Госпожа Ким Чжи Ен, рожденная в 1982 году

Размер шрифта: 13

조남주 (Cho Nam-joo)

82년생 김지영 (Palsip Yi Nyeon Saeng Kim Jiyeong)

* * *

Толкования некоторых слов и понятий, использованных в книге

Ajumma – аюмма – изначально обозначает обращение к женщине среднего возраста, типа «мадам». Но значение трактуется также несколько шире и не совсем нейтрально – говорится, что в Корее есть три пола – мужчины, женщины и аюмма. То есть это можно рассматривать как пренебрежительное «тетка».

Baengno – Бенг-Но – корейский сезонный термин, День белой росы, вычисляется по лунному календарю и выпадает примерно на начало сентября.

Biji – биджи – корейский густой суп, может включать разные ингредиенты, часто варится из бобовых.

Busan – Пусан – второй по величине город в Корее после Сеула.

Chuseok – Чхусок – один из самых главных корейских праздников. Отмечается в 15-й день 8-го месяца по лунному календарю, то есть выпадает примерно на осеннее равноденствие. Также он приурочен к концу сбора урожая. Посвящается семье, поминовению предков и семейным, родовым традициям. Праздник отмечается несколько дней. Семья собирается вместе, на столы ставится в определенном порядке ритуальная пища, ходят поминать родственников на кладбище, общаются и отдыхают. Готовится много обязательной праздничной еды.

Gangnam – Гангнам – современный район Сеула вдоль берегов реки Хан, с небоскребами, дорогими магазинами и модными ресторанами и кафе.

Gwanghwamun – Квангэмон – изначально самые большие ворота императорского дворца в Сеуле. Были разрушены, затем восстановлены. Сейчас это место известно как Квангэмон-плаза и является одним из туристических и развлекательных центров Сеула.

Gye – ги – частный вариант кассы взаимопомощи, «черная касса», когда несколько знакомых каждый месяц вкладывают определенную сумму, которую потом по очереди забирают.

Hoju system – ходжу – традиционная система семейного уклада. В рамках этой системы главой семьи признавался старейший ее член мужского пола, и наследовать ему могли только потомки мужского пола по прямой линии. Система ходжу существовала как основной уклад до марта 2005 года, когда был принят Акт Дополнения к Своду законов за номером 7427. С 1 января 2008 года патриархальная система ходжу была отменена во всей стране, как нарушающая Закон о гендерном равенстве. Конституционный суд Кореи признал эту систему не соответствующей Конституции страны. Несмотря на это, патриархальные взгляды продолжают сохраняться в Корее, особенно среди представителей старших поколений.

Japchae – джап-чой – корейское блюдо из смеси мяса и овощей. Традиционно готовилось без лапши, но существуют варианты и с лапшой.

Jeonse lease – джеонс – способ сдачи недвижимости в аренду под залог, характерный для Южной Кореи.

Kimbap – кимбап – корейский вариант суши, но, как правило, с мясом и овощами вместо сырой рыбы. Часто используется как блюдо для пикников.

Oppa – оппа – буквально означает «старший брат», но в современном языке используется для обозначения бойфренда, мужа, старшего мужчины.

Pyeong – пейонг – корейская мера площади, примерно 3 × 2 м.

Seobang – сеобан – так корейские жены называют мужей.

Soju – соджу – корейский алкогольный напиток типа водки, но примерно вдвое меньшей крепости, 20–24 градуса. Может делаться из риса, пшеницы, картофеля, батата, тапиоки и т. п.

Songpyeon – сонпхен – традиционные корейские пирожки из рисовой муки с разными начинками. Готовятся, как правило, для празднования Чхусок.

Teokbokki – тёкпокки – корейский уличный фастфуд, рисовые острые пирожки на палочках, жаренные в масле. Так же называется уличный киоск, в котором они продаются.

Осень 2015

Ким Чжи Ен 33 года, по корейскому счету – 34. Три года назад она вышла замуж и в прошлом году родила дочь. Она живет в пригороде Сеула с мужем Джан Дай Хунем тридцати шести лет и дочерью Джан Джи Вон в арендованной на джеонс (с крупным депозитом) квартире в 24 пейонга.

Дай Хунь работает в IT-компании средней величины, а Чжи Ен раньше работала в небольшом пиар-агентстве, откуда ушла за несколько недель до родов. Дай Хунь обычно возвращается с работы около полуночи. Родители Дай Хуня живут в Пусане, а родители Чжи Ен держат небольшой ресторан, поэтому Чжи Ен ухаживает за дочкой сама. Когда Джи Вон прошлым летом исполнился год, она начала ходить на полдня в детские ясли. Теперь по утрам она в яслях, оборудованных в квартире на первом этаже того же дома, где они живут.

Впервые симптомы у Чжи Ен проявились 8 сентября. Дай Хунь точно запомнил дату, потому что это был первый день Бен-но, времени года, когда температура ночью падает ниже точки росы. Пока он завтракал тостом с молоком, Чжи Ен внезапно вышла на веранду и распахнула окно. Хотя солнце и было ярким, морозный воздух ворвался внутрь и выстудил комнату.

Обхватив себя за плечи, Чжи Ен вернулась в комнату, села и заметила: «Я все думала, почему по утрам холодно, а теперь вижу, что наступил первый день Бен-но! Желтые поля все побелели от утренней росы!»

Дай Хунь рассмеялся, заметив, что жена говорит, как старушка.

– Что с тобой? Ты говоришь, как твоя мама.

– Возьми с собой куртку, Джан сеоба-ан. По утрам и вечерам уже холодно.

Тогда он подумал, что она просто шутит. Подражание ее матери было безупречным, вплоть до характерного моргания правым глазом, когда та о чем-то просила, и растянутого окончания в слове «Джан сеобан». Примерно в то же время Чжи Ен начала часто смотреть куда-то в пространство, и иногда Дай Хунь стал замечать, что при звуках печальной музыки у нее текут крупные слезы. Он решил, что дело в переутомлении от ухода за ребенком, хотя обычно Чжи Ен всегда была веселой и бодрой и часто смешила его, передразнивая известных комиков. Так что в тот день он просто не обратил внимания на это подражание теще, обнял жену и ушел на работу.

Когда Дай Хунь поздно вечером вернулся с работы, жена спала рядом с дочерью. Обе сосали палец. Это было мило, но как-то странно. Поглядев на них, лежащих рядышком, Дай Хунь потянул жену за руку, чтобы вынуть палец у нее изо рта. Чжи Ен слегка высунула язык и причмокнула губами, как младенец, а потом снова погрузилась в сон.

Через несколько дней Чжи Ен сказала, что теперь она Ча Суньг Юн, их умершая год назад университетская подруга.

Суньг Юн и Дай Хунь поступили в университет одновременно, а Чжи Ен была младше них на три года. Чжи Ен и Дай Хунь не были знакомы во время учебы в университете. Проучившись три года, Дай Хунь был вынужден по семейным обстоятельствам покинуть университет. Потом он хотел продолжить учебу, но ему пришлось пойти служить в армию, после чего он вернулся домой в Пусан и год работал там на полставки. Во время его отсутствия Чжи Ен поступила в университет и стала активным участником туристического клуба.

Суньг Юн всегда дружила со всеми девочками в турклубе, а кроме того, у них с Чжи Ен была одна общая черта – они обе на самом деле не любили ходить в походы. Они подружились и продолжали довольно часто встречаться даже после того, как Суньг Юн окончила университет. Чжи Ен впервые встретилась с Дай Хунем как раз на свадьбе Суньг Юн.

Суньг Юн умерла от эмболии околоплодными водами, рожая своего второго ребенка. Чжи Ен узнала об этом во время своей послеродовой депрессии, и эта ужасная новость в довершение ко всему заметно усложнила ей жизнь.

В тот день, после того как дочка уснула, Чжи Ен с Дай Хунем расслабились и выпили немного пива, что делали нечасто. Почти допив свою банку, Чжи Ен вдруг похлопала мужа по плечу и резко сказала:

– Эй, Чжи Ен сейчас тяжело. Возня с младенцем ужасно выматывает. Ты должен при каждом удобном случае говорить ей: «Ты отлично справляешься! У тебя классно получается! Я тобой горжусь!»

– Что, милая, играешь в предсказателя? Хорошо-хорошо. Да, Ким Чжи Ен, ты отлично справляешься. Я знаю, что тебе сейчас нелегко. Я горжусь тобой и люблю тебя. – Дай Хунь шутливо ущипнул ее за щеку, но Чжи Ен раздраженно отбросила его руку.

– Ты все еще думаешь, что я та самая ушибленная любовью Ча Суньг Юн? Которая тряслась, как лист на июльском ветру, признаваясь тебе в любви?

Он буквально застыл от этих слов. Это было двадцать лет назад, теплым июльским днем, в полдень. День был ужасно жарким. Они стояли вместе посреди поля, залитого солнечным светом. Он уже не помнил, как они там оказались, но он подбежал к Суньг Юн, а она внезапно призналась ему. Покрываясь потом, заикаясь, с дрожащими губами, она сказала, что любит его. Он, должно быть, выглядел смущенным и потрясенным, потому что Суньг Юн, увидев его лицо, быстро пошла на попятный.

– Все ясно. Ты не чувствуешь этого. Забудь, что я сказала. Ничего не было. Мы будем вести себя так же, как раньше.

Сказав это, она ушла от него через поле. И потом действительно вела себя так, словно ничего не произошло. Он даже сомневался, не вообразил ли себе это признание, настолько все было мимолетно. С тех пор он вообще полностью забыл об этом случае. А вот теперь его жена вспомнила о нем – о случае, который произошел солнечным днем двадцать лет назад и о котором могли знать только два человека во всем мире.

– Чжи Ен.

Он не мог произнести ничего больше. Он только пробубнил ее имя еще три раза.

– ЭЙ, ТЫ, прекрати называть меня ее именем. Я уже и так поняла, что ты образцовый муж!

«Эй, ты» – так всегда говорила Ча Суньг Юн, когда была пьяна. У него приподнялись волосы на затылке, словно по ним пробежали электрические волны. Притворяясь, что ничего не заметил, Дай Хунь стал уговаривать жену прекратить эти шутки. Чжи Ен, поставив пустую банку на стол, отправилась в спальню и легла рядом с дочкой, даже не почистив зубы перед сном. Она мгновенно заснула. Дай Хунь взял еще банку пива и залпом выпил ее. Что это была за шутка? Чжи Ен напилась? Ею завладел злой дух или что-то в этом роде, как показывают по телевизору?

На следующее утро Чжи Ен вышла из спальни, потирая виски. Она не помнила, что произошло накануне вечером. С одной стороны, Дай Хунь с облегчением решил, что она просто выпила лишнего, но с другой – это нехороший признак. К тому же Дай Хунь не мог поверить в то, что она напилась до умопомрачения – она выпила всего одну банку пива.

Но после этого вечера начали происходить странные вещи. Чжи Ен начала посылать письма, испещренные смайликами, чего никогда не делала раньше. Она начала готовить блюда вроде костного бульона или джап-чой, которые не любила и никогда раньше не готовила. Дай Хуню казалось, что он не узнает свою жену. А они прожили вместе три года, и два года до свадьбы встречались. За эти годы они пережили вместе много разного и очень бережно относились друг к другу. А теперь его жена, которая даже успела родить ему прелестную дочку, похожую на них обоих, по временам казалась вовсе не похожей на его жену.

Все эти неприятности достигли критической стадии в доме родителей Дай Хуня во время праздника Чхусок. Дай Хунь взял в пятницу отгул, и они всей семьей в семь утра на машине выехали в Пусан. Они приехали уже после пяти вечера, и Дай Хунь, уставший от долгой дороги, заснул после обеда с родителями. До рождения дочки они, путешествуя куда-то далеко, подменяли друг друга за рулем. Но теперь всегда водил он. Малышке не нравилось сидеть в автомобильном креслице, она постоянно плакала и визжала в нем, а у Чжи Ен лучше получалось ее успокаивать, отвлекая игрушками и угощением. Пока муж спал, Чжи Ен помыла посуду, выпила чашку кофе и вместе со свекровью отправилась за покупками для праздничного стола. Вечером женщины вместе сварили бульон, замариновали свиные ребрышки, сварили овощи, часть из которых заправили специями, а часть заморозили, вымыли и почистили морепродукты, нарезали овощи для фритюра, накрыли ужин, поели и убрали со стола.

Весь следующий день с утра до ночи Чжи Ен со свекровью жарили и тушили овощи и рыбу, готовили фритюр, запекали ребра, лепили и варили на пару сонпхен и периодически накрывали стол для очередного угощения. Остальные члены семьи Дай Хуня разговаривали, смеялись и угощались только что приготовленной праздничной пищей. Бабушка с дедушкой были в восторге от Джи Вон, не могли от нее оторваться, и ее детские гримаски вызывали у них приступы умиления.

На следующий день был Чхусок. Поскольку за соблюдение всех родовых традиций отвечал кузен из Сеула, семья Дай Хуня была в этот день относительно свободна. Все долго спали и ели то, что было приготовлено накануне. После того как посуда была вымыта и убрана, приехала сестра Дай Хуня, Джан Су Хунь, с семьей. Она была на два года моложе Дай Хуня и на год старше Чжи Ен и жила в Пусане с мужем и двумя сыновьями. Родня ее мужа жила здесь же. Поскольку их семья как раз отвечала за соблюдение родовых традиций, Су Хунь сильно устала в эти праздники. Она должна была готовить ритуальную пищу и выполнять обязанности хозяйки, принимая бесчисленных гостей. Едва ступив на порог родительского дома, Су Хунь, утомленная, рухнула на диван. Чжи Ен и ее свекровь сделали суп таро на мясном бульоне, сварили рис, пожарили рыбу, заправили овощи для салата и накрыли к обеду стол.

Когда со стола убрали, Су Хунь достала принесенные с собой для Джи Вон разноцветные платья, юбочки, заколочки и носочки с кружевами. Она с удовольствием наряжала Джи Вон, надевала ей носочки и закалывала заколочки, приговаривая: «Ах, если бы у меня была дочка» и «Девочки лучше всего». Чжи Ен в это время нарезала яблоки и груши, которые уже никто не ел, все были абсолютно сыты. Когда она принесла сонпхен, только Су Хунь взяла один попробовать.

– Мама, ты что, сама делала сонпхен?

– Ну конечно.

– Мама, ну я же просила тебя не готовить. Вообще-то я должна была раньше сказать, но и бульон не надо было варить. Можно же купить в магазине. Зачем мучиться и готовить столько еды? Мы же даже не исполняем родовые традиции. А так у вас с Чжи Ен получилась куча работы.

На лице матери отразилось неодобрение.

– Что такого трудного в приготовлении еды для своей семьи? Близкие проводят время вместе, готовят и едят. Разве не в этом сам смысл праздника?

Она повернулась к Чжи Ен и спросила:

– Чжи Ен, скажи, разве у тебя было много работы?

Щеки Чжи Ен покраснели, выражение лица смягчилось, а глаза потеплели. Дай Хунь встревожился, но прежде чем он успел что-то сказать или вывести жену из комнаты, Чжи Ен заговорила:

– Да, госпожа Джан. Моя маленькая Чжи Ен после каждого такого праздника не может подняться с постели.

Все затаили дыхание. Вся семья замерла на месте, словно бы сидела на гигантском ледяном поле. Когда Су Хунь смогла перевести дыхание, из ее рта вырвался клубок ледяного воздуха:

– Н-не надо ли сменить Джи Вон подгузник?

Дай Хунь поспешно попытался взять жену за руку, но она отбросила его ладонь.

– Джан сеоба-ан! Ты тоже виноват! Ты все праздники проводишь в своем Пусане, а к нам забегаешь только быстро перекусить. Хотя бы в этом году зайди пораньше, – сказала она, подмигивая правым глазом.

В этот момент шестилетний сын Су Хунь упал с дивана, где играл со своим младшим братом. Он заплакал от боли, но никто даже не обратил на это внимания. Поглядев на взрослых, сидящих в оцепенении, он немедленно перестал плакать.

– Что за ерунда? – загремел отец Дай Хуня. – Как ты разговариваешь со старшими? Дай Хунь, Су Хунь и вся семья собираются вместе всего несколько раз в году. Неужели так уж трудно провести немного времени с семьей?

– Папа, она говорит о другом, – попытался объяснить Дай Хунь, но он тоже не знал, с чего начать.

– Госпожа Джан, при всем уважении, я должна высказаться, – холодно продолжила Чжи Ен, оттолкнув Дай Хуня. – Как вам известно, праздники – это время, когда семья собирается вместе. Но это не только ваш праздник. Наша семья тоже хочет отпраздновать. Все так заняты, и моим детям тоже трудно собраться вместе в будние дни. Вы должны отпускать нашу дочь домой хотя бы тогда, когда к вам приходит ваша.

В конце концов Дай Хуню пришлось зажать Чжи Ен рот рукой и вытащить ее из комнаты.

– Папа, она нездорова. Мама, папа, Су Хунь, поверьте мне. Она в последнее время болеет. Я все потом объясню.

Дай Хунь так быстро затолкал жену и дочь в машину, что они даже не успели одеться. Оказавшись в машине, Дай Хунь в ошеломлении прижался головой к рулю. А Чжи Ен в это время напевала дочке, как будто ничего не произошло. Родители Дай Хуня даже не вышли попрощаться с ними. Вместо этого Су Хунь вынесла вещи брата и поставила их в багажник.

– Чжи Ен права, – сказала Су Хунь. – Мы были невнимательны. Не ругайся и не спорь с ней из-за этого. Не сердись на нее. Просто скажи, что ты благодарен и что тебе очень жаль. Ясно?

– Я поехал. Поговори обо мне с отцом.

Дай Хунь не был сердит – он был потрясен, расстроен и напуган.

Дай Хунь сам сходил к психиатру, чтобы обсудить с ним симптомы жены и варианты ее лечения. Жене, которая, казалось, не замечала своего состояния, он сказал, что доктор назначил ей терапевтические сеансы, потому что она плохо спит и выглядит напряженной. Чжи Ен поблагодарила, сказав, что в самом деле ощущает тоску и нервное напряжение, так что, наверное, у нее и правда послеродовая депрессия.

Детство (1982–1994)

Ким Чжи Ен родилась 1 апреля 1982 года в сеульском роддоме. Рост 50 сантиметров, вес 2,9 килограмма. Ее отец был государственным служащим, а мать – домохозяйкой. У Чжи Ен была сестра на два года старше, а еще через пять лет родился брат. Семья из шести человек – бабушка со стороны отца, родители и трое детей, – жила в доме на 10 пейонгов с двумя спальнями, кухней, которая также служила гостиной, и одной ванной.

Самое раннее воспоминание Чжи Ен – как она ест молочную смесь, которой кормили ее брата. Она была на пять лет старше, так что ей в этот момент было лет шесть или семь. Сухое молоко почему-то казалось ей очень вкусным и сладким. Когда мать смешивала порошок с водой, Чжи Ен садилась рядом и подбирала с пола рассыпавшиеся крошки смеси пальчиком, смоченным слюной. Время от времени мама разрешала ей раскрыть рот и медленно высыпала туда полную ложку сладкого, вкусного порошка. Смесь таяла во рту, превращаясь в липкие карамельные хлопья, которые постепенно растворялись, оставляя за собой странное послевкусие на кончике языка.

Ко Сун Бун, бабушка Чжи Ен, терпеть не могла, когда та ела молочную смесь брата. Если она заставала ее за этим, то шлепала по спине до тех пор, пока смесь не выходила у нее изо рта и носа. Старшая сестра Чжи Ен, Ким Юн Йонг, вообще не прикасалась к детской смеси с тех пор, как бабушка побила ее за это.

– Ты что, не любишь детскую смесь?

– Люблю.

– Тогда почему ты ее не ешь?

– Она жадина.

– Это как?

– Она ее жадничает. Я никогда не буду ее есть. Никогда.

Чжи Ен не знала, что значит «жадничать», но понимала, что чувствует сестра. Бабушка ругалась не потому, что Чжи Ен была слишком большой, чтобы есть смесь, и не потому, что смеси не хватало для брата. Это было нечто совершенно другое. Это нечто выражалось в тоне бабушкиного голоса, в выражении лица, в наклоне головы, поднятых плечах и тяжелом дыхании, но это было трудно сформулировать. Лучший способ описать чувства бабушки: «Как ты смеешь брать что-то, что принадлежит моему драгоценному внуку». Брата холили и лелеяли, все его вещи были лучшими из лучших, и к ним не мог прикасаться абы кто. Чжи Ен чувствовала, что она была чуть меньше, чем «абы кто», и Юн Йонг, должно быть, чувствовала то же самое.

Во время еды горячий свежесваренный рис подавали, естественно, сперва отцу, затем брату, затем бабушке. Было также естественно, что самые красивые и вкусные кусочки тофу, пельмени и обжаренные тефтели предназначались брату, а Чжи Ен и Юн Йонг получали те, что развалились во время готовки. У брата, конечно же, были парные палочки для еды, носки и длинные штанишки, а его старшие сестры обходились непарными палочками. Если в доме было только два зонтика, брат брал один, а обе сестры – другой. Если было только два одеяла, брату доставалось одно, а девочки делили второе. Если было только две порции какого-нибудь угощения, повторялось все то же самое.

В детстве Чжи Ен искренне не замечала, что брат как-то особенно выделяется, и поэтому не завидовала. Время от времени ей казалось, что тут что-то несправедливо, но она привыкла говорить себе: «Так уж заведено». Она объясняла эту ситуацию тем, что старшие должны заботиться о младших, а сестры делятся всем, потому что они девочки. Мать часто хвалила сестер за то, что они хорошо заботятся о своем маленьком брате и не завидуют ему. После этого Чжи Ен было еще труднее проявлять зависть и ревность.

Отец Чжи Ен был третьим из четырех братьев. Самый старший его брат погиб в автокатастрофе, даже не успев жениться. Второй по старшинству уехал с семьей жить в Америку. Из-за споров о наследстве и о том, кто будет заботиться о матери, самый младший брат разорвал все связи с семьей.

Отец Чжи Ен и его братья родились и росли в то время, когда сам факт выживания не был гарантирован. Люди гибли от войн, голода и болезней. Их мать Ко Сун Бун сумела пережить это и вырастить детей, работая на чужих полях, убирая чужие дома и торгуя, одновременно следя за собственным хозяйством и воспитывая четырех сыновей, что требовало неуклонной стойкости. С другой стороны, дедушка, их отец, всегда сохранял светлую кожу и мягкие, ухоженные руки. За всю свою жизнь он не коснулся руками земли. Он не мог и не хотел кормить семью. Но бабушка не возмущалась. Она считала, что у нее достойный муж – ведь он не бил ее и не изменял ей. Несмотря на то что из четверых выращенных с большим трудом сыновей только про одного, отца Чжи Ен, можно было сказать, что он выполняет сыновний долг, она со странным вывертом логики считала, что это оправдывает ее существование.

«Я ем свежий рис, сваренный моим сыном, и сплю в тепле, созданном моим сыном, потому что у меня было четверо сыновей. У каждого должно быть по меньшей мере четверо сыновей, чтобы о нем позаботились в старости».

Рис варил не отец, а мать Чжи Ен, и она же стелила постели на теплом полу, но бабушка всегда говорила, что все это благодаря ее сыну. По сравнению с другими свекровями своего поколения и с учетом того, что ей пришлось перенести, бабушка еще была великодушна и искренне заботилась о невестке, хоть и всегда напоминала ей: «Надо рожать сыновей, ты должна рожать сыновей, ты должна иметь хотя бы двух сыновей…»

Когда родилась Юн Йонг, ее мать опустила голову и заплакала, обнимая новорожденную дочку.

– Простите, матушка, – извинялась она перед свекровью.

Та утешила свою невестку:

– Ничего, я не в обиде. Следующий будет мальчик.

Когда родилась Чжи Ен, ее мать снова заплакала, опустив голову.

– Прости меня, малышка, – извинялась она перед младенцем.

Бабушка снова утешила свою невестку:

– Я не против. Но третий должен быть мальчик.

Меньше чем через год после рождения Чжи Ен ее мать была снова беременна третьим ребенком. Однажды ночью ей приснилось, что из ворот выскочил огромный тигр и вцепился ей в юбку. Она была уверена, что на сей раз будет мальчик, но пожилая врач-гинеколог, которая принимала и Юн Йонг, и Чжи Ен, была озабочена.

Водя ультразвуковым датчиком по животу вверх и вниз, она огорченно повторяла:

– Такая красивая малышка… Прямо как сестрички.

Когда мать Чжи Ен вернулась домой, она горько плакала и ее сильно рвало. Прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за закрытой двери в ванную, бабушка поздравила свою невестку.

– Тебя никогда не рвало во время Юн Йонг и Чжи Ен. На этот раз все по-другому.

Но мама все не могла выйти из ванной. Она провела там долгое время, ее рвало, и она продолжала плакать. Позже, уже ночью, когда девочки заснули, мать спросила отца, который метался и ворочался в постели:

– А что, если, ну, гипотетически, что, если у нас родится третья девочка? Что ты будешь делать?

Она ждала, что он скажет, что она не должна задавать таких вопросов, что, конечно же, они будут растить детей со всей возможной заботой и не важно, какого они пола. Но он ничего не сказал ей.

– Ну же? Что ты будешь делать? – настаивала она.

И наконец он ответил, отвернувшись от нее к стене:

– Не говори таких вещей. Ты нас сглазишь. Давай спать.

Закусив губу, она беззвучно проплакала всю ночь, пока ее подушка не промокла насквозь. На следующее утро губы матери так распухли, что она не могла закрыть рта и из него капала слюна.

Примерно в то же время правительство стало внедрять политику контроля рождаемости под лозунгом «семейного планирования». Аборты по медицинским показаниям были разрешены десять лет назад, и «это девочка» стало вполне достаточным медицинским показанием для избирательного аборта женских эмбрионов[1]. Это продолжалось в восьмидесятых годах и привело к всплеску нарушений гендерного баланса в ранних девяностых. Соотношение мужчин и женщин было особенно высоко среди третьих и следующих детей в семье – мальчиков рождалось вдвое больше, чем девочек[2]. Мать в одиночестве отправилась в больницу, чтобы «стереть» сестру Чжи Ен. Это был не ее выбор, но это стало ее виной. Никто в семье не утешил ни ее страдающего сердца, ни больного тела. Она выла, когда из нее выскребали ее младенца. Только пожилая врач-гинеколог, держа ее за руку, сказала, что ей очень жаль. Если бы не эти ласковые слова, мать могла бы лишиться рассудка.

Прошло много лет, прежде чем она снова смогла забеременеть. Ребенок оказался мальчиком и благополучно появился на свет. Это и был брат Чжи Ен, рожденный на пять лет позже.

Так как отец Чжи Ен был государственным служащим, его работа и зарплата были стабильны. Но одной зарплаты служащего не хватало на семью из шести человек. Дети подрастали, и в крошечном домике с двумя спальнями стало тесно. Мать Чжи Ен мечтала переехать в дом попросторнее, чтобы у ее дочек, деливших комнату с бабушкой, была отдельная спальня.

У матери не было постоянной работы, как у отца, но она все время искала любую работу. Она всегда работала, одновременно ведя хозяйство, воспитывая троих детей и заботясь о свекрови. Так жили практически все женщины ее достатка. В то время возникло много новых способов заработка для домохозяек. Все они имели название, кончающееся словом аюмма, что означает «женщина среднего возраста». Страховка аюмма, йогурт аюмма, косметика аюмма. Большинство аюмма, работавших на этих работах, не были наняты компаниями напрямую. Что означало, что компании не несут ответственность за последствия рабочих конфликтов или травм на рабочих местах – женщины работают на свой страх и риск[3]. Поскольку мать Чжи Ен растила троих детей, она предпочитала работать дома. Такой заработок назывался «на стороне». Она делала множество работ «на стороне» – распарывала швы, собирала коробки, клеила конверты, чистила чеснок, скручивала дождевые полоски… Этим мелким, бессмысленным работам не было конца. Маленькая Чжи Ен помогала маме. Обычно ее работой было собирать и выбрасывать мусор или считать сделанное.

Самой гадкой работой было скручивать дождевые полоски. Это были длинные, узкие полосы губки с одной клейкой стороной, которые подкладывались под дверь или окно во время дождей. Они покупались кучей, а работа состояла в том, чтобы взять две полоски, скрутить их в тугой рулон, и засунуть в пластиковый пакетик, чтобы он не развернулся. Мать зажимала полоски между указательным и большим пальцами левой руки и скручивала правой. Пока она скручивала, острый край бумаги, закрывающей липкую часть, резал ей руку между пальцами. Даже притом, что она надевала двойные перчатки, рука постоянно кровоточила. Но, несмотря на объем материалов, на мусор, который от них оставался, на вонь от губки и клея, от которой болела голова, мать не могла бросить эту работу. За нее платили больше, чем за все остальные. Так что мать брала все больше и больше работы «на стороне» и работала все дольше и дольше.

Чаще всего она работала после возвращения мужа со службы. Школьницы Чжи Ен и Юн Йонг после школы садились рядом с матерью, делали уроки, играли и иногда помогали ей. Младший брат в это время играл с обрывками губки и пластиковой упаковкой. Если работы было слишком много, они отодвигали кучи полосок в сторону и ужинали рядом с ними. Однажды отец задержался на работе и пришел позже, чем обычно. Увидев, как его малыши играют в куче дождевых полосок, он впервые попенял жене на ее работу.

– Тебе действительно необходимо делать все это в присутствии детей? Посмотри на эту пыль. И все так воняет.

Руки и плечи матери тут же замерли. Она начала собирать упакованные полоски в коробку, а отец, пробираясь по полу, заваленному кусками губки и бумаги, пробормотал:

– Прости, что ты вынуждена заниматься этим.

Он тяжело вздохнул, и Чжи Ен увидела, что по его лицу пробежала тень, но, когда она присмотрелась, тень уже исчезла. Мать подняла коробки, которые были огромными, и унесла их в гостиную, а отец подмел пол и собрал обрывки в пластиковый пакет.

– Ты не виноват, что я этим занимаюсь, – сказала мать отцу. – Мы оба сейчас много работаем. Тебе не за что извиняться, просто перестань причитать, словно ты один содержишь семью. Никто не просит тебя делать это, и, если честно, ты этого и не делаешь.

Она сказала это довольно холодно, но все же прекратила работу с дождевыми полосками. Водитель, который привозил ей сырье, спросил, почему она перестала работать – ведь у нее так хорошо и быстро получалось.

– Прямо жаль, что ты это бросаешь. А почему бы тебе не выучиться дизайну? Мне кажется, у тебя бы хорошо получилось.

Мать только махнула рукой и рассмеялась, говоря, что слишком стара, чтобы учиться чему-то новому. Тогда ей было всего тридцать пять. Но, хоть она и отказалась, похоже, слова водителя произвели на нее впечатление, потому что она стала ходить на занятия в академию, оставляя маленькую Чжи Ен на старшую (хотя тоже маленькую) сестру, а младшего сына – на бабушку. Это была не академия искусств, это была школа парикмахеров. Мать даже не озаботилась получить сертификат о ее окончании. Утверждая, что ей не нужен сертификат, чтобы стричь волосы, она начала ходить по домам, предлагая дешевые стрижки для детей и пожилых женщин, едва научившись делать простые стрижки и освоив технику химической завивки.

Слава о ее визитах передавалась из уст в уста. У нее действительно оказались ловкие руки и определенный вкус. Пожилым дамам, которые заказывали завивку, она делала в подарок макияж собственной помадой и карандашами. А когда она стригла детей, то бесплатно подравнивала челки их братьям, сестрам или матерям. Она нарочно выбирала схему завивки чуть дороже, чем в салоне по соседству, и читала рекламу своим клиентам.

– Видите, вот тут? «Наш новый продукт не раздражает кожу головы. Содержит женьшень». Вы, госпожа, намажете свои волосы женьшенем. Дорогим женьшенем, который я сама никогда даже не пробовала.

Она брала за работу наличными, не платя ни копейки налогов. Как-то раз у нее вышла драка с местной парикмахершей, которая потеряла из-за нее много клиентов. Но поскольку семья Чжи Ен давно жила в этом районе и пользовалась хорошей репутацией, соседи были на стороне матери. В конце концов они с парикмахершей поделили клиентов и сосуществовали, не нарушая границ друг друга.

У О Ми Сук, матери Ким Чжи Ен, было два старших брата, старшая сестра и младший брат. Все они, повзрослев, уехали из родного города. В ее семье многие поколения были довольно успешными фермерами. Но мир изменился. Корея из традиционно сельскохозяйственной страны превратилась в страну развитой индустрии, и они больше не могли жить плодами своих трудов. Ее отец, как и каждый поселянин того времени, отправил детей в города. Но он не мог содержать их там и оплачивать их образование. Жизнь в городе была дорогой, а плата за обучение еще выше.

О Ми Сук закончила начальную школу, после чего помогала родным работать дома и в поле. В пятнадцать лет она перебралась в Сеул. Ее сестра, старше на два года, уже жила там, работая на текстильной фабрике в Чонгуйчоне. Мать Чжи Ен устроилась на ту же фабрику и поселилась с сестрой и двумя другими девушками в крошечной тесной комнатке. Почти все работницы фабрики были девушки. Они были не только одного с ней возраста, но и такого же происхождения и образования. Молодые работницы никогда не отдыхали, не ели досыта и не высыпались. Они постоянно работали, делая лишь краткие перерывы, и никогда не роптали, поскольку считали, что работа на фабрике устроена именно так. Жар от ткацких и прядильных станков заполнял помещения и сводил их с ума. Они подтягивали свои короткие форменные юбочки как можно выше, но пот все равно стекал по ногам и рукам. Некоторые девушки заболевали легочными болезнями, так как постоянно дышали пылью. Они работали днем и ночью, глотая кофеиновые таблетки, отчего их лица становились серыми. То немногое, что зарабатывали, они отсылали домой, чтобы заплатить за образование своих братьев. Тогда считалось, что семейное благосостояние зиждется на успехе сыновей и их успех означает успех для всей семьи. Эта схема предполагала, что дочери добровольно приносят себя в жертву своим братьям[4].

Старший брат Ми Сук окончил областную национальную медицинскую школу и всю жизнь проработал в университетском госпитале. Другой ее брат ушел на пенсию начальником полиции. Ми Сук гордилась братьями, которые были прилежны, хорошо воспитаны и успешны в учебе. Она даже хвасталась братьями своим подругам на фабрике. Когда братья стали финансово независимы, они оплатили образование младшего брата. Благодаря им он смог поступить в педагогический колледж в Сеуле. Вся семья восхищалась старшим братом, который поддерживал их, достигнув благосостояния. Именно тогда Ми Сук и ее сестра поняли, что их шанс дождаться помощи от семьи не наступит никогда. Они с опозданием записались в школу рабочей молодежи и в конце концов окончили ее, работая днем и занимаясь по ночам. После этого Ми Сук начала готовиться к экзаменам в университет. Когда ее младший брат начал преподавать в университете, она сама только получила университетский диплом.

Однажды, когда Чжи Ен училась в начальной школе, ее мать, прочитав замечание учителя в дочкином дневнике, сказала, немного помолчав: «Я тоже хотела быть учителем».

Чжи Ен думала, что мама может быть только мамой. То, что мама когда-то хотела стать кем-то еще, показалось ей таким странным, что она рассмеялась.

– Нет, правда. Когда я ходила в школу, я очень хорошо училась, даже лучше, чем твой старший дядя.

– Тогда почему же ты не стала учителем?

– Я должна была зарабатывать деньги, чтобы могли учиться мои братья. Такой был порядок. В то время все женщины жили так.

– Ну так ты теперь можешь стать учителем.

– Теперь мне надо зарабатывать деньги, чтобы учить тебя. Такой порядок. Сейчас все матери живут так.

Чжи Ен почувствовала, что мама жалеет обо всем этом, может быть, даже о том, что стала мамой. Ей показалось, будто она – камень, небольшой, но тяжелый и неподвижный, прижимающий к полу длинную мамину юбку, и ей стало очень грустно. Заметив молчание дочки, мама ласково провела рукой по ее взлохмаченной голове.

Чжи Ен ходила в огромную начальную школу. Дорога туда занимала у нее двадцать минут пешком. В каждой параллели было от одиннадцати до пятнадцати классов, и в каждом классе – по пятьдесят учеников. Когда Чжи Ен пошла в школу, количество учеников было так велико, что школа начала работать в две смены – утреннюю и дневную.

Чжи Ен не ходила в детский сад, так что школа была ее первым социальным опытом за пределами семьи. Когда она пообвыклась, мама поручила Ким Юн Йонг отводить младшую сестренку в школу. Каждое утро та собирала малышке учебники и тетрадки в соответствии с ее расписанием, проверяла дневник и тетрадки с домашней работой и складывала четыре остро отточенных карандаша и ластик в пухлый пенал Чжи Ен, украшенный картинкой с волшебной принцессой. Если сестренке нужны были какие-то школьные принадлежности, она просила у мамы денег и покупала, что нужно, в магазине около школы. Чжи Ен никогда не терялась, приходила в школу и домой вовремя, послушно сидела на уроках и ни разу не описалась. Она никогда не забывала списать с доски домашнее задание и часто получала отличные отметки за диктанты.

Первой большой неприятностью в школе стали для Чжи Ен «ссоры с соседом по парте», обычная проблема для многих школьниц. Но его приставания не казались Чжи Ен простыми шалостями. Он травил ее и иногда делал это грубо. Она очень переживала, но не могла ничего поделать, лишь пожаловалась маме и сестре. Сестра сказала, что мальчишки все дураки, но с этим ничего не поделаешь и не надо обращать на них внимания. Мама, наоборот, отругала Чжи Ен за то, что она воспринимает эти дружеские подколки всерьез, да еще и плачет из-за этого.

В какой-то момент сосед начал ее побивать. Сидя на своем стуле, стоя рядом или роясь в своем рюкзаке, он словно «нечаянно» толкал ее. Пробегая мимо нее по коридору, он нарочно подбегал поближе и больно бил ее по руке. Он брал у нее ластики, карандаши и линейки, но никогда не отдавал их обратно. Если она просила вернуть вещи, он швырял их на пол, садился на них или говорил, что ничего у нее не брал. Однажды они поссорились из-за этого прямо во время урока, и оба были наказаны. Когда же Чжи Ен перестала давать ему свои вещи, он начал высмеивать ее одежду и ошибки, которые она делала, или утаскивать и прятать ее портфель или мешок для сменной обуви.

Однажды ранним летом она слушала учительницу, сняв тапочки и поставив одну ногу на подставку парты. Вдруг сосед вытянул ногу и сильно пихнул ее тапочку. Она пролетела по проходу и упала прямо возле учительского стола. Весь класс рассмеялся. Учительница покраснела. Указывая на тапочку, она спросила:

– Кто это сделал?

Чжи Ен побоялась ответить. Конечно, это была ее тапочка, но она думала, что сосед скажет, что это сделал он. Напрасно. Может быть, ему тоже было страшно? В любом случае, он сидел, не поднимая головы.

– Я жду ответа. Или вы хотите, чтобы я проверила тапочки у всех?

Чжи Ен толкнула соседа локтем и прошептала: «Это ты сделал». Но сосед только опустил голову еще ниже и ответил: «Это твоя тапка». Когда учительница снова постучала по столу, Чжи Ен ничего не оставалось, кроме как поднять руку. Ее вызвали к доске и отругали перед всем классом. Учительница сказала, что, раз она не ответила сразу, значит, она трусливая лгунья и только ворует у остальных драгоценное время. Чжи Ен залилась слезами. Она была настолько ошарашена всей ситуацией, что не могла ни объяснить, что произошло, ни оправдаться.

Но тут кто-то тихонько сказал: «Это не она». Голосок принадлежал девочке, которая сидела позади них, через проход.

– Это тапочка Ким Чжи Ен, но она этого не делала. Я видела, как это случилось.

Учительница, чувствуя неловкость, спросила у девочки:

– Что ты говоришь? Кто же тогда это сделал?

Но девочка ничего не сказала. Она ждала, медленно обводя класс глазами, пока не уставилась прямо на виновника. Все следили за ее взглядом. И только тогда сосед Чжи Ен во всем признался. Учительница покраснела еще сильнее. Она ругала его в два раза дольше и гораздо громче.

– Оказывается, ты обижаешь Чжи Ен? Я знаю, как ты себя ведешь. Отправляйся домой и напиши на бумаге все, что ты сделал, ничего не пропускай. Я все про тебя знаю, так что даже не вздумай что-нибудь утаить. Напиши вместе с мамой письмо с извинениями, и пусть она распишется на нем.

Сосед ушел домой, опустив плечи, плача и говоря, что мама теперь его убьет. Потом учительница попросила Чжи Ен остаться после урока.

Чжи Ен боялась, что ее снова будут ругать, но, на удивление, учительница села рядом с ней и стала извиняться. Она сказала, что очень жалеет, что отругала ее, не разобравшись в ситуации, и что она думала, что это баловался хозяин тапки. Потом учительница извинилась и сказала, что такого больше не повторится. Она была не права и пообещала, что в следующий раз будет внимательнее. От напряжения Чжи Ен снова расплакалась. Учительница спросила, не хочет ли она что-то сказать или попросить. И Чжи Ен ответила, всхлипывая:

– Пожалуйста… Можно его отсадить?.. И, пожалуйста… Можно, чтобы он… больше никогда не сидел со мной?..

Учительница потрепала ее по плечу.

– Чжи Ен, я замечала это и раньше, но ты, кажется, не заметила. Просто ты ему нравишься.

Эти слова казались такими нелепыми и неуместными, что Чжи Ен от изумления подавилась слезами.

– Он меня ненавидит. Вы же сказали, что знали, что он меня обижает.

Учительница рассмеялась.

– Мальчики всегда дразнят девочек, которые им нравятся. Я с ним поговорю. Так что, может, вы все же подружитесь, и мне не придется пересаживать тебя?

«Я ему нравлюсь? Когда мальчик травит тебя, это значит, что ты ему нравишься?» Чжи Ен ничего не понимала. Она попыталась быстро вспомнить все, что происходило до сих пор, но не могла понять убеждений учительницы. Если тебе кто-то нравится, ты будешь вести себя с ним лучше и добрее. Ты ведешь себя так с друзьями, с членами семьи, даже со своими домашними животными. Даже восьмилетняя Чжи Ен понимала это. А из-за соседа с его приставаниями ее школьная жизнь стала неприятной. Ее обижали, а теперь получается, что это она такая нехорошая, не понимала своего друга. Чжи Ен покачала головой.

– Нет. Я его ненавижу. Правда, я терпеть его не могу.

На следующий день ее пересадили. Ее новым соседом стал самый высокий мальчик в классе, который всегда сидел на задней парте один. Они никогда не спорили и не ссорились.

В третьем классе она дважды в неделю обедала в школе. Это, казалось бы, безобидное дело было для нее трудным, потому что ела она очень медленно. Их начальная школа одна из первых в Корее и самая первая в их регионе ввела систему школьных обедов. Школа гордилась своей просторной, чистой кухней и столовой. Во время обеденного перерыва школьники выстраивались в очередь, заходили в столовую и обедали. Небольшая столовая не вмещала всех учеников сразу, поэтому все должны были есть как можно быстрее, чтобы освободить место для следующих.

Дети, которые быстро съедали обед, потом весело играли на площадке, но Чжи Ен сидела, набив рот рисом и стараясь побыстрее все проглотить. Учитель их третьего класса не разрешал брать меньшие порции обеда или оставлять что-то на тарелке. За пять минут до конца обеда он начинал обходить столовую и ругать тех, кто еще не доел, заставляя поторапливаться. Он даже стучал ложкой по их подносам. От спешки и испуга детям казалось, что еда застревает у них в глотке, но они покорно старались запихать рис с добавками в свои рты и запить водой, чтобы скорее проглотить все это, как лекарство.

В классе Чжи Ен было 49 человек. У каждого ученика был свой номер: у мальчиков – от 1-го до 27-го, а у девочек – от 28-го до 49-го. Номера выдавались в зависимости от дня рождения. Так как Чжи Ен родилась в апреле, ей выдали номер 30. А поскольку обед выдавали по номерам, то она получала свой тридцатой по очереди. Так как девочки, рожденные позже всех, могли есть сидя только тогда, когда школьники с меньшими номерами, пообедав, освобождали им место, то обычно именно девочек ругали за то, что они медленно едят.

В тот день у их учителя было особенно плохое настроение. Весь класс наказали за то, что дежурные плохо вытерли доску. Началась внезапная проверка ногтей, и Чжи Ен пришлось быстро постричь ногти прямо под партой. Во время обеда девочки, которых всегда наказывали за опоздание, заглатывали пищу так быстро, как могли, кидая испуганные взгляды на учителя, который пришел в столовую и начал кричать, стуча по подносам с такой силой, что рис и анчоусы буквально подпрыгивали. Некоторые расплакались с набитым ртом. Хотя никто этого не планировал, но вышло так, что наказанные ученики собрались во время уборки в конце класса. Обмениваясь жестами и краткими фразами, они договорились встретиться после школы у Бабушки Тёкпокки на рынке Йонг Джин.

Собравшись там, все начали жаловаться.

– Он просто на нас зло вымещает. С самого утра срывался на нас ни за что.

– Ну да, так и было.

– Чем больше он кричит, тем труднее бывает все это проглотить.

– Не то чтобы мы нарочно ели медленно или делали ему назло. Мы просто так едим. И мы ничего не можем с этим поделать.

Чжи Ен тоже была согласна с этим. Учитель был не прав. Было трудно сказать, что именно было неправильным, но она чувствовала, что сама ситуация оказалась нечестной и обидной. Но Чжи Ен не привыкла высказывать свое мнение и ей было трудно жаловаться вслух. Она кивала, тихо слушая то, что говорят другие. Вдруг Юна, которая тоже слушала молча, как Чжи Ен, сказала:

– Это нечестно. – И спокойно продолжила: – Нечестно, что мы должны получать обед по номерам. Надо попросить, чтобы этот порядок изменили.

Она что, собиралась сказать все это учителю? Разве так можно? Чжи Ен подумала и решила, что вообще-то Юна вполне могла это сделать. Она хорошо училась, а ее мама возглавляла родительский комитет. На пятничном собрании класса Юна подняла руку и сказала: «Я думаю, нам надо изменить порядок получения обеда».

– Поскольку ученики получают обед по порядковым номерам, то те, у кого номера больше, получают еду позже других и, естественно, заканчивают обедать тоже позже. Существующий порядок несправедлив по отношению к этим ученикам.

Юна сказала все это тихо, спокойным голосом, глядя учителю в глаза. Учитель улыбался, но кончики губ у него то и дело подергивались. Атмосфера в классе была натянута, как резиновая лента, которая вот-вот может сорваться. Хотя говорила Юна, Чжи Ен чувствовала, как от нервного напряжения у нее дрожат ноги. Поглядев на Юну, учитель с улыбкой ответил:

– Хорошо. Давайте со следующей недели изменим порядок. Первым будет получать обед номер 49. И дальше будем менять порядок каждый месяц.

Девочки с большими номерами весь день громко кричали от радости. Но, хотя порядок входа в столовую и поменялся, сама атмосфера осталась прежней. Учитель все равно злился, когда дети медленно ели свой обед. Он продолжал пугать их настолько, что им было трудно глотать, и двое из тех шести, что собрались тогда в тёкпокки, продолжали получать нагоняй за медленную еду. Номер Чжи Ен был в середине, так что она все равно заходила в столовую примерно в то же самое время. Она так боялась стать отстающей, что начала есть с ужасающей скоростью, и ее перестали наказывать.

У нее появилось ощущение победы. Они воспротивились власти и добились перемен. Для Юны, Чжи Ен и девочек с большими номерами это был неоценимый опыт. Из него выросло нечто, похожее на критическое мышление и уверенность. Но они все еще не додумались до вопроса, почему мальчиков нумеруют раньше, чем девочек. Казалось естественным, что отсчет начинается с мальчиков и что они всегда должны быть первыми. Мальчики стояли первыми, продвигались первыми, первыми отвечали урок и сдавали домашнюю работу, а девочки ждали, иногда скучая, а иногда с облегчением, но им никогда не казалось это странным, и они спокойно ждали своей очереди. Точно так же, как никому не приходило в голову спросить, почему номера удостоверений членов правительства для мужчин начинаются с цифры 1, а для женщин – с цифры 2.

Начиная с четвертого класса, ученики выбирали голосованием президента класса. Голосование проводилось один раз в первом семестре, и один – во втором, то есть дважды в год, шесть раз за три года. В классе Чжи Ен все шесть раз президентом становился мальчик. Многие учителя выбирали пять или шесть толковых девочек и посылали их с разными поручениями, давали им проверять работы и домашние задания всего класса. Учителя всегда говорили, что девочки заметно умнее. Ученики тоже знали, что девочки лучше учатся, что они спокойнее и ответственнее, но выборы почему-то всегда выигрывали мальчики. И так было не только в классе Чжи Ен. В то время мальчик – президент класса было нормой. Вскоре после того как Чжи Ен перешла в среднюю школу, ее мама с изумлением прочитала в газете:

– Тут пишут, что теперь в начальных классах стало гораздо больше девочек-президентов. Больше сорока процентов[5]. Может быть, когда вы с Юн Йонг подрастете, в Корее даже будет женщина-президент.

Согласно статистике, во времена обучения Чжи Ен в начальной школе меньше половины президентов школьных классов были девочками, но все равно это было гораздо больше, чем раньше. Девочки всегда отвечали за чистоту в классе, а мальчики – за занятия спортом. Решали так учителя или сами ученики, результат был одним и тем же.

Когда Ким Чжи Ен была в пятом классе, ее семья переехала в новую квартиру на третьем этаже в новом доме. Там было три спальни, ванная и кухня, которая была и гостиной. Квартира была в два раза просторней и в десять раз удобней той, где они жили раньше. Чтобы купить эту квартиру, мать экономила и приумножала то, что ей удавалось отложить от зарплаты отца и собственных заработков. Она проверяла и сравнивала разные накопительные программы и выигрышные займы в различных банках, инвестировала в жилищные фонды, подписывалась на сберегательные счета, которые предлагали всевозможные бонусы. Также она организовала ги, общественный фонд взаимопомощи среди соседей, которым доверяла, он-то и принес им самую большую выгоду. Но, когда ее родственники, включая родную сестру, просились вступить в этот ги, мать всегда им отказывала.

– Никогда нельзя доверять родным, живущим далеко от тебя. Я не хочу потерять и деньги, и семью.

В старом доме, где они жили раньше, были перемешаны и традиционные, и современные вещи, так как его постоянно чинили и ремонтировали то здесь, то там. Кухня, которая служила и гостиной, не обогревалась, потому что пол в ней был положен прямо на плитки внутреннего двора. В ванной, аккуратно выложенной кафелем, не было ни раковины, ни ванны, так что они наливали воду в большое пластиковое корыто и поливали себя из ковша. Туалет был в сарае, стоящем отдельно от дома, возле входных ворот. В новой же квартире все комнаты были теплыми, с обогревом. Там были собственные ванна и туалет, так что не нужно было выбегать на улицу, чтобы умыться. И у сестер наконец появилась своя спальня. В самой большой комнате жили родители и маленький брат, во второй по величине – Чжи Ен с сестрой, а в самой маленькой – бабушка. Бабушка с отцом считали, что сестры должны разделить спальню с бабушкой, а отдельную комнату отдать мальчику, но мать отказалась от этого наотрез. Она настояла на том, чтобы бабушка жила в отдельной комнате, чтобы она могла там слушать радио, петь свои буддийские песнопения и спать днем.

– Зачем ему отдельная комната? Он даже еще не ходит в школу. И он все равно приходит к нам каждую ночь вместе со своей подушкой. Малыш, ты хочешь спать со мной или один?

Семилетний мальчик ответил, что никогда, никогда ему не будет нужна своя комната и что он всегда будет спать с мамочкой, так что сестры получили отдельную спальню, как мать и планировала. Она даже отложила втайне от отца немного денег, чтобы украсить и обставить эту комнату. Она купила два новых письменных стола и поставила их рядом возле солнечного окна. Новый шкаф и книжные полки заняли место у стены. Еще она купила две новые кровати, а на противоположную стену повесила большую карту мира.

– Смотрите, вот Сеул. Это просто точка на карте. Точка. Мы живем тут, втиснутые в эту крошечную точку. Даже если вы никогда никуда не поедете, вы должны хотя бы понимать, насколько велик этот мир.

Через год бабушка умерла, и брат получил ее комнату. Но еще долгое время спустя он все равно каждую ночь приходил в спальню родителей, прижимая к себе свою подушку, чтобы спать в маминых руках.

Юность (1995–2000)

Средняя школа, в которую пошла Ким Чжи Ен, была в пятнадцати минутах ходьбы от дома. Ким Юн Йонг, ее старшая сестра, училась в той же школе. Когда Юн Йонг начала ходить туда, это была школа только для девочек.

Вплоть до начала 1990-х годов нарушения гендерного равновесия были в Корее серьезной проблемой. В 1982 году, когда родилась Чжи Ен, на 100 девочек рождалось 106,8 мальчика, и это соотношение все увеличивалось, дойдя к 1990 году до 116,5 на 100[6], в то время как естественное соотношение мальчиков и девочек при рождении предполагается от 103 до 107 мальчиков на 100 девочек. Количество учеников мужского пола было уже очень большим и все продолжало расти, и школ для них не хватало. В школах совместного обучения мальчиков тоже было вдвое больше, чем девочек, и этот большой дисбаланс соотношения мальчиков и девочек создавал проблемы. Не имело смысла отправлять детей в мужские и женские раздельные школы далеко от дома, если рядом с домом были совместные школы. Школа Чжи Ен стала совместной как раз в тот год, когда она поступила в нее, и в ближайшие годы все окрестные школы последовали ее примеру.

Это была самая обычная школа – маленькая, районная, небогатая. Школьный стадион был так мал, что стометровку приходилось бегать по его диагонали, а со школьных стен постоянно отваливалась штукатурка. Школьная форма была очень строгой, особенно для девочек. Юн Йонг утверждала, что, когда школа стала совместной, строгости только усилились. Юбка должна была быть ниже колен и достаточно широкой, чтобы скрывать очертания бедер. Поскольку тонкая белая ткань летних блузок довольно сильно просвечивала, надо было обязательно надевать снизу майку с круглым вырезом. Никаких лямок, никаких футболок, никаких кружев, ничего цветного, и носить под блузкой только лифчик строго запрещалось. Летом девочки должны были надевать на колготки белые носки, а зимой – только черные «ученические» колготки. Прозрачные колготки и носки запрещались. Кроссовки тоже запрещались, только туфли. Идя зимой в школу в туфлях, Чжи Ен так мерзла, что едва не плакала.

Для мальчиков же брюки не должны были быть слишком широкими или слишком узкими, но на все остальное смотрели сквозь пальцы. Мальчики носили майки и белые футболки, а иногда даже серые или черные футболки. В жару они могли расстегнуть пуговицы на рубашке и ходить на переменах и в обеденный перерыв в одних майках. Им разрешалось носить ботинки, кроссовки, кеды и беговые туфли.

Однажды ученица, которую остановили на входе в школу за то, что она была в кроссовках, возмутилась, сказав, что нечестно разрешать кроссовки и футболки только мальчикам. Учитель, отвечающий за порядок, объяснил ей – это потому, что мальчики более активны физически.

– Мальчики не могут просидеть спокойно десять минут между уроками. Они выбегают на улицу играть в футбол, баскетбол, бейсбол или просто возиться. Нельзя требовать, чтобы они были застегнуты на все пуговицы сверху донизу и носили парадные туфли.

– Вы думаете, девочки не играют в спортивные игры потому, что им не хочется? Мы не можем играть, потому что в юбках, колготках и туфлях это неудобно! В начальной школе я всегда бегала на улицу играть в классики, прыгалки и чехарду!

В качестве наказания за нарушение дресс-кода этой ученице велели несколько раз пройти на корточках вокруг школьного стадиона. Учитель велел ей зажать подол юбки между ногами, чтобы не было видно белья, но девочка отказалась. И белье было видно при каждом ее шаге на корточках. Учитель остановил ее после первого круга. Другая ученица, которую тоже вызывали в учительскую за нарушение дресс-кода, спросила у нее, почему она не прижимала юбку.

– Я хотела, чтобы учитель сам убедился, как неудобна эта одежда.

Формальный дресс-код остался тем же, но в какой-то момент старосты и учителя начали спокойнее относиться к футболкам и кроссовкам на девочках.

Возле школьных ворот часто болтался известный местный эксгибиционист. Он жил неподалеку и много лет появлялся в одно и то же время в тех же самых местах. Иногда он возникал ранним утром на дороге в школу, и перепуганные девочки разбегались от него во все стороны. В пасмурные дни он появлялся на площадке, куда выходили окна кабинета номер 8 в параллели восьмых классов. Это был только женский класс. В восьмом классе Чжи Ен попала именно в этот кабинет. Когда девочки узнали, что им предстоит учиться в этом кабинете, они ужаснулись, а потом тихонько хихикали между собой.

Это случилось ранней весной, вскоре после начала нового семестра. До рассвета прошел сильный весенний дождь, и с утра город был покрыт густым туманом. Во время перемены после третьего урока одна девочка, которая считалась в классе хулиганкой, выглянув в окно в конце класса, вдруг издала звук, похожий на восторженный вопль. Еще несколько девочек «с плохим поведением» подбежали к окну и закричали: «Еще! Еще! Ну же, господин эксгибиционист!» Они хлопали в ладоши и хохотали до упаду. Чжи Ен, сидевшая далеко от окна, осталась на месте и только изо всех сил вытянула шею в ту сторону, но ничего не увидела. Ей было интересно, но она была слишком стеснительной, чтобы тоже подбежать и поглядеть, и ей было страшно увидеть эксгибициониста воочию. Позже подруга, сидевшая у окна, рассказала ей, что эксгибиционист, поощряемый криками девочек, устроил им незабываемое шоу.

Внезапно дверь класса распахнулась, и на пороге появился заведующий по школьной дисциплине. Суматоха тут же прекратилась.

– Эй вы! Кто там кричит у окна! Немедленно выйти вперед! Все!

Всем, кто сидел у окна, тоже велели выйти вперед. Девочки возмущались, говоря: «Мы ничего не делали, мы сидели на своих местах, мы не кричали, мы не смотрели в окно», но учитель выбрал пятерых и отвел их в учительскую. Они провели четвертый урок за написанием писем с извинениями и выслушиванием нотаций. Главная хулиганка, вернувшись в класс после обеда, плюнула в окно.

– Вот поганец! Это он там оголялся! А эти тупые идиоты наказали нас, вместо того чтобы поймать его! Что мы такого сделали? За что нам было извиняться? Это же не я размахивала там своим хозяйством!

Девочки захихикали. Хулиганка в ярости еще несколько раз плюнула из окна.

Пятеро девочек, которых вызывали в учительскую, обычно опаздывали в школу, но на следующий день они пришли раньше всех остальных и почти засыпали на первых уроках. Всем казалось, что они что-то затевают, но они не нарушали порядка, и учителя оставили их в покое. А потом все всё узнали.

Словно враги, сошедшиеся на узком мосту, хулиганка рано утром встретилась на школьной дорожке с эксгибиционистом, а четверо остальных, которые прятались за ней, налетели на него, связали ремнями и частями одежды и отволокли в ближайшее полицейское отделение. Никто не знал, что произошло в полиции и что потом стало с эксгибиционистом. Но он больше не появлялся, а все пять девочек получили серьезное дисциплинарное взыскание. Их на неделю отстранили от учебы, им запретили приходить в школу, они снова написали письма с извинениями в Комитет дисциплины, находящийся рядом с учительской, их заставили вычистить школьный стадион и все туалеты и потребовали никогда не говорить о том, что произошло. Даже после этого некоторые учителя, встречая их в школе, делали им замечания.

– Вы девочки, вам стыдно так себя вести. Тц-тц-тц, какой позор для всей школы.

Когда учитель уходил, хулиганка шипела ему вслед: «Твою мать» – и плевала в окно.

В восьмом классе у Чжи Ен начались месячные. Это было не рано и не поздно для девочки ее возраста. У ее старшей сестры месячные тоже начались в восьмом классе, а сестры были похожи по физическому типу, росту, весу и образу жизни (все платья старшей сестры прекрасно подходили Чжи Ен), так что она была к этому готова. Чжи Ен спокойно взяла одну из голубых прокладок из ящика старшей сестры и сказала, что у нее тоже началось.

– Ну вот, прошли твои счастливые деньки, – ответила Юн Йонг. Чжи Ен не знала, должна ли она сказать об этом остальной семье, и если да, то что именно. Но Юн Йонг сама сообщила матери новость. На этом все и кончилось. Отец в тот день сказал, что поздно придет с работы, в рисоварке не хватало риса на всех, и мать с тремя детьми договорились развести на всех три пакета растворимой лапши и доесть рис. Когда большой горшок с лапшой поставили на стол, младший брат наполнил свою миску до самых краев.

– Эй! Оставь нам хоть немного. – Юн Йонг слегка толкнула его. – И первая порция полагается маме, а не тебе.

Юн Йонг положила маме в миску лапши, супа, добавила яйцо и забрала у брата половину его лапши. Но мама снова отдала лапшу сыну.

– Мам! – закричала Юн Йонг. – Ешь! В следующий раз мы разведем лапшу в отдельных горшках, и каждый будет есть свою порцию!

– С каких это пор ты так заботишься обо мне? Что тебе далась эта лапша? И кто потом будет мыть все эти горшки? Ты?

– Да, я. Я и так много чего мою и убираю. Я раскладываю высушенную стирку, и Чжи Ен тоже помогает по дому. В этом доме только один человек не ударяет палец о палец.

Юн Йонг с возмущением уставилась на брата, но мать погладила его по голове.

– Он еще маленький.

– Нет, уже нет! Я с восьми лет заботилась о портфеле, тетрадках и уроках Чжи Ен. А в его возрасте мы мыли полы, вешали белье и готовили себе лапшу и яичницу.

– Он самый младший.

– Потому что он мальчик!

Юн Йонг швырнула на стол палочки и убежала в свою комнату. Мама вздохнула, глядя на захлопнувшуюся дверь. Чжи Ен переживала, что вся лапша размокнет, но не решилась начать есть.

– Если бы тут была бабушка, она бы порвала Юн Йонг на куски. Девчонка нападает на мужчину! – пробурчал младший брат, хлюпая лапшой. Чжи Ен дала ему подзатыльник. Мама не пошла утешать Юн Йонг и не рассердилась, а только добавила еще половник лапши в миску Чжи Ен.

– Тебе нужно есть больше горячего. И тепло одеваться.

Одна из ее подружек получила в такой день букет цветов от своего отца, а у другой было семейное торжество и торт. Но у большинства девочек все это оставалось секретом между дочкой и матерью. Болезненным, стыдным, неприятным секретом. И в семье Чжи Ен было так же. Налив ей добавку супа, мать избежала прямого разговора, как будто произошло что-то, о чем не принято говорить.

Ночью Чжи Ен лежала рядом с сестрой и не могла заснуть. Ей было неуютно и страшновато. Не спеша перебирая в голове все, что случилось, она думала про менструацию и про лапшу. Про лапшу и сыновей. Про сыновей и дочерей. Про сыновей, дочерей и их обязанности. Через несколько дней она получила подарок от сестры – мешочек размером с ладонь, в котором было шесть обычных прокладок.

Впитывающие прокладки и прокладки с крылышками появились в Корее только через несколько лет. Обычные прокладки упаковывались в магазине в черные пакетики и прятались с глаз подальше. Они плохо впитывали, их наполнитель сбивался к центру, и пользоваться ими было неудобно. Чжи Ен была очень аккуратной, но все равно кровь протекала на ее одежду и постель. Особенно это было заметно летом, когда она носила легкую одежду. Как-то Чжи Ен, полусонная, собиралась в школу и бродила между кухней и ванной, чтобы умыться, позавтракать и собрать свои вещи. Вдруг мама ахнула, оттащила Чжи Ен в сторону и показала ей на одежду. И Чжи Ен пришлось бежать в свою комнату переодеваться, как будто случилось что-то ужасное.

Но эти неудобства были мелочью в сравнении с болью. Чжи Ен слышала об этом от сестры и была готова, но второй день месячных принес сильные кровотечения. Грудь и живот распухли, весь низ тела ныл, болел и казался отекшим и несгибаемым. Школьная медсестра в таких случаях давала девочкам грелку с горячей водой – большую, красную, воняющую резиной, но это было все равно что объявить на весь мир о том, что у тебя месячные. Чжи Ен пробовала пить обезболивающие, которые рекомендовались от «головной, зубной и менструальной боли», но от них кружилась голова и тошнило. Так что Чжи Ен просто терпела. У нее появилась ни на чем не основанная идея, что ежемесячно принимать обезболивающие вредно для здоровья.

Лежа на полу, Чжи Ен делала уроки, прижимала руку к больному животу и повторяла про себя: «Не понимаю». Ведь через это раз в месяц проходит половина населения Земли. Если бы фармацевтические компании придумали нормальную эффективную пилюлю от менструальных болей вместо «обезболивающего», от которого тебя тошнит, они бы озолотились. Сестра налила горячей воды в бутылку, обернула бутылку полотенцем и дала Чжи Ен.

– Ты права. В мире, где умеют лечить рак и делать пересадку сердца, не существует ни одной нормальной таблетки от боли во время месячных. – Сестра показала на собственный живот. – Мир хочет, чтобы наша матка не знала лекарств. Как священное место посреди девственного леса.

Чжи Ен прижала бутылку к животу и хихикнула несмотря на боль.

Ким Чжи Ен пошла в старшую школу для девочек. Она находилась в пятнадцати минутах езды на автобусе. Еще Чжи Ен брала дополнительные уроки математики в известной подготовительной школе в получасе езды и много времени проводила в районе университетского кампуса, который находился в часе езды на автобусе. Поступление в старшую школу заметно расширило границы ее географического и социального мира и научило ее, что этот широкий мир полон извращенцев. В метро и в автобусе чужие руки хватали ее за грудь и зад. Некоторые психи прижимались к женщинам и терлись об их спины и бедра. В подготовительной школе, в церкви, на дополнительных занятиях старшие мальчики хватали девочек за плечи, поглаживали по шее, пытались рассмотреть грудь сквозь застежки рубашек и низкие вырезы футболок. Это вызывало у девочек отвращение, но они не могли даже испуганно вскрикнуть. Все, что им было можно – это только отойти куда-нибудь подальше.

В школе было не лучше. Всегда находился какой-нибудь учитель, который мог протянуть руку и ущипнуть за мягкое плечико, похлопать ученицу по попе или провести рукой по спине вдоль застежки лифчика. В десятом классе классным руководителем Чжи Ен был мужчина под пятьдесят, который носил с собой указку в виде руки с вытянутым указательным пальцем, этой указкой он тыкал девочек в грудь, якобы обращая внимание на отсутствие значка с именем, или задирал им юбки, чтобы «проверить соблюдение школьной формы». Когда однажды после утренней проверки он случайно забыл указку на учительском столе, одна из соучениц Чжи Ен, у которой была большая грудь и чей значок учитель «проверял» особенно часто, выскочила вперед, швырнула палку на пол и, плача, стала топтать ее. Другие девочки быстро собрали все обломки и выкинули их, а лучшая подруга обняла и успокоила девочку.

Чжи Ен была еще в относительно хорошем положении по сравнению с другими девочками, которые вынуждены были подрабатывать после школы и подготовительных курсов. Работодатели унижали их за «неподобающую одежду» или за «отсутствие надлежащего отношения» и удерживали в залог их жалованье. Покупатели считали, что в стоимость покупки входит унижение юной продавщицы. Глубоко в душе девочек накапливался отвратительный, пугающий опыт общения с мужчинами, хотя они даже не отдавали себе в этом отчета.

В тот день Чжи Ен задержалась на подготовительных курсах. Когда закончились все обычные уроки и специальный семинар, было уже довольно поздно. Она стояла, зевая, на автобусной остановке, когда какой-то студент, посмотрев на нее, сказал: «Привет». Он показался ей смутно знакомым, но Чжи Ен не могла вспомнить его, так что, решив, что он, наверно, учится на тех же курсах, неуверенно кивнула в ответ. Он начал пробираться к ней сквозь толпу. Когда люди, толпящиеся на остановке, разошлись, Чжи Ен обнаружила, что он стоит совсем рядом.

– На каком автобусе ты едешь?

– А? Что?

– Я подумал, может, ты хочешь, чтобы я тебя проводил?

– Да?

– Да.

– Хм, нет. Не хочу. Уходи.

Она хотела спросить, кто он и откуда знает ее, но боялась продолжать разговор. Избегая встречаться с ним взглядом, она стала смотреть на огоньки проезжающих вдалеке машин. Наконец подошел нужный автобус. Она отвернулась, как будто бы это был не тот автобус, и вскочила в него в самый последний момент, но юноша тоже умудрился войти в него. Глядя на отражение его спины в автобусном стекле, Чжи Ен заметила, что он тоже посматривает на нее, и напугалась до чертиков.

– Эй, с тобой все в порядке? Тебя укачало? Присядь-ка.

Женщина усталого вида, наверное ехавшая домой с работы, уступила бледной и покрывшейся холодным потом Чжи Ен свое место. Чтобы попросить помощи, Чжи Ен взяла ее за кончик пальца и посмотрела на нее с отчаянием, но женщина не поняла.

– Не надо ли отвезти тебя в больницу? – спросила она.

Покачав головой, Чжи Ен опустила руку пониже, чтобы юноша не смог увидеть ее, сжала кулак и выставила мизинец и большой палец, изобразив телефон. Озадаченная женщина обернулась по сторонам, а потом вытащила из сумки и протянула Чжи Ен большой мобильник. Девочка склонилась над телефоном, чтобы прикрыть его, и написала сообщение отцу: «Это ЧЖИ ЕН ВСТРЕТЬ МЕНЯ НА ОСТАНОВКЕ АВТОБУСА ПОЖАЛУЙСТА СРОЧНО»

Когда автобус подъехал к ее остановке, она в отчаянии выглянула в окно, но отца там не было. Студент стоял на шаг позади нее, а дверь автобуса уже открывалась. Чжи Ен боялась выходить, но уезжать поздно вечером в незнакомый район тоже не могла. «Пожалуйста, не преследуй меня, пожалуйста, пожалуйста», – молилась она про себя, выходя из автобуса на пустынную улицу. Студент вышел вслед за ней. На улице, кроме них, никого не было, уличный фонарь не горел, и на остановке было совершенно темно. Чжи Ен застыла на месте. Студент подошел к ней вплотную.

– Ты всегда садишься передо мной, – сказал он сквозь зубы. – И всегда лыбишься, передавая бумажки. То ты заигрываешь со мной со своими вечными «привет-пока», а теперь даже знать меня не хочешь?

Она понятия не имела, кто сидит позади нее, с каким лицом она передает назад раздаточные материалы и что говорит, когда пытается разойтись с кем-то в узком коридоре.

Вдруг отошедший автобус резко остановился посреди улицы, и из него выскочила та самая женщина. Она побежала к ним, крича:

– Эй! Девушка! Вы свой шарф забыли!

При этом она махала над головой собственным шарфом, взглянув на который, любой бы догадался, что девушка возраста Чжи Ен никогда такой не наденет.

– Суки, – выругался студент, убегая прочь.

Когда женщина дошла до остановки и Чжи Ен, плача, прижалась к ней, по аллее прибежал отец. Чжи Ен рассказала ему, что случилось – может быть, он и учился с ней в классе, но она его не помнит, а он вообразил себе, что она с ним кокетничала. Чжи Ен, ее отец и женщина сели все вместе на лавочку на остановке и стали ждать следующий автобус. Отец извинялся, что, торопясь, прибежал с пустыми руками и теперь не может даже дать женщине денег на такси, но что он готов чем угодно отблагодарить ее за доброту.

Женщина покачала головой.

– В такси еще страшнее. Она, бедняжка, наверно, напугалась до безумия. Вы лучше ее утешайте.

Но вечером Чжи Ен получила от отца по полной программе. Почему подготовительные курсы так далеко от дома? Почему ты разговариваешь с незнакомцами? Почему у тебя такая короткая юбка? Чжи Ен выросла под постоянные приказы быть осторожной, одеваться строго и вести себя «как приличная женщина». «Твоя задача – избегать опасных мест, времени суток и людей. Если ты чего-то не заметила и не убежала, значит, ты сама виновата».

Мама позвонила той женщине, предлагая ей деньги, какой-нибудь небольшой подарок или хотя бы чашку кофе или пакет мандаринов, но женщина отказалась. Чжи Ен хотела сама поблагодарить ее и позвонила ей снова. Женщина сказала, что рада, что все обошлось, и вдруг добавила: «Ты не виновата». Она сказала, что в мире слишком много ненормальных мужчин, и что она тоже получила свою долю таких приставаний, и что проблема в мужчинах, а не в женщинах. Услышав это, Чжи Ен расплакалась. Стараясь проглотить слезы, она не могла сказать ничего в ответ.

– Но знаешь, – добавила женщина, – хороших ребят все равно больше.

Чжи Ен бросила подготовительные курсы. Она долгое время не могла подходить в темноте к автобусной остановке. Она перестала улыбаться людям и смотреть в глаза незнакомым. Она начала бояться всех мужчин и иногда вскрикивала, столкнувшись на лестнице с братом. Но она думала о словах той женщины. «Хороших ребят все равно больше». Если бы женщина не сказала ей этого, Чжи Ен прожила бы в страхе гораздо дольше.

Финансовый кризис 1997 года в Корее сильно ударил по семье Чжи Ен. Государственная служба, которая считалась самой надежной работой, подверглась волне реструктуризации. Отец Чжи Ен был госчиновником низкого уровня. Он был уверен, что понижение в должности и досрочный уход на пенсию случаются только в мире бизнеса и крупных корпораций. Но вдруг и он получил предложение о досрочном увольнении на пенсию. Он очень переживал. Зарабатывал он немного, но сам факт, что он содержал семью, был предметом его гордости. Отец был хорошим работником – надежным, ответственным, аккуратным, – идеальным служащим, и теперь явно был потрясен и растерян, столкнувшись с угрозой всему своему существованию.

Ким Юн Йонг как раз в это время была в последнем, двенадцатом классе. Не обращая внимания на напряженную атмосферу в доме, она старалась учиться как можно лучше. Ее результаты постепенно улучшались, и к выпускным экзаменам она подошла с очень неплохими оценками.

Мать робко предположила, что, может быть, ее старшей дочке имеет смысл поступить в педагогический институт за пределами Сеула. Это предложение возникло после долгих размышлений. Старшее поколение столкнулось с массовыми увольнениями, а младшее не могло найти работу. Отец, работа которого всегда считалась самой надежной, не был уверен в своем завтрашнем дне, в семье было еще двое детей, а экономическая ситуация все ухудшалась. Ради самой Юн Йонг и ради всей семьи мать предпочла бы, чтобы дочка пошла учиться профессии, с которой могла бы получить надежную работу. Ну и, кроме того, обучение в педагогическом институте было дешевле. Но так как госслужба и работа в сфере образования были популярны, проходной балл на вступительных экзаменах в педагогические институты был очень высок. Юн Йонг с ее оценками не поступила бы в педагогический институт Сеула.

Юн Йонг мечтала стать телевизионным продюсером и думала поступать на отделение журналистики. Она уже читала сочинения прошлых лет в тех институтах, куда собиралась подавать документы. Когда мать выступила с идеей педагогического института, Юн Йонг отказалась наотрез.

– Я не собираюсь быть учителем. Я уже знаю, чем хочу заниматься. И потом, с чего это я должна уезжать из дома и учиться так далеко?

– Подумай как следует. Для женщины нет ничего лучше учительской работы.

– Что такого хорошего в работе учителя?

– Ты рано возвращаешься домой. У тебя есть школьные каникулы. Легко получить отпуск. Для работающей матери ничего лучше не придумаешь.

– Ну да. Прекрасная работа для работающей матери. Но не для всех же она подходит? Почему эта профессия именно для женщины? Что, женщина растит детей одна? Ты же не собираешься сделать учителем своего сына? Или его ты тоже хочешь отдать в педагогический?

Родители никогда не говорили сестрам, что они должны встретить хорошего человека, выйти замуж, стать хорошими матерями и готовить вкусную еду. Девочки с детства много помогали по дому, но смотрели на это как на помощь родителям и заботу о своей жизни, а не как на обучение домоводству. Когда они подросли, нотации, получаемые ими от родителей, были двух направлений: а) привычки и поведение (сиди ровно, соблюдай порядок на своем столе, не читай в темноте, собирай портфель заранее, будь вежлива со старшими); б) учись старательно.

Те дни, когда родители думали, что девочкам не нужно получать такие же хорошие оценки и такое же образование, как мальчикам, давно прошли. Для девочек, как и для мальчиков, давно стало в порядке вещей надевать форму, брать портфель и идти в школу, планировать дальнейшую карьеру и состязаться в достижении целей. Это было время широкой поддержки женских амбиций. В 1999 году, когда Ким Юн Йонг исполнилось двадцать лет, был принят новый закон против гендерной дискриминации, а в 2001 году, когда двадцать исполнилось Ким Чжи Ен, было создано Министерство гендерного равенства[7]. Но в некоторых основополагающих моментах жизни застарелая стигма «она женщина» продолжала поднимать голову, заслоняя горизонты, связывая руки и отталкивая назад. Все это продолжало унижать и создавать препятствия.

– Кроме того, я не знаю, выйду ли я вообще замуж и заведу ли детей. Может, я вообще умру до этого. Почему я должна сейчас отказываться от того, что хочу, ради будущего, которое, может, вообще не наступит?

Мать поглядела на карту мира, висящую на стене в комнате девочек. У карты были потрепанные углы, тут и там на нее были приклеены голубые и зеленые сердечки. Когда-то старшая сестра придумала приклеивать их к странам, в которых они хотели бы побывать. Ким Чжи Ен выбирала более знакомые страны, вроде США, Японии и Китая, а Юн Йонг выбирала страны Северной Европы, типа Дании, Швеции и Финляндии. Когда ее спрашивали, почему она хочет именно туда, Юн Йонг отвечала, что хочет посмотреть на места, где нет корейцев. Мать знала, что значат эти сердечки.

– Ты права, – ответила мать. – Прости, что я начала этот разговор. Ты легко сдашь все нужные экзамены.

Мать уже выходила из комнаты, когда Юн Йонг спросила:

– Мам, это потому, что там низкая плата? И относительно надежная работа? Потому что тогда я смогу приносить домой зарплату сразу после окончания института? Потому что у папы сейчас сложности на работе, а дома растут двое младших?

– Во многом это так, да. Но это только половина причины. А вторая половина – я думала, что учитель – действительно во всех смыслах хорошая работа. Но сейчас я согласна, что ты права.

Мамин ответ был честным, и возразить Юн Йонг было нечего.

Юн Йонг начала читать материалы по начальному школьному образованию, несколько раз сходила на консультацию к школьному советнику по карьере, съездила посмотреть педагогический институт за пределами Сеула и принесла домой вступительное заявление. На этот раз мать была против. Она лучше других знала, что значит отказаться от своей мечты ради блага семьи, поскольку сама принесла эту жертву. Сейчас она почти не видела своих младших братьев – жертва, принесенная без понимания грядущих последствий и даже без возможности отказа, вызвала сожаления и отвержение, которые были такими глубокими и медленно заживающими, что эта горечь в конце концов разрушила семейные отношения.

Юн Йонг настаивала, что дело не в этом. Она говорила, что собиралась стать телевизионным продюсером, не до конца понимая, что же это означает. Что на самом деле ей с детства нравилось читать младшему брату и сестре книжки, помогать им делать уроки, рисовать и делать с ними поделки и что профессия учителя подходит ей больше.

– Ты же сама говорила, мам, это отличная работа. Приходишь с работы рано, каникулы, стабильность. И потом, я буду учить маленьких детей, которые живые и невинные, как молодые листья! Это же здорово! Хотя я уверена, что буду много на них кричать.

Юн Йонг подала документы в тот институт, в который ездила, и ее приняли. Ей дали место в общежитии. В день переезда мать дала ей какие-то вещи, нужные для общежития, и несколько советов, которые двадцатилетняя дочь, переполненная едва сдерживаемым радостным возбуждением, пропустила мимо ушей. Вернувшись домой, мама положила голову на опустевший стол Юн Йонг и долго плакала. «Она все еще ребенок. Я не должна была отпускать ее из дома так рано. Я должна была отправить ее туда, куда она действительно хотела. Я не должна была заставлять ее поступать, как я». Чжи Ен не могла понять, жалеет мама свою дочь или себя в молодости, но, как могла, старалась ее утешить.

– Ну она правда хотела учиться в педагогическом. Она даже спать ложилась со школьными брошюрами. Смотри – вон они все рассыпаются.

Только посмотрев на потрепанную брошюру с рассыпающимися страницами и загибающимися углами, мама перестала плакать.

– Ты права.

– Ты что, растила ее двадцать лет и так ее и не знаешь? Думаешь, ее можно заставить сделать что-то, чего она не хочет? Она так решила, потому что действительно этого хотела. Так что не грусти.

Мать вышла из комнаты, ощущая, что с ее плеч упал тяжелый груз. Чжи Ен, оставшись одна в комнате, которая стала непривычно пустой, чувствовала себя в таком восторге, что, кажется, могла взлететь к потолку. У нее никогда раньше не было отдельной комнаты. Она решила, что должна скорее избавиться от стола сестры и поставить себе настоящую кровать. Она всегда хотела кровать.

Поступление Юн Йонг в институт стало счастьем для всей семьи.

Отец в конце концов согласился уйти на раннюю пенсию. Он мог проработать еще много лет, но мир слишком сильно изменился. У каждого чиновника теперь был компьютер, но отец, как представитель докомпьютерной эпохи, мог печатать только одним пальцем. Он заполнил все необходимые формы пересчета, необходимые для начисления пенсии, и оказалось, что он получит очень приличную сумму компенсаций. Тогда он заявил, что пришло время «второго акта» его жизни, который стоит начать, пока не стало слишком поздно. Но даже Чжи Ен, которая не очень понимала в жизни, казалось, что уйти с работы в то время, когда один ребенок только что поступил в институт, а двое других могут только поглощать родительские деньги, довольно рискованно. Чжи Ен нервничала из-за этого, но ее мать не спорила, не дергалась и не отговаривала отца.

Отец решил, получив компенсацию, начать какой-нибудь бизнес. Один из его коллег, вышедший на пенсию примерно тогда же, начал торговый бизнес с Китаем в компании своих друзей и предложил отцу присоединиться. Отец рассказал маме, что собирается инвестировать в этот бизнес бо́льшую часть компенсации, но она внезапно очень резко воспротивилась.

– Ты так тяжело работал, ты содержал семью из пяти человек. Мы так тебе благодарны. Теперь пришло время жить для себя. Возьми эти деньги и поживи для себя. Я не хочу больше слышать ни слова про этот Китай. Как только ты туда инвестируешь, я с тобой разведусь.

Родители Чжи Ен не особенно проявляли любовь друг к другу, но минимум раз в год они уезжали вдвоем в какую-нибудь поездку и время от времени позволяли себе провести вместе вечер, сходить в кино или в кафе. Они никогда не ссорились в присутствии детей. Когда нужно было принимать какое-то большое решение относительно всей семьи, мать давала осторожные, тактичные советы, и отец обычно следовал им. Единственным решением, которое отец за двадцать лет принял единолично, был этот выход на пенсию, и теперь, когда он, ухватив волну, собирался инвестировать в бизнес, между родителями разверзлась непреодолимая пропасть.

Это напряжение между ними было все еще ощутимо, когда однажды, собираясь выйти из дома, отец рылся в шкафу в поисках чего-то. Он спросил, «где это», и мать, вынув из ящика, протянула ему синий кардиган. Он спросил, «где еще вот это», и она отыскала ему пару черных носков. Когда он попросил «дать ему эту штуку», она принесла ему его наручные часы.

– Я знаю тебя лучше, чем ты сам, – сказала она, пока он застегивал часы на запястье. – Есть вещи, в которых ты силен, но это не коммерция. Оставь ты этот китайский бизнес.

Отец оставил китайскую идею, но сказал, что откроет свой бизнес. Мать продала квартиру, которую купила в качестве инвестиции и сдавала в аренду, получив довольно большую выгоду. Добавив эти деньги к компенсации мужа, она купила место на первом этаже недавно построенного коммерческого центра. Цена была немалой, учитывая, что здание стояло не на проезжей дороге и его расположение было не самым удачным, но мать все равно решила, что это неплохое вложение. Она рассчитывала, что потрепанные кварталы вокруг центра скоро снесут, а на их месте построят многоквартирные дома, и лучше заранее купить место в новом здании, чем потом арендовать помещение за большие деньги. Все равно им нужно было помещение для открытия бизнеса.

Первым заведением, которое они открыли, было маленькое кафе, где варили куриную похлебку. Такие кафе были очень популярны в те дни, и их клиенты выстраивались в очередь на улице. Но этот успех был недолгим. Они не потеряли деньги, но им не удалось много заработать, потому что отец решил открыть вместо кафе гриль-бар. Это был такой бар, где подавали жареных цыплят. Отец, привыкший работать с девяти до пяти, начал быстро сдавать из-за долгих часов тяжелой работы, и этот бизнес пришлось прикрыть из соображений его здоровья. Следующим предприятием было открытие маленькой пекарни по франшизе, но количество этих пекарен было каким-то бесконечным и точно такая же открылась у них буквально через дорогу. Все эти пекарни довольно быстро позакрывались, потому что бизнес шел вяло. Отец продержался дольше других, потому что ему не надо было платить аренду, но и он признал поражение, когда неподалеку открылось большое кафе-пекарня.

В последний школьный год Чжи Ен атмосфера в доме была такой же напряженной, как это было с Юн Йонг. Занятые попытками удержать бизнес на плаву, чтобы обеспечить детям будущее, родители упускали из виду их настоящее. Весь выпускной год Чжи Ен прошел в стирке и глажке школьной формы для себя и для брата, в готовке школьных завтраков, в помощи брату с домашними заданиями и в собственной учебе. Иногда, когда она падала с ног от усталости и была готова все бросить, ей помогала ободряющая фраза Юн Йонг. «Если ты поступишь в институт, то похудеешь и найдешь себе парня». Эта фраза действительно вдохновляла, потому что с самой Юн Йонг так и вышло – в институте она действительно похудела и нашла себе парня.

Когда вступительные экзамены были позади, Чжи Ен задумалась, смогут ли родители оплатить ее обучение. Она осторожно обсудила вопрос выручки, здоровья отца и состояния банковского счета с матерью, которая забежала домой, чтобы приготовить еду Чжи Ен и ее брату. Чжи Ен опасалась, что вопрос денег может вызвать у мамы слезы или что она скажет, что Чжи Ен придется самой платить за обучение. Но мама разрешила все ее страхи пятью словами: «Ты поступи, а там разберемся».

Чжи Ен поступила на факультет искусств и гуманитарных наук сеульского университета. Никто из семьи не пытался повлиять на ее будущий выбор, так что это был чистый результат ее собственного решения и всех необходимых подготовительных шагов. Мама очень честно сказала ей, что у них есть деньги на оплату первого года учебы.

– Если дела за год не изменятся, мы продадим дом, или магазин, или еще что-нибудь придумаем. Но тебе не надо волноваться и за следующий год.

В день выпуска Ким Чжи Ен в первый раз напилась. Ким Юн Йонг позвала младшую сестру и еще двух знакомых выпить соджу, которая показалась Чжи Ен на удивление сладкой и вкусной. Она пила рюмку за рюмкой, пока не отключилась, и Юн Йонг пришлось практически принести ее домой. Родители только покачали головами, глядя на то, как Юн Йонг совращает маленькую сестренку, но почти ничего не сказали самой Чжи Ен.

Начало взрослой жизни (2001–2011)

Ким Чжи Ен собиралась хорошо учиться в институте, чтобы получать стипендию, но эти мечты оказались тщетными. В первом семестре ее средний балл был близок к 2.0 (по шкале от 1.0 до 4.0), даже притом что ее посещаемость была безупречной и она прилежно занималась и вовремя сдавала все задания. В средних и старших классах школы у нее всегда были высокие оценки, и даже если она проваливала какую-нибудь контрольную, средний балл все равно оставался высоким, и она всегда могла вытянуть его, позанимавшись и записавшись на пересдачу. Но в институте было очень трудно соревноваться с другими студентами, потому что все они были такого же уровня, как она, и даже выше. Чжи Ен было очень трудно разобраться, как подготовиться к контрольным и экзаменам без дополнительных занятий, помогающих усвоить материал учебника или тетрадей для упражнений, разъясняющих формат вопросов на контрольных.

Дни, когда студенты с легкостью проводили время учебы в университете, прошли – сейчас никто не плевал на средний балл и не развлекался четыре года подряд. Большинство студентов боролись за свои оценки, учили английский, шли на практику, участвовали в конкурсах и еще подрабатывали. Чжи Ен как-то пожаловалась сестре, что в институтской жизни совершенно нет никакой романтики, на что Юн Йонг ответила: «Да ты с ума сошла».

Многие институтские знакомые Чжи Ен рассказывали почти одинаковые истории о том, как бизнес их родителей рухнул или очень просел во время последнего финансового кризиса. Экономика оставалась в плохом состоянии, и многим студентам приходилось подрабатывать в дополнение к тому, что они получали от родителей, чья работа, в свою очередь, тоже была нестабильной. И в это время плата за обучение, которая была заморожена на время кризиса, внезапно взлетела до небес, словно пытаясь компенсировать упущенное время. В 2000 году рост платы за обучение вдвое превзошел уровень потребительского индекса[8].

Лучшая подруга Чжи Ен, с которой она подружилась в институте, ушла в академический отпуск после первого курса. Она жила в трех часах езды на скоростном автобусе от Сеула. Она рассказывала, что до зубовного скрежета старалась уехать из родительского дома в университет. Она не говорила об этом, но, судя по всему, почти не получала никакой помощи из дому. Наоборот, она хваталась за все подработки, которые только могла найти, и все равно не могла заработать на оплату учебы, аренду жилья и общие расходы.

– Днем я преподаю на подготовительных, учу писать сочинения, вечером работаю официанткой в кафе, прихожу, принимаю душ – и на часах уже два ночи. А я еще должна позаниматься и подготовить домашние задания, прежде чем рухнуть и поспать несколько часов. Ты же знаешь, когда у меня нет занятий, я участвую в рабочей программе. Честное слово, я так устаю, что засыпаю прямо на лекциях. Попытки заплатить за институт разрушают мою институтскую жизнь. Ну и средний балл у меня тоже ни к черту.

Она собиралась вернуться домой и накопить денег на следующий год учебы. Чжи Ен с сочувствием выслушивала ее, понимая, что ни утешить, ни помочь подруге нельзя ничем, кроме денег. Будучи чуть выше метра шестидесяти ростом, подруга потеряла за год учебы двенадцать килограммов, и теперь весила чуть больше сорока. «В институте действительно худеют!» – кричала она, и хохотала так, словно это была самая смешная шутка в мире. Резинка на рукавах ее серого свитера растянулась, и из-под нее виднелись костлявые запястья.

По сравнению с этим, студенческая жизнь самой Чжи Ен была очень легкой. Она жила в родительском доме, у нее не было долгов и она работала всего четыре часа в неделю, проверяя тетради, – об этом позаботилась ее мать. Оценки Чжи Ен были неважными, но учиться было интересно, и она посещала очень много самых разнообразных студенческих конференций, клубов и собраний, которые не могли помочь ей в поисках работы только потому, что она сама толком не знала, чем хочет заниматься после университета. От всей этой деятельности не было сиюминутной пользы, но это не было совсем уж полной потерей времени. Чжи Ен обнаружила, что оказалась совсем не таким интровертом, как думала, просто у нее никогда не было возможности размышлять, формировать собственное мнение и затем высказывать его. Кроме того, в институтском туристическом клубе она познакомилась со своим первым парнем.

Он был ровесником Чжи Ен и учился на преподавателя физкультуры. Старшие члены клуба при походе в горы всегда ставили их с Чжи Ен в пару, чтобы он помогал ей не отставать от других. С ним она впервые сходила на бейсбольный и футбольный матчи. Она не понимала, что происходит на поле, но ей нравилась общая атмосфера и то, что она была вместе со своим парнем. Перед началом игры он назвал Чжи Ен, которая совсем не разбиралась в спорте, ведущих игроков и объяснил основные правила, но во время игры они только смотрели на поле. Потом Чжи Ен спросила у него, почему он ничего не объяснял ей в процессе.

– Ну, потому же, почему ты не объясняешь мне каждую фразу и каждую сцену, когда мы вместе смотрим кино. Парни, которые растолковывают своим подружкам каждую мелочь во время игры, кажутся мне, не знаю, такими самодовольными. Они пришли смотреть игру или выпендриваться? Это какой-то отстой.

Они часто ходили вдвоем смотреть бесплатное кино, которое показывали в студенческом клубе, и фильмы всегда выбирала Чжи Ен. Ему нравились любые жанры – хоррор, романтика, мелодрамы, научная фантастика. Он смеялся громче и плакал сильнее, чем Чжи Ен. Он ревновал, когда она замечала, что такой-то актер красив, и записал ей компакт-диск со всеми ее любимыми песнями из фильмов.

Обычно они проводили время в университете. Вместе занимались в библиотеке, писали статьи в компьютерном классе, ходили заниматься в спортзал. Они обедали в студенческой столовой, ходили покупать какие-то мелочи в магазине, открывшемся в студенческом центре, пили кофе в кафе рядом с ним. По каким-нибудь особенным поводам они ходили в дорогое японское кафе или в ресторан, которые были за пределами возможностей обычных студентов. Ему нравилось, как Чжи Ен пересказывает сюжеты комиксов, которые читала в детстве, романы или популярные телешоу, и он заставлял ее больше заниматься спортом – например, прыгать через скакалку.

Мать Чжи Ен каким-то образом узнала, что в новом здании через дорогу от их бывшего гриль-бара собираются открыть большую детскую больницу на несколько отделений. Она уговорила мужа, который клялся, что никогда больше не даст запрячь себя в рабство франшизы, открыть по франшизе небольшую столовую, в которой варят каши. Через дорогу на самом деле открылась детская больница, заняв со второго по восьмой этажи большого здания. К счастью, больничная еда была невкусной, так что многие родители стали покупать у них кашу навынос, а те, кто навещал больных, заходили перекусить по пути в больницу или из нее. Кроме того, в том же районе построили большой комплекс многоквартирных домов, в котором поселилось много молодых семей, и они тоже часто обедали у них. Даже в будние дни в столовой обедало много народу, а семьи с маленькими детьми становились постоянными посетителями, потому что в округе не было особенного выбора. Так что семейный доход очень заметно вырос по сравнению с тем, что зарабатывал отец Чжи Ен на государственной службе.

А еще семья внезапно узнала, что мать Чжи Ен, никому не говоря, купила квартиру в 42 пейонга в большом многоквартирном комплексе неподалеку. Она годами выплачивала ипотеку, а потом, благодаря успешному бизнесу со столовой, продала их небольшую квартиру и выплатила остаток взноса. И вот вся семья, включая Юн Йонг, отказавшуюся от дополнительных баллов, которые она могла получить, если бы искала работу за пределами Сеула, и сдавшую Государственный экзамен на должность учителя в Сеуле – переехала в совершенно новенькую квартиру.

Однажды вечером отец Чжи Ен вернулся с затянувшейся вечеринки со своими бывшими коллегами с госслужбы и стал звать детей так громко, что вся гостиная буквально затряслась. Младший сын, слушавший музыку в наушниках, и обе сестры, которые уже уснули, выбежали к нему навстречу и стали упрекать его за то, что он пришел домой таким пьяным, начал шуметь и всех перебудил.

– Моя жизнь оказалась лучше всех! Все эти мужики, которых я видел сегодня, они и близко не могут ко мне подойти! А у меня все получилось! Мы все молодцы! Мы справились!

Его коллега, который вложился в торговлю с Китаем, потерял свою компенсацию, все те, кто остался на госслужбе, и те, кто ушел на пенсию, как он, зарабатывали жалкие крохи. У него был самый большой доход и самый просторный дом. Все завидовали тому, что его старшая дочь стала учителем, вторая учится в Сеульском университете, и у него есть еще младший сын. Так что отец стоял посреди комнаты, светясь от гордости. Мать, смеясь, обняла его.

– Столовая с кашей – это моя идея, и квартиру купила тоже я. А дети выросли сами. Да, у тебя все получилось, но ты не сам все это сделал, так что будь добр ко мне и к детям. А спать сегодня ложись в гостиной, ты насквозь пропах выпивкой.

– Конечно! Конечно, половина из этого – твоя заслуга. Я ценю тебя, О Ми Сук!

– Половина? Да там хорошо если семьдесят на тридцать. И семьдесят – моя заслуга. А тридцать – твоя.

Мать зевнула и принесла отцу одеяло и подушку. Отец попросил своего единственного сына лечь с ним спать на полу в гостиной, но тот отказался из-за запаха алкоголя. Но даже это не омрачило его настроения, он завернулся в одеяло, как в плащ, лег, даже не умываясь, на полу в гостиной, и вскоре громко захрапел.

После первого курса бойфренд Чжи Ен должен был идти служить в армию. Чжи Ен вместе с его родителями проводила его в армейский тренировочный лагерь, где слезно попрощалась с ним, но уже через пару месяцев ей стало невыносимо одиноко. Иногда она писала ему такие длинные письма, что они с трудом влезали в конверт, а иногда обижалась неизвестно на что и не хотела отвечать на его звонки. Если до армии ее бойфренд всегда был доброжелательным и спокойным, то теперь он напоминал туго сжавшийся комок нервов, который мог взорваться в любой момент. Сама мысль о том, на что он тратит лучшие годы своей жизни, вызывала в нем тоску, расстройство и ярость – именно в таком порядке. Когда он приходил в отпуск, то после радости первого момента встречи все остальное время они ссорились.

Чжи Ен решила расстаться с ним. Сперва он воспринял это на удивление хорошо, но потом, приходя в отпуск, каждый раз напивался, бесконечно звонил ей и слал странные сообщения в поздние часы: «Ты спишь?» А однажды его нашли спящим возле столовой в большой луже рвоты. В здании, где находилась столовая, после этого пошли разговоры, что дочь владельца бросила своего парня в армии и он сбежал оттуда, чтобы отомстить.

Чжи Ен было неловко возвращаться в туристический клуб, но она все равно продолжала заходить туда время от времени, чтобы присматривать за новенькими девочками. Клуб был в основном мужским, потому что девочки часто уходили после нескольких походов. Своей привязанностью к клубу Чжи Ен была обязана Ча Суньг Юн, и ей хотелось передать это следующим девушкам.

Мальчики в клубе называли девочек «Цветы среди травы» и вели себя так, словно возносят их на пьедестал. Никакие отказы не могли помешать им носить тяжелые вещи девочек, выбор меню во время обеда и после похода всегда предоставлялся девочкам, и девочкам же всегда отдавали самую лучшую и большую комнату во время совместных поездок, даже если в них участвовала только одна девочка.

Но при этом они утверждали, что клуб держится на ощущении братства сильных, добрых мужчин, которые вместе покоряют вершины. Президентом, вице-президентом и секретарем клуба всегда были только мужчины, клуб иногда проводил совместные походы с женским университетским турклубом, и оказалось, что есть еще одна, только мужская, тургруппа для выпускников. Суньг Юн всегда говорила, что девочкам не нужна никакая особенная забота – они требуют тех же обязанностей и возможностей. «Вместо того чтобы выбирать меню, мы хотим баллотироваться в президенты клуба». Мальчики только улыбались и кивали, но один давний член клуба – парень, который писал диссертацию и уже девятый год был в университете, – всегда отвечал ей одно и то же: «Сколько раз тебе повторять? Для женщины это слишком. Вы освещаете клуб одним своим присутствием».

– Я тут не для того, чтобы светить, – отвечала Суньг Юн. – Если клубу нужен свет, купите лампу. Меня тошнит от всего этого, но я все равно буду до последнего биться за то, чтобы женщина когда-нибудь стала президентом турклуба.

Этого не случилось за время ее учебы, но после она узнала, что девушка, поступившая в университет ровно на десять лет позже Суньг Юн, все же получила этот пост. Реакция Суньг Юн была высокомерной: «Знаешь, не зря говорят – время движет и горы, и реки».

Чжи Ен не была так привязана к клубу, как Суньг Юн, но она следила за тем, что там происходит, до случая во время осеннего похода на третьем курсе. Они разбили лагерь в природном парке неподалеку и после недолгого похода собрались там небольшими группами, стали играть в волейбол и другие игры и пить. Чжи Ен замерзла, и ей показалось, что у нее начинается простуда. Она пошла в комнату, где несколько новеньких играли в карты возле обогревателя, зарылась там в кучу одеял и матов, лежащую в дальнем углу, и накрылась с головой одеялом. От тепла, идущего с пола, она расслабилась и задремала под негромкие разговоры и смех других ребят.

– Думаю, Ким Чжи Ен совсем с ним покончила.

Чжи Ен услышала, как кто-то назвал ее имя. «Разве тебе не нравится Ким Чжи Ен? – Даже больше чем нравится. – Ну так чего же ты ждешь? Пригласи ее куда-нибудь, мы все тебя поддержим», – донесся до нее звук нескольких голосов. Сперва она решила, что ей все это снится, но, по мере того как она просыпалась, она начала узнавать голоса этих людей. Это была группа ребят, вернувшихся из армии, которые раньше сидели и пили в соседней комнате. Чжи Ен уже совсем проснулась и ей стало жарко, но теперь, когда она нечаянно подслушала этот унизительный разговор о ней же самой, она не могла вылезти из-под одеял.

– Фу. Это как жевать уже выплюнутую кем-то жвачку, – сказал знакомый голос.

Это был тот самый старший член клуба, который любил выпить, но никогда не заставлял пить других. Он часто покупал еду молодым членам клуба, но не садился есть с ними, чтобы они не чувствовали себя неловко. Чжи Ен всегда нравилось, как он решает все вопросы – взвешенно, разумно и практично. Она не могла поверить своим ушам. Она прислушалась внимательнее, но нет, это определенно был он. Может, он был пьян. А может, ему было неловко и он пытался отбить у других охоту заниматься дурацким сводничеством. Она придумала множество вариантов, но ни один из них не помог ей почувствовать себя лучше. И самые разумные, спокойные, нормальные парни могли оскорбить девушку – даже ту, к которой хорошо относились. «Так вот, что я для них всех – выплюнутая кем-то жвачка».

Заливаясь потом и с трудом дыша, Чжи Ен продолжала лежать под одеялом. Она боялась, что ее обнаружат, как будто сделала что-то нехорошее. Много позже, когда парни вышли из комнаты и в коридоре стало пусто, она выбралась из одеяльной бани и пошла в комнату девочек.

Она промаялась и провертелась в постели всю ночь. На следующее утро она встретила этого парня во время короткого похода.

– У тебя глаза красные, – сказал он приветливо и спокойно, как всегда. – Плохо спала?

«Да у жвачки никакого отдыха! Все время кто-то норовит тебя пожевать», – хотела ответить Чжи Ен, но прикусила язык.

Подошел конец третьего курса, и Чжи Ен начала всерьез заниматься поисками работы. Она пересдала те курсы, которые завалила в начале учебы, чтобы поднять свой средний балл, и он постепенно достиг неплохого уровня, но она волновалась о своем будущем. Она выбрала своей будущей специальностью маркетинг и искала практику или какой-нибудь корпоративный конкурс в соответствующей области, но ей было трудно получать информацию об этом на своем факультете, поскольку ее специализация не имела отношения к маркетингу.

Она сходила на несколько занятий в местном культурном центре даже не ради знаний, а ради того, чтобы завести связи, и ей повезло познакомиться с несколькими людьми и даже организовать что-то вроде совместной учебной группы. Сперва их было трое, потом кто-то привел знакомого, кто-то ушел, но в конце концов в группе стало семь постоянных членов. Одна девушка специализировалась в управлении бизнесом на факультете Чжи Ен. Ее звали Юнь Хи Джин, она была на год старше Чжи Ен, но училась на том же курсе, потому что уходила на год в академический отпуск.

Члены группы обменивались информацией о рабочих местах, вместе писали резюме и письма работодателям. Они участвовали в волонтерских мероприятиях, мониторили корпорации и подавали заявления на практику. Чжи Ен и Хи Джин, создав команду, приняли участие в нескольких конкурсах и выиграли призы в местном правительственном конкурсе и в студенческом соревновании.

В это время, до того, как начать рассылать заявления и ходить по интервью, Чжи Ен была полна надежд. Если политика компании не будет противоречить ее взглядам, а работа будет интересной, то ей не важно, будет ли это большая корпорация. Хи Джин была более пессимистична. Она была по всем статьям лучшим кандидатом, чем Чжи Ен, – у нее были выше средний балл и выпускные оценки, у нее имелись сертификаты компьютерных курсов, и крупные компании должны были предпочесть ее, – но она говорила, что сомневается, что найдет работу хоть где-нибудь, где платят вовремя, не говоря уж о крупной компании.

– Но почему ты так говоришь?

– Потому что мы окончили не один из трех лучших университетов.

– Ну а как же другие наши выпускники? Все ходят на ярмарки вакансий, и наши не хуже других.

– Это все парни. Сколько женщин ты видела на этих ярмарках?

В конце концов шоры упали с глаз Чжи Ен и она увидела все, как есть. Хи Джин была права. Чжи Ен не пропустила ни одной ярмарки вакансий, ни одного собрания выпускников с начала последнего курса и не встретила там ни одной женщины-выпускника, по крайней мере там, где она бывала. В 2005 году, когда Чжи Ен оканчивала институт, опрос сайта по поиску работы показал, что женщины составляли только 29,6 процента новых работников в 100 компаниях, и даже это считалось «большим достижением»[9]. Другой опрос, проведенный в том же году среди работников отделов кадров 50 крупных компаний, показал, что 44 процента респондентов предпочтут «из двух кандидатов с одинаковыми показателями мужчину, а не женщину», и никто не предпочел «нанять женщину вместо мужчины»[10].

Хи Джин говорила, что иногда отделы кадров разных компаний проводят неофициальные наборы – или прямо через деканаты факультетов, или через отдельных профессоров, но и там рекомендуют только мальчиков. Этот процесс проходит так скрытно, что очень трудно узнать, кто кого рекомендовал в какую компанию и почему, и непонятно, то ли университет рекомендует только мальчиков, то ли сами фирмы просят только их. Хи Джин рассказала Чжи Ен об одной девушке, окончившей университет несколько лет назад.

Все четыре года учебы она была лучшей на курсе, у нее были высочайшие оценки по иностранному языку и потрясающее резюме, в котором были награды, практики, сертификаты, работа в студенческом клубе и волонтерском движении. Она хотела попасть в одну компанию, но обнаружила, что та недавно запросила на факультете подходящих кандидатов и пригласила на интервью четырех студентов мужского пола. (Она узнала об этом от одного из этих студентов, который провалил интервью и сокрушался по этому поводу.) Тогда студентка подала очень жестко сформулированную жалобу своему куратору, спрашивая его о критериях, по которым были выданы рекомендации, и сказала, что предаст все дело огласке, если ей не представят полностью законную причину того, что ее не взяли в число кандидатов. Дело прошло по всем инстанциям до главы факультета, по ходу чего ей был представлен целый ряд разнообразных неприемлемых причин: компания, кажется, просила рекомендовать только мальчиков; это было сделано в качестве компенсации времени, которое мальчики потеряли на службе в армии; им в будущем придется кормить семью. Самым деморализующим стал ответ главы факультета: «Компании считают, что умные женщины обходятся слишком дорого. Вот как сейчас – ты знаешь, как дорого ты нам обошлась?»

Чего же они от нас хотят? Глупые девочки слишком глупы, умные – слишком умны, а средние не представляют собой ничего особенного?

Студентка решила, что продолжать заниматься этой жалобой бессмысленно, и в конце года все же попала в ту самую компанию через открытый официальный набор.

– Вау, здрово! Так она до сих пор там работает?

– Нет, она ушла через полгода.

Однажды она поглядела вокруг и поняла, что там нет женщин с зарплатой выше определенного уровня. Она заметила в столовой беременную женщину и спросила у соседей по столу, сколько времени компания дает на декретный отпуск, и никто из пяти ее соседей, один из которых был начальником отделения, не знал ответа, потому что никто из них не отпускал работника в декретный отпуск. Она не смогла представить себя работающей в этой компании через десять лет, подумала и подала заявление об уходе. Подписывая его, начальник проворчал: «Вот поэтому мы и не берем женщин», на что она ответила: «Женщины уходят от вас, потому что вы делаете их пребывание здесь невыносимым».

Количество женщин, использующих возможность декретного отпуска возросло от 20 процентов в 2003 году, до 50 процентов в 2009-м, но четыре из десяти продолжали работать, не используя его[11]. Конечно, в эту статистическую выборку по оценке декретного отпуска не были включены женщины, которые просто ушли с работы по причине замужества, беременности и рождения детей. Процент женщин среди руководителей среднего звена медленно, но неуклонно вырос от 10,22 процента в 2006 году, до 18,37 процента в 2014-м, но все еще не достиг уровня двух из десяти[12].

– Так что она теперь делает?

– В прошлом году она сдала экзамен на юриста. На факультете вывесили плакат, все были в восторге. Ты видишь? Она первая на нашем факультете сделала это за много-много лет.

– Ой, да, я помню. Я еще тогда подумала, что это круто.

– Смешно, правда? Сперва они говорят, что умные женщины дорого обходятся. А потом, когда она сдает экзамен на юриста совершенно самостоятельно, без всякой помощи от факультета, вешают плакаты и гремят в трубы! «Наш выпускник! Наша гордость!»

Когда компании вывесили объявления об открытом наборе сотрудников во втором полугодии, Чжи Ен показалось, что она стоит в узкой аллее, скрытой густым туманом, который становится дождем и падает на ее голое тело.

Чжи Ен хотела работать в пищевой компании, но подала заявления во все компании покрупнее. Она не получила никакого ответа ни от одной из сорока трех компаний, в которые подавала. Тогда она обратилась в восемнадцать компаний поменьше, но с устойчивым ростом, однако и они тоже ей не ответили. Хи Джин иногда удавалось пройти отборочный тест или первый раунд собеседования, но и ей ни разу не предложили работу. Тогда обе девушки начали посылать заявления во все компании, которые хоть кого-то нанимали. Чжи Ен как-то послала письмо с неверным названием компании, и в первый раз за все время прошла этап заявлений.

Только когда ее пригласили на собеседование, Чжи Ен посмотрела, чем же занимается эта фирма. Она производила игрушки, канцелярские принадлежности и аксессуары для дома и в последнее время, заключив договор с большим актерским агентством о том, что будет помещать на своей продукции портреты и карикатуры на знаменитостей, начала активно развиваться. Мягкие игрушки, ежедневники, кружки и прочие неожиданные предметы с портретами знаменитостей стали продаваться с большой выгодой. Компания, которая выманивает карманные деньги у детей? Чжи Ен засомневалась. Она не была уверена, что хочет работать в такой компании, но по мере того как приближался день собеседования, компания начинала нравиться ей все больше и больше и под конец она искренне хотела, чтобы ее приняли.

Вечером накануне собеседования Чжи Ен до ночи репетировала с сестрой возможные вопросы и ответы. Только после часа ночи она намазала лицо толстым слоем увлажняющего крема и легла спать. Она долго лежала без сна, глядя в потолок, даже не имея возможности повернуться с боку на бок, чтобы крем не размазался по подушке. Заснула она уже перед самым рассветом, и ей снились отрывочные сны без начала и конца. Она проснулась ужасно уставшей, и даже макияж не особенно ей помог. По дороге к месту собеседования она заснула в автобусе и проспала свою остановку. У Чжи Ен все еще было достаточно времени, но она поймала такси, чтобы не потеряться и не нервничать перед важным разговором. Пожилой водитель такси посмотрел на нее в зеркальце заднего вида и спросил, не едет ли она на собеседование. Она только кивнула в знак согласия.

– Я никогда не беру женщину первым пассажиром за день. Но тебя я решил подвезти, потому что сразу увидел, что ты едешь на собеседование.

Решил подвезти? На секунду Чжи Ен подумала, что он отвезет ее бесплатно, но потом поняла, что́ имелось в виду. «Получается, я должна сказать спасибо шоферу за то, что он позволяет мне заплатить за его услуги?» Чжи Ен даже не знала, с чего начать этот ни к чему не ведущий спор, поэтому просто откинулась назад и закрыла глаза.

В комнату, где проходило собеседование, зашли три кандидата. Двое остальных тоже были девушки возраста Чжи Ен. У все трех была стрижка каре длинной чуть ниже ушей, темно-серые костюмы и розовая губная помада. Сперва интервьюеры читали их резюме и задавали кандидаткам вопросы про образование, уточняли какие-то моменты из резюме, привлекшие их внимание, а потом перешли к вопросам о компании, о маркетинговых стратегиях и о будущем развитии отрасли. Все эти вопросы были ожидаемы, и все три девушки отвечали на них без затруднений. Последний вопрос задал мужчина среднего возраста, сидевший в конце стола и до тех пор только молча кивавший.

– Вот вы находитесь на встрече с представителем фирмы-клиента. Клиент начинает, ну, вы понимаете, распускать руки. Хватает вас за плечо, гладит по бедру. Вы меня понимаете? Да? И что вы предпримете в такой ситуации? Давайте начнем с вас, госпожа Ким Чжи Ен.

Чжи Ен не хотела ни паниковать, как идиотка, ни потерять очки, проявляя излишнюю жесткость, поэтому выбрала промежуточный вариант.

– Ну, я придумаю какой-нибудь естественный предлог, чтобы выйти из комнаты. Например, скажу, что мне нужно в туалет или что мне необходимо принести данные исследований.

Вторая кандидатка заявила, что это очевидное сексуальное домогательство и что она велит ему немедленно прекратить. А если он не послушает, то она призовет его к ответу. Мужчина приподнял бровь и что-то пометил на листе, лежавшем перед ним, отчего Чжи Ен поежилась.

– Я проверю свою одежду и внешний вид, – сказала последняя кандидатка, у которой было больше всего времени на размышление. – Чтобы убедиться, что с этим нет никаких проблем, и постараюсь исправить все то, что могло внушить клиенту мысли о неподобающем поведении.

Вторая девушка издала резкий вздох. Чжи Ен не понравился этот ответ, но она с сожалением поняла, что именно он принесет девушке больше всего очков, и ей стало досадно за такие мысли.

Через несколько дней Чжи Ен получила письмо, извещающее ее о том, что она не прошла собеседование. Было ли это из-за ответа на последний вопрос? Она несколько дней изнывала от сожаления и любопытства, а потом позвонила в отдел кадров и спросила об этом напрямую. Тот, кто отвечал ей, сказал, что ответ на один вопрос не может определить, проходит ли человек собеседование, что это в большей степени зависит от того, произвел ли кандидат хорошее впечатление на интервьюеров и что в ее ответе не было ничего плохого – он был стандартным и примиряющим. Немного успокоившись, Чжи Ен спросила, прошли ли собеседование две другие девушки. Она не таила на них досады или чего-то вроде, ей просто хотелось понять это на будущее. Но кадровик попытался уклониться от ответа.

– Честное слово, я сейчас просто в отчаянии.

В конце концов ей сказали, что те двое тоже не прошли. У Чжи Ен испортилось настроение. Если она все равно должна была провалиться, так хотя бы могла высказаться.

– Я бы сломала его чертову руку! А вы-то сами! Ваш вопрос – тоже сексуальное домогательство! Как можно спрашивать такое на собеседовании? А у кандидатов-мужчин вы бы тоже такое спросили?

Чжи Ен кричала все это своему отражению в зеркале. Но это не помогло ей почувствовать себя лучше. Она лежала в постели несчастная и расстроенная и пинала одеяло, которое путалось у нее в ногах.

После Чжи Ен побывала на бесконечном количестве собеседований, где интервьюеры делали замечания по поводу ее внешнего вида, обсуждали ее одежду, бесстыдно пялились на части ее тела и пытались до нее дотронуться. И ни одно из этих собеседований не привело к получению работы.

Она уже думала, не стоит ли ей отложить окончание учебы. Взять год отпуска, закончить языковую обменную программу или что-нибудь другое, чтобы выиграть время, но пока Чжи Ен колебалась, осенний семестр закончился, и окончание осталось единственным вариантом.

И мать, и сестра уговаривали Чжи Ен не спешить, но это казалось невозможным. Юн Хи Джин начала готовиться к экзаменам на государственную службу и предлагала Чжи Ен присоединиться к ней, но та не могла решиться. Формат экзамена был ей незнаком, а потратить время на подготовку к нему в это и без того сложное время, чтобы потом, не дай бог, провалиться, означало бы, что она будет становиться все старше, не имея профессионального опыта и, в конце концов, никаких особенных вариантов. Чжи Ен продолжала подавать заявления о приеме на работу, потихоньку все снижая свои требования, и во всей глубине отчаяния начала встречаться с одним молодым человеком. Когда она по секрету сказала об этом сестре, та уставилась на нее, минуту помолчала и спросила, качая головой:

– В твоем положении? Я удивляюсь, как у тебя хватает сил еще и на это?

«Да черт его знает», – рассмеялась Чжи Ен. В таком напряженном состоянии, когда у людей часто рушатся даже долгие и крепкие отношения, она встретила кого-то, кто ей понравился, и этого было достаточно. За окном в воздухе кружились ранние снежинки, напоминая ей стихотворение, которое она прочла когда-то давно.

Мне ли не знать одиночества,
С тобой распрощавшись вот-вот.
Кружатся белые звездочки,
Далеко аллея ведет,
Светом луны озаренная,
Ярким и чуть голубым,
Там, где с тобою я хаживал,
Нынче стою я один.

Этот парень с детства дружил с Юн Хи Джин. Он был на год старше Чжи Ен, но все еще учился в институте после службы в армии. Он понимал ее ситуацию, как никто, и очень сочувствовал ей. Она не видела от него ни беспочвенного оптимизма (Все будет хорошо!), ни бестолкового подбадривания (Ничего страшного, если ты не устроишься сразу после окончания), ни обычных обвинений (Как? Вот это твое резюме? Да чем же ты занималась всю жизнь?). Он просто помогал ей, чем мог, выслушивал, а иногда, если дела шли неважно, покупал ей выпить.

За два дня до церемонии окончания вся семья Ким наконец-то собралась за завтраком в полном составе, что случалось нечасто. Отец размышлял, не закрыть ли столовую в день окончания университета его второй дочерью, или, может, открыть ее только вечером, но тут Чжи Ен объявила, что вообще не пойдет на церемонию. Отец высказал ей все, что думал об этом, начиная с естественного утверждения: «Да ты с ума сошла», – но это не произвело на нее ни малейшего эффекта. Ее измученные нервы в последнее время реагировали только на фразу, начинающуюся со слов: «Мы с сожалением сообщаем вам…», – и никакие другие слова уже не могли ее расстроить.

Видя, что Чжи Ен не реагирует на его слова, отец в сердцах добавил: «И вообще, лучше бы ты просто вышла замуж, всем было бы спокойнее».

Это не было худшим из того, что ей приходилось от него выслушивать, но это стало последней каплей. Подняв ложку, Чжи Ен пыталась сделать глубокий вдох, когда раздался оглушающий, как будто это раскололась скала, удар по столу. Это мать, покраснев, изо всех сил ударила по столу ложкой.

– Как ты можешь говорить такие отсталые вещи в наши дни? Чжи Ен, не смей волноваться о нашем спокойствии! Делай что хочешь! Ты слышишь меня?

Чжи Ен быстро закивала головой, чтобы мама, которая была в истерике, быстрее успокоилась. А остолбеневший отец внезапно начал икать. Это был первый раз в жизни, когда Чжи Ен видела своего отца икающим. Она вспомнила, как вся семья однажды смеялась над одним случаем. Это было давно, холодным зимним вечером, когда вся семья сидела вокруг миски отварных бататов, откусывая понемногу кусочки крахмалистой мякоти, и у них не было даже кимчи, чтобы закусить их. Мама, Юн Йонг, Чжи Ен и их младший брат по очереди принимались икать, но отец не икнул ни разу. А теперь, как в сказке, когда принцесса-русалочка утратила свой голос в обмен на человеческие ноги, немолодой мужчина получил способность икать в обмен на отказ от устаревших идей. Надо же, какое удачное заклинание, пронеслась в голове Чжи Ен мысль. Мамина ярость положила конец отцовским глупостям и вернула ему способность икать.

Позже, уже вечером, одно рекламное агентство, в котором Чжи Ен проходила собеседование, прислало ей предложение о работе. Страх, неуверенность и беспомощность, переполнявшие ее до самых краев, обратились в слезы, которые полились и лились бесконечно с того самого момента, как она услышала «поздравляем вас» в телефонной трубке. А больше всех обрадовался этой новости ее бойфренд.

Скинув этот груз с плеч, Чжи Ен с родителями все же пошла на церемонию окончания, и ее бойфренд тоже пришел туда. Родители впервые встретились с ним. Они не пошли в главный зал, где проходила церемония вручения дипломов, и им было особенно нечем заняться. Они погуляли все вместе по кампусу, пофотографировались и нашли маленькое кафе, чтобы вытянуть ноги и чего-нибудь выпить. Во всем кампусе в этот день было шумно и полно народу, и кафе не было исключением. Приятель Чжи Ен заказал четыре разных вида кофе, перекрикивая шум, стоящий в кафе, принес и безошибочно распределил, кому какой, а перед маминым латте поставил изящно свернутую конусом салфетку. Отец бесцеремонно расспрашивал его, какая у него специализация, где он родился и живет, какая у него семья, но юноша отвечал ему серьезно и вежливо. Чжи Ен то и дело приходилось наклонять голову и прикусывать губу, чтобы не рассмеяться.

Когда говорить было уже не о чем, на несколько минут наступила тишина. Отец предложил взять что-нибудь поесть, но мама наклонилась и что-то прошептала ему на ухо. Он несколько раз откашлялся, протянул Чжи Ен свою кредитную карточку и сказал явно отрепетированным тоном – говоря, он косился глазом на маму, как бы убеждаясь, что говорит все верно:

– Нам пора идти открывать кафе, но почему бы вам не пойти и не поразвлечься как следует?

Мама схватила бойфренда за руку и сказала:

– Так приятно было с вами познакомиться. К сожалению, мы не можем составить вам компанию, но почему бы вам не сходить в какое-нибудь хорошее место или не посмотреть кино, приятно провести время. И заходите когда-нибудь в наше заведение.

Потом мама взяла отца за руку и увела домой. Бойфренд так низко поклонился им вслед, что его голова едва не коснулась земли. Чжи Ен наконец-то залилась смехом.

– Ну разве мама не прелесть? Она ушла пораньше, чтобы папа не чувствовал себя неловко.

– Ну да, я так и понял. Между прочим, а что самое вкусное в меню вашей столовой?

– Все будет лучше, чем то, что готовит моя мама. Она не великий повар. Но я выросла на здоровой пище – полуфабрикатах, готовой еде и том, что мама приносила домой из столовой.

Университет и все вокруг было так переполнено, что они сели в метро и поехали в Квангэмон. Как и предлагала мама, они съели вкусный обед, посмотрели кино, зашли в книжный и купили себе по книге. Бойфренд Чжи Ен волновался, покупая книгу с кредитной карточки ее отца, но Чжи Ен заверила его, что отец любит покупать детям книги. В конце концов бойфренд выбрал книгу, которую давно хотел, но не мог себе позволить. Когда они вышли из книжного магазина и спускались по ступенькам, прижимая к себе по книге размером с том энциклопедии, внезапно повалил снег.

Снежинки падали с чернильно-темного неба, как подарки для всех и каждого, кто был внизу. Иногда порывы ветра разносили снежинки в разные стороны. Бойфренд сказал, что если поймать снежинку и загадать желание, то оно сбудется, и, вытянув руку, стал ловить их, но каждый раз промахивался совсем на чуть-чуть. После многих попыток ему удалось наконец поймать на кончик указательного пальца большую шестиугольную снежинку. Чжи Ен спросила, что же он загадал.

– Я загадал, чтобы у тебя на первой работе все было хорошо – понятно, нестрашно, неутомительно. Чтобы были хорошие отношения с коллегами и нормальная зарплата, чтобы ты могла покупать мне много еды.

Чжи Ен почувствовала, что ее сердце словно наполнилось снегом – обильным, воздушным, пушистым, но таким холодным. Она собиралась справиться с этой новой фазой и сделать все, чтобы ей было понятно, нестрашно и неутомительно, как и сказал бойфренд, но при этом делать только то, что ей хочется, как надеялась ее мама.

Ким Чжи Ен вышла на обед. На шее у нее висел бейджик компании. Все остальные вокруг просто прикалывали эти бейджики к груди, чтобы не возиться каждый раз, доставая и убирая их, но Чжи Ен нарочно носила его именно так. Среди дня в их деловом квартале, наполненном офисными зданиями, Чжи Ен часто сталкивалась с людьми, носящими бейджи на широкой ленте с названием компании. Она давно мечтала идти вот так в группе людей с такими карточками на шее, неся в одной руке сумочку и телефон и обсуждая на ходу меню бизнес-ланча.

Компания Чжи Ен была достаточно крупной в своей области – в ней работало около пятидесяти человек. Чем выше уровень управления, тем больше был процент мужчин, но вообще в офисе работало больше женщин. Сотрудники были вполне самодостаточны и вполне практичны, чтобы общая атмосфера в офисе была приятной. Нагрузка была значительной, но переработок в дополнительное время не было. Вместе с Чжи Ен новеньких было четверо – две женщины и двое мужчин. Прямо после института, без всякого опыта, Чжи Ен была совсем новичком и буквально «младшенькой».

По утрам Чжи Ен варила каждому члену своей группы кофе по его вкусу, накрывала и убирала за всеми стол, обходила всех с блокнотом, в который записывала, что кому заказать на обед, и убирала за всеми посуду. Это входило в обязанности новичка в довершение к необходимости прочесть все утренние новости, выделяя там все, что могло относиться к маркетингу клиентов компании, сделать простой анализ и представить отчет. Однажды начальник отдела прочла отчет Чжи Ен и вызвала ее в комнату заседаний.

Начальник отдела, Ким Юнсил, была единственной женщиной среди четырех начальников отделов. У нее была дочка, учившаяся в начальной школе, и она жила с мамой, которая заботилась о девочке и вела хозяйство. Некоторые говорили, что Ким Юнсил потрясающая, другие – что у нее каменное сердце, а остальные считали, что все это – заслуга ее мужа. Жить с родителями жены гораздо труднее для мужей, чем для жен – с родителями мужа. Конфликты женатых мужчин с родственниками жены стали текущей социальной проблемой. «Мы не знаем его, но он, должно быть, очень любезный и покладистый человек, раз согласился жить вместе с тещей».

Чжи Ен думала в таких случаях о собственной матери, которая прожила со свекровью семнадцать лет. Бабушка приглядывала за детьми, когда мама ходила причесывать людей по домам, но это не значит, что она купала, кормила и укладывала спать троих детей. И она почти ничего не делала по дому. Она ела то, что готовила мама, носила одежду, которую мама стирала, и спала в комнате, где убиралась тоже мама. Но никто не говорил, что мама очень любезна.

Начальник отдела Ким Юнсил похвалила Чжи Ен за ее отчет и сказала, что следит за ее прогрессом. «У тебя хороший глаз, ты выбираешь нужные статьи, и твой анализ всегда актуален. Продолжай в том же духе», – сказала она. Чжи Ен получила первое поощрение на своей первой работе и поняла, что это может быть большой поддержкой, когда она упрется в какое-то препятствие на пути к будущей карьере. Удовлетворенная, гордая, Чжи Ен поблагодарила начальницу, стараясь не впадать в излишний восторг.

– Теперь можешь больше не делать всем кофе, – улыбаясь, сказала начальница. – И не накрывать мне на стол во время обеда, и не убирать за мной посуду.

– Извините, если что-то было не так.

– Можешь не извиняться. Это не входит в твои обязанности, Чжи Ен. Я годами наблюдаю это у новичков. Женщины берут на себя все эти мелкие неприятные задачи, даже когда их не просят, а мужчины – никогда. И не важно, что они новенькие или моложе всех – они никогда не делают ничего, если им не скажут. И почему женщины сами взваливают это на себя?

Ким Юнсил работала в компании с самого основания. Она с гордостью и уверенностью следила за тем, как компания растет и расширяется. Мужчины, работавшие в компании, когда она начинала, были сейчас большими начальниками отделов маркетинга крупных компаний или основали свои фирмы, но в любом случае продолжали работать, зато никто из ее коллег женского пола не остался в отрасли. Чтобы стать «своей» в этой мужской компании, она последней вставала из-за рабочего стола, всегда вызывалась работать допоздна и ездить в командировки и вышла на работу через месяц после родов. Сперва она гордилась собой, но потом, всякий раз, когда кто-то из ее сотрудниц или подчиненных уходил из компании, она переживала и чувствовала, что обошлась с ними плохо. Оглядываясь назад, она понимала, что сидеть допоздна было не обязательно, а проблема работы по ночам и командировок могла быть решена за счет найма дополнительных работников. Работники были правы, уходя в отпуск или вообще с работы ради того, чтобы заводить и воспитывать детей, но она сама невольно подавала им дурной пример. Первое, что она сделала, став начальником, отменила ненужные корпоративные обеды, совместные поездки и командировки. Она обеспечила гарантированный отпуск по беременности и уходу за ребенком как мужчинам, так и женщинам. Она сказала, что никогда не забудет, какую гордость испытала, покупая букет цветов для одной из своих подчиненных в качестве приветственного подарка, когда та вернулась на работу после года отпуска по уходу за ребенком – впервые за всю историю существования компании.

– Кто это? – спросила Чжи Ен.

– Она уволилась несколько месяцев назад.

Начальница не могла ничего поделать с необходимостью работы допоздна и на выходных. Большая часть зарплаты этой сотрудницы уходила на няню, но даже при этом она всегда напряженно искала кого-нибудь, кто мог бы в любой момент посидеть с ее ребенком, и каждый день ругалась с мужем по телефону. Однажды на выходных она взяла ребенка с собой на работу, и его стошнило в конце дня. Когда эта подчиненная извинялась перед Ким Юнсил за то, что все-таки уходит, та не знала, что ей ответить.

Ким Чжи Ен получила первое рабочее задание. Она должна была составить пресс-релиз на основе результатов испытаний запыления воздуха домашним текстилем, который выпускал их клиент, компания по производству экологичного домашнего текстиля. Чжи Ен не спала две ночи, сочиняя двухстраничный отчет, потому что хотела сделать эту работу очень, очень хорошо. Начальница сказала, что ее отчет хорош, но больше похож на статью. «Мы не пишем статей, мы пишем отчеты, читая которые, репортерам хочется написать статью об этом, так что, пожалуйста, перепиши его», – сказала она. И Чжи Ен снова не спала всю ночь. На этот раз начальница осталась довольна. Релиз пошел в прессу без исправлений, и его перепечатало много изданий, журнал для домохозяек и даже один новостной канал. Чжи Ен больше не варила кофе коллегам и не накрывала для всех столы за обедом. И никто ничего не сказал по этому поводу.

Ей нравилась работа и нравились ее коллеги. Но репортеры, клиенты и служащие отделов маркетинга клиентских компаний – это совсем другое дело. Время, опыт и знание области работы мало помогали в общении с ними и не могли сократить имеющуюся между ними дистанцию. Маркетинговое агентство нанимали, чтобы помочь клиентам, которые, как правило, были немолодыми менеджерами старшего звена и часто с удовольствием отпускали ей прямо в лицо свои старомодные шуточки. Этим шуткам, казалось, не было конца, и Чжи Ен часто вообще не могла понять, в чем там юмор или что надо на это отвечать. Если она смеялась, они воспринимали это как поощрение и продолжали. Если она не смеялась, они спрашивали у нее, что не так.

Как-то во время делового обеда в дорогом корейском ресторане глава клиентской компании сказал Чжи Ен, которая заказала рис с бобовой пастой и соевым соусом: «Надо же, такая молоденькая, и любит бобовую пасту! Я не знал, госпожа Ким, что вы тоже данжангнио. Ха-ха!»

Данжангнио, или «бобовая женщина», было популярным корейским выражением среди прочих терминов, кончающихся на – нио, то есть женщина. Чжи Ен так и не поняла, хотел он пошутить или издевался над ней и знал ли он вообще, что значит это слово. Начальник рассмеялся, так что его подчиненные тоже засмеялись. Чжи Ен и ее старший коллега неуверенно улыбнулись и постарались переменить тему разговора. Все обошлось.

Был еще деловой обед с отделом маркетинга другой компании средней величины. Чжи Ен и ее начальница занимались подготовкой юбилея компании от стадии планирования до реализации и выпуска пресс-релиза, и отдел маркетинга компании-клиента пригласил весь отдел Чжи Ен на обед в качестве благодарности за отличную работу. В такси по дороге к ресторану в районе университетского парка, где отдел маркетинга клиентов уже начал праздновать, не дожидаясь их прибытия, Ким Юнсил сказала, отчетливо выговаривая каждое слово: «Я. Вообще. Не. Хочу. Туда. Ехать».

– Если они так признательны, почему не дать нам премию или не сделать подарки? Они что, не понимают, в какую неловкую ситуацию ставят нас? Есть и пить с ними в качестве «благодарности за отличную работу»? Они что, не видят, что мы все понимаем? Что им хочется в последний раз обойтись с нами как со слугами? Господи, как я все это ненавижу. Но все, это последняя встреча, и на этом все кончено.

Отдел маркетинга компании-клиента состоял из начальника, мужчины лет пятидесяти, его помощника, мужчины лет сорока, руководителя подразделения, мужчины тридцати с чем-то лет и трех девушек-работниц немного за двадцать. Из компании Чжи Ен пришли трое – начальник отдела Юнсил, сама Чжи Ен и ее коллега – мужчина, который помогал им во время праздника. Начальник отдела, очевидно, уже успел пропустить несколько рюмок, так как его лицо было покрасневшим, и он выразил слишком много энтузиазма при виде Чжи Ен. Руководитель подразделения, сидевший рядом с ним, взял свой стакан с пивом и столовые приборы и поднялся на ноги, освобождая Чжи Ен место рядом с начальником. Тот радостно ухнул и похвалил «господина Хана» за его способность «читать мысли». Чжи Ен было неловко и унизительно, и сидеть рядом с начальником было последним, чего ей хотелось. Она попыталась сесть со своими коллегами, но «господин Хан» и заместитель начальника подвели ее прямо к стулу рядом с начальником. Ее коллега, который пришел в компанию одновременно с ней, не мог ничего с этим поделать и только нервно наблюдал за происходящим. К моменту, когда на сцене появилась Ким Юнсил, которая сперва зашла в туалетную комнату, Чжи Ен уже усадили рядом с начальником отдела, и тот успел заставить Чжи Ен выпить несколько стаканов пива.

Этот начальник, назначенный на свою должность всего три месяца назад после карьеры в отделе развития продукции, дал ей бесконечное количество советов «из собственного опыта», включая сомнительные комплименты типа «у тебя красивая линия челюсти и симпатичный нос – сделаешь подтяжку век и будешь красавица». Он спросил, есть ли у нее бойфренд, и отпустил пару грязных шуток, вроде «какой смысл забивать, если нет вратаря» и «если женщина начнет, так уже не закончит». И не переставал наливать ей. Она пыталась отговориться, что уже выпила больше чем надо, что ей еще надо добираться домой, что уже все.

– Да что волноваться, когда тут столько парней, готовых проводить тебя?

«Да из-за вас я в основном и волнуюсь», – думала она про себя, незаметно выливая свой стакан в пустые чашки и миски, стоящие на столе.

Чуть позже полуночи начальник отдела покончил с ней и, пошатываясь, поднялся на ноги. Он вызвал по телефону шофера, крича так громко, что затряслись стены ресторана, и сказал своей команде:

– Моя дочь учится тут в университете. Она занималась допоздна в библиотеке и просит меня забрать ее, потому что ей страшно ехать домой одной. Приношу извинения, но я должен идти. А вы, мисс Чжи Ен, допейте это пиво.

В этот момент у Чжи Ен забрезжил слабый лучик надежды. «Через несколько лет твоя драгоценная дочка окажется точно на моем месте, если ты и дальше будешь так со мной обращаться». Она внезапно ощутила воздействие алкоголя и написала сообщение своему бойфренду, чтобы он приехал за ней, но он не ответил.

После отъезда начальника все начало стихать. Люди разговаривали в маленьких группках, кто-то вышел покурить, а одна девушка из команды маркетинга просто ушла, не сказав никому ни слова. Кто-то было заикнулся насчет второго раунда, но Ким Юнсил твердо отказалась и увела свою троицу из ресторана. Она тут же вызвала такси и уехала, сказав, что ее мама неважно себя чувствует. А Чжи Ен и другой сотрудник решили выпить холодного кофе из чана под зонтиком возле ближайшего магазина. Это предложила Чжи Ен, надеясь, что холодный кофе поможет ей слегка протрезветь, но, освободившись из этого жуткого ресторана, она так расслабилась, что заснула, отключившись прямо там, за заляпанным лапшой и кофе пластиковым столиком, и отказывалась просыпаться, как коллега ни пытался трясти и будить ее.

И именно в этот момент позвонил ее бойфренд. Она крепко спала, и коллега ответил на звонок. Он хотел сказать, чтобы бойфренд приехал забрать Чжи Ен, но это стало ошибкой.

– Привет, мы с Чжи Ен работаем вместе.

– Где она?

– Она спит, поэтому я и ответил.

– Спит? Какого черта? Кто ты такой?

– Нет! Нет! Это не то, что ты подумал! Она слишком много…

– Дай ей чертову трубку!

Чжи Ен добралась до дому в целости на спине своего бойфренда, но их отношения этого не пережили.

Чжи Ен повезло с работой. У нее были хорошие коллеги, и она вполне удачно приноровилась к новой работе, которая оказалась не такой страшной, унизительной и утомительной, как она опасалась. Чжи Ен могла покупать много еды своему бойфренду. Она купила ему сумку, много одежды и бумажник. Она иногда давала ему денег на такси. А бойфренд, в свою очередь, проводил много времени, ожидая ее. Он ждал, пока она закончит работу, ждал ее выходных, чтобы провести время вместе, ждал, пока ей дадут отпуск. Будучи новенькой, Чжи Ен не могла выбирать, когда ей дадут выходной, и не знала об этом заранее, так что ее бойфренду приходилось ждать, пока она сможет назвать ему дату. Он ждал ее звонков и сообщений. После того как она начала работать, время их разговоров по телефону и переписки заметно сократилось. Он требовал, чтобы она объяснила, почему не может написать ему коротенькое сообщение во время дороги, в туалете, в кафе после обеда или в перерыве между выполнением заданий. Дело было не в том, что у нее не было на это времени – в ее голове просто не было места для этих мыслей. У многих пар, состоящих из студентов и тех, кто работал в офисе, были те же проблемы вне зависимости от того, кто работал в офисе – юноша или девушка.

Чжи Ен и так чувствовала себя виноватой, что не может помочь своему бойфренду, который сейчас учился на последнем курсе университета и искал работу. Она прекрасно помнила, как он поддерживал ее, когда она была на его месте. Когда она вспоминала те дни, то любила его почти до боли. Но ее ежедневная жизнь была полем битвы и она не могла позволить себе роскошь позаботиться о ком-то еще, потому что стоило только ей опустить оружие, она тут же была бы залита кровью. Разочарование нарастало между ними, как пыль на крышке холодильника или высокого шкафа – ее видно, но на нее не обращают внимания. Они постепенно удалялись друг от друга, а тот случай, когда она отрубилась на столике возле магазина, вызвал крупную ссору.

Бойфренд знал, что Чжи Ен в первый раз напилась на деловом ужине до полной отключки, что ее заставили пить и что между ней и ее коллегой ничего не было. Он понимал все это, но это было не важно. На кучу всех невысказанных претензий и обид, которые копились так долго, что высохли и потрескались, упала искра пламени, и вся сверкающая романтика юности, мгновенно вспыхнув, обратилась в пепел и прах.

После него Чжи Ен встречалась с несколькими людьми. Иногда после таких встреч она ходила с кем-то в ресторан или в кино. Все эти люди были заметно старше ее, с уже состоявшейся карьерой, с гораздо более высоким доходом. Они платили за ресторан, кино и билеты в театр и дарили ей маленькие и большие подарки, как раньше делала она сама. Но ни к кому из них она не чувствовала ни близости, ни привязанности.

Фирма собиралась открыть отдел планирования. До сих пор работа была устроена так, что компания находила клиентов с уже поставленными коммерческими целями и делала то, что требовал клиент, но теперь пришло время для фирмы самой планировать рекламную кампанию и уже в ее рамках подбирать клиентов. Компания достигла того уровня, когда формат рекламного агентства вынуждал их пассивно ждать, пока придет клиент и принесет какую-то работу. Отдел планирования, пусть и не сразу, поставил бы их в более активную позицию относительно клиентов и привел бы к дальнейшему развитию и росту компании. Многие служащие были заинтересованы в этом новом направлении, и Чжи Ен не стала исключением. Она известила о своем желании присоединиться к отделу планирования Ким Юнсил, которую назначили начальником нового отдела.

– Да, у тебя должно получиться, – ответила та.

Но в итоге Чжи Ен не попала в новую команду. В нее отобрали трех менеджеров среднего уровня, известных своим опытом, и двух коллег-мужчин, которые пришли в компанию одновременно с Чжи Ен. Компания относилась к новому отделу планирования как к элитному подразделению, отчего Чжи Ен и другая девушка, пришедшая одновременно с ней, Канг Хи Су, чувствовали себя ограбленными. Обе успели хорошо зарекомендовать себя с самого начала работы в компании. Старшие работники в открытую подшучивали, что всех четверых взяли одновременно и по одинаковым критериям, но, однако, два мальчика все же обошли их на повороте. Мальчики неплохо работали, но им всегда поручали клиентов попроще.

Все четверо были очень близки и никогда не говорили друг другу гадости, даже несмотря на то, что у всех был разный характер, но с тех пор, как двоих юношей взяли в отдел планирования, между ними возникла стена. Болтовня в группе, которая то и дело вспыхивала во время рабочего дня, совершенно затихла. Быстрые, тайные совместные перерывы на чашку кофе, общие выходы на обед и частые визиты в бар после работы тоже как-то закончились. Случайно встречаясь в коридоре, они неловко кивали друг другу, стараясь не встречаться глазами. Наконец самой старшей из них четверых, Канг Хи Су, все это надоело и она организовала вечер в баре.

Они просидели там допоздна, но никто не напился пьяным. Такие вечера в баре были обычно поводом для дурацких шуток, нытья по поводу работы, хихиканья и сплетен об остальных сотрудниках, но в этот раз настроение с самого начала было очень серьезным благодаря тому, что Канг Хи Су внезапно рассказала им о своем кратком служебном романе.

– Все уже кончено. Только, ради бога, не спрашивайте, кто это, и не пытайтесь угадать, и никому не рассказывайте. Просто я внутренне умираю. Утешьте меня.

Чжи Ен начала быстро перебирать в уме всех холостых сотрудников офиса, пока до нее не дошло, что этот парень совершенно не обязательно должен быть холост. От этой мысли у нее разболелась голова. Юноши молча сопели над своим пивом. Один из них вдруг поделился своим беспокойством о младшем брате, который закончил учебу в прошлом году и до сих пор не может найти работу. А сам он все еще выплачивает долги за учебу и не уверен, что брат, долги которого еще больше, вообще когда-нибудь сумеет их вернуть.

– У нас что, сегодня вечер признаний? – спросил другой парень, почесывая в затылке. – Тогда я тоже присоединюсь. Если честно, я не гожусь для работы в отделе планирования.

В тот вечер Чжи Ен узнала много нового. Работников в отдел планирования выбирал лично директор компании. Опытные менеджеры среднего звена были выбраны потому, что отдел планирования нуждался в сильной базе, а мальчиков взяли потому, что отдел задумывался как долгосрочный проект. Директор знал, что природа и интенсивность работы в маркетинговом агентстве делает трудным баланс между работой и жизнью, особенно если на сцену выходит забота о детях, и поэтому не рассматривал женщин в качестве долговременных сотрудников. Но при этом он не собирался давать этим работникам ни преимуществ, ни бонусов, ни лучших часов работы. Он считал более эффективным инвестировать в работников, которые выдержат рабочее напряжение дольше, а не в облегчение условий работы. Именно поэтому он поручал более сложных клиентов Чжи Ен и Канг Хи Су. Дело было не в их компетенции; просто руководство с самого начала не хотело напрягать больше необходимого перспективных долгосрочных сотрудников.

Чжи Ен находилась в лабиринте. Спокойно и осознанно она пыталась отыскать выход, которого с самого начала там не было. Она была дезориентирована и уже готова сдаться, но ей советовали пытаться снова и снова и, если надо, то даже пройти сквозь стены. Цель бизнесмена – прибыль, и трудно обвинять кого-то, что он хочет получить как можно больше при минимальных затратах. Но разве правильно отдавать предпочтение краткосрочной эффективности и балансовым ведомостям? Кто, в конце концов, останется в мире с такими приоритетами и будет ли он так уж счастлив?

Среди прочего, Чжи Ен узнала, что зарплата мужчин с самого начала была выше, но эта информация произвела на нее не такое уж сильное впечатление на фоне всего остального, о чем она узнала в тот день. Чжи Ен была глубоко потрясена и разочарована. Она не считала, что должна слепо следовать за начальством и директорами компании и верить, что главное – это тяжелая работа. Но, когда наступило утро, и пары алкоголя рассеялись, она обнаружила себя, как обычно, идущей на работу. Там она так же привычно выполняла порученные ей задания. Но тем не менее ее вера и мотивация все же заметно ослабли.

В Корее самый высокий разрыв в размере заработной платы в зависимости от пола среди стран – членов OECD. Согласно данным за 2014 год, работающие женщины в Корее получают только 63 % от того, что зарабатывают мужчины, тогда как средний процент по OECD – 84 %[13]. Также Корея имеет самый низкий рейтинг по положению работающих женщин, получив меньше всего баллов среди стран, участвующих в опросе по изучению индекса «стеклянного потолка», проведенного британским журналом The Economist[14].

Замужество (2012–2015)

Родители с обеих сторон первый раз встретились в симпатичном корейском ресторане в Гангнам, неподалеку от автобусной станции. После «Рады познакомиться, вы, должно быть, устали с дороги» и прочих любезностей повисло неловкое молчание. Вдруг мать Дай Хуня начала осыпать Ким Чжи Ен комплиментами, хотя видела ее только дважды. «Она такая уравновешенная, любезная и заботливая. Запомнила, что я не пью кофе, и привезла мне на следующую встречу травяной чай, а говоря по телефону, заметила, что у меня начинается простуда». На самом деле травяной чай Чжи Ен купила в аптеке по рекомендации продавца, которому просто сказала масштаб цены, а простуду упомянула потому, что во время смены сезонов многие люди простужаются. Она вовсе не замечала никакой разницы в голосе. Но сам факт, что все ее непреднамеренные действия могут быть истолкованы множеством способов, очень напряг Чжи Ен.

– Вы так добры, – ответила мать Чжи Ен, гордо улыбаясь, счастливая оттого, что будущая свекровь так хвалит ее дочку. – Она у нас хоть и взрослая, но совсем никак не умеет вести хозяйство.

Она пошутила, словно бы извиняясь:

– У моих девочек не было возможности ничему научиться, это я виновата, никогда не могла бросить на них домашнюю работу, но они у нас не умрут с голоду, правда же? – И мать Дай Хуня с ней соглашалась. Обе матери начали обсуждать, как их дочки все только учились и работали, не ударяя дома палец о палец.

– Все сперва ничего не умеют. Со временем опыт придет. Чжи Ен отлично справится, – заключила мать Дай Хуня.

«Нет, я не думаю, что отлично справлюсь. Оппа больше меня знает о домашнем хозяйстве, прожив столько лет самостоятельно, и он обещал, что сам будет заботиться обо всем, когда мы поженимся». Но и Чжи Ен, и Дай Хунь только улыбнулись.

Добавив все свои сбережения к джеонс-депозиту за холостяцкую студию Дай Хуня и взяв небольшую ссуду, пара нашла себе квартиру в 24 пейонга на джеонс, купила мебель и смогла еще оплатить расходы на свадьбу и медовый месяц. Благодаря большому депозиту Дай Хуня и в целом их бережливому подходу к деньгам, они смогли пожениться, не прося помощи у родителей. Оба начали работать примерно в одно и то же время, и хотя Чжи Ен не должна была оплачивать жилье и домашние расходы, потому что жила с родителями, Дай Хунь сумел накопить гораздо больше. Чжи Ен это, в общем, не удивляло, потому что его зарплата была выше, он работал на гораздо более крупную компанию, и про маркетинг было известно, что там недоплачивают. Все же, когда Чжи Ен поняла, насколько больше он сумел накопить, она была немного деморализована.

Семейная жизнь оказалась даже лучше, чем ожидалось. Оба возвращались с работы поздно и часто работали по выходным – это означало, что в большинстве случаев они не могли даже раз в день поесть вместе. Но они ходили в кино на ночные сеансы, заказывали ночную доставку еды, а по выходным, когда никто из них не работал, долго спали, смотрели по телевизору разные кино- и информационные программы и ели тосты, которые делал Дай Хунь. Такие дни были похожи на свидания или жизнь в игрушечном домике.

В среду, когда исполнился месяц со дня их свадьбы, Чжи Ен еле успела на последний поезд, возвращаясь с работы домой. Дай Хунь же вернулся необыкновенно рано, приготовил суп с лапшой, вымыл посуду, убрался в холодильнике и сложил постиранное белье. Когда Чжи Ен вошла, он ждал ее, положив на обеденный стол листок бумаги. Это была официальная форма регистрации брака. Он скачал ее из интернета, распечатал и попросил двух парней на работе подписаться в качестве свидетелей. Чжи Ен не смогла сдержать смеха.

– К чему такая спешка? У нас была свадьба, и мы живем вместе. Этот листок бумаги ничего не меняет.

– Он меняет наше отношение.

Чжи Ен была, на удивление, тронута тем, что он так поторопился с официальной регистрацией брака. Ей стало хорошо, легко и свободно, как будто она изнутри, от легких до желудка, вся наполнилась чем-то воздушным и готова была взмыть к потолку. Ответ Дай Хуня на ее вопрос словно кольнул ее в сердце тонкой иголочкой, сделав микроскопическую дырочку. Воздух начал медленно выходить оттуда, и она постепенно опустилась на землю. Она не думала, что официальная процедура может изменить ее чувства. Кто из них был больше предан другому – Дай Хунь, стремящийся сделать их брак признанным официально, или она, считавшая, что они будут всегда так же привязаны друг к другу, вне зависимости, официально это или нет? Чжи Ен увидела своего мужа в новом свете – более зависимым и, как ни странно, более незнакомым.

Они вместе заполнили форму на столе рядом с открытым компьютером. Дай Хунь был вынужден все время заглядывать туда, чтобы уточнить то место происхождения семьи, то еще что-то, необходимое для правильного заполнения формы. Чжи Ен была ничуть не лучше. Она, кажется, в первый раз в жизни писала китайские буквы происхождения своей семьи. Дай Хунь заранее узнал у своих родителей нужную информацию, и эту часть формы они заполнили без больших затруднений. Но потом они дошли до пункта 5: «Согласны ли вы, что ваш ребенок возьмет фамилию матери и историю ее семейного происхождения?»

– Что ты думаешь по этому поводу?

– По какому?

– Ну вот, номер пять.

Дай Хунь прочел вопрос вслух, поглядел на Чжи Ен и спокойно сказал:

– Я думаю, «Джан» – вполне достойная фамилия.

В конце 1990-х в стране начались серьезные обсуждения системы ходжу (традиционной системы регистрации, в которой все члены семьи должны быть записаны под фамилией патриарха), которые были инициированы организациями, желающими ее аннулировать. Некоторые люди публично использовали фамилии обоих своих родителей, а некоторые знаменитости скрывали свои болезненные детские воспоминания, беря фамилию, отличную от фамилии отца. В свое время одна очень популярная телепередача про мать-одиночку, у которой грозили отнять ребенка в пользу никчемного отца, показала Чжи Ен всю бессмысленность системы ходжу. Но конечно, были и те, кто считал, что отмена ходжу сделает кровных родственников чужими людьми и вернет корейское общество к первобытному строю.

Система ходжу была окончательно отменена в январе 2008 года после принятия новых законов о семейной регистрации. Это стало возможным после того, как Конституционный суд признал в 2005 году ходжу несовместимой с законом о гендерном равенстве[15]. На сегодняшний день не существует такого понятия, как «семейный регистр», и люди живут в рамках новой индивидуальной идентификационной системы. Для новорожденного больше не является обязательной запись на фамилию предков, и у родителей есть выбор – в момент регистрации брака они могут дать своим детям фамилию и семейное происхождение матери. Технически это стало возможно, но с момента отмены ходжу в 2008 году известно только 200 случаев, когда детей записывали на имя матери[16].

– Большинство все равно предпочитает брать фамилию отца. Люди думают, если ребенок записан на фамилию матери, то тут что-то не то. Если наш ребенок будет записан на фамилию матери, нам придется вечно это как-то объяснять, исправлять и подтверждать, – сказала Чжи Ен, и Дай Хунь согласно кивнул.

Но, ставя собственной рукой галочку в квадратике «НЕТ», Чжи Ен ощущала себя неважно. Конечно, мир в целом сильно переменился. Но мелкие правила, обычаи и привычки не очень-то изменились, и это означало, что и мир, в общем, остался тем же самым. Она продолжала размышлять над идеей Дай Хуня, что формальная регистрация брака меняет их чувства друг к другу. То ли законы и институты меняют человеческие ценности, то ли, наоборот, ценности вызывают к жизни смену законов и институтов?

Родители с обеих сторон ждали «хороших новостей». Родители и их родственники не переставали питать «приятные мечты» и подзуживали друг друга позвонить Чжи Ен с утра, чтобы спросить, как она себя чувствует. Но прошло несколько месяцев, и они начали озабоченно подозревать, что у Чжи Ен проблемы со здоровьем.

На первый после их свадьбы день рождения отца Дай Хуня они поехали в Пусан, чтобы вместе отпраздновать и представить Чжи Ен живущей там родне. Пока они готовили, ели и убирали посуду после обеда, главной темой для разговоров среди старших родственников было, есть ли у Чжи Ен «хорошие новости», почему их нет и что они делают, чтобы забеременеть. Чжи Ен сказала, что они пока не планируют заводить детей, но, несмотря на эти слова, старшие все равно решили, что она не может забеременеть, и продолжали свое расследование. «Она слишком стара, слишком тоща, у нее холодные руки – наверняка плохая циркуляция, прыщ на подбородке – это знак что у нее нездоровая матка…» При этом все были уверены, что проблема исключительно в ней.

– Ну и чего ты дожидаешься, сидя сложа руки, – наклонилась одна из тетушек к матери Дай Хуня. – Собери своей невестке коробку целебных трав для зачатия! Чжи Ен, наверно, обижается на твое безразличие!

Чжи Ен вовсе не обижалась на «безразличие». Наоборот, ей были невыносимы все эти разговоры. «Я здорова, мне не нужны ваши лекарства, иметь нам детей или нет, дело только наше с мужем, а вовсе не каких-то мужниных родственников, которых я вижу первый раз в жизни». Но она проглотила все это, и только сказала: «Нет-нет, все в порядке».

Всю обратную дорогу из Пусана в Сеул они ссорились. Чжи Ен искренне обижалась, что он не сказал ни слова, пока его семейство обсуждало, какие у нее могут быть физические недостатки, а Дай Хунь объяснил, что молчал, чтобы не ерошить перья и не раздувать проблему выше крыши, заступаясь за нее. Она огорчилась, что он счел ее чувства простым преувеличением, а его объяснения только дали ей еще больше оснований критиковать его.

Они проехали всю дорогу, ни разу не останавливаясь, чтобы передохнуть. Запарковав машину на подземной парковке их дома, Дай Хунь прервал затянувшееся молчание.

– Я думал об этом всю обратную дорогу и понял, что должен был защитить тебя. Моя семья была к тебе несправедлива, а мне легче общаться с ними, чем тебе. Когда мы будем с твоими родственниками, ты тоже будешь меня защищать, договорились? Я извиняюсь за то, что случилось сегодня. Прости меня.

Увидев такую перемену во взглядах Дай Хуня, Чжи Ен тоже не могла больше сердиться на него. Она смиренно приняла его извинения, как будто сама тоже была в чем-то виновата.

– Существует только один способ остановить приставания моих родителей.

– Какой?

– Давай заведем ребенка. Если мы все равно когда-то собираемся это сделать, то почему бы не избавиться от всех нравоучений, заведя его? Мы не становимся моложе.

Предложение Дай Хуня прозвучало легко и небрежно, словно «Давай попробуем норвежскую скумбрию?» Или там – «Давай соберем пазл «Поцелуя» Климта?» По крайней мере, Чжи Ен показалось именно так. Пара не заводила специальных разговоров о планировании семьи или о том, что они хотят завести ребенка, но оба считали, что дети – естественный шаг, следующий после женитьбы, и спорить с тем, что сказал Дай Хунь, было трудно. Но для Чжи Ен решение завести ребенка не было таким уж простым.

Ее сестра, которая вышла замуж на год раньше, не заводила детей, и никто из ее друзей, поженившихся в последнее время, тоже, так что Чжи Ен никогда не видела близко ни беременной женщины, ни новорожденного младенца. Она не могла представить, как и до какой степени изменится ее тело, и, что более важно, не была уверена, что сможет справиться и с ребенком, и с карьерой. Яслей и няни было бы недостаточно, потому что они оба всегда работали допоздна и по выходным. Родители тоже не смогли бы сильно помочь. Потом ей стало дурно от того, что она думает, куда девать еще нерожденного младенца. Почему они вообще думают заводить ребенка, на которого у них нет времени и который всегда будет вызывать у них чувство, что они плохие родители? Видя, как Чжи Ен мучается и вздыхает, Дай Хунь похлопал ее по спине.

– Я буду помогать. Буду менять памперсы, кормить и кипятить белье.

Чжи Ен, как могла, попыталась объяснить, что она чувствует: беспокойство о том, сможет ли она сохранить свою карьеру, родив ребенка, и вину, что уже думает о том, кто будет за ним смотреть. Дай Хунь внимательно слушал и в нужные моменты кивал.

– Ну да, все это так, но подумай о том, что ты получишь, а не только о том, чего лишишься. Подумай, как важно и трогательно быть родителями. И даже если, в самом худшем случае, мы и правда не сможем найти кого-нибудь смотреть за ребенком, не волнуйся о том, что ты бросишь работу. Я позабочусь о нас. Я не буду просить тебя зарабатывать.

– А от чего откажешься ты, оппа?

– То есть?

– Ну, ты говоришь мне не думать о том, от чего мне придется отказаться. На кону стоят мои молодость, здоровье, работа, коллеги, связи, карьерные планы и будущее. Неудивительно, что я могу думать только о том, от чего откажусь. А ты? Что потеряешь ты, получив ребенка?

– Я? Ну… Я… Для меня тоже многое переменится. Я не смогу так же часто видеться с друзьями, потому что надо будет пораньше приходить домой. Мне будет совестно ходить на деловые ужины и задерживаться на работе. Трудно будет приходить и помогать по дому после рабочего дня. И кроме того, знаешь, у меня будешь ты и наш ребенок. Финансовая поддержка! Я буду главой семьи! Финансовая поддержка! Это большая ответственность.

Она старалась не реагировать на эти слова эмоционально, но это было трудно. Его перечень будущих трудностей в сравнении с тем, насколько переменится ее жизнь, казался такими пустяками.

– Ты прав. Тебе тоже будет нелегко растить ребенка. Но, знаешь, я хожу на работу, потому что это здорово и нравится мне – и работа, и то, что я зарабатываю деньги, – не потому, что оппа хочет, чтобы я шла и зарабатывала.

Как бы она ни старалась, она не могла избавиться от чувства, что в чем-то сильно продешевила.

Как-то в выходной, утром, они пошли погулять в ботанический сад неподалеку. Там на лужайках росла загадочная белая трава. Дай Хунь спросил, бывает ли такая вещь, как белая трава, и Чжи Ен ответила, что это, кажется, такое целебное растение. Они прошли по лугу, осторожно ступая по густой траве. В центре луга они набрели на круглую зеленую штуку размером примерно с детскую голову, торчащую из земли. Подойдя поближе, они увидели, что это редька. Большая, блестящая редька, полускрытая в земле. Чжи Ен нагнулась, схватила редьку и дернула. Гладкая редька выскочила из земли почти не запачканной.

«Почти как воплощение детской сказки про редьку, – засмеялся Дай Хунь, и добавил: – Какая странная мечта». Но эта странная мечта сбылась и стала настоящим зачатием.

Чжи Ен ужасно тошнило по утрам – даже глоток воздуха во время зевка мог вызвать у нее приступ рвоты – до самого конца беременности. Но кроме этого, она вполне неплохо себя чувствовала. Никаких осложнений, отеков и головокружения. Правда, у нее болел живот, были запоры, от которых она чувствовала себя раздутой, и иногда болела поясница. Чжи Ен легко уставала и, что хуже всего, постоянно хотела спать.

Из соображений безопасности компания разрешала беременным женщинам сдвигать рабочие часы на полчаса позже. Когда Чжи Ен объявила на работе о своей беременности, кто-то из мужчин-коллег воскликнул:

– Везет тебе! Можно приходить на работу попозже!

«Да, мне везет, меня все время рвет, я не могу ни есть, ни какать, я всегда уставшая, сонная и вся чешусь», – хотела ответить Чжи Ен, но сдержалась. Она была огорчена этим нечувствительным замечанием, в котором было непонимание всех неудобств и болячек, вызванных беременностью, но понимала, что нельзя ожидать этого от постороннего человека, не мужа и не родственника.

Видя, что Чжи Ен затихла, другой коллега-мужчина заметил:

– Но она тогда и домой будет возвращаться на полчаса позже. Она же все равно должна отработать то же самое время.

– Да можно подумать, в этом офисе хоть кто-то уходит домой вовремя! Она просто получила полчаса на халяву!

Чжи Ен от злости сказала, что не собирается приходить на полчаса позже. Она будет работать в то же время, что и все остальные, и не собирается получать на халяву ни одной минуты. Потом она пожалела о своих торопливых словах, потому что ей пришлось приходить на работу на час раньше всех остальных, чтобы защитить свою беременность от адских толп часа пик в метро. Чжи Ен думала, не создала ли она дурного прецедента для молодых женщин в офисе. Но выиграть тут было невозможно – используя все свои права и получая бонусы, она становилась халявщицей, а сражаясь изо всех сил, чтобы избежать этих обвинений, создавала сложности для коллег в той же ситуации.

Когда она ездила на метро днем, отправляясь на встречу по работе или к врачу, люди часто уступали ей место, но только не в часы пик. Прижимая рукой бок, чтобы унять боль, Чжи Ен говорила себе, что людям не все равно – они просто слишком устали, чтобы что-то сделать. Но ей было очень обидно, когда сидящие люди смотрели на нее с неловкостью или с откровенной злобой только потому, что она вставала рядом с ними.

Как-то, когда она ехала на метро домой чуть позже, чем обычно, в вагоне не оказалось свободных мест и даже ручек, чтобы за них держаться. Она с трудом нашла свободную ручку возле самых дверей, когда женщина за пятьдесят взглянула на ее живот и спросила, какой у нее срок. Чжи Ен неловко улыбнулась и пробормотала что-то, чтобы не привлекать внимания. Женщина спросила, возвращается ли она с работы. Чжи Ен кивнула и отвернулась.

– Наверняка у тебя начинают болеть бока, да? И ноги, и коленки? На той неделе я вывихнула лодыжку в горах, так она до сих пор болит, не могу наступить. А то бы я уступила тебе свое место. Боже, ну хоть кто-нибудь бы тебе уступил. Погоди минутку, мамочка.

Женщина огляделась по сторонам в поисках кого бы можно было согнать с места. Всем было неловко, но не так, как Чжи Ен. Она снова и снова повторила, что с ней все в порядке, что ей не надо садиться, но женщина даже слышать ничего не хотела. Чжи Ен уже хотела уйти от женщины подальше, когда вдруг девушка в куртке с эмблемой университета, сидящая рядом, резко вскочила со своего места.

Продираясь мимо Чжи Ен, она толкнула ее в плечо и сказала довольно громко, так, что Чжи Ен услышала:

– Почему те, кому надо таскаться на работу в метро с таким животом, заводят чертовых детей?

У Чжи Ен на глаза навернулись слезы. «Вот я кто – кто-то, кому надо таскаться на работу. На метро. С таким животом». Слезы были такими, что она не могла ни остановить, ни скрыть их. Она вышла из поезда на следующей остановке, села на лавочку и долго плакала, а потом прошла за турникеты и вышла со станции на улицу, хотя это было далеко от дома и она никогда не бывала в этом районе. Найдя неподалеку стоянку такси, она села в машину. Чжи Ен спокойно могла бы поплакать в вагоне метро, где ее никто не знал. Она испугалась и вышла, но могла бы сесть на следующий поезд. Но она решила взять такси. Ей так захотелось.

Врач-гинеколог с животом, чуть большим, чем у Чжи Ен, ласково улыбнулся и известил ее, чтобы она «покупала розовые одежки». У них самих не было предпочтений, но они знали, что все старшие родственники ждали мальчика, и их охватило легкое чувство ужаса при мысли обо всех неприятных ситуациях, которые могут возникнуть, когда родители узнают, что у них будет девочка. Мать Чжи Ен скажет: «Ничего, следующий будет мальчик». Мать Дай Хуня скажет: «Я не против». Но сама Чжи Ен была очень сильно против этих слов.

И дело было не только в старшем поколении. Даже люди возраста Чжи Ен могли совершенно спокойно сказать что-то вроде: «Наш первенец оказался девочкой, и я страшно переживал, пока не определили пол второго; тогда уж я мог общаться с родней с гордо поднятой головой – у меня мальчик. Когда я узнал, что у нас будет сын, я стал покупать себе дорогие продукты». Чжи Ен хотела сказать, что тоже ходит с гордо поднятой головой и ест все, что только захочет, но сдержалась, чтобы не подумали, что ей завидно.

По мере того как приближались роды, Чжи Ен так и эдак раздумывала насчет декретного отпуска, отпуска по уходу за ребенком и вообще ухода с работы. Лучше всего, конечно, было бы взять такой длинный отпуск по уходу, какой только возможно, и за это время разобраться, как все пойдет, даже если потом окажется, что лучше всего уйти. Но, с точки зрения компании и ее коллег, это не было идеальным решением.

Пара очень серьезно обсуждала все это. Они взяли большой лист бумаги и написали на нем все варианты: сразу выйти на работу, выйти на работу спустя год и вообще не выходить на работу. Для каждого варианта они обсудили, кто будет отвечать за заботу о ребенке, сколько это будет стоить и прочие за и против. Если они оба собирались продолжать работать, единственным вариантом было отправить ребенка в Пусан к родителям Дай Хуня или нанять няню с проживанием.

Вариант с Пусаном не обсуждался. Хоть родители и говорили, что с радостью вырастят внучку, оба они были пожилыми, а у матери недавно провели операцию на спине. Нанимать няню с проживанием они не хотели. Она будет не только следить за ребенком, но и находиться тут постоянно, вмешиваясь в их жизнь, хозяйство и время. И без того трудно найти кого-то, кто хорошо ухаживает за детьми, – а разве возможно найти человека, который сжился бы и с родителями? И даже если бы вдруг удалось такого найти, это будет слишком дорого стоить. И сколько времени няня будет жить с ними? С какого возраста ребенок сможет сам ходить в школу, на внешкольные занятия и готовить себе еду? И сколько всего придется пережить до тех пор – вины, нервных ситуаций, разных случаев? В конце концов они решили, что одному из них придется стать неработающим родителем, и этим одним, конечно же, стала Чжи Ен. Работа Дай Хуня была более стабильной и приносила больше денег, и кроме того, для мужа было гораздо естественнее работать, а для жены – растить детей и вести хозяйство.

И тот факт, что Чжи Ен предвидела это, не уменьшил ее подавленности. Дай Хунь похлопал ее по сгорбленной спине.

– Когда она подрастет, мы будем нанимать няню, а потом пошлем ее в садик, – сказал он. – А ты в это время сможешь подучиться и найти другую работу. Смотри на это как на возможность открыть новую главу. И я буду помогать тебе.

Чжи Ен понимала, что Дай Хунь искренне поддерживает и сочувствует ей, но все же не смогла сдержать ярости.

– Помогать? Да что ты понимаешь про помощь? Ты собираешься «помогать» мне с хозяйством. «Помогать» с воспитанием нашего ребенка. «Помогать» с поиском новой работы. Разве это не твой дом? Не твое хозяйство? Не твой ребенок? А если бы я работала, разве ты бы не тратил мои деньги? Почему ты все повторяешь «помогать», как будто делаешь мне одолжение, как будто участвуешь в какой-то чужой работе?

Чжи Ен было стыдно, что она так набросилась на него после того, как они вместе так хорошо все рассмотрели и приняли общее решение. Она долго извинялась перед своим остолбеневшим и потрясенным мужем, и он сказал ей, чтобы она не переживала.

Чжи Ен не плакала, когда говорила главе компании о том, что уходит, или когда начальник отдела Ким Юнсил сказала, что надеется в будущем снова с ней поработать. Она не плакала, каждый день понемногу забирая из офиса свои вещи, не плакала на прощальной вечеринке и на последнем пути с работы домой. На следующий день после ухода с работы она сделала Дай Хуню теплого молока и проводила его, забралась обратно в постель и проснулась около девяти. «Надо купить себе тост по дороге к метро. Возьму сегодня биджи-суп на обед в кафе Джинью. Может, забежать в кино, если получится закончить все пораньше? И надо еще зайти в банк, снять деньги со счета». И тут она поняла, что ей больше не надо идти на работу. С этого дня весь ее дневной распорядок будет другим, и, пока она не привыкнет к нему, она не сможет ничего запланировать и предсказать. И вот тут пришли слезы.

Маркетинговое агентство было ее первой работой. Ее первым шагом в рабочий мир. Говорят, что профессиональный мир – джунгли и что коллеги, с которыми ты дружишь, не настоящие друзья, но это не всегда так. Все казалось в большей степени абсурдным, чем осмысленным, и компания была местом, где ты пожинал гораздо меньше, чем сеял, но, оказавшись одинокой и не принадлежащей ни к какой группе, Чжи Ен поняла, что компания была для нее надежной крепостью. Хороших коллег было больше, чем плохих. Ей было с ними лучше, чем с друзьями по институту, возможно, потому, что у них больше совпадали интересы и вкусы. Ее работа не очень хорошо оплачивалась, не оставляла заметного следа в обществе, не производила ничего, что можно было бы потрогать или увидеть, но она приносила ей радость. Она приносила чувство удовлетворения, когда удавалось завершить задачу и подняться по лестнице, и чувство радости, что Чжи Ен управляет своей жизнью, зарабатывая деньги. Но теперь все это закончилось. Вот как все повернулось, хотя она не была ни ленивой, ни неумелой. Если ты поручаешь уход за своим ребенком кому-то другому, это не означает, что ты его не любишь, и точно так же уход с работы не означает, что твоя карьера тебе безразлична.

В 2014 году, когда Ким Чжи Ен ушла с работы, каждая пятая замужняя женщина в Корее бросала работу из-за замужества, беременности, родов, ухода за ребенком или его обучения[17]. Доля рабочего участия для корейских женщин заметно снижается перед и после рождения ребенка. Эта доля, равная 63,8 % для женщин от 20 до 29 лет, падает до 58 % в возрасте от 30 до 39, а затем снова возрастает до 66,7 % для женщин старше 40 лет[18].

Назначенная дата родов давно прошла, но никаких схваток так и не появлялось. Ребенок рос, и количество амниотической жидкости становилось все меньше, так что было решено назначить родовую стимуляцию. Вечером накануне поездки в больницу Чжи Ен с Дай Хунем съели на двоих четыре порции свиного брюшка на гриле и по чашке риса и рано отправились спать. Чжи Ен не могла уснуть. Ей было и страшно, и интересно. В голову почему-то приходили незначительные детские воспоминания, вроде того, как старшая сестра делала за Чжи Ен уроки, мама забывала положить квашеную редьку в ее школьную кимбап для пикника, а коллега с работы приносила рисовые булочки, когда ее тошнило по утрам. По мере того как появлялись эти воспоминания, к Чжи Ен снова в деталях возвращались эмоции и чувства, которые она испытывала тогда. На рассвете ей наконец удалось уснуть, и за этот короткий промежуток ей приснилось, что она рожает.

Чжи Ен приняли в больницу и переодели в больничную одежду. На койке в предродовой палате ей сделали клизму и провели стимуляцию родовых схваток. К животу привязали монитор движений ребенка. Чжи Ен почувствовала, что у нее тяжелеют веки, и начала дремать, но к ней по очереди все время подходили врач и две медсестры, которые проводили обследования плода. Эти проверки стали для Чжи Ен ощущениями нового уровня. Они были такими активными и глубокими, как будто врач старался добраться до младенца, схватить его за ручку и вытащить наружу. Чжи Ен казалось, что у нее внутри начинается стихийное бедствие типа урагана или землетрясения. Боль начинала распространяться от копчика, усиливалась и наступала. Промежутки между схватками все укорачивались. Скоро Чжи Ен начала хвататься за углы больничной подушки и выть от боли. Ей казалось, что она, как деталька Лего, пытается скрутиться в анатомически невозможную позу и сейчас разорвется по линии талии, но родовые пути все еще не раскрылись достаточно и ребенок не опустился. Когда схватки усилились, Чжи Ен могла только повторять, как заведенная: «эпи… эпидюраль… эпидюраль… пожалуйста… Я умоляю…» И эпидюраль действительно принес им два с половиной часа относительного покоя, но после этого краткого промежутка боль возобновилась и стала несравнимо сильнее, чем раньше.

Ребенок родился в четыре утра. Малышка была такой милой, что Чжи Ен заплакала даже сильнее, чем плакала во время родов. Но милая малышка орала день и ночь, пока ее не брали на руки, и Чжи Ен надо было с ребенком на руках делать что-то по хозяйству, ходить в ванную и пытаться поспать. Кормить грудью надо было каждые два часа, и соответственно спать больше двух часов подряд тоже было невозможно. Но даже в таких условиях Чжи Ен убирала весь дом чище, чем раньше, стирала все детские вещи, готовила себе много еды, чтобы было молоко, и плакала больше, чем за всю свою предыдущую жизнь. И, кроме всего этого, у нее все болело.

Она вообще не могла пошевелить запястьем. Как-то в субботу она оставила малышку с Дай Хунем и пошла в ортопедическую клинику неподалеку, куда ходила, когда как-то вывихнула ногу. Пожилой доктор сказал, что ее запястья воспалены, но не очень сильно. Он спросил, не делала ли она что-то такое, что дает нагрузку на запястья? Она ответила, что недавно родила.

– Все суставы после родов становятся слабыми, – кивнул он с таким видом, словно хотел сказать «Ну понятно». – При кормлении грудью я не могу выписать никаких сильных лекарств. У вас есть время приходить на физиотерапию?

Чжи Ен покачала головой.

– Старайтесь давать запястьям отдых. Никакого другого способа нет.

– Я не могу, – тихо сказала Чжи Ен. – Я смотрю за ребенком, стираю и убираюсь…

Пожилой врач хихикнул.

– В прежние времена женщины стирали на стиральных досках, разжигали костры, чтобы прокипятить детское белье, подметали и мыли полы. И у них не было стиральной машины и пылесоса, как у вас. Ох уж эти современные женщины – ну на что вам жаловаться в наши дни?

Но грязное белье не забирается само в машинку, не заливает себя водой, не засыпает порошком и не вылезает оттуда, чтобы развесить себя на веревках для сушки. Пылесос не ездит вокруг с мокрой и сухой тряпкой, не вытирает пол, не стирает потом эту тряпку и не вешает ее сушить. Вы сами-то видели когда-нибудь стиральную машину или пылесос?

Доктор проверил предыдущие записи в истории Чжи Ен, сказал, что выпишет лекарство, не мешающее кормлению, и несколько раз щелкнул мышкой. «В прежние времена врачи должны были долго рыться в шкафах, чтобы найти карточку, делали записи и выписывали лекарства от руки. В прежние времена офисные работники бегали по офису с бумажками, чтобы найти начальника, который бы их подписал. В прежние времена фермеры сеяли руками и собирали урожай в корзины. На что им всем жаловаться в наши дни?» Но никто же не упрекает их в этом. В каждой области случились технологические прорывы, направленные на то, чтобы уменьшить количество физического труда, но люди почему-то особенно неохотно хотят признать, что все то же самое справедливо для домашней работы. Став домохозяйкой, Чжи Ен часто замечала, что мнения насчет домашней работы сильно поляризованы. Одни называют ее «домашним бездельем», а другие считают «работой, пожирающей жизнь», но при этом никто не пытается определить ее денежное значение. Может быть, потому, что, когда ты оцениваешь что-то, ты должен за него платить?

Мать Чжи Ен не могла помочь ей прийти в себя после родов, потому что была сильно занята в своем кафе. Бизнес был не тот, что раньше, потому что в торговом центре открылось много самых разнообразных ресторанов, им пришлось уменьшить количество работников, чтобы удешевить стоимость еды, и матери приходилось теперь работать больше. Но кафе все равно приносило достаточно денег, чтобы содержать младшего брата, который решил продолжить учебу. Мама, когда могла, приносила Чжи Ен еду из кафе.

– Я так горжусь моей маленькой кожа да кости девочкой. У нее теперь своя девочка, и она кормит и растит ее совсем одна, все сама. Вот она, всемогущая сила материнской любви.

– А как было, когда ты растила нас? Разве тебе не было трудно? Ты не жалеешь, что нас так много? Ты тоже была всемогущей?

– Уф. Даже начинать не хочу. Твоя сестра с рождения была крикуха. Орала день и ночь. Я то и дело бегала с ней в больницу, чтобы узнать, все ли с ней в порядке. Вас у меня трое, ваш отец в жизни ни одной пеленки не сменил, а ваша бабушка ела дома три раза в день, как часы. Мне столько всего приходилось делать, я с ног падала, у меня все болело. Это был ад кромешный.

Почему мать Чжи Ен никогда не говорила об этом? Никто не рассказывал Чжи Ен ничего подобного – ни мать, ни родственники, ни старшие друзья, ни ровесники, у которых уже были дети. Младенцы в кино и телевизоре были милые и прелестные, а их матери всегда представали изящными и успешными. Чжи Ен растила своего ребенка и справлялась с этим, но ей не хотелось слышать рассказов других о том, как они горды и успешны. Эти рассказы вызывали в ней чувство вины за свою постоянную усталость.

В год, когда Чжи Ен вышла замуж, по телевизору показали документальную программу про естественные роды, после чего было много публикаций на ту же тему. Натуральные роды внезапно приобрели популярность, фокус которой приходился на минимальное вмешательство, отсутствие медицинского контроля и ценность естественного процесса, в котором мать и дитя принимают все решения самостоятельно. Но в процессе родов приходится думать о безопасности двух жизней. Чжи Ен выбрала роды в больнице при помощи специалистов, потому что решила, что это безопаснее. Она считала, что планирование родов должно быть решением, основанным на взглядах родителей, а не на том, что скажут окружающие. Но многие средства массовой информации продолжали сообщать о возможных побочных эффектах лекарств и медицинского воздействия на новорожденных, вызывая в людях страх и чувство вины. Люди, которые сами пьют обезболивающее при малейших признаках мигрени и требуют анестетик при удалении прыща, хотят, чтобы женщины радостно и легко рожали, вынося боль, утомление и смертельный страх. Как будто это и есть материнская любовь. Идея «материнской любви» распространялась как религиозная догма. Примите Материнскую Любовь, как своего Господина и Спасителя, потому что Царство Небесное уже близко!

– Спасибо, ма, что каждый раз приносишь мне поесть. Я без тебя пропала бы с голоду.

Чжи Ен могла только сказать «спасибо» своей матери за все, что она сделала для нее.

Ее бывшая коллега с работы Канг Хи Су взяла выходной и пришла навестить Чжи Ен, принеся ей пеленки, памперсы и блеск для губ.

– А блеск зачем?

– Смотри, у меня тоже такой. Приятный цвет, да? У нас с тобой похожий цвет кожи, и я решила, что тебе он тоже пойдет.

Чжи Ен была рада, что Хи Су не сказала что-то вроде «Матери тоже женщины» или «Вылезай из этих треников и наряжайся хоть иногда». «Я увидела и решила, что тебе пойдет». Все. Точка. Просто и ясно. Чжи Ен почувствовала себя лучше и попробовала блеск. Он действительно ей шел, и она стала еще чуть счастливее.

Они заказали китайской еды с доставкой, болтали и сплетничали. Во время разговора Чжи Ен покормила дочку, Джи Вон, грудью и прикормом, поменяла ей пеленки, походила с ней по дому, когда та плакала, и уложила ее спать. Хи Су отказалась взять Джи Вон на руки, говоря, что боится как-то ей повредить, но разогрела в микроволновке детскую еду, принесла чистую пеленку и убрала посуду.

– Она милая и хорошенькая, – сказала Хи Су, глядя, как Джи Вон спит. – Но я бы не сказала, что тоже хочу такую.

– Она правда милая и хорошенькая, – согласилась Чжи Ен. – Но я бы не сказала, что мне все это нужно. Клянусь. Но если ты вдруг заведешь себе такую, то я отдам тебе все одежки Джи Вон.

– А если это будет мальчик?

– Знаешь, сколько стоит детская одежда? Если у тебя будет ребенок и кто-нибудь предложит одежки, тебе будет наплевать, розовые они, голубые или цвета какашки.

Хи Су зашлась от хохота.

Чжи Ен спросила, почему Хи Су взяла отгул посреди напряженного рабочего сезона, и та рассказала, что в офисе случился ужасный скандал. В женской туалетной комнате обнаружили скрытую камеру слежения, встроенную в дверной проем. Виновником оказался один из охранников здания двадцати с чем-то лет. Примерно два года назад, когда управляющая компания заключала договор с новой охранной фирмой, все старые охранники при входе были заменены молодыми. Кто-то говорил, что с молодыми охранниками безопасней, а другие считали, что эти охранники сами страшнее любых грабителей. Чжи Ен подумала, что же стало со старыми охранниками, которых уволили.

Но более волнующей частью скандала было то, как все это обнаружили. Оказалось, что охранник периодически выкладывал записи с камеры слежения на порнографический сайт, где частенько зависал один из мужчин, заведующих отделением в компании Чжи Ен. И довольно скоро этот заведующий заметил, что интерьер туалетной комнаты и одежда женщин ему хорошо знакомы, и понял, что это вообще-то его коллеги. Но вместо того чтобы сообщить об этом в полицию или самим жертвам, он показал эти картинки другим коллегам-мужчинам в офисе. Никто толком не знает, сколько мужчин показывали друг другу эти фотографии и что при этом говорили, сколько было фотографий и как долго все это продолжалось. Но один из сотрудников, который их увидел, сказал одной из женщин (с которой тайно встречался), чтобы она ходила в туалет на другом этаже. Заподозрив неладное, женщина стала расспрашивать его, и в конце концов он рассказал ей всю историю. Но она тоже не могла пойти с этим ни в полицию, ни к начальству, потому что они хранили свои отношения в секрете. Помучившись и не зная что делать, она поделилась с самой близкой из своих коллег, которой оказалась Канг Хи Су.

– Я предупредила всех женщин в офисе. Мы все вместе пошли, нашли камеру и сообщили в полицию, – сказала Хи Су. – Теперь всех допрашивают – и этого психа охранника, и извращенцев из офиса, которые показывали картинки друг другу.

– Это отвратительно. Просто отвратительно. – Чжи Ен просто не знала, что еще тут можно сказать. Затем до нее дошло, что и ее могли там сфотографировать, и она задумалась, кто мог увидеть эти фото и не лежат ли они в интернете прямо сейчас. Как будто угадав ее мысли, Хи Су добавила, что камера была установлена этим летом, уже после того, как Чжи Ен ушла из компании.

– Я хожу к психотерапевту, – сказала Хи Су. – Все это сводит меня с ума. Хотя я делаю вид, что все в порядке, смеюсь и разговариваю с людьми как ни в чем не бывало, мне постоянно кажется, что меня могут узнать. Каждый раз, когда я встречаюсь с незнакомцем глазами, я думаю, не видел ли он тех фото, а когда мне кто-то улыбается, мне кажется, что он смеется надо мной. Большинство женщин в офисе принимают таблетки или ходят на терапию. Джан Юн приняла слишком много снотворных, и ей промывали желудок. Некоторые женщины уволились – две из отдела Общих событий, Чой Хиджи и Парк Син Янг, помощницы управляющих секторами.

Слушая Хи Су, Чжи Ен подумала – если бы она не уволилась, ее бы тоже сняли скрытой камерой. И ей, как и другим женщинам с работы, пришлось бы сейчас принимать успокоительные или уходить с работы. Она никогда не могла себе представить, что такая обычная женщина, как она, может стать сюжетом порнографических снимков, выложенных в Сеть. Работник службы безопасности установил в женском туалете скрытую камеру, а ее коллеги-мужчины распространяли картинки. Хи Су сказала, что никогда больше не сможет доверять мужчинам.

– И знаешь, виновники потом еще обвиняли нас, что мы к ним слишком строги, – добавила она. – Мол, они же не ставили камеру и не делали фото, а только смотрели картинки на сайте, куда мог зайти каждый, а теперь мы относимся к ним, как к сексуально озабоченным. Они распространяли эти фото и замешаны в преступлении, но даже не понимают, что́ сделали плохого. У меня от этого крыша едет.

Хи Су сказала, что Юнсил, начальница отдела, вместе с теми из пострадавших, которые решили бороться, связалась с организацией по защите прав женщин. Она собирается уйти из компании и берет с собой некоторых сотрудниц, чтобы начать свой бизнес, потому что директор компании отверг требования пострадавших о том, чтобы компания принесла им свои извинения, наказала виновных и приняла меры к тому, чтобы такое больше не повторялось. Он хотел просто потихоньку прикрыть все это. «Если об этом узнают в отрасли, это разрушит репутацию компании, у виновников есть родители и семьи, неужели вы хотите вот так разрушить людям жизнь и чтобы все узнали, что ваши фотографии находятся там?» И эти слова вылетели изо рта директора компании, который считался наиболее разумным и прогрессивным на фоне всех остальных. Для Юнсил это стало последней соломинкой.

– Как раз тот факт, что у них есть родители и семьи, – отрезала Юнсил, – и значит, что они не должны были так поступать, а не то, что мы должны их простить. Вы сами должны одуматься. Может, в этот раз вам и повезет прикрыть свою задницу, но, если вы так и будете заметать мусор под ковер, у вас снова скоро произойдет что-то в этом же роде. Вы же в курсе, что в нашей компании не проводятся обязательные семинары для персонала про сексуальные преступления, да?

На самом деле сама Юнсил тоже была напугана и измучена. Все они – начальник отдела Юнсил, Канг Хи Су и другие пострадавшие – очень хотели, чтобы с этим скандалом наконец было покончено и они бы снова могли вернуться к нормальной жизни. Если виновные боялись расстаться только с небольшой частью своих привилегий, пострадавшие рисковали потерять все.

Джан Джи Вон начала ходить в ясли, когда ей исполнилось чуть больше года, и, на удивление, легко адаптировалась к ним. Ее приводили туда в 9:30 утра, она перекусывала, играла, обедала, а в час дня ее забирали домой, мыли и укладывали спать. Так что, не считая времени на то, чтобы отвести и забрать малышку, Ким Чжи Ен получила примерно три часа свободного личного времени. Большую часть этих трех часов она проводила за стиркой, уборкой, мытьем посуды и приготовлением еды. У нее едва хватало времени присесть и выпить чашку кофе.

На самом деле, по статистике, у матери, следящей дома за ребенком до двухлетнего возраста, есть на себя четыре часа десять минут в сутки, а у матери, отправляющей ребенка в ясли, есть четыре часа двадцать пять минут, что составляет только пятнадцать минут разницы между ними. Это означает, что мать не может отдохнуть, даже если ребенок ходит в ясли. Разница только в том, делают они домашнюю работу вместе с ребенком или без него[19]. Но для Чжи Ен даже то, что она могла сосредоточиться на хозяйстве, было уже огромным облегчением.

Воспитательница в яслях сказала, что Джи Вон хорошая малышка и отлично справляется, так что можно попробовать оставлять ее в яслях на дневной сон и забирать немного попозже. Чжи Ен ответила, что пока будет забирать ее после обеда, но сама мысль, что у нее может появиться немного времени на себя, вызвала в ней интерес и мысль, что она может начать что-то новое.

До появления Джи Вон Чжи Ен с Дай Хунем сэкономили денег и выплатили ссуду по джеонс. Но после двух лет хозяин снова увеличил залог на 60 миллионов вон и им пришлось снова взять ссуду. Они не могли купить собственную квартиру только на зарплату Дай Хуня, а выплата ипотеки стала бы еще труднее после того, как Джи Вон пошла бы в детский сад и на внешкольные занятия. Чжи Ен чувствовала, что тоже должна зарабатывать деньги. Жилье, стоимость жизни и обучения постоянно росли, не зная никаких границ. Все, кроме тех, кто получил большое наследство или родился в богатой семье, должны были туже затягивать пояса.

Вокруг Чжи Ен было много матерей, которые, отправив детей в ясли, начали работать. Кто-то фрилансил на дому, делая примерно ту же работу, что и раньше; некоторые вышли на рынок частного преподавания и стали давать уроки, кто-то преподавал на подготовительных курсах или открыл дома нечто подобное; но чаще всего они находили почасовую работу кассирами или официантками в ресторанах и кафе, занимались телемаркетингом или становились служащими, которые ходят по домам, заменяя водоочистительные фильтры. По статистике, больше половины женщин, ушедших с работы, не могут найти новую в течение пяти лет. И даже в тех случаях, когда им удается ее найти, их новая работа часто оказывается более низкого ранга в плане профессионального статуса: удваивается число женщин, работающих на маленьких (четверо или меньше сотрудников) предприятиях; уменьшается процент работающих в офисах или на производстве, увеличивается процент занятых в сфере обслуживания, ресторанном бизнесе и в индустрии продаж. Условия оплаты со временем тоже становятся только хуже[20].

С тех пор как появились государственные детские ясли, молодых матерей начали осуждать за то, что они бросают там детей, чтобы пить кофе, делать маникюр и ходить по магазинам. На самом же деле такой образ жизни могли позволить себе только очень немногие семьи. Гораздо больше матерей в это время обслуживали столики в ресторанах и кафе, делали маникюр другим и работали продавщицами в магазинах за минимальную почасовую оплату. С тех пор как родилась Джи Вон, каждый раз, когда Чжи Ен встречала работающую женщину своего возраста, она думала: «У нее есть ребенок? Сколько ему? Кто за ним смотрит?» Многие просто не хотят принять тот факт, что все жизненные трудности – стагнация в экономике, высокая стоимость жизни, суровые условия труда и тому подобное – влияют на мужчин и женщин в равной мере.

Чжи Ен отвела дочку в ясли и зашла в супермаркет купить продуктов, когда заметила в лавке мороженого объявление, что они ищут почасового работника в будние дни. С 10 до 16. 5600 вон в час. Подходит для домохозяек. Это заинтересовало Чжи Ен. Женщина, работающая в лавке, тоже казалась домохозяйкой. Чжи Ен заказала стаканчик мороженого и спросила про почасовую работу. Женщина дружелюбно объяснила ей, что у нее тоже двое детей и что она работает тут уже четыре года, пока дети в детском саду. Она сказала, что уходит потому, что ее старший ребенок должен пойти в первый класс. И что ей очень жалко уходить.

– По будням работы не очень много, потому что лавка находится в глубине здания, а когда становится холодно, покупателей еще меньше. Сперва у меня болели руки, когда я набирала мороженое, но потом я привыкла.

– А вы подписывали контракт, чтобы получить бонусы после двух лет работы?

– Господи. Похоже, вы ничего не знаете о почасовой работе, правда? На почасовой работе никто не подписывает никаких контрактов и не получает бонусов. «Выходишь работать завтра». – «Да, господин». Это устроено так. Вы договариваетесь на словах, ты начинаешь работать, тебе платят иногда на твой банковский счет, иногда на счет мужа. Мой хозяин был очень любезен и сделал мне маленькую прибавку, потому что я проработала тут долгое время.

То ли потому, что они обе были матерями, то ли оттого, что Чжи Ен ничего не знала о почасовой работе, но женщине с мороженым, кажется, хотелось, чтобы Чжи Ен получила ее работу. Она сказала, что не так-то много есть работ, которые ты можешь делать, пока дети в саду, что Чжи Ен не найдет ничего лучше этого и что она уберет пока объявление о поиске работника, чтобы Чжи Ен могла подумать об этом и сообщить ей о своем решении. Чжи Ен сказала, что обсудит это с мужем, и уже собралась уходить, когда женщина добавила:

– Знаете, я ведь тоже окончила университет.

Чжи Ен чуть не подавилась от этого внезапного признания. Она весь день не могла не думать о словах этой женщины. Когда Дай Хунь вечером вернулся с работы, Чжи Ен спросила, что он об этом думает. Дай Хунь поглядел на часы и глубоко задумался.

– Ты действительно хочешь это делать? – спросил он.

Если честно, Чжи Ен не любила мороженое. Она не интересовалась мороженым, не видела себя изучающей что-то, связанное с ним, не представляла себе карьеры в данной области. Не было никакой перспективы перейти из почасовых работников в постоянные, или в менеджеры, или в гораздо более желанный отдел в компании, производящей мороженое. Она, скорее всего, будет получать минимальную оплату до самого ухода. В этой работе не было ни роста, ни перспектив, но на ум приходила немедленная выгода от нее. Ежемесячная добавка к семейному бюджету размером 700 000 вон была довольно заметной для семьи со средним доходом. Эта работа не требовала поисков няни, и Чжи Ен смогла бы справляться с ней, с заботой о ребенке и с хозяйством. Но решение было непростым.

– Так ты действительно хочешь это делать? – снова спросил Дай Хунь, и она ответила: «Нет».

– Конечно, нельзя прожить жизнь, делая только то, что хочется. Но, Чжи Ен, я делаю на работе то, что мне нравится. Я не могу заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь, ведь это я заставил тебя уйти с работы, которую ты любила, в то время как сам продолжаю работать на любимой работе. По крайней мере, я считаю так.

Чжи Ен впервые за десять лет поймала себя на мыслях о своей будущей карьере. В то время как десять лет назад в приоритете были ее интересы и навыки, сейчас надо было учитывать гораздо большее число факторов. Самое главное – сможет ли она смотреть за Джи Вон сама, то есть будет ли эта работа позволять ей отводить Джи Вон в садик и не нанимать няню.

Работая в маркетинговом агентстве, Чжи Ен всегда хотела стать репортером новостей. Ей было бы трудно найти работу репортера через агентства по найму, но найти работу фрилансера казалось вполне выполнимой задачей. Возможность начать что-то новое заставила ее сердце затрепетать от давно забытого восторга. Сперва она стала искать курсы журналистики, но в большинстве программ были только вечерние часы для тех, кто работал днем и мог учиться только по вечерам. В это время ясли были уже закрыты, и даже если бы ее муж уходил с работы вовремя, к моменту, когда она добралась бы до курсов, половина занятия уже прошла бы. Можно было бы нанимать по вечерам няню, но найти такую, которая работала бы только по вечерам и очень недолго, было почти невозможно. Ну и тот факт, что надо нанимать няню для того, чтобы даже не работать, а только учиться, сам по себе вызывал у нее беспокойство. Стоимость обучения вместе с оплатой няни обошлись бы совсем недешево.

Дневные программы были в основном для хобби или для получения лицензий на преподавание чтения, письма и истории детям. Как будто бы кто-то говорил: «Ну, если вы можете себе позволить, пусть у вас будет хобби. Если нет, учите своих или чужих детишек». Сфера интересов и потенциала ограничивалась только потому, что у Чжи Ен был ребенок. Изначальное чувство восторга быстро сменилось ощущением беспомощности.

Когда она решила все же вернуться в лавку с мороженым, место было уже занято. Чжи Ен поклялась себе, что если она еще хоть раз увидит, что где-то предлагают почасовую работу в удобные для нее часы, то она возьмет ее, невзирая на то какой будет эта работа.

Волна жары отступила, сменившись по-настоящему осенними днями. Чжи Ен забрала дочку из яслей и посадила в коляску. По пути в близлежащий парк, куда они отправились, чтобы подышать воздухом и погреться на солнышке, пока не наступили холода, Джи Вон уснула. Чжи Ен хотела было повернуть и пойти домой, но погода была такой хорошей, что она решила продолжить прогулку. На улице напротив входа в парк открылась кофейня, где предлагали дневную скидку на кофе. Чжи Ен купила себе стаканчик американо и присела на скамейку в парке.

Джи Вон крепко спала, приоткрыв ротик, из которого свисала прозрачная слюнка. Чжи Ен наслаждалась кофе на скамейке в парке впервые за очень долгое время. На соседней скамейке сидели несколько офисных работников примерно того же возраста, что и сама Чжи Ен. Они пили кофе, купленный в том же кафе. Даже зная, как они устают и выматываются, ей трудно было не смотреть в их сторону с завистью. Один из парней взглянул на нее и прошептал что-то своим коллегам. Чжи Ен не могла расслышать все, но уловила какие-то обрывки их разговора. «Хотел бы я жить на содержании у мужа… Таскаться по паркам и распивать кофе… таким паразиткам одно удовольствие… В жизни не женюсь на корейской женщине…»

Чжи Ен выбежала из парка, пролив себе на руку горячий кофе. Джи Вон проснулась и заплакала, но Чжи Ен даже не заметила этого на бегу, толкая перед собой тяжелую коляску. Весь день Чжи Ен была как в бреду. Она покормила Джи Вон холодным супом, забыла надеть ей подгузник, так что малышку пришлось переодевать всю, забыла, что выстирала кучу белья, и ей пришлось развешивать его смятым уже после того, как Джи Вон заснула. Когда Дай Хунь вернулся с бизнес-ужина уже после полуночи, неся с собой пакет пирожков из красных бобов в виде золотых рыбок, Чжи Ен вдруг поняла, что пропустила и обед, и ужин. Когда она сказала мужу, что весь день не ела, он спросил у нее, что случилось.

– Меня назвали паразиткой.

Дай Хунь глубоко вздохнул и сказал:

– Эти комменты в интернете пишут тупые подростки. Никто не использует таких слов в нормальной жизни. И никто не думает о тебе так.

– Нет, я слышала это сегодня собственными ушами. В парке, который через улицу. От парней из офиса, в костюмах, лет тридцати. Они так меня называли.

Чжи Ен рассказала мужу, что было днем. Когда это случилось, она испытала только шок и ужас и захотела немедленно уйти. Но теперь, переживая ситуацию заново, она вся раскраснелась. У нее затряслись руки.

– Кофе стоил 1500 вон. Они пили такой же кофе, так что должны были знать, сколько он стоит. Скажи мне – что, я не заслужила чашки кофе за 1500 вон? Да мне плевать, 1500 это вон или 15 миллионов. Никого не касается, что я делаю с деньгами своего мужа. Что я, ворую их у тебя? Я чуть не умерла от боли, рожая нашего ребенка. Мои привычки, карьера, мои мечты, да вся моя жизнь, я сама – я все отдала, чтобы растить этого ребенка. И вот я стала паразитом. Что мне теперь делать?

Дай Хунь ласково прижал ее к себе и обнял за плечи. Не зная что сказать, он только гладил ее по спине и приговаривал: «Это не так. Не надо так думать».

Чжи Ен время от времени превращалась в других людей. Кто-то из них был жив, кто-то умер, но все они были знакомыми ей женщинами. Не важно, как это выглядело – это не было ни шуткой, ни притворством. Она становилась ими совершенно искренне, полностью и целиком.

2016

Это был обзор предыдущей жизни Ким Чжи Ен, основанный на рассказах самой Чжи Ен и ее мужа. Пациентка посещает меня дважды в неделю на 45-минутную сессию, и, хотя ее симптомы постоянно уменьшаются, они не исчезли окончательно. В целях облегчения ее депрессии и бессонницы я выписал ей набор антидепрессантов и снотворных.

Когда я впервые услышал описание симптомов Чжи Ен от ее мужа Дай Хуня, я заподозрил здесь диссоциативное расстройство личности (с которым я лично сталкивался только в процессе обучения), но в ходе нашей первой очной сессии я пришел к выводу, что у Чжи Ен типичный случай послеродовой депрессии, перешедшей в депрессию ухода за ребенком. Но по мере продолжения терапии моя уверенность в диагнозе стала меркнуть. Это не значит, что Чжи Ен была настроена против меня или насторожена. Она не жаловалась на страдания и несправедливость своего существования и не продолжала переживать детские травмы. Она не открывалась без предварительных просьб и уговоров, но, начав делать это, обнаруживала глубоко скрытые воспоминания и описывала их во всех подробностях, спокойно и логично. Глядя на моменты и сцены из жизни Чжи Ен, которыми она предпочла поделиться со мной во время сессий, я осознал, что, возможно, поторопился с диагнозом. Я не говорю, что ошибся – просто я со временем понял, что существует мир, о котором я не подозревал.

Если бы я был среднестатистическим мужчиной в возрасте примерно сорока лет, я мог бы прожить всю жизнь без подобных открытий. Только наблюдая за медицинской карьерой своей жены – когда мы вместе учились в медицинском институте, она была лучшей студенткой, чем я, но ей приходилось идти на один компромисс за другим в процессе перехода с постоянной должности профессора офтальмологии к работе врача по контракту и полностью отказаться от карьеры, – я осознал, что значит быть женщиной, особенно матерью, в Корее. Если честно, это совершенно естественно, что мужчины остаются в неведении, если только, как я, напрямую не сталкиваются с этими особенными обстоятельствами, потому что мужчины не играют основной роли в процессе деторождения и ухода за детьми.

Чередуя детский сад и непрерывный поток сменяющихся нянь, моя жена умудрилась совместить семью и работу безо всякой помощи родственников с обеих сторон – мои жили в другом городе, а ее перебрались в Америку. Эти годы прошли, и наш сын наконец пошел в начальную школу. Когда уроки заканчивались, он оставался в группе продленного дня и ждал, чтобы за ним пришел его учитель по тхеквондо. Занимаясь основами тхеквондо и прыжками через скакалку, он ждал в спортивном центре, пока жена не приходила за ним. Она говорила мне, что ей начало казаться, что она может вздохнуть. Но это было преждевременно. Перед началом летних школьных каникул ей позвонили из школы, потому что наш ребенок ткнул своего одноклассника карандашом в руку.

Нам сказали, что он встает на уроках и ходит по классу. Что плюет в суп перед тем, как съесть его. Что пинает одноклассников по ногам и ругается на учителя. Моя жена не могла поверить тому, что слышит. Хотя наш сын раньше часто плакал, умоляя мать не уходить на работу и не бросать его в детском саду, он всегда был милым и послушным ребенком. Мы иногда беспокоились, когда он приходил домой с синяками, потому что его побили другие дети, но мы в первый раз услышали, что он сам начинает драки. Его классный руководитель предположил, что у него может быть СДВГ. Я настаивал, что этого быть не может, но жена не согласилась со мной.

– Послушай, но я же психиатр. Почему ты не веришь мне?

Жена посмотрела на меня.

– Любой диагноз может быть поставлен только после того, как врач встретится с пациентом, посмотрит ему в глаза и выслушает его жалобы. Ты делал все это с нашим сыном? Ты не проводишь с ним и десяти минут в день. Даже находясь с ним в одной комнате, ты смотришь на свой телефон, а не на сына. Что ты знаешь о нем? Что ты можешь знать, глядя, как он спит? Слушая, как он дышит? Неужели с тех пор, как мы с тобой виделись в последний раз, на тебя снизошло небесное откровение? Мне казалось, я замужем за врачом, а не за шаманом.

В то время я как раз занимался переводом своей клиники в более крупное помещение. Я целый день получал сообщения, связанные с работой. Да, время от времени я читал новости в телефоне, но я не играл там в игры и не болтал с коллегами о пустяках. Тем не менее все, что она сказала, было правдой, и я не стал ей возражать.

Хоть я и не видел связи между работой жены и психологическими проблемами ребенка, учитель считал, что было бы лучше, если бы жена оставалась с ним дома, по крайней мере пока он учится в младших классах. Так что жена решила взять на работе бессрочный неоплачиваемый отпуск. Теперь она вставала по утрам еще раньше, чтобы приготовить завтрак, разбудить сына, умыть, накормить и одеть его, отвести в школу и забрать оттуда. Она была дома, когда к нему приходили преподаватели музыки и рисования. По ночам она спала в его комнате. Она сказала, что вернется на работу, когда сыну станет лучше, и попросила своего друга с работы придержать для нее должность. Но лучше не становилось, и через короткое время она сказала другу, что больше такой необходимости нет.

Был последний день года. Я вернулся домой поздно, после встречи с друзьями по университету, и обнаружил, что жена пишет что-то за кухонным столом. Подойдя ближе, я увидел, что она решает задачки в школьной тетрадке по математике. Такой тетрадке, знаете, для младших школьников, где цветные буквы и картинки занимают больше половины страницы.

– Почему ты делаешь уроки вместо сына?

– В школе каникулы. Кроме того, они больше не задают на дом уроков. Ты мог бы и сам это знать.

– Тогда что же ты делаешь?

– Мне просто нравится это. Знаешь, та математика, которой их сейчас учат в школе, сильно отличается от того, чему учили нас. Это действительно трудно и очень интересно. Посмотри. Это настоящая схема транспорта Сеула, и нужно найти свой автобус, читая расписание, схему и маршрут. Разве не здорово?

Честно говоря, ничего особенного в этом не было, и уж точно я бы не стал жертвовать из-за этого часами сна. Но было поздно, я решил не придавать этому значения, пробурчал, что это действительно здорово, и пошел спать.

В выходные я решил вынести мусор. И нашел в стопке старой бумаги целую пачку этих тетрадей – все исписанные. И это был не первый раз, когда выбрасывались такие пачки. Но раньше я думал, что это наш сын так усердно занимается. Я было решил, что над этим можно посмеяться, как над забавным увлечением, но что-то тут было не так. Моя жена была очень способна к математике. Когда она училась в школе и в университете, то участвовала во всех математических олимпиадах и всегда получала самые высокие баллы за все математические курсы и экзамены и даже на выпускном экзамене получила бы высший балл, если бы не пропустила один ответ. Именно поэтому я не мог понять, почему она так привязалась к этим дурацким тетрадкам. Когда я снова спросил ее об этом, она спокойно повторила, что ей это нравится.

– Ну как это может тебе нравиться? Это же просто до умопомрачения.

– Мне нравится. Это самое интересное из того, что я делаю в последнее время, ясно? Вот и все. Это единственная вещь, которую я могу контролировать.

Моя жена до сих пор решает задачки по математике для начальной школы, и я могу только надеяться, что в один прекрасный день она станет делать что-то другое, что-то более интересное. Что-то, что у нее получается, что она любит, что она действительно хочет делать – а не просто нечто, заполняющее пустоту. И то же самое относится к Чжи Ен.

Я посмотрел на маленькое семейное фото у меня на столе. Это фото с первого дня рождения нашего сына. Он кажется совсем маленьким и почти неузнаваемым, тогда как мы с женой выглядим точно так же, как сейчас. Когда я понял, что с тех пор мы не сделали ни одного семейного фото, я ощутил укол вины. В этот момент в дверь моего офиса постучали. Похоже, кто-то еще задержался на работе.

В комнату зашла Ли Су Юн, одна из наших консультантов. Она поставила на подоконник маленький кактус в горшке и обратилась ко мне с обычными прощальными словами: «Спасибо вам за все. Мне так жаль, что я должна уходить. Надеюсь, что когда-нибудь я снова смогу выйти на работу». Я ответил такими же стандартными словами: «Мне очень жаль, спасибо за всю вашу помощь, мы будем рады, если вы к нам вернетесь». Сегодня был ее последний рабочий день. С учетом того, что врач прописал ей постельный режим, было вообще странно, что она задержалась тут так поздно.

– Я просто наводила порядок в карточках пациентов, – тут же объяснила она, заметив вопросительное выражение у меня на лице.

Су Юн год назад порекомендовал нам директор клиники, и с тех пор она работала с нами. После шести лет замужества и бесплодных попыток ей наконец удалось забеременеть, но ей говорили, что ее состояние нестабильно. После нескольких угроз выкидыша она решила «временно» оставить работу. Сперва я был недоволен этим известием, считая, что она могла бы просто взять пару месяцев отпуска вместо того, чтобы уходить совсем, но потом решил, что это к лучшему, потому что она все равно бы ушла в декрет и доставляла бы кучу неудобства всей клинике, беря потом больничный то на себя, то на ребенка.

Су Юн, безусловно, была прекрасным работником. И очень красивой – ее можно было назвать элегантной, она стильно и со вкусом одевалась, была обаятельной и сообразительной. Она даже запомнила, какой кофе я люблю – из какой кофейни, сколько порций эспрессо, – и всегда приносила его по пути на работу. Бодрая и любезная, она всегда улыбалась и сотрудникам, и пациентам. После ее внезапного ухода некоторые пациенты даже решили прекратить терапию, вместо того чтобы перейти к другим консультантам нашей клиники. Так что ее уход стал потерей для клиники в целом. Даже лучшие из работающих женщин приносят кучу проблем, если у них не решен вопрос появления и воспитания детей.

Я позабочусь, чтобы та, кто придет вместо Су Юн, была не замужем.

1 Парк Джэ Хунь. Статистическая семья. 2015, с. 57–58. Мати. Чон Гван Юл. Корни женоненавистничества? Сентябрь 2015. Сисалн Журнал.

2 Соотношение полов при рождении в порядке рождения. Статистика Кореи.

3 Ким Си Хунь. Неучтенная работа. 2016, с. 21–29. Самчанг.

4 Парк Джи Хунь. Статистическая семья. 2015, с. 61, Мати.

5 Существует ли закон против школьных президентов-женщин? 4 мая 1995 года. Корейские Новости.

6 Статистические показатели и демографические соотношения. Статистика Кореи.

7 Интернет-страница Министерства семьи и гендерного равенства.

8 Непрерывные протесты против роста платы за обучение. 6 апреля 2011. Новости Йонап.

9 Рынок труда в ключевых словах. 14 декабря 2005 г. Донг-А-Илбо.

10 Постоянная дискриминация, основанная на гендерных предпочтениях в службе труда. 11 июля 2005 г. Новости Йонап.

11 Юн Джонг Хи. Июль 2015. Современное использование декретного отпуска и его применение. Отчет по трудовым трендам.

12 Отчет 2015 по труду и трудоустройству. Министерство труда. С. 83–84.

13 Гендерный разрыв зарплаты, 2014, OECD.

14 Лучшие и худшие места для работающих женщин. Март 2016. The Economist.

15 Отмена системы ходжу: преодоление барьера на пути к равенству. 2008. Политический доклад Администрации Му-Хунь.

16 Может ли выбор фамилии моими родителями привести к равенству? 5 марта 2005. Женские новости.

17 Женская жизнь в Статистике 2015. Статистика Кореи.

18 Чой Мин-Йонг. Текущая ситуация и задачи политики поддержки женщин во время перерыва в карьере. Ревью здоровья и социального состояния. Сентябрь 2015, с. 63.

19 «Конец домохозяек» Ханкйоре 21. Т. 948.

20 Ким Юн Гок. «Статус женщин с перерывом в карьере и политические задачи». Анализ 2015 г. рынка труда Кореи Службой информации занятости.

Продолжить чтение