Напряжение сходится

Пролог

В основе каждого строения – инженерный расчет. Придет шквальный ветер с осенними штормами, ударит ледяная вьюга в студеном феврале, разойдется грозой небо поздней весной или солнце устроит пекло без единого ветерка в разгар лета – любая постройка обязана выдержать. Особенно если речь про сооружение исконно военное, коему предписано стерпеть не только погодные ненастья, но и человеческую волю, вооруженную и злонамеренную.

Стены Московского Кремля помнили шесть сотен лет и вчетверо больше сезонов, были биты пушечными ядрами и горели в огне, видели под сотню штурмов и раскаты стихий в каждом из них, ведомых противостоящими одаренными. Во времена оные в небе над шпилями башен сталкивались грозовая синева и багровое пламя, блекло-желтый песок и аквамарин кристальной чистоты. Целый калейдоскоп красок и Сил раз за разом сходились в смертельной битве, но в местах их столкновения всегда был один и тот же цвет – темно-красный цвет крови, одинаковой у нападавших и защищавшихся.

Многое пережили стены, и не всякое событие оставляло их целыми. Латались прорехи, перестраивались обрушенные участки и закладывались новые фортификационные сооружения: спешно – во время войны и куда более вдумчиво – во времена спокойствия и мира. Бывало, в сытые и спокойные годы некрасивые, но надежные сооружения сносились целиком, чтобы выстроить на их месте нечто скорее прекрасное, чем функциональное.

А бывало и так, что целую башню кремлевской стены отдавали царским указом в руки отличившегося боярства – и те тоже не оставались равнодушными к новому приобретению, вкладывая богатство рода в лучший символ личного благополучия, который только и может быть в стране, – в собственную башню, высокую да роскошную, на зависть всем остальным. Слева, правда, у этой башни будет ветхая стена в пять метров толщиной, да и справа тоже вид не самый лучший – но сама-то настолько хороша, что на защиту ее от врага будет призвана вся ближняя и дальняя родня. Даром что этой родне до столичных битв за власть никакого дела не было, но вот за личное имущество уже можно и порадеть. Таким путем восемь из двадцати башен обрели новых хозяев, перейдя из щедрых рук самодержца в собственность весьма влиятельных семейств. А власть на престоле Московском утвердилась настолько, что более некому в стране стало шептаться по углам, что кровь в царе варяжская, не наша – и не по праву ей быть во главе русских земель. Проблемы-то, ради которых их когда-то призвали, давно уж решены…

Странно, но те, кто выжил в тех противостояниях, сбежав за границу, – не очень-то сотрясали воздух гневными речами в адрес правителей, а скорее исходили искренней ненавистью к победителям из числа своих, что были по иную сторону. Так получалось, что всякий раз воевало боярство против равных себе по титулу и положению, а сами Рюриковичи ни в одном междоусобном сражении свою силу так и не явили, пусть и присутствовали самолично во время каждой битвы. Оттого кровная месть тоже была к своим, но никак не к потомкам варягов, некогда приглашенных на княжение, да оставшихся на века.

Времена активных битв уже два столетия как позади. Вокруг высится прекрасный город, украшенный высокими шпилями княжеских башен тех семейств, кому в свое время не досталось награды за ратный подвиг в виде части кремлевской стены, но позже, в обмен на услуги трону, интриги, подвиги или горы золота был получен во владение участок столичной земли под строительство. И, разумеется, были эти высотки куда роскошнее и выше кремлевских. «Меняю старые лампы на новые!» – кричал как-то персонаж одной восточной сказки, готовый с радостью обменять яркий и красивый новодел на пыльный и ветхий. В этом мире «джинны» сами владели своими старыми башнями и меняться не желали – равно как и исполнять чьи-либо желания, кроме своих собственных.

Мир, правда, в джиннов не верил и предпочитал ходить в Кремль на экскурсии… В ту его часть, которая для посещения была открыта.

– Господа! Прошу обратить внимание направо. Перед вами Архангельский собор – шедевр зодчества начала шестнадцатого века, построенный по проекту архитектора Алевиза Фрязина из Милана.

Группа послушно повернулась в сторону белоснежной громады с золотыми и серебряными куполами. Экскурсантов было ровно два десятка – совершенно разных: приезжих и местных, в парадных нарядах и легкомысленных шортах с футболкой по нынешнему жаркому дню. Но внимали они своему гиду – основательной на вид брюнетке четвертого десятка лет в сером костюме и белой блузке, обладающей хорошо поставленным голосом и властными жестами, – с одинаковым интересом в глазах. Разумеется, кроме одутловатого и массивного господина в темных очках, прочитать эмоции за которыми не представлялось никакой возможности.

Мужчина, обладающий недюжинными габаритами – под два метра ростом, в косую сажень плечами и настолько выдающимся животом, что в футболку с американской символикой, его прикрывавшей, можно было запросто завернуть трех человек средней комплекции, а синие шорты казались полноразмерными брюками, – предпочитал стоять позади всех, с левого края. Крайне неудобный гость для женщины-гида – слишком высокий, да и стоит особняком, оттого обращалась она к группе, глядя в первые ряды. Соседи же по экскурсии тоже неохотно бросали на мужчину взгляд – смотреть на огромный живот не было ни малейшего удовольствия, а для разговоров с явным иностранцем недоставало знаний языка.

В общем, момент, когда крайне габаритный, крайне заметный и массивный человек развернулся на месте и ушел в сторону Тайницкой башни, не заметил никто из группы, продолжавшей разглядывать белокаменный собор.

Собственно, куда можно подеваться с закрытой территории внутри кремлевских стен? Внутрь государевых построек не допустит стража. Внутрь клановых башен, горделиво устремившихся ввысь на уровень нынешних девятых-десятых этажей, не пропустят слуги могущественных владельцев.

Но так получилось, что окованная черным металлом створка дверей Тайницкой башни, оказавшаяся на пути мужчины, отворилась навстречу сама – ровно настолько, чтобы пропустить габаритного господина под сень владений великого рода черниговских князей и тут же закрыться вновь.

– Питер Юзефович, прошу вас. – Внутри роскошного холла, находившегося сразу за дверями, габаритному господину поклонился незаметный человечек с обликом клерка и указал на правый рукав коридора, вскоре закруглявшийся, следуя силуэту строения. – Вторая дверь налево.

Мужчина не ответил на поклон и молча проследовал указанным маршрутом, двигаясь по белому мрамору пола, вдоль закрытых до середины алым бархатом стен, через прохладу и тишину, созданную массивными кирпичными стенами башни-крепости. Массивный господин шел, игнорируя строгие лики в мундирах с портретов, золото электрических подсвечников, освещающих путь и создающих причудливые тени на лепнине низких потолков. В его шагах не было нервной поспешности от осознания могущества ожидающей его персоны, а во взгляде – и малейшего любопытства к окружающей роскоши, будто бы все вокруг было видено им не единожды, хотя служка у входа мог бы поклясться, что видит гостя в первый раз.

Понадобилось около сотни шагов, чтобы добраться до нужной, второй по счету, широкой двери темного дерева без каких-либо табличек и указателей.

Впрочем, какие еще указатели внутри родовой собственности – тут чужих не было и быть не может.

Темные очки были сняты и зацеплены за ворот футболки. Крупная рука протянулась к массиву двери и удивительно аккуратно постучалась костяшками пальцев, после чего мягко приотворила створку – ровно настолько, чтобы услышать мнение хозяина комнаты относительно его визита.

– Проходи-проходи! – тепло отозвались изнутри, как желанному гостю.

Рука Питера слегка дрогнула, словно отозвавшись на доброжелательность приглашения. Но вошел он в помещение столь же равнодушным и невозмутимым.

– Доброго дня. – Голос мужчины оказался низким, с ощутимым западным акцентом, проваливающимся на гласных.

Крупный кабинет, явно бывший залом для совещаний, утопал в полумраке. Над длинным столом, разрезавшим помещение пополам, не горели плафоны, так что свет шел только от зеленоватой подсветки огромного – во всю левую стену – аквариума с диковинными и яркими крупными рыбинами. Окон, разумеется, не было – первый этаж башни не предполагал их наличия. Слегка бликовал отраженным светом экран проектора на противоположной аквариуму стене, а вот противостоящая гостю грань кабинета и та, что рядом с ним по правую его руку, были тщательно укрыты плотными черными драпировками. Под ногами скрипнули доски наборного паркета – Питер автоматически сделал шаг вперед, тут же оказавшись на мягком ворсе ковра.

Полумрак в дальнем конце стола шевельнулся и выступил навстречу гостю, материализовавшись в невысокого мужчину пятого десятка лет, одетого в простой, чуть мешковатый и не по фигуре серый костюм.

Ожидавший Питера человек чуть сощурился, поправляя массивные и старомодные роговые очки, и будто только сейчас вгляделся в вошедшего мужчину.

– Похорошел, – выдал хозяин кабинета с довольством, подошел совсем близко и положил кончики пальцев на локти Питера, рассматривая его и вовсе бесцеремонно.

Массивный гость, несмотря на явное превосходство в физической силе, отчего-то отреагировал на прикосновение весьма нервно и скованно, дернувшись и ощутимо напрягшись.

– Ну-ну, – успокаивающе одернул его господин в костюме, – я же не ругая, честное слово.

Но локти отпустил и отвернулся, неспешно возвращаясь к столу – к ближайшему креслу. Питер же слегка выдохнул.

Хозяин кабинета остановился возле столешницы, тронул спинку вращающегося кресла рядом, заставив то сделать полуоборот, но так же остался стоять на ногах. Не предложил он сесть и своему гостю.

– Я тобой доволен, – скупо констатировал он.

– Спасибо, – сглотнув, ответил Питер, опустив взгляд вниз и не решаясь его поднять.

Чтобы радость во взгляде осталась только его тайной.

– Возглавишь новое направление перевозок товара. Готовься. Убери… – господин в очках неопределенно повел рукой, – эти телеса. Приводи себя в порядок. Будет новая личность; фотографию и описание тебе дадут на выходе.

– Спасибо.

– Не подведи меня, – было много тихой угрозы в этих словах, но последующее, самое важное слово искупило их сторицей, – сын.

Питер только согласно тряхнул головой – сильно и выразительно. Потому как все слова будто застряли в горле, сжатом, чтобы не допустить постыдной дрожи подбородка от искреннего восторга и счастья.

– Какого рода перевозки? – уже ступив к выходу, спохватился Питер, которому оставалось жить со старым именем считаные дни.

Потому что радость радостью, однако к любому новому делу требовалась тщательная подготовка. Возможно, детали его тоже ждали на выходе, но это будет на целую сотню шагов позже.

– Железнодорожные. – Небрежным жестом господин в костюме показал, что аудиенция окончена.

И почти моментально остался в кабинете один.

Князь Черниговский неспешно подошел к аквариуму и с огоньком иронии во взгляде посмотрел на его обитателей.

«Наверное, они считают себя счастливыми тут, в идеальных условиях, огражденные от хищников, сытые и здоровые. – Мужчина постучал пальцем по стеклу, наблюдая, как подплывают к нему охочие до корма рыбы. – Быть может, полагают себя любимыми и баловнями судьбы, видят прекрасное будущее и строят планы. Хотя вся их судьба – стать, со всем их накопленным жирком, обедом для человека, изредка их подкармливающего. Когда придет время».

Князь невольно посмотрел на часы – солидные, с круглой рамкой и кожаным ремешком. Точно такие же, как десятки иных, подаренных им анонимно многим и многим людям. Немного странные, к слову, часы: несведущие сочли бы их испорченными, так как вместо индикатора дня недели они отчего-то показывали цифру, что медленно – раз в год – сменялась на меньшую, отсчитывая непонятный и неведомый срок.

Часы, на которых у одного помешавшего ему юноше осталась всего пара месяцев – в той самой шкале, где на его, князя, часах был знак вечности.

Князь Черниговский выбросил из головы мысли о третьестепенном человеке, вся ценность которого была в сети железнодорожных компаний, созданных им и обереженных Черниговскими в ключевые моменты становления. Воистину не самое лучшее приложение огромного количества денег, выигранных на турнире, рисковое и опасное. Денег, которые черниговские князья считали своими, когда принимали Зубовых к себе в клан, и отказываться от которых не желали. Оставалось просто дождаться, пока юноша достигнет восемнадцати лет и правоспособности все потерять.

Власть, которую давал князю пост руководителя МВД империи, не оставлял мальчишке ни единого шанса. Были, разумеется, раздражающие препятствия на этом пути, вроде довольно известной семьи, приемным сыном которой он приходился, покровительства князей Шуйских, возможного родства с влиятельными князьями Юсуповыми и, по оценке аналитиков, участия в его жизни даже пророка, приходящегося юноше родной сестрой.

Но в аквариуме князя и не было никогда простых рыб, только такие – яркие, диковинные и очень богатые.

Что до противодействия и мистики, то древний род Черниговских знал, как их обойти. Достаточно, чтобы мальчишка сам захотел все отдать. Никто не станет уничтожать его физически, не станет давить и угнетать – и даже пророк, если слухи о нем окажутся правдой, не сможет заметить самого главного. Как человек ломается изнутри. Как угасает в нем надежда. Как ему не хочется жить, и любая плата становится приемлемой. Плата, которую он готов отдать за то, чтобы жили и не страдали друзья, у которых нет покровительства князей, нет пророков в родичах…

Князь раздраженно встряхнул головой, отметив, что, вопреки собственному желанию, продолжает думать о том, кого сам же назвал третьестепенным.

Мужчина переместился в самый темный угол комнаты и резким движением шагнул в темноту – чтобы тут же вышагнуть из занавешенной шторками темноты угла личного кабинета на вершине клановой башни. Его мысли вновь устремились к бесконечной шахматной партии, создаваемой собственными руками на просторах самой большой в мире страны. Партии, в которой фигуры не знали, что ими играют, и даже не догадывались о собственном цвете, равно как и о цвете противников. Удивительной игре, в которой по всем канонам пешка могла съесть ферзя. Только в классической партии такое событие создавалось путем сложной комбинации, а вот Черниговские действовали куда проще – ослабляя противостоящую фигуру до той степени, что ее съедал кто попроще и гораздо слабее. Слабости – это именно то, о чем клан, призванный с ними бороться в масштабах всей империи, знал лучше всех.

И если бы только их клан занимался слабостями, обеспечивая государеву безопасность от самих себя, то все было бы куда как проще… Но существовали конкурирующие структуры, от которых приходилось таиться. Было «Око Государево», подчиненное непосредственно императору, были княжеские разведки и постыдная случайность, как некогда с Зубовыми, которую кое-как удалось замять, не вызвав подозрения на себя и сохранив маршруты доставки… Тем не менее карта страны медленно окрашивалась в их цвета.

Черниговские не стремились узурпировать трон. Какая пошлость, в самом деле – потратить столько сил, чтобы воссесть на неудобное кресло, надеть тяжелую корону и бояться каждую ночь, что кто-то из наследников Рюриковичей остался жив и решится мстить. Мысли князя были чище и изящнее – получить в государстве такое число подконтрольных аристократов, против слитного голоса которых даже императору не получится возразить. Власть над самим императором будет гораздо слаще пышных регалий и звучных титулов.

Князь подошел к узкому окошку, открывавшему вид во внутренний двор Кремля. Мельком отметил, что его недавний гость уже вернулся к своей экскурсионной группе, и перевел взгляд выше, оглядывая постройки.

Поистине могучи и крепки стены древней твердыни, несокрушимой и стабильной, равно как и весь механизм власти в империи.

И не было в мире напряжения, которое могло бы их сокрушить.

Глава 1

Утро первого сентября выдалось обжигающе жарким, безоблачным и безветренным, словно и не было до того череды хмурых дней и моросящего мелкого дождя, стучавшегося в московские окна, напоминая о наступлении осени.

Ошалевшая от таких перемен природа реагировала сухой и растрескавшейся землей и где-то даже проклюнувшимися почками на серых деревьях, уже готовых было заснуть до весны. От нагретого асфальта поднимался пар вчерашних луж, наполняя виды на горизонт дрожащим маревом, а перелетные птицы, собиравшиеся было в стаи над черными кронами деревьев, тут же рассыпа́лись на небольшие группки и возвращались обратно, будто уверившись в возвращении лета.

Люди же на жаркий денек реагировали по-разному: кто, чертыхаясь, пробегал поскорее от прохлады метрополитена и тени остановок до кондиционированных офисов, а кто и с улыбкой смотрел на мир, радуясь еще одной возможности показать летние наряды и красивый загар, покуда длинные осенние плащи и куртки не обратят всех вокруг в серую, безликую толпу. Жарились в духоте пробки водители, выставив руку из окна в надежде уловить порыв ветерка, но смеялись, пробегая рядом по тротуару, дети, для которых ветер был в движении воздуха, не успевавшего расступиться у них на пути.

И, разумеется, истинно счастливыми были продавцы цветов, для которых солнечное первое сентября грозило обернуться нешуточной прибылью – спешили к парадным входам школ и университетов ученики и ученицы, студенты и студентки, забирая с собой яркие красные, белые, синие, розовые цвета праздника.

Сезонный бизнес чутко реагировал на погоду, интересуясь прогнозами синоптиков куда чаще остальных. Правда, у иных сезон кончался ровно в августе, вне зависимости от стоявших на улице температур – лицензии на уличную торговлю мелким товаром выдавались аж в феврале и стоили настолько недешево, что большинство не рисковало оплачивать дополнительный осенний месяц, который запросто мог выйти холодным и дождливым. Оттого жара была, а торговцев мороженым на университетской площади при МГУ – ни единого.

Благо я подсуетился и прихватил передвижной морозильный ларь, расположив для услады очей и прохлады ног перед собой. Ветви яблони над головой даровали тень, а железная скамейка оказалась довольно удобной для медитативного ожидания первой учебной лекции.

– Почем мороженое? – остановился перед морозильником юноша лет двадцати, заинтересованно посмотрев на закрытую, без единого ценника, непрозрачную крышку холодильника. – И какое есть?

Да, не все идеи выходят достаточно удачными.

– Не продается. Никакое. – Я хмуро посмотрел на явного студента, перехватив его взгляд, покуда ему не расхотелось есть и вообще тут находиться.

Юноша неловко отступил вбок, прошел так еще два метра, резко отвернулся и быстро зашагал в обратную сторону.

– А есть пломбир? – мигом подгреб взрослый мужчина с юной дочкой, будто выжидавшие до того очередь.

– Ничего ни для кого нет, – сурово произнес я.

– А чего тогда сидишь? – буркнул он недовольно.

– Медведя жду.

– Сумасшедшие вокруг, – чертыхнулся он неслышно, уводя погрустневшую дочку дальше по парку. – Вот поэтому, милая, всегда надо надевать панамку на голову. Напечет!..

Я с возмущением оглядел себя – рубашка дорогущая в почти незаметную полоску, туфли белые, модные, им в тон носки и брюки. Часы, опять же серебряные запонки с бриллиантами чистой воды. Уже и холодильник с собой нельзя принести спокойно!

Тут же отметил целеустремленное движение молодой парочки в мою сторону и кошелек в руках юноши.

В общем, морозильник пришлось сдвинуть вбок от скамейки, а самому пересесть на другой край.

Я поерзал на месте, переложив с колен на скамейку папку с документами о поступлении на первый курс. Разнообразные ксерокопии о составе семьи, фотографии без уголка и с уголком для различных документов лежали там же, вместе с тетрадкой и ручкой. Только вот первый учебный день изрядно отличался от тех, к которым я привык. Никакой парадной линейки перед зданием, с разбиением на квадраты «своих» и табличкой названия курса или класса. Нет взволнованной толпы, неуверенными пингвинами перетаптывающейся возле своего куратора, но есть нескончаемый поток людей, шедший внутрь главного корпуса с самого утра, словно он не имеет предела.

Где-то там, внутри, кто-то должен произносить приветственные речи, слегка стращать тяготами и вдохновлять историями успеха выпускников. Танцы на сцене, цветастые грамоты, атмосфера волнения и триумфа, молчаливые обещания самому себе учиться и деятельное обдумывание, где и как отметить сегодня будущие успехи в учебе.

И все это должно пройти мимо меня, оставив чужим на будущем курсе. Пусть знакомятся и заводят дружбу, намечают симпатии и дышат первой влюбленностью. Первая настоящая лекция начнется на пару часов позже, когда все перезнакомятся. Я же приду почти со звонком, заняв последнюю парту, стараясь быть вне коллектива. Слишком многим мое общество ломает судьбу, перекраивая желания и мечты. Не то чтобы это было большинству во вред, но как сказал один очень важный мне человек, все хотят себе собственной судьбы, с собственными ошибками и победами.

Все это вызывало легкую досаду, но при этом и ощущение правильности моих действий. Я посмотрел на громаду главного корпуса университета, словно на цветастую коробку, внутри которой могло быть все что угодно – от плохого до хорошего, от нищеты духа до богатства пыльных библиотек. Но этот подарок судьбы – для всех сразу, а значит, надо быть с ним осторожнее. Посмотрим на него с задних парт, для начала.

– Вот ты где! – Довольный девичий голос сбоку заставил слегка вздрогнуть и перевести в ту сторону взгляд.

Засмотревшись на шпиль высотки, прозевал явление одной очаровательной особы, нетерпеливо перетаптывающейся сейчас возле моего холодильника.

Ника Еремеева была в длинном белом платье с диагональным узором в виде серых звезд и темных очках, поднятых поверх высокой прически рыжих волос. Босоножки под цвет платья и легкая бежевая сумочка дополняли облик до летнего.

– А я знала, где тебя искать! – довольно произнесла она на мой невысказанный вопрос и вопросительно поднятую бровь. – Рядом с мороженым!

Не то чтобы сильно соскучился – еще неделю назад вместе падали в одном самолете. Но видеть ее я был определенно рад.

– А где продавец? – поинтересовалась она, оглядываясь по сторонам.

– Нет продавца, – терпеливо вздохнул я.

– Что ты сделал с продавцом? – построжел ее голос.

– Не было продавца, это мое мороженое, – повернулся я лицом обратно к зданию. – Хочешь – верь, хочешь – ищи тело.

– А можно мне?.. – после заминки просительно поскреблись подушечками пальцев по крышке холодильника.

– Нет.

– Почему? – присела она рядом, отразив голосом легкое возмущение и грусть.

– Один раз я уже угощал тебя пломбиром, – припомнил я ей эпизод из детства, который невозможно забыть.

– Его тигры съели!

– Какое глупое оправдание… – проворчал я. – Как там твои поиски?

– Какие еще поиски? – прозвучало в ответ равнодушно и даже удивленно.

Но слух четко определил тщательно маскируемые нотки настороженности в Никином голосе.

– Артефакта, который ты выкинула в урну, – поспешил я уточнить, впрочем, не оборачиваясь в ее сторону.

– Ах, это… – поскучнела девушка, словно вспомнив о мелочи, а не вещице за три полновесных миллиарда.

– Судя по ноткам апельсиновой кожуры, прокисшего сока и забродившего кефира, поиски продолжаются? – втянул я носом воздух.

– Пахнет, да? – заволновалась Ника не на шутку, принюхиваясь к запястьям.

– Не сильно, – успокоил я. – Помочь?

– Нет! – категорично и упрямо ответила она, доставая из сумочки ароматизированные салфетки и оттирая ладони.

– Если что, проси, – повел я плечом.

После чего позволил установиться молчанию, не разрушая его даже после того, как Ника завершила косметические процедуры.

Шелестели университетские фонтаны, включенные по случаю такой жары. Мимо изредка проносились люди на роликах и скейтбордах. Но в основном было тихо – той самой контрастной тишиной, что царит возле образовательных учреждений посреди урока.

– Максим… если честно, я тебя искала, чтобы извиниться, – произнесла Ника первой, вызвав мое нешуточное удивление.

Повернулся к ней и с любопытством оглядел повинную мордашку, устремленную взглядом куда-то вниз и вбок.

– Да неужели? – высказал я вслух.

– Да! – уверенно заявила она и продолжила тем же тоном: – Я повела себя очень грубо, когда мы расстались. Я не должна была так критиковать твое желание стать… ну, императором, – смутилась она.

– Так-так… – повернулся я к ней всем телом, с интересом ожидая продолжения.

– Понимаешь… – только теперь замялась Ника, неловко сцепив пальцы, – когда я была у тебя в гостях… Когда ты спал, я случайно уронила тебя головой вниз со второго этажа. И эти мысли – не твоя вина, а последствия падения!

– Ника, постой… – постарался притормозить ее я, приподняв ладонь.

– Но я тебя обязательно вылечу! – с жаром произнесла девушка. – Я переведусь на психиатра и мы это вместе преодолеем!

– Стоять! – гаркнул я так, что окрестные перелетные птицы все же решились двинуть на юг. – Какой еще второй этаж?

– Окно твоей комнаты, – смутилась она еще сильнее.

– Так. Что ты делала в моей комнате? – Нахмурился, пытаясь состыковать ее совершенно невероятные слова со своими воспоминаниями.

Вернее, с тем, что ничего не помнил о той ночи.

– Пыталась выкрасть… – пискнула Ника еле слышно.

– И это у меня с головой непорядок, да? – оглядел я эту сумасшедшую сверху донизу.

И точно – без панамки! Все с ней понятно.

– И выкрала! – с возмущением добавила она.

– Так, женщина: забыли про меня, – выдохнул я, отметив краем глаза еще двоих знакомых, – вон тебе еще два пациента. Один думает, что он медведь, а вторая – что она честный человек.

По дорожке в нашу сторону двигались Шуйский Артем и некая Вера.

Нет, я бы подискутировал с Никой о ее странных мыслях и важности не перегреваться на солнце, но без таких свидетелей, как княжич, с которым мы расстались не самым лучшим образом, и его сопровождающая, тоже не питающая ко мне восторга.

Одета пара была вполне по-летнему: в сандалии и легкое платье, походившее на парео радужной расцветки, у Веры, и более солидный бежевый костюм-двойку у Артема. Образ дополнял легкий ветерок, колыхавший платье девушки и полы пиджака юноши – при полном безветрии вообще, что говорило об активированном артефакте у них на службе. Но лучшим «одеянием» для статусной пары были следовавшие позади по дороге и параллельно им по иным тропам люди из охранения – крепкие парни в летних футболках, шортах и темных очках, которые все равно никак не могли скрыть «тяжелый», ощутимый физически взгляд.

Значит, дома у Артема все стабилизировалось, раз он смог призвать своих людей. Это хорошо.

Ника диспозицию оценила мгновенно, приосанившись и чинно уложив ладони на колени.

– От меня не пахнет?.. – произнесла она еле слышно со скромной улыбкой, опустив очи долу.

– Лаванда, ландыши, немного спирта. Цитрусовые – эти остались, но умеренно, – успокоил я ворохнувшуюся девушку. – Боже мой, неужели ты не могла нанять кого-то на поиски?.. – шепотом попенял я ей.

– Три миллиарда!.. – возмутилась она столь же тихо. – А если найдут и присвоят?

– Надо было думать, когда выкидывала… Все, молчим. Здравствуйте, ваше сиятельство! – поднялся я Артему навстречу, сияя радостной улыбкой.

Потому как непонятно, в каком мы сейчас статусе.

– Привет, Максим, – ответил он обычным рукопожатием и дружелюбным выражением на лице, будто и не было ничего.

Это настораживает.

– Давно не виделись, – предложил я им место на скамейке, первым заняв место поближе к холодильнику.

Ника как-то сама собой оказалась за спиной, стараясь не отсвечивать. Их взаимоотношения с Шуйским Артемом описывались фразой: «Убил бы», – так что скромность была не ложной, а объяснимой необходимостью. Документы Артему наверняка прислали из дома новые, но это вряд ли сподвигнет его простить ту, что порвала своими руками оригиналы. Приветствий от Ники все равно не требовалось – они, официально, даже не представлены друг другу.

– С неделю, – оценил период Артем, оставшись стоять на ногах.

Вера тоже спряталась за его спиной, в свою очередь – от меня. Честно говоря, я ничего не имел против нее лично, но предпочел бы уничтожить вместе со всей ее семьей. Данная мысль пришла ровно в тот момент, когда Вера выглянула из-за очень широкого плеча кавалера, пересеклась со мной взглядом и, чуть побледнев, скрылась за широкой спиной.

В общем, обычные у нас отношения, с оглядкой на порядки и правила, в которых нет места жалости к посягнувшим на жизнь и честь, но есть исключения для тех, кто важен нашим друзьям.

– А я тебе звонил, – скучным тоном продолжил Артем.

– Мм?..

– Но меня всякий раз переключало на линию анонимной помощи для самоубийц, – поиграл желваками юноша.

– Я подумал, что ты мог сильно переживать, – отвел я взгляд.

– Максим, это не смешно, знаешь ли! Они перезванивали! Потом еще из универа звонили. Что это вообще за анонимность такая! – возмущался он уже в голос.

– Кто ж знал? – почесал я затылок, искренне винясь.

Артем набрал воздух в легкие для очередной отповеди, но остановился и с выдохом махнул рукой, устраиваясь на скамейке. Позади него, к дальнему краю, юркнула Вера.

– Почему не в университете? – успокоившись, поинтересовался Артем. – Я тебя там искал. Для первокурсников сам ректор выступал, интересно было.

– Да ну… Чувствует моя интуиция, я с ним еще познакомлюсь, – отозвался я без энтузиазма.

– Простите мою бестактность, – отчего-то вскинулся он, чуть повернув корпус, – хочу представить вам Петрову Веру Васильевну. Вера – телеведущая, студент РТФ, очень уважаемый человек на кафедре и моя девушка.

Поворот корпуса, впрочем, был недостаточен, чтобы Вера не смогла укрыться за широким плечом. Но из вежливости ей все же пришлось вынырнуть и осторожно глянуть в нашу сторону. Ее взгляд опасливо прошелся по мне и с любопытством остановился за моим плечом.

– А я вас знаю! – воскликнула Вера, глядя на Нику. – Вы же Еремеева, я ваш приказ на отчисление подписывала!

– А это Еремеева Ника, – спокойно произнес я в ответ на ее бестактность, – она как-то предлагала тебя убить, но я не разрешил. Разумеется, она сейчас очень об этом жалеет.

– О том, что хотела?..

– Возможно.

– Максим! – напрягся Артем.

– Ладно. Позвольте представить вам Еремееву Нику Сергеевну. Ника – временно безработная.

Сильный тычок последовал в спину.

– Ника – одаренная в ранге «ветеран».

Еще один легкий удар – словно напоминающий.

– И Целитель в ранге «воин».

Возмущенное от недооценки постукивание, которое я проигнорировал. Нечего тут перед Верой хвастаться.

– И…

– А еще я его личный психиатр! – добавила Ника уже самостоятельно, обрывая недосказанную мною фразу.

– Целитель-психиатр! – в деланом удивлении приложила Вера ладошку к щеке. – Неужели все так плохо?

– Так, не ссорьтесь, – поднял ладонь Артем, и Вера тут же исчезла за его торсом. – Такой прекрасный день… Вон ларец с мороженым даже стоит. Только продавец, зараза, куда-то делся… – огляделся он по сторонам.

– Это мое мороженое, – насупился я.

– О! С медом есть? – заинтересовался он.

– Есть. И с медом, и без меда, и мед без мороженого.

– Тогда давай угостим дам и отойдем на пару слов? – произнес он просительно, перейдя к тому, что наверняка и явилось причиной этой встречи.

Девушкам достались крошечные вафельные рожки с мороженым, выбранные ими самостоятельно, как обладающие минимальным разрушительным действием на стройность фигуры. Мы с Артемом ограничились пломбирами, съеденными раньше, чем мы удалились на комфортное для безопасного разговора расстояние. Тем не менее не так далеко, чтобы упускать из виду девушек, потому как мало ли что… Ника с Верой, в свою очередь, расположились на противоположных краях скамейки, демонстративно отвернувшись друг от друга. Ну и ладненько.

– Как дела дома? – поинтересовался я для начала.

– Хорошо, – охотно закивал Артем. – Дядя Элим еще полторы недели назад сам с повинной пришел.

– Поругали его, а? – нейтрально произнес я, вспоминая размер его прегрешений и приглушая в душе рванувшуюся ярость.

Дело, конечно, семейное, и кровь одна…

– Дед его приложил так, что еле жив остался, – спокойно отозвался друг, хотя отчитываться о внутренних делах был в общем-то не обязан. – Все, что было у него, забрал клан. Детей и жен в младшие семьи раскидали, по одному и в разные города. Самого́ – полуживым на плот и в реку с наказом вернуть всех, кого он в рабство продал, и решить с каждым вопрос виры. А если кого в живых нет, то с семьей погибшего. До того на глаза не появляться.

– Справится? – слегка растерявшись от откровенности, поинтересовался я.

– Чтобы свою родную семью из чужих рук забрать, детям будущее вернуть? Из шкуры вывернется, – уверенно кивнул Артем. – Сбежать все равно не выйдет, с дедом никто в мире не станет ссориться, дядю выгораживая.

– Совсем никто? – засомневался я.

– Максим, по статистике, люди видят медведя куда реже, чем медведь – людей, – вздохнув и тронув короткую прическу, произнес друг. – А дед – он видел тех князей, кого давно в живых нет… Кстати, насчет деда… – неуловимо напрягся голос друга.

– Мм?..

– Максим, ты не мог бы объяснить, что… с ним происходит? – чуть споткнулся посреди вопроса Артем, подняв взгляд, полный искреннего недоумения.

– А что с ним? – нахмурился я. – Сдавали целым и живым.

– Он совершает нетипичные для себя поступки, – отвел княжич взгляд. – Я еще никогда его таким не видел. Что ты с ним сделал? Что вообще произошло?

– Это долгая история. – Я вновь посмотрел на девушек, что сидели вроде тихо и мирно, улыбаясь миру каждая в свою сторону, но, судя по движениям губ, обменивались короткими мнениями на неизвестную тематику.

Напряжение в их позах показывало, что тематика вряд ли приятная. И если дело пойдет далее слов, будет не очень приятно, если Ника ее тут прибьет – перед другом неудобно.

Я движением подбородка показал Артему на нашу скамейку, и тот, чуть нахмурясь, понятливо кивнул.

– Хоть в двух предложениях? – попросил он, обозначив движение в сторону девушек.

– Ну, самолет с твоим дедом рухнул.

– Это, как я понимаю, плохая новость?

– Мм… это хорошая, – честно признался я. – Плохая в том, что он летел тебя убить, пока ты не вошел в полную силу.

Как бы ни владел собой Артем, но с шага он сбился, ошарашенно посмотрев на меня.

– Теперь представь, – буднично добавил я, – что, проиграв и поклявшись вечно тебе служить, он приезжает к тебе домой. Он знает свою вину перед тобой, он видит твою силу, чувствует свою слабость и осознает твое право судить.

– Погоди, как так-то…

– Я допускаю, что ему страшно. Очень страшно, – вежливо улыбнулся я. – Но это пройдет.

– Это хорошо, – автоматически произнес Артем, о чем-то напряженно размышляя, закусив губу.

– Это плохо, – не согласился я, тут же поймав внимательный взгляд. – Сейчас он покладистый и готов на все, чтобы замолить перед тобой вину. Потом он снова станет собой.

– Прежним он мне нравился гораздо больше, – вновь задумался о своем друг. – Тем более что мне от него ничего не нужно.

– Знания, – подсказал я осторожно.

Вновь под ногами была тонкая грань, где любая дружба завершается и начинаются семейные интересы – закрытые для посторонних.

– Отец передал достаточно.

– Я полагаю, – стараясь не спешить, начал я, – что существо, способное ради власти убить внука, не станет передавать потомку некоторые навыки. Те самые, что делают потомка сильнее прародителя.

Если будет отповедь – то ровно сейчас. Возможно, болезненная. Однако другу я был обязан подсказать этот путь. Отец Артема не был слаб, но был вынужден прятать своего сына от его деда, не в силах тому ничего противопоставить. Отец Артема также нанял ему учителя со стороны, а значит, был не способен вывести на предельный уровень самостоятельно. Выводы лежали на поверхности.

– Я уточню, – вместо ожидаемой реакции, хмуро кивнул Артем, изрядно удивив.

Мы медленно направились к скамейке. Атмосфера вокруг зримо менялась с тихой на шумную и бурлящую – выходили из университетских корпусов студенты, через край наполняя энергией и жизнью все пространство вокруг себя.

– Второй важный вопрос, – вроде как разобравшись с тяжестью первого, по-прежнему спокойно и уверенно произнес друг, – надо решить с твоим статусом.

– А что с ним не так?

– Столица, – повел Артем плечом. – Это у нас в городе все про всех знают. Тут слишком много людей. Много возможных конфликтов.

– У меня достаточно связей, – намекнул я на то, что в прошлый раз его проблемы пришлось решать мне, а не наоборот.

– Уровень твоих связей гораздо выше досадных неприятностей с дураками. Сам не захочешь их использовать ради мелочей, а жить спокойно ты не способен.

– Я честно постараюсь быть скромнее.

– Да не в скромности дело, – с досадой цокнул Артем. – Вот посмотри сам. Стоит твой холодильник. Рядом ты. Значит, мороженщик. А будет статус – то уважаемый человек рядом с холодильником. Отношение общества – под стать.

– Предлагаешь мне обзавестись охраной, как у тебя? – скептически посмотрел я на плечистых ребят, продолжавших держать нас и подходы в фокусе внимания. – На занятия тоже их брать? – вздохнул я без конфликта в голосе.

– Я от них в ближайшее время сам откажусь. Это, – повел он рукой в сторону охраны, – временно, до получения статуса.

– А быть княжичем уже недостаточно?

– Для особого вида дураков – недостаточно, – к удивлению моему, согласился он. – Особый вид будет вызывать на дуэли, стараться уязвить словесно, но без прямых оскорблений. Словом, это не поможет.

– Тогда о каком статусе идет речь? – слегка запутался я, подумав сначала, что Артем вербует к себе в свиту.

– В конце месяца – столичный экзамен на воинский ранг Силы. При большом скоплении людей. Списки высших рангов во все газеты идут, на телевидение. Подтвержу своего «мастера», и любой смертник меня за километр обходить будет. Так что, Максим, очень прошу – сдай на своего «учителя», и увидишь, что большинство проблем отпадут сами. – Остановившись, он положил руку на мое плечо и внимательно посмотрел мне в глаза. – Я бы очень не хотел, чтобы какой-нибудь высокородный сумасшедший об тебя убился. Криков будет – до небес. Тебе же оно тоже не нужно?

– Я очень внимательно обдумаю этот вопрос, – тщательно взвесив ответ, произнес я.

– Тут думать мало, тут еще именные бланки на аттестацию подать надо вовремя. За подписью князя, между прочим. Эта неделя – крайний срок.

– А можно мне два бланка? – покосился я на Нику.

Напряжение между девушками на скамейке было настолько высоко, что наполнивший дорожки народ не рисковал сесть на свободное место между ними, демонстрируя здоровый инстинкт самосохранения.

– Бланки на ранги от «учителя» и выше, остальным можно обычным порядком, – уловив направление моего взгляда, сказал друг.

– Так можно мне два бланка?

Артем посмотрел недоверчиво сначала на меня, потом на Нику, но все же кивнул.

– Вера! – окликнул он свою девушку, и та покладисто помахала ручкой, сияя улыбкой и изображая саму безобидность.

– Ника, холодильник тырят! – обратил я внимание на опасные поползновения студенческой братии, обнаружившей вещь без присмотра. От окрика те сбежали сами.

А напряжение меж девушками под нашим вниманием тут же схлынуло. Вернее, тщательно замаскировалось за летними улыбками и кроткими взглядами.

Правда, обрадовались этому не только мы. К дамам тут же двинулись два каких-то молодых типа с цветами наперевес.

Первый букет роз от патлатого студента курса эдак третьего достался Вере, заставив Артема возмущенно засопеть и прибавить в шаге.

– Ну, она ж звезда ТВ. Это нормально, – поспешил я его успокоить.

Второй – блондинистый до неприличия, в военной безрукавке, намерился всунуть свой веник Нике.

– А этому я сам шею сверну.

Глава 2

Говорят, мысли способны обретать реальность. Только для хороших мыслей потребен упорный труд, а вот негативные умудряются делать это самостоятельно.

Не прошло и десятка минут с момента предупреждения Артема о мелких проблемах и тех неприятных моментах, которыми они грозят, как у нас с Никой за спиной нарисовалось устойчивое сопровождение из трех юношей, одетых в едином милитаристском стиле. Центральный был знаком – именно ему Ника хлестнула букетом по лицу, и добавил после этого я, не дав парню произнести второе слово, которое вряд ли было бы приличнее первого.

Юношу, слегка провалившегося после удара, мягко подхватили ребята из охранения Артема и отвели в сторону – наверное, чтобы объяснить там правила движения по дорожкам университета. Идти прямо, цветы не дарить…

Видимо, объяснения не были приняты достаточно близко к сердцу. Хотя тот парень, что вручил букет Вере, проникся сразу же – все-таки княжичей даже в Москве чаще видят со страниц журналов, чем вживую.

Я же не был княжеских кровей, оттого чувство обиды и протеста эту троицу так и не оставило. Отметив это, я попросил у девушки право сопроводить ее до парковки, опасаясь, что эти личности последуют вовсе не за мной.

Ника же чувствовала себя, как кот Машк после единственной в своей жизни кошачьей выставки. Никаких медалей, но какое невероятное довольство от хаоса и возмущенных возгласов, что остались за спиной!

Во-первых, она умудрилась выкинуть Верин букет в урну. Так получилось, что, пока Вера убеждала своего кавалера в невинности подарка, а Артем – в том, что купит ей гораздо лучше, цветы перекочевали из рук Веры к Артему, а потом и к ней. Во-вторых, Ника получила за свой поступок искреннюю благодарность от Артема во взгляде, и бешеную ненависть в глазах Веры. Причем второе пришлось истинным бальзамом на душу, потому что:

– Она могла подождать с приказом. Я же просила всего два дня, и она об этом знала. Стерва! – Это было сказано по секрету, шепотом, стоило нам отойти на безопасное расстояние.

Тот факт, что произносилось это с прежней милой улыбкой и невинным взглядом, вызывало довольно специфичные ощущения и даже легкую опаску.

В очередной раз проконтролировав сопровождение, я отметил, что троице вновь заступили дорогу люди из свиты Артема. Я отнесся к этому вполне положительно – право делать хорошие дела надо уважать и по возможности им не препятствовать. Мне же меньше хлопот в самом деле. Агрессивная троица была вынуждена отказаться от преследования и развернуться. Напоследок, уже отойдя достаточно далеко, главный обиженный украдкой сфотографировал нас с Никой на телефон, одарив хмурым взглядом.

– Что-то случилось? – отметила мою заминку Ника, обернувшись и поискав взглядом объект моего внимания.

– Жертва твоей фитотерапии сильно расстроилась, – указал я подбородком в сторону удаляющихся парней. – Оборачивайся иногда.

– Пф, – отреагировала она с пренебрежением.

– Кстати, зря, – попенял я на ее легкомыслие, – не стоит игнорировать даже мелкие риски.

– Я не игнорирую. Я после тебя ученая, – буркнула Ника. – И без того оборачиваюсь, воду и еду проверяю, без «Доспеха» из дома не выхожу. Так что «пф».

Как-то даже неловко стало. Но ведь к лучшему же, а?

– Молодец, – ограничился я смущенной похвалой на выдохе.

– Да и кто они такие? – равнодушно произнесла она, оборачиваясь.

В конце парка уже не было знакомых силуэтов – только множество других людей, спешивших через вернувшееся лето по своим делам.

Вопрос, кстати, интересный.

– Думаю, приезжие. Из тех, кто был если не первым у себя дома, то вторым, – предположил я.

Местным хватило бы ума оценить диспозицию и отреагировать верно не только на княжича, но и на всех, кто с ним стоял рядом.

– А, тут много таких, – без охоты поддержала Ника беседу. – Знаешь, как актеры, которые всю жизнь играли только Гамлета и первые роли. Приезжают тридцать Гамлетов, тридцать Офелий. А у нас свои есть.

– И как уживаются? – с интересом уточнил.

– Да никак, – пожала девушка плечами, – кто на малые роли идет, кто вокруг себя свой театр организовывает, на своем языке, для своих.

– Осознание, должно быть, болезненное.

– Дуэльный полигон – рядом с университетом, – качнула она головой, указывая за центральный корпус со шпилем. – Обычно хватает демонстрации ранга. Быстро успокаивает.

Сейчас идея Артема с экзаменом не казалась уже настолько… необязательной.

– Участвовала?

– Приходилось, – скупо отозвалась Ника. – Я подтвержденный «ветеран». Мало кто верит сразу, но потом хватает на полгода-год. До нового набора. Так что эти тоже отстанут.

Рядом уже началась парковка – длинная, заставленная в два ряда, с той самой узкой разметкой, что встречается только в столице – еле открыть дверь водителю, пассажирам и вовсе лучше выходить до парковочного кармана. Двигались мы неспешно – Ника вряд ли куда торопилась, а у меня было достаточно времени до лекции. Судя по направлению, машина Ники была где-то впереди, но раз я не видел ее отсюда, то идти нам еще достаточно. Что в общем-то неплохо, так как аккурат появились профильные вопросы.

– А экзамен на ранг – он как происходит? – заинтересовался я.

Ни разу как-то не сдавал. Незачем, честное слово – истинный параметр Силы казалось правильнее скрывать, не давая потенциальному противнику информационного преимущества. Пусть лучше стреляют по вовремя поднятым щитам Силы, чем нанимают киллера среди одаренных. Ранг «воина» – и то присвоили авансом при зачислении в школу, просто вписав в личное дело.

– Так же как на «новика».

– Так, а на «новика»?..

– Максим, ты что, вообще ни разу его не сдавал? – после секундной заминки с удивлением посмотрела Ника.

– Я могу и в интернете посмотреть, – буркнул я, скрывая смущение.

Подумаешь – не интересовался…

– Экзамен состоит в том, чтобы выдать технику ранга, на который претендуешь, – с явным усилием воли удержалась она от подколки. – Есть ограничение по времени и две попытки. Комиссия дает отмашку, пробуешь. Получилось – молодец. Там конвейер, все очень быстро, так что не переживай – пролетишь мигом. Там только на высоких рангах представление настоящее, а в комиссии – «виртуоз». Даже билеты продают.

– То есть выдать технику нужного ранга? – тронул я волосы на голове, задумавшись. – А если я им просто что-нибудь сломаю?

– Будешь платить, – охотно ответила Ника.

– Да нет. Я в смысле не бессмысленных разрушений, а экзамена.

– Ну, если сломаешь техникой этого ранга, тогда да.

– А если без техники? – начал я ощущать некую неуверенность. – Просто Силы будет недостаточно?

Известные мне техники на нужный ранг категорически не тянули. Но раньше как-то хватало ощущения близкого неба над головой, и техники были не нужны.

– Без техники ничего не выйдет. Тут в городе и без тебя достаточно людей, способных ломать, – проворчала Ника. – Сила Крови и гору может стереть, ну и что? Это ведь не ранг мастерства. Ранг – это Сила и контроль!

– Так, и где эту технику тогда взять? – произнес я с возрастающе пасмурным настроением. Хотя бы от того, что уже догадывался об ответе.

– У своего наставника. У семьи. Иногда – купить, если стихия распространенная, – произнесла девушка как само собой разумеющееся.

– Очень распространенная… – хмуро пробормотал я.

Всего у одной семьи в стране такая же. И та – родня, чтобы ей икалось.

– А можно – украсть… – прошептала Ника, опасливо посмотрев по сторонам. – Вместе с носителем техники.

– И пытать потом? – поднял я мрачный взгляд.

– Нет, почему, – отчего-то смутилась девушка и отвела взгляд, – можно лаской выведать. Но пытки, конечно, надежнее! – тут же уверила она меня.

– Так. Деда украсть, – решительно пробормотал я. – Связать и скрежетать пенопластом по стеклу.

– А кто дед? – поинтересовалась Ника.

– «Виртуоз».

– У-у, нет. Я бы не рекомендовала, – категорично покачала она головой. – А у Самойловых есть дед-«виртуоз»? – не смогла сдержать она любопытства в глазах.

– У Самойловых – ни одного.

– А как же?.. – обескураженно и даже словно обидевшись на неправду, протянула Ника.

– Зато у меня – два, – с силой потер я руками виски. – Да что за несправедливость-то! Один ведь нормальный, но стихия – огонь.

– Огонь? Как у меня… – произнесла она, как Тоня перед витриной с красивым платьем своего размера.

– А второй – тот еще дед… – проигнорировал я до поры ее мечтания.

– В общем, «виртуозы» сразу не вариант, – собралась Ника, перейдя на деловой тон, – ищи кого попроще.

– Есть «мастер», но там – вода… – со вздохом припомнил я. – И пытать не надо.

– Родственник?

– Бабушка.

– Самойловых?

– Нет.

– А-а… У тебя еще много таких родственников? – со странным выражением лица, словно пытаясь угадать – не разыгрываю ли, уточнила Ника.

– Полно, – рубанул в ответ, – приемный я.

Значит, будем похищать кого-нибудь за рубежом. Потому что родня не вариант – недолюбливаю я ее.

– Тогда понятно…

– Что понятно? – сбился я с мысли, уловив некую грусть и сожаление в голосе девушки.

– Знаешь, когда тот человек хотел дать мне денег, чтобы я никогда к тебе больше не подходила, я чувствовала себя очень виноватой, – скрестив руки на груди, отвела Ника взгляд.

– Постой, какой человек? – поднял я бровь.

– Я подумала – это твой человек. Подумала, что ты очень обиделся на мои слова, раз предлагаешь сорок миллионов, лишь бы я никогда к тебе не приближалась.

– Какие еще сорок миллионов? – остановил я ее, весьма обескураженный полученной информацией, перегородив дорогу и тронув за плечо.

– Наверное, лучше бы я взяла эти деньги? – посмотрела Ника, чуть наклонив голову и прикусив губу.

– Деньги, разумеется, лучше бы взяла, – попенял я ей. – Нет в тебе хозяйственной жилки!

– Значит, ты… – вскинулась девушка.

– Это значит, что желание того человека ничего для меня не решает, – перебил я ее.

– Это ведь твоя родня, да? Два «виртуоза», «мастер»… ты же не врешь? – напряженно искали правду ее глаза.

– Слушай, у всех есть свои недостатки, – вздохнул я примирительно. – У меня вот – родня. У тебя – способность выкинуть артефакт за три миллиарда.

– Они не хотят меня видеть рядом с тобой.

– Допускаю, именно так, – вынужден был я согласиться.

– Кто ты вообще такой? – задала она вопрос, который нормальные люди задают обычно при первой встрече. А не после того, как за спиной остаются тигры, прорванная плотина и упавший самолет.

– Да обычный человек с обычными проблемами. – Мне осталось только развести руками.

– Обычный… с проблемами… – эхом отозвалась Ника и, обогнув меня, потерянно пошла дальше, глядя под ноги и произнеся с горечью: – Что ты вообще знаешь про проблемы…

– Ника, да подожди ты, – чертыхнулся я еле слышно и двинулся рядом с ней. – Ну, хочешь, не глядя поменяемся всеми проблемами, а?

– У меня шесть миллионов штрафа за метро, арестованное помещение ресторана и миллион рублей неустоек.

– Пф, – повторил я звук, в ее языке означавший пренебрежение. – Так меняемся?

Ника настороженно покосилась на меня.

– Вот посмотри, – обрадовался я хоть такому вниманию и протянул ей сотовый телефон со спешно открытым файлом на экране.

– Это что еще за набор цифр? – механически протянув руку к корпусу, она заметила в правом углу девятизначную сумму, выделенную жирным черным шрифтом.

– Это – за упавший самолет, ущерб экологии и работы по вывозу обломков, – бодро отозвался я. – Меняемся?

– Так! Убери это от меня, – отдернула она руки от сотового, покосившись на экран с опаской. – Двести миллионов? Они с ума сошли?!

– Тут еще со скидкой, – пожал я плечами. – Нормально.

– И что теперь будет? – посмотрела Ника робко, как та девчонка возле разбитого школьного окна и мячика.

– Да ничего, – хмыкнул я задумчиво. – Мороженое подорожает.

– Мороженое?

– Ага. Копеек на сорок, – приценился я к жаре, по прогнозам установившейся недели на две.

Магазины вряд ли создали достаточные запасы, опасаясь холодного сезона, так что есть повод взвинтить отпускные цены. Для первого транша достаточно, а с семьей Артема можно рассчитаться чуть позже.

– От тебя никогда нельзя ждать серьезности, – посетовала девушка, покачав головой. – Тем не менее я бы не стала на твоем месте обмениваться со мной проблемами. Даже сейчас.

– Что снова не так? – проявил я терпение.

– Еще три миллиарда за вещь, которую Борис Игнатьевич может потребовать вернуть в любой момент, – вновь понурила она голову.

– Это которая чтобы меня убить? – напомнил я девушке важное обстоятельство.

– Да. Ты ведь жив.

«Ну, знаете ли!..» – еле подавил я возмущение и вместо того выдрал листочек из тетрадки для лекций, после чего записал на нем телефон по памяти.

– Вот. Позвони по этому номеру, там все решат.

– Это твои друзья? – с затаенной надеждой спросила Ника, приняв листок в руки.

– Это управление собственной безопасности ИСБ.

– Максим, я не смогу, – уронила она руку с листком в ладони.

– Позвонить?

– Тягаться с ним. С ИСБ. Мне проще найти и отдать. Извини, – отвела она взгляд в сторону. – Я – не ты.

– Это распространенная проблема, – согласно кивнул я, – у многих такая же.

– Хватит паясничать! – притопнула она ножкой. – Может, на твоем месте все кажется легко и несерьезно! Но если мир вертится вокруг тебя, это не означает, что у остальных так же!

– Так, а ну прекратить панику! – поднял я руку. – Ника, я сейчас попрошу тебя сделать очень важное дело.

Девушка настороженно посмотрела в мою сторону.

– Встань, будь так добра, на мое место, – указал я рядом с собой. – Ну же, смелее.

Вокруг активно ходили люди, но фирменное столичное равнодушие позволяло оставаться наедине даже в толпе.

– Максим, я…

– Я тебя очень прошу, – настоял я. – Согласись, я очень редко о чем-то прошу.

Ника осторожно ступила рядом, касаясь меня платьем. Отшагнул в сторону, проследил, чтобы девушка встала ровно на мои старые следы.

– Ну как тебе? – поинтересовался, стоя тут же.

– Ч-что?

– Легко и несерьезно ли тебе на моем месте?

– Максим, не обижайся.

– Чувствуешь, как мир крутится вокруг?

– Я наговорила лишнего.

– Так чувствуешь или нет? – проявил я настойчивость.

– Нет, – прозвучал грустный голос девушки, явно расстроенной тем, как пошла беседа.

– Значит, слабо раскручиваешь, – попенял я ей и присел рядом. – Садись на мое плечо.

– Максим…

– Садись, я удержу, – настоял я.

И стоило ощутить на себе приятную тяжесть, встал во весь рост и закружился.

– Чувствуешь, как мир крутится вокруг тебя? – спросил я сквозь улыбку.

Потому что Ника взвизгнула от неожиданности и приобняла за голову. И потому что я видел и ее улыбку тоже.

– Чувствуешь?! – грозно переспросил я, ускорившись.

– Да! – ответили мне с легкой паникой, но веселой.

– И он будет крутиться дальше, – остановился я и посмотрел наверх, – только для этого придется оставаться на моем плече и дальше.

– Дай мне спуститься, люди смотрят.

– Пусть смотрят, как тебе легко и несерьезно.

– У нормальных людей на плече ангел-хранитель. А у тебя – психиатр, – фыркнула Ника, качнув носочком туфли. – Нет, правда, дай спуститься. Ко мне работники домой должны приехать, я опаздываю.

– Ладно, – чуть присел я и перенес ее на асфальт. – Что за работники?

– Да так, мебель перенести, – будучи в хорошем настроении, отмахнулась она.

– Сказала бы, мы с Артемом сами помогли.

– С Шуйским-то? – посмотрела она с опаской.

– Ну, не с Артемом, так я бы Игоря Долгорукого позвал.

– Княжича? Мебель перенести?..

– Ну он же не инвалид, – недоуменно посмотрел я на нее, – помог бы, конечно.

– Спасибо, я лучше рабочим заплачу. Тем более там много работы, – чуть погрустнела Ника.

– Далеко до твоей машины?

– Так нет машины. Продала, – вновь вернула себе бодрость девушка. – Но это ерунда! Там две минуты до метро. Жаль, конечно, переезжать. Хозяйка уперлась, не захотела ждать платеж. Тем более я ей дверь сломала…

– А-а, – покивал я и изобразил, будто только что вспомнил что-то: – Слушай, я тут подумал… может, тебе не надо переезжать?

– Что значит «не надо», если придется?

– В общем, так вышло, что это я твою квартиру арендовал, – тронул я затылок, глядя немного в сторону. – Ну, это еще до самолета было. Я подумал, а вдруг ты после метро не сможешь ее себе позволить, а ее кто-то другой заберет. Хорошая же квартира… – стушевался я под ее взглядом.

– Максим… Я разрушила метро из-за тебя. По твоей вине, – задрожал ее голос напряжением. – И дверь я сломала, потому что ты ее заварил. Заметь, я честно постаралась все забыть!

– Так ведь и сейчас все к лучшему?

– Нет, Максим. Не к лучшему. Ты отнял мою квартиру!

– Но я же и вернул!

– Уже продана машина, на эти деньги снята новая квартира, перевезены все вещи, кроме мебели! И мне теперь сказать тебе спасибо, что ты позволяешь вернуться мне туда, откуда сам выкинул?!

– Ника, ведь ничего страшного еще не произошло, – искренне недоумевал я.

– Произошло. Ты снова планируешь, как мне будет лучше, – отвернулась она и быстрым шагом двинулась в сторону метро.

– Но это ведь было до обещания…

В ответ же – только мимолетный взгляд и скрещенные у груди руки. Правда, во взгляде том не было злости. Скорее, легкая паника. Будто произошло что-то значимое, но настолько хорошее, что впору испугаться и убежать под любым, пусть даже надуманным, предлогом. Или мне кажется, и страха там было больше – старого, напоминавшего о том, каким чудовищем я являюсь на самом деле.

В университет возвращался не в самом лучшем состоянии чувств. Откровенно паршиво было на душе, а Ника не брала трубку, отключив телефон.

Оттого деятельное внимание всей аудитории, отчего-то слитно повернувшейся ко мне, стоило войти, воспринял без энтузиазма. Буркнул приветствие, отметил по часам, что не опоздал, и сел за ближайшую парту.

– Максим Самойлов, верно? – произнесла певучим голосом девушка-преподаватель от доски.

А взгляды коллектива отчего-то продолжали оценивающе меня сверлить. Тридцать специфичных взглядов людей, принадлежавших к компьютерной индустрии, – умных, через очки и без них, но одинаково бессердечных в потаенной глубине с виду невинных и безобидных глаз. Знаю я таких, я им сервер как-то взрывал…

– Верно, – буркнул я, пытаясь параллельно решить древний и безнадежный вопрос: «Ну что ей опять не так?», – адресованный по-прежнему Нике.

– У нас прошли выборы старосты группы. И мы, всем коллективом, выбрали вас! – произнесла она так бодро и уверенно, что я сразу ни черта не поверил.

– Меня? – усомнился я, поочередно пристально глядя на сокурсников.

Те тут же отводили взгляд. Но хоть бы у кого-то на лице появилось смущение! Правда, какая может быть совесть у людей, отрицающих эмпирические методы…

– Заочно! Мы посчитали, что вы самый лучший!

– И единственный, кто не смог отказаться от сомнительной обязанности быть ответственным за всех, – произнес я без настроения и поднялся с места.

– Нет-нет, у нас были кандидаты! – чуть неловко заверили меня.

– Кто именно? – Сцепив руки за спиной, я неспешно двинулся вниз, к доске амфитеатра аудитории.

– Вот девушка… Ромашева, верно?

– Я не могу, я безответственная и забывчивая, – четко и по-деловому отрапортовали преподавателю.

Посмотрел на говорившую – забывчивая оказалась брюнеткой с короткими волосами, в деловом костюме, очках с золоченой оправой и с массивным телефоном, слегка прикрытым ребром тетрадки.

– Ромашева – девяносто два балла по математике и девяносто четыре по информатике, – прокомментировал я по памяти и остановился возле доски в самом низу.

– Откуда вы знаете? – сбилась девушка, произнеся это без прежнего механического равнодушия и даже почти как настоящий человек.

– Вы разрешите? – обратился я к преподавателю, указав на кафедру.

– Да-да, конечно, – отодвинулась она в сторону.

Я же, пребывая в прежнем сумрачном настроении, положил руки на лакированное дерево и тяжелым взглядом обвел эту шайку беспринципных заговорщиков, что в будущем будет собирать роботов, которые будут убивать людей. Милые ребята. Большинство предпочло надеть еще школьные пиджаки и выпускные платья, которые маскировали их истинные стремления, но глаза выдавали всё.

– Сейчас я приведу пару доводов, достаточно убедительных, чтобы Ромашева стала старостой, – тяжело вздохнул я.

– Но я не…

– Тишина! Итак, меня зовут Максим Самойлов. Запишите, если кто-то не способен запомнить.

За спиной послышались торопливые звуки мела по доске. Пожалуй, это избыточно, ну да ладно.

– Я деспот и тиран, не признающий оправдания, – продолжил я ронять тяжелые слова в установившейся тишине. – У меня все присутствующие будут учиться на отлично, хотят они этого или нет. Есть много путей достигнуть цели. Пытки. Моральное давление. Похищение кота. Я обещаю вам боль и слезы, через которые вы придете к своему красному диплому. Обещаю ночи без сна и дни без солнца во время сессии. Обещаю многие километры дистанций на межвузовских соревнованиях, лидерам которых достанутся медали, а отстающим – сломанные пальцы левой руки, потому что правой вы продолжите писать конспекты. Все меня услышали?

Неслаженное согласие прокатилось по рядам.

– А теперь предлагаю проголосовать за Ромашеву, – удовлетворенно кивнул я головой.

Вверх неловко потянулись ладони.

– Ромашева, нельзя голосовать за себя, – попеняла преподаватель, пытаясь соблюсти видимость приличия. – Зачем вы подняли обе руки?

– Я н-не голосую. Я сдаюсь!

«Все-таки в этой заморской придумке с голосованием что-то есть», – отметил я и неспешно вернулся на место. И уже там, пользуясь общей суетой и очередным оргвопросом, от которого все дружно принялись отпинываться (не беспокоя, по счастью, меня) открыл Интернет в сотовом и набрал запрос о кланах за рубежом, практикующих сходную мне стихию.

«Ладно. Посмотрим, кто у нас сегодня выиграет бесплатную путевку в Россию».

Глава 3

Из всех поборов и расходов, сопровождающих жизнь в столице, есть один самый существенный, пусть и неявный. Его не указывают в соответствующих кодексах, не обсуждают в кулуарах высокопоставленных учреждений и палатах княжеских дворцов. Тем не менее выплачивают его все – вне зависимости от звания и титула, положения в обществе и количества прожитых лет.

От одного до двух часов светового дня – такова мера жизни, что забирает себе Москва у каждого, кому надо добираться по ее дорогам из одной части города в другую. И тем вечером я платил эту дань в полном объеме.

Машины медленно толкались в пробке, силясь прорваться на магистраль за знаком «Уступи дорогу». Там, впрочем, тоже еле шевелились и неохотно пропускали в свои ряды новых участников ежевечернего стояния.

За поднятым стеклом автомобиля было прежнее первое сентября, на этот раз прохладное, сумрачное и ветреное по вечернему времени – как напоминание, что уже осень, и лето поутру было насквозь фальшивым. Длинный день, из череды важных и длинных дней, после которых устанавливается затишье на недели и месяцы. Осталось довести его до конца, не позволив беспокоящим вопросам перейти в день завтрашний и растянуть его, как этот.

Добровольное заточение в машине сглаживалось возможностью поработать – водитель вел сегодняшний БМВ аккуратно, из кресла впереди откидывался столик, на котором вполне комфортно размещался ноутбук. Кондиционер гонял воздух по кругу, не позволяя выхлопам проникнуть внутрь салона, а интернет из сим-карты выдавал достаточную скорость, чтобы глобальная сеть отзывалась на запросы оперативно и без зависаний.

Принтера нет, но некоторую информацию даже лучше записывать на бумаге, окружая небольшими зарисовками-ассоциациями, шифруя мысли и обдумывая вероятности. Заметок между тем накопилось немало.

Итак, стихия электричества, она же стихия молнии. Если исходить из открытых источников, стихия открыто практиковалась всего одним семейством, проживавшим в Стране восходящего солнца. Собственно, герб семейства эту самую ветвистую молнию и изображал, не оставляя места тайне – традиционной в таких делах, хоть и бессмысленной по нынешним временам.

К слову, достаточно старое и богатое семейство: владельцы заводов, целого города на одном из мелких островов, и огромного самомнения. Обладают титулом кадзоку, что по-нашему вроде старой имперской аристократии. В заметках написано о четырех супругах главы клана и восьми детях, из которых половина, судя по возрасту, должна быть нужного ранга – в старых семьях считается нормальным достигать «учителя» к девятнадцати.

Вариант сомнительный с точки зрения языкового барьера – иностранный в Японии не особо-то учат, полагая все остальное человечество недостойными такого уважения варварами. Главные расисты на планете Земля как результат многовековой самоизоляции. В Китае их полагают некогда сбежавшими с континента отщепенцами и на всю эту высокую патетику имеют свою точку зрения, из-за которой, собственно, они и режут друг друга по сей день, отдавая предпочтение прибрежным набегам вместо большой войны.

В общем, если рассматривать в качестве «дорогих гостей», то в последнюю очередь. Тем более видел я как-то мельком те комиксы у Федора в комнате – и как-то не особо горю желанием знакомиться с носителями культуры многощупальцевых монстров (Федор утверждал, что его подставили, а комиксы подкинули).

Далее шли источники закрытые, тщательно просеянные аналитическим отделом (потому что у меня начались занятия) и взвешенные с точки зрения достоверности.

Семья Ким из Кореи, вторая семья по старшинству в клане Ю. Держат в цепких кулачках своих матриархов производство электроэнергии на всем полуострове. Богатство присутствует, а вот власти и влияния – ровно для того, чтобы считаться вторыми в разветвленной системе клана. Никакой информации про состав семьи – интернет на полуострове закрыт от внешнего мира. То есть надо будет подождать, пока пройдет платеж и информация появится.

Тибет, клан Го, главная и одноименная семья. Владельцы храмов и культовых сооружений на территории всей Шамбалы. Судя по оговоркам и тому, что они ничего не производят и не продают официально – региональная мафия, деньги которой исключительно добровольно приносят в храмы. Заодно – третейские судьи, которые решают конфликты других уважаемых людей. Пишут, что с ними не принято спорить – может ударить молния с чистого неба, которую обычно трактуют как гнев богов. Тоже так умею, но полагаю себя гораздо скромнее… Есть оговорки, что главная семья покровительствует контрабанде Россия – Тибет – Китай, обеспечивая тотальную непогоду на границе, не затрагивающую, впрочем, несколько удобных дорог, которых официально нет на карте. Количество членов семьи неизвестно, надо уточнять. Единственное – глава рода учился в Англии, как и его отец, так что дети тоже наверняка по заграницам. То есть, если что – английский знают, а русскому научим.

Анды. Даже не страна, просто горы. Дикость какая-то – относительно небольшой по численности клан расположился на территории сразу нескольких государств, но те предпочитают этого не замечать. Границы стран выходят к океану, портовые города стоят у воды, и на них чистокровный индейский клан Аймара не претендует, оттого сохраняется видимость добрососедских отношений. Когда-то клан устоял под натиском испанских конкистадоров, обеспечив своей победой независимость и сопредельным территориям. Однако сердечная благодарность со временем забылась – судя по сводке, конфликты клана с местными «борцами за независимость» утроились за последний год. Клан сидит на природных богатствах всей горной гряды, а в мире есть огромное количество сил, готовых помочь исправить «несправедливое распределение ресурсов». Уже не первую сотню лет пытаются – как-то не выходит, но сейчас взялись плотно. Во всяком случае, в тексте прямо отмечено, что за год к «идеалистам» и «партизанам» присоединились два «мастера» из Северной Америки. Серьезные силы, только вот выхлоп визуально слабоват – какие-то порушенные деревеньки на периферии клановых владений, словно подниматься дальше в горы откровенно страшновато… Но в целом мало информации, много мистики, как про закрытые сообщества обычно и бывает. Одно ясно – несмотря на собственные города, обучение специалистов клана налажено за рубежом, под гарантии тамошних известных институтов и университетов. Можно найти кого зазвать в гости – опять же английским разговорным там владеют точно, да и индейцы – это всегда интересно.

Куба. Семейство Льео, которому в Средние века дружно приписывали все пропавшие в штормах Бермудского треугольника корабли. Те обижались и говорили, что хорошо бы, если действительно все… Сейчас солидные мореходы и торговцы. Правда, есть поверье, что контейнеровозы федераций Америки и соседних стран пропадают именно тогда, когда сами Льео выходят в море – и товары, которые были в тех контейнеровозах, потом возникают на рынке с большим дисконтом, пусть и подмоченные соленой водой… Но сейчас это у них, скорее, для души, потому как объемы перевозок позволяют семье выглядеть респектабельно, заниматься благотворительностью и слегка – политикой. Другим бизнесом семейства является страхование морских перевозок. Тоже знакомая тема… Данных о семье нет, но с гарантией – вся она проживает на острове, посещая изредка только большие и дальние страны, потому что в мелких и ближних одни кровники.

Россия, Юсуповы. Много нефти, газа и сопутствующего бизнеса. Влиятельны, богаты, обладают рядом наследников в ранге «учитель» и выше, обучающихся в том числе в Москве. Но это вообще не вариант.

Поставил гневную закорючку рядом с обозначением фамилии и подытожил список росчерком. Может, где-то кто-то есть еще (например, как есть я), но пока это все, над чем можно работать.

– Господин, приехали.

Половинка листка с записями была аккуратно сложена вчетверо и отправлена в нагрудный карман. Информация в компьютере стерта одним нажатием кнопки на физическом уровне, сим-карта, обеспечивающая доступ в интернет, – сломана пополам и отправлена в пустой стаканчик из-под чая, с наказом водителю сделать круг по району и выкинуть по пути.

Сам же я выбрался из машины возле третьего подъезда белого пятиэтажного здания, рядом с которым, если честно, все еще искренне жаждал застать суматоху переезда.

Неловко вышло с квартирой Ники. Недооценил желание хозяйки квартиры присвоить депозит, который она точно не вернула бы после сломанной входной двери. Опять же цену аренды мне назвали точно выше, чем Ника платила до этого. Но был шанс все исправить – достаточно переговорить спокойно, без ее желания убежать и моего – догнать и продавить свое мнение. Переговорить как с той, что спасла мне жизнь, соглашаясь и винясь в нужных местах.

Тем не менее возле подъезда никого не было. Расчет на то, что бригада грузчиков соблазнится легкими деньгами, пожелав затянуть процесс переезда, – не оправдался. В последнее время многие планы перестали сбываться…

Я неспешно дошел до входной железной двери подъезда, присел на скамейку возле входа и набрал телефон хозяйки квартиры. Удалось договориться, что ключи привезут через десяток минут – арендатор, вот счастье, съехал совсем недавно, и она не успела отъехать далеко…

– Ох уж эти пробки… – вздохнув, поделился я с небом над головой, сетуя на упущенную возможность, и приготовился ждать.

Новый адрес Ники можно получить за день-два, но беседа нужна сегодня. Арендодателю адрес не известен, но наверняка его помнят грузчики. Так-то они адрес точно не скажут, но вот если иметь на руках аргумент – например, найти что-то забытое Никой при переезде и попытаться «вернуть» через них, то наверняка поспособствуют, чтобы самим не нарваться на обвинение в краже. Правда, забытую вещь легко придумать, вытащив, к примеру, собственную связку ключей из кармана. Но лучше бы вещь оказалась действительно найденной – чтобы можно было вернуть Нике, не выслушивая очередную порцию беспочвенных обвинений, что я ее преследую.

Арендованная квартира встретила пустотой, вымытыми полами и снятыми занавесками с окон, за которыми виднелся вечерний двор.

Игнорируя речи хозяйки, принявшейся расхваливать достоинства квартиры, снял обувь и в одних носках прошел по прихожей вперед.

Две комнаты, маленькая кухня – стандарт для старого дома, главной ценностью которого было расположение на карте города. Да, есть ремонт – светлая краска на стенах, практичная и симпатичная на вид. Есть натяжные потолки, скрывающие неоштукатуренный потолок. Есть линолеум под ногами, расцветкой под ореховый паркет. Даже кухонный гарнитур цвета морской волны, вместе с белым столом и двумя табуретами – и те современные, почти новые на вид. Но где-то за пять километров отсюда все это стоило бы раза в три дешевле.

– А еще дверь поставили новую, итальянские замки! – раздалось позади.

Глядя на меня, хозяйка квартиры не решилась проходить вперед в обуви, но и снимать свои туфли не захотела, оставшись возле входа.

– Спасибо, мне все нравится, – ограничился я фразой и повернулся к ней. – Ключи?

– Да, разумеется. – Некрупная связка из трех железок была взята из ее ладони.

– На этом все?

– Если вы принимаете все как есть…

– Принимаю, – отвернулся я в сторону комнат.

– Акт приемки…

– Подпишет водитель у подъезда. Договор оформлен на него.

– Тогда хорошего вечера! – Щелкнул замок за спиной, дунуло холодом из коридора, и дверь вновь закрылась, оставляя в тишине.

Но если внимательно прислушаться – кто-то ходил у соседей; прозвучал громкий детский голос с улицы; еле слышно щелкала секундная стрелка часов с кухни.

Сделал шаг – и эхо его по-особенному отразилось от пола и пустых стен.

Зашел в первую комнату, отметил продавленные отпечатки на линолеуме от ножек стола и накатанную траекторию роликов кресла перед ними. В стене – следы от крепления картин. Кабинет, быть может?

В другой комнате остались следы полутораспальной кровати. Чуть более светлый, чем остальная стена, прямоугольник у входа, перед которым наверняка был шкаф. Место для трюмо, место журнального столика.

Ванная – след от большого зеркала. Кухня – светлые квадраты от холодильника и морозильной камеры.

Четкие отпечатки жизни человека на протяжении нескольких лет. Для которого потерять все это – весомый повод обидеться.

И ничего вокруг из того, что было бы оставлено и забыто. Даже застекленный балкон – и тот чист, и без паутины в верхних углах рамы. Не возвращать же ей утепление, что так приятно пружинило под ногами…

Под балконом, по дорожке, степенно прохаживалась дама с мелкой собачкой на поводке, спешили с работы люди. А если поднять взгляд выше – дремало здание лицея, окруженное небольшим парком, сияющим золотой листвой. Возможно, ей нравилось тут стоять.

Поймав себя на несвойственной меланхолии, отправился на кухню – ополоснуть руки. Там-то и обнаружил оставленный кем-то в раковине стакан – быть может, выпили воды и оставили. Сполоснув его, поставил на кухонный стол. Сам же, пододвинув табурет, присел рядом, рассматривая стекляшку без особых эмоций. Так себе находка. Вряд ли достаточная, чтобы возникнуть у Ники перед дверью в восьмом часу. Хотя когда это меня останавливало?

Вновь задумавшись над странной реакцией разума, с тоской оглядел кухню. И почти сразу же зацепился за пенал двустворчатого шкафа под потолком, расположенного прямо над выходом в прихожую.

У нас дома в похожем хранились (недолго) варенье и мед, но чаще – пустые банки из-под варенья и меда. Иногда в него попадали и другие интересные вещи, которые было легко забыть и потерять, потом купить новое, при необходимости повторить (смотри раскрытое дело о шести одинаковых парах туфель).

Во всяком случае, если при переезде могли что-то забыть, то оно точно там.

Воодушевившись, переставил табурет под дверцы, распахнул их и, приподнявшись на цыпочках, заглянул внутрь. Паук в дальнем углу возмущенно перебрался от света подальше в тень. Пустота, и даже банок нет. На кончиках пальцев, которыми я придерживался за полку – небольшой слой пыли. Во всяком случае, здесь точно не убирали перед отъездом.

Для очистки совести повел рукой чуть вперед, ощупывая дно ящика – рост и прибавка в высоте от табурета все равно не позволяли заглянуть на основание полки, так что либо ставить второй табурет, либо так – тактильно… А раз ничего не видно, то ставить второй табурет никакого смысла не было. Так что проверить, для очистки совести, пока разум придумывает новый правдоподобный предлог для встречи с девушкой.

Пальцы между тем наткнулись на что-то плотное и бумажное, упрятанное так далеко, что пришлось максимально вытянуть руку. Будто зашвырнули с силой внутрь.

– Так-так, – зажегся я азартом, пододвигая конверт чуть ближе и подцепляя его.

И когда тот был уже в ладони, осторожно спустился и отряхнул над раковиной. Пыли с той стороны, что была верхней, почти нет – основная, комковатая, налипла от ящика по краям. Интересно…

Обычный бумажный конверт, с логотипом производителя фотопленки и лейблом фотоателье – в таких передают отпечатанный заказ клиенту. Конверт открытый, пломба сорвана, клея нет. На одной стороне – дата недельной давности. Заказчик – Еремеева Н. Ее сотовый телефон.

Заметил, что с любопытством изучаю детали, но медлю, чтобы заглянуть внутрь. С одной стороны, предмет, чтобы вернуть Нике, уже есть. С другой стороны, там, на фото, вряд ли что-то достаточно личное – во всяком случае, не более того, что можно доверить глазу специалистов фотоателье и менеджеру, растасовывающему фото по пакетам. Ну а если есть, то уж лучше не нести это девушке вовсе, чтобы не смущать и не наталкивать на глупые мысли про шантаж.

В общем, глянул.

К счастью, табурет был рядом – искать не пришлось, и было куда сесть. Потому что сесть было нужно.

– Как же так?..

Кровь прилила к ушам, а в мыслях поселилась растерянность.

На каждом фото – селфи Ники в чужих объятиях: счастливая и веселая, в различных платьях, перед накрытым столом и на улицах города. И на каждом же фото – мое лицо и фигура на заднем плане: то стою за стеклом кафетерия, глядя куда-то в сторону; то в конце длинной парковой дорожки; то снова не вижу их, ожидая кого-то за углом здания.

Словно холодный ушат воды обрушился на голову.

Надо было что-то делать. Я не мог этого оставить просто так. Особенно если это повторится. Недопустимо. Нельзя. Не позволю.

Но все нужно сделать чисто и технично. Решение принято, и не следует проявлять лишних эмоций. Сосредоточившись и успокоившись, набрал телефон друга.

– Артем? Привет.

– Привет… Слушай, я с Верой в театре, можно перезвоню?.. – тихим шепотом донеслось из трубки.

– Мне нужен свидетель. – Несмотря на все желание быть спокойным, что-то звеняще-нервное и напряженное все же проявилось в голосе.

Таким выбитым из колеи я себя давно не чувствовал.

– Диктуй адрес, – подобрался Артем.

Я продиктовал, добавив, что это адрес Ники, теперь уже бывший.

– Никому не звони. Буду через пятнадцать минут, – нажал на отбой друг.

И потянулись секунды ожидания. Снимки легли на край стола, цветными отпечатками вниз – потому что сил на них смотреть не было. Только зубовный скрежет и желание что-нибудь разнести.

За окном громыхнула гроза – пришлось прикрыть глаза и задышать медленно и спокойно. Выключил свет и привалился спиной к стене кухни, без всяких мыслей рассматривая участок неба над соседним домом через окно.

В дверь постучались минут через двадцать – слегка, не трогая дверной звонок. Затем осторожно провернулась ручка двери, проверяя, закрыт ли замок.

Было открыто, поэтому крупный силуэт Артема удивительно ловко и бесшумно проскользнул внутрь, прикрыв створку за собой.

– Где она? – тихо произнес он, остановившись на пороге кухни.

В полумраке, шедшем со двора, можно было различить белую футболку, пущенную навыпуск. Лицо прикрывала бейсболка, натянутая чуть ниже, чем было бы удобно. Верхняя часть костюма и рубашка, по всей видимости, остались в машине. Вряд ли в футболке пускают в театр…

– Ее тут нет, – констатировал я очевидное.

– Это хорошо, – шагнул ближе друг, оглядел пространство кухни и присел со мной рядом на второй табурет, опираясь локтями на стол, но не касаясь фотографий. – Ты, главное, не переживай. Все решим.

– Извини, что выдернул, – запоздало повинился я, отлипая от стены и выпрямляя спину. – Все слишком неожиданно. Можно сказать, я запаниковал.

Откровенность вышла легко и просто, как некогда с Федором. Я все-таки человек, и хотя бизнес на определенном уровне предпочитает работать с людьми без слабостей и недостатков, иногда нужно на кого-то опереться.

– Ну ничего-ничего, все будет в порядке. – Стянув бейсболку, он провел рукой по своим волосам, не поднимая взгляда от столешницы. – Признаюсь, я знал, что так получится. Всего два исхода событий: либо поубиваете друг друга, либо поженитесь. Я надеялся, что будет иначе. Не важно, – поднял он руку на мое невысказанное возражение, – теперь все в прошлом.

– Это, – постучал я пальцем по фото, – обязано остаться в прошлом. Остальное не имеет значения.

– Что там? – с заминкой, вызванной тактичностью, уточнил княжич. – Это не из-за глупого любопытства. Мне важно знать, понимаешь? Мне с этим работать, чтобы все прошло гладко.

В его словах был резон.

– Измена, – скупо произнес я, переворачивая первую попавшуюся фотографию.

Очередной снимок: она, его рука на ее талии, и я – на фоне, сижу к ним спиной на скамейке. Как же захлестывает ярость…

– Кто он? – скупо произнес Артем, наклоняясь над снимком и вглядываясь в него в неосвещенном полумраке кухни. – Погоди… – чуть тронуло удивление его голос, – но это же манекен ее обнимает? Пластик, глаза нарисованные…

– Да ты на фоне посмотри! На скамейке! – возмутился я, указав пальцем на участок кадра.

– Стоп, но на скамейке – тоже манекен, – раздражаясь, произнес Артем, – твой манекен, который она с лежака от универа уперла две недели назад. Даже одежда та же самая!

– Именно! – перевернул я все снимки, горя возмущением. – Она с другим прямо у него за спиной!

– С чужим манекеном? Ты шибанутый? – строго посмотрел на меня друг.

– Артем, это не шуточный вопрос!

– Ты убил девушку, потому что она изменяла твоему манекену с другим манекеном? – поднял он раздраженный голос, приподнимаясь с табурета.

– Что значит «убил»… ты с ума сошел? – сбился я. – У меня и в мыслях не было ее убивать.

– То есть несчастный случай? Из-за манекена? – Он встал во весь рост и глядел вовсе не добро, с прямым осуждением.

– Хватит нести бред, – хлопнул я ладонью по столу. – Какой несчастный случай? Почему я вообще должен убивать Нику?

– А свидетель тебе зачем?

– Так на свадьбу, – посмотрел я на него недоуменно. – Понимаешь, когда я увидел эти снимки, то понял, что не могу позволить, чтобы все вот это, что на фото, произошло взаправду! Не могу допустить, чтобы она оказалась в чужих объятиях, – сбивчиво и искренне стал я излагать. – Чтобы когда-нибудь она фотографировалась с ним, а я шел где-то на фоне!

– А-а… – задумчиво протянул Артем, вновь усаживаясь на табурет. – Ну я же говорил: либо поубиваете друг друга, либо поженитесь.

Но голос его был ныне добродушным и удовлетворенным.

– А еще мне нужен способ как-то влиять на нее, – откашлялся я и постарался быть прежним – логичным и целеустремленным. – Не слушается, не принимает мою помощь, трубку не берет. Возмутительно!

– Так… а свадьба чем поможет?

– Это единственный способ управлять ею, не сильно нарушая закон, – уверенно доложил я ему. – Невеста ведь в род мужа уходит, под полную власть супруга. А там и пытки, и высокая башня, и отварная морская капуста, если будет упорствовать.

Артем поморщился, явно припомнив неприятные вкусовые ощущения.

– Ее мнение насчет свадьбы, так понимаю, еще не спрашивал?

– Это детали. Свидетель важнее, – отмахнулся я.

– С чего бы это еще? – поднялся Артем, чтобы включить свет.

Так, пожалуй, действительно стало гораздо лучше – ведь на улице окончательно стемнело.

– Ну это ведь тот самый человек, который подтверждает, что невеста – в здравом уме, добровольно и не под химией?.. – неуверенно предположил я.

– Нет. Просто друг жениха. Говорит ему следующим утром, что тот все делал по своей воле, и повторяет это следующие сорок лет, – оскалился улыбкой Артем.

– Какая нефункциональная должность. А свидетельница?

– Не дает невесте сбежать и пить для храбрости.

– То есть никакой юридической подоплеки, – задумался я. – Значит, если просто позаимствовать паспорт и проставить штампы, то это будет уже не похищение, а медовый месяц…

– Отца невесты забыл.

– А что с ним? – чуть напрягся я, предполагая недоброе.

– Без согласия отца невесты никакой свадьбы быть не может, – смотрел Артем с непонятным удовлетворением во взгляде. – Даже в храм не пустят.

– Какой замшелый атавизм!

– Девушка переходит из рода отца в род мужа, – пожал друг плечами. – Эта сделка может быть только по согласию сторон. А папа, я так понимаю, тебя не сильно любит?

– Судя по некоторой информации, ненавидит, – помрачнел я.

История с изоляцией семейства Еремеевых непонятным мне образом вывела мою персону в главные злодеи перед Никой и ее отцом. С учетом моей непричастности к их тяготам и посильного участия в их судьбе, это более чем несправедливо, но их благодарность мне не нужна.

– Ну, переживать не стоит, – с довольным видом сложил он ладони на животе. – В любой сделке есть вопрос цены. Главное, взять такой ценник выкупа, чтобы папа точно не отказал.

– Там не ценник, там дисконт должен быть, – буркнул я возмущенно. – Неликвид сумасшедший!

– Максим, – стал сосредоточенным друг, – я же не шучу. И ты, пожалуйста, отнесись со всей ответственностью. Какой у тебя на нее бюджет?

– Любой, – сухо выдал я.

– Давай чуть серьезнее, – отразил он легкое раздражение. – Любой – это я сейчас завалюсь в Кремль, закину ноги на праздничную скатерть и буду сватать тебе принцессу. Папаша ее точно сдаст за пару-тройку линкоров.

– Во дворце Ники нет.

– Да я не про это! Мне же еще в дом этого Еремеева входить, – с досадой произнес Артем. – Он, знаешь ли, вообще может на порог не пустить. Уж больно ты ему досадил, а тут сватаешься к старшей дочке. Откажет – ладно, вернуться можно. А если пустит и в цене не сойдемся? Вернее, я скажу – добро, а денег нет. Я ведь тоже не сразу крупную сумму смогу одолжить. Выйдет позор на всю Москву!

– Княжича не пустит? – изобразил я удивление, проигнорировав все остальное.

– Слово «гордость» тебе знакомо?

– А то ж, я ее главный акционер. То есть лучше тебя одного не пускать, – кивнул я своим мыслям. – Игоря если попросить с тобой пойти, плюс еще знакомых, должников…

– Максим, какой бюджет? – теряя терпение, повторил Артем.

– Я же сказал – любой.

– У тебя спросят потом, но давай сейчас порепетируем, – тяжело вздохнул товарищ. – Ты в здравом уме и твердой памяти? Вот увидел фотографии, зажегся, меня вытянул, и – любые деньги, лишь бы она была с твоим манекеном?

– Я абсолютно уверен и полностью здоров, – определив, что отшутиться не выйдет, сухо произнес я. – Фотографии тоже важны. Ты ведь знаешь, что Ника два раза спасла мне жизнь? Потому что была рядом, а не рядом с кем-то еще.

– Вертолет, который украли бандиты, принадлежал ее семье, – произнес Шуйский нейтрально, не разделяя восторга. – Если бы они охраняли его тщательнее, ничего бы не было.

– Да и артефакт, который позволил бы победить тогда в самолете без падения, она тоже потеряла, – эхом произнес я, упершись взглядом в столешницу. – Один бардак вокруг нее, ни один план не исполняется…

– Максим, Целитель, пусть даже ранга «учитель», не стоит любых денег. Посоветовать ученицу «мастера»? Будет рядом почти круглосуточно. Если, конечно, речь именно о здоровье… – в голосе проявились осторожные нотки любопытства.

Словно мудрый преподаватель, подцепивший на легкой неискренности.

– Во влюбленность ты не веришь? – поднял я на него ироничный взгляд.

– Твоя проблема – в излишней честности, – поднялся Артем, взял стакан и сполоснул под краном, налив себе на четверть воды. – Сказал бы: десять миллионов, и я бы ничего не заметил. Сотня – пусть так. На турнире каждому из нас досталось в несколько раз больше. Ты же все еще можешь себе это позволить?

– Так какая проблема в «любых» деньгах? – проявил я любопытство, уже осознавая, что придется сказать больше первых двух причин. – Для многих это гораздо меньше десяти миллионов.

– Но не для тебя, – отсалютовал он стаканом, пригубив. – Любые, значит, любые. Итак, что же стоит любых денег?

– Ника.

– Максим, – раздраженно поморщился товарищ, не принимая ответ, и присел снова за стол.

Я же взял стакан из его рук, отпил и, отставив емкость в сторону, со всей серьезностью посмотрел ему в глаза, исключая любой намек на легкомыслие.

Потому что если промолчать – он просто встанет и уйдет.

– У меня в жизни все было распланировано так, что меня даже убить невозможно следующие семь лет. Чтобы убить, – проигнорировал я жест и желание вставить слово, – врагу нужно готовиться сейчас, и на восьмой год, может, что-то и получится. Может, выйдут сроки договоренностей о защите и взаимных интересах, а я не смогу их продлить. Но появилась Ника, и я умирал на седьмой день после этого.

– Случайности случаются.

– Это не случайность, – покачал я головой, – это талант разрушения планов.

– Стандартная особенность любой девушки, – недоуменно пожал Артем плечом. – Вон вчера Вера мою парадную рубашку постирала, а я уже ее цвет успел передать связному лицу в Москве.

А то бы он Артема, с его габаритами, иначе не узнал…

– Другое, – отрицательно повел я подбородком. – Мы не смогли просто дойти до главного корпуса и сдать документы. Ты не смог снять квартиру. Я не мог нормально сдавать экзамены, и даже мерам, которые против этого предпринимались – им словно ломало хребет. Это врожденный талант Силы.

– Такого не бывает.

– Не бывает медведя в сокровищнице князя Туровского.

– Не бывает, – закаменело его лицо. – И быть никогда не могло.

– Разумеется, – примирительно повел я ладонью, – не умеют медведи проходить сквозь стены… Я думаю, врожденного таланта «разрушитель планов», что передается по женской линии раз в шесть поколений, тоже не бывает. Сойдемся на этом и забудем.

– Договорились, – нахмурился Артем, но все-таки не выдержал. – Это что же, «антипророк»?

– Это хуже… – задумчиво протянул я, посмотрев в темноту улицы за окном. – И это стоит любых денег. Представляешь – когда ничего не получается, хоть плачь, хоть смейся…

И отдать такое кому-то еще – никогда!

– Думаешь, сможешь поставить талант себе на службу?

– Я даже не знаю, можно ли его вообще контролировать, – перевел я вновь взгляд на Артема. – Там, где я прочитал, про это ничего нет. Может, это пассивная способность. Может, ее придется обуздать и развивать.

И никогда бы не узнал об этом, если бы не увидел Силу Крови Ники вживую. Слабому и молодому роду Еремеевых такое даже близко не полагалось! А вот кое-кому, кто некогда проживал гораздо южнее и был с гарантией признан мертвым, отчего все его секреты стали просто занятным архивным фактом…

Во всяком случае, если мои планы – десяток раз перепроверенные и продублированные – перестанут разламываться и трещать по швам, это уже будет бесценно.

– Нике все это может не понравиться, – скептически покачал головой Шуйский.

– Попрошу по-родственному… – вздохнул я.

– Ты ей не отец. Пошлет подальше.

– О-о, скоро у меня будет власть, которая и не снилась ее отцу. И ты мне в этом поможешь. Пожалуйста.

– Максим, ты ее хоть любишь? – замялся Артем.

– Сам-то как думаешь? – посмотрел я на него со спокойной усталостью.

– Понятно, – неловко поднялся друг из-за стола, скрывая взгляд. – Вот, пока не забыл – перстни свои из дома закажи. Семейные, родовые, охранные – которые с гербами. Пусть видят, что не абы кому дочку отдают, а уважаемому человеку, а? – хохотнул он неискренне. – А то твоя вечная белая рубашка и брюки… Стиля бы тебе немного, – цокнул он, собираясь на выход. – Ну, я пошел.

– Что не так с моим стилем? – нахмурился я. – Между прочим, последняя коллекция, – покосился я на сорочку.

– Угу. Практичная и ноская, хоть сейчас контракт подписывай.

– Так это ведь хорошо?

– Контракты должны подписывать твои подчиненные! – наставительно покачал Артем пальцем.

– Это тебе Вера сказала, – четко определил я.

– Ну… да, – замялся он. – В общем, со стилем тоже надо что-то делать.

С чем и юркнул за входную дверь.

«Две недели тут, и уже все лучше меня знает», – проворчал я про себя.

Поднялся вслед за ним, вышел в прихожую. Подумав, свернул к балконной двери и, облокотившись на перила, посмотрел в темноту улицы, подсвеченную желтым светом фонарей.

Внизу неспешно прошагал за угол соседнего дома Артем, и там почти сразу заработали три басовитых мотора. Мгновение – и кавалькада белого кортежа мелькнула в видимом уголке соседнего двора.

Памятуя о повестке дня, все же дозвонился до грузовой компании, сообщив правду про оставленные фотографии. Те обескуражили ответом – мебель они выгружали на каком-то пустыре, после чего перегрузили на другие «газели» без номеров, и куда те уехали – они без понятия. Ника-то – учится, однако…

Люблю ли я такую девушку? Какая глупость – искать ответ, после которого станешь завидовать ответившему.

В этом весь Артем – задавать вопросы, после которых ему становится грустно. То «насколько умен твой кот», «насколько сильна твоя собака» и «весело ли жить в большой семье». То вот это.

Но верхний этаж моей высотки, конечно, надо все равно переделать в темницу. Хватит Нике шастать по съемным квартирам.

Глава 4

Снилось темное и тревожное – бесконечные переходы технических этажей, нити кабелей на бетонном потолке и паутины проводов по углам, в тени которых, казалось, пряталось что-то хищное и разумное. Редкие участки рассветного неба над головой – блеклого и почти бесцветного, которые тут же скрывались за очередным участком темноты. В этом сне были ощущения падений и подъемов и отчего-то – холода и жара.

Опытный астролог наверняка растолковал бы эту напасть, а если собрать их несколько, то через некоторое время они врали бы хором что-то одно: про забытое прошлое, тревожное настоящее и будущее, которое точно станет счастливым, если им заплатить.

Но каждому сну суждено завершиться. На этот раз – под звуки проснувшегося города, шум автомашин и лай собаки где-то вдали. Наверное, не закрыл окно. В пользу этого говорил и холод, сквозняками касающийся лица, и плотно подвернутое под тело одеяло, особенно тщательно обнимающее ноги. Подушка, правда, куда-то подевалась за ночь, да и постель чувствовалась откровенно жестковатой и давящей на затылок и плечи.

Это я у Ники, что ли, вчера заночевал? И действительно, путь от ее дома до моего отсутствовал в памяти, хотя решение остаться в незнакомом месте да еще спать на полу – мне уж точно несвойственно. Наверное, была причина, и главное, ее вспомнить, но мысли неохотно приходили после сна, а веки никак не хотели подниматься. Частично я все же справился – хотя бы глаза открыл.

Передо мной во весь размах потолка какой-то невообразимо огромной комнаты стояло перевернутое изображение столицы. Словно в отражении воды, виднелась довольно странная для запечатления подборка современной архитектуры: многоэтажные панельные дома с надстроенными мансардами, Сергиевский храм чуть в стороне справа, здание Лефортовского суда там же и вдали левее – силуэт Кремля с его башнями. В общем, так себе композиция, пусть и очень реалистичная. Вон на улице Сергия Радонежского даже машины замерли на светофоре, как настоящие.

А потом сигнал светофора сменился на зеленый, машины поехали, и стало как-то очень нехорошо.

Я дернулся, обнаружив руки плотно прижатыми к бокам. Резко повел шеей в стороны, констатировав, что под спиной вовсе не бетонный пол, а вполне себе вертикальная плита фасада жилого здания – та, которая под самой крышей, и вовсе не сквозняк все это время дул в лицо, а ветер, которому и полагается быть на высоте сорока метров. А я, получается, на этом самом здании подвешен над улицей вниз головой.

– Ну, теперь ты мне веришь? – вкрадчиво произнес подозрительно знакомый женский голос.

Верилось решительно во все. И в Бога – особенно сильно.

Продышавшись и успокоившись, посмотрел в сторону ног, зафиксировал в памяти серый холщовый мешок по шею, в который я был плотно упакован, и канат, которым были тщательно завязаны мои ноги поверх мешка. Канат шел выше, уходя за край крыши. На бортике рядом с ним обнаружилась Ника, живописно расположившаяся там, как та Аленушка с картины Васнецова – даже наряд с длинным платьем цветочного мотива и светлой кофтой поверх был чем-то схож, как и распущенные рыжие волосы. Разве что вместо грустного выражения лица – азартное довольство.

– Доброе утро, – перебрав все шедшие в тот миг на ум слова, я озвучил самые приличные из них. – Хорошо выглядишь.

– Спасибо, – потупилась она смущенно.

– А во что я должен верить? – набрался я терпения.

Потому что ругаться, материться и воевать, находясь в таком положении, – не лучшая затея. Помощи ждать все равно неоткуда: в этом городе никто не смотрит вверх, а единичные романтики, любители такого, давно перепа́дали в открытые тротуарные люки.

– В то, что я действительно уронила тебя со второго этажа, – наставительным тоном произнесла Ника, качнув подбородком.

– А нельзя было это мне просто сказать поубедительнее? Я в целом человек доверчивый… – раздраженно дернул я запястьями, обнаружив, что те отдельно привязаны к телу.

Ноги, впрочем, тоже были замотаны веревкой по всей их длине – не пошевелить.

– Ты бы не поверил. Зато теперь ты понимаешь, что тебе нужен врач? – строго спросила девушка.

– А если я не согласен, ты вытянешь меня наверх?

– Нет.

– Тогда согласен. Только с условием, что я найму еще одного психиатра. Ну, чтобы за тобой тоже присматривал. В смысле как старший наставник.

– Думаю, не нужно, – посмотрела Ника с подозрением.

– Нет так нет, – легко отказался я. – А теперь можно меня поднять?

– Мы еще не договорились об оплате моих услуг!

Ага-ага. Я покосился вниз – ну точно, самое время провести успешные деловые переговоры.

– У меня страховой полис, – отозвался я категорично.

– Это частная практика!

– А у тебя лицензии для нее нет.

– А все почему? Потому что я недоучилась из-за тебя, – прибавилось опасной бархатистости в голосе Ники, а рука ее направилась в сторону каната.

– Я к тому, что лицензию ведь можно и достать! – тут же отрапортовал я: как мне видится, излишне бодро.

Но Нику проняло. Во всяком случае, рука ее вернулась обратно на колени.

– Как? – колыхнулось море недоверчивости в ее голосе.

– Например, восстановить тебя в университете, – охотно дополнил я предложение. – Завершишь – вот тебе и лицензия.

– Невозможно, – грустно ответила Ника, – приказ уже подписан.

И даже налетевший ветер завыл особенно тоскливо.

– Ну и что? – подпустил я легкомыслия в голос. – Я тут на два факультета поступил одновременно. И мое место на «Мировой политике» хотят перекупить очень влиятельные люди… Ника, может, я все же поднимусь?

– Нет-нет, ты продолжай, – отмахнулась она.

– Так вот, – вновь набрался я терпения. – Если уступлю, могу просить место на другом факультете для тебя. А там после первой же сессии переведешься к себе обратно.

– Почему сразу не на медицинский?

– Потому что тебя оттуда только что отчислили, и так не получится, – вздохнул я. – И подними меня уже, наконец!

– Ладно, – неохотно согласилась Ника. – Только развязывать пока не стану.

В итоге вытянула она меня на тот самый бортик крыши, оказавшийся довольно широким, и расположила на самом краю. Даже петлю на ногах ослабила и помогла сесть.

Я проследил путь каната по крыше и на некоторое время завис в прострации, обнаружив его конец завязанным бантиком на хиленькой телевизионной антенне.

– В общем, на робототехнику тебя устрою. К себе, – рублеными фразами произнес ей.

– А почему туда? – ворохнулась беспокойством Ника, предусмотрительно отсевшая так, чтобы я мог ее видеть. Ну и сбежать от меня, если что.

– Да там несложно все. Фаза находится максимум с двух попыток.

Потому что током будем лечить эту сумасшедшую.

– Ну, если только на семестр… – задумалась она. – Тем более пациент рядом…

Это еще мы посмотрим, кто из нас пациент.

– Как я вообще сюда попал? – повел я шеей, разминая.

Вместе с некоторой тенью стабильности явились неприятные ощущения по всему телу, удостоверяющие, что это все не продолжение сна.

– Так ведь стакан в раковине, – с довольством и радостью качнула Ника головой.

– Я ж его мыл, – хмуро глянул в ее сторону.

– Вот именно! На стенки стакана нанесено особое вещество в виде прозрачной пленки, а там и реакция гидратации в присутствии катализатора с выделением газа. Я знала, что ты не удержишься и помоешь стакан! Окна закрыты, вентиляцию я заглушила. Осталось только подождать, – похлопала она ресницами.

Значит, какая-то новая отрава, от которой защита не спасла. Скверно.

– А на фотографии что нанесла?

– А фотографии – не твое дело! – вспыхнула она алым цветом. – Это мои личные вещи и было хамством в них заглядывать!

– Хочешь сказать, не специально оставила? – Я был мрачен и подозрителен.

– Нет! Тем более какая тебе до них разница… – повернулась она горделиво вбок, стараясь незаметно коситься в мою сторону и отслеживать реакцию.

– Манекен верни.

– Нет.

– Ладно, – вздохнул я, посмотрев на город.

Так – когда все на своих местах, а не вниз головой – действительно гораздо лучше. Вон и шпиль здания Министерства иностранных дел теперь виден. Красота.

– Верну за выкуп.

– Так плохо с деньгами? – повернулся снова к ней.

– Прошу не путать меркантильность с семейной традицией!

Ну и семейка… А впрочем, если рассматривать любую неприятность с точки зрения возможной выгоды…

– Ладно… Есть для тебя работа. Оплата сдельная, хорошая. Долги закроешь, на жизнь даже останется.

– Лечить кого-то? – осторожно уточнила Ника.

– Копать.

– Прости, что?..

– Ну, твой дар обращать все вокруг в песок. Ему же все равно, какое добро переводить? Тот же грунт, например.

– Сила Крови – это секрет, который недопустимо использовать в мирской жизни!

– Но деньги нужны? – уточнил я.

– Нужны, – с грустью признала Ника.

– Так вот, – продолжил я. – Мм… Может, хоть мешок с плеч снимешь?

– Не отвлекайся.

– Надо прокопать тоннель. Вниз метров на шесть. Потом прямо: думаю, метров сто. И наверх по маяку.

– Я сокровищницы грабить не стану, – категорично отозвалась девушка.

– Это не сокровищница! – возмутился я. – И не грабить, а позаимствовать. Вернем даже лучше, чем было!

– Тогда что это?

– Музей, – вынужденно признался я.

– Подумать только! Предложить такое мне, честному человеку! – возмутилась она в голос.

– Ладно, я пошел, – поморщившись от звуковой волны и стряхнув с лодыжек канат, передвинулся я обратно к краю бортика.

Раз уж никакого толку, то и делать мне тут больше нечего.

– Куда?! – вскинулась Ника.

– Да у меня в пуговицах артефакт от падения, – перекинув ноги на улицу, успокоил я девушку и прицелился к удобному зеленому пятачку внизу.

Так все равно быстрее. Во всяком случае, лучше, чем эта беседа и утренняя встреча целиком. Еще я на учебу опаздываю, а как наказать – придумаю потом, с оглядкой на ее губительный талант. В общем, полетели.

– Так я ведь тебя переодела! – воскликнула Ника за момент до того, как я оттолкнулся.

– В-во что?.. – Напрягшись, я замер на краю бортика, который внезапно показался очень скользким и будто бы даже с наклоном в сторону улицы.

– В чистое, – смутилась Ника.

Я медленно повернул к ней голову.

– Ну, я пока несла тебя по чердакам, твоя одежда сильно испачкалась, и…

– И нижнее белье тоже? – перебил я ее.

– Нет! – возмутилась она через смущение.

– Тогда ладно, – и расслабился.

Последняя граница защиты, значит, работала и от падения могла спасти.

– А вот эти пуговицы… Ну, на нижнем белье, они у тебя каждый раз новые?

– Перешиваю, – неохотно уточнил я. – Они же дорогие. А что?

– Но ведь ты перезаряжал их после прошлого падения? Ну, со второго этажа у тебя дома… – с надеждой уточнил ее голос, – головой вниз…

– Ника… – произнес я пересохшим горлом и прикрыл глаза.

Потому что высота впервые стала пугать.

– Ау?

– Ты не могла бы осторожно взять меня за плечи и помочь перебраться обратно на крышу?

– Конечно-конечно! – покладисто отозвалась она.

В общем, через минуту стоял на кровле даже без мешка на плечах и полностью развязанный. Внутри до сих пор потряхивало.

Я бы, конечно, артефакт перезарядил. Если бы вообще знал про то падение! И сестры – легкомысленные создания – тоже не догадались намекнуть…

Рядом держалась Ника, виновато заглядывая из-за плеча мне в глаза.

– Время? – уточнил у нее сухо.

– Восемь двадцать! – бодро отрапортовала девушка, возвращая мне мой же мобильный телефон, мои же часы, деньги и даже – лист бумаги с записанными кандидатурами на похищение.

Только с листиком вышла заминка – передали-то его мне, но из собственных рук выпускать не торопились.

– Максим, а вот эта Аня – она красивая? – как-то неестественно равнодушно спросила Ника. – И вот эти Яна, Катя, Кира, Юля…

Аня – это Анды. Потом зашифрованные Япония, Куба, Китай…

– Понятия не имею.

– Ясно, – уже вполне открыто расстроилась Ника, неведомо что себе надумав.

– Это названия стран, шифрованные, – решил я все-таки объяснить. – Юго-восточный регион в основном.

– А-а… – протянула она со значением. – И что там?

– Пока что ничего интересного. Мало информации.

– Понятно, – многозначительно покачала девушка головой. – Максим, а если я помогу тебе с тем музеем… тогда расскажешь?

С одной стороны – секретность, с другой – болтливой ее не назвать. Не учат в таких семьях разглашать чужие тайны. Вернее, учат другому – как сохранить и вовремя забыть.

– Расскажу.

Еще и потому, что без помощи девушки незаметно изъять нужную мне вещь просто не получалось.

– Тогда плата плюс рассказ – и по рукам. А что там в музее? – не дала она мне времени для торга.

Впрочем, и не позволила открыто согласиться, подтвердив словом соглашение.

– Доспех, защитный. Высшего класса защиты причем. Работает на чистом электричестве. Впервые такой видел.

– Мм… – покосилась она как-то странно. – А это не доспех из экспозиции вашей кафедры?

– Он, – подтвердил я кивком, направляясь к выходу с крыши.

Время шло, а начинать учебу с опозданий не хотелось. Строго тут с этим. Вон в прошлый раз чуть старостой не сделали…

– Просто я с ним знакома уже, – как-то замялась Ника. – Вернее, лечила после него девчонок…

Я замер на месте и вопросительно поднял бровь.

– Ожоги сильные, – поежилась девушка под моим взглядом. – С кожей полоски ткани отходили, если тронуть. Какой-то дефект. Поэтому доспех теперь – выставочный образец, и…

– Вот блин!.. – в чувствах высказался я, потопав дальше к выходу.

Положительно, это утро выходило не очень добрым.

– Максим? – остановила Ника возле чердачной двери. – Но я ведь решила твою проблему с музеем? – требовательно посмотрела она в глаза.

– Нет.

– Ах так!

– Доспех – не самоцель, а способ решения проблемы… – Я спускался по металлической лестнице, миновав помещение лифтерской.

– Обманщик!

– Нужно пройти из одной точки в другую… – Отметив двери лифта, повернул в левую сторону.

– Мошенник!

– И в доспехе это бы удалось, потому что тамошние ловушки настроены только на восприятие Силы. – Нажал на кнопку лифта.

Гордая тишина, да еще и отвернулась показательно.

– Но теперь пройти не получится, – вздохнул я. – Если только пробиться в нужную точку силой, но это очень шумно и привлечет внимание наблюдателей. Разве что… – осекся я на половине мысли.

Ну конечно – зачем копать путь к музею, зачем вообще доспех, если можно сразу пробить тоннель ее талантом в нужную мне точку!

– Ника, – мягко произнес я.

Та хранила гордое молчание.

– Милая, добрая девушка, – заворковал я, – ну что ты обижаешься? Смотри, как я здорово придумал – никакой музей грабить не будем! Сразу прокопаем до нужной точки. И денег будет больше!

– Я с обманщиками дел не веду, – строго постановила она, заходя в некстати подошедший лифт.

– Что значит «обманщики»? – возмутился я, входя следом.

Обычная кабина лифта – коричневый пластик стен, три рекламных блока под стеклом и металлические кнопки этажей, чуть подкопченные зажигалкой.

– А ведь я спасла ему сегодня жизнь! – продолжала ворчать Ника, нажав на кнопку первого этажа.

– Это когда усыпила, похитила и подвесила над улицей? – Стоило дверям закрыться, с моего пальца сорвались две звездочки и полетели в щиток лифта.

Кабина тут же встала, свет погас, и пространство освещали только два мерцающих огонька.

– Лифт сломался, – немного нелепо произнесла Ника, отворачиваясь.

И ни слова в свое оправдание.

– Взрослые люди не решают свои проблемы похищением! Ведешь себя, как не знаю кто, – укорил ее я.

– Ладно… не надо денег, – буркнула девушка. – Просто расскажи, что на том листочке, и мы в расчете.

– Там страны, из которых надо похитить людей, – выдавил из себя я, физически чувствуя, как теряется воспитательный эффект предыдущих моих слов.

И точно – Ника резко повернулась ко мне, задыхаясь от возмущения.

– Но у меня это – производственная необходимость! – тут же заверил ее.

– Да неужели?!

– Да! Ну не раздают технику молнии просто так! Придется приглашать специалистов.

– Хотел сказать – похищать?

– Это если им тут не понравится, – заметил я логично.

– Поверь, никому не нравится, когда его похищают!

– Это я по себе знаю, – скептически посмотрел в глаза Нике, отчего та смутилась.

Но это, конечно, когда действуют непрофессионалы. Вон той музыкальной группе очень даже понравилось у нас дома.

– А может, я… – робко начала девушка, глядя на стену лифта, закрытую рекламой.

– Что? – терпеливо уточнил я, не дождавшись завершения долгой паузы.

– Ну, помогу…

– Поможешь развесить туристов вверх ногами?

– Да при чем тут это! Без меня ты точно попадешься! – горячо заверила она. – И тебя живьем сварят в масле! Или посадят под кожу семечко бамбука! Или разорвут кораблями! Или накормят тобой гигантского питона!

– Ты смотри, какая богатая культура… – невольно заслушался я. – Ладно, даю право меня консультировать, но за это ты прокопаешь нужный мне тоннель.

По-моему, честно.

– Нет.

– Ника, в этом деле не будет выкупа и денег, – вздохнул я, не понимая ее упорства. – А раз нет денег, то твоя семейная традиция запрещает тебе в этом участвовать.

– С традицией все нормально, потому что выкуп будет с тебя, – посерьезнела Ника. – Заказчик – ты. И плату я попрошу немалую.

– А может, просто тоннель прокопаем?

– Он поможет стать тебе императором?

– Допустим… – осторожно уточнил я.

– Значит, никакого тоннеля, – строго постановила Ника.

И покуда я набирался слов и возмущения на этот счет, двери лифта распахнул старый и очень вредный лифтер, после чего на матюгах прогнал нас из кабинки. Из уважения к возрасту и не желая дискутировать по поводу тех формулировок, которыми он объяснял наше присутствие в темноте кабинки (в корне не соответствующих действительности), мы молча ретировались вниз по ступеням.

– Кстати, а где мой водитель? – остановился я уже после выхода из подъезда. – Ты его, надеюсь, не…

– Подошла и сказала, что ты останешься ночевать. Он ведь меня с тобой видел днем, – пожала Ника плечами. – Сам уехал.

Н-да, с кадрами еще работать и работать…

– А как же честь девичья? – поскучнел я.

– Тактический маневр. Тем более он же никому не скажет… – повела девушка плечом и указала на белые «жигули», запаркованные в тупичке двора. – Вон там наше транспортное средство.

– Богато, – оценил я потрепанный вид автомобиля.

– Это только до метро. И не лапай там обивку, машина в угоне, – распахнула Ника незапертую, как оказалось, дверь.

– А психиатр, значит, нужен мне… – проворчал я себе под нос.

Слов в общем-то было больше, и все неприличные, но они относились ко всему этому утру целиком. Не давали мне высказаться во всю мощь легких два момента.

Первый – это возможные консультации насчет «гостей столицы». Все же определенная компетенция у нее была – на себе почувствовал. Особенно этот ее состав с летучей отравой, который обязательно следовало получить и изучить.

Да и неведомо что намешано в крови некоторых семейств: память поколений порою отзывается причудливыми талантами и чужими воспоминаниями, на которые вполне можно опереться, по себе знаю.

Опять же талант Ники, который переломает мне все планы, если она не станет участвовать в деле… Не факт, что это работает именно так, но от одной такой возможности становится как-то не по себе.

И самый главный момент – ее возможность прокопать нужный мне тоннель. С будущим работником глупо ссориться, а о цене как-нибудь договоримся.

Что до свадьбы, которую еще вчера полагал для себя полезной – вот тут уже возникли некоторые сомнения. У любого возникли бы сомнения после того, как он повисел бы связанный вниз головой. Подумать только!

А еще она меня переодела – только сейчас выдался случай рассмотреть синюю рубашку в темную полоску с жилетом поверх и джинсы с белыми кедами на ногах. В чужой одежде было неуютно, а помня про отсутствие артефактов – то и вдвойне. Запасного комплекта пуговиц не было, Ника обещала все вернуть вечером – но до этого еще был полный учебный день. А ведь они были способны выдержать удар «мастера»…

Вот и полагайся после такого на заемную силу – пусть и семейную, но, как оказалось, не способную защитить даже от взбалмошной девицы. Самому надо учиться, в общем. Теперь главное – учителей удачно зазвать…

Расстались в метро – Ника отправилась путать следы от возможной слежки, о чем прямо сказала, с подозрением глядя на меня. Я же пообещал выслать ей информацию по интересующим меня заграничным семьям, как только пакет будет сформирован. Заодно подтвердил, что решу вопрос с зачислением ко мне на курс. Это ненастье следовало держать поближе к себе.

После чего отправился на учебу – был шанс не опоздать, и им следовало воспользоваться.

Возле нужной мне аудитории – без двух минут девять, между прочим, – перехватил Артем. Вернее, он просто ходил по коридору, а я посчитал невежливым не подойти поздороваться.

– Ну вот! Отлично выглядишь! – похвалил он меня после приветствия, довольно оглядывая со стороны. – Стилиста нанял?

Я дернул краем губ, стараясь изобразить улыбку.

– А у нас тут тоже занятия, – неопределенно показал Артем куда-то в правую сторону по коридору. – Не хочу заходить до звонка.

– Чего так? – сдержанно полюбопытствовал я.

– Да там эти, благородные, – поморщился Артем, будто сам не такой же. – Опять спорят, кому где сидеть. Замучили уже, в каждой аудитории одно и то же. Вчера вон… А сегодня вообще какие-то ветхие списки притащили, местническую книгу. Кому за кем можно сидеть, кому перед кем нельзя, тьфу!

– А ты как?

– Да они вчера ко мне подошли, спросили, какой предмет я у них буду преподавать, – неохотно отозвался друг.

Так то да, с его габаритами легко перепутать.

– А теперь им неудобно, – подытожил Шуйский. – Да и парта крайняя позади, возле окна. Они отчего-то спорят про первые ряды, как будто тут экзаменов не бывает. Мне оно не надо.

– Как, кстати, вчера спектакль? – соскользнул я с неудобной темы. – Удалось досмотреть?

– Да скукота, чуть не уснул, – зевнул Артем.

– Мм… ясно.

– Вера даже обиделась… Ты с Никой-то встретился?

– Угу. Сегодня утром.

– На свидание хоть пригласил? – лукаво улыбнулся Артем, слегка подтолкнув меня локтем.

– Да нет… – неохотно произнес я. – Знаешь, я тут подумал… может, я тороплюсь, а?

– А что случилось? – встревожился друг. – Повздорили опять? Уже с утра?!

– Не то чтобы повздорили, – сдержался я и оставил в себе вопль души про утренние события, – просто я тут подумал… У нас ведь совершенно разные интересы!

– Максим!

– Она не хочет копать! – выпалил я. – Я вообще начинаю сомневаться, стоит ли нам быть вместе!

– Максим, даже не думай, – взяв меня за плечи, произнес Артем. – Вас таких шибанутых в стране только двое. Не смей ее потерять!

И только подошедшее время занятий не позволило мне высказать ему все то, что я думаю по этому поводу.

А вечером, уже домой – в мое здание – приехал курьер с объемной посылкой.

Внутри оказались мои вещи – выстиранные и аккуратно выглаженные, приятные на ощупь и с тонким ароматом туалетной воды. Задумавшись, некоторое время гладил их, как кота…

Потом спохватился и позвонил домой – требовать пояснений о событиях ночи недельной давности. Откуда я там, видите ли, падал…

Но вместо ответа услышал какие-то путаные восторги гостьей и пожелания счастья в личной жизни. Подозрительно это все. И Артем теперь отчего-то к Нике благосклонен…

– Это заговор, – убедительно произнес я в отражении своего зеркала. – Главное, помнить, что это все еще мой заговор.

Глава 5

Напряжение первых дней сентября отпустило уже в среду, сменившись обычной учебной рутиной, пусть и со спецификой крупнейшего университета страны. Громадье домашних заданий, выдававшихся бесстрастным тоном, совершенно равнодушным к вздохам и стенаниям с первых рядов. Список учебников, страницы которых нужно было прочитать, чтобы понимать тему следующей лекции. И отдельно в их числе – список учебников, которые для начала было бы неплохо найти. Потому что в интернете ничего нет – и это знает каждый, кто хоть раз сталкивался с узкой специализацией.

Оптимисты бежали по книжным магазинам, и у некоторых особо везучих даже получалось раздобыть свежие, новенькие издания – последней редакции, страницы в которой не совпадали с заданными, а темы шли иным порядком.

Реалисты же шли в библиотеки, и пожелтевшие страницы фундаментальных трудов находили нового читателя.

В конце каждой лекции непременно шли бесконечные тестовые задания, затрагивающие как пройденное, так и то, что мы должны были уже знать. Словно вступительные экзамены были собеседованием на работу, которое мы успешно прошли, но собеседование проводили те, кому люди с кафедры не верили ни на грош. Теперь профессора хотели знать истинный уровень наших знаний, а также способности учиться, причем быстро и самостоятельно.

Где-то посреди всей этой кутерьмы потерялся из виду Артем, у которого были наверняка свои проблемы и интересы. Личные проекты удавалось продвигать только поздно ночью, оставив проработку общего замысла аналитикам. Говорят, потом будет проще, но до этого «потом» предстояло еще добраться.

Утром четверга в нашей группе появилась Ника, тихонечко заняв место в противоположном от меня конце аудитории. А уже к вечеру в ее глазах плескался хтонический ужас. Потому что медик четвертого курса, с ее уже забытой школьной программой, смотрел на символы высшей математики на доске, как туземцы на «боинг». На лекциях же взгляд Ники стекленел в первые полчаса – словно у олененка, очутившегося посреди потока машин на МКАДе, отчаянно надеющегося, что весь этот кошмар скоро кончится и можно будет сбежать. А первый же вызов к доске обернулся побелевшим лицом, заламываемыми пальцами с мелом в них и единственным символом интеграла, который куда больше походил на скрипичный ключ.

– Ну что же вы, милочка. Эдак вы на первой сессии из университета вылетите, – поцокал седовласый профессор, прописывая «неуд» в своем журнале.

В зачетку, разумеется, пойдет результат экзамена или зачета, но до них еще следовало получить допуск, который двоечнице не светил, о чем ей было тут же сообщено.

И тут глаза Ники все-таки посмотрели в мою сторону, полные гнева и желания придушить на месте. Добро пожаловать на РТФ, моя дорогая, – в юдоль мрака и отчаяния любого гуманитария.

Я с показным сочувствием покивал головой и слегка развел руками. Не то чтобы я был злопамятен, но полагал, что для любого прощения нужна веская причина. А висеть вниз головой привязанным за ноги мне очень не понравилось, но как-то все еще не было даже обычного «прости».

И да, я мог устроить ее к легкомысленным искусствоведам, наверняка в это же время рассуждающим о сорте зеленого чая, более подходящего для обсуждения картин позднего Ренессанса. Мог устроить к экономистам, твердо настроенным научиться разумно тратить папины деньги. И даже на факультете стран Африки и Азии ей было бы гораздо проще – раз умеет похищать, то и сама вряд ли окажется в морском контейнере Москва – Сомали.

В пятницу девчонки с потока уже перешептывались, что такая тупица забыла у них на курсе и как вообще умудрилась поступить. Перешептывались в традиционной для дам манере – вроде как меж собой, но чтобы объект обсуждения обязательно уловил пару фраз и общий смысл, переспросил, но получил лишь «ничего-ничего!». С Никой такой номер не прошел – та вломилась в девичий строй, как кабан в камыши, и четко сообщила, какие именно кости им сломает, если услышит что-то подобное за своей спиной еще раз. И ладно бы просто «ноги», но ведь «большой вертел бедренной кости», «малоберцовую кость» и «надколенники»… Сразу видно медика.

В общем, в субботу Нику обсуждали по-прежнему, но теперь только убедившись, что ее рядом нет. А там отчего-то вскрылось, что Еремеева есть в картотеке психоневрологического диспансера, и ребята стали подумывать о коллективном письме на имя ректора.

– Угомонись, – усталым голосом произнесла Ника, остановившись возле моего места в столовой.

Ее попытка одеваться похоже на одногруппниц – практично, немарко и недорого, как сегодня: в темное платье без выреза – все равно потерпела фиаско. Потому что одежда стоимостью в машину – это не тот фактор, который может сблизить с окружающими. Смешно, но чтобы купить что-то более скромное (или вообще что-то купить), у нее наверняка не было денег, а имеющийся гардероб был сформирован относительно давно и без оглядки на цену. Единственное, что при ней было бюджетного – это томик Ландау и Лившица, зажатый под локотком, с бумажной закладкой где-то в первой трети.

Сила целителя не давала Нике выглядеть измотанной, и бессонные ночи с учебниками выдавала только слегка небрежная прическа. Пожалуй, она честно пыталась понять, что нам преподают, но за короткое время и не имея мощной базы, это было адски сложно. А когда весь поток дружно отворачивается и не желает помогать – практически нереально.

– Добрый день, – отставил я вилку на салфетку. – Что-то случилось?

Сегодня подавали изумительное пюре с котлетой по-киевски. Занятно, что подавали ее во всех столовых главного корпуса, кроме диетической, но ценник отличался в разы. В этом заведении она стоила в пять раз больше, чем парой этажей выше. А вот в ресторане для благородной публики – в двадцать. Вернее, ресторан не имел ограничений на вход по сословиям, но мало кто из простых мог позволить себе такие цены ради антуража и серебряной посуды. Просто богатые хотели обедать с богатыми, равно как общаться и жить, – и цена была тем ограничительным фактором, который действовал гораздо эффективнее обидных окриков с запретами.

В этой столовой никаких благородных не было. Тут переплачивали за отсутствие толпы у касс и наличие свободных мест. Блюда подавали на той же керамике с синим цветочным орнаментом, что и в обычной бюджетной столовой, разве что в чуть большем размере – и это, несомненно, радовало глаз.

– Пожалуйста, прекрати травлю, – отвлекла Ника от созерцания парящего дымком блюда.

Я пробовал его вчера и искренне надеялся, что сегодня его совершенство останется на прежнем уровне.

– Ты заблуждаешься, – с укоризной ответил я. – Разве стал бы я…

– Ты ничего не делаешь, – перебила она.

– Рад, что ты это заметила, – отметил я, вновь поднимая вилку.

– Тебе достаточно ничего не делать, чтобы все делали, что ты хочешь!

– Диалектика, – поцокал и попробовал кусочек законного обеда.

Под это ученое слово котлета показалась с избытком масла. Не надо его будет больше повторять.

– И присядь, будь добра, – указал я на стул напротив себя. – На тебя уже смотрят.

Ника украдкой обернулась, уловила пару заинтересованных взглядов и предпочла последовать моему совету.

Всего в помещении было двенадцать столиков, и ближайший к нам занятый отстоял на шесть метров – расстояние достаточное, чтобы скрыть тихую беседу, но никак не разговор в полный голос.

Подняв ладонь в предупреждающем жесте, отвлекся от еды, достал из кармана брюк пирамидку артефакта, защищающего от прослушивания, поставил по центру столешницы и активировал его импульсом Силы. Звуки кафе тут же отсекло.

– И как, по-твоему, я должен угомониться, если ничего не делаю? Но главное – зачем? – не дал я вставить ей фразу, наверняка резкую и вспыльчивую.

– Это ты меня сюда зачислил.

– Нет, это одна девушка согласилась сюда поступить, – терпеливо ответил я. – Я ее в мешке, привязанной за ноги, сюда не тащил.

– Но ты обещал, что все будет просто… – с горечью произнесла она.

– Мы уже договорились, что просто в этом мире – только когда сидишь на моем плече. Тихо, смирно, не похищая среди ночи.

– То есть ты мстишь?

– Позволяю прийти в чувство, – сделал я ценное уточнение. – Успокойся, и все наладится. Забудь о моих выдуманных проблемах и перестань пытаться их лечить.

– А что, если проблема есть?

– Ты теряешь причинно-следственную связь, – невольно добавилось в голос раздражения, – императором я планировал стать задолго до…

– Тише, – шикнула она, опасливо посмотрела по сторонам и с надеждой – на пирамидку артефакта, – не произноси это вслух.

– Что опять не так? – спросил я немного обескураженно.

– То, что ты уже не дома. Не у себя в княжестве, и тебе не тринадцать лет, чтобы к этому относились с улыбкой, – произнесла она жестко.

– Послушай… даже если мне восемнадцать или девятнадцать – по другим документам… ну какая разница, кто что говорит? – отнесся я к этому с недоумением.

Что только ни говорят на улицах в самом-то деле… К словам неблагородных совершенно пренебрежительное отношение – если, разумеется, это не деятельный призыв устроить баррикады посреди улицы.

– Разница в том, что у тебя есть что отнять. У тебя достаточно сил, чтобы тебя боялись. И у тебя могущественные враги, которые раздуют из оброненных слов заговор и имперское преступление.

– И все же ты перегибаешь палку, – поморщился я.

– Что из того, что я перечислила, неправда? – посмотрела она строго.

– Начнем с того, что у меня ничего нет, – вздохнул я. – Совсем ничего.

– Это не будет иметь никакого значения. Твой дом, твой бизнес – все отнимут, и не важно, на кого оно записано.

– Да ну? Станут отнимать имущество у заграничных компаний?

– Есть преступления, которые выводят человека из-под защиты закона, – приблизила лицо Ника, и в глазах ее замерцала тревога. – Они заберут все, что покажется им твоим. Заберут все, до чего только смогут дотянуться. Потом предложат доказать, что это не твое, но не станут верить.

– Это же узаконенный разбой, – не мог я в такое поверить.

– Тебе папа разве не говорил в детстве, что наверху самые главные разбойники?

– У меня родного папы вообще не было, – нахмурился я.

А приемный как-то очень далек от всей этой кутерьмы наверху.

– Извини… – сбилась Ника, но продолжила: – Просто мой папа объяснял, что мир – он сейчас очень маленький. Все уже имеет своих хозяев. Поэтому им нужно у кого-то что-то отнять, чтобы прибавить себе или подарить детям.

– И как твое… «лечение» должно помочь? – кисло отозвался я.

– Пусть будут доказательства, что это все у тебя несерьезно, – буднично произнесла она и пожала плечами. – Никто не воюет с блаженными и сумасшедшими.

– Тут скорее доказательство, что все «серьезно» у тебя, – покрутил я пальцем у виска.

– А ну и пусть, – излишне бодро отозвалась она. – Меньше подозрений. Ты сумасшедший, я сумасшедшая – подумаешь! Лучше выглядеть забавными, чем мертвыми.

– Почему бы тебе просто все это не объяснить с самого начала?

Тут впору за голову схватиться от чужого рвения.

– А ты бы отказался от своего желания?

– Нет, разумеется, но…

– Никаких «но», – покачала она пальцем. – Ты не умеешь смеяться над собой!

– Поэтому за меня это делаешь ты, да? – пробурчал я.

– Кому-то другому ты бы за это шею свернул, – пожала девушка плечами. – А меня просто на курсе травят; переживу, – добавила она легкомысленно.

– Послушай, Ника, – стало неудобно мне, и я неловко положил руку ей на локоток, чтобы не думала убежать, – ну я же не знал…

Тихое геройство – делать, страдать, молчать и надеяться, что об этом как-то узнают.

– Мы слишком взрослые, чтобы мечтать вслух, – произнесла она искренне и очень грустно, – не забывай об этом.

– Ладно, я подумаю, – проворчал я, чтобы оставить за собой последнее слово, и отключил артефакт.

И окружающие звуки вновь наполнили пространство.

– Давай лучше выберем, кого я привезу из-за границы! – бодро произнесла Ника.

Я чертыхнулся и вновь потянулся к артефакту.

– Ну нельзя же так, а… – с укоризной произнес я, оглянувшись.

Вроде рядом никого.

– Да не включай, – отмахнулась Ника, хлопнув своей ладонью по моим пальцам. – Мы просто обсудим имена.

После чего раскрыла учебник теорфизики, который был у нее при себе.

Закладка в учебнике оказалась списком «кандидатов».

– Я ж еще ничего не присылал… – мягко говоря, удивился я, глядя на столбик с именами.

– Да? А я думала, почта потерялась. Вот и поискала в семейной базе!

– А там-то откуда? – чуть обескураженно произнес я, поворачивая список к себе.

– Так пополняется же… – повела Ника плечами, будто так и должно быть.

Немного уязвленного самолюбия разбавило кипучую смесь ощущений от сегодняшнего обеда. Даже у рода среднего уровня есть информация по загранице, а мне приходится покупать.

– Список большой, можешь просто галочку рядом поставить. Те имена, которые обведены, мне уже нравятся. Но ты не обращай внимания! – затараторила девушка. – Ты, кстати, кого больше хочешь, мальчика или девочку?

Что характерно – никакой информации рядом! Вот так выбирать, просто по имени? А как же характер, род занятий? Фотография, наконец!

Но не успел я закономерно возмутиться, как пришло совсем иное понимание, начисто отметающее любое желание обсуждать кандидатуры.

Понимание, что медведи могут подбираться к цели очень и очень тихо.

– Знаете, вы на самом деле очень большие молодцы! – произнес за спиной у нас Артем очень добрым, умиляющимся тоном.

Мы аж подскочили на месте. А я стал лихорадочно просчитывать, с какой именно секунды он тут стоит и что мог услышать. Выходило, что максимум два последних предложения, и что именно он там себе надумал – неизвестно.

– Вы сидите, сидите… – легли руки нам на плечи, не давая встать. – Прошу прощения, что отвлекаю в столь ответственный момент. Как никто другой, я понимаю, как это важно и насколько лично.

На лице Ники отразилось недоумение.

– Простите?.. – повернулась она к нему.

– Ну, я про свадьбу и имя первого ребенка… – оказывается, это огромное тело способно смущаться.

– Про свадьбу Долгорукого Игоря, – тут же пояснил я Нике, сделав тайком страшные глаза в адрес друга. – Артем все верно понял, мы подбираем имена для его будущих детей. Вот, будем рекомендовать.

Рядом поддакнула Ника – и ее способность паниковать и не думать одновременно была тут как никогда кстати.

– А-а, – кивнул Артем, вроде подыгрывая мне. – Мм… Луис-Карлос Эрнесто? – поведя взглядом, все-таки уцепился он за верхнее имя в списке, тут же насторожившись.

Я немедленно прикрыл список учебником.

– Не подглядывай. Потом свои придумаешь, – строго произнес я.

– Не слишком ли сложное имя для малыша?

– Зато уникальное, не ошибешься! У нас вон в группе, веришь, две Ники! Так я когда одну окликаю, вторая вздрагивает. Неудобно! А тут очень удобно, вот.

– Ну, может быть… – с сомнением протянул княжич. – А на ком Игорь женится? То есть я знаю, что женится, но вот имя невесты не уточнял.

– Так на Ховриной Марии.

– Ховрина? Дочь казначея? – впечатлился Шуйский.

– Именно так, – поддакнул я. – Пятьдесят четыре килограмма и семьсот сорок два грамма очарования!

Рядом недоверчиво покосилась Ника.

– Постой… Ты специально их поженил, чтобы попасть в сокровищницу империи? – будто озарением осветилось лицо Артема.

Ох уж это их недоверие и ложные мотивы! Вот чем я заслужил такое отношение? Я уж собрался жестко откреститься от такой мысли… Но внезапно обнаружил ее манящую привлекательность. Там ведь наверняка полно интересного, а я же просто посмотреть…

– Максим, зачем тебе эта сокровищница? – внезапно воркующим шепотом оказался в правом ухе голос Ники. – Вот станешь императором мира, все-все тебе будет принадлежать!

– Ну, тогда ладно, – признал я резонность такого довода.

– Это терапия, – словно извиняясь, улыбнулась девушка Артему.

И Артем, вот паразит, понятливо кивнул.

– Ты меня искал? Что-то случилось? – махнув на это дело, поспешил перевести я тему.

– Да ничего, все нормально. Можем отойти на секунду? Ника, извините, – чуть поклонился он даме, – скучные мужские дела…

Та изобразила, что все нормально, и открыла учебник на середине – пока вставал с места, снова отметил нарастающий ужас непонимания в ее глазах. М-да, надо спасать.

– В самом деле мелочи, – успокоил меня Артем, стоило отойти к выходу, – хотел пригласить тебя к нам в поместье сегодня. Машина будет ждать возле университета.

Формулировка в общем-то не предполагала отказ и с ходу вызывала неприятие свободолюбивой натурой. Но напряженность в глубине его глаз, которая контрастировала с мягким и спокойным тоном, не позволила отговориться множеством дел (тех и в самом деле было немало). Видимо, что-то действительно случилось, несмотря на все его заверения.

– Хорошо, буду, – отзеркалил я его неспешный и добродушный тон.

– Тогда до вечера, – пожав мне руку и улыбнувшись Нике, покинул он помещение кафе.

Я же вернулся за свой столик, размышляя – доковыривать ли остывшую котлету или попросить разогреть. Или вовсе оставить ее в покое, потому что аппетит куда-то подевался.

– Так что решаем? – выдвинула Ника список с кандидатами из-под учебника.

– Я не хочу, чтобы ты этим занималась, – честно и прямо ответил я ей. – Может быть, я действительно хожу по лезвию. Но я умею по нему ходить.

– Открою тебе тайну, – шепотом начала Ника, – приглашать людей пожить у нас – это специализация моей семьи. То, как ты проснулся пару дней назад, – не случайность. У многих, знаешь ли, на моем месте ничего бы не получилось! – с гордостью подняла она подбородок. – У тебя очень хорошие артефакты!

И вроде комплимент мне сделала и одновременно – себе рекламу.

– Мне нужно, чтобы они были готовы сотрудничать, – отрицательно покачал я головой. – А не так, как это было со мной тем утром.

– Ну сейчас ты же доволен?

– После всех твоих объяснений я кое-как понимаю причину твоего поведения. – Пусть и не одобряю, но пусть так. – Но тут другой случай.

– У них тоже будет другой случай, – похлопала она глазками. – И они тоже будут довольны!

Никуда ее не пущу.

– Короче, никаких мальчиков, – хмуро поиграв желваками, забрал у нее список. – Выберу – сообщу.

С тем и отправился на лекцию. Из плюсов – список. В минусе – пожеванное чувство самолюбия и осознание грядущих сложностей. И пюре с котлетой – тоже в минусе…

На ближайшей практике вызвался к доске, быстро прорешал что-то несложное и на сэкономленное время попросил у преподавателя минуту времени, чтобы сделать объявление. К просьбе отнеслись благосклонно.

– Господа! Как вы все знаете, в наш дружный коллектив перевелась Еремеева Ника. Ника, прошу, выйди к доске, – попросил я девушку.

Та было запаниковала, но все же смогла преодолеть себя и вышла степенно, с достоинством. Хотя шепоток этот процесс сопровождал тот еще – злорадный и даже предвкушающий. Надо будет запомнить эти голоса…

– Ника – медик, окончила четвертый курс. К сожалению, она не успела выполнить формальности для перевода на пятый, потому что в это время участвовала в спасении пассажиров самолета, рухнувшего в княжестве Мещерских.

По рядам прошел удивленный шепот.

– Вы, возможно, слышали про это происшествие в новостях. И да, вы не ослышались. Кроме того, что Ника закончила четвертый курс, она еще и Целитель подтвержденного ранга «ветеран», поэтому оперативная помощь пострадавшим оказалась ей по силам.

Удивление сменилось заинтересованностью. Потому что Целитель в друзьях, да и вообще рядом – это очень выгодно и полезно.

– Увы, но нашлись люди, которые были настроены против тех, кого она спасла, – сообщил я чистую правду.

Потому что Вера меня, мягко говоря, недолюбливает.

– Мелочные, злопамятные личности. Из-за их вероломства Еремееву не допустили к продолжению обучения, – добавил я грусти в голос. – Но позитивные силы этого мира пошли Нике навстречу! Она отучится у нас один семестр, после чего сможет восстановиться у себя на курсе и продолжить лечить людей!

Особо впечатлительная барышня в среднем ряду всплакнула.

– Так давайте же поможем нашей Нике, поддержим ее в этот семестр. Отнесемся к ней по-доброму, вернем веру в хороших людей и поможем пройти этот сложный период в ее жизни. Что до успеваемости, то Нику могло немного контузить, и…

Я успел переставить ногу, так что острый каблучок вонзился совсем рядом.

– …ее успехи могут у кого-то вызывать иронию. Но давайте будем учитывать, что главные способности Ники сосредоточены в деле лечения людей, и не станем судить ее строго.

Это для преподавателей – лектор наверняка разболтает среди своих.

– Я верю в то, что у нас очень дружный и отзывчивый коллектив! И мы вместе докажем это Еремеевой Нике! Потому что злым и недружным место в травмпункте с переломом лучезапястной кости!..

– Сустава, – скромно поправила Ника.

– Вот. Верно говорю, дамы и господа?

И коллектив тут же понял, что уж кто-кто, но он точно дружный и отзывчивый.

Да и вообще люди стали смотреть на Нику совсем иначе – с симпатией, сочувствием и даже интересом. Компенсируя последнее, я прямо на лекции пересел к Нике. Мало ли…

И точно – на перемене один особо романтичный и впечатлительный юноша принес ей шоколадку. Которую я при нем же развернул и начал есть самолично, глядя ему в глаза.

Более никто ничего не приносил.

Ну а вечером перед университетом меня действительно ждал черный заграничный седан с княжеским гербом вместо номера. Дав отбой своему водителю, погрузился на заднее сиденье и принялся терпеливо ждать, пока автомобиль минует Воробьевское шоссе, участок Третьего транспортного кольца и выйдет на Звенигородское.

Покуда в давние времена все крупнейшие кланы рвали жилы и пытались выстроить терем повыше, крупнее и ближе к центру, род Шуйских в обмен на неизвестную мне услугу попросил себе у хозяев земли русской целый остров, нареченный Серебряным Бором. Ранее это место было далековато от Кремля, а значит, никому толком не нужно, и плата тогдашним правителям показалась весьма умеренной. Все-таки это не серебро, которого всегда было мало, да и остальные действовали куда наглее, запрашивая уделы либо ближе к центру, либо гораздо больше размером, да еще плодородной, черноземной земли, а не чащобы с плохой почвой.

Да и потом границы города далеко не сразу подобрались к острову. Но старые семьи умели смотреть в будущее – так что теперь участок земли в более чем три квадратных километра, омываемый водами Москвы-реки, продолжал быть в полной собственности клана Шуйских, как и участок берега на противоположной стороне водоема – его тоже в свое время им уступили, о чем сейчас наверняка кусают локти.

Против амбиций недалеких людей и особо хитрых застройщиков территорию назвали заповедником, введя соответствующие охранные зоны и огородившись забором по границе собственности, чтобы у праздно любопытствующих с другого берега не было шанса заглянуть в жизнь острова с помощью подзорной техники. Ну и запустили на остров диких животных, разумеется, основательно строиться у клана все равно не было никакого желания, потому что случись война – дома можно восстановить, а вот лес, который наверняка походя пожгут, будет жалко. Да и поохотиться по случаю куда интереснее. Пару-тройку домов резиденции для такой территории и застройкой-то назвать сложно.

Главными же, самыми редкими и необычными обитателями заповедника, разумеется, были сами Шуйские.

Замерев на пару секунд возле сдвоенного тамбура сдвижных ворот на кордоне, машина вкатилась внутрь по хорошо асфальтированному полотну и замерла возле бревенчатого гостевого домика в два этажа.

– Велели передать, – подал голос до того молчавший водитель, – просьба пройти за дом и по тропинке – вглубь леса. Не ошибетесь, милгосударь.

– Хорошо, – кивнул я, выбираясь из машины.

Тропинка оказалась вытоптанным в траве «направлением» – без указателя, гравия или асфальта, но во внезапной плотной чащобе, которую странно было увидеть прямо со входа, тропинка действительно была единственной возможностью пройти куда-то дальше в лес. Небо над головой закрывали кроны сосен – деревья, почти лишенные ветвей у земли, тянулись всем своим существом к небу, сотворяя под собой полумрак даже в ясный день. С учетом сентябрьского вечера выходила полная темень.

Я создал пару звездочек и отправил их вперед себя освещать путь.

Был ли в этом какой-то глубинный смысл или желание ошарашить возможного гостя, но дорога, виляя из стороны в сторону, шла более километра, а светло стало только к последней сотне шагов – сияла, освещенная электрическими фонарями, широкая зеленая поляна с прямоугольным деревянным столом, заставленным яствами. Вдоль стола, по обе его стороны, тянулись две лавки – и на дальней, лицом ко мне, сидели и ужинали Артем с дедом по правую его руку.

Одеты они были по-простому – в белые рубахи с алым узором по канту, призванным, по поверьям, защитить от злых духов, и обычные просторные брюки. Причем – босиком на траве.

– Добрый вечер, – поздоровался я и выдержал колючий взгляд Александра Олеговича.

Который, вот удивление, все же обозначил короткий кивок в мою сторону и вернулся к куску жареного мяса на своей тарелке. Ужинали без столовых приборов, отрывая куски от общего блюда руками.

– Присаживайся и отужинай с нами, пожалуйста, – поприветствовав жестом руки, указал Артем на место слева от себя. – Все дела – потом.

Пока обходил стол, с края полянки появилась девушка с ковшом воды в руках и полотенцем – омыть руки.

Единственную попытку завести застольный разговор тут же прервали шиканьем: еда – это серьезно. Пожав плечами, компенсировал себе и давешнее пюре, и котлету, и вообще наелся так, что чувство насыщения встретил с неким сожалением – потому что на столе было еще полным-полно всякого разного ароматного и очень вкусного.

– Пойдем поговорим, – уловив мое состояние, пригласил Артем.

Вновь подошли барышни с ковшиками, чтобы омыть руки, после чего мы двинулись по одной из тропок, ведущих с поляны. Всего троп было около шести – условно, с восточного направления пришел я; примерно оттуда же, но чуть севернее, вышли слуги, принявшиеся прибирать стол. Дед Артема тем временем умудрился незаметно для меня исчезнуть. Ну и славно.

Тропинка вышла на очередную полянку, залитую светом. Отчего-то хотелось назвать ее «гостевой», хотя отнести это слово к двум искусно вырубленным креслам из монструозных пней и неказистому столику меж ними, можно было лишь с натяжкой. Желтый свет давали два фонаря по обе стороны кресла, а небо вновь скрывали исполинские кроны деревьев. Удобно, впрочем, – сверху никто не подсмотрит, но крыша над головой все равно была бы надежнее.

– Присаживайся. – Артем занял правое кресло.

Оставшееся место оказалось на удивление удобным и теплым.

– Слушаю, – обозначил я полное внимание.

Потому что обменяться мнениями о погоде мы могли бы и в университете, равно как о иных свойственных началу разговора мелочах.

– Для начала по твоему делу, – сосредоточился он.

И было это настолько серьезно сказано, что я не сразу и вспомнил – по какому это.

– Сватовство осложняется тем, что у нашего папы, по всей видимости, есть другой кандидат.

Новость отозвалась болезненно, но не так чтобы критично. Кандидаты приходят, кандидаты уходят, и как говорится – царствие им небесное…

– Но это не проблема. – Артем тоже был согласен со мной. – Главное, на порог к нему зайти, а там договоримся, какой жених лучше.

– Не пускает? – озадачился я.

– Не хочет согласовывать день визита. Поговорил с ним по телефону, так тот не отказался, но сказал, что уточнит время. А потом и сам трубку не берет, и его канцелярия отговаривается то отъездом, то совещанием. В общем, не беда – надо лично поехать, не отвертится.

– Просьба заранее сообщить, когда поедешь. Попробую тебя усилить.

– Кем? – иронично поднял он бровь. – Я, между прочим, деда уговорил сватать ехать.

«Ничего себе!..» – невольно вышел вздох удивления.

– Так что сватовство выйдет исключительно представительным, – заметив мою реакцию, усмехнулся Артем.

Это ж целый князь, да еще из старых… Впрочем, кашу маслом не испортишь.

– И все же подскажи, – настоял я. – Мне ведь своих людей тоже надо будет послать. Финансы опять же.

– Да в следующую субботу к нему и поеду, – вздохнул Артем. – Прямо в его поместье подмосковное. Часам к девяти – он в это время всегда на месте. И да, попробуй Нику куда-нибудь отослать на этот день. Есть у нее талант, нет у нее таланта, но если вы к тому времени опять разругаетесь, будет некрасиво… Можно было бы сегодня – вы вроде мирно сидели… Но эту субботу, извини, упустили, – нахмурился Шуйский и помрачнел.

– Что-то случилось? – отметил я его реакцию.

– Да, кое-что случилось. Так что теперь к моим делам, если не против, – выдохнув, снова вернул себе миролюбивый вид Артем. – Не плохое случилось, нет. Скорее… даже слово не подобрать, – цокнул он.

– Говори как есть, – развел я руками. – Можно валом слов, можно эмоциями, можно без имен.

– Да не все так скверно, чтобы одним эмоциям быть. Но и без них никак, – завозился на месте друг. – Маятно просто… В общем, что ты знаешь про закрытые клубы?

– Смотря какие. Это ближе к студенческим братствам или религиозным орденам?

– Скорее первое, – задумавшись, качнул головой Шуйский. – Никаких ритуалов, все вокруг университета. Приглашают не всех, опять же – тайна, закрытые вечеринки для своих. Потом студенты вырастают, становятся князьями и крупными чиновниками, судейскими стряпчими и высшей имперской аристократией. Клуб при этом остается на месте. Знаешь, вроде смотришь со стороны – ну ничего не связывает двух людей, кроме одного университета. А потом – оп! – и имперская судебная тяжба не в твою пользу, по каким-то косвенным доказательствам… Или вон, к примеру…

– Я понял, – оборвал я его. – Так что случилось-то?

– Зовут в клуб, – поджал он зубами нижнюю губу. – Меня как княжича. Девушку тоже можно взять с собой. Веру то есть.

– Это хорошо? – осторожно уточнил я.

– Это очень, невероятно хорошо, – согласился он. – Но один ритуал в этом клубе все-таки есть. Посвящение, испытание. Короче, надо ограбить банк, – выдохнул он, словно в воду холодную нырнул.

– О, так я могу посоветовать хорошего специалиста! Если мы сложимся, то два тоннеля точно будут со скидкой!

– Разбойное ограбление, Максим, – покачал головой Артем, – среди бела дня.

– Они с ума сошли – такое предлагать? – недоуменно посмотрел я на друга. – Это же имперское преступление!

Потому что деньги – это всегда очень серьезно.

– Клуб элитарный, – произнес он, словно через зубную боль. – Ощущение вседозволенности… быть хищником… и другой бред.

– Смахивает на подставу.

– А то я не вижу, – с усталостью, говорящей о многих размышлениях на эту тему, отозвался Шуйский. – Говорят, что банк принадлежит простолюдину – какому-то купцу из шестой тысячи, и возможные последствия они замнут.

– Банк – в Москве? – сделал я важное уточнение.

– В Москве. Не в центре, но и не на окраине.

– Купец из шестой тысячи? – с иронией уточнил я.

Банки – это очень большие деньги. Чужие в основном, а значит, их не доверят абы кому. И если встречается исключение, то выводы могут быть как о качестве этих денег, так и об истинных хозяевах банка.

– Я тоже это вижу, – хлопнул Артем по подлокотнику. – Но не могу отказать.

– Не можешь или уже не смог?

– Уже… – как-то обескураженно пробормотал друг. – Так получилось. Перспективы действительно громадны, – принялся он оправдывать свое решение передо мной. – Такого шанса не бывает во второй раз! Плюс я пойду не один, там будут еще кандидаты.

– Из равных тебе по титулу?

– Смеешься? Равные уже в клубе… Но некоторые господа – из весьма уважаемых семейств. – Артем задумался, стоит ли говорить, но все же произнес: – Пашку помнишь? Вот он тоже пойдет. И еще пара ребят.

– Пашка-то как? – сдержанно удивился я. – Он же плотно под Черниговскими.

– Да те уже в клубе, почти самые главные, – пожал друг плечами. – Видимо, к себе через испытание тащат.

– Девушек с собой берете? – пока напряженно думал, озвучил я пустяк.

– Нет, они пойдут довеском.

– Что от меня нужно? – спросил я напрямик.

– Совет… Не знаю… – как-то даже расклеился Артем. – Мне запрещено просить помощи у клана, и я дал в этом свое слово. Даже аналитиков – и тех не привлечь.

– Давай так, – сосредоточился я. – Ситуация мутная. Отказаться не можешь. Новое задание не дадут. Все верно?

– Абсолютно.

– Если все сорвется и вас повяжут, будет на тебе имперское преступление.

– Так.

– Последствия для тебя? – уточнил я крайне важное.

– Не могу сказать точно, – постучал он пальцами по деревянному подлокотнику. – Плаха для остальных – без вариантов. Пашку, может, еще откупят. Меня не тронут, – все же ответил он, но без уверенности.

– А если это ограбление не сможет произойти? – сдержанно улыбнулся я.

– Как это? Если мы все струсим?

– Нет, – терпеливо ответил я, – если, к примеру, этот банк случайно ограбят на день раньше.

И лукавая улыбка была мне ответом.

– Я думаю, им все же придется придумать что-то другое, – выдохнул он с облегчением. – Вот ведь… ответ же на поверхности! Только грабить не надо! Просто прорыв водопровода или там канализации… Максим, ты гений! – совсем уж успокоился Шуйский и, подняв голову, улыбнулся. – А там идти на новое испытание я и отказаться смогу без урона чести.

– Ты же хотел в клуб?

– Да не то чтобы очень… Просто вышло, что согласился, а раз так – то и о перспективах можно подумать, – невольно поморщился Артем.

– Вера при этом была?

– Да при чем тут она! – чуть было не вспылил Шуйский, но мигом успокоился. – Никогда не знаешь, как пойдет разговор… Согласился – и всё. Если выручишь меня с этим – скажу спасибо. Мне, к сожалению, никак лично или через моих людей этого делать нельзя. Засмеют, если вскроется, – чуть беспомощно посмотрел он на меня.

– Не беспокойся, не засмеют, – ответил я с успокаивающей улыбкой. – Все будет хорошо.

– Но ты же не будешь грабить этот банк? – с облегчением, словно на всякий случай, спросил друг. – Просто прорыв водопровода, верно?

– Артем… – с укоризной ответил я, – меня сегодня обвинили, что я не умею шутить над собой.

– А, то есть это ирония… У тебя стало получаться! – хохотнул Шуйский. – Зная тебя, я даже поверил!

И да, я не умею.

Обратно домой меня отправили на той же машине, сопроводив добрыми пожеланиями. Артем, расчувствовавшись, даже пообещал убедить деда взять на сватовство кого-то из своих давних друзей – словом, был мне обязан заранее и не сомневался в результате задумки. Потому что грабить они собрались уже на следующей неделе, в среду…

Предстояло целое воскресенье, чтобы проработать все и этого не допустить.

Но до того…

– Димка, привет. Устрой мне встречу с князем Панкратовым. Как-нибудь незаметно, через ту же больницу – мол, конфликт у нас с руководством, и без его внимания не решить… У нас же финансовые показатели хорошие, доход мы ему приносим? Аж на две трети его расходы снизились? Ну, это мы, конечно, щедро, но сейчас – к месту. В общем, делай, но обязательно на следующей неделе. На понедельник – идеально. До связи.

Потому что коллектив по увещеванию отца Ники надо усиливать со стороны. Деду Артема я вообще ни на грош не верю – врун еще тот. Разобьют лицо будущему тестю, дом сожгут, медовуху всю выпьют, а виноват я, ага. Или фонарный столб мне вместо Ники сосватают, а мне его даже поставить некуда, потолки низкие… Так что пусть будет кто-нибудь высокопоставленный, кто сможет его со товарищи урезонить. Мне этому Панкратову есть что предложить. И Игорю надо еще позвонить – точно: пусть рассчитывается за семейное счастье и торт!

Пока же вернемся к нашим заморским гостям.

Я оглядел разложенные на столе отпечатанные приглашения на несколько сотен персон.

«Конференция по новым компьютерным технологиям и защите компьютерных программ», Нью-Йорк, Федерация Америки.

Приглашения без имен, подлинные и много – хватит на целый класс. Каждый работает как авиабилет туда и обратно, и гарантирует проживание в отеле на две недели. Сейчас их, разделив на партии, отправят через Америку в те университеты, где учатся нужные мне гости. Там приглашения, разумеется, отдадут в самые передовые группы, достойные представлять заведение, то есть в самые родовитые. Кто-то из списка Ники, разумеется, не поедет. Кто-то не сможет, или приглашение пройдет мимо. А кто-то поедет на чужбину, где совсем несложно со всеми этими выставками, лекциями и размахом мероприятия потеряться на две недели. А потом найтись – на радость всем родным, которые далеко не наивные ребята и знают толк в поиске с применением спутников и Силы. Но половина земного шара – это половина земного шара…

В общем, «Велкам ту зе Юнайтед Федерейшн!».

Александр Олегович Шуйский стоял возле внутреннего озера Серебряного Бора и смотрел на блеклую полоску света, что легла на воду от высокой луны. Блеклую – потому что сиял вокруг острова огромный город, подавляя своим свечением ночное небо – не только беззвездное, но словно выбеленное, подернутое бежево-коричневым цветом, будто кофе с молоком.

В его времена такого не было. В его времена многого не было, причем настолько, что становилось страшно, как же он стар.

Уж точно не случалось такого, чтобы Юсупов по крови умирал за Шуйского. И совсем неслыханно – чтобы Шуйский признал Юсупова братом перед старейшим в роду, но запретил об этом говорить нареченному родичем.

Но даже это мелочи, сравнивая с тем, что происходило вокруг, пока он бродил по родовой чащобе и добывал вкусного и жирного оленя, забывшись на десятилетия в этом сладком чувстве всемогущества.

Нет больше старейших союзов, нет протектората сильных над слабыми, уничтожены шесть древних семей – за полсотни лет! Семей, которых никто не посмел бы уничтожить, будь они даже в кровниках – и если последний представитель бросился бы с утеса вниз головой, его подхватил бы злейший враг и заставил жить. Потому что не только Сила Крови в их венах – но статус существования их семей сам по себе обеспечивал целый механизм договоренностей и соглашений. Нет Борецких, вырезаны – и те, кто это сделал, даже не представляют масштаб беды, потому что гарантии им давали как бы не треть старших семей, включая пунктом в более крупные документы, которые теперь просто ничтожны… Нет Збаражских, нет Судских, нет Фоминских… Это в последние годы своего существования они были слабы, но сотней лет раньше в том числе их подписями скреплялся вечный мир с османами… А раз мертвы – то когда-нибудь кто-то догадается перечитать древний документ из архива и поймет, что нет в нем больше силы…

Он помнил былое, он мог сравнить – для него события не происходили медленно, как подъедает река острый обрыв. Он пришел уже после обрушения берега в воду.

Сошел ли мир с ума? Совсем недавно он сам практически сошел, поддавшись звериной природе, когда чуть не приговорил родного внука – надежду и будущую славу всего рода. Так почему бы этого не сделать целому миру?

Другое дело, что его вылечили, но кто же сделает это с целым миром?..

Никто. Никому не под силу – и мир вновь заболеет тяжелой болезнью войны.

Александр Олегович уже видел признаки будущего конфликта – и дело даже не в творящемся вокруг бардаке. Достаточно посмотреть на его внука в окружении названого брата и их подруг. Достаточно прислушаться к их Силе, отражению рангов – и его внука, и этого непонятного мальчишки, в котором была сила Юсуповых, но также и нечто иное, совсем им несвойственное; девушки, при виде которой скрипит песок на зубах, и другой, ощущаемой застоявшейся водой у берега…

Когда-то мощи этих четверых было достаточно, чтобы начать войну, а сейчас они – одни из многих. Они этого не видят, они этого не понимают. Но жутче всего, что где-то за рубежом могут тоже стоять в тени деревьев и на жарком солнце такие же парочки. Уже есть кому воевать за тех, кто захочет чужими жизнями оплатить груз собственных ошибок.

Он знал, как будет. Вначале последует слово – зажигательное, призывающее на подвиг и напоминающее о старых обидах. Затем – провокация или честная причина пролить первую кровь.

А потом придет большая война. Слова и причины перестанут быть нужны, и все станет как раньше. Война перемелет все вокруг обратно, в его родной и знакомый девятнадцатый век. И он перестанет удивляться.

Глава 6

Желание поработать в воскресенье наткнулось на стену глухого непонимания.

Город, который никогда не спит, предпочитал в выходные отдыхать, вспоминая о семьях и о тех, ради кого он, собственно, и зарабатывал круглосуточно во все остальные дни. Встречи не назначались, проекты не продвигались, а в телефонную трубку один раз даже выматерились пьяным и сонным голосом, потребовав оставить в покое.

– И это зампрефекта… – с осуждением посмотрел я на отведенный в сторону сотовый.

Тут же сменил одноразовую сим-карту на свою собственную и перезвонил.

– Алексей Витальевич? Не разбудил? Ах, уже разбудили… Ну, завтра так завтра, – покладисто ответил я на стон-просьбу.

В общем, осьминог не ловится, не растет кокос… Хотя тут больше с широтой и долготой проблемы, а не с календарем.

Поразмыслив, решил тревожить заграницу. А именно – звонить Федору в Румынию. Там все равно ничего не делают и в будние дни и в воскресенье – никакой разницы.

Звонить приходилось с ноутбука, через интернет, и без гарантии, что абонент окажется возле компьютера. Потому что сотовые телефоны в Румынии не работали вообще (вернее – только на показ видео и проигрывание музыки), а единственный стационарный телефон в трехэтажном доме Федора находился на первом этаже, и поднимал его исключительно старенький консьерж, который не знал русского, английского, а на мои попытки говорить на румынском (на трех диалектах!) бросал трубку.

К счастью, брат оказался на месте – экран звонка сменился анимацией подсоединения, и через пару мгновений в центре монитора отразилось изображение кабинета, обставленного в стиле эпохи Просвещения – в светло-кремовых тонах драпировок, с многочисленными полочками у противоположной стены, заставленной книгами в металлических переплетах; огромным серо-коричневым глобусом, установленным прямо на полу справа; железной люстрой на медных цепочках и массивной столешницей из темного лакированного дерева, на которой расположились распахнутые фолианты рядом с лампой, стилизованной под масляный фонарь.

В центре всего этого великолепия находилось резное кресло с мягкими тканевыми набивками, в котором восседал Федор, закинув ногу на ногу. Сам брат сегодня щеголял в бежевом костюме, бежевых туфлях и белой сорочке, а на одухотворенном лице его, украшенном тонкими завитыми усиками, отражалась чопорная меланхолия – не путать с пошлой грустью. Потому что тут тематическая обстановка на несколько миллионов и вид на исторический центр Бухареста из окошка за левым плечом. За такие деньги не грустят, за такие деньги осознают тщетность бытия, выписывая свои мысли кистью из волоса соболя на хлопковой бумаге. В общем, обычный подростковый максимализм.

Год назад, между прочим, весь его кабинет был обставлен в бело-серебристом стиле хай-тек, а еще двумя годами ранее всю противоположную стену украшали подлинные аквилы римских легионов. На этот раз обстановка выдавала осеннее состояние души, свойственное большей части юношей тринадцати лет от роду. Мне, правда, в этом возрасте грустить было некогда, поэтому обычно за меня это делал кто-то еще.

И если эмоциональность Федор определенно унаследовал от отца, то умение устраиваться в жизни – от нашего кота Машка. На всю окружающую его обстановку семья не потратила ни копейки – вроде как хозяин княжества брату благоволит, определенно рассчитывая уговорить остаться навсегда. Но мы-то с Машком знаем, что дом – это не там, где вкусно кормят, а там, где простят и тапок, и взорванный мост (мы играли в партизан, я победил).

– Федор, мне нужен самолет, – немедленно перешел я к делу.

И да, у него был свой самолет.

– Ты звонишь мне в восемь утра с просьбой, – с легкой гримасой показной мигрени коснулся он кончиками пальцев своего виска, – но даже не рассказываешь, как твои дела.

– Учу четвертый диалект румынского, – бодро отрапортовал я. – Правда, практиковать не с кем – цыгане с вокзала еще на первом поняли, что им говорят, и уехали.

– Для начала, где твой самолет? – не повелся брат, поглядывая из-под полузакрытых ресниц.

– Сломался, – постарался я изобразить самую честную улыбку, чтобы не беспокоить брата реальным положением дел.

– То есть рухнул, ударился об землю и разлетелся на два квадратных километра – это «сломался»? – приподнял он бровь.

– Но ведь он после этого и правда сломался! – мудро отметил я. – А откуда информация, позволь уточнить?

Сестры и отец были предупреждены и обещали молчать. Все-таки все живы-здоровы.

– Из газет.

– Ах вот оно что… – покивал я, скрывая недовольство.

Никакой личной жизни!

– Есть еще что-нибудь, о чем я опять узна́ю из газет? – продолжил он тем же спокойным тоном.

Но напряжение позы и побелевшие костяшки пальцев, сжатых в кулак, показывали нешуточное обострение чувств. Попросту – брат за меня переживал. Он не выплескивал накипевшее словами – возраст диктовал солидность поведения; не мог обнять или выразить свои эмоции как-то иначе – расстояние не позволяло этого сделать. Но от этого беспокойство его не становилось меньше, а страх от несбывшегося наверняка приходил к нему в мыслях, подтачивая спокойствие все это время.

– Извини, – покаялся я, уронив голову, – не хотел тебя волновать.

– Все целы? – дав мне секунд двадцать зябкой неопределенности, все же выдохнул Федор.

– Да, конечно, – осторожно поднял я взгляд, – как и планировалось.

– Ах, планировалось… – отвел он взгляд и посмотрел на свой идеальный маникюр. – А теперь, говоришь, тебе нужен еще один самолет?

– Ну когда я не возвращал твои вещи?! – возмутился я. – Всегда ведь отдавал назад – целыми, невредимыми и…

– Новыми, – перебил Федор, переведя на меня скептический взгляд.

Мир иногда такой хрупкий…

– С продленным сроком гарантии, – сделал я осторожное уточнение и со вздохом подытожил: – Значит, самолет в другом месте поищу.

– Самолет – дам, – остро посмотрел на меня брат. – Если расскажешь, для чего.

– Для перевозки людей! – бодро отрапортовал я.

– Подробнее.

– Будущих друзей!

– Обожемой… – схватился Федор за виски. – Я так и знал. В упавшем самолете тоже они были?

– Неа, в том – женщина и медведь, – почесал я затылок. – Какие из них друзья? То убить хотят, то слушаться не желают.

– Медведь… убить?.. – встревожился брат. – Ты с Шуйскими поссорился?

– Да нет, это женщина, – отмахнулся я. – Медведь-то как раз-таки вменяемый, это я там немного не усмотрел. Но теперь я все осознал и женщин перевозить буду исключительно под сонным зельем и в связанном виде, – задумчиво донес я до него свое представление о безопасном перелете, – никакого им доверия.

– Та-ак… – протянул Федор, и в звуке этом послышались нотки папиного голоса.

Пришлось раскрывать часть замысла с обучением, вполне убедительно пояснив, что никто добровольно отдавать высокоранговые техники не станет, равно как и продавать – за любые деньги. Это ведь даже не оружие, а знание, распространение которого невозможно проконтролировать, а детальное знание механизма атаки или защиты может аукнуться тем, что его применят против самого носителя. По-моему, вышло убедительно.

– Ничего не выйдет, – скептически покачал головой Федор.

– У меня – получится, – отразил я в ответ уверенное спокойствие. – Нужен только самолет.

– Очнутся – всё разнесут, – все еще хмурился брат.

– Есть место, где не разнесут. И не убегут, – опередил я его. – А вернувшись домой, станут по-доброму скучать.

– Родные захотят отомстить.

– Сложно найти место, над которым не видно звезд ночью, персонал неразговорчив, а мир вокруг закрыт высокими стенами.

– Ты их к деду собрался везти? – догадался Федор.

Федора хранитель крепости Биен тоже признал внуком. Может, за компанию. Может, завороженный тем, как загорается и гаснет огонек внутри рубинов на ладони у смеющегося мальчишки, перебегая с одного неогранённого камня на другой.

– У него есть подавители Силы, – пожал я плечами, – целый полигон.

– Его бы мнением поинтересоваться, – пробурчал брат.

– Оказывается, у меня тут день рождения был недавно.

Федор удивленно приподнял бровь.

– Было два, стало три, – задумчиво цокнул я.

Первое – назначенное в приюте, второе – по моим документам и третье – настоящее. Главное, не забывать отмечать.

– Так что я знаю, что себе попрошу, – подытожил я.

И мне не откажут.

– Максим, подожди… Может, я технику у князя в архивах поищу, – все же попытался остановить меня Федор. – Там столько всякого накоплено – глаза разбегаются!

– Поищи, отчего нет, – улыбнулся я одобрительно. – А я своим способом попробую.

– Ладно, – вздохнул он, принимая мое решение. – Так что за женщина, которая хотела тебя убить? – вроде как перевел он тему, но во взгляде просквозил холод.

Этим он в сестер. Те тоже – сама ангельская покладистость, но для обид у них отдельный блокнотик, то есть два блокнота, записывают в которые синхронно, а вот вычеркивают, отомстив, по очереди.

– Нормально, женюсь на ней, – пожал я плечом.

– А это не слишком жестоко? – Холод сменился порывистыми милосердием и добросердечностью.

Качествами, присущими исключительно ему. И может – его матери, с которой мне не довелось повстречаться.

– Хватит думать обо мне плохо! – не сдержался я, хлопнув ладонью по подлокотнику кресла. – У меня, может, высокие чувства.

– К собственной убийце? – скептически покачал подбородком брат.

– Да это как портфелем по голове в младших классах, – махнул я рукой. – У нее, может, тоже высокие чувства, только сказать боится.

– А если нет? – не сменил выражения лица Федор.

– Да как нет, если да! – всплеснул я руками. – Вон как-то недавно я на полу заночевал, так она в квартиру пробралась и мелком меня обвела, – мечтательно припомнил я следы в квартире Ники, когда позже вернулся обратно. – А ведь могла и убить.

Федор уронил лицо в ладони.

– Самолет она уронила?

– Бесхозяйственная, да, – понуро согласился я. – Зато свой медик в семье будет. И даже ветеринар, – задумчиво припомнил я старого князя Шуйского.

– Познакомишь? – заинтересовался Федор.

– Лет через десять, – неохотно кивнул я.

– А что так?

– В башню после свадьбы посадить хочу. Так что пусть не привыкает к встречам с новыми людьми, – строго произнес я. – Фото ее показать?

– Давай, – подтянулся Федор на своем кресле поближе к экрану.

– На рамку прицела не обращай внимание, так просто лучше видно…

– Ага-ага… Так это же Ника!.. – удивленно произнес брат, стоило ему получить и распаковать архив. – Как ее фамилия-то была… Еремеева! – вспомнил он.

– Последнюю неделю Еремеева, – проворчал я.

– Она согласилась сменить фамилию? – сосредоточенно рассматривая фото, спросил он для поддержания разговора.

– Она вообще об этом не знает и знать не должна.

Федор удивленно покосился в видеокамеру.

– Нечего вмешивать во взвешенное мужское решение постороннее мнение! – наставительно произнес я.

– Так а свадьбу как же проводить?

– Как-как… Когда-нибудь потом, – пожал я плечом. – Отец согласится, подпись я ее знаю. Зачем волновать человека?

Брат нахмурился.

– Будет удобный случай и хорошее настроение – все ей расскажу, – пообещал я.

– С другой стороны… – прикусив губу, вслух поразмыслил брат, – если разойдетесь, то никакого стресса.

– Вот! Одни плюсы, – согласился я с ним.

Только не разойдемся, нет.

– Слушай… Это все потому, что она тебе жизнь спасла? – посмотрел он внимательно и очень серьезно.

– Да что опять-то?.. – досадливо поморщился я.

– Увидел в Москве, стало совестно. Она, я слышал, потеряла дар Целителя.

– Федор…

– Может, проще откупиться?

– Да с чего ты вообще взял?.. – поднял я ладонь, останавливая его.

– С того, что две недели назад у тебя была Лена, – отметил он наблюдательно.

– Расстались, – подытожил я, не распространяясь, те отношения.

– А две недели спустя ты уже готов жениться, – продолжил он так же сосредоточенно, проигнорировав уточнение. – Вы не гуляли, не ходили по парку, ты не дарил ей цветы.

– Дарил! – возмутился я, припомнив букет с розами.

Там, правда, был металлический прут внутри…

– И по парку ходили!

Под конвоем городовых.

– Вы максимум падали из одного самолета, виной чему была она, – завершил он констатировать. – Где тут высокие чувства, Максим?

– Они есть, – упорствовал я.

Брат отклонился на кресло, оперся на подлокотники, сцепив ладони перед собой, и скептически посмотрел в мою сторону.

У Федора, несмотря на возраст, были все же и чувства – пусть и безответные, и первая влюбленность. Оттого понятно его желание обнаружить эти чувства у меня.

– Ты хочешь отдать ей свою фамилию, капиталы и влияние, – мудро смотрел на меня младший брат, – а я не вижу за что.

– Ее талант Целителя был завязан на меня, – под его укоряющим взглядом все-таки произнес я.

– Все же чувство вины… – с досадой поморщился Федор, прикрыв глаза ладонью.

– И теперь ее талант снова есть, – заверил я.

Пальцы на руке Федора чуть разомкнулись, чтобы дать пространство удивлению в его взгляде.

– Даже сильнее, чем был раньше, – поделился я и с улыбкой слегка растерянно повел руками. – Она меня любит. Может ничего не говорить. Может даже пытаться убить и подвесить за ноги над дорогой. Хотя последнее, конечно, перебор, – с осуждением отметил я.

– А ты – ее? – не теряя удивления, уже с интересом уточнил Федор.

– Вот Нике сложнее, да, – посочувствовал я ей. – Никогда не знаешь, насколько все взаимно.

– Максим! – елозил он от любопытства на месте.

– Меня еще никогда так не любили, чтобы даже подумать от такого отказаться.

– Хватит увиливать.

– Да я даже ей ничего не сказал, а ты тут настаиваешь на признании в прямом эфире, – укорил я его. – Вот подслушивает нас сейчас седовласый мытарь из княжеских и слезинку от умиления платочком утирает.

– Не подслушивает, – отмахнулся Федор, – в мой канал и комнату никто влезть не может.

– Значит, люблю, – выдал я стратегическую информацию. – Оказывается, недели для этого вполне достаточно, – задумчиво покачал я носком ботинка.

Если в этой неделе есть достаточно взрывов, покушений, падений на самолете и спасений жизни.

Федор светло улыбнулся и растекся расслабленно по креслу.

– Характеры, конечно, надо еще притирать, но десять лет в башне – это десять лет в башне, – мудро отметил я.

– Даже день она там не просидит, – веско заметил он.

– Это наше семейное дело! – ответил я фразой, заготовленной для прокуратуры и суда.

– Вот увидишь, – хмыкнул младший брат.

– Сам хоть как? – вздохнув, попытался я вернуться к каноничному течению беседы.

– Лучше всех, – отмахнулся Федор, – что мне будет?.. У тебя точно больше проблем нет?

– Да какие у меня могут быть проблемы!

Собственно, взгляд с той стороны экрана категорически этому не верил.

– Нет, ну правда, – замялся я. – Основное я тебе рассказал. Остальное так – рутина.

Надо бы сегодня прогуляться возле того банка, о котором говорил Артем.

– Максим…

– Говорят, есть проблемы со стилем одежды, – выражая скепсис, оглядел я себя.

Вроде нормально все. Но Федор на видео, вот паразит, сочувственно и с пониманием покивал.

– Надо что-то делать, – постановил он. – Немедленно вылетаю! – и рука его тут же потянулась к ноутбуку закрыть крышку.

– Стой, куда! – спохватился я.

Но экран уже погас. Тут же перезвонил – абонент вышел из сети.

Набрал его стационарный и призвал все мастерство языка для разъяснения с консьержем.

«Adu-ți înapoi calul, bastardi!» («Верните лошадь, ублюдки!») – гневно отозвалась трубка и разразилась короткими гудками.

– Вот блин… – вздохнул я с тоской. – Федор приезжает.

Одно хорошо, «немедленно» в Румынии – это два-три дня. Потому что даже если лететь надо срочно, для начала неплохо бы разогнать со взлетной полосы разлегшихся там овец. А для этого нужен пастух, которого нет на месте, потому что он на дне рождении, свадьбе или поминках родича. Ну а если приехать за ним туда, то как же без почетного места для уважаемого гостя, торжественной речи и совместного застолья на день-два? Потому что самолет и то место далеко за горизонтом – пустяк по сравнению с уважением и семьей. Мудрый народ понимает это и не торопится.

Да и в архивах Федор обещал поискать информацию, что вполне укладывается в интервал времени, пока главу его свиты будут спаивать в гостях. Так что есть время, есть – только потряхивает легонечко все равно.

Быть старшим братом – огромная ответственность. Важно показать правильный пример, быть образцом поведения, а если что-то пойдет не так, то вовремя указать, что так делать не надо, пусть даже дирижабль не наш и застрахован. Собственно, с примерами «как не надо» у меня получалось лучше всего…

А тут, понимаешь ли, главный жизненный пример – выбор супруги. Ведь не ради одежды и стиля он собирается приехать, совсем нет.

Это для меня важнейшим параметром спутницы жизни является личная выживаемость и способность откачать, вернуть с того света меня. А если он насмотрится и приведет домой еще одну сумасшедшую…

В общем, надо что-то делать с Никой. Задобрить, может?

В процессе размышлений вызвал автомашину и отправился смотреть место будущего ограбления банка. Не то чтобы это так сильно было необходимо – уже прошли те времена, когда план составлялся только мной, на основе собственных наблюдений и обрывков доступной информации. Есть специальные люди, у людей есть базы данных, а также штат наблюдателей, которые войдут в здание, пройдут мимо черного хода и разговорят соседей. Потому что если все это будет делать один человек, то непременно будет взят на заметку службой безопасности банка, ответственной за мониторинг видеозаписей и окружения. Ну а уж когда все произойдет, все видео просмотрят не единожды. Тем не менее личное впечатление надо составить.

Цель загадочные руководители закрытого клуба наметили откровенно наглую. Всего через два дома рядом на Садовой улице – здание управы района, а еще в двух сотнях метров далее, на соседней улице расположился шестиэтажный корпус префектуры округа. Любые агрессивные действия рядом с административными службами прозвучат оплеухой власть имущим чинам, нагнав заодно страху за собственную жизнь, а значит, городовых основательно накрутят на оперативное расследование.

Правда, если забыть про высокопоставленное соседство, цель не выглядит особенной и подозрительной: банк «Шелихов и партнеры» занимал два этажа в пятиэтажке на первой линии, но по воскресному времени был закрыт. Еще в собственности банка имелась полоса парковочных мест у дороги, огороженная сейчас цепочкой, и скверик за зданием с отдельным подъездом и асфальтированной площадкой для персонала. Остальные три этажа здания занимали жилые квартиры, парадные которых находились со двора.

Как и прочие банковские учреждения, занявшие жилой фонд, банк купца Шелихова ограничился укреплением перегородок комнаты с банковскими ячейками и сейфового хранилища на первом этаже, а также решетками и кирпичной кладкой на окнах в этих помещениях. Они бы, безусловно, наворотили чего побезопаснее и надежнее, но от излишних нагрузок могли не выдержать перекрытия и треснуть фундамент.

Кроме собственной службы безопасности, вооруженной помповым оружием и караулившей в отдельном помещении, охраной занималось частное охранное предприятие «Витязь-Ц», гарантировавшее прибытие команды в течение трех минут после нажатия тревожной кнопки – это у них так на сайте написано, хотя за это время и «скорая»-то по дневным пробкам не приезжает. Тем не менее в состав тревожной группы входили минимум двое одаренных в ранге «ветеран», и это уже было вполне серьезно.

Пути отхода: восток и север заперты мостами через Сходненский и канал имени Москвы, на западе – огороженная забором промзона корпорации «Эйнем» размером в целый микрорайон. На юге – развязка Волоколамского шоссе, которая если встанет, то запрет намертво. А еще – с востока садик, с севера больница, с запада школа и детская поликлиника, с юга управа и префектура… Любое резкое и нервное действие – и вляпаться можно так, что никакое высокое происхождение не спасет. В общем, есть у Артема чутье на пакости.

Пройдясь пешком до самого Восточного моста, вызвал водителя, дал ему отгул и дальше по столице вел машину сам.

Все же есть нечто захватывающее дух во фразе навигатора: «Прямо, двенадцать километров». Огромный город – и удивительно пустой в воскресенье.

«А отношения с Никой надо приводить в порядок, – вернулась, оформившись решением, утренняя мысль. – Конфетно-букетный период и все сопутствующее – чтобы у Федора перед глазами наконец-таки был пример, как надо».

– Решено, – хлопнув ладонью по рулю, завернул в парковочный карман и немедленно сделал заказ.

Адрес Ники я уже знал – немного опрометчиво брать учебники из библиотеки на дом и не проверять на датчики слежения. Учиться ей еще и учиться…

– Цветы – есть, – удовлетворенно отметил я и положил телефон на соседнее кресло, – остались конфеты.

Иногда бывает так, что просто хорошо на душе. Не надо думать, почему – попытки разбираться в причинах разве что разбередят уснувшие тревоги и воспоминания. Надо быть счастливыми, пока это счастье просто есть – и в каждом шаге, в каждом дуновении ветра появится новая, особая эмоция. Пусть ярко палит солнце над головой – и этот жар принесет радость. Пусть солнечный свет вдруг укроет приятная тень – и та тоже будет принята с восторгом.

– Девушка, вам велели передать, – остановил Нику на полпути мужчина в форменной желтой одежде курьера и передал даже не конверт – открытку.

«Которую, что важно, тоже трогал своими руками», – ворохнулась привычная уже тревожность. Но прежнее светлое состояние души быстро отогнало неприятные мысли, а поселившееся любопытство заставило прямо сейчас поинтересоваться текстом послания. Тем более что внезапно образовавшийся посреди улицы тенек был столь приятен…

Внезапно образовавшийся. Посреди улицы. Ощущение неправильности заставило немедленно форсировать щит Силы прямо в процессе несложного действия просмотра открытки.

«Посмотри вверх».

Ника резко подняла голову.

Чтобы увидеть, как ровно в этот момент белый сорокафутовый контейнер, подвешенный на кране над ее головой, распахнулся и рассыпал над ней двенадцать тонн алых тюльпанов.

В горшках.

Картинка на экране дернулась и рассыпалась цветастыми квадратиками.

«Проверка связи». – Голос, не в пример изображению, был четко различим.

А там и видео стабилизировалось, отразив перспективу угла пятиэтажного панельного дома на окраине Москвы с проходящей мимо пешеходной дорожкой, освещенной вечерним солнцем.

– Принимаю нормально, – сухо ответил я, чуть нервно сверяясь со временем на часах. – Три минуты до акции.

«Коррекция плюс два, – успокаивающим тоном донеслось из трубки. – Объект покупает апельсины».

– Статус?

«Прима-один на месте, Прима-два на месте, Альфа-шесть на месте. Группа прикрытия подтверждает: все спокойно».

Да и так видно, что на месте. Вон стоит автокран за заборчиком и линией кустов, подняв контейнер над пешеходной дорожкой. Непосредственно машину из-за поворота не видно – вылет стрелы позволяет спрятаться за корпусом соседнего здания.

«Обновление: объект у кассы. Внимание! Выходит из здания. Отсчет: сорок секунд, тридцать девять, тридцать восемь…»

Я пододвинулся на край кресла и с предвкушением склонился над монитором, стараясь не пропустить момент появления Ники. Все же самое приятное в любом подарке – это эмоции одаряемого непосредственно после получения. А так как меня нет рядом, то и эмоции наверняка будут самыми искренними.

«Объект в прямой видимости! Десять шагов до места сброса!»

И в самом деле: идет в светлом летнем платье, с распущенными волосами, улыбаясь мечтательно, чуть наклонив голову. На сгибе руки – небольшой пакет с продуктами.

Чуть не забыв, включил запись. Потом Федору покажу – все-таки не абы что, а десять тысяч тюльпанов! Понятное дело, вес не малый – но Нике с ее «ветераном» вообще без разницы. Просто много цветов – целое море цветов! Свежих, прекрасных – только что вагоном из Голландии! И через них можно будет идти в полный рост!

– Сброс!

Щелкнул механизм удерживания боковых строп, и контейнер резко накренился на двух оставшихся. Распахнулись незакрытые створки, и содержимое буквально выстрелило к земле, осыпая девушку…

– Стоп… – неожиданно пересохшим горлом произнес я, привставая с кресла. – Это что за ерунда?

Потому что фигурку Ники немедленно сбило с ног и завалило десятью тысячами тюльпанов в горшках с землей. С горкой завалило. Курганом. И только тюльпаны сверху.

«Упаковку сверху скидывать?» – деловито поинтересовался Прима-один.

– К-какую, к демонам, упаковку!.. – шокированный, прошептал я, не глядя перебирая бумаги на столе.

Где-то там должен быть инвойс на тюльпаны.

«Так контейнер в смысле, – удивились там. – Чтобы наверняка».

– Н-не надо, – покачал я головой, забыв, что меня исполнители не видят.

Вот она – шершавая и чуть прозрачная грузовая таможенная декларация. За ней – инвойс. Еле оторвав взгляд от холма, состоявшего из битой керамики, земли и тюльпанов, и пребывая в прежнем шоке, посмотрел наименование товара. «Тюльпаны декоративные «Триумф» – 10 000 шт».

«Где тут что про горшки?! «Декоративные»… Предупреждать надо!» – чуть не вырвалось из груди воплем души, сродни волчьему вою.

«Так мы поехали?» – спокойно и без эмоций уточнил исполнитель.

Им, знаете ли, приходилось видеть и бетонные козырьки подъездов, которые «случайно» падали на не самых лучших людей в мире.

Взгляд снова метнулся к горе земли. Какое там «уезжать»! Откапывать, срочно! Но приказ не успел вырваться из уст.

Потому что курган шевельнулся. А из правой его грани медленно показалась рука, покрытая черным плодородным гумусом.

– Бегите… – прошептал я еле слышно.

«Что?..» – переспросил исполнитель.

Ладонь черной руки захватила воздух и вновь скрылась в толще земли, чтобы через какое-то время вытащить пакет с апельсинами и скинуть его на асфальт. После чего уперлась в зыбкую грань кургана и принялась вытягивать остальное черное тело за собой.

– Бегите, глупцы! – поднял я голос.

И моего приказа немедленно послушались.

Связь прервалась, а я остался перед черным экраном, один в собственном кабинете.

– Обожемой!.. – схватившись за виски, попытался я оценить масштабы и последствия происшествия.

В конце концов, из любой ситуации есть выход, какое-то решение, компромисс.

– Мне хана, – припомнив показавшуюся из земли черную голову, с волосами, облепленными вязкой и жирной массой, констатировал я.

Щит Силы – он от контроля зависит. И когда на вас упало десять тысяч тюльпанов, его достаточно просто потерять – хотя бы на мгновение.

Постойте… ну она же может и не догадаться, что это я! Мало ли кто это мог сделать, в конце-то концов! Марсиане, например!.. Но зачем им скидывать цветы? А зачем они похищают коров?! Тоже никто не знает! Значит, все логично.

– Ой-ей-ей… – закачался я на стуле, сжимая ладонями лицо.

Так, отставить панику. Если я не вижу решения проблемы, это не значит, что его нет.

Набрал номер телефона сестры и принялся чуть нервно вслушиваться в гудки вызова. Хоть бы трубку взяли.

– Привет! – звонко отозвалась Тоня.

– Привет, доброго вечера, – чуть суетливо начал я, но потом вздохнул и успокоился. – Можно совет? Что делать, если сильно провинился перед девушкой?

– Ну, цветы ей подари…

Еще цветы?!

– А если не цветы? – Я прикусил нижнюю губу.

– Тогда можно игрушку ростовую. Огромного медведя!

– Не-не-не, медведь не пойдет, – лихорадочно прикидывал варианты. – А есть что-нибудь стопроцентно надежное, кроме цветов и медведя?

– Смотря какая девушка, – мудро отметила Тоня. – А так, может, она о чем-то давно мечтает…

Меня убить.

– А менее стопроцентное? – уточнил я.

– Это Ника, да? Ну что у вас опять случилось? – заинтересовалась сестра.

– Тоня, а ты веришь в марсиан?

– Это которые яхту губернатора на сопку закинули? – со скепсисом произнесла она.

– Ага. Так этому мерзкому типу и надо. Только сейчас они вообще от рук отбились, – с силой потер я ладонью щеку.

– Поня-ятно… – протянула она. – Сейчас Нике позвоню.

– Стой! Откуда у тебя ее номер?

– Не дрейфь, я профессиональный посредник, – отмахнулась Тоня. – Уточню условия капитуляции.

– Не капитуляции, – возмутился я. – а союза, перед лицом внеземной угрозы!

Но завершал я фразу уже после отбоя связи.

Ждать результата переговоров не стал. Собрался с мыслями и наведался в хранилище на минусовом уровне; забрал машину и отправился домой к Нике.

Время от времени поглядывал на телефонную трубку – Тоня так и не перезванивала. И чем дольше длилось ожидание, тем мрачнее становилось предположение, что с марсианами они договорятся воевать совместно и без меня.

Сотовый зазвонил минут через сорок, когда я уже подъезжал к дому Ники. Но абонентом на том конце линии оказался Димка.

– Нам назначили встречу, – бодрым голосом отрапортовал он.

– Кто назначил? – не сразу вспомнил я собственное поручение.

– Администрация князя Панкратова согласовала визит на завтра, на час дня.

– А что так рано? – всерьез удивился такой оперативности, одновременно выруливая во двор, знакомый по фотографиям.

Все-таки князь – это практически глава небольшого государства, и получить его аудиенцию так быстро, да еще без дополнительных проверок и контроля, согласовывая в выходной день…

– Пришлось слегка сжулить, – чуть сбился бравурный тон Димки, а в голос добавилось осознание вины. – Я подделал бланк и подпись директора больницы. Без него нам согласовали бы только через три месяца! – опередил он мое неудовольствие. – Но нам ведь срочно?

– Было срочно, – чуть грустно ответил я, останавливаясь возле нужного подъезда.

В углу двора уже вовсю работал экскаватор, загружая землю в самосвал. Ломались под ковшом уцелевшие цветы, хрустела керамика, цеплялась за металл земля… Слегка кольнуло в сердце горечью.

– Не беспокойся, ты все сделал нормально. Насчет бланка я замну, – успокоил я его и отключился.

Одновременно пришла эсэмэска, что мне звонила сестра. После небольшой заминки оставил телефон, взял с заднего сиденья подготовленный сверток из бумаг, сложенных пополам, и направился ко входу в дом. Сам как-нибудь договорюсь.

Внутри подъезда оказалось чисто, пусть и довольно обшарпанно – возраст дома немилосердно сказался на металлических перилах, уже лишенных пластиковой накладки, а некачественная покраска разошлась трещинами, свисая со стен лоскутами. На побелке потолков виднелись следы от баловства спичками, в пролете между первым и вторым этажом кто-то выломал часть дверок у почтовых ящиков. В остальном же – ни мусора с пивными бутылками на лестничных маршах, ни запахов, а телефоны аварийных служб на электрических щитках выведены свежей краской. В общем, ощущение, что за порядком следят, но начали это делать совсем недавно, будто опомнившись, что так жить нельзя.

Нужная мне квартира располагалась на третьем этаже, слева от лестницы и, судя по расположению и типовому проекту дома, являлась двухкомнатной. Новенький дверной звонок находился слева от новенькой же темно-коричневой железной двери со стеклом глазка.

Нажал на звонок и отошел чуть в сторону, чтобы в глазок было видно только плечо и руку.

– Кто там? – приглушенно, из-за толщины дверей, спросила Ника.

– Вы нас заливаете! – стараясь исказить голос, возмутился я.

Сработало – дверь не вышибли со мной вместе из подъезда, а всего лишь немного приоткрыли створку.

– Извините, – на ходу принялась оправдываться Ника, – может, трубы старые. Я жаловалась, но пока не починили… А, это ты, гад, – холодно завершила она, глядя на меня.

Одета в банный халат, волосы забраны полотенцем. Прищур убийственный.

– Ника, моего там было – только цветы! – с жаром произнес я, протягивая ей сверток.

– Я твоей сестре уже все сказала.

Смысл сказанного по тону мне понятен.

– Вот, возьми, – чуть понурился я, отметив, что брать сверток она не собирается.

– Это что? – хмуро покосилась она.

– Извинения, – неловко ответил.

После чего просто положил рядом с дверью, отошел к лестнице, но задержался на секунду.

– Будет просьба, – посмотрел я на нее, – на неделю поезжай за город. В университете ничего не скажут.

– Ты смеешь выгонять меня из моего города?.. – прошипела Ника.

– Это просьба, – отвернулся я от девушки и чуть ссутулился. – Останешься так останешься.

После чего спустился с лестницы, особо не прислушиваясь к звукам сверху.

Тем не менее шелест бумаг – тех самых накладных на цветы, в которых был завернут артефакт, утерянный Никой, – я услышал.

– Зачем мне уезжать? – произнесли сверху.

Не так чтобы громко, но тут и расстояние невелико.

– Федор прилетает. Брат. Расстроится, – односложно ответил я и в пару шагов вышел из подъезда.

На обратном пути мне все-таки дозвонилась Тоня. До того числилось десять пропущенных, так что не взять трубку уже было как-то неловко.

Выслушал ряд обвинений, возмущенное пыхтение на два голоса – тут и Катя подключилась, а также нотацию, что так делать нельзя, и все, что мне теперь остается как приличному человеку, это…

– Я ей подарил вещь за три миллиарда.

Ну или так – неохотно согласились они. Но лучше бы, конечно…

– Я все сказал, – повесил я трубку.

Потому что расскажи им – они тут же включат свою «радиостанцию» и накроют новостью половину страны. Это ж не Федор – он, между прочим, со второго класса хранит секрет, кто установил в кресло школьной карусели систему катапультирования с самолета. Все уже знают, но Федор все равно хранит и загадочно поглядывает.

А артефакт не жалко. Через неделю все равно станет совместно нажитым имуществом.

Глава 7

Понедельник все-таки наступил – и, несмотря на некую странность такого наблюдения, был определенный шанс не проснуться поутру, а оказаться сметенным в пыль и песок вместе со зданием. Защита защитой – в том числе рунный обелиск, вмурованный в фундамент здания, но я как-то не сильно хотел проверять ее эффективность по сравнению с Силой Крови древнего семейства. На фоне таких перспектив отдать даже очень дорогой артефакт за жизнь и спокойствие не кажется чрезмерной платой. Да и виноват я, что уж.

В общем, утро вышло хмурым и маетным, а события прошедшего дня никак не хотели забываться или хотя бы выцветать по эмоциональной шкале. Надо будет тем логистам, что толкнули дорогущий товар, прекрасно осознавая, что нужно мне совсем другое, эту самую лишнюю землицу вернуть. Ну и керамику – в виде плиты сверху, по индивидуальному дизайну. То, что они там в инвойсе написали, а я неверно понял – дело даже не второе и не третье. Жажда к обогащению редко обходится без последствий – не на рынке поштучно торгуют, должны понимать. Но это перспектива следующей недели, не раньше – для начала надо письмами обменяться, как цивилизованным людям. Конфликт начнется после того, как люди не захотят быть цивилизованными.

В университете все выглядели чуть сонными, но счастливыми после выходных, сытыми львами полуразлегшись на партах и поглядывая в окно аудитории – будто даже с надеждой, что сейчас с небес раздастся голосом вокзального диктора: «Сегодня воскресенье. Повторяю: воскресенье». Местами лениво шли разговоры – несмотря на совсем недолгое время общения, люди уже успели узнать имена друг друга и теперь осторожно знакомились с характерами и интересами соседей. Там, где прекрасно знали, что подсказкой для восстановления пароля может быть девичья фамилия матери или кличка собаки, люди не сильно жаждали открываться и рассказывать о себе, но всерьез интересовались жизнью товарищей. Идеальные собеседники, куда там психологам.

Ника оказалась на своем месте – сидя за книгой в окружении щебетавших подружек. Часть женского коллектива, тихо ненавидящая ее до известия о таланте Целителя, отчего-то перешла в лучшие друзья – по крайней мере, по их версии. Сама же Ника просто молча улыбалась, а на попытки втянуть ее в беседу отнекивалась и вновь возвращалась к чтению открытого перед ней учебника по высшей математике. Учебник был открыт уже на треть.

«Значит, не уехала», – со вздохом констатировал я очевидное. Но подходить к ней и заводить беседу не стал.

Хотя некая определенность не помешала бы: чего ждать от Ники в период приезда Федора, ее планы, мысли… Может, безопаснее развести перед братом руками в аэропорту, повиниться и отправить обратно в Румынию? Во всяком случае, будет не так бедово, как если Еремеева решит мстить на его глазах. Или не мстить, а вести себя как обычно – не велика разница…

Тем не менее пересечься все-таки пришлось – в одиннадцатом часу решил устроить себе обед, потому как неизвестно, сколько придется ожидать в приемной князя и будут ли там кормить. Последние пары все равно придется пропустить – выехать лучше заранее, к двенадцати.

– Я доем котлету, потом ты говоришь, – опередил я Нику, по-хозяйски и без разрешения присевшую за мой стол в кафетерии.

Та покладисто кивнула.

– Итак, слушаю. – Я вытер салфеткой губы и отодвинул тарелку в сторону.

– Спасибо за возврат моей вещи.

Многообещающее начало, от которого уже появились нотки будущей мигрени.

– Не за что. – Я сложил приборы на тарелку и приподнялся с места.

– Давно нашел? – продолжала она смотреть куда-то вбок.

– Вчера доложили, – встал я рядом со столом. – Отрядил пару бригад просеивать свалку, сказал – пропала флешка. Нашли. Еще что-нибудь?

– Я буду вести себя тихо на время приезда Федора…

– Спасибо, – искренне поблагодарил я.

– …если ты не будешь подходить ко мне.

– А как же помощь в учебе?

Я вроде даже обещал что-то такое.

– На тебе свет клином не сошелся. – Ника все еще не смотрела на меня. – У меня теперь много подруг, – чуть дернулся уголок ее губ.

– Идет. – Я собрался уже уходить, но раз у нас такое общение, то неплохо бы поинтересоваться: – Состав снотворного… его можно у тебя купить?

– Спрашивай у сестер, – пожала она левым плечом, – это из той жидкости, которой я якобы должна была тебя отравить. Прихватила на дорогу.

Я чуть не споткнулся на полушаге, а недоверие в моем взгляде столкнулось с железной уверенностью в глазах Ники.

– Да, они хотели меня подставить. Ты не знал? – с иронией уточнила девушка. – Потом выгнали из дома, в ночь.

Осторожно присел на стул обратно. Это что ж деется-то…

– Вокруг множество людей, которые знают, как тебе лучше. Они были правы, – поднялась Ника из-за стола.

– Как мне лучше, знаю только я, – ответил без заминки, вновь поднявшись с места.

А то как-то неудобно сидеть, когда девушка стоит.

– Семье всегда виднее, – не согласилась Ника. – Моей – тоже.

– Прости?.. – не понял я.

– Меня отдают замуж. Поэтому, будь так добр, не пятнай мою честь и не подходи ко мне, – вновь повторила она просьбу.

Но от этой формулировки неприятно сжало в груди.

– Кто? – постарался уточнить я спокойно, но напряжение все равно пробилось в голосе.

– Какая разница? – легко ответила Ника. – Я уже согласилась, кого бы ни выбрал отец.

– Я, может, переживаю, – чуть расслабил я пальцы, отчего-то впившиеся ногтями в ладони, – вдруг человек плохой…

– Он вряд ли станет хоронить меня заживо под горой земли, – покачала Ника головой. – Всего хорошего. – И она пошла к выходу.

А я так и замер на месте, не став ни догонять, ни в чем-то убеждать. Этот матч мы еще не проиграли, хоть и сияют на табло автоголы в свои ворота: двенадцать тонн.

На следующую практику оставаться не стал. Отпросился и пошел готовиться к встрече с князем. Правда, по пути в коридоре меня перехватил Артем и с минуту спрашивал о всякой ерунде вроде погоды, смурнея с каждой секундой.

– Максим, ты меня слушаешь? – уточнил он.

– Все будет хорошо, у всех, – честно пообещал я ему и, не уточняя деталей, отправился дальше.

Понятно его беспокойство – если завтра ничего не произойдет, то в среду он будет обязан участвовать в налете. Но – произойдет, обязательно.

В общем, к башне-резиденции княжеского рода Панкратовых я прибыл не в самом лучшем расположении духа. Что, впрочем, никак не сказалось ни на манерах, ни на вежливом прослушивании инструктажа от референта князя.

– Михаил Викентьевич не любит, когда говорят первыми, – мягко инструктировал меня импозантный старичок прямо в холле первого этажа, намекая на обычную практику высокородных. – Правильнее будет отвечать на вопросы: четко, сжато, емко. И не волнуйтесь, мы читали ваше письмо, нужные вопросы обязательно будут заданы, – положил он ладонь на мою спину и слегка подтолкнул к лифту.

Первый этаж башни Панкратовых напоминал средний деловой центр – в общем-то потому что и являлся его частью. В башне клана располагались офисы крупнейших подчиненных предприятий – если не целиком, то верхушка правления. Попросту все ключевые вопросы решались исключительно здесь, княжеским словом, и собрать слуг рода для доведения приказа было очень удобно.

– Я вас понял, – кивнул я, входя в хромированную кабину лифта с огромным зеркалом на одной из стен.

– Вот и хорошо, – по-отечески похлопал меня референт. – Сейчас мы отправимся в гардеробную, где вам подберут подобающий для аудиенции костюм и аксессуары.

– Мои-то чем плохи? – осторожно поинтересовался я.

Стандартный и недешевый черный костюм – где тут можно ошибиться со стилем? Специально же брал в ателье, по мерке.

– У нас действует дресс-код, – улыбнулся старик. – Прошу, – указал он рукой в коридор за открывшимися створками.

Не скажу, что предложенная мне альтернатива была особенно хороша – дама, заведующая помещением с практически бесконечными наборами костюмов, брюк и сорочек, навязала темно-синий костюм в еле заметную полоску, черные полуботинки, синеватую рубашку с коричневым галстуком и такого же цвета платок для нагрудного кармана пиджака, – но в зеркале смотрелось неплохо.

Дополнением к этому шли часы с платиновым браслетом и швейцарским механизмом, платиновые же запонки, а еще крикливый и неопрятный перстень со слишком большим камнем.

– Спасибо, у меня свой, – спохватившись, переложил я из своего костюма мешочек с перстнями, который прибыл на днях из дома.

Для сватовства готовили, но и тут, для солидности, сгодятся. Выудил из него самый первый, с клеймом Самойловых, и показал сопровождающему.

Своего герба им не полагалось, но несколько завитков на черненом металле были хорошо известны в узких кругах.

– Вы им родственник? – внимательно рассмотрев клеймо и вроде даже озадачившись, уточнил референт.

– Приемный сын.

– Пожалуй, так будет даже лучше, – кивнул референт. – А на остальных что?

– Остальные для украшения, – пожал я плечами. – Показать?

– Не имеет значения, пойдет и так, – отмахнулся старик. – За старую одежду и ваш телефон не беспокойтесь, мы отправим их курьером к вам домой. Все, что на вас, – это подарок клана, – улыбнулся он обаятельно.

– Спасибо, – кивнул я, довольно равнодушно относясь к местным порядкам. – Только мою папку с документами оставьте. Там важные распечатки.

– Безусловно, очень важные. – Показалось или он ухмыльнулся? – Теперь возьмите меня за левую ладонь… вот так… Посильнее, не бойтесь.

Рука референта была сухой и горячеватой, а множество перстней с прозрачными крупными камнями укололи кожу острыми гранями.

– Поклянитесь, что не таите против князя Панкратова Михаила Викентьевича зла явного или неявного, прямого или затаенного, не несете беду ему опосредованную али сокрытую с собой, внутри себя али на коже своей. – произнес он и внимательно посмотрел на мою руку поверх своей.

– Клянусь, – легко ответил я.

– Поклянитесь, что не желаете смерти, мора, глада али разрушения великому роду Панкратовых.

Я подтвердил, внимательно прислушиваясь к собственной руке. Вроде никаких изменений, но и зла я клану вовсе не желал.

С другой стороны, чтобы кидаться на князя – действующего «виртуоза» – надо быть сумасшедшим, не желающим жить. Либо иметь очень вескую причину и основательную подготовку. Никто в общем-то не бессмертен.

– Идемте, я провожу вас в приемную, – удовлетворился моими ответами референт и вновь указал по коридору в сторону лифта. – В назначенное время вас примут.

– Документы проверять не будете? – указал я на папку, которую никакими сканерами не просветили.

Зачем-то же они меняют одежду? Значит, боятся отравляющих веществ или контактного яда – а тут целая папка не просмотренная.

– Ах, оставьте, – махнул он рукой. – Вы прошли через семь охранных рамок, давно бы выявилось. Нет причин для беспокойства. К тому же, если эти распечатки так важны, и только для взгляда Михаила Викентьевича…

– Именно так.

– Вот видите… тем более, – иронично глянул референт и зашагал впереди. – Давайте поторопимся. У нас еще есть время, но вдруг сложится так, что князь освободится раньше? – разумно отметил он.

Княжеская приемная больше напоминала огромный зал, в дальнем уголке которого приткнулся стол секретаря и чуть поодаль – единственный мягкий диван на две, максимум три персоны. К тому же – уже занятый человеком. Словом, чтобы просто дойти до секретаря, пришлось совершить около трех сотен шагов по мрамору, собиравшемуся под ногами в какое-то громадное батальное полотно, непонятное с роста человека. Над головами ярко сияли золоченые люстры, каскадами спускающиеся с высокого потолка – и это при огромном, во всю стену, панорамном окне напротив входа с видом на центр Москвы и Кремль. Очень грандиозно и немного подавляюще, с точки зрения обычного человека. Я же довольно быстро прикинул, сколько на все это нужно динамита – и успокоился.

– Григорий Андреевич, ну когда уже меня примут? – стоило подойти ближе, поинтересовался с диванчика ожидавший там господин.

По внешности – характерно утомленной и чуть помятой – давно уже ожидавший.

Господин был одет в коричневую жилетку, белую рубашку в клетку с узким лезвием галстука и обычные, чуть широковатые и коротковатые черные брюки, из-под которых выглядывали лакированные туфли и белые носки. Сам господин был сильно в возрасте, с небольшим брюшком и слегка лысоват, с зачесом седых волос набок. Смотрел он на нас через массивные очки с простыми стеклами, которые в общем-то вряд ли ему были нужны и точно не украшали лицо. Но к которым он наверняка привык. К груди обеими руками господин прижимал портфель из коричневой кожи, явно плотно наполненный документами – даже ремешки, обхватывающие сверху, были с трудом застегнуты на последнюю дырочку.

Общее впечатление – странноватое, особенно с учетом места, где мы находились. Похож на просителя, но во взгляде – упрямство и огонь. Достаток в одежде перечеркивается некой помятостью и нескладностью, из-за которой жилет и рубашка выпирают складкой у плеч и живота. И определенно – не ведаю, какой тут дресс-код, но одеяние ему не подбирали. Или же попросту постеснялись такое предлагать, исходя из статуса и положения гостя.

– Аркадий Алексеевич, вам назначено на два часа дня, – словно слегка укорил его референт.

– Да, но вы обещали поспособствовать!

– Не получается, – харизматично улыбнувшись, чуть развел руками старик. – Знакомьтесь, пожалуйста – Максим Самойлов, из мещан. Ему назначено на час.

Господин неприязненно покосился, словно это время назначил я сам и во вред ему.

– Колобов, Аркадий Алексеевич, – протянул он руку, чуть согнув пальцы.

На загорелой руке отчетливо была видна белая полоса вокруг указательного пальца – словно еще недавно на нем был перстень, но теперь его нет. Золотая полоска обручального кольца, впрочем, присутствовала.

Поиздержались? И – Колобовы… что-то знакомое, но точно не припомню. По ощущениям – юг, но туда ходят составы с топливом, а обратно – с зерном, так что мне не сильно интересно. Формат вагонов уж больно специфичен, под мои нужды не подходит – ни танк не поставить, ни САУ.

Я подхватил его ладонь и обозначил осторожное рукопожатие. Все-таки еще минимум час тут сидеть, и уж лучше не нагнетать обстановку.

– Господа, я вас оставлю на какое-то время. Прошу простить, дела клана, – референт изобразил виноватую мину, слегка поклонился и отправился по залу к выходу.

А буквально через минуту со своего места поднялся секретарь и тоже заспешил с бумагами из приемной, и мы остались в огромном зале одни. Коротая время, я встал с дивана и сделал шаг к панорамному окну – сверху что-то недовольно прорычало, а окно немедленно закрыла металлическая створка.

– Не мельтешите перед окном, юноша, – попросил со своего места Колобов, – иначе охрана подумает, что вы передаете сигналы сообщникам.

Я недоуменно качнул плечами и вернулся на свое место, под звук вновь открывающейся створки. Глянул на циферблат – еще целый час без малого впереди. Нерациональная трата времени, откровенно говоря… но пусть так.

Двадцать минут потратил на анализ прошлого и этого дня, вспоминая слова и взгляды, реакцию и поступки, рассматривая ошибки с точки зрения вероятности их совершения – отдельно и в комплексе. Получалась какая-то нездоровая черная полоса с крошечным шансом, но во вселенной любая вероятность выше нуля обязательно рано или поздно сбудется… А уж если она имеет искусственный характер… но это еще надо доказать.

Ладно. Я вновь покосился на циферблат и занялся единственными доступными мне приготовлениями, а именно принялся надевать перстни. Вроде и ерунда, но тоже действие, которое необходимо совершить. К тому же их многовато, они не подстроены под толщину пальцев – попросту большинство из них я никогда не надевал, незачем – и стоит подумать, как расположить их лучше. Хотя бы чтоб не упали с пальца в неподходящий момент.

Перстень Самойловых – черный, с симметричным клеймом двух рун в виде стилизованной буквы «С». На безымянный палец левой руки, бесспорно.

Перстень Юсуповых – алый герб, перечеркнутый по диагонали черной линией – знаком бастарда. Выкинуть бы, но вескость тех данных, что лежали в папке, как подтверждать? Одному честному слову поверят ли?..

Перстень Борецких – синее серебро, переходящее в аквамарин волны на вставке из драгоценного камня. Бабушка подарила. Говорит, много у нее таких, а вот кому носить – уже не осталось.

Перстень Долгоруких – алмаз внутри алмаза в кайме из белого золота. Вручил князь Долгорукий за спасение сына – нашего куратора, которого смыло волной на турнире; я нашел, но спасла его Ника…

Нике ничего не подарили. Страшно было дарить той, семью которой могли во всем обвинить. Всем было страшно сделать хоть что-нибудь, и только Шуйский Артем в ярости клялся мне, что ему плевать, как там решит отец, и если их решат уничтожить, то девчонку он спрячет сам.

Перстень Де Лара – кусок самородного золота, в котором сделали отверстие под палец. Дед из крепости Биен. Говорит, внуку полагается.

Пальцы под перстни на левой руке кончились. А что у нас достойно правой? Я бы бабушкино и дедово перевесил.

Перстень Тенишевых. Просто пришло обычной почтой, без сопроводительного письма. Без причины, без ничего… Так, бабушкин – на правую руку, этот – на левую.

Перстень Шуйских. Это понятно и просто – его очень долго пытался подарить мне Артем, искренне уверяя, что ничего в нем такого нет. Я же подозревал систему слежения за собой и вежливо отказывался. Но переупрямить медведя – это крайне, крайне трудное занятие. Сошлись на том, что подарок беру, но могу не носить (что в общем-то не принято).

Перстень цесаревича Рюриковича Сергея Дмитриевича. Он его просто снял с руки и отдал после моей просьбы защитить род Ники и объяснения, почему именно это надо сделать. Говорит, чем-то призера все равно должен одарить.

Восемь. Еще два пальца свободных.

– Тот, кто посоветовал вам надеть все это, – голос Колобова, раздавшийся от правого плеча, заставил на него покоситься, – определенно желал вам зла.

– Отчего же? – вежливо поинтересовался я.

– За такие, – акцентировал он слово, – подделки вам отрежут руки, даже не разбираясь. Но, увы, руками вы не отделаетесь, молодой человек. Вы собрали самую нелепую коллекцию гербов, которая оскорбительна для благородных сама по себе.

– Соизволите ли объяснить?

– Только если пообещаете снять их, – посмотрел он на меня отчего-то с грустью. – Я бы не хотел, чтобы перед моим визитом к князю пролилась кровь. Она, знаете ли, этих зверей в людском обличье очень… бодрит.

Я взглядом показал, что нас запросто могут слушать.

– Ой, да забудьте. Я их уже не боюсь, – грустно улыбнулся Колобов. – За моей спиной тот самый угол, дальше которого пятиться уже некуда.

– Так что с перстнями не так? – полюбопытствовал, глядя на свои руки. – Я обещаю их снять.

– Вам посоветовали их надеть или вы решились на это сами?

– Вообще посоветовали привезти, – ограничился я частью правды.

– В них все не так, юноша. Долгорукие ненавидят Шуйских, Шуйские ненавидят Юсуповых, Борецких вырезали девятнадцать лет назад, Тенишевых вырезали Юсуповы пять лет назад, Де Лара – вассальный род Юсуповых, а вы посмели где-то найти перстень главной семьи без вассального герба; ну а уж перстень нашего правящего дома – это просто запредельно невероятная наглость! Остается клеймо Самойловых, за которое вам ничего не скажут, но вы бы знали, насколько эта семья мстительна сама по себе!

– Да что вы говорите?..

– Не ерничайте, я просто желаю вам добра. Вам бы ценить помощь человека гораздо старше возрастом, но разве дождешься от вашего поколения?

– Извините. Я просто был изрядно… удивлен.

Но перстни снимать не спешил, с интересом поглядывая на них. Действительно, необычный набор подобрался.

– Еще эта форма исполнения… Максим, верно?

– Да.

– Максим, перстни бывают нескольких видов – семейные, нарекающие, наделяющие и признающие. Вам непонятно, быть может, но нет никакой сложности. Семейные – это те, что даются по крови. Нарекающие – дарятся при вводе в семью или признании частью семьи, наделяющие – отдаются губернаторам провинций и городов, с правом действовать от имени рода, признающие – как признание услуги, их можно обменять на ответную, вернув перстень. Обратите внимание на вид закрепки и качество исполнения… Впрочем, это не важно, – отмахнулся Колобов, не желая вдаваться в подробности. – Ваши подделки весьма искусны, и будь они только признающими, да если бы вы еще смогли объяснить, какого демона вас наградили и Юсуповы и Тенишевы одновременно… Но тут целый цирк! Одно признающее, одно наделяющее, два нарекающих и целых четыре родовых, к тому же среди них – с полосой бастарда! Мастер наверняка изрядно посмеялся, – недовольно покачал головой старик.

– А ваш перстень, где он? – поинтересовался я, глядя на примеченный ранее белый след на его пальце.

Колобов тут же сжал ладонь в кулак, прижав его к обивке дивана.

– Простите за мою бестактность, – тут же сдал я назад.

– Нет, ничего, – словно сделав над собой усилие, Колобов открыл ладонь и поднес к лицу. – Вы правы, перстень был. Наделяющий. Теперь его нет, – глухо, словно текст приговора, произнес Аркадий Алексеевич.

– А что случилось? – вновь осторожно спросил я.

Но, видимо, вновь совершил лютую бестактность. Хотя все равно не ясно, с чего он сбросил очки на диван, уронил лицо в ладони и принялся его ожесточенно тереть.

– В этом-то вся и проблема!.. – с горечью простонал он, не отнимая ладоней от лица. – В том, что вы тут, в Москве, ни черта не знаете! Не знаете, что прямо сейчас в вашей стране идет война! Умирают люди! Я смотрел телевизор – ну хоть одна, хоть бы одна новость об этом! Хоть где-нибудь!.. – прорычал он, будучи в явном отчаянии.

– Аркадий Алексеевич, вы уж простите… – неловко начал я, оставаясь в непонимании причин.

– Ничего-ничего… – убрал он ладони и протер лицо платком. – Это вы мне простите эту вспышку. В самом деле, какая вам разница…

– Возможно, разница есть. Пока не узнаю, не скажу, – признался я.

– Хотя бы честно. Хотя бы без фальшивого сочувствия, – быть может, просто нашел он в моем ответе то, что хотел услышать сам.

Война идет в стране круглосуточно. Мелкая, затяжная, стычками и в полную силу – кланы имеют собственные земли, свободу, практическую неподсудность и право не платить налоги. Странно было бы переживать за то, что сосед решил отрезать у соседа клочок земли и за это получил по зубам. Простых людей, конечно, жаль.

– Так как бы вы рассказали эту историю по телевизору, если бы могли?

– Бросьте… – буркнул он, словно стесняясь своих эмоций; снова нацепил очки и прижал портфель к груди.

– Но вы ведь хотели, чтобы хоть кто-то обо всем узнал?

– Уже поздно. Уже все случилось.

– История – это ведь все то, что уже случилось, – пожал я плечами. – Рано или поздно об этом расскажут.

– Расскажут так, как хотят победители.

– Вот именно, – поддакнул я.

Не то чтобы я его уговаривал и вызывал на откровенность – попросту ожидать было скучно, а беседа коротала время. Но последний довод все же возымел действие.

– Есть такой… был такой клан на юге страны. Фоминские. Может, слышали?

– Слышал, – кивнул я, с удивлением примеряя к живому в общем-то аграрному клану слово «был».

– Шестьсот лет назад тоже был. Хороший, крепкий род. Боевой. За службу на границе быстро прирос землей, получил право основать клан. Много доблести, славы и почета. Появились вассальные семьи. Слуги с родословной, которые получили свой герб. Война с османами, новые земли… Более полутысячи лет – это немало, юноша; сложно все рассказать.

Я же и не торопил… Где-то есть начало конца этой истории, и ему лучше знать, как все так получилось.

– Максим, вы ведь не думаете, что все и всегда было хорошо? – чуть повернулся он ко мне.

– Сомневаюсь в этом.

– Мы, бывшие слуги, лучше всех это знаем. Иногда приходит хороший правитель. Иногда мот и транжира, воспитанный мотом и транжирой. Но присяга есть присяга, оттого служишь каждому верой и правдой, отчаянно надеясь, что со следующим правителем все наладится. Надо только надеяться и ждать. В этот раз не дождались, – мотнул Колобов головой, и очки чуть сбились на его носу.

– Как так получилось? – подтолкнул я его словом, устав от задумчивой паузы.

– Как обычно, – поправил он очки. – Отец искренне думал, что наследники – толковые и послушные. Умер, а те стали прожигать его капиталы. Вы не подумайте, род Фоминских достаточно богат, чтобы его капиталы не прожгла и сотня таких наследников. Тем более что сыновья у них росли на диво толковые. – Аркадий Алексеевич чуть повернулся ко мне. – Самое важное – их родителям на них было наплевать! А это, я вам скажу, великолепно – потому что мы могли обучить их всему, что понадобится настоящему правителю! И мы учили! Оставалось-то – немного подождать! Пятьдесят, шестьдесят лет, чтобы нынешние померли и на их место взошли толковые и умные! И клан бы жил! И слуги бы – тоже жили!

– Но теперь вы здесь, и без перстня.

– Да, – понурился Колобов. – Князь и его брат умудрились оскорбить высокородную деву. Она от них вместе со всей свитой и пепла не оставила.

– Одна? – впечатлился я.

– Высокородная дева, Максим, не оставит камня на камне даже от этой башни, – терпеливо произнес он. – Вы даже не представляете, какая Сила течет в крови древних семейств!

Ну почему – очень даже… Только я бы, наверное, князя с братом да свитой… хотя…

– А какой ранг у князя был?

– «Мастер», – гордо приподнял он подбородок.

– Не, ну этих можно… – задумчиво пробормотал я.

– Вы о чем, юноша? – переспросил Колобов.

– Так, теоретические размышления. Площадь накрытия, сила удара… Одна – ладно, пусть. А что остальной клан?

– У высокородных дев – высокородные семьи, – закрыл он глаза и сцепил ладони на портфеле. – Они пришли и сожгли столицу княжества. Встали на окраине и сделали то же самое, что та девчонка. Сделали, не входя даже на улицы, не подходя к защитникам и ополчению. Так мы лишились всех Фоминских за одну ночь. А эти… они ушли. Благородно решили не продолжать избиение. – Его уже потряхивало от ненависти.

– Что за семья? – поинтересовался я.

– Стародубские.

Ага, те же Рюриковичи, только в профиль.

– Но раз ушли, то… – не совсем понял я.

– То за ними пришел князь Панкратов, – продолжил он с прежним ожесточением, – и развесил везде свои гербы. Вместе с несогласными.

Ловко…

– Все на это просто так смотрели, я понимаю?

– Главной семьи нет, вассалы сбиты с толку, союзники не ведут дела с вассалами, – уже успокоившись, ответил Колобов. – А с Панкратовым у нас никто не ровня по Силе. Да и… если не он, то кто-то другой прибрал бы к рукам бесхозное. Я надеялся, что это будет император, – все же добавилось в его голосе горечи.

– Позвольте поинтересоваться, но что вы делаете здесь? – осторожно спросил я.

Судя по поведению и словам, его совершенно не вдохновляет князь Панкратов в качестве господина. Он не выглядит его новым вассалом – более того, за речи, им сказанные про князя, можно на виселицу загреметь в первых рядах. Куда понятнее было бы восхваление, пусть и насквозь лживое…

– Я, в некотором роде, потомственный казначей Фоминских, – облизал губы Колобов. – В некотором роде, потому что клана уже нет. Кланового банка, впрочем, тоже нет. Есть только бумажки, – похлопал он по портфелю. – Захочу я – вместо бумажек вернутся все клановые деньги. Не захочу – в могилу их утащу за собой.

– Ваше желание зависит от встречи с князем?

– Именно так. Именно так, – подвигал он пальцами на портфеле. – Но то, что вы обо мне подумали, – неверно.

– Я о вас пока ничего не подумал, – честно признался я. – Мне больше интересно, почему князь держит обладателя таких капиталов в приемной.

– Потому что он знает, что мы не договоримся, – поджал он губы.

– Тем не менее вы ждете встречи.

– Я попытаюсь его убедить. Он хочет деньги, и я готов их отдать, слышите? – поднял он голос, словно был уверен, что нас слушают. – Но только деньги Фоминских! Ни грошом больше! Но они хотят все! Хотят даже больше, чем все! Больше, чем деньги! Но так нельзя!

– Аркадий Алексеевич: больше, чем деньги, – это как? – спокойно, с уже привычной хмуростью выслушал я его возгласы.

– Это просто, Максим. Это очень просто. У нас на счетах кланового банка – деньги всех компаний, которые работают на нашей земле по льготным условиям. Если Панкратов их заберет, они все разорятся. Но нет, нет-нет! Он хочет сделать хитрее. Все они, князья, сделают хитрее. Ведь что деньги? Если они просто лежат, от них толком нет прибыли. Поэтому князь хочет перенести все их счета в свой банк. Мой они закроют. Все те же самые счета, тех же владельцев. Вы не понимаете?

– За доступ к деньгам что-то попросят?

– Присягу, – растянул Колобов губы в неестественной улыбке. – Свободу. Просто поклянись, и все деньги снова будут у тебя. Ты больше не будешь банкротом и даже сможешь работать на прежних условиях.

– Это как-то отличается от условий у Фоминских?

– Отличается. Мы не кабалили людей. Только налоги, никакого участия в их бизнесе, никаких приказов. Но сейчас Фоминских нет, я осознаю. Все эти люди – они разорены, потому что разорено княжество. Никто и никогда не вернет им эти деньги просто так, и не важно, кто бы подмял под себя земли – Панкратов или Стародубские! Но я хочу убедить князя поступить иначе – отдать деньги владельцам, а себе забрать только капиталы Фоминских.

– Не поймите превратно, вопрос будет не про деньги. Зачем это вам лично? – поинтересовался я.

– Я бы очень хотел, – произносил Колобов, словно через боль, – чтобы мертвый род не стали ненавидеть в веках. Чтобы не говорили, будто из-за нас они разорены или попали в рабство. Ведь честь и слава клана, как и ненависть к нему, делятся на всех слуг.

– То есть если бы нашелся человек, заинтересованный в исполнении вашего плана, вы отдали бы ему капиталы? Вот просто так?

– Юноша, ни один честный человек сейчас не возьмет эти капиталы и не притронется к этим бумагам, – поделился горечью Колобов. – А другие князья просто заберут все деньги себе. Панкратов – он хоть заинтересован в сохранении предприятий на уже своей земле. Остальным на чужих людей наплевать.

– И все же: если бы нашелся? – продолжил я настаивать.

– Вы не себя ли имеете в виду? – с грустной усмешкой произнес он. – Знаете, юноша, у меня есть чутье на людей, и быть может, вы бы не оступились на этой опасной дороге честности и долга. Но вас сомнут и растопчут. Даже меня почти растоптали. Я еле спас свою семью…

– И все же я бы хотел услышать ответ.

– Я бы сказал вам – да, если хотя бы три ваших перстня оказались подлинными, – словно закрывая тему, качнул он ладонью. – А до того – это все пустая дрожь воздуха, разминка для ума… Как бы было, если бы…

– Аркадий Алексеевич, а как проверить, подлинные или нет перстни? Вернее, как их проверяют?

– Если бы вы были одаренным, достаточно подать Силу, – откинулся он на спинку кресла и прикрыл глаза.

– Вот как… – заинтриговало меня. – Интересно…

Подал Силу в перстень Самойловых – и кольцо черного дыма крутанулось вокруг руки, на мгновение образовав передо мной силуэт сгорбленного чудовища, закрытого туманным плащом.

Надо же, и Федор молчал!..

Перстень Юсуповых – вспышка искр, тут же сформировавшихся в силуэт дракона, под треск электричества деловито усевшегося на руке и распахнувшего крылья.

Перстень Борецких – и аквамарин в перстне пошел волнами, а в ушах зашумел звук необоримой волны, уже разогнавшейся на просторах океана.

Перстень Долгоруких – дымка холодного тумана, обволакивающая ладонь.

Перстень Тенишевых – и с идеально чистого потолка вдруг падает известка, а под ногами ощущение дрогнувшей земли.

Перстень Шуйских – холод весеннего леса и его свежесть, бьющая в лицо.

Перстень Де Лара – раскаленный жар солнца, лучом пронзивший панорамное окно и прожектором озолотивший руку.

Перстень Рюриковичей – немедленно образовавшееся зеркало, из которого с удивлением посмотрел цесаревич Сергей.

– Извините, ошиблись номером… – чуть нервно улыбнулся я и стянул перстень.

Окошко пропало. Фух…

Что-то тихо как-то. Будто не хватает чего-то. Или кого-то.

Глянул направо. Увидел шокированное и ошарашенное лицо Колобова.

– Восемь – это ведь больше трех? – поинтересовался я у него, стягивая остальные перстни.

– Д-да… – только и мог он произнести.

– Тогда пойду поздороваюсь с князем. Час уже, – покосился я на часы. – Нечего нам тут сидеть, дел полно.

– Юноша… Максим… Господин, наденьте перстни обратно, умоляю! Панкратов – страшный человек! Но их он убоится! – отчего-то кинулся к моей руке Колобов.

– Бояться надо не моих перстней, – все же завершил я дело и положил их рядом с ним на диван, подхватив папку с распечатками, – бояться надо меня.

К счастью, в мире это пока мало кто понимает. Даже будущая жена – и та не в курсе.

Глава 8

Время собиралось из вязких секунд чужих решений и выводов, сокрытых за этажами княжеской высотки. Ощущение одиночества в прохладе кондиционированного зала не могло ввести в заблуждение. Нас видели, нас слышали, нас пытались просчитать еще до встречи, но аттракцион с перстнями обязан был внести коррективы в их замыслы и планы.

Значит, совсем скоро кто-нибудь возьмет на себя ответственность и примет решение. И из того, что он может сотворить на данный момент, самое ужасное для меня и правильное для них – это вежливо отменить мне встречу.

Как шулер, обнаруживший честную колоду вместо крапленой – так и здесь сошлются на срочные дела и внеплановое совещание, чтобы вывести лишнего игрока из здания и перераздать чуть позже на двоих.

Еще немного, и у них найдутся верные слова для Колобова. Еще чуть-чуть, и появится осознание, что просто деньги Фоминских – не так и плохо. Лучше, чем ничего.

Я замер возле стола секретаря и прикрыл левую ладонь телом и высокой столешницей. Гроздь ярко сияющих звездочек стекла с пальцев вниз, охотно прилипая к кабелям связи и питания, скрываясь под пластиком и резиной изоляции.

Дрогнул и замерцал свет люстр над головой, неслышно погаснув. С щелчком отключился факс на столе и выдохнул вентиляторами принтер. Жалобно пиликнул звуковой сигнал источника бесперебойного питания за столом секретаря и тут же замолчал.

Даже если решение уже принято, пусть оно немного запоздает – на количество ступеней в лестничных маршах, что нас отделяет. На длину коридоров и огромных залов. В мире без электричества и связи, даже самой острой мысли предстоит пробежаться вниз или вверх по огромному зданию.

Мне же в общем-то не нужно много времени – сразу за местом секретаря уходил круто вправо коридор к княжескому кабинету. Мне, как говорят в таких случаях, всего лишь документы передать да уточнить пару моментов.

Например, зачем Самойлов из мещан понадобился им в одном зале с упрямым Колобовым? Понадобился срочно, без типичных для таких аудиенций проверок и предварительного собеседования с чиновниками рангом ниже.

Обычному человеку этого не узнать – как не знает свою судьбу пешка, стоящая перед ладьей. И не узнает, пока не дойдет до последней клетки на шахматной доске.

Нам же такой долгий путь преодолевать не надо – вот она в конце пути, дверь из массива светлого дерева ценной породы, отчего-то подпертая бруском, чтобы не закрывалась. Странная деталь для обстановки кабинета одного из могущественнейших людей по эту сторону Уральских гор. По ту сторону гор, впрочем, у персон такого уровня тоже полно странностей. Это ж надо – отваживать от меня невест… Или пытаться меня сожрать… В общем, копеечный брусок и створка из цельного массива дерева-исполина – это еще вполне нормально.

Я прошел по коридору с мозаикой из мрамора на полу и окрашенными под известняк стенами. Ближе к середине справа находился проем персонального лифта, с погасшим по причине отсутствия электричества индикатором этажа. Проходя мимо, покосился на циферблат подаренных часов – можно. И здание заполошно вздохнуло подключенной энергией резервного источника питания – зашелестели кондиционеры, загудел лифт, отрабатывая противопожарный маневр и отправляясь на этаж подземной парковки. Перезагружались АТС, равнодушно относясь к проклятьям нервничающих людей, набирающих княжеский номер. Совсем скоро они дозвонятся, но до этого…

Я тихонько зашел внутрь кабинета. Просторное помещение пятнадцать на двадцать метров украшалось самым дорогим, что есть в этом городе, – видами на центр Москвы из двух панорамных окон, образующих угол стен справа и передо мной. Слева темное дерево облицовки закрывали карты шести континентов, выполненные в масштабе достаточном, чтобы Антарктика касалась паркета, а Арктика подпирала выбеленный потолок в шести метрах над головой. Где-то на карте даже красовались разноцветные флажки, отражая области интересов и клановую собственность, а по углам стен кантом шли гербы подчиненных городов, коих было около двух десятков. Стена же справа и слева от двери в кабинет закрывалась рядом крупных телевизоров, призванных отражать презентации и отчеты для высшего руководства. Сверху все это освещалось десятком ламп дневного света.

Обычное в общем-то рабочее пространство для приема людей со стороны и собственных подчиненных. Ничего общего с личным кабинетом, вход в который наверняка располагается здесь же, под участком фальшстены, но куда точно не приведут случайного человека с улицы. Вот там будут и стеллажи с документами и книгами, на форзацы которых любопытно взглянуть; найдется место для фотографий семьи и предков, памятных предметов и деталей, характеризующих хозяина. Тут же все было достаточно стерильно в плане влияния личности на обстановку. Обычный деловой кабинет под стандартные нужды. Должен был быть.

Но сейчас вся мебель – все эти кресла за длинным столом для совещаний, вместе с ним самим, были сдвинуты вплотную к стене с картой. В ту же сторону был скатан мягкий ковер, а пол вместо него покрывала уложенная внахлест черная пленка – точно такая, как в пакетах для мусора. Единственное, что оставалось на своем месте в кабинете по логике вещей, – это отдельный стол руководителя возле панорамного окна напротив. Только вместо документов, которые все равно накапливаются так или иначе, на нем был разложен хирургический набор из медицинской нержавейки – приборов на тридцать, закрепленных каждый в персональном кармашке специально предназначенного для такого черного чемоданчика.

Интересно.

За тем же столом обнаружился и сам хозяин кабинета, он же князь Панкратов – нестарый на вид мужчина с высоким лбом, седым ершиком волос и волевым подбородком. На нем армейская рубашка в камуфляже песочной расцветки, с нашивкой в виде княжеского герба над сердцем.

Михаил Викентьевич был занят тем, что пытался навязать свою княжескую волю компьютеру, который не хотел нормально работать, несмотря на титулы и высокий боевой ранг хозяина.

– Да включайся ты, железка! – чертыхался он, пытаясь легкими постукиваниями по корпусу и нажатиями на кнопку включения призвать электронику к благоразумию.

Электроника уходила в бесконечную перезагрузку.

– Час дня, – сверившись по часам, озвучил я информацию, стоя у самого порога и не наступая на черный полиэтилен.

– Ну надо же, заработало, – удовлетворенно хмыкнул князь, не отводя взгляда от экрана. – Час уже? Заводите этого.

– Этот уже здесь, – мягко ответил я.

– Сам явился… – Цепко посмотрел он на меня – вернее, в пространство за приоткрытой дверью. – Григорий Андреевич где?

– Снаружи, – ответил я правду, откинул брусок дерева в сторону носком ботинка и плотно закрыл дверь, – отговорился делами клана.

– Дверь не нужно было закрывать, молодой человек, – попенял мне князь, выражая тоном угрозу и недовольство, от которых невольно потянуло вернуть все как было. – Не следует распоряжаться в чужом доме.

– Прошу простить, – произнес я без особой искренности, не тронув дверь, и сделал несколько шагов в сторону княжеского стола. – Смею думать, позже вы одобрите мое самоуправство.

Под ногами хрустнула складка пластика.

– Быть может, – поднявшись из-за стола, он встал от него сбоку и задумчиво тронул пальцами длинный хирургический ланцет. – Все может быть. Вряд ли вас порадует мое одобрение… Итак, Самойлов Максим, верно? – заглянул он в листочек на своем столе.

– Абсолютно. Изволите ознакомиться с бумагами? – взял я папку обеими ладонями и обозначил движение в его сторону.

– Вы знаете, Максим, – не отреагировал он, вновь переключившись на созерцание хирургического инструмента, – по своей первой профессии я – военный врач. Полевой хирург. Спас, смею думать, сотни и сотни жизней. И еще столько же непременно спасу, – остро посмотрел Панкратов на меня. – Вы знаете, что самое неприятное в этой профессии? Даже не гибель пациента, Максим. Самое неприятное, когда тебя отвлекают по пустякам.

Если и были ранее тени вариантов, то сейчас судьба пешки проявилась четко и без альтернатив. Я же медленно зашагал в сторону князя.

– Смотря что считать пустяком, – мягко возразил я. – Является ли им жизнь человека?

– Человека, который считает свою жизнь потерянной из-за финансовых споров? – с гневом фыркнул Михаил Викентьевич. – Я дам вам сравнить ваши эмоции – сейчас и позже: с отрезанной рукой и потерянным глазом, с оторванной ногой и кишками, вываленными из живота! У нас, молодой человек, идет война. Из-за вас, из-за потерянного на вас времени умрут десятки моих людей. Я хочу, чтобы вы ответили за их смерть. – Он достал из крепления нехороший на вид нож.

Резко зазвенел телефон на столе. Легкое движение ножа – и провод телефона, расположенный в полуметре от его руки, распался надвое.

– Думаю, для вас жизнь этого человека не пустяк, – был я по-прежнему доброжелателен и сделал еще пару шагов ему навстречу. – Предлагаю посмотреть на бумаги.

– Я видел ваши бумаги, Максим. Но вы продолжайте подходить.

– Вы видели повод для аудиенции, – не согласился я. – Некоторые вещи лучше передавать лично. Я бы не доверил их даже бумаге, но словам вы бы вряд ли поверили.

– Ваши жалкие попытки выгадать себе пару секунд жизни… – с неодобрением покачал Михаил Викентьевич головой. – Чего вы хотите? Выпрыгнуть в окно? Так они бронированы, и я вас успею перехватить еще раньше.

Тело вдруг жестко обняли незримые путы, особенно сильно сжавшись вокруг шеи.

Я потянулся Силой к пуговице на детали нижнего белья, менять которую тут не посчитали нужным, и удушье моментально прекратилось, как и чужое воздействие. Все-таки правильно посчитали сестры – этот предмет одежды я точно не потеряю и не забуду, хотя сказать кому – смешно…

– Интересно, – хмыкнул князь Панкратов, опуская руку с ножом.

И на защиту навалилось нечто во сто крат более мощное, чем раньше – даже воздух пошел радужными разводами в местах соприкосновения Сил. Но дышать, продолжать двигаться и говорить я мог.

– Я бы хотел, чтобы вы заглянули в документы, – был я по-прежнему спокоен. – Раз вы все контролируете, то что изменится от секунды вашего внимания?

– Я могу посмотреть их после вашей смерти, – радужная расцветка обняла практически все пространство вокруг меня.

– Верно. Но тогда кто ответит на ваши вопросы? – протянул я ему папку, находясь в метре от стола.

– Хорошо. – Поразмыслив, Михаил Викентьевич отменил сковывающую технику и перехватил документы.

Было ли тому причиной мое упорство, или наличие артефактов, или же проблеск рассудка, который обязан был подсказать стоимость вещей, способных на время удержать «виртуоза», но князь убрал нож в сторону, облокотился на стол, дернул за тканевую завязку и распахнул картонную папку. Пробежался глазами. Резко остановился и начал читать с самого начала – на этот раз медленно и очень внимательно. Взгляд его на секунду метнулся к углу листа сверху – туда, где к первой странице была прицеплена фотография.

– Откуда это у вас? – спросил он жестко, сверля меня глазами.

– Из архива ИСБ, – не стал я увиливать. – Некоторое количество бумаг отправилось за пределы их территории вместе с мусорщиками.

И пусть понимает это как хочет.

– Вы хоть сознаете, что у меня под рукой все нужное, чтобы вытащить из вас всю информацию? – демонстративно повел он взглядом на хирургический набор.

– Вся информация и без того есть в бумагах. Город и адрес, карта, фото, – скупо ответил я.

Зазвонил личный сотовый князя, лежащий на столе. Михаил Викентьевич не глядя потянулся к нему, чтобы выключить. Затем обогнул стол и сел за него, чуть подрагивающей рукой перелистнув страницу.

А в облике жестокого господина, готового резать незнакомого ему человека, чтобы запугать несговорчивого банкира, впервые мелькнула человечность.

– Что вы за это хотите? – прикрыв глаза, коротко выдохнул он.

– Ничего, – качнул я плечом.

– Если вы посмеете этим шантажировать, – посмотрел он вновь жестко, – ваша смерть будет даже хуже той, что я планировал сегодня. Я даже поблагодарю вас за закрытую дверь, потому что крики боли, которые вы будете издавать…

– Ни у кого нет копии. Никому не будет разослано, если я не выйду из здания.

Не представляло ни малейшей сложности спокойно смотреть ему в глаза. И оттого чувство глубокого недоумения, мелькнувшее на жестоком лице, заметить было вовсе не трудно.

– Так не бывает, – выразил он честно свои эмоции.

– Понимаете, я пристально следил за тем турниром, в котором участвовал ваш сын. Это как раз тот период времени.

А о том, что участвовал, лучше умолчать. Турнир, как известно, не состоялся, а значит, победителей в нем не было, как и чествования в газетах и на телевидении.

– Что с того? – буркнул Панкратов, открывая новую страницу – на этот раз не черно-белую, а полную цветных фотографий.

Фотографий мальчишки, очень похожего на его сына.

– Он хороший парень. Удалось посмотреть на него вблизи. И команда – очень хорошая. Я думаю, ваш сын очень хотел победить на том турнире, чтобы на радостях победы сказать вам о своей возлюбленной.

Возлюбленной, которой не было в евгенической программе клана. У которой от него должен был родиться сын – что вряд ли удержало бы влиятельного главу клана от гнева. Потому что девушка эта – пусть из не бедной, но не аристократической семьи, и ставить ее первой женой означает оскорбить семьи тех высокородных, с кем давно подписаны брачные договоры.

На турнире были высоковозрастные ребята – собственно, большинство из них перешли в одиннадцатый класс и по всем стандартам считались взрослыми. А иные и сами считали себя взрослыми до конца, полагая вправе любить и быть любимыми без оглядки на родителей. И Вячеслав Михайлович Панкратов был одним из них.

– Это домыслы, – буркнул он. – Интрижка с продолжением. Алкоголь, ошибка молодости, охотница на высокородную кровь.

Но голос – он подрагивает накатывающими эмоциями. Нет у Панкратова наследников первой линии. Несмотря на возможность завести новую жену взамен некогда сгоревшей в войне – с этим он не торопился. Есть такие люди, которым второй брак – как измена погибшей супруге. Слишком сильны чувства. А без любви дети рождаются слабыми – о чем, собственно, и прослеживается тревога в голосе князя.

– Страница четыре, сведения об открытых счетах, – подсказал я. – Первые два года девушка с ребенком брала деньги из фонда, открытого вашим сыном. Потом деньги кончились. Страница пять, там фотографии в хронологическом порядке.

Последовательность жизни девушки Ольги, которую выгнали из собственной семьи. Родила в семнадцать. Не захотела брать фиктивного мужа, чтобы избежать позора. Не пожелала назвать отца малыша. Не пожелала сдать сына в детдом и уйти в монастырь – для семьи градоначальника немаленького подмосковного города, зубами держащегося за должность, вывод простой – за порог, и пусть одумается, когда есть станет нечего. А до той поры – нет и не было такого горя в его идеально чистой и незапятнанной семье и карьере, вырезано из соборных книг и никогда не рождалось. Знакомым и родне привиделось, а если станут шептать – так чин городского головы позволит быстро придушить болтунов.

Девушка переехала в другой регион, сняла квартиру и воспитывала сына на те деньги, которые у нее были. Потом на то, что смогла продать из вещей – пусть и дешевле реальной цены. На пятый год, купив для сына место в детском садике, стала работать там, где принимали людей с неоконченным средним образованием. Кассиры, посудомойки, уборщицы, официантки – и на некогда молодом и прекрасном лице начали появляться морщинки в уголках глаз и темные следы вокруг век, а улыбалась она только с малышом на руках.

– Откуда у них такие качественные фотографии? – строго спросил князь.

– Социальные сети. Открытые источники, – пожал я плечами. – Поддерживает отношения со старой подругой. Та иногда подкидывает немного денег взаймы. Плюс знакомства на работе, женский коллектив.

– Пять лет одна? – не поверил Михаил Викентьевич. – Не пыталась найти отца ребенку?

– По объективным данным, это так. Кроме того, на страницах одиннадцать-двенадцать есть распечатка попытки сотрудника ИСБ с ней познакомиться. Тоже социальные сети, встроенный чат.

– Они посмели лезть к нашей крови? – зашипел князь.

– Сотрудник настаивал, что влюблен, – деловито продолжил я, наблюдая, как Панкратов в ярости пролистывает распечатки. – Напирал на то, что ребенку нужен отец, и он готов. Там есть ответ, в самом низу…

«Ты не достоин быть его отцом. Никто не достоин», – прочитал он вслух и прикусил нижнюю губу.

– Интерес ИСБ понятен, мальчик – сильный одаренный, – легкомысленным тоном, словно говоря о пустяках, завершил я.

А князь дернулся на месте, заставив дрогнуть стол и монитор.

– В четыре года нельзя определить мощь Дара, – смотрел он пристально и с явным недоверием.

Нельзя, пока не произойдет что-то особенное. Я вон в розетку пальцами залез, и ничего – пережил тех, кто подначил меня это сделать. Но речь не обо мне.

– Там дальше есть протокол геодезических изысканий. Дом, что напротив их квартиры, просел и пошел трещинами. Жителей расселили.

– И что? – с недоверием поднял он бровь, не смотря на бумаги.

– Куратор от ИСБ сообщает, что одна семья из того дома насмехалась над Ольгой, кидала в нее камнями на виду у ребенка.

У тех хватило ума вычесть из возраста матери возраст сына, а иным идиотам нет лучше повода, чем заклеймить других пороком.

И ребенок не выдержал, обратив в хлам и труху свайное поле под их домом. Целил, правда, в обидчиков, но и так неплохо вышло. Те в общем-то даже не поняли – испугались землетрясения, и не более.

– Эти скоты посмели приставить к моему внуку куратора?.. – зашипел Панкратов, приподнимаясь с места.

А защита моего артефакта экстренно вывела пологи сдерживания на максимум – шарахнуло от князя мощно и во все стороны. Компьютер, что характерно, опять сдох, но это уже не я виноват.

Про обидчиков девушки он даже не упомянул. Но тут уже понятно, что они мертвы – все мертвы, абсолютно все: от тех, кто посмел бросить кривой взгляд на Ольгу, до влиятельной родни, выбросившей ее из дома (у тех наверняка будет ДТП и примирение Ольги с оставшимися в живых – стандартная практика, не надо травмировать ребенка массовыми похоронами). Потому что сказано главное слово – «внук».

Потенциал; малый возраст, пригодный для обучения; неоспоримое внешнее сходство – внук похож на деда даже больше, чем на отца. Верность его матери почившему супругу, которая наверняка резонировала в унисон с характером самого князя.

– Наверное, у них были на вашего внука какие-то планы, – нейтрально озвучил я очевидную мысль.

За которой виделись такие неочевидные последствия, что кое-кому могло стать очень нехорошо. Например, всему клану, если бы Михаил Викентьевич скоропостижно скончался, и тут на горизонте обнаружился наследник первой линии, любящий государство и ИСБ персонально куда сильнее, чем плевавшую на него все это время родню. Воспитать ненависть – не так и сложно, особенно когда мальчик с юных лет знаком с голодом и нуждой.