Навеселе. Как люди хотели устроить пьянку, а построили цивилизацию

Людям нравится выпивать. Антрополог Майкл Дитлер замечает: «Алкоголь – абсолютный лидер среди психоактивных веществ в мире, его потребляют повсеместно и в огромном количестве. На сегодняшний день число его активных потребителей во всех странах оценивается более чем в 2,4 млрд человек (это около трети населения Земли)»{13}. Такое положение дел не ново: люди напиваются уже очень давно{14}. Сцены возлияний и празднеств преобладают в древней археологической летописи точно так же, как и в соцсетях XXI столетия. Например, на каменном рельефе, который находится в юго-западной Франции и которому 20 000 лет, женщина, вероятно богиня плодородия, подносит ко рту рог. Можно было бы подумать, что она использует рог как музыкальный инструмент – дует в него, чтобы заставить звучать, если бы не одна деталь: рог обращен ко рту широким концом. Она что-то пьет, и трудно себе представить, что это простая вода{15}.

Древнейшее непосредственное свидетельство целенаправленного производства спиртных напитков, относящееся примерно к 7000 г. до н. э., было обнаружено в долине реки Хуанхэ в Китае. Глиняные черепки, найденные при раскопках деревни периода раннего неолита, имели химические следы присутствия подобия вина – вероятно, не слишком вкусного по современным стандартам, – изготовленного из дикого винограда и других плодов, риса и меда{16}. На территории современной Грузии имеются свидетельства одомашнивания винограда в период около 7000–6000 гг. до н. э. Судя по фрагментам керамики из того же региона с изображениями человеческих фигур, радостно вскидывающих руки над головой, виноград разводился ради изготовления напитков, а не употребления в пищу{17}. Химические признаки наличия виноградного вина, запечатанного сосновой смолой (этот способ до сих пор применяется в Греции и других странах виноделия[3]), были обнаружены на керамике с территории современного Ирана, датируемой периодом от 5500 до 5000 г. до н. э. К 4000 г. до н. э. изготовление вина стало одним из важнейших коллективных производств. Огромная пещерная стоянка в Армении, очевидно, служила древней крупной винокурней, где имелись давильни для винограда, бродильные чаны, кувшины для хранения вина и сосуды для питья{18}.

Люди эпохи неолита проявляли изобретательность и в отношении сырья для своей выпивки. На Оркнейских островах, на севере Британии, археологи обнаружили громадные керамические сосуды периода неолита. Оказалось, в них когда-то находилось спиртное, изготовленное из овса и ячменя с добавлением различных вкусовых добавок и слабых галлюциногенов{19}. Неукротимое желание человечества производить алкоголь впечатляет как в смысле изобретательности, так и древности. Жители Тасмании выбирали дерево из числа гладкокорых, вырезали в стволе дыру у его основания и ждали, когда скопившийся сок сбродит в спиртной напиток. Люди племени коори, жившие испокон веков на территории нынешнего штата Виктория (юго-восток Австралии), сбраживали смесь цветов, меда и древесной смолы, получая крепкое спиртное{20}.

Рис. 1.1. «Венера с рогом из Ласселя» (Музей Аквитании; VCG Wilson / Corbis via Getty Images)

Хотя алкоголь всегда был предпочитаемым наркотиком в большинстве мировых культур, существование древнего галлюциногенного пива свидетельствует, что люди, как правило, были крайне неразборчивы в вопросе о том, чем отравляться, дополняя спиртное другими одурманивающими веществами или находя ему замену там, где его не было{21}. Галлюциногены, обычно получаемые из лиан, грибов или кактусов, – фавориты, иногда приобретавшие особый статус, ставящий их выше алкоголя. Ведические племена Древней Индии, например, знали алкоголь, но относились к нему с некоторым подозрением, считая опьянение, которое он дает, сомнительным в нравственном отношении. Первое место в культуре и религии занимала мада – особое психологическое состояние, вызываемое галлюциногеном сомой. Слово «мада» имеет тот же корень, что и английское madness – «безумие», но в санскрите означает скорее духовный подъем или блаженство, желанное состояние религиозного экстаза.

В пещерах на северо-востоке Мексики были найдены кругляши пейота и содержащие мескалин бобы. Метод радиоуглеродного анализа позволил установить дату их происхождения – приблизительно 3700 г. до н. э.{22} Колоссальные каменные рельефы с изображениями псилоцибиновых грибов, включающими человеческие лица или животных, а также керамика с нарисованными животными, участвующими в шаманских обрядах, например ягуарами, увенчанными мескалиновыми кактусами, имеют древние датировки, вплоть до 3000 г. до н. э. Из этого следует, что галлюциногены издавна играли важную роль в религиозных ритуалах по всей Центральной и Южной Америке{23}. В Новом Свете встречается более ста разновидностей галлюциногенов, и все они тысячелетиями активно использовались людьми. Пожалуй, самый удивительный галлюциноген – кожные выделения некоторых ядовитых жаб, обитающих в Центральной Америке. Чтобы его употребить, нужно высушить шкуру и выкурить или добавить в жидкую смесь{24}. Если же вы сильно спешите, можно просто прижать жабу к земле и лизнуть ее.

В Тихоокеанском регионе культуры, никогда не использовавшие алкоголь, – вероятно, потому что он давал бы негативные эффекты в сочетании с токсинами, поступающими в организм при употреблении в пищу здешних морепродуктов, – в конце концов сделали своим излюбленным психотропным веществом каву{25}. Кава изготавливается из корня широко одомашненного растения, возможно первого, которое люди научились разводить на островах Вануату. Это растение так давно выращивается человеком, что утратило способность воспроизводиться самостоятельно{26}. Кава оказывает как наркотическое, так и гипнотическое действие и является мощным миорелаксантом. По традиции каву жуют и сплевывают в миску, которую передают по кругу согласно строгому ритуалу. Она вызывает чувство довольства и способствует общительности, создавая более расслабленное и мягкое состояние опьянения, чем алкоголь.

Если уж мы заговорили об ощущении расслабленности, нельзя обойти молчанием каннабис, аборигенное растение Центральной Азии. Оказывается, люди в Евразии курят траву и отключаются уже на протяжении самое меньшее 8000 лет, а каннабис стал массово продаваться и использоваться в качестве ритуального и рекреационного наркотика к 2000 г. до н. э.{27} Чтобы понять, как давно мы полюбили траву, достаточно взглянуть на одно из погребений в Центральной Евразии, датируемых I тыс. до н. э.: именно там было обнаружено мужское тело, обернутое в пелену из дюжины стеблей каннабиса{28}. В V в. до н. э. греческий историк Геродот писал, что наводящие ужас воины-скифы – конные кочевники из Центральной Азии, – чтобы расслабиться, возводят навесы на деревянной раме, устанавливают посередине огромную бронзовую жаровню, швыряют на нее щедрую пригоршню каннабиса и доходят до сильного наркотического опьянения. Существование этой практики подтверждено недавней археологической находкой, и считается, что центральноазиатская традиция забивать косяки насчитывает пять или шесть тысячелетий{29}. Чувак[4] гордился бы ими.

За пределами Евразии люди, не имевшие марихуаны, обходились другими курительными и жевательными веществами. На протяжении тысячелетий аборигены Австралии изготавливали смесь наркотиков, стимуляторов и древесной золы под названием питури и употребляли ее как жевательный табак, держа кусок за щекой. Действующими ингредиентами питури являются различные виды местного табака и здешний наркотический кустарник (его также часто называют питури). Важно, что в Северной Америке, одном из немногих мест на планете, где аборигенное население не производило и не употребляло алкоголь, существовала очень развитая система выращивания табака и региональной торговли табаком: археологи находят курительные трубки, изготовленные в период от 3000 до 1000 г. до н. э.{30} Хотя мы считаем табак психотропным веществом, его сорта, выращиваемые коренными американцами, оказывают намного более мощное и одурманивающее действие, чем все, что вы можете сегодня купить в табачной лавке по соседству. Смешанный с галлюциногенными ингредиентами, как это обычно делалось, этот табак хорошо ударяет в голову{31}. Опиум – еще один наркотик, которым человечество пользуется с тех пор, когда наши далекие предки впервые узнали, что он способен сотворить с их мозгами. Судя по останкам, обнаруженным в Британии и Европе, люди потребляли опийный мак уже 30 000 лет назад{32}, и, как свидетельствуют археологические находки, почитание богинь опийного мака в Средиземноморье зародилось не позднее II тыс. до н. э.{33}

Итак, люди во всем мире одурманивают себя – напиваются, накуриваются или ловят психоделический кайф – с незапамятных времен. Немало книг развлекательного характера посвящено пристрастию нашего биологического вида к психотропным веществам, а также самым разнообразным способам добиваться измененного состояния сознания{34}. Гуру альтернативной медицины Эндрю Вайл отмечает: «Повсеместность употребления снадобий настолько поразительна, что это не может не отражать базового человеческого стремления»{35}. В обзоре впечатляющего многообразия одурманивающих средств, используемых во всем мире, археолог Эндрю Шерратт также утверждает, что «целенаправленный поиск психоактивного опыта, вероятно, является по меньшей мере столь же древним, что и анатомически (и поведенчески) современные люди, – одним из отличительных признаков Homo sapiens sapiens»{36}.

Однако в этих исторических и антропологических исследованиях нашего пристрастия к выпивке обычно остается неизученной самая главная загадка: почему люди хотят напиваться{37}. Казалось бы, с практической точки зрения напиться или накуриться – ужасная глупость. На индивида алкоголь действует как нейротоксин, ослабляющий мыслительную и двигательную функцию и разрушающий организм. На уровне общества связь между опьянением и общественным беспорядком не является открытием современных футбольных болельщиков-хулиганов или студентов. Дикая, опасная вследствие своего хаоса вакханалия – это понятие происходит от имени древнегреческого божества, именуемого также Дионисом или Вакхом, – характерная особенность жизни в Древней Греции. Судя по описаниям и изображениям алкогольных ритуалов и возлияний на территориях от Древнего Египта до Китая, беспорядки, драки, плохое самочувствие, неуместная потеря сознания, обильная рвота и беззаконный секс уже давно являются типичными последствиями употребления алкоголя.

Различные галлюциногены, используемые людьми по всему миру, еще более опасны и разрушительны. Они не только полностью отрывают вас от реальности, но и вследствие своего химического состава легко могут вас убить. Плоды маленького кустарника, растущего в пустыне Сонора, Sophora secundiflora, настолько токсичны, что достаточно одного боба, чтобы почти мгновенно убить ребенка. Казалось бы, люди должны были очень быстро научиться обходить его стороной. Но нет. Дело в том, что так называемые бобы мескаля также могут дать вам сильнейший кайф. Хотя эти бобы не имеют никакой пищевой ценности, следы их присутствия прослеживаются в археологических остатках, датируемых несколькими тысячелетиями до нашей эры. Совершенно очевидно, что жившие в пустыне племена использовали их ради психотропных свойств. Половина боба – обычная доза для взрослого, но употребить ее нужно правильно, или вам не поздоровится. Если съесть больше, это вызовет «тошноту, рвоту, головную боль, потение, слюноотделение, понос, судороги и паралич мышц дыхательной системы; смерть наступает вследствие асфиксии»{38}. Без сомнения, произошло немало несчастных случаев, прежде чем люди выяснили эти детали.

Но зачем так рисковать? Почему люди просто не говорят «нет» всему этому – пугающе опасным галлюциногенным бобам, одурманивающим наркотикам или вызывающему дезориентацию токсичному алкоголю? С учетом издержек и потенциального вреда психотропных веществ мы довольствуемся поразительно слабыми объяснениями – слушаем все эти бабушкины сказки о том, что спиртное будто бы помогает пищеварению, разгоняет кровь. Сторонник запрета алкоголя в начале XIX столетия с полным на то основанием высмеивал совершенно ничем не подкрепляемые умопостроения, к которым прибегают люди в оправдание тому, что прикладываются к бутылке:

Крепкое спиртное в том или ином виде – это средство от всех болезней, исцеление от всех скорбей. Оно призвано украсить свадебное торжество, побороть подавленность людей на похоронах. Оно должно оживить дружеский сход и осветить трудовые будни. Успех заслуживает возлияния, а разочарование требует его. Занятые пьют оттого, что заняты, праздные – оттого, что им больше нечем заняться. Сельский труженик должен пить, поскольку труд его тяжел; ремесленник – по той причине, что его работа малоподвижна и скучна. Когда жарко, человек пьет, чтобы охладиться, когда холодно – чтобы согреться{39}.

Мы способны на большее, чем подобные рассуждения. Давайте прежде всего рассмотрим общепринятые научные объяснения тяги человека к выпивке. На первый взгляд они кажутся более убедительными, чем оправдания, высмеиваемые сторонниками сухого закона, но в конечном счете оказываются столь же неудовлетворительными.

Мозговой захват: Плодовые мушки, помешанные на сексе

Люди обожают оргазм. С научной точки зрения это неудивительно. Оргазм доставляет нам удовольствие, поскольку с его помощью эволюция сообщает нам: «Отличная работа! Продолжай в том же духе». Эволюция одобряет занятие сексом, потому что в условиях, в которых мы развивались, оргазм служит признаком нашего движения к главной цели – передаче своих генов следующему поколению.

Это, безусловно, не идеальная система. С самого начала ее обманывают самые разные виды живых существ, от мастурбирующих нечеловекообразных обезьян до собак, делающих садку на наши ноги. Хуже всех, однако, ведут себя люди. Так, Homo sapiens изготавливает порнографию примерно столько же времени, сколько вообще что-либо изготавливает. Создается впечатление, что любая новая технология – резьба по камню, живопись, литография, кинематограф, интернет – сначала используется главным образом для порнографии. Полные сладострастия фигуры, обнаруживаемые на раскопках доисторических поселений, подобные приведенному выше изображению Венеры, ученые обычно считают образами богинь плодородия или богини-матери. Может, они и правы. С тем же основанием их можно отнести к древним предшественницам фотомоделей журнала Playboy, служившим тому же предназначению для своих создателей. Как бы то ни было, человек – непревзойденный обманщик эволюции во многих областях, в том числе этой, связанной как с древней эротикой, так и с современными секс-куклами.

Эволюция, впрочем, относится к этому мошенничеству с немалым равнодушием. Она не стремится к лучшему, довольствуясь просто хорошим. Пока надежных способов контроля рождаемости не существовало, фундаментальная связь оргазма с хорошо проделанной работой по передаче генов потомству традиционно была достаточно действенной. Однако развитие современных технологий серьезно ее подорвало. Презервативы и противозачаточные таблетки фактически оторвали половой акт от результата, который он был призван обеспечить. Печатные издания, глянцевые журналы, видеокассеты, DVD и наконец интернет снабжают сексуальными изображениями в немыслимом прежде количестве и разнообразии любого человека, находящегося в уединении в собственном доме. Совместными усилиями эти способы обхода нашей системы вознаграждения, возможно, способны отчасти нарушить планы эволюции.

Пожалуй, типичное истолкование нашей страсти к одурманиванию самих себя состоит в том, что она предполагает точно такой же захват стимулов, когда-то являвшихся адаптивными. Теории захвата рассматривают алкоголь и другие психотропные вещества так же, как и порнографию: они активизируют системы вознаграждения в нашем мозге, изначально созданные эволюцией как средство поощрения адаптивного поведения, например секса. В этом не было ничего плохого на протяжении большей части нашей эволюционной истории, когда одурманивающие вещества было трудно раздобыть в сколь-нибудь значимом количестве, а сами они были относительно слабыми. Эволюция могла себе позволить игнорировать тот факт, что приматы и другие млекопитающие временами слегка кайфуют от перебродившего фрукта, найденного где-то под пологом джунглей, точно так же, как закрывала глаза на капельку мастурбации и секса не с целью размножения. Однако она не могла предусмотреть, что один из этих приматов благодаря большому головному мозгу, орудиям и способности накапливать культурные инновации вдруг – с эволюционной точки зрения мгновенно – научится делать пиво, вино, а затем и слишком крепкие напитки из дистиллированного спирта. Теории захвата утверждают, что эти яды сумели проскользнуть через наши эволюционные защитные механизмы, поскольку эволюция не поспевает за скоростью человеческих инноваций.

Типичный представитель этого взгляда – основатель эволюционной медицины Рэндольф Несси. Он пишет следующее:

Чистые психоактивные препараты и непосредственные способы введения их в организм – эволюционно новые явления нашей среды обитания. Эти вещества патогенны по своей сути, поскольку обходят адаптивные системы обработки информации и действуют напрямую на древние механизмы в головном мозге, управляющие эмоциями и поведением. Препараты, вызывающие положительные эмоции, подают ложный сигнал об эволюционной полезности. Этот сигнал захватывает стимулирующие механизмы «симпатии» и «желания», что может приводить к постоянному приему наркотических средств, уже не приносящему удовольствия… Наркотики, вызывающие привыкание, создают в мозге сигнал, ложно указывающий на громадное преимущество с точки зрения эволюционной годности{40}.

Эволюционный психолог Стивен Пинкер также считает современное потребление опьяняющих веществ результатом соединения двух особенностей человеческого ума: любви к химическим вознаграждениям и способности решать проблемы. Вещество, которому удалось, пусть и случайно, вскрыть замок удовольствия у нас в мозге, оказывается объектом нашей целеустремленности и инновационности, даже если поиск этого вещества имеет в чисто адаптивном смысле нейтральные или отрицательные последствия{41}. Как мы отмечали, наше сексуальное влечение – также отличный пример действия подобных механизмов. Эволюция дает нам мощную систему стимулов в виде сексуального удовольствия и оргазма, после чего умывает руки и, удовлетворенная, удаляется в наивном убеждении, будто гарантировала, что отныне мы будем стремиться исключительно к гетеросексуальному вагинальному соитию, передавая таким образом свои гены следующему поколению. Она явно не имеет понятия, на что способны люди. В качестве примера дезадаптации, вызванной захватом систем вознаграждения, Пинкер приводит тот факт, что «люди смотрят порнографию, тогда как могли бы искать сексуального партнера». Разумеется, это лишь одна из нитей в многоцветном гобелене нерепродуктивных сексуальных уловок, к которым мы склонны, подсказывающая, однако, почему эволюции следовало бы со всей серьезностью относиться к отклонениям от ее замыслов.

Это соображение подтверждается исследованием плодовых мушек, подвергнутых сексуальной депривации. Плодовые мушки (Drosophila) – крохотные и очевидно совершенно непохожие на нас существа – поразительно удачная замена людей во многих отношениях, в том числе в наблюдениях за тем, как их организм перерабатывает алкоголь{42}. Плодовые мушки любят спиртное, они напиваются, и это стимулирует их системы вознаграждения так же, как это происходит у нас. Они могут стать алкоголиками: мушки начинают предпочитать пищу с большим содержанием алкоголя нормальным продуктам и со временем это желание усиливается. Если лишить их спиртного, а затем вернуть доступ к нему, они уходят в запой{43}. Все это, очевидно, дезадаптивные формы поведения, по крайней мере при уровнях потребления алкоголя в лаборатории, где проспиртованная пища часто доводится до крепости сильно ударяющего в голову австралийского шираза (около 15–16 %). Напившимся шираза плодовым мушкам трудно лететь прямо, а значит, и обнаруживать пищу и партнеров для спаривания. Кроме того, исследование лишенных секса плодовых мушек обнаружило, что, в сущности, оставшись без половой жизни, они обращаются к бутылке{44}. Потребление алкоголя искусственно вызывает тот же сигнал вознаграждения, что и успешное спаривание, из чего следует, что у пьяных плодовых мушек падает стремление к ухаживанию, ведь они получают удовольствие иным путем. Возможно, самих мушек это не беспокоит, но для их генов это плохо{45}.

Эволюционные пережитки: Пьяные обезьяны, жидкое кимчи и грязная вода

Теории захвата отчасти пересекаются с теориями пережитков, описанными во введении, и согласно им наше стремление к токсическим веществам считается эволюционной проблемой Нового времени. Однако теории пережитков видят в некоторых особенностях психологии человека не сугубо случайные захваты наших систем вознаграждения, а рассматривают их как изначально полезные с точки зрения адаптации, но со временем теряющие это свойство. Классическим примером является фастфуд. Эволюция запрограммировала нас получать маленькие порции вознаграждения за потребление высокопитательных продуктов, особенно содержащих жир или сахар. Слепая и относительно неповоротливая, она проморгала появление супермаркетов, переполненных дешевыми переработанными продуктами, сладостями, картофельными чипсами и мясными полуфабрикатами.

Что касается объяснения нашей тяги к алкоголю, пожалуй, самой заметной теорией эволюционного пережитка является гипотеза «пьяной обезьяны», выдвинутая биологом Робертом Дадли{46}. В непролазных тропических лесах, где началась эволюция человека, алкоголь вырабатывается в спелых фруктах дрожжевыми клетками в их извечной битве с бактериями, которые хуже переносят алкоголь и конкурируют с дрожжевыми грибами за питательные вещества, содержащиеся в фруктах. Таким образом, алкоголь обязан самим своим появлением безжалостной войне между грибами и бактериями. Дадли утверждает, что случайный признак молекулы, которую мы называем молекулой спирта (если точно, этанола), – причина появления у приматов страсти к алкоголю. Этанол чрезвычайно летуч, это маленькая легкая молекула, способная переноситься на большие расстояния по воздуху. Соответственно, он идеально подходит для того, чтобы служить приглашением к обеду для обонятельных рецепторов великого множества биологических видов. Безусловно, к ним относятся плодовые мушки, тяга которых к спиртному, вероятно, связана с тем, что его запах приводит мушек к фруктам.

Дадли заявляет, что то же самое произошло и с древними людьми, а также с нашими предками и родичами – приматами. Ориентируясь по запаху спирта, они находили и опознавали редкостное угощение, спелый плод, и стали ассоциировать малые дозы алкоголя с высококачественным питанием. Возможно, самые чуткие к вкусу или фармакологическим эффектам алкоголя особи находили его чаще, что обеспечивало им больше калорий, чем получали их сородичи-трезвенники. Это адаптивное преимущество способствовало развитию у нас склонности к алкоголю, а также способности его перерабатывать. Таким образом, Дадли утверждает, что алкоголь дарит нам приятное чувство, поскольку в условиях, где протекала наша эволюция, это давало большой выигрыш в плане калорий и питательных веществ. Современные горожане только вследствие эволюционного пережитка получают удовольствие от спиртного, приносящего нам теперь лишь болезни печени, ожирение и преждевременную смерть. В этой связи Дадли пишет: «То, что когда-то было безопасным и эффективным в джунглях, где фрукты содержали лишь малое количество алкоголя, может быть опасным, когда мы отправляемся за пропитанием в супермаркет, где покупаем пиво, вино и напитки из дистиллированного спирта»{47}.

Другие теории эволюционного пережитка утверждают, что ферментация зерна и плодов сыграла полезную роль, поскольку перевела содержащиеся в них калории в лучше хранящуюся и транспортабельную форму и позволила сохранить ресурсы, которые в противном случае были бы утрачены в условиях, когда еще не было холодильников{48}. Согласно этой точке зрения, алкоголь традиционно являлся доставляющей больше веселья версией кимчи или маринадов. Это, безусловно, важное преимущество брожения. Даже сегодня предприниматели из северной Танзании изготавливают методом брожения банановые и ананасовые вина, чтобы сохранить фрукты, которые иначе сгнили бы вскоре после сбора урожая, а также, конечно, чтобы получить вкусный спиртной напиток{49}. Еще одно преимущество брожения, по крайней мере если речь идет о превращении зерна в пиво, британский нутрициолог Б. С. Платт назвал «биологическим облагораживанием»{50}, подметив, что сбраживание кукурузы в пиво почти удваивает содержание в ней основных микроэлементов и витаминов. Эта трансформация питательности, обеспечиваемая воздействием дрожжевых грибков на ферментированное зерно, могла быть особенно важной в досовременных аграрных обществах. Археолог Адельхайд Отто утверждает, что по крайней мере в Месопотамии питательная ценность пива сыграла важнейшую роль в улучшении некогда «угнетающе скверного рациона» людей, который без пива почти полностью состоял из крахмалистых продуктов с дополнениями малого количества ценных свежих овощей, фруктов или мяса{51}. Считается, что еще в Англии довикторианской эпохи пиво обеспечивало существенную часть калорий в типичном рационе{52}.

Это указывает на еще одно преимущество алкоголя для людей досовременной эпохи – его высокую и доступную калорийность. Грамм чистого алкоголя содержит семь калорий, для сравнения: в грамме жира девять калорий, а в грамме белка – четыре. Отметим тревожный факт: скромная доза в 200 мл красного вина содержит столько же калорий (около 130), сколько брауни размером 5×5 см или небольшая порция мороженого. По оценкам ученых, в некоторых древних и даже современных культурах на пиво могло (и может) приходиться до трети и даже больше потребляемых калорий{53}. Любому человеку, соблюдающему диету, известен удручающий факт: спиртные напитки настолько калорийны, что в лозунге знаменитого крепкого портера «Гиннесс» «Выпил кружку – считай, поел»[5] есть доля правды. Как и в случае многих других составляющих нашей биологии, то, что является проблемой для современных выпивох, могло приносить огромную пользу нашим вечно голодным, недополучающим питательные вещества предкам.

Другая группа теорий эволюционного пережитка обращает внимание не на летучесть спирта и способность сохранять калории или обогащать рацион витаминами, а на его антимикробные свойства. Как мы отмечали, алкоголь предназначен для уничтожения бактерий – дрожжевые грибки производят его как оружие борьбы с бактериями, чтобы занять главное место в разложении плодов и зерна. Поэтому чистый спирт – превосходное дезинфицирующее средство. Даже в своих менее концентрированных вариантах, которые обычно потребляются людьми, он отчасти сохраняет антимикробные и антипаразитарные свойства. Так что совсем нелишне выпивать, когда ешь суши: запивая сырую рыбу саке, можно надеяться убить вредные микроорганизмы, которые ей сопутствуют.

Даже плодовые мушки пользуются этим преимуществом спиртного. Как было сказано, они могут быть заядлыми выпивохами, а благодаря рациону на основе фруктов очень неплохо переносят алкоголь, как и дрожжевые грибки. Плодовые мушки проворачивают очень умный эволюционный фокус, когда чувствуют присутствие ос-паразитов. Эти осы – ужасные хищники, безо всякой жалости откладывающие яйца внутрь яиц плодовых мушек. В обычных условиях из них выводятся маленькие личинки осы, которые затем поедают личинок плодовой мушки и, полностью сожрав их изнутри, выходят наружу искать новых жертв. Там, где существует эта угроза, самки плодовой мушки ищут фрукт с высоким содержанием спирта, чтобы отложить в него яйца. Спирт не полезен их собственным личинкам, он замедляет их развитие, но маленькие плодовые мушки намного лучше переносят его, чем чувствительные личинки осы, обычно гибнущие от спирта. Потеря одной части потомства из-за спирта – небольшая плата за выживание другой. Таким образом, относительная переносимость алкоголя плодовыми мушками, изначально возникшая из-за того, что основным источником питания для них являются фрукты, превращается в действенное оружие против ненавистного противника{54}.

Наконец, процесс сбраживания спиртных напитков обеззараживает воду, из которой они изготавливаются. На протяжении большей части человеческой истории, особенно после появления сельского хозяйства и городской скученности населения, источники питьевой воды в поселениях часто были чрезвычайно небезопасными. Возможно, алкогольное брожение играло определенную роль в превращении загрязненной воды в пригодную для потребления жидкость. В некоторых сообществах Южной Америки, живущих в маловодных регионах, чича, кукурузное пиво, остается важным источником жидкости{55}. Медицинские свойства также упоминаются в качестве объяснения нашей любви к опьяняющим веществам, изготовленным из растений, многие из которых, помимо того что заставляют нас видеть разноцветные фигуры, богов или говорящих животных, являются довольно сильными антипаразитарными средствами{56}.

Сильнее пирожных и порнографии: За рамками теорий пережитка и захвата

В своих попытках серьезно проанализировать причины нашей страсти к опьянению лишь немногие из нас, людей, выходят за рамки мышления, ограниченного «пирожным и порно». В конце концов, эти теории правдоподобны. В частности, теории эволюционного пережитка интуитивно убедительны, поскольку в них явно содержится зерно истины: алкоголь действительно исполняет все эти полезные функции. Его запах может сигнализировать о вознаграждении в виде высокопитательного плода. Он имеет пищевую ценность, дезинфицирует и, безусловно, приятен на вкус.

В конечном счете, однако, все они оставляют чувство неудовлетворенности – подобно тому, что мы испытываем после пол-литра тепловатого безалкогольного пива жарким летним вечером. Теории захвата разбиваются, как о прочную кирпичную стену, об очевидную и непомерную цену потребления алкоголя и других опьяняющих веществ. Теории эволюционного пережитка, например теория «пьяной обезьяны», были прохладно встречены приматологами и специалистами по экологии человека, отмечающими, что дикие приматы, похоже, избегают перезрелых фруктов, в которых вырабатывается этанол, а исследования с участием людей свидетельствуют, что мы отдаем выраженное предпочтение просто спелым (не содержащим этанола) фруктам перед перезревшими{57}. (Ко мне это точно относится.) Другие теории захвата страдают от досадного факта: заявляемые функции алкоголя или других наркотиков в среде обитания наших древних предков могли бы с тем же успехом выполняться каким-то другим средством, не парализующим значительную часть нашего головного мозга и не заставляющим мучиться поутру от раскалывающейся головы.

Например, для биологического «облагораживания» зерна, скажем пшеницы, проса или овса, достаточно было бы сбродить его в кашу, что до сих пор является обычной практикой в небольших аграрных хозяйствах по всему миру. Ферментированные каши также решают проблему хранения. Например, в Ирландии традиционно делают из овса кашу, она бродит несколько недель, постепенно превращаясь в похожую на хлеб массу, которую затем можно нарезать ломтями и обжаривать, когда потребуется. Это очень вкусно, особенно в сочетании с беконом. Превращение зерна в кашу – более эффективный с точки зрения питательности способ использования, чем его превращение в пиво. Разумеется, от овсяной каши у вас не зашумит приятно в голове, но при этом возникает вопрос: почему мы вообще подвержены такого рода мозговым захватам? Если бы главной причиной было сохранение пищи, почему эволюция не отобрала особей, обожающих кашу, а не пиво? Они были бы точно здоровее и продуктивнее своих пьющих пиво сородичей, а культура, опирающаяся исключительно на кашу, не знала бы безрассудных поступков, несчастных случаев, нестройного пения и распускания рук. Однако судя по тому, что мы знаем, успокаивающие пищеварение каши на завтрак традиционно служили в Ирландии средством улучшения состояния человека на следующее утро после попойки, а не заменой веществ, вызвавших плохое самочувствие.

Рассмотрим гипотезу грязной воды. Если вам плохо от воды, где кишат бактерии, просто вскипятите ее. Разумеется, микробная теория возникновения заболеваний появилась недавно, и до сих пор в мире есть люди, не слышавшие о ней. Однако, как свидетельствуют найденные человеком решения большинства задач адаптации, нам вообще ничего не нужно знать об истинной причине проблемы, чтобы справиться с ней методом проб и ошибок. Некоторые проделывают это постоянно. Общества справляются с этим еще лучше, поскольку могут «запоминать» самые удачные, случайно обретенные решения проблем и передавать их следующим поколениям. Это приносит пользу носителям данной культуры и/или способствует распространению самой этой группы{58}.

Рассмотрим следующий сценарий: многочисленные группы конкурируют за ресурсы на территории, богатой реками и озерами, но обремененной большим количеством обитающих в воде патогенов. Нам незачем беспокоиться о группах, не изготавливающих спиртные напитки, поскольку они давно вымерли – что закономерно (для стороннего наблюдателя), это случилось примерно тогда, когда вода стала портиться. Выжившие группы открыли для себя алкоголь и привыкли пить только пиво, эффективно очищающее воду посредством брожения. Однако одна из групп обнаруживает, что если пить воду, в которой варилась рыба к ужину, то наутро чувствуешь себя немного бодрее и меньше маешься от поноса, спазмов в желудке и других симптомов, прекрасно знакомых любому, кто пил воду, которую пить не следовало. Некоторые начинают пить только волшебную «рыбную воду», сторонясь пива и сырой воды. Они становятся активнее, здоровее и успешнее остальных, и постепенно вся группа проникается верой, что только вода, благословленная Рыбным божеством, пригодна для человека, а все остальные напитки – табу. Племя Рыбного бога начинает побеждать своих пьющих пиво соседей. Приверженцы пива также не страдают от болезней, связанных с грязной водой, но из-за похмелья и дурноты после полуночных попоек чуть медленнее выдвигаются с утра к местам рыбной ловли. Люди рыбной воды постепенно начинают истреблять или ассимилировать людей пива, или же поклонники пива соображают, что к чему, и решают присоединиться к культу Рыбного бога и отвергнуть все остальные напитки. За несколько поколений после открытия рыбной воды потребление спиртного полностью прекращается.

Пожалуй, самое убедительное культурно-историческое свидетельство против идеи, что необходимость обеззараживания воды стала причиной изобретения алкоголя, предлагает Китай. Люди в рамках китайской культуры беспрестанно пьют чай (по крайней мере, несколько тысяч лет) и давным-давно выработали мощные традиционные запреты на употребление сырой воды. Конечно, идейно это оформлено совершенно иначе: согласно представлениям китайской медицины, употребление холодной воды повреждает желудочную ки, энергию. Если вам нужно выпить воды, это должна быть «открытая вода» (кайсюи), вскипяченная и употребляемая теплой или хотя бы комнатной температуры. Эта теория сосредоточивается на температуре и ее влиянии на ки, а не на опасности водных патогенов, но смысл у нее тот же: не пей воду, пока ее не вскипятили и все дурное в ней не погибло. Судя по всему, китайцы и представители культур, находящихся под влиянием Китая, – в совокупности это очень существенная часть людей, когда-либо живших на планете, – нашли очень простое и эффективное решение проблемы патогенов, приучившись пить только чай или кипяченую воду.

Тем не менее они употребляют спиртные напитки – и в огромном количестве. С древней династии Шан (1600–1046 гг. до н. э.) и до наших дней алкоголь занимает в этой стране такое же значимое, если не большее, место в ритуальных и социальных собраниях, как и в других уголках мира. Это не имеет смысла, если бы главной задачей спиртного было уничтожение патогенов в воде или в желудке. Как только китайцы открыли чай и выработали культурный запрет на питье сырой воды, употребление алкоголя должно было сократиться и затем исчезнуть, поскольку его основную функцию теперь выполнял бы намного менее опасный, дорогостоящий и вредный для организма напиток. Увы, сохранение байцзю («белого спирта» или «белого дьявола») – убийственно крепкого спирта, полученного из сорго, – напоминает нам, что этого не произошло. Важно также отметить, что гипотеза грязной воды в действительности не согласуется с другими культурными нормами, которые мы видим по всему миру. Группы людей, знакомые с пивом или вином, обычно продолжают пить сырую воду или смешивают ее со своими спиртными напитками{59}. Все это бессмысленно, если главная адаптивная функция алкоголя – уберечь нас от расстройства желудка.

Ввиду очевидных издержек потребления спиртного динамика культурной эволюции заставляет предположить, что должны были быть найдены и применены альтернативные решения проблем грязной воды, недостатка питательных веществ или сохранения пищи, результатом чего стало бы полное исчезновение алкоголя. Однако, мягко говоря, этого не случилось.

Настоящая загадка эволюции: Враг, лишающий разума

Все современные теории, на чем бы они ни основывались, на мозговом захвате или эволюционном пережитке, сходятся в том, что наша страсть к интоксикации – это ошибка и в современных человеческих обществах опьяняющие вещества не имеют или почти не имеют функционального значения. Вам нужно найти места, где сконцентрированы калории в рамках вашей среды обитания? Идите в супермаркет. Нужно сохранить пищу? Положите ее в холодильник. У вас появились глисты? Большинство докторов пропишет вам антигельминтный препарат, а не пачку сигарет. Грязная вода? Просто вскипятите ее. Однако факт остается фактом: людям по-прежнему нравится выпивать и ловить кайф, вопреки, казалось бы, сильному давлению естественного отбора в противоположном направлении. Культурные группы с тем же упорством цепляются за алкоголь и другие опьяняющие средства.

Эволюционные подходы хороши тем, что они помогают не только объяснить некоторые загадочные особенности человеческого поведения, но для начала вообще осознать существование этих загадок. Взять, к примеру, религию. По образованию я религиовед, и моя наука традиционно считала само собой разумеющимся – базовой, отправной точкой – тот факт, что люди во всем мире и во все времена верили в невидимых сверхъестественных существ, жертвовали им колоссальные богатства и шли на огромные издержки, чтобы им услужить. Если подумать, нельзя не поразиться бесконечно длинному списку болезненных, дорогостоящих или до чрезвычайности неудобных действий, придуманных мировыми религиями для своих адептов. Отсекать крайнюю плоть, отказываться от вкусных и питательных моллюсков и свинины, соблюдать пост, опускаться на колени, причинять себе физические и нравственные страдания, повторять мантры, просиживать многие часы на скучных службах – в неудобном костюме, в свой единственный выходной; протыкать щеки металлическими спицами и крюками, прерывать по пять раз на дню свои дела, чтобы отбить поклон в определенном направлении, – все это с биологической точки зрения бессмысленно. Если взглянуть на эти действия через «дарвиновские очки», их нелепость бросается в глаза.

Группы людей столь же расточительны в почитании святынь, что и индивиды. В Древнем Китае бóльшую долю валового продукта просто закапывали в землю вместе с усопшими. Посетители гробницы первого императора из династии Цинь поражаются детализации каждого терракотового воина, полностью сохранившимся колесницам, ошеломляющему зрелищу самой настоящей армии, выстроенной для защиты покойного императора. Редко возникает, если вообще возникает, вопрос: зачем кому бы то ни было в принципе понадобилось выбрасывать такую прорву ресурсов на подобное начинание? Осознайте, что все это было создано ценой огромных затрат и затем просто погребено вместе с пугающим количеством принесенных в жертву людей и коней. И Китай не исключение. Вспомните египетские или ацтекские пирамиды, древнегреческие храмы, христианские соборы. Готов поспорить, что самые большие, дорогостоящие и роскошные сооружения в любой досовременной культуре имеют религиозное назначение.

С точки зрения эволюции это попросту глупо. Если считать, как считаем мы, ученые, что сверхъестественных существ, которым все это предназначено, не существует, то религиозное поведение представляется невероятно расточительным и контрадаптивным. Поскольку никакого сверхъестественного наказания не предвидится, человек, который избегает боли и опасности, связанных с прокалыванием щек металлическими крюками, тратит время на решение прагматических задач, а не на то, чтобы молиться несуществующему божеству, и потребляет белки и калории из любого источника, будет более успешен, здоров и, следовательно, оставит больше потомков, чем набожный. Поскольку несуществующие духи предков не способны наказать живущих, культуры, направляющие труд своих членов на ремонт городских стен, строительство оросительных каналов или подготовку армий, вместо того чтобы возводить бесполезные монументы или закапывать в землю имитации целой армии, – эти культуры должны побеждать религиозные общества в конкурентной борьбе. Однако в исторической летописи мы видим вовсе не это. Культуры, сумевшие выжить и поглотить другие культуры, в основном тратят ресурсы и жертвуют людьми в нелепых масштабах. Мы, ученые, вынуждены прийти к выводу, что здесь действуют какие-то другие адаптивные силы, скажем потребность в групповой идентичности или социальном единстве{60}.

Употребление одурманивающих веществ должно ставить нас в тупик в той же мере, что и существование религии, и оно в той же мере заслуживает адекватного научного изучения. Тем не менее, как и в случае с религиозными верованиями и ритуалами, именно повсеместное опьянение мешает человеку осознать, что само это явление – загадка. Только если взглянуть на употребление одурманивающих веществ через призму эволюционного мышления, становится очевидным поистине странный характер стремления человека пить. В свете социальных издержек, связанных с алкоголем и другими интоксикантами, – а это домашнее насилие, пьяные драки, растраченные впустую ресурсы, похмельные и не способные ни к чему работники или военные – почему производство и потребление спиртного и подобных средств остается в центре общественной жизни человека? Джордж Вашингтон одержал знаменитую победу над существенно превосходящими силами гессенских наемников, поскольку те ни на что не годились после пьяного кутежа. Тем не менее он упорно повторял, что польза употребления крепких спиртных напитков для военных частей общепризнана и бесспорна, и призывал Конгресс организовать государственные винокуренные заводы для бесперебойного снабжения рождающейся армии США ромом{61}. Несмотря на эту необъяснимую приверженность жидкой отраве, и Соединенные Штаты, и их армия вполне себе процветают.

Столь же удивительна и центральная роль, которую играют производство и потребление одурманивающих веществ в культурной жизни человечества с древности и до наших дней. По всему миру везде, где есть люди, наблюдается растрата несуразно огромного количества времени, богатства и усилий с единственной целью – набраться. По оценкам ученых, в Древнем Шумере производство пива, основы всей культовой и повседневной жизни, поглощало почти половину всего урожая зерна{62}. Существенная часть общественного труда в империи инков затрачивалась на производство и распределение чичи – спиртного напитка из кукурузы{63}. Даже мертвых в древних культурах одолевало желание словить кайф. Трудно найти народность, в которой усопших не сопровождали бы в загробный мир огромные количества спиртного, марихуаны или других психотропных веществ. Китайские гробницы эпохи династии Шан были набиты безупречными, всех форм и размеров, сосудами с вином, как керамическими, так и бронзовыми{64}. Это равносильно тому, как если бы мы сегодня погребли бы несколько новехоньких мерседесов-внедорожников, предварительно залив в их баки винтажное бургундское. Элитарии Древнего Египта, первые в мире винные снобы, находили последнее пристанище в гробницах, уставленных сосудами с тщательно записанными сведениями об их содержимом: урожай, качество, имя производителя{65}. Опьяняющие вещества были настолько важны в жизни человека, что экономическая и политическая власть нередко основывалась на способности их изготавливать или поставлять. Монополия инкских императоров на производство чичи и символизировала, и укрепляла их политическое господство. Уже в первые годы существования колониальной Австралии власть неразрывно была связана с контролем производства и распределения рома. Поэтому первым зданием в Новом Южном Уэльсе стало «надежное хранилище для спиртного», защищавшее от посягательств ценную импортируемую жидкость, являвшуюся также основной валютой этой территории{66}