Хочу ненавидеть тебя

Часть 1. Глава 1. Аня

В таких местах я не была. Да меня бы и не пустили. Но лучше в шумном клубе отметить совершеннолетие, чем в окружении родственников, которых и так видишь почти каждый день. Все лучше, чем под постоянным надзором тирана отца.

Постоянно оборачиваюсь. Боюсь, что кто – нибудь меня заметит, узнает, скажет отцу где я. Он узнает, что я сбежала, что смогла обвести охрану вокруг пальца и тогда мне звездец…

– Ань, расслабься уже…

Ага, сказать легко… А попа-то поджимается…

– Дельный совет, но не действенный. Я не могу. Все время думаю, а может зря отца ослушалась. Но и сидеть в четырех стенах меня достало. Реально. Мне восемнадцать, а меня даже на выпускной не отпустили, только потому что два года назад меня похитили. И ведь ему все твердят, обошлось все, а он на своем стоит, – говорю, говорю, хотя все это Инна и так знает.

– Может все не так плохо? Теперь тебе восемнадцать и он начнет считаться с твоим мнением?

– Ага. Он не считался не с чьим мнением, когда оставил меня на домашнее обучение. И точно не считался с моим мнением, когда оплачивал мне обучение в Лондоне. Я уезжать не хочу. Мне в России нравится. Здесь все, кого я люблю.

– Слушай, тебе надо выпить, – кивает она бармену, который с сочувствием слушает меня, ну или в декольте заглядывает. Наверное, сильно откровенное. Да еще и платье вечное задирается, больше напоминая пояс.

– И что, алкоголь сказочным образом поднимет мне настроение? А может убережет мой зад от отцовских звездюлей.

– Он, что, бьет тебя?

– Ну в детстве было, – пожимаю плечами. – Да не смотри так. Я сама была виновата. Решила, что смогу вести машину и в дерево врезалась.

– Ну капец. Я думала ты любимая папина дочка. – подталкивает она мне пина колладу, судя по цвету и консистенции. – Пей, это очень вкусно…

– Папина… Но папа у меня не нежный одуванчик, – беру трубочку губами и втягиваю прохладную жидкость. Чувствую, как она по горлу приятным холодком вниз стекает. Ого… Вкусно. Это тебе не коньяк, который мы с братом тайком пробовали и не сухое вино, которые мне разрешают пить за столом. Это даже не шампанское, которые порой горчит. А это реально вкусно.

– Понравилось?

Я киваю, уже подтягиваю стакан ближ. Выпиваю до конца почти махом и тут же прошу второй.

– Эй, ты полегче. Это же не газировка.

– Вот именно. Мне восемнадцать. Так что пить надо не газировку.

– Ну ладно, за тебя, – чокается она со мной и в какой – то момент я осознаю страшное. Мне больше нет дела до звездюлей отца. Зато очень хочется наконец сделать то, за чем пришла. Оторваться. Повеселиться. Расслабиться. А может наконец влюбиться. В свой день рождения. Нет, дома конечно тоже было весело. Пришли родственники, надарили подарков. Но это все не то. Это все для детей, а я устала быть ребенком в ошейнике. Я взрослой хочу стать.

И судя по горячей волне по телу, что прошлась от очередного глотка, я близка к исполнению своего желанию, как никогда.

Но если честно, если бы не Инна, я бы никогда не решилась. Она сама за мной приехала. Ждала за воротами, пока я пробиралась по зарослям малины. Спасибо ей.

– Анют, ты со мной вообще?

– С тобой конечно. Ты мне такой подарок сделала, – обнимаю ее в порыве чувств. – Пошли танцевать?

– Ну наконец-то моя Аня вернулась, а то я думала, что ты окончательно стала пленницей строгого папаши.

– Еще не окончательно, – тяну ее в гущу танцующих, туда, где за густым дымом и бьющим в глаза светом почти не видно ничего.

Но мне и не надо.

Мне нужна эта толпа, мне нужен шум, мне нужно движение. И я в нем купаюсь, двигаю бедрами в такт клубного ритма, то вскидывая руки вверх, то поглаживая себя по бедрам. На мне впервые за долгие годы короткое, откровенное платье и это такое кайф не ощущать страха перед отцом. Не ощущать страха не перед кем.

– Эй! Смотри куда копытами наступаешь, – орет мне в ухо женский голос, и я понимаю, что наступила кому – то на ногу. Вот тебе и свобода.

– Простите, я нечаянно, – хочу отойти, но блондинка словно взбесилась.

– Мне твое нечаянно ни к чему. Ты знаешь сколько эти туфли стоят?

– Ну вряд ли дороже чем мои, – вот кто меня за язык тянул. Ее глаза загораются, а крупное тело идет на меня.

Я конечно умею за себя постоянно, но отец учил меня бить мужчин, а женщин-то за что…

Она размахивается, а я снова на ногу ей наступаю, но на этот раз специально. Она валится в сторону с нелепым криком и толпа немного расходится.

– Да я знаешь, что сука сделаю!?

– Нормальный педикюр? – предполагаю я. Ну потому что ее синие ногти реально смешно смотрятся с этими красными босоножками и леопардовым платьем.

И она так смешно ноздри раздувает, на меня бросается, а я в сторону отхожу.

Она вдруг налетает на какого – то парня, высокого и я лица не вижу.

– Кать, ты уже достаточно себя опозорила. Иди выпей, посиди.

Я переглядываюсь с Инной, которая откровенно ржет. Знает, что в обиду себя не дам. Вот и не лезет.

– Лом! Ты видел какая она наглая? Эта мелюзга мне все ноги оттоптала. Еще и унижает. Какое она имеет право со мной так разговаривать! Проверь, может ей восемнадцати нет и вышвырни отсюда.

– Я разберусь.

Парень не глядя толкает ее другому и широко шагает ко мне.

И вот теперь мне нужно встать в стойку и приготовиться к реальной драке. Как учил отец. Нападай первой. Но вместо того, чтобы замахнуться, я как вкопанная стою. Пошевелиться не могу. Пока толпа снова сгущаться не начинает.

Он такой… Я даже слово подобрать с трудом могу. У меня есть братья, у них друзья, я знаю, что такое красивые мужики, знаю, как с ними общаться и что делать. Чтобы на крючок не попасть.

Но этот. Он другой. Блин… Тт него веет опасностью и каким-то животным магнетизмом. Особенно с этой его короткой стрижкой, водолазкой под горло. Я прямо чувствую, как от его тяжелого взгляда по коже мурашки рассыпаются, как коленки плавятся стоит ему ближе подойти.

– Ань. – слышу в ухо голос Инны. – Пойдем танцевать уже.

– Уйди, – он говорит ей, а вздрагиваю я. Музыка продолжает грохотать, а я все равно отчетливо слышу каждый низкую согласную из его уст. Потому что каждая словно во мне вибрирует. Инна странное дело тут же уходит, а парень, хотя парнем его с трудом можно назвать, приближается. Он не танцует, но каждый его шаг как изысканное па. Твердый и пластичный. Че-рт… Что называется, хотели? Получайте.

Я сглатываю слюну, когда он зятягивается сигаретой прямо надо мной и выпускает дым. Я не люблю сигареты, но сейчас готова стать злостным пассивным курильщиком.

Чушь какая— то. Что это со мной. Почему стою молча, а не говорю без остановки как обычно, почему рассматриваю черную ткань, натянутую на отлитую из мышц грудь, на ремень с головой змеи. И почему у меня ощущение, что мы давно знакомы.

Так ведь не бывает.

– Паспорт дай, – Вот и вся романтика вдребезги. Но я покорно достаю свои права и протягиваю ему. Он почти не смотрит в карточку и протягивает мне обратно. Наши пальцы на миг соприкасаются, и я вздрагиваю, а он усмехается. Он уже поди понял, какой эффект произвел. Нужно убираться к чертям, пока я тут лужицей перед ним не растеклась.

– Потанцуем? – Не успела, но по телу от его предложения дрожь. Хочется же…

– Нет, – сама себе удивляюсь.

Да я бы все отдала, чтобы к нему прикоснуться. Но меня ведет. И алкоголь только добавляет опасности, что мое нелепое поведение превратится в развязное и я просто повисну на его широкой шее.

– Нет? А глаза твои говорят о другом.

– Так я просто художник, вот думаю пригласить тебя на позирование. Ты готов раздеться, чтобы я тебя нарисовала? – что я несу, господи, закрой же наконец рот.

Он растягивает губы в улыбке. Но улыбкой назвать это нельзя. Скорее оскал хищника. Он наклоняется, опаляя меня очередной порцией мятного дыма.

– Я думал ты в скромняшку для приличия поиграешь, а ты сразу к делу переходишь…

– К какому делу? – не поняла я, а он вдруг руку на бедро мне опускает и к себе дергает. Да так резко, что я вскрикиваю и задохнувшись чувствую животом твердый ремень.

– Твой ремень давит…

– А это не ремень…

****

– А это не ремень… – шепчет он мне в висок, и я дергаюсь. На автомате замахиваюсь, но вместо щеки заезжаю по виску.

– А-а! – Руку ломит, словно я по каменной стене ударила. И боль становится только сильнее. Я глаза поднимаю и вижу на его лице красное пятно, но он только усмехается.

– Знаешь почему я Лом?

– Можно догадаться, – обиженно бурчу. Только держи свой ломик от меня подальше.

– Ломик, – хмурится он и прыскает со смеху. А потом берет меня за здоровую руку и просто тащит сквозь толпу и фиг знает почему, но все перед ним расступаются. Как тараканы перед лучом света. Я упираюсь как могу, но боль в правой руке такая, что хоть волком вой.

– Да отпусти, мне к врачу надо. И к ученым.

– А к ученым зачем?

– Да ты же не человек, ты долбанный терминатор, – хочу ударить второй рукой, но он ее удерживает и усмехается.

– Ну повредишь же и вторую. Потом тебя еще в туалет води. Хотя можно оставить тебя без трусов, чтобы удобнее было… Заманчиво.

– Ой, заткнись, – фыркаю я, а самой смешно. От него холодом веет, ужасом, в темном переулке с таким лучше не встречаться, а мне смешно. А я не сопротивляюсь, когда он меня по коридору ведет, к двери из красного дерева подводит… Не сопротивляюсь… Более того в мозгу периодически фейерверки стреляют. Причем нервными клетками.

Он все-таки заводит меня в темный кабинет, и я опасливо на дверь озираюсь. Вот об этом отец меня и предупреждал, не оставаться с мужчинами наедине. Особенно если они тебе нравятся. Особенно с таким как он. Опасным и будоражащим. От него ноги подкашиваются, от него хочется сбежать, чтобы обязательно вернуться.

Парадокс, как ни крути.

– Да расслабься, посмотрю твою руку, трахну и отпущу.

Я испуганно вырываю руку, а он смеется. Смеется надо мной. Надо мной вообще никто никогда не смеялся.

– Да шучу я. В любом случае если тебе захочется, стоит только попросить.

Он просто обхватывает крупными пальцами мои плечи и усаживает на продавленный диван. А я мельком обстановку рассматриваю. Круглый стол для покера, диван, шкаф, судя по всему с алкоголем.

– Ты всегда такой откровенный?

– Ну а че? Зачем врать, если я реально тебя хочу, – садится он рядом и рукав мой закатывает до самого плеча, а я замираю. Он мало того, что так близко, дыханием табачным опаляет. Он еще и меня касается. Руку гладит.

– Ай! – тут не до удовольствия. Реально больно.

– Это просто ушиб, – он встает, идет к шкафчику, в котором я замечаю бутылки весьма дорого коньяка. А еще аптечку. Он достает лед из морозилки. Накладывает его в бинт и ко мне подходит. Прикладывает к месту ушиба.

Легче становится определенно, но жара, который искрами хлещет всю нервную систему, не унимает. Я даже глаз поднять не могу. Даже цвет знать не хочу, но уже словно знаю, что стоит мне окунуться в них, обратной дороги не будет.

– Тебя как зовут-то?

Отлично. Он мою руку лечит, трахаться хочет и соизволил имя спросить. Права так и не посмотрел.

– Я тебе права показывала.

– Я только возраст смотрел.

– Он тебя волнует?

– Честно? Я бы тебя и вчера хотел трахнуть…

–Ну да, смешно, один день… И хватит..

– Хватит говорить, какая ты красивая? – он просто гладит мою ушыбленную руку, просто прикасается ногой к ноге, а я выть от удовольствия хочу. Хочу, чтобы он говорил дальше. Не останавливался.

– И все? – поднимаю я таки взгляд и теряюсь в его зелени. Зеленые. Как у ведьмака.

– Не все… Еще сексуальная, шикарная, великолепная, с адски сногшибательным телом…

– Аня, – нужно это остановить, мне нужно перестать таять. – Меня зовут Аня.

– Дурацкое имя.

– Можно подумать, у тебя нормальное, – злюсь. А ему весело вроде, хотя глаза серьезные. Они словно, не знаю, предупреждают меня, о чем – то, а я не внимаю, спеша как мотылек на свет электрической лампы.

– Да тоже дурацкое. Богдан я.

Богдан. И ничего не дурацкое. Сильное. Властное. Как и он сам. Нужно что-то сказать. Кивнуть, чтобы он не думал, что я на него запала. Но это как с рыбой в сетях. Барахтаться бесполезно.

– Запала на меня.

– Ну вот еще, – отворачиваюсь и вскочить хочу, но он словно специально на больную руку нажимает. – Больно! Ты совсем что ли?

– Ну а куда от правды бежать? Она ведь все равно тебя настигнет.

– Ну даже если и запала. Это не значит, что я с тобой в койку прыгать буду.

– А койка – это скучно, есть много других интересных мест…

– Ну уж нет. Если и лишаться девственности, то в постели…

– Ага, а лепестки роз будут торчать из задницы…

Я прыскаю со смеху и снова хочу встать, а он за мной.

– Ну и куда ты бежишь, Аня? Все равно ведь поймаю.

– А у меня рука болит, а не нога, могу тебе по яйцам заехать.

– Боюсь, твой удар будет как ласка. Но попробуй, – нависает он сверху, а я быстро пытаюсь придумать, чтобы еще такого остроумного сказать. Но не получается. С ним вообще ничего не получается. Быть хорошей не получается особенно. С ним хочется быть плохой, грязной, неприличной.

Я никогда не целовалась. Лишь думала, как оно будет. Но точно не так. Не с ним. Не с таким как он… Но я словно в цепи закована и выбора нет. Словно в целом мире нет больше мужчин, только он и наш поцелуй спасет человечество. Потому что я не могу иначе. Не могу не смотреть на его изогнутые в жёсткой ухмылке губы. Не могу не задыхаться при их приближении. Не могу отвернуться, когда его язык словно случайно касается губ…

– Лом! – в дверь врывается парень, а Богдан орет.

– Я что сказал!? Не беспокоить меня!

– Он уже здесь…

Кто он?

– Блять. Шустро.

Парень скрывается, а Богдан идет к другой, потайной двери, оставляя меня в неизвестности.

– Что случилось?

– Да дядя мой. Жизни меня учит, почти из дому не выпускает.

– Мне это знакомо. У меня отец такой.

– Да уроды. Жизни молодым не дают, – скрывается он за дверью, а я хочу его окликнуть, шагнуть за ним, но не решаюсь. Нужно домой возвращаться. Отец наверняка меня ищет. И я даже телефон достаю и, конечно, вижу уже сотню пропущенных. От всех, от кого только можно. Мама, два брата, отец, невестка, Инна. Стоит только из клуба выйти, как день рождение будет окончательно похерено. Как и парень, с которым я так и не поцеловалась.

– Аня?

Я вскидываю голову и вижу, как Богдан снова появляется из-за двери.

– Что?

– Со мной хочешь?

– Куда?

– Куда угодно… У меня там тачка внизу. Хочу хоть на эту ночь побыть один.

– Один это не двое.

– Поехали, Аня. Отметим как следует твое день рождение…

Я уже слышу топот за дверью, стук, который буквально землю дрожать заставляет. И я оглядываюсь на Богдана, на протянутую руку и хватаю, больше не раздумывая. Лучше с ним, чем опять в клетку.

***

Глава 2. Аня

Мы выходим на улицу, и я чувствую, как тело пронизывает августовской прохладой. Оборачиваюсь, вспоминая, что в гардеробе осталась моя куртка, ладно хоть сумка со мной.

Но тут выбегает из-за угла парень и приносит мою кожанку. Богдан забирает ее и расправляет в руках, предлагая одеться.

– Ты не похож на джентльмена, – разворачиваюсь спиной, окунаясь в тепло своей одежды.

– А я и не джентльмен. Иначе вернул бы тебя домой, – помогает он мне одеться, но не отпускает, а плечи держит. – А я не верну. Точно не сегодня.

Я слушаю его голос, чувствую его руки. И больше не мерзну. Он разворачивает меня чуть в сторону, и я вижу это… Машину. Для многих это обычная машина, иномарка, на которых ездят многие, а для меня несбывшаяся мечта. Додж Челенджер с двигателем СРТ-8. Именно такую машину, только жёлтого цвета подарил мне отец на день рождения два года назад, предупредив, что только в восемнадцать я сяду за руль. А потом произошло похищение, а потом кто-то взорвал мою мечту, устроив моему отцу ад, в попытке показать, как легко я могу умереть. Именно после этого случая он стал одержимым моей безопасностью, именно после этого случая я поняла, что больше мне не сесть в машину моей мечты. И пусть она не желтая, а чёрная, я всё равно в немом восторге…

Богдан уже возле нее, дверь мне открывает.

– Ну чего застыла, идешь?

– Иду, – конечно, иду. Еще раз сесть в эту машину просто идея фикс. Особенно сесть за руль.

Шагаю на негнущихся, смотря то на машину, то на мужчину, которому она принадлежит. Не это ли мечта, когда ваши интересы настолько сходятся. Не это ли судьба, когда вам не надо подстраиваться друг под друга, когда вы уже одно целое. Именно это я чувствую. Именно это происходит.

Сажусь, стараясь не сильное раздвигать ноги и закидываю их внутрь.

Дверь хлопает, и Богдан торопится обойти машину с другой стороны, садится и не пристегиваясь включает зажигание и вдавливает педаль газа. Машина ревет, двигатель ясно показывает, кто на дороге хозяин, а за нами остается облако выхлопных газов, сквозь которое я вижу группу вооруженных людей. Я бы даже подумала, что это отец за мной приехал, но не хочу даже предполагать подобный исход.

– Какой звук, – почти пою, глаза прикрывая. – Она словно тигр перед прыжком.

– О, да ты разбираешься в тачках?

– Не во всех, а конкретно в этой. Всегда мечтала о такой же…

– Даже так… Да я смотрю, мы создан друг для друга, – он переключает передачу и ладонь мне на коленку опускает. Чуть сжимает, и я свожу их сильнее. Если это возможно. – Пристегнись.

Я делаю, как он говорит, а потом хмурюсь.

– А ты?

– Я занят. Видишь, за дорогой смотрю. Но если хочешь, пристегни меня сама.

Хочется сказать, какая глупость, зачем мне это делать. Но разве я могу отказаться от возможности его коснуться, вдохнуть мужской терпкий запах его кожи, ощущать, как он близко. Скорее всего через пару часов меня найдут, и отец никогда не даст мне с ним увидеться. И разве я могу упустить этот шанс.

– Или ты хочешь, чтобы мы остановились? – мельком смотрит он на меня, только прибавляя скорость, а меня уже колбасит. От звука двигателя, от запаха, который витает в салоне, от касания к коленке, которое не хочется прекращать.

– Не надо, – только и говорю я, откашливаюсь и на четвереньки встаю, прямо на своем сидении. Тянусь между ним и рулем, вдруг чувствуя, как он касается губами моей щеки.

– Давай, давай, у тебя почти получилось.

– А ты можешь не мешать.

– Да я даже не делаю ничего. Еду себе, за дорогой смотрю.

– А целовать меня зачем, – тянусь я за ремнем.

– Твоя щека просто на пути моих губ оказалась. И что я животное какое-то думать о том, как буду трахать тебя раком, пока еду за рулем.

Мне удается вытянуть полоску ремня и защелкнуть его, но щеки горят так, словно их крапивой отхлестали. Я сажусь на свое место и ответить ничего не могу.

Нужно что-то сказать, а я молчу, просто наслаждаюсь тем, как проносится за окном лесополоса, как сквозь огни города в небе начинают проглядывать звезды, как его рука снова на коленку опускается и гладит уже смелее. Хотя ему скромность вообще чужда. И мне хочется так же. Хочется отдаться этому чувству упоения, когда запреты и правила, когда скромность остаются далеко позади, а впереди только свобода, только удовольствие.

– И почему такая красотка празднует день рождения с одной подружкой, а не в компании друзей и поклонников?

– Это сложно… – не хочется об этом говорить, но раз он начал.

– А ты?

– Что я?

– Почему проводишь ночь один, когда в клубе полно девушек, готовых тебе отдаться.

– Я не один, Аня. И я выбрал лучшую из тех, кто готов мне отдаться.

Глава 3. Аня

– Ты так уверен, что я собираюсь?

– А ты нет? Или ты из тех, кто обманывает себя?

– Нет, я не обманываю себя, но буду себе очень сильно сопротивляться.

Богдан усмехается и вдруг съезжает с трассы к какой-то придорожной кафешки возле заправки.

– Тогда и я буду сопротивляться своему желанию сломить твое сопротивление прямо сейчас. А проще всего это сделать, пока мы едим.

– Ну ты и завернул, – смеюсь я, пока он из машины выходит и дверь мне снова открывает.

– Я и не так умею. Дай только показать.

Я беру его горячую руку и выхожу из машины, а он следит внимательно, за реакцией, не знаю.

– Забавное местечко…

– Не смущает? Может, тебя сразу надо было в ресторан или отель с золотыми унитазами?

– Нет, – смеюсь я. – Сегодня день необычных мест и необычных людей.

– Это я-то необычный? – пропускает он меня вперед и следом заходит, к месту в самом углу подталкивает. Потом оставляет меня и приносит кофе и кусок торта «Любимчик Пашка». И что самое смешное, моего любимого торта. Это даже может показаться подозрительным.

– Почему ты взял этот торт?

– А что? Не любишь такой? – берет он ложку и нажимает на середину, ломая, сразу деля его на два и взяв в рот часть. – Мой любимый. Всегда сюда за ним приезжаю. Его хрен где найдешь.

Я даже поднимаюсь. Потому что ну не бывает таких совпадений. Отец учил меня не доверять людям, и я подхожу к кассе, где сидит уставшая от жизни продавщица. Поднимает глаза и кивает.

– Что тебе девочка?

– Простите, а торт «Любимчик Пашка» еще есть, а то мой… друг мне не оставил.

– Она врет. Тут еще целый кусок!

– Сегодня уже нет. Нам обычно привозят десерты в восемь утра. Сегодня все разобрали. Особенно Пашку.

Поразительно.

Возвращаюсь и вижу, как этот гад собирается съесть последний кусок.

– А мне?

– Открой рот, – делает он одолжение и поднимает ложку с квадратным кусочком сладости. Я поджимаю губы, а он меня по ноге своей бьет. – Открой рот, а то я сам все съем.

Я вздыхаю и размыкаю губы, он ложку к ним подносит и снова.

– А теперь достань язык.

– Ты издеваешься?

– Ну а что? Попытка не пытка. Да, когда тебя еще покормят самым вкусным тортом в мире? – он подносит ложку, и я обхватываю ее губами, сразу прикрывая глаза, чувствуя, как печенье и крем тают на языке. И я им облизываю губы, которых вдруг касаются другие. Жесткие, упрямые и такие желанные.

– Я могу смотреть на это вечно, – отстраняется Богдан, а я понимаю, что сочетание его губ и торта самое невероятное, что было в моей жизни.

– Чтобы тебе подарить на день рождение, – задумывается Богдан и бросает взгляд за стекло, туда, где стоит его сногсшибательная машина. И я знаю, что хочу. Богдана конечно и посидеть за рулем его машины.

– Что?

– Можно порулить?

– Нет конечно. Еще я девчонке давал сесть за руль своей ласточки.

– Но я умею. У меня и права есть.

– Да ладно?

– Да я серьезно говорю! Хочешь поспорим?

– О как? Споры я люблю. Но за руль все равно не пущу.

– Ну Богдан, ну, пожалуйста. Я очень хочу сесть за руль, проехаться немного, совсем чуть-чуть, – строю я глазки, а он закатывает свои. Берет меня за руку и тащит из кафе. Подводит к машине и открывает водительское сидение. Садится сам, а я хмурюсь.

– Садись, – отъезжает он назад, чтобы от руля осталось больше места.

– Куда?

– Ко мне на колени. Ты, когда последний раз такой аппарат водила?

– Никогда, – признаюсь я, а он усмехается.

– Так вот именно. Так что садись, а я буду тебя учить.

– Ты скорее на студента похож, чем на учителя. А сколько тебе лет?

– Отличный вопрос и я отвечу на него, когда ты уже усядешься, – дергает он меня за руку и мне ничего не остается, как разместиться у него на коленях.

– Теперь возьмись за руль.

– Он такой гладкий, твердый, – задыхаюсь я от удовольствия. Я столько об этом мечтала. Столько грезила.

– У тебя отлично получается держать руль, крошка. Прекрати елозить задницей. Иначе тебе начнет мешать кое-что другое.

– Рычаг переключения передач? – резко выдыхаю я, когда действительно становится некомфортно сидеть на его коленях. – Я думала ты лучше себя контролируешь… Ты ведь такой взрослый.

– С тобой контроль летит к чертям, – шепчет он мне в ухо, а я резко выдыхаю и трогаюсь. Нас дергает вперед, и Богдан шипит, словно ему больно. – Не так резко, Аня. Толкайся плавно, так же как я буду скоро толкаться в тебя.

В голове только шум, в глазах почти слезы. Мне так хорошо сейчас, что хочется кричать и плакать. Он резко откидывает спинку кресла назад, проводит рукой по моему животу, ниже, раздвигает рукой бедра, а я должна сопротивляться, сказать, что хотела порулить, а не девственности в машине лишиться. Но он проводит кончиками пальцев по запертой в белье и капрон промежности, и я дрожу от предвкушения. От того, что он сказал, от мыслей о том, как он будет в меня толкаться.

Он поворачивает мою голову к себе и полноценно целует, касается языка своим, уводит в неизвестные дали. И я понимаю, что не могла придумать лучше поцелуя, чем в любимой машине. Но тут ему звонят, и он собирается ответить. Лезет за телефоном, а его руку удерживаю, не хочу такой момент портить.

– Не отвечай…

– Не могу, детка, – чмокает он меня в висок и с колен стаскивает, затем просто выходит и закрывает меня в машине. Сама не знаю почему, но я разочарована. Тем, что он променял такой момент на телефон. Наверное, потому что Папа тоже вечно занят. Ему вечно некогда выслушать меня, поговорить со мной о важном для меня! Например, о том, что я не хочу учиться в другой стране. Не хочу!

Снова вибрирует телефон, который за последний час я даже не слышала. На этот раз я смотрю сообщение, и отец мне присылает видео файл.

***

Глава 4. Аня

Сначала я не могла понять, что это. Но вглядываясь в черно – белую запись, начала различать черты девушки, сидящей в машине. Девушки… В машине. Господи. Рука на автомате тянется к груди, где сердце стучит быстрее. Это была я. Я. Я… Я?

Я смотрю на себя в прямом эфире. Трансляция шла на какой – то порно сайт, где сверху было подписано: «Богатые девочки тоже сосут». Я холодею, не решаясь взглянуть на место, откуда снимает камера, только перевожу взгляд на курящего на капоте Богдана… Он знает? Нет, он не мог так поступить, он ведь не знал меня, не знал, кто я… Или знал? Открываю череду сообщений от отца, ожидая увидеть только ругательства, но штук десять предложений он просто удалил и оставил самое главное.

Папа: Мне не звони. Вида не подавай.

Аня: Что происходит? Почему меня снимают?

Стыдно вспомнить, что транслировали несколько минут назад…И Это видел папа и еще несколько тысяч человек, судя по сайту.

Папа: Рядом с тобой Ломоносов.

Что? Я закусываю губу от боли. Тот самый, который организовал нелепое похищение два года назад, тот самый который мечтает отомстить моему отцу. И почему-то именно меня выбрал разменной монетой. Его фотографии не было нигде. А судя по описанию он был блондином. Но ведь Богдан не блондин. То есть волосы же под ноль почти стрижены. И русые вроде....

Аня: Это точно?

Мне не хочется верить. Не хочется.

Папа: В себя приди, дура! Он не будет с тобой цацкаться!

Я даже не дышу, не отрывая взгляда от телефона. Капли слез падают прямо на экран, и я стираю их пальцами. Снова смотрю на Богдана. Он столько знал обо мне. Он знал, как соблазнить меня, а я была чертовски легкой добычей. Я была полной дурой, а сейчас нахожусь неизвестно где и не понятно, как мне спастись… Но папа знает. Папа поможет мне.

Аня: Что мне делать?

Папа: Посмотри, есть ли в бардачке пистолет.

Я открываю и не вижу ничего. Знаю, что сейчас на той стороне экрана он выругался смачно, как умеет только он.

Папа: Тогда жди, мои люди уже едут.

Аня: Мне драться с ним?

Папа: Не смей. Он на улице убивал с одного удара. Делай вид что ничего не знаешь…

Отлично папа. Очень нужная информация. Я же мало боюсь…

Аня: Как?

Папа: Так же как лихо садилась в тачку к незнакомому мужику, потому что в одном месте чешется.

Отлично, меня сейчас убьют, а папуля находит время орать на меня, пусть и через сообщения. Но его взрыв вызвали злость, а именно она помогла прийти в себя.

Два года назад я не видела его лица, даже голос не слышала. Только помню, как грубо меня вытаскивали из машины, как связывали и бросили в багажник. Нашли меня быстро, он был недостаточно влиятелен, чтобы тягаться с моим отцом. Остается верить, что за два года ничего не изменилось… Когда меня нашли, я хотела, чтобы отец убил этого мстительного ублюдка. Тогда папа признался, что виноват в смерти Ломоносова старшего, поэтому просто отправил его к родственнику умершей матери.

Я тогда была в не себя от ярости. Этот придурок похитил меня, держал сутки без воды и еды, не дал сходить в туалет. Он похитил меня и остался безнаказанным, а меня сделали узницей… Страшно представить, что ждёт меня теперь. И я должна была играть роль, должны была делать вид, что ничего не произошло, но стоило Богдану сесть в машину, как я вся сжалась. Как желание сделать ему больно заполнило сознание, и я только мельком прочитала сообщение отца.

Папа: Держи себя в руках.

Но я не смогла, особенно когда по телу прошла сладкая дрожь, когда пальцы Богдана коснулись моей коленки. Я ненавидела его больше за то, как легко у него получилось влюбить меня в себя.

– На чем мы остановились, детка?

– На этом! – закричала я и кинула телефон в его голову. Тут же выбежала из машины и рванула в лес. По пути стянула неудобные каблуки и не обращая внимания на ветки и колючие травинки побежала дальше. Меня подстегивали адреналин, страх и злость. Я хотела, чтобы ему было больно, я хотела, чтобы меня скорее нашел отец. Он ведь найдет меня?

– Анечка, ну что же ты такая идиотка? Ну трахнулись бы прямо сейчас, решили бы все миром. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому.

Да пошел ты… Бегу дальше в лес, стараясь не выходить из-за толстых деревьев. Падаю, не заметив поваленное дерево, но крик боли так и не прозвучал за его голосом.

– Ну куда же ты? Забыла уже, как хорошо нам было? А знаешь как долго я хотел тебя трахнуть? Еще на твое день рождение, когда ты жопой перед одноклассником крутила.

И ничего я не крутила, мы просто дружили.

Я пролезаю чуть вперед и спряталась за кусом дикой малины. Замерла и почти не дышала, готовая молчать сколько нужно. Он не спровоцирует меня.

Но Богдан тоже молчал. Не издавал ни звука, хотя я отчаянно прислушивалась к каждому звуку. Секунды превращались в минуты, сердце замедлило бег, а по телу проходили холодные искры из-за влажной земли. Сначала я не чувствовала дискомфорта, но вскоре начала осознавать, что скорее всего подхвачу воспаление легких.

Но вдруг вдалеке показался бьющий по глазам свет. Это отец, точно. И да, он уже кричал через рупор.

– Аня! Аня!

И я уже хотела выдохнуть, заорать, что я здесь, но в момент на моем лице оказалась тяжелая рука, а тело оказалось плотно прижато к земле всем весом Богдана.

Я начала отчаянно дергаться, попыталась его укусить, но к виску прижался ствол, и я услышала характерный щелчок затвора.

Ему ничего не нужно было говорить, я все прекрасно понимала. Только слезы застилали глаза, и я видела папу. Видела, как он в панике искал меня везде, где только мог, но это место было слишком незаметным, слишком удачным и вскоре он сел на квадроцикл и поехал дальше, а я зарыдала в голос. Потому что впервые осознала в какую жопу попала. Особенно когда вместо ладони к губам прислонилась влажная тряпка пропитанная снотворным.

****

Огромное всем спасибо за поздравления! Весь день как дурочка улыбалась)) Там некоторым не достались промики, не переживайте) У меня традиция, как только звездочек на книге становится 1000 я дарю промики читателям в главе)) Спасибо!

Глава 5. Богдан

Холодно блин. Я зря решил без куртки выпендриться. Хотел показать девчонке классический набор плохиша. Они все на это ведутся. Крутая тачка, сигареты и мышцы. И Самсонова не стала исключением. Легкая добыча, особенно когда знаешь все ее слабые места.

Я осмотрелся, прислушался, но ее папаша был уже далеко. Я поднял девчонку на руки, отмечая, какая она все – таки легкая и понес в сторону нужной поляны. За ветками был спрятан старенький внедорожник, собранный буквально по запчастям с нуля.

Я быстренько скинул ношу в багажник и накрыл плащевкой, на себя напяливая дебильную панаму и вставку с кривыми зубами. Если остановят, то подумают, что фермер дебил на Ниве.

Сажусь на переднее сидение и включаю зажигание, но не фары. Тихонько, стараясь не создавать лишних звуков, выбираюсь из леса на дорогу и сразу набираю скорость. Лечу по трассе, замечая множество машин с мигалками. Я готов если что, но знаю, что меня не остановят, потому что, кто будет везти дочку такого человека как Самсонов в обычной ниве серого цвета. Проскакиваю все посты и продолжаю мчать в сторону жилища, которое стало мне и моим друзьям домом на последние полгода.

Именно столько я планировал операцию под названием «Богатые девочки тоже сосут».

Я всего лишь хотел заснять то, как золотая девочка лишается девственности и отправить ее папаше прямую трансляцию. Отличная была бы месть, хотя Димон, считает что детская. А потом бы шантажировал его этим видео, чтобы он вернул мне то, что причитается мне по праву.

Я долго думал, как это сделать, лелеял планы с юности. Скрупулезно следил за их семьей в перерывах между работой. И узнал одну простую вещь. Для Юрия Самсонова нет ничего ценнее этой рыжей девочки. Фиг знает почему, но именно ей он потакает во всем, именно ее посадил под домашний арест после прошлой неудавшейся попытки похищения. Я ее тогда успел на хату одну привезти, но ее быстро нашли и мне не удалось шантажировать Самсонова. Я был уверен, что при встрече он меня убьет, а он пожалел.

Ведь он чувствует вину за смерть моего отца, только что мне до его жалости. Плевать мне на нее. Тогда я был глупым, действовал один и совершил не мало ошибок. Но больше такого не повторится. Теперь у меня есть пацаны, которые мне помогают, которые тоже хотят разбогатеть. Некоторые связи в преступном мире. Я так называемый змей искуситель. Если мужику надоела телка, и он не знает как от нее избавится, то он находит такого как я, а я играю влюбленного идиота, который за несколько часов доводит любую недотрогу до измены. Но это все копейки, а мне нужны реальные бабки.

Так что, если Самсонов готов будет выложить за свою девочку пару сотен миллионов, я быть может, оставлю ее сердце нетронутым.

Взгляд сам собой касается зеркала заднего вида. Не должна вроде задохнуться. Идиотка. Сама повелась на первого встречного, сама виновата.

Я проезжаю сотню километров и наконец сворачиваю в нужный проселок, добираюсь до заброшенной деревни «Оленьки» и ставлю тачку в ржавеющий гараж. Забираю Аню из машины и несу в дом. Он скорее напоминает хижину, и этим не привлекает внимание. Тут есть кухня, и всего две спальни и одна из них моя, которая в подвале.

– Это что? – на пороге встречает Димон. Мой кореш, с которым мы познакомились, когда я сбежал в очередной раз от очередных так называемых опекунов. Но никому из них я не стал нужен, когда все счета отца арестовали, а дед, который всегда был защитой, махнул на меня рукой. – Лом, ты что натворил? Одно дело шантаж, но похищение… Бля-я…

Димон немного пугливый. Одно слово, ботаник. Он выглядит так же. Вон очки трясутся от страха. У него навязчивая идея, что за ним следят, но зато он точно знает, как заглушить все сигналы, а значит никто никогда не определит местоположение этого места.

– Мой косяк, не отобрал у нее телефон, и она мне им заехала, – я боли особо не чувствую, отбили чувствительность, когда загремел первый раз на зону по малолетке. Но лучше стать отбойным мясом, чем женой педика, это мне еще отец рассказывал.

– Ты мое мнение знаешь. Предлагаю подумать, как заработать по другому.

– Нет, Димон, она будет здесь, пока ее папаша не вернет мне каждую копейку, которой меня лишил.

– Ты думаешь он вернет тебе хоть что – то, если ты его дочь изнасилуешь?!

– Да на кой мне она сдалась? Ни кожи ни рожи.

– Да что ты мне лечишь? Ты чего пялишься на ее фотки по несколько раз на дню?!

– Да я медитировал! Чтобы правдоподобно сыграть интерес. К тому же это может сыграть на руку. Проще будет ее контролировать, если влюбится.

– Я видел, как она в тебя телефоном кинула. В следующий раз это может быть нож или камень. Какая любовь?

– Она уже втюрилась в меня, расслабься, – несу ее в подвал и продолжаю слышать недовольное бурчание Димаса.

Да, он считает, что я совсем поехал, раз разменной монетой выбрал именно дочку Самсонова. Но она всегда была сочетанием всего того, что я лишился. Она училась в той же школе, в которую готовили меня, начала заниматься шахматами, даже машину на день рождение выбрала точно такую же, какую хотел я. Она сама решила свою судьбу…

Я не бедствую, я и сам кое – что могу заработать, но это все крохи, а мне нужны нормальные деньги, чтобы встать на ноги и вернуть дом, который у меня отобрали, найти мать, которая меня бросила и стать тем, кем меня хотел видеть отец, главой в его бизнесе.

А сейчас я кто? Отброс, который пытается заработать на бирже, выполняя для уродов грязную работенку. Я пытаюсь подняться, стать как отец, но для этого мне нужны мои деньги. Деньги, которых меня лишили.

И никакая дырка не заставит меня отступить от намеченного курса.

Я бросаю Аню на кровать и вместо того, чтобы выйти, сажусь в кресло и смотрю как она спит, на длинные ноги и огненные волосы, которые словно пламя сияют вокруг ее головы.

Ненавижу эту капризную дрянь.

Она жила так, как всегда должен был жить я. И больше всего бесит то, что она любит все то, что любил, когда – то я. У нее всегда было то, чего меня лишили. У нее были и отец и мать, а ей видете ли мало. Она свободы хотела. Вот теперь она поймет, что ее жизнь и была свободой.

– Не будешь насиловать, да? – заглядывает в спальню, Димон, а я глаза закатываю. Чего – чего, а найти пару для секса я мог всегда. Та же Катя, которая уже два года крутится возле меня и никак на крючок не поймает. Я ее трахаю, а она делает для меня буквально все.

И сейчас она может мне пригодится, чтобы перестать думать о том, как приятно смотреть на губы Ани, в какой удобной позе она сейчас лежит. Как легко было бы порвать ее белье и трахнуть, чтобы не думала, что в сказке живет, где плохиши на самом деле добрые парни, которые подвезти до дома. Дура.

– На нее даже не стоит, – вру я, как дышу. – Лучше к Кате съезжу. Дверь я запру. Когда проснется…

– Я понял, дверь не открывать. Ты надолго?

– Утром вернусь.

– А когда будешь с отцом ее связываться?

– Через денек, пусть мужик промаринуется. Ты представляешь, что с ним сейчас творится? Я прямо-таки вижу, как седеет его лысая голоса, – ржу я, а Димон усмехается.

– Жратвы только привези и к Косте заедь. Ты ему еще за помощь в клубе и тачку должен. Ее на штраф стоянку отогнали.

– Понял, мамочка, все сделаю, – махнул я рукой и зашел в гараж, сел в машину и вместо того, чтобы поехать, зачем – то пересмотрел видео, где Аня сидит на мне в машине и елозит задницей. Все они одинаковые. Готовы трахаться с тем, кто вскроет их душу и поймет что им нужно. И если ее папа думал про Аню хорошо, то сегодняшний вечер все изменил.

Надеюсь теперь он понимает, что такое терять тех, кого любишь.

****

Глава 6. Аня

Первая мысль, что я больше никогда не буду пить алкоголь. Вторая, что нужно скорее позвать маму, чтобы она принесла мне таблетку от головной боли. И только третьей приходит, что мамы рядом нет, а я неизвестно где.

Это-то меня и заставляет открыть глаза и вскочить…

Я осматриваюсь, чувствуя, как меня поглощает паника. Подвал. Опять подвал. Ничего умнее этот урод придумать не мог?!

Часто дышу, пытаясь справиться с панической атакой, закрываю рот руками и кричу, стараясь при этом не издавать ни звука. Кусаю ладонь, чувствуя, как слезы градом катятся по щекам. Минуту другую я содрогаюсь от ненависти к этому мстительному ублюдку.

Но еще к себе.

За глупость, за то, что не слушала отца, который предупреждал. И как я так легко повелась, просто по щелчку пальца. Жаль, что телефоном я его не убила. И злость снова предает мне сил. Я осматриваю помещение, вижу стол с кипой счетов, ноут, на котором стоит пароль, потом холодильник заполненный пивом, а еще стол с двумя креслами, под которым разложены внушительные стопки книг. Здесь живет мужчина. Очень педантичный на мой взгляд, только странно, что вещей почти нет. Ни шкафа, ни комода. Хотя вот дверь…. Господи, туалет. Здесь есть туале! В прошлый раз мне пришлось… Лучше не вспоминать, что….

Я подошла ко входной, железной двери и тихонько подергала. Бесполезно. Сильнее. Результат тот же. Осмотревшись еще раз я начала простукивать стены, как учил отец. Если где – то есть прореха, то может быть еще один выход. Но пол часа постукиваний и отбитых костяшек рук оказались бесполезными. Я вымыла руки от наметившейся крови и села на кровать. Заметила, что на ноге остался приличный синяк после вчерашнего забега, а вот рука в порядке. Даже не болит.

Я долго сижу и смотрю на единственный источник света, лампочку, чуть качающуюся из-за сквозняка, который дует из небольшого вентиляционного люка. К нему идет провод из розетки. Туда же ведет провод от ноута.

Я шумно выдыхаю, пытаясь соображать, как отсюда выбраться. Пока не появился Ломоносов есть шанс. Он конечно мог притаиться за дверью, но шанс всегда есть.

Я подхожу к импровизированной кухне, где лежат нож и вилка, а еще банка недоеденной тушенки. О еде думать не хочется, особенно о такой, но пригодиться может все. Я беру нож и иду к кровати. Наматываю на ручку наволочку от подушки. Потом затаив дыхание убираю вилку ноута и резко, пока не осталось сомнений втыкаю нож острием в розетку.

Тут же искрит, меня бьет отголосками тока, и я как можно громче имитирую боль криком. Не знаю, как вышло, но самое главное отключается электричество, и комната погружается в кромешную тьму.

Я готова порадоваться маленькой победе, но не получается. Но я все равно беру этот же нож и пробираюсь к двери, где усаживаюсь у стены и начинаю ждать.

И хвала Богам дверь со скрипом открывается и в комнату вбегает чья – то тень.

– Что тут… – Я тут же прыгаю на неизвестного сверху, бью по голове, слыша, как он мешком сваливается на пол. С трудом ориентируюсь в полной темноте, но поднимаюсь по лестнице и вижу лучи света. День, господи, как хорошо, что сейчас день.

Осматриваю маленькую комнату в поисках какого угодно оружия, но не нахожу ничего, беру все телефоны, которые лежат на столе и выбегаю на улицу.

Прикрываю глаза от слепящего солнечного света и осматриваю убогую халупу и лес, который ее окружает.

И вот теперь реально страшно, потому что над деревьями я не вижу ни одной вышки сотовой связи. Вообще ничего. Пробую набрать на телефонах все известные мне номера, но связи нет. Злость и адреналин буквально душат, я с криком бросаю ненужные железки на землю, топчу их голыми ногами.

Потом снова захожу в дом. Еще один ноут, но электричества нет. Он не работает.

Я в панике снова бросаюсь на улицу, прихватив с собой несколько ножей, спички и единственную шоколадку, сложив все в первый попавшийся пакет.

Рядом замечаю деревянную постройку с большими воротами, судя по всему для автомобиля. Но открыв их, вижу, что пусто. Но вдруг слышу шум мотора. Можно даже предположить, что это отец наконец приехал, но рисковать не хочу и иду в лес, прятаться за ближайшее дерево. А когда замечаю старенькую ниву, то сразу стартую вглубь.

Подальше от него…

Еле шевелю ногами, когда устала, когда не устала, бегу. Все дальше и дальше, совершенно не зная куда.

В какой – то момент, уже на закате, понимаю, что сил больше нет и пытаюсь найти хоть что – то, чтобы разжечь костер. Ветки, сухую листву. Все это скидываю в небольшую ямку, которую раскопала руками. Спасибо походам, в которые мы ходили вместе с братьями.

Правда надо было хоть шоколадку сохранить, а я ее почти сразу умяла.

Спустя несколько минут мучений я все – таки зажигаю костерок и грею руки. Только вот теперь смотрю на него и думаю о той ужасной на вид тушёнке. Наверное, сейчас и она показалась бы мне райским наслаждением. Сижу на поваленном дереве и продолжаю греться, думая, смогу ли здесь поймать хоть что – то. В какой – то момент усталость берет вверх, и я засыпаю прямо на бревне положив голову на собственную куртку.

Сквозь сон слышу песню, колыбельную, которую поет красивый баритон. Даже улыбаюсь, а потом понимаю, что больше не одна. А еще слышу невероятно аппетитный куриный запах.

Открываю глаза и натыкаюсь на ненавистную улыбку.

– Никогда не любил спать на природе, вечно какая – нибудь зараза в задницу укусит. Но перепелки вкусные, как и всегда. Хочешь?

Он сидит на другом поваленном дереве возле костра. Я почти не вижу его лица, но вижу что даже сейчас он представляет угрозу, особенно когда протягивает на ветке мясо и от запаха я чуть слюной не давлюсь. Весь его силуэт говорит о мужской энергетике, весь его вид говорит о силе. Наверное, нет ничего удивительного, что я так легко повелась на него. Он та самая смесь силы и сексуальности и он мне не нужен. И не важно, что кроме страха я чувствую его острое присутствие.

Но, чтобы я не ощущала, я никогда ничего не приму у этого гада. Сажусь и ищу глазами ножи.

– Потеряла что – то? – Ломоносов играется с одним из ножей. Ловко переворачивая в пальцах и не сводя с меня настырного, проникающего под кожу взгляда А потом вдруг кидает, да так резко, что все внутри замирает, особенно, когда нож врезается в дерево над моей головой.

***

Глава 7. Аня

Псих, господи!

– Ты больной! А если бы в лицо?!

– Кстати, если тебе интересно мой друг жив, хотя шишка на голове приличная.

– А мне плевать! – огрызаюсь и вскакиваю, готовая бежать от него подальше. Но сначала пытаюсь вырвать нож из ствола. Но он зашел по самую рукоять, и я не могу его достать.

– Помощь нужна? – слышится прямо над моим ухом, и я резко прижимаюсь спиной к дереву. Он без слов заносит руку и крепко обхватывает рукоятку ножа, дергает пару раз, смотря прямо мне в глаза, но по итогу все равно вытаскивает. Терминатор. Вот точно. А я не могу пошевелится, остро ощущая его близость, то какой он горячий, даже не трогая его совершенное тело. И делаю все, чтобы не вспоминать то, какими были обжигающими его слова и касания.

– Как думаешь, далеко ты убежишь? – проводит он лезвием ножа по моему виску, убивая спутанные волосы. Потом ниже, по щеке, вынуждая стоять, почти не дыша.

– Я хотя бы попытаюсь.

– Неужели ты меня совсем не боишься? – жуть как на самом деле, но я знаю, что стоит показать страх врагу и считай ты проиграла. Ломоносов стоит так близко, что я почти не дышу, только чувствую, как ноги подмерзают, как между них витает что – то запретное. Острое.

Ломоносов поднимает второй рукой ветку с мясом и отрывает смачный кусок. Жует неаккуратно, но так аппетитно, что у меня самой слюни до пояса.

– Точно не хочешь? Когда тебе еще мужик мясо приготовит.

Да, жаренное вкусное, что в связи с этим возникают и другие не очень приличные мысли, но я глушу их гневом.

– Это ты то мужик?! – Лучшая защита глупое нападение. – Вместо того чтобы пойти напрямую на отца, ты похищаешь его дочь, кто ты после этого!? Не трус ли?!

Я ждала, что он разозлится, обидится, а может даже ударит меня, чтобы показать всю гниль, но он лишь усмехается, доедая свой кусок мяса.

– А ты значит, смелая?

– Смелая не то слово! Я буду убегать от тебя, пока жива, я найду способ убить тебя!

– Убегать в лес? – поднимает он брови.

– Да хоть в лес. Если бы ты не пришел, я бы рано или поздно нашла выход.

– Ты знаешь, что здесь водится не только тетерева? Где – то бродит медведь, волк, лисы, а ты, – он вдруг делает резкое движение и разрезает мне кожу на ноге. Совсем чуть, чуть, но больно и обидно… – Истекаешь кровью… Но ты можешь остаться здесь и подождать настоящих мужиков.

Он отворачивается, пока я стираю несколько капель крови с бедра и смотрю, как он расстегивает ширинку и заливает костер. И я понимаю свою ошибку, он бы не нашел меня, если бы не костер, но и без него я бы замерзла.

Ломоносов уходит вперед, оставляя меня в кромешной тьме, и я обнимаю себя за плечи, потом надеваю куртку, но мороз все равно идет от пяток к самому сердцу, особенно когда где – то неподалеку начинает выть волк.

Ломоносов уходит все дальше, и я вздрагиваю, когда слышу шум мотора. И остается только решить, что делать дальше. А может стоит перестать проявлять инициативу и просто подождать отца. Ведь может быть и не было ничего, дождись я его тогда в машине. Дура. И дура, что иду к машине и сажусь на заднее сидение.

– Какая послушная девочка.

– Ой, заткнись, – обнимаю я себя и отворачиваюсь к окну, а он смеется и нажимает на газ…

Глава 8. Богдан

Я не ожидал, что она рванет в лес.

Не ожидал, что Дима ей откроет и так просто станет жертвой рукоятки ножа.

Я уже даже зассал, что найду не ее, а обглоданный труп. В этой части области довольно холодно ночами, плюс животные.

Но девчонка решила согреться и выдала себя с потрохами. И я ей никогда не скажу, но с одной стороны она меня удивила приятно своей умением выживать. Но с другой стороны разочаровала тем, что плохо слушала папочку.

Уж он то точно говорил, что костер может выдать тебя с потрохами. Так и получилось. И пока я ее искал, сам проголодался как сволочь, подбил точным ударом ножа тетерева, и даже пожарил его, но пленница все равно отказалась.

Ну посмотрим, как быстро ее голод победит ее принципиальность, а на деле самонадеянность. Она ведь уверена, что папуля уже на пути к ее спасению.

Наивная.

Она сидит на заднем сидении, подпрыгивая на ухабах и ни издавая ни звука. В прошлый раз, когда ее похищали, она орала как резанная, брыкалась и кусалась. А сейчас кажется даже подросла и поумнела.

Ну и похорошела, чего греха таить. Чего только волосы одни стоят, огненные, густые, мягкие. Одно удовольствие будет их на кулак наматывать. А глаза эти злющие. Представлял их, пока Катя отсасывала. Думал о том, как это будет делать Самсонова и кончил как никогда быстро. Причем теперь она возбуждает меня даже больше, чем несколько часов назад, когда ее глазищи были наполнены восхищением и раболепством. Теперь в них плещется лишь ненависть. Это всегда заводит это больше, чем слепая влюбленность. Инстинкт охотника никуда не денешь. Обычно он даже не просыпается.

Девки всегда на меня вешались. Им даже не надо улыбаться, они сами придумали себе мой образ, а когда после ночи я уходил и отдавал видео с сексом их парням или мужьям были вне себя от ярости. Были и те, кто просто просыпался и понимал, что я стану лишь мимолетным воспоминанием.

Но для этой малышки я стану настоящим кошмаром, который будет преследовать ее всю жизнь. И в этом есть свой кайф, впитаться в чей – то мозг настолько, что вытравить невозможно. Теперь я даже думаю все – таки трахнуть ее, чтобы окончательно запомниться, и чтобы ни один из ее будущих прилизанных партнёров не смог со мной сравниться.

И будет очень интересно, как быстро девочка падет жертвой своего либидо, довольно сильного, надо сказать.

– Может ты прекратишь на меня пялиться и начнешь следить за дорогой? – огрызается, бессмысленно натягивая платье на бедра.

– Смотрю, чтобы ты из машины не кинулась.

– Ну и зачем мне это, если я сама в нее села.

– А я не знаю. Женский мозг устроен совершенно иначе, чем человеческий.

– О… Шовинизм подвезли. Как неожиданно.

– Ну а как можно было не догадаться, что я найду тебя по костру? Или, ты устала бежать и хотела, чтобы я тебя нашел? – я играю бровями, чувствуя, как мне нравится ее бесить. Толкать на эмоциональный ответ.

– Вот еще! Сдался ты мне. И вообще, знай я, что ты просто мелкий бандит, даже не посмотрела бы на тебя. Вместо того, чтобы работать, двигаться и развиваться, чего – то добиться, ты идешь самым легким путем и просто шантажируешь моего отца! Только деньги не помогут тебе разбогатеть, если ты ленивый, и ни на что не способен, что тебе не поможет даже миллионы.

Я терпеливый, но если меня начать бесить, то лучше прятаться. Поэтому я тормознул машину как можно резче, так что Самсонова практически слетала со своего сидения. Вышел из машины и обошел ее. Сначала к багажнику за скотчем, который кинул под сидение, когда открыл дверь с ее стороны.

– Что тебе?! Отвали! – начинает орать Самсонова, но я дергаю ее на сидение и наваливаюсь сверху.

– Тебя никогда не говорили, что ты дохуя пиздишь, при этом ничего не зная?

– Отвали от меня! Могу говорить, что хочу, ты все равно ничего мне не сделаешь! Ведь только тронь меня и не видать тебе миллионов, или чего ты там у отца просить собрался, – смело, но глупо. Истинный Гриффиндор.

– Видишь ли, Анюта, – заговорил я издевательски и прочертил линию пальцами по ее дрожащему, такому желанному телу. От самого бедра до шеи. – Твой папуля очень хочет видеть тебя живой. Просто живой… И только от тебя зависит, будешь ли ты при этом здоровой. Сжал я ладонью хрупкую шею, смотря как ее глаза расширяются, а тело бьется в судорогах сопротивления. Вторая рука уже внизу, тянется по бедру вверх, задирая и без того короткую юбку.

– Не смей, урод, не трогай меня! – кричит она, царапая руку, оставляя кровавые следы. Дикая кошка. А какой она будет в постели, когда поймет, что от секса можно подучить гораздо больше удовольствия, чем от борьбы со мной

– А что ты сделаешь? – задеваю я ткань напрочь порванных колгот и тяну их на себя, срывая окончательно.

– Папа убьет тебя, если ты сделаешь это….

– Твоему папе нужно было научить тебя работать не только языком, но и мозгом, – срывая я с треском трусы и поднимаю их наверх, толкая Самсоновой в рот. Тут же нахожу снизу скотч, налепливаю на рот.

– Вот так ты мне нравишься гораздо больше, – усмехаюсь я и поднимаюсь, поправляя в штанах вставший член.

– И запомни, крошка. Ты ничего обо мне не знаешь. Ни – че – го.

***

Глава 9. Аня

Заклеил рот, вот уж беда. Руки свободные, смогу отклеить, и сказать, все что думаю. Я жую свои трусы и впериваю взгляд полный ненависти в русый затылок. И умей я выжигать глазами искры, от него бы не осталось даже его твердой головешки.

Он никогда не узнает, как сильно я испугалась изнасилования.

Я знала, что тогда никогда не смогу построить хоть сколько-то нормальные отношения. Такие, как у моих родителей, или брата с его женой. Если меня изнасилуют, я всегда буду шарахаться от мужиков. Под страхом плена отец давал читать мне не самые радужные книги. И там было что – то вроде инструкции как выжить в подобной ситуации. Но как избежать изнасилования не было. Потому что если у мужика с ножом стоит, то тебе лучше не дергаться. Но я все напрочь забыла, потому что не хочу жить как те героини реальных историй. Без друзей, в полном одиночестве, постоянно в страхе. Оборачиваясь на каждый звук.

Да, не хочу. Но кто виноват, что я оказалась здесь. И внутренний голос, с голосом отца шепчет очень четко: ты, ты, ты.

– Что – то ты притихла, – доносится спереди со смешком, а я только глаза уже делаю, еще немного и совсем закрою.

И вообще, лучше отвернуться и посмотреть на темный лес, который на ходу освещает машина. Ее трясет на лесных ухабах. И уже довольно долго. Сколько мы уже едем. Я, получается довольно далеко ушла. Спасибо тренировкам на беговой дорожке.

– Ну вот, а я хотел еще послушать про то какой ты трус.

А что слушать, ты и так все знаешь.

– Может музыку послушаем?

Он включил дебильный трек, под который разве что гоп стоп танцевать, но за неимением лучшего я стала про себя подпевать, чтобы совсем с ума не сойти от страха и зла на саму себя.

Малиновая Lada

В малиновый закат

Хотела на канары

А везу тебя за МКАД

Холодный как Россия

Красивый, холостой

Тебя все звали с ними

А поехала со мной

И ведь слова то какие точные. И пусть на Канары я не хотела, но точно где – то далеко за МКАДом. А он хоть и хочет казаться балагуром, от него действительно веет сибирским холодом, таким, что даже фальшивые солнечные улыбки только сильнее обмораживают кожу.

Не знаю насчет холостой, но то что он красивый, да. Да я бы и не клюнула не некрасивого, и он конечно это знал. Знал, что цепанет меня, заключенную опасным антуражем, который создал вокруг себя. Таинственностью. И он вел себя так, словно клуб его, машина его, а по факту. Сама не знаю почему, но дергаться начинаю сильнее.

– Тебя пчела укусила?

Я хотела задать вопрос. Вернее, миллионы вопросов. Но с другой стороны с ним ведь разговаривать придется, а мне не хочется. Я ненавижу его, ненавижу!

Внезапно мы тормозим. Снова оказываемся возле халупы, из которой я сбежала. Теперь там горел свет, значит они все починили. Может и компьютер, может я смогу связаться с отцом? Правда, когда сама перестану быть связанной.

Ломоносов выходит из машины, а я смотрю в сторону дороги откуда предположительно он приехал сюда. Далеко ли до трассы. Дверь с моей стороны открывается, и Ломоносов смотрит не на меня, а в ту же сторону, через окно. Прикидывает, сбегу ли?

– Я думал ты мозг включила, а ты все туда же… – он вытаскивает меня на улицу, и я почти падаю, оказывается нога занемела в машине. – Ох ты хромоножка.

Уже не брыкаюсь, когда он меня как мешок с картошкой переваливает через плечо и заходит в свою халупу.

– Нашел бешеную? – слышу молодой, уже знакомый голос. На этот раз очень недовольный.

Ломоносов бьет меня по заднице, а я только и могу мычать и ногами колотить. Урод.

– Конечно нашел. Эта идиотка костер разожгла. Умнее то ничего придумать не могла.

Они ржут, а я челюсти сжимаю. Ублюдки. Вот только папа придет, я потребую, чтобы на этот раз он его убил. И дружка его десносушителя.

– Пожрать приготовил?

– Для себя и тебя. Ее я кормить не буду. У меня голова еще болит.

– Тогда отдашь ей свою порцию. Не хватало, чтобы она с голоду сдохла, – забирает Ломоносов тарелку и несет меня дальше. Я только мельком цепляю взгляд парня, которого проще всего назвать лохматым ботаником. Меня несут туда, откуда я с таким трудом вырвалась и грубо кидают на кровать.

В следующий момент он ставит тарелку с чем – то мясным на стол, а в его руке появляется нож. Отлично, а если он убьет меня. Прямо сейчас воткнет нож мне в шею? Ломоносов подходит ко мне все ближе. Ближе. Ближе. И я назад отползаю, в стену врезаюсь головой, но плевать. Боль ничто в сравнении со смертью.

– Мне очень нравится видеть, как злость в твоих глазах борется с ненавистью. Но порой нужно сдаться, чтобы победить, – знаю, это говорилось в книжках, нужно во всем потакать похитителю, даже если он захочет раздвинуть твои ноги. Особенно если захочет. Потому что, если этого не сделать, он избавится от тебя и найдет другую.

Только вот дело в том, что Ломоносов от меня не может избавиться. Я нужна ему. Нужна…

– Ты готова проиграть?

Киваю. Со слезами на глазах смотрю на нож, что острием чертит на моей щеке линию, даже не надавливая на кожу. Ниже, к шее, к бьющейся жилке, к груди, что мелькает в вырезе платья. А потом Ломоносов резко меня разворачивает на живот и одним движением освобождает руки. Я не разворачиваюсь и резко даю ему оплеуху.

Он замахивается в ответ, на автомате, но тормозит себя в последний момент. Я даже ждала удара, ждала, что он проявит себя скотиной и садистом.

– Я не бью женщин, Самсонова. Но если ударишь меня еще раз, перестанешь ею для меня быть. Я понятно объясняю?

– Понятно, – чаще дышу, чувствуя, как от удара ломит руку. Встряхиваю и вижу, что дверь за его спиной открыта, а нож все еще в его руке. Я ужасная пленница, я не могу соблюдать правил. Просто там на улице стоит машина и если я отберу нож, то смогу убежать.

Ломоносов вздыхает, поднимается и я не успеваю к нему подпрыгнуть, хлопает дверью, закрывая ее на ключ.

– Раздевайся, Аня.

Глава 10. Аня.

– Раздевайся.

Что? В смысле куртку снять? Или может туфли? Но я без обуви и вообще, мне и снимать-то нечего. В общем я реально не понимаю этого его «раздевайся». Может он другие слово сказать хотел?

– Что стоишь? Раздевайся, Аня, сейчас будем спать.

Вся моя бравада, благодаря который я смогла сбежать, хотела выкрасть его машину или даже вступить в неравную схватку, кончилась. Стою ни жива ни мертва, пытаясь найти в себе остатки смелости.

– Раздевайся, Аня, – уже не требует, приказывает он. Подходит близко, теперь я вижу его горящие глаза и намерения, становится прозрачнее. Я тоже нападаю, правда пока только словами.

– Вот еще! Ты смешон. Мой отец уже наверняка едет сюда. Думаешь насилие надо мной поможет тебе выжить?

Этот придурок смеется. Нет, вы посмотрите на него. И почему от его смеха по телу мурашки? И почему он не похож на обычного гопника из какого – нибудь сериала «Реальные пацаны».

– У тебя выбора нет. Ты можешь попытаться со мной бороться, можешь даже применить свои знания самозащиты, но ведь и сама понимаешь – твое платье порвется. А так как больше одежды у меня нет, ходить тебе будет не в чем.

– Я не буду, – говорю упрямо, хотя и понимаю, что он прав, а он закрывает двери на ключ и снимает водолазку, демонстрируя мускулистую грудь. Ну вот почему у него такая фигура. Вроде ничего особенного, а взгляд оторвать сложно. И тату на плече, лишь часть, но интересно увидеть всю картинку. – Ты зачем раздеваешься?

– Так у меня тоже одежды нет, – усмехается он. – А ты наверняка будешь мне ее рвать, когда начнешь сопротивляться.

– Я не буду с тобой спать… – трясет меня. – Ты меня не заставишь.

Он стягивает с себя брюки, оставаясь в одних боксерах.

– Поспорим?

Я сглатываю, смотрю по сторонам в поисках чего – то, что могло бы стать защитой. Кухня! Даже ложкой можно убить. Метнулась туда, но уже в момент оказалась прижатой к мускулистой груди, а его руки, обвившие живот и шею., перекрыли мне дыхание.

– Отпусти, урод! Я не буду с тобой трахаться! Не буду! – визжу как дурная и тем же визгом лечу на кровать.

– Да кому ты нужна, плоскодонка, – он берет меня за щиколотку, дергая на себя. – Я сочных баб люблю, а у тебя даже смотреть не на что.

– Тогда зачем мне раздеваться? – кричу, а про себя думаю, что от его слов легче стать должно, но почему – то ком в горле и обидно до смерти. Мне все говорили всегда, что я ладная, красивая и вообще ведьма, потому что могу жрать и не толстеть. Но ему не нравлюсь. И получается все его слова вечером были лишь игрой. – Зачем мне раздеваться?

– Чтобы не сбежала, конечно. Я же знаю, что ты не угомонишься, а без одежды ты никуда не денешься.

И я понимаю, что он прав, а от того брыкаюсь сильнее.

– Но это нечестно!

– Самсонова, я заебался. Я хочу жрать и спать. И сейчас, пока я жру, ты разденешься и уляжешься сама, или я просто порву эти шмотки.

– Рви, я не разденусь, – задираю подбородок, готова драться даже за этот блестящий клочок, обтягивающий задницу.

– Точно? А к папе ты выйдешь, тряся своими комариными укусами?

– Да пошел ты! У меня не комариные укусы! У меня нормальная грудь! – он вдруг протягивает руку к ней, а я хлестко бью!

– Ну а что? Должен же я проверить твои слова, – ржет он и отпускает меня, только вот кожу на ноге в месте, где он касался словно заклеймили, и я невольно тру там.

Он садится за небольшой стол и начинает быстро поглощать бурду, что была на тарелке. Я же часто дышу, думая, что еще придумать. Не могу же я просто сидеть и ждать?

Ну раз он спиной, то можно попробовать. Вон, тяжелый том Гюго. Его и беру в руку, на цыпочках подходя к Ломоносову, заношу книгу над головой и вдруг замечаю насмешливый взгляд в зеркале, которые было прямо перед ним.

Руки слабеют, томик падает мне на ногу, и я кричу от острой боли. Как дура пляшу на одной ноге до кровати и еле-еле сдерживаю слезы.

– Ты вообще неугомонная? Мне казалось, что ты пай девочка, – подходит Ломоносов и ногу мою берет посмотреть, и как я не пытаюсь ее вырвать, не отпускает.

– Когда кажется креститься надо, ты вообще обо мне ничего не знаешь!

– Все я про тебя знаю, Аня, – поднимает он взгляд, и я пропадаю, словно загнанная в силки лань. – Знаю, что заговорила ты в два, знаю, что долго не могла спать в своей комнате, знаю, что читать научилась сама, потому что мама отказывалась тебе читать взрослые книжки. Знаю, что в первом классе была ябедой, пока тебя не избили девочки. В девять ты упала в реку и чуть не утонула. Знаю, что тебе пришлось броситься с братом в Темзу, чтобы вас не похитили. Знаю, что с матерью ты не ладишь, но во всем слушаешься отца. Знаю, что влюбилась впервые в двенадцать, а мальчика, который оказался педиком. Это, наверное, была трагедия.

– Заткнись! – ору, а он достает виски и на ногу мне льет. Больно!

– Знаю, что месячные у тебя в тринадцать начались.

– Перестань, я даже знать не хочу откуда тебе все это известно.

– Знаю, что машинами и шахматами ты увлеклась, чтобы к отцу и братьям быть поближе. Знаю, что ты девственница. Знаю, что ты любишь шоколад и мясо. Знаю, что твой любимый торт «Любимчик Пашка». Знаю, что ты пай девочка и за эти два года страдала молча и никогда не устраивала папе скандалов насчет домашнего ареста, зато плакала ночами в подушку.

Меня потряхивает, я не могу больше этого слушать.

– Знаю…

– Ладно! Ладно! Я разденусь! Только закрой рот! И больше ничего не говори!

– Как хочешь, я могу много еще чего рассказать.

– Засунь себе свои знания подальше, – сдергиваю куртку, задираю руку высоко и расстегиваю молнию.

– Но ты все равно меня удивляешь. Дома ты столько не болтаешь и точно не показывала себя как «Зена – королева войнов», – хмыкает он и отходит к тарелке. Берет ее и ставит возле меня.

– Я не буду есть, – снимаю рукава с плеч и придерживаю платье на груди, беру одеяло, закрываюсь и снимаю остальное.

– Будешь. Мне кажется ты еще не поняла в каком положении оказалась. Здесь твой хозяин я. И только я решаю, что тебе делать. Скажу есть, будешь есть. Скажу танцевать, будешь танцевать. Или ты не согласна? Или ты хочешь устроить со мной драку?

– Я хочу, чтобы ты запомнил свою улыбку, потому что как только папа до тебя доберется, ты забудешь, как это делать. Если вообще будешь жить.

– Какой смелый кролик. Боюсь, боюсь, боюсь. Жри, пока я в глотку тебе не засунул эту котлету.

Он выходит за дверь, а я смотрю на котлету, вздыхаю и сминаю ее за один присест. Потом складываю аккуратно свои вещи и иду в туалет. Возвращаюсь и ищу, хоть что – то из одежды, но он не обманул и кроме пары полотенец здесь ничего нет. И я, вздохнув, ложусь на кровать, молясь одной мысли: утро вечера мудренее. Но только один вопрос не дает мне покоя. Как он узнал обо мне такие подробности. Кто ему все это рассказал?

Глава 11. Богдан

– Когда ты от нее избавишься? – застал меня голос Дёмыча, когда я пакеты стал разбирать, что бросил, когда, приехав узнал, что Самсонова сбежала. – Але! Лом! Почему ты еще не связался с ее отцом? Костя уже звонил.

– Завтра. Сегодня я хочу спать, – пихаю все в холодильник, беру вишневый сок и иду обратно в подвал.

– Богдан, – окликает меня друг, и я раздраженно оборачиваюсь.

– Ну что? Тебе какое дело? Она тебе чем мешает?

– Ты меня пугаешь, – отступает ботаник. – У нас был план.

– Да и теперь он поменялся.

– Она не должна была оказаться здесь. Ты не должен был с ней общаться.

– Это еще почему?

– Просто, блин, – он ерошит свои волосы. – Ты столько времени изучал всю подноготную ее семьи. Ее саму. Ты знаешь эту девчонку вдоль и поперек…

– Не скажи. Она не такая…

– Это экстремальная ситуация. Тут никогда не угадаешь. Но что касается всего остального.

– Ты можешь прямо сказать или так и будешь своими умными загадками пиздеть?

– Да блин, я и сам объяснить не могу! Это просто как изучать всю жизнь океан и не замечать его силы и величия. Но стоит оказаться рядом с ним, не сможешь остаться равнодушным.

– Какой ты романтичный, – ржу я. – Как только ее папаша выплатит то что нужно я ее отправлю на все четыре стороны. Ну и подкатишь к своему океану.

– Отправишь ли?

– А нах.. она мне? – заканчиваю я, и в подвал спускаюсь, дверь закрываю на ключ и выдыхаю. Вот душный Димон. Херню мне какую – то лечит. – Иди дура, сок тебе принес, котлету запить.

Она не ответила, и я посмотрел на кровать. И почему – то застыл.

Она спала. И вроде бы все ничего. Но волосы растрепались как всполохи огня по подушке. И это только начало. Как она не заворачивала себя в простынь, все равно часть ноги осталась на виду. Маленькая стопа тридцать седьмого размера с красными ноготками. И сейчас здесь Самсонова смотрелась ужасно неуместно. Все такое темное, а она огонек, пытающийся освятить мрак.

Я отставляю сок и иду к кровати. Просто сажусь на нее, продолжая смотреть на эту дуру. Дуру… Мы ведь по сути не знакомы, но я знаю о ней все. Я изучал всю ее семью, но почему – то именно ее, как одержимый. Вплоть до того, что она любит вишневый сок. Или как реагировала на ту или иную ситуацию. «Океан» – говорит Димон.

Но это не подходит ей. Скорее вулкан, который ты был уверен, спит. И вот ты подходишь к самому жерлу, а лава сжигает тебя заживо. И как бы много я о ней не выяснял, я все равно не знаю о ней всего. Например, какие на ощупь ее волосы? Они, такие же горячие как вид?

Глупо, но я решаю проверить, просто касаюсь локона, который залез на мою сторону. И странное дело, они прохладные на ощупь, почти как шелковые галстуки, которые я носил все детство. И теперь она поможет мне снова их носить.

Она спит беспокойно, чуть разомкнув губы, и я тяну палец, чтобы узнать такие ли у нее нежные губы, как на вид. Но не касаюсь, останавливаясь в миллиметре.

Димон не прав. Мне плевать на эту девку. Плевать! Капризную и, слушающуюся только своего папашу ублюдка и убийцу. Злость помогает справиться с нахлынувшим возбуждением, но я все равно беру одеяло и ложусь на полу. Не хватало еще коснуться ее во сне.

Завтра же позвоню ее отцу, пусть собирает бабки и забирает ее. И через пару дней, загоняя член в очередную крошку в клубе Кости я даже не вспомню о том, как касался нежных локонов и как искрили пальцы от близости к ее губам.

Верчусь, но не могу уснуть на полу. Твердо, неудобно, а запах Самсоновой кажется занял каждую частичку этой комнаты. Проник в каждую пору моей кожи. Блять.

Ладно, все равно никто не узнает.

Возвращаюсь на кровать, замечая, что она как была на краю кровати, так и осталась.

Лег и отвернулся от нее, все равно всем телом, чувствуя ее присутствие, жар ее тела.

И сдался.

Она просто телка. Таких полно. Она вообще ничего не стоит. И уважать ее нежные чувства я точно не буду.

Так что поворачиваюсь и снова пальцами касаюсь мягких локонов, хотя теперь желание взять в кулак больше.

Но в кулак я беру член, стянув с себя боксеры. Смотрю на губы, что спокойно выдыхают воздух и представляю, как они обхватывают головку, ствол, делают его влажным, еще более твердым.

Кулаком сжимаю себя, начинаю водить по члену снизу-вверх, поддаваясь фантазиям, которые вообще не должны были возникнуть в моей голове.

Но они уже там, уже проникают в тело, в вены, как яд, отравляя сущность. А может быть я давно ею отравлен? Может быть еще в тот момент, когда стал изучать ее жизнь больше других, потому что она ближе мне по возрасту, потому что она любит то что люблю я, потому что она совершенно не в моем вкусе, но член упорно на нее реагирует, словно в противовес моим мыслям. В какой момент это началось? Да и не плевать ли?

Движения рукой становятся быстрее, тело немеет в преддверии концовки, которая все никак не ступит. Но стоит Самсоновой выдохнуть и перевернуться, раскрыв полукружие груди, а все почти мгновенное заканчивается. Член в кулаке каменеет, тут же выплескивая сперму. Я вижу, как одна капля падает на простыни, в которой прячется Аня. И мысль, что она проснется с моим запахом приносит еще больше удовлетворения.

Я понимаю, что это все к добру не приведет и иду помыться, сдираю горячей водой с себя ее запах и любые мысли о ее теле. Не помогает.

Одеваюсь и иду спать в машину.

Там хотя бы запаха ее нет. Не нужно бороться с соблазном, который как змея подбирается все ближе.

Глава 12. Аня

Мне снится дом. Вон мама у крыльца, а рядом папа ее обнимает. Идеальная семья, идеальные отношения. И я такие хочу. Хочу быть такой же счастливой, как они. Как Алена с Никитой. Вон он, мой брат, целует свою жену. Они счастливы и зовут меня к ним. Машут, улыбаются и я лечу. Бегу со всех ног, подсознанием понимая, что там мой дом, моя семья, там я буду в безопасности.

Но внезапно передо мной вспыхивает столб огня. Он буквально за пару мгновений испепеляет всю мою семью, которая исчезает с застывшими улыбками. Я кричу, хочу к ним, но огонь не дает. И мне остается только срывать горло, царапая кожу лица в кровь и смотреть как они превращаются в пыль.

Я в бессилии падаю на колени и просыпаюсь.

Часто и шумно дышу, вспоминая каждую деталь сна, который мне снится уже в третий раз.

Я встряхиваюсь, быстро вспоминая, где я. Обвожу взглядом полумрак, тьму, которую разбивает единственный источник света, работающий ноутбук. И вдруг тишину прерывает протяжный храп. Я вздрагиваю и повернув голову, зажимаю рот рукой, чтобы не закричать от испуга.

Этого следовало ожидать, это чудовище легло со мной. Ожидать то следовало, но все равно неожиданно. И, наверное, не стоит интересоваться почему Ломоносов без трусов.

Я почему – то замираю, рассматривая его спину, увитую тугими мышцами. Приятно на него смотреть. Так приятно, что сердце застывает, а горло перехватывает. Я не могу не смотреть на татуировку белого ревущего медведя. Странный выбор. Вот тигр или змея. Ему бы подошло. Но медведь?

И еще он странный какой – то. Приглядываюсь и замечаю, что он в броне. Медведь в броне. Мне это что – то прям напоминает. Где – то я видела это. «Совсем очумела?» Ругаю себя. Похититель спит, голый, а ты сидишь спину его, рассматриваешь?

Еще на задницу посмотри. Блин, посмотрела. Ну зад как зад. Тугой, светлее, чем основная часть спины. И эта полоска, разделяющая светлое и темное, тянет прикоснуться к ней. Дура!

Так. Где его джинсы?

Он точно держит там ключи. И если не там, то где. Не в заднице же.

Я тихонько сползаю с кровати, не забыв про свои простыни, и начинаю в темноте рыскать. Мне улыбается удача, и я с замершим сердцем начинаю шарить по карманам. Нахожу презервативы, сигареты, карточку какую – то. Но ключей нет! Ничего не найдя, в бессильной злобе кидаю джинсы в сторону.

Заворачиваюсь в простыни и иду к двери, мельком взглянув на неподвижный зад. Пытаюсь в темноте нащупать хоть что – то. Где – то должен быть ключ. Ну хоть где – то. Ну пожалуйста. Я щупаю каждую трещину, каждый выступ над дверью в том числе. Спускаюсь на пол, чтобы посмотреть, может он традиционно положил ключ под коврик. Но и здесь его нет. Быстро ползу к компьютеру, но и на столе ничего нет.

– Как же ты заебала, – вырывает меня из раздумий голос, и я бьюсь головой об стол. Даже там нет. Оборачиваюсь и вижу сидящего на кровати Ломоносова. В неярком свете видно, что он раздражен, но не зол. Но самое главное не то, что я вижу его торс, кубики, что сейчас он выглядит сонным и расслабленным, настолько что хочется к нему под бочок, поспать, а не ключи искать. Самое главное это ключи, который он держит чуть поднятой рукой.

Засада.

– Поиграем?

– В смысле? – напрягаюсь я, держа взгляд строго на ключе, что болтается на пальце. Ниже лучше не опускать. Я точно помню, что он был голый, а значит… – Как поиграть?

– Забери у меня ключ, и я выпущу тебя.

– И ты думаешь я тебе поверю? – он поднимается во весь рост, и я отворачиваюсь, снова дурная бьюсь головой снова.

– Не проверишь, не узнаешь. Схватишься за ключ, я тебя выпущу.

– А если нет?

– Перестанешь будить меня посреди ночи бесполезными попытками что – то найти и сбежать и будешь просто ждать когда я договорюсь с твоим папашкой. – Он глаза трет. – Нормально же спали.

– Ты храпишь, – бешусь я, совершенно не зная, есть ли смысл пытаться. Он выглядит таким крупным и опасным, почти пауком, плетущим сети, а я муха, легко в них залетевшая.

С другой стороны, а какой у меня выбор.

– А ты во сне слюни пускаешь, я же молчу.

– Ладно! Только надень трусы.

– У себя я люблю ходить без них. Или ты боишься случайно упасть на мой член ртом?

– Да Боже мой! Кому твой ломик сдался, – вылезаю из-под стола и немного подумав отбрасываю простынь. Она будет мешать. И есть шанс, что мое «некрасивое» «плоское» тело отвлечет его внимание.

Глава 13. Аня

– Посмотрим, как ты отвечаешь за свои слова, – перевожу на него взгляд, замечая замешательство, когда он мне на грудь смотрит. И я бы сделала все, чтобы мои соски – предатели не стояли так упорно, словно иглами впиваясь в мое благоразумие.

Меня еще колотит, а Ломоносов уже пришел в себя и теперь ключом меня манит.

– Ты забери, а я отвечу.

Я смело делаю шаг, а он не двигается. Я ищу способ напасть неожиданно, поэтому не спешу.

Подкрадываюсь как змея. Нужно отвлечь его.

Чем – то помимо моей груди, на которую он смотреть словно боится, да и я ниже его лица, высвеченного словно рампой на сцене взгляд, не опускаю. Зато немного грудь выпячиваю, чего не делала никогда. Странное чувство, ходить обнаженной. Даже в такой абсурдной ситуации. Но я не чувствую стыда, наоборот смесь неуправляемого адреналина с запрещенным веществом возбуждения.

– Почему медведь?

– А, ты уже заценила?

– Откуда этот медведь? – подкрадываюсь все ближе, а он на месте так и стоит. Упорно в глаза мне смотрит.

– Скажи, что ты возбудилась, я может и расскажу откуда медведь. Хотя уж ты сама должна знать.

– Откуда?

– Даже обидно, – стоит он на месте, когда я резко хватаю второе покрывало с кровати и на него набрасываю, а затем прыгаю сверху сама.

Делаю захват шеи одной рукой, роняя всю его тяжелую тушу на пол, а второй начинаю шарить внизу и вроде даже что – то нахожу. Торжествующе кричу!

– Нашла! – сжимаю его крепче и тут понимаю, что это не ключ. Далеко не ключ. И даже не брелок.

В одеяле ржет Ломоносов, а я резко руку убираю, прекрасно понимая, что трогала.

– Ну, это тоже может стать ключом. – ржет этот придурок, сбивая с себя простынь, и держа ключ уже другой рукой. Я же совершенно случайно натыкаюсь взглядом на его гордо стоящий член, которого случайно коснулась. Совершенно случайно.

Я поднимаю взгляд на ключ, делаю резкий бросок рукой, но все мои попытки Ломоносов блокирует со спокойной, можно даже сказать ехидной улыбкой.

– Даже стыдно, папа ведь тебя учил самообороняться. А ты только сиськами трясешь, – смеется он, зля меня сильнее. И я больше не церемонюсь, резко и звонко даю ему пощечину, заезжаю другой рукой по уху и хочу уже вцепится в ключ, но Богдан совершенно неожиданно группируется и делая резкое движение валит меня на пол. И я тут же начинаю яростно сопротивляться, пока не чувствую бедром его стояк, пугающий своим размером.

Я застываю, а он застывает надо мной и мы черт возьми оба голые. Пиз*ец. Почему мне не хочется двигаться, почему хочется, чтобы он выбросил этот ключ и поцеловал меня?

Это неправильно. Я не должна даже думать о таком!

– Слезь с меня, – требую, а он ключом надо моим лицом размахивает.

– Сдаешься?

– Никогда! – отпихиваю его и резко даю новую пощечину, делая себе очень больно.

– Помнишь, я говорил, что будет, если ты еще раз меня ударишь? – и я уже не думая, бью его снова. Хочу спровоцировать его, хочу чтобы нега, которая растекается внутри живота прошла, чтобы я перестала думать о том, как это чувствовать столь больше в себе.

– Ну давай! Давай! Ответь мне! – даю новую оплеуху, замечая, как расползается по его щеке пятно. –Покажи какое ты дерьмо, ударь меня! Хватит полудурка играть, ты же такое же животное как твой папаша!

– Рот закрой! – блокирует он один удар, второй, толкает меня, но я тут же вскакиваю. Мне мало, меня уже трясет не на шутку! Я больше здесь и минуты не останусь.

Я не хочу его хотеть! Не так! Не его!

– Не закрою! Или тебе правду слышать не хочется? Не хочется знать, как твой папаша избивал твою мать! Поэтому она сбежала!

– Я же сказал, закрой рот! Она нас бросила! – он толкает меня к стене и горло пальцами сжимает, но я царапаю его руку и в лицо смеюсь.

– Любая бы бросила ублюдка, который вешает ее к потолку и плеткой избивает! Ну скажи, ты такой же извращенец?

– Аня, сука, я же предупредил! Нахуй ты сейчас врешь, чего добиваешься?

– Правду хочу донести до тебя, чтобы ты знал, каким уродом был твой отец и что ради такого не стоит совершать преступления! – он сильнее горло мое сжимает, воздух перекрывает, а я даже не двигаюсь уже, чувствуя, как проваливаюсь в омут его мерцающего взгляда, ощущая, как огненные плети желания бьют по телу. И он это видит и злиться точно так же, как и я!

– Больная! – отталкивает меня с ревом.

– Ублюдок! – кричу, чувствуя, как от ярости и готовности его убить все внутри холодеет. – Отпусти меня, не будь идиотом! Мой отец убьет тебя и никакие деньги не помогут тебе скрыться потом.

– Ну конечно, твой папа, карающий хуй этой страны. Ты, наверное, думаешь он герой, раз убил моего злобного папашу.

– Да, именно так! Он самый лучший, в отличие от твоего садиста, – он резко приближается. Замахивается, и я торжествующе кричу.

– Ну же! Ударь меня! Бей! Только трусливые ублюдки бьют женщин.

– Такие как твой папаша? – смеется он, сжимая кулак, который так и не коснулся моей щеки, зато вбился в пол рядом.

– Мой отец никогда…

– Ну конечно, святой Самсонов. Тебя считают настолько ничтожным членом семьи, что даже не рассказали историю великой любви Самсоновых? Моя-то мать хотя бы сбежала, а твоя живет с человеком, который избивал ее и насиловал.

– Вранье! – ору как ошалелая, подкрепляя крик очередной пощечиной. Это не может быть правдой. – Наглая ложь! Думаешь я тебе поверю!? Такому червю как ты? Никогда!

Бью снова и снова, а он только смеется. От ударов уклоняется, на кровать падает, и я на него. Вцепляюсь в его лицо ногтями, готовая в кровь расцарапать его лживую морду. Зачем. Зачем он это сказал?!

Он вдруг берет меня за одну руку, за другую резко разворачиваясь, и я оказываюсь под ним, плотно прижатая к кровати.

Мы часто и шумно дышим, смотря друг на друга, не отрывая тяжелого взгляда. Я ненавижу его за ложь и мелочность, я терпеть его не могу, и должна снова ударить, сопротивляться тому, что его член уже по мне елозит, вторая рука по бедру вверх ползет. Сопротивляйся, Аня. Сейчас, сейчас же!

Он должен сказать, что соврал, а он молчит и на меня смотрит, губы, глаза. Одну его рука запястья мои держит, но я даже не вырываюсь. Почему я не вырываюсь. Почему тащусь от его терпкого запаха, почему смотрю как вздымается мускулистая грудь надо моей.

Он первым в себя приходит. Руку свою в кулак сжимает.

– Думаешь ты меня удивила? Думаешь я не знаю, что вытворял мой отец, но он по крайней мене никогда мне не врал. Он всегда защищал меня. И учил жить и головой думать. А чему научил тебя твой? Ты же ничего не можешь сделать, ты мошка, которую я легко прихлопну.

Я часто дышу, успокаивая свои чувства. Но его стояк теперь упирается мне в лобок и я все меньше могу себя контролировать. Не могу вспомнить, о чем он говорит. Но тут я чувствую на своем бедре холод металла и возвращаюсь в реальность. Вырываю ключ, и отталкиваю Ломоносова со всей силы.

– У меня ключ! Ты сказал, что, если я заберу ключ, я смогу выйти! – кричу я у двери, а он уже рядом. Хватает меня и на кровать бросает. Надо мной стоит, а у него член колом стоит, словно стрелой в меня направленный. – Ты сказал…

– Я соврал.

Глава 14. Аня

Я словно в клетке из эмоций. И прутья из колючей проволоки все толще, не дают мне даже вздохнуть. Даже взгляд отвести. Я ведь знала, что он соврет. Я не настолько наивна, чтобы полагать, что безопасность в которой находилось мое тело временное, как никогда. И теперь срок подошел и Богдан все ближе. Пальцами по коже ноги ведет. Вверх, по коленке, а я двинуться не могу. Оттолкнуть, сказать, что – то обидное. Знаю ведь, что не поможет. Знаю ведь, что он все решил. Решил, что будет делать со мной.