирования экономики мне нравится, как и сам проект в целом. Но не средства, которыми вы собираетесь его реализовать.

– В смысле?

– Нынешние ЭВМ категорически не годятся для реализации ОГАСа. В СССР нет и в обозримом будущем не будет достаточных вычислительных мощностей, чтобы учесть все категории производимой продукции и все ресурсы. А без этого НАСТОЯЩЕЕ планирование экономики невозможно. Справедливости ради добавлю, что таких мощностей и во всем мире еще нет. И действовать в такой ситуации по принципу «все или ничего» неразумно – это ничего хорошего не даст.

– В чем же тогда ты видишь выход? – прищуривается академик.

Делаю еще одну попытку достучаться. А вдруг да услышит?

– То, что нужно сделать в области развития ЭВМ, я уже озвучил: прекратить распылять государственные средства на параллельные проекты и сразу сосредоточиться на выработке союзных стандартов для всей вычислительной техники. Назрела необходимость перехода от ЭВМ второго поколения к машинам с общей архитектурой, то есть программно совместимым. У разных ЭВМ могут различаться объем памяти, скорость обработки данных и установленные программы в зависимости от сферы применения машины. Но при этом система структур данных должна быть стандартная, система команд – единая, а набор периферийных и внешних запоминающих устройств – общим.

Внимательно смотрю на реакцию Глушкова – вроде бы слушает. Пока. Продолжаю загружать его:

– Теперь по поводу непосредственно планирования. Я думаю, что сотрудникам Госплана нужен в качестве компромисса какой-то временный инструмент, чтобы облегчить их задачу и минимизировать ошибки планирования, до того как ваши ЭВМ будут созданы. Например, им остро необходим табличный редактор. Э-э… извините, процессор. Если бы работники Госплана получили простой, технологичный способ создания и редактирования таблиц, способных самостоятельно вычислять простые итоги, работа их облегчилась бы неимоверно. А если еще добавить к таблицам возможность простейшей аналитики, то планирование – хотя бы по укрупненным показателям – могло бы выйти на новый уровень. Мне кажется, что нынешние ЭВМ в принципе на такое уже способны. Или я ошибаюсь?

В ответ – тишина… Академик снова воспарил в эмпиреи и погрузился в размышления. Чиркает что-то карандашом на листе бумаги, морщит свой высоченный лоб. Понятно… Вернуть Виктора Михайловича к прерванному разговору будет непросто. На горизонте появилась новая цель, мэтру уже явно не до меня. Но времени до вечернего поезда у меня много, пусть думает. Вздохнув, я отошел к окну. Стою, наблюдаю за какой-то суетой в парке. Люди в форме бегают вокруг траншеи с трубами, огораживают ее.

И тут громом среди ясного неба за окном звучит мужской голос, усиленный громкоговорителем:

– Товарищи студенты, преподаватели и технические сотрудники университета! Срочно покиньте аудитории и организованно спуститесь вниз за верхней одеждой. Занятия в университете сегодня отменены в связи с обнаружением в траншее неразорвавшейся авиабомбы. Милицией вызвана группа военных саперов, и, как только все люди покинут здание, они приступят к обезвреживанию.

Ух ты… Война уж двадцать лет как закончилась, а последствия еще и сегодня разгребают. Эхо войны до сих пор звучит.

Делать нечего. Приходится прервать наше интервью с академиком и подчиниться приказу милиции. Спускаемся вниз, забираем свои пальто в раздевалке, вместе с толпой выходим на свежий воздух.

– Алексей, я бы с радостью пригласил тебя к себе в Институт кибернетики, но, увы, с лета у нас в лаборатории ввели режим повышенной секретности, и теперь для посещения нужен специальный допуск. Так что предлагаю в следующий раз нам встретиться уже в Москве. Я вскоре собираюсь туда по делам, так что давай созвонимся и назначим встречу. Согласен?

Еще бы мне не быть согласным! Это же отличная возможность устроить приватную встречу Глушкова и Гагарина.

Обмениваемся телефонами – рабочими и домашними, потом я провожаю академика до машины, и мы прощаемся с ним до скорой встречи в Москве.

* * *

В продолжение моих неудач с киевского неба начинает моросить неприятный дождик вперемежку со снегом. Открываю зонт и на пару минут замираю: ну и что мне дальше делать? Пойти прогуляться по Киеву? Как вариант. Но погода быстро вносит коррективы в мои неуверенные планы – стоит мне выйти на Владимирскую улицу, как японский зонт в моих руках опасно выгибается под сильным порывом ветра с Днепра. Нет, на фиг прогулки в такую погоду, я только после пневмонии недавно очухался. К тому же вряд ли я увижу для себя в центре Киева что-то новое.

Вообще-то исторический центр украинской столицы я знаю неплохо – раньше ведь чуть ли не каждый год ездил сюда со своими учениками на весенние каникулы. Где же еще им про Киевскую Русь рассказывать, как не здесь. И даже когда Украина стала независимым государством, наши поездки сюда прекратились далеко не сразу. Но к началу нового тысячелетия в городе заметно снизился уровень экскурсионных программ – состав киевских экскурсоводов вдруг резко омолодился, и зачастую несли эти милые девушки такое, что я только диву давался. В датах былых событий они постоянно путались, имена и фамилии исторических личностей нещадно перевирали.

Поинтересовался у одной такой гарной «умницы»: кто же теперь в Киеве занимается их профессиональной подготовкой? Красавица Олеся гордо мне ответила, что она окончила специальные курсы. Так что нашу группу школьников она, конечно, и дальше продолжила сопровождать, обеспечивая нам доступ на исторические объекты, но просвещал своих учеников я уже сам. И, кажется, сама милая девушка узнала от меня много нового об истории своей страны и родного города. А потом все поездки в Киев и вовсе закончилось – в конце 2004 года на Украине случилась оранжевая революция. Насмотревшись по телевизору на происходящее там, родители просто побоялись отпускать детей в страну, где творится такой бардак, да и я сам, если честно, не готов был взять на себя ответственность за школьников…

Вынырнув из воспоминаний о прошлой жизни, я вдруг обнаружил, что стою перед входом в большое желтое здание с белоснежными колоннами – это научная библиотека КГУ. Попросить, что ли, разрешения поработать у них в читальном зале? Чай, не откажут студенту из Московского университета. Мне надо где-то перекантоваться до поезда, он у меня будет еще не скоро – только в десять вечера. Так почему бы не здесь? И вот что удивительно: меня действительно совершенно спокойно пропустили по студенческому билету МГУ. Все-таки библиотекари, что ни говори, одни из самых добрых людей в мире.

И вскоре я уже сидел в тепле, за дубовым столом в большом уютном зале, приводя свои мысли и планы в порядок. Первая мысль – а зачем, собственно, мне теперь торчать в Киеве до десяти вечера? Мои наивные мечты попасть в Институт кибернетики, чтобы увидеть своими глазами, как создается уникальная для СССР ЭВМ «Мир-1», а заодно познакомиться еще и с Анатолием Китовым потерпели крах. Часть нужного материала для интервью с Глушковым я собрал и программу-минимум выполнил. Хотя закончить само интервью смогу теперь только в Москве при следующей встрече с академиком. И зачем вообще трястись в спальном вагоне поезда всю ночь, когда есть самолет? Не лучше ли сейчас рвануть в аэропорт и долететь до Львова? А там уже любая электричка через пару-тройку часов доставит меня в Славское. Надо же воспользоваться благами цивилизации, раз средства позволяют.

Новый мой план вчерне готов, и для начала иду пообщаться с любезными сотрудницами читального зала. Воспользовавшись журналистским удостоверением «Известий», прошу милых дам узнать для меня по справочной, когда у нас рейсы из Киева во Львов. Ага… Выясняется, что есть очень удобный рейс в пять вечера, я как раз успеваю на ту самую вечернюю мукачевскую электричку. И поскольку свободного времени все равно остается больше трех часов, почему бы мне пока не написать статью о КГУ для январского номера? Это очень хорошая мысль! Накидаю статью хотя бы тезисно, а потом отдам весь подготовленный материал Ольге, пусть уже она сама доводит его до ума.

Сотрудницы, узнав о моих планах написать статью об университете, с жаром бросились мне помогать и рассказали о своей «альма-матер» много интересного из того, что никогда не найдешь в сухих справочниках. Например, одна пожилая дама рассказала, как их в 41-м эвакуировали из Киева в Казахстан в город Кызылорду, где на время объединили с Харьковским университетом. Как они организовывали там учебный процесс и как потом возвращались в освобожденный от фашистов Киев, чтобы сразу начать восстанавливать работу вуза. И ведь восстановили! В начале учебного 1944 года заработали уже все восемьдесят кафедр! У меня аж мурашки по коже ползли от ее рассказа, я только успевал все записывать.

Исписав полблокнота интересной информацией, выпив два стакана крепкого чаю и съев пять домашних пирожков, я с сожалением смотрю на часы. Пришла пора прощаться с этими приятнейшими дамами и отправляться в аэропорт. Делаю напоследок общее фото, дарю им первый номер нашего журнала, клятвенно заверяю, что обязательно пришлю номер со статьей про КГУ. Мы трогательно прощаемся. И в такси по дороге в аэропорт я понимаю, что ни секунды не жалею о том, что причудливая судьба неожиданно свела меня с такими замечательными людьми. Какая самоотверженность, какая искренняя любовь к своему родному университету! Ну куда все это потом делось?! Куда? Почему вдруг люди стали другими, равнодушными?..

…На мукачевскую электричку во Львове я еле успел. Задержка с вылетом самолета – вполне обычное дело, но она чуть снова не поставила крест на моих планах ночевать на базе в Славском. Из намеченного графика я выбился и грешным делом уже подумал, что купе вечернего, а точнее, ночного поезда – это моя карма. Так что, влетев в полупустой вагон электрички после спринтерского забега по перрону львовского вокзала, я счастливо выдохнул – успел-таки, слава богу!

Устроившись у окна, отдышался немного и даже подумал: не вздремнуть ли мне чуток? Ехать-то больше двух часов, а за окном уже темень хоть глаз выколи. Укутал подбородок в шарф, подняв его до самого носа, и прикрыл глаза. Но забег по перрону, видимо, вбросил в мою кровь столько адреналина, что сон так и не пришел. Тогда я решил перечитать все свои киевские наброски, хоть освещение в вагоне и оставляло желать лучшего. Сижу и перелистываю блокнот, перебирая в голове сегодняшние впечатления. Прохладно в вагоне электрички, в поезде было бы гораздо теплее. Может, и зря я так «гнал лошадей». То и дело подтягиваю шарф на нос, вспоминая добрым словом свою заботливую невесту.

В какой-то момент ловлю на себе пристальный взгляд мужчины, сидящего неподалеку. Он явно хочет пообщаться, но стесняется оторвать меня от чтения. Вопросительно поднимаю бровь, киваю приглашающе. Он наконец решается и встает, пересаживается на скамью напротив. Высокий, поджарый, лет сорока. Похож на отставного военного.

– Извините, вы ведь из Москвы?

– Это так заметно? – удивленно высовываю я нос из шарфа.

– Заметно, – улыбается он. – Но на самом деле я просто слышал о вас от своих ребят. Это же вы с друзьями живете сейчас в «Политехнике» и катаетесь на снежной доске?

– Да, мы. – Я снимаю перчатку и протягиваю ему руку. – Алексей Русин. Студент МГУ, журналист.

– Анатолий Васильевич Архангельский, – представляется он, – подполковник в отставке, начальник строящейся горнолыжной базы «Динамо».

– Ого!.. Слышал, вы там хотите трассы олимпийского уровня на Тростяне построить?

– Хотим, – вздыхает он, – но одного желания, как оказалось, мало.

– Трудности возникли? – понятливо киваю я.

– Да они как начались с самого первого шага, так и не прекращались, – устало вздыхает отставник. – Сейчас вот из Львова еду, снова с областными чиновниками пытался воевать. А они кивают мне на Киев – мол, все претензии к республиканскому спорткомитету. Замкнутый круг какой-то.

– Ну, вроде бы «Динамо» – это МВД?

– МВД, – кивает он. – Но каждое решение все равно по десять раз надо согласовывать в обкоме. Три года всего осталось до Олимпиады в Гренобле. Три! – кипятится отставник. – Никто не чешется! Все спохватятся за год до Олимпиады – вот тогда чиновники забегают! А то, что спортсменам-горнолыжникам нужно не один год к ней готовиться, никого не волнует.

Ох, как же мне это уже знакомо… Два месяца назад все это мы проходили в Токио. Виды спорта другие, но спортивные чиновники все те же.

Пока Архангельский рассказывает мне, как они с соратниками воплощают в жизнь превращение Славского в олимпийскую базу для горнолыжников, я делаю легкий прокол в памяти. Да уж… В 68-м у СССР будет лишь второе место в общем зачете. Порадуют наши биатлонисты, фигуристы в парном катании и хоккеисты. Владимир Белоусов возьмет золото в прыжке с большого трамплина, отличится конькобежка Людмила Титова. А в горнолыжном спорте безусловное лидерство у французов – лягушатники всех сделают.

Смотрю результаты зимней Олимпиады в Саппоро в 1972 году – мы уже первые в общем зачете, но наших горнолыжников так и нет в списке призеров. И в 76-м в Инсбруке нет, и в 80-м в Лейк-Плэсиде нет. И в 84-м в Сараево, и в 88-м в Калгари. В лидерах Швейцария, Франция, Италия, Австрия. Но не мы. Просто какой-то заколдованный для СССР вид спорта! Хотя в общем зачете мы на зимних олимпиадах упорно продолжаем лидировать, уступив первое место лишь ГДР в 84-м, да и то с перевесом всего в одну медаль. И это страна, где Гор и снега до хрена и больше. Мистика какая-то…

– Анатолий Васильевич… а может, дело не только в отсутствии трасс олимпийского уровня?

– А в чем же еще? – прищуривается подполковник.

– Не знаю. Вы мне скажите! – развожу я руками. – Чего еще жизненно не хватает нашим спортсменам-горнолыжникам, чтобы выступать с европейцами на равных?

Пока он обдумывает, как ответить на непростой вопрос, я вдруг понимаю, что с этим человеком меня сама судьба сегодня столкнула. Кто еще лучше этого фаната горных лыж может объективно оценить наш сноуборд? Вот же кто профессионально испытает новый спортивный гаджет и обозначит все его плюсы и минусы!

* * *

Тем временем мы за разговорами проехали уже больше половины пути. Вот и Стрый остался позади, скоро Сколе, а там уже через полчаса и наша остановка. Оживленно беседуя с Архангельским о проблемах советских спортсменов-горнолыжников, мы даже сначала не поняли, что кто-то кричит. Первым напрягся Анатолий Васильевич.

– Вроде бы женщина зовет на помощь? – Подполковник встал, прислушался. Женский крик раздавался из соседнего вагона. Мы переглянулись и, не сговариваясь, рванули в тамбур, а оттуда уже перебежали в соседний, почти пустой вагон. Картина нам открылась мерзкая.

Четверо парней бандитской наружности – в серых пальто и кепках – загнали в угол двух молоденьких девушек.

– Ну что ты ломаешься?! – издевательски щерился крепыш со шрамом на губе, грубо тиская худенькую черноглазую нимфу лет шестнадцати в короткой лыжной куртке. Я сначала даже опешил – до чего она похожа на Ротару! Но нет, это была не Соня. Вторая девушка, русоволосая, оказалась чуть покрепче – она активно вырывалась. Трое парней со смехом пихали ее друг другу, не замечая ничего вокруг.

– А ну прекратить! – командным голосом гаркнул Архангельский. – Совсем озверели?!

Увидев, что мы приближаемся, хулиганы затолкали девушек в проход между сиденьями. К нам навстречу вышел крепыш, за спиной которого маячили два амбалистого вида дружка.

– Чого балухи вилупили? Че надо?!

– Сейчас же отпустите девушек! – Подполковник не испугался и расстегнул куртку, приготовившись биться с уродами. Я последовал его примеру, кидая на пол сумку, сбрасывая с шеи мешающий шарф и распахивая пальто.

– Кров би тебе нагла заллєла, сучий ти сину! – ухмыльнулся парень со шрамом, вытаскивая из кармана нож. – Пшли прочь, псы!

От парней ощутимо несло алкоголем, и им сейчас море было по колено – наше появление их ничуть не смутило.

«Драки не будет – будет банальная поножовщина», – понял я, доставая «макаров» из поясной кобуры. Вот неожиданно и пригодился пистолет, шеф как знал… Увидев у меня в руках оружие, хулиганы попятились. Крепыш побледнел, куда только весь гонор делся!

– Быстро на пол, руки на затылок! – Я отстранил обалдевшего Архангельского, выступая вперед. – На счет два стреляю по ногам. А могу и промахнуться. Ну! Кто кастратом хочет стать?

Я передернул затвор и дослал патрон. Хулиганы, кажется, разом протрезвели, парень со шрамом кинул нож на пол, показал нам пустые руки.

– Усе, усе, мы поняли… Давай разойдемся бортами!

– На колени и на пол, я сказал! – и повернулся к девушкам. – Идите в тамбур!

Те оттолкнули своего растерявшегося охранника и бросились в конец вагона.

– Раз! – Я поднял пистолет вверх и сразу же дал предупредительный выстрел, заметив, что бандиты медлят. Эх… теперь еще придется отчитываться за патрон Иванову…

Девушки, взвизгнув, выскочили в тамбур. В вагоне резко запахло сгоревшим порохом. Парни попадали лицом вниз, привычно завели руки за головы. Тертые твари!

– Кто дернется, получит пулю! – Я наклонился к онемевшему подполковнику, тихо произнес: – На первой же остановке выходим.

Минут через десять поезд загудел и начал тормозить. Все это время я держал уродов на мушке, а Архангельский на прицеле своих глаз держал уже меня. Недобро так смотрел… Как только электричка остановилась, я подхватил с пола свои вещи, и мы, пятясь, вышли из вагона. Через несколько секунд, показавшихся мне вечностью, машинист дал короткий гудок, и поезд, набирая ход, уехал. Увозя с собой хулиганов.

Я выдохнул и оглянулся. На пустом перроне остались лишь мы с Архангельским. Где-то вдалеке сверкали пятки девчонок. Сбежали, паршивки! Вот и помогай людям…

– Русин, ты ведь понимаешь, что я должен, просто обязан теперь вызвать милицию? – Архангельский кивнул на карман моего пальто, куда я убрал пистолет Макарова. Надо же, какой принципиальный отставник попался!

– Как знал, что понадобится, – вздохнул я и полез за пазуху, доставая удостоверение сотрудника ЦК с правом ношения оружия. Да, вот такое у меня прикрытие – родной Особый отдел шеф приказал не светить ни в коем случае.

Ксива с печатями и гербом произвела впечатление на подполковника.

– Никого мы вызывать не будем, Анатолий Викторович, – ставлю крест на его попытке действовать по правилам. – Я здесь неофициально, и знать о моем визите в область никому не нужно.

– Да… – протянул Архангельский. – Непростой ты парень. Девушек догонять будем?

– А зачем? Разве тут есть волки? – Я огляделся. Даже в темноте было видно, что вокруг станции располагался вполне себе современный поселок городского типа.

– Ладно, – вздохнул подполковник, – доберутся девчонки на автобусе. Пойдем в кассу, узнаем, когда следующая электричка.

– Нет уж, хватит с меня ваших местных электричек! Пойдемте лучше машину поищем, тут ехать-то осталось всего ничего…

– А чего ее искать-то? – усмехается подполковник. – Сейчас дойдем до одного хорошего человека, он нас мигом домчит до Славского.

Мы идем по безлюдному поселку, наш путь освещает только тусклый свет уличных фонарей. Архангельский упорно молчит. Похоже, не знает, как и о чем дальше со мной разговаривать. Вот же…

– Анатолий Васильевич, – наконец не выдерживаю я и прерываю затянувшееся молчание, – ну что вы, ей-богу! Так и будем в молчанку играть? Я хотел вас в колыбу пригласить поужинать.

– Поужинать? – В голосе подполковника слышится смущение. – А разве тебя друзья на базе не ждут?

– Ждут, но только завтра утром. Я же на вечернем поезде из Киева должен был вернуться, а потом мои планы резко поменялись.

– А что так, если не секрет?

– Да какой уж секрет, – вздыхаю я, – ездил в Киевский университет брать интервью у одного академика, а там рядом в парке неразорвавшийся снаряд нашли. Пришлось наше интервью прервать. Весь день сегодня наперекосяк.

– Бывает, – философски замечает отставник. – Так ты действительно журналист? А как же…

– Одно другому не мешает, – улыбаюсь я.

– А к нам ты с друзьями на самом деле отдохнуть приехал или?..

– Главная цель – освоить сноуборд. А с интервью это так – попутно, чтобы потом киевского академика в Москве не ловить или лишний раз на Украину не мотаться. Нужно срочно статью о снежной доске в ближайший номер сдавать, а как можно написать о доске, не обкатав ее на склоне? И зиловцы ждут наш отчет по испытаниям на «полигоне» – им ведь тоже нужно что-то решать с запуском экспериментальной партии.

– Ты прости, Алексей, – вздыхает он, – но мне кажется, баловство это – ваша снежная доска.

– Почему вы так считаете?! – изумляюсь я. – Вы же даже еще не видели сноуборд! А насчет баловства… Горные лыжи тоже еще недавно считали развлечением для богатых бездельников, а теперь это олимпийская дисциплина. И разве каждый у нас может себе позволить горные лыжи или поездку в горы? Это удовольствие довольно дорогое. А сноуборд – мало того, что гораздо дешевле, так для него еще и специального снаряжения не нужно. Он компактнее, перевозить в транспорте легче.

– Это не довод, – морщится Архангельский, – серьезным видом спорта ему не стать.

– Хорошо, – пытаюсь я зайти с другой стороны. – А уровень травматичности? Сколько начинающих да и опытных горнолыжников ежегодно получают серьезные травмы?! А на сноуборде в худшем случае отобьешь себе пятую точку. И даже если упадешь неудачно, все равно тяжесть травм несопоставима с горнолыжным спортом. Если честно, я вообще хотел попросить вас поучаствовать в испытаниях и дать свою оценку детищу зиловских конструкторов.

– Что ж… мне и самому уже интересно стало. Но первый минус я могу обозначить прямо сейчас – как со… сноубордом на гору забираться там, где нет подъемника? На лыжах ты еще худо-бедно поднимешься, а с доской ведь придется пешком топать, да еще тащить ее в руках.

– Согласен. Зато для невысоких склонов сноуборд – самое то. А на серьезных уже вовсю строят канатно-кресельные подъемники. И в Чимбулаке, и в Бакуриани, и на Домбае они уже есть. В прошлом году на Чегете построили. А в Кировске и Домбае давно бугельные подъемники работают – это тоже неплохой вариант. Тростян вот благодаря вам скоро обзаведется канатно-кресельным подъемником. Так что пока сноуборд получит широкое распространение, с подъемниками в стране все будет уже более или менее в порядке.

– Твои бы слова да богу в уши, – ворчит Архангельский, – у нас до сих пор даже своей федерации нет, и работу по строительству трасс никто не координирует. Спорткомитет делает ставку только на те виды спорта, в которых спортсмены могут взять медали, а горнолыжный спорт в эту категорию у наших чиновников не попадает.

– Вот это действительно непорядок, – соглашаюсь я, – но скоро в Спорткомитете начнутся большие перемены, поверьте! Гагарин сам большой поклонник спорта, поэтому будет уделять ему особое внимание.

– Думаешь?..

– Уверен. К нашему сноуборду у него тоже большой интерес. Осталось только дождаться, пока в Москве выпадет нормальный снег.

…Знакомым Архангельского оказался Михась – неказистый мужичок неопределенного возраста, работяга местного лесхоза и водитель служебного, пропахшего бензином «уазика». Это, конечно, не «Волга», но домчал до Славского он нас действительно быстро.

– Ты вот что, Алексей… колыба у нас на сегодня отменяется, давай мы тебя сейчас на базу закинем, и ложись-ка ты уже спать. А утром я к тебе сам заеду, и мы посмотрим, что это за… сноуборда у вас такая.

– Как скажете, Анатолий Васильевич, – легко соглашаюсь я, улыбаясь «сноуборде». – Тогда после завтрака жду вас.

Мы прощаемся, и, пока я иду от машины до крыльца, чувствую на себе пристальный взгляд подполковника.

А вот отсутствие «Волги» под окнами базы меня почему-то совсем не удивило. Загул у моих парней явно продолжается. И кажется, кому-то пора возвращаться в Москву, а то совсем распустились на свежем воздухе вдали от зорких глаз своих подруг. Так ведь никакого стратегического запаса на них не напасешься!

Сходил в душ, переоделся в спортивный костюм и отправился в столовую на поиски еды. Пошуршав на кухне, нашел там грибную юшку, оставшуюся с обеда, и блинчики с начинкой, которые здесь называют налистниками. Сытно поужинал и завалился спать.

Мои гулены ввалились в номер далеко за полночь. Оба под шофе и, судя по радостному ржанию, видимо, еще не отошли от своих «гусарских» приключений. Увидели спящего меня и растерянно замерли в дверях.

– Господа гусары, а можно чуть потише?! – рыкнул я на них, не открывая глаз.

– Рус, а ты чего так рано? – испуганно проблеял Левка, явно не ожидая меня увидеть.

– Утром расскажу, а сейчас быстро всем спать. Завтра у нас ранний подъем и важная тренировка, щадить никого не буду. А вообще-то мозги надо иметь! Дороги крутые, снег, а вы поддатые на машине катаетесь.

Надо отдать должное – пререкаться с «начальством» пристыженные «гусары» не стали, угомонились быстро. И утром с кроватей вскочили без нытья. За завтраком я вкратце рассказал друзьям о своих злоключениях, опустив момент со стрельбой из «макарова».

– Рус, надо, наверное, уезжать, – высказался осторожный Левка. – Бандиты могут тебя найти, чтобы отомстить за такое унижение.

Ну, это вряд ли, конечно, – дураков снова нарваться на ствол среди них нет. Но Левкины опасения – это хороший повод закруглиться, поэтому надо им воспользоваться. Киваю парням с самым серьезным видом:

– Вот и я так думаю. Покуролесили, отдохнули и хватит. Сейчас подъедет один местный спец по горным лыжам, отдадим ему на растерзание наш сноуборд и послушаем, что он скажет. Лёв, надо будет сразу записать для зиловцев его выводы и оценки, чтобы потом не получился «испорченный телефон». Может, он тоже чего путного нам предложит по конструкции доски.

Анатолий Васильевич по-военному четко явился ровно в девять, как и договаривались. Мы к этому времени уже немного размялись и успели несколько раз спуститься с горы. Архангельский с любопытством посмотрел, как мы выписываем «змейки» по укатанному склону, отрабатываем развороты и торможение. Потом задал кучу технических вопросов, проявляя свою подкованность. На большинство вопросов мы могли только экать, закатывая глаза.

Покивав сам себе, подполковник встал на сноуборд. Пару раз шлепнулся, не без этого, но освоил доску не в пример быстрее нас.

– Кант отличный, зиловцы молодцы! – вынес он свою первую оценку. – Сразу видно – кто-то из них катается на горных лыжах.

Я благоразумно промолчал. Не признаваться же, что этот «кто-то» рядом с ним стоит. Замучит ведь вопросами дотошный отставник. Сам я на лыжах, оставленных Ясем, так и не стал кататься. Это же как с «Мерседеса» на «копейку» разом пересесть – ехать можно, но удовольствия при этом никакого. Сами лыжи деревянные, тяжеленные – с самодельным дюралевым кантом на шурупах. Крепления убогие – нога практически намертво пристегнута к лыже ремнями, при любом падении можно легко сломать ногу. Ботинки вообще кожаные и на шнурках, которые от снега намокают и ослабевают. Приходится их перешнуровывать.

Эх!.. А в США уже два года как стеклопластиковые горные лыжи выпускают – «Holiday» знаменитые. И французская фирма «Caber» вместо шнурков на ботинки металлические клипсы придумала – бакли. Но о таком продвинутом снаряжении сейчас только мечтать можно, оно даже среди советских профессионалов редкость. А пластмассовых ботинок пока еще и на Западе нет, увы!

Результатами тестирования сноуборда Архангельский, как ни странно, остался очень доволен. И понятно, почему – увидел открывающиеся перспективы для горных лыж. За обедом он всю душу из меня вынул, расспрашивая о конструктивных решениях. Чуть ли не по сантиметру обнюхал сноуборд, и как удержался, чтобы не разобрать его, даже не знаю. Пришлось все для него зарисовывать в схемах и объяснять каждую свою мысль.

Наконец допрос с пристрастием закончился, и Архангельский уставился на меня тяжелым немигающим взглядом. Я, сдаваясь, шутливо поднял руки вверх. Понятно, что теперь зиловцам придется еще и горными лыжами заняться. Подполковник же не слезет теперь с меня, пока не дам ему обещания поговорить на ЗИЛе с конструкторами. Ну, я и обещал. Куда ж деваться? Лучше уж я сам им новый чертеж накидаю, чем они пойдут долгим путем проб и ошибок. Еще час потом спорим с Архангельским, подробно обсуждая конструкцию теперь уже пластиковых лыж. Пока я не взмолился о пощаде:

– Анатолий Васильевич! Давайте хотя бы с чего-то начнем, а? На Новый год привезу вам первый прототип, вот сами с ним и поработаете. Хорошо? А сейчас, извините, но нам надо собираться в дорогу, дела в Москве тоже не ждут.

* * *

Собираемся быстро. Вещей у нас немного, так что просто кидаем их в сумки, а те относим в багажник. Потом идем сдавать ключи и прощаться с милой пани Анной. Заодно сдаем ей на хранение лыжи Яся.

– Ох, ребятки, а что же вы раньше времени уезжаете? – всплескивает руками добрая женщина. – Никак не понравилось у нас?!

– Что вы, пани Анна! Как здесь вообще может не понравиться?! – дружно возмущаемся мы. – А посмотрите в грустные глаза Левы – ему же теперь ваша стряпня по ночам будет сниться!

Коган часто кивает головой и тут же бросается целовать ей руку, приводя этим женщину в смущение.

– Тем более что через три недели вы нас снова увидите, – добавляет Димон.

– Тогда подождите троху, я вам сейчас в дорогу чего-нибудь перекусить соберу! – бросается она на кухню.

«Чего-нибудь перекусить» в ее исполнении – это плетеная корзина средних размеров, доверху набитая едой, упакованной в бумажные свертки и даже в полотенца. Продуктовый дефицит явно особо сильно не затронул Украину.

– Пани Анна, ну неудобно как-то!.. – сокрушенно качает головой Димон, пока Лева, рассыпаясь в благодарностях, снова прикладывается к трудолюбивой руке селянки и ловко перехватывает у нее корзину.

– Давайте мы хотя бы заплатим, а? – предлагаю я.

– Ребятки, так ведь у вас же еще за два дня оплачено, какие деньги? Даже не думайте! – решительно отказывается она. – Неужто обидеть меня хочете?

Нам остается еще раз поблагодарить добрую женщину и тепло попрощаться с ней до конца декабря.

В машине сразу отправляю парней дрыхнуть на заднее сиденье. Я-то отлично выспался этой ночью, а вот кого-то разморило после свежего воздуха и сытного обеда. Потому что спать нужно по ночам, а не шляться незнамо где!..

Уже на границе с Белоруссией бужу Димона, оставив за спиной более четырехсот километров пути. В глаза мои словно песка насыпали, да и есть захотелось, если честно. На часах начало двенадцатого.

– Чего раньше-то не разбудил? – бурчит Кузнец, вылезая из машины на темной пустынной дороге и разминая затекшую спину.

– Знаешь, нормально как-то шлось по трассе, – пожимаю плечами, – дорога уже знакомая, дождя нет, да и вам выспаться нужно было.

– А чего мы вообще, как ужаленные, сорвались в ночь?

– Сроки сдачи номера поджимают, – позевываю я в кулак. – А так вернемся в Москву днем, и ты даже еще успеешь в фотолабораторию заехать. В субботу утром соберемся в редакции и сразу весь материал шефу сдадим.

Не хочу признаваться другу, но что-то гонит меня в Москву. СЛОВО молчит в голове, но где-то на заднем плане будто тоненький комариный писк звенит. Не знаю, что это, но… раздражает. Может, интуиция так срабатывает?

Посветив себе фонариком, достаем из корзины хлеб и коляску «духняной» домашней колбасы.

– Левку будим?

– Нет, пускай спит. Ему тебя утром подменять.

– А как думаешь, если ему под носом колбасой поводить, он сам очнется?

– Может, и нет, но зато какие сны ему будут после этого сниться!..

Позубоскалив еще немного насчет Левкиного пристрастия к хорошей еде, мы доедаем свой ночной ужин, и я перебираюсь на заднее сиденье. Димон врубает зажигание и трогается. Все. Теперь спать.

* * *

4 декабря, 1964 г., пятница

Москва

Просыпаюсь, когда за окном уже светло. На часах почти восемь утра. Смотрю в окно машины, пытаясь определить, где мы. Минск, понятное дело, давно уже пролетели, видимо, подъезжаем к Борисову. Хорошо. Значит, там мы где-нибудь и позавтракаем. Левка уже пересел на переднее сиденье, а заметив, что я проснулся, обернулся ко мне:

– Рус, кофейка бы сейчас выпить – крепкого, свежесваренного…

– На это даже и рассчитывать не стоит, – зеваю я, – зато в любой местной столовой точно есть кипяток.

– Зачем нам кипяток?

– Затем, что в багажнике пара банок сгущенного кофе завалялась.

– И то правда! – на глазах веселеет друг. – Ну что, привал на завтрак, а настоящий кофе в Москве уже попьем?

…В Москву мы въезжаем в начале третьего. Последние пятьдесят километров после Кубинки «Волгу» снова веду я. Высаживаем Димона у общаги, предлагаем подождать его, чтобы забросить на улицу Горького в фотолабораторию.

– На метро доеду, не барин, – ворчит для вида Кузнец.

Ну, не барин так не барин. Нам же с Коганом легче – меньше по Москве колесить. Прощаемся с другом до завтра, договариваемся встретиться в редакции.

– Лев, заскочим на биофак? У Вики вроде как раз последняя пара заканчивается.

– Заскочим. Куда нам теперь спешить?..

И вскоре мы уже паркуемся у главного входа в здание факультета.

– Смотри-ка, это никак Пилецкий? – кивает вдруг глазастый Лева на группу парней у входа.

– Да ладно, что ему здесь делать-то? – удивляюсь я.

Но, присмотревшись повнимательнее, соглашаюсь с Коганом. Точно Пилецкий. Стоит в компании трех таких же мажоров, нетерпеливо поглядывает на часы. Видимо, ждет здесь кого-то. Вот уж с кем встречаться мне совершенно не хочется!

– Слушай, а вон и его «Волга», – кивает Коган на синюю машину неподалеку, – на заднем стекле букет цветов лежит, значит, новую игрушку себе нашел.

– На биофаке? Вряд ли. У него и на нашем факультете отбоя от девчонок нет.

– Так после его выходки в «России» поклонниц наверняка поубавилось. А здесь еще никто не знает, что он сволочь. Интересно даже, какая очередная дурочка на его смазливую морду клюнула.

Вот и мне интересно стало. Сидим в машине, ждем Вику, заодно наблюдаем издалека за шумной компанией Пилецкого. Минут через пять из дверей начали выходить первые студенты – последняя пара закончилась. Дружки-мажоры засуетились и, похлопав Пилецкого по плечу, отошли за гранитный постамент, увенчанный чугунным фонарем-канделябром.

Наконец в дверях показывается моя красавица. Я уже собираюсь выйти навстречу ей из машины, как вдруг вижу нечто удивительное: Вика, оглядевшись по сторонам, направляется прямиком к Пилецкому. Мажоры тоже это видят и, пересмеиваясь, начинают толкать друг друга локтями. А потом моя невеста в компании моего же врага направляется к его машине.

– Что за фигня, Рус?! – возмущается Коган. – Какие у Вики могут быть дела с этим уродом?

– А вот сейчас и узнаем, – накатывает на меня порыв холодной ярости. – Лев, посиди пока в машине, не высовывайся.

Выхожу из «Волги». Стою, смотрю, как эта парочка идет в мою сторону. Пилецкий радостно заливается соловьем, Вика его молча слушает. На губах лишь легкая вежливая улыбка… Что-то на свидание это не сильно похоже. А заметив меня, скромно стоящего у машины, Викуся расцветает и, забыв про Пилецкого, бросается навстречу.

– Лешка! Ты когда приехал?!

Любимая радостно обнимает меня, подставляет губы для поцелуя. Нет, такое захочешь – не сыграешь… Ярость мгновенно улетучивается, и я, выдохнув, сжимаю невесту в крепких объятьях, даря ей жаркий поцелуй. Оче-ень жаркий и долгий поцелуй!

– Соскучился так… – шепчу я.

– А как я соскучилась! – шепчет в ответ Вика.

И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять – никакой Антоша ей на хрен не нужен, и вся их встреча – это одна какая-то большая подстава.

– Ты куда-то собралась?

– Ну да. Торт заказывать в ресторане «Будапешт».

– А почему именно там? – вкрадчиво спрашиваю я.

Вика едва заметно морщится и косится на Пилецкого.

– Так большие торты в магазинах же не продаются, их делают только на заказ. Вот Антон и предложил через знакомого заказать – в качестве извинения за свою идиотскую шутку.

Понятно, на какой крючок мою наивную рыбку ловили…

– Тебе так хочется большой торт? – Вика кивает, в ее глазах я вижу детскую надежду. – А меня дождаться не судьба?

– Леш, ну разве у тебя есть такие знакомые?

– Викусь, я уже заказал нам торт на свадьбу. И его не просто большим сделают, а еще и многоярусным.

– Как в заграничных фильмах?! – восхищенно распахивает глаза любимая.

Скромно киваю. Да, я соврал ей. Но теперь этот торт для нее из-под земли достану, чего бы мне это ни стоило. Не знаю, правда, где, но достану точно! Мы снова целуемся, не обращая внимания на любопытные взгляды окружающих и застывшего за нашей спиной интригана. А что? Нам можно – свадьба же через две недели.

Потом я оборачиваюсь к Пилецкому, равнодушно говорю:

– Тебя, кстати, Лена ищет.

– Какая еще Лена? – недовольно переспрашивает сучонок.

– Тебе лучше знать, с какой Леной ты спишь.

Пока Пилецкий растерянно хлопает глазами, перебирая в голове всех дам по имени Лена, которых он в последнее время «оприходовал», я увлекаю ничего не понимающую Вику к нашей машине. Попался щенок, не знает этого прикола – зеленый еще. Впрочем, во времена моей молодости даже и тертые ходоки на этом вопросе попадались. Лена ведь на ближайшие двадцать лет в тройке лидеров среди женских имен. И покажите мне хоть одного казанову, у которого в постели не побывала какая-нибудь Лена.

Распахнув пассажирскую дверь, я еще раз жарко целую невесту с видом собственника, демонстративно метящего свою территорию, после чего аккуратно запихиваю ее в машину.

– Это что сейчас было? – приходит в себя Вика.

– По дороге расскажу. А для начала глянь вон на ту группу дружков Пилецкого. Как думаешь, зачем они здесь собрались? А теперь посмотри на букет в его машине.

– Думаешь, это мне?! – возмущается моя дурашка.

Не дожидаясь, пока до моей наивной невесты дойдет, наконец, от какой подставы я ее уберег, трогаю машину и медленно проезжаю мимо Пилецкого. Дружки уже спустились с лестницы и сейчас ржут над незадачливым ухажером. На ходу приоткрываю окно и, скалясь, показываю Антоше средний палец. Новый взрыв смеха свидетельствует о том, что мой посыл всеми понят.

– Я тебя закопаю, Русин! – ярится мне вслед Пилецкий.

– Ага! – ржу я в ответ и еще раз показываю ему известную комбинацию из пальцев. – Вот букетик и пригодится! Смотри не простудись на моих похоронах!

Несколько минут мы едем молча. Левка благоразумно молчит, пока Вика приходит в себя. Наконец друг не выдерживает:

– Вот гад! Он даже свидетелей с собой притащил.

– Думаю, они и в ресторане кого-нибудь из знакомых встретили бы. А назавтра весь журфак гудел бы, что невеста Русина в его отсутствие с другими парнями по ресторанам ходит.

– Но ведь это неправда! – возмущается Вика. – Не собиралась я с ним в ресторане сидеть! И наши девочки в курсе про торт.

– Вик, тебя с ним сейчас человек двадцать видели. Любой бы подтвердил, что ты к нему в машину села. И с рестораном тоже свидетели нашлись бы, поверь. Когда ты уже перестанешь быть такой доверчивой, а? Прямо как зайчонок Тёпа из «Спокойной ночи, малыши», ей-богу!..

Новая программа для детей только месяц как появилась на советском ТВ, но Тёпу уже все знают. Вика виновато опускает голову и горестно вздыхает. Как есть зайка Тёпка!

– Рус, а я вот чего не понимаю – почему девчонки ее одну с этим уродом отпустили?! – злится Левка.

– Лев, они же в редакции по вечерам пропадают, им некогда! – оправдывает Вика своих подруг и по-женски хитро тут же переводит разговор на другую тему: – Ребята, у вашего сокурсника Ерохина мама на днях умерла, брат-второклассник на руках остался. Отца нет. Материальную помощь от МГУ им, конечно, выделили, но ребята решили еще и на потоке денег для них собрать – Ольга сейчас этим делом занимается.

– Ерохин? Это Витька, что ли, из наших болидов? – быстро соображает Коган. – Жалко парня!.. Что там Ольга соберет с бедных студентов?.. Рус, давай добавим еще от нашего клуба, а?

– Давай, я не против. Завтра с Димоном обсудим.

Конечно, ничего с болидов мы собирать не станем. Это Лева при Вике прямо сказать не может, но мне-то понятно, что он сейчас на наш экс намекает. И я киваю на этот его невысказанный вопрос. Эх, земля уже, поди, смерзлась – как бы долбить не пришлось, откапывая банки. Хотя… у Левки, кажется, что-то в заначке осталось.

– Нужно будет еще завтра посмотреть, что он там на конкурс написал. Может, стоит его привлечь к работе в журнале?

– По фантастике он в лучшей десятке был, – тут же вспоминает Левка.

– Ну вот! Значит, не совсем бесталанный парень. Найдешь мне завтра его рассказ?

– Найду. А хочешь, я поговорю вечером с отцом насчет него?

– Поговори. Пополнение в редакцию нам все равно нужно, иначе мы скоро зашьемся…

Глава 4

Мы травим без жалости сами
летящего времени суть,
мгновений, утраченных нами,
сам Бог нам не в силах вернуть.
И. Губерман

5 декабря 1964 г., суббота

Киев, Украинская ССР

Все собрались рано утром в Октябрьском дворце, расположенном в центре Киева. В малом зале, обшитом дубовыми панелями, установили огромный, крытый зеленым сукном стол и массивные тяжелые стулья с высокими спинками. Рассаживались в соответствии с установленными табличками. Во главе стола сел Юрий Гагарин. Справа от него – мрачный Микоян. Дальше друг за другом расположились: Мезенцев, Косыгин и новый министр обороны, маршал Крылов. Высокие гости из Москвы с любопытством разглядывали зал. Тяжелая хрустальная люстра, наборный паркет, старомодные гардины…

– Тут раньше была репетиционная Института благородных девиц. – Петр Ефимович Шелест, первый секретарь КПУ, заметил интерес гостей к обстановке и начал им рассказывать об Октябрьском дворце. Говорил он быстро, словно боясь не успеть. А на самом деле просто скрывая за этим свою растерянность. Внезапный приезд нового руководства страны на рядовое, в общем-то, заседание Пленума ЦК украинской компартии стал для Петра Ефимовича полной неожиданностью.

– …Республике нужен новый дворец для съездов и других массовых мероприятий, прошу утвердить расходы на его строительство в бюджете 1965 года, – бодро закончил Шелест, вытирая пот носовым платком с лысины.

Косыгин поморщился, вопросительно посмотрел на Гагарина. Тот отрицательно покачал головой, доставая из папки бумаги.

– Петр Ефимович, мы же сюда не дворец прилетели обсуждать. – Генеральный секретарь был сегодня на удивление неулыбчив. И чем было вызвано его плохое настроение, киевлянам оставалось только догадываться. Он взял в руки первый документ, разгладил его. – У нас сегодня на повестке дня кадровая политика ЦК Компартии Украины.

– Даже так? – удивился Шелест.

– Да, Петр Ефимович. В последний месяц на ЦК обрушился шквал жалоб товарищей с Украины. Это стало для нас неожиданным и неприятным сюрпризом. И от рядовых граждан поступают сигналы – буквально со всех областей республики. Такое ощущение, что у людей просто накипело на душе.

– Если бы только ЦК завалили жалобами… – проворчал Косыгин, тоже открывая папку.

– Я прошу слова. – Микоян, словно школьник, поднял руку и, дождавшись кивка Гагарина, резко заговорил: – Товарищи, в адрес Верховного Совета за последний месяц поступило несколько жалоб – в городах республики повсеместно переименовывают улицы с русскими названиями. И люди не понимают причин такого неуважения. Да что там улицы! Вот сотрудник аппарата Украинского Верховного Совета пишет, что ты, Петр, уже и на делопроизводство замахнулся, хочешь его по всей республике на украинский язык перевести! Объясни мне, как же тогда будет происходить документооборот с другими республиками и союзными ведомствами? Или ты умышленно ведешь дело к тому, чтобы вывести Украину из состава СССР?

– Точно, страну хотят развалить! – крякнул Крылов, хлопнув рукой по столу. – А вы готовы увидеть свою республику в границах 1919 года?! На что вы вообще надеетесь – что советский народ Украины, наша Советская армия поддержат ваш сепаратизм?!

– Зачем вы так, Николай Иванович?! – опешил Шелест. – У меня и в мыслях этого не было!

– А кто тогда обсуждал на Пленуме ЦК КПУ необходимость самостоятельно заниматься внешнеторговой деятельностью в обход союзного министерства? – поинтересовался Косыгин. – Извини, Петр, но тут уже просматривается целая система.

Киевские товарищи сидели молча, опустив глаза. Никому и в голову не пришло возражать руководству страны, потому что слишком серьезными были претензии, выдвинутые им первому секретарю ЦК КПУ. Национализм и сепаратизм – это вам не шутки.

Гагарин покачал головой, вздохнул осуждающе:

– Петр Ефимович, а ответьте мне честно: на каком языке вы разговариваете дома с женой и с детьми?

Шелест помолчал некоторое время, потом произнес нехотя:

– На русском…

– А другим вы, значит, в этом праве отказываете, да? И как это надо расценивать? Как стремление выдавить всех граждан других национальностей с территории Украины?

– Юрий Алексеевич!..

– Почему тогда в республике такой перекос с национальными кадрами во всех сферах? Почему в аппарате ЦК КПУ практически не осталось русских? Вот передо мной лежит справка, составленная Отделом административных органов ЦК: «Представительство украинцев на руководящих правительственных и партийных должностях в республике достигло 90 %». Притом что национальный состав жителей Украины совсем другой. В целом по республике украинцы и 70 % не составляют, а в Крыму, например, их вообще только 25 %. И при этом ваш Тарас Франко публично выступает против преподавания в украинских школах и вузах русского языка. А ЦК КПУ молчит и никак на это не реагирует.

– Петр, а ты сам-то на каком языке высшее образование получал? – усмехнулся Микоян. – Вот как ты себе вообще представляешь преподавание на украинском высшей математики, сопромата или других технических дисциплин? Ну ладно, этого гуманитарии не понимают, что с них взять – с писателей и поэтов! Но ты-то, дипломированный инженер, человек с тремя высшими образованиями, много лет проработавший на производстве. Объясни мне: как ученым и инженерам потом между собой объясняться?

– К сожалению, вынужден констатировать, что в республике снова поднимает голову национализм, – подал голос молчавший до этого момента Мезенцев. – Вот посмотрите, товарищи, что происходит в Львовском университете!

По рукам пошли фотографии. Шелест, посмотрев на них, набычился. Шея и лицо его покраснели.

– Да это вообще откровенная провокация!

– Товарищ Шелест! – заледенел голос главы КГБ. – Попрошу вас выбирать выражения! Мои сотрудники не имеют к этому никакого отношения – даю вам слово советского офицера.

– Извините, Степан Денисович, – тут же пошел на попятную Шелест. – Но согласитесь, уж больно вовремя появились эти дурацкие лозунги на стенах университета!

– Вам лучше знать, товарищ Шелест. Для остальных скажу, что только чудом этого не увидели иностранные делегации, находившиеся в тот день во Львове. Можете только представить, какой резонанс получили бы такие фотографии, попади они на Запад. А это бы точно произошло, если бы сотрудникам Львовского управления КГБ не удалось вовремя принять меры.

Теперь уже замолчали все, включая московских гостей. В зале повисла тишина. И первым ее нарушил Микоян:

– Петро, ты прости, но мы сто лет с тобой друг друга знаем. И на правах старого товарища по партии я тебе скажу прямо: не твое это призвание – партийная работа. Не твое! Ты отличный хозяйственник, производство знаешь, хороший специалист в области авиастроения, но политик никудышный. Такого за полтора года наворотил, что…

– Товарищи, – задумчиво проговорил Косыгин, – а может, такая огромная территория республики просто трудна и неудобна для управления? Может, зря мы раз за разом прирезали к Украине все новые и новые территории? Может, стоит вернуть часть нынешних районов в прежние границы?

– Алексей Николаевич! Анастас! Товарищи!!! – Шелест аж вспотел от испуга. Он тревожно посмотрел на своих замов, но те только втянули головы в плечи, не желая отвечать вместе с ним за все промахи. – Да, признаю: нами были допущены некоторые ошибки. И обещаю, что мы тщательно обсудим их на сегодняшнем Пленуме и проработаем. А затем посвятим отдельное заседание Политбюро исправлению всех допущенных ошибок.

– Заседанием тут уже не отделаешься, – покачал головой Гагарин. – Все зашло слишком далеко. Товарищи, ставлю на голосование вопрос об освобождении Петра Ефимовича от занимаемой должности. С формулировкой «за перекосы в кадровой работе и ошибки в проведении ленинской национальной политики».

– И кого же вы на мое место поставите, Юрий Алексеевич? – зло прищурился Шелест, окончательно поняв, что отставка теперь неминуема.

– А на этот счет мы сейчас посоветуемся с товарищами из Украинского Политбюро и решим вопрос коллегиально. Времена единоличных волюнтаристских решений, когда Генеральный секретарь из Кремля жестко диктовал республикам кадровую политику, – прошли. Но чехарды и перекосов с кадрами на местах мы тоже не допустим. Сегодня мы ясно увидели, к чему это все может привести…

* * *

В субботу с утра пораньше заваливаемся с парнями в редакцию. Командировка, больше похожая на недельный отпуск, окончена, но на учебу в универ нам только в понедельник. А сегодня пора подвести итоги и с головой погрузиться в работу – второй номер «СМ» надо срочно сдавать в печать. Пока не пришел Марк Наумович, решаем вопрос с матпомощью Ерохину. Как и следовало ожидать, возражений от Димона не последовало. Обсудили только сумму этой помощи, чтобы ее размер не вызвал ненужных подозрений и вопросов. Сошлись на разумных двухстах рублях. Лучше мы дадим парню возможность уже сейчас стабильно зарабатывать журналистикой.

А теперь Кузнец гордо выкладывает перед нами фотографии, недавно сделанные на склоне.

– Какой снимок на обложку шефу предложим?

Мы с Левой одновременно тянемся к одной фотографии, на которой Соня заснята в движении. Отлично виден ярко-красный сноуборд на фоне белого снега. Гибкая фигурка улыбающейся девушки в короткой куртке тоже получилась неплохо. Подписываю внизу: «София Ротару, декабрь 1964 г., поселок Славское, Карпаты».

– Так Сонька вроде бы Ротарь, нет?

– Это она для односельчан Сонька Ротарь, а на советской сцене будет блистать София Ротару, – уверенно произношу я. – Дим, напечатай потом все ее снимки, мы их отправим ей вместе с журналом.

– Песню ей еще обещал, не забудь, – напоминает мне Коган.

Я киваю. С песней-то все понятно. Их будет даже две. Пока машину вел ночью по трассе, я много чего в памяти перебрал. По-хорошему, надо бы их еще в сборник своих стихов и песен добавить, но, наверное, уже поздно, книга наверняка сдана в печать… Или не сдана? Может, позвонить Анне Арсеньевне, уточнить?

Ладно, песни пока ждут. Лева отдает мне на правку свою статью про сноуборд – ночью, похоже, писал, труженик! Статья в целом написана толково, поправляю только некоторые технические и спортивные термины. Техника катания на сноуборде в статье описана довольно скупо, ну так это и не пособие для начинающих, а всего лишь популярный журнал. Но о таком пособии тоже, наверное, надо задуматься, только для начала мне стоит познакомиться с одним человеком. Вот как вы думаете, кто в 66-м стал первым председателем Федерации горнолыжного спорта в Союзе, а? Василий Захарченко – заядлый горнолыжник и —!!! – главный редактор журнала «Техника – молодежи». Ему и карты в руки с изданием пособия по сноуборду. Вскоре выпадет нормальный снег, пересечемся с ним где-нибудь на Яхроме, а может, просто на Ленинских горах – там тоже фанаты горных лыж зимой собираются. Гагарина опять-таки подключу – пусть постепенно познакомится с энтузиастами разных видов спорта.

– А давайте добавим к статье несколько шутливых советов от «бывалых» сноубордистов? – предлагаю я. – А то у нас слишком серьезно как-то все получилось.

– Это от нас, что ли – «бывалых»?! – фыркает Димон.

– А ты других сноубордистов знаешь? Лева, записывай!

№ 1. Неезженая целина обычно заканчивается обрывом или заросшим оврагом.

№ 2. После крика «Йёх-ха-а!» обычно следует удар еловой лапой по лицу.

№ 3. Когда несешься на сноуборде по склону, главное – деpжаться подальше от дpугих полоумных!

– Записал!

– Теперь вам анекдот на десерт: «Жена встала затемно, аккуратно распилила ножовкой сноуборд пополам и выкинула его с балкона. Потом вернулась в постель и нежно прижалась к любимому мужу… Жить ей оставалось менее часа».

Взрыв хохота служит мне сигналом, что анекдот «зашел». За этим гоготом мы даже не услышали, как в редакции появился шеф.

– Над чем смеетесь, молодежь? – пожимает нам руки Марк Наумович.

Левка с удовольствием пересказывает ему анекдот.

– Неплохо, – по-отечески улыбается шеф, – а еще есть?

– Еще? Так… – напрягаю я свою память: – «Приходит сноубордист в ЗАГС: «Хочу фамилию сменить!» – «А какая у вас сейчас?» – спрашивает паспортистка. «Стремительный». «А какую же ты хочешь?» – удивляется она. «Фьють!»

Теперь уже смеются все трое. На волне успеха задвигаю им еще один, благо заготовил их несколько штук: «Сноубордист по пьяни на спор с друзьями скатился по лестнице с десятого этажа на сноуборде. По дороге на шестом сшиб старушку. Утром протрезвел, и ему стыдно стало. Побежал с фруктами в больницу старушку проведать. Спрашивает на сестринском посту: «Где старушка, которую ночью привезли?» – «Ей шину наложили и в дурдом отправили». – «Зачем в дурдом-то?!» – «Так она утверждала, что ее лыжник на шестом этаже у лифта сшиб»».

Снова ржач, но тут уже шеф, хоть и улыбается, укоризненно качает головой.

– Нет, ребята, про сбитую старушку будет лишним.

– Тогда могу еще стишок про сноубордиста предложить! – раздухарился я.

Встаю в позу, копируя Женьку Евтушенко, рассекаю воздух рукой, подчеркивая голосом рубленость фраз:

Тех, кто лето придумал, – осудят!
Я без снега делаюсь злей,
В светлом будущем лета не будет,
Значит, мне там станет зимней!

Я согласен – мне лета не надо!
Душным днем я как будто в бреду,
Снега скрип под кантом – отрада,
Лето к черту, я в зиму уйду!

Это лето меня доконает,
Снова грязные реки текут!
Летом нас лишь Камчатка спасает
И карьеров песчаных уют.

Летом горы тускнеют без снега
И теряют привычный пейзаж.
Мы летим по песчаным карьерам,
Закругляя на дюнах вираж.

В общем, летом, ребята, – ужасно!
Лист зеленый не радует глаз.
Ночь – короткая, песни – не страстны,
Да и доски не едут у нас.

Лето портит людей. Расслабляет.
Ходят голыми – стыд и позор!
Я бы тех, кто по лету страдает,
Прямиком отправлял под топор![6]

Тут уже хохот становится гомерическим, шеф искренне аплодирует мне.

– Хорошо. Два анекдота и шуточное стихотворение – этого будет вполне достаточно, чтобы поднять читателю настроение. Только давайте в тексте статьи везде «сноуборд» поменяем на «снежную доску» или, скажем… э-э… на «монолыжу». А то, знаете ли, – Коган-старший смотрит на нас умными глазами, – некоторые там… – следует жест с указательным пальцем, тыкающим вверх, – могут придраться к чему угодно. Припишут низкопоклонство перед Западом из-за иностранного термина…

Мы согласно киваем. Я промолчал, потому что не хочу сейчас вступать в дебаты и объяснять коллегам разницу между монолыжей и сноубордом. А она ведь есть, и существенная. Может, и до монолыжи когда-нибудь руки дойдут.

– А что со статьями и обложкой?

Переходим в кабинет шефа, докладываем ему о своих успехах. Мы с Левкой сдаем статьи, Димон раскладывает перед ним фотографии. И начинается серьезная работа…

– Алексей, тройка лучших университетов понятна. В первый номер следующего года у нас пойдет твоя статья о КГУ. А что думаешь про второй номер?

– Ну… так далеко я еще не заглядывал, но логично, если там будет Бауманка или Новосибирский университет. Все-таки негласный перечень первых вузов страны существует. Или есть еще вариант: один из самых старых университетов страны – львовский.

Лева тут же закашлялся, видимо, свой недавний подвиг вспомнил, а вот Димону хоть бы хны. Сидит – морда кирпичом.

– Хорошо, подумаем еще над этим, время есть. В случае чего Ольгу в командировку отправим. А теперь я хочу показать, что наши девушки в ваше отсутствие придумали и воплотили в жизнь…

Оказалось, девчонки времени зря не теряли, придумали шикарный раздел для предновогоднего номера – «Готовься к Новому году, студент!». Туда вошли советы, как оригинально украсить помещение и накрыть стол, несколько рецептов простых в исполнении праздничных блюд, которые осилит и начинающая хозяйка. Даже советы по превращению простого платья в праздничное с минимальными затратами. Все бюджетно, без особых хлопот и красиво – любой студент при желании сможет это повторить. В основном это, конечно, Ленкина заслуга, но молодцы все девчонки!

Ольга написала добротный репортаж о презентации «Студенческого мира» в «России», безжалостно проехалась по «Заставе Ильича» – то-то Фурцева довольна будет! Зато своего любимого Рождественского Ольга только что слюнями не закапала, но тоже заслуженно, чего уж там – пишет он шикарно. Юля накатала красочную статью о моде, использовав фотографии Димона. В театр, смотрю, девчонки без нас сходили – на «Таганке» посмотрели премьеру «Герой нашего времени» в постановке Любимова. В роли Печорина – Николай Губенко, Грушницкий – Валерий Золотухин. Ругательных слов «прынцесса» не пожалела – всем актерам на орехи раздала, а режиссеру так больше всех досталось! Я тяжело вздыхаю. Журнал наживает врагов – к бабке не ходи, тут же посыплются жалобы со стороны нашей «антиллихенции», чтоб ее… С другой стороны – поделом им, спектакль откровенно слабый, и надо вещи своими именами называть.

В рубрике «Мировая вещь» Лена с Юлей написали совместную статью про анорак. Кроме описания истории возникновения этого вида туристической одежды они даже нарисовали толковую выкройку куртки. Все, как и положено, – с короткой молнией на груди, капюшоном, карманом «кенгуру» и резинкой вместо манжет. Анорак у нас сейчас набирает бешеную популярность среди альпинистов и лыжников – кстати, и сноубордисты полюбят такую куртку, – так что эта статья определенно будет иметь успех.

Макет номера в черновом варианте готов, добавляем в него обложку и свежие статьи. Пока я печатаю на машинке тексты шуточного стиха и анекдотов про сноуборд, Марк Наумович задумчиво крутит в руках остро отточенный карандаш.

– Коллеги, меня, если честно, беспокоит тот факт, что у нас в редакционном портфеле нет задела для следующих номеров. Мы с вами работаем практически «с колес» – как в газете, а это неправильно. Цикл статей про ЭВМ, которые пишет Алексей, это хорошо. Но сколько их еще будет? И его материалы о Японии скоро закончатся. Нам нужны новые темы, и пора расширить список внештатных авторов. Вот тот же Антон Пилецкий…

Мы с парнями переглядываемся. Не хотелось вовлекать шефа в свои дела, но, видимо, придется. Надо ему объяснить, почему в нашей редакции этому поганцу не место. Лева, вздохнув, рассказывает отцу про все художества Пилецкого. Я в это время заканчиваю печатать и возвращаюсь за редакционный стол.

– Что думаешь делать? – прищуривается на меня Коган-старший. – Спускать такое нельзя, иначе он не успокоится. Хотя пишет этот парень неплохо, должен признать.

– Еще не решил, Марк Наумович. Думаю…

– Чего думать?! В морду ему дать! – вносит радикальное предложение Димон.

– Да ты уже давал, не помогло. Мордобоем его не вылечить.

Но, если честно, то с Пилецким я и сам не знаю, что делать. Попутно вспоминаю вдруг еще об одном важном деле:

– Марк Наумович, из внештатных авторов мы предлагаем привлечь Виктора Ерохина. Он у нас в клубе участвовал в конкурсе фантастики и неплохо показал себя.

– Я посмотрел: у нас Витька и на лекцию Сноу хорошую рецензию написал, – добавляет Левка, передавая отцу несколько рукописных страниц.

– Хорошо, я прочту и подумаю, какую тему ему можно поручить.

– А давайте Ольге поручим над ним шефство взять? – неожиданно предлагает Димон. – Она у нас девушка упорная, и опыт журналистский у нее есть. Вон как толково рецензию Пилецкого, написанную на статью Либермана, поправила, ему даже возразить было нечего.

– Так она перед этим весь факультет экономики на уши поставила! – смеется Левка. – Говорят, у них там теперь чуть ли не каждый день дебаты по предстоящей реформе проходят. Их декан уже и сам не рад, что нашу прыткую козочку в свой огород пустил!

– А потому что это не козочка, а матерая волчица! – усмехаюсь я, вспоминая Ольгину попытку меня «осчастливить». – Надо бы ее и на самого старика Либермана еще натравить, чтобы ему жизнь раем не казалась.

– Мысль, кстати, неплохая… – задумчиво трет подбородок Марк Наумович. – Слышал, что Пленум ЦК по реформе намечается на март, мы вполне успеваем взять интервью у этого профессора. Кого отправим в Харьков?

– Или меня, или Ольгу, тут без вариантов.

– А старик Либерман переживет знакомство с нашей Олей? – ржет Димон и подмигивает мне. Ага… у моего друга тоже память хорошая.

– Ну, это уже проблемы профессора. Наше дело поднять волну и мобилизовать все силы на борьбу с перекосами, заложенными в его реформе. Дали высказаться студентам, теперь предлагаю дать трибуну молодым ученым-экономистам, которые оппонируют Либерману. Список их известен, многие из них уже бьют тревогу в центральной прессе.

У меня этот список давно приготовлен, жду только отмашки шефа. Понимаю, что Когану не хочется влезать в эти экономические дебри, но кто еще объяснит молодежи доступным языком суть происходящего? Статьи экономистов начнешь читать – или мозги свернешь, или уснешь на третьей минуте. Вот не могут они писать для простого человека!

– А еще Юрий Алексеевич просил нас поднять в ближайшем номере вопрос об отсутствии в Москве памятника Неизвестному солдату. И вообще уделить пристальное внимание теме восстановления исторических памятников в стране, – вспоминаю я.

– Насколько я слышал, МГК и сам Егорычев сейчас этой темой занимаются? – проявляет осведомленность шеф.

– Да, с подачи Гагарина. Юрий Алексеевич сам проект монумента им предложил. Я видел наброски – очень достойно будет! Никаких статуй, просто Вечный огонь – лаконично и торжественно. А наша задача – начать просветительскую кампанию, чтобы сформировать общественное мнение в молодежной среде. И студенты, и школьники могли бы весной в преддверии 20-летия Победы заняться приведением в порядок памятников на братских могилах. Нужно бросить клич по всей стране и объяснить всем необходимость и важность такого почина.

– Хорошо, я сам напишу редакционную статью, – кивает Коган-старший, помечая что-то в настольном календаре. – Тема действительно важная, здесь все надо взвесить и обдумать. А где планируют монумент установить?

– Юрий Алексеевич предложил в Александровском саду.

– Замечательно!.. Сегодня же займусь статьей и сам позвоню помощнику Егорычева, чтобы узнать все подробности.

– А еще поставьте, пожалуйста, в план на июнь командировку в Ленинград. Там в следующем году в рамках Городского фестиваля молодежи собираются организовать конкурс самодеятельной песни. Наверное, нам Леву стоит туда отправить.

Коган-старший вопросительно смотрит на сына, тот радостно кивает. И выдвигает еще одну нашу новую идею:

– В следующем номере мы с ребятами предлагаем в разделе «Спорт» написать статью про горные лыжи и развитие горнолыжного спорта в стране. У нас в Карпатах была очень интересная встреча с человеком, который занимается там строительством базы и горнолыжных трасс олимпийского уровня. Я вчера вам с мамой за ужином рассказывал, что мы Новый год там встречать будем, вот заодно и большую статью напишем.

– Ты напишешь? – уточняет Коган-старший.

– Я, – кивает Левка, – а с Димы, как всегда, отличные фотографии.

– И на обложке снова симпатичная девушка будет, только теперь уже на горных лыжах? – усмехается шеф. – Слушайте, у нас прямо-таки традиция какая-то складывается!

– А что в этом плохого? – пожимаю я плечами. – Если мы пропагандируем среди молодежи здоровый образ жизни, то это нормально. Мы же не профессиональных спортсменок на обложку ставим, а простых девушек-студенток. И это очень хорошая традиция, разумная. В Карпаты на Новый год ребята из разных городов съедутся, среди них обязательно подходящая красавица найдется. И вообще, Марк Наумович, – перехожу в наступление, – помните, вы обещали нам, что с нового года в каждом номере на центральном развороте будет календарь на следующий месяц?

– Помню, Алексей, помню… И даже говорил на днях об этом с Аджубеем.

– И что он?

– Говорит, что это все западная мода – календари с девушками. Получается, что мы обезьянничаем.

Опять двадцать пять! Ну сколько можно этим «низкопоклонничеством» тыкать? А ведь это Аджубей! По всему миру поездил, в Белом доме у Кеннеди жил, на приеме у Папы Римского был… И он в ту же дуду…

– Ничего подобного! – возмущаюсь я. – У них там кто? Модельки да актрисульки в откровенных нарядах и пошлых позах. А у нас девушки-студентки, занимающиеся спортом. Как можно это сравнивать?! И потом: где же логика в его рассуждениях? На обложку журнала эту же девушку можно поместить, а на календарь нельзя?!

– Вот сам с Аджубеем и поговори.

– И поговорю!

* * *

Прежде чем встречаться с Алексеем Ивановичем, я должен был отчитаться еще перед одним своим боссом – Ивановым. Поэтому, сославшись на срочные дела, я распрощался с коллегами, отказавшись даже пообедать в буфете Радиокомитета. Некогда. Сделав приличный круг по Пятницкой, проверился привычно, и в Климентовском занырнул в знакомый подъезд.

– Какие люди! – приветствует меня Николай Демидович, крепко пожимая руку.

– Иван Георгиевич на месте?

– На месте. Про тебя уже спрашивал.

– В редакции задержался, – вздыхаю я, – срочная работа.

А вскоре уже стою в кабинете перед Ивановым навытяжку, докладывая о проделанной в Львове работе.

– То есть ты по собственной инициативе привлек своих друзей к нашей операции, даже не поставив меня в известность. Я все правильно понял?

Говорит шеф вроде спокойно, но тон его не предвещает мне ничего хорошего.

– Не было возможности вас информировать, Иван Георгиевич. Поэтому я действовал по обстановке. Представил это друзьям как свою личную инициативу, они мне поверили. Этим людям я доверяю, к тому же Лев Коган хорошо знает украинский язык. Мы с Кузнецовым прикрывали фланги, а именно он написал на стене националистические лозунги. Опасности никакой не было.

Иванов молча лезет в сейф, достает оттуда несколько фото. Рассматривает их, потом подвигает мне.

– Так хорошо знает, что с ошибками пишет?

Я стыдливо опускаю глаза, молчу. Уел… Но за парней своих все равно буду стоять до последнего.

– Скажи мне, Алексей… а ты не видишь своих друзей в нашей Особой службе?

Вот чего угодно ожидал, только не такого вопроса! Парней в Службу?!! Молчу, приходя в себя и подыскивая слова для ответа. Нет, идея-то заманчивая. Скажу «да», и мне больше никогда не придется от них шифроваться. Но совесть просто не позволяет мне вовлечь в это Леву. Он точно не потянет. Нет, не предаст, конечно, и болтать не станет, но каждый раз будет трястись как осиновый лист и переступать через себя. Просто ради того, чтобы быть рядом с нами и чтобы мы его трусом не считали. Нет, такой участи лучшему другу я не желаю. Коган не боец по жизни и никогда не станет им, сколько бы ни старался. Так что пусть живет спокойно и ни о чем не догадывается.

А вот Димон – это совсем другое дело. Совсем!

– Иван Георгиевич, из двоих я считаю возможным привлечь в Особую службу только Кузнецова. У него есть все необходимые для оперативника качества, включая отличную физическую подготовку. Коган же… Лев просто это не потянет. Слишком нервничает, переживает, с физической подготовкой плохо, к тому же он излишне подвержен влиянию своей семьи. Коганы-старшие очень хорошие люди, порядочные. И сына воспитали приличным человеком. Но Лева достаточно ранимый, понимаете? – нервно ерошу я свою шевелюру, подбирая аргументы.

Вот сами попробуйте с ходу, в нескольких словах объяснить своему начальству, почему с человеком дружишь, доверяешь ему до такой степени, что на дело берешь, а в Службу тем не менее привлекать его не советуешь.

– Понял тебя… И скажу, что наши оценки с тобой в целом совпадают. Хотя… – усмехается Иванов, – думал, ты все-таки за обоих поручишься.

– Я и поручусь. Только это не повод близкому другу жизнь ломать. Не его это.

– А Кузнецову?

– Дмитрий – парень с уравновешенной психикой и по-хорошему толстокожий. Просто в какой-то хитрой игре его использовать нецелесообразно, он у нас… не интриган. Но зато как бойцу – ему цены нет. В сложной ситуации Кузнецов соображает по-военному быстро. И хладнокровно принимает решение. Я бы ему свою спину без сомнений подставил.

– Ладно, подумаю на его счет. В этот раз ограничусь устным замечанием. Но, по-хорошему, я должен тебя отстранить за эту твою «личную инициативу». Понимаешь?

Я киваю и перевожу дыхание. Пронесло… А теперь пришло время признаваться в более тяжком грехе – выстреле из «макарова». Молча достаю из папки заготовленный рапорт. Молча кладу его перед шефом. Пусть что хочет, то и делает со мной.

Пока Иванов читает мои чистосердечные признания, я рассматриваю рисунок на ковровой дорожке под ногами. Да помню, что он мне сказал, когда я отличился в Абабурово, помню! «Ловить бандитов – дело милиции, а у тебя задачи поважнее будут». И что?! Надо было Архангельского одного отпустить спасать девчонок? Или отступить и оставить их в руках бандитов? Я действовал по совести. Девчонок спас, жертв нет, я не попался. Цена этому – потеря одного патрона. По-моему, мизерная цена за две молодые жизни.

– Робин Гуд хренов! – выносит наконец Иванов свой вердикт и откладывает в сторону мой рапорт. – Ну почему ты постоянно притягиваешь неприятности, а, Русин?!

– Карма такая… – вздыхаю я.

– Чего?..

– Судьба, говорю, такая. Ничего с этим не поделаешь.

– Вот счастье твое, что свадьба у вас на носу. А то отправил бы тебя в наказание снова в командировку.

– В Сибирь, что ли? – Я не могу сдержать улыбку.

– У нас есть места, по сравнению с которыми Сибирь тебе Крымом покажется! Хочешь проверить?

Я делаю испуганные глаза и отрицательно качаю головой – мол, нет, совсем не хочу! Шеф для порядка ворчит, но гроза, кажется, прошла мимо.

– Ладно. Оружие применено правомерно, твой рапорт я утверждаю. А вот этот… Архангельский – он хоть нормальный мужик? – меняет тему шеф.

– Нормальный. Захотел бы – сразу бы меня сдал транспортной милиции. И вообще, у нас с ним теперь общие интересы – горные лыжи.

– Ты и на горные лыжи встал?

– Ага… На Новый год уже всей редакцией в Славское кататься поедем!

– Это хорошо… Может пригодиться. В Европе это пропуск в приличное общество, как и большой теннис. Отношения с Архангельским продолжай поддерживать, горнолыжное мастерство оттачивай и вообще постарайся влиться в спортивную среду. Лады? А поедешь за границу – мы выделим тебе деньги на покупку экипировки. Но-но! На что-то запредельное не рассчитывай! – заметил босс хищный блеск в моих глазах. – Слишком выделяться тоже не стоит, понял? Не может быть у простого студента и начинающего писателя дорогих лыж.

– Так я вроде неплохой гонорар за сценарий получил!

– В валюте? – ехидно интересуется Иванов.

Черт… постоянно забываю, что на рубли у нас некоторые вещи просто не купишь. Ни за какую цену. Просто их нет, и все! Никто не повезет в Союз дорогую спортивную экипировку для перепродажи – слишком специфичный товар. В этом разбираться хорошо надо, иначе можно пролететь. Так что только по большому знакомству и только под твердый заказ. Гораздо же безопаснее тряпки сюда привезти или на крайняк магнитофон. И потому такие специфические покупки нужно делать самому за рубежом, а на это действительно нужна валюта. Увы! Впрочем, об этом у меня еще будет время подумать, а пока…

Кладу перед Ивановым еще один отчет. По своей поездке в Киев к академику Глушкову. Описываю все как есть. И делаю важный вывод: в стране нужно срочно налаживать производство микропроцессоров. И в первую очередь в этом заинтересованы военные. Ну и создатели «гражданских» ЭВМ тоже. А значит что? Нужно внедрять своего человека в корпорацию Fairchild Semiconductor, где сейчас работает Гордон Мур. А еще лучше – искать подходы к кому-то из непосредственных разработчиков, чтобы перенять технологию полностью. Но ведомство Мезенцева к этому лучше не подключать – потому что в случае провала все должно выглядеть как банальный промышленный шпионаж со стороны конкурентов.

Иванов, дочитав отчет до конца, аж крякнул с досады.

– Алексей, опять ты со своими ЭВМ?! Да сколько можно-то?!

– Сколько нужно! – упрямо склоняю я голову. – Потом сами спасибо скажете, что я тревогу забил вовремя. Пока наши умники щелкают клювами…

– …ты решил мне выклевать мозг! – перебивает меня шеф. – Я все твои отчеты по ЭВМ послал на экспертизу и…

– Да, видел я их у Глушкова! – раздраженно машу рукой.

– Вот же…

У кого-то, видно, и слов уже не хватает, чтобы описать ситуацию. Пришла моя очередь усмехаться.

– А вы думали, я шутил, когда говорил, что наши ученые – весьма недисциплинированны и с хранением секретов у них плоховато получается? Невзирая на подписку. Убедились теперь? Вот поэтому к производству процессоров я бы привлек других специалистов.

– Кого?

– Староса и Берга из Ленинграда.

– Почему именно их?! – подозрительно прищуривается шеф. Видно, в теме уже, что это «беглые» американцы.

– У этих двух товарищей более реальный взгляд на происходящее в мире ЭВМ и меньше романтических бредней в голове. Хочу в январе съездить к ним, чтобы познакомиться лично. Потом предоставлю вам отчет. А может, даже… Нет, Вика меня за это убьет!

Теперь уже Иван Георгиевич смеется в полный голос:

– Хотел свадебное путешествие с работой совместить, жених?!

– Вы в курсе?

– Что ты собрался отвезти молодую жену после свадьбы в Ленинград? Конечно!

Ну да. Еще бы ему не знать. Ведь Ася Федоровна взяла на себя не только фуршет в Грибоедовском, но и бронирование гостиницы для нас в Ленинграде. А сейчас я, неблагодарный, еще и заказ большого торта на нее повешу.

– Иди-ка ты к Асе, Русин, забери у нее приглашения на свадьбу и поезжай уже к своей невесте! Освобождаю тебя от работы на пару недель. Дел, наверное, выше крыши накопилось.

Накопилось, да. Только, интересно, по чьей вине. Кто меня в командировку в Львов отправил? Кто снегом в горах соблазнил?

Но шеф уже махнул рукой на дверь, показывая этим, что аудиенция окончена. И мои претензии так и остались невысказанными…

* * *

Забираю у Аси свою очередную зарплату и толстую пачку приглашений на свадьбу. Прошу ее посодействовать с заказом торта. Ася Федоровна успокаивает меня, что это вообще не проблема. Оказывается, Ирина Карловна и сама интересовалась: не нужен ли нам с Викой большой торт для торжества в ДК? Нужен! Еще как нужен! Только прошу сделать его не очень помпезным – никаких «оборочек», «фестончиков» и груды кремовых розочек. «Груша» смеется и обещает в точности передать нашей «герцогине» все мои пожелания.

Приглашения получились очень красивыми, их явно печатали в закрытой типографии, где изготавливают всевозможные поздравления и приглашения для мероприятий государственного уровня. Каждое приглашение лежит в отдельном белом конверте и выполнено в виде двойной открытки удлиненной формы. В нежный цветочный рисунок изящно вплетено изображение двух обручальных колец. И кольца, и само слово «Приглашение» выполнены с тиснением золоченой фольги. Внутрь вложен листок из дорогой бумаги с уже готовым отпечатанным текстом, набранным красивым курсивом. В нем указаны адрес и время регистрации – нам с Викой остается только вписать от руки имена гостей и развезти приглашения по адресатам.

Ох уж эта мне свадьба… Скорей бы она уже состоялась, чтобы наша с Викой жизнь вернулась в привычное русло.

Следующим пунктом у меня идет Гнесинка. Нужно успеть застать там «машинистов», пока они по домам не свинтили. Парней нахожу в репетиционном зале, причем их репетицию проводит Павел Слободкин. А я смотрю, парень времени зря не теряет. Иванов с Мезенцевым еще своего окончательного слова не сказали, а он уже моих «соловьев» гоняет! Но те и рады стараться. Все-таки аранжировщика нашей группе изначально не хватало, а Павел как профессиональный музыкант и композитор внес в творческий процесс необходимый порядок.

«Машинисты» гордо демонстрируют мне свои успехи, я в ответ исполняю им три новые песни: «Вальс-бостон», «Зиму» и «Плохую погоду».

– Когда успел-то?! – удивляются они. – Ты же вроде в командировке был?

– Ну, вы же сами жаловались, что у вас репертуар бедноват, пришлось постараться. Берете в работу?

– Спрашиваешь! Конечно, берем!

Я разворачиваюсь к Павлу, который пока помалкивает в отличие от ребят.

– А ты что скажешь?

– Пока звучит как самодеятельное творчество, но потенциал у всех трех песен отличный. Просто нужно с ними хорошо поработать, и из них получатся добротные шлягеры.

– К девятнадцатому успеете?

– Ради твоей свадьбы в лепешку расшибемся! – смеясь, заверяет меня Глеб.

– Ну и славно. Слова записали, мелодии запомнили – дерзайте!

Отвожу Павла в сторону:

– Я о тебе уже говорил с руководством, но мне пришлось в командировку срочно уехать, так что все на время отложилось. Сегодня же постараюсь узнать, что они там наверху решили. Телефон у меня твой есть, как будет известен результат, сразу перезвоню.

– А сам что думаешь?

– Мне понравилось, как ты с парнями работаешь. Дисциплины им точно не хватало. Я буду за тебя просить, а уж что там решат…

Я развожу руками, Павел понятливо кивает. На том и прощаемся, договорившись встретиться через неделю.

Перед тем как ехать к Аджубею, я еще успеваю заскочить к Фурцевой, но сталкиваюсь с ней уже в фойе министерства – она куда-то очень спешит.

– Екатерина Алексеевна, буквально на два слова! – прошу я, чуть ли не цепляясь за ее рукав.

– Если только на два, Русин. Нет у меня времени. Что хотел?

– Вы со Степаном Денисовичем что-то решили с моей группой? Берем Павла Слободкина руководителем «Машины времени»?

– Степан Денисович ничего против не имеет, говорит, что репутация у парня нормальная. А меня вот смущает его возраст, – хмурится Фурцева. – Ну подумай сам: ему всего двадцать лет, какой из него руководитель?

– Так они все там молодые. А Павел уже в Москонцерте работает, опыт у него есть.

Министр недовольно морщится, потом машет рукой, затянутой в перчатку:

– Ладно, пришли его ко мне… скажем, во вторник часов в двенадцать. Хочу сама на него посмотреть. Группа многообещающая, кому-либо доверить ее нельзя.

– Этот парень аранжировщик от бога, не пожалеете! Я только что из Гнесинки, результат их сотрудничества уже налицо.

– Посмотрю, сказала! – Фурцева снова хмурится. – Не нужно на меня давить!

– А я еще приглашение вам на свадьбу привез…

– Хорошо, спасибо. – На губах министра появляется легкая улыбка. Тема свадьбы ей явно нравится больше. Впрочем, улыбка быстро исчезает. – Оставь у Зои в приемной. Извини, но я правда опаздываю.

Фурцева уходит, я растерянно смотрю ей вслед. Кто-то сегодня явно не в настроении. Может, даже и хорошо, что разговор наш получился таким коротким, на бегу – попасть под горячую руку к Екатерине Алексеевне никому не пожелаю…

* * *

А вот Аджубей, наоборот, – лучится сегодня благодушием. За приглашение на свадьбу благодарит, обещает непременно быть в Грибоедовском вместе с Радой Никитичной.

– Алексей Иванович, а это будет очень нахально – пригласить еще и Нину Петровну?

– Не знаю даже…

Моя идея приводит Аджубея в замешательство. Я догадываюсь, что вдова Хрущева никуда сейчас не выходит. Но ведь здесь главное – сам факт моего приглашения как свидетельства о том, что ее помнят. Да, в этой реальности Хрущев все же умер Генсеком и похоронен у Кремлевской стены, но изменило ли это отношение окружающих к его семье? Думаю, нет. Телефон у них точно так же замолчал, а количество «друзей» резко поубавилось. Причем еще с лета – со времени июльской попытки переворота. Слишком многие оказались в ней замешаны. И даже то, что Аджубей усидел в своем кресле и остался в ЦК, ситуацию не сильно изменило – вакуум вокруг семьи Хрущевых налицо.

– Я не настаиваю, но мне кажется, Нину Петровну порадует, что о ней не забывают.

– Ты прав, – вздыхает Алексей Иванович. – Она была приятно удивлена твоим визитом месяц назад и очень тепло о тебе отзывалась.

– Вот видите! – протягиваю я ему еще один конверт. – Давайте оставим решение за ней, просто передайте, что мы с Викой будем рады видеть ее на свадьбе. Тем более, в Грибоедовском на торжестве случайных людей не будет, и само мероприятие слишком надолго не затянется. У нас потом еще студенческая свадьба в ДК журфака.

– Ну, ты развернулся! – смеется Аджубей. – Денег-то не жалко?

– Нет, их нужно тратить не на материальные ценности. Вы только представьте, сколько радости доставит наша свадьба сокурсникам и друзьям! А пример какой подадим молодежи? Образцовая комсомольская свадьба.

– А какой повод хорошенько поесть и потанцевать заодно! – заливисто хохочет шеф. – Да ты не смущайся, я же помню, как нам самим в университете постоянно жрать хотелось. Не думаю, что и сейчас что-то изменилось. Ладно, давай о делах теперь поговорим.

Ну, раз о делах… Выкладываю перед ним фотографию Сони для обложки декабрьского номера, объясняю, кто эта комсомолка, спортсменка и просто красавица.

– Уверен, что она подходящая кандидатура?

– На все сто процентов. Лет через пять ее имя на всю страну прогремит, сами увидите. Соне всего семнадцать, а она уже победитель республиканского конкурса и в Кремле выступала. А потом: Ротару – молдаванка по национальности, живет на Западной Украине. Мы же не можем одних москвичек на обложке печатать, правильно?

– На Украине? – задумчиво переспрашивает Аджубей. – Это очень хорошо. Очень! И главное – вовремя. Утверждаем ее.

И этот туда же, и ему Украина покоя не дает. Как они, однако, за Киев взялись… Закину-ка я еще удочку, надо же понимать, что конкретно происходит в верхах.

– А еще я статью про Киевский университет написал, она в следующем номере пойдет. Плюс интервью с академиком Глушковым готовлю в цикле статей про ЭВМ.

– Отлично! – радуется главред. – Больше никаких тем по Украине нет?

– Есть тревожная новость по строительству горнолыжной базы в Карпатах, там местные товарищи из обкома не понимают, почему стране нужны трассы олимпийского уровня. Я даже хотел Юрию Алексеевичу на них жаловаться.

– Не надо Гагарина отвлекать, сами с этим вопросом справимся. – Аджубей что-то черкает себе в перекидном календаре. – Пиши развернутую серьезную статью, мы ее в «Известиях» напечатаем. Пожестче там по обкомовским пройдись. И вот что еще. Неплохо бы дать у вас в журнале материал на тему перегибов на местах с «украинизацией». Ты же заметил, что такая тенденция в Киеве просматривается?

– Заметил.

– Значит, мы должны вовремя на это реагировать.

– Хорошо. Но предупреждаю сразу: статья будет честной – что есть, то мы и напишем, никакой заказухи.

– Обижаешь, – хмурится Аджубей, – и что за слово такое… вульгарное?

– Извините, – каюсь я, – слово, конечно, некрасивое, но такая тенденция в нашей прессе тоже просматривается. А я сразу всех предупреждал, что мы в эти игры играть не будем.

Главред «Известий» недовольно сопит, постукивая пальцами по столешнице, потом нехотя кивает:

– Я помню. А сейчас давай немного о другом поговорим. В «Правде» меняется главный редактор, вопрос в ЦК уже решен…

Так… товарища Сатюкова снимают. Ожидаемо. А кого поставят? В моей истории – академика Румянцева. Того самого, который при Хрущеве так рьяно продвигал Либермана. Этот академик – еще один член украинского клана; правда, он партийный либерал. При Брежневе имел неосторожность написать слишком смелую статью «Партия и интеллигенция», в которой решительно осудил и сталинский, и хрущевский подход к интеллигенции, высказался за свободное выражение и столкновение мнений, признание различных школ и направлений в науке, литературе и искусстве. На этом его карьера в «Правде» и закончилась – академик слег с инфарктом после разноса «свыше». А в сентябре уже последовали аресты Синявского и Даниэля, и понеслась борьба с диссидентством…

– Румянцева ставят? – вздыхаю я.

Аджубей даже не удивляется такой моей осведомленности, только кивает, подтверждая худшие опасения.

– Плохо… Сейчас он опять начнет лить воду на мельницу Либермана и всячески защищать его вариант реформы. Мы неизбежно вступаем в полемику с главной газетой страны, и Марк Наумович окажется в сложной ситуации.

– Не переживай, в «Известиях» тоже есть кому ответить! Надо тебя будет познакомить с Геннадием Лисичкиным – он у нас редактор экономического отдела, очень толковый журналист, хорошо разбирающийся в вопросе реформы.

– А давайте еще предоставим трибуну кому-нибудь из Института экономики АН? Там, говорят, целая группа ученых выступает против реформы Либермана.

– Предоставим. Но полемику поднимем на страницах «Известий», ваш студенческий журнал для этого мелковат.

Аджубей опять что-то помечает себе в календаре, потом говорит:

– И к тебе есть еще одно важное дело. В ЦК принято решение создать постоянную журналистскую группу для сопровождения Генсека во время официальных визитов. В среду первое собрание в Кремле. Готовься. В январе у Гагарина первый визит на Запад в качестве Генсека, полетишь с ним.

Вот это номер! Сработала закладочка!

– Это как у американцев? Но я-то здесь при чем?

– Как при чем?! – возмущается шеф. – А кто эту идею Гагарину подкинул? Кто мне говорил, что сам готов участвовать? Вот теперь и будешь представлять молодежную прессу в этом… пуле. Ваша статья с Седовым о расизме американцев на Олимпиаде наделала много шума, да и первый номер журнала удачным получился – в ЦК тобой сейчас очень довольны. Особенно запросом на издание вашего журнала на Западе. Так что после выхода второго номера срочно готовим переводной рекламный дайджест для иностранного читателя.

Вот ведь… «околорадский жук». Понятно же, что к этому Аджубей «со товарищи» тоже руку свою приложили. Такими темпами «Студенческий мир» в новом году точно на тираж в один миллион экземпляров выйдет, и тогда «Известия» по факту становятся советским издательским концерном с огромным общим тиражом. Сама газета «Известия» – 6 млн экз. плюс 2 млн экз. – еженедельник «Неделя». Еще и газета «За рубежом», к которой Аджубей тоже приложил руку. А вишенкой на торте станет популярнейший молодежный журнал – миллионник, который будет издаваться даже на Западе.

– …Поэтому твою кандидатуру там с лету утвердили, – продолжал тем временем вещать Аджубей. – Эй, ты меня слушаешь?

– Не рано мне на такой уровень выходить? – очнулся я.

– Не будешь же ты всю жизнь в студенческом журнале работать? Как журналист ты должен профессионально расти и постоянно «прыгать выше головы». Может, когда-нибудь мое кресло займешь, – смеется он.

– Куда хоть летим?

– Во Францию…

* * *

Вышел я от Аджубея как мешком пришибленный. Столько новостей – только успевай уворачиваться. Понятно ведь, с чьей подачи меня в этот пул определили – Иванов с Мезенцевым наверняка постарались. Нагрузки все увеличиваются и увеличиваются, скоро спать совсем некогда будет.

А вечером вдруг выяснилось, что кроме большого торта для гостей нам еще много чего нужно купить для обустройства быта молодой семьи.

– Викусь… – застонал я, утыкаясь носом в подушку. – Ну мы же как-то жили с тобой полгода безо всех этих хозяйственных мелочей, а?

– Леш, мы теперь настоящей семьей станем, как ты не понимаешь! Вот попросят нас завтра освободить эту квартиру, и с чем мы в семейное общежитие вернемся? Ни вилки, ни ложки, ни одеяла своего.

– И что?! Поедем и сразу все купим.

– Ты у меня как маленький, правда… – укоризненно качает головой любимая. – В магазинах сейчас днем с огнем не сыщешь ни эмалированной посуды, ни постельного белья, ни тюля на окна. За всем этим нужно гоняться по универмагам в дневное время, чтобы застать в продаже, а мы с тобой днем учимся.

– Что-то из этого нам же наверняка на свадьбу подарят? – снова пытаюсь я увильнуть от посещения магазинов.

Вика только рукой махнула на мою наивность.

– Студентки – они же еще как дети малые. Подарят какие-нибудь статуэтки фарфоровые – красивые и бесполезные.

– Это слоников-балерин-коней с золотой гривой?! – с ужасом вспоминаю я ассортимент блошиных рынков у метро из 90-х. – Рыбок-собачек-птичек?! О боже, только не это!

– А думаешь, твои сокурсники лучше знают, что нужно молодой семье?

И вот тут я уже по-настоящему пугаюсь. Столько гостей приглашено, столько подарков будет – нас же погребет под лавиной совершенно ненужных вещей! Помню я этот пыльный хрусталь в нашем серванте и фарфоровый сервиз с аляповатыми цветами, которым никто никогда не пользовался. А вазы самого разного калибра, тут и там расставленные по всей квартире?! Парочку я лично разбил в детстве и долго удивлялся потом, почему же мама меня не ругала? А она, видимо, только вздохнула с облегчением, когда в квартире стало меньше этого барахла, подаренного на их с отцом свадьбу или на очередные дни рождения. Так и отъехало все потом частью на дачу, а частью прямиком на помойку.

Нет уж! Захламлять наше новое семейное гнездо я не позволю. Не для того я его обустраиваю с такой заботой. Сразу загрузим все ненужное в машину и вывезем к чертовой матери в Абабурово! Глядишь, потом на даче что-то и пригодится.

– Вику-усь… – приходит мне в голову светлая мысль, – а давай составим для гостей шутливое «Руководство по покупке подарков» на нашу свадьбу? Огласим, так сказать, заранее весь список!

Идея с «вишлистом» из будущего не очень понравилась правильной Вике. Она поморщилась:

– А это удобно? Как-то…

– Так оно же шутливым будет! Но в каждой шутке, как известно, есть доля правды, и гости наш толстый намек сразу поймут. Зато мы четко обозначим перечень подарков, которые не хотим видеть ни в коем случае. Вот, бери лист, записывай главные тезисы. Как там у Маяковского?..

Я устремляю задумчивый взор в потолок, пока заинтригованная Вика готовится записывать за мной умные мысли.

– Сначала вступление будет: «Наша молодая студенческая семья активно борется за звание образцовой ячейки советского общества и Дома образцового содержания, воплощая в жизнь лозунг пролетарского поэта Владимира Маяковского: «Лишних вещей не держи в жилище – станет сразу просторней и чище!». Теперь пункт № 1: «Убедительно просим друзей не дарить нам антикварных сервизов на сто двадцать персон, персидских ковров размером с футбольное поле, многоярусных хрустальных люстр и столового серебра. Просим также воздержаться от мебельных гарнитуров в стиле Людовика XIV, золоченых карет и личных яхт».

Викуся хихикает, но послушно записывает за мной. Услышанное ей явно нравится. Юмор – он все сглаживает.

– Пункт № 2: «Молодые супруги Русины слишком заняты учебой в университете, работой и спортом, чтобы тратить свое свободное время на вытирание пыли с фарфоровых статуэток, перемывание хрустальных фужеров, графинов и ваз, а также чистку и полировку мельхиоровых вилок и ложек».

Так… от глупостей предостерегли, теперь нужно направить фантазию друзей в конструктивное русло:

– Пункт № 3: «Поскольку наша молодая семья ведет здоровый, спортивный образ жизни, мы будем счастливы, если вы подарите нам какой-нибудь спортивный или туристический инвентарь. Молодоженам пригодится туристический топорик для разделки туши мамонта, пойманного главой семьи, или походный котелок литров на десять, в котором молодая жена будет готовить рагу из пойманного мамонта. Набор шампуров для шашлыка из дичи и складной мангал тоже очень порадуют нашу молодую семью».

– Давай добавим сюда еще палатку, складной походный стол, парусиновые кресла и надувной матрас, чтобы больше не бегать по прокатам, – развивает мою мысль Вика, – а хранить все это в Абабурово будем.

– Добавляй, – соглашаюсь я с невестой и, подождав, пока она допишет, продолжаю диктовать: – «Желанным подарком для нас станет книга «О здоровой и вкусной пище», а также сборники всевозможных кухонных рецептов. Глава семьи любит вкусно поесть, а молодая хозяюшка любит и умеет готовить. Приветствуются и подарки в виде кухонной утвари: кастрюль и сковородок всех размеров и фасонов».

– Ну, Лешка, это уже как-то… чересчур!

– Хорошо. Исправь сковородки и кастрюли на чудесных фарфоровых слоников всех размеров.

– Да ну тебя… вредина!

Вскоре памятка для гостей готова, и перечисленные в ней вещи вполне доступны студентам для покупки. Если и не в одиночку, то вскладчину точно. А главное – они действительно нам необходимы.

– А еще срок нашего приглашения в салон для новобрачных истекает через десять дней, – вздыхает Вика, – жалко будет, если мы так и не используем его.

– Ладно, на поездку в салон я согласен, – уступаю нехотя, – может, еще в пару универмагов по дороге заскочим. Но на этом остановимся, хорошо?

– Обещаю!

Повеселевшая невеста бросается меня целовать, и понятно, чем это для нее заканчивается. На какое-то время вся эта ерунда с покупками и подарками отступает на задний план. Десять дней! Мне надо просто помнить, что через десять дней все это сумасшествие закончится и можно будет вздохнуть спокойно…

Но это только через десять дней, а до девятнадцатого декабря еще дожить нужно. Пока же мне даже выспаться в законный выходной не удалось. Не говоря уже о других моих увлекательных постельных планах. Полночи я просидел за печатной машинкой, извлекая из памяти два сценария – «Адъютанта…» и моэмовского «Театра». Писчей бумаги и копирки перевел немерено. Наверное, соседи меня здесь уже тихо ненавидят – то у нас громкие стоны за стеной, то музыка, то я по клавишам машинки фигарю без передыха. Но им, бедным, тоже осталось подождать совсем недолго, скоро мы съедем на площадь Восстания, и они забудут нас, как страшный сон.

* * *

И вот как сердце чувствовало, не зря я так торопился с «Театром» – в десять утра воскресного дня меня разбудил телефонный звонок Александрова. Обменялись приветствиями, мэтр вежливо поинтересовался, как мое драгоценное здоровье, и аккуратно перешел к делу. Они, мол, в курсе, что я был в командировке, но Любовь Петровна так переживает, так переживает… как там у меня идет работа над сценарием? Услышав, что сценарий я нынешней ночью закончил, Григорий Васильевич воодушевился:

– Тогда мы вечером ждем вас с Викторией в гости! По-простому, по-соседски.

– Непременно будем, спасибо за приглашение.

А как отказаться? Сам же затеял эту историю со сценарием, теперь не отвертишься. И приглашение на свадьбу звездной паре все равно нужно вручить. Уж лучше свой выходной день на это потратить, чем на неделе вечером во Внуково ехать.

Так что дальше я окончательно проснулся, сходил в душ, позавтракал плотненько и метнулся по уже известному маршруту: Елисеевский магазин – Дорогомиловский рынок. Вика в это время по-быстрому справилась с домашними делами, накопившимися за неделю, а потом приступила к чистке перышек перед ответственным визитом. В этот раз она почти не нервничала, потому что не так давно видела Александрова и Орлову, когда они навещали меня в больнице. Мне теперь скорее нужно волноваться, чтобы моя невеста не впала в ступор, когда увидит в Грибоедовском весь остальной звездный состав наших гостей. Она ведь пока знает далеко не обо всех, потому что я благоразумно решил заранее ее не волновать.

К пяти мы были уже во Внуково. Встретили нас тепло, и обстановка была для нас уже привычной. Мы с Григорием Васильевичем как-то очень синхронно склонились к ручкам наших дам, что вызвало у них смех – до того забавно это получилось. Смех разрядил обстановку, нас с Викой снова мило пожурили за чрезмерные дары, но, кажется, оценили и красивый букет, и корзину с фруктами. Известие о предстоящей свадьбе вызвало у этих милейших людей искреннюю радость за нас. Любовь Петровна от души расцеловала Вику, а Григорий Васильевич долго тряс мне руку, заверив, что пары лучше нас давно уже не видел. Официальное приглашение было тут же им вручено, и, чтобы у хозяев не возникло мысли вежливо отказаться, я рассказал про «взрослую» и «молодежную» часть торжества. Поняв, что в Грибоедовском будут в основном хорошо известные им персоны, пара заметно расслабилась.

– Очень разумно, – похвалила нас Любовь Петровна. И тут же встревоженно повернулась к мужу: – Григорий Васильевич, ну мне же совершенно не в чем пойти на это торжество! Придется завтра же заняться новым нарядом.

Мне стоило большого труда сдержаться и не расхохотаться, поскольку о размере гардеробной Орловой и количестве ее нарядов по Москве гуляют целые легенды. Юлька, например, недавно рассказывала, что якобы у Любовь Петровны абсолютно к каждому наряду подобраны и отдельная пара обуви, и определенного цвета перчатки. Вот совсем не удивлюсь, если так оно и есть. И в Париж Любовь Петровна летает явно не за тем, чтобы в сотый раз сходить в Лувр. На улице Риволи для этой модницы есть и более интересные заведения.

– Вика, а что у вас со свадебным платьем? – проявила заботу Орлова и о моей невесте.

Услышав, что наряд привезен мною из Японии и Вика от него в полном восторге, Любовь Петровна заинтересовалась фасоном, и наши дамы погрузились в обсуждение модных тенденций нынешнего сезона.

– Алексей, поверь мне, это теперь надолго! – Григорий Васильевич лукаво подмигнул и увлек меня к бару. – Пока женщины обсуждают наряды, мы вполне успеем принять аперитив, обменяться последними новостями и даже сыграть в шахматы.

– Боюсь, и не одну партию! – поддержал я его шутку.

– Тогда мартини? Или что-нибудь покрепче? – Хозяин гостеприимно распахнул передо мной дверцу бара, открывая вид на батарею разнокалиберных бутылок. А там все что хочешь для души!

– Если можно, виски со льдом.

Александров кивнул и потянулся за серебряным ведерком со льдом, накрытым салфеткой.

– Пожалуй, присоединюсь к тебе. «Баллантайнс» или «Уайт Хорс»?

– «Уайт Хорс», пожалуйста.

– Хороший выбор. А дамам мы сейчас предложим шампанского.

Почему я выбрал «Уайт Хорс»? Да потому что он там был не классический, а двенадцатилетней выдержки и в какой-то совершенно незнакомой бутылке. По крайней мере, в прежней жизни мне такую не доводилось видеть. Красиво живет наша творческая интеллигенция!..

Пока дамы увлеченно щебетали, сидя на диванчике, о чем-то своем, мы с Григорием Васильевичем расположились в глубоких креслах, и общение наше сразу приняло непринужденный характер. Настолько, насколько это вообще возможно между людьми с такой разницей в возрасте и положении. И разговор, конечно, довольно быстро перешел на сценарий «Театра». Я вручаю Александрову приготовленный экземпляр, объясняю, что постарался обойти все щекотливые моменты в романе, сместил акценты и подобрал самые тактичные слова для тех сцен, которые обойти было нельзя в силу сюжета. Зато тонкий юмор автора, его очаровательно-ироничный стиль повествования я максимально сохранил.

– Обещаю, что с вашим голосом и вашими интонациями закадровый текст будет звучать феерично!

– Но тема адюльтера все же осталась? – вздыхает мэтр. – К этому обязательно прицепятся. Моральный облик строителя коммунизма – ну, вы знаете…

– Совсем адюльтер убрать нельзя, иначе теряется весь смысл, – развожу я руками.

И предлагаю Александрову избрать такую стратегию по продвижению сценария. О наших планах на совместное творчество мы пока молчим, чтобы не возбуждать чиновников раньше времени. Сценарий сдаем в Министерство культуры в таком виде, как есть. Дожидаемся замечаний от сценарного отдела и лично от Фурцевой. Потом, в зависимости от строгости этих замечаний, выбираем дальнейшую тактику поведения.

– Думаю, Екатерина Алексеевна не будет возражать. Потому что перед «Театром» у меня идут два отличных сценария с патриотической тематикой. Уж третий-то может быть на постороннюю тему?

– Один «Город», а какой второй? – тут же делает стойку мэтр.

– Там про красного разведчика в штабе белогвардейцев, – легкомысленно машу я рукой, – Гражданская война и чисто мужской состав актеров. «Адъютант его превосходительства».

Александров тут же теряет интерес к «Адъютанту», и разговор возвращается к «Театру»:

– Мы пообещаем министру утереть нос французам, вернув действие романа в 20-е годы и убрав всю эту современную мишуру с фривольными сценами и ненужной роскошью западной жизни. И никто нас не сможет упрекнуть в поклонении современной западной культуре – эпоха-то совсем другая. По сути, это уже давняя история: Англия, начало века и никакой политики. Мы с вами сосредоточим внимание зрителя на главной теме сюжета – театре, все остальное пойдет лишь фоном. Но красивым. Только представьте, насколько выигрышно будут смотреться в кадре необычные наряды героев той эпохи, даже самые повседневные. Да, стиль модерн, но не роскошный декадентский арт-нуво, а более поздний сдержанный арт-деко.

– И автомобили 20-х! – довольно добавляет мэтр. – На «Мосфильме» в гараже есть несколько подходящих экземпляров. Я договорюсь.

– Да, и автомобили тоже. Но в то же время авторский текст за кадром позволит нам что-то дать пересказом и обойтись сравнительно небольшим количеством декораций, поскольку действие происходит примерно в одних и тех же интерьерах. При большом желании этот роман можно было бы и в театральную пьесу превратить.

Григорий Васильевич уже не может сдержаться и засунул любопытный нос в папку со сценарием. Не терпится ему взяться за работу, и идея моя захватила его уже с головой.

– Так что прочтите сценарий вместе с Любовью Петровной, не спеша обсудите его и вынесите свой вердикт. Буду с нетерпением ждать вашего звонка.

– А если у Фурцевой все же возникнут серьезные замечания?

– Тогда озвучим ей ваш интерес к сценарию и общими усилиями немного поправим текст. Или же наоборот – начнем втроем отстаивать именно свою точку зрения.

– Мужчины, как всегда, самое интересное обсуждают без нас! – шутливо грозит нам пальчиком Орлова. – Давайте уже сядем за стол.

– Любовь Петровна, для вас мы готовы повторить все дословно еще раз!..

Глава 5

Все споры вспыхнули опять
и вновь текут, кипя напрасно:
умом Россию не понять,
а чем понять – опять неясно.
И. Губерман

7 декабря 1964 г., понедельник

Журфак МГУ, Москва

В понедельник начинаются тяжелые будни. Сегодня в течение дня мне нужно успеть побывать в нескольких местах и отменить все эти дела никак нельзя, иначе я совсем выбьюсь из жесткого предсвадебного графика. И утро, конечно, начинается с посещения альма-матер, университет – это святое. Неумолимо приближается сессия, и пора уже озаботиться сдачей зачетов. Да и совесть вообще-то нужно иметь, сам же обещал Заславскому появиться на лекциях. Так что Вика сегодня снова поехала на учебу своим ходом на метро, а я отправился в универ пораньше, чтобы перед лекциями еще успеть зайти к декану.

Заславский уже на рабочем месте, секретарь без проволочек запускает меня в его кабинет.

– О, Русин?! – изображает декан веселое изумление. – Никак вспомнил, что пока еще у нас на журфаке учишься?

– Да ладно вам, Ян Николаевич! – смущенно улыбаюсь я. – Обещал же вам походить на лекции.

– Это хорошо, что держишь свое обещание. Стыдно будет, если зимнюю сессию завалишь.

– Не завалю. Я сейчас усиленно займусь учебой и с конца недели начну сдавать первые зачеты.

– Так ты по делу или просто показаться на глаза начальству? – продолжает декан надо мной подтрунивать.

– По делу, и по очень важному.

Я протягиваю Заславскому приглашение на свадьбу. Тот вчитывается в текст, приподнимает бровь.

– Так вроде ваша свадьба здесь, в нашем ДК будет?

– Это, так сказать, уже вторая серия. А первая – в Грибоедовском. Вы же понимаете, что не все гости смогут в наш ДК прийти. Если кто-то из них захочет продолжить банкет – милости просим и сюда. Вас с Михаилом Васильевичем мы рады будем видеть и там, и здесь. Передадите для него приглашение?

– Передам. Его сегодня не будет, так что оставляй мне.

Заславский задумчиво трет подбородок.

– Слушай, Алексей… Я здесь такую интересную новость услышал… Говорят, в ЦК создается какая-то группа журналистов, которая на постоянной основе будет сопровождать Гагарина во время официальных визитов. Ты случайно не в курсе?

– В курсе, – вздыхаю я, – меня тоже в нее включили. Как сотрудника «Известий» и представителя молодежной прессы.

– А кто, кроме тебя, еще в нее входит? – загораются любопытством глаза Яна Николаевича.

– Пока не знаю, – развожу руками. – В эту среду у нас только первое собрание в Кремле.

– Хорошая идея. Интересно, в чью светлую голову она пришла?

– Аджубей сказал, что это инициатива самого Юрия Алексеевича. А там кто знает?

– Ну да… ну да… Теперь бы только чиновники все не испортили…

Мы оба понятливо усмехаемся и молчим какое-то время, потом я спрашиваю:

– А как у нас на факультете дела? Что плохого случилось, что хорошего?

– Из плохого – у Виктора Ерохина мать умерла. Вот заявление в деканат принес, просит перевести его на заочное отделение. – Декан показывает мне листок. – Пишет, что он теперь единственный кормилец в семье.

– Ян Николаевич, а придержите, пожалуйста, его заявление, не давайте ему пока хода, – прошу я. – Давайте сначала попробуем решить это по-другому. Виктор довольно неплохо пишет – по крайней мере, в нашем клубе он в числе лучших. Мы хотели ему предложить поработать в журнале, а на заочку он всегда успеет перевестись.

Заславский смотрит на меня с благодарностью:

– Прекрасно! А у нас есть возможность предложить ему полставки в университетской библиотеке. Там пожилым женщинам тяжеловато по вечерам книги разносить, а для молодого парня работа будет в самый раз. Конечно, на эти деньги не проживешь, но, если он стипендию не потеряет да еще и статьями у вас подрабатывать будет, это уже вполне нормальные деньги получатся…

Я киваю. Да, это выход. Для будущего журналиста библиотека – дом родной, а уж какие там сердобольные женщины работают – они точно над ним опеку возьмут! Если Ерохин сам не оплошает, то до диплома полтора года точно протянет.

– Есть у нас и хорошие новости! – улыбается декан. – С сегодняшнего дня Ираида Сергеевна Краськова больше у нас не работает.

– Да ладно?! Неужели удалось ее без шума на пенсию выпроводить?

– Удалось, как видишь. Не знаю, конечно, ее дальнейших планов, но очень надеюсь, что неприятностей больше не будет. Не в ее интересах поднимать скандал. Последствия мы ей с Михаилом Васильевичем обрисовали.

Заславский смотрит на часы, висящие на стене.

– Все. Беги, скоро уже лекция начнется. За приглашение спасибо, обязательно будем с Солодковым. Не так часто у нас комсомольские свадьбы с таким размахом проводят.

– У меня еще одна просьба есть… – мнусь я. – Не могли бы вы на мой новый сценарий глянуть? Завтра мне его Фурцевой показывать, что-то страшновато.

– И когда только все успеваешь… – удивленно качает головой декан. – Давай уже. Вечером почитаю, завтра утром заберешь.

Довольный, я вручаю ему папку с экземпляром «Адъютанта» и прощаюсь до завтра. После занятий нужно будет еще отвезти такой же экземпляр Федину, чтобы не выглядело так, словно я в обход него действую. Может, оба мэтра какие ценные замечания сделают по этому сценарию. Может, я чего-то не вижу, а оно прямо на поверхности лежит.

В аудиторию захожу одним из последних. Парни машут мне с задних рядов, девчонки тоже рядом с ними. Ольга сидит на ряд ниже – вроде и не в стороне от них, но…

– Всем доброе утро! – громко приветствую я своих сокурсников и под их радостные возгласы пробираюсь на галерку.

Пожимаю протянутые со всех сторон руки, здороваюсь с друзьями и… плюхаюсь рядом с Ольгой, вызвав этим легкое удивление парней. Тем временем на кафедру уже заходит преподаватель, лекция начинается. Но дела не терпят, придется кое-что решать прямо во время занятий.

– Что у нас с Ерохиным, товарищ староста? – склоняюсь я к Ольге.

Девушка упрямо сжимает губы, показывает мне глазами на препода. Я слегка толкаю ее ногой в ногу. Пылесос мило краснеет, шепчет:

– Деньги мы собрали, сегодня на большой перемене вручим ему.

Я недовольно морщусь, ну что это за казенщина!

– Оль, не стоит из этого шоу устраивать. Ребята же не для галочки старались, а от чистого сердца. Такие дела тихо делаются – отозвала его в сторону да вручила незаметно. Или ты хочешь, чтобы он начал всех нас публично благодарить и речи произносить?

– Нет, ты что!

– Вот. Поэтому тихо, без показухи. Я сейчас у Заславского был – Ерохин хочет на заочное переводиться.

– Ну… это нормально, ему же младшего брата поднимать.

– Ни фига это не нормально, Оль. Нормально, это когда сокурсники не только деньгами помогают, но и дружеское плечо подставляют в трудную минуту.

– Но что мы можем?!

– Шефство над ним взять. Хотя бы на первые пару месяцев, пока они с братом не привыкнут к новой жизни. Понимаешь? Им сейчас человеческое участие и помощь друзей гораздо важнее денег.

– Правильно! – подает сверху голос Димон. – А то выглядит так, словно от него деньгами откупаются. Мы вон от клуба тоже денег ему собрали, но Витьке-то сейчас важнее постоянную работу найти.

Рядом одобрительно гудят. Оказывается, мои друзья, да и те, кто просто сидит рядом на скамье, внимательно прислушиваются к нашему разговору. Это хорошо.

Преподаватель раздраженно стучит указкой по столу, я тихонько поворачиваюсь к Кузнецу, благодарно киваю другу. И сразу снова перевожу взгляд на Ольгу. Эх… выгонят сейчас с лекции…

– Действуем так. Деньги, конечно, отдаем сразу, они им сейчас очень нужны. И кого-то из девчонок нужно временно отрядить им в помощь по хозяйству. Посмотреть, как они там вдвоем вообще с бытом справляются – с уборкой, стиркой, готовкой и прочими делами.

Ольга открывает тетрадь на последней странице и начинает старательно записывать все по пунктам. Вот за что ценю ее – все у нашей старосты строго по делу, никаких девичьих охов и ахов.

– А для тебя, Оль, персональное задание – нужно съездить в школу к младшему Ерохину и проследить, чтобы они сразу выделили ему бесплатное питание. Виктор сам вряд ли додумается, а потом, когда начнет работать, ему вообще не до этого будет. Теперь насчет его работы. Деканат готов взять Ерохина на полставки в библиотеку, чтобы он по вечерам мог подрабатывать. Деньги невеликие, но там можно в тишине готовиться к сессии – это раз. А два – у них есть своя пишущая машинка. И значит, он сможет писать статьи для нашего журнала. И вот эта помощь Ерохину будет уже на тебе, Оль. Никто лучше тебя с этим не справится.

Девушка вспыхивает от моей похвалы, но нас прерывает громкий голос преподавателя:

– Молодые люди, я вам не мешаю?

Мы с Ольгой стыдливо опускаем головы и замолкаем. Превращать галерку во временный штаб, конечно, не очень красиво. Но время, время, время! Не могу удержаться от маленькой диверсии и, дождавшись, пока преподаватель снова отвернется к доске, передаю друзьям несколько экземпляров «Руководства…», которое мы написали на пару с Викой. Еще один лист ложится перед Ольгой.

Друзья заинтригованно вчитываются в текст, за спиной раздаются первые сдавленные смешки. Преподаватель снова недовольно смотрит в нашу сторону, но натыкается на мой кристально честный взгляд. Я демонстрирую ему повышенное внимание и аж не дышу от усердия. Ольга, дочитав, еле сдерживает улыбку и толкает меня локтем в бок:

– Ну вы с Викой даете! – шепчет она. – Надо же такое придумать!

Краем глаза замечаю, как друзья уже пустили гулять по рядам «Руководство». В зале начинается нездоровое оживление. Или здоровое – это как еще посмотреть.

Обвожу взглядом аудиторию, с удовольствием разглядывая знакомые лица сокурсников. Многих из них я уже знаю по именам и фамилиям – с кем-то рядом в общаге жил, с кем-то вместе в поход ходили, болиды опять-таки из нашего клуба. А некоторых запомнил по митингу и презентации журнала в «России». Все лица молодые, открытые, увлеченные… Кто-то сосредоточенно конспектирует лекцию, кто-то мечтательно смотрит в окно, есть и такие, кто втихаря читает книгу или журнал.

А я вдруг понимаю, что мы сейчас находимся в той же самой аудитории, где я впервые оказался в теле Алексея Русина. Сколько уже прошло с тех пор? Полгода точно, даже чуть больше. И сколько произошло событий, изменивших страну! Носят ли эти изменения необратимый характер? Не знаю… Но очень хотелось бы верить. И насколько вообще сильна в истории роль отдельно взятой личности?

Вот Хрущев. С одной стороны, умер он раньше, чем в моей истории. С другой стороны – здесь он избежал позорной отставки и нескольких лет ссылки, откуда с горьким бессилием наблюдал за тем, как бывшие друзья остервенело поливают его грязью и уничтожают все его достижения. Арестован его главный «друг» – Брежнев, лишился власти непотопляемый идеолог Суслов, многие заговорщики сами отправились в ссылку. Причем в весьма почетную, в отличие от той, что они готовили для Хрущева. Начинается смена элит. И осторожная смена курса. Но что дальше? Как это отразится на стране? Не пойдет ли вразнос вся государственная система, когда к рулю станут новые люди? И какая моя роль во всем этом?

СЛОВО об этом помалкивает. И судить о правильности своих действий я могу только по этому молчанию. Иначе бы оно так в голове моей взвыло, что… Значит, пока я все делаю правильно, продвигаясь наверх медленно, но верно. Да и медленно ли? Вон Мезенцев, наоборот, меня постоянно осаживает – «не спеши»! Для парня двадцати четырех лет я, и правда, много чего достиг по нынешним временам. Писательская карьера, считай, состоялась. Журналистская же моя «стезя» сейчас развивается столь стремительно, что со стороны это вообще, наверное, кажется чудом. И именно это я читаю в обращенных на себя взглядах однокурсников.

* * *

Ох, что-то я расчувствовался, глядя на молодежь, и снова заговорил во мне учитель-историк, умудренный жизненным и профессиональным опытом. Пора возвращаться в реальность.

В перерыве между лекциями я пересаживаюсь в верхний ряд к ребятам, чтобы обменяться последними новостями, а девчонки спускаются к Ольге. Девчонки о чем-то своем секретничают, мы же с парнями рассуждаем все больше о насущных делах. Рассказываю про визит к Аджубею. О том, что обложка с фотографией Сони им одобрена, что он обещал Архангельскому помочь со строительством турбазы в Славском и что у нас намечается противостояние с правдистами по линии экономической реформы.

– Как же все не вовремя с Пилецким получилось! – морщусь я. – Лишний штык нам бы сейчас совсем не помешал. Ведь хорошо же пишет, зараза такая!

– Про Пилецкого забудь, – хмурится Димон, – гнида он еще та!

– Я чего-то не знаю?

Друзья смущенно переглядываются. И что-то мне это их переглядывание совсем не нравится. Включаю «строгого начальника»:

– Колитесь: что еще натворили?

– Да почему сразу «натворили»?! – возмущается Левка. – Подумаешь, прижали в туалете одного из его дружков. Должны же мы знать, что они еще замышляют?

– И как – узнали? – усмехаюсь я.

– Конечно, узнали! Кузнец как Жорику свой кулачище под нос сунул, этот слабак сразу раскололся и Антошу сдал.

Закатываю глаза и осуждающе качаю головой:

– Парни, вы что творите? Вот только гражданской войны нам в универе не хватает!

– Кишка у них тонка воевать! Так, гадят по-мелкому, на большее смелости нет.

Левка геройски расправляет плечи и негодующе сверкает глазами. Забыл уже, как сам неделю назад канючил после «львовской операции». Из его дальнейшего сумбурного пересказа разговора с Жориком выясняется, что причина неприязни ко мне Пилецкого стара как мир – зависть. И конкуренция. Антоша с детства привык во всем и всегда быть первым – и в школе с английским уклоном, и на журфаке в ЛГУ. Есть вот такая странная категория людей, которым постоянно нужно доказывать окружающим, что они лучшие, причем доказывать любой ценой. И Пилецкий думал, что в Москве на журфаке с этим тоже проблем не будет, а тут, оказывается, несколько другие ценности в ходу.

Поначалу у него все шло по накатанной. На семинарах отличные знания показывал, от общественной работы не уклонялся, мало того – сам в комитет комсомола напросился. Вечеринки опять-таки по пятницам… для избранных. Так что свиту себе он собрал быстро. Но масштаб-то все равно не тот! Чем дальше, тем чаще Пилецкий слышал от сокурсников фамилию Русина – местного лидера с журфака. И восхищенные разговоры о новом студенческом журнале, о клубе, на заседания которого запросто приходят космонавты и известные поэты. Недавно Русина даже сам сэр Сноу в Англию пригласил. А тут еще статья из Японии про американцев-расистов – теперь уже чуть ли не каждое утро сокурсники с чтения «Известий» начинали и поиска в ней новых статей Русина. Бесит! К такому уровню конкурентов Антоша не привык, но и остановиться тоже уже не мог. Задело парня за живое.

Так что тактику Пилецкий выбрал иезуитскую: пока я был в отъезде, решил максимально поколебать мой авторитет. Невеста у Русина есть? Попробуем ее выставить шлюшкой и разрушить их красивую «лав стори», которой все так восхищаются. Друзья и клуб? Нужно срочно подружиться с ними и влиться в ряды болидов, чтобы потом войти в руководство клубом и перехватить там инициативу. Была у Антоши большая надежда, что меня после Японии КГБ посадит, но… не случилось – наоборот, репутация студенческого лидера только взлетела до небес – митинги собирает. Сволочь какая-то непотопляемая!

А тут еще отец Антона, узнав про Русина, начал постоянно ставить его сыну в пример. Смотри, мол, как твои ровесники блестящую карьеру делают! В таком возрасте парень уже и в Кремль вхож, и за границу ездит, и против Либермана выступить не побоялся, чей план реформ, между прочим, сам Косыгин поддерживает. А у тебя, Антон, только одни вечеринки да рестораны в голове. Пора браться за ум и с гулянками заканчивать. Хватит пустоголовых дружков в наш дом водить. Такого удара по самолюбию Пилецкий стерпеть уже не мог – чтобы собственный отец да какого-то детдомовца ему в пример ставил?! И дальше он уже начал действовать более решительно. Грандиозное мероприятие в «России»? Будет тебе, Русин, премьера журнала – такая, что до конца жизни потом не отмоешься!

В общем, вытрясли мои парни из трусоватого Жорика все, что он знал. А знал этот мажор не так уж и мало. Оказывается, я был далеко не первой жертвой «волшебной микстурки», как называл ее сам Пилецкий. Он успокоил дружков, что средство это давно проверенное – в Питере он не раз добавлял ее в вино несговорчивым или слишком стеснительным девицам. Раскрепощает «микстурка» безотказно. А уже с пары следующих капель эффект наступает такой, словно человек перебрал со спиртным и его развезло самым позорным образом. Так что ему оставалось только выбрать подходящий момент и дотянуться до моего фужера.

– Вот же подлая сука, – качаю я головой, – откуда такие только берутся?..

– А мы тебе про что! Его с дружками к вашей свадьбе на пушечный выстрел подпускать нельзя – обязательно нагадят.

– Да, это проблема… Но приглашены все, и формальных причин отменить приглашение Пилецкого и Ко у меня нет. Что ему можно предъявить? Человек захотел помириться и предложил свои услуги по заказу торта. Убить его за это? А Жорик от своих слов быстро откажется. Так что предлагаю подождать с ответкой, а пока не спускать с них глаз.

* * *

После второй пары у нас семинар. Народ отправляется в другую аудиторию, а я прощаюсь с друзьями и исчезаю по-английски. Завтра с утра снова приеду. А пока мой путь лежит в Союз писателей.

У Федина в приемной привычное столпотворение. Но я заранее позвонил Константину Александровичу и договорился о встрече, так что, к большому неудовольствию просителей, секретарь запускает меня в кабинет к начальству без очереди.

– Привет, Алексей! – Мэтр приветливо улыбается и жмет мне руку.

Вижу, как он незаметно косится на часы. У Федина, похоже, тоже аврал.

– Что-то срочное?

– Очень срочное! – улыбаюсь я и протягиваю ему два приглашения. Второе, разумеется, на имя Шолохова.

– Свадьба – это отлично, хоть какая-то приятная новость за последнюю неделю, – устало вздыхает Федин, – видел, что в приемной творится? Народ как с цепи сорвался!

– Может, осеннее обострение в Москве? И бросились все писать. Я вон тоже пару сценариев накропал.

– Ну, ты сравнил! Если бы все, как ты, писали, я бы каждый свой рабочий день приемным сделал, а еще с удовольствием сверхурочно поработал бы. И голова бы у меня не болела, кого на Госпремии выдвигать.

Кто о чем, а вшивый о бане! Далась ему эта чертова Госпремия…

– Кстати, – спохватывается он, – на днях имел разговор со Степаном Денисовичем, а потом еще и с Екатериной Алексеевной по поводу твоего выдвижения на Ленинскую премию. Мезенцев нас убедил, что для начала стоит все-таки ограничиться премией рангом пониже. Ты парень молодой, у тебя все впереди.

Я довольно киваю. Действительно, ни к чему это, только завистников плодить. Была бы моя воля, я бы от всех этих премий вообще отказался, но ведь не выйдет – у них же план по этим премиям горит.

А вид-то у Федина не просто усталый, а замученный. Хотел ему на рецензию сценарий «Адъютанта» отдать, но передумал. Даже не буду мужика грузить. Лучше доеду до Баскакова в Госкомитет по кинематографии. В ответ на мою скромную просьбу позвонить Владимиру Евтихиановичу мэтр тут же берется за трубку. Так что в целом мой визит к Федину прошел удачно и занял всего минут семь, не больше. Тепло попрощавшись, я помчался дальше – теперь в Гнездниковский переулок.

…В приемной руководства Госкомитета народа сидело не меньше, чем у Федина. Такое впечатление, что наши творческие работники полжизни в этих приемных проводят. Ага… а вторую, по вечерам – в ресторане ЦДЛ! Туда точно так же не пробьешься. Заметив меня в дверях, молоденькая секретарша расплывается в улыбке:

– Здравствуйте, товарищ Русин! Присядьте на минуточку, я сейчас сообщу о вашем приходе Алексею Владимировичу.

Головы всех посетителей тут же поворачиваются ко мне, разговоры стихают. Я смущенно улыбаюсь милой девушке, имя которой даже не удосужился узнать в прошлый раз.

– Да я же вроде не к товарищу Романову. Мне бы к Владимиру Евтихиановичу.

– Нет, нет! Алексей Владимирович хотел лично с вами поговорить.

Ну… поговорить так поговорить. Под неприязненные взгляды посетителей скромно присаживаюсь на свободный стул в углу. Вообще-то это странно. Какое дело Романову до начинающего писателя? Если только Федин решил мне по доброте душевной помочь?

Председатель Госкомитета по кинематографии оказался ничем не примечательным чиновником лет шестидесяти. Плотный, невысокий, с залысинами, на носу очки в тонкой оправе. Спокойный, как удав. Его с одинаковым успехом можно было представить и в кабинетах ЦК, и в Совмине, и на заседании Верховного Совета. С живым, эмоциональным Баскаковым они представляли разительный контраст.

Знакомимся. Я даже удостаиваюсь вялого рукопожатия председателя – неслыханная честь для молодого автора. Нет, пожалуй, это Фурцева ему позвонила. Больше некому. Меня сдержанно хвалят, говорят, что мой сценарий получился крайне удачным, принято решение запустить его в производство. Рассматриваются несколько кандидатур на роль режиссера, но есть ли у меня самого какие-то мысли на этот счет?

Я теряю дар речи. С каких это пор начинающих авторов здесь вообще о чем-то спрашивают? На мое счастье, в этот момент в кабинет Романова заходит Баскаков. Поняв мое замешательство, Владимир Евтихианович спрашивает:

– Алексей, ты, наверное, предпочел бы кого-то из молодых режиссеров?

– Да нет, – пожимаю я плечами. – А можно узнать, чьи кандидатуры вы рассматриваете?

Владимир Евтихианович начинает перечислять фамилии, большинство из которых мне ни о чем не говорит. Но среди них я вдруг слышу главное для себя – Евгений Ташков.

– Если вы не против, давайте остановимся на Ташкове.

– Уверен? – Романов удивленно переглядывается с Баскаковым. – Его последний фильм вообще-то комедия.

– Но это же он снял фильм про войну «Жажда»? Значит, справится с таким сложным материалом.

– Ладно, – кивает Владимир Евтихианович, – пойдем тогда ко мне в кабинет. Не будем отвлекать Алексея Владимировича.

Надо так понимать, что высочайшая аудиенция закончена, и дальше судьбой моего сценария будет заниматься исключительно Баскаков. Ну и прекрасно, именно на это я и рассчитывал. Прощаемся с Романовым.

А через полчаса я уже выхожу на улицу, довольно вдыхая холодный воздух полной грудью. С Владимиром Евтихиановичем мы явно поладили. Как я и подозревал, мой сценарий «Города» находится под особым контролем у Фурцевой. Меня теперь считают ее протеже. Ну и плевать. Лишь бы дело делалось, а протеже не протеже – дело десятое. Сценарий «Адъютанта» я Баскакову тоже вручил. Он, прикинув на глаз объем рукописи, обещал прочесть ее в ближайшее время.

Так что к своей высотке я подъезжаю в отличном расположении духа. До назначенного времени еще двадцать минут, и я вполне успеваю забежать в кафе перекусить. Чай, пара бутербродов с краковской колбасой, пирожок с капустой – и можно жить дальше.

Войдя в квартиру, слышу громкие голоса, доносящиеся из гостиной.

– Алексеич, ну как же так получилось, а? Перед жильцом ведь неудобно! Обещали все сделать в лучшем виде, а сами напортачили.

– Марина Сергеевна, ну не виноваты девчонки, ей-богу – в спальне-то все нормально получилось! Никто же не ожидал, что эти заграничные обои окажутся такими хлипкими.

– А надо было ожидать!

– Да там же ни одной понятной буквы на бумажке, только эти чертовы «роглифы». Кто ж их прочтет-то! Было б хоть на английском или немецком, девчонки тогда бы со словарем перевели, а здесь же одна абракадабра, китайская грамота какая-то – сами гляньте!

Захожу в комнату, вижу, как у окна техник-смотритель и секретарь управдома склонились над упаковкой от обоев – тех, что с листьями бамбука.

– Добрый день!

Оба испуганно оглядываются, Алексеич так и вовсе застывает растерянным сусликом.

– Что случилось?

– Да, вот… девочки обои ваши испортили, – вздыхает женщина.

– Все?

– Нет, конечно! Только одно полотно.

– Ну и не переживайте. Сейчас чего-нибудь придумаем.

Начинаю разбираться, и довольно быстро выясняется, что я сам лох еще тот. Обои в Японии часто делают на рисовой бумаге, и тогда они выпускаются смазанными клеем. Естественно, что и клеить их нужно по-другому – просто смочить стену водой, а потом приложить обои к стене. Откуда это было знать девчонкам, если я и сам не в курсе?

Так что в спальне фотообои они поклеили без проблем, а вот в гостиной ремонт застопорился. Этих обоев и так только-только на отделку хватало, а теперь…

– Вот что, – принимаю я решение, – девочки ни в чем не виноваты. Это моя вина, что не предупредил их. А сейчас подъедет Матвей, и мы с ним что-нибудь придумаем.

Прямо вижу, как работников домоуправления на глазах отпускает. Марина Сергеевна, поняв, что претензий с моей стороны не будет, уходит, сославшись на срочные дела. Алексеич тут же веселеет на глазах.

– Тогда давайте я покажу вам, что уже сделано. Начнем с кухни.

Проходим с ним по всей квартире, я с интересом рассматриваю результаты месячного труда. Ну, что… вполне достойно получилось. Кухня после косметического ремонта даже с прежней мебелью выглядит неплохо – вся в бело-голубых тонах. Бестолковый буфет передвинули, освободив место для нового «ЗИЛа», старый небольшой холодильник пока отправили на склад. Конечно, эта устаревшая кухонная мебель раздражает своей несуразностью, но временно ее потерпеть можно. В служебной квартире, где мы сейчас живем, даже и такой нет – стол у окна да полка под посуду.

В санузле потолки побелили, сантехнику и плитку оттерли до зеркального блеска и еще освежили затирку швов. Над раковиной и на свободной стене закрепили хромированными болтами два больших прямоугольных зеркала – на этом все.

Зато прихожая, которая и так-то была неплохой, теперь за счет светлых стен и огромного зеркала в полный рост стала казаться еще просторнее. Темная окантовка зеркала, темные планки на матовом стекле раздвижных комнатных дверей, имитирующие перегородки сёдзи, и в тон им темный паркет. Даже по меркам двухтысячных это выглядит неплохо. Только вот светильники во всей квартире выбиваются из общего японского стиля. И с этим что-то нужно будет делать…

А спальня… ее теперь просто не узнать! Бросаются в глаза окна с жалюзи из широких деревянных ламелей. Батарею отопления закрывает экран из реек, повторяющий цветом и конструкцией жалюзи. Темные потолочные молдинги подчеркивают высоту потолков, а над окном такой же темный широкий карниз скрывает штанги для штор. Фотообои с веткой сакуры над низким изголовьем кровати смотрятся лучше дорогого ковра. Да и сама кровать получилась именно такого размера, как я хотел. Приподнимаю матрас – под ним отличное место для хранения, куда можно будет убрать кучу вещей.

Перед самой презентацией в «России» я все-таки купил через дядю Изю часть какого-то гарнитура. Купил, если честно, от безысходности. Длинный подсервантник и две тумбы совсем не подходили мне по цвету, да и состояние у них было так себе. Понравились только их сдержанный дизайн и размеры. Позвонил Матвею – он велел брать. Даже прислал своих людей с машиной, чтобы перевезти все в мастерскую. И вот сейчас я с изумлением рассматриваю две прикроватные тумбы и подсервантник, установленный напротив кровати, – вместо ножек-шаров невысокие подиумы, покоцанные поверхности отреставрированы и цвет – благородный венге – получился совсем как на картинке в японском журнале. По большому счету наша спальня уже готова. Сюда бы только добавить светильники, шторы и постельное белье.

А вот в гостиной мебели пока нет. Шкаф-купе Матвей начнет устанавливать завтра, он, собственно, и едет сюда затем, чтобы убедиться в готовности комнаты. Но порадовать его нечем – с обоями у нас затырка, так что, видимо, придется делить комнату с малярами. Правильно умные люди говорят: в ремонте главное – не начать его, а вовремя закончить. Так что, когда в дверь позвонили, я только вздыхаю. Вот и Матвей. Может, с ним вдвоем сейчас что-нибудь придумаем?

И наш мозговой штурм действительно приносит результаты – он подтверждает пословицу про «две головы лучше». Напротив дивана в гостиной оставшийся кусок обоев придумали клеить не от потолка до пола, а в виде большого «медальона» с отделкой деревянными молдингами в цвет мебели. И со светильниками вопрос легко решился – Матвей сделает их в традиционном японском стиле по фотографиям в журнале. Конструкция их проста до безобразия – деревянный прямоугольный каркас из реек, а стенками послужат пластины из белого матового стекла. Решив все дела с Матвеем и выдав ему очередную сумму на расходы, я спешу на ЗИЛ.

А вот там уже мне пришлось задержаться. Сначала вручил отцу приглашение на свадьбу – чем сильно его удивил. Это ведь для меня желание видеть на свадьбе своих родителей вполне естественно. Потом мы вместе с ним отправились в КБ. Я порадовал зиловцев тем, что по сноуборду у нас никаких замечаний нет, на него вполне можно оформлять свидетельство и зарубежный патент на изобретение. И запускать в экспериментальную серию. На пять снежных досок покупатели уже есть. Слезно попросил выполнить этот заказ до Нового года. Зиловцы обещали не подкачать.

Из приятных новостей – ЗИЛу наконец-то подтвердили выделение фондов на следующий год для организации в Москве небольшого экспериментального цеха по производству новейшего высококлассного спортивного инвентаря. Это наша с ними общая маленькая победа, но подозреваю, что к ней и Гагарин руку приложил.

Предлагаю им новую идею – пластиковые горные лыжи. Рассказываю, что в США в 62-м уже выпустили стеклопластиковые лыжи под названием Holiday. И теперь деревянные лыжи, как и алюминиевые, постепенно отходят на второй план, поскольку лыжи из стекловолокна заметно легче, маневреннее и для входа в поворот требуют гораздо меньших усилий. Американцев с их моделью К2 нам уже не удастся опередить, как со сноубордом, но вот экспортную конкуренцию им вполне можно составить. Потому что стоят их Holiday К2 недешево, а наши конструкторские идеи покруче будут. И если мы справимся с горными лыжами, то беговые нам уже на один зубок. Ведь современные горные лыжи во многом повторяют наш сноуборд: такая же многослойность, есть закладные для установки креплений и уже знакомый металлический кант. Конечно, отличия в их конструкциях есть, но технические решения в принципе те же. А чтобы воодушевить зиловцев на новые свершения, рассказываю про бедственное положение советских горнолыжников: и с трассами беда, и подъемников мало, и главное – лыж нормальных нет. Но если с первыми двумя бедами мы им помочь никак не можем, то с современными лыжами – вполне.

Ну а дальше все как всегда – наброски и эскизы с размерами, бурное обсуждение разных технических деталей и снова моя просьба управиться до Нового года, чтобы увезти лыжи с собой в Карпаты и испытать там на склонах разной сложности.

…В итоге в редакцию к началу вечерней летучки я не успеваю. Извиняюсь перед Марком Наумовичем и ребятами, но причина моего опоздания и впрямь уважительная. Горные лыжи – это тема первого номера нашего журнала в следующем году. И нам нужно успеть.

Второй номер уже сдан в работу, и выглядит он ничуть не хуже первого. Кроме шикарной обложки с Соней Ротару его украшают еще множество цветных фотографий, снятых Димоном. Они есть и в Юлькиной статье про моду, и в репортаже с открытия памятника «Покорителям космоса», и даже в рубрике «Готовься к Новому году, студент!». Про Левкину статью о сноуборде я уж и не говорю. Есть парочка фотографий, снятых мною, – портреты Жаботинского для «Героя номера» и Чарльза Сноу. Это все делает молодежный журнал по-настоящему привлекательным и ярким.

– Красота какая… – восхищенно шепчет Ленка, разглядывая макет, – ребята, неужели это мы с вами сделали?

Старший Коган тут же наставляет на нее карандаш:

– Поздравляю, Елена! С января вы с Левой тоже включены в штат редакции. Отныне ты отвечаешь за две рубрики – «Дело вкуса» и «Мировая вещь», – а также за обратную связь с читателями. Почта и рубрика «Вопросы-ответы» тоже на тебе, но Лева будет помогать. Со следующего номера эта рубрика становится постоянной. И на развороте у нас теперь будет календарь на следующий месяц – его картинка повторит фотографию с обложки.

Мы радостно аплодируем, Левка с Ленкой смущенно улыбаются, но шеф жестом прерывает всех нас:

– Еще раз повторю: нам нужно привлекать новые силы. Вот посмотрите: в этом номере у нас статья об ЛГУ, статья по экономической реформе, лучшие рецензии студентов журфака на выступление Сноу, фантастический рассказ, который разделил первое место в конкурсе клуба, – и это все не сотрудники журнала, а внештатные авторы. И это должно стать правилом – привлекать к работе талантливых студентов. Причем не только из МГУ. Оля, у тебя же столько знакомых в других вузах, предлагай всем писать статьи и заметки.

– Хорошо, Марк Наумович. А вы решили, какую тему можно предложить Ерохину?

– Напишите с ним на пару статью о Бауманке. Не факт, что статья попадет во второй номер, но в третий или четвертый точно. Возьми его с собой на экономический факультет, пусть тоже вникает. Если мы тему реформ решили освещать в каждом номере, значит, все должны в этом хоть немного, но разбираться. Спроси его, о чем он сам хочет написать, может, Виктор предложит нам что-то неординарное.

Ольга снова старательно записывает все в блокнот, кивая головой шефу. Мы с Димоном переглядываемся – кажется, за судьбу Ерохина можно больше не волноваться. Пылесос кого угодно осчастливит, даже против его воли.

– У нас сокурсник есть – Сергей Прохоренко. Он сам из Одессы. Давайте предложим ему написать статью о перегибах в республике с украинизацией? – осторожно предлагаю я. – Он же поедет на праздники домой, ему и карты в руки.

Левка снова настораживается, Димон еле заметно усмехается. Девчонкам тема не близка, они увлеченно календари обсуждают. А вот Коган-старший смотрит на меня долгим и нечитаемым взглядом. Марк Наумович явно в теме происходящего «наверху».

– Хорошо. Поговори с ним сам. А теперь о главном. Руководством принято решение издавать наш журнал за рубежом на английском языке. Сначала он будет издан в виде дайджеста, куда выборочно войдут самые интересные статьи из наших первых двух номеров. Слушаю ваши предложения. Только помните, что статьи должны не только отражать жизнь советского студента, но и быть интересны для западного читателя…

Домой заваливаюсь ближе к восьми. Вике, которая выходит меня встречать в прихожую, с поцелуем вручаю свежую партию киевских котлет, купленных в кулинарии гастронома на площади Восстания.

– Лешка, где ты только эти вкусные котлеты берешь?!

– Места знать надо. Вот поженимся, я тебе сразу же эту кулинарию покажу.

– А до этого не покажешь? – насмешливо прищуривается невеста.

– Нет, не покажу. А то вдруг ты только ради этих котлет за меня замуж выходишь?

– Дурачок какой!

Довольная Вика целует меня в щеку и отправляет в ванную мыть руки. С кухни уже доносится умопомрачительный запах ее солянки. А я мысленно представляю себе, как жена встречает меня на пороге нашего нового дома – такая милая, уютная и любимая…

* * *

В среду я облачаюсь в официальный костюм – сегодня в Кремле первое собрание журналистского пула. Два дня совершенно сумасшедшей гонки были позади. И список дел, которые я успел переделать за эти дни, был таким же внушительным, как и стопка развезенных мною по адресатам именных приглашений на свадьбу.

Один вчерашний визит к Фурцевой скольких нервов мне стоил. Но результат важнее – Слободкина все же утвердили руководителем «Машины времени», и я теперь свободен от группы. Конечно, относительно свободен. Потому что от их репертуара меня, естественно, никто не освобождал. Зато я сразу два новых сценария министру сдал. С комментариями соответствующими. Екатерина Алексеевна недовольно поморщилась при взгляде на «Театр», но патриотическая тема «Адъютанта» явно перевесила. Вот только что-то не понравился мне расчетливый блеск в глазах министра – никак снова о Госпремиях вспомнила.

При этом я все еще посещаю утренние лекции. Вот и сегодня – хоть одну пару, но отсидел. А к одиннадцати пошел пешком в Кремль, благо идти тут всего ничего – только проспект Маркса перейти. Пока иду, вспоминаю недавний прикол и начинаю снова улыбаться.

Утром, обнаружив в коридоре весело ржущую толпу однокурсников, поинтересовался, что их всех так развеселило. Народ, увидев меня, начинает хохотать еще громче и мигом расступается, давая подойти к стенду со свежей стенгазетой. И что я там вижу?!

Негодяи, которых я еще вчера считал самыми близкими друзьями, нарисовали на меня новый шарж! Теперь Русин изображен в облике первобытного человека – с бородой и шкурой тигра, перекинутой через плечо. В одной руке каменный топор, в другой копье, у ног лежит туша горного козла с огромными рогами. А рядом вполне узнаваемая Вика в леопардовом бикини бодро мешает деревянным черпаком варево в огромном котле, висящем над костром. За нашими спинами виден вход в пещеру, перед которым расстелена шкура крокодила, а к стене прислонены доска для серфа и сноуборд. На вырубленной в камне полке лежит стопка учебников, намекая на принадлежность семьи дикарей к студенческой братии. Вот прям хоть сразу иди и меняй фамилию с Русиных на Флинстоунов! А сбоку, на большом камне, в виде Грубой наскальной живописи нанесена наша «Инструкция для гостей».

– Вот же черти, ославили нас с Викой на весь МГУ! – ржу я вместе со всеми. – А еще друзья называются…

– Рус, ты же сам говорил, что у нас неприкасаемых нет!

– Да я и не отказываюсь от своих слов.

Отсмеявшись, захожу в аудиторию и сразу натыкаюсь взглядом на довольные физиономии «художников». Погрозив им кулаком, прошу ребят бережно сохранить эту стенгазету на память. Будет у нас с Викой первая семейная реликвия.

– … Ваши документы, – возвращает меня в реальность голос постового на входе в Кремль.

Собрание журналистской группы будет проходить в одном из небольших залов на третьем этаже Сенатского дворца. Так что пока я до него добрался, свои документы мне пришлось предъявлять еще несколько раз. В этой части дворца во время октябрьского Пленума мне побывать не довелось, но догадываюсь, что где-то здесь находятся запасные служебные помещения Иванова. Да и новый Генсек наверняка выбрал себе кабинет на этом этаже. Но туда меня еще не приглашали. Не по чину. А вот интересно, будет сегодня Гагарин со своим пулом знакомиться или такая встреча позже состоится?

Когда я, наконец, захожу в нужный мне зал, там уже сидят человек тридцать. Обстановка в аудитории довольно непринужденная, сразу становится понятно, что многие здесь друг друга хорошо знают. Ага… кроме меня. Я пока мало с кем знаком из этой журналистской братии. С некоторыми спортивными корреспондентами, конечно, пересекался в Японии, но здесь-то в основном собрались политические обозреватели. Поэтому скромно усаживаюсь в четвертом ряду и достаю блокнот с ручкой. На меня оборачиваются. Судя по удивленным взглядам, даже, наверное, узнают, но знакомиться никто не спешит. Натыкаюсь взглядом на Всеволода Овчинникова, с которым мне тоже довелось поручкаться во время Олимпиады. Надо же! И его из Японии вызвали. Но он сейчас оживленно общается с кем-то и меня не видит. Смотрю на часы – до начала еще минут десять осталось. Похоже, народ специально пришел пораньше, чтобы пообщаться с коллегами.

В зал заходит Седов и, пробежавшись взглядом по залу, направляется ко мне. А вот это уже сюрприз! Аджубей не предупреждал меня, что Герман войдет в пул.

– Привет! – пожимает он мою руку. – Как здоровье?

– Вроде ничего. А ты здесь какими судьбами?

Герман отвлекается на секунду, чтобы кивнуть кому-то из знакомых, потом снова оборачивается ко мне:

– Аджубей решил меня на политику перекинуть после нашей с тобой статьи про американцев. Говорит, мы в тандеме хорошо сработались.

– Ну и отлично. А введи-ка меня в курс дела: кто есть кто из присутствующих?

Седов окидывает острым взглядом зал, тихо хмыкает:

– Что тебе сказать… народ здесь собрался серьезный. Но нашего брата – журналиста дай бог половина, все остальные – цековские… Овчинникова ты уже знаешь, справа от него еще один правдист сидит – Женька Примаков. Головастый парень – слышал, он в МГУ аспирантуру закончил, даже кандидатскую защитил. Работал в Гостелерадио, но в 62-м в «Правду» перешел.

У меня натурально отвисает челюсть – Примакова я вообще не узнал! И немудрено… темноволосый, молодой – ему сейчас лет 35 от силы. Пока я прихожу в себя от изумления, Седов продолжает меня просвещать:

– А вон того, с залысинами, тоже не знаешь? Это же Толя Аграновский – наш известинец. «Золотое перо», журналист от бога! Рядом с ним Лев Вознесенский из «Коммуниста».

Он начинает дальше перечислять присутствующих, но остальные фамилии мне ни о чем не говорят. Хотя…

– Слушай, а это не Бовин там?

– Бовин, – недовольно морщится Герман, – а с ним рядом Бурлацкий, фамилию третьего не знаю, но они все трое из ЦК. Там в международном отделе группа консультантов есть – вот они из них. А ты сам откуда Бовина-то знаешь?

– Да так… на приеме у Фурцевой встречал.

– А-а…

Германа снова кто-то окликает, и он оставляет меня одного. Консультанты? А вот это уже интересно. Делаю легкий прокол в памяти и откидываюсь на спинку стула, прикрывая глаза.

В ЦК внешней политикой занимаются сразу два «братских» отдела: международный и отдел по связям с коммунистическими и рабочими партиями стран социализма. Первый отдел продолжает традиции Коминтерна – через него КПСС руководит мировым коммунистическим движением. Возглавляет его ярый антисталинист Борис Пономарев. Сфера деятельности второго ограничивается соцлагерем. Но поскольку компартии всех соцстран правящие, отношения с ними тоже вышли на уровень внешней политики. И этот отдел тесно связан с МИДом, с посольствами соцстран, он пристально отслеживает обстановку в каждой из них. А возглавляет его сейчас не кто иной, как Юрий Андропов. В этих «братских» отделах ЦК работают, как правило, образованные люди, зачастую скептически относящиеся к догмам советской идеологии. Они связаны со всем миром, знают языки, часто бывают за границей, имеют реальное представление о происходящих там событиях.

Отношения между КПСС и международным коммунистическим движением после XX съезда изменились, обнажились проблемы, о которых раньше стремились не упоминать. Вера в непогрешимость Москвы и КПСС пошатнулась и постепенно уходит в прошлое. В руководящих головах нарастает беспокойство в связи с тем, что существовавший ранее аппарат ЦК не в силах угнаться за развитием событий. Нужны люди, которые, с одной стороны, не внушают сомнений относительно своей приверженности существующему политическому режиму и господствующей идеологии, а с другой – могли бы смотреть на мир открытыми глазами, были бы способны понять и объяснить надвигающиеся перемены. Так и появились консультанты…

– …Леш, ты что, уснул? Ну ты даешь!

Седов дергает меня за рукав, заставляя открыть глаза.

– Да не сплю я, просто задумался.

В это время в зал заходит группа руководящих товарищей, и, судя по оживлению среди присутствующих, ответственное мероприятие вот-вот начнется.

– Здравствуйте, товарищи! Попрошу внимания.

Один из вошедших сразу берется за дело, и в зале воцаряется тишина. Но, судя по всему, это какой-то мелкий референт – серый и невзрачный.

– Для начала позвольте представить человека, в плотном контакте с которым вам придется работать. Помощник Генерального секретаря КПСС товарища Гагарина – Олег Александрович Трояновский, – в голосе чиновника проскальзывает пиетет.

Поднимается невысокий мужчина лет сорока пяти с очень простым, улыбчивым лицом и редкими волосами, зачесанными назад. Я невольно подаюсь вперед, стараясь получше рассмотреть этого легендарного потомственного дипломата, столько сделавшего для поддержания высокой репутации СССР на международной арене.

– Добрый день! Я рад, что вижу здесь много знакомых лиц, – Трояновский откашливается, выступает вперед, – с некоторыми из вас нам уже доводилось работать во время официальных визитов покойного Никиты Сергеевича. И о том, какая это трудная и непростая задача – организовать на должном уровне визиты руководства страны, вы знаете не понаслышке. Одна из составляющих этой задачи – освещение таких визитов в прессе. И большое неудобство для нас вызывает постоянная смена журналистов в поездках по стране и за рубежом. Каждый раз нашим референтам приходится заново и заново объяснять все тонкости работы «на выезде», и это, если честно, отнимает прорву времени и сил.

– А потом еще замучаешься с ними статьи согласовывать… – тихо ворчит Герман.

– …Поэтому в ЦК было принято решение создать группу журналистов из разных изданий, на постоянной основе. И именно они будут освещать деятельность главы государства в прессе и на телевидении. Генеральный секретарь у нас молодой, деятельный, – улыбается Трояновский, – поездок по стране и за рубеж предстоит много. Скорее всего в ближайшее время войдет в практику и проведение специальных пресс-конференций с участием Генерального секретаря по каким-то важным поводам. Возможно, я подчеркиваю, возможно, в Кремле будет даже создана специальная пресс-служба для лучшей координации работы с советскими и иностранными журналистами. Вы знаете, что зарубежные коллеги постоянно жалуются на нашу закрытость, на сложности со своевременным получением важной информации. Видимо, пришло время опровергнуть их некоторые представления о нашей стране.

В зале поднялся гул, народ начал возбужденно переговариваться. Вполне привычные для Запада вещи казались совершенно немыслимыми для Союза. И хотя само слово «пул» не прозвучало, идея в целом была понятна: создавалась группа журналистов, максимально приближенных к власти. Со всеми вытекающими отсюда правилами и последствиями. В мое время аккредитацией на встречи с участием президента занимался департамент пресс-службы Кремля. Сейчас эти функции возьмут на себя ЦК и помощники Генсека. В 2000-х мероприятия главы государства на постоянной основе освещали около тридцати российских телерадиокомпаний, газет, журналов и информационных агентств. И сейчас, видимо, нас будет не меньше, особенно если еще и представители западных агентств будут тоже приглашаться.

А вот «постоянная основа», как оказалось, будет довольно эфемерной. Стоит один раз журналисту нарушить неписаные правила, и об аккредитации можно тут же забыть. А правила эти незыблемы во все времена. Что нам и озвучивают:

– В статьях и репортажах цитирование первых лиц должно быть максимально точным и корректным. Вы не имеете права публично задавать Генеральному секретарю вопросы, которые предварительно не согласованы со специальным сотрудником аппарата. Фотографии должны быть профессиональными, их тоже надо согласовывать.

– Вот и добрались, наконец, до истины – рулить нами будут не только люди Трояновского, но и идеологи из ЦК, – комментирует Герман.

Я задумчиво киваю. Понятно, что все они связаны одной цепью. Что именно идеология гарантирует всевластие партийного аппарата, на ней сейчас держится вся система. Ладно… начинать все равно с чего-то нужно. Step-by-step, – как говорят англичане…

Часа через два нас отпустили. Ничего особо нового я больше для себя не узнал. Зато получил приглашение явиться на Старую площадь за удостоверением, подтверждающим аккредитацию. Да, в этой реальности на каждый чих нужно письменное разрешение на него, и нашей группе решено придать официальный статус.

Хотя был еще один смешной момент. После перечисления всех «низя-а» Трояновский как-то смущенно откашлялся и произнес:

– Товарищи… есть еще одно пожелание, лично от Юрия Алексеевича. Прошу отнестись к его пожеланию с особым вниманием. Генеральный секретарь у нас крайне негативно относится к злоупотреблению спиртными напитками и застольями. Сухой закон в командировках, конечно, вводить не станем, но и о прежнем раздолье придется забыть. Так что рассчитывайте правильно свои силы – поблажек в этом плане не будет. И это относится не только к вам, журналистам. Это теперь единое правило для всех сотрудников из окружения Гагарина.

Судя по застывшим лицам коллег – такой «подлянки» они от Гагарина точно не ожидали. Он ведь «свой в доску парень»! Мягкий, улыбчивый. И вдруг…

– Не понял… – растерянно шепчет Седов. – Это теперь что – и расслабиться вечером после тяжкого трудового дня не дадут?!

Мне стоит большого труда сохранить невозмутимый вид и не рассмеяться, глядя на ошеломленных коллег. Ай молодец Гагарин! Ай да умница! Вроде мягко так, ненавязчиво, но гаечки сразу же прикрутил и свое отношение к пьянству обозначил. А правильно – нечего позорить страну пьяными выходками! Хочешь ездить за границу, будь добр вести себя прилично и соответствовать тем моральным нормам, к которым сам же и призываешь со страниц газет и журналов. А то вон даже у цековских консультантов что-то лица больно кислыми стали.

Пока нам объясняли новые правила игры, я успел досмотреть у себя в памяти информацию по этим консультантам, которые меня так заинтересовали. Как выяснилось, не зря, много полезного узнал.

Пономарев в свой Международный отдел набирал консультантов из числа сотрудников редакции журнала «Проблемы мира и социализма», расположенной в Праге. Известный инкубатор для «высиживания» таких ценных кадров. Руководитель группы Елизар Кусков, Вадим Загладин, Анатолий Черняев – все они птенцы из этого «Пражского Ватикана». Но кроме них была еще группа консультантов из отдела Андропова, с которой у них негласно шла конкуренция идей. Хотя здесь скорее речь нужно вести о другом – о борьбе за влияние на руководство страны. Но эта конкуренция не мешала двум группам консультантов работать сообща. Например, готовить предложения по проекту новой Конституции СССР вместе с прикомандированным к ним из отдела пропаганды ЦК… о да! Александром Яковлевым. Тем самым «архитектором перестройки», которого обвиняли в прямом шпионаже на западные спецслужбы. По инициативе Шелепина с 1958 по 1959 год Яковлев стажировался в Колумбийском университете. И стажировался он там вместе с известным впоследствии своим предательством генерал-майором КГБ Олегом Калугиным, с которым он в дальнейшем поддерживал тесные контакты и руководил его подрывной деятельностью в период «Катастройки».

В отделе Андропова группой консультантов руководит Бурлацкий – тоже весьма неоднозначная личность. Сам Федор Михайлович мнит себя либералом, и, как признавался потом в 90-е, внутренне и психологически с коммунизмом порвал еще в 56-м. Кстати, очень интересна история этого его «разрыва с коммунизмом». В тот год пятьсот человек из различных партийных учреждений – а в основном из органов партийной печати – были отправлены на теплоходе «Победа» в круиз вокруг Европы знакомиться с загнивающим Западом. Это был первый такой массовый выезд советских людей за рубеж. И, конечно, нельзя было на неокрепшие умы столько всего вываливать сразу. Что вообще можно рассмотреть в рамках такого круиза? Бурлацкий увидел только картинку – красивую витрину Запада и моментально «поплыл». Не потребовалось даже никакой вербовки, как с Яковлевым. На фоне яркой, завлекательной витрины все, что писалось у нас о Западе, выглядело дикой ложью. И домой тридцатилетний Федор вернулся законченным западником.

Что, впрочем, не помешало ему в 58-м поучаствовать в написании учебника по марксизму-ленинизму под руководством Куусинена, а в 61-м стать соавтором «Морального кодекса строителя коммунизма». И еще долго «служить» советской власти верой и правдой, декларируя самые правильные взгляды. А вот когда в конце 80-х стало ясно, что карьеру можно сделать на антисоветизме…

И в состав группы под руководством Бурлацкого тоже входят консультанты, прошедшие школу «Пражского Ватикана», – например, Георгий Арбатов, Георгий Шахназаров и Лев Делюсин. Хотя наряду с ними в группе были и более трезвомыслящие личности, такие как Александр Бовин и Олег Богомолов.

Чем дольше я вглядывался в свою память и чем сильнее билось СЛОВО в моей голове, тем больше я понимал, что некоторые из этих людей представляют собой настоящую угрозу для будущего страны. Они, как азартные картежники, теряют связь с реальностью из-за своей жажды немедленных перемен. Оторваны от жизни и имеют слабое представление о том, чем живут простые люди. Их не волнует цена перемен, которыми они грезят. Этим шестидесятникам, в силу возраста не успевшим повоевать в Великую Отечественную, хотелось подвигов, хотелось «под танки», и они яростно сражались со сталинистами-догматиками. Как говорил сам Бурлацкий: «То был род ожесточенного тираноборства». Но так увлеклись отрицанием опыта предыдущего поколения, что «вместе с водой выплеснули и ребенка».

…Собрание закончено, все потихоньку начинают расходиться, мы с Германом тоже направляемся к дверям.

– …Ну что, коллеги? Каково это – ощущать себя primus inter pares? – слышу я вдруг за спиной.

– Не понял… вы о чем сейчас? – оглядываюсь и вижу подошедших к нам Бурлацкого с Бовиным и тем третьим, чьей фамилии Седов не знал.

– В переводе с латыни, – поясняет Бурлацкий, снисходительно улыбаясь мне, – это означает «первыми среди равных». В такую группу ведь кого-либо не приглашают. Только лучших из лучших.

Мы с Германом пожимаем протянутые нам руки, знакомимся. Консультанты, не чинясь, представляются без отчества, хотя я помладше их всех буду. Третьим оказывается Олег Богомолов – экономист, в 90-е один из главных противников Гайдара. Герману явно льстит внимание сотрудников Андропова, и он радостно лыбится – ну как же: они сами подошли к нам знакомиться, какой почет! Я же реагирую спокойнее. А то ли намек Бурлацкого, то ли его комплимент про «первых» оставляю без ответа.

– Слышали о тебе, Алексей. Мероприятие в «России» получилось громким, народ до сих пор обсуждает! – Снисходительная улыбка не сходит с губ цековского консультанта. А уж этот его покровительственный тон… Вот интересно – он и со своими подчиненными так общается?

– Демонстрация у Кремля тоже много шума наделала, молодцы! – А вот Бовин, пожалуй, попроще будет и ведет себя более доброжелательно. – Какими языками владеешь?

– Русским, английским, матерным со словарем, – вежливо докладываю я.

– No way without a dictionary?

– I can do it without it. Но этажность конструкции от этого значительно снизится.

– Смешно… Рад, что с юмором у тебя все в порядке. А что со спортом?

– Дружу. Летом – серфинг, зимой – сноуборд и горные лыжи. В ближайших планах, подтянуть большой теннис, – вспоминаю я наставления Аджубея. – Ракетка уже есть, осталось себе спарринг-партнера найти.

– Отлично! Это хороший повод встретиться в неформальной обстановке, мы тоже все в теннис играем. Надо будет тебе пропуск в спортивный комплекс на Ленинских горах сделать, там хорошие зимние корты, – кивает Богомолов.

– Ну что – пойдемте пообедаем вместе? – предлагает нам Бовин. – Здесь очень неплохая столовая. Заодно расскажешь нам, людям отсталым, что это за зверь такой – сноуборд.

Пообедать, пожалуй, действительно не помешает. Вопросительно смотрю на Германа – тот аж не дышит: «от радости в зобу дыханье сперло». Еще бы… Вечером вся редакция «Известий» будет знать, с кем и где он обедал. Бурлацкий продолжает улыбаться с превосходством человека, снизошедшего до общения с простоватыми коллегами. И мне почему-то очень хочется стереть уже с его лица эту снисходительно-едкую улыбочку. Костюм мой он при этом точно заметил – на секунду взгляд его стал цепким и оценивающим.

Мы выходим в коридор вслед за Бовиным и всей компанией направляемся к лестнице. Но дойти до нее не успеваем.

– Алексей Иванович! – окликает меня хорошо знакомый голос, и я оборачиваюсь. Нас догоняет Андрей Литвинов, но вид у него чрезвычайно официальный. – Юрий Алексеевич просил вас срочно зайти.

Понятно. Мне остается только подыграть своему боевому товарищу и тоже сделать вид, что мы не знакомы.

– Хорошо. Мне идти с вами?

– Да, следуйте за мной, товарищ Русин.

Развожу руками и вежливо прощаюсь с новыми знакомыми.

– Извините, но сегодня с обедом, видимо, не получится. Встретимся позже.

– Обязательно! Теперь часто будем встречаться. – Бовин и Богомолов доброжелательно улыбаются, Бурлацкий лишь многозначительно хмыкает. Да уж… с этим товарищем теплые отношения у нас точно не сложатся.

Делаю шаг к Андрею и, уже поравнявшись с ним, оборачиваюсь к новым знакомым:

– И, кстати, Федор, в вашей версии латинской поговорки нужно заменить primus на primum, иначе смысл фразы о нашем равенстве кардинально меняется.

Заливистый смех Бовина говорит о том, что моя шпилька попала точно в цель.

– Нет, вы видели, какая молодежь пошла, а?! Латыни он тебя, Федор, учит, и ведь абсолютно прав!

А то!.. Мы, может, диссертаций и не защищали, зато на истфаке МГУ нас учили на славу. И, как известно, знания, заложенные в юности, отпечатываются в памяти особенно хорошо. Так что самые известные латинские поговорки и цитаты в моей голове застряли намертво – ночью подними, выдам их на автомате.

– Хорошо ты его макнул! – стоило нам свернуть за угол, как Андрей тут же сбросил маску служаки, превращаясь в своего парня, – крайне неприятный тип.

– Ты про Бурлацкого? А сам-то его откуда знаешь?

– Да пришлось к ним в Горки-10 несколько раз мотаться за документами. Они на бывшей даче Горького работают, готовят для Юрия Алексеевича какой-то доклад.

– Доклад?

– Ну, и не только доклад, как я понял, – тихо поясняет Литвинов. – Они ведь и для Хрущева что-то писали, я ему тоже от них какие-то документы возил.

– И?..

– Через губу разговаривает, как с прислугой. Другие-то приветливее будут, как этот толстяк Бовин. Цековцы, блин… а сами пьют там, как сапожники!

– Да ладно?!

– Лех, я тебе что – врать буду?! У них там есть Александр Николаевич – так я его вообще ни разу трезвым не видел.

Я пораженно замолкаю – это Яковлев, что ли?.. Но переспросить уже возможности нет, потому что навстречу нам теперь то и дело кто-то попадается. И дальше мы уже идем молча. Только перед самой приемной Гагарина я улучил момент и успел пригласить Андрея на свадьбу.

– Лех, в ЗАГС точно не смогу прийти, прости! Служба, сам понимаешь. А вот вечером постараюсь вырваться, если куда-нибудь не зашлют.

– Хоть вечером загляни, от службы своей немного отдохнешь. Глядишь, и тебе невесту подыщем! – Я подмигиваю улыбающемуся парню.

– Постараюсь вырваться. Спасибо за приглашение!

На этом разговор нам приходится прервать, поскольку Андрей передает меня в руки личной охраны Генсека. В небольшой комнатке парни меня тщательно досматривают и тут же проводят в приемную. А через пару минут и в кабинет.

– Русин! Ну и куда ты пропал?! – приветствует меня Гагарин. – Обещал держать меня в курсе со снежной доской, а сам?

Выглядит Юрий посвежевшим, явно уже обжился в Кремле.

– Докладываю, товарищ Генеральный секретарь! Первые испытания сноуборда прошли успешно! На горных склонах Карпат доска показала себя отлично, нам даже удалось привлечь одного хорошего специалиста к ее испытаниям. На кинокамеру все засняли, сейчас ребята монтируют короткий фильм. Как он будет готов, сразу передам через охрану. Зиловцы обещали сделать еще несколько досок, так что на новогодние праздники мы тоже заберем их с собой в Карпаты.

– Снова в горы? Везет!.. – тоскливо вздыхает Юрий. – А в Москве вообще непонятно, когда снег выпадет. И не вырваться никак из столицы – официальный визит во Францию готовим. Тебя уже в группу включили?

– Включили. Кстати, во Франции отличные горнолыжные трассы. Может, к культурной программе стоит и спортивную добавить? Снимемся для иностранцев, поразим их нашим передовым спортивным снаряжением.

– Идея отличная… – задумывается Генсек. – Надо с помощниками это обсудить.

– Обязательно обсудите! А если начнут бурчать, скажите им, что в Лувре и Версале вы уже были год назад во время неофициального визита, а теперь хотите познакомиться с развитием во Франции зимних видов спорта и тем, как у них идет подготовка к зимней Олимпиаде в Гренобле. По-моему, это вполне нормально для молодого, спортивного руководителя страны. СССР тоже пора начинать готовиться к зимней Олимпиаде-68.

Вижу, что идея моя понравилась Гагарину. Оно и понятно. Иначе чиновники снова начнут водить его по музеям, а современной Франции так и не увидишь. Пока он что-то помечает у себя в блокноте, я, пользуясь моментом, достаю конверт с приглашением.

– Юрий Алексеевич, знаю, что у вас мало свободного времени, но не могу не пригласить вас на свою свадьбу. Если вдруг найдете свободную минутку, мы с Викой будем очень рады видеть вас и Валентину Ивановну среди гостей в Грибоедовском ЗАГСе! Степан Денисович обещал прийти, так что с охраной там проблем не должно возникнуть. Но я, конечно, понимаю, что у вас государственные дела и все такое…

– Женишься?! Поздравляю! – искренне обрадовался за меня Гагарин и бросился пожимать руку. – Молодец! Дело хорошее. Обещать не буду – от моего личного желания теперь не много зависит, – но постараюсь приехать.

– Будем ждать! Но если не получится, мы поймем.

– Невеста-то красивая? – с заговорщицким видом подмигивает мне Юрий.

– Самая лучшая девушка Москвы! Да вы же Вику сами видели на митинге.

– А, точно! И красавица, и умница. Ну, тогда постараюсь приехать…

Глава 6

Я на время очень уповаю,
свет еще забрезжит за окном,
я ростки надежды поливаю
чтением, любовью и вином.
И. Губерман

Ох уж эта свадьба… Для кого-то такое волнующее событие останется единственным в жизни, а вот у некоторых оно происходило уже в третий раз. И волноваться вроде бы смешно после двух предыдущих браков, но я все равно сегодня нервничаю, как в первый раз. С Викиными переживаниями мои, конечно, не сравнить, но одно то, что организацией торжества в этот раз я сам не занимался, доверив все другим, уже напрягает.

Впервые я женился сразу после университета, и та, первая свадьба оставила у меня не самые лучшие воспоминания. Виной тому было пристрастие отца к выпивке, принявшее к тому времени уже масштаб бедствия. Организацию застолья с огромным количеством родственников с обеих сторон взяли на себя тесть с тещей, так что сама подготовка и той первой свадьбы обошла меня стороной. А само мероприятие прошло как в тумане. Весь тот день я провел как на иголках, молясь только о том, чтобы все поскорее закончилось и отец не отчебучил чего-нибудь, опозорив нас с мамой окончательно. К тому времени в его клятвы и обещания мы с ней уже совершенно не верили. И свободно я выдохнул только после того, как мама увезла его на такси домой.

Второй раз я такой ошибки не допустил. Да и родители к тому моменту уже развелись, а отец окончательно опустился. Так что, взяв дело в свои руки, я просто оплатил стол в ресторане, и на второй свадьбе с моей стороны присутствовали только мама да пара самых близких друзей. И вот теперь судьба послала мне новый жизненный опыт.

Вика накануне вдруг снова вспомнила о народных приметах и традициях и настояла на том, чтобы ночь перед свадьбой мы с ней провели раздельно. Поскольку переубеждать мою невесту в этом вопросе было бесполезно, я просто отвез ее вечером в гостиницу «Пекин» в номер к прибывшей в Первопрестольную Елене Семеновне. Утром Юлька с Ленкой отправились туда же, поскольку исполняли роль подружек невесты. А мы с друзьями на двух машинах поехали к назначенному часу забирать их из гостиницы. Подготовку застолья в ДК взяла на себя Ольга, так что за нашу студенческую вечеринку тоже можно было не волноваться.

Но у внезапной Викиной причуды была и положительная сторона. Вечером, вернувшись из гостиницы, я без спешки собрал на Таганке все наши вещи и перевез их на площадь Восстания. Друзей к переезду привлекать не стал. Во-первых, самих вещей было не так уж и много, а во-вторых, я не хотел портить им сюрприз. Вечеринка в честь нашего с Викой новоселья была еще впереди.

…Когда невеста в сопровождении своей «свиты» спустилась в холл гостиницы, у нас с парнями натурально отвисла челюсть. И не только у нас. Восхищенный шепот пронесся по залу, когда моя красавица вышла из лифта и, смущенно улыбаясь, направилась через весь холл мне навстречу. Я, конечно, с самого начала догадывался, что угадал с нарядом, но действительность превзошла все мои ожидания – этот костюм цвета слоновой кости и Вика были просто созданы друг для друга. А хризантема в ее волосах вместо банальной фаты из тюля и белые перчатки не оставляли сомнений в том, что перед нами невеста.

Народ в холле, включая персонал гостиницы, чуть не свернул шеи, побросав свои дела и с умилением наблюдая, как мы идем навстречу и потом замираем в самом центре зала, глядя друг другу в глаза. Один Димыч не растерялся и сразу же принялся снимать «исторический» момент. Ох, чую, какой у нас будет замечательный свадебный альбом…

Фотовспышка и щелканье затвора привели меня в чувство, но с голосом и словами пока было плоховато – все мысли из башки разом вылетели от нахлынувших чувств. Я просто вручил невесте букет белых роз и без слов заключил ее в объятья. Вокруг раздались аплодисменты, девчонки и Елена Семеновна полезли за носовыми платками, а какой-то дурак, нарушая этот трогательный момент, завопил на весь холл: «Горько!»

– Совесть поимейте! – осекла его Юлька, возвращаясь к привычному образу хорошенькой стервочки. – Люди даже еще до ЗАГСа доехать не успели.

– Так больно невеста хороша, а на свадьбу нас никто не приглашал!

– Жених тоже ничего, – поддержал его женский голос из толпы. – Давай уже поцелуй невесту нам на радость, жалко вам, что ли?!

– Эй, а где выкуп?!

Пошло-поехало. Да уж… народ у нас простой: что думает, то и говорит. Целомудренно поцеловав Вику и окончательно смутив ее, я подхватил невесту под руку и поспешил к выходу. Пока народ еще чего-нибудь не удумал. Вслед нам понеслись аплодисменты и пожелания крепкого семейного счастья. Мы на ходу обернулись и помахали зрителям рукой.

– Господи, как неудобно получилось-то! – зашептала Вика, пряча смущенное лицо в букете роз.

– Подожди, то ли еще будет, – со знанием дела предрек я…

В прошлой жизни мне свою первую невесту так легко забрать не удалось. И выкуп ее соседи с меня потребовали, перегородив вход в подъезд, и подружки невесты какие-то идиотские конкурсы у дверей квартиры затеяли – в общем, ужас был кромешный. Может, кому-то и было там весело, но точно не мне. Свадьба – это вообще праздник не для молодоженов. Гуляют все – родственники, друзья, соседи… Для молодых же это один бесконечный стресс. И в этот раз я своих друзей, а в особенности подруг, строго-настрого предупредил: если они устроят балаган на потребу публике, я обижусь так, что мало им не покажется.

В Грибоедовском все мероприятие прошло на высшем уровне. Интерьеры особняка все так же поражали «брачующихся» и их гостей своей дворцовой пышностью, но привычного для двухтысячных столпотворения перед дверями ритуального зала сегодня не было. То ли проведение церемоний здесь еще не поставили на жесткий конвейер, то ли в честь наших высоких гостей остальные церемонии передвинули на более позднее время. Мероприятием занималась Ирина Карловна, и она же сейчас встречала прибывающих гостей. Причем дама вписывалась в местные интерьеры так органично, словно была хозяйкой этого старинного особняка и проводила здесь великосветский раут. Даже Юлька притихла и оробела, встретившись взглядом с «герцогиней».

Не уточняя обстоятельств нашего с Ириной Карловной знакомства, я по очереди представил ей Вику, Елену Семеновну и своих друзей. Она окинула всех зорким взглядом и едва заметно качнула мне головой – фейс-контроль все прошли. На Вике и ее маме «герцогиня» задержала свой взгляд подольше и даже одобрительно им улыбнулась. Что можно было смело считать похвалой моему выбору.

Поскольку мы с Викой прибыли в ЗАГС чуть раньше назначенного времени, делать нам до начала торжества и приезда важных гостей было особенно нечего. Вику с мамой и девчонками Ирина Карловна отправила в специальную комнату для невест «пудрить носики», сама пошла проверить, как накрываются столы для фуршета, а нас с ребятами поставила в холле встречать прибывающих гостей. Здесь же быстро нарисовались парни специфической наружности. Лица мне их были незнакомы, но понятно, что хлопцы тут присутствуют по прямому распоряжению Мезенцева.

– Ну, ты, Рус, даешь… – покосился на них Димон и восхищенно обвел взглядом старинный интерьер с наборным паркетом и огромными зеркалами в золоченых рамах. – Это же сказка какая-то, свадьба века!

– Свадьба века здесь была год назад, когда Терешкова с Николаевым женились, – со знанием дела уточнил Лева. – К ним сюда сам Хрущев приезжал.

– Димыч, – пожал я плечами, – вот соберешься жениться на Юльке, и у вас такая же будет.

– Что-то я сомневаюсь, что к нам, простым смертным, на свадьбу твои гости пожалуют.

– Зато вы с ней сможете шикарный ресторан снять – устроить все так, как твоя «прынцесса» любит.

Друга мои слова заставили впасть в задумчивость. Ну, пусть подумает, ему полезно. Сколько он еще козликом скакать собирается?

Тем временем гости начали понемногу прибывать, а потом служебные машины и вовсе пошли косяком. Степан Денисович прибыл одним из первых и, выслушав отчет своих ребят, занял место рядом со мной. Видимо, твердо решил сегодня исполнить роль моего посаженого отца. Вскоре прибыли и мои «настоящие» родители – чета Черкасовых. Увидел их в дверях, и у меня комок застрял в горле. Особенно когда отец начал знакомить меня с мамой. Смотрел на нее и глаз не мог оторвать – такая молодая, красивая, глаза светятся счастьем. Мысленно даю обещание все сделать в этой жизни, чтобы отец не повторил своих прошлых ошибок и чтобы мамины глаза не потухли раньше времени от пережитых по вине отца невзгод.

А дальше я только успеваю отвечать на приветствия, раскланиваться и принимать поздравления, гости все прибывают и прибывают. Вижу, как мама с отцом, скромно забившиеся в угол, ошалело переводят взгляд с Фурцевой на Орлову и Александрова, которые расцеловываются с ней, как старые добрые знакомые. Рядом с Екатериной Алексеевной стоит не менее узнаваемый Шолохов. Быстро посылаю на выручку своим родителям Леву, который подводит к ним Марка Наумовича с Мирой Изольдовной. Поскольку отцы наши уже знакомы по заседанию клуба и тем для разговора у них предостаточно, за родителей мне можно больше не беспокоиться.

Вслед за Фурцевой появляется шумный Аджубей с Радой Никитичной, с которой до этого нам так и не довелось познакомиться. Она передает мне поздравление от Нины Петровны и ее благодарность за приглашение. Сетует, что чувствует та себя неважно, так что просит ее извинить за то, что не сможет поздравить меня лично. Но она всегда будет рада видеть меня в гостях и познакомиться, наконец, с моей молодой женой. Алексей Иванович в это время уже заметил оживленно беседующих в сторонке Федина и Заславского и тут же устремился к ним. Короче говоря, все здесь друг друга знают, и скучать в ожидании начала церемонии никому не приходится.

Наконец, судя по оживлению охранников, к Грибоедовскому подъехал наш главный гость. Лева быстро метнулся за невестой, и вскоре появилась Вика в сопровождении Елены Семеновны. Бедная женщина обвела растерянным взглядом собравшихся знаменитостей и вдруг заметила входящего в зал Гагарина с огромным букетом в руках. Нет, конечно, она вчера слышала от Вики, что Генеральный, возможно, заедет нас поздравить, и первый шок уже пережила. Но увидеть своими глазами, как человек-легенда с улыбкой запросто целует ее дочь в щеку и знакомит их потом со своей милой женой Валентиной…

На наше счастье, двери ритуального зала вскоре распахиваются, и нас всех приглашают пройти внутрь. Торжественная церемония начинается…

* * *

– Леш, прямо душой отдохнула на твоей свадьбе!

Услышать такое от Фурцевой дорогого стоит. Но первый акт нашего свадебного мероприятия и впрямь удался. Мы с Викой даже не устали. Ну, если совсем чуть-чуть. Ирине Карловне поклон до земли за то, как грамотно она все организовала. Нет, ну правда – словно «герцогиня» всю жизнь только организацией свадеб и занималась! И как-то ловко гостей за столы рассадила, чтобы рядом хорошо знакомые между собой люди оказались, и зал красиво украсила живыми цветами, а меню для нашего торжества подобрала такое, что вообще выше всяких похвал. Никаких тебе поросят, запеченных с петрушкой во рту, или огромных осетров на блюде, украшенных вялыми розочками из помидор и моркови. Не было здесь на столах купеческого размаха или привычной ресторанной самодеятельности. Все по-европейски сдержанно, разумно и, конечно же, вкусно. Наших искушенных гостей, наверное, мало чем можно удивить после заграниц, но Ирине Карловне это явно удалось.

Шампанское отличное, вина просто изумительные – народ как распробовал их, так и о водке позабыл. Я, если честно, переживал немного из-за Шолохова, а точнее, пристрастия Михаила Александровича к спиртному, но, оказалось – зря. Классик сегодня был в ударе – много шутил, к месту рассказывал какие-то веселые истории и практически взял на себя роль тамады. Не отставал от него и Александров – все-таки бездна обаяния у мужика, а этот его бархатный голос!.. Орлова с Фурцевой хохотали, как девчонки, над остроумными шутками мэтра, и даже серьезная жена Гагарина, Валентина, сегодня весь вечер улыбалась. А какие теплые слова Женя Евтушенко произнес в наш адрес! Я даже по-хорошему опешил. Уж не такие мы вроде с ним и близкие друзья, а вот, поди ж ты. Приятно…

Время в хорошей компании пролетело незаметно, и вот уже Гагарин засобирался, а с ним и Степан Денисович. Оказалось, руководство нашей страны по вечерам иногда работает. Важные совещания в Кремле теперь в любое время случаются. Потом попрощались Александров с Орловой – у Любови Петровны вечером спектакль. Вслед за ними чета Коганов потянулась, а глядя на них, и мои родители. И хотя мы с Викой всех приглашали продолжить вечер в ДК, с нами изо всех гостей поехали только Заславский и Евтушенко с Рождественским. Подарков нам подарили много, но тащить их с собой в ДК никакого смысла не было. Ирина Карловна и эту проблему решила – пообещала доставить все наши подарки в целости и сохранности домой. Мы с радостью вручили ей ключи от квартиры на Таганке и, поблагодарив за чудесно организованный фуршет, поехали праздновать дальше…

…Вопреки моим опасениям, на входе в ДК нас не ждал никакой сюрприз в виде натянутых лент или чего-то подобного. Встречали нас уже в актовом зале, украшенном воздушными шарами, плакатами и новогодними звездами на стенах. Стоило переступить порог, как «машинисты» на сцене грянули марш Мендельсона и в воздух взлетело облако конфетти из сотни хлопушек. Ага… вот заодно и встречу Нового года порепетировали! И здесь уже все было по-простому, по-свойски и оттого немного суматошно и бестолково. Что только добавило веселья. Продолжение нашей свадьбы все больше походило на очередной студенческий капустник. Нам читали поздравления в стихах, исполняли какие-то самодельные номера и песни, а вручение подарков вообще превратилось в целый спектакль.

Сначала от деканата и парткома нам дарят отличную польскую палатку. Они только начали появляться в продаже и отличаются от своих отечественных собратьев, как «Волга» от «Запорожца». Действительно, царский подарок!

– Это настоящий благоустроенный шалаш для молодой спортивной семьи! – улыбается парторг Солодков, глядя на наши довольные лица, и указывает на знаменитый плакат, где наша семья изображена в образе дикарей Флинстоунов.

– Да у них уже и собственная яхта есть! – ехидничает Юлька. – Даже две. Им зиловцы сегодня вторую доску для серфинга подарили.

– Не надо завидовать чужому богатству, Юленька, – со смехом отвечает ей Вика, – выходи поскорее замуж, и тебе такую же яхту подарят!

Ну а дальше чуть ли каждый подарок сокурсников сопровождается остроумными веселыми комментариями и хохотом в зале. С юмором здесь у всех полный порядок.

Сначала нам подарили надувной матрас в качестве «пуховой перины». Как голосом Раневской прокомментировал Лева: «Пушинка к пушинке собирали!» Потом был «мебельный гарнитур «Людовик-64»», состоящий из походного стола и пары складных кресел. В качестве «хрустальной люстры» мы получили шикарный мощный электрический фонарь, работающий как на батарейках, так и от аккумулятора машины. А «императорским обеденным сервизом» оказался набор посуды из нержавейки для туристов на шесть персон. Дальше пошли ракетки для бадминтона, ласты, маска для подводного плаванья и гамак, походные шахматы и ружье для подводной охоты. Футбольный мяч, очки для горных лыж, термос и даже надувной спасательный круг. Гора подарков все растет – полное ощущение, что четвертый курс журфака МГУ накануне ограбил спортивный магазин! Вот что значит вовремя подать людям правильную идею!

– Любимая, мы с тобой теперь самые обеспеченные люди в стране, у нас есть все, что нужно, для счастливой семейной жизни! – радостно заявляю я, потрясая в воздухе туристическим топориком. – Теперь нам не хватает только телеги, чтобы дотащить все это богатство до нашей пещеры.

В ответ под громкий хохот зала нам дарят самые настоящие санки.

– Лешка, мы точно теперь не пропадем, – смеется Вика, – домчимся до пещеры с ветерком!

Господи, да я еще в жизни столько не смеялся, как на нынешней собственной свадьбе! Зачем нужен цирк с такими друзьями! Кажется, все здесь подготовили не хуже нас. Подозреваю, что на фотографиях у Димыча вообще не будет ни одного серьезного лица. А еще и Лева со своей камерой снимает самые веселые моменты. Жаль только, звука нет.

Тетушки из библиотеки передают нам через Витьку Ерохина еще один ценный подарок – «Книгу о вкусной и здоровой пище». Знают умницы-старушки, что вкусно приготовленная еда – залог прочного мира в молодой семье. Уж сколько на их долгом веку семейных пар споткнулось на этом, сколько «любовных лодок разбилось о быт» – им ли не помнить.

Викины подружки-однокурсницы, смущаясь, дарят нам два парных свитера ручной вязки. Красивого голубого оттенка с красным скандинавским рисунком на груди.

– А это чтобы вы не замерзли в своем шалаше!

Пока растроганная Вика обнимает рукодельных подружек, Юля с Леной с деловым видом уже рассматривают их подарок.

– Слушай… отличная идея для январского номера, между прочим, – задумчиво заявляет Лена, – одинаковые свитера для влюбленной пары – это очень необычно и оригинально, правда, Юль?

– Согласна. Дим, сделаешь фото для нашей рубрики?

– Девчонки, может, вы хоть сегодня о работе забудете? – ворчит Лева, отбирая у них свитера.

Наконец, вручение подарков заканчивается, и можно уже перейти к застолью. Народ здорово проголодался, дожидаясь нас, и теперь с удовольствием набросился на еду. Глядя, с какой скоростью опустошаются тазики с салатом оливье, я хвалю себя за разумную предусмотрительность. Прикинув на глазок расчеты девчонок, я сразу понял, что «маловато будет» и увеличил бюджет в полтора раза. Лучше пусть что-то останется, чем не хватит. Вон в общаге ребята с удовольствием все потом сметелят. Мы с Ольгой так и договорились: если что останется – все вечером отвезут туда.

Со спиртным я их планы тоже поправил. Оставил только шампанское и вина. Причем крепленые из списка убрал. Не нужно нам здесь пьяных, не за тем собрались. Парни из клуба обещали приглядывать, чтобы никто сильно не перебрал и с тостами не частили. Впрочем, присутствие за столом декана и секретаря парткома любителей выпить и так сдерживает получше любых болидов.

Ко мне подходит Паша Слободкин.

– Леш, народ вроде перекусил, может, музыкальную паузу перед горячим устроим?

– Давай, я не против. Вы сами-то успели поесть?

– Все нормально, успели.

– Тогда вперед. Начинаю я с новой песни для жены, а потом вы подхватите.

Евтушенко, сидящий рядом, тут же делает стойку:

– Еще одну написал?

– И не одну! – смеюсь я.

Целую Вику под восторженные крики гостей и иду на сцену, где меня уже ждут гитара и микрофон.

– Друзья мои… спасибо вам за то, что вы разделили с нами этот радостный день. Надеюсь, что в нашей с Викой жизни будет еще много замечательных событий, но этот день благодаря вам мы никогда не забудем! – пережидаю аплодисменты и обращаюсь к жене: – Вика… любимая моя, эта песня для тебя.

Судя по лицам Димыча и Левки, они приготовились услышать «Эхо любви». А вот нет! Эта песня, конечно, тоже будет, но попозже. Под пристальным взглядом Ленина, чей бюст украшает сцену, перебираю струны гитары. Под первые аккорды начинаю петь, не отрывая взгляда от любимых глаз:

Я прошу тебя, сумей забыть все тревоги дня.
Пусть они уйдут, и, может быть, ты поймешь меня.
Все, что я скажу, не знаешь ты, – только ты тому вина.
Понял я, что мне нужна – нужна одна лишь ты,
лишь ты одна…

Хочу, чтоб годам вопреки также были мы близки,
Так же были мы близки двадцать лет спустя…[7]

Нет, ну я знаю, что это самая трогательная песня Антонова (на стихи Леонида Фадеева) и самая душевная, но зачем же плакать-то, любимая! Спрыгиваю со сцены, бегу успокаивать Вику. И хлюпает носом в этом зале не одна она – многие девчонки расчувствовались. Хорошо, что «машинисты» в это время подхватывают эстафету и запевают наш веселый твист «Любите, девушки». Народ тут же пускается в пляс.

Я с напускной серьезностью корю жену:

– Викусь, ну ты чего это здесь сырость развела, а? Я так старался, песню сочинял…

– Дурачок, это я от счастья! – утыкается она лбом в мое плечо и прерывисто вздыхает. – Как будто в сказке живу с тех пор, как мы начали встречаться.

– В сказке? – смеюсь я. – Это ты еще не все видела и не обо всех моих планах знаешь.

– Что ты еще задумал?!

– Скоро узнаешь, – обещаю с загадочным видом. – А пока вытри носик и пойдем потанцуем. Слышишь, ребята новую песню начали играть? «Вальс-бостон» называется…

«Повальсировать и побостонить» нам с Викой толком не удалось – Андрей Литвинов пожаловал! А буквально через пять минут и запыхавшийся Герман в дверях нарисовался – оказалось, его Аджубей услал в местную командировку, где он благополучно и завис, освещая какое-то важное мероприятие. Снова поздравления, цветы, подарки.

– Лешка, нам придется отдельную пещеру снимать под подарки! – смеется разрумянившаяся Вика. – И еще одну под цветы.

Парни смотрят на нее с немым восхищением. Но ведь и впрямь хороша – картинка просто, а не жена. Девчонки-сокурсницы все губы себе искусали, разглядывая Викин свадебный наряд и ее счастливое лицо. Подозреваю, не одна из них задает себе сакраментальный вопрос: ну почему я этого Русина раньше не разглядела?!

– Эх, Рус, нужно было увести у тебя Вику, пока ты тогда на Маяковке стихи читал! – с легкой завистью говорит мне Литвинов. – Чего я лопухнулся? И умница, и красавица…

– …и спортсменка, и комсомолка, – подхватываю я. – Ты, Андрюх, вместо того чтобы на чужое счастье зариться, свое устраивай. Посмотри, сколько здесь красавиц и умниц, где ты еще такой богатый выбор найдешь со своей непростой службой? А через год все эти девчонки университет уже окончат – вот тебе и готовая жена. Иначе так холостяком и останешься. Вон бери пример с Женьки и с Роберта – парни при женах и то не теряются.

Литвинов задумчиво обводит зал глазами… А что? Жениться-то ему все равно нужно. Сейчас, если парень в двадцать пять еще холостой, на него окружающие и родственники начинают с укором посматривать. У многих в этом возрасте уже по двое детишек в семьях подрастают. Да и по службе женатых офицеров продвигают гораздо быстрее. «Семья – ячейка общества» – это в 64-м далеко не пустой лозунг.

Так что, подняв тост за нас с Викой и быстренько перекусив, Андрюха решительно поправляет галстук и направляется к группе моих однокурсниц, сиротливо стоящих у сцены. А здесь как раз и «машинисты» медленную «Зиму» врубили. Под актуальные слова «…достает зима белые одежды…» Литвинов приглашает танцевать Ирку Миронову – симпатичную смешливую брюнетку с короткой мальчишеской стрижкой. Не худший выбор, кстати, – во вкусе Андрюхе не откажешь. Женька Евтушенко, негодяй такой, пользуясь моментом, уводит танцевать мою жену. Мы остаемся с Седовым одни.

– Леш, я здесь недавно с Бовиным снова пересекся на одном мероприятии, – сообщает мне Герман, наворачивая вторую порцию салата и подтягивая поближе к себе блюдо с остатками слегка подтаявшего холодца, – он просил тебя срочно Бурлацкому перезвонить.

– Зачем это?

– В гости хотят тебя пригласить, чтобы поближе познакомиться, – увидев скепсис на моем лице, Герман строго наставляет на меня вилку: – Не вздумай отказываться, Русин, обязательно съезди! От таких предложений только дураки отмахиваются.

– Так и ехал бы к ним сам.

– А кто меня туда звал? «Много избранных, но мало призванных».

– Не перевирай. В притче о брачном пире в Евангелии Христос говорит по-другому: «Ибо много званых, а мало избранных».

– Ну… мы семинариев не оканчивали, – ржет Седов, – нам простительно! А их интерес к твоей персоне понятен – ваш второй номер всю читающую Москву на уши поставил.

Я задумываюсь. Да уж… Вокруг «Студенческого мира» снова дикий ажиотаж. Не знаю, как в других городах, а в московских киосках Союзпечати весь тираж смели за три часа. Аджубей, потирая руки от удовольствия, тут же дал распоряжение допечатать к 500 тысячам еще 200, доведя тираж до рекордных 700 тысяч, а всей редакции выписали годовую премию в размере двух месячных окладов. Очень даже щедро по нынешним временам. Правда, мы еще и макет дайджеста на английском успели подготовить за неделю, так что эта премия вполне заслуженная. В новый год журнал теперь железно вступает с миллионным тиражом. И это еще подписка на первое полугодие толком не выстрелила, потому что о ней мы своим читателям сообщили только в декабрьском номере. Дали что-то типа рекламы с индексом в каталоге Союзпечати. Посмотрим теперь, что со вторым полугодием получится.

Но что делать с приглашением к консультантам? По логике оно, конечно, должно очень польстить молодому журналисту, а вот заводить с этими консультантами дружбу мне особенно не хочется. Ладно, еще Бовин с Богомоловым, но ведь там же и другие персонажи есть…

Встряхиваю головой, отгоняя неприятные мысли. Завтра об этом подумаю. Все равно без Иванова и Мезенцева такой вопрос не решить. На следующей неделе, кстати, будет уже готов мой служебный загранпаспорт – Степан Денисович поспособствовал. А сейчас надо продолжать веселиться. И пора уже горячее подавать, а то мы такими темпами до торта и к полуночи не доберемся. А у меня сегодня весь вечерний график до минуты расписан – в 23:55 нас ждет «Красная стрела» и свадебное путешествие в Питер. Вика еще не в курсе, зато моя мировая теща «в деле» – втихаря собрала сумку с дочкиными вещами и сунула ее в багажник нашей «Волги».

Свадьба идет своим чередом, танцы снова сменяет застолье, а застолье – снова танцы. Молодежь веселится, выступление «Машины времени» выше всяческих похвал. Я поднимаю вверх большой палец – Павел довольно кивает. Слободкин явно знает себе цену, и результат его руководства группой налицо. Он показывает мне на часы – «машинистам» действительно пора немного передохнуть. Так что сейчас премьера новой песни – и плавно переходим к торту.

По дороге к сцене подзываю Лену, договариваемся, что его внесут в зал на последних словах песни. Я уже успел мельком глянуть на это многоярусное чудо, и скажу, что по нынешним временам такой торт – неслыханное великолепие, хотя ярусов на самом деле всего три. И украшен он с большим вкусом и фантазией – только белоснежное безе, и никакого разноцветного крема.

Зал затихает, увидев меня у микрофона, Ольга гасит часть света, создавая нужную атмосферу. По кивку Павла «машинисты» играют вступление, а я, дождавшись момента, начинаю петь песню на слегка измененные стихи Игоря Николаева. Проникновенно и тихо, потому что серовский надрыв считаю здесь совершенно неуместным:

Подними глаза в декабрьское небо,
Загадай все то, о чем мечтаешь ты,
В жизни до тебя я так счастлив не был.
Для тебя одной, их так любишь ты,
Эти белые цветы.

Я люблю тебя до слез,
Каждый вздох, как в первый раз,
Вместо лжи красивых фраз
Это облако из роз.
Лепестками белых роз
Наше ложе застелю,
Я люблю тебя до слез,
Без ума люблю…[8]

И, наверное, снова в зале потекли бы ручьи девичьих слез, если бы в этот момент в притихший зал не ввезли тележку с тортом и не включили яркий свет. Ох, что началось!.. Охи, ахи и девичьи восторги. Не могу отказать себе в маленькой слабости – нахожу глазами Пилецкого и, победно улыбаясь, показываю ему «фак». Вот так, и без сопливых мы справились! В ответ получаю взгляд, полный ненависти. И я понимаю, почему он так бесится: свадебное торжество подходит к концу, а совершить какую-нибудь гадость у Антоши возможности до сих пор не было – мои парни начеку, не спускают с него глаз. Витька Ерохин так просто каждый раз вырастает за его спиной, стоит Пилецкому подойти к столу и потянуться к вину. А Ольга тем временем так же бдительно следит за дверью в подсобку, где хранятся ящики с вином.

И вот мы с Викой, дружно взявшись за руки, отправляемся резать торт. Антоша послан и забыт. Зато, как вскоре оказалось, Пилецкий ничего не забыл. Поняв, что до нас с Викой ему сегодня не дотянуться, он решил отыграться на моих друзьях. Правда, ничего этого я уже не вижу и подробности произошедшего узнаю лишь потом. А в тот момент мы с невестой под восторженный девичий писк режем огромный торт и щедро угощаем им гостей.

Через какое-то время в другом конце зала слышится звон разбитого стекла. Мы с Викой оборачиваемся, как и все, и видим картину маслом: пьяный в хлам Пилецкий делает несколько неуверенных шагов, продолжая утаскивать за собой скатерть со стола, и потом падает ничком на пол. По довольным мордам своих парней понимаю, что это целиком их заслуга. Поняли это и дружки-мажоры, которые тут же пытаются завязать драку.

Ну, это они зря… Рядом тут же появился Андрюха Литвинов. На то, чтобы восстановить общественный порядок, у него уходит тридцать секунд. Ксива в нос – и короткий приказ:

– Взяли эту падаль и исчезли! Считаю до трех. Раз…

До трех ему считать не пришлось. Дружков-мажоров как в унитаз смыло. И пьяное тело Антоши не забыли с собой прихватить. Димыч что-то шепчет Андрею на ухо, тот быстро выходит вслед за мажорами. Многие в зале даже не успели понять, что сейчас произошло. Слышен лишь громкий презрительный голос Ольги:

– И это член бюро?! Придется в понедельник внеочередное комсомольское собрание созвать. Такое безобразное поведение нельзя оставлять без внимания.

Инцидент исчерпан, внимание снова возвращается к торту. Вечер близится к своему логическому завершению. Поднимаемся с Викой на сцену, я беру заключительное слово:

– Друзья, мы с Викой, к сожалению, должны покинуть вас – нас ждет поезд и волнующее свадебное путешествие в Ленинград.

У Вики округляются глаза, в зале раздаются смешки и аплодисменты. Всем понятно, что для невесты это тоже стало сейчас полным сюрпризом. А вот по веселым улыбкам Елены Семеновны и наших друзей видно, что все они участвовали в «заговоре».

– Но вы еще можете веселиться и танцевать. Главное, не опоздайте на метро. А сейчас наступил кульминационный момент. Всех девушек, мечтающих выйти замуж, прошу собраться перед сценой. Моя жена бросит вам свадебный букет, и та, кто его поймает, в течение следующего года обязательно выйдет замуж. Примета неоднократно проверена на практике и срабатывает почти на сто процентов.

Традиция эта не сказать чтобы известна и популярна в Москве, не успела она еще дойти к нам из Европы. Но кто же не хочет замуж? Так что девчонки, сначала смущаясь, а потом все смелее подходят и собираются стайкой у сцены. Парни подбадривают их, отпуская беззлобные шутки, азартно потирают руки и делают шутливые ставки на то, кто сейчас окажется самой удачливой. Левка снимает процесс на камеру, Димыч снова расчехляет фотоаппарат. Я разворачиваю Вику спиной к залу, вручаю ей букет.

– Ну что, любимая, готова осчастливить кого-то из девчонок? Тогда кидай букет через голову, и посмотрим, на чьей свадьбе будем гулять в следующий раз!

На счет «три» Вика хорошо так размахивается, и букет по высокой траектории летит в зал. Юлька подпрыгивает, пытаясь схватить его, не уступают ей и другие желающие. Но букет совершенно неожиданно для всех приземляется в руки Мироновой. В зале поднимается гвалт, Ирка стоит посреди хохочущей толпы, растерянно прижимая к груди букет слегка увядших роз.

– Кажется, я знаю, на чьей свадьбе мы будем гулять! – смеюсь я, кивая Вике на входящего в зал Андрюху. Тот, пропустив все самое интересное, не понимает причин всеобщего веселья и удивленно смотрит на Ирку с букетом.

А мы с Викой тепло прощаемся со всеми и направляемся к машине. Теперь Димыч должен отвезти нас сначала в «Пекин», чтобы доставить тещу в гостиницу, а потом на вокзал. Завтра он же отгонит «Волгу» на Таганку.

– Дим, как вам удалось напоить Пилецкого?! – задаю я животрепещущий вопрос.

– Ловкость рук, и никакого мошенничества! – гордо заявляет он нам. – Один из наших болидов «нечаянно» толкнул Антошу под локоть, и ему пришлось на секунду поставить свой фужер с вином на стол, чтобы промокнуть дорогой галстук салфеткой. А уж поднять суматоху вокруг и поменять фужеры местами было секундным делом. Теперь наша Ольга его живьем закопает!

– А что ты шепнул Андрюхе?

– Подсказал ему пошарить по карманам Пилецкого и поискать его «микстурку».

Да… вызов на бюро и выговор по комсомольской линии – это цветочки по сравнению с тем, какие неприятности ему может устроить Литвинов. Что ж… воздастся каждому по делам его…

* * *

Два дня в Питере пролетели для нас с Викой, как одно мгновенье. Она в Северной столице в первый раз, и все здесь для нее было в новинку, все вызывало восторг. Я же «северную Пальмиру» тоже нежно люблю, но, извините, в другое время года. Мой город на Неве – это не хмурая громадина с облупившимися фасадами, а блистательная столица Империи, залитая ласковым июльским солнцем. Ведь таким мрачным и угрюмым, как у Достоевского, творцы города на Неве его точно не задумывали. Поэтому сейчас мне крайне осторожно приходится выбирать, что можно показать моей впечатлительной женушке, чтобы не испортить ее первое впечатление.

Номер нам Ася забронировала в интуристовской «Астории», так что живем мы в самом центре, и многие достопримечательности находятся в шаговой доступности. Сама гостиница неплоха, но следы времени в ее интерьерах заметны отчетливо. Приняв душ и передохнув немного после поезда, мы спускаемся позавтракать в ресторан, а потом идем гулять по городу.

День пасмурный, но дождя или мокрого снега нет, только сырой, пронизывающий ветер задувает с Финского залива. Начало зимы в средней полосе вообще в этом году малоснежное, хорошо, если к Новому году снег выпадет. Мы оба зябко кутаемся в пальто и прячем носы в шарфы, жмемся друг к другу, как два замерзших воробья.

– Боже, как они здесь живут? – ежится Вика под безжалостными порывами ледяного ветра.

Да уж, милая, это тебе точно не родной южный Воронеж и даже не Москва. Мы идем мимо Исаакиевского собора к Сенатской площади, ныне Площади декабристов. Жена непременно хочет увидеть Медного всадника. Беру на себя роль гида, провожу экскурс в историю.

– Ох, Лешка, сколько же ты у меня всего знаешь! – удивленно качает головой Вика. – Но как будто недолюбливаешь декабристов, говоришь о них холодно. А почему? Они же герои, с царизмом боролись.

Вот что я должен ответить человеку, в голову которого с детства вбита сомнительная истина о героизме этих людей, догма, что «декабристы разбудили Герцена» и подобная ей чушь?

– Вик, с декабристами все очень непросто… – осторожно говорю я. – Задай себе один-единственный вопрос, который им задал и Бенкендорф на первом допросе: почему никто из них сам не освободил своих крепостных? Почему их не поддержал народ и не вспыхнули бунты по всей стране в поддержку повстанцев? Они же долго стояли на Сенатской площади – толпа лишь в качестве зрителей маячила вокруг. Почему многие порядочные люди того времени искренне осуждали их?

Жена озадаченно замолкает. Сколько же еще идеологической шелухи в этой прелестной головке. Выметать и выметать… Но обрушивать новые знания лавиной тоже нельзя. Только шаг за шагом, подкрепляя каждый свой довод неоспоримыми фактами.

Вот снимает сейчас Бондарчук свой фильм «Война и мир»? Прекрасно. Правда, пока съемки картины временно приостановлены, режиссер в срочном порядке монтирует первые две серии, чтобы в июне представить их на Московском международном кинофестивале. Так это и к лучшему. Вот вам достойный повод поднять столь важную патриотическую тему. Ведь для России та война 1812 года тоже была и Великой, и Отечественной. Надо будет пораскинуть мозгами, написать для себя четкий план и начать печатать цикл статей о ней. Историк я, в конце концов, или нет? И тема перезахоронения праха Багратиона на Бородинском поле тоже прекрасно впишется в этот цикл. Но начну я все-таки с интервью с Сергеем Бондарчуком, будет ему шикарная реклама будущего фильма. Точно!.. Вернусь в Москву и попрошу Баскакова устроить мне встречу с режиссером, чтобы это интервью вошло уже в свежий номер «Студенческого мира». А потом сразу же силами клуба организуем сбор подписей за восстановление Триумфальной арки. Думаю, Бондарчук первым с радостью поставит свою подпись под воззванием. Хотя нет… первым у нас все-таки будет Гагарин.

Повеселев от пришедших в голову светлых мыслей, я веду Вику дальше – в Эрмитаж. Там тепло и сравнительно малолюдно – ведь суббота пока еще рабочий день, а школьные каникулы начнутся только через неделю. Сам я был в главном музее страны столько раз, что давно со счета сбился, – каждый год возил в Питер своих учеников, а какая поездка туда без Эрмитажа? Покупаем входные билеты, дожидаемся, пока соберется небольшая группа и придет сопровождающий экскурсовод. В составе группы прохожу для приличия пару залов, а потом наклоняюсь к ушку жены:

– Викусь, ты сильно обидишься, если я исчезну по-тихому? Мне обязательно нужно в одно место подъехать.

– Лешка, ты опять себе работу нашел?! Мы же с тобой в свадебном путешествии!

– Малыш… ну, не ругайся! – жалобно прошу я. – В Эрмитаже я уже был, а дело очень срочное. Давай в четыре встретимся в вестибюле и пойдем вместе обедать. Ты даже не заметишь, как время пролетит.

– Не явишься вовремя – развод и девичья фамилия! – шутливо угрожает мне Вика и милостиво меня отпускает.

Вот не жена, а золото! А некоторые капризные «прынцессы» подняли бы сейчас такой визг, что со стен Эрмитажа картины бы попадали, а статуи дружно заткнули уши. Но я, умудренный опытом двух неудачных браков, последней женой выбрал себе очень правильную девушку. Так что через несколько минут я уже сажусь в такси на Дворцовой набережной.

– Заказано, – хмуро произносит водитель.

– Два счетчика, – коротко отвечаю я.

Таксист сразу веселеет.

– Куда?

– На Фонтанку, в БДТ, пожалуйста.

Почему в БДТ? А потому что театр уведомил, что берется за постановку нашей пьесы «Революционный этюд». Так что для приличия не мешает мне показаться на глаза прославленному режиссеру этого театра – Товстоногову Георгию Александровичу.

Меня встречают тепло, даже разрешают посидеть немного на дневной репетиции. Наконец мэтр удостаивает меня небольшой личной аудиенции. Внимательные глаза за толстыми стеклами больших очков, крупный нос, глубокие залысины, а еще Товстоногов очень много курит. Георгий Александрович интересуется: откуда я и как вообще начал заниматься писательством? Сообщаю ему свою краткую биографию.

– Так это вы тот Русин, который написал «Город не должен умереть»? Сильный роман. Но по стилю совсем на вашу пьесу не похож.

Пожимаю плечами. Спорить на эту тему даже не стоит, ведь стиль, действительно, абсолютно разный. Хотя небольшой литературной обработке и роман, и пьесу Шатрова я все-таки подверг.

– Просто пьеса намного раньше написана была, – бездарно оправдываюсь я.

– Хорошо, а у вас, как у автора, есть какие-то пожелания?

– Нет. Всего лишь одна скромная просьба – чтобы из пьесы не получился очередной «датский» спектакль к юбилею Ленина. И мне не пришлось писать разгромную рецензию на свою же пьесу.

Товстоногов громко смеется, оценив мою шутку.

– И кого же вы видите в роли Ленина, если не секрет?

– Кирилла Лаврова. Но это лишь пожелание, ни на чем не настаиваю. Я же из Москвы и совсем плохо знаю вашу труппу.

– Так приходите вечером на спектакль, посмотрите на актеров. Сегодня у нас премьера по пьесе Радзинского «104 страницы про любовь». В главных ролях Татьяна Доронина и Михаил Волков. Контрамарки будут ждать вас у администратора.

– Спасибо, Георгий Александрович, обязательно приду!

Прощаемся с Товстоноговым. Ну вот, вопрос с культурным досугом на сегодняшний вечер разрешился самым удачным образом. Теперь остался еще один важный визит – к Старосу и Бергу.

Дохожу с Фонтанки до Московского проспекта, где движение машин гораздо интенсивнее и шансов поймать такси больше, ловлю машину и еду на Волковскую улицу. Там находится объект под названием «а/я 155».

Хоть Иванов и насмехался над моей готовностью работать в свадебном путешествии, но о визите журналиста «Студенческого мира» в лабораторию Филиппа Георгиевича Староса все-таки договорился. И мое интервью с ним прошло намного плодотворнее, чем с академиком Глушковым. Невысокий крепыш лет сорока пяти с кучерявыми темными волосами, густыми бровями, усами и крупным носом – он и правда похож на грека. А острый взгляд выдает в этом человеке незаурядный ум.

Здесь мне по большому счету даже и объяснять ничего не пришлось: Старос сам прекрасно понимал, что несовместимость советских ЭВМ – это проблема номер один. А проблема номер два – необходимость миниатюризации электронной аппаратуры, невозможная из-за отсутствия нормальных интегральных схем. Я как будто встретил единомышленника, даже от сердца немного отлегло. Ну хоть кто-то мыслит в правильном направлении, а не витает в эмпиреях. И я совсем не удивлен, что у него обнаружились оба номера «Студенческого мира» с моими статьями на тему ЭВМ.

– Алексей, ты журналист, а переживаешь за развитие электроники побольше некоторых ученых, – улыбается Старос.

– Переживаю? – Моя усмешка получилась кривой. – Да я спать нормально перестал, с тех пор как в Японии увидел эту чертову IBM System-360! И оснащение лабораторий в Токийском университете. Но почему-то моей тревоги даже такие мэтры, как академик Глушков, не разделяют.

– Академик Глушков… это что… Ты еще с нашими чиновниками из Госкомитета по электронной технике не общался.

– Зато я уже до Гагарина добрался.

– И как результат? – заинтересованно поднимает бровь Старос.

– Ну… Юрий Алексеевич хотя бы по-настоящему обеспокоен сложившейся ситуацией. И, насколько я знаю, готовится к Пленуму по НТП. Хотя честнее было бы его назвать Пленумом по научно-техническому отставанию СССР от Запада.

– Жаль, Иосиф Вениаминович в отъезде – это наш главный инженер, он бы тебе сейчас стоя аплодировал!

Ага… это он про Берга сейчас упомянул. Дальше я вспоминаю, зачем, собственно, явился сюда, и приступаю к интервью, главной темой которого становится микроэлектроника и перспективы ее развития.

Хорошее в результате интервью получилось, честное. И главное, что радует, – нет у людей, создавших первую в СССР настольную ЭВМ, никаких иллюзий. Полученная за эту ЭВМ Госпремия головы им не вскружила. Работают люди и в облаках не витают.

Уже убирая блокнот в карман и давая понять, что последний вопрос не для печати, спрашиваю у Староса:

– А вы могли бы на базе своих разработок создать микрокалькулятор?

– В принципе да. Но нужна интегральная микросхема сверхбольшой интеграции.

– И ее нет?

– Пока нет…

И не спросишь ведь его: «А что же зеленоградские НИИ-336 и НИИ молекулярной электроники никак вам нормальную интегральную схему не разработают?»; «А коллеги из Минска и Воронежа чего телятся?» После таких вопросов, говорящих о моей чрезмерной осведомленности, вся журналистская легенда полетит к черту. Да и без этих вопросов понятно, что Советский Союз, обладая огромным научно-техническим потенциалом, очень плохо его использует.

…Ровно в четыре я уже дожидался Вику в вестибюле Эрмитажа. Время, отпущенное мне, я использовал с большой пользой, сделав много полезных дел. Так что обед в ресторане и вечерний поход в БДТ стали достойным завершением субботы. Спектакль Вике очень понравился, но меня он особо не впечатлил. Может быть, потому, что фильм с несколько измененным названием, «Еще раз про любовь», с участием Дорониной я сто раз смотрел по телевизору. А вот сравнить его со спектаклем Эфроса в «Ленкоме», пожалуй, стоит, хотя бы для общего развития. Интересно же, как другие актрисы играют Наташу…

В воскресенье у нас по плану были Русский музей и Мариинка. А вернее, Кировский театр, как его сейчас называют. И балет «Египетские ночи» нам с Викой обоим понравился. Конечно, вычурно немного, но есть какая-то прелесть в постановках Фокина. Когда бы я еще это увидел? Да и по Русскому музею побродить было приятно. Так что вечером мы уезжали в Москву вполне довольными проведенным в Ленинграде временем. Наше свадебное путешествие удалось. А по городу мы погуляем в свой следующий заезд. Теперь на очереди оставался главный сюрприз года – наш новый дом…

* * *

Когда мы рано утром вышли с Ленинградского вокзала и сели в такси, Вика все еще не отошла от сна. Не выспалась моя красавица. Слишком много впечатлений от Питера, плюс ночью я тоже ей, само собой, не давал спать – все-таки медовый месяц… Поэтому она устраивает голову на моем плече и снова прикрывает глаза. Шофер посматривает на нас в зеркало и добродушно улыбается в усы. Едем в уютной тишине. Такси подвозит нас к самому подъезду высотки, и я бужу Вику. Она недоуменно распахивает заспанные глаза, потому что адреса, названного шоферу, не слышала.

– А мы где?..

– Сейчас все узнаешь, – кратко сообщаю я и целую ее в висок.

Помогаю ей выбраться из такси, расплачиваюсь, забираю из багажника наши сумки. Все это время Вика удивленно озирается по сторонам, явно не понимая, где мы находимся. Молча распахиваю перед ней высокую входную дверь, пропуская в помпезный холл.

– Это гостиница, да?

Я только хмыкаю в ответ. А что? В общем-то, похоже. Я сам в первый раз офигел, когда увидел все эти колонны, витражи и хрустальные люстры.

В холле консьержка – а по-нынешнему вахтерша – отрывает глаза от газеты и расцветает, узнав меня.

– Здравствуйте, Алексей! Вы никак свою молодую хозяйку привезли? Ну наконец-то!

– Привез, Нина Алексеевна. Знакомьтесь: это Виктория, моя жена.

– Ох, какая хорошенькая! Ну, поздравляю вас, молодые!

– Спасибо. Вы извините, мы с дороги – устали. Хочется поскорее домой попасть.

– Конечно, конечно! А в субботу Матвей ваш приезжал, диван с рабочими привез, – докладывает мне бдительная дама, – просил, чтобы вы ему позвонили, как вернетесь.

Благодарю еще раз Нину Алексеевну и увлекаю растерянную Вику к лифту.

– А что…

Но тут дверь лифта распахивается, не давая Вике договорить, и из нее выходит соседский мальчишка с портфелем в руке. Увидев меня, испуганно шарахается в сторону.

– Привет! Почему не здороваешься? – весело интересуюсь у него. – Не узнаешь соседа или зазнался совсем?

– Здрасьте…

– Тебя как зовут-то, сосед?

– Колька…

– А нас Алексей и Вика.

– Вы чего – переехали уже, да? – загораются любопытством глаза мальчишки.

– Ага. Теперь часто видеться будем. Ну, беги. В школу, наверное, опаздываешь?

Колька кивает и уже спокойно проходит мимо нас. Слышу, как он уважительно здоровается с вахтершей, – видно, не все в этом семействе такие ущербные, как его папаша-боров.

– Леш… а что вообще происходит? – К Вике возвращается дар речи.

– Скоро все узнаешь. Подожди еще пару минут.

Выходим на своем этаже из лифта, я веду жену по коридору к нашей квартире. А там ставлю сумки на пол, достаю ключи и открываю дверь. Подхватив на руки пискнувшую от неожиданности Вику, переношу ее через порог нашего нового дома.

– С новосельем, любимая!

Ох, как же я люблю смотреть на свою притихшую жену, особенно когда она не понимает, что происходит! На родном лице эмоции мелькают, как в калейдоскопе: удивление, недоверие, надежда, снова недоверие… И, наконец, проступает понимание, которое тут же сменяется неуверенной улыбкой:

– Это правда наш дом?!

– Да. Если не веришь, загляни в спальню – там на кровати уже лежат твои вещи.

Вика подходит к двери, я показываю, как она тихо отъезжает в сторону. Жена осторожно заходит и сразу же ахает, увидев ветку сакуры над изголовьем кровати.

– Лешка… – восторженно шепчет она. – как же здесь красиво!

– Я старался.

– И ты молчал все это время?!

– Викусь, нечего было показывать. Ремонт долго шел, все доделывали в последние две недели. Даже мебели еще не хватает.

Жена подходит к окну, восхищенно проводит пальчиком по жалюзи и, взглянув в окно, видит вдалеке шпиль МГУ.

– Это же наш университет на Ленинских горах!

– Да. Помнишь, когда я там делал тебе предложение, обещал, что когда-нибудь мы будем жить в высотном доме и я положу к твоим ногам весь мир? Москва уже у твоих ног…

Вика недоверчиво качает головой.

– Так не бывает… сказка какая-то… Это тебе Степан Денисович помог квартиру получить?

– Нет. Это уж скорее подарок покойного Никиты Сергеевича. Его благодарность за спасенную жизнь. Но никому не нужно этого знать, хорошо? Для всех остальных квартиру мне выделил Союз писателей.

Вика заторможенно кивает, и мы идем смотреть гостиную, где она снова ахает, увидев вместительные шкафы-купе, содержимое которых надежно скрыто за перегородками из матового стекла. А меня вот больше интересует низкий диван, идеально вписавшийся в интерьер. Полотна многострадальных обоев с листьями бамбука оказались точно за его деревянными подлокотниками, выполненными в виде узких тумб. Все так, как задумано… Конечно, мебели здесь пока не хватает, но теперь можно уже не спешить, а со временем все купим.

Голодный желудок урчит, напоминая, что неплохо бы подкрепиться, и я веду Вику на кухню. Включенный еще в четверг холодильник приветливо тарахтит, встречая свою хозяйку, но в его морозилке лишь пачка пельменей. Вечером магазины закрыты, и едой я, конечно, тогда не запасся.

– Вик, помнишь, я обещал тебе показать, где продаются самые вкусные котлеты по-киевски? Гастроном и кулинария на первом этаже. Теперь можно покупать их хоть каждый день.

– Так вот ты куда постоянно отлучался?!

Я киваю. Пусть она так и думает. Обо всех моих делах Вике знать не нужно. Надеюсь, и дальше удастся скрывать свою вторую работу. Кстати, нужно бы срочно переговорить с Ивановым насчет приглашения Бурлацкого и вообще доложиться о встрече со Старосом. Так что, пока Вика освежается в душе, я успеваю позвонить в Особую службу. Вопрос с местной прослушкой давно решен, и все здесь оказалось не так страшно, как описывала Ольга Мироновна.

– Поезжай к ним, не откладывая, – распоряжается Иван Георгиевич, – нас беспокоят эти не в меру деятельные товарищи, а информации по ним мало.

Переговорив с шефом, кричу Вике через дверь ванной, что ухожу в магазин. Потому что покупать нам нужно буквально все, начиная с картошки и заканчивая мукой. А наличие магазина в доме – это очень удобно.

После завтрака отправляемся с Викой на Таганку – забирать оставшиеся вещи и распаковывать свадебные подарки. Жена продолжает пребывать в том странном состоянии, которое сама она назвала «сказочным сном». Любимая, как ребенок, продолжает радоваться всякой мелочи вокруг – например, тому, что метро теперь ближе к дому и ездить на учебу будет удобнее. По дороге к «Краснопресненской» она несколько раз оглядывается украдкой, словно боится, что высотка, как мираж, исчезнет за нашими спинами. Смешная такая…

Квартира на Таганке, где мы провели первые полгода совместной жизни, кажется убогой после нашего нового жилья. Сразу бросаются в глаза и обшарпанные обои, и старая разнокалиберная мебель. Но нам здесь было хорошо. Вика начинает складывать в сумки все то, о чем я даже и не подумал, – например, кухонную утварь и постельное белье. Оказывается, мы уже успели обрасти за полгода кое-каким скарбом.

– Викусь, бери только самое необходимое и новое – все остальное отправим в Абабурово.

– А вдруг эту съемную дачу тоже придется освобождать?

Вздохнув, я притягиваю в объятья свою деятельную жену. Придется, видимо, кое-что прояснить:

– Вик, эта дача тоже уже наша. Я ее еще в сентябре выкупил.

– Лешка, ты где столько денег взял?! – ужасается моя практичная женушка.

– Гонорары за книги и сценарий, стипендия, зарплата. От стипендии с нового семестра я, правда, откажусь, а то неудобно как-то перед сокурсниками.

Вика одобрительно кивает. Вот никогда не сомневался в ее здравомыслии!

– Малыш, когда я пытался объяснить тебе, что мы обеспеченные люди, я ведь не шутил. Я очень хорошо зарабатываю. Просто не хочу афишировать это, чтобы не вызывать зависть окружающих. Деньги, к сожалению, часто меняют людей, и не в лучшую сторону. А я этого хочу избежать. Того, что у нас сейчас есть, вполне достаточно для нормальной жизни, и забивать свой дом барахлом мы точно не станем. Поэтому берем только самое необходимое, ладно?

Вроде поняла. И со вздохом начала что-то выкладывать из сумки. Ну и славно. Позвоню-ка я пока Бурлацкому.

Удивительно, но моему звонку рады. Настойчиво приглашают в гости. Вот прям сегодня. Еле отбрехиваюсь. Мол, мы только что с поезда и вообще в процессе переезда – жена не поймет.

– Тогда ждем завтра. И рассчитывай сразу, что с ночевкой едешь, – вечером от нас не выберешься.

– Да я сам за рулем.

– Тем более! Шоссе ночью не освещено, одни повороты чего стоят. А мы здесь, как ты понимаешь, далеко не монашескую жизнь ведем.

Это он на пьянку, что ли, намекает? Вот не было печали… Но ехать надо, никуда не денешься – впереди сессия и Карпаты, в конце декабря мне просто некогда будет с цековцами встретиться. И я соглашаюсь…

Глава 7

Вновь закат разметался пожаром —
это ангел на Божьем дворе
жжет охапку дневных наших жалоб.
А ночные он жжет на заре.
И. Губерман

До дачи Горького в Горках я добрался быстро. Невзирая на свежевыпавший снег, лихо промчался по пустынному и извилистому Рублево-Успенскому шоссе, а миновав перекресток с указателем на Николину гору, вскоре свернул направо – на дорогу, ведущую через заснеженный лес. Она была хорошо почищена, и через пять минут я уже сигналил перед зелеными воротами усадьбы. Из будки показался охранник. Тщательно проверил у меня документы. Позвонил куда-то, доложил о моем прибытии, переписал номера машины. И уже через пару минут я ехал по парку в сторону внушительного двухэтажного особняка с колоннами. По бокам от него – два небольших флигеля. Усадьба эта когда-то принадлежала фабриканту Морозову. Старообрядческая семья много сделала для Москвы – построила известную больницу, щедро жертвовала на благотворительность. И еще Савва Морозов давал деньги на революцию. Собственно, у партии большевиков было два главных источника финансирования – деньги еврейских банкиров и средства московского фабриканта-старообрядца. Ну и, разумеется, «эксы» – экспроприация у экспроприаторов.

После революции имение национализировали, невзирая на прежние большие заслуги родственника владельца. В 20-х здесь разместилось заводоуправление Конного завода № 1, а с 31-го в Горках по настоянию врачей жил Горький. Здесь он писал роман «Жизнь Клима Самгина», сочинял свои пьесы «Егор Булычев и другие», «Достигаев и другие». Сюда приезжали к нему и руководители партии, и творческая интеллигенция – Немирович-Данченко, Бернард Шоу, Герберт Уэллс, Ромен Роллан, Фадеев, Вересаев, редакторы многих журналов и издательств. Здесь же он и скончался в 36-м. Судя по воспоминаниям именитых гостей, слабое здоровье «Буревестника» ничуть не мешало ему пить, как сапожнику.

Встречать на крыльцо меня вышли почти все нынешние обитатели усадьбы. Толстый Бовин, чернявый Шахназаров, ну и, разумеется, Бурлацкий с Богомоловым. Последним появляется пышущий трубкой Арбатов. А где же Яковлев? Могильщик СССР занят и не изволил появиться, зато остальные обитатели, судя по интересу к моей персоне, явно скучают в особняке. Я жму руки, отшучиваюсь насчет «Волги», даже презентую им пару книг «Города», которые у меня лежат на заднем сиденье. Попахивает алкоголем – время уже к обеду, и консультанты, судя по всему, успели принять на грудь. Традиции «Буревестника революции» здесь блюдут свято.

Мы проходим вовнутрь, мне показывают бывшую дачу Горького. Здание и интерьеры, конечно, обветшали немного, но все еще выглядят достойно. И чего тут только нет! Собственный кинозал, каминный зал с большим обеденным столом и пианино. В соседнем помещении стоит бильярдный стол, кресла и стойка для киев. На втором этаже множество кабинетов и спален. Для полного счастья тут только бассейна не хватает. Зато есть отдельный спуск к Москве-реке, рядом с которым стоит сруб бани. Кучеряво цековцы живут, устроились здесь прямо по-барски, на всем готовом.

– А где же мемориальные комнаты Горького? – интересуюсь я. – Здесь вроде бы музей писателя был – его кабинет, спальня…

Бурлацкий пренебрежительно пожимает плечами:

– Кому они нужны? Когда мы сюда заехали, музея здесь уже не было.

– А экспонаты куда делись? Личные вещи Горького?

– Понятия не имею. Архивы с вещами, наверное, в московский музей отвезли, а мебель здесь осталась. Она ведь еще от Морозовых, – Федор провел рукой по спинке красивого и явно дореволюционного кресла, – обслуга вроде Говорила, что много хлама выкинули, перед тем как дачу снова стали использовать по прямому назначению.

Угу… мало им госдач в ближнем Подмосковье, все хапают и хапают – Морозов, поди, в гробу переворачивается. А вещи Горького на свалку. Когда только нажрутся?.. И Никита их ведь тоже поощрял – берите, пользуйтесь народным добром, поправляйте драгоценное здоровье. А зачем на партийные деньги все эти старинные особняки содержать? Чтобы таким вот консультантам было комфортно бухать на природе? Даже эта небольшая группа товарищей успела уже поработать и в селе Волынском (Кунцево), и в Серебряном бору. А сколько еще госдач в распоряжении ЦК?

Наконец, в каминном зале, где мы расположились, появляется хмурый Яковлев. Демонстративно, словно меня не замечая, подходит к столу и кидает документы Бовину. Начинает ему недовольно выговаривать:

– Руководящая роль партии?! Саша, очнись, это анахронизм! Ты же видел, что мы записали в Конституции: двухпалатный парламент, общенародные выборы… А из кого в партии выбирать?!

– Андропов нас на британский флаг порвет. – Бовин поправляет рассыпавшиеся по массивному столу бумаги, потом шурует кочергой в камине, поправляя дрова. Огонь разгорается сильнее, поленья потрескивают, темные угли красиво переливаются жаром. – Такие свободы ни новое Политбюро, ни Гагарин не поймут!

– А мы их убедим! – Яковлев, наконец, подходит ко мне, протягивает руку. От него тоже ощутимо несет водкой. Обеденный стол уставлен бутылками с алкоголем – в «допинге» и других мелких удовольствиях здесь себе не отказывают даже в процессе работы.

– Александр Николаевич! – представляется мне «могильщик социализма», крепко жмет руку. И лицо такое доброе-доброе, куда до него Ленину с его прищуром! Остальные тоже вольготно рассаживаются за столом, наливают себе выпить. Появляется прислуга – две пожилые женщины, которые приносят закуски к аперитиву и даже заливное из судака.

– Русин, у нас тут все по-простому. – Яковлев приглашающе показывает на свободный стул рядом с собой, – садись, не стесняйся.

Берет пару чистых рюмок, наливает водки мне и себе. Я усаживаюсь рядом, краем глаза рассматриваю документы, что валяются на столе. У Бовина красивый бисерный почерк, изложение мыслей тоже не хромает – текст отлично структурирован, самые важные мысли подчеркнуты. Я читаю и тихо охреневаю. А это точно 64-й год?! Всего одиннадцать лет назад похоронили Сталина, а эти «ватиканцы» запросто переписывают главный закон страны, внося туда положения о конституционном суде, двухпалатном парламенте и свободной печати. А судя по разговору – Яковлев требует еще и многопартийности с элементами свободного рынка. Последнее вызывает бурные споры.

– Да не может быть частных предприятий в плановой экономике, – горячится Шахназаров. – Откуда им брать фонды? Как и по каким ценам потом продавать товары?

– Сверхплановая продукция, – отмахивается Яковлев. – Насчет цен и налогообложения – да, надо подумать. Может, запустим социалистические биржи?

Я тебе, сука, дам биржи и свободные цены! Инфляция 3000 процентов, разрушение одноконтурной платежной системы, экономическая смерть страны. Вот оно – нулевое поколение «младореформаторов» – духовные отцы гайдаров и чубайсов! Исток всех наших последующих бед. В голове набатом бухает вернувшееся СЛОВО. Я сам не замечаю, как от злости гну в руке серебряную вилку.

– Эй, Русин, – лукаво подмигивает мне «могильщик», который хоть и пьет, но все замечает. – Не вздумай нам тут столовое серебро портить – все добро казенное, потом замучаемся в хозотдел отписываться.

– Извините, задумался. – Я кидаю вилку на стол, махом выпиваю рюмку водки.

«Московская особая» лебедем летит в пустой желудок, по телу тут же разливается тепло. Я набрасываюсь на закуску, попутно отвечая на вопросы консультантов. Они легко переключаются с наскучивших споров о политике и экономике на литературу, живо интересуются моими творческими планами.

– Сборник стихов готовится к печати в «Молодой гвардии», – отвечаю я, переходя с закусок на первое. Острое харчо горит во рту – невольно хочется добавить еще водочки, чтобы «погасить огонь». – Январский номер журнала в работе. Готовится издание «Города» на английском. А вы для чего меня, собственно, позвали на дачу? В экономике я пока слабо разбираюсь и спорить насчет реформ вообще считаю преждевременным делом. Юрию Алексеевичу сначала бы почистить авгиевы конюшни, оставшиеся от Хрущева.

– Это какие же такие конюшни? – ехидно любопытствует Бурлацкий.

– Ну… например, миллиарды инвалютных рублей, что Никита закачал Насеру и другим арабам. Да и неграм перепало немало. – Я вытираю рот салфеткой. Окидываю печальным взглядом батарею бутылок с водкой. Кроме водки на столе стоят виски, коньяк и даже экзотическая греческая раки. Мощно бухают тут цековцы, мне с этими монстрами не тягаться. Я быстрее их под стол свалюсь. И что у трезвого на уме…

– Тут такое дело… – просвещает меня Бовин. – Нам поручили еще и блок по культурной и молодежной политике написать. А с «младотурками» – выходцами из ЦК ВЛКСМ – мы не очень ладим, это свора Шелепина, а тот, считай, скрытый сталинист.

– Был! – хохотнул Яковлев и снова потянулся за бутылкой.

– Ты же в связях с «младотурками» не замечен, – продолжил Бовин, – а о том, как в июле железного Шурика арестовывал, у нас на Старой площади теперь легенды ходят. К тому же все слышали о твоем литературном клубе «Метеорит», да и с Фурцевой, как мы знаем, ты на короткой ноге.

– Федин опять-таки тебя очень нам хвалил, – подхватывает Шахназаров. – Давай вместе подумаем, что можно предложить руководству в культурной сфере. Мы тут недавно обсуждали отмену цензуры в стране. Ну разве это дело, что чиновники из Минкульта решают: какому кинофильму выходить на экраны, а какому нет…

– …про что можно писать и какому спектаклю появляться на сцене, – добавляет Яковлев – Это же пещерный сталинизм. А мы его на двадцатом съезде решительно искоренили.

– Искоренили, да не весь, – вздыхает Арбатов, – еще чистить и чистить…

Я, наконец, понимаю, куда все идет. Меня не просто «вербуют» в эту банду, они еще и пытаются замазать наивного студента Русина «крамольными» идеями. Скажи я сейчас, что цензура – плохо, и эти ушлые ребятки не просто вставят эту идею в свой проект, но еще и дружно сошлются потом на меня.

– Отмена цензуры – это такое дело, что без бутылки не разберешься, – глубокомысленно изрекаю я и беру в руку «Особую». Наполняю всем до краев рюмки. – Давайте сначала выпьем за успех ваших начинаний.

Первый мой тост заходит на «ура», опрокинуть очередную рюмку никто не отказывается.

– Вот, скажем, писал я свой «Город», – «задумчиво» продолжаю я рассуждать, оглядывая собутыльников, – разговаривал с очевидцем и непосредственным участником тех событий. И он рассказал мне, естественно, не для печати, что поляки творили в 39-м и в 45-м с евреями, а лютовали они похлеще эсэсовцев. И вот я с тех пор думаю: а что будет, если кто-то возьмет и напишет об этом? Очевидцы еще живы, документов в закрытых архивах полно…

– Сдурел, что ли, Русин?! – вскипел Бовин. – Это же полный разрыв отношений с польской компартией – я тебе как сотрудник отдела ЦК по работе с соцстранами говорю!

– А уж как Голда Меир-то обрадуется… – насмешливо цедит Бурлацкий и салютует мне рюмкой.

– Ладно, хрен бы с этими пшеками! – примирительно поднимаю я руки и старательно изображаю, что меня уже повело с трех рюмок. Заодно делаю вид, что не заметил, как Бурлацкий кивнул Шахназарову, после чего тот снова поспешил наполнить все рюмки.

– У нас и самих репьев хватает. Вот недавно закончил я сценарий о Гражданской войне. Прототип моего героя жив и здоров, он даже сам немного пишет. Так вот этот человек во время последней войны руководил партизанами в Крыму. Как думаете, что будет, если он напишет честные мемуары о роли крымских татар в уничтожении этого подполья?

– Это ты сейчас к чему? – непонимающе мотнул головой Яковлев. О-о-о… а барин-то наш уже набрался!

– К вашему вопросу о цензуре! – Я «пьяненько» хихикнул, глядя на вытянувшиеся лица консультантов. – Так будем повально отменять цензуру или еще подумаем?

– Но ведь речь не об этом! – горячится Бовин.

– Са-аша, – ухмыляюсь я, – нельзя быть чуть-чуть беременной! Отменив в стране цензуру, нужно будет сразу готовиться к гражданской войне.

– Зачем же так… радикально?

– И этим дело не кончится, поверь. Отмена цензуры предполагает открытие архивов. Вы готовы подтвердить наличие секретного протокола у Пакта Молотова – Риббентропа? Об этом протоколе на Западе не устают твердить! Готовы к переделу послевоенных границ Европы? А как насчет катынского расстрела?

В зале повисает тишина. У цековцев вытягиваются лица. Ага… вот на такой оголтелой гласности наша страна себе потом хребет и сломает. Покаянно снимем штаны перед всем миром и сами себя высечем.

– Ну… речь же не идет о полной отмене цензуры, гостайну и секретные документы никто же не предлагает отменять, – осторожно роняет Богомолов, – можно ведь просто раздвинуть границы цензуры.

– А кто именно будет эти самые границы определять? Идеологическая комиссия при ЦК?

Не давая им опомниться, я тут же снова разливаю и поднимаю следующий тост – за новое руководство страны. Цековцы пытаются перейти к горячему, но я не даю им спуску. Пьем сначала за здоровье присутствующих, потом за Новый год… После третьего тоста я извиняюсь и отпрашиваюсь в туалет. От водки меня уже кидает в жар, голос СЛОВА отдаляется, словно эта отрава мешает мне прислушаться к нему. Даже нет сомнений, что водка – это яд. И в эзотерическом смысле тоже.

В коридоре прошу горничную показать мне мою комнату. Меня отводят на второй этаж. Сумка с вещами уже здесь, и надо бы разложить их. Но я, прихватив из сумки только тюбик с зубной пастой, быстро прохожу в туалет. Заставляю себя исторгнуть в унитаз все съеденное и выпитое, пока оно не успело всосаться в кровь. Потом долго полощу рот, чищу зубы и умываюсь ледяной водой. Это, конечно, помогает протрезветь и прийти в себя, но с такими масштабами местного пития этого хватит ненадолго – добрые консультанты еще нальют. Надо принять превентивные меры.

Спускаюсь вниз, по запаху нахожу кухню. Дожидаюсь, пока повар отлучится в кладовую, хватаю со стола бутылку с маслом. Судя по импортной этикетке, оно не подсолнечное, а оливковое. Тем лучше. Прямо из горла быстро делаю несколько глотков. Вот! Теперь можно снова в бой. Только не нужно товарищам знать, что я протрезвел.

По возвращении в каминный зал нахожу там ту же компанию – лишь Бовин куда-то пропал. Цековцы продолжают есть и пить, попутно споря насчет Гагарина. Куда, дескать, новое руководство повернет, какой курс выберет? И насколько наш новый Генсек вообще самостоятельная фигура? Кажется, их не на шутку беспокоит внезапное возвышение военных. Я осторожно интересуюсь у соседей – а кто, собственно, теперь заказчик новой Конституции? Хрущев умер, власть поменялась. Понятно, что консультантов по-прежнему курируют Андропов и Пономарев. Но кто в Политбюро теперь всех их «крышует»?

– У нас тут на днях был Анастас Иванович, – Шахназаров нацепил на вилку соленый рыжик, – читал документы, расспрашивал нас о предлагаемой программе. Обещал поддержку в Политбюро.

Ага… Старый лис снова в деле и мутит воду. Я тру лоб, пытаясь просчитать последствия его вмешательства. Не то чтобы это что-то сильно меняло…

Мы продолжаем пить, закусывать. Споры обостряются, народ переходит на личности, вяло переругивается. Ближе к вечеру Яковлев с еще парой цековцев уходят париться. Зовут с собой и меня, но я лишь мотаю головой, делая вид, что уже изрядно набрался. Пить, и правда, пришлось много – но меня пока спасает масло. Оно замедляет впитывание алкоголя в кровь, к тому же я сытно поел.

Перед ужином в каминный зал возвращается Бовин с новыми тезисами. За столом вновь вспыхивают споры о каких-то деталях. Вскоре появляются раскрасневшиеся, напаренные «яковлевцы». И мы опять пьем. Тут уже даже масло перестает действовать. С этой спитой компанией моему здоровому организму невозможно тягаться. Мне уже и притворяться не нужно – теперь я действительно перебрал. С трудом контролирую мысли, а главное – свой язык. Возникает большое желание рассказать этим сукам все, что я о них думаю. Цековцы шутят о «слабой молодежи», глядя, как я пытаюсь держать в фокусе взгляд и мысли. Дайте мне время, я вам, твари, покажу свою «слабость».

Немного утешает, что пьян не один я. У Шахназарова из рук выскальзывает бутылка водки и разбивается о пол – это почему-то вызывает за столом новый взрыв смеха и скабрезные шуточки на грани фола. Прислугу наши «баре» отпустили, так что осколки бутылки, чтобы никто не порезался, они просто прикрывают шкурой медведя, лежащей у журнального столика между кресел. И это тоже вызывает у них приступ пьяного веселья – не им же потом все оттуда выметать. Оскаленная морда медведя оказывается в опасной близости от камина, но никого это особо не волнует.

Наконец утомившийся народ начинает расползаться по комнатам. Я тоже ухожу, но оставляя дверь приоткрытой. За столом остаются четверо: Яковлев с Бурлацким да Арбатов с Шахназаровым. Захожу в соседний бильярдный зал – там темно и не так жарко, как у камина. Продвигаясь на ощупь, нахожу кресло за дверью и прислушиваюсь к пьяным разговорам за стеной. Нет, здесь очень даже прохладно! Кто-то забыл плотно прикрыть окно после проветривания. В моей голове постепенно проясняется.

– А парень-то далеко не дурак! – доносится из каминного зала. Судя по всему, речь зашла обо мне, любимом, и это голос Яковлева.

– Он и вблизи не идиот, – ехидно отзывается Бурлацкий, – поосторожнее с ним.

– И если использовать, то только втемную, – добавляет Арбатов, – неизвестно еще, что он дует в уши Гагарину.

– Да уж… как бы парень не испортил нам Юру своими идиотскими затеями.

Вот же суки… Так и тянет спросить: сами, что ли, хотите испортить?! Наступает пауза, слышен лишь звон хрусталя. Снова пьют. Глотки у них точно луженые!

– Может, пора натравить на него комсомольскую банду? – предлагает Шахназаров. – Он же их лидера того…

– Этим тварям сейчас и без Шурика живется неплохо. Их Гагарин вполне устраивает. Людей Хрущева из ЦК убирают, а кто на их место приходит? Вон, даже Юрий Владимирович парочку комсомольцев в наш отдел взял, а уж на что он осторожен.

– Русин уже сам подставился, – хмыкает Бурлацкий. – Рецензию на «Заставу Ильича» в его журнале читали? А разгромную критику последней постановки Любимова? Пока наша творческая интеллигенция молчит и присматривается. Но еще парочка таких рецензий, и она окрысится, объявив его придворным борзописцем и реакционером. А мы поможем.

Слушая их пьяные циничные рассуждения, я злюсь все сильнее, понимая, что с этими прожженными интриганами мне трудно будет бороться в одиночку. И натравить на них Иванова или Мезенцева пока не за что. Пьяные разговоры к делу ведь не пришьешь – кто по пьяни не злословит и не перемывает кости ближнему? Мне нужен более весомый повод. А доказательств, что здесь свито настоящее змеиное гнездо, нет. И от бессилия я чуть ли не закипаю. К концу их пьяных посиделок я уже зол до потери порядочности.

– Ладно, давайте по последней, и пора идти спать. А то завтра тяжело вставать будет.

Снова слышен звон хрусталя, а потом звук отодвигаемых стульев. Мимо бильярдной нетвердым шагом проходят несколько пар ног. Шум и разговоры стихают на лестнице. Наступает тишина. Похоже, все разошлись. В темные окна бьется метель, закидывая в приоткрытую створку пригоршни колючего снега. Я жду еще минут десять, потом делаю несколько вдохов-выдохов и решительно поднимаюсь с кресла. Выхожу в коридор. На моих часах второй час ночи. Осторожно заглядываю в каминный зал. Никого. Свет за собой не потушили, и в камине продолжают гореть поленья. На столе натуральный срач, а водочный дух в помещении стоит такой, что, кажется, кинь спичку – и воздух полыхнет.

Полыхнет… Может, это и есть выход – спалить здесь все к чертовой матери? С пути их, конечно, не свернешь, товарищи уже скурвились. Но на какое-то время точно задержу. Пока разберутся, пока накажут кого-нибудь…

Тогда за дело. Я быстро подхожу к очагу, еще немного подтягиваю к нему медвежью шкуру. Хватаю кочергу и скидываю на шкуру верхнее полено из полыхающего камина. Занимается хорошо. Но загорится ли потом вся комната? Одной шкуры явно будет мало, и я сдвигаю в сторону начинающегося пожара штору одного из окон. Да и кресло с парочкой стульев можно чуть ближе к шкуре придвинуть. Вот! Теперь полный ажур.

Сдерживая кашель от повалившего дыма, выбегаю в коридор. Не забыв перед этим прихватить со стола несколько листков с черновыми набросками. Снимаю ботинки и, стараясь не шуметь, несусь в свою комнату. Там скидываю покрывало с кровати, ворошу постель. Открываю шкаф, закидываю туда вещи из сумки. Их, конечно, жалко, но чем-то придется пожертвовать. Будет очень странно, если я выбегу с пожара полностью одетым, еще и с сумкой в руках. Все документы и прихваченные черновики заранее кладу во внутренний карман пальто. Раздеваюсь и плюхаюсь на постель. Теперь остается только ждать…

Пока я создавал видимость своего пребывания в комнате, из-за двери уже потянуло дымком. Хорошо так потянуло. Сквозняки здесь из-за старых рам приличные, так что и тяга тоже ого-го! Вдалеке раздаются первые крики, по коридору кто-то бежит и стучит во все двери. Моя комната находится чуть ли не в самом конце, поэтому ко мне ломятся к последнему. Тру глаза до красноты, лохмачу волосы. Открываю не сразу, громкий стук успевает повториться несколько раз. За дверью взволнованная пожилая женщина. Открывает и закрывает рот, пытаясь мне что-то сказать. Наконец ее прорывает:

– Пожар! Там чуть дальше черная лестница, бегите по ней на улицу. Парадная уже вся в дыму!

Трясу головой якобы спросонья, хватаю со стула джинсы и шустро натягиваю их. Сую босые ноги в ботинки. Женщина кидает мне пальто с вешалки и выталкивает в коридор. Что ж, этой одежды вполне хватит, чтобы не простыть, но выглядеть достоверно. Я бегу по коридору в указанном направлении и по пути тоже стучу во все двери. Какие-то уже распахнуты, некоторые приходится выбивать с ноги – там пьяные цековцы спят крепким сном. Я стаскиваю их на пол, с удовольствием луплю по щекам, приводя в чувство. Шум в особняке все нарастает, первый этаж уже прилично так полыхает. Мы с прибежавшей на подмогу прислугой вытаскиваем сиятельных алкашей на черную лестницу, а потом и на снег. Кто-то уже и сам выбрался на улицу. Вдали слышны завывания пожарных машин.

– Ты их считал?! – Какой-то пожилой мужик в военной форме хватает меня за плечо. – Все тут или кто еще в доме?

– Да я даже не знаю, сколько их всего! Я здесь в гостях. Но вроде бы все двери по дороге я вышиб и комнаты проверил, никого не забыл. А что вообще случилось?

– Допились, б…! – Мужик зло сплевывает на снег. – В камине огонь не потушили, и, видимо, горящее полено из него выпало. Предупреждал же, сто раз просил!..

Я закашливаюсь, пытаюсь сфокусировать взгляд на жмущихся друг к другу полураздетых консультантах. Видок у всех еще тот! Хотя я и сам, наверное, выгляжу сейчас немногим лучше. Тру снегом шею и уши, чтобы прийти в себя. Следующей пригоршней обтираю лицо. Немного помогает. Кого же здесь нет? Еще раз вглядываюсь в потерянные лица цековцев, на которых всполохами играют отсветы пожара. Нет Яковлева. Гашу первый естественный порыв броситься в пожар за «могильщиком СССР». Нет, не стоит он того. И вместо этого я иду отогнать свою машину от входа, чтобы она не мешала пожарным.

Прости, Александр Николаевич, но за тобой я в огонь не полезу! Мне еще страну спасать от твоих подельников, а ты свой выбор сделал, когда на ЦРУ подписался работать…

* * *

Приезжают пожарные, начинают тушить огонь. Нас всех просят не мешаться и вообще пройти в отдельный флигель для снятия первичных показаний. Погиб ответственный сотрудник ЦК – понятно, что будет возбуждено уголовное дело по факту возникновения пожара и проведено тщательное расследование трагического происшествия.

Растерянные погорельцы неорганизованной толпой потянулись к указанному флигелю, расположенному справа от главного дома. Там в тепле мы с хмурыми лицами рассаживаемся за длинным столом в чьем-то кабинете. Нам выдают листы бумаги и ручки, просят по возможности подробно описать события, предшествовавшие пожару.

Бурлацкий недовольно посматривает на пожарное начальство в чине майора и вовсе не спешит выполнять его указание. Не возражает, но и не торопится. Словно ожидает еще чьего-то прибытия. Остальные, глядя на него, тоже выжидают. Понятно, что все они предпочли бы объясняться со следователем из совсем другого ведомства. Я подвигаю к себе лист бумаги, но натыкаюсь на предупреждающий взгляд Бурлацкого – он едва заметно качает головой: мол, не нужно суетиться, юноша!

И действительно. Минут через пять в кабинет бодрой походкой заходит подтянутый, седоватый мужчина в штатском, с портфелем в руках. От него ощутимо повеяло гарью, – видимо, он уже успел побывать на месте пожарища и пообщаться с бойцами. Показывает майору удостоверение и сообщает, что дело передано в другое ведомство. Следствие будет вести КГБ, поскольку данный объект находится под охраной сотрудников девятого управления. Майору остается только покинуть помещение под пристальным взглядом комитетчика.

– Давайте для начала познакомимся, товарищи, – комитетчик достает папку из портфеля и раскрывает ее перед собой, собираясь записывать показания, – полковник следственного отдела КГБ Брусенцов Николай Ильич, я буду вести это дело. Попрошу всех по очереди представиться.

Ух, ты… целый полковник примчался. Хотя чему тут удивляться? Сгорел охраняемый объект и погиб далеко не рядовой партиец. Да еще на рабочем месте, так сказать. Консультанты по очереди называют свои фамилии и должности. Все они, естественно, сотрудники ЦК. Наконец, доходит дело и до меня.

– Алексей Русин. Заместитель главного редактора журнала «Студенческий мир».

Полковник едва заметно морщит лоб, словно пытается что-то вспомнить, и, видимо, все-таки вспоминает. Потому что в его взгляде мелькают узнавание и удивление. Мол, а тебя-то, парень, как сюда занесло?! И в курсе ли генерал Мезенцев? Бурлацкий замечает его реакцию, но истолковывает по-своему. Спешит ему пояснить:

– Алексей не входит в нашу рабочую группу и не является моим сотрудником. Он просто приезжал сюда по делу, припозднился немного и поэтому остался переночевать.

– Понятно. Как руководитель группы… в двух словах поясните, пожалуйста, что здесь произошло сегодняшней ночью.

– Все как всегда. Мы поужинали, потом долго беседовали, обсуждали разные рабочие моменты. Затем пошли спать.

– Все одновременно разошлись?

– Нет. Кто-то раньше ушел, кто-то позже. Мы втроем, с товарищами Арбатовым и Шахназаровым, ушли предпоследними, а Александр Николаевич Яковлев еще задержался в зале после нас. Как долго он там пробыл, не знаю. Я быстро уснул и не слышал, когда он вернулся в свою комнату.

Все названные им согласно кивают, типа: да, все верно, так оно и было.

Что?! У меня натурально челюсть отвисает от такого беспардонного вранья! Я просто в шоке. Так быстро, буквально на ходу сориентироваться и дружно перевести все стрелки на погибшего Яковлева, назначив его виновным за пожар?! Охренеть! И ведь ни у кого из этой троицы даже мускул на лице не дрогнул – врут как дышат!

– Хорошо, – кивает полковник, – теперь давайте проясним, как так получилось, что товарища Яковлева не разбудили?

Все пожимают плечами и переглядываются. Я, как школьник, тяну руку.

– Персонал разбудил всех. И в двери они стучали до тех пор, пока им не открывали. Меня, например, сонного силком вытолкали из комнаты, даже толком не дали одеться и собрать вещи. – Я распахиваю пальто, показывая полковнику свой голый торс. – Задымление на втором этаже уже было, но еще сохранялась довольно хорошая видимость. Двери всех комнат были распахнуты настежь, и сразу было видно, есть ли там кто. Мне кто-то из персонала показал, в какой стороне находится черная лестница, ведущая на улицу, и по дороге к ней я тоже заглядывал во все комнаты, чтобы убедиться, что там никого нет.

– То есть персонал действовал по инструкции?

– В общем, да. Я сам помогал им выводить людей.

– Не все могли идти сами? – тут же делает стойку полковник. – Почему?

Эх, сдать бы сейчас ему этих алкоголиков! Но нельзя так в лоб.

– Так это понятно. Кто-то не до конца проснулся, кто-то просто растерялся.

– А какие-то мысли по поводу товарища Яковлева есть?

– Его в коридоре точно не видел, – пожимаю я плечами и делаю вид, что сильно задумался, – а может, Александр Николаевич вышел из комнаты и потом вернулся за какими-нибудь важными документами?

Моя версия всем понравилась. Бурлацкий одобрительно кивнул и подтвердил, что такие документы у Яковлева были. Только не в личной комнате, а в кабинете, расположенном на другой стороне коридора. Все разом заговорили, начали выдвигать предположения. Но о том, что Яковлев просто мог снова завалиться на кровать и уснуть по пьяни, никто не упомянул. Иначе пришлось бы рассказать и о своих коллективных вечерних возлияниях.

За окном тем временем начало светать, наступило хмурое декабрьское утро.

– Так, – принимает решение полковник, – сейчас я с каждым из вас побеседую отдельно, чтобы заполнить первичные протоколы, а поскольку часть показаний Алексея я уже записал, с него мы и начнем.

Николай Ильич ведет меня в соседний кабинет, сам усаживается за стол, мне кивает на стул и телефон.

– Позвони Степану Денисовичу. Сейчас пройдет утренняя сводка, пусть лучше он от тебя узнает, что с тобой все в порядке. И потом поезжай на работу.

– А мои вещи, одежда?

– Извини, но вещи пока забрать нельзя. Там проливают перекрытия второго этажа, и скорее всего вещи уже в таком плачевном виде, что их все равно не наденешь. Что-то ценное или важное там было?

Я задумчиво похлопываю себя по карманам.

– Нет. Документы, слава богу, у меня в кармане пальто лежали, часы на руке… Там сумка осталась, немного одежды, туалетные принадлежности. В общем-то, ничего важного.

– Хорошо. А теперь скажи-ка мне без протокола, что здесь на самом деле вчера было? – огорошивает меня полковник.

А вот оно мне надо – откровенничать с ним? Нет уж, пусть сам до всего докопается. Но наводку ему, пожалуй, дам, раз уж без протокола.

– Я человек здесь посторонний, не мне судить о местных порядках. Но если честно, то количество выпитого за ужином меня потрясло. Любая экспертиза такое количество алкоголя в крови покажет, что…

– Понятно… – вздыхает Брусенцов, – а что с камином? Прислуга говорит, что дрова в камине вечером горели.

– Когда я уходил, точно горели. И еще бутылку водки рядом с камином разбили, а там медвежья шкура лежала.

– Персонала уже не было в тот момент?

– Их Яковлев отпустил сразу после ужина. Вы лучше поговорите с офицером из охраны – с усами такой, в возрасте. Он вам, думаю, много интересного расскажет.

– Ладно, звони уже и поезжай в Москву…

* * *

Куда податься бедному погорельцу? Где преклонить колени поджигателю, где стряхнуть пепел пожарища с грешной головы? Конечно, в родной Особой службе. Вот я и поехал туда, где мне рады и всегда меня ждут. Потому что являться домой в таком виде точно нельзя – консьержку удар хватит. А потом: если бы я сам не приехал в ОС, Иванов бы велел меня в офис за шкирку приволочь. Так уж лучше я добровольно сдамся и огребу заслуженных люлей от начальства. Да, хмель еще не совсем выветрился из моей головы, и кураж имеет место быть, а как же без него в таких делах?

– Здравствуйте, Николай Демидович! – приветствую я нашего бессменного стража. – А я сегодня без пропуска, только паспорт с собой. Пустите?

– Красавец… – качает он головой, окидывая взглядом мою небритую, сильно помятую морду и пальто на голое тело.

– Поможите, люди добрые! – юродствую я. – Сами мы не местные, погорельцы мы несчастные…

– Как тебя угораздило-то?

– Добрый шеф меня в такую командировку заслал, что просто чудом сегодня ночью выжил.

– Дыма, что ли, наглотался? – забеспокоился Николай Демидович.

– Да что нам дым… – грустно машу я рукой, – мне там водки с местными алкашами целый литр пришлось выжрать, думал – сдохну!

Коллега, хохотнув, машет рукой и пропускает меня.

– Иди уже, горемычный, ждут тебя!

– Как у шефа настроение-то?

– Приподнятое, – веселится Николай Демидович. – Лютует с самого утра.

– Эх, значит, будут меня сейчас пороть, – делаю я безошибочный вывод, почесав затылок.

– Угадал, Русин, – доносится по громкой связи голос шефа, – быстро сюда!

Я поднимаю воротник у пальто, придавая себе совсем уж сиротский вид, и отправляюсь на ковер к генералу. Ася, увидев меня, делает большие глаза и прыскает в ладошку. Подмигиваю ей и смело переступаю порог кабинета шефа. Двум смертям не бывать, одной не миновать…

– По вашему приказанию прибыл, – сообщаю я ему унылым голосом.

– И это сотрудник Особой службы, – качает головой Иванов, – коммунист, заместитель главного редактора…

– …отличник, глава семейства, – подхватываю я. – Иван Георгиевич, вы зачем меня к этим алкоголикам послали, а? Мне же теперь полгода печень лечить!

– Ничего, вылечишь. У тебя вон жена с тещей медики, не пропадешь. – Иванов хмуро перекладывает какие-то бумаги на столе. – Давай докладывай побыстрее, что там случилось, а то как бы Мезенцев не позвонил с вопросами своими.

Я тяжело вздыхаю и перехожу на более серьезный тон:

– Ну что сказать: кубло там было змеиное. Рассадник подрывной деятельности. Причем в государственном масштабе.

– Даже так?

– Судите сами, – кладу перед ним несколько листков с записями, прихваченных мною ночью, – не знал бы, что они в ЦК работают, решил бы, что это казачки, с Запада засланные.

– Прямо все?

– Нет, особо опасных только четверо. Теперь уже, правда, трое. Один сегодня пал в неравной схватке с зеленым змеем. Допился и сгорел синим пламенем.

– Я в курсе, – обрывает меня Иванов, пробегая глазами текст. – Что конкретно предлагаешь?

– Воспользоваться удачно подвернувшимся случаем и разогнать эту шайку. Причем хорошо бы еще рассорить их всех, дав совершенно разную меру наказания. Бурлацкого как идейного вдохновителя – в почетную многолетнюю ссылку, и лучше куда-нибудь подальше, например, спецкором на Кубу. Уж больно он ром любит, да и с Фиделем не забалуешь. Ну, и с дружками его – Шахназаровым и Арбатовым – тоже что-то нужно делать. Сейчас их опасно в Москве оставлять, будут воду мутить, начнут на каждом углу рассказывать, что их за прогрессивные идеи гнобят. А надо, чтобы все узнали, что наказали их именно за пьянку и сгоревшую госдачу. Показать всем, что наш новый Генсек только с виду мягкий, и если он сказал: «Хватит пить!», подавая личный пример, – значит, действительно, пора остановиться и заняться серьезным делом. Это происшествие – вообще очень хороший повод прикрутить гайки с пьянством и застольями. Только без перегибов и компанейщины. Гагарин эту тему наверняка поддержит.

– Да, Бурлацкий – руководитель этой группы, ему теперь и отвечать по всей строгости. Глядишь, другим неповадно будет.

Иван Георгиевич откладывает в сторону листки, откидывается на спинку стула, задумчиво барабанит пальцами по столу.

– А с другими что предлагаешь?

– Бовина забрать бы писать тексты к выступлениям Гагарина – голова у него светлая, перо золотое. Богомолов очень толковый экономист, без закидонов либермановских. Его бы тоже взять к Гагарину, например, советником по экономическим вопросам. Еще там есть один китаист – Делюсин, этого можно сразу на повышение в Институт Дальнего Востока отправить.

– То есть предлагаешь убрать только костяк этой группы консультантов?

– Да. Это станет хорошим предупреждением Андропову, чтобы закулисные интриги больше не разводил. И вот что еще, – вспоминаю я важный момент, – Микоян к этой группе большой интерес проявляет, даже сам приезжал к ним в Горки.

На лице шефа непроницаемая маска – только пальцы Иванова нервно тарабанят по столу. Не понять, как он отнесся к моему наезду на Андропова и Старого лиса. Уставился в какую-то точку на своем столе и о чем-то сосредоточенно размышляет.

– Ладно, иди, приводи себя в порядок. Пусть тебя Ася покормит, и сразу садись за отчет. Все, что сейчас рассказал мне, изложи теперь по порядку, внятно и аргументированно. Да, как съездил в Ленинград-то?

– Отлично. Старос мне очень понравился. При должном финансировании и поддержке сверху он вполне справится с производством интегральных схем.

Иванов смотрит на меня, как на тяжелобольного.

– Вообще-то я сейчас спрашивал о твоем свадебном путешествии. А ты, как вшивый, все о бане!

– Ну… музеи все еще на месте, декабрьская погода там по-прежнему отвратительная, балет в Кировском шикарный, – докладываю я. – Вика путешествием довольна.

– Вот же не повезло бедной девочке с мужем!..

С начальством не спорят, но у меня есть собственное мнение на этот счет – с Викой нам как раз удивительно повезло друг с другом! Мне вообще здесь везет на хороших людей. Вот, например, выхожу я из душа – весь такой свежевыбритый, смывший с себя гарь пожарища и переодевшийся в чистую одежду – ее, кстати, теперь всегда держу про запас на рабочем месте. На всякий случай. А в столовой меня уже добрая фея ждет – Ася Федоровна. И на столе стоит правильный набор – стаканчик огуречного рассола, две таблетки аспирина и большая тарелка наваристой мясной солянки с горкой сметаны. Съел и чувствую: жизнь в мое бренное тело возвращается. А здесь еще и азу с картофельным пюре. И откуда только все это богатство? Неужели Особая служба доросла до собственного повара?

Крепким чайком с плюшкой полирнул – в мозгах просветление наступило. Теперь можно и за отчет браться. Пока обедал, успел рассказать Асе, как студенческая свадьба прошла, как мы с женой в Ленинград съездили и как в новую квартиру переехали.

Ну а потом сразу за пишущую машинку. Дела не ждут.

Отчет пишу вдумчиво, тщательно взвешивая каждое слово. Осторожно подвожу шефа к мысли, что в поведении Яковлева было слишком много странностей. Напрямую ни в чем не обвиняю, но набор его фраз, сама реакция цековца на вполне разумные идеи коллег – все должно навести шефа на мысль, что это «жу-жу-жу» было там неспроста. Судя по утреннему поведению Бурлацкого и его ближайших подельников, Яковлева никто из них защищать не будет. Мало того, они сейчас всех собак на него повесят, лишь бы самим выйти сухими из воды. Вот этим я и предлагаю воспользоваться, пока консультанты деморализованы – задать им очень правильные вопросы о Яковлеве.

Про сейфы в кабинетах консультантов я ничего шефу не говорил – откуда мне про них знать? Но Иванов не дурак, и сам догадается, что все сохранившиеся после пожара документы из кабинетов изъять нужно срочно, пока у погорельцев нет доступа в сгоревший особняк. И, судя по тому, как шеф сразу схватился за телефонную трубку, сейчас он эту ценную мысль донесет до Мезенцева. А вот когда сейфы вскроют, документы изучат, тогда и посмотрим, как поведет себя их покровитель Андропов. Есть у меня подозрение – он их сдаст точно так же, как они Яковлева. И ждут их ответственные посты в обкомах и крайкомах. Ага… где-нибудь за Уральской грядой, поближе к Чукотке.

Напечатав отчет по Горкам, понимаю, что на Староса меня сегодня не хватит. Да и не горит с ним – пару дней потерпит. А вот в университет мне еще точно надо заскочить, есть там одно дело неотложное. Телефонный звонок Аси ставит точку в моей работе.

– Леш, Иван Георгиевич просит поторопиться с отчетом. Через пять минут он уезжает.

– Бегу, скажите ему, что отчет готов.

Вот так. Кажется, дело консультантов закрутилось и набирает обороты…

* * *

Отсидев вместе с друзьями семинар, который был важен для получения автоматом одного из зачетов, собираюсь уже ехать домой.

– А ты на бюро разве не пойдешь? – интересуется Лева.

– Да я вроде уже не комсомолец, а член партии, – напоминаю другу, – и потом… Пылесос и без меня с Пилецким отлично справится.

– Выкрутится он, вот посмотришь… – с сомнением качает головой Димон. – Если только Литвинов не вмешается.

Литвинов? Ох, боюсь, не до Пилецкого сейчас Андрюхе. Если я хоть что-то понимаю, то его сейчас на пожарище отправили, изымать документы из сейфа Яковлева и других консультантов. Мезенцев такое важное дело может доверить только проверенному человеку, иначе потом хрен чего найдешь. Наверняка Андропов тоже начеку и велел своим следы замести.

– Литвинов занят. – Я тяжело вздыхаю.

– Нет, не выкрутится теперь Пилецкий, – уверенно заявляет Коган и подает мне письмо. Обратный адресат – незнакомая женская фамилия.

– Что это?

– Письмо из Ленинграда. На адрес редакции пришло. Озвучь его на бюро.

Я быстро проглядываю послание. Мнда… Убойный компромат. Боком ему вышла статья в последнем номере – бывшие сокурсники увидели фамилию Пилецкого и решили нас предостеречь. С благодарностью смотрю на Когана.

– Ладно, загляну сейчас на бюро. А вы, парни, сделайте доброе дело – отнесите пока все наши подарки в «Волгу».

– Так мы их еще в воскресенье в Абабурово вывезли.

– Это вы большие молодцы! Все-все увезли?

– Почти. То, что вам скоро в Карпатах понадобится, оставили – чего таскать туда-сюда?

– Отлично! Тогда до встречи в редакции.

Заседание бюро проходит в небольшой аудитории. Я вежливо стучу в дверь, заглядываю.

– Можно поприсутствовать?

– Заходи, – машет рукой Ольга.

Пилецкий стоит навытяжку перед нашим комсомольским активом и старательно изображает раскаянье. Хитрый, гад… Понимает, что все здесь против него настроены.

– Признаю, что я виноват, и готов принести извинения Алексею и Вике за то, что испортил им праздник.

– А кто тебе сказал, что ты нам что-то испортил? – усмехаюсь я. – Ты слишком большого мнения о своей персоне, Антон.

– Я тоже считаю, что речь надо вести о другом, – поддерживает меня Пылесос. – Настоящий комсомолец не имеет права устраивать такие пьяные выходки где бы то ни было!

– Правильно! – оживляется зал. – А свадьба Русиных получилась по-настоящему комсомольской, они вообще пример для всех остальных!

– Давайте объявим Пилецкому строгий выговор с занесением в личное дело.

– Товарищи, я готов понести любое наказание, – виновато говорит тот.

Боже… сколько трагизма в голосе! Вот точно решил, что выкрутится, сучонок… Нет уж, Антоша, не в этот раз.

– Товарищи, недавний проступок Пилецкого, конечно, серьезный. Но, как оказалось, за ним водятся и более отвратительные вещи.

Замолкаю и обвожу взглядом сокурсников. Трагизм изображать мы тоже умеем.

– Как вы знаете, мы с Викой были в Ленинграде, – придумываю на ходу я историю, пришло время пустить письмо в дело. – И по делу я общался с комсомольцами из ЛГУ.

– Вынюхивать поехал?! – шипит Антоша, позабыв, что еще минуту назад изображал раскаянье.

– Пилецкий, вот больше мне делать нечего, как с твоими питерскими грехами разбираться! Я вообще-то по поводу ленинградского фестиваля молодежи к ним заезжал. А про тебя они сами спросили.

– О каких его грехах идет речь? – Ольгино лицо каменеет, и воздух в аудитории словно сгущается.

– Антон Пилецкий весной соблазнил студентку первого курса Лену Кузяеву, девушка забеременела. Жениться наш герой отказался, девушка была вынуждена бросить университет и вернуться в свой город. Ребенка Пилецкий не признает, материально их никак не поддерживает.

В аудитории на секунду повисает мертвая тишина, а потом взрывается.

– Ну и сволочь! – ахают девчонки. – Бросить собственного ребенка!

– Подонок!

– А почему комсомольцы с ленинградского журфака никаких мер не приняли?! – громко возмущается кто-то.

Ольга стучит по столу, призывая к тишине:

– Алексей, продолжай.

– Вся эта неприглядная история, к сожалению, выяснилась только в июне, когда и сессия уже закончилась, и народ на летнюю практику разъехался. А к началу учебного года Пилецкий успел забрать документы, перевестись в МГУ и уехать в Москву.

Народ снова возмущенно зашумел, Ольге опять пришлось восстанавливать тишину.

– Ну что, товарищи, кто за то, чтобы рассмотрение личного дела комсомольца Пилецкого вынести на общее собрание? – Все бюро дружно поднимает руки. – И предложить исключить его из рядов ВЛКСМ как аморального типа, недостойного носить звание комсомольца.

Все снова дружно поднимают руки.

– Да вы просто завидуете мне! – взрывается Антоша. – Завидуете, что у вас нет того, что есть у меня. С какой стати я должен был на этой дуре жениться?! Может, ее еще в московскую квартиру прописать?!

Я усмехаюсь, глядя на перекосившееся от гнева лицо красавчика. Вот и вылезло мурло…

– И я тоже тебе завидую?

– И ты!

– Как интересно… А чему именно завидую?

– Хотя бы тому, что я родился в приличной семье, а ты, Русин, детдомовский!

Не знаю, как отреагировал бы на такое настоящий Русин, а я только рассмеялся в лицо мажору. Тоже мне, нашел чем задеть!

– После войны в стране сирот полно осталось, и ничего – выросли нормальными людьми. А вот скажи лучше, как в приличной семье вырос такой, как ты?

– Да пошли вы все!..

Пилецкий подхватывает папку и выскакивает из аудитории.

– Что за год такой выдался… – вдыхает кто-то из ребят. – Третьего уже исключаем. То Петров, то Индус, теперь вот этот…

– Это нормально, когда комсомол чистит свои ряды от подобных типов, – веско говорит Ольга. – Не знаю, что решат в деканате, но нам надо ставить вопрос о его отчислении. В МГУ таким не место!

– А он после нас еще куда-нибудь переведется и там дел натворит!

– В армию его надо, там таких быстро перевоспитывают.

Дожидаться окончания я не стал. Здесь теперь и без меня обойдутся. Мавр сделал свое дело – мавр может уйти помыть руки.

* * *

Неумолимо приближается Новый год. В вихре неотложных дел 1964-й катится к своему завершению. Настроение у всех приподнятое, вся страна замерла в ожидании каких-то радостных перемен. В Верховном Совете полным ходом идет отмена разных идиотских законов, принятых при Хрущеве. На днях, например, отменили запрет на личные приусадебные хозяйства. Госбанку разрешено выдавать кредиты колхозникам на покупку домашнего скота. Народ счастливо выдохнул – наконец-то!

В партии тоже значимые перемены: 22 декабря – на месяц позже, чем в моей истории, – собрался Пленум ЦК, который принял постановление «Об объединении промышленных и сельских областных, краевых партийных организаций». Вот, оказывается, чем так занят был Гагарин, – готовился к Пленуму. Теперь во всех областях проходят объединенные пленумы промышленных и сельских обкомов КПСС, идет процесс их слияния. На январь намечено массовое проведение партийных конференций.

А вот с либермановской реформой Совмин пока притормозил. По крайней мере, никаких постановлений по ней еще не принято. Зато обсуждение реформы вспыхнуло с новой силой. И понятно почему – в бой вступила тяжелая артиллерия. «Известия» разразились серией критических статей, «Правда» встала на защиту идей Либермана. И понеслось… А я как возмутитель спокойствия только довольно потираю руки, потому что противникам «деда Евсея» наконец-то была представлена столь высокая трибуна, и выступили они с нее – мама не горюй! – разнесли его поклонение «богу прибыли» в пух и прах!

Москва повсеместно охвачена предпраздничным настроением: везде стоят елки, в витринах магазинов яркие плакаты с поздравлениями. Весь город оклеен афишами двух новых фильмов – «Женитьба Бальзаминова» и «Председатель». Народ на них валом валит, мы с Викой тоже сходили, благо кинотеатр теперь у нас прямо в доме. На днях ввели в строй три новые станции метро: «Войковская», «Водный стадион» и «Речной вокзал». Для города это сейчас очень важно, строительство жилья в столице идет полным ходом, а новые микрорайоны, как правило, расположены на окраинах. И поскольку жилье у нас в стране любят сдавать к праздничным датам, представьте, сколько семей встретят Новый год уже в новых квартирах.

Эта радость не обошла и сотрудников МГУ – сразу пять жилых домов были введены в эксплуатацию в этом году. А когда у преподавателей воодушевленное настроение, то и сессию студентам сдавать значительно легче. Я, по крайней мере, с зачетами уже отстрелялся и даже пару экзаменов успел сдать. Друзья тоже от меня не отстают, так что в Карпаты мы уезжаем в отличном настроении. Девчонок решено отправить поездом и налегке, потому что машины у нас под завязку забиты снаряжением, теплой спортивной одеждой и другими нужными вещами. Зиловцы не подвели – первые пластиковые лыжи и еще три сноуборда в нашем полном распоряжении. Заказал по межгороду разговор с Архангельским, обрадовал полковника предстоящими ему испытаниями новинки. Тот обещал подобрать подходящие крепления и ботинки. Настроение у отставника боевое – Аджубей сдержал обещание и дал залп из главных калибров по украинскому Спорткомитету. Ух, как они там забегали, как сразу засуетились! И стройматериалы нашлись, и строительная техника. Щербицкий ведь тоже кадровую чистку на Украине начал, так что никто под этот каток попасть не хочет.

Еще две снежные доски, как и договаривались, зиловцы передали для Гагарина и отряда космонавтов. Один раз Юре даже удалось выкроить время, и мы с ним покатались по первому снегу на Ленинских горах. Азы серфа на сноуборде я ему показал и смог лишний раз убедиться, какой же он упорный товарищ! Сначала Гагарин внимательно посмотрел на мой спуск, потом подробно выспросил меня: что, как и зачем. Задал пару правильных вопросов по конструкции доски и лишь затем сам встал на сноуборд. Падал, вставал, но снова, раз за разом, упорно отрабатывал одни и те же движения. Я даже испугался, как бы он копчик не сломал. Самая распространенная травма у сноубордистов. На голову Гагарина охрана-то заставила надеть шлем, а вот «царская» пятая точка была совсем не защищена.

Но поскольку навыки катания на горных лыжах у Юрия Алексеевича все-таки были, а крепления на доске и вовсе напоминали родные водные лыжи, то к концу тренировки Гагарин уже практически перестал падать и довольно уверенно входил в поворот. Азартен Генеральный, причем по-хорошему азартен! Так что в нашем полку сноубордистов прибыло.

Свидетелями этой первой тренировки стали тренеры и спортсмены из лыжной секции ЦСКА, расположенной рядом. Собственно, этот склон холма формально и принадлежит их тренировочной базе. Снежная доска вызвала огромный интерес – оказалось, что после декабрьского номера «Студенческого мира» в горнолыжных кругах только о ней и говорят. А уж когда они услышали, что зиловцы еще и экспериментальные пластиковые горные лыжи создали…

Пришлось мне народ немного огорчить: лыжи пока существуют в одном-единственном экземпляре, и первые испытания на полигоне им еще только предстоят в ближайшие дни. Где будут проходить? В Славском. На какой трассе? На всех, включая Тростян, где сейчас строится трасса олимпийского уровня. Скромно потупив глаза, я сообщил, что в новых лыжах учтены все конструктивные недостатки зарубежных аналогов, и, если все пройдет по плану, у американских Holiday появится серьезный конкурент. Народ переглянулся.

– А кто испытания вашего «прототипа» возглавит? – задают мне резонный вопрос.

– Анатолий Васильевич Архангельский – начальник строящейся в Славском горнолыжной базы «Динамо».

Тут спортсмены уважительно кивают. Его и так-то в этих узких кругах давно знали, а после недавней статьи в «Известиях» имя Архангельского вообще на слуху.

– А может, вы нас с Юрием Алексеевичем чаем угостите? – опять же скромно так напрашиваюсь я к ним в гости с далеко идущими целями. – Что мы здесь, на склоне, беседуем? Я, если честно, уже как цуцик замерз!

Мое предложение вызывает бурю энтузиазма. Только подъехавший недавно Литовченко мне незаметно кулак показывает. Ну… извините, Никифор Трофимович, так получилось. Но Гагарина мне с горнолыжниками обязательно состыковать нужно.

Беседа за чаем быстро переходит с пластиковых лыж на более серьезные вопросы.

– А почему у вас, у горнолыжников, нет своей федерации? – «невинно» интересуюсь я.

Все. Дальше мне уже и делать ничего не нужно. Потому что знаю: у Гагарина слово с делом никогда не расходится, и, если уж он дал им обещание заняться этим вопросом, такая федерация вскоре появится – а это на два года раньше, чем в моей реальности. Такими темпами, может, мы и на Олимпиаде в Гренобле достойно выступим, кто знает.

Уже у машины, провожая Гагарина, вношу еще одно предложение:

– Юрий Алексеевич, а что, если во время предстоящего визита во Францию вам в Альпы съездить? Например, в тот же Гренобль. Посмотрите, как французы к зимней Олимпиаде Готовятся, чиновников из Спорткомитета опять-таки можно с собой прихватить, чтобы они потом сказки нам не рассказывали, что в СССР такое сделать невозможно.

– Я и сам уже об этом думал, – вздыхает Гагарин. – Но программа визита вроде бы уже утверждена.

– И что? Снова Лувр – Опера – Елисейские Поля? Ну что вы, Мону Лизу по второму кругу хотите разглядывать? Давайте уже менять прежние стереотипы!

– Например?.. – хитро прищуривается Юра.

– Ну, скажем так: Сорбонна – заводы «Рено» – Гренобль. Это как программа-минимум.

– Хорошая программа. Но Алексей Николаевич уже ведет переговоры с итальянским «Фиатом», некрасиво может получиться.

– Наоборот! Пусть итальянцы не думают, что они одни-единственные. Французская компартия и профсоюзы нам тоже не чужие. До новой пятилетки еще год остался, планы на нее только верстаются, так что, если прекратить финансирование нескольких дорогих, но бесперспективных проектов, деньги вполне можно и на второй автомобильный завод найти.

– Не многовато машин для нашей страны будет?

– Еще и не хватит! И только подумайте, какая вслед за этим цепочка потянется: новое оборудование – совершенно иная организация труда и уровень профобучения рабочим специальностям. Новые современные заводы – толчок к развитию сразу двух областей. А потом автомобилизация страны и развитие широкой дорожной сети. В результате новые перспективы для развития отсталых сельских районов средней полосы. Плюс развитие автотуризма в стране.

Гагарин задумывается ненадолго, потом кивает:

– Нужно срочно поговорить с протокольным отделом МИДа. Не думаю, что им понравится такое расширение программы, но мысль ты высказал здравую, теперь пусть они голову ломают. В прошлом году я же был во Франции с неофициальным визитом, так что те культурные мероприятия, что повторяются, вполне можно отменить или перенести на будущее. И с Косыгиным у меня есть повод встретиться. А ты, Леш, как вернешься после Нового года, сразу звони! Тренировки со сноубордом обязательно нужно продолжить. Эх, удивим мы с тобою французов в Гренобле!

Смотрю вслед отъезжающей машине, и тепло разливается в груди: нет, ну какой же он все-таки классный – этот Юра Гагарин, первый космонавт Земли! Не перестаю им восхищаться. А теперь с легким сердцем можно и в Славское отправляться…

Глава 8

Как одинокая перчатка,
живу, покуда век идет,
я в Божьем тексте – опечатка,
и скоро Он меня найдет.
И. Губерман

Четыре дня в Карпатах мы провели, как в сказке. И все бы ничего, но дорога… Вспоминали ее потом мы с Димычем, словно страшный сон. Девчонкам и Леве хорошо – они на поезде, в теплом купе и практически налегке ехали, а мы с Кузнецом – сутки за рулем туда и потом через четыре дня сутки обратно. Тяжело, если честно. Снег уже выпал, да и похолодало заметно, хорошо еще, что дорога для нас знакомая. Но для себя мы с ним твердо решили: зимой на машине дальше Подмосковья – ни-ни. Попадешь вот так в снегопад в чистом поле и застрянешь там. Понятно, что трасса оживленная – кто-нибудь, да поможет. Но испытывать судьбу и искать приключений на пятую точку не стоит.

А в остальном все сложилось прекрасно. Приехали мы на полдня раньше ребят и сразу разгрузились у пани Терезы, завалив большой стол гостинцами из Москвы. Растащили свои вещи по комнатам, вкусно пообедали и рванули сначала к Архангельскому. Сдали ему новенькие лыжи, заодно и кальку с зиловскими чертежами, чтобы мне не на пальцах объяснять конструктивные особенности пластикового «гаджета». Судя по загоревшимся глазам отставника, он теперь точно не успокоится, пока крепления на них не поставит. Так что с легким сердцем оставили лыжи Анатолию Васильевичу, а сами помчались на базу «Политехник», чтобы узнать, кто уже приехал.

Выяснилось, что наши друзья из Львова приедут только завтра, с утренней электричкой, а вот киевляне уже в пути и к ужину будут. Пани Анна встретила нас радушно, но было понятно, что ей сейчас немного не до нас. Да и нам уже пора было ехать на вокзал, своих встречать.

Первый вечер мы, конечно, ужинали дома, чтобы не обижать нашу гостеприимную хозяйку. Все-таки пани Тереза так готовилась к нашему приезду! Но честно предупредили ее, что на все последующие дни нам нужны только завтраки и обеды. Понятно же, что все вечера мы будем проводить на базе у друзей и Новый год встречать там же. Вика с Леной тут же бросились помогать пожилой женщине, смутив ее своим искренним энтузиазмом. При этом они успевали интересоваться рецептами приготовленных блюд, а Лена их еще и тщательно записывала в блокнот. Лева довольно щурился на свою старательную подругу и подавал реплики с места.

А следующим утром мы уже обнимались с львовянами и киевлянами. Перезнакомились с теми, кого видели в первый раз, представили всем наших девчонок. Узнав о нашей с Викой недавней свадьбе, Ясь шутливо застонал:

– Нет, ну почему этим московским писакам вечно достаются лучшие девушки страны? Где справедливость, я вас спрашиваю?!

Викуся смущенно покраснела и прижалась ко мне. Юлька же, напротив, высоко задрала свой симпатичный носик, посчитав, что комплимент относится и к ней, и заявила:

– Напиши что-нибудь талантливое, и мы тебя включим в список кандидатов-женихов!

Ну а дальше пребывание в Славском вылилось в один нескончаемый праздник. День мы проводили на склонах, потом шли домой переодеться, пообедать и отдохнуть. Наличие нескольких сноубордов значительно упростило нашу жизнь – и к концу заезда девчонки тоже уверенно рассекали по склонам на снежной доске. Присоединился к нам и Анатолий Васильевич, начав испытания пластиковых лыж с более пологого склона «Политехника». Удостоверившись, что конструкция новых лыж вполне надежная, он отправился на более сложные, «черные» склоны. И два дня мы о нем ничего не слышали. Да и было нам чем заняться в эти дни, кроме лыж. К чему у профессионала под ногами путаться?

Каждый вечер мы проводили в гостях на базе «Политехник». И каждый ужин заканчивался у нас дружескими посиделками, разговорами о студенческой жизни, жаркими спорами о реформах в стране и пением под гитару. Кто-то из львовян привез магнитофон и микрофон к нему, так что все новые песни они сразу же записывали на пленку, а новых песен я им спел немало. Потом мы еще и танцы устроили.

Так же весело встречали и Новый год. Под бой московских курантов проводили старый 64-й, а через час, уже по местному времени, встретили новый 65-й. На столе вперемежку стояло московское шампанское и украинское домашнее вино, киевские торты с московскими конфетами и сладостями львовской фабрики «Свиточ». Местные буженина и пикница мирно уживалась с сырокопченой колбасой, привезенной из столицы, а рижские шпроты с балыком из осетрины. В общем, праздничный стол ломился от вкуснятины, и там царил полный гастрономический интернационал.

Мы от имени редакции вручили каждому из наших друзей в подарок декабрьский номер журнала. Потом пошли всей гурьбой гулять по поселку, распевая по дороге песни и поздравляя встречные компании. Угомонились только под утро. Что не помешало нам и праздничный день снова провести на склоне.

Архангельский появился только первого числа к вечеру. И по его довольному виду было сразу понятно, что испытания прошли удачно.

– Ну что, товарищи студенты, погонял я ваши лыжи по всем местным склонам. И скажу вам одно: зиловцы молодцы! Попробовал разную технику спуска, и везде они себя показали хорошо. Скорость развивают просто отличную, для слалома это находка! Можно ставить рекорды. Меня, если честно, сначала смутило, что они короче привычных горных лыж и конфигурация у них совсем другая, но, знаете, за два дня я к этому быстро привык и понял, что это дает свои преимущества. При таком радиусе бокового выреза на них совершенно по-другому входишь в поворот!

– Кого завтра на обложку снимаем? Анатолий Васильевич, не хотите прославиться?

– Нет, Алексей, это уж как-нибудь без меня, – рассмеялся Архангельский, кивая на подаренный номер журнала. – Я после статьи в «Известиях» и так теперь знаменитость – из Киева и Львова через день теперь названивают. Спасибо от меня передай Алексею Ивановичу за статью.

– Ладно, тогда лыжи мы пока забираем, а завтра вечером перед отъездом вернем в обмен на письменное заключение.

– В каком смысле «вернем»? – растерянно переспросил отставник.

– В том смысле, что станете вы не только первым испытателем, но и первым владельцем советских пластиковых лыж. Но чертежи свои я заберу, уж не обессудьте. И, Анатолий Васильевич, пока зиловцами не получен патент на изобретение, очень прошу вас никому не объяснять конструктивные новшества этих лыж, хорошо? Надеюсь, что наша страна на них еще и неплохо заработает.

– Что ж, я не понимаю, что ли…

Ясь новые лыжи тоже испытал и тоже остался в восторге. Понятно, что это уже совсем другой уровень. Еще бы к ним нормальные крепления и ботинки более современные… но это пока только в мечтах. Виражи и эффектные развороты Яся Лева заснял на камеру, а на обложку следующего номера решили снять все-таки Лену. Правда, кадр вышел слегка постановочным, но зато очень красочным – на фоне темных заснеженных елей шикарно смотрелись и Викин голубой свитер, и ярко-алые лыжи, и мой длинный красный шарф.

Наш первый сноуборд мы на прощанье подарили Ясю, вызвав у остальных приступ белой зависти. Нам ведь на нашу компанию и трех штук за глаза хватит, чего жадничать-то? Договорившись созвониться после сессии, чтобы выбраться сюда еще раз до конца зимы, мы тепло попрощались и с львовянами, и с киевлянами. В этот раз мы уезжали первыми.

А вот на вокзале некоторых товарищей ждал большой конфуз. Стоило нам выйти из машины, как рядом вдруг раздался удивленный женский голос:

– Дима?! – И к другу бросилась эффектная молоденькая брюнетка лет двадцати, причем точно из местных. Гарная такая дивчина с высоким «вавилоном» на голове.

– Кузнецов, это еще кто?! – возмутилась Юлька, увидев, как бойкая девица пытается радостно повиснуть на крепкой шее ее парня.

– Твое-то какое дело? – не осталась в долгу языкастая брюнетка.

Пока растерянный Димка пытался культурно отбиться от назойливой девицы, мудрый Лева – явно хорошо знавший ее – быстро подхватил Лену под руку и потащил в здание вокзала. Оставив друга на растерзание двух соперниц. «Награда» настигла героя в самый неподходящий момент, пришел час расплаты за интрижку месячной давности.

Пришлось мне срочно вмешаться и влезть между ними, пока на площади не разгорелся скандал.

– Девушка, простите, но нам некогда, мы очень опаздываем. Димыч, идем. – Я втиснулся между разгневанными девушками.

– Рус, ты ее правда не знаешь? А почему она тогда на моего Димку вешается?

Да уж… наша заноза не из тех, кто позволит оставить свои вопросы без ответа. Мне с большим трудом удается увести ее в сторону перрона.

– Юль, видимо, это какая-то случайная знакомая. Пойдем быстрее, поезд скоро придет.

– Как это «пойдем»?! Не надо меня тащить, я хочу знать, кто она такая!

Доморощенный «казанова», с трудом оторвав от себя девицу, семенил за нами и что-то беспомощно блеял в свое оправдание, я всячески отвлекал внимание рассвирепевшей Юльки. Вот только не хватало мне таких ссор между друзьями, тем более перед самой сдачей очередного номера. Юлька – особа мстительная, и понятно, что просто так она этого не оставит. И точно. На прощанье она зло бросила Димону:

– Если у тебя с ней были шашни, можешь считать, что между нами все кончено!

– Юль, ну какие шашни?! Мы за день здесь так выматывались, что вечером без сил падали, – испуганно оправдывался Димыч.

– Да мы с него глаз не спускали, он все время рядом с нами был, – проявил я мужскую солидарность. – Лева, скажи!

Коган согласно кивнул, втайне радуясь, что его миновала чаша сия. Я жестом показал ему держать рот на замке. Надеюсь, он не расколется, хотя допрос ему сегодня предстоит нешуточный и скорее всего перекрестный.

– В Москве поговорим, – многообещающе процедила «принцесса» и гордо скрылась в вагоне. Поезд тронулся, и мне осталось только помахать рукой Вике.

– До встречи дома, любимая!

Потом я повернулся к Кузнецу:

– Допрыгался, козлик?!

* * *

Доехав до Москвы, подвожу Димыча к общаге, там же оставляю все вещи друзей. Кузнец пока живет один в комнате, к нему никого так и не подселили после отчисления Индуса. Хорошо Димычу одному – никто ночью своим храпом спать не мешает. Но наш гулена уже второй день хмурый – боится, что Юлька его бросит. Зря боится. А бросит – не велика потеря, о чем я ему честно и сообщаю. Вместе с советом ни в коем случае не признаваться в своем грешке. Только хуже будет – проверено на личном опыте в прошлой жизни. Звоню с вахты от тети Даши домой, сообщаю жене, что уже еду и страшно по ней соскучился.

Высотка встречает меня сиянием огней, запахом хвои от елки, наряженной в холле, и радушной улыбкой вахтерши:

– С Новым годом, Алексей!

– С Новым годом, Нина Алексеевна! Как вы здесь?

– Мы-то ладно. А вы, слышала, в Карпатах отдыхали? И как там?

– Горы стоят, елки в снегу, люди доброжелательные! – шутливо докладываю я.

– Ну, бегите, а то, наверное, жена заждалась!

Дом, милый дом… Захожу в него и оставляю за дверью все тревоги и заботы. В нашей новой квартире тепло и уютно, с кухни в прихожую доносятся вкусные запахи – Викуся жарит картошку с лучком и, кажется, антрекоты. Мурлыча себе под нос и ловко орудуя ножом, моя домовитая женушка колдует над салатом. Могу бесконечно смотреть на то, как она готовит. Такая домашняя, родная – аж дыхание от любви перехватывает. Видит меня в дверях и расцветает радостной улыбкой.

– Лешка, переодевайся скорее, скоро ужинать будем!

Ну вот… даже полюбоваться на себя не дает. Стащив у нее со сковороды несколько жареных ломтиков картошки и ловко увернувшись от удара полотенцем по пятой точке, я чмокаю жену в нос и направляюсь в гостиную. В очередной раз с удовольствием отмечаю, что из-за обновленных рам в квартире совсем нет сквозняков. Совсем! Эх, если бы еще здесь были теплые полы, вообще босиком можно ходить. Но, увы! Не изобрели пока еще этого чуда.

С появлением Вики наш дом вдруг начал неуловимо преображаться, постепенно теряя мужскую аскетичность псевдояпонского интерьера. Вот вроде и штор цветастых нет, и выставки фарфора-хрусталя не наблюдается, а уют в квартире все равно появился. И складывается он из каких-то простых, незамысловатых деталей. Спальня и кухня уже приобрели жилой вид, в ванной поселились всякие баночки-скляночки. Недавно в гостиной перед диваном появился низкий столик в японском стиле – пришлось мне снова обращаться к Матвею и укорачивать ножки обычного прямоугольного стола. На нем теперь живет новая пишущая машинка, подаренная Шолоховым. Она электрическая и почти такая же, как в моем кабинете Особой службы. А старая машинка отправится в Абабурово, вдруг мне и там приспичит поработать.

Печатать, сидя на низком диване за низким столом, вполне удобно. Задумался, можно и полежать немного, приводя мысли в порядок, а то и вздремнуть. Жена здесь клетчатый плед и небольшую подушку для меня положила, заботливая моя пчелка! Внимательно изучила журнал, привезенный из Японии, и, кажется, начала постепенно понимать, чего я хочу добиться в нашем доме.

Подхожу к шкафу-купе и мягко отодвигаю в сторону красивые дверцы шкафа – купе из матового стекла и темных реек. Он, по сути, стал воплощением идеи японского шкафа ошиере, в котором хранятся все вещи семьи: начиная со спальных принадлежностей, заканчивая одеждой и разными мелочами. Раскладывая там перевезенные с Таганки вещи и свадебные подарки, Вика быстро оценила преимущества такого шкафа перед отдельно стоящими шифоньерами. Все туда отлично уместилось, включая сервизы от Фурцевой и Орловой и другие не очень нужные подарки, так и оставшиеся лежать в коробках.

Впрочем, были среди них и вполне симпатичные, а главное, полезные вещи. Андрюха подарил большой альбом для семейных фотографий в кожаном переплете – его вполне можно поставить среди книг. Герман тоже угадал с подарком – наверное, потому, что видел мои покупки в Японии. Его строгая цилиндрическая ваза из прозрачного чешского стекла идеально вписалась в интерьер спальни. Сейчас в ней стоит цветущий багульник, и его сиреневые цветы отлично перекликаются с веткой сакуры на стене.

А по сервизам я свою позицию объяснил жене в первый же день.

– Викусь, как ты думаешь, зачем люди выставляют парадную посуду в горках и сервантах?

– Для красоты?.. – неуверенно отвечает она.

– Нет. Это скорее из тщеславия – чтобы другие смотрели и завидовали. Люди подвержены магии вещей, потому что многие не имели возможности покупать то, что нравится, и жили в тесноте. Теперь ситуация с жильем меняется, но появилась уже новая опасность – люди увлеклись накоплением, а от него один шаг до следующей стадии – захламления. Но разве захламленный дом может быть комфортным? Вот и скажи: зачем и кому нам демонстрировать все эти сервизы и столовые приборы из мельхиора, если пышные пиры я здесь закатывать не собираюсь? От общения с гостями нужно получать удовольствие, а не суету и кучу грязной посуды. Поэтому с друзьями мы и на кухне уютные посиделки устроим безо всяких сервизов, а с прочими знакомыми лучше будем встречаться в кафе и ресторанах или в Абабурово, где Гораздо больше места. Согласна?

Вика, подумав немного, кивает.

– Если честно, я вообще не очень хочу видеть в нашем доме посторонних людей, только твою маму и самый ближний круг. Но им эти парадные сервизы точно не нужны.

– А как же новоселье? Мы же хотели пригласить друзей на этой неделе?

– Хорошо, – вздыхаю я, поняв, что один раз придется уступить, – достанем эту посуду из коробок, примем гостей и потом снова уберем в шкаф. Иначе тебе придется постоянно протирать с нее пыль, а я не хочу, чтобы ты тратила на это время. Превращаться в прислугу в собственном доме я тебе не дам – в жизни есть дела и поважнее.

– А стирка? Например, постельное белье нужно крахмалить и гладить!

Я закатываю глаза от возмущения:

– Викуся, у нас на первом этаже открыта прачечная! Мои сорочки и постельное белье сдаем туда. Или ты их по всей кухне собралась развешивать?!

– Ну… можно в ванной леску натянуть… – неуверенно предлагает она.

– Вик, если тебе тяжело донести их до прачечной, давай я это буду делать. Как раньше делал на Таганке.

– Мне же нетрудно хлопотать по дому!

– Учебник вон лишний раз почитай. В кино давай сходим. У нас через дорогу зоопарк и планетарий – ты хоть раз там была? – Жена смущенно опускает глаза. – А не мешало бы, они у нас в Москве одни из самых больших в мире. И ты хоть представляешь, сколько в столице театров и музеев?

– Может, еще и готовить мне запретишь? – возмущается она.

– Надо будет, и запрещу. Я сам в состоянии ужин приготовить.

– Диктатор!

– Да. А также тиран, сатрап, узурпатор и прочее, прочее, прочее.

…За ужином моя бесхитростная жена пытается вызнать у меня про брюнеточку, напавшую на Димыча. И явно делает это по заданию Юльки – женская солидарность в действии. Зря многие мужики думают, что таковой нет в природе. Она есть, и мне ли, проработавшему всю жизнь в женских коллективах, этого не знать. Просто женская солидарность в отличие от мужской проявляется исключительно в те моменты, когда кого-то из дам крепко и незаслуженно обидела особь мужского пола. Подозреваю, что женщины невольно проецируют эту ситуацию на себя, и вот тогда уже стеной встают на защиту обиженной «сестры». А вот за счастливую подругу им радоваться почему-то трудно.

– …Ну как же ты не в курсе, откуда она его знает? Леш, вы же все время вместе там были.

– Викусь, ты, правда, считаешь, что я с парней там глаз не спускал и за руку их водил? Они же взрослые мужики. Может, Димыч с ней просто на склоне познакомился.

– Нет, непохоже… там что-то большее, – включается женская проницательность, – она так нагло с Юлей разговаривала…

– Вик, а какое у Юльки право вообще его ревновать и допрашивать? Насколько я знаю, она сама не считает их с Димкой отношения чем-то серьезным.

– Почему ты так думаешь? – удивляется моя наивная женушка.

– Потому что Кузнец несколько раз предлагал ей выйти за него замуж. А она все вертит хвостом. Раньше хоть была уважительная причина – боялась, что его по распределению зашлют на край земли. А теперь? Понятно же, что мы все остаемся работать в редакции журнала. Нам Заславский даже тему курсовых сам выбрал. И защита диплома у нас явно коллективной будет. Так чего она теперь медлит – ищет лучшую партию? Значит, и Димка может поискать. Все справедливо.

– Все-таки ты что-то знаешь про эту девицу…

Ага… удачная попытка, но со мной этот номер не пройдет. Я стреляный воробей.

– Викусь, не нужно меня ловить за язык. Ты видела сама: мы с ней не знакомы. Точка.

– И Димка тебе ничего про нее не рассказывал?

– Нет. Я сильно сомневаюсь, что он вообще помнит, как ее зовут. А своей подружке Юле передай, что она его потеряет, если за ум не возьмется и выводов не сделает.

Встаю, мою за собой тарелку. Целую растерявшуюся «шпионку» в висок и, прихватив с собой чашку с чаем, отправляюсь к пишущей машинке. А вот нечего тут мне допрос устраивать. Друзья – взрослые люди, сами разберутся.

А мне к завтрашнему заседанию редакции нужно дописать статью про новую логическую головоломку – судоку. Или же лучше нам назвать ее «русским квадратом» или «японским» по аналогии с латинским квадратом Эйлера? В любом случае сначала нужно четко прописать правила и для первого раза извлечь из памяти таблицу уровнем попроще.

* * *

Вот вроде только из Карпат вернулись, а уже старый Новый год на дворе. Праздник, конечно, неофициальный, и никто его сейчас особо не празднует, но… для молодежи любой повод сгодится, чтобы от души тусануться. Вот и мы с друзьями приурочили итоговое заседание клуба к этой дате. Тем более занятий в универе уже нет, и зимняя сессия вот-вот закончится. А некоторые товарищи типа меня так и вовсе досрочно все экзамены сдали.

Расквитавшись с сессией, я все силы бросил на подготовку февральского номера – это сейчас главное. Первый номер журнала за 1965 год на днях уже вышел, и тираж у него просто гигантский – 1 000 000 экземпляров! При этом его полностью раскупили всего через несколько дней. Вдумайтесь только: всего лишь третий номер – и уже миллионер! Голова идет кругом от такого взлета… И мы с Марком Наумовичем твердо решили: на этом этапе с тиражом нужно притормозить. Погоня за количеством еще никого до добра не доводила. Все силы теперь брошены на повышение качества материала, а свежие идеи уже есть, и перспективы открываются неплохие.

Репутация и миллионный тираж начинают работать на нас – в редакцию потянулись молодые авторы. Причем всех мастей: и поэты, и прозаики, и даже журналисты из каких-то небольших изданий. Последние, конечно, приносили свои статьи в надежде попасть потом в наш штат. Но руководство не спешило с его расширением, хотя Лену и Леву с января перевели на постоянные должности редакторов. Но все же нам разрешили на внештатной основе привлекать гораздо больше помощников, Аджубей выделил на это фонды.

Так, например, писем в адрес редакции стало приходить столько, что Лена при всем желании не могла бы сама их обработать. Привлекли двух девчонок из клуба, которые занимались у нас исключительно сортировкой редакционной почты, вылавливая в лавине писем самое интересное. Кто-то из читателей ругал нас за безыдейность и за девиц на обложке, кто-то за чрезмерное увлечение спортивной и экономической темами, кто-то жаловался, что в киосках журнал поймать трудно. Но в большинстве писем нас, наоборот, хвалили. Приходили в редакцию и коллективные письма, в которых студенты настойчиво требовали написать в следующем номере про их вуз, а хватало и просто наивных писем с объяснением в любви девушкам с обложки и предложениями дружить. Особенно много таких посланий приходило из армейских частей. Причем география – от Сахалина до Калининграда!

Такая корреспонденция, разумеется, ответа не требовала. Но встречались в общей массе очень толковые письма, на которые грех было не ответить на страницах журнала – вот именно такими и занималась потом Лена, размещая их в рубрике «Вопрос – ответ». А если в послании затрагивались тема какой-то конкретной статьи, тогда уже на него отвечал и сам автор.

Большую помощь оказывали нам ребята из клуба, особенно болиды. Один притащил в редакцию свежий сборник фантастических рассказов, изданный в Англии и привезенный в Союз кем-то из дипломатов. Когда я посмотрел оглавление, оказалось, что большую часть этих рассказов я читал, а значит, вполне могу воспроизвести их по памяти на русском языке, пока меня никто не опередил с переводом. И потом напечатать в нашем журнале в разделе фантастики. Мне оставалось только мысленно хлопнуть себя по лбу за то, что сам не догадался до этого раньше. Заодно задумался о том, что нужно бы нам выйти на контакт с советскими молодыми фантастами, имена которых никому пока не известны. Никому, кроме меня.

Например, уже начал писать фантастику востоковед Игорь Можейко, скрываясь под псевдонимом Кир Булычев. Так нужно же срочно с ним познакомиться и заманить его в постоянные авторы журнала! Игорь боится увольнения с работы? Клятвенно пообещаем ему сохранить конфиденциальность. Он ведь, кстати, еще и переводами американской фантастики занимается, что нам тоже пригодится. А свои историко-географические очерки пусть продолжает печатать у коллег в журнале «Вокруг света».

Идея совместного фантастического проекта с писателем Носовым окончательно заглохла – я явно переоценил свои силы, и на это элементарно не хватает времени. Зато мне в голову пришла другая мысль – переписать фантастический детектив Стругацких «Отель “У погибшего альпиниста”». Именно переписать, а не просто воспроизвести его по памяти. Этот детектив, опубликованный в «Юности» в 70-м, вызвал много критики за свою схожесть с «Обещанием» Дюрренматта. И сами мэтры посчитали его крайне неудачным, даже отказались переделать. Но я-то могу значительно улучшить эту повесть, исправив все ее слабые места, которые мне известны. Заодно вставлю в сюжет катание героев на сноуборде – свое любимое детище нужно всемерно рекламировать. Надеюсь, критики ко мне будут более благосклонны, а выбор темы после командировки во Францию и Альпы вообще покажется всем закономерным. Печатать этот фантастический детектив в нашем журнале можно будет частями, растянув процесс до конца года, а потом уже издать его отдельной книгой.

Это в моих моих ближайших планах. Но главной темой года в нашем журнале, безусловно, становится патриотизм. Уже в январском номере мы подняли ее в полный рост. Редакционную статью Когана-старшего цитируют во многих изданиях, на нее ссылаются коллеги-журналисты. Даже в новостях по ТВ рассказывали о новом движении среди студенческой молодежи по приведению в порядок солдатских могил ко Дню Победы. В ЦК ВЛКСМ, не будь дураки, тут же подхватили почин и распространили его дальше – у этих товарищей просто нюх на такие перспективные темы. Многие комсомольские издания, как по команде, перепечатали нашу статью, причем полностью, слово в слово. До весны теперь есть время, чтобы придать молодежному движению организованный характер и для начала выявить все объекты, где необходима помощь. Главное – лед тронулся.

Сразу после сдачи январского номера в печать звоню Баскакову и прошу Владимира Евтихиановича устроить мне встречу с Бондарчуком. Интервью с режиссером пойдет в следующий номер, хотя главной темой там, конечно, будет визит Гагарина во Францию, подготовка к которому сейчас идет полным ходом. Советский десант ожидается внушительным: деятели культуры под предводительством Фурцевой, видные спортсмены, в том числе наши олимпийские чемпионы, совминовские и спортивные чиновники. Ну и мы – скромные работники пера под эгидой кремлевского пула.

Прежних консультантов из ЦК я больше не видел – на следующем собрании пула их заменили другие лица. Вадима Загладина из Международного отдела ЦК нам представили как специалиста по Франции, а Льва Толкунова как журналиста-международника. Хотя Герман тут же шепнул мне, что он один из замов Андропова. По Горкам-10 меня больше никто не дергал и на допросы не вызывал. Но от Иванова знаю, что следствие быстро закончили, повесив всю вину на Яковлева. По словам Ивана Георгиевича, в бумагах там нашли много интересного, и сейчас, после трехнедельных разбирательств, судьба трех остальных фигурантов дела тоже решена – все покинули ЦК и пока находятся «за штатом». Видимо, им подыскивают подходящие места для ссылки с лечебным климатом, где излишний либерализм мозга навсегда выветрится из их голов.

Александра Бовина действительно забрали в секретариат к Генсеку на должность одного из референтов, но понятно, что теперь он будет выполнять обязанности его спичрайтера. И я очень надеюсь, что у Бовина хватит ума не бравировать этим и не вставлять ненужную отсебятину в речи и статьи Генерального. Гагарин – это ему не Брежнев, он по бумажке читать не будет и манипулировать собой, как Хрущев, не даст. Лучше Бовину сразу расстаться с мыслью, что, вписывая слова в речи первого лица, он способен влиять на политику. И вообще, наша общая задача сейчас – создать впечатление о Гагарине как о спокойном и деликатном руководителе партии, который внимательно прислушивается к мнению других. Но при этом является самостоятельной фигурой.

Первым испытанием для пула стала пресс-конференция Гагарина, на которой было объявлено о предстоящем визите во Францию. Там наша новая группа отрабатывала взаимодействие в реальных условиях, приближенных к «боевым». А потом в Кремле по ее итогам был устроен разбор допущенных ошибок, чтобы не повторять их вновь. В общем, все застыли на низком старте в преддверии первого визита Генерального. 3 февраля вылетаем…

* * *

– …О чем задумался, Русин? – Гагарин хлопнул меня по плечу, присел в соседнее кресло.

В Париж мы летим несколькими бортами. Не знаю, кто именно из чиновников отвечал за распределение, но я попал на основной борт к Генеральном секретарю. Самолет уже набрал высоту, и пилот выключил табло «Пристегните ремни». По салону тут же началось брожение – журналисты кучковались или подсаживались поговорить к чиновникам, по проходу поплыли стройные улыбчивые стюардессы с тележками.

Фурцева весело щебечет о чем-то с Валентиной Гагариной, обе дамы в приподнятом настроении – Франция! Как и положено первым леди, у Гагариной будет своя небольшая свита и своя отдельная программа – в основном культурная. Пока Юрий Алексеевич будет заниматься встречами и переговорами, Валентина Ивановна в сопровождении Фурцевой будет посещать культурные мероприятия, а их тоже запланировано немало.

А меня в этот самый момент накрыло. Сначала я провалился в воспоминания о подготовке к визиту – выездной комиссии, хлопотах с документами и получении визы. Потом вспомнил о самом главном из всей этой суеты – задании Иванова забрать в депозитарии банка «Сосьете Женераль» какие-то важные документы – для чего мне был вручен ключ от сейфовой ячейки. Похоже, бумаги эти не были тайными, но Иванов попросил не афишировать визит в банк.

Воспоминания промелькнули быстро, зазвучало набатом подзабытое СЛОВО. Хлопок Гагарина вернул меня в привычную реальность, но я почувствовал какой-то непривычный упадок сил. СЛОВО в этот раз не дало, а забрало у меня энергию.

– Задумался о золоте, – пробормотал я, растирая лицо руками.

– О золоте? – удивился Генеральный.

– О нем. Юрий Алексеевич, вот американцы сейчас явно вступают в войну во Вьетнаме, правда?

– Ну, была записка из МИДа на эту тему, ПГУ и разведка Генштаба подтверждают их выводы, – кивнул Гагарин. – Будем помогать вьетнамским товарищам.

– А фунт британский недавно начал падать?

– Фунт-то тебе на кой сдался?! – еще больше удивился глава государства.

– Во Франции тоже экономические проблемы, – продолжал гнуть я свое.

– И что? – в голосе Гагарина уже слышалось раздражение.

– А то, что все европейские валюты – и фунт, и дойче марка, и франк привязаны к доллару. А доллар к чему?

– К чему? – Генеральный наконец заинтересовался.

– К золоту. Одна унция – 35 долларов. Цена фиксированная, удерживает ее так называемый золотой пул – федеральный резерв и крупнейшие мировые банки. Я об этом отличную статью в Японии прочел. В американском экономическом журнале.

– И давно удерживают?

– Как после войны договорились в Бреттон-Вудсе, так и держат банкиры. Но чую: большие трудности у капиталистов.

– Какие? – Гагарин навострил уши.

– Чем глубже экономические проблемы в США и Европе, тем больше будет желающих обменять валюты на доллар и доллар на золото – получить на выходе слитки и вывезти их из Штатов. Федеральный резерв начнет отгружать золото – ведь только ему вера – а желтый металл на печатном станке не наштампуешь.

– Ну-ка, ну-ка… – подзадорил меня Юра. – Выкладывай, что придумал.

– Думаю, что пул этот золотой скоро рухнет. Цену они удерживать не смогут и вынуждены будут отменить обмен долларов на слитки.

– Ого! – Гагарин почесал в затылке. – У нас в запасах около двух тысяч тонн, мне докладывали, но мы наше золото не продаем.

– И не надо! – решился я. – Сейчас надо, наоборот, докупать его по дешевым фиксированным ценам.

– Валюты для этого мало, – вздохнул Гагарин.

– У нас же в Европе свой банк есть? – кинул я пробный шар. Дождавшись осторожного кивка, продолжил: – Предлагаю вывезти часть наших слитков в хранилища этого банка и заложить их под кредиты в швейцарских франках. Желтый металл – очень хорошее обеспечение, нам легко дадут под него займы. На эти кредиты надо купить новые слитки и опять их заложить. И так до тех пор, пока дают кредиты и продают золото. Только делать это нужно тихо, с привлечением надежных посредников.

– Если пул рухнет и цена вырастет, – сообразил Генеральный, – наши слитки сильно подорожают… А насколько может цена скакнуть? Долларов на пять?

Я чуть не рассмеялся над его наивностью. Еле сдержал себя. Через пятнадцать лет, в начале 80-х, унция золота будет стоить 600 долларов. Рост почти в двадцать раз. Но говорить об этом Гагарину не стоит, все равно не поверит.

– Я общался с нашими экономистами в ходе обсуждения реформы Либермана, – они полагают, что и пятьдесят долларов за унцию – не предел.

– Хм… – Гагарин серьезно задумался.

– А если американцы завязнут во Вьетнаме и у них начнется высокая инфляция, а она обязательно начнется из-за роста военных расходов… – вкрадчиво произнес я.

– Да говори уже прямо! – Генеральному, похоже, надоели мои недомолвки и туманные намеки.

– Хорошо, говорю прямо: чем хуже будут дела у Штатов во Вьетнаме, тем быстрее и сильнее рухнет золотой пул. Поэтому нужно поставить нашим вьетнамским товарищам средства ПВО. Чем скорее, тем лучше. Заодно Генштаб опробует в деле новые зенитные ракеты.

– Ты говори, да не заговаривайся! – вспыхнул Гагарин. – Я понимаю, что у тебя, видимо, есть допуск к гостайнам, но это вообще сверхсекретная тема! А ты вот так в самолете лупишь…

Генеральный обернулся и глянул на соседние кресла. Позади нас никого не было, впереди тоже. Народ собрался в конце салона и травил байки – до нас доносились дружный смех и запах табака. Увы, до запрета курения в самолетах еще очень долго…

– Ты пойми. – Гагарин перешел на шепот. Просто детский сад какой-то. – После Кубы в Политбюро опасаются прямого столкновения с США.

– Переодеть военных советников, – отмахнулся я, тоже шепотом. – Первый раз, что ли? Немцев вон тоже опасались, но воевать с ними в Испании нам это не мешало.

– Ладно, я подумаю. С золотом идея здравая, тут можно американцам нос утереть.

– Да и европейцы будут сговорчивее на переговорах. Захотим завод какой купить, они: чем платить собираетесь? А мы: вечными ценностями, золотом!

Гагарин рассмеялся. Тема с покупкой заводов была как никогда актуальной…

* * *

Вот никогда раньше не представлял в полной мере, какое же это муторное дело – официальные визиты первых лиц государства. Олимпиада в Японии – цветочки по сравнению с нынешней бесконечной чередой встреч, переговоров и протокольных мероприятий. У делегации расписан буквально каждый шаг и каждая минута. То-то у Гагарина предстоящий визит во Францию не вызывал приступа радости. Теперь я его понимаю. По вечерам все выжаты, как лимон, не только Юра, но ему достается больше всех. Даже не представляю, как он может улыбаться целый день, причем искренне! Но надо признать, что его улыбка имеет какой-то чудотворный эффект. Нет, правда! Рядом с ним даже самые суровые лица чиновников смягчаются.

И, конечно, наш молодой Генсек для французов олицетворение перемен, происходящих сейчас в стране Советов. Была хрущевская оттепель? Да. Признанный факт. Но на смену ей пришла гагаринская весна, и нового Генсека в Европе считают преемником покойного Хрущева. Не знаю, кто из французских журналистов первым придумал словосочетание «printemps de Gagarine», но вскоре оно стало мемом, бесконечно повторяясь и множась в журнальных статьях и телевизионных репортажах. Для начала февраля в Париже сейчас стоит аномально теплая и по-настоящему весенняя погода. Днем солнечно, температура воздуха в районе десяти градусов, и порой кажется, что все население французской столицы высыпало на улицы, радуясь весеннему теплу.

С 1958 года Франция – президентская республика, и изменения в конституции страны положили начало новому отсчету времени. В нынешней 5-й Республике главенствует президент Шарль де Голль. Премьер-министр здесь на вторых ролях, у Жоржа Помпиду даже кличка среди французов соответствующая – «дофин». 1965-й – год выборов, и левая оппозиция сплотилась, выставив против правых социалиста Франсуа Миттерана. де Голль победит его на выборах в декабре, но с трудом – только лишь во втором туре. Популярность президента падает, и виной тому его авторитаризм.

Для СССР генерал – безусловно, фигура удобная, невзирая на то что он откровенно не жалует коммунистов, социалистов, профсоюзы и вообще всех левых. К нашей стране у него отношение особое. На мой личный взгляд, он довольно злопамятен и по-военному прямолинеен, хорошо помнит не только обиды, но и добро. А СССР его во время войны поддержал в отличие от США. Американцев он терпеть не может, причем еще с тех времен, когда они сначала хотели убрать его из руководства Национального Совета Сопротивления, а потом в 44-м подчинить американскому командованию генерала Эйзенхауэра правительство, сформированное «Сражающейся Францией», отведя Франции роль послушного вассала. Стремление Штатов безраздельно хозяйничать в Западной Европе и исключить Францию из числа великих держав вызвало у патриота де Голля яростное противодействие. Этого унижения он им никогда не простит.

В моей истории де Голль 4 февраля объявил об отказе использования доллара в международных расчетах и о переходе на единый золотой стандарт. В этой реальности объявление почему-то немного запаздывает, но в том, что оно вот-вот произойдет, у меня никаких сомнений нет – это слишком весомый козырь для переизбрания на второй президентский срок. Вторым козырем станет сентябрьское заявление де Голля: «Франция не считает себя связанной обязательствами с Североатлантическим блоком», – и это приведет к ее выходу из НАТО. Двадцать девять натовских баз будут эвакуированы с территории страны, а его штаб-квартира перенесена в Брюссель. С этого времени официальная позиция Франции на международной арене станет резко антиамериканской. А нам это только на руку.

Противоречия с СССР? Они, безусловно, есть. Но личная неприязнь де Голля к коммунизму отходит на второй план, когда на повестке дня стоят национальные интересы страны. В своей деятельности по созданию европейского единства «от Атлантики до Урала» он явно готов идти на компромиссы ради тесного сотрудничества между двумя странами. Заключено соглашение о создании прямой линии связи между Кремлем и Елисейским дворцом. Принято совместное заявление СССР и Франции с выражением озабоченности эскалацией военного напряжения во Вьетнаме. Французские войска хоть и покинули Индокитай еще в 54-м, но за ситуацией в своей бывшей колонии Франция все-таки продолжала пристально наблюдать. Приглашение посетить с официальным визитом СССР нынешним летом генерал де Голль принял с благодарностью. Похоже, левым придется поумерить свой пыл в предвыборной риторике.

Неожиданный интерес делегации СССР к компании «Renault» вызвал бурю энтузиазма у французов. Визит Гагарина в западный пригород Парижа Булонь-Бийанкур, где расположены штаб-квартира и заводы компании, широко освещается во французской прессе. И в том, что такой визит состоялся, несомненно, есть моя личная заслуга.

…В самом начале января, за месяц до визита во Францию, на ВДНХ прошло совещание чиновников Совмина с директорами и главными конструкторами всех отечественных автозаводов. Было озвучено решение правительства довести к началу 70-х годов выпуск легковых автомобилей в стране до 700–800 тысяч, а также резко увеличить масштабы производства большегрузных грузовиков. Решено построить в стране несколько новых автозаводов. Меня на совещание никто, естественно, не звал, узнал я о нем только из газет. И сразу же бросился звонить Генсеку, понимая, что мне снова пора вмешаться.

Встретились мы вечером на склоне Ленинских гор, покатались на сноубордах, потом поехали ужинать к Гагариным, чтобы поговорить в спокойной обстановке. Там-то я и достал свои фотографии с Токийского автосалона. Разложил их перед Юрой, давая ему рассмотреть новинки международного автопрома, потом взялся объяснять свою идею:

– Юрий Алексеевич, я так понимаю, наши автопромовцы всерьез нацелились на «FIAT-124»? Альтернативу ему даже не рассматривают?

– Рассматривают. Но не «Renault».

– А почему?

Гагарин вздыхает:

– Оказывается, в октябре наши товарищи из Минавтопрома были на Парижском автосалоне, и все новинки там тщательно изучили. По «Renault-16» высказан ряд существенных замечаний. Так что эту компанию Совмин рассматривает в качестве партнера, но только в области грузовых автомобилей и поставки комплектующих.

Вот же… а я ведь знаю, чьих это рук дело.

– Хотите скажу, почему им так «Renault-16» не понравился? – усмехаюсь я. – Генеральный конструктор МЗМА в этой красавице увидел прямого конкурента для своей новой модели «Москвич-412». Вот вам и все объяснение. Просто у этих двух машин одинаковый объем двигателя. Только в отличие от нашего скромненького «Москвича» «Renault-16» станет в этом году «Автомобилем года» в Европе. А протекционизм товарища Андронова выйдет нашей стране боком, потому что с выпуском нужного стране объема легковых автомобилей сами они на МЗМА не справятся – их продукция в основном идет на экспорт. И придется тогда дублировать производство «Москвичей» на каком-нибудь другом заводе. А там и себестоимость будет раза в полтора-два выше, чем в Москве, и качество будет хромать.

– Тебя послушать, так у «Renault-16» вообще недостатков нет!

– Есть, конечно. Просвет, например, маловат для наших дорог. Но большинство претензий из области личной вкусовщины и консервативных взглядов. Расположение движка непривычное, передний привод, хэтчбек опять-таки… Но вы сами мысленно поставьте рядом эти машины – это же как завтра и вчера! И вот попомните мои слова, Юрий Алексеевич: дойдет дело до реконструкции МЗМА, и они первые побегут к «Renault»!

– Хорошо, что ты предлагаешь? – улыбается Юра, собирая фотографии.

– Как всегда: увидеть все собственными глазами и выслушать независимых экспертов. А для этого включить в состав делегации кого-нибудь из ведущих конструкторов НАМИ. И только потом уже на правительственном уровне решать: стоит ли нам строить дублер МЗМА, или лучше сразу вкладываться в современное производство на уровне лучших мировых стандартов. А вообще, интересно будет посмотреть, как «Renault» и «Fiat» будут биться за контракты, предлагая лучшие условия, чем у конкурента…

* * *

Очень интересным получился визит Гагарина в Сорбонну. Молодежь встречала его там бурными овациями и цветами, ректор провел экскурсию для высокого гостя. Выступление, а потом и общение со студентами длилось больше двух часов – такой был интерес к последним событиям в нашей стране. И все было прекрасно, пока кто-то из французских репортеров не вспомнил о нашем студенческом митинге у стен Кремля и не спросил, что стало с тем несчастным парнем-писателем, из-за которого все случилось.

Ух, какой шум в зале поднялся!.. В чем руководство нашей страны только не обвинили! Выяснилось, что у местной прессы очень богатая фантазия, и меня здесь выставили чуть ли не святым мучеником, отправленным злыми комитетчиками в ГУЛАГ и сгинувшим на рудниках Сибири. Оказывается, репортеры меня искали, пока я валялся в больнице, а не найдя, сделали свои выводы. Гагарин спокойно улыбался, слушая выкрики с мест, потом рассмеялся и подозвал меня, отыскав взглядом в толпе журналистов:

– Вы спрашивали, что стало с тем парнем? Можете сами у него спросить. Прошу любить и жаловать, – представил он меня аудитории, – Алексей Русин, студент четвертого курса журфака Московского университета. Заместитель главного редактора журнала «Студенческий мир».

Ага… немая сцена – замученная жертва ГУЛАГа стоит на кафедре Сорбонны.

И дальше уже я отдувался за всех, рассказывая, как оно было на самом деле, и доказывая французам, что я – это я, – даже книгу вытащил на свет божий, благо захватил с собой пару экземпляров «Города» в рекламных целях.

Гагарин вскоре извинился и уехал, сославшись на то, что его уже ждут в другом месте. Бросил меня на попечение посольского переводчика и растерзание французских студентов. Но у Генерального на вторую половину дня была запланирована встреча с главой Французской компартии Вальдеком Роше, и опаздывать нельзя. А мне, конечно, самому интересно пообщаться со сверстниками и узнать, чем здесь живет французское студенчество. Да и материал для статьи нужно отсылать срочно – верстка февральского номера готова, ждут только меня.

Наше общение затянулось еще на час. Потом студенты предложили продолжить знакомство вне стен Сорбонны. И мы гомонящей толпой переместились в какое-то кафе в Латинском квартале. Меня как историка всегда интересовали причины студенческих бунтов в 68-м, а здесь такая удача – можно все узнать из первых уст. Ведь, судя по старым фотографиям, именно они, мои сверстники, будут в первых рядах демонстрантов и бунтовщиков, свергнувших де Голля. Не зеленые двадцатилетние первокурсники, а те, чей возраст через три года будет ближе к тридцати, – вот что интересно.

Первое, что меня очень удивило, – мало кто из моих собеседников знал английский язык. Или они старательно делали вид, что не знают? Видимо, сказывалось неприязненное отношение к Англии и уж совсем презрительное к Америке. Набирающая обороты война во Вьетнаме только добавляла французам ненависти к «проклятым заокеанским империалистам». Так что английский сейчас тут не популярен, модно быть патриотом и любить исключительно все французское. На мое счастье, среди студентов попался некий Пьер – парень из семьи эмигрантов, неплохо говорящий по-русски, – так что пришлось ему временно поработать моим переводчиком. А пока большая шумная компания рассаживалась за столиками и делала заказ официантам, я с интересом разглядывал сверстников.

К бедноте этих студентов никак нельзя было отнести – по модной и довольно дорогой одежде, по их манерам, по легкости, с которой они сорили деньгами, понятно было, что это дети из среднего класса – не знавшие нужды и не привыкшие сами зарабатывать на жизнь. В чем-то они напоминали мне наших московских мажоров, но эти сверстники были сильно политизированы в отличие от наших. И их политические взгляды шли вразрез с манерами и внешностью.

По словам Пьера, многие из студентов принадлежат к молодежному крылу КПФ, но Вальдека Роше при этом они называют «старым пнем», ортодоксом и сталинистом, а сами, не скрываясь, бравируют левацкими идеями. Не просто левыми, а именно левацкими!

Эта молодежь поголовно заражена анархистскими и троцкистскими идеями. До маоизма дело пока не дошло, но нотки восхищения китайским вождем уже проскальзывают в их пылких речах. Все они с удовольствием цитируют своих кумиров, но, стоит мне задать им более конкретные вопросы, их молодые вдохновенные лица мигом скучнеют. И я почему-то не могу отделаться от ощущения, что вся эта их политизация довольно поверхностна, в ней нет глубины. Большинство из них просто играют в модную игру под названием «новые левые». Нет, идейные анархисты и троцкисты среди них тоже встречаются, но эти буйные – в основном среди вожаков. А вся остальная масса лишь старательно изображает протест против старшего поколения, не стесняясь при этом жить на родительские деньги, ведь обучение в учебных заведениях Франции стоит недешево.

Устав спорить о политике, они с таким же жаром перекидываются на кино. Потом так же яростно обсуждают постановку в каком-то молодежном театре и предстоящую поездку на каникулы в Шамони. Кто-то начинает танцевать прямо рядом со столиками, а парочки целуются, не обращая внимания на окружающих. В общем, типичная богемная молодежь. Недаром их любимые лозунги: «Запрещать запрещено», «Культура – это жизнь наоборот» и «Пролетарии всех стран, развлекайтесь!».

Дым висит густой пеленой в небольшом помещении – молодежь много курит. У всех странная манера немедленно зажигать следующую сигарету, стоит затушить прежнюю. В разговоре у молодежи принято сильно жестикулировать, размахивая сигаретой, зажатой в пальцах, или забытая всеми сигарета продолжает тлеть и дымиться на краю тарелки. Едят мало. Зато много пьют – официант только успевает подносить бутылки с вином и менять переполненные пепельницы.

Интерес ко мне постепенно угас, и я решаю исчезнуть по-английски, не в силах больше дышать сигаретным дымом. Пьер встает вслед за мной.

– Пойдем, Алекс, провожу до гостиницы, а то заблудишься… – Кажется, ему и самому порядком надоели эти посиделки.

Благодарно киваю. Центр Парижа я изучил по карте неплохо, да и с такси здесь полный порядок, но прогуляться и проветрить голову мне сейчас не помешает. И поговорить с Пьером без свидетелей тоже хочется, было бы интересно узнать его личную оценку всего происходящего в студенческой среде.

Мы возвращаемся на бульвар Сен-Мишель и медленно идем в сторону Сите, чтобы перейти потом на правый берег Сены. К вечеру ощутимо похолодало, с реки налетают пронизывающие порывы ветра. Мы с Пьером кутаемся в шарфы, пытаясь закрыться от ветра, но разговаривать нам это не мешает.

– Скажи, Пьер, а они сами верят в то, что говорят? Извини, но на обездоленных твои сокурсники как-то не похожи.

– Да, выходцев из рабочих семей у нас в университете от силы процентов десять. Я и сам из семьи мелких буржуа – у моего отца небольшая адвокатская контора в Нанте.

– Тогда почему анархизм, почему увлечение троцкизмом?

– А разве сам Лев Троцкий не был из семьи банкиров? – усмехается Пьер. – А Че Гевара?

– Че работал библиотекарем, когда учился медицине. У его родителей с деньгами было негусто.

– Правда?! – удивляется Пьер и тут же находится: – В любом случае сытое детство вовсе не означает, что ребенок обязан заниматься семейным бизнесом или следовать дорогой, выбранной для него родителями. Никто из нас не собирается влачить скучную жизнь успешного буржуа, мы хотим сами решать, как нам жить, и прожить свою жизнь ярко.

– Но при этом живете на деньги родителей? Вас это не смущает?

– Ну… если только немного! – беззаботно смеется парень.

Я качаю головой. Вечный конфликт отцов и детей. Но только непонятно, почему протест младшего поколения должен обязательно приобретать экстремистские черты. Хотя… ничто не ново под луной – о «сектантстве и левом ребячестве» еще Ленин писал в своей знаменитой работе «Детская болезнь «левизны» в коммунизме».

Сегодняшняя встреча с молодыми французами – это богатая пища для размышления и повод для очередного отчета генералу Иванову. КПФ – партия, конечно, самостоятельная, но содержится, извините, на наши деньги. И мы не меньше французов заинтересованы, чтобы следующее поколение местных «комрадов» было вменяемым. Так, может, нашим товарищам пора навести порядок и обратить пристальное внимание на молодежное крыло КПФ? А то ведь «Красный май» 68-го уже не за горами…

Вернувшись в гостиницу, смотрю на часы. Ага… еще не поздно позвонить Коганам на домашний. Телефонистка на удивление быстро соединяет меня с Москвой, и вскоре я слышу усталый голос Марка Наумовича:

– Алло…

– Добрый вечер, вас из Парижу беспокоят. Вы еще такого Русина не забыли?

– Тебя, пожалуй, забудешь… – смеется шеф. – Как дела, Алексей?

– Сорбонну сегодня отработал, сейчас чайку глотну и сяду за статью про Парижский университет. Завтра постараюсь переслать через посольство.

– Отлично! Фотография Гагарина с французскими студентами в «Известиях» уже есть, так что с обложкой, считай, порядок. Ждем только тебя.

– А что Ольгино интервью с Либерманом?

– Она еще вчера вернулась из Харькова. Но сегодня ей пришлось править текст по моим замечаниям. Несколько резковато у нее получилось.

– Ну да… чтобы наша Ольга – да мягко? Небось катком прошлась по старику Евсею. Он хоть пережил встречу с ней?

– Вроде пережил! – смеется шеф. – Некролога в «Правде» пока не было. Кстати, и ваш однокашник Сергей Прохоренко тоже неплохую статью принес.

– Это о перегибах с украинизацией в Одессе?

– Да. Толковый парень, пишет хорошо. Не оскудел талантами журфак МГУ!

– А что, тема Украины до сих пор актуальна?

– Еще как! Вчера в «Правде» вышла статья одного академика о передаче Украине Крыма в 54-м году. Так вот, он с фактами в руках доказывает, что это нарушение действующей Конституции.

Ого… Это что же получается: время для статьи специально выбрали? Раз Гагарин в отъезде, значит, формально она Микояном инспирирована? И почему статья вдруг в «Правде» вышла, а не в «Известиях»? Повышают рейтинг печатного органа партии? Или Аджубей против нового «передела» Крыма? Пошли разборки в верхах. Непонятно… И не спросишь ведь по телефону.

– А какова реакция общественности? – помолчав немного, осторожно интересуюсь я у шефа.

– Ну… Киев затаился, общественность пока в недоумении.

Вот и я тоже… в недоумении.

Переговорив с Коганом-старшим, достаю из сумки свой рабочий блокнот и отправляюсь работать в наш импровизированный пресс-центр, организованный в одном из залов гостиницы. Нужно срочно написать статью, пока все впечатления от Сорбонны свежи в памяти и не выветрились под грузом новых. В пресс-центре сравнительно тихо, и даже пара печатных машинок свободна. А дальше я на два часа выпадаю из действительности, чтобы поздно вечером сдать статью дежурному сотруднику. Он обещает как можно быстрее переправить ее в редакцию «Известий».

Иду на поиски Фурцевой, которая должна уже вернуться. Нужно с ней пообщаться, давно мы не разговаривали по душам – считай, со дня свадьбы. Все так закрутилось с этой подготовкой к Франции, что толком и времени встретиться не было… Нахожу ее в небольшой гостиной – Екатерина Алексеевна пьет чай в компании Валентины Гагариной. Обе в вечерних платьях, но выглядят уставшими и сидят в креслах у камина, сбросив туфли. Похоже, наши дамы только из театра вернулись. На диване замечаю журналы мод: L’Officiel, Elle и Vogue. Мне Юлька тоже их заказала, нужно будет купить. Но только те, что подемократичнее, рассчитанные на средний кошелек.

– Присаживайся, Леш. Чай будешь?

– Не откажусь…

Фурцева, не чинясь, сама наливает мне в чашку чай, подвигает в мою сторону тарелку с пирожными. Подтаскиваю еще одно кресло к чайному столику, сажусь и тоже вытягиваю ноги. Наклоняю затекшую шею в разные стороны, пытаясь разогнать кровь.

– Устал?

– Не то слово.

– Ничего, завтра в горах отдохнете с Юрием Алексеевичем, это нам здесь с Валентиной Ивановной еще работать и работать.

– Эй! – шутливо поднимаю я руки. – Мы вообще-то тоже едем туда работать! У вас музеи и театры, а у нас с Юрием Алексеевичем премьера сноуборда и новых лыж. И еще серьезная работа по инспектированию олимпийских объектов, а там, между прочим, уже вовсю идет стройка.

– Вы, мужчины, на все готовы, лишь бы не посещать магазины и светские мероприятия, – с улыбкой замечает Валентина, – даже поехать на стройку.

– Да, – покорно соглашаюсь я, – магазины и светские рауты – это зло.

– Валентина, не верьте этому врунишке! – смеется Фурцева. – Вы знаете, как мы с ним познакомились? Он с боем прорвался на прием, который мы давали на проспекте Калинина. Заявился туда в полевой кубинской форме, в лихо заломленном берете и с бородой, как у Че Гевары. Американского военного атташе чуть удар не хватил! Поднялся Леша по лестнице и давай народу на улице стихи свои читать – еще и толпу студентов с собой притащил. Думала, прибью этого нахала за такую самодеятельность!

Женщины смеются, я тоже улыбаюсь, вспоминая ту свою давнюю выходку. А ведь вся цепочка дальнейших событий и потянулась именно с того дня. На том приеме я как раз познакомился не только с Фурцевой, но и с Брежневым. Года не прошло, а столько событий случилось. СССР стал совсем другой страной! Власть поменялась на более молодую и активную, началось обсуждение экономических реформ – ясно уже, что застоя, в результате которого были заложены предпосылки к развалу, не будет. Надеюсь, удалось немного пришпорить и технический прогресс. Хотя бы в области компьютеризации. Да и культурная жизнь стала повеселее…

Но пора уже поговорить с министром и о деле.

– Екатерина Алексеевна, а давайте закупим несколько свежих французских фильмов, нужно ведь налаживать культурные связи с Францией.

– Какие предлагаешь? – с подозрением прищуривается Фурцева. – Сразу говорю: больше никакой Брижит Бардо! Эту распутницу даже не предлагай! Мне одной ее «Бабетты» хватило с лихвой – все девчонки словно с ума посходили.

Нет, я еще с ума не сошел подстрекать ее купить в советский прокат фильм «И бог создал женщину». Действительно страшно представить, как наши девушки начнут копировать героиню Бардо.

– Никакой Брижит. Предлагаю музыкальный фильм «Шербурские зонтики», комедию «Фантомас» и два исторических фильма – «Черный тюльпан» и «Анжелика – маркиза ангелов». Знакомые французские студенты очень хвалили.

– «Анжелику» закупать не будем, – поджатые губы министра дают мне понять, что торг неуместен, – там актриса, которая ничем не лучше Брижит.

– Хорошо. Тогда давайте серию исторических книг Мориса Дрюона издадим – «Проклятые короли». Он участник Сопротивления, автор его гимна.

И, кстати, один из родоначальников исторической саги, которым вдохновлялся Мартин при создании своей «Песни льда и пламени».

– Согласна. Но лучше бы ты судьбой своих сценариев почаще интересовался, чем чужие фильмы продвигать. Я, кстати, перед отъездом отправила твоего «Адъютанта» и «Театр» Баскакову. Мне Александров уже плешь проел: «Когда, когда?»

– Так я знаю, что сценарии у меня хорошие, вот и не волнуюсь.

– Нет, Валентина, вы видели, каков нахал? Он даже не волнуется!

Возмущение Фурцевой явно наигранное, и мне остается мысленно перекреститься – «Театр» прошел цензуру, аллилуйя!.. Еще один кирпичик в богатую культурную жизнь страны.

На следующий день мы улетели в Гренобль, забрав с собой всех спортивных чиновников и часть свиты. Остальные участники делегации продолжали работать в Париже. А у нас впереди два дня на заснеженных склонах, и к поездке мы с Гагариным подготовились как следует. На наши новые пластиковые лыжи уже здесь, во Франции, поставили самые современные крепления. И подобрали для нас ботинки фирмы Caber – те самые, где вместо шнурков металлические клипсы «бакли». Опробуем их на склоне, и, если все понравится, Гагарин пообещал договориться с французами о закупке небольшой партии этих креплений и ботинок для наших ведущих спортсменов-горнолыжников.

В самолете Гагарин устраивает короткое совещание с чиновниками из Олимпийского комитета, чтобы еще раз прояснить перспективы по медалям на зимней Олимпиаде-68. Меня он тоже на это совещание позвал как главного виновника, затеявшего всю бучу с поездкой в Гренобль. Плюс о японских приключениях ему кто-то тоже успел доложить.

Ну что сказать: из десяти видов спорта за четыре у меня душа не болит. Биатлон, хоккей, прыжки с трамплина и фигурное катание – знаю, что здесь наши спортсмены покажут все, на что способны. И, к сожалению, уже выше не прыгнешь. Насчет бобслея и санного спорта можно даже не дергаться – ничего нам там не светит. Эти виды спорта у нас в СССР пока совершенно не развиты – ни трасс нормальных, ни саней, ни опытных спортсменов. А не имея школы, тренеров и материальной базы, за четыре года не воспитать спортсменов олимпийского уровня.

А вот на лыжные гонки, лыжное двоеборье и конькобежный спорт придется подналечь. Шансы улучшить результат тут огромные. Поражение наших конькобежцев в Гренобле в моей прошлой жизни вообще было крайне обидным – это после двух-то предыдущих Олимпиад, где они просто доминировали на льду. Да и наши лыжники тоже расслабятся…

Но сейчас чиновники от спорта дружно льют елей в уши Гагарину, рассказывая, какие они все молодцы и как хорошо наши спортсмены выступили на последней зимней Олимпиаде в Инсбруке год назад. Да, хорошо. Никто ведь с этим и не спорит. А потом, как обычно и бывает, все расслабятся – самонадеянно решив, что теперь всегда так будет. А вот фигушки! Второе место ждет нас в медальном зачете на Олимпиаде-68 в Гренобле из-за провального выступления лыжников и конькобежцев, которые против обыкновения, сумеют завоевать лишь одно золото из пятнадцати возможных. Если, конечно, за ум не возьмутся.

– Вы же знаете, Юрий Алексеевич, что и на летних Играх в Токио советские спортсмены тоже были первыми! – с хвастливым пафосом заявляет один из чиновников.

Вот здесь я уже не выдержал и вмешался в процесс прославления «незаменимых».

– Вы нас тут за детей наивных не держите. В Токио мы по краю обрыва прошли – если бы не дисквалификация американских пловцов, не видать нам первого места как своих ушей.

– Да кто вы такой, чтобы рассуждать об этом?! – взорвался возмущением хвастун.

– Я тот, кто фактически устроил им в Токио эту дисквалификацию. – Вижу, как Гагарин согласно кивает. – А вот вас в составе делегации что-то не видел. Но, наверное, это и к лучшему – чиновников там и без вас хватало.

Все замолкают и настороженно смотрят на меня, не зная, чего ожидать дальше. Разговор-то опасный пошел! А ну загранок лишат?

– Нет, штатовцы, конечно, сами нарвались на скандал, – продолжаю я. – Но, если бы Олимпийский комитет все спустил на тормозах и вовремя не отреагировал на нашу статью, мы были бы только вторые. Поверьте.

– Вот поэтому, – подхватывает Гагарин, – и нельзя нам почивать на лаврах. Соперники тоже готовятся к Олимпиаде-68, помните об этом. Так что за работу, товарищи!

Дальше Генеральный поставил всех в известность, что отныне развитие спорта в стране будет находиться под его неусыпным контролем, а работа чиновников из Спорткомитета и спортивных федераций будет оцениваться исключительно по результатам массового спорта, по состоянию спортобъектов и только потом – по международным соревнованиям. Так что, если у кого-то не найдется сил работать по новым правилам, им быстро подберут другую работу, чтобы не причинять ущерб советскому спорту. Намек был прозрачным, и, кажется, чиновников проняло. На фоне брызгающего слюной Хрущева, к гневу которого все давно привыкли, спокойный тон нового Генсека вызывал у них чувство опасности. И все слегка приуныли…

Стоит ли говорить, какой ажиотаж вызвало прибытие в Гренобль советской делегации во главе с Гагариным? Уже в аэропорту нас поджидала толпа репортеров, которые потом все два дня следовали за нами буквально по пятам. Власти Гренобля встретили наш десант радушно, а представители Олимпийского комитета Франции дали возможность осмотреть все интересующие нас объекты. Олимпиада-68 – это личный проект де Голля, и повышенное внимание Гагарина к ней генералу, конечно, польстило. Когда Генеральный секретарь КПСС пригласил президента Франции на празднование Дня Победы, тот, в свою очередь, пригласил его на открытие Олимпиады.

Французы уделяют большое внимание проектированию и строительству олимпийских объектов в Гренобле. И в целом у них должен получиться прекрасный архитектурный ансамбль, основными элементами которого станут Олимпийская деревня, пресс-центр, стадионы (арены) и трассы для проведения соревнований. Но главный спортивный объект – арена Олимпийского стадиона. Конечно, многое здесь еще только строится, что-то нуждается в реконструкции, но общая картина нам к концу визита понятна – Олимпиада-68 в Гренобле действительно обещает стать грандиозным событием. И это будут первые зимние Игры, которые полностью покажут по телевидению в цвете. На подготовку к ним французы в общей сложности собираются потратить миллиард франков. Немыслимые деньги!

Единственное, что нам сразу показалось неудачной идеей, – это слишком уж большие расстояния между олимпийскими объектами. Например, лыжный стадион располагается в тридцати шести километрах от центра города. Но французы горячо заверили нас, что это не создаст неудобств для болельщиков. Создаст, создаст! Еще как создаст. Кому, как не мне, знать об этом.

…Еще больший ажиотаж вызвало появление Гагарина на горном склоне в спортивной экипировке. В первый день мы с ним катались на горных лыжах, вызывая скрежет зубовный у охраны и бешеный восторг у местных горнолыжников, которые буквально заполонили края склонов. Качество пластиковых лыж нам понравилось, все заложенные в них ноу-хау позволяли уверенно скользить по склону и красиво входить в поворот. Про французские крепления и ботинки я вообще молчу – это небо и земля по сравнению с тем, что я видел в Карпатах и на Ленинских горах. Гагарин со мной согласился: на это дело нужно потратиться, чтобы у наших горнолыжников была самая лучшая экипировка для подготовки к Олимпиаде.

Когда мы появились на склоне на следующий день, нас уже там ждали. Примчались телевизионщики из Парижа, чтобы снять большой репортаж о пребывании Гагарина в Гренобле. Отдыхающие побросали свои лыжи и с любопытством наблюдали за тем, как первый космонавт Земли, а по совместительству советский Генсек, достал из чехла ярко-красную широкую доску с логотипом «Восток-1». Бросил на снег, ловко вскочил на нее и, залихватски подпрыгнув, на приличной скорости, закладывая виражи, понесся вниз по склону. Мне не оставалось ничего другого, как, запрыгнув на свою доску, броситься вслед за ним. При следующем подъеме на гору нас уже встретили у канатки, обступив плотной толпой и забросав вопросами. Пришлось нам всем показывать и рассказывать про новое советское изобретение под названием «снежная доска». И да – заявка на патент во Франции уже подана.

Реклама получилась оглушительной. Когда вечером мы вернулись в Париж, сюжет с Гагариным на сноуборде уже вовсю крутили по ТВ. Достался и мне кусочек его славы. А наутро все газеты вышли с фотографиями нашего катания на снежных досках. Мир обогатился новым советским изобретением и новым словом из мира спорта – «сноуборд».

Глава 9

Я жил, как все другие люди,
а если в чем-то слишком лично,
то пусть Господь не обессудит
и даст попробовать вторично.
И. Губерман

– Таким образом, считаю, что в ближайшее время президент де Голль не сможет преодолеть стереотипы в отношении роли студенческой молодежи в современной Франции, и через пару лет он на этом споткнется. Еще через год молодежные бунты сметут его, и он уйдет в отставку. А Штаты помогут – ЦРУ начнет плотно работать по французским студентам.

– С чего ты это взял?! – Мезенцев аж подскочил на стуле, как ошпаренный.

А вот Иванов молодец – сидит себе, тихо ухмыляется и уже не орет. Вчера оторвался. Ага… когда прочитал мой отчет по Франции. Потом он только пыхтел, как паровоз, и бегал по кабинету, когда я начал ему все по полочкам раскладывать про опасность новых левых. Затем отпустил меня домой и снова погрузился в изучение моего скандального отчета. А поздно вечером позвонил и велел к десяти подъехать на Таганку. Теперь вот снова отчитываюсь. По второму кругу. Но уже главе КГБ Мезенцеву.

– Степан Денисович, во Франции идет политизация молодежи, и идет она чудовищными темпами! В среде студенчества множатся леворадикальные группировки типа анархистов, троцкистов и даже маоистов. Их социальная база – не рабочие и не крестьяне, а именно студенчество, происходящее из среднего класса. И популяризация высшего образования в этой стране уже приводит к проблемам с размещением студентов в общежитиях и материальным обеспечением учебных заведений. Вскоре французское правительство будет вынуждено вернуться к обсуждению ужесточения отбора в высшие учебные заведения, и это неизбежно приведет к волнениям среди студентов. А леворадикальные группировки станут движущей силой всех этих студенческих бунтов. Начнется все с невинного революционного романтизма, а закончится леворадикальным экстремизмом. Плюс повторюсь: в Париже – думаю, вам это известно, – большая резидентура ЦРУ. Этим без проблем работать хоть с радикалами из левых, хоть из правых…

– И ты все эти выводы, – Мезенцев кивнул на мой отчет, – сделал лишь на основе однодневного общения со студентами Сорбонны?! Берешь пример с этих бухих консультантов андроповских, аналитик хренов?!

Ух, как разозлился-то… Даже консультантов мне припомнил. Можно подумать, я с ними дружбу водил и водку пил. Всего-то разок к ним в гости и съездил… правда, с фатальными последствиями для самих консультантов. И водку тоже пил, да.

Тут я покраснел, закашлялся. Но быстро взял себя в руки:

– Я умею слушать людей. И спрашивать. А эти ребята так гордятся своими политическими взглядами, что готовы рассказывать о них кому угодно. Но главное совсем в другом. Многие из них сейчас входят в молодежное крыло компартии Франции, и они внесут раскол в ее ряды, когда взрослые коммунисты откажутся поддержать их борьбу. Готовы мы к такому повороту событий?

Теперь уже Мезенцев вышагивает по комнате, обдумывая мои слова. Мы с Иваном Георгиевичем довольно переглядываемся. Угу… прибыло в нашем полку встревоженных нездоровой обстановкой в ФКП.

– Нет, а Пономарев-то с Андроповым куда смотрят?! – восклицает, наконец, генерал.

– Известно, куда, – ворчит Иванов, – привыкли иметь дело лишь с руководством компартий.

– Ладно. С выводами твоими в целом согласен. Конечно, сгущаешь немного краски, но это простительно – молодой, горячий. Какие меры предлагаешь?

Я мысленно перекрестился. Думал уже, что Мезенцев пошлет меня с моим отчетом. Ан нет… проникся.

– Предлагаю как можно быстрее взять под мягкий контроль Национальный комитет Союза коммунистических студентов Франции. И главу его левого крыла Алена Кривина. Наверняка у вас в закромах уже есть на него «папочка». – Я проникновенно посмотрел в глаза председателю КГБ. – Мне, к большому сожалению, не удалось с ним познакомиться лично – его не было в Париже. Но узнал о нем я достаточно. Алену 23 года, он сын еврейских эмигрантов из царской России, знает русский язык, студент Сорбонны, коммунист, сторонник десталинизации, убежденный троцкист, как и все его родственники. Им создан Университетский антифашистский фронт, задачей которого является борьба с ультраправыми в Латинском квартале. Сейчас яростно выступает против поддержки коммунистами на ближайших выборах социалиста Миттерана. Его уже предупредили, что подрыв авторитета старших товарищей может закончиться исключением из компартии. То есть дело идет к расколу в рядах ФКП. Один из лидеров компартии, Жорж Марше, прилюдно назвал Алена и его сторонников-студентов буржуазными сынками, которые быстро забудут про революционный задор, когда придет их черед управлять папочкиной фирмой и эксплуатировать там рабочих.

Делаю паузу, давая Мезенцеву осознать глубину проблем.

– И это еще не самый радикальный товарищ из среды студенчества. Там и анархисты есть, и экстремисты, призывающие к борьбе с властями далеко не мирными способами.

Мезенцев раздраженно постукивает костяшками пальцев по столу, обдумывая мои слова. Думайте, генерал, думайте… Иначе ФКП огребет такие проблемы, что мало ни им, ни нам не покажется. В голове почему-то всплывает стихотворение из 80-х, которое ошибочно приписывали Высоцкому. Оно, к сожалению, отлично ложится на назревающую ситуацию:

Новые левые – мальчики бравые
С красными флагами буйной оравою,
Чем вас так манят серпы да молоты?
Может, подкурены вы и подколоты?!

Слушаю полубезумных ораторов:
«Экспроприация экспроприаторов…»
Вижу портреты над клубами пара –
Мао, Дзержинский и Че Гевара.

Милые педики, красятся бабами,
Шашни заводят с друзьями-арабами,
Лгут. Лицемерят. Бросаются фактами.
Носятся с Насером и с арафатами.

Лучше бы, право же, мальчики правые!
Левая власть – это дело кровавое.
Что же, валяйте затычками в дырках,
Вам бы полгодика, только в Бутырках!

Не суетитесь, мадам переводчица,
Я не спою, мне сегодня не хочется!
И не надеюсь, что я переспорю их,
Могу подарить лишь учебник истории[9].

Процитировать этот стишок генералам я, конечно, не могу – не поймут-с товарищи перлов про Дзержинского и Бутырку. Запросто по башке еще надают. А голову мне нужно беречь, уж больно светлый ум в ней. Поэтому предлагаю следующее:

– А давайте пригласим Алена Кривина в СССР? Скажем, в рамках обмена студентами между МГУ и Парижским университетом. Завербовать его вряд ли удастся, но наладить личные дружеские контакты вполне.

– Готов взять эту задачу на себя? – оживляется Иванов.

– Ну, не консультантам же из андроповского отдела это доверять! И не пономаревцам. Если честно, то я и ЦК ВЛКСМ привлекать не стал бы – испугают нам парня своей праведностью.

– Хорошо. Я сам поговорю с Петровским, – соглашается Мезенцев, – и постараемся не затягивать с приглашением французов, пока ситуация не вышла из-под контроля. Взглянем сначала на этого Кривина поближе, потом будем решать, что делать.

И я уже думал, что разговор о Франции окончен, как генерал неожиданно добавляет:

– Задатки аналитика в тебе, Алексей, действительно есть. Это ведь ты подкинул Гагарину идею с золотом? Так вот вчера президент де Голль официально объявил об отказе использования доллара в международных расчетах и о переходе на единый золотой стандарт. На заседании Политбюро предложенная тобой операция с золотом признана оправданной. Но не вздумай кому-то рассказывать, что это ты такие идеи Генеральному подкидываешь! Отстраню от всех дел, понял?

А я что? Я ничего. Жила бы страна родная, и нету других забот… Но идеи-то из меня так и прут.

– Товарищи генералы, а может, еще начнем переговоры с Францией по царским долгам? Пока мы о чем-то там с ними договоримся… может, сто лет переговоры эти продолжаться будут. А французские деловые круги этот наш шаг точно оценят.

– Иди уже отсюда, Русин, пока я не осерчал!

– Ухожу, ухожу, ухожу…

* * *

После возвращения из Франции моя жизнь наконец-то входит в привычный ритм. Февральский номер сдан в печать и вот-вот выйдет, отчеты для Иванова написаны, в универе долгожданные каникулы. Даже оба сценария приняты в Госкино. За гонораром еще не ездил, но понятно, что общая сумма там никак не меньше десяти тысяч будет, а то и все пятнадцать. Ну, и куда их мне девать – солить, что ли? Открою, пожалуй, сберкнижку на Викино имя – пусть лежат. Благо сберкасса у нас прямо на первом этаже. Нет, ну не в служебном же сейфе мне их скирдовать? Двух моих зарплат и Викиной стипендии нам на повседневную жизнь за глаза хватает.

Единственная крупная трата за последние дни – оплатил в ХОЗУ ЦК французские ботинки и крепления для лыж. Гагарин настаивал, чтобы это прошло как представительские расходы, мол, на благо же страны старался, но тут я уперся рогом – лыжи мои, значит, и вся остальная экипировка должна быть куплена только на мои деньги. Единственное послабление – заплатил за них по курсу в рублях. Просто к этому моменту франки были уже мною потрачены. Немного пополнил свой гардероб, Вике одежки прикупил, друзьям подарки. Парням – горнолыжные маски и яркие анораки, девчонкам – французские духи. Ох, визгу-то сколько было! Думал, насмерть зацелуют и затискают! «Машинистам» привез новые пластинки с французской эстрадой. Ну и для дома всякие мелочи типа миксера и тостера. Вика им, кстати, больше, чем одежкам, радовалась.

СЛОВО подозрительно молчит, будто его никогда и не было. Тишь, гладь да божья благодать. Даже напрягает как-то это затишье, потому что такое обычно перед бурей бывает. А пока пользуюсь моментом – доделываю разные дела, отложенные в долгий ящик. Например, вслед за декабрьским номером отправил Соне Ротару по почте и обещанные песни. С записью «машинисты» помогли – пригласили какую-то свою знакомую, но голосок у нее не чета Сониному. Теперь кроме «Эха любви» у Сони в репертуаре будет еще «Гуцулочка» и «Вальс фронтовой медсестры» – в преддверии Дня Победы очень актуальная песня. Ну а про Карпаты ей сам бог велел спеть.

Слободкин пытался выпросить их для «Машины времени», но получил по загребущим лапам. Эти три песни будет петь только Соня, и никто другой. А «машинисты» в качестве компенсации получили две другие хорошие песни: «На дальней станции сойду» и «На всю оставшуюся жизнь» – эта та, которая «Сестра, ты помнишь, как из боя…». Так что все в результате остались довольны.

Дописал «Отель “У погибшего альпиниста”». Все прежние ляпы и шероховатости убрал, добавил героям яркой фактуры, а в сюжет ввел экшен с погонями, сноубордами и горными лыжами. Стало намного живее. Инопланетную технику тоже покруче прежней сделал: например, вставил в чемоданчик-аккумулятор экран на жидких кристаллах, а то как-то скучновато у Стругацких описание гаджетов. И концовку оптимистичнее забацал – у меня бедным инопланетянам все же удается удрать от террористов, а инспектор Глебски теперь мучается другим вопросом: долетели они или не долетели? А то Стругацкие вечно тоски в конце нагонят, хоть вешайся.

Парни в полном восторге от «Отеля…», и даже Марк Наумович, который в принципе к фантастике относится спокойно, одобрительно похлопал меня по плечу. Так что с марта запускаем в журнале ежемесячные главы. Сейчас перерабатываю роман в сценарий. Пусть будет. А то мне вечно не хватает времени. По уму нужно бы еще и «Белорусский вокзал» переписать, там в сценарии тоже есть что поправить и улучшить.

…На днях снова катались с Гагариным на сноубордах на Ленинских горах, обсуждая текущие дела и события. Новостей много. Пока мы были во Франции, прооперировали Королева. Без неприятных сюрпризов во время операции и в этот раз не обошлось, но сейчас состояние у Сергея Павловича стабильное, он медленно, но идет на поправку. Даже посетителей к нему уже пускают. Гагарин все больше склоняется к тому, чтобы сделать наш полет к Луне непилотируемым. В этом случае он может состояться уже через пару лет. Слово «луноход» прижилось, конструкторы с энтузиазмом взялись за его создание. Вот и хорошо. Бог даст – мы теперь и на Луне станем первыми. К 67-му американцы точно не успевают, а СССР – вполне. Отличный подарок стране к 50-летию революции.

И снова после склона идем к Гагариным в гости. Но сегодня Валентина что-то неласковая со своим мужем. Со мной здоровается приветливо, но сразу уходит – даже ужинать с нами не стала. В ответ на мой вопрос «Что случилось?» Юра смущенно машет рукой – не обращай, мол, внимания на женские причуды. Но при этом сам непроизвольно потирает старый шрам над левой бровью.

Не сразу, но до меня доходит: эта отметка осталась после амурного приключения в Форосе, когда он спасался бегством от гнева жены, прыгнув с балкона второго этажа. История-то эта известная, только Юра не подозревает, что я в курсе. Так что мне приходится спрятать понимающую улыбку за покашливанием. Похоже, наш молодой Генсек снова попался.

За ужином обсуждаем с ним идею строительства в Оленевке спортивной базы для водных видов спорта. Идея проста и не слишком затратна. Поскольку семь месяцев в году там вообще делать нечего, строения базы не должны быть капитальными и отапливаемыми – достаточно легких фанерных домиков, как на обычной летней турбазе. С персоналом тоже все просто: найдем местных жителей, согласных на сезонную работу – отлично! Нет – роль персонала с удовольствием возьмут на себя те же студенты. Кто откажется пару летних месяцев провести в Крыму, да еще и деньги за это получить? А зимой там может оставаться только комендант из местных, он же сторож.

Вообще-то я эту идею сначала Заславскому предложил, но он почему-то засомневался в ее целесообразности. Хотя отличный вариант – договориться с другими вузами страны о взаимовыгодном обмене номерным фондом на своих турбазах. Скажем, мы львовскому Политеху – три домика на летний период в Оленевке, а они нам на зимний период – три номера на своей горнолыжной базе в Карпатах. Но нет… Похоже, не захотел Заславский связываться с украинскими властями, Крым – пока еще их территория.

Зато его вдохновила другая моя идея – построить круглогодичную турбазу в Яхроме. От Москвы недалеко, стройку легко контролировать, там и зимой, и летом можно устраивать выездные спортивные соревнования. А если еще рядом с базой каток залить, то…

– Да, это хороший вариант! Но я должен поговорить с ректором. Дай мне неделю.

– Да хоть две, Ян Николаевич. Спешить особо некуда. Все равно база в лучшем случае заработает только к следующему зимнему сезону. Сейчас главное – застолбить место для турбазы и склон, на котором можно будет построить бугельный подъемник. Склоны в Яхроме не слишком крутые и высокие, так что на кресельную дорогу даже и замахиваться не стоит – простейшего бугеля вполне хватит. Здание базы, конечно, бревенчатое нужно строить – поэтому бревна для него надо закупать уже сейчас, чтобы летом начать стройку. А там уже как дело пойдет – глядишь, со временем и второй корпус построим, а потом и вторую трассу оборудуем.

На том и остановились – решили к вопросу по Яхроме вернуться сразу после каникул.

Не стал говорить, но на строительство базы в Оленевке я тогда отряд космонавтов подобью или Федерацию водного спорта. Они точно не упустят такой возможности, и украинские власти им не указ, потому что почетный председатель этой Федерации сами знаете кто. Попробуй ему откажи. Да и космонавты у нас в стране практически причислены к лику архангелов.

– …Юрий Алексеевич, – вспоминаю я, – а что с монументом Неизвестному солдату?

– Строительство на особом контроле в ЦК. Егорычев обещает сдать монумент к майским праздникам. Площадка расчищена, в марте начинается строительство. Макет монумента мы уже утвердили на Политбюро, сейчас архитекторы и скульпторы дорабатывают последние детали. Кстати, что у вас со сбором подписей о восстановлении Триумфальной арки?

– Клич в февральском номере уже бросили, – докладываю я, – даже придумали такую фишку: дали фото Триумфальной арки в Париже, а под ним вопрос: «Неужели Москва недостойна вернуть свою Триумфальную арку?»

– Хитро придумали, молодцы! Все письма собирайте, я потом их на Политбюро покажу.

– Может, Крылова стоит снова подключить, – скромно советую я, – все-таки это памятник воинской славы в честь победы над Наполеоном. Потом и на Поклонной горе можно будет музей построить и парк разбить. Символично получится…

– Да, у меня с Николаем Ивановичем отличные отношения складываются. Я по его совету на парад Победы пригласил ветеранов из французской эскадрильи «Нормандия – Неман».

– Здорово! А может, еще по примеру французов нам создать пилотажную авиагруппу? Видели, наверное, по телевизору – у них еще генераторы цветного дыма установлены?

– Леш, я их не только по телевизору видел, но живьем, когда в прошлый раз во Франции был, – смеется Гагарин, – но мысль отличная, наши пилоты ничуть не хуже французов, и фигуры пилотажа у наших асов посложнее будут. Завтра позвоню Крылову.

Вот так я и продвигаю свои «новаторские» идеи – шаг за шагом, шаг за шагом. Стараясь оставаться при этом в тени. На меня, конечно, косятся из-за постоянных тренировок с Гагариным, но, поскольку я никак не пользуюсь своей близостью к Генсеку и каким-либо влиянием во властных кругах не обладаю, злые языки особо меня не жалят. Быстро поняв, что на роль второго Аджубея я не претендую, а круг моих интересов, кроме работы и учебы, ограничивается лишь писательством и спортом, недоброжелатели немного попритихли. У них сейчас другие заботы.

После смерти Хрущева различные группировки внутри партии и интеллигенции начали сначала тайком, а потом и открыто выяснять отношения. А к кому им апеллировать? Косыгину это даром не нужно, Микоян слова в простоте не скажет – он всем хочет быть хорош, и толком никогда непонятно, на чьей же он стороне. Мезенцев и Крылов в этой сваре принципиально участвовать не собираются. ЦК? А кто там рулит после ухода Суслова? Тоже непонятно, фигур такого масштаба в Кремле не осталось. Идеолог Ильичев погрузился в написание научных трудов, Пономарев и Андропов усиленно делают вид, что по горло в работе. Что им еще остается после скандала в Горках-10? Ладно, с творческой интеллигенцией пока еще справляется Фурцева. А дальше?

Вот и получается, что в роли третейского судьи должен выступить Гагарин. И именно он должен прекратить все эти склоки. Или же выстроить новую иерархию, соблюдая разумный баланс между сталинистами и либералами, западниками и патриотами. Альтернатива этому – советский вариант «культурной революции» по образцу китайской, но это точно не к Генеральному. И мне остается только посочувствовать Юрию Алексеевичу. Меня ведь тоже одно время пытались втянуть в какие-то группировки, и со мной этот номер тоже не прошел. Всем им нужна власть. А власть людей зачастую меняет, превращая в чудовищ. Чур меня!..

Добравшись наконец до дома, узнаю от Вики, что на завтрашний вечер мы приглашены в гости к Орловой и Александрову. Понятно… Сценарий «Театра» передан в Госкино, можно потихоньку начинать подготовку к съемкам. И семья небожителей рвется обсудить со мной этот вопрос. Хотел найти для Орловой подходящую роль? Мучайся теперь за свою доброту. Обещал Григорию Васильевичу, что мы подробно обсудим сценарий и доработаем его? Час расплаты настал. Кто там из классиков сказал, что благими намерениями вымощена дорога в ад – Самюэль Джонсон? Прав был мудрый англичанин. В моем случае благими намерениями вымощена дорога во Внуково. А так хотелось завтра провести вечер дома с любимой женой.

* * *

Я парил в пустоте, внутренне все еще подрагивая от пережитой аварии. Эти черные бездонные глаза водителя встречной белой «Волги» я уже видел раньше… Тьма и чернота смотрели на меня сквозь них. И ничего хорошего они мне не сулили. Только смерть. Резкий поворот руля, визг шин и тормозов, испуганный крик Вики, удар! Страшный удар… и пустота.

Нет, физической боли не было. Как может болеть тело, оставшееся лежать в искореженной машине где-то там внизу? Но болела… душа? Как это правильно назвать? Ведь в прошлый раз все же было по-другому: кипящий вакуум, свет… Почему же сейчас все иначе? Что происходит? А главное – где сейчас Вика?! Моя душа рвалась к ней, но… ответом была пустота. И тишина. От которой закладывало уши.

Может, от меня ждут первого шага? Что ж, я не гордый.

– Чего вы от меня хотите на этот раз?

Тишину нарушает торжественное звучание СЛОВА. Звук все нарастает, а потом в пустоте медленно проступает чье-то лицо. Скорее мужское, но точнее не определить, потому что тела у него нет.

– Правильный вопрос, Трофим Денисович. Или лучше – Алексей?

Голос этот с одинаковым успехом мог бы принадлежать и женщине, и мужчине. В нем нет враждебности или приветливости – в нем вообще нет эмоций. Но при этом, как ни странно, нет и равнодушия. Ему вообще невозможно подобрать четкое определение. И это Существо явно никуда не спешит. В отличие от меня. Мне срочно нужно найти Вику.

– Я так понимаю, что-то пошло не по вашему плану, раз мы здесь? – беру я инициативу в свои руки.

– Как вам сказать… Скорее мы несколько недооценили вас, – задумчиво произносит Оно. – Вы начали действовать слишком активно и вызвали этим недовольство другой стороны.

– В первый раз, что ли? – усмехаюсь я. – Эта «другая сторона» вечно чем-то недовольна!

Оно молчит, потом нехотя произносит:

– В этот раз вы перестарались и слишком сильно нарушили баланс сил. Резко качнули чашу весов, если хотите. А нарушение равновесия всегда чревато. Другая сторона оборонялась.

Это Оно про черные, бездонные глаза Люцифера и про нашу с Викой смерть?!

– Оборонялась?! Тогда она нарушила пределы необходимой обороны. Зачем же так с женой?!

Последние слова я просто кричу, надрываясь.

Оно опять молчит. Мне же хочется схватить это «нечто» за плечи и тряхнуть его как следует, заставить задуматься о том, что ценой некоему противостоянию стали наши с Викой жизни. Жизни! Которые сметены с их игральной доски, как отыгранные пешки. Но что им мы… Да и плеч у этого существа нет, а у меня нет рук. Даже кулаки от ярости я могу сжимать лишь мысленно.

– Нет, вы далеко уже не пешка, Трофим Денисович. Но и не ферзь пока! – делает Оно мне сомнительный комплимент. Я думал, у Существа нет эмоций, но ошибся – в его голосе сейчас отчетливо проскользнула ирония. Конем бы еще меня назвали!..

– Скажите еще, что такими кадрами не разбрасываются…

– Не разбрасываются. Вы абсолютно правы. Поэтому для вас есть новое задание.

– А если я больше не хочу играть в ваши игры?

– Не хотите снова жить?! – искренне изумляется Оно.

Ну вот и настоящие эмоции наконец пошли! Кажется, мне удалось его удивить. Но я действительно не хочу больше быть солдатиком непонятно чьей армии. Добро, зло… чем дальше, тем больше я понимаю, что для обеих сторон это всего лишь условность. Я уже и сам начинаю терять эту границу между злом и добром – вот что по-настоящему страшно. Для того Трофима Денисовича, каким я когда-то был, мои нынешние поступки были бы немыслимы. Чудовищны. Я давно уже не он. А кто?

Да я и сам этого теперь не знаю. Привык считать себя Алексеем Русиным, вот пусть так оно и будет. Поэтому к черту их предложение! Пожил и хватит. Пора отправляться дальше. Куда? Не знаю. Может быть, на перерождение? А может, на вечный отдых в райские кущи? Но теперь я совсем не уверен, что там, за этой пустотой, есть рай или чистилище. Нет, мне просто нужно к Вике. Ее душа тоже ищет меня – я это точно знаю. Чувствую сердцем! Пора…

– Не торопитесь, Алексей.

Лицо, зависшее в пустоте, кажется озадаченным. Похоже, все мои мысли прочитаны, но, думаю я, как оказалось, совсем не о том, на что Существо рассчитывало. Привыкли наверху, что все люди отчаянно цепляются за жизнь?! Обломитесь – я вам не «все»! Могли бы уже сами давно понять, что ждать от меня стандартных решений бессмысленно.

– Значит, вы отказываетесь продолжать сотрудничество? – Вот и холодом уже повеяло!

– Отказываюсь. Мне вообще с первого дня были непонятны правила ваших игр, а объяснять их вы почему-то не спешили.

– Потому что это тоже одно из правил.

– Достали меня такие условия! – взрываюсь я. – Пойди туда, не знаю куда! Сделай то, не знаю что! Бредовые правила!

– Но справлялись вы неплохо, согласитесь.

– И что?! В результате другая сторона все равно смела меня с доски. А заодно и убила совершенно невиновного человека. Любимого человека! Который мог бы еще жить и жить.

– Ну… пока еще не убила.

Пустота у меня перед глазами сменяется маревом, а потом в нем проступают очертания Киевского шоссе, пролегающего через заснеженное поле, и двух машин. Белую «Волгу» развернуло поперек дороги, а моя вылетела с трассы от столкновения и, перевернувшись, лежала в заснеженном кювете, дымя капотом. Водительская дверь и вся левая бочина – всмятку; я, видимо, успел вывернуть руль и уйти от лобового столкновения, приняв удар на себя. Через разбитое стекло можно видеть скрюченное тело Алексея Русина – мое тело… А вот Вики в салоне нет. Я растерянно поискал глазами и нашел ее неподалеку от машины – скорее всего она вылетела от удара через лобовое стекло. И жизнь в ней еще теплилась – это выглядело как теплое свечение в районе солнечного сплетения.

– Она будет жить?! – Я рванулся к Вике, но… остался висеть на месте. И лишь наблюдал с высоты, как останавливаются рядом машины, как бегут гаишники в белых тулупах от ближайшего поста, как уже суетятся в снегу проезжавшие мимо люди, пытаясь открыть водительскую дверь моей «Волги». А вдали уже слышалось завывание сирен машины «Скорой помощи». Это просто огромная удача, что мы не успели выехать за пределы МКАД…

– А дальнейшее уже зависит от вас, Алексей, – останутся ли жить ваша жена и ребенок.

– Ребенок?…

В ответ на теперь уже мое изумление тело Вики приближается ко мне, словно зум в смартфоне включили, и я вижу, что в ней действительно есть еще одна светящаяся точка – только совсем крохотная, еле заметная. Она пульсирует и вот-вот затухнет.

– Ваши условия?! – Я буквально выплевываю свой вопрос в равнодушное лицо Существа. В душе поднимается что-то такое, чему у меня нет названия. Огненный шквал ярости, от которого меня потряхивает, как в лихорадке.

– Ну зачем же так грубо?

Нет, поглядите-ка – Оно еще и морщится! Шантажирует меня жизнями жены и ребенка и считает, что я в ноги ему должен упасть?!

– Вы сами выбрали манеру нашего общения – и это шантаж. Не надо теперь изображать из себя благодетеля. Называйте уже свою цену, – требую я.

У Существа печально опускаются уголки рта, словно я смертельно оскорбил его. Но, поняв, что на меня его ужимки не действуют, Оно быстро переходит на деловой тон:

– Есть одна реальность в известном вам веере, там тоже нарушено равновесие. Вернее, вот-вот будет нарушено, если не вмешаться.

– И нарушено не в вашу пользу?

– Увы!..

– А цели, правила и условия вы, как всегда, мне не обозначите?

– Таково правило, теперь вы это знаете.

Снести бы к хрену все эти веера и реальности, чтобы не смели больше играть людскими жизнями! Но… Вика. И ребенок. И друзья. За них я взойду на любую голгофу, и Оно это прекрасно знает. Губы Существа складываются в ироничную улыбку, словно для меня заготовлено какое-то уникальное задание, а зрители где-то там, наверху уже застыли на трибуне в предвкушении зрелища. Что ж, постараюсь их не разочаровать.

– Итак. Вика и наш ребенок остаются живы?

– Да.

– И здоровы, надеюсь? Авария не должна им повредить.

– Условие принято.

– Что требуется от меня? Хотя бы в общих чертах?

– Спасти новый мир. Что же еще?

Я попытался что-то сказать, спросить, но лицо Существа стало расплываться. Вместо него в пустоте появился Свет. Он становился все ярче и ярче, пока не превратился в ослепительную вспышку. И я вместе с ним.

Конец

1 Песня «Непогода», стихи М. Дунаевского.

2 Песня «Зима», Ю. Лоза.

3 «Вальсбостон», А. Розенбаум.

4 Песня «Братские могилы», В. Высоцкий.

5 Песня «Эхо любви», слова Р. Рождественского.

6 «Вот и лето пролетело». Гимн горнолыжников.

7 Песня «20 лет спустя», Ю. Антонов.

8 Песня «Я люблю тебя до слёз», А. Серов.

9 Песня «Новые левые – мальчики бравые», В. Высоцкий.

Продолжить чтение