Когда я падаю во сне

Посвящается Клэр

Caol Ait (по-гэльски «тонкое место»): места, где, по поверьям, пролегает трещина между мирами.

Если верить легенде, землю от небес отделяет всего три фута, а в тонких местах и того меньше. Карроумор, что в графстве Слайго, Ирландия, – одно из многочисленных тонких мест, разбросанных по всему свету. Время там не движется, и наш бренный мир тесно соприкасается с загробным.

Один

Джорджтаун, Южная Каролина

Кажется, я умерла, но все равно чувствую аромат вечерней примулы. До меня доносится трескотня ласточек, парящих в кроваво-красном закатном небе над почерневшими коринфскими колоннами и полуразрушенными дымовыми трубами Карроумора. Этот дом назван в честь легендарного ирландского «тонкого места». Я слышу голос Сисси: она объясняет, что означает это название и почему мне следует держаться отсюда подальше, но, как всегда, я ее не слушаю.

Мы с Карроумором – старые развалины: фасад растрескался, фундамент подточен. По иронии судьбы мне суждено умереть именно в этом доме. В детстве я едва здесь не погибла. Похоже, Карроумор все эти годы ждал второго шанса.

Вдалеке слышится рокот мотора – это «Мустанг» Эллиса шестьдесят шестого года выпуска. Если бы я могла двигаться, то выбежала бы ему навстречу, пока Эллис не нажал на гудок. Папа терпеть не может Эллиса, его длинные волосы и этот автомобиль.

Но мне не шевельнуться. Единственное, что я помню, – у меня под ногой провалилась половица, послышался треск прогнившего дерева, и вот я лежу здесь, разбитая вдребезги.

Разум напоминает мне, что Эллис умер сорок лет назад, а свою драгоценную машину продал в шестьдесят девятом году, перед тем как отправиться в форт Гордон[1]. На меня волной накатывает едкий запах выхлопа. Может, Эллис все-таки жив? Наконец-то он приехал за мной.

В кулаке у меня что-то мягкое и шелковистое. Видимо, в момент падения я судорожно сжала пальцы.

Лента для волос. Я взяла ее из комода у Ларкин. Ларкин, моя милая девочка… Она так стремилась походить на меня, а я, наоборот, боялась, что она станет такой, как я. Мне хотелось, чтобы моя дочь была счастлива. Ларкин уже не ребенок и давно выросла из ленточек для волос, но я сохранила ее комнату в неприкосновенности, надеясь, что однажды она вернется домой, когда найдет силы простить всех нас и саму себя.

Я помню, как черным фломастером выводила на ленте жирные буквы, выплескивая свою злость. Но это мое единственное ясное воспоминание. Я больше не чувствую злости и не помню ее причину. Помню только, как писала на ленте, а потом упала. Память играет со мной злую шутку – я в мельчайших подробностях вижу события сорокалетней давности, а то, что произошло всего полчаса назад, словно заперто в темном шкафу.

В голове раздаются громкие хлопки, перед глазами мелькают вспышки света, похожие на падающие звезды. Наверное, это ласточки прошлого, поселившиеся в моих воспоминаниях. Наконец приходит боль, раскаленная и четкая: она зарождается в основании черепа, поднимается и огромной рукой медленно сдавливает мозг.

Темнота накрывает меня, словно маска. Все вокруг погружается во мрак. Остается лишь запах выхлопных газов старой машины да пронзительный щебет ласточек, вернувшихся домой, чтобы свить гнезда.

Два

Услышав вступительные аккорды старой песни, я оторвалась от компьютера и удовлетворенно огляделась. Люблю свой рабочий стол. Дело не в красоте или необычном дизайне – в нем нет ни того ни другого: просто мне по душе его обыденная функциональность.

Мой стол ничем не отличается от столов прочих копирайтеров из «Вокс и Крэндалл» – рекламного агентства, где я работаю уже пять лет, – за исключением одного: на нем нет личных вещей. Ни фоторамок, ни безвкусных безделушек, ни шариков из канцелярских резинок. На стенках, огораживающих мое рабочее место, – ни бумажки, ни фотографии, ничего, что напоминало бы о четырех годах, проведенных в Фордхэме[2]. Единственная моя связь с прошлым – золотая цепочка с тремя подвесками; я ношу ее под одеждой, не снимая, и никому не показываю.

Никто не спрашивает, почему на моем столе так пусто, и слава богу. В Нью-Йорке никому не интересно, откуда ты пришел; здесь интересуются лишь тем, куда ты стремишься. Все принимают как данность, что у меня нет ни мужа, ни возлюбленного, ни детей, ни братьев или сестер. И это правда. Люди, с которыми я работаю, знают, что я родом откуда-то с юга, и то лишь из-за говора – я изредка растягиваю гласные или пропускаю слоги. Я никому не рассказывала, что родилась и выросла в Джорджтауне, Южная Каролина, а если закрою глаза, то ощущаю запах соленых болот и рек, окружающих мой город. Должно быть, мои коллеги думают, что я ненавижу свою малую родину и потому сбежала оттуда. Они ошибаются.

Чтобы покинуть отчий дом, есть и другие причины, помимо ненависти.

– Тук-тук.

У входа в мою кабинку топталась Джозефина – не «Джо», не «Джози», а именно «Джозефина». Из-за отсутствия дверей приходится выдумывать разнообразные способы, чтобы попросить разрешения войти. Джозефина – одна из наших секретарей; если с ней ладить, она вполне милая, но если кто ей не понравится, тому лучше держаться от нее подальше.

– Ты занята? – спросила она.

В этот момент я стучала по клавиатуре, так что ответ на вопрос был очевиден, однако Джозефина не склонна замечать подобные мелочи. Она из тех женщин, которые привлекают всеобщее внимание одним своим видом – изящная фигурка, блестящие каштановые волосы и неизменный загар, – поэтому считает, что для получения желаемого достаточно просто улыбнуться.

Я слушала музыку на «Пандоре»[3]. Не могу отвлечься от песни, пока не вспомню ее название: старая привычка, от которой никак не избавиться. «Мечтай», группа «Аэросмит». Я удовлетворенно улыбнулась.

– Что-что? – переспросила Джозефина. Кажется, я произнесла это вслух.

– Вообще-то… – начала я, но осеклась.

Неясное беспокойство, преследовавшее меня с самого утра, переросло в дурное предчувствие.

«Кто-то прошелся по твоей могиле», – сказала бы Сисси. Это из-за сна, который снился мне ночью: я падала в черную бездну, каждый миг ожидая удара о землю.

Не замечая моей напряженности, Джозефина подошла ближе.

– Может, растолкуешь сон, который я видела прошлой ночью? Я куда-то бежала, но ноги будто увязли в смоле.

Я положила руки на стол, не поворачиваясь в кресле, надеясь, что Джозефина поймет намек.

– Просто погугли. В интернете много всего написано про сны. – Я снова занесла пальцы над клавиатурой.

– Да, знаю, но проще спросить тебя. Ты ведь у нас эксперт по снам. – И она лучезарно улыбнулась.

Пришлось со вздохом повернуться. Никакой я не эксперт, просто много читала на эту тему. Долгие годы я пыталась анализировать сны моей матери в попытке узнать ее получше. Наивно надеялась разобраться, что творится у нее в голове. Мне казалось, это поможет понять причины ее печали и тревоги, и с моей помощью мама наконец обретет душевный покой. У меня ничего не вышло, зато я живо заинтересовалась снами – окнами в подсознание. Теперь, если вдруг случайно попадаю на вечеринку, мне есть о чем поговорить, когда заканчиваются темы для разговора.

– У твоего сна миллион разных толкований. Например, ты не можешь достигнуть цели в карьере или в личной жизни, будто что-то тебя удерживает.

Джозефина смотрела на меня, недоуменно моргая, – то ли до нее не дошел смысл моих слов, то ли ей не под силу представить, что на ее пути к цели могут возникнуть препятствия.

– Спасибо, – наконец произнесла она, вновь безмятежно улыбаясь; все ее сомнения быстро рассеялись. – Ты едешь с девочками из отдела продаж в Хэмптонс[4] на выходные?

Я отрицательно покачала головой. Скорей бы уже вернуться к работе. Каждый день в пять тридцать у меня тренировка в спортзале, значит, нужно уйти из офиса ровно в пять. Я привыкла держаться в форме, так что не могу себе позволить тусоваться после работы. Нет, я ничего не имею против коллег – они веселые, молодые и креативные, и даже тридцатилетние ведут себя совсем не как тридцатилетние. Просто предпочитаю общаться с ними в офисе, чтобы можно было ретироваться на рабочее место, если вдруг кто-то вздумает задавать вопросы помимо «в каком районе ты живешь?» и «как тебе проще добираться до работы – на метро или на такси?».

– Нет, – ответила я. – На выходных останусь в городе. – Что за люди? Жалуются на перенаселенность и тем не менее едут в одно и то же время на одни и те же пляжи, чтобы влиться в ту же самую толпу, от которой пытаются сбежать. – Все равно вода еще ледяная, апрель на дворе.

Джозефина сморщила носик; больше ни один мускул на ее лице не дрогнул. Она говорила, что использует ботокс лишь в качестве превентивной меры, но, судя по ее виду, скоро она станет совсем как женщины-горгульи, бродящие по бутикам на Пятой авеню. Как сказала бы Сисси, это просто неестественно.

– Не холоднее, чем обычно, – заявила она. – Давай с нами, будет весело. Мы сняли огромный дом в Монтоке. В моей комнате две большие кровати, если ты не против жить со мной. Истолкуешь всем сны.

Искушение было велико. Я никогда не тусовалась в компании и не водила дружбу с девушками, арендующими дома на курортах. В начальной школе у меня были подружки, но к средней школе все они разбились на группки, ни в одну из которых я не попала. Правда, я всегда дружила с Мейбри и ее братом-близнецом Беннеттом. Наши мамы были лучшими подругами, нас в младенчестве даже купали в одной ванночке. С тех пор мы все делали вместе – до выпускного класса, когда наша дружба приказала долго жить.

Воспоминания помогли мне побороть соблазн.

– Спасибо за приглашение, но я, пожалуй, останусь дома. Надо переставить мебель. Давно уже собираюсь.

Джозефина удивленно взмахнула ресницами.

– Ладно. Наверное, это к лучшему. Не хочу оказаться с тобой рядом, когда ты наденешь бикини.

– К твоему сведению, я не ношу бикини. – Мне как-то ближе футболка и шорты. – Но все равно спасибо. Может, в следующий раз.

На столе зажужжал мобильник. Для этого номера нет ни картинки, ни имени – я помню его наизусть. Я не шевельнулась, чтобы ответить на звонок.

– Не будешь брать трубку? – осведомилась Джозефина.

Ей даже не пришло в голову уйти и дать мне поговорить в уединении. Я сбросила звонок.

– Нет. Потом ему перезвоню.

– Ему?

– Это мой отец.

Я принципиально не отвечала, сколько бы он ни пытался дозвониться. Когда я только приехала в Нью-Йорк, он часто звонил; где-то через год количество звонков сократилось до одного в неделю. Папа набирал мой номер в разные дни и разное время суток, словно хотел застать врасплох. Он не сдавался. Я тоже, ведь фамильное упрямство Ланье у меня от него.

– Значит, у тебя есть отец, – выжидательно произнесла Джозефина.

– А у кого его нет?

Телефон снова зажужжал. Я хотела положить мобильник в ящик стола, но на экране высветился другой номер – тоже знакомый, однако его обладательница никогда не звонит в рабочее время. Это Сисси – женщина, вырастившая мою мать; мне она как бабушка. Сисси с благоговением относится к тому, что я работаю в Нью-Йорке, поэтому не решается отрывать меня от дел. Не иначе что-то стряслось.

– Извини, – сказала я Джозефине. – На этот звонок я должна ответить.

– Ладно, только имей в виду: если твое мертвое тело найдут в мусорном баке где-нибудь на окраине Квинсленда, мы не будем знать, кому сообщить.

Пропустив слова Джозефины мимо ушей, я повернулась к ней спиной.

– Сисси, – сказала я в трубку. – Что случилось? У тебя все в порядке?

– Нет, золотце, боюсь, что нет. – Голос у нее хриплый, как будто простуженный. – Твоя мама…

– Что с ней?

Айви Ланье всегда была непредсказуемой, и я уже привыкла к ее чудачествам, но слова Сисси даже меня выбили из колеи.

– Она пропала. Ее никто не видел со вчерашнего утра. Твой папа вечером вернулся с работы, а дома ни мамы, ни машины. Мы обзвонили всех ее подруг… Никто ничего о ней не знает.

– Ее нет со вчерашнего утра? Вы вызвали полицию?

– Да, сразу же, как только поняли, что она исчезла. Шериф составил рапорт и отправил людей на поиски.

Мой разум переполнился и тут же опустел, как болото при отливе. Цепляясь за жалкие остатки слов, оказавшиеся в моем распоряжении, я наконец сформулировала вопрос:

– Где она была вчера утром?

Молчание.

– У меня. Айви приходит сюда каждый день – уже целый месяц реставрирует старый стол ее отца в гараже. Она заходила в дом; на кухне полный кавардак. Все, что лежало в ящиках, валяется на полу. Похоже, она что-то искала.

– Ты догадываешься, что именно? – Меня удивили панические нотки в моем голосе.

Сисси задумалась.

– Может, ей понадобились чистые тряпки для работы. У меня в кладовке их целый мешок. Правда, сейчас он пустой. Наверное, она забыла, что все извела.

– Но ведь мама искала в ящиках и буфетах.

– Да, верно. Я увидела – машины нет, и решила, что Айви просто уехала в хозяйственный магазин, но полиция проверила – она там не появлялась. Мы с твоим папой с ума сходим от беспокойства.

Я закрыла глаза, предугадав ее следующие слова.

– Возвращайся домой, Ларкин. Не хочу быть одна. Мне страшно… – Голос Сисси пресекся.

– Ты же знаешь, мама любит сорваться с места и куда-нибудь уехать. Ты сама прозвала ее одуванчиком, помнишь? Она не в первый раз уезжает, никому ничего не сказав.

Я понимала, насколько пусты и лицемерны мои слова. Снова вспомнился мой сон, и у меня перехватило дыхание, будто я наконец ударилась о землю.

– Но ведь она всегда возвращалась в тот же день, – настойчиво заявила Сисси. – Полиция проверила все дороги на сто миль от города. Твой отец проехал по семнадцатому шоссе от Миртл-Бич до самого Чарльстона… Не хотела тебе говорить, но ночью мне снился сон. Как будто я падаю.

Я невидящим взглядом уставилась на черные буквы, мерцающие на экране компьютера, – эти безликие символы мгновенно утратили для меня свое значение.

– Ты приземлилась?

– Не помню. – Сисси надолго замолчала. – Прошу тебя, Ларкин, приезжай. У меня плохое предчувствие. Я хочу, чтобы ты вернулась домой. Мы все хотим, чтобы ты вернулась домой.

Я закрыла глаза и мысленным взором увидела родные края, ручьи и болота моего детства, впадающие в бескрайний Атлантический океан. Когда я была маленькая, папа говорил, что у меня в жилах течет морская вода. Наверное, именно поэтому я приезжаю домой только на Рождество: боюсь, что меня утащит приливом и я растворюсь в океане. Существует много разных способов утонуть.

– Ладно. – Я открыла глаза, ожидая почувствовать прикосновение травы к босым ногам, но вместо этого обнаружила лишь металлический рабочий стол и лампу дневного света. – Сяду на первый рейс до Чарльстона и возьму машину. Позвоню из аэропорта, чтобы ты знала, когда меня ждать.

– Спасибо. Скажу твоему папе.

– Позвони, если появятся новости о маме.

– Разумеется.

– Ты уже звонила Битти?

– Не думаю, что ей стоит… – возразила Сисси.

– Тогда я сама ей позвоню, – перебила я. – Если с мамой действительно что-то случилось, она захочет приехать.

– От нее одна только суматоха.

– Возможно. – И все же, несмотря на взбалмошный нрав, Битти дарила мне спокойствие во время бурь. – Битти любит маму не меньше твоего. Она должна знать, что произошло.

– Ладно. Звони, если хочешь, – недовольно буркнула Сисси. – Только приезжай как можно скорее.

Стоило мне повесить трубку, мобильник снова зажужжал. Я узнала код «843», однако номер был мне незнаком. Решив, что это могут быть новости о маме, я ответила:

– Алло?

Раздался низкий мужской голос, знакомый, как шум дождя, льющегося в полноводную протоку:

– Привет, Ларкин. Это Беннетт.

Не ответив, я сбросила звонок и перевела телефон в режим «без звука». Я как будто вернулась в свой сон – падаю и падаю в темную пропасть, не зная, сколько еще лететь, прежде чем ударюсь о твердую землю.

Три

Сисси стояла во дворе между входом на кухню и гаражом, пытаясь восстановить путь Айви и понять, что ей было нужно. Она осмотрела старый стол, похожий на гигантскую выпотрошенную рыбу, – полировка ободрана, ящики вынуты наружу, – потом еще раз проверила кладовую и кухонный сервант, чтобы определить, не пропало ли что-нибудь.

Однако Сисси так ничего и не нашла, и от этого тревога лишь усилилась. Она решила снова заглянуть в гараж, но тут раздался кашель мотора. На подъездной дорожке показался шлейф черного дыма. Сисси сразу поняла, кто это, еще до того как заметила пылающую на солнце огненно-рыжую шевелюру и выцветшую, облезлую обшивку некогда бледно-голубого автомобиля «Фольксваген Жук» семидесятого года выпуска.

Уже в семидесятых Битти была малость старовата для «жука», а теперь и подавно. Она утверждает, что этот автомобильчик точно ей по размеру, но все равно выглядит в нем нелепо, особенно с рыжими волосами и в несуразном цветастом балахоне. У нее вечно такой вид, будто она только что со школьной вечеринки, где все поливают друг друга краской. Незамужняя, отвергшая множество безутешных поклонников учительница рисования на пенсии, Битти обитала в Фолли-Бич, вела богемный образ жизни и ради заработка писала картины, изредка вторгаясь в размеренную жизнь Сисси.

Впрочем, Сисси не возражала. Когда-то, по словам ее матери, они были неразлейвода: Битти, Сисси и Маргарет, три девочки в коротких платьицах и лакированных сандалиях, неразлучные со школьной скамьи. Однако со временем их дружба потускнела и окислилась, словно медная кастрюля.

Битти подъехала ближе и дважды нажала на клаксон, заставив Сисси вздрогнуть от неожиданности – не иначе нарочно. Заскрежетали тормоза, и вот уже Битти проворно бежит навстречу, раскинув руки. Только оказавшись в ее объятиях, Сисси вспомнила ощущение надежности, которое дарит старая дружба: она словно видавший виды, поеденный молью свитер – его все носишь и носишь, потому что когда-то в нем было тепло.

– Выглядишь неважно, – сообщила Битти вместо приветствия.

– А ты воняешь, как старая пепельница. – Сисси с неудовольствием оглядела ярко-голубые тени и алые пятна румян на лице подруги. Ее макияж не меняется аж с шестидесятых. – Если бы я так же красилась, все равно бы выглядела ужасно, разве что следов усталости на лице было бы поменьше.

– Я тоже рада тебя видеть, – сказала Битти, разжимая объятия. – Так что стряслось с нашей Айви?

Наша Айви. В Сисси всколыхнулся старый гнев. Как бы Битти того ни хотела, Айви ей не родная. Строго говоря, она и Сисси не родная, да только Сисси ее вырастила и девочка называла ее мамой. Что же это, как не родство?!

– Надо думать, ты хочешь кофе. – Битти – единственная из ее ровесниц, кто пьет крепкий кофе и потом спит как убитая. Подруги начали пить кофе в старшей школе, взяв пример с Маргарет, и с тех пор невосприимчивость Битти к кофеину действовала Сисси на нервы. – И не смей курить в доме.

Подъехала еще одна машина.

– Это Ларкин, – сказала Сисси. Битти радостно замахала руками – видимо, уже разглядела, кто за рулем. – Это Ларкин, – ревниво повторила Сисси.

«Нужно выйти вперед, чтобы девочке не пришлось выбирать, кого обнять первой», – запоздало подумала она. Однако Битти уже бежала навстречу красивой молодой женщине с золотистыми волосами, такими же, как у ее бабушки Маргарет. Битти и Ларкин обнялись, смеясь и плача одновременно, словно над шуткой, о которой Сисси ничего не знает.

Наконец Ларкин с улыбкой повернулась к Сисси. Та заключила ее в объятия, а потом, отстранившись, критически оглядела с ног до головы.

– Какая же ты худышка! Тебя, наверное, ветром сдувает. Пока ты здесь, буду готовить все, что ты любишь – кукурузный хлеб и жареного цыпленка.

– Здравствуй, Сисси. Есть новости о маме?

Ларкин взглянула на Сисси ярко-голубыми глазами, и той снова показалось, что перед ней Маргарет. Милая, любимая, невообразимо красивая Маргарет. Не «Мэгги», не «Мардж», не «Мег» – именно «Маргарет». Маргарет Дарлингтон из Карроумора, что на реке Санти. Все Дарлингтоны были умны и красивы, а об их удачливости ходили легенды. Легенды лгали.

Сисси положила руки на плечи Ларкин, ощутив под пальцами острые косточки.

– Нет, золотце, к сожалению, никаких новостей. Пойдем-ка в дом, поешь чего-нибудь, а я позвоню твоему папе, скажу, что ты добралась благополучно.

– Я уже поела. Может, кофе?

Битти подошла с другой стороны и обняла ее за талию:

– Вот это моя девочка. Я многому тебя научила, верно?

Ларкин прижалась щекой к ее макушке:

– Да, многому. Например, водить машину с механической коробкой передач, помнишь?

Однако от обмена воспоминаниями тревога за Айви не уменьшилась. За мою Айви. Не оборачиваясь, Сисси прошла на кухню и заварила крепкий кофе, а потом позвонила Мэку, чтобы пригласить его на ужин. Она не сомневалась – Ларкин остановится у нее, а не у родителей. В этом девочку сложно упрекнуть. Трудно простить отца, с позором лишившегося героического ореола в глазах единственной дочери.

Сисси с отсутствующим видом поднесла телефон к уху, вновь и вновь оглядывая опрятные кухонные полки и красивый чайный сервиз, с которого ежедневно смахивала пыль. Она потянулась поправить полотенце, висящее на ручке духовки, и замерла.

В щели между плитой и шкафом, почти у самого пола, что-то застряло.

Сисси оставила голосовое сообщение Мэку, положила телефон и с трудом опустилась на корточки. Колени хрустнули, словно битое стекло. Просунув палец в щель, она зацепила неопознанный предмет и извлекла его наружу.

– Тебе что, не встать? – поинтересовалась Битти, подойдя к ней.

Сисси хотела ответить, однако лишилась дара речи, разглядев наконец свою находку. Не обращая внимания на протянутую руку Битти, она ухватилась за кухонный стол и медленно выпрямилась.

– Это что такое? – спросила Битти.

Сисси показала ей белую картонную бобину с выцветшим, но еще читаемым ценником магазина «Холлмарк». На ней был намотан небольшой кусок подарочной ленты из золоченой фольги, закрепленный пожелтевшим скотчем. Взгляды подруг встретились.

– Что вы там нашли? – подошла к ним Ларкин.

Сисси и Битти повернулись к ней, не в силах вымолвить ни слова. Ларкин взглянула на бобину.

– Это что, лента?

– Да, – наконец выдавила Сисси. – Наверное, лежала в ящике для мелочей. Думаю, твоя мама случайно ее уронила.

Ларкин наморщила лоб, совсем как Айви, когда удивлялась или сердилась. Точно так же делала и Маргарет.

– В чем дело? Почему вы обе так смотрите на эту штуку?

– Кажется, мы знаем, где твоя мама, – проговорила Битти.

– Поехали. – Сисси взяла с полки мобильник и ключи от «Кадиллака». – По пути расскажем.

– По пути куда? – Ларкин выхватила ключи у нее из рук. – Я поведу, а вы рассказывайте. Только скажите, куда ехать, и я домчу нас быстрее ветра.

Три девушки – мама Сисси упорно называла их женщинами, потому что им уже исполнилось по восемнадцать, – сидели в комнате Маргарет на большой кровати с балдахином, застеленной оборчатым покрывалом. Перед ними лежали три пары маникюрных ножниц и пышная нижняя юбка из шелкового тюля. Всего месяц назад подруги окончили школу, и Маргарет пригласила Сисси и Битти в Карроумор на уикенд, пообещав им большой сюрприз.

– А твоя мама не будет против? – робко спросила Сисси.

Ее мама была бы еще как против. Как супруга пастора методистской церкви миссис Тильден Пернелл всеми силами старалась подавать пример набожности, благопристойности и нестяжания. Нет, они не жили в бедности (мистер Пернелл никогда бы этого не допустил), но Сисси и два ее младших брата считали – мать возвела бережливость в такую степень, что их шотландские предки могли бы ей гордиться. Ее коронным блюдом был суп, который варился на всю неделю, и каждый день в него добавлялись остатки еды от ужина. Ллойд, старший из братьев Сисси, шутил, что только благодаря особым отношениям отца с Богом никто из Пернеллов до сих пор не отравился.

Такую же бережливость миссис Пернелл проявляла и в выражении любви к детям, хотя Сисси и ее братья не сомневались – мать их обожает. Она выказывала свою любовь тихо, без бурных излияний: ласковым рукопожатием, улыбкой за спиной у отца, читающего длинную нотацию из-за пустякового проступка, лишним куском пирога, пока никто не видит.

Маргарет элегантно приподняла левую бровь. Посмотрев «Унесенные ветром», девушки часами практиковались перед зеркалом, однако лишь Маргарет удалось овладеть этим умением.

– Мама позволяет мне делать все, что душе угодно. Сегодня моей душе угодно испортить новую нижнюю юбку, чтобы нам было с чем идти к Древу Желаний.

Сисси и Битти переглянулись, взяли ножницы и принялись разрезать юбку на полоски. Никто, включая Маргарет, не знал, когда и каким образом узкое дупло в стволе старого дуба, росшего на границе владений семьи Дарлингтонов, стало хранилищем желаний, тонким местом, ведущим в потусторонний мир. Дуб получил свое название во время Войны за независимость: тогда первая миссис Дарлингтон положила в дупло ленту с посланием для мужа, ушедшего воевать. Дерево послужило и в Гражданскую войну (учитель истории заставлял школьников называть те события именно так, несмотря на то что здесь – Южная Каролина, и недавно скончавшаяся бабушка Маргарет величала их не иначе как «Недавняя размолвка»[5]), и в тяжелые времена, последовавшие для Дарлингтонов по ее окончании.

Мама Маргарет считала дерево божественным даром, посланным самим Создателем, и символом их фамильного везения. После Войны за независимость их предок вернулся домой целым и невредимым, стал отцом четырнадцати детей, и с тех пор в семействе царили достаток и благополучие. Даже во время Гражданской войны поместье Дарлингтонов не пострадало, поскольку тогдашний глава семьи был масоном.

Отец Сисси считал, что писать на лентах записки и совать их в дупло – чистой воды язычество, не то что старая добрая молитва. Тем не менее Маргарет упорно называла огромный дуб «Древом Желаний» и ходила к нему, когда нуждалась в дарлингтонской удаче.

Язычество или нет, но записки работали. Все, к чему прикасались Дарлингтоны, превращалось в золото. Их мужчины были красивы, женщины – ослепительны, а дети – умны. Они всегда казались чуть-чуть лучше других. Если бы Сисси не любила Маргарет всей душой, она бы обязательно ее возненавидела.

Мать Сисси это знала, поэтому всячески старалась охладить их отношения. Зависть – один из семи смертных грехов; даже если попытаешься замаскировать зеленоглазое чудовище под видом дружбы или восхищения, оно все равно будет таиться в засаде, готовясь вонзить в тебя когти.

– Я принесла кисти и краски, как ты просила, – сказала Битти.

Ее отец был директором школы, а мама – учительницей рисования. Родители Сисси и Маргарет не одобряли их дружбы с девочкой, мать которой работает, однако, несмотря на все усилия взрослых, узы, соединяющие подруг с первого класса, разорвать было невозможно.

– Отлично, – одобрила Маргарет, вставая с кровати. – Подумайте как следует, а потом напишите на лентах, какой хотите видеть свою жизнь. – Она блаженно улыбнулась.

Сисси вглядывалась в ленту, напряженно размышляя. Родители Битти позволили ей учиться живописи, а Маргарет еще с прошлого года пачками получает предложения руки и сердца от достойных молодых людей из хороших семей и с твердым положением в обществе. Она даже поступила в колледж Уэллсли[6], но только потому, что жене сенатора (и в этом Маргарет была единодушна с родителями) следует иметь хорошее образование.

Будущее Сисси не подлежало обсуждению. Не то чтобы ее мнение ничего не значило, просто это дело решенное. Ей предстояло выйти замуж, желательно не за дурака или урода – и не за чрезмерно пылкого, лоснящегося от бриллиантина Уилла Харриса, на десять лет старше, посылающего ей многозначительные взгляды на воскресных службах. К сожалению, он был единственным кандидатом в мужья; больше никто не решался оказывать знаки внимания дочери пастора и проходить строгую проверку под ястребиным взором ее матери.

Заметив затруднения Сисси, Маргарет взяла ее за руку. Миссис Пернелл считала юную мисс Дарлингтон неглубокой и поверхностной, но Сисси точно знала – мама ошибается. Если человек родился безупречным, это не означает, что он не способен сочувствовать несовершенствам других.

– Не думай о реальности, Сисси. Думай о возможностях, мечтай! Представь себе то, о чем даже помыслить невозможно, и напиши.

– Ну, это просто. – Битти открыла баночку с красной краской, уселась на деревянный пол, разложила на нем ленту и кончиком кисточки вывела аккуратные алые буквы: «Я хочу стать выдающейся художницей».

– Ты, наверное, имела в виду «великой художницей»? – уточнила Маргарет, наморщив изящный носик.

– Нет, – ответила Битти. Несмотря на малый рост, она на все имела собственное мнение и не стеснялась выражать его вслух. – «Великий» – понятие субъективное. Пойди разбери, кого считать великим, а кого нет. Вот если мое творчество сможет заставить людей задуматься, значит, оно выдающееся. – Она скатала две чистые полоски ткани и отложила их в сторону. – Больше мне ничего не нужно.

– Теперь твоя очередь, – обратилась Маргарет к Сисси. – Хорошенько подумай. Помни – ты можешь изменить свою судьбу.

Сисси, стиснув зубы, сердито взглянула на подругу. Маргарет легко, она же Дарлингтон. Ее жизнь – тихая лагуна, в которой полно устриц, и под каждой раковиной скрыта жемчужина. Можно мечтать о чем угодно. Сисси же понимала – ей самой уготована скучная жизнь, предсказуемая, словно приливы и отливы.

Повинуясь внезапному порыву непокорности, она взяла у Битти кисточку и написала самыми большими буквами, под стать ее мечте: «Я хочу выйти замуж за идеального мужчину – красивого, доброго, с хорошими перспективами, и моя любовь к нему будет бесконечна».

Она положила кисточку в пустую банку и подняла глаза на Маргарет. Та удивленно взглянула на нее, но промолчала.

– Теперь ты, – сказала Сисси.

– А я уже написала, – с лукавой улыбкой ответила Маргарет.

Битти и Сисси вновь уселись на кровать; на полу сохли ленты. Удостоверившись, что внимание подруг безраздельно принадлежит ей, Маргарет откашлялась и театральным тоном произнесла:

– А теперь – мой вам подарок в честь нашего выпуска.

Она сделала паузу, загадочно взирая на них ярко-голубыми глазами. Наконец Сисси не выдержала. Когда девочки ходили в кино, она единственная во время страшных сцен закрывала лицо руками.

– Ну же, Маргарет! Говори скорее!

– Папа, мама и тетя Дороти разрешили нам две недели пожить с тетей и дядей Милтоном в их доме в Миртл-Бич! Едем сразу после выпускного бала. Мама обещала договориться с вашими родителями – вы же знаете, она кого хочешь уговорит. Возьмем ее «Линкольн Космополитен» с откидным верхом.

Девушки взвизгнули от восторга и в обнимку запрыгали по комнате, стараясь не наступить на банки с краской. «Эта поездка станет прощанием с девичеством и пригласительным билетом в мир взрослых женщин, – подумала Сисси. – Может, по пути удастся немного повеселиться».

Маргарет подбежала к туалетному столику и достала из ящика сложенную ленту.

– Пойдемте скорее, вот-вот дождь начнется. Нужно вернуться домой, прежде чем мама примется обзванивать ваших родителей. – Она остановилась и торжественно взглянула на подруг. – Начинается новая жизнь. Навсегда запомните этот момент.

Все трое бегом спустились по изогнутой парадной лестнице в просторный холл. Из открытой задней двери пахло дождем и рекой. Мрачные тучи над горизонтом закрыли солнце, сгустили краски зелени и болота.

По пути к Древу Желаний Сисси оглянулась. Ей всегда нравился Карроумор, его изящная архитектура и точные пропорции. Однако сегодня тень от тучи приглушила ослепительно-яркую белизну фасада, отчего старый дом и весь пейзаж показались призрачными, словно ускользающие воспоминания.

На ветвях берез, вязов и дубов висели выдолбленные тыквы, обозначающие границу, отделяющую лужайку от сада. Вечерело. Вокруг деревьев порхала стайка ласточек, возвращающихся в гнезда внутри тыкв. Сисси на минутку остановилась, чтобы поглядеть на птиц, послушать их свист и чириканье. Теперь каждый раз при виде ласточек она будет вспоминать этот день и рубеж, который ей предстоит пересечь.

На краю луга, у самой реки стоял древний дуб, широко простирающий мощные ветви, точно приветствуя гостей. Маргарет подошла к дуплу и засунула туда свернутую ленту.

– Давайте быстрее. Сейчас хлынет, а я только что сделала прическу.

– А вдруг кто-нибудь вытащит наши ленты и прочтет, что там написано? – спросила Битти.

– До них доберутся ласточки и совьют гнезда, – объяснила Маргарет. – Дедушка говорил, птицы – это посланники, летающие между мирами. Они заберут твое желание и донесут туда, где его услышат.

– Что ты написала на ленте? – поинтересовалась Битти.

В небе полыхнула молния, и на щеку девушки упала большая дождевая капля.

– Идемте, – поторопила их Маргарет, уже повернувшая к дому.

Битти и Сисси засунули свои ленты в дупло, даже не подумав, насколько абсурдным это выглядит со стороны. Маргарет Дарлингтон обладала властью, заставляющей здравых людей совершать безумные поступки.

– Так что ты написала на ленте? – спросила Сисси, и ее голос утонул в раскате грома.

Маргарет рассмеялась своим знаменитым смехом, гортанным и мелодичным, как у кинозвезды. Когда она смеялась, все оборачивались.

– То же самое, что и ты!

Стройная и длинноногая, она быстро обогнала подруг и первая добежала до заднего крыльца. Ее золотистые волосы, потемневшие от дождя, приобрели оттенок спелой ржи.

Сильный порыв ветра толкнул Сисси в спину. До нее донесся странный звук. На ветвях раскачивались тыквы; сквозь круглые отверстия, похожие на рты, зловеще завывал ветер.

Содрогнувшись, она пустилась бежать. Маргарет, вся мокрая, уже стояла на пороге. Она казалась еще прекраснее, чем обычно: волосы намокли и разгладились, обрисовав изящный овал лица. Сисси снова разозлилась на Маргарет за то, что та вечно выглядит лучше всех, не прилагая никаких усилий. А еще за то, что пришлось разделить с ней свою заветную мечту.

Только намного позже Сисси поняла – в каждой легенде есть доля правды. Мама не зря говорила: «Будь осторожнее в своих желаниях».

Четыре

За полтора часа пути из Чарльстона до Джорджтауна ко мне, кажется, вернулось ощущение, каково это – оказаться дома. Я случайно обнаружила радиостанцию, транслирующую рок-хиты, и каждую песню узнавала с первых аккордов. Есть в этом нечто обнадеживающее; видимо, я все-таки не полностью переродилась.

В последний раз я приезжала в Южную Каролину полтора года назад. Прошлое Рождество я пропустила, наврав, что собираюсь покататься на лыжах с подругами. Мне было проще провести праздник в одиночестве бруклинской квартирки, чем возвращаться в детство. Каждый раз, попадая сюда, я словно сдираю с сердца пластырь. Не хочу снова и снова испытывать эту боль.

Приземлившись в Чарльстоне, я взяла напрокат машину и помчалась по семнадцатому шоссе. Не надо было и окон открывать: едва ощутив пьянящий запах болот и увидев щиты, предлагающие масляные бобы и наживку, я поняла, что преодолела гораздо больше, чем шестьсот миль, отделяющие Джорджтаун от Нью-Йорка. Говорят, в гостях хорошо, а дома лучше. Тот, кто придумал эту глупую пословицу, не знаком с моей семьей.

Дважды звонили папа и Беннетт. Я не взяла трубку, убеждая себя, что безопасность на дороге превыше всего. Можно подумать, мне нужны отговорки. Добравшись до дома Сисси, я наконец перестала плакать и сделала вид, будто у меня все в порядке. Этим навыком я владею в совершенстве.

Не прошло и десяти минут после моего приезда, и вот я снова в пути. Сисси обещала рассказать, куда мы едем, но они с Битти то и дело перебивали друг друга, так что я ничего не смогла разобрать.

– Говорите по очереди! – прикрикнула я. Перелет, долгая дорога и нехватка кофе сделали свое дело. – Ты первая, – обратилась я к Сисси, зная, что ей будет приятно.

– Мы едем в старый дом твоей бабушки. Тот самый, в котором родилась твоя мама.

Я взглянула на Битти в зеркало заднего вида.

– Эта земля отошла штату еще до моего рождения, дом нам уже не принадлежит. Зачем маме ехать туда?

Битти сделала большие глаза, а Сисси потупилась, разглядывая свои руки. Ногти у нее всегда коротко подстрижены; сколько я себя помню, она красит их светло-розовым лаком одного и того же оттенка. Удивительно, как мало здесь все меняется.

– Что такое? Я чего-то не знаю?

– Твоя семья по-прежнему владеет Карроумором и землями вниз по реке, – ответила Битти, кладя руку мне на плечо. – Это опасное место, поэтому мы решили, что тебе следует держаться от него подальше.

– Не понимаю. – И почему в моей семье все так сложно? Честное слово, иногда мне жаль, что я не круглая сирота, какой пытаюсь казаться своим нью-йоркским коллегам. – Не надо было мне приезжать, – проворчала я, словно обиженный ребенок.

Сисси недовольно взглянула на меня. Я впервые увидела ее без прикрас: семидесятисемилетняя морщинистая старуха, покрытая солнечными пятнами от долгого сидения на берегу и в саду.

– Не говори так, Ларкин. Может быть, твоя мама попала в беду. Она нуждается в тебе.

Битти сжала мое плечо.

– Если она попала в беду, просто скажи себе: нужно надеяться на лучшее. Не забывай, следует всегда верить в лучшее.

Она говорила это раньше, когда я уезжала из Джорджтауна навсегда. Тогда Битти подарила мне золотую цепочку с тремя подвесками: перьевой ручкой, пальметто[7] и стрелкой. «Я горжусь тобой, – сказала она. – Ты отправляешься навстречу новой жизни, и вот мой тебе подарок. Пусть он напоминает о мечте и о родине, которая навсегда останется твоим домом». Я спросила, что означает стрелка, она ответила: «Ты должна сама это выяснить». С тех пор я ношу цепочку не снимая и всегда прячу под одеждой, чтобы избежать лишних расспросов.

– Твоя мама – необыкновенная, Ларкин, – произнесла Сисси. – И ты тоже. Она со многим справилась, справится и с этим.

В ее лице смешались гнев и нежность, неразделимые, неотличимые друг от друга. С самого раннего детства Сисси внушала мне, что моя принадлежность к семье Дарлингтонов делает меня безупречной – самой умной, самой красивой, самой талантливой. Она пребывала в убеждении, что мне суждено стать звездой, несмотря на все свидетельства обратного.

Желание быть похожей на маму – свободолюбивую, открытую всему новому и пренебрегающую общественным мнением – только подпитывало мои иллюзии. Все детство и юность мне казалось, будто я имею полное право помыкать родными и близкими, поскольку стою на пути к славе.

Сначала такое поведение помогло мне приобрести подруг, которых привлекал ореол звездности, но в конце концов они устали от моего мнимого превосходства и неприкрытого хвастовства. Все, кроме Мейбри и Беннетта: те дружили со мной, несмотря ни на что, пока однажды я не обнаружила – они такие же, как все остальные.

Я перевела взгляд на дорогу, по-прежнему чувствуя на плече ладонь Битти. Она как будто помогала мне сдерживать слова, готовые выплеснуться наружу.

Пока мы ехали, Сисси рассказывала о Карроуморе и происхождении его названия. Однажды, когда Айви была маленькая, отец привез ее туда, и она положила ленточку в дупло старого дуба под названием «Древо Желаний».

– Всего один раз? – Во мне кипели разочарование и возмущение. – Мама была там всего один раз, и ты считаешь, что сейчас она поехала именно туда?

– Вовсе не один раз, – подала голос Битти с заднего сиденья. – Как только Айви научилась водить машину, она приезжала туда, и довольно часто.

– Откуда ты знаешь? – резко спросила Сисси.

– Айви сама рассказывала. Она говорила, что таким образом хотела быть ближе к Маргарет, своей матери.

– А мне ни словом не обмолвилась, – недовольно проворчала Сисси.

– Ей не хотелось тебя расстраивать.

Сисси вся окаменела.

– Сбавь скорость, – велела она. – Нужно повернуть направо; там проселочная дорога, ее легко пропустить.

– Надо же, ты помнишь, как туда доехать, – пробормотала Битти.

– Может, Айви не единственная, кто навещал дерево.

По обеим сторонам дороги плотным забором стояли низкорослые сосны. Равнинные земли предпочитают скрываться от посторонних глаз, оберегая свои секреты, словно вечерняя примула перед закатом.

– Здесь поворот, – подсказала Сисси.

– Знаю. – Я повернула машину, вспомнив и этот поворот, и брешь между деревьями. Шорох шин по песку пробудил забытые воспоминания. – Я уже была здесь раньше. Очень давно, – пояснила я, почувствовав на себе взгляды пожилых дам.

Я без подсказки повернула на развилке налево. Деревья и кусты сгрудились плотнее, словно шепчущиеся дети.

«Хочу открыть тебе тайну», – говорит мама. Она ведет машину, а я, совсем еще маленькая, сижу на пассажирском сиденье. Я приподнимаюсь, чтобы выглянуть в окно, и ремень безопасности впивается в шею.

– Да, я уже была здесь раньше, – убежденно повторила я, не в силах определить: запах разросшегося сада – это воспоминание или реальность.

По обеим сторонам сузившейся дороги стояли кирпичные столбы, призванные сдерживать буйную растительность, к ним приварены большие железные петли – останки некогда внушительных ворот. Растрескавшийся раствор и выпавшие кирпичи служили наглядным свидетельством поражения в битве со стихией.

Солнце нырнуло за облако, и нас накрыла тень. У меня зазвонил телефон.

– Это папа. Сисси, ответь, пожалуйста. Скажи ему, где мы, на случай, если связь прервется.

Я сильнее нажала на газ. Из-под колес полетели камушки. Мама здесь, предчувствие не обманывает. Я словно вернулась в свой сон и падаю, ожидая столкновения с землей.

– Он уже едет, – сказала Сисси. – С ним Беннетт.

Я резко затормозила:

– Зачем он его взял?

Сисси вскользь глянула на меня:

– Потому что нам может понадобиться помощь.

Я надавила на педаль, и машина рванулась вперед. Дорога превратилась в две песчаные колеи, разделенные полосой травы. Заросли поредели, и вдруг вместо сосен и мелий по обеим сторонам потянулись дряхлые дубы. Согнутые от старости стволы склонялись над нами, словно пытаясь разглядеть получше. С искривленных ветвей свисали лохмотья мха.

Я хотела спросить, почему Беннетт с отцом и зачем они пытались до меня дозвониться, но отвлеклась. На шестах и ветках висели полые тыквы, таращась круглыми отверстиями. В прошлый раз я испугалась их странного вида, а мама рассказала мне про ласточек – они селятся в тыквах, потому что за сто лет сосуществования с человеком разучились строить гнезда.

Мы с мамой подошли к старому дереву у реки; его ствол шире нашей машины. Мама отпустила мою руку, вытащила из кармана скатанную ленту и прижала ее к сердцу.

– Что это? – спросила я.

– Желание. Я написала его на ленте.

– Что за желание?

Мама опустилась рядом со мной на колени; я хорошо это запомнила, потому что впервые заметила, как она смотрит сквозь меня, будто я призрак.

– Если скажу, не сбудется. Это все равно что загадать желание до того, как начнешь задувать свечки на торте.

Она засунула ленту в узкое отверстие в стволе. Небо потемнело: стая ласточек, оглушительно щебеча, вернулась к своим гнездам.

– Нам пора. – Мама пошла прочь, даже не взяв меня за руку, словно торопилась побыстрее уйти.

Не раздумывая, я вытащила ленту и развернула ее. На ней были какие-то слова. Я еще не умела читать, поэтому не поняла, что там написано.

Я смотрела маме вслед, крепко сжав кулачки. Сисси обязательно бы рассказала про желание. Она ничего от меня не скрывала: по ее мнению, я была весьма развитой для своего возраста. Мама всегда говорила, чтобы я не торопилась взрослеть и наслаждалась детством. А мне хотелось поскорее вырасти и стать похожей на нее.

Я сунула ленту под резинку трусов, побежала за мамой и, сев в машину, пристегнулась без напоминаний.

– Что такое? – спросила Битти.

Сама того не заметив, я нажала на тормоз.

– Просто… – Я повернулась к Сисси, ведь она знала маму лучше всех нас. – Мама здесь, я чувствую.

Мы доехали до конца дубовой аллеи и оказались перед развалинами Карроумора. Старинный особняк в неоклассическом стиле величественно возвышался над согбенными деревьями; даже обвалившаяся крыша и зияющие оконные проемы не нарушали образа светской дамы, приветствующей гостей. Из второго этажа, точно поднятые кулаки, торчали кирпичные дымоходы. Коринфские колонны невозмутимо тянулись вверх, несмотря на осыпавшуюся штукатурку и полуразрушенные основания.

– Надо объехать дом вокруг, – распорядилась Сисси, взволнованно подавшись вперед. – Айви не стала бы заходить внутрь.

Откуда такая уверенность в том, что мама сперва подумала, прежде чем что-то делать? Она никогда не отличалась рассудительностью. Наверное, Сисси просто пытается убедить себя, что ничего плохого не может произойти, словно ребенок, услышавший шум в темной комнате.

Машина выехала на неровную почву. По днищу заскребла сломанная ветка. Я остановилась у развалившихся деревянных ворот, некогда преграждавших вход в сад. Сквозь лобовое стекло, усеянное трупами насекомых, виднелась река. Знаменитый двухсотлетний дуб по-прежнему стоял на берегу, такой же величественный и безучастный, как и дом. И такой же заброшенный и одинокий.

– Дальше не поедем. Боюсь застрять. – Я выключила мотор. – Ждите здесь, я проверю, что там.

Словно не слыша меня, обе пожилые дамы вышли из машины.

– Ларкин, ты оставайся тут, подожди папу и Беннетта, – велела Сисси. – Битти, иди к дереву, а я пойду в дом. Если увидишь Айви, кричи.

Я открыла было рот, чтобы возразить, как вдруг заметила мамин темно-синий «Кадиллак». Мама уже много лет хранит верность одной марке. Каждый год, после осмотра у зубного, папа покупает ей очередную модель. Он любит повторять, что для его благополучия важнее всего две вещи – здоровые зубы и уверенность в маминой безопасности на дороге. Если бы я не знала правду, то считала бы, что они счастливы в браке.

– Мама! – Я побежала к машине, зная, как будет пахнуть в салоне (новой кожей и маминым лаком для волос) и как он будет выглядеть (идеально чистым, потому что папа пылесосит и моет его почти каждый день). – Мама! – крикнула я, распахивая водительскую дверь.

На пассажирском сиденье лежала мамина сумочка, в замке торчал ключ зажигания. Я заглянула на заднее сиденье и проверила багажник.

– Она здесь? – спросила Битти, тяжело дыша и обливаясь потом.

За ней семенила Сисси, прижимая ко лбу бумажную салфетку; у нее был такой вид, будто она вот-вот упадет в обморок.

Я отрицательно покачала головой. Меня наконец накрыла паника, которую я сдерживала с того самого момента, как увидела звонок Сисси в Нью-Йорке.

– Ты взяла телефон? – спросила я запыхавшуюся Сисси. Та кивнула. – Хорошо. Звони папе. Скажи, мы нашли мамину машину. Я пошла в дом, а вы ждите здесь.

Щербатые кирпичные ступени вели к деревянной двери, некогда выкрашенной черной краской. Стекла в верхней части выбиты, на месте дверной ручки дыра.

Сисси наконец обрела дар речи.

– Где это ты научилась так командовать?

Не отвечая, я принялась подниматься по лестнице, выбирая кирпичи понадежнее.

– Такое воспитание, – заметила Битти то ли одобрительно, то ли осуждающе.

Впрочем, какая разница, что она думает? Мое воспитание меня и погубило. От этого мне до сих пор не оправиться.

Я толкнула дверь; петли протестующе заскрипели. Внутри пахло дымом, отсыревшим деревом и временем. Сквозь разбитые окна в дом проникали полосы мутного света, уцелевшие стекла почернели от сажи. Помещение, в которое я попала, когда-то было застекленной террасой с видом на дуб и реку. Я осторожно двинулась вперед, обходя поеденные молью ковры и сломанную мебель, и очутилась в просторном холле.

Наверх поднималась изогнутая лестница; полированные перила казались по-прежнему надежными и элегантными в отличие от заплесневевших обоев и провалившихся ступеней, источенных термитами. Подняв голову, я увидела темнеющее небо; края обрушенного потолка обуглились, на закопченном полу валялись горы пепла.

– Мама, – негромко позвала я, словно опасаясь кого-то разбудить. – Мама!

В затхлой тишине раздался топоток невидимых зверьков. Где ты? Что с тобой? Я медленно обернулась, оглядывая сгоревший и разрушенный дом и пытаясь понять, что маме могло здесь понадобиться и зачем она привозила меня сюда, когда я была маленькой.

Я потеряла равновесие и ухватилась за перила, едва не провалившись в дыру, которая до этого казалась лишь тенью на полу. Свежая сухая древесина ярким пятном выделялась на фоне закопченных и отсыревших половиц.

– Мама! – Я опустилась на колени, вгляделась в зияющую тьму, трясущимися руками достала телефон и включила фонарик.

Луч света выхватил распростертую фигуру миниатюрной женщины в джинсах и фиолетовых сандалиях; волнистые светлые волосы, выпачканные красным, закрывали ей лицо.

– Она здесь, она здесь! – отчаянно крикнула я, не отрывая взгляда от мамы на случай, если она шевельнется. – Звоните в «Скорую», она ранена!

Мама не двигалась, ее глаза были закрыты, а рука неестественно вывернута. Я не могла определить, дышит она или нет, но это и к лучшему: если мама умерла, не хочу об этом знать. Мне не вынести даже мысли о том, что долгие годы я откладывала наш разговор на потом, а это «потом» никогда не наступит.

До меня донеслись голоса: Сисси что-то сказала папе, а он попросил ее подождать снаружи. Раздался звук шагов – два человека осторожно направлялись ко мне.

– Я в главном холле… идите аккуратно, – крикнула я. – Мама провалилась под пол.

Я не плакала; мозг включил режим самосохранения, однако во рту чувствовался соленый металлический вкус слез. Все-таки я не настолько несгибаемая, какой хочу казаться.

Папа положил ладони мне на плечи, оттащил в сторону, и там кто-то обхватил меня, не давая упасть.

– «Скорая» уже едет, Ларкин. Все хорошо.

Беннетт. Будь это кто-то другой, я бы расслабилась и дала волю слезам, но только не в его присутствии. Я застыла, не сводя глаз с дыры в полу. Мы все ждали звука приближающейся сирены.

Меня вывели из дома. Вместе с Сисси и Битти я наблюдала, как маму выносят на носилках и укладывают в машину «Скорой помощи». Папа сказал, что мама жива, но сильно пострадала; ее отвезут в больницу, и он поедет с ней.

Я направилась к своему автомобилю. Беннетт удержал меня. Его лицо до боли знакомо, взгляд дымчато-зеленых глаз – такой же настороженный и непроницаемый, как во время нашей последней встречи на берегу реки Сампит.

– Тебе не стоит садиться за руль. Оставь машину здесь, а я отвезу вас всех в больницу.

Конечно, он прав. Я кивнула, не в силах сказать «спасибо»: язык и губы словно онемели.

Беннетт открыл пассажирскую дверь папиного автомобиля, помог нам сесть и поехал вслед за «Скорой» под глумливый вой сирен.

Пошел дождь. Тяжелые капли падали на развалины дома, оставляли темные пятна на земле, мочили остатки крыши и пола – последнее оскорбление и бесчестье некогда прекрасного и горделивого особняка, в котором мне довелось побывать лишь однажды.

Я повернулась, чтобы еще раз взглянуть на Карроумор, и увидела удивленные лица и незрячие глаза тыкв. Мне вспомнился мой первый приезд сюда, лента, которую мама положила в дупло, и слова, которые я впоследствии прочла.

Возвращайся ко мне, Эллис. Я всегда буду любить тебя.

По щеке потекла горячая слеза. Я и сама не понимала, о ком плачу: о маме, которую никогда толком не знала, или о незнакомце, которого она обещала любить вечно.

Пять

Боль пронизывает тело насквозь; значит, я еще не умерла, но в то же время и не жива. Наверное, я – призрак, застрявший между мирами. А может, это просто сон, и когда я проснусь, все будет как прежде.

Не уверена, что мне этого хочется.

Я помню, как отчаянно рвалась в Карроумор. А еще помню боль; это не та боль, что пульсирует у меня в голове и эхом отдается во всем теле. Словно холодная рука сжимает сердце, затрудняет дыхание. Мне было так же больно, когда я узнала об Эллисе. У меня болит душа, однако на сей раз не из-за него.

Сисси. Боль связана с ней, но я не могу вспомнить, как именно.

Я что-то держала в руке. Да, точно. Мне нужно было кое-что принести в Карроумор. Я не приезжала туда много лет и навещала дом моего детства лишь во сне. Каждый раз мне снился один и тот же сон. Особняк не тронут пожаром; крыша, полы, мебель – все целое и невредимое. Я стояла у двери, готовясь повернуть ручку. На моем рукаве кружевные оборки, а рука маленькая, как у девочки. Но это я, точно я.

Я так и не узнала, что будет, если повернуть ручку. Каждый раз я просыпалась с криком. Мэк старался меня успокоить, однако с тем же успехом можно пытаться вычерпать океан чайной ложкой.

Из-за моих кошмаров Ларкин одержима снами. Она стала настоящим толкователем сновидений. Верила – если разберется в их значении, они прекратятся. Хорошо бы ей это удалось: мы смогли бы вместе прогнать призраков, не дающих мне покоя, и у нас появилось бы нечто общее, помимо цвета волос и формы носа. Возможно, благодаря этой победе Ларкин обретет счастье и наконец откажется от стремления быть похожей на меня.

Я слышу ее голос, и мне становится легче дышать. Ларкин здесь, совсем рядом. Хочется надеяться, что она пришла навестить меня, но я в этом не уверена. Вечная проблема родителей и детей – мы хотим быть вместе и в то же время отталкиваем друг друга. Полагаю, Ларкин считает, это я виновата в том, что произошло с Мэком. Да, пожалуй, так оно и есть.

Она слишком хороша для меня, моя доченька. Господь по ошибке подарил неидеальной матери идеальное дитя, и, кажется, Ларкин всегда это знала. Даже в младенчестве, стоило взять ее на руки, она принималась плакать и успокаивалась, лишь когда ее забирала Сисси или Битти, словно догадывалась, что у меня внутри пустота, которую мне никак не заполнить. Вот что еще объединяет родителей и детей – мы всегда знаем, где болит.

– Мама, ты меня слышишь?

Я пытаюсь разлепить губы, но тело не повинуется. Да, это моя Ларкин. Чувствую ее запах. От нее всегда пахло солнцем и морским воздухом. «От этого так просто не избавиться», – сказала я ей, когда она сообщила, что не будет поступать в университет Южной Каролины, а поедет в Нью-Йорк. А ведь они с Мейбри уже выбрали себе одинаковые покрывала для их комнаты в общежитии.

Конечно, мне не удалось ее удержать. С самого рождения Ларкин была на попечении Сисси и Битти. Она выглядела и вела себя совсем как я, и меня это пугало. А потому я держалась в стороне и подглядывала за ее жизнью из-за кулис. Сисси и Битти оказались отличной заменой; они заслуженно получили все лавры.

Мою руку накрывает теплая, мягкая ладонь: это Ларкин. У нее огромное, любящее сердце. Она умеет искренне и бескорыстно любить. Из-за этой редкой способности те, кому она дорога, считали ее безупречной, и Ларкин сама в это поверила.

Мне хочется попросить у нее прощения, но я не помню за что. Я очень утомлена. Слышен приближающийся звук мотора – это «Мустанг» Эллиса. Нужно во всем разобраться до того, как Эллис приедет за мной.

Я застыла в коридоре у маминой палаты, не замечая снующих людей. Перед глазами все еще стоял образ израненной женщины, неподвижно лежащей на больничной койке: я говорила с ней, держала за руку, надеясь получить хоть какой-то ответ, однако пальцы ее оставались безжизненными.

«Интересно, смерть похожа на сон?» – как-то спросила меня мама. Это случилось после одного из самых тяжелых ее кошмаров – ей приснилось, будто она ночью плывет по реке, совсем одна. Воспоминание потрясло меня, и я в который раз задалась вопросом: как она очутилась в руинах сгоревшего дома? Все-таки я очень мало знаю о своей матери.

В пять лет я случайно выяснила, что женщина, которую я всегда звала Айви, на самом деле моя мама. Я сказала Мейбри и Беннетту, что у меня нет мамы, а они ответили: «Мама есть у каждого». Я в слезах прибежала домой, и Сисси все мне объяснила.

Именно Сисси собирала коробку с завтраком и отвозила меня в школу, именно она ездила со мной за покупками в Чарльстон и организовывала дни рождения. Но моей настоящей мамой была Айви, красивая женщина с такими же волосами, как у меня, которая занималась балетом, пела в барах и на музыкальных фестивалях, сама шила себе яркие наряды в тех же тонах, что и нарисованные ею акварели, висевшие по всему дому. После того разговора я начала называть ее мамой, чтобы все знали, что она моя.

Нью-йоркский психотерапевт как-то спросила, любила ли меня моя мать. Я без колебаний ответила «да». Конечно, любила, я всегда это чувствовала. Мама часто говорила, что любит меня, обычно перед уходом на занятие, концерт или выставку. Сколько бы я ни просила, она никогда не брала меня с собой, говоря, что я должна найти собственные мечты, а ее мечты слишком печальны, чтобы ими делиться. Из-за этого мама казалась мне еще более загадочной и притягательной. Когда терапевт спросила меня, из-за чего она так тосковала, я не смогла найти ответ. И до сих пор не могу.

Я никогда не сомневалась в ее любви, как не сомневалась в любви Сисси или Битти. Я до сих пор работаю с терапевтом, пытаясь выяснить, как трем любящим женщинам удалось довести меня до такого состояния.

– Ларкин!

Я вздрогнула и оглянулась.

– Это ты! – Мейбри совсем не изменилась – так же на голову выше меня, та же гибкая фигура, те же черные волосы, тот же загар.

Я хотела было спрятаться от нее в маминой палате, но решила, что не имеет смысла избегать неизбежного: Мейбри всегда добивалась своего. Поэтому я криво улыбнулась и по-дурацки помахала ей рукой.

Не обращая внимания на мою неловкость, она на удивление сердечно обняла меня. Я уткнулась лицом в зеленую медицинскую форму. Отец говорил, Мейбри работает медсестрой в операционной, однако мне как-то не пришло в голову, что я могу встретить ее здесь. Она отстранилась и оглядела меня, точь-в-точь как Сисси.

– Выглядишь сногсшибательно.

– Ты тоже. – Я отвела глаза, смущенная ее пристальным взглядом.

– Мне очень жаль, что с твоей мамой случилось несчастье.

Я кивнула, ожидая разговора об извинениях, которые я ей задолжала. Через девять лет слишком поздно просить прощения. Я украдкой взглянула на нее, высматривая шрам на виске.

– Не волнуйся, волосы все прикрывают, – засмеялась Мейбри.

– Я приходила к тебе в больницу. После того… случая. Хотела убедиться, что все в порядке, но тебя уже выписали.

Мейбри взяла меня за руку.

– Я знаю и все понимаю. Жаль только, что за девять лет ты ни разу не позвонила, не написала и не зашла в гости. У меня родился сын. Ему четыре года, и он точная копия Беннетта, бедный малыш. – Она выпустила мою руку, ее лицо стало серьезным. – Не думала, что те события разлучат нас навсегда. Ты же знаешь, я не умею долго злиться. На сердитых воду возят.

Зато я умею. Я взглянула на нее, такую умиротворенную и довольную. Ее жизнь сложилась идеально, как она и планировала. В моей душе шевельнулось негодование. Возможно, не только я должна извиняться за то, что ей довелось пережить и из-за чего мне пришлось изменить всю мою жизнь.

Я махнула рукой в сторону зала для посетителей.

– Мне пора. Мы ждем новостей от маминого врача… – Я не стала заканчивать предложение, не в силах объяснить, что на самом деле злюсь на себя прежнюю, на глупую и наивную девчонку, от которой уже почти десять лет пытаюсь избавиться.

– Да, конечно. Несмотря на обстоятельства, я все равно рада тебя видеть. Если что-то понадобится, только скажи. Я живу на Принс-стрит, рядом с родителями. Ничего выдающегося, не то что ты в Нью-Йорке. – Мейбри улыбнулась, и я едва не расплакалась, вспомнив, какими мы были, прежде чем сияющий прожектор судьбы испепелил наши детские грезы.

Я повернулась, чтобы уйти, однако от Мейбри так просто не отделаться.

– Ты уже написала свой великий роман, достойный Пулитцеровской премии? Я присматриваю себе выходное платье. Помнишь, ты обещала взять меня на церемонию награждения.

Меня едва не стошнило прямо на больничный линолеум: переживания последних суток наконец дали о себе знать. И почему окружающие помнят лишь самые позорные моменты твоей жизни? Например, как я репетировала благодарственную речь, которую никогда не произнесу.

– Я лучше пойду, – пробормотала я, оставив ее вопрос без ответа, и быстрым шагом направилась в зал для посетителей.

Папа с Беннеттом увидели меня первыми, и улизнуть незамеченной мне не удалось. Оба встали, отрезав путь к бегству. Взглянув на них, я тут же подумала, сколько всего пропустила, живя в Нью-Йорке.

Я собиралась уйти под предлогом, что мне нужно выпить кофе, но в этот момент из кабинета вышел мамин доктор, по-видимому, уже переговоривший с папой. Я решила догнать его и расспросить, однако передумала. Прежняя Ларкин именно так бы и поступила. Я вечно путала настырность и грубость с самоуверенностью, и эту привычку оказалось непросто искоренить.

В результате я уселась на стул, старательно избегая взгляда Беннетта и обратив все внимание на папу.

– Что сказал доктор?

Папа выглядел старше своих пятидесяти восьми. В безжалостном свете флюоресцентной лампы его загар казался желтым. У него был вид человека, волнующегося за жену, за любимую женщину. Мы оба знали, что это не так.

– Нужно набраться терпения и ждать. У нее трещина в черепе, сломаны кости таза, множественные переломы руки и стопы. Еще рано говорить о том, как будут развиваться события. Я хочу перевезти ее в специализированный травматологический центр, но хирург сказал, что нужно повременить. Здесь у них есть необходимое оборудование и персонал для ухода за больными с такими травмами.

Его слова отскакивали от меня, будто дротики с тупыми наконечниками. Жаль, что здесь нет Сисси и Битти: они удалились в кафетерий. Прежде чем уйти, Сисси купила в автомате пирожное «Малышка Дебби» и сунула мне, заявив, что я должна поесть. Некоторые вещи остаются неизменными.

Папа откашлялся.

– Доктор говорит, до завтра не стоит ждать вестей, так что нам лучше вернуться по домам и отдохнуть. – Он потер затылок, как обычно делал, когда не решался смотреть мне в глаза. – Поеду домой, приму душ. Я со вчерашнего дня ничего не ел, но есть совсем не хочется. – Он заставил себя взглянуть на меня. – Может, поедешь со мной?

Я отрицательно покачала головой.

– Лучше останусь здесь, вдруг что-то изменится. – Я показала ему пирожное. – Съем, если проголодаюсь.

– Ну хорошо. – Папа засунул руки в карманы брюк. – Если что, звони. – На мгновение мне показалось, будто он хочет поцеловать меня в лоб. К счастью, он этого не сделал. – Ты идешь? – спросил он у Беннетта.

Тот покачал головой.

– У Мейбри скоро закончится смена. Я поеду с ней. – Беннетт вынул из кармана ключи от автомобиля и отдал их папе. – Потом зайду к вам, заберу машину.

Папа кивнул и, еще раз сказав «до свидания» куда-то поверх моей головы, вышел.

– Спасибо большое, что привез меня сюда, – обратилась я к Беннетту, – но если ты собираешься ждать сестру, я лучше посижу где-нибудь в другом месте.

Я начала вставать, но он удержал меня за руку.

– Да ладно тебе, Ларкин. Столько времени прошло. Мы оба взрослые люди, пора уже сесть и поговорить о том, что случилось и почему ты уехала, даже не попрощавшись.

Ты сам знаешь почему.

– Нет, не пора.

Он остался сидеть, спокойно глядя на меня зелеными глазами, как будто вовсе и не был свидетелем самого худшего момента в моей жизни и не ожидал с нетерпением его неизбежного наступления.

– Кстати, отлично выглядишь.

– Хочешь сказать, я больше не жирная. – Слова сами собой сорвались с языка.

Беннетт даже не моргнул.

– Я всегда считал тебя красавицей.

На мгновение я лишилась дара речи.

– Так думали только ты и Сисси. – Я взглянула на пирожное «Малышка Дебби» и положила его на столик.

Сисси вечно пичкала меня едой, надеясь заглушить разочарование и неуверенность в себе и пытаясь заполнить пустоту, вызванную отсутствием матери. Мне понадобилось два года работы с психотерапевтом, чтобы это понять.

– Пойду в кафе. Передай Мейбри – как только маме станет легче, я тут же вернусь в Нью-Йорк. Вряд ли у меня найдется время зайти в гости.

Выражение лица Беннетта не изменилось, но зеленые глаза смотрели холодно и оценивающе. В детстве его взгляд служил для меня своего рода барометром: по нему я определяла, что зашла слишком далеко. Некоторое время после отъезда я по-прежнему искала его взгляда в трудных ситуациях, теперь же все изменилось. Я стала совершенно другим человеком и научилась объективно оценивать свои поступки. Меня до сих пор воротит от воспоминаний о прошлом.

– Передам. Она живет в квартале от твоих родителей. Уверен, ты сможешь найти окошко в расписании, чтобы заскочить к ней на пару минут.

Я не сомневалась – несмотря на радушный прием, Мейбри на самом деле не хочет меня видеть. По крайней мере, я бы на ее месте не хотела.

– Что ты знаешь обо мне и моем расписании? – огрызнулась я и снова поежилась под его бесстрастным взглядом.

– Она сказала тебе, за кем замужем? – спросил Беннетт.

Хорошо, что мой желудок пуст, иначе меня бы точно стошнило.

– Нет, не говорила.

– Ее мужа зовут Джонатан Хоупвелл. Славный парень. Они познакомились в медицинском училище. Мало ли, тебе интересно.

Беннетт явно пытался донести до меня информацию, которую, по его мнению, я хочу узнать. Я притворилась, что мне ни капли не интересно, и равнодушно кивнула.

– Ясно. Спасибо.

– У тебя кто-нибудь есть в Нью-Йорке?

– Нет. Я слишком занята на работе.

– Кто бы мог подумать. – Беннетт зажал ладони между коленями – верный знак, что он еще не все сказал. – Ты по-прежнему узнаешь любую песню с первых нот?

Если бы мама не лежала в коме, я бы рассмеялась. Правда, похоже, я забыла, как это делается.

– Нет, – солгала я. – Уже нет. – На ум пришел вопрос, не дававший мне покоя. – Почему ты вчера приехал в Карроумор вместе с папой?

В коридоре послышались шаги. Вошли Сисси и Битти. В руках у Сисси был поднос, на котором лежали обернутые в пленку куски пирога, пончик, брауни, две жареные куриные ножки и яблоко. Яблоко – это вклад от Битти, не иначе.

Беннетт встал и приветствовал пожилых дам.

– У Мейбри закончилась смена. Пойду к ней, – сказал он мне. – Позвоню попозже, расскажешь, как дела у Айви. Скорее всего, моя мама принесет вам чего-нибудь вкусненького, если уже не принесла.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Я, наверное, останусь у Мейбри на ужин. Если заглянешь в гости, все тебе расскажу. – Он торжествующе улыбнулся, попрощался и ушел, не дав мне возможности возразить.

Сисси расставила еду на кофейном столике, сняла крышки с каждого контейнера и положила пластиковые вилки.

– Ты, должно быть, умираешь от голода. Нужно поесть, чтобы набраться сил.

Я взяла яблоко и придвинула к ней пончик.

– Могу сказать тебе то же самое. С тех пор как мы нашли маму, вы обе так ничего и не ели.

Сисси и Битти без восторга взглянули на сладости.

– Не смогу проглотить ни кусочка, – призналась Битти. – Просто когда мы заботимся о тебе, нам не так тревожно за нашу дорогую Айви.

Сисси мрачно взглянула на нее, явно собираясь выдать резкость, но тут в зал вошла медсестра. В руках она держала коричневый бумажный пакет.

– Вы родственники Айви Ланье?

Я поднялась с места.

– Я ее дочь. С ней все в порядке?

– Пока без изменений. Я принесла личные вещи вашей мамы, украшения и одежду. Наверное, вы захотите забрать их.

– Да, спасибо большое. – Я взяла у нее пакет и расписалась в ведомости.

Когда медсестра ушла, я снова опустилась на стул, а Сисси и Битти сели по бокам. Пакет оказался очень легкий, будто пустой. Я вспомнила сандалии, которые были на маме, – наверное, они внутри.

– Откроешь? – поинтересовалась Битти.

– Думаешь, это правильно? – нахмурилась Сисси. – Когда Айви придет в себя, она не обрадуется, узнав, что мы рылись в ее вещах.

Битти пренебрежительно сморщила нос.

– Мэк забрал ее сумочку, так что ничего ценного мы украсть все равно не сможем. Я считаю, пакет нужно открыть – вдруг найдем какую-нибудь зацепку, почему Айви поехала в Карроумор.

– Это всего лишь одежда, Битти. Какие там могут быть зацепки? – Сисси потянулась за пакетом, но я не выпустила его из рук.

– А вдруг там записка? В любом случае нужно проверить. – Просто уму непостижимо: вечно мне приходится быть судьей между этими женщинами. Всю жизнь дружат и всю жизнь препираются.

– Точно, – подтвердила Битти, забирая пакет. – Вот Ларкин меня понимает. Верно, малышка? – И, не дожидаясь ответа, она принялась открывать пакет.

– Это я должна его открыть. Айви – моя дочь. – На глаза Сисси навернулись слезы.

Битти бросила на нее взгляд, который мне не удалось расшифровать.

– Я рада, что могу подменить тебя в этом нелегком деле. – Она открыла пакет и заглянула внутрь. – Здесь только ее одежда и сандалии. А еще вот это. – Она выудила со дна какой-то предмет.

– Лента, – произнесла я.

Сисси выхватила ее у Битти из рук и расправила у себя на коленях, так что мы смогли прочесть надпись:

Я знаю про Маргарет.

На ткань упала капля, смазав букву «М». Сисси не подняла голову и не попыталась вытереть слезы, падающие на ленту и превращающие ее в чернильную реку.

– Она имела в виду бабушку Маргарет? – уточнила я.

Обе долго молчали. Наконец Битти утвердительно кивнула.

– Думаю, да.

Я встала и в упор посмотрела на пожилых дам. Я знала и любила их всю жизнь, но сейчас они показались мне чужими.

– Что про Маргарет? Что она знает про Маргарет?

Сисси обменялась взглядом с подругой.

– Точно не знаю. Маргарет была как луна, сияющая в небе. Все ее любили.

– Но почему мама написала это на ленте и отвезла в Карроумор?

– Спросим, когда она очнется, ладно? – Сисси слабо улыбнулась и с трудом поднялась, ухватившись за ручки кресла. – Пойду попудрю носик. Извините меня.

Я смотрела ей вслед. Ее волосы в искусственном свете казались не серебряными, а просто седыми, движения замедлились, плечи согнулись, будто она давно уже несет непосильную ношу, но только сейчас почувствовала ее тяжесть.

Битти тоже встала.

– Такое ощущение, что мочевой пузырь с годами становится все меньше и меньше. Зайду-ка я в дамскую комнату. Если мне удастся уговорить Сисси поехать домой, мы попросим Мейбри подвезти нас. Позвоню попозже, расскажешь, как мама.

Она чмокнула меня в щеку и вышла, оставив после себя аромат «Росы юности»[8] и стойкое ощущение дежавю.

Шесть

Мама поцеловала Сисси в щеку. Вокруг глаз миссис Пернелл залегли тревожные морщинки. Будучи супругой пастора-методиста, она разрывалась между необходимостью воспитывать детей в духе церкви и горячей материнской любовью и в результате проявляла удушающую строгость вперемежку с не менее удушающими объятиями.

– Позвони мне, как только приедешь к миссис Хардинг, слышишь, Сессали? Междугородние звонки стоят дорого, поэтому оставь рядом с телефоном четвертак. Если предложишь деньги, она, разумеется, не возьмет, а так у нее не будет выбора. Ты же знаешь, мы не хотим чувствовать себя обязанными.

Миссис Пернелл, поджав губы, поправила пикейный воротник на простом коричневом платье дочери. Туго затянутый пояс врезался Сисси в ребра, не давая вздохнуть, иначе она бы набрала воздуха в грудь и постаралась успокоить маму – после разговора с миссис Дарлингтон та вся на нервах. Мама Маргарет ничего не объясняла и не просила; она просто изложила свои планы для дочери и ее лучших подруг, подразумевая, что за разрешением от родителей девочек дело не станет. Дарлингтонам не принято отказывать, и мамы Сисси и Битти не решились ломать устои.

– Да, мама, – выдавила Сисси.

Услышав звук мотора, она едва не упала в обморок от нетерпения. Неужели родители действительно меня отпустили? Пока не сяду в машину и та не поедет в сторону Миртл-Бич, не поверю.

Младший брат Ллойд нес чемодан с инициалами Сисси – подарок Маргарет. Битти получила точно такой же. Это самая прекрасная вещь, которой Сисси доводилось владеть. Она до сих пор не верила своему счастью. Мама и бабушка подарили ей на выпуск стеганое одеяло, но этот подарок безнадежно мерк по сравнению с изящным чемоданом из темно-коричневой кожи.

Миссис Пернелл спустилась с крыльца, крепко держа дочь под руку. Сисси боялась, что мама так и не найдет в себе сил разжать пальцы. Увидев Маргарет за рулем кабриолета «Линкольн Космополитен», она еле сдержалась, чтобы не вырваться и не побежать навстречу. Маргарет, как всегда, неотразима – вылитая Лорен Бэколл[9]. Модные солнечные очки вполлица лишь подчеркивали ее красоту, бирюзовый шелковый платок под цвет глаз не мог скрыть золотое сияние волос.

Маргарет ослепительно улыбнулась и помахала рукой. Миссис Пернелл крепче стиснула запястье дочери.

– Привет, Сисси! – крикнула Битти с заднего сиденья.

Мама терпеть не может это прозвище. Сисси прошиб холодный пот.

– Здравствуйте, миссис Пернелл. Рада вас видеть. – Маргарет взглянула на них поверх очков. – Ллойд, будь добр, поставь чемодан на заднее сиденье рядом с Битти. – И она вновь обезоруживающе улыбнулась, заставив мальчика покраснеть.

– Тебе не обязательно ехать, Сессали, – тихо произнесла мама, положив руки Сисси на плечи. – Если тебя пригласила Маргарет Дарлингтон, это не означает, что ты не можешь отказаться.

– Но я действительно хочу поехать, – возразила Сисси. – Пожалуйста, не волнуйся, мама. Ты хорошо меня воспитала. Мне уже восемнадцать, и я умею себя вести. – Она ободряюще улыбнулась. – Помнишь, прошлым летом миссис Дарлингтон отправила нас в лагерь юных домохозяек в Оушен Драйв-Бич? Мы вели себя как благовоспитанные леди, директриса даже прислала тебе письмо. Так что вам с папой не о чем беспокоиться. Кроме того, тетя и дядя Маргарет за нами присмотрят.

Сисси чувствовала, как мамино недовольство растет с каждой минутой – вероятно, из-за Маргарет в шикарном платке и солнечных очках за рулем роскошного кабриолета. Должно быть, маме кажется, будто сам дьявол явился к ним на порог, чтобы утащить ее дочь в ад.

Миссис Пернелл нахмурилась, и Сисси пожалела, что заикнулась про родственников Маргарет. Дядя Милтон был другом Хантингтонов из Коннектикута, купивших девять тысяч акров земли неподалеку от Паули-Айленда, чтобы миссис Хантингтон могла зимой поправлять там здоровье и выставлять свои скульптуры. На тех землях когда-то располагались четыре рисовые плантации, и это уже само по себе плохо, к тому же Хантингтоны – янки. Говорят, во время войны они сочувствовали нацистам и даже помогали доставлять подводные лодки к побережью Южной Каролины; такое вполне возможно, ведь их земли находятся прямо на берегу Атлантического океана. Конечно, тому нет никаких доказательств, однако люди вроде Пернеллов, считающие, что выезжать куда-то на сезон – пустая блажь, охотно верили самым диким слухам.

– Они вполне достойные люди. Миссис Хардинг – сестра миссис Дарлингтон. Господь не благословил их детьми, поэтому они будут рады племяннице и ее подругам. Можно сказать, мы делаем доброе дело.

Сисси не стала упоминать, что бездетность тети Дот, скорее всего, не случайна. Маргарет видела на тетином туалетном столике книгу активистки Маргарет Сэнгер[10]. Якобы наткнулась на нее ненароком, пока искала карандаш, но Сисси подозревала, что это не совсем так.

Тем не менее они поступили сознательно и рассказали о книге маме Битти. Та разъяснила им, что к чему, и прибавила: девушки ни при каких обстоятельствах не должны упоминать имя Маргарет Сэнгер перед родителями, иначе их больше никогда никуда не отпустят.

– Я взяла Библию, миссис Пернелл, – подала голос Битти с заднего сиденья, – так что по вечерам мы будем молиться вместе.

Мама Сисси немного расслабилась, а потом поправила дочери шляпку – уродливое сооружение из соломы и сухих цветов, призванное предохранить кожу от солнца. Сисси считала, что эта шляпа годится разве что для огородного пугала, но все равно надела ее, лишь бы мама была довольна.

– Как мило с твоей стороны, Марта. – Мама единственная называла Битти ее настоящим именем. – Уверена, Сессали тоже тебе очень благодарна.

Она взглянула на Маргарет, ожидая подобаю- щего ответа, но та была занята – красила губы помадой.

Воспользовавшись секундной заминкой, Сисси открыла пассажирскую дверь и поспешно уселась в машину. Ллойд рассеянно махнул рукой сестре, не сводя глаз с Маргарет. Сисси помахала ему, но тут же отвернулась, заметив, что мама поднесла руку к губам, будто вот-вот заплачет.

– И не забудь сделать много фотографий! – крикнула миссис Пернелл ей вслед, вымученно улыбаясь.

– Ты правда взяла Библию? – спросила Сисси у Битти, когда машина тронулась.

– Да, на случай, если твоей маме понадобится убедительный аргумент. Я же не собиралась ей лгать.

Сисси запрокинула голову и рассмеялась. Маргарет нажала на газ, и машина помчалась на север по Семнадцатому шоссе.

Когда Джорджтаун скрылся из виду, Маргарет притормозила у обочины.

– Сессали Пернелл, где ты взяла эту шляпу? – осведомилась она, глянув на Сисси поверх очков.

– Мама дала. Ты же знаешь, я мгновенно покрываюсь веснушками. Еще не хватало вернуться домой черной, как негритянка.

– А так ты похожа на монашку. Я не могу позволить, чтобы ты явилась в Миртл-Бич в этом убожестве.

Маргарет протянула руку к шляпке, но Сисси отстранилась.

– Что? Ты же не всерьез…

– И правда, Маргарет, – вмешалась рассудительная Битти, – пусть Сисси остается в шляпе, пока мы не доберемся до дома твоей тети. А когда пойдем на пляж, купим ей новую.

Маргарет повернулась к подругам с ослепительной улыбкой, вызвавшей у Сисси недоброе предчувствие.

– Ну что, вы готовы к самому главному и потрясающему сюрпризу?

Девушки переглянулись. Битти спокойно воспринимала сюрпризы от Маргарет – по мнению миссис Пернелл, исключительно благодаря «несознательной жизненной позиции» ее родителей. Сисси же не сомневалась – выходки Маргарет приведут ее прямиком в геенну огненную (еще одно мамино выражение).

– Всегда готовы, – бодро ответила Битти и крепко сжала плечо Сисси, давая ей понять – они заодно. Правда, даже вдвоем им не выстоять против Маргарет Дарлингтон.

– Тетя Дот думает, что мы приедем в Миртл-Бич на следующей неделе! Они с дядей Милтоном до середины мая в своем доме в Коннектикуте. Разумеется, мама не в курсе. Я предупрежу тетю Дороти перед отъездом – она обожает секреты! Так что дом в нашем полном распоряжении, и никто не будет стоять у нас над душой! Разве не великолепно?!

Будь на месте Маргарет кто-то другой, Сисси тут же указала бы на недостатки этого плана. Но Маргарет принадлежит к семье Дарлингтонов, чем очень гордится, а значит, удача на ее стороне.

Сисси и Битти снова переглянулись. Сисси хотела было заявить, что так нельзя: мама ей поверила, а это – самое худшее предательство, какое только можно придумать, однако гневная отповедь так и осталась непроизнесенной. Ей вспомнилась лента, которую она положила в Древо Желаний, написав на ней самое что ни на есть тривиальное желание восемнадцатилетней девушки: «Я хочу выйти замуж за идеального мужчину – красивого, доброго, с хорошими перспективами, и моя любовь к нему будет бесконечна».

Сисси написала это в пику Маргарет. Желания наследницы семейства Дарлингтонов всегда исполнялись, поэтому ей хотелось, чтобы ее подруги мыслили шире, мечтали о большем. Сама Сисси не видела смысла предаваться пустым мечтам: ее мир слишком мал, ограничен и практичен. Скорее всего, в богатом словарном запасе Маргарет (и в английском, и во французском; она прекрасно владела обоими языками) последние два слова отсутствуют вовсе.

Поэтому, вместо того чтобы заставить Маргарет развернуть машину, Сисси принялась снимать свою чудовищную шляпу.

– Может, мне никогда больше не представится возможность пожить в свое удовольствие. Нужно ей воспользоваться.

Не думая о последствиях, она швырнула шляпу на обочину. Маргарет восторженно взвизгнула и захлопала в ладоши.

– Давай-ка накрасим тебя немного. Не понимаю, почему твоя мама возражает против помады.

Прежде чем Сисси успела отказаться, Маргарет приподняла ее лицо за подбородок и достала позолоченный тюбик. Закончив, она протянула Сисси льняной носовой платок и показала, как промокнуть губы.

– Это «Несомненно красный» от «Ревлон». Я увидела рекламу в журнале «Вог» и уговорила маму купить. Смотрится просто божественно. – Маргарет забрала у Сисси платок и протянула зеркальце. – Видишь?

Сисси взглянула в зеркало и с удивлением обнаружила незнакомку с всклокоченными волосами и алыми губами. Вроде бы я и в то же время не я.

– По-моему, этот оттенок Сисси идет больше, чем тебе, Маргарет, – заметила Битти.

– Ты права. – Маргарет закрыла тюбик и положила его Сисси в сумочку. – Вот, дарю.

– Я не могу…

– Еще как можешь. У меня остался «Неистовый розовый», так что с ненакрашенными губами ходить не буду.

– Возьмешь мой платок? – предложила Битти, развязывая узел под подбородком.

– Нет, спасибо. Мне нравится, как ветер раздувает волосы.

– Вот и прекрасно, – удовлетворенно объявила Маргарет. – Я рада, что теперь все довольны. – Не дожидаясь ответа подруг, она взялась за руль и развернула машину.

В эту минуту Сисси возненавидела Маргарет за то, что та заставляет ее притворяться кем-то другим, и одновременно полюбила еще сильнее – по той же причине.

Лишь много позже, когда нельзя уже было ничего исправить, Сисси вспомнила: Маргарет написала на ленте то же самое, что и она.

Маргарет что есть сил давила на газ, и в результате они приехали в Миртл-Бич гораздо раньше, чем планировали. Несмотря на то что Сисси всю дорогу крепко держалась за дверь, Маргарет не сбавляла скорость – ни ради спокойствия пассажиров, ни ради собственной безопасности. Ее ни разу не оштрафовали: каждый встреченный ими полицейский либо знал Дарлингтонов, либо тут же сдавался под влиянием обаяния Маргарет.

Битти сидела сзади, положив подбородок на спинку переднего сиденья, слушая шум ветра и песни Тони Беннетта[11] и Нэта Кинга Коула[12] по радио. Сисси пыталась расслабиться: ей хотелось нежиться под теплым солнцем, не думая о веснушках, и наслаждаться неизведанным чувством свободы (раньше она никуда не выезжала без взрослых). Все равно что купаться в океане в феврале – вода еще недостаточно прогрелась, но воздух слишком теплый, чтобы просто сидеть на пляже. Ощущения были настолько приятными, что даже тревожно, однако в Сисси проснулся задор.

– Кто-нибудь хочет «Тутси-ролл»? – Битти протянула коричневый бумажный пакет. – Я захватила с собой на всякий случай.

– Вот спасибо. – Маргарет взяла батончик и положила к себе на колени. – Мама запрещает мне есть сладкое. Говорит, вредно для зубов и фигуры. Надо будет предъявить ей тебя, Битти. Ты каждый день жуешь эти батончики, и ничего. Если бы я столько ела, то была бы размером с дом.

– Между прочим, съедая «Тутси-ролл», ты совершаешь акт патриотизма, ведь эти батончики спасли наших моряков в битве при Чосинском водохранилище. – Битти с удовольствием откусила кусочек.

– Как это? – спросила Маргарет, и между изящными бровями пролегла недоуменная морщинка.

– Разве не знаешь? Наши моряки попали в окружение в районе горного водохранилища между Китаем и Северной Кореей. У них не осталось ни еды, ни боеприпасов, а когда им наконец сбросили с самолета посылку, там оказались только «Тутси-роллы»! Было так холодно, что они смерзлись, но наши ребята все равно их съели и благодаря этому не умерли от голода. Более того, хорошенько разжевав их, они заделали дыры в бортах и в остальном вооружении, выбрались на побережье и дождались эвакуации.

– Не хочу показаться непатриотичной, но нет, спасибо, – подала голос Сисси, беспокоясь за помаду.

Догадавшись, о чем она думает, Битти пренебрежительно закатила глаза.

По дороге Сисси вполуха слушала разговоры Битти и Маргарет и даже иногда рассеянно кивала, но мысли ее были далеко. «Кто же эта незнакомка, едущая с распущенными волосами в кабриолете и красящая губы ярко-красной помадой?» – удивленно спрашивала она себя и не находила ответа.

Мимо проплывали поля, ветхие лачуги и амбары. Изредка мелькали сельские коттеджи с недавно побеленными оградами. Ветер нес с собой ароматы лета, свежескошенной травы и сушеного сена, но сильнее всего чувствовался запах реки и болот, витающий над Джорджтауном и округом Хорри.

Ллойд как-то пошутил, что вены на маминых ногах напоминают карту равнинных земель со всеми реками и ручьями. Сисси рассмеялась, и за это ее отправили спать без ужина, но даже теперь, взглянув на карту, она не могла сдержать улыбку.

Доехав до Мэйн-стрит в Миртл-Бич, Маргарет сбавила скорость и, вовремя включив поворотник, свернула на бензоколонку «Эссо».

– Последние несколько миль мы ехали практически с пустым баком, но я была уверена, что мы продержимся до заправки.

Подруги переглянулись, и Битти язвительно прошептала: «Ну еще бы».

К ним подошел заправщик. Краснея от ощущения помады на губах, Сисси вышла из машины.

– Возьму нам кока-колу. Сейчас вернусь.

Рядом с бензоколонкой в тени широкого навеса стояли лоток с мороженым и ярко-красный автомат с кока-колой. Сисси принялась рыться в сумочке в поисках четвертаков и едва не наткнулась на молодого человека в мятых брюках цвета хаки. Тот колотил ладонью по автомату, словно это корова, которую нужно отогнать.

Помада придала Сисси храбрости.

– Прошу прощения. – Она обошла незнакомца и повернула серебристый рычажок. Через мгновение автомат задребезжал, раздался щелчок, и дверца открылась.

– Ну ничего себе, – восхищенно произнес молодой человек, забирая свой напиток, и взглянул на Сисси сине-зелеными глазами, в которых впору утонуть.

Сисси решила, что просто улыбнется и уйдет, оставив его недоумевать, кто эта загадочная незнакомка, однако еще не приноровилась к своему новому «я».

– Меня младший брат научил. Он у нас сообразительный, – поделилась она.

Юноша улыбнулся. Его улыбка оказалась столь же притягательной, как и глаза, а ровные зубы и ямочка на подбородке лишь добавили ему привлекательности.

– Должно быть, острый ум – ваша фамильная черта.

Сисси не могла оторвать от него взгляда, лихорадочно соображая, что ответить. Щеки пылали от смущения. Жаль, Маргарет осталась в машине: она способна поддержать разговор с кем угодно. «Впрочем, хорошо, что ее здесь нет, – подумала Сисси, – иначе этот красивый молодой человек просто не обратил бы на меня внимания».

– Меня зовут Бойд, – произнес он, протягивая руку. – Я из Чарльстона, возвращаюсь домой из Виргинского университета. Только что закончил годичную стажировку по семейной медицине. Остановлюсь на несколько дней в Миртл-Бич у младшего брата. Он получил диплом юриста. Думаю, нам обоим не мешает отдохнуть. Кажется, я не отдыхал с тех самых пор, как вернулся из армии в сорок пятом. – Его улыбка слегка потускнела. – Простите, я совсем вас заболтал. Если рядом хорошенькая девушка, мне не остановиться.

Сисси покраснела.

– Рада познакомиться, Бойд. – Их пальцы соприкоснулись.

У нее перехватило дыхание, и она поспешно отдернула руку.

Бойд внимательно смотрел на Сисси, словно видел, какая она на самом деле, если не брать в расчет яркую губную помаду и растрепанные волосы.

– Мы остановились на пару недель в пансионе на Североокеанском бульваре. Может, захватите с собой подругу и сходим потанцуем?

Сисси почувствовала себя не в своей тарелке. Папа с мамой никогда не отпустили бы ее на танцы с молодым человеком, с которым она познакомилась на бензоколонке, тем более если им ничего не известно о его родителях.

– Я не…

– Простите, я смутил вас, – спокойно сказал Бойд. – Вы хорошо воспитаны, к тому же совсем меня не знаете. Просто я воевал на Тихом океане, а на войне люди забывают о манерах. Я никого не знаю в Миртл-Бич, кроме своего брата, и вообще с трудом понимаю, как меня сюда занесло, а теперь увидел красивую девушку и тут же потерял голову. Можно я загляну к вам в гости и познакомлюсь с вашими родителями?

Сисси представила, как он придет к ним домой и увидит Маргарет. Или узнает, что они живут одни, без взрослых. В любом случае это будет катастрофа.

– Извините, но нет. Всего хорошего. – И она поспешно направилась к машине.

Отойдя несколько шагов, Сисси украдкой оглянулась, ожидая, что Бойд уже отвернулся и открывает кока-колу, однако он с улыбкой смотрел ей вслед, прищурив сине-зеленые глаза.

– Ну и где наша кока-кола? – поинтересовалась Битти.

– Автомат сломан. – Сисси уселась на сиденье и принялась расправлять складки платья, лишь бы не смотреть на подругу: Битти всегда безошибочно чуяла ложь. – Давайте доберемся до дома тети Дот и решим, чем будем ужинать. Наверное, она отпустила прислугу на время своего отсутствия, поэтому придется справляться самостоятельно.

– Отличный план, – заявила Маргарет, заводя мотор. – Мама ни за что бы не позволила мне готовить самой, но вместе мы что-нибудь придумаем.

Битти рассмеялась. Сисси оглянулась на бензоколонку, надеясь еще раз увидеть Бойда, однако тот уже ушел.

Семь

До отъезда в Нью-Йорк я жила в историческом районе Джорджтауна, то у родителей на Дюк-стрит, то у Сисси на Ривер-стрит. Оба здания старой постройки; дом Сисси – времен Гражданской войны, а родительский – начала двадцатого века, со скрипучими полами и множеством укромных уголков, идеальных для игры в прятки. И там и там у меня была своя комната с бледно-желтыми стенами (мой любимый цвет) и высокой кроватью под балдахином.

Правда, у Сисси мне нравилось больше, чем у мамы с папой. Именно туда я заходила после школы, чтобы перекусить и сделать уроки. Именно туда я приводила друзей, в основном Мейбри и Беннетта, хотя они жили на Принс-стрит, рядом с моими родителями. Именно туда я приходила, когда мама увлекалась очередным хобби и решала открыть сердце чему-то новому. Иногда она настолько погружалась в себя, что забывала приготовить ужин или прийти на школьный концерт. Сисси сердилась на нее, но я понимала – мама просто охотится за мечтами, и не обижалась, потому что знала – когда-нибудь она научит меня, как поймать мою собственную мечту.

Мамины увлечения иногда бывали безобидны и даже полезны – например, однажды она превратила библиотеку в художественную мастерскую и писала пейзажи, и еще как-то раз сшила новые занавески для гостиной. А вот увлечение скрипкой оказалось недолговечным, потому что из-за маминых занятий у папы болела голова. Он не мог расслышать чудесную мелодию, ускользающую от неопытных пальцев. Поэтому мама перестала играть на скрипке, но нам с ней было довольно и того, что мы слышали музыку, невзирая на ошибки.

Мамино состояние оставалось без изменений. Доктор уверил нас, что до завтра новостей ждать не стоит, поэтому я отправилась к Сисси, несмотря на папин взгляд, преисполненный надежды, и настойчивые уговоры Битти.

В качестве утешения Сисси пригласила папу на ужин. Она приготовила жареного цыпленка, масляные бобы и кекс, на которые ни у кого не было аппетита, и поставила на стол свой лучший фарфоровый сервиз и фамильное серебро. Они с Битти завели разговор о моей жизни в Нью-Йорке, но я отвечала в основном односложно, так что вскоре мы молча сидели над нетронутыми блюдами, лишь изредка раздавался скрип вилки по фарфору.

Наконец я отставила тарелку, проглотив всего несколько кусочков. Есть совсем не хотелось; желудок сжимался от тревоги за маму.

– Кто такой Эллис? – по привычке обратилась я к Битти – из всех троих она первой отвечала на мои вопросы.

Папа уставился в тарелку. Битти многозначительно переглянулась с Сисси. Стало ясно – я взламываю хрупкий тайник маминого прошлого, о котором не знала и не хотела знать, пока не увидела маму лежащей под прогнившим полом Карроумора.

– Поешь еще немного. – Сисси зачерпнула из миски большую ложку салата и положила мне на тарелку. – Ты же любишь мой картофельный салат. А вот шоколадные брауни – когда-то ты могла съесть целое блюдо, помнишь? Я всегда держу тесто в морозилке, на случай если ты вдруг нагрянешь.

Сисси в своем репертуаре: пытается отвлечь меня лакомствами, как будто едой, словно штукатуркой, можно заделать трещины в моей жизни. Только вот штукатурка со временем осыпается, а трещины никуда не исчезают, показываясь на глаза, когда этого совсем не ожидаешь. Прямо как сейчас.

– Слишком волнуюсь за маму, чтобы есть. Может, попозже. Так кто такой Эллис?

И снова никто мне не ответил.

– Где ты услышала это имя? – наконец спросила Битти.

– Не услышала, а увидела. На ленте, которую мама положила в Древо Желаний, когда я была маленькой. Я вытащила ее, чтобы узнать, что там написано, и не вспоминала об этом до вчерашнего дня. – Я не стала говорить, что именно мама написала на ленте. Пусть тайна остается тайной.

– Эллис Элтон был первым мужем твоей мамы, – еле слышно произнесла Битти.

Папа по-прежнему смотрел в тарелку. В тишине раздавалось лишь тиканье часов в прихожей и стук моего сердца. Я попыталась составить осмысленное предложение из переполняющих меня слов, но не смогла вымолвить ни звука.

– Ей было всего семнадцать, – продолжила Битти. – А Эллису девятнадцать. Любовь всей ее жизни.

Папа судорожно вздохнул, однако Битти сделала вид, будто ничего не заметила. Я испытала мстительное удовлетворение от того, что ему так же тяжело это слышать, как и мне.

– Что с ним случилось?

– Его призвали в армию. – Сисси стояла к нам спиной, выкладывая брауни на тарелку. – Был шестьдесят девятый год. Шла война во Вьетнаме… Эллис без колебаний отправился выполнять свой долг. Он хотел служить отечеству, и это разбило Айви сердце.

– Сколько они были женаты? – тонким голосом спросила я, не в силах ни вдохнуть ни выдохнуть.

– Недолго. – Сисси поставила тарелку в центр стола.

Пахнуло шоколадом. Ее брауни всегда удавались на славу. Раньше я могла съесть не меньше десяти за раз, но стоило проглотить последний кусочек, как меня вновь заполняла гнетущая пустота.

– Через четыре месяца после отправки во Вьетнам Эллис пропал без вести. – Сисси села за стол и взяла брауни. – Это сломило Айви. Иногда мне кажется, ей было бы легче, если бы его убили. Наверное, бедняжку подкосила неизвестность. Сейчас я бы отвела ее к психологу, но тогда никто так не делал. В те времена полагалось держать чувства в узде и молча переживать свое горе. Когда разбитое сердце истекает кровью, ничто не поможет.

– Ларкин… – Папа протянул мне руку, но я не приняла ее.

– Почему я об этом не знала? – спросила я, заставив себя посмотреть ему в глаза.

Сисси задумчиво раскрошила брауни на кусочки.

– Мы с твоим дедушкой надеялись, что молчание поможет Айви забыть об Эллисе, а время вылечит душевные раны. Ей и так довелось пережить немало горя.

– Потому что бабушка погибла, когда мама была маленькой?

Битти и Сисси, не сговариваясь, поднялись и принялись убирать со стола.

– Да. – Битти встала в дверях, разглядывая миску с картофельным салатом, словно увидела ее впервые. – Наверное, это был худший из возможных вариантов, но Сисси правильно сказала, в те времена никто не думал о душевном здоровье. Поэтому мы засунули эти события под ковер и сделали вид, что ничего не было.

– Пока кто-то не вытащил их наружу. – Папа поднялся из-за стола и взял свою тарелку.

Что-то в его голосе заставило меня внимательно взглянуть на него, впервые за много лет. Может, из-за освещения, а может, из-за недостатка сна он выглядел совсем изможденным.

Я вышла за ним в кухню.

– Ты знал, когда женился на ней?

– Сисси мне рассказала, – кивнул он. – Мы с твоей мамой не говорили об этом, пока в восемьдесят втором не открылся Мемориал ветеранов войны во Вьетнаме. Я хорошо помню, потому что Айви была беременна тобой. В новостях показывали имена, написанные на стене, и она… – Папа замолчал.

– Что?

– Она сказала, что никогда никого не любила так, как Эллиса Элтона.

Его взгляд потух. Я затаила дыхание, ожидая, что он расскажет еще что-нибудь.

– Твоему поступку все равно нет оправдания, Мэк. – Сисси забрала у него тарелку и вышла из кухни.

Мы с папой остались одни.

– Не думал, что из-за меня ты уедешь. Прости.

Я устало прикрыла глаза.

– Я уехала не из-за тебя, папа. Но это одна из причин, по которой мне не хочется возвращаться. – Я встала. – Пойду во двор, подышу. Чувствую себя выжатой, как лимон. Семьи не должны хранить такие вещи в тайне. Кто бы что ни говорил, проблемы от этого никуда не исчезают.

Я едва ли не бегом вышла на крыльцо, глубоко набрала в легкие воздуха, напоенного речными запахами.

Кто-то дотронулся до моей руки. Конечно, Битти. Она всегда старалась примирить нас и совместить черно-белый мир Сисси с моим, запутанным и беспорядочным.

– Составить тебе компанию?

– Нет. Мне нужно побыть одной.

– Ясно. – Она протянула сигарету и зажигалку.

– Сисси знает, что ты все еще куришь?

Битти хмыкнула.

– От этой женщины ничего не скроешь. Просто она предпочитает замалчивать то, о чем не желает знать.

Я кивнула в темноту. Меня укусил комар – впервые со дня моего приезда. Я хлопнула себя по руке. Надеюсь, наглецу крепко досталось.

– Вроде «Я знаю про Маргарет»? Мне придется ждать, когда мама очнется, чтобы спросить ее об этом?

Битти выдохнула. Меня обдало едким запахом табака.

– Может, так будет лучше всего. Сисси никогда не говорит о Маргарет. Никогда.

Раздался клекот. Над водой низко пролетела ночная цапля и уселась на сваю.

– Мама тоже о ней не говорит. Ей было всего два года, когда бабушка погибла. Возможно, она вообще ее не помнит.

До меня внезапно дошло, что мне почти ничего не известно об этой истории. Я никогда не выясняла. Мне и в голову не приходило задавать вопросы.

– Как она погибла?

Битти откашлялась и глубоко затянулась. В ее зрачках отразился алый огонек сигареты.

– Во время пожара. – Она отвернулась и выдохнула дым. – Карроумор загорелся на следующее утро после урагана «Хейзел». Из-за бури электричество отключилось. Наверное, Маргарет уронила свечу. Такое горе для всех нас, особенно для малышки Айви.

Я попыталась представить маму в детстве. Каково это – расти без матери?

– А где она была во время пожара?

Цапля взлетела со сваи, описала круг над водой и бесшумно взмыла в небо. Битти еще раз затянулась и снова закашлялась.

– Лучше спроси ее сама, когда она придет в себя. Не мое дело тебе рассказывать. Конечно, можешь поговорить с Сисси, но полагаю, она ответит то же самое.

– И никто даже не подумал сообщить мне об этом? – Я заморгала, то ли из-за сигаретной вони, то ли из-за почудившегося запаха гари от объятого пламенем дома, в котором заперта молодая женщина, моя бабушка.

– Ты не спрашивала. – Битти с тихим фырканьем выпустила струйку дыма из ноздрей. – Сисси всегда старалась защитить вас с Айви. Ей хотелось, чтобы вы никогда не испытывали боли. Неизвестно, хорошо это или нет. – Она затянулась и хрипло добавила: – Я бы предложила тебе сигаретку, но не буду, потому что вредно. Иногда при виде Сисси меня так и тянет закурить.

С таким кашлем ей бы не мешало бросить. Я с самого детства это говорила, и все без толку. Битти – одна из самых независимых женщин, кого я знаю. Всегда делает только то, что хочет.

Я окинула взглядом реку, прислушалась к тихому лязгу тросов о мачты, доносящемуся из марины. Этот звук беспокоил меня, словно неоконченная фраза, напоминая о том, где моя родина. В Нью-Йорке я жила между двух рек, но все равно не чувствовала себя дома. Должно быть, соленая вода, текущая в моих венах, воспринимала Ист-ривер и Гудзон как чужеродные элементы, несовместимые с моей группой крови.

– Мне… мне нужно побыть одной и все обдумать.

– Ясно. Но прежде чем ты начнешь выносить суждения, я хочу, чтобы ты запомнила одну важную вещь. Возможно, Сисси кажется тебе назойливой и черствой, но все, что она делает – исключительно от чистого сердца. А сердце у нее такое большое, что можно пришвартовать рыболовецкий траулер и еще хватит места для пары байдарок. Она посвятила жизнь тебе и маме. Нельзя упрекать человека за то, что он слишком сильно любит.

Битти пыталась предупредить, чтобы я не осуждала Сисси, но вот за что – этого я пока не выяснила. На сегодня с меня довольно сюрпризов и разочарований. Хватит.

– Скажи Сисси, я скоро приду. – И я принялась спускаться по ступеням.

– Ларкин?

Я остановилась:

– Да?

– Хорошо, что ты вернулась. Мы ужасно по тебе скучали, а твоя мама – больше всех.

– Я не хотела возвращаться во многом из-за нее.

Безмолвный вопрос Битти повис в воздухе. У меня не было желания на него отвечать.

– Спокойной ночи. – Я вышла на лужайку, обошла дом и направилась по Фронт-стрит в сторону Принс-стрит. Мейбри упомянула, что живет неподалеку от своих родителей. Она не оставила точного адреса, однако я не сомневалась, что сразу узнаю ее дом по безупречному двору с пестрыми цветочными клумбами; даже если цветы, по всем канонам, не должны сочетаться друг с другом, клумбы все равно будут выглядеть идеально, потому что Мейбри так решила.

Мне не хотелось общаться ни с Мейбри, ни с Беннеттом. Я уже убедила себя в том, что в течение нескольких дней мама пойдет на поправку. Лучше спрошу папу, почему они с Беннеттом приехали в Карроумор вместе; не стоит из-за этого мучиться чувством неловкости, стучась в дверь к Мейбри.

Стемнело. Уличные фонари излучали теплый свет. Я шла мимо старых дубов, таких же больших и величественных, как в детстве, и до боли знакомых, как брауни Сисси. Проехала машина; из открытых окон лилась музыка. «Это моя жизнь», Джон Бон Джови. Альбом «Краш» двухтысячного года. Я усмехнулась сама себе. Некоторые вещи не меняются.

Я дошла до Орандж-стрит и остановилась. Вместо того чтобы повернуть направо, к дому Мейбри, я свернула налево, в сторону деревянной набережной, тянущейся вдоль берега реки Сампит почти через всю историческую часть Джорджтауна. Прогулочная зона на набережной была центром притяжения для туристов и местных жителей. С тех пор как нас стали отпускать без взрослых, мы с Мейбри и Беннеттом часто сидели здесь на скамейке, ели мороженое и сочиняли захватывающие истории о прохожих и их мрачных тайнах.

Мейбри жаловалась, что из-за моих рассказов ей снятся кошмары. По ее мнению, это свидетельствовало о таланте: только хороший писатель способен заставить людей поверить, что выдуманные им истории – правда. Беннетт первым объявил – мне нужно писать романы. Мейбри не сомневалась – по моим книгам станут снимать фильмы, и я должна сама подбирать к ним музыку, ведь мне известны все песни на свете. Я искренне верила, что так и будет. В детстве мне казалось, что все возможно.

На набережной было людно. В основном здесь гуляли туристы, хотя сезон еще не начался. Многие жители северных штатов проводят зиму в равнинных землях и возвращаются домой, когда солнце Южной Каролины становится чересчур жарким.

Ноги сами несли меня вперед, и вскоре я оказалась у кафе «Райское мороженое и газировка у Гэбриела» – одной из многочисленных закусочных, теснящихся между набережной и Фронт-стрит. В теплые дни их цветные тенты колыхались на ветру, радуя глаз и душу.

Я остановилась у большой витрины, вдохнула знакомый карамельный запах. Как и прежде, у стены – три столика. Две парочки смаковали мороженое, когда-то казавшееся мне лучшим в мире, – правда, меня едва ли можно назвать экспертом, ведь я почти не выезжала за пределы округа Джорджтаун. На задней стене – фреска с местным пейзажем, а на боковых приколоты кнопками фотографии дельфинов.

За изогнутой стеклянной стойкой стоял Гэбриел Джонс. Его волосы совсем поседели, но кожа осталась такой же темной, а улыбка – широкой и доброй, как много лет назад, когда я впервые его увидела.

Дверь была открыта, чтобы внутрь проникал прохладный ветерок с реки, и я вошла, ожидая, пока Гэбриел рассчитается с посетителями. Высокий мужчина перед стойкой обнимал за талию миниатюрную брюнетку. Оба сосредоточенно выбирали мороженое.

Женщину я не знала, а вот мужчина показался мне знакомым. Было что-то такое в широких плечах, туго обтянутых рубашкой, и в пряди русых волос, упавшей ему на лоб, когда он наклонился вперед, почти касаясь щекой щеки женщины.

Словно почувствовав мой взгляд, он обернулся. Да, верно, я его знаю, и очень давно, почти столько же, как Мейбри и Беннетта. Однако мы с Джексоном Портером никогда не были друзьями. Никогда.

Джексон на мгновение задержал на мне взгляд, и я разглядела его получше: симпатичный юноша превратился в сильного, красивого мужчину, похожего на Кристофера Рива из старых фильмов про Супермена. Ну еще бы, парни вроде Джексона с возрастом не становятся мягче.

Он слегка нахмурился, словно недоумевая, где мог меня видеть, и повернулся к женщине. Может, это и глупо, но от смущения, граничащего с унижением, я залилась краской. Трудно поверить, что человек, сыгравший ключевую роль во время худшего события в моей жизни, меня не узнал.

Я ждала. В горле пересохло. Нужно выпить лимонада с мороженым, чтобы затушить огонь стыда и замешательства. Гэбриел отдал заказ, и Джексон Портер вышел, придержав дверь для своей спутницы.

– Мисс Ларкин, – приветствовал меня хозяин заведения, расплывшись в улыбке. – Такая же красотка, как прежде. – Он поднял глаза на колонку под потолком.

Играла плавная, медленная музыка. Гэбриел всегда ставил только послевоенные песни. По его мнению, современные хиты засоряют мозг и оскорбляют слух.

– «Не перестану любить тебя», Дорис Дэй.

Должно быть, он услышал дрожь в моем голосе, потому что подошел ко мне и заключил в объятия.

– Не обращай на него внимания, – кивнул он на дверь. – Некоторым просто ума не хватает вести себя прилично.

Я расплакалась – из-за мамы, из-за всего хорошего, что было во мне и от чего я избавилась вместе с плохим, и из-за моего глупого слабого сердца, которое до сих пор страдает по Джексону Портеру.

Восемь

Сисси остановилась перед большим зеркалом в холле и открыла верхний ящик комода. Навстречу выкатились несколько тюбиков губной помады. Она выбрала свою любимую – «Вишню на снегу», классический оттенок «Ревлон» пятьдесят третьего года. Сисси даже дала наказ Битти: когда настанет время встретиться с Иисусом, на ее губах должна быть именно эта помада.

Она принялась аккуратно красить губы, слушая, как Битти и Ларкин за завтраком разговаривают о погоде и приливах – о чем угодно, только не об Айви.

Я знаю про Маргарет. Рука Сисси дрогнула. Помада залезла за край верхней губы. Что Айви имела в виду?

Она взглянула в окно, на старый гараж, где Айви устроила магазинчик по продаже восстановленной мебели. Сисси с радостью разрешила ей пользоваться гаражом и пожертвовала старинную двуколку, некогда принадлежавшую местному коллекционеру. Она думала, Айви быстро охладеет, однако увлечение продержалось дольше, чем другие, и даже приносило доход: за помещение не нужно было платить, а благодаря сарафанному радио новости о маленьком бизнесе Айви разошлись из уст в уста.

Сисси осторожно подтерла размазанную помаду и напомнила себе заглянуть в гараж после возвращения из больницы. Айви наверняка оставила там открытые банки с лаком, растворителем и бог знает чем еще. Как всегда, Сисси убирала за ней, закрывала банки и выносила мусорное ведро, наполненное жестянками от диетического «Доктора Пеппера» и пластиковыми упаковками от сыра. Во время порывов творчества Айви не ела ничего другого, считая рутинное приготовление пищи препятствием для вдохновения.

– Вы готовы? – нетерпеливо позвала Сисси, укладывая в сумочку блокнот и ручку.

Нужно подробно расспросить врачей, какой уход понадобится Айви, когда та вернется домой. «Когда», а не «если». Сисси уже решила, что превратит библиотеку на первом этаже в комфортную палату, чтобы Айви не приходилось подниматься по лестнице, пока она полностью не поправится.

Сисси не стала советоваться с Мэком. Она – мама Айви, и ничьи советы ей не нужны. Учитывая, во что превратился брак Айви за последние десять лет, мнение Мэка вообще не имеет значения.

– А это зачем? – спросила Битти, указывая на букет чайных роз, стоящий в вазе.

– Отнесу Айви. Надеюсь, аромат поможет ей очнуться. Она всегда любила мои розы. В этом году они расцвели раньше, чем обычно, – словно почувствовали, что нужны Айви.

– Я готова, – сообщила Ларкин, выходя вслед за Битти из кухни.

На ее лице нет ни следа косметики. У девочки хорошая кожа, в основном благодаря тому, что Сисси не позволяла ей подолгу гулять на солнце и внушала важность правильного ухода. Ларкин унаследовала ярко-голубые глаза Дарлингтонов, только ресницы у нее бледно-золотистые, даже светлее, чем волосы.

– Ты не хочешь слегка оживить лицо? Немного туши или помады не помешает.

– Думаю, мама и так меня узнает.

– Как скажешь, золотце, – натянуто улыбнулась Сисси. – Но если передумаешь, я взяла с собой помаду.

Сисси чувствовала, как Битти и Ларкин перемигиваются у нее за спиной, но ей было все равно. Она слишком долго удерживает эту семью воедино, чтобы обращать внимание на пересуды.

– Я поведу, – сказала Ларкин, выходя на крыльцо.

– Только если пообещаешь ехать на безопасной скорости. Я еще от вчерашней гонки не оправилась. За папой заезжать не нужно. Он позвонил и сказал, что уже в больнице. Никаких новостей, – добавила Сисси, предвосхищая вопросы.

Ехали в молчании. Ларкин вовсе не лихачила, но Сисси все равно крепко сжимала ручку двери. Ей вспомнилась лента, найденная в руке у Айви. Ларкин заинтересовалась, что означает надпись «Я знаю про Маргарет». Сисси закрыла глаза. Господи, пусть она забудет об этой ленте. Пусть Айви поскорее очнется и выслушает меня. Остается надеяться, что она поймет и простит.

Впервые в жизни Сисси ощутила свой возраст, почувствовала ломоту в суставах и скованность движений. Каждый раз, замечая седой волос или очередную морщинку, она малодушно думала, что Маргарет повезло – та не успела состариться.

Конечно, Маргарет нашла бы способ и в старости оставаться прекрасной и жизнерадостной. Если бы все пошло иначе, она бы еще сплясала на могилах подруг. Всю неделю Сисси, Битти, Ларкин и Мэк по очереди сидели с Айви, разговаривали с ней, читали статьи из журналов, наблюдали, как медсестры и доктора проверяют ее состояние и меняют положение в постели. Сисси утешало одно – пусть Айви не приходит в себя, персонал больницы делает все, чтобы ей помочь.

Она вновь закрыла глаза, заключая очередную сделку с Господом. Если Айви очнется, я все ей расскажу. Правда, поскольку она оказалась в Карроуморе с этой лентой, значит, и так все знает. Откуда она узнала? И что именно?

Должно быть, Айви уехала в Карроумор, возненавидев приемную мать из-за того, что ей стало известно про Маргарет. От этой мысли у Сисси разрывалось сердце.

В больнице, когда пришла ее очередь сидеть с Айви, она поставила вазу с цветами на тумбочку у кровати и достала вязание. Сисси научилась вязать заодно с Айви – та решила связать свитер для Ларкин, живущей в Нью-Йорке, однако не продвинулась дальше рукава. Сисси тоже думала отложить спицы в сторону, но в конце концов продолжила довязывать тот свитер.

Дождавшись, когда медсестры уйдут, она поставила стул ближе к кровати.

– Мама с тобой, моя девочка. Все будет хорошо, обещаю. Я принесла тебе чайные розы. – Сисси придвинула букет ближе, чтобы Айви могла ощутить их аромат. – Распустились пару дней назад. Открой глаза, посмотри на них. Пожалуйста, открой глаза. Прошу тебя.

Сисси ждала ответа, но Айви молчала. Восковая кожа туго натянулась, обрисовав кости черепа, со всех сторон свисали трубки, помогающие ей есть и дышать. Сейчас Айви была до боли похожа на маленькую девочку, и Сисси едва не разрыдалась, вспомнив малышку, которую всегда любила как родную.

– Наверное, ты хочешь расспросить меня о своей маме. – Она коснулась прохладной руки Айви и, наклонившись ближе, прошептала: – Пожалуйста, просыпайся. Посмотри на меня и скажи, что прощаешь.

Сисси положила на колени клубок желтой пряжи, взяла спицы и прикинула, с какого места лучше начать.

Сисси склонилась к зеркалу и аккуратно накрасила губы красной помадой, точно так, как показывала Маргарет. Она тщательно закрыла тюбик, положила в маленькую сумочку, которую ей дала Маргарет, и улыбнулась отражению в зеркале. На нее смотрела не Сисси Пернелл, а молодая своевольная женщина, первой заговорившая с незнакомым мужчиной на бензоколонке и фривольно покачивавшая бедрами, идя к машине.

– Выглядишь просто божественно, – констатировала Маргарет, удовлетворенно осматривая дело рук своих.

Она уложила волосы Сисси густыми блестящими волнами и нарядила ее в бледно-голубое батистовое платье со складчатым лифом и подходящие по цвету туфельки. Самый прекрасный наряд, какой Сисси доводилось носить. Даже с коротким болеро, прикрывающим обнаженные плечи, она все равно чувствовала себя немного неловко.

– Тетя Дотти говорит, что в отеле «Оушен Форест» теперь не такие строгие порядки, как до войны, так что нам не обязательно надевать длинные платья. Я считаю, мы роскошно выглядим, – сказала Маргарет. – А ты просто красотка, Сисси. Теперь, когда привлекательные джентльмены будут меня спрашивать, что за богиня рядом со мной, я скажу, что тебя зовут Сессали. Ты выглядишь слишком величественно для Сисси.

– Согласна, – кивнула Битти. – И вот еще тоже возьми. – Она вытащила из сумочки пачку «Лаки Страйк». – Когда к тебе подойдет какой-нибудь красавец, сделай вид, что хочешь закурить, пусть поднесет зажигалку. Девушка с сигаретой выглядит более загадочно.

Сисси с сомнением посмотрела на пачку, однако взяла, стараясь не думать о том, что сказала бы мама.

– Спасибо, Битти, попробую запомнить. Маргарет мне столько всего наговорила, как правильно сидеть, улыбаться и флиртовать, что у меня голова кругом идет.

Она хихикнула, отчасти под воздействием шампанского – Маргарет нашла бутылку в подполе, который ее дядя величал винным погребом. Она заверила подруг, что он не заметит пропажу, а если и заметит, то заговорщически подмигнет и ничего не скажет маме.

– А там будут «грязные танцы»? – поинтересовалась Сисси, в глубине души надеясь услышать «да».

Однажды вечером она подслушала разговор родителей о музыке, под которую танцуют современные молодые люди. Говорят, в некоторых штатах за такие танцы сажают в тюрьму. Битти научила их с Маргарет танцевать джиттербаг[13], но это еще цветочки: по слухам, движения нового танца имитируют «акт совокупления». Отец Сисси использовал выражение «сладострастный» – обычно он употреблял его во время проповедей, шельмующих блуд и прелюбодеяние. Сисси тут же обратилась к Битти, ведь ее отец был директором школы. В обширной домашней библиотеке мистера Уильямса имелся словарь; там-то они и узнали значение слова «сладострастный».

– Очень на это надеюсь, – заявила Битти, выпустив кольцо дыма (она потратила уйму времени, чтобы научиться этому трюку).

Родители разрешали ей курить дома; они считали ее достаточно взрослой для самостоятельных решений. Сисси боялась, как бы об этом не узнали ее мама и папа, иначе ей ни за что не позволят дружить с Битти.

– В отеле «Оушен Форест»? – спросила Маргарет, приподняв бровь, как Скарлетт О’Хара. – Вот уж сомневаюсь. – Она помазала за ушами духами тети Дот и передала флакончик Сисси. – Там все слишком старомодно. В цветной части города было местечко под названием «У Чарли», где играли современную музыку, но в прошлом году их накрыл ку-клукс-клан. Наверняка есть и другие места, где можно послушать новинки, но уж точно не в «Оушен Форест».

– Ты бывала там раньше? – поинтересовалась Сисси, стараясь подавить угрызения совести по поводу духов.

Она нанесла крошечную капельку за мочками и вернула флакончик.

– Когда мы приезжаем к тете и дяде, то все время туда ходим. Это очень фешенебельное заведение – в тридцатых годах его называли «отель на миллион долларов». – Маргарет снова приподняла бровь. – Может, увидим пару-тройку кинозвезд. В прошлом году тетя Дороти видела там Джона Уэйна, но он вошел в лифт, и двери закрылись, прежде чем она успела туда зайти. А моя тетя не станет бегать даже за кинозвездой.

Битти затушила сигарету в хрустальную пепельницу.

– Думаю, нам пора. Я умираю от голода и хочу спокойно поесть, прежде чем начнутся танцы. Говорят, в этом отеле танцплощадка находится в патио, и пары танцуют под светом луны. Если меня никто не пригласит, сама пойду и приглашу кого-нибудь.

Сисси изумленно взглянула на подругу; шампанское несколько смягчило шок от столь смелого заявления.

– Не вздумай, Битти! Так делают только доступные девушки. Твое поведение может отразиться на нашей репутации.

– Сисси права. – Маргарет положила руку на плечо подруги. – Если захочешь пригласить молодого человека на танец, шепни об этом ему на ухо, а не кричи через весь зал.

Битти и Маргарет расхохотались. Сисси, не зная, как реагировать, взяла бокал с шампанским и сделала большой глоток, потом достала фотоаппарат «Кэнон», подарок от родителей в честь окончания школы, и сфотографировала подруг. Это была первая фотография в их поездке. Сисси надеялась, что у нее хватит пленки на целый альбом.

Отель «Оушен Форест» оказался именно таким, как Сисси и представляла: величественный белоснежный фасад, красная крыша, высокая башня, по обеим сторонам которой располагались флигели с арочными окнами, и изящный портик в центре здания.

Они подъехали ко входу в отель. Сисси залюбовалась фонтаном, вокруг которого были припаркованы дорогие автомобили, и порадовалась, что не одна. Ей бы не хватило духу войти в такой роскошный отель в одиночку, царственное спокойствие Маргарет и беззаботность Битти придали ей уверенности, и она улыбнулась облаченному в серо-бордовую униформу швейцару, открывшему дверь их машины.

При виде роскошных интерьеров, позолоты, красного дерева и персидских ковров Сисси едва не лишилась дара речи. Ей тут же вспомнились слова родителей о том, что люди во всем мире голодают, а богачу легче пройти сквозь игольное ушко, чем попасть в рай. Она решила хотя бы на один вечер заглушить в себе их голоса и наслаждаться жизнью. Вряд ли представится другой шанс, ведь Маргарет и Битти уедут в колледж, а ей останется лишь отбиваться от назойливых ухаживаний Уилла Харриса. В конце концов она сдастся от скуки и отсутствия выбора и превратится в покорную и безответную жену, чего от нее и хотят.

Однако этот вечер, эти две недели – ее подарок самой себе в честь окончания школы. Не такой практичный, как стеганое одеяло, зато запоминающийся. Впервые за восемнадцать лет Сисси было все равно, что подумают другие. Нет, она не мечтала о жизни в окружении роскошной мебели и позолоты, где все вокруг носят шелка и меха – ее воспитали чересчур здравомыслящей для столь наивных желаний. Но ей захотелось хотя бы ненадолго стать такой, как Маргарет: излучать уверенность, наслаждаться дорогими вещами, не испытывая при этом угрызений совести, почувствовать себя красивой, продефилировать через зал, представляя, что все мужчины смотрят ей вслед.

Маргарет шла впереди, словно королева, а Битти и Сисси – ее фрейлины. Ее волосы отливали золотом в свете огромных хрустальных люстр. Мраморные полы и колонны, казалось, потускнели на фоне ее ослепительной красоты. Желтое муаровое платье придавало ей сходство с луной, и все вокруг меркло в ее сиянии. Когда Маргарет назвала свое имя, метрдотель почтительно поклонился и подвел девушек к столу у большого окна с видом на океан. Было уже почти восемь вечера, но солнце еще не скрылось за горизонтом, освещая зал.

Не успела Сисси насладиться чудесным видом, как вновь появился метрдотель с тремя бокалами и бутылкой шампанского – подарком от ресторана. Маргарет с достоинством поблагодарила его.

– Говорят, на верхних этажах играют в азартные игры и мой дядя – местный завсегдатай. Правда это или нет, но при упоминании его имени нам выделили лучший стол. Вот что значат связи, Сисси. Запомни это.

Она подмигнула подруге и сделала глоток шампанского. Сисси бросило в жар от гнева. Легко Маргарет говорить о связях. У нее и без того есть все, чего душе угодно, а связи – так, вишенка на торте.

«Маргарет считает, будто мы ей ровня и мне нужно просто взглянуть на вещи под другим углом, – подумала Сисси. – Ей не понять: у меня нет фундамента, чтобы поддерживать такие взгляды». Это все равно что надеть роскошное выпускное платье, только безжизненные тусклые волосы и дрянные туфли никуда не спрячешь. Кого я пытаюсь одурачить?

За бутылкой шампанского последовала бутылка вина (комплимент от метрдотеля), а потом и другая. После десерта и коктейлей девушки переместились в патио, где уже играл оркестр.

Обстановка оказалась неприлично роскошной; Сисси никогда бы не решилась поведать об этом вечере родителям. Но ее злость на Маргарет превратилась в легкое раздражение, когда та принялась рассказывать истории. Маргарет была хорошей рассказчицей и всегда держала слушателей в напряжении до самой развязки. Сисси просто не могла на нее сердиться. В конце концов, именно благодаря подруге она ужинает в отеле «Оушен Форест», на ней ее платье, туфли и сумочка.

В результате Сисси мило улыбалась, затуманенным взглядом взирая на Маргарет, пока та рассказывала о призраке Феодосии Берр Алстон[14], который иногда появляется в Брукгрин-гарденс. Сисси хотела попросить ее замолчать, иначе ей будут сниться кошмары, но испугалась, что Битти станет дразнить ее трусихой. Вот так всегда – Маргарет придумывает какое-нибудь сумасбродство, Сисси благоразумно предлагает этого не делать, но Битти встает на сторону Маргарет, и они все вместе участвуют в ее затее.

– Прошу меня извинить.

Перед ними, церемонно заложив руки за спину, стоял молодой человек в смокинге. Высокий, с золотисто-каштановыми волосами, он отличался той мужской красотой, что притягивала взгляд. На левый висок спускалась непокорная прядь, придававшая ему мальчишеский и дружелюбный вид. Он сразу понравился Сисси именно из-за этой пряди, чуть-чуть портившей его безупречную красоту.

– Надеюсь, вы простите мое вторжение. – Молодой человек улыбнулся, и глаза его заискрились. – Меня зовут Реджинальд Мэдсен, я собираюсь стать президентом Соединенных Штатов.

Он сказал это так просто и искренне, что невозможно было усомниться в его словах. Реджинальд Мэдсен действительно выглядел как будущий президент. Почувствовав родственную душу, Маргарет выпрямилась на стуле и обратила внимание на юношу.

– Я в Миртл-Бич всего на несколько дней, с братом. До нас дошел слух, будто здесь собираются самые красивые девушки на свете, и я хотел убедиться, что это правда.

Битти нахмурилась, точно предвидела его слова. Да, пожалуй, молодой человек выбрал весьма банальный способ познакомиться, но Сисси уже составила о нем мнение. Ей понравился этот Реджинальд Мэдсен за откровенность и неидеальную прическу. Она приготовилась принять приглашение на танец, выраженное столь изящным способом, однако он повернулся к Маргарет.

– Желтый – мой любимый цвет. Как удачно, что вы надели сегодня именно это платье. – Он протянул руку. – Не окажете ли честь потанцевать со мной?

– С удовольствием, благодарю вас. – Маргарет одарила его лучезарной улыбкой и, бросив торжествующий взгляд на Сисси и Битти, последовала за своим кавалером.

Битти оперлась локтями на стол и наклонилась к Сисси:

– Ну слава богу. Теперь есть надежда, что нас кто-нибудь заметит.

Сисси хотела сказать «вряд ли», но Битти тут же уличила бы ее в притворстве. Нет, они вовсе не были дурнушками, просто на фоне Маргарет выглядели как маргаритки рядом с розой. В маргаритках нет ничего плохого, неустанно напоминала Битти, только вот люди обычно предпочитают розы.

Сисси уже решила предложить подруге прогуляться по пляжу, как рядом раздался голос:

– Я надеялся, что это вы.

Подняв глаза, она увидела знакомое лицо – молодого человека с заправки «Эссо». На нем был смокинг и галстук, темные волосы зачесаны назад, но Сисси узнала сине-зеленые глаза, чуть прищуренные, будто он вот-вот улыбнется.

– Когда мой младший брат Реджи подошел к вашему столику, я испугался, что он пригласит вас танцевать, прежде чем я успею набраться храбрости. – Юноша нерешительно улыбнулся. – Я Бойд, помните? Бойд Мэдсен. Мы с вами виделись на бензоколонке, только вы не назвали свое имя.

– Ее зовут Сессали Пернелл. – Битти протянула ему руку, как учили родители, несмотря на то, что она девушка. – Я Битти Уильямс, и если вы хотите потанцевать, Сессали с удовольствием составит вам компанию.

Бойд запрокинул голову и от души рассмеялся. У него оказался такой приятный смех, что Сисси забыла о смущении и улыбнулась. Он протянул ей руку, и она приняла ее. Когда Бойд закружил ее в вальсе, Сисси вспомнила ленту, которую положила в дупло старого дерева, и впервые в жизни поверила, что мечты сбываются.

Девять

Благополучно избежав разговора с папой и подбросив Битти и Сисси до дома, я направилась на юг по Семнадцатому шоссе. Я сказала Сисси, что мне нужно сделать кое-какие дела и позвонить на работу, чтобы продлить отпуск, но не упомянула, что одним из этих дел будет приезд в Карроумор.

Несмотря на настойчивые расспросы Сисси, ни мамины врачи, ни специалист по повреждениям мозга не гарантируют полное восстановление и даже не могут предположить, как скоро мама придет в себя. Единственное, что они сообщили, – отек мозга начал спадать, и это хорошо. Однако Сисси не удовлетворилась таким ответом – она полночи просидела в интернете, читая про аналогичные случаи, и прекратила расспрашивать докторов, лишь когда я расплакалась – до меня наконец дошло, насколько все серьезно.

Я много лет делала вид, будто полностью стерла из памяти свою прежнюю жизнь в Джорджтауне. Встреча с семьей и несчастье с мамой казались мне каким-то странным сном, но в конце концов меня настигла жестокая реальность, и я поняла – мама действительно в тяжелом состоянии.

Битти обняла меня за плечи и вывела в коридор, недовольно покосившись на Сисси.

– Не слушай ее. Сисси делает то, что у нее получается лучше всего – заботится о своей дочери. – Ее взгляд стал печальным. – Она просто не готова к тому, что иногда ее забота дает обратный эффект.

Я не поняла, что Битти имеет в виду. Мне отчаянно хотелось поскорее выйти из больницы и глотнуть свежего воздуха, не отравленного антисептиком и хлоркой, поэтому я не стала уточнять. К счастью, до дома Сисси недалеко, и у нас не было времени на долгие разговоры.

И как мне сразу не пришло в голову, что мама может умереть? Видимо, я так и не смогла вытравить из себя прежнее «я». Мои мысли были лишь о том, как этот несчастный случай повлияет на меня и мою жизнь. Я всегда думала только о себе и отчасти поэтому никогда не интересовалась, почему бабушка погибла молодой. Как ни унизительно признавать это, похоже, я неисправима.

Мне просто необходимо было уединиться и подумать.

Мимо проплыл уродливый сталелитейный завод, закрытый в прошлом году, а за ним – бумажный комбинат. Я опустила стекла, соскучившись по знакомому с детства запаху тухлых яиц – в последние годы тот стал заметно слабее. Каждый раз, проезжая мимо комбината, мы с Мейбри и Беннеттом задерживали дыхание, соревнуясь, кто дольше продержится. Это был наш ритуал. От осознания того, что запаха больше нет, мне стало грустно.

Передо мной ехал видавший виды голубой фургон. В глаза бросилась наклейка на бампере – самая яркая и новая часть этой колымаги: «Наши люди импортных креветок не покупают». Во время одного из моих рождественских приездов Сисси сообщила, что бизнес по вылову креветок идет из рук вон плохо. Рыбаки просто бросают свои лодки в гавани – у них нет другого выхода. Эта новость повергла меня в уныние, так же как заброшенный сталелитейный завод и исчезнувший запах бумкомбината. Пока я жила в Нью-Йорке, притворяясь, что моего детства никогда не существовало, оно действительно начало понемногу исчезать. Наверное, в этом и есть смысл выражения «нельзя дважды войти в одну и ту же реку». Возвращаешься домой, а все вокруг изменилось до неузнаваемости.

Я почти не глядя нашла поворот на Карроумор, проехала по той же тряской дороге и свернула на развилке налево. Сквозь ветви деревьев проглядывало солнце; в воздухе разносилось монотонное жужжание невидимых насекомых, похожее на мерный шум океана.

Я остановилась на заднем дворе, неподалеку от запущенного сада. Жаль, мне не довелось увидеть былое великолепие поместья. Даже разрушенный и обгоревший, особняк выглядел элегантным и величественным, словно пожилая дама, чья красота еще заметна сквозь морщины и старческие пятна. К сожалению, Карроумору нанесен не просто поверхностный ущерб; с помощью крема или лосьона повреждения не скроешь.

Выйдя из машины, я тут же почувствовала запах реки и болотных трав, растущих на заливном лугу, – стойкий аромат равнинных земель и моего детства. Слава богу, он никуда не делся. Я глубоко вздохнула, вспоминая, как мы с Мейбри и Беннеттом плавали на каяке и прыгали в воду с пристани позади дома моих родителей.

На этом я прервала поток воспоминаний, прежде чем они приведут меня к событиям, о которых вспоминать не хочется.

Отмахиваясь от комаров, я осторожно приблизилась к дубу на берегу реки. То тут, то там висели полые тыквы, формируя узор, известный лишь тому, кто их развесил. Что-то в них показалось странным; прошлой ночью, перед сном, мне не давала покоя какая-то мелочь. Я долго смотрела на тыквы, пытаясь вспомнить, что меня смутило, но не смогла.

Среди осоки на одной ноге стояла белоснежная цапля, настороженно кося блестящим глазом. Опасаясь спугнуть ее, я медленно подошла к дереву и встала перед дуплом, похожим на открытый рот. Казалось, дуб хочет что-то удержать или, наоборот, выплюнуть.

Недолго думая, я засунула руку в дупло, стараясь найти внутри что-нибудь похожее на ленты. Я с детства ходила с папой и дедушкой на рыбалку и умела насаживать любую наживку, однако меня ни капли не вдохновляла идея сунуть руку в незнакомое место и почувствовать что-то кишащее и мягкое. Или оказаться укушенной.

Впрочем, я нащупала лишь кусок ткани, гладкий и ровный, с обработанными краями. Похоже, их там несколько. Ленты были хрустящими и свежими, как будто пролежали в дупле не очень долго. Я схватила их, и тут до меня донесся рокот мотора и тихая музыка. Я вздрогнула. То ли от моего движения, то ли от шума паркующегося фургона цапля расправила крылья и взмыла в воздух.

Сама не зная зачем, я засунула ленты в карман джинсов. Из фургона вышел Беннетт. Я застыла на месте, надеясь, что он меня не заметит. Довольно глупо, ведь он припарковался рядом с моей машиной. Я с детства привыкла верить, что все на свете должно подчиняться моим желаниям. К сожалению, эту дурацкую привычку не так-то просто искоренить.

Беннетт с невозмутимым видом остановился футах в пяти от меня:

– Привет.

– «Айрис», «Гу-Гу Доллс», – кивнула я в сторону замолкшего радио.

– Все та же Ларкин, – с улыбкой отозвался он.

– Нет, не та же. Просто от некоторых привычек трудно избавиться. – Я нахмурилась. – Ты что тут делаешь?

– Ну, я весь вечер просидел у Мейбри, ждал тебя в гости, а сегодня отправил несколько эсэмэсок, но ты не ответила. Заехал к Сисси, и она сказала, что ты куда-то умчалась, аж шины взвизгнули. В общем, я догадался, что ты здесь.

Вот в чем беда с людьми, которые всю жизнь тебя знают. Ничего от них не скроешь.

– Тебе не пришло в голову, что я хочу побыть одна? – вздохнула я.

– Ты же собираешься уехать, как только твоя мама придет в себя, так что я решил воспользоваться возможностью и поговорить.

Я направилась к машине, мечтая поскорее закончить разговор и посмотреть, что там у меня в кармане.

– Говори быстрее, Беннетт. Наверное, Сисси уже приготовила ужин.

Я взглянула ему в лицо. Не надо было этого делать. Я и раньше знала, что у него глаза цвета океана, мужественный подбородок и славная улыбка. Просто Беннетт и Мейбри были моими лучшими друзьями, а значит, физически не притягательными, как родственники. А потом мы вообще перестали дружить.

Посмотрев на Беннетта внимательно, я поняла, что он изменился, как и Джексон Портер. Мальчишеская мягкость исчезла, уступив место мужественной зрелости. Да, он выглядит весьма неплохо, но я ни за что на свете не скажу ему об этом, иначе он не оставит меня в покое.

Я всегда считал тебя красавицей. Кровь прилила к моим щекам.

– Давай не будем тратить время. Говори скорее.

Я открыла дверь автомобиля. Запищала сигнализация. Беннетт развел руками, словно извиняясь.

– Несколько месяцев назад вокруг Карроумора начали кругами ходить застройщики, пытаясь выяснить, кому он принадлежит и можно ли его выкупить. Твой отец попросил меня высказать свое мнение. – Он окинул взглядом полуразрушенный особняк. – Я подумал, тебе следует об этом знать. – Беннетт развернулся и направился к своей машине.

Я захлопнула дверь:

– Подожди! Ты не можешь просто так уехать. Рассказывай дальше.

– Не хочу отрывать тебя от ужина.

Я вцепилась в его рукав, как ребенок:

– Почему папа решил поговорить об этом именно с тобой?

Беннетт нахмурил густые брови:

– Ты вообще в курсе, что здесь происходило в последние годы?

Впервые за девять лет мне стало стыдно за скоропалительный отъезд. Тому была веская причина, я до сих пор в этом убеждена. Пока я жила в Нью-Йорке, мне казалось, что здесь все остается по-прежнему, люди и их взгляды не изменились. Глупо, ведь я-то сама изменилась, и еще как. Моя решимость не думать о прошлом и полностью переродиться куда-то испарилась, но я никогда бы не призналась в этом Беннетту.

– Нет. – Я перевела взгляд на старый дуб, думая о лентах в кармане.

Беннетт помолчал, словно ожидая, будто я скажу, что пошутила.

– У меня в Колумбии[15] небольшая фирма по переоборудованию старинных зданий для современного использования. Инженеры прокладывают коммуникации, не разрушающие внутреннее устройство дома, а архитекторы-реставраторы восстанавливают внешний вид и осуществляют надзор за проектом. Поэтому твой папа и обратился ко мне. Он сказал, Карроумором заинтересовалась одна строительная компания – та же, что построила элитный жилой комплекс и гольф-клуб на Паули-Айленде.

– Звучит привлекательно, – произнесла я, по-прежнему мечтая поскорее смыться. – С этим местом меня почти ничего не связывает, так что можешь дать им мой номер, я с ними поговорю. Возможно, мне удастся убедить маму продать дом.

– Ларкин, ты что, серьезно? Знаю, особняк выглядит ужасно, но не все потеряно. Карроумор принадлежал твоей семье аж с восемнадцатого века, а еще земля и река… Представляешь, они спилят все эти старые деревья и налепят здесь кучу одинаковых коттеджей. Просто кощунство! Поэтому твой отец и решил поговорить со мной. Он хотел узнать, есть ли какие-то другие варианты. Например, попробовать восстановить дом.

– Но зачем его восстанавливать? – раздраженно спросила я. – У мамы с папой вполне уютный дом, я там не живу. Да и денег на реставрацию такого большого особняка у нас нет.

Беннетт помолчал, разглядывая птичьи домики, свисающие с ветвей амбрового дерева.

– У Сисси есть деньги, ведь она контролирует трастовый фонд. По крайней мере, пока.

– Какой фонд? Ты о чем?

Он прищурился, будто не веря, что я ничего не знаю.

– Дом, земля и все имущество Карроумора вложено в трастовый фонд, а Сисси является доверительным управляющим. Незадолго до несчастного случая твоя мама советовалась с адвокатом, можно ли оспорить права Сисси по управлению фондом, хотя именно она учредила его сразу после твоего рождения и назначила Сисси управляющей. Видимо, Айви передумала, потому что просила адвоката передать управление тебе, не дожидаясь твоего тридцатилетия – таково условие фонда. Как сказал адвокат, твоя мама решила, что у тебя больше прав распоряжаться будущим Карроумора, поскольку ты наследница семьи Дарлингтонов.

Я много чего ожидала услышать от Беннетта, однако такого даже представить не могла.

– То есть через три года Карроумор достанется мне? Разве имущество фонда не должно перейти сначала к маме?

Беннетт пожал плечами:

– Да, похоже, дом будет принадлежать тебе. Но я знаю далеко не все, поэтому не хочу строить пустые догадки.

– Почему мама решила сменить управляющего? Сисси об этом знает?

– Твой папа не сказал. Он только упомянул, что Айви не хотела, чтобы Сисси принимала решения о судьбе Карроумора. По его мнению, Сисси следует знать об этом. А по-моему, Айви собиралась держать все в тайне. Мэк узнал о ее визите к адвокату случайно. В день несчастья твоя мама оставила мобильник дома, и он ответил на звонок. Адвокат хотел выяснить подробности про фонд. Твой папа сейчас и без того расстроен, поэтому я решил поговорить с тобой.

Я смотрела на Беннетта, мучаясь угрызениями совести из-за того, что не отвечала на его сообщения, и теряясь в догадках по поводу маминых поступков.

– Не знаю, что и думать. Это все… так неожиданно.

– Ну еще бы. Как я сказал, твой папа ничего не объяснил. Я догадываюсь – это всего лишь предположение – что Айви пыталась осложнить застройщикам их задачу. Ты ведь в Нью-Йорке и не отвечаешь на звонки. – Взгляд Беннетта оставался холодным и оценивающим, но в его голосе отчетливо слышалась нотка осуждения.

Я продолжала смотреть на него, словно ожидая ответов на все мои вопросы.

– Не знаю, что сказать, Беннетт. Я пока не разобралась в своем отношении к этому дому, но он мне не нужен. До вчерашнего дня я вообще не подозревала о его существовании, не говоря уже о фонде, который ждет моего тридцатилетия. Прямо сейчас судьба Карроумора в руках Сисси. Мама придет в себя, и тогда спросим ее, что с ним делать.

– А если нет?

Слова Беннетта обожгли меня, будто удар кнута.

– Она придет в себя, никаких сомнений.

Я не врач и понятия не имею, как в действительности обстоят дела у мамы. Я внушила себе, что она должна поправиться, и не рассматривала другие возможности. Точно так же я поступала и раньше, и, кроме одного показательного исключения, мой подход всегда срабатывал.

– Сисси… – начал Беннетт и осекся.

– Почему ты так волнуешься насчет Карроумора, Беннетт? Тебе-то от него какая выгода?

Его лицо осталось невозмутимым, но в глазах мелькнула тень.

– Что ты знаешь о пожаре?

– Кроме того, что в нем погибла моя бабушка? Он случился на следующий день после урагана «Хейзел» в пятьдесят четвертом году. Об этом мне стало известно только вчера. Честное слово, не знаю, чему ужасаться больше – что бабушка погибла столь ужасной смертью или что никто не удосужился сообщить мне об этом.

По глазам Беннетта было видно – он хочет что-то сказать, но не может решить, стоит или нет. Я всегда читала его как открытую книгу – должно быть, оттого, что мы знали друг друга с раннего детства.

– Мой дедушка был начальником пожарной охраны в те годы, – наконец произнес он. – Помнишь его?

Я кивнула, смутно припоминая седоволосого джентльмена, похожего на Беннетта. Его жена умерла, и он жил один в маленьком деревянном домике на берегу реки Пи-Ди. У него в холодильнике всегда имелся запас шоколадок «Херши». Печально, но больше я ничего не смогла о нем вспомнить.

– В ту ночь он находился на дежурстве. Многие жители не стали эвакуироваться на время урагана, решив переждать его дома, поэтому все спасательные службы работали в режиме боевой готовности. Полицейский заметил пожар и сообщил по радио. К тому времени все телефонные провода были оборваны, электричество отключилось. Чудо, что патруль оказался в нужное время в нужном месте.

Беннетт замолчал и прищурился, судя по всему, намереваясь рассказать мне нечто неприятное.

– Ларкин, Сисси тоже была в Карроуморе. Она вытащила твою маму на улицу и спасла ее от пожара, но Маргарет спасти не смогла.

Я прислонилась к машине, чтобы не упасть:

– Сисси вытащила маму из огня?

Беннетт подошел ближе, и, не обращая внимания на мой протест, положил руки мне на плечи:

– Ты как?

– В порядке, – солгала я.

Мне понадобилась вся сила воли, чтобы не позвонить Сисси с требованием объяснений.

– Неужели тебе никто об этом не рассказывал? Если не твои родственники, то друзья или знакомые? Эта тема должна была хоть раз всплыть в разговорах.

Я едва не расхохоталась ему в лицо.

– Видимо, все считали, что я и так в курсе. У меня просто нет слов. А мама знала?

– Понятия не имею. Спросишь, когда очнется.

Я пристально взглянула на Беннетта, предположив, что он высмеивает мой оптимизм по поводу маминого выздоровления.

– Лучше поговорю с Сисси. Хотелось бы знать, почему она столько времени скрывала все это от меня. – Я указала на зловещий остов старинного особняка.

– Поговори с Сисси, – мягко поддержал Беннетт. – Уверен, она все объяснит.

– Обязательно поговорю. – Я села на пассажирское сиденье и принялась искать в сумочке ключи от машины.

– Гэбриел сказал, ты вчера заходила к нему в кафе. И Джексон Портер тоже был там.

Я низко опустила голову и загородила весь свет, еще больше затруднив себе поиск ключей.

– Правда был?

Беннетт отстранился. Я боялась взглянуть ему в глаза, иначе он прочтет мои мысли. Слава богу, ключи наконец нашлись. Я сжала их так крепко, что ладони стало больно.

– Кстати, он не женат. Они с Мелиссой поженились, но очень быстро разбежались. Теперь Джексон меняет подружек как перчатки и продолжает отцовский бизнес. Мало ли, тебе интересно.

Я удивленно взглянула на него, совсем забыв, что не стоит этого делать.

– Зачем ты это говоришь?

Беннетт пристально смотрел мне в глаза, разоблачая все мои тайны.

– Просто держу тебя в курсе событий.

– Спасибо, но в этом нет необходимости. Когда мама придет в себя, я сообщу, как она собирается поступить с Карроумором. Дом простоял в таком виде почти шестьдесят лет, подождет еще немного.

– Точно, – согласился Беннетт. – Только помни: если исторические здания вроде этого разрушаются, их уже не вернуть.

– Обязательно тебе сообщу, – повторила я, пристегивая ремень безопасности.

– Поеду за тобой. – Беннетт указал на дорожку вокруг дома. – Не хочу, чтобы ты здесь застряла.

Я подавила разочарование. Скорей бы уже он уехал, тогда я смогу прочесть надписи на лентах. Однако Беннетт прав. Ленты подождут.

– Спасибо. – Я вставила ключ в замок зажигания, и Беннетт захлопнул мою дверь.

Солнце начало клониться к закату. Черная громада Карроумора превратилась в зловещую тень. Я медленно двинулась вперед. Беннетт поехал за мной; в зеркале заднего вида отражался свет его фар. Удивительно, но от осознания того, что он рядом, мне стало спокойнее.

Как только мы выехали на Семнадцатое шоссе, я рванула вперед, оставив Беннетта позади. Он мог бы с легкостью догнать меня, если бы захотел, но я знала – он понимает, что мне нужно побыть одной и подумать.

Подъехав к дому Сисси, я включила свет в салоне, кое-как добралась до кармана (совершенно не жалея о пристрастии к обтягивающим джинсам) и вытащила оттуда две ленты, все еще белые и хрустящие.

Можно сосчитать по пальцам одной руки, сколько раз мама писала мне письма или записки, но я тут же узнала ее почерк. Я разложила первую ленту на коленях и прогладила рукой, чтобы лучше видеть. На ней черным маркером были выведены жирные буквы: «Я скучаю по тебе. Жаль, что я так и не успела узнать тебя».

У меня екнуло сердце. Мне вспомнилось, как однажды мы с Мейбри и Беннеттом пошли в кино на фильм ужасов, наврав кассиру про возраст. Там была сцена, когда юная девушка собирается войти в темную комнату.

Словно повинуясь указанию невидимого режиссера, я развернула вторую ленту и положила ее поверх первой. Почерк другой; впрочем, трудно сказать наверняка, потому что писали не маркером. Сумерки скрадывали цвета; похоже, буквы красные, даже алые.

Я несколько раз моргнула, чтобы удостовериться, что прочитала верно.

Прости меня.

Такое ощущение, будто читаю чужой дневник. Я осторожно поскребла ленту пальцем: посыпались мелкие хлопья. Определенно не фломастер. Возможно, гелевая ручка или маркер с блестками, от которых мы с Мейбри сходили с ума в средней школе.

На пороге зажегся свет. В дверях возникла Сисси. По ее встревоженному лицу было ясно – она знает, что я здесь. Сама не понимая зачем, я сунула ленты обратно в карман и вышла из машины, громко хлопнув дверью.

Десять

Сисси сидит у моей кровати. Рядом со мной толстый моток желтой пряжи; спицы воткнуты в маленький недовязанный квадратик (уж не знаю, что это будет). Она говорит, и я все слышу, правда, не вижу, как двигаются ее губы.

Я парю под потолком, глядя на собственное тело. Неужели это я?

У Сисси на макушке небольшая проплешинка. Она умрет от стыда, если узнает, что кто-то видел ее сверху.

Внезапно я вспоминаю, что именно произошло перед тем, как я упала, и почему я так разозлилась на Сисси. Это не обыденное раздражение из-за разногласий по поводу воспитания Ларкин или вечных нотаций, что мне следует повзрослеть и преодолеть скорбь по Эллису. Нет, дело в другом. К сожалению, воспоминания ускользают, точно юркие червячки. Похоже, чтобы освободиться, нужно назвать пароль, однако он мне неизвестен.

С каждым днем я поднимаюсь все выше, но так и не могу покинуть палату. Что-то не позволяет мне уйти из этого мира. Ко мне приходят люди, держат за руку, говорят, что молятся о моем выздоровлении. Скорее всего, я не могу сбежать отсюда из-за тайн: они опутывают меня, словно липкая паутина, из которой невозможно выбраться. Наверное, я в чистилище, мне рассказывали о нем подруги-католички: место между жизнью и смертью, где мы должны искупить грехи. Или мне предоставилась возможность обрести понимание и прощение.

Неподалеку тарахтит «Мустанг» Эллиса. Я оглядываюсь в надежде его увидеть, но они с мамой прячутся за углом, словно чего-то ожидая. Только неясно, чего именно.

Знать бы, как отсюда выбраться. Может, кто-нибудь покажет мне путь. Пока что никто из умерших не приходил к моей постели и не вел сквозь тоннель к свету, как показывают в фильмах и пишут в «Ридерз Дайджест». Очень жаль, потому что я надеялась увидеть маму. Я совсем ее не помню, но все говорили, она была красавицей. Сисси утверждает: Ларкин – точная ее копия. Мамины фотоальбомы сгорели в пожаре, поэтому я не могла взглянуть на дочь и сказать: «У нее мамин нос» или «У нее мамина улыбка». У Сисси есть фотографии, где они втроем – Маргарет, Сисси и Битти. Я много раз просила посмотреть, но она всегда отвечала: «О некоторых событиях слишком больно вспоминать». Сисси обещала, что однажды спустит фотоальбом с чердака, и мы посмотрим его вместе, но этого так и не случилось.

Мэк и Ларкин приходят ко мне каждый день. Мэк обычно не задерживается надолго; он нервно бродит по палате, просит прощения за боль, которую мне причинил, и обещает все загладить. Я его не виню: мне наконец стало ясно, что происходит, когда люди любят друг друга не одинаково. Справедливости ради, я предупреждала Мэка еще до свадьбы, но он ответил, что его любви хватит на двоих. Я виновата, что поверила ему, а он – что сам в это поверил.

Сколько бы ошибок мы ни совершили, рождение Ларкин – не одна из них. Когда она приходит, я парю под потолком и наслаждаюсь ее красотой. Ларкин у меня красавица. Я никогда в этом не сомневалась, даже во время переходного возраста: тогда никто не считал ее хорошенькой, кроме меня, Сисси и самой Ларкин. Теперь я понимаю – Ларкин верила в это исключительно благодаря внушению Сисси. Точно так же Сисси до трех лет не позволяла мне ходить самой, потому что не могла видеть, как я падаю. Только вот нельзя научиться переживать неудачи и боль, ни разу не испытав их. Тем не менее я рада, что Сисси сейчас с Ларкин. Да, ее методы воспитания небезупречны, зато любовь безгранична.

Ларкин сильно изменилась. Я вижу ее раз в год, на Рождество, и мы обе делаем вид, что этого достаточно. Мы притворяемся, будто я не подозреваю, что разочаровала ее, и это разочарование укрепило ее решимость уехать и не возвращаться.

Больше всего на свете я сожалею, что никогда не говорила своей дочери, как горжусь ее храбростью. Ларкин многое в себе не нравилось, поэтому она взяла и все изменила. К счастью, ей не удалось воплотить детское желание быть похожей на меня. Я никогда не была столь отважной и так и не смогла стать хорошей матерью. Мы обе смотрели на Сисси, хотя на самом деле следовало смотреть друг на друга.

Однако, как выражается Сисси, сделанного не воротишь. Что, если бы я так никогда и не встретила Эллиса? Моя жизнь была бы гораздо проще, если бы я не увидела, как он едет по Фронт-стрит на своем «Мустанге». Наши взгляды пересеклись, и мне тут же стало ясно: мы созданы друг для друга. Сисси отговаривала меня от поспешного брака, чтобы я была уверена – не в том, люблю Эллиса или нет, а смогу ли пережить его потерю. «Горе либо ломает, либо укрепляет тебя», – говорила она. Я не слушала, а зря. До сих пор гадаю, откуда ей об этом известно.

Забавная штука сердце. Оно влюбляется, когда захочет, и только сильный человек может ему противостоять. Например, Ларкин. Она просто пока не знает о своей силе. Я получила жестокий урок: нельзя всю жизнь оглядываться назад. Если смотреть на призраков из прошлого, не увидишь того, что прямо перед тобой.

Нужно рассказать Ларкин, чтобы ей не пришлось страдать, постигая эту истину самостоятельно, но мое тело мне неподвластно.

Углы палаты тают, словно мой мир сжимается. На меня наваливается усталость. Странно, ведь я просто сплю и во сне парю под потолком. К сожалению, я не знаю, что со мной случилось и сколько мне еще здесь оставаться. Вероятно, нужно что-то сделать или узнать, чтобы двигаться дальше. Тайны пощипывают меня, словно рыбки. Я пытаюсь вспомнить, что обнаружила, прежде чем провалилась под пол Карроумора, и почему так рассердилась на Сисси, но воспоминания ускользают. Я спускаюсь ниже и слышу голос Сисси. Она рассказывает о себе, о маме, о Битти. Похоже, нечто очень важное. Поэтому я возвращаюсь в свое тело и принимаюсь слушать.

Туфли Маргарет оказались на полразмера меньше, поэтому после третьего танца с Бойдом ноги Сисси должны были гореть огнем, но она не чувствовала боли, словно парила в облаках. От тепла, исходящего от Бойда, и прикосновения его руки голова у нее шла кругом. К тому времени как он поинтересовался, не угодно ли ей подышать свежим воздухом, Сисси накрепко запомнила оттенок его глаз, форму ушей и ямочки, появляющиеся на щеках, когда он улыбался. Стараясь не думать о том, что сказала бы мама, она подала ему руку. Они покинули танцплощадку и вышли на пляж.

Бойд помог ей избавиться от туфель, и они побрели по песку, приятно холодящему ноги. С тех пор всякий раз, ступая босиком на песок, Сисси вспоминала тот вечер. В небе царила полная луна, источающая сияние. Она висела так низко, что, казалось, от нее можно было отщипнуть кусочек на память.

Бойд держал Сисси под руку; в другой она несла туфли Маргарет. Они гуляли по пляжу, залитому лунным светом, и ей хотелось бродить с ним вдвоем, чувствовать тепло его руки, слушать его голос до самого утра, а лучше – вечно. Бойд рассказывал о Чарльстоне, о своих родных и о том, как в детстве ездил к дяде и двоюродным братьям в Андерсон, на ферму, где научился принимать роды у коров и решил стать доктором. Его отец был юристом; к счастью, Реджи собрался продолжить семейное дело, так что Бойду представилась возможность воплотить свою мечту.

– Когда Реджи было десять лет, он прочитал, что многие президенты Соединенных Штатов, прежде чем уйти в политику, были юристами. Поэтому он тоже решил стать юристом. Началась война, и брат очень расстроился, потому что по возрасту не попадал под призыв. По его мнению, боевой опыт важен для будущего президента.

– Ну что ж, – отозвалась Сисси, – идет война в Корее. Еще не все потеряно.

Бойд промолчал. Шорох шагов смешивался с музыкой, доносящейся из отеля.

– Родители сделали все, чтобы отговорить его. Когда я ушел воевать, мама была сама не своя от горя, поседела за одну ночь. Я и представить не мог, что это так на ней скажется.

– Им удалось переубедить Реджи? – поинтересовалась Сисси.

– Не уверен. Желание служить стране у нас в крови. Все наши предки носили военную форму. Реджи будет первым, кто не был в армии. А вы? – Он наклонился к Сисси. – Вас кто-то ожидает в Джорджтауне, кроме родителей и братьев?

Сисси вспомнила Уилла Харриса, его напомаженные волосы и засаленные воротнички, и наставления матери, что ей следует быть с ним любезной.

– Нет, никто меня не ждет. Мои лучшие подруги, с которыми я здесь отдыхаю, осенью уедут в колледж. Придется целыми днями помогать маме по дому. А еще я пою в папином церковном хоре и иногда играю на органе.

– Звучит весьма привлекательно, – сказал Бойд без тени сарказма. Похоже, воспитан он безупречно. – Расскажите про Джорджтаун. Там хорошо?

– Да, наверное, – пожала плечами Сисси. – Мне не с чем сравнивать, ведь я почти нигде не бывала. Там красиво, особенно в исторической части города. Когда маркиз де Лафайет впервые приехал в Америку, он высадился именно в Джорджтауне.

Бойд улыбнулся, сверкнув белыми зубами:

– Надо же, а я и не знал.

– Правда-правда. А еще у нас повсюду вода – город окружен реками, ручьями и болотами, поэтому у каждого есть лодка, и мы все умеем плавать и удить рыбу. – Сисси томно взглянула на него сквозь ресницы, как учила Маргарет, надеясь, что он заметит. – Знаю, Чарльстон совсем не далеко от побережья, но даже если вы и не проводили много времени на воде, этими умениями легко овладеть. Люди у нас дружелюбные и с удовольствием вас научат. – Она хотела добавить, что сама бы с удовольствием его научила, но понимала, что и так зашла слишком далеко. – Гавань очень красивая, как на открытке, а еще у нас много старинных зданий. За городом находятся заброшенные рисовые плантации, поэтому по ним можно плавать на каяке и смотреть на старые дамбы. – Сисси нерешительно взглянула на Бойда. – К нам в Джорджтаун стоит съездить.

– Вы так его описали, что мне определенно следует приехать. В профессии доктора есть заметное преимущество – можно работать где угодно. Я мог бы присоединиться к существующей практике или открыть собственную. Мама, конечно, расстроится, если я не осяду в Чарльстоне, но меня привлекает новизна.

– Хорошо, – сказала Сисси, чувствуя, как щекочет в груди, будто там порхает стая бабочек.

Бойд искоса взглянул на нее, словно заподозрил, что она шутит.

– Судя по всему, единственное, чего не хватает Джорджтауну, – умных и перспективных молодых людей. В ваши двери должны ломиться толпы поклонников.

Сисси остановилась и взглянула на него:

– Не льстите мне, Бойд Мэдсен. Я и так позволила вам увести меня на пляж. Мы отошли достаточно далеко, и если вы захотите меня поцеловать, я, возможно, разрешу вам такую вольность.

Она сама от себя этого не ожидала. Наверное, насмотрелась фильмов и решила, что именно так следует разговаривать с мужчинами. А может, это из-за луны, шепота волн и отдаленной музыки, принесенной ветром. Или просто в присутствии Бойда Мэдсена ее благоразумие и осторожность куда-то улетучились.

– Правда? – Бойд деликатно приподнял ее лицо за подбородок. – Я думал о том, чтобы поцеловать вас, с той самой минуты, как встретил на бензоколонке, но изо всех сил старался оставаться джентльменом хотя бы до завтра.

– Значит, вы рассчитывали увидеть меня завтра? – спросила Сисси, силясь выглядеть дерзкой, как Дебора Керр в «Копях царя Соломона», но ее голос звучал слишком слабо.

Она надеялась, что Бойд захочет снова с ней встретиться – в глубине души, там, где эту надежду никто не заметит и не высмеет как чересчур самоуверенную и наивную. Мама всегда укоряла Сисси за чрезмерный оптимизм, и она научилась прятать мечты в самый дальний уголок сердца.

– Только если вы захотите, – ответил Бойд.

Опасаясь, что он передумает, Сисси поднялась на цыпочки и прижалась губами к его губам. Она до этого ни с кем не целовалась, но Маргарет велела им с Битти потренироваться на подушках, чтобы в нужный момент не растеряться.

Однако ничто не могло подготовить Сисси к поцелую Бойда, мягкости его горячих губ и прикосновению языка. У нее подогнулись колени. Большие ладони легли ей на талию, и только благодаря этому она устояла на ногах. Сисси обвила руки вокруг его шеи и тесно прильнула к нему; ей подумалось, что они – две половинки одной раковины, идеально подходящие друг к другу.

Внезапно Бойд отстранился, тяжело дыша:

– Ничего себе. Я такого не ожидал.

– Вам… тебе не понравилось?

– Еще как понравилось. – Он прижался лбом к ее лбу, восстанавливая дыхание. – Сессали Пернелл, ты – нечто особенное.

– Ты тоже, Бойд Мэдсен, – прошептала она.

– Нужно вернуться к твоим подругам, пока твоя репутация не погибла.

Сисси понимала, что он имеет в виду. Чтобы дочь не свернула с пути истинного, мама постоянно читала ей нравоучения о том, какие беды ожидают девушек, испортивших репутацию. Правда, миссис Пернелл не вдавалась в подробности, что именно должна совершить девушка, чтобы ее репутация оказалась испорченной. Сисси чувствовала, что уже очень близка к краю пропасти, но также понимала: чтобы заработать репутацию распутной женщины, нужно сделать гораздо больше.

Бойд взял ее под руку, и они пошли назад, к отелю. Луна светила им в спину, на песке колебались длинные тени. Темнота поглощала следы, словно их и не было. Сисси вздрогнула.

– Ты замерзла? – спросил Бойд и, сняв смокинг, набросил ей на плечи.

– Спасибо. – Сисси лихорадочно пыталась придумать, как бы продолжить вечер, но тут заметила Битти.

Та поспешно спустилась по лестнице и подбежала к ним.

– Слава богу, вот вы где, – воскликнула она. – Маргарет нехорошо. Нужно отвести ее домой.

Сисси выпустила руку Бойда и принялась подниматься по ступеням.

– Что случилось?

– Похоже, переборщила с вином и танцами, – прошептала Битти. – Реджи попросил оркестр сыграть джиттербаг, и, судя по всему, Маргарет слегка растрясло.

– Я могу помочь? – предложил Бойд. – Может, отнести ее в машину?

Битти уже открыла рот, чтобы сказать «да», однако Сисси не дала ей ответить.

– Нет, но спасибо за предложение. Мы сами справимся.

Она не готова делить Бойда с подругами. Нет, не так: она не готова к тому, чтобы Бойд встретился с Маргарет. Даже укол стыда не заставил ее передумать и попросить помощи.

– Благодарю за чудесный вечер, – сказала она Бойду, неохотно возвращая ему смокинг.

– Может быть, встретимся завтра?

Сисси сделала вид, что размышляет – мама была бы довольна.

– Хорошо. В парке «Павильон»[16] в пять часов.

– Можно за тобой заехать?

Она покачала головой.

– Встретимся в «Павильоне». В пять. – Сисси последовала за Битти в дамскую комнату, где Маргарет приходила в себя. Оглянувшись, она заметила вопросительный взгляд Бойда, улыбнулась и пошла дальше. Сисси не призналась бы даже самой себе, что не готова выяснять, действительно ли Бойд Мэдсен предпочитает маргаритки розам.

Одиннадцать

Я взбежала по ступеням крыльца. Из дома доносился пряный аромат запеченной курицы. В кармане тугим комком перекатывались ленты из Древа Желаний. Войдя в дом, я вытащила рубашку из джинсов, чтобы никто не заметил оттопыренный карман. Меня переполняли вопросы, так что я решила подробно расспросить Сисси о пожаре. За двадцать семь лет моей жизни она не удосужилась даже мельком упомянуть о том, что была в Карроуморе в день, когда погибла бабушка.

Войдя в дом, я приготовилась произнести возмущенную отповедь, но встала с открытым ртом, заметив, что в столовой сидит гость.

– Ты помнишь Джексона Портера, Ларкин? – с улыбкой спросила Сисси. – Его папа был нашим страховым агентом, а теперь с нами работает Джексон. Он зашел оформить кое-какие бумаги, и я пригласила его поужинать. Я приготовила твое любимое блюдо – жареного цыпленка.

Я подавила приступ нервного хохота. Просто сюр какой-то. Обновленная Ларкин, повзрослевшая и уверенная в себе, приложила массу усилий, чтобы избавиться от воспоминаний о том, как когда-то сидела на трибуне и болела за звезду школьной футбольной команды, а тот в окружении девочек-чирлидерш бежал по стадиону с флагом «Бульдогов из Джорджтауна».

Я начала что-то мямлить, однако все слова куда-то улетучились, потому что Джексон подошел ко мне, сердечно обнял и поцеловал в щеку. У него все тот же одеколон; где бы мне ни доводилось ощущать этот мягкий аромат с терпкими нотками, я всякий раз вспоминала о Джексоне. В шестнадцать лет я потратила деньги, подаренные на день рождения, на флакон этого одеколона, спрятала его в ящике комода и тайком нюхала, думая о Джексоне. Меня покоробило; да, раньше я была полной идиоткой. Беда в том, что я ни капельки не изменилась. Следовало заявить ему в лицо: он не имеет права ко мне прикасаться и должен принести извинения за то, что разрушил мою жизнь, пусть даже и не подозревая об этом. «Нельзя оправдывать непорядочность неведением», – убеждала я себя, но теперь, глядя на Джексона Портера, забыла обо всем. Как будто он снова бежит по футбольному полю, а я зачарованно смотрю на него, наивно веря, что из всех девушек он выберет именно меня.

Джексон сделал шаг назад и оценивающе прищурился. Его глаза казались то карими, то зелеными, в зависимости от одежды. В школе я каждый день записывала в дневнике, во что Джексон был одет и какого цвета у него глаза.

– Выглядишь… потрясающе. – Он улыбнулся своей фирменной улыбкой, как из рекламы нижнего белья.

Мейбри сказала, так говорят про Джексона чирлидерши в раздевалке, и с тех пор я использовала это выражение, будто сама его выдумала.

– Спасибо. – Слава богу, на мне облегающие джинсы и рубашка в вертикальную полоску. Мое глупое шестнадцатилетнее сердце едва не разорвалось от радости, что он заметил. – Ты тоже.

– Стараюсь держаться в форме. До сих пор играю в футбол с Беннеттом и нашими парнями. Но ты… это что-то! Совсем другой человек. – Должно быть, он понял, что его слова можно счесть обидными, поэтому добавил: – Я всегда считал тебя симпатичной, просто до сегодняшнего дня не подозревал, что ты настоящая красотка.

Сисси, стоявшая у него за спиной, просияла. Если бы она знала, в каких отношениях (если можно так выразиться) я была с Джексоном, то схватила бы его за шиворот и вытолкала из дома. Хорошо, что она не в курсе; мне не нужно оправдываться ни за него, ни за себя. Можно сделать вид, будто мы просто школьные друзья, встретившиеся через девять лет после выпуска.

– Проходите, садитесь, – сказала Сисси, приглашая нас к столу, на котором был разложен праздничный сервиз.

Битти уже наливала холодный чай в стеклянные стаканы. Увидев меня, она встревоженно заглянула мне в глаза. «Она не знает, – сказала я себе. – Откуда ей знать?» Просто Битти более восприимчивая, чем Сисси. Она подмечает то, чего не видят другие, а Сисси видит только то, что хочет видеть.

– Я попросила Битти накрыть для тебя рядом с Джексоном, – сообщила Сисси, проведя пальцем по ободку старинной тарелки из костяного фарфора. – А еще я приберегла местечко для твоего папы, но он, скорее всего, останется в больнице.

– Очень жаль, что с твоей мамой случилось несчастье. – Джексон придвинул мой стул и помог сесть сначала мне, а потом Сисси.

Битти уселась сама, прежде чем он успел подойти к ней.

– Спасибо. – Я деловито разложила на коленях салфетку, стараясь не смотреть ему в глаза. Каждый раз, глядя на Джексона, я вспоминала нашу последнюю встречу (вчерашняя не считается) и его слова, сказанные тогда. – Надеемся, она скоро придет в себя. Мы все очень волнуемся.

– Зато теперь ты вернулась в Джорджтаун. – Джексон взял у Сисси корзинку с хлебом. – Уверен, многие рады увидеть тебя вновь. – Он опять улыбнулся той самой улыбкой, передавая мне корзинку, и я чуть не уронила ее на пол.

– Беннетт и Мейбри очень обрадовались, – поддакнула Битти, намазывая хлеб маслом. – Тебе стоит их навестить, Ларкин. Познакомься с мужем Мейбри и ее малышом, сходите на реку или еще куда-нибудь.

Я нахмурилась:

– Вряд ли я пробуду здесь достаточно долго, чтобы ходить в гости…

– У меня есть лодка, – вставил Джексон, будто пропустив мои слова мимо ушей. – Можем покататься на водных лыжах и устроить небольшую вечеринку, пока ты не уехала. Как в старые добрые времена.

Я неподвижно смотрела на кусок курицы у меня на тарелке. Это что, шутка? Наконец я подняла глаза и взглянула на Джексона. Судя по его безмятежному виду, он ничего не помнил.

– Посмотрим, – ответила я. – Зависит от того, когда мама придет в себя и сколько времени ей потребуется на выздоровление.

– Разумеется, – согласился он и коснулся моей руки.

Я улыбнулась и неожиданно расслабилась. Мне даже удалось съесть несколько кусочков курицы и немного масляных бобов. Мы поговорили об одноклассниках и учителях, о сестре Джексона – она на четыре года моложе нас, закончила колледж в Южной Каролине и уехала в Калифорнию получать специализацию по лечебной физкультуре.

В старших классах я много раз представляла эту сцену: Джексон Портер сидит рядом со мной и, улыбаясь, держит меня за руку. Мне пришлось ущипнуть себя несколько раз, чтобы убедиться – я не сплю. Я напомнила себе о том, что произошло между нами перед моим отъездом в Нью-Йорк, но безрассудная влюбленность туманила разум.

Наконец Сисси подала лимонный бисквит. Я помогла ей убрать со стола, а Битти прошла в гостиную и включила старый стереомагнитофон родом из семидесятых. Сисси не видела необходимости покупать современный проигрыватель, пусть даже музыка звучит с помехами и кассета иногда заедает. «Аппарат работает, кассеты есть. Зачем его менять?» – говорила она.

Послышались вступительные аккорды знакомой песни.

– Линда Ронстадт, «Ты мне не пара», – произнесла я.

– Не понял? – переспросил Джексон.

Битти закашлялась.

– Песня. – Я кивнула в сторону гостиной. – Я могу определить певца и название песни по первым аккордам. Это мой талант. – Мне казалось, он знал. Нет, не так: мне казалось, он должен был знать.

– А, ясно. – Он рассеянно кивнул, взял у Сисси тарелку с бисквитом, поставил ее передо мной и протянул свою.

Знакомый вкус пробудил во мне воспоминания. Я обожала лимонные бисквиты – Сисси они особенно хорошо удавались. Провалив конкурс в команду чирлидеров, я съела полбисквита зараз. А вторую половину – на следующий день, когда Мейбри объявила, что собирается уйти из команды, чтобы мне было не так обидно. Я улыбнулась, обняла ее и велела не страдать ерундой: у меня есть театральный кружок и работа в школьной газете. Сисси сказала, я в сто раз лучше, чем все эти чирлидерши, и они много потеряли, не взяв меня в команду. Я сделала вид, что поверила, а когда она ушла за продуктами, доела бисквит до последней крошки.

– На улице очень хорошо. Не хочешь подышать свежим воздухом? – спросил меня Джексон, когда мы покончили с десертом.

Больше всего мне хотелось остаться с Сисси наедине и расспросить ее о Маргарет, но у меня не нашлось сил отказать Джексону Портеру. Однако, прежде чем я успела ответить, вмешалась Битти.

– Ларкин поможет нам убрать со стола, – заявила она и выхватила тарелку у Джексона из-под носа, хотя там оставалась еще пара кусочков.

Сисси недовольно взглянула на подругу:

– Несмотря на наш почтенный возраст, мы пока в состоянии убрать со стола без посторонней помощи. А вы, молодые люди, наслаждайтесь приятным вечером. Скоро придет жара и станет так влажно, что прогулка превратится в сущее мучение.

Джексон благодарно улыбнулся Сисси и еще лучезарнее – Битти. Та по-прежнему продолжала хмуриться.

Мы неторопливо двинулись в сторону набережной. Джексон взял меня за руку, и я не стала возражать. Сначала мне было слегка неловко, но потом я крепче сжала его ладонь, полагая – обоснованно или нет, – что заслужила.

– Это ведь ты вчера вечером была у Гэбриела? – поинтересовался Джексон. – Прости, я тебя не узнал. Если бы Сисси нас не представила, я бы и не догадался.

И снова в этом признании мне почудился намек на оскорбление.

– Ты был с девушкой, так что я решила тебя не беспокоить.

Он фыркнул.

– Это Эшли, моя секретарша. Мы работали допоздна, так что я предложил проводить ее до дома, и по пути мы зашли купить мороженого.

Я промолчала.

– Как вышло, что ты до сих пор не замужем? – спросил он.

Сколько лет я мечтала об этом разговоре!

– Работа занимает все время. Коллектив у нас в основном женский, так что у меня не много возможностей встречаться с парнями, – покраснев, ответила я.

Джексон скривился:

– А я вот работаю там, где родился и вырос и где все знают меня и мою семью. Так что мы с тобой в некотором роде в одной лодке. Конечно, среди туристов мелькают новые лица, но никаких постоянных отношений, понимаешь?

Выражение «постоянные отношения» и журчание реки пробудили воспоминания. Я вспомнила лодку его отца, пришвартованную у берега, и плеск волны о борт. С одной стороны, мне хотелось, чтобы Джексон тоже вспомнил, в то же время я от всей души надеялась, что он забыл. Я решила спросить его, но он опять заговорил, и момент был упущен.

– Помнишь Мелиссу Гриффин?

Я помнила Мелиссу. Сисси утверждала, что мы похожи как две капли воды. Она повторяла это сотни раз, и в результате я ей поверила, но при этом не замечала, что люди мы с ней совершенно разные. Мелисса была капитаном команды чирлидеров, президентом школьного совета, а в качестве внеклассного занятия навещала тяжелобольных в хосписах. Кроме того, она занималась легкой атлетикой и у нее была потрясающая фигура (мне удалось добиться такой формы только в колледже).

– Да, помню. – Я не стала вдаваться в подробности.

Мне не хотелось признаваться, что в школе я даже стриглась, как Мелисса. Конечно, это ни капли не помогало. До меня дошло только несколько лет спустя, когда я случайно открыла выпускной альбом. Я выкинула его в помойку.

– Мы с ней поженились еще в колледже, но через год развелись. К счастью, обошлось без детей. Думаю, мы были слишком молоды.

– Сочувствую, – ответила я. – Наверное, вам обоим пришлось нелегко. Хорошо, что вы решили разойтись до того, как появились дети.

– Да, точно. Но все равно было очень болезненно. Наверное, я вбил себе в голову, что с этой женщиной у меня постоянные отношения, и испытал сильный шок, когда наконец осознал свою ошибку.

«Постоянные отношения». Вот опять. Я остановилась и пристально посмотрела на Джексона. В свете уличного фонаря его щетина казалась огненно-рыжей, а глаза – зелеными из-за светло-голубой рубашки. Мне почудился в его глазах странный блеск, будто он тоже что-то вспомнил, но Джексон просто смотрел на меня, ожидая ответа. Следовало поддержать разговор, однако прежней Ларкин хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно. Можно притвориться, что прошлого не существует и из всех школьных красоток он все-таки выбрал меня. Наконец я разлепила запекшиеся губы, хотя сказала совсем не то, что планировала.

– А может, выражение «постоянные отношения» с возрастом меняет смысл, – задумчиво произнесла я. – Например, в детстве нам кажется, что «старик» – это любой человек старше двадцати.

– Да, типа того, – рассеянно ответил Джексон.

Мне стало обидно, ведь я только что изрекла глубокую мысль.

– Ладно, – сказал он, беря меня за руку, – пойдем-ка лучше съедим мороженого.

Мы зашли в кафе Гэбриела. Я села за столик, а Джексон принес наш заказ – два стаканчика замороженного ванильного йогурта, обсыпанного гранолой. Гэбриел, стоя за спиной у Джексона, удивленно приподнял брови. Я пожала плечами: мне не объяснить происходящее даже самой себе, не то что Гэбриелу.

Я водила пластиковой ложкой по краям стаканчика. Джексон воткнул ложку прямо в середину и отправил в рот большой кусок йогурта.

– Вся эта история с твоей мамой… мне правда очень жаль. Кстати, она недавно заходила в офис, спрашивала про страховые полисы.

Я опустила ложку в стаканчик:

– Ее интересовало что-то конкретное?

– Да, сгоревший дом на Северной Санти. Я и не знал, что он принадлежит вашей семье. Мы с друзьями много лет ездили туда на пикники. Здорово быть хорошим футболистом – все девушки от тебя без ума. Мы разводили костер, брали с собой спальники и сумку-холодильник с пивом. Славные были времена! – Он подмигнул и облизнул ложку. – Хорошо, что мы ни разу не заходили внутрь. Даже тогда это казалось плохой идеей. Девушки боялись близко подходить к развалинам, а мы, конечно, старались, чтобы им было тепло и уютно.

Джексон засунул в рот еще одну ложку йогурта. Я знала, что они с друзьями и популярными девушками из школы ездили на заброшенную плантацию. Меня ни разу туда не позвали.

Я не улыбнулась в ответ, и его улыбка тут же увяла.

– Так что мама хотела выяснить?

– Был ли особняк застрахован в пятьдесят четвертом году, то есть на момент пожара. В основном ее интересовало, в чью пользу страховка. Тогда агентством владел мой дедушка. Помню, он говорил, что все документы погибли из-за наводнения во время урагана «Хейзел». – Джексон снова облизнул ложку. – Твоя мама, кажется, расстроилась, будто почти собрала пазл, как вдруг обнаружила, что несколько кусочков пропало.

Я отставила недоеденный йогурт в сторону. Нужно срочно вернуться домой и поговорить с Сисси.

– Извини, я ужасно устала. Очень волнуюсь за маму. Ты не против, если мы вернемся?

– Конечно, понимаю. На твоем месте я бы тоже волновался. – Джексон поднялся, выкинул стаканчики в мусорный бак, а потом отодвинул мой стул и помог мне встать.

– Спасибо, Гэбриел, – сказала я, проходя мимо хозяина кафе.

– Заходи еще, поболтаем, – отозвался тот, провожая Джексона взглядом.

– Обязательно. – Я помахала ему рукой и вышла на улицу.

Машина Джексона была припаркована напротив дома Сисси, но он настоял, чтобы проводить меня до двери. Над крыльцом горел фонарь, слегка рассеивая темноту. Я чувствовала, что Джексон на меня смотрит, но его лицо оставалось в тени. По коже пробежали мурашки: если бы я спала, это был бы весьма символичный сон.

– Рад, что мы встретились, – сказал Джексон, и я расслышала в его голосе улыбку.

– Я тоже.

На меня опять нахлынуло ощущение дежавю. Мне снова захотелось спросить его, помнит ли он. Однако воспоминания – словно шелковое платье, застрявшее в колючках; нельзя высвободить подол, не испортив его окончательно. Поэтому я решила не вдаваться в подробности и просто улыбнулась.

– Я позвоню. Может, на выходных прокатимся на лодке или поужинаем где-нибудь? Даже если твоя мама скоро придет в себя, я надеюсь, ты пробудешь еще немного, и мы сможем узнать друг друга получше.

Впервые за долгие годы мне захотелось, чтобы Мейбри оказалась здесь и услышала его слова. Или чтобы у меня был номер ее телефона; тогда я могла бы позвонить ей и поделиться радостью: Джексон Портер хочет узнать меня получше. А может, и хорошо, что ее здесь нет и я не могу позвонить. Вряд ли бы она порадовалась.

– Возможно, я уеду через пару дней. Хочешь, дам тебе номер телефона?

– Сисси уже дала. Ты ведь не против?

– Конечно, не против. Обычно я либо здесь, либо в больнице, так что меня легко найти.

– Вот и хорошо. – Джексон склонился ко мне. Я застыла на месте, не зная, что делать. Он легонько поцеловал меня в щеку, и я вздохнула с облегчением. – Доброй ночи, Ларкин.

– Доброй ночи, Джексон.

Он направился к машине. Я смотрела ему вслед, чувствуя на щеке его поцелуй и ощущая запах одеколона, пробуждающего воспоминания, которые мне хотелось навсегда стереть из памяти.

Двенадцать

Сисси бесцельно бродила по гостиной, рассеянно переставляя фоторамки, фарфоровые шкатулки и прочие безделушки. В коридоре тикали часы. Наверху закашлялась Битти, пахнуло сигаретным дымом. Я сто раз запрещала ей курить в доме.

Сисси уже умылась, намазала лицо кремом и заколола волосы, однако сон к ней не шел. Нужно дождаться Ларкин и выяснить, где Мэк. Она дважды звонила ему на мобильный после того, как в больнице закончилось время для приема посетителей, но он так и не перезвонил. Сисси сняла с полки свадебную фотографию Айви и протерла ее о халат, стирая несуществующую пыль. Хочется верить, что Мэк не с той женщиной, ведь Айви в больнице, а Ларкин лишь недавно вернулась домой. Это было бы вне всяких приличий.

Сисси поставила фотографию на место и взяла собственное свадебное фото. Ярко-красное платье Битти на черно-белом снимке получилось темно-серым. Битти выглядела такой молоденькой и хорошенькой в широкополой шляпе, а маленькая Айви в желтом платьице – сущий ангелочек. У Айви и жениха одинаково удивленные лица, словно они оба так и не поняли, что происходит.

Поправив очки, Сисси поднесла снимок ближе к глазам, пытаясь разглядеть мутное пятно за плечом у невесты. Должно быть, фотограф просто оставил отпечаток пальца на линзе, однако Битти заметила, что на других свадебных фотографиях такого пятна нет, и предположила, что это призрак Маргарет. Каждый раз, глядя на снимок, Сисси всматривалась в серое пятно: иногда ей виделось в нем знакомое лицо, а иногда – просто отпечаток пальца.

Она осторожно вернула фоторамку на место, вдохнула застарелый запах дыма и пепла из камина и попыталась вспомнить, чистила ЛИ в прошлом году дымоходы или нет. В последнее время она забывает разные мелочи, поэтому теперь старается все записывать. Битти говорит: пока помнишь важное, беспокоиться не о чем. Сегодня вечером в комнате особенно сильно пахло пеплом: наверное, ветер задувает сквозь щели в кладке. Сисси вздрогнула. Видимо, из-за запаха ей часто снится, будто дом охвачен огнем и пламя медленно подбирается к спальне.

Сисси направилась в кухню, решив сделать в календаре пометку: «вызвать трубочиста». Сверху опять раздался кашель. Хлопнула входная дверь. Сисси вышла в коридор; Ларкин стояла на пороге, глядя прямо перед собой невидящим взглядом.

– У тебя все хорошо?

Битти опять закашлялась.

– Она обращалась к доктору по поводу этого кашля? – спросила Ларкин, пропустив мимо ушей вопрос Сисси.

– Понятия не имею. – Сисси смутилась. Как же так? Ей ничего не известно о здоровье лучшей подруги. – Она взрослая женщина. Надеюсь, ей хватило ума посетить доктора. – Ларкин удивленно наморщила лоб. – Спрошу у нее завтра. Ты же знаешь, Битти иногда бывает такой упрямой, хуже мула, – с улыбкой добавила она.

К ее облегчению, Ларкин немного расслабилась.

– Как прошел вечер? – поинтересовалась Сисси.

С тех пор как девочка уехала в Нью-Йорк, у нее под глазами залегли круги, щеки запали, плечи поникли, и с каждым приездом эти тревожные признаки проявлялись все сильнее. Сисси вспомнила хамелеона, которого видела в зоопарке – он меняет цвет, подстраиваясь под окружающую обстановку. Наверное, Ларкин таким способом пытается подладиться под нью-йоркский темп жизни. Или хочет полностью изменить себя, чтобы никто из старых знакомых ее не узнал. Какая глупость. Она всегда была совершенством, во всех смыслах. Ей нечего прятать. А может, просто стресс из-за родителей.

– Нормально. – Не двигаясь с места, Ларкин сверлила Сисси гневным взглядом. – Надо поговорить.

В горле у Сисси застрял комок.

– Хорошо. Может быть, утром? Я ужасно устала…

– Нет. Я хочу поговорить сейчас. Про пожар в Карроуморе.

Сисси взглянула на лестницу, чтобы удостовериться – Битти у себя.

– Ладно. Пойдем в гостиную и поговорим. Принести тебе чаю или бисквит?

– Нет, спасибо. – Ларкин бросила сумочку на диван, однако садиться не стала. Она подошла к каминной полке и взяла свадебную фотографию Сисси. – Беннетт рассказал, как погибла бабушка.

Сисси решила, что ей стоит присесть.

– Это его не касается. Он не должен был тебе рассказывать.

– Возможно. Но мы оба теряемся в догадках, почему никто не удосужился поведать мне об этом раньше. Сисси, я живу на свете двадцать семь лет, и только сейчас узнала, что моя бабушка погибла в пожаре, а дом, в котором она сгорела, по-прежнему принадлежит нашей семье и станет моим, когда мне исполнится тридцать.

Сисси потерла ладони. Ей вдруг стало холодно.

– Это… страшная трагедия. Она случилась задолго до твоего рождения. Твоя мама…

– Беннетт сказал, она находилась в доме во время пожара. И ты тоже. Ты спасла маму, а бабушку спасти не смогла.

Глаза Ларкин наполнились слезами. Сисси почувствовала, что тоже вот-вот заплачет.

– Это была худшая ночь в моей жизни. Я бы все отдала, чтобы забыть о ней. Мы с Айви никогда об этом не говорили. Она и без того настрадалась, а я не хотела причинять ей новую боль. Твоя мама ничего не забыла. Воспоминания приходят к ней во сне. Помнишь, ей все время снились кошмары.

– Ей снился пожар. – Ларкин тяжело опустилась в кресло. – Именно поэтому я начала изучать сны, чтобы помочь ей расшифровать, что они означают, и избавиться от них навсегда. Я думала, это просто кошмары, а не видения из прошлого.

Сисси обхватила себя руками. Холод пробрал ее до костей.

– Я не говорила с тобой об этом по той же причине, по которой не говорила с твоей мамой. Некоторые вещи лучше оставить в прошлом. Я просто хотела вас защитить.

Ларкин подняла глаза к потолку.

– Знаешь, молчание не помогает избавиться от проблем. – Она в упор посмотрела на Сисси. – Ты спасла маме жизнь. Жаль, я не знала об этом раньше.

Сисси перевела взгляд на фотографию на каминной полке.

– Разве это что-нибудь бы изменило?

– Возможно. – В голосе Ларкин появилась неуверенность. – Если бы я знала, что мама едва не погибла в пожаре, а ее первый муж пропал без вести, то постаралась бы ей помочь, а не следовала за ней по пятам. Может быть, тогда я не превратилась бы во всеобщее посмешище.

– Ты никогда не была посмешищем. Никогда. Если мы начинаем копаться в прошлом, то пытаемся вернуться назад и прожить его заново. Это все равно что питаться объедками. Поверь мне, гораздо важнее взять себя в руки и двигаться вперед. Нужно прожить жизнь как можно лучше, не оглядываясь на прошлое.

Сисси с усилием поднялась на ноги, чувствуя себя совсем дряхлой.

– Если с вопросами покончено, я иду спать. Пожалуйста, выключи свет, прежде чем пойдешь к себе.

Ларкин тоже встала.

– Беннетт говорит, мама пыталась отменить твое управление фондом, чтобы Карроумор перешел ко мне прямо сейчас. Она сообщила тебе об этом? Почему фонд учрежден в мою пользу, а не в пользу мамы?

Сисси ахнула. Сердцу стало тесно в груди.

– Айви не хотела иметь ничего общего с Карроумором, поэтому, когда ты родилась, они с твоим дедушкой и учредили фонд. Она не упоминала, что хочет что-то менять.

– А еще мама приходила к Джексону Портеру и расспрашивала, кто был выгодоприобретателем по страховке. Если тебе интересно, он не в курсе – все документы погибли во время наводнения в пятьдесят четвертом году.

Сисси направилась к лестнице. Каждый шаг давался ей с огромным трудом. Она сосредоточилась на массивных резных перилах. Если удастся добраться до них и крепко ухватиться, она сможет дойти до спальни и не грохнуться в обморок.

– Ничего об этом не знаю. Спросишь у мамы, когда она очнется.

– Папа сказал, к тебе приходили застройщики насчет Карроумора. Может быть, маме стало об этом известно, вот она и попыталась отменить управление фондом.

Сисси тяжело оперлась о столбик перил в основании лестницы. Весь ее боевой дух улетучился.

– Да, приходили. Я дала им от ворот поворот. Что касается страховки, эти деньги лежат в фонде и ждут тебя. Так же как и все имущество семьи Дарлингтонов, принадлежавшее твоей бабушке на момент ее смерти. Я не взяла себе ни цента. – Она глубоко вздохнула. – Спокойной ночи, Ларкин. Надеюсь, завтра Айви придет в себя, и мы зададим ей все вопросы, потому что лишь она может на них ответить.

– Спокойной ночи, Сисси.

Сисси медленно поднялась по лестнице и направилась в комнату Айви. После смерти мужа она спала в комнате дочери, не в силах выносить пустоту собственной спальни и холод простыней. Сперва она спала на его подушке, прижав к сердцу его пижаму, но в конце концов постельное белье пришлось постирать, и родной запах сменился ароматом стирального порошка. С тех пор в спальне Сисси поселилась пустота. Она вынуждена была найти другое место для сна и притвориться, будто просто путешествует в одиночестве и не ожидает, что в ее постели должен спать кто-то еще.

Однако этой ночью Сисси никак не могла уснуть. Ей казалось, Айви хлопает дверью прямо у нее перед носом, как часто делала, будучи подростком. Зачем, Айви? Этот вопрос вздымался из глубины ее сердца, распирая грудь. Зачем ты поехала в Карроумор?

Из комнаты Битти донесся очередной взрыв кашля. Сисси подошла к запертой двери, занесла кулак, готовясь постучать, постояла так несколько мгновений, опустила руку и вернулась к себе.

Она улеглась в постель и долго лежала на краю. Потом, наконец решившись, обняла вторую подушку и глубоко вдохнула, словно та могла хранить запах мужа. Ей почудился аромат духов «Джой» и холодное прикосновение флакончика к запястью. Сисси закрыла глаза и принялась вспоминать.

Маргарет подсунула флакон духов Сисси под нос и рассмеялась.

– Не бойся, попробуй. Я же говорю, тетя Дот не станет возражать.

Несмотря на то что ее почти всю ночь тошнило, Маргарет по-прежнему была прекрасна. Даже с растрепанными волосами и без макияжа, она все равно выглядела так, словно только что сошла с рекламного плаката.

– Ну, раз ты в этом уверена… – Сисси нерешительно нанесла по капельке духов на каждое запястье.

– Господи ты боже мой! – Битти нетерпеливо выхватила флакон и, щедро капнув на палец, помазала у Сисси за ушами. – Ей придется долго встречаться с этим парнем, прежде чем подпустит его достаточно близко, чтобы он смог унюхать ее духи, – заявила она, не выпуская сигареты изо рта.

Рассмеявшись, Сисси отошла от трюмо. Ей было немного неловко в фиолетовых велосипедных брюках, которые ей одолжила Маргарет, но в глубине души она казалась себе неотразимой. Брюки подчеркивали красоту ее ног, длинных и стройных, как у Маргарет. Мама слегла бы с мигренью, если бы увидела Сисси в таком наряде. Слава богу, она далеко. Сисси закрыла глаза и еще раз напомнила себе, что нужно провести эти две недели с удовольствием, не терзаясь сожалениями и угрызениями совести. Для сожалений и угрызений ей отведена вся оставшаяся жизнь.

Раздался стук в дверь. Девушки удивленно переглянулись.

– Это точно не Бойд, – уверенно заявила Сисси. – Я не давала ему наш адрес. Мы договорились встретиться в парке.

– Не смотрите на меня, я тут ни при чем, – отмахнулась Битти. – Маргарет, ты сказала Реджи, где мы живем?

Голубые глаза Маргарет потемнели от ужаса.

– О господи! Да, сказала. Но он же не мог…

Битти на четвереньках подползла к окну, выходящему на улицу, и осторожно отодвинула занавеску.

– Это Реджи! – громким шепотом объявила она, схватила с постели шелковый пеньюар и швырнула его Маргарет. Пеньюар принадлежал тете Дороти, как и шелковая пижама, но Маргарет забрала их себе, заверив подруг, что тетя не станет возражать. – Одевайся, я открою. И причешись, а то у тебя такой вид, словно ты спала на сеновале.

Сисси помогла Маргарет облачиться в пеньюар, а Битти открыла гостю дверь, притворившись, будто безмерно удивлена.

– О, это вы… Простите, забыла ваше имя. Вы из «Оушен Форест», верно?

– Я Реджинальд Мэдсен. Друзья зовут меня Реджи. Здесь живет Маргарет Дарлингтон? Это ведь ее адрес.

– Да, но…

– Я просто хотел удостовериться, что с Маргарет все в порядке. Вчера вечером… ей стало нехорошо, и я чувствую свою ответственность. Я принес ей цветы. Ничего если я войду? Я хотел бы увидеть ее лично и извиниться.

– Думаю, она сейчас не в состоянии…

Сисси попыталась удержать Маргарет, но легкий шелк выскользнул из ее пальцев. Маргарет затянула пояс пеньюара вокруг тонкой талии, сунула ноги в шлепанцы на каблучке, украшенные помпонами, и как ни в чем не бывало вышла в гостиную, словно кинозвезда. Сисси семенила сзади.

– Кажется, кто-то пришел? – спросила она, притворно зевая.

– Я только на минутку… – начал Реджи и тут же потерял дар речи.

Маргарет картинно потянулась; шелковый пеньюар и пижама соблазнительно обрисовали ее грудь.

В этот момент за спиной у Реджи показался еще один молодой человек. Бойд был такого же роста, но Битти не заметила его, потому что он стоял сбоку, за пределами видимости.

– Бойд… – От удивления у Сисси сел голос. – Я думала, мы встречаемся в «Павильоне». – Она шагнула к двери, стараясь скрыть полуодетую Маргарет от мужских взоров.

– Да, мы так договорились, но Реджи сказал, что хочет навестить Маргарет, и я решил поехать с ним. Если Маргарет уже лучше, мы можем все вместе отправиться в парк – и Битти тоже, разумеется.

Битти затянулась сигаретой и выпустила в потолок клуб дыма.

– Ну спасибо, я польщена.

Сисси бросила на подругу предостерегающий взгляд:

– Что ж, я почти готова, но, кажется, Маргарет пока не чувствует себя достаточно…

– Сисси, не будь занудой. – Маргарет вышла вперед и протянула Бойду руку. – Я чувствую себя на все сто. А вы, должно быть, и есть тот самый Бойд, о котором Сисси нам все уши прожужжала. Я Маргарет Дарлингтон.

Бойд осторожно пожал кончики ее пальцев.

– Рад с вами познакомиться, Маргарет Дарлингтон.

Сисси внимательно наблюдала за ним, пока он оглядывал прекрасное лицо и идеальную фигуру ее подруги. Сохранив невозмутимый вид, Бойд быстро отпустил руку Маргарет, однако Сисси еще не готова была вздохнуть с облегчением: человек подхватывает простуду или другую заразу, а симптомы проявляются только через неделю.

Маргарет переключила свое внимание на Реджи: тот жадно разглядывал изгибы ее тела, хорошо заметные при каждом движении. «Эти двое словно высечены из одного куска мрамора – оба прекрасны и совершенны», – подумала Сисси, глядя на Маргарет и Реджи. Бойд определенно красив, но вокруг Реджи витал ореол силы и уверенности, действовавший на Маргарет как валериана на кошку.

– Очень мило с вашей стороны принести мне цветы. – Маргарет томно взмахнула ресницами, взяла из рук Реджи букет алых роз и вдохнула изящными ноздрями их аромат. – Пахнет просто божественно. – Она одарила всех сияющей улыбкой. – Дайте мне минутку. Поставлю цветы в вазу, накину что-нибудь подходящее и поедем в «Павильон», повеселимся.

Она удалилась на кухню. Все зачарованно смотрели ей вслед – кроме Сисси, не сводившей глаз с Бойда. Он невольно проводил Маргарет взглядом, но тут же тряхнул головой, повернулся к Сисси и подарил ей улыбку.

Через полтора часа они уселись в машину Маргарет – потому что у Реджи не кабриолет, а погода слишком хорошая, чтобы ехать в закрытом автомобиле, – и поехали в парк «Павильон». Битти сидела впереди рядом с Маргарет, Сисси – сзади, между Реджи и Бойдом. Бойд нашел ее руку и не выпускал всю дорогу. Сисси готова была расплакаться, то ли от радости, то ли от облегчения.

– Давайте сперва прокатимся на карусели! – воскликнула Маргарет, ожидая, пока Реджи выйдет из машины и откроет ей дверь. – Эта карусель – настоящая достопримечательность, все деревянные животные вырезаны вручную. Ее только что привезли из Алабамы. Смотрите, вон морской змей с позолоченной гривой. Чур, он мой! Ты взяла с собой фотоаппарат? – спросила она у Сисси. – Давайте все вместе сфотографируемся на карусели!

– Конечно, взяла, – кивнула Сисси, похлопав по футляру, висящему на шее.

По сравнению с колесом обозрения карусель под красно-белым тентом казалась совсем невзрачной.

– А я считаю, сначала надо покататься на чертовом колесе, – возразила Битти. – Посмотрим на парк с высоты птичьего полета. Не все из нас приезжают сюда каждый год на каникулы. – Она со значением взглянула на Маргарет.

– Ладно, давайте. – Маргарет пожала плечами и властно взяла Реджи под руку.

Тот галантно предложил вторую руку Битти, однако та покачала головой:

– Прежде чем сядем на чертово колесо, возьму себе сладкой ваты. Мы так долго собирались, что я уже успела проголодаться. Кто-нибудь еще хочет? Маргарет, я знаю, ты любишь.

Маргарет побледнела: ее желудок не полностью восстановился после вчерашнего, хотя утром Битти заставила ее съесть несколько кусков хлеба, надеясь, что все впитается.

– Пока не хочется. Сисси, будешь?

Сисси очень любила сладкую вату, но от нее все лицо становится липким. Раньше это ее не сильно тревожило, но тогда ей не приходилось очаровывать молодых людей. Желудок заурчал от голода, и она приложила руку к животу, чтобы заставить его замолчать.

– Я тоже не хочу, но мы сходим с тобой за компанию. Наверняка Бойд и Реджи не откажутся от сладкой ваты.

– Полагаю, «Сисси» – уменьшительное имя? – поинтересовался Бойд, пока они стояли в очереди у лотка со сладостями.

Сисси кивнула. От запаха жженого сахара желудок заурчал еще сильнее.

– Да, все меня так называют, кроме мамы и папы. Мое полное имя – Сессали.

– Тебе идет. – Бойд улыбнулся. Вокруг его глаз появились лучистые морщинки, а на щеках – милые ямочки. – Не возражаешь, если я буду называть тебя полным именем?

– Вовсе нет. Особенно если это означает, что мы продолжим общаться. – Сисси покраснела, надеясь, что ее отчаянный флирт не произведет на него дурное впечатление.

Бойд от души рассмеялся:

– Люблю, когда женщины говорят то, что думают. Ты бы понравилась моей маме. Она терпеть не может девушек, которые говорят лишь то, что от них ожидают услышать.

Сисси широко улыбнулась:

– Надеюсь, ты не хочешь сказать, будто я похожа на твою маму.

Бойд сделал вид, что задумался.

– Это вовсе не плохо, но нет, я бы так не сказал. Впрочем, нечто общее у вас есть – вы обе умные женщины.

Он отдал деньги прыщавому подростку и получил взамен две огромные сахарные ваты.

– Знаю, ты сказала, что не хочешь, но мне невыносимо слышать, как урчит у тебя в животе. Нужно его чем-нибудь накормить. Битти говорит, это твое любимое лакомство.

Сисси поблагодарила и с наслаждением вдохнула приторный аромат, не зная, откуда начать. Если сладкая вата прилипнет к лицу и придется ходить в таком виде до вечера, будет сущий кошмар.

Словно прочитав ее мысли, Бойд откусил большой кусок ваты, и к его подбородку тут же прилипли розовые нити.

– Ну вот, теперь мы в равном положении. – Он вручил Сисси салфетку. – Я буду следить за твоим лицом, а ты – за моим. А если вата прилипнет к губам, я знаю отличный способ убрать ее оттуда, – шепнул он ей на ухо.

Глядя ему прямо в глаза, Сисси облизнула губы, откусила кусок сладкой ваты и улыбнулась.

– Принимаю вызов. – Бойд наклонился и осторожно коснулся губами ее губ. – Кажется, это самая сладкая вата, какую мне доводилось пробовать.

Сисси рассмеялась. Битти схватила ее за руку и оттащила от Бойда.

– Не давайся ему так просто, – с улыбкой предупредила она.

Они прокатились на колесе обозрения три раза; в последний раз Бойд ехал вместе с Битти, чтобы та не чувствовала себя одиноко. Сисси ждала их внизу, наслаждаясь запахами хот-догов и попкорна, детским смехом и хвастливыми возгласами молодых людей, состязающихся в тире. На скамейках вдоль прогулочной дорожки отдыхали утомленные родители с малышами, а забытые мягкие игрушки ожидали своих хозяев, пока старшие дети перебегали от аттракциона к аттракциону.

Сисси позволила себе помечтать, как когда-нибудь придет сюда с собственными детьми, будет точно так же есть сахарную вату и даст Бойду слизать с ее губ липкое лакомство. Однако долго предаваться мечтам не удалось.

– Пошли! – Битти схватила ее за руку и потащила по дорожке. – Мы идем на «Комету»!

Сисси оглянулась на Маргарет, чтобы узнать, точно ли та собирается кататься на американских горках, больше известных под названием «Рвотная комета». Однако Маргарет была занята: она не сводила глаз с Реджи.

– Отвратительное зрелище, не правда ли? – насмешливо спросил Бойд, перехватив ее взгляд.

– Вот именно, – с готовностью согласилась Сисси. – Между ними целых четверть дюйма. Если он и правда ей нравится, этой четверти дюйма быть не должно.

Бойд рассмеялся и приобнял ее за талию:

– Вот так?

Сисси кивнула.

Они провели в парке весь день и покатались на всех аттракционах, включая паровозик для малышей и автодром, при этом Бойд не забывал каждый раз прокатиться вместе с Битти. Маргарет позировала уличному художнику, и даже Битти признала, что нарисованный углем портрет не так уж плох. Маргарет осторожно свернула его в рулон и вручила Реджи.

– Когда мы въедем в Белый дом, повешу на видном месте, – заявил он, – а пока сохраню у себя.

Чистой воды хвастовство, но в устах Реджи Мэдсена эти слова звучали искренне и пророчески. Маргарет вся просияла.

Они подкрепились хот-догами и попкорном, а потом отправились к фотобудке и сфотографировались с картонными фигурами двух пловчих – тощей и толстой (Сисси и Битти) и полумесяцем с изображением мисс Миртл-Бич (Маргарет). Но больше всего Сисси понравилась фотография Бойда и Реджи на фоне тюрьмы Миртл-Бич: оба сделали притворно печальные лица.

После этого они взяли себе по мороженому. Усевшись за столик на открытом воздухе, Сисси наконец скинула тесные туфли, одолженные у Маргарет, и едва сдержала стон облегчения.

– Сессали говорит, ты собираешься изучать живопись, – обратился Бойд к Битти, закуривающей сигарету. – Наверное, ты очень рада.

Битти удивленно кивнула; ей было приятно оказаться в центре внимания. Сисси тайком сжала руку Бойда, благодаря его за галантность.

– Конечно рада. Папа считает, мне следует заодно получить и диплом педагога, чтобы я могла преподавать и иметь постоянный доход. Думаю, неплохая идея. А вы двое? – спросила Битти, ткнув сигаретой в Реджи и Бойда. – Какие у вас планы?

– Я собираюсь начать медицинскую практику в Чарльстоне, – сказал Бойд, но в его голосе не было прежнего энтузиазма.

– Знаешь, Бойд, – вмешалась Маргарет, – у нас в Джорджтауне живет доктор Гриффит. Он лечит нашу семью еще с тех пор, как мама была маленькой, но уже собирается на покой. Он мечтал передать практику своему сыну, но беднягу Донни убили на войне. Возможно, тебе стоит с ним поговорить, если вдруг Чарльстон покажется не столь привлекательным. – Она подмигнула Сисси, и та низко опустила голову, чтобы скрыть румянец.

Бойд сжал ее руку:

– Обязательно поговорю с ним. Спасибо, Маргарет.

– А ты? – поинтересовалась Битти у Реджи. – Что собираешься делать?

– Он будет заниматься юридической практикой в Чарльстоне, – гордо ответила Маргарет, словно сама только что получила диплом юриста.

– Со временем, – уточнил Реджи, стараясь не встречаться взглядом с Маргарет. – Сперва хочу завербоваться добровольцем в армию. Не могу спокойно смотреть на то, что творится в Корее.

Маргарет вся застыла.

– Я на несколько лет моложе этого вояки, – продолжал Реджи, толкая Бойда локтем, – так что мне не довелось послужить стране во время войны. Нужно доказать, чего я стою, прежде чем займу публичный пост. У меня большие планы на будущее, поэтому я собираюсь исполнить свой долг сейчас, тем более что есть такая возможность.

Маргарет резко встала и, не говоря ни слова, пошла прочь. Реджи тут же вскочил и побежал за ней. Битти, Сисси и Бойд остались ждать в неловком молчании.

– Похоже, он еще не говорил об этом Маргарет.

Сисси встревоженно схватила Бойда за руку:

– Ты можешь переубедить его? Скажи, что это плохая идея.

Бойд медленно покачал головой:

– У меня нет права его отговаривать. В сорок третьем, когда я ушел в армию, мне было меньше лет, чем ему сейчас. Понимаю, что он чувствует. В то время у меня не было девушки, но мама очень горевала. Ей казалось, я должен подождать официального призыва; тогда все будет в руках Божьих. Но настоящие мужчины не меняют своих решений.

– Не говори так. – Сисси прижалась лбом к его плечу, представив себя на месте Маргарет.

– Они разберутся, – успокоил ее Бойд. – Реджи хороший парень, умный и целеустремленный. Отец часто шутит, что у него два старших сына. – Он усмехнулся. – Когда мы учились в школе, Реджи спас мне жизнь. Каждое лето мы снимали домик в Фолли-Бич. Однажды я заплыл так далеко, что не смог вернуться, а Реджи бросился за мной и вытащил на берег, хотя я плавал гораздо лучше его. Я боялся, мы оба утонем. Поэтому я полностью доверяю Реджи, даже если всем нам кажется, что он совершает ошибку. – Бойд обнял Сисси за плечи. – У нас впереди этот вечер и еще целых две недели. Давайте наслаждаться отдыхом. – Он встал. – Вы с Битти идите на набережную и займите удобные места, а я найду Реджи и Маргарет. Посмотрим фейерверк.

Сисси кивнула, хотя при мысли о том, что Бойд сейчас уйдет, пусть даже ненадолго, ее охватила безотчетная тревога. Правда, тревога тут же сменилась радостью, ведь Бойд пообещал приехать в Джорджтаун и побеседовать с доктором Гриффитом. Мама говорит, если зацикливаться на каком-то желании, оно не сбудется, потому что Господь не поощряет тщеславие и тягу к мирским радостям. Сисси отбросила эту мысль прочь и, взяв Битти под руку, отправилась на набережную искать подходящее место, откуда будет хорошо виден фейерверк.

К тому времени как они нашли удобную скамейку, у Сисси болели щеки от улыбок и смеха. Она пообещала себе, что не пожалеет ни об одном мгновении, проведенном здесь, и ничего не расскажет маме, чтобы не омрачать воспоминания об этой поездке.

Оставив Битти держать места, Сисси решила пройтись по набережной и найти Бойда. Ее губы сами собой складывались в блаженную улыбку. Заметив его высокую фигуру, легко различимую даже в сумерках, она бегом бросилась к нему и с облегчением обнаружила рядом с ним Реджи и Маргарет. Маргарет положила голову на плечо Реджи, а тот покровительственно обнимал ее за талию.

Они вместе смотрели, как в ночное небо взмывают красные, белые и синие звезды. С каждым громовым раскатом салюта в груди Сисси вскипал неудержимый восторг. Бойд держал ее за руку, а когда фейерверк наконец стих и небо потемнело, поцеловал. Даже закрыв глаза, Сисси видела перед собой цветные сполохи. В этот миг она поняла, что по-настоящему счастлива.

Возвращаясь к машине – Сисси с Бойдом, Маргарет с Реджи, под предводительством Битти, освещающей путь огоньком сигареты, Сисси с улыбкой подумала о лентах, которые они с подругами положили в Древо Желаний. Я хочу выйти замуж за идеального мужчину – красивого, доброго, с хорошими перспективами, и моя любовь к нему будет бесконечна. Только потом, лежа в постели и глядя на луну, она вспомнила, что Маргарет загадала то же самое, и рассмеялась.

Тринадцать

Я вошла в кафе «Райское мороженое у Гэбриела». Сильный ветер, всю дорогу толкавший меня в спину, с грохотом захлопнул за мной дверь. За стойкой оказалась молоденькая девушка с длинными черными косами. На ней была форменная красная шляпа с вышитым золотым нимбом и фартук: на груди – название кафе, на одной лямке – рога и вилы, а на другой – тот же нимб. Этот фартук и бесплатное мороженое – вот две причины, по которым я мечтала здесь работать, когда училась в школе.

– Я ищу Гэбриела. Он на месте?

Прежде чем девушка успела ответить, из задней комнаты появился Гэбриел собственной персоной.

– Так-так, и кто это к нам пришел? – широко улыбаясь, воскликнул он и добавил, обращаясь к официантке: – Эрин, принеси нам, пожалуйста, два маленьких ванильных йогурта с гранолой. Мы сядем снаружи.

– Как ты помнишь все заказы? – удивилась я, выходя вслед за Гэбриелом на набережную.

Тот постучал по седеющему виску.

– Это помогает чувствовать себя молодым. А вообще, заказы мороженого уникальны, как отпечатки пальцев. Я многое могу рассказать о человеке по его заказу, будь то лимонный сорбет, арахисовое масло с шоколадной крошкой или банановый сплит со сливочной помадкой. Да-да, я многое могу рассказать о человеке, – повторил он, придвигая мой стул.

– Если парень берет замороженный ванильный йогурт с гранолой, о чем это говорит?

– Он пытается произвести впечатление на девушку, заказав то же, что и она. А она старается следить за весом, хотя, как по мне, ей не помешало бы набрать пару фунтов.

– Я ем мороженое, когда захочу. Просто в последнее время нет аппетита.

– У твоей мамы все по-прежнему?

Во взгляде Гэбриела чувствовалось тепло и понимание; возможно, из-за этого меня так тянуло в его в кафе. Ну и, конечно, из-за мороженого. Это единственное место, куда я могла прийти, пока мама и Сисси спорили насчет моего воспитания. Только здесь я находила успокоение.

– Да, все по-прежнему, но папа и Сисси не теряют надежды, и я тоже.

– Нам ничего не остается как надеяться. Мы с женой молимся за нее, и в нашей церкви все молятся за ее здоровье.

– Спасибо.

Я вспомнила, как сидела в церкви с Сисси и дедушкой, слушая нескончаемые воззвания к Господу, которые священник зачитывал во время службы. Не то чтобы прихожан одолевали болезни и несчастья: просто людям казалось, что Богу следует знать о заболевшей собаке или вывихнутой лодыжке. Воспоминание вызвало улыбку и легкую грусть.

– Что ж, Гэбриел, раз прошло столько времени, может, расскажешь, почему ты так и не взял меня на работу? Я мечтала работать у тебя и каждый раз, завидев табличку «Требуется персонал», первая прибегала с заявлением.

– Да, ты и правда прибегала первой – опрятно одетая, хорошо воспитанная и умная. Ты всегда была умницей-разумницей. Из тебя вышла бы отличная работница.

– Тогда почему ты меня не нанял? Каждый раз, когда ты отказывал, я убегала домой в слезах. Мне было очень обидно. Особенно после того, как ты взял Джо Крэйгмана. Он никогда не мог правильно дать сдачу и вечно путал заказы.

– Точно.

– Так почему ты нанял его, а не меня? Я подсчитывала сдачу в уме быстрее, чем он на калькуляторе.

Эрин принесла нам замороженный йогурт. Гэбриел подождал, пока она вернется в кафе.

– Потому что мама Джо Крэйгмана не запрещала мне брать его на работу. Твоя мама считала, тебе не следует продавать мороженое.

У меня во рту разом пересохло.

– Что?!

Гэбриел покачал головой:

– Все дело в Айви. А Сисси, наоборот, каждый раз отчитывала меня за то, что я тебя не нанял, и рассказывала, как ты убиваешься.

– Мне казалось, мама даже не знала, что я хочу здесь работать. Ей-то какое дело?

Гэбриел смаковал йогурт, словно давая мне время разобраться во всем самостоятельно.

– Нет, я правда не понимаю.

– Она знала, в чем главное преимущество работы здесь – я разрешаю своим сотрудникам есть мороженое сколько влезет.

Я слизнула с ложки йогурт, увлажняя пересохшие губы. Нет слов.

– Они обе хотели, чтобы ты была счастлива. Просто у них разное видение, как сделать тебя счастливой. – Гэбриел задумчиво взглянул на меня. – Когда речь шла о тебе, Айви оказывалась в сложном положении. Она не считала себя хорошей матерью, но не могла полностью оставить тебя на попечении Сисси. Правда, встать между тобой и Сисси труднее, чем приручить блоху. Если уж Сисси придет в голову кого-нибудь осчастливить, ее невозможно остановить, а твоя мама всю жизнь страдает из-за разбитого сердца, просто старается не подавать вида. Но они обе очень тебя любят, только по-разному показывают свою любовь. И не всегда разумным способом.

Я смотрела в стаканчик, топя хлопья гранолы в тающем йогурте.

– Ты совершенно прав. – Я подняла глаза. – Ты знал о мамином первом муже?

Гэбриел медленно кивнул:

– Я был знаком с Элтонами. Хорошие люди. Моя мама работала сиделкой. Когда миссис Элтон заболела и оказалась в инвалидном кресле, мама за ней ухаживала. Мистер Элтон был президентом банка. Когда я вернулся из Вьетнама, он дал мне кредит, чтобы я мог начать свое дело. А Эллис… Эллиса ужасно жалко. Он был очень, очень славный парень. Большая потеря для всех нас, но для твоей мамы – особенно. Чтобы справиться с таким горем, нужно быть очень сильной.

– Она вовсе не такая, – тихо произнесла я. – Раньше мне казалось, что она сильная. Я восхищалась ее независимостью, пусть даже мне и не было места в ее жизни. Я считала ее очень храброй, ведь ей все равно, что думают другие, мечтала быть похожей на нее. Но потом…

– Что потом? – мягко переспросил Гэбриел.

– Это сложно.

– Я неплохо разбираюсь в сложностях.

Я промолчала.

Гэбриел откинулся на стуле.

– Помнишь фрески в моем кафе, разные на каждое время года? Твоя мама приходила сюда по вечерам и рисовала их в благодарность за то, что я не беру тебя на работу. – Он накрыл мою руку своей. – Люди по-разному выражают свою любовь. Это не значит, что они любят тебя больше или меньше.

Не говоря ни слова, я встала, вошла в кафе и внимательно посмотрела на фреску на задней стене. Раньше я едва замечала эти картины. Они были для меня лишь фоном, недостойным внимания. Как и многое другое.

– Эту тоже мама рисовала?

– Да. Кстати, совсем недавно. Из-за артрита в плече она несколько лет не приходила ко мне рисовать.

– У нее был артрит?

– Да, и очень долго. Она говорила, что почти не могла поднять руку, но с тех пор, как начала реставрировать мебель, боли утихли.

– Почему я ничего об этом не знала?

Гэбриел пожал плечами и посмотрел мне прямо в глаза:

– Может, потому что не спрашивала.

Я подумала о своей жизни в Нью-Йорке. Теперь я совсем не та, что раньше, – умная, профессиональная, спортивная, однако по-прежнему эгоцентричная. Мне стало стыдно. Я внимательно вгляделась во фреску, и у меня перехватило дыхание.

На стене был нарисован огромный раскидистый дуб, с ветвей на веревках свисали птичьи домики. Я узнала Древо Желаний, его густую листву, толстый ствол и дупло, похожее на рот. За дубом текла река, а на берегу, спиной к зрителю, сидели три девушки, держась за руки. Волосы у первой были неопределенного цвета (не то светло-каштановые, не то русые), у второй – рыжие, стриженные «под мальчика», а у третьей, сидящей в середине, по плечам струились золотые локоны, в которых отражался солнечный свет. Их наряды были явно из другой эпохи – из пятидесятых или шестидесятых. Девушка в середине беззаботно запрокинула голову, а ее подруги слегка наклонились к ней, словно признавая, что белокурая красавица здесь главная.

На раскидистых ветвях висели домики для ласточек. Казалось, листья шевелятся на ветру. Я подошла ближе: мне почудилось, что внутри одного из домиков виднеется светлое пятнышко – то ли ласточка, то ли отблеск солнечного луча. Только сам художник мог сказать, что это такое. А может, так изначально и было задумано, чтобы каждый видел то, что хочет увидеть.

Я шагнула назад и случайно натолкнулась на Гэбриела, стоявшего у меня за спиной.

– Мне пора в больницу к маме. Когда она очнется, передам ей привет от тебя.

– Уж передай, – отозвался Гэбриел, провожая меня до двери.

– Спасибо за йогурт. Сколько я должна?

– Подарок от заведения. За все мороженое, которое ты не съела, потому что не работала у меня.

Я подняла большой палец в знак одобрения. Слезы подступили к глазам, и мне не удалось вымолвить ни слова. «Ну разве не жалость?» – запел Фэтс Домино из магнитофона.

Три подружки, сидящие под Древом Желаний, навели меня на мысль о Мейбри. С раннего детства мы всюду ходили вместе, и у нас все было общее, включая ветрянку. Мы ничего не скрывали друг от друга – это просто невозможно, ведь наши мамы дружили, и мы ходили в одну школу. Беннетт тоже был с нами неразлучен, но, поскольку он мальчик, кое-что мне пришлось от него скрыть – например, когда мы с Сисси пошли в магазин покупать мой первый бюстгальтер или когда у меня наконец начались месячные (на год позже, чем у Мейбри).

Я так и не подружилась ни с Джозефиной, ни с другими девушками из рекламного агентства. Дружба – это очень сложные отношения, бесконечный обмен, в результате которого кто-то обязательно остается внакладе. В школе я никогда толком не задумывалась, какова истинная природа дружбы, пока жизнь не преподала мне жестокий урок.

Я собиралась вернуться к дому Сисси, взять машину и поехать к маме в больницу, но ноги сами понесли меня в противоположную сторону, на Принс-стрит, где живет Мейбри с мужем и сыном. Странно подумать, что в ее жизни произошли столь важные перемены без моего участия. В детстве мы договорились: когда одна из нас выйдет замуж, вторая станет свидетельницей или подружкой невесты. Мейбри вырвала у меня обещание петь на ее свадьбе. Я согласилась, при условии, что сама выберу музыку, ибо ей медведь на ухо наступил.

Интересно, кто пел на ее свадьбе, кого она выбрала в свидетельницы и кому из подруг позвонила первой, когда ее парень сделал ей предложение. Глупо страдать из-за невыполненных детских обещаний, но сердце все равно болело, ведь когда мы давали эти дурацкие клятвы, Мейбри была моей лучшей подругой.

Сама не зная зачем, я побрела по Принс-стрит и, пройдя два квартала, наткнулась на Мейбри. За аккуратным забором располагался небольшой деревянный коттедж двадцатых годов постройки. На подъездной дорожке припаркован красный минивэн; однажды мы пообещали друг другу никогда не покупать такое чудовище, тем более не парковать перед домом (нам казалось, минивэн – машина для деревенщин). К ветке молодого дуба была привязана автомобильная покрышка. Мейбри качала на ней маленького мальчика.

Моя первая мысль – незаметно уйти, однако Мейбри углядела меня, прежде чем я успела ретироваться.

– Ларкин?

Я застыла в надежде, что она отвернется и продолжит качать сына, но Мейбри в упор смотрела на меня.

– Ничего такая машина, – проговорила я.

Она подбежала ко мне и крепко обняла, совсем как прежде.

– Ларкин, я так рада тебя видеть! – И, указав на минивэн, прибавила: – Конечно, не спортивная, как я мечтала, но, по крайней мере, красная. Зато у мужа красный «Мустанг».

– Если тебе от этого станет легче, я вообще без машины.

Она рассмеялась и, схватив меня за руку, потащила во двор:

– Идем, познакомлю тебя с сыном.

Мальчик улыбнулся мне, и я, сама того не ожидая, засмеялась.

– Да уж, ты была права. Малыш – вылитый Беннетт. Надеюсь, твой муж ничего не имеет против.

– Нет, Джонатан совершенно не против, потому что Беннетт высокий, а мой супруг остановился на отметке пять футов одиннадцать дюймов.

Мейбри сняла мальчика с шины, поставила на землю, присела на корточки рядом с ним и сказала:

– Помнишь фотографию у нас на холодильнике, где мы в хеллоуинских костюмах? Там дядя Беннетт в костюме Страшилы, я в костюме Железного Дровосека, а между нами – Дороти в красных башмачках. Это вот и есть Дороти – на самом деле ее зовут Ларкин, она приехала из Нью-Йорка повидаться. Здорово, правда?

Мальчик посмотрел на меня глазами Беннетта и улыбнулся.

– Привет, – сказал он звонким голоском.

Мейбри встала и положила ладони сыну на плечи.

– А это Эллис, – с гордостью произнесла она. – Ему недавно исполнилось четыре года.

Малыш протянул мне руку. Я чуть было не пропустила рукопожатие, настолько меня потрясло его имя.

– Эллис?

– Мы назвали его в честь моего дяди. Он умер еще до нашего с Беннеттом рождения. Мама считает, это хороший способ почтить память брата, и нам с Джонатаном имя понравилось.

Я смотрела на мальчика, вспоминая ленту, которую мама положила в дупло много лет назад. Возвращайся ко мне, Эллис. Я всегда буду любить тебя.

– Моя мама знала одного Эллиса, – откашлявшись, проговорила я. – Может, это один и тот же человек.

– Да, это он и есть. Когда я ходила с животом, мама рассказала, что Эллис был мужем Айви. Только представь: мы могли быть двоюродными сестрами. – Мейбри вынула пальчик маленького Эллиса у него изо рта. – Она заранее попросила разрешения у твоей мамы. После гибели Эллиса Айви едва не умерла от горя, потому и не говорит о нем. Когда мы сказали ей, что хотим назвать сына Эллисом, она очень обрадовалась и задарила меня подарками для малыша.

Я тупо смотрела на нее, пытаясь сообразить, почему раньше всего этого не знала. Потому что не спрашивала.

– Просто не верится: твой дядя Эллис был женат на моей матери.

Мейбри кивнула, отбросив со лба малыша светлую прядь.

– Странно, правда? Мама всегда хотела назвать сына в честь дяди Эллиса. У нее было много выкидышей. Наконец родился мальчик, она нарекла его Эллисом, но бедняжка прожил всего неделю. Так что Беннетту дали имя в честь дедушки. Мама пришла в восторг, узнав, что нам с Джонатаном нравится это имя. А уж я-то в какой пришла восторг, когда стало ясно, что будет мальчик. Если бы родилась девочка, пришлось бы назвать ее в честь маминой любимой тетушки.

– И как ее звали?

– Юфимия.

– Она серьезно хотела, чтобы ты назвала девочку Юфимией?

– Увы, да. Ты же знаешь, если маме что-то взбредет в голову, ее не переубедить. Кстати, можешь окрестить этим именем какую-нибудь героиню своего романа.

Я отвела взгляд:

– Ну, это вряд ли. Написать роман – всего лишь очередная глупая детская мечта.

– Не говори так. Ты настоящий талант. Неужели у тебя под матрасом не лежит пара-тройка рукописей? Достань любую, и вдохновение придет. Мне кажется, легче продолжить начатое, чем писать с нуля. Можешь отправить мне пару глав почитать. Электронная почта творит чудеса. В свое время я с удовольствием читала твои произведения.

В носу защипало. Я сморгнула непрошеные слезы.

– Видишь ли, в детстве я питала ложную иллюзию, что у меня есть дар художественного слова, а еще актерский талант и голос. Думаю, я оказала миру большую услугу, бросив это дело.

Эллис прислонился к ноге Мейбри и снова сунул палец в рот.

– По поводу актерской игры и пения еще могу согласиться, но про писательский дар – не согласна. Ты действительно хорошо писала.

– Спасибо на добром слове.

– Я правду говорю. И всегда говорила. Только ты не слушала.

Я хотела возразить, однако с Мейбри трудно спорить. Она не злая, просто беспощадно беспристрастная. Моя лучшая подруга всегда говорила правду, даже если я не хотела слушать. Все, что мне требовалось, чтобы избавиться от сомнений в своих способностях, – пойти к Сисси. Та всегда со мной соглашалась, а Беннетт и Мейбри поддерживали во всех начинаниях, даже если это была абсолютно провальная затея. В результате я совершила много поступков, о которых потом жалела. Например, на конкурсе талантов я пела «Аве Марию» и одновременно танцевала степ. Мне аплодировали стоя, и Сисси – в первом ряду. Только намного позже, уехав из Джорджтауна, я внезапно поняла: в тот вечер публика решила, что весь мой номер – хорошо поставленная шутка.

Мейбри улыбнулась, не иначе тоже вспомнила о том злополучном конкурсе талантов.

– Я все ждала, когда ты закончишь повесть, где парень и девушка знакомятся на похоронах и влюбляются, а потом выясняется, что парень убил того чувака, которого хоронили, а девушка – наемная убийца, которую наняли, чтобы его грохнуть. Мне не терпится узнать, чем же все закончилось.

– Правда? Это не та повесть, где я использовала выражение «пурпурный любовный стержень», описывая мужской орган?

Мейбри расхохоталась, немало удивив этим Эллиса (тот тем не менее так и не выпустил пальца изо рта).

– Мне было всего четырнадцать лет. Что я об этом знала?

Она приняла серьезный вид:

– Я убеждена, ты хороший писатель и с возрастом твой словарный запас значительно улучшился. Надеюсь, ты не навсегда отказалась от творчества.

– Я пишу рекламные тексты. Тоже творчество.

– Нет, все-таки не то. – Мейбри кивнула в сторону дома. – Заходи ко мне, выпьем холодного чая. Я вчера как раз сделала целый кувшин, он ждет не дождется в холодильнике. А Эллис покажет тебе свою коллекцию машинок. – Она взъерошила волосы сына, и тот широко улыбнулся.

– Обожаю машинки, – сообщил он, не вынимая палец изо рта.

Я оглянулась в поисках возможности для побега и отчаянно попыталась придумать предлог, чтобы не идти.

– Обещаю, что не буду затрагивать неудобные темы. Ни слова о Джексоне Портере.

Я встревоженно взглянула на Мейбри:

– Спасибо, но я не могу. Мне нужно в больницу…

– Извини. Наверное, не стоило упоминать о нем. Кстати, он звонил вчера Беннетту. Хочет собрать компанию и на выходных покататься на лодке. Сказал, что ты уже согласилась. Честно говоря, я удивлена.

– Я не согласилась, – пробормотала я, избегая смотреть ей в глаза. – Я сказала, что пока не знаю, как пойдут дела у мамы, поэтому сообщу ему позже.

– То есть не отказалась, а для таких, как Джексон, это означает безоговорочное согласие.

Прямой взгляд Мейбри смутил меня, поэтому я посмотрела на Эллиса, лишь бы не глядеть ей в глаза.

– Давай зайдем ко мне, хоть на пару минут. Выпьешь стакан холодного чая, растолкуешь мой недавний сон. Ты по-прежнему знаток сновидений?

Я промедлила лишние несколько мгновений, и Мейбри, подхватив меня под локоть, повела в дом. Она всегда любила командовать. Наверное, именно поэтому мы и дружили: приятно, когда кто-то принимает решения за тебя. Я тут же пожалела, что не сбежала вовремя. В доме Мейбри пахло так же, как у ее мамы: уютный, домашний запах. В небольшой гостиной разбросаны яркие игрушки, по телевизору идет мультсериал про свинку Пеппу. Я знала, кто это, потому что трехлетняя дочка одной моей коллеги обожала Пеппу и мне пришлось лицезреть множество детских фотографий с игрушечными хрюшками. Я попыталась вспомнить, как зовут девочку, и не смогла. Скорее всего, я не спрашивала.

– Я правда не могу остаться…

– Еще как можешь.

Мейбри провела меня на кухню, усадила Эллиса на высокий детский стульчик, положила перед ним пластиковую салфетку с изображением миньонов и поставила на нее три машинки.

– Можно мне вкусняшку? – спросил он, показывая обеими руками голодных птенцов, жадно раскрывающих клювы в поисках червячка.

Мейбри поцеловала его в щеку, дала пакет с сухим завтраком и придвинула ко мне стул. Кухня выглядела так же, как у ее мамы, – кремовые стены, над раковиной большие часы в виде маргаритки, на столе ярко-желтый блендер. Вокруг окна и задней двери нарисован красивый бордюр из маргариток.

– Твоя мама рисовала. – Мейбри указала на бордюр. – Ее работы по всему городу. Айви не берет денег, но популярна совсем не поэтому. Она по-настоящему хороший художник. В каждой ее фреске есть скрытые изображения. Можно прожить несколько лет, не подозревая об их существовании. – Она указала на бордюр рядом с дверным косяком. – Смотри, на листьях целое семейство божьих коровок: вон бабуля с седыми кудряшками и палочкой, вон учительница в очках и с азбукой, а вон моя любимая – маленькая божья коровка в туфлях для чечетки. Когда смотрю на нее, каждый раз тебя вспоминаю. Помнишь тот конкурс талантов?..

Я предостерегающе подняла руку.

– Ни слова больше. Мне потом несколько месяцев будут сниться кошмары. – Я подошла ближе и вгляделась в миниатюрных насекомых, занимающихся различными делами. Надо же, их нарисовала моя мама. – Я и не знала… – Я осеклась. Мне пришло в голову, что я отдалилась не только от прежней жизни, но и от своих родных, а они продолжали жить без меня. Глупо и самонадеянно думать, будто здесь ничего не изменится.

Я вернулась за стол. Мейбри поставила передо мной стакан холодного чая с лимоном и, бросив взгляд на часы, уселась напротив.

– Моя смена начинается через час, так что у нас есть время немного поболтать.

Эллис с блаженным видом засовывал в рот сухие колечки «Чириос», не переставая катать по столу машинки. Я кивнула.

– Вряд ли я смогу остаться на целый час, но немного поболтать успеем.

– Надеюсь, Джонатан вернется вовремя и посидит с Эллисом. У него сегодня выходной, и он играет в гольф с друзьями. Он у меня двинутый на гольфе.

Я сделала глоток чая и взглянула на подругу. Если не считать отросших волос, Мейбри почти не изменилась.

– Расскажи свой сон.

Она глубоко вздохнула и задумчиво побарабанила пальцами по столу.

– Ну… подруга позвала меня на вечеринку. Не могу точно сказать, кто именно, но вроде бы подруга. Там была целая толпа народу, а в бассейне – никого. Я прыгнула в воду и обнаружила, что в нем полно мин, и моя задача – их разминировать, чтобы гости могли купаться.

Я задумалась.

– Тут много всего намешано, нужно разобраться. Можно я позвоню завтра?

– Конечно. Я держу на тумбочке у кровати блокнот и записываю туда сны. Могу дать посмотреть.

– Хорошо, – сказала я, едва слыша ее слова. Мой взгляд был прикован к маленькому шраму у нее на виске.

Заметив, куда я смотрю, Мейбри повернулась, чтобы я могла как следует рассмотреть его.

– Почти не видно, правда?

Я взглянула на нее и наконец произнесла слова, которые давно следовало сказать:

– Прости меня, пожалуйста.

Мейбри удивленно покачала головой:

– Ларкин, ты спасла мне жизнь. Тебе не за что извиняться.

– Ты не упала бы в реку, если бы я не швырнула в тебя мини-холодильником.

Она сразу стала серьезной.

– Зато, пока все думали, что делать, ты прыгнула в воду и вытащила меня.

Мне захотелось встать и покинуть этот дом. Именно из-за тех событий я уехала и долго не возвращалась. Казалось, я оправилась, однако, по-видимому, не совсем.

– Из-за меня ты получила сотрясение мозга и провела ночь в больнице, а я с тобой так после этого и не поговорила.

Мейбри взглянула на сына: тот пытался слизать сладкие колечки со стола без помощи рук.

– У тебя были веские основания сделать то, что ты сделала. На твоем месте я бы поступила точно так же.

Во мне проснулись застарелый гнев и отвращение к самой себе, из-за которых я в восемнадцать лет уехала отсюда, чтобы не возвращаться.

– Нет, ты бы так не поступила, потому что никогда бы не оказалась на моем месте. Ты всегда знала, кто ты есть, а я была глупой толстухой, убежденной, что я – Мисс Америка, Альберт Эйнштейн, Либераче[17] и Бритни Спирс в одном флаконе. Вы с Беннеттом всю жизнь тусовались со мной; я выставляла себя полной дурой, но вы ни разу меня не остановили, и за это я до сих пор злюсь на вас. Потому что вы знали правду, а мне не сказали.

Мейбри молчала. Она заговорила лишь тогда, когда я набралась сил и взглянула ей в глаза.

– Ты ошибаешься. Мы вовсе не считали, что ты выставляешь себя дурой. Мы с Беннеттом любили тебя именно за свободный дух. Ты шла по жизни, не обращая внимания на то, что говорят другие. Это потрясающе. Я хотела бы, чтобы Эллис жил так же, не боялся пробовать новое, пусть даже у него нет таланта. Как узнать, в чем твое призвание, если не пробовать? Не важно, какие у тебя были причины для отъезда; ты собрала сумку и уехала в другой штат, где нет ни единой знакомой души. Ларкин, это очень храбрый, героический поступок.

– Дурацкое поведение сходит с рук только в детстве, а потом приходится расхлебывать последствия. Особенно когда два твоих лучших друга знают правду, но держат тебя в неведении. И не говори, будто ты ни при чем, я все равно не поверю.

– Ладно, не скажу. Но это правда. – Мейбри встала. – У меня с Джексоном Портером ничего не было, и тебе это известно. Я никогда бы так с тобой не поступила, ведь ты мне как сестра. А то, что случилось на лодке… я ничего об этом не знала. Честное слово. Ты не дала мне возможности сказать тогда, поэтому я говорю сейчас. Все давно в прошлом. И хватит себя грызть.

Мне хотелось крикнуть – ничего не в прошлом, ведь каждый божий день я переживаю все это снова и снова. И есть еще кое-что, чем я не могу с ней поделиться, потому что буду выглядеть жалким ничтожеством: в глубине души, в самом темном ее уголке я все еще жажду внимания и одобрения, а еще – Джексон Портер по-прежнему способен заставить меня забыть все, чему я научилась.

– Мейбри, я начала новую жизнь. И в этой моей новой жизни я живу в крошечной студии в Бруклине, которую едва могу себе позволить, и каждый день езжу на работу через реку, совсем не похожую на Сампит. Но это – мое. Я больше не лгу себе, не делаю вида, будто мне уготована великая судьба. Я – просто я. Рада была познакомиться. – Я взъерошила Эллису волосы и пожала пухлую ручку. – До свидания, Мейбри. Может, еще увидимся до моего отъезда.

Она вытащила Эллиса из высокого стула и прошла за мной к двери.

– Да уж надеюсь. Не забудь, ты обещала растолковать мой сон. И ты по-прежнему у меня в долгу.

Я удивленно взглянула на нее.

– Не ты ли говорила, что все в прошлом и давно забыто?

– «Забыть» и «не вспоминать» – не одно и то же. Есть вещи, о которых я предпочитаю не вспоминать, а есть те, о которых никогда не забываю.

– Например, что я едва тебя не убила?

Мейбри покачала головой:

– Например, какую важную роль ты сыграла в моей жизни.

У меня сдавило горло. Я поспешно направилась к выходу.

– А тот степ под «Аве Мария» я никогда не забуду. Никогда, – сказала Мейбри мне вслед.

Я взглянула на нее с обидой и гневом, но заметила выражение ее лица, такое же, как в тот злополучный вечер, когда они с Беннеттом и Сисси устроили мне овацию. В ее глазах не было ни издевки, ни сарказма, только гордость.

Я едва не рассказала ей сон, который снится мне две ночи подряд. В этом сне я ложусь спать в детской комнате Мейбри, как будто меня отпустили в гости с ночевкой, а когда просыпаюсь, выясняется, что она выросла и переехала, а я так и осталась маленькой девочкой.

– Пока, Мейбри, – проговорила я.

– Пока, Ларкин. – Эллис помахал мне рукой.

Я улыбнулась малышу, поразительно похожему на Беннетта.

– Пока, Эллис.

– До скорой встречи, – попрощалась Мейбри, закрывая за мной дверь, прежде чем я успела возразить, что встреча не обязательно будет скорой.

Четырнадцать

Ларкин принесла мне маленький магнитофон. Кажется, теперь такие штуки называются по-другому. Выглядит современно и технологично. Приборчик играет песни моей молодости. Ларкин называет это «плей-лист». Она попросила медсестер, чтобы музыка звучала весь день напролет. В интернете пишут, музыка очень полезна для людей с болезнью Альцгеймера и травмами мозга.

Я слушаю «Роллинг Стоунз», Боба Дилана и «Битлз» и хотя не разбираюсь в науке, мне кажется, Ларкин права. Мои воспоминания больше не черно-белые – теперь они четкие, ясные и переливаются всеми цветами радуги. Я вижу Эллиса девятнадцатилетним. Какое счастье, что он снова жив! Наверное, это все-таки сон. Эллис целует меня, и я чувствую на губах вкус медового пирожного.

У Ларкин большое, щедрое сердце. Жаль, я не могу поставить это себе в заслугу. Моя дочь всегда была независимой и самодостаточной, пусть пока о том и не догадывается. А вот тут, наверное, есть и моя заслуга. В детстве я внушала ей: не стоит мне подражать, нужно искать свой путь. Хочется верить, я не ошиблась. Ларкин всегда преследовала одну-единственную цель – выделиться любой ценой. Будучи подростком, она смотрела на мир сквозь розовые очки и верила похвалам Сисси, зато не слышала тех, кто говорил: «Не умеешь, не берись». Или слышала, тем не менее продолжала добиваться своего. Ларкин – самый целеустремленный человек из всех, кого я знаю.

А еще моя девочка большая умница, спасибо Мэку. Мне за многое нужно его поблагодарить. Например, за то, что всегда любил меня, хоть это и нелегко. Мы оба совершали ошибки, но все равно продолжали любить друг друга. Лишь сейчас, лежа на больничной койке, я поняла: любовь и привязанность – совсем не одно и то же.

Вряд ли благодаря музыке мне удастся очнуться, зато есть ощущение, что в ближайшее время я никуда отсюда не денусь. Узы, удерживающие меня здесь, по-прежнему крепки. Видимо, нужно самой понять, как вырваться на свободу, но пока я ничего не придумала. Мне нравится слушать магнитофон. Особенно радует, что это подарок от Ларкин. Надеюсь, мы не окончательно отдалились друг от друга.

Ларкин берет меня за руку, подносит к лицу, и я с удивлением ощущаю, как на кожу капает слезинка. Сверху, с потолка, мне не видно, но я все чувствую. Может быть, я прихожу в себя. Эта мысль почему-то совсем не греет душу. А вдруг я больше не услышу машину Эллиса? Много лет назад он точно так же ждал меня, припарковавшись у обочины. А вдруг, если я очнусь, он исчезнет навсегда? В первый раз я едва не умерла от горя. Второго мне не вынести.

– Мама?

Меня удивляет сквозящее в ее тоне раздражение, как будто она сейчас выскажет все, что думает. Если бы я могла, то зааплодировала.

– Надеюсь, ты меня слышишь. Имей в виду, я дождусь, когда ты очнешься, и мы закончим этот разговор. Просто мне хочется начать сейчас, потому что у меня накопилось много вопросов. Честно говоря, я сержусь на тебя. Почему ты не разрешала мне работать у Гэбриела? Я никак не могла понять, почему он раз за разом мне отказывает, а выяснилось – из-за тебя. Ты боялась, я не смогу себя контролировать. – Она осторожно кладет мою руку обратно на постель. – Вы с Сисси вечно пытаетесь все решать за меня. Я бы сказала, яблоко от яблони недалеко падает, но тогда получится, я такая же, как вы. А это не так. В отличие от вас я говорю людям в лицо, что о них думаю. Да, у меня немного друзей, зато я веду себя честно и благодаря этому добилась успеха.

Она хмурится. «Не надо так делать, а то будут морщины», – пытаюсь сказать, но не могу вымолвить ни слова.

– Я действительно добилась успеха в своем деле. Ты никогда не интересовалась, чем я занимаюсь. Наверное, тебе кажется, что это очередное дурацкое увлечение, но, вообще-то, я одна из лучших копирайтеров в «Вокс и Крэндалл». Конечно, это не то же самое, что писать романы, но мне все равно есть чем гордиться.

Ларкин встает и пристально смотрит на меня, будто ждет, что я открою глаза. Но я не могу.

– Забавная штука реклама. Нужно определить, о чем люди не желают знать, и придумать то, что они захотят услышать. Спасибо вам с Сисси, я многому у вас научилась.

Она снова садится, поставив локти на край кровати.

– Я знаю про пожар в Карроуморе и что Сисси спасла тебя. Битти рассказала.

Ларкин глубоко вздыхает. Я слышу этот вздох, дрожащий, словно парус на ветру. Моя девочка старается сдержать слезы; она терпеть не может плакать на людях. Наверное, я – единственная, кто слышал ее рыдания: Ларкин прятала лицо в подушку, думая, что никто не узнает. Даже Сисси ничего не знала, а я знала. Все-таки я ее мама.

– Ты бы заметно облегчила мне жизнь, если бы сама рассказала про Карроумор. И про Эллиса. Почему ты молчала, что была замужем за дядей Мейбри и Беннетта? И про подарки для Мейбри, назвавшей сына в честь твоего первого мужа? – Она трет лицо руками, такими же тонкими и изящными, как у меня. – Но больше всего я злюсь из-за пожара. Все эти годы тебе снился пылающий дом, и почти каждую ночь ты просыпалась с криками. Мне казалось, если я выясню, почему тебе снится именно пожар, то смогу прогнать твои кошмары навсегда. Какая трата времени! Наверное, ты считала забавным, что я бьюсь как рыба об лед, пытаясь истолковать эти сны. Я же ради тебя старалась.

Ларкин снова встает, нервно теребя пальцы. Она всегда была непоседой. Нью-йоркская жизнь тут ни при чем. Видимо, в этом мне следует винить лишь себя.

Да, я не рассказывала о пожаре, потому что ничего о нем не помнила. Воспоминания проснулись, только когда Мэк завел интрижку с той женщиной. Мне часто снился один и тот же кошмар: я смотрю на горящий дом и понимаю, что внутри находится близкий мне человек. Но когда я узнала про Мэка, мои сны изменились, словно боль и чувство вины за его неверность стали ключиком, открывшим дверь в подсознание.

После этого мне начало сниться, что я не снаружи горящего дома, а внутри. Я помнила жар, слепящий оранжевый свет и ощущение, будто меня несут. Я не видела лица моего спасителя, только слышала голос, повторяющий: «Все хорошо, все хорошо». Каждый раз я силилась разглядеть лицо этого человека и каждый раз просыпалась с криком, словно увидела то, чего не следовало.

Вот поэтому, Ларкин, я и не рассказывала о пожаре. Дело вовсе не в тебе, а во мне и в моем прошлом. Я хотела оградить тебя от этого, но, судя по всему, ничего не вышло.

Ларкин вытаскивает из коробки бумажную салфетку, вытирает глаза и громко сморкается. Сколько раз я говорила ей осторожнее обращаться с нежной кожей вокруг глаз! Именно там появляются первые морщинки. И не сморкаться громко – будто гогочет стая гусей. Мне всегда казалось, Ларкин нарочно меня злит. Но на самом деле она просто живет своей жизнью и поступает так, как считает нужным, не оглядываясь на других. Только очень отважный и свободный духом человек может в восемнадцать лет сняться с места и умчаться из родного дома. Мне горько, что Ларкин уехала, в то же время я горжусь своей малышкой.

Ларкин бросает смятую салфетку в ведро и принимается ходить по комнате.

– Понимаю, злиться глупо. Не могу упрекать тебя за молчание, ведь я сама ни о чем не спрашивала, но лучше бы ты рассказала мне об Эллисе. Это бы многое объяснило про ваши с папой отношения. Его действиям нет оправдания, но тогда я не сердилась бы на тебя. Ты всегда была моим кумиром; я хотела стать такой же сильной и независимой. А ты не ушла от него, хотя он тебе изменил. Я ужасно, ужасно разозлилась. Или просто искала повод, чтобы уехать и оборвать все связи.

Ларкин переставляет вазы с цветами и горшки с комнатными растениями на подоконнике, стирает пыль с воздушных шариков с надписью «Поправляйся», нюхает лиловую гортензию. У нее такой изысканный профиль, что мое сердце сжимается от нежности. Она смотрит на карточку, прицепленную к горшку с гортензией, и улыбается. Это от Кэрол-Энн, моей лучшей подруги. Ее близнецы родились на одной неделе с Ларкин. Мы с Кэрол-Энн очень радовались, что наши дети будут расти вместе, и втихаря мечтали, что Беннетт и Ларкин полюбят друг друга и поженятся. Мы даже выбирали музыку для свадебной церемонии и придумывали наряды для подружек невесты. Однако сердцу не прикажешь.

До восемнадцати лет Беннетт, Мейбри и Ларкин разлучались только на время сна, и то не всегда: они часто оставались ночевать то у Сисси, то у Кэрол-Энн. Дети редко появлялись у меня дома, словно знали, что я этого не люблю.

Мне нравился топот детских ножек, гомон подростков и даже хлопки дверью. Но в Беннетте было слишком много от Эллиса: тот же вихор на затылке, те же ямочки на щеках, тот же изгиб бровей. А когда они подросли – тот же взгляд, которым он смотрел на Ларкин. Он точно так же все время держался рядом и обнимал ее за талию, пропуская вперед себя в комнату. И точно так же наклонялся к ней, когда она говорила, будто боялся упустить хоть слово.

Ларкин всегда смотрела в сторону или сквозь него. Наверное, нам с Кэрол-Энн не следовало так их сближать. В результате Беннетт стал для Ларкин невидимым. А может, она брала пример с меня, и потому жила в мире иллюзий, не замечая того, что прямо перед ней.

Ларкин идет в туалет, меняет воду в вазе с розами от Сисси и снова садится рядом со мной. В ее глазах тревога. Из-под стула доносится нервный перестук каблуков.

– Я нашла в Древе Желаний две ленты. Это ведь ты их туда положила? Мне кажется, они твои, потому что совсем новенькие. Еще одна была у тебя в руке.

Она снова принимается бродить по комнате, переставляя стулья и перекладывая непрочитанные журналы на тумбочке.

– Я не понимаю, что означают эти надписи, мама. Приходи в себя и расскажи мне. Кто должен был прочитать их? Я или Сисси?

Ларкин горестно вскидывает руки, совсем как в детстве, продув в «рыбу»[18] Беннетту и Мейбри. Она всегда так делала, словно не могла поверить, что не выиграла.

– Кстати, почему ты хотела отстранить Сисси от управления фондом? Она сделала что-то неправильно? Дом был застрахован в твою пользу и все деньги вложены в фонд. Надеюсь, ты меня слышишь и теперь тебе станет спокойнее. – Она подходит ближе. – Зря ты не позвонила мне в Нью-Йорк и не рассказала обо всем. Может быть, тогда ты не лежала бы в больнице, а я не умирала бы от беспокойства. Жаль, мы так и не успели поговорить. Я никогда не знала, каково это – заботиться о близком человеке, и теперь мне этого очень не хватает.

Но ты же никогда не отвечала на телефонные звонки. Не могу ее упрекнуть, ведь Ларкин научилась этому у меня. Мое решение сделать ее самостоятельной и независимой вышло мне боком, и винить, кроме себя, некого.

Что-то теплое течет по щеке. Кажется, я плачу. Ларкин столько всего не знает, и, надеюсь, никогда не узнает. Я возвращаюсь в тело, неподвижно лежащее на кровати, и внезапно понимаю – нужно заслужить право уйти. Однако у меня нет ни малейшего представления, как это сделать, ведь я прикована к больничной койке.

Звонок. В палату вбегают несколько медсестер. Ларкин отступает в угол, а они принимаются колдовать с приборами, которые соединены со мной многочисленными трубками. Сердце словно разрывается на части. Мне даже больнее, чем в тот день, когда я узнала про Эллиса. За миг до того, как стены комнаты схлопываются вокруг меня, на ум приходят слова Ларкин про две ленты, обнаруженные в дупле. Я на миг приоткрываю глаза, вижу безобразный серый потолок и тут же вспоминаю: лента была всего одна.

Пятнадцать

Я села в постели, не понимая, что меня разбудило. Кругом было темно. Сквозь ставни просачивались тонкие бледные лучи света, паучьими лапками тянулись по полу, карабкались на стену.

Тук. Тук. Вот, опять. Еле разлепив глаза, я кое-как сползла с кровати и побрела к двери. Меня пробрал холод: я вспомнила, что мама в коме. Я выглянула в коридор, ожидая увидеть Сисси и Битти, убитых горем.

Никого. Мерцал одинокий ночник – Сисси всегда оставляла свет, чтобы я могла добраться до туалета, ничего по пути не разрушив.

Тук. Тук. Звук шел снаружи. Я раскрыла ставни и выглянула во двор. Под окном стоял Беннетт, подбрасывая на ладони камушки. Завидев меня, он радостно улыбнулся.

Я распахнула старое окно, преодолев сопротивление рассохшейся рамы.

– Ты что здесь делаешь? – сердито спросила я.

У меня были все основания злиться. Я полночи ворочалась на постели и поминутно проверяла телефон, опасаясь, что пропустила звонок из больницы. Мне удалось поспать от силы час, и вот меня будит мой старый друг Беннетт и улыбается, совсем как в детстве.

– Я подумал, может, встретишь со мной рассвет на болоте? Ты всегда говорила, это самое прекрасное зрелище на свете.

Беннетт неуверенно ухмыльнулся, ожидая ответа. Я молчала. Тогда он поднял с земли термос и предъявил мне.

– Я принес кофе. А в лодке нас ждет коктейль «мимоза» – гостинец от Мейбри. У нее сегодня ранняя смена.

– Можешь больше ничего не говорить. Я согласна и на кофе. Сейчас спущусь.

Я закрыла окно, стащила через голову растянутую футболку, достала из чемодана спортивный топ и шорты, умылась и почистила зубы. Целых две секунды я провела в размышлении – стоит ли красить губы и ресницы, потом подумала: это же Беннетт, он видал меня и в худшем состоянии. В комоде обнаружились старые пляжные шлепанцы, которые я носила еще в старшей школе. Я стянула волосы в хвост и бесшумно спустилась по лестнице. Ноги сами обходили скрипучие половицы. Надо же, я до сих пор помню, как незаметно выбраться из дома. Когда-то давным-давно мы с Мейбри и Беннеттом частенько предпринимали подобные вылазки. Тогда мы еще дружили.

Несколько мгновений я постояла на заднем крыльце, ожидая, пока глаза привыкнут к предрассветному сумраку. Лавровые деревья и пальметто казались хищниками, крадущимися со стороны реки.

– Готова? – донесся до меня голос Беннетта. Он стоял на тропинке, ведущей к причалу. Я осторожно приблизилась к нему, неуверенно ступая по неровной почве. – Ты еще помнишь, как забраться в лодку и не перевернуть ее?

Я уже придумала резкий ответ, однако, взглянув на него, совершенно забыла, что хотела сказать. Беннетт смотрел на меня во все глаза. Точнее, не совсем на меня, а на мою одежду.

– Мы вроде собираемся встречать рассвет. Если в планах светский раут, схожу переоденусь.

Он молча помотал головой, взял меня за руку, и я забралась в лодку, ступив сразу на дно, а не на сиденье, как делают новички.

Беннетт отвязал канат и уселся рядом со мной.

– Э-э… на воде будет прохладно. Наверное, тебе понадобится кое-что потеплее. – Он достал из спортивной сумки красную хлопковую футболку. – Извини, малость попахивает рыбой. Я держу ее здесь на случай, если вдруг понадобится сухая одежда, поэтому она впитала все запахи.

Я взяла футболку, заметив, что Беннетт почему-то отводит глаза.

– Да, пожалуй, ты прав. Я давно уже не каталась на лодке и все забыла. – Я натянула футболку. На груди изображена рыба, а под ней – надпись: «Моего угря одной рукой не обхватишь». Я рассмеялась. – Прикольно, мне нравится.

Впервые на моей памяти Беннетт покраснел. Он отвернулся и принялся рыться в сумке.

– Мейбри подарила. – Он вынул бейсболку с логотипом университета Южной Каролины и такой же козырек. – Когда взойдет солнце, не помешает. Я и крем от загара захватил.

– Спасибо. – Я взяла у него козырек. – Помнишь, мы однажды поехали на рыбалку и обгорели? Как вспомню, так вздрогну. – Я приподняла футболку и указала на живот. – У меня там родинка, и из-за того ожога я каждый год хожу на осмотр к дерматологу. А помнишь, как мы выбрались на НортАйленд и я заснула на пляже?

Беннетт не ответил. На его лице появилось странное выражение.

– Что с тобой?

– Все нормально.

Он запустил мотор, и мы поплыли прочь от берега. На ласковых волнах реки Сампит сонно покачивались громоздкие рыбацкие лодки и изящные яхты. Солнце медленно выползало из-за горизонта.

– Куда мы?

Беннетт направил лодку к небольшой протоке.

– На затопленную рисовую плантацию. На краю болота есть гнездо скопы. Я видел там птицу – наверное, это самец. Обычно самцы вьют гнезда, чтобы самке было куда вернуться после зимы.

– Хорошо.

Я не обращала внимания на птиц, потому что изучение птичьих повадок не входит в школьную программу, и единственный случай, когда мне могут пригодиться эти знания, – какая-нибудь викторина. В свое время мы с Беннеттом заключили пакт, что если будем участвовать в викторине, то все вместе. Я возьму на себя вопросы про музыку, он – про птиц, а Мейбри – остальное, потому что вечно читает газеты и журналы и знает все на свете.

Придерживая козырек, я взглянула в светлеющее небо и глубоко вдохнула терпкий соленый воздух. Над нами парила большая птица с белой грудкой. Крылья с изнанки белые, а на концах – темно-коричневые.

– Смотри, вон там.

– Это и есть скопа, – пояснил Беннетт. – Когда я обнаружил гнездо, то решил почитать про них в интернете. Мейбри должна радоваться, что мы не скопы.

– Я могу с ходу придумать множество причин, почему ей следует этому радоваться. Какую из них ты имеешь в виду?

Беннетт изо всех сил старался не рассмеяться и сохранить на лице скучающее выражение всезнайки. Очень в его духе. Как здорово, что между нами снова все по-прежнему.

– Ну, раз уж ты спросила, птенцы скопы вылупляются не одновременно, а с промежутком дней в пять. Соответственно старший птенец крупнее младшего. Если еды хватает, тогда хорошо. А вот если ее маловато, старший съедает все первым, а младший погибает от голода.

– Ничего себе! А ты на сколько минут старше Мейбри? На пять?

– На семь. – Он улыбнулся до боли знакомой улыбкой, и я расслабилась. – Ей не стоит забывать об этом.

Мы поднимались вверх по течению, петляя по ручьям и протокам. Раньше я знала эти водные пути как свои пять пальцев. Их изгибы и пересечения изменялись с приходом прилива и возвращались в первозданный вид, когда вода утекала обратно в океан. Сколько времени прошло! Теперь, пожалуй, я их и не вспомню. Как же так? Когда я успела потерять эту важную часть своего детства? Я огляделась, пытаясь определить, где мы находимся. Нас окружали заросли ситника и спартины, рядом возвышались широкоствольные кипарисы, задрапированные испанским мхом. На ветвях чистили перышки бакланы. Все как в детстве. Сердце сжалось от тоски, и я глубоко вдохнула влажный воздух, надеясь, что полегчает.

Мне нравилось, кем я стала. Честное слово. Я терпеть не могла себя прежнюю, однако вдруг осознала, что скучаю по той девочке, которая знала наизусть все тайные протоки, различала птичьи голоса и быстрее всех вскрывала устричную раковину. К сожалению, избавившись от того, что меня раздражало в самой себе, я избавилась и от нее тоже. Мне стало горько.

– Ты как? – Беннетт замедлил ход, подвел лодку к берегу и выключил мотор.

– Все хорошо, просто отвыкла от влажности. – Я потянулась за термосом. – Хочу кофе. Налить тебе?

– Да, пожалуйста. – Он вынул из сумки два пластиковых стаканчика. – По-прежнему пьешь черный?

Я кивнула, польщенная тем, что он помнит, и налила нам крепкий кофе.

– Видишь гнездо? – Беннетт указывал на небольшую площадку на верхушке старого бетонного столба.

На фоне оранжево-лилового неба ярко выделялась груда палочек, веточек и травы. Эх, жаль, нет под рукой красок и альбома. Я бы повесила рисунок на стенку своего пустого рабочего места как напоминание о доме.

– Ага, вижу. Может, стоит забраться наверх и проверить, достаточно ли там удобно для дамы?

– Почему бы и нет? Если мистер Скопа тебя застукает, я приду на выручку.

– Вот она, южная галантность, – заметила я, отхлебнув кофе.

Беннетт расхохотался.

– Не хочешь ли спеть? – поинтересовался он. – Когда мы выбирались полюбоваться рассветом, ты всегда пела «О, это прекрасное утро»[19]. Без музыкального сопровождения прогулка теряет половину своей прелести.

Я удивленно приподняла брови:

– Вокруг нас миллион насекомых и прочих мелких тварей. Все они потирают крылышки и ножки или что там еще им полагается делать, чтобы издавать звуки. И все они поют гораздо лучше, чем я. Я умру от стыда, если увижу, как какой-нибудь краб тычет в меня клешней и хихикает.

Беннетт фыркнул:

– А по-моему, у тебя хороший голос.

– Тебе просто медведь на ухо наступил.

– Значит, можешь спокойно петь в моем присутствии. Раньше ты не стеснялась. Как вспомню конкурс талантов…

– Хватит, – оборвала его я. – Замолчи. Если еще раз припомнишь мне конкурс талантов, я вылью термос тебе на колени, и у тебя никогда не будет детей.

– Это большая потеря, – ответил Беннетт.

Небо окрасилось розовым, и его глаза изменили цвет.

Прилив подхватил лодку и понес ее к старому шлюзу – деревянным воротам, через которые вода поступала из резервуаров на поля. Здесь давно не выращивали рис, но старинное сооружение по-прежнему стояло на болоте, встречая приливы. Меня охватило непонятное волнение. Чтобы занять руки, я подлила себе кофе, разлив половину на дно лодки.

– Обожглась? – спросил Беннетт, забирая у меня термос.

Не поднимая глаз, я покачала головой и осторожно сделала глоток.

– Прости, что запачкала лодку.

Он рассмеялся, оценив шутку. Эта лодка была у него и в старшей школе. Беннетт никогда ее не мыл – разве что изредка окатывал шлангом, а потом вытаскивал на берег и переворачивал кверху дном. Среди владельцев маломерных судов Южной Каролины бытует поверье, что чистить лодку – не по-мужски. Наверное, если присмотреться хорошенько к сиденьям, то в щелях между досками можно обнаружить оставленные мной обертки от шоколада.

Мы молча пили кофе, прислушиваясь к зудению насекомых. К длинному стеблю осоки прилипла молочно-белая улитка, рядом с ней притулился кузнечик – оба искали спасения от хищников, появляющихся вместе с приливом. Как только вода уйдет, они спустятся на землю, а сейчас они – товарищи по несчастью. Если наблюдать прилив откуда-нибудь сверху, то кажется, будто берег покрыт белыми хлопковыми коробочками, если же присмотреться хорошенько, станет ясно – это улитки, движимые инстинктом самосохранения, сидят на осоке.

На востоке проклюнулся закругленный край желтого солнца, похожий на кусок масла, растекающегося по горячей сковороде.

– Ты уже говорила с отцом? – не поворачиваясь, спросил Беннетт.

Мы оба знали: солнце ждать не любит. Отвлечешься на секунду и пропустишь восход.

Я вспомнила краткие встречи у дверей маминой палаты, неотвеченные эсэмэски и телефонные звонки. Мне стало стыдно.

– Еще нет. Знаю, нужно поговорить с ним. Просто все эти события…

– Да уж, поговори. Не стоит затягивать.

– Не понимаю, к чему такая спешка. Пусть мама придет в себя, и тогда мы вместе решим, что делать.

Беннетт бросил на меня быстрый взгляд и снова уставился на горизонт.

– Застройщики теряют терпение. Они напали на твой след и, скорее всего, в ближайшее время проявятся.

Я едва не пролила кофе.

– Что? Я же в этом не разбираюсь. Дом и земля вложены в фонд, предназначенный для меня, но я совершенно не представляю, что делать дальше.

– Понимаю. Ты только не волнуйся. Без согласия Сисси или твоей мамы ничего не случится. И твоего тоже. – Он сделал глоток. – Пока мы ждем, когда Айви придет в себя, я приглашу одну даму, которая разбирается в старинных зданиях, если ты, конечно, не возражаешь. Ее зовут доктор Софи Уоллен-Араси, она специалист по сохранению архитектурного наследия, преподает в Чарльстонском колледже. Она подскажет, можно ли восстановить дом. Это поможет тебе и твоим родным принять решение, что делать с недвижимостью.

Я пожала плечами. Алый полукруг, выползающий из-за горизонта, становился все ярче. Казалось, река полыхает огнем.

– Возможно. Хотя мне до сих пор кажется, что все это происходит не со мной.

– Правда? Вообще-то, ты принадлежишь к семейству Дарлингтон, а они владеют Карроумором с тех самых пор, как Лафайет высадился в Джорджтауне. Не хочу нагнетать пафос, но дом и земля – достояние не только твоей семьи, но и всего штата. Разве для тебя это ничего не значит?

– Нет, – поспешно ответила я, то ли оттого, что действительно не чувствовала особой гордости, то ли от злости на Беннетта за то, что втянул меня в семейную драму, в которой мне ни капельки не хочется участвовать.

– Тогда я сообщу, когда она приедет, и ты решишь, будешь встречаться с ней или нет. Это тебя ни к чему не обязывает. Я привлеку твоего папу и Сисси. Когда Айви придет в себя, мы изложим ей все факты, и вы вместе примете взвешенное решение.

Солнце вырвалось из плена и взошло над горизонтом, залив все вокруг теплым светом. Стая цапель взмыла в воздух, чертя изящными крыльями плавные линии в голубом небе.

Должно быть, я ахнула от восторга, потому что Беннетт повернулся ко мне и улыбнулся:

– Здесь самое прекрасное место в мире.

– Мне очень всего этого не хватало. – Я широким жестом указала на болота, небо и водный мир вокруг нас.

Беннетт смотрел на меня долгим взглядом, ожидая продолжения, но я не нашла подходящих слов. Он допил кофе и швырнул стаканчик в маленькое мусорное ведро, прикрепленное к борту лодки.

– Если что, фирменная «мимоза» от Мейбри в кулере у тебя за спиной. Мне и кофе хватит.

Я оглянулась. Эйфория прошла, оставив смутное беспокойство.

– Пожалуй, тоже воздержусь. В девять у меня созвон с офисом, и мне нужно сохранить трезвый рассудок.

Беннетт кивнул, вывел лодку из протоки, и мы поплыли обратно в Джорджтаун. В ярких лучах солнца его темные волосы отливали золотом.

Пришвартовавшись у причала, он подал мне теплую сильную руку и помог выйти.

– Спасибо. – Мне почему-то стало неловко. – За кофе и за восход. – Я попыталась улыбнуться, но он не ответил. – Что с тобой? – Беннетт не удивился моему вопросу. Мы всегда без слов понимали друг друга.

– Джексон сказал, что позвал тебя на свидание.

– Да, – медленно ответила я.

Он прищурился:

– Ты точно хочешь пойти?

– Точно, – ощетинилась я. – По-моему, тебя это не касается. И вообще, вы ведь с ним друзья.

– Да, друзья. Именно поэтому я и говорю – это плохая идея. Он, как бы сказать… – Беннетт со значением взглянул на меня, – … большой любитель женщин.

– Вот и хорошо. Все-таки я женщина. Я не собираюсь выходить за него замуж. Так, только поужинать. – Я направилась в сторону дома, мечтая прекратить разговор.

– Рад это слышать. Помнится, ты еще в младших классах всем рассказывала, что выйдешь замуж за Джексона Портера.

Краска бросилась мне в лицо. Жаль, я оставила козырек в лодке.

– Я тогда была совсем маленькая, Беннетт. Еще я говорила, что буду второй Леонтиной Прайс[20], а ты, помнится, собирался стать водителем грузовика, когда вырастешь.

Беннетт недовольно поджал губы:

– Ладно. Но будь осторожна. Не забывай – в прошлый раз он дурно с тобой обошелся.

– Это было очень давно. Мы оба теперь совершенно другие люди.

– Да неужели? Он-то уж точно ни капельки не изменился. А что до тебя… Если не брать в расчет гламурную внешность, ты все та же. По-прежнему пытаешься добиться внимания от плохого парня.

– Серьезно? – Я закипела от гнева. – Хочешь сказать, он заинтересовался мной лишь потому, что я выгляжу лучше, чем раньше?

– Если коротко, то да. Джексона нельзя назвать высокодуховной личностью. Он плывет по течению и вполне этим доволен. Кстати, на заметку: ты всегда мне нравилась и по-прежнему нравишься, хотя у меня есть основания злиться на тебя. Ты свалила в Нью-Йорк, даже не попрощавшись, и с тех пор ни разу не проявилась. Но я все равно восхищаюсь тобой, потому что у тебя хватило духу уехать.

Весь гнев сразу улетучился. Беннетт – мой друг. Мы дружим с самого рождения, он знает все мои секреты – ну, почти все, и я по-прежнему ему нравлюсь. Он до сих пор помнит важные мелочи обо мне: я обожаю наблюдать, как солнце встает над рекой, пью только крепкий кофе, мой любимый цвет – желтый, я не ем зеленые бобы и терпеть не могу смотреть теннис по телевизору.

– Спасибо, – скованно произнесла я, подавив злость. – Ценю твое внимание, но я уже достаточно взрослая, чтобы самостоятельно позаботиться о себе.

Беннетт молча кивнул, понимая, что меня не переубедить. Кроме всего прочего, он отлично знал: если я приняла решение, то не отступлю.

– Ну, увидимся. – Я повернула к дому.

– И вот еще что. – Беннетт потер основание шеи, как всегда делал, когда хотел сообщить нечто спорное или неприятное. – Вчера я съездил в Карроумор, сфотографировал и осмотрел дом. Не стану лукавить – он в плохом состоянии. Крыша обрушилась, а то, что не сгорело в пожаре, сгнило от влажности.

«Нужно пригнать бульдозер и снести эту развалину, ко всем чертям», – едва не сказала я, однако что-то в лице Беннетта меня остановило. Он всегда восторгался старинными зданиями и таскал нас с Мейбри смотреть всякие заброшенные руины – сначала в округе Джорджтаун, а потом, когда получил водительские права, еще дальше. Похоже, ему удалось превратить увлечение в любимую работу. Я почувствовала укол зависти – Беннетт и Мейбри преуспели в том, в чем я потерпела крах. Когда мы были детьми, считалось, что из нас троих я стану самой успешной, но на сегодняшний день в моем списке целей и достижений нет ни одной галочки.

– Он напоминает мне тебя.

Я была погружена в созерцание собственного ничтожества и все прослушала.

– Что, прости?

– Этот дом, Карроумор.

– Потому что он тоже ничего собой не представляет? – Я вгляделась в лицо Беннетта.

Это шутка или оскорбление?

– Потому что он тоже ждет восстановления. Вы оба должны найти свое место в мире. Пусть все видят вашу силу и красоту.

– Ага, типа феникс, восстающий из пепла, – саркастически заметила я.

– Да, вроде того, – без тени улыбки отозвался Беннетт. – Кстати, я обратил внимание еще на одну деталь: кто-то ухаживает за домиками для ласточек.

– С чего ты взял?

– Они слишком уж чистые. Птичкам такое не под силу. Это дело рук человека.

Я вспомнила – в прошлый раз что-то меня зацепило, но я так и не поняла, что именно. Да, точно: домики для ласточек.

– Наверное, Сисси.

Беннетт покачал головой:

– Я уже ее спрашивал. Сперва я решил, это твоя мама, но…

– Что?

– На заднем крыльце лежал моток бечевки и два новеньких домика. В прошлый раз их там не было. Так что это не Айви.

– Странно… но не загадка века. Возможно, за домиками присматривает кто-то из маминых подруг.

– Хорошая мысль. Спрошу маму, вдруг она.

Я кивнула:

– Спасибо за прогулку. Было здорово.

Беннетт улыбнулся.

– Я очень рад. Жаль только, что ты не спела ту песню. – Он сунул руки в карманы. – Кстати, о птичках. Мама приглашает тебя на ужин, пока ты не умчалась в Нью-Йорк. Она увлеклась здоровой пищей, так что разносолов не обещаю. Я поживу у родителей, чтобы не мотаться в Колумбию и обратно, пока не разберемся с Карроумором. Говорю на случай, если вдруг тебя посетит желание меня увидеть. И вернуть футболку.

Я с готовностью начала стаскивать ее с себя.

– Не торопись, еще холодно. Ну и потом, ты, наверное, захочешь ее постирать.

– Ладно, – неохотно согласилась я. – Извини… конечно, постираю. Еще раз спасибо.

– Все-таки жаль, что ты так и не спела.

Поднявшись на крыльцо, я решила, что мы с Беннеттом старые друзья и можем не стесняться друг друга, и запела во все горло:

– О, это пре-крас-но-е утро!!!

Даже закрыв за собой дверь, я по-прежнему слышала его смех.

Шестнадцать

Сисси мыла сковородку и смотрела в окно на причал. Ей ничего не удалось расслышать – старость не радость, но Ларкин и Беннетт явно о чем-то спорили. А еще, прямо перед тем как хлопнула дверь, Ларкин громко запела. Не совсем попадая в ноты, но довольно близко.

– Надеюсь, ты проголодалась, – сказала Сисси.

Даже без макияжа, с растрепанными волосами и в нелепой мужской футболке, Ларкин выглядела сногсшибательно. Она была так похожа на Маргарет, что Сисси в изумлении облокотилась на кухонный стол, прежде чем вспомнила – ее подруга давно умерла.

– Я голодная как волк. – В дверях появилась Битти, сжимая в кулаке пачку сигарет и зажигалку. – Чую яичницу с беконом.

– Есть еще сырная запеканка, – добавила Сисси, направляясь в столовую.

– Вообще-то, я хотела пробежать пару кругов. В девять у меня телефонный звонок.

Ларкин мельком взглянула на тарелку с яичницей, беконом и сыром. Все, как она любит.

– У тебя полно времени. Поешь, золотце. Надо же откуда-то брать силы для пробежки. Садись, принесу апельсиновый сок и кофе.

– Ладно, разве что пару кусочков. – Ларкин плюхнулась на стул рядом с Битти.

– Не понимаю, почему ты просто не позанимаешься перед телевизором вместе с Джеком Лалэйном[21]. Я всегда так делала, – покачала головой Сисси.

– Может, из-за того, что он давно на пенсии, – съязвила Битти.

Сисси досадливо нахмурилась:

– Твой папа обещал заехать.

– С мамой все в порядке? – встревожилась Ларкин.

– Да, беспокоиться не о чем. Врачи говорят, то, что случилось вчера, – просто аномалия. Резкий скачок мозговой активности, а потом все вернулось в прежнее состояние. Но хуже ей не становится. Нужно об этом помнить и молиться, чтобы она наконец пришла в себя.

– Тогда зачем папе ехать сюда?

– Хочет с тобой повидаться. Ему кажется, ты его избегаешь.

Сисси направилась в кухню за кофейником. Из-за кашля Битти она не услышала стука в дверь, и Мэк постучал в оконную раму. Поколебавшись, он приблизился к Ларкин, поцеловал ее в макушку, а потом сел за стол напротив дочери.

– Похоже, ты поймала немного солнышка, – улыбнулся он.

– Беннетт утром покатал меня на лодке. Он не забыл, что я люблю встречать восход.

Мэк вопросительно приподнял брови. Не обращая внимания, Ларкин положила себе яичницу и протянула блюдо Битти.

– Будешь?

За завтраком разговор шел в основном на отвлеченные темы.

– Беннетт сказал, кто-то ухаживает за домиками для ласточек в Карроуморе, – сообщила Ларкин, прихлебывая кофе. – Это не мама, потому что он обнаружил новую бечевку уже после того, как она попала в больницу. Довольно странно, ведь дом заброшен.

– И не я, – невозмутимо ответила Сисси. – Пока мы не обнаружили Айви в Карроуморе, я думала, туда уже много лет никто не ездил. Ты спрашивала Кэрол-Энн?

– Нет, но Беннетт обещал спросить. Правда, мне кажется, она ни при чем. Как-то странно все это.

Сисси откинулась на стуле:

– Может, и нет. По легенде, Карроумор будет стоять, пока рядом живут ласточки.

– Как вороны в лондонском Тауэре? – спросил Мэк, подцепив вилкой ломтик бекона.

– Да, именно. Наверное, за домиками ухаживает тот, кому известна эта легенда. Жаль, мы не знаем, кого благодарить.

Битти снова закашлялась.

– Извините… – прохрипела она и направилась к выходу, не забыв прихватить сигареты.

– Пойдешь дымить на улицу? – возмущенно спросила Сисси.

– Ты же… не даешь… дымить в доме, – отозвалась Битти с порога.

– Почему ты не сходишь к врачу? – обеспокоенно спросила Ларкин.

– Он скажет, мне надо бросить курить, – проговорила Битти, дождавшись, пока приступ кашля прекратится, – можно подумать, я не в курсе. Зачем тратить деньги и нервы? – И она вышла, по-прежнему кашляя.

Завтрак продолжился в молчании.

– Как думаешь, почему мама заинтересовалась фондом и страховкой? – наконец спросила Ларкин, задумчиво жуя сыр.

Сисси изо всех сил постаралась сохранить спокойствие и продолжить трапезу, но яичница показалась ей безвкусной, как картон.

– Не знаю. В последний раз мы ездили туда, когда твоя мама была совсем маленькой. Я думала, Айви совершенно забыла о Карроуморе, но после твоего рождения она решила учредить фонд и вложить туда дом и остальное имущество.

Мэк положил ладони на стол, и Сисси заметила золотое обручальное кольцо. Он много лет его не носил.

– Мы с Беннеттом думаем, это из-за того, что землей заинтересовались застройщики. Наверное, мама пыталась установить стоимость недвижимости.

Сисси медленно положила вилку на край тарелки, силясь подобрать правильные слова.

– Я действительно разговаривала с застройщиками. Всего один раз и лишь потому, что они сами пришли ко мне. Я только хотела узнать, что им нужно. Возможно, Айви стало об этом известно, но она ничего мне не сказала.

– В любом случае это было не спонтанное решение с ее стороны. Джексон говорит, мама приходила к нему и интересовалась выплатами по страховке.

– Правда? – Сисси налила себе кофе, пролив половину на блюдце.

– Да, Джексон так сказал.

– Она выглядела расстроенной?

– Он не упоминал. У тебя есть догадки, с чем все это связано?

– Никаких. Ты же знаешь свою маму: она вечно ищет новых ощущений, чтобы отвлечься и почувствовать себя счастливой. Помнится, у нее была идея сделать из Карроумора колонию художников. Возможно, ей казалось, ты согласишься на это скорее, чем я.

Ларкин нахмурилась:

– Вряд ли, ерунда какая-то. Вот еще один вопрос, который необходимо будет задать, когда она очнется.

Сисси обменялась взглядами с Мэком.

– Ты права, деточка. Нам просто нужно набраться терпения.

После завтрака Мэк уехал в больницу, а Ларкин ушла на пробежку. Сисси заварила кофе, вышла на крыльцо к Битти и поставила чашку на столик, убрав с глаз сигареты и зажигалку.

– Я знаю, ты все слышала, – сказала она, глотнув кофе. – Ты же специально оставила дверь открытой. Как считаешь, что было у Айви на уме?

– Ты ее мать, тебе виднее, – невозмутимо парировала Битти. – Наверное, это как-то связано с лентой, которую она держала в руке, когда ее увозили в больницу. Там было написано что-то насчет Маргарет.

– «Я знаю про Маргарет». – Сисси опустила взгляд. – Айви всегда знала, что ее мама погибла при пожаре. Понятия не имею, что еще она могла выяснить.

Битти посмотрела на нее в упор.

– Помимо очевидного? – Она рассмеялась лающим смехом. – Если Айви что-то и узнала, то не от меня. Я считаю, нужно будет все рассказать, когда она придет в себя. Правда, вряд ли это что-то изменит.

Сисси сделала слишком большой глоток и обожглась.

– Ты же знаешь, я всегда желала ей добра, пыталась защитить от жизненных невзгод, но у меня ничего не вышло. Айви была счастлива лишь с Эллисом и после рождения Ларкин.

Битти неожиданно взяла ее за руку.

– Маргарет поступила бы точно так же, если тебе от этого станет легче. Она наверняка одобрила бы все твои действия.

– Думаешь, она простила бы меня? – невольно вырвалось у Сисси.

Ей никогда не хватало духу высказать эту мысль вслух.

– За что? – взгляд у Битти остался таким же дерзким и вызывающим, как в юности.

Сисси отвернулась, не желая отвечать на вопрос. Наконец, не выдержав молчания, она подняла голову и встретила немигающий взгляд подруги.

– За то, что не смогла ее спасти.

Битти встала, так и не притронувшись к кофе.

– Ты спасла ее дочь. Маргарет была бы тебе благодарна. Надеюсь, ты это понимаешь.

Сисси кивнула, не поднимая глаз.

– Я еду в больницу. – Битти взяла сигареты и зажигалку. – Увидимся там.

Сисси медленно покачала головой:

– Знаешь, она все еще здесь, наша Айви. Ее тело лежит в больнице, но душа тут, рядом. Она пытается поговорить с нами, только мы ее не слышим. Совсем как раньше: ей снились кошмары, а я ничем не могла помочь.

– Ей понадобится твоя помощь, когда она очнется.

– А если не очнется? – едва слышно прошептала Сисси.

– Очнется, никуда не денется, – убежденно заявила Битти. – Айви – Дарлингтон. Помнишь, как говорила Маргарет? Дарлингтоны в родстве с солнцем и луной, поэтому их всегда озаряет свет. На небе было затмение, но оно скоро пройдет. У меня предчувствие.

Сисси выпрямилась и расправила плечи, оглядывая подругу, ее широкие легкие брюки и кожаные сандалии, испещренные каплями краски. Айви многое взяла от них обеих. Они почтили память Маргарет, вырастив ее дочь. Но за долгие годы Сисси уяснила непреложную истину: тысячи добрых намерений не могут перевесить одну-единственную непростительную ошибку.

– Надеюсь, ты права, – произнесла она. – Не переживу, если с Айви что-нибудь случится.

Битти смяла сигаретную пачку. Хруст картона заглушил стрекот цикад.

– Переживешь. Любовь, которую ты хранишь в сердце, поддерживает тебя, заставляет двигаться дальше. Ты всю жизнь так прожила и вряд ли уже изменишься.

Она собралась уходить, но Сисси окликнула ее.

– А ты? Что поддерживает тебя даже в самые темные времена?

Битти опустила взгляд на смятую пачку.

– Сожаление, – хрипло произнесла она.

– Сожаление? О чем ты сожалеешь?

– Много о чем. В основном о том, что не решилась в нужный момент сказать Маргарет «нет».

Она повернулась и ушла, не дожидаясь ответа. Раздался отрывистый кашель, хлопнула дверь автомобиля.

Сисси взяла чашку и глотнула остывшего кофе, чтобы чем-то занять руки. Она вспомнила слова Битти про Дарлингтонов, солнце и луну, сделала еще глоток, закрыла глаза и погрузилась в воспоминания.

На последних нотах песни «Давайте вновь начнем» смеющиеся парочки в обнимку принялись спускаться с верхнего этажа «Павильона». Две недели в Миртл-Бич пролетели незаметно. Сама того не осознавая, Сисси крепче сжала руку Бойда, выходя вместе с ним на свежий воздух.

– Жаль, что все так быстро закончилось, – прошептала она, едва сдерживая слезы. – Не представляю, как теперь жить без тебя.

Бойд приподнял ее лицо за подбородок.

– Мы скоро снова будем вместе. – Он подкрепил обещание нежным поцелуем. – Мы ведь уже все обсудили, Сессали. Я неделю пробуду дома, повидаюсь с родителями и расскажу о моих планах.

– Ты собираешься переехать в Джорджтаун. – Сисси не спрашивала; она просто не могла думать иначе.

– Я отправил письмо доктору Гриффиту и попросил руководителя моей практики дать мне рекомендацию. Надеюсь, когда я вернусь в Чарльстон, ответ уже придет.

Сисси готова была запрыгать от радости, но боялась показаться слишком восторженной. Бойд старше, он воевал на Тихом океане и закончил медицинский факультет. Нужно соответствовать и постараться не выглядеть полной дурой.

– Уверена, мистер Дарлингтон тоже замолвит за тебя словечко. Они с доктором Гриффитом старые друзья. Так что поскорее приезжай в Джорджтаун.

Бойд улыбнулся, и у Сисси перехватило дыхание.

– Ради тебя я готов на все, любимая. Когда приеду, очень рассчитываю познакомиться с твоими родителями.

Она взяла его за руки, чтобы не упасть в обморок.

– Я буду ужасно, ужасно рада.

– А если тебе вдруг станет одиноко… ты, наверное, сделала не меньше тысячи снимков; надеюсь, там найдется парочка моих фотографий.

– Одна или две точно найдется. – Сисси поцеловала его, но тут же приняла серьезный вид. – Хочу попросить тебя об огромном одолжении.

Бойд притянул ее ближе:

– Все, что угодно, дорогая.

– Я прошу не за себя, а за Маргарет. Вы с Реджи поедете в Чарльстон… постарайся убедить его не идти в армию. Я помню твои слова, но Маргарет взяла с меня обещание, что я поговорю с тобой.

– Вряд ли мне удастся убедить его, и, думает- ся, я не имею права говорить с ним на эту тему, но я сделаю все, что в моих силах, лишь бы ты была довольна.

– О, милый, милый… – Сисси встала на цыпочки и приблизила губы к его губам. – Я так люблю тебя… – Она осеклась, испугавшись, что сболтнула лишнего – Маргарет говорит, девушка не должна первой объявлять о своих чувствах.

– Очень рад это слышать, – серьезно произнес Бойд. – Я полюбил тебя с первого взгляда, на бензоколонке. Меня пленили твоя походка, чудесная улыбка и эта роскошная красная помада. Я сразу понял, что наконец встретил женщину, с которой хочу провести всю оставшуюся жизнь. Что скажешь?

Сисси обвила руки вокруг его шеи, не заботясь, что подумают люди, и жарко поцеловала в губы.

– А что бы сказала на это твоя мама? – раздался знакомый голос.

Словно пробудившись от долгого сна, Сисси тряхнула головой. Рядом стояла Битти и протягивала им обоим по «Тутси-роллу».

– Вот, пожуйте, а то дети смотрят. – Ее голос звучал сердито, но она улыбалась.

– Где Маргарет? – спросила Сисси, вглядываясь в толпу, выходящую из «Павильона».

– Они с Реджи будут ждать нас в кинотеатре «Глория» через дорогу. Маргарет проголодалась, так что они зайдут куда-нибудь перекусить. Попросили занять им места.

– Надеюсь, они не опоздают, – озабоченно проговорила Сисси. – Это ведь ее идея смотреть кино. Кстати, что за фильм?

Битти закурила.

– «Ночной поезд в Берлин». Кажется, его снял друг дяди Маргарет, Кэрролл Горинг, по мотивам последнего романа Роберта Лэнгфорда. – Она выдохнула дым. – Между прочим, тебе следовало бы обращать внимание на книжные новинки, не все же «Вог» листать.

Битти была в дурном расположении духа: она весь вечер танцевала с разными партнерами, и ни один не оказался «стоящим». Для каждого у нее находились отговорки – слишком старый, слишком молодой, слишком толстый, слишком тощий, чересчур много веснушек, вообще без веснушек. Как справедливо заметила Маргарет, Битти гораздо умнее большинства мужчин и одного умения танцевать недостаточно, чтобы привлечь ее внимание.

– Ну хорошо. – Чувствуя небывалое воодушевление, Сисси вклинилась между Битти и Бойдом и взяла их под руки. – Пойдем в кино и займем им места. А если они так и не появятся, расскажем, чем все закончилось, испортим им удовольствие.

Бойд расхохотался, накрыл ее руку ладонью, и они направились в кинотеатр.

Два часа спустя Маргарет и Реджи так и не объявились. Подождав их на улице еще минут пятнадцать, Бойд заверил Сисси и Битти, что Маргарет в надежных руках, и предложил подвезти их до дома.

Они втроем уселись на переднее сиденье. Сисси забралась в середину.

– Оставь местечко для святого духа, – подколола Битти, обратив внимание, что Бойд и Сисси сидят слишком уж близко друг к другу. – Так ведь твой папа говорит?

Сисси шутливо шлепнула ее по руке и придвинулась к Бойду еще ближе.

Они ожидали, что в доме будет гореть свет, однако их встретила темнота. Сисси обошла все комнаты, зажигая лампы. Бойд держался рядом с ней.

– Только не волнуйся, ладно? Наверное, они просто потеряли счет времени и придут с минуты на минуту. Им есть о чем поболтать.

Сисси кивнула, но тревога никуда не делась.

– Позвони, если застанешь Реджи дома.

– Конечно. А ты дай знать, когда появится Маргарет. Даже если будет поздно, все равно звони.

Бойд поцеловал ее в лоб, не смущаясь присутствия Битти, и направился к выходу, обернулся и подмигнул.

– Увидимся в Джорджтауне. Приеду как только смогу.

Неужели я отпущу его, не поцеловав на прощанье? Сисси метнулась к Бойду и крепко прижалась к нему, чтобы он понял, как сильно она будет скучать. Наконец он разжал объятия, и она медленно отступила в комнату, одними губами прошептав: «Я люблю тебя».

Битти закатила глаза, деликатно отвернулась, когда Бойд произнес слова любви, и закрыла за ним дверь.

Девушки принялись готовиться ко сну. Сисси выгладила юбку и блузку – мама сразу заметит непорядок в одежде, накрутила волосы на бигуди и впервые за две недели надела специальную шапочку для сна, мамин подарок. Нельзя, чтобы мама застала ее дома неодетой: по загару сразу видно, что она носила открытый купальник, одолженный у Маргарет. Для бикини он выглядел весьма целомудренно, но миссис Пернелл хватит удар, если она узнает, что ее дочь выставляла голый живот на всеобщее обозрение.

Тем не менее в душе у Сисси росла тревога. Она дважды позвонила Бойду, просто на всякий случай, и старалась не смотреть в глаза Битти, опасаясь увидеть в них такое же беспокойство. Маргарет зачастую ведет себя дерзко, но не рискнет поставить на кон свою репутацию: в этом Сисси и Битти были единодушны.

Около часа ночи подруги наконец решили лечь спать. Они погасили свет в гостиной и открыли двери в спальнях, чтобы услышать, когда придет Маргарет. Единственным утешением стал звонок Бойда – тот сообщил, что Реджи еще не появился; значит, они с Маргарет вместе, где бы ни были. Перед тем как выключить настольную лампу, Сисси помолилась Господу, чтобы Маргарет не натворила ничего такого, о чем потом будет сожалеть. Последнее слово долго не выходило у нее из головы.

Сисси проснулась около семи утра от хлопка автомобильной двери. Она накинула халат и спустилась в гостиную. Маргарет прислонилась спиной к стене, на ее губах играла блаженная улыбка. По выражению мамы Сисси, выглядела она как кошка, объевшаяся сметаны.

– Где ты была? – воскликнула Сисси, усаживая Маргарет на софу.

Битти тоже спустилась вниз и уселась рядом с подругами.

– Где только не была, – ответила Маргарет, по-прежнему улыбаясь. – Мы гуляли и разговаривали. Это наша последняя ночь вместе, а нам столько нужно было сказать друг другу…

– Просто гуляли и разговаривали? И все? – Битти скептически приподняла бровь.

– Возможно, – с загадочным видом промурлыкала Маргарет.

– Возможно? – Битти толкнула ее локтем в бок. – Выкладывай, не тяни.

Щеки Маргарет порозовели. Только сейчас Сисси обратила внимание на ее внешний вид: тушь и румяна размазались, а юбка и блузка выглядели так, будто она в них спала.

– Мы поехали в отель. – Улыбка Маргарет увяла.

Сисси схватилась за сердце:

– О боже, Маргарет! В отель?

Маргарет кивнула:

– Дешевый, грязный отель в ужасном районе города. Реджи сказал, там не станут задавать вопросов. Но мне было все равно, куда идти, лишь бы не расставаться. Мама пришла бы в ужас, если бы узнала, что я побывала в таком месте.

– Да уж, твоя мама бы грохнулась в обморок, – ехидно усмехнулась Битти, снова толкая подругу локтем. – И чем вы там занимались?

«Не твое дело! – едва не крикнула Сисси. – Маргарет вела себя как настоящая леди!» Однако по лицу Маргарет было ясно – что бы ни происходило в отеле, это весьма далеко от поведения настоящей леди.

Битти положила руки на плечи Маргарет и вгляделась ей в лицо:

– Вы что, делали это?..

Та молча кивнула, опустив голову.

Сисси встала на колени перед подругой:

– Он хотя бы пообещал жениться?

– Конечно. Реджи дважды попросил моей руки: пока мы гуляли, и потом, после… – Маргарет сверкнула голубыми глазами. – Он еще вчера вечером предложил узаконить наши отношения.

– И ты отказалась? – ужаснулась Сисси. – Реджи хотел сделать тебя порядочной женщиной, и ты не воспользовалась такой возможностью?

– О чем ты говоришь? – раздраженно фыркнула Битти. – Больше тебе ничего не приходит в голову? Может, это Маргарет должна сделать его порядочным мужчиной.

Пропустив слова Битти мимо ушей, Сисси взяла Маргарет за руки и встряхнула ее.

– Почему ты не согласилась выйти за него замуж?

Лицо Маргарет сморщилось, словно мятый платок, плечи поникли.

– Мне невыносима мысль о том, что он уйдет на войну, а я останусь ждать. Я надеялась, он передумает, если я поставлю его перед выбором – или я, или армия. Я не могу… – Она разразилась слезами. – Просто не вынесу…

– А Реджи?

– Он сказал, что любит меня, – всхлипывая, пролепетала Маргарет, – но и страну тоже любит. У него большие планы на наше общее будущее, и он хочет поступить по совести. Ему нужно подумать и рассмотреть все варианты. Сперва я решила, он хочет поступить по совести в отношении меня, но чем больше думаю, тем больше мне кажется, что я совершила ужасную ошибку.

Сисси была полностью согласна, но сейчас неподходящий момент, чтобы произносить это вслух. Маргарет нужна поддержка, независимо от того, что думают подруги. Усевшись на диван, Сисси взяла ее за руку и ласково сжала холодные безвольные пальцы.

– Когда Реджи собирается сообщить о своем решении?

– Он сказал, что вернется в Чарльстон, к родным, как и собирался, – дрожащим голосом ответила Маргарет. – Мистер Мэдсен не одобряет его намерение поступить в армию. Он хочет, чтобы Реджи стал юристом и продолжил семейное дело. Потом они с Бойдом приедут в Джорджтаун и познакомятся с моими родителями. Надеюсь, тогда мы и объявим о помолвке.

– А как же колледж? – спросила Битти. – Ты же поступила в Уэллсли. Неужели это для тебя совсем не важно?

Взор Маргарет затуманился, но не от слез, а от радужных надежд.

– Нет, Битти, не важно. Я влюблена, и этим все сказано. Однажды ты тоже найдешь свою любовь и тогда поймешь, что я чувствую. Ради любимого я готова на все.

– Боже упаси, – пробормотала Битти, открывая пачку сигарет.

Сисси метнула на нее укоризненный взгляд.

– Просто замечательно, что Бойд и Реджи приедут в Джорджтаун. Мы снова будем вместе, совсем как в эти две недели.

– Надеюсь, Бойду удастся переубедить Реджи, – кивнула Маргарет.

Сисси промолчала. Она гордилась тем, что Бойд служил в армии. По ее мнению, это многое говорит о мужчине, его чести и чувстве долга. Страшно даже подумать, каково это – когда твой возлюбленный уходит на войну. Боль утраты – удел женщин с начала времен. Тем не менее ей казалось непорядочным давить на чувства мужчины, чтобы удержать его рядом с собой.

Впервые Сисси поблагодарила родителей за строгое воспитание. Она хорошо понимала Реджи. Ей с детства внушали, что правильный выбор не всегда приносит радость. Маргарет так этого и не уяснила.

Сисси крепко обняла подруг.

– Что ж, хорошо. Прямо сейчас мы ничего не можем изменить, поэтому давайте одеваться. Приберем за собой и поедем домой.

– А потом? – спросила Маргарет.

– Будем ждать.

– Конечно, ты права. Спасибо тебе. Спасибо вам обеим, что выслушали и не осудили. Это очень много для меня значит.

Сисси уже собралась уходить, но Маргарет удержала ее за руку.

– Помнишь, как мы положили ленты в Древо Желаний?

– Еще бы.

– Битти хочет стать выдающейся художницей, а мы с тобой загадали найти мужчину, которого будем любить вечно. Наше желание сбылось. Когда приедем домой, нужно положить в дупло новые ленты.

– И что мы напишем?

– Что останемся подругами навсегда и будем поддерживать друг друга, что бы ни случилось.

– Зачем писать? – усомнилась Битти. – Это и без слов ясно.

Маргарет взяла их обеих за руки.

– Просто увековечим нашу дружбу официально, вот и всё. Что бы ни ожидало нас впереди, вы обе очень много значите для меня. Я всецело полагаюсь на вас и хочу, чтобы вы полагались на меня. Договорились?

– Договорились, – хором ответили Сисси и Битти.

Четыре часа спустя, глядя, как Маргарет поворачивает ключ в замке, Сисси поняла: теперь они совсем не те, что прежде. Они приехали сюда юными девушками, а уезжают молодыми женщинами, вступившими на порог новой, восхитительной взрослой жизни. Однако, как она ни старалась, ей не удалось избавиться от беспокойной мысли о непредсказуемости судьбы. Сисси помнила недовольство матери из-за ее дружбы с Маргарет и предостережение, что зависть часто легко принять за восхищение.

Усевшись на переднее сиденье кабриолета, она подставила лицо солнцу, не беспокоясь о веснушках и почти забыв о дурном предчувствии, поселившемся в ее сердце после расставания с Бойдом.

Семнадцать

Я вышла на Фронт-стрит и залюбовалась старинными зданиями, полосатыми навесами над витринами магазинов и гостеприимно расставленными столиками на террасах ресторанов. Вон старая добрая башня с часами на вершине Старого рынка, в котором располагается Музей риса, а вон до боли знакомые парковочные места «елочкой», тянущиеся по обеим сторонам дороги.

За время моего отсутствия в городе появилось множество симпатичных магазинчиков и кафешек. Может, они всегда там были, просто я не замечала. Я редко питалась вне дома – для меня готовила Сисси. Отчасти поэтому я терпеть не могла ходить по магазинам: стильные и модные вещи были мне безнадежно малы. Как-то раз мы с Сисси пошли за покупками, и я расплакалась прямо в примерочной. С тех пор Сисси сама покупала мне одежду, а я примеряла ее дома.

Во время увлечения шитьем мама сшила для меня необычные и элегантные наряды, но ни разу не угадала с размером. Если я хотя бы на месяц воздержусь от брауни, убеждала она меня, то смогу надеть новую желтую юбку или чудесную темно-голубую блузку и бело-синие капри. Они так и висели в шкафу безмолвным напоминанием об очередном провале. Впрочем, тогда я не осознавала это как провал: мне потребовалось несколько сеансов у психотерапевта, чтобы понять – на самом деле я не хотела меняться, ибо не сомневалась в собственной безупречности.

Посчитав про себя: «эни-бэни-раба, квинтер-финтер-жаба», я выбрала магазинчик под названием «Мисс Лиззи». В витрине висели наряды как раз на мой возраст. Теперь мне гораздо труднее найти подходящую одежду, чем влезть в нее, но я до сих пор стесняюсь ходить по магазинам. В Нью-Йорке я всегда одевалась в черное: просторные и удобные блузы, свободные брюки, иногда – трикотажное платье, непременно с мешковатым свитером, даже черные капри на случай жары. Просто и практично.

Прежде чем отправиться к маме в больницу, я неосмотрительно поинтересовалась у Сисси, какой из моих нарядов подойдет для свидания с Джексоном, и мгновенно получила безапелляционный ответ: никакой. Я заверила ее, что ей лучше провести время с мамой, чем ходить со мной по магазинам. Сисси ушла, а я еще час пыталась сообразить себе подходящий прикид. Надо же, столько мучений ради мужчины, к которому я испытываю двойственные чувства. С одной стороны, меня терзает юношеская гормональная влюбленность, а с другой – хочется думать, что я слишком умна, чтобы до сих пор страдать по нему. В нынешнем Джексоне все еще живет прежний мальчишка, помнит он его или нет. И это не лучший знак.

Я уже собралась перейти через дорогу, как кто-то позвал меня по имени. По улице шла Мейбри, держа за руку Эллиса, с ног до головы перепачканного мороженым. Видимо, с работы, потому что на ней была медицинская форма.

– Привет, – сказал малыш, радостно улыбаясь.

Как же он все-таки похож на Беннетта! У меня на душе потеплело.

– Привет, Эллис. Рада встрече.

– А мы ждали тебя в гости, – с упреком произнесла Мейбри. – Наверное, ты была занята.

Она с невинным видом смотрела на меня, но я догадалась – скорее всего, ей известно о моей утренней прогулке с Беннеттом.

– Да, весьма. – Я не стала объяснять, что начальник разрешил поработать удаленно пару недель. Если выяснится, что мне не нужно срочно возвращаться в Нью-Йорк, меня заставят пробыть здесь еще дольше. Мысль о том, чтобы задержаться в Джорджтауне, внушала ужас: а вдруг с меня сползет новая блестящая кожа, доставшаяся с таким трудом, и под ней окажется жалкая, бесцветная личность?

– Собралась по магазинам? – оживленно спросила Мейбри.

– Да вроде того.

– Отличная идея! – Она хлопнула меня по плечу, будто нам по-прежнему двенадцать лет. – Говорят, Нью-Йорк – настоящая мекка для шопоголиков. Вряд ли здесь найдется что-то, чего там нет.

Я вздохнула. Рано или поздно она вытянет из меня правду.

– Ищу выходное платье. У меня сегодня свидание с Джексоном, а надеть нечего.

– Бери с кучей пуговиц и застежек. А лучше – пояс верности. – Я застыла, не в силах вымолвить ни слова. – О, черт… – Мейбри покраснела. – Ларкин, я совсем не это имела в виду. Извини, пожалуйста.

– Ларкин! – Из-за спины у Мейбри появилась ее мать, Кэрол-Энн, шурша многочисленными пакетами с покупками. – Дорогая, ты просто услада для глаз!

Не успела я открыть рот, как меня окутало облако парфюма «Трезор». Сколько себя помню, Кэрол-Энн всегда пользовалась этим ароматом. Ее стрижка – каштановое каре до плеч и косая челка – не менялась аж с восемьдесят восьмого года. Да, все лучшее, что было в моей жизни, к счастью, осталось неизменным.

Кэрол-Энн звонко чмокнула меня в щеку, а потом, отстранившись, придирчиво оглядела с головы до ног. Пора уже привыкнуть.

– Как подумаю про твою маму, сердце разрывается. Бедная ты моя, сколько тебе пришлось вынести. Я навещаю Айви, едва выдается свободная минутка. Разговариваю с ней, читаю журнал «Пипл». Я погуглила: оказывается, люди в коме все слышат, так что с ними нужно разговаривать и читать вслух. А этот проигрыватель, который ты ей принесла, – просто гениальная идея. Ларкин, ты умница!

Она радостно улыбнулась и отошла на пару шагов, чтобы разглядеть меня получше.

– Ты и раньше была красоткой, а сейчас просто расцвела. Правда, Мейбри?

– Да, точно, – с энтузиазмом подхватила та. – Кстати, сегодня у Ларкин свидание, так что мы пройдемся по магазинам и подберем ей платье. Ты не могла бы немножко посидеть с Эллисом?

– Свидание? – Брови Кэрол-Энн поползли вверх. – С Бен…

– С Джексоном Портером, – быстро вмешалась Мейбри.

– С Джексоном? Это не тот ли Джексон?..

– Спасибо, мама. – Мейбри крепко обняла Эллиса, поцеловала его в щеку и подтолкнула к матери.

– Да-да, разумеется, – рассеянно произнесла Кэрол-Энн. Эллис дернул ее за руку. Пакеты с покупками опасно закачались. Она перевела взгляд на внука и улыбнулась. – Пойдем-ка испечем печенье. Здорово я придумала?

– Печенье! – с восторгом выкрикнул Эллис, прыгая на месте, как заведенный.

– Да уж, у этого парня явно нехватка сахара в организме, – пошутила я, радуясь, что разговор переключился на другую тему.

– Хорошо, что ты приехала, Ларкин, – сказала Кэрол-Энн, пожимая мне руку. – Наверное, Беннетт забыл передать мое приглашение на ужин. Приходи к нам в любое время. Расскажешь о жизни в Нью-Йорке, а я покажу тебе статьи про кому.

– Спасибо, миссис Линч. Уж не знаю, смогу ли… по полдня провожу в больнице… я постараюсь.

– Уж постарайся. Сядем у нас на кухне, как в старые добрые времена. – Она потянула Эллиса за руку. Малыш захихикал.

– Если можно, еще один вопрос. Мама не упоминала при вас о Карроуморе?

Кэрол-Энн покачала головой:

– Нет, дорогая, мы никогда о нем не разговаривали, даже в детстве. Я знала, что мама Айви погибла во время пожара, поэтому не поднимала эту тему. А сама Айви… ну, ты понимаешь, она тоже не рвалась обсуждать ту трагедию. Мы лучшие подруги, но некоторые вещи стоит держать при себе. Наверное, наши страхи кажутся более реальными, если мы делимся ими с другими, а если промолчать, можно сделать вид, будто это просто дурной сон.

Кэрол-Энн и Эллис ушли. Я задумчиво смотрела им вслед, размышляя над ее словами.

– Ну что, готова? – спросила Мейбри, кивнув в сторону магазина.

– Всегда готова. Надеюсь, там найдется то, что нужно. У меня нет настроения потратить полдня в примерочной ради одного платья.

– Это хороший магазин. – Мейбри открыла передо мной дверь. – Правда, пояса там ужасные. – Она подмигнула мне, совсем как раньше.

Меня как магнитом тянуло к черной одежде, но в примерочную я вошла с целым ворохом многоцветных нарядов – Мейбри постаралась. Надо признать, все они были очень красивые, но в ее выборе отчетливо прослеживался консервативный тренд – не слишком короткие, не слишком обтягивающие, не слишком открытые. Это совпадало с моими предпочтениями в одежде, но при виде хлопкового джемпера к платью без рукавов я взбунтовалась. Мейбри недовольно насупилась, когда я вернула ей джемпер, даже не сняв его с вешалки.

– В этом нет необходимости. Я уже не восемнадцатилетняя влюбленная дурочка, ясно?

Она помолчала, подбирая слова:

– Знаю. Просто на старых друзей трудно смотреть по-новому. Мы помним, какими они были раньше, и видим совсем не такими, каковы они на самом деле.

Я почувствовала опасность: в словах Мейбри содержалась доля правды. Я повернулась к ней спиной, взяла самое красивое платье и направилась к кассе.

– Это всего лишь ужин, ничего больше.

– Ты права, прости. Я всегда любила командовать, помнишь? Благодаря этому стала хорошей медсестрой. – Она смущенно улыбнулась. – Так где, ты говоришь, вы ужинаете?

– В ресторане «Ривер Рум». Они не бронируют столики, но Джексон сказал, что обо всем договорился и в семь часов нас будет ждать лучший стол с видом на реку. Наверное, он многих знает по работе.

Мейбри закатила глаза:

– Просто сел на уши менеджеру ресторана и не отпускал, пока не добился своего. Это его стиль.

Я поблагодарила продавщицу и подхватила пакет с платьем, туфлями и сережками. Мейбри предлагала взять еще и колье, но я отказалась, не желая расставаться с цепочкой с тремя подвесками – подарком Битти.

– По-моему, у вас с Джексоном что-то было. Ты поэтому так себя ведешь? – язвительно спросила я.

Когда мы оказались на улице, Мейбри встала напротив меня и сердито ткнула пальцем в грудь.

– Сколько раз тебе говорить, у нас с Джексоном ничего не было, пусть он и утверждает обратное. Ларкин, ты – моя лучшая подруга. Я знаю, как ты к нему относилась, поэтому никогда бы ничего такого не допустила, даже если бы захотела. Просто я беспокоюсь за тебя. Пойми уже наконец, ты слишком хороша для него.

Мне о многом хотелось ее расспросить, однако в обмен придется рассказать то, о чем не хочется даже вспоминать, поэтому я промолчала.

– Я уже взрослая и могу сама о себе позаботиться. Но все равно спасибо, приму твое предупреждение к сведению.

Мрачная гримаса Мейбри сменилась улыбкой. Она указала взглядом на ближайший ресторанчик: из динамиков звучала музыка. Настала моя очередь закатывать глаза.

– «Твоя любовь», группа «Аутфилд».

Мейбри крепко обняла меня:

– Вижу, ты по-прежнему в форме.

– Спасибо, что помогла с покупками, – улыбнулась я в ответ.

– Всегда пожалуйста. И хватит уже дичиться. Давай посидим, поболтаем всласть. Кстати, ты так и не растолковала мой сон.

– Ах да… я как раз собиралась позвонить. Он означает, что ты слишком замоталась и тебе пора в отпуск. А твоему сыну нужен щенок.

– Правда?

– Первая часть – да. А вторая – просто мое предположение. Каждому мальчику нужна собака. У вас с Беннеттом всегда были.

– Только собаки мне не хватало.

Я пожала плечами:

– Решай сама, дело твое.

Помахав ей на прощанье, я направилась к дому Сисси. Разрозненные слова, так и не превратившиеся в вопросы, кружились у меня в голове, будто золотистые семена спартины на осеннем ветру.

Вечером, когда я спустилась в гостиную в новом наряде, Сисси принялась охать и ахать, а потом заявила, что мне следует немедленно подняться к себе в комнату, дабы не показаться кавалеру слишком заинтересованной. Битти вытащила меня в коридор и шепотом уточнила, не одолжить ли мне перцовый баллончик.

– Зачем ты так говоришь? Ты ведь совсем его не знаешь.

– Этот парень однажды разбил тебе сердце, поэтому всегда будет в моем расстрельном списке.

– Люди меняются, Битти. Я, например, изменилась.

Она ласково погладила меня по щеке:

– На самом деле ты все та же чудесная Ларкин. Мы меняемся только снаружи, но внутри остаемся прежними. Можешь намазать свинью губной помадой, но свиньей она быть не перестанет.

Прозвенел звонок. Я пошла открывать, пока Сисси не успела пригласить Джексона в дом, иначе нам с ним придется выдержать перекрестный допрос, причем обе дамы будут ждать от нас совершенно разных ответов. При виде белой рубашки и темно-синего блейзера, ладно облегающего атлетичные плечи, мое сердце дрогнуло и замерло. Джексон поцеловал меня в щеку. Я вдохнула аромат одеколона, и в душе взметнулись давние чувства, яркие, словно вихрь разноцветных конфетти.

– Роскошно выглядишь, – шепнул он.

– Спасибо, ты тоже ничего.

Джексон поприветствовал Сисси и Битти, но прежде чем они успели начать разговор, я схватила его за руку и заставила выйти во двор. У обочины стоял красный «БМВ» с откидным верхом. Джексон галантно открыл пассажирскую дверь и помог мне сесть.

– Надеюсь, в «Ривер Рум» тебе понравится, – сказал он, заводя мотор. – Это новый итальянский ресторан, я давно собирался туда сходить. Правда, не уверен, что он тебе подойдет. Там подают пасту карбонара и все такое прочее, не говоря уже о сыре. – Джексон самокритично улыбнулся. Я слишком смутилась, чтобы придумать подходящий ответ, и, приняв мое молчание за одобрение, он продолжил: – Зато у них есть веганская еда и блюда на гриле, в общем, нам обоим найдется что выбрать.

Он выжал сцепление, и автомобиль рванул с места, скрипнув шинами по асфальту.

– Спасибо, Джексон, но я не сижу на диете, – произнесла я, наконец обретя дар речи. – Ем все, даже десерт. Просто не беру добавку. – Я улыбнулась, чтобы сгладить неловкость.

– Извини, – пробормотал он. – Я не то хотел сказать…

– Знаю. – Я положила ладонь на его руку, сжимающую рычаг сцепления. – Мило, что ты подумал обо мне. Я польщена, правда. – Мне действительно было приятно, хотя в глубине души я ощутила неуютную пустоту.

От Фронт-стрит до ресторана рукой подать, но все равно здорово, что Джексон за мной заехал: мои каблуки не рассчитаны на пешие прогулки. Девушка-администратор тепло приветствовала нас и провела мимо большого аквариума к чудесному столику с видом на гавань. У причала покачивались лодки. На мачтах и рейлингах восседали чайки; время от времени они живописно пикировали вниз и парили над водой. Не иначе их специально здесь прикармливают, для антуража.

– Отличный столик, – похвалила я.

Джексон придвинул мне стул и уселся рядом, так близко, что его нога коснулась моей. Даже если в ресторане ужинает кто-то из знакомых, он точно меня не узнает, но на одно безумное, иррациональное мгновение мне захотелось, чтобы здесь оказалась вся команда чирлидеров из выпускного класса. Я покраснела, поймав себя на том, что оглядываюсь в поисках бывших школьных красавиц.

– Все нормально?

– Да, – кивнула я. – Просто пытаюсь вспомнить, когда мы вот так сидели с тобой в последний раз.

– Наверное, на выпускном вечере. Ты ведь была на нем?

– Да, была.

Я несколько раз моргнула, вспоминая. Джексон сам попросил меня сесть за его стол, вместе с Мейбри, ребятами из футбольной команды и чирлидершами. Я сидела рядом с ним, и он улыбался мне. Целых два раза.

– Здорово мы тогда повеселились.

Я кивнула. Слава богу, к нам вовремя подошла официантка.

Мы неторопливо приступили к ужину и постепенно добрались до десерта и пары бутылок вина. Джексон поднял первый бокал за встречу старых друзей. Мне не хватило духу его поправить. Я до сих пор тайком щипала себя под столом, не веря, что у меня романтический ужин с Джексоном Портером. Обсудили общих знакомых – чем они занимаются и где живут. Джексон долго рассказывал о своих лучших футбольных матчах, а когда закончил, поинтересовался, какое у меня было внеклассное занятие.

Второй раз за вечер я непонимающе моргнула.

– Я редактировала школьную газету, ту самую, которая появлялась на партах каждую пятницу. – Джексон, как и многие другие, делал из нее самолетики и запускал в приятелей.

– Да, точно. Круто.

– А еще я организовывала группу поддержки на соревнованиях. Следила, чтобы у всех были плакаты и все прочее, и давала знак, когда нужно орать кричалки.

– Так это была ты? – Джексон кивнул, будто действительно помнил.

Я решила не упоминать, что играла в каждой пьесе школьного театра (правда, мне доставались только роли без слов), а в последний год стала президентом класса, пообещав, что поставлю в столовой автомат с кока-колой. После победы Сисси действительно организовала установку автомата, а мне внушила, что я выиграла выборы исключительно благодаря харизме и выдающимся способностям.

Джексон плеснул мне вина и вылил остатки себе в бокал.

– За новые воспоминания.

Интересно, он пьет за новые воспоминания, потому что ничего не помнит, или, наоборот, помнит слишком хорошо? У меня слегка кружилась голова. Много думать не хотелось, поэтому я подняла бокал и чокнулась с ним.

– За новые воспоминания.

Мы улыбнулись друг другу. Такое ощущение, будто все это уже было – ресторан, романтический ужин, мы с Джексоном… Ну конечно, было – в моих девических грезах. Когда-то давным-давно я свято верила, что мечты сбываются.

– Джексон… – начала я, сама не зная, о чем хочу сказать. Наверное, новая Ларкин пытается вырваться на свободу и вернуть меня в реальный мир.

Он расслышал серьезные нотки в моем голосе, и его улыбка потухла.

– Что?

– Ты ведь помнишь, как мы встречались на лодке твоего отца? Только ты и я.

Джексон смутился, словно школьник, застуканный за списыванием, и даже поерзал на сиденье. Я боялась, он не вспомнит, ведь столько времени прошло. Тогда мне придется вернуться в свое взрослое «я» и уйти, а потом признаться Мейбри, что она была права. Но Джексон взял мои руки в свои и сказал:

– Конечно, помню. Такое не забывается. – И добавил: – Это был твой первый раз, а значит, особенное событие и для меня.

Я замерла, не в силах даже вздохнуть.

– Я повел себя как полный придурок, да? – Он опустил взгляд на наши сплетенные пальцы.

– Да, именно так, – без колебаний ответила я.

Привет, новая Ларкин! Прежняя Ларкин готова была послать эту взрослую незнакомку подальше, чтобы та не смела покушаться на ее голубую мечту.

Джексон выглядел сконфуженным и виноватым.

– Я так и не позвонил. Потом очень сожалел об этом. Знаешь, когда ты уехала, я часто вспоминал о тебе. – Он сжал мою руку, подчеркивая искренность своих слов.

– А то, что ты сказал… на вечеринке… – Мой голос пресекся. Инстинкт самосохранения давным-давно заставил меня вытравить из памяти его слова.

Джексон сокрушенно покачал головой:

– Просто хотел выпендриться перед друзьями. Ну, и перед Мелиссой тоже. Мы не расстались с ней в тот же вечер лишь потому, что я струсил. Кто-то распустил слух про нас с тобой… я решил прикинуться крутым, поэтому не стал ничего отрицать. Мне даже в голову не пришло, каково тебе придется.

Я прикусила губу, не зная, смеяться или плакать. Если бы я писала сценарий для фильма, то герой Джексона говорил бы точно такими же словами.

– Наверное, меня просто захватила выпускная лихорадка. Конечно, это не оправдание, – откашлявшись, продолжил Джексон. – Я вел себя непростительно. Все эти годы ждал твоего возвращения, чтобы извиниться. Честное слово, я перестал быть придурком.

Я улыбнулась и слегка расслабилась:

– Мне нужно было это услышать. Спасибо. Принимаю твои извинения.

Джексон погладил мою ладонь большим пальцем:

– Давай сбежим отсюда. Что скажешь?

Он подозвал официантку и расплатился по счету. Прихлебывая вино, я любовалась его мускулами, заметными даже под пиджаком, и закатным солнцем, запутавшимся у него в волосах.

– Итак, чего твоей душе угодно? – спросил он, взяв меня за руку.

Усилием воли я сдержала слова, готовые сорваться с языка. Видимо, мозг сработал правильно и не позволил ляпнуть глупость; нужно слегка протрезветь, чтобы дать осознанный ответ на этот вопрос.

– Давай прогуляемся, – сказала я, совсем забыв, что на мне туфли, как выражается Сисси, «для сидячих вечеринок». – На улице так хорошо.

– Отличный план. – Джексон подал мне руку и повел к выходу.

Не успели мы дойти до двери, как кто-то меня окликнул. К нам направилось несколько человек. Это оказалась Мейбри, а с ней высокий мужчина (вероятно, ее муж), ее родители и Беннетт.

– Надо же, какое совпадение! – неестественно громко воскликнула Мейбри, обнимая меня. – Я и не знала, что вы здесь. Уже уходите? Мы тоже!

Вино затуманило мне разум, тем не менее я хорошо помнила, что сказала ей, где и когда встречаюсь с Джексоном. Я попыталась рассмеяться, однако вместо смеха из горла вырвалась отрыжка. К счастью, никто, кроме Мейбри, этого не заметил.

– Ты знакома с моим мужем Джонатаном?

Высокий мужчина с волнистыми волосами и в очках протянул мне руку, но тут же сказал:

– Что я делаю? Мейбри столько о тебе рассказывала, что мы с тобой уже почти родственники. – И он крепко обнял меня.

Беннетт радостно улыбнулся, а Джексон скривился.

Мы вместе вышли из ресторана. Мейбри представила Джексона своей родне. Мистер Линч заключил меня в объятия – в детстве он был мне как второй отец. Папа Мейбри и Беннетта ни капельки не изменился, разве что лысина стала побольше.

– Куда собираетесь? – спросил Беннетт.

– Домой, – ответил Джексон.

– Погулять, – в один голос с ним сказала я.

– Мы тоже хотим погулять, – объявила Мейбри, не обращая внимания на Джексона. – Вечер – просто загляденье. Давай с нами! – И она подхватила меня под руку.

– Ларкин с-со мной, – заплетающимся языком возразил Джексон. – Пойдем, Ларкин… с-сходим куда-нибудь…

Он шагнул вперед, не заметил поребрик и в результате растянулся на проезжей части. Мистер Линч и Беннетт подняли его на ноги. По лицу Джексона текла кровь, к ссадине прилипли крошки гравия.

– Надеюсь, вы не собираетесь садиться за руль, молодой человек, – покачал головой мистер Линч, стряхивая грязь с пиджака Джексона. – Вы едва стоите на ногах. Давайте-ка я отвезу вас домой. Приложите это к подбородку. – Он протянул Джексону бумажную салфетку. – А дома обязательно как следует промойте ссадину.

Джексон таращился на салфетку, словно не понимая, что с ней делать. Он хотел было возразить, но потом приложил ее к подбородку, увидел кровь и нахмурился.

– Ладно, – неуверенно пробормотал он и взглянул на меня стеклянными глазами. – Я завтра тебе позвоню.

– Хорошо. И спасибо за ужин, – вспомнив о правилах вежливости, добавила я.

– Всегда пожалуйста.

– Вон его машина, – услужливо подсказала я.

Мистер Линч взял у Джексона ключи, открыл пассажирскую дверь и помог забраться внутрь, положив ладонь ему на макушку, чтобы он не ударился головой, как делают копы при задержании преступников.

Пройдя пару кварталов по Кэннон-стрит, я остановилась.

– Ноги болят.

– Еще бы. Вот это каблуки! – Миссис Линч наклонилась и внимательно оглядела мои туфли. – Не представляю, как молодежь передвигается на таких каблучищах.

– Беннетт, отвези ее домой, – распорядилась Мейбри.

– Хорошая идея, – подхватила ее мать тоном, не терпящим возражений.

– Да нет, все в порядке, – запротестовала я, с ужасом понимая, что и у меня язык заплетается. – Лучше прогуляюсь. – Я наклонилась снять туфли, и только надежная рука Беннетта уберегла меня от позорного падения.

– Тогда прогуляйся вместе с ней, Беннетт, а Джонатан отвезет нас с мамой домой, ладно? – Мейбри помогла мне снять туфли и вручила их Беннетту, словно опасаясь за их сохранность.

– Господи, благодать-то какая. – Я пошевелила пальцами ног и размяла лодыжки, постепенно обретая способность ходить.

Беннетт потянул меня прочь. Я помахала Мейбри, Джонатану и миссис Линч. Надо не забыть сказать Мейбри, что она выбрала себе замечательного мужа.

Мы неторопливо двинулись по улице. Я крепко держалась за Беннетта и старалась идти по прямой. Исторический район закончился, начались жилые кварталы, и мы переместились с тротуара на газоны, чтобы дать моим ногам передышку.

– Сто лет не ходила босиком. Вообще, бродить в таком виде по городу – не лучшая идея. Зато чувствуешь опору под ногами. Как в старые добрые времена.

– Вот и хорошо, – отозвался Беннетт, так тихо, что я еле его расслышала.

Мы молча дошли до дома Сисси. Пришлось опереться о руку Беннетта, чтобы подняться по ступеням. На крыльце горел свет, входная дверь была отворена. Сетка, закрывающая вход, не позволяла насекомым залетать внутрь.

Беннетт вернул мне туфли.

– Помочь тебе подняться по лестнице?

Я покачала головой.

– Сисси наверняка не спит. Со мной все в порядке. – И снова вспомнив о вежливости, добавила: – Спасибо.

– Скорее всего, утром ты все забудешь, тем не менее я скажу: в пятницу приезжает доктор Уоллен-Араси. Она осмотрит Карроумор и оценит его состояние. – Беннетт пристально взглянул на меня, словно решая, стоит ли продолжать. – А еще моя мама готовилась к гаражной распродаже и обнаружила пару дедушкиных коробок с документами и газетными вырезками. Там есть кое-что интересное для тебя.

Я едва вникала в слова Беннетта, наслаждаясь звуком его голоса и прохладным ветерком с реки. Судя по всему, он и не ожидал ответа, поэтому я промолчала. Прогулка помогла мне проветриться; окружающий мир уже не расплывался перед глазами, а мерно покачивался, словно лодка в тихой гавани. Я взглянула на Беннетта, отдаваясь умиротворяющей качке и ощущению надежных рук.

– Если наклонишься назад, то грохнешься. – Его улыбка опровергала резкость голоса.

Мне нравилось чувствовать руки Беннетта на талии, поэтому я отклонилась назад и вгляделась в его лицо.

– Ты вовсе не урод, Беннетт Линч. Утром я пожалею о своих словах, но мне кажется, ты умный, веселый и классный. Как вышло, что ни одна девчонка до сих пор тебя не заграбастала? – Я осеклась: меня озарила догадка. – Может, ты гей?

Беннетт криво усмехнулся. У него красивые губы; наверное, здорово с ним целоваться.

– Нет, Ларкин, я не гей.

– Ничего не имею против геев, честно, – убедительно произнесла я.

– И тем не менее я не гей.

Теперь он точно улыбался, однако глаза оставались печальными. Или мне просто кажется; в тусклом свете лампы много не разглядишь.

– Значит, у тебя нет возлюбленной?

Он вздохнул, и я почувствовала тепло его дыхания.

– Есть, но, по-моему, она не считает меня идеальным мужчиной.

– Тогда тебе надо нас познакомить. Попробую ее переубедить.

– Как-нибудь обязательно познакомлю.

Мы стояли очень близко друг к другу. Беннетт по-прежнему обнимал меня, а я не могла отвести взгляда от его губ.

– Тебе пора, – сказал он.

– Ага, – пробормотала я.

Беннетт наклонился ко мне. Я закрыла глаза и с удивлением ощутила прикосновение его мягких губ ко лбу. Он отстранился и положил руки мне на плечи.

– Пойдем, я тебе помогу.

Он раздвинул сетку, легонько втолкнул меня внутрь и аккуратно поставил туфли на пол.

– Спокойной ночи, Ларкин. Завтра созвонимся.

Я смотрела сквозь сетку ему вслед, вслушиваясь в звук его шагов. Почему-то мне вдруг стало очень одиноко.

Восемнадцать

– Мама?

Ларкин ждет, будто надеется услышать ответ. Я сосредоточиваюсь на большом пальце правой ноги, всеми силами стараясь заставить его шевельнуться. Если верить одной из статей, найденных Сисси в интернете, пациентам в коме следует начинать именно с большого пальца ноги. Кажется, так там написано. Честно говоря, я не слушала, а смотрела на Сисси: по-моему, она – воплощение любви. Когда с Эллисом случилось несчастье, мне становилось легче, только если Сисси была рядом.

А еще я вспоминаю, как меня выносят из пожара – то ли во сне, то ли наяву. Я пыталась разглядеть лицо моего спасителя, но дым застилал глаза. Меня обнимали сильные руки, и я чувствовала себя в безопасности.

Матери и дочери вечно недовольны друг другом. Однако острые углы моего негодования постепенно подтаивают, словно масло, забытое на кухонном столе. Чем больше я смягчаюсь, тем более размытым кажется потолок, будто я нашла кусочек мозаики, собрав которую, смогу освободиться. Просто нужно найти все кусочки.

– Мама, пожалуйста, приди в себя. Я хочу с тобой поговорить.

Ларкин едва не плачет. У меня сердце кровью обливается. Она нервно теребит золотое ожерелье, подаренное Битти. Мне не по душе этот подарок. Битти будто пыталась объяснить Ларкин, что она вольна идти куда хочет и найти себе новый дом. Я хорошо знаю силу притяжения этих мест: отсюда не вырваться, как ни старайся. Когда у тебя в жилах морская вода, лучше бросить якорь и отдаться на милость прилива.

– В пятницу приедет консультант. Она осмотрит Карроумор и даст заключение, можно ли его восстановить. Это папина идея. Он говорит, что действует в наших общих интересах. – Ларкин сморкается в бумажную салфетку: звук такой, будто взлетела стая диких гусей. – Поскорее приходи в себя, нам нужно многое обсудить. Да, дом станет моим, но только потому, что ты предназначила его для меня. Мне важно твое мнение. А еще я хочу узнать, почему ты поехала в Карроумор. Видимо, ленты, которые ты положила в дупло, – ключ к разгадке, но я все равно ничего не понимаю.

Я и рада бы ответить ей, но не могу: мне никак не вспомнить, почему я поехала туда. Память приводит меня в одно то же место: я реставрирую письменный стол в гараже у Сисси, потом паркую машину рядом с Карроумором и иду к Древу Желаний. У меня в руке одна лента, не две. Тело пронизывает вспышка света. Я возношусь под потолок и смотрю оттуда на Ларкин.

Она продолжает говорить, а я внимательно слушаю, потому что понимаю: это важно.

– Кажется, я знаю, о чем первая лента, на которой написано: «Я скучаю по тебе. Жаль, что я так и не успела узнать тебя». Это про бабушку Маргарет, верно? Тебе не довелось узнать свою маму, ведь она погибла, когда ты была маленькой. Наверное, именно поэтому ты не захотела владеть Карроумором и отдала его мне.

Ларкин смотрит в потолок, будто тоже слышит треск и видит свет, льющийся из трещин. На самом деле она плачет и не хочет, чтобы предательские слезы текли по щекам.

– Жаль, я не узнала про Эллиса раньше. Тогда было бы понятно, почему ты все время пробуешь что-то новое в поисках счастья. Возможно, нам удалось бы найти общее счастье, и я не отравляла бы себе жизнь, притворяясь неизвестно кем. Знаешь, я не виню Сисси. Я ужасно злилась на нее, когда уехала, и отчасти поэтому держалась от вас подальше. Психотерапевт помогла понять: Сисси совершила множество ошибок, но она старалась компенсировать твое отсутствие, заставить меня почувствовать себя значимой. Нельзя упрекать за любовь, правда?

Снова раздается треск, а за ним – шум мотора. В кои-то веки я ему не рада. Мне нужно услышать, что говорит Ларкин.

– Я не понимаю смысл второй ленты: «Прости меня». У кого ты просишь прощения и почему?

Ларкин замолкает, как будто действительно ждет ответа. За окном мелькает желтое платье. Я знаю, это мама: Сисси говорит, она любила одеваться в желтое. Именно поэтому я выбирала ткани канареечного и лимонного цвета, когда шила наряды для Ларкин. Вроде как реверанс в сторону Дарлингтонов. Мне всегда казалось – несмотря ни на что, между нами есть связь.

Вопрос Ларкин повисает в воздухе. Приборы, поддерживающие во мне жизнь, булькают и стонут, словно рыба, вытащенная на берег. Я вспоминаю: Сисси рассказала кое-что важное о маме. Мне нечего ответить дочери, даже если бы могла говорить. Потому что я положила в дупло всего одну ленту – не ту, на которой написано: «Прости меня».

Вернувшись из Миртл-Бич, Сисси всеми силами старалась приспособиться к прежней жизни, однако это все равно как приехать из летнего лагеря и обнаружить, что прошлогодняя школьная форма уже мала. Сисси не ходила, а порхала, и большую часть дня грезила наяву, бездумно выполняя домашние обязанности: мама наверняка это заметила. Она даже не стала сопротивляться, когда Уилл Харрис зашел на ужин и миссис Пернелл усадила ее рядом с ним, а потом предложила им выпить лимонаду на крыльце. Впрочем, когда Уилл попытался поцеловать Сисси, это оказалось выше ее сил: она вовремя отвернулась, и мокрые губы лишь скользнули по ее щеке.

Родители не разрешали пользоваться домашним телефоном – он предназначался только для церковных дел, на случай если какому-нибудь прихожанину срочно потребуется пастор. Поэтому Сисси ходила в гости к Битти или ждала, когда Маргарет пригласит ее в Карроумор – оттуда можно было позвонить Бойду. Они быстро здоровались и вешали трубку, а потом Бойд перезванивал, чтобы ей не платить за междугородний звонок.

Разговоры ограничивались обменом пылкими признаниями, а прежде чем попрощаться, влюбленные напоминали друг другу, сколько дней осталось до их воссоединения. Никогда еще две недели не тянулись так долго. Сисси прятала под матрасом календарь и с замиранием сердца отмечала каждый день крестиком.

В какой-то момент ряд крестиков напомнил ей о том, что нужно рассказать родителям о Бойде. Сисси заранее отрепетировала свою речь. Бойд добрый и умный, настоящий джентльмен, к тому же врач. Они познакомились в Миртл-Бич, и теперь он собирается приехать в Джорджтаун, чтобы встретиться с ее родителями и доктором Гриффитом. Бойд хочет перенять у старого доктора практику, когда тот уйдет на покой. Сисси была уверена – родителям сразу понравится ее избранник, хотя они все равно будут держаться настороже, потому что ничего не знают о его родне до седьмого колена. Именно поэтому она до последнего тянула с разговором, чтобы избежать лишних расспросов.

Сисси не решилась упомянуть, что жених Маргарет – брат Бойда, и если они с Маргарет выйдут замуж за братьев, то, по сути дела, станут сестрами. Любая связь с семьей Дарлингтонов не добавит Бойду очков в глазах родителей. А если выяснится, что она провела две недели в чужом доме без присмотра, ее отправят в монастырь, и ей никогда больше не увидеть Маргарет, Битти и Бойда.

Реджи звонил Маргарет каждый день, но не из Чарльстона. Он заехал к университетскому приятелю в Шарлотт, чтобы все спокойно обдумать. Маргарет торопила его с решением, но он попросил ее проявить терпение. Она рассказала родителям, что познакомилась с привлекательным молодым человеком. Как выяснилось, мистер и миссис Дарлингтон знали его семью. Амбициозные планы Реджи произвели на них весьма благоприятное впечатление, поэтому они сочли его достойным кандидатом в женихи для дочери и разрешили ей звонить ему. Маргарет не упомянула о предложении Реджи и решении отказаться от учебы в колледже, однако Сисси не сомневалась: ей, как всегда, удастся настоять на своем.

Прошло полторы недели с возвращения из Миртл-Бич. Бойд и Реджи должны были явиться не раньше понедельника. Сисси и Битти приехали в Карроумор навестить Маргарет. Та встретила их на крыльце. По ее лицу сразу было видно – что-то не так: глаза припухли, кончик носа порозовел (что, впрочем, ни капли не портило ее красоту). Когда девушки подошли ближе, Маргарет разразилась слезами.

Сисси и Битти поднялись вместе с ней на крыльцо и усадили на качели.

– Что случилось? – Сисси ни разу не видела, чтобы Маргарет плакала – по крайней мере, всерьез.

– Реджи обещал и не позвонил.

У Сисси словно камень с души свалился.

– Мало ли что могло случиться. Может, заболел или поехал куда-нибудь по семейным делам. Ты ему звонила?

Убедившись, что миссис Дарлингтон ее не видит, Битти закурила.

– Господи, Сисси, каждая воспитанная девушка знает – ни в коем случае нельзя звонить джентльмену первой. Это неприлично. – Она закатила глаза и выдохнула дым.

Сисси метнула на нее недовольный взгляд.

– Разумеется, тебе не следует звонить, не то будущие свекор и свекровь решат, что ты торопишь события. – Она обняла Маргарет. – Уверена, на все есть разумная причина. Завтра Реджи обязательно позвонит, а на следующей неделе приедет вместе с Бойдом, и мы будем смеяться, вспоминая, как ты расстраивалась.

Маргарет подняла на нее наполненные слезами глаза, небесно-голубые, словно хрустальная ваза, которую Сисси однажды видела в универмаге в Чарльстоне.

– Вы правда так думаете?

– Ну конечно, – ответила Битти. – А если не позвонит, я сама позвоню. Представлюсь экономкой из университетского общежития. Скажу, он забыл там часы, а я хочу вернуть. Поскольку я не боюсь лгать незнакомым людям и звонить мужчинам, с радостью окажу тебе такую услугу.

Маргарет хихикнула, и Сисси немного расслабилась.

– Девочки, вы мои самые лучшие подруги, – воскликнула Маргарет, обняв их за плечи. – Что бы я без вас делала?

– Осталась бы одинокой старой девой, не иначе, – отозвалась Битти, пряча улыбку.

– Не слушай ее, – сказала Сисси, – с нами или без нас, тебе суждено стать владычицей мира.

Успокоившись и повеселев, Маргарет еще раз обняла подруг и поднялась с качелей.

– Идемте скорее, положим в дупло новые ленты.

– Что за ленты? – настороженно спросила Сисси.

– О которых говорили в Миртл-Бич. Что останемся подругами навсегда и будем поддерживать друг друга, что бы ни случилось, – напомнила Битти. – До сих пор не понимаю, зачем писать это на лентах. Кажется, она нам не доверяет.

– Глупости, – заявила Маргарет. – Я уже все приготовила.

Она порылась в карманах платья и вручила подругам одинаковые ярко-желтые ленты. На каждой изящным почерком была выведена надпись: «Дружба навек, несмотря ни на что».

– Давайте увековечим нашу дружбу. – Маргарет сбежала по ступеням крыльца.

Ее настроение менялось так же быстро, как погода, словно она свято верила, что все в жизни должно происходить по ее желанию. Впрочем, так всегда и было. На мгновение Сисси возмутилась, однако тут же устыдилась своего возмущения.

Девушки прошли по лужайке мимо птичьих домиков, приблизились к огромному дубу и по очереди засунули ленты в дупло. Над болотом прогремел далекий гром. По небу сонно ползли тяжелые тучи.

У Сисси по спине пробежал холодок. Когда они клали ленты в прошлый раз, тоже шел ливень, и их желания сбылись. Она окинула взглядом величественный особняк и удаляющиеся фигуры Битти и Маргарет. Ей захотелось запечатлеть это мгновение на снимке, пока их жизнь не изменилась.

Отбросив мрачные мысли, она крикнула: «Подождите меня!» и бросилась догонять подруг.

Настал день приезда Бойда и Реджи в Карроумор. Сисси нервно ходила по крыльцу, а Битти и Маргарет сидели на качелях. Несмотря на многочисленные попытки связаться с Реджи (Битти сдержала свое обещание и позвонила под чужим именем), от него до сих пор не было известий. Даже Бойду не удалось с ним связаться, но он пообещал, что по пути в Джорджтаун заедет в Саммервилль и выяснит, как дела у брата.

Бойд должен был приехать с минуты на минуту. Реджи так и не объявился. Сисси старалась не думать о том, что могло случиться, опасаясь худшего. Как говорит мама, нужно сперва дойти до моста, а потом уже переходить на ту сторону. Судя по всему, мост совсем близко.

В глубине души Сисси надеялась, что Реджи не приедет. Не надо ему видеть Маргарет в таком состоянии. Она с тревогой взглянула на подругу. Золотистые волосы потускнели и безжизненно спускались на поникшие плечи, лицо осунулось, под глазами темнели лиловые круги, свидетельствующие о бессоннице и непрестанном беспокойстве. «Наверное, в этом и заключается истинная любовь, – подумала Сисси, – когда застаешь свою возлюбленную не в лучшем виде, но все равно продолжаешь любить ее».

Битти предложила Маргарет «Тутси-ролл», та отказалась. Миссис Дарлингтон оставила попытки поднять дочери настроение некогда запретными сладостями и уже намеревалась позвонить доктору. На это Маргарет решительно возразила, дескать, ни один доктор в мире не в силах вылечить разбитое сердце.

Миссис Дарлингтон заявила, что Маргарет излишне драматизирует, однако не могла отрицать, что имеются все основания беспокоиться. Если до конца дня от Реджи так и не появится новостей, пообещала она, мистер Дарлингтон позвонит его родителям. Главное – не показаться слишком настойчивыми. В конце концов, Маргарет Дарлингтон – не какая-нибудь несчастная дурнушка, пропадающая без женихов. Нужно просто продемонстрировать заботу о благополучии Реджи.

К тому времени как на дороге показалось облако пыли, предвещающее приближение автомобиля, Сисси изгрызла все ногти, а Маргарет обессиленно прикорнула на плече у Битти. Сисси подбежала к двери и, забыв о приличиях, крикнула: «Кто-то едет!»

– Хорошо, мисс. Я сообщу мистеру и миссис Дарлингтон, – отозвалась экономка в униформе, протирающая пыль в холле.

Битти помогла Маргарет подняться с качелей. Автомобиль подъехал ближе. Сердце Сисси затрепетало от радости: машина Бойда. Она прищурилась, пытаясь разглядеть, кто внутри, но облако пыли закрывало обзор.

Сисси поспешно спустилась с крыльца, однако, услышав приближение родителей Маргарет, остановилась у подножия лестницы. Ее раздражали их королевские манеры и неукоснительное соблюдение светских условностей, но ради Бойда необходимо вести себя безукоризненно.

Машина остановилась перед домом. Маргарет издала крик отчаяния. Только сейчас Сисси заметила, что Бойд приехал один. Мой Бойд. Слава богу, он здесь. Ей пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не броситься к нему с поцелуями. Она неторопливо приблизилась и благопристойно приветствовала его. Бойд вышел из автомобиля. У него на лице были написаны те же чувства, которые терзали Сисси все эти две недели.

– Здравствуй, Сессали. Я соскучился, – тихо сказал он.

– Я тоже, – шепнула она в ответ и, не в силах удержаться, взяла его под руку. – Я познакомлю тебя с родителями Маргарет. Надеемся, ты принес добрые вести.

Бойд еле заметно покачал головой. У Сисси упало сердце.

Они поднялись на крыльцо. Сисси не могла смотреть на Маргарет: ей больно было видеть ее страдания и стыдно за собственное счастье.

К всеобщему удивлению, Маргарет вышла вперед, к родителям, и церемонно поздоровалась с Бойдом. Она вся стала будто стеклянная, в лице ни кровинки, движения – резкие и неловкие, словно в ее тело вселился кто-то другой.

Экономка распахнула двери, и миссис Дарлингтон пригласила гостя в дом. Маргарет учтиво спросила Бойда, благополучно ли прошло путешествие и здоровы ли его родители, ее голос показался Сисси неживым, как у говорящей куклы.

Они миновали холл, отделанный резными панелями и украшенный дрезденскими статуэтками и французским хрусталем, и вошли в белую гостиную. Сисси про себя называла ее «свадебный зал» – во-первых, все Дарлингтоны проводили здесь брачную церемонию, а во-вторых, лепные карнизы и потолочные розетки напоминали глазурь на свадебном торте. Наверняка Маргарет мечтает, как они с Реджи произнесут здесь священные клятвы.

Сисси села, расправив плечи, выпрямив спину и изящно скрестив лодыжки. С портретов взирали многочисленные Дарлингтоны. Экономка и горничная принесли серебряный чайный сервиз и знаменитый дарлингтонгский фарфор, уже две сотни лет передающийся из поколения в поколение.

Пока прислуга накрывала на стол, миссис Дарлингтон завела светскую беседу. Маргарет послушно взяла чашку чая и блюдце с печеньем, но даже не притронулась к угощению. Бойд сидел на софе рядом с Сисси. «Не пялься на него! Веди себя прилично!» – повторяла она сама себе.

Битти, сидевшая по левую руку от Сисси, не сводила глаз с Маргарет: казалось, та вот-вот лишится чувств. Мистер Дарлингтон заверил Бойда, что с радостью представит его доктору Гриффиту. Вдруг раздался звон фарфора.

Маргарет резко встала. Чашка с блюдцем упали на обюссонский ковер и разбились. Сисси затаила дыхание.

– Где Реджи? Он должен был сегодня приехать, – сжав кулаки и сверкая глазами, спросила Маргарет у Бойда.

Она вся дрожала, словно в лихорадке. Миссис Дарлингтон невозмутимо поднялась с места и положила руку на плечо дочери.

– Маргарет, ты, похоже, нездорова. Дельфина приготовит тебе ванну…

– Нет, мама, мне нужно знать. Я больше не могу делать вид, что все в порядке.

Бойд поставил чашку на кофейный столик и приблизился к Маргарет.

– Мы с родителями несколько дней не получали от Реджи известий, – произнес он, доставая из кармана запечатанный конверт. – Сегодня я заехал к его друзьям, и те передали письмо, адресованное вам.

Маргарет взяла конверт и долго смотрела на него.

– Реджи ушел в армию? – наконец проговорила она.

– Да, – кивнул Бойд.

Стон, вырвавшийся из груди у Маргарет, выражал смертельное горе и отчаяние. Ее колени подогнулись; Бойд не дал ей упасть, и она безутешно разрыдалась у него на плече. Когда стало ясно, что Маргарет не успокоится, мистер Дарлингтон позвонил доктору Гриффиту, а Бойд поднял ее на руки и понес наверх. Маргарет по-прежнему сжимала нераспечатанное письмо.

Битти и Сисси замерли от потрясения, не зная, что делать и чем помочь подруге. Сисси любила Маргарет словно сестру, однако, увидев Бойда, спускающегося в гостиную, почувствовала, как острый клинок ревности вонзается в сердце.

Девятнадцать

Пятница, утро. Я ждала Беннета на крыльце. На коленях лежала выстиранная и аккуратно сложенная футболка. Мы все вместе собирались отправиться в Карроумор. Папа и Сисси сговорились против меня, заявив, что навестят маму и поедут туда прямо из больницы. После провального свидания с Джексоном мне неловко было ехать в одной машине с Беннеттом. Я попробовала убедить его, что с удовольствием поеду сама, однако мои попытки ни к чему не привели.

В памяти всплыли обрывки нашего разговора. Я внутренне содрогнулась. Как же я так напилась? Наболтала Беннетту всяких глупостей. Мне не удалось вспомнить, куда делся Джексон и откуда взялся Беннетт. Помнила только, как меня манили его губы, а глаза сами собой закрывались в предвкушении поцелуя. Правда, в одном я уверена твердо – мы не целовались. Это же Беннетт, ему и в голову не придет меня целовать, разве спьяну.

Джексон звонил дважды: в первый раз извинился, что не смог проводить домой, а во второй – пригласил покататься на лодке. Я постаралась отделаться от него, сказав, что из-за маминого здоровья не могу строить планы и дам ему знать, когда появится свободное время. Он сообщил, что уедет ненадолго по делам и позвонит после возвращения. Меня грела мысль о еще одном свидании, но в то же время я была рада получить несколько дней передышки. Я чувствовала себя как ребенок, не торопящийся открывать рождественский подарок. Иногда ожидание приятнее результата.

Битти, смакующая утреннюю сигарету, толкнула меня в бок:

– Ты чего лоб морщишь?

Я удивилась, но тут же поняла – она права.

– Я всегда морщу лоб, когда думаю.

Она фыркнула и затянулась.

– Все еще носишь колье, которое я тебе подарила?

Я засунула руку под воротник и вытащила его наружу.

– Никогда не снимаю. До сих пор не могу понять, что означают эти подвески, но мне нравится.

Битти кивнула:

– Ты уже решила, что будешь делать с Карроумором?

– Пока нет. У меня в голове не укладывается, что он вообще существует и к тому же принадлежит мне. Вот получим заключение реставратора, тогда и подумаю.

На руку Битти села пчела, поползла по запястью, словно надеясь найти пыльцу.

– Все пчелы, которых ты видишь за пределами улья, – самки. Никогда не убивай пчелу.

– Потому что плохая примета?

– Нет, потому что пчела живая. На самом деле, их не так уж много. Если пчелы вымрут, то за ними и все человечество. От них зависит урожай.

– Сисси говорит, убить пчелу – удачи не будет.

Битти затянулась.

– Да уж, Сисси разбирается в удаче.

– Что ты имеешь в виду?

– Много десятилетий Дарлингтонам сопутствовала удача, – помолчав, ответила Битти. – Богатство само шло к ним в руки. Ходят слухи, во время Гражданской войны один из Дарлингтонов был контрабандистом. Ему удалось надежно припрятать свое добро, к тому же он брал плату за контрабанду не конфедератскими долларами, а золотом. Поэтому их семейство процветало, в то время как большинство их соседей разорились.

– При чем тут Сисси?

Битти закашлялась, но пчела так и не улетела.

– Нас с ней допустили в ближний круг Дарлингтонов, и нам довелось воочию убедиться в их легендарном везении.

– А потом их дом сгорел. Бабушка Маргарет погибла. В некотором роде предвестие конца.

Пчела взлетела с руки и уселась на чайную розу. Битти проводила ее взглядом.

– Не совсем. Все начало рушиться еще до того, как твои бабушка и дедушка поженились. Вроде толчков перед землетрясением.

– И что же случилось?

Битти стряхнула пепел с сигареты.

– Долгая история. Из-за одного неверного поступка все пошло под откос. После этого я перестала верить в удачу и загадывать желания. Нужно искать свое место в жизни, Ларкин. Удача – это иллюзия.

Она прикоснулась к подвеске в виде стрелки. Пахнуло никотином.

– У каждого есть внутренний компас, он указывает туда, где наше место. Не важно, хорошее или плохое: тут ничего не изменишь. Настоящие друзья – те, у кого компасы указывают в одном направлении.

– Как вы с Маргарет и Сисси?

Битти затянулась напоследок и затушила окурок в пепельницу.

– Вот в чем штука, – наконец произнесла она. – Во время землетрясения иногда выясняется, что компасы указывают в разные стороны.

Я хотела расспросить ее подробнее, но на дороге показался фургон Беннетта. Надо уговорить Битти поехать с нами, лишь бы не оставаться с ним наедине.

– Даже не думай, – заявила она, поднимаясь со стула и расправляя длинную юбку.

– Как ты догадалась? – Я крепче стиснула красную футболку Беннетта.

Неужели меня так легко раскусить?

– Ты слишком похожа на Сисси, вечно боишься, что люди станут хуже к тебе относиться, если узнают, какая ты на самом деле. Этот парень – настоящее сокровище. Когда избавишься от ложных представлений о том, кто ты есть, тебе многое откроется в новом свете.

Не дожидаясь ответа, она ушла, а я осталась разбираться со своими проблемами.

Наконец, преодолев все рытвины и ухабы, мы добрались до Карроумора. Мои нервы были на пределе. Разговор шел исключительно на нейтральные темы – о погоде, о рыбалке и о том, сколько туристов приедет в Джорджтаун на сезон. Однако на лице Беннетта блуждала загадочная ухмылка, как будто он знает секрет и никому не расскажет. Меня бесил его самодовольный вид, и он прекрасно это понимал.

Перед домом стоял оливковый «Джип чероки», рядом – папина машина. Молодая женщина с каштановыми волосами деловито фотографировала осыпающийся фасад и делала пометки в блокноте. Подойдя ближе, я пришла к выводу, что она примерно моего возраста.

– Здравствуйте, – с энтузиазмом сказала девушка, протягивая руку. – Меня зовут Меган Блэк. Извините, доктор Уоллен-Араси не смогла приехать. У нее заболел ребенок, так что она попросила ее подменить. Я ее научный ассистент. – Меган широко улыбнулась, словно пытаясь убедить нас, будто тоже разбирается в теме. – Я проводила исследования в отношении этого особняка и многих других в здешних краях, так что, наверное, именно я вам и нужна. Я здесь около часа, осмотрелась и сделала фотографии.

Я обратила внимание на ее внешний вид: дизайнерские солнечные очки, жемчужное ожерелье, идеальный маникюр в сочетании с красивой кофточкой и джинсовыми легинсами. С первого взгляда понятно – из «Джей Крю»[22]. Либо научные ассистенты зарабатывают больше, чем я предполагала, либо одежду ей покупают родители.

К нам подошли Сисси и папа.

– Итак, чем вы нас порадуете? – спросил Беннетт.

– К сожалению, новости у меня скорее плохие. Как вы сообщили нам по телефону, этот дом с момента постройки принадлежал семье Дарлингтонов.

Мы кивнули. Полые тыквы, подвешенные к ветвям большого дуба, качнулись, будто подтверждая ее слова.

– Обычно это хороший знак, – продолжила Меган, – потому что за семейным достоянием тщательнее ухаживают. Согласно архивным исследованиям, изначально особняк был построен в середине восемнадцатого века, но потом его снесли и в тысяча восемьсот третьем году возвели новый дом, побольше, с каменным фундаментом, благодаря которому он простоял столько лет. – Она улыбнулась, но тут же приняла серьезный вид. – Правда, все остальное, кроме фундамента, сделано из дерева, и это плохо. Дом несколько раз перестраивался. В середине девятнадцатого века федеральный фасад заменили на греческий. После урагана «Хьюго» в восемьдесят девятом ремонтировали крышу, укрепляли колонны, крыльцо и трубы.

Она обошла дом и указала на дымоход, к которому были приколочены длинные доски, удерживающие кладку от неминуемого разрушения.

– Удивительно, что все это уцелело. Чистая удача.

Мы разглядывали облупившуюся краску и щербатые трубы. Я заметила на покосившемся крыльце остов полусгнивших качелей – скорбное напоминание о том, что эти развалины когда-то были жилым домом. На качелях хозяева любовались дубовой аллеей, баюкали младенцев, встречали гостей. Здесь погибла моя бабушка, а маму чудом вытащили из пожара. Карроумор – часть меня, но мне ничего не известно ни о нем, ни о семье, проживавшей на этой земле в течение многих поколений.

– В восьмидесятых годах мой муж собирался восстановить дом и нанял подрядчика, – откашлявшись, произнесла Сисси. – Они начали заниматься крышей и укреплением труб, но потом прекратили работы.

– Почему? – спросила Меган.

Сисси повернулась к молодой женщине, глядя как будто сквозь нее.

– Муж заболел. Он три года боролся с раком, и у него не осталось сил на дом.

– Простите, – смутилась Меган. – То, что он успел сделать, определенно помогло, иначе вряд ли бы от дома что-то осталось. Дерево прогнило, всюду плесень и голубиный помет. Наверняка здесь еще и грызуны. Сегодня я в дом не пойду – сначала нужно принять меры предосторожности. Хотя в окна я заглянула. Внутри кое-где сохранилась зубчатая лепнина и карнизы, их еще можно восстановить. Я даже разглядела несколько полос обоев на стенах.

Она посмотрела на нас, словно врач, готовящийся сообщить о неизлечимой болезни.

– Мне очень неприятно говорить об этом, ведь я фанат старинных зданий, но, выражаясь профессиональным языком, дом находится в аварийном состоянии.

Папа обнял Сисси за плечи:

– То есть?..

– То есть может рухнуть в любой момент. Один сильный шторм – и дом развалится. Если хотите сохранить хотя бы его часть, начинайте реставрацию как можно скорее. Все придется заменять – полы, стены, потолки, перекрытия, крышу. Буквально все. В вашем случае «реставрировать» означает «полностью перестроить». Речь идет скорее о создании копии, чем о восстановлении оригинала. – Меган грустно покачала головой и предостерегающе добавила: – Если все делать как следует, это обойдется недешево.

Сисси прижалась лбом к папиному плечу. Тот по-прежнему продолжал обнимать ее.

– Участок земли очень хороший, место для дома выбрано отлично. В библиотеке Конгресса есть чертежи и планы по многим старинным особнякам Южной Каролины и всей страны, а еще у них имеется архитектурная визуализация и ландшафтная съемка за периоды начиная с тридцать третьего года. Если вы решитесь на реставрацию, ими можно будет воспользоваться.

– Есть какие-то другие выходы кроме продажи земли застройщикам? – уточнил Беннетт.

Меган сделала такое лицо, будто он предложил ей отпилить ногу перочинным ножом.

– Идти к застройщикам – самое последнее дело. Участок может выкупить Федеральная лесная служба, чтобы защитить землю от строительства. Хороший пример – плантация Тибвин в Маклелланвилле. К сожалению, из-за пожаров на западе у лесной службы очень мало денег. Надо сказать, усадьба в Тибвине была в неплохом состоянии, и это повысило стоимость участка. Правда, между нами, они предпочли бы, чтобы дом просто рухнул, ведь содержать его – дополнительные расходы и ответственность, к которым лесная служба не готова. Поэтому развалины Карроумора им без надобности. Их интересует только земля. – Меган выглядела искренне расстроенной. – Мне очень жаль, что не могу сообщить вам ничего обнадеживающего.

Мы поблагодарили ее и распрощались. Меган сменила ботинки на изящные туфли-лодочки, села в джип и уехала.

– И что дальше? – спросила я.

Все смотрели на дом, почерневшую крышу и покосившееся крыльцо, словно могли найти там ответ на мой вопрос.

– Подождем, когда твоя мама придет в себя, и расскажем ей о всех вариантах, – предложила Сисси. – А потом решим, как поступить.

Я кивнула, и мы разошлись по машинам, чтобы вернуться в город.

– Да, такого мы не ожидали, – разочарованно протянул Беннетт.

Мне понравилось это «мы», но я была слишком подавлена, чтобы поддержать разговор.

– Подозреваю, застройщики знали о плачевном состоянии дома еще до того, как заявились к Сисси. Теперь мы тоже в курсе.

Я кивнула и отвернулась к окну.

– По крайней мере, нам есть что рассказать твоей маме, и она сможет принять решение, как быть дальше. Вообще-то, мы не обязаны ничего делать. Дождемся, когда Карроумор рухнет, а потом будем просто владеть землей, построим на ней новый дом или продадим. В любом случае прямо сейчас ничего решать не нужно.

Неспроста он постоянно произносит «мы».

– Так, значит, «мы»? – спросила я, не в силах подавить улыбку.

Беннетт пожал плечами.

– Ну да. Я тоже чувствую себя причастным, ведь наши семьи тесно связаны.

Я смотрела на него, а он – на дорогу.

– И вообще, я про нас с тобой.

– Про нас?

– Мы ведь были лучшими друзьями.

– Да, правда. – Я вспомнила вчерашний разговор. – Ты сказал, что нашел на чердаке коробки с документами и газетными вырезками. Что-то по поводу Карроумора.

– Надо же, ты помнишь, о чем мы говорили. – Беннетт улыбнулся, и на его щеке появилась ямочка.

– Не все, но эту часть помню.

Он лукаво взглянул на меня, всем своим видом показывая, что не поверил.

– Да, разбирал дедушкины вещи и нашел. Подумал, вдруг тебе интересно.

Я вспомнила сломанные качели на крыльце Карроумора и остро почувствовала утрату и растерянность. Раньше мне не хотелось оглядываться на прошлое, теперь я поняла – нужно во всем разобраться, чтобы жить дальше.

– Я хотела бы взглянуть на эти коробки.

– Что ж, можем договориться, – произнес Беннетт, не сводя глаз с дороги.

– Договориться? Ты ведь сам предложил.

– Да, но я не ожидал, что ты поймаешь меня на слове. – Он опять улыбнулся.

– То есть ты готов, но не задаром?

– Можно и так сказать. Первого мая состоится фестиваль шэга[23]. Сходи со мной.

– Но…

– Знаю, ты к тому времени, наверное, уже уедешь, но если вдруг задержишься, сходи со мной. Ты лучше всех в Джорджтауне танцуешь шэг.

Я метнула на него гневный взгляд.

– Нет, правда, ты действительно танцевала лучше всех. Спроси у Мейбри, у моей мамы, да у кого хочешь.

Я вспомнила вечеринки с барбекю на заднем дворе у Линчей. Из магнитофона на всю громкость играли «Тэмс»[24] или «Дрифтерс»[25], а мы с Мейбри и Беннеттом, их родителями и гостями танцевали шэг. Иногда к нам присоединялись и мама с папой. Хорошее было время. Этот разговор воскресил в моей памяти импровизированные танцевальные конкурсы, запах луизианского рагу, вкус пива, которое мы с Мейбри и Беннеттом впервые попробовали, спрятавшись за домом. Те вечера можно назвать самыми счастливыми моментами моего детства.

– Ну хорошо, – смягчившись, вздохнула я. – Если не уеду, схожу с тобой на фестиваль. Так мне можно посмотреть коробки?

Беннетт усмехнулся, явно довольный собой:

– Как насчет воскресенья? Мама собирается пригласить тебя на ужин. Заодно расскажешь мне, что еще запомнила из нашего вчерашнего разговора.

Я подняла упавшую на пол красную футболку, швырнула в него и отвернулась к окну, чтобы он не увидел, как я улыбаюсь.

Двадцать

Сисси пропалывала клумбу с алиссумом и цинниями, безжалостно выдергивая из земли сорняки и изредка – цветочные стебли. Перед глазами все расплывалось; наверное, просто одышка. Вновь и вновь она переживала утреннюю сцену в Карроуморе: по сути дела, дому вынесен смертный приговор. И не только дому.

Послышались шаги, пахнуло табаком. Битти сипло вздохнула, собираясь что-то сказать. Сисси прервала ее:

– Тебе действительно пора завязывать с курением. Хрипишь, как загнанная лошадь.

– Ты, я вижу, неплохо разбираешься в лошадях, – парировала Битти.

– Много раз бывала на ферме. По крайней мере, побольше твоего. – Сисси попыталась подняться, но колени отказались разгибаться. – Так дышит только человек, стоящий одной ногой в могиле, а второй – на банановой кожуре.

– Тебе что, не встать?

Не удостоив ее ответом, Сисси протянула руку, и Битти помогла ей подняться.

Они долго смотрели друг на друга, тяжело дыша и кашляя. Наконец Сисси уселась на кованую железную скамейку под старой магнолией, откуда открывался вид на реку, и жестом пригласила Битти присоединиться. Та немного поколебалась, но села. Ее снова настиг приступ кашля.

Сисси пристально оглядела старую подругу и впервые увидела ее без прикрас: на лице солнечные пятна и морщины, губы тонкие, брови – еще тоньше, сквозь ярко-рыжие волосы просвечивает седина. Если не смотреться в зеркало или наносить макияж без очков, можно долго пребывать в убеждении, что ты до сих пор молоденькая. С возрастом Сисси познала непреложную истину: обманывать себя гораздо проще, чем смотреть в лицо правде. Тем не менее приходится признать очевидное: они обе состарились.

– Ты уже обращалась к доктору по поводу этого кашля?

– Конечно обращалась, я же не идиотка. У меня был приступ острого бронхита, но я уже иду на поправку. Принимаю антибиотики и делаю ингаляции, если хочешь знать. Ты еще не слышала, как я кашляла до лечения.

– Доктор говорил, что тебе нужно бросить курить?

– А то как же. Небо синее, трава зеленая, курить вредно, – отмахнулась Битти.

Сисси поняла – продолжать разговор бесполезно, и замолчала. Эта часть сада с видом на реку Сампит – ее тайное убежище, где можно спрятаться от действительности. Правда, складывается впечатление, что прятаться больше негде.

– И что теперь станет с Карроумором?

Сисси пожала плечами:

– Не знаю… похоже, у нас не так много вариантов.

По реке медленно скользила яхта; молодая женщина в оранжевом купальнике опускала парус. Сисси вспомнила желтое бикини, взятое напрокат у Маргарет, когда они, восемнадцатилетние, ездили в Миртл-Бич. В те времена носить бикини считалось верхом бесстыдства.

– Так вот почему ты злишься, – протянула Битти. – Ты больше тридцати лет старалась забыть о нем, а теперь тебе напомнили.

– У тебя всегда отлично получалось читать мои мысли, – отозвалась Сисси, не сводя глаз с реки. – Лучше помолчи.

Битти засмеялась, смех перешел в кашель.

– Извини. Старая привычка.

Река, словно лента, соединяющая прошлое с настоящим, неторопливо несла свои воды в сторону океана, наводя на мысли о неумолимом течении времени.

– Я мечтала забыть ту ужасную ночь, поэтому никогда не ездила туда, – наконец призналась Сисси. – Мне не хотелось видеть развалины. В моих воспоминаниях Карроумор по-прежнему новый, свежевыкрашенный, а на крыльце стоят качели.

– И Маргарет все еще жива, – тихо добавила Битти.

– Для меня дом – это Маргарет. Я говорю себе: с ней все в порядке, она в Карроуморе, и мне удается ненадолго забыть о пожаре.

Битти смотрела на нее с непроницаемым выражением лица:

– Ты ведь проспала бо́льшую его часть.

Сисси задумчиво кивнула. Она почти не помнила сам пожар. Врачи говорили, так и должно быть: мозг заблокировал воспоминания, и они вернутся, только когда она будет готова. Пока Сисси не чувствовала себя готовой. Ее нашли на лужайке перед пылающим домом; рядом лежала малышка Айви. Ей сказали, она спасла девочке жизнь.

– Иногда мне снится та ночь. Я слышу плач Айви. Вокруг пахнет гарью. А потом… ничего.

– Тем не менее ты по-прежнему чувствуешь свою вину.

Сисси заставила себя оторвать взгляд от реки и посмотреть на подругу.

– Вину? За то, что случилось с Маргарет?

Битти медленно покачала головой:

– За то, что произошло после ее гибели.

У Сисси запульсировало в висках.

– Нет, я не чувствую своей вины. Это-то меня и пугает. Но я по-прежнему скучаю по Маргарет, каждый божий день.

– Знаю. Вот и хорошо, что ты себя не винишь, ведь это моя вина.

– О чем ты говоришь? Тебя же там не было.

Битти встала, тяжело опершись о поручень скамейки.

– Ты не любишь ездить в Карроумор, потому что для тебя он по-прежнему целый, и Маргарет жива. Знаешь, каким я вижу Карроумор, когда думаю о нем? Я вижу развалины, какие они есть на самом деле. Обгорелые, обугленные руины. Памятник опрометчивым желаниям и нарушенным обещаниям. Если бы не Ларкин, я сожгла бы эти развалины дотла. Хочется верить, она станет спасением не только для дома, но и всех нас.

Горькие слова Битти больно кольнули Сисси.

– Ты никогда не говорила, что так относишься к Карроумору. Столько лет прошло, а ты и словом не обмолвилась.

– Просто ты отказываешься видеть плохое и делаешь вид, будто зла не существует. В твоих глазах все люди безупречны и прекраснодушны, за несколькими исключениями. Честно говоря, оберегать тебя от уродливой реальности – тяжкий труд. Я не всегда буду рядом, так что пора тебе разбираться во всем самой.

Сисси резко встала. У нее закружилась голова.

– Я прощу тебе эти слова, потому что ты старая, больная и наполовину выжила из ума. Но я так и не поняла, почему ты винишь себя за смерть Маргарет.

Битти прижала ладонь к груди, словно так ей легче дышать. Набрав воздуха в дребезжащие легкие, она произнесла:

– Когда мы узнали, что Реджи ушел в армию, я положила в дупло еще одну ленту.

Гудение насекомых и стрекот цикады внезапно стихли. Сисси слышала только стук собственного сердца и свистящее дыхание Битти.

– Что ты на ней написала?

Битти прикрыла глаза.

– Забавная штука память, правда? Я помню каждое слово. Эта надпись снится мне во сне. – Она судорожно вздохнула. – Я написала: «Хочу увидеть, как Маргарет Дарлингтон заплатит за клятвопреступление».

– Какое клятвопреступление? – спросила Сисси, уже зная ответ.

Она называла поступок Маргарет по-разному, только не клятвопреступлением. Пожалуй, Битти права.

Сисси взяла ее за руку, и они вновь уселись на скамье, наблюдая, как солнце плывет по небу, а река медленно течет на юг, обретая неизбежный конец в Атлантическом океане.

С тех пор как Реджи ушел в армию, миновал месяц. Дни стали длиннее и жарче, от комаров не было отбоя. Обычно в это время года Сисси впадала в уныние, потому что комары кусали ее чаще других, а от влажности волосы курчавились и торчали в разные стороны, но сейчас она этого не замечала. Даже мама обратила внимание на ее приподнятое настроение. Сисси не отлынивала от домашних дел, поэтому миссис Пернелл разрешала ей проводить свободное время в одиночестве, мечтая о Бойде и их совместной жизни. Бойд нанес визит в дом Пернеллов. Судя по тому, что родители Сисси дважды приглашали его на ужин, он им понравился.

Хотя об официальной передаче практики пока не объявлялось, доктор Гриффит предложил Бойду работать у себя, с тем чтобы он начал постепенно входить в курс дела. Участие в войне сыграло Бойду на руку, ведь доктор потерял единственного сына на Гуадалканале[26]. Он временно поселился у доктора и его жены, заняв небольшой домик на их участке. Они предложили ему жить там постоянно, если он вознамерится остаться в Джорджтауне навсегда.

В результате Сисси начала думать о свадебном платье, букете невесты и о том, как отец сопроводит ее к алтарю, а потом проведет брачную церемонию. Единственное – она никак не могла определиться, кто будет свидетельницей. Сисси колебалась между Битти и Маргарет, меняя решение с частотой и регулярностью приливов. Впрочем, еще есть время подумать, ведь Бойд пока не подарил кольцо. Каждую ночь ей снилась свадьба, и даже горе Маргарет не могло омрачить ее счастье. Как странно, что они поменялись ролями; Сисси не испытывала удовлетворения от такой перемены, но ей все равно было приятно оказаться на месте удачливой красавицы. Тем не менее она помнила о клятве дружить вечно. Сисси воспитывалась в убеждении, что клятва – дело святое, поэтому изо всех сил старалась быть верной подругой, хотя с Маргарет это ох как непросто.

В конце концов Маргарет рассказала, что́ ей написал Реджи. Он клялся в вечной любви, но считал своим долгом поступить на военную службу, чтобы построить лучшее будущее не только для них с Маргарет, но и для всей страны. Если после войны она согласится принять его, он с радостью вернется к ней, и они поженятся.

К тому времени как Маргарет прочитала письмо, Реджи уже был на пути в тренировочный лагерь в Форт-Силл, штат Оклахома. Он прислал ей адрес, упомянув, что не станет писать, не получив от нее письма: если она больше не хочет о нем слышать, он не будет навязываться. Насколько Сисси было известно, Маргарет так ему и не написала.

Во вторник утром девушки вышли прогуляться по Фронт-стрит. Сисси и Битти, как всегда, по бокам, а Маргарет в центре. Солнечные очки и шляпа защищали ее кожу от палящего солнца, однако ничто не могло скрыть круги под глазами и желтоватый цвет лица. Даже рука, лежащая на сгибе локтя у Сисси, казалась тонкой, словно веточка.

Миссис Дарлингтон пыталась соблазнить дочь путешествием в Лондон или Париж, хотя бы поездкой в Чарльстон за покупками, но та не проявила ни малейшего интереса. В конце концов, обеспокоенная мать попросила Сисси и Битти погулять с Маргарет по центру Джорджтауна, лишь бы она вышла из дома на воздух.

Ничто не радовало Маргарет: ни перспектива похода за покупками, ни изысканные лакомства от искусного повара Дарлингтонов. Сисси всегда казалось, что выражение «чахнуть от любви» существует только в сказках и готических романах, которые Битти брала в библиотеке. Однако Маргарет буквально чахла на глазах. Сисси приходили на ум силуэты жертв атомной бомбы в Хиросиме и Нагасаки, навеки выжженные на тротуарах: она боялась, однажды Маргарет растает и тенью ускользнет из этого мира.

– Напиши ему, – сказала Битти, жуя «Тутси-ролл». – Засунь свою дарлингтонскую гордость подальше. Признайся в любви, пообещай, что дождешься, предложи выбрать дату свадьбы. Если будешь стоять на своем, когда придет время надевать белое платье, от тебя уже ничего не останется.

– Не могу, – покачала головой Маргарет. – Если он действительно любит меня, то вернется и признает, что совершил огромную ошибку. Я специально ему не пишу, чтобы он сам все понял.

Битти закатила глаза.

– Я не так уж много знаю о мужчинах, но одно мне доподлинно известно – они не умеют читать между строк, как женщины. Если ты позволишь, я сама напишу ему от твоего имени.

Маргарет не ответила. Битти удрученно взглянула на Сисси:

– Все, я сдаюсь.

Сисси кивнула. Они уже много раз пытались переубедить Маргарет – изматывающее и невеселое занятие. Стоит ли говорить, что их попытки не принесли результата. Битти права – не получив письма от Маргарет, Реджи решит, будто она о нем забыла. К сожалению, подруги ничего не могли поделать, разве что написать Реджи самостоятельно.

– Я проголодалась, – сказала Сисси. – Давайте зайдем в «Визжащего поросенка». Я не была там с окончания школы.

– В «Поросенке» делают лучшие хот-доги в мире, – добавила Битти. – Я с тобой.

Маргарет не ответила, с отсутствующим видом разглядывая витрину магазина одежды «У Нэнси».

– Мне нравится вон то платье, слева, – преувеличенно бодро воскликнула Сисси. – Оно очень пойдет к твоим волосам и подчеркнет тонкую талию. Здесь работает славная девушка, Мэрилин Томпкинс, она отлично разбирается в нарядах. Давай зайдем.

Маргарет вздрогнула и повернулась к ним, словно забыв, что не одна.

– Что, прости?

Сисси порылась в сумочке, достала тюбик «Несомненно красного» – подарок Маргарет, и вручила подруге.

– Ой, ты губы забыла накрасить. Вот, возьми. Чтобы выглядеть на миллион, достаточно помады ценой в доллар. – Она не помнила, где услышала это выражение. Главное – развеселить Маргарет.

Та рассеянно взяла помаду и зеркальце, словно не понимая, для чего они нужны. Битти выхватила их у нее из рук и вернула Сисси.

– Ради бога, Маргарет, будет тебе так убиваться из-за мужчины. Он уехал, не попрощавшись, а значит, не стоит того, чтобы о нем думать.

Лицо Маргарет страдальчески сморщилось. Предвидя очередной поток слез, Сисси принялась выискивать взглядом скамейку, на которую можно присесть. Перед ювелирным магазином остановилось такси, заднее стекло опустилось. Хозяин магазина вышел навстречу.

– Кто это? – спросила Сисси.

Битти лукаво улыбнулась:

– Одна из девушек Хейзел Вайсс из «Сансет Лодж»[27]. Говорят, они зарабатывают по тысяче долларов в месяц. Наличными.

Маргарет во все глаза смотрела на загадочное такси, но, по крайней мере, не плакала. Хозяин вернулся в магазин и через некоторое время вышел с плоским бархатным футляром. Он поднес футляр к заднему стеклу автомобиля и приоткрыл крышку. На солнце сверкнули драгоценные камни.

– Почему это заведение не закроют? – удивилась Сисси.

Битти не боялась разговаривать с родителями на щекотливые темы, поэтому была весьма осведомлена в подобных вопросах.

– Потому что политики, которые принимают законы, – частые клиенты Хейзел. – Битти вынула из сумочки пачку сигарет, однако под осуждающим взглядом Сисси положила ее обратно.

Благовоспитанные леди не курят на улице, зато проституткам не возбраняется делать покупки.

Сквозь открытую дверь автомобиля были видны длинные элегантные ноги в черных чулках и туфлях на высоком каблуке. Лицо девушки скрывала широкополая шляпа с вуалью, придавая ей ореол таинственности.

– Идем. – Битти схватила Сисси за руку, не дожидаясь реакции Маргарет. – Посмотрим обручальные кольца.

Понимая, что Маргарет, наверное, невыносимо думать о кольцах, Сисси попыталась выдернуть руку, но Битти удержала ее.

– Она должна радоваться за тебя, как полагается настоящей подруге.

У дверей ювелирного магазина Сисси обернулась. Маргарет медленно шла за ними, не сводя глаз с такси.

Битти остановилась у витрины, в которой были выставлены кольца с бриллиантами, изредка поглядывая в отражение на машину и сидящую в ней женщину. Раздался переливчатый смех. Сисси обернулась. Ювелир отдал незнакомке бархатный футляр, но ничего не получил взамен. Дверь закрылась. Машина тронулась и вскоре исчезла из вида.

– Она что, украла драгоценности? – У Сисси в голове не укладывалось: как мог ювелир вот так запросто общаться с проституткой?

– Конечно нет, – снисходительно пояснила Битти. – У этих женщин есть счета в магазинах. Во время Великой депрессии хозяева привечали Хейзел и ее девушек. Не вижу причин, почему бы им не делать этого сейчас.

Сисси покачала головой.

– Просто не верится. И это среди бела дня! – Она подвинулась, освободив место для Маргарет. – Интересно, мои родители знают об этом?

– Еще как знают, – отозвалась Битти. – «Сансет Лодж» работает с тридцатых годов. Когда твой папа в своих проповедях клеймит блуд, он говорит именно про это заведение.

Казалось, рядом мяукнул котенок. Сисси огляделась, но никого не обнаружила. Тогда она перевела взгляд на Маргарет – та снова плакала, на сей раз совсем по-другому, тихо-тихо, будто ее боль заперта внутри и не может найти выхода.

Маргарет оперлась на витрину, вздрагивая от рыданий. Девушки тревожно переглянулись. Битти подхватила Маргарет под руку и отвела на скамейку, а Сисси встала рядом, прикрывая их от случайных зевак.

– Маргарет, пожалуйста, не молчи. Скажи, чем тебе помочь?

– Та… женщина… – наконец пролепетала Маргарет, всхлипывая и икая. – Мне нужно… поговорить… с ней.

– Зачем тебе разговаривать с проституткой? – Последнее слово Сисси произнесла шепотом.

– Потому что… она может… помочь. Научить… что делать. – Маргарет судорожно глотнула воздуха. – Говорят, они знают толк в таких делах.

Битти резко выпрямилась, будто не веря своим ушам.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Сисси. – Чем проститутка может тебе помочь?

– Даже не вздумай, Маргарет, – сквозь зубы прошипела Битти, не обращая внимания на Сисси. – Ты и сама знаешь, это не выход. Ты можешь умереть. Смерть гораздо хуже, чем позор, который ты якобы навлечешь на свою голову. Вы с Реджи любите друг друга, в этом нет позора.

– Какой такой позор? – вскричала Сисси, окончательно запутавшись.

Битти порылась в сумочке, вытащила сигареты и демонстративно закурила.

– Нам нужен Реджи. Сообщи ему.

Маргарет вцепилась в руку Битти. Сисси обратила внимание, что ее ногти неухожены и обкусаны чуть не до мяса.

– Если я расскажу ему, он вернется ко мне, правда?

– Не знаю, – тихо ответила Битти. – Нужно хотя бы попытаться. Для всеобщего блага.

– Кто-нибудь расскажет мне, что происходит? – громко воскликнула Сисси.

Проходящие мимо люди обернулись.

Битти улыбнулась им и, дождавшись, пока они отойдут подальше, затянулась сигаретой.

– Маргарет беременна. У нее будет ребенок.

Сисси тяжело опустилась на скамейку. В голове пронесся рой мыслей. Самая постыдная – Маргарет не сможет стать подружкой невесты, ведь к тому моменту, как Сисси пойдет к алтарю, беременность уже будет заметна.

– Ты сказала родителям? – спросила она.

– Как я могу? Это же позор. Они выгонят меня из дома.

Сисси обняла подругу за плечи.

– Понимаю, тебе очень тяжело, но ты любишь Реджи, он любит тебя, и у вас будет ребенок. Представляешь, ребенок! Ребенок Реджи. Конечно, вы не так все планировали, но это не конец света. Ты согласна?

Маргарет немного поразмыслила и кивнула.

– Надо все хорошенько обдумать и составить план, – продолжила Сисси. – Мы поможем тебе разобраться. Ты не одна, мы с Битти рядом. Дружба навек, помнишь?

Она посмотрела на Битти через плечо Маргарет, ища подтверждения. Битти невозмутимо ответила на ее взгляд, а потом выдохнула клуб дыма, скрывший ее лицо.

Двадцать один

Я припарковалась у дома Линчей, достала запеканку с макаронами, которую Сисси приготовила для похода в гости, и оглядела знакомый белый дом с террасой. На дорожке сквозь щели между плитками пробиваются сорняки, на клумбах и в цветочных горшках покачиваются астры. Я помнила – на третьей плитке с конца нацарапаны мои инициалы, а рядом – инициалы Мейбри и Беннетта, увековеченные в бетоне.

– Они по-прежнему там, – сказала Мейбри с крыльца.

Она сидела в кресле-качалке, держа Эллиса на руках.

Я опустила взгляд и убедилась, что она права. Свободное место на плитке, предназначенное для инициалов наших детей, покрывал лишайник.

– Кто бы сомневался. – Я прислушалась к музыке, доносящейся из дома. – «Что за дурак, думаешь ты обо мне». Билл Дил и группа «Ронделс».

– Та-дам, ответ верный. – Мейбри встала и поставила Эллиса на ноги. – То есть я полностью тебе доверяю, потому что сама не знаю.

– А вдруг я обманываю?

– Ха-ха, ты не в состоянии никого обмануть, даже если захочешь. Поэтому все ребята в школе тебя побаивались – знали, что ты без колебаний выложишь им жестокую правду. Сисси многому тебя научила, это качество – самое ценное.

– Неужели? То есть, по-твоему, нормально, что мои сверстники бегали от меня как черт от ладана?

– Конечно. Кто не хочет слышать правду, тот не достоин дружбы. – Она принюхалась. – Дай-ка угадаю… макаронная запеканка от Сисси.

– В точку. Некоторые вещи не меняются.

– И слава богу. – Мейбри приподняла Эллиса, чтобы ему было лучше видно.

На меня нахлынули воспоминания. Рот наполнился слюной.

– Твоя мама приготовила свой фирменный пирог?

– Разумеется. Она же знала, что ты придешь.

– Некоторые вещи не меняются, – со смехом повторила я.

Однако Мейбри не рассмеялась. Она пристально смотрела на меня зелеными глазами, точь-в-точь как ее брат.

– Понять, кто ты есть, и измениться – не то же самое. Иногда мы считаем, что изменились, но на самом деле просто стали теми, кто мы есть.

Пока я размышляла над ее словами, Мейбри взяла кастрюлю у меня из рук.

– Беннетт в гараже, разбирает дедушкины коробки с бумагами. Он просил передать, чтобы ты шла прямиком к нему. – И, предвосхищая мой вопрос, добавила: – Нет, маме не требуется твоя помощь на кухне.

Я улыбнулась ей вслед, недоумевая, как столько лет обходилась без подруги, которая знает меня лучше, чем я сама.

Я свернула на подъездную дорожку (две земляные колеи с полоской травы между ними) к гаражу. Линчи никогда не держали в нем машины. Там хранился всевозможный хлам, который нам с Мейбри и Беннеттом казался настоящим сокровищем: сломанные игрушки, вышедшая из моды одежда, инструменты, праздничные украшения и прочее старье. Для нас, детей, гараж был филиалом рая на земле. Меня охватил знакомый трепет предвкушения.

Беннетт сидел на сундуке перед старинным карточным столом и перебирал какие-то бумаги.

– Привет, Ларкин. – От звука моего имени внутри все сжалось. Беннетт встал, отодвинул сундук в сторону и поставил рядом кресло, обтянутое облезлым кожзаменителем. – Выбирай.

– Думаю, нам обоим хватит места. Не могу допустить, чтобы ты сидел на этом чудовище.

Я уселась на сундук и рассеянно похлопала рядом с собой, разглядывая стол. Там лежала стопка почти прозрачных бланков, заполненных расплывшимися чернилами, и несколько пожелтевших газетных вырезок.

– Что это? – спросила я, болезненно ощущая близость Беннетта.

При каждом прикосновении его руки меня словно ударяло током.

– Все эти документы из одной папки. Она лежала среди многих других в дедушкином рабочем столе. Ты ведь помнишь, он был начальником пожарной охраны. Я разобрал все папки, но не обнаружил ничего интересного или конфиденциального. А здесь, похоже, собрана информация по конкретному делу.

– Пожар в Карроуморе?

Беннетт кивнул, порылся в бумагах и достал газетную вырезку.

– Вот, я подумал, тебе будет интересно. – Я взглянула, и у меня перехватило дыхание. – Это фотография Маргарет, твоей бабушки. Она очень похожа на тебя.

С черно-белого снимка смотрело до странности знакомое лицо. Бабушка Маргарет была в свадебном платье и кружевной фате. Светлые волосы, глаза, нос и губы в точности как у меня. Подбородок помягче и скулы не такие резкие, но нет никаких сомнений – мы близкие родственники.

Мне страстно захотелось узнать ее поближе, услышать голос, почувствовать прикосновение. У меня запершило в горле, будто легкие наполнились пеплом. Я разглядывала ее лицо, отчаянно пытаясь понять, почему память о ней оказалась стерта из моей жизни. Маргарет смотрела на меня со снимка, словно умоляя выслушать ее историю. Возможно, выяснив правду, я наконец познаю себя.

– Это ее некролог, – тихо произнес Беннетт.

Я взглянула на дату смерти. Шестнадцатое октября пятьдесят четвертого года.

– На следующий день после урагана «Хейзел».

– Да. И в день пожара. Интересно, что дедушка сложил все эти вырезки и отчеты в одну папку и хранил у себя в кабинете, а когда вышел на пенсию, забрал домой.

– Наши семьи дружили?

– Мама говорит, что нет. Бабушка и дедушка познакомились с Сисси и Айви, когда те переехали в дом на Ривер-стрит после пожара. Айви с мамой вместе пошли в школу и стали лучшими подругами.

– Может, твой дедушка решил сохранить вырезки на память о трагедии.

– Не забывай, мы говорим о моем дедушке. В нем не было ни капли сентиментальности. Когда бабушка умерла, он переселился в дом на реку и избавился от всех вещей. Оставил себе самое необходимое и эту коробку. – Беннетт постучал пальцем по одному из документов. – Смотри, здесь имя твоей бабушки.

Я проследила взглядом за его пальцем. Передо мной лежал канцелярский бланк, озаглавленный «Данные о погибших». В графе «Причина смерти» значилось: удушье дымом.

У меня вырвался вздох облегчения. Мне представлялось, что бабушка сгорела заживо – по-моему, ужасная смерть. Но она погибла от удушья – тоже страшно, однако не настолько, как умереть в огне.

В графе «Причина пожара» отчетливо читались черные машинописные буквы: «Не установлена». А рядом кто-то приписал от руки голубой шариковой ручкой: «Подозрительно» и дважды подчеркнул.

Я села на сундук и отодвинула документ подальше.

– Что это значит?

И так ясно, чего тут непонятного. Просто мне нужно услышать ответ от кого-то другого, чтобы поверить окончательно. Хорошо, что со мной Беннетт; если понадобится, я всегда смогу опереться на него.

– Судя по всему, кто-то – наверное, дедушка, – предположил, что пожар возник неслучайно. Не забывай, это произошло шестьдесят лет назад. Тогда у криминалистов еще не было таких возможностей, как сейчас. Может, надпись «подозрительно» означает лишь отсутствие доказательств.

– Здесь есть еще какие-то официальные документы?

– Нет, больше нет. Только газетные заметки про ущерб, нанесенный ураганом, и пара статей про твою маму – она тогда была совсем маленькой. – Беннетт порылся в стопке вырезок и пододвинул мне одну. – Здесь написано, что Сисси обнаружили без сознания на лужайке. Она закрывала Айви своим телом. Сисси считали героиней, но она не смогла вспомнить, что случилось и как ей удалось спастись.

Я взглянула на фотографию. Маме года два, светлые волосы зачесаны назад и закреплены большим гребнем. Она сидит у кого-то на коленях – должно быть, у бабушки – и улыбается в камеру. Глядя на ее чистое, невинное личико, я поняла, что никогда не видела маму безмятежной: она постоянно смотрела куда-то в даль, ее взгляд был полон печали и тоски.

Мое первое побуждение – убрать бумажки в папку, с глаз долой, и поскорее забыть об этой мрачной истории. Именно так я всегда поступала, потому и уехала отсюда – чтобы начать новую жизнь и притвориться, будто прошлого не было.

– И что ты собираешься с этим делать? – спросил Беннетт. В его голосе не слышалось осуждения, скорее ожидание.

– Не знаю. – Я отвела взгляд. – С тех пор столько воды утекло. – Я вновь посмотрела на снимки. Бабушка погибла совсем молодой; ей было меньше, чем мне сейчас. – Возможно, мама тоже что-то заподозрила, поэтому и расспрашивала Джексона о страховке. Наверное, нужно дождаться, когда она придет в себя.

– Ларкин… – мягко произнес Беннетт.

– Знаю. – Я глубоко вздохнула. – Она может не очнуться. – Впервые я позволила себе признать это вслух.

– Ты не одна. Не обязательно разбираться со всем этим в одиночку. У тебя есть отец. Он очень хочет снова стать частью твоей жизни.

Я отвернулась. У меня не было желания поднимать этот вопрос.

– Он оставил мне сообщение. Просит приехать к нему вечером.

Беннетт смотрел на меня без всякого выражения. Лучше бы сердился. Чтобы избавиться от чувства неловкости, я еще раз проглядела некролог, отчет о пожаре с написанной от руки и дважды подчеркнутой пометкой «подозрительно». Мне вспомнились моя тихая бруклинская квартирка, пустые стены рабочего закутка, спортзал, в который я ходила каждый день, но никого там не знала по имени. Теперь это моя жизнь; может, я и не счастлива, но, по крайней мере, довольна. Прошлое осталось в прошлом: его не изменишь, не проживешь заново.

– Кстати, вот еще мысль, – произнес Беннетт. Мне вспомнилось, как он подтягивал меня по алгебре. У него сейчас такой вид, будто он собирается указать на серьезную ошибку в моих расчетах. – Битти дружила с твоей бабушкой. Может, ей что-то известно.

– Думаешь, это имеет значение? Не вижу смысла ворошить прошлое.

– Правда? Как по мне, гибель Маргарет повлияла не только на твою маму, но и на Сисси, и во многом определило твое воспитание. Неужели тебе не любопытно?

– Ни капли, – ответила я, ежась под его пристальным взглядом. – История, конечно, трагическая, но даже если нам и удастся восстановить Карроумор, мы все равно ничего не сможем изменить. Спасибо, что показал мне эти документы. Я и понятия не имела, что так похожа на бабушку.

Беннетт собрал бумаги и сложил стопкой на столе, стараясь не встречаться со мной взглядом.

– Завтра я возвращаюсь в Колумбию. Есть дела, которыми не получится заниматься отсюда. Но я вернусь к пятнице, как раз на фестиваль шэга.

К своему удивлению, я расстроилась из-за того, что Беннетта несколько дней не будет рядом. Как глупо: мы девять лет прожили в разных штатах, я почти о нем не вспоминала.

– Ты правда собираешься идти со мной на этот фестиваль? Я совсем не помню, как танцевать.

Беннетт улыбнулся, и у меня внутри потеплело.

– Это все равно что кататься на велосипеде. Тело само вспомнит.

Прежде чем я успела возразить, он встал и заставил меня подняться.

– Я буду считать, а ты напевай «Не торопись сделать шаг» Би Би Кинга. И не говори, что не помнишь мелодию, ты же знаешь все песни на свете.

Левой рукой Беннетт взял меня за правую руку и сделал левой ногой шаг назад, заставив шагнуть к нему правой.

– Раз и два, три и четыре, пять-шесть. – Он принялся считать в такт моему пению.

И оказался прав. Ноги сами задвигались под музыку. Беннетт крепко держал меня за руку, словно боялся отпустить. Мне вспомнились вечеринки на заднем дворе его дома: я мечтала, что Джексон Портер, проходя мимо, пригласит меня на танец, и притворялась, будто Беннетт – это Джексон. Ерунда какая.

Я напевала и напевала, пока вдруг не поняла, что Беннетт перестал считать. Мы стояли вплотную, держась за руки. Было тихо. Слышался только стрекот цикад во дворе да наше тяжелое дыхание в такт биению сердца.

– Ужин готов, – крикнула Мейбри снаружи.

Мы с Беннеттом вздрогнули и оба отпрянули.

– Как раз вовремя, – промямлила я. – Умираю от голода.

Не оглядываясь на Беннетта, я последовала за Мейбри в дом, стараясь уложить в голове все, что узнала. Пора смириться с мыслью – от прошлого не уйти, как бы мне того ни хотелось.

Двадцать два

– Я видела фреску, которую ты нарисовала в кафе у Гэбриела.

Битти сидит рядом с кроватью, молитвенно сложив руки. Ярко-рыжие волосы слегка отросли, кончики закурчавились. Она живет у Сисси с тех пор, как со мной произошел несчастный случай. Видимо, у нее не было времени съездить домой и подстричься.

– Я сразу поняла, что это твоя работа, – еле слышно говорит она. – Узнала стиль и внимание к деталям. Вряд ли ты научилась этому у меня, не хочу присваивать себе лавры. Хотя, наверное, мне следует гордиться собой, ведь это я купила тебе первый набор кистей, помнишь? Ты очень хорошая художница, Айви. Правда-правда.

Битти разглядывает свои ногти. Они тоже отросли, по-прежнему обломанные и запачканные краской. Похоже, она их грызет. Видимо, новая привычка. Я раньше не замечала, чтобы Битти грызла ногти. Может, это началось после моего неудачного падения.

С тех пор мы все сильно изменились. Я не могу разговаривать и к тому же совсем не сплю. Наверное, все вокруг и есть сон. По мнению Ларкин, сны призваны донести до нас какое-то знание. Поэтому я жду, когда на меня снизойдет озарение, чтобы двигаться дальше. Подозреваю, это как-то связано с Сисси, Ларкин и со мной. Всякий раз, когда они приходят ко мне и рассказывают что-то новое, я как будто становлюсь легче.

– Я видела потайное изображение в углу. Просто так не разглядишь, нужно знать, где смотреть. Мы, художники, не такие, как все. Видим то, чего не видят другие. Тяжкая ноша, верно?

Битти кашляет. Над головой у нее появляются черные облачка, по форме напоминающие ворон. Видимо, они существуют в моем сне, поэтому их вижу только я. Битти выкашливает из легких ядовитый воздух, сигаретный дым и тайны. С каждым приступом кашля удерживающие меня узы слабеют. Это неспроста. Потолок покрывается трещинами. Судя по всему, я права.

Битти проводит ладонью по отросшему рыжему ежику на голове.

– Я все гадала, почему ты заинтересовалась страховкой и попыталась отстранить Сисси от управления фондом. А потом, увидев фреску, поняла. Наверное, ты вспомнила что-то о пожаре. – Она задумчиво помолчала. – Мэк и Беннетт считают, твои действия как-то связаны с интересом застройщиков, но я в это не верю. Думаю, есть что-то еще. Ты всегда долго переживаешь, вымучиваешь свою боль и никогда не принимаешь поспешных решений. Поэтому никому ничего не сказала – тебе нужно было сперва все обдумать. А твои размышления обычно проявляются через творчество: шьешь занавески для столовой или рисуешь фреску.

Битти откидывается на стуле.

– Я пришла к выводу: ты вспомнила нечто важное, и это случилось примерно в то время, когда обратилась к адвокату. Только я никак не могу расшифровать, что вызвало воспоминания.

Она снова кашляет, и у нее над головой поднимается целая стая ворон. Они кружат под потолком, пытаются просочиться сквозь трещины, но у них слишком большие крылья. Ударившись о препятствие, птицы падают на пол комками сажи.

Битти достает из пакета бутылку с водой и жадно пьет.

– Ты многого не знаешь. Например, о событиях, предшествовавших твоему рождению. – Она наклоняется ближе. – Мы держали их в тайне, потому что хотели защитить тебя и Ларкин. Знай, мы молчали исключительно из любви к вам.

Битти снова утомленно откидывается на стуле. Я знаю, что такое поступки из любви. Взять хоть Ларкин. Когда делаешь что-то из любви, обязательно проявятся побочные эффекты. Нужно действовать как считаешь правильным, а не как полагается. Делать что-то из любви – самый надежный способ ее разрушить.

– Открой глаза, поговори со мной, Айви.

В голосе Битти слышится мольба, и это пугает даже больше, чем вороны, вылетающие у нее изо рта. Она всегда любила командовать. От ее просьб у меня сжимается сердце.

– Я хотела бы рассказать тебе обо всем. Нам с Сисси следовало открыть правду много лет назад, а теперь ты что-то случайно узнала и, наверное, неправильно поняла. Я давно предлагала покончить с тайнами, но Сисси боялась, что ты расстроишься. Мы обе тебя любим, но я считаю, секреты – плохой способ выражать свою любовь.

Слышится хлопанье крыльев. Вороны сидят на потолке, вцепившись когтями в трещины, смотрят на Битти глазками-бусинами. Что там она говорила про страховку и фонд? Рядом как будто работает фен. На меня волной накатывает вонь растворителя, заглушая запахи хлорки и латекса.

В этот момент я вспоминаю, где находилась и чем занималась, когда узнала правду о маминой гибели. Кусочки мозаики сложились в единую картину, и мой мир рухнул. Поразительно, сколько лжи было произнесено ради любви.

Гнев, приковывающий меня к больничной койке, испарился. Я вспомнила, зачем поехала в Карроумор и положила в дупло ленту. А еще наконец поняла, почему в дупле оказались две ленты, когда подо мной подломилась прогнившая половица, и мир в буквальном смысле рухнул в тартарары.

С тех пор как стало известно о беременности Маргарет, прошла неделя. Сисси и Бойд сидели на качелях на крыльце дома Пернеллов. Два дня назад Бойд переехал к доктору Гриффиту и уже начал принимать пациентов. Казалось, мечты сбываются, однако на сердце у Сисси лежал камень. Ей чудилось, будто она сидит с закрытыми глазами в лодке без весел, не зная, с какой стороны ударит волна.

Сисси рассказала Бойду, что Маргарет ждет ребенка. Битти умоляла молчать, но Маргарет попросила открыть правду, надеясь, что Бойд пошлет весточку Реджи. К тому же он врач, а значит, может давать рекомендации по поводу беременности, не производя полного осмотра. Доктор Гриффит – близкий друг мистера Дарлингтона, поэтому об осмотре не может быть и речи.

Сисси разрывалась между верностью подруге и всепоглощающей любовью к Бойду. Раньше ей казалось, что, если любишь многих – подругу, мужа, ребенка, – сердце становится больше и любви хватает на всех. Однако теперь ее возмущало, что Маргарет претендует на внимание и любовь не только Сисси, но и Бойда. От этого сердце сжималось, словно пытаясь вытеснить нежные чувства к подруге.

Чем больше Сисси терзалась угрызениями совести за недовольство, что Бойд проводит время с Маргарет, тем сильнее старалась загладить вину – задаривала подругу подарками, приносила цветы из своего сада и яркие ленты для волос, призванные освежить ее бледность. Битти обычно держалась в стороне, молча куря сигарету, словно перед ней разворачивалось действие захватывающей киноленты.

Бойд сообщил, что Реджи направили в тренировочный лагерь в Японию. Маргарет оставалось лишь надеяться, что он вернется домой и они поженятся до того, как беременность станет заметна. Впрочем, такой исход событий казался вероятным только ей. Бойд предложил Маргарет как можно скорее рассказать обо всем родителям, чтобы ее мать смогла организовать отъезд к вымышленной тетушке в Колумбию. Впоследствии Дарлингтоны усыновят ребенка, представив его отпрыском бедной родственницы, и воспитают как собственного. Этот способ срабатывал много раз, сгодится и сейчас. Единственное, что требуется от Маргарет, – набраться храбрости и открыть родителям правду. Но она никак не могла решиться.

– Ты сегодня говорила с Маргарет? – спросил Бойд.

– Нет. Мы с Битти собираемся завтра ее навестить. Кажется, она до сих пор не понимает, что время на исходе. Я за нее беспокоюсь. Маргарет сильно похудела, а это, наверное, плохо для ребенка.

– Да уж, ничего хорошего, – согласился Бойд и обнял Сисси за плечи. – Чувствую себя отчасти ответственным за случившееся, ведь Реджи – мой младший брат. Конечно, мы оба взрослые люди, но мне все равно кажется, что я тоже виноват. Надеюсь, Маргарет понимает, что в отсутствие Реджи всегда может обратиться ко мне.

– Разумеется, понимает, – сухо ответила Сисси.

– Ты замечательная подруга, Сессали. Надеюсь, она и это понимает.

– Ты правда так думаешь? Иногда я ужасно злюсь на Маргарет: сама поставила себя в трудное положение и ничего не делает, чтобы из него выйти.

– Может быть, Маргарет просто не приходит в голову, что она должна сама себе помочь, – мягко предположил Бойд. Ну как его не любить? Он готов проявлять сочувствие даже к тем, кто этого не достоин. – С самого детства все потакали ее желаниям. Природная красота сослужила ей плохую службу: Маргарет не приходилось трудиться, чтобы привлечь внимание окружающих, поэтому не привыкла ждать. Все давалось ей легко, и она принимала это как должное.

При слове «красота» Сисси насторожилась:

– Ты считаешь ее красивой?

Она постаралась говорить беззаботно и непринужденно, но ей это не удалось. Глупый вопрос лишь подчеркнул ее сомнения и неуверенность в себе. Только слепой не заметит, как прекрасна Маргарет Дарлингтон.

– Да, она красива – словно мраморная статуя в музее. Смотреть приятно, но прикасаться не хочется – вдруг разобьется.

Несколько успокоившись, Сисси забралась с ногами на качели и удобно устроила голову на плече у Бойда. Она чувствовала – он вот-вот сделает ей предложение, и очень старалась, чтобы они могли проводить достаточно времени наедине. Это оказалось весьма непросто, ведь у нее двое младших братьев и мать, чей взор острее ястребиного. Даже сейчас, в сумерках, на крыльце горели фонари, а занавески в гостиной отдернуты, чтобы из дома было хорошо видно, что делается снаружи.

Бойд наклонился к Сисси. Его глаза сверкнули в свете фонаря.

– Я говорил, что ты – самая потрясающая женщина в мире?

– Не помню. Можешь повторить еще раз.

Он улыбнулся, перевел взгляд на ее губы. Сердце Сисси запылало, словно охваченное огнем.

– Я говорил, что люблю тебя?

– Да, – прошептала она, подавшись ему навстречу. – Но ты можешь повторять это сколько захочешь.

Его губы коснулись ее губ. В этот момент входная дверь распахнулась. На крыльце появился Ллойд.

– Мама спрашивает, не желаете ли вы сладкого чая.

Бойд едва удержался, чтобы не рассмеяться.

– Спасибо, Ллойд. Пожалуй, не откажусь. Уверен, твоя сестра тоже. Поблагодари маму за заботу.

Ллойд удивленно глазел на него, словно не ожидал такого ответа. На краткий миг Сисси испугалась, что на самом деле мама не приготовила сладкий чай, просто слишком рьяно играет роль дуэньи.

– Хорошо, – наконец ответил мальчик и вернулся в дом.

Послышался телефонный звонок.

– Я обо всем забыл. Где мы? – нежно спросил Бойд, дождавшись, когда дверь закроется.

– К сожалению, на крыльце моего дома, а не в каком-нибудь уединенном месте. – Сисси поцеловала его, надеясь, что мама не увидит.

– Я еще не говорил с твоим отцом, – произнес Бойд, глядя ей в глаза. – Моя медицинская карьера только начинается, но я верю, у меня хорошие перспективы.

Он прижался лбом к лбу Сисси. Та собрала волю в кулак, чтобы с достоинством сказать «да» и не завизжать при этом от радости.

Входная дверь снова открылась. Сисси приготовилась прогнать Ллойда прочь, но резкие слова замерли у нее на губах. На пороге стояла миссис Пернелл, ее лицо покрывала пепельная бледность. Сисси поспешно вскочила, Бойд тоже поднялся и встал рядом с ней.

– Что такое, мама?

– Это доктор Гриффит. – Миссис Пернелл перевела взгляд на Бойда. – Он ищет вас. Случилось… несчастье.

Сисси подбежала к матери и схватила ее за руку:

– Что-то с папой?

– С твоим папой все в порядке. Это Дарлингтоны… Они ехали в машине по мосту через Санти, навстречу грузовик. Он потерял управление… – Миссис Пернелл помолчала, собираясь с силами. – Их автомобиль упал с моста.

– Где они? – спросил Бойд, надевая пиджак и шляпу.

– Доктор Гриффит попросил вас привезти Маргарет. – Мама Сисси глубоко вздохнула. – Они в морге. Оба погибли.

– Пойдем со мной, Сессали, – взволнованно произнес Бойд, спускаясь с крыльца. – Ты нужна Маргарет.

Сисси встретилась взглядом с матерью. Помимо тревоги и печали в глазах миссис Пернелл читались смирение и признание неизбежного, которое ни для кого, кроме Сисси, не было неожиданностью.

Двадцать три

Я поднялась на крыльцо родительского дома. Тренькнул телефон: еще одна эсэмэска от Джексона. Он писал, что вернулся в город, и спрашивал, не хочу ли я покататься с ним на лодке. Половина моего мозга принялась выбирать купальник, а вторая половина убеждала отказать: я уже получила долгожданные извинения и могу двигаться дальше. Сразу ясно, где во мне прежняя Ларкин, а где – новая.

Я выключила звук, убрала телефон в сумочку и позвонила в дверной звонок. Можно было бы войти и так, но я много лет не появлялась дома и уже перестала считать его своим.

Папа открыл дверь. На его лице отразилось облегчение.

– Я боялся, ты не придешь.

Я прошла мимо него в коридор, стараясь держаться подальше. Нет, я не ожидала, что он кинется с объятиями, просто на всякий случай.

– Легко меня нашла? – спросил папа, закрывая дверь.

До меня не сразу дошло, что он шутит.

– Неплохо знаю этот район, – неохотно усмехнулась я. – Пару дней назад ходила в гости по соседству.

– Да, я в курсе. Кэрол-Энн приглашала и меня тоже, но я решил, тебе будет легче, если я не приду. Удалось потанцевать?

– Нет. Сразу после ужина пошел дождь. Пришлось спрятаться в дом.

– Очень жаль. Славные были времена, правда? Помню, как мы летом танцевали у них во дворе и смотрели на светлячков… Твоя мама каждый раз не хотела уходить, поэтому нам ставили последнюю песню, и еще одну, и еще, пока мы не сбивались с ног.

Если было хорошо, зачем ты все разрушил? Вопрос так и вертелся на языке, но я промолчала. Этот спор длится уже почти десять лет, а у меня сейчас нет сил бередить старые раны.

– Так что ты хотел мне показать?

Папа понимающе кивнул.

– Это наверху. Пойдем, – ответил он, копируя мою деловую интонацию.

Поднимаясь за ним по лестнице, я заметила на стене роспись – шпалеру, увитую ярко-желтым вьюнком. Цветы были настолько реалистично нарисованы, что я не смогла удержаться и коснулась нежных лепестков.

– Твоя мама начала рисовать, когда ты уехала. С каждым годом она поднималась все выше и уже добралась до спальни.

– Как красиво… – Я замерла, не сводя глаз с росписи. По шпалере карабкалась маленькая светловолосая девочка в ярко-желтом платье, едва заметная среди цветов. – Это я? – На самом верху шпалеры стояла крошечная фигурка в четырехугольной шапочке, а у нее за спиной тонкой линией обозначен силуэт Нью-Йорка.

Папа прищурился и наклонился ближе, словно раньше не замечал этого рисунка.

– Ничего себе! – воскликнул он. – Думаю, это ты, когда закончила колледж.

– Ты не знал?

Он грустно покачал головой:

– Твоя мама все делала по-своему. В один прекрасный день я пришел домой с работы, а она уже ободрала обои и начала рисовать эти цветы. Я был не против, поэтому ничего не сказал.

– Тебе не приходило в голову спросить, зачем мама разрисовывает лестницу?

– Думаешь, она бы ответила? – помолчав, произнес он.

Я продолжила подниматься, разглядывая важные вехи моей жизни, отраженные в миниатюре: Бруклинский мост, довоенное здание на Медисон-авеню, где располагается офис моего агентства, тюбик губной помады, над рекламной кампанией которого я работала. Даже на губах мини-Ларкин красовалась алая помада, как дань уважения к продукту.

Я была растрогана и пристыжена. Откуда мама узнала все эти подробности? Во время наших немногочисленных встреч мы беседовали только на отвлеченные темы вроде погоды и музыки. Во мне тлел гнев, и я не подпускала маму близко к себе. Она уже разочаровала меня однажды, отчасти поэтому мне не хотелось возвращаться.

Я сморгнула жгучие слезы, истово надеясь, что мама очнется, и я наконец спрошу, почему все эти годы она позволяла мне оставаться в заблуждении, будто ей ничего не известно о моей жизни.

Мы с папой вошли в мою спальню. Обстановка там точно такая же, как и у Сисси – тот же комод, та же кровать с балдахином, те же керамические желтые лампы, только здесь мне разрешалось самовыражаться вволю. На стенах висели многочисленные рисунки и поделки, в углу на почетном месте стояла караоке-машина, а рядом – внушительная коллекция танцевальных нарядов, включая блестящий костюм с бахромой, настоящее сокровище для фаната «Аббы».

С потолка на леске свисали научные проекты, а на книжной полке, между испещренных закладками томов «Унесенных ветром», «Гарри Поттера» и полного собрания сочинений Лурлин Макдэниел[28] и Сары Дессен[29], – блокноты в кожаных обложках: я вечно выпрашивала их у мамы и записывала туда свои эпические произведения.

Эта комната разительно отличалась от моей спальни в доме у Сисси. Она поощряла меня рисовать и петь, но складывала рисунки в коробку и прятала под кроватью, а от караоке у нее болела голова. На комоде гордо выстроились награды за участие в различных конкурсах. Увидев их, я едва не расплакалась. Несмотря на словесные поощрения, которыми щедро осыпала меня Сисси, настоящую свободу самовыражения мне давала именно мама: она искренне поддерживала все мои увлечения.

– Я предложил Айви устроить здесь студию, но она даже слышать об этом не хотела. Твоя мама считает, у тебя должно быть место, куда ты сможешь вернуться, когда будешь готова.

Я вытерла глаза, чтобы папа не заметил слезы. Мне хотелось сказать, что у меня уже есть прекрасная комната, но я сдержалась. Спальня в доме у Сисси не предназначалась для постоянного проживания: это комфортабельная гостевая комната, всегда чисто прибранная и готовая к приему временных постояльцев. А здесь сохранилась частичка моего детства, отсюда началось мое взросление. Как я могла этого не замечать? У меня закружилась голова, словно я заглянула в кривое зеркало и вернулась в прошлое.

– Взгляни-ка. – Папа подошел к письменному столу и указал на ноутбук «Эппл». – Несколько лет назад я купил этот компьютер и поставил здесь, чтобы у твоей мамы было собственное рабочее место. – Он виновато развел руками. – У нас ведь нет другого письменного стола. Она только начала бизнес по реставрации мебели, и я подумал, что ноутбук ей пригодится. Например, составлять рекламные листовки, список рассылки, счета или, скажем, создать интернет-сайт. Честно говоря, я даже не знаю, сделала ли она что-нибудь из этого или нет.

Папа смущенно отвернулся. Мне захотелось взять его за руку и успокоить: я понимаю, каково это – носить шоры и видеть лишь то, что прямо перед носом.

– Я помог ей завести почтовый ящик, занес в адресную книгу твою электронную почту и еще пару адресов. Я не видел, чтобы Айви пользовалась компьютером до того дня, как с ней произошло несчастье. – Он шевельнул мышкой, и на экране появилась почтовая программа. – Твоя мама написала тебе письмо. Наверное, она забыла нажать кнопку «отправить», а может, специально не стала отправлять. Думаю, тебе стоит его прочесть.

У меня в голове не укладывалось – у мамы есть компьютер и адрес электронной почты. Она терпеть не могла технические новинки и с трудом рассталась с видеомагнитофоном и кассетами. Насколько мне было известно, у нее до сих пор кнопочный мобильник первого поколения.

– Я ничего не получала.

– Она написала тебе много писем, но так ни одного и не послала. Все отправились в мусорную корзину. Айви знала, что ты злишься на нее. Наверное, она просто ждала, когда ты объяснишь – почему.

У меня защемило сердце. Я сама ни разу не написала маме, если не считать открыток на день рождения со скупой надписью «Поздравляю».

– Я злилась из-за того, что она не ушла от тебя, – тихо проговорила я. – Я чувствовала себя обманутой, ведь всю жизнь считала ее сильной и независимой. Мне казалось, все лгут – мама, Сисси, мои друзья…

– А я сделал только хуже.

– Да, ты сделал только хуже. – Папа выдержал мой обвиняющий взгляд. Я отвернулась к компьютеру. – Можно я прочитаю письмо?

– Конечно, оно ведь адресовано тебе. – Он положил руку мне на плечо, и я не стряхнула ее. Мне было приятно чувствовать тепло и единение.

Моя дорогая доченька!

Наверное, ты удивлена, почему я пишу тебе только сейчас. Странно, правда? Ты – моя девочка, и, по идее, мы должны всё-всё друг другу рассказывать. Ты не виновата, и никто не виноват. Я много думала и пришла к выводу: все мы заброшены в этот мир без карты, так что приходится искать дорогу самостоятельно. Мы сами выбираем свой путь и в результате можем прийти либо к успеху, либо к полному краху. В большинстве случаев получается нечто среднее.

Мне нужно рассказать тебе кое-что важное про Карроумор и пожар. Я не могу поделиться этим ни с Сисси, ни с Битти, только с тобой. Ты – единственная, кто способен помочь мне разобраться. На самом деле все не так, как выглядит на первый взгляд. Мне казалось, я знаю, что такое жертвовать собой ради любви. Похоже, я знаю не все.

Сначала я хотела позвонить, но ты занята, у тебя новая жизнь в Нью-Йорке, так что я решила тебя не беспокоить. Может, позвонишь мне сегодня вечером после работы? Это действительно важно.

С любовью,

мама.

P.S. Я реставрировала папин письменный стол и нашла конверт со старыми фотографиями. Там есть снимки, где мы с тобой, когда ты еще совсем маленькая, и где ты в балетной пачке, тиаре и туфельках из «Волшебника из страны Оз». Помню, какая ты была в детстве – умная, храбрая, уверенная в себе. Мне всегда хотелось быть такой же. Возможно, поэтому я и старалась держаться в стороне, чтобы не испортить тебя, ведь слабость духа заразна. Я хотела бы прислать тебе эти фотографии. Если захочешь взглянуть на них – скажи мне сегодня вечером, и я пришлю.

Я перечитала письмо дважды, потом посмотрела на папу, присевшего на край моей кровати.

– Ты читал?

– Да. Я подумал, вдруг там что-то важное.

Я снова повернулась к экрану, представив, как мама печатает это письмо. Мне пришло в голову, что я не помню оттенок ее волос.

– Ты знаешь, о чем она пишет?

– Понятия не имею. Я перерыл весь дом, но так и не нашел тот конверт с фотографиями.

– Она упоминает дедушкин стол. Он здесь?

– Нет. Айви реставрировала мебель в гараже у Сисси. Стол там.

Я рассеянно кивнула, оглядывая комнату, рисунки, костюмы и коробку со всеми выпусками школьной газеты. Над комодом висела небольшая рамка, которую я раньше не видела. Это сертификаты с результатами тестов SAT[30] и ACT[31] – оценки выше среднего, но ничего выдающегося. Помню, я попросила Сисси поместить их в рамку, а она сказала, что потеряла. В тот же вечер я нашла сертификаты на кухне в мусорном ведре, засунула в ящик комода и напрочь забыла о них.

Мне понадобился год работы с психотерапевтом, чтобы понять: Сисси готова была часами разглагольствовать о том, какая я замечательная, однако совершенно не могла оказать поддержку, если у меня что-то не получалось.

Я разглядывала результаты тестов, недоумевая, зачем мама поместила их в рамку.

– Спасибо, что показал мне письмо.

– Не за что. – Папа улыбнулся.

Его лицо было осунувшимся и усталым, глаза – печальными.

– Ты по-прежнему любишь ее. – Осознание этой истины ошеломило меня, словно удар грома.

– Всегда любил.

– Ты все еще встречаешься с той женщиной? – спросила я, не сводя с него глаз.

– Не видел ее с того дня, как ты уехала. – Папа не отвел взгляда. – Я совершил ошибку, Ларкин, и быстро это понял. Сожалею, что причинил боль тебе и твоей маме. Моему поступку нет прощения, и мне остается лишь надеяться, что вы найдете в себе силы простить меня. – Он потер небритое лицо ладонями. – Ты не представляешь, как трудно любить кого-то всем сердцем, понимая, что он не может ответить взаимностью. Конечно, это не оправдание, но тем не менее. Я глубоко раскаиваюсь.

– О, папа…

Я закрыла глаза, вспомнив ленту, которую вытащила из дупла старого дуба. Возвращайся ко мне, Эллис. Я всегда буду любить тебя. Действительно, папиному поступку нет оправдания, но я не могла винить его за то, что произошло.

– О, папа, папа, – повторила я, обнимая его.

Не могу вспомнить, когда мы в последний раз прикасались друг к другу. Родной запах вернул меня в далекое детство: в те времена я свято верила, что папа всегда прав.

Мы долго стояли, обнявшись. Завибрировал мобильник, и папа отстранился. Снова Джексон: написал, что заедет за мной в пять часов и возьмет с собой перекусить, хоть я и не ответила на его сообщение. Я взглянула на часы в телефоне.

– Надо купить купальник. Джексон пригласил меня покататься на лодке.

– Джексон Портер?

Я поправила сумочку на плече, не желая повторять разговор с Беннеттом.

– Да, Джексон Портер. Мы снова начали общаться.

– Тот самый, который устроил переполох в выпускном классе?

Я сделала глубокий вдох.

– Это было очень давно. Просто глупая школьная выходка. Мы уже не дети.

Папа нахмурился.

– А Беннетт идет с вами?

– Не думаю, что его пригласили.

На папином лице отразилось разочарование.

– Да, вот еще что. Когда я искал фотографии, нашел у тебя в комоде вот это. Уж не знаю, нужно тебе или нет.

Он взял с комода флакон и протянул его мне. Я узнала одеколон Джексона, купленный мной в десятом классе, и покраснела до ушей.

– Спасибо. – Я положила флакон в сумочку, стараясь не смотреть на папу. – Я и забыла.

Повернувшись, чтобы уйти, я заметила, что мамина роспись дотянулась и до спальни. На бледно-желтой стене выделялась маленькая фигурка. За спиной у девочки пылал Карроумор; над крышей поднималось пламя, в небе порхали четыре ласточки, держащие в клювах по ленте.

Я внимательно разглядывала рисунок, пытаясь найти зацепку, которая даст ключ к разгадке.

– Может быть, мама хотела рассказать именно об этом.

– Возможно, – согласился папа.

Я легонько коснулась пальцами стены и как будто почувствовала прикосновение маминой руки. Телефон опять завибрировал. Я вышла из спальни и стала спускаться по лестнице.

– В морозилке скопилась дюжина кастрюлек. Соседи решили поддержать меня, пока мама лежит в больнице, – сообщил папа мне вслед. – Заходи на ужин, чтобы еда не пропадала.

Я улыбнулась:

– Зайду.

Как ни странно, я собиралась сдержать слово.

Двадцать четыре

Закончив работать в саду, Сисси вернулась в дом, вся окутанная запахами сырой земли и пота. Пропалывая клумбы и срезая засохшие цветы, она успокаивалась. К сожалению, не все жизненные проблемы можно решить таким простым и быстрым способом.

Сверху раздался глухой стук. Сисси поспешно сбросила кеды и стащила садовые перчатки.

– Битти? – Она медлила подниматься наверх, боясь, что обнаружит лучшую подругу мертвой, с последней сигаретой в зубах.

– Мы здесь, – отозвалась Битти из комнаты Ларкин.

Сисси остановилась в дверях. Все ящики комода были открыты, на полу и кровати валялась разноцветная одежда.

– Не беспокойся, я все уберу, – извиняющимся тоном произнесла Ларкин. – Просто хотела найти старый купальник, в котором можно показаться перед Джексоном. Те, что продаются в магазинах, слишком… вызывающие.

Битти продемонстрировала ярко-желтый закрытый купальник – Ларкин носила его, когда ей было пятнадцать.

– Я предложила закрепить шнурками на спине здесь и здесь.

Неужели она серьезно?

– Он размера на четыре больше, чем нужно. – Сисси оглядела кучу одежды на полу и кровати. – Все, что здесь есть, ей не подходит.

– Вот именно. – Битти откинулась на подушки.

Ларкин закатила глаза. Она до сих пор не распаковала чемодан, словно надеялась, что Айви вскоре придет в себя и можно будет уехать.

– Или вот. – Она стала перебирать стопку чистой и аккуратно сложенной одежды, которую Сисси принесла ей вчера. – Мне кажется, это вполне подойдет. – Она взяла длинное черное трикотажное платье, бесформенное, словно штора. – Закрывает до лодыжек, зато без рукавов, так что не будет слишком жарко.

– Отлично, – сказала Битти.

– Не годится, – одновременно произнесла Сисси.

Ларкин развела руками:

– Сисси, ты уж извини, но я вынуждена согласиться с Битти. Платье в целом подходящее, и не нужно ходить по магазинам.

– Ну, оно слишком уж… простенькое. Может, снимешь свою дурацкую цепочку и наденешь что-нибудь поярче?

Битти приготовилась возразить. Ларкин предостерегающе подняла руки, словно полицейский, останавливающий дорожное движение.

– Вот надену, а потом решу, подходит или нет. – Она взглянула на часы. – У меня еще целый час. Раз уж вы здесь, хочу задать вам несколько вопросов.

Сисси опустилась на оттоманку, которую давным-давно купила для Ларкин, потому что та увидела похожую в каком-то черно-белом голливудском фильме и захотела себе такую же.

– Миссис Линч наводила порядок в гараже и наткнулась на документы своего отца, еще тех времен, когда он был начальником пожарной охраны, – сказала Ларкин, собирая разбросанную одежду.

У Сисси по спине пробежал холодок.

– Он сохранил отдельную папку про бабушку Маргарет и пожар. Среди прочего, ее некролог с фотографией в свадебном платье. – Ларкин посмотрела Сисси в глаза. – Я никогда раньше не видела ее фотографий. Даже не подозревала, что мы с ней так похожи.

– Да, очень похожи, – согласилась Сисси. – Временами, когда ты заходишь в комнату, мне кажется, это она.

– Я и веду себя как она?

– Нет, – поспешно ответила Битти, бросив быстрый взгляд на Сисси. – Маргарет ни на кого не похожа. Она была красивой, доброй и щедрой, пока не…

– Пока ее родители не погибли, – оборвала ее Сисси. – Видишь ли, до этого ее жизнь была идеальна. Маргарет оказалась не готова к новой… неидеальной.

Битти отвернулась и закашлялась, прикрыв рот рукой.

– Это еще мягко сказано.

– То есть после смерти родителей она изменилась?

– Нет. Скорее…

– У меня на чердаке лежит фотоальбом, там снимки твоей бабушки в молодости, – вмешалась Сисси. – Возможно, ты захочешь взглянуть. Но тебе придется подняться туда самой. Боюсь, ступеньки мне уже не под силу.

– Спасибо. – Ларкин бедром закрыла ящик комода. – Обязательно посмотрю. В папке обнаружилось еще кое-что, и надеюсь, вы сможете найти объяснение.

– И что же это? – спросила Сисси, словно из чистого любопытства.

– Отчет о пожаре и гибели Маргарет. В графе «причина пожара» написано: «не установлена».

– Да, насколько я помню, пожарные так и не смогли определить, из-за чего началось возгорание. Правда, Битти?

Помедлив мгновение, та кивнула.

– Это не всё. Кто-то – Беннетт считает, его дедушка, – от руки написал: «подозрительно».

У Сисси кровь застыла в жилах.

– Может, в отчете есть какая-то зацепка? – севшим голосом спросила она.

– Нет, но в коробках много документов. Беннетт обещал просмотреть их и сказать, если найдет что-нибудь интересное.

– Наверное, в тех случаях, когда причину пожара не установить, это считается подозрительным, – предположила Сисси, стараясь не встречаться взглядом с Битти.

– Возможно, – отозвалась та.

– Может, проводилось какое-то официальное расследование? Или ходили слухи, что пожар возник не случайно?

Сисси покачала головой:

– Нет, ни о чем таком не знаю. Конечно, меня допрашивали, ведь я была в доме во время пожара, но мне так ничего и не удалось вспомнить. Я легла спать, а очнулась уже во дворе рядом с Айви.

– Как ты оказалась в Карроуморе на следующий день после урагана?

Сисси почудились гул ветра, шум дождя, отдаленный вой сирен и запах соли. Где-то в доме зазвенело стекло – видимо, ветка разбила окно. Электричество отключили, поэтому она не стала задергивать занавески. Смеркалось; ураган постепенно отступал в море. А еще Сисси вспомнила – ей совсем не было страшно.

– Я приехала в Карроумор, чтобы присмотреть за Маргарет и Айви, – ответила она, храбро встретив испытующий взгляд Ларкин. – Хотела убедиться, что с ними все в порядке.

– А где находились остальные? Например, ее муж?

– Его вызвали по делам. А Маргарет… неважно себя чувствовала. Тогда это называлось «грусть-тоска», а теперь – «послеродовая депрессия». К тому же она очень горевала по родителям. Были и другие разочарования, с которыми ей пришлось столкнуться за короткое время. Маргарет любила свою дочь, просто… постоянно грустила. Поэтому, когда стало известно о приближении урагана, а мы не смогли ее найти, все забеспокоились.

– А ты, Битти? Где была ты? – спросила Ларкин.

Все кругом как будто стихло в ожидании ответа.

– Я тоже поехала к ней и даже позвонила в полицию, но они были слишком заняты из-за урагана, чтобы искать женщину, которая, возможно, вовсе не пропала. – Битти пожала плечами. – Не помню точно, как все происходило, но в какой-то момент Маргарет решила поехать в Карроумор, чтобы переждать шторм. А может, оттуда и не уезжала. Мы этого не знаем.

– То есть пожар мог начаться из-за удара молнии или упавшей свечи. – Голос Ларкин звучал отрешенно, словно она мысленно перенеслась в старинный дом, над которым бушует ураган. – Где ее нашли… потом?

– Какое это имеет значение? – Сисси не хотелось вспоминать, как выглядел дом, когда приехали пожарные.

Великолепный свадебный зал почернел от сажи. Все богатство Дарлингтонов превратилось в пепел.

– Возможно, никакого, – согласилась Ларкин. – Просто в день своего исчезновения мама написала мне электронное письмо. Она обнаружила нечто важное про Карроумор и пожар. И про нас. Может, мы найдем объяснение, каким образом мама оказалась в Карроуморе. Кто знает, вдруг нам удастся понять, что именно она узнала про Маргарет и почему решила написать об этом на ленте.

– Спросим, когда Айви придет в себя, – сказала Сисси, но даже ей невыносимо изображать оптимизм. Она поднялась, вытирая ладони о брюки. – Пойду займусь ужином. Ларкин, если ты соберешь всю старую одежду, я отдам ее в благотворительный магазин. Тогда ты наконец сможешь распаковать чемодан и сложить все в шкаф.

– Знаю… просто я надеюсь, что мама скоро очнется и можно будет уехать в Нью-Йорк. Нельзя же вечно отлынивать от работы.

– Разумеется. Я всего лишь хочу, чтобы ты чувствовала себя как дома, а не как в гостях.

– Но я действительно в гостях, – возразила Ларкин.

Битти поднялась с кровати, хрустнув коленями.

– Ты повторяешь это снова и снова, золотце, – со смехом произнесла она, – но в твоих жилах по-прежнему течет морская вода. Отлив может унести с собой воду из ручьев и болот, но океан все равно вернет ее обратно.

Ларкин отвернулась к комоду и положила в ящик очередную стопку старой одежды.

– Все здесь напоминает мне о том, какой я была дурой. Мечтаю навсегда забыть об этом.

– Никогда ты не была дурой, – с жаром заявила Битти, обнимая Ларкин за плечи. – Ты умнее всех на свете, потому что не позволяешь другим указывать тебе, что говорить и делать. Может, Сисси в свое время тебя перехвалила, но друзья для того и нужны, чтобы помогать и поддерживать. Ты очень храбрая, Ларкин. Так сказала Айви, когда ты уехала. И она права.

Ларкин опустила голову, осторожно поглаживая предметы, много лет ожидающие на комоде: расческа с рисунком из «Русалочки», награда в виде музыкальной ноты за участие в конкурсе талантов, фото в рамочке – Ларкин, Мейбри и Беннетт в костюмах из «Волшебника из страны Оз», засушенная веточка мятлика, заткнутая за раму зеркала.

В коридоре зазвенели часы. Ларкин встрепенулась.

– Уже полпятого, надо поторопиться. Джексон придет через полчаса.

Битти крепко обняла ее и поцеловала в щеку.

– Если все-таки надумаешь взять газовый баллончик, только скажи. Я всегда ношу его в сумочке.

Сисси поцеловала Ларкин в другую щеку и стерла пальцем след от помады.

– Заверну тебе с собой моих брауни.

Выходя вместе с Битти из комнаты, Сисси оглянулась. Ларкин удивленно разглядывала себя в зеркало, словно не узнавая свое отражение.

Я вышла с тарелкой брауни на причал. Мне не хотелось, чтобы Джексон заходил в дом.

Разговор с Сисси и Битти расстроил меня. Я никогда не была храброй. Запутавшейся, глупой, неуверенной в себе – да, но никак не храброй. На меня нахлынули убийственно ясные воспоминания о худшем дне в моей жизни. Я едва не убила лучшую подругу, а потом просто сбежала без объяснений или извинений: струсила, не в силах признаться, что натворила. Эта глупая девчонка до сих пор живет во мне, и чем дольше я здесь, тем больше шансов, что она вырвется наружу.

Но вот я стою на причале в ожидании Джексона Портера. Какое-то дурацкое дежавю. Видимо, я недостаточно глубоко затолкала прежнюю себя в подсознание и все еще хочу заново пережить тот день в надежде, что на сей раз все закончится более удачно. Я едва не расхохоталась: Ларкин Ланье – придурочная оптимистка. В этом смысле я ни капельки не изменилась.

Послышался низкий рокот лодочного мотора. К причалу приближался двадцатидвухфутовый катер «МастерКрафт». Даже в старших классах у Джексона была самая дорогая лодка, пусть она и принадлежала его отцу. Но этот катер совсем новенький; ярко-красный фирменный логотип еще не успел потускнеть. Моя первая мысль: Джексон хочет произвести на меня впечатление. Как же я об этом мечтала когда-то! И тут же вторая: слава богу, что он не взял прогулочный катер отца. Я вспомнила каюту под палубой, койку со смятыми простынями, и мне стало нехорошо.

Замедлив ход, Джексон улыбнулся белозубой улыбкой, еще более яркой на фоне загара. Глаза не разглядеть за дорогими солнечными очками, из-под бейсболки с логотипом университета Южной Каролины выбиваются каштановые кудри, и сам он до боли похож на парня, по которому я столько лет страдала. У меня перед глазами все поплыло, земля качнулась под ногами, и вовсе не из-за легкого толчка, с которым катер стукнулся о причал.

– Вот это да! – воскликнул Джексон, заглушив мотор. Взяв у меня тарелку с брауни, он помог мне взойти на борт, но не торопился отпускать мою руку. – Ларкин, ты потрясающе выглядишь.

Я не видела его глаз, но предположила, что сейчас он смотрит на мои губы. Даже в двадцать семь лет девические фантазии не потеряли своего очарования.

– Спасибо.

Я облизнула пересохшие губы и глубоко вздохнула, впитывая запахи одеколона, мужского пота и крема для загара. Хорошо бы, он снял очки, и я могла бы убедиться в искренности его извинений при свете дня.

Джексон выпустил мою руку и, слегка нахмурившись, окинул взглядом длинное платье.

– Надеюсь, ты в купальнике. Я взял водные лыжи.

– Я думала, ты помнишь – я не умею кататься на водных лыжах. Когда в выпускном классе ты позвал всех кататься, я стояла на палубе и высматривала тех, кто упал.

– Прости, забыл. – Его лицо затуманилось. – Столько было народу.

Я не стала напоминать – когда-то он уже спрашивал меня, умею ли я кататься. Я ответила, что нет, и он обещал научить, но так и не научил.

Джексон оттолкнул лодку от причала и завел мотор.

– Давай выйдем в залив и попробуем разглядеть трубу «Полнолуния». – Так назывался боевой колесный пароход, подорвавшийся на конфедератской мине. – Бросим якорь и устроим пикник. Я захватил бутылку шампанского, чтобы отпраздновать.

– Что отпраздновать?

– Воссоединение старых друзей. Начнем всё с чистого листа.

– Не думаю, что мы были друзьями, Джексон.

Вот зачем я это сказала? Наверное, из-за разговора с Битти: ей не нужны объяснения, она видит правду и так. А может, я вспомнила, как танцевала с Беннеттом в гараже. Мне до сих пор не удалось понять, почему я когда-то мечтала, чтобы моим партнером был Джексон.

– Разве нет? – Похоже, он действительно думает, будто мы дружили.

– Я обреталась за пределами твоей тусовки, – объяснила я из чувства самосохранения и просто из желания донести правду. – Ты едва снисходил до общения со мной, если не считать того раза на лодке.

– Неужели? – Джексон все еще улыбался.

Качка и рокот мотора напомнили, почему мне так не хотелось встречаться с ним.

Он взял меня за руку и притянул к себе.

– Ларкин, я ведь уже говорил, я тебя помню. И не только потому, что у нас есть общие воспоминания. На футбольных матчах ты кричала громче всех и рисовала самые красивые баннеры. – Он улыбнулся еще шире. – Ты помогала ребятам из команды с сочинениями, потому что здорово писала. А еще я помню, как все тебе хлопали на конкурсе талантов…

– Довольно. – Я приложила ладонь к его губам.

Джексон поцеловал мои пальцы, и мне показалось, они вот-вот растают. Я неохотно опустила руку.

– Видишь? Я помню.

Я сняла с него солнечные очки. Сегодня глаза у Джексона ярко-зеленые, под цвет футболки, облегающей грудь и бицепсы. Он наклонился ко мне, и я запрокинула голову в ожидании поцелуя. С чистого листа.

– Привет, Ларкин! – раздался детский голосок.

Я обернулась. К нам бежал Эллис в плавках и спасательном жилете. За ним непринужденной походкой шел Беннетт.

Я помахала Эллису и прожгла Беннетта злобным взглядом:

– Ты что здесь делаешь? Я думала, ты уехал в Колумбию.

Беннетт остановился на краю причала, положив руку Эллису на плечо:

– У Мейбри и Джонатана совпали смены, так что я решил повременить с отъездом и побыть с любимым племянником.

– Мама сказала, мне можно покататься на лодке!

Я недовольно оглядела обоих, недоумевая, откуда они взялись и как Эллис узнал, что здесь будет лодка. На крыльце мелькнула неестественно рыжая шевелюра, ярко выделяющаяся на фоне белой стены. Послышался кашель, едко пахнуло табаком. Кажется, я догадываюсь, кто сообщил Беннетту, куда и с кем я направляюсь.

– Извини, приятель, ты опоздал, – вмешался Джексон, обнимая меня за талию. – Рад был тебя видеть, Беннетт. – Он взялся за рычаг управления, но я перехватила его руку.

– Погоди-ка. – На лице у Эллиса отразилось такое разочарование, что я не выдержала. – Давай быстренько прокатим его по реке и вернем обратно.

Джексон пожал плечами и вздохнул:

– Ну ладно.

Он развернул катер и подвел его к причалу. Беннетт помог пришвартоваться, спустил Эллиса вниз, и я усадила малыша на сиденье. Катер качнуло. Я обернулась. Рядом со мной, широко ухмыляясь, стоял Беннетт.

– Не могу упустить редкую возможность покататься на такой шикарной лодке. Неужели все веселье достанется Эллису? – Он дружески хлопнул Джексона по плечу.

Джексон опустил солнечные очки. Его улыбка заметно поблекла.

– Ну конечно, садись.

Он подождал, пока все устроятся, и нажал на газ, заставив катер подпрыгнуть.

Беннетт сел рядом с Эллисом и обнял его за плечи, заодно приобняв и меня.

– Ты уж помедленнее, Джексон, – прокричал он сквозь рев мотора. – Мейбри говорит, Эллис обожает кататься на лодках, но моментально укачивается. Будем надеяться, он это перерастет. Мальчик, живущий у воды, не должен страдать морской болезнью.

Джексон встревоженно взглянул на Эллиса: тот стоял на коленях на сиденье и во все глаза смотрел на струю воды, вырывающуюся из мотора. Катер сбросил скорость: теперь он двигался не быстрее, чем я плыву, а плаваю я плохо.

– Ты что, серьезно?

– Куда уж серьезней. – Беннетт лучезарно улыбнулся и поудобнее расположился на сиденье, закинув ногу на ногу.

Джексон, поминутно оглядываясь на Эллиса, на самом медленном ходу повел катер в залив.

– Вы что здесь делаете? – прошипела я Беннетту.

– А? – Он поднес ладонь к уху, будто не слышит.

Несмотря на шум мотора, было ясно – он все прекрасно расслышал, иначе бы не улыбался, как деревенский дурачок. Беннетт включил аудиосистему и вопросительно кивнул.

– «Плохой парень», Питбуль, – закатив глаза, ответила я.

– Ты, как всегда, на высоте. Правда? – обратился он к Джексону.

– Что? Не слышу, – крикнул тот.

Я покачала головой и принялась смотреть на воду. Не знаю, что заставило меня повернуться. Эллис зашевелился, Беннетт бросился к нему, но прежде чем я успела сообразить, что происходит, малыша вырвало на сиденье, на пол и на меня.

– Черт, ни фига себе, – проговорил Джексон и, неторопливо развернув катер, направился обратно к причалу.

Эллис, кажется, не расслышал. Он довольно улыбался, пока Беннетт обтирал его бумажными полотенцами, обнаруженными в рундуке.

– Мне уже хорошо.

Я улыбнулась малышу. Вот и славно, что с ним все в порядке. Чего нельзя сказать обо мне. Мы возвращались в гробовом молчании под рэп Питбуля. Беннетт предложил мне бумажные полотенца, я отказалась.

Джексон пришвартовался к причалу. Беннетт вышел первым, вытащил Эллиса на твердую землю и подал мне руку. Я хотела возразить, но вовремя поняла, что одежда полностью пришла в негодность, а от запаха меня саму замутило.

– Извини, Джексон. Давай как-нибудь в другой раз.

– Конечно. – Он натянуто улыбнулся. – Но сначала придется почистить и проветрить лодку. Я позвоню тебе, ладно?

Я кивнула и хотела поцеловать его, но тут до меня дошло, что я вся запачкана рвотой. Беннетт протянул мне руку. Моим первым побуждением было отказаться, однако в длинном платье из лодки не вылезти, так что я с неохотой приняла его помощь, и он вытащил меня на причал.

– Увидимся, Джексон. Извини, что так вышло с лодкой.

Джексон махнул нам, то ли прощаясь, то ли отмахиваясь.

Я опустилась на корточки перед Эллисом, стараясь не обращать внимания на исходящую от нас вонь.

– Тебе точно лучше?

Он улыбнулся и кивнул.

– Здорово. – Я потрепала его по макушке и встала. – Дядя Беннетт отведет тебя в летний душ, он с той стороны дома. Я принесу полотенце, а потом, если тебе действительно лучше, можешь съесть брауни.

– А как же я? Угостишь и меня тоже? – с невинным видом поинтересовался Беннетт.

– Нет. – Несмотря на присутствие Эллиса, мне не удалось скрыть ярость. – Что ты задумал?

Беннетт вдруг стал серьезным.

– Ничего я не задумал. Просто не хочу, чтобы ты опять страдала.

Я угрожающе шагнула к нему:

– Где и с кем я встречаюсь – тебя не касается. Не суй свой нос в мои дела.

– То есть я должен просто стоять и смотреть, как ты заново вляпываешься в подростковые неприятности?

Я замахнулась и, честное слово, ударила бы его, если бы не Эллис. Мальчик удивленно смотрел на нас зелеными глазами, такими же как у Беннетта.

Не говоря ни слова, я развернулась и вошла в дом, чувствуя запах сигаретного дыма, доносящийся с веранды.

Двадцать пять

В ночь перед погребением родителей Маргарет Сисси тоже приснились похороны, только во сне это она лежала в гробу, это ее опускали в черную могилу. Она пробудилась, чувствуя острый запах свежей земли. До рассвета было еще далеко, но ей так и не удалось заснуть. Тошнотворное ощущение беспомощности сковало тело, и, уже пробудившись от сна, Сисси по-прежнему судорожно хватала ртом воздух, отчаянно пытаясь найти выход из удушливой тьмы. Ей все казалось, будто она смотрит со дна могилы, а сверху падают комья земли. Сердце заледенело от предчувствия беды.

Наконец наступило утро. Сисси стояла на кладбище при церкви Принц-Джордж-Уинья, подняв черную вуаль, чтобы та не щекотала нос. На участке Дарлингтонов, где в течение трех сотен лет находили упокоение члены славного рода, черными ранами зияли две могилы.

Сисси приложила платок к щекам, чтобы промокнуть испарину, делая вид, будто вытирает слезы. На похоронах полагается плакать, к тому же усопшие ей не чужие: она знала мистера и миссис Дарлингтон почти всю жизнь. «Какая трагедия!» – шептались жители Джорджтауна, словно опасаясь, что если произнесут это вслух, Маргарет разобьется на мелкие осколки.

Тем не менее Сисси не плакала. Ей было слишком жарко и неудобно в черном шерстяном платье; из-за влажного майского воздуха оно отсырело и стало тяжелым, словно доспехи. Кроме того, она так изнервничалась, что на слезы сил просто не было.

Битти успокаивающе сжала руку Сисси. Об удаче Дарлингтонов ходили легенды; почему же она от них отвернулась? Что это означает? Отец Сисси утверждал: нет ни удачи, ни злого рока, один лишь Божий промысел. Но если Господь добр и милосерден, зачем Он забрал родителей Маргарет?

Сисси вспомнила, как мать предостерегала ее от общения с Маргарет. Зависть – один из смертных грехов, говорила она: даже если попытаешься замаскировать зеленоглазое чудовище под видом дружбы или восхищения, оно все равно будет таиться в засаде, готовясь вонзить в тебя когти.

Священник принялся читать молитву. Маргарет крепко держалась за Бойда, уткнувшись лицом ему в плечо, а тот обнимал ее, не позволяя упасть. Глядя на них, Сисси почувствовала небывалую тяжесть, словно на сердце лег камень, утягивающий в илистый омут отчаяния.

Пастор произнес последнее «аминь», и скорбящие потянулись к выходу с кладбища. Битти указала подбородком на Хардингов, прибывших из Лондона, – дядя Маргарет служил в американском посольстве в Англии. Тетя Дороти мягко взяла Маргарет под руку, высвободив из объятий Бойда, и усадила на заднее сиденье черного автомобиля. Дядя Милтон предложил Бойду присоединиться, и тот кивнул, виновато взглянув на Сисси.

Все они поехали в Карроумор, где тетя Дороти с большим вкусом организовала поминки. Покойная сестра гордилась бы ее твердостью: у миссис Хардинг не было времени предаваться безделью или скорби.

В глубине души, в дальнем уголке, отведенном под благожелательные мысли, Сисси радовалась присутствию тети Дороти: должно быть, это большое утешение для Маргарет. А еще она надеялась, уже не столь благожелательно, что Маргарет обратится за утешением к тете и наконец перестанет цепляться за Бойда, как делала с того самого дня, когда ее вызвали в морг.

Из-за чрезвычайной занятости дяди Милтона Хардинги собирались уже на следующей неделе вернуться в Лондон. Они хотели, чтобы Маргарет поехала с ними, но та решительно отказалась, заявив, что станет жить в Карроуморе. Только после горячих заверений со стороны Сисси, Битти и их родителей, что Маргарет будет обеспечен постоянный уход, ее родственники с неохотой разрешили ей остаться.

Памятуя о прогрессивных взглядах тети Дороти, Битти попыталась уговорить Маргарет рассказать ей о беременности. Отличный выход – родить ребенка в Лондоне, и никто в Джорджтауне ничего не узнает. Однако Маргарет твердо намеревалась остаться в Карроуморе. Она была уверена, что Реджи появится со дня на день, и цеплялась за эту последнюю надежду как утопающий за соломинку. Битти и Сисси не разубеждали ее, опасаясь за благополучие малыша и не желая разрывать единственную ниточку, удерживающую Маргарет в здравом рассудке.

Семейный адвокат позаботился, чтобы Маргарет не испытывала недостатка в средствах, и уладил дела с недвижимостью. Дядя Милтон был назначен опекуном и управляющим всем имуществом. Маргарет, как обычно, вышла сухой из воды; эта мысль приводила Сисси в дурное расположение духа. Любовь к подруге и сострадание ее горю боролись против зеленоглазого чудовища, вонзающего когти в самое чувствительное место, где-то между лопаток.

Сисси бросила последний взгляд на могилы и содрогнулась, вспомнив свой сон. Она хотела пойти за родными, но Битти удержала ее.

– Побудь со мной. Хочу выкурить сигаретку.

Сисси сказала родителям, что присоединится к ним в Карроуморе, стараясь не замечать встревоженный взгляд матери. С тех пор как доктор Гриффит сообщил печальную весть о Дарлингтонах, миссис Пернелл тряслась над Сисси, как над младенцем, словно опасаясь, что ее малышка вот-вот поранится об острый угол.

Битти сняла перчатки и сунула их в сумочку. Они же помнутся. Впрочем, ее совершенно не тревожила мятая юбка, обтрепанный подол или прямые волосы без намека на укладку – она грозилась обрезать их совсем, сделать стрижку «под мальчика».

Битти прикрыла глаза, с наслаждением затянулась и выдохнула. Кольца дыма поднялись вверх, цепляясь за ветки старого дуба, оплетающего своими корнями могилы первых Дарлингтонов.

– И что ты собираешься делать?

Сисси непонимающе взглянула на подругу.

– Ты о чем?

– О том, что Маргарет вцепилась в Бойда мертвой хваткой. Мне это не по душе, а тебе и подавно.

– Конечно, не по душе. – Сисси отвела взгляд. – Но ведь Маргарет только что потеряла родителей, к тому же беременна и не замужем, а отец ее ребенка за полмира отсюда, готовится уйти на войну. Бойд – брат Реджи, поэтому вполне объяснимо, что Маргарет обращается именно к нему.

– Ты сама-то себя слышишь? Вообще-то, Маргарет – твоя лучшая подруга. «Дружба навек», помнишь? Да, сейчас жизнь у нее пошла кувырком, и во многом это ее собственная заслуга, но она либо пребывает в блаженном неведении, либо, еще хуже, все понимает, но ей наплевать: ты – ее близкая подруга, а Бойд – твой жених.

– Как ты можешь так говорить, Битти? – удивленно спросила Сисси. – Уверена, если бы мы поменялись местами, Маргарет бы не возражала, если бы Бойд меня утешал.

– Еще как бы возражала. Маргарет понятия не имеет, что значит уступать другим. Она не виновата, ее просто этому не учили. Легко быть щедрой, когда у тебя все есть, а у нее всегда всего было в избытке. Но это не означает, что она щедрая и великодушная.

Сисси повернулась и пошла прочь, не желая слушать, как Битти озвучивает ее собственные постыдные мысли.

– Она наша подруга…

Битти схватила ее за руку и развернула лицом к себе.

– Всему существует предел. Запомни это. Я тоже люблю Маргарет, мы с ней как сестры. И я помогу ей справиться с трудностями. – Она прикусила нижнюю губу, словно раздумывая, говорить или нет, и наконец произнесла: – Я рассказала миссис Хардинг о ребенке.

– Как ты могла?! – Сисси пришла в ужас, что Битти нарушила обещание, и в то же время испытала облегчение: слава богу, теперь Маргарет уедет и все образуется. – И что она сказала?

– Совсем не то, чего я ожидала. Тетя Дороти недвусмысленно дала мне понять, что даже намек на скандал погубит карьеру ее мужа. Однажды он станет послом при Сент-Джеймсском дворе[32], а людям, замешанным в скандалах, туда дороги нет. Именно так она и выразилась. – Битти снова затянулась. – Максимум на что она готова, – попросить мужа задействовать связи, найти Реджи и сообщить ему о ребенке. Больше ничего.

– Это ужасно. Как бессердечно! Ты рассказала Маргарет?

– Нет конечно. – Битти подошла ближе, распространяя запах никотина. – Мы – ее подруги и должны быть с ней. Но не забывай: Маргарет сама заварила кашу и теперь расплачивается. Не допусти, чтобы ее ошибки разрушили твою жизнь.

Прошло три недели с похорон Дарлингтонов. Сисси полола сорняки в саду, когда у дома остановилась машина Бойда. Миссис Пернелл встала; на ее лице отразилась тревога.

Сисси тоже поднялась, недоумевая, почему Бойд так долго не выходит из машины. Наконец он вышел и скованной походкой направился к крыльцу. Низко надвинутая шляпа не могла скрыть мрачно сомкнутых губ. Сисси хотела выбежать ему навстречу, однако мать удержала ее.

– Иди в дом и приготовь сладкого чая, а мы пока потолкуем. Мне не нравится кашель твоего отца, хочу спросить у Бойда совета.

Сисси собралась возразить, но по лицу матери поняла – не стоит. Она зашла в дом, оставив маму беседовать с Бойдом – должно быть, о предложении руки и сердца, которого тот еще не сделал, а может, о душевном здоровье Маргарет.

Сисси и Битти ежедневно навещали Маргарет, но та с каждым днем все больше отдалялась. Миссис Пернелл предложила Маргарет переехать к ним. Она отказалась, объяснив, что в Карроуморе чувствует себя ближе к родителям. В глубине души Сисси обрадовалась отказу: подруга и так занимала значительную часть ее жизни, и ей не хотелось отдавать в распоряжение Маргарет дом и семью.

Сисси принялась разливать сладкий чай по стаканам. Руки так дрожали, что пришлось дважды вытирать пролитое. Наконец в кухню вошла мама.

– Что с тобой происходит, Сессали? – спросила она, забирая кувшин.

– Ничего, то есть много чего. Он пришел сказать, что не хочет жениться на мне? Я знаю, в тот день, когда доктор Гриффит сообщил о Дарлингтонах, Бойд собирался объясниться, но с тех пор ни разу не заговаривал об этом. Боюсь, он передумал.

Миссис Пернелл, прищурившись, посмотрела на нее. Только сейчас Сисси заметила в материнских волосах седину, а на лице глубокие морщины.

– Милая моя девочка, тот, кто влюблен по-настоящему, не может передумать. Ваши пути могут разойтись, но истинная любовь не проходит. Не забывай об этом, хорошо?

– Я уверена в своих чувствах к нему. Знаю, он чувствует то же самое. Я просто не понимаю, мама.

Мать заключила ее в объятия, и Сисси уткнулась лбом в ее грудь, совсем как в детстве.

– Бойд – хороший человек, с сильным чувством ответственности. Он, как и ты, понимает, что твоя лучшая подруга пережила страшную трагедию и праздновать свадьбу будет не только несвоевременно, но и жестоко. – Она отстранилась и заглянула Сисси в глаза. – Ты еще очень молоденькая, Сессали. У тебя вся жизнь впереди; будут и радости и разочарования. Наберись терпения. Твоя судьба сложится точно так, как предназначено, но не обязательно так, как ты ожидаешь или планируешь. Твой отец сказал бы, на все воля Божья. А я говорю – если будешь следовать своему сердцу, оно поведет тебя по правильному пути.

Впервые мама заговорила с Сисси о сердечных делах. Это растрогало и напугало ее.

– Почему ты говоришь мне об этом?

– Потому что ты – моя дочь, и я люблю тебя. Ты уже взрослая женщина, но я все равно беспокоюсь о тебе. – Миссис Пернелл поджала губы, обдумывая, что сказать. – Помнишь, я предупреждала про Маргарет?

Сисси кивнула, чувствуя дурноту.

– Легко быть доброй, щедрой и преданной, когда у тебя все есть. Но настоящий друг остается таким даже когда всего лишится.

– У Маргарет трудные времена, мама. Мы должны относиться к ней с пониманием.

Миссис Пернелл помрачнела.

– К сожалению, Бойд приехал с плохими новостями. Я поняла это, как только его увидела, потому и отослала тебя в дом. Сразу стало ясно, что речь пойдет о Маргарет.

– С ней все в порядке? – спросила Сисси, стараясь сохранять спокойствие.

– Да, слава богу. Но, боюсь, Бойд привез дурные вести о своем брате.

Бойд сидел в кресле на крыльце. Завидев Сисси и миссис Пернелл, он поднялся и открыл для них дверь. От его напряженного взгляда у Сисси замерло сердце. Она споткнулась; Бойд подхватил ее под локоть. Сладкий чай расплескался и попал ему на рукав.

– Ты привез новости о Реджи? – чужим голосом спросила Сисси.

Бойд кивнул, всем своим видом выражая безутешное горе.

– Его больше нет, Сисси. Реджи погиб в Японии во время учебного полета.

Стаканы выпали у нее из рук и разбились о доски крыльца. Звон стекла почти заглушил крик, эхом отдающийся в ушах. Сисси поняла, что это она кричит, только когда Бойд прижал ее к себе, повторяя: «Все хорошо, все хорошо».

В эту минуту ей стало ясно: хорошо уже никогда не будет.

Двадцать шесть

Потолок в больничной палате теперь лазурного цвета, словно небо после урагана. Люди удивляются, как небо может быть таким ясным после страшной бури. Ничего удивительного. Гэбриел однажды сказал: ураган отмывает небеса дочиста, чтобы нам было на что полюбоваться и отвлечься от причиненных им разрушений.

Наша жизнь устроена точно так же. Если найти в ней что-то хорошее и чистое, остальное уже не важно. Я не понимала этого, пока не провалилась под пол Карроумора.

Сисси поливает многочисленные цветы и тихонько напевает себе под нос. Я помню песню, но не могу вспомнить название. Жаль, Ларкин здесь нет – она бы обязательно подсказала. Я знаю, откуда взялась эта необычная привычка – помнить названия всех песен. Когда мы с Мэком ссорились, музыка становилась для Ларкин ясным небом, на котором можно сосредоточиться, чтобы не видеть плохого.

Я снова парю под потолком. Мелькает желтое платье – теперь я знаю, мамино. Нетерпеливо рычит машина Эллиса.

– Я попросила Мэка спустить с чердака старый фотоальбом. Хочу показать Ларкин фотографии, – говорит Сисси. Она ставит лейку на пол у окна и садится рядом со мной. – Я обещала, что мы с тобой обязательно посмотрим их вместе, поэтому не буду убирать альбом, пока ты не придешь в себя.

Она сама-то верит в то, что говорит, или просто хочет меня утешить? Сисси зажимает руки между колен, будто школьница, и я тихонько хихикаю про себя – уж очень забавно видеть ее такой. Сисси всегда держалась серьезно, словно материнство – настолько тяжелая и важная работа, что выглядеть иначе просто непозволительно. Конечно, теперь-то мне все понятно. Может, если бы я узнала правду раньше, то вела бы себя по-другому и нам обеим было бы гораздо легче.

– Ларкин видела отчет о пожаре. Начальник пожарной охраны напротив записи о смерти твоей мамы сделал пометку «подозрительно». – Сисси молчит, словно ожидает моего ответа. – Мне кажется, ты догадывалась об этом, только не могу понять откуда. Ты ведь тогда была совсем маленькой.

Сисси смотрит в окно; там видна лишь стена другого здания.

– Ты написала на ленте «Я знаю про Маргарет». Ты имела в виду то, что произошло во время пожара?

Она снова замолкает. Я собираю все силы, чтобы побороть тяжесть, удерживающую меня между жизнью и смертью. Нужно рассказать о том, что знаю и откуда мне стало об этом известно. Я обнаружила правду вовсе не в официальных рапортах, а там, где Сисси ни за что не догадалась бы искать. В тайнике, скрытом у всех на виду.

– Меня допрашивали полицейские и главный пожарник, – говорит она. – Я сказала, что приехала присмотреть за тобой и Маргарет, и это чистая правда, но кое-что утаила. Я боялась – если расскажу, мне не позволят заботиться о тебе. Для меня не существовало ничего важнее, ведь ты с самого начала должна была стать моей дочерью.

По потолку идет рябь, словно по воде. Мои узы слабеют. Я внимательно слушаю Сисси: похоже, она вот-вот откроет правду, которая поможет мне освободиться.

– В тот вечер я чувствовала себя совсем разбитой, вся извелась от беспокойства. Мы думали, что вы уехали, и очень за вас переволновались, особенно за тебя. Ты была совсем малюткой – всего два годика. Маргарет подвергла тебя опасности, ведь вы должны были уехать в Огасту. Помню, я ужасно злилась на Маргарет. Никто не знал, где вы и что с вами. Начиналась буря, но мы с Битти отправились искать вас. Конечно, мне сразу пришло в голову, что вы в Карроуморе. Я ехала сквозь ливень, от нервов руки соскальзывали с руля. Чудом не сорвалась с моста. Понятия не имею, как мне удалось добраться целой и невредимой.

Она с трудом сглатывает, глядя куда-то в даль, и продолжает:

– Приехав в Карроумор, я не увидела машины твоей мамы, поэтому решила, что вас здесь нет. Только потом я узнала – Маргарет припарковалась с другой стороны дома. Бушевал ураган, и мне не пришло в голову заглянуть за угол.

Сисси берет с прикроватного столика флакончик с лосьоном для рук. Она так расстраивается, будто это доктора виноваты, что мои руки и ногти не в идеальном состоянии. Жаль, я не могу напомнить ей, что занимаюсь реставрацией старой мебели.

Сисси принимается втирать лосьон в сухую кожу и растрескавшуюся кутикулу. Ее прикосновения едва чувствуются – рука словно затекла. Я как цикада: все думают, что я лежу в постели, а на самом деле я под потолком. Однако мне нравятся эти ощущения; чувствую себя любимой. Только сейчас я начинаю понимать, как сильно Сисси меня любит. Надеюсь, она все же вспомнит, почему мои руки огрубели.

– Я испугалась, что вы пропали, – говорит она, вытирая глаза рукавом. – Если бы с тобой случилась беда, я никогда бы не простила Маргарет. И себя тоже.

Сисси замолкает. На мою руку падает слезинка.

– К счастью, я нашла вас целыми и невредимыми. Я сказала полицейским и пожарным, что спала и не заметила, как начался пожар. Так оно и было. Меня спрашивали, почему я находилась в спальне, а не в погребе или другом безопасном месте, где можно укрыться от бури, и я ответила, что не знаю. Это моя единственная ложь о том вечере. Я все помню, но правда слишком постыдна.

Сисси пересаживается на другой край кровати и принимается за вторую руку. Ее движения медленные, совсем старческие. Мне становится грустно, ведь это все из-за меня. Я хочу сказать, что люблю ее, и попрощаться, но не знаю, как.

– Ты должна поделиться тем, что выяснила про Маргарет. У меня на сердце неспокойно: вдруг я сделала во сне что-то дурное? Мне нужно узнать правду.

Сисси вздыхает.

– Полицейские спрашивали: может, я уронила свечу, или оставила ее слишком близко к занавеске, или закурила сигарету. Ерунда какая. В жизни не выкурила ни одной сигареты, – ворчит она. – В чудом уцелевшей пепельнице нашли окурки. Ничего удивительного: Битти дымила как паровоз, а мы с ней приезжали в Карроумор почти каждый день.

Треск в потолке стихает. Звук выдавливаемого лосьона кажется еще громче. Голос Сисси изменился, словно она выпила горькое лекарство и не может избавиться от противного привкуса.

– Почти каждый день. – Она, не скрываясь, плачет и вытирает слезы рукавом. – Это было все равно что ходить по битому стеклу, но я с радостью приезжала туда, лишь бы побыть с тобой.

Медсестра объявляет, что пора принимать ванну. Сисси встает, улыбается, убирает лосьон и целует меня в лоб.

– До свидания, малышка Айви. Я приду завтра. – Она подходит к двери и оборачивается. – Пожалуйста, просыпайся, дорогая. Прошу тебя.

Я слышу ее шаги по коридору, чувствую запах лосьона. Надеюсь, она тоже его чувствует. Мои ухоженные руки стали хрупкой преградой, не позволяющей мне снова взмыть под потолок.

Наверное, я в тонком месте, где наш мир тесно соприкасается с загробным. Знать бы, что теперь делать.

Сисси принесла в столовую пухлый фотоальбом и обувную коробку, битком набитую фотографиями. Она извинилась за то, что снимки не разобраны – воспоминания о прошлом причиняли ей боль, поэтому альбом и коробка оказались на чердаке. Мне все равно предстоит задержаться минимум на неделю, так что я ими займусь. Приведу в порядок, разложу по новым альбомам – традиционным, из бумаги и картона. Фотографии столько лет пролежали на чердаке, современные технологии им ни к чему.

Не успела я открыть обложку, прозвенел звонок. Скрипнула входная дверь. Я напряглась: немногим разрешается заявляться к Сисси, не дожидаясь приглашения, и одного из этих счастливчиков я не желаю видеть.

– Ларкин, ты здесь?

Слава богу, это Мейбри, а не Беннетт.

– Я в столовой.

Мейбри заглянула ко мне. В одной руке у нее были два стаканчика с логотипом «Райское мороженое у Гэбриела», а в другой – пара розовых пластиковых ложек и салфетки.

– Я зашла извиниться.

– За Беннетта?

– Нет, – удивленно ответила Мейбри. – Судя по твоему лицу, ему есть за что просить прощения. Потом об этом поговорим. – Она протянула мне стаканчик с мороженым. – Хочу извиниться за Эллиса. Он должен был прийти сам, но папа позвал его красить сарай.

– Извиниться? За что?

– За то, что заблевал тебя с ног до головы. Эллис сказал, на тебе было уродское черное платье, так что ничего страшного, но он, скорее всего, просто повторил слова Беннетта.

Мейбри села за стол и поставила передо мной стаканчик.

– Карамельное с морской солью и пеканом, твое любимое. Правда, всего один шарик, и в стаканчике, а не в здоровенном вафельном рожке, как раньше. – Она скорчила гримасу. – Чем старше становлюсь, тем тяжелее желудок переносит все эти сладости. Немножко подтаяло по дороге, но я помню, ты любила, чтобы мороженое было мягкое.

– Спасибо, – улыбнулась я.

Возвращаться к старой дружбе все равно что влезать в растянутые треники, сто лет провалявшиеся в шкафу. Жаль, невозможно стереть воспоминания, грозовым облаком омрачившие наше прошлое.

Я зачерпнула полную ложку мороженого и отправила его в рот, чувствуя, как сладкая жидкость течет в горло.

– О господи, благодать-то какая. Такое же изумительное, как прежде. Эллису не за что извиняться, но все равно спасибо. Кстати, очень вовремя.

Мейбри подсела ко мне поближе:

– Что это у тебя?

– Фотографии Сисси, Битти и бабушки Маргарет в молодости. И еще немного маминых, где она маленькая. Все это время они пролежали на чердаке. Наверное, не одна я виновата в том, что никогда не спрашивала про бабушку. О ней никто не упоминал. Я даже и не знала о ее существовании.

Мейбри недоверчиво приподняла брови, но ничего не сказала. Я положила перед собой фотоальбом. Темно-коричневая кожаная обложка высохла и растрескалась по углам, кармашек в самом конце забит до отказа. Заметив мою неуверенность, Мейбри решительно раскрыла альбом.

– Это Карроумор.

Не обгорелые развалины, которые я знаю, а величественный особняк, целый и невредимый. Беленые колонны сверкают на солнце, газон тщательно ухожен, в оконных стеклах отражается небо и ветви деревьев, нетронутые каменные ступени ведут к массивной входной двери.

– Смотри. – Мейбри ткнула пальцем в качели на крыльце, нынче сгнившие и развалившиеся. На снимке они безмятежно висят неподалеку от входа, а на них – три девочки лет семи-восьми в нарядных платьицах с рюшами, лакированных туфельках и с ленточками в волосах. К спинке качелей привязаны шарики: видимо, детский день рождения. – Спорим, это Маргарет. – Мейбри указала на девочку в середине.

Фотограф снимал издалека, поэтому ее лицо невозможно было различить, зато волосы сияли, словно золото. Она затмевала собой сидящих по бокам подруг, так что на первый взгляд казалось, будто на качелях, кроме нее, больше никого нет.

– А это Сисси. – Я указала на девочку со светлыми волосами, не такими сияющими, как у Маргарет.

Сисси скромно сложила руки на коленях, а Маргарет прижимала ладони к груди, словно ее переполняли радость и любовь.

– И Битти.

Третья девочка смотрела прямо в объектив, держа что-то во рту. Волосы у нее короче, чем у подруг, а удерживающий их обруч вот-вот свалится с головы.

– Не иначе, жует «Тутси-ролл», – сказала я. – Только потому, что слишком маленькая, чтобы курить.

Дальше шли фотографии с того же дня рождения. Там присутствовали и другие дети, все в бумажных колпаках и с шариками, но Маргарет всегда была вместе с двумя верными подругами. И даже на парадном портрете Маргарет с родителями – увы, я не знаю, как звали прабабушку и прадедушку, Сисси и Битти попали в кадр, ожидая, когда им можно будет вернуться на законные места подле Маргарет.

Я медленно перелистывала страницы, смакуя тающее мороженое. Мы с Мейбри, обмениваясь замечаниями, разглядывали фотографии трех подруг – с начальных до старших классов и после школы. В альбоме оказалось много снимков внутри Карроумора, в особенности – в белом зале, похожем на свадебный торт. Обычно там запечатлевали официальные события. Вот, например, Маргарет в бальном платье – не иначе, в день дебюта: ярко-белый атлас почти сливается с изысканной лепниной.

Конечно, были и фотографии, так сказать, «с полей»: три девушки загорают на причале (сейчас от него ничего не осталось), красят ногти на ступеньках заднего крыльца, с заговорщическим видом стоят под Древом Желаний.

Больше всего мне понравилась фотография, где они втроем втиснулись на переднее сиденье старомодного кабриолета. Маргарет за рулем; на ней почти невесомый шарф и огромные солнечные очки. Она – воплощение элегантности, изысканности и стиля, в противоположность подругам.

– Принести еще мороженого? – спросила Мейбри. – Ты скребешь ложкой по дну.

Я с удивлением перевела взгляд на пустой стаканчик:

– Нет, спасибо. Мне хватит.

– А вот посмотри. – Мейбри отодвинула стаканчики на середину стола. – Если бы я не знала, то могла бы поклясться, что это ты.

Маргарет, по-прежнему за рулем кабриолета, но уже без шарфа и очков, смотрит в камеру. Мейбри права: она – вылитая я, только у меня никогда в жизни не было такого выражения лица. Эта девушка будто говорит всему миру: я красива и умею использовать свою красоту, чтобы добиваться желаемого.

– Понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала Мейбри, хотя я не произнесла ни слова. – Слишком высокого мнения о себе, верно?

– Точно. – Я внимательно разглядывала нос, брови, щеки. Такие же, как у меня.

Мейбри перевернула страницу:

– О, пляж!

На снимке три девушки позируют перед кабриолетом рядом с большим знаком «Добро пожаловать в Миртл-Бич».

– Сисси рассказывала мне о той поездке. Это подарок на окончание школы от прабабушки и прадедушки. Получается, бабушке было тогда…

– Семнадцать или восемнадцать. То есть… – Мейбри прищурилась, подсчитывая в уме.

– Не мучайся. Давай принесу калькулятор.

– Пятьдесят первый год! – торжествующе воскликнула она.

Судя по нарядам и машинам, можно догадаться и так. Правда, если бы не указатель, я ни за что не узнала бы Миртл-Бич без высотных зданий, многочисленных сувенирных магазинчиков и мотоциклов: тихие жилые улицы с небольшими домиками и скромными гостиницами; по обеим сторонам дороги вывески с колоритными надписями вроде «Хуанита и перископ».

– Ничего себе… трудно поверить, что это то же самое место. – Мейбри как будто прочитала мои мысли.

На следующей фотографии – распахнутые железные ворота с надписью «Миртл-Бич Павильон», а за ними – колесо обозрения и карусель, которые нынче остались лишь в воспоминаниях.

– Неужели все это снесли? Когда? Кажется, года четыре назад. Прочитав об этом в Нью-Йорке, я плакала. Уничтожить памятник истории – и все ради того, чтобы построить какие-то многоэтажки.

Я ниже склонилась над страницей, вглядываясь в лица туристов, стоящих в очередях на аттракционы.

– Помню, как мы с тобой и Беннеттом катались там на каруселях, а потом нас втроем тошнило. – Я улыбнулась. – Славные были времена.

– Да, мы ездили туда с Сисси, – задумчиво произнесла Мейбри. – Ей захотелось повидать места ее молодости, но идти одной как-то неловко, так что она взяла нас с собой. Наверное, нам было лет по десять.

Я кивнула, вспомнив, как мы резвились в парке аттракционов и ели попкорн и сладкую вату. А еще у меня осталось странное воспоминание о Сисси. Мы, дети, носились, хохотали и наслаждались жизнью, а она, казалось, вот-вот расплачется. Тогда я думала – она грустит от того, что ее детство давно прошло. Теперь же, глядя на фотографию с Маргарет и Битти, я поняла истинную причину ее печали.

– Помнишь большой круговой разъезд на Северо-океанском бульваре? Там ничего не было. Сисси сказала, когда-то на том месте находился роскошный отель «Оушен Форест». Она заплакала, но я так и не поняла, что именно ее расстроило. В тот момент она нас как будто и не замечала.

– Смотри-ка, Ларкин, тут парни! – Мейбри нетерпеливо потянула за уголок страницы.

– Что, правда? – Я назло ей нарочито медленно перевернула страницу. – Можно подумать, я парней раньше не видела.

Она вырвала альбом у меня из рук и открыла в нужном месте.

– Может быть, один из них – твой дедушка.

Тут я, конечно, заинтересовалась. Весь разворот был заполнен фотографиями с картонными фигурами, в которых вырезаны отверстия для лиц. Первые две – Битти и Сисси в роли пловчих, толстой и тощей, в старомодных купальных костюмах. Дальше – русалка с надписью «Мисс Миртл-Бич», из отверстия выглядывает безмятежное лицо Маргарет.

Мое внимание привлекло следующее фото. За картонной решеткой под знаком «Тюрьма Миртл-Бич» стояли два молодых человека с преувеличенно печальными лицами. Я вгляделась в черно-белый снимок, пытаясь вспомнить дедушку. Он умер, когда мне было восемь, и я не очень хорошо его помнила.

– Смотри, у него такая же линия волос, как у мамы. И нос такой же.

– Да нет, не этот, другой. Вон какой симпатичный, не иначе твой дедушка. Хотя оба похожи. Наверное, родственники.

Я покачала головой, поочередно разглядывая юношей:

– Думаю, вот этот. Да, точно.

– Возможно, ты права, – кивнула Мейбри. – Спросим потом у Сисси. – Она перевернула страницу. – Смотри-ка, здесь ничего нет.

Я взяла у нее альбом и пролистала до самого конца:

– Да, странно. Интересно, почему? Вскоре после той поездки дедушка с бабушкой поженились.

– В каком году?

– Понятия не имею. Давай прикинем… Мама родилась в пятьдесят втором, значит, бабушка вышла замуж в пятьдесят первом или пятьдесят втором.

– А ураган «Хейзел» случился в пятьдесят четвертом. Я могу понять, почему у Сисси нет фотографий после пятьдесят четвертого года, но почему ни одного снимка до того? Наверняка они с Битти были подружками невесты на свадьбе у Маргарет.

– Да, скорее всего… – Мой взгляд упал на конверт с разрозненными фотографиями. – Может, они здесь?

Я вынула снимки, отдала половину Мейбри, и мы молча принялись перебирать их. Я заметила мамину фотографию – на вид ей лет пять. Сисси и какой-то мужчина – должно быть, дедушка (их лица обрезаны камерой) раскачивают хохочущую Айви, держа за руки.

– Здорово, что у мамы было счастливое детство. – Я указала на пачку фотографий с праздников, школьных концертов и каникул. Почти на каждой присутствовала Сисси. – Но здесь нет снимков времен ее юности.

– Вот несколько, с дядей Эллисом. – Мейбри придвинула ко мне три фотографии, снятые «Полароидом». – Наверное, выпускной: у обоих цветы.

Снимки сделаны во дворе у Сисси, с видом на реку. Мама – настоящая красавица: длинные светлые волосы разделены на прямой пробор, свободное платье в пол, к запястью привязан большой цветок магнолии. Не разобрать – то ли на ней сандалии, то ли она вообще босиком. Наверное, босиком. Именно так мама бы и оделась на официальное мероприятие.

На всех трех фотографиях она не сводит глаз с Эллиса – высокого и красивого, невзирая на нежно-голубой велюровый пиджак, усы и баки, которым позавидовал бы сам Элвис Пресли. Он искоса поглядывает на маму, словно понимает, что нужно смотреть в объектив, но не может отвести от нее глаз.

Мейбри подошла ко мне и обняла. Только тогда я осознала, что плачу.

– Прости, не надо было тебе показывать.

– Нет, я рада. Никогда не видела ее такой счастливой. Похоже, она действительно очень его любила.

– Мама говорит то же самое, – кивнула Мейбри. – Но Айви никогда не жалела, что вышла замуж за твоего папу. Она и его тоже любила. Ему казалось, ее чувства к нему вроде как «секонд-хенд», но мама говорит, «секонд-хенд» – это не только «использованный» или «изношенный», но еще «умудренный опытом» и «выдержанный». Ну и конечно, главной любовью твоей мамы всегда была ты.

Я взглянула в глаза Мейбри, зная, что она не осудит меня за слезы.

– Ты нашла наши с мамой фотографии? – спросила я, утирая лицо салфеткой. – Те, где я в тиаре, балетной пачке и красных туфельках? В электронном письме мама написала, что нашла их в конверте и хочет прислать мне. Это было в день ее исчезновения.

– Таких тут нет. Может, она оставила их в твоей комнате?

– Нет, папа проверял. – Я припомнила разговор с отцом. – Мама реставрировала дедушкин стол. Кажется, он в гараже.

– Пойдем посмотрим. – Мейбри резко поднялась с места и, обгоняя меня, направилась к выходу.

В гараже пахло пылью, растворителем краски и временем. В центре, под одинокой лампочкой, стоял старинный письменный стол, без полировки похожий на ощипанного цыпленка. На полу громоздились бутылки с различными жидкостями, банки с красками, кисти, тряпки и газеты. Ящики лежали отдельно; было видно, что они пусты.

Мы осмотрели стол, но ничего не обнаружили.

– Буду искать, – твердо сказала я. – Попрошу мою коллегу Джозефину проверить почту, на случай если мама все-таки их отправила. Наверное, у меня на столе скопилась целая куча писем. Я не ожидала, что пробуду здесь так долго.

– Я тоже, – улыбнулась Мейбри. – Жаль, что поводом к твоему приезду послужило несчастье с Айви. Но мне все равно очень приятно тебя видеть. Я соскучилась.

Я поспешно направилась к выходу из гаража, предвидя ее следующие слова.

– Пора поговорить про тот случай на лодке. Давай обсудим то, что произошло.

Не оборачиваясь, я покачала головой:

– Это ни к чему.

– Ларкин, пожалуйста.

Что-то в ее голосе заставило меня обернуться.

– Твой дом здесь. Не хочу, чтобы из-за какого-то недоразумения ты опять уезжала бог знает куда. Неужели ты не скучаешь по нам, по запаху реки? Если очень тихо сидеть в лодке, слышно, как поет ручей. Помнишь его журчание? Если бы мне пришлось прожить много месяцев вдали от дома и не видеть, как солнце встает над осокой, у меня бы сердце разорвалось от тоски. Разве ты не чувствуешь то же самое?

Я отвернулась и решительно двинулась к дому, чтобы Мейбри не догадалась: больше всего на свете мне хочется подбежать к ней и на все ее вопросы ответить «да». Да, иногда я просыпаюсь в слезах, потому что мне снятся ручьи и реки моего детства. Да, меня тянет домой, как приливы тянут воду к луне.

Однако я промолчала. Девять лет я говорила себе, что никогда не вернусь. Мое добровольное изгнание окончательно и бесповоротно. Этого не изменить.

Остановившись у самой двери, я повернулась:

– Спасибо за мороженое. Передай Эллису – я рада, что ему лучше. Увидимся.

Мейбри смотрела на меня с тем же выражением, как и девять лет назад, когда я швырнула ей в голову мини-холодильник, и она упала в темные воды реки Сампит.

Двадцать семь

Сисси и Битти сидели в белой гостиной. На подносе стояли запотевшие стаканы холодного чая и блюдо с нетронутыми сэндвичами. Наступило лето; невыносимая жара лишь усугубляла страдания Сисси.

Старинные часы из французского фарфора назойливо тикали, будто мухи бьются о стекло. Битти не выдержала и остановила стрелки. В другое время Сисси сделала бы ей замечание, ведь часы очень дорогие и хрупкие, однако у нее не осталось душевных сил тревожиться о таких пустяках.

Сама не своя от нетерпения, она вскочила с кушетки.

– Пойду выясню, что происходит. Не могу сидеть сложа руки.

Битти тоже встала.

– Иногда не стоит торопить события. Может, чем позже узнаешь, тем лучше, – с опаской произнесла она.

– Что я должна узнать? – с неожиданной для себя яростью набросилась на нее Сисси. – Маргарет почти при смерти от горя, жизнь ее ребенка висит на волоске, а мужчина, которого я люблю, – единственный, с кем она соглашается разговаривать. Только он может ей помочь. – Она шагнула к двери. – Поднимусь и поговорю с ней.

– Ничего ты не добьешься, – спокойно возразила Битти, доставая из пачки последнюю сигарету. – Черт возьми, – выругалась она вполголоса, смяла пачку и швырнула на пол.

Сисси удивленно взглянула на подругу. Злость, раздражение и скорбь моментально улетучились.

– У меня завалялась пара «Тутси-роллов». Приберегаю те, которыми ты угощаешь, потому что терпеть их не могу. – Наверное, не стоило говорить так откровенно, просто на душе слишком уж тяжко и муторно. Хочется содрать с себя надоевшую шелуху.

– Будь у меня еще сигарета, я бы тебя угостила, – полушутя отозвалась Битти.

На лестнице послышались шаги. Сисси выбежала в холл; с портретов на нее неодобрительно взирали многочисленные Дарлингтоны. Бойд медленно спускался по ступеням, крепко держась за перила.

– Бойд… – пролепетала она придушенным голосом.

Ее возлюбленный выглядел ужасно: лицо побледнело и осунулось, волосы растрепаны. Воротник расстегнут, галстук развязан, пиджак куда-то пропал, рукава закатаны до локтей, будто он собрался драться.

– Сессали…

Даже голос показался ей незнакомым. В этом стоне слышалась горечь поражения, тоска, отчаяние, боль. Сисси метнулась к выходу, но Бойд догнал ее, обнял сзади, взял за руки.

– Я должен сказать тебе кое-что, – глухо произнес он.

– Не надо. – Сисси чувствовала: его слова разобьют ей сердце.

Бойд крепче сжал объятия:

– Я люблю тебя, Сессали. Полюбил с первого взгляда.

Она повернулась к нему лицом, встала на цыпочки и поцеловала в подбородок:

– Тогда давай убежим далеко-далеко. Мы поженимся, заведем детей и будем жить долго и счастливо.

– Милая моя Сессали, ты не представляешь, как бы я хотел…

В груди у Сисси раздался тихий треск, точно кто-то наступил на хрупкий лед. Время будто остановилось. Все это не взаправду или не со мной.

Сзади послышались торопливые шаги.

– Попробую втолковать ей, что к чему. – Битти сердито вытерла слезы. – Так… так нельзя. – И она побежала вверх по лестнице.

Сисси видела Битти плачущей лишь однажды, в двенадцать лет, когда умерла ее любимая собака. Ей стало страшно. Можно сколько угодно лгать себе, бежать от дурных предчувствий, убеждать себя, что они с Бойдом любят друг друга и потому поженятся и будут жить долго и счастливо, но слезы Битти – словно гвозди в крышку гроба. Сисси поняла – ей предстоит похоронить свои мечты. Хватит притворяться. Хватит грезить наяву. Хватит тешить себя надеждой, что дарлингтонская удача сработает и на этот раз.

«Да нет же, – подумала она, – дарлингтонская удача сработала. Только не для меня».

Сисси попыталась отстраниться, Бойд не позволил. Он взял ее за руку, и они вышли из дома. Когда она поняла, куда он направляется, то снова попробовала вырваться.

– Сессали, пожалуйста, не надо. Я должен кое-что тебе показать.

Они подошли к огромному дубу. Безмятежно сияющее солнце отражалось от воды, оставляя яркие блики на листьях.

– Давай присядем. – Бойд заставил ее сесть на толстый корень, похожий на искривленный палец, высовывающийся из-под земли.

– Перед уходом в армию Реджи написал два письма. Одно для Маргарет, второе для меня. – Он вынул из кармана рубашки белый конверт и вложил в руку Сисси. Несмотря на летнюю жару, ее пробрал холод. – Оно было запечатано. Реджи велел вскрыть его, только если с ним что-нибудь случится.

Сисси взглянула на надорванный конверт, и у нее перехватило дыхание.

– Прочти, – тихо сказал Бойд.

– Не могу.

Он долго смотрел на нее, но она не шевельнулась. Тогда он сам достал письмо из конверта и прочел его вслух.

Дорогой Бойд!

В последнее время я много думал. Впервые мне пришло в голову, что ты был со мной со дня моего рождения, и я не мыслил своей жизни без тебя. Ты стал мне другом, наставником и примером для подражания. Невзирая на разницу в возрасте, мы все равно очень близки и смотрим на мир одинаково. Я невыразимо горд быть твоим братом.

С того самого лета в Фолли-Бич, когда я помог тебе выплыть, мне казалось, что в этом и заключается мое предназначение: сохранить тебя для будущего. Ты всегда говорил, что обязан мне жизнью, но сам я никогда так не думал. Наверное, ты прав.

Я люблю Маргарет Дарлингтон и мечтаю провести с ней остаток жизни. Знаю, она чувствует то же самое, хоть мы и расходимся во мнениях по поводу моей службы в армии. Я люблю свою страну и считаю своим долгом всеми силами служить ей, как ты и наши предки. Поступление в армию было для меня очень трудным решением, но оно никак не умаляет моей любви к Маргарет. Хочу, чтобы она это знала.

Все мы рождаемся с половиной сердца и проводим жизнь в поисках второй половины. Маргарет – моя половинка, а я – ее. Я не сомневался в этом с того самого мгновения, когда она приняла мое приглашение на танец в «Оушен Форест». Я помню ее именно такой – златоволосой красавицей в ореоле лунного света.

Тем не менее человек предполагает, а Бог располагает, поэтому мне необходимо привести дела в порядок. Я повел себя бесчестно по отношению к Маргарет. Разумеется, я попросил ее стать моей женой, но она отказала, потому что я ухожу на войну. Не могу винить ее за это: Маргарет совсем на такое не рассчитывала. Но мы не можем все предусмотреть, верно? Жизнь вносит коррективы в наши планы, и нам остается лишь следовать им.

Обещай, если со мной что-нибудь случится, ты отплатишь мне за спасение и позаботишься о Маргарет. А если мой проступок будет иметь последствия, я рассчитываю, что ты от моего имени восстановишь ее честь. Если бы ты попал в подобную ситуацию, я поступил бы точно так же. Впрочем, такого просто не может быть. У тебя всегда хватает сил и мудрости избежать соблазна и принять верное решение. Я не такой.

Будь здоров, Бойд. Надеюсь, тебе не доведется прочесть это письмо. А если все же прочтешь его, знай – я благодарю тебя от всего сердца. Твоя забота о Маргарет станет для меня главным утешением.

Твой брат Реджи

Сисси запрокинула голову и взглянула на солнце, чтобы удостовериться, что оно на месте. Перед глазами все поплыло, к горлу подкатила тошнота. Ей захотелось броситься в холодную реку, опуститься на самое дно и покинуть этот жестокий мир.

– Значит, ты женишься на Маргарет?

Бойд испустил тяжелый вздох.

– Да. – Он закрыл глаза. – Я предлагал ей разные варианты, но она все отклонила. Маргарет не откажется от ребенка, ведь это ее единственная память о Реджи. Я предложил, что мы с тобой можем усыновить его и воспитать как родного, но она даже слышать об этом не захотела. В одном Маргарет тверда: ребенок должен остаться с ней, ведь она его мать. – Он судорожно вздохнул. – Реджи не просто мой брат, я обязан ему жизнью и не могу пренебречь его волей. У меня нет выбора.

– Еще как есть! – в отчаянии воскликнула Сисси. – Реджи не стал бы просить тебя об этом, если бы знал о наших чувствах.

Бойд покачал головой, не дожидаясь окончания фразы:

– Я думаю не о Реджи и не о Маргарет, а о ребенке. У малыша лишь одна надежда на будущее – я женюсь на Маргарет, и все станут считать его моим. Здоровый ребенок – единственное, ради чего стоит стараться, понимаешь?

– Понимаю, но мне эта ситуация видится так: я остаюсь ни с чем, а Маргарет получает все. Как обычно. – Сисси наконец решилась произнести вслух то, о чем давно и напряженно думала. Мама годами пыталась донести до нее эту истину. – Прости, Бойд. Знаю, тебе хочется поступить правильно, но ты совершаешь ошибку. Мы ведь созданы друг для друга.

Наплевать, что лицо залито слезами и потеками туши. Теперь уже все равно.

Бойд взял ее руки в свои и поцеловал.

– Да, мы созданы друг для друга, Сессали. Но простое решение редко бывает правильным. Подумай о ребенке, невинном младенце, жизнь которого зависит от нас. – Он прижался лбом к ее лбу. – Притворимся, что этот малыш – твой и мой. Наш общий.

Сисси покачала головой:

– Этого мало, Бойд, ты и сам знаешь.

– Немало. Просто нужно сделать так, чтобы этого оказалось достаточно.

Бойд вынул из ее волос ленту. Сисси заплела ее сегодня утром. С тех пор минула целая вечность.

– Что ты делаешь? – Собственный голос показался ей чужим, да она и правда уже не та Сессали Пернелл, что раньше.

– Хочу положить ленту в Древо Желаний, – ответил Бойд, доставая ручку из кармана рубашки.

Он расправил ленту на колене и принялся что-то писать. Сисси взглянула на темное отверстие в стволе дуба. Ей вспомнилось, как они с подругами положили туда ленты в первый раз. Она пожелала найти идеального мужчину. Маргарет загадала то же самое.

– Не надо. – Сисси с трудом поднялась на ноги, но Бойд уже засунул ленту в дупло. На его лбу выступили капли пота. Она схватила его за руку и оттащила от дуба.

– Что там?

Бойд непонимающе приподнял брови.

– Что ты написал на ленте?

Он остановил на ней задумчивый, печальный взгляд.

– «Я буду любить Сессали Пернелл до самой смерти и каждый день надеяться, что нам удастся найти способ прожить жизнь вместе».

– Не надо, Бойд, не загадывай невыполнимого. Ты не можешь жениться на Маргарет и в то же время любить меня. Мы оба погибнем, пытаясь воплотить твое желание.

– Я должен попытаться, Сессали. Мое сердце тоже разбито. Я не верю в это дурацкое дерево, но хуже уже не будет.

– Нет!

Сисси бросилась к дубу, чтобы вытащить оттуда ленту, но Бойд схватил ее и поцеловал в губы. Ошеломленная поцелуем и охваченная всепоглощающей любовью, она забыла обо всем, и лишь громкий щебет ласточек, возвращающихся в гнезда, вернул ее к реальности.

Сисси в одиночестве вернулась в дом. Битти ждала ее на крыльце. У ее ног стояла пепельница, полная окурков.

– Нашла в кабинете мистера Дарлингтона. Хочешь?

Сисси отрицательно покачала головой, вслушиваясь в рокот удаляющегося мотора, попыталась сосредоточиться и подумать о том, что делать дальше, но не смогла. Она взглянула на Битти и открыла рот, желая что-то сказать, крикнуть или заплакать – ничего не вышло. От нее осталась лишь оболочка, целая и невредимая снаружи, но совершенно опустошенная изнутри.

Битти шагнула к ней, чтобы обнять. Сисси отстранилась, понимая, что если примет хоть малую толику сочувствия, то навзрыд расплачется.

– Они собираются пожениться, – произнесла она тоном, каким обычно хвалила туфли или прическу.

– Знаю. – Битти скривилась, будто проглотила горькую пилюлю. – Я попыталась отговорить Маргарет, предложить другие варианты, но она непреклонна. По ее мнению, это отличный план. У нее появляются и муж и ребенок. И никакого позора. Единственное, что ее тревожит, – вдруг ребенок будет слишком большой, и никто не поверит, что он родился до срока.

Ее голос дрогнул. Сисси отвернулась. Если и Битти заплачет – значит, точно все пропало.

– Дружба навек, да? – спросила она и попыталась рассмеяться, но смеха не получилось.

– Не позволяй ей сделать это, Сисси. Пожалуйста, не надо.

– Бойд говорит, он женится ради ребенка.

Лицо Битти стало жестким.

– А Маргарет – ради собственных интересов. Если бы она любила тебя по-настоящему, ни за что бы так не поступила.

Сисси молча смотрела на подругу. Все, что она хотела сказать, уже сказано, все возможные решения и варианты отклонены.

– Она хочет тебя видеть, – произнесла Битти.

– Прямо сейчас?

Та кивнула.

– Это все равно когда-нибудь случится, так что откладывать не имеет смысла. Сходить с тобой?

– Нет, я лучше сама.

– Подожду тебя здесь. Налью себе виски мистера Дарлингтона, и тебе заодно. Думаю, после разговора с Маргарет ты захочешь выпить.

Сисси поднялась по элегантной лестнице, крепко сжимая перила; ей казалось, ноги вот-вот откажут, не выдержав тяжести ее горя. Двери во все комнаты были открыты, чтобы создать сквозняк, однако это не спасало от удушающей жары. Из спальни Маргарет вышла горничная, унося поднос с едой. У девушки был расстроенный вид – то ли из-за нетронутого ужина, то ли ей известно о том, что происходит.

Сисси вошла в комнату и остановилась у входа. Внутри было темно, шторы задернуты. Потолочный и напольный вентиляторы работали на полную мощность, но лишь немного разгоняли спертый воздух. Маргарет сидела на кровати среди груды подушек, отделанных кружевами, под стать ночной рубашке, застегнутой до самого горла. Ее бледное лицо почти сливалось с постельным бельем. «Вот и хорошо», – подумала Сисси.

– Ты не умираешь, – вслух произнесла она, подошла к большому французскому окну, выходящему на реку, и распахнула настежь.

Приятный ветерок охладил разгоряченный лоб и слегка успокоил. Увидев Древо Желаний, Сисси поспешно отвернулась.

– Мне очень жаль. Я не думала, что все так получится. – Голос Маргарет не узнать: дрожащий и неуверенный, совсем не похожий на ее прежний напористый говор.

На мгновение Сисси посочувствовала подруге, ведь та столького лишилась, но потом подумала о Бойде. Она решительно обошла комнату, отдернула все шторы, зажгла лампы и налила воды в стакан, хотя руки так дрожали, что графин едва не упал на пол.

– Спасибо, – прошептала Маргарет.

Сисси не ответила. Она молча смотрела на изможденную женщину, разрываясь между жалостью, гневом и печалью.

– За что? – Разумеется, она знала, за что, просто хотела услышать это от Маргарет.

Однако ответ оказался совершенно неожиданным:

– За твое любящее и щедрое сердце, за твою жертву, за нашу дружбу.

Маргарет прижала платок к покрасневшим и опухшим глазам. Сисси испытала злорадное удовлетворение от плачевного вида подруги. Впервые ей не было стыдно за недостойные чувства.

– Я поступила очень дурно с тобой и Бойдом. Словами не описать, как мне жаль, но я просто не вижу другого выхода.

Сисси вспомнила выражение лица Бойда под Древом Желаний и свои наивные мечты о совместном счастье.

– Значит, ты приняла решение. Для тебя нет другого выхода, кроме как разрушить мою жизнь.

По впалым щекам Маргарет хлынул новый поток слез.

– Я понимаю, моему поступку нет оправдания. Но если бы речь шла только обо мне! Мы обязаны защитить невинное дитя. Это ребенок Реджи, и в память о нем я должна сделать все, чтобы малыш был окружен любовью и заботой.

На хрупкой фигурке Маргарет беременность еще не сказалась. Сердце Сисси понемногу смягчилось, острые углы сгладились, словно у розового лепестка, только не из-за Маргарет, а из-за ребенка. Она вспомнила слова Бойда, и ей показалось, что сквозь мрачные тучи блеснул слабый лучик света.

– Я хочу стать крестной матерью.

Маргарет обратила к ней залитое слезами лицо:

– Правда?

– Да, правда. Я желаю принимать участие в судьбе этого малыша, ведь ты у меня в долгу.

– Хорошо, – кивнула Маргарет. Она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась как у скелета на Хеллоуин. – Не представляю свою жизнь без вас с Битти. Что бы ни ожидало нас впереди, я надеюсь, вы будете рядом со мной и с моим ребенком.

– Если родится девочка, назови ее Айви, – поразмыслив, добавила Сисси.

– Но ведь ты хотела назвать так свою дочь.

– Хотела, но, судя по всему, мне уже не светит выйти замуж и завести своих детей, так что…

Из голубых глаз Маргарет вновь полились слезы.

– Прости меня, Сисси. Я понимаю, словами ничего не исправишь. Надеюсь только, что со временем ты сможешь меня простить.

– Ты должна просить прощения не у меня, – ответила Сисси, вздернув подбородок.

– А у кого?

– У Бойда. Это ему придется жить с тобой до конца дней. Будем надеяться, он найдет силы простить тебя и самого себя.

Маргарет расправила плечи:

– Я сделаю его счастливым и стану ему хорошей женой.

– Не смей говорить это при мне, поняла?! – яростно воскликнула Сисси. – Я останусь с тобой только ради ребенка, но никогда, слышишь, никогда не смогу думать о вас с Бойдом как о супругах. Я никогда не буду считать тебя его женой, потому что он не твой.

Маргарет прижалась к спинке кровати, чтобы увеличить расстояние между ними, но не опустила взгляда. Девушки как будто впервые увидели друг в друге нечто новое, уравнивающее их положение, и потому неожиданное и пугающее.

– Попрошу горничную принести еду обратно и прослежу, чтобы ты съела все до последней крошки, – решительно заявила Сисси. – Твой ребенок родится здоровым и сильным, и я буду приходить к тебе каждый божий день, чтобы это обеспечить.

Она направилась к выходу. Маргарет окликнула ее:

– Я не думала, что так выйдет, Сисси. Я любила Реджи всем сердцем. Если бы не его ребенок, я бы с радостью умерла. Если бы можно было его вернуть, я бы это сделала.

– Я тоже.

Сисси вышла из комнаты. Дверь захлопнулась с тихим щелчком.

Двадцать восемь

Я сидела в кафе, неторопливо попивая «Бурую корову»[33]. Решила устроить небольшой перерыв; я работаю удаленно, ежедневно заверяя босса, что скоро вернусь. Гэбриел вопросительно мотнул головой в сторону колонки, из которой играла музыка.

– «Гонюсь за мечтой», Том Петти. Это же музыка восьмидесятых. С чего бы?

– Том Петти – один из немногих, чьи песни я ставлю наряду с классикой.

Я рассмеялась. Взгляд невольно остановился на фреске. Мейбри говорила, мама любит прятать в своих картинах мелкие детали. Я слезла с барного табурета и подошла ближе, но увидела то же, что и прежде: дуб, реку и трех девушек, сидящих спиной к зрителю. На первый взгляд обычный пейзаж, но выбор цветов и нарочито фактурные мазки кистью оживляют образ, привлекая внимание. Так бывает, если потрясти снежный шар: картинка внутри будто движется.

Я отошла назад, чтобы взглянуть с другого ракурса: оказывается, сбоку тоже что-то нарисовано. Пришлось отодвинуть стол и пару стульев. В самом углу был изображен Карроумор, еще не разрушенный пожаром, с изящными колоннами и нетронутой крышей. Из разбитого окна на первом этаже вырывались языки желто-оранжевого пламени, позади виднелась едва заметная женская фигурка с рыжими волосами.

Я отшатнулась.

– Что с тобой? – Гэбриел положил руки мне на плечи, не давая упасть.

– Вот смотри. – Я указала в угол.

Хозяин кафе тихо присвистнул.

– Надо же, я и не замечал. Твоя мама недавно заходила кое-что дорисовать. Я был занят с покупателями и не видел, как она работает. Айви быстро ушла, поэтому я не успел спросить, что именно добавилось.

– Ты помнишь, когда это было?

Гэбриел задумался.

– За день до того, как с ней случилось несчастье. Или тем же утром.

Я подошла ближе и пристально вгляделась в рисунок. На втором этаже тоже полыхал пожар, у окна схематично нарисованы лица двух светловолосых женщин.

– Как же я не заметил? – Гэбриел покачал головой. – Когда Айви впервые пришла рисовать, то сказала, что пытается изобразить свой кошмар, чтобы он перестал ей являться. Я постеснялся расспрашивать, а зря.

– Да, я тоже жалею, что в свое время ее не спросила.

– Погоди-ка. – Он взял меня за руку. – Хочу показать тебе одну вещь, подарок от твоей мамы.

Заинтригованная, я прошла вслед за Гэбриелом в заднюю комнату, которую тот использовал в качестве кабинета. На высоких металлических стеллажах теснились многочисленные коробки, снабженные аккуратными ярлычками.

– Наверное, дело рук твоей жены? – Я указала на коробку с надписью «Салфетки».

– Откуда ты знаешь? – удивленно спросил Гэбриел.

– Догадалась, – улыбнулась я. – Так что ты хотел мне показать?

Он достал с нижней полки прямоугольную деревянную коробку с латунными уголками и замочком. Темное вишневое дерево отполировано до блеска, на крышке и по бокам красуется яркая роспись. Гэбриел расчистил место на захламленном столе и поставил туда коробку.

– Мама рисовала? – Я осторожно провела пальцем по крышке.

– Да, – кивнул Гэбриел. – Эта коробка для сигар принадлежала папе Эллиса. Моя мама работала на Элтонов, и она ей приглянулась. Когда миссис Элтон умерла, мистер Элтон подарил коробку маме, а она перед смертью отдала ее мне. В то время я только начинал свой бизнес, и мама решила, что я должен где-то хранить наличные. Мамина молодость пришлась на Великую депрессию, так что она не верила банкам. Не могу ее за это упрекнуть.

Я разглядывала рисунок на крышке. Изображение загибалось по краям, словно нарисованное на холсте: в центре – кафе на набережной, а вокруг – река, лодки, чайки и даже турист с фотоаппаратом. Там же – важные вехи в жизни Гэбриела и его кафе, изображенные в миниатюре: свадьба, рождение детей и крошечные рожки с мороженым, символизирующие появление новых вкусов.

– Здесь вся история кафе «Райское мороженое у Гэбриела», – с гордостью произнес он. – Я не пользовался этой коробкой. Айви обнаружила ее в кладовке, пока работала над фреской, и предложила расписать.

Гэбриел повернул латунный ключик и открыл крышку. Механизма, помогающего сохранять влажность сигар, уже не было, но внутри по-прежнему пахло деревом и табаком.

– Пусто… – Как ни странно, я почувствовала разочарование. Мне казалось, там находится послание от мамы.

Гэбриел нажал где-то в заднем углу. Что-то щелкнуло. Слегка надавив пальцами, он вытащил днище, открыв потайной ящик глубиной в дюйм.

– Двойное дно, – объявил он, радостно ухмыляясь. – Наверное, чтобы прятать деньги или драгоценности. Я видел несколько старинных столов с таким же фокусом. Когда я обнаружил потайной ящик, там было пусто. Скорее всего, мама и не знала, что он существует. – Гэбриел вернул днище на место, запер коробку на ключ и вручил мне. – Возьми, это тебе.

– Гэбриел, я не могу. Мама ведь для тебя ее сделала, тут нарисовано твое кафе.

– Знаю, но я-то каждый день здесь сижу. Вот вернешься в Нью-Йорк, посмотришь на эту коробку и вспомнишь маму, родной город и свое любимое кафе. – Он улыбнулся.

Я тут же представила безупречно пустой рабочий стол в «Вокс и Крэндалл», без малейшего отпечатка моей личности, и не смогла вспомнить, почему поддерживаю его в таком стерильном виде.

– Спасибо. Поставлю на почетное место, – с улыбкой сказала я, забирая коробку.

Гэбриел проводил меня в общий зал. Я снова взглянула на фреску и белый особняк, пожираемый пламенем.

– Мама когда-нибудь рассказывала тебе о пожаре?

– Нет, не припомню. Эти события превратились в местную легенду.

– Местную легенду? – Я выпрямилась. – И что говорят?

Он задумался, избегая смотреть мне в глаза.

– Всякую чепуху.

– Гэбриел, я хочу знать. Расскажи.

– Тебе нужны слухи или правда? Никто, кроме Сисси, не знает, как все было на самом деле. А то, что люди болтают, – сплошь вранье.

– Мне нужно и то и другое. Я прожила двадцать семь лет, ничего не ведая об этой истории. Или, думаешь, мне мозгов не хватит отличить правду от лжи?

Звякнул колокольчик у входной двери. В кафе вошла молодая пара, с ними – маленькая девочка в розовой соломенной шляпке.

– Сейчас подойду, – сказал им Гэбриел и вновь повернулся ко мне.

– Так что за слухи? – настойчиво повторила я.

– Ларкин, мне кажется, не стоит…

Мужчина с девочкой нетерпеливо взглянул на нас.

– Секундочку, – сказал Гэбриел.

– Расскажи.

– Есть мнение, что пожар случился не сам по себе. – Он поджал губы, словно не желая ничего больше говорить, однако продолжил, понимая, что я все равно не отступлюсь: – Говорят, твою бабушку убили. Но это вранье, слышишь? В Джорджтауне, кроме «Сансет Лодж», сплетничать особенно не о чем, так что болтуны хватаются за любую возможность потрепать языком.

Он сочувственно пожал мне руку и вернулся к покупателям.

Я смотрела на фреску: сперва на трех девушек, сидящих спиной, потом на пылающий дом с запертыми внутри женщинами.

Что ты хотела сказать, мама? Что я должна здесь увидеть?

Я помахала Гэбриелу на прощанье и вышла из кафе, прижимая коробку к груди. Мне вспомнились фотографии трех подруг: детские дни рождения, школьные будни, потом поездка в Миртл-Бич, а дальше – ни одного снимка.

– Ларкин!

Навстречу шла Мейбри, бережно неся прозрачный чехол из химчистки. Внутри виднелось что-то желтое.

– Как дела?

Я показала ей коробку для сигар.

– Вот, Гэбриел подарил.

– Симпатичная… – В ее голосе слышался вопрос.

– Мама расписала.

– Очень красиво. Но это не объясняет, почему ты стоишь здесь с таким видом, будто узнала, что твое любимое мороженое сняли с производства.

Я не стала рассказывать ей о фреске, чтобы не бередить мрачные мысли.

– Ты не знаешь, какие ходят слухи о пожаре в Карроуморе?

Мейбри покачала головой:

– Нет. Дело было за тридцать лет до моего рождения, а на детской площадке такие вещи не обсуждают. Почему ты спрашиваешь?

– Гэбриел сказал, есть мнение, будто пожар возник не сам по себе. Возможно, Карроумор подожгли нарочно.

– Брось, это всего лишь местная легенда. Вроде считалки «вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана». – Мейбри осеклась. – Нет, плохой пример. В общем, ты поняла, что я имею в виду. Люди обожают сплетни – чем скабрезнее, тем лучше. Мало ли что болтают.

– Беннетт нашел в бумагах вашего дедушки отчет о пожаре, и там напротив графы «причина пожара» стоит пометка: «подозрительно». Поэтому…

– Что поэтому?

– Поэтому мне интересно, вдруг в сплетнях есть доля правды. Разве не так говорят? В каждой сказке или легенде есть крупица правды.

– Ну не знаю… никогда не слышала такого выражения. Ты расспрашивала Сисси и Битти?

– Конечно. Сисси сказала, что во время пожара спала и ничего не помнит, а Битти там не было.

– Допустим, но они могут знать, почему про этот пожар ходит дурная слава. Давай спросим. Я как раз иду к Сисси.

Я сделала шаг и остановилась.

– На маминой фреске в кафе у Гэбриела в углу нарисован горящий Карроумор. Из окна выглядывают две женщины, а в другом – еще одна, с рыжими волосами.

– Битти?

– А кто же еще? Только ее там не было.

Надеюсь, Мейбри не предложит мне дождаться, пока мама очнется. К счастью, она ни словом об этом не обмолвилась. Мама больше трех недель в коме, и никаких изменений. Я уже перестала обманывать себя.

– Тогда нам точно нужно расспросить Сисси. Наверняка она что-то слышала. А еще я покажу тебе платье. – Мейбри заговорщически улыбнулась и тряхнула прозрачным чехлом.

– Что за платье?

– Когда твой папа пошел на чердак за фотографиями, Сисси попросила спустить и его тоже. Нужно было подшить подол и починить молнию, поэтому она отнесла его моей маме. Ты же знаешь, мама у меня рукодельница. Так что платье теперь как новенькое.

Я попыталась взглянуть поближе, Мейбри убрала чехол за спину.

– Почему не даешь посмотреть?

– Это сюрприз.

– Что за сюрприз?

Мейбри закатила глаза:

– Ларкин, с тобой просто невозможно устроить сюрприз. Мне ни разу не удалось сохранить интригу: каждый праздник ты пилила меня, пока я не признавалась, что собираюсь тебе подарить. Подожди немного: вот придем к Сисси, и она сама все расскажет.

– Расскажи лучше ты, иначе запилю до смерти. Нечего было заводить разговор. – Я снова попыталась взглянуть на платье, но Мейбри спрятала его от меня.

– Ларкин, ну что ты как маленькая!

– Буду изводить тебя, пока не выложишь, в чем сюрприз. Тем более ты все равно проболтаешься, не успеем мы дойти до дома Сисси. Обещаю, я сделаю вид, будто ничего не знаю.

– Ну ладно. – Мейбри приподняла чехол с платьем, чтобы я могла его рассмотреть. – Сисси решила, оно отлично тебе подходит. Пойдешь в нем на фестиваль шэга.

Я вытаращила глаза от изумления:

– Что?! Какой такой фестиваль шэга?

– Беннетт уже купил билеты. Мы с Джонатаном тоже пойдем, так что тебе не отвертеться.

– Да, я пообещала Беннетту сходить с ним, но он меня шантажировал. А после той выходки на лодке вообще не хочу его видеть.

– Не волнуйся, я тоже там буду. Можешь не обращать внимания на Беннетта и тусить со мной и Джонатаном. Ты же любишь танцевать! Как можно пропустить такой праздник? К тому же мама и Сисси столько возились с этим платьем.

Я пригляделась. Трудно определить, что за ткань; на вид – плотный блестящий атлас. Широкие бретельки, квадратный вырез, узкий лиф и пышная юбка.

– Там что, кринолин?

– Роскошно, правда? – с восторгом закивала Мейбри. – Платью столько лет, а выглядит как новенькое.

– И сколько же ему лет?

– Оно принадлежало твоей бабушке. Сисси говорила, Маргарет надевала его лишь однажды, но это был лучший вечер в ее жизни. Можешь сама спросить. Мама хочет, чтобы ты сегодня примерила, и, если понадобится, она подгонит по фигуре.

– Никуда я не пойду и уж точно не стану надевать это платье. Там же кринолин.

– Пойдешь-пойдешь, иначе Беннетт расстроится, а я этого не вынесу. Ты только приди, а с ним можешь вообще не разговаривать. И что плохого в кринолине?

– Он царапучий и старомодный.

– Хорошо, попрошу маму убрать. Проблема решена.

– Мейбри… – Я умолкла.

Мы подошли к дому Сисси. Битти стояла на пороге, не сводя глаз с платья.

– Это ведь платье Маргарет, да? – Она подошла к нам и осторожно погладила ткань, словно щеку давно потерянной подруги.

– Оно самое, – отозвалась Мейбри. – Ларкин завтра пойдет в нем на фестиваль.

– Я не собира… – начала я, но тут из дома вышла Сисси.

– Ты принесла платье! – Она забрала у Мейбри чехол и вручила мне. – Иди-ка примерь, не терпится взглянуть, как оно сядет. Вообще-то предполагалось, что это сюрприз, – укоризненно добавила она.

При виде трех пар горящих глаз я поняла: спорить не имеет смысла. Сначала примерю, потом откажусь.

– Ладно, уговорили. Но сперва я хочу задать один вопрос.

Сисси и Битти подчеркнуто не смотрели друг на друга.

– Какие слухи ходят про пожар в Карроуморе?

– Слухи? – Сисси старалась сохранять невозмутимый вид, но крепко сжатые кулаки выдавали ее с головой.

– Да, слухи. Например, будто пожар возник неслучайно, а значит, бабушка была убита. И кому могло понадобиться ее убивать?

– Действительно, кому? – спросила Битти.

– Ты сама сказала, это всего лишь слухи, – спокойно ответила Сисси. – А теперь иди и примерь платье. Мы все хотим на тебя посмотреть.

Окинув пожилых дам подозрительным взглядом, я поднялась в спальню, положила коробку из-под сигар на комод и стащила с себя одежду, бросив ее на пол. Потом нетерпеливо сняла пластиковый чехол, надела платье и направилась в коридор, мечтая поскорее покончить с этим делом.

Однако, проходя мимо зеркала, я остановилась и невольно ахнула. На меня смотрела женщина с фотографии, веселящаяся вместе с подругами в Миртл-Бич. Я подошла ближе, изучая незнакомку в зеркале. Глаза, волосы, серебряные серьги-кольца, бледно-розовая помада – точно мои, и все же я не узнавала свое отражение. Эта женщина красива, умна и самоуверенна – я казалась себе такой лишь в мечтах. Не может быть, неужели это я?

– Ну где ты там? – окликнула меня Сисси. – Мы заждались!

Я с неохотой отвернулась от зеркала, словно опасаясь, что прекрасная незнакомка исчезнет.

– Уже иду.

И я начала спускаться по лестнице, окруженная ореолом радужного сияния, льющегося из витражного окна.

Увидев меня, Сисси охнула, то ли от радости, то ли от разочарования. Битти взяла ее за руку.

– Выглядишь великолепно. – Она улыбнулась. – Просто потрясающе.

– Присоединяюсь. – Мейбри подошла ко мне и принялась оглаживать платье, проверяя, хорошо ли сидит. – Как влитое, – наконец объявила она. – Ничего подгонять не нужно. Я бы не стала убирать кринолин. Он подчеркнет твою тонкую талию и во время танца будет классно смотреться.

Я хотела пренебрежительно закатить глаза, но удержалась, вспомнив отражение в зеркале. Это мой шанс воплотить детскую мечту, побыть Золушкой, прежде чем часы пробьют двенадцать и мне придется вернуться к жизни, которую я склеила из осколков глупых фантазий.

– Ты очень на нее похожа. – Голос Сисси задрожал. – Тогда, в «Оушен Форест» Маргарет выглядела точно так же, помнишь, Битти?

– Конечно, – согласилась та. – Как такое забудешь? Маргарет говорила, это был самый счастливый вечер в ее жизни.

– Почему? – поинтересовалась Мейбри.

Сисси и Битти переглянулись.

– Потому что она встретила свою любовь.

– Дедушку? – уточнила я.

В дверь позвонили. Мы все обернулись. Мейбри вышла в коридор и заглянула в глазок.

– Это Джексон Портер, – громким шепотом объявила она.

– Надеюсь, он вернул тарелку из-под брауни, – проворчала Битти.

– Привет, Джексон. – Мейбри открыла ему дверь и встала в проходе, не позволяя заглянуть внутрь. – Чего тебе?

Могу представить его смущение – вряд ли он ожидал обнаружить здесь Мейбри, да еще попасть на допрос.

– Я тут, Джексон, – пришла я ему на выручку. – Ты ко мне?

Джексон ответил не сразу, рассматривая меня в новом наряде. При этом его взгляд задержался на моей груди чуть дольше положенного.

– Если бы я умел свистеть и точно знал, что ты не обидишься, то присвистнул бы, – сказал он. Я рассмеялась. – Потрясно выглядишь. Что за повод?

– Завтра идет на фестиваль шэга с Беннеттом, – встряла Мейбри.

На лице Джексона отразилось искреннее разочарование.

– Я как раз поэтому и зашел. Ехал домой и решил пригласить тебя на фестиваль.

– Извини, она уже занята. – Мейбри попыталась закрыть дверь, однако я ей не позволила.

– Ты ведь тоже там будешь. Вот Беннетт с тобой и потанцует.

Мейбри прожгла меня взглядом.

– Просто отпад, – проговорил Джексон, улыбаясь своей фирменной улыбкой, от которой кровь быстрее заструилась по жилам. – Буду высматривать тебя там.

– Это я тебя буду высматривать.

Господи, ну почему я все время несу чушь, как тупая малолетка! Мне хотелось сказать ему на прощанье что-нибудь более подходящее, но Мейбри уже захлопнула дверь.

Двадцать девять

Сисси протирала деревянный обеденный стол, тихо напевая себе под нос. Она осторожно приподняла серебряный подсвечник, потом второй, чтобы не поцарапать полировку стола.

Подсвечники были свадебным подарком от родителей Битти, и Сисси берегла их как зеницу ока. В один прекрасный день они перейдут к Ларкин. Вряд ли у Ларкин в ее бруклинской квартирке есть обеденный стол, не говоря уже об отдельной столовой, но Сисси не сомневалась – когда ей настанет время отойти к небесам, Ларкин образумится и вернется домой.

Подойдя к буфету, Сисси заметила раскрытый фотоальбом. Она пригнулась, чтобы лучше рассмотреть фотографию, осторожно открыла пластиковый кармашек и вынула ее из альбома. При первом же взгляде у Сисси сжалось сердце от тоски и печали. На снимке были изображены Реджи и Бойд, позирующие у картонных стендов в «Павильоне».

Долгие годы Сисси мечтала вернуться именно в тот день и час. Скольких страданий можно было бы избежать! И Маргарет осталась бы жива.

Послышались шаги. По лестнице шла Ларкин в купальнике не по размеру, прихваченном на спине шнурком. В руке она несла потрепанное пляжное полотенце с рисунком из мультика «Русалочка» – еще с младшей школы.

– «Лунная река», Энди Уильямс, – с улыбкой сказала она, заглянув в столовую. – Я права?

– Разве ты когда-нибудь ошибаешься?

– Нет, мэм. – Ларкин перевела взгляд на фотоальбом. – Я хотела спросить тебя кое о чем.

У Сисси по спине пробежал холодок.

– Мы с Мейбри обнаружили снимок двух молодых людей. Видимо, один из них – мой дедушка. Изображение черно-белое, поэтому я так и не поняла, который.

– Просто ты пошла в бабушку, и это неплохо. – Сисси прижала фотографию к переднику, надеясь, что Ларкин не заметит.

– Зато мама очень похожа на одного из них. Хотя нам с Мейбри показалось, что эти ребята – родственники.

Сисси издала вымученный смешок и продолжила вытирать пыль.

– Ты сама сказала – фотография старая. Просто снимок плохого качества.

– Давай я тебе покажу. – Ларкин перелистнула страницы альбома. Морщинка между ее бровей стала глубже. – Странно, мы точно ничего не вынимали оттуда. – Она взглянула на сверкающий стол. – Куда же она пропала?

– Наверняка где-то здесь. – Сисси поскребла воображаемую грязь на буфете и незаметно сунула фотографию в карман передника. – Куда ты собралась?

– Хочу позагорать на причале. Я бледная, как рыбье брюхо. По-твоему, загар хорошо будет смотреться на фоне желтого платья?

Сисси кивнула, вспомнив золотистую кожу Маргарет. В те времена никто не знал, что ультрафиолет вреден. Так нечестно – Маргарет не довелось пожалеть о днях, проведенных на солнце. Она навеки осталась молодой и прекрасной.

От этой мысли Сисси невольно поморщилась.

– Да, загар – это красиво. Только не забудь намазаться. Ты ведь не хочешь, чтобы к тридцати у тебя лицо было как подошва.

– Не волнуйся, я взяла солнцезащитный крем. В полдвенадцатого у меня телефонный разговор, так что в любом случае я ненадолго. Как закончу – поеду в больницу к маме.

Голос Ларкин дрогнул. Сисси нежно погладила ее по щеке:

– Нам всем тяжело, золотце, а тебе – тяжелее всех.

– За последнее время я узнала о ней много нового. Жаль только… – Ларкин осеклась.

– Сожаления ничего не изменят. Твоя мама воспитывала тебя, как считала самым лучшим. Бог свидетель, я тоже старалась изо всех сил, но вынуждена согласиться, мои методы были небезупречны. Никогда не сомневайся в нашей любви. Если бы каждого ребенка любили так, как тебя, наш мир стал бы гораздо лучше.

На прекрасные глаза Ларкин навернулись слезы.

– Тогда почему моя жизнь – одно сплошное безобразие?

– Радость моя, разве ты не знаешь? Все доброе и прекрасное рождается из безобразия. Например, бабочки. Трудности делают нас теми, кто мы есть.

– А если я не справлюсь? Значит, я неудачница?

– Ничего подобного, – заявила Сисси. – Ты сильная и храбрая, и всегда такой была, с моей помощью или без.

Она вспомнила, как всеми силами пыталась сгладить ямы и колдобины в жизни Ларкин. Как же много им нужно сказать друг другу!

– Наверное, мне не следовало так сильно вмешиваться в твою жизнь. Ты должна была сама разобраться, что к чему. Я просто пыталась выполнить свой моральный долг. Наверное, мне неплохо это удалось, потому что ты всегда упорно стремилась к цели. Кто-то сдается после первой же неудачи, а кто-то с каждой попыткой становится только сильнее. Такие люди продолжают искать, пока не находят смысл жизни.

– Правда? – скептически спросила Ларкин. – Значит, смысл моей жизни – стать копирайтером в рекламном агентстве?

Сисси обняла ее, вдохнув кокосовый запах солнцезащитного крема.

– Если твоя работа приносит тебе счастье – да. Но если по-прежнему чего-то не хватает – продолжай борьбу.

– Так и знала, что ты это скажешь. – Ларкин вернула альбом Сисси. – Если будут спрашивать, я на причале. – Она направилась к выходу, но замерла на полпути. – А что ты имела в виду, когда говорила про моральный долг?

У Сисси снова сжалось сердце. На ее плечи обрушилась тяжесть прожитых лет.

– Долг перед Маргарет. Она умерла молодой и не увидела, как растут ее дочь и внучка.

– Но ты же не виновата. – Ларкин с грустью посмотрела на Сисси. В этот момент она была так похожа на Маргарет, что у Сисси сердце едва не разорвалось от боли. – Хорошо, что ты всегда рядом.

Ларкин улыбнулась и исчезла за углом. Сисси стояла неподвижно, пока не услышала хлопок закрывающейся двери. Она села, достала из кармана фотографию и расплакалась, не замечая, как снимок выскользнул из ее пальцев и упал на пол.

Айви Дарлингтон Мэдсен появилась на свет в начале февраля. Ее рождение прошло почти незаметно для всех, так же как свадьба Бойда и Маргарет. Брак регистрировал мировой судья, свидетелями выступили Битти и судейский помощник. Сисси осталась дома ухаживать за розами, но от волнения исколола все пальцы, и мать отправила ее полоть грядку с овощами.

Сисси сдержала слово. Она ежедневно навещала Маргарет, заставляла ее поесть и выводила погулять, старательно обходя стороной Древо Желаний. Они облюбовали для прогулок личный садик миссис Дарлингтон, отгороженный живой изгородью из тиса и самшита; там росли дубровник, шалфей и изысканная серисса. Сисси и Битти несколько раз ездили с Маргарет в Чарльстон за приданым для малыша. Пусть появление ребенка пришлось не ко времени, он ни в чем не должен нуждаться.

Бойд был занят растущей медицинской практикой. Он брал все больше и больше работы доктора Гриффита и постоянно пропадал в клинике; может, это и к лучшему, думала Сисси. Она мысленно убеждала себя, что ее возлюбленный уехал домой, в Чарльстон, а Маргарет выходит замуж за кого-то другого. Так проще.

На неделе перед свадьбой Сисси несколько раз видела один и тот же сон. Она тонула; холодная вода захлестывала ее с головой. С реки хорошо просматривались Древо Желаний и Карроумор. Течение уносило Сисси все дальше от берега. Она отчаянно протягивала руки, надеясь, что ее вытащат, но никто не пришел на помощь. Ноги коснулись дна, и она проснулась, судорожно хватая ртом воздух.

«Это все из-за того, что ты отказываешься смотреть в лицо реальности, – объяснила Битти. – Когда найдешь силы принять правду, снова будешь спать как младенец».

Однако у Сисси не оставалось сил. Боль – единственное, что помогало ей удержаться на плаву. Поэтому она ежедневно навещала непривычно притихшую и поблекшую Маргарет и зачеркивала дни в календаре, словно заключенный, ожидающий освобождения.

Битти и Сисси были с Маргарет, когда у той отошли воды. Подруги даже не успели вызвать Бойда или «Скорую помощь» – Маргарет объявила, что роды уже начались. Проявив свойственные всем Дарлингтонам нетерпение и импульсивность, ребенок появился на свет в холле на обюссоновском ковре, которым так дорожила покойная миссис Дарлингтон. Бойд и доктор Гриффит были на вызовах, поэтому на выручку пришла мама Сисси: она перерезала пуповину и приняла послед, отметив, что ковер все равно уже безнадежно испорчен.

Миссис Пернелл вручила вопящего младенца Маргарет. Та бросила на него взгляд, полный страдания и боли, и отвернулась, поэтому ребенка взяла Сисси.

– Как назовешь ее? – мягко поинтересовалась миссис Пернелл у Маргарет.

– Айви, – ответила Сисси, смотря на девочку.

Их взгляды встретились. Впоследствии, когда речь заходила о любви с первого взгляда, Сисси каждый раз вспоминала это мгновение. Оказавшись у нее на руках, Айви притихла и принялась сосать кулачок, а тепло маленького тельца утолило тянущую боль в груди.

– Айви, – без выражения повторила Маргарет. – Айви Дарлингтон Мэдсен. – Некогда сияющие глаза потускнели от боли, горя и отчаяния.

Сисси стало жаль подругу. Маргарет совершила фатальную ошибку, а потом, угнетенная гибелью родителей и возлюбленного, ухватилась за самый простой способ поправить свое положение. Миссис Пернелл всегда говорила: принимать поспешные решения – все равно что строить дом на болоте.

– Айви, – с нежностью произнесла Сисси, вглядываясь в личико малышки, такое розовое и кругленькое, потому что та решила не утруждать себя долгим и мучительным появлением на свет. – Какая красавица… – Сисси с удивлением обнаружила, что вот-вот расплачется. – Вся в маму.

– Не говори так. – Маргарет снова отвернулась. – Она станет умной и сильной. Эти качества пригодятся ей гораздо больше, чем красота.

– Набери в ведро теплой воды. Нужно вымыть мать и дитя, – велела миссис Пернелл Битти. – Не хочу передвигать тебя до прихода Бойда, – сказала она Маргарет, – но мы принесем подушки, чтобы ты могла подержать Айви.

Маргарет обратила безжизненный взгляд на девочку, словно до нее только сейчас дошло, что она привела в мир новую жизнь, и нет ни малейшего представления, как быть дальше.

– Мы купили растворимую смесь и рожки, – подала голос Битти.

Глядя на ее дрожащие руки, Сисси готова была поклясться – подруга изнемогает без курева.

– Наверное, так будет лучше, – кивнула миссис Пернелл. – Покормишь малышку? – спросила она у дочери.

Сисси подняла голову и встретила сочувственный взгляд матери. Она ни словом не обмолвилась ни о своем разбитом сердце, ни о решимости справиться с горем: мама и так все знает. Быть матерью – это не только родить ребенка, но также понимать его, любить и стараться защитить.

– Да, – кивнула Сисси.

Айви начала жалобно попискивать, словно птичка.

Искупав малышку и с третьей попытки надев на нее подгузник, Сисси поднялась в детскую, села в кресло-качалку и приложила рожок к розовым губкам Айви. Когда Бойд предложил сделать вид, будто это их собственное дитя, она ему не поверила. Можно ли полюбить чужого ребенка материнской любовью? Однако, чувствуя, как маленькое тельце расслабляется в ее руках, а крошечный кулачок сжимает палец, Сисси ощутила прилив истинной материнской любви.

Дверь открылась, в проеме появился Бойд. На краткий миг Сисси позволила себе представить, что они семья, Айви их дочь, а Маргарет и Реджи никогда не существовало.

– Здравствуй, Сессали, – неуверенно произнес Бойд, не решаясь войти.

Звук собственного имени заставил ее вернуться к жестокой действительности. Соска выскользнула из ротика Айви. Девочка заплакала. Сисси тут же поправила соску, радуясь, что может сосредоточиться на своем занятии и не смотреть на Бойда.

– Битти сказала, ты вела себя очень мужественно.

Сисси покачала головой:

– Ребенок появился настолько быстро, я даже испугаться не успела. Кроме того, мы обе смотрели «Унесенные ветром», поэтому знали, что делать.

Бойд усмехнулся, и сердце Сисси забилось быстрее.

– Битти говорит, ты всем руководила, а она лишь выполняла твои указания. Я тобой горжусь.

«Я не твоя, чтобы ты мной гордился», – подумала Сисси, однако промолчала. Приятно быть предметом его гордости и внимания, даже если теперь у нее нет на это права.

– Как Маргарет?

Бойд стал серьезным.

– Не хочет ехать в больницу. Я осмотрел ее и не вижу противопоказаний – пусть остается в Карроуморе. Только что отнес Маргарет в кровать. Битти и твоя мама переодевают ее в чистое. Я попросил кухарку принести ей поесть.

Бойд опустился на колени рядом с креслом, осторожно положил большую ладонь Айви на головку, украшенную пучочком волнистых рыжеватых волос.

– Красавица, правда?

– Да, правда. Только очень уж нетерпеливая. – Сисси попыталась улыбнуться и не смогла.

Она уже забыла, когда улыбалась по-настоящему.

Бойд ласково погладил Айви по щечке, покрытой персиковым пушком. Глазки у девочки закрылись, соска выскользнула изо рта.

– Я надеялся, что она унаследует волосы Реджи. Сам он терпеть их не мог, но в нашем роду в каждом поколении обязательно получается один рыжий.

Сисси передала бутылочку Бойду, переложила Айви на плечо и осторожно похлопала по спинке.

– Так что теперь с нами будет, Сессали?

Она встретилась с ним взглядом. Не следовало этого делать. Сердцу не прикажешь: оно по-прежнему томится от любви к Бойду. Однако Сисси понимала – платиновое кольцо на пальце Маргарет и ребенок, дремлющий у нее на руках, никуда не денутся. Так же как клятвы и обещания, которые она не сможет нарушить.

Сисси закрыла глаза и принялась покачивать девочку, постепенно успокаиваясь.

– Я вернусь в родительский дом, стану помогать отцу с делами прихода, украшать церковь цветами к свадьбам и похоронам. Ты же знаешь, я неплохо справляюсь. Научу Айви называть меня «тетя Сисси» – она мне как дочь, но я ей чужая. А ты будешь жить в Карроуморе с женой и ребенком и станешь уважаемым доктором, как и планировал.

– Этого я не планировал, Сессали. – Голос Бойда дрогнул.

Сисси закрыла глаза, чтобы не видеть его лица.

– Я тоже, но все случилось именно так. Мы не в силах ничего изменить, и чем раньше поймем это, тем скорее сможем обрести новое счастье.

– Давай сбежим, – порывисто произнес Бойд. – Ты, я и Айви. Уедем туда, где нас никто не знает, начнем новую жизнь. Я всегда смогу найти работу. Маргарет только обрадуется. Будет наслаждаться ролью обманутой и брошенной жены.

Сисси стало дурно. Нельзя сказать, что эта мысль не приходила ей в голову. Но она точно знала – если они с Бойдом убегут, то всю оставшуюся жизнь будут мучиться угрызениями совести.

– Ты же знаешь, мы не можем. Мы оба понимаем, что никогда этого не сделаем.

Она перестала качать Айви, и та зашевелилась. Сисси принялась ходить по комнате, пока малышка не успокоилась.

– Я люблю тебя, Сессали, и моя любовь никогда не иссякнет.

Сисси остановилась у окна, глядя на задний двор и реку, на берегу которой величественно возвышалось Древо Желаний. Ей вспомнились ленты в дупле, мечты и желания, продиктованные простодушной невинностью, беззаботным тщеславием и пустой бравадой. «Я буду любить Сессали Пернелл до самой смерти и каждый день надеяться, что нам удастся найти способ прожить жизнь вместе».

У Сисси по коже пробежали мурашки, словно затылка коснулось чье-то невидимое дыхание.

– Никогда больше не говори так, Бойд, – сказала она, не оборачиваясь. – Никогда. Ради Айви. Чудес не бывает. Однажды я уже совершила ошибку, поверив в мечту. Больше я ее не повторю.

Бойд встал у нее за спиной, положил руки на плечи и поцеловал в макушку.

– Скажи в последний раз, что любишь меня. Мне этого достаточно. Я выдержу, только если буду знать, что ты меня любишь.

Сильный порыв ветра качнул домики для ласточек. Сисси вспомнила давний рассказ Маргарет, как птички разучились вить гнезда, потому что привыкли полагаться на людей. Теперь понятно, как это бывает: от тебя почти ничего не зависит, твоя жизнь может рухнуть из-за чьей-то прихоти, а мечты и желания – ничто против чужой воли.

Айви захныкала; Сисси прижала ее слишком крепко, цепляясь за нее как утопающий за соломинку. Она погладила девочку по головке, мысленно давая клятву вечно любить и защищать ее, пусть обещания – всего лишь слова.

– Я не люблю тебя, Бойд, – промолвила Сисси, глядя в окно. – Ты – муж моей подруги и отец девочки, которую я всегда буду любить как родную. Но тебя я не люблю. – Она произнесла это дважды, словно надеясь, что от повторения ложь станет правдой.

Сзади кто-то кашлянул. Бойд снял руки с плеч Сисси и отступил. В дверях стояла Битти. Скорее всего, она слышала их разговор.

– Твоя мама считает, если Айви наелась, ее нужно отдать Маргарет. Пусть побудет с дочкой.

Сисси с тревогой взглянула на Битти.

– Она только-только успокоилась и заснула.

– Понимаю, – мягко произнесла Битти, – но это ребенок Маргарет. Им нужно получше узнать друг друга.

Битти взяла малышку на руки. Сисси пробрал холод.

– Миссис Пернелл предлагает вам зайти к матери и ребенку. По той же причине, – сухо обратилась Битти к Бойду.

Бросив последний взгляд на Сисси, Бойд вышел из комнаты. Она осталась одна, чувствуя себя истерзанной и опустошенной, словно морской берег после урагана.

Тридцать

Мой Эллис уже два дня сидит на краю постели. Мотор его «Мустанга» перестал нетерпеливо рычать и теперь выжидательно урчит – видимо, что-то изменилось. А потом Эллис прошел прямо сквозь больничную стену и сел рядом со мной. Он ничего не говорит, только улыбается. Как будто и не было этих долгих лет. Моя любовь к нему осталась прежней. Я хочу, чтобы он взял меня за руку и поцеловал, но точно знаю – я здесь, а он там, и расстояние между нами шире залива Уинья. Как бы я ни старалась, мне не удается прикоснуться к нему.

В палату заходит Мэк. У него в руках цветы, не иначе из сада Кэрол-Энн. Надеюсь, он спросил у нее разрешения, прежде чем сорвать букет. Мэк очень вдумчивый и тактичный, но обычно сперва делает, а потом уже думает. Мне хотелось бы надеяться, что Ларкин унаследовала свою импульсивность от него, однако это фамильная черта Дарлингтонов, от которой и я всю жизнь страдала.

Мэк снимает с тумбочки вазу с цветами от Битти, перемещает на пол и ставит на ее место свои цветы. Если он будет, как обычно, метаться по палате, обязательно опрокинет обе. Я уже говорила, Мэк – человек действия.

Он и правда принимается ходить туда-сюда. И хорошо: было бы неловко, если бы они с Эллисом оба сидели у меня на кровати. Эллис тоже видит Мэка: он по-доброму разглядывает его и кивает, словно хочет поблагодарить за заботу обо мне. Эллис прав. За исключением одного-единственного проступка, Мэк всегда ставил меня превыше всего и следил, чтобы я ни в чем не нуждалась. Он дал мне все, кроме того единственного, чего я отчаянно желала и не могла получить.

Зато теперь Эллис со мной, и, кажется, именно Мэк привел его ко мне. Я чувствую себя целой, словно две половинки сердца наконец-то соединились. Наверное, это знак.

– Я так тоскую по тебе, Айви. – Мэк останавливается рядом с кроватью и гладит меня по щеке. – Не помню, когда в последний раз говорил, что люблю тебя. Наверное, я устал ждать от тебя этих слов и сдался. Просто хочу, чтобы ты знала – я не сержусь. Ты любила меня, по-своему, и долгое время мне было этого достаточно. Но потом случилась та история с Ларкин… С ней стряслось что-то плохое, но она так ничего нам и не рассказала. – Он качает головой. – Я не знал, что делать. Мне нужен был близкий человек, с которым можно поговорить, а ты рисовала фрески в чужих домах. Я видел одну у Кэрол-Энн: шоссе, заполненное машинами из шестидесятых, красный «Мустанг», в нем – вы с Эллисом, твои волосы развеваются на ветру. Я не мог не узнать эти волосы. Однажды я сказал тебе, что они цветом как морской овес на закате. Не знаю, откуда в них красный оттенок, но он очень подходит к твоей личности. Я восхищаюсь им. Я всем в тебе восхищаюсь.

Мэк снова принимается бродить по палате.

– Мне хотелось чувствовать себя нужным, и чтобы рядом был близкий человек, с которым можно поговорить и не надо притворяться кем-то другим. – Он останавливается у окна. – Я раскаиваюсь в своем поступке. Знаю, я говорил так тысячу раз, но это правда. Ты не заслужила предательства с моей стороны. Я все равно перестал бы встречаться с Донной, даже если бы Ларкин не застукала нас в кинотеатре. Честное слово. Жаль, что Ларкин узнала. В ее жизни и так все пошло наперекосяк, а тут еще эта история. А когда ты отказалась уходить от меня, это стало для нее последней каплей. Похоже, она горько разочаровалась в своих близких и потому решила уехать. Если бы я мог вернуться в прошлое и все изменить!

Мэк качает головой.

– В последнее время мне снятся необычные сны. Как ни странно, про Эллиса. Я знаю, как он выглядит: Кэрол-Энн показывала мне фотографии. Сон всегда один и тот же. Эллис сидит в «Мустанге» напротив дома Сисси и смотрит на дверь, словно ждет, когда ты выйдешь. Я сгораю от нетерпения и предвкушения встречи, будто не он, а я ожидаю в машине. Вот и весь сон. Дверь так и не открывается. Может, потому что я жду, когда ты придешь в себя. Надо будет спросить у Ларкин, она ведь у нас знаток сновидений.

Он поворачивается, чтобы уйти, однако останавливается.

– Сисси и Битти говорили тебе, что Ларкин и Беннетт идут на фестиваль шэга? Мне всегда нравился этот парень. Кажется, вы с Кэрол-Энн давно их обручили. Ларкин собирается надеть красивое желтое платье Маргарет, которое Сисси столько лет хранила на чердаке. Битти говорит, Ларкин как две капли воды похожа на твою мать.

Мэк улыбается. Сейчас он очень напоминает искреннего юношу, которого я знала. Когда-то я надеялась, что ему удастся спасти меня.

– Понятия не имею, как я умудрился стать отцом такой прекрасной девушки. Впрочем, неудивительно, что Ларкин красавица, ведь ты ее мать. Здорово, что ей достались гены Дарлингтонов.

Не все. Ларкин непостижимым образом ухитрилась получить от обоих родителей самые лучшие гены, оставив плохие за бортом.

– Кстати, Ларкин заходила к нам домой. Я показал ей твою фреску про ее достижения. Кажется, она обрадовалась. – Он хмурится. – Правда, мы оба удивились, увидев пылающий Карроумор и четырех ласточек. Мы так и не поняли, что ты имела в виду. Надеюсь, ты скоро придешь в себя и объяснишь нам.

К сожалению, я не могу даже шевельнуть рукой, чтобы заставить его вернуться. Не помню, как я рисовала ту фреску и зачем. Внезапно сквозь потолок пробиваются лучи яркого света. Я становлюсь легче и приподнимаюсь над матрасом.

Мэк подходит и целует меня в лоб.

– До свидания, Айви, навещу тебя завтра. Надеюсь, мне не придется больше произносить монологи. Я словно беседую сам с собой, а болтун из меня никудышный.

Он делает шаг назад и – так я и знала! – опрокидывает вазу с цветами. На звук битого стекла прибегает медсестра. Это Донна, та женщина. Наверное, она здесь новенькая, раньше я ее не видела. Судя по лицу Мэка, он тоже.

Я перевожу взгляд на Эллиса, но тот исчез. «Мустанг» нетерпеливо порыкивает, словно ждет, что будет дальше.

Мейбри, постучав, зашла ко мне в спальню. Я сидела за туалетным столиком и красила ногти лаком под цвет помады. Сисси одолжила мне свой «Несомненно красный». Да, я пользуюсь той же помадой, что и семидесятисемилетняя старушка, но оттенок просто роскошный, поэтому мне все равно. Кроме того, у меня как раз есть подходящий лак. Несмотря на годы, проведенные в Нью-Йорке, южные корни дают себя знать: я всегда подбираю туфли к сумочке, а лак – к помаде.

Мейбри затащила в комнату большой чемодан на колесиках и складной саквояж для платьев, к ручке которого приторочен чехол с туфлями.

– Мне казалось, мы идем на вечеринку, а не отправляемся в трехмесячное турне, – заметила я.

– Ха-ха, ты слишком долго прожила на севере, – парировала Мейбри, нарочно усилив свой и без того явный южный выговор. Она поставила чемодан на тормоз и критически оглядела меня. – Н-да, твой вид – сущее оскорбление для всех нас, знаешь ли.

– С чего это? – внезапно оробела я.

– Ты просто неприлично хороша без всякого макияжа. Говорю по секрету: тебе совершенно не нужна косметика. Тем не менее я все-таки попытаюсь кое-что улучшить. – Мейбри наклонилась ко мне и, обнаружив поле для улучшения, широко улыбнулась. – Брови и ресницы слишком светлые. Ну что ж, повеселимся. – Она раскрыла чемодан и достала оттуда несколько косметичек, парикмахерский набор и бутылку вина.

– Как в старые добрые времена, – хихикнула я, вспомнив школьные дискотеки из нашего не столь отдаленного прошлого. Мы наряжались, делали друг другу макияж и на троих с Беннеттом выпивали бутылку вина, пронося ее ко мне в комнату с помощью сумки для покупок, вывешенной на леске за окно.

– Ага. Правда, теперь у нас есть выбор: или взять бокалы в буфете у Сисси, как цивилизованные люди, или вспомнить молодость и пить прямо из горла.

Вместо ответа я открыла бутылку, сделала большой глоток и передала ее Мейбри.

– Наши посиделки – единственное положительное воспоминание о школьных дискотеках.

Обычно я подпирала стенку, делая вид, будто с интересом изучаю огни светомузыки на потолке, либо выходила на танцпол и танцевала сама с собой. Я все надеялась, что Джексон Портер увидит, как я классно двигаюсь, и пригласит на танец. Безуспешно.

На выручку приходили друзья. Либо меня приглашал Беннетт, либо Мейбри просила потанцевать с ее партнером, притворяясь, что ей срочно понадобилось в туалет. В любом случае с танцпола я уходила в расстроенных чувствах, но всегда с нетерпением ожидала объявлений о дискотеке, надеясь, что в следующий раз все будет по-другому.

– Это уж точно, – фыркнула Мейбри. – Надо захватить песочные часы и установить регламент для желающих потанцевать с тобой. Уверена, от кавалеров отбою не будет. Готова побыть твоим секундантом.

– Вряд ли мне понадобится секундант. – Я закатила глаза. – Но за предложение спасибо.

Мейбри расчехлила косметичку, и вскоре на столе выстроился целый ряд тюбиков, флакончиков и расчесок, словно войско, готовое к бою.

– Ну, одно я знаю точно: Беннетт будет первым в очереди.

Я снова отхлебнула из горла.

– Не хочу с ним разговаривать.

Мейбри вынула из косметички два карандаша для глаз.

– А ты и не разговаривай. Просто танцуй.

– Ты когда-нибудь пробовала танцевать молча? Кажется, ты даже во сне молчать не можешь. Тебя обычно за милю слышно.

– Да, мне говорили.

Мейбри отложила один из карандашей и достала три коробочки с румянами. Мне нравилось краситься, однако если я бралась за дело самостоятельно, получался Рональд Макдональд. А вот у Мейбри руки растут из нужного места; ей всегда удавалось сделать из меня не безумного клоуна, а девушку, которую не стыдно пригласить на танец. Правда, за исключением Беннетта, никто на меня ни разу не польстился, зато, по крайней мере, я не чувствовала себя уродиной.

– И сколько это займет времени? – поинтересовалась я, озирая ее обширный арсенал.

Мейбри бросила взгляд на часы.

– Сейчас около пяти, мальчики приедут не раньше половины седьмого. – Она оглядела мои прямые волосы, джинсовые шорты и полинявшую футболку с концерта «Бэкстрит Бойз», на который мы ходили вместе. – Работы непочатый край.

– Ну спасибо тебе.

Мейбри размазала мне по сгибу локтя капельку жидкого тонального крема.

– Танцы начинаются в семь, но в шесть запланирована небольшая разминка для новичков и тех, кто все позабыл. Впрочем, у тебя не должно возникнуть проблем, Беннетт уже напомнил тебе шаги. Мамин гараж – подходящее место для тренировки.

Чтобы скрыть смущение, я склонилась над палеткой с тенями.

– Полагаю, у меня будет всего два партнера. Надеюсь, оба отнесутся ко мне снисходительно.

Мейбри заглянула мне в глаза.

– Ты включаешь в их число и Джексона Портера? – нахмурившись, спросила она.

– Разумеется. Он написал эсэмэску, что найдет меня на празднике и уже купил билет.

– Еще бы, он ведь жмот, – фыркнула Мейбри. – Если покупаешь билет заранее, платишь двадцать баксов, а если прямо на фестивале – двадцать пять.

– Думаешь, он не хочет со мной увидеться? – В моем голосе было столько надежды и неуверенности, что я сама удивилась.

Мейбри выложила на стол целую россыпь тюбиков с блеском для губ и внимательно посмотрела на меня:

– Ларкин, ты не пробовала разобраться в своих чувствах к Джексону? Тебе не кажется, что твоя влюбленность направлена не на реального человека, а на кумира, которого ты сама себе придумала в шестнадцать лет? По-моему, взрослая Ларкин, многому научившаяся за эти годы, так и не разглядела взрослого Джексона.

Прежде чем я успела ответить, она наклонилась ближе.

– Не будем забывать про вечеринку на лодке его отца. Там прозвучали ужасные слова, и в результате я оказалась в больнице с сотрясением мозга.

Я открыла рот, чтобы возразить, Мейбри жестом остановила меня:

– Сейчас не время для разговора о том, что произошло, но мы обязательно об этом поговорим, пока ты не уехала из Джорджтауна. А если попробуешь откосить, я куплю билет на самолет и прилечу к тебе в Нью-Йорк, так что даже не пытайся. Поверь, я не держу на тебя зла. Во всем виноват Джексон, а ты стала невинной жертвой. Ты думала, что любишь его, и в результате пострадала от его подлого характера и раздутого самомнения.

– Хватит. – Мейбри подала мне платок. Только тогда я осознала, что плачу. – Ты понятия не имеешь, каково быть такой, как я, – неудачницей, которую никто не возьмет в спортивную команду или в партнеры по лабораторной работе. Джексон Портер был гораздо круче меня, и я отлично это знала. Много лет я тешила себя фантазией, что когда-нибудь смогу сравняться с ним. Не разрушай ее хотя бы этим вечером.

– Сравняться с ним? – Мейбри закатила глаза. – Ты сама-то понимаешь, что говоришь? Джексон Портер никогда не был круче тебя. Ты превосходила его во всех отношениях. Честное слово, мне хочется надавать тебе пощечин за такие мысли. Особенно после того, что он сказал…

Я протестующе подняла руку:

– Он извинился, выразил глубокие и искренние сожаления, и я ему верю. Он признался, что вел себя как придурок, раскаивается и хочет начать с чистого листа. Я уважаю мужчину, который способен принести извинения. Кроме того, мы оба стали старше и умнее.

Мейбри тяжело вздохнула.

– Не все с возрастом меняются. Как доказательство, вокруг полно старых придурков. Джексон – все тот же напыщенный урод, каким и был. Ты просто привыкла смотреть на него сквозь розовые очки. Может, до тебя пока еще не дошло, но ты много лет назад догнала и перегнала Джексона Портера.

Раздался стук в дверь. В спальню заглянула Сисси.

– Принесла вам бокалы для вина. Думаете, я не догадывалась, что происходит в моем доме? Почему, по-вашему, я ни разу не вызвала полицию с заявлением, что у меня во дворе посторонний мужчина?

Мейбри взяла бокалы. Я сделала вид, будто изучаю богатый ассортимент косметики, лишь бы Сисси не заметила, что я плакала.

– Спасибо, Сисси. Теперь мы будем чувствовать себя настоящими леди.

– Принести вам чего-нибудь? Может, сыра и крекеров?

– Хорошая идея, – хором ответили мы с Мейбри и рассмеялись.

Плохое настроение тут же улетучилось.

Чтобы не гонять Сисси на кухню, мы сами принесли себе сыра и крекеров и приступили к трансформации (так выразилась Мейбри). Постепенно мои лицо и волосы начали преображаться, а я все обдумывала наш разговор о Джексоне. Выходит, я зря ему поверила? Неужели он так и не изменился? Хотя какая разница? Всего на один вечер моя мечта воплотится в жизнь, а потом я, словно Золушка, исчезну.

– Готова облачиться в свой роскошный наряд? – прервала мои размышления Мейбри.

На ней был розовый махровый халат, волосы заколоты шпильками и политы лаком, чтобы создавалась иллюзия, будто локоны беспечно приподняты ветром.

– Всегда готова, – отозвалась я, не в силах сдержать восторг от того, что вот-вот перевоплощусь в загадочную красавицу, пусть и ненадолго.

Мейбри повесила чехол с платьем на дверь шкафа.

– Мама хорошенько его проветрила, чтобы избавиться от запаха нафталина, потом я спрыснула освежителем, так что теперь оно совсем как новенькое.

Я надела платье. Мейбри застегнула молнию и остановила меня, прежде чем я успела посмотреться в зеркало.

– Не забудь туфли. У нас с тобой одинаковый размер, так что, надеюсь, эти подойдут. – Она помогла мне застегнуть серебристые босоножки на шпильках и отошла на несколько шагов, чтобы оглядеть результат своих усилий. – Ты точно не хочешь другое украшение на шею?

Я коснулась цепочки, подарка Битти, и ощутила легкий укол золотой стрелки.

– Точно не хочу.

– Тогда можешь смотреть, – радостно улыбаясь, объявила Мейбри.

Я повернулась и взглянула на себя в зеркало. Впервые примерив платье, я была поражена, а теперь к моему образу добавились прическа, макияж и серебристые босоножки, не говоря уже о золотистом загаре.

– Мейбри, ты просто волшебница.

– Пустяки. С хорошей фактурой всегда приятно работать. – Она зашла мне за спину, любуясь моим отражением. – Беннетт не сможет устоять перед твоей красотой, не сомневайся.

– Беннетт? Он же мне как брат.

– Ага. Скажи еще, что небо розовое.

Снаружи хлопнула дверь автомобиля.

– Надо поторопиться. Мне не терпится увидеть лицо Беннетта.

Я застегнула молнию ее темно-зеленого платья. Завибрировал мобильник. На экране высветился незнакомый номер с кодом «843». Я сбросила звонок и сунула телефон в вечернюю сумочку вместе с помадой Сисси.

– Готова? – спросила Мейбри.

Я вышла из разгромленной спальни и спустилась по лестнице. Джонатан и Беннетт ожидали в холле, беседуя с Сисси и Битти. Завидев нас, пожилые дамы тут же принялись суетиться и поправлять наши наряды. Я приветствовала Джонатана. Он поздоровался, потом подошел к Мейбри и поцеловал ее.

– Привет, Ларкин. – Беннетт взирал на меня, облокотившись на перила, и улыбался, как мальчишка, только что узнавший секрет. Белая рубашка с закатанными рукавами и брюки цвета хаки делали его неотразимым. – Ты разве не собираешься танцевать?

Я улыбнулась, совсем забыв, что не хотела с ним разговаривать. Его глаза всегда были такими зелеными? У него новый одеколон? Или я просто раньше этого не замечала?

– Конечно, собираюсь. У Мейбри в сумке лежат туфли без каблука. Она хочет устроить шикарное появление на публике.

Беннетт оглядел меня с ног до головы. Его взгляд заметно отличался от взгляда Джексона. Он восхищался мной, не претендуя на право собственности.

Впрочем, я никогда ему и не принадлежала. Джексону, кстати, тоже.

– Ты в любом случае произведешь фурор, на шпильках или без. – Голос Беннетта изменился, будто у него в горле застрял комок арахисового масла. – Ты… – Он запнулся. – Ты словно облачена в лунное сияние.

Не знаю, что именно он хотел этим сказать, но его слова прозвучали как восторженный комплимент.

– Спасибо, – смутившись, ответила я.

– Идем? – Беннетт галантно подал мне руку, и я взяла его под локоть. От прикосновения к теплой коже кровь быстрее потекла по жилам. – Остановимся у моего друга на Орандж-стрит. Он разрешил припарковаться у него, чтобы вам с Мейбри не пришлось слишком далеко идти на каблуках.

– Отлично. Еще не хватало тебе тащить меня на закорках.

– Я не против, – еле слышно произнес он, пропуская нас с Мейбри вперед.

Мы попрощались с Сисси и Битти – их глаза непривычно блестели – и загрузились в «Мустанг» Джонатана. Мы с Беннеттом уселись на заднее сиденье. Мейбри заставила Джонатана опустить верх автомобиля, чтобы поберечь наши прически, и включила радио.

– «Оставь для меня последний танец», Майкл Бубле, – определила я.

Мейбри обернулась и хлопнула ладонью о мою ладонь:

– Ты просто класс.

– Это точно, – тихо произнес Беннетт, однако я сделала вид, что не расслышала.

Тридцать один

Сисси съежилась под зонтиком. Завязки пластиковой шапочки-дождевика неприятно натирали шею. Стояла середина октября, но было необычайно тепло. От чрезмерной влажности тщательно уложенные волосы уже через пять минут торчали во все стороны.

Сисси никак не могла уснуть. У нее болело горло, и даже пастилки от кашля не помогали. Кроме того, за последние два года ей так ни разу и не удалось нормально поспать. Она жила с родителями, но все равно просыпалась по ночам – ей чудился детский крик, хотя никакого ребенка рядом не было.

Первые две недели после рождения Айви Сисси провела в Карроуморе. Она спала на кушетке в детской, вскакивая от каждого шороха, кормила малышку, меняла ей подгузники. Когда Айви засыпала, Сисси усаживалась рядом с колыбелью, которую выбрали они с Битти, и клала руку девочке на спинку, чтобы убедиться, что та дышит.

Потом Маргарет наняла няню, и Сисси вернулась в родительский дом, как будто ничего не изменилось. На самом деле изменилось все. Ей больше не нужно бегать от Уилла Харриса: тот наконец сдался и женился на Эмили Перкинс. Судя по свободному платью, в котором Эмили показывалась на воскресных службах, она ждет ребенка.

Как ни странно, никто не замечал, что Сисси превратилась в пустую раковину, заброшенное здание, нетронутое снаружи, но разрушенное изнутри. Она улыбалась, учтиво беседовала с отцовскими прихожанами, составляла красивые букеты, играла с братьями в бейсбол, пела в церковном хоре, но все это происходило будто не с ней. Сисси словно попала на дно океана – все вокруг видится как сквозь матовое стекло, и сколько ни старайся – руки и ноги двигаются мучительно медленно.

Миссис Пернелл иногда интересовалась, как у нее дела, пожимала руку и сочувственно улыбалась. Сисси знала – мама ее любит, просто не привыкла проявлять свою любовь. Может быть, давным-давно, еще до того как мама вышла замуж за папу, она тоже страдала от несчастной любви и теперь пытается утешить дочь.

Сисси чувствовала себя всеми покинутой и забытой. Битти второй год училась в колледже, изучала живопись и педагогику. Она часто приезжала домой и навещала подруг, однако всем было ясно, что на самом деле ей хочется повидать малышку Айви. Дочь Маргарет стала ярким лучиком, озаряющим их жизнь. Битти и Сисси вместе помогли ей явиться на свет и оттого немножко ревновали друг к другу. Девочку нельзя было не любить – солнечный характер, живое воображение и пытливый ум делали ее неотразимой, и поэтому безразличие Маргарет внушало тревогу.

Мама Сисси называла это состояние «грусть-тоска» – лучше и не опишешь. Маргарет говорила, что любит Айви, только не знает, как это выразить. Миссис Пернелл считала – Маргарет чувствует себя опустошенной из-за смерти родителей, однако Сисси была уверена – это не так. Сердце Маргарет переполнено скорбью по Реджи, в нем не осталось места для любви. Страдания либо открывают сердце, либо запечатывают его навеки.

А вот для Сисси маленькая Айви стала спасательным кругом. Возможно, Маргарет тоже в скором времени найдет опору – нечто неизменное и ценное, например, любовь к дочери. Сисси отказывалась даже думать о том, что Маргарет попытается найти утешение у Бойда. От этой мысли она не спала по ночам, изнемогая от горя и жалости к себе.

Сисси остановилась у дверей клиники и сложила зонтик. Несмотря на свинцовые тучи, дождь прекратился. Она сняла шапочку-дождевик, аккуратно свернула ее и убрала в сумочку, тайком взбила прическу, чтобы волосы не казались слишком прилизанными, и вошла внутрь.

После свадьбы Бойда и Маргарет Сисси ездила к доктору в Меррелс Инлет[34], лишь бы не встречаться с Бойдом. Но сегодня ее отец забрал автомобиль, чтобы навестить прихожанина, жившего за городом, а Сисси не могла откладывать визит к врачу: слишком уж болели горло и голова.

Клиника доктора Гриффита совсем не изменилась: те же темные деревянные панели, те же ковры, та же стойка администратора в углу, тот же диплом на стене. Нет, дипломов теперь два – на одном из них имя Бойда. Сисси постаралась туда не смотреть.

– Чем могу вам помочь? – с улыбкой спросила незнакомая медсестра за стойкой.

– Мне назначено к доктору Гриффиту, – ответила Сисси, превозмогая боль в горле.

– К сожалению, он уехал на срочный вызов. Зато доктор Мэдсен на месте и сможет вас принять.

Сисси попыталась придумать какую-нибудь отговорку, чтобы поскорее уйти, но тут дверь кабинета отворилась. В приемной показался Бойд.

– Сессали, – неподдельно удивился он. – Я не знал, что тебе назначено.

– Нет, не назначено. То есть я записывалась на прием, к доктору Гриффиту.

– Доктор Гриффит уехал, но до следующего пациента еще полчаса, – вмешалась медсестра, – так что вы можете осмотреть мисс Пернелл.

– У меня просто першит в горле и болит голова. Наверное, из-за погоды. Я лучше пойду. – В глубине души Сисси надеялась, что Бойд отпустит ее.

– Ни в коем случае, – сказал тот как ни в чем не бывало. – Пойдем в кабинет и посмотрим на твое горло. Головная боль, скорее всего, из-за давления – надвигается ураган «Хейзел». Он уже разрушил половину Гаити. Обещают, что до нас он не дойдет, но последствия мы точно почувствуем. – Он взглянул на часы. – Сегодня я закрываю клинику пораньше. На время шторма меня направляют на дежурство в больницу, а Маргарет и Айви уедут в Огасту к моей тете. – Он задумчиво взглянул на Сисси. – Может быть, поедешь с ними? Айви будет счастлива, да и Маргарет обрадуется.

Странно вот так беседовать с Бойдом о его жене и ребенке. Сисси до сих пор не могла забыть его объятия. У нее кружилась голова просто от того, что он рядом.

– Нет, спасибо. – Ее голос дрогнул. К счастью, это можно списать на больное горло. – Не думаю, что из-за шторма стоит бежать из города.

Бойд кивнул:

– Пойдем, я осмотрю тебя.

– Вам понадобится моя помощь? – уточнила медсестра.

– Нет, мы с мисс Пернелл старые друзья.

Медсестра удивленно пожала плечами и продолжила разбирать документы.

Сисси прошла вслед за Бойдом во внутреннюю часть клиники. Вместо процедурного кабинета он привел ее в кабинет доктора Гриффита. Она села на тот самый стул, на котором сидела в раннем детстве, когда старый доктор поставил ей диагноз «ветрянка» и дал леденец. Бойд закрыл дверь и сел, но не за стол, а рядом.

Сисси решила, что Бойд собирается взять ее за руку, и испытала облегчение и в то же время разочарование, когда он этого не сделал. Во всем, что касалось Бойда, разум и сердце давали ей противоречивые советы.

– Как ты? – ласково спросил он. – Мы так давно не разговаривали наедине…

Сисси промолчала.

– Я скучаю. Как твои дела?

– Хорошо, – солгала Сисси, стараясь не замечать прядь, упавшую ему на лоб.

Бойд смотрел ей в глаза. Его не одурачить.

– У тебя усталый вид. Ты хорошо спишь?

– Не очень.

– Это плохо, – тихо сказал он. – Если расскажешь почему, возможно, я смогу помочь.

– Ты ничем не можешь мне помочь, Бойд. Мне никто не поможет.

– Позволь хотя бы попытаться, – с отчаянием произнес он. – Знаю, ты страдаешь из-за меня. Пожалуйста, разреши помочь.

Сисси готова была наброситься на него с кулаками, чтобы он почувствовал хоть малую толику боли, которую она испытывает ежедневно.

– По ночам мне чудится детский плач. А еще я все время вижу один и тот же кошмар и потом не могу уснуть.

Взгляд Бойда оставался спокойным, только губы дрогнули.

– Что тебе снится?

– Ты и Маргарет. – Сисси закрыла глаза, вспоминая. – Мы в Карроуморе, в белой гостиной. Всюду стоят свечи – на столе, на каминной полке, на подоконниках, на полу, и из-за них мы не можем подойти друг к другу. А потом я понимаю – это не свечи, а пожар. Жара становится невыносимой, кожа покрывается волдырями, я не могу дышать. Где-то плачет ребенок. И тут я просыпаюсь.

Бойд посмотрел на нее долгим взглядом:

– Не знаю, что сказать. Наверное, тебе нужен доктор другого рода, который сможет разобраться, что означает этот сон.

– Не нужен мне другой доктор, – воскликнула Сисси, уже не скрывая гнева. – Я знаю, что мне поможет, но никогда не смогу этого получить. Ни один доктор меня не вылечит.

На лице Бойда отразилось смятение. Сисси чуть полегчало: ее слова достигли цели.

Положа руку на сердце не один Бойд виноват в том, что произошло. Все трое добровольно пустили свою жизнь под откос: Маргарет была машинистом, Бойд и Сисси – пассажирами, и теперь они вместе погребены под обломками. Однако Сисси не могла сердиться на подругу, ведь Маргарет тоже страдает. Ей представился второй шанс, а она не в силах радоваться дочурке и наслаждаться жизнью.

– Я тоже плохо сплю, – откашлявшись, произнес Бойд. – Беру себе ночные дежурства, потому что все равно не усну. – Он глубоко вздохнул. – Хочу, чтобы ты знала: мы с Маргарет спим в разных комнатах.

Сисси покачала головой:

– Пожалуйста, больше ничего не говори. Ваши отношения с Маргарет меня не касаются.

– Неужели?

Слезы обожгли ей глаза.

– Разумеется, как же иначе? Маргарет – твоя жена, а я ее подруга. Ты не мог бы дать что-нибудь от горла и от головы? Мне очень плохо.

– Конечно. – Бойд наклонился ближе. – Думаю, твои боли – от недосыпа. Если хочешь, я выпишу тебе снотворное. Выспишься как следует, а утром будешь чувствовать себя гораздо лучше.

Сисси была уверена, что лекарства ей не помогут, но все равно кивнула.

– Хорошо. Я попробую.

Бойд сел за стол, достал бланк для рецептов и принялся писать.

– Нужно строго соблюдать дозировку. Прими одну таблетку и подожди полчаса. Если не подействует, прими вторую, но не больше. Это сильное лекарство. Если принять слишком много, будет плохо, ясно?

– Да. – Сисси попыталась улыбнуться, однако на улыбку не было сил.

Бойд снова сел рядом с ней и отдал рецепт.

– А теперь посмотрим на твое горло. – Он достал из кармана инструмент и попросил Сисси открыть рот.

Она представила, что перед ней доктор Гриффит, чтобы близость Бойда и прикосновение его пальцев не поколебали решимость, поддерживавшую ее в течение двух лет. Как только Бойд закончил осмотр, Сисси резко отстранилась.

– Горло очень красное, видимо, из-за простуды. Принимай пастилки от кашля, а если не помогут – две таблетки аспирина.

Сисси встала. Ей хотелось поскорее уйти и вернуться к жестокой действительности, в которой она отчаянно пыталась выжить без Бойда.

– Спасибо, что принял меня вне очереди.

Бойд тоже встал и сделал к ней шаг. На Сисси пахнуло лосьоном после бритья. Ей мучительно захотелось обнять его, уткнуться лицом ему в шею, спросить, помнит ли он их поцелуй.

– На тебе та же помада, что и в день нашей встречи, – тихо произнес он.

Это единственное, что осталось от прежней Сисси, которая мчалась в кабриолете, распустив волосы, и носила раздельный купальник.

– Правда? Я и не помню, – не моргнув глазом ответила она.

– Очень жаль. А я помню. – Бойд сокрушенно покачал головой.

Сисси невольно потянулась пальцами к его щеке.

Раздался стук в дверь.

– Извините, что беспокою, доктор. Звонила ваша жена. – Медсестра бросила быстрый взгляд на Сисси. – Миссис Мэдсен просила передать, что уезжает с Айви в Огасту. Она закрыла дом и отпустила няню и горничных, так что можете не заезжать домой и сразу отправляться в больницу. Я подумала, вам стоит знать, если вдруг захотите повидать ее перед отъездом.

– Спасибо. Позвоню ей из больницы.

– Если это все, доктор, тогда я тоже пойду домой. Закрою ставни и уберу цветочные горшки. Моя сестра говорит, Национальная метеорологическая служба обещает, что ураган к нам не придет, но лучше подстраховаться. – Она снова взглянула на Сисси. – Или я вам еще нужна?

– Нет, спасибо. Я отпущу миссис Пернелл и закрою клинику. Если что, следующие двое суток я в больнице. Может, пробуду там и дольше из-за бури. Отправляйте всех моих пациентов туда.

Медсестра кивнула и вышла, оставив дверь открытой. Бойд попытался дозвониться до Маргарет, но та не взяла трубку.

– Я хотел бы, чтобы ты поехала вместе с ними. Маргарет может потребоваться твоя помощь.

– Боишься оставлять ее с Айви? – тревожно спросила Сисси.

– Маргарет любит малышку и никогда не подвергнет ее опасности. Просто она все время тоскует, и это сказывается на ее поступках. – Бойд пожал плечами. – Мне было бы спокойнее, если бы ты присмотрела за ними.

Сисси тайком облегченно вздохнула. Ей совершенно не улыбалось проводить время с Маргарет. Разве что ради Айви: девочка – единственный солнечный лучик, освещающий ее безрадостную жизнь.

– Поздно, она уже уехала. К тому же я не хочу никого заразить, особенно ребенка. – Сисси вымученно улыбнулась. – Битти сегодня собиралась приехать. Она расстроится, когда обнаружит, что мы с Маргарет ее бросили.

Сисси повернулась и направилась к выходу, изо всех сил стараясь держать себя в руках и не смотреть на Бойда. Одного взгляда хватит, чтобы бурлящие эмоции вырвались наружу.

Медсестра уже ушла. Письменный стол был пуст, пишущая машинка накрыта чехлом. Сисси подошла к входной двери и собралась выйти на улицу, но слова Бойда заставили ее замереть на месте.

– Маргарет думает, мы встречаемся.

– И что ты ей сказал?

– Правду. Я никогда не опорочу ни ее имя, ни твое. – Бойд помолчал. Сисси чувствовала его теплое дыхание на затылке. – Но я бы солгал, если бы сказал, что не люблю тебя. Я пытался забыть о любви, но не могу.

Сисси не шевельнулась. Если обернусь, все пропало.

– До свидания, Бойд. Береги себя.

Она повернула ручку и вышла на улицу. Сильный порыв ветра захлопнул за ней дверь. Капли дождя обожгли лоб и щеки. Сисси вспомнила, что забыла зонтик, однако не стала возвращаться, надела дождевик и пошла куда глаза глядят.

Выбившись из сил, она остановилась и подняла лицо к небу, закрытому тяжелыми серыми тучами. В ее сердце бушевала буря, по силе сравнимая с ураганом, свирепствующим над Атлантикой.

Тридцать два

Я вышла из кондиционируемой машины и как будто получила по лицу мокрым полотенцем. Уже семь часов вечера, а на улице все еще жарко, воздух прямо-таки сочится влагой. Тяжелые тучи закрывают звезды и прижимают к земле туман.

Мы направились в сторону Кинг-стрит – ради фестиваля все движение по ней перекрыли и установили большой навес. Я взяла Мейбри под руку, и Беннетту ничего не оставалось как идти рядом с Джонатаном.

Ты словно облачена в лунное сияние. От его слов и взгляда я разволновалась точно школьница. Это же Беннетт, он вообще не должен говорить мне подобные вещи. Такое ощущение, будто идет второй тайм футбольного матча, и тут выясняется, что правила изменились.

– О прическе не тревожься, – прервала мои размышления Мейбри. – Я вылила тебе на голову целый баллон лака для волос. Танцуй сколько хочешь, ни один волосок не шелохнется.

– Точно? А то у меня такое чувство, будто я плыву. – Я прижала ладонь к виску.

– Не волнуйся. – Мейбри сняла с запястья резинку для волос и протянула мне. – Всегда есть план «Б».

Я рассмеялась.

– Так когда мы должны переодеться в танцевальные туфли?

– Сначала – шикарное появление на публике, помнишь?

– Ты действительно считаешь, что это имеет значение? – с усмешкой поинтересовался Джонатан. – Мы там будем самыми молодыми. Можешь заявиться хоть босиком, хоть в мешке из-под картошки – все равно без очков никто не разглядит.

– Думай, что говоришь. – Мейбри шутливо толкнула мужа в бок. – Если праздник организовывает Ротари-клуб, а сборы идут в фонд борьбы с болезнью Альцгеймера, это не означает, что вечеринка исключительно для тех, кому за тридцать. Кроме того, микрохирургия глаза творит чудеса – говорят, после удаления катаракты возвращается стопроцентное зрение. Так что не вызывай никого на дуэль.

– Ты уже бывала здесь? – спросила я.

Фестиваль шэга – относительно новое мероприятие, по крайней мере, для меня. Раньше его не проводили, иначе я ходила бы сюда каждый год и танцевала до потери сознания, ведь танцы – моя страсть, и Сисси всегда меня в этом поддерживала. Я танцевала бы с каждым, кто пригласит, или сама с собой, щеголяла позорными нарядами и ужасным макияжем, и мне даже в голову бы не приходило, что я выставляю себя на посмешище.

– Да, пару раз, – ответила Мейбри. – Это пятый фестиваль шэга, и с каждым годом он становится все больше. Мама с папой тоже ходили с нами, но на этот раз они – почетные бебиситтеры. – Она взяла Джонатана под руку. – Все-таки жить рядом с родителями не так уж плохо.

Мейбри и Джонатан пошли вместе, а Беннетт поравнялся со мной.

– Эй, Ларкин, – окликнула меня Мейбри. – Твоя коллега нашла фотографии, которые отправила Айви?

– Нет. – Я вспомнила получасовой разговор с Джозефиной. Она в мельчайших подробностях описала мне свое последнее свидание, а также сон, который видела в ночь перед ним – тот же парень, но с другим лицом, окатил ее водой с ног до головы. – Она проверила почту, но там только счета и реклама.

– Что вы ищете? – поинтересовался Беннетт.

Он впервые обратился ко мне с тех пор, как мы вышли из дома.

– В день исчезновения мама написала мне электронное письмо. Она так его и не отправила, папа нашел черновик у нее в ноутбуке. Там упоминались какие-то старые фотографии, которые она хотела мне показать.

– Ты так их и не нашла?

– Нет. Поэтому я решила, что она отправила мне их по почте, прежде чем… с ней случилось несчастье. Видимо, я ошиблась. А что за группа сегодня играет? – спросила я, чтобы сменить тему.

– «Банда из страны Оз». Реально крутые ребята, – ответила Мейбри. – Похоже, им известны все мелодии в ритме «четыре четверти». Не удивлюсь, если они даже тебя переплюнут.

– Это мы еще посмотрим! – воскликнула я, принимая вызов.

Играла музыка, настолько заводная, что многие посетители, стоящие в очереди перед лотками с закусками, невольно пританцовывали.

Мейбри, Джонатан и Беннетт выжидательно уставились на меня.

– «Что за дурак, думаешь ты обо мне».

Они по-прежнему не сводили с меня глаз.

– Изначально эту песню исполняла группа «Тэмс».

На сцене выступали музыканты в одинаковых кремовых рубашках и черных брюках. Под навесом были закреплены большие бумажные фонарики, словно маленькие луны на фоне ночного неба.

Беннетт показал наши билеты улыбчивой седовласой даме в капри и оригинальных очках в красной оправе.

– Приятного времяпрепровождения.

– Спасибо, мэм, – ответил Беннетт.

По его голосу было ясно – он решительно намерен оторваться по полной.

– Сначала перекусим или сразу пойдем танцевать? – поинтересовалась Мейбри.

– Дай-ка мои туфли. – Мне не терпелось выйти на танцпол, выложенный красной плиткой.

Мы быстро переобулись, и я уже направилась к сцене, однако Беннетт удержал меня.

– Ты куда собралась? – Он выглядел удивленным и даже немножко расстроенным.

– Хочу потанцевать.

– С партнером обычно веселее, – сказал он, протягивая руку.

Я охотно приняла ее, втайне ожидая почувствовать ту же искру, что промелькнула между нами дома. Ты словно облачена в лунное сияние.

– От старых привычек не так просто избавиться, – пробормотала я, пытаясь скрыть смущение.

Мейбри пристроила пакет с туфлями под складным креслом, и мы все вместе вышли на танцпол. Зазвучали вступительные аккорды хита «Мужчина на шестьдесят минут»[35].

Мы с Беннеттом встали друг напротив друга и взялись за руки. Расслабься. Пусть работают только ноги. Не двигай плечами. Конечно, я помнила правила, просто мне нужно было чем-то занять себя, чтобы не отвлекаться на прикосновение пальцев Беннетта. Мы сто раз танцевали, но сейчас все по-другому. Как будто звезды, скрытые за облаками, сложились в новое созвездие и теперь сияют не там, где я привыкла их видеть.

Беннетт шагнул вперед. Я повторила его движение.

– Раз и два, три и четыре, пять-шесть, – произнесла я, стараясь попадать в такт музыке.

– Все равно что кататься на велосипеде, помнишь? Считать вслух не обязательно. – В глазах Беннетта плескался смех. – Между прочим, я знаю хороший способ заставить тебя замолчать.

Его взгляд остановился на моих губах, и я споткнулась. Беннетт не сбился с шага; он продолжал танцевать, и через пару тактов мне удалось подстроиться.

– Прости, – сказал он. – Давай сделаем вид, будто мы на школьной дискотеке, если тебе так проще. Только, ради бога, не высматривай Джексона Портера, как раньше.

Надо же, я и забыла о Джексоне. Теперь, после слов Беннетта, я не решалась смотреть по сторонам – отчасти чтобы не подтверждать его правоту, отчасти опасаясь, что Джексон не придет. Мои юношеские годы были отравлены горьким привкусом разочарования, поэтому я с легкостью начала новую жизнь, где ни от кого ничего не жду и от меня ничего не ждут. Писать рекламные тексты менее рискованно, чем замахиваться на роман, а жить в одиночестве легче, чем выяснять отношения и терять друзей.

– Конечно, – ответила я. – Притворимся, будто нам пятнадцать лет. Я куплю хот-дог, размажу кетчуп по платью и обнаружу это только дома, а ты можешь закатать брюки выше колена, потому что слишком быстро растешь, и мама не успевает покупать тебе одежду по размеру.

Беннетт от души рассмеялся, не сбиваясь с ритма. Мы действительно почувствовали себя тинейджерами – те же самые закадычные друзья, обожающие танцевать и знающие друг друга как облупленных. Все по-прежнему – только от каждого прикосновения нас словно бьет током.

Наконец мы проголодались и взяли себе по пиву и хот-догу (мой – без соусов и добавок). Я два раза танцевала с Джонатаном – оказалось, он почти такой же хороший танцор, как и Беннетт. Предсказание Мейбри сбылось: меня пригласили еще несколько кавалеров. Несмотря на то что все были убелены сединами и двигались чуть более скованно, чем молодежь, танцевали они отменно, и я отлично провела время.

Уже почти совсем стемнело, когда вдруг у меня за спиной раздался знакомый голос:

– Вы позволите?

Еще не успев обернуться, я почувствовала аромат одеколона. Джексон Портер, футбольная звезда школьной команды, в которого я много лет была безнадежно влюблена. Слова Мейбри, что он напыщенный урод, а я смотрю на него сквозь розовые очки, вылетели у меня из головы. От одного взгляда на его широкие плечи и твердый подбородок я забыла обо всем.

Джексон с привычной самоуверенностью кивнул Беннетту, не ожидая от него возражений. Однако, вместо того чтобы выпустить мою руку, Беннетт сжал ее крепче.

– Ты действительно этого хочешь, Ларкин? – спросил он, подчеркнуто не обращая внимания на Джексона.

Меня охватили сомнения. Я хорошо помнила, чего хочет Ларкин-школьница, но так до сих пор и не разобралась, чего хочет взрослая Ларкин.

– Да ладно тебе, чувак, мы же друзья, – вмешался Джексон.

– Разве? – спросил Беннетт, по-прежнему держа меня за руку.

Я высвободилась, не сводя с него глаз.

– Как-то жарко стало. Полагаю, свежий воздух и холодное пиво – то, что нужно. – Я повернулась к Джексону: – Что думаешь?

Он улыбнулся своей фирменной улыбкой, и мое сердце затрепетало от восторга.

– Совершенно согласен. – Джексон обнял меня за талию и повел к выходу. – Увидимся, Беннетт. Не волнуйся, она в надежных руках.

Я не стала оборачиваться, но все равно чувствовала, как Беннетт смотрит нам вслед.

Мне очень хотелось пить, и я залпом опрокинула стакан с пивом. Не успела я и глазом моргнуть, как Джексон вручил мне второй. Присесть было негде, поэтому мы медленно побрели по улице.

– Ну, как тебе дома? – спросил он.

– Если не считать того, что мама в больнице, все хорошо. Рада была повидаться с семьей и друзьями. – Я рассмеялась. – Даже влажность меня не пугает. Вот, подержи-ка минутку. – Я отдала ему стакан, сняла с запястья резинку и стянула волосы в хвост, стараясь не замечать, как Джексон смотрит на мою грудь. Я поспешно забрала у него стакан.

– В этом платье ты прямо секс-бомба.

Я чуть не поперхнулась:

– Что, прости?

– Извини… собирался сделать комплимент, но, видимо, неправильно выразился. Я хотел сказать, ты потрясающе выглядишь. Тебе есть чем гордиться.

Я думала, он имеет в виду мой переезд в Нью-Йорк и новую жизнь с чистого листа.

– Ты здорово похудела… просто отпад. Я полдня-то не могу протянуть без еды. Не представляю, как тебе удалось столько голодать.

Я глотнула пива. В голове слегка шумело. Он что, хочет меня оскорбить?

– Вовсе я не голодала. Просто перешла на правильное питание и начала заниматься спортом. Мой психотерапевт называет это «заботиться о себе».

– Ну, как бы то ни было, прими мои поздравления. Отличный результат. – Джексон поднял бокал, и мы чокнулись, умудрившись не пролить ни капли.

– Э-э… да, спасибо.

«Я всегда считал тебя красавицей», – вспомнились мне слова Беннетта. Надо поблагодарить его за поддержку. Не сомневаюсь, он говорил искренне.

На плечо упала большая холодная капля. По асфальту застучал дождь. Я оглянулась на танцпол, прикидывая, успеем ли мы добежать до навеса, прежде чем хлынет.

– Моя машина за углом, – сообщил Джексон, будто прочитав мои мысли.

Он взял меня за руку, и мы побежали. Как раз вовремя: раскатисто грянул гром, облака разверзлись, и на землю обрушился ливень. Забравшись в машину, мы взглянули друг на друга и расхохотались: оба мокрые до нитки.

– Надеюсь, дождь скоро кончится, – сказала я, вглядываясь в туманную мглу. – Хочу еще потанцевать.

Джексон заправил мокрую прядь волос мне за ухо.

– Думаю, нам будет чем заняться, пока ждем. – Его ладонь легла мне на затылок.

Да, целоваться он умеет. Я столько об этом мечтала, но, как ни странно, не почувствовала искры. Ни блаженного трепета, ни бабочек в животе, ничего подобного. Ощущения обострились: прикосновение его губ, вкус пива, барабанная дробь дождевых капель – все чувствовалось особенно ярко и четко. Я открыла глаза. Память, словно мощный прожектор, высветила правду: Джексон впервые поцеловал меня, хотя прикасался ко мне не в первый раз.

В машине витал незнакомый аромат женских духов. Я вспомнила, что Джексон опоздал на танцы, и резко отстранилась.

– Ты чего? – удивленно спросил он.

Не успела я ответить, как Джексон снова принялся целовать меня. Он шарил рукой по моему телу, пока не нащупал грудь.

– Пожалуйста, не надо, – попросила я.

Мой голос дрожал. Иллюзии разбились о реальность, и мне стало дурно.

– Да ладно, ты же не всерьез, – усмехнулся он.

В свете фонаря блеснули белые зубы, придав его лицу хищное выражение.

– Всерьез. – Внезапно мне стало ясно: все, что Мейбри говорила о Джексоне, – чистая правда.

В памяти всплыли непрошеные воспоминания. В день перед выпускными экзаменами Джексон пригласил меня на лодку его отца. «Только ты и я, – сказал он. – Хочу познакомиться с тобой поближе». Он повел меня в каюту с двуспальной кроватью и смятыми простынями, и я пошла, потому что была влюблена.

Я уперлась руками ему в грудь и отодвинула от себя.

– Тогда, на лодке… ты сказал, это было нечто особенное. Ты каждой девушке так говоришь?

Его улыбка увяла – то ли от стыда, то ли он решил соблюсти приличия.

– Ну, пожалуй, не каждой. Но если я так говорю, то действительно хочу, чтобы девушка почувствовала себя особенной.

Перед глазами заплясали цветные пятна – то ли от гнева, то ли от недостатка воздуха. Джексон принял мое молчание за знак согласия, поэтому снова наклонился ко мне, шаря по спине в поисках молнии.

– Прекрати! – крикнула я, уперлась одной рукой ему в плечо, а второй попыталась найти дверную ручку.

– Да ладно, раньше ты не была такой недотрогой. – Джексон наконец расстегнул молнию и крепче прижал меня к себе.

Какая же я идиотка!

– Хватит! – заорала я и стукнула кулаками куда придется. Хотелось крикнуть, но слова застряли у меня в горле.

Водительская дверь распахнулась. Кто-то вытащил Джексона наружу.

Моя дверь тоже открылась, и я едва не разрыдалась от облегчения, узнав Мейбри. Она помогла мне выбраться и застегнула молнию.

– С тобой все в порядке?

Я кивнула, и тут мое внимание привлекли звуки борьбы.

– Ты совсем охренел? – заорал Беннетт, тряхнув Джексона за ворот рубашки, так что голова у того мотнулась из стороны в сторону.

Джексон схватил Беннетта за грудки и вырвался.

– Не твое дело. Не видишь, я с девушкой.

Беннетт ткнул его пальцем в грудь:

– Это не просто какая-то девушка, а Ларкин.

Джексон снова хищно оскалился:

– Думаешь, я не в курсе? Уж поверь, я знаю ее лучше, чем ты.

– Ты что имеешь в виду? – предостерегающе прорычал Беннетт.

– Молчи, Джексон, – вмешалась Мейбри. – Садись в машину и вали отсюда.

– Ты что имеешь в виду? – повторил Беннетт и еще раз встряхнул Джексона.

Оба одного роста, но Беннетт – гибкий и мускулистый, а Джексон сложен как бульдог. Если подерутся, это плохо кончится для обоих.

– Да ладно, Беннетт, разве ты не делал ставки в выпускном классе? Все ребята из команды ставили. Я заработал кучу денег. Правда, пришлось попотеть: Ларкин тогда выглядела совсем не так круто, как сейчас, но я закрыл глаза и справился с делом. – Он кивнул в мою сторону. – Я решил, она задолжала мне второй раунд.

– Хватит! – процедила Мейбри.

– Да-да, это правда, Мейбри, – с наигранным удивлением заявил Джексон. – Ты заставила меня вернуть парням деньги, заработанные честным трудом, а потом отдала мне все, что тебе заплатили за возню с малышней, и даже сходила со мной на свидание, только бы я никому не рассказывал, что лишил Ларкин девственности на спор. Кстати, за тобой тоже должок. Мне тогда не удалось пробраться дальше лифчика.

Я невольно отступила. Капли дождя вонзались в крышу машины, словно пули.

– Это правда? – спросил Беннетт, в упор глядя на меня. – Джексон говорит правду?

Я покачала головой. На спор? Нет, неправда. Быть того не может. Но потом взглянула на Мейбри и поняла: еще как может. Она пыталась меня защитить, а в результате получила сотрясение мозга.

– Скажи ему, Ларкин, – встрял Джексон. Он по-прежнему улыбался, наслаждаясь произведенным эффектом. – Давай, расскажи, как умоляла меня, как признавалась мне в любви. Тебе ведь хотелось, чтобы я стал у тебя первым.

Беннетт замахнулся. Мейбри остановила его.

– Убирайся! – заорала она на Джексона. – Проваливай, пока не получил!

Джексон даже не взглянул на меня. Он молча сел в машину и уехал, только покрышки взвизгнули по асфальту.

Дождь перешел в мелкую изморось. В воздухе повис влажный туман.

– Так вот из-за чего вы поссорились тогда, на лодке! – воскликнул Беннетт. До него только что дошло.

Я закрыла глаза и вспомнила худший день в моей жизни.

– Ты правда думаешь, я бы стал спать с ней? – громко сказал Джексон. – Нет, серьезно? Да я позвал ее на лодку лишь потому, что Мейбри и Беннетт попросили. Она ж ботаник, да еще жирная, как кит. Если бы Ларкин хоть чуть-чуть смахивала на Мейбри, я бы, может, и заинтересовался.

Джексон не видел, что я стою на причале рядом с лодкой. У меня с собой был мини-холодильник с фирменными лимонными квадратиками и фруктовым льдом – гостинец от Сисси. Ящик тяжелый, ручка неудобная. Пальцы совсем онемели. Беннетт выгружал складные шезлонги из машины. Почти все ребята уже взошли на борт, в том числе Мейбри в открытом розовом купальнике, выгодно подчеркивающем загар. Она положила изящную руку Джексону на плечо, чтобы привлечь его внимание. И тут он заметил меня.

Я была в плену глупых подростковых фантазий, поэтому рассердилась не на Джексона, а на Мейбри. За руку на его плече, за стройность и красоту, за то, что я надеялась быть похожей на нее, пока Джексон не сорвал с меня розовые очки, открыв неприглядную правду. Мейбри все знала, но позволяла мне тешить себя иллюзиями. Беннетт тоже виноват – он с ними заодно. Наверняка они с Мейбри и Джексоном за глаза смеялись надо мной.

– Хватит, Джексон, – сказала Мейбри.

Эти слова стали последней каплей. Не помня себя от обиды, гнева и унижения, я подняла мини-холодильник и что было сил швырнула в лучшую подругу. Она перевалилась через борт, стукнулась головой о причал и упала в воду.

Джексон и все остальные застыли от изумления. Беннетт был слишком далеко. Поэтому я сиганула с причала и вытащила Мейбри из воды. Но я никогда не считала, что спасла ей жизнь, ведь она упала в реку именно из-за меня.

– Так это правда? – снова спросил Беннетт. Мокрые волосы прилипли ко лбу, делая его похожим на мальчишку.

Я взглянула ему в глаза, не пряча стыд и злость на саму себя. Это я во всем виновата – тогда и сейчас. Чего тут скрывать – я, наивная дурочка, много лет слышала только то, что хотела слышать. Как ни унизительно, но придется признать – я ни на йоту не изменилась.

– Да, это правда.

Вдали играла музыка. Мимо прошуршала машина. В соседнем дворе залаяла собака. Не говоря ни слова, Беннетт развернулся и пошел прочь.

Тридцать три

В четверг Сисси проснулась от голоса диктора. Легкий ветерок развеивал утреннюю дымку. Сисси накинула халат и вышла в гостиную. Миссис Пернелл стояла перед телевизором, вытирая руки о фартук. Из кухни доносились ароматы кофе и жареного бекона.

– Доброе утро, Сессали, – сказала мама, не отрываясь от экрана. – Национальная метеослужба объявила штормовое предупреждение. «Хейзел» повернул на северо-запад и направляется к берегу. Говорят, к утру доберется до нас. – Она снова вытерла руки о фартук: явный признак волнения. – Мальчики сегодня в школу не пойдут. Пусть лучше помогут мне подготовить дом.

– Папа сказал, что нам делать?

– Он с утра уехал в церковь, но машину не взял. Съездим в магазин за продуктами. Я позвонила туда, спросила, не могут ли они доставить покупки на дом, но у них целая очередь заказов. У твоего отца сильно разболелась голова – похоже, и вправду идет буря.

Сисси потерла висок – у нее тоже началась мигрень. По совету Бойда она приняла две таблетки аспирина и благодаря этому немного поспала, однако к снотворному даже не прикоснулась. У нее из головы не выходило предостережение Бойда: не следует превышать дозировку. Ей необходимо не просто поспать, а по-настоящему забыться. Едва взглянув на белые пилюли, Сисси испугалась, что примет больше, чем следует, поспешно закрыла флакончик и спрятала его на дно сумки.

– Ступай наверх и одевайся, – велела ей мать. – Я разбужу мальчиков и займемся приготовлениями.

Сисси вернулась в комнату. Если закрыть ставни, будет темно; от этого мигрень и уныние лишь усилятся.

Они с Ллойдом закрепляли ставни, когда к дому подъехала машина. Сисси не сразу поняла, что за рулем Битти. Подругу теперь не узнать: рыжие волосы подстрижены почти так же коротко, как у Ллойда, наряд необычный – джинсовые капри и теннисные туфли, а яркий шарфик добавляет парижского шика. Невзирая на влажность, в руке у Битти дымилась неизменная сигарета.

Сисси оглянулась – не смотрит ли мама. Та, разумеется, неодобрительно подожмет губы и испортит радость встречи. К счастью, миссис Пернелл поблизости не оказалось.

– Битти!

Как и следовало ожидать, Битти бросилась ей навстречу, не выпуская из зубов сигарету. Они обнялись.

– Я и не думала, что ты приедешь, – удивилась Сисси. – У нас тут ураган, разве ты не знала?

Битти затянулась.

– Не первый и не последний. Кроме того, родителям будет спокойнее, если я останусь с ними.

– Как хорошо, что ты здесь! Я соскучилась. – Сисси коснулась волос подруги. – Мне нравится твоя стрижка.

– Не ври, – засмеялась Битти. – Но все равно спасибо. Привет, Ллойд, – обратилась она к веснушчатому пареньку, приколачивающему ставни. – Хочешь «Тутси-ролл»?

– Спасибо, с удовольствием. – Битти бросила Ллойду батончик, и мальчик поймал его на лету.

– Я дам тебе еще один, если пойдешь в дом и поможешь маме. Нам с твоей сестрой нужно поболтать.

Ллойда не пришлось просить дважды – только дверь хлопнула. Сисси подала подруге папину пепельницу и уселась на качели. Битти плюхнулась рядом. Качели подпрыгнули, так что обе чуть не свалились.

– Ты давно видела Маргарет? – поинтересовалась Битти, стряхивая пепел. – Я уже три дня пытаюсь до нее дозвониться, но она так и не перезвонила. А вчера вообще никто не подошел к телефону. Я начинаю волноваться.

Сисси ответила не сразу. Ей с каждым днем становилось все труднее сочувствовать Маргарет. Если сравнивать удачи и провалы, Маргарет далеко впереди по обоим показателям. Неужели так сложно хоть раз в жизни признать, что Сисси тоже понесла тяжелую утрату?

– Маргарет несчастна. Я навещаю ее почти каждый день, но, если честно, только ради Айви. Просто чудо, что малышка такая веселая и счастливая. Бойд души в ней не чает, но он все время на работе. Я тоже ее балую, но на самом деле мы просто пытаемся компенсировать поведение Маргарет. Она обращается с ребенком, как с домашней зверюшкой: гладит, держит на коленях, когда хочет, но в остальное время просто не замечает. Я стараюсь любить Айви за двоих.

Оттолкнувшись ногой, Сисси качнула качели.

– Вчера я видела Бойда. Он отправил Маргарет и Айви к родственникам в Огасту, пока буря не утихнет. Наверное, поэтому ты до нее не дозвонилась. – Она сложила руки на коленях и добавила: – Маргарет считает, мы с Бойдом встречаемся.

– Поделом ей, если бы так. Только ты не такая. Маргарет следовало бы знать, с кем имеет дело.

– Да знает она, просто ищет оправдание, почему ее жизнь складывается не так, как ей хочется.

– А ты чем оправдываешь свое бездеятельное существование?

Сисси возмущенно взглянула на подругу:

– Что ты хочешь этим сказать? У меня полно дел: я занимаюсь цветами, пою в церкви, помогаю маме… она говорит, что не справилась бы без моей помощи.

– Очень содержательно, – закатила глаза Битти. – А что ты делаешь для себя?

Сисси задумалась:

– Забочусь об Айви. Она – моя жизнь, мой свет в окошке.

– Надеюсь, ты не всерьез. Я тоже ее люблю, но девочке нужно научиться самостоятельности. А то вон что стало с Маргарет.

– Я даю ей возможность быть самостоятельной, но не могу не баловать, – призналась Сисси. – Только ради нее и живу.

Битти ободряюще пожала ей руку. Девушки без слов понимали друг друга.

Дверь распахнулась. На крыльцо выбежал Ллойд.

– Мама спрашивает, останется ли Битти на ужин. Папа задержится в церкви допоздна, чтобы укрыть от бури всех желающих, так что у нас за столом есть свободное место.

– Пожалуйста, поблагодари маму, – улыбнулась Битти, – но меня ждут дома.

– Мама просила передать, по радио объявили, что к утру ураган дойдет до берега.

– Сказали, куда конкретно?

Ллойд наморщил лоб:

– Вроде бы к северу, в район Миртл-Бич.

– Спасибо. – Битти бросила ему еще один «Тутси-ролл». Мальчик поймал его и скрылся в доме. – Пожалуй, мне пора, – обратилась она к Сисси. – Боишься?

– Наверное, следовало бы. Я всегда боялась урагана, но после того, что произошло за эти два года, меня уже ничем не напугаешь.

Битти встала, с тревогой глядя на подругу:

– Жаль, что все так вышло. Если бы я могла что-нибудь изменить, то сделала бы все возможное.

– Знаю, знаю. К сожалению, нам не под силу повернуть время вспять, а больше мне ничего в голову не приходит.

Они долго смотрели друг на друга. Телефонный звонок заставил обеих вздрогнуть.

– Наверное, мама за меня беспокоится, – сказала Битти. – По крайней мере, телефон работает.

– Пока работает, – уточнила Сисси.

Ей хотелось бы встревожиться, обрадоваться или испугаться, но она ничего не чувствовала – все внутри как будто онемело.

На крыльце появилась миссис Пернелл. Между ее бровей залегла морщинка.

– Это Бойд, Сессали, – едва поздоровавшись с Битти, сказала она. – Просит тебя к телефону. Говорит, срочно.

Сисси взглянула на Битти.

– Я подожду, – отозвалась та и проследовала за ней на кухню.

Взяв трубку, Сисси закрыла глаза и отвернулась к стене, чтобы никто не видел ее лица.

– Алло?

– Сессали, слава богу, ты здесь. Прости, что вот так вторгаюсь, но я не знаю, где Маргарет. – Бойд говорил скованно, в его голосе не было тепла. Это хорошо: так проще сосредоточиться. – Они с Айви не доехали до моей тети. Я связался с дорожным патрулем, но на дорогах не зарегистрировано ни одной аварии. Может, ты в курсе, где они?

– Нет, ничего не знаю. Битти у меня в гостях, она тоже не смогла дозвониться до Маргарет. Как думаешь, вдруг они остались в Карроуморе?

– Возможно, но я звонил много раз, и никто не ответил.

– Айви ведь с Маргарет… – произнесла Сисси.

Ее охватило дурное предчувствие. Всю апатию как рукой сняло.

– Да, Айви с ней. Я позвонил в полицию и попросил прислать кого-нибудь в Карроумор, но они заняты подготовкой к шторму. А я на дежурстве в больнице…

– Я съезжу.

– Нет, – твердо сказал Бойд. – Нельзя тебе ехать по такой погоде. Я и так с ума схожу от беспокойства. – Он судорожно вздохнул. – Если… если вдруг Маргарет объявится, попроси ее позвонить мне в больницу, чтобы я знал, что у них с Айви все хорошо.

– Конечно, – ответила Сисси. – Пока не стемнело, поезжу по городу, вдруг кто-нибудь их видел. Может, Маргарет решила задержаться подольше, купить продуктов. Уверена, с ними все в порядке. – Она совсем не была в этом уверена, просто так полагается говорить в подобных случаях.

– Спасибо, Сессали. Ты замечательная подруга.

Сисси вздрогнула. Когда стало известно о беременности Маргарет, Бойд сказал то же самое. Моя жизнь полетела под откос, а Маргарет бросила камень, вызвавший крушение.

– Мы найдем их, – решительно заявила она, хотя совсем не чувствовала решимости. – Возвращайся к работе и ни о чем не беспокойся.

На другом конце провода раздался приглушенный мужской голос.

– Меня зовут, – произнес Бойд. – Пожалуйста, позвони, если что-то узнаешь.

– Позвоню. Бойд…

Сисси готова была сказать ему то, о чем умолчала вчера, когда он повторил свое признание в любви. Но Бойд уже отключился.

Она осторожно повесила трубку.

– Маргарет так и не добралась до Огасты. Бойд позвонил в полицию, чтобы кто-нибудь заехал в Карроумор, но там все заняты.

Возможно, Айви в опасности. Страх – это хорошо: он заставляет бороться, когда в жизни не осталось ничего, кроме любви к маленькой белокурой девочке.

– Тебе нельзя ехать в Карроумор, – покачала головой Битти. – Надвигается ураган, к тому же скоро стемнеет.

– Если поеду сейчас, доберусь до темноты. Еще даже не капает.

– Сисси…

– Я думаю об Айви. Вдруг с ней что-нибудь случилось? Вдруг с Маргарет что-нибудь случилось и Айви осталась одна? Она же совсем маленькая!

– Если мосты затопит, ты окажешься в ловушке.

– Знаю. Карроумору уже двести лет. Он пережил множество бурь, переживет еще одну.

– Тогда я поеду с тобой, – заявила Битти, вздернув подбородок.

– Лучше поищи их в городе. Расспроси друзей и соседей. Может, заметишь машину Маргарет.

– Если найду что делать?

– Сначала позвони Бойду в больницу, потом мне в Карроумор.

– А если телефон не будет работать? Во время шторма линии обычно отключаются.

Сисси вымученно улыбнулась:

– Тогда остается молиться, чтобы с нами ничего не случилось. Встретимся после бури.

Битти долго смотрела на Сисси, наконец неохотно кивнула.

– Ну ладно. Но как только ураган утихнет, я сразу же приеду. – Она направилась к выходу. – Скажешь маме, куда собралась?

– Нет. Не хочу ее тревожить, ей и без того хлопот хватает. Скажу, что еду искать Маргарет, только не буду говорить куда.

– А если она позвонит мне домой и спросит, где ты, что ответить?

– Что я поехала на помощь подруге. Дружба навек, помнишь?

– Помню, забудешь тут, – закатила глаза Битти. – Надеюсь, вода поднимется достаточно высоко и смоет это проклятое дерево.

Битти ушла. Сисси взяла сумочку и ключи от папиной машины, а потом, подумав немного, прихватила пару яблок и коробку печенья. Надо бы предупредить маму, но ей не хотелось тратить время, придумывая правдоподобную ложь.

Ллойд сидел на крыльце, жуя еще один «Тутси-ролл» – не иначе очередной подарок от Битти.

– Скажи маме, я взяла машину и поехала искать Маргарет, ладно? Вернусь засветло, по пути заеду в магазин и куплю продуктов. Пусть не беспокоится, со мной все будет в порядке.

– Она разозлится.

– Да, но не на тебя, а на меня. – Сисси взъерошила брату волосы, хотя он уже слишком большой для таких нежностей. – Если не вернусь до темноты и мама будет волноваться, скажи, что я с Битти и приеду как только смогу.

Ллойд попытался возразить. Сисси поспешно сбежала с крыльца, боясь передумать.

На лобовое стекло упали первые капли. Сильный порыв ветра взметнул листья. На мгновение Сисси забыла, где газ, а где тормоз и как переключать передачи. Она сосредоточилась на вождении, повторяя про себя правила, в попытке заглушить тревогу за Маргарет и Айви.

Дневной свет отчаянно цеплялся за небо, но на землю неумолимо надвигались сумерки. Сисси включила радио и тут же выключила – по всем волнам передавали предупреждение об урагане «Хейзел».

На север по Семнадцатому шоссе не было ни одной машины, зато на юг плотное движение – люди стремились уехать подальше от Миртл-Бич. Крепко сжимая руль, Сисси представила, как смерч разбивает «Павильон» и колесо обозрения на мелкие кусочки и рассеивает их по всему свету, а с ними – ее воспоминания.

Она включила фары, чтобы не пропустить съезд с шоссе, осторожно направила машину по неухоженной дороге и наконец миновала железные ворота, объявляющие посетителям, что они находятся на земле Дарлингтонов.

Большой особняк сиял белизной на фоне темнеющего неба. Высокие колонны, казалось, способны выстоять против самого сильного ветра. Дом выглядел пустым. Окна темные, машины не видно.

Сисси показалось, будто в белой гостиной шевельнулась какая-то тень. Ей не хотелось входить внутрь; она почти убедила себя, что это просто обман зрения, но тут в окне мелькнул огонек свечи.

Сисси неохотно вышла из машины, прихватив с собой сумочку. Она неуверенно поднялась по ступеням и, постояв немного перед дверью, нажала кнопку звонка. Громкая трель эхом отразилась от мраморного пола. Сисси подождала несколько минут, надеясь услышать шаги, потом позвонила снова.

После двух безуспешных попыток она повернулась, чтобы уйти, и ее взгляд упал на качели. Ей вспомнилось, как они с Битти и Маргарет сотни раз секретничали на этих качелях. Маргарет всегда в середине, Сисси и Битти по бокам. Как счастливы они были! Сколько хорошего пережили вместе!

Изнутри послышался какой-то звук. Вдруг Айви там? Вдруг я ей нужна?

На этот раз Сисси не стала звонить в звонок. Она повернула дверную ручку и с удивлением обнаружила, что дверь не заперта. Медсестра сказала Ллойду, что Маргарет уехала и закрыла дом. Впервые Сисси стало по-настоящему страшно.

Она толкнула дверь. В пустой холл проник слабый сумеречный свет с улицы. Тускло блеснули полированные перила и хрустальные подвески на люстре.

Из холла был виден вход в белую гостиную. На стенах плясали тени, порожденные отсветом мерцающей свечи. Сисси неуверенно шагнула вперед.

– Маргарет, ты здесь? Это я, Сисси.

Она сделала еще несколько шагов и остановилась. От волнения у нее перехватило горло:

– Маргарет…

Никто не ответил. Сисси глубоко вздохнула, вошла в белую гостиную, выставив вперед сумочку, словно щит, и замерла на пороге.

Маргарет, в длинной белой ночной рубашке, предназначенной для брачной ночи с Реджи (Сисси хорошо помнила, как помогала выбирать ее в универмаге «Берлинс» в Чарльстоне), зажигала свечи в канделябре. Второй канделябр, уже полностью зажженный, стоял на каминной полке. На белой стене отражался круг света.

– Электричество отключили, а Айви боится темноты. – Маргарет даже не обернулась, словно это обычный день и заурядный визит. – Мама всегда зажигала эти канделябры во время бури. Они горят ярче и дольше, чем другие.

При упоминании Айви Сисси оглядела комнату и наконец заметила на кушетке маленький сверток. Айви спала в обнимку с потрепанным игрушечным кроликом, подаренным Сисси в день ее рождения. Ее грудь спокойно поднималась и опускалась, на губах играла легкая улыбка.

Сисси присела рядом с кушеткой, едва сдержав стон облегчения. Она осторожно поправила девочке одеяло и подошла к Маргарет.

– Почему ты не в Огасте? – громким шепотом спросила она. – Бойд беспокоится.

– Да неужели? – резко ответила Маргарет.

– Разумеется. Поэтому он мне и позвонил.

– Это он хотел, чтобы мы уехали. Я совсем не знаю его тетю, и вообще, здесь безопаснее, так что я согласилась лишь для вида. Карроумор стоит на высоком берегу. Дом пережил десятки бурь и наводнений, ничего с ним не сделается. – Она криво улыбнулась. – Кстати, шептать не обязательно, Айви не проснется.

Сисси оглянулась на мирно спящую девочку:

– Что ты имеешь в виду?

– Я дала ей таблетку, точнее, полтаблетки. Бойд выписал их для меня, чтобы лучше спалось. Айви очень пугается во время шторма, поэтому я решила, так будет правильно.

– Ты что, дала ребенку снотворное?

– Не паникуй. Вечно ты поднимаешь шум по пустякам. Я так уже делала. Она проспит бурю и проснется, когда все стихнет.

– Почему ты мне не позвонила? Я бы забрала ее к себе.

– Она не твоя дочь, знаешь ли. Я – ее мать и сама решаю, как заботиться о своем ребенке.

Сисси подошла к Айви и положила руку ей на грудь, чтобы проверить, дышит она или нет. Маргарет установила в канделябр последнюю свечу. Длинные рукава ночной рубашки оказались в опасной близости от огня.

– Осторожно, – взволнованно произнесла Сисси.

– Ты что, за меня беспокоишься? – Маргарет приподняла изящную бровь.

– Конечно, как же иначе?

– Если со мной что-нибудь случится, Бойд будет свободен, – без тени насмешки сказала Маргарет.

– Не говори так! Ты ведь не всерьез.

– Почему же не всерьез? Иногда мне кажется, если я умру, от этого всем станет только лучше. Тебе, Бойду и даже Айви. Я очень люблю ее, но мое сердце словно обернуто в вату: совершенно ничего не чувствую, ни в чем не вижу смысла…

– О, Маргарет… – Сисси ощущала ее печаль столь же глубоко, как и свой собственный гнев. – Пожалуйста, не говори так, иначе, получается, все было зря.

Сисси подошла к элегантному бело-золотому телефону.

– Позвоню Бойду и Битти. Скажу, что вы с Айви здесь, целые и невредимые. Ураган должен пройти севернее, поэтому мы в относительной безопасности. А утром поймем, что делать. Утром все наладится.

– Да, утром все наладится, – безжизненно повторила Маргарет.

Сисси поднесла трубку к уху – гудка не было: слышался только шум ветра да шорох сухих листьев. После двух неудачных попыток она положила трубку.

– Телефон обычно отключается первым, – заметила Маргарет. – Это из-за ветра.

Воцарилась тишина. Потрескивали свечи, завывал ветер, дождь бил в стекло. Единственная работающая электрическая лампа у телефона вдруг погасла. Сисси пощелкала выключателем, ничего не произошло.

Наступил вечер. Небо заволокло тучами, дождь хлестал почти горизонтально.

– Видимо, мне придется остаться. Боюсь, на дорогах небезопасно. Надеюсь, Битти расскажет родителям, куда я поехала. – Она повернулась к Маргарет. – Ты поела? У меня есть два яблока и печенье. Хотя, наверное, лучше оставить еду для Айви.

– Мы поели, – медленно, отрешенно проговорила Маргарет. – Нам ничего не остается как лечь в постель и ждать утра. – Она взглянула на свечи. – Я буду здесь, с Айви, чтобы она не проснулась в темноте.

– Еще рано, – сказала Сисси. – Давай я посижу с тобой, поговорим.

Маргарет улыбнулась. На ее лицо упала тень.

– У меня есть книга. Почему бы тебе не поспать? Можешь занять голубую спальню, в которой обычно ночуешь.

– Ты точно не хочешь, чтобы я побыла с Айви?

– Вряд ли мне удастся уснуть. Если буря усилится, я тебя разбужу. Спрячемся в винном погребе. – Она вновь вымученно улыбнулась. – Утром все наладится.

На дом обрушился очередной порыв ветра. Маргарет казалась такой потерянной и опустошенной, что у Сисси дрогнуло сердце. Она обняла подругу.

– Конечно, все наладится. Не забывай, мы с Битти тебя не бросим.

– Дружба навек, – произнесла Маргарет и, отстранившись, заглянула Сисси в глаза. – Если бы я могла что-нибудь изменить, то сделала бы все возможное.

У Сисси мороз прошел по коже. Пару часов назад Битти сказала то же самое. Ее охватил гнев.

– Что бы ты изменила, Маргарет? Не стала бы встречаться с Реджи?

Маргарет равнодушно взглянула на нее.

– Нет, – наконец проговорила она. – Следовало бы сказать «да», но я не могу.

– Ясно. – Сисси поцеловала Айви в лоб и еще раз проверила ее дыхание. – Доброй ночи. Увидимся утром. Если что, буди меня.

– Хорошо. – Маргарет опустилась в кресло и положила ноги на оттоманку. – Доброй ночи.

Сисси взяла свечу в старомодном подсвечнике, зажгла ее от одного из канделябров и поднялась в знакомую спальню. Там все осталось как прежде – обои, синее покрывало, ковер. Изменилось лишь ее собственное отражение в зеркале трюмо: из-за мерцания свечи глаза казались темными дырами.

Сисси не стала задергивать занавески – пусть ее разбудит утренний свет. Если погода позволит, она вернется домой, заверит родителей, что с ней все в порядке, и позвонит Бойду.

Но больше всего ей хотелось забрать отсюда Айви. Конечно, нужно пригласить и Маргарет, однако Сисси решила, что в любом случае возьмет Айви с собой, не спрашивая разрешения.

Она поставила свечу на прикроватный столик, отодвинула с постели покрывало и легла прямо в одежде. Сон не шел. Голова болела, сердце тоже: Сисси то злилась на Маргарет, то жалела ее – и себя заодно, ведь жизнь стала невыносимой.

Ветер раскачивал деревья, ломал ветки – как будто великан водит по волосам жесткой щеткой. Сисси дважды вставала с постели, выходила на лестницу и возвращалась. Поднимаясь в третий раз, она опрокинула сумочку. На пол вывалился флакончик с пилюлями.

Сисси села на край кровати, прислушиваясь к завыванию ветра, и достала таблетку. Ей вспомнился визит в клинику: Бойд участливо спрашивал, как у нее дела, клялся ей в любви. А еще из головы не выходило признание Маргарет, что она никогда не отказалась бы от Реджи.

Сисси настолько измучилась от душевной боли, что мечтала лишь об одном – забыться. Буря ей не страшна – если станет опасно, Маргарет придет за ней. Она долго смотрела на пилюлю, наконец положила ее на язык и проглотила не запивая, однако сон все не шел, поэтому приняла вторую. Пролежав полчаса без сна, она решилась принять еще половину. Может, дозировка оказалась неверной, а может, у нее повышенная сопротивляемость к лекарству. В любом случае нужно поспать.

Вздохнув, Сисси вытряхнула из флакончика еще одну пилюлю. Она попыталась раскусить ее пополам, потом решила спуститься в кухню за ножом, но в результате проглотила целиком, откинулась на подушку и закрыла глаза, ожидая, пока наступит благословенное забытье. Уже погружаясь в сон, она подумала, что нужно задуть свечу, одиноко горящую в кромешной тьме, но так и не запомнила, потушила ее или нет.

Тридцать четыре

Я сидела перед туалетным столиком в спальне и крутила в руках коробку из-под сигар, открывая и закрывая потайное отделение. Два ногтя уже сломались, третий на подходе.

Желтое платье лежало на полу, словно лужа лунного сияния, беспощадно напоминая, что я так и не научилась видеть вещи в истинном свете. На цепочке поблескивали золотые подвески, насмехаясь над моей неспособностью разобраться, кто я на самом деле.

Всю свою юность я видела лишь то, что было мне приятно, и верила всему, что говорила Сисси. Беннетт и Мейбри поддерживали мои иллюзии, и я не сомневалась: то, что я вижу, – истинная правда. До того дня на лодке, когда с меня сорвали розовые очки.

Я сбежала, потому что не видела для себя другого выбора. Мне до смерти не хотелось заново переживать унижение каждый раз, встречая знакомых по школе. Кроме того, я потеряла двух лучших друзей. Нужно было начать с чистого листа и обрести свой путь без незаслуженных похвал и непомерных поощрений. Мне это удалось: я окончила колледж с отличием, стала неплохим специалистом в своей области, оздоровила дух и тело. Появилась надежда, что я наконец оставила прошлое в прошлом, избавилась от навязчивой необходимости получать похвалы и больше не нуждаюсь во внимании и одобрении человека, который не заслуживает ни того ни другого. Мне казалось, я изменилась.

«Иногда мы считаем, что изменились, но на самом деле просто стали теми, кто мы есть», – сказала Мейбри. Она не права. Некоторые люди слишком глупы и ничтожны, чтобы меняться или расти. Кое-кому из нас суждено до конца дней своих наступать на одни и те же грабли. Первые восемнадцать лет я провела в выдуманном мире; возможно, мне так и не удастся собраться с силами и взглянуть в лицо правде.

Я посмотрела в зеркало и увидела Маргарет во время ее поездки с подругами в Миртл-Бич. Эта женщина стала для меня загадкой, ее история – недосказанной или намеренно скрытой. Моя мать – ее дочь – лежит в коме, из которой, скорее всего, уже не выйдет. Какое разочарование они должны испытывать, глядя на меня, их единственную наследницу!

Я надеялась вернуться в Джорджтаун под звуки фанфар, обновленная и повзрослевшая. Мне хотелось доказать таким, как Джексон Портер, – я кое-что собой представляю, я достойна восхищения, а не насмешек, теперь я не хуже его. Конечно, если бы я действительно повзрослела, то давно бы поняла – Джексон мне не ровня. Но вот в чем штука: сколько бы тебе ни говорили, что ты ведешь себя по-идиотски, пока сам не поймешь, все без толку.

Я закрыла глаза, снова переживая стыд и унижение за прошлый вечер. Джексон целовал меня, я оттолкнула его, Беннетт вытащил из машины, а Мейбри застегнула мне молнию на платье и крепко обняла, словно я ребенок, нуждающийся в защите.

Мне на глаза попался чемодан. Настало время уезжать. Заеду в больницу, в последний раз навещу маму, а оттуда в аэропорт: сяду на первый же рейс до Нью-Йорка. Если мамино состояние изменится, я вернусь, но больше оставаться здесь не могу. После того что наговорил Джексон, у меня не хватит духу посмотреть в глаза Мейбри и Беннетту. Что они теперь думают обо мне? Я добровольно пошла с ним, невзирая на их предупреждения. Да, я опять убегаю. Хоть это у меня получается хорошо.

Зажужжал мобильник. Восемь пропущенных звонков от Беннетта. Прямо сейчас он оставляет мне голосовое сообщение. Я не стала брать трубку. Каждый раз, видя его имя на экране, я вспоминала его лицо, когда сказала ему, что все слова Джексона – чистая правда.

Уже переворачивая телефон экраном вниз, я заметила в списке пропущенных незнакомый номер с кодом «843». Вызов был сделан, когда мы с Мейбри собирались на вечеринку (кажется, с тех пор миновала тысяча лет). Звонивший оставил голосовое сообщение.

Понимая, что все равно не усну, я нажала на кнопку и прослушала автоответчик.

Привет, Ларкин. Это Гэбриел. Я переставлял в кафе мебель и отодвинул столы и стулья рядом с фреской твоей мамы. Мне удалось хорошенько рассмотреть все детали. Кажется, в прошлый раз мы с тобой кое-что пропустили. В окне первого этажа нарисован мужчина, у него за спиной пылает огонь. Но что самое важное – похоже, он несет ребенка. Я подумал, тебе будет интересно об этом узнать. Может, зайдешь взглянуть своими глазами? Тебя ждет стаканчик замороженного йогурта от заведения.

Я еще раз прослушала запись, положила телефон на туалетный столик и попыталась припомнить фреску. Две женщины в окне наверху, одна – внизу. По словам Гэбриела, в доме есть еще мужчина, он несет ребенка. На картине, которую мама нарисовала у меня в спальне, в небе летают четыре ласточки, и у каждой в клюве лента, как будто послание «тонкое место».

Я направилась в ванную, чтобы принять душ и переодеться, однако мое внимание привлек будильник у кровати. Первый час ночи. Такое ощущение, что с тех пор, как я ушла отсюда в шесть тридцать, пролетела целая жизнь. Я уселась на постели. Кафе Гэбриела закрыто, посетителей в больницу не пускают. Видимо, придется лечь спать.

Раздался знакомый стук в окно.

Беннетт. Первое мое побуждение – притвориться спящей. Правда, Беннетт наверняка заметил включенную лампу. Он последний – или предпоследний, – кого я хочу сейчас видеть. Ума не приложу, что ему понадобилось. Когда мы расставались, по его лицу все было ясно.

Стук повторился, на сей раз громче, будто Беннетт швырнул камушек побольше. Еще окно мне разобьет. Я неохотно высунулась наружу, погрузившись во влажный ночной воздух. Сисси оставила свет на заднем крыльце включенным, и я легко распознала высокую фигуру Беннетта.

– Я тебя разбудил? – спросил он.

Я закатила глаза, хоть он и не мог меня видеть. После всего, что произошло, я совсем не это ожидала услышать.

– Нет, не разбудил. Просто случайно подошла к окну.

– Забавно, – сказал он. – Хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

Как-то необычно он произносит слова, будто у него носок во рту.

– Ты что, выпил?

Беннетт отступил в круг света от фонаря и взглянул на меня.

– Нет. Хотя, наверное, выпить стоит. Правда, от спиртного губы будет щипать.

Облокотившись о подоконник, я высунулась подальше и хорошенько пригляделась. На лице Беннетта темнели синяки, губы распухли, один глаз полностью закрылся. Я вздрогнула от неожиданности и ударилась головой о поднятое стекло.

– О господи… что с тобой стряслось?

Впрочем, можно догадаться и так.

– Это еще ничего. Поглядела бы ты, как я его отделал.

– Не уходи, – велела я. – Принесу лед.

Я поспешно вернулась в комнату, снова ударившись головой о стекло, спустилась в кухню, взяла полотенце и миску льда из морозилки и вышла на заднее крыльцо, едва не навернувшись о дорожку в прихожей.

Беннетт сидел на ступенях. Я присела рядом с ним, завернула лед в полотенце и поднесла к его лицу, не зная, с чего начать.

– Приложи к глазу, – подсказал он.

Я осторожно приложила лед к распухшему глазу. Беннетт скривился.

– Полегче. – Он забрал у меня полотенце со льдом, а я принялась осматривать его лицо.

– Ты будто под поезд попал.

– Поверь, Джексону гораздо хуже.

– Он в больнице?

– Если бы мне не помешали, точно бы уехал на «Скорой».

– Там был кто-то еще?

Беннетт ухитрился принять смущенный вид даже с распухшими губами и синяком под глазом.

– Рассказывай, – потребовала я, хотя уже догадывалась, что он скажет.

– Какая-то девушка из его офиса. Она была с ним, когда я пришел.

– Вот ведь подонок.

– Так я ему и сказал, только использовал выражения покрепче. Потому и наподдал напоследок. Наверное, нос сломал.

– Вот и хорошо. – Я еще раз внимательно оглядела Беннетта. Синяки даже добавили ему привлекательности. – Но зачем?.. Ты уходил такой злой на меня, у тебя на лице было написано отвращение. Я боялась, ты больше не захочешь со мной разговаривать.

Он широко раскрыл здоровый глаз от недоумения.

– Да, я злился, только ты тут ни при чем. За что мне на тебя злиться, Ларкин? Ты всегда была бесстрашной и свободной духом, такой оригинальной и самобытной. Помнишь тот конкурс талантов?..

– Пожалуйста, не надо.

Беннетт улыбнулся и тут же скривился от боли.

– После того что сказал Джексон, я разозлился на самого себя. Все были в курсе происходящего, кроме меня. Наверное, я витал в облаках и прослушал, а может, ребята понимали, что я этого не допущу, поэтому ничего мне не сказали. Нужно было сразу выбить из Джексона все дерьмо. Может, мне удалось бы уберечь тебя от того, что случилось сегодня. Может, мне удалось бы уберечь тебя и тогда, будь я более внимательным. Прости меня. Понимаю, уже слишком поздно, но мне очень жаль, и я прошу у тебя прощения.

У меня в груди потеплело. Сердце как будто увеличилось, раздвигая ребра, мешая дышать. Я осторожно взяла Беннетта за руку, стараясь на трогать разбитые костяшки, и поцеловала ее.

– Спасибо. Понимаю, этого недостаточно, но я очень, очень тебе благодарна.

Он глянул на меня здоровым глазом, и мое сердце затрепетало. Это же Беннетт, друг детства, парень, устраивавший овации на каждом моем выступлении. Он назвал меня бесстрашной, свободной духом, оригинальной. Похоже, впервые в жизни я сама готова в это поверить. Я прижалась лбом к его плечу, вдохнула знакомый, но в то же время такой притягательный запах.

– Я понятия не имела, что все это было на спор. Если бы знала, никогда бы не пошла с ним снова. Даже моя глупость имеет пределы.

Беннетт улыбнулся:

– Ларкин?

– М-м-м?..

– Знаю, ты не любишь вспоминать тот конкурс талантов, но я хочу открыть одну тайну, которая, может быть, заставит тебя изменить мнение.

– Какую?

– В тот вечер я понял, что влюбился по уши, и до сих пор люблю тебя.

Я открыла рот, чтобы ответить, или вздохнуть, или и то и другое, однако мне удалось выдавить только жалкое «Ой».

На крыльцо выглянула Сисси в клетчатом дедушкином халате и старомодных бигудях, закрепленных заколками-невидимками – по ее мнению, эти неудобные штуки работают лучше, чем электрические плойки и прочие хитроумные приспособления, придуманные человечеством за последние сорок лет.

– Я услышала голоса. – Тут она разглядела Беннетта. – Ничего себе! Заходи-ка в дом.

В коридоре появилась Битти, и пожилые дамы принялись суетиться вокруг Беннетта. Сисси наполнила миску теплой водой, а Битти усадила его за кухонный стол.

– Какой ты красавчик, – подмигнула она ему. – Мне нравится твой брутальный вид. Надо полагать, это Джексон?

Беннетт кивнул.

– Хорошо. Надеюсь, он выглядит еще хуже, а если нет, я пойду и отделаю его сумочкой.

Сисси села на кухонный табурет и обмакнула полотенце в воду.

– Похоже, Джексон вовсе не такой славный парень, как я предполагала.

Битти расхохоталась, но тут же закашлялась и похлопала Беннетта по разбитой руке.

– Нет, Сисси, он определенно не славный парень, – признала я.

– В таком случае, я рада, что этот молодой человек помог тебе во всем разобраться, – поджав губы, кивнула она.

Я взглянула на Беннетта. Он смотрел на меня одним глазом и улыбался. При воспоминании о его признании мои щеки запылали. В тот вечер я понял, что влюбился по уши, и до сих пор люблю тебя. Я поспешно отвернулась, делая вид, будто размешиваю мыло в миске. Почему я ничего не знала о его чувствах? Наверное, из-за Джексона. А еще из-за беспросветной тупости, которой страдаю с раннего детства.

– Я получила голосовое сообщение от Гэбриела, – выпалила я, чтобы сменить тему. – По поводу маминой фрески.

Битти выпрямилась, а Сисси принялась сосредоточенно искать пластыри в аптечке.

– Помните, мама любила прятать мелкие детали в своих картинах? У Гэбриела в кафе тоже есть секретное изображение. Я видела его – вы втроем с бабушкой сидите под Древом Желаний. Полагаю, это как-то связано с фреской в моей спальне: там нарисованы четыре ласточки с лентами в клювах, порхающие над Карроумором.

– Четыре? – переспросила Битти, подергивая пальцами, как будто в поисках сигареты. – Что Айви имела в виду?

– Гэбриел передвигал мебель и обнаружил кое-что интересное. В доме изображены еще двое: мужчина, который несет ребенка.

Сисси и Битти переглянулись, но ничего не сказали.

– Таким образом, – произнес Беннетт, не сводя глаз с порозовевшей воды в миске, – Айви нарисовала пятерых человек в горящем доме: трех женщин, мужчину и ребенка. Мы знаем, что Маргарет и Сисси были в Карроуморе во время пожара. Наверное, две женщины – это они.

– У одной рыжие волосы. – Я взглянула на Битти.

Ее пальцы по-прежнему нервно подергивались, хотя на лице застыло невозмутимое выражение.

– Мужчина, должно быть, пожарный, – предположила она.

Я покачала головой.

– Нет. Когда приехали пожарные, мама и Сисси уже находились на улице. Может, дедушка?

– Он был в больнице, – уверенно заявила Сисси. – Твой дедушка позвонил мне и сказал, что останется на дежурстве, пока ураган не утихнет. Он искал Маргарет и Айви. Понимаешь, Маргарет должна была забрать Айви и уехать с ней в Огасту.

– Но она не уехала?

– Нет. – Сисси опустила полотенце в миску, взяла у Беннетта лед, который тот все время держал под глазом, и высыпала его в раковину. – Она сказала, ей будет спокойнее в Карроуморе. Дом простоял двести лет и выдержал множество бурь.

– Но не пожар, – вставила Битти.

– Допустим, остальные двое – Битти и дедушка. Но почему мама нарисовала их внутри дома, если их там не было? – Я рассеянно теребила сломанный ноготь.

– Вот придет она в себя, и мы спросим, – сказала Сисси, включая воду.

Однако даже ее оптимизм угас, как и наша надежда на то, что мама очнется.

Я продолжала остервенело дергать сломанный ноготь, словно пытаясь попасть в такт мечущимся мыслям.

– Когда я была в Карроуморе, то вытащила из дупла две ленты. Обе новенькие, поэтому я решила, что их туда положила мама. На одной написано маминым почерком: «Я скучаю по тебе. Жаль, у меня не было возможности узнать тебя». Наверняка она имела в виду Маргарет.

Никто не проронил ни слова.

– А что на второй? – наконец спросил Беннетт.

– Там сказано: «Прости меня». На первой ленте написано маркером, а на этой – краской, поэтому невозможно определить, кто писал – один человек или разные люди. Подождите, сейчас принесу.

Я хотела встать, но Сисси удержала меня за руку.

– Давайте поговорим об этом утром. Нам всем нужно отдохнуть. Я с ног валюсь от усталости. Беннетт, можешь переночевать на диване. Сейчас принесу тебе еще льда…

– Нет, – почти выкрикнула я. Меня переполняли эмоции. Не могу больше ждать, я и так слишком долго безучастно наблюдала за собственной жизнью. – Сейчас вернусь. – Я вбежала в спальню и рывком открыла ящик комода. От резкого движения коробка для сигар едва не свалилась на пол. Я сунула ее в ящик, схватила ленты и вернулась на кухню.

– Видите? – Я разложила их на столе и вгляделась в надписи. Определенно почерк не одинаковый; буквы написаны совершенно по-разному.

Беннетт разгладил одну из лент. Я взглянула на его ободранные костяшки, и у меня сжалось сердце. Я невольно прижала руку к груди. Дело важное, нельзя отвлекаться.

– Да, это точно писали два разных человека, – задумчиво произнес Беннетт.

Я взглянула на Битти, потом на Сисси:

– Допустим, мама написала первую ленту. Тогда кто написал вторую? Кто просит прощения?

– Например, тот, кто ухаживает за домиками для ласточек, – предположил Беннетт.

– Вряд ли. Думается мне, за домиками присматривала мама. Наверное, она знала легенду о том, что Карроумор будет стоять, пока рядом живут ласточки. – Я помотала головой, стараясь думать не о хрупкой женщине, лежащей на больничной койке, а о маленькой девочке, прожившей первые два года жизни в Карроуморе. Дом – ее единственная связь с матерью, которую она едва помнит.

В кухне было тихо, как в склепе. Пожилые дамы упорно не смотрели друг на друга. Пальцы Битти все так же подергивались. Я умирала от усталости, как и остальные. Нужно поспать, но мозг не желал успокаиваться. Этим вечером мне пришлось многое узнать о себе, и теперь я должна наверстать двадцать семь лет неведения.

– Прекрати, пожалуйста, – попросила Битти, указывая на сломанный ноготь, который я по-прежнему дергала туда-сюда.

– Извини. – Я сложила руки на коленях. – Сломала о сигарную коробку…

Я застыла, вспомнив слова Гэбриела: мама расписывала эту коробку и обнаружила там потайное дно, а совсем недавно пришла в кафе и добавила в картину какие-то детали. В памяти всплыла фраза из электронного письма, которое она так и не отправила: «Мне нужно рассказать тебе нечто важное про Карроумор и пожар. Я не могу поделиться этим ни с Сисси, ни с Битти, только с тобой».

Я вскочила, едва не опрокинув стул. Беннетт поймал его, поморщился от резкого движения. Мое сердце снова сжалось, но я не могла дать волю чувствам: нельзя отвлекаться, чтобы не спугнуть озарение.

– Кажется, я знаю, где фотографии, которые мама хотела мне показать.

Я выбежала во двор. Битти, Сисси и Беннетт последовали за мной. Я распахнула дверь в гараж и зажгла там все лампы. Светили они тускло, и в углах было темно. Ящики стола, прислоненные к стене, отбрасывали зловещие тени. В центре стоял дедушкин письменный стол с тонкими изогнутыми ножками, похожий на притаившегося паука.

Я опустилась на пол перед столом. Надо было взять фонарик. Словно прочитав мои мысли, Беннетт достал из заднего кармана брюк айфон и, присев на корточки, посветил в темное пространство, где обычно находится стул.

– Спасибо.

Сколько раз он оказывался рядом и, как по волшебству, протягивал именно то, что нужно! Беннетт был совсем близко; я наклонилась к нему и легонько поцеловала в распухшие губы.

Несмотря на боевые ранения, он притянул меня к себе и поцеловал по-настоящему. В голове словно взорвался фейерверк, и я забыла обо всем. Как жаль, что мы не одни. Я потрясенно взглянула на него; руки и ноги будто превратились в желе, дыхание участилось.

– Было больно, но оно того стоило, – подмигнул Беннетт. – Обещай, что поцелуешь меня еще раз.

– Возможно, – хрипло ответила я и, откашлявшись, повернулась к столу. – У сигарной коробки было двойное дно с потайной пружиной. – Я провела ладонями по нижней поверхности столешницы, нажимая на все выпуклости. – Мама его обнаружила, и это навело ее на мысль, что здесь тоже может находиться потайной ящик.

Старое дерево отшлифовано на славу – ни одной занозы.

Беннетт терпеливо держал фонарик, направляя луч света вслед за моей рукой.

– И правда, Ларкин, может, подождем до утра? – хриплым голосом поинтересовалась Битти. – Утром станет светлее.

– Я согласна, – подхватила Сисси. – Я устала, да и ты, наверное, с ног валишься…

Я нажала пальцем на маленькую выпуклость в районе второго ящика. Раздался громкий щелчок.

– Бинго! – радостно воскликнул Беннетт.

Он подсветил фонариком узкую прорезь. Я засунула туда палец, нажала, и панель приоткрылась. Из щели вывалился конверт, по полу рассыпались фотографии. Я увидела снимок, о котором писала мама: мы с ней смотрим в камеру, на мне тиара и красные туфельки, по бокам улыбаются Сисси и Битти.

Я внимательно оглядела потайное отделение размером с обувную коробку, замаскированное ложной задней стенкой, потом перевела взгляд на мамино лицо на фотографии. Какая-то неуловимая мелочь не давала мне покоя.

Беннетт посветил фонариком в щель.

– Там что-то еще! – объявил он.

Действительно, внутри находился сложенный вчетверо лист бумаги. Я вытащила его наружу. Сверху крупными черными буквами было написано: «Айви».

– Что это? – Сисси подошла поближе.

– Адресовано маме. – Я еще раз пошарила в тайнике, но там больше ничего не было. Я осторожно встала, сжимая конверт с фотографиями, снимок и письмо. Беннетт поддержал меня под локоть. – Давайте вернемся в дом. Там больше света и можно сесть как следует. – Я снова взглянула на снимок. – Хочу кое-что проверить.

Оказавшись на кухне, Сисси тут же принялась наливать нам всем сладкий чай, а я направилась в столовую, чтобы найти фотографию двух юношей, изображающих заключенных. Я дважды перелистала альбом, но снимка там не оказалось. Я обошла комнату, предположив, что он просто выпал, и наконец заметила белый уголок, высунувшийся из-под ковра рядом с буфетом.

Да, это та самая фотография. У молодых людей одинаковое выражение лица. Совсем как у нас с мамой на снимке, найденном в тайнике.

Я взяла с полки свадебную фотографию Сисси разложила все находки на кухонном столе, поместив в центр письмо, адресованное маме.

– Кто его написал? – спросил Беннетт.

Я осторожно расправила лист бумаги, однако не успела прочесть подпись. Ахнув, Сисси тяжело опустилась на стул.

– Узнаю почерк. Это писал Бойд.

Битти взяла ее за руку. Я смотрела на двух пожилых женщин, которые всегда были для меня родными. Казалось, я знаю о них все, но теперь, глядя на их растерянные лица, мне стало ясно – я обнаружила нечто важное, только они пока не готовы открыть правду.

Тридцать пять

Сисси снился полет. Она смотрела на странное оранжевое пятно на потолке и плыла к двери, не касаясь ногами пола. Густой туман укрывал ее с ног до головы, не давал дышать. Она закрыла глаза, но почувствовала толчок и открыла их снова.

А потом оказалась на улице. Сильный ветер бил в лицо, рвал одежду. Сверху падали крупные капли. Сисси подняла глаза, увидела серое мокрое небо, а потом услышала громкий треск и детский плач. Запахло дымом. Раздались тяжелые шаги. Сисси вспомнила ощущение сильных заботливых рук и улыбнулась: ангелы-хранители действительно существуют. Ее клонило в сон и больше не хотелось летать. Вот бы лечь и уснуть навсегда. Снова послышался плач. Сисси попыталась посмотреть, кто плачет, но силы покинули ее. Глаза слипались.

Она мягко коснулась земли, словно ангел положил ее туда. Дождь шуршал по листьям. Плач зазвучал громче, как будто рядом рыдает ребенок, разбуженный от глубокого сна. Айви. Сисси был хорошо знаком этот звук. Да, это моя маленькая Айви.

Девочка прижалась к ней всем телом. Сисси поцеловала ее в висок, вдохнув сладкий детский запах. Откуда-то появилось теплое одеяло, укрывшее их от ветра и дождя. Айви притихла. Сисси крепко прижала ее к себе и закрыла глаза. Теперь малышка в безопасности, значит, можно уснуть.

Ее разбудил вой сирен. Небо очистилось, ветер и дождь стихли. Левая рука затекла – на ней покоилась головка спящей Айви. Сисси улыбнулась, однако увидела Карроумор, и улыбка замерла у нее на губах. Из дыр в сгоревшей крыше, словно из ноздрей дракона, поднимались столбы черного дыма. Запах горелого дерева смешивался с едкой вонью паленых ковров, обоев и мебельной обивки.

У Сисси все поплыло перед глазами. Она тряхнула головой, чтобы избавиться от морока, и попыталась вспомнить, как оказалась в саду под магнолией, на безопасном расстоянии от дома, почему рядом с ней Айви и откуда взялось отсыревшее синее одеяло.

Сисси потянула одеяло, чтобы получше укрыть девочку. Под пальцами что-то зашуршало. Она присмотрелась – взгляд фокусировался с трудом – и обнаружила бело-коричневые фантики от «Тутси-роллов».

Подъехала пожарная машина. Сисси села ровнее, лихорадочно соображая, где находится и как сюда попала. Она взглянула на черные пятна гари вокруг выбитых окон белой гостиной – словно злобный монстр схватил Карроумор грязными лапами – и у нее захолонуло сердце. Кружевная ночная рубашка. Свечи. Маргарет. Маргарет сидит в белой гостиной при свечах, Айви спит на кушетке. У Сисси перед глазами замелькали цветные пятна. Нужно найти Маргарет. Она сунула скомканные фантики в карман юбки, подхватила Айви на руки и помчалась к дому, отчаянно зовя Маргарет.

Сисси бежала на подгибающихся ногах, петляя туда-сюда, словно пьяная. На лужайке валялся мусор, оставленный ураганом – сломанные ветки, листья, обрывки испанского мха, поэтому пробраться к дому оказалось непросто, особенно с ребенком на руках. Сисси споткнулась. К ней подбежал пожарный.

– Где Маргарет? Ей удалось спастись?

Красное потное лицо мужчины было измазано сажей, карие глаза смотрели с сочувствием. Он показался Сисси смутно знакомым.

– В доме кто-то есть?

– Да… женщина, Маргарет Дарлинг… Мэдсен! Где она? Где она? – Ее голос сорвался на крик.

Айви заплакала. Сисси еще не до конца пришла в себя и не понимала, что происходит. А может, ей уже все стало ясно, именно поэтому она и закричала.

К ним подбежал другой пожарный, весь пропахший дымом и жженой резиной.

– Всего одна жертва, шеф. На втором этаже, на лестнице.

Начальник пожарной охраны кивнул. Сисси уцепилась за рукав его куртки. Теперь она вспомнила – он один из прихожан ее отца.

– Нет, нет! Не может быть! Пожалуйста, скажите, что это ошибка!

Тот успокаивающе обнял ее за плечи.

– Мне жаль, мисс Пернелл. Знаю, вы с миссис Мэдсен дружили. Как вам с девочкой удалось выбраться? – спросил он чуть погодя.

Сисси взглянула на Айви: та дремала у нее на плече, посасывая пальчик. Потом растерянно оглядела сгоревший дом и двор.

– Не знаю. Не помню. Ничего не помню.

К горлу подкатила тошнота. Перед глазами стоял образ Маргарет в ночной рубашке, предназначенной для медового месяца. «Иногда мне кажется, если я умру, от этого всем станет только лучше», – сказала она, зажигая свечи. Сисси вспомнила, как поднялась в голубую спальню над белым залом и поставила свечу на столик у кровати.

– С вами все в порядке, мисс Пернелл? – участливо спросил начальник пожарной охраны.

Сисси помнила его имя, но в голове все смешалось, мысли путались. Ее мутило от таблеток, дыма и чудовищности происходящего.

Она стиснула зубы и крепче обняла Айви. Девочка прижалась ножкой к боку Сисси. В кармане что-то зашуршало. Фантики. Два фантика от «Тутси-роллов». Сисси непонимающе взглянула на пожарного, поспешно передала ему Айви, опустилась на мягкую сырую землю, и ее вырвало.

Сисси и Айви три дня провели в больнице под присмотром Бойда. Обе не получили физических повреждений, чудесным образом избежав пожара, разрушившего Карроумор и унесшего жизнь Маргарет. Однако не все раны заметны снаружи.

Сисси помнила, как приняла снотворное (правда, не смогла точно сказать, сколько именно) и что Маргарет дала Айви полтаблетки. Бойд предположил, что на самом деле больше. Как ни удивительно, таблетки, возможно, спасли им жизнь. Во время глубокого сна, вызванного лекарством, дыхание замедлилось, а значит, они с Айви вдохнули меньше дыма. Позже стало известно, что причиной гибели Маргарет оказалось удушье. Она умерла прежде, чем огонь добрался до нее. Тело обгорело до неузнаваемости; ее удалось опознать лишь по платиновому обручальному кольцу на левой руке.

Бойд не рассказывал об этом Сисси, пока та вконец не замучила его расспросами, точно ли он уверен, что труп, найденный в сгоревшем доме, – Маргарет. Узнав правду, она разрыдалась. Бойд был настолько подавлен, что Сисси отчаянно захотелось обнять его. Однако утрата оказалась слишком свежа, а их новое положение, о котором пока даже думать страшно – слишком непривычным, поэтому они не посмели заключить друг друга в объятия.

К Сисси приходили полицейские и начальник пожарной охраны (он принес куклу для Айви). Ей задали множество вопросов, но она так и не смогла вспомнить, как очутилась на лужайке. Сисси рассказала им о свечах, однако о словах Маргарет и снотворном умолчала. Маргарет погибла, ее уже не вернуть. Согласно официальному заключению, причиной возгорания стала упавшая свеча. Было установлено, что пожар начался на первом этаже. Сисси не могла до конца в это поверить.

Сисси превозносили за спасение Айви, но она не чувствовала себя героем. Она не помнила, как вынесла девочку из горящего дома, а еще ее не покидало воспоминание об ангеле-хранителе, ощущении полета и звуке шагов.

В больнице Айви и Сисси были неразлучны. Детскую кроватку поставили рядом с койкой. По ночам Айви плакала во сне, словно видела страшный сон, и успокаивалась только когда Сисси забирала ее к себе.

Битти навещала их каждый день. Она приносила Сисси цветы и шоколад, а Айви – игрушки, в том числе нового кролика (старый сгорел в пожаре). По ее словам, ураган причинил большие разрушения в Миртл-Бич и его окрестностях. К счастью, колесо обозрения и «Павильон» отделались мелкими повреждениями. Сам Джорджтаун пострадал от наводнения и ветра, но не так сильно, как прибрежные городки вроде Паули-Айленда, где многие здания были возведены без фундамента. У некоторых домов снесло крыши и стены, так что видно поломанную мебель и мокрые ковры.

Битти и Сисси ни словом не обмолвились о том, как нелепо погибнуть в пожаре во время урагана. Сисси не упомянула про фантики от «Тутси-роллов», обнаруженные на одеяле. Наверное, они валялись на постели еще раньше. Правда, она точно помнила, что, прежде чем лечь, отодвинула одеяло в сторону, поскольку было жарко, и не видела на нем ни- каких фантиков. Может, просто не заметила. В любом случае Битти не могла вынести Сисси на руках из дома.

Тем не менее фантики были. У Сисси не хватило духу прямо спросить подругу, к тому же ей не хотелось знать правду.

Она ждала, что Битти сама расскажет, и давала ей возможность болтать о чем душе угодно, не заботясь о поддержании светской беседы. Но Битти так ничего и не сказала и вообще вела себя как прежде, кроме тех случаев, когда Бойд оказывался рядом. Едва он заходил в палату, Битти под любым предлогом исчезала. Сисси решила – ей просто кажется. А может, Битти не знает, как выразить сочувствие человеку, потерявшему нелюбимую жену, поэтому смущается и уходит.

За день до выписки из больницы к Сисси пришла мама. Айви дремала в колыбельке, хмуря бровки. После пожара девочка перестала улыбаться во сне.

– Бедное дитя, – проговорила миссис Пернелл, снимая перчатки, и на цыпочках подошла к Сисси. – Пришлось выбросить одежду, в которой ты была той ночью. Она вся пропахла дымом. Кстати, я так и не нашла твои туфли.

– Наверное, я не надела их, когда выбежала из комнаты. А что? – спросила Сисси, поймав недоуменный взгляд матери.

– Я приехала в больницу одновременно со «Скорой», Сессали, поэтому видела тебя до того, как тебе сменили одежду. Ты выбежала с ребенком из горящего дома, но на твоем лице не было следов гари, и ноги практически чистые.

– Про гарь на лице не могу ничего объяснить, – пожала плечами Сисси, – а с ног, наверное, стерлась.

– Возможно. – Миссис Пернелл пристально взглянула на дочь. – Я взяла напрокат детскую кроватку и поставила к тебе в комнату. Айви может жить у нас сколько угодно. Бойд согласен, сейчас это самое лучшее решение. Если ты не против, разумеется.

– Конечно, не против. Думаю, теперь мы находим утешение друг в друге.

– Уэстоны решили переехать в Саммервилль, поближе к детям, – помолчав, добавила мама. – Они продают свой красивый старый дом на Ривер-стрит. Понимаю, после пожара прошло совсем мало времени… но я рассказала Бойду. Уэстоны просят относительно недорого, и я боюсь, кто-нибудь уведет дом из-под носа. Он большой, с видом на реку. Не Карроумор, конечно, но вполне подойдет для одинокого мужчины с дочкой.

– Мама, – тихо произнесла Сисси, оглядываясь, как бы кто не услышал, – Маргарет еще даже не похоронили. Пусть все идет своим чередом.

Миссис Пернелл погладила ее по коленке и встала.

– Ты права. Прости меня. Не будем больше об этом. – Она поцеловала дочь в лоб и ушла.

Сисси заснула и увидела во сне огонь и дождь. Она парила над лужайкой, в кармане шуршали фантики. За спиной пылал Карроумор. Жаркое пламя алело на фоне свинцового штормового неба.

Через некоторое время жизнь вернулась на круги своя. Сисси работала в саду и украшала церковь цветами. Битти окончила школу искусств и устроилась учительницей в Чарльстоне. Она звонила почти ежедневно и при каждом удобном случае навещала Сисси и Айви.

Все было по-прежнему, за исключением того, что Маргарет и Карроумор погибли. Через месяц после пожара Сисси съездила туда с Бойдом забрать уцелевшие вещи. Ей удалось спасти кое-что из мебели и картин, а также дарлингтонское столовое серебро, сам же дом превратился в руины.

Ласточки вернулись в домики на деревьях, не тронутых ураганом. Древо Желаний не пострадало. Встав под его раскидистыми ветвями, Бойд взял Сисси за руку. Им обоим вспомнилась лента, которую он положил в дупло, когда принял решение жениться на Маргарет: «Я буду любить Сессали Пернелл до самой смерти и каждый день надеяться, что нам удастся найти способ прожить жизнь вместе».

– Не думал, что все так получится, – тихо сказал Бойд.

– Знаю, – ответила Сисси. – Я не смогла бы любить тебя по-прежнему, если бы верила, что ты желал этого.

Его лицо просветлело:

– Значит, у нас есть надежда?

Сисси улыбнулась, глядя на пожелтевшее болото – в равнинных землях это единственный признак осени. Спартина выцвела, из зеленой стала золотой и шафранной. Ветер разнесет ее семена по округе, а весной они прорастут. Смена времен года влечет за собой продолжение жизни, а цветовая палитра переходит с зеленого в золотой, потом в коричневый, а потом снова в зеленый.

– Да.

Сисси вспомнила день их знакомства. С тех пор ее чувства к Бойду не изменились.

– Хорошо. – Он ласково погладил ее руку.

Возвращаясь к машине, Сисси взглянула на обгорелую громаду дома, и ее сердце сжалось от горя. Теперь оно каждый раз будет болеть при мысли о Маргарет – девочке, с которой Сисси выросла и которую любила, а не об ожесточившейся молодой женщине, неожиданно обнаружившей, что в жизни случаются неудачи, а мечты не всегда сбываются.

Сквозь дыру в крыше проник солнечный луч, осветив почерневший остов некогда элегантной лестницы. Сисси вспомнила, как Бойд поднимался по этим ступеням, неся на руках Маргарет, узнавшую, что Реджи ушел в армию.

Она хотела спросить Бойда, почему после пожара на ее лице не было следов гари, а ноги оказались не такими грязными, как ожидалось, и откуда на одеяле взялись фантики от «Тутси-роллов». Взгляд упал на Древо Желаний. Ей вновь вспомнились прошлые обиды и утраты. Сисси старалась прощать, хотя ее сердце истекало кровью, всегда поступала как полагается, была преданной подругой и хорошей дочерью. Родители вырастили из нее женщину с крепкими моральными устоями. Посмотрите, что из этого вышло.

Сисси взглянула на четкий профиль Бойда, ощутила твердость его руки. Больше никогда его не отпущу.

Она повернулась к Древу Желаний и прошептала: «Прости меня», сама толком не зная, к кому обращается.

Тридцать шесть

– Не надо. – Сисси взяла письмо в руки. – Оно адресовано Айви.

– Да, – тихо ответила я, – но мама хотела мне его показать. Она написала, что узнала нечто важное о пожаре и хочет поделиться со мной.

Сисси осторожно сложила письмо и прижала ладонью. Я смотрела на ее руки с аккуратным маникюром: эти руки работали в саду, готовили разные лакомства, обнимали плачущих детей. Нельзя забывать, она вырастила меня и маму. Боюсь, мне придется все время напоминать себе об этом.

– Откуда ты знаешь, что Айви хотела показать именно это письмо? – Сисси упрямо вздернула подбородок.

С таким же видом она убеждала тренера по софтболу[36] взять меня в команду, хотя я даже не могла попасть битой по мячу.

Беннетт накрыл мою руку своей. Он без слов понимает, что я думаю. Я с признательностью взглянула на него, и тут меня озарило – мои чувства к нему гораздо больше, чем просто признательность. Он криво улыбнулся разбитым ртом и подмигнул здоровым глазом. Когда кто-то читает твои мысли, в этом есть не только плюсы, но и минусы.

Я снова взглянула на Сисси, лихорадочно вспоминая, что собиралась сказать.

– Мама писала про мои детские снимки – вот они, в конверте. Конечно, это не бесспорный аргумент, однако раз письмо обнаружилось рядом с фотографиями, значит, мама хотела показать мне и его тоже.

– Надо покурить, – заявила Битти, доставая сигареты из кармана халата.

Она сходила в кладовую за пепельницей, села за стол и закурила. Сисси не сказала ни слова против – тревожный знак.

– Ты права, Ларкин, – заметила Сисси. – Это не бесспорный аргумент, поэтому давай дождемся Айви.

Беннетт ободряюще сжал мою руку, словно побуждая высказать то, что давно пора произнести вслух.

– Может, мама уже не придет в себя. Думаю, нам всем следует к этому подготовиться.

– А может, она завтра очнется. – В голосе Сисси послышались слезы.

– Такое тоже возможно, – согласилась я. – Мы очень на это надеемся. Но прежде чем впасть в кому, она хотела показать мне нечто важное, и, похоже, речь идет именно об этом письме. Если я прочту, тем самым исполню ее желание, пусть и в ее отсутствие. Разве не так?

Воцарилось молчание. Дедушкины часы пробили час ночи. Битти выпустила в потолок клуб дыма, положила сигарету в пепельницу и взяла свадебное фото в рамке и снимок молодых людей в «Павильоне».

– Наверное, нужно рассказать ей про Реджи и Маргарет.

Сисси закрыла глаза, словно выбирая из двух зол меньшее.

– Ну да, теперь уже без разницы. Не осталось никого, кто мог бы пострадать. Разве только Айви. – Она пожала плечами. – Хотя ей, наверное, было бы все равно. Бойд очень ее любил.

Я открыла рот, чтобы подтвердить очевидное: конечно, мамин отец ее любил. А потом вспомнила снимок из Миртл-Бич и мамино выражение лица на моей детской фотографии, такое же, как у одного из юношей.

Я сравнила свадебный портрет Сисси и дедушки Бойда и снимок молодых людей за фальшивой тюремной решеткой. Один из них, с блестящими темными волосами и ясными глазами, определенно дедушка: его сила и доброта заметны даже на юношеском снимке.

– У твоей мамы такие же глаза. – Беннетт указал на парня рядом с Бойдом. Он на несколько лет младше, волосы у него светлее, но они явно похожи.

– Кто такой Реджи? – спросила я, не в силах оторваться от фотографии. – Помимо того, что он мамин настоящий отец?

Сисси глубоко вздохнула.

– Реджи – младший брат Бойда. Несмотря на разницу в возрасте, они были очень близки. Однажды Бойд тонул, а Реджи спас ему жизнь.

Я поерзала на стуле, уже предполагая, что будет дальше.

– Должно быть, после такого чувствуешь себя навеки обязанным.

Битти и Сисси переглянулись.

– Можно и так сказать, – заметила Сисси.

– Мы втроем, Маргарет, Сисси и я, – продолжила Битти, – познакомились с Реджи и Бойдом сразу после окончания школы.

– В Миртл-Бич, – вставила я.

Битти кивнула.

– Реджи и Маргарет полюбили друг друга с первого взгляда. Как говорится, их брак был заключен на небесах. Она красива, умна и богата, а он – красив, умен и с большими амбициями. Когда Реджи подошел знакомиться, то представился как будущий президент Соединенных Штатов. – Битти затянулась сигаретой. – Правда, они не единственные, кто пал жертвой Амура. Сисси и Бойд тоже. – Она бросила в мою сторону многозначительный взгляд.

До меня начал доходить скрытый смысл этой сногсшибательной новости.

– О… – пролепетала я, сама удивившись скудости своего словарного запаса. Впрочем, вряд ли бы мне удалось подобрать слова, адекватно описывающие мое изумление. – Что случилось с Реджи? – наконец выдавила я.

– Он погиб до рождения твоей мамы и не успел жениться на твоей бабушке, как собирался. – Битти подчеркнуто затушила сигарету.

– То есть Бойд женился на невесте брата и признал его ребенка своим, – медленно произнесла я. – А два года спустя Маргарет погибла. – Подозрительно. Мысленным взором я увидела это слово, написанное от руки голубыми чернилами на полях отчета о пожаре. На маминой фреске изображены три женщины и мужчина внутри горящего дома. А еще мне вспомнилась лента с надписью «Прости меня». – Когда ты вышла замуж за дедушку? – срывающимся голосом спросила я.

Сисси крепче сжала письмо.

– Через год. В те времена полагалось носить траур в течение года.

Беннетт по-прежнему держал меня за руку. Я машинально кивнула, стараясь угнаться за собственными мыслями.

– Выходит, дедушка любил тебя, но вынужден был жениться на Маргарет. А потом, когда она погибла в пожаре, вы поженились и растили маму как родную дочь.

– Айви и была мне родной дочерью! – повысила голос Сисси. – Я помогла ей появиться на свет в холле Карроумора. Она никогда не испытывала недостатка в любви. Мы с Бойдом растили ее как родную, потому что она и была нам родной. Мы надеялись, у нас будут собственные дети, но этого не случилось. Поэтому мы отдали Айви всю нашу любовь и заменили ей погибших родителей.

С моих губ уже готов был сорваться следующий вопрос, но челюсти словно скрутило проволокой.

– Ты имеешь какое-то отношение к пожару и гибели Маргарет? – наконец выдавила я.

Сисси в ужасе закрыла лицо руками. Битти тут же выхватила у нее письмо.

– Думаю, на сегодня мы услышали достаточно. Я забираю этот документ на хранение. Посмотрим на него завтра утром. Сейчас страсти слишком накалились.

Я приподнялась, чтобы потребовать письмо себе, однако Беннетт удержал меня:

– Отличная идея, Битти. Правда, ты тоже заинтересованное лицо. Почему бы тебе не отдать его мне? Завтра на свежую голову все обсудим.

Я смотрела на Сисси и Битти – двух женщин, любивших меня, даже когда я была менее всего достойна любви. Благодаря им я стала такой, какая есть. В этом письме заключена тайна, которую они пока не готовы мне открыть. Нужно уступить, потерпеть хотя бы до завтра.

Беннетт переводил взгляд на каждую из нас, ожидая согласия. Битти долго смотрела на письмо и наконец протянула лист бумаги Беннетту.

– Я тебе доверяю, юноша. Не разочаруй меня. А ты не смей его охмурять, – добавила она, обращаясь ко мне. – Он хороший человек, но я-то знаю, на что способны мужчины во имя любви.

Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, она резко встала. Беннетт тоже поднялся.

– Пойду спать. Увидимся утром.

Сисси проводила ее взглядом.

– Мы втроем – Маргарет, Битти и я – однажды положили в дупло ленту. Там было написано: «Дружба навек, несмотря ни на что». Вряд ли мы понимали, что нашим мечтам предстоит столкнуться с жестокой действительностью. Кажется, Маргарет так этого и не поняла. До гибели Реджи она жила в мире иллюзий.

Беннетт отодвинул стул, помог ей встать и проводил до лестницы. К моему удивлению, Сисси поцеловала его в щеку.

– Ты во многом напоминаешь мне Бойда. Я рада, что вы с Ларкин вместе.

«Вообще-то мы не вместе», – хотела сказать я, но передумала. Наверное, Сисси права.

– Подушки и одеяла в сундуке за диваном. Положу для тебя полотенца в ванной. Новая зубная щетка в ящике под раковиной. Правда, бритвы нет, уж извини.

– Спасибо, Сисси, как-нибудь обойдусь.

– Ларкин спит как убитая, так что не услышит, если ты к ней поднимешься, – подала голос Битти сверху.

Я хотела рассмеяться и не смогла. У меня перед глазами стояла фреска из моей спальни: четыре ласточки, и у каждой в клюве по ленте. Наверное, мама изобразила Бойда и трех подруг, доверяющих свои мечты Древу Желаний.

– Доброй ночи, – сказала Сисси и остановилась, ожидая ответа.

Я молчала, по-прежнему обдумывая увиденное и услышанное. Сколько тайн сопровождало меня всю жизнь, а я ничего не знала! Оказывается, человек, вырастивший маму, на самом деле ей не отец. Хотя какая разница? Дедушка любил меня, на каждом празднике Четвертого июля я сидела у него на плечах и была выше всех. Он научил меня насаживать червяка на крючок и забираться в лодку, не перевернув ее. Как обычно, я никем и ничем не интересовалась, тем не менее знала, что дедушка сначала был женат на бабушке, а уже потом женился на Сисси. Мне даже в голову не приходило выяснить, как так вышло и от чего умерла бабушка. Меня охватил жгучий стыд. Нужно будет попросить Сисси рассказать всю правду.

Я подняла голову, чтобы пожелать ей спокойной ночи, но слова застряли у меня в горле. Я вспомнила фреску в кафе: пылающий дом, а в нем – три женщины и мужчина, несущий ребенка. Без сомнения, личность моего настоящего дедушки – не единственная семейная тайна.

Сисси медленно поднялась по ступеням и скрылась у себя в комнате. Хлопнула дверь. Я направилась в гостиную, достала одеяло и подушки и принялась стелить Беннетту на диване. Он подошел сзади и мягко взял у меня из рук простыню.

– Сядь, пожалуйста.

Я слишком устала, чтобы спорить, поэтому опустилась на диван, а Беннетт сел рядом.

– Я знаю, о чем ты думаешь.

– Правда?

Он пристально взглянул на меня:

– Правда. В этой мозаике много деталей, их можно сложить по-разному. Некоторые расклады легче принять, чем другие.

– Покажи мне письмо.

Он не удостоил меня ответом.

– Вне зависимости от того, что там написано, есть несколько вводных, о которых нельзя забывать. Первое: Сисси и Битти преданно любили тебя всю твою жизнь. Конечно, они не идеальны и кое-какие их методы воспитания весьма сомнительны, но нет сомнений – что бы ты ни думала, они обе желают тебе добра. Второе: эти дамы не способны на злодейство. Ни одна из них не стала бы делать ничего дурного, даже если бы представилась такая возможность. Третье: мне не довелось узнать Бойда лично, но он лечил моих родителей и бабушку с дедушкой. Говорят, он был добрым и щедрым человеком: приезжал к старикам на дом, когда другие доктора отказывались, и принимал продукты от тех, кто не мог заплатить деньгами. Кстати, ты знала, что именно Бойд помог нам с Мейбри появиться на свет?

Я покачала головой. Нет, не знала. Я вообще очень многого не знала, и далеко не всегда причиной тому была скрытность Сисси.

– И последнее, самое главное: взгляни на себя. Ты – потрясающая женщина, и все благодаря тем, кто тебя вырастил и научил быть храброй и независимой. – Беннетт глубоко вздохнул. – Что я хочу сказать: возможно, из письма ты узнаешь нечто шокирующее, а может, и нет. Это ничего не меняет.

Слезы обожгли глаза, но я пока не готова к тому, чтобы плакать. Судя по всему, в ближайшие дни мне предстоит пролить немало слез. А сейчас нужно сделать вид, что я сильная – глядишь, я и сама в это поверю.

– Спасибо, Беннетт. И как ты стал таким умным?

Он пожал плечами и тут же поморщился.

– Годы практики не проходят бесследно. – Он принял серьезный вид. – Умными и знающими не рождаются. Чтобы стать тем, кто ты есть, нужно повзрослеть.

– Мейбри сказала примерно то же самое, – натянуто улыбнулась я.

– Ну да, мы же близнецы.

– Спасибо, что поделился вселенской мудростью и защитил мою честь.

Беннетт сидел так близко, что я видела его зрачки. Больше всего на свете мне хотелось прижаться к нему.

В коридоре прозвонили часы. Два часа ночи.

– Ты не знаешь, Мейбри сегодня в ночную смену?

– Да, – кивнул Беннетт. – Эллис остался у мамы с папой, потому что Мейбри и Джонатан в больнице до семи утра.

Я поднялась с дивана.

– Хорошо. Мне нужно, чтобы она провела меня в мамину палату. Ночная медсестра – идеальный пособник. Хочу поговорить с мамой как можно скорее.

– Я подвезу тебя.

– Сама доберусь. Но все равно спасибо. – Я взглянула на его распухшие губы. Хорошо, что они в таком состоянии, иначе я бы обязательно его поцеловала. – Вернусь утром. Скажи Сисси и Битти, чтобы не открывали письмо без меня. И пусть сварят кофе.

– Ладно. – Беннетт вышел вместе со мной на крыльцо. – Ларкин?

– Что?

– Я сказал правду. Про конкурс талантов.

– О… – пробормотала я, не в силах вымолвить ни слова, и направилась к машине, мысленно ругая себя за неспособность видеть вещи в истинном свете.

Сейчас ночь. В щели между шторами видно темное небо, свет в палате выключен. Вечером его гасят, поэтому мое тело различает день и ночь. Впрочем, сегодня это не имеет значения. Потолок пульсирует, наполненный сиянием, словно вот-вот прорвется. Свет сочится сквозь трещины, совсем как на шоу в парке Стоун-Маунтин – мы с Мэком были там во время медового месяца. Тогда мне казалось, я смогу стать счастливой.

Мелькает желтое платье: наверху меня ждет мама, просто я пока ее не вижу. Неподалеку тарахтит «Мустанг». Эллис сидит рядом со мной и улыбается своей чудесной улыбкой.

Ларкин тоже здесь, хотя уже поздно – или еще рано, как посмотреть. Мейбри впустила ее ко мне. Едва Ларкин вошла в палату, вокруг словно зажглись прожекторы, а я приподнялась над кроватью.

Она долго молчит. Я чувствую ее тепло и любовь, и этого достаточно. Мне так много хочется сказать ей, но она у меня умница и, похоже, до всего дошла сама. От одной мысли об этом в комнате становится светлее, а шум машины – еще громче.

– Мы нашли в дедушкином столе письмо, мама. И фотографии, которые ты хотела показать. Мне особенно понравилась та, где мы корчим рожи. Оформлю ее в рамку, поставлю на рабочем столе. Надеюсь, ты не против. Большинство женщин держат на виду только удачные снимки, но мы-то с тобой другие. Нам по душе те фотографии, где мы такие, какие есть. Спасибо тебе за это.

Я поднимаюсь еще выше. Может, мне просто кажется, но трещины в потолке становятся шире.

– Вернувшись домой, я впервые задумалась о жизни и обратила внимание на то, что вокруг. Понадобилось целых двадцать семь лет, чтобы присмотреться и поразмыслить, но я никогда не отличалась сообразительностью. – Ларкин смущенно улыбается.

Она садится и берет меня за руку. Жаль, я ничего не чувствую. Мне остается лишь смотреть на эту прекрасную девушку – лучшее, что было в моей жизни.

– Я тут поняла одну вещь. Ты вставила в рамку сертификаты с результатами экзаменов, помнишь? Я засунула их в комод, а ты достала. Оценки не то чтобы блестящие, но дело ведь не в этом, правда? Для тебя имело значение не то, чего я добилась, а то, к чему я стремлюсь. Не стоит переживать из-за неидеального результата, ведь существует множество разных занятий, и можно выбрать дело по душе. Главное, чтобы рядом были друзья и близкие, которые поддержат желание попробовать. А я никогда не испытывала недостатка в поддержке.

Комната вся залита светом. Эллис смотрит на Ларкин и улыбается.

– Так вот, про письмо. Мы пока не стали его открывать. Сисси и Битти хотели подождать до утра, чтобы обсудить все на свежую голову, и я согласилась. Они чего-то боятся. Возможно, в письме какая-то страшная тайна. Я сама не уверена, что готова узнать правду. Гэбриел рассказал о деталях, которые ты добавила к фреске. Боюсь даже предположить, что ты имела в виду.

Она гладит меня по руке, выпрямляет мне пальцы. Ей всегда нравилось наводить порядок. Наверное, Ларкин была единственной пятилеткой, кто выстраивал кукольные туфли по цвету и фасону. Это у нее от Сисси, я тут ни при чем.

– Что бы там ни было в письме, я выдержу. Я сильная. Вы с Сисси и Битти сделали меня бесстрашной и независимой. Постоянно это повторяю, чтобы не забыть. Так что не волнуйся, хорошо? Со мной все будет в порядке.

Ларкин улыбается: наверное, думает о Беннетте. Мое сердце вот-вот взорвется. Эллис протягивает руку. Я не решаюсь принять ее, потому что знаю – мне не шевельнуться. Но он смотрит не вниз, на постель, а вверх, на потолок. Наконец я даю ему руку, и наши пальцы соприкасаются.

Ларкин упирается локтями в кровать и кладет голову на ладони.

– Я очень устала. Прикрою глаза на минуточку. Я люблю тебя, мама. Теперь все будет хорошо.

Кажется, я поняла, почему не умерла тогда, в Карроуморе. Потому что не закончила свой путь. Потому что злилась. Потому что должна была узнать важную истину. Прежде чем прощать других, нужно сперва простить себя. Любовь – сложная штука, как между супругами, так и между родителями и детьми; тем не менее нет ничего прекраснее любви, удивительной, трудной, бепорядочной. Пусть наши сердца покрыты синяками и ранами, они все равно сохраняют способность любить, если мы достаточно умны, чтобы распознать любовь.

Но самый главный мой урок – ты никогда не узнаешь свою силу, пока у тебя не останется иного выбора, как быть сильной. Я беспокоилась, что мне нужно научить этому мою милую Ларкин. Теперь вижу – она и сама все знает.

Гнев, заставивший меня примчаться в Карроумор с лентой в руке, исчез, уступив место пониманию и спокойствию. Я поднимаюсь еще выше к потолку. Мое сердце переполняет любовь к дочери и печаль, ведь я покидаю ее навсегда. Утешает лишь то, что она не одна. С ней остаются Сисси, Битти и все, кто ее любит. Ларкин наконец поняла: я любила ее, даже когда отталкивала из страха, что не смогу научить ее ничему хорошему.

Потолок исчез. Я стою на крыльце дома Сисси. Слышится шум мотора. По Ривер-стрит едет Эллис на своем «Мустанге», роскошные каштановые волосы развеваются на ветру. Папа терпеть не может длинные волосы, а мне они нравятся. Как говорит Сисси, мое личное мнение – единственное, к чему следует прислушиваться.

Эллис останавливает автомобиль у дома, глушит мотор. Я сбегаю по ступенькам и запрыгиваю в машину. Мы улыбаемся друг другу. Эллис целует меня, потом прибавляет газу, и мы уезжаем. Я снова счастлива.

Тридцать семь

Ночью Сисси видела во сне Айви. Не беспомощную женщину, угасающую на больничной койке, а влюбленную девушку с длинными светлыми волосами и бутоньеркой у запястья. Послышался рокот мотора, и Сисси почувствовала радостное волнение, словно приехали за ней.

Перед домом остановился ярко-красный «Мустанг» Эллиса. Айви улыбнулась и поцеловала Сисси в щеку. «Я люблю тебя, мама. Теперь все будет хорошо», – сказала она, сбежала с крыльца и села в машину. В ее локонах цвета красного золота играли солнечные блики. Эллис обнял Айви и поцеловал ее в губы. Взревел мотор. Сисси смотрела им вслед, пока автомобиль не скрылся из виду. Ее сердце то переполняло счастье, то иссушала скорбь. Что-то подсказывало – Айви попрощалась с ней навсегда.

Зазвонил телефон, и Сисси проснулась. Ей не хотелось брать трубку – она и так уже знала, что Айви больше нет. Она коснулась щеки, улыбнулась, вспомнив прощальный поцелуй дочери, и ответила на звонок.

Повесив трубку, Сисси села в постели, ожидая, когда отпустит тяжесть в груди. Ей было слишком больно, чтобы плакать. Горе, заполнившее каждую вену, каждую артерию, каждую клеточку ее тела, не выразить слезами, но они помогут рассеять тьму, сгустившуюся в ее сердце и грозящую выплеснуться наружу. Сисси заставила себя еще раз вспомнить свой сон. Айви пришла попрощаться. Самое главное – теперь она счастлива.

Немного переведя дух, Сисси направилась к Битти, чтобы сообщить ей печальную весть. Дверь в спальню оказалась открыта, внутри пусто. С улицы несло куревом. Крепко ухватившись за перила и чувствуя себя намного старше своих семидесяти семи, Сисси с трудом спустилась вниз.

Битти, босиком и в нежно-голубой пижаме с радужными единорогами, курила на крыльце. Рыжие волосы топорщились в разные стороны, на лице ни следа макияжа. Без боевой раскраски она казалась той же девчонкой, которую Сисси знала с самого детства и любила как сестру. Они пережили вместе множество бурь и чудом уцелели. Сисси всей душой надеялась, что им удастся справиться и с этим горем. Если делить радости и невзгоды с лучшей подругой, жить намного легче.

– Звонили из больницы? – без всякого выражения поинтересовалась Битти.

– Да, это Ларкин. Мы легли спать, а она решила побыть с Айви. В какой-то момент она заснула, а когда проснулась… – К горлу подкатил комок.

Битти кивнула. Они, точно супруги со стажем, понимали друг друга без слов. Вот и хорошо. Я слишком стара, чтобы пускаться в объяснения.

– Мне приснилась Айви, – сказала Битти. – Она уехала с Эллисом на «Мустанге». Помню, Бойд терпеть не мог эту машину.

Сисси задумчиво улыбнулась:

– И мне. Айви пришла попрощаться, чтобы мы знали – с ней все в порядке, она с Эллисом. Я бы разрыдалась, не будь это чересчур эгоистично с моей стороны.

Битти закатила глаза.

– И когда ты уже перестанешь считать себя эгоисткой и начнешь жить собственной жизнью? Ты – самый великодушный человек из всех, кого я знаю. – Она промокнула рукавом уголки глаз. – О, наша маленькая Айви…

К удивлению Сисси, слово «наша» уже не резало ей слух. Присутствие Айви в их жизни было кратким, как проход луны перед солнцем во время затмения, но ярким. Они с Битти обе любили девочку и теперь скорбят об ее уходе. За долгую жизнь Сисси убедилась, что горе нельзя измерить или уменьшить: оно заполняет всю душу без остатка, и хорошо, когда его есть с кем разделить.

– Ну как ты? – участливо спросила Битти.

Сисси кивнула.

– Когда приедет Ларкин, буду в порядке. Уверена, девочка выдержит. Она была с Айви до конца и успела с ней попрощаться. Думаю, ее душа теперь спокойна. Она позвонила Мэку, и он сказал ей то же самое. – Сисси взглянула в глаза подруге. – Ларкин считает, мы должны все вместе прочесть письмо Бойда. Пойду скажу Беннетту.

– Да, правильно, – согласилась Битти.

Сисси сделала глубокий вдох.

– Я подумала, сейчас как раз подходящий момент нам с тобой поговорить.

– Поговорить? – переспросила Битти, ставя пепельницу на кофейный столик.

– О пожаре. Я слишком стара для тайн. Мне уже много чего не по возрасту, а тайны – особенно. Они требуют напряжения мозговых клеток, а их с каждым годом становится все меньше.

– Аминь. – Битти подняла воображаемый бокал. – Лучше и не скажешь.

Сисси набрала воздуху в грудь, ощущая утреннюю прохладу и вкус соли на языке, напоминающий, кто она и где ее место.

– Тогда я начну. На полицейском допросе я кое о чем умолчала.

Битти замерла.

– На одеяле, которым были укрыты мы с Айви, валялись фантики от «Тутси-роллов». Я знаю только одного человека, кто их ест.

Битти с невозмутимым видом затянулась. Сисси заметила, что ее руки дрожат.

– Наверное, выпали у меня из кармана, когда я наклонилась укрыть вас.

– Значит, ты была там. Айви нарисовала тебя в доме. – Сисси глубоко вздохнула, собираясь с силами, чтобы задать главный вопрос. – Это ты устроила пожар?

– Я? Нет, что ты! – возмущенно воскликнула Битти. – Я не заходила внутрь. Когда я приехала, Карроумор уже горел, а вы с Айви лежали под магнолией, укрытые одеялом. Поскольку мне больше нечем было помочь, я просто укрыла вас получше, вот и всё.

Сисси покачала головой:

– Тогда почему Айви нарисовала тебя внутри дома?

– Не знаю. Может, чтобы показать, что я там присутствовала. Когда ураган утих, я решила поехать в Карроумор и найти вас. Представляешь, каково мне было видеть, что дом горит? Дороги затопило, я испугалась застрять в грязи, поэтому бросила машину, побежала через лес и в саду наткнулась на вас с Айви. Понятия не имею, как Айви узнала, что я была в Карроуморе. Я уехала еще до прибытия пожарных. Не хотела лишних расспросов.

– Но зачем? Если тебе нечего скрывать, почему ты не осталась?

Битти прищурилась:

– Ты никогда не задумывалась, почему все эти годы молчала про фантики?

– Потому что ты моя подруга, – без колебаний ответила Сисси. – Ты мне как сестра. Даже если ты устроила пожар, то ради меня.

– Это не я, – произнесла Битти, пристально глядя на подругу, словно ожидая, что та наконец задаст правильный вопрос.

– Значит, это был несчастный случай, – сказала Сисси. – Пожар начался из-за свечки. В белой гостиной горели свечи, и, уходя спать, я взяла с собой одну. Возможно, я не задула ее, когда легла в постель. – Она помолчала. – Я приняла снотворное, поэтому ничего не помню.

– И ты не помнишь, как выбралась наружу.

Сисси покачала головой:

– Нет, только обрывками.

Битти по-прежнему внимательно смотрела на нее, ожидая продолжения, но не дождалась.

– В тот вечер я позвонила Бойду и сказала, что ты поехала в Карроумор.

Сисси закрыла глаза и кивнула:

– Айви нарисовала в доме и его тоже. Значит, он был там.

– Был, – подтвердила Битти. – Я видела его в машине. Когда я приехала, он уже уезжал. Бойд меня не заметил – во всяком случае, ни разу не упоминал об этом.

Сисси вспомнила ощущение полета, чьи-то сильные руки и звук шагов. Конечно, Битти не под силу вынести ее из дома: она слишком маленькая и хрупкая. В глубине души Сисси хотела верить в чудо и отчасти поэтому никогда не пыталась дознаться до правды. Бойд вынес их с Айви из огня и уехал, чтобы никто об этом не узнал. Вот единственная причина, по которой он мог скрыться.

– Ты так никому и не рассказала, – хрипло прошептала она.

– Ну конечно нет! – с жаром заявила Битти. – По той же причине, по которой ты молчала про фантики. – Она выпустила в потолок струю дыма и рассмеялась. – Забавно, да? Мы всю жизнь храним секреты и держимся друг от друга подальше, чтобы кто-нибудь из нас не узнал правду.

– Ничего забавного не вижу, – буркнула Сисси. – Мне вот ни капли не смешно, что мужчина, которого я любила всю жизнь, возможно, убийца.

– Может, да, а может, и нет, – серьезно возразила Битти. – У нас нет доказательств. А еще мы не знаем, от какой именно свечки случился пожар, хотя в отчете сказано, что возгорание началось внизу. В этом и заключается настоящая любовь – в презумпции доверия.

Сисси вспомнила хорошего, доброго человека, за которого вышла замуж, прекрасного доктора, умевшего найти подход к любому больному; он даже голос ни на кого ни разу не повысил. Не верится, что Бойд совершил убийство. Нет, это невозможно.

– Ты ошибаешься, – сказала она. – Дело не в доверии. Любить – значит сердцем чувствовать правду, несмотря на доказательства обратного. Я никогда не верила, что ты могла причинить вред Маргарет. Видит бог, у тебя ужасный характер, но ты не способна на убийство, даже во имя справедливости.

Битти рассмеялась, смех перешел в надсадный кашель.

– Это ведь не острый бронхит, верно? – уточнила Сисси, дождавшись, когда припадок пройдет.

Битти на мгновение поколебалась, потом решила не лгать единственному человеку, знающему ее лучше всех на свете.

– Рак легких, вторая стадия.

– И ты по-прежнему куришь.

– Ну да. Пробовала бросить, но не могу.

Сисси взяла пачку сигарет и смяла ее в кулаке.

– Можешь. Я помогу тебе избавиться от этой привычки и выздороветь.

Битти села.

– А ну отдай!

– Ни за что. Выброшу эту гадость в мусор. И больше никаких сигарет.

– Ты меня не остановишь.

– Еще как остановлю. Переедешь ко мне, и я буду заботиться о тебе, пичкать лекарствами и следить, чтобы ты не притрагивалась к табаку.

Битти ошеломленно смотрела на нее.

– Вот и договорились. – Сисси села рядом и обняла подругу за плечи. – Видишь? Я умею быть эгоистичной. Без Айви мне станет одиноко, но с тобой-то не соскучишься, верно?

Битти судорожно выдохнула, словно у нее свалился камень с плеч.

– Кажется, я советовала тебе начать жить собственной жизнью, разве нет?

– Советовала. А теперь говори, где прячешь сигареты. Я все равно найду твои заначки, так что отпираться бесполезно.

– Я подумаю, – лукаво ответила Битти. – Ты по-прежнему скучаешь по Маргарет? Помнишь, какой она была в детстве?

– Я скучаю по тому, какими мы были в детстве. Как там мама говорила? Маргарет придумывает какое-нибудь сумасбродство, я благоразумно предлагаю этого не делать, но ты встаешь на сторону Маргарет, и мы вместе участвуем в ее затее.

– Да, так оно и было, – согласилась Битти. – И я ничего бы не изменила. Ну, разве что пару моментов.

На сваю у пирса опустилась цапля и принялась наблюдать за водами реки Сампит, не подозревая о круговороте жизни и смерти, разворачивающемся под ее прекрасными крыльями.

– Может быть, Ларкин вернется домой и займет место Маргарет, – задумчиво произнесла Сисси.

– Она собирается вернуться? – удивилась Битти.

– Ларкин об этом не упоминала, но я уверена – она вернется. Бойд говорил о нашей Айви, у нее в жилах течет морская вода. Не знаю, как Ларкин выживала в Нью-Йорке, но ей определенно требуется вливание родной водички.

У дома остановилась машина.

– А вот и она.

Сисси подала руку Битти и помогла ей встать.

– Что бы там ни было в письме, мы выдержим, правда?

– Конечно. «Дружба навек», помнишь?

Сисси вспомнила, как они впервые положили ленты в дупло старого дуба. Нужно было просто сказать Маргарет «нет».

«Дружба навек», – произнесла она про себя, заходя в дом.

Беннетт встретил меня на крыльце. Слезы, которые я до сих пор сдерживала, при виде его наконец нашли выход и хлынули по щекам. С плеч словно свалилась огромная тяжесть. Беннетт всегда рядом, когда нужен. Прежде чем я успела что-нибудь сказать, он подошел ко мне и крепко обнял, утешая, облегчая боль.

– Я приготовил кофе, – произнес он, целуя меня в макушку.

От него пахло мылом, кожа была влажной после душа. Пожалуй, я смогу к этому привыкнуть.

– Спасибо, – прошептала я. На его рубашке остались пятна от моих слез.

Я вошла в кухню. В коридоре показались Сисси и Битти, с заговорщическим видом, рука за руку. Завидев меня, они бросились мне на шею, и мы все втроем разрыдались. Как будто мама ненадолго вернулась к нам.

Сисси тут же направилась к холодильнику и принялась деловито доставать оттуда сыр, яйца и все прочее для завтрака.

– Надо обзвонить знакомых и начать организовывать похороны, но нельзя же заниматься этим на пустой желудок, верно?

Я закрыла холодильник.

– Звонки и завтрак подождут. Давайте сначала прочтем письмо. Мама наверняка бы хотела. – Мне важно исполнить ее волю – только благодаря этому я хоть как-то держусь.

Сисси и Битти переглянулись и безропотно уселись за стол. Я поставила перед ними кофейник, четыре чашки и сливки. Беннетт принес письмо.

– Кто прочитает?

Я взглянула на Сисси, но та покачала головой:

– Айви хотела, чтобы ты прочла его. Давай, смелее.

Беннетт положил передо мной лист бумаги. Я взглянула на ровные строчки, написанные убористым почерком, сделала глоток кофе, откашлялась и прочла:

10 октября 1993 года

Моя милая Айви!

Я долго думал, кому написать, и решил адресовать письмо тебе. Ты стала матерью и теперь знаешь, каково это – любить кого-то больше жизни и совершать поступки, продиктованные голосом сердца, а не разума. На нашем пути открывается много возможностей, и каждый сам решает, чьим голосом руководствоваться в своих действиях.

Врачи говорят, мое время на исходе, и это письмо – последнее в списке дел, которые я должен уладить перед смертью. Список был невелик, но я все не решался браться за перо, хотя мое намерение высказаться обусловлено желанием скорее облегчить душу, чем признать вину. Давным-давно я сделал выбор, который затронул жизни многих, и ни на секунду не пожалел о нем. Тем не менее уже почти сорок лет эта история не дает мне покоя и тревожит по ночам. Похоже, мы с тобой видим одни и те же кошмары. Нам снится пожар. Ничего удивительного, ведь мы оба были там в день, когда погибла твоя мама.

Накануне пожара я узнал, что вы с мамой и Сессали пережидаете ураган в Карроуморе. Но меня тревожила не столько буря, сколько состояние Маргарет. Я утешался лишь тем, что Сессали рядом с тобой, и мысль об этом помогала мне сосредоточиться на работе в больнице.

Ранним утром, когда шторм утих, я, не откладывая, помчался в Карроумор. Путь туда занял больше времени, чем я ожидал, – мне пришлось несколько раз останавливаться и убирать с дороги сломанные ветви, а также объезжать затопленные участки. Я вглядывался сквозь зелень в надежде увидеть белый фасад, но вместо этого обнаружил пламя и густой черный дым. Не помню, как оставил машину у ворот – видимо, побоялся застрять в грязи. Не помню, как подбежал к дому и вошел внутрь. Помню только, что увидел тебя, крепко спящую, на пороге, у самого входа. Я позвал Маргарет и Сессали, истово молясь, чтобы они выбрались наружу. Конечно, умом я понимал, что это не так, ведь Сессали никогда бы не оставила тебя одну.

Я отнес тебя во двор и положил под магнолией. Ее густая зелень стала защитой от дождя и ветра. Ты по-прежнему спала. Я догадался, что Маргарет дала тебе какое-то лекарство. Она уже делала так раньше, поэтому я забрал у нее таблетки, но, видимо, ей удалось спрятать несколько штук. Ты даже не открыла глаза.

Когда я вернулся в дом, огонь охватил белую гостиную, весь холл был в дыму. Наверху раздался крик. Я глубоко вдохнул и бросился по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Страх и отчаяние придали мне сил. Я ворвался в комнату, в которой обычно гостила Сессали. Она крепко спала тем же неестественным сном. Маргарет пыталась стащить ее с постели, задыхаясь от дыма.

Я подхватил Сессали на руки, прикрыл ей лицо одеялом, чтобы уберечь от ядовитой гари, и велел Маргарет задержать дыхание и идти за мной. Мы принялись спускаться по лестнице. Маргарет упала. В этот момент я оказался перед выбором. Как поступить? Внять голосу сердца или разума? Было ясно – мне не под силу вынести обеих из горящего дома. Пришлось выбирать между женой и женщиной, которую я любил всем сердцем.

Я перестала читать и взглянула на Сисси. Она сидела, низко опустив голову и сжав кулаки так сильно, что костяшки побелели. Битти тоже это заметила.

– Пожар начался внизу, а не в твоей комнате, – тихо сказала она. – Ты ни в чем не виновата.

Сисси кивнула, однако ее лицо по-прежнему выражало страдание. Я отхлебнула кофе, не заметив, что он уже остыл, и продолжила:

Я положил Сессали под дерево рядом с тобой и бросился за Маргарет. Но было слишком поздно: огонь добрался до лестницы. Клянусь, я пытался пробиться к ней, но не смог из-за пламени и дыма.

Я вернулся туда, где оставил тебя и Сессали, проверил вам пульс и дыхание. А потом услышал пожарную сирену. В тот момент я снова оказался перед выбором – либо остаться и рассказать правду, либо скрыться и позволить всем поверить, будто Сессали вынесла тебя из горящего дома. Я не хотел, чтобы Сессали знала, что я спас ей жизнь, предпочтя ее Маргарет. Она не смогла бы жить с такой правдой. А я бы смог, поэтому принял решение уйти.

Я заметил, как Битти паркуется у обочины, и понял, что она узнала мою машину. Я сорок лет ждал, когда кто-нибудь из нас обмолвится, что мы оба видели друг друга в Карроуморе и ничего никому не сказали. Но этот секрет так и остался нераскрытым. Я долго думал, и наконец меня осенило. Обычно мы держим что-то в тайне, чтобы избежать ответственности. Но тайны ради любви – совсем другое дело. Они укрепляют нас, помогают нам оставаться в здравом уме. Любовь – это не доверие, а безусловная вера.

Мы с Сессали прожили хорошую жизнь. Ты, наша дорогая доченька, стала для нас источником радости и подарила нам чудесную внучку. Я благодарен судьбе за выбор, который в свое время сделал. Единственное, о чем жалею, – Сессали не знает, что Маргарет пыталась спасти ее и спасла тебя, положив у самого выхода. Увы, я не могу сказать ей об этом, не рассказав остального.

Иногда мне думается, твоя тревога связана с тем, что ты помнишь гораздо больше, чем кажется, – страсти, которые разворачивались вокруг, пожар и спасение. Возможно, ты почувствовала бушующие эмоции тех, кто пытался спасти тебя. Надеюсь, ты простишь меня за то, что я не рассказал, как все было на самом деле. Если бы я знал, что это облегчит твой жизненный путь, то обязательно раскрыл бы тебе правду. Наверное, именно поэтому ты передала Карроумор в фонд для Ларкин. У нее нет дурных воспоминаний об этом доме, способных подточить веру в его возрождение.

Не забывай, ты – Дарлингтон, как и наша милая Ларкин. Уже две сотни лет люди слагают легенды о дарлингтонской удаче. Но я не верю в удачу. Любовь приносит счастье и возводит империи, а сомнения и зависть несут лишь разрушение. Мне всегда хотелось восстановить Карроумор, но здоровье уже не позволяет. Надеюсь, в один прекрасный день Ларкин получит во владение семейное наследие и начнет все заново, опираясь на фундамент выученных нами уроков и принятых решений. Это будет новая жизнь, основанная на любви, а не на переменчивой удаче.

Я хотел положить письмо в Древо Желаний, потом передумал. Оставлю его в потайном отделении моего стола. Пусть судьба решит, в чьи руки оно попадет. Как я уже писал, это не признание вины, а последние слова умирающего, приводящего дела в порядок.

После пожара меня преследует видение – четыре ласточки, летящие в Карроумор с лентами в клювах. Возможно, мудрость приходит с возрастом, а может, из-за близости смерти я наконец понял, что оно означает.

Ласточки – это мы: Сессали, Маргарет, Битти и я. Каждому из нас есть что сказать, поэтому птицы несут ленты к себе в гнезда. Мое послание – о мире и покое за решения, которые я принял и с которыми научился жить. Битти – о преданности и вере, рожденной из мудрости и безграничной дружбы. Послание Сессали – о беззаветной любви к тем, кому посчастливилось находиться рядом. И, наконец, четвертая лента – от Маргарет. Ее послание – о прощении; не для меня, а для нее самой.

Хочется думать, что гнезда, в которые ласточки несут свои ленты, это вы с Ларкин. Мудрый человек по имени Аттикус однажды сказал: «Мы созданы из тех, кто нас построил и разрушил». Все мы совершаем ошибки. Просто помни – ты любима.

Я люблю тебя, дорогая моя доченька. Когда я покину этот мир, вы с Ларкин станете большим утешением для Сессали.

С любовью,

Твой преданный отец

Я достала из коробки бумажную салфетку и передала ее Сисси. Та осторожно промокнула глаза (если тереть, будут морщины) и высморкалась. Я взяла вторую и сама вытерла слезы.

– Значит, это ты положила ленту с надписью «Прости меня»? Ты думала, что бросила Маргарет в горящем доме.

Сисси зажмурилась.

– Теперь я понимаю, почему Айви так рассердилась на меня и попыталась отстранить от управления фондом. Потому что Бойд спас меня, а не ее мать. Она умерла в гневе, так и не дождавшись, когда я попрошу прощения.

Битти ласково сжала ее руку:

– Нет, Сисси. Она пришла к тебе во сне попрощаться и поцеловала, помнишь? Думаю, Айви больше не сердится. Ее душа упокоилась с миром.

Лицо Сисси смягчилось.

– Да, пожалуй, ты права. А кто тогда ухаживал за птичьими домиками? – подумав, спросила она.

– Я, – смущенно улыбнулась Битти. – Легенды, удача – это все ерунда, а вот история про ласточек и Карроумор… я хотела помочь ему выжить. Ради Ларкин.

Я крепко обняла Сисси и Битти. Только сейчас до меня дошло – как здорово, что обо мне заботились три столь разные женщины. Мы созданы из тех, кто нас построил и разрушил. «Истинная правда, – подумала я, – ведь мое прошлое, каким бы сумрачным оно ни было, привело меня туда, где я сейчас».

Раздался стук в дверь. Беннетт пошел открывать. В холле появились Кэрол-Энн и Мейбри, обе с кастрюлями, а за ними – папа.

– Беннетт позвонил нам и рассказал про Айви, поэтому мы принесли вам поесть.

Я едва не расхохоталась – вот таким странным способом мы, южане, выражаем соболезнования, – но вместо этого разрыдалась, ведь рядом со мной те, кого я люблю больше всего на свете. Мейбри обняла меня и случайно зацепилась обручальным кольцом за цепочку. Звено лопнуло, подвески упали на пол. Я подняла золотую стрелку. Ее кончик указал на мое сердце, и я наконец догадалась, что она означает.

Тридцать восемь

Мы с Беннеттом сидели в его грузовике. Я положила голову ему на плечо, а он ревниво обнимал меня одной рукой, словно боялся, что я вот-вот исчезну. Мой лак для ногтей тщательно подобран в тон помаде, волосы стянуты в хвост под бейсболкой с логотипом университета Южной Каролины, защищающей кожу от яркого майского солнца.

По радио зазвучала музыка. Я прибавила громкость.

– Ага! «Мы катались на грузовике», Люк Брайан. Прямо в точку.

– Иногда мне кажется, ты встречаешься со мной исключительно ради грузовика, – хмыкнул Беннетт.

– Так у нас, оказывается, свидание? – с наигранным удивлением поинтересовалась я. – А я и не подозревала.

Он усмехнулся и перевел взгляд на дорогу, ведущую в Карроумор.

– Ну, это звучит лучше, чем «работа на подряде».

Я шутливо толкнула его в грудь и поцеловала чуть пониже уха – как раз там, где он любит.

– Радуйся, что я наняла тебя реставрировать дом, иначе вряд ли бы села в твой грузовик.

Беннетт приподнял бровь и крепче сжал руль, уверенно ведя машину по разбитой дороге, заваленной обломанными ветками после недавней бури.

– Кстати, хотел сказать. Мейбри дразнит меня отрывками из твоей книги, а почитать не дает. Когда можно будет взглянуть?

– Когда закончу. Мейбри поклялась судить честно и беспристрастно. Боюсь, если я покажу рукопись тебе, Сисси или Битти, вы засыплете меня незаслуженными похвалами, а мне этого совсем не хочется.

– Что ж, справедливо. – Беннетт подъехал к дому. – Я просто не могу непредвзято относиться к тому, что ты пишешь, говоришь и делаешь. – Он усмехнулся. – Может, поэтому мне так хочется проводить с тобой больше времени.

Прежде чем я успела придумать язвительный ответ, запищал мобильник. Джозефина из Нью-Йорка напоминала о телефонной конференции в час дня. Я договорилась с «Вокс и Крэндалл», что буду работать удаленно. Меньше рабочего времени, а значит, меньше денег, но меня такой расклад вполне устраивает. Теперь я могу писать роман (Мейбри ждет его не дождется) и заниматься восстановлением Карроумора. Джозефина часто угрожает приехать в Джорджтаун и посмотреть своими глазами, что же заставило меня покинуть Нью-Йорк.

Беннетт вылез из грузовика и помог мне спуститься. Обожаю чувствовать его руки на талии, когда он кружит меня, прежде чем поставить на землю. Вот почему я так люблю кататься с ним на грузовике.

– Мы первые, – сказал он. – Пройдемся?

Я взяла его за руку. Между нами словно пробежала искра – мне это ужасно нравится. Мы неторопливо двинулись вниз по реке; отлив обнажил лужицы пузырящегося ила и колючие кустики спартины. Я глубоко вздохнула, наслаждаясь запахом родного края. На ветвях старых деревьев покачивались домики для ласточек.

Теперь за ними ухаживает папа, пока Битти не наберется сил. Химиотерапия и облучение помогли справиться с опухолями в легких; остается только ждать, окажется ли эффект устойчивым. Битти утверждает, что вполне здорова, и хочет вернуться в Фолли-Бич, но мы с Сисси ее не отпускаем. По-моему, в глубине души она довольна и сопротивляется только для вида.

– Как думаешь, твой папа приедет с Донной? – поинтересовался Беннетт.

С маминых похорон прошло полгода, прежде чем папа попросил у меня разрешения встречаться с Донной. Я несколько раз видела ее в больнице, она работает медсестрой. Та самая женщина, с которой у папы был роман. Он попросил прощения, я ответила, что нечего прощать. Как написал дедушка Бойд, все мы совершаем ошибки. Нам просто нужно научиться делать выбор и принимать его последствия.

Теперь, когда я многое узнала о маме, мне стало ясно – мои родители любили друг друга, но если сердце несвободно, его любви недостаточно. Мама сейчас с Эллисом, так что папа имеет полное право найти свое счастье.

– Возможно. Они теперь все время вместе. Оба обожают работать в саду и варить пиво, так что почти не расстаются. Любо-дорого смотреть.

И это чистая правда. Я сама удивилась своей искренности.

Мы остановились под Древом Желаний. Теперь дупло заделано благодаря усилиям Федеральной лесной службы – в память о маме я передала землю государству. Мне кажется, дело не в волшебстве, а в силе воображения: мы доверяем мечты и желания потайному месту, а потом направляем туда же свое разочарование, если они не сбудутся.

– Подумать только, а ведь здесь мог быть жилой комплекс с гольф-клубом, – сказал Беннетт.

Меня передернуло:

– Замолчи, не то мне будут сниться кошмары.

– Кошмары у тебя начнутся, когда увидишь счета за реставрацию.

– Кто бы сомневался. Впрочем, я уверена, тебе удастся найти взаимоприемлемое решение. Меган Блэк просто вне себя от радости. Карроумор – предмет ее диссертации. Название будет такое: «Восстать из пепла: реставрация особняка девятнадцатого века ценой полного разорения его хозяйки».

– Неплохой заголовок, – расхохотался Беннетт. – Разве Меган не собирается использовать средства от грантов?

Я кивнула:

– Да, у нее хорошие шансы получить финансирование, ведь пока идут работы, здесь будет исследовательская площадка для старшекурсников. Пусть изучают.

– Здорово, что Сисси согласилась выделить средства на реставрацию. Как управляющая фондом, она могла зарубить проект.

– Точно. Надеюсь, прежде чем мы начнем тратить собственные деньги, нам удастся получить поддержку из Фонда охраны земли и воды. – Я тяжело вздохнула. – Правда, Меган говорит, за пятьдесят лет существования фонда Конгресс всего два раза профинансировал его полностью, так что особо рассчитывать не приходится.

– Ну, ты еще можешь воспользоваться легендарной дарлингтонской удачей. Просто нужно как следует захотеть.

– Мне нравится твой оптимизм. – Я легонько коснулась губами его губ.

Беннетт долго смотрел на меня, будто ожидая чего-то, и наконец произнес:

– Знаешь, для человека, работающего с текстами, твой словарный запас удручающе невелик.

Я резко отстранилась.

– Мейбри что, давала тебе читать мою старую рукопись?

– Ту, где фигурирует пурпурный любовный стержень? Нет, это выражение навеки запечатлелось в моей памяти еще десять лет назад.

– Тогда что ты имеешь в виду?

– После драки с Джексоном, когда ты прикладывала мне к лицу лед, я сказал, что люблю тебя, а ты ответила только «ой». Я не стал больше поднимать эту тему, потому что мне тяжело принимать отказы, но здесь, рядом с Древом Желаний, ощущаю прилив оптимизма.

Я встала на цыпочки, обняла его за шею и поцеловала в губы, надеясь, что поцелуй в полной мере передаст мои чувства.

– Я люблю тебя, Беннетт Линч. К сожалению, до меня не сразу это дошло, но я собираюсь наверстать упущенное.

– Я тоже. – Он ответил поцелуем.

Мне показалось, будто земля задрожала под ногами, и я крепче обняла его, чтобы не упасть.

Беннетт оглянулся на развалины Карроумора.

– Как по мне, этот дом слишком велик для одинокой женщины.

– И что ты предлагаешь?

– Например, сюда прекрасно впишется парень, который умеет управляться с молотком, и выводок детишек.

– Выводок? Это сколько?

– Не знаю, но на всякий случай хочу предупредить: в моем роду бывают двойняшки.

– Ой, – произнесла я, и мы оба захохотали.

Мне вдруг страстно захотелось поселиться с Беннеттом здесь, в Карроуморе: сидеть на крыльце и наблюдать, как меняются времена года и растут наши дети и внуки.

Беннетт отстранился, глядя куда-то мне за спину.

– Погоди-ка. – Он подошел к заболоченному берегу реки и что-то вытащил из ила. – Смотри, что я нашел.

– Акулий зуб. Говорят, это к удаче.

Беннетт кивнул.

– В детстве я часто находил их в заводях и болотах. Удивительно, ведь акулы заплывают далеко-далеко в океан. Видимо, прилив всегда возвращает изгнанников домой.

Я встретилась с ним взглядом:

– Хочешь сказать, я изгнанница?

Он улыбнулся:

– Нет. Я хочу сказать, теперь ты моя.

Беннетт снова поцеловал меня, и лишь звук приближающихся автомобилей заставил нас разомкнуть объятия. Напоследок оглянувшись на дуб, мы рука об руку пошли к дому.

Ночью мне опять приснилось, будто я падаю. Но на сей раз я наслаждалась ощущением невесомости и полета. Проснувшись, я поняла, почему мне не было страшно: я точно знала, куда должна приземлиться.

В течение всей жизни нас подстерегают падения: мы срываемся в гневе, оступаемся и совершаем ошибки, падаем духом, теряем голову от любви. Главное – чтобы рядом был человек, который поддержит. Иногда, как ни удивительно, это мы сами.

Благодарности

Хочу поблагодарить замечательную команду издательства «Пенгуин Рэндом Хаус» за издание, маркетинг, публикации в прессе, продажи и обложку. Я пишу книги, и благодаря вашим усилиям они волшебным образом появляются у моих читателей. Огромное вам спасибо за дружбу и поддержку, которую вы оказываете мне на протяжении одиннадцати лет.

Список благодарностей будет неполным без выражения признательности моим первым читательницам и лучшим подругам Сьюзан Крэндалл и Венди Вокс. Спасибо, что подсказываете мне, что я делаю правильно, а что нет.

И, конечно, спасибо моим верным читателям. Ваш энтузиазм и добрые слова в мой адрес стоят мучений, которые я испытываю при наступлении дедлайна. Вы – лучшая часть процесса написания книги, наряду с моим любимым словом: «Конец».

Спасибо чудесному городу Джорджтауну, штат Южная Каролина, и его жителям за южное гостеприимство и доброту. Благодаря вам исследовательская работа стала для меня истинным наслаждением. Также спасибо бывшей жительнице Джорджтауна Мэрилин Барнхилл, которая оказалась настоящей сокровищницей рассказов о том, каким был город в пятидесятые годы. Как бы я хотела жить там в то время!

И, наконец, спасибо невоспетым героям, борющимся за сохранение старинных зданий и понимающим, что наша история неразрывно связана с этими свидетелями времени, и если они исчезнут, то навсегда.

С тех пор как Карен Уайт прочла в юности роман «Унесенные ветром», она твердо решила, что станет либо писателем, либо второй Скарлетт О'Хара. В какой-то мере ей удалось и то и другое. Никогда не унывающая, Карен достигла успеха и в любви, и в предпринимательстве, но в итоге посвятила себя творчеству. Ее романы издаются во всем мире, они стали бестселлерами.