Скандинавские мифы и легенды. Жизнеописания богов и героев с иллюстрациями и подробными комментариями

Гиннунгагап

Зияла бездна.

В ней не было ничего. Но она была полна ничто; ничто ждало. Как давно появилась бездна? Узнать было невозможно. Время не двигалось, ибо нельзя было замерить его ход. Не было солнца. Не было луны. Не было звезд, земли, неба, моря, песка, не было верха и низа. Это место называлось Гиннунгагап: здесь не было ничего и было все.

Начинают течь реки. Они бегут откуда-то издалека, из снежного царства Нифльхейма, и прорываются во тьме источника Хвергельмир, из которого исходят все потоки. В источнике извивается и переплетается множество змей; их яд смешивается с водой и образует одиннадцать рек, известных как Эливагар. Пока эти реки текут в Гиннунгагап, на воде образуется лед, и вскоре (или спустя вечность – измерить время невозможно) пустота замерзает. В воздухе носится ядовитая взвесь; замерзая, она обращается в иней. Иней заполняет пустоту.

Нифльхейм холоден настолько, насколько только можно себе представить, но пустота отделяет его от другого места, которое называется Муспельхейм, горячего, как пламя огня. Искры из Муспельхейма разогревают край Гиннунгагапа, и по мере таяния льда к центру пустоты устремляется теплый туман. Там, где встречаются огонь и лед, тепло как спокойным, безветренным весенним днем.

Начало Вселенной в скандинавской мифологии лежит в соединении первичных сил в пустом пространстве Гиннунгагапа

Аудумла (Николай Абрахам Абильгор, 1790)

Из талой воды, яда и тумана начинает рождаться жизнь. Имя первого существа – Имир; оно является мужчиной и женщиной одновременно и станет предком всех великанов мира. Первая пара – великан и великанша – появляется из вспотевших подмышек этого гиганта, когда тот спит. Затем он соединяет ноги, в поту между которыми зарождается сын. Так начинается длинная родословная инеистых великанов.

Едва ли Имир мог бы выжить в этой туманной пустоте, если бы не корова Аудумла и ее молоко. Аудумле здесь не найти травы, но она лижет соленый лед Гиннунгагапа и тем поддерживает в себе жизнь.

Но это не все.

Аудумла особенно любит лизать один кусок льда. Ее язык медленно двигается по льду, и вот внезапно появляется клочок волос. На следующий день из-под земли показывается голова. А на третий день Аудумла слизывает остатки льда с человеческого тела. Этого совершенного в своей красоте мужчину зовут Бури. Он первый бог. У Бури есть сын по имени Бёр. Бёр женится на Бестле, дочери великана по имени Бёльторн, и так заключается первый из множества браков между богами и великаншами. У Бёра и Бестлы рождаются три сына: их зовут Один, Вили и Ве – и они создадут мир.

Убийство Имира

Одину и его братьям нужны были строительные материалы. В Гиннунгагапе их было немного, не считая тумана и обледенелых скал, потому три брата убили великана Имира, разрубили его тело на куски и создали мир из плоти и костей гиганта. Из Имира вытекло столько крови, что она затопила весь Гиннунгагап. Утонули все великаны за исключением внука Имира, Бергельмира, и его жены: потоп они переждали, плавая в корыте. Боги не дали крови Имира пропасть попусту: они использовали ее для того, чтобы окружить мир огромным океаном, который велик настолько, что большинство людей не верит в возможность его пересечь. Даже после этого у них осталось несколько капель, которыми они наполнили озера и пруды на суше, иные из которых весьма глубоки.

Боги не дали крови Имира пропасть попусту: они использовали ее для того, чтобы окружить мир огромным океаном, который велик настолько, что большинство людей не верит в возможность его пересечь.

Холмы и долины мира боги сотворили из плоти Имира. Из костей его они подняли крутые скалы и горы. А раздробив зуб великана, они наполнили морские берега и горные проходы камнями и песком. В теле Имира Один с братьями обнаружили слепо копошащихся червей. Боги наделили их разумом, мудростью и любовью к изготовлению драгоценных вещей – они стали гномами. И до сей поры гномы живут в скалах и под горами земли, в глубине плоти Имира. Затем подняли череп Имира над Гиннунгагапом, чтобы сделать огромный небесный купол. Чтобы поддерживать его, боги поставили в каждый угол по гному: этих четверых гномов зовут Север, Юг, Восток и Запад, и они держат небо, чтобы то не упало на землю.

Один и его братья создают мир (Лоренц Фрёлих, 1895)

Сотворение дня и ночи

Выжившие великаны были изгнаны из Мидгарда в горы и железные леса на берегах окружающего мир моря. Один из потомков Имира, которого звали Нарфи, поселился в горах. У него была дочь по имени Нотт («Ночь»), которая была темна, как и большинство ее родственников. Она трижды сочеталась браком с мужьями, которые заметно отличались друг от друга. Первого из них звали Нагльфарги, и с ним Нотт прижила сына по имени Ауд («Процветание»). Во втором браке с Аннаром она родила дочь, которую назвали Ёрд («Земля»); зачастую ее поминают как Сестру Процветания. Третий, и последний, союз Нотт заключила с Деллингом («Блистающий»), и для нее эта связь была куда более выгодной, ибо Деллинг был не великаном, но потомком богов. У них родился прекрасный ребенок, притягивавший взгляд и явно пошедший в отца: родители назвали его Дагр («День»).

Мало что из этого ускользнуло от Одина. Перед тем как мальчик вырос, Один явился, похитил Ночь и День из дома и выдал им по коню и колеснице, на которых они скачут по небу. Великаншу Нотт везет лошадь по имени Холодная Грива, и пена с ее удил падает на землю каждое утро – это роса. Каждый видел, как она блестит на траве ранним утром, пока солнце не согреет поля. Дагр следует за матерью в колеснице; его тянет Блестящая Грива, и исходящее от коня сияние освещает все небо и землю под ним. Мать и сын следуют друг за другом в бесконечном путешествии по небесам, вечно двигаясь на одной и той же скорости под бдительным оком Одина.

Золотой век

Когда был сотворен Мидгард, боги и великаны получили предназначенные им владения, а землю, созданную из плоти Имира, покрыли травы и деревья. Теперь, обезопасив мир от гигантов, боги обратили свои силы на создание более возвышенных вещей для жизни. Сперва они построили на высоких холмах огромные деревянные храмы. Затем они возвели палаты для жилья и устроили мастерские, чтобы кузнецы могли изготавливать предметы и перековывать драгоценные металлы в роскошные вещицы. В те времена золото находили без труда, и боги украшали свои палаты золотыми столами, на которые ставили тарелки и чаши из этого металла. Из кузен доносился яркий звон молотов, а из лесов ему вторил перестук топоров, валивших деревья. Боги регулярно встречались на равнинах Идавёлль, дабы разделить свои сокровища, огласить законы и судебные решения и наделить счастливых богов великолепными жилищами. Однако они занимались не только строительством, кузнечным делом иизготовлением драгоценных пред-метов. У них было время и для того, чтобы расслабиться и насладиться придуманной им игрой в тафль – в нее играли среди полей красивейшими золотыми игральными фигурами. То был золотой век, в который все боги были счастливы.

Дагр скачет на Скинфакси (Петер Николай Арбо, 1874)

Нотт скачет на Хримфакси (Петер Николай Арбо, 1887)

Фарерская марка, изображающая Аска и Эмблу (Анкер Эли)

Итак, в ту первую эпоху мира, до прихода великанш, царила праздность. Но тогда не было еще людей, которые могли бы насладиться вселенной или принять участие в разделе нового богатства. Однажды Один с братьями гуляли вдоль берега и набрели на две коряги: ясень и виноградную лозу. Одно бревно странным образом напоминало мужчину, а другое – женщину. Братья вытащили их на берег и стали ломать голову над их сходством с живыми существами: было ли это грубое подобие работой гномов, любящих мастерить и вырезать фигуры? Братья решили, что странные коряги следует оживить: сначала подошел Один и дал им дыхание; потом Вили одарил их разумом и способностью двигаться; а Ве наделил их чертами лица, речью, слухом и зрением. Затем боги вручили людям одежду, дабы защитить их нежную кожу от солнца и соленых морских брызг, и прозвали мужчину Аском, а женщину – Эмблой. Им был дан дом под защитой стены Мидгарда, и от них происходят все люди вплоть до настоящего дня. Поэты до сей поры называют женщин «ясными березами из золота», а мужчин – «яблоневыми деревьями битвы»: человечество вышло из древесины, мужчины и женщины тесно связаны с деревьями. Это не забылось.

Двух потомков Аска и Эмблы боги принудили работать еще в первые дни мира. Человек по имени Мундильфари имел двоих необыкновенно красивых детей: мальчика, которого он назвал Мани («Луна»), и лучезарную дочь по имени Соль («Солнце»). Надменность отца, давшего своим отпрыскам имена луны и солнца, разозлила богов. Они забрали прекрасных детей и унесли их на небеса, поручив управлять лошадьми, которые тянут по небу светила. Соль правит колесницей солнца, а Мани – повозкой луны. Лошадей, которые тянут солнце, зовут Арвак («Рано просыпающаяся») и Алсвин («Быстро бегущая по небу»); на их ушах и животах начертаны руны. Солнечные лучи жарки, как нутро печи, и находиться так близко к ним было бы чрезвычайно неприятно, если бы не меха, которые боги подвесили им под плечи, – эти меха называются «Холодное железо» и не дают лошадям перегреться. Еще двоих детей Один отправил в колесницу луны. Их зовут Биль и Хьюки; они собирались набрать воду из колодца, когда Один схватил и унес их. До сих пор они тянут за собой палку и ведро, пока Мани правит их колесницей по ночному небу; вы можете увидеть их на поверхности луны, движущейся по небосклону.

Порой Соль хотела бы остановиться, чтобы дать отдохнуть своим лошадям, но каждый день она во весь опор, будто опасаясь за свою жизнь, несется по небу. У нее есть веские основания бояться: по пятам за ней несется свирепый волк Сколль, и однажды он ее схватит, однако сейчас не время говорить об этом. Другой волк по имени Хати мчится по другой стороне небесной сферы и пытается поймать луну. И это когда-нибудь случится. Хати известен также под прозвищем Лунная Гончая; в жестокие дни, когда солнце померкнет, а по всему миру пронесутся ураганы, он окрасит небеса кровью погибших людей и проглотит луну. Но пока рано рассказывать эту историю: мир еще свеж, а Рагнарёк – всего лишь рассказ о далеком будущем. Далеком как гром, раскатывающийся над горами Ётунхейма.

Волки преследуют Соль и Мани (Джон Чарльз Доллман, 1909)

Великанов я помню, / рожденных до века, / породили меня они / в давние годы; помню девять миров / и девять корней / и древо предела, / еще не проросшее.

Старшая Эдда. Прорицание вёльвы, 2

В центре мироздания лежит Мидгард. Это мир, в котором под росистыми ветвями Иггдрасиля живут люди. Но Мидгард – не единственный мир. Некоторые говорят, что всего их девять, и в них обитают боги и великаны, альвы и гномы, живые и мертвые.

Асгард

Над Мидгардом возвышается твердыня асов; она известна как Асгард. Это богатая земля, и ее многочисленные святилища сделаны из чистого золота. В Асгарде находится трон Одина – Хлидскьяльф, и оттуда он может обозревать все девять миров. Асгард защищает огромная стена: с ее помощью боги намеревались сделать свое обиталище неприступным, однако она до сих пор не завершена. От Асгарда вниз, к миру людей, ведет радужный мост Биврёст. Боги по нему пройти могут, но полоса красного цвета в радуге, сделанная из огня, сожжет любого смертного, имеющего смелость на нее ступить. Когда в конце времен великаны попытаются использовать радужный мост, чтобы проникнуть в крепость асов, он будет разрушен.

Радуга – мост между мирами людей и богов

В Асгарде множество превосходных палат – от блестящего Глитнира до болотистой обители Фенсалир, – но Вальхалла знаменитее их всех, ибо она служит домом Одину и его дружине, состоящей из отборных воинов, известных как эйнхерии. Этот огромный чертог находится посреди вечных равнин Идавёлль; перекрытиями ему служат копья, а крышей – отполированные щиты, блестящие на солнце поутру. Высоко над Вальхаллой парит орел, во дворе ее высится роща деревьев с листьями из чистого золота, а на крыше стоит огромный бык; из его рогов струится вода, питающая реки в нижних мирах. В зале пятьсот сорок врат, и в конце света из каждого на войну выйдет по восемьсот воинов. Однако путь в Вальхаллу для эйнхериев лишь один – с поля боя через «Ворота павших» в сопровождении женщин, которые мчатся на землю всякий раз, едва услышат шум битвы. Эти богини боевых пожарищ и вскрытых вен более известны как валькирии. Они определяют, кто погибнет от меча, а кто останется жить. Половину тех, кто погибает геройской смертью, Один забирает к себе в Вальхаллу; вторую часть берет богиня Фрейя – валькирии доставляют воинов в ее обитель в Фолькванге. Лишь те воины, что пали как герои, найдут место среди эйнхериев: богам нужны спутники, которые не побегут, когда при наступлении Рагнарёка Хеймдалль затрубит в свой рог, а небеса потемнеют.

Валькирии посещают поле битвы и забирают павших воинов в Вальхаллу

Схема мироздания скандинавской мифологии (Энн Шернер, 2018)

Коза Хейдрун стоит на крыше Вальхаллы и ест листья огромного древа. Иллюстрация из исландского манускрипта XVIII в. (SÁM 66)

Как каждый день солнце, преследуемое стремительным волком Сколлем, встает на небе, так каждый день и эйнхерии, готовясь к последнему сражению с великанами, вызывают друг друга биться на мечах на равнинах за чертой Вальхаллы. Они дерутся яростно, и многие погибают, но всякий раз восстают из мертвых и к ужину возвращаются в Вальхаллу. Над чертогом стоит коза Хейдрун, из вымени которой в огромный чан струится мед. Воинов мучит жажда, но меда всегда хватает на то, чтобы каждый смог вдоволь напиться после сражения.

Валькирии, отбирающие воинов среди павших, прислуживают им за столами Вальхаллы и передают наполненный рог от одного героя к другому. Эйнхерии едят мясо огромного кабана, которого готовят и поглощают каждый вечер. После того как кости его будут обглоданы дочиста, он возрождается, подобно павшим воинам, чтобы быть убитым на следующий день. Эйнхерии будут проводить все время в битвах и праздниках, укрепляя свою мощь, до тех пор, пока не затрубит Гьяллархорн и Один не призовет их выступить на войну.

Ванахейм

Другое племя богов, ваны, происходит из области, известной как Ванахейм. Людям попасть в Ванахейм даже сложнее, чем в Асгард, и лишь боги без ошибки найдут туда дорогу. В Ванахейме вырос старый бог Ньёрд, а самые известные представители племени ванов – Фрейр и Фрейя: они властны над полями и плодовитостью всех созданий в мире и высоко чтятся остальными богами. Но отношения между жителями Асгарда и Ванахейма не всегда были такими хорошими.

Гулльвейг вышла из печи невредимой. Трижды асы пытались сжечь ее, и трижды она являлась из огня без единой царапины. Богам не оставалось ничего иного, кроме как отпустить ее.

В первые дни мира в Асгард пришла женщина из племени ванов. Ее звали Гулльвейг (Золотая Вейг), и она была провидицей. Тогда асы страстно желали золота: они схватили Гулльвейг, закололи ее копьями, а затем бросили в плавильни Асгарда. Но Гулльвейг вышла из печи невредимой. Трижды асы пытались сжечь ее, и трижды она являлась из огня без единой царапины. Богам не оставалось ничего иного, кроме как отпустить ее. В Мидгарде она славна своими пророчествами и мастерством обольщения. Женщины, ценившие ее чары и делавшие ей подношения, называли ее Сияющая. Между тем Ванахейма достигли известия о том, как асы обошлись с Гулльвейг, и ваны не были им рады.

Асы созвали собрание, дабы решить, как справиться с угрозами, исходящими от племени ванов. Боги Асгарда могли предложить компенсацию и разделить часть дани, которую поставляло им человечество, с богами Ванахейма, но это означало бы утрату контроля над жертвоприношениями и почитанием их в нижнем мире. Поэтому они решили взяться за оружие и отправиться на войну. Чтобы обеспечить победу, Один бросил над наступающими асами копье. Но, как и на Гулльвейг, на ванах лежали мощные чары, делавшие их неуязвимыми. Ни одна сторона не могла добиться превосходства в битве, и единственным исходом войны стало разорение Ванахейма и превращение стены Асгарда в груду камней. Племенам пришлось прийти к соглашению.

По нему асы обещали делить дань с ванами; они обменялись заложниками для того, чтобы не было случаев обратного хода в принесенных клятвах. Боги скрепили свой договор плевками в сосуд, из которых для напоминания о данных обещаниях был создан человек-плевок. С этого времени в Асгарде жили ваны, которых стали почитать наряду с асами.

Ётунхейм

Все неупорядоченные области мира вне досягаемости Мидгарда известны как Утгард – внешнее пространство, – и именно здесь находится обиталище великанов Ётунхейм. Эта дикая земля, покрытая горами и темными лесами, отдана на откуп стихиям и хаосу неукрощенного мира. Землю гигантов от владений богов отделяет река под названием «Ифинг». Она быстра, и ее очень сложно пересечь; если когда-нибудь она замерзнет, великаны вскоре окажутся у ворот Асгарда, и по сравнению с их нападением война между асами и ванами покажется кнаттлеикром, игрой, в которой используют биты и мячи. Пусть даже Ётунхейм опасен и дик, он является источником многих вещей, которые боги ценят превыше всего: земля великанов полнится драгоценными предметами, а обитатели Ётунхейма помнят о том, что случилось в самом начале мира. Еще желаннее для асов женщины Ётунхейма: великанши рождают сильных детей. Это односторонний обмен: очень немногие гиганты Ётунхейма могут похвастать женитьбой на богине, хотя некоторые и пытались это сделать.

Один пьет из колодца Мимира (Роберт Энгельс, 1903)

Рунический камень XII в. из Уппланда (U 871), который обрамляет большой змей или дракон, кусающий собственный хвост

В глубинах Мирового океана живет огромное чудище Ёрмунганд. Оно выросло до такой степени, что обернулось вокруг мира и кусает себя за хвост.

В Ётунхейме находится также и Колодец Мимира, названный по имени мудреца, каждое утро пившего из его вод, используя в качестве чаши огромный рог Гьяллархорн. Колодец Мимира – это место, в котором можно получить сокровенное знание, хотя и непременно за плату. Однажды туда пришел Один, который обменял на право испить из колодца свой глаз: Мимир не пожелал принять ничего другого. С того времени Один стал известен как одноглазый бог; но вместе с тем он приобрел великую мудрость и считает этот размен справедливым. Иные говорят, что его глаз до сих пор плавает в Колодце Мимира и видит то, что не могут разглядеть прочие боги.

С Ётунхеймом граничит Мировой океан, который тянется до горизонта и намного дальше. В его глубинах живет огромное чудище Ёрмунганд. Оно выросло до такой степени, что обернулось вокруг мира и кусает себя за хвост. Змей обвивает Мидгард, и когда он двигается, то моря беспокоятся, а на берега обрушиваются волны.

Миры альвов и гномов

Альвхейм – место обитания светлых альвов; оно находится высоко в небесах, где света больше всего. Альвы, живущие в этом далеком небесно-голубом царстве, на вид прекраснее солнца. Говорят, что боги отдали Альвхейм Фрейру в дар, когда у того в детстве вырос первый зуб. Свартальвхейм же, в отличие от Альвхейма, находится глубоко под землей. Там, среди корней Мирового Древа, живут гномы и темные альвы. В противоположность своим светлым родичам, обитающим на небесах, эти создания тусклы, как сами скалы, которые они населяют. Именно здесь, в своем подземном царстве они обрабатывают металл и драгоценные камни и делают вещи, которые всегда готовы прибрать к своим рукам боги.

Нифльхейм и Муспельхейм

Древнейшие из миров – Нифльхейм и Муспельхейм: они существовали в самом начале и переживут потрясения конца света. Нифльхейм – это земля тумана и льда, лежащая к северу: холодное темное место и исток всех рек. Муспельхейм совершенно отличен: это область огня и палящей жары, в которой боги добыли искры, чтобы сотворить из них солнце и звезды. Жар Муспельхейма нужен был для того, чтобы расплавить льды Гиннунгагапа и привести в движение всю жизнь, однако это недружелюбная земля, которой предстоит сыграть роль в конце света. Муспельхеймом правит великан Сурт, вооруженный огненным мечом. Пламенные гиганты, над которыми он предводительствует, во время Рагнарёка будут штурмовать твердыню асов и сожгут все на своем пути. В темных пещерах и глубоких ущельях нашего мира можно взглянуть на владения Сурта и даже ощутить жар, поднимающийся из Муспельхейма. Огромная лавовая пещера в Исландии называется Сурсхедлир; земля вокруг ее входа обожжена и разломлена.

Сурсхедлир – система лавовых протоков в Исландии, названная по имени огненного великана Сурта

Хель

Хель – это царство смерти. Оно находится глубоко под миром живых, и путь в него лежит через столь глубокие и темные пещеры, что в них не видно ни зги. В этом подземном мире усопшими правит ужасная женщина, известная как Хель: некоторые говорят, что господство над мертвыми дает ей власть над всеми девятью мирами. Ее владения носят ее имя; поговаривают, что большая часть мертвецов пребывает в ее беспредельных чертогах. Хель населяют те, кто умер от болезни, несчастного случая или старости. Всем им богиня смерти выделила место, и в ее огромных владениях его вечно будет хватать для новых душ. Дорога в Хель идет через шумную реку Гьёлль и упирается в единственные устремленные ввысь врата. Путь охраняет замаранный кровью пес, сидящий на цепи в пещере Гнипа; на протяжении дороги встречаются неглубокие погребения троллей. Очень немногие проходят по этому пути по собственному выбору. Два бога, Один и Хермод, вернулись из путешествия в Хель: они скакали на восьминогом коне Слейпнире, способном перемещаться между мирами живых и мертвых. Печальный чертог Хель зовется Эйлюднир – «омываемое дождем место», – а вход в него перекрывает серьезное препятствие, о которое спотыкаются многие ничего не подозревающие люди. Блюдо ее называется «Голод», слуги зовутся «Лень» и «Бездействие», а спит она на одре болезни в покоях, стены которых обиты кожей, блестящей будто от лихорадки. Другой чертог в Хель известен как «Берег трупов»; он лежит вдалеке от солнца, а единственные врата здесь выходят на север. Его стены сплетены из змеиных зубов, а с протекающей крыши капает яд. Сюда бродить по рекам, полным плавающих ножей, направляются нарушители клятвы, убийцы и те, кто изменил верной жене; в это время волк кусает их за ноги. Не самое приятное место.

Мировое Древо и священные источники

Девять миров не могли бы существовать без Иггдрасиля – Мирового Древа, которое растет в центре их всех и связывает все воедино. Иггдрасиль – ясень, возрастом и размерами он превосходит любое другое растение. Как и у всякого дерева, его ветви устремлены к небесам, а корни глубоко проникают в землю: так он соединяет владения богов и великанов, людей и гномов. Один из его корней достигает Ётунхейма, обиталища великанов, и оканчивается у колодца Мимира. Другой корень тянется к морозным землям Нифльхейма и нависает над водами Хвергельмира – первого источника в мире. Третий поддерживающий Мировое Древо корень доходит до Асгарда, и именно там, у Колодца Судьбы, собираются боги для того, чтобы установить новые законы и вынести свои суждения. Эти три источника питают дерево; оно высоко возносится над Мидгардом, а с листьев его на долины падают капли.

Изображение Иггдрасиля из исландской рукописи XVII в. (AM 738 4to)

У Иггдрасиля есть преимущество: он никогда не теряет листву зимой, однако и страдает он сильнее, чем большинство других деревьев. В кроне его пасутся четыре барана, которые щиплют самые сочные листья; на крыше Вальхаллы стоит коза Хейдрун, объедающая его нижние ветви; а внизу во тьме коренья дерева подтачивают змеи. Самое ужасное из множества созданий, живущих под защитой этого могучего дерева, – дракон Нидхог. Он ползает среди трупов под корнями Иггдрасиля; время, когда он расправит крылья и взлетит с темных холмов Нифльхейма, будет дурным знаком для человечества.

На самой верхушке Иггдрасиля восседает орел; ему открывается вид на целый мир, и он многое знает. Меж его глаз расположился ястреб по имени Ведрфельнир («обдуваемый ветрами»). Белка Рататоск бегает вверх-вниз по стволу и передает сообщения между орлом на самых высоких ветках и драконом Нидхогом, сидящим во тьме под корнями дерева. Никто точно не знает, что эти создания передают друг другу, но Рататоск очень охоча до сплетен и любит дразнить как орла, так и дракона. Наконец, у Колодца Судьбы живут два белых лебедя, которые пьют из его мутных вод: это предки всех лебедей в мире.

Боги почти ничего не могут сделать с существами, живущими на Мировом Древе, но каждый день три хозяйки судеб – норны – берут воду из Колодца Судьбы, смешивают ее с белой глиной и покрывают этой смесью корни Иггдрасиля, чтобы защитить их от порчи. Без их ухода дерево было бы в куда более плохом состоянии, хотя оно и так уже подгнивает с одной стороны. Этих могущественных женщин зовут Судьба, Становление и Будущее, и свободного времени у них нет: им предназначено плести нить жизни каждого человека на этой земле. Они живут в прекрасном чертоге близ Колодца Судьбы, и работа их завершится лишь тогда, когда великое древо упадет, а мир провалится обратно в пропасть.

Фрагмент гобелена из Оверхогдаля (Швеция), на котором изображено Мировое Древо. Конец эпохи викингов

Скульптура «Три Судьбы» Йозефа Вакерле в дублинском парке Сант-Стивенс-Грин

Славьтесь, асы! / И асиньи, славьтесь! / И земля благодатная!

Старшая Эдда. Речи Сигрдривы, 4

Первые боги, произошедшие от великанов Бёра и Бестлы, – Один и его братья Вили и Ве; Один породил многих асов. Он женат на богине Фригг, их сыновья – прекрасный Бальдр, почитаемый во всем мире, и слепой бог Хёд, которого обманом заставили убить брата. У Одина есть дети и вне брака с Фригг. Тор – сын Одина и богини земли Ёрд – иные говорят, что в действительности она была великаншей и передала Тору его невероятную силу. Также Один взял силой принцессу по имени Ринд и зачал ребенка, получив пророчество о том, что ее сын отомстит за смерть Бальдра. Ухаживания бога ее не впечатлили, поэтому он прибегнул к чарам и хитростью попал в ее постель. Ребенок, которого родила Ринд, был назван Вали; он выполнил свою задачу и отомстил за смерть Бальдра уже в первый день жизни, но сам Один был изгнан за то, что преступил черту, за которую не заходили другие боги. По слухам, среди его детей были и другие асы; своим родоначальником считают его несколько королевских династий. К младшему поколению богов относятся Видар, которому предназначено отомстить за смерть Одина, а также сыновья Тора Моди и Магни. В преданиях о богах роль их незначительна, но после Рагнарёка они возвратятся, дабы сохранить в памяти наследие старых богов.

Также Один взял силой принцессу по имени Ринд и зачал ребенка… Ухаживания бога ее не впечатлили, поэтому он прибегнул к чарам и хитростью попал в ее постель.

Другое важное племя богов – ваны. Старый бог моря и его даров Ньёрд – отец знаменитых Фрейи и Фрейра. Инцест среди ванов был обычным делом, и, как говорят, мать Фрейи и Фрейра была сестрой Ньёрда. И отцы, и сыновья берут жен из Ётунхейма; матери многих богов принадлежат великанскому роду. Великаны часто и безуспешно пытаются взять в жены или похитить богинь, чтобы привить силу асов собственному роду. Иметь отцом великана – редкость для богов, хотя Локи и Тюр представляют собой исключения из этого правила. Происхождение других богов еще удивительнее: говорят, Хеймдалль – сын девяти сестер, известных как волны, а божество Квасир возникло из слюны асов и ванов, перемешанной в кубке. Подобно людям, боги несовершенны, и их сложно распознать в человеческом облике; но, с другой стороны, они весьма отличны от нас.

Изображение бога Одина из исландской рукописи XVII в. (AM 738 4to)

Один и асы (Энн Шернер)

Родословная ванов (Энн Шернер)

Один

Старик в широкополой шляпе и грязной накидке, тяжело опираясь на копье, заходит в селение. Его проводят в чертог, и он приближается к высокому сиденью, приветствуя восседающего на нем великана: «О мудрый Вафтруднир! Слышал я, что ты считаешь себя умнее большинства людей, и хотел я сам увидеть, правдивы ли слухи. Но я мучим жаждой. Выпьем, прежде чем я испытаю твой ум». Великан всматривается в полумрак зала, пытаясь получше разглядеть стоящего в тени старика. «Для нищего ты слишком дерзок! – восклицает он. – Я преподам тебе урок, прежде чем убить тебя. Мы сыграем в загадки, и ты увидишь, сколь я мудр». Великан велит принести пива. «Спроси меня о чем угодно, и я отвечу. Если ты сможешь загадать загадку, которую не осилит великий Вафтрундир, то унесешь голову на плечах. Молись, чтоб тебе оказаться умнее, чем кажешься!» Старик поднимает голову и поглаживает бороду. Отблески очага мерцают в его глазах и освещают улыбку на его устах. На улице ворон подзывает к себе собрата и слушает его ответ.

Странник Один (Георг фон Розен, 1886)

Один – старший и важнейший из богов. С братьями Вили и Ве он создал мир из тела великана Имира и вдохнул жизнь в первых людей. Он живет в самом светлом из множества дворцов Асгарда, окруженный отборными воинами; хотя его чтят знатные и доблестные, поэты и жрецы, Один не показывается перед жителями девяти миров в богатых одеждах и в изысканной компании. По дорогам Мидгарда он бродит в облике одинокого странника в походных одеждах и известен под бесчисленным множеством различных имен – Путник, Слепой Гость, Седая Борода, Мудрец; даже те, кто признают Одина, называют его Всеотцом. В таком обличье его очень сложно отличить от обычного гостя, ищущего укрытия от дождя. Но на самом деле Один ищет знания. Именно оно ведет его в отдаленные уголки мира, в лачуги ясновидящих и во дворцы мудрейших королей. В девяти мирах может быть и можно сыскать существо мудрее Одина и с более древней памятью; но ни одно не сравнится с ним в упорном желании понять мир. Один одержим тем, что может случиться в будущем и как он может к этому подготовиться. Он все время хочет знать.

В своих бесконечных поисках знания Один освоил чары и заклинания, скрытые для человечества. Он умеет притуплять лезвия, охлаждать пламя и успокаивать бушующее море; он знает, как заставить женщину без ума влюбиться в него; и способен воскресить человека из мертвых, дабы еще раз с ним поговорить. Когда племя ванов отослало отрубленную голову Мимира в Асгард, Один с помощью трав и заклятий смог сохранить ее, так что его мудрый друг продолжил делиться с ним советами. В последний раз Один обратится к голове перед Рагнарёком, но знание о том, что произойдет в грядущем, не поможет Одину или кому-либо из богов избежать своей судьбы.

Помимо того, что Один много ведает об отдаленном прошлом и будущем мира, он может наблюдать со своего трона Хлидскьяльфа за непосредственным течением людских жизней. Около него сидят два ворона, которых зовут Хугин («Мысль») и Мунин («Память»); каждый день они облетают мир и приносят вести. Очень немногое проходит мимо Всеотца. Один ездит на восьминогом Слейпнире, лучшем из коней, и часто его сопровождают два волка, которых он кормит с рук за своим столом в Вальхалле. В числе других предметов, принадлежащих Одину и священных для людей, кольцо Драупнир – «Ковш», – которое каждую девятую ночь производит восемь новых золотых колец такого же веса, и покрытое рунами копье Гунгнир, броском которого Всеотец начал первую войну в мире. Копье, бросаемое поверх наступающего войска, посвящает тех, кто падет в битве, Одину.

Один знает, что знание часто достается высокой ценой. Он ходит с одним глазом: второй остался в Колодце Мимира в обмен на мудрость. И это не единственная жертва, которую принес бог. Чтобы освоить искусство письма, он девять ночей провисел на ветви Иггдрасиля, терзаемый копьем и открытый ветру и дождю. Так как никого выше Одина нет, это жертвоприношение он посвятил себе. За время своего испытания он не сделал ни единого глотка воды и не съел ни одного кусочка пищи; хотя он кричал от боли, не было никого, кто бы его услышал. Когда девять ночей истекли, страдания Одина вознаградились, и он принес в мир знание о рунах. Письмо – это навык, который так и не был забыт; кроме того, Один с тех пор стал известен как Отец Висельников.

Жажда знания заставила Одина преступить все возможные запреты. Однажды его обвинили в использовании запрещенной магии – он бил в кожаный барабан, переодевшись в женское платье, – а Локи заявил, что Один жаден до того, что лежит между мужскими бедрами. Он делает то, что должно, дабы узнать больше о мире: он не стесняется обманывать и часто меняет свои взгляды либо не выполняет обещания обеспечить победу; он недостойно поступает с возлюбленными. Порой его действия причиняют неудобства другим асам, а когда, горюя о смерти Бальдра, он изнасиловал женщину Ринд и зачал мстителя, боги на время изгнали его из Асгарда. Один – первый, кому нельзя доверять, но иногда и он попадает в ловушки. Как-то он договорился о свидании с дочерью Биллинга, но на месте обнаружил пса, прикованного к ее кровати, и воинов, поджидавших его в засаде. Несмотря на все свои познания о том, что грядет, он не предвидел такого исхода. Страсть может превратить в глупца и мудрейшего из богов.

История самого известного обмана Одина – это в то же время и история появления поэзии.

Это было в самом начале мирового цикла, вскоре после того, как непродолжительная, но разрушительная война между асами и ванами зашла в тупик. Дабы заключить перемирие, боги обоих племен плюнули в чашу, а чтобы хранить перед собой знак своей клятвы – превратили свою слюну в человека по имени Квасир. Этот человек-плевок был столь мудр, что не было вопроса, на который он не мог бы ответить; он изъездил весь мир, повсюду распространяя свою божественную мудрость.

Один пьет волшебный мед (Катарин Пайл, 1930)

Но для столь мудрого человека он слишком доверял остальным людям, и, когда два брата-гнома Фьялар и Галар пригласили его к себе, он не понял, что они собираются забрать его знания. Гномы попросили Квасира поговорить с ними с глазу на глаз и, оказавшись с мудрецом наедине, убили его и вылили кровь в три большие чаши. Туда они подмешали мед и сварили из этой смеси особый напиток, превращающий любого, кто выпьет его, в поэта или ученого. Конечно, Один заметил, что Квасир пропал; но к тому моменту, когда боги призвали гномов, они уже подготовили свою версию: мудрец якобы был задавлен собственным знанием, ибо в мире не осталось никого, кто смог бы задать ему достаточно вопросов.

Проделки Фьялара и Гарала не закончились убийством Квасира: в другой раз они позвали кататься на лодке близ дома своего гостя, великана по имени Гиллинг, и, когда лодка ударилась о скалы недалеко от некоего острова, тот упал за борт и захлебнулся. «Что случилось с моим мужем?» – спросила жена великана, когда гномы вернулись на берег. «Он утонул, – ответил Фьялар. – Пожалуйста, не поднимай шум: мы никак не сможем вернуть его». При этой вести великанша стала громко рыдать, и Фьялар заткнул уши пальцами, а Галар с крыши сбросил ей на голову жернов. Когда сын великанов, огромный детина по имени Суттунг, услышал об этом, он в ярости пришел в дом братьев. Он отвез гномов к месту, где утонул его отец, и привязал их к скале, которую должен был скрыть прилив. «Сжалься, – умоляли гномы. – Если пощадишь нас, мы дадим тебе выкуп, которому будут завидовать боги! Мед поэзии станет твоим до последней капли!» Так гномы спасли свои головы, а мед поэзии перешел к великану Суттунгу.

Точильный камень из Бирки (Швеция) с рунической надписью

Один прознал о существовании этого меда и о том, что его присвоили великаны. Слышал он также, что Суттунг спрятал драгоценный напиток в глубине своего горного жилища под присмотром дочери Гуннлёд; это заставило отца богов задуматься. Свой план Один никому не сообщил; в один день он уехал проведать брата Суттунга, Бауги, в его доме, где девять рабов были заняты на сенокосе. Сменив обличье, он пришел и предложил заточить им косы; после этого они стали косить легче, чем когда-либо прежде. «Кто хочет купить это точило? – спросил Один рабов, облокотившихся на свои косы посреди луга и наслаждавшихся заслуженным отдыхом. – Я продам его за очень разумную цену». Все рабы захотели купить точило, которое Один держал в руке, пока те толкались, стараясь привлечь его внимание. Тогда он подбросил камень высоко в воздух и ушел. Рабы со своими косами побежали, чтобы поймать точило, но в конце концов в споре перерезали друг другу глотки.

«Сжалься, – умоляли гномы. – Если пощадишь нас, мы дадим тебе выкуп, которому будут завидовать боги! Мед поэзии станет твоим до последней капли!»

У Бауги теперь не было рабов, которые накосили бы ему сена, и он был не в лучшем настроении. Той ночью Один остался у него и предложил ему сделку: он сделает работу за девятерых рабов, требуя взамен всего лишь глоток меда Суттунга. Бауги не мог ничего обещать, так как мед принадлежал его брату, но согласился привести странника к Суттунгу и просить за него. Один остался в хозяйстве до осени, собирая сено и выполняя работу за девятерых человек, как и обещал.

Когда наступила зима, батрак потребовал свою плату: визит к Суттунгу в его горном жилище. Путешествие до огромного каменного чертога было длинным, а когда они пришли, Суттунг наотрез отказался дать чужаку глоток меда, как бы он ни помог его брату. Бауги был не в настроении дальше давить на Суттунга: «Все по справедливости: я привел тебя сюда, и вышло так, как я думал». Но у Одина оставалась еще одна уловка: он достал из мантии бурав. «Меньшее, что ты можешь сделать, – это помочь мне пробурить в скале отверстие туда, где хранится мед: мы сделаем по глотку, твой брат об этом не узнает, и никто не понесет ущерба. Я не уйду с пустыми руками».

С неохотой Бауги согласился и принялся за работу. Когда он сказал Одину, что уже просверлил камень, тот подул в дыру, и в лицо ему полетела каменная крошка. Он положил руку на плечо Бауги и сказал: «Думаю, тебе надо бурить дальше». Чертыхаясь про себя, великан продолжил сверлить, и когда Один подул в отверстие на этот раз, пыль улетела в другую сторону, и он понял, что дыра готова и ведет прямо в покои Гуннлёд. Один стремительно превратился в змею и проскользнул внутрь; Бауги не успел поразить его сверлом.

Гуннлёд уже долго томилась взаперти с медом и была рада компании. Один быстро соблазнил ее обещаниями жениться и сменить ее статус. Он три дня и три ночи подряд провел в постели великанши, и каждый раз, когда Один засыпал с Гуннлёд и шептал ей на ухо приятные пустяки, она давала ему испить драгоценного меда. В первый раз Один выпил первую бочку меда, на вторую ночь – другую. В третью ночь Один опустошил последнюю бочку и вылил себе в рот последние капли напитка. Он повернулся к Гуннлёд, которая лежала рядом и доверчиво смотрела на него. Это было слишком просто! Он сглотнул, чтобы сдержать мед, поднимавшийся к горлу, обратился в орла и вылетел из скалы, в которой жила Гуннлёд, так быстро, как только мог, – впрочем, вряд ли он сделал это так уж скоро: нелегко лететь, осушив три бочки меда. Суттунг заметил, как над его головой пролетела раздутая птица, и заподозрил, что его обокрали. «Гуннлёд! – проревел он, сам обратившись в огромного орла. – Я разберусь с тобой, когда вернусь!» Суттунг мощно взмахнул крыльями и поднялся в небо.

Великанша Гуннлёд, дочь Суттунга (Андерс Цорн, 1886)

Боги, поднявшись на стены Асгарда, наблюдали за погоней. Они понукали Одина: казалось, что он успеет, однако выглядел он так, будто готов лопнуть. Там, где он должен был пролетать, подставили три большие бочки, и когда бог оказался над ними, он изверг мед прямо в эти огромные емкости. Великану Суттунгу не следовало преследовать Одина в Асгарде, однако при приближении к обиталищу богов он был так близок к тому, чтобы поймать его, что Всеотца охватил ужас, и через задний проход он выпустил часть меда в направлении Мидгарда. Этот мед известен как «доля дурных поэтов». Здесь его может взять кто угодно, и везде его полно. Более сладкий мед, который боги собрали в котлы, был разделен в Асгарде, а часть его – передана лучшим поэтам мира людей. Скальды слагают стихи, когда они полны слюной и кровью Квасира и асов; наружу они выдают медовые слова. Вероятно, этот дар Одина человечеству превосходит прочие, и поэтому скальды чтят его сильнее всех прочих. Но едва ли он пользуется почетом в покоях Гуннлёд.

Фригг

Фригг – жена Одина в Асгарде и дочь забытого бога Фьёргюна. Фригг может видеть судьбы всех богов, и ее почитают более всех асиний: в английском языке в честь нее названа пятница (Friday), так что это имя до сих пор в ходу у каждого. В топях Фенсалира у Фригг имеются свои сияющие чертоги, и она ассоциируется с болотами, водоемами и трясинами. В Фенсалире ей помогают четыре другие богини, которые имеют собственные обязанности. Лофн способна устроить брак между мужчиной и женщиной в трудной ситуации; Хлин помогает защищать людей, которым покровительствует Фригг, и дает им убежище; Фулла – богиня-дева, длинные волосы которой переплетены золотой лентой; она служанка Фригг и носит ларец и туфли хозяйки. Гна – последняя из прислужниц, достойных упоминания; это посланница Фригг, скачущая на коне Ховварпнире (Выбрасывающий Копыта) по небу и разносящая вести в самые отдаленные области мира.

Фригг и ее прислужницы (Карл Эмиль Дёплер, 1882)

Как и ее мужа, Фригг иногда призывают на помощь обитатели Мидгарда, но, когда Один вмешивается в жизни людей, она не боится занимать противоположную сторону. Однажды двоих сыновей конунга Храудунга, рыбачивших на мелководье, унесло в море. Один и Фригг проводили их в безопасное место и усыновили их в обличье бедных крестьян. Одному из мальчиков, Гейррёду, благоволил Один, а второго, Агнара, растила Фригг. Один убедил Гейррёда вытолкнуть брата в их рыбацкой лодке обратно в море и предъявить права на королевство; потом он насмехался над Фригг по поводу различной судьбы их воспитанников. На Фригг это не произвело впечатления, она поговаривала про Гейррёда: «Он так скуп на еду, что морит голодом своих гостей, если ему кажется, что их слишком много пришло» [перевод О.А. Смирницкой]. Один побился об заклад о том, что Фригг солгала и, чтобы доказать это, сам – как обычно, инкогнито и переодевшись в лохмотья – направился проведать Гейррёда. Но служанка Фригг Фулла добралась к нему первой и предупредила короля о том, что поблизости бродит опасный колдун: его можно узнать по тому, что собаки не решатся лаять при его приближении. Когда Один вошел в покои, сторожевые псы спрятались в углу; потому Гейррёд приказал схватить человека в плаще и пытать его огнем, пока тот не откроет своего имени. Тем самым конунг подписал себе смертный приговор: Одина жгли восемь дней и ночей, пока наконец он не сдался и не назвал себя. В этот момент он забыл о своем покровительстве Гейррёду и сделал так, чтобы конунг упал на собственный меч. Без сомнений, Фригг наблюдала за всем этим с трона Хлидскьяфа, и смех ее звенел над небесами. История Гейррёда служит напоминанием о том, что Всеотец не всегда добивается своего.

Битва Тора с великанами (Мортен Эскиль Винге, 1872)

Может показаться, что Фригг была бессильна остановить многочисленные любовные интриги Одина, однако у богов собственные правила, а у Фригг особая история. Говорят, что в начале истории асов, когда муж ее отлучался, Фригг была женой обоих братьев Одина – Вили и старшего Ве. По крайней мере, так утверждает Локи. Верность – безусловно, не сильная сторона богов, однако преданность Фригг ее сыну Бальдру безгранична. Чтобы защитить от вреда этого бога света, она идет на крайние меры; и еще больше делает для того, чтобы попытаться вернуть его из Хеля, где он был убит в результате интриг Локи. Обычно Фригг удается добиться того, что она желает, даже когда это противоречит воле Одина, однако в этом случае все ее старания оказались тщетны. Даже самая могущественная богиня-защитница не может противиться судьбе: именно она всегда говорит последнее слово.

Тор

Рыжебородый сын Одина Тор – защитник богов и людских жилищ; удары его молота раздаются на небесах громом. Тор – единственный из асов, постоянно готовый сразиться с великанами, даже притом что его мать Ёрд, по слухам, сама происходит из их племени. Тор без труда пешком пересекает широкие реки и горы, отделяющие Ётунхейм от Асгарда, и регулярно оставляет свои покои Бильскирнир («Вспышка Молний») в землях асов и отправляется вглубь земли ётунов, чтобы вызвать на бой сильнейших ее обитателей. Ему необходимо держать под контролем численность великанов. В сражениях ему помогает молот Мьёльнир, поднять который может только сам Тор; этот молот способен сровнять гору с землей и сломать челюсть самому мощному ётуну. Когда Тор бросает Мьёльнир во врагов, молот всегда возвращается обратно в его руку. Единственный его недостаток – удивительно короткая рукоять, хотя он и не кажется маленьким, когда им орудует Тор. Чтобы удержать такое могучее оружие, Тор носит пару стальных рукавиц и пояс, которые увеличивают его и так невероятную силу. Он ездит в колеснице, которую влекут два козла крайне необыкновенного свойства: их можно есть каждую ночь и, если кости их не повреждены, своим молотом Тор может вернуть их к жизни. Один из козлов слегка прихрамывает. Причина этого в том, что однажды Тор разделил свое мясо с семьей бедных земледельцев, которые пустили его к себе переночевать. Один из голодных крестьянских детей, не зная, когда еще он попробует мясо на вкус, разломил кость ноги, чтобы добраться до мозга. С тех пор козел захромал. Когда Тор понял, что случилось, он пришел в ярость и потребовал у крестьянина в качестве компенсации его детей. Брат и сестра Тьяльви и Рёсква стали его верными слугами и часто сопровождают сильнейшего из богов в его приключениях.

Тор всегда предпочитает дело словам и не блещет умом. Его отца Одина порой забавляет вспыльчивость сына: однажды он притворился лодочником и с противоположного берега какого-то фьорда оскорблял Тора. «Что это за попрошайка без ботинок и в грязной рубашке? Ты что, бог рабов?» – насмехался Один. Тор готов был взорваться от гнева, но так и не понял, кто же говорил с ним тогда под обличьем перевозчика, хуля его мать, а его жену обвиняя в неверности. Один позаботился о том, чтобы не попадаться ему под руку.

Нередко можно услышать о том, как Тор в приступе ярости разбил голову целому семейству великанов – женам и дочерям, зятьям и теткам. Но, хотя Тору и не присущи дипломатия и лукавство, часто именно его грубая сила помогает сохранить мир. Так Локи сказал ему: «Тебе уступлю и отсюда уйду – ты станешь сражаться». Легко смеяться над склонностью Тора сначала бить, а потом думать, но без великой мощи этого бога миры асов и людей защищать было бы куда сложнее.

Искусно сделанная подвеска в виде молота Тора из Эриксторпа, Эстергётланда (Швеция)

Однажды Тор потерял свой молот, и это чуть не привело к гибели богов. Могучий великан по имени Трюм украл его и спрятал под землей на глубине восьми миль, потребовав в обмен на его возвращение руку богини Фрейи. Когда Локи принес эту весть в Асгард, Тор пришел в ярость, но без молота он был бессилен против богатыря ётунов. Трюм, безусловно, был сильным соперником даже для Тора: он носил титул конунга троллей и, чтобы продемонстрировать всем свое могущество, держал на своих полях стадо золоторунных быков, а в доме – свору псов в золотых ошейниках. Когда Фрейе было предложено отдаться этому верзиле в обмен на молот Тора, она просто рассмеялась в ответ, так что асам пришлось искать более хитроумное решение.

«Почему бы не одеть Тора, – сказал Хеймдалль, – в свадебное платье Фрейи и не повесить ему на пояс связку ключей? Он подойдет к Трюму достаточно близко для того, чтобы поцеловать того или ударить, смотря по тому, что он захочет сделать». Тор побагровел и стал перебирать пальцами в поисках молота, однако вряд ли можно было сделать что-то иное, ибо ни у кого не было плана лучше.

Локи вызвался выступить в роли прислужницы Тора. Она подходила ему идеально: новые одеяния он носил с блеском в глазах. Но чтобы одеть Тора, богам пришлось потрудиться: даже с тяжелой вуалью, скрывающей лицо, массивный сын Одина едва ли мог сойти за невесту, и Локи понимал, что ему придется попотеть, чтобы выдать эту свирепую фигуру за Фрейю. Когда на свадебном пиру раздраженный Тор съел целого быка и восемь лососей, запив их тремя бочками меда, сообразительный Локи сказал Трюму, что невеста голодала в предвкушении бракосочетания. «Странно, – ответил Трюм, – видеть такой голод у женщины, но я знаю, что вскоре он будет утолен». Позднее, когда Трюм откинул покров, чтобы поцеловать Тора, и отпрянул от гневного взгляда его глаз, вновь вступился Локи: «Госпоже Фрейе так не терпелось выйти замуж, что она не спала восемь ночей. Столь разбирающийся в женщинах мужчина должен знать, что делают с глазами усталость и страсть». Трюм был охвачен мыслью о том, что вскоре Фрейя станет его женой, до такой степени, что восстановил самообладание, однако более не пытался поцеловать невесту. Наконец, как и надеялись асы, внесли молот Тора, который в качестве брачного дара должен был закрепить союз. Лишь только Тор ощутил в своих руках его холодную тяжесть, он вскочил со своего сиденья и на месте размозжил голову стоявшему перед ним слуге, а затем повернулся и покончил со всеми великанами, присутствовавшими на церемонии. Он убил даже престарелую сестру Трюма за то, что она осмелилась просить о подарке, наградив ее взамен драгоценных колец, на которые она рассчитывала, ударом молота. Так Тор вернул свое оружие, и если кто-то и может посмеяться, представляя огромного рыжебородого бога в подвенечном одеянии, то весьма маловероятно, что ту ночь со смехом будут вспоминать великаны.

Тор сжимает свой молот обеими руками: фигурка Тора из Эйрарланда (Исландия, ок. 1000)

Локи обрезает золотистые локоны Сиф (Катарин Пайл, 1930)

Сиф

Жена Тора – богиня Сиф, и ее следует представить в связи с ее мужем, ибо само ее имя переводится как «связь» и напоминает асам о брачных узах. Сиф – вторая после Фрейи наиболее желанная великанами асинья: необузданный пришелец из Ётунхейма по имени Хрунгнир хвастался, что когда он уничтожит всех остальных богов, то оставит в живых их двоих для наслаждений. Некогда Сиф была знаменита своими прекрасными золотистыми волосами, а теперь она известна благодаря тому, что носит на их месте золотые нити. Локи отрезал ее волосы, пока она спала, и в плату за эту издевку Тор заставил его найти парик, который отрастал бы подобно настоящей шевелюре. Это одна из самых хитроумных вещей, которую когда-либо изготовляли для богов.

Хотя Сиф претендует на отсутствие пороков, которым подвержены все остальные асы, ходят слухи о том, что она могла быть близка с Локи: по крайней мере, до такой степени, чтобы он мог подобраться к ней, пока она спала, и срезать волосы. Даже Один насмехается над сыном, рассказывая, что Сиф принимает любовника, пока Тор размахивает молотом в земле великанов. Она точно имела мужа до Тора: если Труд – ее дочь от рыжебородого аса, то Улль – дочь Сиф от другого бога. О Труд нам известно мало, хотя Тор не был рад, когда в его отсутствие она ушла из дома с гномом по имени Алвис: отцу пришлось употребить всю свою хитрость, чтобы предотвратить свадьбу и обратить гнома в камень. У Тора были дети и вне его брака с Сиф, включая сына великанши Ярнсаксы: его зовут Магни, «Сильный», и он достойный потомок Тора. Магни доказал свою силу трех дней от роду, подняв конечность павшего ётуна, который придавил тело его отца, чего не могли сделать все прочие боги вместе.

Некогда Сиф была знаменита своими прекрасными золотистыми волосами, а теперь она известна благодаря тому, что носит на их месте золотые нити.

Фрейр

Могущество божеств и близко не было бы таким, если бы не власть ванов над воспроизведением жизни, и в особенности это касается бога процветания и изобилия Фрейра. Он господствует над солнечным светом и дождем и способствует плодородию земли и размножению ее обитателей. Наряду с Одином и Тором это один из самых почитаемых богов, и более всех желают угодить ему те, кто обрабатывает землю. У Фрейра просят хорошего урожая, мужской силы и здоровья.

Когда у Фрейра вырос первый зуб, ему было подарено светлое царство Альвхейм, а наибольшую ценность среди его богатств представляют Гуллингбурсти – золотой кабан, – и Скидбладнир – волшебный корабль, который можно уместить в кармане. Некогда ему принадлежал сияющий меч, который самостоятельно разил великанов, однако Фрейр отдал его своему слуге, что привело к тому, что ему пришлось сразиться с ётуном по имени Бели оленьим рогом вместо меча. Во время Рагнарёка это приведет к куда более серьезным последствиям, так как Фрейру придется встретить огненного великана Сурта без оружия.

Фрагмент готландского рунического камня (G 181), на котором изображены Один, Тор и Фрейр

Фрейр лишился своего меча из-за любви, хотя эта история не столь романтична, как кажется на первый взгляд. Бог полей пристрастился взбираться на трон Одина Хлидскьяльф, чтобы наблюдать за женщинами в нижнем мире; одним утром, рыская взглядом по владениям великана Хюмира, он заметил самую прекрасную женщину, которую когда-либо видел. Она светилась такой красотой, что казалось, от рук ее исходило сияние, освещавшее пространство вокруг нее, пока она занималась домашними делами. Фрейр безнадежно влюбился в дочь великана и стал дни напролет проводить на лугу, представляя, как эти руки обвиваются вокруг его шеи. Он не ел и не спал; из-за кругов под глазами казалось, что он заболел.

Его отец Ньёрд и мачеха Скади стали волноваться; они послали к сыну Скирнира – связанного с солнцем слугу Фрейра. «Иди и выясни, почему мой сын так бледен, – сказал Ньёрд, – и сделай все, что сможешь, чтобы добиться его выздоровления».

Скирнир верно служил Фрейру с детства, и вскоре он добился от своего хозяина правды: «Может, она и происходит из великаньего племени, но руки ее кажутся мне солнцем. Думаю, я умру, если не заполучу ее: богу мучительны такие преграды». Скирнир знал, что богов не обрадует союз между Фрейром и более низкой по положению великаншей – и, вероятно, под удар попадет и он сам, – однако все равно предложил отправиться к ётунше и поговорить с девушкой от имени Фрейра. «Но, Фрейр, раз мне предстоит пересечь невредимым горы и стены, дай мне свою лошадь и свой меч».

Сторожевые псы залаяли, как только Скирнир приблизился к горному обиталищу Хюмира. Слуга Фрейра ожидал столкнуться со стариком, но встретить его вышла сама сиятельная дева: Хюмира не было дома, и Герд осталась хозяйкой в доме. На поясе ее позвякивали ключи. Она оглядела пришельца с ног до головы: «Здравствуй, путник. Я дам тебе кружку эля, если ты сейчас же расскажешь мне, что привело тебя в дом моего отца с мечом, противным великанам». Скирнир не стал тратить времени попусту и перешел к делу. Он сказал Герд, что Фрейр желает связи с ней, и в качестве доказательства намерений хозяина предложил ей три исключительных дара. Он достал из сумки одиннадцать золотых яблок, которые могут даровать вечную молодость. Но Герд отказалась от них. Ответ ее был таков: «Я не знаю, сколько продлится моя юность, но не желаю ни мгновения ее провести с Фрейром». Тогда Скирнир предложил другой священный дар богов: кольцо Одина Драупнир, способное производить свои подобия. Но Герд отклонила и его: «Здесь, во дворце отца, у меня достаточно золота и свободы его тратить». Наконец Скирнир потерял терпение и вынул из ножен меч Фрейра: он обещал ей даровать жизнь вместо смерти, которая ждала Герд в случае отказа. Но ее было не испугать. «Лучше я умру, чем поддамся желанию Фрейра. Убей меня, если должен, и готовься к ужасной мести моего отца».

Встреча Фрейра и Герд. Фриз Дагфина Вересхьольда, ратуша Осло

Теперь Скирнир отбросил всякую учтивость. Он достал из-за пояса прут и принялся проклинать Герд. «Видишь это, Герд? Это жезл укрощения, и я покорю тебя им. Я обещаю тебе, о дева, бесконечные мучения, подчинение и унижение, если ты отвергнешь моего хозяина, – сказал он, вычерчивая руны на дереве. – Твоя судьба без Фрейра будет выглядеть так: я сделаю тебя такой же бесплодной, как сухой чертополох, но оставлю тебе желание, которое будет сводить тебя с ума; тебя будет насиловать ужасный трехглавый тролль, пить ты будешь лишь козлиную мочу, отправишься в заключение под землю, где все будут наблюдать твои страдания! Каково? Ты будешь жить в таких муках до скончания времен! – Скирмир перестал вычерчивать руны. – Хочешь ли ты, светлорукая Герд, чтобы я закончил писать проклятие, или примешь моего хозяина как мужа? Я легко могу соскоблить руны, а с ними и ужасное будущее, которое начертал тебе».

Что после таких угроз могла сделать Герд, кроме как предложить Скирниру чашу меда и согласиться на его требования? Она пообещала встретиться с Фрейром через девять дней в роще Барри и стать его женой. Эта новость осчастливила Фрейра, хотя ждать девять дней ему было невыносимо. Знал ли он, что Скирнир от его лица вынудил Герд согласиться при помощи таких ужасных проклятий? Вероятно, важнее то, что имя светлорукой Герд происходит от огражденных полей, и покорение ее богом света и дождя означало оплодотворение земли, которая затем начнет плодоносить. Но можно ли так запросто оправдать отношение богов к великанам? Во время Рагнарёка у Фрейра не будет меча; возможно, именно безнравственные поступки богов несут их неотвратимую гибель.

Фрейя

Фрейя – самая важная из асиний и одна из немногих, чьи похождения хорошо известны среди богов. Она рождена от кровосмесительной связи между Ньёрдом и его сестрой (в Ванахейме нравы отличались тогда) и приходится сестрой – а может, и бывшей любовницей – богу Фрейру. Как и брат, она властна над плодородием и любовью, и говорят, что она нарушала самое строгое табу асов в области магии. Фрейя ездит в колеснице, в которую впряжены две кошки, и носит плащ из соколиных перьев, который позволяет ей предводительствовать в полете валькирий, которые прислуживают в ее покоях. Фрейя – самая красивая и желанная из всех богинь, и именно к ней обращаются в любовных делах либо в тех случаях, когда требуется помощь в спальне. Локи на празднике Эгира обвиняет ее в том, что она спала со всеми богами и альвами – но, впрочем, она богиня плодородия, и не Локи ее осуждать. Хотя многие ее партнеры и называли в шутку Фрейю великаншей, ее репродуктивная сила – объект страстного желания обитателей Ётунхейма, и великаны часто пытаются принудить ее к браку; но эту черту Фрейя не перейдет никогда, какими бы свободами она ни пользовалась дома.

Фрейя (Йон Бауэр, 1905)

Фрейя может иметь связь со многими богами, но скучает по своему мужу Оду – отцу двух ее обожаемых дочерей Хнос и Герсими. Од ушел в путешествие и не вернулся, и Фрейя во всех девяти мирах ищет любые сведения о том, где он может оказаться; она блуждает под множеством различных имен, и лишь немногие, когда она заходит к ним в дом, понимают, что их посетила могущественнейшая богиня. Фрейя так страдает от тщетности своих бесплодных поисков, что плачет по потерянному мужу слезами из чистого золота. Этот сверкающий металл и вереница любовников не слишком помогают ей справиться с одиночеством.

Фрейя вмешивается в войну в той же мере, что и в дела сердечные; еще одним показателем ее статуса является тот факт, что она отбирает половину воинов, погибших в бою, для того, чтобы они жили в ее величественном дворце, известном как «Дом множества сидений». Быть сопровожденным во владения Фрейи в Фолькванге не менее почетно, нежели войти в Вальхаллу. Как богиня войны, а равно и любви, Фрейя определяет многие стороны жизни людей, и часто к ней взывают, прося о посредничестве в семейных делах. Своему верному почитателю Оттару она раскрывает его благородное происхождение от великанши и даже превращает его в вепря, на котором ей удается проехать в землю ётунов и вернуться домой. Она делает это, потому что он угодил ей, устанавливая в ее честь каменные алтари и принося ей в жертву быков. Кроме того, Фрейя любит эротическую поэзию: сочинить такой стих – еще один способ добиться благосклонности, а возможно, и визита этой самой страстной из богинь.

Фрейя владеет самым известным сокровищем – Брисингаменом. Это сверкающее ожерелье, как рассказывают, было сделано четырьмя гномами, которые не желали отдать его, если Фрейя не проведет ночь с каждым из них по очереди. Четыре ночи спустя Фрейя покинула Свартальвхейм с драгоценным ожерельем на шее.

Теперь Фрейя не скрывала своего блеска от окружающих и красовалась в своем ожерелье, чтобы все его увидели. Локи заинтересовался, как она приобрела такую исключительную и замечательную драгоценность, и вскоре узнал о ее необычном договоре с гномами. С этой новостью он пришел к Одину. «Укради его у нее, – сказал Один, – этого наказания будет достаточно».

Фрагмент I Стура-Хаммарского картинного камня из Готланда, на котором изображена Хильд и вечная битва

Хеймдалль возвращает ожерелье Брисингамен Фрейе (Нильс Бломмер, 1846)

То, что сделал Локи, немногим из нас пришло бы в голову: он превратился в муху и через трещину в стене пробрался в покои Фрейи. Он укусил спящую богиню за щеку, отчего она перевернулась на другую сторону; тогда он стремительно расстегнул Брисингамен и улизнул с тяжелым ожерельем на шее.

Когда Фрейя проснулась и обнаружила пропажу Брисингамена, она ворвалась во дворец Одина: «Я знаю, Один, что ты стоишь за этим. Верни мне Брисингамен, если ты дорожишь миром, который установился в Асгарде!» Но Один, смеривший ее одним здоровым глазом, хорошо знал, как использовать ее гнев себе на пользу. «Я скажу тебе, Фрейя, где спрятано твое ожерелье, если в обмен ты кое-что для меня сделаешь, – разгладил он свою бороду. – Найди мне двух героев, что сойдутся в схватке друг с другом до конца времен. Тогда мы вернемся к этому разговору».

Один знал, что столь продолжительный конфликт спровоцировать непросто, однако Фрейя могла полагаться на могущественную магию ванов. Она сделала так, что король по имени Хейдин похитил принцессу Хильд, забрав ее против воли отца – Хогни. На рассвете Хогни привел свою дружину на остров Хой, что в Оркнейском архипелаге, где с отборными воинами его ждал Хейдин. Хильд попыталась примирить мужчин и предложила отцу дар, но было уже слишком поздно: Хогни достал из ножен свой меч Дайнслейф, который нельзя было вложить в ножны, пока он не почувствует вкус крови. Два войска вели долгую и кровавую битву, и к вечеру тела, разбросанные по пустоши, накрыла тень высоких прибрежных скал. Хоть Хильд, имя которой значит «Битва», была бессильна остановить кровопролитие, Фрейя научила ее заклинаниям, которые могли воскресить мертвых и залечить их раны; и к утру все мужчины были живы и здоровы. Однако каждое утро для них становится утром боя, и вскоре они вновь начинают сражаться. Таким образом, битве Хьяднингавиг суждено длиться вечно или, по крайней мере, до тех пор, пока воинов не призовет Один.

Слепец Ход убивает Бальдра омеловым копьем. Из исландской рукописи XVII в. (AM 738to)

Если Один был удовлетворен тем, что Фрейя выполнила свою сторону уговора, Локи не был настолько уступчив и отказался возвращать ожерелье. Фрейе пришлось отправить Хеймдалла как своего защитника, чтобы вызвать Локи на бой за Брисингамен. Как говорят, они боролись на берегу моря в обличье тюленей, и они продолжат бой там, где остановились, в Рагнарёк. В конце концов Фрейя получила обратно свое ожерелье: должно быть, оно было потрясающим сокровищем, стоящим стольких вызванных им бед.

Бальдр и Ход

Никто из богов – даже Локи – не мог сказать дурного слова о Бальдре Прекрасном. И действительно, Бальдра, второго сына Одина и Фригг, часто зовут светлым богом, ибо он так прекрасен, что кажется, будто от него исходит сияние. У него бледная белая кожа и такие белесые брови, что в его честь ромашка – самый белый из цветов – прозвана «ресницами Бальдра». Его характер соответствует прекрасному облику: он самый милостивый из богов. Живет он в Брейдаблике – обширной переливающейся красками стране, где не может выжить ничто нечистое. Единственный его изъян, если только это можно считать изъяном, состоит в том, что все его решения недолговечны – возможно, просто потому, что он слишком забывчив. Он женат на богине материнства Нанне, и у них есть сын Форсети. Хотя Бальдр ведет жизнь, благословенную отсутствием происшествий, она лишь пролог к его преждевременной гибели.

Бальдра… часто зовут светлым богом, ибо он так прекрасен, что кажется, будто от него исходит сияние.

Первым предвестием его судьбы для Бальдра стали тревожащие его темные сны. Его отец Один, никогда не упускавший возможности отвести дурное предзнаменование, отправился в Хель, дабы проверить, все ли в порядке. Знаки предвещали дурное. Когда Один вошел в Хель, его встретили столы, заваленные браслетами, и убранный золотом пустой трон, будто бы ожидающий визита благородного гостя. В больших бочках стоял приготовленный мед. При его приближении залаял свирепый пес, морда которого была окрашена свежей кровью. Худшие страхи Одина подтвердились, когда он поднял пророчицу из ее могилы за воротами Хеля. «Разве ты не знаешь – трон ждет Бальдра, – сказала она, – и к его приходу готов лучший мед. Если хочешь знать больше, я скажу тебе, что убийцей его станет твой сын Ход и его настигнет месть других, еще не рожденных твоих сыновей. А теперь дай мне спуститься обратно в могилу и больше не тревожь меня из-за таких пустяков!»

Судьба запустила свое колесо, и хотя боги были бессильны изменить ее направление, они попытались сделать все, что могли, чтобы защитить Бальдра Прекрасного. Фригг разослала по девяти мирам посланников, которые потребовали от всего сущего – начиная с мельчайших камешков и заканчивая величайшими бурными реками – принести клятву о том, что они не причинят ее сыну никакого вреда. Ее действие было столь сильно, что боги развлечения ради ставили Бальдра в центр зала и бросали в него всем, что попадалось им в руки: камни и оружие отскакивали от сияющего тела Бальдра, не причиняя ему никакого вреда, ибо они поклялись в том. Локи не мог стерпеть столь сильной заботы и защиты, обрушившихся на голову этого совершенного бога, – что же в нем, в конце концов, особенного? В обличье женщины он отправился во дворец Фригг, стоявший среди болот, и обманом выведал у нее, что одно маленькое растение, росшее неподалеку, еще не дало клятвы – речь шла об омеле. Она казалась такой нежной и безвредной. При этой вести в женских глазах вспыхнул змеиный блеск.

Не теряя времени, Локи добыл омелу и обстругал ее, пока не получилось небольшое копье. Тем вечером на пиру боги вновь начали забавляться, бросая в Бальдра столовую посуду; его слепой брат Ход сидел и слушал, как бьются чашки и хохочут боги. Локи подошел и сел за ним. «Могу поспорить, ты хочешь присоединиться к веселью. – Он поднял бога-слепца со скамьи и вложил ему в руку копье. – Вот, брось это в брата. Я направлю твою руку». Копьецо полетело прямо в цель, а Бальдр и не подумал от него увернуться. Он недоверчиво смотрел на дротик, торчащий из его груди, и растекавшуюся по его бледной коже кровь. Он умер посреди Асгарда, в том самом месте, где должен был рассчитывать на защиту от всякого вреда, и фатальный бросок сделал именно брат Бальдра, хоть из-за плеча его и выглядывал Локи. Под тяжестью горя боги потеряли дар речи, и казалось, что сам свет покинул равнины Идавёлль.

Он умер посреди Асгарда, в том самом месте, где должен был рассчитывать на защиту от всякого вреда… Под тяжестью горя боги потеряли дар речи, и казалось, что сам свет покинул равнины Идавёлль.

Сцена похорон Бальдра на коллекционной открытке Liebig (1934)

Убийство Бальдра стало для богов величайшей бедой, и не только потому, что асы утратили совершеннейшего члена своего семейства: трагедия в том, что Бальдр погиб не в сражении с врагами; боги могли мстить лишь самим себе. Когда Один зачинает другого ребенка с тем, чтобы тот убил слепца Хода и отплатил за смерть Бальдра – задачу эту младенец выполняет в возрасте одного дня, – Всеотец теряет еще одного сына, столь же непорочного, что и первый. На что надеяться богам, когда законы кровной мести доводятся до логического завершения и не с кем договариваться, чтобы отвратить необходимость мщения? Один знает лучше кого бы то ни было: со смертью Бальдра Рагнарёк становится на шаг ближе и уже не может быть предотвращен.

Прощание с Бальдром состоялось на берегу Асгарда; на нем присутствовали все самые важные боги. Даже инеистые и огненные великаны пришли в большом количестве, чтобы отдать дань уважения безупречному Бальдру. Похоронную процессию возглавлял Фрейр: он ехал на колеснице, в которую был запряжен его золотой вепрь. За богом полей следовали Один и Фригг в сопровождении валькирий и воронов Всеотца; на златогривом коне присоединился к процессии Хеймдалль; Фрейя управляла упряжью своих кошек. Лишь Тор шел к погребальному костру младшего брата пешком. Боги хотели положить Бальдра в богато украшенный корабль Хрингхорни, однако он был так велик, что столкнуть его в воду не мог никто из богов, и для этой цели была вызвана женщина-тролль из Ётунхейма. Она приехала на похороны на волке, шею которого обвивали ядовитые змеи, выполнявшие роль вожжей, и четырем вооруженным воинам, задача которых состояла в том, чтобы удерживать его, эта задача оказалась не под силу, и им пришлось убить зверя, чтобы тот не нарушил спокойствия. Гостья бесцеремонно подошла к стоявшему на земле кораблю, схватила его нос и одним броском швырнула в океан; волны рассеялись брызгами, и весь мир задрожал. Тор пришел от этого в такой гнев, что захотел убить троллиху на месте, однако Один, помнивший, что боги именно для того и позвали это создание, удержал его. Тора все еще трясло, когда он шел зажигать погребальный костер; на пути ему попался гном по имени Лит, и он пинком отбросил несчастное создание на корабль, где оно и сгорело вместе с Бальдром.

Смерть Бальдра (Кристоффер Вильхельм Эккерсберг, 1817)

Случилось и другое трагическое происшествие. Жена Бальдра Нанна умерла от горя при виде тела мужа, лежащего на палубе корабля, и ее положили в костер рядом с ним. Один отправил в огонь кольцо Драупнир – самую бесценную из его вещей, достойный дар для наиболее совершенного бога. Он прошептал что-то на ухо своему мертвому сыну, но ничего из этого и близко нельзя было расслышать, и никто не узнал, что же он сказал. Дым костра поглотили облака.

Тело Бальдра было кремировано и отправилось со всем великолепием, достойным сына Одина, в страну мертвых. Однако его мать Фригг все еще сохраняла надежду на то, что ей получится уговорить Хель освободить его из своих владений. Вниз, в Хель, она направила посланника – бога-гонца Хермода на коне Одина Слейпнире. Через девять дней и ночей, пересекши мост Гьёлль, Хермод прибыл в Хель и обнаружил, что Бальдр и Нанна уже восседают на почетных сиденьях, приготовленных для них; его же приняла сама Хель. Богиня смерти проявила некоторое сочувствие к горю асов и согласилась на то, что Бальдр сможет вернуться в мир живых в том случае – это непременное условие, – если, как уверяет Хермод, его любят абсолютно все. Чтобы доказать это, оплакать его должны будут все создания мира. Хермод вернулся из Хеля, везя в качестве даров Одину кольцо Драупнир, а Фригг – льняной покров, и затаив дыхание изложил свои вести. В каждый уголок девяти миров были посланы гонцы. Нетрудно было заставить все живое пролить слезу по такому совершенному богу, и плакать по Бальдру стал даже самый холодный металл: вот почему железо часто становится влажным, когда оказывается в тепле. Однако одна старая троллиха, которая называла себя Тёкк («Спасибо»), не обронила ни слезинки: она скрылась в своей пещере и настояла на том, что не будет скорбеть ни по чьему сыну. «Пусть Хель оставит себе то, что у нее есть», – был ее хладнокровный ответ. Сложно представить, чтобы кто-либо был столь бессердечен – если только этой старухой не был сменивший облик Локи.

Однако одна старая троллиха, которая называла себя Тёкк, не обронила ни слезинки: она скрылась в своей пещере и настояла на том, что не будет скорбеть ни по чьему сыну. «Пусть Хель оставит себе то, что у нее есть», – был ее хладнокровный ответ. Сложно представить, чтобы кто-либо был столь бессердечен – если только этой старухой не был сменивший облик Локи.

Локи

Локи находит сердце Гулльвейг (Йон Бауэр, 1911)

Локи – скользкий персонаж, и любому, кто имеет с ним дело, следует быть начеку. В семье богов он чужак: вопреки обычному порядку вещей отцом его был свирепый великан по имени Фарбаути, а матерью – богиня Лаувей. О том, что боги с подозрением относились к его родству по линии отца, говорит тот факт, что Локи стал именоваться по матери и известен как Локи Лаувейсон. Решение богов держаться от Локи на расстоянии было верным. Его глаза загораются в предчувствии неприятностей, и, подобно невоспитанному ребенку, порой он все портит лишь для того, чтобы наблюдать за последствиями своих действий. Но, помимо этого, сей плут чувствует себя связанным данными им клятвами и выступает сообразительным напарником Тора во многих его походах в страну великанов, предлагая решения для проблем хитроумными и недоступными асам способами. Он женат на верной Сигюн, а их сыновей зовут Нари и Нарви; оба они понесли наказание за опрометчивость отца, и их ждет печальный конец. Также Локи завел любовницу среди великанов и породил три чудовищных создания, которые в день Рагнарёка станут главными противниками богов. Возможно, наиболее удивительно то, что Локи и сам рождал существа: самое известное среди них – восьминогий Слейпнир, но был и выводок троллей, которых он выносил после того, как съел наполовину сырое сердце одной женщины.

Локи вечно меняет свой облик, особенно предпочитая вид птицы, рыбы или кусачего насекомого. Он известен тем, что не раз обращался в женщину, и он столь же свободно изображает служанок, как соблазняет своим привлекательным видом богинь. Он одновременно и вор, и создатель великого богатства; ценный компаньон и коварный, вероломный, смертельно опасный негодяй. Он названый брат Одина; но вместе с тем он примет сторону сил, которые уничтожат богов в день Рагнарёка. Своими частыми перевоплощениями Локи подрывает порядок в Асгарде и тем самым демонстрирует пределы слабой и хрупкой власти асов.

Многие ранние уловки Локи безвредны или оканчиваются в некотором смысле благоприятно для асов. Правда, что он срезал золотые локоны Сиф, когда та спала; но лишь только Тор пригрозил сломать каждую кость его тела, как Локи с лихвой возместил ущерб. Лаувейсон не только нашел гномов, которые сделали из золота шевелюру, отрастающую подобно настоящей, но и убедил этих искусных ремесленников изготовить для Одина зачарованное копье Гунгнир, а для Фрейра – корабль Скидбладнир. Особенность Гунгнира состоит в том, что любой его бросок находит цель, а Скидбладнир имеет неоспоримое преимущество перед остальными судами: его можно сложить как одежду и уместить в карман; когда же парус его расправлен, он всегда найдет попутный ветер.

Брок продолжал надувать мехи, и из горна вышел изумительный предмет: вепрь с золотой щетиной, который мог нестись по небу быстрее колесницы и освещать путь своей сияющей шкурой.

Впрочем, на этом Локи не остановился. В споре с гномом по имени Брок он голову поставил на то, что брат того – превосходный кузнец Эйтри – не сможет изготовить три предмета, столь же ценных, как волосы Сиф, Гунгнир и корабль Скидбладнир. Брок поставил на сторону брата, и ему было поручено раздувать мехи горна, пока кузнец работал. Пытаясь отвлечь Брока и выиграть спор, Локи обратился в муху и укусил того в руку; но гном продолжал надувать мехи, и из горна вышел изумительный предмет: вепрь с золотой щетиной, который мог нестись по небу быстрее колесницы и освещать путь своей сияющей шкурой. Кузнец снова заложил в печь золото, и Брок вновь раздул мехи. На этот раз Локи вдвое сильнее укусил его в шею, но гном лишь покривился и продолжил работу, и Эйтри извлек из горна кольцо Драупнир. Драупнир похож на живую сущность куда более, чем позволено золоту; каждую девятую ночь он производит восемь золотых колец того же веса. Наконец кузнец отправил в горн железо и предупредил Брока, что если тот остановит мехи хотя бы на мгновение, то это самое ценное изделие не выйдет. Локи опять превратился в муху и укусил Брока в лоб так сильно, как только мог, так что в глаза его брызнула кровь. Этого гном уже не смог стерпеть; он на секунду убрал руки с мехов, чтобы прихлопнуть муху. Эйтри делал прославленный молот Мьёльнир, и именно потому, что его брат на мгновение перестал дуть в мехи, рукоять получилась такой короткой.

Когда пришло время подарить эти три вещи богам: кольцо – Одину, золотого вепря – Фрейру и молот – Тору. Те согласились, что Мьёльнир, даже несмотря на свой дефект, непревзойден, так как он более всего поможет богам в их борьбе с великанами. Брок выиграл пари, и теперь перед Локи встала определенная проблема – ведь он обещал гному в отплату свою голову. «Как насчет того, чтобы взамен взять мой вес золотом?» – предложил Локи, зная, что гномы любят драгоценности. Но Брок отказался: он хотел именно того, что пообещал ему бог-хитрец.

Локи попросил дать ему минуту и, воспользовавшись шансом, выпрыгнул в окно и полетел в своих волшебных ботинках по небу над морями. В тот самый миг, когда Локи решил, что избавился от смертельной опасности, он услышал у самого уха гулкий голос Тора: «Здравствуй, Локи! Как тебе здешний воздух? Пошли же домой, исполним обещанное тобой». Он подтолкнул Локи в спину своим новым молотом. «Но… но я же вернул волосы Сиф, – бормотал Локи, – и ты получил молот по уговору! Такова твоя благодарность? Все вы, боги, одинаковые!»

Камень из Снаптуна, изображающий Локи с зашитым ртом

«Долги следует возвращать» – вот и все, что сказал Тор. Он толкнул Локи в свою колесницу и крепко держал его, пока они не добрались до ворот Асгарда. Однако, пока они летели по небу, Локи успел все обдумать, и в глазах его вспыхнул озорной огонек. Он выпрыгнул из колесницы и отправился в чертоги с высоко поднятой головой.

Гном сидел, затачивая нож на поясе, и осклабился при виде Локи. Но в поступи плута было что-то, что быстро стерло улыбку с лица Брока. «Ты волен, Брок, взять мою голову, как и было уговорено, однако ты должен иметь в виду одну вещь: я не предлагал тебе шеи. Потрудись не нарушить договора, не то богам придется убить тебя».

Брок с ножом в руке обошел Локи, но, как бы ни прикидывал, он не мог понять, как можно отрезать тому голову, не повредив шею. Гном понял, что его обвели, и пришел в ярость: перед тем как уехать в Свартальвхейм, он вырезал полосу кожи и, с помощью своего брата Аула проделав в губах Локи дыры, зашил его хитрый рот. Этот ремешок известен как Вартари, и ради всех сокровищ, что он принес в Асгард, богам следовало бы надеяться на то, чтобы Брок затянул полоску покрепче и навсегда закрыл уста Локи.

Ярче всего все возраставшая враждебность Локи по отношению к богам проявилась в срыве счастливейшего события – праздника в сияющем святилище Эгира, на который собрались асы и альвы. В этом огромном чертоге сам собой лился эль, а освещало зал вместо свечей огромное количество золотой посуды. Все присутствующие отмечали хорошую работу прислуги Эгира, и каждый был доволен тем, как проходил праздник: каждый, кроме Локи, который из чистой неприязни убил одного из слуг. Боги разозлились на то, что Локи проявил неуважение к принимающей стороне и разрушил такой прекрасный праздник, и, пригрозив силой, прогнали его в лес. Но Локи не закончил вредить и, бродя среди деревьев и вдыхая морозный воздух, имел достаточно времени для того, чтобы вспомнить все худшее, что он слышал о каждом из богов. Вернувшись в зал, он обнаружил, что праздник продолжается: эль лился рекой, а боги по очереди рассказывали о своих великих победах и хлопали друг друга по спине. Но, заметив, что с порога на них уставился Локи, они замолкли.

«Я прошел долгий путь и хочу пить – принесите мне напиток!» – потребовал Локи. Его встретила тишина. «Что, не обмолвитесь ни словом, самодовольные боги? По-моему, у вас два выхода: заставить меня уйти и осквернить это священное место или найти для меня место за столом».

Первым от лица богов ответил Браги: «Асы придерживаются своих решений, и мы больше не нальем тебе эля в зале Эгира. Иди же с миром и помни, что боги сегодня были к тебе милостивы и дали уйти на своих двоих». Локи прикинулся обиженным, хотя в его глазах блестела злоба, и обратился к трону: «Один, разве ты не помнишь, что мы названые братья и поклялись, что ни один из нас никогда не выпьет эля без другого? Я думал, что ты способен соблюдать такие священные клятвы».

Один уставился своим единственным глазом в кубок: «Хорошо – дайте ему выпить, пока он не дал волю своему языку на горе всем нам». Никто не захотел передать кружку Локи, потому он взял ее сам и забрался на стол, чтобы сказать тост: «Да здравствуют боги, да здравствуют богини и все самые священные силы, – отвесил он поклон перед комнатой с насмешливой искренностью, – кроме одного этого бога, Браги, который не обучен гостеприимству и теперь сидит, желая спрятаться».

Боги разозлились на то, что Локи проявил неуважение к принимающей стороне и разрушил такой прекрасный праздник, и, пригрозив силой, прогнали его в лес.

Браги умоляюще взглянул на плута: «Послушай, Локи, я подарю тебе лошадь и браслеты, если только ты сядешь и больше не будешь доставлять богам неприятностей».

«Лошадь и браслеты! – издевательски усмехнулся Локи. – Я бы удивился, если бы ты дал что-то из этого: из всех собравшихся здесь богов и альвов ты всегда был последним в боях за золото и медленнее всех стрелял твой лук». – «Если бы мы были не в обители Эгира, Локи, я бы убил тебя за такую клевету». – «Ты могучий воин, когда ты присел, Браги, но когда встанешь – не более чем надменный рифмоплет: ты убежишь, как только столкнешься с настоящим мужчиной. Подойди же и действуй, если ты расстроен!»

Здесь решила вмешаться Идун: «Браги, не обращай внимания на его поддразнивания и не навлеки позор на семью обменом оскорблениями с Локи в этом святилище». Но у Локи нашлись слова и для нее: «Закрой рот, Идун! Дай сказать то, что тебе известно: из всех богов ты самая жадная до совокупления. Я это знаю, потому что ты обнимала надушенными руками убийцу своего брата!»

Все боги уставились в свои кубки. Они знали, что он говорит правду, и не им было судить. И так Локи по очереди оскорбил всех богов в доме Эгира, не боясь прервать долгое молчание и нажить среди тех, кого он некогда называл друзьями, заклятых врагов. Гевьон и Фригг он обвинил в неверности, Фрейю – в том, что она как проститутка отдавалась всем богам и испустила газы от неожиданности, когда ее застали в постели с братом; Одина он назвал колдуном и женовидным мужем; Ньёрду, утверждал он, дочери великанов мочились в рот, а богиню полей он назвал смердящей служанкой; он заявил, что является настоящим отцом многих детей божеств. Лаувейсон отступил лишь тогда, когда Тор, вернувшись из Ётунхейма, пригрозил сокрушить его молотом прямо в этом священном месте. Однако Тор явился поздно, и сказанного было уже не вернуть. Локи открыл много такого, что нельзя было не произнести, и при всех поведал о пороках богов. Но что самое страшное, в своей жестокой речи, обращенной к Фригг, он сказал о своей роли в смерти невинного Бальдра, а это преступление боги не могли так легко простить.

После пира у Эгира богам было тяжело смотреть друг другу в глаза, но все они были нацелены на одно: Локи надо было наказать. Они искали негодяя во всех девяти мирах, и удача окончательно покинула Локи, когда они обнаружили его укрытие за водопадом в Ётунхейме. В облике лосося он бросился в воду из страха, что Один заметит его со своего трона Хлидскьяльфа. Паранойя его была столь сильна, что он днями напролет придумывал хитроумные устройства, при помощи которых можно было бы его поймать. Однажды он сплел рыболовную сеть и сидел в своей хижине, разглядывая свое изобретение, когда услышал, как приближаются боги. Локи бросил сеть в огонь и прыгнул в воду, однако перекрестный рисунок, оставшийся на пепле, сказал богам именно то, что они хотели узнать. Они сплели сеть, прошли с ней горный водоем, и вскоре Локи оказался в западне. Он попытался сделать сильный прыжок вверх по течению, однако он был недостаточно стремителен, чтобы спастись от Тора, который схватил его за хвост своей крепкой хваткой. Вот почему у лосося такой длинный хвост, а сам он всегда пытается прыгать вверх по течению.

Локи с рыболовной сетью. Из исландской рукописи XVIII в. (SÁM 66)

Когда Локи оказался в руках богов, у них уже была наготове ужасная месть. Сперва они поставили на пол одной пещеры три больших камня и просверлили в них дыры. Затем они превратили сына Локи, Нарви, в волка и натравили его на брата Нари. Локи они привязали к камням кишками его выпотрошенного сына, пропустив их через дыры в камнях; кишки превратились в крепкие железные цепи, сковав плечи, пояс и ноги Локи. Богиня Скади, памятуя о роли, которую Локи сыграл в убийстве ее отца, нашла и повесила над его лицом змею, которая брызгала ядом ему в глаза и рот. Верная жена Локи Сигюн не может освободить мужа от сковывающих его волшебных цепей, но все же сидит и держит у его изголовья чашу, в которую капает яд. Время от времени ей приходится убрать чашу, чтобы опустошить ее, и, когда она это делает, Локи содрогается от боли так сильно, что трясется вся земля. Таково наказание Локи, но в день Рагнарёка он освободится и поведет корабль, на котором сыны Муспелля из земель великанов поплывут опустошать обитель асов. Так в конце времен великий проказник отомстит богам.

Связывание Локи (Мортен Эскиль Винге, 1890)

Тюр

Тюр – бог воинской славы и самый храбрый из асов. Его отцом, вероятно, был великан, но, в отличие от Локи, на верность Тюра боги могут рассчитывать. Более всего он известен тем, что пожертвовал своей правой рукой, чтобы помочь заковать в цепь волка Фенрира – чудовище, которое было вскормлено богами, но выросло слишком огромным, чтобы им подчиняться. Тюр был единственным из богов, у кого хватило смелости подойти к волку и накормить его, и он один выступил вперед и положил свою руку в пасть Фенриру, пока остальные боги приспосабливали к лапам огромного животного цепь. Естественно, когда тот понял, что его обманули, Тюр потерял свою руку. Тот факт, что Тюр решил пожертвовать столь многим – не только рукой, но и собственным добрым именем – для того, чтобы защитить богов от вреда, многое говорит о его верности.

Волк Фенрир кусает руку Тюра. Из исландской рукописи XVIII в. (SÁM 66)

Тюра часто знают как однорукого бога или «волка объедки», однако это прозвище не считается оскорблением. В день Рагнарёка Тюр выступит против другого волка – огромного Гарма, закованного в цепи в пещере Гнипа, – и, хотя он расстанется с жизнью, бой будет тяжелым, и однорукий ас убьет соперника. Ему к лицу лишь такой героический конец, и говорят, что воины, которые не показывают страха в битве и выходят вперед войска, смелы, как этот бог. По имени его называется одна руна; было известно, что в бою воина будет ждать удача, если он посвятит Тюру свое оружие или даже нацарапает ее на лезвии. Английское слово tuesday («вторник») образовано от имени Тюра; наверное, этот день хорошо подходит для сражения.

Хеймдалль

Хеймдалль дует в Гьяллархорн (Карл Эмиль Дёплер, ок. 1905)

Хеймдалль известен как дозорный богов и страж Асгарда. Его родили девять сестер, дочерей морского великана Эгира, и он вырос на краю света, где приобрел свою силу благодаря богатой земле, ледяному ветру и диете, состоявшей из кабаньей крови. Хеймдалль живет в месте, которое называется Химинбъёрг и расположено под самыми небесами, и сторожит Биврёст – радужный мост, который ведет из Мидгарда в обиталище богов. В своем уединенном месте Хеймдалль пьет прекрасный мед и оберегает путь в Асгард. Рядом с ним находятся ветви Мирового Древа, и, когда Хеймдалль опирается на Иггдрасиль, продолжая свое бесконечное наблюдение, спину его марает белая глина, струящаяся по дереву. По этой причине он известен как самый белый из богов, но самое удивительное в этом страже то, что все его зубы золотые.

Хеймдалля не поймать спящим на дежурстве: он всегда бодрствует и спит меньше птицы. Он может видеть, хоть днем, хоть ночью, то, что происходит в сотне миль, а слух его еще лучше зрения. Говорят, что он может слышать, как сквозь землю пробивается трава и растет шерсть на спине овцы. Все, что громче этого, Хеймдалль слышит без труда, и никто не может ступить на радужный мост без его ведома. Как и Один, Хеймдалль, чтобы получить эти исключительные дары, также совершил жертвоприношение у Колодца Мимира. Если Один ради внутренней мудрости отдал глаз, то Хеймдалль оставил в Колодце ухо. Самый известный атрибут Хеймдалля – Гьяллархорн, в который он затрубит в начале Рагнарёка, чтобы предупредить богов о приближении великанов. У него есть сияющая лошадь Гуллторп (Золотая Грива), меч же его назван «Голова Человека». Хеймдалля связывает особая вражда с Локи, которого он на празднике у Эгира упрекнул в том, что тот напился и с которым он некогда сражался за ожерелье Фрейи. Эта ненависть продлится до самого Рагнарёка, когда двум богам суждено сойтись друг с другом в последней схватке.

У Хеймдалля, как и у Одина, много имен. Его зовут Златозубым, Стражем Ветра, Недругом Локи, а в одном своем приключении в мире людей он был известен под именем Риг. Риг отправился на морское побережье и по зеленым дорогам добрался до некой лачуги. Дверь ее была открыта, и потому ас вошел внутрь. Там он обнаружил очаг и сидящую близ него чету седовласых стариков в изношенных одеждах. Звали их Прабабка и Прадед, и они дали богу грубый хлеб и вареное мясо. В этом бедном доме Риг провел трое суток: он спал между парой стариков в их полной насекомых постели и давал им советы. Через девять месяцев Прабабка родила уродливого ребенка; она назвала его Трэлем (Раб). Он носил дерево, помогая родителям, и вырос с согнутой спиной и грубыми руками. В жены он взял девушку, руки которой были загорелы от солнца, а ноги грязны; звали ее Тир (Служанка). У них было много некрасивых детей, и от них происходит сословие рабов, которые удобряют навозом поля, вырезают торф и смотрят за животными.

Пряслице эпохи викингов из Солтфлитби в Линкольншире с рунической надписью, обращенной к богам Одину и Хеймдаллю

Риг пошел дальше и пришел к дому. Дверь не была закрыта, потому он вошел внутрь и увидел посредине очаг, а поблизости от него – пару, занятую работой. У мужчины была ухоженная борода, и он был одет в хорошую рубаху; он строгал древесину. Женщина была облачена в скрепленное брошами шерстяное платье и пряла. Их звали Бабка и Дед, и они предложили богу лучшую еду из той, что у них была. Риг провел в том доме трое суток: спал между парой на чистой постели и давал им советы. Через девять месяцев Бабка родила мальчика со светлыми глазами: она назвала его Карлом (Землепашец). Он пахал поля и укреплял амбары и вырос сильным и румяным. В жены он взял девушку с приданым и ключами на поясе, которую звали Снёр (Невестка). У них было много здоровых детей, и от них происходит сословие крестьян, которые растят животных и обрабатывают землю.

Риг вновь продолжил путь и пришел к ладному дому, смотрящему на юг. На двери было кольцо; Риг открыл ее и вошел внутрь. Пол был устлан свежей соломой. Рядом сидела пара: они смотрели друг другу в глаза и наслаждались праздностью. Хорошо одетый мужчина натягивал тетиву и готовил стрелы к охоте. Хозяйка была одета в богатое платье, а с ее светлой груди свисала подвеска; она любовалась своими ухоженными руками и распрямляла рукава. Их звали Мать и Отец, и они поставили перед богом на вышитой скатерти жареное мясо, отличный белый хлеб и вино в изящных кубках. В этом прекрасном доме Риг провел три дня, деля с парой постель с высокой периной и давая ей советы. Через девять месяцев Мать родила мальчика с пронзительным взглядом. Она назвала его Ярлом (Господин) и завернула в шелк. Он стрелял из лука, ходил с псами на охоту и, когда вырос, умел плавать и владеть мечом. Риг вернулся к этому сыну, когда тот созрел, обучил его рунам и рассказал ему о его происхождении. Он убедил сына заявить права на землю, и Ярл с высоко поднятым копьем поскакал в соседние земли и объявил окружающим племенам войну. Ярл правил восемнадцатью поселениями и раздавал своим людям кольца и лошадей. Жену ему привезли послы, прибывшие из другой области. Она была мудра, со светящейся кожей и изящными руками; звали ее Эрной. Они любили друг друга и основали династию. От их потомков берет начало знатный род, который правит землей и владеет искусством войны. Младшему из их сыновей были открыты руны и тайное знание: он знал даже больше, чем Ярл, и добился права именоваться по имени, которое людям было известно как Риг – «Король». Его завоеваний ждали земли за морем. Но все сословия людей от самых жалких рабов до наиболее воинственных королей, могут проследить свою родословную до Рига, или Хеймдалля. По этой причине дозорный богов известен также и как прародитель человечества.

Вероятное изображение Хеймдалля, трубящего в Гьяллархорн, на плите X в. из Джурби (о. Мэн)

Ньёрд и Скади

Скади тоскует по горам (Уильям Коллингвуд, 1908)

Ньёрд – один из немногих богов-ванов, известных по имени, и отец Фрейра и Фрейи. Он прибыл в Асгард в качестве заложника после первой войны, но вырос в Ванахейме, где ограничения на любовь между членами одной семьи были куда слабее. Локи обвинил его в том, что он прижил Фрейра и Фрейю от своей сестры и позволил великаншам мочиться себе в рот: неясно, какое из оскорблений более позорно. Ньёрд знаменит своим богатством, которое, кажется, потоком льется из его земель бесконечно. Он называет своим домом двор-корабль Ноатун и считается богом открытых вод и их ветров, рыбы и всех богатств моря. Его воля может успокоить и шторм, и огонь: рыбаки и моряки часто произносят его имя.

Любовь Ньёрда к морю известна почти так же, как любовь его жены Скади к высоким горам, которые она называет своим домом. Скади – дочь известного горного великана по имени Тьяцци, и ребенком она была очень близка со своим отцом. Когда боги убили его за похищение Идун, Скади сама отправилась в Асгард в полном вооружении, чтобы потребовать компенсации. Боги предложили ей выйти замуж за представителя племени асов, чтобы возместить утрату: но она должна была выбрать мужа по виду одних только ступней. Скади надеялась выбрать самого красивого бога, Бальдра, а потому выбрала самые белоснежные ступни. Но они принадлежали старому богу-вану Ньёрду, ноги которого омывает прибой во время прогулок вблизи его прибрежного дома.

Брак Скади с Ньёрдом несчастлив; любой паре сложно было бы преодолеть такие различия в характерах. Скади хотела жить в горах, где выросла, а Ньёрд желал обитать близ моря, которое любил. Они пытались разделить время между двумя этими местностями, живя по девять суток в Доме Грома в высокогорных ущельях и по три ночи в Ноатуне, где берег омывали воды. Но горы угнетали Ньёрда, а вой волков резал ему слух. Скади не могла вынести постоянного волнения моря и с трудом могла заснуть из-за крика чаек. Они решили разойтись.

Скади хотела жить в горах, где выросла, а Ньёрд желал обитать близ моря, которое любил.

Томление Ньёрда по морю (Уильям Коллингвуд, 1908)

Скади рада отцовскому дому в горах, где значительную часть своего времени она проводит, катаясь на лыжах и выслеживая диких зверей: ее знают как богиню лыжной ходьбы и охоты с луком. Говорят, что в горах ее навещал Один, и от этой связи выводит свою родословную один могущественный клан в Норвегии. Скади сложно рассмешить, и второе условие ее примирения с богами состояло в том, что Локи должен был заставить ее смеяться. В конце концов плут привязал свою мошонку к бороде козла и, визжа, принялся играть в перетягивание каната. Это вызвало у Скади улыбку; когда же коза потянула так сильно, что Локи упал на ее руно, великанша засмеялась. Несмотря на это, Скади так и не простила Локи за его роль в гибели ее отца, и, когда Локи был скован богами, именно она придумала подвесить над его лицом змею. Скади – богиня, и она не намерена терпеть грубое обращение.

Улль

Улль – еще один бог, ассоциируемый с охотой и с путешествиями по снегу и льду. Улль любит кататься на лыжах и коньках и использует свой щит в качестве салазок. Улль – сын Сиф и пасынка Тора; он красив, движения его изящны, а мастерство стрельбы из лука хорошо известно. Он живет в месте, которое называется Идалир (Долина Тисов), где можно найти лучший материал для изготовления луков. И это бог, на которого можно положиться во время поединка.

Лучник на лыжах, изображенный на руническом камне (U 855) из Боксты (Швеция), возможно символизирующий бога Улля

Браги и Идун

Браги – бог поэзии и красноречия, и он известен как первый скальд в мире. Поэзия – bragr – называется по его имени, и тем, кто его почитает, он дарует мудрость и искусность в стихосложении. Он так мастерски знает слово, что говорят, будто язык его зачарован, а борода – длиннее, чем у всех прочих богов. Из-за своего красноречия он пользуется честью встречать тех, кто входит в зал собраний богов, и он первый обращается к Локи, когда тот прибывает на пир у Эгира. В поединке оскорблений Локи обвиняет Браги в трусости, и в это вмешивается его жена Идун. Ей Локи вменяет в вину безумное влечение к мужчинам и то, что она обнимала убийцу своего брата.

Идун (Вечно Молодая)» известна как хранительница золотых яблок вечной молодости, которые она носит в ларце из древесины Мирового Древа. Богам следовало бы лучше следить за Идун и ее яблоками, если только они надеются на то, что эти плоды не дадут им постареть. Дважды они чуть не потеряли источник своей силы: первый раз – когда Идун и ее яблоки забрал великан Тьяцци, а второй – когда Скирнир предложил одиннадцать яблок Герд в качестве свадебного дара. Без Идун боги состарились бы, посерели и покрылись морщинами, что и произошло с ними за то короткое время, пока ее не было.

Браги сидя играет на арфе, Идун стоит рядом с ним (Нильс Бломмер, 1846)

Гевьон

Гевьон (Дарующая) лучше всего известна своим умением обращаться с плугом. Она обладает даром ясновидения, который доступен многим могущественным женщинам, и видит судьбы людей так же ясно, как сам Один. Говорят, что после смерти все женщины, умершие девственными, достаются ей, и она сама тоже дева; впрочем, к последнему утверждению боги относятся скептически. Локи обвинил ее в том, что она раздвинула ноги перед юношей, который дал ей какое-то украшение, а другая история повествует о том, как она переспала со шведским королем в обмен на землю.

Гевьон приняла облик женщины мира людей и прибыла в королевство Гюльви. Земля его была столь богата, что он о ней не заботился; за время с ней он пообещал ей столько шведского поля, сколько она сможет вспахать на четырех волах за день и ночь. Глупо было заключать такую сделку с богиней, и Гевьон преподала ему урок управления королевством: она призвала четырех своих дюжих сыновей из страны великанов, превратила их в быков и запрягла – они были больше любого быка, которого когда-либо видели в Мидгарде. С их помощью она вынула бороной саму землю и перевезла ее на запад, в море, где насыпала из нее остров Зеландию. Раны, оставленные Гевьон в королевстве Гюльви, заполнились водой и стали озером Меларен в Швеции, берега которого соответствуют очертаниям новой земли, которую она создала. Гюльви пытался посетить Асгард, чтобы больше узнать о богах и их проделках, но во второй раз его оставил в дураках уже Один, и он так и не смог вернуть свою землю в Швеции обратно.

Мимир и Хёнир

Мимир известен своей головой и Колодцем, названным по его имени, и это практически все, что мы помним о нем. Мимир означает «Помнящий», и, когда у него на плечах еще была голова, он каждый день отправлялся пить из колодца, носящего его имя. Колодец Мимира находится в Ётунхейме, под корнями Иггдрасиля, и в нем – по соответствующей цене – можно обрести великую мудрость. Где-то в его глубинах плавают глаз Одина, ухо Хеймдалля и многое другое помимо всего прочего. Мимир был одним из асов, отправленных в качестве заложников в племя ванов после войны богов. Вместе с ним шел длинноногий Хёнир, который был писаным красавцем, но едва ли мог сам придумать хоть что-нибудь. Ваны вскоре поняли, что Хёнир не примет ни одного решения без подсказки Мимира, и решили, что при обмене их обманули: они отправили племени асов едва ли не самых важных своих богов, а в обмен получили мудреца, мудрость которого представляла опасность для него же самого, и безмолвствующего красавца! Они обезглавили Мимира и послали его голову с Хёниром обратно к асам. Травами и заклинаниями Один сумел сохранить голову Мимира, так что она до сих пор может давать ему советы, и значительную часть рунического и священного знания Всеотец получает от своего оживленного друга. О судьбе длинноногого Хёнира известно мало – вероятно, он бы не рассказал о ней, даже если бы его попросили. Но этому молчаливому богу принадлежит честь быть одним из немногих существ, которые переживут Рагнарёк, и он принесет с собой знание о прежних временах, когда он с Одином вместе гуляли по миру.

Фонтан Гевьон в порту Копенгагена

Дети богов

Младшее поколение богов не так известно, как их родители, но время их, безусловно, настанет. Видар и Вали – сыновья Одина, рожденные от матерей, живущих за пределами Асгарда; Магни и Моди – крепкие сыны Тора; Форсети же пережил своих отца и мать Бальдра и Нанну, которые сгорели на одном погребальном костре. Все эти боги ассоциируются с местью и обновлением. Вали рожден, чтобы отомстить за смерть Бальдра, с чем он справился одного дня от роду, убив своего единокровного брата Хода. Говорят, что для того, чтобы произвести на свет Вали, Один изнасиловал женщину Ринд, а Видар был рожден от великанши, дружественной, однако, богам. Видар – рослый парень, почти такой же сильный, как его брат Тор, и он сопровождает свою семью на пире в доме Эгира. Его главное предназначение – отомстить за смерть его отца в день Рагнарёка. Еще в детстве Видару подарили обитый железом башмак; когда же он вырос, обувь усилили кожей, снятой с передней и задней частей всей обуви, которую только носят в мире. Этим башмаком он наступит на нижнюю челюсть Фенрира и разорвет на две части ненасытную пасть волка. Говорят, что для того, чтобы помочь Видару победить чудовище, кожаные полосы, отрезаемые от обуви, следует выбрасывать, а не использовать заново. Убийством волка Видар отомстит за своего отца: хотя он известен как безмолвный бог, однажды он удивил асов, заявив, сидя на коне, что готов сразиться с волком.

Форсети – сын Бальдра и Нанны. Он восседает в сверкающем зале с серебряным потолком и золотыми колоннами. Он известен своей способностью вмешиваться в конфликты. Он воссоединится с родителями после Рагнарёка, когда мир родится заново, и Бальд вместе с Нанной вернутся обратно по дороге из Хеля. Магни и Моди – сыновья Тора, унаследовавшие его великую силу и темперамент. Моди злой – с братом Магни он завладеет молотом отца, когда тот погибнет. Магни сильный – свое право на этот эпитет он доказал еще в трехлетнем возрасте, подняв ногу великана, придавившую тело Тора, чего не мог сделать ни один бог. Отец был так растроган этим проявлением силы, что обещал мальчику свою лошадь Гуллторп против воли его деда Одина. Магни и Моди не надо мстить за отца, ибо Тору и Мировому Змею суждено уничтожить друг друга в последней схватке.

Всех этих молодых богов роднит то, что им начертано пережить катастрофу Рагнарёка и продолжить жизнь на руинах Асгарда, где они станут свидетелями возрождения вечнозеленой земли. Вопрос в том, не будут ли эти мстители, грозные в своей нынешней роли, всего лишь тенями своих родителей. Смогут ли они защитить мир, когда чудища вернутся, или этим омоложенным миром придется править новому – высшему – богу?

Фрагмент Госфортского креста X в., который часто считают изображением Видара в пасти Фенрира

Рагнарёк, гибель асов. Гравюра по дереву с рисунка Карла Эренберга (1887)

Происхождение ётунов

Мы уже встречали на страницах этой книги нескольких великанов – от неотесанного Трюма до Герд с ее сияющими руками. Историю их жизни трудно отделить от истории богов, так как судьбы двух этих племен тесно переплетены: происхождением, браками и непрекращающейся враждой, кульминацией которой станет Рагнарёк. Ётуны враждуют с богами со времен убийства первого великана Имира, но во многих отношениях они нужны асам для того, чтобы выжить. Один и его братья – сыновья Бора и великанши Бестлы; инеистый великан Болторн – дед Одина по матери; дядя-великан научил Отца богов его могущественным заклятиям. Привычка богов брать себе в жены великанш зародилась задолго до того, как были созданы сами девять миров. Ётуны были вынуждены отдать асам множество своих реликвий – от огромного котла, в котором боги варили свое пиво, до самого меда поэзии, украденного у гиганта Суттунга и обманом добытого из-под охраны его дочери Гуннлод. Великаны могут проследить свою родословную вплоть до самого начала мира, и сам Один стремится прикоснуться к их знанию об отдаленном прошлом и научиться изначальной мудрости, которая старше богов. Даже сама земля сотворена из мяса и костей Имира – предка всех великанов, чья кровь потекла по долинам первозданного мира. Боги, может, и создатели Вселенной, но без ётунов не было бы ни морей, ни неба, ни гор, и если бы не плодородная плоть великана, то не было бы и Мидгарда.

Все ётуны происходят от двух великанов, которые выжили в потопе, покончившем с остальным их племенем, – внука Имира, Бергельмира, и его жены-великанши. После того как Один с братьями создали Мидгард, выжившим гигантам было запрещено преступать границы этого мира; есть горные великаны, живущие в скалах и утесах Ётунхейма, инеистые великаны в областях вечного холода и огненные великаны в пылающем царстве Муспельхейм. Все эти земли – темные леса, выжженные равнины и бесплодные горы – образуют Утгард: отгороженное внешнее пространство за оградой, защищающей мир людей. Путешествовать в эти места опасно, и для того, чтобы войти в Ётунхейм, богам приходится пересекать стремительные реки или огненные барьеры. Иногда великаны навещают Асгард; так, в начале истории конец золотому веку богов положило прибытие туда трех загадочных великанш.

Согласно Снорри, первосущество Имир породило всех великанов

Крышка англосаксонского Ларца Фрэнкса, на которой, кажется, изображено нападение великанов на героя по имени Эгиль

Великаны отвечают за многие силы, которые поддерживают Мидгард и влияют на него – от орла Хрёсвельга, который сидит на краю мира и машет крыльями, образуя ветра, до великанш, перетирающих соль на дне моря. Боги, в свою очередь, вносят в этот хаос определенный порядок. Они защищают Мидгард от крайностей ётунов и превращают сырое знание и ресурсы в системы, образующие заселенный мир. В их сотрудничестве с гигантами нет моральной двусмысленности. Боги могут обманывать ётунов и красть у них, но человечество всегда будет на стороне Одина и асов, которые предоставляют ему защиту от враждебного мира. Конечно, боги дают великанам множество причин чувствовать вражду – от убийства их предка Имира до похищения великанш и нарушения клятв, – и именно гиганты в конце концов победят, когда в день Рагнарёка силы хаоса поглотят выстроенный богами несовершенный порядок. То будет оргия разрушения, после которой мир должен переродиться: такова судьба, которую боги вечно пытаются отсрочить, и по этой причине данный конфликт является не просто войной двух племен.

Хрунгнир и лошадиные бега

У Одина есть восьминогий конь по имени Слейпнир, который известен как лучший из коней: он бежит так быстро, что под его копытами пролетают мили, и он может перемещаться между мирами живых и мертвых. Подобной лошади требуется разминать ноги, и однажды Один решил совершить на нем подходящую поездку – вплоть до Ётунхейма. На этот раз Один путешествовал не инкогнито, но надел золотой шлем и, не таясь, скакал по небу. Остальные боги видели, как он выехал, и гадали, что пришло ему в голову.

Вскоре Один достиг горного жилища буйного великана по имени Хрунгнир, который не поверил своим глазам, увидев, как бог по небу проезжает на коне над его домом. Великан задрал голову и крикнул в небеса: «Ты не проедешь дом Хрунгнира, пока не представишься! Скажи мне, кто ты и где ты нашел эту лошадь!»

Один медленной трусцой подъехал к Хрунгниру. Он начал провоцировать великана еще до того, как копыта Слейпнира коснулись земли.

«Нет времени болтать, – сказал Один, – но ставлю свою голову на то, что этот конь лучше любой твари, которую вы откармливаете в Ётунхейме. Вокруг любой из них Слейпнир сможет навернуть круги!»

Хрунгнир сразу заглотил наживку. У него была отличная лошадь по имени Золотая Грива, и он решил преподать этому заносчивому богу урок. Один уже пустился в легкий галоп, и Хрунгнир запрыгнул на Золотую Гриву и погнался за ним, выкрикивая в сторону Отца богов всевозможные оскорбления. Слейпнир своими восемью копытами так быстро бежал по земле, что казалось, будто он стоит на месте; и как бы ни стегал Хрунгнир свою лошадь и ни сыпал проклятиями, Один всегда был на несколько шагов впереди его. Один и великан проскакали до Асгарда, и Хрунгнир был в таком бешенстве, что не заметил, как Ётунхейм остался далеко позади и он въехал в обиталище своих врагов.

Великан задрал голову и крикнул в небеса: «Ты не проедешь дом Хрунгнира, пока не представишься! Скажи мне, кто ты и где ты нашел эту лошадь!»

Наконец Один остановил Слейпнира. На коне не было ни капли пота. За ним цокнул и остановился Хрунгнир; у Золотой Гривы от усталости подгибались колени.

«Добро пожаловать в наш дворец, могучий Хрунгнир, – сказал Браги, беря поводья Золотой Гривы и поглаживая дрожащую лошадь. – Входи и раздели с богами чашу эля».

Хрунгнир едва поблагодарил за приглашение и направился во дворец, вытирая пот, стекавший у него с бровей, о выданную ему одежду; он громко потребовал напиток. Чтобы напоить великана элем, Фрейя принесла чаши самого Тора, но Хрунгнир осушил их и велел дать еще. Вскоре он очень сильно захмелел и стал бахвалиться перед Браги: мол, он такой сильный великан, что поднимет Вальхаллу с фундаментом и перетащит ее в Ётунхейм, затопит Асгард и убьет всех богов за исключением сияющей Фрейи и златовласой Сиф, которых заберет в наложницы. Боги пожалели о гостеприимстве, оказанном ими этому хаму из Ётунхейма, но Фрейя продолжала ухаживать за гостем, несмотря на его постыдные слова. Когда она собиралась налить чашу, Хрунгнир схватил ее за руку. «Сперва я выпью все, что есть у асов, а потом исполню свои угрозы», – зло усмехнулся он.

Хорошо обходиться с гостями – священный долг, но в конце концов боги устали от оскорблявшего их великана и послали гонца к Тору: есть проблема, и ему нужно как можно скорее оказаться дома. К тому времени, когда Тор прибыл, Хрунгнира уже невозможно было контролировать, и он продолжал требовать еще выпивки. Тор вошел в зал. «Великан! – крикнул он. – Великан за нашим столом! Великана обслуживает Фрейя!» Хрунгнир сделал большой глоток. «Великан пьет из моих чаш! – Тор готов был взорваться от гнева. – Кто допустил это безумие? Я сотру его в порошок!»

Хрунгнир рыгнул и неуверенным движением повернулся к богу.

«Знаешь, это Один, сам великий бог, пустил меня в ваш ничтожный маленький зал, и вот что я скажу тебе… – Хрунгнир сделал паузу и хлопнул глазами. – Если ты убьешь меня здесь безоружным, тебе в том не будет никакой чести. – Гигант указал мясистым пальцем примерно в направлении Тора. – Если бы только у меня с собой было мое точило и огромный каменный щит, ты бы уже бежал отсюда со своим молотом, болтая им между своих маленьких ножек».

Тор вошел в зал. «Великан! – крикнул он. – Великан за нашим столом! Великана обслуживает Фрейя!» Хрунгнир сделал большой глоток. «Великан пьет из моих чаш!»

Тор едва мог поверить в то, что слышит такие слова, однако, как бы зол он ни был, ему не оставалось ничего, кроме как восхититься. Никто не смел разговаривать с ним так прежде! Когда Хрунгнир предложил устроить схватку после того, как он протрезвеет, глаза бога загорелись. На каждое оскорбление он ответит таким ударом, что содрогнет горы и достигнет слуха каждого великана Ётунхейма. «Сдержи же свою часть уговора! – кричал ему вслед Тор после того, как Хрунгнир с трудом взобрался на свою лошадь. – Если ты не появишься в указанное время, о твоем позоре узнают все миры!»

Хрунгнир помчался назад в землю великанов так стремительно, как только могла бежать несчастная Золотая Грива – и пока он скакал, весть о том, что между великим ётуном и Тором должен состояться поединок, распространялась везде и всюду. Хрунгнир был самым сильным из горных великанов: у него был шанс победить в бою даже могучего Тора!

Было условлено, что бой состоится у границы Ётунхейма на участке, отмеченном прутами орешника. Готовясь к битве, великаны извлекли из речных русел грунт и слепили из жирной глины огромное существо – оно было девяти миль ростом и трех миль в обхвате, а волосами его были облака. Ётуны вообразили, что такое чудище нагонит страх на Громовержца, когда тот прибудет из Асгарда, однако они допустили элементарную ошибку: дали своему созданию сердце кобылы. Его едва хватало, чтобы огромный глиняный человек мог подняться на ноги, не говоря уже о том, чтобы был готов биться: при виде бога, приближавшегося во всей своей ужасной ярости, он обмочился. С Хрунгниром было иначе: сердцем его был валькнут из твердого камня, а голова его была так же крепка, как отшлифованная скала. Щит его тоже был сделан из камня, а оружием его было точило, которое он перекинул через плечо как булаву. Он не боялся небесного огня или грома и молний, которые разразились над горами, когда Тор скакал по равнине со своим молотом, привыкшим убивать великанов. Хрунгнир неподвижно, подобно скале, выжидал. Схватка началась!

Когда оба противника ступили на участок, выделенный для битвы, над их головами собрались грозовые тучи и вздрогнули горы. Так как Хрунгнир привел на поединок огромного великана из глины, Тор взял своего слугу Тьяльви – это было честно. Тьяльви подбежал к Хрунгниру, чтобы дать ему совет: «Послушай, о Хрунгнир! Я хочу, чтобы бой был честным, а потому даю тебе подсказку. Мой хозяин собирается обмануть тебя, приблизившись под землей, чтобы ударить в твое слабое место. Делай что должен, чтобы защитить свой зад, и не говори, что я тебя не предупреждал».

Услышав это, Хрунгнир бросил каменный щит на землю и забрался на него, схватив обеими руками каменное точило, чтобы ударить бога, откуда бы он ни появился. Долго ждать ему не пришлось. В подготовку к схватке Тор вложил все свои силы. Вдруг он выскочил из-за каменных глыб и бросился прямо на Хрунгнира с высоко поднятым молотом. Пока он бежал, небеса сверкали молниями. Хрунгнир ожидал, что Тор нырнет под землю, но бог приближался все ближе и не выказывал каких-либо намерений изменить свой курс. Великан только начал сожалеть о том, что бросил щит себе под ноги, как Тор закинул руку, чтобы метнуть молот ему в голову. У Хрунгнира почти не было времени на то, чтобы отреагировать на летящий Мьёльнир, но он верил в силу собственного оружия. Он кинул точило навстречу молоту. Раздался оглушительный грохот: точило и молот столкнулись в воздухе. На мгновение показалось, будто сила великанов и мощь богов уничтожили друг друга, однако Мьёльнир был сделан из куда более прочного материала, нежели земной камень: он расколол точило и продолжил полет. Одна часть точила упала на землю, и так появились все точильные камни в мире; другая же часть осколков ударила Тора в голову и сбила его с ног. Мьёльнир куда сильнее врезался в висок Хрунгнира: голова каменного великана разлетелась на острые осколки, которые упали наземь кремневым дождем. Обезглавленное тело Хрунгнира рухнуло вниз, а огромная нога ётуна обрушилась на лежавшего без сознания Тора и придавила его к земле.

Валькнут используется при жертвоприношении. 1-й Стура-Хаммарский картинный камень

Тор в весьма странном одеянии поражает Хрунгнира своим молотом. Гравюра по дереву с рисунка Карла Эмиля Дёплера (ок. 1882)

Тем временем слуга Тора, Тьяльви, позаботился о глиняном великане – его схватка оказалась куда проще. Он подбежал к Тору, который пришел в себя и начал стонать. «Уберите это с меня!» – заревел он. Но нога Хрунгнира весила как колонна, и Тьяльви не мог сдвинуть ее с места; не смогли и асы, пришедшие на помощь. Даже Один в растерянности не знал, что делать, пока кроха-сын Тора, Магни, не слез с материнских рук и не поднял ногу как какую-то безделушку: «Папа, если бы я оказался здесь раньше, то мог бы побить великана за тебя и уберечь нас всех от множества неприятностей». Тор потрепал сына за волосы и вручил ему в награду лошадь Хрунгнира: «Как насчет того, чтобы достать из моей головы это точило?»

Мьёльнир куда сильнее врезался в висок Хрунгнира: голова каменного великана разлетелась на острые осколки, которые упали наземь кремневым дождем.

Может, Магни был и крепким малым, но одной силы было недостаточно, чтобы извлечь осколки, попавшие в голову Тору. Для этого была вызвана прорицательница, которая умела исцелять мощными заклятиями. Ее звали Гроа, и она была женой человека по имени Аурвандиль, который пропал много месяцев назад. Гроа долго колдовала над Тором, и наконец он почувствовал, как точило начинает выходить из его головы: это было похоже на пробуждение от кошмарного сна. С огромным облегчением он вздохнул и стал рассказывать провидице о своем недавнем путешествии на север, где он встретился с человеком, нуждавшимся в помощи: «Он почти ничего не весил, потому я перенес его в корзине за спиной через замерзшие реки Эливагар и оставил у границы Мидгарда». Гроа поинтересовалась, почему Тор рассказывает ей эту историю: она несколько ее отвлекала. «Он был хороший человек, и единственный вред, который он получил, – отморозил палец ноги, который торчал из корзины. Я оторвал его и бросил в небо, где он теперь известен как Утренняя Звезда». Теперь Гроа была заинтригована. «Ты можешь звать звезду более знакомым именем: Палец Аурвандиля». Тут Гроа уронила свои колдовские предметы и вскрикнула: «Ты нашел моего мужа? Он жив и почти невредим? Кажется, мне надо присесть». Гроа была настолько ошеломлена этой новостью, что напрочь забыла конец своего заклинания, и по этой причине осколок точила остался в голове Тора. Когда кто-то по невнимательности катает точило по полу, начинает шевелиться и другое, которое сидит в голове у Тора. Это вряд ли оставит бога его сторонником.

Скримир и рукавица великана

Как-то Один насмехался над своим сыном с другого берега: «Я помню, как ты прятался в пальце рукавицы великана. Ты боялся чихнуть или испустить газы!»

За этим оскорблением кроется история.

Вскоре после того, как Тор забрал себе в услужение детей Тьяльви и Рёскву, и пока коза его еще только училась ходить со сломанной ногой, сын Одина решил пешком отправиться в страну великанов. Его сопровождали новые слуги и Локи, который в те дни был в куда лучших отношениях с богами. Спутники дошли до моря, окружающего землю, и поплыли по воде, пока не достигли области, лежащей у самой границы мира. Здесь была дорога, ведущая на восток, и вскоре попутчики подошли к огромному лесу. Темнело; время было разбивать лагерь. Тьяльви, шедший впереди с мешком Тора, заметил в сумерках заброшенный дом, дверной проход которого был почти той же ширины, что и крыша. Спутники решили, что это место неплохо подходит для укрытия, и устроились на ночь.

Вскоре после полуночи их разбудило землетрясение. Земля так колыхалась, что, казалось, дом вот-вот обрушится. «Сюда! – крикнул Тор. – Здесь пристройка, и она выглядит устойчивее остального дома. Тут будет безопаснее». Тьяльви, Рёсква и Локи укрылись во мраке, а Тор, став на колени, с молотом в руках загородил проход. Всю ночь земля продолжала трястись, а дом дрожал. Тор не сомкнул глаз.

На рассвете Бог-Молот покинул постройку и вышел на улицу. При утреннем свете Тор смог увидеть то, что не разглядел ночью: тенью, которую они приняли за невысокую горную гряду, был огромный великан, лежавший на спине. Его грудь вздымалась и опускалась, а храпел он так громко, что тряслась вся земля. Тор решил, что победить гиганта таких размеров будет проще, пока тот спит, потому он подошел к его голове и высоко поднял свой молот. Но как только он приготовился ударить, великан приподнялся. «Уже утро?» – спросил он. Тор был так поражен его величиной, что забыл нанести удар и просто стоял с поднятым молотом. Чтобы прийти в себя, богу потребовалось время. Он откашлялся и опустил свой молот, как только мог спокойнее. «Как тебя зовут?!» – закричал он ввысь, обращаясь к стоявшей перед ним исполинской фигуре. «Я Скрюмир, – ответил великан. – А мне нет нужды спрашивать, как тебя звать. Знаю я, что ты Аса-Тор. Я узнал твой молот. Но скажи мне, Тор, не видел ли ты мою рукавицу? Я уверен, что она была на мне, когда я шел спать». Тор взглянул на дом, в котором все еще прятались его спутники, и издали увидел, что это такое. Пристройкой, в которой они спали, был большой палец рукавицы великана. Тор залился краской. Теперь ему действительно надо было заставить Скрюмира замолчать навеки, покуда эта история не разлетелась по Ётунхейму: великий Тор прячется в рукавице великана!

«Не идешь ли ты туда же, куда и я, Аса-Тор? – спросил гигант. – Если так, то давай идти вместе – эта земля опасна для маленьких людей». Тор согласился пойти вместе со Скрюмиром, но лишь по одной причине: чтобы дождаться более удобной возможности убить его и заставить замолчать. Договорившись, Скрюмир открыл свой огромный мешок со снедью и начал поглощать завтрак. Тор и его спутники сделали то же с котомкой, которую нес Тьяльви, и, когда великан предложил объединить припасы, Тор с радостью согласился: у них еда практически закончилась, а у великана ее, казалось, было несметное количество. Скрюмир связал воедино оба мешка, легко взвалил их себе на плечо и, широко вышагивая, пошел по тропе далеко впереди группы. Ко времени, когда боги настигли его, он даже успел разбить лагерь под исполинским дубом и готовился ложиться спать на ночь. «Я уже поел, – сказал он Тору, – но вы идите и посмотрите что-нибудь для себя в мешке». Единственная проблема состояла в том, что Тор не мог развязать мешок, как бы он ни старался и ни призывал на помощь себе всю свою божественную силу. К тому времени великан уже уснул и громко храпел. Тор, у которого не получалось развязать узлы ётуна, злился все сильнее, и наконец он вспылил, подошел к спящему гиганту и сильно ударил его по голове Мьёльниром. Скрюмир проснулся и, казалось, был слегка удивлен. «Не листок ли с дерева упал мне на голову? – спросил он, глядя на крону дуба. – И хорошо ли вы поели, друзья мои?» Тор свирепо взглянул на него и уселся под деревом, мечтая об эле и жареной козлятине.

Тор вылезает из рукавицы и замечает спящего великана (Карл Эмиль Дёплер, ок. 1905)

Великан Скрюмир и Тор (Луи Юар, 1891)

Теперь ему действительно надо было заставить Скрюмира замолчать навеки, покуда эта история не разлетелась по Ётунхейму: великий Тор прячется в рукавице великана!

Посреди ночи Тор проснулся от неспокойного сна. Храп Скрюмира был столь силен, что лесная подстилка сотрясалась с каждым его вздохом. Тор подполз к исполину и, высоко подняв молот, ударил им прямо в середину лба. То был самый сильный удар, который Тор наносил в жизни, и молот глубоко погрузился в огромную голову великана. Скрюмир выпрямился. «Что случилось? Не желудь ли упал мне на голову? – спросил он, разглядывая ветви дерева. – И почему ты не спишь?» Тор сказал, что всего лишь хотел размять ноги и что стоит еще глубокая ночь. Великан покряхтел и вскоре снова заснул.

Тор подполз к исполину и, высоко подняв молот, ударил им прямо в середину лба. То был самый сильный удар, который Тор наносил в жизни, и молот глубоко погрузился в огромную голову великана.

Тор был потрясен. Если у него появится возможность поразить ётуна в третий раз, то бить надо будет так сильно, чтобы никакому богу не пришлось наносить еще один удар. Сын Одина притворился, что он отдыхает, но остался сидеть, взвешивая в руке свой молот. Перед самым рассветом он вновь услышал храп Скрюмира и, подбежав, прыгнул на распростертого великана и ударил его Мьёльниром со всей силы. Молот погрузился в плоть до рукояти, но исполин вновь приподнялся с озадаченным видом. «Неужто птица сломила ветку на дереве? Кажется, пока я спал, на голову мне упало несколько прутьев». Скрюмир встал и потянулся – весьма неплохо для существа, которое трижды за ночь поразил Мьёльнир. «Если ты достаточно отдохнул, лучше нам продолжить путь, маленький человек». Бог массировал натруженную руку; в глазах его бушевали молнии.

Было уже недалеко до твердыни ётунов, которую Тор разыскивал в этой области мира. Компания путешественников скоро разделится: боги пойдут в крепость Утгард, а Скрюмир – на север. Великан дал Тору совет: «Я слышал, как вы, козявки, перешептывались о моем росте, но знай, что на земле, которая лежит перед вами, меня считают человеком средней величины. На твоем месте я бы повернул назад, и если ты зайдешь во дворец Утгарда-Локи, то, пожалуй, лучше тебе не кичиться твоей силой аса». Исполин подмигнул Тору, взял завязанную котомку и зашагал прочь в лес. Тор и представить себе не мог, что его молот окажется столь бесполезным против великана, и не горел желанием вновь встретить этого парня, Скрюмира.

Утгарда-Локи и испытания силы

Тор со спутниками продолжили путешествие по Ётунхейму и вскоре подошли к крепости. Как и сказал им Скрюмир, то была твердыня, выстроенная для великанов невероятной величины, и, чтобы увидеть небо, стоя перед ней, богам пришлось задрать головы так высоко, что они едва не упали на землю. Соответственного размера были и ворота крепости; даже Тор со всей своей силой не смог их открыть. В конце концов путникам пришлось пройти через решетку, сделанную для того, чтобы удерживать куда более крупные создания, чем божества. Внутри крепости стоял дворец. Когда боги вошли в него, они обнаружили две огромные скамьи, на которых сидели исполины размера, немалого по любым меркам. Спутники подошли к трону и представились Утгарда-Локи, но этот ётун не сразу признал их – такими маленькими и незначительными они казались. Когда он наконец заговорил, на лице его появилось удивленное выражение. «Так-так. Правда ли этот кроха – Тор, могучий колесничий? Надеюсь, ты сильнее, чем кажешься! Послушай, если только тебе внизу там слышно: мои правила таковы, что все гости должны мне подчиняться. Тебе будет оказано гостеприимство, но лишь в том случае, если ты сможешь доказать, что в чем-то ты лучше прочих. Не важно, что это будет за испытание: ты должен просто победить великана, которого я выберу и выставлю против тебя». Локи первым выступил вперед. Он был голоден, потому предложил помериться скоростью поглощения пищи, добавив: «Я так голоден, что опустошу мою тарелку быстрее, чем любой из ётунов!»

Утгарда-Локи кивнул головой: для состязания в этом у него был подходящий претендент. Он вызвал великана по имени Логи встать со скамьи. Между соперниками на стол было поставлено большое корыто, доверху наполненное мясом. Локи и ётун Логи должны были начать с противоположных концов и есть в направлении друг друга; кто съест больше, тот и победит. Соперники ели так быстро, как только могли, и встретились посередине корыта. Только вот если Локи объедал мясо с костей, то великан Логи пожирал и сами кости, и даже свою половину корыта! Все согласились, что Локи проиграл состязание ётуну; но, по крайней мере, плут больше не был голоден.

Тогда поднялся слуга Тора, Тьяльви. «Я известен как весьма быстрый бегун, – сказал он. – Я устрою гонку с любым, кого ты выберешь». Великану Утгарда-Локи понравилось это предложение: бег – хорошее умение. Однако он предупредил Тьяльви, что тому надо бежать очень быстро, чтобы победить исполина, которого он выберет. Соревнующиеся вышли наружу, на плоскую площадку с пометками для бега. Утгарда-Локи выбрал для состязания довольно небольшого ётуна Хуги, и уже в первом забеге он так оторвался от мальчика, что добежал до конца и повернул назад, когда Тьяльви еще только бежал вперед. «Придется тебе, мальчик, приналечь, если хочешь выиграть эту игру», – сказал Утгарда-Локи, хотя и должен был признать, что бегает Тьяльви отнюдь не медленно. На второй раз Хуги снова достиг конца дорожки и повернул назад, а Тьяльви отставал от него на расстояние выстрела из лука. Утгарда-Локи был впечатлен способностями мальчика, хотя и понимал, что догнать Хуги у того шансов нет. На третий раз ётун добежал до конца дорожки, пока Тьяльви не достиг даже ее середины. Все признали, что Тьяльви проиграл в состязании.

Теперь подошел черед состязаться Тору. Утгарда-Локи хотел услышать, в чем выберет соревноваться бог, ибо подвиги его были хорошо известны. Тор решил помериться с великаном силами в питье. Правителю Утгарда-Локи устроить это было весьма просто, и он приказал внести в зал рог. Слуга подошел и вручил его Тору. «Те, кто пьют в Утгарде лучше всех, могут осушить этот рог одним глотком, хотя не очень крупным великанам потребуется два глотка. Но нет здесь таких, кто не сможет опустошить его с трех глотков. Начинай, когда будешь готов, могучий Тор». Ас примерился к рогу: он был необыкновенно длинным, а жидкости в нем было столько, что она едва не переливалась через край. Пока Тор наблюдал за состязаниями своих спутников, у него проснулась сильная жажда; он, уверенный, что сможет осушить рог за один присест, сделал большой глоток. Выпив так много, как только мог, и отвалившись от рога, он увидел, однако, что уровень жидкости опустился по сравнению с прежним лишь ненамного. «Ты сделал несколько больших глотков, Тор, – сказал Утгарда-Локи, – но не думаю, что ты далеко продвинулся. Попробуй еще раз». Тор поднял рог во второй раз и пил, пока мог удерживать дыхание. Запрокинуть рог так высоко, как он хотел, было трудно, и пиво с пеной струилось по его рыжей бороде. Когда Тор опустил рог, переводя дыхание, казалось, что выпил он еще меньше, чем в первый раз, хотя сосуд теперь уже можно было держать вертикально, не боясь расплескать напиток. «Решишься ли ты пригубить эль еще раз, могущественный повелитель коз? – насмехался великан. – Если так, то теперь тебе придется отпить больше прежнего; и, если желаешь сохранить свою репутацию великого бога, тебе придется проявить себя намного лучше в других состязаниях». При мысли о том, что он может потерять лицо в присутствии ётунов, Тор пришел в бешенство, и на этот раз он не опускал рог, покуда лицо его не покраснело, а сам он не мог выпить ни капли более. С сильным грохотом он опустил рог и увидел, что пива стало заметно меньше, но кубок и близко нельзя было назвать пустым. Чувствуя полное поражение и неслабую тошноту, он вернул кубок Утгарда-Локи.

Теперь подошел черед состязаться Тору. Утгарда-Локи хотел услышать, в чем выберет соревноваться бог, ибо подвиги его были хорошо известны. Тор решил помериться с великаном силами в питье.

«Что ж, Тор, я вижу, что сила твоя отнюдь не так велика, как нам рассказывали. Но, может быть, ты можешь проявить свою мощь в чем-то другом, чтобы возместить неудачу?» Тору пришлось перевести дыхание, прежде чем ответить. Он заподозрил жульничество. «Такие глотки боги не назвали бы маленькими, но я попробую силы в другом испытании».

Утгарда-Локи вышел из зала и вернулся с большой серой кошкой: «Здесь, в Ётунхейме, детишки любят забавы ради поднимать кошку над землей. Я бы и не подумал давать такое простое испытание сильнейшему из асов, но вижу, что для того, чтобы оправиться от столь тяжелого поражения, тебе нужно восстановить самооценку». Тор схватил кошку. Он решил преподать ётунам урок и примерился к гигантскому животному. Хрустнув пальцами, ас взял кошку с обеих сторон. Кошка была не особенно тяжелой, но по мере того, как Тор поднимал ее, спина животного изгибалась – и как бы Тор ни выпрямлялся, лапы ее твердо стояли на полу. Наконец усилием всех мышц тела Тор смог заставить кошку оторвать от земли одну лапу. Он не прошел испытание, как говорило ему предчувствие, а у Утгарда-Локи нашлись новые издевки: «Как я и ожидал! Кошка большая, а Тор здесь совсем мал ростом».

На этот раз Тор совсем разъярился и вызвал на борьбу любого из присутствовавших великанов, невзирая на то, каким маленьким он казался среди них. Утгарда-Локи окинул взглядом исполинов и кивнул головой: «Я не вижу в этом зале мужа, который сочтет честью бороться с таким карликом. Но позовите мою престарелую кормилицу Элли – может, Тор сможет побороть ее… Хотя она побеждала людей, которые выглядели куда сильнее этого крохотного бога». Когда Элли ступила в зал, великаны разошлись в стороны, и Тор начал бороться со старухой. Чем сильнее он пытался повалить ее, тем крепче она стояла на ногах, и было ясно, что побороть ее практически невозможно. Наконец Тор оступился, и старуха заставила его встать на колено. Тут Утгарда-Локи приказал остановиться. Он сказал, что после такого результата в борьбе со старухой Тору нет смысла сходиться с кем-то сильнее. Было уже поздно, и великан предоставил на скамьях путникам место для сна, хорошо обращаясь с ними на протяжении всего вечера – несмотря на то что ни один из них ни в чем не проявил себя лучше остальных.

«Не могу скрыть, что всем нам стыдно за то, что случилось в твоем дворце, и, будь на то моя воля, я бы никогда не ступил в это место», – ответил Тор.

На следующее утро хозяин щедро накормил гостей, вывел их за ворота своей крепости и проводил к границам своих владений. Когда они прошли какую-то часть пути, Утгарда-Локи спросил Тора, как, на его взгляд, прошел визит. «Не могу скрыть, что всем нам стыдно за то, что случилось в твоем дворце, и, будь на то моя воля, я бы никогда не ступил в это место, – ответил Тор. – А хуже всего то, что я знаю: весть об этом разойдется по миру и всюду надо мной будут насмехаться».

Утгарда-Локи обернулся и увидел, что они отошли от крепости на большое расстояние. «Теперь, когда мы в безопасности и вдалеке от моего дома, я могу открыть вам несколько истин. Если бы я знал, какова твоя сила, то и близко не пустил тебя к своему дворцу, ибо ты и так чуть не причинил великое зло всем ётунам. Скажу, что я тот же великан Скрюмир, которого ты встретил в лесу по пути сюда. Когда ты пытался развязать мой мешок, тебе это не удалось потому, что я завязал его при помощи чар, а не одним узлом. Когда ты трижды бил меня молотом по голове, уверен, ты бы раздробил мне череп, если б я не предвидел этого и не подставил под удар скалу, чтобы она приняла твои удары. Тот утес вдали, по бокам которого видны три впадины, – это результат трех ударов Тора. Также я обманул тебя при испытаниях в моем дворце, ибо великаны были не теми, кем казались. В первом состязании Локи сошелся с Логи – Огнем, – и пламя пожрало деревянное корыто так же быстро, что и мясо. Когда Тьяльви соревновался с Хуги, на самом деле он пытался обогнать мои мысли, и настоящее диво, что он не сдался! Когда ты пил, Тор, из праздничного рога, другой его конец лежал в океане, и чудо состояло уже в том, что уровень напитка снизился. Когда ты вернешься к морскому берегу, то увидишь, насколько три этих глотка осушили океан. С этого времени люди будут называть это отливом. Не менее я удивился, когда ты поднял кошку, – на самом деле то был Мировой Змей, который обвивает весь мир, а тебе удалось поднять его так высоко, что он почти коснулся небес. И еще меня поразило, что ты так долго держался против своего соперника в борьбе – старухи Элли. На самом деле ты боролся с самой старостью, и хорошо известно, что никому не дано победить этого врага, – но ты, казалось, можешь сравниться с ней силой. Я не желаю с тобой больше встречаться; если в будущем ты придешь ко мне, ворота крепости будут заперты, а великаны приготовятся обороняться. Чтобы спасти мою твердыню, я прибегу к тем же чарам, что использовал при проверке твоей силы».

Неудачная попытка Тора поднять гигантскую кошку (Катарин Пайл, 1930)

Слушая этот рассказ, Тор гневался все больше, и пальцы его сжимались вокруг рукояти молота. Но когда он поднял Мьёльнир, чтобы поразить Утгарда-Локи, то увидел лишь скалы и полосу неплодородной земли. Великана было не видать. Когда Тор повернул назад, чтобы вновь прийти в крепость, то увидел, что и она исчезла, а на ее месте осталось пустынное лавовое плато. На всем обратном пути по лесу и Мировому океану внутри Тора бурлил гнев. Он поклялся отомстить; в первую очередь – Мировому Змею.

Эгир, Ран и девять волн

Морским богом и защитником мореходов мог бы быть Ньёрд, но у морей есть и необузданная сторона, и мореплаватели боятся не только Мирового Змея. У великанши Ран есть сеть, с помощью которой она стаскивает людей с судов и забирает их в пучину. Когда в море пропадает рыбак, говорят, что он попал в объятия Ран. В темных глубинах океана она владычествует над утопленниками. Дочери Ран унаследовали натуру матери и олицетворяют волны: их зовут Небесный Блеск, Голубка, Кровавые Волосы, Прибой, Волна, Всплеск, Вал, Бурун и Рябь. Девять дочерей Ран могут сопровождать моряков в их плаваниях, но так же легко они могут и обернуться против них; когда они возбуждены, то обрушиваются на берег и подбрасывают боевые ладьи как игрушечные.

Муж Ран – Эгир, и он так прочно ассоциируется с океаном, что само море могут называть его именем. Корабли зовут конями Эгира, а если поэт пишет о дочерях Эгира, то ясно, что он имеет в виду волны. Эгир – морской великан, но, подобно тому как море обеспечивает людей, живущих на берегу, пропитанием, Эгир помогает обставлять пиры богам. Когда-то он пришел в Асгард в качестве гостя и попросил рассказать истории о богах и создании мира. Передают, что великан был крайне впечатлен блеском Асгарда и оказанным ему гостеприимством: свободно лились пиво и рассказы, Браги самым уважительным тоном отвечал на все вопросы Эгира. Ему было разрешено гостить столько, сколько ему захочется, а в благодарность морской великан пригласил богов и альвов на праздник в свой островной дом, где он обещал десятикратно вознаградить асов за проявленное гостеприимство. Когда Эгир пришел в Асгард, зал был залит блеском сверкавших мечей; его же дом, говорил исполин, вместо очага освещаться будет устилающим полы блестящим золотом, и этот металл до сих пор иносказательно называют «огнем Эгира». Помимо этого, Эгир обещал богам столько еды и пива, сколько они смогут съесть и выпить. Боги определились с днем, в который они собрались посетить его дворец. Была лишь одна проблема: у Эгира не было достаточно крупного котла, чтобы сварить пива на всех приглашенных, и он попросил асов отыскать подходящий. Он должен был знать, что искать им придется в Ётунхейме, рискуя своими жизнями. Эгир мог бы быть радушным хозяином, но, в конце концов, он был великаном, со свойственной им скупостью.

Дух вод и дочери Эгира (Нильс Йохан Ольсон Бломер, 1850)

Хюмир и котел

Тору дал совет однорукий Тюр: он слышал о котле, который мог бы подойти для дела. Мать Тюра звали Хрод, и она жила с мудрым и свирепым великаном по имени Хюмир близ края неба и окружающего землю океана. Среди ётунского племени Хюмир был известен двумя вещами: невероятно массивным черепом и сосудом для варки меда глубиной в милю или больше. Тюр сказал, что котел этот будет как нельзя кстати для того, чтобы пиво лилось на празднике Эгира, но Тор знал, что для того, чтобы добыть его у великана Хюмира, им придется приложить всю свою силу и хитрость.

Боги удалились далеко от Асгарда на колеснице Тора и пересекли ледяные реки, которые текли со времен сотворения мира. Оставив колесницу на границе земли великанов у крестьянина по имени Эгиль, Тор и Тюр продолжили путь пешком, зайдя глубоко в Утгард, и наконец достигли продуваемого всеми ветрами дома ётуна Хюмира. Первым человеком, которого они встретили здесь, была великанша-бабка Тюра, и бога ужаснул ее вид: голов у нее было больше, чем обычно. Если точнее, девятьсот. Мать Тюра, Хрод, выглядела куда приятнее: она была облачена в золото, а кожа ее сияла. Она сразу же предложила сыну выпить эля после долгого пути. «Приветствую тебя, сын, и твоего грозного друга. Мы не ждали гостей, но все же я рада, что вы пришли». Хрод явно нервничала и ходила меж столом и окном, наблюдая за приближением вечера. «Хюмир вскоре вернется с полей», – сказала она задумчиво и стала грызть и без того обкусанные ногти. Услышав за дверью шаги своего мужа-великана, она посадила обоих богов в подвешенный на балке котел: «Здесь вам будет безопаснее, если он придет не в духе!»

У Хюмира был страшный вид: его свирепое лицо было покрыто инеем, принесенным с моря, а у щек позвякивали длинные сосульки, выросшие на бороде.

Великан ворвался в комнату, как порыв зимнего ветра. У Хюмира был страшный вид: его свирепое лицо было покрыто инеем, принесенным с моря, а у щек позвякивали длинные сосульки, выросшие на бороде. «С кем это ты говорила?» – требовательно спросил он. Хрод проигнорировала вопрос: «Добро пожаловать домой, в тепло, муж мой!» Хрод повесила плащ Хюмира и сделала глубокий вздох. «У меня есть вести, которые тебе приятно будет услышать: к нам приехал Тюр! И кстати, он привел друга – старшего сына Одина. Разве это не чудесно, когда гости приходят без предупреждения!»

Хюмир без особенной радости отозвался на это известие. По правде говоря, он с такой злобой уставился туда, где прятались боги, что сломал брус, за который были подвешены горшки и сосуды, и все они свалились на пол. Не разбился из них только твердый котел, в котором сидели Тюр и Тор. Боги вылезли из него, отряхиваясь и бормоча приветствия. Тора порывало всадить молот в череп великана, однако он помнил, по какой причине они сюда явились.

«О могучий Хюмир! Мы пришли просить тебя об услуге, о которой ты сможешь подумать, когда перестанешь крушить дом. Мы хотим взять твой знаменитый котел на наш праздник». Хюмир продолжал пристально смотреть на гостей. Он очень хорошо знал, что Тор оставил вдовой не одну великаншу; и вот он просит об услуге. Что за дерзость! Но Хюмир был связан законами гостеприимства и проворчал жене: «Они могут остаться на ночь, и молись, чтобы они не вызвали неприятностей. Утром я дам им задания, чтобы проверить их силу». Он крикнул слугам убить трех самых жирных быков с поля при доме – их надо было как можно скорее приготовить и подать к ужину. «Посмотрим, какой у этого великого бога аппетит!» – бормотал про себя Хюмир. Он несколько удивился, когда Тор в одиночку съел двух быков. Ас откинулся на спинку стула: «Теперь я полностью сыт, друг мой великан; пойду и лягу, если ты не против, – немного отдохну перед испытаниями». Хюмир уставился на него. Утром они должны были пойти на охоту за дичью, а бог доказал, что, когда доходит до великанских порций, его не так уж легко сломить.

История о том, как Тор поехал на рыбалку с Хюмиром, и об их встрече с Мировым Змеем, возможно, известнее всех прочих мифов, но здесь ее рассказывать не место. Достаточно отметить, что, когда потрясенный великан и громовержец вернулись на берег, еды у них было вдоволь, но отношения их не улучшились ни на каплю. Хюмир теперь пуще прежнего укрепился в том, что Тору следует вернуться к богам с пустыми руками и оконфуженным из-за провала задания. Для начала он попросил Тора вытащить пойманных ими китов на берег: Тор приволок прямо во дворец Хюмира одной рукой китов, а другой – лодку. Он даже не затруднился опорожнить трюм. Тяжелый нос оставлял на полях борозду. Великан, должно быть, впечатлился таким проявлением силы, но виду точно не подал. «Ты думаешь, что силен, но есть только одно истинное испытание силы – сумеет ли такой коротышка как ты разбить мой стеклянный кубок? Я дам тебе попытку, и если у тебя получится – забирай мой котел. А если нет, то ты уйдешь из моего дворца – и, когда в следующий раз я увижу тебя или этого однорукого бога, которого называют моим сыном, я проломлю вам головы».

«Какое странное и легкое задание!» – подумал Тор. Он поднял стеклянный кубок, взвесил его в руке и, даже не вставая со стула, метнул его в каменную колонну в доме Хюмира. Колонна разлетелась на куски, но кубок остался лежать на груде камней неповрежденным. Хюмир засмеялся и продолжил трапезу, но настроение Тора не улучшилось ни на йоту.

Позднее за ужином, пока Хюмир был занят своей тарелкой, мать Тюра подошла к Тору с советом: «Ты сильнейший из богов, но и ты никогда не найдешь способа разбить этот кубок, если только не используешь для этого череп моего мужа. Он намного прочнее, чем колонна, и очень толстый». Тор воспользовался советом Хрод. Он дождался, пока Хюмир, набив живот, не откинется от стола и, приложив всю свою силу, метнул кубок тому в лоб. Упав назад, великан перевернул стол, и Тюр заревел от смеха. Череп ётуна остался невредим, а кубок раскололся на мельчайшие осколки. Теперь не было сомнений в силе Тора и в том, что он прошел последнее испытание. Хюмир был очень раздосадован: он не только лишился своего любимого кубка, но и должен был теперь выполнить соглашение и дать богам свой котел. А котел этот варил эль по приказу и не был обычной безделушкой, которую можно было бы запросто отдать. Но Хюмир устроил Тору последнее испытание. «Бери, – сказал он, потирая лоб и чувствуя привкус железа во рту. – Котел твой… Если только такие маленькие люди, как вы, смогут его унести». Тюр дважды пытался поднять гигантский котел, однако ему это не удалось. Котел не сдвинулся и на дюйм, хоть Тюр и не был слаб. Но у Тора был другой подход. Он перемахнул через край котла и перевернул его вверх дном так, что они оказались внутри. Упершись головой в дно котла и ногами – в землю, Тор смог поднять его над землей и выйти из дома; у ног его звенели котельные кольца.

Рыбалка с Хюмиром. Фрагмент каменного рельефа эпохи викингов из церкви Святой Марии в Госфорте

Так боги донесли котел почти до края земли великанов, когда их настигли люди Хюмира. Боги увидели, как над лавовым полем поднимается пыль, до того как услышали приближение горных ётунов. Тор вздохнул и сбросил котел с плеч. В руки он взял Мьёльнир. Молот летал; каждый удар однорукого Тюра был смертелен. Боги оставили после себя на равнине тех ётунов, которых поэты называют «китами из лавы», и помогли роду Хюмира воссоединиться в Хели. Так могучий Хюмир расстался с жизнью, а боги получили котел, которого хватило для того, чтобы сварить эль в доме Эгира.

Жена Хюмира, убранная золотом Хрод, которая помогла Тору и Тюру перехитрить своего мужа, вероятно, вернулась в Асгард с сыном. Владения Хюмира заполучили его дочери. Далее история повествует о том, как эти девушки однажды помочились в раскрытый рот Ньёрда, когда он дремал на морском берегу. Между великанами и богами не может быть примирения.

Гейррёд и его дочери-великанши

Дочери великанов могут быть не менее свирепыми, чем их отцы. История Гейррёда и его дочерей, как и многие другие рассказы о ётунах, начинается с Локи. Было лето, днями, что казались длинными и скучными, нечего было делать, и Локи томился. Он решил сходить в Ётунхейм и посмотреть, не веселее ли там. Для путешествия он позаимствовал у Фрейи плащ из соколиных перьев. Сменив таким образом облик, он полетел в горную крепость великана Гейррёда. Конечно, в пещерном дворце должно было что-то происходить! Локи не догадывался, однако, что причиной веселья вот-вот станет он сам.

Локи был не настолько храбр, чтобы сразу влететь в зал, а потому он сел на выступ скалы рядом с большим окном и стал разглядывать, что происходит внизу в пещере. Его глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к темноте; когда же он освоился, Локи увидел, что прямо на него смотрит великан Гейррёд. Видимо, в Ётунхейме тоже не происходило ничего увлекательного. «Заберитесь на скалу и принесите мне этого странного сокола», – приказал Гейррёд своим людям. Локи не испугался. На таком высоком выступе он чувствовал себя в полной безопасности и решил, что остаться на месте и понаблюдать за тем, как ётуны карабкаются к нему по скале, будет забавно. Посмотрел бы он на их лица, когда в последнюю минуту сокол взмоет в небо. Лишь когда он попытался взлететь, то понял, что не может оторвать лап от камня, – и было уже слишком поздно. Его посадили в мешок и бросили на пол пещеры перед Гейррёдом.

Локи не снял свой плащ из перьев и выглядел как обычный сокол. Но Гейррёд рассмотрел его глаза и сказал, что это глаза человека, а не птицы. «Говори, кто ты такой, или будет куда хуже!» – сказал он. Но Локи не произнес ни слова, и потому великан посадил его в сундук, где морил голодом три месяца. Ётуны – существа древние, и они могут быть терпеливыми, как камни. Скука в Асгарде и близко не могла сравниться с тремя месяцами в сундуке. Локи, когда его достали наружу, щурился от яркого света, был взъерошен и вонял, будто вылез из могилы, – был куда более расположен к разговорам. Бог рассказал, кто он таков. «Я сохраню тебе жизнь, – сказал Гейррёд, – если ты сделаешь кое-что для меня взамен. Найди повод привести Тора в мой дом и убедись, чтобы он оставил свой молот снаружи». «Это будет непросто, – ответил Локи, – но я сделаю все возможное, если только ты выпустишь меня из этого грязного сундука».

«Клянись!» – потребовал Гейррёд.

Локи поклялся столько раз и таким множеством самых священных вещей, что в конце концов Гейррёд поверил и отпустил его.

Локи вернулся в Асгард и никому не рассказал, где он был. Вскоре в разговоре с Тором он нашел возможность исполнить обещанное великану: «Послушай, Тор. Я слышал об одном месте неподалеку отсюда, где все говорят о твоей силе и не верят рассказам о ней. Там есть две девицы, которые заливаются краской, как только услышат твое имя, и я уверен, что в том блестящем дворце тебя ждет самый лучший прием». Тор пожелал отправиться туда и нацепил молот на ремень. «Только одно: прояви знак доброй воли и оставь Мьёльнир дома – чтобы они знали, что ты пришел с миром». Тень пробежала по лицу Тора, но он выполнил просьбу Локи.

По зеленым тропам боги вышли в направлении Ётунхейма. Тор взял спутником своего слугу Тьяльви, и по наущению Локи они двинулись на восток. На границе Ётунхейма они встретили великаншу по имени Грид. Как и многие другие великанши, она жила меж двух миров: хранила верность ётунскому племени и в то же время была матерью молчаливого бога Видара, который отомстит за Одина волку Фенриру. Из всех великанов Грид была более прочих расположена помогать богам. Она приютила Тора и Тьяльви на ночь. Когда огонь в очаге догорел, она поведала Тору правду о Гейррёде: «Некогда он был моим мужем, и его не следует недооценивать. Если только я вообще знаю этого хитроумного сына троллей, вы попадете в ловушку».

Тору было уже слишком поздно возвращаться за молотом, но Грид одолжила ему пояс силы и железные рукавицы, которые могли сильно помочь Тору в общении с великанами. Еще она вручила ему толстый посох Гридарволь, который станет причиной смерти дочерей Гейррёда. Вооружившись этими вещами, Тор со слугой Тьяльви пересек замерзшие потоки, известные как Эливагар, и направился к крепости Гейррёда. Дорога в Ётунхейм сама достойна рассказа: Тор шел вброд по ледяным водам, неся Тьяльви на спине; на посох Грид он опирался, сопротивляясь бурным течениям и не давая им унести обоих путешественников. Бог грома опоясался поясом силы и закричал бурлящему потоку, что если воды не утихнут, то сам он вырастет так сильно, что коснется небес. Но течение продолжало усиливаться, и река уже не была похожа на обычный горный поток. Когда они достигли середины бурлящего потока, Тор увидел причину, по которой поднялся уровень воды. Дочь Гейррёда, Гьяльп, поставив ноги по обе стороны горного ущелья, прибавляла к холодным водам мощную струю мочи. «Надо заткнуть устье», – решил Тор. Он взял со дна камень, прицелился и бросил его в расставившую ноги великаншу; снаряд попал в цель и остановил поток. Тогда идти вброд стало легче, и Тор сумел выбраться из реки при помощи рябины, росшей на берегу: с тех пор рябина известна как «рука помощи Тора».

Тору было уже слишком поздно возвращаться за молотом, но Грид одолжила ему пояс силы и железные рукавицы, которые могли сильно помочь Тору в общении с великанами.

К тому времени как спутники подошли к горной крепости Гейррёда, они уже обсохли, однако воняли как козлы, и, вместо того чтобы пригласить в зал, их направили в небольшую пещеру, где содержались животные. В центре помещения стоял один стул, и Тор, вымотанный переходом через реку, захотел на него присесть. Но, как только он вытянул ноги, стул начал подниматься к потолку комнаты, и Тор увидел, что его вот-вот раздавит о скалы. К счастью, у него оставался посох, который дала ему Грид, и он упер его в свод пещеры. Сильнейший из богов всей своей мощью стал отталкиваться от потолка посохом, пока не услышал хруст и жуткий вопль. Под стулом с переломанными позвоночниками лежали дочери Гейррёда, Гьяльп и Грейп. Те ли это застенчивые девицы, познакомиться с которыми ему предлагал Локи? Тор ощетинился от негодования, лицо его омрачилось.

Гейррёд сделал вид, будто ничего не произошло, и пригласил Тора и Тьяльви в теплый зал. Великаны были заняты пиром, вдоль всего пещерного помещения горели очаги: свод его едва можно было увидеть за густым дымом и огромными сталагмитами, свисавшими в темноте. «Добро пожаловать, Тор, в мою великую палату. Все мы хотим увидеть, насколько ты силен; начнем же испытание?» Гейррёд нагнулся, взял из огня огромными клещами раскаленный добела железный брусок и бросил его прямо в голову Тора. После столкновения с дочерьми великана Тор был начеку: он уже надел железные рукавицы, которые дала ему Грид, – и очень вовремя, ибо он смог поймать искрящийся металл в полете. Гейррёд прыгнул за сталагмит, но Тор метнул шипящее железо с такой силой, что оно насквозь пробило камень, прошло через грудь великана и ушло в стену пещеры. Тор не покинул того места, пока не покарал всех пировавших ётунов: многие познакомились с посохом Грид. Среди всех этих проломленных голов Тор, вероятно, позабыл, что отправиться во дворец Гейррёда, оставив дома молот Мьёльнир, предложил ему именно Локи.

Тор шел вброд по ледяным водам, неся Тьяльви на спине; на посох Грид он опирался, сопротивляясь бурным течениям и не давая им унести обоих путешественников.

Изображение Тора и Тьяльви, пытающихся перейти реку, разлившуюся из-за дочери Гейррёда (Карл Эмиль Дёплер, 1905)

Тьяцци и похищение яблок Идун

Многие конфликты между богами и великанами происходят оттого, что одно племя хочет что-то, чем владеет другое. Ётуны больше всего желают забрать у богов их женщин, а также яблоки, которые не дают асам стареть. Идун – хранительница этих яблок, но и сама она обладает неменьшей силой обновления, что и те плоды, которые она разделяет с остальными. Все асы очень хорошо знают ее значимость, ибо однажды ее похитил великан Тьяцци. Всего за несколько дней чары Идун рассеялись, и время стало скрючивать богов, как старые яблони.

Тьяцци происходил из древнего рода горных великанов, а отца его звали Эльвальди. Эльвальди был очень богат золотом, добытым в горах, и когда он умер, то его богатство было разделено таким образом, чтобы каждый из его сыновей-ётунов взял столько золота, сколько он сможет унести во рту: по этой причине золото до сих пор называют «речью Тьяцци». Тьяцци известен как отец лыжницы Скади и тем, что в своем горном королевстве Трюмхейм, где среди скал бушует гроза, он принимает облик огромного орла. Именно в виде орла он задумал похитить Идун и ее яблоки.

Однажды Один, Хёнир и Локи зашли далеко от дома в бесплодные земли. Еды в этом диком месте было немного, и, когда три бога спустились в долину и наткнулись на стадо скота, бродившее вокруг старого дуба, они обрадовались удаче. Они поймали и убили быка, а тушу его положили запекаться под костер. Когда же они разрыли свою печь, мясо оказалось совершенно сырым, им пришлось поменять уголья и вновь закопать яму. Опять они ее вскрыли – и снова мясо нельзя было отделить от костей. Боги задумались, что за чары или хитрость не дают огню приготовить тушу, как им ответил голос с дерева: «Это я не даю вашему мясу прожариться». Боги взглянули наверх и увидели, что в ветвях кроны сидит огромный орел. «Я дам огню приготовить вам обед, только если вы сперва дадите мне насытиться сырым мясом», – сказал орел. Боги согласились, и птица, широко взмахнув крыльями, спустилась с дерева и вонзила в тушу свой острый клюв. У орла был аппетит великана: он вмиг проглотил две бычьих ноги и обе лопатки. Локи не собирался беспрекословно за этим наблюдать. До того как орел обглодал остатки их обеда, он замахнулся на птицу палкой. Тьяцци отскочил от удара, но палка пристала к его перьям, и, прежде чем Локи осознал, что происходит, орел уже поднялся ввысь; бог-плут ухватился, спасая свою жизнь, за другой конец ветви. Птица бросилась вниз к долине и полетела так низко и быстро, что земля превратилась в глазах у Локи в размытое пятно, а ноги его щекотала трава и били камни и корни деревьев. Он думал о том, что скоро руки его вырвутся из суставов, но не мог отпустить палку из страха врезаться в землю на такой скорости. Он взмолил Тьяцци о пощаде, и орел сделал ему предложение: «Я отпущу тебя, Локи с палкой, но лишь в том случае, если ты сделаешь для меня кое-что взамен». «Я сделаю все, чего ты попросишь, – сказал Локи, – только дай мне уйти, пока у меня еще есть для этого руки и ноги!» «Ты должен придумать, как выдать мне Идун и ее яблоки, – ответил Тьяцци. – А это немало». Локи увидел, что они стремительно приближаются к острому скальному выступу и тут же поклялся помочь орлу. Тьяцци взмахнул крыльями и повернул назад, к дубу, где вернул Локи его спутникам. Плут не рассказывал о том, что случилось, а лишь сидел и разминал плечи, пока Один и Хёнир смеялись и ели свое мясо.

Ведро из тиса, декорированное железом и медью. Внутри находились дикие яблоки и деревянный ковш. Из Осебергской погребальной ладьи (IX в.)

Дар Локи – умение убеждать богов, и вскоре он нашел повод выманить Идун из Асгарда. Он сообщил богине, что обнаружил за пределами обиталища асов дерево, с ветвей которого свисают плоды, на его взгляд, даже более прекрасные, нежели яблоки вечной молодости. «Это невозможно, Локи: нет плода желаннее», – сказала она, но Локи уловил в ее голосе сомнение. «Если ты мне не веришь, то почему не сходишь и не посмотришь сама? Возьми свои знаменитые яблоки, чтобы мы могли их сравнить». Локи увел Идун из Асгарда, и только лишь стены его скрылись из вида, как появился великан Тьяцци в облике орла, схватил когтями Идун и унес ее в свое недосягаемое гнездо в Ётунхейме. Горные великаны сочли это великой победой.

Асы узнали о похищении Идун, когда, проснувшись утром, обнаружили на себе седые волосы и морщины на месте гладкой и блестящей кожи. «Последний раз, когда я видел Идун, – рассказал ее муж, – она говорила с Локи Лаувейсоном». Локи нашли и привели на собрание. Оно его лишь рассмешило. «Вы побьете меня своими старческими посохами? – спросил он. – Или загрызете голыми деснами?» Однако боги пригрозили ему мощными заклятиями, которые смогли бы привести его на грань безумия, и он понял, что никогда еще они не были настроены так серьезно. «Я знаю, что Идун с великаном Тьяцци и обмануть его будет непросто. Но я полечу в Ётунхейм, если ты дашь мне свое соколиное оперение, Фрейя. Оно не поможет тебе заниматься любовью, если я не верну Идун».

Тьяцци несет испуганного Локи (Лоренц Фрёлих, 1906)

Под личиной сокола Локи прилетел в крепость Тьяцци в горах; удача улыбнулась ему, и он прибыл тогда, когда Тьяцци рыбачил в горном озере. Идун сидела в одиночестве и в очень плохом настроении: оно не улучшилось, когда богиня увидела, кто собирается ее спасти. «Не время говорить!» – бросил ей Локи. Он быстро превратил ее в орех и взял клювом, когтями подхватил яблоки и как можно быстрее вылетел в сторону земли богов. Тьяцци с уловом греб домой, когда увидел, как из его дворца стремительно улетает сокол. Не медля, он обратился в орла и в бешенстве погнался за Локи, оставив лодку качаться посреди озера. Каждый взмах огромных орлиных крыльев издавал страшный шум, и гнев его можно было услышать даже в далеком Асгарде.

Асы среагировали так быстро, как позволяли им их старческие тела. В Асгарде они набросали ворох опилок и зажгли факелы. Локи сделал вид, будто собирается пролететь через валы сразу в Асгард, но в последнюю минуту он изменил направление и последовал вдоль стен. Огромный орел был далеко не столь сообразителен и полетел напрямик через укрепления, где боги разожгли свой костер. Орел попытался набрать высоту, но перья его загорелись, и великан Тьяцци упал с неба, приземлившись внутри городских стен, где его забили до смерти поджидавшие его боги. Это убийство приобрело огромную известность – не в последнюю очередь потому, что оно дало повод Скади искать возмещения за гибель отца, и потому, что глаза Тьяцци были брошены в небо и превратились в две самые яркие звезды. Что более важно, боги вернули Идун из земли великанов – а с ней и свою молодость и силу. Тор размял мышцы и согнул руку, привыкшую к молоту; морщины сошли с рук Фрейи, и она почувствовала, как кровь ее потеплела. Браги погладил бороду в предчувствии нового стиха. Идун была счастлива хотя бы оттого, что перестала быть орехом.

Фроди и девушки-великанши

Род человеческий почти не контактирует с великанами, и в те редкие случаи, когда они попадают в Мидгард, люди едва ли способны усмирить мощь ётунов. Конунг Фроди из династии Скьёльдунгов, происходившей от Одина, правил землями современной Дании и стал самым могущественным властителем Севера. В его владениях было так безопасно, что в безлюдном месте можно было оставить золотое кольцо, и никто не подумал бы его украсть, а тем более – причинить кому-либо вред. По этой причине имя Фроди стало ассоциироваться с миром, установившемся в его королевстве.

Локи выманивает Идун (Йон Бауэр, 1911)

Фенья и Менья в мельнице (Карл Ларссон и Гуннар Форсселл, 1893)

Как-то летом Фроди приехал в Швецию по приглашению конунга Фьёльнира, и, пока он там находился, глаз его приметил двух рабынь очень крепкого телосложения. Этих невольниц звали Фенья и Менья, и происходили они, хотя Фроди тогда этого не понимал, из великанов Ётунхейма. Он купил рабынь у Фьёльнира и отправил их работать в Данию. Им было сказано вращать два мельничных жернова такого размера, что работать с ними не мог никто другой во всем королевстве. Мельница, которая называлась Гротти, имела такое свойство, что могла намолоть все, что пожелает ее хозяин; а желал Фроди примерно того же, что и все его подданные, – мира и процветания. Но конунг заставлял рабынь трудиться до изнеможения и разрешал им отдыхать, лишь пока кукушка спит в лесу. Великанши решили, что долго так продолжаться не может. Одним днем они спели над мельницей песнь, и та стала производить войско против их хозяина. Волшебной армией предводительствовал правитель моря Мюсинг, и к наступлению ночи он убил Фроди и завладел богатствами Дании. Так кончилось мирное правление Фроди. Но нельзя сказать, что Мюсинг намного лучше обращался с великаншами. Он взял их вместе с мельницей Гротти с собой на корабль и приказал им молоть соль, которая в те времена была редкостью и ценилась на вес золота. Сестры крутили жернова с вечера, и к полуночи на палубе лежала большая куча соли. Они спросили Мюсинга, не следует ли им остановиться и начать молоть что-то другое, но он зло ответил им, чтобы они продолжали и знали свое место. Великанши удвоили свои усилия, и вскоре корабль перегрузился и пошел ко дну. Великанши остались на нем, и рядом с ними нет никого, кто приказал бы им остановиться, так что они все еще трудятся на океанском дне. С тех пор благодаря двум великаншам и людской алчности море стало соленым.

Сурт

Из мифов известны имена и других великанов – например бойца Хрюма и загадочного Бели, которого Фрейр убил оленьим рогом вместо меча. Есть и много великанш – от Ангрбоды, старой ведьмы из Железного леса, и Гуннольд, обманутой Одином ради ее драгоценного меда, до таинственных девиц-ётунш, которые приносят раздор в нижний мир. Кто-то может назвать и род чудищ-великанов, порожденных Локи, но эти существа несколько отличны: боги могут усмирить мощь ётунов и завладеть их телами, но чудовища – отдельная сила. Они могут разрушить этот мир, проглотить солнце и луну и командуют легионами мертвых; власть их может лишь уничтожать, а победа их – смерть.

Есть еще один великан, которого следует упомянуть, и о нем следует рассказать в заключение. Сурт – самый могущественный из огненных великанов, и он правит областью, известной как Муспельхейм. Эта пылающая жаркая земля лежит далеко на юге, и даже боги не могут попасть в нее. Сурт – «Обугленный» – охраняет эти владения. У него есть огненный меч, известный как Губящий Ветви: он жжет, как неземное солнце. Вражда Сурта к богам стара как мир, и в день Рагнарёка он поведет на войну против них своих людей – сынов Муспелля. Сурт вынет из ножен свой огненный меч и сожжет все на своем пути, не оставляя позади ничего, кроме обугленной земли. В последней битве он сразится с Фрейром, и, хотя бог сумеет перед смертью потушить его пламя, радужный мост обрушится, и разрушение мира завершится.

Сурт скачет с сынами Муспелля, чтобы сжечь дом богов

Огненный великан Сурт размахивает своим огненным мечом в день Рагнарёка (Джон Чарльз Доллман, 1909)

За всем происходящим, начиная с создания мира и заканчивая его концом, стоит борьба между богами и великанами. Но они не единственные действующие лица мира мифов. На Мировом Древе живут существа одновременно пагубные и благодатные: это обитающие в скалах гномы и населяющие сияющее небо альвы; валькирии, караулящие поля сражений для того, чтобы забрать храбрейших покойников; и провидицы, которые могут видеть намного дальше богов. К ним же относится и потомство Локи – его ужасные порождения Фенрир, Ёрмунганд и Хель: три чудища, которые никогда не подчинятся Одину и не прогнутся перед его волей, но угрожают самому существованию мира. Однако характерная черта Локи – порождать и зло, и добро; мы начнем с истории о волшебном коне Слейпнире.

Слейпнир

За лошадьми, которыми владеют асы, смотрит Один, а имена их – Покладистое Золотце, Серебряная Грива и Быстрые Ноги – ясно показывают, как их ценят боги. Лошадь Тора может бежать по воздуху и воде так же быстро, как и по земле, а конь Фрейра способен пройти через огонь и выйти из него без повреждений. Но нет сомнения в том, кто же является главным из коней. Его зовут Слейпнир, на нем ездит Один, а определить его с легкостью можно по восьми ногам. Он способен обогнать любую другую лошадь и умеет проходить между мирами живых и мертвых. Подобно тому как Иггдрасиль – самое совершенное из деревьев, Скидбладнир – лучший из кораблей, а Один – первый из богов, так и Слейпнир – самый превосходный из коней.

Слейпнир был рожден от матери, в которую трудно было бы поверить, и его история связана с сюжетом об умелом строителе и тяжелой сделке, которую боги заключили с этим великаном. Это было в начале времен; стены Асгарда, разрушенные в войне между асами и ванами, все еще лежали в руинах. Одина беспокоило то, что в случае нападения ётуны легко попадут в Асгард; он бродил по разбитым земляным валам и размышлял над тем, какая стена сможет сдержать троллей и горных великанов. И вот однажды радужный мост пересек загадочный бродячий каменщик, имевший ответ на этот вопрос. Он предложил построить такую высокую и крепкую стену из камня, что дом богов стал бы неприступным, и обещал сделать это всего за три сезона.

Картинный камень эпохи викингов из Тьянгвиде (Готланд). Восьминогий Слейпнир сверху справа

Всеотец собрал богов на совет, чтобы обсудить предложение строителя. Цена, которую он потребовал, была высокой – он хотел получить не только солнце и луну, но также и богиню Фрейю и ее золотые слезы, – такую цену боги платить не хотели. Однако Локи, выслушав новость, казалось, задумался. «Мы знаем, что строитель, скорее всего, не выполнит условия, которые сам перед собой поставил, – сказал он. – Так в чем же проблема? Почему бы просто не смотреть на то, как он работает, делая ставки на то, как далеко он продвинется. Фрейю он не получит, а нашу стену хотя бы частично построит». Идея Лаувейсона удовлетворила всех. Потому боги вернулись к зодчему с предложением: он сможет забрать солнце, луну, а в придачу и Фрейю, но лишь в том случае, если завершит стену к первому дню лета. «Могу я хотя бы использовать моего коня?» – спросил великан. Боги согласились, и Один со строителем поклялись друг перед другом в присутствии множества свидетелей. Обе стороны были довольны достигнутым соглашением.

Если зодчий в своей работе был крепок и неутомим, то конь его был вдвое сильнее и совершенно не нуждался в отдыхе.

Боги полагали, что одному существу, пусть даже и великану, возвести такую огромную стену за столь короткий срок было невозможно. Но была одна маленькая деталь – Свадильфари, конь строителя. Если зодчий в своей работе был крепок и неутомим, то конь его был вдвое сильнее и совершенно не нуждался в отдыхе. Мастер начал работу в первый день зимы; в светлое время суток он клал камни, а по ночам при помощи Свадильфари перетаскивал к стене огромные валуны; работа хорошо спорилась зимой и весной. Стена получалась высокой, широкой и неприступной, как и обещал строитель. Когда до начала лета оставалось три дня, стена почти достигла ворот Асгарда – и тут боги испугались. Они и подумать не могли о том, чтобы отдать Фрейю зодчему, не говоря уже о солнце и луне: это уничтожило бы небеса. Но они же дали торжественные клятвы. Несомненно, их положение было затруднительно; и вот, обвиняя на собрании друг друга в сложившейся ситуации, они вспомнили, что громче всех за соглашение с мастером выступал именно Локи. Один подошел к плуту: «Лучше бы тебе придумать план, Локи, иначе тебя ждет судьба куда горше той, что уготована Фрейе и луне». Он детально описал, какой мучительный конец будет ждать Лаувейсона в Асгарде, и хитрец поклялся устроить все как надо.

Локи увлекает за собой жеребца Свадильфари (Дороти Харди, 1909)

Свадильфари выглядел отлично и не выказывал усталости, но Локи знал, что у каждого жеребца есть слабое место. Боги видели, как Лаувейсон отправился в лес, а затем оттуда по той же тропе вышла красивая кобыла; она размахивала хвостом и ржала. Когда Свадильфари узрел кобылу, то не смог противиться инстинктам – вырвался из упряжи и, к великой радости асов, погнался под недостроенной стеной за Локи. Тот увлек резвящегося Свадильфари на равнины, и вскоре стало ясно, что строительные работы задержатся. Когда мастер понял, что ему не удастся завершить свое дело без Свадильфари, он пришел в такую ярость, к которой способны лишь горные великаны, – и тут уже у богов не осталось сомнений в том, к какому роду он принадлежит. Они забыли о своих торжественных клятвах не причинять вреда строителю и призвали Тора, дабы тот вернулся с востока и избавил их от этого буйного ремесленника.

Достаточно было одного удара Мьёльниром, чтобы разбить череп великана на тысячу кусков и отправить его самого в Хель. Так Тор отплатил зодчему за его работу, а боги избежали исполнения договора, который уничтожил бы весь мир ценой строительства одной неприступной стены. Однако укрепления так и не были (и никогда не будут) закончены: в крепости асов есть слабое место, которое сыграет свою роль в день Рагнарёка. Что касается Локи, он понес от огромного жеребца Свадильфари и через несколько месяцев разродился прекрасным сивым жеребенком, у которого оказалось восемь ног. Вот как появился на свет Слейпнир – совершеннейший из коней.

Устрашающие дети Локи

Слейпнир – сокровище, принадлежащее Одину, и богам посчастливилось, что с ними был Локи, который помог им избавиться от мастера-строителя. Но другие порождения Локи – не столь приятные украшения мира. Локи не был доволен союзом с верной Сигун, и он регулярно наведывался к старой великанше Анагрбоде, которая жила в Железном лесу, из которого происходят волки. После визитов Локи они родила троих детей, которых боятся все девять миров. Их зовут Хель, Фенрир и Ёрмунганд. Когда асы узнали, что в Ётунхейме эти чудовища взращиваются в ненависти к богам, было решено, что необходимо что-то сделать. Один взял свирепую дочь Локи Хель и отправил ее в подземный мир царствовать над мертвыми. Ёрмунганд, уже тогда бывший змеем, хотя и не Мировым, опутывающим землю, которым он станет позднее, был брошен в глубочайшую бездну океана, окружающего сушу. Фенрира из всех трех чудищ Один больше всех боялся, ибо видел, что судьбы их сплетены. Он решил, что Фенрира следует вырастить среди богов – ибо как лучше обуздать зло, нежели держать его у себя под рукой?

Дочь Локи ужасна на вид. Одна половина ее тела черна, как болотный труп, а другая – бледна, словно распухший утопленник, нрав же ее соответствует мороси и мраку Нифльхейма. Она правит областью мертвых, где держит совет в поливаемом дождями дворце Эльюднир и обязана принимать всех, кто умер из-за болезни или старости. Несчастливое королевство Хель обширно, и среди обитающих у нее мертвецов, которых она держит за гостей, Бальдр и его жена Нанна, которая последовала за сияющим богом вниз, под корни Иггдрасиля; она восседает рядом с ним на почетном месте. У Хель есть ужасающий волк по имени Гарм, который прикован у входа в пещеру за воротами Хеля и вечно сторожит проход на случай, если кто-то из мертвых попытается бежать. При приближении Рагнарёка Гарм завоет и сорвется с цепи, а вся безобразная братия обитателей Хеля вырвется наружу. Хель ни с кем не дружна и оберегает свою власть над покойниками, но даже и она проявила некоторое сочувствие к Бальдру, преждевременно сошедшему в ее палаты. Хель дала богам возможность освободить сына Одина из ее владений, но то обстоятельство, что не все существа пролили слезы по Бальдру и тем самым ее условия не были исполнены, служит напоминанием о том, как трудно изменить волю смерти.

Дочь Локи ужасна на вид. Одна половина ее тела черна, как болотный труп, а другая – бледна, словно распухший утопленник, нрав же ее соответствует мороси и мраку Нифльхейма.

Хермод скачет к Хель, чтобы просить ее вернуть Бальдра. Иллюстрация из исландского манускрипта XVIII в. (NKS 1867 4^o)

О Хель порой помнят, как о сестре чудовищного волка, второго из детей Локи от великанши Ангрбоды. Фенрир – самый ужасный из волков. Один из его сыновей, волк Сколль, гонится по небу за солнцем и проглотит его в день Рагнарёка. Другой сын по имени Хати преследует луну и тоже в конце концов ее догонит. Сам же знаменитый волк Фенрир убьет в последней битве Всеотца – что еще более ужасно, если вспомнить о том, что именно Один вскормил это создание в доме богов.

Три чудовищных порождения Локи – Хель, Фенрир и Ёрмунганд, – выращенные Ангрбодой в Железном лесу (Карл Эмиль Дёплер, 1905)

Волку Фенриру суждено убить Одина в последней схватке (Дороти Харди, 1909)

Одину было не привыкать кормить за своим столом самых свирепых волков, но вскоре после того, как боги взяли к себе Фенрира, стало ясно, что это не обычный волк. Богов пугала скорость, с которой он рос, и вскоре одному лишь Тюру хватало смелости подходить к этому чудовищу из Железного леса. Асы постановили сделать что-нибудь, покуда Фенрир окончательно не вырвался из-под контроля, и придумали заковать его в железную цепь, скрепленную болтами. Они назвали эту цепь Лединг и спросили Фенрира, не хочет ли он испытать на ней свою силу. Фенрир взглянул на железные оковы и решил, что они его не удержат. Волку достаточно было выпрямить лапы и размять мускулы, как цепь разорвалась надвое. Богам нужны были более крепкие оковы. Тогда они выковали вдвое более прочную цепь: они назвали ее Дроми. Асы спросили Фенрира, не желает ли он испробовать свою силу на этой впечатляющей цепи и завоевать тем самым бесконечную славу, но волк засомневался. То было прекрасное изделие из закаленного железа, каждое звено которого весило с каменную глыбу и было величиной с человеческую голову. Однако волк рассудил, что с того времени, как он порвал Лединг, сил у него стало больше, и мысль о славе убедила его попробовать. Он разрешил богам застегнуть цепь на его лапах и, когда все было готово, натянул тяжелые оковы, ударил ими оземь и изо всех сил напряг лапы. Цепь порвалась с такой силой, что куски ее разлетелись на огромное расстояние. Именно поэтому мы говорим о завершении трудного задания «избавиться от Лединга» и «освободиться от Дроми».

Асы спросили Фенрира, не желает ли он испробовать свою силу на этой впечатляющей цепи и завоевать тем самым бесконечную славу, но волк засомневался. То было прекрасное изделие из закаленного железа, каждое звено которого весило с каменную глыбу и было величиной с человеческую голову.

Чтобы сделать цепь, которую не сможет порвать сильнейшее существо в мире, богам требовалась помощь, и они обратились к величайшим кузнецам вселенной – гномам. Слуга Фрейра Скирнир отправился вниз, под корни Иггдрасиля, в землю Свартальвхейм, и пришел к потомкам Дурина, работавшим в полутьме своих кузниц. Гномы согласились изготовить цепь, известную как Глейпнир; она произведена из шести материалов, которые очень трудно сыскать. Первый из них – звук кошачьей поступи; второй – борода женщины; третий – корень горы; четвертый – жила медведя; пятый – дыхание рыбы; а последний элемент – слюна птицы. Кошки не производят звука при ходьбе, женщины не имеют бороды, а рыбы не дышат лишь потому, что все это забрали гномы, дабы создать магическую цепь. Глейпнир стал самым крепким предметом, который изготавливали до или после, хотя и был тонок, как шелк. Боги были очень рады.

Для последнего испытания силы Фенрира Один подобрал особенное место: остров Люнгви посреди иссиня-черного озера. Боги по кругу передали и испробовали Глейпнир, отмечая его прочность и заодно дразня Фенрира словами о том, что порвать эту цепь невозможно. «А что, если у меня не получится освободиться?» – спросил Фенрир. «Едва ли нам стоит бояться волка, который не может порвать цепочку: конечно, мы тебя отпустим», – сказал Браги своим ласковым голосом. Фенрира он не убедил: если эта цепочка, как он подозревал, была сделала с применением могущественной магии, то его тут же оставят на этом острове среди озера. Но, вместо того чтобы ставить под сомнение свою силу и храбрость, Фенрир потребовал, чтобы один из богов положил руку ему в пасть, пока он будет лежать связанным. «То будет знак вашей доброй воли, ибо я опасаюсь обмана».

Скованный Глейпниром Фенрир, из пасти у него течет слюна. Из исландского манускрипта XVII в. (AM 738 4to)

Боги обменялись взглядами; казалось, никто не хочет принести такую жертву, но вот Тюр вышел вперед и положил руку меж острых зубов волка. Боги обмотали цепью Глейпнир лапы Фенрира, и чем сильнее тот пытался освободиться, тем туже она затягивалась. Все боги смеялись над стараниями волка; все кроме Тюра, рука которого от запястья была начисто откушена. С тех пор запястье называют «волчьей костью» в честь этого бога, пожертвовавшего своей рукой.

Когда боги удостоверились, что Фенриру не удастся спастись из Глейпнира, они взяли свободный конец цепи и привязали его к большому камню, который называется Гьёлль, закопав его глубоко в землю. Когда Фенрир попытался броситься на Одина, кто-то из богов сумел вставить ему в разинутую пасть меч. Клинок расположен вертикально, и волку приходится держать свои хищные челюсти нараспашку, чтобы не пораниться. Из этой разинутой пасти на землю льется бесконечный поток слюны; и таков исток реки Ван, которая несет надежды Фернира на отмщение всему миру. Он будет скован цепью до скончания времен, когда все оковы разомкнутся. Тогда он освободится и сможет отплатить богам.

Третий из чудовищных детей Локи – Ёрмунганд, Мировой Змей. Когда Один бросил его в глубочайшую часть Мирового океана, он надеялся изгнать змея в такое место, где тот причинит меньше всего вреда. Но в просторных глубинах Ёрмунганд мог расти без какого-либо контроля и, в конце концов, вырос таким огромным, что смог охватить своими кольцами весь мир. Когда змей движется, вздымаются глубокие океаны; хорошо известно, что, когда Ёрмунганд распрямится и вылезет из глубин, моря затопят сушу и мир распадется на части. Не беспокоить змея – мудрое решение. Впрочем, Тор знает, что в день Рагнарёка ему суждено сойтись с Ёрмунгандом, и он с нетерпением жаждет испробовать свою силу против огромной змеиной туши.

Как-то Тор был обманут при испытании своей силы во дворце Утгарда-Локи, где он не смог поднять Мирового Змея и оторвать его от морского дна. Тор очень болезненно воспринял такой позор, думая, что он поднимает стоящую на ногах кошку, когда на самом деле он отрывал от земли кольца Ёрмунганда. Судьба гласит, что им предстоит встретиться в день Рагнарёка, но Тор решил иначе. Он собрался встретиться со Змеем на собственных условиях.

Тор так сильно тянет за леску, что под его ногой проваливается днище лодки. Фрагмент рунического камня (U 1161) эпохи викингов из Альтуны (Швеция)

Тор нашел возможность сделать это во время своей поездки в дом инеистого великана Хюмира. Он съел все припасы в доме Хюмира, и исполин громко пожаловался, что ему придется пойти на рыбалку, чтобы прокормить такого прожорливого гостя. Тор оторвался от блюда. «Я поплыву с тобой в воды Мирового океана, – сказал он. – Две пары рук всегда лучше одной». Хюмир усомнился, что Тор окажется полезен в лодке, которая и без того была невелика: «Ты можешь замерзнуть, если отправишься туда, куда привыкли плавать великаны». На этих словах глаза Тора вспыхнули: он захотел прямо там огреть ётуна молотом, однако в тот момент у него был улов покрупнее. «Неясно еще, кто из нас двоих вернет лодку назад», – процедил он сквозь зубы. Хюмир сказал Тору пойти в поле и взять, что он пожелает, в качестве наживки; потому на следующее утро бог направился прямиком на пастбище и, выбрав самое примечательное животное из стада Хюмира – вороного быка, – схватил его за рога и оторвал ему голову. Волоча за собой наживку, Тор повернул к побережью. Было ясно, что ловить он собрался не мелкую рыбку.

Хюмир уже отплыл, и Тору пришлось брести по отмели, чтобы его настигнуть. Они враждебно глядели друг на друга, однако Хюмиру пришлось признать, что ас весьма умело обращается с веслами. Лодка мчалась по воде, пока они не отплыли от берега на большое расстояние. Хюмир всматривался в спокойные глубины и был уверен, что Тор вскоре решит остановиться, но бог продолжал грести; лицо великана омрачилось. «Вот хорошее место, чтобы забросить наши сети, – сказал наконец ётун. – Здесь я ловлю самых крупных китов». Но Тор притворился, что не услышал его, и лишь удвоил свои усилия. Хюмир беспокоился, что если они заплывут в море слишком далеко, то смогут потревожить своими сетями Мирового Змея.

Наконец Тор перестал грести; суша давно скрылась из виду. Хюмир забросил сети и вскоре поймал двух китов, Тор же поступил куда хитрее. Он нацепил голову быка на крупный крючок и дал наживке опуститься на самое дно океана. Конечно же Ёрмунганд на океанском дне очнулся от дремы, раскрыл во мраке глаза и сомкнул челюсти вокруг бычьей головы. Тут же Тор резко дернул леску. Когда Змей почувствовал боль от вонзившегося в него крюка и понял, что его обманули, он мотнул головой, и колена бога уперлись в борт в лодки. Теперь Тор по-настоящему разозлился. Он призвал всю свою божественную мощь и, упершись ногой в днище судна, со всей силой потянул леску вверх. Напряжение было столь велико, что нога Тора пробила доски на дне лодки, однако он стойко держался и наматывал леску. Наконец он подвел великого змея к поверхности бурлящего моря. Ёрмунганд вынул голову из воды, и мгновение два великих противника глядели друг на друга: они были так близко, что могли дотронуться друг до друга, а разделяла их одна только дрожащая от натяжения леска. Океан взбурлил, дно его сотряслось, а земля издала стон. Тор занес над головой молот, чтобы нанести фатальный удар – и в этот момент великан Хюмир оказался перед ним и перерезал своим рыбацким ножом леску, издавшую громкий звон. Змей немедленно нырнул в пучину, и воды успокоились.

Конечно же Ёрмунганд на океанском дне очнулся от дремы, раскрыл во мраке глаза и сомкнул челюсти вокруг бычьей головы. Тут же Тор резко дернул леску.

Путь к берегу был не из веселых. Хюмир не промолвил ни слова, пока налегал на весла. Тор на волосок приблизился к тому, чтобы убить Мирового Змея и изменить предсказанный ход вещей. Но кто сказал, что предсмертная агония Ёрмунганда не разрушит весь мир и не приблизит то событие, которого боги боятся пуще всего на свете? Вероятно, в этом случае великан был необходим, чтобы умерить безграничные амбиции бога.

Тор в лодке Хюмира борется с Мировым Змеем (Иоганн Генрих Фюсли, 1790)

Валькирии

Выше чудищ, выше даже богов и богинь, выше ветвистой кроны самого Иггдрасиля стоит судьба. Именно она определяет все сущее, и она всегда находится в руках женщин.

Валькирии – это женщины-воительницы, которые определяют судьбу воинов в битве. Они решают, кому следует жить, а кому – погибнуть и пополнить ряды эйнхериев. Эти женщины скачут по небесам в шлемах и закаленной броне, и копья их сверкают на солнце, когда они подобно птицам слетаются в колесницах к полям сражений. Их зовут Всадница Бури, Шум Боя, Потрясающая Копьем и Оковы Войны; имена отражают их любовь к войне. Большую часть времени эти девы-воительницы подчиняются Одину, хотя известны случаи, когда в битвах они занимали противоположные стороны или же даровали Одину желанную им победу, одновременно забирая жизнь героя победившей стороны. Говорят, что воинственный конунг Хакон в покрытых спекшейся кровью доспехах был доставлен в палаты Одина после того, как отправил туда своих врагов; он умер победителем, и валькирии предложили ему прохладный эль и позвали Одина поприветствовать непобежденного воителя и предложить ему место в Вальхалле. Взгляд Одина, когда он вышел встретить конунга, был суров.

Фрейя известна как одна из главных валькирий, а ее плащ из соколиных перьев позволяет ей подобно птице порхать меж девятью мирами. Поговаривают, что валькирии, служащие ей и Одину, носят одеяния, которые обращают их в белошеих лебедей, и именно в таком облике их чаще всего видят люди. Порой валькирии влюбляются в героев из числа людей, пусть обыкновенно они не желают связывать себя браком и отказываться от свободы выбирать, кому жить, а кому умирать. Когда валькирия Брюнхильд не исполнила приказы Одина, отец всех богов в качестве наказания выдал ее замуж: она проспала годы и проснулась лишь тогда, когда за ее рукой и сердцем явился герой.

Фрейя известна как одна из главных валькирий, а ее плащ из соколиных перьев позволяет ей подобно птице порхать меж девятью мирами.

Хотя Один и имеет некоторую власть над валькириями, прислуживающими в Вальхалле, есть и другие служительницы рока, с которыми он вынужден советоваться насчет своей судьбы. Особенным даром прорицания пользуются вёльвы, жезлы которых выдают в них обладательниц огромной власти. В начале времен Один добивался аудиенции у одной пророчицы, выросшей среди великанов, чтобы услышать рассказ о древней истории и предсказания будущего. Она знала о зияющей пустоте в начале истории; она знала, что луна будет проглочена волком, а солнце почернеет; и она знала, что Бальдр вернется, когда мир переродится.

Валькирия (Петер Николай Арбо, 1864)

Прорицательница рассказала также и о женщинах, которых называют норнами. Они определяют все, что произойдет: как плохое, так и хорошее. Их зовут Судьба, Становление и Будущее, а сидят они у Колодца Судьбы, где ухаживают за Мировым Древом, бросают жребий и прядут нити жизни каждого существа в этом мире. Когда нить, которую плетут норны, заканчивается, ни бог, ни человек не могут изменить его судьбу. Рок не обмануть.

Жезлы эпохи викингов, часто ассоциируемые с вёльвами, обнаружены в захоронениях из Фулльбю (Дания) и Гевле (Швеция)

Иногда перед великими битвами можно увидеть, как валькирии ткут на станках или вручную: когда над ирландскими землями собирались вороны, человек по имени Дорруд видел, как на руинах некоего здания собираются двенадцать всадников. Заглянув в окно, он узрел валькирий, которые пели за работой, – они ткали человеческие внутренности, используя головы как пряслица. Челноками им служили стрелы, с которых стекала кровь. Обнаженными мечами валькирии ткали имена героев, помещая их в сеть войны; когда они закончили, небеса потемнели, а облака окрасились в цвет запекшейся крови. Завершив свою песнь, девы разорвали полотно на куски и разъехались каждая со своей частью: шесть на север и шесть – на юг.

Когда в утреннем тумане сошлись армии, воины знали: то, что валькирии определили каждому из них, должно сбыться.

Есть и другие служительницы судьбы, которые помогают женщинам произвести ребенка на свет; им следует поклоняться для ниспослания легких родов. Существуют и женские духи, которые побуждают людей к великим подвигам или на зло, приходя в их сны из мира мертвых. Все вместе они известны как дисы; они не принадлежат ни к какому племени, но ходят среди богов, великанов и альвов. В жертву дисам следует приносить кровь. Если они не удовольствуются подношением, то вскоре сами возьмут полагающееся им.

Эта серебряная брошь эпохи викингов из Тиссё (Дания), вероятно, изображает валькирий верхом на лошадях

Альвы

Среди всех сверхъестественных созданий мира альвы – самые близкие богам и наиболее загадочные. Они обитают в светлой области Альвхейм и сияют подобно небесам. Если у человека бледная кожа и светлые глаза, либо если он прекрасен так, что кажется, будто он происходит не из этого мира, говорят, что он связан с альвами. Сообщают, что Альвхеймом правит бог Фрейр, и альвов часто можно встретить в Асгарде за одним столом с богами. Они входят в списки гостей на празднике в доме Эгира и были свидетелями того, как Локи опозорил богов. Альвы, будучи порождениями света и неба, не имеют причин контактировать с людьми, а когда они это делают, исход не всегда бывает удачен. Широко известны их мудрость, равно как и красота, но взаимодействовать с альвами или искать их по лесам и безлюдным долинам опасно. Альвы могут наложить чары или соблазнить, свести человека с ума или причинить ему и его скоту невидимый вред. Их магия считается не менее сильной, нежели чары богов; жертвоприношения совершаются в честь и асов, и альвов.

Один из немногих альвов, чье имя известно людям, – Вёлунд, величайший из ремесленников. Вёлунд с двумя братьями отправился охотиться на дичь в ярко блестевший снег. У замерзшего озера охотники построили хижину, и вскоре у водоема оказались три загадочные женщины. То были валькирии; они приняли облик белошеих лебедей. Каждая из лебедиц выбрала себе любовником по одному из братьев; валькирия по имени Странное Создание обвила руками шею Вёлунда. Братья прожили там с девами-лебедицами семь лет, но на восьмой год валькирии стали беспокойны и начали слышать зов битвы и зов судьбы. На девятый год они улетели так же тихо, как и явились. Братья Вёлунда были безутешны и отправились на поиски своих возлюбленных – средний брат Эгиль был известным лучником и думал, что сможет выследить дев, – но Вёлунд остался у озера и полностью посвятил себя работе. День и ночь раздавался звон наковальни – он придавал чистому золоту форму змей, делая для своей любимой блестящие кольца в надежде на ее возвращение.

В то время Швецией правил Нидуд. До него дошли вести о таинственном ремесленнике близ озера, из хижины которого днем и ночью доносятся звуки работы. Конунг отправил в дом Вёлунда людей; когда они ступили на равнину у водоема, на их закаленных щитах отражался свет восходящей луны. Они восхитились блестящими кольцами, развешанными по всей хижине Вёлунда, и взяли одно из них. Когда альв вернулся с озера, он сосчитал кольца и обнаружил, что одно пропало. Он так долго смотрел на огонь, надеясь, что его возлюбленная вернулась, что заснул. Когда же он проснулся, то обнаружил, что окружен людьми Нидуда.

Воины связали Вёлунда и приволокли его во дворец своего конунга. Оказавшись перед правителем, альв увидел, что Нидуд отдал недостающее кольцо своей дочери Бёдвильд, и она прикрепила его к своему поясу. Как только альв увидел свое сокровище, он оскалился; во взгляде его выступила змеиная злоба. Жена конунга испугалась этого свирепого человека; она попросила мужа перерезать тому подколенные сухожилия, чтобы он не сумел сбежать или причить ей вред. Жилы Вёлунда были перерезаны, а сам он заключен в кузнице на прибрежном острове, где Нидуд заставил его обрабатывать драгоценные металлы и создавать предметы, из-за которых сам он стал пользоваться благоговением окружающих племен.

Вёлунд трудился без отдыха и взращивал ненависть к своим поработителям. Меч Вёлунда открыто носил Нидуд, принцесса же Бёдвильд ходила с кольцом его возлюбленной – это ранило его более всего. Однажды к Вёлунду пришли молодые сыновья Нидуда, чтобы посмотреть на ремесленника за работой. Они попросили посмотреть, как тот делает свои произведения, и Вёлунд дал им мельком взглянуть на сокровища. Он попросил их втайне прийти еще раз утром: он даст каждому из них по драгоценности, сделанной специально для него. Поутру без охраны мальчики явились в кузницу; пока они выбирали себе из ларца золотые кольца, Вёлунд срубил им головы с тонких шей. Трупы он закопал под наковальней, а головы оставил для исполнения задуманного: он покрыл их черепа серебром и изготовил для Нидуда две особенные чаши. Из глаз мальчиков он сделал странного вида украшения и отправил их королеве, а для Бёдвильд он сработал прекрасный браслет из их молочных зубов.

Фрагмент лицевой стороны ларца Фрэнкса (VIII в.), на которой изображено, как кузнец Вёлунд и его брат Эгиль собирают перья на крылья кузнецу

Вёлунд срубил им головы с тонких шей. Трупы он закопал под наковальней, а головы оставил для исполнения задуманного…

Вскоре Вёлунду представился шанс удвоить свою месть: дочь конунга Бёдвильд приехала к нему с просьбой починить то кольцо, которое некогда сделал альв. Вёлунд усадил ее в своей кузнице и напоил ее до такой степени, что она не могла стоять. Брат Вёлунда Эгиль собрал перья для кузнеца; тот сделал крылья, и вот альв поднялся, не опираясь на изуродованные ноги и работая одними только руками, изнасиловал принцессу, забравшую его кольцо, и улетел в небо, оставив ее одну рыдать на острове.

Прежде чем отправиться к сияющим облакать Альвхейма, Вёлунд заглянул во дворец Нидуда. Конунг требовал рассказать, что случилось с его сыновьями: его перекашивало от злости. Сперва Вёлунд заставил Нидуда поклясться в том, что тот не принесет вреда своей дочери, и рассказал, что она носит его ребенка. Затем он сказал правителю отправиться в кузницу: там он найдет обагренную кровью наковальню, под которой в земле лежат тела его детей. Он открыл конунгу, что серебряные чаши, из которых он пил, сделаны из маленьких черепов его сыновей; когда королева любовалась своими драгоценностями, она смотрела в их невидящие глаза; когда Бёдвильд потрясала на руке изящным браслетом, это зубы ее братьев звенели подобно каплям серебра. Никакие слова, казалось, не могли ударить Нидуда больнее, но еще более горькой показалась ему судьба Бёдвильд, которая носила кольцо, предназначенное для белой словно лебедь девы. Вёлунд улетел прочь, осуществив свою ужасную месть.

Гномы

До того как боги наделили гномов разумом, они были всего лишь личинками, слепо копошившимися во мраке плоти Имира. Первого гнома, которого создали боги, звали Мотсогниром, а второго – Дурином; он же сохранил имена старейших Нии и Ниди, Двалина, Нара и Наин, а также всех, кто появился позднее. С искрой жизни в них вошли мудрость и желание производить драгоценные вещи, но гномы помнят о своем происхождении и предпочитают жить под землей – в пещерах, скалах и гротах под Иггдрасилем. Хоть дом гномов – темная область Свартальхейм, их можно встретить и в горах Мидгарда, где они добывают драгоценные металлы и селятся в сырых пещерах среди утесов. Гномы широко известны как кузнецы и ювелиры; они создают предметы, которые вдыхают жизнь в простые металлы. Золотой парик Сиф, который отрастает подобно настоящим волосам, был изготовлен сыновьями гнома Ивальди; то же можно сказать о копье Одина Гунгнире и корабле Фрейра Скидбладнире. Когда Локи поспорил с гномом-кузнецом Эйтри, тот сделал Мьёльнир, ищущий руки Тора, а также золотого вепря Фрейра и умножающее себя кольцо Драупнир. Изготовленная гномами цепь, в которую был закован Фенрир, и знаменитое ожерелье Фрейи превосходили всё, что могли сделать боги. Гномы сыграли свою роль даже в появлении человечества – именно они вырезали из дерева фигуры, в которые асы вдохнули жизнь. Обыкновенно они с готовностью помогают богам, но порой требуют за свою работу высокую цену: гном Брок зашил губы Локи после того, как ему не удалось взять голову плута, а братья Фьялар и Гьялар убили мудреца Квасира, дабы изготовить мед поэзии.

Гномы изготавливают ожерелье Фрейи Брисингамен (Луи Юар, 1813–1874)

Бледнолицему гному по имени Альвис даже хватило смелости потребовать себе в жены дочь Тора, и он почти добился ее руки. Тор согласился принять брак без своего благословения лишь в том случае, если Альвис сможет ответить на все вопросы, которые задаст ему бог. Тор тянул время, спрашивая, под какими именами среди различных обитателей мира известны солнце и луна, ночь и день, ветер, море и огонь. Он не забыл, что гномы были созданы в начале мироздания, а мудрость их широко известна: но он знал также, что обитатели подземелий подвержены одной слабости. Альвис (Всезнающий) оправдал свое имя и ответил на каждый вопрос, которые только мог придумать Тор, но он так увлекся демонстрацией своей мудрости, что позабыл найти подземное укрытие; когда солнце встало, он тут же обратился в камень. Привычка гномов жить в темноте оборачивается их неприспособленностью к свету. Помимо самых знаменитых гномов вроде Севера, Востока, Юга и Запада, поддерживающих небосвод на четырех сторонах мира, множество других известны лишь своими именами. Скальды называют Гандальфа и Виндальфа, Торина и Дубощита, но истории их позабыты.

Один из сохранившихся рассказов повествует о Хрейдмаре и его сыновьях. Хрейдмар был могущественным человеком и жил в начале мира. У него было три сына, которых звали Отр, Регин и Фафнир; они были способны менять свой облик. Как-то раз Отр превратился в выдру, чтобы наловить лосося на близлежащих речных порогах. В это время боги Один, Хёнир и Локи путешествовали по Мидгарду, исследовали его потаенные уголки и изучали мир. Они проследовали вдоль горной реки и подошли к водоему, в котором рыбачил Отр. Он дремал на берегу, в ногах его лежал лосось; он не слышал приближения асов из-за шума водопада. Локи подобрал камень и метнул его в Отра, убив того наповал. Боги подобрали выдру и полусъеденного лосося и пошли искать место для ночлега.

Через холм стоял дом Хрейдмара. Различив в темноте мерцающий огонек, боги пришли к дому и попросили хозяина о гостеприимстве. Локи с гордостью показал землепашцу добычу, не зная, что он держит в руках тело его сына. Хрейдмар подозвал других своих сыновей Регина и Фафнира: «Видите, что за подарок принесли нам эти гости? Узнаете ли этот мех?» Хрейдмар с сыновьями тут же бросились на богов и одолели их, забрав копье у Одина и волшебные башмаки Локи. Когда асы поняли, что выдра, которую убил Локи, была сыном Хрейдмара, они предложили заплатить любой выкуп, который покажется хозяину приемлемым. Тот в обмен на их жизни потребовал высокую цену: «Выдра будет освежевана, а из шкуры ее будет сшит мешок. Сокровищами вы набьете этот мешок и засыплете его сверху, чтобы ради всех богов я больше не мог лицезреть своего мертвого сына. Только так мы достигнем примирения».

За смерть Отра нес ответ Локи, и он был послан разыскивать выкуп, в то время как Один и Хёнир оставались в заложниках. Локи направился в Свартальфхейм – землю гномов, – где можно было сыскать много золота. Он слышал о некоем гноме по имени Андвари, богатства которого хватило бы для того, чтобы вернуть долг крестьянину. Локи обнаружил Андвари, когда тот в облике щуки плавал близ дома. Ловкий бог с легкостью поймал гнома и отнес его обратно в пещеру. У Андвари не оставалось иного выхода, кроме как показать Локи, где спрятаны его сокровища, и отдать их все асу. Но краем глаза Локи заметил, что тот что-то прячет в руке. Жестом он велел гному отдать то, что он скрывает, и после длительных препирательств тот раскрыл кулак и показал богу золотое кольцо. Он умолял Локи не брать его, ибо это волшебное кольцо могло умножать себя и позволило бы гному восстановить богатство; но Локи забрал кольцо вместе со всем остальным золотом. Кольцо это известно как Андваранаут (Дар Андвари), но добровольным даром оно не было.

Андвари раскрыл кулак и показал богу золотое кольцо. Он умолял Локи не брать его, ибо это волшебное кольцо могло умножать себя и позволило бы гному восстановить богатство…

Когда Локи уходил, Андвари подозвал его и проклял. «Оно принесет смерть любому, кто будет им владеть! – прокричал он. – И ты пожалеешь, что ступил в мой дом!» Локи пожал плечами: он не собирался оставлять золото себе.

Локи вернулся к Одину и Хёниру и показал им сокровища; Один так сильно восхитился кольцом Андваранаут, что решил оставить его себе. Боги наполнили мешок из шкуры выдры золотом и насыпали поверх нее остальные богатства Андвари так, чтобы мешка не было видно. Осмотреть выкуп пришел Хрейдмар; он заметил единственный волосок, проглядывавший из-под кучи золота, и отказался отпустить богов на волю, пока тот не будет закрыт. Один взял Андваранаут, покрутил в пальцах и положил его на волосок. Он поглядел на Хрейдмара; глаза его мерцали будто чистое золото. «Теперь твой долг уплачен», – сказал он. Сыновья Хрейдмара вернули Одину его копье, а Локи – волшебные башмаки. Как только боги оказались в безопасности, Локи с великим наслаждением поведал Хрейдмару, что золото проклято и уничтожит любого, кто будет им владеть.

Для надежности Хрейдмар спрятал золото и кольцо Андваранаут: если металл проклят, тем больше причин пристально за ним следить! Но вскоре к нему пришли сыновья и потребовали свою долю выкупа – в конце концов, они были братьями Отра. Хрейдмар, однако, не согласился отдать ни одной монеты: «Отр был моим сыном, и золото тоже мое и не будет ничьим, пока я не умру!» Видя, что отца не переубедить, братья схватили его и перерезали ему горло. Регин порешил, что теперь богатство должно быть поровну разделено между двумя братьями, но Фафнир поглумился над ним за то, что он убил собственного отца, и отказался дать ему хоть одну монетку. Фафнир уже успел надеть волшебный шлем Хрейдмара, который вселял ужас в каждого, кто увидит его владельца, и Регин не был исключением. Он бежал в землю данов и оставил Фафнира наедине с проклятым наследством. Фафнир, в свою очередь, удалился глубоко в болота и превратился в дракона, чтобы защитить свои драгоценные сокровища от любого, кто захочет ими завладеть.

Лучше бы золото гнома оставалось у Фафнира, и проклятие упокоилось с ним в топи! Но за золотом должен был явиться герой, самому же золоту Андвари суждено было оказаться в мире людей. Героя звали Сигурд из рода Вёльсунгов, и его история – самая известная из легенд Севера.

Этот фрагмент рунического камня XI в. из Древле (U 1163) часто интерпретируется как изображение гнома Андвари, держащего Андваранаут

После того как боги уплатили выкуп золотом Андвари, долг их был погашен. Они направили внимание на другие вещи. Но Один не забыл о тяжелом уговоре, который он заключил с Хрейдмаром, а Регин помнил о том, что он был лишен наследства. Дракону не суждено было мирно возлежать на своей горе золота, но не было ни бога, ни гнома, который мог бы вызвать его на бой; эта задача была возложена на героя из мира людей. В истории о Вёльсунгах асы отступают в тень, под внимательным оком Одина множится род, и центральное место в ней отведено герою-человеку. Миф переходит в легенду. Это рассказ о Сигурде из рода Вёльсунгов; это рассказ, который начинается с восхождения великой династии и заканчивается ужасной распрей между родственниками; и здесь куда больше человеческих трагедий, чем предполагает слава Сигурда Драконоубийцы.

Родословная Вёльсунгов

Родословная Сигурда, как и многие родословные других легендарных героев, восходит к богам. Прапрадедом его был Сиги, который, как передают, произошел от Одина. Однажды Сиги отправился на охоту с рабом другого человека; когда вечером они сложили свою добычу, оказалось, что раб – более удачливый охотник. Сиги убил невольника и зарыл его в сугробе; содеянное, будучи скрыто, стало преступлением. Труп нашли, как обычно и бывает с трупами, и Сиги был объявлен вне закона. Долго бы он не прожил, если бы ему не явился Один, который увел сына далеко прочь от родного дома к месту, где стояли военные корабли. Один дал под начало Сиги отряд воинов; герой победил во множестве сражений.

Сиги вел войны с соседними племенами, пока наконец не возглавил великое королевство, называвшееся Хуналанд. Он правил им много лет, и у него был сын по имени Рерир – сильный и способный мужчина, любивший войну так же сильно, как отец его любил своего первенца. Когда шурины Сиги увидели, что правитель стал стар и слаб, они его убили, намереваясь править королевством вместо него, но молодой Рерир собрал войско и добился отмщения, убив всех участников нападения на его отца, хоть они и были его дядьями. Рериру достались вся власть и все богатства, которыми владел Сиги, однако королевская чета не могла зачать ребенка, и казалось, что у рода Сиги и Рерира не найдется наследников, которые смогут его продолжить.

На резьбе по дереву на дверном портале ставкирки, каркасной деревянной церкви, в Хюлеста (ок. 1200) изображены сцены из легенды о Сигурде. На этой Сигурд убивает своего приемного отца Регина

Рерир обратился к богине Фригг, которая проявила милосердие к его мольбам. С благословения Одина она под видом вороны отправила к Рериру валькирию по имени Хлёд. Та уронила на колени конунгу яблоко. Взглянув на ворону, правитель понял смысл дара. Он съел часть плода, переспал с королевой, и вскоре всем стало очевидно, что та носит ребенка. Пара в нетерпении ожидала рождения, но прошел год, а признаков скорых родов все не было. Беременность длилась так долго, что даже сам Рерир умер, так и не увидев младенца. Королева все больше отчаивалась. Проносив ребенка шесть лет, она взмолила вырезать его из своей утробы. Огромного новорожденного назвали Вёльсунгом; прежде чем мать умерла, он успел поцеловать ее в щеку.

Хоть Вёльсунг и потерял обоих родителей, начал жизнь он с большой форы: с рождения он умел ходить, и вскоре из него вырос первоклассный воин. Он стал править Хуналандом в том же духе, что и его отец: проводил множество сражений и защищал свои земли. Обезопасив свою власть, Вёльсунг приказал построить в знак своего могущества великолепный дворец, который во всем мире стал известен благодаря огромному дереву, стоявшему в центре его. Ветви дерева, покрытые цветами, пробивались через балки; на народном наречии оно звалось Барнсток. Когда Вёльсунг оказался на вершине своего могущества, в Хуналанд вернулась валькирия Хлёд, которая прежде принесла яблоко и вышла за него замуж. Брак был счастливым, и Хлёд укрепила род Вёльсунгов десятью детьми – девятью сыновьями и одной дочерью. Все они выделялись из толпы, но наиболее совершенными среди прочих казались первенцы – близнецы, которых звали Сигмунд и Сигни.

Хоть Вёльсунг и потерял обоих родителей, начал жизнь он с большой форы: с рождения он умел ходить, и вскоре из него вырос первоклассный воин.

Меч в дереве

Когда близнецы выросли, Вёльсунг договорился о том, чтобы выдать свою дочь Сигни за могущественного короля по имени Сиггейр, который правил землей гаутов. Сигни не была рада такой паре. Во дворце Вёльсунгов были подготовлены грандиозные свадебные торжества; из-за моря на праздник с Сиггейром приехало великое множество спутников. К концу вечера, когда огонь в очагах вокруг огромного ствола Барнстока уже еле горел, во дворец вошел седобородый старец. Он был одет в грязный плащ, шляпа его была опущена на один глаз, а когда он прошел в центр зала, гости увидели, что ноги его босы. Никто не знал, приветствовать его или прогнать. Из-под плаща загадочный старик извлек меч и вонзил его прямо в дерево. Затем он обернулся и, обратившись к собравшимся, сообщил, что любой, кто сможет вытащить клинок из ствола, получит его в дар. Затем он покинул церемонию так же, как и пришел, растворившись в темноте за оградой.

Один во дворце Вёльсунгов (Карл Эмиль Дёплер, 1905). Странник приезжает во время праздника и вонзает в дерево Барнсток меч

Из людей, желавших извлечь меч, образовалась толпа. Первыми попробовали сделать это герои, затем – менее славные мужи; все они потерпели неудачу. Тогда вперед выступил старший сын Вёльсунга, Сигмунд: меч, казалось, выскочил из дерева сам, как только тот к нему притронулся. Все согласились, что клинка лучше они не видели, и Сиггейр предложил юному Вёльсунгу продать меч ему, обещая заплатить тройным по отношению к нему весом золота. Сигмунд отказал – было ясно, что меч должен принадлежать Вёльсунгам, а не Сиггейру; что бы ни предложил конунг гаутов, хоть все свои богатства и земли, Сигмунд ни за что не отказался бы от клинка. Сиггейра разозлила неуступчивость сына Вёльсунга, и, хотя на людях он просто отшутился, в уме стал придумывать, как отомстить за оскорбление. На следующий день Сиггейр удивил Вёльсунгов, сообщив о своем отъезде: «Я уеду этим утром со своей невестой, и вам нет нужды утруждать себя и далее гостеприимством. Но гауты вскоре ответят приглашением со своей стороны: свадебные торжества будут продолжены за мой счет».

Сигни предупредила отца, что если он разрешит ей уехать в Гаутланд, то вызовет в их семействе междоусобицу, которая продлится годы; но Вёльсунг отверг ее предчувствия и согласился через три месяца приехать и навестить Сиггейра. Упрямство королей трудно объяснить.

Гибель Вёльсунгов

Вёльсунг, как и обещал, отправился с сыновьями в королевство Сиггейра на трех хорошо оснащенных кораблях. После полудня они прибыли к побережью Гаутланда. Когда они высадились на берег, Сигни встретила их вестью о том, что Сиггейр собрал большое войско и вместо эля готовит для них меч. Она просила отца и братьев отплыть обратно и вернуться с армией. «Чушь, – ответил Вёльсунг. – Я поклялся никогда не бежать от огня или холодной стали, и лучше все мои сыновья погибнут в бою, чем повернут назад как трусы. Каждому суждено пасть в назначенное время: Вёльсунги не попросят отсрочки».

Он отослал Сигни назад к мужу. Вёльсунги устроили стоянку близ кораблей. Долго ждать битвы им не пришлось: как только наступил рассвет, они обнаружили, что к ним приближается огромное войско, и в доспехах кинулись ему навстречу. Маленький отряд Вёльсунгов сражался так храбро, что, говорят, в тот день они восемь раз прорывали ряды армии Сиггейра, но в конечном итоге числом противник превосходил их так сильно, что Вёльсунг в схватке был зарублен, а сыновья его – взяты в плен. Сигни пришла к мужу и взмолилась, чтобы ради нее он воздержался от немедленного убийства всех братьев: «Разве не будет лучше, если ты отпразднуешь захват этих благородных пленников и дашь мне время примириться с их смертью?» Сиггейр решил, что его жена, отказавшая Вёльсунгам в скорой смерти, сошла с ума, но рад был унизить своих врагов. На ноги им была положена импровизированная колода из огромного древесного ствола; Сиггейр оставил их на открытом месте, чтобы все могли взглянуть на пленников. Прижатые бревном к земле братья просидели так до ночи, и лишь они собирались ложиться спать, как из лесу выскочила огромная волчица и сожрала брата, сидевшего ближе всего к опушке. Сделать это было проще, чем взять лакомство с тарелки. Та же волчица приходила и нападала на одного из братьев каждую ночь, и вот после девяти ночей сидеть под стволом остался лишь старший Вёльсунг – брат-близнец Сигни Сигмунд. Настало время вмешаться Сигни.

Королева отправила к брату человека, который в плаще пронес ему чашу с медом. Слуга покрыл медом лицо Сигмунда и влил немного ему в рот. Когда волчица пришла, чтобы загрызть последнего из братьев Вёльсунгов, то принялась облизывать его лицо, чтобы насладиться вкусом меда. Когда герой почувствовал, что язык волчицы оказался меж его зубов, он знал, что делать. Он прикусил его и держал мертвой хваткой, пока животное билось от боли. Даже когда волчица так сильно оперлась на ствол, что древесина раскололась посередине, Сигмунд не отпустил ее язык, но откусил его с корнем. Иные говорят, что в облике волчицы к нему пришла мать Сиггейра.

Когда герой почувствовал, что язык волчицы оказался меж его зубов, он знал, что делать. Он прикусил его и держал мертвой хваткой, пока животное билось от боли.

Сигмунд обретает наследника

Теперь Сиггейр думал, что все братья-Вёльсунги мертвы, но Сигмунд бежал в лес и вынашивал там планы мести. Сестра узнала, где он прячется, и когда ее сыну исполнилось десять лет, она отправила его к Сигмунду, чтобы узнать, не может ли он сослужить какую-либо службу дяде. Сигмунд принял паренька довольно тепло и сказал ему делать хлеб, пока сам он собирает дрова. Когда герой вернулся в укрытие, он спросил мальчика, как обстоят дела с хлебом. «Не очень, – ответил тот. – В муке было какое-то животное, и я не смог замесить тесто». Сигмунд понял, что такой боязливый мальчик будет ему бесполезен; сестра согласилась. «Уведи его и убей», – был ее холодный ответ. Сигмунд сделал, как она и сказала. То же произошло и со вторым ребенком Сигни и Сиггейра – его тоже отдали на растерзание волкам.

Сигни поняла, что если она хочет отомстить за смерть Вёльсунгов, то ей придется взять дело в свои руки. Она приняла облик колдуньи и отправилась в лес к брату. Сигмунд принял ее и обнаружил, что хочет женского тепла. Три ночи они делили постель, и Сигни вернулась во дворец Сиггейра, нося плод от своего брата.

Когда этот сын близнецов-Вёльсунгов родился, его назвали Синфьотли. Судьба его очень отличалась от судьбы мальчиков, рожденных до него. Когда ему исполнилось десять лет, мать испытала его характер, пришив рукава его рубахи к рукам через кожу. Синфьотли безропотно вынес это жестокое испытание. Не изменился он лицом и тогда, когда она рывком сорвала с него рукава вместе с большими клочьями кожи. «Дед Вёльсунг не вздрогнул бы, – сказал он, – и я не буду».

Когда ему исполнилось десять лет, мать испытала его характер, пришив рукава его рубахи к рукам через кожу. Синфьотли безропотно вынес это жестокое испытание.

Сигни отправила мальчика в лес к дяде, и, как и его братьев ранее, тот попросил Синфьотли взять мешок муки и помочь по хозяйству. Когда Сигмунд вернулся с дровами, он почувствовал аромат испеченного хлеба и спросил Синфьотли, не заметил ли он чего-нибудь странного в муке. Мальчик пожал плечами: «Вроде бы там было что-то живое, ну я и замесил его вместе с тестом». Сигмунд был впечатлен: он положил в мешок самую ядовитую змею. Теперь он нашел племянника, достойного родового имени. Он не знал, что мальчик был его собственным сыном и Вёльсунгом с обеих сторон.

Сигмунд и Синфьотли принимают волчий облик

Перед тем как осуществить месть, Сигмунду надо было еще больше закалить своего племянника. Они жили как волки, охотились на путников и убивали их ради наживы. Как-то раз в поисках добычи они зашли в хижину, не зная, что та принадлежит колдунье. Внутри спали двое мужчин и лежали два плаща из волчьих шкур. Сигмунд и Синфьотли надели волчьи шкуры и тут же превратились в волков; наложенные на них чары должны были действовать десять дней. Чтобы продолжить нападения и грабежи, они разделились, но договорились звать на помощь, если один из них встретит больше семи человек. Вскоре Сигмунда загнали семь охотников, и он позвал мальчика на помощь. Синфьотли напал из засады и убил их всех. Прежде чем истекли десять дней, Синфьотли окружил отряд из одиннадцати человек, но вместо того, чтобы звать на помощь, он напал на них и победил в схватке, хотя и получил много ранений. Когда Сигмунд увидел раненого Синфьотли, он разозлился на то, что мальчик не позвал на помощь, но тот посмеялся над старшим воином. Молодым волчонком он справился с одиннадцатью людьми, а взрослый Сигмунд испугался семерых! Сигмунд вышел из себя от гнева и напал на мальчика – укусил его за горло и нанес тяжелые увечья. Хотя десять дней истекли, герои не могли снять волчьи шкуры.

Гравюра, сделанная по рельефу бронзовой нашлемной пластины, найденной в Бьорнховде (Швеция); изображены человек в волчьей шкуре и фигура, которая может представлять Одина

Сигмунд притащил сына в их нору и не знал, как вылечить его раны. Тут появился ворон с листом; когда он приложил лист к Синфьотли, тот исцелился. Наблюдая за вороном, летевшим к верхушкам деревьев, Сигмунд заподозрил, что Один снова помог его семье. Несколько дней спустя оба избавились от волчьих шкур и сожгли их на костре, дабы никто больше не мог попасть под действие их чар. Синфьотли уже полностью вырос: он знал вкус человеческой крови и был готов отомстить.

Месть Вёльсунгов

Вёльсунги оставили свое лесное убежище и отправились во дворец Сиггейра, где спрятались в кладовой, чтобы приготовиться к схватке. Двое младших детей Сигни играли в зале с золотыми кольцами, и случилось так, что одно из колец закатилось в комнату, где надевали доспехи Сигмунд и Синфьотли. Дети увидели воинов и побежали к отцу, чтобы предупредить его, но Сигни отругала их за выдумки и выдворила из зала прямо в руки Сигмунда. Брату она сказала, что дети их предали и заслуживают смерти. Сигмунд не хотел более убивать детей Сигни, но Синфьотли не мешкая зарубил своих братьев на месте и выбросил их разрубленные тела в зал на обозрение Сиггейра. Теперь Вёльсунги яростно сражались с людьми Сиггейра, но не смогли подобраться к королю и были схвачены живьем.

Сиггейр хотел, чтобы Вёльсунги, причинившие столько горя его семье, умерли наихудшей смертью, и постановил похоронить их живьем в кургане, поместив между ними большой камень, дабы каждый из них страдал в одиночестве. Сигни удалось подложить в курган, когда их засыпали землей, пук сена; когда Синфьотли упал на сено, он нащупал в нем большой кусок свинины, в котором был скрыт знаменитый меч Сигмунда – дар, который он вытащил из дерева столько лет назад. Отец и сын схватили меч с обеих сторон каменной плиты и постепенно пропилили ее насквозь. Когда они соединились, то смогли вырыть ход из кургана и, не отряхнув землю из собственных могил, пришли прямо к дворцу Сиггейра. Вёльсунги подожгли здание и заблокировали единственный выход. Сигни подошла к двери, чтобы поприветствовать брата и сына, однако отказалась уйти с Сигмундом. Она вновь перечислила все то, на что пошла ради мести за своего отца Вёльсунга: инцест с братом-близнецом, убийство собственных детей, а теперь и сожжение их отца. Она заявила, что не хочет жить с таким позором и, в последний раз проявив верность своему мужу Сиггейру, погибнет с ним в огне. Сказав это, она повернулась и ушла в дым.

Отравление Синфьотли

Говорят, что Сигмунд вернулся в Хуналанд и предъявил права на королевство, которым некогда правил его отец Вёльсунг. Он женился на женщине по имени Боргхильд и родил сына Хельги, который командовал войсками в отцовских владениях и совершил вместе с Синфьотли множество великих подвигов. Синфьотли сражался с ним заодно в войнах против соседних племен и в битвах добился очень высокой репутации. Но он влюбился в женщину, обещанную уже брату Боргхильды, и пошел войной против ее людей, убив шурина Сигмунда и вернувшись с невестой погибшего. Боргхильд сделала вид, что довольна компенсацией золотом, которую дал ей Сигмунд в обмен на ее утрату, но на погребальном пиру она настояла на том, чтобы разливать эль самой. Она приблизилась к Синфьотли и предложила своему пасынку выпить из рога в знак доброй воли. Синфьотли заметил, что в напиток что-то подмешано, и отдал эль отцу: у Сигмунда был железный желудок. Боргхильд подошла во второй раз и поддела Синфьотли: другие не должны пить за него эль. Синфьотли увидел, что напиток мутен, и вновь рог осушил его отец. Когда Боргхильд приблизилась в третий раз, Синфьотли было ясно, что напиток отравлен, но к этому времени Сигмунд был мертвецки пьян. «Дай усам напиться, сын» [перевод Б.И. Ярхо], – дал он ценный совет. Синфьотли опорожнил рог и упал замертво.

Один забирает тело Синфьотли (Иоганн Герц, 1883)

Сигмунд обезумел от горя. Он хотел отнести тело сына в лес, где они вместе жили и охотились, и попросил старика, сидевшего в лодке, перевезти его через фьорд к диким местам по ту сторону залива. Но лодка могла принять только одного; труп растворился в тумане. Его увезла лодка, которой управлял незнакомец в широкополой шляпе. То был последний раз, когда Сигмунд видел своего сына. Вскоре он изгнал Боргхильд и стал править своим королевством с холодной отчужденностью человека, которому больше нечего терять.

Поражение Сигмунда

В пожилом возрасте Сигмунд стал искать новую жену и нашел подходящую партию в лице Хьёрдис – дочери могущественного конунга по имели Эулими. Эулими пригласил Сигмунда с его людьми на празднество, но когда Вёльсунги прибыли, то обнаружили другого претендента – Люнгви, сына Хундинга. Эулими понимал, что, каким бы ни было его решение, его ждет вражда либо Вёльсунгов, либо Хундингов, поэтому он дал Хьёрдис право самой сделать выбор. Она выбрала Сигмунда, каким бы старым и седовласым он ни был, и они с великим торжеством сыграли свадьбу. Но обойденный претендент Люнгви собрал великое войско и пошел на Сигмунда, надеясь раз и навсегда покончить со спесью Вёльсунгов. Старый воин Вёльсунг не бежал, но вместе с конунгом Эулими отправился на войну. Битва была жестокой, и хотя Сигмунд командовал куда меньшими силами, он сражался впереди своих людей как дикий зверь, трубил в рог Вёльсунгов и прорубал ряды захватчиков. Дождем падали копья и стрелы, однако норны защищали Сигмунда от их ударов, и своей рукой он выпустил кровь бесчисленному множеству людей. Казалось, что, несмотря на перевес, Сигмунд может победить, покуда в гущу боя не зашел некий муж. На нем была широкополая шляпа, он был одноглаз, и ни одно оружие не причиняло ему вреда, пока в побоище он шел со своим копьем. Когда Сигмунд взмахнул своим мечом, тот поднял копье; знаменитый клинок раскололся на части. Сигмунд понял, что удача его закончилась, и вскоре ход сражения обратился против Вёльсунгов. Сигмунд пал вместе с конунгом Эумили и большинством их людей.

Хотя Сигмунд командовал куда меньшими силами, он сражался впереди своих людей как дикий зверь, трубил в рог Вёльсунгов и прорубал ряды захватчиков.

Во время битвы жена Сигмунда Хьёрдис скрывалась в лесу, но, когда наступила ночь, она пошла бродить среди мертвых и умирающих и обнаружила мужа. Сигмунд был смертельно ранен, но все еще мог говорить и утешил ее. Он сказал, что Один разрешил ему победить во множестве сражений, но теперь желает, чтобы Сигмунд присоединился к рядам избранных в Вальхалле. Он сказал Хьёрдис, что она беременна сыном из рода Вёльсунгов и чтобы она сохранила осколки сломанного меча, дабы клинок можно было выковать заново: с его помощью их сын совершит подвиги, о которых узнают все.

Хьёрдис оставалась с мужем всю ночь, а утром, когда она все еще сидела среди трупов, прибыл огромный флот. Она быстро обменялась одеждой со своей служанкой и, когда к ним подошли воины, выдала себя за рабыню. Воины принадлежали грабительскому отряду, отправленному датским конунгом Хьяльпреком, а во главе налетчиков стоял его сын. Они хорошо обошлись с женщинами, и Хьёрдис со служанкой провели их к тому месту, где были спрятаны сокровища Вёльсунгов: ничего подобного воины не видели за всю свою жизнь. Женщин забрали в Данию, и Хьёрдис не смогла долго изображать рабыню. Она выглядела прекраснее женщин, носивших благородные одежды, и имела лучшие манеры. Когда рано утром она пришла проверить огонь, конунг спросил ее, как она определяла время дома, когда не было видно звезд. Хьёрдис сказала, что отец дал ей золотое кольцо, поверхность которого становилась холодной незадолго перед рассветом. Так вскрылось, что она не служанка, но знание о ее благородном происхождении лишь укрепило ее положение среди данов.

Воспитание Сигурда

Когда Хьёрдис родила, ребенок был отдан Хьяльпреку, и конунг отметил сообразительный взгляд мальчика. Его назвали Сигурдом, и в детстве он преуспевал во всем. Его опекуном при дворе конунга Хьяльпрека стал другой изгнанник – гном по имени Регин. Регин бежал к конунгу Хьяльпреку после своего конфликта с богами и утратой наследия Отра, перешедшего к его брату Фафниру. Гном был умелым кузнецом и смог научить юного героя множеству полезных вещей, преподавая ему языки и искусство рунического письма. Но Регин всегда одним глазом смотрел в сторону украденного у него золота, и вскоре он стал просить Сигурда помочь вернуть ему наследство.

Задумка Регина состояла в том, чтобы сделать жизнь Сигурда в качестве приемного ребенка столь невыносимой, чтобы тот отправился сразиться против дракона в надежде повысить свой социальный статус. Проблема состояла в том, что Сигурд был доволен своим положением. Ведь Хьяльпрек всегда давал ему все, что тот просил, – и, чтобы удостовериться в этом, Сигурд попросил конунга о коне, который подходил бы его достоинству, как Вёльсунга. «О юный герой, это меньшее, о чем ты можешь попросить, – сказал Хьяльпрек. – Отправляйся в поле и выбери любую лошадь, какую пожелаешь».

На завтрашний день рано утром он выехал из дворца и встретил длиннобородого старика, сидевшего на берегу реки. Старец предложил ему перегнать всех лошадей через болота в реку; когда они это сделали, лишь один конь мог стремительно двигаться против течения. То был строптивый серый жеребец, которого никто еще не смог оседлать. Старик предложил Сигурду взять его себе, ибо он происходил от Слейпнира, и герой не мог бы сыскать коня лучше. Люди, которые провели в этом мире больше зим, поняли бы, кем был этот старый путник, который исчез, как только Сигурд взял себе жеребца. Сигурд назвал сивого коня Грани, и он стал лучшим из коней, как и предсказывал Один.

Регин продолжал убеждать Сигурда бросить вызов дракону Фафниру и заявить права на охраняемую им гору золота: гном обещал, что состояние в должный час перейдет в наследство Сигурду. Последний считал, что, предлагая сразиться со столь устрашающим врагом в таком юном возрасте, Регин просил от него слишком многого; он поинтересовался, откуда его приемный отец знает столько подробностей об этих сокровищах. Регин поведал Сигурду всю историю о том, как Локи убил его брата Отра и боги заплатили выкуп золотом, отобранным у гнома Андвари. Он сказал Сигурду, что его отец погиб от руки Фафнира, а алчность превратила брата в огромного дракона, оберегающего золото в своем логове в болоте Гнита. Он сообщил Сигурду, что остался без наследства и был вынужден бежать из родного дома, дабы наняться кузнецом к конунгу Хьяльпреку. Он сказал мальчику многое, но не сообщил о проклятии Андвари, лежавшем на золоте.

Он сказал Сигурду, что его отец погиб от руки Фафнира, а алчность превратила брата в огромного дракона, оберегающего золото в своем логове в болоте Гнита.

Регин кует сломанный меч

Сигурд проникся сочувствием к просьбам своего приемного отца и попросил гнома применить его навыки, чтобы сковать меч, который сгодится на то, чтобы убить дракона. Когда Регин произвел первый клинок, Сигурд разбил его на наковальне и сказал опекуну, что тот бесполезен. Регин, чертыхаясь про себя, вернулся в кузницу и сделал другой меч. Сигурд сделал с ним то же, что с прежним, и вновь наковальня оказалась крепче клинка. Тогда Сигурд обратился за советом к матери: он попросил ее отдать осколки отцовского меча Грама, которые она собрала после битвы столько лет назад. Видя, что сын подает очень большие надежды, Хьёрдис передала ему сломанный клинок; Сигурд попросил Регина перестать заниматься чепухой и сделать меч, достойный героя. Регина разозлила непочтительность его приемного сына, однако он поступил, как было сказано. Когда он в последний раз достал перекованный меч из печи, края его лезвия, казалось, пылали. Регин заявил Сигурду, что если того не устроит и этот меч, то он не кузнец; когда Сигурд ударил наковальню в третий раз, клинок с легкостью прорубил железо, дубовую колоду и вошел в землю. Чтобы проверить острие, Сигурд бросил в реку пучок шерсти и поставил клинок ниже по течению. Тот рассек шерсть надвое. Сигурд был очень рад такому мечу и обещал Регину сдержать свое слово и вернуть золото дракона Фафнира. Но сначала ему надо было выполнить другую задачу: отомстить за смерть его отца Сигмунда.

Панель из ставкирки в Хюлеста (ок. 1200), на которой изображен Регин, кующий для Сигурда меч Грам

Сигурд возвращает свое наследство

Сигурд отправился к конунгу Хьяльпреку, чтобы просить его о помощи в войне против Люнгви и сыновей Хундинга. Он хотел, чтобы его враги знали: им не удалось искоренить великий род Вёльсунгов. Хьяльпрек дал Сигурду большой отряд закованных в броню воинов и корабли, чтобы перевезти их через море. На лучшем из них командовал сам Сигурд: паруса его были выкрашены в цвет охры и крови, так что видно их было издалека. Сперва плаванию сопутствовала хорошая погода, но перед высадкой на берег налетел сильный шторм, а вода изменила цвет и стала походить на запекшуюся кровь. Вместо того чтобы свернуть паруса, которые рвал ветер, Сигурд приказал поднять их выше. Мачты стонали, ладьи пробивались сквозь высокие волны. Когда они проплывали какой-то мыс, с высокого утеса их приветствовал одинокий незнакомец, который окликнул Сигурда, назвав его непревзойденным среди людей. Мужчина попросил Сигурда спустить шлюпку и взять его на борт. Когда Сигурд спросил, как его зовут, тот прокричал на ветру загадку и ответил, что у него множество разных имен. Как только этот человек попал на корабль, шторм успокоился, и флот спокойно доплыл до земли сыновей Хундинга. Обнаружив, что загадочный старик исчез, Сигурд заподозрил, что знает его настоящее имя.

Сперва плаванию сопутствовала хорошая погода, но перед высадкой на берег налетел сильный шторм, а вода изменила цвет и стала походить на запекшуюся кровь.

Когда Сигурд с отрядом высадились на сушу, они принялись жечь и грабить селения, оставляя за собой пепелища. Те жители, кому удалось избежать смерти, прибыли к конунгу Люнгви и сообщили ему, что землю опустошает огромное войско, а во главе его стоит последний из рода Вёльсунгов – Сигурд, сын Сигмунда. Люнгви собрал свои силы и выступил прямо на врага. Небо над двумя армиями потемнело от стрел и копий, топоры летали по воздуху и врезались в шлемы и щиты. С обеих сторон пало много воинов. В гуще сражения всегда находился Сигурд со своим мечом Грамом. Спустя некоторое время после начала битвы Сигурд оставил позади собственные знамена, врезавшись глубоко в ряды противника; острым лезвием Грама он разрубал людей вместе с конями, руки его были в крови по самые плечи. Враги бежали от него: они никогда не видели такого воина. Сигурд пробился прямо к сыновьям Хундинга, стоявшим посреди их войска; одним ударом он разрубил шлем и туловище старшего, а затем одного за другим прикончил остальных. Сигурд одержал героическую победу и захватил множество военных трофеев. Месть его свершилась.

Корабль викингов. Витражное стекло Эдварда Бёрн-Джонса, изготовленное компанией Morriss and Co (1883–1884)

Сигурд убивает дракона

Вскоре после того, как Сигурд вернулся домой, Регин вновь поднял вопрос о сокровищах дракона: «Не пришло ли время тебе исполнить обещанное опекуну и испытать свой меч?» Сигурд не забыл о данной клятве, и вскоре они вдвоем направились к болоту, где, как знали люди, жил дракон. По тропе они вышли к водопою среди скал, месту, к которому приходил утолять жажду Фафнир. Сигурд заметил, что следы дракона огромны, и засомневался в правдивости слов Регина, который описывал своего брата как средних размеров змея. Регин предложил Сигурду следующий план: тот выроет яму и спрячется в ней; когда же дракон проползет над ней, он снизу вонзит в того меч и проткнет ему сердце. Сигурд спросил, как он спасется от губительной крови дракона, если окажется внизу, но Регин ответил лишь, что если того пугают такие мелочи, то нет в нем храбрости его предков. Потому Сигурд принялся копать яму по совету гнома, а тот убежал в укромное место на болоте. За работой к Сигурду подошел длиннобородый старец. Он поинтересовался, что тот делает. Сигурд рассказал ему о своем плане убийства дракона, и старик дал ему наставление: «Вырой несколько канавок из твоего укрытия – здесь и здесь, – чтобы кровь могла из него вытечь. В остальном твоя задумка весьма хороша». Сигурд прислушался к этому мудрому совету и сделал, как и подсказал ему старик. Когда он выглянул из ямы, тот уже исчез в просторном небе над топью.

Сперва Сигурд заметил, что на деревьях замолкли птицы. Раздался звук, будто с горы катится валун; когда дракон заскользил по тропе, по болоту разнесся треск. Сигурд надел шлем и крепко сжал меч. Внезапно в яме стало темно, и герой, со всей силы вонзив меч в прикрывавшую яму листву, почувствовал, как острие Грама погружается в мягкую плоть дракона. Надо было слышать смертельный крик Фафнира: хвост его разбил соседние скалы, из него лились потоки ядовитой крови, сжигавшие заросли можжевельника и с шипением уходившие в почву.

Когда судороги змея стали ослабевать, Сигурд выбрался из своей ямы. «Кто ты, чтобы забрать жизнь Фафнира, и из какой семьи?» – спросил дракон, и голос его был на удивление чист и гладок, как шелк. «У меня нет семьи, а зовут меня благородным зверем», – начал Сигурд, но в конце концов рассказал Фафниру правду, назвав как свое имя, так и род – что плохого может сделать умирающий дракон?

Даже у себя на болоте Фафнир слышал историю Вёльсунгов; он воздал хвалу подвигам Сигурда. «Ты отличился, достигнув таких высот, будучи усыновлен и не имея родного отца», – сказал он. «Может, у меня и не было отца, – ответил Сигурд, – но, как видишь, это меня не остановило».

Фафнир предупредил Сигурда, что, так как его золота достаточно, чтобы вызвать зависть к этому богатству во всем мире, оно и станет причиной смерти его и всех тех, кто будет им владеть. «Если ты меня слушаешь, вот что еще я тебе скажу: мой брат Регин, несомненно, собирается теперь, когда ты исполнил свою цель, покончить с тобой. Я хорошо знаю свою семью, и лучше бы тебе унестись отсюда на Грани и никогда более не смотреть на сокровища Андвари и кольцо Андваранаут. Поверь тому, кто знает».

Сигурд убивает дракона Фафнира. Гравюра по дереву с рисунка Фридриха Вильгельма Гейне (1845–1921)

Фрагмент рельефа на скале Рамсунд (XI в.), на которой изображено убийство Фафнира Сигурдом

Сигурд заметил, как похожи глаза дракона на человеческие. Он признал правду предсмертных слов Фафнира. Но все же взял золото. В конце концов, он был героем, а каждый герой желает достичь богатства, прежде чем погибнет.

Сигурд поджаривает драконье сердце

Регин выжидал, пока не удостоверился, что его брат мертв, и только тогда выбрался из своего укрытия на болоте. «Ты молодец, мой приемный сын, – сказал он, – и заслужил сегодня великую славу». Однако его смутил вид окровавленного брата, лежавшего на земле. «Хотя моего брата убил ты, едва ли я к этому непричастен», – дважды пробормотал он. Это раздражило героя. Вытерев меч о траву, он напомнил Регину, что лишь он сам рисковал жизнью – по просьбе своего опекуна. «Никто не смог бы убить дракона без клинка, который я тебе сковал!» – бросил Регин. «Кто знает, – сказал Сигурд холодно, – сравнится ли какой меч с храбрым сердцем».

Он испил кровь дракона; когда Сигурд вырезал у ящера сердце, Регин попросил приемного сына зажарить его на огне.

На этом они оставили перебранку. Но Регин продолжал с болью смотреть на брата. Он испил кровь дракона; когда Сигурд вырезал у ящера сердце, Регин попросил приемного сына зажарить его на огне.

Сигурд нарезал драконье сердце и насадил куски на вертел, подвешенный над костром. Пока мясо готовилось, краем глаза он наблюдал за Регином. Когда из мяса принялся капать и шипеть в жаре пламени прозрачный сок, Сигурд надавил пальцем на мясо, чтобы проверить его готовность, но оно оказалось таким горячим, что он обжегся. Сигурд сунул палец в рот, и, как только драконья кровь коснулась его языка, он осознал, что понимает разговор поползней на соседнем дереве. Вот что птицы говорили друг другу:

«Смотрите, тут сидит Сигурд! Он весь в крови и жарит мясо для приемного отца! Лучше бы он съел сердце сам и приобрел немного мудрости!» – «Смотрите, Регин замышляет предательство названого сына. Сигурд и не догадывается: он слишком ему доверяет!» – «Сигурд поступил бы мудро, если бы забрал сокровища из логова Фафнира и увез их Хиндарфьялл, где валькирия Брунхильд спит мертвым сном и ждет героя, который ее разбудит. Ему стоило бы думать о том, что лучше для него, а не для Регина». – «Если он пощадит одного брата, убив другого, то заслуживает своей судьбы!» – «Отрежь гному голову, Сигурд, и забери богатства себе! Вот что я бы посоветовал…»

Сигурд выслушал все это и решил, что погибнуть от руки приемного отца – не его судьба. Потому он взял Грам и отсек голову Регина от туловища. Гном недолго радовался золоту Андвари.

Железная дверь, которая вела в логово Фафнира, была открыта настежь. Все колонны в пещере тоже были выполнены из железа. Там Сигурд нашел шлем ужаса, которым владел Фафнир, и золотую броню, а еще столько золота, что не мог представить, как его увезет один конь. Он засыпал золото в два больших мешка и положил на спину Грани. Но, когда он попытался повести жеребца назад, тот не сдвинулся ни на пядь, сколько бы Сигурд его ни стегал. Лишь когда Сигурд вскочил в седло и пришпорил Грани, тот поскакал рысью – он ожидал, пока хозяин прибавит свой вес на его круп. С тех пор золото называют бременем Грани, хоть оно и совсем не обременительно.

Фрагмент каменного креста эпохи викингов из церкви Андреас на острове Мэн. В верхнем левом углу Сигурд жарит куски сердца над костром

Сигурд пробуждает валькирию

Сигурд углубился в Хиндарфьялл, как посоветовали ему поползни. Он хотел пробудить ото сна валькирию, чтобы узнать, чему она должна его научить. Достигнув конца болота, он повернул в землю франков и вскоре оказался перед крепостью, которую освещало мерцание огня. Сигурд прошел в замок и увидел там спящего человека, облаченного в военные доспехи. Лишь сняв с него шлем, Сигурд увидел, что тем воином была женщина. Кольчуга на ней была столь тесной, что казалось, будто она впивается в кожу, и он вскрыл тяжелую броню, разрезав ее мечом как платье.

Валькирия проснулась и поприветствовала рассвет, а затем повернулась к Сигурду, сыну Сигмунда. «Не делай вид, будто ты удивлен, – сказала она. – Кто еще мог бы носить шлем Фафнира и держать в руке орудие его погибели?» Сигурд спросил у валькирии, как ее зовут и что стало причиной такого ее наказания. Она поведала свою историю: «Два конунга собирались на войну, и одному из них Один обещал победу. Но я имела слабость ко второму и позволила ему победить в сражении. В качестве наказания Один уколол меня сонным шипом и обещал, что я больше не буду валькирией: я больше не решу исход ни одной битвы, и мне суждено выйти замуж». Брюнхильд смерила Сигурда взглядом. «Но, прежде чем на меня подействовало зелье Одина, я поклялась перед собой, что выйду замуж лишь за того, кому неведом страх. – Она оглянулась по сторонам: – Долго я проспала».

Сигфрид и Брунхильда (Чарльз Эрнест Батлер, 1909). По средневерхненемецкой легенде о Сигурде, «Песни о Нибелунгах»

Пробуждение валькирии (Артур Рэкхем, 1911). Иллюстрация сцены из «Кольца Нибелунгов» Вагнера

Больше всего Сигурд хотел получить от мудрой валькирии совет. Она принесла им обоим зачарованного эля и многое рассказала Сигурду об истоках рун и о том, как их можно использовать – писать, заклинать удачу или легкие роды, чертить их на оружии, чтобы обеспечить себе победу в битве. Она советовала ему сохранить свою чашу, которая сбережет его от яда, и опасаться женщин, желающих ему вреда; и поведала, как лечить болезни и успокаивать волны. Она научила его тщательно выбирать между словом и молчанием: ведь речи героя не менее важны, нежели его дела. Говорила она ему и другое: быть добрым к родичам и не вступать в споры на собрании, но совершать месть на следующий день. Она дала совет не спать у дорог из-за живущих там злых духов и не верить детям людей, которых он убил: даже самые маленькие волчата могут укусить. Сигурду следовало быть осторожным, чтобы не провоцировать родственников – если, конечно, он когда-нибудь женится. «Кажется мне, – ответил Сигурд, – что женщина, на которой я бы скорее всего пожелал жениться, сидит передо мной». Какая партия была бы лучше для величайшего из всех героев, как не мудрейшая из валькирий? Брюнхильд приняла его предложение, и они торжественно поклялись в том, что между ними не встанет никто другой.

Она дала совет не спать у дорог из-за живущих там злых духов и не верить детям людей, которых он убил: даже самые маленькие волчата могут укусить.

Сигурд в своей золотой кольчуге уехал от Брюнхильд. На щите его было изображено подобие дракона, дабы величайший из его подвигов стал известен каждому встречному. Люди рассказывали, как блестели его доспехи, оружие и вороненый шлем, но наибольшее впечатление производило то, как он себя держал; он прямо сидел в седле и лишь немногих удостаивал пристальным взглядом. В плечах он был широк, как два человека, стоящих бок о бок, и говорят, что он был так высок, что, когда гулял по полю выросшей ржи, конец его меча едва задевал колосья. Он был сильнейшим из людей, но его мастерству в бою соответствовало умение обращаться со словом. Он ведал, что произойдет, и знал птичий язык: его трудно было застать врасплох. Но прежде всего Сигурд без страха шел навстречу всем опасностям. А это и есть мерило героя.

На протяжении нескольких лет Сигурд путешествовал меж различными племенами, останавливался у великих вождей, охотился и сражался, приобретя огромную славу. За эти годы он еще раз навестил Брюнхильд: она остановилась в доме своего приемного отца, и герой застал ее за созданием золотой вышивки, изображавшей его подвиги. За ней наблюдал маленький ребенок. Те, кто знали Брюнхильд, предупреждали Сигурда, что она предпочтет военные утехи любовным; и впрямь, она не хотела снова заводить речь о браке. В конце концов, она была воительницей, и не в ее природе было снимать шлем среди конунгов. Кроме того, у Брюнхильд был дар предвидения: она знала, что они с Сигурдом не предназначены друг для друга. Сигурд ответил, что он женится лишь на ней; чтобы подтвердить свое обещание, он отдал ей Андваранаут – величайшее из сокровищ Фафнира, которое некогда носил сам Один. Сигурд и Брюнхильд провели вместе несколько ночей и повторили данные друг другу клятвы; в подтверждение обета Брюнхильд окружила свой дом кольцом огня, через которое мог пройти лишь Сигурд.

Гьюкунги

Теперь Сигурд отправился через Рейн в королевство Гьюки. У Гьюки было три сына, которых звали Гуннар, Хогни и Гутторм, и дочь по имени Гудрун, которой предстояло стать королевой многих племен и погибелью многих королей. Сыновья Гьюки были проверенными воинами и превосходили храбростью остальных людей. Но, когда Сигурд в своей золотой кольчуге зашел во дворец в Вормсе, он выглядел внушительнее всех прочих героев. Гьюки рад был пригласить такого человека к своему двору, и вскоре Сигурд сдружился с братьями. Они проводили все время в схватках друг с другом и добывали для племени Гьюки богатство и славу. Сигурд рассказал братьям о своем обете, данном валькирии, но их мать Гримхильд считала, что куда лучше будет, если драконоубийца женится на представительнице рода Гьюкунгов и принесет свое золото их племени. Она задумала околдовать Сигурда и заставить его позабыть о своих обещаниях: это поможет расчистить путь для брака Сигурда на ее единственной дочери Гудрун.

Так и случилось. Гримхильд подмешала в пиво Сигурда зелье, и он позабыл о своей любви к Брюнхильд. Тогда королева подговорила своего мужа предложить ему руку их дочери и наделить его властью и статусом, достойными их сына. Сигурд не смог отказаться от такого предложения конунга Гьюки, и вскоре они с Гудрун поженились. Гудрун была для мужа идеальной парой. Как и он, она была горда и блистала красотой холодного железа. У них родился ребенок, который продолжил род Вёльсунгов и был назван Сигмундом; но, когда Сигурд дал жене вкусить сердце Фафнира, она увидела свое будущее и отдалилась от него. Гуннар и Хогни, со своей стороны, были рады такому союзу: они поклялись считать Сигурда своим братом и защищать друг друга.

Теперь, когда Гудрун была выдана замуж, Гримхильд обратила внимание на положение своих сыновей. Она напомнила Гуннару, что пришло время жениться, держа в уме кандидатуру Брюнхильд – валькирии, которая поклялась в верности Сигурду. Гуннар не был против такой партии: Брюнхильд была прекраснейшей из женщин, и каждый – включая Сигурда, который все еще находился под действием чар Гримхильд, – советовал ему добиваться ее руки. Едва ли она могла отказать такому герою, как Гуннар.

Сигурд скачет сквозь пламя

Все знали, что Брюнхильд выйдет лишь за того, кого выберет сама, и что лишь храбрейший герой сможет пройти через кольцо огня, которым она окружила свой дворец. Сигурд и братья прискакали на болото и увидели украшенную золотом стену, частично состоявшую из огня, частично – из тумана. Гуннар пришпорил коня и собрался проскочить огненное препятствие, но в последний момент его жеребец отступил, и как бы Гуннар его не понукал, он не мог его убедить. Гуннар одолжил коня у Сигурда и попробовал вновь, но Грани повернулся и уставился на своего хозяина: он не собирался проходить внутрь без Сигурда на своем крупе.

Два героя перед огнем, окружающим дом валькирии (Джон Чарльз Доллман, 1851–1934)

Серебряная подвеска эпохи викингов из Эланда (Швеция), изображающая женщину (возможно, валькирию) с рогом

Герои столкнулись с дилеммой. «Давай попробуем так, – сказал Гуннар, – мы поменяемся одеждой и прикинемся друг другом, а ты попросишь руки Брюнхильд от моего имени». Они обменялись доспехами; Сигурд запрыгнул в седло Грани и промчался сквозь стену огня. Она издавала жуткий рев: земля тряслась, а языки пламени поднимались в небо. Никто прежде не решался пересечь огненную преграду, но Сигурд был храбрейшим из людей, этого нельзя отрицать.

Брюнхильд сидела на своем троне, который украшала резьба в виде лебедя, и держала в руке меч. «Сигурд!» – позвала она, когда герой направил коня ко дворцу. Но затем присмотрелась. «Не Сигурд, а Гуннар, сын Гьюки», – сказал Сигурд, снимая шлем. Валькирия пришла в ярость. Она захотела отправить незваного гостя туда, откуда он пришел. «Что ж, кто бы ты ни был, – молвила она. – Я только вернулась из Гардарики, где убила много людей, и не желаю расставаться со своей долей воительницы. Иди лучше подобру-поздорову». Но человек, назвавшийся Гуннаром, и не пошевелился. «Если ты и правда храбрейший из воинов, то должен знать, что тебе придется убить всех остальных, кто ко мне сватается; а их много», – продолжила она. Но герой не двигался с места. «О великая валькирия, – сказал переодетый Сигурд, пытаясь голосом походить на сына Гьюки, – разве ты не обещала выйти за того, кто пройдет через огонь? И разве я не тот самый человек? И разве это не значит, что я храбрейший из живущих?» Он заметил, что после этих слов она смягчилась.

Едва ли валькирия могла поспорить с его доводами, и она разрешила ему остаться на три ночи. Ждать в кольце огня пришлось долго. Герой настоял на том, чтобы в постели между ними лежал его меч. Брюнхильд сочла такое поведение странным. «Судьбы распорядились так, чтобы мы не прикасались друг к другу до дня нашей свадьбы; меч нужен для того, чтобы исполнить это обещание», – был ответ этого загадочного жениха. Конечно, Сигурд все еще пребывал под действием чар Гримхильды, а о том, что Брюнхильд уже родила от него ребенка, он не знал.

«О великая валькирия, – сказал переодетый Сигурд, пытаясь голосом походить на сына Гьюки, – разве ты не обещала выйти за того, кто пройдет через огонь? И разве я не тот самый человек? И разве это не значит, что я храбрейший из живущих?»

Когда три ночи миновали, Сигурд взял свой меч с ложа и собрался идти. Он мог не признать свою бывшую возлюбленную, но помнил кольцо Андваранаут: он снял его с пальца валькирии, когда та спала, и заменил другим перстнем, который дал ему Гуннар. Он проскакал через огонь и присоединился к спутникам. Гуннар был очень доволен тем, как все вышло; друзья, переодевшись обратно, отправились домой, чтобы сообщить весть о сватовстве. Брюнхильд, в свою очередь, обратилась к своему приемному отцу Хеймиру и рассказала ему, что Гуннар проскакал через пламя, чтобы добиться ее руки, в то время как сама она обещала себя Сигурду. Хеймир ответил, что обмана здесь нет, и ей надо будет выйти замуж за Гуннара, но сам Хеймир возьмет себе ее дочь, рожденную от Сигурда, дабы уберечь ее от вреда. Ее звали Аслауг.

Брюнхильд узнает об обмане

Наступил день свадьбы. Намечались грандиозные торжества. Во дворец Гьюки на праздник сошлось множество людей. Сигурд тоже собирался посмотреть на то, как Гуннар даст клятву верности Брюнхильд. Когда жених и невеста обменялись клятвами верности и уселись пить вино и наслаждаться обществом друг друга, разум Сигурда наконец освободился от чар Гримхильды, и он вспомнил все, что произошло между ним и валькирией. Лицо его омрачилось, но он не проронил ни слова.

Брюнхильд подстрекает Гудрун пойти купаться без других женщин (Андерс Цорн; Брунхильда и Гудрун, 1913)

Брюнхильд стала жить среди Гьюкунгов как жена Гуннара, и на какое-то время при дворе Гьюки установился мир. Брюнхильд прикусывала язык всякий раз, когда видела во дворце Сигурда, но, вероятно, ей трудно было скрыть презрение к своему бывшему возлюбленному, и она не могла не задеть Гудрун. Однажды женщины купались в Рейне, и Брюнхильд зашла в воду глубже остальных. Это раздражило Гудрун: «Думаешь, ты особенная, Брюнхильд? Почему ты не подойдешь и не будешь купаться вместе с нами?» «У меня есть полное право держаться поодаль от остальных женщин, – ответила Брюнхильд, – В конце концов, мой муж Гуннар – храбрейший из героев мира. Он проскакал через пламя и совершал великие подвиги, пока Сигурд был никем и полагался на подачки могущественных конунгов. Мне повезло выйти замуж за ровню». Гудрун не смогла сдержать гнев: «Лучше бы тебе придержать язык, Брюнхильд, чем говорить так о моем муже. Все знают, что он величайший герой в мире».

Тогда она поведала Брюнхильд правду – что это Сигурд в доспехе Гуннара проскакал через пламя, украл Андваранаут и подарил его своей жене. Гудрун показала валькирии кольцо на своем пальце, и в нем легко можно было распознать изделие гномов: оно сверкало и обвивало палец как живое. Брюнхильд взглянула на тяжелый перстень на собственной руке, и ее накрыла мертвенная бледность. Она ушла от Гудрун и остальных женщин, не сказав за весь оставшийся день ни слова.

Ужасное настроение Брюнхильд омрачало дворец конунга Гьюки. Гудрун считала, что вести себя таким образом не подобает даме ее положения: разве она не довольна тем, что владеет всем богатством и престижем Гьюкунгов, равно как и выбранным ею мужем? Сигурд предупредил жену о том, чтобы она более не провоцировала Брюнхильд, но остановить Гудрун было непросто, и она решила пойти на конфликт с валькирией. Из разговора не вышло ничего хорошего. «Меня обманули, – сказала Брюнхильд, – и выдали за неподобающего мне мужчину. Меня предал Сигурд и ввели в заблуждение Гьюкунги, думающие только о том, как добиться для себя выгоды. Я гневлюсь на тебя, Гудрун, за то, что ты увела поклявшегося мне в верности мужчину и разделила с ним его золото».

Гудрун со своей стороны не чувствовала вины за мужа, выбранного отцом, и сочла, что Сигурд попросту забыл о своих клятвах, потому что нашел лучшую пару. «Здесь мы не сойдемся, так что давай об этом больше не говорить», – сказала Брюнхильд. Но Гудрун поняла, что одними словами за измену валькирии отплатить не удастся. Много несчастий принесет это купание в Рейне.

В тот вечер Брюнхильд слегла и не могла ни пить, ни есть. Ее рыдания и крики разносились по палатам Гьюкунгов. Сигурд попытался с ней поговорить; он сбросил с нее одеяло и призвал встать с кровати и радоваться солнечному свету. Ведь так просто вернуться к жизни, которой все они наслаждались еще столь недавно! Сигурд сказал, что понимает ее боль – он сам любил ее и был обманут. Но, несмотря на это, он был доволен тем, что они живут одной семьей во дворце Гьюкунгов, и грусть его иссякла. Он рассказывал ей о достоинствах ее мужа, о чести быть замужем за первым принцем рода Гьюкунгов. Но все, что он говорил, не имело никакого эффекта: «Я буду счастлива, лишь когда всажу тебе в сердце меч – тогда ты почувствуешь мою боль». Сигурд почувствовал, что желание ее скоро исполнится, но предупредил валькирию, что их судьбы связаны меж собою – она недолго проживет после его гибели. «Жизнь для меня ничего не значит, – был ее ответ. – Сейчас меня заботит только месть за нарушенную клятву». Сигурд сделал последнюю попытку изменить приведенную в движение судьбу. Он предложил Брюнхильд стать любовниками под сенью дворца Гьюкунгов. Он откажется от Гудрун и женится на ней, исполнив тем самым свое обещание. К черту все, что этому мешает! От волнения его грудь так вздымалась, что разошлась кольчуга. «Ты совсем меня не знаешь, – ответила она спокойно. – Ты был лучшим из мужей, а клятва моя была священна; это спасение запоздало. Я не предам моего мужа Гуннара и не отвернусь от моей судьбы». Гуннару Сигурд сказал лишь, что его жена проснулась.

«Я буду счастлива, лишь когда всажу тебе в сердце меч – тогда ты почувствуешь мою боль».

Брюнхильд требует смерти Сигурда

Вскоре после этого Брюнхильд выдвинула Гуннару ультиматум: «Либо ты убьешь Сигурда и отомстишь за зло, которое он мне причинил, либо потеряешь меня и умрешь вместо него». Гуннар знал, что нет ничего хорошего в убийстве названого брата, но превыше всего на свете он ценил любовь Брюнхильд; кроме того, казалось, что на кон поставлена честь Гьюкунгов. Гуннар и Хогни были связаны клятвой не причинять Сигурду никакого вреда, но их младший брат Гутторм не давал никаких обещаний. Гуннар и Хогни стали кормить брата кусками волчьего и змеиного мяса, чтобы распалить его храбрость, и стали убеждать его защитить честь семьи. После долгих увещеваний Гутторм согласился совершить насилие; но дважды, когда он заходил в комнату Сигурда, герой лежал в темноте с открытыми глазами, и убийца терял решительность. На третий раз Сигурд спал, и Гутторм пронзил его мечом с такой силой, что тот прошел сквозь тело и пригвоздил его к постели. Сигурд был смертельно ранен и не мог подняться, но он всегда спал с Грамом под рукой. Он метнул древний меч Вёльсунгов в пятившегося назад Гутторма и рассек его на две части. Годы не затупили лезвие Грама.

На третий раз Сигурд спал, и Гутторм пронзил его мечом с такой силой, что тот прошел сквозь тело и пригвоздил его к постели. Сигурд был смертельно ранен и не мог подняться…

Неприятный сон оставил Гудрун, и она оказалась посреди кошмара: брачное ложе было залито кровью, ее брат мертвым лежал на полу, с мирной жизнью Гьюкунгов было покончено. Сигурд попытался успокоить Гудрун перед смертью, сказав, что не боится смерти и жалеет только о том, что не надел доспехи, чтобы погибнуть геройской смертью. Брюнхильд же попросту рассмеялась, когда услышала рыдания Гудрун, но вскоре ее победный клич стих, и всем трудно было понять, почему из глаз у нее стали литься слезы по убитому согласно ее воле. Валькирия больше не хотела жить; лицо ее приобрело мертвенно-бледный оттенок, она смотрела куда-то вдаль. Для того чтобы оборвать ее жизнь, потребовался всего лишь стремительный удар мечом меж ребер. Перед тем как истечь кровью, она рассказала Гуннару правду о том, что Сигурд спал по одну сторону меча, а она – по другую и что он никогда не нарушал клятвы, данной своим названым братьям, – только ту клятву, что он дал ей. Затем она предсказала судьбу Гьюкунгов – грядущие смерти, насилие и истребление их рода. Она говорила так, как могут говорить лишь валькирии.

Написанное в романтической традиции полотно «Смерть воина-викинга» (Чарльз Эрнест Батлер, 1909)

Последняя просьба Брюнхильд заключалась в том, чтобы ее положили на один погребальный костер с Сигурдом, разделив их, как и в жизни, клинком. Вместе с ними следовало положить принесенных в жертву рабов, слуг и охотничьих ястребов. После этих слов из раны на ее груди пошел свист, и она замолкла. Сигурда положили на огромный костер, а рядом поместили его малолетнего сына. Когда огонь пробрал дрова доверху, Брюнхильд из последних сил прошла в пламя и улеглась рядом с ним. Так завершились жизни валькирии Брюнхильд и Сигурда, убийцы Фафнира, имя которого будут помнить на Севере до тех пор, пока будут оставаться там люди.

Говорят, что Брюнхильд сразу бросилась в Хель, и ничто не могло задержать ее в долгом пути к Сигурду – даже женщина-тролль, появившаяся из-под земли, чтобы преградить ей дорогу. «Зачем ты идешь сюда, ища мужа другой женщины? – спросила каменная великанша. – Разве не достаточно страданий ты принесла?» Но Брюнхильд ответила ей несколькими отточенными словами и гордо продолжила путь. Принц-Вёльсунг мог отвергнуть валькирию при жизни, но не после смерти: никто больше не мог встать между ними.

Гудрун и гунн Атли

Что стало с Гьюкунгами? Гуннар и Хогни унаследовали золото Андвари, но Гудрун сошла с ума от злости и бежала в лес. Она хотела лишь затеряться среди деревьев и стать добычей голодных волков, но ей не суждено было умереть таким образом. После нескольких месяцев бессмысленных блужданий по звериным тропам она оказалась наконец в королевстве данов, и здесь, во владениях Хальфа, ее приютила знатная дама по имени Тора. Вместе Гудрун и Тора сплели гобелен, излагавший жизнь Сигурда и Вёльсунгов. В нем Гудрун нашла цвета для своей скорби, и боль ее облегчилась. Гуннару и Хогни потребовалось семь лет, чтобы выяснить, что сестра их жива. Как только они узнали об этом, тотчас же снарядили к ней посольство, подарив в качестве возмещения за убийство ее мужа драгоценные меха и золото. С ним прибыла и Гримхильд; чтобы смягчить гнев дочери, она дала ей зелье из горьких трав, зачарованное при помощи рун. После этого Гудрун стала более сговорчива. Она согласилась выйти замуж за гунна Атли, хотя и понимала, несмотря на свое одурманенное состояние, что брак для усмирения давней вражды – ужасная ошибка. Путем чрез воды и широкие просторы гуннов Гудрун прибыла во дворец Атли. Была сыграна пышная свадьба, и Атли поднял в честь своей новой жены брачный тост; но, хоть на лице Гудрун и застыла улыбка, мыслями она была очень далеко от нового мужа.

С ним прибыла и Гримхильд; чтобы смягчить гнев дочери, она дала ей зелье из горьких трав, зачарованное при помощи рун. После этого Гудрун стала более сговорчива.

Брак между Гудрун и Атли изначально был лишен любви, и вскоре правителя гуннов стали посещать зловещие сны. Ему снилось, будто священный камыш его родовых земель вырван с корнем и, обагренный кровью, оказывается у него на столе; он видел двух охотничьих ястребов, которые с его рук слетают прямо в Хель; ему снились щенята, визжавшие от боли, и омерзительный праздник; ему чудилось, будто он лежит в постели, не в силах подняться и встретить врагов. Гудрун не церемонясь истолковала сны Атли: мало хорошего ждет ее мужа в будущем.

Гудрун смотрит на море, которое отказывается поглотить ее

По мере того как день ото дня отношения их ухудшались, вождь гуннов начал задаваться вопросом о том, что же дал ему этот брак с вдовой Сигурда. Он не получил никакой доли драконьего золота, не считая золотого кольца, которое до сих пор носила его жена. Братья Гудрун забрали все богатство Сигурда в казну племени Гьюкунгов, в то время как по праву оно принадлежало Гудрун и Атли. Закрывая ночью глаза, гунн видел чистое золото и власть, которую оно может ему дать. Поэтому он собрал командиров своего войска, и вместе они придумали, как добыть выкуп Хрейдмара кровью: пригласить Гьюкунгов на праздник во дворец Атли с почестями, достойными его родственников, а затем пронзить кинжалами.

Главой делегации к Рейну был выбран мужчина по имени Винги. В знак дружбы он привез Гьюкунгам драгоценные подарки и пригласил их на праздник в палаты Атли; но Гудрун сумела обвязать золотое кольцо волчьей шерстью в знак опасности. Она написала братьям руны, однако Винги обнаружил их и испортил; Гьюкунги сомневались в том, что же хотела сказать им сестра: предупреждала ли она их или приветствовала? Жена Хогни, Костбера, умела читать руны лучше братьев, и, когда мужчины, напившись, захрапели вместе со своими гостями-гуннами, она принялась разглядывать руны в свете очага и поняла, что кроется под искаженными знаками. Утром она разбудила мужа: «Я увидела, что Гудрун пыталась написать вам: это приглашение таит опасность. Глупостью было бы поехать». Но ее мудрые слова оказали на Гьюкунгов обратное действие. Если Атли замышлял против них что-то… что ж, любому герою мужество не позволило бы отклонить такой вызов! Костбера лишь качала головой.

Гуннар и Хогни скачут ко двору Атли

Братья велели принести им сосуды с лучшим вином и, не обращая внимания на протесты жен, объявили, что отправятся на восток, чтобы показать гуннам, каковы Гьюкунги. Они поедут, какая бы судьба ни ждала их во дворце Атли, но золото останется на этой стороне Рейна. Дружинники одобрительно взревели и стали расхваливать их смелость. Вот настоящие мужчины! С небольшим отрядом воинов братья выехали из крепости, в глазах их сверкало безумное веселье людей, отправляющихся на войну, в которой они непременно погибнут. Винги привел их к лодкам, и в своем желании добраться до Атли и узнать, что за предательство он замышляет, они гребли по волнам подобно Тору: сломали уключины и разбили весла. Переправившись на другой берег, они даже не позаботились о том, чтобы вытащить лодки из воды: братья не надеялись вернуться домой.

Когда они достигли крепости Атли, то увидели готовое к бою войско. Теперь Винги стал потешаться над Гьюкунгами за их готовность принять приглашение Атли. «Скоро вы будете висеть в петле и кормить воронов, – сказал он. – И вы сами на это согласились!» В ответ братья под стенами дворца забили посланника насмерть тупыми концами своих топоров и поскакали в ворота, которые поглотили их подобно огромной пасти.

Атли лично встретил Гьюкунгов внутри своей крепости и предложил им мир, если только они разделят с ним золото, которое Сигурд забрал у Фафнира. Братья не собирались торговать своей жизнью. Ответ Гуннара был груб: «Гунны не притронутся к чистому золоту, покуда мы живы. Но мы заметили, что орлы в Хуналанде выглядят голодными; почему бы не прекратить разговоры и не накормить их плотью настоящих героев?» Битва началась с того, что на Гьюкунгов обрушился град стрел, подобно разъяренным змеям, впивавшимся в их щиты. Когда Гудрун услыхала шум боя, она облачилась в кольчугу, схватила меч и выбежала из дворца. Она прорвалась через ряды людей Атли и перебежала на сторону братьев, обратив оружие против гуннов. Билась она так же упорно, как и мужчины, орудуя острым клинком и бесстрашно стремясь в самую гущу сражения. Гьюкунги защищались столь хорошо, что битва продолжалась большую часть дня, а небольшое пространство, на котором она проходила, стало скользким от крови павших. Бой перешел и на сам дворец, и клинки Гьюкунгов отправили в Хель братьев самого Атли; подсчитав потери, гунны вряд ли могли счесть этот день удачным.

В конце концов сражение разделило братьев и сестру. Гуннар был обложен со всех сторон и взят в плен; Гудрун также покорилась. Хогни продолжал драться, организовав последнюю безумную оборону в дальней стороне дворца, и поразил многих воинов, пока наконец его не поставили на колени. Вымотанный и красноглазый Атли приказал вырезать сердце Хогни из груди, но старик подсказал ему иное решение – лучше вырезать сердце у раба и убедить Гуннара, что его брат умер, моля о пощаде. Хогни пытался заступиться за раба и просил принять его смерть, но ножи гуннов быстро сделали свое дело; ужасны были крики жертвы. Через весь дворец сердце поднесли на блюде Гуннару, но тот лишь засмеялся, увидев трепещущий орган. «Принеси мне сердце моего брата, а не трусливое сердце раба! – закричал он. – Сердце Гьюкунга никогда не трепещет!» На этот раз гунны схватили уже самого Хогни, и он смеялся, пока они вскрывали ему грудную клетку. Наверное, сложно забыть эти звуки. Когда Гуннар увидел на тарелке спокойно бьющееся сердце, он удовлетворился, признал, что оно принадлежит брату и улыбнулся: «Теперь, когда вы убили Хогни, я умру, зная, что вы никогда не узнаете, где спрятано золото Сигурда. Оно послужит людям Рейна, а не превратится в побрякушки на руках людей Атли».

…ножи гуннов быстро сделали свое дело; ужасны были крики жертвы. Через весь дворец сердце поднесли на блюде Гуннару, но тот лишь засмеялся, увидев трепещущий орган.

Атли приказал бросить Гуннара в яму, полную змей, связав ему руки за спиной. Гудрун смогла передать брату лишь арфу, и он стал перебирать пальцами ног струны инструмента так прекрасно, что какое-то время змеи были зачарованы его музыкой. Лишь на одну из них, старую и безобразную гадюку, его игра не произвела впечатления; она заползла ему на грудь и укусила в сердце. Так умер последний сын Гьюки.

Панель ставкирки в Хюлеста (ок. 1200), на которой изображен Гуннар, играющий на арфе в яме со змеями

Убийство Гьюкунгов обошлось Атли высокой ценой, а к золоту Сигурда он не приблизился. Что еще хуже, его жена сражалась против его людей, и он не мог удержаться от того, чтобы поглумиться над Гудрун из-за ужасной гибели ее братьев: каково это – выбрать проигравшую сторону? Гудрун попыталась сдержаться и приняла компенсацию, которую он предложил за убийство ее братьев; но дочь Гьюки сделала это только для вида. Месть ее грядет, и она потрясет все королевство до основания.

Ужасная месть Гудрун

Гудрун находилась в центре приготовлений пира в честь победы: она раздавала указания прислуге и мило беседовала с гостями. Атли был доволен, что после убийства ее братьев и унижения рода Гьюкунгов она стала такой покладистой. Праздник шумел, вино рекой текло из блестящих чаш. Гудрун увидела, что настало время посрамить мужа. Она проскользнула в комнату, где играли принцы – ее собственные дети от Атли, – и приняла их в объятия. «Мои маленькие, сегодня вы умрете. Мою жажду отомстить вашему отцу может утолить только ваша кровь». Дети не противились, но лишь предупредили мать, что их убийство принесет ей дурную славу. Гудрун перерезала им горло.

Атли был пьян и приказал подать ему закуски и вино. Гудрун принесла ему куски нежного мяса и смотрела, как он жадно пьет из чаши. За столом король задумался, где его сыновья и почему не слышно, как они играют. Когда Атли закончил, Гудрун поведала ему правду, которую не каждый смог бы вынести: вино было смешано с кровью его детей, а мясо было плотью от плоти его. Когда слова ее стихли, с высокой скамьи раздался оглушительный стон. Гудрун наклонилась к Атли: «Ты больше никогда не посадишь мальчиков на колени, не увидишь, как маленькие принцы украшают копья и вычесывают лошадей в конюшне. Можешь ли ты теперь понять мою утрату, Атли? Можешь ли ты оценить глубину моей ненависти к гуннам? Любой кары будет мало для такого жестокого правителя, как ты».

Атли назвал дочь Гьюки чудовищем и велел забить ее камнями, но ужас произошедшего парализовал его людей. Атли остался сидеть и напился до мертвецкого состояния, но спать ему оставалось недолго. Он проснулся оттого, что в грудь его вонзился меч Гудрун; постельное белье напиталось его кровью. Теперь конунг испытал ее месть в полном объеме.

«Я перенесла множество страданий, будучи твоей женой; я попала в гущу интриг при твоем дворе, меня задевали, я лицезрела смерть моих братьев. Но, по правде говоря, наибольший гнев у меня вызывает то, что некогда я была замужем за Сигурдом, лучшим из людей, а теперь я каждое утро просыпаюсь в постели человека, которого едва ли можно назвать героем. Но я окажу тебе последнюю честь – я оберну твое тело в прекрасные ткани и в память о тебе превращу в погребальный костер весь этот дворец. Это меньшее, что я могу сделать». Тут Гудрун вызвала слуг, раздала им сокровища Атли и подожгла дворец, пока воины еще спали на своих скамьях. Они просыпались в суматохе, задыхались от дыма и рубили друг друга, а огонь все подступал. Так Гудрун отправила убийц своих братьев в Хель и покончила с войной между Гьюкунгами и гуннами.

Сванхильд и Ёрмунрек

Гудрун окружали одни убийства; она уже не хотела жить и, привязав к шее камень, зашла в море. Но норны замышляли иное, и волны вынесли ее на землю конунга Йонакра, где она вышла замуж за короля и родила ему трех сыновей. Ее дочь от Сигурда, Сванхильд, тоже прибыла ко двору Йонакра и росла здесь, в его доме. У Сванхильд были змеиные глаза ее отца, и, когда Гудрун нарядила ее в гуннское золото, она засияла подобно солнцу.

Когда подошло время Сванхильд выходить замуж, прибыло посольство от Ёрмунрека, конунга готов: просить ее руку от своего имени он отправил сына Рандвера. Сванхильд была обручена с Ёрмунреком – у Гудрун не было средств отвратить дурные предчувствия, – и на корабле посольство отправилось домой, везя Сванхильд на почетном месте. Путь в землю готов был неблизкий, и за это время Рандвер и Сванхильд стали любовниками. Когда делегация вернулась домой, властолюбивый придворный Ёрмунрека, Бики, тут же поведал конунгу о близости его сына с дочерью Сигурда. Ёрмунрек пришел в ярость. «Повесить его!» – закричал вождь. Прежде чем Рандвер оказался на виселице, он послал отцу охотничьего ястреба, очищенного ото всех перьев; когда птица оказалась в руках правителя, тот осознал смысл послания: убийство собственного сына несло величайший вред ему самому, ибо грозило оборвать династию. Но понял это Ёрмунрек слишком поздно: Бики тотчас же исполнил приказ, и Рандвер уже болтался в петле. Еще более позорную смерть Бики уготовил предполагаемой невесте. Бурлящий гнев конунга должно было успокоить зрелище того, как прекрасную женщину топчут лошади. Но даже необъезженные лошади не подходили к Сванхильд, пока она смотрела на них немигающим взглядом Вёльсунгов. Лишь когда на голову ей надели мешок, лошади утратили страх, и их копыта втоптали в грязь изувеченный труп дочери Сигурда.

Зеница ока Сванхильд (Андерс Цорн; Сванхильда, 1913)

Последнее возмездие Гудрун

Когда вести об этом достигли Гудрун, она созвала сыновей, рожденных от Йонакра. Их звали Хамдир, Сёрли и Эрп. Она обрушилась на них, обвинив юношей в трусости и в том, что они не ринулись отомстить за смерть своей сестры. Их дядья, Гуннар и Хогни, не стали бы думать дважды, прежде чем защитить честь семьи. Хамдир напомнил Гудрун, что она была куда менее восторженного мнения о своих братьях, когда те убили Сигурда, и что она сама в ярости убила собственных детей от Атли – их единоутробных братьев, которые могли бы помочь отомстить готам. «Ты потеряла свою дочь Сванхильд, а теперь отправляешь на верную смерть нас – последних твоих сыновей. Не думаю, что это принесет тебе облегчение». Но, когда слова эти были сказаны, братья вскочили в седла своих коней; в их глазах горел огонь войны. Гудрун так зачаровала их доспехи, что лезвия готов не могли бы с ними совладать, но один из ее сыновей погиб еще до того, как юноши покинули пределы королевства: молодой Эрп стал забрасывать их вопросами о том, как ему помочь своим старшим братьям, и те зарубили его, сочтя, что от него не будет никакого толка. По этой причине сыновья Гудрун приехали ко дворцу Ёрмунрека ослабленными и в тягостных думах; хотя они застали конунга врасплох и отрубили ему руки и ноги, тот остался жив – а Эрп наверняка прикончил бы его.

«Ты потеряла свою дочь Сванхильд, а теперь отправляешь на верную смерть нас – последних твоих сыновей. Не думаю, что это принесет тебе облегчение».

У смертельно раненного Ёрмунрека оставались еще силы для того, чтобы поприветствовать вошедшего в его дворец одноглазого старика, по-видимому не заметившего сражения. Старик снял шляпу и прошептал что-то на ухо умирающему конунгу; так Ёрмунрек узнал секретный способ убить сыновей Гьюкунга. На последнем дыхании он отдал приказ забить братьев камнями, ибо железо не могло причинить им вреда. Так братья встретили свой конец во дворце готов – Хамдир в одном его углу, а Сёрли в другом, – и с ними оборвался род Гьюкунгов, как и определил Один.

Гудрун осталась теперь одна – подобно дереву зимой, с которого осыпались все листья. Она добилась отмщения для Гьюкунгов и взяла верх над всеми своими врагами. Но также она стала свидетельницей падения двух великих домов; ничто не вернуло Сигурда и не могло облегчить ее боль от осознания того, как могла бы сложиться жизнь, поступи она иначе. На этот раз она решила собрать погребальный костер и проверить, позволят ли ей норны наконец покинуть этот мир и воссоединиться со всеми теми, кого она потеряла. Какой прием получит дочь Гьюки, было неясно.

Сигурд происходил от Одина и возвышался над остальными богатырями, но он был не единственным скандинавским героем, который претендовал на связь с Отцом богов. Рагнар Лодброк и воинственная Аслауг, великан Старкад, дева-воительница Хервёр, смутьян Хейдрек, исландский герой Эгиль Скаллагримссон – все они были связаны с Одином и помогали ему в его делах своей любовью к войне и поэзии либо бесстрашием перед неизведанным. Эти легендарные герои даже перенимают некоторые черты одноглазого бога: они храбры до безрассудства и умелы в бою, но вместе с тем жестоки, хитры и скоры на дурные слова. Иные из них попытаются превзойти бога в его игре: он их этому и учил.

Легенда о Рагнаре Лодброке

Прежде чем Сигурд Вёльсунг женился на Гудрун и забыл о своих клятвах, валькирия Брюнхильд родила ему ребенка. Девочку назвали Аслауг; приемный отец Брюнхильд, Хеймир, вырастил ее сам. Когда Сигурд и Брюнхильд сгорели на костре, Аслауг было три года. Ее воспитатель знал, что рано или поздно за ребенком явятся, и смастерил огромную арфу, внутри которой была пустота: в эту арфу он сложил большую часть своего богатства, посадил туда маленькую Аслауг и отправился в путь как бродячий музыкант. Когда они оказывались вдали от селений, Хеймир разрешал Аслауг резвиться и играть, но девочка знала, что ей придется спрятаться в арфу, как только вдали завиднеется идущий навстречу путник. Когда она тосковала по оставленной позади жизни, Хеймир играл на арфе прекрасные мелодии, и вскоре девочка переставала плакать.

Так продолжалось много месяцев, пока Хеймир и Аслауг не дошли до Норвегии. Одним вечером они прибыли в уединенный крестьянский дом, в котором жила пара угрюмых стариков, которых звали Аки и Грима. Хеймир представился бедным музыкантом и спросил, может ли он остаться на ночлег. Старуха нехотя разрешила этому побитому непогодой гостю согреться у огня, покуда не придет ее муж. Костер осветил арфу, и когда старая крестьянка присмотрелась, то увидела, что из основания инструмента торчит отрез богатой ткани. Она рассудила, что этот бродячий музыкант – не тот, за кого себя выдает.

Король Хеймир и Аслауг (Август Мальмстрём, 1856)

Грима предложила Хеймиру поесть и, видя, что он готов заснуть прямо за столом, отвела его в сарай и предложила лечь на постели из сена. Когда старик вернулся домой, жена рассказала ему о своих догадках. «Я уверена, что человек, который лежит сейчас в нашем сарае, некогда был великим и богатым героем, но сейчас он стар и спит. Я уверена, что ты сможешь справиться с ним, муж». Слова Гримы звучали убедительно. Аки снял с балки свой топор, пересек небольшой двор и ударил храпевшего Хеймира по голове. Его предсмертная агония едва не обрушила сарай, но Аки уже был в безопасности снаружи.

Теперь старуха жаждала увидеть, что скрывает арфа. Когда она открыла инструмент, то нашла не только тайник с золотыми монетами и богатыми тканями, но и малышку Аслауг. Девочка не произнесла ни слова. «Что нам теперь делать? – спросил ее муж. – Я знаю, что из этого не выйдет ничего хорошего». «Я скажу тебе, что мы сделаем, – ответила Грима, – мы вырастим эту немую девочку как свою. Она будет зваться Вороной, и она будет помогать нам с самой грязной работой. Мы обреем ее и обмажем ей голову дегтем, чтобы она была так же уродлива, как и мы; никто не придумает мудрее».

Когда Аслауг погружалась в нищету, в Готаланде, что в Швеции, росла другая девочка благородных кровей, окруженная всеми богатствами, которые мог дать ей отец, могущественный ярл. Ее звали Тора, и она была красива как куколка. Она жила в маленьком домике близ отцовского дворца, и каждый день он посылал ей новую игрушку. Однажды ярл подарил ей прекрасную змею, которую девочка спрятала в сундуке с золотом. Вскоре змея, окруженная драгоценным металлом, превратилась в дракона, и в конце концов она стала такой огромной, что обернулась вокруг дома; никто не решался к ней подойти. Дракону надо было за раз скармливать целого быка, и ярл счел такое бремя слишком тяжелым. Он предложил огромное богатство любому, у кого хватит смелости убить животное.

Во всем Готаланде не нашлось героя, который согласился бы принять такой вызов, но в земле данов жил конунг по имени Сигурд Кольцо, у которого был сын по имени Рагнар – принц, который, несмотря на свою молодость, уже был прославленным викингом и славился мудростью не менее, чем силой. Как-то Рагнар приказал изготовить для него странный наряд: одежда была сделана мехом наружу и выварена в смоле. Тем летом он отправился в очередной поход, спрятав свой костюм в сундуке на борту корабля. Вскоре небольшой флот Рагнара укрылся от шторма во фьорде рядом с домом, в котором жила Тора. Рагнар, не сообщив никому о своих намерениях, ранним утром ускользнул с ладьи, взяв с собой длинное копье и свой странный наряд. На берегу он вывалялся в песке, так что его просмоленная одежда полностью им покрылась, и открепил наконечник копья так, чтобы он остался болтаться на древке. Рагнар направился прямо к жилищу Торы и увидел дракона, свернувшегося вокруг дома. Не теряя времени, он что есть мочи всадил копье в спину твари и с силой провернул рукоять, так что наконечник остался внутри. Дракон стал извиваться от боли, разбрызгивая кругом ядовитую кровь, но Рагнар успел повернуться к нему спиной и был прикрыт своей просмоленной одеждой. На шум борьбы Тора вышла из дома, и Рагнар прочитал ей стих, пока она стояла с потрясенным видом в ночной сорочке. Просмоленные меховые штаны дали Рагнару прозвище Лодброк. Впрочем, он не стал дожидаться поздравлений и продолжил свой путь.

Дракон стал извиваться от боли, разбрызгивая кругом ядовитую кровь, но Рагнар успел повернуться к нему спиной и был прикрыт своей просмоленной одеждой.

Из стиха Рагнара Тора поняла, что ему было всего пятнадцать лет; больше ничего об этом юноше в странном наряде она не знала. Тора попросила отца созвать собрание, приказав явиться на него всем мужчинам королевства, – она предположила, что убийца дракона вернется за своей наградой, принеся с собой в качестве доказательства древко, которое подошло бы к обломанному наконечнику.

Сошлась великая толпа. Наконечник переходил от одного мужчины к другому, пока наконец не оказался в руках Рагнара, который прибыл со своего судна вместе со всеми остальными. Герой признал, что копье принадлежит ему, и в доказательство продемонстрировал древко. В награду Рагнар попросил руку Торы; ярл рад был выдать ее замуж за такого удальца. Тем же летом после щедрого свадебного пира Рагнар вернулся с Торой в Данию; вместе они правили много лет и произвели на свет двух крепких сыновей, которых звали Агнар и Эйрик. Но Тора еще в молодости умерла от внезапной болезни. Рагнар был так опечален ее смертью, что расхотел править без нее. Он вернулся к привычному грабежу, обнаружив, что не утратил к нему сноровки.

Доля викинга заносила Рагнара в самые отдаленные места, но нигде он не задерживался надолго. Одним летом, когда он плыл навестить родственников в Норвегии, подул встречный ветер. Он решил бросить якорь в уединенной гавани, запастись провизией и подождать, пока улучшится погода; слуги отправились на поиски хлеба. За деревьями они заметили дым, поднимающийся над жилищем, – то был дом той самой пары стариков, что растили Аслауг как собственную дочь. Грима продолжала звать девушку Вороной и запрещала ей не только умывать лицо, но даже расчесывать волосы. Но даже так сложно было не заметить ее красоты. Когда она увидела приближающиеся корабли, то умылась и прибежала домой; ее шелковистые волосы спускались до щиколоток. Подчиненные Рагнара не могли поверить, что такая прекрасная девушка может быть дочерью пары столь безобразных стариков; они так часто глазели на Ворону, что сожгли хлеб, который пекли. Когда слуги вернулись на судно, Рагнару это не понравилось. Он сказал, что сам хочет оценить красоту девы, и отправил к ней своих людей со странным предложением: «Скажите ей, что если она так же прекрасна, как моя первая жена Тора, то я женюсь на ней и избавлю ее от тягот здешней жизни. Но скажите ей также, – продолжал он, – что ей следует явиться ко мне следующим образом: ни нагой, ни одетой; ни сытой, ни голодной; ни одной, ни со спутником. Если она справится с этим, я обещаю ей свою защиту».

Крака (Ворона), дочь Сигурда, с ее спутником-псом, одетая в сеть, с полусъеденным луком у ее ног (Мортель Эскиль Винге, 1862)

Проснувшись поутру, она взяла рыболовную сеть приемного отца и накрыла ею свое обнаженное тело: «Теперь я ни нага, ни одета».

Люди Рагнара направились в дом Аки и Гримы; их встретила Ворона, которая действительно была столь прекрасна, как описывали ее слуги. Они сообщили ей, что видеть ее желает великий герой Рагнар, и повторили его требования. «Должно быть, он сошел с ума!» – сказала Грима, но Ворона ответила, что обдумает его требования и придет на следующий день. Проснувшись поутру, она взяла рыболовную сеть приемного отца и накрыла ею свое обнаженное тело: «Теперь я ни нага, ни одета». Затем она съела луковицу – наесться ею было нельзя, но чувство голода она отсрочила. Наконец, спутником она выбрала своего любимого пса: «Сделав так, я приду не одна и не в компании с кем-либо».

Так Ворона поднялась на борт корабля, и Рагнар был совершенно поражен тем, как она справилась с его задачей. Волосы ее сияли как золото, и он не мог отрицать, что она прекраснее всех женщин, которых он когда-либо видел. Рагнар поклонился ей, но тут ее пес укусил его за руку; воины тут же удавили пса, нанесшего такое оскорбление; хотя Ворона выполнила соглашение со своей стороны, обещание защиты, данное Рагнаром, уже было нарушено. Когда он предложил ей остаться на судне и заключить брак в его королевстве, Ворона отказала: «Плыви на север, как ты замышлял, остуди голову и, если тогда тебе все еще будет казаться мудрым решение жениться на крестьянке, сообщи мне». Она даже не приняла в дар сорочку из золотых нитей, некогда принадлежавшую Торе: «Золотая сорочка не подходит женщине по имени Ворона, привыкшей пасти коз». Несмотря на уговоры Рагнара – и без своего пса – она вернулась домой.

Рагнар уплыл, но не изменил своего решения. Он вернулся к этой женщине по имени Ворона и повторил свое предложение выйти за него замуж. На этот раз она была более сговорчива. Ворона собрала свои немногочисленные пожитки и покинула стариков, пока они еще лежали в кровати. «Я помню, что вы убили моего приемного отца Хеймира, и нет никого, кто заслуживал бы большего наказания, чем вы. Но я сохраню вам жизнь в память о долгом времени, что мы прожили бок о бок вместе: вы почти единственные люди, которых я знаю. Но вот что я скажу: отныне каждый день для вас будет хуже, чем предыдущий, и последний ваш день будет наихудшим». С этими словами Ворона ушла и больше никогда туда не возвращалась.

Ворона отвергла предложение Рагнара разделить с ним ложе по пути в его королевство; она отказалась сделать это до тех пор, пока они должным образом не сочетаются браком. А когда начался их свадебный пир, она попросила подождать еще три ночи и принести жертву Одину перед тем, как лечь вместе; ибо, как она объяснила, у нее было видение, что если они сделают это раньше, то она родит ребенка без костей. Рагнар проигнорировал ее предчувствия и все же переспал с ней, и через девять месяцев Ворона родила высокого и красивого ребенка, у которого, однако, как и предвидела мать, совершенно не было костей. Сына назвали Иваром Бескостным, и, несмотря на свою болезнь, он совершит великие дела. У пары были и другие сыновья – Бьёрн, Хвитсерк и Ронгвальд: они были лучшими из воинов и всегда следовали советам своего старшего брата Ивара, когда отправлялись на войну. Когда они достигли нужного возраста, то с благословения Рагнара покинули дом и с отрядом викингов отправились искать славы и богатства. История их превратилась в легенду.

Но что касается Аслауг, или Вороны – под этим именем ее все знали, – она не открыла, кем были ее родители, и Рагнар продолжал считать, что его прекрасная жена была крестьянской дочерью. Как-то летом он был в отъезде, навещая могущественного конунга свеев по имени Эйстейн, который справлял великий праздник в своем дворце в Уппсале. Оба они были близкими друзьями; гости заметили, что прекрасная дочь конунга Эйстейна по имени Ингибьёрг уделяет Рагнару особое внимание. После пира и попойки люди Рагнара стали убеждать его просить руки Ингибьёрг: в конце концов, конунгу более к лицу иметь женой девушку благородных кровей, чем крестьянскую дочь. Рагнар согласился, но сказал, что брак следует отложить до следующего лета. Наедине со своими людьми в долгом путешествии домой он приказал им ни слова не говорить Вороне о соглашении: он хотел дождаться подходящего момента, чтобы сообщить ей о нем самому.

Но что касается Аслауг, или Вороны – под этим именем ее все знали, – она не открыла, кем были ее родители, и Рагнар продолжал считать, что его прекрасная жена была крестьянской дочерью.

Встречая Рагнара, Ворона странно посмотрела ему в глаза. «Что нового в Швеции, муж?» – спросила она. «Ничего, о чем стоило бы рассказывать», – был ответ Рагнара. Жена задавала тот же вопрос на протяжении всего вечера и получала такой же ответ. «Так, значит, по-твоему, не новость, – сказала она наконец, – что ты обручился с другой женщиной?» Она узнала все, не от его людей, но от трех птиц, сидевших на соседней ветке. Теперь Ворона рассказала ему о своем происхождении: «Мои истинные родители немного более знамениты, чем старики, вырастившие меня как рабыню; предполагаю, ты слышал имена Сигурда Вёльсунга и валькирии Брюнхильд? Мое настоящее имя – Аслауг, и вот как я могу доказать мое происхождение. Во чреве у меня ребенок, и у него будет метка, которая обозначит его как внука Сигурда – на глазу у него будет маленький дракон. Если так случится, я хочу, чтобы ты разорвал помолвку с Ингибьёрг». Рагнар едва ли мог спорить: если Аслауг была дочерью Сигурда, выбор его был достоен. Когда же родился сын, у него и правда был знак, отличавший его от остальных мальчиков: в его глазу было подобие коричневой змеи, и он отвернулся от золота, которое Рагнар поднес ему в дар при выборе имени. Даже и потом он был известен как Сигурд Змееглазый, внук драконоубийцы и потомок Одина. Рагнар сдержал свое слово и разорвал помолвку с дочерью конунга Эйстейна.

Ворона отказывается от предложения Рагнара (Август Мальмстрём, ок. 1880)

Трэвис Фиммел в образе Рагнара Лодброка в сериале «Викинги» производства History TV

Когда Рагнар не возвратился на свадебные торжества, Эйстейн счел себя опозоренным и объявил, что отныне он не будет считаться другом данов. Сыновья Рагнара от его первой жены, Эйрик и Агнар, сочли, что пришло время совершить набег на землю свеев, и добились некоторого успеха. Но они не приняли в расчет чары Эйстейна, а точнее – священной коровы по имени Сибилья, которая носилась перед врагами и приводила воинов в замешательство своим ревом. Когда свеи перехватили сыновей Рагнара с их людьми, корова замычала так устрашающе, что викинги принялись биться друг с другом; все, кроме Агнара и Эйрика. Вопреки всему они храбро сражались, но Агнар был убит, а Эйрик – схвачен в плен; он сам предпочел смерть от копья предложениям Эйстейна заключить мир.

Вопреки всему они храбро сражались, но Агнар был убит, а Эйрик – схвачен в плен; он сам предпочел смерть от копья предложениям Эйстейна заключить мир.

Новости о смерти старших сыновей Рагнара дошли до Аслауг, пока сам конунг был в отъезде. Она тут же приказала собственным детям отомстить за своих единокровных братьев, пусть даже они и слышали о корове Сибилье и боялись столкнуться с таким колдовством. Аслауг повела войска по суше, а сыновья ее собрали по флоту, чтобы отправиться в страну свеев. Эйстейн же тем временем разослал по своему королевству весть о войне и собрал из воинов могучую армию. Когда два войска сошлись, казалось, что исход будет таким же, как и в прошлый раз: корова Сибилья замычала и привела данов в смятение. Но Ивар был наготове и держал мощный лук. Люди, несшие носилки с бескостным сыном Рагнара, видели, как одним махом он всадил две стрелы в оба глаза ревущего животного. Раны лишь распалили ярость коровы, и Ивар приказал одному из своих людей закинуть его на спину Сибилье; когда это было сделано, своим весом он раздавил ее, будто камень. Как только корова издохла, даны перестали биться друг с другом и повернулись к свеям; войско Эйстейна было обращено в бегство. Аслауг вернулась, чтобы рассказать об этом Рагнару, а ее сыновья разъехались в разные стороны, чтобы разграбить богатые города Южной Швеции, и им сопутствовал большой успех.

По мере того как авторитет сыновей Рагнара укреплялся после каждого успешного завоевания, сам он начинал опасаться, что его слава зайдет, а потому решил отправиться в поход самостоятельно и приказал построить два огромных корабля, пригодных для плаваний по океану. Они были крупнее любой виденной ранее ладьи; соседние племена видели, что Рагнар Лодброк готовится к войне, и удвоили береговую охрану. Но герой собирался плыть дальше: по морю в Англию. Аслауг полагала, что для того, чтобы повысить шансы на успех, ему следовало взять флот побольше, но Рагнар настоял на том, чтобы поплыть всего на двух кораблях: ведь что понимает женщина в том, как завоевать славу на Западе? Перед отплытием Аслауг вручила ему сорочку, сотканную из простой серой шерсти, сообщив, что та зачарована: кровь Рагнара не прольется, если он не забудет надеть рубаху. Конунг принял этот дар – хотя лучше бы он прислушался к ее прошлому совету.

По пути в Англию на Рагнара обрушился шторм. Хотя его войска и сумели выбраться на берег в полном вооружении, оба корабля разбились, и на них невозможно было вернуться обратно. Они принялись грабить крестьянские дома и крепости, не встречая сильного сопротивления. Самым могущественным человеком в Англии того времени был король по имени Элла. Когда он услышал, что по его владениям с огнем и мечом двигаются викинги, то собрал всех воинов своего королевства и отправился на битву с Рагнаром. Армия Эллы намного превосходила числом небольшой отряд Рагнара; но последний не испугался битвы. Элла слышал о знаменитых сыновьях Рагнара и боялся их мести в том случае, если сам Рагнар будет убит, а потому приказал своим людям взять вожака живьем. Но Рагнар был облачен в простую серую сорочку, которую подарила ему жена, и ничем не отличался от своих людей. Несмотря на разницу сил, бой был жестоким; Рагнар разил своим копьем в шлемы и доспехи, снова и снова прорубая ряды воинов Эллы. Но в конце концов все его люди были убиты, Рагнар оказался в кольце щитов и был вынужден сдаться королю Элле. Он отказался раскрыть свое имя, и Элла велел бросить пленника в яму со змеями, чтобы проверить, не развяжет ли это ему язык.

Рагнар был окружен змеями, но ни одна его не кусала, и мудрейший из людей Эллы задался вопросом, не сам ли великий герой-викинг этот человек, которого не берут клинки и не жалят гады. Но, когда он снова отказался говорить, король Элла приказал снять с пленника одежду, чтобы проверить, не ободрит ли это змей. Без своей шерстяной сорочки Рагнар не имел защиты против гадюк, и они вонзили свои зубы глубоко в его плоть. Рагнар, истекающий кровью в яме, поднял взгляд на короля и наконец произнес: «Поросята поднимут визг, когда услышат, как обошлись со старым боровом».

Несмотря на разницу сил, бой был жестоким; Рагнар разил своим копьем в шлемы и доспехи, снова и снова прорубая ряды воинов Эллы.

Рагнар прочитал стих, перечислявший его сражения и знаменитые победы. Когда он закончил, король уже заподозрил, что в яме умирал не кто иной, как сам Рагнар; и кровь его стыла в жилах при мысли о воинственных сыновьях викинга – потомках Одина, – которые выйдут в море, чтобы отомстить за отца. Король Элла верно делал, в страхе вглядываясь в серое море, но это уже другая история; здесь же мы прощаемся с Рагнаром.

Рагнар поет свою предсмертную песню в яме со змеями у короля Эллы. Иллюстрация из «Популярной истории Франции» (ок. 1860)

Старкад

Старкад – герой другого пошиба: человек огромного роста, которому суждено было прожить три жизни. Говорят, что он родился шестируким, и Тор отрубил ему четыре конечности, чтобы герой выглядел не так устрашающе; он не мог видеть, как этот верзила становится любимцем его отца. Старкад – до мозга костей герой Одина, и он посвящает себя поискам славы в бою. Его мало волнуют другие боги или люди низкого происхождения; он терпеть не может легкомысленных людей и презирает женоподобие культа Фрейра. Старкад – не только выдающийся воин, но и поэт, одаренный Одином; как и Всеотец, порой он предает самых близких, при этом требуя от других самого нравственного поведения. Даже у величайших героев есть недостатки.

Старкад был внуком великана, который жил за водопадом в высоких горах Норвегии; легенда сообщает, что он решился похитить принцессу из Альфхейма, за что и был убит Тором. У отца Старкада дела шли лучше – он стал дружинником Харальда, правителя Агдира, – но сгорел в своем доме, когда Старкад был еще ребенком. Конунг Харальд усыновил его и вырастил вместе со своим сыном Викаром. Когда трон Харальда узурпировал конунг Хертьов, Старкад был передан под опеку человеку по имени Грани Конский Волос, которым был сам Один. Толстокостный парнишка был лежебокой, и сводному брату пришлось вытащить его из постели, прежде чем тот присоединился к его планам отомстить за смерть конунга Харальда. Когда Викар наконец поставил Старкада на ноги, он был поражен его размерами и тем обстоятельством, что у героя в двенадцать лет уже имелась борода. Вскоре после этого Старкад показал себя храбрейшим из людей и ценным компаньоном Викара: вместе они свергли Хертьова, подчинили соседние племена и совершили грабительский поход далеко на восток, где Старкад убил киевского князя, хоть и получил ранения, которые свалили бы более слабого воина. Конунг Викар укрепил свою власть и репутацию военного предводителя, а Старкад стал его любимцем и правой рукой.

Так продолжалось много лет; Викар всегда побеждал и щедро одаривал Старкада, пока одним летом он не решил поплыть со своим войском в Хордаланн; ветер вынудил флот стать на якорь у группы небольших островов. Советники конунга решили, что для обретения попутного ветра надо принести в жертву Одину одного человека из войска. Все потянули жребий, и метка смерти досталась конунгу Викару. Они попытали судьбу вновь, и опять для жертвоприношения был избран Викар. Люди были потрясены этим и условились выспаться, прежде чем принимать дальнейшие решения.

Ночью Старкада разбудил его приемный отец Грани Конский Волос; он позвал героя на лодку и привез его на один из близлежащих островов. Там на лесной поляне Старкад обнаружил двенадцать тронов; один из них был пуст, и Грани Конский Волос подошел и сел на него. Собравшиеся судьи поприветствовали приемного отца Старкада как Одина.

«Мы собрались здесь, чтобы определить твою судьбу, Старкад. Я начну: ты проживешь необыкновенно долгую жизнь – если точнее, три людских срока». Другой судья промолвил во мраке: «Тогда я обещаю, что Старкад совершит на каждом из них ужасное злодеяние». То был Тор: ему противно было такое благоволение этому великану. «Я повелеваю также, что каждая битва, в которой он будет участвовать, принесет ему славу и победу», – продолжил Один. «А я проклинаю его тем, что в каждой из них он будет получать ранение», – ответил Тор. «Я наделяю его даром поэзии и способностью составлять стихи с такой же скоростью, с какой обычный человек разговаривает». – «А я говорю, что он не сможет запомнить ни одной строки после того, как она вылетит из его рта!» – «Ему будут поклоняться и чтить его будут все знатные», – молвил Один. «А простые люди будут его ненавидеть!» – сказал в ответ Тор, все более распаляясь.

На этом суд над Старкадом закончился, и приемный отец увел героя из священного места. «Я помог тебе, сын, удлинив твою жизнь и дав тебе эти дары, а теперь прошу кое-что взамен. Ты отдашь мне воинственного конунга Викара в расцвете его сил. Вот как ты это сделаешь…»

Фрагмент Carta Marina («Морской карты») Олафа Магнуса. Человек, который держит доски с рунами, – скандинавский герой Старкад

Старкад вернулся на корабль до рассвета, и, когда воины проснулись, они поняли, что у правой руки Викара созрел план. «Раз Один желает видеть жертвоприношение Викара, совершим его понарошку». Они привезли Викара на ближний остров и нашли дерево с высоко расположенными ветвями. Он вынул внутренности из теленка, перекинул кишки через ветвь, чтобы сделать петлю, и попросил конунга встать, обернув ею свою шею. «Я уколю тебя этим тростником, предложу тебя Одину, и жертвоприношение свершится». Конунг Викар согласился: все это выглядело весьма безобидно. Но тростник этот дал Старкаду Один; когда тот ткнул им конунга, он превратился в копье и прошел насквозь. Телячьи кишки затвердели и превратились в ивовые прутья, а наклонившая ветвь взмыла вверх, подняв несчастного вождя в воздух. Так жертвоприношение воплотилось в реальность, а конунг Викар присоединился к Одину. За это – первое из злодеяний, предсказанных Тором, – весь простой люд, считавший Викара своим защитником, возненавидел Старкада.

После убийства Викара Старкад присоединился к отряду викингов, который направился вглубь Руси. Когда славяне попытались задержать их продвижение, разбросав по полю гвозди, викинги надели деревянные башмаки, пошли на штурм вражеской крепости и захватили столько добычи, что заполнили ей все свои корабли. Вскоре Старкад стал зажиточным человеком и, когда вожак их шайки погиб в битве, сделал некоторый перерыв и провел семь лет в Швеции с сыновьями Фрейра. В Уппсале был посвященный им храм, где они совершали жертвоприношения и выполняли диковинные обряды с колокольчиками. Старкад возненавидел развлечения и женственные пляски этого культа плодородия, порвал с братьями и присоединился к другому грабительскому отряду, направлявшемуся на запад, в Ирландию. Он слышал, что правитель Дублина испытывает огромное пристрастие к актерам и шутам и что однажды, когда он награждал одного воина новыми башмаками, врожденная подлость заставила его вынуть из них шнурки. Едва ли стоит удивляться, что его люди покинули поле битвы вскоре после того, как на них напали викинги; однако доля Старкада вынуждала его получать раны в каждом бою, и один бесстрашный боец рассек голову героя, оставив у него на лбу гноящуюся рану. Когда викинги дошли до Дублина и разграбили его, Старкад позаботился о том, чтобы собрать всех лицедеев и шутов за стенами города, оскорбить и избить их. Он находил их легкомысленное поведение отвратительным.

Что еще можно сказать о первом отрезке жизни Старкада? Он присоединился к славянам, чтобы подавить восстание на востоке, и сразил на Руси богатыря по имени Визин, о котором иные говорят, что тот был колдуном. В Византии он боролся с мужем огромного роста, которого никто прежде не мог одолеть, и повалил его наземь; потом он попал в кораблекрушение близ берегов Дании и был спасен конунгом Фроти – человеком, которого он в дальнейшем будет считать величайшим и самым щедрым из правителей. Будучи его помощником, Старкад сразился с саксом по имени Хама, который насмехался над его возрастом и чуть было не одолел в схватке, повалив героя на землю ударом своего могучего кулака. Но Старкад быстро оправился и разрубил сакса надвое: это свершение принесло ему великую славу и богатые дары – землю в Дании и шестьдесят рабов, которые ее обрабатывали.

Затем конунг Фроти пал жертвой предательства сакса Свертинга, который сжег правителя данов на пиру. Королевство перешло к сыну Фроти Ингельду, помышлявшему заключить мир с саксами и сыновьями Свертинга. Ингельд очень отличался от своего отца; он посвятил свою жизнь оргиям и пьяным сборищам. Двор его превратился в пристанище порока; Старкад не желал иметь с ним ничего общего, а потому уехал в Швецию, но издали продолжал следить за семьей Фроти и не стеснялся вмешиваться в его дела. В один день до него дошла весть о том, что дочь Фроти Хельга имеет связь с одним ювелиром низкого происхождения, а Ингельд ничего с этим не делает. Старкад выследил ювелира и под видом нищего пришел в его мастерскую. Там он обнаружил, что простолюдин просит сестру конунга выискивать вшей в его лобковых волосах и запускает руки ей под платье. Когда Хельга узнала в скрытом под плащом силуэте в углу комнаты верного спутника своего отца, она залилась краской, а Старкад уже не мог сдерживать себя: он ткнул ювелира, пытавшегося выбежать наружу, кинжалом в причинное место, рассудив, что такое увечье будет для подобного распутника страшнее смерти.

Через какое-то время просить руки Хельги явился более подходящий претендент: его звали Хельги, и он приехал из Норвегии на корабле, паруса которого были украшены пурпуром и золотом. Молодой человек вел себя достойно, но по прихоти конунга Ингельда ему предстояло сразиться с другими женихами. Хельги согласился, но не знал, что ему придется столкнуться с девятью братьями подряд: такой бой показался ему нечестным, но что он мог поделать? Пути назад не было. Хельга вспомнила о том, что Старкад всегда был другом семьи, и сочла, что он мог бы дать хороший совет, а потому сказала претенденту на свою руку отыскать старого защитника в Швеции. Старкад легко согласился приехать и помочь в столь благородном деле. Когда он прибыл ко двору Ингельда, девяти братьям никто не помешал потешаться над старым героем, гримасничать и фыркать подобно диким псам; это лишь укрепило Старкада в решении преподать им урок.

Старкаду было суждено побеждать в любой битве. Иллюстрация из «Истории северных народов» (Historia de gentibus septentrionalibus, 1555) Олафа Магнуса

Когда наступило утро дня, на который был назначен поединок, Старкад оставил спящего Хельги в комнате его возлюбленной и сам отправился к месту хольмганга (как назывались подобные состязания); он хотел начать пораньше. Старый воин, чего бы никогда не сделал юный норвежец, спрятался в сугробе, без одежды погрузившись в снег до плеч. Девять братьев же в это время собрались на месте поединка вокруг костра, дрожа от холода.

Солнце взошло, и настало намеченное для боя время, но братья обнаружили не Хельги, но лишь огромного нагого воина, лежавшего в снегу. Они спросили, не послал ли Хельги его сражаться от собственного имени и намерен ли он драться сразу со всеми или по очереди. «Обычно я расправляюсь с тявкающими псами в стае», – ответил он, счищая снег со своих грубых рук.

Старкад сразу же убил шестерых братьев, но оставшиеся трое были сильнее, и он получил не менее семнадцати ран, пока не сразил их. У героя из живота вываливались кишки, но, сколь бы ни были тяжелы его ранения, Старкад отказался от помощи трех прохожих – королевского сборщика податей, с которым он не хотел иметь никаких дел; извозчика – этого он высмеял за женитьбу на рабыне; и служанки, которой он сказал позаботиться лучше о своих ревущих детях. Согласился он лишь на предложение благонамеренного крестьянина, на чьей лошади Старкад и добрался с места хольмганга до дворца Ингельда: труд хлебопашца в его глазах был приемлемым занятием.

Когда Старкад вернулся во дворец, ему надо было свести кое-какие счеты: Хельги не пришел на поединок, на котором он в одиночку сражался за норвежца. Если что-то и злило героя больше трусости, то только лень: он выломал дверь в спальню принцессы и потребовал ответить, почему он в кровати занимается любовью вместо того, чтобы сражаться. Хельга предупредила возлюбленного, чтобы в том случае, если Старкад вернется в гневе, он бил первым. Юноша подлетел к двери и ударил великана мечом в лоб. Он получил бы ответный удар, если бы Хельга не вмешалась и не прикрыла его щитом от старика. При виде такой сцены старик кивнул, хоть глаза его и заливала кровь: то была достойная пара, не боявшаяся схватки, и он простил им их мелкие грешки.

Но в отношении Ингельда, в правление которого Дания превратилась в дом терпимости, он не питал такой снисходительности. Старкад заметил, что сын Фроти заключил мир с саксами и, что еще хуже, пытался развлекать сыновей убийцы своего отца и женился на королеве саксов. Старкад видел в этом бесхребетность и решил напомнить сыну Фроти о его долге. Для этого он отправился во дворец, неся на спине уголь, дабы намекнуть ему, что следует разжечь пламя мести; но, когда он прибыл, королева не разрешила ему сесть на скамью из страха, что он испачкает мебель. Старкад терпеть не мог иноземные яства, которые подавали на серебряных тарелках, а маринованное мясо считал знаком крайнего упадка. Он швырнул драгоценную золотую косу, подаренную ему королевой, ей в лицо: ей недостаточно прошлых издевательств, и теперь она хочет представить его женщиной? Приятная и мягкая музыка воздействовала на него не сильнее, чем на камень: он бросил во флейтиста кость, и тот затих.

Битва при Бравеллире (Август Мальмстрём, 1829–1901, фрагмент)

«В чем дело, старик? Наше гостеприимство тебе не по нраву?» – спросил Ингельд, не сдержав отрыжку после всех съеденных яств. Здесь Старкад уже не мог не вспылить. Он с перекошенным лицом встал со своего места и принялся укорять Ингельда за все его слабости. «Ты забыл о первейшем долге сына – отомстить убийцам своего отца? Ты сидишь здесь и услаждаешь кушаньями тех самых людей, которых должен предать мечу». Говорят, что тут старик прочитал стих, столь хлестко изобличивший поступки Ингельда, что дан взял меч и зарубил принцев саксов на месте. В сыне Фроти наконец пробудилась храбрость его предков, и он залил пиршественный стол кровью. Старый герой Старкад был доволен этим днем.

Старкад вернулся в Швецию; на закате его лет датский трон переходил от одного правителя к другому. В эти годы ему суждено было совершить второй свой постыдный поступок: он, охваченный общей паникой, возобладавшей над войском, покинул битву между данами и свеями. Конечно, вскоре Старкад искупил этот проступок и, несмотря на свою старость и шрамы, явился к знатному норвежцу по имени Оло, чтобы занять почетное место в его дружине и принять участие в грандиозной битве при Бравеллире на стороне свеев.

Конфликт между свеями и данами длился достаточно долго, потому что Один посеял семена раздора между Сигурдом Кольцом и его дядей Харальдом Боезубом. Говорят, что старый король искал повода для войны с тем, чтобы погибнуть с мечом в руках и войти в Вальхаллу. Подготовка к битве при Бравеллире длилась семь лет и привлекла племена и наемников всех морей; копья их заслоняли небо. Сохранилось много имен героев, участвовавших в этой величайшей из битв, но Старкад бился на стороне шведов, и говорят, что он убил много дружинников Харальда и отрубил руку воительнице, державшей датское знамя. Другая женщина так рассекла Старкаду лицо, что ему пришлось прикусить бороду, чтобы не отвалилась челюсть. Когда герой вышел из боя, из груди его торчало легкое, на щеке зияла глубокая рана, а на руке не было пальца. Тело Старкада было изрублено; над полем битвы стоял красный туман, исходивший от ран павших. Колесничий сбросил Харальда Боезуба в гущу сражения, и его забили до смерти собственной булавой; некоторые говорят, что возницей был сам Один, который забрал причитавшееся ему в Вальхаллу. Победа осталась за Сигурдом Кольцом, чему немало помог Старкад.

Последний позорный поступок, который совершил Старкад за свою долгую жизнь, возможно, хуже всех остальных. В битве при Бравеллире Оло командовал флотом и сражался в авангарде, и Сигурд Кольцо предложил ему править Зеландией. Старкад служил Оло много лет, и конунг доверял ему больше всех прочих дружинников. Но покоренными данами Оло правил сурово; вскоре пошли слухи о восстании. Двенадцать датских вождей собрались и придумали лучший способ свергнуть конунга. Они подкупили Старкада, чтобы тот присоединился к их мятежу и убил конунга при первом удобном случае. Старкад ступил в покои Оло, когда тот принимал ванну; пристальный взгляд конунга остановил Старкада, и его гигантские конечности онемели. Говорят, что одного взгляда Оло было достаточно для того, чтобы парализовать самых храбрых героев, но он настолько доверял своему старому другу Старкаду, что прикрыл лицо полотенцем, чтобы выслушать старика. Как только воздействие взгляда Оло прекратилось, Старкад перестал колебаться и вонзил свой меч в беззащитное горло правителя. Хотя за этот поступок Старкад получил огромную сумму золотом, вскоре он пожалел о трусливом убийстве и прикончил вожака заговорщиков, чтобы удовлетворить свой гнев. Тогда он положил свою золотую добычу в мешочек, повесил его на шею и поклялся отдать его своему палачу.

Старкад предлагает палачу золото. Иллюстрация из «Истории северных народов» Олафа Магнуса (1555)

И вот Старкад, немощный и подслеповатый старик, подпоясался двумя мечами и на костылях отправился в путь, чтобы найти свою смерть. По пути он встретил крестьянина, который стал потешаться над тем, зачем старику два меча: «Верно, ты можешь один отдать мне!» Старкад попросил крестьянина подойти поближе, чтобы получить меч в дар, а затем внезапно разрубил его надвое: он никогда не мог терпеть дерзости. Тогда какие-то охотники, ехавшие верхом, решили, что будет забавно на полном скаку направить лошадей на старика, чтобы напугать его до смерти: но своими костылями Старкад выбил их из седел и прикончил на земле. Их спутник, человек по имени Хатер, признал в Старкаде седого героя.

Какие-то охотники, ехавшие верхом, решили, что будет забавно на полном скаку направить лошадей на старика, чтобы напугать его до смерти…

Они обменялись стихами: Старкад вспомнил дни своей славы, как часто делают старики; а Хатер стал оскорблять некогда могучего героя и нынешнее его плачевное состояние. В конце концов Старкад понял, что он имеет дело с человеком благородной крови и сносным поэтом. Поэтому он предложил юноше свой меч и попросил убить его: «Таков закон, что молодые деревца следует лелеять, а старые – рубить. – Старец помог Хатеру нанести удар, напомнив ему, что именно он не так уж давно убил его отца. – Так что насладись моей кончиной, мальчик, и если тебе удастся отрубить мне голову и проскочить под моим телом, пока оно не упало на землю, то ты станешь невосприимчив к оружию». Хатер так и сделал, срубил голову старика с плеч, но не стал проскакивать под его телом; и это было правильно, ибо огромное туловище Старкада грохнулось оземь с такой силой, что раздавило бы его насмерть, как и замышлял старик. Говорят, что голова героя, столь же свирепого в смерти, что и в жизни, вцепилась зубами в траву. Так закончились три жизни старого героя Старкада – человека, который пережил целые династии, служа Одину, и который не простил ни одну обиду – даже себе самому.

Хервёр и Хейдрек

Молот Тора Мьёльнир, золотой кабан Фрейра, копье Одина Гунгнир, золотые волосы Сиф… Все эти предметы сделали гномы, мастерство которых при работе с металлами известно во всех мирах. Гномы произвели меч и для конунга в Мидгарде – этот меч называется «Тюрфинг». Тюрфинг был острейшим из клинков; когда его доставали из ножен, он сиял как солнечный луч, пробивающийся сквозь тучи. Но у Тюрфинга была одна особенность: если он обнажается, то непременно должен нанести ранение; а ранение должно быть смертельным для того, кто его получил. Кроме того, Тюрфинг обеспечивал победу в любой битве, но вкладывать в ножны его следовало, пока кровь на нем еще не остыла.

Тюрфинг достался великому викингу по имени Ангрим, который поселился на острове Больм. У Ангрима было двенадцать сыновей, и все они были берсерками, самыми яростными и бесстрашными. Старшим был Ангантюр, и он вел остальных в бой – они скрежетали зубами и кусали свои щиты. Братья всегда одерживали победу и имели репутацию столь свирепых воинов, что выступить против них никто не решался. Они брали то, что хотели. Один из братьев возжелал женщину по имени Ингибьёрг – принцессу свеев. Он объявил о своем желании жениться на ней перед ее отцом, конунгом, но тут со скамьи вскочил другой мужчина – его звали Хьялмар Большое Сердце. «Не выдавай дочь за этого смутьяна, – попросил он, – как бы он ни угрожал. Отдай ее мне, твоему верному стороннику, – мое сердце изнывает по Ингибьёрг уже много лет». Перед конунгом встала трудная дилемма, и он дал выбрать своей дочери. Та предпочла берсерку Хьялмара, но братья не собирались мириться с таким унижением без боя. Они вызвали Хьялмара на хольмганг на остров Самсё; победителю должно было достаться все.

В назначенный день Хьялмар отплыл на Самсё со своим названым братом Орваром-Оддом, и, лишь пристав к острову, они тут же отправились осмотреть его, оставив своих людей охранять корабли. Когда они ушли, явились Ангантюр с братьями-берсерками и в бешенстве напали на суда; они выли и наносили викингам удары, которые не мог сдержать ни один щит. Все люди Хьялмара были изрублены, и ярость берсерков отступила; когда на горизонте показались Хьялмар и Одд, братья стояли, опираясь на свои мечи. Два героя бросились на изможденных берсерков, хотя и не было ясно, кто в тот вечер войдет в чертог Вальхаллы – они или двенадцать братьев. Одд сразился с одиннадцатью друг за другом и поразил каждого, но вот Хьялмару с Ангантюром пришлось гораздо труднее: старший брат извлек из ножен сияющий меч Тюрфинг, и хотя Хьялмар убил Ангантюра, получил он шестнадцать ранений – а всего одной раны от Тюрфинга было достаточно. Одд попрощался со своим умирающим другом и достойно обошелся с берсерками: он похоронил их в кургане со всем их оружием. Ангантюр до сих пор сжимает в руках Тюрфинг.

Орвар Одд и Хьялмар прощаются друг с другом (Мортен Эскиль Винге, 1866)

Ангантюр оставил после себя вдову по имени Свафа, дочь ярла Бьярмара, который правил землями вокруг Ладожского озера. Она была беременна и вскоре родила прелестную девочку, которую назвали Хервёр. Хервёр отказалась играть роль смиренной принцессы: вышиванию она предпочитала тренировки с мечом и луком. Ярл пытался ее сдерживать, но всякий раз, когда ей запрещали драться, она просто убегала в лес и причиняла еще больше вреда, нападая на путников. Когда она узнала, что ее отец – не кто иной, как сам великий герой Ангантюр, и что он похоронен на острове Самсё, пути назад не было. Она присоединилась к отряду налетчиков, облачилась в доспехи воина и отправилась на запад, вскоре стала вожаком этой шайки викингов и стала командовать бойцами в сражениях.

Фигурка валькирии/воительницы из Тьёрнехоя (Дания). Позолоченное серебро

Наконец корабли Хервёр прибыли в Данию и оказались у острова Самсё. Ее люди боялись ступить на берег: об этом месте ходили слухи, будто там обитают злые существа. Но Хервёр настояла на том, чтобы бросить якорь в пределах видимости погребальных курганов. На рассвете она в одиночку приплыла к берегу на лодке и спросила пастуха, в каком из курганов лежит ее отец Ангантюр. Тот зловеще ответил: «Лучше бы тебе уплыть, женщина-викинг, прежде чем разверзнется земля и огонь осветит обиталище мертвых. Здесь не следует оставаться после заката». Но Хервёр не пугали насельники курганов, и она отправилась на мерцающий свет, исходивший от самой дальней могилы.

Хервёр прошла много курганов, горевших светом чистого золота, прежде чем приблизилась к могилам Ангантюра и его братьев. Ее не беспокоил свет, сиявший на их вершинах; она произнесла стих, чтобы вызвать своего отца из гробницы: «Пробудись, Ангантюр, из-под навалившейся на тебя земли и из тесных объятий корней! Духам не нужны ни дорогие доспехи, ни шлем, ни меч, выкованный гномом Двалином!»

При этих словах курган разверзся, и в небо вырвались языки пламени. «Зачем ты зовешь меня из могилы, дочь? Ворота Хеля открыты, и весь остров в огне. Будь я тобой, бежал бы с острова: здесь нет для тебя ничего».

Но Хервёр не двинулась с места и, уперев руки в бока, смотрела вниз на своего отца. В глазах ее мерцал огонь подземного мира. «Я хочу твой меч Тюрфинг, отец, и не уйду без него». – «Ты глупа, дочь. Я не знаю ни одной женщины на всей земле, что решится взять на себя проклятие Хьялмара, и ты зла, раз его просишь: он погубит весь твой род».

Тем не менее Ангантюр не смог отказать требованиям Хервёр – ибо не было сомнений, что эта свирепая женщина приходится ему дочерью и меч принадлежит ей по праву. Они расстались: Ангантюр продолжил свой вековой отдых в могиле, а Хервёр вернулась к кораблю, миновав огни и тьму, которых испугались ее отважные воины.

Хервёр пробуждает дух своего отца Ангантюра (Христиан Готлиб Кратценштейн, 1783–1816)

Хервёр продолжала еще какое-то время заниматься грабежом, служа в дружине конунга Гудмунда, правившего в Гласисвеллире (Янтарная Равнина). Потом она сумела вернуться назад к приемному отцу и бросила жизнь викинга. Она вышла замуж за сына Гудмунда, Хофунда, и у них родились два сына: один в честь деда был назван Ангантюром, а другой – Хейдреком. Ангантюр вырос человеком, с которым приятно иметь дело; Хейдрек же стал его противоположностью, хотя Хервёр и была мягка со своим непослушным вторым ребенком. Когда братья возмужали, был устроен пир, на который Хейдрек приглашен не был, но все же он туда явился. Там он причинял всевозможные неудобства, и, хотя брат его защищал, ему было сказано покинуть праздник. Хейдреку пришло на ум другое злодейство: он скрылся в темноте и сбросил камень на каких-то людей, которые стояли и разговаривали у навеса. Когда он подошел посмотреть, какой вред нанес камень, то увидел, что на земле лежит мертвое тело его брата Ангантюра. За свое злодейство Хейдреку пришлось покинуть пределы королевства, но перед этим мать вручила ему меч Тюрфинг и поведала о его силе. Совет молодому герою перед изгнанием дал и отец: он сказал своему несовершеннолетнему сыну не помогать людям, совершившим убийство, не разрешать жене слишком часто навещать свою семью и не усыновлять детей более могущественного человека. Тотчас же Хейдрек решил делать полностью противоположное тому, что сказал ему отец, – в конце концов, он был подростком. Начал он с того, что отдал свое золото двум убийцам, которых встретил на дороге. Он даст старику урок!

Вскоре Хейдрек отправился в далекие земли и сблизился с одним старым конунгом в земле готов. Власть правителя над его землями ослабевала по мере того, как он старел, а главным источником его трудностей были два мятежных ярла. Хейдрек повел войска в карательный поход против непокорных и убил обоих ярлов своим мечом. Победителем он вернулся к конунгу и был награжден землей и вассалами. Он женился на дочери конунга, и у них родился сын, которого назвали Ангантюром в честь дяди и прадеда. Когда мальчик был еще молод, на королевство обрушился ужасный голод, и влиятельная ворожея сообщила, что Одину следует принести в жертву самого благородного мальчика той земли; лишь так можно было умиротворить столь взыскательного бога. Было два варианта: самым благородным был либо сын Хейдрека, либо сын старого конунга. Отец Хейдрека вновь попытался вмешаться: он советовал Хейдреку пожертвовать своим сыном, но взамен потребовал клятвенной поддержки каждого второго члена собрания. Хейдрек все еще не был готов следовать советам отца: он взял присягу с каждого второго члена собрания, но, как только они дали клятвы, собрал их и повернул против старого правителя. Была великая битва, победителем из которой вышел Хейдрек: вместо того чтобы принести в жертву своего сына, он посвятил Одину всех павших. Его жена-готка повесилась в храме, посвященном дисам.

Была великая битва, победителем из которой вышел Хейдрек: вместо того чтобы принести в жертву своего сына, он посвятил Одину всех павших.

Войной с гуннами Хейдрек расширил пределы своего королевства и сделал своей новой женой дочь саксонского конунга. Она поселилась при дворе Хейдрека, но часто выражала желание на какое-то время вернуться к своему старому отцу, и Хейдрек позволял ей это делать – именно потому, что его отец советовал ему обратное. Но подозрения Хейдрека усиливались – его жена проводила с семьей очень много времени, – и он решил самостоятельно узнать, что же так часто тянуло ее обратно в землю саксов. Он поплыл на юг и, когда опустилась ночь, под покровом тьмы прошел в королевские палаты, где остановилась его жена: там она лежала в ложе со златокудрым мужчиной. Вместо того чтобы убить любовника во сне, он срезал у того кусок челки, чтобы он не мог утверждать, будто его там не было. На следующее утро Хейдрек объявил о своем прибытии и пригласил всех отпраздновать это событие на его ладьях. Прохаживаясь среди саксонских аристократов, он присматривался к их волосам, но было ясно, что локон, который он отрезал прошлой ночью, не принадлежит ни одному из них. Тогда он послал своих людей прочесать здание, и наконец из кухни вытащили раба, голова которого была обернута в тряпье: под ним была копна светлых волос с прореженной челкой. «Ваша принцесса предпочитает спать с этим простолюдином!» – объявил Хейдрек саксам. Он с позором оставил ее и вернулся в свое королевство без жены.

Тем летом в одном из своих набегов Хейдрек захватил дочь короля гуннов – ее звали Сифка – и забрал ее себе как наложницу. Она родила ему здорового сына, но не выказывала верности, которую Хейдрек требовал от своих любовниц. Тогда он решил пойти против последнего совета своего отца и попросил конунга Гардарики дать ему в приемные дети одного из своих сыновей. Тот встретил его с почетом, опасаясь нападения готов, но подозревал, что Хейдрек явился за иным – а именно за рукой его дочери, которую он поклялся не выдавать за такого смутьяна. Хейдрек хорошо относился к мальчику, и тот был очень верен своему приемному отцу. Когда парнишка чуть подрос, они навестили его семью в Гардарики, где развлекались и охотились. Во время одной из охот, когда они ехали по лесу, Хейдрек сказал мальчику спрятаться в соседнем крестьянском доме и возвращаться в город лишь тогда, когда он за ним пришлет. Возвращаясь домой, Хейдрек изображал печаль; он поведал своей наложнице Сифке, что достал меч Тюрфинг, чтобы нарезать яблок, и случайно убил мальчика. Сифка не могла сдержать это втайне и вскоре рассказала все хозяевам. Хейдрека схватили, заковали в цепи и приговорили к публичной казни, однако он передал весть своему приемному сыну, и, прежде чем удалось кого-то уговорить казнить столь выдающегося вождя с севера, парнишка вернулся живым и здоровым. Из стыда за обращение с Хейдреком конунг Гардарики предложил хитрецу брак с его дочерью, и так Хейдрек получил то, чего желал с самого начала. Что касается Сифки, она проявила себя сплетницей, и как только они вернулись на север, Хейдрек убил ее, сломав ей позвоночник и пустив ее тело вниз по течению быстрой реки.

Хейдрек вернулся в свое королевство, где стал править более мудро, чем прежде. Среди богов он стал отдавать предпочтение Фрейру; в подражание ему он завел огромного кабана с позолоченной щетиной, которого использовал для того, чтобы приносить клятвы: кладя руку на животное, он заявлял, что любой, кому он причинил зло, может отомстить, задав загадку, которую он не слышал прежде и не сможет разгадать.

Был один могущественный человек по имени Гестумблинди, который пришелся Хейдреку не по нраву. Когда он был вызван на суд, то принес жертвы Одину в надежде обрести его помощь. Той ночью у двери его появился и подозвал к себе хозяина некий странник. Они обменялись одеждой, и на следующее утро этот странник отправился во дворец Хейдрека вместо настоящего Гестумблинди. Не было никого мудрее. Когда самозванец явился перед конунгом, ему был дан тот же выбор, что и остальным: он мог согласиться с любым решением правителя или посоревноваться с ним в разгадывании головоломок. Если он задаст загадку, которую конунг решить не сможет, то сбережет свою голову.

Мнимый Гестумблинди выбрал загадки и попросил налить ему эля, который «дает речь и вместе с тем делает ее более трудной». Хейдрек приказал налить посетителю немного эля, и состязание началось. Гестумблинди начал с простых загадок: он описал место, по которому ходил, – птицы там могут пролететь под ногами и над головой. Конунг предположил, что речь идет о мосте. Тогда тот спросил, что за вещь имеет пронзительный голос и целует золото. Король ответил, что это кузнечный молот. Последовал вопрос о существах, которых Гестумблинди видел у дверей бога Деллинга: одно из них обратило голову вниз, к Хелю, а ноги его стремились к солнцу. Правитель рассудил, что то был лук-порей. Теперь загадки стали сложнее. Лебединое яйцо, используемое как ларец; мертвая змея на леднике; игра в тафль между богом и ётуном; волны, ищущие их отца Эгира. Но Хейдрек справлялся с каждой загадкой и всякий раз быстро находил верный ответ.

«Какой дом защищают мечи, что стригут траву, и покрывает скала, из которой пьют?» «Гнездо, свитое в челюсти огромного рогатого быка», – последовал ответ конунга. Загадки посетителя стали еще сложнее. «Что видел я за вратами этого дворца: тварь с десятью языками, двадцатью глазами и сорока ногами?» Правитель решил, что знает ответ. Он приказал принести в зал и рассечь беременную свинью; внутри оказалось девять поросят. Внезапно дыхнуло морозом, и по солнцу пробежала тень; конунг начал подозревать, что перед ним не тот, кто кажется. «Как зовут тех, кто вместе управляют десятью ногами, но имеют всего три глаза?» Хейдрек остановился и, прежде чем дать ответ, присмотрелся к человеку, который называл себя Гестумблинди: лишь тогда он заметил, что на один глаз посетителя надвинута серая шляпа. «Ответ на твою загадку таков: одноглазый Один, скачущий на Слейпнире». Странник и король пристально взглянули друг на друга. «Тогда скажи мне вот что, о мудрый правитель, если ты умнее всех прочих и ровня богам. Что Один прошептал на ухо Бальдру, прежде чем отправил его на погребальный костер?» Теперь Хейдрек знал, кто испытывает его мудрость. «Лишь ты знаешь это, седобородый старец», – сказал он, выхватил Тюрфинг из ножен и нанес удар по стоявшей перед ним фигуре; но Один уже обратился в ястреба, и в полете клинок лишь задел его перья.

Прежде чем попрощаться с Хейдреком, Один присел на дверной косяк: за такое оскорбление, сказал он, конунга обрекут на смерть его собственные рабы. Вскоре предсказание Одина сбылось. Король Хейдрек, сын воительницы Хервёр, был убит в постели группой рабов, а Тюрфинг похитили с его окровавленного трупа. Глупо тягаться с Одином, даже если ты столь отчаянный и упрямый герой, как Хейдрек.

Эгиль Скаллагримссон

Последним из народных героев и приверженцев Одина будет упомянут (а их было много больше) исландец Эгиль Скаллагримссон – самый известный поэт-воин эпохи заселения острова, достаточно твердолобый для того, чтобы бросить вызов любому из легендарных героев, но одаренный умением найти подходящее слово.

Деда Эгиля прозвали Вечерним Волком из-за того, что его самообладание обыкновенно заканчивалось к концу дня; ходили слухи, что он оборотень. У него было два сына – Торольф и Скаллагрим, отец Эгиля; Торольф унаследовал лучшие качества Вечернего Волка, а Скаллагрим был безобразен и склонен к худшим порокам своего рода. Оба исправно работали на хуторе, что стоял на западном побережье Норвегии, и не чурались заниматься разбоем летом. Как нередко бывает у мужей высокого положения, Вечерний Волк в конце концов повздорил с Харальдом из-за его длинных волос, которые последний поклялся состричь лишь тогда, когда он покорит всю Норвегию. В драке Харальд и его люди убили Торольфа, но Вечерний Волк отказался брать компенсацию за сына или подчиняться столь жадному до власти конунгу. Семья решила переселиться в Исландию, где, как они слышали, имелась хорошая незанятая земля, и предпочла независимую крестьянскую жизнь необходимости склониться под тяжелым гнетом дома. Вечерний Волк и Скаллагрим из засады напали на корабль с людьми Харальда и перебили всех, кто там находился, – отец и сын сражались как волки, а затем направили паруса захваченного судна на Исландию. В плавании Вечерний Волк умер от истощения, но гроб его достиг берега, и Скаллагрим понял, что он должен поселиться в заливе поблизости от места, куда море выкинуло тело его отца. Он устроил хутор и назвал его Боргом. Он был трудолюбив. У него с женой Берой было две дочери и два сына: старший сын был крепок и добродушен и получил имя в честь своего дяди Торольфа. Но младший пошел в отца и деда, и вскоре стало ясно, что он станет некрасивым и трудным ребенком. Его назвали Эгилем, и местная ребятня знала, что с ним лучше не ссориться.

Вечерний Волк в конце концов повздорил с Харальдом из-за спутанных волос, которые последний поклялся состричь лишь тогда, когда он покорит всю Норвегию.

Эгиль Скаллагримссон с раннего возраста развил два таланта: он умел обращаться со словом и создавать проблемы даже тогда, когда сам он был спокоен. Когда Скаллагрим оставил своего малолетнего сына дома, чтобы отправиться на праздник, Эгиль украл лошадь и через пустошь направился вслед за взрослыми. Прибыв на собрание, он прочел перед захмелевшими мужчинами стих и был награжден ракушками. Ему было три года. В возрасте семи лет он впервые убил человека, вогнав топор в голову мальчика старше его возрастом: тот слишком сильно толкнул его во время зимней игры. Скаллагрим сделал вид, что ему нет дела до буйного поведения его сына, но мать его похвалила: «У него задатки настоящего викинга!» Когда ему было двенадцать, Эгиль играл в мяч с отцом; во время игры он вызвал у Скаллагрима такой гнев, что тот бросил стоявшего неподалеку друга Эгиля на пол и убил его. Тем же вечером Эгиль спокойно подошел к столу, за которым сидел Скаллагрим, и вонзил меч в любимого батрака отца. Той зимой они едва разговаривали, а на следующий год Эгиль заставил старшего брата взять его в Норвегию.

К тому времени сын Харальда правил западным побережьем Норвегии; его звали Эйриком Кровавая Секира. Эйрик попытался примириться со Скаллагримом, послав ему в дар украшенный золотом топор; но, по мнению Скаллагрима, этим он лишь сыпал соль на рану. Торольф поступил к Эйрику на службу и всеми силами пытался смягчить вражду между их отцами, но Эгиль был не столь склонен к примирению.

Вскоре после того, как Торольф привез своего младшего брата в Норвегию, он решил жениться на женщине по имени Асгерд, которая выросла рядом с ним в Исландии; отец ее владел хорошей землей в Норвегии. Эгиль тоже желал эту девушку и притворился больным, чтобы не прийти на свадьбу. Его оставили поправляться с другом семьи.

Бард был нелюдимым человеком, но согласился предоставить им место в хозяйственной пристройке и накормил их кислым молоком – как он сказал, других напитков у него не было.

Скоро Эгилю надоело то скучное место, и когда он прослышал, что в ту местность для сбора подати направляется человек по имени Ольвир, то попросился к нему в спутники. Они проплыли вниз вдоль берега, но оказались вынуждены укрыться от бури на острове Атлой, где пришли к дому землевладельца Барда и попросили у него ночлега. Бард был нелюдимым человеком, но согласился предоставить им место в хозяйственной пристройке и накормил их кислым молоком – как он сказал, других напитков у него не было. Но на самом деле Бард берег свой эль для более важных гостей: по его землям путешествовали конунг Эйрик Кровавая Секира и его жена Гуннхильд, и Бард готовил пышный праздник, чтобы отметить совершенное ими жертвоприношение. Эгиль и Ольвир покинули свои лежаки и присоединились к торжествам: все сильно напились, а иные уже опустошали желудки. Барду особенно неприятно было раз за разом наполнять рог Эгиля, но исландец опустошил весь эль, что ему предлагали, а взамен прочитал оскорбительный стих. После одной из строк королева посоветовала Барду подсыпать яд в брагу этому распущенному исландцу – отрава могла бы подействовать, если бы Эгиль не знал защитных рун. Он капнул кровь в отравленный рог, и тот разлетелся на куски.

Изображение Эгиля Скаллагримссона в исландском манускрипте XVII в. (AM 426 fol)

Теперь Эгилю стало ясно, что пришло время покинуть пир. Он вытолкал захмелевшего Ольвира через дверь лишь затем, чтобы обнаружить там Барда с полным эля рогом: тот настаивал, чтобы он выпил еще перед тем, как уйти. Через промоченную брагой бороду Эгиль произнес дерзкий стих и пронзил живот Барда своим мечом. Хозяин упал на пол в лужу собственной крови, а Ольвир принялся блевать в дверном проходе. Эгиль бежал с хутора и переплыл на соседний остров, где ему удалось скрыться, убив одного из людей Эйрика Кровавая Секира. Так началась вражда Эгиля с великим вождем викингов и его жестокой женой Гуннхильд.

В том первом путешествии Эгиль принял участие в набегах викингов на Балтике, грабя, убивая и сжигая дома даже тогда, когда спутники советовали ему этого не делать. Он не уладил отношения с Эйриком, и, хотя Торольф восхищался храбростью своего брата, он видел, что Эгиль унаследовал склонность предков к необузданному поведению. Когда Эгиль в Ютландии напал и разбил в битве друга конунга Эйрика, братья посчитали правильным не появляться той осенью в Норвегии и вместо этого направились в Англию.

Англией в то время правил конунг Ательстан, и в его королевстве кипела смута. Скотты, валлийцы из Стратклайда и викинги из Дублина объединились и восстали против власти Ательстана. Королю нужны были хорошие бойцы, поэтому Эгиль и Торольф присоединились к его людям как наемники. Они доказали конунгу свою ценность, но в последовавшей великой битве Ательстан разместил Эгиля и Торольфа на разных флангах своего войска, и в разгар боя Торольф погиб, хоть нападающая сторона и бежала. Эгиль явился на победный пир Ательстана и хмуро бурил взглядом конунга-победителя через весь зал. Наконец англосаксонский король подошел к нему с обнаженным мечом; на обращенном к Эгилю лезвии висело увесистое серебряное кольцо. Так Ательстан заплатил первую компенсацию за смерть Торольфа; за ней должны были последовать два сундука английского серебра. Эгиль по этому поводу прочитал стих; его нахмуренные брови разгладились.

Эгиля всегда привлекала вдова брата Асгерд. Он женился на ней по возвращении в Норвегию, а затем нанял торговое судно, чтобы добраться в Исландию. Его не было дома двенадцать лет, и Скаллагрим был очень рад вновь увидеть хотя бы одного своего сына. Несколько зим Эгиль обрабатывал землю, но его наружность не стала пригляднее: он еще более облысел, шея его была тонка, а лоб – широк. Хотя он уже давно забросил жизнь викинга, он все еще искал передряги, и когда он услышал, что тесть его умер, то воспользовался этим известием как поводом для того, чтобы вновь отплыть в Норвегию и заявить права на наследство, причитавшееся его жене. По прибытии туда ранней весной Эгилю хватило наглости изложить свои требования на местном собрании перед самим Эйриком Кровавая Секира. Но ему удалось лишь еще более разозлить конунга, и только удача помогла ему уйти из того священного места живым. Теперь Эгиль был объявлен вне закона во всей Норвегии. Перед тем как уплыть в Исландию, он выследил человека, который лишил наследства его жену, и нанес ему смертельный удар. «Я облачил жену Одина, Землю, в новый плащ из крови», – был ответ, когда его люди задали ему вопрос, где же он был. В довершение всего Эгиль убил сына Эйрика, Ронгвальда, захватив его разукрашенный корабль и зарубив его самого; а чтобы подсыпать соль на рану, он поставил шест для проклятия недругов (нитсшест), адресованный Эйрику и Гуннхильд: он водрузил лошадиную голову на верх шеста и расписал его проклятиями в адрес их рода и потомков. В них он призывал духов той земли никогда не оставлять проклинаемых в мире и покое.

Власть Эйрика над Норвегией была недолгой: его сместил единокровный брат Хакон Добрый. Примерно в то же время Скаллагрим умер от старости, Эгиль унаследовал отцовские земли и вновь вернулся к земледелию. Новости о судьбе Эйрика Кровавая Секира, как и тот факт, что конунг-воин бежал по морю и стал королем викингов Йорка, не достигали Исландии.

Реконструкция нитсшеста во дворе жилища вёльвы в Центре викингов в Рибе (Дания)

Размеренная жизнь в Борге вскоре наскучила Эгилю, и он решил вернуться в Англию, встретиться с конунгом Ательстаном и попробовать получить остатки обещанного вознаграждения за службу. Но отправление затянулось до конца года, когда погода ухудшилась. Корабль исландцев обогнул Оркнейские острова и поплыл вдоль побережья Шотландии, однако сильные ветра выбросили его на мель близ реки Хамбер, и путешественникам пришлось вывести судно на берег и спасать провизию. Лишь тогда Эгиль услышал неприятную новость: Эйрик и Гуннхильд правили Нортумбрией, и повсюду их окружали верные сторонники. Эгилю оставалось лишь одно: пойти к своему врагу и встретить судьбу лицом к лицу.

На следующее утро Эгиль вошел во дворец Эйрика Кровавая Секира, поцеловал ногу удивленного конунга и предложил злейшему врагу свою голову. Эйрик, как и его жена, был расположен казнить Эгиля немедленно, и лишь вмешательство Аринбьёрна, дружившего с Эгилем с детства, отсрочило казнь до рассвета. Замысел Аринбьёрна состоял в том, чтобы Эгиль написал в честь короля стих и тем самым сохранил голову на плечах. Составленная Эгилем поэма называлась «Выкуп головы», и строки ее, по-видимому, так прославили конунга перед всеми его закаленными воинами, что у Эйрика не оставалось иного выхода, кроме как отпустить своего врага. Однако когда позднее люди припоминали этот стих, они не могли понять, кто же в нем прославляется – король или поэт? Так был одарен Эгиль в стихосложении; говорят, что в своем рту он принес мед Одина на английскую землю. То была последняя встреча Эгиля с Эйриком Кровавая Секира, который вскоре после этого погиб во время набега в Британии, оставшись викингом до самого конца.

Эгиль отправился к Ательстану и, отслужив ту зиму при его дворе, вернулся в Норвегию, чтобы вновь заявить права на наследство перед единокровным братом Эйрика Хаконом. Конунг Хакон принял его с миром и дал Эгилю право выдвинуть свои требования согласно законам той земли, однако обиды, нанесенные его роду, делали полное примирение невозможным. Эгиль задумал покончить с делами в Норвегии и вернуться на свой хутор в Исландии. По древнему обычаю, для того чтобы раз и навсегда добиться исполнения своих требований, он вызвал Атли Короткого на дуэль; и ему удалось победить, даже несмотря на колдовство Атли. Он дрался и в другом бою – от имени крестьянина, оказавшего ему добрый прием; в поединке, который проводился по древним правилам хольмганга, ему противостоял берсерк. Из камней был выложен круг, и внутри его двое взялись за мечи и щиты. Хотя берсерк начал выть и сражаться с яростью одержимого, удары Эгиля вскоре возымели действие, и свирепый воин выдохся. В конце концов Эгиль повалил его на землю и отрубил ему ногу; на этом поединок завершился. Больше ничего достойного упоминания в его поездке в Норвегию не произошло. Эгиль получил наследство своей жены и вернулся в Исландию еще более уважаемым человеком, чем прежде.

Беспокойный дух еще раз увлек Эгиля за пределы острова, прежде чем он обосновался там навсегда. До него дошла весть, что его близкий друг Аринбьёрн заявил права на все свои древние земли в Норвегии, и ему показалось, что пришло время отправиться туда и провести время в компании приятеля. На праздновании йоля (зимнее солнцестояние) они обменялись дорогими дарами, а когда требования исландца отдать ему земли, которые он по праву должен был получить от побежденного берсерка, были отклонены конунгом, Аринбьёрн даже выплатил ему за них компенсацию. Эгиль был заметно растроган. «Нескоро мы увидим другого столь благородного мужа» – вот и все, что он сказал.

Тем летом друзья вместе совершили набег на Фрисландию и разграбили много деревень на ее низких берегах. В одном из нападений Эгиль отделился от своих людей, погнавшись через плотины за крестьянами. Те повернули против него, но Эгиль прорубил себе путь и вернулся к кораблям, на которые уже наступали собравшиеся фризы.

Люди Эгиля под защитой стены из щитов загружались на корабли, сочтя его погибшим, но исландец напал на фризов сзади и проложил себе путь через их ряды могучими взмахами своей алебарды. Грабеж в тот день удался.

Эгиль готовится к хольмгангу (Юханнес Флинту, 1838)

Теперь Эгиль расстался с Аринбьёрном и отправился обратно в Норвегию, чтобы провести зиму с племянником своего друга, Торстейном. Торстейн был в немилости у конунга Хакона, и тот в доказательство его верности приказал ему собрать причитавшиеся королю доходы с неспокойной провинции Вермланд; все предыдущие экспедиции были разбиты. В знак уважения к роду Торстейна Эгиль согласился отправиться вместо него, и вот отряд выступил по снегу. По пути в Вермланд они провели ночь у крестьянина по имени Армод Борода, который был плохим хозяином: сначала он предложил гостям одно только кислое молоко, а затем – такую крепкую брагу, что им стало нехорошо. Чтобы люди его не упились до потери сознания, Эгилю пришлось выпить весь налитый для них эль, и он заключил, что напиток этот был сварен не на здравие им. Без предупреждения он встал из-за стола, прижал хозяина к стене и извергнул содержимое желудка прямо в лицо шокированного мужчины. Рвотные массы затекали в ноздри и раскрытый рот Армода, их поток заливал его, он захлебывался. Затем Эгиль прочитал стих, вернулся на свое место и приказал жене крестьянина принести еще напитков. В ту ночь он пил допоздна.

На следующее утро Эгиль рано встал, взял свое оружие и прошел в комнату, где спал Армод. Он схватил крестьянина за бороду и оттащил его к краю кровати. Лишь из-за уговоров жены и дочери – которые были более радушны, чем хозяин дома, – Эгиль сохранил ему жизнь, хотя перед отъездом и выдавил Армоду один глаз (чему причиной была, без сомнения, его преданность Одину) и отрезал его знаменитую бороду. В той же поездке в Вермаланд Эгиль исцелил женщину от лихорадки при помощи своего знания рун, отразил засаду людей Армода и взял дань с ярла Вермаланда. По пути назад он даже разгромил людей ярла в ситуации, крайне не благоприятной даже для людей масштабов Эгиля. Сборщики подати в целости вернулись из Вермаланда с королевской данью и длинным перечнем изменнических действий ярла. Благодаря экспедиции Эгиля Торстейн примирился с конунгом Хаконом, и они стали большими друзьями.

По возвращении в Исландию Эгиль стал другим человеком: никто не знал его как спорщика или дуэлянта, хотя немногие могли решиться вызвать его на бой. У него с Асгерд было три сына и две дочери, и теперь эти дети совсем выросли. Он был очень близок с дочерью по имени Торгерд, и, хотя упрямства у нее было не меньше, чем у отца, она была куда более миролюбива, нежели он в юности. Сын Эгиля Бёдвар был очень статным мужчиной, подавал большие надежды, и Эгиль сильно его любил. Однажды, когда Бёдвар перевозил на хутор древесину через фьорд, налетел шторм; он перевернул лодку, и Бёдвар утонул. Незадолго до этого от лихорадки умер его брат Гуннар. После утраты сыновей Эгиль был разбит, и никто прежде не видел его столь сокрушенным. Он затворился в своей комнате, отказываясь от еды и питья. Никто не решался к нему подойти, пока наконец к старому воину не пришла его дочь Торгерд и не легла рядом с ним: «Я хочу того же, что и ты, отец: умереть от голода. Никак иначе нельзя унять эту печаль. Но я хотела бы, чтобы ты прожил достаточно для того, чтобы сочинить стих в память о Бёдваре. А потом, если хочешь, мы оба умрем». Эгиль согласился написать длинную песнь, которую он назвал «Утрата моего сына». В ней он оплакивал решение асов забрать у него Бёдвара и жаловался на то, что Один не дал ему ничего, кроме поэзии, что могло бы облегчить его грусть. Но стих выполнил свою роль – Торгерд убедила отца встать с кровати.

Некоторые говорят, что иногда в ручьях после паводков можно найти английские монеты, но клад Эгиля Скаллагримссона так и не был найден, и лишь Один знает, где он сокрыт.

Когда Эгиль услышал о новых успехах Аринбьёрна в Норвегии, он сочинил и другую песнь, в которой восхвалял друга всей своей жизни; однако в землю, где он провел столько времени в спорах, он уже более не вернулся. Теперь вместо того, чтобы принимать участие в великих событиях, старый воин мог составлять о них стихи. В конце концов он передал хутор Борг своему сыну Торстейну, хоть они были и не слишком близки: Торстейн был слишком мягок и едва ли нравился отцу. Торстейн Эгильссон был человеком прямым и не боялся защищать свои претензии в Исландии силой оружия, однако ему недоступно было отцовское наслаждение от конфликтов.

Эгиль выступил на собрании в качестве арбитра в споре его сына с соседом, и здесь он был сварливее, чем когда-либо в разбирательствах с другими людьми; однако некогда великий викинг все более дряхлел. Женщины смеялись над Эгилем, когда видели, как он теряет равновесие, обходя свой двор; путающийся под ногами полуслепой старик надоел слугам. Свое дряхление он оплакивал в стихах, но мало кто его слушал. Даже в этом немощном состоянии он захотел поехать на собрание и зрелища ради раздать толпе свое английское серебро, но никто не согласился помочь ему с этой шалостью. Потому он взял с собой двух рабов и направился со двора падчерицы в Мосфелле на холмы. На его лошади висели мешки, набитые серебром Ательстана. Когда он вернулся обратно, с ним не было ни слуг, ни мешков; и никто более никогда не видел ни рабов, ни золота. Позднее в тот же год Эгиль умер от болезни и был захоронен в кургане со своим оружием и в дорогом платье.

После утраты сыновей Эгиль был разбит, и никто прежде не видел его столь сокрушенным.

Один – искатель путей. Он путешествует до самых дальних пределов Мидгарда и не боится посещать Ётунхейм или держать путь в Хель. В каждом своем походе он узнает что-то новое о мире. Пусть даже Рагнарёк предотвратить нельзя, он надеется узнать достаточно, чтобы добиться какой-то передышки для богов и отсрочить неизбежную гибель.

Легендарные герои, истории которых мы узнали, разделяют безудержную энергичность Одина, а их подвиги дают человечеству ценный урок: сидя дома в кресле, многого не добьешься.

Северные народы распространялись из своей родины Скандинавии подобно корням Мирового Древа, следуя за водой.

На востоке речная сеть открывала торговые пути к Черному морю и Византии, а также к серебру халифата; на юге скандинавские мореходы плыли вдоль иберийского побережья к Северной Африке и переправлялись в Средиземное море, чтобы разбойничать, захватывать рабов и служить при дворах могущественных королей.

На западе викинги поднялись по Сене и разорили Париж, превратили в огромные торговые центры Йорк и Дублин и заселили обширные земли в Ирландии, Англии и Франции, уничтожили старые королевства и способствовали тому, что эти страны обрели их нынешние очертания.

Самое большое воздействие эти путешественники оказали на Северную Атлантику, в истории которой они открыли новую страницу. Они заселили отдаленные Фарерские острова, превратили Исландию и Гренландию в процветающие крестьянские сообщества и устремились исследовать земли, лежавшие еще западнее.

Это уже не мифы, а история, ведь сохранились предания, которые скандинавы рассказывали друг другу, – предания о личностях, не менее ярких, чем герои легенд, и о событиях, происходивших на фоне ничуть не менее удивительных пейзажей, нежели любая из земель Ётунхейма.

Статуя открывателя Лейфа Эрикссона напротив церкви Хальгримскирья в Рейкьявике (Исландия)

Первые шаги

Родные земли скандинавов – Норвегия, Дания и Швеция – имеют длинную береговую линию, и издавна их жители знали, как доплыть на своих ладьях до угодий асов. Суда викингов были обшиты досками внакрой, имели один парус и рулевое колесо по правому борту; к концу эпохи викингов типов кораблей было такое множество, столько было и причин выходить в море – от небольших прибрежных суденышек, которые перевозили грузы и людей через фьорды в Норвегии, до боевых ладей с тридцатью и более парами весел, яркими парусами и украшениями на носу. Этим прекрасным созданиям моря давали имена Серый Гусь, Ворон, Длинный Змей. Для набегов использовались быстрые и легкие корабли с плоским дном, позволявшим быстро высадиться на берег, когда викинги заводили их вверх по речным руслам; они перевозили воинов через океан, нуждаясь в предводительстве влиятельного вождя и множестве рук гребцов и обслуги. Именно эти суда наиболее тесно ассоциируются с эпохой викингов, но не на них переезжали семьи поселенцев в Исландию и не на них между отдаленными форпостами скандинавского мира перевозились товары, рабы и животные. Торговые суда были шире и более устойчивы в открытом море, могли перевозить значительный груз и служили рабочими лошадками той эпохи открытий. Может, они и не были украшены подобно кораблю Хрингхорни, на котором был кремирован Бальдр, и их нельзя было сложить и убрать в мешок, как Скидбладнир Фрейра, но они перемещали людей и животных в самые далекие поселения Северной Атлантики и дальше на запад – к краю Мирового океана.

Торговые корабли перемещали людей и животных в самые далекие поселения Северной Атлантики и дальше на запад – к краю Мирового океана.

Исследование скандинавами западных морей началось не с великого прыжка через Северную Атлантику. Сообщается, что вскоре после набега викингов на Линдисфарн в 793 году – само это событие стало легендой – пираты обогнули Шотландию и разграбили священные острова Айона и Скай; и почти сразу же такие морские нападения стали набирать скорость. Норвежские пираты находили на берегу легкую добычу, особенно же беззащитны были острова. Как правило, они отплывали из Норвегии в начале лета, когда моря были спокойны, а дни длинны, и возвращались домой с богатствами и рабами. Мы привыкли называть этих людей викингами, но для скандинавов, которые нападали на Англию, слово viking обозначало не их самих, а их занятие: дома эти пираты были крестьянами, землевладельцами, дружинниками местных конунгов.

Рисунок корабля викингов на черепице из скандинавского поселения Ярлсхоф на Шетландских островах

Скульптура, изображающая экспедицию норвежцев, в Национальном историческом парке Л’Анс-о-Медоуз в Ньюфаундленде, Канада

Чтобы добираться до Ирландии и западного побережья Британии, норвежские викинги могли воспользоваться островами, что они и делали, отплывая с изрезанного побережья Норвегии: сперва к Шетландскому, затем – к Оркнейскому архипелагу, минуя Внешние Гебриды, Айону и Айлей, а потом выходя через Северный пролив в Ирландское море. Если первые викинги плыли, чтобы грабить, то остальные искали на этих островах хорошую землю и обустраивали на них посты для организации дальнейших прибрежных нападений. Шетландские и Оркнейские острова, Льюис и Мэн… все они в конце концов стали норвежскими колониями и форпостами в Северной Атлантике. В Ирландии викинги стали зимовать в укрепленных лагерях в непосредственной близости от своих кораблей. В то время на реках развивались следующие торговые центры скандинавов: Дублин у темных вод Лиффи, Лимерик на Королевском острове на Шанноне, Уотерфорд на реке Шур и Корк на топях посреди реки Ли. Под контроль норвежцев перешел Кейтнесс в Шотландии, равно как и земли в устье Сены, ставшие Нормандией; а в Англию вторглась огромная армия данов, намереваясь подчинить эту землю.

Викинги, прибывавшие на Гебридские острова, были норвежцами, но сама Норвегия была разделена между враждовавшими друг с другом конунгами и племенами, и разные группы викингов часто сражались между собой за контроль над морскими путями и базами на западе. Говорят, что, когда Харальд Косматый наконец добился королевства, он отправил флот для подчинения норвежских колоний на Гебридских островах, ибо сам боялся нападений викингов. На Оркнейских островах Харальд, чтобы привести их в подчинение Норвегии, образовал могущественное графство; другие короли Европы давали викингам землю при обещании, что те будут отбивать нападения других пиратских отрядов, либо нанимали их флоты для ведения войн. Богатство норвежских колоний блекло и исчезало по мере того, как могущество концентрировалось в Скандинавии и на Британских островах. Когда возможностей для совершения набегов не оставалось, либо когда викингов изгоняли с занятых ими земель, они погружались в свои корабли и уплывали. Пример Одина должен был научить этих мореходов дерзости и жестокости, но, что крайне важно, он учил их адаптироваться. Со временем это приведет к тому, что старые боги будут оставлены ради господствующего Христа.

Реконструкция корабля викингов «Оттар», по типу кнорра для дальнего плавания, в Музее кораблей викингов в Рёскильде. На заднем плане – богато украшенный боевой корабль «Харвингстен»

Для того чтобы обрабатывать эти незаселенные территории, из Норвегии и норвежских колоний туда переехали целые семьи, чьи потомки живут там до сих пор.

Фарерские острова лежат в отдалении от основных путей к Британскому архипелагу. Если верить саге, их заселил человек по имени Грим Камбан. Камбан – ирландское имя, а значит, Грим мог быть норвежским поселенцем из Ирландии или с Внешних Гебрид: ирландские монахи появились на этих отдаленных землях задолго до Грима, и, возможно, именно они указали ему путь. В отличие от тех островов, что норвежцы заселили южнее, Фареры были необитаемы; переселенцы прибыли сюда не ради грабежа и завоевания, но для освоения новых земель. Для того чтобы обрабатывать эти незаселенные территории, из Норвегии и норвежских колоний туда переехали целые семьи, чьи потомки живут там до сих пор. С ними прибыли и старые боги; на острове Стреймой они назвали залив, в котором проводили свои собрания, Торсхавном – «Гаванью Тора». Многие последовали за Гримом на Фарерские острова, расположенные на полпути между Норвегией и еще не заселенными землями к западу.

Заселение Исландии

Согласно «Книге о заселении Исландии», норвежские путешественники не были первыми, кто посетил этот остров. Прежде чем в это отдаленное место прибыли Ингольф и поселенцы, на него высаживались люди, которых звали «папары» (papar) – они проводили лето в уединении от мира. После прибытия скандинавских переселенцев долго они не задержались. Рассказывают, что papar оставили после себя колокола и книги, из чего становится ясно, что то были ирландские монахи.

«Книга о заселении» сообщает нам, что первые норвежские мореходы оказались в Исландии случайно. Человек по имени Наддод плыл из Норвегии к Фарерским островам и сбился с курса. Он увидел землю и заплыл в залив, окруженный высокими горами. Наддод взобрался на одну из них, но не увидел ни одного признака того, что вокруг обитают люди. Когда он вернулся на борт корабля, начал падать снег, хоть зима и закончилась довольно давно. Наддод назвал это место Снэланд (Снежная Страна) и принес весть о его обнаружении в норвежские колонии: несмотря на погоду, он гордился открытием этой новой земли.

Следующим человеком, достигшим Исландии, был швед Гардар. Некоторые источники сообщают, что туда его привело ясновидение его матери, другие – что его вынес в море шторм, разразившийся в проливе Пентленд-Ферт. Гардар решил обогнуть побережье: он убедился, что то был остров, и построил на севере убежище в месте, которое сейчас известно как Хусавик (Залив Домов). Там он провел зиму и вновь вышел в море весной. Но, прежде чем остров скрылся из виду, оторвало лодку, которую они тянули за собой и на которой плыл человек по имени Наттфари и два раба. Они сошли на берег в заливе, который до сих пор называется «Наттфаравик», но о дальнейшей их судьбе ничего не известно. Гардар был не из тех, кто боится рассказать о своих достижениях: по возвращении он назвал эту землю островом Гардара и рассказывал, будто она от гор до побережья покрыта сплошными лесами.

Вести о новой земле дошли до человека по имени Флоки Ворон; он был великим викингом и искателем приключений. Со своими людьми и дочерью он отправился из Норвегии к Шетландским островам, чтобы найти остров Гардара; пока они стояли у архипелага, дочь его утонула, но он продолжил путь на север, в открытое море. С собой на борту Флоки вез трех воронов. Первый выпущенный им ворон повернул за корму и полетел в направлении Шетландских островов; Флоки поплыл дальше. Вторая птица облетела корабль и уселась на мачту. Флоки продолжил плавание. Третий освобожденный ворон полетел в ту сторону, куда был обращен нос корабля, и скрылся из виду – так Флоки понял, что он поблизости от этой загадочной новой земли. Он обогнул мыс Рейкьянес и полуостров Снайфедльснес и доплыл до западных фьордов. Здесь было столько рыбы, что команда корабля позабыла собрать сено, и многие животные, привезенные ими, издохли зимой: Гардар не ошибся насчет снега. Весной Флоки забрался на гору, лежащую к северу и, взглянув вниз, увидел: фьорд до сих пор скован плавучими льдинами. С горечью он произнес, что они поселились в земле льдов, и название это закрепилось. Флоки и его люди приготовились уплывать, но не успели подготовить корабль до конца сезона, и, когда они собирались обогнуть полуостров Рейкьянес, течение вновь загнало их в залив; кроме того, от корабля оторвало буксируемую лодку, в которой на веслах сидел человек по имени Херьёф; суда быстро разделились и потеряли друг друга из виду в тумане. Норвежцам пришлось вновь зазимовать на острове в двух различных лагерях. Весной Флоки Ворон нашел Херьёфа, и тем летом они наконец отчалили в Норвегию. Флоки Ворон не мог сказать о месте, которое он назвал Исландией, ничего хорошего, но Херьёф был о ней лучшего мнения, а их спутник Торольф любил рассказывать людям, что пастбища там столь хороши, что масло сочится из каждой сорванной травинки. С тех пор его стали звать Торольф Масло.

Весной Флоки забрался на гору, лежащую к северу… С горечью он произнес, что они поселились в земле льдов, и название это закрепилось.

Ингольф Арнарсон был знатным человеком из Фьялара, что в Норвегии. У него был единокровный брат по имени Лейф, и они регулярно вместе совершали набеги. В одном из своих странствий они соединили силы с сыновьями ярла Атли Тощего, но поссорились с этими буйными людьми и в стычке убили двух братьев. Ярл Атли соглашался признать возмещение ущебра только в одном случае: если все земли Ингольфа и Лейфа перейдут к нему.

На этой картине Йохана Петера (1850) Росига Ингольф приказывает возвести столбы от своего почетного сидения; его семья наблюдает за этим

Ингольф и Лейф нашли большой корабль и отправились исследовать то место, которое люди называли Исландией, землей льдов: зиму они провели на восточных фьордах. Изучив страну, они посчитали, что юг Исландии лучше севера и более пригоден для поселения. Когда они вернулись в Норвегию, Ингольф собрал все свое имущество, чтобы отплыть с ним в новую землю, а Лейф отправился грабить Ирландию, захватив богатую добычу и много рабов-ирландцев. Во время того набега Лейф зашел в одну землянку и увидел в темноте блеск лезвия. Он убил державшего его человека и взял клинок себе; отныне он был известен как Лейф Меч, или Хьёрлейф. Ту зиму они переждали в Норвегии. Ингольф принес жертву богам, чтобы узнать, что ждет их в задуманном начинании. Хьёрлейф же со своей стороны никогда не совершал жертвоприношений и не видел в них надобности. Весной два брата отплыли со всем, что у них было.

Как только Ингольф приблизился к берегам Исландии, он выбросил почетные столбы от своего сиденья за борт и поклялся поселиться там, куда прибьет их море. Он обнаружил их лишь через несколько лет. На это время Ингольф с домочадцами разбили лагерь на юге там, где они пристали к берегу. Хьёрлейф плыл, покуда у него не закончилась питьевая вода, и высадился на побережье дальше. Там он построил два дома, а весной захотел распахать землю и посадить растения. Рабам не нравилось, что с ними обращаются как с животными, а потому они убили быка и заявили норвежцам, что его задрал медведь. Когда Хьёрлейф и его люди разбрелись в поисках животного – они не знали, что медведи в Исландии не водятся, – невольники убили их одного за другим. Рабы забрали себе жен и имущество, а также суда погибших; на них они переплыли на небольшие острова, которые было видно с берега. Вождем их был человек по имени Дуфтак.

В это время Ингольф отправил своих рабов искать столбы от своего трона, и они наткнулись на непогребенные тела Хьёрлейфа и его людей. Ингольф с горем принял эту новость. «Вот что бывает, брат, когда не хочешь приносить жертвы, – бормотал он, подготавливая тело Хьёрлейфа к захоронению. – Но не волнуйся: я не оставлю твою позорную гибель неотмщенной». Ингольф заметил прибрежные острова и предположил, что рабы бежали туда; он не ошибся. Ингольф и его люди неожиданно напали на ирландцев, когда те ужинали, и разогнали их во все стороны. Бежать с равнины было некуда, не считая крутых склонов, на которых гнездятся тупики. Ингольф убил рабов одного за другим; некоторые бросались вниз, чтобы не быть пойманными, а Дуфтак был убит в месте, которое сегодня известно как Дуфтакова расселина. Ирландцы были известны как вестманны (люди запада), – и с тех пор эти острова именуются Вестманнэйяр («Острова людей запада»).

Что же касается Ингольфа, он вернулся в Исландию, и, когда столбы его почетного сиденья были обнаружены в заливе Рейкьявик близ земли, которая, казалось, дымилась, он перенес свое жилище сюда. Он решил, что боги желают, чтоб он поселился здесь. По праву первого поселения он объявил всю землю в округе своей. Двое его рабов – один вольноотпущенник, а другой беглый – тоже устроили себе жилища. Ингольф построил дворец, и столбы его трона можно было видеть в том самом месте еще много лет.

Подготовка защитников перед высадкой данов под командованием Тургейса на берега реки Лиффи. Рабы из Ирландии составляли значительную часть исландских поселенцев. Из «Истории наций» Хатчинсона, опубликованной в 1915 г.

Ингольф известен как первый, кто на постоянной основе поселился в Исландии, но его примеру последовали многие. Они прибывали со своими рабами из Норвегии либо с Гебридских островов и из Ирландии. Над колонией не было властелина, и независимые крестьяне, прибывавшие в нее, сами устраивали свою жизнь: они занимали самую, на их взгляд, привлекательную землю, и передают, что через три поколения все пригодные для обработки территории уже были поделены. Имена полулегендарных первопроходцев помнят до сих пор: сын Ингольфа Торстейн, который помог устроить Альтинг (парламент); его сын Торкель Луна, законоговоритель (судья и председатель) на собрании свободных мужчин; Ауд Глубокомудрая; Хельги Тощий и Кетильбьёрн Старый; Хроллауг, в честь которого названы острова Хроллаугсейяр; Вечерний Волк и Торбьёрн Черный; Халль Безбожник, который отказался приносить жертвы асам и верил только в свои силы; Торунн, что владела землей по соседству со жрицей Турид; и Грим, который поселился там, куда ему указал тритон. У каждого из этих первопоселенцев своя история, и многие из них сохранились в сагах.

Одной из наиболее выдающихся первых поселенцев была Ауд Глубокомудрая. Она была дочерью человека по имени Кетиль Плосконосый, которого конунг Харальд отправил покорять Гебриды. Кетилю удалось установить контроль над этими островами, но, сделав это, он отказался платить дань королю. Его сыновья были изгнаны из родовых земель в Норвегии и направились прямиком в новую исландскую колонию.

В это время Ауд состояла в браке с человеком по имени Олаф Белый. Он был конунгом Дублина и вождем дублинских викингов. Когда он погиб в бою, Ауд со своим сыном Торстейном Рыжим и их сторонниками покинула Ирландию. Торстейн был великим викингом и попытался во главе своего отряда покорить Шотландию, но погиб, пока Ауд находилась в Кейтнессе. Весть о кончине сына дошла до нее одновременно с новостью о том, что ее отец пал на Гебридах. Ауд заключила, что Шотландия несет ей несчастье. Она повелела тайно построить большой корабль и уплыла из Кейтнесса со значительным числом своих сторонников и значительной долей родовых богатств. Сперва она остановилась на Оркнейских островах, где выдала свою внучку замуж за могущественного ярла. Затем она направилась на север, к Фарерским островам, и сыграла свадьбу второй своей внучки: от нее происходит весь род Готускегги. Тогда Ауд поплыла искать Исландию.

Само плавание было ничем не примечательно, но, когда Ауд попыталась пройти вдоль южного побережья, ее корабль увлекли неизвестные течения, и он погиб. Всем, кто был на борту, удалось спастись и сохранить большую часть своего имущества. Ауд в сопровождении двадцати человек тут же отправилась на поиски своего брата Хельги. Хельги приветствовал ее и предложил разместить у себя половину ее свиты, если остальным удастся отыскать пристанище самим. Ауд не обрадовалась его скупому жесту и отправилась искать второго своего брата Бьёрна. Бьёрн был куда гостеприимнее: зная, что сестра любит жить в удобстве, он пригласил ее перезимовать у него со всеми людьми, которых она захочет взять с собой. Ауд была рада, что хотя бы один из ее братьев знал, что такое щедрость.

Брат и сестра в согласии друг с другом провели зиму, а весной Ауд направила свой корабль через Брейда-фьорд, заявляя права на всю приглянувшуюся ей землю и называя побережье по мере движения. Один мыс известен как Камбснесс, потому что на нем она потеряла гребень (по-норвежски – kam); другой – «Место завтрака», потому что на нем она сделала привал для того, чтобы поесть. Наконец Ауд нашла столбы от своего высокого сиденья в конце Брейда-фьорда и поселилась там, где их выбросило на берег. Она устроила двор в Хвамме и раздала земельные наделы, на которые она предъявила права ранее, множеству переселенцев. Говорят также, что она наградила своих рабов свободой и что к ней могут возвести свою родословную все жители Брейда-фьорда. Ауд Глубокомудрая и в старости управляла своими имениями в Исландии и сохраняла самообладание даже в день собственной смерти.

Наконец Ауд нашла столбы от своего высокого сиденья в конце Брейда-фьорда и поселилась там, где их выбросило на берег. Она устроила двор в Хвамме и раздала земельные наделы, на которые она предъявила права ранее, множеству переселенцев.

Исландию прозвали домом престарелых для викингов, и многие из ранних поселенцев прибыли в эту колонию, гордо демонстрируя свои шрамы. Онундом звали благородного норвежца, в доблести которого как викинга нет сомнений. Он отплыл на запад на флоте из пяти кораблей и разграблял Гебриды, дрался с конунгом по имени Кьярвал, правившим на островах Барра и использовал эти острова в качестве базы для нападений на побережья Ирландии и Шотландии в течение трех лет подряд. То было время наживы.

Онунд вернулся домой в Норвегию, когда Харальд Косматый стремился распространить свою власть на запад, и вскоре викинги оказались вовлечены в конфликт и сошлись с конунгом в битве у Хафсфьорда, в которой тот разгромил выступивших против него вождей. Онунд храбро сражался на корме своего корабля, став на борт, чтобы наносить по воинам Харальда мощные удары; но, когда его оттеснили вперед, его нога оказалась отсечена ниже колена. Для спасения его перенесли на другое судно. С тех пор Онунд носил протез из дерева и стал известен как Онунд Деревянная Нога. Люди говорили, что едва ли увечье ему мешало.

После битвы Онунд бежал на запад, чтобы избежать возмездия со стороны Харальда, и присоединился ко множеству беженцев из Норвегии, которые собирались на западных островах. Распространилась весть о том, что в Исландии еще оставались свободные земли, и несколько товарищей Онунда бросили все и отправились туда тем же летом. Однако Онунд Деревянная Нога не был еще готов уехать. Он вновь вышел в море и напал на группу викингов, которые устроили себе базу на Гебридских островах. Во время этой битвы Онунд прибил к концу палки доску, чтобы прочнее стоять на ногах, и вскоре гебридские викинги пожалели о том, что раньше смеялись над ним. Онунд провел некоторое время в Ирландии с Эйвиндом Норвежцем, который был обязан защищать ирландское побережье и наблюдал, как на заселение Исландии отправляются на кораблях все новые его спутники. Но Онунд вновь поплыл на восток, в Норвегию: там он остановился у родственников, которые скрыли его от конунга Харальда, но умоляли его уехать как можно скорее, взяв любое имущество, какое он сможет унести, пока люди Харальда его не обнаружили. Тогда Онунд привел дела в порядок – убил человека, который завладел его хозяйством, и сжег постройки дотла, – а весной загрузил свой корабль богатствами, которые он приобрел, сведя счеты, и переправился в Исландию. Тяжело ему было ступить на борт, хоть и не из-за деревянной ноги.

Онунд сел на один корабль, его друг Асмунд – на другой, и они вместе поплыли в Исландию. Море сильно волновалось, ветры дули строго с юга, и они чуть не проскочили остров. Сначала они заметили северо-восточную оконечность земли – полуостров Лаунганес – и повернули на запад; но, прежде чем они сколько-нибудь продвинулись вдоль северного побережья, прямо с юга налетел шторм, и они сочли за лучшее укрыться для безопасности в ближайшем фьорде. Асмунду удалось войти внутрь, но, когда в нем попытался закрепиться Онунд, веревка развязалась, и команде пришлось опустить парус.

Реконструкция корабля викингов «Дракон Харальд Прекрасноволосый» плывет на веслах в спокойных прибрежных водах

Два дня их носили по морю сильные ветра, но внезапно они переменили направление и подвели поселенцев к большому заливу на севере Исландии, который называется Страндафлой. Из соседнего поселения к ним отплыла лодка; им сообщили, что в этой части залива осталось совсем немного незанятой земли. Онунд посовещался со своими людьми, и они решили плыть дальше на запад. Они бросили якорь в дельте небольшой речки, где их встретил богатый человек по имени Эйрик Петля, который заявил права на всю округу. Он предложил Онунду любое количество земли, которое ему потребуется для того, чтобы устроить здесь хозяйство, так как в других местах почти все уже было занято. Онунд хотел посмотреть, что это за земля, поэтому Эйрик сопроводил его вглубь залива и показал место, о котором вел речь. За рекой возвышался крутой заснеженный хребет Кальдбак. Онунд осмотрел место.

«Моя земля и моя власть уплыли от меня, как корабль по морю. Я оставил своих друзей и променял родные поля на это – холодный горный склон!» – отметил он. Эйрик Петля кивнул головой и вслед за Онундом посмотрел на горы: «Многие потеряли в Норвегии столько, что едва ли это можно исправить. Но я советую тебе взять то, что я предлагаю, ибо здесь осталось мало земли для пришельцев».

Онунд взял землю с ее тремя ручьями и основал большое хозяйство. Позднее Эйрик дал ему еще больше земли, и великий викинг прочно обосновался в Исландии. Говорят, что он – самый выдающийся одноногий человек, который когда-либо появлялся на острове.

Эрик Рыжий и открытие Гренландии

Скандинавские народы заселили все северные острова от Исландии до Гебрид, но Мировой океан простирался и далее на запад. Никто не ожидал обнаружить пастбища Исландии посреди Северной Атлантики – так, возможно, и дальше были неоткрытые земли? Разве Тор, плывший, чтобы найти Мирового Змея, не продвинулся еще дальше в эти неизведанные моря? Открытия скандинавских мореплавателей не всегда были преднамеренными, но кто вел их корабли к этим новым берегам, как не Один, Тор или бог моря Ньёрд?

Эрик Рыжий прибыл в Исландию после того, как его отец убил нескольких человек в Норвегии. Эрик унаследовал земли в Хаукадале, где он устроил хозяйство; но прожил он здесь недолго. Его рабы спровоцировали оползень, разрушивший дом соседа, и конфликт привел к тому, что Эрик прикончил нескольких знатных людей. Он был изгнан из Хаукадаля и переселился на близлежащий остров во фьорде. Но он отдал резные бревна на сохранение своему соседу; когда тот их не вернул, он нашел и убил этого человека. За это Эрик был окончательно объявлен в Исландии вне закона. Он избежал поимки и сел на корабль, который подготовил заблаговременно: он слышал о мореходе по имени Гуннбьёрн, который видел землю, когда его отнесло в океан. Задумка Эрика состояла в том, чтобы отправиться со своими друзьями на запад и попробовать что-то отыскать.

С попутным ветром Эрик вышел в море, оставив позади Снайфельдснес. Поплыв на запад, через несколько дней он увидел землю, покрытую большим ледником, и повернул на юг, чтобы проверить, не пригодно ли для жизни ее побережье. Он и его спутники обогнули мыс Фарвель и провели первую зиму в месте, которое известно, как остров Эрика. Весной они поднялись по фьорду и решили, что это место сгодится для устройства базы: там были хорошие пастбища, а в летние месяцы фьорд был свободен ото льда. Несколько следующих лет Эрик провел, исследуя близлежащие фьорды и давая имена ориентирам на своем пути. Говорят, что он нашел остатки каких-то кожаных лодок и несколько каменных орудий и понял, что люди бывали в этом месте прежде; но не было никаких признаков того, что они здесь селились. Спустя три года исследований этой новой земли Эрик вернулся в Исландию и достиг примирения с людьми, которые хотели его смерти; но он не собирался оставаться здесь надолго, обрабатывая свой бедный земельный участок. Эрик хотел пустить корни в высоких фьордах, которые он обнаружил на западе. Эту новую территорию он назвал Гренландией (Зеленой землей), надеясь, что имя привлечет в нее желающих переселиться. И он был прав.

Сообщается, что в первой волне поселенцев из Исландии с Эриком отплыли двадцать пять кораблей, но до конца пути из них добрались лишь четырнадцать. Многие из тех, кому это удалось, поселились во фьордах, окружавших земли Эрика в Браттахлиде; некоторые отправились к северу и основали там второе поселение. Их дома имели толстые стены из торфа и длинные общие помещения; лучшие из них были покрыты плавником и занавешены расписными тканями. Поселенцы обнаружили вдоль фьордов хорошие пастбища для овец и крупного скота и выяснили, что охота здесь была неплохой: можно было продавать моржовую кость и меха, а время от времени в Норвегию живьем отправляли белых медведей. Но как бы выносливы и самодостаточны ни были эти крестьяне-поселенцы, некоторые вещи они могли получить только из родных земель Норвегии, и торговые суда регулярно бороздили Северную Атлантику между этими далекими берегами: они привозили лес, зерно и металл, а обратно отправлялись с куда более экзотическими товарами. Говорят, что бивни нарвалов чрезвычайно удивляли людей, которые не видели самого животного.

Торговые суда регулярно бороздили Северную Атлантику между этими далекими берегами: они привозили лес, зерно и металл.

Мореплаватели на протяжении этого долгого пути из Исландии по непредсказуемым морям зависели от милости Ран и ее дочерей. В первые годы существования поселения друг Эрика по имели Торбьёрн продал свою землю и с дочерью Гудрид Путешественницей и тридцатью спутниками направился в Гренландию. Вскоре они столкнулись с трудностями: штормы и встречные ветра замедлили движение настолько, что разразилась эпидемия, и половина мужчин и женщин на борту умерли от болезни и невыносимых условий. Торбьёрн и Гудрид наконец сошли на берег лишь в начале зимы, и только гостеприимство Херьёльфа и его семьи, устроивших хозяйство на южной оконечности Гренландии, спасло их от гибели.

Человек по имени Бьярни также отплыл к Гренландии со своими родственниками, но его отнесло далеко к югу. Когда туман, окутывавший корабль, рассеялся, он обнаружил, что достиг места, которое совершенно не соответствовало услышанным им описаниям. То была земля, густо поросшая лесом, без крутых фьордов; вдоль побережья, усеянного крупными скальными плитами, он направился на север. Когда он доплыл до края заснеженных горных вершин, то посчитал эту землю никудышной и решил, что они зашли слишком далеко. Сильная буря отбросила их обратно в море, и в конце концов они оказались у берега, более похожего на Гренландию, какой ее описывали. В сумерках они высадились на берег и удостоились теплого приема в доме отца Бьярни, но люди сочли позором то, что он не посетил виденные им с корабля земли; это говорило о полном отсутствии любознательности.

Знающие люди говорят, что восточное побережье Исландии находится в семи днях плавания от Норвегии; что при попутном ветре от Снайфельднеса в Исландии до Гренландии можно добраться за четыре дня; а в пяти днях плавания на юг лежит Слайнхед на западном берегу Ирландии. Если торговцы пожелают отплыть из норвежского Бергена прямо к Гренландии, сперва им следует выйти из пролива близ острова Хернар, а затем держать курс на запад. Надо держаться несколько севернее Шетландских островов – так, чтобы при хорошей видимости можно было различить их очертания, – и достаточно близко к Фарерам, чтобы волны наполовину закрывали виднеющиеся на горизонте горы. Корабль должен достигнуть достаточно отдаленного к югу от Исландии места, где можно наблюдать одновременно и китов, и птиц. Следующей землей, к которой он приблизится, будет гренландское побережье.

Памятный камень в честь высадки Эрика в 982 г. Кассиарсук, Гренландия

Лейф Эрикссон открывает Винланд

У Эрика было два сына: Торстейн и Лейф. Торстейн провел большую часть своей жизни в Гренландии и возделывал здесь землю до самой смерти, но Лейфа оседлая жизнь не устраивала. Он отплыл в Норвегию и поступил на службу к королю-христианину Олафу Трюггвасону. Олаф спросил Лейфа, не собирается ли он вернуться летом в Гренландию, и тот ответил утвердительно. «Хорошо, – сказал конунг. – Если тебе суждено оставить службу у меня, у меня есть для тебя два задания: возьми христианство обратно домой и проповедуй его от моего имени». Лейф посчитал, что заставить упертых поселян отказаться от их старых богов будет сложно, но согласился попытаться это сделать.

Он отплыл из Норвегии, но путешествие пошло не так, как было задумано; и когда он разглядел сушу, то была не та земля, которую он ожидал увидеть. Вместо затуманенных пиков и ледников Гренландии перед ним предстали поля дикой пшеницы и клены. Лейф остановился в заливе и разбил небольшой лагерь, выслав своих людей на разведку окружающей территории. Они сообщили, что реки кишат рыбой, а трава сочна; им показалось, что климат здесь должен быть мягок. В команде Лейфа был немец по имени Тюркир. В один день он ушел из лагеря и не вернулся; Лейф выслал поисковый отряд. Они обнаружили Тюркира, бредущего нетвердой походкой в направлении привала. Он казался очень довольным и что-то бормотал по-немецки. Его губы и пальцы были испачканы в виноградном соке; оказалось, что он нашел дикую лозу, росшую неподалеку от залива и полную ферментированных плодов. По винограду Лейф и решил назвать эту землю Винландом; прежде чем отправиться назад в отцовское селение, он не забыл запастись гроздьями ягод, деревом и дикой пшеницей.

Приключенческий дух Эрика был еще силен, и одним летом он отправился с экспедицией, чтобы своими глазами увидеть место, именуемое Винландом, о котором постоянно говорил его сын.

По пути домой в Гренландию Лейф встретил потерпевших кораблекрушение моряков, севших на риф. Так как шансы встретить спасение на этих огромных океанских просторах были минимальны, они прозвали его Лейфом Счастливым; весть об открытии Винланда быстро распространилась.

Как только Лейф вернулся в Гренландию, он стал проповедовать христианскую веру, и его обратившаяся в новую религию мать Тьёдхильд построила небольшую церковь. После этого она не могла жить с Эриком Рыжим, и это раздражало старого воина: он останется почитателем прежних богов до своего последнего дня. Приключенческий дух Эрика был еще силен, и одним летом он отправился с экспедицией, чтобы своими глазами увидеть место, именуемое Винландом, о котором постоянно говорил его сын. Но Эрику не суждено было достигнуть земли на западе; уже в начале путешествия был дан дурной знак: он упал с лошади и сломал несколько ребер. Как только корабль вышел в море, его унесло так далеко, что он мог видеть берег Исландии, и настолько к югу, что он мог слышать крики прибрежных птиц с ирландского побережья, но ему не удалось поймать восточный ветер вплоть до конца сезона. Утомленный, но счастливый тем, что сохранил жизнь, он вернулся в Гренландию: боги хотели, чтобы он оставил открытие новых земель кому-то другому.

Лейф Эрикссон открывает Америку (Кристиан Крог, 1893)

Экспедиция Карлсефни

Одной зимой из Исландии с большой партией зерна и эля на продажу прибыл купец по имени Карлсефни. Эрик Рыжий принял его гостеприимно, и до весны они весело проводили время; велось много речей о землях к западу, которые обнаружил Лейф.

Карлсефни попросил руки Гудрид Путешественницы, которая родилась в Исландии, а позднее проделает путь до самого Рима. Их свадебный пир прошел в Братталиде, и вскоре после окончания торжеств Гудрид начала говорить о Винланде и возможностях, которые ждали их за морем. Карлсефни согласился снарядить экспедицию: не просто для того, чтобы исследовать, но чтобы заселить эту землю, если она так хороша, как о ней рассказывают. С Карлсефни отплыли несколько мужчин и женщин, которых стоит отметить: дочь Эрика, Фрейдис, и его зять Торвальд; отморозок по имени Торхалль; пара шотландцев, подаренная Лейфу Олафом Трюггвасоном, и не в последнюю очередь сама Гудрид. В целом в экспедицию согласились пойти сто шестьдесят человек.

Викинги высаживаются в Винланде на острове Ньюфаундленд (Том Ловелл, 1909–1997)

Карлсефни отплыл из Гренландии с попутным ветром, и через два дня они приблизились к земле, покрытой большими скальными выступами, как и описывал Бьярни. Там водилось много лис. По этим скалам он назвал место Хеллуландом и повернул к югу. Тогда они прибыли к месту, которое сильно отличалось от Гренландии, так как было покрыто густыми лесами, и Карлсефни назвал его Маркландом, что значит «Страна лесов». Он продолжил двигаться вдоль побережья и прошел глубоко выдающийся мыс, где они заметили киль потерпевшего кораблекрушение судна; затем потянулся песчаный берег, который казался бесконечным. Наконец гренландцы зашли в гавань и бросили якорь. Тогда Карлсефни вызвал двух шотландцев, одолженных ему Лейфом Эрикссоном, – они могли бежать без устали, и Карлсефни приказал им высадиться на берег и исследовать за три дня столько земли, сколько они смогут. Пара пошла быстрым шагом, надев лишь открытые со всех сторон рубахи с капюшонами. Когда через три дня они вернулись, то несли с собой дикую пшеницу и виноград. Карлсефни решил, что Винланд должен быть где-то рядом.

Поселенцы проплыли немного дальше вдоль берега и вошли во фьорд, пройдя остров, с которого раздавался птичий галдеж. Они разбили зимовье, в котором родился сын Карлсефни и Гудрид: его назвали Снорри, и он стал первым скандинавом, рожденным на этой новой земле. Остальные переселенцы были так заняты исследованием побережья и столь восхищались пейзажами, что не успели подготовиться к зиме, которая выдалась исключительно суровой. Охота была неудачной, и еды не хватало. Торхалль Охотник просил Тора о помощи; казалось, его молитвы были услышаны, когда на берег выкинуло кита, но от мяса животного все заболели. После этого многие посчитали, что о помощи лучше молить Христа, а Торхалль Охотник принялся бранить экспедицию. «Я проделал весь этот путь не для того, чтобы жить на воде и гнилой китятине; где вино за мои труды?» – жаловался он всякому, кто готов был его слушать. Торхалль решил искать Винланд севернее и с горсткой людей вышел в море, но западные ветра отнесли корабль к Ирландии, где все они были обращены в рабство и в конце концов погибли. Они так и не нашли свои вина.

Что же до Карлсефни, он повел свою небольшую флотилию на юг и через несколько дней привел поселенцев к озеру, образованному приливом: его окружали земли, изобилующие пшеницей и виноградом, реки были полны рыбой, а леса – дичью. Казалось, что в той земле они одни, но ранним утром, когда переселенцы только начинали дневные дела, группа мужчин в кожаных лодках подплыла к лагерю через озеро. Люди в лодках размахивали над головами деревянными булавами в направлении движения солнца по небу. Карлсефни счел это знаком мира, поэтому гренландцы поставили белый щит и стали знаками приглашать чужаков приблизиться к берегу. Внешний вид этих людей поразил скандинавских переселенцев: у них были большие глаза и широкие скулы; их внешность сочли отвратительной, а их самих прозвали скрелингами. Туземцы, обернувшись, смотрели с неменьшим удивлением, нежели сами переселенцы, и не прекращали глазеть на них, пока не скрылись за мысом. В этом году Карлсефни и его спутники были более осмотрительны: они построили свои дома на склоне над озером и без тревог провели здесь зиму. Трава здесь была столь хороша, что за скотом едва ли вообще нужно было ухаживать.

Внешний вид этих людей поразил скандинавских переселенцев: у них были большие глаза и широкие скулы; их внешность сочли отвратительной, а их самих прозвали скрелингами.

Пришла весна, а с ней вернулись и скрелинги. На этот раз мыс окружило столько кожаных лодок, что с большого расстояния казалось, будто озеро покрыто угольями. Племя туземцев хотело торговать с пришельцами, и более всего их интересовала красная ткань, которую они обматывали вокруг голов и обменивали на шкурки; гренландцы отдали всю ткань, что у них была, постоянно уменьшая размер кусков. Карлсефни не согласился продать скрелингам копья или мечи. Торговля прекратилась, лишь когда с полей переселенцев пришел разъяренный бык, из-за которого туземцы в страхе побежали на свои лодки и уплыли через озеро.

Беременная Фрейдис угрожает мечом скрелингам

За этой встречей последовали три спокойные недели. Тогда на озере вновь появились лодки – но на этот раз булавы направлялись против хода солнца, а скрелинги издавали ужасающие боевые крики. Скандинавы взялись за оружие и поспешно приготовились к битве. У туземных воинов были катапульты, и на Карлсефни и его людей обрушился град камней, а затем и странный шар, который пролетел над их рядами и с невероятным грохотом ударил в землю. Это для гренландцев было уже слишком: они повернули и побежали, чтобы укрыться в скалах. Но не Фрейдис, дочь Эрика Рыжего. Она вышла из своего дома, услышав шум бегущих воинов, и недолго думая обозвала их трусами. «Я вела бы себя лучше, если бы у меня в руках было оружие! Вам следует убивать их как скот, а не бежать к холмам!» – закричала она, но все были глухи к ее увещеваниям. Она последовала за мужчинами, осыпая их подобными упреками, но не могла идти с ними в ногу, ибо была на сносях. Скрелинги продолжали обстрел, и нога Фрейдис ступила на тело мужчины, который был убит при бегстве. Он выронил свой меч, который, неловко наклонившись, подобрала Фрейдис. Она обернулась, чтобы защитить себя, и, когда воины бежали по склону в ее направлении, она открыла одну свою грудь и плашмя ударила ее мечом. Туземцы были столь поражены этой сценой, что прервали свою атаку и побежали к лодкам. В тот день Фрейдис продемонстрировала мужчинам цену храбрости.

Несмотря на яростное нападение, погибли лишь двое поселенцев и четверо аборигенов. Говорят, что скрелинги выхватили из рук умирающего скандинава топор и ударили им о скалу; тот раскололся, и они разуверились в силе оружия пришельцев, которое оказалось слабее камня.

Карлсефни решил, что угроза нападения с озера делала это место слишком опасным, и норвежские поселенцы погрузились на свои корабли. Следующие их встречи со скрелингами были неудачны. По пути к северу вдоль побережья они обнаружили пять одетых в кожу аборигенов, спавших на скале с чашей, где плавал мозг оленя, смешанный с кровью. Карлсефни решил, что они, должно быть, отвержены своим племенем, и убил их всех. В Маркланде они из засады захватили двух туземных мальчиков и обратили их в рабство; а когда их суда остановились, чтобы пополнить запасы, из зарослей вышло одноногое существо, которое выпустило стрелу в зятя Эрика Торвальда, сидевшего у руля своего корабля. Торвальд достал стрелу из паха, на наконечнике ее болтался большой кусок жира. «Должно быть, мы нашли богатую землю: я точно хорошо наелся», – пошутил он, хотя рана эта для него оказалась смертельной. Третью зиму своего путешествия переселенцы провели близ того места, где они впервые стали лагерем: то снова было трудное время, и в особенности норовисты после трех лет блужданий стали неженатые мужчины. Карлсефни решил, что настало время покончить с предприятием и вернуться домой. Тем летом они вернулись в Гренландию, где их встретил Эрик Рыжий.

Карлсефни и Гудрид, которые три года своей жизни провели в том месте, которое в дальнейшем открыватели назовут Новым Светом, позднее вернутся в Исландию и станут крестьянами. Скандинавские исследователи, по-видимому, более не обнаруживали Винланд, но Маркланд – место, где растут деревья, – посещали, чтобы добыть древесину; так что земли к западу, столь далекие от норвежской родины, никогда не были полностью забыты.

Единственное неоспоримое доказательство существования скандинавского поселения в Северной Америке – этот археологический памятник Л’Анс-о-Медоуз на Ньюфаундленде, где реконструирован норвежский «длинный дом»

Экспансия скандинавов в Северной Атлантике хорошо известна, и когда мы думаем о викингах, то обычно представляем себе, как их флотилии пересекают Северное море, чтобы напасть на монастыри в Англии, Ирландии или Франции. Но викинги из Швеции активно действовали в Балтийском море задолго до знаменитого налета на Линдисфарн, и приход этих людей не предвещало появление в небе огнедышащих драконов. В эпоху викингов почитатели Одина на востоке просто стали активнее, чем прежде. Они нападали на соседние племена и заключали с ними союзы, торговали, устраивали поселения и пользовались доступом из Балтийского моря в Центральную Европу и далее. Но если в сообщениях об экспансии скандинавов на западе первостепенная роль отводится их набегам и заселению новых земель, на востоке прославляют речную торговлю и огромное количество арабского серебра, которое викинги привозили домой по этим путям. Скандинавские мореходы на юге доплывали до Константинополя и до берегов Каспийского моря; они служили телохранителями византийского императора; торговцы с севера на верблюдах через пустыню добирались до невольничьих рынков Багдада. Как и скандинавские первооткрыватели на западе, они раздвигали границы изведанного мира.

Балтика

Балтийское море практически полностью окружено сушей: лишь узкие проливы между датскими островами позволяют кораблям выйти в Каттегат и далее, в Северное море. Говорят, что богиня Гефьён создала крупнейший из этих островов в узкой части Балтийского моря, обманув конунга по имени Гюльфи: в обмен на услаждение он разрешил ей взять столько земли в его королевстве, сколько она сможет за день и ночь вспахать на четырех быках. Но «быками» были четыре огромных сына Гефьён – и бороной она достала землю и перетащила ее из Швеции туда, где сейчас лежит Зеландия. Оставленные после нее ямы заполнились водами Балтийского моря и стали шведским озером Меларен.

Фрагмент рунического камня XI в. из Сьёнхема на Готланде (G134), сообщающего о поездке на восток и предательстве одного сына блакуменами

Рунический камень из Эды в Содерманланде (Швеция) (Sö 39) в память о человеке по имени Бергвид, который утонул в Ливонии

На небольшом острове Бирка на озере Меларен с начала эпохи викингов существовал торговый пункт. Торговцы, возвращавшиеся из Восточной Балтики, сгружали свои товары в гавани – они привозили шелк и керамику, экзотические украшения, иногда и серебряные монеты, – а в плотно застроенном селении ремесленники изготавливали изделия из оленьих рогов и металлов, а также обрабатывали меха для длительного хранения, чтобы их можно было продать на рынках юга. Купцу, отплывавшему из Бирки, требовалось менее недели, чтобы через Балтику попасть в торговые центры Волин на реке Одер, Трусо на Висле или в Старую Ладогу на Волхове. Рунический камень, воздвигнутый в память о торговце по имени Свейн, сообщает, что тот часто огибал на своем любимом купеческом корабле опасный мыс Колкасрагс в Рижском заливе, а оттуда заплывал в реки Латвии. Его жена, поставившая этот памятник, не упоминает, вернулся ли он домой.

Вскоре скандинавы стали неотъемлемой чертой балтийских торговых городов: в Старую Ладогу можно было попасть, поднявшись из Финского залива по реке Неве в Ладожское озеро; она лежит на основном пути к речным системам, которые ведут дальше – в Волгу и наконец в Каспийское море, где за меха и рабов платили арабским серебром. В другие речные системы можно было попасть, направляясь на юг, в Днестр и Днепр, которые впадают в Черное море. Такая сеть речных путей и волоков по-старонорвежски называлась «Аустрвегр» – «путь на восток».

Условия в Балтийском море могли быть не столь непредсказуемыми, как те, с которыми викинги сталкивались в Северной Атлантике, но мореплавания не были лишены риска, и ряд шведских рунических камней сообщает о погибших. Ингибьёрг увековечивает имя своего мужа, корабль которого пошел ко дну Финского залива; она передает, что в том крушении выжило лишь три человека. Другие рунические камни говорят о войнах и насильственных смертях: убийстве Отрюгга в Финляндии и Онунда в Эстонии, смерти воина, которого звали Эгиль, в военном походе, прошедшем по южной части Финляндии и землям, лежащим далее к востоку. Вели его вождь по имени Фрейгейр и его брат, и камень, поставленный им, удостоверяет, что он собственноручно нес боевое знамя Фрейгейра.

Порой на протяжении эпохи викингов как свеи, так и даны предпринимали более организованные попытки утвердить свой контроль над землями вокруг Балтийского моря: конунг Бирки, Олаф, совершил успешное вторжение в области куршей в Латвии и утвердил свой контроль над городом Гробином: последний за много поколений до этого основали выходцы с острова Готланд. Датский король Гудфред нанес поражение своим соседям-славянам и вынудил купцов перебраться из процветавшего города Рерика в Хедебю, где он мог собирать пошлины с их торговли.

Сообщают, что база, из которой совершало свои операции братство йомсвикингов, располагалась на польском побережье; они были верными приверженцами скандинавских богов и помогали друг другу, а мечи свои отдавали по самой высокой цене: геройская смерть служила делу Одина.

Балтика не избежала набегов йомсвикингов и других варяжских отрядов, но пока серебро, хранившееся в беззащитных монастырях Англии и Ирландии, делало набеги в Северном море более выгодным занятием, здесь, в менее заселенных регионах востока, не имело смысла попросту грабить в погоне за серебром, которое по рекам просачивалось на балтийские рынки. Торговля с Востоком была источником богатства, которое можно было легко вывести.

Датское селение Хедебю было процветающим центром балтийской торговли и привлекало посетителей издалека. Не всех, однако, впечатляло то, что они обнаруживали. Через Хедебю проезжал посланник мусульманской Испании Ибрагим ат-Тартуши. Его поразило состояние этого балтийского торгового узла: в изобилии была, казалось, только рыба, которую купцы ели чуть ли не постоянно. У живших здесь людей были странные обычаи – например, нежелательных детей они выбрасывали в море, чтобы не тратиться на их воспитание, и вывешивали жертвенных животных на столбах близ своих домов, чтобы ублажить своих богов. Жены могли развестись со своими мужьями в любой момент, и как женщины, так и мужчины подводили глаза для украшения. А пения ужаснее, чем здесь, он не слышал в своей жизни: звуки эти походили более на лай собак, чем на человеческие голоса.

У живших здесь людей были странные обычаи – например, нежелательных детей они выбрасывали в море, чтобы не тратиться на их воспитание.

Мореплаватели приходили в Балтику и с Запада; они возвращались домой с ценными сведениями об увиденных землях и культурах. Один такой человек оказался при дворе уэссекского короля Альфреда. Его звали Вульфстан, и он был хорошо знаком с Восточной Балтикой и ее морскими путями; предоставленная им информация была достаточно ценной для того, чтобы записать ее на пергаменте. Возможно, Альфреду интересно было узнать об источниках экзотических товаров, которые привез Вульфстан, а может, он надеялся больше узнать о путях тех викингов, которые поставили его королевство на колени.

Вульфстан начал свое путешествие из Хедебю, ничего не сообщив о местных певцах или рыбе. Оттуда он под полными парусами плыл по датским водам и далее в Балтику, пройдя остров Борнхольм, на котором правил собственный конунг. Затем он двинулся – к северу были земли свеев, а к югу области вендов – прямо к Трусо в дельте Вислы. Река Висла поразила Вульфстана своими размерами; о ней известно, что она отделяла Вендланд от земель балтских племен, известных как эсты; у последних было много конунгов, которые часто воевали друг с другом. Вульфстан заметил, что в обширных областях эстов такое обилие меда, что сладкий напиток из него пьют только бедняки и рабы; богатые пьют молоко кобылиц.

Обычай этих балтских племен, передает он, таков, что, когда умирает человек, его оставляют в помещении с родственниками на месяц и более; чем выше его положение, тем дольше покойник остается дома. Одно из этих племен умеет создавать холод: они могут заставить бочонок пива замерзнуть летом и охладить тело, чтобы предотвратить гниение. Пока холодный труп лежит в доме, продолжается великая пьянка и развлечения, а когда наконец наступает день погребального пира, мужчины устраивают скачки, чтобы претендовать на долю в наследстве. Крупнейшая доля имущества покойного помещается на самом отдаленном расстоянии от дома, а более мелкие выкладываются через определенные интервалы по пути к ней, самая же незначительная помещается прямо у двери жилища. Забег начинается в шести милях от дома умершего, и первый всадник, который доберется до кучи, может взять ее себе, даже если бы он был чужаком. По этой причине балты превыше всего ценят хороших лошадей.

Русь и путь на Восток

Финны на своем языке называли шведов ruotsi. Это слово относится к людям, которые плавали по Восточной Балтике и ее рекам на гребных судах – вероятно, именно так и выглядели шведские воины-торговцы. В какой-то момент восточные славяне заимствовали это слово у своих соседей-финнов и стали называть этих людей русами. Со временем скандинавы слились с местными племенами и это имя перешло к династии, господствовавшей над торговым путем от Новгорода до Киева на юге.

Русские летописи рассказывают собственную историю о том, как скандинавы поселились в этой обширной восточной стране. Они сообщают о том, что из-за моря прибыли некие люди, которые стали собирать дань со множества племен вокруг Новгорода, но затем они были изгнаны обратно. Однако славянские племена, свергнув своих правителей, оказались не способны управляться сами или договориться об общих законах. Потому они предприняли отчаянный шаг и отправили через море посла, чтобы тот пригласил варягов вернуться. Чтобы править воинственными племенами, приехали три брата; они взяли своих людей, чтобы расселить их по землям финских и славянских племен. Старшего из братьев звали Рюриком: он сел править в Новгороде. За два года братья Рюрика умерли, и он установил контроль над всеми племенами.

В этом походе Рюрика сопровождали два знатных руса, Аскольд и Дир, которые добились от него разрешения двинуться на юг по речному пути, ведущему к Константинополю. Спустившись по Днепру, они заметили небольшой городок на холме и спросили, чей он. Им сказали, что город основали три брата, одного из которых звали Кий, но со времени их смерти он стал данником хазар. Аскольд и Дир решили прервать свою поездку в Константинополь и остаться здесь, в этом городке, так удачно расположенном над рекой; и они разослали вести другим родам русов, призвав их присоединиться к ним. Вскоре они установили власть над окружающей территорией, и со временем это поселение разрослось, став главным центром Руси. Он будет известен как Киев, или Конугард на языке людей Севера.

Аскольду и Диру недостаточно было контролировать Днепр из Киева; они помнили, что изначально бахвалились дойти до Константинополя и познакомить византийцев с секирами русов. Летописи рассказывают о том, как флот русских кораблей, возглавляемый правителями Киева, пронесся по Черному морю подобно буре и пересек его до самих высоких стен города, который они называли Миклагардом. Они избрали идеальное время для нападения: император увел свои войска, чтобы отбить нападение аббасидской армии, город же не ждал нападения с севера. Русы прорвались через защиту Босфора, и их отряды утопили в крови городские предместья, грабя монастыри и дома и убивая всех подряд. Император бросился обратно из своего похода против Аббасидов и всю ночь молился о сохранении города. На следующий день он увидел, что мольбы его были услышаны: налетел сильный шторм, разметавший флот русов. Некоторые корабли выбросило на берег, а выжившие убрались туда, откуда приплыли.

«С далекого севера обрушился народ… Народы с конца земли, порочные, безжалостные, нахлынули как осы. Голоса их ревели как море».

«С далекого севера обрушился народ, – вспоминал патриарх Фотий. – Народы с конца земли, порочные, безжалостные, нахлынули как осы. Голоса их ревели как море».

Сообщается, что примерно через 50 лет после этого первого нападения из Киева приплыл флот из двух тысяч русских кораблей под командованием князя Олега, и византийцы приняли условия, выдвинутые этой жестокой северной армией. Император согласился выплатить каждой корабельной команде определенную сумму серебра, однако куда выгоднее для русов было предоставленное им право безопасной торговли на их собственных условиях. Всем купцам гарантировались питание и проживание в течение шести месяцев, пока они вели в городе свои дела, и помощь в подготовке их судов к плаванию домой. Им запрещалось носить оружие в пределах города, и они обещали не причинять никакого вреда, но и не были обязаны уплачивать императору какие-либо подати. Договоры утверждали правила черноморской торговли, подкрепленные, однако, длинными секирами русов.

После этих вторжений с севера византийские императоры обратили особый интерес к путям, по которым русы спускались по Днепру, и один император записал эти сведения. По его сообщению, славяне зимой делали однодревки и весной, когда растают озера, сплавляли их к Киеву. В июне русские купцы отправлялись из Киева в подчиненный город Витичев, где из всех судов формировался караван, затем отправлявшийся на юг. Когда они подходили к днепровским порогам – перекатам с быстрым течением, которых было семь, – команды высаживались, и несколько умелых людей проводили лодки вдоль берега или между камней, обходя быстрины. Первый порог назывался «Не дремли!» и был отмечен неровными скалами, над которыми с сильным ревом протекала вода; среди других были «Звонецкий» и «Ненасытец», а крупнейший из порогов назван по птицам, гнездившимся на утесе. В этом месте корабли и все товары требовалось переносить по суше, и в довершение всего именно на этом участке реки часты были нападения тюркских племен, а потому одна группа русов оставалась сторожить суда, пока другая под вооруженной охраной переносила грузы на расстояние шести миль до конца порога. Рабам приходилось проходить эту дистанцию в цепях. Затем по тому же маршруту перемещали суда; часть пути их волочили, а остаток этих шести миль – несли на плечах. Как только перетаскивали все лодки, их снова загружали, и караван продолжал движение.

У брода, который представляет собой последний порог этого участка Днепра, караван подвергался наибольшей опасности, ибо здесь реку переходили печенеги и место это было превосходным для засады. Перед пересечением порога русам необходимо было устраивать разведку, но, как только караван его проходил, недолго оставалось до привала на острове посреди Днепра. Здесь русы приносили в жертву огромному дубу живых петухов и одаривали своих богов едой и стрелами. Теперь они свободны от печенежской угрозы и находятся в четырех днях спокойного плавания до устья Днепра и дальше – до черноморского острова Березань. На нем они снова отдыхают несколько дней и оснащают свои корабли для морского плавания перед тем, как начать последний отрезок пути вдоль побережья Черного моря к великому городу, который они называют Миклагардом, а мы зовем Константинополем.

Константинополь и варяги

Торговля янтарем, мехами и рабами увлекала многих скандинавских купцов на юг по балтийским путям, но была и другая причина совершить это длинное путешествие в Гардарики (скандинавское название Руси) и далее в Миклагард. Как русы, так и византийские императоры нуждались в наемниках, а воинственные скандинавы с их длинными топорами и франкскими мечами считались особенно ценными воинами. Люди, которых называли варягами – возможно, от старонорвежского слова со значением «присяга», – стали поступать на службу к византийцам, а некоторые из них образовали элитный отряд телохранителей самого императора. В отличие от русов, предводители которых сохраняли скандинавские имена, но перенимали культуру славянских племен, варяги чаще всего были скандинавами: они происходили из Швеции, но также из Дании, Норвегии и даже из Исландии. Варяги ценились за лояльность и верность клятвам, и императоры хорошо платили за службу этим присягнувшим воинам. Они даже имели право забирать себе из дворца сокровища после того, как умрет один император, и до того, как следующий взойдет на престол. Для воина вступление в варяжскую стражу было способом заработать состояние, особенно если дома его ждали неприятности, от которых ему приходилось бежать, – а они были нередки. Многие из этих варягов сражались в войнах по всей Империи, и они были одними из самых заядлых путешественников своего времени.

Гравюра на дереве, на которой изображен Пирейский лев с руническими граффити, рассказывающими о деяниях скандинавов в Греции (1889)

Руническое граффити в Айя-Софии в Стамбуле: свидетельство присутствия скандинавов в сердце Византийской империи

Некоторые воины-скандинавы, служившие в варяжской страже, увековечены дома на рунических камнях, вспоминающих их службу на юге, либо в сагах, записанных спустя долгое время после этого. Иные из этих наемников и сами выцарапывали руны, находясь на юге. Лев из белого мрамора, сейчас хранящийся в венецианском Арсенале, некогда гордо возвышался в афинском порту Пирее: то был памятник могуществу и морскому господству греков. Но в определенный момент в конце эпохи викингов группа скандинавов поместила на его бок собственную историю, записав ее рунами в форме змеи. Имена их затерлись до такой степени, что прочитать их практически невозможно, но велика вероятность того, что люди, записавшие руны, были варягами и сообщали о своих подвигах. Скандинавы служили византийскому императору, но трудно представить себе греков, которые решили бы сделать это странное дополнение к своему льву.

В конце эпохи викингов группа скандинавов поместила на его бок собственную историю, записав ее рунами в форме змеи.

Другой пример скандинавского граффити находится в центре самого Константинополя – в галерее Айя-Софии. Человека, оставившего свою метку под огромным куполом собора, звали Хальфданом: возможно, варяг заскучал, наблюдая за церемонией, смысл которой он едва понимал, и думал о собственных традициях и своем далеком доме.

Харальд Хардрада более всего известен своим неудачным вторжением в Англию в 1066 году, но дни своей молодости он провел в варяжской страже, и он – самый известный из множества скандинавов, служивших на Востоке.

Харальду было всего пятнадцать лет, когда он сражался в битве при Стикластадире, где погиб его брат, конунг Олаф. Юноша бежал из Норвегии; сперва он получил убежище в Швеции, а затем сел на корабль, который плыл через Балтику и далее по речным путям на Русь. В столице Руси Киеве – или Конугарде, под каким именем его знал Харальд, – он встал во главе варяжских войск, защищавших город, и несколько зим прослужил конунгу Ярицлейфу. Но молодому норвежцу мало было остановиться на половине викингского пути в Миклагард: его манил великий город, где он мог приобрести серебро и славу.

Харальд взял с собой на юг большую свиту. Его боевые корабли были увешаны блестящими щитами, и дозорным, охранявшим Босфор, было ясно, что этот мореход явился сюда не для торговли безделушками. Харальд стоял на носу передового корабля и, прикрыв глаза рукой, увидел отблеск солнечного света на металлических крышах – а вскоре перед его взором взмыли вверх стены города.

В это время Византией правила императрица Зоя Багрянородная. По мощеным улицам Харальд направился прямиком во дворец, где предложил свою службу в качестве наемника в варяжской страже. Молодой норвежец был назначен в византийский флот и командовал операциями своих людей, прочесывавших Средиземноморье в поисках пиратов. В то время главой варяжской стражи был родственник царицы – эллин по имени Гигир, – но люди Севера с каждым разом все сильнее подчинялись Харальду, показавшему себя главным храбрецом в битвах. Два предводителя чуть не дошли до драки, споря о том, греки или варяги должны иметь право первоочередного выбора места стоянки и лагеря; здесь, как обычно, Харальд победил, и в конце концов Гигир с греческими войсками вернулся в Константинополь, в то время как варяги, норманны и немногочисленные амбициозные эллины связали свою участь с молодым норвежцем.

Харальд повел свою армию в Северную Африку и в области, которые скандинавы называли Серкландом. Скальды говорят, что в том походе по землям мусульман он взял 80 городов, часть из которых сдалась, а иные были захвачены силой.

Харальд повел свою армию в Северную Африку и в области, которые скандинавы называли Серкландом. Скальды говорят, что в том походе по землям мусульман он взял 80 городов, часть из которых сдалась, а иные были захвачены силой. Харальд сражался так, будто не боялся смерти, и завоевал в пустынных областях большое количество чистейшего золота. Обогатив в том походе своих людей, он направил флот на Сицилийский эмират. На острове был лишь один город, стены которого были столь высоки, что Харальд не мог взять его приступом. Как-то он сидел, рассматривая городские укрепления с варяжских позиций, и увидел, как какие-то маленькие птички, гнездившиеся в городе, летают в лес за едой. Задумав жестокую хитрость, достойную самого Одина, Харальд приказал изловить этих птиц сетями. Люди Харальда покрыли птичек воском и сосновыми щепками и зажгли эти живые свечи. Птицы полетели прямиком в свои гнезда под деревянными крышами города, и вскоре дома один за другим были охвачены пламенем. Жители сложили оружие и сдались на милость Харальда, который на этот раз сохранил им жизни.

Харальд разграбил много других городов, прибегая к хитрости, если силы было недостаточно. Эти похождения принесли ему огромное богатство, и, когда он вернулся в Константинополь, известия о его доблести уже достигли города. Теперь он обратил взор на Святую землю, и все города на его пути к Иерусалиму сдавались варягам, которых он вел за собой. Умывшись по обычаю паломников в реке Иордан, он передал несметные сокровища храму Гроба Господня и очистил пути пилигримов от головорезов и воров.

Зоя (ок. 978–1050), византийская императрица

Теперь, проведя годы в походах на юге, Харальд хотел вернуться в Норвегию, чтобы заявить права на свои земли. Но была одна проблема: императрица Зоя так полюбила своего северянина-военачальника, что не желала и слышать о том, чтобы он покинул варяжскую стражу и уплыл со своей свитой на север. Она обвинила его в том, что он взял себе больше богатств из добычи, завоеванной в походах на врагов Империи, чем было положено, и по ее настоянию император отправил Харальда в заключение. С поста начальника наемного войска Харальд попал в темное подземелье, и большинство людей в этом положении потеряло бы надежду; но во тьме Харальду явился образ его брата Олафа, и он понял, что подмога близка. Кто-то опустил в подземелье веревку, и Харальд спасся. Он направился прямо к верным ему варягам, которые присоединились к мятежу, и вломился со своими людьми в царские покои. Харальд хвалился тем, что он лично нашел императора в его убежище и выдавил ему оба глаза. Его месть была совершена, Харальд с племянницей царицы Зои в качестве заложницы отправился в порт и той самой ночью на двух кораблях, принадлежавших варяжской страже, вышел в Босфор.

Изображение варягов в рукописи «Обозрение историй» (Synopsis Historiarum) Иоанна Скилицы, созданной в XII в.

Тогда выход из гавани в Босфор был защищен железной цепью, о которую разбился бы каркас любого судна. Харальд приказал своим людям изо всех сил налечь на весла и разогнаться по мере приближения к цепи. Когда корабль заскользил по воде как дельфин, он сказал всем, кто не греб, со всеми своими доспехами бежать на корму корабля, так что нос поднялся над водой. Судно налетело на преграду, взобравшись на нее, но киль его зацепился за тяжелую цепь. Как только они остановились, Харальд приказал своим людям ползти по скамьям гребцов обратно на нос. Корабль сильно затрещал, переваливаясь через цепь, но, оттолкнувшись с силой веслами, они освободились и преодолели последний рубеж обороны города. Другому судну так не повезло: киль развалился надвое, и многие варяги утонули, пытаясь покинуть корабль. Теперь перед Харальдом простиралось открытое море, но, прежде чем отплыть на север, он спустил на берег племянницу императрицы Зои и под охраной вернул ее в Миклагард. Харальд похитил ее, чтобы показать царице, что варяг его положения может взять все, что захочет. Когда паруса наполнились ветром и Харальд Суровый взял курс на север, домой, над Черным морем начинался рассвет.

Люди, возвращавшиеся домой из экспедиций на восток, пользовались уважением, и не последним из них был Болли Болласон, который вернулся в Исландию после поездки в Миклагард и службы в варяжской страже. У Болли всегда была репутация щеголя, и за время пребывания близ императора он не только скопил состояние, но и стал поклонником императорского стиля. Он неплохо щегольнул, сойдя со своего корабля в Исландии в багряном плаще и парчовом костюме – даре самого кесаря, – на поясе же его висел меч, украшенный огромным количеством золота. На нем был позолоченный шлем, и он нес красный щит с нарисованным золотом всадником. Изменилась даже его манера держать себя; при движении на коне он держал копье в руке, как делали обычно в других странах. Когда Болли проезжал по пути домой между крестьянскими домами, женщины не могли оторвать глаз от него и от его хорошо одетых помощников. Говорят, что после того, как Болли вернулся из своих странствий по востоку, его до самой смерти не видели в чем-либо другом, кроме шелка и парчи, и он стал известен по всей стране как Горделивый Болли.

Экспедиция в Средиземное море

Из Скандинавии в Средиземноморье можно было попасть двумя различными путями: через реки, ведущие в Черное море и к Босфору (путь, которым следовали Харальд и варяги), либо спустившись вдоль западного побережья Иберийского полуострова в крепких, пригодных для океанских плаваний судах. Возможно, этот путь на юг был короче, но викингам приходилось проплывать через Гибралтарский пролив и испытывать на прочность военно-морскую мощь Аль-Андалуса (мусульманской Испании) – и даже знаменитый рейд Бьёрна Железнобокого по Средиземному морю был лишь частично успешен.

Сотни викингов были схвачены и повешены на городских пальмах. Скандинавские мореходы вернулись лишь спустя несколько лет.

Впервые викинги опробовали на крепость защиту Испании в 844 году, когда они выдвинулись из своей базы на Луаре, чтобы поискать добычу на юге. Они разорили Бискайский залив, но затем были разбиты астурийской армией близ Геркулесовой башни и вернулись на свои корабли. Тогда флот захватил город Лиссабон, стал грабить южное побережье и взял Севилью в самом сердце эмирата Аль-Андалус, хотя отсюда им и пришлось бежать при приближении собравшихся арабских сил. Сотни викингов были схвачены и повешены на городских пальмах. Скандинавские мореходы вернулись лишь спустя несколько лет.

Нападения викингов застали эмират врасплох. В ответ на них береговая защита была усилена, а из Аль-Андалуса к вождю этого воинственного народа была отправлена делегация. Человек по имени аль-Газаль отплыл на север, вероятно, в Данию, и учтиво предстал перед конунгом, передав ему богатые дары и письмо от султана. Позднее он писал, что викинги обитают на большом острове посреди моря островов, и сообщил, что некоторые из них уже отреклись от старых верований и перешли в христианскую веру, хотя на севере многие продолжали поклоняться огню. Викинги испытывали огромное любопытство в отношении посла из Аль-Андалуса, но более всех – королева. Кажется, аль-Газаль тоже проникся к ней интересом. Он узнал, что скандинавские женщины остаются с мужьями по собственной воле и им разрешено общаться с другими мужчинами. Он выкрасил волосы в серый цвет по ее просьбе и сочинял стихи о ее красоте, подобной которой он никогда не видел прежде.

Хастейн, притворившийся смертельно больным, выпрыгивает из своего гроба

Какие бы соглашения ни заключил посол Аль-Андалуса с этим скандинавским королевством, более десятилетия прошло до следующего серьезного похода на юг – знаменитого рейда в Средиземноморье под командованием Бьёрна Железнобокого и некоего вождя викингов по имени Хастейн. Говорят, что Бьёрн был сыном легендарного Рагнара Лодброка и он унаследовал амбициозность своего отца. Сообщается, что под началом двух командиров оказался флот из 62 кораблей и что они намеревались проплыть в Средиземное море западным путем и разграбить сам Рим – величайший из городов. Бьёрн и Хастейн были в приподнятом расположении духа, когда отправились из своей базы в устье Луары, однако Северная Испания оказалась твердым орешком: как христианские королевства, так и эмират извлекли уроки из нападения 844 года и устроили куда более надежную оборону. Удача улыбнулась викингам, лишь когда они переплыли Гибралтарский пролив и разграбили город Альхесирас на южном побережье, а потом пересекли море и разорили аль-Мазимму в Марокко. Флот, проделав путь на север к средиземноморским берегам Испании и Франции и разграбив Балеарские острова, укрылся в устье реки Роны и разбил лагерь. Должно быть, зима в болотах Камарга показалась северянам куда более мягкой, чем те, к которым они привыкли.

Весной Бьёрн и Хастейн с флотом поднялись по Роне, чтобы разорить Ним, а затем проплыли вдоль французского побережья к Италии, где разграбили Пизу и некий город с высокими стенами, который Бьёрн принял за Рим. Маленький отряд викингов не мог надеяться проломить укрепления, поэтому Хастейн притворился, будто умирает от болезни и приказал принести его ложе к городским воротам. «Я не хочу умереть язычником! – прокричал он. – Окажите милость и проводите меня в свою церковь для крещения». Жители города сжалились над ним и разрешили внести ложе Хастейна внутрь городских стен; но, как только они оказались внутри, Хастейн спрыгнул со своего смертного одра и проложил себе путь обратно к воротам, впустив Бьёрна с остальными людьми. Викинги с великим ликованием разграбили город, но Бьёрн расстроился, когда узнал, что селение, которое он счел Римом, было всего лишь провинциальным городком Луни.

Жители города сжалились над ним и разрешили внести ложе Хастейна внутрь городских стен…

Бьёрн всей душой хотел как можно скорее разграбить настоящий Рим, но один старик, которого они встретили в Луни, убедил его в том, что Вечный город находится очень далеко. Из его мешка выглядывала пара истрепанных башмаков, а те, что были на нем, едва ли находились в лучшем состоянии. Он сказал викингам, что, когда он вышел из Рима, обе эти пары обуви были совершенно новыми. Бьёрн посмотрел на пальцы старика, выглядывавшие из-под изорванной кожи, и счел, что Рим слишком далек для его утомленных людей.

Говорят, что по пути домой Бьёрна и Хастейна перехватил флот Аль-Андалуса и множество кораблей пошло ко дну. Сильно ослабленные войска Бьёрна по пути домой, к базе у Луары, налетели на Памплону, и воины вернулись сказочно богатыми; впрочем, обратно они приплыли лишь на третьей части кораблей, вышедших в поход. Бьёрн и Хастейн обеспечили себе места среди героев легенд своего времени, но цену их похода трудно было забыть, и лишь через столетие викинги в большом количестве вернутся в Испанию.

Хотя арабы называли викингов маджами – язычниками-огнепоклонниками – и опасались их достаточно для того, чтобы организовывать оборону и высылать против них флот, следов от спорадических набегов северян почти не осталось. Одним из немногих предметов, которые напоминают нам о том, что скандинавы ходили этим морским путем на юг, является небольшая шкатулка из китовой кости, украшенная характерным плетеным узором; она сообщает историю, отличную от рассказов о набегах викингов, – историю купцов и ремесленников. Коробочка, долгие годы использовавшаяся как мощевик (контейнер для костей и других останков святых), сейчас находится в сокровищнице базилики Святого Исидора в Леоне. Возможно, сюда ее принес какой-то паломник или посол с севера. По крайней мере, в Средиземном море страх перед нападением викингов был куда значительнее их действительных нападений.

Серебро халифата

Контакты между скандинавскими мореплавателями и арабами Аль-Андалуса, по всей видимости, ограничивались нерегулярными набегами, но на востоке двигателем экспансии северян была торговля. Перевозка рабов и мехов по волжской речной системе и далее по Каспийскому морю была выгодным предприятием, и именно арабское серебро, отчеканенное к востоку от Багдада, привлекало скандинавов к речным торговым путям. Множество таких серебряных монет переплавлялось, но тысячи дирхамов добрались до Скандинавии, а некоторые даже использовались как украшения. Женщина-скандинавка из Линкольншира, которая носила на себе монету, отчеканенную в Афганистане, вероятно, демонстрировала этим свой доступ к восточным торговым путям, не догадываясь, что на монете провозглашен исламский символ веры – «Нет бога, кроме Аллаха».

Саманидский дирхам начала X в., найденный в Линкольншире и использовавшийся, вероятно, в качестве подвески

Земли вдоль нижнего течения Волги не контролировались русами, но даже если по пути и надо было платить какую-то дань, на булгарских и хазарских рынках, где балтийские товары встречались с потоком серебряных монет с Востока, купцов ожидали огромные барыши. Торговцы-русы, вероятно, проделывали этот долгий путь со своими семьями, собирались для безопасности в небольшие караваны и сталкивались по мере движения с незнакомыми местами и народами. Некоторые из них добирались еще дальше и торговали напрямую с Аббасидским халифатом с центром в Багдаде. Чтобы добраться до столицы, они отплывали из хазарского города Итиля на юг, пересекали Каспийское море и перегружались на верблюдов в порту Горгана, чтобы проделать долгое путешествие через горы и пустыни. На базарах Багдада они продавали бобровые и лисьи шкурки, янтарь, франкские мечи и рабов, выдавая себя за христиан и используя славянских рабов, чтобы сторговаться о цене. На рынках Востока скандинавы могли найти товары, прибывавшие по Шелковому пути даже из Китая и Индии. Возможно, некоторые из этих храбрецов отправлялись и далее на восток.

Не одни только скандинавы путешествовали на большие расстояния: Аббасидский халифат протягивался от Средиземного моря к Аравийскому, а должность посланника халифа предполагала поездки в земли за пределами изведанного мира. Ко времени, когда Ибн Фадлан в своей последней миссии секретаря и советника посла прибыл к верхнему течению Волги, он уже успел повидать столько, что большинство его современников вряд ли бы этому поверили. Но именно здесь, в земле волжских булгар, он встретил людей, с которыми не сталкивался никогда прежде. Эти купцы называли себя русами, и Ибн Фадлан сделал запись в своем дневнике, что еще не видел таких прекрасных типажей:

«Статью они подобны финиковым пальмам, у них прекрасные волосы и румяная кожа, которую они покрывают татуировками от пальцев ног до шеи: темно-зелеными изображениями деревьев и другими фигурами. Мужчины носят плащи, оставляющие руку с мечом свободной, и каждый из них никогда не расстается со своей секирой, мечом и ножом. Женщины носят на шее золотые и серебряные кольца и металлические диски на каждой груди, и чем больше у мужа богатств, тем ценнее металл. Они тоже носят ножи, прикрепляя их к этим дискам, и ценят бусины из темно-зеленого стекла, из которых делают ожерелья.

Вид этих русов поразителен, и они, без сомнения, грязнейшие из тварей Аллаха – они не очищают себя ни после соития, ни после испражнения, и едва ли странно, что они не делают этого после еды. Если они умываются, то делают это в общей лохани, которую девушка-рабыня передает от одного мужчины к другому: каждый, умыв лицо и волосы, плюет и сморкается в воду. Они живут в больших домах из дерева, которые строят на берегу реки, где пришвартованы их суда, и в этих домах они употребляют своих девушек-рабынь на виду друг у друга; порой, когда приходит торговец, чтобы купить невольницу, ему приходится ждать, пока с ней закончит хозяин.

«Вид этих русов поразителен, и они, без сомнения, грязнейшие из тварей Аллаха – они не очищают себя ни после соития, ни после испражнения, и едва ли странно, что они не делают этого после еды».

Когда русы прибывают сюда из своих земель на кораблях, они направляются прямиком к деревянному идолу с резным человеческим лицом и приносят ему в жертву еду и хмельные напитки, думая, будто эти пустые молитвы помогут им получить желаемую цену за их товары. Они просят встретить купцов, мешки которых полны дирхамов и не склонных упорно торговаться. Если все пройдет хорошо, они убьют животное и поднесут его мясо деревянным фигурам в знак благодарности.

Когда один из русов заболевает, его бросают в шалаше в стороне от лагеря, оставляют с ним немного хлеба и воды и ждут, пока он либо выздоровеет, либо умрет от своей немощи. Если умирает раб, его оставляют на съедение псам, но более достойных людей хоронят или сжигают на небольших судах. Вождям уготованы куда более сложные проводы, и, пока я был с посольством в Булгарии, умер и был сожжен на своем корабле знатный человек. Я был там и наблюдал за церемонией, которую никогда не забуду.

Сперва русы, готовясь к церемонии сожжения, наскоро похоронили своего вождя. Треть его состояния пошла на приобретение для усопшего богатых одежд, треть была отдана семье, а на последнюю треть было закуплено большое количество пьянящих напитков. Я заметил, что эти люди пьют постоянно, днем и ночью: некоторые из них даже умирают с полной чашей в руке! Брага широко лилась при подготовке к церемонии; одна женщина выпила больше прочих и пела веселые песни. Я узнал, что то была девушка, которая вызвалась быть сожженной вместе с ее хозяином. Заботиться о ней на протяжении грядущих нескольких дней было поручено двум другим рабыням, и они своими руками мыли ей ноги. Даже если бы она передумала, пути назад не было бы.

В день прощания я прибыл на реку и увидел, что корабль вождя вытащен на берег, а вокруг него возведен деревянный помост. Русы ходили вокруг судна, говоря слова, которые я не понимал. Появилась старая и ужасная на вид женщина, которую русы называют Ангелом Смерти; ей была поручена церемония. Она застелила дорогим шелком скамью на борту корабля и подготовила его к помещению тела вождя, которое к тому времени выкопали русы; тело почернело от холода земли, но, к моему удивлению, еще не начало издавать дурной запах. Они одели мужчину в богатые одежды, в шелковый кафтан с золотыми пуговицами и в меховую шапку: в этот погребальный костюм его облачила сама Ангел Смерти. Затем они перенесли тело на скамью и подперли его подушками, накрыв деревянным сооружением вроде шалаша. Они окружили его едой, травами и хмельными напитками, а его оружие выложили на борту корабля подле него. Принесли собаку, разрезали ее на две части и бросили рядом с ним. Потом заставили бежать двух лошадей, покуда они не вспотели; тогда их зарезали с двумя коровами, петухом и курицей, и все эти жертвенные животные были брошены на корабле подле вождя.

Когда это было сделано, я увидел девушку. Она шла от одного шатра к другому и сочеталась с хозяином каждого; тот говорил ей: “Скажи своему господину, что я делаю это лишь из любви к нему”. Примерно ко времени вечерней молитвы девушку привели к чему-то вроде обвязки ворот, которую поставили на берегу. Она стала ногами на ладони мужчин, и голова ее оказалась над обвязкой. Она говорила речи, которые я не понял и обратился к своему переводчику. “Вот я вижу своих отца и мать!” – сказала она, когда ее подняли в первый раз; во второй раз она сказала: “Я вижу всех моих умерших родственников!” Когда ее подняли в третий раз, ее продержали вверху несколько дольше. “Я вижу моего господина сидящим в саду, а сад красив, зелен, и с ним мужи и отроки, и вот он зовет меня, так ведите же меня к нему”.

Ее провели на корабль, где она сняла свои браслеты и передала их Ангелу Смерти. Девушка выпила чашу крепкого алкоголя и запела песню, прощаясь с подругами. Ей дали вторую чашу, но на этот раз она выказала неуверенность, и Ангелу Смерти пришлось силой затащить ее в деревянный шалаш, где лежал ее хозяин. Мужчины принялись бить по щитам, чтобы заглушить крики и звуки борьбы: они не хотели, чтобы другие невольницы испугались этого жертвоприношения, когда придет их черед. Шесть мужей поднялись на корабль, и каждый из них по очереди с ней совокупился, прежде чем ее уложили вместе с ее господином, держа ее за руки и ноги. Ангел Смерти обернула вокруг ее шеи веревку и передала ее двум мужчинам; пока они душили ее, старуха колола ее ножом меж ребер.

Девушка выпила чашу крепкого алкоголя и запела песню… Мужчины принялись бить по щитам, чтобы заглушить крики и звуки борьбы.

Генрих Семирадский. Картина «Похороны знатного руса в Булгаре» (1883), написанная по описанию арабского путешественника X в. Ибн Фадлана

Рунический камень из Грипсхольма (Sö 179), поставленный в память о Харальде, брате Ингвара, который умер в походе в Каспийском море

Честь зажечь погребальный костер была отдана ближайшему родственнику. Он был гол и шел спиной вперед. В одной руке он держал горящую деревяшку, а другой закрывал задний проход; он не отрывал глаз от лиц собравшихся. Когда он бросил на гору дров свой факел, подошли остальные зрители с зажженными палками, и вскоре деревянный помост охватило огромное пламя; ветер разносил его горячее дыхание и дым по берегу. Через час корабль, вождь и девушка превратились в прах. Над местом сожжения русы насыпали небольшой курган и поставили в его середине бревно тополя, написав на нем имя усопшего.

Уверен, что больше я никогда не увижу подобного зрелища».

Хотя контакты русов с Аббасидским халифатом определяла именно торговля, русы предприняли несколько набегов на земли вокруг Каспийского моря: говорят, что один флот насчитывал пятьсот судов и произвел огромное опустошение, прежде чем на обратном пути на Волге на него не напало войско хазар. После одного нападения на Барду в Азербайджане русы по обычаю похоронили своих убитых с их оружием; как только они уплыли обратно, местные жители разграбили могилы в поисках высоко ценившихся франкских мечей.

Не только русы отправляли свои боевые корабли так далеко на восток: шведские викинги тоже предприняли по меньшей мере один крупный поход на халифат, хотя это великое предприятие под руководством Ингвара Путешественника окончилось катастрофой. Ингвар с флотом отправился в Серкланд по речным путям; шведы оставили свой след на побережье Каспийского моря, но саги сообщают, что выжившие вернулись домой всего на одном корабле. Вверх по торговым путям распространились слухи о гибели в этой катастрофе Ингвара и его людей. Вокруг озера Меларен в Швеции было возведено множество рунических камней, поминающих отцов, братьев и сыновей. Рунический камень из Грипсхольма, поставленный в память о Харальде, брате Ингвара, содержит этот небольшой текст об обреченном походе на восток и о том, что заставило людей к нему присоединиться.

«Как храбрецы, они уплыли за золотом в далекие края и на востоке стали пищей орлам. Они умерли на юге, в Серкланде».

Великим династиям эпохи викингов было свойственно возводить свою родословную к скандинавским богам. Мы уже узнали, что легендарный Сигурд был потомком Одина и что Отец богов прямо вмешивался в семейные дела рода Вёльсунгов. Для героев более позднего времени эта цепочка была несколько длиннее. Норвежские короли из династии Харальда Прекрасноволосого были известны как Инглинги и прослеживали свою линию до шведского и норвежского бога Ингви-Фрейра. Великий исландский историк Снорри пишет об этих легендарных конунгах в «Саге об Инглингах», скомпилированной из генеалогий, перемежающихся скальдической поэзией; имена некоторых ее персонажей – например шведских королей, захороненных в огромных курганах в Уппсале, – помнили в течение долгого времени после того, как их деяния были забыты.

У древних конунгов была не только земная власть, но и религиозное влияние, и даже позднее, в эпоху викингов, они руководили праздниками и жертвоприношениями в честь своих излюбленных божеств. Для ярла Хакона, который правил Норвегией из языческой глубинки на западе страны, почитание Одина было семейным делом, ибо он возводил свой род к Сэмингу – сыну Одина и Скади. Даже в христианской англосаксонской Англии правящие дома считали своим прародителем Одина – Водена. Принятие христианства скандинавскими королями позволило им централизовать власть и повысить значение северных монархий за рубежом, однако оно не привело к радикальному преображению механизмов функционирования королевской власти. Великие короли-святители вроде Олафа Трюггвасона в своих набегах были не менее безжалостны, чем их языческие предки. Необходимые же для занятия трона предпосылки также оставались прежними: репутация, богатство, выраженное в серебре, и сильная дружина за спиной. Наследование часто оспаривалось, и статус старшего сына могущественного правителя не гарантировал получения власти в дальнейшем.

Для того чтобы идея единой власти над Скандинавскими странами, которая существует сегодня, возобладала над идеей правления мелких конунгов и вождей с их местными культами, потребовалось определенное время. Могущество родов региональной знати было для северных королей постоянным вызовом. Но к концу эпохи викингов на сцену вышли правители, твердо контролировавшие дела во всей Скандинавии и распространявшие свою власть на запад – не только с помощью незначительных набегов викингов и создания поселений, но и путем совершения завоеваний, стоя во главе превосходных флотов. Олицетворением этой распространявшейся идеи королевской власти стал Кнут – он не только завоевал Англию и установил контроль над Данией, но и прибавил к своей Империи Северного моря Норвегию и часть Швеции. Он был христианским королем, но также и предводителем викингов в их опустошительных налетах; покровителем Церкви, все же удостоенным в скальдической поэзии эпитета «Фрейр битвы». История королевской власти в эпоху викингов – это история, в которой старые боги уступают место христианству, а легенды – истории, но ни те ни иные не уходят полностью в небытие.

Миниатюра, изображающая поход воинов-викингов во Францию, из иллюстрированной французской рукописи «Жития святого Альбина» (ок. 1100)

Сыновья Рагнара

Время сыновей Рагнара Лодброка (Рагнара Кожаные Штаны) – время, когда призрачные персонажи легендарных саг попадают в исторические записи, и их имена стали синонимами первых крупных завоеваний викингов. Если Бьёрн Железнобокий известен тем, что стал предводителем викингов в их средиземноморском походе с целью разграбить Рим, то Сигурд Змееглазый остается смутной фигурой в династии датских королей, его братья Ивар Бескостный, Хальфдан Рагнарссон и Убба были лидерами Великой языческой армии, которая наводила ужас на англосаксов и поставила Англию на колени. Согласно легенде, именно убийство Рагнара Эллой в яме со змеями привело его свирепых сыновей в Англию. Если верить этому рассказу, среди братьев предводительствовал Ивар Бескостный, которого в бою переносили на носилках и который всегда был в пучине битвы, несмотря на отказавшие ноги: в конце концов, отсутствие руки никогда не мешало Тюру, а отсутствие одного глаза – Одину. Одна версия изложения событий сообщает, что Ивар попытался прийти к примирению с Эллой Нортумбрийским, потребовав в качестве возмещения за убийство своего отца всего лишь такой участок земли, какой он сможет вспахать на одном быке. Однако получившаяся пахота оказалась столь вытянутой и состояла из таких узких полос, что он смог предъявить права на землю, которой хватило на строительство города и крепости. С этого плацдарма на территории королевства он начал подготавливать почву для вторжения своих братьев. Говорят, что, когда сыновья Рагнара разбили Эллу при Йорке, они вырезали у него на спине кровавого орла, вытащив легкие через поврежденные ребра, – или же они оставили его тело на съедение хищным птицам. В любом случае орел получил свою добычу.

Говорят, что, когда сыновья Рагнара разбили Эллу при Йорке, они вырезали у него на спине кровавого орла, вытащив легкие через поврежденные ребра…

Послы короля Эллы перед сыновьями Рагнара Лодброка (Август Мальмстрём, 1857)

Конечно, между легендарными сагами и историческими реалиями, касавшимися Великой языческой армии, которая прибыла к берегам Англии в 865 году, есть некий разрыв. «Англосаксонская хроника» сообщает, что в тот год Великая армия впервые перезимовала в Восточной Англии. Вероятно, она прибыла из Франкии и в ее рядах было много датских викингов, закаленных годами войн на континенте. То не был один из молниеносных набегов, к которым англосаксы привыкли со времен нападения на Линдисфарн в 793 году: у Великой языческой армии под предводительством Ивара было серьезное намерение завоевать Англию. Королевство Восточной Англии сумело уйти из-под удара, снабдив непрошеных гостей лошадьми, которыми даны воспользовались весной при вторжении в Нортумбрию. Но политика подкупа Великой языческой армии серебром не дала англосаксам ничего, кроме времени, ибо даны стремительно передвигались от одного королевства к другому, занимая стратегически важные города и нарушая обещания мира. Убил конунг Элла легендарного Рагнара Лодброка или нет, именно лежащая в стороне от других англосаксонских королевств Нортумбрия первая пала перед Иваром и Хальфданом: Йорку надлежало стать центром скандинавского владычества на севере Англии. Следующей была разгромлена Восточная Англия под властью короля Эдмунда: плененный король был расстрелян из луков после того, как отказался отречься от христианской веры. Позднее Эдмунд был объявлен святым; рассказывали, будто его отсеченную голову сторожил волк, пока ее не нашли верные королю люди.

Богато украшенный меч викинга IX или X в. Искусно сделанные мечи были показателем статуса, равно как и хорошим оружием

В это время пропадает Ивар Бескостный – или, по крайней мере, его имя исчезает из рассказов о передвижениях Великой языческой армии и ее многочисленных отрядов. Ивар может быть одним лицом с неким Имаром, который обнаруживается в Ирландии до и после того времени, когда Ивар возглавляет Великую армию, и воюет с ирландскими королями. Его род Уи Имар стал господствовать в Ирландском море, управляя скандинавской империей из важных торговых центров Дублина и Йорка. Даже если речь идет не об Иваре Бескостном, сыне Рагнара Лодброка, в те времена знатные викинги создавали королевства и сами становились героями легенд.

Но вернемся обратно в Англию, где какое-то время Хальфдану Рагнарссону и Великой армии сопротивлялась Мерсия, поддержанная Уэссексом и платившая дань, но и она в конце концов пала. Викинги провели зиму в королевской столице Рептоне и посадили на трон марионеточного правителя, которого по их приказу держали вместе с заложниками. К Великой армии присоединился другой флот викингов под руководством вождя по имени Гутрум, и десятилетие спустя после прибытия Рагнарссонов в Англию из всех англосаксонских королевств данам не покорился только Уэссекс. Если часть Великой армии с Хальфданом во главе двинулась на север, чтобы занять и заселить завоеванные у Нортумбрии земли, Гутрума особенно интересовал Уэссекс. Задача обороны этого последнего оставшегося свободным королевства легла на младшего из пяти братьев, которому едва исполнилось 20 лет и имя которого значило «Совет эльфов». Он в будущем станет известен как Альфред Великий.

В следующем году пришла пора масштабной игры в кошки-мышки между Гутрумом и королем Альфредом. В 876 году Гутрум вторгся глубоко во внутренние районы Уэссекса и оккупировал Уэрхэм близ побережья Дорсета. Здесь Альфред со своими войсками сумел взять данов в осаду, но это противостояние кончилось патовой ситуацией: стороны обменялись взятыми в плен людьми и заключили мир лишь затем, чтобы Гутрум ночью убил переданных ему заложников, взял Эксетер и продолжил наступление. На следующий год вскоре после праздника Двенадцатой ночи Гутрум с Великой армией вновь вошел в Уэссекс из Мерсии, и на этот раз он переиграл Альфреда: тому пришлось отойти в топи Сомерсета, пока его королевство было захвачено. Должно быть, та зима была худшим временем для Альфреда и его дома, но перед ним забрезжила надежда: отряд викингов под предводительством Уббы Рагнарссона был разбит фирдом (ополчением) Девона; его знаменитый боевой стяг с вороном, как рассказывают, был захвачен в бою, а сам Убба погиб. Еще более важным для Альфреда было то, что под защитой сомерсетских болот и его крепости Ателни он сумел выиграть время для того, чтобы перегруппироваться и превратить фирды трех графств во внушительную силу. «Англосаксонская хроника» повествует о том, как люди из Сомерсета, Уилтшира и части Хэмпшира встретились у Камня Эгберта и выступили навстречу Великой языческой армии к Эдингтону, где произошла одна из самых значительных битв эпохи викингов. Альфред одержал решительную победу, взял в осаду остатки армии Гутрума и вынудил их пойти на уступки. Викинги дали тяжелые клятвы и вернули важных заложников; как часть соглашения был крещен сам Гутрум. По старой римской дороге Уотлинг-стрит и вдоль Темзы была проведена граница, отделявшая англосаксонскую Англию от прочих земель, где правили и селились даны. Эта территория станет известна как Денло – «Область датского права», – и эта политическая реальность будет великим наследием армии, которая впервые вторглась в Англию во главе с Иваром.

В последующие десятилетия потомки Альфреда, бывшие во главе единственного королевства, устоявшего под натиском викингов, постепенно покорили Денло. Центральную роль в изгнании скандинавских войск из срединных земель Британии в качестве фактической правительницы Мерсии сыграла старшая дочь Альфреда, Этельфледа, ребенком, вероятно, скрывавшаяся от них в болотах Сомерсета. Сын же Альфреда, Эдуард Старший, добавил независимую в прошлом Восточную Англию к территории растущего королевства под властью Уэссекской династии. Карта англосаксонских земель была перерисована: на юге стало набирать силу объединенное Королевство англов и саксов, в то время как образование Денло внедряло в плоть Англии норвежский язык, закон и культуру. Великая языческая армия, может, и явилась из легенды о сыновьях Рагнара, но ее влияние на Британские острова ощущается до настоящего времени.

Харальд Прекрасноволосый

На заре эпохи викингов название «Норвегия» относилось не к королевству или народу, но к морскому пути вдоль изрезанного побережья, и этот ландшафт не способствовал установлению централизованной власти. Норвегия была землей мелких конунгов и местных князьков, властвовавших над своими родовыми землями. Первым из норвежских правителей стал менять это Харальд Прекрасноволосый. Его родовые земли лежали в Вестфольде близ Осло-фьорда, и когда он унаследовал их от отца в возрасте десяти лет, то стал вести себя так же, как и многие другие конунги его времени. Вскоре над его королевством нависла угроза нападения соседних вождей Осло-фьорда, но при помощи дяди по материнской линии Гутхорма Харальд победил всех их в столкновениях и присоединил их земли к своим владениям. Один анекдот, переданный Снорри, проливает свет на восхождение его к власти: землевладелец по имени Аки одновременно пригласил к себе на праздник Харальда Косматого и конунга Эйрика Эймундарсона; оба короля претендовали на власть над его землями. У Аки были два дома: оба были большими и превосходными, но один был старый, а второй еще издавал запах свежесрубленной сосны. Конунга Эйрика он пригласил в старый дом и кормил его на прекрасно украшенной, но побитой и изношенной от старости посуде. Конунг Харальд расположился в новом доме, где позолоченные рога и тарелки были отполированы так, что сияли подобно стеклу. Харальд был очень доволен проведенным здесь временем и обещал Аки, что его дружба будет вознаграждена. Король свеев Эйрик был раздосадован и внезапно покинул дом Аки. Тот проводил его. «Зачем ты поселил Харальда в новом доме с самыми новыми тарелками и рогами? – спросил его конунг свеев. – Разве ты забыл, что здесь, в Вармланде, ты мой подданный и должен быть мне верен?» Аки ответил: «Я поставил тебе старую посуду, которая в свое время была превосходна, потому что конунг ты весьма пожилой. Харальду я отвел новый дом и новую посуду, потому что он молодой правитель и все ждет его впереди». На этих словах Эйрик достал свой меч и убил Аки; но тот был прав. Харальд усиливался, а Эйрик мог лишь теребить бороду, наблюдая за тем, как юный король присваивает Вармланд.

Он станет известен как Харальд Косматый – тиран для вождей, которых он лишил власти, но величайший из королей для тех, кто последовал за ним.

Харальд стал могущественным региональным правителем, но конунги Западной Норвегии не видели причин склонять голову к востоку. Один из наиболее выдающихся среди них правил землей, которая называется «Хордаланд»; у него была прекрасная дочь по имени Гюда, и Харальд попросил ее руки. Браки тогда были как элементом политической игры, так и попытками примирения, поэтому, когда Гюда отказалась выйти замуж за Харальда, если он не станет конунгом всей Норвегии, дело не ограничилось личным оскорблением. Саги повествуют, что, когда Харальд узнал об ответе Гюды, он, в отличие от своих послов, не разгневался, но просто поклялся не стричь и не расчесывать свои волосы, пока не выполнит ее требований и не покорит всю Норвегию. Он станет известен как Харальд Косматый – тиран для вождей, которых он лишил власти, но величайший из королей для тех, кто последовал за ним.

Кампания подчинения Харальдом Норвегии длилась десять лет (за это время локоны полководца должны были совершенно запутаться): он свергал вождей-викингов одного за другим и подавлял повсеместные восстания. Скальды рассказывают о том, что он сражался в самой гуще боя на своем корабле, украшенном головой дракона, меч его звенел, ударяя по щитам, и наносил алые раны, из которых лилась кровь, в то время как вокруг него под крики валькирий градом сыпались стрелы.

Статуя Харальда Прекрасноволосого в Хёугесунне (Норвегия)

На этой картине Нильса Бергслина (1853–1928) Гюда отказывает гонцу, передавшему предложение Харальда заключить брак

Решающее сражение Харальд провел у Хафсфьорда против конфедерации южных и западных королевств, возглавляемой конунгом Хордаланда Эйриком – отцом той самой Гюды, которая отказала Харальду много лет назад. Как и многие важнейшие битвы эпохи викингов, оно прошло на море; на корабле Харальда находился отряд закаленных воинов, известных как берсерки. Говорили, что берсерки – люди Одина: вместо доспехов они сражались в волчьих шкурах, были сильны как медведи и злы как псы. Перед боем они кусали свои щиты, и взять их не могли ни сталь, ни огонь. С этими элитными бойцами под рукой и выстроенным с другой стороны флотом Харальд ждал прибытия мятежных конунгов с их закаленными в боях викингами. Когда враги приблизились, берсерки начали выть и греметь оружием; вскоре на белые щиты обрушились франкские мечи. Сражение было яростным и долгим, и схватка распространилась на корабли, палубы которых стали скользкими от крови. Эйрик Хордаландский был убит здесь вместе с конунгом Рогаланда и множеством предводителей, а выжившие бежали по суше и по морю, прикрывая спины щитами и прячась в трюмах от снарядов, летевших с кораблей Харальда. Харальд Косматый наблюдал за тем, как рассеиваются его противники, и осознавал, что он покончил с последним сопротивлением его власти. Некоторые знатные роды сбегут за границу – на Гебридские острова и в Исландию, – и его враги продолжат нападать на Норвегию из этих западных оплотов викингов. Но все серьезные угрозы его власти были устранены, и Харальд должен был чувствовать, что он достиг обещанной победы. Когда он срезал локоны и расчесал волосы, то стал известен уже не как Косматый конунг, но как Харальд Прекрасноволосый – король Норвегии.

Одна из шахматных фигур XII в. с острова Льюис, изображающая воина, кусающего свой щит

Территория, которую покорил Харальд, не полностью соответствует сегодняшней Норвегии – он почти не имел влияния на севере, а могущественные ярлы Ладе всего лишь признавали его власть, полностью сохраняя свое положение, – но достижением Харальда Прекрасноволосого стало превращение страны, разделенной на владения мелких конунгов и вождей, в нечто более близкое королевствам Юга. Следующие столетия увидят, как его наследники будут бороться за то, чтобы повторить это свершение.

Эйрик Кровавая Секира

Эйрик Кровавая Секира – загадочный персонаж, в сагах представленный злодеем; конунг, обагрявший свой топор в набегах викингов и безжалостно убивший единокровных братьев, чтобы обезопасить свои права на отцовское наследство. Его жена, королева Гуннхильд, в этих рассказах предстает злой силой, стоящей за троном, использующей свою красоту и магические способности, чтобы манипулировать окружающими ее мужчинами и свести личные счеты с исландским героем Эгилем Скаллагримссоном. Саги сообщают нам, что Эйрик и Гуннхильд недолго правили Норвегией после смерти отца Эйрика, но более достоверно выглядят сообщения легенды о нем как о последнем короле-викинге Нортумбрии – надменном, но находящемся в затруднительном положении правителе-язычнике, сражающемся одновременно с усиливающимися королями Уэссекса и с дублинскими викингами на востоке. В Йорке чеканились монеты с надписью Eric Rex («Король Эйрик») вкупе с изображением меча – символа, подходившего этому воинственному королю. Одна из наиболее интересных фигур эпохи викингов покоится между легендой и обрывками исторических сведений.

Эйрик, сообщают нам, приобрел первый опыт викингских походов в нежном возрасте двенадцати лет, и на протяжении своей пиратской карьеры он перемещался от одного края скандинавского мира до другого. Он совершал набеги на берега Балтики, Британские острова, Ирландию и Францию, путешествовал в земли саамов, граничащие с Белым морем, поднимался по Двине вглубь Руси и грабил поселение Пермина. К этому времени Харальд Прекрасноволосый был уже стар и имел много сыновей; вне зависимости от того, дал бы он благословение старшему из них или нет, Эйрику надо было готовиться к борьбе. Неудивительно, что он быстро двинулся против единокровных братьев: легенда повествует, что он убил их всех, кроме Хакона, которого усыновил английский король Этельстан; и случилось так, что этот единственный оставшийся в живых брат в конце концов сверг его. Неудивительно, что правление Эйрика запомнилось его жестокостью: владения мелких конунгов признавали не единство Норвегии, но лишь строгую власть Харальда Прекрасноволосого, и Эйрику пришлось собирать с них дань силой. Более удивительно то, что, когда единокровный брат Эйрика, Хакон, прибыл с флотом из Англии и собрал своих сторонников, чтобы захватить трон, великий викинг, по-видимому, бежал из Норвегии без боя. Видя слабость своего положения, Эйрик решил, что перспектив у него будет больше на западе.

К этому времени Харальд Прекрасноволосый был уже стар и имел много сыновей; вне зависимости от того, дал бы он благословение старшему из них или нет, Эйрику надо было готовиться к борьбе.

Сперва Эйрик с женой Гуннхильд направился в сторожевой пункт викингов на Оркнейских островах, но вскоре он перешел в контрнаступление и сделался конунгом викингов Йорка. Возможно, Нортумбрия была дана ему в управление с благословения английского короля и под условием защиты страны от скоттов и дублинских викингов: дополнительным источником дохода для этого опытного пирата, который, подобно любому предводителю викингов, нуждался в серебре, чтобы твердо удерживать военный отряд на своей стороне, могли быть набеги на Шотландию и Ирландию. Именно в это время Эгиль Скаллагримссон потерпел кораблекрушение у берегов Англии и попал в руки своего заклятого врага, но спасся благодаря скальдическому стиху «Выкуп головы». Добыча серебра мечом была необходима для удержания земной власти, но поэзия была способом обрести вечную славу.

Шлем эпохи викингов из знатного погребения, раскопанного в Гъёрмундбю, Норвегия

Из Йорка Эйрика изгнал Олаф Гутфритсон, правивший в Дублине и поддержанный новым королем англосаксов, который желал видеть своим соседом скорее его, чем Эйрика. Он перегруппировал свои силы и вернулся в Англию с флотом, но на этот раз уже не в качестве вассала англосаксонского короля: он пришел, чтобы забрать себе Нортумбрию, и, кажется, ее жители рады были получить Эйрика в качестве короля и прогнать Олафа обратно за Ирландское море. Именно в это время в Йорке были отчеканены монеты Эйрика с мечами, свидетельствовавшие о его независимом правлении; но, несмотря на все это, Эйрик правил Нортумбрией – вопреки англосаксонскому королю Эдреду и дублинским потомкам Ивара – всего два года. Источники сообщают, что Эйрик вместе с пятью другими скандинавскими конунгами был убит в бою, попав у Стейнмора в засаду, которую организовали силы, собравшиеся из-за Ирландского моря. Эйрик смог вовлечь в борьбу на своей стороне оркнейских графов и гебридских королей: пусть даже Норвегия ускользнула от него, а борьба против множества могущественных противников оказалась излишне тяжелой, Эйрик Кровавая Секира был одним из главных действующих лиц своего неспокойного времени.

Вдова Эйрика, Гуннхильд, вернулась на Оркнейские острова, а затем – к своему отцу в Данию; сыновья, которых она родила от Эйрика, – прозванные волчьей стаей – выросли столь же свирепыми, как и их отец. Гуннхильд сочинила стих, прославляющий достижения Эйрика, который сохранился до наших дней: в нем рассказывается о том, как к появлению короля-воина в Вальхалле моют чаши и готовят напитки. Все эйнхерии встают со своих скамей, а прибытие Эйрика уподобляется возвращению к отцу самого Бальдра. Героев Сигмунда и Синфьотли посылают встретить Эйрика Кровавую Секиру – воина из мира людей, который обагрил кровью свой меч во многих землях и пригодится в сражении против могучего волка.

Хакон Добрый

Единокровный брат Эйрика, Хакон, вырос в христианской вере при дворе конунга Ательстана, но вскоре оставил свой замысел крестить норвежцев: ситуация дома была слишком неспокойной для того, чтобы ворошить это осиное гнездо. На самом деле именно гибкость Хакона и его уступки вождям-язычникам, возможно, позволили ему добиться успеха там, где упрямство и кровавая секира Эйрика не сработали. Он быстро склонил на свою сторону влиятельных людей на западе, обещав, что их земли не будут обложены данью: возможно, им и претило христианское воспитание Хакона, но какое оно имело значение, если тот давал им выполнять свои обязанности и председательствовал на жертвоприношениях в честь своих родовых богов? Последнее станет для Хакона камнем преткновения. На местных праздниках, сопровождавшихся жертвоприношениями, по крайней мере, как их понимал Снорри, убивали животных, в том числе лошадей, и кропили кровью алтарь, стены храма и наблюдателей. Мясо готовили, и его благословлял конунг, который пил чашу эля сперва в честь Одина, затем Ньёрда и, наконец, Фрейра, желая процветания и мира в следующем году. Одна из историй повествует о том, как на таком празднике король Хакон сделал над чашей крестное знамение и чуть не сорвал торжество; его сообразительный ярл сказал испуганным крестьянам, что Хакон сделал над рогом знак топора Тора, ибо могуществу этого бога он доверял более всего. Ропот утих, но Хакон не стал есть приготовленную для него конину.

На этой картине Петера Николая Арбо (1860) Хакон Добрый приводит в замешательство крестьян на жертвенном празднике

Власти Хакона в Норвегии постоянно бросали вызов сыновья Эйрика Кровавой Секиры, которые куда активнее своего отца выдвигали претензии на норвежский трон. Сперва Хакон сразился с ними у королевской столицы Авальдснеса; он одержал победу, и в той битве погиб сын Эйрика, Гутторм. По тому же сценарию развивались события и в грядущие годы: сыновья Эйрика волнами набрасывались на рубежи Хакона на западе, но постоянно терпели поражение. Братья, со своей стороны, нашли убежище при дворе датского короля Горма Старого, который снабжал их войсками для того, чтобы ударить по своему северному сопернику и удовлетворить их требования. Но скальды говорят, что Хакон всегда оказывался победителем. Когда сыновья Эйрика с большим войском датских викингов поднялись по западному побережью Норвегии, до Хакона дошли вести о нападении на страну, было уже поздно; но он отказался сдаваться и пригласил завоевателей встретиться на острове Растаркальв для битвы. Времени у Хакона хватило на то, чтобы собрать только маленький отряд, но, чтобы сделать вид, что армия больше, чем есть на самом деле, он длинной линией расставил боевые знамена по горному гребню. Когда даны прибыли, они испугались вида огромного войска и были перебиты небольшим отрядом Хакона при отступлении к своим кораблям. В попытках организовать отчаянную оборону погиб другой сын Эйрика, и его погребальный курган до сих пор отмечает место победы при Растаркальве.

Сыновья Эйрика вновь были отбиты через два года, когда Хакон направил свой флот на юг, и опять – в 961 году, когда они внезапно напали на королевский дворец Хакона во Фитьяре. И тут Хакон быстро организовал оборону, которая остановила нападающих, но, хотя золотошлемый воин и одержал победу, он ринулся в бой, не надев доспеха и был ранен стрелой в руку. Наконец волчья стая сумела его укусить; от этой раны Хакон Добрый скончался. Хотя его правление едва ли можно назвать спокойным, Хакон запомнился как справедливый конунг, который установил законодательство и позволил стране процветать под защитой ее богов. Он был похоронен со своим оружием и доспехами в большом кургане и присоединился к героям в Вальхалле вместе со своими братьями-язычниками: какое значение имело то, что когда-то его верой был Белый Христос (как звали иногда христианского Бога викинги). Поэт Эйвинд Погубитель Скальдов написал ему хвалу, которая выражает чувства оставленных сторонников: «Покуда удел человеческий не уничтожит освобожденный от цепей Фенрир, не увидит свет равного конунга».

Олаф Трюггвасон

В эпоху королей-воинов и почти непрерывной войны на севере Олаф Трюггвасон выделяется среди всех прочих правителей викингов. Нет противоречия в том, что этот конунг-воин тоже был обращен в христианство – возможно, он насильно был приведен к вере после неудачного набега на Лондон. В конце концов, принятие новой религии не означало для новообращенных скандинавов отказа от привычного образа жизни викинга. Биография Олафа приведена в истории королей Норвегии, составленной Снорри: это красочная история.

Олаф был сыном мелкого конунга Трюггви, и сообщается, что он был рожден на острове посреди озера, где его мать скрывалась от сыновей Эйрика Кровавая Секира, убивших всю ее семью. Новорожденный Олаф рос в бегах до тех пор, пока ему не исполнилось три года, а потом, как и множество беженцев, спасавшихся от скандинавских междоусобиц, был увезен на восток. Замысел состоял в том, чтобы на торговом судне добраться до двора русского князя, где дядя Олафа занимал высокое положение, но корабль захватили викинги из Эстонии. Присматривавшего за Олафом старика Торольфа Вшивая Борода сочли бесполезным и убили, а сам Олаф был продан сперва по цене козла, а затем – по цене хорошего плаща. Шесть лет от провел в рабстве в Эстонии, как вдруг по той области пришлось проезжать его дяде, собиравшему дань для конунгов Руси. Он признал мальчика по его благородной стати. Два норвежца воссоединились, и Олаф продолжил свое путешествие на юг.

Олафу было девять лет, когда он прибыл в Гардарики. Он заметил разбойника, который захватил и убил его спутников, и чуть не вызвал беспорядки, всадив тому в голову топор посреди рынка. В конце концов, работорговля от Дублина на западе до базаров Булгарии на востоке была прибыльным занятием, которое следовало защищать. Лишь право убежища, данное ему княгиней, и уплата существенного штрафа уберегли Олафа от виселицы за эту месть своему поработителю. При дворе русов он превратился в ладного молодца: красивого, сильного и превосходившего всех норвежцев в состязаниях.

Когда Олаф достиг зрелости, на корабле он отплыл в Балтику, чтобы приобрести опыт набегов; сперва он направился на остров Борнхольм и получил много добычи. Он женился на принцессе вендов и какое-то время правил землями к югу от Балтийского моря, но, когда его жена умерла, он вновь вернулся к жизни викинга, стал разбойничать в Нидерландах и на саксонском берегу и кормить воронов мясом фризов. Затем его взгляд пал на острова к западу, и рассказывают, что он совершил долгое путешествие по охотничьим угодьям викингов от Шотландии до острова Мэн, под конец совершив набеги на Ирландию, Уэльс и острова Силли. Вероятно, Олаф был предводителем флота викингов, который сражался в бою при Мэлдоне, и получил от англичан огромную сумму в качестве данегельда (налога, собиравшегося в Англии для уплаты выкупа викингам). После неудачного нападения на Лондон Олаф согласился принять солидную дань, пообещав больше не вторгаться в английские земли; одно из условий этого соглашения требовало, чтобы он принял христианство, а король Этельред был его крестным отцом, хотя некоторые источники и говорят, что к тому времени викинга уже обратил в новую веру некий подвижник на островах Силли. Так или иначе, Олаф стал теперь заметным богачом и христианином, по крайней мере номинально, женился на принцессе королевства дублинских викингов (если верить Снорри) и с верным псом по кличке Виги, который мог различать овец и коров по их клеймам, отправился в Ирландию. Что более важно, легенда об Олафе росла, и теперь он приобрел репутацию, которая собирала вокруг него наемников. Этому профессиональному викингу пришло время вернуться на родину и попытаться занять трон.

Когда Олаф достиг зрелости, на корабле он отплыл в Балтику, чтобы приобрести опыт набегов; сперва он направился на остров Борнхольм и получил много добычи.

Битва у Свольдера (Отто Синдинг, 1842–1909)

В те времена Норвегией из своих родовых владений на западе страны правил могущественный ярл Хакон. Он был ревностным поклонником скандинавских богов и прослеживал родословную своей династии до Одина, потому без энтузиазма согласился принять крещение, навязанное ему после неудачного похода на юг датским королем. Хорошо было известно, что ярл Хакон высадил миссионеров с судна, как только его флот был готов к отплытию, и провел масштабное жертвоприношение Одину на острове у побережья Швеции, на которое бог в знак своей признательности направил двух воронов, огласивших окрестности криком. Этого человека поэты называли «Тюром чаши для жертвенной крови» и «Ньёрдом бегущих врагов»: говорят, что он отправил восседать с Одином в Вальхалле девять человек королевской крови, а его победы, как считалось, обеспечивались родством с богами. Но хотя ярл-язычник Хакон и был по нраву Одину и своим языческим подданным на западе, он повздорил со старыми трондхеймскими семействами; и Олаф Трюггвассон, прибыв с флотом из Ирландии, быстро заручился поддержкой влиятельных людей. Как передает Снорри, ярл Хакон – этот верный приверженец старых богов – был убит своим рабом, скрываясь в свинарнике, и Олаф стал королем страны, из которой он был изгнан много лет назад.

Сообщают, что Олаф распространил свою власть на всю Норвегию и насаждал христианство среди не интересующегося пока этой верой населения с той же решимостью, что позволила ему стать вожаком шайки викингов и подчинила своенравных вождей его воле. Нам рассказывают, что он поверг истуканов в храме Трондхейма, публично бросив вызов скандинавским богам: он ударил Тора своим оружием и повалил его на пол. Тех, кто отказывался обратиться в христианство, он казнил так, чтобы подавить волю к сопротивлению у других. Одному влиятельному земледельцу через горло внутрь запустили змею, чтобы она прогрызла себе путь наружу; тех, кто практиковал магию, известную как сейд, он сжигал заживо на пирах в своем дворце. Говорят даже, что однажды одноглазый путник добился личной аудиенции у короля и проговорил с ним до поздней ночи, рассказывая правителю истории о его предках; этим странником был Один, пытавшийся изменить курс Олафа и отвратить его от хождения в храм, на мессы. На следующий день найти его не смогли, и Олаф поклялся прогнать его, если он явится еще раз. Возможно, именно непреклонность Олафа в насаждении избранной им веры стала причиной его гибели: помолвка со шведской принцессой была расторгнута, когда она отказалась оставить прежних богов, и он приобрел могущественного врага, назвав ее языческой собакой и ударив своей перчаткой. А стремление забрать себе вендские земли, полагавшиеся ему по первому браку, вынудило его пойти в поход в Южную Прибалтику, что дало его противникам долгожданный шанс: когда великий викинг отплывал из дома всего на одиннадцати кораблях, на него напали из засады.

В этой последней битве Олаф яростно сражался. Он собрал свой небольшой флот воедино, образовав плавучую крепость со своим кораблем «Длинный змей» в центре. «Длинный змей» был самым крупным военным кораблем того времени, и его позолоченный нос далеко выдавался из боевого построения норвежцев, позволяя Олафу без помех видеть, как его противники выстраиваются со всех сторон: он с презрением взглянул на флоты данов и свеев, но изгнанник Эйрик Хаконарсон был норвежцем, и Олаф знал, что ему не видать пощады от этого закаленного в битвах мужчины. Корабли Олафа один за другим шли ко дну при помощи флагмана Эйрика, «Железного тарана», и вот остался один только «Длинный змей». В отчаянной попытке изменить неизбежное один из верных последователей Олафа выпустил в ярла Эйрика две стрелы, одна из которых ударила в руль рядом с головой ярла, а другая – в подбивку его сиденья; затем лук сломался. «Что за громкий треск я слышал только что?» – прокричал Олаф в шуме битвы. «Это Норвегия вырвалась у тебя из рук», – ответил ему верный дружинник. Саги передают, что, когда Олаф увидел, что битва проиграна, он спрыгнул со своего корабля в доспехе, чтобы пойти в нем ко дну: достойный конец для этого выдающегося короля-викинга, который, как считают некоторые, вернется в Норвегию, когда ей потребуется твердая рука.

Харальд Синезубый

Харальд Синезубый не был первым королем страны, которая сегодня известна как Дания, – эта роль обыкновенно отводится его отцу Горму Старому, – но, если верить его заявлениям, Харальд распространил свою власть также и на Норвегию и обратил данов в христианство. Ясно одно: Харальд Синезубый понимал значение саморекламы. Его отец поставил в королевской столице Еллинге скромный рунический камень, чтобы почтить свою умершую жену Тюру – «украшение Дании»; но Харальд воздвиг неподалеку намного более крупный камень со сложной резьбой. Надпись посвящена памяти его матери и отца, но, вместо того чтобы отметить их достижения, Харальд пишет о своих собственных. На одной стороне рунического камня Харальда Синезубого изображен Иисус, с текстом о том, что Харальд принес своим подданным христианство, но само это изображение весьма примечательно. Фигура находится не на кресте, но висит на веревке подобно Одину на Мировом Древе. Возможно, это символ преемственности между старыми богами и новым – жертву Одина ради овладения искусством рун превосходит жертва Христа для спасения всего человечества. Кроме того, Харальд воздвиг на территории комплекса в Еллинге церковь и перенес на ее освященную землю из огромных погребальных курганов останки родителей: вероятно, перезахоронение стало большим зрелищем и дало данам понять, что, хотя официальная религия и сменилась, королевская династия осталась прежней.

Мать Харальда, королеву Тюру, датская традиция помнит за расширение Даневирке – оборонительной линии на южной границе королевства. Харальд же продолжил ее амбициозную строительную программу: помимо перестройки Еллингского комплекса он возвел круговые замки, расположив их по линии, пересекавшей его владения; центром ее был Орхус. Каждую из этих крупных крепостей защищал круглый земляной вал, облицованный деревом, а из ворот, смотревших на север, юг, восток и запад, могли выехать верхом собравшиеся внутри войска. Харальду приписывается также основание крепости йомсвикингов на балтийском побережье и строительство моста через заболоченные низины в Равнинг-Энде близ Еллинга. Этот дубовый мост был достаточно широким для того, чтобы на нем могли разъехаться торговцы, и открывал его дружине быстрый путь к укреплениям на юге.

Насколько эффективны эти оборонительные сооружения были на практике – предмет спора. Возможно, надменные заявления Харальда Синезубого о крещении данов – вынужденные последствия победы короля Оттона над датскими силами и прорыва немцев через Даневирке. Походы Харальда в Норвегию в поддержку его племянников – сыновей Эйрика Кровавой Секиры и Гуннхильд – не достигли конечной цели, и сама Дания несколько раз становилась жертвой нападений флотов с севера. Влияние Харальда распространялось на южные и восточные области Норвегии, и какое-то время ему платил дань могущественный ярл Хакон, но датскому конунгу так и не удалось укрепить христианство во внутренних районах Норвегии. Снорри рассказывает, что флот данов и йомсвикингов, который он послал, чтобы подавить восстание мятежного ярла Хакона, был разбит в морском бою и, истерзанный, вернулся в Данию. Более успешными оказались действия датских войск в конце правления Харальда, когда они объединились с вендами и выдавили немцев за укрепления Даневирке, однако старый конунг сам в этой войне не командовал: это его сын, восходящая звезда по имени Свейн, скакал впереди отряда, и именно он в конце концов оборвал власть Харальда Синезубого. Один источник передает, что Харальд был разбит в битве против войска недовольных данов под руководством Свейна и бежал раненый в Вендланд, где и умер. Жалкий конец для столь энергичного короля, главным результатом правления которого стало то, что Дания досталась его амбициозному сыну. Возможно, самое необычное напоминание о личных амбициях самого Харальда Синезубого относится к компьютерной технике, а именно к технологии беспроводной передачи данных на близком расстоянии, носящей его имя – Bluetooth. Символ ее сочетает рунические знаки H и B, отдавая дань репутации Харальда как имеющего широкие связи, заинтересованного в поддержании контактов с другими странами короля.

Жалкий конец для столь энергичного короля, главным результатом правления которого стало то, что Дания досталась его амбициозному сыну.

Раскрашенная реконструкция 2-го рунического камня из Еллинга (DR 42), поставленного Харальдом Синезубым в честь отца и матери и прославляющего крещение им Дании

Свейн Вилобородый

Свейн Вилобородый продолжил курс своего отца Харальда Синезубого на распространение христианства, однако сам лишь едва отличался от старых викингских конунгов. Он не забыл о претензиях датских королей на земли Норвегии и заключил союз с правителем Швеции Олофом и изгнанным норвежским ярлом Эйриком Хаконарсоном, чтобы свергнуть конунга Олафа Трюггвасона. После известной морской битвы у Свольдера король Свейн забрал себе восточные области страны вокруг Осло-фьорда. Ярл Эйрик и его братья разделили между собой остальную Норвегию, но платили Свейну Вилобородому дань: он вернул Север под контроль Дании.

Набеги викингов зависели от взлетов и падений богатых королевств Юга, и любое проявление слабости играло на руку пиратам. После относительно спокойных лет власть над Англией и Денло перешла в руки двенадцатилетнего короля по имени Этельред, которого современники прозвали Неразумным, а история запомнила как слабого правителя. Датские викинги начали прощупывать английское побережье с первых лет его правления, а в 991 году крупная армия викингов во главе с Олафом Трюггвасоном напала на восточное побережье и разбила англосаксонское ополчение при Молдоне. Отчаянная оборона новобранцев под командованием старого Биртнота была увековечена в знаменитой староанглийской поэме, однако сопротивление рейдам викингов вскоре сменилось политикой их подкупа. Выплаты серебром, несомненно, поощряли новые нападения со стороны участников прошлых походов и поселенцев из Денло, желавших получить деньги. Так начался разлагающий Англию цикл вторжений викингов и все более крупных выплат данам.

В 1002 году король Этельред совершил, вероятно, худший за все свое неудачное правление шаг. Представляется, что именно фрустрация и неспособность эффективно противостоять нападениям викингов вынудили его приказать вырвать данов, проживавших в королевстве, «с корнем, как сорняки, растущие среди хлебов». Резня случилась в День святого Брайса; в Оксфорде толпа горожан-англосаксов напала на группу молодых данов, все из которых были воинами, не достигшими двадцати пяти лет. Один источник повествует о том, что даны искали убежища в церкви Святой Фридесвиды, которая, однако, была подожжена бушующей толпой. Изувеченные трупы примерно тридцати пяти данов бросили в канаву за городскими стенами на земле, сейчас входящую в комплекс колледжа Святого Иоанна. Подобные нападения должны были происходить и в других городах Южной Англии, и, хотя в Оксфорде мишенью, по-видимому, были воины, традиция повествует о том, что убивали также и постоянных жителей, и заложников из Денло, в числе которых была знатная женщина по имени Гуннхильд. Она была дочерью Харальда Синезубого и сестрой Свейна Вилобородого. Ее смерть дала последнему необходимый повод для того, чтобы превратить набеги викингов в завоевательный и карательный поход.

В 1013 году, спустя десять лет постоянных нападений и непрерывного перемещения английского серебра в Данию, Свейн Вилобородый повел полномасштабное вторжение, которому суждено было наконец подчинить Англию власти скандинавского конунга.

Следующим летом Свейн напал на Англию во главе армии викингов, которая разорила побережье и разграбила Эксетер, Солсбери и Норвич; успешная оборона близ Тетфорда, которой командовал англосакс по имени Ульфкелль, вынудила ее отступить, но по иронии судьбы единственным средством англичан против вторжения 1005 года, кажется, был голод, который оставил отряды викингов без провизии. Тем не менее Свейн продолжал осуществлять давление на Англию. Зачастую даны использовали в качестве оперативной базы остров Уайт или Нормандию. Иногда для защиты англосаксы собирали местные ополчения, но чаще датчанам платили, чтобы они прекратили грабить города и опустошать сельскую местность. Свейн, может, и был христианином, но это не мешало данам разбойничать без зазрения совести: архиепископ Кентерберийский отказался заплатить выкуп и встретил страшную смерть – несмотря на возражения вождя викингов Торкелля Длинного, пьяная толпа забросала его костями, а потом он был забит тыльной стороной топора. В 1013 году, спустя десять лет постоянных нападений и непрерывного перемещения английского серебра в Данию, Свейн Вилобородый повел полномасштабное вторжение, которому суждено было наконец подчинить Англию власти скандинавского конунга.

Сперва армия Свейна направилась в Денло, где он мог рассчитывать на поддержку: ему быстро подчинились Восточная Англия и Нортумбрия, равно как и пять бургов Мерсии. Затем, оставив на севере заложников и гарнизон во главе со своим сыном Кнутом, он повел основные силы на юг – к Оксфорду, Винчестеру и Лондону. Упорное сопротивление оказал лишь Лондон – здесь в числе защитников был бывший вождь викингов Торкелль Длинный, перешедший на службу королю Этельреду, узрев ужасные истязания архиепископа, – но и этот город, в конце концов, покорился, а Этельред бежал в Нормандию, последовав за своими сыновьями и женой-норманнкой, королевой Эммой. В день Рождества после непродолжительной кампании Свейн был провозглашен королем Англии.

Свейн и йомсвикинги на похоронах Харальда Синезубого (Лоренц Фрёлих, 1820–1908)

Свейн недолго радовался своему новому титулу и завоеванным землям: всего через пять недель после этого он умер. Его империя была разделена: старший сын Харальд взял власть над Датским королевством, а Кнут стал главой армии Свейна в Англии. Его власть над этой страной продлится почти двадцать лет.

Кнут

Внук Харальда Синезубого Кнут был, вероятно, самым успешным из скандинавских правителей эпохи викингов; его империя включала в себя Англию, Данию, Норвегию и часть Швеции. Кнут получил Англию не по следам отцовского завоевания: когда Свейн Вилобородый умер, аглосаксонская знать с готовностью предоставила несчастному Этельреду второй шанс, и тот быстро вернулся из Нормандии, чтобы занять трон. Единственным регионом, сохранившим верность Кнуту, был Линкольншир, но в таком трудном положении скандинавский принц оставил своих союзников в Денло и отплыл для сбора войск в Данию, которая теперь находилась под властью его старшего брата Харальда.

Изображение Кнута и Эльфгифу в Liber vitae («Книге жизни») из Ньюминстерского аббатства (ок. 1031)

Кнут вернулся с внушительным флотом – передают, что корабли, приближаясь к берегу, сияли драгоценными металлами, и казалось, будто на Англию надвигаются все народы мира. Даны начали разбойничать на южном побережье, и так началась жестокая война за возвращение страны, которая покорилась Свейну всего за год до этого. Ответные на вторжение Кнута действия англичан затрудняли дезертирство и ненадежность Денло, а также мобильность его морской армии. Удача улыбнулась англосаксам, когда своего отца на престоле сменил Эдмунд Железнобокий, и англосаксонский фирд даже сумел одержать над данами ряд побед: Лондон был осажден, но не взят, и Эдмунд не раз заставлял силы Кнута отступить на корабли. Фирд был окончательно разгромлен в битве при Ассандуне: «Англосаксонская хроника» сообщает, что вероломный элдормен Мерсии Эадрик Стреона отвел свои войска с поля боя и бросил остальные силы под командованием Эдмунда на произвол судьбы. Сам Эдмунд был ранен, но бежал на запад, в Глостер, где два короля встретились и заключили мир: Эдмунду Железнобокому достались Уэссекс и Лондон, а Кнуту – вся Англия к северу от Темзы; оговаривалось, что в случае смерти Эдмунда Кнут получит все королевство. Эдмунд честно выполнил это условие, скончавшись в тот же месяц.

Кнут безжалостно обошелся со своими врагами, очистив Англию от верных сторонников уэссекских королей. По его приказу был убит перебежчик Эдрик Стреона – ибо как можно верить тому, кто предал прежнего господина? Для оплаты армии викингов и содержания в Англии флота были установлены высокие налоги; в этом особенно выделялся Лондон, который должен был платить огромную сумму серебра. Но взамен этот скандинавский король предложил нечто более ценное: безопасность. Правитель, который контролировал морские пути, – позднее он получит власть над родиной викингов – мог предотвратить набеги, опустошавшие Англию на протяжении жизни целого поколения; после многих лет дезорганизации вновь получила возможность развиваться торговля; Кнут стал покровителем Церкви, принес ей обильные дары и вернул богатства, награбленные викингами-разбойниками. Когда в 1018 году умер старший брат Кнута, тот вернулся в Данию и быстро установил свою власть над родными землями. Удержание контроля над владениями по обе стороны Северного моря не вызывало у него таких трудностей, какие оно могло бы создать для менее способного правителя, и Кнут решительно разобрался с восстанием в Дании при помощи уже английских воинов. Когда Кнут предотвратил альянс шведов и норвежцев, он обезопасил свое господство над всей Скандинавией, и к 1027 году его Северная империя была уже настолько прочна, что он даже совершил путешествие в Рим, чтобы присутствовать на коронации императора Священной Римской империи, стоя плечом к плечу с главными христианскими властителями Европы. По возвращении Кнут прибавил к своим владениям Норвегию, без боя изгнав непопулярного Олафа Харальдссона и поставив под свой контроль северные острова и лежащие к западу от них морские пути. По сведениям саг, Олаф погиб позднее, в битве при Стикладастире, возвратившись из Руси, чтобы вернуть себе трон, – он был разбит армией норвежских крестьян и получил три смертельные раны. Олаф был канонизирован как христианский мученик всего год спустя после его смерти: крестьяне, оказавшись под жестким гнетом первой жены Кнута и его сына-подростка, стали жалеть о том, что отреклись от династии Харальда Прекрасноволосого.

Кнут безжалостно обошелся со своими врагами, очистив Англию от верных сторонников уэссекских королей. По его приказу был убит перебежчик Эадрик Стреона – ибо как можно верить тому, кто предал прежнего господина?

В Англии Кнут, чтобы укрепить свою легитимность, женился на вдове Этельреда, Эмме, хотя до этого он состоял в браке с английской знатной дамой с Севера по имени Эльфгифу. По-видимому, положение ее не ухудшилось после того, как она стала любовницей Кнута: в качестве регентши она была назначена в Норвегию вместе с юным сыном Кнута Свейном, и эта английская королева правила как заправский вождь викингов: один скальд утверждает, что правление Эльфгифу было столь суровым, что людям пришлось питаться кормом для скота; в конце концов произошло восстание, вынудившее ее бежать. В Англии Церкви пришлось закрыть глаза на это двоеженство и на любовь короля к скальдической поэзии, в которой его свершения прославлялись ссылками на Фрейра и Мирового Змея. Кнут был главным действующим лицом христианства XI века, но старые обычаи еще не были полностью забыты.

Харальд Хардрада

Мы уже знаем о молодости Харальда Хардрады, о его службе византийскому императору и о его эффектном бегстве на север в княжество русов. Но Харальд Суровый более известен как предводитель вторжения 1066 года в Северную Англию, которое значительно сократило силы англосаксов и сыграло на руку Вильгельму Завоевателю. Свидетельства о том судьбоносном годе, как правило, преуменьшают угрозу, которая исходила от этой экспедиции: в неразберихе, последовавшей за смертью Эдуарда Исповедника, у Харальда Хардрады были серьезные шансы занять английский престол. Даже Тостиг, брат англосаксонского претендента Гарольда Годвинсона, вошел в союз с этим грозным норвежским королем и самозваным наследником империи Кнута.

За пятнадцать лет, которые Харальд провел в изгнании, в Норвегии многое изменилось. Когда бывший варяг вернулся домой на кораблях, устланных золотом, и с дочерью киевского великого князя Елизаветой Ярославной, которую он сделал королевой, богатство и статус позволили ему оспорить норвежский трон у племянника Магнуса Доброго. Магнус был не робкого десятка: единственный сын конунга Норвегии Олафа Харальдссона, он владел знаменитой секирой отца, названной в честь богини Хель. Помимо этого, его поддерживали могущественные норвежские ярлы, организовавшие его возвращение из Новгорода, где он пребывал в изгнании. За годы своего правления Магнус совершил поход на вендов, разгромил йомсвикингов и распространил свою власть на ту самую Данию, которой раньше правил Кнут. Он даже присматривался к английскому престолу. Но войны за установление контроля над Данией взяли свое, и запасы серебра у Магнуса истощились; когда его дядя Харальд вернулся и начал грабить датское побережье, Магнус попросил мира. Харальд и Магнус стали совместно править Норвегией, а Харальд согласился разделить с племянником богатства, которые он привез домой с востока.

Олаф Харальдссон взирает на небо, получая смертельный удар. Изображение битвы при Стикластадире кисти Петера Николая Арбо (1859)

Менее чем через год такого непродолжительного правления Магнус скончался в Дании. Харальд унаследовал Норвегию, но другую часть своего королевства Магнус завещал ненадежному датскому ярлу Свейну Эстридссону. Харальд немедленно начал войну с целью отнять Данию у своего бывшего союзника. Он разграбил датское побережье, сжег дотла торговый город Хедебю и сражался со Свейном на суше и на море; однако ему не удалось нанести решающий удар, и в результате долгого и тяжелого конфликта два конунга заключили мир. Репутация Харальда как сурового правителя происходит не от этих лет непрерывной войны через все море, но оттого, что он сжал хватку над самой Норвегией. Его попытки сокрушить власть ярлов на западе и покарать тех, кто заслужил перед ним расплату, создали Харальду образ безжалостного короля, но также и укрепили позиции его короны. Когда в 1066 году умер Эдуард Исповедник, оставивший Англию без наследника, Харальд мог опереться на профессиональную и закаленную годами войны против данов армию, а также на ресурсы объединенной Норвегии, которую он плотно контролировал.

Фрагмент окна в соборе Святого Магнуса в Керкуолле, на которой изображен Харальд Хардрада

Харальд действовал без промедления. Он отправился в скандинавские колонии на Шетландских и Оркнейских островах за поддержкой и войсками, а затем повел флот на юг, в Нортумбрию, где к нему присоединился мятежный Тостиг Годвинсон, на небольшой эскадре прибывший туда с юга. Норвежцы разграбили побережье и поднялись вверх по реке Уз к Йорку, где их встретили эрлы Мерсии и Нортумбрии, поспешно организовавшие оборону подле болот Фулфорда. Англосаксы были разбиты, а выжившим пришлось укрыться в стенах Йорка, где эрлы и сдались. Харальд взял у англичан заложников, и его армия вернулась на корабли. Вероятно, Харальд решил, обезопасив положение дел на севере, двинуться на юг, наращивая поддержку; он наверняка не рассчитывал на то, что произошло дальше.

Как только Гарольд Годвинсон узнал о прибытии норвежцев, он снял с позиций свои силы, охранявшие южное побережье от норманнов, и форсированным маршем всего за четыре дня от Лондона перебросил их севернее Хамбера – невиданное дело, застигнувшее врасплох даже такого закаленного тактика, как Харальд Хардрада. Силы Харальда двигались к Стэмфордскому мосту, чтобы забрать припасы и заложников, обещанных разбитыми эрлами; некоторые источники говорят, что они оставили свои кольчуги на кораблях. Внезапное появление англосаксонской армии вынудило норвежцев выстроиться в оборонительном порядке. В этом им помог единственный викинг, который сдерживал наступление англосаксов своей огромной двуручной секирой. Рассказывают, что убить этого великана удалось лишь после того, как один из людей Гарольда Годвинсона проплыл под мостом и вонзил в него меч снизу. Когда англосаксы выстроились напротив «стены щитов» норвежцев, разгорелась ожесточенная битва, но в конце концов чувство родного очага помогло англичанам, и они прорвали ряды норвежцев. Харальд Хардрада был убит стрелой, попавшей ему в горло, а Тостиг – зарублен. Было перебито или утонуло в реке, пытаясь добраться до своих судов, столько норвежских воинов, что, как передают, из трехсот кораблей, которые потребовались, чтобы доставить завоевателей, остатки войска уплыли всего на двадцати четырех. Гарольд Годвинсон разбил великого Харальда Хардраду – ветерана кампаний в таких далеких областях, как Черное море и Северная Африка, – но кое-что затмит эту кровопролитную битву: сыну Годвина придется сражаться против норманнов, которые уже собирались отплывать в Гастингс на английском побережье. Вильгельм Завоеватель был праправнуком викинга Ролло, и территория Нормандского герцогства, определенная некогда этими скандинавами, вот-вот должна была увеличиться.

Приближение Рагнарёка

Достаточно о прошлом и мелких стычках властителей этого мира. Пришло время поговорить о будущем и рассмотреть противостояние, которое бросает тень на любую историю об асах и на каждый подвиг любого героя вселенной. Последняя битва, погибель богов: Рагнарёк.

Рагнарёк – ужасное будущее, которое ждет нас всех. Спастись от него нельзя, как невозможно избежать наступления ночи, и ничего в нем не тайно для Одина, который знает, что уйти от этого последнего столкновения с великанами и чудовищами невозможно и что все, созданное богами, будет уничтожено. Но это не значит, что асы не будут к нему готовиться. Эйнхерии – воины, избранные валькириями, – собираются в Вальхалле и во владениях Фрейи в Фолькванге со времен первой войны мира, и каждый день они сражаются и пируют, готовясь к своей последней битве. Лишь тот, кто погиб геройской смертью, восседает среди избранных. Здесь нет места для тех, кто мирно умер в старости или был убит, убегая с поля боя. Богам потребуются самые храбрые воины, чтобы встретить сокрушительную атаку в кромешной тьме и организовать последнюю линию героической обороны.

Наряду со сбором эйнхериев Один в попытке отсрочить победу великанов и их чудовищных союзников собирает знания о судьбе богов из каждого уголка девяти миров, от мудрейших из женщин и от ведающих мертвецов. Он знает многое о том, что случится, и почти ничего – о том, как изменить ход событий.

Один знает, что знак приближения Рагнарёка дадут три петуха: багряный кочет Фьялар прокричит в лесу Гальгвид в Ётунхейме, и великанша Ангрбода сядет на кургане и будет играть на арфе, радуясь этому знаку скорой гибели богов. Второй петух по кличке Гуллинкамби (Золотой Гребешок) запоет богам и разбудит эйнхериев в Вальхалле, а третий, цвета красного ясеня, даст сигнал в залах Хель глубоко под землей и предупредит мертвых. Гарм яростно залает, высунувшись из пещеры Гнипа, и вскоре сторожевой пес Хель освободится и понесется по миру.

Картинный камень из Броа (Готланд, Швеция), который, вероятно, изображает воина, приглашенного в Вальхаллу

О пощаде забудут; братья станут убивать друг друга и порвут любые родственные связи в угоду своей алчности, а семьи будут раздирать кровосмешения и измены.

По мере приближения Рагнарёка узы, связывающие людей, порвутся, и грехи асов – их обман и предательство, склонность к войне и кровопролитию, а также смерть сияющего Бальдра – отразятся во всем мире. О пощаде забудут; братья станут убивать друг друга и порвут любые родственные связи в угоду своей алчности, а семьи будут раздирать кровосмешения и измены. Нидхогу достанется гора трупов, которые он будет рвать под корнями Иггдрасиля, в то время как клятвопреступники и убийцы будут бродить в темных водах. Три года подряд Мидгард будут сотрясать вооруженные конфликты, которые распространятся по всему миру. То будет время секир, мечей и разбитых щитов; время ветра и волков, предшествующее погружению мира в вечную зиму.

Зима, которая возвестит о приближении Рагнарёка, называется «Фимбульветр»; мороза сильнее человечество не припомнит. Отовсюду будет валить снег, который будут разносить суровые ветра, а солнце станет черным и перестанет согревать землю. Три такие зимы проследуют друг за другом, и между ними не будет лета, которое дало бы передышку дрожащим от холода и голодным людям, укрывающимся в домах.

Затем волк Сколль, который преследует колесницу Соль с начала времен, схватит свою добычу и проглотит солнце. Его брат Хатти сожрет луну, и они обагрят обиталище богов кровью. С неба исчезнут звезды, а вся земля задрожит с такой силой, что упадут горы и с корнем повалятся деревья. Гномы со стенаниями покинут свои дома в обваливающихся скалах, и даже великое Мировое Древо со скрипом наклонится к земле.

Из-за сотрясений мира лопнут все оковы и освободятся чудовища. Волк Фенрир выберется из цепи Глейпнир, и спустя столько лет заточения он будет грезить жаждой мщения. Его подобный пещере рот раскроется так широко, что нижняя челюсть будет волочиться по земле, а верхняя достигнет небес и закроет последний тусклый свет. Брат волка Мировой Змей выпрямится в бездонных глубинах, и, когда он это сделает, воды океана, окружающего мир, выйдут из берегов и потекут по суше. По мере движения к обиталищу богов змей извергнет столько яда, что над землей повиснет удушающий туман.

Фрагмент рельефа деревянной церкви XII в. в Урнесе, который может изображать Нидхога, подтачивающего корни Иггдрасиля

«Небо разверзнется, и через разрыв пройдут сыны Муспелля, ведомые самим Суртом, который будет размахивать мечом, жгучим словно солнце загробного мира». Потоки жидкой лавы, стекающие с Эйяфьядлайёкюдля (Исландия)

Из-за бурления вод корабль Нагльфар оторвется от пристани и будет унесен течением. С Нагльфаром не сравнится ни один другой корабль: он сделан исключительно из ногтей с рук и ног покойников, и мудрые помнят о том, что их необходимо состригать у умерших, чтобы Нагльфар не был построен как можно дольше. Воины Муспельхейма соберутся на этом корабле из ногтей, а править им будет сам Локи, освобожденный из своего заточения и проклинающий богов. По вспученным морям Нагльфар поплывет с востока к Асгарду, и над ним будет кружить орел, издавая клекот в предвкушении лакомой крови павших асов.

Небо разверзнется, и через разрыв пройдут сыны Муспелля, ведомые самим Суртом, который будет размахивать мечом, жгучим словно солнце загробного мира – проклятие всего живого. Все вокруг него пожрет огонь, и Сурт не оставит на своем пути ничего, кроме тлеющего пепла. Сыны Муспелля пойдут на штурм радужного моста, ведущего в Асгард, и Биврёст сгорит у них за спиной, когда начнет дымиться уже само Мировое Древо. Скалы разверзнутся, и с гор побегут женщины-тролли: Хрюм поведет инеистых великанов, в то время как силы хаоса пересекут замерзшие реки, направляясь к дому богов. Заревет весь Ётунхейм, и ничто на пути великанов не уцелеет.

Страж асов Хеймдалль уже задолго до этого протрубит в Гьяллархорн, чтобы предупредить о приближении врагов, и боги соберутся в своем святилище, чтобы держать совет перед битвой. Сам Один пойдет в другое место, к священному колодцу Мимира, и в последний раз спросит своего мудрого друга о том, что за судьба их ждет. «Неужели нельзя ничего сделать, нет ни малейшей возможности изменить грядущее?» – задаст он вопрос; но нельзя уйти от неизбежного, и в последнюю минуту отвратить потоп не удастся. Теперь Один надевает на голову золотой шлем и готовит эйнхериев к войне. Иггдрасиль дрожит, и нет ни одного существа во всех девяти мирах, которого не охватил бы страх.

Последняя битва

Вигрид – имя равнины, на которой случится последняя битва. Она тянется на сто лиг в каждом направлении, но и войска, которые на ней встретятся, огромны без меры. Восемьсот эйнхериев пройдут в каждую из пятисот сорока дверей одной только Вальхаллы, но число их ничтожно по сравнению с силами хаоса, которые соберутся отовсюду.

Один в сияющем золотом шлеме стоит перед эйнхериями. На нем блестящий доспех, в небо смотрит острие копья Гунгнира; и он первым пойдет навстречу своей судьбе. Одноглазый бог направляет поступь к волку Фенриру – чудовищу, которое он некогда собственноручно вскормил; из глаз волка, предвкушающего победу, брызжут искры. Тор бессилен помочь отцу, так как он борется с Мировым Змеем. Сильнейший из богов и могущественный исследователь миров сошлись с достойными противниками, и равнины Вигрида содрогаются от звуков схватки. Огненный великан Сурт выйдет против Фрейра: они будут яростно биться, пока Фрейр не падет. Богу полей не хватает его бесценного меча, отданного Скирниру в обмен на его жену-великаншу, и едва ли когда-то он сокрушался об этом сильнее, чем сейчас. У Тюра будут свои проблемы: вскормленный Хелью Гарм, самый свирепый из псов, прыгнет на однорукого бога и попытается оторвать у него и другие члены. Хеймдалль в сумятице боя будет искать Локи – у них остается неоконченное дело.

Человек – возможно, Хеймдалль – с двумя чудовищами. Фрагмент англосаксонского Госфортского креста X в. из Камбрии

Тор побежден ядом Мирового Змея в последней битве

Среди резни на окрашенных кровью полях боги гибнут один за другим. Один проглочен чудовищной пастью Фенрира – эту судьбу он видел много раз, – а печаль Фригг по Бальдру удвоена кончиной ее мужа. Тор нанесет Мировому Змею смертельный удар, но яд монстра возьмет свое: сын Одина отойдет от трупа поверженного врага на девять шагов, прежде чем замертво упадет на землю. Тюр и Гарм нанесут друг другу такие жестокие раны, что оба испустят дух, и Хеймдалль с Локи тоже погибнут вместе, сойдясь в схватке, которую начали некогда в виде тюленей на берегу. Фрейр будет побежден Суртом, хоть ему и удастся загасить пламя великана.

Всюду смерть и торжество хаоса.

Покончив с Одином, Фенрир воет в темнеющее небо, но волк недолго радуется победе. Сын Одина Видар отомстит за отца. На Видаре его знаменитый железный башмак, сделанный в начале времен и усиленный отрезами кожи с передней и задней части всех башмаков мира. Он ставит ногу в зияющую пасть Фенрира и налегает на верхнюю челюсть волка, разрывая рот опустошителя одним могучим движением руки. Волк умирает, Один отмщен. Но для богов это не большое утешение. На поле господствуют силы хаоса, и по всему миру разгорается пожар. Моря кипят, на сушу обрушивается вода и затапливает все.

Крест Торвальда X в. из поселка Андреас на острове Мэн. На нем изображена фигура – возможно, Одина, – которую проглатывает волк

Красочное изображение последней битвы (Иоганн Герц, 1855–1921)

Вот что видит могущественная провидица вёльва в своем последнем видении о мире: «Солнце померкло, земля тонет в море, срываются с неба светлые звезды, пламя бушует питателя жизни [Мирового Древа Иггдрасиля], жар нестерпимый до неба доходит».

Мир погружается под воду. Но он возрождается.

Вёльва видит, как из вод поднимаются земли. Они зеленятся свежей травой; шумят водопады; реет орел, охотящийся на рыбу в горах. Соль мертва, но ее дочь спаслась от волка, и теперь она продолжает движение солнца по небу; ярок рассвет мира. На Идавёлль-поле, где когда-то стоял Асгард, теперь луга. Некоторые из детей асов выжили и добираются сюда: вот появляются Видар и Вали, излучающие яркий свет, а вскоре прибудут сыновья Тора Моди и Магни, неся с собой знаменитый молот отца. Сияющий Бальдр и его слепой брат Ход смогут под руку выйти из залов Хеля, и к ним присоединится старый товарищ Одина Хенир, который передаст им знания старшего поколения. Выжившие боги станут жить в сияющем дворце, избежавшем разрушения: он называется «Гимле» и весь покрыт золотом. Они будут восседать вместе на прежнем месте собраний под обновленным небом и говорить о своих отцах и матерях, вспоминая подвиги тех, кого больше нет. Они будут помнить священное предание и не забудут второпях о Фенрире или Мировом Змее. Хенир совершит ритуалы: он вырежет деревянные доски, и в этом новом мире начнет действовать судьба. Когда придет время, они заметят в траве солнечные блики, отражающиеся на золотых фигурках – тех самых, которыми старые боги некогда играли в дни отдыха, когда старый мир был еще нов, – и вновь примутся за игру.

А что насчет мужчин и женщин этого мира? Разрушения Рагнарёка пережили двое, скрывшиеся в кроне Мирового Древа. Их зовут Лиф и Лифтрасир, и они будут наслаждаться новой землей, где не надо пахать, чтобы зрел хлеб, где все свежо и покрыто росой. Их сыновья и дочери заселят этот сияющий и зеленый мир, поднятый из праха старого.

Последствия Рагнарёка не так уж и плохи. Однако там, где зрение вёльвы ослабевает, нечто тревожит ее взгляд: над зелеными полями пролетает тень. Дракон смерти Нидхог, черный как безлунная ночь, взмывает ввысь с холмов – и на крыльях своих он несет мертвецов. Ложится тень.

Возникает зеленый мир: мох покрывает лавовые поля в Исландии

Источники по скандинавской мифологии

Мифы, пересказанные в этой книге, известны из широкого круга источников, большая часть которых записана в средневековой Исландии. В 1000 году, после острой борьбы на ежегодном народном собрании, Альтинге, Исландия приняла христианство в качестве официальной религии. Исландцы, обратившиеся в христианскую религию, чуть не сошлись в сражении с теми, кто оставался верен Одину, Фрейру и Тору; для предотвращения надвигавшейся гражданской войны выбор религии был возложен на человека по имени Торгейр Торкельссон. Торгейр занимал должность законоговорителя на собрании, он был могущественным вождем и языческим жрецом: обе стороны согласились принять его решение. В задумчивости просидев под плащом день и ночь, Торгейр поднялся и сказал исландцам, что их будущее связано с христианством и что для всех должны действовать один закон и одна религия: «Ибо если падет закон, падет и мир между людьми». Покамест язычники могли практиковать свою религию в собственных домах, есть конину и избавляться от нежелательных детей, но эти привилегии не продлятся долго; и если потом люди захотят поклоняться старым богам, они должны делать это тихо. Затем Торгейр скинул собственных идолов, изображавших скандинавских богов, в водопад близ его дома, который с того момента стал известен как Годафосс – «Водопад Богов».

С христианством пришла Церковь с ее ритуалами, богатствами и длительной традицией книгописания. Первые тексты на исландском языке были предназначены для церковных богослужений и распространения христианской вести, но вскоре исландцы осознали ценность писаного слова для фиксации и других литературных традиций. К 1200 году они начали записывать истории о своих предках, которые заселили страну и исследовали Северную Атлантику, а также, вероятно, приступили к записи мифов и легенд, которые все еще циркулировали в устной форме. Развившаяся в итоге выдающаяся литературная культура отличалась от всего, что было до или после этого: она дала миру не только реалистические прозаические повествования, известные как «Саги об исландцах», но и сложную скальдическую поэзию, сохранившуюся от прежних времен, яркие рассказы о конунгах Скандинавии и собрание мифологических и легендарных поэм, известных как «Поэтическая Эдда». Некоторые из этих стихов передавались из поколения в поколение, а часть была переработана и отражала изменившееся мировоззрение средневековых исландцев: но вместе они свидетельствуют о сохранении коллективной памяти о скандинавских богах даже вопреки многовековому влиянию христианства. Это собрание поэм открывает «Прорицание вёльвы», или «Вёлуспа»: оно обращено к Одину и излагает весь ход мифической истории от сотворения мира до его уничтожения. «Довольно ли вам этого?» – таков провокативный рефрен провидицы (ведь, конечно, Один всегда желает знать больше). «Хавамаль», или «Речи Высокого», соединяет практические советы и полезные для средневекового человека сведения с рассказом о жертве Одина ради овладения мастерством рун. Другие стихи существуют в различных версиях; такова, например, история о Гудрун и ее мести Атли, показывающая, что скандинавские мифы не были высечены в камне, но изменялись по мере их распространения по миру. Также она позволяет оценить, сколько было потеряно по пути. Как и поэмы «Эдды», другие стихи, упоминающие скандинавских богов, были записаны в сагах и часто приписываются прославленным поэтам эпохи викингов, или скальдам, которые путешествовали между дворцами воинственных конунгов и составляли песни во славу их подвигов.

Иллюстрированная титульная страница манускрипта XVIII в. «Эдды» Снорри (ÍB 299 4to)

В средневековой Исландии век заселения, храбрость первопроходцев и переданная ими поэтическая традиция были для их потомков источником великой гордости. В частности, очень сложную форму представляет собой скальдическая поэзия, полная неясных аллюзий к мифологии. Даже когда истории о скандинавских богах стали стираться из памяти, традиционная поэзия опиралась на отсылки к этому исчезающему миру: «волосами Сиф» и «слезами Фрейи» в ней называется золото, «приветствующими бурю дочерьми Эгира» – волны, а «питьем Одина» – сама поэзия. Около 1220 года исландцец по имени Снорри Стурлусон – искусный поэт, политический деятель и законоговоритель – взялся записать поэтические тексты и стоявшие за ними мифы. Его прозаическая «Младшая Эдда» – справочник по мифологии, учебник поэтов и, помимо этого, яркий рассказ об известных ему традициях. Многими дошедшими до нас сюжетами мы обязаны Снорри, и он служит для нас самым полным источником сведений о скандинавском космосе и богах. Но, кроме этого, он упрощает сложные поэтические аллюзии, чтобы они стали понятнее христианской аудитории, перерабатывает повествования и смягчает шероховатости мифических сюжетов.

В средневековой Исландии век заселения, храбрость первопроходцев и переданная ими поэтическая традиция были для их потомков источником великой гордости.

Рассказы Снорри, записанные в средневековой Исландии, помимо прочего, дают нам понять, как мало информации сохранилось от самой эпохи викингов, когда скандинавским богам еще активно поклонялись. Не считая скальдических песен, многие из которых приписываются эпохе викингов, отрывочные сведения могут предоставить рунические надписи, фигурки и амулеты из драгоценных металлов, погребения в кораблях, резьба по камню и дереву: все эти источники помогают нам реконструировать сложный мир верований скандинавов, и с каждым годом обнаруживается все больше памятников, которые углубляют наше понимание того, как на скандинавских богов смотрели те, кто им поклонялся. Подчас сложно интерпретировать эти находки и погрузиться в мир живой веры, о которой нам известно очень мало. Резные камни в Норвегии и на Британских островах – особенно ценный источник сведений по скандинавским мифам: такие сюжеты, как поездка Тора на рыбалку и убийство дракона Сигурдом, изображены на них в нескольких различных формах, и они должны были найти новое место в пространстве христианской мифологии. Сцены из легенды о Сигурде представлены в изящной резьбе порталов ставкирки из Хюлестада в Норвегии, а Локи в цепях, Видар, ставящий ногу в пасть волку, и разгибающий Мирового Змея Тор изображены на Госфортском кресте X века, который обнаружен в Линкольншире. Это не скандинавская апроприация христианского памятника, но изначально задуманная попытка совместить древние истории с новой системой верований.

Переоткрытие мифа

В Исландии скандинавские мифы и легенды никогда не забывались полностью, но для остальной Европы эти источники были переоткрыты в XVII веке усилиями самоотверженных антикваров и коллекционеров, которые «спасли» рукописи из исландской глуши и для сохранности перевезли их в города вроде Копенгагена. Некоторые из них – включая Королевский кодекс «Старшей Эдды» – были возвращены в Исландию после того, как эта страна обрела независимость. В Дании и Швеции интерес к материалу, касающемуся ранней истории их национальных государств, был особенно силен. Исландцы, которые с легкостью могли читать и переводить источники, пользовались тем же спросом, что и сами манускрипты. Эта литература повышала культурный статус скандинавских народов среди их европейских соседей, но часто забывалось, что традиция эта принадлежит – если принадлежит кому-то вообще – Исландии.

Когда исландские тексты были переведены на латынь, а затем на такие языки, как немецкий и английский, круг знакомых с ними лиц вышел за пределы Скандинавии, и в Англии они привлекли внимание поэтов и художников, которые искали новые источники вдохновения. Некоторые из этих ранних переводов были весьма далеки от оригинала; выдвигалось предположение о том, что древние песни изначально были записаны рунами. Этот корпус сюжетов сильно отличался от классической традиции, и скандинавскую поэзию часто описывали при помощи эпитетов «грубая» и «варварская», пусть даже правила ее стихосложения могли быть не менее строгими, нежели правила поэзии латинской или греческой.

Некоторые из этих ранних переводов были весьма далеки от оригинала; выдвигалось предположение о том, что древние песни изначально были записаны рунами.

В английской традиции особенно важную роль в распространении скандинавской мифологии среди широкой аудитории сыграл Томас Грей, переложивший два стиха, которые захватили воображение читающей публики. Ода «Роковые сестры» с ее леденящим душу образом валькирий, прядущих исход битвы на станке при помощи кишок и отрезанных голов, основана на древнескандинавской песне из «Саги о Ньяле». Грей написал и другую оду – «Нисхождение Одина» о посещении этим богом подземного мира, где он узнал о грядущей гибели Бальдра; несколько подражателей Грея продолжили этот ряд в высшей степени волнующих образов. Художник и поэт романтического направления Уильям Блейк иллюстрировал оды Грея, и на конец XVIII века пришлось всеобщее помешательство готическим художественным миром с его валькириями, роковыми рунами и пирующими в Вальхалле воинами.

Людей Викторианской эпохи более интересовали предприятия викингов, нежели скандинавские боги: эти мореплаватели-авантюристы хорошо соотносились с империалистическими устремлениями Британии того времени. Но, хотя крайности скандинавских мифов для господствующего сознания могли быть неприемлемы, материал легенд находил своих почитателей и в правление королевы Виктории. Среди них был Уильям Моррис, присоединившийся к длинной веренице европейцев, которые плавали в экзотические земли Исландии и вдохновлялись ее впечатляющими пейзажами и описанными в сагах местами. При помощи одного исландского ученого Моррис перевел несколько саг, включая «Сагу о Вёльсунгах». Его длинная поэма «Сигурд Вёльсунг» стала благопристойным переложением легенды о Сигурде, в котором изображалось эгалитарное общество на лоне природы: идеал бегства из индустриализованной, разобщенной и разделенной на классы Британии того времени. Моррис использовал архаичный язык, и его обращение с легендой могло показаться старомодным даже для викторианского уха, но наряду с первыми полными переводами «Старшей Эдды» они донесли скандинавские мифы и легенды до широкой публики.

Ода Томаса Грея «Роковые сестры», иллюстрированная Уильямом Блейком

Скандинавские мифы и национализм

В Исландии скандинавские мифы были частью живой литературной традиции, и, естественно, этот материал имел огромное значение для всей Скандинавии. В конечном счете он позволял взглянуть на мир средневековых скандинавов и принадлежал к общему скандинавскому наследию, сохранившемуся в Исландии. Неудивительно также, что переоткрытие исландского собрания мифов и легенд помогло разжечь в Дании и Швеции движение романтического национализма; в Норвегии идея великого скандинавского прошлого и образ свободолюбивых северян способствовали борьбе за независимость от своего более могущественного соседа.

Но для некоторых мифы, сохранившиеся в Исландии, обрели более широкое и проблематичное значение: для них эти тексты отражали не только средневековое мировоззрение скандинавов, но более широко культуру германцев, которая повсюду была утрачена или активно подавлялась. Особого влияния эта пангерманская мысль добилась в Германии: «народное движение», возникшее в конце XIX века, стремилось возродить утраченные немецкие традиции. Помимо увлечения неоязыческим мистицизмом оно пропагандировало идею существования арийской расы, связанной общим происхождением, культурой и антропологическими признаками. Эти взгляды переросли обычную наивную ностальгию по золотому веку, описанному в легендах о героях, и способствовали укреплению веры в то, что немецкий Volk (народ) может подняться с колен и вернуться к своим героическим истокам. Мистики-националисты вроде Гвидо фон Листа даже утверждали, что имеют доступ к оккультному миру предков-германцев, который якобы скрыт в эзотерическом знании «Старшей Эдды».

В XIX веке важную роль в становлении немецкого национализма сыграла интерпретация героического сюжета в вагнеровском цикле «Кольцо Нибелунгов», основанном на легенде о Сигурде и ее средневековом изложении – «Песни о Нибелунгах». Четыре оперы этого цикла – «Золото Рейна», «Валькирия», «Зигфрид» и «Гибель богов» – ставились по всей Европе, получая всюду одобрение критиков; они познакомили мир с образами валькирий в шлемах с крыльями, уродливого племени гномов и «благородного» влечения героя к смерти. Оперы Вагнера – одна из самых устойчивых интерпретаций легендарного цикла – являют собой высокое искусство, а не выражение политических взглядов, но, без сомнения, такое переложение мифа прославляет расовую чистоту и стремление к власти, и оно помогло разжечь костер возрождающегося национализма и смертоносного антисемитизма в Германии 1930-х годов.

В нацистской Германии скандинавская мифология, подогнанная под фашистскую идеологию, стала оружием в культурной войне. Крайне правые в Германии и в других странах (включая Скандинавию), игнорируя сложную природу источников, изъяны и противоречивую природу самих богов, могли опереться в ней на те стороны, которые были им по нраву: прославление насилия, акцент на маскулинной героике и прославление силы отдельного человека. Великие скандинавские исследователи были для них не просто людьми, преследующими свои цели: они стали идеальными образцами северной расы господ, а их боги стали богами войны и корыстного интереса. Руны были включены в эмблемы СС и других немецких военных формирований, величественные викинги украшали пропагандистские плакаты, а изучение скандинавских источников соединилось с псевдонаукой для того, чтобы «доказать» превосходство нордической расы и мнимое вырождение других народов – прежде всего евреев. Миф о германском золотом веке и утверждения о превосходстве нордической расы стали главными элементами омерзительной идеологии нацистов.

Валькирии в постановке оперы Вагнера «Валькирия» 1896 г. Образ шлема с крыльями, вероятно, происходит от костюмов, изготовленных к этой постановке, и не имеет основы в скандинавских мифах

В Англии началось другое осмысление этого наследия: частично в ответ на то, что происходило в Германии, занимавшийся средневековой литературой профессор Дж. Р. Р. Толкин писал в письмах о «жгучем личном отвращении… к этому проклятому маленькому кретину Адольфу Гитлеру… за уничтожение, извращение, употребление не к месту и дискредитацию благородного северного духа» – героического этоса, с которым сам он познакомился впервые через утопические переводы Морриса. К счастью, извращения нацистов оказались далеко не столь устойчивы, как боялся Толкин, и, хотя скандинавские мифы и сегодня сохраняют удручающую (хотя и ожидаемую) притягательность для неонацистов, наследие Толкина оказало куда большее влияние на то, каким образом скандинавские мифы воспринимаются в массовой культуре и какие ассоциации они образуют в народном сознании. Толкин соединил свое глубокое знание скандинавских мифов и героических легенд с сюжетами других средневековых литератур, добавив значительную долю собственных находок, и создал новую мифологию, которая перекликается со старой.

Толкин соединил свое глубокое знание скандинавских мифов и героических легенд с сюжетами других средневековых литератур, добавив значительную долю собственных находок, и создал новую мифологию, которая перекликается со старой.

Национализм, хотя Толкин его здесь и не увидел бы, сыграл свою роль и в его произведениях: он считал великим позором тот факт, что Англия сохранила лишь отрывки собственных мифов, и его истории, разворачивающиеся в Средиземье (аллюзия на скандинавский Мидгард), частично направлены на то, чтобы возместить эту утрату. Но, кроме того, Толкин понимал сложный характер своих источников и несовершенство богов, а также наверняка не восхищался влечением к смерти, распространенным в мире героев. К проклятому кольцу из легенды о Сигурде – в опере Вагнера это желанный символ власти – Толкин выбрал совершенно иной подход. Вся его эпопея «Властелин колец» построена вокруг сопротивления привлекательности кольца и его безумной жажды власти, а также последующего их уничтожения; его герои – домоседы-хоббиты, пытающиеся понять чуждый им героический мир; а главный персонаж, Фродо, назван в честь легендарного скандинавского конунга Фроди, заслугой которого стало установление мира. Истории Толкина о гномах и драконах, магических рунах и легендарных мечах заложили основу нового жанра – средневекового фэнтези, а его Средиземье побудило многих заинтересоваться мифами.

Современные мифы и их версии в Скандинавии

В Скандинавии мифы имеют особое значение для культуры – и в особенности в Исландии, где традиция сохранилась. Традиционные имена – Гудрун, Фрейя, Торстейн, Сигурд – сохраняют свою популярность, а песни и саги до сих пор часто читают в древнескандинавском оригинале. Во многих языках германской группы дни недели сохраняют имена скандинавских богов; это относится и к английскому, но с местными вариантами имен божеств – Тив вместо Тюр, Воден вместо Один, Тунор вместо Тор, Фриге вместо Фригг. Топонимы по всей Скандинавии говорят о былом почитании местных божеств: Оденсе в Дании, Фрейснес в Исландии, Торсхавн (или Гавань Тора) на Фарерских островах: герб муниципалитета Торсхавна включает изображение Мьёльнира, символизирующее это наследие. Некоторые более современные топонимы продолжают эту традицию: один район Рейкьявика носит имя Района богов, ибо в нем все улицы названы в честь асов и ванов; а новый жилой комплекс близ викингского Дублина зовется «Путем Одина». Когда в 1960-е годы близ южного берега Исландии возник вулканический остров, яростно извергнувшаяся из подземного мира скала из лавы была названа Сюртсей (Остров Сурта) и стала напоминанием о великане с огненным мечом. В Швеции корабль, который использовался для перевозки атомных отходов, получил имя «Сигюн» в честь жены Локи, которая собирает яд, капающий тому на лицо.

На этой фотографии изображено извержение Сюртсея, названного в честь огненного великана из скандинавской мифологии

Эти искусные отсылки к мифам позволяют сохранить их сюжеты в живом виде, но есть и движение, нацеленное на возрождение самих древнескандинавских традиций: в Норвегии можно пройти университетский курс, который обучает традиционным навыкам викингов, а в Дании и Исландии возведены храмы неоязыческой религии асатру. Зачастую интерес к возрождению старых верований является декларацией идентичности (особенно в Скандинавии), однако же иногда неоязычество объединяется с белым расизмом к вящему раздражению тех, чья увлеченность практикой дохристианской веры не имеет дискриминационной или политической окраски. Тот факт, что крайне правый норвежский террорист, совершивший массовое убийство подростков в молодежном лагере, определял себя как поклонника Одина и называл свою винтовку Мьёльниром – еще одно печальное свидетельство того, что скандинавское наследие постоянно рискует попасть в зависимость от безумных идей превосходства белой расы, и еще один повод всякий раз противостоять и сопротивляться их попыткам присвоить его себе.

Герб столицы Фарерских островов Торсхавна, на котором изображен молот Тора

Мифы возникли и вокруг самого наследия скандинавов и викингов: ежегодно проводящийся на Шетландских островах фестиваль огня Ап-Хелли-Аа, на котором сжигают копию боевой ладьи, – викторианская традиция, воздающая должное реальной скандинавской истории этого архипелага; а сплоченная группа единомышленников до сих пор настаивает на подлинности Кенсингтонского рунического камня – надписи, которая была обнаружена в Миннесоте в 1898 году и вскоре была определена исследователями как фальшивка. В этом регионе Соединенных Штатов, где селилось множество иммигрантов из Скандинавии и даже футбольная команда называется Minnesota Vikings, желание опереться на миф о скандинавских первопоселенцах особенно сильно. Пока же единственное несомненное свидетельство проживания скандинавов в Северной Америке – это Л’Анс-о-Медоуз на острове Ньюфаундленд (Канада); впрочем, со временем эта картина может измениться.

Тор, нарисованный для вселенной Marvel Comics. Обратите внимание на шлем с крыльями

Другие ответы на скандинавские мифы продолжают творчески обыгрывать это наследие: музыкальное направление викинг-метал, зародившееся в Скандинавии, полно отсылок к скандинавским божествам и Рагнарёку; а во многих странах проводятся масштабные представления реконструкторов, фестивали и ярмарки, на которых мифы разыгрываются подобно живой истории; есть и тщательно воссозданные ладьи, которые повторяют путешествия эпохи викингов. Существует множество путей погружения в прошлое скандинавов, но для большинства из нас они известны в изложении популярной культуры.

XXI век видел много выдающихся литературных переработок скандинавских мифов – от снискавшего огромную любовь романа Нила Геймана «Американские боги» и его книги, в которой он увлекательно излагает сами мифы, до личного подхода А.С. Байетт к этим сюжетам в ее «Рагнарёке». Поколения детей (и взрослых) знакомились со скандинавскими мифами благодаря мастерскому изложению Кевина Кроссли-Холланда, а в подростковые годы зачитывались антиутопией Мелвина Берджеса «Кровавый потоп». Невероятно успешный цикл романов «Песнь льда и пламени» Джорджа Р. Р. Мартина и снятый по нему телесериал «Игра престолов» многим обязаны Толкину, разграбившему средневековую литературу, и включают в себя элементы скандинавской мифологии и культуры, в том числе и угрозу нападения сил хаоса, надвигающихся на обитаемый мир с земли за стеной. Другой недавний популярный сериал, тесно связанный со скандинавскими мифами, – «Викинги», снятый каналом History Channel; его главными героями выступают Рагнар Лодброк и его сыновья. В нем приводятся рассказы о богах и отрывки поэзии, уделяется внимание богатой и сложной культуре викингов и их легендарным походам.

Франшизу «Тор» от компании Marvel, которая пересказывает мифы для американской аудитории XX века, вдохновил образ самих богов. В картине скандинавского космоса, отраженной в этих комиксах, асы живут на астероиде Асгард; он соединен с Землей межзвездным мостом, который называется «Биврёст». Могучий Тор отправлен на Землю, чтобы научиться смирению, но становится супергероем и защитником человечества, присоединившись к Мстителям и сражаясь со своим братом – главным злодеем Локи. Еще большую аудиторию эта новая трактовка Тора и скандинавского космоса заполучила в кино. Все более широкий круг видеоигр включает в себя элементы скандинавской мифологии; среди них затягивающий Skyrim и чрезвычайно популярный World of Warcraft. Скандинавские мифы получают новую интепретацию в японской манге и корейских ролевых онлайн-играх: от высокого искусства до аниме для подростков вселенная скандинавов и ее яркие герои продолжают влиять на многие аспекты нашей культуры.

«Тор: Рагнарёк». Плакат. Walt Disney Production

Современных присвоителей скандинавских мифов интересуют в высшей степени насыщенные истории, а не «северный дух», которым так восхищался Толкин и который так извратили те, кто политизировал скандинавское наследие. Но, возможно, стойкая популярность скандинавской мифологии в XXI веке как-то связана и с тем фактом, что в пороках богов и их беге навстречу собственной гибели мы можем увидеть весьма немало от нас самих.

Валькирия и умирающий герой (Ганс Макарт, 1840–1884)