Медное королевство
Посвящается Шамику
S.A. Chakraborty
The Kingdom Copper
Published by arrangement with Harper Voyager, an imprint of HarperCollins Publishers. Designed by Paula Russel Szafranski. Map by Virginia Norey.
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
Copyright © 2019 by Shannon Chakraborty
© Е. Шульга, перевод на русский язык, 2019
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2019
Действующие лица
В настоящее время Дэвабадом правит династия Кахтани, потомков Зейди аль-Кахтани, гезирского воина, который много веков назад возглавил восстание, в ходе которого Совет Нахид был свергнут, а шафиты восстановлены в правах.
ГАСАН АЛЬ-КАХТАНИ, правитель волшебного царства, защитник веры.
МУНТАДИР, старший сын Гасана от первой жены-гезирки, будущий преемник короля.
ХАЦЕТ, королева-аяанле и вторая жена Гасана, происходящая из влиятельного семейства в Та-Нтри.
ЗЕЙНАБ, дочь Гасана и Хацет, принцесса Дэвабада.
АЛИЗЕЙД, младший сын короля, высланный в Ам-Гезиру за измену.
ВАДЖЕД, каид и главнокомандующий армии джиннов.
АБУ НУВАС, гезирский офицер.
КАВЕ Э-ПРАМУХ, старший визирь, Дэв.
ДЖАМШИД, его сын и приближенный эмира Мунтадира.
АБУЛ ДАВАНИК, торговый посол из Та-Нтри.
АБУ САИФ, старый солдат и скаут на службе в Королевской гвардии.
АКИСА и ЛЮБАЙД, воины-мародеры из ам-гезирской деревни Бир-Набат.
Нахиды, исконные правители Дэвабада и потомки Анахид, были потомственными целителями из племени Дэв с выдающимися магическими способностями.
АНАХИД, избранница Сулеймана, первоосновательница Дэвабада.
РУСТАМ, один из последних Нахид, талантливый ботаник, павший от руки ифрита.
МАНИЖА, сестра Рустама и одна из сильнейших за много веков целительниц, павшая от руки ифрита.
НАРИ, ее дочь, отец неизвестен, в младенчестве оставлена на человеческой земле, в Египте.
ДАРАЯВАХАУШ, последний из рода Афшинов, кастовой военной династии Дэвов, служившей одесную Совету Нахид, получивший прозвище Бич Кви-Цзы за жестокие действия, учиненные им в ходе войны, и последующий бунт против Зейди аль-Кахтани.
КАРТИР, верховный жрец Дэвов.
НИЗРИН, некогда помощница Рустама и Манижи, а теперь – наставница Нари.
ИРТЕМИДА, МАРДОНИЙ и БАХРАМ, воины.
Население смешанной, произошедшей от людей и джиннов расы, вынужденное проживать в Дэвабаде, значительно ограниченное в правах.
ШЕЙХ АНАС, прежний лидер «Танзима» и ментор Али, казненный королем за измену.
СЕСТРА ФАТУМА, лидер «Танзима» и надзирательница за сиротским приютом и благотворительной деятельностью ячейки.
СУБХАШИНИ и ПАРИМАЛ СЕН, лекари-шафиты.
Дэвы, несколько тысячелетий назад отказавшиеся покориться воле Сулеймана, за что и были им прокляты; смертельные враги Нахид.
АЭШМА, главный ифрит.
ВИЗАРЕШ, ифрит, напавший на Нари в Каире.
КАНДИША, ифритка, поработившая и убившая Дару.
После бесчинств, учиненных Дарой, и его смерти от руки принца Ализейда те джинны, которых целители Нахиды много лет назад освободили из рабства и воскресили, оказались подвергнуты порицанию и преследованиям – только трое из них остались в Дэвабаде по сей день.
РАЗУ, авантюристка из Тохаристана.
ЭЛАШИЯ, художница из Карт-Сахара.
ИССА, ученый и историк из Та-Нтри.
Пролог
Али
Ализейд аль-Кахтани не протянул и месяца со своим караваном.
– Бегите, принц, бегите! – вскричал единственный Аяанле из всей свиты путешественников, ворвавшись как-то ночью в шатер к Али, когда они стояли в лагере, разбитом на побережье южного изгиба Евфрата.
Прежде чем он успел что-то добавить, из его груди вырвалось окровавленное лезвие.
Али вскочил на ноги. Он уже успел схватиться за оружие, распорол заднюю стену шатра взмахом своего зульфикара и бросился в ночь.
Его преследовали всадники, но невдалеке сверкали воды Евфрата, черные от обильной звездами ночи, отраженной в текучей поверхности реки. Уповая на то, что оружие закреплено надежно, Али сиганул в воду, как только были выпущены первые стрелы, из которых одна просвистела прямо у него над ухом.
Ледяная вода сковала нервы, но Али плыл быстро – движение давалось так же инстинктивно, как ходьба, – быстрее, чем когда-либо в жизни, с грацией, которая поразила бы его самого, не будь он так занят, спасаясь от верной смерти. Стрелы шлепались рядом с ним в воду, догоняя его, и он нырнул глубоко, пока вода вокруг не помутнела. Евфрат – широкая река, и прошло некоторое время, пока он добрался до другого берега, продираясь сквозь водоросли и сражаясь с бурным течением, так и норовившим утянуть его за собой.
И только когда он выполз на противоположном берегу, на него снизошло тошнотворное озарение: за все это время ему ни разу не пришлось выныривать за глотком воздуха.
Али ахнул и поежился, когда холодный ветер пронизал его намокшую дишдашу. От груди накатила тошнота, но времени, чтобы обдумать случившееся в реке, не было – не тогда, когда лучники верхом на лошадях топтались на другом берегу. Его шатер был охвачен огнем, но весь лагерь был невредим и подозрительно неподвижен, словно остальные путники его каравана получили немой приказ не обращать внимания на крики, которые они могут услышать этой ночью.
Али предали. И задерживаться здесь, чтобы выяснить, кто из ассасинов или сопровождавших его предателей сумеет переправиться через реку, он не собирался. На шатких ногах он поднялся и бросился спасаться бегством, устремившись прямо к протянувшемуся впереди горизонту.
Когда его ноги наконец подкосились, занималась заря. Он упал и с разбегу приземлился на золотой песок. Река осталась далеко позади. Со всех сторон его окружала пустыня и яркая, опрокинутая чаша жаркого неба.
С трудом переводя дыхание, Али окинул взглядом замершую природу, но он был один. Он не знал, что чувствовать – облегчение или страх. Он был один, и впереди простиралась бескрайняя пустыня, а за спиной оставался враг. При себе у него были лишь зульфикар и ханджар. Ни еды, ни воды, ни крова. Он не успел прихватить даже тюрбан и сандалии, которые могли бы защитить его от зноя.
Он был обречен.
Глупец, ты был обречен с самого начала. Твой отец ясно дал это понять. Изгнание Али из Дэвабада было смертным приговором, ясным как день всякому, кто что-то смыслил в политических механизмах внутри его племени. С чего он взял, что сумеет преодолеть это? Что его ждет легкая смерть? Если бы отец желал ему легкой смерти, он бы отдал приказ задушить своего младшего сына в стенах королевского дворца.
Впервые сердце начали сдавливать тиски ненависти. Он не заслужил такого. Он пытался помочь своему городу и семье, а Гасан не мог расщедриться даже на тихую смерть?
Глаза защипали злые слезы. Али сердито стер их с чувством презрения. Нет, он не закончит свои дни, рыдая от жалости к себе и посылая проклятия семье, пока он чахнет в безымянной луже песка. Он – Гезири. Когда пробьет час расстаться с жизнью, его глаза останутся сухими, с губ сорвется хвала Всевышнему, а рука будет сжимать меч.
Он уставился на юго-запад, где была его родина, в направлении, в котором всю жизнь направлял свои молитвы, и впился пальцами в золотой песок. Али проделал ритуалы, необходимые для очищения перед молитвой – ритуалы, которые повторял по нескольку раз на дню с тех пор, как его обучила им мать.
Закончив с этим, он поднял ладони и закрыл глаза, уловив едкий запах песка и соли, въевшийся в его кожу.
«Направь меня, – взмолился он. – Защити тех, кого мне пришлось покинуть, и когда пробьет мой час… – к горлу поступил комок. – Когда пробьет час, молю, будь ко мне милостивее, чем мой отец».
Али приложил пальцы к своим бровям. А затем поднялся на ноги.
Не имея ничего, что сориентировало бы его в обширных нетронутых песках, кроме солнца, Али двинулся вслед за его неумолимым путешествием по небосклону, сперва стараясь не обращать внимания, а вскоре привыкнув к беспощадному пеклу на своих плечах. Горячий песок обжигал его босые стопы – а потом перестал. Он был джинном, и хоть он не мог стать дымом и скользить меж барханов, как могли его предки до Сулейманова благословения, пустыня не убьет его. Он шел день за днем, пока не одолеет усталость, делая остановки только на сон и молитву. Под ярким белым солнцем его мысли, его отчаяние по поводу того, как бесповоротно искалечена его жизнь, уплывали и растворялись.
Его терзал голод. Но пить не хотелось – жажда не мучила Али с тех самых пор, как им овладел марид. Он старался не думать о том, что это может значить, игнорировать новый неуемный краешек сознания, получавший наслаждение от влаги – которую Али ни в какую не хотел называть пóтом, – которая выступала у него на коже и градом текла с рук и ног.
Он не знал, как долго он брел, когда пейзаж наконец не изменился, и из-за барханов поднялись каменистые скалы, как огромные цепкие пальцы. Али рыскал по кряжистым утесам в поисках любого намека на еду. Он слышал, что гезирские сельские жители способны наколдовать целый пир из человеческих объедков, но Али никто не научил подобной магии. Он был рожден принцем, воспитан стать каидом, и всю жизнь, не ведая забот, был окружен прислугой. Он ничего не знал о том, как выживать в одиночку.
Измученный голодом и отчаянием, он съел каждую травинку, какую ему удалось найти, вместе с корешками. Но зря. Наутро он проснулся с чудовищным отравлением. Пепел сыпался с его кожи, и его долго рвало, пока изнутри не стала выходить только пламенно-черная жижа, прожигающая землю.
В поисках тенька, чтобы немного прийти в себя, Али пытался было спуститься с утеса, но его так мутило, что в глазах плясали мушки, и тропа перед ним поплыла. В тот же момент он оступился, поскользнувшись на камешке, и покатился вниз по крутому склону.
Он больно приземлился в расселину скалы, левым плечом врезавшись в выступающий булыжник. Что-то влажно хрустнуло, и обжигающая боль разлилась по его руке.
Али ахнул. Попытался пошевелиться и вскрикнул, когда острая боль прострелила плечо. Мышцы руки сковал спазм, и он сквозь зубы втянул воздух, сдерживая брань.
Поднимайся. Так и умрешь здесь, если сейчас не поднимешься. Но ослабшие ноги отказывались слушаться. Из носа хлестала кровь и заполняла рот, а он лишь беспомощно смотрел на скалы, остро очерченные на фоне яркого неба. В расселине внизу виднелись только песок да голые камни. Ничто живое по иронии судьбы здесь не задерживалось.
Али проглотил всхлип. Он понимал, что бывают способы умереть и пострашнее. Его могли бы схватить и подвергнуть пыткам враги отца, или ассасины – разрубить на части, лишь бы заполучить «доказательство» своего кровавого триумфа. Но, да простит его Всевышний, Али не хотел умирать.
Ты – Гезири. Ты веруешь во Всеблагодетельного. Не унижай своего достоинства. Дрожа всем телом, Али зажмурился от боли, силясь найти умиротворение в священных стихах, давным-давно заученных наизусть. Но это было нелегко. В обступающей темноте то и дело проглядывали лица близких, оставшихся в Дэвабаде: брата, чьего доверия он окончательно лишился; подруги, чьего возлюбленного он убил; отца, который решил казнить Али за преступление, которого он не совершал. Их голоса мучили его, пока наконец Али не лишился сознания.
Проснулся он от того, что кто-то впихивал ему в глотку нечто совершенно омерзительное на вкус.
Али распахнул глаза и поперхнулся. Рот был полон чем-то хрустящим, с металлическим, неправильным привкусом. Перед глазами поплыло, но ему удалось сфокусироваться на фигуре широкоплечего мужчины, присевшего рядом с ним на корточках. Лицо проступало фрагментами: неоднократно сломанный нос, грязноватая черная борода, глаза с нависающими веками.
Глаза Гезири.
Мужчина положил увесистую ладонь Али на лоб и отправил еще одну ложку, полную мерзкого варева, ему в рот.
– Ешьте, маленький принц.
– Ч-что это? – давясь, спросил Али. В гортани так пересохло, что вопрос прозвучал слабым шепотом.
Джинн заулыбался.
– Сернобычья кровь с толченой акацией.
Желудок Али немедленно воспротивился. Он наклонил голову, чтобы вырвать, но мужчина зажал ему рот ладонью и начал массировать горло, пропихивая отвратный продукт в пищевод.
– Э-э, не надо так. Кто же отказывается от пищи, которую с такой заботой приготовил для тебя гостеприимный хозяин?
– Дэвабадцы, – раздался второй голос, и, посмотрев себе под ноги, Али заметил женщину с толстыми черными косами и лицом, словно высеченным из камня. – Никаких правил приличия. – Она подняла зульфикар и ханджар Али. – Превосходное оружие.
Мужчина показал Али узловатый черный корешок.
– Ели что-нибудь подобное?
Али кивнул, и он фыркнул:
– Глупец. Ваше счастье, что от вас не осталась горстка праха. – Он сунул под нос Али очередную порцию кровянистой дряни. – Ешьте. Вам нужно восстановить силы, чтобы вернуться домой.
Али слабо оттолкнул ложку. У него все еще кружилась голова, и он был в полном замешательстве. По расселине просвистел ветер, иссушив выступившую на коже влагу. Он поежился.
– Домой? – переспросил он.
– В Бир-Набат, – ответил мужчина, как будто иного и быть не могло. – Домой. До него всего-то неделя пути на запад.
Али пытался помотать головой, но шея и плечи одеревенели.
– Нельзя, – просипел он. – Я… иду на юг.
Больше он понятия не имел, куда податься. Исторической родиной клана Кахтани были неприступные горы, протянувшиеся вдоль южных тропических берегов Ам-Гезиры – только там он мог надеяться найти союзников.
– На юг? – расхохотался мужчина. – Ты чуть живой, и надеешься пройти всю Ам-Гезиру? – Он скормил Али еще ложку лекарства. – В этих краях в каждой тени прячется наемник, которому нужна твоя голова. По слухам, огнепоклонники озолотят того, кто убьет Ализейда аль-Кахтани.
– Что нам бы и следовало. А не переводить провиант на капризного южанина.
Али с трудом проглотил гадкое варево и, щурясь, посмотрел в ее сторону.
– Ты готова убить брата-Гезири за иностранную монету?
– Кахтани я готова убить задаром.
Али опешил от враждебности в ее голосе. Мужчина, Любайд, наградил ее недовольным взглядом, после чего снова повернулся к Али.
– Извиняюсь за Акису, принц, но сейчас не лучший момент для путешествий по нашим землям. – Он отставил глиняную чашку. – Мы годами не видим ни капли дождя. Наши посевы сохнут, запасы пищи иссякают, дети и старики гибнут… Мы посылали гонцов в Дэвабад с мольбами о помощи. И знаешь, что сделал наш король, наш брат-Гезири?
– Ничего. – Акиса сплюнула на землю. – Твой отец нам просто не отвечает. Так что не надо песен о племенных узах, аль-Кахтани.
Али был так выбит из сил, что даже не испугался ненависти на ее лице. Он бросил еще один взгляд на свой зульфикар у нее в руках. Его лезвие всегда было остро наточено. Во всяком случае, если они надумают им воспользоваться, мучения Али быстро подойдут к концу.
Он подавил очередной рвотный позыв, но в горле оставался сильный вкус крови сернобыка.
– Что ж, – слабо выговорил он, – в таком случае – вынужден согласиться. Не стоит переводить на меня это. – Он кивнул на варево в руках Любайда.
Последовала долгая пауза. А потом Любайд прыснул со смеху, да так, что по расселине разлетелось звонкое эхо.
Продолжая смеяться, он без предупреждения подхватил Али под раненую руку и решительным движением вправил вывих.
Али вскричал, перед глазами замельтешили черные точки. Но как только плечо встало на место, жгучая боль начала затихать. В пальцах защекотало, и к онемевшей руке шквальной волной вернулось чувство.
Любайд усмехнулся. Он размотал гутру – головной убор северных Гезири – и тут же соорудил из нее повязку на плечо. За здоровую руку он поднял Али на ноги.
– Не теряй чувства юмора, юноша. Оно тебе пригодится.
Огромный белый сернобык терпеливо ждал у устья расселины. На одном боку запеклась струйка крови. Вопреки всем его протестам, Любайд подтолкнул Али и усадил на спину животного. Али вцепился в длинные рога, глядя, как Любайд отнимает зульфикар у Акисы.
Он положил меч на колени Али.
– Вот заживет плечо, глядишь, и снова сможешь махать этим.
Али изумленно уставился на зульфикар.
– Но я думал…
– Что мы тебя убьем? – Любайд покачал головой. – Нет. Во всяком случае, не сейчас. Если ты способен на такое.
С этими словами он указал обратно на расселину.
Али проследил за его взглядом, и у него отвисла челюсть.
Нет, отнюдь не пот промочил его одежду. Там, где он лежал при смерти, из ниоткуда возник миниатюрный оазис. Меж камней, на которых покоилась его голова, бил родник, стекая ручейком по ложбинке, покрывшейся свежим мхом. Второй родник, пузырясь, вырывался из-под песка, заливая водой вмятину, оставленную его телом. Ярко-зеленые побеги проросли на островке окровавленной земли, и на распустившихся растениях блестела роса.
Али сделал вдох и почувствовал свежий запах влаги в воздухе пустыни. Запах возможностей.
– Понятия не имею, как это тебе удалось, Ализейд аль-Кахтани, – сказал Любайд. – Но если ты умеешь призывать воду в безжизненные пески Ам-Гезиры, что ж… – Он подмигнул. – Тогда ты стоишь явно больше нескольких иностранных монет.
Нари
В покоях эмира Мунтадира аль-Кахтани было ужасно тихо.
Бану Нари э-Нахид мерила шагами комнату, утопая стопами в пушистом ковре. На зеркальном столике рядом с нефритовым кубком, вырезанным в форме шеду, стояла бутыль вина. Ее принесли служанки со спокойными глазами, которые снимали с Нари тяжелый подвенечный наряд – может, заметили, как дрожит бану Нахида, и решили, что это ей поможет.
Сейчас она уставилась на бутыль. Очень тонкая работа. Стекло будет легко разбить, и еще легче – спрятать осколок под подушками на огромной кровати, на которую она избегала смотреть, и завершить этот вечер окончательно и бесповоротно.
А потом ты умрешь. Гасан прикажет пронзить мечами тысячи ее соплеменников, заставит Нари наблюдать за смертью каждого, а потом бросит ее каркаданну.
Она отвела взгляд от бутылки. В открытые окна ворвался легкий ветер, и она поежилась. Ни сорочка из тончайшего голубого шелка, ни мягкий халат с капюшоном не спасали от холода. От вычурно украшенного одеяния, в котором ее выдали замуж, осталась только маска невесты. На маске, искусно вырезанной из эбенового дерева и закрепленной медными застежками и цепочками, были выгравированы их с Мунтадиром имена. Ее полагалось сжечь после консумации союза – пепел, оставшийся на их телах на следующее утро, станет свидетельством легитимности брака. Если верить восторженным аристократкам Гезири, подначивавшим ее сегодня на свадебном ужине, эта традиция была особенно любима в их племени.
Нари не разделяла энтузиазма. Переступив порог спальни, она начала потеть, и теперь маска липла к ее влажной коже. Она слегка ослабила застежки, чтобы ветер охладил ее пылающие щеки. В массивном зеркале в бронзовой оправе она заметила свое отражение и отвела взгляд. Как бы хороши ни были платье и маска, они были гезирскими, а Нари нисколько не хотелось видеть себя во вражеском облачении.
«Они тебе не враги», – напомнила она себе. «Врагами» называл их Дара, а она отказывалась думать о Даре. Только не сегодня. Это выше ее сил. Это сломит ее окончательно, а последняя бану Нахида Дэвабада не будет сломлена. Она подписала брачное соглашение твердой рукой, и не робея поднимала тосты с Гасаном, ласково улыбаясь королю, который угрожал ей убийством детей Дэвабада и вынудил отречься от ее Афшина, обвинив его в самых гнусных грехах. Если она смогла стерпеть это, то выдержит и то, что должно произойти в этой комнате.
Нари развернулась и продолжила мерить комнату шагами. Просторные покои Мунтадира располагались на одном из верхних уровней исполинского зиккурата, в самом сердце дворцового комплекса Дэвабада. Комнаты переполняли предметы искусства: картины на шелке, изящные гобелены, безупречно изваянные вазы – и все они, бережно выставленные напоказ, словно дышали магией. Она легко представляла Мунтадира в этой комнате чудес, как он разлегся с кубком дорогого вина и образованной куртизанкой под боком, декламируя стихи и разглагольствуя о бессмысленных утехах, на которые у Нари никогда не было ни времени, ни интереса. И ни одной книги – ни здесь, ни в остальных комнатах его покоев, через которые ее провели.
Она остановилась у ближайшей картины и стала ее рассматривать. На миниатюрном полотне две танцовщицы наколдовали из огня цветы, которые искрились и рдели в кружении, подобно сердцевине рубина.
У нас с ним нет ничего общего. Нари не представляла, как это возможно: жить в такой роскоши, в которой рос Мунтадир, имея под рукой накопленные тысячелетиями знания, и даже не удосужиться научиться читать. Единственное, что объединяло их с новоиспеченным супругом, – один кошмарный день на охваченном пламенем корабле.
Дверь спальни отворилась.
Нари машинально отступила на шаг от картины и натянула капюшон на глаза. Снаружи послышался негромкий треск, бранное слово, а потом вошел Мунтадир.
Он был не один – впрочем, она сомневалась, что он бы справился самостоятельно. Он буквально повис на приказчике, и от него разило вином так, что чувствовалось даже через всю комнату. За ними показались две служанки и помогли ему снять халат, размотали тюрбан, попутно отпуская что-то, смахивающее на добродушные шутки, на гезирийском, после чего отвели его в постель. Нари сглотнула.
Он грузно опустился на край кровати, с пьяным видом, как будто удивленный тем, где оказался. Кровать, обильно устланная мягкими как облако простынями, могла вместить семью из десятерых – а если принять во внимание ходившие о ее муже слухи, она догадывалась, что в ней частенько не бывало свободного места. Благовония дымились в горелке около кубка подслащенного молока с яблоневыми листьями – традиционный напиток Дэв, который готовили в брачную ночь для невест в надежде на зачатие. Хотя бы этого можно не опасаться, – успокоила ее Низрин. Если в течение двухсот лет помогать Нахидам в целительских вопросах, нельзя не набраться практически безотказных приемов, предотвращающих беременность.
И все-таки, когда служанки ушли и тихо закрыли за собой дверь, сердце Нари забилось чаще. В воздухе тяжелым грузом висело напряжение, так неуклюже сочетавшееся с праздничным шумом, доносившимся из сада под окнами.
Наконец Мунтадир поднял голову и встретился с ней взглядом. Отблески свечи заиграли у него на лице. Пусть он не обладал в буквальном смысле волшебной красотой Дары, Мунтадир был чрезвычайно привлекательным мужчиной и, говорят, обаятельным – он легко смеялся и был щедр на улыбки… пожалуй, со всеми, кроме нее. Густые черные кудри были коротко обрезаны, борода – модно подстрижена. На свадьбе он был облачен в церемониальный черный халат с сине-лиловым орнаментом, отороченный золотом, и тюрбан из золотого шелка, которые были отличительным знаком правящей династии аль-Кахтани, – но теперь он переоделся в свежую белоснежную дишдашу, расшитую по кайме мелкими жемчужинками. Единственное, что отвлекало внимание от его опрятного облика, был тонкий шрам, рассекающий левую бровь – сувенир, оставленный кнутом Дары.
Они выжидающе смотрели друг на друга, оба – не двигаясь. Она заметила, что под маской пьяного переутомления он тоже нервничал.
Наконец он заговорил:
– Ты ведь не нашлешь на меня чумные язвы?
Нари сузила глаза.
– Не поняла.
– Чумные язвы. – Мунтадир сглотнул, сжимая в руке расшитое покрывало на кровати. – Так твоя матушка поступала с мужчинами, которые подолгу на нее заглядывались.
Нари злило то, что эти слова задели за живое. Она не была романтичной натурой и, напротив, ценила прагматизм и свою способность откладывать чувства в сторону – так в конце-то концов она и очутилась в этой комнате. Но все-таки это была ее первая брачная ночь, и в глубине души она надеялась на доброе слово от новоиспеченного муженька. На то, что он пожелает прикоснуться к ней, вместо того чтобы переживать, не нашлет ли она на него какую-то магическую болезнь.
Без долгих церемоний она скинула халат, и тот упал на пол.
– Не будем тянуть резину.
Она приблизилась к кровати, дергая тонкие медные застежки, крепившие ее свадебную маску.
– Осторожнее! – Мунтадир выбросил вперед руку и тут же отдернул назад, когда соприкоснулся с ее пальцами. – Прости меня, – поспешно извинился он. – Просто… эти застежки принадлежали моей матери.
Нари замерла. Во дворце никогда не говорили о матери Мунтадира – первой жене короля, давно покойной.
– Правда?
Он кивнул, взял свадебную маску у нее из рук и умело расстегнул крепления. По сравнению с пышным убранством комнаты и сверкающими драгоценностями, которыми они оба были увешаны, застежки выглядели довольно просто, однако Мунтадир держал их так, словно ему вручили перстень с печатью Сулеймана.
– Они принадлежали ее семье много веков, – объяснил он, поглаживая филигранный предмет. – Она взяла с меня обещание, что их непременно будут носить мои жена и дочь. – Его губы дрогнули в грустной улыбке. – Она говорила, что это – талисман на добрую удачу и рождение славных сыновей.
Немного подумав, Нари решила развить тему: может, то, что они оба в прошлом лишились матери, окажется единственным, что их связывает.
– Сколько тебе…
– Мало, – оборвал Мунтадир. В его голосе слышался легкий надрыв, как будто вопрос причинил ему боль. – Однажды в пустыне Ам-Гезиры ее укусил наснас, когда она была еще совсем ребенком, и яд оставался в ней всю жизнь. Он то и дело давал о себе знать, но Манижа всегда знала, что нужно делать, – его лицо помрачнело. – Пока одним летом Манижа не решила, что прохлаждаться в Зариаспе для нее важнее спасения королевы.
Горечь, окрасившая эти слова, покоробила Нари. О взаимопонимании можно было забыть.
– Ясно, – бросила она сухо.
Мунтадир заметил. На щеках проступил багрянец.
– Прости. Не следовало говорить тебе этих слов.
– Да ничего, – ответила Нари, хотя, по правде сказать, с каждой секундой все больше разочаровывалась в этом браке. – Ты никогда не скрывал своих чувств к нашей семье. Как ты сказал обо мне своему отцу? «Лживая подстилка Нахид»? Якобы я соблазнила твоего брата и велела своему Афшину атаковать твою армию?
В серых глазах Мунтадира вспыхнуло раскаяние, и он сразу потупил взгляд.
– Это была ошибка, – слабо попытался оправдаться он. – Лучший друг и мой младший брат были при смерти. – Он поднялся на ноги и направился к бутылке. – У меня в мыслях мутилось.
Нари опустилась на кровать, скрестив ноги под шелковой сорочкой. Это была красивая вещица: ткань, такая тонкая, что казалась почти прозрачной, была расшита изумительно тонкой золотой вышивкой и украшена нежными бусинами из слоновой кости. В другой ситуации – и с другим мужчиной – ей наверняка было бы приятно от того, как игриво материя щекочет голую кожу.
Сейчас она и близко не испытывала ничего подобного. Она вперила взгляд в Мунтадира, поражаясь тому, что он счел это жалкое оправдание вполне извиняющим его поведение.
Мунтадир поперхнулся вином.
– Это мешает мне выкинуть из головы чумные язвы, – проговорил он между приступами кашля.
Нари закатила глаза.
– Да Бога ради, не причиню я тебе вреда. Не могу. Твой отец убьет сотню Дэв, если я тебя хоть оцарапаю. – Она потерла голову и потянулась за вином – может, напиток действительно сделает все чуть более сносным. – Передай-ка.
Он налил вина в кубок, и Нари осушила его, поджав губы от кислого послевкусия.
– Какая гадость.
Мунтадир выглядел обиженным.
– Это старинное ледяное вино из Зариаспы. Оно бесценно – один из редчайших сортов в мире.
– На вкус – как виноградный сок, процеженный через тухлую рыбу.
– Тухлую рыбу… – тихо проговорил он и потер лоб. – Ладно… Тогда что ты предпочитаешь, если не вино?
Нари помедлила, но ответила правду, не видя в этом проблемы.
– Каркаде. Это чай, заваренный на цветках гибискуса. – В горле образовался комок. – Он напоминает мне о родине.
– Каликут?
Она нахмурилась.
– Что?
– Разве ты не оттуда родом?
– Нет, – ответила она. – Я из Каира.
– О. – Он слегка растерялся. – Это где-то рядом?
Вовсе нет. Нари старалась не выдать досады. Тот, кто стал ее мужем, даже не знал, откуда она родом, дух каких земель питал ее кровь и пульсировал в сердце. Каир – город, по которому Нари тосковала так отчаянно, что иногда перехватывало дыхание.
Я не хочу. Осознание, молниеносное и настойчивое, окатило ее. Нари на собственной шкуре убедилась, что в Дэвабаде никому нельзя доверять. Как она сможет лечь в одну постель с эгоцентриком, который ничего о ней не знал?
Мунтадир наблюдал за ней. Взгляд его серых глаз смягчился.
– Мне кажется, тебя вот-вот стошнит.
Она все-таки вздрогнула. Видимо, он не был абсолютным слепцом.
– Я в полном порядке, – соврала она.
– Что-то не похоже, – не согласился он и протянул руку к ее плечу. – Ты вся дрожишь.
Когда пальцы коснулись ее кожи, Нари напряглась, сдерживая себя, чтобы не отшатнуться.
Мунтадир отдернул руку, словно обжегшись.
– Ты что, боишься меня? – спросил он с изумлением в голосе.
– Нет. – Хотя Нари рассердилась, ее щеки вспыхнули от смущения. – Просто я… никогда этого не делала.
– Чего? Не спала с кем-то, кого ненавидишь? – Кислая ухмылка сползла у него с лица, когда она закусила губу. – А. А-а, – добавил он. – Я полагал, вы с Дараявахаушем…
– Нет, – быстро вставила Нари. Она не могла слышать, как закончится это предложение. – У нас были другие отношения. И я не хочу говорить о нем. Тем более с тобой.
Мунтадир поджал губы.
– Хорошо.
Снова воцарилось напряженное молчание, усиливаемое всплесками смеха, залетавшими в открытое окно.
– Любо-дорого слышать, как все радуются объединению наших племен, – мрачно пробормотала Нари.
Мунтадир посмотрел на нее.
– Так вот ради чего ты на это согласилась?
– Я согласи-илась, – протянула она слово с сарказмом, – потому что понимала, что не мытьем так катаньем меня заставят за тебя выйти. Я подумала, лучше уж я пойду на это добровольно и заодно вытрясу из твоего отца все приданое до последней монетки. И быть может, однажды уговорю тебя его свергнуть.
Пожалуй, это было не самое мудрое решение, но Нари все меньше и меньше волновало, что о ней думает новоиспеченный супруг.
Мунтадир вмиг побелел как полотно. Сглотнув, он допил остатки вина, после чего развернулся и пересек комнату. Открыв дверь, он на гезирийском обратился к кому-то за ее порогом. Нари мысленно отругала себя за несдержанность языка. Она могла чувствовать к Мунтадиру что угодно, но Гасан был решительно настроен поженить их, и если Нари испортит ему планы, король, несомненно, придумает для нее какое-нибудь страшное наказание.
– Что ты сделал? – спросила она, когда он вернулся, с нарастающей тревогой в голосе.
– Заказал тебе стакан этого странного цветочного чая.
Нари удивленно захлопала глазами.
– Это было вовсе не обязательно.
– Мне захотелось. – Он встретился с ней взглядом. – Потому что, жена, откровенно говоря, ты наводишь на меня страх, и я не прочь завоевать твое расположение. – Он снова взял с кровати свадебную маску. – Так что уйми свою дрожь. Я не обижу тебя, Нари. Это не в моих правилах. Сегодня я больше не прикоснусь к тебе.
Она покосилась на маску. Та начала заниматься пламенем.
– Но все ждут, что…
Маска в его руках рассыпалась в золу, и она вздрогнула.
– Протяни руку, – сказал он.
Она протянула, и он насыпал ей в ладонь пригоршню пепла. Потом провел пыльными от пепла пальцами по своим волосам и вороту туники, после чего вытер ладонь о белую дишдашу.
– Вот так, – заключил он. – Брак консумирован. – Он кивнул на кровать. – Мне говорили, что я ужасно ворочаюсь и брыкаюсь во сне. Все будет выглядеть так, словно мы всю ночь работали во имя мира между нашими племенами.
От таких слов она залилась краской, и Мунтадир улыбнулся.
– Хочешь верь, хочешь нет, но мне легче от того, что хоть что-то заставляет тебя нервничать. Манижа никогда не проявляла ни намека на эмоции, и это вселяло ужас.
Более мягко он продолжил:
– Рано или поздно придется это сделать. За нами будут пристально наблюдать и ждать наследника. Но мы можем не торопиться. Не обязательно делать из всего невыносимую пытку. – Его глаза игриво заблестели. – Несмотря на всю мелодраматичность ситуации, в постели вполне можно получить массу удовольствия.
Их прервал стук в дверь, который пришелся весьма кстати, так как у Нари, даром что она выросла на каирских улицах, не нашлось на это ответа.
Мунтадир открыл дверь и вернулся с серебряным блюдом, на котором стоял кувшин из розового кварца.
– Твой каркаде.
Подняв покрывала, он упал на невысокую гору подушек.
– А теперь, если никто не возражает, я, пожалуй, вздремну. Я и забыл, как активно Дэвы мужского пола танцуют на свадьбах.
Тревожное чувство внутри стало ослабевать. Нари налила себе стакан каркаде и, наступая на горло соблазну устроиться на одном из диванов, расставленных перед камином, осторожно юркнула на кровать вместе с ним. Она сделала глоток чая, наслаждаясь прохладной кислинкой.
Такой знакомый вкус. Но первым делом в памяти Нари всплыло не египетское кафе, а дворцовая библиотека в Дэвабаде, где она сидела напротив улыбчивого принца, который отлично знал разницу между Каликутом и Каиром. Принц, чьи познания о мире людей оказались так притягательны для Нари, что она даже не подозревала, какую опасность это может представлять, пока не стало слишком поздно.
– Мунтадир, можно задать тебе один вопрос? – выпалила она, прежде чем успела подумать.
Он отозвался сонным голосом:
– Что?
– Почему Али не было среди гостей на свадьбе?
Мунтадир заметно напрягся.
– Он занят командованием гарнизоном в Ам-Газире.
Гарнизоном. Да, то же самое говорили все Гезири, чуть ли не слово в слово, в ответ на любые вопросы об Ализейде аль-Кахтани.
Но в королевском гареме тайное быстро становилось явным. Вот почему Нари были известны слухи о том, что Зейнаб, сестра Али и Мунтадира, много недель кряду по ночам плакала в подушку, когда ее младший брат покинул город. С тех пор Зейнаб всегда выглядела отрешенной – даже сегодня на торжестве по случаю свадьбы.
Она не удержалась и задала настоящий вопрос:
– Он мертв? – прошептала она.
Мунтадир ответил не сразу, и в тишине Нари почувствовала, как неясные эмоции сплетаются в тугой клубок у нее в груди. Но тут ее муж прочистил горло.
– Нет. – Слово было произнесено осторожно. Взвешенно. – Но я предпочел бы не говорить о нем, если ты не против. И, Нари, возвращаясь к тому, что ты сказала раньше… – Он посмотрел на нее тяжелым взглядом, который она не могла разгадать. – Пойми: что бы ни случилось, я прежде всего Кахтани. Мой отец – мой король. Я всегда буду предан прежде всего ему.
В его словах, произнесенных тоном без малейшего намека на теплоту, слышалось недвусмысленное предостережение. Сейчас с ней говорил эмир Дэвабада – и, не дожидаясь ответа, он повернулся к ней спиной.
Нари со стуком отставила стакан, чувствуя, как их едва затеплившаяся дружба затянулась льдом. Внутри начинала закипать досада.
В ответ заколыхался гобелен в другом конце комнаты. Тень, которая падала на Мунтадира, повторяя форму дворцового окна, резко вытянулась, заострилась.
Ни одно, ни второе не удивило Нари. Подобное часто происходило в последнее время – древний дворец словно пробудился, почувствовав, что в его стенах снова обитают Нахиды.
Дара
В багряном свете никогда не заходящего солнца спал Дараявахауш э-Афшин.
Разумеется, спал он не просто сном – глубже сна. Тише сна. Там не было сновидений об упущенных возможностях и безответных чувствах, не было кошмаров об утопающих в крови городах и безжалостных господах. Он лежал на фетровом покрывале, которое выткала для него мать, когда он был еще мальчишкой, в тенистой кедровой лощине. Сквозь деревья виднелся ослепительный сад, который то и дело привлекал его внимание.
Но не сейчас. Дара не вполне представлял, где находится, да это и не имело значения. В воздухе пахло родным домом, семейными обедами и священным дымом огненных купелей. Его веки то и дело приподнимались, но ненадолго, пока птичьи трели и звуки далекой лютни опять не убаюкивали его. Только этого Дара и желал: отдыхать, пока кости не перестанут чувствовать усталость. Пока не выветрится из памяти запах крови.
Маленькая рука легла ему на плечо.
Дара улыбнулся.
– Опять вернулась, сестренка?
Он открыл глаза. Тамима присела рядом с ним на колени, улыбаясь ему беззубой улыбкой. Маленькую фигурку его младшей сестры окутывал саван, ее черные волосы были аккуратно заплетены в косы. Тамима очень изменилась по сравнению с тем, какой Дара увидел ее в первый раз. Когда она появилась в лощине, ее саван был насквозь пропитан кровью, а кожа иссечена и выжжена именами, начертанными тохаристанскими символами. При виде этого он пришел в бешенство: голыми руками он разворотил всю лощину и не остановился, пока, обессиленный, не упал в ее детские объятия.
С тех пор ее раны потихоньку затягивались, начала бледнеть и черная татуировка на его теле – та, что была похожа на перекладины в лестничной спирали.
Тамима запустила пальцы ног в траву.
– Тебя ждут в саду – хотят поговорить с тобой.
Закралось дурное предчувствие. Дара догадывался, какой суд ожидает его в том месте.
– Я не готов, – ответил он.
– Не бойся своей участи, брат.
Дара зажмурился.
– Ты не знаешь всего, что я совершил.
– Так признайся и освободись от этого бремени.
– Не могу, – прошептал он. – Если я начну… Тамима, они утопят меня, они…
Его левую руку внезапно охватил такой жар, что Дара вскрикнул, застигнутый врасплох этой болью. Он начал забывать, что это такое, но жжение прошло так же резко, как и возникло. Он поднес руку к лицу.
На пальце красовалось старое железное кольцо с изумрудом.
Дара озадаченно уставился на него. Он принял сидячее положение. Плотная дремотная поволока спала с него как покров.
В лощине стало неспокойно, холодный ветер прогнал прочь родные запахи и закружил кедровые хвоинки в хороводе. Дара задрожал. Ветер казался живым существом, хватал под руки и ерошил волосы.
Он и глазом не моргнул, как уже стоял на ногах.
Тамима схватила его за руку.
– Нет, Дара, – взмолилась она. – Не уходи. Не в этот раз. Ты уже совсем близко.
Он в недоумении уставился на сестру.
– Что?
Словно отвечая ему, тени в лощине сгустились, изумрудное извивалось и переплеталось с черным. Он не знал, что это за магия… но она дурманила и проникала в самую душу, а кольцо пульсировало на пальце, как бьющееся сердце.
Вдруг все стало просто. Конечно, Дара пойдет туда. Ведь это его долг, и он был хорошим Афшином.
Он подчинился.
Дара высвободился из сестриной хватки.
– Я вернусь, – сказал он. – Обещаю.
Тамима заливалась слезами.
– Ты всегда так говоришь.
Плач сестры доносился все тише, по мере того как Дара уходил глубже в рощу. Птицы смолки – им на смену пришло монотонное жужжание, от которого ему становилось не по себе. Воздух вокруг него начал сгущаться и погорячел. Он снова почувствовал, как руку что-то тянет. Кольцо медленно горело.
А потом его захватили. Похитили – незримая сила подцепила его подобно птице Рух и потащила в свою пасть.
Кедровая лощина сменилась кромешной темнотой. Ничего. Слепящая, пронзительная боль охватила его – он и не представлял, что бывает так больно, словно тысячи кинжалов вспороли каждый мускул тела, пока его влекло – тянуло – по черноте, которая была гуще грязи. Разломанный и собранный заново из фрагментов, острых, как куски битого стекла.
Жизнь с громом ворвалась в его грудь и забила в барабан. По новым венам заструилась жидкость, увлажняя растущие мышцы, и удушающая тяжесть опустилась ему на грудь. Он стал задыхаться, новый рот образовался, чтобы втянуть воздух в легкие. Вернулся слух и принес крики.
Его крики.
В него с силой ворвались воспоминания. Женщина – выкрикивает его имя, шепчет его имя. Черные глаза и лукавая улыбка, прикосновение ее губ к его, она прижимается к нему в темной пещере. Эти же глаза, переполненные шоком и разочарованием, – в разрушенном лазарете. Утопленник, покрытый чешуей и щупальцами, склонившийся над ним. Ржавый клинок в сочащейся руке.
Дара открыл глаза, но увидел только черноту. Боль угасала, но все казалось чужеродным, по его телу, чересчур легкому, но в то же время слишком реальному, проходили импульсы, которых он не испытывал уже много десятков лет. Много веков. Он снова начал задыхаться и хватать ртом воздух, пытаясь заново научиться дышать.
Рука легла ему на плечо, и тело омыло волной тепла и покоя. Боль ушла, сердце забилось уверенным ритмом.
Словно камень свалился у него с души. Дара бы ни с чем не спутал живительное прикосновение Нахид.
– Нари, – вздохнул он. На глазах выступили слезы. – Прости меня, Нари. Мне так жаль. Я не хотел, чтобы…
Дара осекся на полуслове. Его взгляд упал на собственную ладонь.
Она ярко пламенела, а пальцы оканчивались смертельно-острыми когтями.
Он чуть не закричал, но увидел перед собой женщину. Нари. Нет, не Нари, хотя в выражении незнакомки угадывались ее черты. Эта Дэва была старше, ее лицо было слабо изрезано морщинами. Серебро проседило черные волосы, неаккуратно остриженные по плечи.
Судя по всему, она была потрясена не меньше Дары. Обрадована – и потрясена. Она потянулась к нему и погладила по щеке.
– Сработало, – прошептала она. – Наконец-то сработало.
Дара в ужасе уставился на свои пламенеющие руки. На пальце сверкнуло ненавистное рабское кольцо с изумрудом.
– Почему я стал таким? – Его голос панически надломился. – Ифриты…
– Нет, – быстро успокоила его женщина. – Ты свободен от ифритов, Дараявахауш. Ты свободен от всего.
Это ничего не проясняло. Дара непонимающим взглядом таращился на собственную огненную кожу, внутри холодея от ужаса. Ни в одном известном ему мире джинны и дэвы не были похожи на него теперешнего, даже возвращенные из рабства.
На задворках сознания Дара все еще слышал голос сестры, умоляющий его вернуться в сад предков. Тамима. Горе захлестнуло его, и слезы градом покатились по щекам, шипя на раскаленной коже.
Он содрогнулся. Магия, текущая в крови, ощущалась им обостренно: свежая, оголенная, как нерв, неуправляемая. Он сделал резкий вдох, и стены шатра, в котором они находились, яростно всколыхнулись.
Женщина схватила его за руку.
– Успокойся, Афшин, – сказала она. – Ты в безопасности. Ты свободен.
– Что я такое? – Он в очередной раз взглянул на свои когти, и его замутило от увиденного. – Что ты со мной сделала?
Она захлопала глазами, удивленная мучительной интонацией в его голосе.
– Я сделала тебя феноменом. Чудом. Ты – первый дэв, освобожденный от оков проклятия Сулеймана за три тысячи лет.
Проклятие Сулеймана. Не веря своим ушам, он уставился на нее. В голове эхом отзывались ее слова. Это невозможно. Это… возмутительно. Его народ чтил Сулеймана. Подчинялся его постулатам.
Дара во имя этих постулатов убивал.
Он вскочил на ноги. Земля под ним содрогнулась, стены шатра неистово затрепетали под порывом жаркого ветра. Он неуклюже выскочил наружу.
– Афшин!
Дара ахнул. Он ожидал увидеть мрачно-пышные горы своего родного города-острова, вместо которых его взору предстала огромная безжизненная пустыня. И тут, к вящему своему ужасу, он узнал ее. Узнал рельеф соляных утесов и каменную башню, одиноким сторожем стоящую поодаль.
Деште-Лут. Пустыня на юге Дэвастана, до того знойная и непригодная для жизни, что птицы, пытавшиеся перелететь ее, падали с неба замертво. Дара, на пике восстания Дэвов, заманил в Деште-Лут Зейди аль-Кахтани. В сражении, которое наконец-то должно было обернуть ход войны в пользу Дэвов, он захватил и убил сына Зейди.
Но тогда в Деште-Лут для Дары все закончилось иначе.
Внезапный раскат смеха вернул его в настоящий момент.
– Однако пари-то я проиграл, – раздался голос у него за спиной, маслянистый и хитрый, словно вырванный из худших воспоминаний Дары. – Нахиде и впрямь это удалось.
Дара развернулся вокруг своей оси, моргая от внезапного яркого света. Три ифрита поджидали его среди руин, которые некогда были человеческим дворцом, но время и стихии не оставили им шанса. Ифриты, которые преследовали их с Нари на реке Гозан, – они едва уцелели в том безумном поединке.
Их вожак – Аэшма, вспомнил Дара – спрыгнул с разрушенной стены и, ухмыляясь, направился к нему неторопливой походкой.
– Он даже стал похож на нас, – поддел он. – Вот уж никто не ожидал.
– Жаль, – сказала другая ифритка, женщина. – Мне нравился его прежний вид. – Она кокетливо улыбнулась ему и протянула помятый шлем из железа. – Ну что, Дараявахауш? Думаешь, он все еще тебе впору?
Дара перевел взгляд на шлем. Коррозия придала ему сине-зеленый оттенок, но он без труда узнал медные зазубрины торчащих по бокам крыльев шеду. Давным-давно герб на этом шлеме был украшен их перьями, передававшимися от отца к сыну. Дара до сих пор помнил, как побежали мурашки по коже, когда он впервые к ним прикоснулся.
С возрастающим ужасом он снова перевел взгляд на полуразрушенные кирпичи. На черную яму, которую они отгораживали, – чернильную воронку в подлунном песке. Это был тот самый колодец, в который его бессердечно бросили много веков назад, а потом утопили и вернули к жизни, но его душа уже была порабощена ифритом, который сейчас беспечно крутил его шлем на одном пальце.
Дара отпрянул и схватился за голову. Все это казалось каким-то бредом, но за этим бредом скрывалось нечто немыслимое. Непостижимое.
В отчаянии он ухватился за первое пришедшее на ум имя.
– Н-нари, – пролепетал он.
Когда он покинул ее, она кричала его имя на полыхающем корабле в окружении врагов.
Аэшма закатил глаза.
– Говорил же, в первую очередь он спросит о ней. Афшины – как верные псы для своих Нахид, останутся преданны, несмотря на регулярные порки. – Он переключился на Дару: – В Дэвабаде твоя целительница.
Дэвабад. Его город. Его бану Нахида. Разочарование в ее темных глазах, ее ладони на его лице, когда она умоляла его бежать.
Из горла вырвался сдавленный всхлип, жар захлестнул его. Он развернулся и пошел не зная куда. Он знал только то, что должен добраться до Дэвабада.
Как вдруг, с раскатом грома и вспышкой жгучего пламени, пустыня исчезла.
Дара моргнул. И пошатнулся. Он стоял на каменистом берегу, а перед ним – бурная река несла свои мрачно сверкающие воды. На противоположной стороне на фоне ночного неба высились горы из песчаника и бледно мерцали.
Река Гозан. Как он перенесся сюда из Деште-Лута в мгновение ока, Дара не имел ни тени представления, но это было неважно. Сейчас – неважно. Имело значение только одно: вернуться в Дэвабад и спасти Нари от катастрофы, которую он устроил.
Дара бросился вперед. Берег реки и невидимую границу, скрывающую Дэвабад от остального мира, разделяли считаные секунды. Он неоднократно пересекал ее при жизни: возвращаясь с охоты вместе с отцом или из военных походов, когда он был молодым солдатом. Граница представляла собой занавес, который сам собой открывался для всякого, в ком текла хоть капля дэвской крови, открывая взору горы в зеленой дымке, окружавшие Дэвабадское проклятое озеро.
Но ничего не происходило, когда он стоял здесь сейчас.
Его охватила паника. Не может быть. Дара попробовал снова. Он обошел все кругом, бегом пустился вдоль берега реки в тщетных поисках завесы.
Предприняв не меньше ста попыток, Дара как подкошенный упал на колени.
Послышался раскат грома, чей-то бег, а за ним – недовольный вздох Аэшмы.
Над Дарой склонилась женщина. Дэва, чье лицо он увидел по пробуждении – та, что была похожа на Нари. Повисла тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием Дары.
Пока он наконец не заговорил.
– Я в аду? – прошептал он, озвучивая страх, который изъел его сердце, сомнение, не позволявшее ему взять за руку сестру и войти в сад. – Это мое наказание за все, что я натворил?
– Нет, Дараявахауш, ты не в аду.
Тихое обещание в ее уверенном голосе обнадежило его, и он продолжил:
– Я не могу переступить порог, – выпалил он. – Я даже найти его не могу. Я проклят. Меня изгнали из родного дома, и…
Женщина взяла его за плечо, и волшебная сила ее прикосновения заставила его замолчать.
– Ты не проклят, – заявила она твердо. – Ты не можешь переступить порог, потому что с тебя снято проклятие Сулеймана. Потому что ты свободен.
Дара замотал головой.
– Я не понимаю.
– Поймешь.
Обеими руками она взяла его за подбородок, и Дара послушно повернулся и посмотрел на нее, испытывая странное желание повиноваться настойчивому взгляду этих темных глаз.
– Тебе дарована сила, которой дэвы были лишены тысячелетиями. Мы найдем способ, как вернуть тебя в Дэвабад, даю слово. – Пальцы крепче сжали его подбородок. – И когда мы это сделаем, Дараявахауш… Мы заберем его себе. Мы спасем наш народ. Мы спасем Нари.
Дара уставился на нее, хватаясь за ее слова как за соломинку.
– Кто ты? – прошептал он.
Ее губы растянулись в улыбке, такой знакомой, что у него заныло сердце.
– Меня зовут бану Манижа.
1
Нари
Нари закрыла глаза и подставила лицо солнцу, которое приятно пригревало кожу. Она сделала глубокий вдох, смакуя густые запахи далеких гор и свежего ветерка, дующего с озера.
– Они опаздывают, – капризно заявил Мунтадир. – Они вечно опаздывают. Как будто им нравится видеть, как мы дожидаемся их тут на солнце.
Зейнаб хмыкнула.
– Диру, ты за всю свою жизнь ни разу не явился вовремя. Ты уверен, что имеешь право жаловаться?
Пропуская их перепалки мимо ушей, Нари снова набрала полные легкие свежего воздуха, наслаждаясь покоем. Она нечасто оставалась предоставлена сама себе и была решительно настроена выжать все из каждой крупицы свободы. Нари дорогой ценой уяснила, что другого выбора у нее нет.
Впервые Нари попыталась улизнуть из дворца вскоре после случая на корабле. Ей до зарезу хотелось на что-нибудь отвлечься, побродить по закоулкам города, куда ей еще не доводилось заглядывать – там, где ее не будут преследовать мысли о Даре.
В наказание Гасан приказал поставить перед ней Дунур, служанку Нари. И он отрубил девушке язык за то, что та не донесла об отсутствии бану Нахиды, навсегда лишив ее возможности разговаривать.
В следующий раз причиной стала ее строптивость. Вскоре должна была состояться их свадьба с Мунтадиром. Она – бану Нахида. Какое право Гасан имеет запирать ее в четырех стенах – в городе ее предков? В этот раз она была осторожнее: обеспечила всех своих компаньонок должными алиби и прибегла к помощи самого дворца, который укрыл ее тенями и вывел наружу чередой малообитаемых дворцовых коридоров.
Гасан и на этот раз обо всем узнал. Он приволок привратника, задремавшего, когда Нари прокралась мимо него на цыпочках, и велел выпороть у нее на глазах, пока у того на спине не осталось живого места.
В третий раз Нари даже не пыталась сбежать. Это было в день бракосочетания с Мунтадиром. Погода стояла солнечная, и Нари всего лишь захотела прогуляться от Великого храма до дворца, вместо того чтобы ехать на паланкине в сопровождении стражи. Она и подумать не могла, что новоиспеченного тестя это так озаботит. По пути она заглянула в небольшое кафе в секторе Дэв, где с удовольствием перекинулась парой слов с приятно удивленными хозяевами.
На следующий день Гасан велел привести супругов во дворец. На сей раз он никому не успел причинить вреда. Как только Нари увидела их перепуганные лица, она упала на колени и поклялась, что больше никуда не уйдет без разрешения.
И вот теперь она никогда не упускала возможности покинуть дворцовые стены. Не считая болтовни принца и принцессы да ястребиных криков, на озере царила полная тишина, и здешний воздух окутывал плотным, благодатным покоем.
Ее реакция не осталась незамеченной.
– Твоя жена выглядит так, словно только что освободилась из столетнего заключения, – пробормотала Зейнаб в нескольких шагах от нее. Она говорила тихо, но Нари умела ловко подслушивать любой шепот. – Даже я начинаю ей сочувствовать, и это после того, как мы чаевничали у нее в саду и лоза вырвала чашку у меня из рук.
Мунтадир цыкнул на сестру:
– Уверен, она это не нарочно. Такое иногда… случается, когда она поблизости.
– Говорят, статуя шеду укусила солдата, который дал оплеуху ее помощнице.
– Потому что не стоило давать ей оплеуху. – В шепоте Мунтадира зазвучали резкие нотки. – Однако хватит этих сплетен. Не хочу, чтобы они дошли до ушей абы.
Нари улыбнулась под вуалью, приятно удивившись тому, что он встал на ее защиту. Хотя они были женаты уже почти пять лет, Мунтадир редко заступался за нее перед семьей.
Она открыла глаза и залюбовалась панорамой. Стоял изумительный, один из тех редких дней, когда на бездонном ярко-синем небе Дэвабада было не видать ни облачка. Они втроем находились в городском порту, некогда величавом, а теперь полностью разрушенном, по всей видимости, уже много веков назад, хотя доки и сейчас оставались в рабочем состоянии. Сквозь трещины в мостовой пробились сорняки, гранитные декоративные колонны, разбитые, лежали на земле. Единственным намеком на былое великолепие были латунные рельефы предков Нари на могучих городских стенах за ее спиной.
А впереди раскинулось озеро и туманно-зеленые горы на противоположном берегу, растворяющиеся в узкий галечный пляж. Само же озеро было неподвижно – давным-давно мариды наложили проклятие на его воды из-за какой-то всеми забытой распри с Советом Нахид. Об этом проклятии Нари изо всех сил старалась не думать. Точно так же она не позволяла себе смотреть на юг – туда, где высокие скалы, на которых громоздился дворец, сливались с темной водой. Отказывалась вспоминать о том, что произошло на этом участке озера пять лет назад.
Воздух замерцал, заискрил, и Нари сосредоточила взгляд на середине озера.
Прибыли Аяанле.
Корабль, возникший из-за завесы, больше всего походил на некое сказочное существо и скользил сквозь туман с поразительным для его размеров изяществом. Нари выросла на берегах Нила, и ей доводилось видеть корабли всех мастей: тонкие фелуки, рыбацкие каноэ и набитые товарами торговые суда густым нескончаемым потоком сновали по широкой реке. Но этот корабль не мог сравниться ни с одним из них. Он был таким огромным, что, казалось, мог вместить сотни пассажиров. Судно невесомо скользило по поверхности озера, и темная древесина ослепительно блестела на солнце. На мачтах развевались флаги цвета морской волны, украшенные изображениями золотых пирамид и звездно-серебряных соляных брусков. Ослепительная палуба утопала в многочисленных – Нари успела насчитать не меньше дюжины – янтарных парусах. Ребристые паруса, прошитые швами, походили скорее на крылья, чем на корабельную принадлежность, они дрожали и раздувались на ветру, как живые.
Нари, пришедшая в восторг, приблизилась к брату и сестре Кахтани.
– Как им удалось доставить сюда корабль?
За волшебным порогом, который кольцом охватывал широкое озеро и туманные горы Дэвабада, во все стороны протянулась сплошная голая пустыня.
– Потому что это не обыкновенный корабль, – улыбнулась Зейнаб. – А песчаный корабль. Изобретение Сахрейна. Тайна этой магии тщательно охраняется, но с толковым капитаном на таком корабле можно облететь мир. – Она вздохнула, глядя на корабль с восхищением и тоской. – Аяанле выкладывают Сахрейну целое состояние за право пользоваться кораблем, однако держат марку.
Мунтадира вид прекрасного корабля оставил равнодушным.
– Любопытно, что Аяанле могут позволить себе такую роскошь, когда Та-Нтри регулярно недоплачивают подати.
Нари мельком взглянула на супруга. Пускай Мунтадир никогда напрямую и не обсуждал с ней сложную экономическую ситуацию в Дэвабаде, она ни для кого не была секретом – уж точно не для бану Нахиды, которая лечила солдат, раненных в боевых учениях, которые жаловались на сокращение рационов, и снимала проклятия, которыми теперь то и дело награждали друг друга доведенные до ручки казначеи. К счастью, ощутимый кризис пока не затронул Дэвов – преимущественно потому, что они зареклись вести торговлю с другими племенами после смерти Дары и немого позволения Гасана крушить их прилавки и притеснять купцов на Большом базаре. Зачем рисковать и продолжать иметь дело с джиннами, если те не хотят вставать на их защиту?
Корабль Аяанле приближался на раздувающихся парусах, пока по палубе сновали матросы в ярко-полосатой одежде с золотыми украшениями. На верхней палубе растянулось химероподобное существо в золотой упряжи, с кошачьим туловищем, покрытым рубиновой чешуей, и рогами, сверкающими как алмазы, размахивая змеевидным хвостом.
Едва корабль пришвартовался, стайка пассажиров поспешила навстречу королевским особам. Среди них – мужчина, облаченный в пышный бирюзовый халат и серебристый тюрбан, который он обмотал вокруг головы и шеи.
– Эмир Мунтадир, – улыбнулся он и низко поклонился. – Мир вашему дому.
– И вашему, – учтиво отозвался Мунтадир. – Встань.
Аяанле послушно выпрямился и посмотрел на Зейнаб с какой-то нарочито проникновенной улыбкой.
– Маленькая принцесса, как вы подросли! – Он засмеялся. – Встречая меня лично, вы оказываете старому торгашу слишком большую честь.
– Мне это только в радость, – заверила Зейнаб с непринужденностью, освоить которую у Нари не хватило бы терпения. – Надеюсь, в путешествии не возникло трудностей?
– Хвала Всевышнему. – Он повернулся к Нари, и в его золотых глазах сверкнуло изумление. – Это что же, ваша Нахида?
Поморгав, он сделал осторожный полушаг назад, что не осталось незамеченным для Нари.
– Это моя жена, – поправил Мунтадир резко похолодевшим тоном.
Нари ответила на взгляд Аяанле и, расправив плечи, притянула к себе чадру.
– Меня зовут бану Нахида, – произнесла она через вуаль. – Слышала, твое имя – Абул Даваник.
Он поклонился.
– Вы совершенно правы. – Он не сводил с Нари глаз, и от такого пристального взгляда она покрылась гусиной кожей. Купец покачал головой. – Невероятно. Вот уж не думал не гадал, что встречу настоящую Нахиду.
Нари заскрежетала зубами.
– Да, иногда нас выпускают на волю, попугать народ.
Мунтадир откашлялся.
– Я приказал подготовить комнаты для вас и место для вашего груза в королевском караван-сарае. С радостью провожу вас туда.
Абул Даваник вздохнул.
– Увы, груза с нами мало. Нашему народу нужно еще немного времени, чтобы собрать караван с податями.
Маска приличия на лице Мунтадира не дрогнула, но Нари услышала, как его сердце учащенно забилось.
– Уговор у нас с вами был иной. – Угроза, зазвучавшая в его голосе, так сильно напоминала манеру Гасана, что у Нари выступили мурашки. – Ты ведь знаешь, конечно, что на носу Навасатем? Сложновато проводить торжество, которое бывает раз в столетие, когда подати постоянно запаздывают.
Абул Даваник устремил на него оскорбленный взгляд.
– Зачем же сразу о деньгах, эмир? Правила гезирского гостеприимства, к которым я привык, требуют еще по меньшей мере десять минут вести непринужденную светскую беседу.
Мунтадир отвечал без обиняков:
– Возможно, компания моего отца для тебя предпочтительнее моей?
Но Абул Даваник не смутился. Нари даже показалось, что его лицо приняло лукавое выражение, когда он ответил:
– В угрозах нет необходимости, ваше величество. Караван отстает от нас всего-то на несколько недель, – его глаза заблестели. – Вне всякого сомнения, вам понравится товар, который он привезет.
За городскими стенами зазвучал азан, зазывая верующих на полуденную молитву. Клич катился по городу широкими волнами, которые на расстоянии подхватывали муэдзины, один за другим, и Нари охватил приступ привычной ностальгии. Азан всегда напоминал ей о Каире.
– Это ведь может подождать, Диру, – сказала Зейнаб, очевидно, пытаясь разрядить напряжение между мужчинами. – Абул Даваник – наш гость. Он преодолел долгий путь. Почему бы вам не помолиться вместе, а затем не отправиться в караван-сарай? А мы с Нари вернемся во дворец.
Мунтадир остался недоволен, но не стал возражать.
– Ты не против? – спросил он у Нари для приличия.
А есть ли у меня выбор? Носильщики Зейнаб уже тащили к ним паланкин – красивую клетку, которая доставит Нари в ее позолоченную тюрьму.
– Разумеется, нет, – проворчала она и, отвернувшись от озера, последовала за золовкой.
На обратном пути они почти не разговаривали. Зейнаб, похоже, была погружена в свои мысли, и Нари сомкнула глаза, пользуясь передышкой перед возвращением в суету лазарета.
Но паланкин дернулся и остановился слишком рано. Встрепенувшись от полудремы, она протерла глаза и нахмурилась, заметив, как Зейнаб торопливо стягивает с себя часть украшений. Нари следила взглядом за Зейнаб, пока та складывала драгоценности горкой на лежавшую рядом подушку, а затем извлекла из-под парчового сиденья две простецкие хлопчатые абайи и натянула одну поверх шелкового платья.
– Нас что, грабят? – спросила Нари, отчасти надеясь, что это окажется правдой. Ограбление означало бы какую-никакую задержку перед возвращением во дворец под неустанно бдительное око Гасана.
Зейнаб тщательно обмотала волосы темной шалью.
– Нет, конечно же. Я отправляюсь гулять.
– Гулять?
– Не тебе одной иногда хочется убежать – вот и я, когда представляется удобный случай, не упускаю такого шанса. – Зейнаб швырнула Нари вторую абайю. – Надевай быстрее. И спрячь лицо под вуалью.
Нари в изумлении уставилась на нее.
– Ты берешь меня с собой?
Зейнаб смерила ее взглядом.
– Мы с тобой знакомы пять лет. Я не оставлю тебя наедине с моими драгоценностями.
Нари помедлила. Ей хотелось согласиться, но перед глазами стояли перекошенные от страха лица джиннов, наказанных Гасаном по ее вине, и сердце Нари испуганно сжалось.
– Я не могу. Твой отец…
Взгляд Зейнаб потеплел.
– Меня он ни разу не ловил. А если это случится сегодня, я возьму всю ответственность на себя, обещаю. – Жестом она поманила Нари за собой. – Пойдем. Судя по всему, тебе это нужно даже больше, чем мне.
Нари прикинула свои шансы. Зейнаб, единственная дочь, и впрямь была любимицей Гасана. После недолгого колебания соблазн одержал верх. Она сняла самые заметные из королевских украшений, набросила протянутое Зейнаб платье и следом за ней вышла из паланкина.
Когда принцесса шепотом перебросилась парой слов со стражником и многозначительно ему подмигнула (Нари решила, что это был привычный ритуал для обоих), девушки окунулись в поток пешеходов. Нари неоднократно бывала в секторе Гезири, когда вместе с Мунтадиром навещала его родственников, но не видела ничего за пределами паланкинов, в которых они перемещались, да интерьеров пышных особняков. Женщинам во дворце не разрешалось иметь дело с простолюдинами – не говоря уже о том, чтобы шляться по городским улицам.
На первый взгляд сектор казался совсем небольшим – несмотря на то что городом правили Гезири, большая часть их соплеменников, как известно, предпочитала изрезанный рельеф родных краев, – но все равно радовал глаз. Вдалеке высились башни-ветроловы, разнося прохладные озерные бризы над стройными рядами высоких кирпичных строений, чьи бледные заштукатуренные фасады были украшены филигранными медными ставнями. А впереди – рынок, защищенный от знойного солнца плетеными тростниковыми циновками и вырубленным прямо на главной улице каналом, который сверкал, заполненный заколдованным льдом. Через дорогу от рынка располагалась центральная мечеть сектора, а рядом – плавучий шатер, окруженный финиковыми пальмами и цитрусовыми деревьями, в тени которых семьи угощались темной халвой, кофе и другими лакомствами с рынка.
И надо всем этим возвышалась аскетичная башня Цитадели, обиталища Королевской гвардии. Цитадель резко выдавалась на фоне латунных стен, отделявших Дэвабад от смертельного озера, а тень от нее накрывала сектор Гезири и близлежащий Большой базар. Однажды Низрин сказала ей – и это было лишь одно из ее многочисленных горьких увещеваний насчет Гезири, – что Цитадель была первой постройкой, возведенной Зейди аль-Кахтани после того, как он отвоевал власть над городом у Совета Нахид. Долгие годы он правил городом именно оттуда, оставив полуразрушенный дворец стоять заброшенным и запятнанным в крови ее предков.
Но тут как раз Зейнаб подхватила ее под руку и потащила в сторону рынка. Нари охотно поплелась следом. Когда они проходили мимо фруктового прилавка, она, почти не отдавая себе в этом отчета, стащила оттуда спелый апельсин. Воровать было безрассудно с ее стороны, но выход на шумные городские улицы раскрепостил Нари. Пусть она была не в Каире, но нетерпеливое мельтешение прохожих, запахи уличной еды и народ, высыпающий из мечетей, казались достаточно знакомым зрелищем, чтобы на время отвлечься от тоски по дому. Впервые за несколько лет она снова ощутила себя чужой в толпе, и это было восхитительно.
Углубившись в тень рынка, они замедлили шаг. Нари посмотрела по сторонам, и у нее разбежались глаза. Стекольщица огненными ладонями превращала раскаленный песок в пеструю бутыль, через проход от нее – сам по себе работал деревянный станок, закручивая и переплетая нитки яркой шерсти в орнамент наполовину сотканного молитвенного коврика. От прилавка, заваленного цветами, поднимался душистый аромат – парфюмер разбрызгивал розовую воду и мускус на блестящее блюдо с расплавленной амброй. А в ближайшей витрине разлеглись на высоких подушках две охотничьи пумы в инкрустированных ошейниках, соседствуя с крикливыми огнептицами.
Зейнаб остановилась погладить хищных кошек, а Нари двинулась дальше. За поворотом обнаружился целый ряд книжных прилавков, и она, недолго думая, направилась туда, завороженная видом книг, разложенных на коврах и столах. От некоторых фолиантов исходила магическая аура – они были обтянуты чешуйчатыми переплетами, а страницы переливчато мерцали, но большинство из них, похоже, были сделаны руками человека. Нари это не удивляло: по общему мнению, из всех джиннских племен именно Гезири ближе всего сошлись с людьми, с которыми секретно делили землю.
Она изучила первый прилавок. Большинство книг здесь было на арабском языке, и вид этих текстов отозвался необъяснимым уколом в груди. Именно на арабском Нари впервые научилась читать, и этот опыт в ее воспоминаниях всегда шел рука об руку с мыслями о юном принце, который стал ее учителем. Не желая думать об Али, она перевела блуждающий взгляд на соседний прилавок. В центре стола лежала книга с рисунком трех пирамид.
Нари в два счета оказалась рядом и потянулась к книге, словно к старинному приятелю, которого хотела заключить в объятия. Так и есть: знаменитые пирамиды Гизы. Листая страницы, она узнала и другие достопримечательности Каира: близнецы-минареты у ворот Баб-Зувейла и огромная зала мечети Ибн Тулуна. Женщины в черных одеждах, которые когда-то носила и сама Нари, черпали воду с берегов Нила, а мужчины укладывали охапки сахарного тростника.
Семенящей походкой к ней вышел старый гезирец.
– Глаз-алмаз, барышня. Свежайшее приобретение из мира людей, и мне еще не доводилось видеть книги, подобной этой. Ее достал мне купец из Сахрейна, когда переправлялся через Нил.
Нари провела пальцами по первой странице. Язык, на котором была написана книга, был совершенно ей незнаком.
– Что это за язык?
Старик пожал плечами:
– Точно не знаю. Буквы немного похожи на письменность древних латинских текстов, которые у нас есть. Купец, доставший книгу, пробыл в Египте недолго. По его словам, между людьми бушевала какая-то война.
Какая-то война. Она сильнее прижала ладонь к страницам. Когда Нари покинула Египет, он был недавно покорен французами, а до того им правили османы – похоже, такова была участь Нари, быть частью оккупированного народа, куда бы она ни направилась.
– Сколько вы за нее просите?
– Три динара.
Нари пристально прищурилась на него:
– Три динара? Я, по-вашему, из золота сделана?
Старик опешил:
– Но… такова цена, барышня.
– Для кого другого – возможно, – сердито фыркнула она, пряча энтузиазм под маской оскорбленной невинности. – Я же дам за нее десять дирхамов, и ни монетой больше.
Он разинул рот:
– Но у нас так не…
Внезапно рядом очутилась Зейнаб и стиснула руку Нари, подхватив ее под локоть.
– Что ты делаешь?
Нари закатила глаза.
– Это называется «торговаться», дорогая сестрица. Понимаю, что тебе никогда не приходилось с этим сталкиваться, однако…
– У Гезири не принято торговаться на рынках, – процедила Зейнаб с презрением. – Это порождает раздоры.
Нари возмутилась.
– И вы просто платите ту сумму, которую вам называют? – Она поверить не могла, что связала себя узами брака с таким наивным народом. – А если вас обманывают?
Зейнаб уже вручила три золотых книготорговцу.
– Может, тебе станет легче, если ты перестанешь думать, что все тебя обманывают, согласна? – Она оттащила Нари от прилавка и сунула книгу ей в руки. – И не устраивай сцен. Идея в том, чтобы нас не заметили.
Слегка пристыженная, Нари прижала книгу к груди.
– Я верну тебе деньги.
– Ты меня обижаешь, – Зейнаб сменила гнев на милость. – Ты не первая такая, с языком без костей, для кого я покупаю человеческие книги по завышенной цене на этой улице.
Нари украдкой взглянула на принцессу. Ей хотелось расспросить ее об этом не меньше, чем хотелось сменить тему. В сущности, так она себя чувствовала всякий раз, когда речь заходила об Ализейде аль-Кахтани.
Оставь. Были и другие способы подосаждать золовке.
– До меня дошли слухи, что к тебе сватается вельможа из Малакки, – сказала она бодро, когда они продолжили путь.
Зейнаб резко остановилась.
– Где ты такое услышала?
– Люблю перекинуться парой слов со своими пациентами.
Принцесса покачала головой.
– Твоим пациентам пора научиться держать язык за зубами. Да и тебе пора научиться. Уж, наверное, я это заслужила, когда купила тебе книжку про нелепые людские сооружения.
– Ты не хочешь за него замуж? – спросила Нари, счищая кожуру с украденного апельсина.
– Разумеется, не хочу, – отвечала Зейнаб. – Малакка находится за морем. Я никогда не увижу своих родных. – В ее голос прокрались нотки отвращения. – К тому же у него уже есть три жены и дюжина детей, а сам он вот-вот разменяет второй век.
– Так откажи ему.
– Мой отец уже все решил, – ответила Зейнаб натянуто. – Мой жених – очень богатый мужчина.
А-а. Беспокойство Мунтадира о состоянии городской казны стало теперь намного понятнее.
– Почему твоя мать не выскажется против? – поинтересовалась Нари.
Королева Хацет внушала ей нешуточный страх. В голове не укладывалось, чтобы такая женщина позволила сослать свою дочь в Малакку даже за все золото мира.
Зейнаб помедлила с ответом.
– У моей матери сейчас другие приоритеты.
Тихая улочка, на которую они вышли, вела мимо Цитадели. Массивные каменные стены нависали высоко над головой, закрывая собой голубое небо, отчего Нари чувствовала себя крошечной и совсем не в своей тарелке. Из распахнутых дверей доносился смех и характерный шипящий звон зульфикаров.
Не зная, что на это ответить, Нари протянула Зейнаб половинку апельсина.
– Соболезную.
Зейнаб уставилась на фрукт. В ее серых глазах сквозила неуверенность.
– Когда вы с братом поженились, вы были врагами, – проговорила она неуверенно. – Иногда кажется, что вы до сих пор ими остаетесь. Как… как ты…
– Приспосабливайся. – Слова вырвались из ожесточенного уголка ее души, где ей часто приходилось прятаться с тех пор, как ее подобрали на Ниле и бросили, одинокую и напуганную, в Каире. – Ты удивишься, на что мы способны ради того, чтобы выжить.
Зейнаб даже опешила.
– Такое ощущение, что мне стоит предупредить Мунтадира держать кинжал под подушкой.
– Я бы не советовала твоему брату хранить в постели острые предметы, – сказала Нари, продолжая идти. – Учитывая, сколько гостей там…
Она поперхнулась и выронила из пальцев апельсин, когда по ее телу внезапно пробежала ледяная волна.
Зейнаб сразу остановилась.
– Что с тобой?
Нари едва слышала вопрос. Будто невидимые пальцы схватили ее за подбородок, поворачивая голову в направлении мрачной улицы, мимо которой они только что прошли. Квартал, зажатый между Цитаделью и пегими латунными городскими стенами, выглядел так, словно его сто лет назад сровняли с землей. Разбитая булыжная мостовая поросла быльем и покрылась слоем грязи, голые каменные стены были изуродованы подпалинами. В самом тупике стояло несколько полуразрушенных кирпичных зданий. На улицу выходили разбитые окна, зияя черными проемами, как выбитыми зубами. За портиками виднелись пышные кроны слишком буйно разросшихся деревьев. Здания затянуло плющом: он обвивал колонны и занавешивал разбитые окна, походя на веревки, ждущие висельников.
Нари сделала несколько шагов в глубь улицы. По коже пробежал разряд, и она испустила резкий вздох. Нари была готова поклясться, что мрачные тени слегка приподнялись в ответ на ее приближение.
Повернувшись, она увидела, что Зейнаб последовала за ней.
– Что это за место? – спросила она голосом, который эхом отскакивал от каменных стен.
Зейнаб обвела дома скептическим взглядом.
– Эти-то развалины? Я не специалист по замшелой архитектуре трехтысячелетнего города.
Дорога у нее под ногами до того погорячела, что Нари чувствовала тепло сквозь подошвы сандалий.
– Мне нужно пойти туда.
– Что-что тебе нужно?
Но Нари уже зашагала вперед, отбросив и мысли о принцессе, и даже страх перед жестоким наказанием Гасана. Нари не сводила взгляда с таинственных зданий, словно что-то влекло ее к ним.
Она остановилась у тяжелых латунных дверей. Створы были изрезаны загадочными рисунками: сернобык в прыжке и корабельный нос, огненная купель и двойная чаша весов – магия едва не бурлила под латунной поверхностью. Нари не верилось, что в таком месте мог кто-то жить, однако она занесла руку, чтобы постучать.
Костяшки пальцев не успели коснуться металла, как дверь со скрипом отворилась, явив за собой зияющую черную пустоту.
За дверью не было ни души.
К ней подоспела Зейнаб.
– Ну уж нет, – заявила она. – Не на ту Кахтани напала, если думаешь, что я переступлю порог этой забытой богом дыры.
Нари сглотнула. В Египте так могла бы начинаться одна из тех сказок, которыми любили пугать детей, о таинственных руинах и устрашающих джиннах.
Только она и сама, по сути, была устрашающим джинном, а ледяная хватка, с которой здание вцепилось ей в сердце, крепла каждую минуту. Это было безрассудно, она никак не могла объяснить этот импульс – но она не могла не войти туда.
– Тогда оставайся здесь.
Нари увернулась от потянувшейся к ней Зейнаб и вошла внутрь.
Она оказалась окутана кромешной темнотой.
– Наар, – прошептала Нари.
В ее ладони проснулись языки пламени и осветили то, что когда-то наверняка было величественной парадной залой. На стены налипли лохмотья краски, в которых угадывались очертания крылатых быков и гарцующих фениксов. В тех местах, откуда были выдраны драгоценные инкрустации, остались многочисленные щербины.
Нари сделала шаг вперед и подняла ладонь выше. Глаза у нее полезли на лоб.
На стене перед ней фрагменты и тени рассказывали историю возникновения Нахид. Древний храм Сулеймана вырастал над головами дэвов-строителей. Женщина в сине-золотой чадре, с остроконечными ушами, припала к ногам короля из рода человеческого. Пока Нари завороженно разглядывала фрески, она готова была поклясться, что фигуры пришли в движение и плавно превращались в новые: из брызг глазури появилась стая парящих шеду, скупой контурный рисунок целителей, заваривающих зелья, наполнился цветом. Ей послышались бледные отзвуки марширующих отрядов и возгласов восторженных зевак, когда мимо прошагал строй лучников в парадных шлемах, увенчанных покачивающимися перьями.
Нари ахнула, и в этот момент огонек соскользнул с ее ладони, и искорки света заплясали вокруг, освещая парадную целиком. Это был выплеск бессознательной магии – то же самое происходило и во дворце, в сердце королевской династии Нахид, чья сила и сегодня текла в ее крови.
Фрески в один миг застыли. Вошла Зейнаб и боязливо прокладывала себе путь через обломки, завалившие пол.
– Кажется, это место принадлежало моей семье, – прошептала Нари благоговейно.
Зейнаб обвела залу настороженным взглядом.
– Справедливости ради… то же самое можно сказать почти про весь Дэвабад.
Нари оскалилась, и в лице Зейнаб проступило недовольство.
– Извини уж, однако непросто сохранять дипломатичность, когда я боюсь, что здание вот-вот обрушится на нас. Пожалуйста, пойдем уже. Отец завтра же сошлет меня в Малакку, если его Нахида погибнет под завалом из кирпичей.
– Я не его Нахида, и я не уйду отсюда, пока не выясню, что это за место.
Магический зуд, который Нари ощущала кожей, все усиливался, прелый городской воздух в закрытом помещении казался удушающим. Она стянула с лица вуаль, решив, что здесь они навряд ли с кем-нибудь столкнутся, и, пропуская мимо ушей предостережения Зейнаб, перелезла через одну из полуосыпавшихся стен.
Она мягко приземлилась на ноги и очутилась в длинном крытом коридоре: галерея арок из песчаника отделяла ряд дверей от заросшего внутреннего сада. Коридор выглядел намного лучше, чем парадная: пол был чисто выметен, стена – оштукатурена и выкрашена цветастыми загогулинами.
Выругавшись, Зейнаб последовала за ней.
– Может, я давно об этом не напоминала, но кажется, я тебя ненавижу.
– Знаешь, для существа из волшебного мира тебе катастрофически недостает духа авантюризма, – ответила Нари, дотрагиваясь до нарисованного завитка голубой краски, по форме напоминающего волну. На голубом фоне была изображена черная лодочка. Под пальцами Нари волна всколыхнулась, как живая, отправив лодочку в плавание вниз по стене.
Она улыбнулась. Ужасно заинтригованная, она пошла по коридору, попутно заглядывая во все двери. Комнаты, за исключением пары сломанных полок и догнивающих ошметков ковра, были совершенно пустыми.
Но не все. На пороге последней комнаты Нари остановилась как вкопанная. Стены были заставлены кедровыми книжными полками, которые ломились от свитков и фолиантов, под самый высоченный потолок. Еще больше книг скопилось на полу в опасно покосившихся стопках.
Уже переступив порог, Нари заметила низкий письменный стол, втиснутый между двух книжных стопок. Над бумагами, которыми была завалена поверхность стола, склонилась фигура: довольно пожилого вида Аяанле, одетый в полосатый халат, в котором буквально утопало его сухонькое туловище.
– Нет, нет, нет, – бормотал он по-нтарийски, вымарывая только что написанное угольным карандашом. – В этом нет ни капли смысла!
Нари помедлила. Она понятия не имела, что мог забыть ученый Аяанле в библиотеке полуразрушенного здания, но ей он показался достаточно безобидным.
– Мир вашему дому, – проговорила она.
Старик вскинул голову.
У него были глаза цвета изумрудов.
Он быстро заморгал, а потом вскрикнул и подскочил с подушки, на которой сидел.
– Разу! – закричал он. – Разу!
Он схватил свиток и взмахнул им, словно мечом.
Нари тут же попятилась, угрожающе выставив перед собой книгу.
– Не подходи! – прикрикнула она на Зейнаб – принцесса прибежала, стиснув в одной руке кинжал.
– Ох, Исса, что у тебя опять стряслось?
Нари и Зейнаб подскочили от неожиданности и обернулись. Две женщины вышли из сада – это произошло так быстро, словно они возникли там по волшебству. Одна была из племени Сахрейн – ее рыже-черные кудри спадали до пояса ее галабеи, которая была покрыта пятнами краски. Вторая, которой принадлежали эти слова, была выше ростом, тохаристанка, и облачена в ослепительную мантию очевидно магического покроя – будто покрывало из расплавленной меди спадало с ее плеч. Она пристально смотрела на Нари. И тоже – зеленые глаза. Так же ярко горели глаза Дары.
Ученый Аяанле – Исса – выглянул из-за дверей, продолжая потрясать свитком.
– Она похожа на человека, Разу! А я поклялся, что они меня больше не достанут!
– Это не человек, Исса.
Тохаристанка подошла ближе. Она не сводила с Нари своих сверкающих глаз.
– Это все-таки ты, – прошептала она. На ее лице отобразился благоговейный трепет, и она опустилась на колени, почтительно сложив ладони. – Бану Нахида.
– Бану Нахида? – переспросил Исса. Его до сих пор била дрожь. – Ты в этом уверена?
– Уверена. – Тохаристанка указала на железный браслет, усыпанный изумрудами, который украшал ее запястье. – Я чувствую притяжение в своем сосуде. – Она положила руку на грудь. – И в моем сердце, – добавила она тихонько. – Как я чувствовала к бага Рустаму.
– Ох… – Исса выронил свиток. – Силы небесные… – Он неуклюже поклонился. – Приношу свои извинения, госпожа. В наше время лишняя осторожность никогда не помешает.
Рядом с Нари часто дышала Зейнаб. Кинжал она так и не опустила. Нари протянула руку и своей ладонью опустила руку Зейнаб вниз. В полнейшем недоумении она обвела глазами необычную троицу, на каждом из них по очереди задерживая взгляд.
– Простите, – начала она, с трудом подыскивая слова, – но кто вы такие?
Тохаристанка поднялась с колен. Ее черные волосы, тронутые серебром и золотом, на затылке были убраны в мудреную кружевную сеточку, а лицо изрезали морщины. Будь она человеком, Нари могла бы предположить, что она разменяла седьмой десяток.
– Мое имя – Разу Каракаши, – сказала она. – С Иссой ты уже повстречалась, а это – Элашия, – добавила она, по-дружески кладя руку на плечо сахрейнке. – Мы – освобожденные рабы ифритов, последние в Дэвабаде.
Элашия нахмурилась, и Разу склонила голову.
– Прости меня, дорогая. – Она снова взглянула на Нари. – Элашии не нравится, когда ее называют рабыней.
Нари постаралась ничем не выдать своего изумления. Потихоньку она высвободила свои способности. Ясно, почему она решила, что они здесь одни: кроме сердца Зейнаб и ее собственного, ничьи сердца во всем сооружении больше не бились. Тела стоящих перед ней джиннов были абсолютно безмолвны. Так же, как и тело Дары.
«Потому что это не их настоящие тела», – догадалась Нари, припомнив все, что ей удалось узнать о рабском проклятии. Похищенных джиннов ифриты убивали, и ради их освобождения Нахиды создавали новые формы, новые тела, в которые вдыхали возвращенные души бывших рабов. Нари мало что знала о процессе – тема рабства была до того табуированной среди джиннов, что о нем боялись заговаривать, как будто стоит прошептать «ифрит», и тебя самого настигнет рок, который единодушно считался страшнее смерти.
Рок, который однажды настиг и трех джиннов, стоявших теперь перед ней. Нари открыла рот, но слова никак не находились.
– Что вы здесь делаете? – выдавила она наконец.
– Прячемся, – горько ответил Исса. – В целом городе больше никто не рад нам после того, что произошло с Афшином. Все боятся, что мы вот-вот спятим и бросимся истреблять неповинных джиннов ифритовой магией. Мы решили, что в больнице будет безопаснее.
Нари похлопала глазами.
– Здесь была больница?
Яркие глаза Иссы сузились в щелочки.
– Разве это не очевидно? – спросил он, сумбурным жестом обводя руины, среди которых они стояли. – А где же, по-твоему, практиковали твои предки?
Разу поспешно выступила вперед.
– Не хотите ли присоединиться ко мне и чего-нибудь выпить? – радушно предложила она. – Нечасто мне доводится принимать таких знатных гостей, как первые лица Дэвабада.
Зейнаб отпрянула, и женщина улыбнулась.
– Не смущайтесь, принцесса, в остальном – у вас прелестная маскировка.
Нари, в ушах у которой до сих пор звенело слово «больница», последовала не раздумывая. Сад пребывал в том же плачевном состоянии, что и остальные здания комплекса. Корневища змеями расползлись по разбитым плиткам голубого и лимонно-желтого цвета, но было и что-то обаятельное в этой запущенности. Буйно и пышно разрослись темные розы, чьи колючие стебли заплелись вокруг давным-давно рухнувшей статуи шеду, и воздух полнился их душистым ароматом. Соловьи плескались и выводили трели в треснувшем фонтане напротив рощицы тенистых деревьев, свесивших свои плакучие ветви.
– Не обижайтесь на Иссу, – добродушно сказала Разу. – Пусть его манеры оставляют желать лучшего, но он выдающийся ученый, проживший удивительную жизнь. Он путешествовал до того, как попасться ифритам. Исколесил всю долину Нила, посещал человеческие библиотеки, копировал их труды и отправлял переписанное сюда, в Дэвабад.
– Нила? – жадно переспросила Нари.
– Верно. – Разу оглянулась на нее. – Ну конечно… Ты ведь выросла там. В Александрии, если не ошибаюсь?
– В Каире, – поправила Нари, и сердце кольнула знакомая тоска.
– Прости мне эту ошибку. Боюсь, в мое время никакого Каира еще не существовало, – рассудила Разу. – А вот об Александрии я слышала. Обо всех, – она покачала головой. – До чего тщеславным, зазнавшимся юнцом был Александр, нарекая все эти города своим именем. Его легионы наводили ужас на несчастных жителей человеческой части Тохаристана.
Зейнаб ахнула.
– Не хочешь ли ты сказать, что жила в одну эпоху с Александром Македонским?
Улыбка Разу приобрела оттенок таинственности.
– Так и есть. В этом году на праздновании нового поколения мне исполнится двадцать три века. Престол Дэвабада занимали внуки Анахид, когда ифриты меня похитили.
– Но… это же невозможно, – выпалила Нари. – Рабы ифритов столько не живут.
– А-а. Вам, полагаю, наговорили, что рабские мучения всего за пару столетий окончательно сводят нас с ума? – Разу вздернула бровь. – В жизни, как это часто бывает, все чуточку сложнее. К тому же мою историю отличали особые обстоятельства.
– Какие же?
– Я пошла к ифриту добровольно. – Она рассмеялась. – Я была ужасной сорвиголовой, наслушавшейся сказок об утраченных богатствах. Мы навоображали, что перед нами откроется сокровищница мифических чудес, если только мы вернем себе силу, которой обладали до Сулеймана.
– Вы отдались ифриту? – ужаснулась Зейнаб, но Нари узнала в загадочной авантюристке родственную душу.
Разу кивнула.
– Он приходился мне дальним кузеном. Этот упрямый глупец отказался подчиниться воле Сулеймана, но мне он нравился. – Она пожала плечами. – Тогда отношения между нашими народами не были так сильно… накалены. – Она подняла руку. Ладонь рассекали три черные полосы. – Я была слишком наивна. Я посылала своих хозяев на поиск сказочных сокровищ, которые мы с кузеном планировали присвоить себе после того, как он освободит меня. Мы с моим третьим хозяином рыскали по какой-то старой усыпальнице, когда она обвалилась, убив моего господина и похоронив мое кольцо в песках пустыни.
Она щелкнула пальцами, и из корзины, стоявшей под деревом ним, возник рулон шелка и стал разматываться, вытягиваясь и изгибаясь в воздухе, принимая форму гамака. Жестом она пригласила Нари и Зейнаб устраиваться.
– Прошло две тысячи лет, пока меня не нашел другой джинн. Он привез меня в Дэвабад, и вот я здесь. – Яркие глаза Разу потускнели. – Своего кузена-ифрита я с тех пор никогда не видела. Возможно, в конце концов он попался в руки Нахидам или Афшинам.
Нари прочистила горло.
– Соболезную.
Разу тронула ее за плечо.
– В этом нет необходимости. Мне повезло намного больше, чем Иссе и Элашии. Мои немногие хозяева никогда не истязали меня. Но, вернувшись, я обнаружила, что моего мира больше не существует, потомки – канули в Лету, а мой родной Тохаристан остался лишь легендой на устах моего народа. В Дэвабаде было проще начать жизнь заново. Во всяком случае, до недавних пор. – Она потрясла головой. – Но что это я все о прошлом да о прошлом… Какими судьбами вы здесь?
– По неосмотрительности, – буркнула Зейнаб себе под нос.
– Я… толком сама не понимаю, – созналась Нари. – Мы проходили мимо, и я почувствовала… – Она умолкла. – Я ощутила исходящую отсюда магию, и она напомнила мне о дворце. – В изумлении она поглядела по сторонам. – Здесь и вправду была больница?
Разу кивнула:
– Была.
Она снова щелкнула пальцами, и перед ними появился клубящийся хрустальный кувшин с тремя бокалами. Она налила Нари и Зейнаб по бокалу жидкости цвета облаков.
– Однажды я не успела вовремя увернуться от заимодавца и провела здесь некоторое время в качестве пациентки.
Зейнаб сделала осторожный глоток, и тут же, забыв о манерах, выплюнула обратно в бокал.
– А вот это строжайше запрещено.
Заинтригованная, Нари пригубила свой напиток и поперхнулась от крепкого алкоголя, обжегшего ей горло.
– Что это?
– Сома. Излюбленный напиток твоих предков. – Разу подмигнула. – В мое время, даже невзирая на Сулейманово проклятие, дэвы еще не разучились развлекаться.
Что бы ни представляла собой эта сома, на Нари она бесспорно оказала расслабляющее действие. Зейнаб вся была как на иголках, а удовольствие Нари от беседы с Разу возрастало с каждым намеком женщины на ее незаконопослушное прошлое.
– На что она была похожа? Когда вы тут лечились, я имею в виду.
Разу перевела взгляд на больницу, погружаясь в воспоминания.
– Даже по меркам такого величественного города, как Дэвабад, это место поражало воображение. Пациенты Нахид исчислялись тысячами, не меньше, но больница работала слаженно, как хорошо смазанные шестеренки. Заклятие уныния, которое на меня наложили, было чрезвычайно заразным, так что меня положили в карантин, вон там. – Она кивнула на полуразрушенное крыло больницы и сделала щедрый глоток из бокала. – О нас так хорошо заботились. Кровать, крыша над головой, горячая пища… Да ради такого и поболеть не жалко.
Опершись на ладони, Нари погрузилась в размышления. Больницы были знакомы ей не понаслышке: она не раз проникала в знаменитый каирский бимаристан – величественную старую больницу в комплексе аль-Калавун, – прикарманить лекарств и просто побродить, воображая себя в рядах студентов и медиков, толпящихся в этих коридорах.
Она попыталась представить такую картину здесь: больница цела, повсюду снуют Нахиды; десятки целителей, сверяясь с записями, осматривают больных… Это наверняка было особенное место.
Больница Нахид.
– Как бы я хотела иметь что-то подобное, – проговорила она вполголоса.
Разу усмехнулась и подняла свой бокал, направляя его в сторону Нари.
– Если решишь отстроить больницу заново, записывай меня в волонтеры.
Все это время Зейнаб притопывала ногой, но сейчас встала.
– Нари, нам пора, – пригрозила она, показывая на небо.
Солнце уже скрылось за стенами больницы.
Нари взяла Разу за руку.
– Я постараюсь вернуться, – пообещала она. – А вы… вы в безопасности здесь, втроем? Вы ни в чем не нуждаетесь?
Разу и ее спутники наверняка могли постоять за себя гораздо лучше, чем Нари, но у той возникла острая потребность оберегать этих троих, чьи души освободили ее предки.
В ответ Разу стиснула ладони Нари.
– Нам ничего не нужно, – заверила она. – Однако я надеюсь, что ты вернешься. Кажется, ты нравишься этому месту.
2
Али
Али смотрел со скалистого обрыва утеса, щурясь в слепящем солнце пустыни. Сердце бешено стучало в ушах, дыхание вырывалось отрывисто. От волнения на лбу выступил пот, промочил насквозь хлопчатую гутру, которую Али обвязал вокруг головы. Переминаясь с одной босой ноги на другую, он высоко поднял руки.
– Не прыгнет, – услышал Али слова одного из джиннов-подстрекателей.
Они стояли на вершине горы, граничащей с деревней Бир-Набат. Все они были еще юнцами – то, чем они занимались, требовало известного лихачества, какое с возрастом обычно проходит.
– Маленький принц не рискнет свернуть свою королевскую шею.
– Прыгнет, – осадил их другой джинн, Любайд, ближайший друг Али во всей Ам-Гезире. – Пусть только посмеет не прыгнуть. – Любайд перешел на крик: – Али, брат! Не подведи! Я на тебя поставил!
– Не нужно было, – нервно крикнул в ответ Али.
Он сделал еще один дрожащий вдох, пытаясь набраться мужества. Это было слишком опасно. Так глупо и необязательно, что где-то граничило с эгоизмом.
Из-за утеса донеслось змеиное шипение, которое сопроводилось неприятным резким запахом опаленных перьев. Али пробормотал под нос молитву.
И побежал, бросившись к обрыву. Он бежал со всех ног и не остановился, даже когда земля под ногами сменилась воздухом, опрометью кинувшись в пустоту. Он начал падать, с ужасом успев заметить, как стремительно приближается далекая, усыпанная камнями земля, о которую он вот-вот разобьется…
И приземлился на спину заххака, который гнездовался на отвесном склоне. Али выдохнул, чувствуя, как в жилах закипает нервное возбуждение, и испустил крик, полный в равной степени ужаса и ликования.
Однако заххак такого энтузиазма не разделял. Возмущенно каркнув, летающий змей взмыл в воздух.
Али ухватился за медный ошейник заххака, который еще много лет назад кто-то более ловкий умудрился набросить ему на шею, и крепко стиснул ногами скользкое туловище зверя, покрытое серебристой чешуей, – как его учили. Вокруг него – четыре тяжелых дымчато-белых крыла разгоняли воздух и клубились, как облака. У Али перехватило дыхание. Зверю, больше всего похожему на ящерицу-переростка, которая, впрочем, умела пыхать пламенем, раззявив клыкастую пасть, когда ей досаждали джинны, по слухам, было более четырехсот лет. Заххак гнездовался в утесах близ Бир-Набата с незапамятных времен, и возможно, именно из любви к насиженному местечку и мирился с выходками гезирских юнцов.
Один такой юнец сейчас зажмурил глаза: от свиста ветра и вида проносящейся под ногами земли у Али душа уходила в пятки. Он вцепился в ошейник и прижался к шее заххака.
Посмотри же, глупец. Понимая, что приключение для него может окончиться смертельным падением с высоты, Али решил, что должен хотя бы полюбоваться красотами.
Он открыл глаза. Перед ним простиралась пустыня: навстречу ярко-синему горизонту тянулись широкие насыпи красно-золотого песка, из-под которых величаво выпирали каменные осередки – древнейшие образования, изваянные ветром за долгие тысячелетия. Иззубренные дорожки пролегли на месте давным-давно пересохших русел, и вдали, к северу, виднелся небольшой оазис с рощицей раскидистых пальм.
– Силы небесные, – прошептал он, ропща перед красотой и великолепием представшей перед ним панорамы.
Теперь он понял, почему Любайд и Акиса уговаривали его принять участие в этом ритуале, наиболее опасном из всех ритуалов Бир-Набата. Али вырос в Дэвабаде, но никогда не переживал ничего, что могло бы сравниться в исключительности с таким полетом.
Глядя в сторону оазиса, он прищурился, с любопытством заметив среди далеких деревьев черные шатры и какое-то движение. Это могли быть кочевники – оазис принадлежал людям согласно давней договоренности, и джинны из Бир-Набата не решались даже испить воды из тех колодцев.
Обхватив шею зверя, он подтянулся вперед, для лучшего обзора, и заххак фыркнул в знак протеста, пыхнув облаком дыма. Али чуть не вывернуло наизнанку от его зловонного дыхания, и он закашлялся. В змеиных клыках застряли хрящи пережаренной добычи, от запаха которых Али замутило, хотя его и предупреждали об этом.
Заххаку он тоже не шибко-то нравился. Без предупреждения он зашел на вираж, из-за чего Али с трудом не потерял хватку, и рванул обратно в том направлении, откуда они прилетели, разрезая воздух, точно серпом.
Впереди Али видел ворота Бир-Набата: неприступно-мрачный, зияющий проем, вытесанный непосредственно в скале. Ворота обрамляла минималистская резьба по песчанику: на крошащемся камне орлы примостились на декоративные колонны, как на насесты, а глубокий орнамент из крутых ступенек устремился в самое небо. Эту резьбу еще миллиард лет назад нанесли первые здешние поселенцы – люди, древняя цивилизация, стертая с лица земли, в чьем разрушенном поселении теперь прочно обосновались джинны.
Он как раз пролетал над своими товарищами – те размахивали руками и били в железные барабаны, раззадоривая заххака. С пронзительным воплем змей ринулся на них. Крепясь духом, Али выждал, пока заххак не подлетит вплотную к его товарищам, разинув пасть и разъяренно дохнув на них ярко-алым пламенем, так что они едва увернулись. И тогда – прыгнул.
Упав, он покатился по земле. Акиса успела подхватить его прямо перед тем, как заххак поджег участок, куда он приземлился. Еще раз возмущенно каркнув напоследок, он полетел прочь, по горло сытый выходками джиннов.
Любайд поставил Али на ноги и с ликующим возгласом похлопал его по спине.
– Говорил же я, что он прыгнет! – Он улыбнулся Али. – Ну, стоила игра свеч?
У него на теле не было ни одного живого места, но Али пребывал в таком экстатичном состоянии, что ничего не замечал.
– Это было потрясающе, – выпалил он, переводя дыхание. Али снял гутру, которую ветром как приклеило к его губам. – И, представляете? Какие-то люди снова собрались в…
Все заворчали, не дав ему даже договорить до конца.
– Нет, – оборвала его Акиса. – Не пойду я больше с тобой шпионить. Ты помешался на своих людях.
Но Али не сдавался:
– Но мы могли бы узнать что-то новое! Помните деревню на юге? Ту, где использовали солнечные часы для управления каналами? Это нам очень пригодилось.
Любайд вернул Али его оружие.
– Помню, как люди прогнали нас взашей, когда обнаружили, что их навестили «демоны». Они еще много стреляли из взрывающихся палок… орудий. И мне совсем не хочется выяснять, содержится ли железо в этих снарядах.
– «Взрывающиеся палки» называются ружьями, – поправил Али. – А в вас, увы, начисто отсутствует дух авантюризма.
Они спустились по каменистому уступу, ведущему в деревню. Порода пестрила наскальной резьбой: буквами незнакомого Али алфавита и кропотливо вытесанными рельефами давно вымерших животных. А выше, с одного края – безволосый гигант склонялся над рядом примитивных фигурок, а в его ладонях были схематично нарисованы языки пламени. Деревенские джинны верили, что это – изображение одного из первых дэвов, еще не благословленного Сулейманом. Судя по безумным глазам и острым зубам на рельефе, дэвы наводили небывалый ужас на человеческих поселенцев.
Али и его товарищи ступили под ворота деревни, в тени которых два джинна, якобы стороживших вход, попивали кофе. Когда редкому пронырливому человеку случалось подобраться слишком близко, они были тут как тут, чтобы наколдовать лютые ветры и сбивающие с ног смерчи и отвадить любопытного.
Они подняли головы на проходящую мимо компанию.
– Он прыгнул? – улыбаясь, спросил первый привратник.
Любайд по-отечески обнял Али за плечи.
– Можно было подумать, он летал верхом на заххаке с младых ногтей.
– Это было потрясающе, – подтвердил Али.
Второй привратник рассмеялся:
– Мы еще воспитаем из тебя толкового северянина, Дэвабад!
Али усмехнулся в ответ:
– На все воля Всевышнего.
Они двинулись по темному помещению, минуя пустые саркофаги давно преставившихся королей и королев, которые правили здесь в незапамятные времена (никто так внятно и не ответил Али на вопрос, куда конкретно подевались их тела, да он и сам сомневался, что хотел знать ответ). Впереди стояла сплошная каменная стена. Простому наблюдателю – человеку – эта стена едва ли показалась бы чем-то примечательной, не считая, пожалуй, слабого свечения, исходящего от неожиданно теплой поверхности.
Но для Али – стена словно пела на все лады, и магия расходилась от камня ласкающими волнами. Он приложил к стене ладонь.
– Патару саввасам, – приказал он по-гезирийски.
Стена растворилась, и, когда туман рассеялся, взору предстала буйная фауна Бир-Набата. Али остановился, любуясь свежей, изобильной красотой места, заменявшего ему дом в последние пять лет. От такого великолепия захватывало дух. Деревня, которую Али, впервые попав в Бир-Набат, застал безжизненной и иссушенной голодом, изменилась до неузнаваемости. Похоже, во времена своего основания Бир-Набат был поистине цветущим раем – останки водосборных бассейнов и акведуков, а также масштабы и сложная архитектура построенных людьми храмов наводили на мысли о периоде регулярных дождей и процветании населения. Но джинны, занявшие их территорию, уступали им в численности. Много веков они перебивались лишь парой непересохших родников да мародерством.
Но к тому моменту как в деревне появился Али, и от этих родников почти ничего не осталось. Бир-Набат находился в отчаянном положении – настолько отчаянном, что его жители отважились пойти наперекор своему королю и приютить чужака, молодого принца, найденного полуживым в расселине неподалеку. Они были согласны даже не обращать внимания на то, что глаза принца блестели цветом мокрого битума, когда он был чем-то расстроен, а его ноги и руки покрывали шрамы, которые неспособен оставить никакой меч. Для Гезири из Бир-Набата это не имело значения. Имело значение то, что Али подарил им четыре новых родника и два нетронутых водоема, воды в которых хватало для орошения всего Бир-Набата на много веков вперед. И вот уже вокруг новых домов были разбиты небольшие, но урожайные огородики, на которых росли ячмень и дыни, а все больше и больше джиннов покидали шатры из дыма и сернобычьих шкур, предпочитая им сооружения из бутового камня и матового стекла. Финиковые пальмы росли здоровыми, толстыми и высокими, снабжая деревню тенистой прохладой. Восточную часть Бир-Набата отдали под сад, где побеги инжира хорошо прижились меж цитрусовых деревьев, бережно обнесенные изгородью для защиты от стремительно растущей популяции коз.
Они прошли мимо деревенского рынка, работающего в тени исполинского древнего храма, вытесанного прямо в скале, мимо аккуратных лепных колонн и прилавков, ломящихся от волшебных товаров. Али улыбался, отвечая на приветственные кивки и выкрики рыночных торговцев, и чувствовал умиротворение.
Внезапно одна торговка перегородила ему путь.
– А, шейх, я вас везде ищу!
Али захлопал глазами, возвращаясь с небес на землю. Перед ним стояла Рима, женщина из семьи касты ремесленников.
Она помахала у него перед лицом свитком.
– Проверьте, пожалуйста, все ли в порядке с этим контрактом. Готова поклясться, что этот ушлый южанин, Билкисов раб, пытается меня обжулить. Моему товару нет равных, и я точно знаю, что зачарованные корзинки, которые он у меня скупает, должны приносить больше прибыли.
– Ты ведь понимаешь, что я сам – один из этих «ушлых южан», как ты выражаешься? – заметил Али.
Кахтани были выходцами из горного региона на южном побережье Ам-Гезиры и чрезвычайно гордились своим родством с джиннами-прислужниками, которых сам Сулейман некогда даровал Билкис, королеве древнего Сабейского царства.
Рима помотала головой.
– Вы из Дэвабада. Это совсем другое, – задумалась она. – Это, пожалуй, намного хуже.
Со вздохом Али взял у нее контракт. После того как целое утро он копал новый канал, а потом летал на заххаке, который все норовил его скинуть, сейчас ему больше всего хотелось рухнуть в постель.
– Я проверю.
– Спасибо вам, шейх.
Рима ушла.
Али с друзьями продолжили путь, но не успели далеко уйти, когда их, пыхтя, перехватил деревенский муэдзин.
– Брат Ализейд! Мир и процветание твоему дому! – Серые глаза муэдзина смерили его беглым взглядом. – Батюшки, да ты же с ног валишься!
– Я как раз собирался…
– Ну да, ну да. Но, послушай… – Муэдзин понизил голос. – Не мог бы ты завтра, если будет такая возможность, провести хутбу? Шейх Джияд неважно себя чувствует.
– Я думал, брат Табит обычно читает проповедь, когда его отца нужно подменить?
– Да, но… – Муэдзин понизил голос еще немного. – Я не выдержу больше его разглагольствований, брат. Просто не выдержу. В прошлый раз он только и распинался о том, что музыка лютни отвлекает молодежь от молитвы.
Али опять вздохнул. С Табитом они не ладили – в основном потому, что Табит свято верил всяким слухам из Дэвабада и каждому встречному-поперечному рассказывал, что Али-де лжец и предатель, которого подослали в Бир-Набат, дабы ввергнуть в пучину «городских грехов».
– Ему не понравится, когда он узнает о вашем предложении.
Акиса фыркнула.
– Напротив. У него появится новая тема для нытья.
– И народ любит твои проповеди, – поторопился добавить муэдзин. – Ты всегда находишь такие замечательные темы. Это полезно для укрепления их веры, – закончил он рассудительно.
Приходилось отдать ему должное: отказать муэдзину было практически невозможно.
– Хорошо, – пробурчал Али. – Я согласен.
Муэдзин пожал ему плечо.
– Спасибо.
– Разберешься с Табитом, когда он об этом услышит, – попросил Али Акису, еле волоча ноги по тропинке. Они почти добрались до его жилища. – Сама знаешь, как он ненавидит… – он осекся на полуслове.
Снаружи шатра его дожидались две женщины.
– Сестры, – поздоровался он и, мысленно выругавшись, выдавил улыбку. – Мир вашему дому.
– И твоему – мир, – первой заговорила Умм-Каис, одна из деревенских чародеек-зодчих. Она улыбнулась Али широкой и какой-то расчетливой улыбкой. – Как поживаешь?
Выбит из сил.
– Не жалуюсь, хвала Всевышнему, – ответил Али. – А как вы сами?
– Нормально, у нас все нормально, – поспешно ответила Бушра, дочь Умм-Каис. Она избегала встречаться с Али взглядом, и ее пламенеющие щеки выдавали сильное смущение. – Мы просто проходили мимо!
– Глупости. – Умм-Каис рывком притянула дочь к себе, и девушка пискнула от неожиданности. – Моя Бушра сейчас приготовила вкуснейшую кабсу… Она у меня прирожденная кухарка, знаешь ли, может званый ужин состряпать из пустых костей да щепотки пряностей… Так вот, первым делом она предложила отнести немного и нашему принцу. – Ее губы расползлись в улыбке. – Она у меня такая умница.
Али моргнул, немного опешив от настырности женщины.
– Э-э… спасибо, – сказал он, успев заметить, как Любайд, чьи глаза весело блестели, прикрывал рот ладонью. – Очень любезно с вашей стороны.
Умм-Каис исподтишка заглянула в его шатер и недовольно поцокала языком.
– Одиноко тебе здесь, должно быть, Ализейд аль-Кахтани. Ты ведь такой хороший джинн. Тебе нужен настоящий дом в горах и женщина, которая будет ждать тебя дома.
Сжалься надо мной, Всевышний, только не это.
– Я… я признателен за заботу, – проблеял он в ответ, – но меня полностью устраивает мое одиночество.
– Да, но ты – молодой мужчина. – Умм-Каис положила руку ему на плечо и ощупала мышцы. На лице женщины отразилось удивление. – Силы небесные… Хвала Всевышнему за такую славную работу, – произнесла она восхищенно. – И разумеется, у тебя есть некоторые потребности. Это естественно.
Жар прилил к щекам Али с удвоенной силой, когда он заметил, как Бушра приподняла на него свой взгляд. В ее глазах мелькнуло оценивающее выражение, от которого у него внутри всколыхнулось какое-то нервное возбуждение, которое к тому же нельзя было назвать однозначно неприятным.
– Я…
На счастье, вмешался Любайд.
– Вы очень заботливы, сестры, – сказал он, принимая у них из рук блюдо. – Мы проследим, чтобы он все съел.
Акиса кивнула. Ее глаза искрились весельем.
– Пахнет очень аппетитно.
Умм-Каис поняла, что ей пора признать временное поражение. Она пригрозила Али пальцем:
– Ну, однажды…
Уходя, она махнула рукой в сторону шатра:
– Кстати, заезжал гонец с посылкой от твоей сестры.
Женщины едва успели скрыться за поворотом, как Любайд и Акиса прыснули со смеху.
– Прекратите, – прошипел Али. – В этом нет ничего смешного.
– Еще как есть, – возразила Акиса, у которой от смеха тряслись плечи. – Смотрела бы и смотрела еще хоть дюжину раз.
Любайд присвистнул.
– Видела бы ты его лицо, когда на той неделе Садаф принесла ему одеяло, потому что захотела «согреть его постель».
– Ну все, хватит. – Али потянулся за блюдом. – Отдай мне это.
Любайд увернулся.
– Э нет. Будет мне награда за твое спасение. – Он поднес блюдо к себе, принюхался и зажмурился. – Может, на ней тебе и жениться? Я был бы вашим незваным гостем на каждом ужине.
– Я ни на ком не женюсь, – огрызнулся Али. – Это слишком опасно.
Акиса закатила глаза.
– Ты преувеличиваешь. Уже год прошел с тех пор, как я в последний раз спасала тебя от ассасина.
– Который подобрался достаточно близко, чтобы оставить сувенир. – Али выгнул шею, обнажая жемчужно-бледный шрам, пересекающий его горло чуть ниже бороды.
Любайд только отмахнулся.
– После того как он это сделал с тобой, его родной клан изловил его, выпотрошил и бросил труп на растерзание заххаку. – Он пристально посмотрел на Али. – Даже среди ассасинов немного найдется дураков, чтобы вести охоту на джинна, от которого зависит водоснабжение половины северной части Ам-Гезиры. Тебе пора задуматься о том, чтобы устраивать здесь свою жизнь. Что-то подсказывает мне, что брак благоприятно повлияет на твой характер.
– О, не то слово, – согласилась Акиса. Она подняла голову, и они с Любайдом обменялись заговорщическими ухмылками. – Жаль, что ни одна женщина в Бир-Набате не в его вкусе…
– То есть черноглазая и с талантом к исцелению? – подхватил Любайд и расхохотался в ответ на свирепый взгляд Али.
– Вам прекрасно известно, что в этих идиотских слухах нет ни слова правды, – сказал Али. – Мы с бану Нахидой были друзьями, и только. К тому же она замужем за моим братом.
Любайд пожал плечами.
– А мне нравятся эти идиотские слухи. Да и можно ли винить тех, кто травит увлекательные байки обо всем, что с вами тогда случилось? – В его голосе зазвучали патетические интонации. – Загадочная красавица Нахида, запертая во дворце, злой Афшин, который может ее погубить, и вспыльчивый принц, сосланный на историческую родину…
Терпение Али наконец лопнуло, и он потянулся к пологу шатра.
– Я не вспыльчивый. И большую часть этих баек травишь именно ты!
В ответ Любайд лишь снова рассмеялся.
– Ступай уже и посмотри, что тебе прислала сестра. – Он повернулся к Акисе, протягивая ей блюдо. – Проголодалась?
– Очень.
Качая головой, Али сбросил сандалии и вошел в шатер. Его жилище было небольшим, но уютным и достаточно просторным для матраца, который одна из кузин Любайда, сжалившись, удлинила специально под «нелепый» рост Али. Буквально все здесь досталось ему в подарок. Он попал в Бир-Набат, не имея за душой ничего, кроме оружия да окровавленной дишдаши, и по имуществу Али можно было отследить историю его пребывания здесь: халат и сандалии стали первыми вещами, украденными им из брошенного людьми каравана; Коран вручил ему шейх Джияд, когда Али начал преподавать; бесконечные листки с записями и чертежами он набросал, наблюдая за работой различных оросительных сооружений.
И пополнение: запечатанный медный тубус длиной с его руку от запястья до локтя и шириной с кулак лежал на аккуратно свернутом матраце. Один конец тубуса покрывал слой черного воска, а по кругу бежала фамильная подпись.
Улыбнувшись, Али взял тубус и сорвал восковую печать. Под ней скрывалась матрица с острыми лезвиями – печать крови, благодаря которой Зейнаб могла быть уверена, что никто, кроме кровного родственника, не сможет вскрыть ее послание. Так они могли хотя бы надеяться, что переписка никому не попадет на глаза. Хотя едва ли это имело значение. Ведь письма перехватывал не кто иной, как их родной отец, а он запросто мог использовать каплю своей крови и прочесть что угодно. Скорее всего, так он и делал.
Али прижал руку к торцу тубуса. Как только его кровь попала на лезвия, крышка задымилась и испарилась. Али наклонил тубус, вываливая содержимое на матрац.
Золотой слиток, медный плечевой браслет и письмо на несколько страниц. Браслет сопровождался небольшой запиской, в которой изящным почерком его сестры было написано: «От головных болей, на которые ты постоянно жалуешься. Обращайся с ним осторожнее, братец. Нахида взяла за него баснословные деньги».
Али повертел в руках браслет, разглядывая письмо и слиток. Да хранит тебя Всевышний, Зейнаб. Бир-Набат только начинал вставать на ноги, и дела часто шли туго – это золото поможет решить здесь много проблем. Оставалось лишь надеяться, что Зейнаб не будет наказана за такую передачу. Сколько раз он писал ей, умоляя не присылать материальную помощь, но она игнорировала его советы так же дерзко, как игнорировала негласный отцовский приказ всему племени Гезири – не помогать Али. Только ей подобное неповиновение могло сойти с рук. Гасан всегда сменял гнев на милость, когда дело касалось любимой дочери.
Он упал на подушки, перекатился на живот и начал читать. При виде знакомого почерка сестры и ее колких суждений у него теплело на сердце. Он ужасно скучал по ней. Раньше он не ценил их отношения, потому что был молод и заносчив, а теперь стало слишком поздно, и от них ничего не осталось, кроме нерегулярной переписки. Али и Зейнаб больше никогда не встретятся. Не будут погожим днем сидеть у канала за чашкой кофе, обсуждая свежие сплетни. Он не проводит ее под венец. Не увидит ее будущих детей – своих племянниц и племянников, которых в иной жизни Али баловал бы до невозможности и учил сражаться.
Но Али понимал, что все могло сложиться и хуже. Ежедневно он благодарил Всевышнего за то, что на пути ему попались джинны из Бир-Набата, а не одни из тех многочисленных джиннов, которые потом пытались его убить. Но щемящая тоска, накатывающая при мысли о семье, не проходила, несмотря ни на что.
Так, может, действительно пора завести здесь новую семью? Али перевернулся на спину, греясь в лучах теплого солнца, сияющего за стенами шатра. Вдали он слышал детский смех и пение птиц. В памяти всплыли тихие знаки внимания от Бушры. Оставшись один, Али не стал бы отрицать, что в тот момент в нем проснулось что-то волнующее. Дэвабад остался далеко, его отец как будто позабыл о нем. Разве это преступление: позволить себе пустить здесь корни, завести семью и тихо жить простой семейной жизнью, которая была бы заказана для каида эмира Мунтадира?
Его сковал ужас. Да, – был ответ. Грезы о простом семейном счастье рассыпались в прах. Потому что в его жизни мечты о светлом будущем приводили только к одному – к трагедии.
3
Нари
Ясно было одно: старейшины племени не разделяли ее энтузиазма по поводу больницы Нахид.
Низрин вытаращилась на Нари.
– Ты убежала из-под охраны? Снова? Ты хоть представляешь, что будет, если Гасан узнает?
– Зейнаб меня вынудила! – оправдывалась Нари. И тут же, решив, что будет несправедливо по отношению к золовке обвинять ее в приключении, от которого сама осталась в восторге, добавила: – Она сказала, что часто совершает подобные вылазки и еще ни разу не попалась. И в случае чего обещала взять вину на себя.
Картир выглядел не на шутку встревоженным. Обычно верховный жрец более снисходительно относился к… неортодоксальным выходкам Нари, но недавняя история, похоже, переполнила чашу его терпения.
– И ты ей веришь? – спросил он, взволнованно супя щетинистые брови.
– В этом вопросе – да.
Нари с золовкой не всегда находили общий язык, но несложно было догадаться, что и Зейнаб время от времени отчаянно нуждалась в глотке свободы.
– Может, хватит, наконец, делать из мухи слона? Это ведь отличные новости! Только представьте! Больница Нахид!
Картир и Низрин переглянулись. Несмотря на мимолетность этого взгляда, нельзя было не заметить, что на лице жреца вспыхнул виноватый румянец.
Нари заподозрила неладное.
– Вы и так знаете про это место? Почему вы ничего не рассказывали?
Картир вздохнул.
– Потому что судьба этой больницы – в равной степени нелицеприятная и неблагоразумная тема для разговоров. Сомневаюсь, что о ней вообще кому-либо известно помимо короля и узкого круга завзятых летописцев Дэвабада.
Услышав такое расплывчатое объяснение, Нари нахмурилась:
– Но откуда знаете о больнице вы?
– Бану Манижа узнала о существовании больницы – и о ее печальной судьбе, – еле слышно ответила Низрин. – Она никогда не расставалась со старинными фамильными книгами. Она-то нам и рассказала.
– Что значит «о печальной судьбе»?
Когда ее вопрос остался без ответа, терпение Нари лопнуло.
– Око Сулеймана, к чему эти секреты на каждом шагу? За пять минут я узнала от Разу больше, чем от вас двоих за пять лет!
– Разу? Разу бага Рустама? – В лице Картира читалось облегчение. – Слава Создателю. Я боялся, случилось непоправимое, когда сгорела ее таверна.
Нари стало жаль добрую авантюристку, оказавшую ей такой сердечный прием.
– Я – бану Нахида. Я должна быть в курсе, если на освобожденных рабов объявлена охота.
Низрин и Картир снова переглянулись.
– Мы хотели как лучше, – проговорила наконец Низрин. – Тогда ты еще глубоко скорбела по Даре, и я не хотела сыпать соль на рану, рассказывая о судьбе его товарищей по несчастью.
При упоминании имени Дары Нари вздрогнула. Она и сама знала, что на время стала сама не своя после его гибели.
– И все-таки не вам принимать за меня подобные решения. – Она посмотрела на них по очереди. – Я не могу быть бану Нахидой в храме и лазарете, если со мной обращаются как с маленькой, как только речь заходит о политических вопросах, которые, по вашему мнению, могут меня расстроить.
– Которые, по нашему мнению, опасны для твоей жизни, – непреклонно поправила Низрин. – В храме и лазарете у тебя хотя бы есть право на ошибку.
– А больница? – не унималась Нари. – Какая политическая подоплека заставила вас утаить от меня ее существование?
Картир разглядывал свои руки.
– Дело не в одном ее существовании, бану Нахида. Дело в том, что там произошло во время войны.
Он снова умолк, и Нари осенило.
– Если я не услышу более внятного объяснения, мне придется каким-то образом вернуться туда. Один из джиннов был историком и наверняка знает ответ.
– Ни в коем случае, – вмешалась Низрин и обессиленно вздохнула. – Больница пала первой, когда Зейди аль-Кахтани захватил Дэвабад. Все произошло так быстро, что оставшиеся там Нахиды не успели бежать во дворец. Шафиты подняли бунт, как только воины Зейди вторглись в город. Они взяли больницу штурмом и истребили всех Нахид в ее стенах. Всех до единого, бану Нари. От престарелых аптекарей до подмастерьев, вчера вышедших из-за школьной скамьи.
Заговорил Картир. Его голос звучал мрачно, а у Нари от их рассказа кровь стыла в жилах.
– Рассказывают, бойня была чудовищная. Гезири, понятное дело, были вооружены зульфикарами, а вот шафиты орудовали «огнем Руми».
– «Огонь Руми»? – переспросила Нари. Название показалось ей смутно знакомым.
– Человеческое изобретение, – объяснила Низрин. – Вещество, которое липнет, как деготь, и сжигает кожу даже Дэвам. «Огонь – огнепоклонникам», – так они кричали, шафиты. – С болезненным видом она опустила глаза. – Его до сих пор используют. Именно так джинны, убившие мою семью и обокравшие наш храм, и подожгли его.
Нари вмиг переполнило острое чувство вины.
– Прости меня, Низрин, я и понятия не имела.
– Ты не виновата, – ответила она. – Откровенно говоря, я боюсь, что в больнице все происходило гораздо страшнее. Я не читала тех мемуаров, что бану Манижа, но, обнаружив их, она почти не разговаривала в течение долгих недель.
– Некоторые нюансы наводят на мысли о том, что это был акт возмездия, – осторожно добавил Картир. – Такая жестокость… не бывает беспричинной.
Низрин нахмурилась.
– Этим джиннам не нужна причина, чтобы проявить жестокость. У них это в крови.
Жрец покачал головой.
– Не будем обманываться, госпожа Низрин, и у нашего племени руки бывали в крови. И я бы не хотел внушать эти мысли нашей юной Нахиде. – На его лице промелькнула тень. – Бану Манижа говорила в подобном духе. Это сильно ей навредило.
Низрин сузила глаза.
– У нее были причины, чтобы так говорить, и тебе это известно.
В дверь постучали. Низрин сразу смолкла. Находясь в Дэвабаде, всегда, и даже в Великом храме, нужно было проявлять осторожность в высказываниях о Кахтани.
Но сейчас в дверь просунул голову отнюдь не шпион.
– Бану Нахида. – Джамшид сложил пальцы домиком в знаке почтения. – Не хотел прерывать, но из дворца прислали за тобой паланкин.
Нари рассердилась.
– Ну конечно. Упаси Создатель, чтобы я провела в собственном храме хоть минуту сверх дозволенного времени. – Она встала и поглядела на Низрин. – Ты идешь?
Низрин отрицательно покачала головой.
– У меня здесь остались кое-какие дела. – Она пригвоздила Нари строгим взглядом. – И, пожалуйста, ради всего святого, постарайся воздержаться от экскурсий по городу.
Нари закатила глаза:
– Держу пари, даже родная мать не висела бы у меня над душой так, как ты.
Она прошла мимо Низрин, и та вдруг взяла ее за руку – жест, строго запрещенный правилами храма. Ее взгляд был полон теплоты.
– Но ее здесь нет, дитя, поэтому оберегать тебя – наша обязанность.
Искреннее беспокойство на лице женщины отчасти усмирило гнев Нари. Сколько бы они ни спорили, Низрин оставалась единственной мало-мальски родной для Нари душой в Дэвабаде. Нари не сомневалась, что наставница желает ей только самого лучшего.
– Ладно, – проворчала она и, сложив ладони, обратилась к Низрин и Картиру вместе: – Да будет гореть ваш огонь вечно.
– Взаимно, бану Нахида, – ответили ей.
– Экскурсия по городу? – спросил Джамшид, когда дверь за ними закрылась. – У тебя такой вид, словно только что получила нагоняй.
– Узнала еще одну темную страницу из истории Дэвабада. – Нари надулась. – Хотела бы я хоть раз услышать рассказ о том, как наши предки наколдовали радугу, вышли на улицы, дружно пустились в пляс, и больше ничего не произошло.
– Легче держать обиду, когда помнишь только плохое.
Нари поморщилась:
– Да, наверное, ты прав.
Она отбросила мысли о больнице и повернулась к нему лицом. Тусклый свет коридора особенно сильно выхватывал тени у него под глазами и обрисовывал острые углы носа и заострившихся скул. Пять лет прошло с того дня, когда Дара чуть его не убил, а Джамшид так и не выздоровел до конца. Однако все это время шел на поправку – тягостно-медленным темпом, который у всех вызывал только недоумение. От плечистого лучника, которого Нари впервые увидела, когда он, верхом на несущемся в атаку слоне, ловко метал стрелы из лука, осталась лишь бледная тень.
– Как ты себя чувствуешь?
– Как будто ты ежедневно задаешь мне один и тот же вопрос, хотя ответ всегда один и тот же.
– Я – бану Нахида, – сказала она, когда они вышли в главный молельный зал храма. Это было огромное помещение, предназначенное вмещать тысячи Дэвов. Высокий потолок держался на нескольких рядах разрисованных колонн, а вдоль стен протянулась череда алтарей, посвященных самым почитаемым фигурам за многовековую историю их племени. – Это мой долг.
– Я в порядке, – заверил он, останавливаясь, чтобы рассмотреть посетителей храма. – Здесь сегодня толпа.
Нари проследила за его взглядом. Действительно, в храме яблоку негде было упасть. И, похоже, многие пришли сюда издалека: отшельники в поношенных хламидах и целые семьи паломников с круглыми глазами делили место с дэвабадскими буржуа.
– Твой отец не преувеличивал, когда говорил, что народ начнет съезжаться за месяцы до Навасатема.
Джамшид кивнул.
– Это самый важный из наших праздников. Наступает новый век свободы от оков Сулеймана… Целый месяц мы чествуем жизнь и славим предков.
– Это повод тратить деньги и много пить.
– Это повод тратить деньги и много пить, – согласился Джамшид. – Но тебя ждет настоящая феерия. Состязания и гуляния на любой вкус, на прилавках – только самое новое и интересное со всех концов света. Парады, фейерверки…
Нари застонала.
– Работы в лазарете будет невпроворот.
Джинны подходили к увеселениям со всей серьезностью, а к опасностям перебрать – без должной серьезности.
– Думаешь, твой отец вернется к этому времени?
Не так давно Каве отбыл в Зариаспу, где находилось родовое имение э-Прамухов, пролепетав что-то о производственном конфликте между фермерами и кошмарном нашествии прожорливых лягушек, которые положили глаз на посевы серебристой мяты.
– Непременно, – ответил Джамшид. – Вернется помогать королю с последними приготовлениями к торжеству.
Они пошли дальше, мимо огромной огненной купели. Купель была такой красоты, что Нари всегда задерживалась ненадолго, чтобы полюбоваться – даже когда ей не нужно было проводить церемонии. Великолепные купели, свой главный символ веры, Дэвы пронесли сквозь века. Каждая представляла собой чашу с очищенной водой, в центре которой возвышалось некое подобие жаровни. В ней горел огонь кедрового дерева, гасившийся лишь после смерти хозяина. Каждое утро, на заре, жаровню тщательно очищали от пепла, тем самым знаменуя возвращение солнца, и зажигали стеклянные масляные лампады на поверхности воды, чтобы вода в чаше постоянно кипела на слабом огне.
За благословением к жрецу выстроилась длинная очередь. Взгляд Нари упал на маленькую девочку в желтом войлочном платьице, вертевшуюся вокруг своего отца. Нари подмигнула ей, девочка заулыбалась и стала тянуть отца за руку, показывая пальцем на Нари.
Шедший рядом Джамшид оступился. Он споткнулся, зашипев от боли, но только отмахнулся, когда Нари потянулась, чтобы взять его под руку.
– Я сам, – сказал он решительно и постучал тростью. – Я рассчитываю разделаться с этим к Навасатему.
– Хороший план, – похвалила Нари, хотя упрямое выражение, застывшее на его лице, внушало тревогу. – Но постарайся не переутомляться. Организму нужно время для полного выздоровления.
Джамшид поморщился.
– Оказывается, проклятия существенно осложняют жизнь.
Нари остановилась на месте и развернулась к нему лицом.
– Ты не проклят.
– У тебя есть другое объяснение, почему мой организм так плохо реагирует на лечение Нахиды?
Нет. Нари закусила губу. Она многому научилась за годы, но неспособность вылечить Джамшида серьезно подтачивала ее уверенность в своих силах.
– Джамшид… Я все еще новичок в этом деле, а Низрин – не то же самое, что Нахида. Скорее всего, есть какая-то другая магическая или медицинская причина тому, что твое выздоровление так затянулось. Вини меня, – добавила она, – не себя.
– Ни за что на свете. – Они поравнялись с алтарями, украшавшими стену храма. – Но раз уж зашел разговор… Я хотел бы еще раз попытаться, и поскорее, если можно.
– Ты уверен? В прошлый раз… – Нари помедлила, не зная, как тактичнее напомнить ему, что в прошлый раз, когда она пыталась его исцелить, он не продержался и пяти минут, после чего взвыл в агонии и принялся расцарапывать себе кожу.
– Знаю, – ответил он, не глядя на нее, словно пытаясь не дать надежде и отчаянию отразиться у него в лице. По мнению Нари, в отличие от многих дэвабадцев, Джамшид никогда не умел врать. – Но я хочу попробовать. – Его голос сник. – Отец эмира вынуждает его назначить нового начальника личной охраны.
– Ох, Джамшид, это всего лишь должность, – ответила Нари. – Ты должен знать, что вне зависимости от этого ты навсегда останешься ближайшим доверенным лицом Мунтадира. Он никогда не устает тебя нахваливать.
Джамшид упрямо замотал головой.
– Я должен его защищать.
– Ты чуть не погиб, защищая его.
Именно в этот неудачный момент они вышли к алтарю, посвященному Даре. Это был один из самых популярных алтарей в храме: латунную статую, запечатлевшую воинственного Дэва верхом на коне, выпрямившимся в полный рост на стременах, чтобы прицелиться в своих преследователей, увешали венками из роз, а пол вокруг статуи завалили подношениями. Проносить оружие в храм запрещалось, поэтому к алтарю возлагали глиняные поделки в виде традиционного воинского снаряжения – в основном стрел.
На стене позади статуи висел большой серебряный лук. Нари увидела его, и к горлу подкатил ком. Она провела немало времени, глядя на этот лук, но впервые оказалась здесь в компании мужчины – друга, – у которого, как она прекрасно понимала, были все основания ненавидеть Афшина, которому он принадлежал.
Но Джамшид не обращал внимания на лук. Он присматривался к подножию статуи.
– Это… крокодил? – спросил он, показывая на маленький обгоревший скелет.
Нари поджала губы.
– Похоже на то. Ализейд-победитель-Афшина, – произнесла она вполголоса, презирая каждый звук этого «титула».
Джамшид смотрел на скелет с отвращением.
– Возмутительно. Я отнюдь не поклонник Ализейда, но те, кто зовет Аяанле крокодилами, ничем не отличаются от тех, кто зовет нас – огнепоклонниками.
– Не у всех такие широкие взгляды, как у тебя, – ответила она. – Я уже видела здесь такие скелеты. Некоторые верят, что Даре понравилось бы видеть, как перед ним сжигают его убийцу.
– Возможно, ему бы и понравилось, – мрачно отозвался Джамшид. Он взглянул на нее и смягчился. – И часто ты сюда приходишь?
Нари помедлила с ответом. Разговоры о Даре все еще задевали ее за живое, даже пять лет спустя после его смерти. Чем больше она пыталась распутать терновый клубок собственных эмоций, тем сильнее запутывалась в них. Ее воспоминания о прекрасном угрюмом воине, который успел стать ей дорог за время их путешествия в Дэвабад, омрачались пониманием того, что он был преступником и на нем лежала вина за гибель невинных жителей Кви-Цзы. Дара покорил ее сердце, и он же разбил его на мелкие кусочки. Вознамерившись спасти Нари во что бы то ни стало, он пренебрег ее собственными желаниями и был готов даже ввергнуть их мир в пучину войны.
– Нет, – ответила она наконец, не позволяя голосу задрожать. В отличие от Джамшида, Нари превосходно владела умением скрывать свои чувства. – Стараюсь не приходить. Здесь поклоняются не тому Даре, которого я помню.
Джамшид оторвал взгляд от алтаря и посмотрел на нее:
– В каком смысле?
Нари разглядывала изваяние всадника, запечатленного в момент атаки.
– Для меня он не был легендарным Афшином. Сначала все было не так. Кви-Цзы, война, его восстание… Он мне ни о чем не рассказывал.
Она сделала паузу. В этом храме между ними с Дарой произошел тот самый разговор, который почти стал разговором о возникшем между ними чувстве, и та ссора, что развела их по разным углам, а Нари впервые начала осознавать, как много отняла у Дары война и как сильно надломила его потеря.
– Думаю, он не хотел, чтобы я знала. Под конец… – Ее голос стал вкрадчивым. – Думаю, ему не нравилось то, кем он стал. – Она покраснела. – Прости. Зря я тебя обременяю разговорами о Даре.
– Можешь обременять меня сколько угодно, – пообещал Джамшид негромко. – Тяжело видеть, как этот город убивает тех, кого мы любим, – вздохнул он и отвернулся, опираясь на трость. – Нам пора возвращаться.
Погрузившись в свои мысли, Нари молчала, когда они покинули храм и через ухоженный сад вышли к ожидающему их паланкину. Сверкнув на прощание, солнце упало за дальние горы, растворяясь в зеленом горизонте, и из глубины храма послышался бой барабана. По всему городу начали раздаваться призывы к молитве, которые подхватывали другие джинны и волнами передавали дальше. Прощание с заходящим солнцем пусть ненадолго, но объединяло джиннов всех верований.
В паланкине она расслабленно откинулась на подушки. От покачивающегося движения паланкина, везущего их через сектор Дэвов, ее начало клонить в сон.
– Устала? – спросил Джамшид, когда она зевнула.
– Как всегда. Вчера задержалась допоздна с пациенткой. Ткачиха из Агниванши, надышалась газом, который использует для работы ковров-самолетов. – Нари потерла виски. – На этой работе не соскучишься.
Приободрившись, Джамшид покачал головой.
– Могу побыть на подхвате, когда вернемся.
– Я буду очень тебе благодарна. И попрошу повара организовать нам ужин.
Он застонал.
– Только не эта непонятная человеческая пища.
– А мне нравится непонятная человеческая пища, – оправдывалась Нари. Одним из поваров на дворцовой кухне служил старик из Египта – шафит, наловчившийся вовремя готовить для нее утешающие сердце блюда с ее бывшей родины. – И вообще…
С улицы раздался оглушительный женский крик:
– Отпустите его! Умоляю, заклинаю вас! Мы ни в чем не виноваты!
Нари подскочила. Паланкин резко остановился. Она отдернула парчовую занавеску на окне. Они еще не выехали из сектора Дэвов и сейчас проезжали по тихой улице, на которой располагались древнейшие и богатейшие дома города. Перед самым большим из них была свалена куча мебели, и дюжина солдат Королевской гвардии проводила обыск. Двоих взрослых Дэвов и одного мальчишку, которому не могло быть еще и двадцати, связанных и с кляпами во рту, поставили на колени посреди улицы.
Женщина в возрасте молила гвардейцев:
– Прошу вас, мой сын еще ребенок, он не был замешан!
Еще один гвардеец вышел из дверей, которые были выломаны и теперь болтались на петлях. С довольным видом он выкрикнул что-то по-гезирийски и швырнул на каменную мостовую резной деревянный сундук с такой силой, что тот разлетелся в щепки. На мокрую землю, сверкая всеми цветами, посыпались монеты и неограненные драгоценные камни.
Недолго думая, Нари соскочила с паланкина.
– Что здесь происходит, скажите на милость? – воскликнула она голосом, не терпящим пререканий.
– Бану Нахида! – В глазах женщины проблеснула надежда. – Моего мужа и его брата обвиняют в государственной измене и хотят забрать моего сына! – Она сдавленно всхлипнула, переходя на дивастийский. – Но это неправда! Они только лишь провели собрание, на котором обсуждали новый земельный налог для Дэвов. Об этом узнал король и теперь наказывает их за то, что они высказали все как есть!
Нари так разозлилась, что ее бросило в жар.
– Где постановление? – требовательно спросила она, поворачиваясь к гвардейцам. – Сомневаюсь, что хозяева дали свое согласие на этот погром.
Но ее командный тон не произвел впечатления на гвардейцев.
– Новые правила, – отрезал один. – Теперь гвардии причитается пятая часть всего конфискованного у неверующих – вас, то есть Дэвов, – имущества. – Его лицо приобрело грозное выражение. – А то интересно получается, все в городе страдают, а огнепоклонники – нет, значит.
Дэва упала Нари в ноги.
– Прошу вас, бану Нахида! Я готова отдать им любые деньги и драгоценности, все, что попросят, только не позволяйте им забрать и мою семью! Если их бросят в темницу, я больше никогда их не увижу!
К ним подошел Джамшид.
– Ваших родных никуда не заберут, – пообещал он. Повернувшись к солдатам, он строго распорядился: – Отправьте гонца за эмиром. И до его приезда – чтобы ни один волос не упал с головы этих Дэвов.
Гвардейский командир хмыкнул.
– Приказы я получаю непосредственно от короля. А не от эмира, и уж тем более не от какого-то недоделанного Афшина, – его голос окрасился жестокостью, когда он кивнул на трость Джамшида. – Твое новое оружие не внушает того же трепета, что прежде, Прамух.
Джамшид отпрянул, точно получил пощечину, а Нари сделала шаг вперед, возмущенная хамством гвардейца.
– Да как ты смеешь говорить с ним таким тоном? Он сын старшего визиря!
В следующую секунду солдат уже обнажил зульфикар.
– Его отца здесь нет, как и твоего проклятого Бича. – Он смерил Нари ледяным взглядом. – Не испытывай мое терпение, Нахида. Я выполняю королевский приказ, и уж поверь на слово, я не стану долго церемониться с огнепоклонницей, натравившей своего Афшина на моих собратьев. – Он поднял зульфикар выше, остановившись в опасной близости от горла Джамшида. – Так что, если не хочешь, чтобы я прямо здесь начал казнить Дэвов, советую тебе возвращаться обратно в свой паланкин.
Нари застыла. Эта угроза и откровенная враждебность со стороны гвардейцев могли значить только одно. Гасан железной рукой правил Дэвабадом, и если его солдаты не боялись угрожать двум самым высокопоставленным Дэвам в городе, значит, были уверены в том, что не понесут за это наказания.
Джамшид отступил первым и взял Нари за руку. Его ладонь была ледяной на ощупь.
– Пойдем, – тихо проговорил он по-дивастийски. – Чем быстрее уйдем, тем скорее я доложу обо всем Мунтадиру.
В расстроенных чувствах, Нари едва могла смотреть женщине в глаза. Несмотря на боль, которую причиняли ей воспоминания о воинственном Даре, в эту минуту она как никогда желала, чтобы он оказался рядом, оживил статуи шеду и наставил оружие на тех, кто посмел обидеть их соплеменников.
– Простите, – прошептала она, проклиная себя за бессилие в сложившейся ситуации. – Обещаю вам, мы поговорим с эмиром.
Из глаз женщины лились слезы.
– К чему? – спросила она с болью и отчаянием в голосе.
Ее следующие слова поразили Нари в самое сердце.
– Как вы можете защитить нас, если не способны даже защитить себя?
4
Дара
В бездонной тишине зимней ночи Дара пробирался по черному лесу.
Совершенно беззвучно, крадучись, он двигался вперед бок о бок с пятью молодыми Дэвами, которые вторили каждому его шагу. Они обмотали сапоги тряпками, чтобы приглушить звук шагов, и вымазали шерстяные кафтаны в пепле и грязи, подражая рисунку голых деревьев и каменистой почве. Были и магические, более действенные методы маскировки, но сегодня они не просто выполняли очередную миссию – это была проверка боем, и Дара хотел бросить вызов своим юным рекрутам.
У следующего дерева он остановился и рукой подал знак своим подчиненным последовать его примеру. Он прищурился и внимательно изучил мишени. Его дыхание паром собиралось под платком, закрывавшим нижнюю часть его лица.
Слухи оказались правдивы: два гезирских скаута из Королевской гвардии. Молва о них стремительно разлетелась по разоренной территории северного Дэвастана. Якобы они прибыли для надзора за пограничными землями. Осведомители доложили Даре, что такие визиты были в порядке вещей: дежурная проверка примерно раз в полвека, чтобы вытрясти из жителей долги по налогам и напомнить о всевидящем оке короля Гасана. Но момент казался Даре подозрительным, и поэтому он вздохнул спокойнее, когда бану Манижа велела ему привести скаутов к ней.
– Не проще ли будет убить их? – было единственным его возражением. Вопреки расхожему мнению, убийства не приносили Даре удовольствия. Но еще меньше удовольствия приносила мысль, что Гезири узнают об их с Манижей существовании. – Земли здесь полны опасностей. Я могу обставить все так, как будто их растерзали дикие звери.
Манижа отрицательно покачала головой.
– Они нужны мне живыми. – Она приняла строгий вид – похоже, за последние несколько лет бану Нахида успела чересчур хорошо его изучить. – Живыми, Дараявахауш. Это не обсуждается.
Что и привело их сюда. Две недели у них ушло на то, чтобы разыскать скаутов, и еще два дня – чтобы незаметно пустить их по ложному следу. Его подчиненные передвигали межевые камни, выкладывая их дугой, чтобы сбить Гезири с проторенного курса на деревню Сагдам и увести в самые дебри непроходимых лесов, опоясывающих здешние горы.
На скаутов было жалко смотреть: закутавшись в меха и войлочные одеяла, они жались друг к другу, ютясь под навесом наспех возведенного шалаша. Слабый костер постепенно угасал под напором густого снегопада. Старший скаут курил трубку, и в воздухе разливался приторно-сладкий запах дымящегося ката.
Но Дару интересовали не трубки и не ханджары, заткнутые у них за поясами. Он стал шарить по лагерю взглядом. Наконец он нашел то, что искал: зульфикары покоились на каменном возвышении аккурат за спинами скаутов. Кожаные ножны мечей были обернуты слоем войлока, чтобы защитить лезвия от снега, но Даре удалось заметить выглядывающую из-под ткани рукоятку.
Он мысленно выругался. Мастера владения зульфикарами ценились на вес золота, и Дара тешил себя надеждой, что король не отправит опытных фехтовальщиков на миссию, которая, по всем расчетам, не должна была быть ничем примечательной. Зульфикары, изобретенные во времена войны с Советом Нахид (или, как утверждают поклонники более возвышенной версии, украденные у ангелов, охранявших Райские Врата), на первый взгляд могли показаться обыкновенными скимитарами – да, лезвие из красной меди, раздвоенное на конце, выглядело непривычно, но в остальном внешне они мало чем отличались.
Но воины Гезири – и только Гезири – были обучены извлекать ядовитое пламя из смертоносного лезвия зульфикара. Малейшее соприкосновение с кожей означало верную смерть. Раны, нанесенные зульфикаром, не исцелялись даже прикосновением Нахид. Это оружие изменило ход войны и положило конец правлению благословенного Совета Нахид, погубив в процессе несметное число Дэвов.
Дара бросил взгляд на рекрута, стоявшего ближе к нему. Мардоний был самым молодым из них и входил в так называемую Бригаду Дэвов – немногочисленный коллектив воинов-Дэвов, некогда допущенных к службе в Королевской гвардии. После смерти Дары на корабле они были изгнаны из города. Командиры, которых Дэвы считали своими товарищами, вышвырнули их из казармы и оставили с пустыми руками посреди Большого базара. Там на них и напала толпа шафитов. Дэвы были безоружны, сильно уступали шафитам в числе, поэтому их жестоко избили, а некоторых даже убили. На лице и руках у Мардония до сих пор остались шрамы от «огня Руми», как вечная память о том побоище.
Дара подавил подступающий приступ тревоги. Он уже объяснил своим подопечным, что брать Гезири в плен им придется без его помощи. Что это редкая для них возможность применить освоенные навыки на практике. Однако выступать против зульфикара – совсем не то же самое, что против обычного солдата.
И все же… Им нужно на чем-то учиться. Рано или поздно, да поможет Создатель, им придется иметь дело и с зульфикарами. Они сойдутся в битве с самыми удалыми воинами Дэвабада, и должны одержать в этой битве решительную победу.
От одной мысли волна раскаленной лавы хлынула к его рукам. Дрожа всем телом, Дара сдержал прилив этой новой, необузданной силы, которую так до сих пор и не подчинил себе полностью. Огонь бурлил у него под кожей, так и норовя вырваться на волю. Когда он поддавался эмоциям, совладать с собой становилось особенно сложно… А от страха, что молодых Дэвов, которых он взял под свое крыло несколько лет назад, изрубят на куски какие-то пескоплавы, легко было им поддаться.
Ты всю жизнь занимался боевой подготовкой воинов. Ты знаешь, что это им необходимо. Дара отбросил сомнения прочь.
Он протяжно ухнул, подражая крику совы. Один джинн бросил взгляд в их сторону, но быстро отвернулся. Рекруты рассредоточились, то и дело оглядываясь на него горящими темными глазами. Дара проследил, как лучники заправили стрелы в луки.
Он цокнул языком, отдавая свой финальный приказ.
Наконечники стрел, облитые дегтем, вспыхнули заколдованным пламенем. У джиннов оставалось меньше секунды на то, чтобы заметить их, пока они не ударили по шалашу. В мгновение ока тот уже был охвачен огнем. Первый Гезири – более крепкий мужчина, уже в возрасте и с посеребренной сединой бородой – потянулся за зульфикарами.
Мардоний уже был тут как тут. Он отбросил мечи ударом ноги и бросился на скаута. Вцепившись друг в друга, они покатились по снегу.
– Абу Саиф!
Молодой скаут бросился к своему напарнику – неосмотрительный поступок, заставивший его повернуться спиной к врагу в тот момент, когда из леса вышли остальные воины Дары. Они набросили ему на голову тяжелую сеть, притянули к себе и опутали ему руки. В два счета ханджар вырвали у него из рук, а на запястья надели железные кандалы, заглушающие магические способности пленного.
Мардоний все еще боролся с Гезири, Абу Саифом. Тот наотмашь ударил его по лицу и ринулся к своему зульфикару. По лезвию меча заполыхало пламя. Гезири развернулся вокруг своей оси и встал лицом к лицу с Мардонием.
Дара не успел опомниться, как схватил лук, висевший у него на плече, и натянул тетиву. «Пусть сражается сам!» – скомандовал в нем Афшин. Он так и слышал голоса отца, дяди, свой собственный голос, твердящий эти слова. В пылу сражения нет времени на сострадание.
Но, видит Создатель, он не вынесет смерти еще одного Дэва у него на глазах. Дара прицелился – указательный палец на подрагивающем оперении, тетива едва заметно щекочет ему щеку.
Мардоний с криком бросился на Гезири, обхватил за колени и повалил в снег. Ему на помощь подоспел второй лучник и с размаху ударил своим луком, как дубинкой, скаута по руке. Гезири выронил зульфикар, и пламя потухло еще до того, как меч коснулся земли. Лучник ударил джинна по лицу, и тот упал наземь.
Все окончилось.
Скаутов связали, пока Дара утаптывал костер. Один из джиннов все еще был без сознания, и Дара быстро прощупал ему пульс.
– Жив, – подтвердил он, про себя испытав облегчение. Он кивнул в сторону небольшого лагеря. – Проверьте их вещи. Сожгите все документы, какие найдете.
Второй джинн, вне себя от негодования, пытался разорвать свои оковы.
– Не знаю, что вы себе позволяете, огнепоклонники, но мы – члены Королевской гвардии. Это государственная измена! Когда до сведения начальника гарнизона доведут, что вы помешали нашей миссии, вас прикажут казнить!
Мардоний пнул большой мешок – что-то звякнуло.
– Полагаю, это – деньги, украденные у нашего народа.
– Подати, – рявкнул Гезири. – Вы здесь, конечно, народ дикий, но должны же хотя бы в общих чертах представлять, как работает государство.
Мардоний нахмурился.
– Наш народ правил империями, когда твой – рылся в поисках объедков на человеческих помойках, пескоплав.
– Довольно. – Дара посмотрел на Мардония. – Оставьте деньги на месте. Оставьте все, кроме оружия, и отступайте. Уведите их шагов на двадцать отсюда, не меньше.
Упирающегося Гезири, который все еще надеялся высвободиться, поставили на ноги. Дара начал разматывать свой платок, не желая опалить его во время перехода. На миг платок зацепился за кольцо, снять которое у него до сих пор не хватало смелости.
– Вас всех за это повесят! – твердил джинн. – Вы, грязные кровосмесители, огнепоклонники, вы…
Глаза Мардония вспыхнули, но Дара остановил его, выставив вперед руку. Он слишком хорошо понимал, как быстро накаляются нервы, когда Дэвы и Гезири сталкиваются лбами. Он схватил Гезири за горло.
– До нашего лагеря – дорога долгая, – сказал он прямо. – Если ты не готов вести себя порядочно, я лишу тебя способности говорить вообще.
Взгляд джинна скользнул по лицу Дары, теперь уже не прикрытому платком, и остановился на его левой щеке. Этого оказалось достаточно, чтобы джинн побелел как полотно.
– Нет, – прошептал он. – Ты умер. Ты умер!
– Я умер, – согласился Дара хладнокровно. – Но это в прошлом, – добавил он, не скрыв горькой досады в голосе. Разозлившись, он оттолкнул Гезири, возвращая его своим рекрутам.
– Сейчас на ваш лагерь нападет птица Рух. Советую отойти подальше.
Джинн охнул и посмотрел в небо.
– Кто нападет?
Дара повернулся к ним спиной. Он дождался, пока не стихнут звуки их шагов. Это было нужно не только для их безопасности.
Дара не хотел, чтобы кто-то видел его во время перехода. Он снял кафтан, отложил его в сторону. Жар исходил от его татуированных рук полупрозрачными волнами, и снег таял в воздухе вокруг него прежде, чем снежинки успевали коснуться его кожи. Он закрыл глаза, сделал глубокий вдох и приготовился. Он ненавидел то, что случалось дальше.
Из-под кожи вырвался огонь, раскаленный свет разлился по конечностям, заменяя собой его обычный бронзовый тон. Дара затрясся всем телом, пока сведенные судорогой ноги не подкосило и он не упал на колени. Потребовалось два года, чтобы научиться совершать переходы от своего естественного облика, типичного мужчины из племени Дэвов, разве что с глазами цвета изумрудов, к облику истинного дэва, как его упрямо называла Манижа. К облику, которым обладали их народы до вмешательства Сулеймана. К облику, которым до сих пор обладали ифриты.
Зрение обострилось, рот наполнился вкусом крови, когда зубы вытянулись и превратились в клыки. Он всегда забывал подготовиться к этому моменту.
Пальцы с длинными когтями впились в обледеневшую землю, пока он заново свыкался со своей необузданной, пульсирующей силой. Только в этом обличье он ощущал полное умиротворение, только становясь тем, что презирал. На выдохе у него изо рта вырвались последние горящие угольки, и только тогда он выпрямился во весь рост.
Он поднял руки. От них клубами повалил дым. Он полоснул когтями по запястью, и мерцающе-золотая кровь закапала вниз, смешиваясь и меняясь в размерах и формах вместе с дымом, из которого Дара прямо в воздухе лепил то, что ему было нужно: крылья и когти, сверкающие глаза и клюв. Магия отнимала столько сил, что он едва дышал.
– Аджанадивак, – шепнул он.
Заклинание до сих пор казалось чужеродным на слух. Оно произносилось на первородном языке Дэвов, забытом всеми, кроме некоторых ифритов. Ифриты были «союзниками» Манижи и потому были вынуждены обучить недовольного Афшина древней магии Дэвов, которую отобрал у них Сулейман.
Птица Рух заполыхала огнем и испустила вопль. Она взмыла высоко в воздух, повинуясь команде Дары, и за считаные минуты разгромила лагерь в пух и прах. Дара управлял птицей так, чтобы она пролетела сквозь кроны деревьев и исцарапала когтями стволы. Если сюда забредут несчастные гвардейцы, отправленные на поиски пропавших товарищей (хотя Дара сильно сомневался, что они пройдут так далеко в лес), все будет указывать на то, что скаутов съела птица, а мешок золота остался нетронут.
Он освободил Рух, и на землю просыпался дождь тлеющих угольков, когда мерцающий силуэт птицы растворился в воздухе. В последний раз выплеснув магию, Дара принял свой привычный облик, проглотив возглас боли. Каждый раз давался ему мучительно – как будто он засовывал свое тело в тесную клетку, увитую колючей проволокой.
Через несколько секунд рядом возник Мардоний. На него всегда можно было положиться.
– Твой кафтан, Афшин, – сказал он, протягивая ему одежду.
Дара взял кафтан с благодарностью.
– Спасибо, – процедил он сквозь стучащие зубы.
Юноша помедлил.
– Ты в порядке? Если нужна помощь…
– Не нужно, – заверил его Дара.
Это была ложь. Он уже начинал чувствовать черную воронку в желудке – побочный эффект от возвращения в смертное тело, когда в венах еще не перестала кипеть новая магия. Но он отказывался давать слабину перед своими подчиненными – не мог допустить, чтобы это дошло до Манижи. Если бану Нахида захочет, Дара навсегда останется в ненавистном ему облике.
– Ступайте. Я догоню.
Он проводил их взглядом, пока они не скрылись из виду. Тогда он снова упал на колени, и его вырвало, пока руки и ноги продолжали трястись, а вокруг тихо падал снег.
От одного вида их лагеря у Дары каждый раз словно гора падала с плеч. Родной дым от костров сулил горячую пищу, а серые войлочные шатры, сливающиеся с горизонтом, – мягкую постель. Такая роскошь дорого ценилась воинами, проведшими последние три дня из последних сил сдерживаясь, чтобы не вырвать язык одному джинну, без конца действующему им на нервы. Здесь и там сновали Дэвы, занятые кто приготовлением ужина, кто – боевой подготовкой, кто – уборкой, а кто – ковкой оружия. Их тут было порядка восьмидесяти, потерянных душ, встреченных Манижей за годы ее странствий: редкие жертвы, уцелевшие после нападения заххака, и нежеланные дети; изгнанники, которых она спасла от верной смерти, и выжившие члены Бригады Дэвов. Все они присягнули ей в верности, произнеся клятву, при попытке нарушить которую у них отсохнут языки и руки.
Около сорока из них под руководствам Дары стали настоящими воинами, не исключая и нескольких женщин. Поначалу Дара воспротивился, находя мысль о женщине-воине неортодоксальной и неприличной. Но бану Манижа ему прямо заявила, что если он готов сражаться за женщину, то с тем же успехом сможет сражаться и бок о бок с женщиной. Даре пришлось признать ее правоту. Одна такая воительница, Иртемида, оказалась самой талантливой лучницей в их войске.
Но хорошее настроение улетучилось, когда в поле его зрения попал корраль. В загоне стояла новая лошадь, золотистая кобылица, а через изгородь было переброшено ее искусно тисненное седло.
У него упало сердце. Он узнал эту лошадь.
Каве э-Прамух прибыл раньше времени.
Его внимание отвлек возглас из-за спины.
– Это и есть ваш лагерь?
Говорил Абу Саиф, мечник, едва не убивший Мардония, который, как ни парадоксально, на пути сюда действовал на нервы в разы меньше своего младшего товарища. Вопрос он задал на чистейшем дивастийском. Даре он объяснил, что уже много десятилетий женат на Дэве. Он обвел серыми глазами аккуратный ряд шатров и повозок.
– Вы переезжаете, – заметил он. – Ну конечно. Так намного легче скрываться.
Дара посмотрел ему прямо в глаза.
– Советую держать свои наблюдения при себе.
Абу Саиф помрачнел.
– Что вы с нами сделаете?
Я не знаю. Более того, сейчас Дара не мог об этом думать, ведь от одного вида лошади Каве он так разнервничался, что его чуть не мутило.
Он бросил взгляд на Мардония.
– Поместите джиннов под стражу. Но принесите им воды, умыться, и горячей пищи. – Он остановился и посмотрел на свою усталую дружину. – И сами поешьте. Вы заслужили хороший отдых.
Дара повернулся к главному шатру. Его обуревали эмоции. Что сказать отцу джинна, которого ты едва не убил? Пусть даже Дара и сделал это бессознательно. Он ничего не помнил о сражении на корабле. Промежуток между странным желанием Нари и моментом, когда Ализейд свалился в озеро той злосчастной ночью, заволокло пеленой тумана. Зато он прекрасно помнил, что увидел после этого: тело добрейшего юноши, которого он, Дара, взял под опеку, распластанное по палубе, унизанное его стрелами.
Дрожа от волнения, Дара покашлял, остановившись снаружи шатра, оповещая тех, кто находился внутри, о своем присутствии, прежде чем подать голос.
– Бану Нахида?
– Входи, Дара.
Пригнув голову, он вошел внутрь и тут же закашлялся по-настоящему, с порога вдохнув облако едкого лилового дыма – очередной эксперимент Манижи. Ее опыты целиком занимали поверхность огромного стола в виде плиты, без которого она отказывалась переезжать, хотя ее оборудование и без того занимало отдельную повозку.
Он и сейчас застал ее за этим столом. Она сидела на подушке перед парящей в воздухе стеклянной колбой, держа в руках пару длинных щипцов. В колбе бурлила жидкость бледно-лилового оттенка, производя лиловый дым.
– Афшин, – сказала она приветливо, опуская маленький вертлявый предмет цвета серебра в кипящую жидкость. Послышался металлический писк, после чего она отошла от стола и сняла с лица защитную повязку. – Миссия увенчалась успехом?
– Гезирских скаутов как раз сейчас сажают под стражу, – ответил он, испытывая облегчение от того, что Каве нигде не было видно.
Манижа выгнула бровь дугой.
– Оба живы?
Дара нахмурился.
– Как и было приказано.
На ее губах заиграла легкая улыбка.
– Я очень благодарна тебе за это. Передай своим солдатам, пусть принесут мне реликт одного из них, и как можно скорее.
– Реликт?
Все джинны, не исключая и Дэвов, имели при себе реликты. Каплю крови, иногда – молочный зуб или прядь волос покрывали металлом, нередко закладывая в реликт и небольшие фрагменты из священных текстов, и носили не снимая. Они играли роль оберегов: если джинн окажется рабом у ифрита, реликт можно было использовать, чтобы вернуть его душу в заново созданное тело.
– Зачем тебе понадобились их…
Он умолк, не успев договорить до конца. Из внутренних покоев шатра к ним вышел Каве э-Прамух.
Дара едва сдержался, чтобы не разинуть рот от удивления. Он даже не знал, что смутило его больше: то, что Каве вышел из частной опочивальни самой Манижи, или то, что старший визирь выглядел ужасно. Будто он постарел не на пять лет, а на все пятнадцать. Морщины избороздили его лицо, а волосы и усы поседели практически полностью. Он исхудал, и темные мешки у него под глазами выдавали в нем того, кто слишком много повидал и слишком мало спал.
Но, сохрани его Создатель, эти усталые глаза сразу остановились на нем. И в этот момент переполнились гневом и разочарованием, которые наверняка копились в нем с той самой ночи на борту.
Манижа перехватила визиря за запястье.
– Каве, – мягко сказала она.
Заученные извинения вмиг были позабыты. Дара пересек комнату и опустился перед ним на колени.
– Мне ужасно жаль, Каве, – неуклюже сорвалось с его губ. – Я не желал ему зла. Да я бы скорее вонзил тот кинжал в себя, чем…
– Шестьдесят четыре, – ледяным тоном оборвал его Каве.
– Что? – растерялся Дара.
– Шестьдесят четыре. Именно столько Дэвов было убито в первые недели после твоей смерти. Одних безвинно пытали перед смертью, хотя они и не имели отношения к твоему побегу. Другие погибли, выражая недовольство безнаказанностью твоей смерти от руки принца Ализейда. Остальные пострадали потому, что Гасан дал шафитам добро третировать нас, намереваясь таким образом снова взять племя Дэвов в узду. – Каве поджал губы. – Если ты решил сорить никому не нужными словами сожаления, не забывай хотя бы о масштабе собственной вины. Мой сын выжил. Другие – нет.
Дара вспыхнул. Неужели Каве не понимал, что тот до глубины души раскаивался в своих действиях и сожалел о том, к чему они привели? Или что Дара мог забыть о собственных ошибках, ежедневно наблюдая перед собой последних уцелевших воинов из Бригады Дэвов, чьи судьбы были так искалечены?
Он заскрежетал зубами.
– По-твоему, мне нужно было молча наблюдать со стороны за тем, как бану Нари выдают замуж за этого развратного пескоплава?
– Да, – заявил Каве. – Именно так и нужно было поступить. Нужно было, черт подери, наступить гордости на горло и занять должность в Зариаспе. Руководил бы тихо-мирно военной подготовкой солдат в Дэвастане, пока бану Нари втиралась бы в доверие к Кахтани. Гасан уже не молод. Ей не составило бы особого труда настроить Ализейда и Мунтадира друг против друга, когда престол отойдет к Мунтадиру. Нам оставалось бы только ждать, пока Гезири не вырежут друг друга, а там уже подсуетиться и свергнуть их с минимальным кровопролитием. – В его глазах сверкнули молнии. – Я рассказал тебе, что у нас есть союзники и поддержка за пределами Дэвабада, потому что доверял тебе. Потому что не хотел, чтобы ты наломал дров, когда мы еще не будем к этому готовы. – В его голосе зазвенело презрение. – Никогда бы не подумал, что неглупый вроде бы Дараявахауш э-Афшин, мятежник, едва не одолевший самого Зейди аль-Кахтани, поставит под удар жизни всех нас только потому, что ему в голову взбрело сбежать!
Огонь у Манижи под склянкой полыхнул сильнее, и вместе с ним в Даре полыхнула ярость.
– Я не сбежал!..
– Довольно, – вмешалась Манижа, вперив в обоих испепеляющий взгляд. – Афшин, успокойся. Каве… – Она покачала головой. – Да, все обернулось страшной трагедией, но Дара действовал в интересах моей дочери. Он пытался спасти ее от участи, от которой я ограждала ее все эти годы. За это я не могу его винить. И ты, верно, плохо знаешь Гасана, если не понимаешь, что он дожидался любого повода, чтобы обрушить свой гнев на Дэвов, с того момента, как Нахида и Афшин появились в Дэвабаде. – Она наградила мужчин строгим взглядом. – Мы здесь не для того, чтобы грызть друг другу глотки. – Она указала на гору мягких подушек, разложенных вокруг огненной купели. – Сядьте.
Дара пристыженно повиновался, поднялся на ноги и направился к подушкам. Несколько мгновений спустя его примеру последовал и Каве, хотя сам все еще был мрачнее тучи.
Манижа встала между ними.
– Не наколдуешь нам вина? – попросила она Дару. – Вам двоим не мешало бы выпить.
Дара подозревал, что Каве если и хотел сейчас вина, то лишь для того, чтобы плеснуть ему в лицо, но просьбу исполнил. По щелчку пальцев перед ними появились три латунных кубка, полные темно-янтарного финикового вина.
Он сделал глоток, пытаясь успокоиться. Едва ли Каве изменит свое мнение о нем в лучшую сторону, если сейчас вокруг них начнут взрываться фейерверки.
– Как он? – осторожно спросил Дара. – Джамшид. Если можно поинтересоваться.
Каве не сводил глаз с купели.
– Целый год он не просыпался. Еще год прошел, пока он смог сидеть и пользоваться руками. Сейчас он ходит, опираясь на трость, но… – Голос Каве надломился, а рука так сильно задрожала, что он едва не расплескал вино. – Он тяжело перенес травму. Служба была его призванием… Он хотел стать как ты.
Слова пришлись как удар под дых. Дара потупил взгляд, полный раскаяния, краешком глаза успев заметить реакцию Манижи. Ее пальцы так крепко стиснули кубок, что побелели костяшки.
Она подала голос:
– С ним все будет хорошо, Каве. Обещаю тебе. Джамшид будет цел и невредим и получит все, чего прежде был лишен.
Эмоциональный надрыв в ее голосе удивил Дару. За те годы, что они были знакомы, Манижа ни разу не теряла хладнокровного спокойствия. Это всегда его успокаивало. Именно такая непоколебимая стойкость и отличает хорошего командира.
«Они друзья», – напомнил он себе. Ясное дело, почему она так трепетно относится к сыну Каве.
Решив, что продолжать разговор о Джамшиде может быть чревато, Дара сменил тему, попутно пытаясь усмирить магию, пульсирующую в его венах.
– Как дела у бану Нари? – фальшиво-отстраненно поинтересовался он.
– Справляется, – ответил Каве. – Гасан держит ее на коротком поводке. Как и всех нас. Она была повенчана с Мунтадиром менее чем через год после твоей смерти.
– Не сомневаюсь, что ее к этому принудили, – мрачно протянула Манижа. – Не зря я говорила, что Гасан и меня на протяжении десятилетий пытался склонить к браку. Он был зациклен на идее объединения наших родов.
– Однако он ее недооценивал. Она выдвинула ему столько условий во время брачных переговоров. – Каве отхлебнул вина. – На это было жутковато смотреть. Но, храни ее Создатель, в итоге ей удалось отписать часть приданого нашему храму. Все деньги пошли на благотворительность: на новую школу для девочек, сиротский приют, помощь семьям Дэвов, пострадавшим во время нападения на Большой базар…
– Это должно было расположить к ней наш народ. Разумный ход, – тихонько отметила Манижа и приняла суровый вид. – Но касательно другого аспекта их брака… Низрин приглядывает за ситуацией, ведь так?
Каве откашлялся.
– Детей у них не будет.
У Дары внутри все переворачивалось во время этого разговора, но осторожный ответ Каве вызвал в нем возмущение. Складывалось впечатление, что и в этом вопросе Нари была лишена какого-либо выбора.
Слова сорвались с его губ прежде, чем он успел их остановить.
– Мне кажется, нужно рассказать ей о наших планах. Твоей дочери, – выпалил он. – Она умна. Решительна. Она может помочь нам. – Дара прочистил горло. – Тем более что в прошлый раз она… не пришла в восторг от того, что от нее пытались скрыть правду.
Манижа замотала головой, даже не дослушав его.
– Неведение – залог ее безопасности. Ты хоть представляешь, что сделает с ней Гасан, если наш заговор будет раскрыт? Чем меньше ей известно, тем дольше ей ничего не будет грозить.
Каве ответил ей с меньшей уверенностью:
– Должен сказать, бану Нахида, что Низрин выдвигала такое же предложение. Она очень сблизилась с твоей дочерью и не хочет продолжать ее обманывать.
– Если ввести Нари в курс дела, она сможет лучше защитить себя, – не отступал Дара.
– Или же ненароком выдать нас, – парировала Манижа. – Она молода, а Гасан не спускает с нее пристального взгляда. И в прошлом за ней уже была замечена склонность к сообщничеству с джиннами. Мы не можем ей доверять.
Дара напрягся. Столь резкая оценка Нари пришлась ему не по душе, но он старался не выдать своей реакции.
– Бану Нахида…
Манижа подняла руку.
– Это не тема для дискуссий. Никто из вас не знает Гасана так, как знаю его я. Вы не знаете, на что он способен. Он всегда найдет, как причинить боль тем, кого ты любишь, – давняя горечь на мгновение омрачила ее взгляд. – Добиться того, чтобы он не смог вытворять того же с новым поколением Нахид, куда важнее, чем обиды моей дочери на то, что ее не посвятили в курс дела. Когда Гасан обратится в прах, я позволю ей покричать на меня.
Дара потупил взгляд и через силу кивнул.
– В таком случае, нужно обсудить, как проходят приготовления, – сказал Каве. – Навасатем уже не за горами, и это идеальное время для нападения. Город будет охвачен праздничной суматохой, и внимание властей будет сосредоточено на торжестве.
– Навасатем? – встрепенулся Дара. – До Навасатема меньше восьми месяцев. А у меня сорок воинов.
– И что? – спросил Каве с вызовом. – С тебя ведь снято проклятие Сулеймана. Разве тебе не подвластно голыми руками разворотить Цитадель или натравить своих кровавых зверей на город? Бану Манижа говорила, что теперь ты и на это способен. С этой целью тебя и вернули из мертвых.
Дара стиснул в ладони кубок. Он знал, что его воспринимают как оружие, однако слышать такие слова, сказанные без обиняков, все равно было неприятно.
– Все не так просто. Я только учусь управляться с новоприобретенными способностями. А мои воины пока не готовы.
Манижа взяла его за руку.
– Ты слишком строг к себе, Дараявахауш. Я уверена, и ты, и твоя армия более чем готовы.
Дара замотал головой. Он готов был уступить в каких-то личных вопросах, но только не в военных.
– Сорок воинов не смогут захватить Дэвабад. – Он в отчаянии переводил взгляд то на Каве, то на Манижу, как бы умоляя прислушаться к нему. – Пока ифрит не убил меня, я долгие годы провел, разрабатывая план осады. Этот город – настоящая крепость. Через его стены не перелезть, под ними не сделать подкопов. В Цитадели – тысячи солдат…
– Призывников, – поправил Каве. – Которым недоплачивают и среди которых день ото дня крепнут мятежные настроения. Не меньше дюжины офицеров Гезири дезертировали после ссылки Ализейда в Ам-Гезиру.
Любые мысли об осаде Дэвабада улетучились.
– Ализейд аль-Кахтани сейчас в Ам-Гезире?
Каве кивнул.
– Гасан отправил его восвояси через несколько дней после твоей смерти. Сначала я думал, что это временная мера, пока шум не уляжется, однако он так и не вернулся. Даже на свадьбу Мунтадира не приезжал. – На его лице промелькнуло довольное выражение. – Не скрою, меня обрадовало то, что он впал в немилость. Он – ревностный фанатик.
– Он не просто фанатик, – тихо возразил Дара.
В ушах загудело, а вокруг пальцев заклубился дымок. Ализейд аль-Кахтани, самоуверенный выскочка, нанесший ему роковой удар. Юный воин, в котором сошлись смертельная хватка и бескомпромиссная вера, слишком сильно напоминал Даре себя в юности.
И он слишком хорошо знал, чем это было чревато.
– С ним необходимо разобраться, – заявил он. – И поскорее. Прежде, чем мы нападем на Дэвабад.
Манижа посмотрела на него с сомнением.
– А ты не подумал, что Гасан заподозрит неладное, когда в Ам-Гезире найдут труп его сына? И вдобавок жестоко убитого, судя по тому, что ты себе замышляешь?
– Игра стоит свеч, – возразил Дара. – Я сам был молодым солдатом-изгнанником, когда Дэвабад пал и моя семья была истреблена. – Он подождал, пока до них дойдет истинный смысл его слов. – Если хотите знать мое мнение, нельзя дать такому сопернику шанса встать на ноги. И потом, его смерть не будет жестокой, – добавил он поспешно. – Впереди у нас полно времени. Мы успеем выследить его и убрать с дороги так, чтобы не вызвать у Гасана ни малейших подозрений.
Манижа покачала головой.
– Нет у нас времени. Если мы планируем осаждать город в Навасатем, тратить долгие недели, блуждая по пустошам Ам-Гезиры, для тебя непозволительная роскошь.
– Мы не сможем провести осаду в Навасатем, – повторил Дара, которого их несговорчивость начинала утомлять. – Я пока даже не в состоянии пройти завесу Дэвабада, не говоря уже о том, чтобы захватить его.
– Завеса – не единственный путь в Дэвабад, – невозмутимо ответила Манижа.
– Как? – в унисон воскликнули Дара и Каве.
Манижа сделала глоток вина, как будто наслаждаясь их изумлением.
– Ифриты считают, что есть и другой способ попасть в Дэвабад… За что нужно сказать спасибо Ализейду аль-Кахтани. Точнее, существу, дергавшему его за ниточки.
– Существу, дергавшему его за ниточки? – повторил Дара бесцветным голосом. Он рассказал Маниже о той ночи на корабле в мельчайших подробностях. О том, как магия захлестнула его и он потерял над собой контроль. О том, как принц выбрался из смертельного Дэвабадского озера, весь покрытый чешуей и щупальцами, и начал шептать на языке, которого Даре никогда не доводилось слышать, и как он занес сочащийся влагой кинжал. – Неужели ты хочешь сказать…
– Я хочу сказать, что пришло время поговорить с маридами, – сказала Манижа слегка разгоряченно. – Пора нам расквитаться за то, что они сделали.
5
Али
– «Шин», – объявил Али, вычерчивая перед собой литеру на мокром песке.
Он поднял голову и строго покосился на двух мальчишек, безобразничающих на последнем ряду. Как только они прекратили, Али вернулся к уроку и дал ученикам знак скопировать букву. Те послушно вывели ее вслед за ним – тоже на песке, ведь грифельные доски и мел стоили денег, а лишних в Бир-Набате попросту не было. Вот поэтому он и вел свои уроки в тенистой рощице, где два канала сливались в общее русло и земля была неизменно влажной.
– Кто назовет мне слово, начинающееся на букву «шин»?
– «Шаб», – выкрикнула девочка в центре, и сидящий рядом с ней мальчишка вскинул руку.
– Я начинаюсь на «шин»! – воскликнул он. – Шаддад!
Али улыбнулся.
– Совершенно верно. А знаешь ли ты, кого еще так зовут?
Вместо него ответила его сестра:
– Шаддад Блаженный. Мне бабушка рассказывала.
– И кем же был Шаддад Блаженный? – спросил он, пощелкивая пальцами на мальчишек, которые снова начали драться. – Вы двое, знаете?
Мальчишка помладше втянул голову в плечи, а второй сделал круглые глаза.
– Ну… король?
Али кивнул.
– Второй король после Зейди Великого.
– Тот, что победил королеву маридов?
Все замерли в ожидании ответа. Ладонь Али застыла на влажном песке.
– Что?
– Королеву маридов, – с внимательным видом повторил свой вопрос самый младший из учеников по имени Файсал. – Отец говорит, кто-то из твоих предков победил королеву в битве, и поэтому ты смог найти у нас воду.
Простые слова, произнесенные без всякой задней мысли, пронзили его, точно отравленное лезвие кинжала, растекаясь по членам чувством липкого ужаса. Он давно подозревал, что весь Бир-Набат за его спиной втихую судачил о его необыкновенных взаимоотношениях с водной стихией, но только сейчас впервые услышал, чтобы кто-то вслух заговорил о его родстве с маридами. Впрочем, это все, возможно, пустое: полузабытая легенда, получившая второе рождение, когда Али открыл свежие родники.
Но подобные слухи нужно было пресекать на корню.
– Мои предки не имели с маридами ничего общего, – сказал он решительно, хотя внутри у него все переворачивалось. – Маридов больше нет. Их не видели уже много веков.
Однако в его учениках уже зажглось любопытство.
– А правду говорят, что, если засмотреться на свое отражение в воде, твою душу украдет марид? – спросила одна девочка.
– Нет, – ответила девочка постарше, прежде чем Али успел открыть рот. – Но я слышала, что давным-давно люди приносили им в жертву младенцев. – От полуиспуганного восторга она даже заговорила громче. – А если те отказывались, мариды насылали на их поселения потоп.
– Замолчи, – взмолился один из самых юных малышей. Он уже чуть не плакал. – Если будешь говорить о них, они придут за тобой во сне!
– Прекратите, – выпалил Али слишком резко, и дети испуганно отпрянули. – Чтобы я больше не слышал о маридах, пока вы не вызубрите алфавит…
Из-за деревьев показался Любайд. Друг Али подбежал к нему и, запыхавшийся, согнулся пополам, обхватив колени.
– Прости, что отрываю, брат. Но ты должен кое-что увидеть.
Длинный караван виднелся даже с большого расстояния. Стоя на вершине Бир-Набатских гор, Али наблюдал за его приближением. Он насчитал не менее двадцати верблюдов, стройной змейкой продвигающихся к деревне. Они вышли на солнце из тени, отбрасываемой гигантским барханом, и яркие лучи заискрили, отражаясь в жемчужно-белых пластинах, которыми были навьючены животные. Соль.
Сердце ухнуло вниз.
– Аяанле, – сорвал у него с языка Любайд, прикрывая ладонью глаза от яркого света. – Богато… Столько соли, что хватит на уплату годовой подати, – он опустил руку. – Но что они здесь-то делают?
Рядом с ним Акиса скрестила руки на груди.
– Вряд ли они сбились с курса. От главного торгового пути до нашей деревни несколько недель ходу. – Она взглянула на Али. – Думаешь, это родственники твоей матери?
Только не это. Его товарищи, конечно, этого не знали, но именно из-за родственников матери Али и оказался изгнан из Дэвабада. Их стараниями его завербовали в «Танзим». Похоже, они рассчитывали, что шафитские диссиденты рано или поздно подвигнут Али на дворцовый переворот.
План был совершенно безумный, однако вслед за смертью Афшина город захлестнул такой хаос, что Гасан решил не рисковать, пока кто-нибудь повлияет на неокрепший ум Али – особенно если это будут могущественные правители Та-Нтри. Вот только до самих Аяанле Гасану было не дотянуться – моря разделяли Дэвабад и богатый, космополитичный край Та-Нтри. Поэтому отдуваться пришлось Али – его вытурили из родного города и бросили на расправу наемникам.
Прекрати. Али усмирил разливающуюся в нем желчь, стыдясь того, с какой легкостью его охватила злоба. Племя Аяанле не несло ответственности за его судьбу – вина лежала на плечах лишь горстки коварных родичей его матери. Так, может, и путники, пересекавшие сейчас пустыню, были ни в чем не повинны.
Любайд настороженно наблюдал за ними.
– Надеюсь, у них достаточно своей провизии. У нас не хватит корма накормить столько верблюдов.
Али отвернулся и положил руку на зульфикар.
– Давайте расспросим их.
Когда они спустились к подножию горы, караван уже прибыл. Лавируя между кричащих верблюдов, Али убедился в правоте Любайда – караван действительно вез целое состояние. Такого количества соли за глаза хватило бы всему Дэвабаду на целый год. Вне всякого сомнения, это и впрямь была какая-то форма подати. Даже лоснящиеся темноглазые верблюды выглядели дорого, а искусные седла и упряжь, покоящаяся на золотистых шкурах, поражала своей роскошью, а не практичностью.
Али, ожидавший увидеть рядом с шейхом Джиядом и его сыном Табитом целую делегацию Аяанле, удивился, обнаружив, что побеседовать к ним вышел всего один джинн. Он был одет в традиционные для его племени бирюзовые, символизирующие воды Нила, одежды, в которые обычно облачались важные чиновники.
Путник обернулся, в лучах яркого солнца ослепительно сверкая золотыми украшениями в ушах и на шее. По его лицу расползлась широкая улыбка.
– Кузен! – воскликнул он и рассмеялся, разглядывая Али. – Но неужели под этим тряпьем в самом деле скрывается принц?
Мужчина направился прямо к нему, пока Али оторопело молчал, не находя ответа. Аяанле протянул к нему руки, словно собираясь заключить в объятия.
Али потянулся к ханджару и тут же сделал шаг назад.
– Я не люблю объятий.
Аяанле только шире заулыбался.
– Таким приветливым мне тебя и описывали. – Лучистые золотые глаза весело блестели. – Как бы то ни было, мир твоему дому, сын Хацет. – Он с ног до головы окинул Али взглядом. – Выглядишь скверно, – добавил он, переходя на нтарийский, родной язык племени его матери. – Чем тебя кормят? Камнями?
Али с оскорбленным видом приосанился, внимательно вглядываясь в собеседника, но не узнавая его.
– Кто ты такой? – запинаясь, спросил он на джиннском. Межплеменной язык казался чужим после долгого времени, проведенного в Ам-Гезире.
– Кто я такой? – переспросил собеседник. – Я – Муса, разумеется!
Когда в ответ Али только сузил глаза, тот сделал вид, что обижен.
– Племянник Шамы? Кузен Хазак-Расу со стороны дяди твоей матери по материнской линии?
Али помотал головой, запутавшись в хитросплетениях родственных связей.
– Где все остальные члены каравана?
– Никого не осталось. Да поможет им Бог. – Муса положил руку на сердце, и его взгляд преисполнился скорбью. – Мой караван словно преследуют болезни и все тридцать три несчастья. И вот, не далее как на прошлой неделе, моим двум последним оставшимся товарищам пришлось срочно возвращаться в Та-Нтри из-за неотложных семейных обстоятельств.
– Он лжет, брат, – предупредила Акиса по-гезирийски. – Никому не под силу в одиночку пригнать сюда такой огромный караван. Держу пари, его приятели выжидают в засаде где-то в песках.
Али вперил в Мусу подозрительный взгляд.
– Чего ты хочешь от нас?
Муса издал смешок.
– Вижу, ты у нас не любитель светских бесед.
Он извлек из-под полы своих одежд небольшой белый брусок и бросил Али.
Тот на лету схватил его, проводя пальцем по зернистой поверхности.
– Что прикажешь мне делать с куском соли?
– Это – зачарованная соль. Перед тем как ступить в пески Ам-Гезиры, мы заколдовали свой товар, и теперь никто, кроме нашего брата, не сможет прикоснуться к нему. И кажется, то, что ты сейчас сделал, доказывает, что ты действительно Аяанле. – Он усмехнулся, как будто только что выдал какую-то особенно удачную остроту.
Не скрывая недоверия, Любайд потянулся к Али, чтобы взять соль у него из рук, и вскрикнул. Он отдернул руку, а кожа на ладони и брусок соли продолжали шипеть от соприкосновения.
Длинной рукой Муса обхватил Али за плечи.
– Пойдем, кузен. Нам есть о чем поговорить.
– Это исключено, – заявил Али. – Не моя забота, доберется ли оброк Та-Нтри до Дэвабада.
– Но, кузен… прояви сострадание к родной крови.
Муса отхлебнул кофе, скривился и отставил чашку. Они находились в главном совещательном месте Бир-Набата – просторном зале из песчаника, обустроенного прямо в скалах, по углам которого торчали высокие колонны, увитые лентами вырезанных в камне змей.
Муса откинулся на потрепанные подушки, закончив свою горестную повесть. То и дело Али замечал любопытных детишек, подглядывающих у входа. Бир-Набат был так обособлен от остального мира, что прибытие такой фигуры, как Муса, в этом пышном халате и увесистых золотых украшениях так явно щеголявшего пресловутым богатством своего племени, стало в деревне самым знаменательным событием с момента появления здесь самого Али.
Муса развел руками, и золотые кольца подмигнули в свете огня.
– Тебе ведь все равно возвращаться на родину на Навасатем, не так ли? Не может быть, чтобы родной сын короля пропустил празднование нового поколения.
Навасатем. Слово эхом отдалось в голове Али. Изначально Навасатем отмечали только Дэвы, но уже с давних пор все шесть племен объединялись для того, чтобы отпраздновать рождение нового поколения. Постепенно годовщина их независимости, праздник в знак памяти об уроках, преподанных им Сулейманом, превратилась в бурное празднование жизни как она есть… А в старой шуточной присказке даже говорилось, что прилив жизни обычно приходился на десять месяцев спустя после Навасатема, когда начинали рождаться многочисленные дети, зачатые в ходе безудержных праздников. Как и у всех верующих джиннов, у Али были смешанные чувства по отношению к пирам, ярмаркам и гуляниям, растянувшимся на целый месяц. Священнослужители Дэвабада, от джиннов-имамов до Дэвов-жрецов, как правило, лишь качали головами, наблюдая за происходящим, да журили свои похмельные паствы.
И все же тогда, в прошлой жизни, Али годами дожидался этого праздника. О навасатемских состязаниях по рукопашному бою ходили легенды, и, невзирая на свой юный возраст, он мечтал участвовать в них, и победить в них, и заслужить уважение своего отца, и звание, которое и так полагалось ему по праву рождения – звание будущего каида эмира Мунтадира.
Али тяжело вздохнул.
– Я не еду на Навасатем.
– Но мне так нужна твоя помощь, – беспомощно взмолился Муса. – Я не доберусь до Дэвабада в одиночку – это безнадежно.
Али взглянул на него, словно не веря своим ушам.
– Потому что нечего было сворачивать с главной дороги! Необходимую помощь тебе оказали бы и в караван-сарае.
– Нужно убить его и забрать товар, – предложила Акиса по-гезирийски. – Аяанле решат, что он погиб в песках, а лжец и не заслуживает лучшей участи.
Любайд накрыл ее ладонь своей, разжав ее пальцы, сомкнувшиеся на рукояти зульфикара.
– Что о нас скажут, если мы начнем убивать каждого приезжего, который не говорит нам всей правды?
Муса переводил взгляд с одной на второго.
– Что-то не так?
– Они обсуждают, куда поселить тебя на ночлег, – беззаботным тоном ответил Али по-джиннски и сложил пальцы домиком. – Если я все правильно понял, ты свернул с торгового пути, чтобы приехать в эту глушь, в Бир-Набат, где, как тебе прекрасно известно, нет условий для содержания ни тебя, ни твоих верблюдов, чтобы переложить свои обязанности на мои плечи?
Муса пожал плечами.
– Приношу извинения за неудобство.
– Ясно. – Али откинулся назад и окинул собравшихся джиннов вежливой улыбкой. – Братья и сестры, – сказал он. – Если вам не составит особого труда, не оставите ли вы нас на несколько минут наедине с… кем, напомни, ты мне приходишься?
– Твоим кузеном.
– С моим кузеном.
Джинны встали со своих мест. Табит вперился в Али взглядом. Он успел достаточно хорошо узнать Али и потому прекрасно слышал зловещие нотки в его голосе, которые Муса пропустил мимо ушей.
– Не запачкай ковры кровью, – предупредил он по-гезирийски. – Они совсем новые.
Как только все ушли, Муса испустил протяжный вздох.
– Всевышний Боже, как ты продержался так долго в этом болоте? – Он содрогнулся, ковыряясь в приготовленной специально для него козлятине – этого козла откармливал к свадьбе дочери один из бир-набатян, но охотно уступил, узнав о прибытии нежданного гостя. – Я и не думал, что есть места, где джинны до сих пор живут как – ай! – вскрикнул он, когда Али схватил его за расшитый серебром шиворот и толкнул так, что тот упал на землю.
– Наш прием кажется тебе негостеприимным? – хладнокровно спросил Али, вынимая зульфикар из ножен.
– В данный момент… постой, не делай этого! – В золотых глазах Мусы вспыхнул ужас, когда языки пламени облизнули медное лезвие. – Умоляю!
– Какова истинная цель твоего визита? – требовательно спросил Али. – И не смей скармливать мне свои небылицы о тяготах пути.
– Я приехал, чтобы тебе помочь, кретин! Я даю тебе возможность вернуться в Дэвабад!
– Помочь мне? Да если бы не твои махинации, я бы здесь вообще не оказался!
Муса пораженчески вскинул руки.
– Справедливости ради… в этом виновата другая ветвь нашего рода… Остановись! – взвизгнул он, отползая назад, когда Али поднес меч вплотную к его горлу. – Совсем спятил? Я же родная кровь тебе! К тому же я твой гость!
– Ты не мой гость, – не согласился Али. – Бир-Набат – не мой дом. А Ам-Гезира кишит опасностями – как, как ты сказал, как болото? – процедил он брезгливо. – Торговцы нередко пропадают в этих песках без вести. Особенно беспечные глупцы, которым хватает ума отправиться в дальний путь с таким ценным грузом без сопровождения.
Муса встретился с Али взглядом. В его глазах за страхом читалась решительность.
– Я не скрывал того, куда я направляюсь. Если наш взнос на Навасатем не будет доставлен в Дэвабад в срок, король нагрянет к вам в поисках товара. – Он вздернул подбородок. – Ты же не хочешь навлечь такие неприятности на своих братьев и сестер?
Али сделал шаг назад, пламя на мече потухло.
– Я отказываюсь принимать участие в очередной вашей интриге. И я убью тебя своими руками, если ты еще раз посмеешь угрожать нам.
Муса закатил глаза.
– А меня ведь предупреждали, что ты норовистый. – Он выпрямился во весь рост, отряхивая песок с одежды. – И слишком легко хватаешься за оружие, это тревожит. – Он скрестил руки на груди. – Но без тебя я не уйду. Мне стоило немалых усилий и риска все это организовать. Кто другой на твоем месте мог бы даже сказать мне спасибо.
– Так и найди другого, – парировал Али.
– И дело с концом? А ты и дальше продолжишь рыться в человеческих отбросах и торговать финиками? Я предлагаю тебе вернуться в Дэвабад, пока город еще стоит на своем месте.
– Дэвабад всегда будет стоять на своем месте.
– Да ну? – Муса подошел к нему ближе. – Что, новости из столицы не доходят до этой богом забытой дыры? В городе царит разбой, экономика пришла в такой упадок, что Королевской гвардии едва хватает средств на прокорм солдат, не говоря уже о снабжении их приличной амуницией.
Али ответил ему невозмутимым взглядом.
– Но какую роль в этом упадке сыграли Аяанле?
Муса развел руками.
– А почему мы должны быть справедливы по отношению к королю, который отправил нашего принца в изгнание? К королю, который плюет на наследие предков и бездействует, когда шафитов продают с молотка?
– Это клевета, – ответил Али с презрением во взгляде. – К тому же вашему народу нет и не было дела ни до шафитов, ни до нашего города. Дэвабад – всего лишь забава для Аяанле. Вы просто играете с чужими жизнями, сидя в своем Та-Нтри и пересчитывая золото.
– Это касается нас больше, чем ты думаешь, – ответил, сверкнув глазами, Муса. – Зейди аль-Кахтани не захватил бы власть в Дэвабаде без помощи Аяанле. Твой род сейчас не был бы правящей династией без помощи Аяанле. – Уголки его губ тронула легкая усмешка. – Да и потом, чего греха таить… рост преступности и коррупции имеет обыкновение негативно сказываться на бизнесе.
– Ну наконец-то.
– Нет, дело не только в этом, – покачал головой Муса. – Я в растерянности. Думал, ты с радостью ухватишься за такой шанс. Лично я от горя с ума сошел бы, если бы мне запретили возвращаться на родину. Уверен, я бы сделал все возможное, чтобы вернуться к своей семье. А твоя семья… – Его тон смягчился. – Дела у них обстоят не лучшим образом.
Тревожное чувство пробежало по спине Али.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты хоть представляешь, как твоя мать восприняла твою ссылку? Будь благодарен, что в ответ она решила развязать всего лишь торговую войну, а не настоящую. Говорят, сестра твоя несчастна, а твой брат твердо вознамерился утопить себя в бутылке, а твой отец… – Муса замолчал, и Али заметил, как тщательно он подбирал слова, когда продолжил. – Твой отец – злопамятный мужчина, и в этот раз гнев его пал непосредственно на шафитов, которые, по его мнению, и подстегнули тебя к мятежу.
Али поморщился – последние слова угодили в самое сердце.
– Я ничего не могу с этим поделать, – заверил он. – Я пытался, неоднократно, и всякий раз в результате страдали те, кто мне дорог. А теперь и подавно: я растерял всю власть, которой обладал когда-то.
– Растерял? Ты, Ализейд-победитель-Афшина? Одаренный принц, в чьих руках расцвела пустыня, и которого сопровождают наиотважнейшие воины Ам-Гезиры? – Муса смерил его взглядом. – Ты недооцениваешь притягательность этого образа.
– Конечно, я ведь знаю, что многое из этого полная чушь. Я не вернусь в Дэвабад. – Али направился ко входу, чтобы позвать товарищей обратно в зал. – Это мое окончательное решение.
– Ализейд, пожалуйста… – начал Муса, но вовремя замолчал, когда к ним присоединились остальные.
– Мой кузен приносит свои извинения за злоупотребление гостеприимством Бир-Набата, – объявил Али. – Он продолжит свой путь на рассвете и дарит нам пятую часть своего товара в качестве компенсации за наши затраты.
Муса резко повернулся к нему.
– Что? – горячо воскликнул он по-нтарански. – Ничего подобного!
– Я выпотрошу тебя, как рыбу, – пообещал Али на том же диалекте и снова перешел на джиннский. – …в качестве компенсации за наши затраты, – твердым голосом повторил он. – …чтобы накормить детей, которые остались без ужина в то время, как его верблюды наедались досыта. А заодно пусть кто-нибудь обменяет всю его провизию на сушеную саранчу и финики. – У него на глазах возмущение Мусы сменилось гневом. – Ты жаловался на слабость? Я рекомендую внести коррективы в свой рацион. Подобная пища сделала нас очень выносливыми. – Он щелкнул зубами. – А к хрусту быстро привыкаешь.
Во взгляде Мусы сквозило негодование, но он промолчал. Али встал и положил ладонь на сердце в традиционном приветственном жесте Гезири.
– А теперь прошу меня извинить. Меня ждут дела. На рассвете я тебя разбужу. Помолимся вместе.
– Разумеется, – отозвался Муса, уже обуздав свои эмоции. – Мы не вправе забывать о своих обязательствах.
Его взгляд Али не понравился, но он уже сказал все, что хотел, и потому повернулся к выходу.
– Мир твоему дому, кузен.
– И твоему, принц.
Али спал беспокойным сном. Здесь ему каждую ночь снились плохие сны. Сейчас снилось, что он снова был в Дэвабаде, в прекрасной беседке, откуда открывался вид на сады гарема, окруженный любимыми книгами. Дул свежий, влажный ветер, раскачивая его гамак. Вода промочила его одежды, и под тканью дишдаши он почувствовал холодные липкие пальцы на своей коже…
– Али!
Али открыл глаза. Он схватился за ханджар, лезвие блеснуло серебром в темном шатре. Разглядев Любайда, благоразумно решившего держаться поодаль, он выронил кинжал.
Тот плюхнулся в воду, уже доходившую почти до подушки, на которой он спал. Али встрепенулся, обводя взглядом затопленный шатер, вскочил с матраца и быстро подхватил свои книги и записи.
– Идем, – сказал Любайд, придерживая перед ним полог шатра. – Похоже, этот прорыв – самый сильный из всех, что у нас были.
Снаружи царил хаос. Водя стояла по пояс, и, судя по силе напора, продолжала выплескиваться из водохранилища. Каменных туров, которые Али использовал в качестве плотин на каналах, как не бывало – скорее всего, их попросту смыло водой.
Он выругался.
– Разбуди всех. Кто в состоянии работать, пусть займутся посевами в полях и садах. Нельзя допустить, чтобы там все затопило.
Любайд кивнул с нехарактерной для него серьезностью.
– Не утони.
Али стянул халат и пошел, разрезая ногами воду. Убедившись, что Любайд скрылся из виду, он нырнул, чтобы изучить состояние колодца. Утонуть он не боялся.
Он боялся того, что не может утонуть.
Солнце уже взошло высоко над промокшим Бир-Набатом, когда прорыв плотины наконец починили. Али так выбился из сил, что из водохранилища его пришлось вылавливать. Пальцы распухли от перетасканных камней, органы чувств притупились от ледяной воды.
Любайд всучил ему чашку обжигающего кофе.
– Мы спасли все, что можно было спасти. Посевы, кажется, сильно не пострадали, только несколько акведуков придется починить. И шпалерник в смоквичной роще поврежден во многих местах.
Али молча кивнул. Вода стекала с его конечностей, вторя ледяной ярости, омывающей его изнутри.
– Где он?
Упрямое молчание Любайда подтвердило опасения Али. Только нырнув под колодец, он сразу понял, что камни, удерживающие воду внутри, были сдвинуты с места намеренно. Но нырнуть на такую глубину не смог бы ни один Гезири, не говоря уже о том, что никто бы не посмел ломать их водохранилище. Но чужак, Аяанле, который с детства умел плавать и кто никогда не знал жажды? Он посмел бы.
– Пропал. Уехал в общей суматохе, – выдавил наконец Любайд и затем прочистил горло. – Он оставил караван.
Рядом с ними присела Акиса.
– Нужно бросить его в пустыне, пусть там и гниет, – сказала она с желчью в голосе. – Что сможем – оставим себе, что не сможем – продадим, а остальное – пусть занесет песками. К черту Аяанле. Пусть сами с королем объясняются.
– Они найдут способ обвинить во всем нас, – мягко возразил Али. Он уставился себе на руки. Они дрожали. – Кража казенных денег – преступление государственной важности.
Любайд опустился перед ним на колени.
– Тогда мы отвезем эту чертову соль, – сказал он решительно. – Я и Акиса. А ты останешься в Ам-Гезире.
Али тщетно попытался сглотнуть ком, образовавшийся в горле.
– Вы даже прикоснуться к ней не сможете.
К тому же эту кашу заварила его родня. Джинны, которые спасли ему жизнь, не должны ее расхлебывать.
Он встал, чувствуя, как подкашиваются ноги.
– Мне… нужно только организовать ремонтные работы. – Его затошнило от собственных слов. Жизнь, которую он по кирпичику выстраивал для себя в Бир-Набате, в одночасье пошла под откос, так беспечно отброшенная в сторону чужаками в угоду их личным политическим мотивам. – Завтра мы отправляемся в Дэвабад.
Слова звучали странно и даже ему самому казались нереальными.
Любайд помедлил.
– А как же твой кузен?
Али сильно сомневался, что они разыщут Мусу, однако попытаться стоило.
– Тот, кто портит чужие колодцы, мне не родня. Отправь по его следам пару бойцов.
– Что делать, если они поймают его?
– Ведите сюда. А я разберусь с ним сам, по возвращении. – Али крепко обхватил чашку. – Потому что я еще вернусь.
6
Нари
– Ай! Силы Создателя! Вы что, специально? В прошлый раз было не так больно!
Нари пропустила жалобу пациента мимо ушей, сосредотачиваясь на аккуратном надрезе в нижней части его живота. Металлические зажимы, не позволявшие краям надреза сомкнуться, были раскалены добела, чтобы не допустить заражения. Внутренности лицедея мерцали переливчатым серебром – точнее сказать, мерцали бы, если бы не были усыпаны зловредными каменистыми наростами.
Она сделала глубокий вдох и собралась с силами. В лазарете было нечем дышать, а Нари билась над своим пациентом уже третий час. В ходе операции одну ладонь она держала на его разгоряченной коже, унимая боль, чтобы пациент не скончался от агонии. В другой же руке она держала стальной пинцет, которым ловко обрабатывала очередной нарост. Процедура была сложной и затяжной. У нее на лбу выступили капли пота.
– Проклятие!
Нари опустила камень в лоток.
– Прекратите превращаться в статую, и вам не придется больше мучиться, – она прервала свои манипуляции, чтобы наградить его строгим взглядом. – Это уже третий раз, когда вы оказываетесь в моем лазарете… Джинны не приспособлены к окаменению!
Пациент принял пристыженный вид.
– Но это так успокаивает.
Нари метнула в него недовольный взгляд.
– Научитесь расслабляться каким-то другим способом, заклинаю вас. Швы! – крикнула она, но, не получив ответа, обернулась через плечо. – Низрин?
– Секундочку!
В другом конце переполненного лазарета Низрин металась между двумя столами: на одном громоздилась целая гора медикаментов, а на другом копились инструменты, которые предстояло магически стерилизовать. Низрин подхватила серебряное блюдо и подняла его высоко над головой, лавируя между плотными рядами коек и стайками посетителей. В лазарете сейчас яблоку было негде упасть, многим даже приходилось дожидаться своей очереди в саду.
Низрин протиснулась между вертлявым художником из племени Аяанле, в которого угодило заклятие чрезмерного энтузиазма, и кузнецом-сахрейнцем, чья кожа была сплошь покрыта дымящимися спорами.
– Только вообрази, Низрин, как хорошо было бы иметь в распоряжении целую больницу. Огромную больницу, где всем хватит места, а у тебя появятся помощники, которые возьмут часть твоих хлопот на себя.
– Пустые мечты, – отмахнулась Низрин, ставя перед ней блюдо. – Все для швов – здесь. – Она задержалась, удовлетворенно отмечая результаты трудов Нари. – Превосходно. Мне никогда не надоест наблюдать за тем, как прогрессирует твое мастерство.
– Мне запрещено покидать лазарет без разрешения, я работаю круглые сутки. Было бы странно, если бы мое мастерство не прогрессировало.
И все же на ее лице показалась улыбка. Несмотря на изнурительный труд и работу допоздна, Нари ценила свою позицию целительницы и возможность помогать пациентам даже тогда, когда ничего не могла поделать с миллионами проблем в собственной жизни.
Она оперативно заштопала лицедея зачарованной нитью и перевязала рану, после чего вручила больному чашку чая с добавлением опиума.
– Выпейте и отдыхайте.
– Бану Нахида?
Нари вскинула голову. В двери, ведущие в сад, просунулся приказчик, облаченный в цвета королевского дома. Глаза приказчика поползли на лоб, как только его взгляд упал на Нари. Из-за жары и влажности, от которых в лазарете не было спасения, волосы Нари совсем растрепались, и черные кудри выползли из-под головного платка. Ее фартук был забрызган кровью и пролитыми зельями. Только горящего скальпеля в руке не хватало, чтобы полностью соответствовать образу обезумевшей кровожадной Нахиды из древних джиннских сказаний.
– Чего? – спросила она, пытаясь обуздать недовольство.
Приказчик отвесил поклон.
– Эмир желает говорить с вами.
Нари обвела руками царящую вокруг суматоху.
– Сейчас?
– Он ожидает вас в саду.
Кто бы сомневался. Мунтадир прекрасно знал, что по правилам королевского этикета она не имеет права дать ему от ворот поворот, если он явится собственной персоной.
– Ладно, – проворчала она.
Помыв руки и сняв с себя фартук, она следом за приказчиком вышла на улицу.
Выйдя на яркий солнечный свет, Нари зажмурилась. На участке возле лазарета буйная растительность гаремных садов, больше смахивающих на джунгли, была приведена в порядок и красиво подстрижена бригадой садоводов-энтузиастов из Дэвов. Они подошли к работе со всем рвением, горя желанием восстановить былые величественные ландшафты королевских садов, которыми в свое время так славились Нахиды, хотя бы и в одном отдельно взятом его уголке. И вот теперь вокруг лазарета красовалась россыпь серебристо-голубых прудиков и аллей, засаженных аккуратно подстриженными фисташковыми и абрикосовыми деревьями, и пышными розовыми кустами, на которых вовсю цвели нежные бутоны самых разных оттенков, от солнечного нежно-желтого до темнейшего цвета индиго. Травы, которые Нари использовала в работе, выращивались преимущественно в Зариаспе, в фамильном имении Прамухов, однако те растения, которые требовалось использовать исключительно свежими, высаживались прямо здесь, на опрятных угловых огородиках, где теснились кусты мандрагоры и желто-рябая белена. Над всей этой красотой возвышалась мраморная беседка с резными каменными скамейками и подушками, которые так и манили своей мягкостью.
В беседке, спиной к Нари, стоял Мунтадир. Похоже, он пришел прямиком из тронного зала, потому что до сих пор был одет в дымчато-черную мантию с золотой оторочкой, в которую всегда облачался перед торжественными церемониями. Яркий шелковый тюрбан на солнце переливался золотом. Положив руки на перила беседки и приняв волевую позу, Мунтадир взирал на сад Нари.
– Ну? – грубо бросила она, проходя в беседку.
Он обернулся, прошелся по ней взглядом.
– Однако у тебя и вид.
– У меня много работы. – Она утерла со лба пот. – Чего ты хотел, Мунтадир?
Он развернулся и встал к ней лицом, прислоняясь к перилам.
– Тебя не было прошлой ночью.
Так вот к чему этот визит.
– Я задержалась с пациентами. Сомневаюсь, что твоя постель долго пустовала, – добавила она не удержавшись.
Уголки его губ дрогнули.
– Ты поступаешь так уже третий раз подряд, Нари, – продолжал он. – Можно было хотя бы предупредить, чтобы я не ждал впустую.
Нари сделала глубокий вдох, чувствуя, как с каждой секундой чаша ее терпения, и без того полная, переполняется окончательно.
– Прошу прощения. В следующий раз я пошлю гонца с этим известием в очередное злачное место, где ты вечно пропадаешь. Разговор окончен?
Мунтадир скрестил руки на груди.
– А у тебя сегодня хорошее настроение. Нет, разговор не окончен. Мы можем продолжить подальше от чужих глаз? – Он махнул рукой на яркие цитрусовые деревца поодаль. – Скажем, в твоей апельсиновой роще?
Сердцем Нари почувствовала внутренний протест. Апельсиновую рощу еще давно посадил ее дядя Рустам, и это место многое для нее значило. Рустам, хоть и уступал в целительском даровании ее матери, Маниже, сумел снискать славу как искусный ботаник и фармацевт. Спустя даже несколько десятилетий после его смерти тщательно отобранные для рощи деревья продолжали уверенно расти, а их целебные свойства и аромат год от года только крепчали. Нари была так очарована этим райским уголком, уединением, которое дарила тень густой листвы и кустарников, окутавшая рощу, что распорядилась вернуть роще ее первозданный вид. Стоя на земле, некогда возделанной ее предками, она испытывала ни с чем не сравнимое чувство.
– Я никого туда не впускаю, – напомнила она. – И ты это знаешь.
Мунтадир, привыкший к ее упрямству, только покачал головой.
– Тогда давай прогуляемся. – Не дожидаясь Нари, он спустился по ступенькам.
Нари пошла следом.
– Что стало с той семьей Дэвов, о которых я тебе рассказывала? – спросила она, когда они вышли на извилистую садовую тропинку. Раз уж Мунтадир все равно оторвал ее от работы, грех этим не воспользоваться. – С теми, кого третировали гвардейцы?
– Я разбираюсь.
Она остановилась как вкопанная.
– До сих пор? Ты обещал поговорить с отцом еще на прошлой неделе.
– Я и поговорил, – отозвался Мунтадир раздраженно. – Я же не могу взять и ни с того ни с сего освободить преступников против воли короля, просто потому, что вас с Джамшидом это огорчило. Все устроено немного сложнее. – Он посверлил ее взглядом. – И чем больше ты лезешь, тем труднее исполнить твою просьбу. Сама знаешь, как отец относится к тому, что ты суешь нос в политические вопросы.
Нари как ушатом воды окатило. Она расправила плечи.
– Хорошо, – процедила она. – Отцу своему можешь передать, что предупреждение я получила.
Мунтадир перехватил ее руку, пока она не успела развернуться.
– Я пришел не по его приказу, Нари, – сказал он. – Я пришел потому, что я твой муж, как бы мы с тобой ни относились к этому факту, и я не хочу, чтобы ты пострадала.
Он отвел Нари к спрятанной в тени скамейке с видом на канал, примостившейся за ветхим деревом ним, чьи ветви низко провисали под весом густой изумрудной листвы, надежно скрывая их от посторонних наблюдателей.
Мунтадир опустился на скамейку и усадил Нари рядом с собой.
– До меня дошли слухи о ваших с моей сестрой давешних приключениях.
Нари сразу напряглась.
– Это тебе отец…
– Нет, – успокоил Мунтадир. – Мне рассказала Зейнаб. Да, – добавил он, видимо, подметив ее изумление. – Мне известно о ее маленьких прогулках по сектору Гезири. Я знаю об этом уже не один год. Но ей хватает ума не нарываться на неприятности, и к тому же ее охранник в курсе, что в случае чего нужно сразу идти ко мне.
– О-о.
Это стало неожиданностью для Нари. Как ни странно, она даже немного позавидовала Зейнаб. Пусть Кахтани были коварными предателями и заклятыми врагами ее семьи, но все же безоговорочная взаимная преданность младших Кахтани свидетельствовала о такой братско-сестринской любви, которой Нари никогда не знала, и эта мысль наполняла ее белой завистью и грустью.
Но Нари подавила в себе эти чувства.
– Про больницу она тебе тоже рассказала?
– Говорит, никогда не видела тебя такой воодушевленной.
Нари постаралась изобразить незаинтересованность.
– Это было любопытно.
– Любопытно? – переспросил Мунтадир, не веря своим ушам. – И это говоришь ты, готовая без умолку болтать о своей работе с больными? Ты обнаружила старую больницу, принадлежавшую твоим предкам, а в больнице встретила компанию освобожденных рабов ифритов, и хочешь ограничиться одним лишь «любопытно»?
Нари прикусила губу, размышляя над тем, что ему ответить. Разумеется, визит в больницу далеко выходил за рамки «любопытного». Но фантазии, которым она постоянно предавалась с того дня, казались такими зыбкими, что лучше было держать их при себе.
Однако Мунтадир не вчера родился на свет. Он снова взял ее за руку.
– Я бы хотел, чтобы ты могла со мной поделиться, – сказал он негромко. – Да, никто из нас не желал этого брака, но, Нари, мы могли бы попытаться построить нормальные отношения. Я ведь даже не представляю, что творится у тебя на уме, – взмолился он, но в его голосе сквозила и какая-то усталость. – Ты возвела вокруг себя больше стен, чем в лабиринте.
Нари промолчала. Да, она отгораживалась от окружающих, это естественно. За редким исключением, все, кого она знала, предавали ее – а некоторые и не единожды.
Подушечкой большого пальца он погладил ее ладонь. Пальцы Нари непроизвольно дернулись, и она скорчила гримасу.
– Сегодня я наложила столько швов, что, кажется, мой внутренний целительский радар перестал распознавать мышечную боль.
– Позволь мне.
Мунтадир обеими руками обхватил ее ладонь и начал массаж, умело, словно всю жизнь этим занимался, разминая узлы.
Нари выдохнула, чувствуя, как напряжение в больных пальцах начинает таять.
– Кто научил тебя этому?
Он потянул за пальцы, вытягивая их. Восхитительные ощущения.
– Подруга.
– Вы с этой якобы подругой были одеты во время этого урока?
– Ну, зная, о ком идет речь… очень может быть, что и нет, – усмехнулся он бесстыжей улыбкой. – Хочешь узнать, чему еще она меня научила?
Нари закатила глаза.
– Я не захотела изливать тебе душу, и тогда ты решил соблазнить меня с помощью опыта, полученного от другой женщины?
Он заулыбался еще шире.
– Жизнь в политике научила меня творческому подходу к решению проблем. – Он легонько провел пальцами по ее запястью, и Нари непроизвольно вздрогнула от его прикосновений. – Очевидно, что ты слишком занята для супружеского ложа. Но как иначе мы поддержим мир, ради укрепления которого и затевался наш союз?
– У тебя нет совести, ты в курсе? – спросила она, уже беззлобно. Мунтадир был слишком хорош в этих делах.
Его пальцы вычерчивали замысловатые узоры на коже ее запястья, а в глазах блестел озорной огонек.
– Ты не жалуешься, когда все-таки приходишь в нашу постель.
К щекам прилил жар, и виновато в этом было не одно только смущение.
– Ты переспал с половиной Дэвабада. Было бы странно, если бы за это время ты не набрался опыта.
– Звучит как вызов.
Его хулиганское выражение лица ничуть не охладило предательского жара, расплывающегося у нее в животе.
– У меня работа, – стала отпираться она, когда он усадил ее к себе на колени. – Дюжина пациентов ждет своей очереди, если не больше. И вообще, мы в саду. Кто-то может…
Нари умолкла, когда Мунтадир прижался губами к ее щеке и начал нежно целовать шею.
– Никто ничего не увидит, – невозмутимо пообещал Мунтадир, и с каждым словом ее кожу обдавало горячим дыханием. – Тебе явно необходимо снять напряжение. Считай это своим профессиональным долгом. – Его пальцы скользнули Нари под тунику. – Наверняка твои пациенты останутся довольны, если бану Нахида займется их лечением, когда будет не в таком скверном настроении.
Нари вздохнула и вопреки себе прижалась к нему ближе. Его губы опустились ниже, борода уже щекотала ее воротник.
– У меня не скверное…
Из-за дерева донеслось вежливое покашливание, и кто-то пискнул:
– Эмир?
Мунтадир не убрал от нее ни своих рук, ни губ.
– Что?
– Ваш отец желает говорить с вами. Говорит, по срочному делу.
Нари оцепенела. Напоминание о Гасане вмиг охладило ее пыл.
Мунтадир вздохнул.
– Ну, конечно, по срочному. – Он отстранился, чтобы посмотреть ей в глаза. – Поужинай сегодня вместе со мной, – попросил он. – Я прикажу подать твой странный цветочный чай, а ты можешь попрекать меня моим бесстыдством, сколько твоей душеньке будет угодно.
Нари вовсе не хотелось ужинать в его компании, но она бы точно не стала отказываться от продолжения того, что они здесь начали. В последнее время она действительно была слишком напряжена, а за ночи, проведенные в спальне Мунтадира, она, как правило, высыпалась лучше обычного: слуги попросту не рисковали нарушать покой эмира и его супруги, если только пациент не был совсем при смерти.
К тому же промелькнувшая в его глазах надежда взывала к той малой толике нежности, которая еще теплилась в сердце Нари. При всех его недостатках, каковых у Мунтадира было предостаточно, он как никто умел очаровать.
– Я постараюсь, – сказала она, сдерживая улыбку.
В ответ он широко улыбнулся. Казалось, что он искренне рад ее ответу.
– Вот и чудесно. – Он убрал с нее руки.
Нари поспешно расправила тунику. Нельзя возвращаться в лазарет в таком виде, как будто… как будто она только что занималась тем, чем действительно только что занималась.
– Не знаю, что хочет твой отец, но удачи тебе.
Мунтадир закатил глаза.
– Уверен, очередной пустяк. – Он приложил ладонь к груди. – Мир.
Она проводила его взглядом, пользуясь моментом, чтобы надышаться свежим воздухом и послушать птичьи трели. Денек стоял дивный, и ее взгляд лениво блуждал по аптекарскому огородику.
Пока не упал на шафита, крадущегося в кустах.
Нари нахмурилась, наблюдая за мужчиной, который торопливо перескочил грядку шалфея и остановился у ивы. Он вытер бровь и нервно оглянулся через плечо.
Странно. Среди садовников иногда попадались шафиты, однако им запрещалось прикасаться к целебным травам – да и кроме того, этот мужчина не показался ей знакомым. Он вынул из-за пояса секатор и разомкнул лезвия, словно намереваясь срезать одну из веток.
Нари мигом вскочила на ноги. Благодаря шелку ее туфель и многолетнему воровскому стажу она бесшумно приблизилась к незнакомцу. Тот обернулся лишь тогда, когда она подобралась к нему вплотную.
– Что ты собрался делать с моим деревом? – спросила она требовательно.
Шафит подскочил и так резко повернулся, что с него слетела шапка. Его человеческие карие глаза округлились от страха.
– Бану Нахида! – ахнул он. – Я… Простите меня, – запричитал он, складывая руки в умоляющем жесте. – Я всего лишь хотел…
– Обстругать мою иву? Да, это я вижу.
Нари дотронулась до поврежденной ветки, и дерево под ее пальцами начало затягиваться свежей корой. Нари и раньше замечала за собой ботанические таланты, однако пока никак не реализовывала этот дар, чем очень огорчала Низрин.
– Ты хоть понимаешь, что с тобой сделали бы, если бы на моем месте…
Она осеклась. Ее внимание привлекла непокрытая голова шафита. Она была обезображена: волосы по вискам росли длинными, а на макушке торчали колючими неровными островками, словно отрастая после грубого бритья. Кожа головы, покрытая лиловыми пятнами, слегка припухла вокруг неестественно плоской проплешины формой и размером с монетку. По краям проплешины красовался шрам в форме полумесяца – здесь был наложен шов, притом весьма умелыми руками.
Нари переполняло любопытство. Она протянула руку и легонько прикоснулась к набухшему участку. На ощупь он оказался мягким – слишком мягким. Прощупав шафита с помощью своего врожденного дара, Нари получила подтверждение своим догадкам, которые казались невозможными.
Из-под кожи его головы был извлечен небольшой фрагмент черепа шафита.
Она ахнула. Рана зарастала. Нари буквально ощущала импульсы, идущие от новой костной ткани, затягивающей брешь, однако… Она опустила руки.
– Кто-то сделал это с тобой?
Мужчина продолжал испуганно глазеть на нее.
– Это был несчастный случай.
– Несчастный случай проделал тебе дырку в черепе, а потом аккуратненько заштопал рану? – Нари опустилась рядом с ним на колени. – Я не причиню тебе вреда, – пообещала она. – Мне просто нужно понимать, что случилось… Мне нужно удостовериться, что никто сейчас не разгуливает по Дэвабаду, вырезая монетки из черепов.
– Все было совсем не так. – Он закусил губу, оглядываясь по сторонам. – Я просто упал с крыши и раскроил себе череп, – зашептал он. – Врачи объяснили моей жене, что в черепе у меня начала скапливаться кровь и нужно удалить фрагмент кости, чтобы ослабить давление и спасти мне жизнь.
Нари захлопала глазами.
– Врачи?
Она перевела взгляд на дерево, с которого он срезал ветки. Ива. Ну конечно. В медицине ценились как листья ивы, так и ивовая кора, из которой готовились порошки для избавления от разных типов боли… для избавления людей от боли.
– Это они попросили тебя достать иву?
Он помотал головой, до сих пор не прекращая дрожать.
– Я сам вызвался. В одной из их книжек на картинке я увидел дерево и вспомнил, что видел точно такое же, когда в прошлом году латал здесь кровлю. – Он не сводил с Нари умоляющего взгляда. – Я один виноват, а они хорошие, я им жизнью обязан. Я просто хотел помочь.
Нари стоило большого труда обуздать свое воодушевление. Врачи-шафиты, обученные проводить операции и располагающие медицинскими книгами!
– Кто? – спросила она нетерпеливо. – Кто эти врачи?
Он опустил взгляд.
– Нам не положено говорить о них.
– Я не причиню им вреда. – Она положила руку на сердце. – Клянусь прахом своих предков. Я даже сама принесу им ивы, пожалуйста. И не только ивы – у меня в аптеке полно лекарств, которыми можно лечить шафитов.
Мужчина колебался. Нари внимательно изучала его, примечая босые ноги, потрепанную джелабу, грубые мозолистые руки.
Слегка презирая себя за это, Нари вынула свое золотое кольцо. Она забыла снять его перед началом рабочего дня в лазарете и решила спрятать его в карман. Ободок кольца украшал цветочный узор, выложенный мелкими инкрустированными рубинами.
Нари вложила кольцо ему в руку.
– Имя и адрес.
Мужчина уставился на кольцо, и его глаза поползли на лоб.
– Честное слово, я никому не желаю зла. Я хочу помочь.
По его лицу было видно, что он борется с искушением. Нари понимала, что деньги, которые можно выручить за такое кольцо, станут серьезным подспорьем для трудяги шафита.
– Субхашини Сен, – выдохнул он. – Дом с красной дверью на улице Сакария.
Нари улыбнулась.
– Спасибо.
Когда Нари закончила работать, ее уже поджидала небольшая армия слуг, которые окружили ее сразу, едва она ступила ногой в распаренный хаммам. Слуги подхватили и унесли восвояси ее перепачканную кровью и зельями одежду, как следует отерли ее тело мочалками, омыли кожу розовой водой, натерли ноги и руки дорогими маслами и предприняли попытку усмирить ее непослушные кудри в красивый венок из кос.
Нари, однако, не желая всецело отдавать себя в чужое распоряжение, настояла на том, чтобы самостоятельно выбирать себе наряд. Сегодня выбор пал на платье, сшитое из нежнейшего льна, к какому только прикасались ее пальцы. Платье нежно-сливочного цвета без рукавов мягко спадало к щиколоткам, а сверху было прикрыто узорчатым воротником, расшитым сотнями бусин: ляпис-лазурь, золото, сердолик и топазы. Узор был как будто скопирован с какого-нибудь древнего храма в Египте и потому напоминал Нари о родине.
Одна служанка едва закончила застегивать изящный воротник на шее Нари, как другая поднесла неброский горшочек для косметики из слоновой кости.
– Не желает ли госпожа припудрить кожу? – поинтересовалась она.
Нари уставилась на сосуд. Этот, казалось бы, невинный вопрос всегда заставлял что-то внутри болезненно сжиматься. Она машинально подняла взгляд на свое отражение в зеркальце из полированного серебра, водруженном на туалетный столик.
Несмотря на социальную пропасть между шафитами и чистокровными джиннами, вырытую за долгие столетия вражды и подкрепленную законодательно, внешне разница между ними была не так колоссальна, как разница в правах. Да, у чистокровных были заостренные уши и глаза цвета драгоценных металлов, в зависимости от племени. И да, их кожа как будто мерцала – от нее исходило свечение и легкая дымка, напоминающая о горячей чернильной крови, струящейся по их венам. Шафиты же, в зависимости от наследства и простого везения, в той или иной пропорции сочетали в себе черты джиннов и людей: встречались шафиты с человеческими глазами и идеально острыми ушами, а металлические глаза Агниванши могли принадлежать шафиту с немерцающей кожей.
Но с Нари был особый случай.
На первый взгляд во внешности Нари не наблюдалось ровным счетом ничего магического. Кончики ее ушей были по-человечески округлы, а кожа обладала матовым землистым оттенком. Да, ее темные глаза были чернее ночи, но ей всегда казалось, что им недостает того глубинного блеска, который отличал взгляд ее соплеменников. Глядя в ее лицо, Дара принял ее за шафитку, в чьих жилах растворилась лишь крохотная капля джиннской крови. И, по всей видимости, ее лицо было обманкой, дымовой завесой, фокусом маридов – во всяком случае, так утверждали преследовавшие ее ифриты, и за это предположение с готовностью ухватился Гасан, чтобы публично признать ее чистокровной Нахидой.
Впрочем, в разговоре с глазу на глаз он завел совсем другую песню. Хотя какое это имело значение. Нари боялась, что никогда до конца не раскроет тайну своего происхождения. А после того как она вышла замуж за Мунтадира, выяснилось, что нетрадиционную внешность Нари нельзя и дальше оставлять без изменений: будущая королева Дэвабада должна и выглядеть соответственно. Поэтому служанки стали укладывать Нари косы таким образом, чтобы те скрывали кончики ее ушей, подмешивать пепел в сурьму, чтобы ее глаза казались темнее… А потом появился горшочек из слоновой кости. В нем содержалась баснословно дорогая, Создатель знает из чего приготовленная, пудра, которая на несколько часов придавала ее коже мерцание, приличествовавшее любому чистокровному джинну.
Иллюзия, пустая трата времени и пыль в глаза. И все это – ради будущей королевы, которая не в состоянии помочь даже своим соплеменникам, когда тех грабят и избивают у нее на глазах. Вдобавок рисовать этот образ приходилось ее служанкам-шафиткам, для которых вопрос чистоты крови предопределил всю дальнейшую жизнь… От этой мысли Нари становилось противно.
– Нет, – выдавила она наконец, стараясь ничем не выдать своего отвращения. – Мне это не нужно.
В дверь постучали, и в комнату вошла Низрин.
Нари застонала.
– Нет. Мне нужен отдых. Не знаю, кто опять пожаловал, но пусть сами себя лечат.
Наставница улыбнулась ей чуть обиженно.
– Пациенты – не единственная причина, по которой я могу навестить тебя. – Она перевела взгляд на служанок. – Вы нас не оставите?
Они молниеносно ретировались, и Низрин подсела к Нари за туалетный столик.
– Хорошо выглядишь, – заметила она. – Какое красивое платье. Новое?
Нари кивнула.
– Подарок от сахрейнской швеи за избавление от серебряной оспы.
– Твой муж не сможет отвести глаз от такой красоты.
– Возможно, – отозвалась Нари, силясь побороть смущение.
Она не вполне понимала, ради чего так старается. Мунтадир взял ее в жены за имя, а не за милую внешность. Его постоянно окружали ослепительно красивые джинны – мужчины и женщины с ангельскими голосами и улыбками, способными сводить смертных с ума. Любые попытки обратить на себя его внимание казались заведомо обреченными на провал.
Низрин метнула взгляд на дверь и поставила перед Нари небольшую серебряную чашу, которую до этого прятала под складками своей шали.
– Я заварила тебе чай.
Нари покосилась на чашу. Бледно-зеленая жидкость источала терпкий травяной запах. Они обе прекрасно понимали, о каком «чае» идет речь – этот чай Нари пила всегда перед посещением Мунтадира.
– До сих пор боюсь, что рано или поздно нас застукают.
Низрин пожала плечами.
– Возможно, Гасан что-то и подозревает, но ты – Нахида и целительница. На этом поприще ему едва ли удастся тебя обскакать. Если ты хочешь выиграть немного времени, то игра стоит свеч.
– В том-то и дело, что выиграю я лишь немного.
Гасан пока не наседал на нее с требованием внуков. Зачатие давалось джиннам тяжело, поэтому никого не удивляло, что у эмира и его супруги до сих пор не появился наследник. Но Нари боялась, что недолго он будет так терпелив.
Похоже, Низрин услышала неуверенность в ее голосе.
– На данный момент этого достаточно, – сказала она, вкладывая чашу ей в руку. – Живи сегодняшним днем.
Нари выпила чай большими глотками, встала и накинула поверх платья халат с капюшоном.
– Мне пора.
Время было раннее, но если она выйдет прямо сейчас, не дожидаясь приказчика Мунтадира, который вызовется проводить ее во дворец, то успеет пробраться туда окольными тропами и хоть несколько минут побыть наедине с собой.
– Не буду тебя задерживать. – Низрин тоже встала из-за столика и устремила на Нари взгляд, полный непоколебимой решимости. – Не теряй веры, госпожа. Ты даже не представляешь, какое светлое будущее ждет тебя впереди.
– Ты всегда это говоришь, – вздохнула Нари. – Завидую твоей уверенности.
– Однажды ты и сама убедишься, – заверила Низрин и замахала на нее руками. – Ну, ступай, ступай. Не обращай на меня внимания.
И Нари ушла, выбрав один из уединенных маршрутов, соединяющих сады гарема с королевскими покоями, расположенными на верхнем этаже дворцового зиккурата, откуда открывался восхитительный вид на Дэвабадское озеро. Здесь проживали все члены семьи Кахтани, за исключением Зейнаб, которая предпочитала гаремные сады.
«Как и Али», – пришла непрошеная и нежеланная мысль. Ей не нравилось вспоминать Али – не нравилось, что даже пять лет спустя она по-прежнему испытывала острую обиду, когда в памяти всплывало то, как принц, которого она считала своим другом, преспокойно заманил их с Дарой в смертельную ловушку. Казалось, этот наивный юноша не мог обвести ее, Нари, вокруг пальца, однако ему это удалось.
А больше всего ей не нравилось то, что, несмотря на все это, в глубине души она все-таки переживала за него. Потому что было ясно как день: вопреки заверениям Кахтани, Али отнюдь не просто «возглавлял гарнизон» на своей исторической родине. Он находился в изгнании, и Нари оставалось только догадываться, насколько серьезными были условия этой ссылки.
Она вышла на просторный балкон, огибающий покои Мунтадира по всей длине. Как и все, что принадлежало Мунтадиру, балкон выглядел сказочно элегантно. Деревянные перила и ставни, увитые зеленью наподобие шпалеры, создавали ощущение, будто ты находился в саду – даже развернутые шелковые с вышивкой полотна образовывали здесь своеобразный шатер. В жаровне напротив горы расшитых подушек, разложенных под таким углом, чтобы с них открывался лучший вид на озеро, курились благовония.
Только в настоящий момент подушки отнюдь не пустовали. Нари застыла на месте, увидев Джамшида и Мунтадира, сидящих друг напротив друга. Присутствие Джамшида ее не удивило – удивило то, что они жарко о чем-то спорили.
– Скажи отцу вернуть его обратно! – говорил Джамшид. – Почему нельзя просто сбросить чертов груз на пляже и развернуть караван?
– Я пытался. – Мунтадир был на грани истерики. – Я умолял его, и знаешь, что он мне сказал? – У него вырвался сдавленный нервный смешок. – Пойти и сделать наследника моей жене, если меня так беспокоит мое положение. Мы для него никто. Просто пешки в политических играх, будь они прокляты. А теперь его любимая и самая резвая фигура возвращается.
Нари нахмурилась в недоумении. Игнорируя чувство вины за то, что сует нос в чужие дела – преимущественно перед Джамшидом, которого считала своим другом, а не перед супругом-политиком, который наверняка и сам внедрил пару верных шпионов в ее лазарет, – она на цыпочках подобралась ближе и спряталась в уголок между папоротником в горшке и резной узорчатой ставней.
Она сделала глубокий вдох. Магия дворца была непредсказуемой и мощной. Нари училась потихоньку контролировать ее, но понимала, какой это большой риск. Вне всякого сомнения, пронюхай Гасан о том, что она замышляет, то сурово покарал бы ее за это.
Но иногда стоило пойти на небольшой риск. Нари сосредоточилась на тени у себя под ногами. «Расти, – приказала она, притягивая тени ближе и высвобождая свой страх быть обнаруженной. – Защити меня».
И тень защитила, накатив и укутав Нари покровом темноты. Вздохнув чуть свободнее, Нари подкралась к ставням и выглянула в деревянные прорези. Мужчины были одни. Джамшид сполз на край подушки и наблюдал за Мунтадиром с нескрываемым беспокойством.
Мунтадир вскочил на ноги. Его трясло.
– Его мать убьет меня. – Он вышагивал по балкону, дергаными жестами теребя бороду. – Аяанле много лет только этого и добивались. Стоит ему вернуться в Дэвабад, как меня найдут с удавкой на шее.
– Этому не бывать, – горячо вставил Джамшид. – Мунтадир, сейчас нужно успокоиться и продумать все… нет. – Он перехватил руку ее супруга, когда тот потянулся к бутылке вина на столе. – Прекрати. Этим делу не поможешь.
Мунтадир поверженно улыбнулся.
– Не соглашусь, – протянул он слабым голосом. Казалось, он вот-вот расплачется. – Вино всегда составит компанию, когда ты летишь в пропасть.
– Никто не полетит ни в какую пропасть. – Джамшид усадил Мунтадира на подушки рядом с собой. – Нет, – повторил он, когда Мунтадир отвернулся в сторону. – Мунтадир… – Джамшид помедлил, а потом продолжил с опаской: – Путь до Дэвабада неблизкий. И небезопасный. Ты всегда можешь приказать…
Мунтадир отчаянно замотал головой.
– Не могу. Это выше моих сил. – Он закусил губу и с горьким смирением уставился себе под ноги. – Пока – выше. – Он утер глаза и набрал в грудь воздуха, как бы собираясь с силами, перед тем как снова заговорить. – Прости. Я не должен был вываливать это на тебя. Ты и так настрадался из-за политических дрязг нашей семьи.
– Не говори ерунды. – Джамшид коснулся щеки Мунтадира. – Я хочу, чтобы ты всегда рассказывал мне о таких вещах. – Он улыбнулся. – Если честно… все остальные твои друзья – обычные подхалимы, от которых никакого толку.
В ответ на это ее супруг посмеялся.
– Я всегда могу рассчитывать на то, что ты искренне меня отругаешь.
– И не позволю тебе угробить себя. – Ладонь Джамшида переместилась ниже, на скулу Мунтадира. – С тобой ничего не случится, даю слово. Я не позволю. А я невыносимо честен, когда дело касается данного мной слова.
Мунтадир снова засмеялся.
– Это я знаю. – Он снова глубоко вздохнул и вдруг зажмурился, как от резкой боли. Когда он заговорил снова, в его голосе сквозила печаль. – Мне тебя не хватает.
Гримаса исказила лицо Джамшида, хорошее настроение как рукой сняло. Только в этот момент он заметил, где находится его рука, и его взгляд упал на губы ее мужа.
– Извини, – прошептал он. – Я не хотел…
Но он не успел объясниться до конца, потому что в следующую секунду Мунтадир принялся целовать его, целовать с отчаянием, которое чувствовалось и в ответном поцелуе. Джамшид запустил пальцы в темные волосы Мунтадира, притягивая его ближе…
А потом оттолкнул его.
– Не могу, – выпалил Джамшид, задыхаясь и дрожа всем телом. – Прости, не могу. Больше – никогда. Я же все объяснил, когда ты женился. Она моя бану Нахида.
Ошеломленная Нари сделала шаг назад. Ее шокировали не намеки на прошлую интимную связь между ними – иногда складывалось впечатление, что Мунтадир переспал, без преувеличения, с половиной своих знакомых. Но все его интрижки казались несерьезными: тут – флирт с тем или иным заграничным министром, там – случайная связь с поэтом или танцовщицей.
Но то, что терзало ее супруга в эту минуту, точно нельзя было назвать несерьезным. Эмира, который так уверенно усаживал ее к себе на колени в саду, как не бывало. Когда Джамшид отстранился, Мунтадир отшатнулся назад, как от удара. Казалось, он из последних сил сдерживает слезы. Нари стало его жалко. Она как-то особенно отчетливо осознала, что за внешне привлекательными атрибутами власти и королевским лоском кроется трагическое одиночество, на которое их всех обрек этот дворец.
Мунтадир уставился себе под ноги.
– Конечно, – проговорил он, силясь взять себя в руки. – Я думаю, тебе лучше уйти, – добавил он сдавленно. – Скоро придет она. Не хотелось бы ставить тебя в неловкое положение.
Джамшид вздохнул и медленно поднялся на ноги. Опираясь на трость, он безропотно посмотрел сверху вниз на Мунтадира.
– Тебе так и не удалось освободить тех Дэвов, про которых мы с Нари тебе рассказывали?
– Нет, – ответил Мунтадир еще более сухим тоном, чем в разговоре с Нари на ту же тему. – Крайне сложно отпустить на свободу тех, кто виновен во вменяемом им преступлении.
– Так обсуждать последствия нового экономического курса твоего отца в общественном месте уже стало преступлением?
Мунтадир вскинул голову.
– В Дэвабаде и без того сейчас неспокойно. Ни к чему пускать новую волну слухов. Это скверно влияет на общественные настроения и подрывает веру народа в своего короля.
– Равно как и самовольные аресты джиннов, чье имущество и владения можно конфисковать в пользу королевской казны. – Джамшид сузил глаза. – И под «джиннами» я, конечно, имею в виду Дэвов. Все прекрасно понимают, что остальные племена не страдают от подобной дискриминации.
Мунтадир замотал головой.
– Отец пытается сохранить мир, Джамшид. Давай не будем делать вид, что твой народ так уж облегчает ему задачу.
Джамшид разочарованно поджал губы.
– Это не ты, Мунтадир. И раз уж мы выяснили, что только я честен с тобой… Имей в виду: ты ступил на ту же кривую дорожку, которая, по твоим же словам, и испортила твоего отца. – Он отвернулся. – Передавай от меня привет Нари.
– Джамшид…
Но Джамшид уже ушел, направляясь прямо туда, где пряталась в тени Нари. Она поспешно отбежала к лестнице, решив сделать вид, что только что пришла.
– Джамшид! – воскликнула она с поддельной радостью. – Какой приятный сюрприз!
Он с трудом выдавил улыбку, которая не коснулась его глаз.
– Бану Нахида, – приветствовал он хрипловатым голосом. – Мои извинения. Я не хотел помешать вашему вечеру.
– Все в порядке, – сказала она ласково, с болью разглядывая его лицо, в котором так явно читались душевные муки.
Мунтадир не смотрел в их сторону. От отошел в дальний конец балкона, фокусируя взгляд на мерцании далеких огоньков простертого внизу города. Нари положила руку Джамшиду на плечо.
– Приходи ко мне завтра. Я приготовила новые припарки, которые хочу использовать для твоей спины.
Он кивнул.
– Завтра. – И он обошел ее стороной, скрывшись в глубине дворца.
Нари сделала несколько неуверенных шагов навстречу Мунтадиру.
– Мир твоему дому, – сказала она мужу. – Если ты хочешь побыть один…
– Не говори глупости.
Он обернулся. Нужно отдать ему должное, несмотря на некоторую бледность, в лице Мунтадира уже не угадывалось тех эмоций, которые обуревали его меньше минуты назад. Видимо, за несколько десятилетий при дворе и не такому научишься.
– Извини. – Он прочистил горло. – Не ждал тебя так рано.
Оно и видно. Нари пожала плечами.
– Я рано освободилась.
Мунтадир кивнул.
– Я могу позвать слуг, – предложил он, пересекая балкон. – Пусть вынесут нам ужин.
Нари перехватила его запястье.
– Почему бы тебе не присесть? – ненавязчиво попросила она. – Я не голодна и подумала, мы с тобой могли бы просто поговорить для начала.
Как только они опустились на подушки, Мунтадир потянулся к вину.
– Выпьешь? – предложил он, до краев наполняя свой кубок.
Нари следила за каждым его движением. В отличие от Джамшида, ей было неловко отбирать у него вино.
– Нет… но спасибо.
Он залпом осушил больше половины кубка и сразу долил себе еще.
– У тебя все в порядке? – рискнула спросить она. – Твоя встреча с отцом…
Мунтадир поморщился.
– Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? Хотя бы для начала?
Нари задумалась. Ей было безумно интересно узнать, что за разговор состоялся у них с Гасаном и почему это привело к ссоре с Джамшидом, но, возможно, перемена темы отвлечет его от упаднических мыслей.
И у нее как раз была одна такая тема, которую ей не терпелось обсудить.
– Как скажешь. Кстати, сразу после твоего ухода я встретила в саду одного крайне любопытного персонажа. Шафита с дыркой в черепе.
Мунтадир закашлялся, подставляя ладонь под фонтан винных брызг.
– Ты нашла в саду мертвого шафита?
– Живого, – с удовольствием уточнила Нари. – И в остальном более чем здорового. Он сказал, что хирург провел на нем операцию и спас его от верной смерти. И этим хирургом был шафит, Мунтадир! – В ее словах сквозило восхищение. – Достаточно опытный, чтобы просверлить мужчине дырку в черепе, зашить эту дырку и сохранить ему жизнь. И выполнить все это безупречно! Только там, где костная ткань еще не затянулась, на ощупь показалось мягковато, но в остальном…
Мунтадир поднял руку с таким видом, как будто его затошнило.
– Я могу обойтись без таких подробностей. – Он покосился на рубиновое вино, скорчил брезгливую гримасу и отставил напиток. – И что с того?
– Что с того? – воскликнула Нари. – Хирург, способный на такое, обладает выдающимся талантом! Возможно, он даже обучался врачебному искусству в мире людей. Я уговорила шафита назвать мне имя этого врача и адрес его практики.
– Но зачем тебе это знать? – недоумевал Мунтадир.
– Затем, что я хочу найти его. Во-первых… я – бану Нахида. Хочу удостовериться, что он настоящий врач, а не какой-нибудь… шарлатан, пользующийся отчаянным положением шафитов. – Нари прочистила горло. – И кроме того, я просто хочу с ним встретиться. Он мог бы оказаться хорошим союзником. В конце концов, я по сей день нахожу применение многому из того, чему научил меня Якуб.
Мунтадир окончательно потерял нить ее рассуждений.
– Якуб?
У Нари внутри все поджалось. Она и так не привыкла ни с кем обсуждать свои увлечения и дорогие сердцу воспоминания, а растерянность Мунтадира не делала этот разговор легче.
– Это аптекарь, у которого я работала в Каире, Мунтадир. Старик. Мой друг. Я уже рассказывала тебе о нем.
Мунтадир нахмурился.
– Так ты хочешь отправиться на поиски этого врача-шафита потому, что когда ты жила среди людей, у тебя был друг – аптекарь?
Нари сделала глубокий вдох: сейчас или никогда. Возможно, момент она выбрала и не самый удачный, но ведь Мунтадир сам просил ее быть с ним откровеннее, и в эту минуту ее сердце так и рвалось из груди.
– Я хочу попробовать… может, нам удастся работать сообща… Мунтадир, быть единственной целительницей здесь так тяжело, – созналась она. – Мне одиноко. Я загибаюсь под грузом ответственности. Бывают дни, когда мне не удается сомкнуть глаз, у меня пропадает аппетит… – Она перевела дыхание, чтобы обуздать эмоции, захлестнувшие ее речь. – Я думала… больница Нахид… – Спотыкаясь о слова, она попыталась выразить все фантазии, роящиеся у нее в голове с того дня, как она попала в полуразрушенное здание. – Я все думаю: вдруг у нас получится восстановить ее? Пригласить туда на работу врача-шафита, вдвоем принимать с ним пациентов…
У Мунтадира округлились глаза.
– Ты хочешь восстановить больницу?
От его испуганно-шокированного выражения лица Нари непроизвольно съежилась.
– Ты же… ты сам сказал, что я могу открыться тебе, поговорить с тобой…
– Да, но я имел в виду о чем-то реальном. Если ты захочешь представить ко двору еще одного Дэва или принять участие в приготовлениях к Навасатему – пожалуйста. Но то, что предлагаешь ты… – Он как будто не мог оправиться от шока. – Зейнаб рассказала, что здание лежит в руинах. Ты хоть представляешь себе, сколько затрат и сил придется бросить на восстановление?
– Понимаю, но я думала…
Мунтадир встал и стал нервно расхаживать из стороны в сторону.
– И потом, работать бок о бок с шафитом? – презрительно процедил он последнее слово. – Исключено. Отец ни за что этого не допустит. Лучше тебе вообще не искать встречи с этим врачом. Пойми, что он нарушает закон.
– Нарушает закон? С каких пор спасение жизней нарушает закон?
– Шафиты… – Мунтадир пристыженно потер загривок. – То есть… они не… Мы не должны своими действиями… способствовать росту численности шафитского населения.
Нари на секунду лишилась дара речи от потрясения.
– Умоляю, скажи, что ты так не считаешь, – попросила она, уповая на то, что ослышалась, что только вообразила себе неприязнь в его голосе. – Ты – Кахтани. Твои предки свергли – вырезали – моих предков под эгидой помощи шафитам.
– Это было давно. – Мунтадир посмотрел на нее с мольбой во взгляде. – Да и шафиты – вовсе не такие невинные овечки, как тебе кажется. Они ненавидят Дэвов. Тебя ненавидят.
– За что им меня-то ненавидеть? – взъелась Нари. – Я выросла среди людей!
– А сюда заявилась рука об руку с джинном, который прославился тем, что с помощью бича определял цвет крови своих собратьев, – напомнил Мунтадир. – Нравится тебе это или нет, Нари, но у них о тебе сложилось весьма определенное мнение.
Нари поморщилась, но не стала заострять на этом внимание. Разговор и без того принял скверный оборот – не было нужды приплетать сюда еще и ее несчастного Афшина и его жестокие преступления.
– Я не имела ни малейшего отношения к событиям в Кви-Цзы, – попыталась оправдаться она. – Ни я, ни вообще кто-либо из ныне живущих.
– А это неважно. – Мунтадир наградил ее увещевательным взглядом. – Нари, Дэвов и шафитов связывает долгая, полная вражды, история. Это же можно сказать и про подавляющее большинство чистокровных джиннов. Ты не понимаешь, как сильно они нас ненавидят.
– А ты понимаешь? Да ты небось за всю свою жизнь не общался ни с одним шафитом!
– Это правда, зато я видел, как они контрабандой провозят к нам в город человеческое оружие, надеясь учинить очередные беспорядки. Я слышал, как их идеологи перед самой казнью плюются, как ядом, грязной клеветой и угрозами в адрес твоего народа. – Странная тень промелькнула на его лице. – И, уж поверь мне на слово, мне прекрасно известно, как они изобретательны, когда хотят переманить кого-то на свою сторону.
Нари промолчала. Ей стало противно – и отнюдь не из-за напоминания о том, что ей и остальным Дэвам угрожает опасность.
А из-за внезапного осознания, что ее супруг – Кахтани, который, казалось бы, никогда не придавал значения вопросам о чистоте крови, – похоже, разделял худшие предрассудки ее соплеменников. Нари до сих пор не понимала, почему Гасан, лишь взглянув на нее, сразу понял, что она и Нахида и шафитка одновременно, но сам король утверждал, что такую способность даровало ему обладание Сулеймановой печатью.
И однажды эта печать перейдет к Мунтадиру. Он наденет перстень и увидит истинное лицо женщины, на которой женился.
Ее сердце пропустило удар.
– Твои предложения кажутся мне нерациональными с политической точки зрения, Мунтадир, – сказала она, тщательно подбирая слова. – Если ситуация уже так накалилась, не разумнее ли попробовать найти с шафитами общий язык? Нас соединили узами брака, чтобы мы стали символом мира между Гезири и Дэвами. Так же можно решить и вопрос с полукровками.
Мунтадир покачал головой.
– Так не получится. Я сочувствую шафитам, правда. Но этот конфликт разрастался как снежный ком в течение долгих поколений. А то, что предлагаешь ты, – слишком опасно.
Нари понурила голову. Перед глазами оказался драгоценный воротник красивого нового платья, и она поплотнее завернулась в халат, пряча украшение. Сейчас она чувствовала себя ужасно глупо.
«Он никогда не станет мне настоящим союзником», – снизошло на нее откровение. В памяти всплыл и отказ Мунтадира решать вопрос с преследованием шафитов, и обвинения Джамшида. Как ни странно, Нари не могла даже возненавидеть его за это. Гасан и ее оставил в дураках, а она не была ему родным сыном. Она своими глазами видела, как Мунтадир страдал из-за Джамшида, видела и искреннее сочувствие, когда он завел разговор о тяжелом положении шафитов, а потом резко свел его на нет.
Но Гасан еще не полностью взял над ней верх. И Нари не готова была сдаваться – она и так поступилась слишком многим. И ничего, что на этом поле боя она совсем одна.
Мунтадир заметил перемену в ее лице.
– Я не говорю окончательное «нет», – быстро добавил он. – Но сейчас неудачный момент, чтобы строить такие грандиозные планы.
Нари заскрежетала зубами.
– Из-за Навасатема?
Если он что-нибудь еще свалит на этот дурацкий праздник, она точно что-нибудь здесь подожжет.
Мунтадир покачал головой.
– Нет, не из-за Навасатема. Из-за того, зачем отец вызывал меня сегодня к себе. – На его скулах заходили желваки, и он устремил взгляд на озеро, в черной глади которого отражалась россыпь звезд. – Мой брат возвращается в Дэвабад.
7
Дара
Дара изучал наколдованную им дымчатую карту Дэвабада, при помощи пальцев вращая ее в разные стороны, и думал.
– Допустим, мы нашли проход через завесу и пересекли озеро. Перед нами встает следующая проблема: как мы проникнем непосредственно в город. – Он обвел взглядом свой отряд. Воинов в поход он отбирал тщательно – перед ним стояла десятка самых толковых ребят, каждый из которых в будущем мог претендовать на позицию лидера. – Какие будут предложения?
Иртемида обошла карту кругом, как охотник – жертву.
– Штурмовать стены?
Дара отрицательно покачал головой.
– Через эти стены нельзя ни перелезть, ни сделать под ними подкоп – так их возвела сама Анахида, будь она вечно благословенна.
Тут подал голос Мардоний, кивая на городские ворота.
– Ворота обороняются слабо. Гвардия высматривает суда, пересекающие озеро, и не обратит внимания на солдат, выходящих на берег прямо из-под воды. Мы могли бы прорвать их оборону.
– Чтобы оказаться посреди Большого базара? – напомнил Дара.
В глазах Мардония сверкнула ненависть.
– А что такого? – Он провел рукой по иссеченному шрамами лицу, по рябой коже, узнавшей прикосновение «огня Руми». – Я не прочь поквитаться хотя бы за малую долю того, что с нами сделали шафиты.
– Месть не входит в наши планы, – сказал Дара с укором. – Сейчас мы с вами продумываем стратегию. Поэтому, прошу вас, включите мозг. Большой базар всего в нескольких кварталах от Цитадели. – Он указал на башню, построенную на насыпи близ латунных городских стен, которая нависала над самым базаром. – Глазом моргнуть не успеете, как нас окружат сотни – нет, тысячи гвардейцев. От нас не останется мокрого места, и мы не успеем даже добраться до дворца.
Следующим высказался Бахрам, еще один выживший из Бригады Дэвов.
– Мы можем разделиться, – предложил он. – Половина останется у ворот и отвлечет стражу, а ты проведешь барышню и остальных ребят во дворец.
Он изложил свой план с такой простотой, что у Дары по спине пошли мурашки.
– Для тех, кто останется у ворот, это будет верная смерть.
Бахрам встретился с ним взглядом. В его глазах сверкал огонь.
– Каждый из нас готов на эту жертву.
Дара обвел отряд взглядом. Он ни минуты не сомневался, что Бахрам прав. Лица юных воинов были полны решимости и отваги. Ему бы радоваться: он вложил всего себя в их подготовку и сейчас мог гордиться тем, что идет в бой бок о бок с такими воинами.
Но, силы Создателя, он уже сражался бок о бок со многими юношами, не менее решительными и отважными. А потом забирал их тела с поля боя, предавая их огню как павших смертью храбрых в войне, которой, как ему начинало казаться, не будет ни конца ни края.
Дара вздохнул. Этой войне будет положен конец. Дара лично об этом позаботится. Но в то же время он постарается уберечь вверенных ему ребят.
– Это выиграет нам лишь кратковременную отсрочку. Сначала они убьют вас, потом настигнут нас и не дадут нам дойти до конца.
– Может, гули? – предложил кто-то. – Ифриты ведь теперь на нашей стороне. А один из них как раз хвастался, что может призвать целую армию гулей. Который тощий.
Когда Дара услышал об ифрите, к которому давно питал особую, перетекающую в запредельную, неприязнь, его так и перекосило. А напоминание о злосчастных гулях и о том, что теперь они с ифритами действительно союзники, только подлило масла в огонь. И это не говоря уже о том, что когда-то Визареш – тот самый худощавый ифрит – угрожал Нари «стереть ее душу в прах» за то, что через кровь та отравила его брата… И Дара еще не скоро выбросит из головы эту его угрозу.
– Не желаю видеть этих мерзких отродий в моем городе, – отрезал он.
Иртемида ухмыльнулась:
– Гулей или ифритов?
Дара хмыкнул. Ко всем своим воинам он относился как к членам семьи, но с Иртемидой чувствовал особое родство. Под чутким руководством Дары она оттачивала до совершенства свои навыки стрельбы из лука и умудрялась не терять чувства юмора даже во время самых изнурительных тренировок.
– Обоих, – ответил Дара, после чего снова показал на карту. – Предлагаю вам все обдумать и обсудить между собой, пока я буду в отъезде.
Дара не разделял уверенности Манижи в том, что в результате таинственной встречи между Аэшмой и маридами они получат возможность пройти через магическую завесу, оберегающую Дэвабад, но готовыми нужно было быть к любому исходу.
– Нам продолжать занятия с Абу Саифом?
Дара обдумал вопрос. Абу Саиф согласился посостязаться с его солдатами в фехтовании… Впрочем, «согласился» не вполне соответствовало действительности. Просто Дара пригрозил до смерти бичевать второго, молодого и невыносимо назойливого Гезири, если старший станет упираться. В предстоящей битве за Дэвабад враг будет вооружен зульфикарами, и в лице двух пленных скаутов Гезири Дэвам выпал редкий шанс – набраться опыта в состязаниях с реальными фехтовальщиками на таких мечах. Даре претило прибегать к столь мрачным угрозам, однако он пошел бы буквально на все, чтобы как можно лучше подготовить своих бойцов к битве.
Но только под его присмотром. Он боялся, что в его отсутствие Гезири могут выкинуть какое-нибудь коленце.
– Нет. Я не хочу, чтобы с них даже на минуту снимали оковы, – жестом он дал понять, что собрание окончено. – Можете идти. Перед отъездом я поужинаю вместе со всеми.
Все разошлись, и Дара взмахнул рукой, рассеивая карту в воздухе. На глазах здания обрушились, растеклись дымной волной. Пал и миниатюрный дворец, а башня Цитадели завалилась на стену и рассеялась в воздухе.
Дара замер. Он щелкнул пальцами, снова вылепливая башню из дыма, и снова обрушил ее. Башня была такой высокой, что, падая, ее верхняя часть задевала стену, подминая под себя, пуская трещину и в сердце самой Цитадели, и открывая ход в город.
Такая магия мне не под силу. Манижа считала его неуязвимым, но Дара постепенно убеждался, что старые сказки о немыслимом могуществе их предков в досулеймановы времена слегка приукрашивали действительность. Он готов погибнуть в битве за свой город, но исчерпать внутренний запас магии в самом начале вторжения было бы слишком безответственно.
Он решил придержать эту идею в уме и подошел к большому ковру, скрученному в рулон в углу комнаты. Дара несколько лет не садился на ковер-самолет – последний раз он поднимался в воздух, когда они с Нари летели в Дэвабад. Он провел рукой по всей длине полотна.
Я обязательно найду способ вернуться к тебе. Обещаю.
Но прежде Даре была назначена встреча с самим дьяволом.
Вместе с Манижей они полетели на восток. От пейзажа, раскинувшегося внизу как гигантское полотнище мятого шелка, захватывало дух, изумрудные холмы и серые суходолы сменяли друг друга, исчерченные темно-синими венами извилистых рек и ручьев. Видя такую красоту, Дара впервые за долгое время чувствовал умиротворение. Хайзур – пери, который когда-то выходил тяжело раненного Дару, – учил его ценить такие минуты, когда хочется забыться и раствориться в безмятежной прелести природы. Но этот урок усваивался им с трудом. Дара тогда только вернулся с того света и сразу по пробуждении узнал, что все, бывшее ему знакомо, погибло четырнадцать веков назад, а в памяти своего народа он остался лишь воспоминаниями о пролитой им крови.
За одним исключением. Ковер летел, рассекая воздух, и Дара не мог не думать о первых днях, проведенных с Нари, – тех самых днях, когда начал прикладываться к бутылке. Одно ее существование виделось Даре вопиющим кощунством – она была ходячим доказательством того, что кто-то из благословенных Нахид нарушил священные обеты и возлег с человеком. Ну а то, что она оказалась еще и ловкой воровкой, которая врет, как дышит, лишь подтверждало все нелицеприятные стереотипы о шафитах, известные Даре.
Но потом… она стала для него чем-то большим. С ней он чувствовал себя невероятно свободным – с ней он был не славным Афшином и не презренным Бичом, а просто мужчиной, которому позволено флиртовать и обмениваться остротами с умной и красивой женщиной, и упиваться учащенным биением омертвевшего сердца, вызванным ее манящей лукавой улыбкой. Все потому, что Нари не знала их истории. Она была первой собеседницей Дары за много-много веков, ничего не знавшей о его прошлом – и благодаря этому он сам смог оставить прошлое в прошлом.
Он понимал, что это безнадежное увлечение, понимал, что оно ни к чему не приведет, и все же до последнего пытался скрыть от нее самое страшное – и об этой своей скрытности он до сих пор сожалел. Если бы он был честен с Нари и сразу во всем сознался, если бы дал ей шанс самой сделать выбор… как знать, может, она сама согласилась бы бежать вместе с ним из Дэвабада, и ему не пришлось бы приставлять кинжал к горлу Ализейда аль-Кахтани.
Впрочем, какое это теперь имело значение? Той ночью на борту Нари своими глазами видела, что Дара представляет на самом деле.
– Ты в порядке?
Вздрогнув от неожиданности, Дара поднял глаза и заметил, что Манижа наблюдает за ним с понимающим выражением на лице.
– У тебя такой вид, словно ты размышляешь о чем-то очень серьезном.
Дара выдавил улыбку.
– Ты напоминаешь мне своих предков, – сказал он, уклонившись от ответа. – Когда я был маленьким, мне казалось, вы умеете читать мысли.
Манижа засмеялась – она редко смеялась.
– Ну уж, это выдумки. Но когда пару столетий прислушиваешься к каждому удару каждого сердца, чувствуешь приливы крови к коже и слышишь каждый вздох вокруг, учишься читать окружающих. – Она вонзила в него внимательный взгляд. – Я повторяю вопрос.
Дара поежился. На первый взгляд между Манижей и ее дочерью не наблюдалось особого сходства. Манижа была пониже ростом, миниатюрнее – в этом она сильно напоминала ему собственную мать, которая могла и обедом накормить полсотни дэвов, а могла и ложку сломать об колено, чтобы заколоть врага. Но вот глаза Манижи, такие пронзительные и черные, с внешними уголками, опущенными чуть вниз, – это были глаза Нари. И когда в них загоралась решимость, это действовало на Дару безотказно.
– Я в порядке. – Дара взмахом руки обвел пейзаж внизу. – Любуюсь.
– Действительно, красиво, – согласилась Манижа. – Напоминает мне о Зариаспе. Мы с Рустамом всегда проводили лето у Прамухов, когда были детьми. То были самые счастливые дни моей жизни, – продолжила она с мечтательной грустью. – Мы резвились без устали, лазили по горам, катались на симургах наперегонки, экспериментировали со всеми запретными растениями и травками, которые нам удавалось найти. – Она печально улыбнулась. – Большей свободы мы так и не узнали за всю нашу жизнь.
Дара склонил голову набок.
– Выходит, вам повезло, что у вас не было Афшинов. То, что ты описываешь, звучит крайне опасно. Мы бы никогда вам этого не позволили.
Манижа снова засмеялась.
– Да, никакие легендарные телохранители не портили нам веселье, а Прамухи охотно соглашались предоставлять нас самим себе, когда мы брали с собой Каве. Кажется, они не понимали, что он был таким же сорванцом, как и мы. – Заметив недоверчивую мину Дары, она покачала головой. – Пусть репутация уважаемого старшего визиря не вводит тебя в заблуждение. Когда мы познакомились, он был чумазым деревенским мальчишкой, для которого сбежать из дома и отправиться на поиски огненных саламандр было проще, чем уследить за парочкой непоседливых Нахид. – Она поглядела вдаль, и огонек в ее глазах померк. – Когда мы стали старше, нам запретили так часто наведываться в Зариаспу. А я так по нему скучала.
– Полагаю, он тоже скучал, – осторожно сказал Дара. Он заметил, как поглядывает на Манижу Каве, да и в лагере ни для кого не было секретом, что их гость так ни разу и не ночевал в шатре, который разбили специально к его приезду. Это и убедило Дару: похоже, у чопорного визиря действительно были свои секреты. – Я удивлен, что ты не пригласила его с нами.
– Ни в коем случае, – ответила она незамедлительно. – Не хочу, чтобы ифриты знали о нем ничего лишнего.
То, с каким пылом она это сказала, насторожило Дару.
– Почему?
– Ты готов умереть за мою дочь, Дараявахауш?
Вопрос удивил его, но ответ на него легко сорвался с губ.
– Да. Конечно.
Манижа посмотрела на него проницательным взглядом.
– Но позволишь ли ты ей умереть за тебя? Страдать из-за тебя?
Она уже настрадалась из-за меня.
– Я сделаю все, от меня зависящее, чтобы этого не допустить, – тихо ответил Дара.
– Вот именно. Привязанность для таких, как мы с тобой, – слабое место. Наши слабые места не должны знать те, кто хочет навредить нам. Угроза любимым – самый эффективный способ добиться своего, намного эффективнее пыток.
Эти слова были произнесены с такой ледяной уверенностью, что у Дары по спине пробежали мурашки.
– Ты говоришь так, как будто судишь по личному опыту, – рискнул он.
– Я очень любила своего брата, – сказала она, глядя вдаль. – Кахтани не позволяли мне забыть об этом. – Она опустила взгляд и принялась разглядывать руки. – Признаюсь, мое стремление назначить осаду на время Навасатема имеет под собой и личный мотив.
– Какой же?
– Свой последний Навасатем Рустам провел в темнице. Я тогда вышла из себя, ляпнула что-то неблагоразумное отцу Гасана. Хадеру. – Имя слетело с ее губ точно проклятие. – Еще больший деспот, чем его сын. Даже не помню, что именно сказала тогда. Наверняка что-то пустяковое – ну чем может обидеть сердитая молодая женщина? Но Хадер воспринял мои слова как угрозу. Моего брата схватили прямо в лазарете и бросили в каморку, куда не проникал даже дневной свет, где-то в дворцовых подземельях. Говорят… – Она прочистила горло. – Говорят, тела погибших в подземельях никогда не выносят оттуда. И ты валяешься там, среди трупов. – Она помолчала. – Рустам провел там весь Навасатем, целый месяц. Несколько недель после этого он не мог вымолвить ни слова. И даже много лет спустя… лампы в его комнате должны были гореть всю ночь, иначе он не мог заснуть.
Даре стало жутко от ее рассказа. Невольно он вспомнил о судьбе своей сестры.
– Мне жаль, – сказал он робко.
– Мне тоже. Но с той поры я усвоила, что безвестность – лучшая защита для моих близких. – Ее губы искривила горькая усмешка. – Впрочем, у безвестности есть свои трагические недостатки.
Он помолчал. Но кое-что из сказанного Манижей он просто не мог оставить без внимания.
– Ты не доверяешь ифритам? – спросил он. Дара не единожды высказывал свое более чем категоричное мнение об этих созданиях, но Манижа и слышать ничего не хотела. – Я думал, ты считаешь их своими союзниками.
– Ифриты – это средство для достижения цели. Мое доверие еще нужно заслужить. – Она откинулась назад, упираясь ладонями в ковер. – Каве мне дорог. Нельзя, чтобы об этом знали ифриты.
– Насчет твоей дочери… – Что-то сдавило ему горло. – Я сказал, что умру за нее, но надеюсь, ты понимаешь, что я готов отдать свою жизнь за каждого Нахида. Дело не в том, что я… – Он смутился. – Я бы не вышел за рамки дозволенного.
В глазах Манижи зажегся озорной огонек.
– Сколько лет тебе было, Афшин, когда ты умер? В первый раз, я имею в виду?
Дара напряг память.
– Тридцать? – Он пожал плечами. – Это было так давно, да и последние годы выдались напряженными. Я точно не помню.
– Так я и думала.
– Не понимаю.
Она криво усмехнулась.
– Иногда ты изъясняешься как юноша, не разменявший даже половины века. Мы ведь уже выяснили… Я Нахида, и мне подвластно то, что ты сравнил с чтением мыслей.
Жарко заполыхавшие щеки, учащенное сердцебиение… теперь понятно, какие сигналы имела в виду Манижа.
Тем временем она прикрыла глаза ладонью.
– А вот, кажется, и озеро, где у нас назначена встреча с Аэшмой. Можешь снижаться.
Он снова покраснел.
– Бану Манижа, пожалуйста, знай…
Она посмотрела ему прямо в глаза.
– Твои симпатии принадлежат только тебе, Афшин. – Она посуровела. – Но не позволяй им стать твоими слабостями. Во всех смыслах этого слова.
От стыда он мог только кивнуть. Дара поднял руку, и ковер накренился вперед, набирая скорость по направлению к отдаленному островку лазурно-голубого блеска. Вода в огромном озере, размером приближавшемся к морю, сверкала ярким аквамарином, как в тропическом океане, странно контрастируя с заснеженными горами, охватившими в кольцо его берега.
– Озеро Оссоун, – сказала Манижа. – По словам Аэшмы, уже на протяжении тысячелетий мариды считают его священным.
Дара опасливо окинул озеро взглядом.
– Я не полечу на ковре над таким массивом воды.
– Нет такой необходимости. – Манижа указала на тонкий столбик дыма, поднимающийся со стороны восточного берега озера. – Похоже, это он.
Подлетая ближе, они пронеслись над красными утесами и узким заболоченным пляжем… Озеро оказалось изумительным по красоте. Шеренги вечнозеленых деревьев выстроились, как сторожа, на склонах гор и вдоль цветущих долин. По светлому небу были размазаны бледные облака, высоко у них над головами кружил сокол. В воздухе пахло свежестью и навевало мысли о холодных рассветных часах, проведенных вокруг костра с ароматом соснового дыма.
В сердце защемила тоска. Даже живя в столице, Дара всегда отдавал предпочтение дикой природе, чистому небу и захватывающим дух пейзажам. Хотелось вскочить на коня, прихватить лук и ускакать в этот простор, ночевать под россыпью звезд и исследовать руины канувших в Лету городов.
Впереди на пляже горел костер. Языки пламени вылизывали воздух с каким-то злорадным энтузиазмом.
Дара принюхался к запаху старой крови и железа.
– Аэшма. Он рядом. – Под воротником у него заклубился дымок. – Я чую эту жуткую булаву, с которой он никогда не расстается, испачканную в крови нашего народа.
– Не хочешь ли ты принять свой естественный облик?
Дара нахмурился.
– Это и есть мой естественный облик.
Манижа вздохнула.
– Нет, ты и сам это прекрасно понимаешь. Теперь это не так. Ифриты предупреждали, что твоя магия слишком мощна для этого тела. – Она похлопала его по руке с клеймом – светло-коричневой руке, которая сейчас не была охвачена огнем. – Ты ослаблен.
Их ковер опустился на песок. Дара не ответил, но и облик не изменил. Изменит, когда – если – объявится марид.
– А, вот и вы, союзники минувших лет.
Заслышав голос Аэшмы, Дара потянулся к длинному кинжалу, заткнутому за поясом. Костер выплюнул искры, и ифрит вышел им навстречу, обнажая в ухмылке черные клыки.
От этой улыбки Даре стало не по себе. Именно так теперь выглядел и он после каждого перехода: ярко-огненная кожа, золотые глаза, когтистые пальцы… Точная копия демонов, заключивших его в рабство. И то, что так выглядели все его предки до проклятия Сулеймана, ничуть не утешало, ведь не ухмылку предков он видел перед собой в последний момент перед тем, как зловонные колодезные воды сомкнулись у него над головой.
Аэшма вальяжно подошел. Он заулыбался шире, словно чуял недовольство Дары. Возможно, так и было – не то чтобы Дара скрывал свое к нему отношение. На одно плечо ифрит вскинул свою булаву – металлический молот примитивной формы, утыканный шипами. Аэшме явно нравилось, как его оружие действует на Дару, и не упускал случая напомнить тому о временах, когда булава была омыта кровью Нахид и Афшинов.
Союзник. Дара покрепче стиснул рукоять кинжала.
– Это кинжал? – Аэшма разочарованно поцокал языком. – Ты ведь можешь призвать смерч и отшвырнуть меня на противоположный берег, если только откажешься от этого беспомощного туловища, – в его глазах появился жестокий блеск. – Да и потом, если уж хвататься за оружие, всем хотелось бы оценить твой знаменитый бич.
Воздух накалился, и Манижа выставила между ними руку.
– Афшин, – осадила она, после чего обратила свое внимание к Аэшме: – Я получила твой сигнал, Аэшма. Что ты слышал?
– Все то же: шепот и предощущения, которые начались сразу после того, как ты вернула Бича к жизни, – ответил ифрит. – Мои товарищи выжгли все известные им места обитания маридов, но ответа не дождались. Однако возникло новое обстоятельство… – Он взял паузу, наслаждаясь вниманием. – Пери спустились с облаков, чтобы исполнить свою песнь предостережения и пустить ее по ветру. В ней поется, что мариды преступили черту, нарушили уговор и должны понести ответственность – а наказание им назначит существо низшего ранга, перед которым у них кровный долг.
Дара таращился на ифрита во все глаза.
– Ты что, пьян?
Аэшма усмехнулся, сверкнув клыками.
– Ах, извини. Я забыл, что в разговоре с тобой нужно подбирать выражения попроще. – Он стал говорить медленнее, издевательски растягивая каждое слово. – Мариды убили тебя, Афшин. Перед тобой у них кровный долг.
Дара замотал головой.
– Может, без их участия и не обошлось, но кинжал был в руках у джинна.
– И что? – вмешалась Манижа. – Вспомни, что ты рассказывал мне о той ночи. Неужели ты всерьез веришь, что какой-то малолетний Кахтани способен зарезать тебя без посторонней помощи?
Дара задумался. Его стрелы пронзили принцу горло и легкие прямо перед тем, как тот рухнул за борт, в пучину проклятого озера. Ализейд должен был быть дважды мертв, однако он взобрался обратно на борт с видом какого-то озерного мстителя.
– В таком случае, что имеется в виду под «кровным долгом»? – спросил он.
Аэшма пожал плечами.
– Мариды – твои должники. Что очень кстати, учитывая, что тебе нужно проникнуть в их озеро.
– Это не «их» озеро. Это наше озеро.
Манижа положила руку Даре на запястье, а Аэшма только закатил глаза.
– Когда-то озеро принадлежало им, – объяснила она. – Мариды помогли Анахиде построить Дэвабад. Тебе должно быть об этом известно. Считается, что драгоценные камни, которыми вымощен двор у Великого храма, были приняты в дар от маридов.
В школе Афшины не штудировали от и до историю своего народа, однако легенду о камнях слышал даже Дара.
– И как это поможет мне пройти через завесу?
– Забудь про завесу, – сказал Аэшма. – Задумайся, как водные твари путешествуют по горам и пустыням? Они перемещаются в природных водах… И давным-давно мариды обучили этому искусству твоих Нахид. – В его глазах сверкнула ненависть. – И это существенно облегчило им охоту на мой народ. Мы к пруду лишний раз не рисковали подойти из страха, что очередной Нахид-кровоотравитель вынырнет из глубины.
– Это безумие, – заявил Дара. – Ты предлагаешь мне выдвигать условия маридам – маридам, которые способны превратить речное русло в змея размером с горную цепь – на основании неких песен пери и мифах о какой-то особой магии, которую ни я, ни Манижа никогда не наблюдали воочию? – Он подозрительно прищурился. – Ты просто хочешь нам смерти, не так ли?
– Если бы я хотел твоей смерти, Афшин, я выбрал бы метод попроще, уж поверь, и мне не пришлось бы терпеть твое общество, – отвечал Аэшма. – Ты должен радоваться! Ты можешь отомстить убившим тебя маридам за собственную смерть. Ты станешь их Сулейманом!
Такое сравнение мгновенно остудило пыл Дары, и гнев сменился ужасом.
– Я не Сулейман, – выпалил он, отказываясь соглашаться с этими словами и покрываясь гусиной кожей от подобного святотатства. – Сулейман был пророком. Этот человек написал наши законы, даровал нам Дэвабад и благословил Нахид…
Аэшма расхохотался.
– Только посмотрите на него, как от зубов отскакивает! Не перестаю поражаться тому, как ловко вас натаскал Совет Нахид.
– Оставь его, – резко одернула его Манижа и снова повернулась к Даре. – Никто не предлагает тебе стать Сулейманом, – мягко заверила она его. – Ты – наш Афшин. Тебе не нужно притворяться кем-то другим. – Твердый взгляд Манижи внушал Даре спокойствие. – Но кровный долг – действительно хорошая новость для нас. Благословение, если угодно. Так мы сможем попасть в Дэвабад. К моей дочери.
Нари. В памяти Дары всплыло ее лицо. Ее разочарованный взгляд в ту ночь в лазарете, когда Дара вынудил ее пойти за собой, ее крики, когда его сразил меч.
«Шестьдесят четыре», – холодно сказал Каве. Шестьдесят четыре Дэва погибли из-за беспорядков, учиненных Дарой.
Он сглотнул образовавшийся в горле ком.
– Как мы призовем маридов?
Лицо ифрита озарилось злорадным весельем.
– Прогневаем их, – сказал он и повернулся. – Идемте со мной. Я нашел кое-что, с чем им точно не захочется расставаться.
Прогневаем их? Дара остался стоять на пляже.
– Госпожа… это будет очень опасно.
– Я знаю. – Манижа не сводила глаз со спины удаляющегося ифрита. – Тебе нужно совершить переход.
На сей раз Дара подчинился и отдался на волю магии. Ноги и руки охватило пламенем, вырвались наружу клыки и когти. Дара спрятал кинжал в ножны, сотворив другое оружие из дыма, клубящегося у него вокруг бедер. Он поднес плеть к своему лицу. Рукоять привычно лежала в руке, потеплев от жара ладони.
Чтобы Аэшма не забывал, на что Дара способен.
– Не верь ничему, что тебе скажут, – предупредила Манижа, вдруг занервничав. – Мариды – прирожденные лжецы.
Она резко развернулась на пятках и вслед за Аэшмой прошла сквозь огонь.
Дара некоторое время просто смотрел ей вслед. «Что они могут мне сказать?» – недоумевал он, но все равно отправился за ней. Тревожное предчувствие не отпускало.
За завесой дыма на песчаном пляже извивалась какая-то фигура. Это был мужчина, связанный по рукам и ногам. У него во рту торчал кляп. Сквозь скомканную тряпку слышались всхлипы, а запястья были изодраны в кровь в тщетных попытках освободиться.
Кровь красного цвета.
Манижа нарушила молчание первой.
– Человек? Ты собираешься призвать маридов с помощью человека?
– Не просто человек, – уточнил Аэшма. – А ревностный служитель маридам. Отыскать его было непросто – люди все чаще отказываются от религий прошлого. Но я увидел его, когда он проводил свои ритуалы во время прилива. – Ифрит с отвращением втянул носом воздух. – Он принадлежит им. Я это нюхом чую.
Дара нахмурился. Действительно, теперь и он это почувствовал.
– Соль, – сказал он негромко и посмотрел на человека изучающим взглядом. – И что-то еще… что-то мрачное… бездонное. Какая-то тяжесть.
Аэшма кивнул, размахивая булавой.
– Они поставили на нем свою метку.
Манижа с непроницаемым выражением лица наблюдала за человеком.
– Он действительно так важен для маридов?
– Очень важен, – заверил Аэшма. – В поклонении они черпают силу, а на земле не так много осталось тех, кто в них верит. Они очень огорчатся, если лишатся еще одного.
Только сейчас жуткий план Аэшмы приобрел кристальную ясность в голове Дары.
– Лишатся… Ты же не предлагаешь…
– Не я, – ответил Аэшма, пригвоздив их внимательным взглядом. – Если мои предположения о кровном долге неверны, помните, что мариды вправе убить того, кто посягнет на жизнь их последователя. – Он протянул Маниже свою булаву. – Идти ли на риск – тебе решать, бану Нахида.
Дара тут же встал между ними.
– Нет. Бану Манижа… есть же правила, – пролепетал он. – Наше племя никогда не шло наперекор законам Сулеймана. Этим мы и отличаемся от джиннов. Мы не вмешиваемся в жизни людей. И уж точно мы их не убиваем!
Манижа покачала головой и, словно решившись на что-то, хотела забрать у ифрита из рук булаву.
– Нам необходимо попасть в Дэвабад, Афшин. Время на исходе.
В груди зашевелился страх, но Дара опустил ее протянутую руку.
– Тогда это сделаю я.
Он не позволит бану Нахиде взять на себя такой грех.
Манижа помедлила. Она постояла, вытянутая, как струна, напряженно поджав губы, затем кивнула и отступила на шаг назад.
Дара принял булаву и направился к человеку, стараясь не слушать его всхлипы, не слушать голос, кричащий у него в голове.
Одним ударом Дара размозжил ему череп.
На мгновение в воздухе повисла страшная тишина. Затем подал голос Аэшма.
– Сожги его, – проговорил он сдавленно. – В воде.
Каждой клеточкой тела чувствуя отвращение к самому себе, Дара подхватил убитого им человека за окровавленный ворот и потащил в воду, подальше от берега. Его окатило запахом чужих внутренностей. Вокруг запястья убитого была обвязана голубая нитка, унизанная нефритовыми бусинами. Подарок? От человека, который будет ждать и не дождется его возвращения?
Чудовище. В памяти всплыли все брошенные в спину проклятия, преследовавшие его в Дэвабаде. Убийца.
Бич.
Красная кровь смешалась с прозрачной водой, расползаясь под телом мужчины, как грозовая туча по небу. Вода в ногах кипела. Ему это не нравилось – ему ничего не нравилось в этой ситуации. Огонь сбежал по рукам Дары вниз, устремившись к телу человека, и объял того целиком. На мгновение Даре захотелось, чтобы пламя поглотило и его тоже.
Вдруг воздух огласился тонким пронзительным визгом, и озеро атаковало.
Вода поднялась так быстро, что Дара даже не успел сойти с места. Волна вдвое выше его роста метнулась на него, как разъяренный медведь…
И обрушилась на него, рассыпаясь в брызги с сердитым кипящим шипением. Озеро не сдавалось. Его поверхность разгладилась, а потом толща воды стала закручиваться вокруг его ног, утягивая Дару за собой вниз, на самое дно. И снова – волной отпрянула назад, слово опаленный пламенем зверь.
Послышался окрик Манижи:
– Афшин! Берегись!
Дара поднял голову. От изумления глаза полезли на лоб. В бурлящей озерной глубине разрушенный корабль срастался воедино. Покрытые ракушками деревянные шпангоуты и сломанные палубные доски устремились навстречу друг другу, собирая остов из затонувших обломков. Гигантский якорь, порыжевший от ржавчины, вскочил на свое место на носу корабля, напоминая какой-нибудь таран.
Дара отступил назад, когда корабль начал стремительно надвигаться на него, в первую очередь инстинктивно думая о том, как защитить Манижу.
– Не сходи с места! – прокричал Аэшма. – Приказывай ему!
Приказывать? От потрясения Дара даже не нашел, что возразить, да и к тому же он понятия не имел, как иначе противостоять кораблю-призраку, который несся на него, точно ожившее кошмарное сновидение.
Даре только и оставалось, что выставить вперед руки и выкрикнуть слова, которым научили его ифриты:
– За марава!
Корабль рассыпался в прах. Хлопья пепла закружились в смрадном воздухе, стали падать вниз, как снежинки. Дара чуть не потерял равновесие. Его трясло.
Но озеро не сдавалось. Пенная волна накатила на мертвого человека и потушила огонь, охвативший его тело.
Человек встал.
Вода текла с него в три ручья, водоросли обвили руки, а по ногам ползали крабы. Из плеч вылезли треугольные плавники, протянувшиеся до рептилоидных кистей с когтистыми пальцами. Его расколотый череп облепили моллюски, окровавленные щеки заросли чешуями, а испорченную одежду заменила узловатая путаница из полусгнивших рыболовных сетей и ракушек. Щелкнув позвонками, человек резко распрямил сломанную шею и уставился на джиннов, хлопая глазами, полностью затянутыми маслянистой черной поволокой.
Дара в ужасе отпрянул от него.
– У Ализейда был точно такой же вид, – ахнул он, когда к нему присоединились Манижа и Аэшма. – Силы Создателя… Это действительно сделали мариды.
Мертвец смотрел на них во все глаза. Вдруг похолодало, и воздух стал липким от влаги.
– Дэвы, – прошипел он на дивастийском языке.
От его скрипучего шепотка Даре хотелось скрежетать зубами.
На дымящемся пляже Аэшма вышел вперед.
– Марид! – как будто радушно поприветствовал он. – Все-таки ваша солонокровая братия до сих пор среди нас. А я-то начал волноваться, что это чудище морское, ваша матушка, сожрала вас с концами.
Марид снова зашипел, и Дара покрылся гусиной кожей. Все в этом существе, восставшем перед ними, в этом странном и жутком мертвеце, вышедшем из темной озерной пучины, вызывало неприятие – во всех смыслах слова.
Мертвец обнажил два ряда зубов рептилии.
– Ты убил моего человека, – возмутился он.
– Это ты убил меня, – истерично возразил Дара. Теперь у него не осталось в этом сомнений, и ярость обуяла его снова, как в первый раз. – Ты или кто-то из твоих братьев. За что? Я ничего не сделал вашему народу!
– Ты встретил свою смерть не от нашей руки, – хрипло уточнил марид, как будто оправдываясь. Грязный слизняк сполз по чешуйчатому плавнику на плече. – Ты был убит представителем собственной расы.
– Тогда убей его снова, – как ни в чем не бывало предложил Аэшма. – Он убил твоего последователя и предал огню твои священные воды. Размажь его следующим кораблем. Утопи его. – Ифрит подходил все ближе, игнорируя свирепый взгляд Дары. – Что, не можешь? Об этом сейчас только и слухов. Мол, ваш народ нарушил правила… – Ифрит облизнулся, и на его пламенном лице изобразилось жадное предвкушение. – Теперь он сможешь выжечь все воды мира, а вы ничего ему не сделаете.
Марид помедлил.
– С юношей мы допустили ошибку, – признал он наконец.
– Ошибку? – Из рук Дары вырвалось пламя. – Вы хладнокровно избавились от меня, но допустили ошибку с Ализейдом?
Марид с недовольством пощелкал языком, и над водой поднялся густой туман.
– Вини в этом свою Нахиду, – прошипел он, взглядом метая молнии в Манижу. В глубине его блестящих глаз читалась настоящая ненависть. – Ее предупреждали, но она продолжает искать пути, как разрушить то, что было скреплено кровью! – Таинственный туман по-змеиному обвивал кожу, и Дара задрожал. – Если бы ты только знал, какие предвещаешь разрушения, Дараявахауш э-Афшин, ты бы первый утопился в море.
От шока Дара не мог вымолвить и слова, а Аэшма лишь пренебрежительно отмахнулся от марида.
– Не обращай внимания. Мариды любят строить из себя пророков, но на самом деле они – слабоумные глупцы с разжиженными водицей мозгами. – Ярко-золотые глаза ифрита были преисполнены презрения. – Помню, как тысячелетие-другое назад эти берега были сплошь застроены сверкающими храмами, а сюда тянулся нескончаемый поток людей, желающих с головой окунуться в ваши воды и объявить вас своими богами. Помню, как вы смеялись, когда Сулейман решил покарать мой народ. – Лицо Аэшмы перекосило злобой. – Я рад, что дожил до того дня, когда та же участь постигнет и вас.
Марид вновь зашипел.
– Он – не Сулейман. – Он вперился в Дару взглядом суженных маслянистых глаз. – Он – просто пешка… замаранная в крови пешка.
Невозмутимый голос Манижи прорезал тишину, словно нож.
– Однако вы перед ним в долгу. И вы, наверное, хотели бы освободиться от этого бремени. Поэтому я предлагаю нам поговорить, вместо того чтобы плакать над пролитым молоком.
Марид склонил голову, размышляя над ее словами. Вода у него в ногах накатила и ритмично откатила прочь, как будто морское чудище вздохнуло.
– Говори, – согласился он наконец.
– Мы желаем вернуться в Дэвабад. – Манижа показала на Дару. – В таком виде мой Афшин не сможет пройти через завесу в горах, но в легендах о моих предках говорится, что существует и другой способ. Дескать, можно войти в это озеро, как в двери, загадать любой водоем, где угодно во всем белом свете, и выйти там, где заблагорассудится.
– Эти чары никогда не предназначались для дэвов. Озеро принадлежало нам. Оно было священно, – добавил марид с болью в голосе. – Там появилась на свет Тиамат. Она и зачаровала озеро, чтобы каждый из нас имел возможность явиться к ней на поклон, где бы мы ни находились.
– Тиамат? – удивленно переспросил Дара. – Бет-иль-Тиамат? Южный океан?
– Не совсем, – ответил Аэшма. – Тиамат была их богиней, их праматерью. Огромное морское чудище, рожденное на свет из первоначального хаоса мироздания, не гнушавшееся истреблять целые цивилизации всякий раз, когда малокровки гневили ее, – он ухмыльнулся. – Она ненавидела дэвов.
– У нее были причины для ненависти, – зашипел марид. – Анахида отобрала у нее озеро. Чары мы сняли, когда потомки Анахиды ослабли и больше не могли нами помыкать. Дэвы заслуживали уничтожение за то, что посмели осквернить наши воды. – Марид повернулся к Маниже, щелкнув зубами. – А тебе нужен не один лишь Дэвабад, прадочь Анахиды. Не надо держать нас за простаков. Тебе нужна Сулейманова печать.
Манижа невозмутимо, как и всегда, пожала плечами.
– Мне нужно все, что принадлежит мне по праву. Дэвабад был дарован Нахидам самим Создателем, равно как и Сулейманова печать. Их возвращение также предначертано свыше, – она кивнула на Дару. – Если не воля Создателя, кто же возвратил нам нашего величайшего воина и наделил его такими неслыханными способностями?
Марид указал на человека, чье мертвое тело использовал сейчас в качестве своей оболочки.
– Это – не воля Создателя. Это – сомнительная манипуляция женщины, рвущейся к власти. – Марид метнул взгляд на Дару. – А ты и того хуже. Дважды воскрешенный, выпачканный в крови тысяч погибших… продолжаешь выслуживаться перед теми, кто превратил тебя в монстра.
Внезапные обвинения смутили Дару и разбередили старые раны, дотянувшись до самого темного уголка его души, куда он сам боялся притрагиваться.
«Есть город под названием Кви-Цзы».
Слова, произнесенные спокойно и твердо теми, чьи приказы Дара привык никогда не ставить под сомнение. Крики горожан-шафитов, по заверению Совета Нахид, являвших собой лишь бездушные пустышки. Вера в правоту Нахид, за которую Дара цеплялся как за соломинку, пока не оказался в компании шафитки по имени Нари и не испугался, что все, известное ему о полукровках, было ложью.
Вот только Нари не была шафиткой. Вот что было ложью, маскировкой, наложенной этим самым существом, перед которым стоял сейчас Дара. Заклятия маридов – ложь маридов.
– Ты можешь это устроить или нет? – спросил он прямо, резко устав от игр в кошки-мышки. – Существует ли возможность переместиться по воде прямо в Дэвабад?
– Мы не станем помогать Нахиде заполучить Сулейманову печать.
– Вопрос был не в этом, – процедил Дара сквозь зубы. – Я спросил, есть ли такая возможность.
Марид приосанился.
– Мы не подчиняемся огнерожденным демонам.
Этого ответа для Дары оказалось вполне достаточно.
Необузданная сила, гневно клокочущая и искрящая у него под кожей, пришла по первому зову. Слишком много крови пролил Дара. Нельзя, чтобы все оказалось впустую. И если маридам этот урок выйдет боком, значит, так тому и быть.
Огненной вспышкой опалило землю, глина запеклась у него под ногами, сотряслось ложе озера. Вода забурлила, вскипела и начала стремительно испаряться, поднимаясь в небо гигантскими клубами пара. Из него продолжал изливаться огонь, торопясь пожрать все, что было надежно спрятано в лоне озера: танцующие водоросли и окаменелые клыки давно сгинувших тварей, пару извивающихся угрей и останки затонувших рыбацких лодок. Стая журавлей поспешно вспорхнула в небо, и воздух огласился испуганным птичьим гомоном.
Марид взвыл, глядя, как горит их святыня. Он упал на колени и заголосил от боли, как будто горело не озеро, а он сам. Когтистые пальцы впились в сухой песок.
Дара приблизился и присел рядом с ним на колени. Он взял марида за подбородок – кожа на ощупь показалась похожей на гальку. Он повернул голову марида, заставляя взглянуть прямо себе в глаза.
– Вы будете подчиняться этому огнерожденному демону, – произнес он ледяным тоном. – И будете выполнять мои приказы, а не то я выжгу все ваши священные водоемы и все места, которые твой народ считает родными. От них не останется ничего, кроме пыли и пепла. И я убью каждого из немногих оставшихся у вас последователей на этих лежащих в руинах берегах.
Марид дернулся и высвободился из хватки. Он обвел взглядом полыхающую святыню. Кое-где вода не испарилась до конца, и в этих лужах задыхались охваченные огнем рыбы. Зрелище походило на извращенную карикатуру огненных купелей Дэвов.
Марид задержался взглядом на обгоревших останках водяной змеи.
– Когда Сулейман наказывал твой народ, он не проливал крови. Он предложил вам выбор… Он предложил вам искупить свои грехи строительством храма, посвященного Создателю, а не приказывал вступать в войну.
На этот раз слова дались Даре намного легче.
– Я – не Сулейман.
– Нет, – согласился марид. – Ты – не он.
Он как будто стал ниже ростом, его клыки и чешуя потускнели.
Прошла минута, в течение которой тишину нарушал только треск огня. Пламя перекинулось на деревья. Те самые вечнозеленые леса, куда ему совсем недавно хотелось сбежать ненадолго.
Марид снова заговорил, уже намного тише.
– Ты будешь считать кровный долг оплаченным, если мы поможем тебе пересечь озеро Дэвабада?
Внимание Дары привлек громкий треск впереди. Пламенем охватило высокое дерево на противоположном берегу. Оно стояло там одиноко, как величественный страж, но на глазах у Дары треснуло и переломилось в стволе. Дерево рухнуло поперек догорающего озера, как недостроенный мост.
Дара стоял неподвижно.
– Нет. Это не единственное условие, – сказал он негромко. – Прежде чем убить меня на озере, мариды покушались на меня на Гозане. Вы превратили всю реку в змея – это был зверь размером с гору. Можно ли проделать то же самое и с озером?
– Пожалуй, да. – Марид напрягся. – Ненадолго. В том озере была рождена сама Тиамат. Его воды очень капризны. – Он нахмурился. – Но зачем тебе это нужно?
Дара снова перевел взгляд на полыхающее дерево.
– Я хочу обрушить башню.
8
Али
Перед ним раскинулась мутно-зеленая стеклянная гладь Дэвабадского озера.
Ни легкая рябь не пробегала по темной воде, ни рыба, резвясь, не выскакивала на поверхность. Все было неподвижно – только опавшая листва, подхваченная ветром, прошелестела мимо. В холодном воздухе стоял насыщенный землистый аромат увядания и грозы. На борту царила тревожная тишина. Озеро казалось мертвым – проклятое место, всеми покинутое много веков назад.
Али знал, что это не так.
Как загипнотизированный, он подошел к борту палубы. Наблюдая за ровным ходом парома по озеру, Али начал покрываться мурашками. Нос судна резал водную гладь как тупой нож, который обмакнули в сосуд с густым маслом, не оставляя за кормой ни единого всплеска. Они еще не прошли завесу, и в плотном утреннем тумане не было видно ни зги. Казалось, время остановилось и они будут плыть по озеру вечно.
«Назови свое имя». Воспоминание о вкрадчивом шепоте марида, как льдинка щекочущем позвоночник, заставило Али вздрогнуть. В ушах загудел рой насекомых. Вода была так близко. Ему не составит труда перелезть через фальшборт. Окунуть ладони в холодные глубины озера. Погрузиться всем телом.
Ему на запястье легла рука Акисы.
– Не слишком ли близко к краю ты встал?
Али встрепенулся, стряхнув с себя забытье. Он стоял, вцепившись в рейки фальшборта и оторвав одну ногу от палубы. Он не помнил, как подошел так близко. Жужжание в ушах прекратилось.
– Я… ты это слышала? – спросил он.
– Слышу только, как Любайда выворачивает наизнанку, – сказала Акиса, оттопыренным большим пальцем ткнув в сторону их товарища, которого сильно рвало за борт парома.
Али снова задрожал и потер руки. Ему показалось, будто что-то мокрое и тяжелое прилипло к коже.
– Странно, – пробормотал он.
На шатких ногах к ним подошел Любайд. Он был бледен как полотно.
– Сил моих больше нет здесь находиться, – сообщил он. – С каких это пор джинны путешествуют по воде? Мы огненные создания, ради всего святого!
Али посмотрел на него с сочувствием.
– Мы почти на месте, друг мой. Завеса спадет с минуты на минуту.
– Ты уже решил, что будешь делать, когда мы войдем в город? – поинтересовалась Акиса.
– Нет…
За время своего путешествия из Ам-Гезиры Али неоднократно отправлял в Дэвабад письма с предложением отправить к нему навстречу купцов Аяанле, чтобы те встретили караван на подступах к столице. Он даже предлагал просто оставить товар на пляже у городских ворот. На каждое письмо он получал один и тот же ответ, написанный каждый раз новым писцом: «С нетерпением дожидаемся твоего возвращения».
– Полагаю, поживем – увидим, какой нам окажут прием.
Снова воцарилась тишина. На этот раз все трое застыли в неподвижности. В ноздри ударил запах дыма, кожу знакомо защекотало – они прошли завесу.
И вот уже над ними поднимался Дэвабад.
Они были в такой близи от города, что их паром казался комариком рядом со львом. Самый густой туман не мог спрятать этих блестящих, исполинских стен. Латунная громадина заслоняла собой небо. Из-за стен виднелись стеклянные верхушки минаретов и изящно парящие ступы, старинные зиккураты из глиняного кирпича и храмы в разноцветных изразцах. И вечно бдящим хранителем над всем этим величаво, как и подобает истинному символу Ам-Гезиры, стояла аскетичная башня с окнами-бойницами – Цитадель.
Любайд охнул.
– Это и есть твой Дэвабад? Здесь ты жил?
– Здесь я жил, – негромким эхом отозвался Али.
Вид родного города произвел на него такой же эффект, как если бы кто-то залез к нему в грудную клетку и вынул оттуда сердце. Когда паром подходил к берегу, он обратил внимание на лица Нахид, увековеченных в виде статуй на латунных стенах города. Их неприступные металлические взгляды казались чем-то не от мира сего. Как будто скучающим взглядом они наблюдали за возвращением блудного принца пескоплавов, которое им, повидавшим многое на своем веку, наверняка казалось не стоящим и минуты внимания. Хотя Совет Нахид свергли уже немало столетий тому назад, никто не решался выворотить их памятники из городских стен. По официальной версии, Кахтани просто не придавали этому значения, так уверены они были в завтрашнем дне и непоколебимости своих позиций, и потому не считали нужным уничтожать памятники покоренным Нахидам.
Но, как это часто случается в Дэвабаде, правда оказалась несколько сложнее. Снять статуи оказалось невозможно. Сколько они ни бились. Как только зодчие получили приказ от Зейди и замахнулись зубилами на изваяния, они стали стремительно покрываться зловонными нарывами, которые, лопаясь, начали гноить латунью, не прекращая, пока от жертвы не остались лишь присыпанные пеплом кости и лужицы остывающего металла.
С тех пор попыток снести статуи не предпринимали.
На причале было тихо и пусто, если не считать двух грузовых доу и сахрейнского песчаного корабля. Все здесь пришло в еще больший упадок, чем помнил Али. Но даже разруха подчеркивала величие города. Как будто он ступил во всеми давно забытый рай, отдельный мир, сотворенный существами, которых он почти не понимал.
– Господь, помилуй… – прошептал Любайд, когда они миновали статую воителя, один лук у которого вдвое превосходил Али по росту. Лицо статуи было ему слишком хорошо знакомо, и в животе у Али как будто что-то перевернулось. – Вот уж не думал, что когда-нибудь увижу подобное.
– А я думала, – проворчала Акиса невесело. – Только я-то надеялась, что, когда это произойдет, за плечами у нас будет войско.
В голове у Али глухо застучало.
– Здесь нельзя разбрасываться такими выражениями, – предостерег он. – Даже в шутку. В Дэвабаде, если тебя услышат…
Акиса фыркнула, поглаживая рукоятку ханджара.
– Я не боюсь, – сказала она и бросила на Али выразительный взгляд. – Видела я, как их будущий каид пытался выжить в пустыне.
Али обиженно взглянул на нее в ответ.
Любайд закряхтел.
– Давайте отложим кровопролитие хотя бы на несколько дней. Я не для того переплыл проклятое озеро на большом деревянном корыте, чтобы меня здесь обезглавили за государственную измену прежде, чем я успею отведать яств с королевского стола.
– За измену не обезглавливают, – буркнул под нос Али.
– Какая же у вас казнь за измену?
– Изменников бросают на растерзание каркаданну.
Любайд побледнел – и Али не сомневался, что на сей раз морская болезнь ни при чем.
– Ага, – выдавил тот. – А у тебя изобретательные родственники.
Али снова повернулся к латунным стенам.
– Отец не прощает предательства, – сказал он и провел пальцем по шраму на шее. – Уж мне поверьте.
Верблюдов и часть товара они оставили в караван-сарае сразу за городскими воротами. Пока Любайд ласково нашептывал что-то животным, к которым за время пути успел привязаться, Акиса и Али нетерпеливо его дожидались. Али был готов даже к тому, что их арестуют сразу после того, как они высадятся на берег, однако, к его немалому удивлению, никто их даже не встретил. Не зная, как поступить дальше, он велел навьючить двух верблюдов самым ценным из каравана Аяанле: сундуками необработанного золота, ларцами изысканных драгоценностей и ящиками редких книг для королевской библиотеки, куда он уже не раз слазил по дороге сюда.
Закрепив поклажу, они выдвинулись во дворец. Перед отправлением Али решил прикрыть лицо, обмотав его гутрой. Сами по себе смешанные аяанле-гезирские черты внешности были не такой уж редкостью в космополитичном Дэвабаде, но если принять во внимание еще и его зульфикар, с тем же успехом можно было кричать о своем возвращении с городских крыш.
На Большом базаре царило буйство красок и суета. Тут было не протолкнуться среди торгующихся покупателей, глазеющих по сторонам туристов и волшебных тварей всех мастей. От какофонии перебранок на дюжине разных диалектов закладывало уши, а запахи шафитского пота, джиннского дыма, горячих сладостей, зачарованных духов и бочек с пряностями одурманили Али ностальгией. Уворачиваясь от птенца симурга, отрыгнувшего струю зеленоватого пламени, он нечаянно наступил на ногу женщине-сахрейнке в плаще из змеиной кожи, которая покрыла его такими отборными ругательствами, что вышло даже немного поэтично.
Но Али только улыбнулся, пряча свой восторг в складках гутры. Невзирая на обстоятельства, которые привели его в Дэвабад, нельзя было отрицать, что от вида родного города его сердце забилось чаще. Таинственный шепот с озера забылся, а смутные мысли, копошащиеся в подсознании, отошли на второй план.
Но чем дольше они шли по базару, тем сильнее бросалось в глаза его запущенное состояние, выводя Али из ностальгических размышлений. Улицы Дэвабада, которые и без того никогда не славились чистотой, – Али припоминал, как однажды, в свою недолгую бытность городским каидом, угрожал отрезать язык одному санитарному инспектору за взяточничество, – а теперь и вовсе напоминали помойку. Мусор теперь просто сгребали в кучи и оставляли гнить прямо на тротуарах. Кюветы, отведенные специально для стока дождевой воды и канализационных отходов, тоже были переполнены. Самое неприятное, что улицы почти не патрулировались Королевской стражей. На тех редких солдатах, которые все-таки встречались им на пути, висела старая изношенная униформа, и еще Али заметил, что младшие офицеры были вооружены обычными мечами вместо более дорогостоящих зульфикаров. Со все возрастающим беспокойством он прибавил шаг. Муса ведь говорил ему, что для Дэвабада настали трудные времена, но принц отмахнулся от его слов, полагая, что тот прибег к обману, чтобы склонить Али к возвращению домой.
Они были на полпути к мидану, в самом сердце шафитского района, и как раз собирались переходить перекресток вместе с толпой других джиннов, когда улица огласилась пронзительным детским визгом.
Али, который вел за собой верблюда, потянул на себя поводья, останавливая его, и остановился сам. Звук доносился с криво сколоченного помоста, торчавшего посреди каменных руин. Там стоял Гезири в халате из желтого шелка с ярким орнаментом. Он вытолкнул в центр помоста другого мужчину – шафита в грязном набедреннике.
– Баба! – вновь раздался детский плач, и из деревянного загона, установленного позади помоста, выскочила маленькая девочка.
Она побежала к шафиту и бросилась ему в объятия.
Али наблюдал за этой картиной, не в силах понять, что происходит. Вокруг помоста собралась небольшая толпа богато одетых джиннов. Другие шафиты – мужчины, женщины и дети – были заперты в загоне, зажатые со всех сторон вооруженными до зубов джиннами.
Шафит ни в какую не хотел отпускать дочь. Его трясло, но он гладил рыдающую девочку по спине и что-то приговаривал ей на ухо. Когда гвардейцы вполсилы попытались их разлучить, он сделал шаг назад и посмотрел на них с вызовом.
Гезири сложил руки на груди в дорогих шелках и вздохнул, выходя на середину помоста.
По лицу расползлась чересчур широкая ухмылка.
– Я обращаюсь к тем, кому еще не посчастливилось найти у нас свою малокровную родню. Как вам эта парочка? Коренные дэвабадцы, свободное владение джиннским. Вот он – еще и превосходный повар. Раньше владел кулинарной лавкой на базаре, где мы его и подобрали. Окажет неоценимую помощь на кухне любого дальнего родственника.
Что? Али непонимающе взирал на разворачивающуюся перед ним сцену.
Но Акиса оказалась сообразительнее.
– Их продают, – прошептала она с нарастающим ужасом. – Здесь продают шафитов.
– Но это же невозможно. – Любайд выглядел так, как будто сейчас его снова вырвет. – Это… запрещено. Гезири не могут…
Не произнося ни слова, Али вложил верблюжьи поводья в руку Любайду.
Но тот успел схватить принца за руку. Али хотел было вырваться из его хватки, но Любайд кивнул на шеренгу охраняющих загон солдат.
– Посмотри на них, дурачина.
Али посмотрел и не смог отвести глаз – и отнюдь не из-за охранников. Его внимание привлекли знакомые места: гончарная мастерская с дверью в синюю полоску, две пешеходные дорожки, проложенные вплотную друг к другу, но так и не соприкасающиеся, чуть поодаль – слегка покосившийся минарет. Али уже приходилось здесь бывать. Он понял, что раньше находилось на этом месте, – какое именно здание лежало перед ним в руинах.
Здесь стояла мечеть, в которой проповедовал шейх Анас, бывший лидер «Танзима», преданный столь мучительной смерти.
Али втянул носом воздух, как будто ему внезапно стало нечем дышать. С тем же успехом отец мог всадить ему нож промеж ребер. Впрочем, Али понимал, что наказание предназначалось не сыну, высланному в далекую Ам-Гезиру, а шафитам, чьи трудности и подтолкнули Али к предательству… Шафитам, которых у него на глазах собирались продать в рабство.
Девочка заплакала сильнее.
– Пропади все пропадом, – не выдержала Акиса и подорвалась с места.
Али не отставал. Любайд остался стоять, где стоял, посылая им в спины проклятия и пытаясь совладать с обоими верблюдами. Аукционист, видимо, заметил их приближение, потому что он перестал подло нахваливать свой «товар», и в его глазах зажегся интерес.
– Силы Всевышнего! Вас как будто песчаной бурей сюда занесло, – рассмеялся торговец. – Вы не похожи на моих обычных покупателей… Впрочем, кровного родственника может забросить в любой конец мира, – одна черная бровь поползла вверх. – Если родственник может заплатить.
Акиса положила руку на меч, но Али поспешно встал у нее на пути.
– Когда в Дэвабаде начали торговать шафитами? – захотел знать он.
– Торговать? – Гезири цокнул языком. – Что вы, никакой торговли. – Он сделал оскорбленный вид. – Это было бы противозаконно. Мы всего лишь содействуем товарищу в его поисках чистокровных родственников… Мы берем плату только за оказание услуг. – Он положил руку на грудь. – Намного легче заметить родственника, когда он стоит перед тобой на возвышении, согласны?
Столько нелепое прикрытие глупо было даже рассматривать всерьез. Рядом с ним зарычала Акиса. Али даже не представлял, каким чудовищным предстал перед его друзьями родной ему город. Бир-набатяне, как и многие другие Гезири, жили бок о бок с родичами смешанной крови, закрывая глаза на закон, обязывавший свозить всех шафитов в Дэвабад, где те доживали бы свои дни. Шафитов в Бир-Набате насчитывалось немного, но к ним относились как к равным, и у каждого была своя роль в коммуне, вне зависимости от того, кто и насколько хорошо владел магией.
Али стиснул зубы.
– Не похоже, чтобы он жаждал найти себе чистокровного родственника, – процедил он. – Ты сказал, у него была работа. Почему бы не отпустить его на эту работу?
Торговец пожал плечами.
– Шафиты как малые дети. Но мы же не доверим детишкам решать свою дальнейшую судьбу.
На этих словах Акиса больно ударила Али локтем в живот и, воспользовавшись его замешательством, оттолкнула его с дороги. Сверкнув глазами, она обнажила ханджар.
– Тебе нужно отрезать язык, – зарычала она по-гезирийски. – Такие, как ты, – позор для всего нашего племени. Ты порочишь наши принципы!
Торговец поднял руки, и его со всех сторон обступили гвардейцы.
– То, чем мы здесь занимаемся, абсолютно в рамках закона, – сказал он, отбросив льстивые интонации. – И мне не нравится, что какие-то мародеры с севера заявляются сюда и начинают ставить всех на уши…
– Назови свою цену, – произнесенные вслух слова показались Али отравой. – За шафита и за его дочь.
Торговец кивнул на джинна в ярком пятнистом одеянии.
– Господин из Агниванши предложил тысячу двести динаров за одну девчонку.
Тысяча двести динаров. Преступно ничтожная сумма, чтобы оценить в нее жизнь, и в то же время несравнимо больше тех средств, которыми располагали Али и его друзья. Али, лишенный своих богатств в момент изгнания из Дэвабада, бедствовал так же, как и другие бир-набатяне. Верблюды, которых они взяли с собой, были навьючены дарами Аяанле королевскому двору, однако там все было досконально инвентаризовано.
Али сунул руку за подол халата и вынул свой зульфикар.
Это наконец-то произвело впечатление на торговца. Он стал белее мела и отступил на шаг назад, не скрывая своего испуга.
– Минутку, минутку… Я не знаю, у кого ты украл этот меч, но…
– Этого хватит? – Али стиснул пальцы на рукояти любимого клинка, сглотнул и протянул оружие аукционисту.
Гезири бросил на меч расчетливый взгляд.
– Нет, – сказал он без обиняков. – Многие гвардейцы и так закладывают свои зульфикары в ломбард перед тем, как дезертировать в Ам-Гезиру. За меч я отдам тебе отца, а девчонку – оставлю.
Шафит наблюдал за торгом, словно лишившись дара речи от изумления. Но, услышав ответ аукциониста, его дочь всхлипнула, и отец прижал девочку к себе.
– Нет, – вырвалось у него. – Я не позволю вам запереть ее в этой клетке. Вы не отнимете ее у меня!
Отчаяние в голосе мужчины для Али стало последней каплей.
– Это зульфикар Кахтани. – Он бросил меч под ноги торговцу и рывком снял гутру, прикрывавшую его лицо. – Надеюсь, этого будет достаточно?
У того отвисла челюсть, а золотистая кожа явственно позеленела, что показалось Али чем-то из ряда фантастики. Гезири припал на колени.
– Принц Ализейд, – разохался он. – Всевышний… П-простите меня великодушно, – выдавил он, запинаясь. – Знай я, что это вы, никогда бы не позволил себе такой дерзости…
Все расступились, напомнив Али о том, как джинны из Ам-Гезиры отскакивали от рогатых гадюк. Ветер подхватил его имя, и толпа понесла его дальше, шепотом передавая на разных языках от джинна к джинну.
Али старался не обращать внимания. Он подпустил в голос нотку прежнего высокомерия.
– Ну же, – бросил он с вызовом и кивнул подбородком на зульфикар, скрепя сердце готовясь расстаться с оружием, которое неоднократно спасало ему жизнь в ссылке. – Мой личный меч. Он передавался в моей семье из поколения в поколение. Не может быть, чтобы этого не хватило рассчитаться за обоих.
Судя по выражению лица аукциониста, он метался между алчностью и страхом.
– Этим клинком вы убили Бича?
Вопрос возмутил Али. Но, решив, что это поможет склонить торговца на свою сторону, он соврал, не моргнув глазом:
– Им самым.
Мужчина ухмыльнулся.
– В таком случае, замечу, что с вами приятно иметь дело, принц. – Он поклонился и жестом подозвал Али присоединиться к нему на помосте. – Прошу, сюда. Осталось подписать бумаги – все займет не больше минуты…
Шафит уставился на него, явно не веря своим глазам.
– Но вы… говорят… – Его взгляд упал на толпу чистокровных джиннов, и он резко сменил тему. – Пожалуйста, не разлучайте нас, Ваше Высочество, – он крепко прижал к себе девочку. – Молю вас. Мы будем служить вам верой и правдой, только не разлучайте меня с дочерью.
– Нет, – быстро сказал Али. – Все будет по-другому.
Торговец вернулся с документами, Али пробежал их взглядом и поставил свою подпись. После чего вручил бумаги шафиту.
Тот озадаченно уставился на них.
– Я не понимаю…
– Вы свободны, – объяснил Али. – Все так, как и должно быть. – Он вперил в аукциониста самый суровый взгляд, на какой был способен, и мужчина отшатнулся. – Тем, кто торгует жизнями, в аду уготован отдельный котел.
– Ну, все хорошо, что хорошо кончается, – встрял Любайд, которому удалось наконец пробраться к ним сквозь толпу, волоча за собой двух чавкающих верблюдов.
Он всучил поводья Акисе, а сам вцепился в подол халата Али и стащил того с помоста.
Али поглядел по сторонам, но шафита с дочерью уже и след простыл. И Али прекрасно мог его понять. Принц кожей чувствовал, что зеваки не спускали с них любопытных глаз, когда Любайд ухватился за один конец его гутры и попытался снова обмотать ее вокруг головы Али.
– Что… что ты делаешь, – возмутился он, когда его друг ткнул ему пальцем в глаз. – Ой! Так, прекрати… – Он осекся и понял, почему Любайд так торопился увести его подальше отсюда.
Перед ними предстала дюжина солдат Королевской гвардии.
Али так и застыл в неловкой позе, с криво болтающейся гутрой вокруг головы, не зная, как приветствовать старых товарищей. Так они и смотрели друг на друга, не зная, как себя вести, пока один гвардеец не вышел вперед. Он коснулся ладонью сердца и брови в традиционном гезирском жесте.
– Мир вашему дому, принц Ализейд, – официально приветствовал он Али. – Ваш отец велит доставить вас во дворец.
– Что ж, славное местечко, чтобы встретить свою смерть, – поделился Любайд невзначай, когда гвардейцы вели их по пустынному дворцовому коридору.
Колонны увивали лиловые цветы с приторным запахом, сквозь прорези в ставнях пробивались пятна солнечного света.
– Нас не собираются казнить, – сказал Али, стирая с лица все эмоции, стараясь не выдать своих опасений о надвигающейся катастрофе.
– Они отняли наше оружие, – напомнил Любайд. – То есть мое и Акисы. Свое ты уже отдал. Блестящее, кстати, решение.
Али метнул в него испепеляющий взгляд.
– Сюда, принц.
Гвардеец остановился, распахивая перед ними дверь, выкрашенную голубой краской и по периметру украшенную резными скачущими газелями. Дверь вела в небольшой дворцовый садик, обнесенный высокой каменной стеной светлого сливочного цвета. В центре сада красовалась утопленная в землю беседка, укрытая тенью пышных пальм. Весело журчала вода в каменном фонтане в форме звезды, усыпанном солнечными зайчиками, а рядом с фонтаном был расстелен ковер, заставленный серебряными блюдами со сладостями всех цветов радуги и яркими, как драгоценные камни, фруктами.
– Ваш отец присоединится к вам в ближайшее время. Для меня большая честь встретиться с вами, принц. – Гвардеец подумал и после добавил: – Моя семья родом из Хегры. То, что вы сделали с нашими колодцами в прошлом году… Это спасло им жизнь. – Он встретился с Али взглядом. – Надеюсь, вы знаете, что многие из нас, гвардейцев, по-прежнему относятся к вам с большим уважением.
Али обдумал его осторожное признание.
– И это взаимно, – ответил он. – Как твое имя, брат?
Гвардеец преклонил голову.
– Дауд.
– Рад встрече с тобой, Дауд. При встрече передавай от меня наилучшие пожелания своему народу.
– Милостью Всевышнего, принц.
Гвардеец вновь поклонился и ушел, захлопнув за собой дверь.
Акиса покосилась на Али.
– Друзей заводишь?
Союзников. Али не понравилось, как быстро он себе в этом признался.
– Что-то в этом роде.
Любайд уже вовсю налегал на угощения. Он откусил кусок медового пирожного, украшенного засахаренными цветами, и зажмурился от удовольствия.
– В жизни не пробовал ничего вкуснее.
– Еда может быть отравлена, – заметила Акиса.
– Оно того стоит.
Чувствуя урчание в животе, Али присоединился. Прошли годы с тех пор, как он в последний раз пробовал такие лакомства. Изобилие, как всегда, производило впечатление – даже изрядно проголодавшись, Али и его друзья не смогут приговорить такое количество еды. В юности Али никогда не задумывался об этом, но теперь, насмотревшись на нищету дэвабадских улиц, он вдруг увидел в такой роскоши преступную расточительность.
Дверь, скрипнув, отворилась.
– Зейди!
Али поднял глаза и увидел, как в сад вошел широкоплечий мужчина в гвардейской форме и алом тюрбане.
– Дядя Ваджед! – радостно воскликнул он.
Каид, светясь от счастья, заключил Али в крепкие объятия.
– Бог мой, юноша, как же я рад снова тебя видеть!
Али почувствовал, как напряжение начинает понемногу отпускать его. Или это просто туловище онемело в крепкой хватке Ваджеда.
– И я тебя, дядя.
Ваджед отстранил его от себя, придерживая на расстоянии вытянутой руки, чтобы как следует осмотреть. В глазах у него стояли слезы, но сам он смеялся от счастья, видя перед собой Али.
– Ну и где же тот тощий малец, которого я учил держать зульфикар? Солдаты поговаривали, ты был похож на самого Зейди Великого, вышагивая по дворцу в этих лохмотьях, с братьями по оружию за спиной.
Такое сравнение понравилось бы его отцу, в этом Али не сомневался.
– Сомневаюсь, что в здравом уме меня можно спутать с Зейди Великим, – заскромничал он. – Однако познакомься с моими друзьями. – Он взял Ваджеда за руку. – Акиса, Любайд… это Ваджед аль-Саби, каид Королевской гвардии. С того дня, когда меня отправили в Цитадель, он фактически воспитывал меня.
Ваджед положил руку на сердце.
– Честь для меня, – сказал он искренне. Сухой голос каида окрасился чувством. – Спасибо вам за то, что защищали его.
Али услышал, как дверь снова скрипнула. Его сердце замедлило ход, и он обернулся, ожидая увидеть своего отца.
Но на солнечный свет вышел Мунтадир.
Али застыл как вкопанный, когда его брат встретился с ним взглядом, да так и остался стоять на месте. Мунтадир казался бледнее, чем в воспоминаниях Али, под глазами пролегли глубокие тени. Левую бровь рассекали два тонких шрама – напоминание о плети Афшина. Но шрамы едва ли портили его внешность. У Мунтадира всегда была репутация привлекательного, обольстительного повесы, который покорял сердца знатных господ так же верно, как Али их отпугивал. Он смотрелся так внушительно в королевском облачении: черная мантия с золотой вышивкой спадала к его ногам как клубящийся дым, а голову венчал эффектный тюрбан из синего, лилового и золотого шелка. Толстые нити переливчатого гезирского черного жемчуга висели у него на шее, а на большом пальце красовалось золотое кольцо с рубином цвета человеческой крови.
Ваджед поклонился.
– Эмир Мунтадир, – произнес он почтительно. – Мир твоему дому.
– И вашим домам – мир, – как подобает, ответил Мунтадир. Али захлестнули эмоции, когда он услышал его знакомый голос. – Каид, отец просит тебя устроить спутников принца Ализейда в гостевых комнатах Цитадели. Они ни в чем не должны нуждаться. – Положив руку на сердце, он наградил Акису и Любайда ослепительной улыбкой. – Мы безмерно обязаны за радушный прием, который жители вашей деревни оказали моему брату.
Али подозрительно прищурился, слушая красивые, но лживые слова, однако не услышал привычных язвительных ремарок ни от Акисы, ни от Любайда. Напротив, казалось, они были абсолютно очарованы эмиром Дэвабада.
Что ж, он и впрямь производит более яркое впечатление, чем промокший, голодный принц, умирающий в горной расселине.
Любайд пришел в себя первым.
– Ты ничего не имеешь против, брат? – спросил он у Али.
– Конечно не имеет, – ответил за него Мунтадир. – Вы должны понимать, что мы жаждем побыть немного наедине с принцем Ализейдом.
От Али не укрылась жесткая интонация, с которой было сказано это «мы», так напоминавшая отцовскую манеру речи. За безобидными словами скрывалось что-то колючее, что не понравилось Али. Внезапно ему и самому захотелось увести своих друзей подальше отсюда, хотя это и не сулило ему ничего хорошего.
– Присмотришь за ними? – попросил он Ваджеда.
Тот кивнул.
– Даю слово, принц.
Этого будет достаточно. Едва ли кому-то в этом городе Али доверял больше, чем Ваджеду. Взглянув на Любайда и Акису, он попытался улыбнуться.
– Даст Бог, скоро увидимся.
– Ты уж постарайся, – отозвался Любайд, ухватив с подноса очередное пирожное, и только потом встал.
Акиса коротко обняла его. Али зажался от шокирующей уместности такого жеста, пока не почувствовал, как что-то твердое скользнуло ему за пазуху.
– Останься в живых, – зашипела она ему на ухо. – Любайд слишком расстроится.
Али кивнул с безмолвной благодарностью, отчетливо понимая, что она только что сунула ему какое-то оружие, которое чудом протащила во дворец.
– Берегите себя.
Ваджед пожал ему плечо.
– Приходи в Цитадель, когда будет такая возможность. Научи наших коренных дэвабадских неженок сражаться так, как у нас на родине.
Когда они ушли, температура словно упала на несколько градусов, и неискренняя учтивая улыбка сползла с лица Мунтадира.
– Ализейд, – произнес он холодно.
Али поморщился. Брат редко звал его полным именем.
– Диру, – его голос дрогнул. – Я очень рад тебя видеть.
Мунтадир не ответил и лишь скривился в ответ, словно съел что-то кислое. Он повернулся и, не обращая внимания на Али, спустился к беседке.
Али попробовал начать сначала.
– Да, знаю, мы расстались не на лучшей ноте. Мне жаль.
Брат не ответил ему, а только налил себе бокал вина и выпил, как будто Али вовсе тут не было. Но Али не сдавался.
– Надеюсь, у тебя все хорошо. Жаль, что я не попал на твою свадьбу, – добавил он. Как он ни старался, слова звучали неискренне.
Мунтадир все-таки поднял на него взгляд.
– Столько пустых дипломатических тем для разговора, а ты решил начать с нее.
Али смутился.
– Я лишь хотел сказать…
– Как твой кузен?
Али запнулся.
– Кто?
– Кузен твой, – повторил Мунтадир. – Аяанле, который так кстати приболел и предложил тебе продолжить путь вместо него.
Язвительные намеки на то, что Али сыграл активную роль в заговоре Мусы, ему совсем не понравились.
– Я не имею к этому отношения.
– Ну разумеется. Сначала интриги Аяанле привели к твоей ссылке, а теперь – к твоему возвращению. Один Ализейд, белый и пушистый, ни в чем не виноват и ничего не знает.
– Прекрати, Диру, ты же…
– Не называй меня так, – перебил Мунтадир. – Той ночью я говорил абсолютно серьезно – может, ты помнишь, как раз накануне того дня, когда ты обрушил потолок лазарета мне на голову. Я больше не буду тебя прикрывать. – Он сделал еще глоток вина. Его голос был тверд, но руки тряслись, и Мунтадир отвел глаза в сторону, как будто один вид младшего брата доставлял ему боль. – Я не доверяю тебе. Себе не доверяю, когда дело касается тебя. И я не позволю этому стать моей ахиллесовой пятой.
Али не находил на это ответа. В груди стало тесно от чувств.
Обида вырвалась наружу первой.
– Я спас тебе жизнь. Афшин… корабль…
– Я в курсе, – отчеканил Мунтадир, и на этот раз Али успел разглядеть что-то человечное во взгляде брата. – И хочу отплатить тебе тем же. Уезжай.
Али уставился на него во все глаза.
– Что ты сказал?
– Уезжай, – повторил Мунтадир. – Беги из Дэвабада, пока, сам того не понимая, не вляпаешься в очередную историю, которая снова закончится гибелью десятков невинных джиннов. И держись подальше от Зейнаб, – добавил он, переживая за сестру. – Я знаю, что она помогала тебе. Положим этому конец. Я убью тебя своими руками, но не допущу, чтобы из-за тебя моя сестра оказалась втянута в какой-нибудь скандал.
Али отшатнулся, опешив от нескрываемой ненависти, с которой смотрел на него родной брат. Он и не ожидал, что Мунтадир примет его с распростертыми объятиями, но это…
Конечно, именно в этот момент дверь снова отворилась, и в сад вышел их отец.
Годы муштры и внушенной привычки почитать старших заставили Али машинально поклониться отцу, и он даже не заметил, как его рука легла сперва на сердце, а потом и на бровь.
Но он вовремя одернул себя и не допустил оговорки.
– Король, – с серьезным видом приветствовал он Гасана. – Мир твоему дому.
– И твоему, сын мой, – ответил Гасан.
Али вытянулся во весь рост, разглядывая отца, пока тот шел к своим сыновьям. Али не ожидал, что Гасан так сильно постареет за эти годы. Вокруг глаз пролегли глубокие морщины, вызванные постоянными стрессами, на что намекали и исхудавшие темные скулы. Словно кто-то возложил ему на плечи невидимый тяжкий груз, из-за которого теперь он казался если не немощным, то точно стариком.
Гасан тоже рассматривал Али, глядя на него с нескрываемым облегчением. Он подошел ближе, и Али припал на одно колено. Он потянулся к Гасану, взял его руку в свою и приложил к своему лбу. Такие церемонии предназначались не для интимной обстановки, однако Али было проще соблюсти формальности, установить между ними дистанцию, которую предполагали подобные ритуалы.
– Долгого царствия, – пробормотал он.
Али встал и сделал шаг назад, но Гасан ухватил его за запястье.
– Постой со мной. Дай мне на тебя насмотреться.
Али чувствовал, как за ними наблюдает Мунтадир, и постарался не скорчить гримасу. Но когда отец положил руку ему на лицо, Али напрягся все телом.
Гасан заметил. В его окруженных морщинами глазах на мгновение засквозила обида, но тут же испарилась.
– Присаживайся, Ализейд, – сказал он ласково. – Ты проделал долгий путь.
Али сел, скрестив под собой ноги. Сердце стучало как сумасшедшее.
– Прошу простить мне это нежданное возвращение, король, – затараторил он. – Мы в Бир-Набате не в состоянии содержать караван Аяанле, поэтому, когда этот хитроумный купец бросил свой товар и верблюдов, он не оставил мне выбора. Только я мог прикасаться к зачарованной соли.
– Ты мог бы убить верблюдов, съесть их мясо и украсть товар, – предложил Мунтадир как бы невзначай. – В Бир-Набате ведь живут одни мародеры, как и везде на севере, не так ли?
– Не так ли, – ответил Али таким же сухим, как и у его брата, тоном. – Мы занимаемся земледелием. Караван вез в казну Дэвабада целое состояние. Я не хотел, чтобы у кого-то в деревне возникли из-за этого неприятности.
Гасан поднял руку.
– Не утруждай себя объяснениями, Ализейд. Я и не сомневался, что семейка твоей матери рано или поздно изыщет способ, как вернуть тебя сюда.
Мунтадир взглянул на отца, не веря своим ушам.
– Ты действительно считаешь, что это произошло без его участия, аба?
– Да он готов подорваться с подушек и вскочить на первый ковер-самолет, который умчит его обратно в пустыню. – Гасан налил себе вина. – К тому же он слал мне письма из каждого караван-сарая отсюда до Ам-Гезиры, предлагая всевозможные способы возвращения товара, лишь бы только избежать этой самой встречи.
К щекам Али прилил жар.
– Я не хотел ничего упустить.
– Тогда не будем ничего упускать. – Гасан показал на давно заживший шрам у Али на скуле, там, где марид вырезал печать Сулеймана у него на коже. – Выглядит хуже, чем раньше.
– Я порезал щеку ханджаром еще до прибытия в Ам-Гезиру, – объяснил Али. – Не хотел, чтобы кто-то узнал рисунок.
Мунтадир побледнел, и даже отца ответ как будто шокировал.
– Это было вовсе не обязательно, Ализейд.
– Ссылка – не повод нарушать свои обеты и выдавать семейные тайны, – ответил Али. – Я не хотел обращать на себя внимание.
– Внимание? – фыркнул его брат. – Ализейд-победитель-Афшина? Герой, истребляющий моасв и превращающий Ам-Гезиру в цветущий сад, пока его родня прохлаждается во дворце Дэвабада? Так ты хотел не обращать на себя внимание?
– Моасва была всего одна, – оправдывался Али, припоминая случай с разъяренной песчаной рыбой. – И я не превращаю Ам-Гезиру в цветущий сад. Я просто строю оросительные системы. Ищу новые источники воды, рою каналы и колодцы.
– Очень интересно, и как же ты находишь эти новые источники, а, Ализейд? – как бы между делом поинтересовался отец. – Источники, которые местные жители не могли обнаружить без твоей помощи…
Али подумал над ответом, но понял, что обманом его отца не проведешь.
– Я себя контролирую. То, что случилось в лазарете… Подобного не повторялось уже несколько лет.
Гасан мрачно посмотрел на него.
– Значит, это побочный эффект от одержимости маридом.
Али крепко обхватил колени ладонями.
– Это пустяк, – заверил он. – К тому же им все равно. У них много других проблем – например, выжить.
Его отца это, похоже, не убедило.
– Все равно это опасно.
Али не стал спорить. Конечно, это было опасно. Но ему тоже было все равно. Все опасения отошли на второй план сами собой, когда он увидел умирающий от засухи Бир-Набат, истощенные фигуры его жителей и детей, чьи волосы успели покрыться ржой от продолжительного голода.
Он заглянул отцу прямо в глаза.
– Северная Ам-Гезира долгие годы страдала от засухи. Я хотел хоть чем-то помочь тем, кто дал мне крышу над головой, пока наемники не успели меня убить.
Невысказанное обвинение повисло в воздухе, и хотя маска невозмутимости на лице Гасана чуть дрогнула, его голос оставался тверд, когда он ответил:
– Однако ты до сих пор жив.
Подавив глупый порыв язвительно извиниться за это, Али ответил просто:
– На все воля Всевышнего. – В ответ на что Мунтадир только закатил глаза, а Али продолжал: – У меня нет ни малейшего желания играть с вами в политические игры. Когда мои спутники отдохнут с дороги, я обращусь к Аяанле с просьбой в качестве оплаты за перевозку их груза снарядить нас в обратный путь. Через неделю нас здесь уже не будет.
Гасан улыбнулся.
– Нет, Ализейд. Ты заблуждаешься.
Али сковал страх, но Мунтадир отреагировал первым и весь резко вытянулся, как струна.
– Почему? Ты слышал, что он сказал? Он хочет уехать.
– Если он уедет так скоро, это вызовет подозрения. – Гасан снова отхлебнул вина. – Отсутствовать пять лет и не задержаться дольше недели? Пойдут разговоры. А мне не нужны слухи о конфликте между нами. Тем более что Аяанле снова лезут не в свое дело.
– Ясно, – сказал Мунтадир с изменившимся лицом. Он вцепился в колени с такой силой, словно пытался кого-то придушить. И скорее всего, Али. – И когда ему можно будет уехать?
Гасан сложил ладони домиком.
– Тогда, когда я дам ему на это разрешение… А сейчас я даю разрешение тебе, Мунтадир, – разрешение выйти. И по дороге попроси привратника доставить мне шкатулку из моего кабинета. Он поймет, о чем речь.
Мунтадир не стал возражать. Он вообще не произнес больше ни единого слова. Он просто молча встал и удалился, ни разу не взглянув на Али. Но Али провожал его взглядом, пока тот не скрылся за дверью. К горлу подступил ком, который никак не сглатывался.
Гасан дождался, пока они не остались одни.
– Прости его, – сказал он тогда. – В последнее время они с женой ссорятся больше обычного, у него от этого портится настроение.
С женой. Али хотел расспросить, как она, но боялся усугубить ситуацию.
Однако отец заметил его немногословность.
– Раньше ты высказывался откровеннее. И громче.
Али уставился себе на руки.
– Я был молод.
– Ты все еще молод. Тебе не исполнилось и четверти века.
Повисло молчание, неловкое и напряженное. Али чувствовал, что отец наблюдает за ним, и от этого покрывался гусиной кожей. Нет, понял Али, это был не тот юношеский страх, который он испытывал в юности, но что-то более сильное и неоднозначное.
Это был гнев. Али злился. Злился на отцовский приговор, сурово перевернувший его жизнь, злился на то, что отца больше заботят слухи в Ам-Гезире, чем то, что народ там голодает. Он был в ярости от того, что творили с шафитами Дэвабада в этом жутком месте на развалинах мечети Анаса.
И злился на себя за то, что крамольные мысли о родном отце до сих пор вселяли в него чувство стыда.
К счастью, в этот момент явился слуга с непритязательным кожаным ящиком размером с футляр для тюрбана. Слуга поклонился и поставил шкатулку у ног Гасана. Он повернулся, собираясь уходить, но Гасан поманил его ближе и шепотом отдал какой-то приказ, которого Али не расслышал. Слуга кивнул и удалился.
– Не стану тебя задерживать, Али, – сказал Гасан. – Ты проделал долгий путь и, наверное, больше всего мечтаешь сейчас о горячей ванне и мягкой постели. Но у меня есть для тебя кое-что, что по традиции должно перейти в твое владение, – он кивнул на ящик.
Али неуверенно взял его. Чувствуя на себе внимательный взгляд отца, он осторожно приподнял крышку. Внутри обнаружился красивый прямой клинок – кинжал Дэвов.
Кинжал показался ему знакомым. Али нахмурился.
– Это кинжал Нари?
Он вспомнил, что она часто носила такой клинок за поясом.
– На самом деле, клинок принадлежал Дараявахаушу, – ответил отец. – Должно быть, он подарил его ей, когда уезжал из Дэвабада. – Гасан откинулся на подушках. – После его смерти комнаты Нари тщательно обыскали, и мне не захотелось оставлять такое оружие в ее распоряжении. Ты убил его. По праву оно твое.
Внутри что-то перевернулось. Они украли клинок у Нари, чтобы передать Али? Точно какую-то награду?
– Мне это не нужно. – Али со стуком захлопнул крышку и оттолкнул от себя ящик. – Его убили мариды. Я всего лишь оказался их инструментом.
– Но об этом ты никому не будешь рассказывать, – предостерег Гасан тихо, но категорично. Когда Али и после этого не взял шкатулку, он вздохнул. – Поступай с ним, как знаешь, Ализейд. Он твой. Верни Дэвам, если тебе он действительно не нужен. В Великом храме Афшину посвятили алтарь и думают, мне о нем ничего не известно.
Гасан поднялся на ноги. Али последовал ему примеру.
– Я повторю вопрос Мунтадира… Когда я смогу вернуться в Ам-Гезиру?
– После Навасатема.
У Али чуть не подкосились ноги. Отец не мог так с ним поступить.
– До Навасатема целых семь месяцев.
Гасан пожал плечами.
– Ни одна живая душа в Дэвабаде не поверит, что мы не поссорились, если мой младший сын, которому во всем мире нет равных в боях на зульфикарах, уедет, не дождавшись величайшего турнира столетия. Ты останешься и отпразднуешь Навасатем в кругу семьи. А потом уже обсудим твой отъезд.
Али начал паниковать. Он не может все это время оставаться в Дэвабаде.
– Аба, – выпалил он в отчаянии. Он не хотел называть отцом того, кто забросил его в жаркие пески пустыни на верную погибель. – Умоляю тебя. В Ам-Гезире меня ждут важные дела.
– Не сомневаюсь, мы и здесь найдет тебе важное дело, – отмахнулся Гасан. – Праздник не за горами, и работы будет невпроворот. Ваджед точно не откажется от твоей помощи в Цитадели. – Он пригвоздил сына взглядом. – Впрочем, он уже получил приказ выпороть тебя, если ты подойдешь слишком близко к городским воротам.
Али не знал, что на это сказать. Ему казалось, что вокруг него смыкаются стены.
Гасан принял его молчание за согласие. Он опустил руку Али на плечо и вложил шкатулку с кинжалом Афшина прямо ему в руку.
– В конце недели устроим пир, чтобы как следует отметить твое возвращение. А пока – отдыхай. Абу Сара отведет тебя в свои покои.
Мои покои? Али продолжал молчать. У меня все еще есть свои покои? Он бездумно направился к выходу.
– Ализейд…
Али оглянулся.
– Я договорился, чтобы тебе вернули и другую вещицу, принадлежащую тебе по праву. Постарайся не потерять ее снова, – добавил он угрожающе.
9
Али
Со странным чувством Али разглядывал свои старые апартаменты. В его комнате все осталось по-прежнему: книги валялись на столе ровно там, где он их оставил пять лет назад; вещи, которые он перебирал, пакуясь перед отъездом в Ам-Гезиру, до сих пор были разбросаны по полу. Смятый лист бумаги – письмо, которое он хотел написать Нари, но оставил эту затею за неимением подходящих слов, – лежал рядом с его любимым пером и огрызком свечного воска, который он все собирался заменить, но как-то запамятовал. Несмотря на свежую уборку и полное отсутствие пыли, стало понятно, что за эти годы здесь все осталось без изменений.
Все, кроме Али. И Гасан зря надеялся исподтишка вернуть жизнь младшего сына в прежнее русло.
Али глубоко вздохнул и уловил слабый аромат благовоний и кислого финикового вина – любимого напитка отца. На полу, там, где Али обычно молился, лежала потертая подушка. На подушке, аккуратно сложенный, лежал знакомый головной убор. Али взял шапочку в руки и принюхался, теперь более отчетливо чувствуя характерный отцовский запах. Шапочка была измята, и на льняной ткани, там, где ее долго теребили в руках, образовались складки.
Али с содроганием пошел дальше, во внутренние покои. Его опочивальня выглядела так же аскетично, как и пять лет назад. У него начало складываться ощущение, словно он навещает собственную могилу. Он перевел взгляд на постель и уставился туда.
На аккуратно сложенном покрывале дожидался его зульфикар.
В мгновение ока Али пересек комнату и отставил шкатулку с клинком в сторону. Это был действительно его родной зульфикар – он узнал бы его даже на ощупь, по весу, с закрытыми глазами. А если бы и после этого у него остались сомнения, то под мечом обнаружились все подписанные Али сегодня бумаги.
Где под его подписью красовался королевский росчерк, аннулирующий документ.
Али рухнул на кровать, как будто почву выбили у него из-под ног. Он пробежал взглядом текст, надеясь, что пришел к неверному выводу, но факты были налицо, изложенные четким юридическим языком: шафит вместе с дочерью будут возвращены на торги.
Он вскочил на ноги. Нет. Это же невинные шафиты. Не революционеры из «Танзима», не угроза общественному строю. Но стоило ему потянуться к зульфикару, как он припомнил отцовскую угрозу. Гасан поступил так специально, чтобы преподать ему урок. Он погубил жизни двух шафитов лишь потому, что Али осмелился вмешаться.
А что он сделает, если Али кинется в бой?
Али закрыл глаза, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Перед глазами стояло заплаканное детское личико. Всевышний, прости меня. И не только за эту девочку… За шейха Анаса, Рашида, Фатуму и ее сирот. Аукцион вырос на костях разрушенной мечети.
Он уничтожает всех, кому я пытаюсь помочь. Он уничтожает нас.
Али отдернул руку от зульфикара. Кожу как будто обожгло. Он не мог больше оставаться здесь, в этой комнате, похожей на музей. В этом губительном городе, где каждый его неверный шаг оборачивался для кого-то трагедией.
Он вдруг подумал о Зейнаб. После всего случившегося Али не рискнул бы обращаться за помощью к матери, но родная сестра должна его поддержать. Она подскажет ему выход из этой ситуации.
Эхом прозвучало в памяти предупреждение Мунтадира, и едва зажегшийся при мысли о сестре огонек надежды сразу погас. Нет, Али не станет рисковать ее жизнью. Он зажмурился, борясь с отчаянием. В ладонях разливалась вода. Такого не случалось уже несколько лет.
Дыши. Соберись с мыслями. Али открыл глаза.
И тогда его взгляд упал на шкатулку.
В следующее мгновение Али пересек комнату, откинул крышку ящика, забрал оттуда кинжал и сунул себе за пояс.
К черту отцовские приказы.
Он был на полпути к лазарету, когда начал задаваться вопросом, а не слишком ли он торопит события.
Али замедлил шаг и не спеша пошел по извилистой тропинке, которым не было числа в гаремных садах. Ему ведь не обязательно сейчас встречаться конкретно с Нари, размышлял он. Али просто дождется кого-нибудь из слуг на пороге лазарета и попросит поговорить с ее помощницей, Низрин. Он передаст Низрин клинок и весточку от него, и если Нари не захочет его видеть, он поймет. Конечно, поймет. Возможно, о попытке Али встретиться с его женой узнает Мунтадир и прикончит брата – что ж, тогда Али не придется беспокоиться о том, как он продержится в Дэвабаде до самого Навасатема.
Он набрал полные легкие влажного воздуха, насыщенного ароматами пропитанной дождем почвы и мокрых от росы цветов, и напряжение как будто начало понемногу отпускать. Мелодия журчащего канала и капель воды, срывающихся с древесных листочков, убаюкивала лучше любой колыбельной. Он вздохнул, отвлекшись на пару маленьких сапфирово-синих пташек, порхающих среди темных крон. Жаль, что далеко не везде в Дэвабаде можно найти подобную благодать.
Вдруг его пальцы оказались окутаны чем-то холодным и влажным. Али удивленно опустил взгляд и увидел, как туман лентой обвивается вокруг его талии. У него на глазах туман дополз до плеч, обнимая его как доброго друга после долгой разлуки. Глаза у Али вылезли на лоб. Такого в Ам-Гезире точно никогда не случалось. Он улыбнулся, очарованный видом танцующих капель воды на его коже.
Но улыбка исчезла с его лица так же быстро, как появилась. Он окинул сад беглым взглядом, но вокруг, на удачу, никого не было. Ему снова вспомнился шепот, услышанный на пароме, загадочный зов озера и то, как сегодня в апартаментах стремительно источала влагу его кожа. Только сейчас он задумался, насколько сложнее будет подавлять свои новообретенные способности в туманном, дождливом Дэвабаде.
Придется найти способ. Нельзя было ничем выдать свой секрет. Не в этом городе. Деревенские жители Бир-Набата охотно закрывали глаза на его редкие причуды – все-таки считали его своим спасителем, – но население Дэвабада было куда более непредсказуемым, поэтому он не мог рисковать. В его народ мариды вселяли ужас. Они становились ужасными чудищами в сказках, которыми пугали на ночь детей; джинны-путешественники видели в них воплощение неизведанного ужаса и носили обереги, чтобы не столкнуться с ними. В детстве он слышал жуткую историю об одном дальнем родственнике из Аяанле, которого несправедливо обвинили в жертвоприношении ребенка Дэва своему повелителю, мариду, и казнили, утопив в озере.
Преодолев нервную дрожь, Али продолжил путь. Но, выйдя к лазарету, вновь остановился как вкопанный. Все здесь разительно изменилось. Парковая композиция, которыми всегда славились Дэвы, придавала саду изумительный вид. Высокие клумбы с яркими травами подпирали отяжелевшие от цветов шпалеры, а кроны плодовых деревьев укрывали тенью стеклянные кормушки для птиц и нежно журчащие фонтаны. В самом центре, меж двух прямоугольных прудов, цвела прекрасная апельсиновая роща. Деревья росли близко друг к другу, ветки были аккуратно подрезаны и уложены так, чтобы, переплетаясь, создавать иллюзию крыши. Укромное место, где все так густо усыпано сочными плодами и снежно-белыми деревьями, что сквозь листву нельзя ничего рассмотреть.
Как завороженный, он двинулся в сторону рощи, словно что-то манило его туда. Тот, кто высадил эти деревья, проделал невероятную работу. Даже арка, через которую предполагалось проникать в рощу, была выстрижена из листвы…
Али остановился так резко, что чуть не завалился на спину. Нари была не в лазарете. Она была здесь, сидела в окружении книг, точь-в-точь как в его самых теплых воспоминаниях.
Более того, она выглядела так, словно здесь и родилась: бану Нахида, особа королевских кровей, в своем родовом дворце. И дело было не в драгоценностях и не в парчовых одеяниях – напротив, она была одета более чем скромно, в белой тунике, спадающей до икр, и просторных лиловых шароварах. Лоснящаяся шелковая чадра цвета умбры, над ушами приколотая к волосам алмазными булавками, была приспущена и наброшена на плечи, открывая взору четыре черные косы, достающие ей до пояса.
Ты удивлен? В самом деле, что Али ожидал увидеть? Что от энергичной Нари, которую он знал, останутся лишь бледные отголоски, что ее съест тоска по погибшему Афшину, что на ней не будет лица от долгих часов изнурительной работы в лазарете? Но нет, не такую бану Нахиду он когда-то имел честь называть своим другом.
Али захлопнул отвисшую челюсть, ловя себя на том, что пялится на Нари, как слабоумный, и начиная догадываться, что забрел туда, где ему не положено находиться. Бегло взглянув по сторонам, он убедился, что поблизости не видно ни охраны, ни слуг. Нари были одна. Она раскачивалась в широком гамаке, разложив на коленях толстенный фолиант, а на узорном ковре под гамаком были хаотично разбросаны листочки с заметками. Там же стоял и поднос с нетронутой чашкой чая. Али заметил, что она вдруг нахмурилась, как будто прочитанное показалось ей оскорбительным.
В этот момент ему хотелось только одного: сделать шаг вперед и присесть рядом с ней. Расспросить о том, что она читает, и продолжить их странную, но такую теплую дружбу, вернуться в то время, когда они рыскали в катакомбах Королевской библиотеки и дискутировали о грамматике арабского языка. Нари стала для него светом в очень темное время его жизни, и Али даже не осознавал, как сильно ему не хватало этого света, пока не оказался здесь, перед ней.
Так прекрати подсматривать за ней, как привидение. Не в силах унять нервы, Али заставил себя сделать несколько шагов.
– Сабах ин-нур, – негромко поздоровался он по-египетски, как она его учила.
Нари подскочила, и книга соскользнула у нее с коленей. Испуганные черные глаза шарили по его лицу.
Когда Нари заметила зульфикар у Али за поясом, земля у него под ногами вздыбилась.
Али вскрикнул и потерял равновесие, когда из-под травы вылезло корневище и точно змея обвилось вокруг его ноги. Корневище дернулось, и Али упал навзничь, больно ударившись затылком об землю.
Перед глазами запрыгали черные точки. Когда туман рассеялся, он увидел, что над ним нависла бану Нахида. И она не была рада его появлению.
– Однако, – слабо протянул Али, – твои способности ощутимо усилились за это время.
Корневище до боли стянуло его плененную ногу.
– Что ты делаешь в моем саду? – спросила Нари.
– Я… – Али попытался сесть, но корневище не пускало. Оно плотно обхватило его щиколотку, исчезая под халатом, где обвилось вокруг голени. Это слишком напомнило Али об озерных водорослях, вцепившихся в него под водой, и он понял, что находится на грани паники. – Прости, – выпалил он по-арабски. – Я только…
– Замолчи, – короткое слово на джиннском ударило больно, как пощечина. – Не смей говорить со мной по-арабски. Я не хочу слышать из твоих лживых уст своего родного языка.
Али оторопело уставился на нее.
– Я… прости, – повторил он по-джиннски, медленно подбирая слова.
Корневище добралось уже до колена. Волосатые древесные щупальца разрастались и ползли во все стороны. По коже побежали мурашки, а в шрамах, оставленных маридами, начался болезненный зуд.
Он зажмурился, и на лбу у него выступила вода. Это всего лишь корень. Всего лишь корень.
– Прошу тебя, сними это с меня.
Он из последних сил держался, чтобы не потянуться к зульфикару и не отрубить проклятую деревяшку. Но Нари закопает его в землю заживо, если он даже подумает обнажить меч.
– Ты не ответил на мой вопрос. Что ты здесь делаешь?
Али открыл глаза. В лице Нари не было сочувствия. Пальцем она крутила в воздухе, повторяя движение корня вокруг его ноги.
– Хотел увидеть тебя, – выпалил он неожиданно для себя.
Словно она опоила его сывороткой правды по рецепту своих предков. Али понял, что это истина. Али просто хотел увидеть ее, и ни при чем клинок Дараявахауша.
Нари опустила руку, и корень исчез. Али с дрожью перевел дыхание. Теперь он стыдился своего испуга. Он бесстрашно отбивался от наемников, вооруженных стрелами и мечами, но какой-то корешок чуть не довел его до слез?
– Прости меня, – повторил он в третий раз. – Я не должен был приходить.
– Нет, не должен, – метнула она в ответ. – Во всем Дэвабаде есть всего одно место, которое принадлежит мне одной, куда даже нога моего мужа не ступала, пока не явился ты, – ее лицо было искажено злобой. – Но, видимо, Ализейд-победитель-Афшина всегда поступает так, как ему заблагорассудится.
Али вспыхнул.
– Не зови меня так, – прошептал он. – Ты сама там была. Знаешь, как он умер.
Нари цокнула языком.
– О нет, потом мне объяснили, как все было на самом деле. Недвусмысленно. Твой отец ясно дал понять, что истребит детей всех Дэвов города, если я еще хоть раз заикнусь о маридах, – на глаза ей навернулись слезы. – А знаешь, что он заставил меня сказать? В чем мне пришлось обвинить Дару? И чему якобы препятствовал ты?
Ее слова ранили больнее ножа.
– Нари…
– Знаешь, что он заставил меня сказать?
Али потупил взгляд.
– Да.
Слухи в конце концов дошли и до Ам-Гезиры. Потому-то никому и не составляло труда поверить, что этот добродушный принц убил другого джинна.
– Я тебя спасла. – Она издала тонкий, невеселый смешок. – Исцелила тебя вот этими руками. И даже не раз. И что взамен? Ты не проронил ни слова, когда мы сели в лодку, хотя прекрасно знал, что солдаты твоего отца будут ждать нас в засаде. Боже, а я еще предлагала тебе отправиться с нами! Бежать от отца, бежать из этой клетки и посмотреть мир. – Она обняла себя руками, кутаясь в чадру, как будто пытаясь отгородиться от него стеной. – Можешь гордиться собой, Али. Немногим удавалось обвести меня вокруг пальца, но ты… Я ведь до самого последнего момента не сомневалась в том, что ты мой друг.
Чувство вины было невыносимо. Али не догадывался, что ей пришлось испытать. Он всегда считал ее своим другом, но Нари как будто старалась держать дистанцию, когда на самом деле их отношения значили для нее намного больше. Откровение пришлось как удар под дых.
– Той ночью я не знал, что делать, Нари, – сказал он, с трудом подбирая слова. – Дараявахауш вел себя как безумец. Из-за него могла начаться новая война!
Она задрожала.
– Ничего подобного. Я бы ему не позволила развязать войну. – Ее голос звучал сухо, но по всему ее виду было понятно, что она старается не потерять самообладания. – Ну что ж, ты меня увидел. Насмотрелся? Ты нарушил мое уединение, чтобы лишний раз напомнить мне о худшей ночи в моей жизни. Что-нибудь еще?
– Нет, то есть да, но… – Али мысленно выругался. Момент преподнести ей кинжал Дары и сознаться в том, что отец выкрал его и сохранил в качестве военного трофея, был самый неподходящий. Он попробовал зайти с другой стороны. – Я писал письма…
– Да, твоя сестра передавала мне их. – Нари постучала по пепельному мазку у себя на лбу. – Из них вышла хорошая растопка для моей огненной купели.
Али присмотрелся к отметине, которую не сразу заметил в тени деревьев. Это его удивило, ведь раньше, за все время их дружбы, Нари никогда не проявляла особого интереса к религиозным обрядам своего племени.
От Нари не укрылось его пристальное внимание, и она ответила на его взгляд с вызовом. Али не винил ее за это. Он бывал весьма… несдержан в своих высказываниях о последователях культа огня. Капля холодного пота скатилась по шее, смочив воротник его дишдаши.
Она проследила взглядом за каплей, сползающей по его шее.
– Ты весь в них, – прошептала она. – Будь на твоем месте кто угодно другой, я бы услышала твое сердцебиение, ощутила твое присутствие… – Нари подняла руку, и он отпрянул, но, к счастью, растения на него больше не нападали. Нари просто внимательно изучала его. – Мариды что-то изменили в тебе, я права?
Али похолодел.
– Нет, – сказал он, убеждая не столько ее, сколько себя. – Они ничего мне не сделали.
– Врешь, – мягко укорила она, и Али невольно рассердился, услышав это. – Что? Не нравится, когда тебя называют лжецом? Разве лучше, если тебя обвинят в сделке с водяным демоном?
– Сделке? – переспросил он, не веря своим ушам. – Ты думаешь, я хотел, чтобы так случилось?
– Чтобы ты убил злейшего врага своего племени? Чтобы снискать наконец славу за победу над тем, кого не смог победить твой предок? – Ее глаза были полны презрения. – Да, победитель Афшина. Думаю, ты хотел.
– Ты заблуждаешься. – Али понимал, что Нари расстроена, но не у нее одной в ту ночь вся жизнь перевернулась с ног на голову. – Мариды не смогли бы использовать меня, чтобы убить Афшина моими руками, если бы сам Афшин не столкнул меня в озеро. А как они заполучили меня, Нари? – Его голос надломился. – Они проникли в мою голову и наводнили ее видениями о смерти всех, кого я когда-либо любил. – Он задрал рукав халата. В бледном солнечном свете его шрамы отчетливо контрастировали с черной кожей: треугольные следы зубов и полоска обезображенной ожогом кожи, обхватившая его запястье. – И все это они вытворяли одновременно с этим. – Его начало трясти, когда он вспомнил о страшных картинах, проносящихся у него перед глазами. – Тоже мне, сделка.
Али готов был поклясться, что на ее лице промелькнуло удивление. Но это длилось не дольше секунды. Просто Али не сразу сообразил, что сейчас выглядывало из-под его халата, который успел развязаться, пока принц катался в нем по земле и задирал рукава.
Взгляд Нари упал на рукоять клинка, в котором она безошибочно узнала кинжал Дараявахауша. Листва в роще задрожала.
– Откуда у тебя это?
О нет.
– Я… хотел вернуть его тебе, – быстро сказал Али, неуклюже вынимая клинок из-за пояса.
Нари бросилась на Али и выдернула клинок у него из рук. Она провела пальцами по рукояти, мягко нажимая на камни сердолика и ляпис-лазури. Глаза у нее влажно заблестели.
Али сглотнул. Ему хотелось что-то сказать сейчас, хоть что-нибудь, но никакие слова не исправят всего, что пролегло между ними.
– Нари…
– Убирайся, – сказала она по-арабски, на языке, который когда-то заложил фундамент их дружбы и на котором он в свое время учил ее творить огонь. – Хочешь избежать войны? Тогда убирайся из моего сада, пока я не вонзила этот клинок тебе в сердце.
10
Нари
Когда Али скрылся за деревьями, Нари упала на колени. Кинжал Дары увесисто лежал в ее руках. Она вспомнила, как он учил ее правильно держать нож во время броска. «Нет, не так…» Горячие пальцы Дары касались ее кожи, его дыхание щекотало за ухом. Ветер подхватывал его смех, когда у нее что-то не получалось, и она разочарованно чертыхалась.
Глаза застили слезы. Пальцы одной руки сомкнулись на рукоятке, а второй – сжались в кулак, куда Нари уткнулась губами, пытаясь остановить подступающие рыдания. Вряд ли Али успел далеко уйти, а она меньше всего хотела, чтобы он видел ее слезы.
Нужно было в любом случае вонзить это ему в сердце. Кто бы сомневался, что Ализейд аль-Кахтани вторгнется в единственное место в Дэвабаде, где она могла побыть одна, и доведет ее до истерики. Сейчас она злилась не только на его дерзость, но и на собственную реакцию. Нари редко позволяла себе так откровенно терять контроль. Они часто ссорились с Мунтадиром, и Нари с нескрываемым нетерпением ждала того дня, когда Гасан сгорит в погребальном костре, но она не ревела перед ними как маленькая потерявшаяся девочка.
Но не им, а Али удалось ее обмануть. Вопреки здравому смыслу, Нари стала дорожить их дружбой. Ей нравилось проводить время с кем-то, кто ценил ее интеллект и любознательность и не заставлял комплексовать из-за ее человеческой кожи и неумения обращаться с магией. Он ей нравился. Нравилось, как он по-детски загорался, когда, бывало, подолгу объяснял какой-нибудь малоизвестный экономический закон. Нравилось, как по-доброму и без гонора он обращался со слугами-шафитами, живущими во дворце.
Все это ложь. Сплошная ложь. Включая и эти его слова о маридах. Они тоже наверняка были ложью.
Нари сделала глубокий вдох и разжала кулак. От камней, утопленных в рукоять, остались следы на ладони. Нари и не надеялась увидеть кинжал снова. Однажды, вскоре после смерти Дары, она справилась у Гасана о судьбе оружия, а король ответил, что по его приказу кинжал пустили на переплавку.
Но он лгал. На самом деле он вручил его как трофей своему сыну. Сыну-победителю-Афшина.
Дрожащими руками она утерла слезы. Она даже не знала, что Али уже вернулся. Впрочем, Нари старательно избегала каких бы то ни было новостей о нем. Нервозное состояние Мунтадира и все возрастающие объемы поглощаемого им алкоголя были достаточным напоминанием о том, что Али неумолимо приближается к Дэвабаду.
С противоположной стороны послышались шаги.
– Бану Нахида? – пискнул женский голос. – Госпожа Низрин попросила меня сходить за вами. Она просит передать, что вас ожидает Джамшид э-Прамух.
Нари вздохнула, опустив взгляд на книгу, которую читала перед тем, как ее отвлек Ализейд. Монография, написанная Нахидами, была посвящена проклятиям, которые препятствуют процессу выздоровления. Кто-то из послушников Великого храма наткнулся на книгу, перебирая старые архивы, и Нари захотела как можно скорее ознакомиться с текстом. Но дивастийский язык оказался для нее слишком сложным, архаичным, и Нари была на грани того, чтобы обратиться за помощью к переводчикам.
Но Джамшид ждать не будет. Уже несколько недель он донимал ее просьбами возобновить лечение. Его отчаяние возрастало симметрично той скорости, с которой катился по наклонной Мунтадир. Вопроса «почему?» не возникало. Нари понимала, как сильно бьет по Джамшиду то, что он, начальник охраны, потерял возможность обеспечивать Мунтадиру личную защиту.
Нари сделала глубокий вдох.
– Сейчас приду.
Она отложила фолиант в сторону, поверх арабской книги о больницах – во всяком случае, Нари решила, что о больницах, хотя у нее пока не было времени все прочесть. Как бы Мунтадиру ни хотелось раздавить ее мечту о восстановлении семейной больницы в зародыше, Нари сдаваться не собиралась.
Она поднялась, спрятала ножны с кинжалом под платьем, заткнув их за пояс. Усилием воли она выкинула Али из головы. И Дару вместе с ним. В первую очередь нужно думать о пациентах. Нари как никогда была благодарна за то, что у нее есть работа, в которой она может полностью раствориться.
Лазарет встретил привычным столпотворением и запахом серы. Пройдя через приемный покой, она нырнула за шторку, отделявшую ее рабочую зону от общего зала. Пальцы скользнули по гладкому шелку, на который были наложены особые чары, чтобы приглушать шум по обе стороны занавески. Задернув ее, Нари могла спокойно обсуждать с Низрин чей-то неутешительный диагноз, не боясь, что их разговор будет услышан.
А еще через зачарованную ткань не слышно криков бьющегося в агонии пациента.
Джамшид и Низрин уже дожидались Нари. Джамшид с бледным, но решительным видом лежал на кушетке.
– Да будет гореть твой огонь вечно, бану Нахида, – поздоровался он.
– Взаимно, – отозвалась Нари, складывая пальцы домиком.
Она обвязала шарфом косы так, чтобы те не спадали с плеч, и вымыла руки в умывальнике, заодно плеснув холодной воды себе на лицо.
Низрин нахмурилась.
– С тобой все в порядке? – спросила она. – Твои глаза…
– Все хорошо, – соврала Нари. – Я просто огорчена, – решив выплеснуть весь негатив, вызванный встречей с Али, в другое русло, она скрестила на груди руки. – Книга написана на каком-то древнем наречии, в котором сам черт ногу сломит. Придется возвращать книгу в храм, чтобы кто-нибудь перевел ее для меня.
Джамшид посмотрел на нее, не скрывая нарастающей паники.
– Это ведь никак не помешает сегодняшнему сеансу?
Нари помедлила.
– Низрин, ты не оставишь нас ненадолго?
– Конечно, бану Нахида. – Низрин поклонилась.
Нари подождала, пока Низрин не скроется за шторкой, и опустилась рядом с Джамшидом на колени.
– Ты слишком торопишь события, – сказала она с мягким укором. – Не надо так. Твой организм идет на поправку. Ему просто нужно время.
– Нет у меня времени, – ответил Джамшид. – Кончилось.
– Время всегда есть, – возразила Нари. – Ты еще молод, Джамшид. У тебя впереди – десятки, сотни лет жизни, – она взяла его за руку. – Я знаю, как ты хочешь вернуться к нему на службу. Снова легко вскакивать в седло и пускать дюжины стрел из лука. Все придет. – Она заглянула ему в глаза. – Но тебе нужно смириться с тем, что для этого могут понадобиться годы. Наши сеансы… Я вижу, сколько боли они тебе причиняют, и главное, как тяжело сказываются на твоем организме.
– Но это мое решение, – упрямился он. – В прошлый раз ты сказала, что вам почти удалось вылечить поврежденные нервные окончания, которые, скорее всего, и стали основной причиной болей в ноге.
Сейчас Нари как никогда хотелось иметь за плечами лет на десять больше практики в лазарете или хотя бы более опытного целителя под боком, чтобы выдержать этот разговор. Смотреть в глаза пациентам, даже незнакомым, уповающим на ее знания, было слишком тяжело, что уж говорить о хорошем друге.
Она попробовала зайти с другой стороны.
– Где Мунтадир? Вы всегда приходили вместе.
– Я сказал ему, что передумал. У него и так сейчас полно проблем, не хватало еще волноваться за мое состояние.
Силы Создателя, он все только усложняет.
– Джамшид…
Его ответ все-таки доконал ее.
– Умоляю, – сказал он. – Я выдержу любую боль, Нари. Я выдержу несколько дней постельного режима. А если тебе покажется, что есть угроза чего-то более страшного, мы всегда можем остановиться.
Нари вздохнула.
– Сперва нужно тебя осмотреть. – Она помогла ему снять шаль, завязанную на плечах. – Ложись на спину.
Они уже столько раз проходили через это, что заучили последовательность действий наизусть. С принесенного Низрин подноса Нари взяла латунную палочку с тупым концом и провела ей по левой ноге Джамшида.
– Жжет по-прежнему?
Джамшид кивнул.
– Но это все же лучше слабости, которую я чувствую в правой ноге. Вот что доставляет больше всего неудобств.
Нари перевернула его на живот. При виде его обнаженной спины она, как всегда, непроизвольно вздрогнула. Шесть шрамов, шесть коротких рубцов обозначали те места, куда вонзились Дарины стрелы. Одна угодила прямо в позвоночник, другая – проткнула правое легкое.
Ты должен быть мертв. Каждый раз, осматривая столь серьезные раны, Нари заново приходила к этому неутешительному выводу. По жестокому королевскому приказу, который должен был служить для Каве стимулом к скорейшей поимке предполагаемых сообщников Дары, к Джамшиду целую неделю не подпускали целителей. За все это время никто не вынул из него стрел. Он был обречен умереть. Почему он выжил – оставалось загадкой. Равно как и то, почему на нем так плохо сказывались ее магические методы лечения.
Нари скользнула взглядом по маленькой черной татуировке на внутренней части его лопатки. Несчетное количество раз она видела эти три спиралевидных иероглифа. Ей они казались бледным напоминанием о ярких витиеватых татуировках, густо покрывавших кожу Дары, среди которых можно было найти и фамильные знаки с родовыми печатями, и списки героических побед, и защитные заклинания. Джамшид только закатил глаза, когда Нари попросила рассказать о них. Оказывается, за несколько поколений, сменившихся после войны, традиция нанесения обрядовых татуировок практически забылась Дэвами, особенно в столице. В шутку он даже пожаловался, что такие старомодные суеверия с головой выдавали его провинциальное происхождение.
Нари притронулась к его спине. Джамшид напрягся.
– Может, вина? – предложила она. – Чтобы легче перенести боль?
– Я осушил три бокала, только пока набрался смелости прийти сюда.
Замечательно. Нари взяла в руки длинный кусок материи.
– На этот раз попробуем связать тебе руки. – Жестом она показала на столбцы в изголовье кушетки. – Держись крепче. Это поможет, если ты захочешь вцепиться во что-нибудь.
Джамшид уже дрожал.
– У тебя есть что-то, что можно прикусить?
Она молча дала ему тонкий брусок кедрового дерева, вымоченный в опиуме, после чего положила руки на голую спину Джамшида и напоследок оглянулась удостовериться, что штора плотно задернута.
– Готов?
Он дергано кивнул.
Нари закрыла глаза.
В считаные секунды она уже читала его организм как открытую книгу. Бешеный ритм его сердца, перегоняющего кипучую черную кровь по спутанным дорожкам тонких вен. Клекот желудочных соков и прочих телесных жидкостей. Размеренное расширение и сжатие мехов легких.
Подушечки пальцев вжимаются в его кожу. Перед мысленным взором Нари из полной темноты почти вырисовываются нервные окончания позвоночника – ярко раскрашенные, подрагивающие волокна, защищенные бороздчатыми костяшками позвонков. Нари опустила пальцы ниже, положила их на бугорки шрамов, проникая прикосновением под кожу, ощупывая пострадавшие мышцы и ослабленные нервы.
Нари перевела дух. Только эту часть она и могла выполнить, не причиняя Джамшиду боли. Но когда она направляла на него свои целительские силы… вот тогда организм начинал сопротивляться. Будь на его месте кто угодно другой, Нари уже давно бы срастила разорванные сухожилия и разгладила рубцовую ткань, затянувшую мускулы, причиняя Джамшиду боль и неудобства. Для такого лечения требовалась мощная магия, выжимающая из Нари все соки. Да, возможно, понадобился бы не один сеанс, чтобы добиться полного выздоровления, но пациент вернулся бы в седло, еще и с луком наперевес, уже годы назад.
Нари сфокусировала внимание на небольшом участке изодранной нервной ткани. Скрепя сердце она скомандовала трепыхающимся окончаниям воссоединиться.
Магия ворвалась в нее с необузданным напором, будто бы защищаясь. Нари словно получила мощный ментальный удар, но она была готова к этому. Сопротивляясь изо всех сил, она вернула поврежденный нерв на законное место. На кушетке бился в агонии Джамшид, сдавленно кряхтя сквозь стиснутые зубы. Стараясь не обращать на него внимания, она перешла к следующему нерву.
Она успела срастить три нерва, когда Джамшид застонал.
Он выгнулся в ее руках, веревки, которыми он был привязан к кушетке, натянулись. Его кожа пылала, обжигая Нари пальцы, словно все болевые рецепторы разом воспламенились. Пот градом катился по ее лицу, но Нари не отступала. На небольшом участке оставалось всего пять незалеченных нервов. Трясущимися руками она потянулась к следующему. На то, чтобы противиться реакции его организма и направлять свою целебную магию в нужное русло, требовалась недюжинная сила, а Нари чувствовала, что слабеет с каждой секундой.
Еще один раненый нерв сросся в положенном месте и слабо засветился – незримо для окружающих. Она приступила к следующему.
Деревяшка выпала у Джамшида изо рта, и воздух пронзил его вопль. На коже выступили хлопья пепла, как вдруг случился внезапный выплеск магии, и веревки на его руках охватил огонь.
– Джамшид? – раздался за спиной голос отнюдь непрошеного гостя. – Джамшид?
Рядом с ними возник Мунтадир. Неожиданное вторжение выбило почву у Нари из-под ног, в результате чего силе, обитавшей сейчас в теле Джамшида, удалось сбить ее с ног буквально: на Нари обрушился такой мощный выплеск энергии, что она отшатнулась, а связь с Джамшидом была окончательно разорвана.
Джамшид лежал без движения. Не обращая внимания на пульсирующую боль в голове, Нари вскочила на ноги и бросилась к нему, чтобы проверить его состояние. Пульс был учащенным, но, главное, стабильным. Джамшид просто потерял сознание. Она расторопно потушила огонь у него в запястьях.
В бешенстве Нари повернулась к Мунтадиру.
– О чем ты думал, черт возьми? – накинулась на него она. – Еще немного, и у меня бы все получилось!
Мунтадир опешил.
– Получилось? Да он горел!
– Он джинн! Немного огня ему не повредит.
– Его вообще не должно сейчас здесь быть! – не унимался Мунтадир. – Это ты убедила его возобновить лечение?
– Я убедила его? – возмутилась Нари, изо всех сил стараясь не дать эмоциям прорваться наружу. – Да нет же, идиот. Он делает это ради тебя. Ты бы и сам это заметил, если бы думал не только о себе!
Глаза Мунтадира заблестели. Нервными движениями он натянул шаль Джамшиду на плечи. От привычной грации не осталось и следа.
– Значит, ты должна была запретить ему. Ты так безрассудна в своих попытках доказать себе, что…
– Я не безрассудна. – Споры с Мунтадиром о политике или его семье – это одно, но Нари не позволит ему вот так, ничтоже сумняшеся, обвинять ее в некомпетентности. – Я знаю, что делаю, и была ко всему готова. Это ты вмешался.
– Ему было больно!
– Но я его лечила! – все-таки вышла из себя она. – Может, если бы ты проявил такую же заботу, когда твой отец бросил его умирать, сейчас он был бы в лучшей форме!
Это вырвалось непроизвольно. Как бы сильно они ни ссорились, Нари никогда не хотела предъявлять ему таких обвинений. Слишком хорошо она понимала, как Гасан умел вселять страх в окружающих, добиваясь их беспрекословного подчинения – ее и саму сковывал ужас, когда она представляла его в гневе.
К тому же ей было прекрасно известно, как Мунтадир относился к Джамшиду.
Супруг отшатнулся от нее, словно Нари дала ему пощечину. Шок, обида и – не в последнюю очередь – чувство вины отразились на его лице. От гнева он весь пошел красными пятнами.
Нари захотела взять свои слова обратно.
– Мунтадир, я лишь хотела сказать…
Он поднял руку, не позволяя ей продолжить, и ткнул дрожащим пальцем в Джамшида.
– Он пострадал только из-за Дараявахауша. И из-за тебя. Ведь сиротке из Каира показалось, что она попала в волшебную сказку, не иначе. И в герое без страха и упрека, который спас ее от верной смерти, она не распознала чудовище. Даром что такая умная. Хотя, возможно, тебе попросту было все равно. – В его голосе зазвучал лед. – Возможно, ты была рада выполнять любую его прихоть уже после того, как он состроил тебе красивые зеленые глаза и поплакался на печальную судьбу?
Нари уставилась на него, не находя ответа. Его слова эхом гудели в голове. Она не раз видела Мунтадира пьяным, но до сих пор не знала, что он может быть таким жестоким.
Не подозревала, что он может так глубоко ее ранить.
Нари втянула носом воздух, дрожа от негодования. Вот почему она закрывалась от окружающих, вот почему прятала свою душу за высокими стенами. Потому что, как раз за разом выяснялось, в этом городе она никому не могла доверять. Кровь вскипела у нее в жилах. Что позволяет себе Мунтадир? Кто он такой, чтобы оскорблять ее подобным образом? Ее, бану Нахиду! В стенах ее собственного лазарета!
Похоже, сам дворец разделял ее гнев. Древняя родовая магия растеклась по жилам. Огонь в купели разгорелся с удвоенной силой. Всполохи пламени потянулись в воздух так жадно, как будто хотели сожрать его, этого отпрыска пескоплавов, отнявших у них родной дом.
В этот момент ее ярость как будто перестроилась и сфокусировалась на Мунтадире. Нари прочувствовала его так же отчетливо, как если бы коснулась его рукой. Учащенное биение сердца, прилив крови к коже. Такие нежные сосуды на шее. Кости и суставы, которые можно сломать одной мысленной командой.
– Вам сейчас лучше уйти, эмир, – раздался голос Низрин.
Нари не знала, как давно она стоит здесь, у приоткрытой шторы, но женщина, очевидно, слышала достаточно, потому что смотрела на Мунтадира с плохо скрываемым презрением.
– Бану Нахида занята лечением вашего товарища. Ему пойдет на пользу, если никто не будет их сейчас прерывать.
Мунтадир упрямо поджал губы. Казалось, он еще не высказал всего, что хотел… и кроме того, даже не догадывался, что Нари была на волоске от того, чтобы совершить непоправимую ошибку. Но, выждав секунду, он взял Джамшида за руку, на секунду переплетая их пальцы. После чего, не оборачиваясь на Нари и Низрин, поднялся на ноги, развернулся и вышел.
Нари выдохнула, содрогнувшись всем телом, когда темные мысли покинули ее.
– Кажется… Кажется, я чуть не убила его.
– И это была бы заслуженная смерть.
Низрин подошла к Джамшиду и стала его осматривать. Вскоре к ней присоединилась и Нари. Пульс Джамшида по-прежнему был немного учащен, а кожа – горячее, чем хотелось бы, но дыхание постепенно приходило в норму.
– Больше никогда не позволяй этой пьяной свинье прикасаться к себе.
Нари подумала, что ее сейчас стошнит.
– Он мой муж, Низрин. Мы должны работать над примирением наших племен. – Ее голос звучал слабо, а слова казались такими фальшивыми, что хоть смейся.
Низрин подтянула поближе ведро со льдом, которое предусмотрительно оставила у кушетки, смочила компресс в холодной воде и положила Джамшиду на спину.
– Я бы на твоем месте сильно не переживала за будущее вашего союза, – грозно пробурчала она.
Нари взглянула на Джамшида, вспоминая его мольбы, и ее охватило отчаяние. Она чувствовала себя такой бесполезной. Она не выдержала неподъемного груза ответственности. Не осталось сил смотреть, как разбивается о реальность очередная мечта. Ходить на цыпочках вокруг Гасана и смотреть в глаза Дэвам, которые молили ее о спасении. Ведь Нари пыталась, правда. Даже вышла замуж за Мунтадира. Но сейчас она была опустошена.
– Я хочу домой, – прошептала она, и на глаза навернулись слезы.
Какое глупое, инфантильное желание, однако в душе так больно защемила тоска по Каиру, что у нее физически перехватило дыхание.
– Нари… – Нари смущенно попыталась отвернуться, но Низрин потянулась к ней навстречу и обхватила ее лицо своими руками. – Дитя, посмотри на меня. Твой дом здесь.
Она заключила Нари в объятия и стала гладить по голове. Нари невольно расслабилась в ее руках и дала волю слезам. К ней никогда не проявляли такой заботы, и Нари была благодарна Низрин за ласку.
Так благодарна, что даже не обратила внимания на горячность в голосе Низрин, когда та продолжила:
– Обещаю, госпожа. Все будет хорошо. Вот увидите.
11
Али
Али ударил своим зульфикаром по клинку Ваджеда, с разлету разворачиваясь, чтобы уклониться от меча Акисы, просвистевшего у него над головой.
А какой реакции ты ожидал? Заявился без предупреждения, да еще и принес с собой кинжал Дараявахауша. И после этого ты надеялся, что она пригласит тебя выпить чаю и побеседовать о литературе?
Он вскинул меч, блокируя очередной выпад Ваджеда.
И все же не верится, что она считает меня их сообщником. В конце концов, не по доброй воле Али был похищен и застрелен ее ненаглядным Афшином. К тому же он ни за что не поверит, что за эти пять лет никто не открыл Нари всей правды о Кви-Цзы и многих других непростительных преступлениях Дараявахауша. Почему она до сих пор его защищает?
Он оттолкнул от себя зульфикар каида, в очередной раз разворачиваясь лицом к Акисе, в последний момент успевая отразить ее выпад.
Любовь – а даже такому несведущему в подобных вопросах юноше, как Али, было очевидно, что Нари с этим исчадием ада связывает нечто большее, нежели обычное преклонение Афшина перед своей Нахидой – до чего бессмысленное, слепое чувство. Какая глупость – от одного вида чьей-то улыбки терять всякий контроль…
Лезвие меча Акисы плашмя хватило его по лицу.
– Ай!
Али зашипел от боли и опустил зульфикар. Он провел ладонью по щеке – на пальцах остались следы крови.
Акиса хмыкнула.
– Не дело это – витать в облаках во время битвы на мечах.
– Нигде я не витал, – горячо возразил он.
Ваджед тоже опустил оружие.
– Еще как витал. Я учил тебя фехтовать с тех лет, когда ты доставал мне разве до пояса. Я знаю, какое выражение принимает твое лицо, когда ты отвлекаешься. А вот ты… – Он повернулся к Акисе и посмотрел на нее с одобрением. – Ты превосходно владеешь зульфикаром. Ты можешь вступить в Королевскую гвардию. Ты бы добилась больших высот.
Акиса снова хмыкнула.
– Не люблю, когда мной командуют.
Ваджед пожал плечами.
– Предложение остается в силе. – Он махнул рукой в противоположную сторону плаца Цитадели, где Любайд, окруженный стайкой восторженных молодых рекрутов, травил байки о приключениях троицы в Ам-Гезире, наверняка приукрашивая многие детали. – Почему бы нам вместе с вашим громкоголосым приятелем не сделать перерыв на чашку кофе?
Акиса усмехнулась, а Ваджед, когда она ушла, задержал Али.
– С тобой все в порядке? – спросил он, понизив голос. – Я хорошо тебя знаю, Али. Ты не просто витаешь в облаках, ты сдерживаешь себя. С таким же лицом ты смотришь на новобранцев, которых обучаешь бою.
Али поджал губы, недовольный тем, что слова Ваджеда были недалеки от истины. Он действительно старался сдерживать себя, хотя каид наверняка имел в виду несколько другое. Да и отвлекали его отнюдь не одни воспоминания о Нари.
Во всем было виновато озеро. Оно притягивало Али с того самого момента, как он объявился в Цитадели, заставляя его слишком часто подходить к городским стенам и прижиматься ладонями к холодным камням, ощущать воду по ту сторону стены. Когда Али закрывал глаза, он снова слышал шепот, как тогда, на пароме, это нечленораздельное жужжание, заставлявшее его сердце часто биться с совершенно ему самому непонятной энергией. Силы, полученные от маридов, казались доступнее и бурно рвались наружу, чего не случалось уже несколько лет. Али чувствовал, что способен одним щелчком пальцев погрузить всю Цитадель в непроглядный туман.
Но он не мог рассказать об этом – ни Ваджеду, ни кому бы то ни было.
– Ничего особенного, – заверил Али. – Я просто устал.
Ваджед окинул его внимательным взглядом.
– Это из-за родных? – Али в ответ скорчил недовольную мину, и во взгляде каида появилось сочувственное выражение. – Ты не пробыл во дворце и дня, Али. Возвращайся домой и попробуй поговорить с семьей.
– Я уже дома, – ответил Али. – В конце концов, я ведь по решению отца вырос в Цитадели.
В этот момент в поле его зрения попали двое гвардейцев, выходящих в патруль. На обоих были многократно перештопанные мундиры, и лишь один из напарников имел при себе зульфикар.
Али покачал головой, думая о драгоценных украшениях Мунтадира и горах сладких угощений. Разумеется, не он один замечал этот контраст – за время, проведенное в Цитадели, он успел сполна наслушаться недовольных разговоров на этот счет. Если подозрения Али были верны, то частичная вина за экономический кризис в Дэвабаде лежала на Аяанле с их хитроумными интригами – во всяком случае, именно на это намекал Муса. Однако вряд ли его братья по оружию, которые видели лишь жирующую знать и изнеженных придворных, зрили столь глубоко в корень. Но, во всяком случае, Али они не винили. Его приняли с распростертыми объятиями, отпустив лишь несколько шутливых ремарок о сократившемся рационе чечевицы и хлеба, которые теперь Али делил с ними.
Его внимание привлекла суматоха у ворот Цитадели. Обернувшись на шум, Али увидел, как сперва туда бросились солдаты, но тут же… попятились назад, сбившись в неуклюжую стайку, и уставились в пол, спотыкаясь на ровном месте.
В воротах появилась женщина. Она была одна. Али мгновенно узнал ее высокую и грациозную фигуру. Женщина была одета в абайю цвета полуночи, расшитую соцветиями алмазов, которые сверкали подобно звездам. Ее лицо покрывала длинная серебряная шейла, пряча от посторонних глаз все, кроме ее серо-золотых глаз.
Сердитых серо-золотых глаз. Они смотрели на Али в упор. Женщина, не церемонясь, подняла руку в призывном жесте, золотые браслеты и жемчужные кольца ярко сверкнули на солнце, резко развернулась и уверенным шагом вышла за ворота.
Ваджед взглянул на Али.
– Твоя сестра? – спросил он с беспокойством в голосе. – Надеюсь, ничего не случилось. Она ведь почти не выходит за пределы дворца.
Али прочистил горло.
– Возможно… дело в том, что я пришел в Цитадель, перед этим не повидавшись ни с ней, ни с матерью.
Али и не знал, что каид Дэвабада, сложенный как скала и с гордостью носивший шрамы, заработанные за два века службы, может так побледнеть.
– Ты не повидался с матерью? – Он отступил назад, словно желая физически отстраниться от Али и той участи, на которую он себя обрек. – Не вздумай говорить ей, что это я позволил тебе остаться в Цитадели.
– Предатель, – нахмурился Али, хотя и сам не мог стряхнуть с себя предательский страх, когда он последовал за своей сестрой.
Когда он забрался в паланкин, Зейнаб уже ждала его там. Он задернул занавеску.
– Ухти, не стоило…
Сестра Али влепила ему звонкую пощечину.
– Неблагодарная скотина, – процедила она, сорвав с лица шейлу. – Пять лет я из кожи вон лезу, чтобы спасти твою жизнь, а тебе лень даже зайти поздороваться? А когда я наконец нашла тебя, тебе хватает наглости приветствовать меня лекцией о приличиях? – Она снова замахнулась на него – на этот раз кулаком. – Ах ты, лицемерный…
Али увернулся от удара, после чего потянулся к сестре и обхватил ее за плечи.
– Дело не в этом, Зейнаб! Клянусь тебе! – с этими словами он разжал пальцы.
– Тогда в чем, братец? – Она посмотрела на него с обиженным прищуром. – Потому что мне сейчас очень хочется приказать своим носильщикам выкинуть тебя в ближайшую канаву.
– Я не хотел навлекать на тебя неприятности, – выпалил Али и взял ее за руки. – Я обязан тебе жизнью, Зейнаб. А Мунтадир сказал…
– Что сказал Мунтадир? – перебила Зейнаб. Выражение ее лица смягчилось, но в голосе по-прежнему сквозило негодование. – А моего мнения ты спросить не подумал? Тебе не пришло в голову, что я способна принимать решения самостоятельно, не полагаясь на разрешение старшего брата?
– Нет, – честно сказал Али. Он думал только о том, как бы побыстрее покинуть дворец, не причинив никому боли. Ясное дело, поступив так, он причинил бы кому-то боль. – Прости. Я запаниковал. Не подумал, я… – Зейнаб вскрикнула, и Али быстро выпустил ее руки из своих, только сейчас заметив, как сильно вцепился в нее. – Прости, – пробормотал он снова.
Зейнаб смотрела на него во все глаза, наконец обращая внимание на кровавую царапину на щеке и испачканную одежду. Гнев на ее лице сменился тревогой и беспокойством. Она сама взяла его за руку и провела подушечкой пальца по его искусанным ногтям.
Али зарделся, устыдившись их неопрятного вида.
– Это нервное. Но я пытаюсь перестать грызть ногти.
– Нервное, – эхом повторила она. Теперь ее голос дрожал. – Ты ужасно выглядишь, ахи.
Одной рукой она потянулась к его щеке и дотронулась до зарубцованной кожи в том месте, где раньше была печать Сулеймана. Али безуспешно попытался выдавить улыбку.
– Вопреки моим ожиданиям, Ам-Гезира не встретила меня с распростертыми объятиями.
Зейнаб вздрогнула.
– Я думала, что мы никогда больше не увидимся. Каждый раз, когда возвращался гонец, я боялась известия о том, что ты… что тебя… – закончить мысль оказалось выше ее сил.
В глазах Зейнаб стояли слезы.
Али притянул ее к себе и заключил в объятия. Зейнаб крепко прижала его к себе и сдавленно всхлипнула.
– Я так переживала, места себе не находила, – прорыдала она. – Прости, Али. Я молила отца, дня не проходило, чтобы я не молила его. Если бы только я смогла переубедить его…
– Что ты, Зейнаб, здесь нет ни капли твоей вины, – сказал Али, не выпуская ее из объятий. – Не смей так даже думать. Ты стала моей спасительницей. Твои письма и посылки… Ты даже не представляешь, как сильно я в этом нуждался. Так что я в порядке. – Он отстранился, чтобы посмотреть на нее. – Дела уже шли на лад. А теперь я вернулся, живой и уже действую тебе на нервы. – На сей раз улыбнуться удалось.
Она покачала головой.
– Зато у нас не все в порядке, Али. Мама… Она вне себя от злости.
Али закатил глаза.
– Не так уж давно я и вернулся. Когда она успела так разозлиться?
– Так ведь она не на тебя злится, – объяснила Зейнаб. – То есть на тебя, конечно, тоже, но я не об этом. Она злится на отца. Когда мама узнала, как с тобой поступили, то сразу же вернулась в Дэвабад, кипя от негодования, и с порога сообщила отцу, что разорит его и вгонит в долги.
Али мог только вообразить, чем закончился этот разговор.
– Мы поговорим с ней, – пообещал он сестре. – Я придумаю, как все уладить. Давай пока не будем об этом думать. Лучше расскажи мне, как твои дела?
Али понимал, что все эти ссоры не могли не отразиться на Зейнаб, которая оставалась единственной из их семьи, кому удалось сохранить мирные отношения со всеми членами их далеко не дружной семьи.
На мгновение маска невозмутимости дала трещину, но потом лицо Зейнаб озарила безмятежная улыбка.
– Все прекрасно, – отмахнулась она. – Хвала Всевышнему.
Али не поверил ни единому слову.
– Зейнаб…
– Нет, правда, – заверила Зейнаб, хотя ее взгляд как будто потускнел. – Ты же меня знаешь… Избалованная принцесса, не ведающая горестей.
Али покачал головой.
– Ты не такая. Ну разве что самую малость избалованная, – усмехнулся он и пригнулся, когда сестра на него замахнулась.
– Постарайся хотя бы в мамином присутствии следить за своим языком, – предупредила Зейнаб. – Она и так не в восторге от твоего поспешного бегства в Цитадель, и я успела услышать много интересного о том, что случается с неблагодарными сыновьями.
Али прочистил горло.
– А… конкретнее? – спросил он, стараясь унять пробравшую его дрожь.
Зейнаб сладко улыбнулась.
– Надеюсь, ты успел помолиться, братец.
Просторные покои королевы Хацет раскинулись на одном из верхних ярусов зиккурата, и, поднимаясь по лестнице, Али невольно залюбовался открывающимся оттуда видом на россыпь крошечных зданий и снующих туда-сюда, как муравьи, жителей. Город отсюда казался игрушечным.
Они вошли в красивые резные двери тикового дерева, ведущие в персональный павильон его матери, и Али затаил дыхание. Павильон, стилизованный в подражание чарующим мотивам родной страны королевы, столь дорогой ее сердцу, сперва напоминал руины величественного, но заброшенного кораллового замка – точь-в-точь такого же, как замки, построенные людьми вдоль всего побережья Та-Нтри. Но затем, прямо на глазах, сквозь дразнящую пелену дыма и магии проступало истинное великолепие роскошной залы, коралловых арок, инкрустированных драгоценными камнями, декоративных горшков с буйно разросшейся спартиной, изумрудными пальмами и Ниловыми лилиями вдоль стен. Этот павильон Гасан подарил молодой невесте Аяанле на свадьбу в попытке залечить ее тоску по родине, и один этот жест говорил о том, что когда-то Гасан был добрее, чем сейчас. Али никогда не знал его таким. В воздухе разливался запах мирры, а из-за лилово-золотых льняных штор, которые слегка раздувались на ветру, доносились звуки лютни и смех.
Родной смех. Скрепя сердце Али последовал за сестрой и заглянул за штору… Однако он совсем не ожидал увидеть представшей перед ним картины.
Его мать сидела на тахте, слегка согнувшись над игорной доской из ляпис-лазури изящной резьбы, и смеялась какой-то шутке вместе с парой шафитов – мужчиной и женщиной. На коленях королевы сидела маленькая девочка и играла с украшениями у нее в волосах.
Али уставился на эту компанию в изумлении. Это были те самые шафиты с торгов – девочка и ее отец. А Али боялся, что своими действиями подписал им приговор. Они находились во дворце, одетые под стать представителям высшего сословия Аяанле, и они улыбались.
Хацет подняла на него взгляд. Облегчение, радость и что-то очень шаловливое загорелись в ее золотых глазах.
– Али! Какая долгожданная встреча. – Она потрепала малышку по щеке, после чего передала на руки шафитке – скорее всего, матери девочки, если судить по внешнему сходству. – А я тут учу твоих друзей игре в сенет. – Она грациозно поднялась на ноги и направилась к нему. – Пока я дожидалась твоего визита, у меня образовалось слишком много свободного времени.
Его мать пересекла павильон и остановилась перед ним, а Али так и не смог обрести дар речи.
– Я…
Хацет заключила его в крепкие объятия.
– Ах, сынок, – прошептала она, не отпуская от себя. Ее лицо было мокрым от слез. – Хвала Всевышнему за то, что он дал мне вновь на тебя наглядеться.
Мать не обнимала его уже много лет, и волна эмоций, захлестнувшая Али в эту минуту, чуть не сбила его с ног. Хацет. Эта женщина произвела его на свет. Это ее семья предала его, а затем хитрыми манипуляциями оторвала от жизни, которую он построил для себя в Бир-Набате. Али должен был быть в бешенстве, но, когда она отстранилась и накрыла своей ладонью его щеку, гнев, который он долго носил под сердцем, начал сам собой рассасываться. Боже, как часто, будучи ребенком, он заглядывал ей в лицо и, вцепившись в кайму ее шейлы, рассеянно следовал хвостиком по всему гарему и плакал, и звал ее по-нтарийски в самые первые, такие одинокие и пугающие ночи в Цитадели?
– Мир твоему дому, амма, – насилу выдавил он. Любопытные взгляды шафитов выдернули его из воспоминаний, и Али сделал шаг в сторону, пытаясь обуздать нахлынувшие эмоции. – Как тебе…
– До меня дошли слухи об их злоключениях, и я решила помочь. – Хацет с улыбкой оглянулась на семью шафитов. – Я предложила им не возвращаться назад, а поступить ко мне на службу и остаться во дворце. Здесь безопаснее.
Шафитка положила руку на сердце.
– Премного обязаны вашей милости, королева.
Хацет покачала головой, а затем решительно потащила Али за собой.
– Не стоит благодарности, сестра. Даже кратковременная разлука семьи – уже преступление.
Женщина зарделась и склонила голову.
– Мы оставим вас наедине с сыном.
– Благодарю. – Мать чрезмерно напористым толчком усадила его на тахту и обвела взглядом остальных присутствующих. – Девушки, будьте добры, загляните на кухню и организуйте лучших нтарийских кушаний на обед для моего сына. – Она ласково улыбнулась Али. – А то он похож на оголодавшего ястребенка.
– Будет исполнено, королева. – С этими словами они скрылись, оставляя Али наедине с матерью и сестрой.
В следующую секунду обе женщины набросились на него, нависая над тахтой, куда его так бесцеремонно определили. У обеих был недовольный вид.
Али сразу поднял руки в примирительном жесте.
– Я собирался вас навестить, честное слово.
– Да ну? Когда же? – перестав улыбаться, Хацет скрестила руки на груди. – После того, как обойдешь с визитами всех жителей города?
– Я всего два дня в Дэвабаде, – оправдывался он. – После долгого путешествия мне нужно было восстановить силы…
– Однако на встречу с женой брата у тебя нашлось время.
У Али отвисла челюсть. Как его мать прознала об этом?
– У тебя что, и среди птиц теперь есть свои шпионы?
– Если я живу под одной крышей с мстительной Нахидой, в чьем распоряжении целый ассортимент ядов, я хочу знать о всех ее передвижениях без исключения. – Ее лицо приняло грозовое выражение. – Тебе не стоило приходить к ней в одиночестве. Пойдут разговоры.
Али закусил губу, но промолчал. С этим он не мог поспорить.
Мать осмотрела его с ног до головы, задержав взгляд на шраме, красовавшемся у него на виске.
– Это что такое?
– Обычный шрам, – поспешно ответил Али. – Поранился, добывая камень для каналов в Бир-Набате.
Хацет по-прежнему не сводила с него изучающего взгляда.
– Ты сейчас похож на расхитителя караванов, – сказала она откровенно и скривила нос. – И пахнет от тебя соответственно. Почему ты не помылся в хаммаме и не переоделся в нормальную одежду, не перепачканную кровью бог весть каких существ?
Али нахмурился. У него была одна веская причина избегать хаммама: он не хотел, чтобы кто-то увидел шрамы, покрывающие его тело.
– Мне нравится мой халат, – сказал он упрямо.
Зейнаб изо всех сил сдерживала хохот. Она опустилась на тахту рядом с ним.
– Прости, – поспешила она объясниться, когда Хацет метнула в нее недовольный взгляд. – Но… неужели ты думала, что Ам-Гезира положительно скажется на его характере?
– Да, – отчеканила она. – Я надеялась, что, после того как его отправили туда на верную смерть, он научится думать головой. Твой внешний вид формирует общественное мнение о тебе, Ализейд. Расхаживая по Дэвабаду в окровавленном тряпье с видом заблудшей овечки, ты производишь не самое лучшее впечатление.
Али, задетый такими словами, ответил:
– Так вот зачем тебе понадобились эти шафиты, да? Хочешь нарядить их и выставить напоказ, чтобы произвести впечатление?
Глаза Хацет сузились в щелочки.
– Как их зовут?
– Что?
– Как их зовут? Как зовут шафитов, чьи жизни ты сам поставил под удар? – надавила она, когда Али растерялся. – Ах, ты не знаешь? Так я скажу тебе. Жену зовут Марьям, она – шафитка с Суматры. Ее муж – Ашок, а их дочка – Манат. Несмотря на финансовый кризис в городе, они крепко стояли на ногах. Да так крепко, что процветающая кулинарная лавка Ашока привлекла внимание соседей, которые и донесли на них работорговцам, этим грязным проходимцам. Но Ашок хорошо готовит, так что для него нашлась работенка при дворцовой кухне и жилье для семьи. Его жена будет служить мне в гареме, а дочка начнет ходить в школу с остальными детьми.
Али сразу присмирел, но не мог не заподозрить подвоха.
– Зачем тебе это?
– Кто-то же должен был исправить ошибки моего сына, – ответила она и, когда Али покраснел, продолжила: – К тому же я верующая женщина, и согласно нашей вере, притеснение шафитов – великий грех. Уж поверь мне, я нахожу все, творящееся сейчас в Дэвабаде, не менее возмутительным, чем ты.
– Муса, мой так называемый «кузен», говорил практически то же самое аккурат перед тем, как разрушить колодец в нашей деревне, вынуждая меня забрать его караван, – заметил Али. – Полагаю, это тоже твоя инициатива?
Последовала короткая пауза, женщины переглянулись, и Зейнаб, с несвойственным для себя смущением, ответила:
– Это… кажется, была моя идея. – Али уставился на нее, и она взглянула на него в ответ беспомощным взглядом. – Я боялась, что ты никогда не вернешься! Гонцы, все как один, сообщали, что ты окончательно там обосновался.
– Именно! И мне это нравилось. – Не веря собственным ушам, Али вжал ладони в колени, сдерживая злость. Может, этот ход и придумала Зейнаб, но игру начала его мать. – В таком случае, раз уж у нас тут откровенный разговор, вспомним о том, почему меня вообще выслали в Ам-Гезиру?
Его мать даже улыбнулась. Было немного жутко видеть на ее лице хитрую довольную ухмылку, которую, как ему не раз доводилось слышать, он унаследовал от нее. Годы пожалели Хацет больше, чем его отца. С поистине королевским видом она выпрямилась, словно принимая некий брошенный им вызов, и поправила шейлу на плечах, как будто боевые доспехи.
– Зейнаб, дорогая, – медленно проговорила она, не сводя глаз с Али, у которого на загривке забегали испуганные мурашки. – Ты нас не оставишь?
Сестра, встревожившись, перевела взгляд с матери на брата.
– Может, мне лучше остаться?
– Тебе лучше уйти, – расчетливая улыбка его матери не дрогнула, когда она присела на тахте напротив Али, но в голосе зазвучали властные нотки. – Твоему брату явно есть что мне сказать.
Вздохнув, Зейнаб поднялась с места.
– Удачи, ахи.
Пожав напоследок его плечо, она была такова.
– Али, – обратилась к нему Хацет таким тоном, после которого у Али почти не осталось сомнений, что сейчас ему влепят еще одну пощечину. – Ты ведь не намекаешь на то, что женщина, которая выносила тебя под сердцем и произвела на свет, с твоей-то огромной головой-картофелиной и прочими сложностями, была заговорщицей в этом идиотском «Танзиме»?
Али сглотнул.
– Отец говорил, что «Танзим» финансируют Аяанле, – сказал он в свою защиту. – Одним из спонсоров был твой кузен…
– В самом деле был. Был, – повторила его мать с мрачным нажимом на последнее слово. – Я не прощаю тех, кто подвергает опасности жизни моих близких. Еще и ради каких-то сомнительных интриг. – Она закатила глаза. – Революция. Одно только лишнее кровопролитие.
– Звучит так, будто их методы тебя возмущают больше, чем факт государственной измены.
– И что? – Хацет взяла с соседнего столика чашку и сделала глоток ароматного чая. – Если ты думал, что я поддержу политику твоего отца, то ты заблуждаешься. Он давным-давно свернул на кривую дорожку. Но ты, похоже, и сам пришел к такому выводу, если согласился примкнуть к «Танзиму».
Али вздрогнул – слова матери угодили точно в цель. Его действительно не устраивало, категорически не устраивало отношение короля к шафитам. Как тогда, так и сейчас.
– Я просто хотел помочь шафитам, – упрямился он. – Это никак не связано с политикой.
В ответ на это мать взглянула на него почти с жалостью.
– Все связано с политикой, когда ты носишь имя Зейди аль-Кахтани, особенно если ты пытаешься помогать шафитам.
Услышав это, Али потупил взгляд. Прошли те дни, когда это имя поднимало ему дух – теперь оно ощущалось тяжким бременем.
– У него получилось лучше, чем у меня.
Хацет вздохнула и пересела к нему на тахту.
– Ты все еще такой же мальчишка, каким я тебя помню, – мягко проронила она. – Едва научившись ходить, ты бегал за мной по всему гарему и без умолку трещал обо всем, что попадалось тебе на глаза. Любая мелочь вызывала восхищение и трепет… Все женщины в один голос признавали, что никогда не встречали такого любознательного ребенка. Такого доброго. – Ее взгляд наполнился болью былой обиды. – А потом Гасан отнял тебя у меня. Тебя заперли в Цитадели, вложили в руку зульфикар и научили тебя быть оружием. – Ее голос дрогнул. – Для старшего брата. Но я до сих пор вижу в тебе ту детскую чистоту. Твою доброту.
Али не знал, что на это ответить. Он провел пальцами по синей в полоску обивке тахты. На ощупь шелковая ткань была нежной, как розовые бутоны – в Ам-Гезире ему не приходилось отдыхать на такой изысканной мебели, однако именно туда стремилась его душа, забывая о каких-то наемных убийцах. Там помочь людям можно было, просто вырыв им колодец.
– В Дэвабаде от моей доброты одни неприятности. Я подвожу всех, кому хочу помочь.
– Нельзя признать поражение в войне только потому, что проиграл несколько битв, Ализейд. Нужно менять тактику. Тебя должны были обучать этому в твоей Цитадели.
Али покачал головой. Они слишком близко подобрались к теме, говорить на которую он не хотел.
– Это не та война, где я должен победить. Не моя война. Отец хотел преподать мне урок – я его усвоил. Я останусь в Цитадели с зульфикаром в руке и буду держать язык за зубами до самого Навасатема.
– В то время как за стенами Цитадели шафитов продают с молотка, как скотину? – возмутилась Хацет. – А твои братья по оружию, солдаты Королевской гвардии, вынуждены учиться фехтованию на тупых ножах и питаться гнилыми продуктами, чтобы богачи имели возможность пропировать и протанцевать все праздники?
– Но я ничего не могу для них сделать. В происходящем, кстати, есть и твоя вина, – обвинил Али. – Или ты думаешь, я не знаю, в какие игры играют Аяанле с дэвабадской экономикой?
Хацет ответила ему не менее сердитым взглядом.
– Ты не так глуп, чтобы поверить, что Аяанле – единственная причина наших финансовых затруднений. Нет, они – козлы отпущения. Небольшая недостача в податях не может произвести такого разрушительного эффекта, который ты наблюдал воочию. А вот то, что треть населения обречена на нищету и рабство – вполне. То, что еще одну треть так сильно притесняют, что они начинают задумываться о сопротивлении. – Ее голос зазвучал решительно. – Народы не процветают под гнетом тиранов, Ализейд. Они не делают прекрасных открытий, когда все их силы брошены на то, чтобы выжить, не придумывают ничего нового, когда ошибка карается копытами каркаданна.
Али поднялся на ноги, понимая, что не может опровергнуть этих слов, как бы ему ни хотелось.
– Расскажи это все Мунтадиру. Он ведь эмир.
– Мунтадир не способен на решительные действия, – ответила Хацет с неожиданной теплотой в голосе. – Мне нравится твой брат. В обаянии ему не отказать, да и сердце у него доброе, как у тебя. Но ваш отец вбил ему в голову свои идеалы крепче, чем ты думаешь. Он будет править так же, как Гасан, в таком страхе перед собственным народом, что скорее сам раздавит его.
Али шагал по комнате, сдерживая под кожей воду, которая так и рвалась выплеснуться из его ладоней.
– И что же ты предлагаешь сделать мне, амма?
– Помоги ему, – сказала Хацет твердо. – Чтобы прийти на выручку, не нужно быть оружием.
Но Али уже мотал головой.
– Мунтадир меня ненавидит, – сказал он с горечью. Простая констатация факта подействовала, как соль на рану, нанесенную братом в их первую по возвращении Али встречу. – Он не станет меня слушать.
– Он не ненавидит тебя. Он обижен, растерян и вымещает свои чувства на тебе. А это очень опасно, когда у тебя в руках столько власти, как у твоего брата. Он катится по наклонной, с которой рискует уже не выбраться, – добавила она мрачным тоном. – И если это произойдет, Али, перед тобой может встать проблема куда более страшная, чем нежелание просто поговорить с ним.
Али вдруг остро почувствовал воду в стоящем на столе кувшине, в фонтанах вокруг павильона и в трубах, проведенных под полом. Вода тянула его, насыщаясь его растущей тревогой.
– Я не могу продолжать сейчас этот разговор, амма. – Он провел рукой по лицу и потянул себя за бороду.
Хацет замерла.
– Что это у тебя на запястье?
Али посмотрел вниз. Его сердце на секунду перестало биться, когда он заметил, что рукав его злосчастного халата в очередной раз задрался. Мысленно он стукнул себя по лбу. Он ведь еще после встречи с Нари хотел переодеться во что-то другое. Но в Цитадели и так был дефицит униформы, а Али не хотелось доставлять неудобства и без того нуждающимся солдатам.
Хацет вскочила с дивана и подлетела к нему, прежде чем он успел придумать ответ. Он даже не думал, что его мать может быть такой проворной. Она ухватила его за руку. Али попытался вырваться, но, не желая причинить ей боль, недооценил ее силу и не успел перехватить руку, задравшую рукав до самого плеча.
Ахнув, она ощупала бугристые края шрама, окольцевавшего его запястье.
– Откуда у тебя это? – спросила она встревоженным голосом.
Али запаниковал.
– Из… Ам-Гезиры, – проблеял он. – Пустяки. Старая рана.
Мать снова окинула его взглядом с ног до головы.
– Ты не был в хаммаме, – повторила она свое раннее наблюдение. – Не снимал этот грязный халат… – Она заглянула ему в глаза. – Али… сколько еще шрамов на твоем теле?
У Али ухнуло в животе. Она задала этот вопрос, как будто заранее зная ответ.
– Снимай, – скомандовала она и стала стягивать халат с его плеч, пока Али не успел опомниться.
Под халатом на Али была туника без рукавов и набедренник, доходивший ему до лодыжек.
Хацет втянула носом воздух. Схватив его за обе руки, она принялась изучать шрамы, прочертившие его тело. Ее пальцы задержались на рваной линии чуть ниже ключиц, оставленной крокодиловыми зубами, потом легли на ладонь, дотрагиваясь до выжженной отметины от большого рыболовного крюка. Ее глаза наполнились ужасом.
– Ализейд, откуда у тебя эти шрамы?
Али трясло. Он разрывался между данным отцу обещанием никому не говорить о той ночи и невыносимым желанием понять, наконец, что же случилось с ним тогда, на дне черного озера. Гасан намекал, что Аяанле были связаны с маридами древними узами и использовали эту связь для покорения Дэвабада, и в минуты, когда Али приходилось особенно тяжело, он боролся с искушением разыскать кого-нибудь из соотечественников матери и выспросить у них все, что им известно.
Но отец сказал, что никто не должен знать. Никто и никогда не должен узнать.
Хацет, похоже, и сама заметила нерешительность, написанную у него на лице.
– Али, посмотри на меня. – Она обхватила его лицо ладонями, заставляя посмотреть себе прямо в глаза. – Я понимаю, что ты меня опасаешься. Да, у нас бывают разногласия. Но это важнее любых разногласий. Ты обязан сказать мне все, как есть. Откуда у тебя эти шрамы?
Глядя в эти теплые золотые глаза, взгляд которых всегда успокаивал его в детстве, когда он обдирал себе локти, лазая по деревьям гарема, Али не мог ничего от нее утаить.
– Озеро, – проговорил он еле слышным шепотом. – Я упал в озеро.
– В озеро? – повторила она за ним. – В Дэвабадское озеро? – Глаза Хацет округлились. – Тот бой с Афшином. Мне говорили, якобы он столкнул тебя за борт, но ты успел ухватиться за что-то, не долетев до воды.
Али покачал головой.
– Это не совсем так, – ответил он сквозь ком в горле.
Хацет сделала глубокий вдох.
– Ох, сынок… А я все о политике да о политике, – добавила она, не выпуская его рук из своих. – Расскажи, что там произошло.
Али помотал головой.
– Я почти ничего не помню. Дараявахауш стрелял в меня. Я потерял равновесие и свалился в воду. Под водой я что-то почувствовал: как будто что-то живое вгрызалось в меня, в мои мысли, и когда оно увидело Афшина… – Али содрогнулся. – Тогда это… существо буквально рассвирепело, амма. И приказало мне назвать свое имя.
– Имя? – переспросила Хацет, повышая голос. – Ты назвал его?
Он кивнул пристыженно.
– Оно стало показывать мне страшные видения. В них Дэвабад был разрушен, а вы все – убиты… – Его голос надорвался. – Оно присосалось ко мне, кусая и разрывая кожу, а само снова и снова подбрасывало мне эти образы. Зейнаб и Мунтадир слезно звали меня на помощь, умоляли назвать свое имя, и в конце концов они… сломили меня. – Он едва смог выдавить из себя последние слова.
Хацет крепко обняла сына.
– Тебя не сломили, сынок, – уверяла она, поглаживая его по спине. – Ты никак не мог им противостоять.
По телу пробежала нервная дрожь.
– Значит, ты знаешь, что это такое?
Его мать кивнула, отстраняясь, чтобы прикоснуться к шраму от крюка на его ладони.
– Я – Аяанле. Я знаю, кто оставляет такие отметины.
Непроизнесенное слово повисло между ними, пока у Али не кончилось терпение.
– Это были мариды, да? Мариды сделали это со мной?
Он отметил, что его мать бегло окинула павильон взглядом, прежде чем ответить. То, что она сделала это сейчас, а не во время разговоров о правительственном заговоре, говорило само за себя. И заставляло нервничать не на шутку.
– Да. – Хацет выпустила его руки. – Что произошло после того, как ты назвал им свое имя?
Али сглотнул.
– Марид вселился в меня. Со слов Мунтадира, я был похож на одержимого и говорил на неизвестном языке. – Он закусил губу. – Марид убил Дараявахауша моими руками, но я ничего не помню в промежутке между тем, как назвал свое имя, и тем, как проснулся в лазарете.
– В лазарете? – переспросила Хацет, насторожившись. – А Нахида знает, что…
– Нет. – Опасный тон ее вопроса и отголоски былой привязанности подтолкнули Али на ложь. – Ее там не было. О случившемся известно только отцу и Мунтадиру.
Глаза Хацет сузились в щелочки.
– Твой отец знал обо всем, что сделал с тобой марид, и все равно отправил тебя в Ам-Гезиру?
Али поморщился, хотя по ощущениям у него словно камень с души свалился. Какое облегчение, откровенно говорить обо всем с той, кто поймет и поможет ему.
– Сомневаюсь, что выжил бы в Ам-Гезире, не будь я тогда одержим маридом.
Королева нахмурилась.
– Почему ты так говоришь?
Он удивленно посмотрел на мать.
– Мои способности, амма. Ты же понимаешь, что стоит за выкопкой новых колодцев.
Слишком поздно он заметил, как ее лицо исказила гримаса ужаса.
– Твои способности? – переспросила она.
Она была так изумлена, что его сердце невольно зашлось в бешеном ритме.
– То, что я… делаю с водой. Отец говорил мне, что Аяанле с маридами связывают особые узы. Ты и сама узнала их отметины… – вырвалось у него с отчаянием и надеждой. – Значит, и с джиннами в Та-Нтри происходит то же самое, так?
– Нет, сынок. – Хацет снова взяла его за руки. – Все не так. У нас находят… – она прочистила горло. – У нас находят мертвые тела, сынок. С такими же отметинами, как у тебя. Тела джиннов-рыбаков, решивших порыбачить после захода солнца, человеческих детей, которых выманили к берегу реки. Тела убитых, утопленников, иссушенные тела.
У Али голова пошла кругом. Мертвые?
– Но я думал… – начал он, но захлебнулся словами. – Ведь наши предки почитали маридов.
Хацет покачала головой.
– Не знаю, что было во времена наших предков, но мариды держат всех в страхе, сколько я себя помню. Мы стараемся не распространяться об этом – нам в Та-Нтри не нужны иноземные солдаты-освободители. Лучше мы сами разберемся со своими проблемами. К тому же нападения происходят редко. Мы научились сторониться излюбленных ими мест.
Али без особого успеха пытался осмыслить услышанное.
– Тогда почему я выжил?
Его мать, у которой на все находился ответ, пребывала в не меньшей растерянности.
– Понятия не имею.
Скрипнула дверная петля, и Али запахнул на себе халат таким резким движением, что даже пара швов разошлась. К тому моменту, когда в павильон вошли служанки, Хацет успела снова принять невозмутимый вид. Однако от Али не укрылось, с какой грустью она следила за всеми его движениями.
Служанки поставили перед ней поднос, заставленный закрытыми серебряными блюдами, и она улыбнулась им уголками губ.
– Спасибо.
Девушки сняли с блюд крышки, и у Али заурчало в животе от родных запахов нтарийских кушаний, которые он обожал в детстве. Жареные плантаны и ароматный рис с анисом, рыба в банановых листьях на пару с имбирем и тертым кокосом и клецки в сиропе.
– Я помню, что ты любишь, – ласково сказала Хацет, когда они вновь остались наедине. – Мать такое не забывает.
Али не ответил. Он просто не знал, что сказать. Ответы, которые он искал столько лет, вызывали только новые вопросы и плодили новые загадки. То, что случилось с ним, не случалось с другими Аяанле. Мариды держали в страхе всю Та-Нтри, их боялись как самых страшных чудовищ.
Но эти чудовища сохранили ему жизнь. Али поерзал на месте. Нервы были на пределе. Тогда, в озере, его тело подверглось суровым истязаниям, но впоследствии обретенные способности вселяли… покой. Он чувствовал умиротворение, опуская руки в воду канала, веселел на глазах, когда молодые родники начинали журчать у него под ногами. Что же все это могло значить?
Мать положила руку ему на запястье.
– Все хорошо, Али, – сказала она, нарушая молчание. – Ты жив. Сейчас это самое главное. Что бы ни сотворили с тобой мариды, все уже позади.
– В том-то и дело, амма… Ничего не позади, – тихо возразил Али. – Все становится только хуже. С тех пор как я вернулся в Дэвабад… У меня такое чувство, как будто эти твари пробрались внутрь меня, обволокли кожу, шепчут что-то в моей голове… И если я потеряю над ними контроль… – Он содрогнулся. – Раньше, если джиннов подозревали в связях с маридами, их убивали.
– Этого не случится, – твердо заявила Хацет. – Только не с тобой. Я все улажу.
Али закусил губу. Он и хотел бы поверить матери, но не видел выхода из положения, которого оба до конца не понимали.
– Каким образом?
– Для начала… разберемся с этим. – Взмахом руки она обвела его в полный рост. – Отныне ты будешь мыться в моем хаммаме. Служанок отошлешь восвояси, сославшись на правила приличия, тебе не впервой. Они с радостью предоставят тебя самому себе. Потом, я знаю портного Агниванши, ему я полностью доверяю. Скажем, что шрамы достались тебе от Афшина и ты хочешь скрыть их от посторонних глаз. Не сомневаюсь, он сумеет скроить такой наряд, в котором никто ничего не увидит.
– Ализейд-победитель-Афшина, – проговорил он мрачно. – Повезло, что меня все знают как убийцу Дэва, который имел обыкновение хлестать врагов плетью.
– Какая-никакая, а удача, – ответила Хацет. – Между тем мне нужно будет связаться с одним моим знакомым ученым. С ним могут возникнуть… сложности. Но есть вероятность, что ему известно о маридах больше, чем кому-либо из ныне живущих.
Али спросил с робкой надеждой в голосе:
– Думаешь, он сможет нам помочь?
– Стоит попробовать. А пока не забивай себе голову маридами и прочими проблемами. Поешь. – Хацет подвинула к нему блюда. – Хочу, чтобы к концу недели ты перестал походить на привидение.
Али взял кувшин с розовой водой и сполоснул руки.
– Почему именно к концу недели?
– На конец недели твой отец назначил пир по случаю твоего возвращения.
Нахмурившись, Али пальцами взял с тарелки немного риса и жаркого.
– Уж лучше бы устроил пир по случаю моей ссылки куда-нибудь подальше от этого острова, кишащего маридами и со всех сторон окруженного проклятым озером.
– Он не отправит тебя ни в какую ссылку – я не позволю. – Хацет налила чашку тамариндового сока и подвинула в его сторону. – Ты ведь только вернулся ко мне, сынок. И если, чтобы удержать тебя здесь, мне придется сражаться с маридами, – добавила она голосом, полным решимости, – значит, так тому и быть.
12
Нари
Сиротке из Каира показалось, что она попала в волшебную сказку, не иначе. И в герое без страха и упрека, который спас ее от верной смерти, она не распознала чудовище. Даром что такая умная.
Нари закрыла глаза, безмолвно исполняя тихую просьбу служанки, наносящей ей на лицо боевую раскраску. Издевка Мунтадира никак не хотела выходить из головы. Уже несколько дней Нари постоянно прокручивала в голове его слова. Особенно ей не давало покоя то, что в них, как ни боялась она себе в этом признаться, было зерно истины.
Одна из служанок подошла к ней с набором узорчатых гребней для волос в форме разных птиц.
– Что выберете, госпожа?
Нари уставилась на драгоценные камни, украшавшие гребни. Она была в таком мрачном настроении, что даже мысленно не захотела оценить их стоимость. Косы ей уже расплели, густая копна черных кудрей спадала до пояса. Нари поднесла руку к волосам и накрутила одну прядь на палец.
– Оставим так, как есть.
Две служанки встревоженно переглянулись, а Низрин, которая с нескрываемым беспокойством наблюдала за ее туалетом из угла комнаты, закашлялась.
– При всем уважении, госпожа, но… глядя на твое платье и прическу, складывается впечатление, что ты собираешься отнюдь не на официальное торжество, – тактично заметила наставница.
Да уж, скорее, складывается впечатление, что я собираюсь заглянуть в мужнюю опочивальню – весьма иронично, ведь туда я больше и ногой не ступлю. Нари вновь остановила свой выбор на льняном платье без рукавов с мудреным бисерным воротником – оно напоминало ей о Египте. Мысль о том, что на пиру придется общаться с семейством Кахтани, заставляла ее нервничать, и Нари искала поддержки в знакомых вещах.
И ее мало волновало, кто и что об этом подумает.
– Я иду так, и точка. Все равно это гезирская пирушка, так что мужчин на женской половине не будет, и никто меня не увидит.
Низрин вздохнула, признавая поражение.
– Но мне все равно нужно придумать какой-нибудь повод, чтобы ты смогла уйти пораньше, я правильно понимаю?
– Пожалуйста. – Нари не могла взять и проигнорировать пир, но, во всяком случае, она постарается провести там как можно меньше времени. – Ты случайно не видела, Джамшид уже ушел?
– Ушел. Помог мне пополнить запасы лекарств на аптечных полках и сразу удалился. Я напомнила, что ему нужно еще хотя бы денек побыть на постельном режиме, чтобы окончательно восстановиться, но он…
– Он хотел быть рядом с Мунтадиром, – закончила Нари, дождавшись, пока служанки оставят их наедине. – Мунтадир его не заслуживает.
– Не могу не согласиться. – Когда Нари уже хотела вставать, Низрин положила руку ей на плечо. – Поосторожнее сегодня с королевой.
– Я всегда осторожна, – отозвалась Нари.
И это была правда. Нари избегала Хацет так старательно, как будто задолжала той крупную сумму. Судя по ее наблюдениям, королева ничуть не уступала Гасану в хитроумии и находчивости, только в отличие от короля, который хотел видеть Нари своей союзницей, хотя бы номинально, Хацет не желала иметь с ней ничего общего и общалась с ней в осторожно-брезгливой манере, как обращаются, например, с невоспитанной шавкой.
Что Нари вполне устраивало, в особенности сегодня. Она воспользуется моментом, чтобы подкрепиться, и, возможно, у нее даже получится свистнуть со стола золотой нож из набора, которым всегда сервируют столы на торжественных мероприятиях – просто чтобы немного поднять себе настроение. А потом уйдет, и словом не перебросившись ни с одним королевским сыном, ни со вторым.
Набросив на голову белоснежную чадру, расшитую соцветиями сапфиров, она вышла на улицу и последовала за экономкой по открытому коридору, который вел прямо к саду напротив тронного зала Гасана. В кронах фруктовых деревьев гнездились зачарованные сферические огоньки радужно-ярких цветов. Аккуратно подстриженный газон был выстлан роскошными коврами с вытканными на них изображениями сцен охоты. Между изящных медных кормушек, искрясь, порхали и щебетали крошечные нефритовые колибри, и их трели смешивались с мелодичными переборами лютни. В воздухе разливался густой аромат жасмина, мускуса и жареного мяса. От последнего у нее в животе тоскливо заурчало. Нари не притрагивалась к мясному с того дня, как взялась исполнять обязанности бану Нахиды.
А впереди был разбит огромный шатер. В лунном свете мерцали широкие полотнища серебристого шелка. Экономка приподняла перед ней перламутровый полог шатра, и Нари вошла в благоухающее помещение.
Пышное убранство шло вразрез с традиционными шатрами, которые кочевые Гезири когда-то считали своим родным домом. Ослепительные домотканые ковры ярчайших расцветок толстым слоем покрывали землю, а над головой кружились и искрили звездочки миниатюрных фейерверков, наколдованные иллюзионистами. В широких чашах золотых ламп горел огонь – маленькие лампы с крышками не были здесь в почете, потому как нередко использовались ифритами для порабощения джиннов.
В шатре было тепло и шумно. Нари сняла чадру, отдала ее поджидавшей рядом обслуге и часто заморгала, привыкая к яркому освещению в забитом до отказа помещении. За мельтешением прислуги и головами гостей, задержавшихся у входа, Нари разглядела королеву Хацет и принцессу Зейнаб. Они встречали гостей на мраморном возвышении среди вороха черных и золотых подушек. Проклиная этикет, согласно которому она была обязана приветствовать королевских особ первыми, Нари направилась в их сторону. Она была решительно настроена игнорировать удивленные взгляды, которые непременно приковало бы к себе ее платье, и потому в упор не смотрела на других женщин… И слишком поздно заметила, что лица у многих дам были прикрыты шейлами и вуалями.
Причина тому восседала между матерью и сестрой.
Нари даже не сразу узнала в юноше, облаченном в роскошные одеяния, традиционные для знатных Аяанле, бывшего друга и предателя, которого еще несколько дней назад она готова была убить в своем саду. Грязное дорожное платье и изодранную гутру сменили мантия цвета сочной травы с серебристым узором икат, надетая поверх дорогой черной дишдаши, отороченной светлым бисером из лунного камня. Столь яркий наряд никак не соответствовал образу неразговорчивого принца. Голову венчал прекрасный серебряный тюрбан, повязанный в гезирском стиле, открывая вдетый в ухо медный реликт.
Али, увидев Нари, опешил не меньше. Он окинул шокированным взглядом ее непокрытую голову и обнаженные руки и шумно втянул носом воздух. Нари это не понравилось. С его-то консервативными взглядами, он наверняка счел ее наряд еще более неподобающим, чем Низрин.
– Бану Нахида, – воскликнула Хацет и подозвала Нари рукой, унизанной золотыми кольцами. – А вот и ты. Подходи, составь нам компанию!
Нари приблизилась к ним и поклонилась, сложив ладони перед собой.
– Мир вашему дому, – сказала она, старательно изображая почтительную любезность.
– И твоему дому мир, дорогая дочь.
Хацет тепло улыбнулась. Королева выглядела ослепительно, как и всегда. Шелковая абайя, окрашенная в шафрановый и алый цвета, переливчато мерцала, напоминая горящее пламя, под полуночно-черной шейлой, отороченной гезирскими жемчугами. А платье Зейнаб, которая запросто свела бы с ума любого мужчину, будь она одета хоть в бесформенный мешок, создавало иллюзию ожившего водопада, благоговейно спадая к ее ногам бирюзово-изумрудно-кобальтовым каскадом, перехваченным воротником из настоящих цветков лотоса.
– Я уж было испугалась, что с тобой что-то случилось, когда ты не явилась вместе с супругом, – сказала королева с нарочитым нажимом.
Что, впрочем, не удивило Нари: мало что происходило в жизни дворца без ведома Хацет. Нари не сомневалась, что некоторые из ее служанок были шпионками королевы и уже успели доложить ей о ссоре Мунтадира и его жены.
Но Нари не собиралась обсуждать свои супружеские проблемы с этой женщиной. Она растянула губы в деланой улыбке.
– Я прошу прощения за непунктуальность. У меня был пациент.
В глазах Хацет сверкнула золотая искорка.
– Не стоит извинений. – Взмахом руки она указала на платье Нари. – Какое интересное платье. Несколько неординарное, не скрою, но весьма привлекательное. Правда ведь красавица, Али? – спросила она насмешливо.
Али старался смотреть куда угодно, только не на Нари.
– Я, ну, да, – заикаясь, выдавил он. – Я пойду. Меня заждались на мужской половине.
Хацет поймала его за запястье.
– Не забывай общаться с гостями… о чем-нибудь, помимо религии и экономики, Ализейд, умоляю. Расскажи что-нибудь интересное о своей жизни в Ам-Гезире.
Али поднялся на ноги. Скрепя сердце Нари пришлось признать, что в новой одежде он выглядел великолепно, а эффектная расцветка мантии подчеркивала его изысканные черты и блестящую черную кожу. Вот что бывает, когда одежду тебе выбирает мать.
Он прошел мимо нее, не отрывая глаз от пола.
– Мир тебе, – тихо пробормотал он.
– Утопись в озере, – огрызнулась она вполголоса по-арабски.
Нари заметила, как он напрягся, но прошел дальше не останавливаясь.
Хацет, улыбаясь, проводила его взглядом, исполненным гордости и материнской заботы.
Почему бы ей и не гордиться – наверное, она все эти годы плела интриги, чтобы вернуть сюда сына. После той случайной встречи с Али Нари постоянно прокручивала в голове подслушанный разговор между Мунтадиром и Джамшидом. Она задумалась, насколько оправданны опасения ее мужа насчет смертельной опасности, исходящей от Хацет, – а теперь-то Нари понимала, что под «матерью» подразумевалась именно она.
Королева перевела взгляд на Нари.
– Дорогая, почему же ты до сих пор стоишь? Присаживайся, – скомандовала она, указывая на подушку возле Зейнаб. – Моя дочь как раз «случайно» сбила шатровую перегородку напротив, и теперь у нас замечательный вид. На таких мероприятиях легко спрятаться от посторонних глаз. – Она кивнула на блюда, расставленные вокруг. – Специально для тебя я заказала и вегетарианские кушанья.
Озадаченность вмиг сменилась подозрительностью. Хацет явно что-то замышляла, и даже не очень-то пыталась это скрыть, задавая вопросы о Мунтадире и проявляя назойливое гостеприимство. Не говоря уже о бесцеремонном вопросе Али по поводу ее платья.
Вдруг у Нари вспыхнули щеки. О нет. Если ее хотят клином вбить между двух братьев, не тут-то было. У нее и своих проблем по горло. Но и проявлять откровенную грубость она не могла. Хацет была королевой, богатой и могущественной, и имела такую же власть над гаремом, как ее супруг – над всем городом. Королевский гарем играл немаловажную роль в жизни Дэвабада. Здесь обсуждались браки между самыми влиятельными семействами мира, здесь заключались сделки и договоры, меняющие жизни… И все под пристальным надзором королевы джиннов.
Поэтому, когда Хацет во второй раз указала на подушку возле Зейнаб, Нари села.
– Видимо, опрокидывать перегородки для тебя так же привычно, как твоим носильщикам – таскать пустой паланкин по гезирскому базару? – шепотом поинтересовалась она у невестки. Зейнаб только закатила глаза, и Нари, кивнув на расставленные перед ними подносы с фруктами и сладостями, продолжила: – Все это напоминает мне нашу первую встречу… До того момента, конечно, как ты опоила меня и я отключилась.
Зейнаб пожала плечами.
– Я хотела зарекомендовать себя гостеприимной хозяйкой, – сказала она небрежно. – Откуда мне было знать, что этот запретный напиток окажется таким крепким?
Нари покачала головой, украдкой выглядывая за колышущиеся простенки шатра на мужскую половину. Инкрустированные драгоценными камнями колышки действительно были сдвинуты в сторону, что давало Нари очень хороший обзор. Там мужчины из рода Кахтани бок о бок со своими ближайшими компаньонами восседали на впечатляющей платформе из белого нефрита, парившей в воздухе над сочной травой. Торцы платформы украшали резные фигуры гарцующих овцебыков, сфинксов с хитрыми глазами и летящих симургов. Драгоценные камни и самоцветы подчеркивали то длинные рога, то взмах хвоста, то сложный узор перьев на крыле. Мужчины развалились на шелковых подушках, расставив вокруг чаши с вином и кальяны.
В центре, разумеется, восседал Гасан аль-Кахтани. При взгляде на короля джиннов у Нари выступили мурашки. И так происходило всегда – слишком уж сложные их связывали отношения. Он держал ее жизнь в своих руках, контролировал каждый шаг, словно она была узницей в его темнице. Цепями для Нари стали угрозы Дэвам и ее друзьям, которых он раздавит, не моргнув и глазом, если она даже задумается о том, чтобы пойти ему наперекор.
Он смотрел вокруг с невозмутимым и непроницаемым видом, облаченный в королевскую мантию и эффектный шелковый тюрбан – Нари не могла смотреть на этот тюрбан и не вспоминать о том дождливом дне пять лет назад, когда Гасан со свойственным ему хладнокровием открыл ей всю правду о Даре и Кви-Цзы. Когда Нари и Мунтадир поженились, она вполголоса попросила его снять свой тюрбан перед тем, как они останутся одни. Он исполнил ее просьбу, не задавая лишних вопросов, и с тех пор свято соблюдал этот ритуал.
Нари перевела взгляд на Мунтадира. После их ссоры в лазарете с мужем она не разговаривала, и, глядя на него сейчас, одетого в такое же парадное платье и парадный тюрбан, что и Гасан, Нари почувствовала смутную тревогу. Тут же, рядом с ним, сидел и Джамшид, слегка соприкасаясь с Мунтадиром коленями. Кроме него присутствовали здесь и другие приближенные Мунтадира – многих Нари узнала. Все они, состоятельные джинны с хорошими связями, помимо всего прочего, были друзьями Мунтадира, хорошими друзьями. Один что-то живо рассказывал ему, второй протягивал кальянный мундштук.
Со стороны казалось, что друзья пытаются поднять ему настроение – или, возможно, отвлечь его внимание от противоположной стороны платформы, где свое законное место занял Али. Костюм Али отнюдь не изобиловал ослепительными драгоценностями, но эта подчеркнутая строгость, отличавшая его от брата, как будто возвышала его над остальными. Слева от него устроились офицеры Королевской гвардии, незнакомый мужчина с густой бородой и заразительной улыбкой, и одна женщина с суровым лицом, одетая в мужское платье. Справа стоял каид и рассказывал какую-то байку, от души рассмешившую Гасана. Али не смеялся, переводя взгляд со своих спутников на стеклянный кувшин с водой, поставленный на ковер прямо перед ним.
И хотя ночь стояла дивная и заколдованный сад был полон гостей, которые будто сошли со страниц книги сказок, Нари терзало дурное предчувствие. Тайные планы Хацет, о которых перешептывались Мунтадир и Джамшид… Теперь ей все стало ясно как день. Сливки дэвабадского общества, образованные вельможи и состоятельные купцы, плотным кольцом окружали Мунтадира. Джинны иной закалки, владевшие оружием и способные каждую пятницу становиться перед своими прихожанами и вселять в их сердца божественные идеалы, – они тянулись к Али.
И если братья не помирятся, если одни джинны поднимутся против других… Нари не сомневалась, что это не кончится добром ни для ее народа, ни для других племен.
В животе заурчало. Как бы близко ни нависла угроза гражданской войны, едва ли Нари спасет родное племя на голодный желудок. Не сильно задумываясь о правилах этикета, она подвинула к себе мозаичный поднос с кнафе и плетеное блюдо с фруктами, намереваясь набить себе желудок сырной выпечкой и дыней.
По шее пробежали мурашки. Нари вскинула голову.
Из узкого проема на нее смотрел Али.
Она встретилась взглядом с его неспокойными серыми глазами. Обычно среди большого скопления народа Нари старалась отключать свои способности, чтобы не отвлекаться на постоянный гомон чужих сердцебиений и бурление крови в жилах. Но сейчас она позволила им раскрыться в полную силу.
Али выделялся среди всех остальных темным пятном, глубоким безмолвием в океане звуков.
Нари вспомнила, как он сказал ей, с уверенностью, подаренной опиумным дурманом: «Ты мой друг», – когда она впервые спасла ему жизнь. И назвал ее светом, умоляя не уходить с Дарой.
Воспоминание пробудило в ней какое-то незваное и нежеланное чувство. Разозлившись на себя, Нари ухватила столовый нож. Не отрывая взгляда от Али, она вонзила лезвие в мякоть дыни и принялась нарезать на кусочки с хирургическим тщанием. Али встрепенулся и вытянулся, не утратив при этом горделивого вида. Нари же продолжала метать в него взглядом молнии, пока он наконец не отвернулся.
В это время Гасан похлопал в ладоши. Нари перевела взгляд на короля, который радушно обратился к собравшимся:
– Друзья, благодарю вас за то, что вы собрались сегодня здесь. – Он широко улыбнулся Али. – И благодарю Всевышнего за то, что осчастливил меня и подарил возможность вновь свидеться с младшим сыном. Это истинный подарок судьбы, цену которому я понял только тогда, когда мой сын вошел во дворец, одетый на манер заправского мародера с севера.
Это вызвало всеобщий смешок – среди гостей преобладали Гезири, – и Гасан продолжил:
– Принц Ализейд, конечно, хотел обойтись без церемоний. Если бы я позволил ему настоять на своем, наш пир ограничился бы одним-единственным блюдом фиников да, может быть, еще кофейником с кофе, который, как мне рассказывают, он у нас заваривает теперь сам, – добавил Гасан шутливо. – После чего принц наверняка прочел бы нам лекцию о преимуществах налога на недвижимость.
На этих словах спутники Али расхохотались. Нари обратила внимание, как крепко ее муж сжимал в поднятой руке кубок с вином, пока Джамшид мягко не опустил его руку.
– Я, однако, избавлю вас от этой участи, – сказал Гасан. – Мы приготовили другое развлечение. В преддверии Навасатема лучшие дворцовые повара изо всех сил стараются превзойти друг друга и самих себя, вот я и задал им задачку на сегодняшний вечер. Пусть каждый из них приготовит по одному блюду и покажет все, на что способен, а тому, кого выберет лучшим поваром мой сын, я поручу составлять меню для празднования нового поколения.
Такая перспектива вызвала у Нари живой интерес. Даже спустя пять лет жизни в Дэвабаде многое здесь оставалось для нее в диковинку, и она не сомневалась в способности королевских кулинаров сотворить настоящие шедевры. По платформе, где восседала королевская семья, засновали слуги. Одни помогали гостям сполоснуть руки розовой водой из кувшинов, другие – подливали вина им в чаши. Отказавшись от услуг виночерпия, Али вежливо подозвал юношу со стеклянным графином, покрытым капельками ледяной влаги.
Но на пути к принцу юношу перехватил Джамшид, перегородив ему дорогу то ли грубым, то ли нетрезвым жестом. Он взял у слуги кувшин с напитком, который на поверку оказался тамариндовым соком, и налил себе стакан. Вернув кувшин, Джамшид сделал один глоток, поставил стакан на пол и протянул руку к Мунтадиру, чтобы тихонько пожать ему колено.
Гасан снова хлопнул в ладоши, и Нари перестала смотреть на Джамшида.
Потому что перед ними возник корабль.
Выструганное из тика и способное запросто уместить на борту всю королевскую семью, судно покачивалось на волнах волшебного дыма, являя собой миниатюрную копию кораблей, бороздящих Индийский океан. На шелковых парусах красовался герб племени Сахрейн, да и правил судном тоже сахрейнец, который сейчас откинул свой полосатый капюшон, демонстрируя свои черные, тронутые рыжиной волосы.
Сахрейнец низко поклонился.
– Ваше Величество, Ваши Высочества, мир каждому вашему дому.
– И твоему дому мир, – ответил Гасан озадаченно. – Эффектное появление. Рассказывай, чем будете нас радовать?
– Для вас мы привезли самый изысканный деликатес Карт-Сахара: пещерные угри. Водятся только в самых глубоких, самых неприступных водоемах Сахары. Мы ловим их живыми, доставляем домой в глубоких корытах с соленой водой и варим в пряном бульоне с ароматными маслами и выдержанным уксусом. – Он расплылся в улыбке и показал на корабль… точнее, на корыто, догадалась вдруг Нари, когда заметила в темной жиже, плескавшейся на днище, очертания змеевидных извивающихся существ. – Они плавают так уже две недели.
Выражение лица Али стоило того, чтобы перетерпеть этот вечер. Он поперхнулся тамариндовым соком.
– Плавают… Они до сих пор живы?
– Ну разумеется. – Повар-сахрейнец посмотрел на него в недоумении. – Чем дольше они бьют хвостами, тем слаще становится мясо.
Мунтадир наконец улыбнулся.
– Сахрейнские угри. Вот так честь, братец. – Он хлебнул вина. – Полагаю, первая проба за тобой.
Повар, которого так и распирало от гордости, снова расплылся в улыбке.
– Что скажете, принц?
У Али сделался болезненный вид, но он жестом разрешил ему продолжать.
Повар запустил в корыто блестящий латунный трезубец. Послышался скрежещущий визг, и некоторые гости ахнули от неожиданности. Угорь продолжал извиваться, когда повар намотал его на трезубец, как на вилку, и аккуратно выложил на керамическую дощечку с ярким узором. С большой помпой он преподнес блюдо Али.
Мунтадир с нескрываемым весельем наблюдал за происходящим, и Нари приходилось признать, что в эту минуту они с супругом были единодушны.
Али взял дощечку и, чуть не подавившись, впихнул в себя кусочек угря.
– Очень… вкусно, – бессильно сказал он. – По вкусу чувствуется, как долго он бил хвостом.
В глазах повара стояли слезы.
– Я унесу вашу похвалу с собой в могилу, – всхлипнул он.
Следующие конкурсанты не отличились столь же эффектной подачей, зато угощением гости остались довольны. Они приготовили кебабы из птицы Рух – Нари оставалось только гадать, как они изловчились поймать это создание, – с тохаристанскими жареными золотыми яблоками, начиненными пряностями, которые подавались к столу, охваченные огнем.
Когда слуги унесли гигантское блюдо кабсы – хитрый ход гезирского повара, предположившего, что принца, который долгое время провел в провинции, может потянуть на более привычные кушанья после некоторых особенно «экзотичных» предложений его соперников, – Гасан нахмурился.
– Странно, – протянул он. – Я не вижу участника из Агни…
С пронзительным воплем в сад влетел симург.
Сверкающая огненная птица, размером вдвое больше верблюда, пронеслась над толпой гостей. Дымные крылья задели абрикосовое дерево, и оно вспыхнуло огнем. Когда птица спланировала на землю, половина гостей похваталась за оружие.
– Ага! Сработало! – К гостям присоединился улыбчивый Агниванши с опаленными огнем усами. – Мир вашему дому, король, принц и принц! Нравится ли вам мое творение?
Нари проследила, как множество рук, уже обхвативших рукоятки кинжалов, выпустили оружие. А потом до нее дошел смысл сказанного, и она восторженно хлопнула в ладоши. На самом деле симург оказался вовсе не симургом, а ослепительной десертной композицией, собранной из ассорти всевозможных разноцветных конфет.
Кондитер выглядел несказанно довольным собой.
– Согласен, необычное решение… Но разве смысл всего Навасатема не в том, чтобы чествовать сладостное освобождение из-под гнета Сулеймана?
Даже король пришел в восторг.
– Такой творческий подход заслуживает высочайшей оценки, – заметил Гасан и посмотрел на Али. – А что скажешь ты?
Али встал со своего места, чтобы лучше изучить симурга.
– Впечатляющее заклинание, – признал он. – Никогда не видел ничего подобного.
– Вы и не пробовали ничего подобного, – заверил кондитер елейным тоном.
Он постучал по стеклянному глазу симурга, и тот выпал ему в ладони, оказавшись десертным блюдцем. Кондитер проворно выбрал несколько сладостей и, отвесив низкий поклон, передал блюдце принцу.
Али улыбнулся и впился зубами в рассыпчатое пирожное, обернутое серебристой фольгой. Он посмотрел на кондитера с одобрением.
– Пальчики оближешь, – признался он.
Кондитер Агниванши метнул торжествующий взгляд на своих соперников, тогда как Али сделал глоток сока и потянулся к следующему лакомству. Однако на этот раз он нахмурился и положил руку на шею. Он запустил пальцы под воротник дишдаши и оттянул жесткую ткань.
– Прошу меня извинить, – сказал он. – Кажется, я…
Он потянулся к чаше, но потерял равновесие, опрокинув сосуд.
Гасан вскочил. Нари никогда не видела таких эмоций в его лице.
– Ализейд?
Али закашлялся и не ответил. Второй рукой он схватился за горло. Недоумение на его лице сменилось паникой, и он снова встретился взглядом с Нари через щель в шатре.
В этом взгляде не было злобы или обиды. Только боль и раскаяние, и тогда ледяной ужас сковал Нари даже быстрее, чем Али упал на колени.
Он стал задыхаться, глотая ртом воздух, и Нари как будто вернулась на пять лет назад, в ту жуткую ночь на борту корабля. Дара задыхался точно так же. Тихо засипев от неподдельного страха – Нари до того момента даже не думала, что ее Афшин способен испытывать страх, – перед тем, как упасть на колени. Он посмотрел на нее своими прекрасными глазами, втянул ртом воздух и рассыпался прахом, а Нари истошно закричала.
Краем глаза Нари видела, как вскочила с места Хацет.
– Ализейд!
А потом начался хаос.
Али упал навзничь, хватая ртом воздух и царапая горло. Хацет выбежала из шатра, наплевав на приличия, и бросилась к сыну. Закричала Зейнаб, но не успела сделать и шагу, как две телохранительницы, чуть не сбив Нари с ног, подхватили принцессу под руки, спеша увести ее подальше от опасности. Королевская гвардия на мужской половине была занята тем же. Гвардейцы силой удерживали Мунтадира, а каид обнажил зульфикар и буквально вцепился в Гасана, защищая его и не выпуская из крепкой хватки.
Никто не подумал остановить Хацет. Впрочем, один стражник попытался, но королева швырнула ему в лицо тяжелый кубок, который до сих пор держала в руке, и опустилась на землю рядом с Али, выкрикивая его имя.
Нари не шелохнулась. Перед ней маячило мокрое от слез лицо Дары. «Пойдем со мной. Уедем, будем странствовать по свету».
Его прах на ее руках. На промокшем халате его убийцы.
Все как будто замерло в ожидании. Стихли крики толпы, замер топот шагов. Кто-то умирал у нее на глазах. Ситуация была хорошо знакома ей по лазарету: родственники сходят с ума от горя, помощники путаются под ногами. Она – целительница. Она – Нахида. Она – врач, как всегда и мечтала.
Нари вскочила на ноги.
Она была уже на полпути к Али, достаточно близко, чтобы разглядеть серебристое мерцание пара, покидающего тело через царапины, оставленные его ногтями, как вдруг на нее обрушилась вся мощь Сулеймановой печати.
Нари покачнулась, сама начиная задыхаться от слабости и смятения из-за нахлынувших со всех сторон непонятных языков. Она увидела печать, горящую на лице у Гасана, а потом вдруг Хацет развернулась к ней, наставив на нее чашу. Нари остановилась.
Али закричал.
Кровь пошла у него ртом, горлом, из-под кожи вылезли окровавленные серебряные осколки. Пары серебра, догадалась Нари. Они превратились в металл, как только Гасан задействовал печать – видимо, дымка была их магическим воплощением.
Пытаясь спасти своего сына, Гасан только что убил его.
Нари бросилась бежать.
– Поднимите печать! – закричала она. – Вы убьете его!
Али бился в конвульсиях, хватаясь за истерзанную глотку. Нари опустилась на землю рядом с Хацет, выдернула осколок серебра у него из шеи и показала перепуганной королеве.
– Сами посмотрите! Вы же видели, как это появилось!
Хацет перевела шальной взгляд с осколка на умирающего сына и повернулась к Гасану.
– Поднимай.
Печать была снята в то же мгновение, и силы Нари вернулись к ней в одночасье.
– Помогите мне перевернуть его, – крикнула она, когда к ним присоединились товарищи Али. Она засунула палец ему в горло, дожидаясь, пока он не закашляется, и постучала его по спине. Изо рта полилась черная кровь, смешанная с серебром. – Носилки сюда! Нужно немедленно доставить его в лазарет…
У нее перед глазами просвистел нож.
Нари отпрянула, однако оружие предназначалось не ей. Послышался гулкий стук, а за ним – приглушенный вскрик. Слуга, наливавший Али сок, упал замертво у садовых ворот. Из спины торчал ханджар, принадлежавший подруге Али.
У Нари не было времени размышлять над этим. Али уложили на растянутом полотнище, и он распахнул глаза.
Они были черными, как нефть. Как тогда, когда в него вселился марид.
Хацет торопливо прикрыла их ладонью.
– В лазарет, – согласилась она дрожащим голосом.
13
Нари
Спасением Али занимались до самого утра. Большая часть яда вышла с рвотой, но зловредные остатки циркулировали по кровеносной системе, свертываясь и затвердевая в серебро, и вырывались из-под кожи, словно бы нуждаясь в воздухе. Нари едва успевала вынуть осколок, очистить порез и залечить серебряную рану, как возникал новый осколок. К тому моменту, когда с ядом удалось разделаться, Али был весь истерзан кровавыми ранами, а повсюду валялась пропитанная серебром марля.
Сражаясь с переутомлением, Нари провела рукой по его взмокшему лбу. Она закрыла глаза и снова почувствовала эту странную, непроницаемую черную пелену, за которой она едва могла разобрать стук его сердца. И запах соли, чего-то холодного и совершенно чужеродного.
Но никаких следов тлетворной отравы. Нари присела, отерла лоб уже себе и испустила глубокий вздох. Ее пробила крупная дрожь. Такое нередко случалось после особенно пугающих эпизодов: нервы давали о себе знать только тогда, когда с лечением было покончено.
– С ним все будет в порядке? – спросил друг Али – Любайд, как он сам представился.
Кроме него в комнате никого не было – они сейчас находились у нее в спальне. Так приказал Гасан, настояв на том, что его сыну никто не должен мешать, а Нари в ответ вышвырнула их с королевой за порог, сославшись на то, что не в состоянии работать, когда у нее над душой виснут взволнованные родители пациента.
– Думаю, да.
Во всяком случае, она надеялась. За годы работы в Дэвабаде она часто сталкивалась с отравлениями как преднамеренными, так и случайными, но впервые имела дело с ядом, который действовал так быстро и так губительно. Несложно было догадаться, что в какой-то момент Али просто задохнулся бы парами серебра, но одно то, что пары превратились в твердый металл, когда Гасан задействовал печать Сулеймана… Это была дьявольски жестокая выдумка, и Нари даже подумать боялась о том, кто мог разработать такой коварный план.
С видимым облегчением Любайд кивнул и удалился в угол комнаты, а Нари вернулась к работе. Она склонилась над Али, чтобы лучше изучить рану у него на груди. Ей не нравилось, что в этом месте яд прорвался наружу слишком близко от сердца.
Она нахмурилась, заметив на коже чуть повыше раны рубец. Шрам. Кривая рваная линия, будто некая шипастая лоза обвила его грудь, а потом ее резко сорвали с него.
Внутри зашевелилось беспокойство. Недолго думая, Нари подтянула к себе таз, который Низрин наполнила чистой водой, смочила марлю и отерла кровь, покрывавшую его конечности.
Шрамы были повсюду.
Рваная пунктирная линия круглых шрамов от зубов, впившихся ему в плечо, каждый – размером с подушечку ее пальца. След от рыболовного крюка в левой ладони и спирали изувеченной кожи, наводящие на мысли о водорослях и щупальцах. Шрамы-ямочки на животе, как будто его плоть изгрызли рыбы.
В ужасе она прикрыла рот рукой. В памяти всплыли воспоминания о том, в каком виде он выбрался из озера на борт корабля: его тело было облеплено озерным мусором, крокодильи челюсти стиснули плечо, тут и там за кожу цеплялись рыболовные крючки. Нари тогда думала, что Али уже мертв, и ужасно боялась, что их с Дарой отправят вслед за ним, поэтому даже не задумалась, что же произошло под водой. Судя по легендам об «Ализейде-победителе-Афшина», гуляющим по Ам-Гезире, он был в полном порядке. Нари ни разу не видела его после той ночи на корабле.
Низрин видела. Это она занималась лечением Али… И она ни словом никогда не обмолвилась об этом.
Нари отошла от постели и, проходя мимо Любайда, позвала его за собой.
– Королю и королеве нужно побыть с ним немного наедине.
Хацет и Гасан стояли у противоположных стен беседки снаружи ее спальни, не глядя друг на друга. На скамейке между ними сидели Зейнаб и Мунтадир. Мунтадир держал сестру за руку.
– Он в порядке? – спросила Хацет чуть дрогнувшим голосом.
– Сейчас – да, – ответила Нари. – Я остановила кровотечение, и симптомов отравления больше не наблюдается. Насколько я могу судить, – уточнила она.
Гасан за ночь как будто постарел на полвека.
– Ты знаешь, что это за яд?
– Нет, – сказала она честно. Отвечая на такой вопрос, нельзя было ходить вокруг да около. – Понятия не имею, что это такое. Никогда с таким прежде не сталкивалась, даже не читала ни о чем подобном. – Она задумалась, припомнив удирающего виночерпия и брошенный кинжал, пресекший побег. – Полагаю, виночерпий…
Король мрачно покачал головой.
– Мертв. Мы не успели его допросить. Спутница Ализейда действовала сгоряча.
– Между прочим, его спутники и их горячность – единственная причина, почему наш сын до сих пор жив, – заметила Хацет таким резким тоном, которого Нари никогда прежде не слышала от королевы.
Мунтадир поднялся на ноги.
– Значит, жить будет?
Нари заставила себя посмотреть мужу в глаза, замечая, что в его взгляде бушевали противоречивые эмоции.
– Он выкарабкается.
– Хорошо, – ответил Мунтадир так тихо и так взволнованно, что Хацет взглянула на него, подозрительно прищурившись.
Нари это заметила, а Мунтадир – нет. Он резко развернулся и спустился по лестнице, ведущей в сад, вскоре скрывшись из виду.
Зейнаб бросилась догонять его.
– Диру…
Гасан вздохнул, провожая детей взглядом, после чего снова взглянул на Нари.
– Нам можно к нему?
– Да. Мне тем временем нужно приготовить ему настой для горла. Только не будите его. Он потерял много крови. Сомневаюсь, что ему вообще можно двигаться. Пусть полежит у меня хотя бы несколько дней.
Король кивнул и направился к ее спальне, а Хацет остановила Нари, поймав ее за запястье.
– Тебе действительно ничего не известно об этом яде? – спросила она. – Даже в записях твоей матери ничего не упоминается?
– Мы целители, а не наемники, – парировала Нари. – Я же не идиотка, участвовать в подобных заговорах.
– Я тебя ни в чем не обвиняю, – сказала Хацет, немного успокоившись. – Я прошу тебя об одном. Если у тебя возникнут какие-то мысли – или даже просто подозрения – на этот счет, расскажи мне обо всем, бану Нахида. – Королева многозначительно посмотрела на Нари. – Я не такая, как мой супруг, – добавила она мягко. – Я поощряю преданность, а не выбиваю ее палками и угрозами. И я всегда буду помнить, что ты сделала сегодня для моего сына.
Она отпустила Нари и, не говоря больше ни слова, последовала за Гасаном. Голова у Нари уже шла кругом, но она все-таки направилась в лазарет.
Низрин уже занималась приготовлением настоя. Она насыпала ложку ярко-оранжевой толченой саламандровой чешуи из каменной ступки в отвар цвета меда, кипящий в стеклянной колбе, подвешенной над открытым огнем. Из горлышка вырвалось облачко дыма, и смесь поалела, теперь до жути напоминая по цвету человеческую кровь.
– Я начала без тебя, – бросила Низрин через плечо. – Подумала, тебе не помешает помощь. Осталось чуть-чуть подождать, пока отвар закипит.
Внутри у Нари что-то сжалось. Низрин всегда знала на два шага наперед, что нужно Нари. На нее всегда можно было положиться. Низрин стала для нее наставницей и близкой советницей.
Нари была уверена, что хотя бы ей может доверять в этом городе.
Она подошла ближе и положила руки на стол, пытаясь заглушить закипающее в груди чувство.
– Ты врала мне, – сказала она тихо.
Низрин, не ожидавшая такого начала, подняла на нее глаза.
– Что?
– Ты не рассказала мне правду об Али. После Дары… После той ночи на корабле, – начала она нетвердым голосом. – Ты сказала, что с Али все в порядке. Несколько царапин, сказала ты, – она посмотрела на Низрин, как будто до конца не могла в это поверить. – Да на нем живого места нет от шрамов.
Низрин напряглась.
– Прости, что не уделила должного внимания его ранениям, когда Дара и дюжина Дэвов вместе с ним были убиты, а Гасан чуть ли не планировал твою казнь.
Нари покачала головой.
– Нужно было сказать мне. Ты отмахивалась от моих слов, когда я заговаривала с тобой о той ночи, ты заставила меня сомневаться в реальности моих воспоминаний…
– Потому что я не хотела, чтобы они поглотили тебя! – Низрин отставила ступку, обращая все внимание к Нари. – Госпожа моя, ты пела песни в темноте и резала руки, пытаясь вернуть Дару. Тебе не нужно было знать больше.
Нари поморщилась, услышав такое безапелляционное описание ее траура, но последние слова Низрин заставили ее кровь вскипеть.
– Не тебе решать, что мне нужно знать, а что не нужно. Это касается не только Али, это касается и больницы, и всего остального. – Она всплеснула руками. – Низрин, я не потерплю этого. Мне нужна хотя бы одна душа в этом чертовом городе, кому я могу полностью доверять, кто непременно скажет мне правду, несмотря ни на что.
Низрин отвела взгляд. Когда она заговорила, ее голос был окрашен жалостью и отвращением.
– Я не знала, что тебе сказать, Нари. Когда его принесли в лазарет, он даже не был похож на джинна. Он шипел и плевался, как змей, лепетал что-то на языке, который никто не мог разобрать. Все его тело было облеплено какими-то существами, которые атаковали нас, когда мы пытались снять их. А потом он попытался придушить собственного отца, и тогда нам пришлось связать его.
У Нари округлились глаза от удивления, но Низрин еще не закончила.
– Как думаешь, отчего обрушился потолок в лазарете? – Она дернула подбородком. – Это был Ализейд – точнее, сущность, засевшая в Ализейде. – Низрин еще немного понизила голос. – Полтора века я ассистировала твоим матери и дяде, я видела такие удивительные вещи, которые и вообразить не могла, но, бану Нари… все это не идет ни в какое сравнение с тем, что происходило с Ализейдом аль-Кахтани. – Рукой в перчатке она сняла с огня колбу с кипящей жидкостью и перелила отвар в нефритовую чашку, которую протянула Нари. – Ты не должна была позволять себе такой слабости, как дружба с ним. А теперь он представляет для тебя прямую угрозу, и ты этого даже не понимаешь до конца.
Нари не торопилась забирать у нее отвар.
– Выпей.
Низрин уставилась на нее во все глаза.
– Что?
– Выпей, – повторила Нари и кивнула на дверь. – Или выметайся из моего лазарета.
Не отводя взгляда, Низрин поднесла чашку к губам и сделала небольшой глоток. После чего со стуком поставила сосуд на стол.
– Я бы не подвергла твою жизнь такому риску, бану Нахида. Никогда.
– Тебе известно, кто способен приготовить подобный яд?
– Нет, – ответила Низрин, даже не моргнув глазом.
Нари взяла со стола чашку. У нее дрожали руки.
– А если бы знала, ты бы сказала мне? Или от этой правды меня тоже нужно оберегать?
Низрин вздохнула.
– Нари…
Но Нари уже вышла из лазарета.
Любайд ждал на крыльце беседки, чуть поодаль от входа в ее спальню.
– Я бы не мешал им на твоем месте, – предупредил он, когда Нари прошмыгнула мимо.
– Это они мешают мне.
Она подошла к зашторенному дверному проему, но на пороге остановилась и юркнула в тень, отбрасываемую решеткой плетистых роз. Изнутри доносились голоса королевской четы.
– …гореть в аду за то, что обрек собственного сына на такую судьбу. Ему было восемнадцать, Гасан. В восемнадцать лет ты отправил его в Ам-Гезиру на верную смерть, сразу после того, как его истязал какой-то морской демон!
– Ты думаешь, я этого хотел? – прошипел в ответ Гасан. – У меня трое детей, Хацет. И в тридцать тысяч раз больше подданных. Дэвабад должен стоять на первом месте. Я всегда тебе это говорил. Нужно было тебе задуматься о его безопасности до того, как твои родичи и их приятели-малокровки стали подстрекать моего сына к государственной измене!
Нари боялась пошелохнуться, прекрасно понимая, что подслушивать ссору двух самых влиятельных джиннов в Дэвабаде было равносильно подписанию себе смертного приговора. Но она не могла заставить себя отвернуться.
Хацет продолжала.
– Дэвабад на первом месте, – повторила она. – Интересно слышать такое от короля, который не жалея сил втаптывает в грязь все, за что боролись наши предки. Ты позволяешь продавать шафитов с молотка и закрываешь глаза на то, что твой эмир скоро окончательно сопьется.
– Мунтадир не спивается, – возразил Гасан, заступаясь за сына. – Он намного способнее, чем ты считаешь. Он налаживает дружбу между нами и Дэвами, наводит давно сожженные мосты.
– Это не дружба! – воскликнула Хацет гневно пополам с отчаянием. – Когда, наконец, ты это поймешь? Дэвы не хотят дружбы с нами, они хотят от нас избавиться. Манижа презирала тебя, твой визирь перерезал бы тебе глотку во сне, если бы мог, а девчонка, которую ты шантажом вынудил выйти за Мунтадира, никогда не забудет, через что из-за тебя прошла. Когда будет зачат наследник, яд подсыплют уже тебе. Вместе с Прамухами, сообща, они бросят Мунтадира в каком-нибудь опиумном притоне, и не успеешь оглянуться, как город снова окажется во власти Нахид. – В ее голосе звенело предупреждение. – И вот тогда мы расплатимся кровью за всю кровь, пролитую Дэвами по вине твоих предков.
Нари сделала шаг назад, в ужасе прикрыв рот ладонью. В нескольких словах королева нарисовала исчерпывающую и жуткую картину будущего, о котором Нари боялась даже задумываться, и картина эта, увиденная глазами противника, была чудовищна. Но ведь Нари просто хотела торжества справедливости, а вовсе не хладнокровной мести.
Дара тоже хотел торжества справедливости, не так ли? Но вспомни, на что он был готов пойти ради этого. Нари тяжело сглотнула, чувствуя, что у нее подкашиваются ноги.
Гасан повысил голос.
– Вот поэтому Ализейд позволяет себе такие высказывания и ведет себя подобным образом. Поэтому подставляет свою шею ради каждого шафита, встретившегося ему на пути. Все из-за тебя.
– Все из-за того, что он хочет как лучше, а ты всю жизнь учил его только держать рот на замке и размахивать мечом. До меня доходили слухи из Ам-Гезиры. За пять лет там он сделал больше добра, чем ты за пятьдесят.
Тон Гасана стал желчным.
– Тебя интересуют не его успехи в Ам-Гезире, жена моя. Не держи меня за дурачка. Имей в виду, на этот раз я не допущу твоего вмешательства. В следующий раз, когда ты позволишь себе лишнего, я действительно отправлю тебя обратно в Та-Нтри. Навсегда. И ты больше никогда не увидишь своих детей.
Повисла недолгая пауза, и потом королева ответила:
– Вот оно, Гасан, – сказала она так тихо, что мурашки пошли по коже. – То, что ты опускаешься до подобных угроз перед матерью своих детей… Вот поэтому тебя ненавидят. – Нари услышала скрип открывшейся двери. – Мне больно вспоминать, каким ты был раньше.
Дверь захлопнулась. Нари наклонилась вперед, заглядывая в комнату сквозь розовые стебли, и увидела Гасана. Он постоял, разглядывая спящего сына, а потом вздохнул, резко развернулся, подметая пол подолом черной мантии, и был таков.
Нари вошла в спальню, дрожа всем телом. «Нужно было быть требовательнее, когда обсуждалось мое приданое», – подумалось ей вдруг. Потому что нервотрепка с этой семьей стоила гораздо больших денег.
Она вернулась к постели Али. В свете каминного огня его грудь мерно поднималась и опускалась, напоминая Нари о том, как это было в прошлый раз. В ту тихую ночь она впервые потеряла пациента, а чуть позже – спасла принца от смерти. Впервые Нари нехотя призналась себе в том, что юноша, которого она упрямо называла своей мишенью, стал для нее практически другом.
Нари зажмурилась. Али и Низрин. Мунтадир. Дара. Все, кого она готова была впустить в свое сердце, которое, по словам Мунтадира, она обнесла неприступными стенами, так или иначе обманывали ее или использовали. Нари молчала об этом, но было время, когда она переживала, что дело в ней, что одинокое детство на каирских улицах и сверхъестественные способности, которые отпугивали всех вокруг, сломили ее и лишили способности налаживать крепкие человеческие отношения.
Но нет, проблема была не в ней. Во всяком случае, не в ней одной. Проблема была в Дэвабаде. Дэвабад ломал всех, начиная от короля-тирана, заканчивая работягой-шафитом, которого она поймала в своем саду. Городом правили страх и ненависть, скопившиеся за годы кровопролитий и затаенных обид. Здесь все силы уходили на то, чтобы выжить и защитить своих близких, не оставляя в жизни места для доверия и поддержки.
Она вздохнула и, открыв глаза, заметила, как Али пошевелился во сне. Болезненная гримаса исказила его лицо, из горла вырвался хриплый выдох. Нари вспомнила о настое, который до сих пор держала в руках, и все тягостные мысли были временно позабыты. Ее ждала работа.
Нари подвинула мягкую табуретку ближе к его изголовью. Даже если не брать во внимание шрамы, внешний вид Али, его подтянутое жилистое тело и под корень обгрызенные ногти, говорили о том, что жизнь в Ам-Гезире была не такой безоблачной, как могло показаться. Нари нахмурилась, заметив еще один шрам у него под подбородком. В отличие от рваных рубцов, оставленных маридами, этот был тонким и идеально ровным.
Как будто ему пытались перерезать глотку. Хотя у Нари не укладывалось в голове, как у кого-то могло хватить ума совершить покушение на принца Кахтани в глубине ам-гезирских песков. Она протянула руку и коснулась его подбородка – кожа оказалась липко-влажной на ощупь. Нари повернула его голову под углом, чтобы рассмотреть островок рябых шрамов на его виске. Сейчас она не узнавала здесь очертаний восьмиконечной звезды, своеобразной Сулеймановой печати, выжженной на лице Али, очевидно, маридами, но Нари хорошо запомнила, как эта звезда сияла на его щеке той темной ночью.
Она уставилась на Али. Что они с тобой сделали? И почему – вот вопрос, который волновал ее больше всего. Почему мариды хотели свести счеты с Дарой?
Что-то шевельнулось рядом с ее рукой и привлекло внимание. Нари вздрогнула. Это заволновался настой в чашке – поверхность жидкости дрожала, как будто на нее падали невидимые капли.
Али распахнул глаза, глядя затуманенным и лихорадочным взглядом. Он попытался сделать вдох и закашлялся, скорчив болезненную гримасу.
Нари отреагировала незамедлительно.
– Выпей, – скомандовала она, сунув ладонь ему под голову и отрывая затылок от подушки. – Нет, не смей разговаривать, – предупредила она, когда он шевельнул губами. – У тебя горло поранено. Даже тебе должно быть под силу немного помолчать.
Она помогла ему выпить настой. Али сильно трясло, и, когда в чашке ничего не осталось, Нари уложила его обратно на подушку.
– Чувствуешь внутри какие-нибудь рези? – поинтересовалась она. – Под кожей ничего не зудит?
– Нет, – просипел он. – Ч-что случилось?
– Тебя пытались отравить. Это очевидно.
На его лице отразилось крайнее отчаяние.
– А-а, – прошептал он, глядя на свои руки. – Значит, и здесь тоже, – неожиданно для Нари добавил он с тихой досадой. Настой явно делал свое дело, его голос уже звучал чище, однако теперь к нему примешивались страдальческие нотки. – Я думал, это прекратится.
Нари нахмурилась.
– Что прекратится?
Али слабо мотнул головой.
– Не имеет значения. – Он посмотрел на нее с беспокойством. – Больше никто не пострадал? Моя мать…
– С ней все в порядке. – Что, конечно, было неправдой, ведь Хацет видела, как у нее на глазах умирает ее сын. – Никто не пострадал, кроме твоего виночерпия. Он был убит при попытке к бегству.
Али выглядел несчастным.
– Зря они так с ним. Он был еще совсем мальчишкой.
Он снова закашлялся, прикрыв рот ладонью, на которой остались брызги крови.
Нари налила в чашку воды из кувшина и протянула ему.
– Пей. Ближайшие несколько дней горло будет сильно раздражено. Я сделала все, что могла, но действие яда оказалось слишком обширным.
Он сделал один глоток, продолжая неотрывно смотреть на Нари.
– Я думал, это ты сделала, – сказал он тихо.
Она отшатнулась от него, с досадой подмечая, что слова задели ее за живое.
– Да. Знаю. Остальные тоже так думали. Твои земляки не скрывают, какого они обо мне мнения.
В его глазах заблестело раскаяние.
– Я не в этом смысле. – Он опустил чашку и начал водить подушечкой пальца по кромке. – Я лишь хотел сказать, что не стал бы винить тебя за желание видеть меня мертвым.
– Между тем, чтобы желать тебе смерти, и тем, чтобы убить тебя, – огромная разница, – отрезала она. – К тому же я не убийца.
– Нет, – согласился Али. – Ты целительница. – Он снова поднял глаза на нее. – Спасибо за то, что спасаешь мне жизнь. – Он закусил губу с какой-то жалкой усмешкой. – Кажется, уже в четвертый раз.
Нари старалась сохранять невозмутимость, проклиная свое сердце, которому очень захотелось оттаять после его слов. Сейчас Али хрипло дышал и смотрел вокруг яркими от боли глазами, и меньше всего напомнил «победителя Афшина». Он был болен и слаб и как пациент нуждался в ее заботе. А как ее старый друг – скучал по ней.
Это слабость. Не доверяя своим эмоциям, Нари резко встала.
– Это мой долг, – отчеканила она. – И ничего больше. – С этими словами она повернулась к выходу. – Слуги принесут тебе чистую одежду. Меня ждут другие пациенты.
– Постой, Нари, – прохрипел он. – Пожалуйста.
Презирая себя, она остановилась.
– Я не хочу продолжать этот разговор, Али.
– А если я скажу, что ты была права?
Нари обернулась.
– Что?
Али не сводил с нее умоляющего взгляда.
– Ты была права. Насчет той ночи – того, что произошло на корабле. – На его лице читался стыд. – Я знал, что нас будет поджидать Королевская гвардия.
Нари покачала головой.
– Приятно знать, что ты так же черств, когда говоришь правду, как и тогда, когда врешь.
Он попытался встать, морщась от боли.
– Я не знал, как еще поступить, Нари. Я никогда не сражался с противником, который подчинял бы себе магию так же, как Дараявахауш. Я даже не слышал о существовании джиннов, которые были способны на такое. Но я знал… Я знал о нем многое другое. – На его лице промелькнуло болезненное сожаление. – Все эти книги, от чтения которых я хотел тебя оградить… Если бы он похитил тебя, если бы убил меня, наши народы пошли бы войной друг против друга. – Али содрогнулся. – А я прекрасно знаю, на что он был способен во время войн.
Ты знаешь, за что его называют Бичом Кви-Цзы? Раскаяние, окутавшее Дару, как мантия; неприкрытый страх, который вселяло его имя в окружающих.
– Он бы не развязал новую войну, – попыталась оправдать его Нари дрогнувшим голосом. – Я бы ему не позволила.
Уже произнося эти слова, она поняла, что не верит в это. Неспроста укоризненные слова Мунтадира полоснули ей по самому сердцу.
Потому что в ту роковую ночь доведенный до крайнего отчаяния Дара показал, как далеко он на самом деле способен зайти. Он вынудил ее поступить против своей воли, что прежде Нари казалось немыслимым, а его неоправданно агрессивные действия выбили ее из колеи окончательно.
И в глубине души она до сих пор задавалась вопросом, могла ли она предвидеть это заранее?
– Это был риск, на который я не мог пойти. – Али осунулся лицом, лоб его покрылся испариной. – Не только тебе нужно исполнять долг.
Они помолчали. Нари старалась не рассыпаться на части, презирая себя за то, что душевные терзания Али тронули ее за душу. Она почти хотела поверить ему. Поверить в то, что юноша, научивший ее создавать огоньки, существовал на самом деле, а мужчина, в которого он вырос, говорил все это не для того, чтобы в очередной раз ею манипулировать. Поверить в то, что кое-кто в этом несчастном городе все-таки достоин доверия.
Это слабость. Нари вычеркнула из головы крамольные мысли, игнорируя чувство острого одиночества, которое в ту же секунду больно пронзило ей грудь.
– А все остальное?
Он похлопал глазами.
– Остальное?
– Мариды, – подсказала она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Он уставился на нее, не веря своим ушам, а потом повернул руки ладонями вверх, показывая свои шрамы.
– Как ты можешь думать, что я хотел этого?
– Тогда чего хотели мариды? Почему твоими руками они убили Дару?
Али передернуло.
– Не сказать чтобы мы там разговоры разговаривали. Они показывали мне видения… Разрушение Дэвабада, Ам-Гезиры. Они нашептали, что виной всему станет он. Показали мне, как он уничтожает город… но он был не похож на себя.
Нари прищурилась.
– В каком смысле?
Али нахмурился, пытаясь припомнить.
– В видениях маридов он превращался в кого-то другого. Его глаза и кожа горели как пламя, у него на руках были черные когти…
От этого описания у Нари побежали по спине мурашки.
– В твоих видениях Дара превращался в ифрита?
– Не знаю, – ответил Али. – Я стараюсь не вспоминать эту ночь.
Ты в этом не одинок. Нари неотрывно смотрела на Али. В воздухе между ними висело напряжение. Воспоминания о подробностях той жуткой ночи, которую ей хотелось бы стереть из своей памяти, разбередили старые раны, и Нари почувствовала себя уязвимой.
Но эта же уязвимость отражалась сейчас и в лице Али. И хотя сердцем Нари чувствовала, что нужно бежать отсюда сломя голову, она решила воспользоваться шансом и побольше узнать о принимающем опасные обороты раздоре между членами семьи, контролирующей ее жизнь.
– Зачем ты вернулся в Дэвабад, Али? – нахально спросила она.
Али помедлил, но все-таки ответил:
– Купец Аяанле, мой кузен, заболел во время перехода через Ам-Гезиру. – Он пожал плечами, неубедительно изображая непринужденность. – Я вызвался оказать ему услугу, перегнать его караван и заодно отпраздновать Навасатем вместе с семьей.
– Мог бы придумать что-нибудь получше.
Он смутился.
– Но все было именно так. У меня нет скрытых мотивов.
Нари подошла ближе.
– А твоя мать думает, что за этим кроется нечто большее. И Мунтадир такого же мнения.
Али устремил на нее пристальный взгляд.
– Я неспособен причинить вред родному брату.
Эти слова повисли между ними в воздухе, и воцарилось долгое молчание. Нари скрестила руки на груди, продолжая смотреть на Али в упор, пока тот, все еще несколько пристыженно, не отвел взгляд первым.
Его внимание привлекли книги, сложенные неровными стопками на прикроватном столике. Он прочистил горло.
– Э-э… Читаешь что-нибудь интересное?
Попытка сменить тему была до того очевидной, что Нари закатила глаза.
– Тебя вряд ли касается.
Да и ее вряд ли касалось. Больницу она никогда не восстановит, что уж и говорить о поисках какого-то загадочного хирурга, который мог бы стать ее помощником.
Как всегда, ничего не замечая вокруг себя, предостережения в голосе Нари Али тоже не заметил.
– Кто такой Ибн Бутлан? – спросил он, наклоняясь поближе, чтобы зачитать имя автора, по-арабски начертанное на обложке верхней книги. – «Застолье врачей»?
Она собственнически потянулась к стопке книг.
– Не лезь не в свое дело. Не ты ли только что хныкал о том, как часто я спасаю тебе жизнь? Думаю, я заслужила хотя бы личное пространство. Ты мне обязан.
Это заставило его замолчать, но когда Нари пересекла комнату, чтобы сложить книги на диване, что-то в ее голове щелкнуло.
Али действительно был ей обязан. Она прокрутила в голове разговор Гасана и Хацет. Он забывал об осторожности, когда дело касалось шафитов. Так уверен в своих силах, что готов был прийти им на помощь в любой момент, даже не разобравшись в ситуации.
Нари выпрямилась и повернулась к нему.
– Ты хорошо ориентируешься в шафитском квартале?
Он непонимающе насупил брови.
– Ну… да, пожалуй, неплохо.
Она попыталась унять радостное возбуждение, рвущееся из груди. Нет. Это была дурацкая затея. Нари нужно быть умнее и держаться подальше от Али и не болтать о своей больнице кому ни попадя.
И ты готова прожить так всю жизнь? Позволит ли Нари Гасану убить в ней способность надеяться на светлое будущее? Чтобы превратиться в ожесточенную мстительницу, которую видела в ней Хацет? О такой ли жизни в Дэвабаде она мечтала?
Али отстранился.
– Почему ты так смотришь на меня? Ты меня пугаешь.
Она нахмурилась.
– Никак я на тебя не смотрю. Ты меня не знаешь. – Она забрала у него чашку. – Я принесу тебе поесть. Еще раз тронешь мои книги – и я подложу тебе ледяных пауков в кофе. Смотри, не умирай.
В его лице читалось полное недоумение.
– Не понимаю…
– За тобой должок, аль-Кахтани, – сказала Нари на пути к выходу и распахнула дверь. – И я не хочу, чтобы он остался неоплаченным.
14
Дара
Гезирских скаутов поселили в примитивной хижине из перевязанных веток, которые Дара регулярно смачивал водой и засыпал снегом. Изначально для пленников соорудили небольшой шатер – там мужчинам было бы теплее, но они отплатили за доброту, когда посреди ночи подожгли фетровую ткань шатра, пытались сбежать и, вооружившись опорными балками, переломали кости паре его воинов. Как ни крути, а Гезири были изворотливым народом, привычным к выживанию во враждебной обстановке. Так что Дара решил не давать им даже шанса на повторный побег.
Он шагал к хижине, и снег хрустел у него под подошвами. Дара окликнул, предупреждая о своем приближении:
– Абу Саиф, передай своему дружку, если он снова будет бросаться камнями вместо приветствия, я заставлю его эти камни съесть.
Вслед за этим из-за двери донесся оживленный разговор на гезирийском. Абу Саиф усталым и недовольным тоном объяснял что-то молодому напарнику, который до сих пор отказывался называть свое имя, а тот раздраженно отвечал. Потом раздался голос Абу Саифа:
– Входи, Афшин.
Дара юркнул внутрь и заморгал, привыкая к тусклому освещению. Здесь было сыро и промозгло и пахло немытой кожей и кровью. После той выходки джиннов держали в железных кандалах, а одеяла выдавали только самыми холодными ночами. Дара прекрасно понимал необходимость определенных мер безопасности, но столь жестокие условия содержания все чаще и чаще вызывали у него беспокойство. Он брал в плен не воинов на поле боя. Абу Саиф и его товарищ были скаутами – юноша, скорее всего, впервые выехал в командировку, а старый служивый одной ногой находился на пенсии.
– Вы только посмотрите, сам демон к нам пожаловал, – горячо процедил молодой джинн, когда Дара вошел в хижину.
Похоже, его лихорадило, и все силы уходили на то, чтобы испепелять Дару ненавидящим взглядом.
Дара в долгу не остался, зыркнул на него в ответ, а потом опустился на колени и поставил на пол поднос, который принес с собой. Дара подтолкнул его к ногам юноши.
– Завтрак. – Дара перевел взгляд на Абу Саифа. – Как самочувствие сегодня?
– Кости немного ломит, – признался Абу Саиф. – Твои бойцы делают успехи.
– За это нужно благодарить тебя.
Молодой Гезири фыркнул.
– Благодарить? Ты пригрозил ему содрать с меня кожу заживо, если он откажется заниматься с твоей шайкой предателей.
Абу Саиф покосился на него, сказал что-то на своем невразумительном наречии, а потом кивнул на поднос.
– Это для нас?
– Для него, – уточнил Дара, подойдя к Абу Саифу, и снял с него кандалы. – Ты пойдешь со мной. Прогулка пойдет на пользу конечностям.
Дара вывел старика на улицу и повел к своему шатру, пустому и голому – очень подобающе для того, у кого не осталось дома. Щелкнув пальцами, он разжег потухший было огонь и жестом предложил Абу Саифу присесть на ковер.
Гезири послушно сел, потирая руки у огня.
– Спасибо.
– Пустяки, – отозвался Дара и сам сел напротив.
Он вновь щелкнул пальцами, и на ковре перед ними появились дымящееся жаркое и горячий хлеб. Колдовать в своем смертном облике становилось трудно, и у Дары застучало в висках, но он решил, что старик заслужил угощение. Дара впервые приглашал Абу Саифа в свой шатер, но им было не впервой разговаривать по душам. Пусть они были врагами, но свободное владение дивастийским и двухвековая армейская выслуга делали Абу Саифа приятным собеседником. Дара любил своих рекрутов, как родных, и был по гроб жизни предан Маниже, но – око Сулеймана, иногда ему просто хотелось полюбоваться горами и перемолвиться парой слов о лошадях со стариком, который устал от войны не меньше, чем он.
Дара вручил ему накидку.
– Возьми. Дни настали холодные. – Он покачал головой. – Нет бы просто разрешил мне наколдовать тебе хороший шатер. Твой напарник – бестолочь.
Абу Саиф придвинул к себе жаркое, отрывая себе ломтик хлеба.
– Я предпочту остаться рядом с соплеменником. Ему сейчас тяжело. – На его лицо упала тень усталости и тоски. – Он скучает по семье. Буквально перед отъездом он узнал, что его жена на сносях и ждет первенца. – Он взглянул на Дару. – Она осталась в Дэвабаде. Он переживает за нее.
Дара проигнорировал укол вины. Солдаты испокон веков оставляют жен одних – такая работа.
– Если бы сейчас она была в Ам-Гезире, где вам самое место, она была бы в полной безопасности, – заявил он, подпуская в голос уверенности, которой не чувствовал.
Абу Саиф не поддался на провокацию. Впрочем, как всегда. Дара пришел к выводу, что тот был солдатом до мозга костей и не утруждал себя спорами на политические вопросы, в которых все равно не имел голоса.
– Твоя бану Нахида снова приходила забирать кровь, – сменил он тему. – Она так и не вернула реликт моего товарища, кстати.
Услышав это, Дара потянулся к кубку, глядя, как по его безмолвной команде сосуд наполняется финиковым вином.
– Уверен, это не повод для беспокойства.
Хотя, на самом деле, он понятия не имел, что Манижа делает с реликтами, а ее молчание начинало выводить его из себя.
– Твои ребята говорят, что она будет ставить над нами эксперименты. Сварит нас заживо и растолчет наши кости в свои порошки. – В словах старика проступил испуг. – А еще говорят, она может пленить душу, как ифриты, и запечатать ее так, что ты никогда не попадешь на небеса.
Внешне Дара оставался невозмутим, но внутри у него закипало негодование на своих солдат, да и на самого себя, за то, что сам не додумался проследить за их поведением. Враждебное отношение к джиннам и шафитам в их лагере было в порядке вещей: все же очень многие последователи Манижи сильно пострадали от их рук. И вполне естественно, что поначалу, когда Дару только вернули с того света, он не обратил на это особого внимания. Во времена его собственного бунта четырнадцать веков назад Дара и другие выжившие Дэвы разделяли подобные враждебные настроения и карали тех, кого считали неверными, самыми жестокими методами. Но они были вне себя от горя по утерянному Дэвабаду и отчаянно хотели спасти то немногое, что осталось от племени. Сейчас ситуация обстояла совершенно иначе.
Дара прочистил горло.
– Прискорбно слышать, что тебя донимают. Обещаю поговорить с ними об этом, – он вздохнул, подыскивая новую тему для разговора. – Если можно поинтересоваться, что тебя держит в этой части Дэвастана столько лет? Кажется, ты говорил, что живешь тут уже полвека? Здешние места едва ли похожи на идеальное назначение для жителя пустыни.
Абу Саиф слегка улыбнулся.
– Я полюбил снег, вот только холода до сих пор тяжело переношу. К тому же здесь живут родители моей жены.
– Ты мог бы получить должность в Дэвабаде и увезти их с собой.
Гезири хмыкнул.
– У тебя никогда не было тещи с тестем, если ты считаешь, что это просто.
Его слова удивили его.
– Нет, – сказал Дара. – Я никогда не был женат.
– И зазнобы никогда не было?
– Была одна, – сказал он мягко. – Но я не мог обещать ей будущее, которого она заслуживала.
Абу Саиф пожал плечами.
– Тогда придется тебе поверить мне на слово – это я насчет тещи с тестем. Да и в любом случае я бы не согласился на пост в Дэвабаде. Тогда мне пришлось бы исполнять приказы, с которыми я не согласен.
Дара посмотрел ему прямо в глаза.
– Судишь по личному опыту?
Его собеседник кивнул.
– В юности я воевал за короля Хадера.
– Это ведь отец Гасана, верно?
– Верно. Тогда вся западная половина Карт-Сахара захотела отмежеваться от остальной части страны, лет примерно двести назад.
Дара закатил глаза.
– Сахрейнцы это любят. Незадолго до моего появления на свет они пытались проделать то же самое.
Уголки губ Абу Саифа дрогнули.
– Справедливости ради, если я ничего не путаю, в твое время независимость государств была, так сказать, на пике моды.
Дара закряхтел. Скажи ему это любой другой джинн, он бы рассвирепел, но Абу Саиф все-таки был их узником, и Дара придержал язык за зубами.
– Верно подмечено. Так, значит, ты воевал с сахрейнцами?
– Не думаю, что слово «воевал» здесь уместно, – сказал Абу Саиф. – Нас закинули туда с целью размазать врага и разорить ряд крошечных деревушек вдоль побережья. – Он покачал головой. – Удивительные были места. Они строят дома непосредственно из песка с морского дна, выдувая из него стеклянные домики, которыми облеплены там все утесы. Приподнять ковер с пола – и видно, как рыбы плавают у тебя под ногами. Когда мы приехали, стекло так искрилось в лучах солнца… – Его глаза наполнились ностальгией. – Конечно, мы все это разрушили. Сожгли их корабли, их предводителей – связали и бросили в море, а мальчишек забрали и отдали в Королевскую гвардию. Хадер был суровым правителем.
– Ты исполнял приказ.
– Ну да, – тихо отозвался Абу Саиф. – Только мне всегда казалось это каким-то неправильным. У нас ушли долгие месяцы на то, чтобы добраться до места, и я так и не понял, какую такую опасность для Дэвабада могли представлять прибрежные деревушки у черта на рогах. И какое они вообще имели отношение к Дэвабаду.
Дара поерзал на месте, с неудовольствием отмечая, что его практически вынудили заступиться за Кахтани.
– Если ты задаешься вопросом, почему Дэвабад главенствует в глухих сахрейнских деревнях, спроси себя заодно, почему семья Гезири правит городом Дэвов?
– Пожалуй, я просто никогда не воспринимал Дэвабад как город Дэвов, – ответил Абу Саиф с каким-то даже удивлением. – Мне кажется, средоточие нашего мира должно быть общим для нас для всех.
Дара не успел ответить, когда снаружи шатра послышался звук бегущих ног. Дара вскочил с места.
В следующую секунду у входа в шатер появился запыхавшийся Мардоний.
– Быстрее за мной, Афшин. Пришло письмо из дома.
15
Али
– Ну все, мы на месте, – сказал Али, выбросив вперед руку, чтобы не дать Нари проскользнуть мимо него. – Может, теперь ты мне скажешь, что нам понадобилось на улице Сакария?
Рядом с ним Нари, сама невозмутимость, внимательным взглядом темных глаз изучала шумный шафитский район, присматриваясь к нему, как охотник к добыче.
– Дом с красной дверью, – сказала она себе под нос.
Али озадаченно проследил за линией ее взгляда и увидел узкий трехэтажный деревянный дом, который с трудом втиснулся между двух больших каменных зданий, подпиравших его с обеих сторон. Небольшое крыльцо без крыши вело к красной двери, разукрашенной оранжевыми цветами. День стоял облачный, и весь дом был погружен в тень, словно прятался во мраке.
У Али стало совсем неспокойно на душе. Окна в доме были заколочены, но сквозь щели между досками можно было спокойно шпионить за улицей, не выходя из дома. На ступеньках соседнего здания сидел мужчина и с наигранным безразличием читал какую-то брошюру. В кафе через дорогу сидели двое под предлогом игры в триктрак, и время от времени поглядывали на красную дверь.
Обучение в Цитадели все-таки не прошло даром.
– За домом наблюдают.
– Потому я тебя и притащила, – сказала Нари. С губ Али сорвался возмущенный вздох, и она наградила его уничижительным взглядом. – Боже милостивый, ты прекратишь, наконец, вздрагивать от каждого шороха?
Он уставился на нее.
– Неделю назад меня пытались убить.
Нари закатила глаза.
– Пойдем. – И не говоря больше ни слова, она направилась к дому.
Али в ужасе наблюдал, как она деловито шагает к поднадзорному дому. Впрочем, сейчас ничто не выдавало ее личности. Одевшись в грубую абайю и простую шаль, Нари легко сливалась с толпой судачащих покупателей и препирающихся чернорабочих.
Совсем не похоже на то золотое платье, которое она надевала на пиру. К щекам Али резко хлынул жар. Нет, он не станет думать об этом платье. Хватит. Али бросился догонять ее, проклиная себя за то, что ввязался в эту историю ради загадочного дельца, которое возникло у Нари в шафитском квартале. Он до сих пор не понимал, что заставило его согласиться на это безумие. Дни, последовавшие за его отравлением, слились в неясную какофонию боли, материнских причитаний, бесконечных допросов Королевской гвардией и раз от разу все более гадких на вкус снадобий бану Нахиды.
Наверное, она сделала какой-то приворот, чтобы ты согласился. Нахиды ведь и такое умеют, так? Потому что даже Али был не настолько чокнутым, чтобы тайком вывести свою невестку за пределы дворца и, в случае поимки, согласиться взять на себя вину, и все это – в здравом уме и твердой памяти.
Поравнявшись с ней, он заметил, что Нари держит руку на животе. Там вдруг образовалась выпуклость, а котомка, висевшая у Нари на плече, куда-то пропала – одному Богу известно, когда она успела спрятать ее под одежду. Пока они приблизились к дому, Нари уже вовсю хлюпала носом. Она промокнула глаза и стала наигранно прихрамывать на одну ногу.
Мужчина по соседству опустил брошюру и поднялся на ноги, преграждая ей путь.
– Тебе нужна помощь, сестра?
Нари кивнула.
– Мир твоему дому, – поздоровалась она. – Мне… – она носом втянула воздух, хватаясь за гипертрофированный живот, – ужасно неудобно. Моя кузина сказала, что здесь… здесь могут помочь женщине в моем положении.
Мужчина окинул их двоих взглядом.
– Если бы кузина действительно сказала тебе такое, ты бы знала, что нужно привести ее с собой, чтобы она за тебя поручилась. – Он поглядел на Али. – А это твой муж?
– Я не хотела ей признаваться, что это мне нужна помощь, – объяснила Нари, понизив голос. – А он мне – не муж.
Кровь отлила от лица Али.
– Я…
Нари резким движением схватила его за руку, вцепившись в него мертвой хваткой.
– Умоляю, – охнула она, сгибаясь в три погибели. – Мне ужасно больно.
Мужчина покраснел и беспомощно огляделся по сторонам.
– Так и быть. – Он поднялся на крыльцо и быстро открыл красную дверь. – Проходите, и поторопитесь.
У Али бешено стучало сердце, мозг на все голоса вопил об опасности – не первый раз, как-никак, его заманивали в полуразрушенное шафитское здание. Но Нари просто взяла и потянула его за собой вверх по ступенькам. Под подошвами скрипели доски, размягченные дэвабадским туманом. Шафит захлопнул за ними дверь, и они погрузились в полумрак.
Они стояли в довольно скромной прихожей со стенами из лакированного дерева. Отсюда вели две двери, окон не было, и вместо потолка над головами виднелось затянутое облаками небо, из-за чего складывалось ощущение, что они находились на дне колодца. Помимо неба, единственным источником света оставалась небольшая масляная лампа, горевшая рядом с блюдом со сладостями, а напротив висела украшенная гирляндами картина на рисовой бумаге с изображением вооруженной до зубов женщины верхом на ревущем тигре.
Терпение Али вдруг резко лопнуло. Неделю назад его пытались убить. Бродить по сомнительным шафитским зданиям и притворяться, что он обрюхатил жену брата, было выше его сил.
Али повернулся к Нари.
– Дорогая моя, – начал он, тщательно подбирая слова. – Не могла бы ты объяснить, что мы тут все-таки делаем?
Нари с нескрываемым любопытством оглядывалась по сторонам.
– Мы здесь для того, чтобы встретиться с шафитским доктором по имени Субхашими Сен. Здесь он принимает пациентов.
Шафит, пригласивший их в дом, настороженно подобрался.
– Он?
Заподозрив неладное, он потянулся к оружию на поясе.
Али оказался быстрее. В мгновение ока он обнажил зульфикар, и шафит замер, не успев достать свою деревянную дубинку, и сделал шаг назад. Он открыл рот.
– Не кричи, – поспешила остановить его Нари. – Прошу тебя. Мы пришли с миром. Я хочу просто поговорить с вашим врачом.
Шафит нервно покосился на дверь слева от себя.
– Но… это невозможно.
Нари выглядела озадаченной.
– Как это?
Шафит сглотнул.
– Вы не понимаете. Она очень… придирчива.
В глазах Нари зажглось любопытство. Видимо, она тоже заметила мимолетный взгляд шафита на дверь, потому что в следующее мгновение она очутилась возле нее и потянула на себя дверную ручку.
Али запаниковал и выпалил, не подумав:
– Нари, постой, не…
У шафита отвисла челюсть.
– Нари?
Всевышний, помилуй. Али бросился за ней, когда она юркнула в соседнюю комнату. К черту анонимность, нужно было убираться отсюда.
Как только он переступил порог комнаты, его остановил чеканный женский голос с сильным дэвабадским акцентом.
– Я же вам говорила… не меньше дюжины раз… если вы будете отвлекать меня во время проведения этой операции, следующими под нож ляжете вы.
Али застыл как вкопанный. Не потому, что испугался угрозы, а потому, что увидел, от кого она исходила. Впереди шафитка в простом хлопковом сари склонилась над престарелым мужчиной, лежавшим на подушке.
Из глаза у него торчала иголка.
Придя в ужас от такой картины, Али открыл было рот, чтобы высказать свое негодование, но Нари закрыла ему рот ладонью, не позволяя сказать ни слова.
– Не надо, – прошептала она.
Она сняла с лица вуаль, открывая лицо, на котором был написан неподдельный чистый восторг.
Шафит-привратник присоединился к ним и начал заламывать руки.
– Тысяча извинений, доктор Сен. Я бы никогда не осмелился вас отвлекать. Только… – Он перевел взволнованный взгляд с Нари на Али, по-новому оценивая его рост и зульфикар. – Похоже, к вам пришли гости из королевского дворца.
Врач помедлила. Пауза длилась всего мгновение, в течение которого все ее внимание было приковано к пациенту, а руки даже не дрогнули.
– Правда ли это, или новый симптом безумия, но в данный момент я попрошу вас всех присесть и подождать. Мне все-таки нужно удалить эту катаракту до конца.
Строгий голос женщины не оставлял места для возражений. Али с привратником поспешно попятились назад и плюхнулись на тахту, стоявшую у стенки. Он огляделся. Большая комната, способная запросто уместить до дюжины джиннов, выходила во двор и была залита дневным светом и светом многочисленных фонарей. На полу лежали три тюфяка, два из которых за ненадобностью были накрыты накрахмаленными простынями. Одну стену занимали сплошные шкафы, а рядом, обращенный лицом во двор, стоял письменный стол, заваленный горами книг.
Естественно, Нари команду врача проигнорировала. Али оставалось только наблюдать, как она прошагала к столу и стала листать какую-то книгу с широкой улыбкой на лице. Он помнил эту улыбку еще с тех пор, когда они были друзьями: помнил, как она радовалась, впервые прочитав предложение без ошибок, и когда они смотрели на луну в человеческий телескоп, размышляя о природе пятен на ней. Его привлекало в ней это неуемное желание постигать новое – оно объединяло их. Вот только Али никак не думал, что однажды оно приведет их к шафитскому врачу в одном из самых неблагополучных районов города.
Тишину нарушил плач младенца. Дверь, скрипнув, снова отворилась, и плач стал громче.
– Субха, любовь моя, ты уже закончила? – спросил кто-то низким раскатистым басом. – Малышка проголодалась и отказывается есть… ой. – Войдя в двери операционной, мужчина умолк.
Он был огромен – Али нечасто доводилось видеть таких амбалов. Взъерошенные черные кудри доставали ему до плеч, а по носу нетрудно было догадаться, что его неоднократно ломали. Али автоматически схватился за зульфикар, но мужчина был вооружен лишь деревянной ложкой и держал на руках маленького ребенка.
Али сконфуженно опустил оружие. Может, Нари и права, называя его дерганым.
– А вот теперь – закончили, – объявила врач, отложив иголку, и откинулась на спинку стула. Потом она взяла банку мази и проворно забинтовала старику глаза.
– В течение недели повязку не снимать, вы меня поняли? И не трогайте ее руками.
Она поднялась на ноги. Женщина выглядела моложе, чем ожидал Али, хотя, возможно, причиной тому была ее джиннская кровь, присутствие которой прямо-таки бросалось в глаза. Пусть ее темно-коричневая кожа не излучала характерного для чистокровных джиннов свечения, зато у нее были такие же, как у самого Али, остроконечные уши, а в стальных глазах Агниванши лишь едва-едва проглядывал карий. Темные волосы она заплела в толстую косу, доходившую ей до пояса, украсив пробор аккуратной полоской киновари.
Она вытерла руки полотенцем, заткнутым за пояс, и только тогда оглядела собравшихся. На ее скулах ходили желваки. Одним взглядом она оценила обстановку, взглянув сначала на плачущего ребенка, потом на Али и Нари, и потом – снова на ребенка.
Она не испугалась – напротив, она смотрела на них с ощутимым недовольством и раздражением.
– Манка, – сказала она, и привратник вскинул голову. – Отведи, пожалуйста, Хунайна в послеоперационную.
Мужчины беспрекословно подчинились, и привратник под руки вывел сонного пациента из комнаты, а амбал передал ребенка женщине. Врач взяла дочку на руки, продолжая неотрывно смотреть на Али и Нари, поправила сари на груди, и детский плач сменился довольным причмокиванием.
Али сглотнул и уставился в стену. Нари все это, казалось, ничуть не беспокоило. Она осталась стоять там же, у стола, с книгой в руке.
Врач прищурилась, разглядывая бану Нахиду.
– Я бы попросила…
– Ну конечно. – Нари отложила книгу и села на тахту рядом с Али. – Вы проводили операцию по удалению катаракты?
– Да, – отрезала женщина так же недружелюбно, усаживаясь на деревянную табуретку напротив своих гостей. – Это трудоемкая, щепетильная процедура, и я не люблю, когда меня отвлекают.
– Нам очень жаль, – поспешил вставить Али. – Мы не хотели так вторгаться.
Ее выражение оставалось неизменным. Али с трудом сдерживался, чтобы не елозить на месте. Как будто Хацет и самый строгий на свете преподаватель сошлись в этой женщине, чтобы сделать ему выговор.
Врач поджала губы и кивнула на зульфикар.
– Можешь убрать это подальше?
Али зарделся.
– Разумеется.
Он торопливо спрятал меч в ножны и снял с лица платок. После такого бесцеремонного вторжения казалось неправильным и дальше сохранять анонимность. Он прочистил горло и слабым голосом произнес:
– Мир вашему дому.
Амбал округлил глаза.
– Принц Ализейд? – Он перевел взгляд на Нари. – Значит ли это, что вы…
– Новая Нахида Дэвабада, – вставила врач презрительно. – Похоже на то. Так зачем вы пришли? Закрыть наши двери на замок? А меня отведете на бронзовую лодку за то, что я помогала своему народу?
При упоминании о бронзовой лодке кровь похолодела у него в жилах. Однажды Али пришлось послужить там палачом для группы шафитов, пойманных во время беспорядков, которые оказались спланированной провокацией «Танзима» со стороны его отца.
– Нет, – быстро ответил он. – Ни в коем случае.
– Это так, – согласилась Нари. – Я лишь хотела встретиться с вами. Недавно я встретила одного из ваших пациентов, мужчину с дыркой в черепе, как будто кто-то вырезал…
– Просверлил.
Нари захлопала глазами, и врач ледяным тоном объяснила:
– Это называется трепанацией. Если ты возомнила себя целительницей, используй корректную терминологию.
Али почувствовал, как Нари рядом с ним напряглась, но ее голос оставался спокойным.
– Просверлил так просверлил. Он назвал вас настоящим врачом, и я хотела проверить, правда это или нет.
– Неужели? – врач скептически насупила брови. – Девчонка, которая варит зелья от сглаза и разгоняет желчь, пощекотав перышком симурга, явилась, чтобы оценить мою профессиональную подготовку?
У Али пересохло во рту.
Нари рассердилась.
– Позволю себе не согласиться. Сфера моей деятельности гораздо шире.
Врач вздернула подбородок.
– Тогда вперед, выноси свой вердикт. Вы уже ворвались к нам в дом, и, как я понимаю, вы не принимаете возражений. – Она кивнула на Али. – Для этого ты привела своего принца, не так ли?
– Я не ее принц, – поспешил внести ясность Али и бросил на Нари недовольный взгляд, когда она только зыркнула на него в ответ. – Я согласился отвести тебя на улицу Сакария, – сказал он в свое оправдание, – а не вторгаться в дом какого-то врача, притворившись, что мы… что ты… – Очень некстати в памяти всплыло золотое платье Нари, и его щеки запылали стыдливым жаром. – Забудь, – пролепетал он.
– Предатель, – прошипела Нари убийственным тоном и добавила еще что-то нелицеприятное по-арабски.
Впрочем, было очевидно, что ее не остановят ни ретировка Али, ни враждебный настрой врача. Нари встала с тахты и подошла к книжному шкафу.
– Внушительное собрание, – отметила она с завистью в голосе и сняла с полки две книги. – Ибн Сина, ар-Рази… Где вы все это достали?
– Мой отец был врачом и работал в мире людей. – Она показала на заостренные кончики своих ушей. – В отличие от меня, он мог сойти за своего и пользовался этим. Он изучал медицинские науки, путешествовал, где хотел. Дели, Стамбул, Каир, Марракеш. Ему было двести пятьдесят лет, когда один ушлый сахрейнец, охотник за головами, разыскал его в Мавритании и притащил в Дэвабад. – Она задержалась взглядом на книгах. – Все, что смог, он забрал с собой.
Нари посмотрела на книги с еще большим благоговением.
– Ваш отец двести лет изучал медицину среди людей? – Врач кивнула в ответ, и Нари продолжила допрос: – Где он теперь?
Врач шумно сглотнула, прежде чем ответить.
– Умер в прошлом году. Сердечный приступ.
Весь энтузиазм Нари вмиг улетучился. Она бережно поставила книгу на место.
– Мне очень жаль.
– Мне тоже. Это стало большой потерей для нашей общины, – сказала женщина без тени эгоистичной жалости к себе. – Некоторым из нас он передал свое мастерство. Мы с моим супругом – лучшие в своем деле.
Но Паримал покачал головой.
– Я всего лишь почетный костоправ. Субха – вот кто действительно лучший, – добавил он с мужней гордостью. – Даже ее отец так говорил, а он комплиментами не разбрасывался.
– А другие врачи, которых он обучал, тоже работают здесь? – спросила Нари.
– Нет. Слишком велик риск. Чистокровным джиннам выгоднее, чтобы мы умирали от ангины, чем жили и размножались. – Субха крепче обняла дочку. – Если сюда заявится Королевская гвардия, я сразу загремлю в тюрьму, ведь любой из моих хирургических инструментов подпадает под закон о запрете оружия. – Она нахмурилась. – Да и шафиты тоже хороши. Времена сейчас тяжелые, а нас некоторые считают богачами. Работал с нами один блестящий хирург из Момбасы – до тех пор, пока шайка воров не похитила его дочку. Он продал все имущество, чтобы заплатить за нее выкуп, после чего они сбежали. Хотели выбраться из города с контрабандистами. – Она сникла. – С тех пор мы ничего о них не слышали. Лодки часто не добираются до противоположного берега.
Лодки? Али боялся пошелохнуться. Из Дэвабада убежать не так-то просто. Какое же мужество требуется и до какой степени отчаяния нужно дойти, чтобы сесть вместе с семьей на хлипкую лодку контрабандистов и молиться, что суденышко выдержит плавание по смертельным волнам…
Это мы виноваты. Мы подвели их. Али поглядел на их небольшую семью, вспоминая о шафитах, которых спасла его мать. В Дэвабаде таких, как они, были еще тысячи – тысячи мужчин, женщин и детей, чей потенциал и жизненные перспективы рубили на корню в угоду политическим нуждам города, в котором они жили и который не имели права покинуть.
С головой уйдя в свои мысли, Али заметил, как Нари потянулась к дверце шкафчика, только когда Паримал бросился к ней с криком:
– Стойте, бану Нахида, не надо…
Но она уже открыла шкафчик. Али услышал, как она задержала дыхание.
– А это, видимо, обороняться от похитителей? – спросила она, вынимая оттуда тяжелый металлический предмет.
В первую секунду Али не понял, что это, но как только сообразил, душа у него ушла в пятки.
Это был пистолет.
– Нари, положи это, – сказал он. – Немедленно.
Она метнула в него раздраженный взгляд.
– За кого ты меня принимаешь. Не бойся, я не застрелюсь.
– Это оружие, сделанное из железа и пороха, а ты – бану Нахида Дэвабада. – Когда она непонимающе нахмурилась в ответ, он пояснил с тревожным надрывом в голосе: – Он может взорваться, Нари! Мы – огненные сущности, Нари. Нам нельзя приближаться к пороху!
– А-а. – Она сглотнула и положила пистолет на место, осторожно прикрыв дверцу шкафа. – Тогда лишняя осторожность не повредит.
– Это мой пистолет, – быстро сказал Паримал, что было очевидной ложью. – Субха ничего не знала.
– Не стоит хранить его здесь, – предупредил Али. – Это невероятно опасно. А если кто-нибудь найдет? – Он перевел взгляд. – Хранение шафитами даже незначительного количества пороха карается смертной казнью.
Али, конечно, догадывался, что такая мера была продиктована страхом не столько перед порохом, сколько перед шафитами – какому чистокровному джинну понравится, что где-то есть оружие, которым шафиты владеют искуснее, чем они сами?
– А уж пистолет – этого хватит, чтобы весь квартал сровнять с землей.
Субха посмотрела на него опасливо.
– Это предупреждение или обвинение?
– Предупреждение, – сказал он, глядя ей прямо в глаза. – К которому я настоятельно рекомендую прислушаться.
Нари вернулась и села рядом с ним, отбросив бахвальство.
– Простите, – сказала она тихо. – Мне действительно жаль. Я не знала, что и думать, когда встретила того мужчину. Я наслышана об отчаянном положении шафитов и знаю, что наживаться на том, кто боится за свою жизнь, очень легко.
Субха подобралась.
– То, что ты была обо мне такого мнения, больше говорит о тебе, чем обо мне.
Нари поморщилась.
– Наверное, вы правы. – Она опустила глаза с на удивление робким видом, а потом потянулась к своей котомке. – Я… принесла вам кое-что. Целебные травы и ивовую кору из нашего сада. Подумала, вам это пригодится. – Нари протянула ей узелок.
Врач не спешила забирать подарок.
– Ты, наверное, совсем ничего не знаешь об истории своей семьи, если думаешь, что я могу дать шафиту «лекарство», приготовленное Нахидой. – Она подозрительно прищурилась. – Поэтому ты здесь? Чтобы распространить среди нас какую-то новую заразу?
Нари отпрянула.
– Конечно нет! – воскликнула она, шокированная до глубины души, и у Али на душе заскребли кошки. – Я… хотела помочь.
– Помочь? – врач вперила в нее сердитый взгляд. – Ты вторглась ко мне на рабочее место, потому что хотела помочь?
– Я хотела понять, сможем ли мы вместе работать, – выпалила Нари. – Над одним проектом, который я собираюсь предложить королю.
Субха смотрела на Нари так, словно у той выросла вторая голова.
– Ты хочешь работать со мной? Над проектом, который хочешь предложить королю Дэвабада?
– Да.
Каким-то образом взгляд женщины стал еще более недоверчивым.
– И что же это за проект?
Нари сложила руки.
– Я хочу построить больницу.
Али уставился на нее. Она могла бы сейчас сказать, что хочет броситься под копыта каркаданну, и реакция была бы той же.
– Построить больницу? – переспросила Субха.
– Ну, не столько построить новую, сколько восстановить старую, – поспешила уточнить Нари. – Еще до войны у моих предков была своя больница, но сейчас от нее остались одни руины. Я хочу отстроить больницу и снова открыть ее двери.
Больница Нахид? Не может же она иметь в виду… Али дрожал, теряясь в догадках.
– Ты хочешь восстановить больницу Нахид? Ту самую, что возле Цитадели?
Нари посмотрела на него удивленно.
– Тебе тоже о ней известно?
Али еле сдерживался, чтобы случайно не выдать своих эмоций. Судя по ее тону, Нари задала этот вопрос без всякой задней мысли. Он украдкой бросил взгляд на Субху, но та вообще не понимала, что происходит.
Али откашлялся.
– Ну, я… слышал кое-что об этой истории.
– Кое-что? – не отставала Нари, буравя его пристальным взглядом.
Даже больше. Но то, что было известно Али о судьбе больницы, о том, что там происходило до войны, и о беспощадной, кровопролитной каре, обрушенной за это на Нахид, не знал почти никто, и Али точно не собирался делиться этой информацией здесь и сейчас – тем более в присутствии конфликтующих Нахиды и шафитки.
Он поерзал, не находя себе места.
– Может, лучше расскажешь нам о своем плане?
Нари не сразу отвела от него настойчивый внимательный взгляд, но потом вздохнула и повернулась обратно к Субхе.
– Одного, и так довольно тесного, лазарета мало, чтобы заниматься лечением всего населения Дэвабада. Я хочу видеть пациентов, которым не приходится давать взятку, чтобы попасть ко мне. И когда откроются двери новой больницы, я хочу, чтобы они были открыты для всех.
Субха прищурилась.
– Для всех?
– Для всех, – повторила Нари. – Вне зависимости от их крови.
– Ты идеалистка. Или просто лгунья. Этого никогда не допустят. Король запретит, жрецы скончаются от праведного ужаса…
– Да, уговорить их будет непросто, – беззаботно согласилась Нари. – Я знаю. Но я верю, что у нас все получится. – Она указала на книжные полки. – В Королевской библиотеке таких книг намного больше. Я читала их. Я много лет лечила людей, когда жила среди них. Я понимаю важность этой медицины. Даже сейчас я иногда предпочитаю имбирь и шалфей заклинаниям и крови заххака. – Она обратила на Субху умоляющий взгляд. – Поэтому мне нужно было найти тебя. Я надеялась, мы сможем сработаться.
Потрясенный, Али откинулся на тахте. Паримал стоял напротив с не менее осоловелым видом.
Взгляд Субхи стал еще холоднее.
– А если в больницу поступит шафит, умирающий от сердечного приступа… – ее голос дрогнул, но слова звучали ясно и отчетливо. – Кажется, ты можешь исцелить этот недуг одним прикосновением… Ты положишь на него свои руки, бану Нахида? Используешь ли древнюю магию Нахид на джинне смешанной крови в присутствии свидетелей, твоих чистокровных друзей?
Нари помедлила с ответом, заливаясь краской.
– Думаю… поначалу… будет лучше, если каждая из нас займется лечением своих.
Шафитка рассмеялась. Это был горький смех, в котором не чувствовалось ни капли веселья.
– Ты ведь ничего не понимаешь…
– Субха, – вмешался Паримал, и это прозвучало как предупреждение.
– Пусть выскажется, – перебила Нари. – Я хочу знать, что она думает.
– Тогда выскажусь. Говоришь, не желаешь нам зла? – Субха сверкнула глазами. – Ты – само воплощение зла, Нахида. Ты – духовный лидер племени, чья религии объявила нас бездушными, ты – последняя из рода Дэвов, которые столетиями истребляли шафитов, как каких-нибудь крыс. Ты была соратницей Бича Кви-Цзы, головореза, который пролил столько шафитской крови, что ею можно было бы наполнить целое озеро. Тебе хватает наглости врываться ко мне в операционную – ко мне домой – без приглашения и изучать меня, словно ты выше меня по рангу. А теперь ты сидишь тут и делишься своими хрустальными мечтами о больнице для всех, пока я пытаюсь придумать, как бы вынести ребенка живым из комнаты. С какой стати мне работать с тобой?
За пламенной речью Субхи последовала оглушительная тишина. Али хотелось заступиться за Нари – он-то знал наверняка, что у нее были добрые помыслы. В то же время он понимал, что и шафитка права. Он сам был свидетелем тому, как ошибки чистокровных джиннов заканчиваются трагедией для шафитов.
На скуле Нари ходил желвак.
– Я прошу прощения за то, как появилась на вашем пороге, – выдавила она из себя. – Но мои намерения абсолютно искренни. Пусть я Нахида и Дэва, но я действительно хочу помочь шафитам.
– Так ступай в свой храм, отвергни постулаты своих предков и перед лицом всего твоего народа объяви нас равными, – парировала Субха. – Хочешь помочь шафитам – сначала разберись с Дэвами.
Теряя надежду, Нари потерла голову.
– Я не могу так поступить. Сейчас не время. Я потеряю их поддержку, и какая тогда от меня будет польза? – Субха в ответ фыркнула, и Нари вперилась в нее взглядом, наконец начиная злиться. – Шафиты тоже отчасти виноваты, – напомнила она, начиная распаляться. – Тебе известно, что стало с Дэвами, пойманными на Большом базаре после смерти Дары? Шафиты устроили на них облаву, как настоящие звери, забросали их «огнем Руми» и…
– Звери? – ощетинилась Субха. – Ну да, конечно, так ведь вы нас видите. Дикие животные, которых нужно держать в узде!
– На самом деле это неплохая идея, – вырвалось у Али неосознанно, и когда обе женщины повернулись в его сторону, ему с трудом удалось сохранить самообладание. Он как будто не меньше их удивился тому, что вмешался в спор… но идея-то в самом деле была неплохая. Она даже… граничила с гениальностью. – Сами подумайте, если отец даст добро, и вы подойдете к делу с умом, сотрудничество Дэвов и шафитов будет эпохальным событием. А строительство больницы, которая действительно нужна Дэвабаду… это стало бы огромным достижением.
В этот момент Али поймал на себе взгляд Нари, но не смог ничего прочитать в ее выразительных глазах… Однако едва ли она обрадовалась его спонтанному заступничеству.
Как, впрочем, и Субха.
– Ты тоже в этом участвуешь? – спросила она.
– Нет, – отрезала Нари. – Не участвует.
– Не умеешь ты переманивать на свою сторону, Нахида, – ответила Субха, положив дочку на плечо, чтобы та срыгнула. – Заручись ты его поддержкой, я бы даже поверила в эту твою невесть откуда взявшуюся заботу о шафитах.
– Ты согласилась бы работать с ним? – гневно переспросила Нари, не веря своим ушам. – Ты ведь понимаешь, что в угнетении шафитов виноват его отец?
– Я в курсе, – огрызнулась Субха. – Но все шафиты Дэвабада знают, как к этому относится принц. – Она снова обратила свое внимание на Али. – Я слышала, как ты спас двух шафитов, отца и дочь, от работорговцев. Говорят, они теперь живут прямо во дворце, как богачи.
Али взглянул на нее, и у него упало сердце. Впервые он заметил в глазах Субхи заинтересованный блеск, однако лгать ей он никак не мог.
– Эти шафиты чуть не угодили обратно им в лапы из-за моей беспечности. Я нахожу план бану Нахиды замечательным, это правда. Но когда в Дэвабаде что-то идет не по плану… – Он показал рукой на себя и на Нари. – Такие, как мы, редко платят ту же цену, что и шафиты.
Субха задумалась.
– Похоже, вы оба совершенно не умеете переманивать союзников на свою сторону, – заключила она невозмутимо.
Нари вполголоса выругалась, но Али не отступился от своих слов.
– Сотрудничество, основанное на недомолвках, нельзя назвать сотрудничеством. Я не стану врать и подвергать вас опасности, умолчав о ней.
Паримал протянул руку и погладил кудрявый локон на голове младенца.
– Может, это и вправду неплохая идея, – тихо сказал он, обращаясь к Субхе. – Твой отец всегда мечтал построить в городе больницу.
Али посмотрел на Нари.
– Что скажешь?
Нари посмотрела на него так, словно хотела убить одним взглядом.
– Что ты вообще знаешь о строительстве больниц?
– А ты что знаешь о строительстве вообще? – парировал он. – Ты подумала о том, где брать финансирование и как планировать бюджет, необходимый, чтобы заново отстроить древний, разрушенный до основания комплекс зданий? Это будет стоить невероятно больших денег. Займет уйму времени. А когда ты будешь составлять контракты и нанимать сотни рабочих? В перерывах между приемом больных в лазарете?
Ее взгляд стал еще более свирепым.
– Как ты красиво сказал об отношениях, основанных на недомолвках.
Али поморщился, вспоминая их ссору в саду.
– Ты назвала меня своим должником, – сказал он осторожно. – Позволь мне отдать тебе долг. Пожалуйста.
Али не мог понять, подействовали его слова или нет. Нари выпрямилась, стирая с лица все эмоции, и повернулась к Субхе.
– Хорошо. Он в деле. Этого достаточно?
– Нет, – сказала врач прямо. – Сперва получи разрешение у короля. Найди деньги и составь конкретный план действий. – Она указала на дверь. – И без этого не возвращайся. Я не стану втягивать свою семью в эту авантюру за меньшее.
Али поднялся.
– Приносим свои извинения за вторжение, – хрипло извинился он. Еще не зажившее до конца горло явно не выдержало всех этих споров. – Даст Бог, скоро свидимся.
Он пощелкал пальцами, пытаясь привлечь внимание Нари. Но она в очередной раз увлеченно рассматривала стол и сокровища на столе, не горя желанием куда-то уходить.
– Нари.
Она опустила руку, потянувшуюся к очередной книге.
– Ладно, ладно. – Она положила руку на сердце и отвесила нарочито низкий поклон. – Буду ждать нашей следующей встречи, доктор, уже не терпится услышать, какие еще оскорбительные слова вы бросите в адрес моих предков и моих соплеменников.
– Мне есть из чего выбирать, уверяю тебя, – ответила Субха.
Али вытолкал Нари из комнаты, пока она не успела ответить. Одним концом тюрбана он обмотал лицо, замечая, как трясутся руки, после чего закрыл за собой наружную дверь и тяжело привалился к ней, только сейчас начиная в полной мере осознавать, на что он подписался.
Нари вела себя более невозмутимо и просто разглядывала шумный шафитский квартал с высоты крыльца. Она уже спрятала лицо под никабом, но когда мимо прошел мужчина, неся в руках большую доску со свежим хлебом, Нари втянула носом воздух, и ткань никаба вплотную прилегла к ее губам. Али невольно обратил внимание на их форму, за что тут же мысленно выругал себя.
Нари посмотрела на него.
– Это не значит, что мы снова друзья, – сказала она резко.
– Что? – пролепетал он, сконфуженный этим громким заявлением.
– То, что мы сотрудничаем, не значит, что мы снова друзья.
Не хотелось признавать, но слышать это было больно.
– Отлично, – бросил он, не сдержав язвительного тона. – У меня есть другие друзья.
– Ну конечно. – Она скрестила руки поверх абайи. – Что Субха имела в виду, когда говорила о шафитах и работорговцах? Не может быть, чтобы дела шли так плохо.
– Долгая история, – сказал Али, потирая больное горло. – Но ты не переживай. Что-то мне подсказывает, доктор Сен с удовольствием расскажет тебе обо всем в подробностях, среди прочего.
Нари скривилась.
– Если у нас вообще что-нибудь выгорит. С чего предлагаешь начать? – поинтересовалась она. – А то ты так уверенно перечислял свои таланты.
Али вздохнул.
– Нужно поговорить с моими родителями.
16
Дара
В шатре Манижи царило шокированное молчание. Дара не мог до конца осознать то, что только что вслух зачитал со свитка Каве.
– Твой сын отравил Ализейда аль-Кахтани? – переспросил он. – Твой сын? Джамшид?
Каве зло посмотрел на него.
– Да.
Дара моргнул. Текст письма, которое сжимал сейчас в руках Каве, никак не вязался с тем, что Дара помнил о жизнерадостном добродушном лучнике, увы, искренне привязанном к деспотам семейства Кахтани.
– Но он всегда был им верен.
– Он верен только одному из них, – уточнил Каве. – Будь проклят этот чертов эмир. Мунтадир наверняка только и делал, что сходил с ума от паранойи и топил себя в бутылке с тех пор, как его брат вернулся. Джамшид способен и на такую глупость ради него. – Он бросил на Дару недобрый взгляд. – Вспомни, спасая чью жизнь он поймал полдюжины стрел в спину.
– Спасти жизнь и отнять жизнь – это совершенно разные вещи. – В голове у Дары начала оформляться тревожная мысль. – Откуда ему вообще может быть что-то известно об отравлениях?
Каве взъерошил рукой волосы.
– Из библиотеки храма, например. Его всегда занимали предания о Нахидах. Когда он был послушником, его даже наказывали иногда за то, что он пробирался в их архивы. – Каве взглянул на Манижу. – Низрин пишет, что действие яда показалось ей схожим с…
– С одним из моих экспериментов? – закончила за него Манижа. – Это так. Впрочем, думаю, никто, кроме Низрин, не обратит на это внимания. Видимо, Джамшид каким-то образом наткнулся на мои старые записи. – Она с мрачным видом скрестила руки на груди. – Как она считает, кто-нибудь еще подозревает Джамшида?
Каве покачал головой.
– Нет. Виновным считают виночерпия Али, а сам парнишка был убит в суматохе. Однако Низрин предупреждает, что допросы персонала еще продолжаются. Также она пишет, что… если подозрения все-таки падут на Джамшида, она готова взять вину на себя.
Дара обомлел.
– Что? Прости, конечно, но с какой стати? Виноват здесь только твой сын, он совершил большую глупость. А если выяснится, что ингредиенты были взяты из лазарета? Во всем могут обвинить Нари!
Манижа сделала глубокий вдох.
– Ты уверен, что письмо никто не отслеживал?
Каве развел руками.
– Мы приняли все меры безопасности, которым ты нас учила. Низрин обещала выходить на связь только в чрезвычайном случае. И, бану Нахида, со всем уважением, но… время-то у нас на исходе. – Он кивнул на ее рабочий стол. – Эти эксперименты… Удалось ли выяснить, как можно ограничить…
– Это неважно. Уже неважно, – вздохнула Манижа. – Давайте еще раз пройдемся по плану, – скомандовала она.
– Мы проникнем в город и захватим Королевскую гвардию, заручившись поддержкой маридов и ифритов, – ответил Дара механически. – Мои бойцы останутся прикрывать тылы вместе с Визарешем и его гулями, – выдавил он, изо всех сил пытаясь подавить отвращение, – а мы двинемся во дворец, – он посмотрел на Манижу. – Ты говорила, что знаешь способ, как избавиться от короля.
– Знаю, – отвечала Манижа коротко.
Дара помолчал. Манижа уже несколько месяцев уходила от прямых ответов. И он, с одной стороны, не хотел выходить за рамки дозволенного, но, с другой, все же решил, что сейчас самое время разобрать план во всей его полноте. – Госпожа, я, как-никак, твой Афшин. Мне не помешало бы чуть больше информации. – Он чуть повысил голос в предостережении. – Мы не знаем, как моя магия отреагирует на Сулейманову печать. Если король меня обезвредит…
– Гасан аль-Кахтани будет мертв еще до того, как мы переступим порог дворца. Это уже решено, и через несколько дней у меня будет право рассказать тебе все в подробностях. Но, к разговору о Сулеймановой печати… – Она перевела взгляд на Каве. – Тебе удалось что-нибудь узнать о кольце?
Вид у старшего визиря стал понурый.
– Нет, госпожа. Я давал взятки и заговаривал зубы всем знакомым, от наложниц до ученых мужей. Ничегошеньки. Ни одно из своих колец он не носит постоянно, и нет никаких свидетельств о том, как кольцо передается новому владельцу. Одного историка в прошлом году казнили только за то, что тот заинтересовался историей его возникновения.
Манижа скорчила гримасу.
– Я тоже не добилась успехов, а у меня ведь было несколько десятилетий на то, чтобы перерыть архивы храма. Не существует ни текстов, ни свидетельств…
– Совсем ничего? – переспросил Дара. – Как такое возможно?
Успех всего плана зависел от того, сможет ли Манижа завладеть кольцом с печатью Сулеймана. А без него…
– Наверное, Зейди аль-Кахтани сжег все документы, когда занял престол, – предположила Манижа со злобой. – Но я помню, что после отцовских похорон Гасан отправился в уединение на несколько дней. Когда он вернулся, выглядел так, словно чем-то переболел, а на его лице уже красовался знак печати. – Она помолчала в задумчивости. – С тех пор Гасан никогда не покидал город. В юности он любил охотиться в землях на дальнем берегу Гозана. Но, став королем, он не ступал дальше горной цепи по эту сторону завесы.
Каве кивнул.
– Вполне возможно, что кольцо привязано к Дэвабаду – во всяком случае, оно никогда не использовалось для прекращения войн за пределами города. – Он посмотрел на Дару. – Или в твое время было иначе?
– Нет, – протянул Дара в ответ. – В Совете Нахид кольцо передавалось по кругу, от одного советника другому. Печатью владели по очереди. – Он крепко задумался, пытаясь выудить из памяти еще хоть что-нибудь – воспоминания о прежней жизни доставляли физическую боль. – Но это становилось понятно только по меткам на их лицах. Я не помню, видел ли когда-нибудь кольцо.
После непродолжительной паузы Манижа вновь заговорила:
– Тогда нам понадобится его сын. Необходимо сделать все для того, чтобы Мунтадир пережил осаду дворца. Потом он сам расскажет нам, как заполучить печать. Он престолонаследник. Он должен знать. – Манижа перевела взгляд на Каве. – Придумаешь, как это устроить?
Каве терзали сомнения.
– Думаю, Мунтадир не захочет добровольно расставаться с этой информацией… Тем более после смерти отца.
– А я думаю, что развязать язык малахольному сыну Гасана не составит труда, – парировала Манижа. – Подозреваю, стоит только пригрозить оставить его наедине с Дарой, как он мигом выложит нам все королевские тайны.
Дара опустил глаза, чувствуя, как внутри что-то сжалось. Едва ли стоит удивляться, что его хотели использовать в качестве угрозы. Он ведь Бич Кви-Цзы, как ни крути. Никто не хотел бы попасть ему под горячую руку – в особенности мужчина, с которым насильно обвенчали Нари.
На секунду в лице Каве проступили те же сомнения, а потом он поклонился.
– Как скажешь, бану Нахида.
– Вот и славно. Каве, тебе пора возвращаться в Дэвабад. Если между этими принцами-пескоплавами действительно зреет конфликт, проследи, чтобы наши соплеменники – и, естественно, наши дети – не вмешивались. Дара заколдует тебе ковер-самолет и научит им управлять. – Манижа вернулась к своему столу. – А мне нужно закончить с этим.
Дара следом за Каве вышел из шатра и, когда они отошли подальше, поймал его за рукав.
– Нам нужно поговорить.
Каве посмотрел на него с раздражением.
– Ты ведь можешь научить меня летать на ваших треклятых половиках позже?
– Не об этом, – сказал он и потащил Каве в свой шатер.
Их разговор никто не должен был услышать. К тому же Дара предполагал, что Каве не придет в восторг, когда услышит то, что он хотел ему сказать.
Каве ввалился в шатер и огляделся по сторонам, становясь все смурнее с каждой секундой.
– Ты и спишь, обложившись оружием? Неужели у тебя нет ни одной вещички, которой нельзя было бы убить?
– У меня есть только то, что мне необходимо. – Дара скрестил руки на груди. – Но мы здесь не для того, чтобы обсуждать мои вещи.
– Что тебе нужно, Афшин?
– Хочу знать, не возникнут ли у нас в дальнейшем проблемы из-за верности Джамшида Мунтадиру.
Каве сверкнул глазами.
– Мой сын – преданный Дэв, и после всего, что ты с ним сделал, ты не вправе сомневаться в его действиях.
– Я – Афшин бану Манижи, – отчеканил Дара. – Я возглавляю ее войско и отвечаю за будущую безопасность нашего города… Так что, Каве, мне нужно знать, не возникнут ли у нас проблемы из-за отставного воина с отличной подготовкой и отличными связями, который только что отравил соперника Мунтадира.
На лице Каве было написано откровенно враждебное выражение.
– Этот разговор окончен, – сказал он и развернулся на пятках.
Дара сделал вдох, заранее ненавидя себя за свои следующие слова.
– Той ночью ко мне вернулись способности, которыми я обладал, будучи рабом… еще до корабля, – бросил он в спину Каве, когда тот потянулся к пологу шатра. – Совсем ненадолго – сказать по правде, я до сих пор не понимаю, что произошло. Но когда я был в салоне у той танцовщицы, я почувствовал прилив магии и вдруг мог читать ее мысли, ее желания, как открытую книгу, – Дара помолчал. – У нее было не меньше дюжины желаний. Слава, деньги, праздная жизнь под боком у влюбленного Мунтадира. Но когда я заглянул в мысли Мунтадира… его занимала отнюдь не танцовщица.
Каве застыл на месте, сжав вытянутые по швам руки в кулаки.
– И он не грезил о престоле, Каве, – сказал Дара. – Он не мечтал ни о богатствах, ни о женщинах, не мечтал стать королем. Единственное, чего желал Мунтадир, – это чтобы твой сын был с ним рядом.
Визиря начала бить дрожь, но он продолжал стоять к Даре спиной.
Дара продолжил вполголоса:
– Клянусь, я не желаю Джамшиду зла. Клянусь Нахидами, – добавил он. – То, что будет сказано здесь, навсегда останется в стенах этого шатра. Только, Каве… – Его тон стал умоляющим. – Бану Манижа рассчитывает на нас с тобой. Мы должны обсудить это.
Между ними повисло долгое молчание. Снаружи шатра доносился звон мечей и оживленные разговоры его рекрутов, сильно контрастирующие с напряженной обстановкой внутри.
Наконец Каве заговорил.
– Он бездействовал, – прошептал он. – Джамшид встал под обстрел ради него, а Мунтадир только держал его за руку, пока его отец позволял моему мальчику мучиться. – Он обернулся. Сейчас он выглядел загнанным, постаревшим, как будто одно воспоминание прибавило ему лет. – Как можно поступать так с тем, кого якобы любишь?
Дара невольно подумал о Нари. У него не было ответа на этот вопрос. Вдруг он и сам почувствовал себя ужасно старым.
– Как давно… – Он откашлялся, понимая, что Каве и сейчас готов сорваться с места в любой момент. – У них связь?
Каве весь сразу сник.
– Десять лет, – тихо сознался он. – Не меньше, если не больше. Поначалу ему удавалось скрывать это от меня. Наверное, боялся моего неодобрения.
– Вполне объяснимый страх, – сказал Дара, внутренне сочувствуя визирю. – На подобные отношения часто смотрят косо.
Каве покачал головой.
– Дело не в этом. То есть… отчасти и в этом тоже, но наше имя и деньги защитили бы его от самых худших последствий. Я сам защитил бы его, – добавил он с внезапным пылом. – Меня волновали его счастье и безопасность, а не досужие разговоры. – Он вздохнул. – Проблема была в Мунтадире. Джамшид считает его не таким, как все, просто потому, что он такой обаятельный, говорит по-дивастийски, любит вино и космополитичен в выборе друзей, но это не так. Мунтадир – Гезири как он есть, и всегда будет верен прежде всего своему отцу и семье. А Джамшид отказывается понимать это, сколько бы раз тот ни разбивал ему сердце.
Дара опустился на подушку и похлопал по соседней. Каве уселся рядом с ним, хотя все равно как-то нехотя.
– Бану Манижа знает?
– Нет, – быстро ответил Каве. – Не хотелось бы забивать ей голову такими проблемами. – Он потер посеребренные виски. – Я сделаю так, что Джамшида не будет в городе во время осады и в первые дни после. Запру его в темнице, если понадобится. Но когда он узнает о Мунтадире – о том, что произойдет, когда Манижа получит то, что ей от него нужно… – Он покачал головой, а его взгляд потускнел. – Он никогда мне этого не простит.
– Свали вину на меня, – предложил Дара, чувствуя, как внутри все переворачивается от этих слов. – Скажи, что вы планировали сохранить Мунтадиру жизнь и держать его только в качестве заложника, но я вышел из себя и убил его в гневе. – Он отвел взгляд. – Все от меня именно этого и ждут.
А раз так, Дара воспользуется своей репутацией, чтобы незаметно наладить отношения между Прамухами. Он причинил им достаточно боли.
Каве уставился на свои руки, крутя золотое кольцо на большом пальце.
– Не думаю, что это будет иметь значение, – сказал он наконец. – Скоро я стану одним из величайших изменников в нашей истории. Сомневаюсь, что Джамшид когда-нибудь посмотрит на меня, как прежде, вне зависимости от того, что случится с Мунтадиром. Никто не посмотрит, наверное.
– Хотелось бы мне пообещать тебе, что со временем станет легче. – Дара обвел взглядом свой шатер, где хранилось все накопленное годами оружие – его единственное имущество. Единственный ориентир в этом мире. – Но репутация, все же, – невелика цена, главное, что в итоге наши соплеменники будут целы.
– Сомнительное утешение, если те, кого любим мы, больше не захотят нас знать. – Он бросил взгляд на Дару. – Как думаешь, простит она тебя?
Дара понял, кого имел в виду Каве, и в глубине души слишком хорошо знал ответ на этот вопрос.
– Нет, – честно признался он. – Думаю, Нари меня никогда не простит. Но вместе с остальными нашими соплеменниками она будет в безопасности и сможет наконец встретиться со своей матерью. А все остальное неважно.
Впервые с того момента, как они встретились здесь, он услышал в голосе Каве что-то похожее на сочувствие.
– Думаю, они поладят, – сказал он мягко. – Нари всегда напоминала мне свою мать. Так сильно, что временами больно было смотреть на нее. В детстве Манижа искренне радовалась каждому своему успеху – совсем как Нари. Она была сообразительной, очаровательной, а ее улыбка поражала в самое сердце. – У него на глазах выступили слезы. – Когда Нари назвалась ее дочерью, у меня аж дыхание перехватило.
– Могу себе представить, – сказал Дара. – Ты ведь считал ее погибшей.
Каве помрачнел и покачал головой.
– Я знал, что Манижа жива.
– Но… – Дара задумался, вспоминая, что рассказывал ему Каве. – Когда ты говорил, что это ты нашел ее тело… ты выглядел ужасно расстроенным…
– Потому что здесь я не соврал, – ответил Каве. – Каждое слово – правда. Действительно, это я нашел караван Манижи и Рустама после их исчезновения. Я помню выжженную равнину, истерзанные останки их спутников. Помню Манижу – точнее, другую женщину, которую я принял за Манижу – и Рустама, а их головы… – голос Каве задрожал, и он умолк. – Я и привез их тела в Дэвабад. Тогда я впервые оказался в городе, впервые встретил Гасана… – Каве промокнул глаза. – Я почти ничего об этом не помню. Если бы не Джамшид, я бы бросился прямо на ее погребальный костер.
Дара не ожидал услышать такое.
– Я не понимаю.
– Она специально все спланировала так, чтобы я нашел их, – объяснил Каве с отсутствующим выражением. – Она знала, что никому, кроме меня, Гасан не поверит, и надеялась, что мое горе всех убедит в ее смерти, и Гасан не станет ее преследовать. Вот до чего довел ее этот демон.
Дара неотрывно смотрел на него, совершенно не зная, что сказать. Страшно представить, что было бы, если бы он нашел тело любимой женщины в таком состоянии. Вероятно, он действительно бросился бы на погребальный костер – впрочем, с его-то везением, кто-нибудь непременно нашел бы способ вернуть его с того света. А то, что Манижа могла так поступить с Каве, которого она, очевидно, любила, выдавало в ней безжалостное хладнокровие, чего он раньше за ней не подозревал.
Тут ему в голову пришла другая мысль.
– Каве, как ты думаешь, если Манижа смогла так сымитировать собственную смерть, не может ли оказаться, что Рустам…
Каве покачал головой.
– Это было первое, о чем я спросил, когда мы снова встретились. Но она ответила только одно: он взялся за магию, которая оказалась для него неподъемной. Она предпочитает не говорить о нем. – Он замолчал. В его лице читалось незабытое горе. – Они были очень близки, Дара. Иногда казалось, что только Рустам удерживает ее на земле.
Дара вспомнил собственную сестру, Тамиму, ее солнечную улыбку и озорные выходки. И то, как жестоко она была убита, наказана, вместо Дары.
А теперь он собирается запустить новую волну насилия и кровопролития в их мире. Сердце грызло чувство вины, сжимало ему горло.
– Постарайся сделать все возможное, чтобы не подпускать Джамшида и Нари к Кахтани, Каве. Ко всему их семейству, – пояснил он, не сомневаясь в том, что Ализейд уже мало-помалу втирается к Нари в доверие. – Так всем будет легче, когда случится то, что случится.
Молчание между ними затянулось, пока Каве не спросил:
– Ты сможешь, Афшин? Ты действительно сможешь захватить город? Потому что… второго шанса для нас не будет.
– Да, – сказал Дара тихо. У него не было выбора. – Но у меня к тебе будет одна просьба.
– Что?
– Не знаю, что меня ждет после переворота. Сомневаюсь… – Он запнулся, подбирая верное слово. – Я знаю, как меня видят джинны этой эпохи. А то, как я поступил с Джамшидом и Нари… Однажды может настать день, когда Манижа решит, что лучше ей править городом без Бича Кви-Цзы по правую руку. Но рядом с ней останешься ты, Каве.
– О чем ты меня просишь, Афшин?
То, что Каве не стал отпираться от такого варианта развития событий, говорило само за себя. Но Дара проигнорировал тошнотворное чувство внутри него.
– Не позволяй ей стать, как они, – выпалил он. – Манижа доверяет тебе. Она прислушается к твоим советам. Не допусти, чтобы она повторила судьбу Гасана.
А про себя, от сердца, добавил слова, которые не мог заставить себя произнести вслух: «Не позволяй ей повторить судьбу ее предков, которые сделали из меня Бич».
Каве напрягся, и былой враждебный настрой снова дал о себе знать.
– Она не станет такой, как Гасан. Она неспособна, – добавил он дрожащим голосом. Это были слова мужчины, который любил Манижу и проводил с ней ночи, а не рассудительного старшего визиря. – Хотя я бы не стал осуждать ее за то, что ей хочется мести. – Он поднялся на ноги, не осознавая, что от этих последних слов у Дары внутри все оборвалось. – Мне пора.
Дара будто потерял дар речи. Поэтому он только кивнул, и Каве вышел наружу, оставив полог шатра трепыхаться на холодном ветру.
«Этой войне не будет конца». Дара в очередной раз посмотрел на свою коллекцию оружия, закрыл глаза и набрал полную грудь пахнущего снегом воздуха.
«Зачем ты это делаешь?» В памяти всплыло воспоминание о Хайзуре. Когда пери подобрал Дару, он унес его в безлюдные снежные горы, где был его дом. В первые годы после освобождения из рабства на Дару было жалко смотреть. Его душа была изранена, воспоминания казались кровавой мозаикой насилия и смерти. Он еще даже не мог вспомнить собственного имени, когда завел привычку мастерить оружие из всего, что попадалось под руку. Сломанные ветки становились копьями, камни обтачивались в ножи. Это был какой-то непостижимый для Дары инстинкт, и он не мог дать ответа на заботливый вопрос Хайзура. Все вопросы пери казались бессмысленными. «Кто ты?» «Что ты любил?» «Что приносит тебе счастье?»
Дара только смотрел на него в ответ и ничего не понимал. «Я – Афшин», – отвечал он всякий раз, как будто эти слова могли ответить на все вопросы. Ушли годы, пока он не начал вспоминать счастливые эпизоды своей жизни. Семейные обеды и прогулки галопом верхом на лошади по равнинам Гозана. Мечты, которые он лелеял до того, как его имя стало созвучно проклятию. И то, как пел от разлитой в городе магии Дэвабад в праздничные дни.
К тому моменту Хайзур стал задавать другие вопросы. «Ты хотел бы вернуться?» Пери предлагал ему десятки вариантов. Например, попробовать удалить метку Афшина, чтобы Дара мог поселиться в какой-нибудь глухой деревушке Дэвов под новым именем. Изумрудный цвет глаз останется с ним навсегда, но его соплеменники обычно не лезли к бывшим рабам ифритов. Он мог бы начать новую жизнь.
Однако… ему никогда этого не хотелось. Он слишком отчетливо помнил войну. Слишком отчетливо помнил, как дорого обошелся ему священный долг. Дару пришлось силком возвращать к своему народу, и этого он не рассказывал даже Нари.
И вот он снова здесь. Со своим оружием и высокой целью.
«Конец будет», – попытался успокоить он самого себя, выбрасывая из головы воспоминания о Хайзуре.
И Дара лично в этом убедится.
17
Нари
Это могло стать прекрасным утром. Высоко на дворцовой стене установили шатер – в том же самом месте, откуда когда-то Али и Нари смотрели на звезды. Пригревало солнце, в небе не было ни облачка, озеро раскинулось под ними, как холодное зеркало.
Для них под узорным шелковым навесом постелили плюшевый ковер с вышивкой, такой мягкий, что ладонь Нари в нем полностью утопала, и такой большой, что мог вместить полсотни джиннов, и накрыли роскошный стол. Любые фрукты, какие только можно себе представить, от золотистых долек манго и яркой хурмы до блестящих серебряных вишен, которые хрустели на зубах, отдавая металлическим привкусом, и дрожащих алых яблок с кремом, до того похожих на бьющееся сердце, что Нари покрылась мурашками. Нежнейшие пирожные с медовым кремом, сладкими сырами и жареными орехами соседствовали с пиалами сцеженного йогурта, выложенного в формочки в виде шариков, и тарелками с пряной манной кашей.
А особенно радовало блюдо с жареными бобами с луком, яйцом и деревенским хлебом – приятный сюрприз, говорящий о том, что к приготовлению сегодняшнего завтрака приложил руку престарелый повар-египтянин, служивший на дворцовой кухне. В первые, самые тяжелые месяцы после смерти Дары, Нари заметила, что на ее столе часто стали появляться различные блюда с ее родины. Ничего помпезного – в основном домашняя кухня и ее любимая уличная еда. Однажды в приступе ностальгии Нари попыталась разыскать повара, но их встреча прошла не лучшим образом. Она лишь улыбнулась ему и представилась, а мужчина ударился в слезы. Позднее его коллеги рассказали ей, что он мало разговаривал, и вообще, на кухне его считали немного тронутым. Нари не смела больше нарушать его спокойствия, но он продолжал потихоньку готовить ей пищу, время от времени украшая блюда небольшими сувенирами: то веночек из жасмина, то стебелек камыша, сложенный в форме лодочки, то браслет, выструганный из дерева. Подарки в равной степени грели ей душу и печалили, каждый раз напоминая о том, как Дэвабад ограждал ее от общения с бывшим земляком.
– Мунтадир уже рассказал, что мы нашли для праздника труппу заклинателей, аба? – спросила Зейнаб, выводя Нари из раздумий.
С самого начала завтрака принцесса мужественно пыталась с каждым поддерживать светскую беседу – незавидная, по мнению Нари, работа. Мунтадир сидел напротив нее, не смея пошелохнуться, как забальзамированная мумия, а Хацет то и дело била Али по руке, когда тот лез за очередной порцией вперед матери, которая решила взять эту роль на себя, потому что «дегустаторы твоего отца, очевидно, не умеют работать».
– Превосходные артисты, – продолжала Зейнаб. – Они наколдовали целый птичник с птицами, которые выводили прелестнейшие трели. Они идеально подойдут для Навасатема.
– Надеюсь, они подписали контракт, – беспечно отозвался Гасан. Как ни странно, короля джиннов как будто даже забавляло то, что семейный завтрак напоминал прогулку по минному полю. – А то артистов, которых я приглашал на несколько последних Ид, в последний момент переманивали выступать в Та-Нтри, прельщая их гонорарами, которые каждый раз оказывались строго вдвое больше оговоренной нами суммы.
Хацет улыбнулась, передавая Али полную тарелку еды.
– Али-баба, оторвись хоть ненадолго от этих свитков, – укоризненно сказала она, кивая на ворох бумаг, разложенных рядом с Али. – Где ты уже успел найти себе занятие?
– Сдается мне, эти свитки имеют непосредственное отношение к тому, зачем он нас всех собрал, – прозорливо заметил Гасан, попивая кофе.
Мунтадир напряженно вытянулся по струнке.
– Ты не говорил, что это Али нас собрал.
– Не хотел, чтобы ты искал отговорки, – пожал плечами Гасан. – Тебе и не повредит раз в жизни встать раньше полудня. – Он повернулся к младшему сыну. – А как твое самочувствие?
– Я абсолютно здоров, – с готовностью ответил Али и, положив руку на сердце, кинул Нари. – Чем я всецело обязан бану Нахиде.
Гасан обратил свое внимание к ней.
– А удалось ли бану Нахиде узнать что-то важное об использованном яде?
Нари заставила себя ответить на его прямой взгляд. Она никогда не забывала, что Гасан держал ее здесь в своем плену, но сейчас ей нужно был склонить его на свою сторону.
– К сожалению, ничего. Низрин полагает, что ему в тамариндовый сок подсыпали что-то, что вступило в реакцию с сахаром в конфетах. Все знают, что принц предпочитает сок вину.
Мунтадир фыркнул.
– Вот что бывает, когда слишком кичишься своими убеждениями.
В глазах Али сверкнули молнии.
– Какое любопытное совпадение, ахи, что обычно это ты громче всех насмехаешься надо мной за мою веру.
Вмешалась Хацет.
– А тебе удалось что-нибудь разузнать про этот яд? – задала она свой вопрос, глядя прямо на Гасана. – Ты говорил, что собираешься допросить всех работников кухни.
– Все так, – коротко ответил тот. – Допросы взял на себя лично Ваджед.
Королева еще какое-то время не отводила от короля скептического взгляда, а потом посмотрела на сына.
– Рассказывай, зачем ты собрал нас здесь?
Али прочистил горло.
– На самом деле не я один. Когда я поправлялся после отравления, мы с бану Нахидой начали обсуждать совместную работу над одним крайне многообещающим проектом. Дело в том, что у нее… очень маленький лазарет.
Он замолчал, как будто это сразу все объясняло, и Нари, замечая непонимание на лицах, включилась в разговор, про себя чертыхаясь на своего партнера.
– Я хочу построить больницу, – заявила она прямо.
– Мы, – буркнул под нос Али, постучав по кипе свитков. – А что? – дерзко спросил он в ответ на ее недовольный взгляд. – Не для того я всю неделю корпел над цифрами, чтобы ты так списывала меня со счетов.
Мунтадир так резко поставил чашу на пол, что расплескал сливовую жидкость, которая, скорее всего, была вовсе не соком.
– Естественно, ты обратилась к нему. Пытался я тебя вразумить, пытался, и что в ответ? Стоило вернуться твоему бестолковому репетитору, как ты помчалась к нему…
– Если это кому-нибудь здесь интересно, – перебил Гасан, посмотрев на них таким взглядом, что все сразу закрыли рты, – я бы хотел выслушать их до конца. – Он повернулся к Нари. – Ты хочешь построить больницу?
Нари кивнула, стараясь не обращать внимания на то, что Мунтадир сейчас буквально молнии в нее метал глазами.
– Точнее, не столько построить, сколько отремонтировать старую. Я слышала, что недалеко от Цитадели до сих пор стоят руины больничного комплекса, построенного моими предками.
Гасан смотрел на нее оценивающим и до того невозмутимым взглядом, что у Нари волоски на загривке встали дыбом.
– И где же ты такое услышала, дорогая моя дочь?
Сердце пропустило удар. Отвечать нужно было очень осторожно, или за ее ошибку снова придется отвечать какому-то несчастному Дэву, в этом она не сомневалась.
– В книге прочитала, – соврала она, стараясь сохранять непринужденную интонацию. – И слух дошел.
Зейнаб хлопала глазами, не скрывая своего волнения. Мунтадир разглядывал ковер, словно никогда не видел такого удивительного ковра. Нари надеялась, они будут молчать.
– В книге, – повторил Гасан. – И слух дошел.
– Именно, – согласилась Нари и поспешила продолжить, как будто бы и не заметила недоверия в его голосе. – Описания больницы в лучшие времена просто поражают воображение. – Она взяла в руки чашку и как бы невзначай добавила: – Еще я слышала, что в разрушенной больнице сейчас живут трое джиннов, освобожденных из рабства ифритов.
– Какие информативные у нас слухи.
Помощь пришла, откуда Нари ждала ее меньше всего.
– Прекрати третировать бедняжку, Гасан, – воскликнула Хацет. – Она права. Мне тоже известно об этих освобожденных рабах.
Нари уставилась на королеву.
– Правда?
Хацет кивнула.
– Один из них – мой очень дальний родственник. – Нари успела заметить, как ее взгляд на мгновение упал на Али. – Выдающийся ученый, только невероятно эксцентричный. Он отказывается возвращаться в Та-Нтри, вот я и приглядываю за ним, чтобы он не заморил себя голодом. С женщинами, которые живут там, я тоже знакома. Разу, старшая из них, может часами рассказывать удивительные байки из жизни больницы. То, как они владеют магией, вызывает восхищение, поэтому, думаю, Разу и ее подруга будут только рады помочь в восстановлении этого места.
Нари сглотнула, когда королева посмотрела на нее. Слишком уж всезнающим был этот взгляд. В то же время она верила, что Хацет не подведет ее – до тех пор, пока рядом с Нари будет Али.
– Я тоже на это надеюсь.
Гасан обвел свою семью подозрительным взглядом, но решил не заострять внимания и снова обратился к Нари:
– Похвально иметь такую мечту, бану Нахида, но даже если у тебя будет здание больницы, что дальше? Ты едва справляешься с потоком пациентов сейчас. Как ты собираешься в одиночку лечить целую больницу?
К этому вопросу Нари была готова. Шестеренки в ее голове не прекращали вращаться с того момента, как она покинула дом Сенов. Отец Субхи прибыл в Дэвабад один, имея в своем багаже лишь двухвековое медицинское образование, и использовал свои знания, чтобы обучать этой науке других. Нари не сомневалась, что может так же.
– У меня будут помощники, – объяснила она. – Я буду брать учеников.
На лице короля изобразилось искреннее удивление.
– Учеников? Я-то думал, твои методы неподвластны джиннам, в чьих жилах течет другая кровь.
– В большинстве случаев – да, – согласилась Нари. – Но я могла бы научить их основам. С надлежащей подготовкой, помощники могут взять на себя часть моих обязанностей. У меня появится возможность принимать больше пациентов, а сами пациенты смогут оставаться под присмотром врача до полного выздоровления, и нам не придется никого выгонять за порог лазарета при первой возможности.
Гасан сделал глоток кофе.
– Не будем забывать и про возможность снискать лавры у своих соплеменников за восстановление учреждения, которое когда-то играло огромную роль в жизни Дэвов.
– Речь не идет ни о племенной политике, ни о личных амбициях, – возразила Нари. – К тому же среди моих учеников будут не только Дэвы. Я готова обучать каждого, вне зависимости от происхождения, лишь бы голова была на плечах и душа лежала к медицине.
– Учитывая твою нынешнюю занятость в лазарете, а теперь еще и с учениками, как ты найдешь время для того, чтобы следить за реставрацией древней больницы? Не говоря уже о бюджете… а-а. – Он с прищуром посмотрел на Али. – Вот и «мы». Возмутительно затратный проект общественного значения. Немудрено, что ты вызвался принимать участие.
– Ты сам велел мне найти себе занятие, – ответил Али с оттенком обиды в голосе. Нари стиснула в руке чашку, сдерживая желание швырнуть ее Али в голову. Если уж она смогла себя контролировать, он и подавно должен. – Но проект не будет возмутительно затратным, если подойти к расчетам с умом, – продолжал Али, показывая на свитки, которые притащил с собой. – Я посовещался с казначеями, провел предварительные расчеты, и мы набросали несколько предложений. – Он вынул из кипы свиток потолще. – Я знаю, как важен финансовый вопрос, так что изложил все предельно подробно.
Гасан поднял руку.
– Избавь меня от подробностей. Дай тебе волю трещать о финансах, мы тут до Навасатема просидим. Мои счетоводы потом изучат все твои предложения. – Он склонил голову. – Я ведь прекрасно знаю, какой ты у нас сметливый, когда речь идет о бухгалтерии.
Его слова звенели в воцарившейся тишине. Не позволяя их внутренним конфликтам затмить разговор о ее больнице, Нари поспешила продолжить:
– Я готова выделить часть своего приданого, чтобы покрыть расходы на учебные материалы и проживание для будущих учеников. А когда больница откроет двери для пациентов, для платежеспособных клиентов можно ввести скользящий тариф.
– А королева могла бы оказать неоценимую помощь при встрече с торговым послом Аяанле, – вставил Али. – Ведь если Та-Нтри изыщет средства, чтобы возместить неуплату налогов, на эти деньги можно будет сделать много полезного для Дэвабада.
Хацет с любезной улыбкой подняла руки ладонями вверх.
– В финансовых вопросах никогда нельзя знать наверняка.
Али улыбнулся в ответ.
– Для таких случаев существует аудит, амма, – сказал он не менее любезно.
Хацет подобралась. Она явно не ожидала такого ответа. Нари заметила, как губы Гасана расползлись в самой что ни на есть довольной улыбке.
Его скептический настрой, однако, никуда не делся.
– А трудозатраты? – поинтересовался он. – Несколько бывших рабов, какими бы сильными магами они ни были, не в состоянии отстроить такой масштабный комплекс.
Нари собралась отвечать, но Али опередил ее:
– Я решил думать в другом направлении. – Он подергал четки, обмотанные у него вокруг запястья. – Хорошо бы снести шафитскую… биржу… возле Большого базара и пустить материалы на строительство больницы, а шафитов – освободить. Им, как и всем остальным работоспособным и заинтересованным шафитам, я предложу поучаствовать в строительных работах.
Нари удивило и обрадовало его предложение. Она не вполне понимала, о какой бирже идет речь, однако по неприкрытому отвращению, с которым Али произнес это слово, можно было понять, что он об этом думает. Слова Субхи, обвинившей Нари в содействии угнетению шафитов Дэвабада, до сих пор болезненно отзывались в ее сердце. Слишком мало Нари знала о жизни тех, с кем в глубине души видела родство. Предложение Али показалось ей хорошим способом помочь хотя бы некоторым из них.
Но Гасан, услышав это, помрачнел.
– Я думал, ты усвоил урок. Будь осмотрительнее, связываясь с шафитами, Ализейд.
– Это не его инициатива, – встрял Мунтадир. Он неотрывно смотрел на Нари. – И, думаю, добиваются они большего. Это как-то связано с той докторшей-шафиткой, которую ты собиралась искать, не так ли? – Он повернулся обратно к отцу. – Она обратилась ко мне с этой просьбой несколько недель назад. Говорила, как хочет работать бок о бок с шафитскими врачами и лечить шафитов.
В шатре повисла пауза. Всеобщий шок был так заметен, что казалось, его можно потрогать руками. Зейнаб выронила чашку, королева резко вдохнула.
Нари выругалась про себя. Значит, мало было Мунтадиру просто с ней не согласиться. Он решил вставить ей палки в колеса, проболтавшись о самой рискованной части плана, которую сама Нари объяснила бы в гораздо более осторожных выражениях.
Гасан пришел в себя первым.
– Ты хочешь лечить шафитов?
Нари ответила честно, хотя презирала себя за такие слова.
– Нет. Не я… Не сразу. Мы будем вместе работать и учиться друг у друга. Джинны будут лечить магией, шафиты – научными методами. Я надеюсь, это поможет Дэвам и шафитам начать с чистого листа, и, возможно, в будущем мы сможем переступить эти границы.
Гасан покачал головой.
– Ваши жрецы ни за что этого не одобрят. Не уверен, одобряю ли я. Стоит лишь однажды шафитскому лекарю покалечить Дэва, или наоборот, горожане взбунтуются.
– Или научатся находить общий язык.
Это сказала королева. Она сама все еще была в шоке, но ее слова обнадеживали.
– Сама бану Нахида выступает спонсором этого проекта. Дэвы обязаны прислушаться к ней, не так ли? – Она беспечно пожала плечами, как будто они не говорили сейчас о серьезных вещах. – В конце концов, она берется за эту авантюру на свой страх и риск. В случае чего, отвечать тоже ей.
– Премного благодарна за поддержку, – ответила Нари с ноткой сарказма. – Я считаю, нужно начинать непосредственно с восстановления больницы – это мой народ непременно поддержит. После я переговорю с нашими жрецами и сообщу о своих планах касательно шафитов. Именно сообщу, – уточнила она. – Я выслушаю их возражения, но, как справедливо заметила королева, я бану Нахида. А уж как я буду распоряжаться своими способностями в стенах моей больницы – это решать мне.
Гасан откинулся на подушки.
– Раз уж мы все разоткровенничались… Что будем иметь с этого мы? Ты затеяла авантюру и просишь у меня денег на восстановление памятника своих предков… моих врагов, если ты не забыла. – Он изогнул темную бровь. – Не будем брать во внимание здоровье моих подданных. Я не вчера родился и прекрасно понимаю, что этот проект выгоден тебе, а не мне.
– А если представить это действительно совместным проектом? – подала голос на этот раз Зейнаб, сперва робко, но постепенно набираясь уверенности. – В рамках налаживания связей с Дэвами, аба. Это такой широкий символический жест, особенно в преддверии празднования нового поколения. – Она улыбнулась отцу. – Возможно, мы даже уложимся к началу Навасатема? Ты бы лично провел церемонию открытия, представив больницу как главное достижение своего царствования.
Гасан склонил голову, но смягчился, видя теплую улыбку дочери.
– Какая наглая попытка сыграть на моем тщеславии, Зейнаб.
– Просто я слишком хорошо тебя знаю, – сказала она шутливо. – Ради перемирия наших племен ты сочетал браком Мунтадира и Нари, не так ли? Было бы здорово, если бы Мунтадир сопровождал Нари, когда она отправится в храм за благословением жрецов.
Нари пришлось сдержаться, чтобы не выдать своей реакции на это предложение. Она была благодарна Зейнаб за поддержку, но ее народ очень трепетно относился к своим традициям.
– Только Дэвам разрешен вход в храм. Это правило неизменно уже много столетий.
Хацет пристально посмотрела на нее.
– Если ты готова расплачиваться за свою больницу деньгами джиннов, бану Нахида, то будь готова и пустить одного из нас на порог вашего храма. – Она положила руку на плечо сыну. – Только ты должна пойти с Ализейдом. Это ведь он хочет быть твоим партнером.
– Она должна пойти с Мунтадиром, – возразила Зейнаб на удивление твердо. – Он ее супруг, и у него за плечами нет такой… конфликтной… истории с Дэвами. – Она подцепила с подноса молочно-розовую конфету и аккуратно откусила. – Разве не замечательно, если их будут видеть, занятых одним делом, аба? Думаю, это поможет пресечь все нежелательные разговоры, которые множат разногласия между племенами.
От Нари не укрылась ни приторная улыбка Зейнаб, обращенная к своей матери… ни ответный кивок Хацет, не столько в знак согласия, сколько в качестве безмолвного одобрения дочерней тактики.
Мунтадир взбешенно переводил взгляд между тремя женщинами.
– Я? Да я вообще против этой затеи! Почему я должен в чем-то убеждать каких-то жрецов?
– Убеждать буду я, – осадила его Нари. Она не позволит Мунтадиру все испортить. – Может, тебе даже понравится, – добавила она следом, смягчаясь. – Джамшид проведет тебе экскурсию по храму.
Ее супруг продолжал сверлить ее взглядом, но промолчал.
Гасан продолжал изучать Нари. Он смотрел на нее так же, как в тот день, когда она впервые появилась в Дэвабаде, и тогда, когда она пришла обсуждать условия бракосочетания. Взглядом игрока, готового сделать крупную ставку, если вероятность выигрыша будет тщательно просчитана.
Впервые распознав в нем эту черту, Нари вздохнула свободнее – она всегда предпочитала общаться с прагматиками. Но сейчас от одного этого взгляда она покрывалась гусиной кожей, потому что успела узнать, на что способен Гасан, когда его ставки не окупались.
– Да, – сказал он наконец, и ее сердце на мгновение перестало биться. – Можете приступать. Действуйте с крайней осторожностью. Каждый шаг и каждую загвоздку на пути обсуждать лично со мной, – он пригрозил Али пальцем. – А тебе в особенности нужно следить за собой. Знаю я, как близко к сердцу ты принимаешь эти вопросы. Твоя задача – строить больницу, а не лезть на минбар и читать народу проповеди о равенстве и братстве, понял меня?
Али сверкнул глазами, и Нари успела заметить, как Зейнаб «украдкой» пнула его коленкой, когда сосредоточенно потянулась за столовым ножом.
– Да, аба, – хрипло отозвался Али. – Я все понял.
– Хорошо. Тогда можешь передать своим жрецам, что свое добро я дал, бану Нахида. И возьми с собой Мунтадира. Только чтобы ни у кого не осталось сомнений, что это твоя идея, а не наша. Не хочу, чтобы Дэвы начали распускать слухи, будто мы их во что-то втянули.
Она кивнула.
– Поняла.
Король обвел всех взглядом.
– Я доволен, – сообщил он, поднимаясь на ноги. – Дэвабад должен видеть, что мы трудимся за общее дело, дружно и сообща. – Он помедлил, а потом щелкнул пальцами под носом у Али. – Пойдем, Ализейд. Раз уж ты так кичишься своими экономическими талантами, поможешь мне в одном деле. Мне предстоит встреча с одним скользким губернатором из Агниванши, и я не откажусь от твоей помощи.
Али сначала помялся, но потом мать толкнула его в бок, и он нехотя встал. Нари последовала было его примеру, когда Мунтадир невесомо положил руку ей на запястье.
– Сядь, – прошипел он еле слышно.
Зейнаб бросила на них беглый взгляд и поспешно встала. Нари ее прекрасно понимала. Красивое лицо Мунтадира перекосило от бешенства, на виске забилась венка.
– Приятно провести время в храме, ахи, – поддела принцесса.
– Кстати, об этом, – сказала Хацет и притянула Зейнаб к себе. – Прогуляемся, дочь моя.
Когда за ними закрылась дверь, ведущая на лестницу, Мунтадир и Нари остались одни. Было слышно только ветер и чаек.
Мунтадир развернулся к ней, и солнечный свет упал на его лицо, оттеняя темные круги под глазами. Складывалось впечатление, что он не спал несколько суток.
– Это из-за нашей ссоры? – захотел знать он. – Ты действительно готова поддержать Ализейда с его абсурдными идеями только из-за моих слов?
Нари начала выходить из себя.
– Я никогда не поддерживаю, я делаю это ради себя и своего народа. Как ты прекрасно помнишь, сначала я обратилась к тебе. Я пыталась поговорить с тобой о проблемах, которые важны для меня, а ты от них отмахнулся. – Она не могла скрыть обиды, прокравшейся в голос. – Но едва ли стоит удивляться. Ты ясно дал понять, что думаешь о глупой девочке из Каира.
Он невесело поджал губы и опустил глаза. Напряженное молчание между ними затягивалось.
– Мне не стоило говорить этих слов, – признал он наконец. – Прости. Я переживал за Джамшида, да и за возвращение Али…
– Мне надоело, что мужчины постоянно причиняют мне боль, ссылаясь на то, что просто переживают. – Ее голос звучал жестко, Мунтадир даже опешил. Но Нари было уже плевать. Она вскочила на ноги и надела на голову чадру. – Я не потерплю такого отношения от мужчины, которого зову своим мужем. С меня довольно.
Мунтадир встретился с ней взглядом.
– Что ты хочешь сказать?
Нари остановилась. А что она хотела сказать? Как и в Каире, в Дэвабаде разводы были разрешенной и даже весьма популярной, учитывая продолжительность жизни и взрывные темпераменты джиннов, практикой. Но Нари и Мунтадир были королевской четой, их брак был освящен лично Гасаном. Она не могла просто прибежать к мировому судье из соседнего квартала и выплакаться ему в жилетку.
Но и у ее мужа были принципы, которыми он никогда бы не поступился, – и он ясно дал ей это понять в их брачную ночь.
– Это мое решение, Мунтадир. Я делаю это ради своего народа, ради самой себя – с тобой или без тебя. Я хочу построить эту больницу. Я хочу попробовать и найти способ наладить отношения с шафитами. Если ты хочешь быть рядом, я с радостью открою для тебя двери нашего храма. Если находиться там вместе со мной – выше твоих сил… – Она помолчала, осторожно выбирая слова. – Думаю, в таком случае нам нигде не стоит находиться вместе.
Растерянное недоумение промелькнуло в его лице, и Нари отвернулась. Пусть как следует обдумает, что на самом деле она имела в виду.
Нари уже взялась за дверную ручку, когда он наконец ответил.
– Он намного опаснее, чем ты себе представляешь. – Нари обернулась, и Мунтадир тихо продолжал: – Веришь, нет, но я все понимаю. Я знаю тебя. Знаю Али. Думаю, вы действительно стали близкими друзьями. И это здорово. Во дворце бывает жутко одиноко. И прекрасно знаю, как ты была ему дорога.
Нари замерла.
– Но в том-то и дело, Нари. Когда что-то ему дорого… он поступает безрассудно. Импульсивно. Будь то шафиты. Деревня в Ам-Гезире. Он так загорается, что готов рисковать собой и всеми вокруг, он не приемлет никаких оттенков, кроме черного и белого, не приемлет меньшего зла ради высшего блага. – Он продолжал, как будто предостерегая ее. – Мой брат готов сложить голову за свои идеалы. Но он – принц Дэвабада, так что расплачиваться за него будут другие. Не он. А ты отвечаешь за всех своих соплеменников, которые нуждаются в твоей защите.
Нари скрутила в кулаках края чадры. Как бы ей хотелось возразить ему и сказать, что он заблуждается. Вот только Али, рискуя навлечь на себя отцовский гнев, помог Нари сбежать из дворца, потому что чувствовал себя ей обязанным. Он чуть ли не отговаривал Субху от сотрудничества с ними, просто потому, что не хотел врать. И сегодня – они пришли просить короля об услуге, а он огрызался и по обыкновению дерзил.
Это неважно. Нари знала, что поступает правильно. Теперь у нее было все необходимое для того, чтобы воплотить мечту в реальность. Али был средством на пути к цели, и только. Ее слабостью он не станет больше никогда.
Нари распахнула дверь.
– Низрин ждет меня в лазарете, – сказала она с решительностью, которой не чувствовала. – Я дам знать, когда мы отправимся в Великий храм.
Нари чуть ли не в голос застонала, когда увидела, что Джамшид дожидается ее в отгороженной зоне лазарета. Сейчас она меньше всего хотела слушать его мольбы об очередном сеансе терапии и жалобы на Мунтадира. Но потом она обратила внимание на нервозность, от которой чуть ли не вибрировало его тело. Он топал ногой, беспокойно перекидывая трость из руки в руку. Перед ним с изможденным выражением лица расхаживала Низрин.
Странно. Обычно Низрин крутилась вокруг него, как наседка. Нари нахмурилась и подошла ближе.
– У вас все в порядке?
Джамшид поднял на нее глаза, горящие слишком ярко на фоне темных кругов под ними.
– Бану Нахида! – воскликнул он каким-то натянутым голосом. – Да будет гореть твой огонь вечно. – Он прочистил горло. – Ну конечно, все в порядке. – Он бросил взгляд на Низрин. – Все ведь в порядке?
Низрин посмотрела на него укоризненно.
– Я уж надеюсь.
Нари перевела взгляд.
– Что-то случилось у тебя на родине? Какие-то новости от отца?
Низрин покачала головой.
– Ничего не случилось. Но недавно я написала письмо его отцу. Как раз после пира в честь принца, – добавила она, и Джамшид покраснел. – Если Создатель будет милостив, он скоро вернется в Дэвабад.
Надеюсь, он задержится в дороге. Нари не думала, что влиятельный визирь более чем ортодоксальных взглядов одобрительно отнесется к строительству больницы для шафитов.
А значит, план нужно было как можно быстрее приводить в исполнение.
– Замечательно. Но, раз уж вы оба здесь, я хочу поговорить с вами. – Она села напротив Джамшида и жестом предложила Низрин тоже присесть. – Я только что была на встрече с Кахтани. – Нари сделала глубокий вдох. – Мы все-таки займемся восстановлением больницы Нахид.
Прошла секунда, прежде чем они в полной мере осознали ее слова. В этот же момент лицо Джамшида заинтригованно просияло, а Низрин – помрачнело.
– Есть такая больница? – спросил он радостно.
– Есть руины, залитые кровью твоих предков, – вставила Низрин, глядя на Нари в ужасе. – Ты рассказала Гасану о своем визите в больницу?
– Об этом нюансе я как раз умолчала, – весело сказала Нари. – Но да, мы восстановим эту больницу. Король дал свое согласие.
– Какие такие «мы», госпожа? – поинтересовалась Низрин, хотя, очевидно, уже знала ответ.
– Кахтани, разумеется, – ответила Нари, рассудив, что конкретика сейчас ни к чему.
– Ты будешь заниматься восстановлением больницы Нахид вместе с Кахтани? – слабым голосом переспросила Низрин. – Сейчас?
Нари кивнула.
– Мы надеемся успеть с открытием к началу Навасатема, – такой прогноз казался ей слишком оптимистичным, но если такова была цена королевского одобрения, вместе с Али они попытаются уложиться в срок. – Я хочу все здесь изменить. Мы построим больницу, наймем на работу освобожденных рабов, которые сейчас живут там, займемся обучением учеников…
Нари улыбнулась, почувствовав прилив надежды, чего не случалось с ней уже долгое, долгое время. Она была даже чуточку счастлива.
– Отложите, – сказала Низрин решительно. – Не делайте этого. Только не сейчас. Обстановка слишком накалена.
Нари начала падать духом. Она-то надеялась, что ее наставница хотя бы отчасти разделит ее воодушевление.
– Не могу. Гасан согласился лишь на условии, что мы представим больницу во время праздника как жест единения племен. К тому же я не хочу ничего откладывать, – добавила Нари немного обиженно. – Я думала, ты будешь рада за меня.
– Звучит замечательно, – воскликнул Джамшид восторженно. – Я не знал, что существует такая больница, но ужасно хотел бы взглянуть.
– У меня на тебя далеко идущие планы, – ответила Нари. – Я хочу, чтобы ты стал моим первым учеником.
Трость Джамшида выпала на пол.
– Что? – переспросил он шепотом.
Нари нагнулась подобрать трость и улыбнулась.
– Ты умен, ладишь с другими моими пациентами и всегда оказываешь нам огромную помощь. – Она дотронулась до его руки. – Соглашайся, Джамшид. Пусть изначально ты мечтал о другом служении своему народу, но… я уверена, из тебя выйдет превосходный целитель.
Он набрал в грудь воздуха, видимо, застигнутый врасплох таким предложением.
– Я… – Он покосился на Низрин. – Если Низрин не будет возражать…
В глазах Низрин читался немой вопрос, чем она заслужила такое несчастье на свою голову.
– Я… Да. Думаю, у Джамшида действительно есть… способности к целительству. – Она откашлялась. – Только, пожалуй, ему стоит проявлять большую осторожность, когда он расставляет снадобья в аптечном шкафу… и читает древние тексты. – Она снова обратила внимание на Нари. – Оказывается, Джамшид нашел кое-какие заметки Манижи в архивах храма.
– Неужели? – удивилась Нари. – Я хочу их увидеть.
Джамшид побелел как полотно.
– Я… постараюсь снова их найти.
Нари усмехнулась.
– Уверена, ты идеально подойдешь на роль моего ученика! Хотя придется нелегко, – предупредила она. – У меня вечно не хватает времени, и тебя ждет то же самое. Ты будешь чуть ли не ночевать в лазарете, а каждую секунду, свободную от работы, – читать книги и учиться новому. Рано или поздно ты меня наверняка возненавидишь.
– Этому не бывать, – он сжал ее руку. – Когда начинать?
– Прежде чем ты согласишься, ты должен знать еще одну вещь. – Она украдкой взглянула на Низрин. Помощница была на грани паники, что показалось Нари чересчур острой реакцией на новости – не могла же Низрин так сильно ненавидеть Кахтани, чтобы отказываться из-за этого от больницы. – Низрин, ты не будешь возражать, если я попрошу оставить нас на пару минут? Я бы хотела поговорить с Джамшидом наедине.
Низрин шумно выдохнула.
– Если бы и возражала, что бы это изменило? – Она встала с места. – Построить больницу к Навасатему, еще и с помощью Кахтани… Помилуй нас, Создатель…
– Что я должен знать? – спросил Джамшид, снова обращая на себя ее внимание. – Мне как-то не очень нравится такое начало, – пошутил он.
– Причина весьма внушительная, – созналась Нари. – Но пока это должно остаться между нами. – Она понизила голос. – В моих планах сделать больницу открытой для всех. Вне зависимости от крови.
Джамшид непонимающе нахмурил брови.
– Но… это же запрещено. Ты… ты же не хочешь сказать, что собираешься исцелять полукровок, бану Нахида? Ты можешь лишиться своих целебных сил.
Это предание она не раз уже слышала от суеверных Дэвов, однако невежество, скрытое за этими словами, огорчало ее.
– Это неправда, – сказала она твердо. – И я – живое тому доказательство. За годы жизни в Египте я постоянно исцеляла людей, пока не попала в Дэвабад, и моя магия всегда оставалась при мне.
Заметив, как она начала распаляться, Джамшид отшатнулся.
– Прости. Я не хотел ставить твои слова под сомнение.
Она покачала головой. Если даже недоверчивый Джамшид мог вывести ее из себя, она вовсе не переживет протесты жрецов Великого храма.
– Нет же, наоборот. Задавай мне любые вопросы. И я надеюсь, с твоей помощью нам удастся убедить в своей правоте остальных наших соплеменников. Ты вельможа и воспитанник Великого храма, сын старшего визиря… что может заставить такого джинна, как ты, перейти на нашу сторону?
Джамшид постучал пальцами по ноге.
– Боюсь, ничего. Даже если оставить в стороне то, что закон Сулеймана гласит об использовании магии на шафитах… они презирают нас. Сама знаешь, как они поступили с Дэвами на Большом базаре после смерти Дары. Они бы и всех остальных поубивали в собственных постелях, если бы могли.
– Тем более, разве ты не хочешь перемирия между нами?
Он вздохнул.
– Не думаю, что оно вообще возможно. Просто вспомни нашу историю. Каждый мятеж шафитов заканчивается тем, что страдают Дэвы.
– Джамшид, ты когда-нибудь разговаривал с шафитом дольше десяти минут?
Ему хватило совести покраснеть.
– Нам не положено общаться с джиннами, в чьих жилах течет и человеческая кровь.
– Нет. Не положено шастать по человеческим городам и весям, совращать девственниц и развязывать войны. Нигде не сказано ни слова о том, что с ними нельзя разговаривать. – Джамшид замолчал, но он все еще колебался. – Говори, Джамшид, – потребовала она. – Назови меня дурой, тиранкой, но скажи что-нибудь.
Он заметно сглотнул.
– А зачем нам это делать? – выпалил он. – Это наш дом. Мы не несем ответственности за шафитов. Пусть джинны строят для них больницы. Почему именно мы, Дэвы, должны предлагать перемирие, когда они ничем его не заслужили?
– Потому что это наш дом, – осторожно ответила Нари. – И мы должны найти более действенный способ защитить наш дом и защитить всех в нем. Ты хоть представляешь себе размеры шафитских кварталов, Джамшид? Ты видел, в какой тесноте они живут? В Дэвабаде, наверное, шафитов больше, чем джиннов во всех племенах, вместе взятых, и мы не можем рассчитывать на то, что Кахтани придут на помощь и не позволят нам вцепиться друг другу в глотки. – Пять лет она жила с этими мыслями, укрепляясь в них день ото дня. – Всецело полагаясь на них, мы становимся уязвимыми.
Джамшид призадумался над ее словами.
– Сделай упор на это, – сказал он наконец. – Все сейчас напуганы. Убеди их, что это лучшее вложение в нашу общую безопасность.
Это я могу.
– Превосходно. А теперь мне пора на обход.
У Джамшида загорелись глаза.
– Отлично! А могу я…
Нари рассмеялась.
– Э нет. – Она показала на письменный стол. То есть Нари знала, что это был стол – в настоящий момент его поверхность была сплошь завалена стопками книг, беспорядочными заметками, разбросанными перьями, чернильницами и пустыми чашками. – К своим пациентам я тебя не подпущу. Сперва изучи все эти книги, а потом и поговорим.
Глаза Джамшида полезли на лоб.
– Все?
– Все. – Нари достала ему чистый лист пергамента. – Напиши своим лакеям, пусть тебе соберут какие-то вещи и пришлют в лазарет. – Она кивнула на кушетку. – Это теперь твое. Чувствуй себя как дома.
У Джамшида шла кругом голова, но интереса он пока не утратил.
– Спасибо, бану Нахида. Это очень много для меня значит.
Она подмигнула ему.
– Посмотрим, как ты запоешь через месяц.
Она направилась к занавеске, но там задержалась и обернулась.
– Джамшид?
Он поднял на нее глаза.
– Имей в виду… Мунтадир не одобряет эту затею. Он считает, что я поступаю безрассудно, и наверняка в следующую вашу встречу станет жаловаться на то, что я – главная причин всех бед в Дэвабаде. – Она помолчала. Если Мунтадир обратился к Джамшиду, когда узнал о скором возвращении брата, он наверняка поступит точно так же и после их разговора на террасе. – Если это поставит тебя в неловкое положение…
– Ты ведь бану Нахида. – Он помешкал, и по выражению его лица Нари поняла, как мучителен этот выбор для Джамшида. Странным образом прищур его темных глаз в этот момент показался ей смутно знакомым. – Но прежде всего я Дэв. Ты можешь рассчитывать на меня. – Он улыбнулся ей с робкой надеждой. – Возможно, мне удастся склонить его на твою сторону.
На Нари волной накатило облегчение и чувство вины. Она не хотела делать из Джамшида посредника между собой и мужем, но и отказываться от помощи не могла. Да и потом, уже давно стало очевидно, что Джамшид всегда был третьим в их браке.
– Я очень это ценю. – Нари кивнула на книги и улыбнулась. – А теперь – за работу.
18
Нари
Две недели спустя после бурного семейного завтрака Нари снова вернулась в больницу и сейчас как завороженная наблюдала за Разу.
– Как красиво, – восхитилась она, когда азартная тохаристанка провела рукой над драгоценными камешками, не выдав изящным жестом никакого подвоха, и положила перед Нари сверкающую стекляшку – красивую, но не имеющую ничего общего с исчезнувшим рубином. – И что, никакой магии?
– Ни капли, – подтвердила Разу. – Нельзя во всем полагаться на магию. Что, например, делать, когда твои руки скованы железными кандалами, а тебе необходимо спрятать украденный ключ?
– Тебе приходилось бывать в такой ситуации?
Женщина загадочно улыбнулась.
– Конечно же нет. Я ведь… напомни, как ты представишь меня своим законопослушным родственникам?
– Бывшая торговка и хозяйка респектабельной гостиницы из Тохаристана.
Разу рассмеялась.
– Уж чем-чем, а респектабельностью моя таверна точно не славилась. – Она вздохнула. – Послушай, давай я угощу их своей сомой. Стаканчик-другой – и твоя докторша и принц будут как шелковые и согласятся на любое твое предложение.
Нари отрицательно покачала головой. Она подозревала, что один глоток сомы собьет Али с ног, а Субха, скорее всего, и вовсе заподозрит, что ее хотят отравить.
– Для начала испробуем более традиционный метод. Хотя я и не откажусь, если ты научишь меня этому трюку, – добавила Нари, кивая на стекляшку.
– К вашим услугам, бану Нахида, – ответила Разу, вложив камешек в ладонь и особым образом расставив ее пальцы. – Потом изогни руку, вот так, и…
С противоположной стороны сада послышалось неодобрительное цыканье. Элашия, бывшая рабыня родом из Карт-Сахара, раскрашивала деревянную черепашку, которую сама же выстругала из кедра. Краски принесла ей Нари, за что была отблагодарена мокрыми от слез глазами и крепкими объятиями.
Но в данный момент Элашия смотрела на Разу с нескрываемым недовольством.
– А что? – не поняла Разу. – Девочка хочет научиться полезному делу. Как я могу ей отказать? – Когда Элашия со вздохом отвернулась от них, Разу заговорщически улыбнулась Нари. – Когда она уйдет подальше, научу тебя заклинанию, благодаря которому обычный камень станет похож на драгоценный.
Но внимание Нари было обращено на сахрейнку.
– Она вообще не разговаривает? – поинтересовалась она тихо, переходя на родной для Разу архаичный диалект тохаристанского.
Глаза немолодой женщины наполнились печалью.
– Разговаривает, но не часто. Только со мной и только когда мы наедине. Но на это ушли годы. Ее освободили несколько десятилетий назад, но она никогда не вспоминает о времени, проведенном в рабстве. Она скиталась по улицам, где однажды ее и подобрала моя подруга и привела ко мне в таверну, и с тех пор мы не расставались. Рустам говорил, что это его дед освободил ее от ифритов, а провела она в рабстве без малого пятьсот лет. У нее очень ранимая душа, – добавила Разу, когда Элашия подула на черепашку и отпустила фигурку, улыбаясь, когда она ожила у них на глазах и засеменила по бортику фонтана. – Не представляю, как она выжила.
Нари наблюдала за Элашией, но думала в этот момент не о ней, а о Даре. Он провел в заключении втрое больше, чем она. Однако у Дары почти не сохранились воспоминания о рабстве, а те единичные просветления, которые они пережили вместе, были столь чудовищны, что Дара, по собственному признанию, был рад забыть обо всем. Нари тогда с ним не согласилась – казалось несправедливым лишиться такой огромной части своей жизни. Нари не понимала, что это, возможно, было счастливым избавлением для Дары – редким подарком судьбы, которыми он никогда не был избалован.
Со стороны входа донесся грохот.
– Кажется, твои друзья пожаловали, – сказала Разу.
Нари поднялась на ноги.
– Друзья – слишком громкое слово.
В сад вышли Али и Субха. Они были как две диаметральные противоположности: принц джиннов улыбался, его глаза горели в ожидании чего-то, пока он глазел на руины. И наоборот, все в мимике и жестах Субхи кричало о ее недоверии, от поджатых губ до упрямо скрещенных рук.
– Мир вашему дому, – поздоровался Али, заметив женщин, и положил руку на сердце.
Сегодня он был одет в непритязательный гезирский костюм: в белую дишдашу, которая спадала до самых сандалий, и угольно-черный тюрбан. Зульфикар и ханджар он спрятал под светло-зеленый кушак. На одном плече висела сумка, набитая свитками.
– И твоему – мир. – Нари повернулась к Субхе и учтиво поклонилась. – Доктор Сен, рада снова вас видеть. Разу, это доктор Субхашини Сен и принц Ализейд аль-Кахтани.
– Большая честь, – сказала Разу, приложив ладонь к брови. – Меня зовут Разу Каракаши, а ее – Элашия. Вам придется извинить нашего третьего товарища, он отсиживается в своей комнате. Исса не любит гостей.
Али зашагал вперед.
– Ты видела печати на дверях? – спросил он с любопытством.
Нари вспомнила резные пиктограммы, которые она заметила еще в тот раз, когда впервые наткнулась на больницу.
– Да. А что? Что это такое?
– Это древняя племенная символика, – объяснил Али. – Ее использовали еще в те времена, когда у джиннов не существовало единой письменности. Один великий ученый, Грумбат, как-то сказал…
– Мы можем хотя бы сейчас обойтись без урока истории? Очередного урока истории? – уточнила Субха таким тоном, что Нари догадалась: прогулка до больницы в компании болтливого принца оказалась для нее слишком долгой.
Она окинула садик таким взглядом, будто ожидала, что из кустов на нее выскочит какая-нибудь хищная магическая тварь.
– Ну, что тут скажешь… Все выглядит так, как будто больница простояла заброшенной все четырнадцать веков.
– Все поправимо. – Нари нацепила на лицо широкую улыбку. Она поставила перед собой цель: растопить сегодня сердце шафитки. – Не желаете ли выпить перед экскурсией? Чаю, например?
– Спасибо, не нужно, – ответила Субха, состроив кислую мину. – Давайте сразу к делу.
Грубый отказ от ее радушного предложения что-то зацепил в египетском сердце Нари, но она решила и дальше быть вежливой.
– Как угодно.
В разговор вмешался Али:
– Я нашел старые планы больницы и показал их одному Дэву-архитектору, работающему в Королевской библиотеке. Вместе с ним мы изучили чертежи, и он составил для нас заметки с полезными советами.
Нари удивилась.
– Хорошая мысль.
– Да. Кажется невероятным, но как будто уроки истории пригодились, – фыркнул он, взяв из сумки один свиток и разворачивая перед ними пергамент. – Внутренний двор находился здесь всегда. Архитектор сказал, что по планам тут должен был быть разбит сад.
Нари кивнула.
– Хотелось бы так это и оставить. Мои пациенты, например, любят погулять по нашим садам, когда у них есть такая возможность. Это заряжает их хорошим настроением. – Она посмотрела на Субху. – Вы согласны с моим наблюдением?
Врач посмотрела на Нари с прищуром.
– Ты ведь видела, в каких условиях я работаю. Как ты себе представляешь прогулки на свежем воздухе вблизи груд невывезенного мусора?
Нари залилась краской. Ей до жути хотелось найти общий язык с этой женщиной, с коллегой, которая, судя по тому, что успела узнать о ней Нари, обладала тем уровнем профессиональной уверенности, который она сама могла только имитировать перед окружающими. Нари сильно сомневалась, что Субха тряслась как осиновый лист перед каждой процедурой или молилась всем богам, чтобы не убить кого-нибудь на операционном столе.
Али заглянул в свои записи.
– Если верить планам… вот этот крытый куполом корпус вмещал больных с воздушно-гуморальными заболеваниями. Тут написано, что в полу были установлены специальные тросы, чтобы пациенты не травмировались во время парения…
– А что это? – поинтересовалась Нари, указывая на серию осыпавшихся колонн. Что-то подсказывало, что Субха пока не готова обсуждать помещения, спроектированные для летающих джиннов. – Похоже на какой-то коридор.
– Так и есть. Он ведет в хирургическое крыло.
А это уже звучало многообещающе.
– Оттуда и начнем.
Втроем они пошли по извилистой дорожке. Почва под ногами была мягкая, солнце яркими пятнами пробивалось сквозь буйные кроны деревьев. В воздухе пахло старинным камнем и свежим дождем. Было влажно, и Нари стала обмахиваться одним концом льняной чадры.
Тишина давила на них своей тяжестью. Трое неловко молчали. Как Нари ни старалась, она не могла выбросить из головы мысли о том дне, когда Дэвы, Гезири и шафиты столкнулись в этой больнице все вместе – о том дне, когда все они убивали друг друга в этих стенах.
– Я обсуждал бюджет строительства с Казначейством, – сказал Али с подозрительно довольной улыбкой на губах. – И торговый посол Аяанле внезапно выразил желание содействовать финансированию после встречи с моей подругой Акисой.
Субха покачала головой, в ужасе поглядывая по сторонам.
– Не представляю, чтобы за шесть месяцев это место можно было превратить в действующую больницу. Понадобится несколько крупных чудес, чтобы, дай бог, уложиться в шесть лет.
Коричнево-золотая обезьянка выбрала этот момент, чтобы с криком перепрыгнуть через их головы с дерева на сломанную колонну. Животное, жуя переспелый абрикос, уставилось на них.
– Что ж, в первую очередь нужно избавиться от обезьян, – сказала Нари, испытывая неловкость.
Вдруг коридор резко кончился. Хирургическое крыло было окружено толстыми латунными стенами, которые возвышались высоко у них над головами. Стена, в которую они упирались, была испещрена подпалинами, и латунь здесь расплавилась и застыла непроницаемой массой.
Нари коснулась одной такой подпалины.
– Кажется, дальше мы не пройдем.
Али сделал шаг назад, ладонью прикрывая глаза от солнца.
– Похоже, тут часть крыши обвалилась. Я могу залезть наверх и посмотреть, что там и как.
– У тебя не получится…
Но Али не дослушал и подошел к стене, пальцами цепляясь за выступы, которых Нари не могла рассмотреть, как ни пыталась.
Субха смотрела, как он лезет по стене вверх.
– Если он свернет себе шею, я тут ни при чем.
– Тебя здесь не было, – вздохнула Нари, глядя, как Али, подтянувшись, вскарабкался на крышу и скрылся из вида. – Дочку сегодня оставила с мужем? – поинтересовалась она, намереваясь поддержать разговор.
– Придерживаюсь мнения, что маленьким детям не место в разваливающихся постройках.
Нари прикусила язык, чтобы не ответить на это очередной колкостью. Ее запасы дипломатического такта подходили к концу.
– Как ее зовут?
– Чандра, – ответила Субха, чуть смягчившись.
– Красивое имя, – сказала Нари. – Она выглядела здоровой и крепенькой, машаллах. У нее все хорошо?
Субха кивнула.
– Она родилась раньше срока, но все обошлось, и она в полном порядке. – Ее взгляд потускнел. – Я слишком часто становилась свидетельницей обратного.
Нари тоже, и в Каире, и в Дэвабаде.
– У меня был случай на прошлой неделе, – сказала она негромко. – Женщина из северного Дэвастана примчалась ко мне, когда ее укусил василиск. Они с мужем не могли зачать несколько десятков лет, а теперь она была на последнем месяце. Спасти женщину удалось, но ребенок… Укус василиска невероятно ядовит, и у меня не было удобной возможности ввести антидот. Малыш родился уже мертвым. – От воспоминаний к горлу подступил ком. – А родители… Кажется, они так ничего и не поняли.
– Они никогда не понимают. На самом-то деле. Горе застит ум, заставляет говорить ужасные вещи.
Нари задумалась.
– А потом… – Она прочистила горло, внезапно смутившись вопроса. – Потом станет легче?
Наконец Субха посмотрела ей в глаза с пониманием и даже, наверное, теплотой в стального цвета глазах.
– Да… и нет. Ты научишься отстраняться ото всего. Это работа, и твои чувства здесь не имеют значения. Скорее, они только мешают. – Она вздохнула. – Поверь мне… Однажды ты научишься в течение часа переключаться со страшных трагедий на улыбки и игры со своим ребенком и начнешь задаваться вопросом, не к лучшему ли это. – Она обвела взглядом руины больницы. – Наша работа важнее нас. Ты исправляешь то, что можно исправить, и стараешься не развалиться на части, чтобы хватило сил на следующего пациента.
Ее слова нашли отклик в сердце Нари, а в мыслях всплыл другой пациент – единственный, кого она никак не могла исцелить.
– Могу я задать тебе еще один вопрос?
Субха коротко кивнула.
– Что ты можешь порекомендовать для повреждений спинного мозга?
– Ты спрашиваешь для друга? Для сына старшего визиря? – Когда Нари округлила глаза от неожиданности, Субха склонила голову набок. – Я стараюсь узнать как можно больше о тех, с кем собираюсь работать бок о бок.
– Да, это для него, – созналась Нари. – Вы, кстати, встретитесь с ним в скором времени. Я взяла его в ученики. Но пять лет назад ему в спину попало несколько стрел, и я до сих пор не могу его вылечить. Он медленно идет на поправку, когда регулярно занимается и много отдыхает, но… – Она замолчала. – Мне кажется, я не справилась.
Субха задумалась. Кажется, переведя разговор на тему медицины, Нари удалось расшевелить ее.
– Я бы осмотрела его, если он не против. Существуют терапевтические методы, которые могли бы помочь.
Нари не успела ответить, потому что в этот момент к ним присоединился Али, спрыгнув с крыши совершенно бесшумно, так что даже Нари подскочила, а Субха вскрикнула.
Выражение его лица надежд не вселяло.
– Что ж… Хорошие новости: похоже, хирургическое крыло действительно располагалось здесь. Даже какие-то инструменты кое-где валяются.
– Какие инструменты? – оживленно полюбопытствовала Нари.
– Сложно сказать. Почти все залито водой. Похоже, там подвал обвалился, – Али помолчал. – И еще там змеи. Очень много змей.
Субха вздохнула.
– Безумие какое-то. Вам ни за что не восстановить это место.
Нари задумалась, начиная терять уверенность.
– Может, ты и права.
– Чепуха, – заявил Али, приосанившись, когда Субха сердито зыркнула на него. – Только не говорите, что вы уже готовы сдаться. Вы же не думали, что будет легко?
– Я не думала, что это будет невозможно, – парировала Нари. – Посмотри вокруг, Али. Ты хоть представляешь, сколько рабочих рук нам понадобится, чтобы сделать хоть что-нибудь?
– К концу недели – буду представлять, – уверенно заявил он. – И потом, это ведь хорошо, что много работы. Когда много работы – нужно много рабочих, а это значит, сотни рабочих мест, и сотни джиннов и шафитов получат возможность заработать деньги, которые потом пойдут на продукты, образование и кров. Этот проект откроет множество дверей. Уже несколько поколений у нас не было ничего подобного.
Субха скорчила гримасу.
– Говоришь как политик.
Он усмехнулся.
– А ты говоришь как пессимистка. Но это еще не значит, что мы не сработаемся.
– А как же деньги, Али? – напомнила Нари. – Да и сроки…
Он отмахнулся от ее слов, как от пустяка.
– Деньги-то я достану. – Его глаза зажглись азартом. – Можно организовать торговые гильдии вокруг вакуфов и увеличить налоговый сбор на импортированные предметы роскоши… – Заметив, что целительницы потеряли нить разговора, он умолк. – Не обращайте внимания. Просто скажите, что вам нужно, а я позабочусь о том, как это раздобыть. – Он повернулся, даже не дожидаясь ответа. – Пойдемте за мной. Судя по чертежам, вот это здание прямо по курсу – бывшая аптека.
Субха растерянно похлопала глазами, но пошла следом за Али, что-то бормоча себе под нос про молодежь. Нари была удивлена не меньше, но в то же время испытывала чувство благодарности. Если не брать во внимание их личную историю, может, сотрудничество с Али было не самой плохой идеей. Он буквально излучал уверенность.
Они прошли по дорожке, заросшей сорняками, раздвигая перед собой мокрые пальмовые листья и паутину в капельках дождя. На земле лежали разбитые колонны, проглоченные густым плющом, а в руинах небольшой беседки нежилась, свернувшись на солнышке, большая черная змея.
Миновав устрашающую арку, они оказались в мрачном помещении старой аптеки. Нари поморгала, привыкая к слабому свету. Пола под ногами не было видно – все покрылось густым слоем грязи. От лепнины остались лишь беспорядочно разбросанные осколки. Высокий потолок когда-то наверняка слепил красотой: фрагменты сине-золотых изразцов до сих пор держались на изящно вытесанной известковой поверхности. Под витиеватым карнизом свили гнездо ласточки.
Внезапная вспышка света на мгновение ослепила Нари. Она оглянулась и увидела, что Субха держала на ладони пару волшебных огоньков.
Увидев изумленное лицо Нари, она посмотрела на нее с вызовом.
– Ты ведь знаешь, что и у шафитов есть магические способности?
«Знаю лучше, чем ты можешь себе представить».
– Да, конечно, – слабым голосом ответила Нари. – Мне рассказывали.
Она повернулась и обвела помещение беглым взглядом. Дальняя стена была сплошь заставлена сотнями шкафчиков. Все они соединялись между собой в хитрой конфигурации из мрамора и металла, теперь уже проржавевшего. Содержимое шкафчиков когда-то хранилось за надежно запертыми латунными дверцами. Десятки из них были и сейчас плотно закрыты, хотя украшенные завитками дверцы давно померкли от зеленой патины и красной ржавчины.
– Хочешь узнать, на что похожи волшебные снадобья после того, как пролежали взаперти четырнадцать веков? – пошутила Нари.
– Не особенно, – отозвалась Субха и хлопнула Али по руке, когда тот потянулся к одной из дверок. – Нет. Удовлетворите свое любопытство как-нибудь без меня.
Нари спрятала улыбку. Шафитка все еще была чем-то недовольна, но это казалось Нари предпочтительнее открытой агрессии.
– Думаю, здесь более чем достаточно места для всех необходимых ингредиентов.
– Согласна, особенно с учетом того, что вся моя аптечка умещается в один-единственный сундук, – ответила Субха. – Как правило, мои пациенты сами покупают все необходимое, а я уже готовлю им снадобья. Мы не можем позволить себе такие расходы.
– Больше тебе не придется платить из собственного кошелька, – легко пообещала Нари. – Если наш королевский спонсор так уверен в собственных силах. – Она мило улыбнулась ему, втайне радуясь его недовольному взгляду.
Что-то металлическое сверкнуло на полу, привлекая ее внимание. Памятуя слова Али о разбросанных хирургических инструментах, Нари наклонилась. Это что-то было наполовину погребено, наполовину спрятано за корневищем, которое проросло сквозь пол, засыпав треснувшие плитки комьями темной земли.
– Что это? – спросила Субха, когда Нари потянулась к предмету.
– Похоже на скальпель, – ответила Нари, смахнув с железки землю. – Только он застрял.
Али наклонился над ней.
– Тяни сильнее.
– А я что делаю.
Нари еще раз с усилием дернула скальпель, и тот внезапно поддался, выскочив из-под корневища с брызгами земли… и скелетом руки, стиснувшей скальпель.
Нари выронила его и с испуганным вскриком упала на землю. Али подхватил ее под руку, поднимая на ноги, а второй рукой автоматически потянулся к зульфикару.
Субха выглянула из-за их спин.
– Это что, рука? – Ее глаза округлились от ужаса.
Али сразу отпустил Нари.
– Больницу разгромили во время войны, – объяснил он сбивчиво, и в его глазах промелькнуло раскаяние. – Вероятно… не все убитые были погребены.
– Это уже очевидно, – бросила Нари желчно.
Не будь здесь Субхи, она бы выразилась и покрепче, но Нари побаивалась спорить о войне на глазах у шафитки, которая до сих пор смотрела на них с недоверием.
Но как раз Субха и не промолчала.
– Это ужасно – совершить нападение на такое место, как больница, – проговорила она мрачно. – Ради какой бы праведной цели ни велась эта война.
Али неотрывно смотрел на кости.
– Возможно, здесь произошло что-то еще.
– И что же, по-твоему, должно было такого произойти, что могло бы оправдать уничтожение больницы и истребление всех целителей? – процедила Нари, взбешенная его комментарием.
– Я не говорил, что это было оправданно, – заметил Али в свою защиту. – Я только сказал, что мы можем не знать всей правды.
– Мне достаточно и того, что я уже знаю, – перебила их Субха с нездоровым видом. – Давайте пойдем дальше и оставим раскопки тем, кто потом как следует позаботится об останках.
Останки. Какое холодное, безликое слово. «Семья», – поправила Нари про себя, понимая, что, с большой долей вероятности, убитый джинн, даже после смерти продолжающий сжимать скальпель, был из Нахид. Нари сняла чадру и бережно прикрыла тканью кости. Вскоре она вернется сюда с Картиром.
Когда она выпрямилась, Субха уже покинула аптеку, но Али остался.
Пока он не ушел, Нари схватила его за запястье.
– Ты что-то знаешь о больнице и не рассказываешь мне?
Он отвел взгляд.
– Тебе лучше не знать.
Нари больнее стиснула его руку.
– Не смей меня опекать. Ты ведь из этих же побуждений не рассказывал мне о Даре? Запрещал читать книги, к которым я была «не готова»? И чем это в итоге обернулось?
Али вырвался из ее хватки.
– Все знали про Дараявахауша, Нари. Не соглашались только в одном: зверь он или герой. А то, что послужило причиной здесь, – он повернул голову, осматривая тусклое помещение, – глубоко похоронено. И если ты хочешь начать с чистого листа, это должно остаться неизменным.
19
Дара
– Город будем брать на вторую ночь Навасатема, – сказал Дара, пока они изучали наколдованную им карту: участок узкого побережья Дэвабада, городские стены и сразу за ними – грозная башня Цитадели. – Это новолуние, и ночь будет темная. Королевская гвардия не заметит нашего приближения, пока их же башня не рухнет в озеро.
– Это же ночь после парада? – уточнил Мардоний. – Вы уверены, что это мудрое решение?
Каве кивнул.
– Сам я не застал Навасатем в Дэвабаде, но наслышан о первых днях празднеств. Пить начинают на рассвете и не прекращают даже после состязаний на арене. К полуночи половина населения будет видеть седьмой сон. Мы застанем джиннов врасплох, а Дэвы в это время будут дома и в безопасности.
– А Нари – в лазарете, да? – спросил Дара. – Ты уверен, что Низрин никуда ее не отпустит?
– В двадцатый раз повторяю, да, Афшин, – вздохнул Каве. – Она забаррикадирует двери в лазарет, как только увидит твой… скажем так, изобретательный сигнал.
Дару все еще терзали сомнения.
– Нари не понравится, что ее заперли против ее воли.
Каве невозмутимо посмотрел на него.
– Низрин несколько лет проработала с ней бок о бок. Уверен, она как-нибудь справится.
А я уверен, Низрин даже не догадывается, что ее подопечная когда-то зарабатывала себе на жизнь, проникая в запертые дома и удирая оттуда незамеченной. Терзаясь предчувствиями, Дара взглянул на Мардония.
– Сходи посмотри, готова ли бану Манижа присоединиться к нам, – попросил он.
В последние дни Манижа практически не покидала шатер, лихорадочно работая над своими экспериментами.
Молодой солдат кивнул, поднялся на ноги и зашагал в другой конец лагеря. Сквозь темные деревья виднелось бледно-розовое небо. Снег наконец сошел, и влажная от росы земля блестела под первыми лучами солнца. Лучники, забрав с собой лошадей, уже спустились в долину, чтобы попрактиковаться в стрельбе; двое солдат вели зевающего Абу Саифа на тренировочную арену. Дара быстро взглянул на зульфикары и убедился, что они спрятаны в ножнах и лежат в дальнем углу арены. Он уже объяснил своим солдатам, что тренировки с Абу Саифом будут проходить строго под его присмотром.
Аэшма фыркнул, привлекая внимание Дары.
– Все еще не могу поверить, что они празднуют то, как Сулейман поступил с нами, – сказал он Визарешу.
Дара вмиг помрачнел. Ифриты вернулись в лагерь вчера, и с каждым часом находиться рядом с ними становилось все более тягостно.
– Мы празднуем свободу от его гнета, – возразил он. – Ну, знаешь… тот момент, когда наши предки стали его рабами, чтобы не лишиться магии навсегда. Наверняка ведь и ты когда-то отмечал хоть какие-нибудь праздники.
Вид у Аэшмы сделался мечтательным.
– Там, где я жил, люди время от времени приносили девственниц мне в жертву. Визжали они, конечно, ужасно, зато музыку играли приятную.
Дара на мгновение прикрыл глаза.
– Забудь, что я спросил. Но вернемся к разговору об осаде. У вас двоих все готово? С гулями проблем не возникнет?
Визареш склонил голову набок.
– Я свое дело знаю.
– Достаточно ли хорошо, чтобы удержать их от нападения на моих воинов?
Он кивнул.
– Я буду на берегу вместе с ними.
Это Дару ничуть не успокаивало. Ему претила сама мысль о том, чтобы разделить их сплоченный отряд и бросить не знавших боя солдат на противоположной стороне города. Но выбора у него не было.
Аэшма ухмыльнулся.
– Если ты так за них переживаешь, Афшин, Кандиша с радостью составит нам компанию. Она ужасно по тебе скучает.
Костер в ответ громко затрещал.
Каве бросил взгляд на Дару.
– Кто такая Кандиша?
Глядя на пламя костра, Дара сосредоточился на своем дыхании, пытаясь усмирить магию, приливавшую к рукам и ногам.
– Ифритка, которая меня поработила.
Визареш цокнул языком.
– А я ведь ревновал, – признался он. – Мне никогда не удавалось поработить столь могущественного дэва.
Дара громко хрустнул костяшками пальцев.
– Действительно, какая жалость.
Каве нахмурился.
– Эта Кандиша не работает с бану Манижей?
– Работала, пока он не уперся рогом. – Ифрит издевательски склонился к Даре. – Упал своей Нахиде в ноги и взмолился, чтобы та прогнала Кандишу. Говорил, мол, ни о чем больше не попросит. Ума не приложу почему. – Аэшма облизнул зубы. – Кандиша, как-никак, единственная помнит, что ты совершил, пока был рабом. Тебе ведь должно быть интересно. Это же воспоминания за четырнадцать столетий… – Он наклонился еще ближе. – Подумай, сколько сладостных желаний ты успел претворить в жизнь за этот срок.
Дара взялся за нож.
– Не нарывайся, Аэшма, – прорычал он.
В глазах Аэшмы плясали огоньки.
– Я же пошутил, Афшин, дорогой.
Ответить Дара не успел. Позади него раздался испуганный вскрик, глухой удар и характерный звук, произведенный столкновением двух тел.
А затем – с жутким шипением вспыхнул и ожил зульфикар.
Не тратя времени даже на то, чтобы сделать вдох, Дара развернулся, уже держа в руках только что наколдованный лук. Фрагменты представшей перед ним картины сложились вместе не сразу. Вот, устав, выходит из палатки Манижа. Вот два стража Абу Саифа распластались на земле, а пылающий зульфикар – уже в руках Гезири, вот он бросается на Манижу…
Дара пустил стрелу, но Абу Саиф оказался готов к этому и загородился деревянной доской так проворно и так мастерски, что Дара невольно изумился. Это не тот старик, который помогал солдатам Дары с боевой подготовкой. Из горла вырвался крик, и Дара выстрелил снова, в то время как Абу Саиф бежал вперед, не сбавляя шаг.
Мардоний выскочил между гезирским скаутом и Манижей, отбив своим мечом удар зульфикара. Железо зашипело, схлестнувшись с заколдованным огнем. Мардоний оттолкнул Абу Саифа, едва успев отразить новый удар, и, сам того не зная, заслонил мишень Дары.
Было очевидно, кто владеет мечом лучше… Следующую атаку Абу Саифа Мардоний отразить уже не смог.
Зульфикар вспорол ему живот.
В следующую секунду Дара уже мчался к ним, магия бушевала у него под кожей, лед и снег таяли под ногами. Абу Саиф выдернул зульфикар из тела Мардония, и Дэв упал наземь. Гезири занес его над Манижей…
Она щелкнула пальцами.
Дара с расстояния десяти шагов услышал, как захрустели кости в руке Абу Саифа. Тот закричал от боли и выронил зульфикар, пока Манижа смотрела на него сверху вниз с холодной ненавистью в темных глазах. К тому моменту, когда к ним подоспел Дара, солдаты уже повязали скаута. Его рука была жутко изувечена, а сломанные пальцы – растопырены и торчали в разные стороны.
Дара опустился на землю рядом с Мардонием. Глаза юноши затянуло поволокой, от лица уже отлила кровь. У него в животе зияла чудовищная дыра. Под ним растекалась лужа черной крови. По коже начали расползаться характерные зеленовато-черные змейки яда от зульфикара, но Дара понимал, что не яд унесет его жизнь.
Манижа, не теряя времени даром, разорвала шинель на юном воине. Прижала ладони к его животу и закрыла глаза.
Ничего не произошло. Ничего не могло произойти. Дара знал, что никто, даже Нахида, не спасет от ранения зульфикаром.
Манижа ахнула, задохнувшись недоуменным негодованием, и надавила сильнее.
Дара коснулся ее руки.
– Госпожа…
Она устремила на него обезумевший взгляд – Дара никогда не видел ее в таком состоянии. Он отрицательно покачал головой.
Мардоний вскрикнул от боли и вцепился Даре в руку.
– Больно, – прошептал он, и из глаз у него покатились слезы. – Молю тебя, о Создатель…
Дара бережно обхватил его руками.
– Закрой глаза, – успокаивал он. – Боль скоро пройдет, друг мой. Ты хорошо сражался…
У него перехватило горло. Слова срывались с губ машинально. Слишком часто ему приходилось выполнять эту нелегкую обязанность.
Кровь струйкой стекала изо рта Мардония.
– Моя мать…
– Твоя мать будет жить со мной во дворце. Она ни в чем не будет нуждаться. – Манижа протянула руку и коснулась брови Мардония, благословляя его. – Я лично приведу ее к твоему алтарю в храме. Ты спас мне жизнь, сын мой, и за это в следующий раз твои глаза откроются в раю.
Дара наклонился над самым ухом Мардония.
– Там красиво, – прошептал он. – Там сад, там тихая кедровая роща, где тебя будут ждать твои близкие…
Его голос сорвался, и на глаза навернулись слезы. Мардоний содрогнулся и затих. Мало-помалу одежда Дары пропитывалась горячей кровью юноши.
– Он мертв, – тихо произнесла Манижа.
Дара опустил Мардонию веки, бережно уложив его тело обратно на кровавый снег. Прости меня, друг.
Он поднялся на ноги и вытащил из-за пазухи нож. Когда он приблизился к Абу Саифу, пламя уже вовсю лизало ему руки и полыхало в глазах. У того был сломан нос. Окровавленного Гезири мертвой хваткой держали четверо Дариных воинов.
Дару охватила ярость.
Нож в его руке, задымившись, преобразился в плеть.
– Назови хоть одну причину, почему я не должен сейчас содрать с тебя кожу заживо, – прошипел Дара. – А потом сделать то же самое с твоим напарником, пока ты будешь слушать, как он молит о скорой смерти?
Абу Саиф посмотрел на него со смесью поражения и мрачной решимости во взгляде.
– Да потому, что на моем месте ты поступил бы точно так же. Думаешь, мы не знаем, кто ты? И зачем твоей Нахиде нужны наша кровь и наши реликты? Думаешь, мы не знаем о ваших планах по захвату Дэвабада?
– Дэвабад – не ваш город, – вспылил Дара. – Я обращался с тобой по-хорошему, и это твоя благодарность?
Абу Саиф уставился на него с сомнением.
– Ты не так наивен, Афшин. Ты угрожал пытками юному воину, за которого я в ответе, если я откажусь обучать твоих воинов убивать моих соплеменников. И ты думаешь, приглашение на обед и разговор по душам могут все исправить?
– Я думаю, что ты лжец и соплеменники твои – лжецы. – Дара все больше распалялся, понимая, что гнев его обращен не на одного Абу Саифа. – Орда пескоплавов, готовых лгать, манипулировать и притворяться друзьями, чтобы втереться в доверие. – Он взмахнул плетью. – Пожалуй, первым делом я отниму у тебя язык.
– Нет, – раздался голос Манижи.
Дара обернулся к ней.
– Он убил Мардония! Чуть не убил тебя!
Дара злился на себя не меньше, чем на Абу Саифа. Он должен был предотвратить это. Знал ведь, насколько опасны Гезири, и все же позволил им остаться в лагере, позволил Абу Саифу усыпить свою бдительность, находя утешение в беседах с товарищем по оружию, бегло владеющим его родным дивастийским. А в итоге – Мардоний погиб.
– Я должен убить его, бану Нахида, – заявил Дара, впервые не испугавшись бросить ей вызов. – На войне как на войне. Тебе этого не понять.
Манижа сверкнула глазами.
– Не смей говорить со мной таким снисходительным тоном, Дараявахауш. Опусти оружие. Я не стану повторять дважды. – Не дожидаясь ответа, она повернулась к Каве. – Возьми в моем шатре сыворотку, реликт и принеси сюда. И приведите ко мне второго Гезири.
Дара сразу устыдился своих слов.
– Бану Нахида, я имел в виду лишь то…
– Меня не волнует, что ты имел в виду. – Она вперила в него взгляд. – Я ценю тебя, Дараявахауш, но, в отличие от своей дочери, кое-что знаю о нашей истории. Ты будешь подчиняться моим приказам. Но, если тебе от этого легче… – она обогнула его и прошла мимо. – Я не собираюсь оставлять их в живых.
Вернулся Каве.
– Держи, госпожа, – сказал он, протягивая ей маленькую склянку, запечатанную красным воском.
Вскоре рекруты вернулись, волоча за собой второго скаута. Тот брыкался и чертыхался, но, завидев Абу Саифа, замер. Их серые глаза встретились. Они обменялись понимающими взглядами.
Какой же ты глупец. Разумеется, они давно это замышляли и только посмеивались за глаза над твоей наивностью. В очередной раз Дара готов был проклинать себя за то, что недооценивал их. Когда он был молод, не допустил бы такой ошибки. Когда он был молод, убил бы их еще в лесу.
Манижа передала реликт одному из рекрутов.
– Вдень реликт ему в ухо. А потом привяжи этих двоих… здесь и здесь, – приказала она, указывая на пару деревьев шагах в десяти друг от друга.
Юный скаут не мог побороть подступающей паники. Он вырывался, когда ему в ухо всунули его реликт, бешено вращая глазами.
– Хамза, – тихо окликнул его Абу Саиф. – Не доставляй им такого удовольствия.
По щеке юноши скатилась слеза, но он перестал сопротивляться.
«Мардоний», – напомнил себе Дара. Он отвернулся от перепуганного Гезири и обратился к Маниже.
– Что это? – спросил он, разглядывая склянку.
– Следующий этап нашего плана. Зелье, над которым я работала не один десяток лет. Зелье, способное убить даже того, кто находится под постоянной охраной. Зелье, чье действие столь молниеносно, что его невозможно обратить.
Дара насторожился.
– Зелье, способное убить Гасана?
Взгляд Манижи был обращен в пространство.
– Среди прочих. – Она сняла с пузырька восковую печать.
Из горлышка поднялось облачко пара медного цвета и, танцуя, заметалось в воздухе, как живое. Как будто выжидало, выискивало кого-то.
А затем, без предупреждения, облачко метнулось к Абу Саифу.
Гезири дернулся, когда оно пронеслось у него перед лицом и окутало медный реликт. Металл расплавился и в мгновение ока дымкой с медным отливом растворился у него в ухе.
В первую секунду на его лице отразилось испуганное удивление, а затем он взвыл, хватаясь за голову.
– Абу Саиф! – воскликнул второй джинн.
Абу Саиф не ответил. Из глаз, ушей и носа у него текла кровь, смешанная с медными испарениями.
Каве ахнул, прикрывая рот рукой.
– Это же… то самое, чем мой Джамшид…
– Думаю, он нашел один из более ранних моих черновиков, – отозвалась Манижа. – Этот рецепт куда как надежнее.
Абу Саиф застыл, устремив невидящие глаза в небо, и Дара услышал, как Манижа громко сглотнула.
– Он притягивается к реликвиям Гезири и растет, пожирая их, давя на мозг, пока не убьет своего носителя.
Дара смотрел на Абу Саифа, не в силах отвести взгляд. Его окровавленное тело было изогнуто в неестественной позе, лицо застыло в маске агонии. От разъяснений Манижи по телу прошел холодок, погасив кипучее пламя в мышцах.
Он попытался собраться с мыслями.
– Но это магия. Если испробовать это на Гасане, он просто использует печать.
– Яд прекрасно справляется и без магии. – Манижа достала скальпель. – Если убрать магию – кровью ли Нахид, или печатью Сулеймана… – она сделала надрез на большом пальце, капнув каплей черной крови в пар, струйкой поднимавшийся от трупа Абу Саифа, и на окровавленный снег упал медный осколок с рваными краями, – вот это окажется у тебя внутри черепа.
Второй скаут все еще пытался освободиться от пут, ругаясь по-гезирийски. А потом закричал.
Пар медленно подбирался к его ногам.
– Нет! – завопил он, когда ядовитые струи стали окутывать его тело, устремляясь к уху. – Нет!..
Крик оборвался, и на этот раз Дара отвел глаза. Взгляд его снова упал на тело Мардония, а скаут замолк навсегда.
– Что ж, – мрачно протянула Манижа, но в ее голосе не было ликования. – Похоже, работает.
Рядом с Дарой пошатывался на ногах Каве. Дара положил руку ему на плечо, не давая ему упасть.
– Ты хочешь, чтобы я отравил Гасана? – спросил визирь охрипшим голосом.
Манижа кивнула.
– Визареш переделал один из своих старых перстней так, чтобы выемку под фальшивым камнем можно было наполнить паром. Тебе лишь остается вскрыть перстень в присутствии Гасана. Этого хватит, чтобы убить всех Гезири в поле зрения.
Всех Гезири в поле зрения. Каве выглядел так, будто его вот-вот стошнит, и Дара прекрасно понимал его.
Тем не менее он решил вмешаться.
– Я могу это сделать. Старшему визирю незачем так рисковать.
– Причина есть, – возразила Манижа, хотя в ее голосе сквозило беспокойство. – Мы не знаем, сможет ли Гасан наложить печать Сулеймана на тебя, Дара. Здесь нельзя надеяться на счастливый случай. Гасан должен быть мертв до того, как вы окажетесь во дворце, а положение Каве обеспечивает ему легкий и относительно неподконтрольный доступ к королю.
– Но…
– Я сделаю это. – Голос Каве звучал все так же испуганно, но решительно. – За то, как он поступил с Джамшидом, я сделаю это.
Внутри у Дары все свернулось узлом. Он посмотрел на мертвых скаутов, на стылую землю, от которой шел пар, и лужей растекалась кровь с брызгами меди. Так вот над чем Манижа так усердно работала все эти месяцы.
А ты думал, все обойдется малой кровью? Дара знал, что такое война. Знал больше, чем кто-либо другой, на что могут быть способны Нахиды.
Но, видит Создатель, ему было отвратительно наблюдать, как стремительно ожесточается Манижа.
«Но та же участь постигла и Мардония, – напомнил он себе. – Постигла Нари и Джамшида». Гасан в течение многих лет третировал и убивал Дэвов. Если мучительная смерть короля и нескольких стражников была ценой победы для его народа, Дара ничего не имел против. Он положит конец этой войне и позаботится о том, чтобы Маниже никогда больше не пришлось опускаться до подобных мер.
Он откашлялся.
– Похоже, пора собираться в дорогу, Каве. Теперь попрошу меня извинить. – Он направился к телу Мардония. – Мне нужно предать огню прах этого воина.
Дара собственноручно сложил погребальный костер для Мардония и стоял там, пока костер не превратился в пепел, и только дотлевающая зола слабо освещала темную ночь. К тому времени Дара остался один. Манижа, проследив за церемонией прощания, ушла провожать Каве, а остальным солдатам Дара приказал возвращаться к исполнению своих обязанностей. Было видно, как они потрясены случившимся. При всей преданности делу и усердных тренировках, мало кому из них случалось видеть такую битву, которая заканчивалась истекающим кровью трупом на снегу. В глазах рекрутов читался немой вопрос: неужели та же участь постигнет и их в Дэвабаде?
Дара не мог ответить им «нет» и ненавидел себя за это.
Он вздрогнул, когда почувствовал прикосновение к своему плечу, и обернулся.
– Иртемида?
Лучница подошла к нему ближе.
– Мы подумали, что кто-то должен тебя проведать, – тихо сказала она. Ее взгляд упал на дымящееся пепелище. – Не могу поверить, что его больше нет. – Ее голос дрожал. – Нужно было всегда держать лук под рукой, как ты и учил…
– Здесь нет твоей вины, – твердо заверил Дара. – Этот пескоплав, должно быть, только и ждал удобного случая. – Он пожал ее плечо. – Кроме того, он отразил мои выстрелы. Ты же не думаешь, что превзошла бы своего учителя? – спросил он с оскорбленным видом.
Это вызвало у нее грустную улыбку.
– Лет десять видно будет. – Она перестала улыбаться. – Есть… кое-что еще. Нам показалось, ты должен это увидеть.
Услышав ее тон, Дара нахмурился.
– Показывай.
Земля хрустела у них под ногами, когда она повела его по темному лесу.
– Бахрам заметил это, когда водил лошадей в поле. Сказал, куда ни глянь – везде так.
Они вышли на опушку. Перед ними простиралась долина. Река сверкала серпантином лунного света и обычно была самым ярким пятном пейзажа.
Но весенняя трава не была темна. Она светилась теплым медным светом, как две капли воды похожим на ядовитый пар Манижи. Словно смертельный туман низко стелился по земле.
– Бахрам… он долго скакал, Афшин. И говорит, что это повсюду. – Она сглотнула. – Мы пока не говорили бану Нахиде. Мы сомневались, в наших ли это полномочиях. Но ведь… это же не значит… – Она осеклась, не в силах высказать то же жуткое предположение, что терзало сейчас и Дару.
– Этому должно быть объяснение, – решил он наконец. – Я поговорю с ней.
Он направился прямиком к шатру Манижи, не обращая внимания ни на взгляды своих воинов, ни на смешки ифритов у потрескивающего костра. Несмотря на поздний час, она не спала. Сквозь войлок пробивался свет масляных ламп, и Дара почувствовал в воздухе запах свежезаваренного чая.
– Бану Манижа, – позвал он. – С тобой можно поговорить?
Секунду спустя она вышла к нему. Привычную чадру сменила плотная шерстяная шаль. Она явно готовилась ко сну, уже распустив посеребренные сединой черные косы. Увидев Дару, она удивилась.
– Афшин? – Она обеспокоенно заглянула ему в лицо. – Что стряслось?
Дара покраснел, смутившись того, что нагрянул так бесцеремонно.
– Прости за вторжение. Но этот вопрос лучше обсудить без посторонних.
– Ну, так проходи. – Она приоткрыла полог шатра. – Выпей со мной чаю. И присядь. Сегодня был ужасный день.
Ее заботливый тон успокоил Дару, немного уняв страх, поселившийся в сердце. Он стянул сапоги и повесил плащ, после чего уселся на подушки. В дальней части шатра осталась отдернутой занавеска, отделявшая небольшое спальное пространство.
Там Дара заметил забытый головной убор Каве и отвернулся, чувствуя, как будто увидел что-то, не предназначенное для его глаз.
– Визирь благополучно отбыл?
– Сразу после похорон, – ответила Манижа, разливая чай. – Хотел пролететь как можно большее расстояние до захода солнца.
Дара взял предложенную ему чашку.
– Каве летает быстрее, чем я мог предполагать, – заметил он. – Видимо, есть доля правды в твоих рассказах о скачках наперегонки по Зариаспе.
Манижа села рядом.
– Ему не терпится вернуться в Дэвабад. Волнуется за Джамшида с тех самых пор, как мы получили письмо от Низрин. – Манижа отхлебнула свой чай. – Но что-то мне подсказывает, что ты здесь не из-за Каве.
– Нет. Вовсе нет. – Дара отставил чашку. – Госпожа, мои ребята доложили мне о ситуации, о которой ты тоже должна знать. Медный пар, которым были убиты скауты… Он, похоже, распространился по территории. На глаз кажется не таким густым, но он повсюду. Стелется прямо над землей до самой речной долины реки.
Ни один мускул не дрогнул в лице Манижи.
– И что?
Чеканный ответ заставил его сердце забиться чаще.
– Ты говорила, что пар притягивается на гезирские реликты и он набирает силу, поглощая их… – Его голос дрогнул. – Бану Нахида… когда это действие заканчивается?
Она ответила на его взгляд.
– Понятия не имею. Именно над этим я работала все последние месяцы, я искала способ сократить зону его поражения и время, в течение которого он набирает силу. – Ее глаза потускнели. – Но успеха в этом я так и не добилась, а лишнего времени у нас нет.
– Ты позволишь Каве рассеять яд во дворце, – прошептал Дара. Он хватался за последние капли самообладания, когда до него начало доходить, что все это значит. – Бану Манижа… Во дворце будут находиться сотни Гезири. Ученые в библиотеке, секретари, прислуга. Женщины и дети в гареме. Дочь Гасана. Все они носят реликты. Если выпустить пар посреди ночи… можно погубить всех Гезири.
Манижа беззвучно отставила чашку с чаем, и от ее молчания Дару начало потряхивать.
Нет. Создатель, нет.
– И не только во дворце, – с придыханием сорвалось с его губ. – Ты хочешь погубить всех Гезири в Дэвабаде.
Когда она ответила, в ее голосе были отчетливо слышны тихие безнадежные нотки.
– Это наиболее вероятно. – Но затем ее черные глаза ожесточились. – И что из этого? Сколько Дэвов погибло, когда Зейди аль-Кахтани захватил Дэвабад? Сколько из них были твоими друзьями и близкими, Афшин? – Ее голос стал желчным. – Да и пескоплавы не конченые идиоты. Кто-то из них успеет сообразить, что происходит, и вовремя снять реликты. Вот почему так важно правильно подгадать момент.
В голове кричали голоса, но Дара не чувствовал ни жара, ни магии, жаждущей вырваться из-под кожи. Ему было холодно как никогда.
– Не делай этого, – сказал он, дрожа всем телом. – Не начинай свое правление с таким количеством крови на руках.
– У меня нет выбора.
Но Дара только отвел взгляд, и Манижа продолжала, уже более твердо:
– Это наш путь к победе. А мы обязаны победить. Если Гасан выживет, если его поражение окажется чуть менее, чем абсолютным, он уничтожит нас. Он не успокоится, пока не сотрет все наше племя с лица земли. Скорбишь по Мардонию? Представь, сколько твоих воинов сохранят жизнь, если к тому моменту, как мы доберемся до дворца, им будет не с кем воевать.
– Ты сделаешь из нас чудовищ. – Лед, сковавший его сердце, треснул, и эмоции начали брать верх. – Вот в кого мы превратимся, если ты позволишь этому случиться… Бану Нахида, от такого пятна репутацию уже не отмыть. – Он умоляюще смотрел на нее. – Одумайся, госпожа. Среди них невинные джинны. Дети. Чужестранцы, приехавшие в город праздновать Навасатем…
На него нахлынули воспоминания. Все это было чересчур знакомо.
Купцы. Ремесленники. Ткачи, чьи искусно расшитые шелка заливало кровью непростительно алого оттенка. Дети, не понимающие, что их судьба была предопределена по-человечески карими глазами. Невозмутимые приказы и расчетливо-холодные доводы прежнего поколения Нахид.
Дымящиеся руины, оставшиеся от легендарного города Кви-Цзы. Крики и вязкий запах крови, который никогда не стирается из памяти.
– Тогда мы станем чудовищами, – заявила Манижа. – Если такой ценой мы окончим эту войну, я согласна.
– Так мы войну не окончим, – в отчаянии возразил Дара. – Все Гезири, способные держать оружие, будут дожидаться нас на берегах Гозана, когда узнают, что мы без предупреждения перебили их соплеменников. Эта война будет продолжаться до Судного…
– Тогда мы рассеем яд на их родной земле. – Дара отпрянул, но Манижа продолжала: – Пусть все племена знают, чем поплатятся за свою непокорность. Я не хочу брать на себя этот грех, но если таким образом мы усмирим мятежных сахрейнцев и коварных Аяанле, я готова. Пусть о судьбе Гезири сокрушаются тохаристанцы, проклинающие твое имя по сей день, и Агниванши, которые считают, что их широкие реки защитят их от всех невзгод.
– Говоришь как Гасан, – укорил Дара.
Глаза Манижи гневно вспыхнули.
– Что ж, возможно, он был прав в своих методах, – горько сказала она. – Но, во всяком случае, на этот раз не моя семья и не мое племя будут жить в страхе.
– До следующей войны, – уточнил Дара, не в силах сдержать закипающее негодование. – Ради которой меня, по-видимому, снова вытащат с того света, случись мне погибнуть сейчас. – Он поднялся на ноги. – Ты должна была быть выше этого. Выше, чем Кахтани. Выше, чем твои предки!
Он пересек шатер и потянулся за плащом.
– Куда ты собрался? – спросила Манижа резким тоном.
Дара натянул сапоги.
– Остановить Каве.
– И думать не смей. Ты под моим командованием, Дараявахауш.
– Я обещал помочь тебе захватить власть в Дэвабаде, а не устроить очередное Кви-Цзы.
Он потянулся к пологу шатра.
Ткань вспыхнула, и жгучая боль пронзила Даре руку. Он вскрикнул, скорее от неожиданности, чем от боли, и обернулся.
Манижа щелкнула пальцами, и боль стихла.
– Разговор еще не окончен, – процедила она. – Я слишком многим рисковала и потеряла слишком многое, чтобы сейчас мои планы пошли прахом только потому, что воин, в одиночку проливший реки крови, на мгновение обрел совесть. – Она смотрела на него с холодом. – Если ты зовешь себя Афшином, то сейчас же сядь.
Дара уставился на нее, не веря своим ушам.
– Это не ты, бану Манижа.
– Ты ничего обо мне не знаешь, Дараявахауш. Ты не знаешь, во что ты мне уже обошелся.
– Во что я тебе обошелся? – Он едва не рассмеялся в ответ на такое обвинение. Дара ударил себя кулаком в грудь. – Ты думаешь, я хочу здесь находиться? – Ярость вихрем поднялась в его сердце и вырвалась на свободу – а ведь он поклялся никогда не переступать эту черту, не поддаваться гневу, вызревавшему в самом темном уголке его души. – Я ничего этого не хочу! Нахиды разрушили мою жизнь, втоптали в грязь мою честь, мою репутацию! Вы заставили меня совершить самое страшное преступление в нашей истории, вы заварили эту кашу, а когда пришло время ее расхлебывать, обвинили во всем меня!
Она сверкнула глазами.
– Не я вложила тебе в руку бич.
– Нет, ты вернула меня с того света. Дважды, – сказал он, не видя перед собой ничего от слез. – Я был там с сестрой. Я был спокоен.
Теперь ее глаза уже метали молнии.
– Не тебе жалеть об успокоении рядом со своей семьей после того, что ты сделал с моей.
– Твоя дочь ни за что бы не согласилась на этот план.
– Я говорю не о ней. – Манижа пригвоздила его взглядом. Дара готов был поклясться, что чувствует магию ее прикосновения, невесомые пальцы, сжавшие горло, колючую проволоку, больно сдавившую грудь. – Я говорю о своем сыне.
Дара был в замешательстве.
– Сын?
Не успело слово слететь с его губ, как взгляд Дары упал на забытый головной убор Каве, брошенный рядом с матрацем Манижи. Он вспомнил ее жаркое признание в том, как она старается скрывать своих любимых…
А потом ни с того ни с сего в памяти всплыл добродушный юноша, которого Дара изрешетил своими стрелами.
– Не может быть, – прошептал Дара. – Но… у него же нет способностей. – Дара даже имени его произнести не мог, чтобы не превращать страшное подозрение, возникшее у него в голове, в реальность. – Он говорил, что его мать была служанкой и умерла при родах…
– Его обманули, – коротко сказала Манижа. – У него нет матери, потому что Кахтани ничего не должны были знать. Иначе его поселили бы в такую же клетку, в которой пришлось жить мне. А способностей у него нет потому, что, когда ему не было еще и недели от роду, мне пришлось заклеймить родного ребенка меткой, которая подавляет их. Чтобы дать ему жизнь, мирное будущее в Зариаспе, которую я любила, мне пришлось лишить его дара, который был положен ему по праву рождения. – У Манижи дрожал голос. – Джамшид э-Прамух – мой сын.
Дара втянул носом воздух, забыв, как дышать, как говорить.
– Этого не может быть.
– Он мой сын, – повторила Манижа. – И твой бага Нахид, если эти слова для тебя еще что-то значат. – Негодование в ее голосе сменилось чем-то похожим на обиду. – И своим безрассудным поведением рядом с моей дочерью ты чуть не погубил его. Ты лишил его единственного шанса на будущее, о котором он мечтал, и обрек его на такие физические муки, что, если верить Каве, бывают дни, когда он не может встать с постели. – Гримаса исказила ее лицо. – Какое наказание причитается за это, Афшин? За то, что разрядил свой лук в Дэва, перед которым должен был падать ниц?
Дара вдруг обнаружил, что сидит, хотя не помнил, как это вышло. Колени подкашивались, голова отяжелела.
Манижа явно не закончила.
– Я ведь не собиралась тебе говорить. Разве что после нашей победы. Когда он будет в безопасности, и я наконец выжгу эту проклятую метку с его спины. Я решила, что ты достаточно настрадался. Боялась, что чувство вины сломит тебя.
Дара видел по глазам, что она говорит правду, и это действительно сломило его – это и осознание того, что Манижа провела последние годы, когда Джамшид больше всего нуждался в ней, рядом с виновником его бед.
– Прости, – прошелестел он.
– Мне не нужны твои извинения, – отрезала Манижа. – Я хочу увидеть своих детей. Я хочу увидеть свой город. Я хочу вернуть престол и печать, которую Зейди аль-Кахтани украл у моих предков. Я хочу, чтобы мое поколение Дэвов прекратило расплачиваться за грехи вашего. И, если хочешь знать правду, Афшин, мне плевать, одобряешь ты мои методы или нет.
Дара взъерошил волосы рукой.
– Должен быть какой-то другой выход, – протянул он жалобным голосом.
– Но его нет. Твои воины присягнули мне на верность. Если ты отправишься вдогонку за Каве, то не найдешь нас по возвращении. Я сама приведу их в Дэвабад, сама рассею яд и буду надеяться, что Гасан умрет прежде, чем сообразит, что происходит, и убьет Нари, Джамшида и всех Дэвов, какие попадутся ему под руку. – Манижа пристально посмотрела на Дару. – Или ты мне поможешь.
Дара сжал руки в кулаки. Впервые за многие годы он чувствовал себя в западне, словно сеть, в которую он, сам того не ведая, угодил, начала затягиваться. И, да простит его Создатель, он не понимал, как сбежать из этой западни, не убив своим решением еще больше Дэвов, которые были ему дороги.
Он опустил взгляд и прикрыл ненадолго глаза. «Тамима, прости меня», – молча взмолился он. Пожалуй, Манижа права. Одного сурового деяния может оказаться достаточно, чтобы навсегда отбить у других племен охоту сопротивляться.
Вот только Дара подозревал, что больше никогда не попадет в сад, где ждала его сестра, ведь когда Манижа совершит это деяние, он, Дара, будет помогать ей.
Дара открыл глаза. Его сердце отяжелело, стало как железное.
– Мои солдаты начали что-то подозревать, – начал он медленно. – И я не хочу, чтобы они терзались чувством вины. – Не сводя глаз с Нахиды, он в очередной раз поклонился. – Что мне им сказать?
20
Али
– Кирпичи тоже возьми, – напомнил Али, прикрывая глаза ладонью от яркого солнца, чтобы осмотреть груду щебня, извлеченного из-под земли, пока разбирали платформу, воздвигнутую над разрушенной мечетью шейха Анаса. – Еще придумаем, как использовать их повторно.
Один из рабочих выдернул из кучи обломков лоскут истлевшей ткани.
– Какой-то старый ковер, – сказал он и бросил его к ногам Али. – Уже вряд ли на что сгодится, да?
Али уставился на ошметок. Он сразу узнал его геометрический орнамент. На этом ковре Али молился, на нем сидел в благоговейном молчании, слушая громогласные проповеди шейха Анаса.
Горло сжалось при воспоминании об убитом шейхе.
– Да, – согласился он, – уже вряд ли.
Тяжелая рука опустилась ему на плечо, выводя его из оцепенения.
– Акиса забрала женщин и детей, – сообщил Любайд. – Рядом с больницей для них установлены шатры, и твоя ворчливая докторша обещала всех осмотреть.
– У ворчливой докторши есть имя, – устало отозвался Али. – И я бы посоветовал с ней не ссориться. Но спасибо.
Любайд покосился на него.
– Все в порядке, брат? Выглядишь не очень.
Али вздохнул, отрывая взгляд от ковра.
– Мне непросто здесь находиться.
Он посмотрел через дорогу, где несколько освобожденных шафитов поглощали еду, которую распорядилась прислать из дворцовой кухни сестра Али. Они лишь недавно прибыли в Дэвабад – а точнее, угодили против своей воли – из мира людей, и им некуда было возвращаться.
– И непросто слушать их рассказы.
Любайд проследил за его взглядом.
– Вот бы утопить тех чистокровных, которые заправляли этим местом, в озере. Шайка воров и головорезов: воруют драгоценности, пристают к женщинам, избивают мужчин, которые смеют им перечить. – Он покачал головой. – И все под видом поиска семьи новоприбывшим в город шафитам. Ну что за ушлая схема.
– Не только новоприбывшим, – поправил Али. – Многих шафитов из тех, с кем я успел пообщаться, просто похитили и отдали в рабство. Вроде отца с дочкой, которых мы здесь встретили.
– Говоришь, главным у них был Гезири? Тарик аль-Чего-то-там? – с отвращением спросил Любайд. – Какой позор. Такие поступки перечеркивают все, за что мы боролись.
– Деньги меняют людей, – сказал Али. – А я думаю, суммы через это место проходили немаленькие.
Они пошли пешком.
– Кстати, о деньгах. Будем мы сегодня угрожать богачам или нет? – поинтересовался Любайд.
Али отрицательно покачал головой, вытирая пыль с лица концом тюрбана.
– Не угрожать, а корректировать дефицит бюджета. И нет, не сегодня. Мы с Абулом Даваником набросали план погашения долга, – сказал он, имея в виду торгового посла Аяанле. – Первый платеж должен поступить в казну к концу месяца, и посол согласился принять срочные меры по покрытию расходов на новые униформы для Королевской гвардии и зульфикары для кадетов. С пайком тоже в ближайшее время нужно что-то делать. Оказывается, чиновник, отвечающий за поставку продуктов в Цитадель, часть выделенных денег прикарманивал. Его секретарь обо всем догадался, но боялся обратиться к моему отцу.
– Я так понимаю, должность чиновника получил секретарь?
Али улыбнулся.
– Вместе с моей безмерной благодарностью.
Любайд цокнул языком.
– У тебя со всеми этими делами на отдых-то времени хватает? Ты ведь не забыл, что джинны обычно спят по ночам? А не корпят сутками над бумажками с цифрами, бормоча что-то себе под нос.
– Мне нравится много трудиться, – объяснил Али. – Это отвлекает меня от моих мыслей.
– Я бы поспорил, что в подобных делах лучше ни на что не отвлекаться. – Любайд кивнул на троицу джиннов, вытаскивающих балки из-под обломков. – Солдаты?
– Друзья с кадетских лет. У них сегодня выходной, и они вызвались помочь.
– В желании помочь они не одиноки. – Любайд понизил голос. – Ты просил меня держать ухо востро, так вот, я снова слышал эти разговоры.
Али остановился.
– Гвардейцы?
Любайд кивнул.
– Солдаты отзываются о тебе с теплотой, Али. С большой теплотой. И когда в Цитадель привезут новые мундиры и увеличат пайки, все поймут, что за этим стоишь ты.
Али поразмыслил.
– Хорошо.
– Хорошо? – опешив, переспросил Любайд.
– Мой отец за пять лет ясно дал понять, что ему все равно, жив я или мертв, – сказал Али в свое оправдание. – Так что мне, сделать вид, что мне безразлично, когда меня ценят?.. Особенно если речь идет о вооруженных джиннах?
Его друг смерил Али проницательным взглядом.
– Я хоть и не какой-то дэвабадский вельможа, Али, но даже я знаю, на что это похоже, когда озлобленные младшие сыновья заводят дружбу с военными, – сказал он с напором в голосе. – Мы так не договаривались, не забыл? План состоял в том, чтобы вернуться в Ам-Гезиру с головой на плечах. С моей головой на моих плечах.
Их прервал топот лошадиных копыт, стремительно чеканящих по булыжной мостовой. Их было не меньше полудюжины. Али повернулся на шум, собираясь отчитать тех, кто скакал на такой скорости по переполненной площади.
Слова застряли у него в горле. К ним ехал Мунтадир, и он был взбешен. По пятам его догоняла свита приближенных, богатых бездельников, которые крутились вокруг него, как бесполезные луны вокруг планет. Здесь, в одном из беднейших районов Дэвабада, они выглядели не на своем месте, со своими сверкающими на солнце драгоценностями и яркими безвкусными шелками.
Несмотря на толпу, Мунтадир в мгновение ока пересек площадь – он всегда был превосходным наездником. Когда всадники поравнялись с Али, скакун Мунтадира непринужденно остановился, словно читая мысли наездника. Это было красивое животное, в серебряных крапинках, рассыпанных по вороной шкуре, как брызги звезд в ночном небе.
Али насторожился. Он не ждал брата. Напротив, Мунтадир упорно избегал даже самые отчаянные попытки Али поговорить с ним, и довольно успешно. Брат игнорировал его, когда они пересекались при дворе, и прибегал к помощи всех своих грозных и верных прихвостней, чтобы никогда не оставаться с ним наедине. А едва Али удавалось загнать его в угол после совещания, как волшебным образом появлялся распорядитель и уводил Мунтадира по какому-нибудь неопределенному, но «срочному» поручению.
– Эмир, – поздоровался Али, предчувствуя недоброе. Инстинктивно он понял, что сейчас нужно действовать осторожно. – Мир твоему дому.
– Дождешься от тебя мира, – окрысился Мунтадир и швырнул в Али толстый свиток, который тот, не задумываясь, поймал. – Это что, шутка?
Ничего не понимая, Али развернул свиток. Он узнал его сразу… Потому что сам, не далее как несколько часов назад, швырнул этим свитком в джиннов, которые сгоняли похищенных шафитов в загоны, только что снесенные по поручению Али. Свиток содержал королевскую прокламацию, объявляющую район собственностью короля и подтверждающую право любого шафита на этой территории свободно уйти.
Он нахмурился.
– Откуда у тебя это?
– Странный вопрос. Слуга моего кузена вручил ему это сегодня утром.
Али весь похолодел.
– Тарик аль-Убари твой кузен? Твой родственник причастен к возникновению этого места?
От группы сверкающих друзей Мунтадира отделился один Гезири. Он восседал в золоченом седле на великолепном рыжем жеребце, одетый в тонкий парчовый сюртук, расшитый серебряными нитями и нефритовыми бусами. Его шею украшали нити жемчуга, одну из которых венчала инкрустированная рубинами золотая брошь в форме заххака, размером с кулак Али.
Али он сразу не понравился.
– Я так понимаю, вы Тарик аль-Убари? – спросил он.
– Кузен нашего эмира, да хранит его Всевышний, – холодно отозвался Тарик с не меньшим презрением. – У нас с королевой Саффией, да упокоится ее душа с миром, общий троюродный дед.
Вот как. Упоминание о матери Мунтадира тяжелым грузом легло между ними. Али старался сохранять спокойствие и видел, что Мунтадир пытается сделать то же самое. Брат редко говорил о матери. Али не знал ее – она умерла до его рождения, когда сам Мунтадир был еще ребенком. Но он слышал, что они с Мунтадиром были очень близки, и всегда знал, что брат тяжело переживал утрату матери.
И, судя по всему, Тарик тоже прекрасно это знал, и был не прочь воспользоваться своим троюродным дедом и горем Мунтадира. Али разозлился. У него и без того было полно причин ненавидеть джинна, управляющего этим отвратительным местом, но то, что он так нагло использовал Мунтадира, заставило его ненависть гореть в сто раз жарче.
Тем не менее ситуация складывалась деликатная. Если бы Тарик приходился семье более близким родственником, Али знал бы его по имени и действовал бы более осмотрительно. Всевышний свидетель, между ним и Мунтадиром и без того были слишком натянутые отношения.
Он шагнул ближе к лошади брата.
– Почему ты раньше ничего не сказал?
Мунтадир покраснел.
– Я не знал. Или тебе известно обо всех вкладах своих родственников?
– Мне известно, что мои родственники не продавали шафитов в рабство, – вполголоса прошипел Али, но недостаточно тихо, потому что Тарик приосанился.
– Рабство? – протянул Тарик снисходительным тоном, закатывая глаза. – Право слово, все мы знаем, как ты вспыльчив, когда дело касается шафитов, принц Ализейд, но рабством здесь и не пахло. Упаси Боже. Просто шафиты в поисках работы и своих чистокровных родственников.
Али не мог поверить в такую наглость.
– В поисках работы? – возмущенно переспросил он. – Да когда я впервые здесь оказался, твои подручные продавали с молотка маленькую девочку, которая плакала и звала отца!
Мунтадир в шоке повернулся к Тарику.
– Это правда?
Приходилось отдать должное Тарику, тот даже бровью не повел.
– Нет, конечно. – Он положил руку на сердце. – Будет тебе, эмир, ты же меня знаешь. И знаешь, как шафиты любят делать из мухи слона… Особенно перед лицом джинна, который известен своим толстым кошельком и доверчивостью. – Он покачал головой. – Уверен, они твоему бедному брату все уши прожужжали сказками о побоях и издевательствах.
Любайд выпростал руку, останавливая Али, который чуть было не бросился на Тарика. Но остановить слова Али он не мог.
– Ах ты, лживая змея…
– А ну, прекратите, – рявкнул Мунтадир. – Вы оба. – Его брат выглядел скорее взбешенным, чем потрясенным, и от сомнения, мелькнувшего в его глазах, когда Али упомянул девочку, не осталось и следа. – Мы пришли не ссориться, Ализейд. Приказ поступил от отца, и Тарик не собирается его оспаривать. Он лишь хочет получить компенсацию.
Али заскрипел зубами.
– Он все получил. Условия перечислены в свитке.
– Сто динаров? – протянул Тарик с издевкой. – Это не деньги. Хотя нет, погоди, как я мог забыть… и билет в Мекку, – язвительно добавил он. – Больше похоже на приказ, чем на предложение.
Али стоило немалого самообладания, чтобы не стащить этого типа с лошади. Если бы не Мунтадир, он бы, наверное, так и сделал. Почувствовав, как в руках начинает собираться вода, он поспешил стиснуть кулаки. Сейчас ни в коем случае нельзя было терять контроль над собой.
– Встретить старость в Мекке – большая честь для джинна, – спокойно проговорил он. – Каждый год лишь избранные удостаиваются пропуска в священный город. Многие рыдали бы от счастья, получив такую награду.
– Я не из их числа, – парировал Тарик. – Я живу и зарабатываю деньги в Дэвабаде. Я отсюда никуда не уеду и настаиваю на полноценной компенсации.
– Я могу бросить тебя шафитам, которым ты якобы помогал в «поиске работы и родственников», – холодно предложил Али. – Такая компенсация тебя устроит?
– Нет, – одернул Мунтадир, когда кузен побледнел, и сверкнул глазами. – А вот если ты продолжишь угрожать ему, разговор пойдет совсем другой. – Он пристально посмотрел на Али. – Это мой родственник, – произнес он тихо и отчетливо. – Он под моей защитой. Не позорь меня своим надменным отношением. Я уверен, мы сможем прийти к компромиссу.
Али ответил на его взгляд. Он, конечно, разделял гезирские понятия о гордости и чести, к которым пытался взывать его брат.
Но это были не единственные принципы, которых придерживалось их племя.
– Никакого компромисса не будет, Диру, – ответил Али. – От меня он не получит ни единой монеты. Мы просто не можем сорить деньгами. Ты просишь меня отнять хлеб у солдат, стерегущих твою жизнь, или не доложить кирпичей в больницу, предназначенную для лечения твоих подданных, чтобы один и без того обеспеченный джинн – джинн, запятнавший священные идеалы нашего племени, не чувствовал себя униженным? – Али покачал головой. – Не выйдет.
Слишком поздно Али заметил, что голоса толпы стихли, и его слова разнеслись по округе. Подтягивалось посмотреть все больше зевак, среди которых были и шафиты, и местные джинны из рабочего класса. Все они смотрели на эмира и его разодетых спутников с открытой неприязнью.
Мунтадир, видимо, тоже обратил внимание. Его серые глаза скользнули по растущей толпе, и Али заметил, как сильно он стиснул поводья в руках.
Тарик надменно продолжал:
– Прекрасная речь для сочувствующих, принц Ализейд. И неважно, что она основана на лжи неблагодарных малокровок и погубит твоего же кровного родственника, который, между прочим, лично сопровождал мать эмира по дороге в Дэвабад. – Он посмотрел на Али сверху вниз, после чего продолжил, чеканя каждое слово. – Пусть это послужит всем наглядным примером тому, как мало значит для тебя семья.
Али прикусил язык с такой силой, что почувствовал боль. Оставалось только благодарить Всевышнего, что день выдался жарким и солнечным, иначе все узнали бы много нового о том, насколько опасным может быть дождь.
– Шафиты не лгали. Я собственными глазами видел…
– Да ну? – перебил его Тарик. – Где же тогда кнуты, принц Ализейд? Где цепи и рыдающие дети, которых якобы я так жестоко истязал?
– Их отправили туда, где о них позаботятся. – Али указал на обломки. – Доказательств не осталось, потому что мы работаем здесь с восхода солнца. Но ты не сомневайся, я записал имена всех шафитов, которые здесь пострадали, и с огромной радостью предоставлю их показания.
– После того как позолотишь им языки, уж конечно, – хмыкнул Тарик. – Аяанле всегда так делают, это по-вашему.
В этот момент Али не выдержал. Его рука опустилась на ханджар.
– Может, ты хочешь уладить дело по-нашему? – зашипел он на гезирийском. – Да ты должен бежать в Мекку, сверкая пятками. Если бы ты боялся Всевышнего, то остаток дней провел бы, замаливая свои грехи, а после все равно горел бы в адском пламени…
– Достаточно. – Голос Мунтадира разнесся по площади, как удар плети. – Только попробуй обнажить клинок, Ализейд, и будешь арестован. Нет. – Он поднял руку, когда Тарик открыл рот, не позволяя ему сказать и слова. – Я уже наслушался вас обоих. Возвращайся домой, кузен. Очевидно, что здесь мы ни к какому компромиссу не придем. О тебе и твоей жене я позабочусь сам. – Он кивнул остальным своим компаньонам. – Едем.
Али убрал руку с ханджара.
– Диру, я хотел сказать…
– Я знаю, что ты хотел. И я уже просил не называть меня так. – Мунтадир выглядел измученным, словно все происходящее ему опостылело и не вызывало ничего, кроме отвращения. – Боже правый, подумать только, что она почти убедила меня поддержать это безумие… – Мунтадир покачал головой. – Возможно, мне стоит сказать спасибо.
– За что? – осмелился спросить Али, хотя внутри все сжалось от дурного предчувствия.
– За напоминание о том, что ты всегда будешь ставить свои идеалы выше семьи. Что ж, пожалуйста – радоваться будешь, когда, кроме шафитов, у тебя не останется союзников. – Мунтадир коснулся брови, после чего развернул лошадь. – Посмотрим, поможет ли тебе это в Дэвабаде, братец.
21
Нари
Нари в очередной раз постучала в дверь мужниных апартаментов.
– Мунтадир, мне плевать, с кем ты и что ты там пьешь, открой. Нам пора выезжать.
Ответа не последовало.
Ее досада грозила перерасти в нечто более опасное. Она знала, что Мунтадир и ранние утренние часы были несовместимы, но у нее не одна неделя ушла на то, чтобы организовать их совместный визит в Великий храм, а теперь они опаздывали.
Нари снова постучала.
– Если понадобится, я сама вытащу тебя из постели…
Дверь резко отворилась, и Нари чуть не упала, едва удержавшись на ногах.
– Бану Нахида… – Мунтадир грузно прислонился к дверному косяку. – Жена моя, – добавил он, поднося к губам нефритовую чашу с вином. – Нетерпелива, как всегда.
Нари уставилась на него, не зная, как и реагировать. Мунтадир был наполовину раздет, а из одежды на нем была какая-то женская шаль, завязанная на талии, и судейская шапочка тохаристанского вельможи.
Ее внимание привлек взрыв смеха за спиной Мунтадира. Выглянув из-за его плеча, Нари увидела двух красавиц, развалившихся на кровати в таком же расхристанном виде. Одна курила кальян, а вторая, на которой из одежды красовался лишь тюрбан Мунтадира, обернутый вокруг ее тела так, как, конечно, не предполагалось модой, расставляла на доске игровые фигуры.
Нари втянула носом воздух, борясь с внезапным желанием сжечь комнату дотла.
– Мунтадир, – процедила она сквозь зубы. – Неужели ты забыл, что сегодня у нас в планах посещение Великого храма?
– Не поверишь… Я все прекрасно помнил. – Мунтадир осушил чашу.
Нари всплеснула руками.
– Тогда как это понимать? Я не могу привести тебя в священную обитель моего народа пьяным и голым, если не считать платка твоей куртизанки!
– Я не поеду.
Нари хлопнула глазами.
– Прошу прощения?
– Я не поеду. Повторю еще раз то, что уже говорил тебе: я думаю, что лечить шафитов и нанимать их на работу – чистой воды безумие.
– Но… Ты соглашался на сегодняшний поход. Даже твой отец говорил тебе об этом! – Она встревоженно повысила голос.
– А вот тут ты ошибаешься, – сообщил Мунтадир, погрозив ей пальцем. – Он не отдавал мне такого распоряжения. Он лишь сказал, что согласен вас поддержать. – Он пожал плечами. – Так и скажи своим жрецам.
– Они мне не поверят! И если ты не явишься вместе со мной, они заподозрят неладное. – Нари покачала головой. – Я не хочу давать им лишнего повода выступить против моего предложения. Они воспримут это как оскорбление.
Мунтадир фыркнул.
– Да они только вздохнут с облегчением. Ты единственная Дэва, которая будет рада видеть Кахтани в своем храме.
Куртизанки снова засмеялись чему-то своему, когда одна из них бросила кости, и Нари поежилась.
– Зачем ты это делаешь? – спросила она шепотом. – Неужели ты так меня ненавидишь?
Маска безразличия соскользнула с его лица.
– Я не испытываю к тебе ненависти, Нари. Но я не одобряю выбранное тобой направление, и я не одобряю выбранного тобой партнера, потому что он разрушает все, к чему прикасается. Я отказываюсь находиться со своими будущими подданными в месте, которое они считают священным, и давать обещания, в которые не верю.
– Ты мог бы сказать мне об этом на прошлой неделе!
Мунтадир наклонил голову вбок.
– Но Ализейд угрожал моему кузену адскими муками перед толпой разъяренных полукровок только на этой неделе.
Нари схватила его за запястье.
– Что он делал?
– А я ведь предупреждал. Пусть он сам тебе все расскажет. А лучше, попроси его сопровождать тебя в храм. Веселенькая выйдет картина.
Мунтадир высвободил руку и захлопнул дверь перед ее носом.
Нари стояла, как громом пораженная. Она сделала вдох, сделала выдох и только потом ударила кулаками в дверь.
– МУНТАДИР!
Дверь не открылась. Нари пришла в еще большее бешенство, и узорчатая древесина пошла трещинами, а дверные петли тихонько задымились.
Нет. Нари отступила назад. Ни за что на свете она не станет унижаться перед своим пьяным супругом, умоляя его выполнить обещанное. Но провалились бы к черту эти треклятые принцы и их треклятые ссоры!
Она развернулась и бросилась бежать по коридору. Если безрассудство Ализейда аль-Кахтани испортит ей день, она самолично его отравит.
Дверь в комнаты Али была закрыта. Охранник, завидев приближение Нари, вскочил с места. Доведенная до белого каления, Нари отчетливо ощущала бурление дворцовой магии в своей крови, и ей достаточно было щелкнуть пальцами, чтобы жаровня в углу разверзлась, выплеснув огненное содержимое на пол. Язык пламени обвил лодыжку солдата и рывком повалил на землю, в то время как дверь распахнулась перед Нари сама собой.
Войдя, она остановилась как вкопанная, на мгновение усомнившись, что вошла в нужную комнату. Здесь царил хаос. За полудюжиной письменных столов работали писари с измученными лицами, повсюду были разбросаны свитки и гроссбухи, сновали джинны, копаясь в бумагах и споря на разных языках.
Недовольный голос Али донесся до нее с другого конца комнаты.
– …А я повторяю, контракт уже заключен. Мне плевать, кто приходится дядей твоему начальнику, так у нас дела не делаются. Водопроводные работы в больнице будут проводиться гильдией, которая прежде не была уличена в проклятии конкурентов.
Нари подошла к нему, лавируя между перепуганными писцами. Али сразу заметил ее приближение и быстро выпрямился… Так быстро, что опрокинул чернильницу на свою светло-голубую дишдашу.
– Бану Нахида, м-мир твоему дому, – пролепетал он, промакивая чернила. – Э-э, разве ты не должна сейчас быть в Великом храме?
– Должна была, да. – Отодвинув край чадры, она ткнула Али пальцем в грудь. – Со своим мужем. Как этого ожидают мой народ и наши жрецы. Однако муж мой сейчас пьет, развлекается с женщинами, причем, заметь, не со мной, и уверяет, что виноват в этом ты. Потому что ты кричал во всеуслышание, что его кузен будет гореть в аду. – Она еще раз ткнула его пальцем. – Вы двое, что, совсем разучились соображать?
Али стал мрачнее тучи.
– Я не говорил, что он будет гореть в аду, – попытался оправдаться он. – Я предложил ему покаяться, чтобы этого не случилось.
Нари почувствовала, как пол у нее под ногами заходил ходуном. Она на минуту закрыла глаза, усилием воли усмиряя гнев.
– Ализейд. Я несколько недель воевала с нашими жрецами, выбивая у них разрешение на этот визит. Если Мунтадир не придет, они воспримут это как личное оскорбление. А если так… если они усомнятся в поддержке королевской семьи, то как, по-твоему, они отреагируют на мое заявление о том, что я хочу перечеркнуть вековые устои и работать сообща с шафитами? Я рискую своей репутацией ради этой больницы. Если дело не выгорит из-за того, что ты не можешь держать рот на замке, адское пламя будет наименьшей из твоих проблем.
Она могла поклясться, что в воздухе сыпались искры, когда угроза сорвалась с ее губ, и от нее не укрылось, с какой скоростью попятились от нее оказавшиеся поблизости джинны.
Али сглотнул.
– Я все улажу. Честное слово. Отправляйся в храм и жди его там.
Нари не была настроена оптимистично.
Рядом поерзал Джамшид.
– Зря ты не отпустила меня поговорить с ним.
Нари покачала головой.
– Это касается только нас с Мунтадиром. К тому же нельзя же вечно решать за него его проблемы, Джамшид.
Он вздохнул, поправляя шапку. Как и Нари, он был облачен в храмовое одеяние, запачканные кровью и пеплом больничные блузоны сменили шелковая чадра и мундир.
– Ты сказала Низрин, зачем мы пришли сюда на самом деле?
Нари переступила с ноги на ногу.
– Нет, – призналась она. Низрин осталась присматривать за лазаретом, и Нари втайне вздохнула с облегчением. Еще один голос против был ей сейчас совсем ни к чему. – Мы с ней… в последнее время не сходимся во мнениях на многие вопросы.
– Боюсь, ей не понравится, что ее оставили в неведении, – мягко заметил Джамшид.
Нари скривилась. Ее и саму огорчало, какими напряженными стали отношения между ней и ее наставницей, но она не знала, что делать, чтобы это исправить.
Джамшид бросил взгляд на ворота.
– К разговору о недовольных стариках… Тебе, наверное, стоит знать, что мой отец…
Договорить ему помешал стук копыт. Нари подняла глаза и увидела всадника в черном одеянии, скачущего к ним. Она вздохнула с облегчением.
Которое длилось всего мгновение, потому что всадник не был ее мужем.
Али поравнялся с ними в считаные секунды. Спору нет, он выглядел очень даже величественно на великолепном сером жеребце. Нари впервые видела его одетым в королевские цвета. Отделанный золотом подол черной мантии дымился на уровне лодыжек, а его голова была обмотана ослепительным сине-фиолетово-золотым тюрбаном. Али подстриг свою колючую бородку, придав ей относительно опрятный вид, и даже надел драгоценности: нитку жемчуга на шею и тяжелое серебряное кольцо на большой палец левой руки, увенчанное розовым алмазом, которыми славилась Та-Нтри.
Нари уставилась на него во все глаза.
– Ты не Мунтадир.
– Нет, – согласился он, спрыгнув с лошади.
Должно быть, он собирался в спешке: от него пахло жженным агаровым деревом, а на шее не успели просохнуть капли воды. – Мой брат все-таки не готов к выходам в свет.
Джамшид смотрел на Али с открытой неприязнью.
– Это его одежда?
– Сегодня она ему не пригодится. – Али оглянулся, вглядываясь в направлении, откуда он приехал. – Где же она? – спросил он, не обращая вопрос ни к кому конкретно. – Она была прямо за мной…
Джамшид встал между ними.
– Нари, ему нельзя в храм, – предупредил он, переходя на дивастийский. – Его чучела сжигают у наших алтарей!
Нари не успела ответить. К ним подоспел еще один всадник, чье присутствие удивляло даже больше, чем Али.
– Мир вашему дому, – чинно произнесла Зейнаб, спешившись. – Прекрасный день, не находите?
У Нари буквально отвисла челюсть. Принцесса выглядела еще шикарнее, чем ее брат, в развевающихся золотых штанах для верховой езды под ярко-полосатой туникой цвета индиго. Под головной убор из сверкающих сапфиров она надела черную шейлу, серебряная маска Гезири частично скрывала ее лицо, а на пальцах поблескивали драгоценные камни.
Зейнаб взяла брата за руку и, сногсшибательно улыбнувшись, повернулась к собравшимся поглазеть на них Дэвам. Никто не стал бы отрицать, что королевские отпрыски представляли собой крайне эффектное зрелище, и Зейнаб наслаждалась этим сполна.
– Ч-что ты здесь делаешь? – выдавила из себя Нари.
Зейнаб пожала плечами.
– Прибежал Али и сказал, что тебе нужна помощь Кахтани, чтобы склонить жрецов на свою сторону. Вот мы и пришли. А самое главное, пришла я, – добавила она приторным голоском. – А то, если вы не в курсе, вы оба, – она указала на Али и Нари, – слишком категоричны. – Ее взгляд скользнул мимо Нари. – Джамшид! – окликнула она с теплом в голосе. – Как твои дела? Как поживает отец?
От такого напора доброжелательности Джамшид подрастерял часть своего гнева.
– У нас все хорошо, принцесса. Спасибо, что спросили. – Он искоса взглянул на Нари. – Кстати, об отце… Он вернулся.
Нари прикрыла глаза. Все это стало напоминать какой-то дурной сон.
– Твой отец в городе? Каве здесь?
Сглотнув, Джамшид кивнул.
– Обычно после путешествия он первым делом наведывается в храм и благодарит Создателя за благополучную дорогу домой.
– Какая славная традиция, – весело заметила Зейнаб, метнув внимательный взгляд на брата. При упоминании Каве лицо Али исказила такая гримаса, как будто принц жевал лимон. – Ты согласен, Ализейд?
Али дернул головой, неопределенно кивая.
– Да, славная.
– Ну что, пойдем? – предложила Зейнаб, вклиниваясь между мужчинами. – Джамшид, а ты, будь так добр, проведи для меня экскурсию? Али и Нари, вероятно, предстоит обсудить еще массу скучных тем.
– Твоя сестра? – прошипела Нари, как только Джамшид и Зейнаб отошли на приличное расстояние.
Али беспомощно посмотрел на нее в ответ.
– Каве?
– Сама не ожидала, – сказала она мрачно. – А он ведь такой консерватор. Он точно будет против.
– И, увидев меня здесь, он тоже не обрадуется, – предупредил Али. – Мы с ним… никогда особо не ладили.
– Ты и Каве? – переспросила она язвительно. – Ума не приложу почему, – Нари вздохнула, глядя на храмовые ворота. Несмотря на все ее страхи, пригласить Ализейда аль-Кахтани в стены храма было намного проще, чем признаться в том, что она приняла решение работать вместе с шафитами. – Оставь оружие в моем паланкине.
Али потянулся к рукояти зульфикара, как заботливая мать к своему ребенку. – Это еще зачем?
– В храм нельзя проносить оружие. Вообще, – уточнила она, надеясь, что воинственный принц все-таки ее понял.
– Ладно, – пробурчал он, снимая с себя зульфикар, ханджар и аккуратно складывая их в ее паланкин.
Из ножен на щиколотке он вынул маленький клинок, за ним последовал шип из рукава, после чего Али повернулся к ней, сверкнув медным реликтом в ухе.
– Идем.
Зейнаб и Джамшид прошагали уже половину главной аллеи, и до них доносился мелодичный голос принцессы. На территории храма, как обычно, было полно народа. Дэвабадцы прогуливались по ухоженной территории, приехавшие издалека дальние родственники отдыхали на коврах, расстеленных в тени деревьев. Люди останавливались поглазеть на Зейнаб, восторженно разглядывая принцессу и тыча пальцами.
Завидев Али, реагировали иначе. Нари слышала чьи-то вздохи, замечала косые взгляды и откровенный испуг.
Нари решила не обращать внимания. Она расправила плечи и вздернула подбородок. Сегодня она не проявит слабости.
Али рассматривал храмовый комплекс с явным одобрением во взгляде, казалось, не замечая всеобщей враждебности.
– Как красиво, – восхитился он, когда они проходили мимо высоких кедров. – Эти деревья выглядят так, будто росли здесь со времен Анахид. – Опустившись на колени, он провел пальцами по одному из ярко раскрашенных каменных дисков, которыми были выложены дорожки храма. – Никогда не видел ничего подобного.
– Эти камни из озера, – объяснила Нари. – Согласно легенде, мариды преподнесли их в качестве дара.
– Мариды?
Али как будто переполошился и резко выпрямился, все еще держа в руке камень ярко-рыжего цвета заходящего солнца, испещренный малиновыми крапинками.
– Я не знал…
Камень в ладони Али вдруг переливчато замерцал, как будто виднелся сквозь светлую морскую толщу.
Нари выбила камень у него из рук.
Глаза Али округлились.
– Я… мне очень жаль.
– Все нормально.
Нари рискнула взглянуть по сторонам. Все глаза, конечно, были обращены на них, но происшествия, похоже, никто не заметил.
Али шумно сглотнул.
– Это часто случается? – с надеждой спросил он.
– Насколько мне известно, никогда. – Она пристально посмотрела на него. – Впрочем, учитывая происхождение этих камней…
Али закашлялся, призывая ее замолчать.
– Мы можем не говорить об этом прямо здесь?
Справедливо.
– Хорошо. Но больше ничего здесь не трогай. – Нари помолчала, только сейчас начиная понимать, кого собралась привести в храм. – И, пожалуй, постарайся ничего не говорить. Вообще.
На его лице промелькнуло недовольное выражение, но он замолчал. Джамшида и Зейнаб они нагнали у входа в храм.
У Зейнаб горели глаза.
– Какое удивительное место, – воскликнула она. – Джамшид так интересно обо всем рассказывает. Ты знал, Али, что когда-то он был здесь послушником?
Али кивнул.
– Мунтадир рассказывал, что ты готовился стать жрецом. – Он посмотрел на Джамшида с любопытством. – Что заставило тебя передумать и поступить на службу в Гвардию?
Лицо Джамшида было каменным.
– Я хотел быть настоящим защитником своего народа.
Зейнаб быстро подхватила брата под руку.
– Почему бы нам не зайти внутрь?
Джамшид повел их в храм, и как целительница Нари не могла не отметить, что сегодня он немного меньше опирается на свою трость. Возможно, сеанс, прерванный Мунтадиром, все-таки принес свои плоды.
– Это, – показывал Джамшид, – алтари, посвященные наиболее почитаемым нашим предкам. – Он оглянулся на Али. – Если не ошибаюсь, многие из них убиты вашими соплеменниками.
– Насколько я помню, и ваши соплеменники неоднократно платили нам тем же, – злобно парировал Али.
– Может, не будем сейчас спорить о войне, – попросила Нари, ускоряя шаг. – Чем дольше я отсутствую в лазарете, тем выше шанс возникновения экстренной ситуации.
Али, шагавший рядом с ней, вдруг застыл. Нари повернулась к нему и увидела, что его взгляд прикован к последнему алтарю. А он, бесспорно, привлекал внимание. Это был самый популярный алтарь в храме, украшенный цветочными гирляндами и заваленный подношениями.
Нари услышала, как у Али перехватило дыхание.
– Это…
– Дараявахауш? – раздался за их спинами голос Каве, а затем показался и сам старший визирь, все еще одетый в дорожное платье. – Да, это он. – Он сложил руки в благоговейном жесте. – Дараявахауш э-Афшин, последний великий защитник Дэвов и хранитель Нахид. Да упокоится он в тени Создателя.
Краем глаза Нари заметила, как Джамшид вздрогнул, но промолчал, оставаясь верным своему племени перед лицом гостей.
– Старший визирь, – почтительно приветствовала она. – Да будет гореть твой огонь вечно.
– Взаимно, бану Нахида, – ответил Каве. – Принцесса Зейнаб, мир вашему дому. Честь и большая неожиданность видеть вас здесь. – Он повернулся к Али и сразу изменился в лице. – Принц Ализейд, – холодно бросил он. – Вернулись из Ам-Гезиры?
Али не обратил внимания на грубость. Он не мог оторвать глаз от алтаря Дары и, похоже, из последних сил старался сохранить самообладание. Взгляд упал на лук за его спиной, и он весь подобрался. Нари не винила его, она помнила, что Джамшид отреагировал точно так же, впервые увидев копию оружия, которое чуть не лишило его жизни.
Но потом Али подошел ближе, и его взгляд остановился у подножия статуи Дары. Сердце Нари ухнуло. Нет. Только не сегодня.
Али поднял какой-то предмет из общей кучи подношений. Тот весь обуглился и почернел, но крокодильи черты узнавались мгновенно.
Зейнаб тихо ахнула. Это было слишком даже для нее.
– Это крокодил? – спросила она голосом, в котором сквозила ярость.
Нари затаила дыхание. Али дернулся, и про себя она прокляла того, кто оставил здесь череп. Вот и все. Сейчас он вспылит, ляпнет что-нибудь такое, за что жрецы вышвырнут его за порог храма, а на ее идеях о работе с шафитами можно будет ставить крест еще до того, как она успеет все объяснить.
– Я так понимаю, это предназначено мне? – спросил Али после недолгого молчания.
Первым заговорил Каве:
– Полагаю, это подразумевалось, да.
Джамшиду рядом с ним стало неловко.
– Али… – начала было Нари.
Но Али просто положил его обратно. Только не на пол, а к копытам каменного коня Дары, топчущим рельефных пескоплавов, которых зоркий принц, без сомнения, заметил.
Он сложил пальцы домиком.
– В таком случае, за Дараявахауша э-Афшина, – сказал он преувеличенно галантно, с легким намеком на сарказм. – Лучшего и ужаснейшего воина, с которым приходилось тягаться этому крокодилу. – Он обернулся, ослепив Каве почти жуткой улыбкой. – Пойдем, старший визирь, – сказал он, приобнимая его за плечи и притягивая к себе. – Слишком давно мы с тобой не виделись, к тому же нашей блистательной бану Нахиде уже не терпится рассказать тебе о своих планах.
Картир напротив нее заламывал руки. Нари никогда не видела пожилого жреца таким бледным. Встреча проходила в зале без окон, с высокими стенами и факелами, отбрасывающими свет на иконы с ликами ее предков, которые окружали со всех сторон. Казалось, даже они смотрят на нее неодобрительно.
– С шафитами? Ты хочешь работать вместе с шафитами? – выпалил наконец Картир, когда она закончила излагать свои планы относительно больницы.
Прозвучало так, будто он еще надеялся, что она исправит его ошибку.
– Да, – ответила Нари. – С одним шафитским врачом я уже договорилась. Она хирург, и подкована намного лучше меня, к тому же у нее больше опыта. Она и ее муж – выдающиеся специалисты.
– Они малокровки, – процедила по-дивастийски одна из жриц. – Бездушное отродье похотливых джиннов и людей.
Сейчас Нари была рада, что ни Али, ни Зейнаб не владеют языком Дэвов так же бегло, как их старший брат.
– В том, как мы появляемся на свет, нет ни их вины, ни вашей, ни моей, – сказала она с жаром. – Не забывайте, что я выросла среди людей. Я не желаю слышать оскорблений в адрес тех, в ком течет человеческая кровь.
Картир сложил ладони в примирительном жесте, метнув на жрицу осуждающий взгляд.
– Я тоже. Подобным заявлениям не место в нашем храме. Но, бану Нахида… – добавил он, умоляюще глядя на нее. – Пожалуйста, пойми… То, что ты предлагаешь, за гранью реальности. Твои способности нельзя использовать на шафитах. Это запрещено. – Его темные глаза наполнились страхом. – Говорят, что Нахиды теряют свой дар, единожды прикоснувшись к шафиту.
Нари не подала виду, но слова причиняли боль. Даже этот добродушный старец, который рассказывал ей об их религии, подарил ей купель Анахид и неоднократно помогал Нари побороть свои сомнения и страхи – даже он оказался жертвой тех же предрассудков, что и остальные ее соплеменники. Как и Дара. Как и ее муж. Как и почти все, кто был ей дорог.
– Это предположение ошибочно, – заявила она наконец. – Но я не собираюсь лечить шафитов своими руками, – пояснила она, насилу заставляя себя произнести эти подлые слова. – Мы будем вместе работать и учиться, и всего-то.
В разговор вмешался другой жрец:
– Любые взаимодействия с шафитами являются нарушением закона Сулеймана!
От Нари не укрылось, что старший визирь наблюдал за происходящим с явным, но пока безмолвным неодобрением. Она подозревала, что он выжидает подходящий момент для атаки.
– Это не нарушение закона Сулеймана, – возразила она, переключаясь на джиннский, чтобы Али и Зейнаб поспевали за разговором. – Это другая интерпретация.
– Интерпретация? – переспросил Картир слабым голосом.
– Именно, – ответила она твердо. – Мы живем в Дэвабаде, дорогие мои. Наш волшебный город надежно спрятан от человеческих глаз. То, что мы здесь делаем, как мы обращаемся с их потомками, никак не влияет на внешний мир за пределами городских ворот. Уважительное и доброе отношение к жителям уже нашего мира ничуть не противоречит требованию Сулеймана оставить человечество в покое.
– Неужели? – отозвался Картир. – Не потворствуем ли мы таким образом будущим взаимодействиям с человечеством?
– Нет, – отрезала Нари, продолжая говорить на джиннском. – Подчиняется джинн закону за чертой города или нет – отдельный вопрос, не имеющий отношения к тому, как мы обращаемся с теми, кто живет в его черте. – Она повысила голос. – Кто из вас хоть раз бывал в шафитском квартале? Дети живут в помоях, а их матери гибнут в родах. Как вы можете называть себя служителями Создателя, когда вы допускаете подобное?
Похоже, эти слова возымели нужное действие, и Картир слегка устыдился. Али посмотрел на Нари с нескрываемой гордостью.
Это не осталось незамеченным, и наконец заговорил Каве.
– Это все дурное влияние принца, – заявил он по-дивастийски. – Госпожа, он известный радикал. Не позволяй его фанатичному отношению к шафитам влиять на твое мнение.
– Я способна сделать самостоятельные выводы без влияния мужчины, – парировала Нари. – Твоя очередь говорить еще не подошла, Каве э-Прамух.
Он сложил ладони домиком.
– Прошу прощения, бану Нахида, – извинился он снисходительно, словно успокаивая ребенка, что вызвало у нее раздражение. – То, что ты предлагаешь, звучит заманчиво. Сразу видно, у тебя доброе сердце…
– Сразу видно, что я усвоила урок раз и навсегда, когда Гасан отвернулся от нашего племени после смерти Дары, – сказала Нари на дивастийском. – Мной движет не только доброе сердце, но и прагматичный склад ума. Мы никогда не будем в полной безопасности, пока не заключим мир с шафитами. Вы же понимаете это. Их в городе едва ли не больше, чем нас. В этом конфликте глупо полагаться на джиннов. Показывая им свою слабость, мы становимся зависимы от них.
– Это банальная необходимость, – возразил Каве. – Госпожа, со всем уважением, но… вы еще молоды. Я за свою жизнь перевидал столько попыток примирить и джиннов и шафитов. Они никогда не заканчивались хорошо.
– Это мое решение.
– И все же, ты просишь нашего благословения, – мягко заметил Картир. – Не так ли?
Нари замялась, бросив беглый взгляд на изображения ее предков. Строительством этого храма руководила сама Анахид, она же и собрала джиннов под одной крышей после того, как Сулейман проклял их.
– Нет, – ответила она на джиннском и взяла паузу, обводя взглядом старейшин. – Я вас ставлю в известность из уважения к вам. Это моя больница. Это мои способности, и мне не требуется ваше разрешение. Я бану Нахида, и, Каве, хочешь верь, хочешь нет, – обратилась она к визирю, намеренно опуская его титул, – за несколько лет, проведенных в Дэвабаде, я узнала, что означает этот титул и какая за ним стоит история. Ты бы не посмел усомниться в моих предках.
Ее речь была встречена гробовым молчанием. Старший визирь в шоке уставился на нее, а несколько жрецов отшатнулись.
– Однако Нахиды правили в составе Совета, – невозмутимо заметил Картир. – Твои предки обсуждали проблемы между собой и совещались со жрецами и советниками. Они не правили как короли, не подотчетные никому. – Говоря так, он не смотрел на Кахтани, но намек был очевиден.
– А еще их свергли, Картир, – ответила она. – И с тех пор мы ведем войну. Пришло время попробовать что-то новое.
– Думаю, позиция бану Нахиды вполне очевидна, – резко вставил Каве.
– Согласен. – Джамшид не произнес ни слова с тех пор, как они вошли в залу, но теперь, глядя отцу в глаза, решил высказаться. – Я на ее стороне, отец.
Каве посмотрел на них непроницаемым взглядом.
– Тогда, надо думать, вопрос решен. Если вы не возражаете… – Он поднялся на ноги. – Я очень устал с дороги.
Этими словами он как будто подвел черту их собранию. Нари немного злило, что он взял на себя эту роль, но все же она почувствовала облегчение. Она ясно дала понять, что ее решение останется неизменным, и даже если жрецам это не нравилось, они не горели желанием бросать ей вызов.
Картир напоследок решил еще раз высказаться.
– Шествие. Если ты рассчитываешь на нашу поддержку, ты должна пойти нам навстречу и дать свое слово присутствовать.
Нари подавила стон. Нужно было догадаться, что это будет не так просто.
– Пожалуйста, не заставляйте меня.
Али нахмурился.
– О чем речь?
– Они хотят вырядить меня как Анахид и поставить участвовать в каком-то параде на Навасатем. – Она бросила на Картира несчастный взгляд. – Это позор.
– Это весело, – возразил тот с улыбкой. – Шествие Дэвов – любимый публикой момент Навасатема. Долгие столетия у нас не было Нахиды, которая могла бы присоединиться к шествию.
– А как же моя мать?
Картир посмотрел на нее.
– Разве того, что я рассказывал о бану Маниже, недостаточно, чтобы сделать вывод, что она не любила подобных торжеств? – Его лицо приняло умоляющее выражение. – Прошу тебя. Ради своего народа.
Нари вздохнула, чувствуя укол совести.
– Ладно. Если вы поддержите мою идею, я наряжусь и буду глупо улыбаться на параде. – Она посмотрела на него с наигранно сердитой миной.
– Ты хитрее, чем я думала.
Пожилой священник положил руку на сердце.
– На какие только жертвы не приходится идти ради своего племени, – пошутил он.
Они покинули святилище и вышли из храма. Солнечные блики заплясали у Нари перед глазами, когда они появились на ярком дневном свету.
Али остановился на ступеньках.
– Место поистине изумительное, – сказал он, любуясь лилиями в прудах.
Легкий ветерок донес запах кедров, растущих по периметру территории.
– Спасибо, что позволила нам побыть здесь. Даже при таких обстоятельствах это большая честь. – Он откашлялся. – И я сожалею, что обстоятельства сложились именно так. Впредь я постараюсь быть осторожнее, обещаю.
– Да. И тебе спасибо за то, что не придушил старшего визиря, – отозвалась Нари, а потом, вспомнив о хаосе в его комнатах, неохотно добавила: – И за проделанную работу спасибо. Я этого не забуду.
Али повернулся к ней, и удивленная улыбка осветила его лицо.
– Ты что, меня похвалила?
– Нет, – сказала она, подпуская в голос сердитый тон, хотя вовсе не сердилась. – Я констатировала факт.
Они пошли по саду.
– Итак, – продолжил Али весело. – Что за история с переодеванием в Анахид?
Нари подняла голову и строго посмотрела на него.
– Не начинай, аль-Кахтани. Ты и сам-то, с тех пор как спешился, только и делаешь, что любуешься своим отражением в поверхности каждой лужи, которая попадается на пути.
Застигнутый врасплох, он вмиг посерьезнел.
– Это так очевидно? – прошептал он.
Нари помолчала, наслаждаясь его смущением.
– Для всех, кто хоть раз посмотрел в твою сторону. – Она мило улыбнулась. – Так что да.
Али поморщился и прикоснулся к тюрбану.
– Никогда не думал, что надену это, – тихо сказал он. – Мне просто было любопытно, как это выглядит.
– Надеюсь, Мунтадир поверит в эту отговорку, когда узнает, что ты украл его платье.
Али, конечно, в тюрбане выглядел эффектно, и ослепительные золотые полосы на ткани только подчеркивали теплоту в его серых глазах. И все же Нари не нравилось, как он в нем выглядит.
– Тебе не к лицу, – сказала она скорее себе, чем Али.
– Да, – согласился он сухо. – Видимо, из нас двоих Мунтадир больше соответствует образу принца Кахтани.
Слишком поздно Нари поняла двойной смысл своих слов.
– О нет, Али. Я не то имела в виду. Вовсе не то…
Каждый раз, когда Нари прикрывала чадрой свои круглые человеческие уши, она неизменно переживала по поводу того, что ее внешность не соответствует ожиданиям окружающих, и ей стало гадко от мысли, что она могла внушить такие мысли кому-то еще.
– Просто я ненавижу этот тюрбан. Я ненавижу то, что он олицетворяет. Войну, Кви-Цзы… Он уходит корнями в самые страшные моменты нашей истории.
Али остановился, поворачиваясь к ней лицом.
– Да уж, не думаю, что бану Нахида, которая только что бросила вызов мудрым старцам, прожившим в общей сложности тысячелетие на этой земле, могла бы одобрить такую традицию. – Он с улыбкой покачал головой. – Твоему народу повезло, что у них есть такой лидер, как ты. Надеюсь, ты это знаешь, – добавил он с теплотой, искреннее которой, казалось, не сыскать в целом свете.
Ответ Нари не заставил себя долго ждать.
– Может, когда-нибудь и твой народ примет меня в качестве лидера.
Она хотела бросить ему вызов, и ей это удалось. Али отшатнулся с немного растерянным видом. Но затем он медленно расплылся в улыбке, и его темные глаза весело сверкнули.
– Что ж, в таком случае мне пора возвращаться к строительству больницы. – Он коснулся сердца и лба в традиционном гезирском жесте, явно сдерживая смех. – Мир твоему дому, бану Нахида.
Нари не ответила, да Али и не ждал ответа. Он только развернулся и направился к Зейнаб, которая уже ждала у ворот.
Нари смотрела ему вслед, внезапно осознав, что многие Дэвы делают то же самое, и ловя на себе испытующие взгляды, с которыми они, похоже, только что наблюдали за их беседой.
Она приняла суровое выражение и окинула взглядом толпу, пока люди не начали поспешно возвращаться к обычным делам. Нари не шутила, когда сказала жрецам, что все сделает по-своему. А хорошая бану Нахида не показывает свою слабость.
Нари сделает все для того, чтобы больше никогда не знать слабостей.
22
Али
Али усмехнулся, одной рукой нажимая на рычаг насоса. На землю плеснул поток холодной воды.
– Новая профессия твоего сына, – в шутку сказал он женщине, стоявшей напротив.
Золотые глаза Хацет оценили брызги грязи на его дишдаше.
– Когда я мечтала о светлом будущем для тебя, сынок, ты выглядел куда более… опрятно.
– Мне нравится пачкать руки. – Али выпрямился, вытирая пальцы тряпкой, заткнутой за пояс. – Но что скажешь? – спросил он, указывая на шумные мастерские, выстроенные в рядок перед больницей.
– Впечатляюще, – согласилась мать. – Впрочем, памятуя, сколько денег ты вытряс из моего племени с тех пор, как вернулся в Дэвабад, это обязано быть впечатляющим.
Али положил руку на грудь в притворной обиде.
– А как же все твои слова о том, что нужно помогать городу? – Он подмигнул. – Или ты думала, это дешевое удовольствие?
Она покачала головой, но улыбнулась, задержавшись взглядом на детишках, сидящих в школе, организованной при рабочем лагере.
– Оно того стоит. Я горжусь тобой. Доводишь меня иногда, но все-таки горжусь.
Они пошли дальше по направлению к больнице. Али кивнул в знак приветствия паре плотников, которые стучали молотками по деревяшкам, мастеря мебель.
– Большую часть работы выполняют шафиты, – пояснил он. – Я чувствую себя кем-то вроде почетного распорядителя, не больше. Сложнее всего бывает найти работу для каждого, кто хочет присоединиться к строительству. Ты не представляешь, как много может всем дать эта возможность. И всего-то за несколько месяцев!
– Приятно наблюдать, что твоя вера в шафитов дает плоды, не правда ли?
Али горячо закивал.
– Моему счастью не будет предела, пока стройка бьет ключом. Пусть все, у кого остаются какие-то предубеждения по поводу чистоты крови, увидит, чего достигли здесь шафиты. – Он сцепил руки за спиной, перебирая четки. – Вот бы и отец это увидел. Мы получим большую отдачу, если будем вкладываться в шафитов, а не вбивать в них страх палками.
– Тогда тебе пора перестать лить слезы по своему Бир-Набату и как-то вытрясти из отца позволение остаться в Дэвабаде. – Хацет многозначительно посмотрела на него, когда они вошли в больницу. – Перемены, о которых ты грезишь, требуют времени и долготерпения, сынок. Вот ты, например, занимаешься земледелием, верно? И что, когда ты бросаешь семена в землю, ты ведь не оставляешь их без присмотра в надежде, что они как-нибудь сами вырастут?
Али воздержался от ответа. И не только потому, что вокруг сновали мастеровые, но во многом и потому, что, если откровенно, с каждым днем, проведенным в Дэвабаде, он все меньше понимал, чего хочет.
Хацет удивленно ахнула, когда они вышли в главный коридор.
– Ну что за прелесть, – одобрила она, любуясь живописными фресками, которыми исписала все стены Элашия, с изображением ослепительных песчаных кораблей, рассекающих барханы, и цветущих оазисов Карт-Сахара бок о бок с пейзажами скалистых утесов и лазурных морей.
– Видел бы ты, что тут творится, когда проходит Нари, – сказал Али. – Картины оживают, волны разбиваются о берег, деревья цветут. Невероятно, как магия Нахид действует на это место.
– Да, становится все более и более очевидно, что она тут все очаровала, – беспечно заметила Хацет.
Али перегнулся через балюстраду, чтобы окинуть взглядом успехи, достигнутые за день. Центральная часть больницы разительно отличалась от тех заросших сорняками развалин, куда впервые привела его Нари. Дикий сад превратился в райский островок, по вымощенным плиткой дорожкам которого могли прогуливаться посетители и пациенты, наслаждаясь сладко пахнущей водой фонтанов и прохладой пальмовой тени. Внутренние стены были отстроены заново, и столяры были заняты кладкой стеклянной крыши, которая по задумке должна была пропускать в помещения максимальное количество дневного света. Главная смотровая комната была уже совсем готова, не хватало только меблировки.
– Принц Ализейд!
Али оглянулся на голос и на противоположной стороне сада увидел группу шафитских швей, устроившихся среди груды вышитых штор. Женщина, которая по возрасту смахивала на его ровесницу, с застенчивой улыбкой на лице уже вскочила на ноги.
Она начала говорить, когда их взгляды встретились, и румянец залил ее щеки.
– Простите за беспокойство, Ваше Высочество. Но мы тут подумали… – она кивнула на своих подруг, и кое-кто захихикал, – что, если вы задержитесь… В общем, мы надеялись, что вы поможете нам развесить шторы.
– Ну, я… конечно, – согласился Али, слегка озадаченный просьбой. – Дайте мне знать, когда все будет готово.
Девушка снова улыбнулась, и Али про себя отметил, что улыбка делала ее весьма привлекательной.
– Мы обязательно вас где-нибудь подкараулим.
Она снова села на свое место и зашептала что-то подругам.
– Удивительное дело, – сухо заметила мать. – В больнице, где все владеют магией и полным-полно строительных инструментов, нельзя повесить шторы без помощи неженатого, высокого и красивого молодого принца.
Али поспешил отвести взгляд от юных девушек.
– Уверен, они ничего такого не имели в виду.
Хацет фыркнула.
– Даже ты не можешь быть настолько наивен. – Она подхватила его под руку, и они пошли дальше. – Но, знаешь… Может, это не такая уж плохая идея: сжечь брачную маску с хорошей, приятной шафиткой. Может, тогда ты хотя бы иногда будешь ложиться в постель, а не только работать на износ.
Али так смутился, что его щеки жарко вспыхнули, и ему на секунду показалось, что он вот-вот воспламенится.
– Амма…
– Ну что? Я не могу помечтать о счастье для своего единственного сына?
Он замотал головой из стороны в сторону.
– Ты же знаешь, мне нельзя жениться.
– Нет, тебе нельзя проводить пошлую церемонию бракосочетания с девицей благородных кровей, потому что вместе с такой невестой в твоей жизни могли бы появиться политические союзники и наследники, которые составили бы конкуренцию наследникам Мунтадира… Этого я и не предлагаю. – Она изучала его ласковым взглядом. – Но я беспокоюсь о тебе, сынок. Я же вижу, что тебе одиноко. Если ты хочешь, чтобы я или Зейнаб справились о…
– Нет, – прервал ее Али, надеясь, что по голосу не слышно, как ему горько.
Его мать не ошибалась, однако он старался не задумываться об этом аспекте своей жизни. Он рос, зная, что в будущем ему предназначено стать каидом Мунтадира. И Али пытался соответствовать своему будущему. Ему – суровая, одинокая жизнь в Цитадели; Мунтадиру – богатство, семья и трон. Али рано понял, что проще не думать о вещах, в которых ему все равно будет отказано – о привилегиях, доступных только его брату.
Эти клятвы он давал себе в детстве, когда был еще слишком мал, чтобы понимать их вес. Впрочем, сейчас это не имело значения. Али никогда не станет каидом, поэтому мог больше не притворяться, что не затаил обиды. Но поделать с этим все равно уже ничего не мог. Он не шутил, когда сказал Любайду и Акисе, которые любили подразнить его насчет женитьбы, что не произнесет клятвы перед женщиной, пока не будет уверен, что сможет соблюсти эти клятвы. А сейчас он сомневался, способен ли защитить хотя бы себя.
Мать все еще выжидающе смотрела на него.
– Мы можем обсудить это в другой раз? – спросил он. – Например, не тогда, когда мы пытаемся склонить к встрече какого-то эксцентричного ученого?
Хацет закатила глаза.
– Никто никого не склоняет, родной. Я Устада Иссу знаю как облупленного.
Ее уверенность успокаивала Али. Он был потрясен, узнав, что ученый Аяанле, который, по словам королевы, мог поведать им что-то новое о маридах, и сумасшедший старик, забаррикадировавшийся в одной из палат, были одним и тем же лицом. Али даже в глаза его не видел. Узнав, что больница теперь будет кишеть незнакомцами, старик расставил в коридоре за дверями своей палаты всевозможные магические ловушки. В конце концов, когда несколько строителей пожаловались на укусы заколдованных книг, Нари и Разу (а Исса соглашался разговаривать только с ними) смогли прийти с ним к компромиссу: если никто не будет приближаться к его комнате, он перестанет проклинать коридор.
– Надо было звать Нари, – в который раз сокрушался Али. – И Иссе она нравится, и вообще ей очень ловко удается вытягивать информацию из людей.
Мать бросила на него серьезный взгляд.
– Ты лучше думай о том, как бы она из тебя не вытягивала информацию. Таких союзников, как она, лучше держать на расстоянии ножа. – Они остановились перед запертой дверью, и Хацет постучала. – Устад…
Она не успела договорить, как Али услышал магический шепоток. Он отдернул мать назад – как раз перед тем, как сабля, смастеренная, похоже, из каких-то запчастей для астролябий, вонзилась в дверной косяк.
Али выругался по-гезирийски, а Хацет лишь покачала головой.
– Устад, будет тебе, – по-нтарийски увещевала она. – Мы ведь говорили о том, что тебе нужно больше общаться с окружающими. – В ее голосе звучала хитринка. – И потом… У меня для тебя подарок.
Дверь резко приоткрылась, но только чуть-чуть. Али подскочил от неожиданности, когда из полумрака показалась пара ярко-изумрудных глаз.
– Королева Хацет?
Даже голос Иссы казался древним.
Мать Али вынула из платья небольшой мешочек пепельно-серого цвета.
– Если не ошибаюсь, когда мы виделись в последний раз, вы искали это для своих экспериментов?
Али принюхался, узнав резкий запах.
– Порох? Ты хочешь дать ему порох? Для экспериментов?
Хацет шикнула на него.
– Мы на пару слов, Исса, – спокойно продолжила она. – Буквально на пару слов, которые должны остаться строго между нами.
Светящиеся глаза ученого заметались.
– Вы привели с собой людей?
– Мы уже сто раз говорили об этом, Устад. В Дэвабаде нет людей.
Дверь распахнулась, и мешочек с порохом исчез из рук матери быстрее, чем Али успел моргнуть глазом.
– Ну, проходите!
Исса впустил их и захлопнул дверь, как только они переступили порог, нашептывая себе под нос столько запирающих заклинаний, что это уже противоречило здравому смыслу.
С каждой секундой Али все больше сожалел о своем решении прийти сюда, но все же последовал за матерью в комнату, больше похожую на пещеру. Книги громоздились до самого потолка, свитки торчали с полок, которые Исса, казалось, магически склеил из обломков, найденных в уничтоженном лазарете. Длинный ряд пыльных витражных окон пропускал тусклый свет, освещающий низкий столик, заваленный блестящими металлическими инструментами, обрывками пергамента и горящими свечами. Пол перед спальным матрацем, разложенным меж двух высоченных стопок книг, был усыпан битым стеклом, словно ученый опасался, как бы на него не напали во сне. Чистота и порядок царили только в одном маленьком уголке комнаты – тут стояла полосатая оттоманка с парой напольных подушек и серебряный поднос с чайником, стаканами и, судя по запаху, конфетами с кардамоном, которые так любит Нари.
«Все-таки нужно было взять ее с собой», – снова подумал Али, чувствуя укол вины. Бог свидетель, у него и так накопилось слишком много секретов от Нари.
Ученый уселся на полу, на потертой подушке, сложив под собой тощие ноги и смахивая на долговязую птицу. Возраст Иссы, воскрешенного бывшего раба, определить было невозможно. Его лицо было изрезано глубокими морщинами, а густые брови и борода давно выцвели до белизны. А неодобрительное выражение его лица… смутно напоминало ему о ком-то.
– Мы знакомы? – медленно спросил Али, изучая старца.
Зеленые глаза Иссы скользнули по нему.
– Да, – коротко ответил он. – Однажды я выгнал тебя с лекции по истории за то, что ты задавал слишком много вопросов. – Он склонил голову набок. – Ты был намного ниже ростом.
– Это были вы?
Долго вспоминать не пришлось – немногие учителя осмеливались обращаться с королевским сыном так непочтительно. Али был еще совсем ребенком, не старше десяти лет, но он помнил, что джинн, вышвырнувший его за порог, был грозным, богато одетым ученым мужем, кипящим от негодования… Ничего общего с хрупким стариком, которого Али видел перед собой.
– Не понимаю. У вас ведь была должность в Королевской библиотеке, что вы здесь делаете?
Яркие глаза ученого исполнились болью.
– Мне пришлось выйти на пенсию.
Хацет села напротив Иссы, жестом велев Али следовать ее примеру.
– После смуты с Афшином участились вспышки насилия по отношению ко всем освобожденным рабам. Многие бежали из города, но Исса слишком упрям. – Королева покачала головой. – Как бы я хотела, чтобы ты вернулся на родину, друг мой. Тебе будет спокойнее в Та-Нтри.
Исса нахмурился.
– Я слишком стар для путешествий. И я ненавижу корабли. – Он бросил недовольный взгляд в сторону Али. – Мне прекрасно жилось в больнице, пока не пришли ваши строители. Теперь они вечно стучат молотками, – добавил он обиженно. – А еще они спугнули химеру, живущую в подвале.
Тут Али возмутился.
– Она пыталась съесть джинна.
– Но это же редкая особь!
Хацет решила вмешаться:
– Раз уж речь зашла о редких особях… Мы пришли поговорить с тобой о других неуловимых существах. О маридах.
Выражение лица Иссы изменилось, брюзгливость сменилась тревогой.
– Что вам может быть известно о маридах?
– Старые легенды, – невозмутимо ответила Хацет. – Для Аяанле в моем поколении они не более чем сказки. Однако я слышала, что в твое время встречи с маридами случались с гораздо большей регулярностью.
– Это счастье, что они почти исчезли. – Лицо Иссы потемнело еще сильнее. – Только молодежи желательно не слышать наших разговоров о маридах, королева. Особенно амбициозным юношам, которые задают слишком много вопросов. – Он недовольно кивнул на Али.
Однако его мать стояла на своем.
– Это не праздное любопытство, Устад. Нам нужна твоя помощь.
Исса покачал головой.
– Сколько лет я провел в путешествиях по долине Нила и часто видел, как увлечение маридами губит джиннов – так часто, что всех и не упомнить. Я возблагодарил Всевышнего, узнав, что ваше поколение забыло об этом безумии, и не стану поднимать эту тему из забытья.
– Мы не просим тебя ничего поднимать из забытья, – ответила Хацет. – К тому же не мы напомнили о своем существовании первыми… – Она схватила Али за запястье, расстегнула пуговицу на манжете его дишдаши и засучила рукав, обнажив шрамы. – Мариды первыми дали о себе знать.
Исса уставился на шрамы Али. Он ахнул, резко, как по струнке, выпрямившись.
А затем отвесил Али оплеуху.
– Дурак! – вскричал он. – Супостат! Как ты посмел вступить с ними в сговор? Какие ужасы тебе пришлось совершить, чтобы убедить их пощадить тебя, Ализейд аль-Кахтани?
Али отпрянул, уворачиваясь от второй пощечины.
– Я ни с кем не вступал в сговор!
– Врешь! – Исса разъяренно погрозил ему пальцем. – Думаешь, я не знаю, куда ты уже успел сунуть свой нос?
– В смысле? – выпалил Али. – Ради всего святого, о чем вы говорите?
– Мне тоже хотелось бы это узнать, – настойчиво вмешалась Хацет. – Желательно до того, как ты продолжишь избивать моего сына.
Исса злыми шагами пересек комнату. Плюнув фонтаном огненных искр, откуда ни возьмись в воздухе материализовался запертый сундук и с гулким стуком приземлился на пол. Исса откинул крышку и вытащил свиток папируса, размахивая им, как мечом.
– А это помнишь?
Али нахмурился.
– Нет. Вы не представляете, сколько свитков я перевидал за свою жизнь.
Исса развернул папирус и разложил на столе.
– И много ли из них были посвящены тому, как призывать марида? – поинтересовался он с таким прозорливым видом, как будто поймал Али с поличным.
Совершенно сбитый с толку, Али подошел ближе. На папирусе была нарисована сверкающая синевой речка. Карта, догадался он. Карта Нила, если судить по грубо очерченным берегам. Больше он ничего не смог разобрать. На карте были какие-то пометки, но они были сделаны загадочными, совершенно неразборчивыми пиктограммами.
И тут Али вспомнил.
– Эту карту мы с Нари нашли в катакомбах Королевской библиотеки.
Исса сверкнул глазами.
– Значит, признаешь, что искал способа связаться с маридом?
– Конечно нет! – разговор со вспыльчивым стариком начинал выводить Али из себя. – Мы с бану Нахидой хотели разобраться с теорией о том, что это марид якобы наложил заклятие на ее внешность и забросил в Египет. Мы узнали, что этот свиток был написан джинном, который последним видел марида в этом регионе. Я не смог прочесть текст, поэтому отправил свиток переводчику. – Он взглянул на Иссу с подозрением. – То есть вам, надо полагать.
Вмешалась Хацет:
– Скажи, пожалуйста, что именно так огорчило тебя в этой карте, Устад?
– Это не просто карта, – ответил Исса. – Это коварная вещь, наставляющая безнадежно отчаявшихся на путь зла. – Он ткнул узловатым пальцем в одну из пометок. – Отмеченные участки на реке считаются священными у маридов, и в тексте подробно изложено, что нужно делать и какие совершить жертвоприношения, чтобы призвать марида на каждом конкретном участке.
Хацет сверкнула глазами.
– Когда ты говоришь «жертвоприношение»… ты ведь не имеешь в виду…
– Я имею в виду ровно то, что говорю, – закончил за нее Исса. – Чтобы марид явился на зов, должна быть пролита кровь.
Али был в ужасе.
– Устад Исса, ни Нари, ни я ничего об этом не знали. Я никогда не был на Ниле. И никогда не желал иметь контактов с маридами, не говоря уже о том, чтобы приносить им кого-то в жертву!
– Он упал в озеро, Устад, – объяснила Хацет. – Это произошло случайно. Али сказал, что мариды пытками вытянули из него имя, а затем использовали его, чтобы убить Афшина.
Али повернулся к матери.
– Амма…
Хацет только отмахнулась.
– Мы должны знать правду.
Исса в шоке уставился на Али.
– Мариды использовали тебя для убийства другого джинна? Они овладели тобой? Чушь какая-то… Отдать свое тело в пользование мариду – последнее деяние прислужника.
Али испытал глубокое отвращение.
– Не понимаю, о чем вы?
– Это пакт, – ответил Исса. – Сотрудничество… хотя и не одинаково для всех выгодное. Если мариды примут твою жертву, ты попадешь под его защиту. Тогда они дадут тебе буквально все, что ты ни пожелаешь в своей смертной жизни. Но потом?.. Прислужник должен расплатиться с ними своей жизненной силой. Тогда мариды завладевают им, чтобы забрать себе. – Он смерил Али взглядом. – После этого не выживают.
Али похолодел.
– Но я не прислужник маридам, – вырвалось у него яростное отрицание. – Я верю во Всевышнего. Я бы никогда не совершил подобного святотатства. И уж точно я не совершал никаких жертвоприношений, – добавил он, все более распаляясь, невзирая на успокаивающее прикосновение матери к плечу. – Эти демоны пытали меня и насылали галлюцинации о гибели всех, кто был дорог моему сердцу!
Исса склонил голову набок, изучая Али, как некое математическое уравнение.
– Но ты назвал им свое имя?
Али обмяк. В который раз он проклинал себя за малодушие, проявленное тогда под водой.
– Да.
– Значит, большего им и не требовалось – мариды умные существа, и видит Бог, в их распоряжении были столетия, чтобы найти лазейки в собственных правилах. – Исса озадаченно постучал себя по подбородку. – Я только не возьму в толк, зачем. Замышлять убийство Дэва, существа низшего ранга, рискованное предприятие, даже если они сделали исполнителем джинна.
Хацет нахмурилась.
– И тебе неизвестно, произошел ли какой-то конфликт между маридами и Дэвами?
– Говорят, мариды наложили проклятие на озеро после ссоры с Советом Нахид, – ответил Исса. – Но это было более двух тысяч лет назад. И, насколько мне известно, с тех пор в Дэвабаде их не видали.
Али покрылся гусиной кожей. Он доподлинно знал, что последнее было ложью. После одержимости маридом Али спросил об этом отца, и тот объяснил ему по секрету, что маридов еще как видели: они были союзниками Зейди аль-Кахтани.
Но Али промолчал. Он поклялся отцу, поклялся их племенем и кровью не выдавать этой тайны. Даже самого слабого намека на то, что его предки вступили в сговор с маридами, чтобы свергнуть Нахид, может оказаться достаточно, чтобы пошатнуть самые основы их правления. Зейди аль-Кахтани захватил власть в городе, хотя даже он сам верил в то, что престол Дэвабада Богом был дарован Анахид и предназначен ее потомкам. Причины и методы Зейди не должны подвергаться никакой критике. Так что, если Хацет и Исса не знают об этом, от Али они тоже ничего не услышат.
– Как мне избавиться от этого? – спросил он прямо.
Исса посмотрел на него.
– Избавиться от чего?
– От моей связи с маридами. От… шепота в голове, – сбивчиво рассказывал Али, чувствуя, что теряет контроль над собой. – От моих способностей. Я хочу, чтобы все исчезло.
– Твоих способностей? – удивился ученый. – Каких еще способностей?
Али высвободил магию, которую и так сдерживал из последних сил. Вода хлынула из ладоней, в ногах заклубился туман.
– Таких способностей, – выдохнул он.
Ученый отскочил назад.
– Ох, – вырвалось у него шепотом. – А вот это… – Он часто заморгал. – Это что-то новенькое.
– Нет, – отозвалась Хацет. – Вовсе нет. – Али резко повернулся к матери, и она посмотрела на него, как бы извиняясь. – Незначительное, совсем незначительное владение магией воды у нас семейное и передается по наследству. Часто проявляется в детстве, но к подростковому возрасту обычно исчезает. И ничуть не похоже на то, о чем рассказывал мне ты, – добавила она, когда у Али округлились глаза. – Раскапризничавшийся малыш, например, может опрокинуть кувшин с водой на противоположном конце комнаты. Зейнаб, когда думала, что я не вижу, любила закручивать маленькие водовороты в стаканах с водой.
Али ахнул.
– Зейнаб? Зейнаб обладает такими способностями?
– Уже нет, – твердо сказала Хацет. – Обладала, когда была маленькой, да. Возможно, она даже не вспомнит об этом. Я всегда ее строго наказывала, когда замечала за этим занятием. – Она с мрачным видом покачала головой. – Я так боялась, что ее кто-нибудь увидит. – Она подняла глаза на Али. – Но я никогда не подозревала в этом тебя. Ты всегда проявлял только черты Гезири, даже в детстве. А поступив на службу в Цитадель, всегда строго следовал уставу…
– Ты боялась, что я выдам тебя, – закончил Али, когда мать умолкла.
Ему стало тошно. Али даже не мог сказать ей, что она ошибалась. В детстве он был так полон решимости доказать свою верность племени своего отца и брата, так непоколебим в своей религиозности, что да, он выдал бы секрет Аяанле. Сейчас ему было стыдно за это. Он вдруг сел и провел мокрыми руками по лицу.
– Но почему ты молчала, когда я уже рассказал тебе о маридах?
Ее слова были полны нежности.
– Али, ты был в панике. Ты вернулся в Дэвабад меньше недели назад. Было рано.
Исса смотрел на них так, словно внезапно пожалел, что впустил их.
– Прекращай, – предупредил он, тыча пальцем в змейку тумана, обвившуюся Али вокруг пояса. – Ты хоть представляешь, что случится, если кто-нибудь застанет тебя в такой момент? Толпа гналась за мной из дворца только из-за моих изумрудных глаз!
– Тогда помогите мне, – взмолился Али, пытаясь сдержать воду. – Пожалуйста. Мне становится все труднее контролировать себя.
– Я не знаю, как тебе помочь, – ответил Исса растерянно и взглянул на Хацет, впервые за все время немного оробев. – Прости меня, королева. Не знаю, чего вы ожидали, но я никогда не встречал ничего подобного. Его нужно отвезти в Та-Нтри. Там он будет в безопасности, а твоя семья может ответить на его вопросы.
– Я не могу отвезти его в Та-Нтри, – ответила его мать прямо. – Обстановка во дворце накалена до предела. Его отец и брат подумают, что я готовлю его к перевороту, а если кто-то из них узнает об этом? – Она кивнула на туман, который пока не рассеялся. – Я им не доверяю. Гасан ставит дела города превыше всего.
Исса покачал головой.
– Королева Хацет…
– Умоляю. – Слово повисло в воздухе. – Он мой единственный сын, Устад, – не сдавалась она. – Я достану тебе все, что когда-либо было написано о маридах. Достану копии наших семейных архивов. Придумай, как помочь нам. Это все, о чем я прошу. – В ее голосе послышались нотки лукавства. – Ну же. Наверняка ведь не одно десятилетие прошло с тех пор, как ты ломал голову над хорошей задачкой.
– Тебе могут не понравиться ответы, – заметил Исса.
Али, вне себя от ужаса, уставился в пол. Он кожей чувствовал тяжесть их взглядов, чувствовал беспокойство, идущее от его матери.
Хацет сказала:
– Сомневаюсь, что у нас есть выбор.
По окончании встречи мать строго-настрого велела Али сохранять спокойствие и предоставить разбираться с проблемой ей и Иссе, однако их разговор в больнице не отпускал его. Чтобы отвлечься, Али углубился в работу, отчаянно стараясь не обращать внимания на шепот, который просыпался у него в голове во время омовений, и на дождь, который уже несколько дней не утихал, а только усиливался. Али почти не спал. А когда ему все-таки удавалось сомкнуть веки, его сны наводнялись образами горящего озера и разбитых кораблей, чешуйчатых щупалец, тащивших его под мутную воду, и холодных зеленых глаз, прищуренных над древком стрелы. Али просыпался, дрожа и обливаясь потом, и ему казалось, словно кто-то шепотом предупреждал его о чем-то.
Все это сказывалось на его поведении и не оставалось незамеченным.
– Ализейд. – Отец Али щелкнул пальцами у него под носом, когда они выходили из тронного зала после приема. – Ализейд?
Али моргнул, выходя из забытья.
– Да?
Гасан посмотрел на него.
– С тобой все в порядке? – спросил он с ноткой беспокойства в голосе. – Я был уверен, что ты выскажешь меняле из Гарамы все, что о нем думаешь.
Али не помнил ни менялы, ни Гарамы.
– Прости. Я просто устал.
Отец прищурился.
– Проблемы с больницей?
– Вовсе нет, – поторопился ответить Али. – Работа идет гладко и по расписанию. Если будет воля Всевышнего, как раз успеем открыться к Навасатему.
– Вот и славно. – Они завернули за угол, и Гасан хлопнул его по спине. – Только не переутомляйся сверх надобности. Ах… к разговору о переутомлении и тех, кому оно пошло бы на пользу. Мунтадир, – поприветствовал он старшего сына. – Надеюсь, у тебя была веская причина пропустить прием.
Мунтадир положил пальцы на сердце и потом на бровь.
– Мир твоему дому, король, – сказал он, не обращая внимания на Али. – Да, была. Мы можем поговорить у тебя?
Али хотел отойти, но Гасан ухватил его за запястье.
– Нет. Ты тоже останься. Не думайте, что я не заметил, как вы избегаете друг друга. Что за ребячество?
Али покраснел, и Мунтадир приосанился, бросив на Али мимолетный презрительный взгляд, как на назойливого жука, после чего устремился в кабинет. Оно было и к лучшему, потому что Али и впрямь почувствовал острое ребяческое желание пролить воду из фонтана снаружи отцовского кабинета на дорогой плащ, наброшенный на плечи Мунтадира.
То, что отношения между принцами испортились после того, как Али посетил храм Дэвов вместо Мунтадира, было еще мягко сказано. Как ни старались, Али и Зейнаб не смогли вернуть регалии Мунтадира обратно в его гардероб незамеченными, и Мунтадир, у которого на челюсти красовался свежий синяк, видимо, поставленный их отцом, устроил им основательный разнос, крича на своих младших брата и сестру, пока не довел Зейнаб до слез, а Али – чуть не довел до взрыва бутылок с алкоголем, которыми была замусорена вся комната.
Больше он к брату не приближался. А Мунтадир, казалось, постоянно наблюдал за ним, изучая его с безжалостным спокойствием, которое вызывало в Али легкую тревогу и, прямо говоря, разбивало ему сердце. Все надежды на примирение со старшим братом, которого он когда-то обожал и все еще любил, начали угасать.
Тем не менее он последовал за ним. Выбора-то у него не было.
– …В каком смысле: решили проблему с южно-гезирскими шейхами? – выяснял Гасан. Он сидел за столом, а Мунтадир стоял напротив него. – Если ты не наколдовал у нас дополнительный караван-сарай, то я не знаю, где мы будем размещать тысячу нежданных гостей.
– Я как раз встречался с управляющим придворцовой территории, – ответил Мунтадир. – Думаю, мы могли бы разбить лагерь для путников в саду напротив дворца. Дэвы, конечно, придут в ужас, и потребуется некоторое время, чтобы восстановить земли после мероприятия, но это будет красиво, представь: волшебные шелковые шатры среди пальм, садик с фонтанами и внутренний двор, где торговцы будут продавать ремесленные изделия своих племен, и, возможно, чтецы и музыканты, исполняющие древние эпосы, – он неуверенно улыбнулся. – Я подумал, это можно было бы преподнести как дань уважения нашим корням, да и шейхи вряд ли расстроятся, если мы поселим их рядом с нашим дворцом.
В лице короля проступила мечтательная задумчивость.
– Прекрасное предложение. Очень хорошо, Мунтадир. Я впечатлен. Ты отлично справляешься с подготовкой к Навасатему.
Лицо Мунтадира озарила широкая улыбка, возможно, самая искренняя за последние месяцы, как будто тяжкий груз разом свалился с его плеч.
– Спасибо, аба, – сказал он искренне. – Я делаю все, чтобы не посрамить наше имя и оправдать твои ожидания.
– Я в этом не сомневаюсь. – Гасан сложил ладони домиком. – Однако после празднеств, Мунтадир, я попросил бы тебя обратить внимание и весь свой шарм на свою супругу.
Мимолетную радость, озарявшую лицо брата, как рукой сняло.
– У нас с женой все в полном порядке.
Гасан пристально посмотрел на него.
– Это мой дворец, эмир. Я знаю все, что происходит в его стенах, и знаю, что вы с Нари не посещали опочивальни друг друга уже более четырех месяцев. Я поженил вас затем, чтобы объединить наши племена, не забыл? Прошло почти пять лет. У меня за меньшее время появилось двое детей от Хацет.
Али кашлянул.
– Я могу… идти?
Никто даже не взглянул на него.
Мунтадир прожигал взглядом отцовский стол, на скулах ходили желваки.
– Тут требуется время, аба, – сказал он наконец.
– Конечно, требуется, потому что ты проводишь ночи со всеми, кроме собственной жены, о чем я не раз предупреждал тебя. Если какой-то конкретный джинн или Дэв отвлекает тебя от супружеских обязанностей… этого джинна всегда можно убрать с дороги.
Мунтадир вскинул голову, и Али вздрогнул от еле сдерживаемой ярости в лице брата.
– Никто меня не отвлекает, – отрезал Мунтадир. Он так крепко вцепился в стол, что костяшки пальцев побелели. – А свои обязанности я прекрасно знаю – так ты меня выдрессировал с самого детства.
Гасан сверкнул глазами.
– Если твое положение начнет тяготить тебя, эмир, – начал он холодным тоном, – у меня на примете есть тебе замена. Подозреваю, он с радостью возьмет на себя твои супружеские обязанности. Все равно твоя жена уже предпочитает его общество твоему.
Уши Али вспыхнули от таких намеков.
– Это не то, что…
Лицо Мунтадира исказила недобрая гримаса.
– Моя жена предпочитает бездонный кошелек Хацет и простофилю, из которого можно вить веревки, чтобы построить свою больницу. – Он повернулся к Али. – И, когда строительство будет закончено, вы перестанете ее интересовать.
Жестокие слова попали куда-то глубоко в сердце Али, в самый уязвимый его уголок.
– Она стоит десятерых таких, как ты, – ответил он, чувствуя, как накатившая боль пытается сломить его самообладание. – Она занимается важным и смелым делом, а ты не мог даже от куртизанок своих оторваться и прийти вместе с ней…
Дверь кабинета распахнулась, с силой хлопнув о стену. Али развернулся, выхватил зульфикар и встал, закрывая собой свою семью. Но в дверях появился Ваджед. Он выглядел взволнованно и встревоженно.
– Абу Мунтадир, – приветствовал он Гасана по-гезирийски. Где-то позади него Али услышал женский плач, эхом разнесшийся по коридору. – Простите, но произошло ужасное преступление.
– Госпожа, прошу вас! – Али напрягся, услышав голос Каве. – Нельзя предстать перед королем в таком виде!
– Еще как можно! – вопила женщина. – И это мое гражданское право!
За этим последовала речь на бесперебойном дивастийском вперемешку с всхлипами.
Гасан встал, когда к нему ввалилась Дэва в окровавленной чадре. Рядом с ней стоял бледный и напряженный Каве, а также другие Дэвы и два члена Королевской гвардии.
– Что происходит? – поинтересовался Гасан, переходя на джиннский.
Каве вышел вперед, а женщина опустилась на колени и заплакала, пряча лицо в ладони.
– Прости мою соплеменницу, король, – взмолился он. – Она была вне себя от горя и умоляла позволить ей предстать перед тобой.
– Разрешаю, – соизволил Гасан, и Али услышал в его голосе искреннее беспокойство. – Что случилось, милая женщина? Ты ранена? Я могу позвать бану Нахиду…
Женщина заплакала пуще прежнего.
– Слишком поздно. Мой муж уже мертв. Они схватили его и перерезали ему горло.
Ваджед смотрел на все это хмуро.
– Их нашли мои люди. Ее супруга… – Он покачал головой. – Жуткое зрелище.
– Преступников поймали? – сразу спросил Али.
Ваджед помедлил.
– Нет… Мы нашли их близ сектора Гезири. Они отправились в магазин за жемчугом…
– Это произошло не в квартале Гезири, – сорвался Каве. – Я знаю, где их нашли, каид.
Гасан спросил со всей серьезностью:
– Кто напал на вас, госпожа?
– Шафиты, – выплюнула она. – Мы хотели увидеть больницу Нахид, но не прошли и половины тамошнего лагеря, как какие-то негодяи схватили нас за одежду и потащили в переулок. Они угрожали… угрожали опозорить меня. Парвез умолял их, обещал отдать им все наше имущество… – Она покачала головой, словно желая забыть это зрелище, и вуаль на секунду упала с ее лица.
Али узнал ее и потрясенно перевел взгляд на старшего визиря. Нет. Это было невозможно.
Мунтадир пересек кабинет, чтобы налить стакан воды из кувшина, который стоял на подоконнике. Он вернулся и всунул стакан в руки женщины, сказав несколько тихих слов на дивастийском. Она судорожно вздохнула, утерла глаза и выпила.
Когда Али во второй раз взглянул на ее лицо, у него не осталось сомнений. Он уже дважды видел эту женщину. Оба случая было довольно сложно забыть. В первый раз он встретил ее в таверне Дэвов, которую посетил с Анасом. Там она смеялась и играла в азартные игры с компанией куртизанок. Во второй раз она дожидалась Али в его собственной постели, в день его первого придворного приема, подосланная «оказать ему теплый прием» во дворце.
«Теплый прием», организованный Каве э-Прамухом.
Следующим подал голос Каве.
– Я предупреждал бану Нахиду, что лагерь – скверная затея, – запричитал он на повышенных тонах, заламывая руки. – Малокровки опасны. Работать с ними противоестественно, а теперь они еще и начали убивать Дэвов средь бела дня. Эту стройку нужно закрыть от греха подальше!
Али прочистил горло, пытаясь успокоиться.
– Свидетели есть?
Каве возмущенно покосился на него.
– Разве ее слова недостаточно?
«Недостаточно, если в этом замешан ты». Этого Али, конечно, не стал говорить вслух. Он просто положил руку на сердце и честно сказал:
– Ни в коем случае не хочу обижать твою помощницу, визирь. Но это помогло бы нам поймать…
– Я не его помощница, – заявила женщина. – На что это вы намекаете? Я женщина благородной крови! Я не принадлежала никому, кроме моего супруга, Парвеза!
Али открыл рот, но Гасан поднял руку.
– Так есть ли свидетели? Я не ставлю под сомнение ваши слова, госпожа. Но это помогло бы нам найти преступников.
Ваджед отрицательно покачал головой.
– Свидетелей нет, король. Во всяком случае, все утверждают, что ничего не видели, хотя, когда мы прибыли, на месте преступления царил хаос. – После минутного колебания он добавил: – И довольно много Дэвов собралось с требованиями найти и привлечь к ответственности виновника.
В Али вспыхнуло беспокойство.
– Шафиты в этом лагере под нашей защитой. Там сотни женщин и детей.
– Им нечего там делать, – возразил Каве. – Ты сам во всем виноват. Ты вложил свои ядовитые мысли в уши бану Нахиде, и в результате убит Дэв.
Али заподозрил неладное. Каве еще в Великом храме ясно дал понять, что он против сотрудничества Нари с шафитами. Но он же не так жесток, чтобы учинить что-то подобное…
Оценив деликатность ситуации, Али перешел на гезирийский, чтобы Дэвы не могли его понять.
– Аба, я знаю эту женщину, – тихо проговорил он. – Каве знаком с ней. Он подослал ее ко мне в спальню, когда я только начал жить во дворце.
Гасан искоса посмотрел на сына, ничем не выдавая своих эмоций, и Али продолжил:
– Мунтадир, ты тоже должен узнать ее. Ты тоже там был. Если бы она сняла вуаль, ты бы точно вспомнил ее лицо.
Мунтадир уставился на него, прикидывая, как повести себя в этой ситуации.
А потом его лицо не выражало ничего, кроме того же безжалостного спокойствия.
– Я ведь ясно дал понять, что думаю о твоем отношении к шафитам. – Он рывком расправил плечи, и его расчетливое лицо исказила гримаса негодования. – И я не попрошу эту несчастную раздеться лишь потому, что ты принимаешь ее за проститутку!
Его последние слова, произнесенные уже по-джиннски, а не по-гезирийски, рассекли тишину в комнате, как хлыст. Каве ахнул, а женщина пронзительно взвизгнула.
Обернувшись, Али увидел ужас на лицах растущей толпы, привлеченной воплями женщины.
– Я… я этого не говорил, – пробормотал он, не в силах поверить в такое предательство. – Я хотел сказать…
– Да как вы смеете, – возмутился Каве. – Как вам не стыдно, принц Ализейд? Неужели вы так ненавидите Дэвов, что готовы обесчестить скорбящую женщину, когда кровь ее мужа еще не смыта с ее рук?
– Я вовсе не то имел в виду!
Мунтадир тем временем проскользнул мимо него и встал на колени рядом с женщиной.
– Мы найдем и накажем того, кто это сделал, – пообещал он с искренностью в каждой линии его красивого лица. Он оглянулся на Гасана. – Каве прав, аба. Я тоже пытался предупредить тебя и Нари. Шафиты опасны, и подобная трагедия была неминуема. Али наивен. Его фанатизм заражает всех вокруг.
Али уставился на него во все глаза.
– Диру…
– Ализейд, оставь нас, – коротко сказал Гасан. – Тебе и твоим спутникам запрещено покидать дворец, пока я не распоряжусь иначе. – Он сверкнул на Али глазами. – Понял меня? Возвращайся сразу в свои комнаты. Не дай Бог, ты еще больше усугубишь ситуацию.
Али даже не успел возразить, как брат схватил его за шиворот и потащил к дверям.
– Аба, не надо! – закричал он. – Ты слышал Ваджеда, там собирается толпа. Пострадают невинные!
Гасан даже не взглянул на него.
– Мы все уладим.
Мунтадир вытолкнул его за порог с такой силой, что тот потерял равновесие.
– Ты опять все только портишь, – рявкнул он по-гезирийски.
– Ты солгал, – сказал Али, дрожа от переизбытка чувств. – Я знаю, что ты…
– Ты ничего обо мне не знаешь, – тихий голос Мунтадира казался Али ядом. – Ты и понятия не имеешь, во что мне обошлась эта должность. И будь я проклят, если потеряю ее по вине какого-то помешанного на шафитах фанатика, который не умеет держать язык за зубами.
Он захлопнул дверь у брата под носом.
Али отшатнулся. Из груди рвалась ярость. Ему хотелось сорвать дверь с петель и вытащить брата в коридор. Никогда раньше у него так не чесались руки ударить кого-нибудь.
Изящный аквариум, новый элемент, прекрасно дополняющий интерьер коридора, в виде сложной наколдованной конструкции с цветными хрустальными птицами, которые словно бы порхали, резвясь в стоячей воде мозаичного бассейна, взорвался, и вода, шипя, превратилась в туман.
Али даже не заметил.
«Мы все уладим», – сказал отец. Что это значило? Али подумал о своих мастеровых, об их семьях. О том, что будет, когда на них пойдет толпа Дэвов. Подумал о Субхе и ее маленькой дочери. Нельзя было быть таким безрассудным, как раньше. Но как он мог допустить травлю шафитов, которых поклялся защищать? А Али знал, как ведет дела его отец: Гасан не станет рисковать и не отправит Королевскую гвардию спасать шафитов от толпы скорбящих Дэвов.
Но был кое-кто, к кому Дэвы могли прислушаться. В груди нервно затрепетало. Мунтадир убьет его, если, конечно, Гасан не сделает этого первым.
Не имеет значения. Все потом. Али вскочил на ноги и побежал в лазарет.
23
Нари
Будь она хоть трижды Дэвой, Нари была уверена, что никогда не полюбит верховую езду.
Словно услышав ее мысли, скакун под ними ускорил бег и на всех парах завернул за угол. Зажмурившись, Нари крепче обхватила Али за талию.
Он издал сдавленный звук, выражая недовольство.
– Не понимаю, почему ты не села на собственную лошадь, – сказал он, кажется, в десятый раз. – Это было бы более прилично.
– Так быстрее, – оправдывалась она, не желая признавать свою несостоятельность как наездницы. Овладение навыком верховой езды было делом чести для Дэвов. – Мунтадир вечно твердит, как сильно любит эту лошадь. Он говорит, что это самый быстрый скакун в Дэвабаде.
Али застонал.
– Могла бы предупредить, что это его любимый скакун, прежде чем красть его.
Она разозлилась.
– Может, стоило подумать об этом, прежде чем врываться в мой лазарет и кричать о заговорах.
– Ты мне хотя бы веришь? – спросил Али с надеждой в голосе.
Верю, что Каве задумал недоброе. Старший визирь ясно дал понять, что враждебно относится к шафитам, хотя Нари все еще сомневалась, что он способен на подобную подлость. Было в нем что-то, что вызывало недоверие, но и жестоким он не казался.
Но ответила она другое:
– Эта история настолько абсурдная, даже по твоим меркам, поэтому допускаю, что она может быть правдой.
– Как великодушно с твоей стороны, – пробормотал Али.
Они пригнулись, уворачиваясь от низко висящей веревки с бельем. Они скакали по закоулкам гезирского сектора – Али решил, что это короткая дорога, – и вокруг громоздились бескрайние безоконные массивы каменных особняков, а в воздухе витал легкий запах отбросов. Лошадь перепрыгнула широкий дренажный канал, и Нари чертыхнулась, крепче прижимаясь к Али и цепляясь пальцами за его пояс с оружием. Она не сомневалась, что уж оружие-то у него точно пристегнуто надежно.
Она услышала, как он бормочет себе под нос молитву.
– Тебе обязательно это делать? – прошипела она ему в ухо, преодолевая смущение.
Нари не могла отрицать очевидного и готова была согласиться, что принц – отнюдь не самая… отталкивающая кандидатура для крепких объятий. Она уже взрослая женщина и может трезво оценить тот факт, что ежедневные тренировки оказывают положительное воздействие на мужчину, не испытывая по этому поводу душевных треволнений. Это Али вел себя так, что ситуация автоматически становилась неловкой.
– Удивительно, как хорошо ты запомнил эту куртизанку в лицо, хотя вроде строишь из себя такого скромника.
Али чуть не задохнулся.
– Я не прикасался к этим куртизанкам! – оправдывался он. – Я бы ни за что! Ах, извините, лицо запомнил!
Пыл в его голосе даже слегка оскорбил Нари.
– Ты что-то имеешь против женщин нашего племени?
– Я… Нет, конечно нет, – пробормотал он в ответ. Али поерзал в седле, будто пытаясь увеличить расстояние между их телами, но лошадь снова рванула вперед, и их привалило друг к другу. – Может… не будем говорить об этом прямо сейчас?
Нари закатила глаза, но промолчала. Ссориться с Али действительно некстати – им еще предстоит дать отпор целой толпе Дэвов.
Внутри все сжималось от нервов. Нари знала, что Дэвы прислушаются к ней, была уверена в своей способности убеждать, но перспектива столкнуться лицом к лицу с разъяренной толпой пугала даже ее.
«Все будет хорошо, – уговаривала она себя. – Ты поклянешься именем своей семьи, что виновные непременно будут наказаны, и призовешь разойтись по домам». Самое главное – не позволить ситуации выйти из-под контроля.
Вскоре переулки стали шире. Они в очередной раз повернули за угол, и Али перевел лошадь на медленный шаг. Впереди была арка, и через нее Нари мельком увидела участок улицы. Стук копыт стал тише.
И немедленно сменился чьими-то рыданиями. Нари сделала глубокий вдох, чуя запах крови и дыма в потеплевшем воздухе. Пришпорив лошадь, Али галопом выехал из переулка, и сдавленный неверящий крик сорвался с его губ…
Они опоздали.
Не было никакой толпы, не было гвардейцев в оцеплении, пытающихся навести порядок. Нет, просто район, еще сегодня утром такой светлый и оживленный, застроенный мастерскими и новыми домами, превратился в дотлевающие угольки. До сих пор было нечем дышать от гари, и серое марево прятало от глаз большую часть лагеря.
– Нет, – тихо простонал Али, слезая с лошади. – Боже, нет…
Нари спрыгнула вслед за ним. Было слышно, как где-то плачет ребенок. Внезапно перепугавшись за семью Субхи, она бросилась туда.
Али схватил ее за запястье.
– Нари… – одернул он, задыхаясь от эмоций. – Мы одни. Если кто-то обвинит тебя, если захотят отомстить…
– Тогда будут мстить. – Нари зло посмотрела на него. – Отпусти меня и никогда больше не пытайся меня остановить.
Он выпустил ее руку, как будто обжегшись.
– Прости.
– Так-то лучше. Пойдем.
Они вошли в лагерь молча.
Вокруг них догорали мастерские и шатры. Один из насосов, установленных Али, был разбит и широкими дугами разбрызгивал вокруг воду. Глинистая дорога была взрыта копытами, и грязь засасывала ее туфли, когда она проходила мимо поломанной мебели и разбитых горшков. И все же, похоже, большая часть повреждений пришлась на главную улицу. Небольшое, но все-таки облегчение. Возможно, нападавшие Дэвы просто побоялись спешиться и сунуться в узкие проулки между домами. Одни шафиты, преодолевая потрясение, в грязи и крови, пытались спасти все, что могли, из уничтоженных домов, в то время как другие просто сидели в ошеломленном ступоре.
Разговоры вокруг прекращались, когда больше и больше шафитов узнавали их. Впереди Нари увидела, как несколько шафитов собрались вокруг распростертой на земле фигуры. Мертвое тело.
Нари оступилась.
Тело, обожженное до неузнаваемости, скорее всего, принадлежало юноше. Его рот был разинут, навеки застыв в предсмертном крике.
– Его сожгли заживо.
Обернувшись, Нари увидела перед собой Субху. Шафитка была вся в грязи, ее одежда и кожа – покрыты пеплом, а на талии повязан окровавленный фартук.
– Совсем мальчишка, моложе тебя, – сквозь зубы процедила она в сторону Али. – Мальчишка, который едва мог связать два слова. Я-то знаю. Я сама принимала роды и разматывала пуповину, запутавшуюся вокруг его шеи. – Она замолчала и оторвала страдальческий взгляд от убитого юноши. – Конечно, случилось это после того, как они сожгли наши дома и разгромили мастерские. Тогда они стали топтать копытами тех, кто не отвечал на их вопросы, и били тех, кто слишком медлил с ответом. И вот когда этот мальчишка не смог им ответить, они провозгласили его виновником. А он ничего не сделал. – Ее голос надорвался, и она укоризненно подняла на них палец. – Мы пришли сюда помогать вам. Строить вашу больницу под вашей защитой.
– А мы подвели вас. – В глазах Али стояли слезы, но голос был тверд. – Мне так жаль, Субха, клянусь тебе, всем сердцем жаль.
Доктор покачала головой.
– Словами его не вернешь, Ализейд аль-Кахтани.
Нари не могла отвести взгляд от убитого юноши.
– Где раненые? – тихо спросила она.
Субха дернула головой в сторону подобия шатра, смастеренного из останков изодранного брезента, в тени которого ютились две дюжины окровавленных шафитов, лежащих в ее тени.
– Туда. Паримал отправился за новой порцией лекарств.
– Мне не нужны лекарства.
Нари приблизилась к больным. Ближе всего к ней на грязном покрывале лежал одинокий юноша. Он, похоже, был в шоке. Его губа кровила, а челюсть покрыта синяками. Второе покрывало он прижимал к животу. Оно насквозь пропиталось кровью.
Нари опустилась на колени и отодвинула покрывало. Колотая рана, да еще какая: парня чуть ли не выпотрошили. Чудо, что он был еще жив. Лиловый отек на коже раздулся, и Нари по запаху почувствовала, что у него разорван кишечник. Ему не помогут лекарства – не поможет Субха.
Ему могла помочь Нари. Она глубоко вздохнула, осознавая, что ее следующий шаг изменит все.
А потом положила руки на его тело.
Исцели. Кожа сразу ожила под ее пальцами, отек спал, порванные мышцы начали вновь срастаться. Юноша издал сдавленный хрип, и Нари почувствовала, как выравнивается его учащенное сердцебиение. Нари открыла глаза и встретилась взглядом с удивленной Субхой.
Нари прочистила горло.
– Кто следующий?
К тому времени, как призыв на магриб эхом прокатился по всему Дэвабаду, Нари потеряла счет количеству исцеленных шафитов. Их ранения были чудовищны: сломанные кости, раздробленные конечности, сильные ожоги. Судя по тому, что удалось выяснить Нари, нападение прошло стремительно, но дико: толпа всадников пронеслась по улице, швыряя во все стороны огненные шары, прежде чем схватить и убить юношу, которого единогласно признали виновным.
Двадцать три были мертвы – без ее вмешательства эта цифра могла бы быть вдвое больше, и еще больше – если бы треть лагеря не убежала прятаться в больницу, забаррикадировавшись за дверями, которые налетчики Дэвы не осмелились брать штурмом.
– Почему остальные не побежали с ними? – спросила Нари.
– Всадники объявили, что совершают этот набег во имя Нахид, – честно ответила Субхи. – Мы сомневались, будет ли безопасно в больнице Нахид.
Нари не расспрашивала дальше. И к тому моменту, когда она закончила – ее последней пациенткой стала шестилетняя девочка с трещиной в черепе, которую нашли на руках у ее покойного отца, – Нари была выбита из сил в прямом и переносном смысле.
Она отодвинулась от пациентки и сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. Но от едкого запаха дыма и крови тошнило. Перед глазами поплыло, и она сощурилась, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь пелену головокружения.
Субха положила руку ей на плечо.
– Передохни, – сказала она, когда Нари покачнулась. – Ты вот-вот грохнешься в обморок. – Она сунула ей в руки бурдюк с водой. – Пей.
Нари благодарно взяла его и вдоволь напилась, вылив немного воды и себе в ладони, чтобы плеснуть на лицо.
– Мы поймаем и накажем тех, кто это сделал, – пообещала она. – Клянусь.
Ее коллега даже не стала делать вид, что поверила.
– Разве что в другой жизни.
Слишком поздно Нари услышала стук копыт. Послышались взбудораженные крики, и Нари выронила бурдюк. Она обернулась в страхе, что вернулись налетчики.
Оказалось, все даже хуже. Приехал Гасан.
Конечно, король был не один. Со спины его сопровождали каид и отряд Королевской гвардии, все как на подбор вооруженные до зубов. Там же ехали Мунтадир и Каве. От одного вида старшего визиря у Нари закипела кровь. Если Каве приложил руку к набегу, окончившемуся такой ужасной расправой, он за все заплатит. Нари позаботится об этом. Но ей нужно быть осторожной – она не собиралась разбрасываться бездоказательными обвинениями, чем грешил Али, чтобы не давать им шанса использовать это против нее.
Она приосанилась.
– Субха, твоя семья в больнице?
Шафитка кивнула.
– И Разу вместе с ними.
– Хорошо. – Нари вытерла руки о халат. – Может, составишь им компанию? Лучше тебе пока не привлекать к себе внимание короля.
Субха засомневалась.
– А ты?
– Мне нужно поставить кое-кого на место.
Но Гасан даже не взглянул в ее сторону, когда Нари вынырнула из шатра и двинулась на него. Он спешился и зашагал по окровавленным булыжникам прямо к сыну, как будто на улице, кроме них, никого не было.
Али заметил отца на полсекунды позже, чем следовало. Он работал не покладая рук, с тех пор, как они прибыли, и теперь был покрыт слоем крови и пыли. Он делал все, о чем шафиты просили его: убирал мусор, чинил шатры, разносил покрывала.
Он поднял руки.
– Аба…
Гасан наотмашь ударил его по лицу металлической рукоятью ханджара.
Звонкий удар эхом разнесся по улице, и в лагере воцарилась тишина. Нари услышала, как он ахнул. Тогда его отец ударил снова. Али отшатнулся, кровь потекла по его лицу.
– На колени, – рявкнул Гасан, а когда тот не повиновался сразу, с силой толкнул Али на землю.
Король вынул из ножен зульфикар.
Испугавшись, Нари бросилась к ним, но Мунтадир оказался быстрее. Он выскочил из седла и шагнул вперед.
– Аба, постой…
– Сделай это, – голос Али, искаженный болью, заставил замолчать его брата. Али сплюнул кровь и посмотрел на отца горящими глазами. – Покончим с этим цирком, – произнес он, задохнувшись на последнем слове. – Просто сделай это!
Рука Гасана все еще покоилась на зульфикаре.
– Ты ослушался меня, – сказал он. – Я же говорил, что разберусь со всем сам. Как ты посмел прийти сюда? Как ты посмел рисковать женой своего брата?
– Потому что ты не разбираешься с проблемой – ты позволяешь умирать другим! Чтобы все племена тратили все свое время и силы на борьбу друг с другом, чтобы не осталось возможности противостоять тебе!
Обвинение повисло в воздухе, как зажженная спичка. Люди в шоке смотрели на Кахтани.
Гасану потребовалось все его самообладание, чтобы опустить зульфикар. Он повернулся спиной к сыну и подал знак Королевской гвардии. – Отведите принца Ализейда в темницу. Может, поспит несколько месяцев рядом с трупами тех, кто посмел мне перечить, и наконец научится держать язык за зубами. А потом снесем все, что осталось от лагеря.
Нари перегородила ему путь.
– Ни за что.
Гасан бросил на нее раздраженный взгляд.
– Отойди, бану Нари, – сказал он снисходительно. – Я сейчас не в настроении выслушивать твои самодовольные речи. Пусть твой муж решит, какого наказания ты заслуживаешь.
Нельзя было этого говорить.
Земля под ее ногами сердито вздрогнула. Кто-то вскрикнул от неожиданности, когда лошади задергались и повставали на дыбы. Грязная и уставшая, Нари не замечала, что происходило вокруг. Энергия потрескивала в ее конечностях, город зло пульсировал в ее крови. Она пришла в эту больницу, восстановленную на костях ее убитых предков, не для того, чтобы ее ни во что не ставили. Она публично нарушила глубоко укоренившийся устой своего народа не для того, чтобы ей сказали отойти в сторонку.
– Нет, – заявила она твердо. – Вы не разрушите это место. Никто не тронет мою больницу, и никто не уведет моего партнера гнить в подземелье.
Гасан посмотрел на нее потрясенно, а потом его лицо приняло то самое выражение, от которого ее кровь всегда стыла в жилах.
– Прошу прощения?
Позади прокатился шепот, и вперед вышел Каве. У него был возмущенный вид.
– Скажи, что это неправда, – взмолился он. – Говорят, ты своими руками исцелила шафитов. Скажи, что это ложь.
– Я вылечила около пятидесяти, – холодно поправила она, и, прежде чем он успел ответить, Нари подняла скальпель и сделала глубокий надрез на ладони.
Всего три капли успели упасть в пыль, когда рана затянулась.
– Однако, как ни странно, Создатель не счел нужным забрать мои способности.
Каве выглядел испуганным.
– Но тогда, в храме, ты обещала…
– Такие обещания ничего не значат, когда на кону стоят жизни. Мое племя совершило гнусное преступление, причины которого мы с вами обязательно обсудим. Сейчас я сделала все, что могла, чтобы исправить это. – Она с отвращением покачала головой. – Ты это понимаешь? Произошла трагедия, которой вы позволили выйти из-под контроля. Какие-то преступники нападают на невинную пару, и значит, можно проливать кровь? Так вот кто мы такие? – Она бросила на Гасана вызывающий взгляд, но тщательно подбирала следующие слова. – Что случилось с королем, который хотел преодолеть это вместе с нами?
Это был и вызов и возможность, и Нари только молилась, чтобы они ухватились за последнее. Она не могла прочесть выражение лица Каве и вдруг усомнилась, знала ли она о нем хоть что-нибудь.
Но Гасан… он смотрел на нее с неприкрытым оценивающим выражением. Как будто он видел ее впервые.
Нари встретилась с ним взглядом.
– Я всегда была справедлива по отношению к вам, король, – сказала она, понизив голос. – Я отреклась от своего Афшина. Я вышла замуж за вашего сына. Я склоняю пред вами голову, когда вы восседаете на троне в виде наших шеду. Но если вы попытаетесь отнять у меня больницу, я уничтожу и этот город, и твою семью.
Гасан прищурился и подошел ближе. Потребовалось огромное мужество, чтобы не отступить.
– Ты не настолько глупа, чтобы угрожать мне, – сказал он достаточно тихо, чтобы слышала только она. – Я могу здесь и сейчас изобличить тебя как шафитку.
Нари не опустила глаз. А потом скрепя сердце она решила, что больше не поведется на его блеф. Нари умела читать лица, даже королей джиннов, и она была по-прежнему уверена, что Гасан аль-Кахтани все-таки хочет прославиться как король, объединивший племена, нежели чем король, уничтоживший последнюю Нахиду.
– Тогда сделай это, – бросила она дерзко, стараясь не повышать голос. – Посмотрим, кому Дэвы теперь поверят. Кому поверят ваши дети. Я слово сдержала. Изобличи меня, и в плохом свете предстанешь ты, а не я.
Заметив убийственное выражение лица Гасана, Мунтадир решил вмешаться и подошел к ним ближе. Он выглядел болезненно, его глаза в ужасе шарили по залитой кровью улице и тлеющим зданиям.
– Аба, это был долгий день. Позволь мне отвезти ее во дворец.
– Отличное предложение. – Гасан не сводил с нее глаз. – Ты права, бану Нахида, – дипломатично продолжил он. – Ты действовала из лучших побуждений. Уверен, что твои действия были продиктованы исключительно желанием спасать жизни. – Он пожал плечами. – Возможно, однажды Дэвы даже забудут, что ты нарушила главное правило кодекса Сулеймана.
Нари не отступала.
– А моя больница?
– Можешь продолжать свой проект, но сюда ты не вернешься до его завершения. – Гасан бросил взгляд на Али, все еще стоявшего на коленях. – А ты не покинешь его, пока не получишь распоряжения. Отряд гвардейцев, и не тех, кому умудрилась заплатить ваша мать, арестует тебя в противном случае.
Он перевел взгляд с Али на Нари.
– Думаю, нам лучше дистанцировать вас друг от друга. Если вам нужно обсудить работу, можете сделать это через гонца… Который, уверяю вас, будет служить мне верой и правдой.
Мунтадир схватил ее за руку и потащил прочь.
– Мы поняли, – бросил он на ходу, замечая горящее в ее глазах неповиновение. – Нари…
– Я не закончил, – прервал его Гасан, и от его голоса у нее стыла в жилах кровь. Но его внимание было приковано к Али. – Бану Нахида, возможно, действовала из лучших побуждений, но не ты. Ты ослушался меня, Ализейд, и я знаю, кто науськивает тебя и подкидывает деньги. Сегодня же я положу этому конец.
Али вскочил на ноги, его глаза горели.
– Прошу прощения?
Гасан смотрел на сына в ответ.
– Ты ясно дал понять, что твоя жизнь ничего для тебя не значит, но нельзя же действовать так беспечно, не думая, что причинишь боль другим. – Выражение его лица стало резче. – Так что ты сам и скажешь сестре, что она больше никогда не увидит свою мать.
Он развернулся на пятках и зашагал к своей лошади.
– Каве, снаряди корабль. Королева Хацет завтра уезжает в Та-Нтри.
24
Дара
Озеро, выжженное Дарой полгода назад, уже восстанавливалось. Рана, проделанная в его ложе, была едва видна под густой сетью бирюзовых водорослей, которые тянулись и свивались друг с другом, переплетаясь, как кружева. Окружающие деревья почернели, превратившись в скелеты, а сам пляж был покрыт пеплом и усеян мелкими костями водных обитателей. Но вода возвращалась, холодная, голубая и чистая, как стекло, хотя едва доходила ему до колен.
– Ты думал, рана не заживет?
Дара вздрогнул от звука хриплого голоса марида. Им было велено вернуться сюда, но он не знал, что они найдут.
– Я думал, это займет больше времени, – признался Дара, сцепив руки за спиной и глядя за горизонт.
– Воду не остановить. Она вечна. Всегда возвращается. Мы возвращаемся.
Марид уставился на него мертвыми глазами. Он все еще был в обличье мертвого приспешника, чье тело превратилось в обесцвеченные солью кости и гниющие хрящи в тех местах, где не было защищено панцирем и чешуей.
– Вода точит горы и питает новую жизнь. Огонь же гаснет.
Дара ответил равнодушным взглядом.
– Знаешь, я вырос на историях, где мариды появлялись в образе красивых русалок или ужасных морских драконов. Этот разлагающийся труп – настоящее разочарование.
– Ты мог бы предложить мне себя, – легко ответил марид, и раковины его панциря щелкнули друг о друга на пронизывающем ветру. – Дай мне свое имя, дэв, и я покажу тебе все, что ты пожелаешь. Твой потерянный мир и убитую семью. Твою Нахиду.
Ледяной палец провел по его позвоночнику.
– Откуда тебе известно о Нахиде?
– Она была в мыслях и воспоминаниях дэва, которым мы овладели.
– Дэва, которым вы… – глаза Дары сузились. – Ты имеешь в виду мальчишку, с помощью которого убил меня? – Его губы скривились. – Ализейд аль-Кахтани не дэв.
Марид как будто замер, даже раковины и кости затихли.
– Почему ты так говоришь?
– Он джинн. По крайней мере, так называет себя его жалкое племя.
– Понятно, – протянул марид после еще одной минуты задумчивого молчания. – Неважно. Джинн, дэв… вы все одинаково слепы и разрушительны, как стихия, тлеющая в ваших сердцах. – Он провел костлявыми руками по воде, заставляя мелкую рябь танцевать. – Ты скоро покинешь мой дом?
– Таков план. Но если вы попытаетесь обмануть меня, вы должны понимать, что я сделаю. – Дара пригвоздил марида взглядом.
– Ты ясно изложил свои намерения. – Между пальцами марида промелькнула пара крошечных серебряных рыбок. – Мы вернем тебя в твой город, Дараявахауш э-Афшин. Надеюсь, ты ограничишься кровью, пролитой там, и никогда не вернешься в наши воды.
Дара проигнорировал эти слова.
– А озеро? Ты справишься с заклинанием, о котором я спрашивал?
Марид склонил голову набок.
– Мы разрушим вашу каменную башню. И тогда разорвем все связи. Мы больше не будем нести ответственность за то, что делает ваш народ.
Дара кивнул.
– Хорошо.
Он отвернулся и, увязая ботинками в мокром песке, возвращался в лагерь, который они разбили на зеленом утесе, расположенном поодаль от воды. По предложению Дары они собрали вещи и покинули свой горный лагерь меньше чем через неделю после смерти Мардония. Хотя медный туман к тому времени рассеялся, само его существование вызывало в его рядах вопросы, на которые он не мог ответить. Поэтому они переехали, выжидая последние недели перед Навасатемом.
И вот через три дня начнутся церемонии в честь празднования нового поколения. Через три дня они войдут в эту воду и будут доставлены обратно в Дэвабад. Через три дня он будет дома. Через три дня он увидит Нари.
Через три дня на твоих руках снова будет кровь тысяч.
Он закрыл глаза, пытаясь отогнать эту мысль. Дара никогда не представлял, что будет так несчастен накануне завоевания, о котором мечтал веками. Он ведь был Бичом Кви-Цзы, хитрым Афшином, который годами не давал покоя Зейди аль-Кахтани. Тот дэв был отважным мятежником, горячим предводителем, который собрал осколки своего племени и объединил свой народ, пообещав им лучшее будущее. Будущее, когда они ворвутся в Дэвабад победителями и посадят Нахид на трон в виде шеду. Тогда и у него самого были тихие, спокойные мечты. Мимолетные фантазии о том, чтобы вернуть себе дом, найти жену и растить детей.
Ни одна его мечта никогда не сбудется. За то, что сделал Дара, за то, что он собирался сделать, он не имел права на мечты. Но у Нари и Джамшида тоже были мечты. И у его солдат. Их дети станут первыми Дэвами за века, которые вырастут, не зная гнета чужеземного ига.
Он должен был верить в это.
Солнце за горами вспыхнуло багрянцем, и из освещенного костром лагеря донесся глубокий, ритмичный барабанный бой, отвлекая от мрачных мыслей. Их группа собиралась, пока Манижа готовилась к церемонии заката у импровизированной купели огня. Ею служила простая медная чаша, стоявшая на каменном круге, и Дара невольно подумал о великолепной сверкающей купели в Великом храме Дэвабада.
Он присоединился к шеренге усталых солдат, погрузил руки в горячий пепел жаровни и провел им по рукам. Собравшиеся выглядели подавленными, но это было неудивительно. После смерти Мардония большинство его воинов впервые увидели, на что способен зульфикар. Добавьте к этому слухи о паре, убившем скаутов Гезири, который неумолимо распространялся, и это создало напряженную, гнетущую атмосферу в лагере.
Манижа поймала его взгляд и поманила к себе.
– Ты нашел марида? – спросила она.
Он сморщил нос.
– Разлагается на камнях на другом берегу, все так же самоуверен. Но мариды готовы нам помочь. Я намекнул, какие будут последствия, если они нас предадут.
– Я не сомневаюсь, что он тебя понял.
В черных глазах Манижи мелькал озорной огонек. На следующее утро после их ссоры она снова сменила гнев в адрес Дары на милость. Оно и неудивительно. В конце концов, она победила в споре, поставив его на место несколькими точными словами.
– А ты готов?
Его ответ был автоматическим.
– Я всегда готов служить Дэвам.
Манижа коснулась его руки. У Дары перехватило дыхание от магической волны спокойствия, принесшей пьяную легкость, прокатившуюся через него.
– Твоя преданность будет вознаграждена, мой друг, – тихо ответила она. – Я знаю, у нас были разногласия, и я вижу, что ты на грани отчаяния. Но наш народ узнает, что ты для них сделал. Все до единого. – В голосе звучало напряжение. – Мы в долгу перед тобой, и за это я обещаю тебе, Дара… Я позабочусь о том, чтобы ты обрел счастье.
Дара моргнул, и те чувства, которые он старался заглушить на обратном пути, снова готовы были перехлестнуть через край.
– Я не заслуживаю счастья, – прошептал он.
– Это неправда. – Она коснулась его щеки. – Верь, Дараявахауш э-Афшин. Ты – дар свыше и спасение нашего народа.
Противоречивые эмоции бушевали в его сердце. Видит Создатель, ему хотелось верить в ее слова. Снова всем сердцем посвятить себя вере, которая когда-то давалась легко, а теперь казалась непостижимой.
Вот и заставь себя. Дара уставился на Манижу. Ее старая чадра и потертая медная чаша, стоявшая перед ней, были далеки от великолепного церемониального одеяния и ослепительной серебряной купели, содержавшейся в Великом храме, но она все еще бану Нахида, избранница Сулеймана, избранница Создателя.
Ей удалось успокоить его смятение.
– Я постараюсь, – пообещал он. – Кстати… Я хотел бы сделать кое-что после церемонии. Подарок, чтобы всем в лагере поднять настроение.
– Звучит восхитительно. – Она кивнула остальным, сидящим на траве. – Присоединяйся к товарищам. Я хочу произнести речь.
Дара сел рядом с Иртемидой. Манижа подняла руку в благословении и склонила голову вместе с остальными, сложив ладони перед собой. Изумруд его кольца поймал уходящий свет, мерцая сквозь копоть, покрывающую его пальцы. Дара наблюдал, как Манижа совершает обрядовые движения, наливая свежее масло в стеклянные лампады, качающиеся на поверхности кипящей воды, и поджигая их палочкой горящего кедра. Она прижала ее ко лбу, пометив лоб священным пеплом, и закрыла глаза. Ее губы зашевелились в безмолвной молитве.
А потом она шагнула вперед.
– Вы все ужасно выглядите, – прямо сказала она. У некоторых от ее слов поникли плечи. Но затем ее губы растянулись в редкой искренней улыбке. – Это ничего, – по-доброму добавила она. – Вы имеете право чувствовать себя ужасно. Вы последовали за мной, хотя мои слова могли показаться глупой мечтой, и вы следовали им прилежно, чем уже заслужили право на покой в вечных садах Создателя. Вы держите язык за зубами, когда у вас много вопросов. – Она смотрела на них, останавливаясь на каждом мужчине и женщине поочередно. – И за это я вам обещаю, дети мои… будь то в этом мире или в следующем, вы и ваши близкие не будут нуждаться. История запомнит ваши имена, а наш народ поклонится вашим иконам в Великом храме.
Но не сейчас. – Она обогнула купель. – Подозреваю, кое-кто из вас беспокоится, что мы торопимся. Прибегаем к страшным и жестоким методам. И что нападение во время священного праздника – грех.
Мой ответ таков: у нас нет времени. С каждым днем гонения Гасана на наш народ усиливаются. Его солдаты начали бесчинствовать на наших землях и грабить наши дома. Выступать против него – значит лезть на рожон. И как будто этого недостаточно, Каве говорит мне, что сын-полукровка Гасана, радикал, который осмеливается называть себя победителем Афшина, вернулся в Дэвабад, чтобы еще больше разозлить своих грязнокровных сторонников.
Дара напрягся. Каве сказал не это, и хотя Дара видел, что она пыталась сделать, легкость, с которой она солгала, слишком напомнила ему нынешнего обладателя трона Дэвабада.
Манижа продолжала:
– В другой раз эта новость меня бы обрадовала. В самом деле, мало что согрело бы меня больше, чем весть о том, как Кахтани раздирают на части их собственные противоречия в фанатичном отношении к крови. Но пескоплавы действуют не так. Их много, они собираются в стаи и жрут нас. Их агрессия будет множиться. Она уже распространилась. Наш город окутает хаос. – Ее голос был низким и напряженным. – И Дэвы заплатят за это. Как всегда. Слишком многих мучеников уже увековечили на алтарях вдоль стен Великого храма, и члены Бригады Дэвов воочию видели, на что способны шафиты, когда вас вышвырнули из Цитадели.
Манижа указала на последние лучи заходящего солнца и опустилась на колени, взяв пригоршню песка.
– Это наша земля. От Жемчужного моря до безжизненных равнин и гор Дэвабада, Сулейман даровал его нашему племени, тем, кто служил ему верой и правдой. Наши предки соткали город из магии, чистой магии Дэвов, чтобы сотворить чудо, какого не видывал мир. Мы вытащили остров из глубин озера, населенного маридами, и наполнили его библиотеками и увеселительными садами. Крылатые львы летали под его небесами, а по улицам женщины и дети ходили в абсолютной безопасности.
– Вы слышали рассказы Афшина. О былой славе Дэвабада. Чудесах. Мы с распростертыми объятиями приглашали другие племена, пытались учить их своим наукам, направлять их, но они отвернулись от нас. – Ее глаза вспыхнули, и она бросила песок. – Они предали нас самым ужасным образом: они украли наш город. А потом им стало мало того, что они ослушались наказа Сулеймана на своей земле, они позволили своим шафитским отпрыскам осквернить и нашу. По сей день они держат этих жалких созданий под рукой, чтобы те прислуживали им как собачонки. Или хуже! Выдают их за детей джиннов, безвозвратно загрязняя родословную и всех нас ставя под удар.
Она покачала головой, ее лицо было печально.
– И все же долго я не видела выхода. Город взывал ко мне, взывал к моему брату Рустаму пронзительно, так, что наши сердца болели за него. Но даже мечтать о лучшем будущем казалось опасным. Ради общей безопасности я смирялась, когда Гасан аль-Кахтани почивал на троне моих предков. И… – Она помолчала. – Тогда Создатель дал мне знак, на который нельзя было закрыть глаза.
Манижа поманила Дару, и он поднялся, подходя к ней.
Она положила руку ему на плечо.
– Дараявахауш э-Афшин. Наш величайший воин, дэв, который заставил дрожать самого Зейди аль-Кахтани. Вернулся к нам, свободный от проклятия Сулеймана, могучий, как наши легендарные предки. Если вы ищете доказательства благосклонности Создателя, мои верные слуги, вы найдете их в Даре. У нас впереди трудные дни. Нам придется действовать способами, которые покажутся жестокими. Но уверяю вас… это все необходимо.
Манижа на мгновение замолчала, возможно, оценивая эффект ее слов. Дара увидел, что некоторые лица перед ним вдохновленно сияют, но не все. Многие выглядели неуверенными, встревоженными.
Он мог помочь с этим.
Он глубоко вздохнул. Проще было бы принять новый облик, но мысль о том, чтобы сделать это перед всем лагерем, не нравилась ему, и вместо этого он поднял руки, позволяя горячим языкам пламени плясать в них дымчатыми золотыми волнами.
Сначала они коснулись огненной купели, и беспорядочно разбросанные камни слились в блестящее мраморное основание, а разбитая чаша превратилась в настоящий серебряный сосуд, мерцающий в лучах заходящего солнца. Дым клубился вокруг Манижи, превращая ее простые одежды в нежные бело-голубые шелка церемониального платья, прежде чем подняться над остальными наблюдателями.
Дара закрыл глаза. В темноте своего сознания он стал грезить о потерянном городе. Где он делил трапезу и смех со своими афшинскими кузенами между тренировками. Проводил праздники с сестрой, наслаждался любимыми блюдами, которые готовили мама и тети. Он мчался на лошади по равнине за рекой Гозан со своими ближайшими спутниками, а в ушах свистел ветер. Ни один дэв из его воспоминаний не пережил осаду Дэвабада. Он направил волшебство на тоску в своем сердце, на боль, которая, как он понимал, всегда останется с ним.
Послышались вздохи. Дара открыл глаза, стараясь не упасть в обморок, обессилев от магии.
Дэвы теперь сидели на дивном ковре, сотканном из зеленой шерсти цвета весенней травы, с крошечными живыми цветами, вплетенными в мерцающие нити. Мужчины были одеты в одинаковые наряды, узорчатые серо-черные мундиры и полосатые штаны, такие же, как у его афшинских кузенов. Позади них на белой скатерти был накрыт стол, и по одному дуновению воздуха Дара понял, что блюда были приготовлены по семейным рецептам. Войлочные шатры сменились кольцом построек из шелка, которые клубились в воздухе, как дым, а в отгороженном мрамором загоне били копытами и фыркали десятки вороных лошадей с горящими золотыми глазами.
И не только били копытами. Взгляд Дары задержался на лошадях. У них были крылья – по четыре волнистых крыла, цветом темнее ночи, колышущиеся как тени. Афшины видели практическую пользу в чудесных созданиях: такие лошади быстрее доставят его солдат во дворец. Но в глубине души, о, предательская часть души… Даре вдруг захотелось украсть одну и убежать от этого безумия.
Манижа схватила его за плечо, радуясь явному благоговению на лицах своих последователей.
– Послушайте, – начала она, и ее голос разносился в неподвижном воздухе. – Посмотрите на это чудо, на этот знак благословения Создателя! Мы едем в Дэвабад. Мы заберем его обратно. – Ее голос прозвучал эхом в сгущающейся темноте. – Мы вырвем Цитадель с корнем, а Кахтани – из постелей. Я не успокоюсь, пока те, кто причинил нам боль, те, кто угрожает нашим женщинам и детям в нашем, по воле Создателя, городе, не будут брошены в озеро и его воды не поглотят их тела. – Из-под ее воротника валил дым. – Мы сделаем так, что следующим поколением джиннов будут править те, кому завещал это Сулейман!
Юноша, стоявший впереди, шагнул вперед и пал ниц перед Манижей.
– За Нахид! – закричал он. – За госпожу!
Те, кто был рядом, последовали его примеру, один за другим падая перед Манижей на колени. Дара попытался представить рядом Нари и Джамшида, молодых Нахид, которым ничто не угрожает, которые сполна насладятся славой своих предков, чего они так долго были лишены.
Но в груди расползалось тошнотворное жжение. Он подавил это чувство, когда Манижа посмотрела на него с ожиданием и легким вызовом.
Он послушно упал на колени.
– За Нахид, – пробормотал он.
В ее голосе удовлетворенно зазвенел триумф.
– Пойдемте, мои верные подданные. Воздадим благословения, а затем насладимся пиром, который наколдовал наш Афшин. Веселитесь! Празднуйте наши будущие победы!
Дара отступил назад, стараясь не споткнуться и соображая, что бы соврать, чтобы уйти отсюда, прежде чем его слабость будет замечена.
– Лошади… – выпалил он, понимая, что это слабое оправдание. – Если никто не возражает…
Он попятился. К счастью, остальные Дэвы были заняты Манижей, и Дара заметил, что кувшинов вина было достаточно, когда он проходил мимо, так что подозревал, что никто не будет скучать по нему в течение некоторого времени. Он проскользнул между палатками, позволяя наступающим сумеркам укрыть его. Но не успел он сделать и четырех шагов, как упал на четвереньки. Его вырвало.
Его зрение затуманилось. Он закрыл глаза, у него в голове больно стучало, пока он впивался пальцами в землю.
Превращайся, дурак. Дара не мог оправиться от магии, которую он только что колдовал в облике смертного. Он попытался пошевелиться, отчаянно надеясь вывести огонь, пульсирующий в его сердце, на дрожащие конечности.
Ничего не произошло. Перед глазами расцветали звезды, в ушах звенел металл. Запаниковав, он попробовал еще раз.
Стало жарко… но не огонь обволакивал его ноги. А воздушный шепот небытия.
А потом Дара исчез. Стал невесом. Бесформенный и все же более живой, чем когда-либо. Он чувствовал треск приближающейся бури в воздухе и наслаждался успокаивающим теплом костров. Гомон невидимых существ, казалось, взывал к нему, мир мерцал и дрожал в тенях и формах, полный дикой свободой, которая побуждала его летать…
Его кинуло обратно в его тело, на его коже вспыхнуло пламя. Он лежал, закрыв лицо руками.
– Око Сулеймана, – ошеломленно прошептал он. – Что это было?
Дара знал, что должен был испугаться, но это недолгое ощущение опьяняло.
Легенды его народа вспомнились ему. Рассказы о превращениях, о путешествиях по пустыне в форме горячего ветра. Это произошло с ним сейчас? Только что?
Он сел. Дара не чувствовал ни усталости, ни тошноты, но у него кружилась голова. Он как будто коснулся чистой энергии, и энергия эта все еще текла через него. Он хотел попробовать еще раз, посмотреть, каково это – лететь по холодному ветру и мчаться над заснеженными вершинами.
Смех и музыка с пиршества донеслись до его слуха, напоминая о его солдатах, удерживая его крепко, как привязь.
Возможно, впервые в жизни Дара не думал о своей ответственности перед народом. Околдованный и соблазненный, он снова схватился за магию.
На этот раз он улетел еще быстрее, еще быстрее потерял вес. Он повернулся, смеясь про себя, когда земля и листья закружились и заплясали вокруг него. Он чувствовал себя огромным и в то же время удивительно легким, ветер уносил его прочь, потому что Дара позволял ему. Через несколько секунд озеро превратилось в мерцающее зеркало лунного света далеко внизу.
Создатель… какая красота простиралась перед ним. Неприступные горы выглядели так заманчиво, их острые пики и зловещие тени казались лабиринтом, через который нужно пробираться, исследовать. Он чувствовал жар, просачивающийся сквозь толстую кору земли, море расплавленной породы, текущей под ней, шипящей там, где она встречалась с водой и ветром. Все пульсировало движением, жизнью, неукротимой энергией и свободой, которой Дара вдруг захотел больше всего на свете.
Он был не один. Были и другие существа, подобные ему, в этом бесформенном состоянии. Дара чувствовал их, слышал шепот приглашений и дразнящий смех. Ничего страшного в том, чтобы взять призрака за руку, умчаться и путешествовать по мирам, о существовании которых он и не подозревал.
Дара колебался, страстное желание обуревало его. Но что, если он не сможет вернуться? Что, если не сможет найти дорогу назад, когда его народ нуждается в нем как никогда?
Решимость Манижи, ее угроза давили на него. Он видел, как она отравила Гезири, но не смогла взять город. Он видел, как разъяренный Гасан сорвал с себя медный реликт раньше, чем она убила его, и схватил Нари за волосы. Вывел ее перед матерью и вонзил зульфикар ей в сердце.
Страх, густой и удушливый, охватил его, а вместе с ним и паническое желание вернуться. Это Дара сделал с гораздо меньшей грацией: он обратился в свою смертную форму, все еще находясь в воздухе. И врезался в землю с такой силой, что весь дух выбило.
Задыхаясь и корчась от боли, Дара не знал, как долго он лежал, глядя на густое скопление звезд над головой, прежде чем его внимание привлекли смешки.
– Ну… – протянул знакомый голос. – Много же тебе потребовалось времени, чтобы понять. – Визареш шагнул вперед, оглядев Дару. – Нужна помощь? – Он легко протянул когтистую руку. – Совет: в следующий раз приземлиться перед переходом.
Дара был так ошеломлен, что позволил ифриту помочь ему сесть, и тяжело прислонился к стволу мертвого дерева.
– Что это было? – прошептал он.
– То, какими мы были. – Тоска наполнила голос Визареша. – На что мы когда-то были способны.
– Но… – слова не шли. Не было слов, достойных магии, которую он только что испытал. – Но я чувствовал такую… безмятежность. Такую красоту.
Ифрит сощурил желтые глаза.
– Почему это тебя удивляет?
– Потому что в легендах все не так, – ответил Дара. – Первоначальные дэвы были смутьянами. Обманщиками, которые травили людей за свое…
– Да забудь ты про людей. – Лицо Визареша исказила пылающая гримаса. – Одержимый вы народ. Несмотря на все ваши законы о том, чтобы держаться подальше от человечества, вы и сами такие же, как они, с теми же политическими дрязгами и постоянными войнами. Вот… – Он схватил Дару за руку, и с приливом магии та превратилась в пламя. – Вот каким ты сотворен. Ты создан, чтобы гореть, чтобы существовать между мирами, а не для того, чтобы командовать армией и отдавать жизнь за лидеров, которые переступят через тебя.
Слова были слишком похожи на опасения, которые Дара всеми силами пытался скрыть.
– Бану Манижа не переступит через нас, – возразил он. – Мы обязаны спасти наш народ.
Визареш усмехнулся.
– Ах, Дараявахауш, всегда есть кто-то, кого нужно спасать. И всегда находятся хитрецы, которые изыщут способ воспользоваться твоим чувством долга и получить над тобой власть. Если бы ты был мудрее, если бы ты был истинным дэвом, ты бы рассмеялся в лицо своей Маниже в тот момент, когда она вернула тебя к жизни, и исчез со следующим порывом ветра. И наслаждался бы этим, наслаждался бы всеми прекрасными новыми горизонтами, которые были бы тебе открыты.
Дара затаил дыхание от острой тоски в груди.
– Бесцельное, одинокое существование, – сказал он, заставляя себя говорить с презрением, которого не чувствовал.
– Жизнь, полная странствий и чудес, – поправил Визареш с жадным блеском в глазах. – Ты думаешь, я не знаю, что ты только что испытал? Есть миры, которые не увидеть смертным взглядом, существа и царства за пределами вашего понимания. Мы заводили друзей, когда хотели общения, полюбовно расставались, когда приходило время дальше гулять по ветрам. Бывало, веками мои ноги не касались земли. – В его голосе звучала светлая грусть, губы тронула улыбка. – А когда и касались, только из-за соблазнов человеческих развлечений.
– Такие развлечения навлекли на тебя гнев пророка Создателя, – заметил Дара. – Это стоило тебе жизни, которую ты описываешь с такой любовью.
Визареш покачал головой.
– Сулейман наказывал нас не за то, что мы флиртовали со случайными людьми. Во всяком случае, причина не в этом.
– Тогда в чем же?
Ифрит одарил его лукавой улыбкой.
– Теперь ты задаешь вопросы? Я думал, ты только и делаешь, что подчиняешься.
Дара взял себя в руки. Он мог презирать ифритов, но в какой-то степени он начинал понимать их – или, по крайней мере, понимать, каково это, быть последним в своем роде.
И ему действительно было любопытно, что скажет Визареш.
– А я думал, ты хочешь, чтобы я узнал что-то новое, – хитро сказал он. – Или ты ничего не знаешь и просто пудришь мне мозги.
Глаза Визареша загорелись.
– Что ты дашь мне взамен?
Дара усмехнулся.
– Я не разобью тебя о гору.
– Какой жестокий, Дараявахауш.
Визареш смотрел на него, дергая и вертя в руках язычок пламени, словно игрушку. Внезапно он присел напротив Дары.
– Хорошо, я скажу тебе, почему Сулейман проклял нас. Дело было не в том, что мы забавлялись с людьми, а в том, что мы воевали из-за них с маридами.
Дара нахмурился. Он никогда раньше не слышал подобной истории.
– Мы воевали с маридами из-за людей?
– Да, – ответил Визареш. – Думай, Дараявахауш. Как Аэшма вызвал маридов этого озера?
– Он приказал мне убить одного из его приспешников, – медленно произнес Дара. – Человека. И сказал, что марид будет обязан ответить.
– То-то и оно.
– Что именно?
Визареш наклонился поближе, словно делился секретом.
– Сделка, Дараявахауш. Долги. Человек призывает меня с просьбой отравить соперника, а потом я забираю его труп в качестве гуля. Деревня в неурожайный год проливает кровь своего жителя в реку под звук его криков, и марид быстро затопляет ее, наполняя их поля плодородным илом.
Дара отпрянул.
– Это отвратительно.
– Я не думал, что ты такая тонкая натура, Бич. – Когда Дара сверкнул глазами, тот пожал плечами. – Хочешь верь, хочешь нет, но когда-то я думал, как ты. Я мог довольствоваться врожденной магией, но не всем дэвам этого хватало. Они наслаждались рабской человеческой преданностью и поощряли ее как могли. И маридам это не понравилось.
– Почему нет?
Визареш поигрывал старинной бронзовой цепью, которую носил на шее.
– Мариды – древние существа, даже старше, чем дэвы. Человеческие обычаи, которые кормили их, установились еще до того, как люди начали строить города. И когда некоторые из этих людей начали предпочитать нас… – Он прищелкнул языком. – Мариды захотели мести, похлеще, чем умеют мстить ваши Нахиды и Кахтани. Если человек отворачивался от них, чтобы просить заступничества у дэва, они топили всю деревню. В отместку наш народ начал делать то же самое. – Он преувеличенно вздохнул. – Затопите и сожгите слишком много городов, и вот, вас уже волокут к какому-то болтливому человеческому пророку с волшебным кольцом.
Дара попытался осознать все это.
– Если это правда, то, похоже, наказание было заслуженным. Но я не понимаю… если мариды тоже виноваты, почему не наказали их?
Визареш наградил его насмешливой ухмылкой, обнажив изогнутые клыки.
– Кто сказал, что нет? – Замешательство Дары привело его в восторг. – С тобой было бы интереснее, будь ты умнее. Я бы посмеялся, увидев хаос, который настоящий Дэв устроил бы на твоем месте.
«Я не стану сеять хаос. Я уйду». Дара отбросил эту мысль, как только она возникла.
– Я не такой, как ты. – Его взгляд упал на цепь, которую Визареш все еще теребил, и в нем вспыхнуло раздражение. – И если бы ты был умнее, то не надел бы это в моем присутствии.
– Это? – Ифрит снял цепь с бронзового нагрудника. С нее свисали три железных кольца, увенчанных изумрудами, мерцавшими с неестественной злобой. – Поверь мне, Дараявахауш, я не настолько глуп, чтобы тронуть одного из твоих последователей, даже если они будут умолять меня об этом. – Он погладил кольца. – Сейчас они пусты, но они спасали меня в суровые времена.
– Порабощение собратьев спасало тебя?
В глазах ифрита впервые вспыхнул гнев.
– Они не были моими братьями, – отрезал он. – Они были слабыми, жалкими существами, преданными семье так называемых целителей, кровосмесительных Нахид, которые охотились на моих истинных братьев. – Он засопел. – Они должны были радоваться силе, которую я дарил им. Я дал им шанс понять, чем мы были когда-то.
От слов Визареша по коже Дары побежали мурашки, но он был благодарен за это. Зачем он позволяет Визарешу внушать ему мечты и лживые истории, которые отвадят его от Манижи? Неужели Дара настолько глуп, что забыл, каким обманчивым может быть ифрит?
Он поднялся на ноги.
– Возможно, я не помню времени, проведенного в рабстве, но уверяю, я не был рад, что меня заставили использовать магию, даже самую мощную, в угоду жестоким человеческим прихотям. Это было отвратительно.
Он ушел, не дожидаясь ответа Визареша. Впереди Дара слышал смех и музыку, доносившиеся из-за шатров. Наступила ночь, тонкая полоска луны и плотное скопление звезд заставляли бледные шатры и белоснежный пляж сиять отраженным небесным светом. Аромат пряного риса с кислой вишней и сладкой фисташковой кашей по рецептам его семьи вызвал острую боль в сердце. Око Сулеймана, как можно так скучать по ним до сих пор?
Чуть поодаль пьяные смешки привлекли его внимание.
– …Что ты сделаешь ради этого?
Это был лукавый тон Иртемиды. Она держала бутылку вина за спиной. Бахрам обхватил ее за талию, но, заметив Дару, юноша побледнел.
– Афшин!
Он так быстро отскочил от Иртемиды, что чуть не споткнулся.
– Я… э-э… Мы не хотели вам нарушать… твое уединение. – Его глаза сверкнули от стыда. – Забудь! Я не то имел в виду. Не то чтобы что-то было не так с…
Дара отмахнулся от него, немного смутившись.
– Все в порядке. – Он оглядел их, заметив, что мундир Иртемиды уже расстегнут, а у Бахрама снят пояс. – Вам двоим не нравится угощение?
Иртемида слабо улыбнулась, краснея.
– Просто гуляем, – сказала она. – Ну, знаешь… нагуливаем аппетит.
Дара фыркнул. В другой раз он мог бы попытаться положить конец таким свиданиям – ему не нужны тут в отряде ссоры между любовниками. Но, учитывая смертельную миссию, которая маячила на горизонте, он решил, что ничего плохого в этом нет.
– Гуляйте в другую сторону. Визареш околачивается где-то здесь. – Хотя он был немного раздражен, он не мог не добавить: – Есть славная бухта, чуть ниже по восточному пляжу.
Бахрам выглядел подавленным, но Иртемида усмехнулась, и ее темные глаза засверкали весельем. Она схватила юношу за руку.
– Ты слышал нашего Афшина. – Смеясь, она потащила Бахрама прочь.
Дара смотрел им вслед. Тихая печаль прокралась в его душу, когда он остался один. Его товарищи вдруг показались ему такими молодыми, такими непохожими на него.
Это не мой мир. Это стало для него яснее, чем когда-либо прежде. Он любил этих ребят, любил их, но мир его был мертв. И он не возвратится. Он всегда будет немного в стороне.
Как ифрит. Дара ненавидел это сравнение, но знал, что оно подходит. Ифриты, без сомнения, были чудовищами, но нелегко было наблюдать, как их мир разрушается и переделывается, тратить тысячелетия, пытаясь вернуть его, в то время как один за другим они гибли.
Дара не был готов погибнуть. Он закрыл глаза, вспоминая головокружительное ощущение невесомости и манящие темные горы. На этот раз он не мог подавить тоску в своем сердце, поэтому позволил ей остаться, окутанный новым налетом решимости. Нужно забыть об играх ифрита и давно утерянных секретах марида – они принадлежали прошлому, и он не позволит вновь отнять это у себя.
Дара закончит войну за свой народ и позаботится о его безопасности.
Тогда, возможно, придет время узнать, что еще есть в этом мире.
25
Али
Али с тихим одобрением оглядел комнату, которая должна была стать кабинетом Нари. Сегодня утром он закончил работу над скамьей, обустроенной в уютном алькове у окна, и он опустился на мягкое сиденье, довольный тем, насколько оно удобно. Вдоль алькова выстроились полки, до которых было удобно тянуться – это место было идеально для чтения.
Надеюсь, ей понравится. Али посмотрел на балкон за пределы комнаты, который выходил во внутренний двор больницы. До его слуха донеслись звуки строительных работ в заключительной стадии. Надеюсь, эта больница стоит того, что мы за нее заплатили.
Он вздохнул и повернулся, чтобы посмотреть сквозь деревянные ставни на улицу. Ближе подобраться к медленно восстанавливающемуся рабочему лагерю шафитов у Али не получалось – его отец ясно дал понять, что он лично удвоит число погибших от набега, если Али хотя бы заикнется об этом.
Раздался стук, и из-за арки послышался голос Любайда.
– Можно войти? Или тебе нужна минутка?
Али закатил глаза.
– Войди. – Он отвернулся от окна. – Только без трубки, – проворчал он и выгнал его за арку, отмахиваясь от неприятных испарений. – От тебя будет вонять!
Глаза Любайда весело заблестели.
– Что, оберегаешь святилище своей маленькой Нахиды?
– Я оберегаю здесь все, – парировал Али, не в силах сдержать горячность. Зная, что Любайд любит подтрунивать над его слабостями, Али быстро сменил тему: – И вообще не следует курить в больнице. Доктор Сен сказала, что вышвырнет тебя, когда поймает в следующий раз.
Любайд вздохнул.
– Кто не рискует… – Он кивнул в сторону лестницы. – Идем. Акиса вернулась из дворца и ждет вас.
Али последовал за ним, отвечая на приветствия и кивки рабочих, сновавших по больничному комплексу. Ставшая ему домом и тюрьмой в течение последних двух месяцев больница близилась к завершению. Рабочие готовились к завтрашней церемонии открытия, расстилая вышитые шелковые ковры и колдуя изящные плавающие фонарики. Несколько музыкантов пришли репетировать, и мерный бой барабана эхом разнесся по двору.
Он увидел Разу и Элашию, сидящих на качелях в тени липы. Али коснулся лба в знак приветствия, но женщины, казалось, не заметили его. Разу заправляла шелковистый белый цветок с дерева за ухо Элашии, и вечно молчаливая сахрейнка слегка улыбалась ей.
«Должно быть, приятно иметь такую близкую дружбу», – подумал он. Конечно, у Али были Любайд и Акиса, и он не заслуживал таких верных и преданных друзей. Но даже их нужно было держать на расстоянии вытянутой руки. Его многочисленные секреты были слишком опасны, чтобы раскрыть их полностью.
Акиса ждала в тени большого вестибюля, одетая в простой халат, с завязанными под тюрбаном косами.
– Ты ужасно выглядишь, – прямо сказала она.
– Эти глаза, – согласился Любайд. – И походка вразвалку. Будь он похудощавее, из него получился бы убедительный гуль.
Али сердито посмотрел на них. Со всеми этими кошмарами и строительной гонкой он почти не спал и даже не подозревал, что на его внешности это сказалось.
– Я тоже рад тебя видеть, Акиса. Как дела во дворце?
– Хорошо. – Акиса скрестила руки на груди и прислонилась к стене. – Твоя сестра передает вам привет.
Его сердце сжалось. Последний раз Али видел Зейнаб, когда был вынужден сообщить новость о скором изгнании их матери. Хотя Хацет мужественно сохраняла спокойствие, просила их обоих быть сильными и обещала, что вернется, несмотря на приказы Гасана. – Зейнаб впервые в жизни разрыдалась у него на глазах.
– Почему ты не послушался его? – плакала она, когда Али насильно выводили. – Почему хоть раз не придержал язык?
Али проглотил комок в горле.
– С ней все в порядке?
– Нет, – отрезала Акиса. – Но она держится. Она сильнее, чем ты думаешь.
Он поморщился от ее слов, надеясь, что она права.
– И ты без проблем проникла и вышла из гарема? Я беспокоюсь за твою безопасность.
Акиса даже рассмеялась.
– Не о чем. Ты иногда забываешь об этом, но я женщина. Гарем существует для того, чтобы не впускать подозрительных мужчин. Охранники почти не обращают на меня внимания. – Она погладила рукоять своего ханджара. – Я слишком редко повторяю, что ваш пол может быть удивительно глупым, – веселье исчезло с ее лица. – Однако с лазаретом не повезло.
– Все еще под охраной? – спросил Али.
– Денно и нощно его сторожат две дюжины самых преданных слуг твоего отца.
Две дюжины? Накатила волна тошнотворного страха – его постоянный спутник после набега. Он беспокоился за Нари даже больше, чем за себя; несмотря на их напряженные отношения, Али надеялся, что отец не станет казнить собственного сына. Но Нари не была ему родной, и Али никогда не видел, чтобы кто-то публично бросал вызов Гасану, как это сделала она в руинах лагеря шафитов. Он все еще помнил, как она, такая маленькая по сравнению с его отцом, усталая и покрытая пеплом, но непокорная, говорила с ним, и воздух горел от накала, и каменная улица дрожала от магии.
Это был один из самых смелых поступков, виденных им на своем веку. Али слишком хорошо знал, как отец реагирует на угрозы.
Али повернулся на пятках и зашагал по комнате. Его сводило с ума, что он заперт здесь, на другом конце города, вдали от сестры и Нари. По спине потекла влага, и он вздрогнул. После дневного дождя, и со всеми его бурлящими эмоциями, Али изо всех сил пытался сдерживать свои водные способности.
Он машинально перевел взгляд на коридор, ведущий в комнату Иссы. По просьбе Хацет ученый-Аяанле остался, чтобы продолжить изучение проблемы Али. Но Али не был обнадежен. У него не было, как у матери, общего языка со странным стариком, и в последний раз, когда он пытался проверить, как успехи у Иссы, он нашел ученого в окружении листов пергамента, образующих большое генеалогическое древо, где были все, даже косвенно связанные с Али джинны. Он нетерпеливо спрашивал, какое отношение его предки имеют к мариду в его голове, а Исса, в свою очередь, швырнул в него глобус, не предложив другой альтернативы.
На них упала тень – силуэт крупного мужчины, ступившего в луч солнечного света, льющегося из сада.
– Принц Ализейд, – прогремел низкий голос. – Мне кажется, приказ вашего отца ясен.
Али нахмурился, повернувшись к Абу Нувасу, старшему офицеру Гезири, посланному присматривать за ним.
– Я не пытаюсь сбежать, – сказал он едко. – Можно ведь постоять у входа?
Абу Нувас бросил на него угрюмый взгляд.
– В восточном крыле вас ищет женщина.
– Она назвала имя? Это место кишит народом.
– Я вам не секретарь, – фыркнул Абу Нувас. – Какая-то бабулька-шафитка.
Он отвернулся, не сказав больше ни слова.
– Так, не груби, – сказал Любайд, когда Али закатил глаза. – Он всего лишь выполняет приказы твоего отца. – Он выпустил кольцо дыма. – Хороший парень. Мы напились как-то раз с ним, несколько недель назад. Он и поэт прекрасный.
Али разинул рот.
– Абу Нувас – поэт?
– О да. Возмутительно хулиганские вирши сочиняет. Тебе бы не понравилось.
Акиса покачала головой.
– Есть ли в этом городе кто-нибудь, с кем ты не подружился? В прошлый раз, когда мы были в Цитадели, бывалые воины сражались, чтобы пригласить тебя на обед.
– Свита эмира меня не любит, – ответил Любайд. – Думают, что я варвар. Но обычные Гезири, солдаты… – Он усмехнулся. – Все любят рассказчиков.
Али потер виски. Большинство рассказов Любайда были сказками, призванными поддержать репутацию Али. Али это раздражало, он попросил друга остановиться, но тот в ответ только удвоил свои усилия.
– Пойду узнаю, что за женщина.
В восточном крыле было тихо, когда пришел Али, только пара плиточников заканчивала кладку на последнем участке стены, и маленькая пожилая женщина в выцветшем цветочном платке стояла у парапета, выходящего в сад, всем весом опираясь на трость. Предположив, что это та самая женщина, которую имел в виду Абу Нувас, Али подошел к ней. Может, она чья-то бабушка? Не в первый раз родственники приезжали сюда в поисках работы для очередного юноши.
– Мир твоему дому, – окрикнул Али, подойдя. – Как я могу…
Она повернулась к нему лицом, и Али резко замолчал.
– Брат Ализейд… – сестра Фатума, некогда гордая предводительница «Танзима», смотрела на него такими знакомыми карими глазами, острыми, как ножи, и в них кипела ярость. – Сколько лет.
– Мне жаль, что у тебя проблемы с припасами, – громко сказал Али, уводя сестру Фатуму от любопытных работников в комнату, заставленную свежим бельем. Он был почти впечатлен, что способен лгать, учитывая, как был напуган, но, зная о шпионах, которыми его отец наполнил больницу, у него не было выбора. – Давайте посмотрим, что мы можем придумать…
Он провел лидера «Танзима» в комнату и, быстро убедившись, что они одни, закрыл дверь и прошептал запирающее заклинание. На одной из полок стояла наполовину заполненная масляная лампа, и Али быстро зажег ее. Заколдованное пламя протанцевало по фитилю, отбрасывая слабый свет на маленькую комнату.
Он повернулся к ней, тяжело дыша.
– С-сестра Фатума, – пробормотал Али. – Я… Мне очень жаль. Когда я услышал, что случилось с Рашидом… и увидел мечеть Шейха Анаса… Я думал…
– Что я мертва? – спросила Фатума. – Справедливое предположение; ваш отец, конечно, старался изо всех сил. Я, честно говоря, думала то же самое о тебе, когда ты уехал в Ам-Гезиру. Я подумала, это байка, рассказанная, чтобы скрыть правду о твоей казни.
– Вы недалеки от истины. – Он сглотнул. – А приют?
– Его нет, – ответила Фатума. – Мы пытались эвакуироваться, когда Рашида арестовали, но королевская гвардия догнала последнюю группу. Молодых продали в слуги, а остальных казнили. – Ее взгляд стал холодным. – Моя племянница была одной из тех, кого убили. Возможно, ты помнишь, – добавила она с обвиняющими нотками. – Она заваривала тебе чай, когда ты пришел.
Али прислонился к стене, ему было трудно дышать.
– Мой Бог… Мне так жаль, сестра.
– Мне тоже, – тихо сказала она. – Она была хорошей женщиной. Была помолвлена с Рашидом, – добавила она, тоже прислонившись к стене. – Возможно, послужит утешением то, что они оба вошли в рай мучениками.
Али пристыженно уставился в землю.
Должно быть, она заметила.
– Тебе не нравятся такие речи? Когда-то ты был одним из самых набожных учеников шейха Анаса, но я знаю, что религия – как одежда, и те, кто живет во дворце, носят ее небрежно.
– Я никогда не терял веры.
Али произнес эти слова тихо, но в них был вызов. Он познакомился с сестрой Фатумой только после того, как Рашид, другой член «Танзима», обманом заставил его посетить их убежище, сиротский приют в квартале Тохаристан. Это был визит, призванный заставить богатого принца финансировать их организацию, и экскурсия, чтобы показать ему больных и голодных сирот… Но не оружие, которое, как он узнал, они покупали на его деньги. Али никогда не возвращался. Применение насилия, еще и против мирных Дэвабадцев, было той чертой, которую он не мог пересечь.
Он сменил тему:
– Хочешь присесть? Принести тебе что-нибудь выпить?
– Я пришла сюда не для того, чтобы насладиться гостеприимством Гезири, принц Ализейд.
Она переступила с ноги на ногу. Под внешней усталостью и серебристыми волосами Фатумы скрывалась сталь, и это не только беспокоило Али, но и служило укором. У «Танзима» было сердце. Они спасали и укрывали детей шафитов, давали книги в руки и кормили хлебом. Али ни секунды не сомневался, что они такие же богобоязненные, как и он, и верят точно так же.
Он также не сомневался, что у многих из них на руках была кровь.
– Остальные дети в безопасности?
Она засмеялась, и смех ее был жестким.
– Ты действительно не знаешь своего отца?
Али с трудом заставил себя задать вопрос.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты думаешь, для Гасана имело значение, что кто-то из них был детьми? – Она прищелкнула языком. – О нет, брат Ализейд. Мы были опасны. А если есть угроза, ее нужно выследить и уничтожить. Мы пришли в его дом и пленили ум его младшего сына, поэтому он послал своих солдат с рейдом на квартал шафитов, искать нас. И всех, кто связан с нами. Семья, соседи, друзья – он убил десятки. Мы так отчаянно хотели бежать, что попытались бежать из самого Дэвабада.
– Бежать из Дэвабада? Вы наняли контрабандиста?
– Нанять – не то слово, которое я бы использовала, – сказала она с суровой решимостью в голосе. – Не то чтобы это имело значение. Я решила остаться с теми, кто был слишком молод для такого путешествия, и с теми, у кого было слишком много магической крови, чтобы сойти за своего в человеческом мире. – Ее голос дрожал. – Остальные… Я поцеловала их в лоб и вытерла слезы… и видела, как жар-птицы твоего отца сожгли лодку.
Али отшатнулся.
– Что?
– Я бы предпочла не повторять, если можно, – решительно сказала она. – Слышать их крики, когда озеро разрывало их на части, и так было тяжело. Полагаю, твой отец решил, что это стоило того, чтобы уничтожить горстку воинов «Танзима», которые были с ними.
Али резко сел. Он ничего не мог с собой поделать. Он знал, что его отец совершил ужасные вещи, но потопить корабль, полный детей-беженцев, было чистым злом. За кем бы ни охотился Гасан.
Он не должен быть королем. Тупая, предательская мысль ворвалась в голову Али, и все стало пугающе ясно. Внезапно Али понял, что все просто: борьба между верностью и непростой любовью к отцу оборвалась, будто кто-то перерезал натянутую веревку.
Фатума зашагала дальше по комнате, не обращая внимания на боль или, возможно, справедливо не заботясь о том, что принц упал на пол. Она провела руками по груде припасов.
– Славное место, хорошо организованное, – прокомментировала она. – Вы проделали выдающуюся работу, которая действительно изменила жизнь бесчисленных шафитов. Как иронично, что это произошло здесь.
Это сразу же отвлекло его от мыслей.
– В смысле?
Она оглянулась.
– Брось, брат, не будем притворяться. Я уверена, ты знаешь, что случилось с шафитами в этой так называемой больнице. По вине твоего тезки, конечно, хотя об этом молчат в песнях, посвященных его могучим деяниям. – Она пожала плечами. – Полагаю, в рассказах о геноциде и мести мало славы.
Ее слова были слишком верны, чтобы быть ошибкой.
– Кто тебе сказал? – спросил он, запинаясь.
– Анас, конечно. Думаешь, ты единственный, кто умеет читать старые тексты? – Она покосилась на Али. – Он считал, что эту историю следует распространить гораздо шире.
Али закрыл глаза, его руки сжались в кулаки.
– Это в прошлом, сестра.
– Это принадлежит настоящему, – резко ответила Фатума. – Это предупреждение о том, на что способны Дэвы. На что способна твоя Нахида. На что мы все вполне способны. Это не Дэвы убили ваших детей на озере. И не Дэвы сожгли это место дотла и убили всех, кто был внутри четырнадцать веков назад.
Она уставилась на него.
– А почему, брат? Скажи мне, почему Гезири и шафиты так жестоко сожгли это место?
Али не мог отвести взгляд, и все же он не мог не ответить.
– Потому что Совет Нахид проводил здесь эксперименты над шафитами, – тихо признался он.
– Не просто эксперименты, – поправила Фатума. – Они создали здесь яд. Оспу, которую можно смешать с краской. Краской, которую можно было бы нанести на что именно, мой друг-воин?
– Ножны, – тихо ответил он, чувствуя, как в груди поднимается тошнота. – Ножны их солдат.
– Их солдат-Гезири, – уточнила она. – Не путай. Потому что это все, на что вы, по мнению Совета Нахид, способны. Воевать, ну и, хорошо… мы не будем говорить грубо, но создавать новых солдат, чтобы пополнять ряды. – Она встретила каменный взгляд Али. – Но оспа не предназначалась для убийства чистокровок, которые носили эти ножны, не так ли?
Вода начала собираться в его руках.
– Нет, – прошептал он. – Вовсе нет.
– Верно, с теми солдатами это ни черта не сделало, – ответила сестра Фатума, и в ее голосе послышались нотки безумия. – Они с радостью отправились домой, в Ам-Гезиру, эту дикую, беспокойную провинцию. Где слишком много шафитов и слишком много родственников-джиннов, которые спрячут их в пустыне, когда придут чиновники Дэва, чтобы притащить их в Дэвабад. – Она склонила голову набок. – У Зейди аль-Кахтани была семья шафитов, не так ли? Его первая семья?
Голос Али был хриплым.
– Была.
– И что случилось, когда он вернулся домой в отпуск? Когда он позволял своим детям играть с его мечом? Когда он снял ножны и прикоснулся к любимой жене, которую не видел несколько месяцев?
– На следующее утро он проснулся рядом с их телами.
Али неохотно перевел взгляд на рукоять своего меча. Али читал об их судьбе в очень подробной биографии, когда был ребенком, и от этого ему неделями снились кошмары. Видеть, как люди, которых ты любишь больше всего на свете, умирают от заразы, которую ты им неосознанно подарил… это было нечто, что могло свести человека с ума. Заставить человека вернуться в свой гарнизон и всадить свой ханджар в горло командиру Дэву. Возглавить восстание, которое изменит их мир и объединит их с маридами против его огненных собратьев.
Быть может, в глубоком мраке своей души, нарочно допустить резню в больнице.
Фатума изучала его.
– Ты ведь никому об этом не рассказывал? Боишься, что твои друзья-шафиты по праву прогонят твою бану Нахиду?
Ее слова попали в цель… но причина была не в этом. Волнение в голосе Нари, робкий интерес в глазах Субхи, когда они впервые пришли сюда… У Али не хватило духу уничтожить все это. И ради чего? В сотый раз напоминать о тех ужасных деяниях, которые их народ совершил так давно?
– Нет, я не боялся. Я устал. – Голос Али сорвался на этом слове. – Я устал от того, что все в этом городе питаются местью. Я устал учить наших детей ненавидеть и бояться других детей, потому что их родители – наши враги. И мне надоело вести себя так, будто единственный способ спасти наш народ – это уничтожить всех, кто может выступить против нас, как будто наши враги не ответят тем же, как только власть сменится.
Она остановилась.
– Смелые слова для сына тирана.
Али покачал головой.
– Чего ты от меня хочешь? – устало спросил он.
Она грустно улыбнулась ему.
– Ничего, принц Ализейд. При всем уважении, все, что заставило бы меня снова поверить тебе, – это видеть смерть твоего отца от твоей руки. Мне больше нет дела до политики этого города. У меня осталось десять детей, которым я нужна. Я не буду рисковать ими.
– Тогда почему ты здесь?
Фатума коснулась подноса с инструментами.
– Я пришла передать предупреждение.
Али напрягся.
– Какое предупреждение?
– Твоя маленькая речь о мести, Ализейд. Есть шафиты, которые не хотят работать в вашей больнице, те, по сравнению с кем «Танзим» покажется союзником Дэвов. Те, чей гнев может поставить этот город на колени, и кто никогда не простят Нахиду за прошлое, сколько бы шафитов она ни исцелила. Я потеряла из-за них нескольких старших детей. Они видели, как их друзья умирали на озере, их соседи продавались на аукционе, и они не хотят ничего, только видеть, как вы, так называемые чистокровки, страдаете. И твоя Нахида должна бояться их.
Али вскочил на ноги, но Фатума подняла руку.
– Ходят слухи, что во время Навасатема произойдет нападение, – уточнила она. – Я не скажу, от кого я это знаю, не спрашивай.
– Какого рода нападение? – в ужасе спросил Али.
– Понятия не имею. Это слух, недостоверный. Я передаю только потому, что меня пугает мысль, что Дэвы и Королевская гвардия сделают с нами в отместку.
Она повернулась и пошла прочь, постукивая тростью по каменному полу.
– Сестра, подожди. Пожалуйста!
Фатума уже потянула на себя дверь.
– Это все, что я знаю, Ализейд аль-Кахтани. Дальше поступай как знаешь.
Али сделал паузу, тысячи вопросов вертелись в мыслях. Тот, который он задал, удивил даже его.
– Маленькая девочка, которую мы спасли. Из таверны Тюрана. С ней все в порядке?
Холодная тоска в глазах Фатумы ответила за нее прежде, чем она произнесла слова вслух.
– Она была на лодке, которую сжег твой отец.
Наступила ночь, небо в окне за спиной Гасана приобрело сумеречный серебристо-лиловый оттенок и было затянуто туманом после теплого дождя. Али успел лишь пройти по больничному двору, когда понял, что, как бы он ни хотел избежать встречи с отцом, от этого зависит безопасность Навасатема.
Гасан не поверил.
– Нападение во время Навасатема? Кто тебе это сказал?
– Друг, – решительно сказал Али. – Я не знаю, где ее искать. И больше она ничего не знала.
Гасан вздохнул.
– Я передам твое беспокойство Ваджеду.
Али уставился на него.
– И это все?
Отец всплеснул руками.
– А что еще мне делать? Ты знаешь, сколько расплывчатых угроз мы получаем о Дэвах? О Нари? Особенно после набега на ваш рабочий лагерь?
– Так усильте охрану вокруг нее. Отмените шествие. Отмените все мероприятия, где она участвует!
Гасан покачал головой.
– Я не отменю никаких празднований Дэвов из-за слухов. Я не хочу слышать возражений Каве. – В его лице промелькнуло недоброе выражение. – И потом… В последнее время Нари очень высокого мнения о себе. Почему я должен защищать женщину, которая открыто бросает мне вызов?
– Потому что это твой долг! – в ужасе воскликнул Али. – Ты король. Ты ее тесть.
Гасан усмехнулся.
– Учитывая их отношения, вряд ли.
Али не мог поверить своим ушам.
– Она живет под нашей крышей. Ее защита является нашим священным долгом, нашей прямой…
– И я поговорю с Ваджедом, – перебил Гасан голосом, подводящим черту разговору.
Он поднялся на ноги и подошел к подоконнику.
– Но, с другой стороны, ты вовремя. Больница готова к завтрашней церемонии открытия?
– Да, – ответил Али, не пытаясь скрыть обиду в голосе. – Я могу явиться в темницу после того, как все закончится, если хочешь.
Гасан взял черный бархатный футляр, стоявший у окна.
– Ты идешь не в темницы, Ализейд. – В его голосе была мрачная решительность, которая мгновенно заставила Али нервничать.
– А куда?
Гасан открыл футляр и поглядел на то, что лежало внутри.
– Я сделал это для тебя, – тихо сказал он. – Когда вы вернулись тогда в Дэвабад. Я надеялся, я даже молился, что мы сможем найти способ преодолеть все это как семья. – Он вытащил красивый кусок крашеного шелка с узорами синего, пурпурного и золотого цветов, переплетающихся на его мерцающей поверхности.
Тюрбан. Королевский тюрбан, похожий на тот, что носил Мунтадир. У Али перехватило дыхание.
Гасан провел пальцами по шелку.
– Я хотел посмотреть, как ты наденешь это во время Навасатема. Я хотел… чтобы ты снова был рядом со мной.
Рядом со мной. Али изо всех сил старался сохранить невозмутимое выражение лица. Потому что впервые в жизни эти простые слова – напоминание о сыновнем долге, долге Гезири, атрибут одной из самых привилегированных и надежных позиций в их мире…
Наполнили его абсолютным отвращением.
Когда он наконец заговорил, голос его дрожал.
– Что ты собираешься делать со мной, аба?
Гасан встретился с ним взглядом, и буря эмоций отразилась в его серых глазах.
– Не знаю, Ализейд. Я разрываюсь между тем, чтобы объявить тебя моим эмиром и казнить. – Когда глаза Али расширились, он продолжил: – Да. Ты прекрасно справишься с должностью. Правда, дипломатии тебе не хватает, но ты лучше разбираешься в военных делах и экономике города, чем твой брат. – Он уронил тюрбан. – Ты также самый безрассудный и принципиальный человек, которого я когда-либо встречал, возможно, это самая большая опасность для положения Дэвабада с тех пор, как заблудшая Нахида вошла к нам с Афшином под боком.
Его отец вышел из-за стола, и Али заметил, что отступает назад. Воздух между ними накалился. И, да простит его Бог, когда Гасан пошевелился, взгляд Али упал на кинжал на поясе отца.
Восстание Зейди аль-Кахтани началось с кинжала в горле. Это было бы так просто. Так быстро. Али будет казнен, возможно, он попадет в ад за убийство собственного отца, но тиран Дэвабада исчезнет.
И тогда Мунтадир займет трон. Он видел, как себя ведет его брат, охваченный паникой, скорбью и паранойей. Он почти наверняка перейдет в нападение, арестовав и казнив любого, кто связан с Али.
Али заставил себя посмотреть отцу в глаза.
– Я всегда старался действовать только в интересах Дэвабада. – Он не был уверен, с кем говорит, с отцом или с темным желанием в голове.
– А теперь я приглашаю тебя действовать по-своему, – сказал Гасан, по-видимому, не подозревая о смертоносных мыслях, зародившихся в голове его сына. – Я посылаю тебя обратно в Ам-Гезиру после Навасатема.
Чего угодно ожидал Али… но не этого.
– Что? – слабо повторил он.
– Я отправляю тебя обратно. Ты официально откажешься от своих титулов и найдешь способ полностью разгладить отношения с Аяанле, но зато ты уедешь с моим благословением. Ты можешь жениться на местной женщине и ухаживать за посевами и каналами с детьми, которых дарует тебе Всевышний.
– Это ловушка? – Али был слишком ошеломлен, чтобы быть дипломатичным.
– Нет, – отрезал Гасан. – Это последний шанс для меня, если я не хочу казнить своего сына. – Он почти умоляюще посмотрел на Али. – Я не знаю, как заставить тебя прогнуться, Ализейд. Я угрожал тебе, я убил твоих союзников-шафитов, изгнал твою мать, подсылал к тебе убийц… и все же ты идешь наперекор. Я надеюсь, твое сердце окажется слабее, чем твое чувство справедливости… или, может быть, мудрее.
Прежде чем Али успел остановиться, он мысленно увидел Бир-Набат. Своих учеников и его поля, услышал свой смех за кофе с Любайдом и Акисой.
Жена. Семья. Жизнь вдали от пропитанной кровью истории Дэвабада и озера, населенного призраками маридов.
Али почувствовал себя так, словно его ударили в живот.
– А если я откажусь?
Гасан выглядел раздраженным.
– Это не предложение, Ализейд. Ты уедешь. Ради Бога… – В его голосе прозвучала нотка отчаяния. – Ты позволишь мне осчастливить хотя бы одного из моих детей? Ты хотел вернуться, не так ли?
Так и было. Отчаянно. Часть Али все еще хотела назад. Но как оставить свой дом королю, который, по мнению принца, больше не заслуживает править им.
– Не предлагай мне этого, – взмолился он. – Прошу.
Желания Али, должно быть, ясно читались на его лице, потому что тихое раскаяние охватило отца.
– Да, я забыл, что бывают ситуации, когда доброта – самое страшное оружие.
Али дрожал.
– Аба…
Но отец уже проводил его прочь.
– Мои люди отвезут тебя обратно в больницу. Условия остаются прежними.
– Подожди, пожалуйста…
На этот раз дверь тихо захлопнулась у него перед носом.
26
Нари
Нари скрестила руки на груди, скептически глядя на седло, лежавшее на груде подушек перед ней.
– Ни в коем случае.
– Но это же безопасно! – настаивал Джамшид. Ухватившись за поручни, вделанные в раму седла, он подтянулся на сиденье. – Смотри. – Он указал на приподнятую спинку. – Это для компенсации слабости в нижней части тела. Я могу привязать ноги и использовать хлыст для верховой езды.
Она покачала головой.
– Ты упадешь и свернешь себе шею. А кнутовище? Ты не можешь управлять лошадью с тростью.
Джамшид посмотрел на нее.
– Моя дорогая бану Нахида… Я говорю это с величайшим уважением, но ты, возможно, последняя женщина в Дэвабаде, чьих советов по верховой езде стоит слушать. – Нари нахмурилась, и он рассмеялся. – Ну что ты… Я думал, ты обрадуешься. Это проект твоей доктора-шафитки. Мы обмениваемся навыками! – пошутил он. – Разве ты не этого хотела?
– Нет! Я думала, мы могли бы попробовать какие-то из ее методов лечения, чтобы через несколько лет ты сел на лошадь, не нуждаясь в трости.
– Я почти уверен, что шествие Навасатема будет к тому времени позади. – Джамшид поерзал в седле, довольный собой. – Это прекрасно подойдет. Ну, что? – спросил он, когда она посмотрела на него. – Ты мне не мать. Мне не нужно твое разрешение. – Он сложил руки вместе, словно держа воображаемые поводья. – Я все равно старше тебя.
– Я твоя бану Нахида! – возражала она. – Я… Я могла бы… – Она замолчала, быстро соображая.
Джамшид, бывший послушник при Великом храме, повернулся к ней.
– Что ты могла бы? – мило спросил он, и глаза его заблестели. – Ну, то есть, что именно ты могла бы сделать в соответствии с правилами нашей веры?
– Оставь его в покое. – Мягкий голос Низрин прервал их, и Нари, оглянувшись, увидела свою наставницу, стоящую у занавески. Она не сводила глаз с Джамшида с теплым выражением на лице. – Можешь участвовать в шествии Навасатем, если хочешь. Мне приятно видеть тебя в таком состоянии, даже если твой нынешний скакун оставляет желать лучшего, – добавила она, кивая на груду подушек.
Нари вздохнула, но не успела ответить, как из лазарета донесся звук рвоты.
Джамшид оглянулся.
– Похоже, Сеиде Мхакал снова плохо.
– Тогда тебе лучше пойти к ней, – ответила Нари. – Если у тебя есть время сооружать лошадей из подушек, мой лучший ученик, у тебя есть время и разбираться с огненными червями.
Он скорчил гримасу, но соскользнул с седла и направился к больной. Он не взял трость, и Нари не могла не испытать тихого триумфа, глядя, как он уверенно шел через комнату. Возможно, все происходило не так быстро, как хотелось бы Джамшиду, но ему становилось лучше.
Она взглянула на Низрин, желая разделить с ней свое счастье. Но Низрин быстро опустила взгляд, собирая склянки с препаратами, которые Нари использовала для приготовления зелий.
Нари дернулась, чтобы остановить ее.
– Я могу сама. Ты не обязана убирать за мной.
– Я не против.
Но Нари была против. Она забрала из рук Низрин колбы, поставила их на стол и взяла женщину за руку.
– Сядь.
Низрин ойкнула.
– Но…
– Никаких но. Нам с тобой нужно поговорить. – Она схватила одну из бутылок сомы, подаренных ей Разу. Сома оказалась довольно эффективным обезболивающим. – Джамшид, – позвала она, – ты отвечаешь за лазарет.
Его глаза широко раскрылись над ведром, которое он пытался маневрировать под Сеидой Мхакал. Кудрявые золотые огненные черви цеплялись за его запястья.
– Я… что?
– Мы будем снаружи. – Она проводила Низрин на балкон, усадила на скамейку и сунула ей в руки бутылку сомы. – Пей. – Низрин выглядела возмущенно.
– Прошу прощения?
– Пей, – повторила Нари. – Нам с тобой явно есть что сказать друг другу, и это облегчит нам задачу.
Низрин сделала маленький глоток, скорчив гримасу.
– Ты слишком много времени проводишь с джиннами, чтобы так себя вести.
– Видишь? Разве ты не рада, что сняла этот камень с души? – спросила Нари. – Скажи, что я гублю свою репутацию. Жрецы говорят, что я запуталась, а Каве называет меня предателем. – В ее голосе послышалось отчаяние. – Никто из вас не может встретиться со мной взглядом и не хочет со мной разговаривать, так что, видимо, и ты так думаешь.
– Бану Нари… – Низрин вздохнула и сделала еще глоток сомы. – Не знаю, что ты хочешь от меня услышать. Средь бела дня ты лечила десятки шафитов. Ты нарушила заветы Сулеймана.
– Чтобы спасти жизни, – сказала Нари, отчаянно защищаясь. – Жизни невинных душ, подвергшихся нападению со стороны нашего племени.
Низрин покачала головой.
– Не всегда все так просто.
– Значит, ты думаешь, что я не права? – спросила Нари, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Поэтому ты со мной почти не разговариваешь?
– Нет, дитя мое, я не думаю, что ты ошибаешься. – Низрин коснулась руки Нари. – Я думаю, что ты умная и смелая, и сердце у тебя доброе. Если я молчу, то только потому, что ты разделяешь упрямство своей матери, и я лучше буду тихо служить тебе, чем потеряю тебя совсем.
– Ты так говоришь со мной, будто я Гасан, – обиделась Нари.
Низрин протянула бутылку.
– Сама спросила.
Нари сделала большой глоток сомы и поморщилась, когда та обожгла ей горло.
– Думаю, я зашла слишком далеко, – призналась она. Холодные глаза Гасана в разрушенном рабочем лагере было нелегко забыть. – Я имею в виду короля. Я бросила ему вызов. Я должна была это сделать, но… – Она замолчала, вспомнив его угрозу изобличить ее как шафита. – Не думаю, что он оставит это безнаказанным.
Низрин помрачнела.
– Он угрожал тебе?
– Не было необходимости. Не напрямую. Хотя я подозреваю, что ссылка Хацет – предупреждение для меня и Али. Напоминание о месте королев и принцесс при его дворе, какой бы могущественной ни была их семья. – Нари с отвращением поджала губы. – Сейчас мы с ним как-то контролируем друг друга, но если что-то изменится… – Она сделала еще один глоток сомы, и у нее закружилась голова. – Я так устала от этого, Низрин. Чтобы просто дышать, нужны заговоры и интриги. Такое чувство, что я ступаю по воде… и, Боже, я хочу отдохнуть.
Слова повисли в воздухе на несколько долгих мгновений. Нари смотрела на сад, на который заходящее солнце отбрасывало тень. В воздухе разливался сладкий запах, почва была влажной от внезапного дождя. Сома в груди приятно покалывала.
Запястье защекотало, привлекая ее внимание, и Нари, взглянув вниз, увидела нежную лозу вьюнка, тычущуюся ей в руку. Она раскрыла ладонь, и на ней расцвел ярко-розовый цветок.
– Дворцовая магия узнает тебя все чаще, – тихо сказала Низрин. – С того самого дня.
– Наверное, дворцу нравится, что я собачусь с Кахтани.
– Я бы не удивилась. – Низрин вздохнула. – Но к слову… У тебя все наладится. Обещаю. Больница почти готова. И хотя я не согласна с участием шафитов, ты вернула что-то жизненно важное для нашего народа. – Она понизила голос. – И за то, что ты сделала для Джамшида, тебя нужно благословить. Молодец, что взяла его под свое крыло.
Нари отпустила цветок, все еще мрачная.
– Надеюсь.
Низрин коснулась ее щеки.
– Так и есть. – Ее взгляд стал серьезным. – Я горжусь тобой, Нари. Возможно, из-за наших разногласий я не совсем ясно выражаюсь, но это так. Ты хорошая бану Нахида. Хороший… как будет это ваше человеческое слово? Врач? – Она улыбнулась. – Думаю, твои предки тоже гордились бы тобой. Боялись бы за тебя… и гордились.
Нари моргнула, ее глаза внезапно увлажнились.
– Я думаю, это самое приятное, что ты когда-либо говорила мне.
– Счастливого Навасатема, – сухо произнесла женщина.
– Счастливого Навасатема, – повторила Нари, поднимая бутылку. – За рождение нового поколения, – добавила она, пытаясь подавить легкую дрожь в голосе.
Низрин выхватила бутылку из ее рук.
– Думаю, с тебя достаточно.
Нари позволила ей забрать напиток, набравшись храбрости, чтобы задать следующий вопрос.
– Ты сказала, что я упрямая… думаешь, я гордячка?
– Не понимаю.
Нари уставилась на свои руки, чувствуя неловкость.
– Будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы помирилась с Мунтадиром. Вернулась бы к нему. Дала бы Гасану внука, которого он ждет.
Низрин задумалась.
– Мне кажется, это худшая причина для появления ребенка на свет.
– Это логично. А я всегда была такой, – заметила Нари с горечью в голосе. – Я прагматик. Бессердечный прагматик. Хочешь жить, умей вертеться. Так я и выжила.
Голос Низрин был мягким.
– Но чего ты хочешь, Нари? Чего хочет твое сердце?
Нари рассмеялась, и смех ее прозвучал немного истерично.
– Понятия не имею. – Она посмотрела на Низрин. – Когда я пытаюсь представить свое будущее здесь, Низрин, я ничего не вижу. Я чувствую, что сам акт воображения вещей, которые делают меня счастливой, разрушит их.
Низрин смотрела на нее с нескрываемым сочувствием.
– О, бану Нахида, не думай так. Слушай, Навасатем начинается завтра. Наслаждайся этим. Наслаждайся больницей и парадом. Гасан будет слишком занят наблюдением за всем, чтобы строить планы. – Она помолчала. – Постарайся не беспокоиться о своем будущем с Кахтани. Давай проведем следующие несколько дней, а потом сядем и все обсудим. – Ее голос дрогнул. – Обещаю тебе… очень скоро все изменится.
Нари удалось кивнуть, и спокойные слова Низрин рассеяли страх, охвативший ее сердце. Так было всегда: Низрин с первого дня пребывания в Дэвабаде неизменно присутствовала рядом с Нари. Она спасла ее от различных заговоров гарема и провела Нари, у которой дрожали от страха руки, через бесчисленные процедуры. Она смыла пепел Дары с заплаканного лица Нари и тихо сказала ей, чего ожидать в первую брачную ночь.
И все же Нари вдруг пришло в голову, что за все это время она не уделяла внимания Низрин, и так мало знала о своей наставнице.
– Низрин, можно тебя кое о чем спросить?
– Конечно.
– Ты счастлива здесь?
Низрин удивилась вопросу.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду… – Нари заломила руки. – Ты когда-нибудь жалела, что осталась в Дэвабаде после того, как моя мать исцелила тебя? – Ее голос смягчился. – Я знаю, что ты потеряла родителей во время нападения на вашу деревню. Но ты могла вернуться домой и завести свою семью, вместо того чтобы служить моей.
Низрин замерла, ее взгляд стал задумчивым.
– Я бы солгала, если бы сказала, что не задумывалась, верный ли выбрала путь. Что я никогда не мечтала о чем-то ином, никогда не оплакивала другие жизни, которые могла бы прожить. От таких сомнений никто не застрахован. – Она сделала глоток сомы. – Но я прожила удивительную жизнь. Я работала вместе с целителями Нахидами и наблюдала самые дивные, невероятные вещи, на какие способна магия. Я спасала жизни и утешала умирающих. – Она снова улыбнулась и взяла Нари за руку. – Я выучила молодое поколение. – Она словно задумалась о чем-то, глядя куда-то вдаль, видя там что-то, чего Нари не могла видеть. – А впереди ждут дела еще более великие.
– Значит, ты остаешься? – спросила Нари отчасти в шутку, отчасти с надеждой в голосе. – Потому что мне очень нужна другая Дэва рядом со мной.
Низрин сжала руку Нари.
– Я всегда буду рядом с тобой.
Сидя рядом с Мунтадиром в огромном тронном зале, Нари наблюдала, как догорает масло в высоком стеклянном цилиндре.
По толпе, собравшейся внизу, прошла волна шепота, заинтересованный и возбужденный гул. Несмотря на то что прием проходил как обычно, дневные дела были закончены в мгновение ока – все прошения были донельзя глупыми, как, очевидно, принято в последний день до наступления нового поколения. Тронный зал был переполнен, нетерпеливые толпы высыпали в придворцовые сады.
Нари изо всех сил старалась разделить их ажиотаж. Однако она перепила сомы прошлым вечером, и у нее все еще кружилась голова. Но хуже всего было находиться в самом тронном зале. Именно здесь она была вынуждена отступиться от Дары, и чем больше она узнавала о своем народе, тем более бросалось в глаза, что интерьер был предназначен для них. Открытый павильон и ухоженные сады, так похожие на сады Великого храма; изящные колонны с рельефами Нахид верхом на шеду, лучниками с пепельными метками и танцовщицами, наливающими вино. Зеленый мраморный пол, изрезанный канавками ледяной воды, напоминал зеленые равнины и холодные горы Дэвастана, а не золотые пески Ам-Гезиры. А главное, сам трон, великолепное, украшенное драгоценными камнями кресло, вырезанное в подражание могучему шеду, которых когда-то приручили ее предки.
Быть Нахидой в тронном зале означало, что украденное наследство ее предков будет сунуто ей под нос, в то время как она будет вынуждена склониться перед ворами. И это было ненавистное ей унижение.
Она почувствовала на себе взгляд Гасана и постаралась придать лицу счастливое выражение. Было утомительно играть роль радостной принцевой жены, когда она неделями не разговаривала с мужем, и она была совершенно уверена, что ее тесть собирается убить ее.
Рядом с Гасаном стоял Каве. Всегда дипломатичный, старший визирь тепло приветствовал ее по прибытии. Нари улыбнулась в ответ, подумывая о том, чтобы сварить одну из сывороток правды своих предков и подсыпать ее в его вино. Нари не была уверена, что обвинения Али в соучастии Каве в нападении на рабочий лагерь были правдой, но ее инстинкты говорили ей, что за вежливо-преданной маской Каве скрывалась более безжалостная хитрость, чем она подозревала ранее. Не то чтобы она знала, что делать. Нари верила в то, что сказала Субхе: жертвы лагеря будут отомщены, она об этом позаботится. Но, находясь чуть ли не в заточении в дворцовом лазарете, – Гасан даже не позволил ей сходить в храм, чтобы поговорить с ее племенем, – она не знала, как это сделать.
Она еще раз оглядела зал. Али отсутствовал, и это ее беспокоило. По приказу Гасана они не виделись с того дня, и только часто обменивались письмами через королевского гонца. Написанные мелким почерком на египетском, все письма Али сводились к делам: новости больницы и новости строительства. Дескать, наказанием ему послужило изгнание матери и собственное заключение в больнице, да тем и ограничилось.
Нари ни на минуту в это не поверила.
Вспыхнул свет, а затем раздались радостные возгласы, привлекшие ее внимание к потухшему цилиндру.
Гасан поднялся на ноги.
– Я объявляю завершение двадцать девятого поколения со дня благословения Сулеймана!
Его слова были встречены одобрительным гулом, радостные возгласы и рев разнеслись по залу. Искры летели от оваций, а те, кто успел напиться, улюлюкали, запуская сверкающие волшебные фейерверки.
Гасан поднял руку.
– Идите домой, подданные. Поспим хотя бы одну ночь, прежде чем станем веселиться до упаду.
Он улыбнулся, на этот раз немного натянуто, и отвернулся.
Нари встала – или попыталась встать. Больная голова запротестовала, и она вздрогнула, прижав руку к виску.
Мунтадир схватил ее за плечо.
– С тобой все в порядке? – спросил он, даже где-то обеспокоенно.
– Да, – пробормотала она раздраженно, хотя и позволила ему помочь ей встать.
Он помолчал.
– Подготовка к завтрашнему параду идет хорошо?
Нари моргнула.
– Ну да…
– Хорошо. – Он прикусил губу. – Нари… Я понимаю, что следующие несколько дней станут сумасшедшими для нас обоих, но если ты не против, я хотел бы принять твое предложение посетить Великий храм.
Она скрестила руки на груди.
– Чтобы ты снова меня подставил?
– Я не буду, обещаю. И тогда не стоило. – Она скептически приподняла бровь, в ответ на извинения, и он раздраженно застонал. – Хорошо, Джамшид настоял, чтобы я помирился с тобой, и это показалось мне хорошим первым шагом.
Нари вспомнила их разговор с Низрин. Она не знала, как поступить с Мунтадиром, но посещение храма с мужем еще не означало, что она должна снова лечь с ним в постель.
– Давай.
Шепот магии пронесся по тронному залу, отчего волосы у нее на загривке встали дыбом. Воздух внезапно потеплел, а ее внимание привлекло движение у пола.
Ее глаза округлились. Вода в ближайшем фонтане, красивом каменном восьмиугольнике, покрытом зеркальными плитками в форме звезд, кипела.
Позади нее раздался испуганный вскрик. Она обернулась и увидела джинна, поспешно пятящегося от серии фонтанов, установленных вдоль стен по периметру. Вода кипела и в них, Волшебный лед, плавающий в их глубинах, испарялся так быстро, что от пола поднималась белая дымка.
Это длилось всего несколько секунд. Раздался свистящий, трескучий звук, когда раскаленная вода выпустила огромные облака, а затем резко испарилась, исчезая в рваных ранах на дне фонтанов.
Мунтадир подошел ближе.
– Пожалуйста, скажи мне, что это была ты, – прошептал он.
– Нет, – ответила она дрожащим голосом. На самом деле привычное тепло дворцовой магии, как будто ненадолго исчезло. – Но ведь во дворце такое иногда случается, не так ли?
Мунтадир выглядел встревоженным.
– Конечно. – Он откашлялся. – В конце концов, магия непредсказуема.
Нервный смех разразился по всему тронному залу. Праздничная толпа уже забыла странный момент. Гасан исчез, но Нари заметила Каве, стоявшего рядом с троном. Он смотрел на ближайший дымящийся фонтан.
И улыбался.
Это было жутко и мгновенно, но выражение его лица было неоспоримо, и холодное удовольствие в его глазах заставило ее сердце похолодеть.
Сыворотка правды, решила она. Как только закончатся праздники. Она коснулась руки Мунтадира.
– Увидимся вечером на празднике в больнице?
– Ни за что на свете не пропущу.
27
Али
Голова Али раскалывалась, когда он ввалился в свою маленькую комнату в больнице. Послеполуденный свет обжигал глаза через окно, и он задернул шторы, утомленный наблюдением за приготовлениями к сегодняшнему открытию.
На столе ждала гора бумаг. Он взял первый лист пергамента. Это было письмо от одного из министров торговли Сахрейна с предложением встретиться после Навасатема, чтобы обсудить взгляды Али на восстановление городского порта.
Вдруг ему стало горько за себя, пронзительно горько. Для Али не будет «после Навасатема».
Слова поплыли перед глазами. Али был изможден. Он довел себя до ручки, пытаясь исправить положение в Дэвабаде, и теперь все это не имело значения. Его выгонят в любом случае.
Он уронил письмо и рухнул на подушку. «Это все не зря», – пытался он убедить себя. Больница готова, не так ли? Али, по крайней мере, помог с этим Нари и Субхе.
Он закрыл глаза и вытянул руки и ноги. Лежать неподвижно казалось раем. Непреодолимое искушение.
Просто дай себе отдохнуть. Во всяком случае, так ему говорили. Он глубоко вздохнул, удобнее устраиваясь на подушке, и тогда сон окутал его, окутывая покоем, холодным и тихим, как вода…
Озеро спокойно, когда он прибывает и выходит из илистого течения, которое принесло его сюда. Холод обжигает после теплых вод, которые он предпочитает. Хотя это озеро священно для его народа, а на дне лежит ослепительный плащ Великой Тиамат из сброшенной чешуи, – это не его дом. Дом – это широкая извилистая река, которая прорезает пустыню и джунгли, там водопады, которые врезаются в скрытые бассейны и расходящиеся дельты, готовые приветствовать море.
Он плывет по течению, разбивая косяк радужных рыб. Где остальные? В озере должно быть тесно от маридов, чешуйчатые руки и щупальца должны приветственно обнимать его, беззвучно делиться новыми воспоминаниями.
Он вырывается на поверхность воды. Воздух неподвижен, наполнен туманом, который плывет над озером, как вездесущая грозовая туча. Вдалеке вырисовываются мокрые от дождя изумрудные горы, переходящие в галечный пляж.
Многолюдный берег. Его сородичи роятся там, шипя и щелкая зубами, клювами и когтями. На самом берегу – зрелище, которого он никогда не видел в этом святом месте: группа людей, защищенная толстой полосой огня.
Он не может в это поверить. Ни один человек не должен быть способен проникнуть в это царство. Никто не должен, кроме марида. Он подплывает ближе. Сухость, проникающая под кожу, причиняет боль. Огонь перед ним уже меняет атмосферу, высасывая из воздуха живительную влагу.
Рябь танцует на поверхности озера, когда другой марид замечает его, и его тянет вперед по течению. Когда его обнимают, он открывает свой разум своему народу, предлагая им воспоминания о мощном потопе, которым он одарил своих людей в прошлом сезоне в обмен на лодки и рыбаков, которых он пожрал.
Видения, которые они предлагают взамен, не так приятны. Глазами своих сородичей он видит таинственных захватчиков, прибывающих на пляж, пересекающих порог, как будто его нет. Он видит, как один из них случайно выходит за защитный огонь, и пробует его плоть, когда того тащат в воду, захватывают в путы водорослей и топят, поглощая его воспоминания для информации. То, что показывают эти воспоминания, шокирует.
Захватчики не люди. Это дэвы.
Такая вещь должна быть невозможна. Считается, что дэвы исчезли, побежденные человеческим пророком – царем Сулейманом столетием ранее. Он снова изучает их из воды. Сулейман изменил их, снял огонь с кожи и сделал их тенями демонов, которыми они когда-то были.
Один движется. Гнев сжимается в нем, когда он узнает ее из воспоминаний мертвого дэва. Это Анахида, воровка, так называемая целительница, которая столетиями переманивала людей – почитателей маридов к себе. Она притворялась оборванкой с непослушными черными кудрями, едва прикрытыми выцветшей шалью. Пока он смотрит, она зажигает кедровую палочку из медной чаши с огнем и прижимает ее ко лбу своего мертвого товарища, ее губы шевелятся, как в молитве.
Затем она встает, ее внимание переключается на озеро. Она переступает через огненное кольцо.
Водяные змеи, его старшие товарищи, мгновенно бросаются на нее. Они шипят на ее босые, забрызганные грязью ноги, обвиваясь вокруг лодыжек.
Анахида шипит:
– Не шевелись.
Он замерзает вместе с остальными родственниками. Потому что ее слова звучат на языке маридов, языке, на котором не должен говорить ни один Дэв.
Анахида продолжает:
– Теперь ты знаешь, кто мы такие… поверь, я тоже тебя знаю. – У нее горят глаза. – Я знаю чешуйчатых призраков, которые хватали за ноги бродячих детей в Евфрате, тех, кто из любопытства глотал торговые суда. Я тебя знаю… и Сулейман тоже тебя знал. Знал, что ты сделал. – Она вздергивает свой маленький подбородок. На щеке темная отметина – стилизованная восьмиконечная звезда.
– И он поручил мне приручить тебя.
Ее высокомерие непомерно. Его сородичи роятся на берегу, превращая озеро в волны, сверкающие острыми зубами и острыми серебряными шипами. Существа из забытых времен, когда в мире были только огонь и вода. Покрытые металлом рыбы и массивные носатые крокодилы.
– Глупая, – шепчет другой марид. – Мы утащим тебя в наши глубины и уничтожим все, чем ты являешься.
Анахида улыбается.
– Нет, – отвечает она. – Ты не сделаешь этого.
Символ звезды на ее щеке вспыхивает.
Мир рушится.
Небо рассыпается на дымящиеся куски, которые рассеиваются, как пыль в воде, когда завеса падает, открывая болезненно лазурное небо из царства за пределами. Горы стонут, когда дюны золотого песка спешат поглотить их, их жизнь угасла.
Озеро рядом испаряется вокруг них в горячем тумане. Он кричит от боли, и святейшая из их вод исчезает в мгновение ока. Существа их владений – рыбы, змеи и угри – кричат и умирают, дергаясь. Растянувшись на потрескавшейся грязи, он смотрит, как Анахида идет к центру озера.
– Здесь, – объявляет Анахида, когда земля прогибается перед ней, камни и обломки бросаются друг на друга.
Она карабкается по ним, тропинка разглаживается перед ее ногами. Она оглядывается, и отметина на ее лице внезапно перестает светиться.
– Здесь мы построим наш город.
Озеро летит назад. Небо и горы собираются вместе. Он с благодарностью соскальзывает в воду, страстно желая полностью погрузиться в ее глубины, чтобы успокоить свои раны, зарываясь в холодную грязь на дне. Но в сердце их священного озера есть что-то новое, что-то мертвое и гнетущее.
Остров, растущий вокруг женщины, которая стоит на скалистом обрыве. Анахида закрывает глаза, ее пальцы закручивают горячий ветер в дымную лодку, которую она сдувает своим последователям. Она спускается к новому берегу и садится, подняв лицо к Солнцу – теперь яркому, как никогда раньше. Она проводит рукой по воде. Блестящая черно-золотая жемчужина мерцает в медном кольце на ее пальце, и жгучая боль разрывает его, когда она погружается под поверхность озера.
Анахида, должно быть, заметила их беспомощную ярость, потому что снова заговорила.
– Сулейман призвал вас к ответу, как и мой народ. Ты поможешь в строительстве моего города, позволишь моему народу беспрепятственно плыть здесь, а взамен у нас будет мир.
Озеро искрится от жара, треск молнии раскалывает голубое небо. Он ударяет по пляжу, поглощая Дэвов, которых они убили, во взрыве священного огня.
– Но знай одно. – Пламя отражается в черных глазах Анахиды. – Если ты заберешь жизнь еще хоть одного дэва, я уничтожу тебя.
Мертвая рыба усеивает озеро. Ужас поднимается среди его народа. Он чувствует, как малые мариды спешат на дно, весенние духи и стражи пруда отчаянно пытаются убежать в потоки, которые текут далеко под землей, под горами и равнинами, пустынями и морями.
Потоки, которые неуклонно закрываются, заманивая их сюда с этим демоном Дэвов.
Но он не ручей. Ему принадлежит река соли и золота, и он не увидит своего народа покоренным. Он взывает к озеру, призывая его сражаться, проглотить этих захватчиков целиком.
Чешуйчатые руки хватают его, щупальца обвивают конечности. НЕТ. Это приказ, голоса старейшин озера сплетаются в целое. ИДИ. ПОКА ОНА ТЕБЯ НЕ УВИДЕЛА.
Он пытается освободиться, но это бесполезно. Они тянут его вниз, используя умирающие обрывки своей магии, чтобы открыть последний портал. Его проталкивают.
НАЙДИ СПОСОБ СПАСТИ НАС. Он в последний раз видит темное озеро, умоляющие глаза своего народа. ОНИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ.
– Али, проснись. Проснись!
Али взвыл от ярости, набрасываясь на державших его существ.
– Слезь с меня! – прошипел он, его голос прозвучал на задыхающемся, скользком языке. – СЛЕЗЬ С МЕНЯ.
– Любайд, заткни его. – Это Акиса запирала дверь с обнаженным кинжалом.
– Принц Ализейд! – В дверь постучали. – Все в порядке?
Акиса громко выругалась и сдернула тюрбан, черные косы рассыпались по плечам. Спрятав кинжал за спиной, она приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы можно было увидеть ее лицо.
– Мы не хотим, чтобы нам мешали, – резко сказала она и захлопнула дверь.
Али корчился под рукой, которой Любайд зажал ему рот. Вода лилась с его кожи, слезы текли по лицу.
– Али, брат. – Любайд, дрожа, провел рукой по лицу Али. На щеке зияла глубокая рана, четыре прямые линии, словно по лицу прошлись когти. – Спокойно.
Все еще дрожа, Али сумел кивнуть, и Любайд опустил руку.
– Они сожгли озеро, – рыдал Али.
В нем все еще бурлило горе марида.
Любайд выглядел растерянным и испуганным.
– Что?
– Озеро. Мариды. Они были у меня в голове и…
Рука Любайда мгновенно вернулась ко рту Али.
– Я этого не слышал.
Али вырвался.
– Ты не понимаешь…
– Нет, ты не понимаешь.
Любайд мотнул головой в сторону двери.
В маленькой спальне царил хаос. Все выглядело так, будто налетел тропический шторм, оставив мокрые лохмотья от занавесок и лужу мерцающей воды на полу. Большая часть его вещей промокла насквозь, и на кровать повалил туман.
Али в шоке поднес руку ко рту, но тут же отпрянул, почувствовав запах крови на кончиках пальцев.
В ужасе, Али снова взглянул в лицо Любайду.
– Это я…
Любайд кивнул.
– Ты… ты кричал во сне. Кричал на каком-то языке, которого я никогда…
– Нет, не так, – голос Акисы был резок, решителен. – Тебе приснился кошмар, понял? – Она направилась к окнам, сдернула разорванные занавески, и те упали на пол. – Любайд, помоги мне прибраться.
Тошнота быстро и мучительно подкатила к горлу Али. В воздухе пахло солью, холодный пот выступил у него на лбу. Этот кошмар становился все мрачнее с каждой минутой, но он все еще чувствовал отчаяние марида, его желание вернуться к своим.
Они возвращаются. Это были единственные слова, которые он помнил, и предупреждение эхом отозвалось в его голове, непонятный страх окутал его сердце.
– Что-то не так, – прошептал он. – Что-то должно произойти.
– Да, тебя бросят в озеро, если ты не закроешь рот. – Акиса отодвинула в сторону влажные занавески, которыми вытирала пол, а затем бросила тюрбан Любайду. – Вытри кровь с лица. – Она переводила взгляд с одного мужчины на другого. – Никто этого не видел, понятно? Ничего не произошло. Мы не в Бир-Набате, и это не какой-то новый колодец, чтобы дружно притвориться, что тебе просто посчастливилось его обнаружить.
Эти слова стряхнули оцепенение с Али. Впервые его друзья решили говорить без обиняков на эту тему.
– Что? – прошептал он.
Любайд запихивал испорченные бумаги в мокрый тканевый мешок.
– Али, брат, о чем ты? Когда мы нашли тебя в пустыне, под твоим телом бурлил чертов оазис. Бывает, ты не выныриваешь из водохранилища в течение нескольких часов.
– Я… я не думал, что вы заметили, – пробормотал Али, когда от страха его сердце бешено забилось. – Вы не говорили…
– Потому что это не те вещи, которые следует обсуждать, – прямо сказала Акиса. – Те… существа. Ты не можешь говорить о них, Али. Нельзя же на всех углах кричать, что они в твоей голове.
Любайд снова заговорил, почти извиняясь:
– Али, я рассказываю свои дикие истории не только для того, чтобы досадить тебе. Я делаю это, чтобы люди не пересказывали о тебе другие истории, понимаешь? Сказки, которые могут оказаться без счастливого конца.
Али уставился на них. Он не знал, что сказать. Объяснения, извинения, все это пронеслось у него в голове, оставив его в растерянности.
Затем настал азан, призывая верующих на магрибскую молитву. Али знал, что на другом конце города закончился прием во дворце и его отец объявил официальное начало Навасатема, когда солнце опустилось за горизонт.
Акиса выпрямилась, обошла вокруг кровати с мешком для одежды в руках.
– Это одежда, которую твоя сестра прислала тебе на сегодняшнюю церемонию. – Она уронила его ему на колени. – Одевайся. Забудь о том, что мы здесь обсуждали. Твоя семья и все сплетники этого города льнут к этим стенам. Ты не можешь дрожать, как лист, и болтать о мариде. – Она посмотрела на него. – Это был кошмар, брат. Повтори.
– Это был кошмар, – повторил он глухим голосом.
Они снились ему уже несколько месяцев, не так ли? Он был переутомлен, измучен. Неудивительно, что сон сегодня был реалистичнее обычного? Еще больше вытряхивал душу? Неудивительно, что его водные способности отреагировали соответствующим образом?
Это был кошмар. Всего лишь кошмар. Так и должно быть.
28
Нари
Празднества были в полном разгаре, когда Нари прибыла в больницу. Комплекс гудел магическим безумием, которым джинны славились. Заколдованные стеклянные стрекозы с крыльями цвета волшебного огня порхали в воздухе, а фонтаны струились финиковым вином. Трио музыкантов играло на инструментах, которые выглядели так, будто их выловили из водного царства: барабаны были сделаны из громадных раковин, ситар вырезан из бледного плавника, нанизанного на морской шелк. Латунная механическая кукла в виде лукавой танцовщицы в натуральную величину растирала сахарный тростник в сок, жидкость лилась из ее блестящей вытянутой руки. В одном из залов устроили банкет, теплый воздух был пропитан ароматом пряностей.
Толпа весельчаков была не менее впечатляющей. Дворяне из старейших семей города и купцы из самых богатых смешивались и спорили с политическим бомондом в саду, в то время как популярные поэты и художники Дэвабада сплетничали и вступали в импровизированные состязания, лежа на атласных подушках. Все были одеты в свои лучшие наряды: благоухающие накидки из живых цветов, сверкающие шарфы из заряженных молний и сверкающие одежды из зеркальных бусин.
Мунтадир и Нари оказались в переполненном дворе. Ее муж, конечно, был в своей стихии, среди подобострастных вельмож и верных друзей. Стоя на заднем плане, Нари приподнялась на цыпочки, тщетно пытаясь разглядеть законченную больницу поверх голов смеющихся завсегдатаев вечеринок и проворных слуг. Ей показалось, что она мельком увидела Разу, сдающую мерцающие игральные карты перед группой зачарованных зрителей, но, из уважения к игре женщины, Нари осталась на месте.
Однако когда Нари наконец увидела Субху, хмуро косившуюся на толпу из-под темной арки, то произнесла:
– Эмир, прошу меня извинить…
Отвлекшись на преувеличенный рассказ министра Агниванши об охоте на симургов, Мунтадир кивнул, и Нари ускользнула, пробираясь сквозь толпу, пока не добралась до Субхи.
– Доктор Сен! – Она ласково поздоровалась с ней. – У тебя не самый радостный вид.
Субха покачала головой.
– Я не могу поверить, что мы спешили закончить это место ради вечеринки. – Она уставилась на пару хихикающих дворянок Гезири. – Если они что-нибудь сломают…
– Али написал, чтобы заверить меня, что все оборудование будет надежно упаковано. – Нари усмехнулась. – Вам, должно быть, нравится работать вместе. Ни у кого из вас нет чувства юмора. – Она рассмеялась, когда вторая целительница бросила на нее неприязненный взгляд. – Хотя ты и выглядишь прекрасно. – Нари указала на одежду Субхи – темно-лиловое сари, расшитое бордовыми и золотыми бриллиантами. – Очень красиво.
– Ты в курсе, что ты говоришь, как торговец фруктами, который пытается продать мне перезрелое?
– Перезрелость одного – сладость другого, – сухо заметила Нари.
Субха покачала головой, но ее раздражение чуть разгладилось.
– Ты и сама хороша собой, – сказала она, кивая на наряд Нари. – Дэвы что, шьют прямо из золота?
Нари провела большим пальцем по щедро расшитому рукаву.
– Похоже, оно и тяжелое, как настоящее. Я с радостью обменяю его на медицинский халат, как только мы начнем принимать пациентов.
Выражение лица Субхи смягчилось.
– Никогда не думала, что буду работать в таком месте. Мы с Парималом отправились на экскурсию по аптекарским шкафам, чтобы полюбоваться, как там все хорошо… – Ее тон стал немного печальным. – Жаль, что здесь нет моего отца.
– Мы будем гордиться его наследием, – искренне сказала Нари. – Надеюсь, ты сможешь поделиться своей мудростью, когда дело дойдет до обучения учеников. И на этой ноте… Джамшид! – крикнула она, увидев, что он приближается. – Идем! Присоединяйся к нам.
Джамшид улыбнулся, поклонился и сложил руки в благословляющем жесте.
– Пусть огонь ярко горит для вас обеих.
Нари взглянула на Субху.
– Говорят, это тебя нужно поблагодарить за то опасное седло, на котором он теперь настаивает.
– Ты сама хотела обмена навыков.
Нари покачала головой, сдерживаясь, чтобы не закатить глаза.
– Где последний член нашей команды?
Лицо Субхи вытянулось.
– Понятия не имею. Я не видела принца с сегодняшнего дня. Я не удивлюсь, если он наконец где-нибудь спит. Он, кажется, решил загнать себя до смерти.
– Велика потеря, – пробормотал Джамшид.
Субха внезапно улыбнулась, остановив взгляд на муже, который появился из двери с обратной стороны двора, неся на руках дочь. Темные глаза ребенка завороженно округлились при виде волшебного пира.
Нари толкнула ее в плечо.
– Иди поздоровайся. Мы встретимся позже.
Когда Субха отошла, Нари повернулась к Джамшиду.
– Тебе действительно не нравится Али, не так ли?
Она не в первый раз видела, как он негативно реагирует на упоминания о принце.
Джамшид колебался.
– Нет, – сказал он. – Нет, не знаю. Я не обращал на него внимания, когда он был моложе, он всегда был напряженным, но он был младшим братом Мунтадира, и тот обожал его. Но той ночью, когда ты спасла его… – Он понизил голос. – Нари, он заставил меня бросить мужчину в озеро. Я даже не уверен, что он был мертв на этот момент.
– Тот мужчина пытался убить его, – заметила Нари. – Шафит. Ты хоть представляешь, что сделал бы Гасан, если бы узнал, что шафит чуть не убил его сына?
Джамшид сомневался.
– Мне все еще не нравится, что он в Дэвабаде. Мне не нравится, как он действует на Мунтадира, и я беспокоюсь… – Он поджал губы. – Он очень честолюбивый человек.
Нари не могла отрицать, что возвращение Али смутило ее мужа, но не была уверена, что это оправданно.
– Мунтадир станет королем, Джамшид. И он лучший политик, чем вы думаете. Хотя, если ты так беспокоишься о его благополучии… – Ее голос стал хитрым. – Может быть, ты отвлечешь его немного?
Джамшид понимающе посмотрел на нее.
– Ты пытаешься сбежать.
– Я бану Нахида. Мне Создателем дано право гулять по моей собственной больнице.
Он засопел, но это было притворное недовольство.
– Тогда иди, – сказал он, кивнув в сторону противоположного коридора. – Сейчас, пока никто не смотрит.
Нари сложила руки в благословляющем жесте.
– Пусть огни горят для тебя очень ярко.
Коридор, который он показал, был пуст. Нари наскоро сбросила сандалии, чтобы ее шаги не были слышны, и поспешила уйти. Едва она коснулась голой подошвой прохладного мраморного пола, как бледные стены загорелись, мягко светясь в темноте, словно указывая дорогу.
Она усмехнулась. Как удобно, когда у нее будет срочный пациент посреди ночи. Она провела руками вдоль стены, розовый оттенок стал ярче под ее пальцами. Ее больница, больница ее предков, была восстановлена. Мечта, которую она слишком боялась озвучить полгода назад, осуществилась, и теперь она стояла тут, сверкая в лунном свете, а самые могущественные граждане Дэвабада смеялись за стенами. Все это казалось таким странным, таким дерзким и полным надежды, что она испугалась.
Стоп. Она вспомнила спокойные слова Низрин. Этой ночью Нари могла наслаждаться. Многочисленные проблемы и утром никуда не денутся, независимо от того, потратит ли она несколько часов, чтобы насладиться этим редким успехом.
Она побрела дальше по винтовой лестнице, которая, как она была уверена, вела в больничную библиотеку. Звуки праздника позади нее затихли; очевидно, кроме нее, никто не шлялся по пустым коридорам вместо того, чтобы наслаждаться вечеринкой.
Она вошла в библиотеку, просторное помещение с лекционным залом для десятков студентов. В противоположной стене были встроены полки, и Нари подошла к ним, любопытствуя, какие тома были собраны.
Потом остановилась. Напротив библиотеки была небольшая арка, выложенная черно-белым узором, напоминающим каирские здания. Странно. Она не помнила, чтобы видела эту комнату на планах. Заинтригованная, она подошла поближе.
У нее перехватило дыхание, когда она переступила порог. Не только арка напоминала о Египте.
Это было все.
Машрабия, которую можно было бы вырвать из сердца Каира, выходила на улицу, уютное сиденье у окна было покрыто красными и золотыми подушками, замысловатые деревянные ширмы скрывали частную жизнь закоулок. Стены украшали ярко вышитые гобелены – точно такие же, какие она видела на рынках у себя дома, – а потрясающий тиковый стол, инкрустированный сверкающими лозами перламутра, украшал комнату. Миниатюрные камыши и яркие пурпурно-синие цветы нильского лотоса буйно росли в Мраморном фонтане, который тянулся вдоль стены, прозрачная вода внутри пробегала по теплым коричневым камням.
В тени машрабии блеснуло серебро.
– Нари? – спросил сонный голос.
Она подскочила от неожиданности.
– Али?
Она вздрогнула. Восстановленная или нет, темная пустая больница все еще была жутким местом, чтобы неожиданно наткнуться на кого-то. Она раскрыла ладонь, вызывая цветок пламени. Неудивительно, что она не видела Али: он сидел глубоко в оконной нише, прижавшись к деревянной ставне, как будто смотрел на улицу. Нари нахмурилась. Хотя он был одет в официальную дишдашу, его голова была непокрыта, и он выглядел… в общем, ужасно. Лицо у него было серое, глаза почти лихорадочные.
Она подошла ближе.
– С тобой все в порядке?
Али сел. Его движения были медленными, усталость читалась в каждой линии его тела.
– Я в порядке, – пробормотал он и провел руками по лицу. – Извини, я не ожидал, что кто-то придет сюда.
– Ну, ты выбрал неподходящее время для сна, – сказала она беспечно. – Возможно, ты помнишь, что внизу вечеринка.
Он моргнул, все еще выглядя ошеломленным.
– Конечно. В честь открытия.
Нари снова изучающе посмотрела на него.
– Ты уверен, что с тобой все в порядке?
– Уверен, – быстро ответил он. – Я просто плохо спал. Кошмары. – Он поднялся на ноги и вышел на свет. – Но я рад, что ты нашла меня. Я на самом деле надеялся… – Его серые глаза расширились, обводя ее взглядом. – Ого, – прошептал он. – Ты… ты выглядишь… – Он резко захлопнул рот, отводя взгляд. – Прости… как тебе нравится твой кабинет?
Она в замешательстве уставилась на него.
– Мой кабинет?
Он склонил голову.
– Твой кабинет. Я подумал, что тебе может понадобиться уединенное место, чтобы отдохнуть между пациентами. Как апельсиновая роща в дворцовом лазарете. Та, куда я… э-э… вторгся, – добавил он смущенно.
У Нари отвисла челюсть.
– Ты построил это место? Для меня?
– Я бы сказал, что вся больница для тебя. Но да. – Али подошел ближе, запустив руки в воду фонтана. – Я встретил нескольких египетских ремесленников-шафитов и сказал им, чтобы они дали волю воображению. – Он оглянулся с легкой улыбкой. – Ты всегда так любила свою прежнюю родину.
Прежнюю родину. Нари снова посмотрела на машрабию. В этот момент, если бы она прищурилась как следует, она могла бы почти представить себя дома. Можно было представить, как люди шутят в привычном ритме Каира, как они нюхают специи и травы аптекаря Якуба.
Ее охватила тоска по дому, острая и внезапная.
– Мне так этого не хватает, – призналась она. – Я продолжаю думать, что привыкну, что почувствую себя здесь более комфортно… – Она оперлась на стол. – Но бывают дни, когда я готова на все, чтобы вернуться домой. Даже если это только на один день. Несколько часов поболтать с людьми на моем языке и посидеть на берегах Нила. Походить по улицам неузнанной и торговаться за апельсины. Знаешь, у нас были лучшие фрукты, – добавила она, и у нее перехватило горло. – В Дэвабаде нет слаще.
Али смотрел на нее с открытым сочувствием.
– Мне очень жаль.
Она покачала головой, смущенная тем, что подступили слезы.
– Забудь об этом, – сказала она, сердито вытирая глаза. – Ты, должно быть, думаешь, что я сошла с ума, тоскуя по человеческим цитрусовым, когда меня окружает вся роскошь волшебного мира.
– Я так не думаю, – заверил ее Али, подходя к столу. – Это твои корни. Они делают тебя той, кто ты есть. Это не стоит забывать.
Нари поднесла пламя к лампе на столе. Насколько все было бы проще, если бы это было так. Пытаясь подавить эмоции, она снова оглядела кабинет. Это действительно была прекрасная комната, гобелены светились в отблесках мерцающей лампы. На противоположной стене была нарисована фреска, точная копия сцены, которую она могла видеть в одном из древних храмов Египта.
Это тронуло ее больше, чем она думала.
– Спасибо, – наконец сказала она. – Это… это было невероятно мило с твоей стороны.
Али пожал плечами.
– Я был счастлив сделать это. – Он снова улыбнулся, и тени на его усталом лице немного рассеялись. – Как ты любишь говорить, я твой должник.
– Ты всегда будешь мне должен, – сказала она, садясь на стол. – У меня талант бесконечно продлевать долги влиятельных людей.
Его улыбка стала шире.
– В это я верю. – Но потом его улыбка погасла. – Я рад снова видеть тебя. Я беспокоился.
– Я в порядке, – ответила Нари, стараясь говорить безразлично. Она и так была достаточно эмоциональна, обсуждая свою ностальгию по Египту. – Кроме того, не я засыпаю в пустых кабинетах. Как ты? Твоя мать…
Боль мелькнула в его глазах.
– Мы оба живы, – ответил он. – Это больше, чем я могу сказать о многих здесь.
Какая горькая правда. Нари вздохнула.
– Как бы то ни было, я считаю, что мы были правы, вмешавшись. Гораздо больше людей погибло бы, если бы ты не привел меня в лагерь.
– Я знаю. Я просто ненавижу, что за правильный выбор в Дэвабаде всегда, кажется, нужно дорого платить. – Его лицо вытянулось. – Зейнаб… она решила не приходить сегодня. Не думаю, что она простит мне изгнание нашей матери.
Она остро посочувствовала ему.
– О, Али, я уверена, что это неправда. – Нари протянула руку, чтобы коснуться рукава дишдаши; это была элегантная бледно-серебряная рубаха с полосами полуночного цвета и с бирюзовым поясом. – В конце концов, именно она выбрала это.
Али застонал.
– Неужели это так очевидно?
– Да. Ты носишь что-то яркое и чистое только тогда, когда кто-то другой одел тебя. – Смущение снова окрасило его лицо, и она рассмеялась. – Это комплимент, Али. Ты хорошо выглядишь.
– А ты выглядишь потрясающе. – Слова, казалось, сами собой слетели с его губ, и когда она встретилась с ним взглядом, немного испугавшись эмоций в его голосе, он отвернулся. – Я имею в виду одежду, – быстро объяснил он. – Головной убор. Это очень… красиво.
– И очень тяжело, – пожаловалась Нари, дотрагиваясь до золотой диадемы, удерживающей ее мерцающую черную чадру. Дымчатая ткань была зачарована и казалась тлеющей, рубиновые и бриллиантовые украшения сверкали, как огонь. Она сняла диадему, положила ее рядом с собой на стол, а затем просунула пальцы под чадру, чтобы потереть больное место, где металл давил. Заметив, что Али наблюдает за ней, она отругала его. – Не суди строго. Твои тюрбаны, вероятно, легки как перышко по сравнению с этой штукой.
– Я… Я не осуждаю. – Он отошел от стола, прочищая горло. – Хотя пока ты здесь, не могла бы ты рассказать мне, что делается, чтобы защитить тебя от угрозы?
Нари потребовалось некоторое время, чтобы обдумать его слова, смутившись резкой сменой темы.
– Угроза? Какая угроза?
– Новость от моего знакомого шафита.
Когда она смущенно прищурилась, на лице Али вспыхнула тревога.
– Я передал отцу. Он ведь сказал тебе.
– Впервые слышу.
– Впервые? – Гнев отразился на его лице. – Король здесь? Ты видела его внизу?
– Пока нет, но… подожди! – Она схватила Али за запястье, когда он повернулся к двери. – Опять в подземелье захотел? – Она потянула его назад. – Расскажи мне об этой угрозе.
– Одна моя знакомая сказала, что слышала, будто шафиты собираются напасть на тебя во время Навасатема.
Она ждала, что он объяснит, но он молчал.
– И это все? – спросила она. – Больше ничего?
– Разве этого недостаточно? – Голос Али звучал недоверчиво.
Нари посмотрела ему в глаза.
– Нет. Али, мне угрожают каждый день. Все мое племя. Но Каве, Мунтадир и Ваджед целый год твердили о безопасности, и они рассказали мне о своих планах. Каве паникует из-за всего, а Мунтадир – мой муж. Я им доверяю, по крайней мере в этом вопросе.
Али выглядел неуверенно.
– Для этого нужно всего несколько сердитых людей. И после того что произошло в рабочем лагере, Нари, их много.
– Меня будут хорошо охранять, – заверила она его. – Обещаю.
Он вздохнул.
– Пусть хотя бы Акиса присоединится к тебе завтра на процессии? Я бы предложил приехать сам, но не думаю, что вашим это понравится.
Нари задумалась над этим, пытаясь представить реакцию свирепой подруги Али из деревни Ам-Гезиры на толпу в основном городских Дэвов. Не говоря уже о том, что подумает Мунтадир.
– Али…
– Пожалуйста.
Она отпустила его запястье, подняв руки в знак поражения.
– Ладно. Пусть только она держит кинжал при себе, пока я не отдам приказ. – Она снова нахмурилась. Лунный свет падал на его лицо, и она заметила, что Али дрожит. – Али, что происходит на самом деле? Ты ведешь себя еще более странно, чем обычно.
Он рассмеялся глухим смехом, а затем отер руками лицо.
– Это были тяжелые дни.
Нари колебалась. Они не должны были становиться друзьями, это в прошлом. Но отчаяние, исходящее от принца, терзало ее сердце. Несмотря на окружавших его друзей и родственников, было очевидно, что у Али есть секреты. И Нари слишком хорошо знала, что секреты – это бремя, которое нести одиноко.
А он оборудовал для нее этот прекрасный кабинет.
– Хочешь поговорить об этом? – спросила она.
Он метнул на нее взгляд, полный отчаяния.
– Да, – хрипло ответил он. – Нет. Я не знаю. Я даже не знаю, с чего начать.
Она усадила его на мягкое сиденье под застекленным окном.
– Как насчет того, чтобы посидеть? – Она села напротив, подтянув колени. – Это твой отец?
Али испустил глубокий вздох.
– Отчасти да. Он отправляет меня обратно в Ам-Гезиру.
– Ты возвращаешься в Ам-Гезиру? – удивленно повторила она. Не похоже, чтобы Али куда-то собирался, у него, казалось, были тысячи планов на будущее Дэвабада. – Надолго?
– Навсегда. – Его голос сорвался, как будто он пытался пошутить, но не смог. – Мой отец не хочет, чтобы я снова создавал проблемы. После Навасатема я должен отказаться от титулов и вернуться в деревню, в которой жил. – Плечи Али поникли. – Он велел мне жениться и завести семью. Жить мирной жизнью, в которой я не буду заниматься пропагандой инакомыслия в Дэвабаде.
И его слова, и неожиданно сгустившиеся эмоции в ее груди при мысли о его отъезде вывели ее из равновесия. Она пыталась найти правильный ответ.
– Деревня… Бир-Набат?
Он выглядел удивленным.
– Не думал, что ты запомнишь.
Нари закатила глаза.
– В больнице нет ни одного человека, который не слышал бы, как ты поэтично рассказываешь о руинах и каналах Бир-Набата. – Она покачала головой. – Но я не понимаю, почему ты не хочешь возвращаться. Тебе там явно нравилось. Твои письма всегда были…
Али вздрогнул.
– Ты читала мои письма?
Нари поняла, что допустила оплошность. Она фыркнула от досады и на себя и на него.
– Я… Хорошо, я их читала. Они были интересными, – сказала она, оправдываясь. – Ты пишешь много интересного о местных целебных растениях, и истории из жизни людей, чтобы зацепить меня.
Грустная полуулыбка тронула его губы.
– Если бы я был хоть наполовину таким хитрым, как ты думаешь. В Дэвабаде мне было бы гораздо лучше.
– Но у тебя есть шанс уехать из Дэвабада. – Она толкнула его в плечо, когда он нахмурился. – Тогда почему ты так расстроен? У тебя будет своя жизнь. Мирная жизнь, в любимом месте.
Али молчал в течение нескольких ударов сердца, устремив взгляд на пол.
– Потому что это мой дом, Нари, и я… – Он зажмурился, словно то, что он собирался сказать, причиняло ему физическую боль. – Не думаю, что смогу оставить его, пока правит мой отец.
Нари готова была поклясться, что температура в комнате резко упала. Она отпрянула, инстинктивно оглядываясь, но они были одни. Она уже качала головой, страх, который Гасан высек в ней, был инстинктивной реакцией.
– Али, ты не можешь так говорить, – прошептала она. – Не здесь. Никогда.
Али умоляюще посмотрел на нее.
– Нари, ты знаешь, что это правда. Он делал ужасные вещи. Он будет продолжать делать ужасные вещи. Только так он будет уверен…
Нари закрыла ему рот ладонью.
– Прекрати, – прошипела она, оглядывая комнату. Может, они и одни, но одному Богу известно, в каком обличье пребывают шпионы Гасана. – Мы уже под колпаком у него. Я уже в поле его зрения. То, что он сделал в лагере шафитов, не убедило тебя отступить?
Он оттолкнул ее руку.
– Нет, – горячо возразил он. – Все было наоборот. Хороший король не допустил бы такого кровопролития. Хороший король обеспечил бы правосудие как для Дэвов, так и для шафитов, чтобы люди не прибегали к мести своими собственными руками.
– Знаешь, как наивно ты говоришь? – в отчаянии воскликнула Нари. – Люди не настолько добродетельны. И ты не можешь с ним бороться. Он способен на вещи, которые вы не можете себе представить. Он уничтожит тебя.
Глаза Али вспыхнули.
– Разве нет вещей, ради которых стоит рисковать?
Все предупреждения Мунтадира о младшем брате нахлынули на нее.
– Нет, – сказала она таким резким голосом, что едва узнала его. – Потому что сотни других заплатят за твой риск.
Досада исказила его лицо.
– Тогда как же мы будем сражаться, Нари? Потому что я знаю, что ты хочешь лучшего для Дэвабада. Я слышал тебя в храме, я видел, как ты противостояла моему отцу. – Он обвел руками кабинет. – Разве весь смысл строительства больницы не в том, чтобы двигаться вперед?
– Больница должна была стать ступенью, – возразила она. – Послужить основой для установления мира и безопасности между Дэвами и шафитами на будущее, когда твой отец не будет наступать нам на горло. Еще не сегодня, Али. Еще нет.
– И сколько еще людей умрет, пока мы будем ждать этого дня?
Их взгляды встретились.
В его теплых серых глазах не было ничего, кроме убежденности. Ни хитрости, ни обмана.
Это пугало ее. Потому что, какой бы ни была история между ними, Нари не думала, что у нее хватит духу смотреть, как на арене казнят доброго человека, который устроил для нее этот кабинет, в дань тихого уважения к дому, который она все еще любила, – человека, который научил ее читать и помог ей впервые вызвать пламя.
Нари снова села.
– Али, ты говоришь, что обязан мне жизнью, – начала она, борясь с дрожью в голосе. – Я собираюсь взыскать этот долг. Возвращайся в Ам-Гезиру.
Он с досадой вздохнул, отворачиваясь.
– Нари…
Она протянула руку, взяла его за подбородок и заставила посмотреть на себя. Он заметно подпрыгнул от ее прикосновения, его глаза расширились.
– Прими предложение отца, – твердо сказала она. – Ты можешь помочь людям в Ам-Гезире, и тебя не убьют. Женись на женщине, которой понравится слушать твои рассказы о каналах, и заведи целую кучу детей, с которыми ты, конечно, будешь слишком строг.
Она погладила его по щеке, большим пальцем поглаживая бороду. Она не пропустила внезапно участившийся стук его сердца.
И печали, нарастающей в ней самой.
Али, казалось, онемел, его глаза нервно блуждали по ее лицу. Это должно было помочь. Она встала, опустила руку и отступила, внезапно почувствовав жгучие слезы на глазах.
– Иди, укради немного счастья для себя, мой друг, – тихо сказала она. – Поверь мне, шанс не всегда выпадает дважды.
29
Али
– Значит, ты так и не скажешь мне, где был прошлой ночью, – сказал Любайд, когда они шли к арене. – Мы с Акисой искали тебя на празднике.
– Я не ходил, – ответила Али. – Мне было не до этого.
Любайд остановился как вкопанный.
– Еще один кошмар?
– Нет, – быстро ответил Али, ненавидя страх на лице друга. – Никаких кошмаров. Но я был измотан и не доверял себе, боялся сказать отцу что-нибудь провоцирующее. Или брату. – Он сделал кислое лицо, когда они продолжили идти. – Никому, в общем.
– Ну, тогда я рад, что ты проспал и избежал ареста. Хотя ты пропустил вечеринку. – Он потянулся, хрустнув шеей. – Акиса встретит нас на арене?
– Позже. Я попросил ее охранять бану Нахиду во время утреннего парада.
– Это тот, который должен был воспроизвести прибытие Анахид в Дэвабад, верно? – Любайд фыркнул. – В таком случае, ты со своей целительницей будете сражаться насмерть, чтобы представить вторую половину нашей истории?
Али вздрогнул от шутки. Возвращайся в Ам-Гезиру, Али. Украсть немного счастья для себя. Али прокручивал в голове эти слова и воспоминание о руке Нари, сжимающей его челюсть прошлой ночью. Что, надо отдать ей должное, довольно эффективно прервало его зреющие мысли о восстании.
Он закрыл глаза. Боже, прости его, она была так прекрасна прошлой ночью. Не видя ее несколько недель, Али потерял дар речи, увидев, как она стоит в темноте безмолвной комнаты, одетая в одежды своих предков. Она выглядела как ожившая легенда, и впервые он нервничал, по-настоящему нервничал в ее присутствии, изо всех сил стараясь не смотреть, как она улыбается своей острой улыбкой и скользит пальцами под чадру. И когда она коснулась его лица…
Жена Мунтадира. Она жена Мунтадира.
Как будто его мысли обладали силой заклинания, впереди раздался знакомый смех, чья беззаботность пронзила Али, как нож.
– Я не смеюсь над тобой, – шутил Мунтадир. – Мне даже нравится этот образ: «Смотрите, Сулейман забросил меня на край света». Твои тряпки даже пахнут! – Мунтадир снова рассмеялся. – Все это очень правдоподобно.
– Да замолчи ты, – услышал он голос Джамшида. – Там, откуда взялись эти лохмотья, есть еще кое-что, и твой управляющий должен мне услугу. Я использую их для твоего модного тюрбана.
Али выглянул из-за угла. Мунтадир и Джамшид стояли по другую сторону коридора, под освещенной солнцем аркой. Он нахмурился, прикрывая глаза от яркого света. На полсекунды он готов был поклясться, что видел руки брата на воротнике Джамшида, его лицо склонилось к шее, как будто он в шутку обнюхал его, но затем Али моргнул, солнечные пятна расцвели перед его глазами, и двое мужчин были врозь, но оба выглядели не очень довольными, увидев его.
– Ализейд. – Презрительный взгляд его брата скользнул вверх и вниз помятой дишдаши Али. – Спать не пора?
Мунтадир всегда знал, как заставить его чувствовать себя маленьким. Его брат, как обычно, был безукоризненно одет в черное одеяние и сверкающий королевский тюрбан. Прошлой ночью он выглядел еще более стильно, одетый в пояс с рисунком икат и блестящую сапфировую тунику. Али видел его на вечеринке, наблюдал с верхнего балкона после ухода Нари, как его брат смеялся и веселился, словно сам построил больницу.
– Как всегда, – едко ответил Али.
Глаза Джамшида сверкнули в ответ на его тон. Дэв действительно был одет в лохмотья, его черная туника была разорвана и испачкана пеплом, а штаны покрыты необожженной кирпичной пылью – кивок в сторону человеческого храма, который Сулейман приказал построить их предкам.
Мунтадир откашлялся.
– Джамшид, почему бы тебе не присоединиться к процессии? Встретимся позже. – Он сжал плечо другого мужчины. – Я все еще хочу увидеть это седло.
Джамшид кивнул.
– До встречи, эмир-джан.
Он ушел, а Мунтадир, не обращая внимания на Али, прошел через вход, ведущий на королевскую смотровую площадку арены.
Любайд хихикнул.
– Полагаю, эмиры не любят, когда им мешают, как и все остальные.
Али был озадачен весельем в голосе друга.
– Что вы имеете в виду?
– Ну, ты знаешь… – Любайд остановился и посмотрел на Али. – О… ты не знаешь. – На его щеках выступили красные пятна. – Забудь об этом, – сказал он, поворачиваясь вслед за Мунтадиром.
– Чего я не знаю? – спросил Али, но Любайд проигнорировал его, внезапно заинтересовавшись зрелищем внизу.
Честно говоря, зрелище было то еще: полдюжины лучников Дэвов соревновались, устраивая шоу, чтобы развлечь толпу, пока они ждали прибытия процессии.
Любайд присвистнул.
– Ух ты, – сказал он, наблюдая за всадником Дэвом. Лучник на серебряном жеребце мчался по песку, целясь пылающей стрелой в полую тыкву, установленную на высоком шесте. Тыква была набита растопкой и раскрашена смолой; она вспыхнула, и толпа радостно закричала. – Они действительно демоны с этими луками.
Али нахмурился.
– Мне ли не знать.
– Ализейд. – Голос Гасана раздался в павильоне как раз в тот момент, когда Али собирался сесть с несколькими офицерами Королевской гвардии. Отец, конечно, стоял впереди, прислонившись к обитой шелком подушке, с нефритовой чашей рубинового вина в руке. – Подойди сюда.
Любайд схватил его за запястье прежде, чем он успел пошевелиться.
– Осторожно, – предупредил он. – Сегодня утром ты выглядишь более угрюмо, чем обычно.
Али не ответил. Правда, он не доверял себе, не доверял отцу, но у него не было другого выбора, кроме как идти вперед. Мунтадир уже сидел, улыбаясь хорошенькой служанке, когда та проходила мимо. Она остановилась, покраснев и улыбнувшись, чтобы налить ему вина.
Он делает это так легко. Не то чтобы Али хотел соблазнять привлекательных женщин, наливающих ему вино, – все это было запрещено. Но он знал, что прошлой ночью Мунтадир не превратился бы в заику перед Нари. Наблюдая за братом, Али не мог отрицать, что ревность сжимает его грудь. Мунтадир наклонился, чтобы прошептать что-то на ухо виночерпийке, и она хихикнула, игриво толкнув его плечом.
У тебя есть жена. Красивая, умная жена. Хотя Али полагал, что когда все остальное предлагалось тебе на серебряном блюде, красивые, блестящие жены не казались даром, который нужно лелеять.
– С процессией все в порядке? – спросил Гасан Мунтадира, не обращая внимания на Али, когда тот сел на простой молитвенный коврик, проигнорировав мягкие подушки поближе к ним.
Мунтадир кивнул, делая глоток вина, когда девушка отошла.
– Жрецы и Нари проводили утренние церемонии на озере. Каве должен был убедиться, что все они сели в свои колесницы, и Джамшид отправился сопровождать их сюда с другой группой лучников. – Али заметил улыбку на его лице. – Он сегодня едет верхом.
– А безопасность процессии? – настаивал Гасан. – Вы говорили с Ваджедом?
– Я все сделал. Он заверил меня, что солдаты выстроились вдоль маршрута парада и что ни одному шафиту не будет позволено приблизиться.
Али изо всех сил старался не закатить глаза. Конечно, запрет на участие шафитов в празднествах будет своего рода охраной – дворца. Хотя Али полагал, что он должен быть счастлив, что его брат, а не его отец наблюдает за Навасатемом. Гасан, вероятно, предпочел бы казнить на месте любого шафита, оказавшегося в пяти кварталах от маршрута процессии.
Прекрасно понимая, что находится в том самом настроении, о котором предупреждал его Любайд, Али попытался привлечь его внимание к арене. Лучники Дэвы были одеты в стародавнем стиле своих предков, они носились так, словно сами были наполовину лошадьми, в полосатых войлочных штанах, ослепительных шафрановых плащах и рогатых серебряных шлемах. Они поднялись и встали в раскрашенных седлах, галопируя широкими дугами и замысловатыми построениями; украшения сверкали в гривах их лошадей, когда они натягивали стилизованные серебряные луки.
Беспокойство скопилось в животе Али. Хотя не сами Афшины – семья Дараявахауша была уничтожена на войне, – люди внизу были самыми ярыми поклонниками его наследия. Один из мужчин пустил стрелу в цель, и Али невольно съежился. Он не знал, какие стрелы Дараявахауш выпустил ему в горло, но готов был поспорить, что одна из них была внизу.
– Не по нраву, Зейди? – Мунтадир наблюдал за ним.
Сарказм, с которым брат произнес это прозвище, глубоко резанул его, а затем удар другой стрелы, пронзившей цель, заставил его желудок сжаться.
– Не совсем, – процедил он сквозь зубы.
– А еще говорят, ты лучший воин в Дэвабаде. – Тон Мунтадира был легок, но под ним скрывалась злоба. – Великий победитель Афшина.
– Я никогда особо не тренировался с луком. Ты же знаешь.
Али, конечно, умел им пользоваться, но он должен был стать каидом, а стрельба из лука требовала времени, которое Ваджед предпочитал тратить на зульфикары и стратегию. Дэвы, которые, вероятно, ездили верхом с пяти лет и первые игрушечные луки получали в том же возрасте.
Слуга принес кофе, и Али с благодарностью взял чашку.
– Похоже, тебе это нужно, – заметил Гасан. – Я был удивлен, не увидев тебя вчера на открытии больницы.
Али откашлялся.
– Я плохо себя чувствовал.
– Жаль, – сказал Гасан. – Должен сказать, что я был доволен; это впечатляющий комплекс. Несмотря на ваше недавнее поведение, вы с бану Нари проделали прекрасную работу.
Али сдержал растущее в нем негодование, зная, что будет умнее воспользоваться дружелюбным настроением отца.
– Рад это слышать. – Он сделал еще глоток кофе, смакуя горький, пахнущий кардамоном привкус. – Кстати, я хотел спросить, видел ли ты мое предложение.
– Будь более конкретным, – ответил Гасан. – У меня на столе пятьдесят твоих предложений.
– То, где мы официально признаем гильдию шафитов в рабочем лагере. Я хотел бы, чтобы они были способны конкурировать по государственному контракту…
– Мой Бог, ты когда-нибудь перестанешь? – вставил Мунтадир в грубой форме. – Неужели мы не можем хоть на день отвлечься от твоей болтовни об экономике и шафитах?
Гасан поднял руку, прежде чем Али успел заговорить.
– Оставь его в покое. А так он не ошибается, думая об экономике. – Он откашлялся, его взгляд стал немного отстраненным. – Я получил предложение руки Зейнаб.
Али мгновенно напрягся; ему не понравилось, как осторожно отец сообщил эту новость.
– От кого? – спросил он, не заботясь о том, что его голос прозвучал резко.
– Назир Исхак.
Али зажмурился.
– Кто?
– Назир Исхак. – Мунтадир побледнел, повторив имя. – Он торговец пряностями из Малакки.
– Он больше, чем торговец пряностями, – поправил Гасан. – Он король джиннов на этих островах во всех смыслах, кроме имени. Контроль Дэвабада там всегда был слабым.
Малакка. Али переводил взгляд с отца на брата. Они не могли говорить серьезно.
– Контроль Дэвабада там слабый, потому что она за океаном. Зейнаб повезет побывать здесь раз в столетие!
Ни один не отвечал ему. Мунтадир выглядел так, словно изо всех сил старался сохранить самообладание.
– Ты сказал мне, что отказался от его предложения, аба, – сказал он.
– Это было раньше… событий последнего времени. – Гасан недовольно поджал губы. – Нам нужно начать искать союзников и ресурсы за пределами страны. Назир – это возможность, которую мы не можем позволить себе упустить.
– А Зейнаб имеет право голоса? – Али слышал раздражение в его голосе, но это было уже слишком.
Была ли это еще одна причина, по которой его мать была изгнана? Чтобы она не могла протестовать против того, что ее дочь отправили за море, чтобы наполнить казну?
– Я говорил с Зейнаб об этой возможности, – коротко ответил Гасан. – Я бы никогда не стал ее принуждать. Мне бы никогда не пришлось. Она относится к своей верности и долгу перед нашей семьей гораздо серьезнее, чем ты, Ализейд. И, честно говоря, ваш трюк в лагере шафитов и твоей матери, забравшей половину делегации Аяанле обратно в Та-Нтри, вынудили меня. – Он повернулся к Мунтадиру. – На следующей неделе на каникулы приезжает Назир. Я хочу, чтобы ты провел с ним время и узнал, что он за человек, прежде чем я что-то решу.
Его брат уставился на свои руки, эмоции боролись на его лице. Али наблюдал за ним, молча умоляя: скажи что-нибудь. Что угодно. Подай какой-нибудь знак, что ты можешь противостоять ему, что ты не станешь таким, как он.
Мунтадир откашлялся.
– Я поговорю с ним.
– Трус.
Как только это слово сорвалось с его губ, Али понял, что это несправедливо. Но ему было все равно.
Мунтадир ошеломленно уставился на него.
– Что ты сказал?
– Я сказал, что ты…
Снизу в цель попала еще одна стрела, с глухим стуком пронзив плоть тыквы. Али инстинктивно вздрогнул, не договорив.
Гасан остановился, глядя на Али с нескрываемым презрением.
– Ты потерял чувство чести? – прошипел он себе под нос. – Мне следовало бы высечь тебя за такие неуважительные слова.
– Нет, – резко ответил Мунтадир. – Я справлюсь, аба. Давно пора.
Не говоря больше ни слова, его брат поднялся на ноги и повернулся лицом к переполненному павильону. Он ослепительно улыбнулся толпе, и выражение его лица изменилось так внезапно, словно кто-то задул свечу.
– Друзья! – крикнул он. Кахтани тихо говорили по-гезирийски, но Мунтадир повысил голос, переходя на джиннский. – Великий победитель Афшина жаждет показать свое искусство, и я верю, что вы заслужили зрелища.
В толпе воцарилась выжидательная тишина, и Али вдруг понял, сколько людей наблюдает за ними: аристократы всегда жаждут увидеть драму от королевской семьи Дэвабада.
И Мунтадир знал, как привлечь их внимание.
– Я хотел бы бросить вызов моему младшему брату… – Он указал на лучников внизу. – Бейся со мной.
Али непонимающе уставился на него.
– Ты хочешь соревноваться со мной? На арене?
– Хочу. – Мунтадир с размаху поставил свою чашу с вином, в глазах его плясали веселые огоньки. – Давай, победитель Афшина, – подстрекал он, когда Али не двигался. – Ты ведь не боишься?
Не дожидаясь ответа, Мунтадир рассмеялся и направился к лестнице.
Остальная часть павильона выжидающе смотрела на Али. Мунтадир мог бы сделать это в шутку, но он бросил вызов, и Али потеряет лицо, если не ответит – особенно на такой невинный.
Али медленно поднялся на ноги.
Гасан бросил на него предостерегающий взгляд, но Али знал, что он не станет вмешиваться; люди Гезири не отказывались от такого публичного состязания, и принцы в линии наследования, конечно, не отступали.
– Помни о себе, – просто сказал он.
Помнить? Что я всегда должен быть ниже его? Или что я должен стать его оружием – тем, кто может победить любого человека?
Через секунду Любайд уже был рядом.
– Почему у тебя такой вид, будто ты только что проглотил саранчу? – прошептал он. – Ты стреляешь из лука лучше, чем этот дурак в золотом, не так ли?
Али сглотнул, не желая подтверждать свою слабость.
– Я… меня подстрелили, Любайд. Афшин, – пробормотал он, и воспоминания вернулись к нему резким ударом. – Это было ужасно. С тех пор я не прикасался к луку.
Любайд побелел, но не было времени ответить. Мунтадир уже присоединился к Дэвам всадникам. Они ухмыльнулись, когда он поприветствовал их на дивасти, на котором Али не мог говорить, и со смехом махнул в сторону Али. Одному Богу известно, что говорил им Мунтадир. Вероятно, это были его друзья, богатые аристократы, с которыми он любил пить вино и обедать в салонах, куртизанки и поэты. Мир, который не был дружелюбен к таким, как Али.
И хотя он знал, что спровоцировал своего брата, боль, которую Али редко признавал, дала о себе знать, узел негодования и ревности, который он так старался держать в кулаке, угрожал распутаться. Сколько раз он заставлял себя улыбаться, когда товарищи Мунтадира дразнили его, спрашивая, скольких людей он убил в Цитадели и правда ли, что он никогда не прикасался к женщине. Бесчисленные семейные торжества, которые заканчивались Мунтадиром, спящим в шелковой постели во дворце, и Али – на полу его казармы.
Стоп. Из-за этих казарм арена здесь – твой дом. Мунтадир и его друзья не могли этого у него отнять. Возможно, стрельба из лука не была специальностью Али, но, конечно, он мог победить своего избалованного, мягкого брата.
Один из всадников соскользнул с седла, и Мунтадир, не теряя ни секунды, занял его место. Али знал, что его брат был лучшим наездником. Али неплохо ездил верхом, но никогда не разделял любви Мунтадира к этому виду спорта. Его брат держал свою собственную конюшню и, вероятно, провел бесчисленные часы, мчась за городскими стенами, смеясь и пробуя трюки с Джамшидом, а он был еще более талантливым наездником, в то время как Али работал в Цитадели.
Лошадь Мунтадира взвилась на дыбы.
– Почему ты такой мрачный, Зейди? – Брат рассмеялся и развел руками. – Это твое любимое, не так ли? В детстве ты часто рассказывал об этих соревнованиях. Как ты выиграешь их и заработаешь свое место в качестве моего каида. Я думал, величайший воин в Дэвабаде должен улыбаться. – Мунтадир подошел ближе, его улыбка исчезла. – Или, может быть, ты так долго вторгался в мой мир, к моей жене, ставил меня в неловкое положение перед отцом, – что забыл свое место.
Последние слова он произнес на гезирийском, понизив голос.
– Возможно, тебе нужно напомнить.
Этого не стоило говорить. Али посмотрел на него в ответ, в то время как другой Дэв шутил на дивастийском, а их лошади кружили вокруг него, загребая песок.
– Я провел свое детство, готовясь служить тебе, – парировал он. – Я бы сказал, что хорошо знаю свое место; мне никогда не разрешали иметь другое. Я подозреваю, что Зейнаб тоже собирается это узнать.
Он готов был поклясться, что в глазах брата промелькнула неуверенность, но Мунтадир беспечно пожал плечами.
– Итак, начнем. – Он развернул коня и повысил голос, чтобы его услышала толпа. – Я как раз говорил своим товарищам, что, по-моему, пришло время нескольким пескоплавам попробовать свои силы в этом деле. – Его брат подмигнул, сверкнув завораживающей улыбкой, тысячам джиннов, выстроившимся на трибунах арены. Он снова был лихим эмиром, и Али слышал вздохи многих женщин. – Умоляю вас, подданные, постарайтесь сдержать смех.
Еще один Дэв выехал верхом, неся длинный сверток.
– Вот вы где, эмир.
– Превосходно, – ответил Мунтадир. Он снова обратился к толпе. – Я слышал, что у Дэвов есть оружие, которое, как я думал, понравится моему брату. Наш дорогой Зейди любит свою историю.
Он взял сверток, развернул ткань и протянул ее Али.
У Али перехватило горло. Это был лук из святилища Афшинов. Точная копия оружия, из которого Дараявахауш стрелял в него.
– Тебе нравится, ахи? – спросил Мунтадир с мягкой жестокостью в голосе. – Нужно немного привыкнуть, но…
Он резко поднял его, потянув тетиву обратно в направлении Али.
Али дернулся, движение отбросило его назад в ту ночь. Серебряный нос блестел в свете горящего корабля, холодные зеленые глаза Дараявахауша смотрели на него. Жгучая боль, кровь во рту, душащий крик, когда он попытался схватить Мунтадира за руку.
Теперь он смотрел на Мунтадира, видя перед собой не брата, а незнакомца.
– Могу я одолжить лошадь? – холодно спросил он.
Дэвы тут же привели ему одну, и Али вскочил в седло. Животное нервно пританцовывало под ним, и он прижал колени, когда оно встало на дыбы. Они, вероятно, дали ему самого своенравного коня на конюшне.
– Я думаю, он не любит крокодилов, – усмехнулся один из Дэвов.
Али знал, что в другой раз Мунтадир сурово упрекнул бы его за такие слова. Теперь его брат только посмеивался.
– Ах, дадим Зейди минутку, чтобы привык снова ездить верхом. Это вам не овцебыки в деревне. – Мунтадир вытащил стрелу. – Я хотел бы попробовать этот лук.
Его брат пулей вылетел из дома, песок за ним взметнулся. Приблизившись к цели, он поднял лук и слегка наклонился, чтобы направить стрелу вверх.
Он попал точно в центр мишени, зачарованная смола вспыхнула синим пламенем.
У Али отвисла челюсть. Это был не просто удачный выстрел. Аплодисменты публики были оглушительными, их удивленный восторг очевиден. Где, во имя Господа, Мунтадир научился этому?
Ответ пришел к нему так же быстро. Джамшид. Али выругался себе под нос. Конечно, Мунтадир умел стрелять. Его лучший друг был одним из лучших лучников в Дэвабаде – он тренировался у самого Афшина.
Мунтадир, должно быть, увидел потрясение на лице Али, потому что на его лице изобразился триумф.
– В конце концов, ты не все знаешь. – Он бросил Али лук. – Твоя очередь, братишка.
Али поймал лук, его сандалии скользнули в стремена. Но когда лошадь нервно зашагала вперед, Али понял, что не только сандалии соскальзывают, но и все седло. Оно было плохо затянуто.
Он прикусил губу. Если он спешится, то будет выглядеть либо параноиком, либо не доверяющим Дэвам, которые оседлали лошадь.
Просто покончи с этим. Али слегка прижал пятки к лошади. На мгновение показалось, что это сработало, лошадь перешла на медленный галоп. Но затем он набрал скорость, бешено галопируя к цели.
«Ты можешь сделать это», – сказал он себе в отчаянии. Он мог ездить верхом и сражаться мечом; лук был лишь немного сложнее.
Он снова поджал ноги. Руки Али были тверды, когда он натянул тетиву и поднял лук. Но его никогда не учили приспосабливаться к движению лошади, и стрела, к его смущению, не попала в цель.
Щеки Али вспыхнули, когда Дэвы рассмеялись. Настроение было явно враждебным; они явно наслаждались позором песчаной мухи, которая убила их любимого Афшина, униженного его собственным родом, с оружием, которое они лелеяли.
Мунтадир взял у него лук.
– Это была хорошая попытка, Зейди, – сказал он с насмешливой искренностью. Его глаза сверкнули. – Может, попробуем в обратном направлении?
– Как пожелаешь, эмир, – прошипел Али.
Мунтадир снова уехал. Даже Али должен был признать, что его брат был великолепен, его черная мантия развевалась позади него, как дымчатые крылья, яркие цвета королевского тюрбана мерцали в солнечном свете. Он выполнил это движение с той же легкостью, поднявшись в седле, словно сам был проклятым Афшином, повернулся назад и снова поразил цель. Арена взорвалась аплодисментами, несколько завываний исходило от группы Гезири, стоявших близко к земле. Среди них Али узнал Тарика, двоюродного брата Мунтадира.
Али взглянул на застекленный балкон над королевской платформой. Была ли там Зейнаб? Его сердце сжалось. Он мог только представить, что чувствовала его сестра, наблюдая за этим после того, как так старалась помирить своих братьев.
Мунтадир швырнул в него лук с большей силой, чем требовалось.
– Удачи.
– Пошел к черту.
Грубые слова сорвались с губ Али в вспышке гнева, и он увидел, как вздрогнул Мунтадир.
А потом снова улыбнулся, и в глазах брата сверкнула злоба.
– О, тебе не нравится смущаться, Зейди? Странно, что ты не возражаешь делать это со мной.
Али не клюнул на приманку и уехал, не сказав больше ни слова. Он знал, что не сможет ездить верхом так же хорошо, как Мунтадир. Но он мог обернуться и прицелиться в чертову мишень. Натянув лук, он повернулся лицом к мишени.
Он сделал это слишком быстро… и его седло соскользнуло.
Али упал вместе с ним, уронив лук и вытащив ноги из стремян. Испуганная лошадь отреагировала именно так, как, по его мнению, надеялись Дэвы, набирая скорость по мере того, как седло скользило дальше. Он увидел размытые копыта, земля была слишком близко к его лицу. Несколько человек закричали.
А потом все закончилось. Али тяжело приземлился на спину, перекатившись так, что его едва не затоптали, когда лошадь рванулась прочь. Он задохнулся, воздух вырвался из его легких.
Мунтадир легко спрыгнул с коня, чтобы поднять лук с того места, где его уронил Али.
– С тобой все в порядке? – протянул он.
Али поднялся на ноги, сдерживая шипение боли. Он чувствовал вкус крови во рту, там, где прикусил язык.
Он сплюнул его на землю.
– Я в порядке.
Он вырвал лук из рук брата и поднял стрелу с того места, где она упала в пыль. Он направился к цели.
Мунтадир последовал за ним, приобнимая его за плечи.
– Я удивлен, что ты не тренировался стрелять из лука. Ты же знаешь, как бану Нахида любит лучников.
Колкие слова ударили гораздо глубже, чем следовало бы.
– Это не имеет ко мне никакого отношения, – сказал он возбужденно.
– Нет? – мягко возразил Мунтадир на гезирийском. – Потому что я могу дать тебе несколько советов. Брат брату.
– Мне не нужны твои советы, как стрелять из лука.
– Кто сказал, что я говорил о стрельбе из лука? – продолжал Мунтадир, когда Али натянул тетиву. Его голос был смертельно тихим, его слова снова предназначались только Али. – Я говорил о Нари.
Али послал стрелу в стену. Волна смеха встретила его промах, но Али едва заметил. Его лицо горело от намеков, и он вихрем повернулся к своему брату. Но Мунтадир уже вскинул лук.
Он попал точно в цель, едва отводя взгляд от Али.
– Я верю, что выиграю. – Он пожал плечами. – Полагаю, это случайность, что ты все-таки не будешь моим каидом.
У Али не было слов. Ему было больнее, чем он предполагал, и даже чувствовал себя моложе и наивнее, чем на самом деле.
Мунтадир уже отвернулся, как бы собираясь вернуться на платформу.
Али последовал за ним, пораженчески не поднимая глаз, хотя гнев горел в его сердце. Мунтадир хотел увидеть его навыки из Цитадели?
Очень хорошо.
Они на секунду выпали из поля зрения в тени лестницы, но этого было достаточно. Али бросился на брата, зажав ему рот рукой, прежде чем тот успел закричать, и пинком распахнул дверь оружейного шкафа, который, как он знал, находился под лестницей. Он втолкнул Мунтадира внутрь и закрыл за ними дверь.
Мунтадир отшатнулся, сверкая глазами.
– О, ты хочешь мне что-то сказать, лицемер? Собираешься прочесть мне лекцию о праведности, пока ты…
Али ударил его по лицу.
Он не вложил в удар всего себя, но удара было достаточно, чтобы заставить Мунтадира пошатнуться. Брат выругался и потянулся за ханджаром.
Али выбил кинжал у него из рук, но даже не пошевелился, чтобы подобрать его. Вместо этого он сильно толкнул Мунтадира в противоположную стену.
– Это ведь я и есть? – прошипел он. – Твое оружие?
Но он недооценил гнева брата. Мунтадир вырвался и бросился на Али.
Они упали в грязь, и инстинкты бойца охватили Али; он провел слишком много лет, сражаясь за свою жизнь в Ам-Гезире, чтобы не отреагировать немедленно. Он перекатился, схватил ханджар и прижал Мунтадира к земле.
Он приставил клинок к горлу брата прежде, чем понял, что делает.
Мунтадир схватил его за запястье, когда Али дернулся назад. Его серые глаза были дикими.
– Продолжай, – подначивал он, поднося лезвие ближе к шее. – Сделай его. Отец будет так горд. – Его голос сорвался. – Он сделает тебя эмиром, он отдаст тебе Нари. Все, что ты притворяешься, что не хочешь.
Дрожа, Али искал ответ.
– Я…
Дверь распахнулась, и в пыльном свете появились Любайд и Зейнаб. Али тут же бросил ханджар, но было слишком поздно. Его сестра взглянула на них, распростертых на полу, и ее глаза вспыхнули смесью ярости и разочарования, да так, что могла бы гордиться их мать.
– Спасибо, что помог мне найти братьев, – коротко сказала она Любайду. – Если вы не возражаете, мы на минутку…
Любайд уже вышел наружу.
– Счастливо! – Он закрыл за собой дверь.
Зейнаб глубоко вздохнула.
– Немедленно оторвитесь друг от друга. – Когда оба принца быстро разошлись, она продолжила, ее голос кипел: – Теперь, пожалуйста, объясните, что, во имя Бога, только что произошло на арене?
Мунтадир уставился на него.
– Зейди узнал о Назире и сошел с ума.
– Кто-то должен был, – огрызнулся Али. – И не веди себя так невинно! Думаешь, я не знаю, что мое седло ослаблено? Ты мог убить меня!
– Я не трогал твое проклятое седло! – огрызнулся Мунтадир и поднялся на ноги. – Сделал врагами полгорода, а потом удивляется, когда его пытаются саботировать. – На его лице отразилось новое негодование. – И у тебя хватает наглости обвинять меня в чем-то. Я пытался сказать тебе дюжину раз, чтобы ты отступил, а потом ты назвал меня трусом перед лицом отца, когда все, что я делаю, это пытаюсь расхлебать заваренную тобой кашу!
– Я пытался заступиться за Зейнаб, и за это ты опозорил меня перед всей ареной! – В голосе Али зазвучала боль. – Ты оскорбил Нари и позволил своим друзьям называть меня крокодилом… – Даже сказать это было больно. – Боже мой. Так вот во что превратил тебя отец? Ты так долго подражал ему, что жестокость стала твоим инстинктом?
– Ализейд, хватит, – сказала Зейнаб, когда Мунтадир отпрянул, словно Али ударил его. – Я могу вставить слово, поскольку, очевидно, именно мое будущее спровоцировало эту последнюю драку?
– Прости, – пробормотал Али, замолкая.
– Большое спасибо, – едко сказала она. Она вздохнула, откидывая вуаль, которую носила перед Любайдом. Чувство вины поднялось в груди Али. Его сестра выглядела измученной больше, чем он когда-либо видел. – Я знаю о Назире, Али. Мне это не нравится, но я не хочу, чтобы ты болтал об этом, даже не поговорив со мной. Она взглянула на Мунтадира. – Что сказал отец?
– Что он приедет на этой неделе, – мрачно ответил Мунтадир. – Он велел мне провести с ним время и выяснить, что он за человек.
На щеке Зейнаб дернулся мускул.
– Может быть, вы дадите мне знать?
– И это все? – спросил Али. – Это все, что вы оба готовы сделать?
Мунтадир уставился на него.
– Вы простите меня за то, что я не прислушиваюсь к политическим советам человека, который живет в деревне уже пять лет и который двух слов иногда связать не может. – Он скорчил мину. – Ты думаешь, я хочу стать таким, как он, Зейди? Ты хоть представляешь, от чего мне пришлось отказаться? – Он заложил руки за голову и принялся расхаживать по комнате. – Дэвабад – пороховая бочка, и отец удерживает ее от взрыва крепким усилием воли. Все знают, что, если они рискуют своей безопасностью, они рискуют жизнью всех, кого они любят.
– Но ты не такой, Диру, – запротестовал Али. – И это не единственный способ управлять.
– Нет? Может, попробуем по-твоему? – Мунтадир обернулся, его взгляд пронзил Али насквозь. – Потому что я думаю, что ты больше похож на отца, чем хочешь признать. Но там, где отец хочет стабильности, ты хочешь справедливости. Твоей версии справедливости – даже если вам придется тащить нас туда ногами и криками. И позволь мне сказать тебе, братишка… У меня чертовски ясные глаза, когда дело касается тебя. Ты пользуешься благосклонностью многих обозленных джиннов с оружием и счетами в этом городе… и как удобно, что у вас есть Аяанле, готовая и желающая финансово поддержать вас.
– Аяанле, – сказала Зейнаб, ее голос был резок, – гораздо более тонки, чем вы думаете, и я вот, в частности, уже несколько месяцев пытаюсь заключить мир между вами, двумя идиотами. – Она закрыла глаза и потерла виски. – Но в Дэвабаде дела шли все хуже и хуже, пока не вернулся Али, Диру. Я знаю, ты не хочешь этого видеть, но так и было.
Мунтадир всплеснул руками.
– И что мне делать? Разрушить финансовый союз, в котором мы нуждаемся, потому что моя сестра будет одинока? Снова сделать Ализейда моим каидом и по праву потерять всех своих сторонников за то, что отдал мою армию фанатику? – В его словах звучало настоящее отчаяние. – Скажи мне, как уладить это между нами, потому что я не вижу способа.
Али откашлялся, чувствуя комок в горле.
– Проблема не в нас.
Он заколебался, его мысли лихорадочно метались. Холодное осознание того, что произошло с Фатумой после того, как он узнал, что сделал с ней его отец. Дети «Танзима». Его разговор с Нари прошлой ночью. Все обвинения Мунтадир аккуратно изложил. На самом деле это привело только к одному выводу, ясному, как стекло.
Он посмотрел в выжидающие глаза брата и сестры.
– Отец нуждается в замене.
Последовал момент молчаливого шока, а затем Зейнаб издала сдавленный, ошеломленный звук, которого он никогда раньше не слышал от своей утонченной сестры.
Мунтадир пристально посмотрел на него и уронил голову в ладони.
– Не могу поверить. Не могу поверить, что ты нашел способ сделать этот разговор еще хуже. – Его голос звучал приглушенно сквозь пальцы.
– Просто послушай меня, – поспешил продолжить Али. – Он уже много лет сбивается с пути. Я понимаю его озабоченность стабильностью Дэвабада, но только до тех пор, пока эта тактика попирания всего, что ему противостоит, может работать. На треснувшем фундаменте ничего не построишь.
– А теперь ты говоришь как поэт, – простонал Мунтадир. – Ты действительно сошел с ума.
– Я устал смотреть, как умирают невинные люди, – прямо сказал Али. – Я устал быть косвенно причастен к стольким страданиям. Дэвы, шафиты… вы знаете, что он сжег лодку, полную детей-беженцев, чтобы казнить нескольких боевиков «Танзима»? Что он проигнорировал угрозу, которую я передал относительно безопасности Нари, потому что, по его словам, она становится высокомерной? – Он взглянул на Зейнаб, зная, что его сестра разделяет по крайней мере некоторые из его взглядов. – Он перешел слишком много границ. Он не должен быть королем.
Лицо Зейнаб исказилось, но она глубоко вздохнула.
– Али не совсем ошибается, Диру.
Мунтадир застонал.
– О, Зейнаб, только не ты. – Он пересек комнату и начал рыться в одном из сундуков, вытащил маленькую серебряную бутылочку и открыл крышку. – Это алкоголь? Потому что я хочу быть в стельку, когда отец узнает, что его дети замышляют переворот в гребаном шкафу.
– Это для полировки оружия, – быстро сказал Али.
Зейнаб подошла к Мунтадиру и выбила бутылку из его рук, хотя тот, казалось, все еще оценивал ее.
– Остановись. Просто послушай минутку, – настаивала она. – Втроем мы можем заручиться поддержкой. Если бы мы выступили единым фронтом, папе было бы трудно противостоять нам. Нам нужно, чтобы большинство дворян и большая часть Цитадели были на нашей стороне, но и у тех, чьи сердца не поддаются, могут оказаться сговорчивые кошельки.
– Как ты думаешь, мы сможем это сделать? – спросил Али. – Мы уже потратили немало денег на больницу.
– Братец, ты удивишься, как далеко может завести тебя иллюзия богатства, даже если освобождение от такого обещания займет больше времени, – хитро сказала Зейнаб.
– Золото Аяанле, – саркастически вставил Мунтадир. – Ну, полагаю, я знаю, в какую сторону будет качаться трон.
– Не будет. – Пока Али говорил, в голове у него начали оформляться идеи. – Я не знаю, кто и как должен править, но кроме нас должны быть голоса, определяющие будущее Дэвабада. Может быть, не один голос. – Он помолчал, быстро соображая. – Нахиды… у них был совет. Возможно, мы могли бы попробовать нечто подобное.
Ответ Зейнаб был резким.
– В Дэвабаде много голосов, которые не слишком высокого мнения о нас, Али. Ты начнешь отдавать власть, и нас могут прогнать обратно в Ам-Гезиру.
– Достаточно. – Мунтадир шикнул на них, оглядываясь вокруг. – Хватит интриговать. Вас убьют, и ни за что. Не будет никакого свержения, если вы не можете взять кольцо печати Сулеймана от него. Ты хоть представляешь, как это сделать?
– Нет, – признался Али. Он не подумал о кольце с печатью. – Я в смысле, он не носит его на руке. Я решил, что он хранил его в сейфе…
– Печать в его сердце, – прямо сказал Мунтадир.
У Али отвисла челюсть. Такая возможность не приходила ему в голову.
Зейнаб пришла в себя первой.
– Прямо в сердце? Печать в его сердце?
– Да. – Мунтадир посмотрел на них с серьезным выражением лица. – Ты понимаешь? Печать Сулеймана нельзя взять, если только ты не готов убить за нее нашего отца. Это цена, которую ты заплатишь?
Али изо всех сил пытался отмахнуться от шокирующей информации.
– Печать Сулеймана не должна иметь значения. Не для этого. Лишение подданных магии – это не та сила, которой должен обладать политический лидер. Печать должна была помочь Нахидам исцелить свой народ и сразиться с ифритами. И когда придет время, чтобы это произошло снова… обладателя кольца нет в этой комнате, и вы оба это знаете.
Настала очередь Зейнаб застонать. Она раздраженно ущипнула себя за переносицу.
– Али…
Мунтадир грубо прожестикулировал.
– Теперь ты мне веришь? – Он спросил Зейнаб. – Я же говорил тебе, что он влюблен в нее.
– Я не влюблен в нее!
Раздался стук в дверь, и она резко распахнулась, снова открыв Любайда.
– Али, эмир Мунтадир! – Он задыхался, опираясь на колени и пытаясь отдышаться. – Идемте быстро.
Али вскочил на ноги.
– Что случилось?
– На процессию Дэвов совершено нападение.
30
Нари
Нари не призналась бы ему в этом, но, возможно, Картир был прав, говоря, что на шествии Навасатема будет весело.
– Анахид! – Снизу донесся еще один крик. – Анахид Благословенная!
Нари застенчиво улыбнулась из-под чадры, благословляя толпу.
– Пусть огни горят ярко для тебя! – крикнула она в ответ.
Утро было невероятно прекрасным, на ярко-голубом небе не было ни облачка. Низрин и компания смеющихся женщин Дэв разбудили ее за несколько часов до рассвета молочными конфетами и чаем с перцем, вытащили из постели, несмотря на усталые протесты Нари, и одели в мягкое простое платье из некрашеного льна. Еще до восхода солнца они присоединились к возбужденной и растущей толпе Дэвов в городских доках, чтобы дождаться восхода солнца. Когда первые бледные лучи осветили небо, они зажгли разноцветные масляные лампы в форме лодок из прозрачной вощеной бумаги, отправляя их по водной глади, в светящихся бледно-розовым в лучах рассветного солнца, и превращающих воду в огромную ослепительную купель.
Радость толпы была заразительной. Дети гонялись друг за другом, радостно размазывая по рукам и лицам мокрые пригоршни глиняного раствора, символизировавшего храм, который их предки построили для Сулеймана, в то время как шумные торговцы торговали засахаренными ячменными лепешками и густым сливовым пивом, традиционно употреблявшимся на праздник.
Распевая, они направились к колесницам, которые должны были доставить процессию во дворец. Они были построены тайно: это была традиция Дэвов, колесницы были спроектированы и построены старшими Дэвами, а везли на них молодежь: буквальное празднование следующего поколения. Всего их было тридцать, по одному на каждое столетие свободы, и они были чрезвычайно впечатляющими. Поскольку ее племя не знало полумер, транспортные средства были также огромными, больше всего напоминающими движущиеся башни, с местом для десятков всадников и колесами в два раза выше человека. Каждая была посвящена какому-то аспекту жизни Дэвов: одна могла похвастаться рощей украшенных драгоценными камнями вишневых деревьев, золотые стволы которых выглядывали из-под навеса из резных нефритовых листьев и сверкающих рубиновых фруктов, в то время как другая позади нее вращалась с резвящимися медными лошадьми. Их ртутные глаза вспыхнули, белые цветы жасмина тяжело опустились на густые черные кисточки их грив.
Колесница Нари была самой большой и, к ее стыду, ужасно похожей на лодку, на которой когда-то плыла Анахид. Над головой Нари развевался бело-голубой шелковый флаг, а на корме гордо возвышался великолепный резной деревянный шеду. В данный момент она сидела на нем, окруженная хороводом восторженных маленьких девочек у ее ног. По традиции одна из них должна была заменить Анахид, но на этот раз попытки Нари убедить их сделать то же самое были встречены лишь недовольными гримасами.
Но восторг ее народа был заразителен, так что смущение от того, что Нари хорошо проводила время, выдавали ее горящие щеки и глупая улыбка. Она помахала толпе на улице, сложив руки в благословении, когда проходила мимо групп ликующих Дэвов.
– Это не то, чего я ожидала, – проворчала Акиса рядом с Нари, срывая одну из многочисленных гирлянд цветов, которые маленькие девочки, – сначала робко, а затем с большим энтузиазмом, когда женщина-воин не остановила их, – навешали на ее шею.
Нари сдержала смех при виде розовых цветов, опутавших страшную подругу Али.
– Разве в Ам-Гезире не празднуют Навасатем?
Другая женщина бросила встревоженный взгляд на двух пьяных молодых людей на платформе позади них. Они безумно хихикали, кружась вокруг медных коней, каждый с бутылкой сливового пива в руке.
– Мы ничего не празднуем таким образом.
– Ах, – тихо произнесла Нари. – Неудивительно, что Али там нравится.
– Ты наслаждаешься жизнью? – Она услышала голос Низрин снизу. Низрин ехала рядом с колесницами вместе с остальными Дэвами старейшинами, их лошади были одеты в мерцающие одежды цвета восходящего солнца.
Нари наклонилась к ней и крикнула:
– Ты могла бы упомянуть, что я буду сидеть на шеду, – пожаловалась она. – Гасан что-нибудь сожжет, когда увидит это.
Низрин покачала головой.
– Это все ради веселья. Первая ночь новолуния всегда самая дикая. – Она кивнула на пьяных юношей. – К вечеру все Дэвы будут как они. Это не составляет большой угрозы для короля.
Нари вздохнула.
– Я с нетерпением жду возможности провести ночь, ухаживая за их ранами.
Она уже думала о том, как быстро сможет добраться до молодых людей позади нее, когда один из них неизбежно упадет и раскроит себе череп.
– Я бы сказала, что это вполне возможно. Но у нас есть Джамшид, и мы позаботимся, чтобы никто из наших не ушел из лазарета. – Низрин притормозила. – Может, ты попросишь ту шафитскую целительницу, с которой сотрудничаешь, присоединиться к нам? Она может привести свою семью.
Нари опустила глаза.
– Хочешь, чтобы я попросила Субху и ее семью переночевать в лазарете?
Это показалось странным, особенно от нее.
– Я думаю, это хорошая идея. Мы могли бы использовать дополнительные руки, и вы упомянули, что она все еще кормит ребенка грудью.
Нари обдумала это. Хорошо бы получить помощь Субхи, а она все равно хотела показать доктору лазарет.
– Я пошлю ей весточку, когда мы вернемся во дворец.
Она выпрямилась, вглядываясь в улицу впереди и пытаясь сориентироваться. Похоже, они были почти у мидана.
Почти у границы шафитского квартала. Нари покраснела, ненавидя себя за то, как быстро пришла эта мысль – и облегчение. Беспокойство Али казалось искренним, но было трудно отделить его предупреждение от остальных тем их разговора, а об этом она отказывалась сегодня думать.
Тем не менее она оглядела толпу. В основном тут были Дэвы, хотя было много чистокровок из племен джиннов, прижатых к баррикадам, вращающих Звездные бенгальские огни и делившихся пирожными и пивом. Шеренга солдат отделяла их от зевак шафитов, многие из которых тоже кричали – ура, но держались далеко позади.
Чувство вины пронзило ее. Это было неправильно, несмотря на угрозу. Нари придется посмотреть, не устроит ли она какой-нибудь бонусный праздник для шафитов, чтобы наверстать упущенное.
Она поерзала на деревянном шеду, натягивая чадру на округлые уши. Она была необычной и, к счастью, легкой, сегодня на ее голове не было тяжелых золотых украшений. Сшитая из слоев шелка, настолько тонкого, что почти прозрачного, и окрашенная в красивые цвета, чадра должна была напоминать вид крыльев шеду. Нари подняла лицо к солнцу, прислушиваясь к радостной болтовне детей Дэвов.
Жаль, что Дара этого не видел. Эта мысль возникла в ее голове непрошеной и неожиданной, но, как ни странно, не наполнила ее той бурной смесью эмоций, которую обычно вызывали воспоминания о Даре. Они с Дарой, возможно, имели совершенно разные взгляды на будущее, но она не могла не надеяться, что Афшины гордились бы, увидев ее сегодня сидящей на деревянной лодке.
Впереди она заметила какое-то движение; к процессии приближалась вереница всадников Дэвов. Нари усмехнулась, узнав среди них Джамшида. Она помахала рукой, поймав его взгляд, и он приподнял фуражку в знак признательности, с широкой, легкомысленной улыбкой указывая на лошадь под ним.
Раздался громкий хлопок, взрывной гул, одновременно странный и отдаленно знакомый. Одному Богу известно, что это было. Кто-то из Дэвов, вероятно, создал летающие барабаны.
Шум повторился, и на этот раз раздался крик, а затем крик, сопровождаемый взрывом белого дыма с балкона прямо через улицу.
Темный снаряд врезался в резную балюстраду над ее головой.
Удивленно вскрикнув, Нари прикрыла голову от дождя деревянных осколков. На балконе что-то зашевелилось, блеснул металл, и снова поднялся белый дым.
Акиса стащила ее с шеду.
– Ложись! – воскликнула она, бросаясь на Нари.
В следующее мгновение шеду разлетелся вдребезги, еще один снаряд ударил в его голову с достаточной силой, чтобы отколоть ее. Ошеломленная, с Акисой, прижимающей ее к деревянной палубе, Нари лежала неподвижно. Она услышала еще крик, а затем еще один треск.
Выстрелы, наконец поняла она. Воспоминания о Каире настигли ее. Громадные турецкие пушки, смертоносные французские мушкеты… не то, к чему могла бы прикоснуться такая египтянка, как она, живущая на улице и уже скрывающаяся от властей, но оружие, которое она видела и слышала много раз. Тип оружия, едва известный джинну, вспомнила она, думая про страх Али, когда она держала пистолет у Сенов.
Выстрел повторился, на этот раз угодив по основанию ее ладьи.
«Они нацелились на меня», – поняла Нари. Она попыталась оттолкнуть Акису, но безуспешно.
– Они преследуют меня! – закричала она. – Уводи детей!
Какой-то предмет упал на деревянную палубу на расстоянии вытянутой руки от ее лица. Какой-то треснувший керамический кувшин с огненной тряпкой на одном конце. Нари уловила резкий запах сосны и дегтя, из которого сочилась темная жижа. Она коснулась пламени.
Огненный шар разорвался, и этого было достаточно, чтобы опалить ее лицо. Нари инстинктивно перекатилась, поднимая на ноги потрясенную Акису. Мозаика сошлась в ее голове – наполненные смолой горшки и дикое пламя сразу же стали знакомы по худшим историям ее народа о шафитах.
– Огонь Руми! – Она закричала, пытаясь схватить девочек. Еще одна банка ударила по улице, огонь поглотил пару всадников так быстро, что они даже не успели закричать. – Бегите!
А потом наступил хаос. Окружающие толпы разбились, люди толкались, чтобы уйти от распространяющегося пламени. Нари услышала крики Королевской гвардии, пытавшейся навести порядок, когда их зульфикары вспыхнули на свету.
Нари подавила панику. Они должны были спасти детей. Она и Акиса быстро повели их к другой стороне колесницы. Дэвы на лошадях уже набросили веревки, мужчины полезли, чтобы помочь им спуститься.
Акиса схватила ее за воротник.
– Вода! – потребовала она. – Где ближайший насос?
Нари покачала головой и закашлялась, пытаясь собраться с мыслями.
– Вода не действует на огонь Руми.
– Тогда что?
– Песок, – прошептала она, с нарастающим ужасом глядя на мокрые каменные улицы и деревянные здания вокруг.
Песок был единственным, чего не хватало влажному Дэвабаду.
Акиса резко дернула ее назад, когда металлический шар врезался в дерево там, где только что была голова Нари.
– Они там, – предупредила она, мотнув головой в сторону балкона. – Их трое.
Нари осмелилась бросить быстрый взгляд. Трое мужчин сгорбились внутри строения, двое из них были вооружены чем-то похожим на мушкеты.
Ее охватила ярость. Краем глаза она заметила солдата Агниванши с луком, быстро взбирающегося на дерево по украшенной драгоценными камнями колеснице рядом с ней. Он взобрался на одну из ветвей и тем же движением выпустил стрелу.
Раздался крик, и один из нападавших упал с балкона со стрелой в спине. Лучник повернулся к остальным.
Выстрел из мушкета сбил его с ног. Когда Нари закричала, солдат упал замертво на землю, лук выпал из его рук.
– Ложись, Нари! – крикнула Низрин, отвлекая ее внимание, когда еще один выстрел расколол палубу и последних детей унесли прочь.
Нари подскочила, Акиса подтолкнула ее бежать, когда колесница развалилась пополам от жара распространяющегося пламени.
Кучка Дэвов потянула ее к себе. Низрин была там, срывая с Нари узнаваемую чадру.
– Уведите бану Нахиду, – приказала она.
– Нет, подожди… – попыталась возразить Нари, когда чьи-то руки усадили ее на лошадь.
Сквозь пролом в толпе она заметила Джамшида. Он скакал тяжело, опасно тяжело, одной рукой вцепившись в седло, а другой пытаясь дотянуться до лука, лежащего на земле…
Глиняный кувшин с огнем Руми ударил его прямо в спину.
– Джамшид!
Джамшид рванулся вперед и свалился с лошади. Его пальто горело, языки пламени плясали по спине.
– Нет!
Все, казалось, замедлилось. Мимо проскакала лошадь без всадника, и в воздухе запахло дымом и кровью. Нари едва не упала в обморок от внезапного присутствия разорванных тел, сломанных костей и замирающих сердец, угрожающих захлестнуть ее чувства Нахиды. Улицы, которые ее предки тщательно проложили, горели, поглощая бегущих разодетых зрителей. Впереди Джамшид катался, тщетно пытаясь потушить огонь, распространяющийся по его одежде.
Ярость и отчаяние поднялись в ней. Нари оттолкнула Дэвов, пытавшихся оттащить ее.
– Джамшид!
Чистая решимость привела ее к нему, когда он корчился на земле. Не заботясь о том, рискует ли она собой, Нари схватила его за несгоревший край воротника и сорвала с него горящую куртку.
Он закричал, тлеющая ткань содрала большую часть кожи на его спине, оставляя его плоть окровавленной и открытой. Но это было лучше, чем быть поглощенным огнем Руми – не то чтобы это имело значение; теперь они оба были окружены, пламя жадно лизало окружающие здания.
Перед ней на землю упал тяжелый предмет: останки горящего шеду, на котором она ехала, чтобы подражать своим предкам. Но пока Нари наблюдала за хаосом вокруг, беспомощность угрожала задушить ее. Нари не Анахид. У нее не было Афшина.
Она понятия не имела, как спасти свой народ.
Афшин… как вспышка света, одно из ее последних воспоминаний о Каире пришло к ней: воин с поразительными зелеными глазами, чьи имя она еще не знала, стоя среди могил своего человеческого дома, поднимая руки, чтобы вызвать бурю.
Песчаная буря. У Нари перехватило дыхание. «Создатель, пожалуйста, – молилась она. – Помоги мне спасти мой город».
Она вздохнула, склонив голову. Повинуясь инстинкту, она попыталась увидеть город, как видела бы пациента, попыталась представить себе грязь между булыжниками и пыль, собирающуюся в каждом углу.
Она потянула. Ветер тут же подхватил ее, хлестнув косами по лицу, но она все еще чувствовала сопротивление, ее хватка на магии была слишком слабой. Она вскрикнула от отчаяния.
– Нари, – хрипло выдохнул Джамшид, сжимая ее руку. – Нари, мне нехорошо…
Он задохнулся, его пальцы сжались на ее руке.
Грубый всплеск магии ударил ее так сильно, что она чуть не упала. Она ахнула, пошатнулась, пытаясь сохранить контроль. Это было и знакомо и нет, толчок, как будто она погрузила руки в чан со льдом. Он мчался по ее венам с диким безумием, как существо, слишком долго запертое в клетке.
И это был именно тот толчок, в котором она нуждалась. Нари не колебалась, не сводя глаз с горящих улиц. «Исцели», – приказала она, сильно потянув.
Каждая песчинка в родном городе устремилась к ней.
Она превратилась в стремительную воронку удушливой пыли. Она выдохнула, и смерч рухнул, дождем накрыв улицу и разрушенные колесницы, взрываясь дюнами у зданий и покрывая тела убегающих и горящих джиннов и Дэвов. Огонь погас так резко, как будто она окунула свечу в лужу воды.
То же самое произошло и с Нари. Ее власть над магией рухнула, и она пошатнулась, изнеможение охватило ее, когда черные пятна вспыхнули перед ее глазами.
– Бану Нахида!
Нари моргнула, заметив, что Низрин бежит к ней, все еще держа в руках ее яркую чадру. Джамшид, сидевший рядом с ней, попытался подняться, его рубашка висела на груди опаленными лохмотьями.
На его совершенно исцеленной спине.
Нари разинула рот, разглядывая его неповрежденную кожу, когда раздался еще один треск мушкета. Джамшид толкнул ее.
Но стреляли не в них.
Время между тем, как Низрин мчалась к ним, и тем, как ее наставница падала, казалось, заняло несколько часов, словно выжигая себя перед ее мысленным взором. Нари оторвалась от Джамшида, рванулась в сторону Низрин.
– Низрин!
Черная кровь уже пропитала ее тунику. Нари разорвала ее.
При виде раны на животе она замерла. Это было ужасно, человеческое оружие истерзало плоть женщины так, как Нари не представляла возможным в магическом мире.
Боже… Не теряя ни секунды, Нари положила руку на кровь – и тут же отдернула ее, когда жгучая боль пронзила ее ладонь. Запах, ожог…
Нападавшие использовали железные пули.
Раздался крик, и оставшиеся на балконе люди упали на землю, их тела были изрешечены стрелами. Нари едва это заметила. С сердцем, застрявшим в горле, она проигнорировала боль, чтобы снова прикоснуться к своей наставнице. Исцели, умоляла она. Исцели!
Кровавая царапина на щеке Низрин мгновенно затянулась, но пулевое ранение осталось. Сама пуля выделялась на теле Низрин гневным шрамом, холодным, чужеродным вторжением.
Джамшид опустился рядом с ней, уронив лук.
– Что я могу сделать? – закричал он.
– Я не знаю. – Нари в ужасе вглядывалась в лицо Низрин. Ей нужна была Низрин, чтобы пройти через это. Ей нужна Низрин, и точка. Слезы застили ее глаза, когда она увидела кровь в уголке губ наставницы и черные глаза, в которых было столько же шока, сколько и боли.
Ответ пришел к ней в одно мгновение.
– Мне нужны плоскогубцы! – крикнула она толпе. – Шип, лезвие, что-нибудь!
– Нари… – Голос Низрин превратился в душераздирающий шепот. Она закашлялась, изо рта снова потекла кровь. – Нари… слушай…
Кровь пропитала одежду Нари. Кто-то – Нари было все равно, кто именно – сунул ей в руку рукоятку ножа.
– Прости, Низрин, – прошептала она. – Наверное, будет больно.
Джамшид положил голову Низрин себе на колени. С тихим ужасом Нари поняла, что он тихо молится, давая ей последнюю отповедь.
Нари отказывалась это принять. Она подавила эмоции. Она не обращала внимания на слезы, бегущие по ее щекам, и на то, что сердце Низрин стало биться медленнее.
– Нари, – прошептала Низрин. – Нари… твоя…
Нари вставила нож. Ее руки, к счастью, не дрожали.
– Достала!
С фонтаном крови она вытащила пулю. Но это движение дорого ей обошлось. Низрин вздрогнула, ее глаза заблестели от боли.
И когда Нари провела пальцами по ране, сердце Низрин остановилось. Взревев от гнева, Нари высвободила оставшуюся магию, приказав ему снова биться, чтобы порванные сосуды и истрепанная плоть соединились.
Ничего.
Джамшид зарыдал.
– Ее сердце, – всхлипнул он.
Нет. Нари уставилась на наставницу с тупым непониманием. Низрин не могла умереть. Женщина, которая научила ее исцелять, не могла быть единственным человеком, которому она не могла помочь. Женщина, которая, несмотря на все их многочисленные ссоры, была для Нари практически матерью.
– Низрин, – прошептала она. – Прошу.
Она попробовала еще раз, магия выплеснулась из ее рук, но ничего не помогло. Сердце Низрин замерло, кровь и мышцы замедлились, яркие импульсы в голове постепенно угасли – способности Нари ясно говорили ей то, что отрицало ее сердце.
Низрин умерла.
31
Али
Али распахнул дверь больницы, схватив первого попавшегося человека.
– Бану Нахида! Где она?
Окровавленный Паримал вздрогнул, едва не уронив поднос с припасами. Али быстро отпустил его.
Выражение лица Паримала было серьезным.
– В главном зале. Она невредима, но дело плохо, принц. Многие мертвы.
Это Али знал. Они с Мунтадиром бросились к процессии, но на улицах царила суматоха, и в конце концов они узнали, что Нари уже в больнице, лечит пострадавших.
Мунтадир остался, чтобы помочь Джамшиду навести порядок, а Али отправился в больницу, миновав развалины праздника, превратившегося в кровавую бойню. Мертвые лежали там, где упали, их тела все еще были окутаны саваном. Али насчитал по меньшей мере пятьдесят.
Одна из убитых уже была в Великом храме, ее неподвижное тело было покрыто чадрой Бану Нахиды. Имя Низрин тяжело врезалось в сердце Али, масштабы насилия, совершенного сегодня, невообразимы.
– Могу я спросить?.. – Паримал смотрел на него с болью и сомнением. – Злоумышленники… их опознали?
Али встретился с ним взглядом, прекрасно понимая, о чем на самом деле спрашивает Паримал. Та же самая мрачная молитва звучала в самой темной части сердца Али.
– Это были шафиты, – тихо сказал он. – Все они.
Плечи Паримала поникли, лицо исказилось.
– О нет, – прошептал он. – Это ужасно, но я надеялся…
– Я знаю, – откашлялся Али. – Где она?
Паримал кивнул влево.
– Главный смотровой кабинет.
Али поспешил прочь, через залы, строительство которых он лично контролировал. Он с нетерпением ожидал увидеть больницу в рабочем состоянии, но Боже… не так.
Палата была битком набита, сотня коек полна, и еще больше пациентов лежало на шерстяных одеялах на полу. Подавляющее большинство составляли Дэвы. Он увидел Нари, склонившуюся над плачущим мальчиком, которого держала мать. Она держала в руках щипцы и вынимала кусочки деревянной шрапнели из его кожи. Он смотрел, как она отложила щипцы и прикоснулась к лицу мальчика, прежде чем медленно подняться на ноги. Она обернулась.
Не успела она встретиться с ним взглядом, как лицо Нари вытянулось от горя. С разбитым сердцем Али бросился к ней. Она дрожала, трясла головой и выглядела так, будто ей требовались все силы, чтобы не заплакать.
– Я не могу, – выдавила она. – Не здесь.
Али молча взяла ее за руку. Она не сопротивлялась, позволяя ему вывести себя из смотровой в сад. Едва они закрыли дверь, как она разрыдалась.
– Они убили Низрин, – рыдала она. – Они застрелили ее, а я ничего не могла сделать. Я не могла…
Али притянул ее к себе. Она заплакала еще сильнее, и они медленно опустились на пол.
– Она научила меня всему, – всхлипнула Нари. – Всему. И я ни черта не могла сделать, чтобы спасти ее. – Она яростно затряслась. – Она была напугана, Али. Я видела это в ее глазах.
– Мне так жаль, Нари, – прошептал он, не зная, что еще сказать. – Мне очень, очень жаль.
Не зная, что еще делать, он просто держал ее, пока она плакала, ее слезы впитывались в его дишдашу. Он жаждал сделать что-нибудь, что-нибудь, что облегчило бы ее страдания.
Он не был уверен, как долго они сидели там, когда раздался призыв к молитве. Али закрыл мокрые глаза, позволяя зову муэдзинов омыть его. Это вернуло немного спокойствия его духу. Сегодняшнее нападение было ужасным, но азан все еще пели. Время в Дэвабаде не останавливается, и они должны позаботиться о том, чтобы эта трагедия не разрушила город.
Азан, казалось, привел в чувство и Нари. Она судорожно вздохнула и отстранилась, чтобы вытереть глаза.
Она смотрела на свои руки, выглядя совершенно потерянной.
– Я не знаю, что им сказать, – пробормотала она, обращаясь скорее к себе, чем к Али. – Я сказала своим соплеменникам, что мы можем доверять шафитам. Но на нас просто напали с человеческим оружием, с огнем Руми, когда мы праздновали наш праздник в нашем городе. – Ее голос звучал глухо. – Как я могу называть себя бану Нахидой, если не могу защитить свой народ?
Али протянул руку и взял ее за подбородок.
– Нари, ты не отвечаешь за это. Ни в коем случае. Несколько извращенных душ воспользовались слабостью защиты, которую, честно говоря, мы должны были подготовить еще тогда, когда это проклятое оружие появилось в этом городе впервые. Это не имеет никакого отношения к твоей работе с шафитами, не говоря уже о твоей роли как бану Нахиды. Ты спасала жизни, – заверил он ее. – Я слышал, что ты сделала, чтобы потушить огонь. Думаешь, это мог сделать кто-то, кроме бану Нахиды?
Нари, казалось, не слышала его, потерявшись в темноте, окутавшей ее мысли.
– Это не должно повториться, – пробормотала она. – Больше никогда. – Выражение ее лица резко обострилось, глаза остановились на нем. – Женщина, которая предупреждала тебя… где она? Я хочу поговорить с ней.
Али покачал головой.
– Больше она ничего не знала.
– Она явно знала достаточно! – Она рывком высвободилась из его рук. – Может быть, ты и не смог получить от нее больше информации, но держу пари, что я смогу.
Злоба в ее голосе встревожила его.
– Она не стояла за этим, Нари. И я не смог бы найти ее, даже если бы попытался.
– Тогда как ее зовут? Я прикажу своим людям искать ее, если ты не хочешь.
По коже Али пополз лед. Сейчас он сделал бы все, чтобы помочь Нари… но он не мог. Он прикусил губу, пытаясь подобрать слова.
– Нари, я знаю, что ты скорбишь…
– Знаешь? – Она оттолкнула его. – Что ты знаешь о горе? – Ее влажные глаза вспыхнули. – Кого ты потерял, Али? Кто умер у тебя на руках? Кого ты умолял вернуться, посмотреть на тебя в последний раз? – Она с трудом поднялась на ноги. – Дэвы истекают кровью, шафиты истекают кровью, а Гезири стоят в стороне. В безопасности в своих пустынях, дома, во дворце.
Али открыл и закрыл рот, но это было обвинение, которое он не мог оспорить.
– Нари, пожалуйста, – взмолился он. – Мы… мы все исправим.
– А что, если не сможем? – Ее голос дрогнул от усталости. – А что, если Дэвабад просто сломан так, что его невозможно починить?
Он покачал головой.
– Я отказываюсь в это верить.
Нари молча смотрела на него. Гнев исчез, сменившись жалостью, от которой ему стало еще хуже.
– Ты должен уйти, Ализейд. Сбежать из этого ужасного места, пока еще можешь. – Горе исказило ее черты. – Я бы так и сделала. – Она повернулась к двери. – Мне нужно вернуться к пациентам.
– Нари, подожди! – Али в отчаянии вскочил на ноги. – Стой. Я все исправлю. Богом клянусь.
Она протиснулась мимо него.
– Ты не можешь все исправить. – Она рывком распахнула дверь. – Возвращайся в Ам-Гезиру.
Когда Али вышел из больницы, его ждали Любайд и Акиса.
Любайд взглянул на него и схватил Али за руку.
– С ней все в порядке?
У Али пересохло во рту.
– Она жива.
Возвращайся в Ам-Гезиру. Внезапно, в момент слабости, Али захотелось именно этого. Как это будет легко. В городе царил хаос, и все трое могли ускользнуть в одно мгновение. Отец не стал бы его винить – он велел Али уйти и, вероятно, почувствовал бы облегчение, если бы ему не пришлось заставлять сына подчиняться его воле. Али может вернуться в Бир-Набат через несколько недель, подальше от Дэвабада и кровавой душевной боли, которую он приносит.
Он потер глаза. Впереди он заметил лагерь шафитов. После нападения его перестроили, расширили, и теперь он был переполнен усердными рабочими, которые входили и выходили из больницы.
Тошнотворный страх закрался в его сердце. Дэвы и раньше нападали на это место, убивая десятки за смерть одного человека.
Что они сделают с шафитами за сегодняшнее нападение?
Они могут развязать войну. Али знал, что это постоянная забота отца. Дэвы и шафиты составляли большую часть Дэвабада, превосходя числом остальных джиннов, и Королевская гвардия не смогла бы их остановить. Гасан даже не попытается остановить их. Али знал холодную логику их мира. Стража будет послана охранять другие кварталы, чтобы сохранить чистокровных джиннов в безопасности, пока огнепоклонники и малокровки будут сражаться в последний раз.
Но его первым инстинктом будет остановить это. Жестоко уничтожить все, что может обостриться.
Дверь снова открылась, и Субха вышла к ним.
Доктор глубоко вздохнула.
– Не думала, что когда-нибудь увижу что-то страшнее, чем нападение на лагерь, – призналась она вместо приветствия. – Не могу представить демонов, которые задумали такое. Атаковать парад, где дети…
Они сами были детьми всего несколько лет назад. Али чувствовал, что все это восходит к «Танзиму». Несколько искалеченных душ, которые видели, как убили их шейха, сожгли их приют, а затем их приемные братья и сестры умерли на озере Дэвабада, как и сказала сестра Фатума.
– Я думаю, что на данный момент выжившие вне опасности, – продолжила Субха с тяжелым выражением лица. – Жаль, что меня там не было, – тихо сказала она. – Госпожа Низрин… Я могла бы вытащить пулю.
– Пожалуйста, не говори этого Нари, – быстро сказал Али.
Субха покачала головой.
– Могу сказать, что она уже думает об этом. Когда вы теряете такого пациента, вы никогда не перестаете задаваться вопросом, что вы могли бы сделать по-другому. И если это кто-то, кого ты любишь…
Али вздрогнул.
– Ты останешься с ней? – спросил он. – С Нари?
– Куда вы направляетесь?
Он заколебался, пытаясь собраться с мыслями.
– Цитадель, – наконец решил он. Он не был желанным гостем в больнице и не верил, что отец не запрет его, если он вернется во дворец. – Я хочу посмотреть, что мы можем сделать, чтобы держать людей подальше друг от друга, пока не выясним, кто в этом виноват.
Акиса прищурила глаза.
– Тебе разрешено находиться в Цитадели?
Али глубоко вздохнул.
– Думаю, мы скоро узнаем, насколько я популярен среди Королевской гвардии.
Солдаты у ворот, конечно, не помешали ему войти; действительно, на лицах некоторых было открытое облегчение.
– Принц Ализейд, – приветствовал его первый. – Мир вашему дому.
– И вашему – мир, – ответил Али. – Каид здесь?
Мужчина покачал головой.
– Вы только что разминулись, когда он возвращался во дворец. – Он помолчал. – Он казался расстроенным. Сбежал отсюда с несколькими старшими офицерами.
У Али свело живот, он не знал, что думать об этом. Он кивнул и пошел дальше, шагая в сердце Цитадели, места, которое во многих отношениях было для него домом больше, чем дворец. Его башня гордо возвышалась на фоне заходящего солнца.
Группа офицеров Гезири была внутри, громко споря над свитком. Али узнал их всех, особенно Дауда, офицера, который поблагодарил его за то, что он сделал с колодцем своей деревни, когда впервые прибыл в Дэвабад.
– Слава Богу, принц Ализейд, – сказал мужчина, увидев Али.
Али осторожно подошел, подняв руку, чтобы остановить Любайда и Акису. Теперь он здесь как солдат, а не как гражданское лицо из внешней Ам-Гезиры.
– Каид отправился во дворец?
Дауд кивнул.
– Мы получили от короля приказ, который его обеспокоил.
– Какой приказ? – спросил Али, мгновенно обеспокоившись.
Заговорил Баргаш, один из самых громких капитанов.
– Он хочет, чтобы мы сровняли с землей район, где произошло нападение. В этом нет необходимости. Мы нашли шафита, который жил в апартаментах, с перерезанным горлом. Нападавшие, должно быть, убили их. И сами нападавшие мертвы! Нам приказали вырезать всех шафитов, потому что…
– Достаточно, – перебил Абу Нувас. – Вступая в гвардию, ты дал клятву повиноваться королю.
– Это не совсем та клятва, которую он дал, – поправил Али. – Он поклялся служить Богу и безопасности своего народа. И шафиты – тоже часть нашего народа.
Абу Нувас бросил на него раздраженный взгляд.
– При всем моем уважении, принц Ализейд, у вас здесь нет звания. Вы даже не должны быть здесь. Если хотите, я могу проводить вас во дворец.
Угроза была очевидна, и Али увидел, как несколько человек ощетинились… хотя их колючие взгляды были обращены не на него.
Али помолчал, вспоминая Мунтадира и Зейнаб. Их отца.
Бир-Набат и жизнь, которую он мог бы прожить.
Да простит меня Бог. Боже, храни меня.
– Мне очень жаль, Абу Нувас, – тихо сказал он. Рука Али опустилась на ханджар. – Но я не вернусь во дворец.
Он ударил его по черепу рукоятью клинка.
Абу Нувас упал без сознания в песок. Двое офицеров немедленно потянулись к своим зульфикарам, но сочувствующих Али было больше – остальные офицеры и несколько пехотинцев бросились вперед и остановили двоих.
– Пожалуйста, убедитесь, что с ним все в порядке, – продолжил Али, стараясь говорить спокойно.
Он поднял свиток с земли, его глаза изучали отвратительный приказ, подпись его отца ясно виднелась внизу.
Она вспыхнула в его руке, и Али бросил ее на землю.
Он посмотрел на потрясенных солдат вокруг.
– Я вступил в Королевскую гвардию не для того, чтобы убивать невинных, – отрезал он. – И наши предки, конечно, не пришли в Дэвабад, чтобы разрушить дома шафитов, пока их дети спят внутри. – Он повысил голос. – Мы сохраним мир, понятно? Вот что происходит сейчас.
На мгновение мужчины заколебались. Сердце Али заколотилось. Акиса потянулась за клинком…
Затем Дауд кивнул, быстро отдавая честь Гезири.
– Ваш принц отдал приказ, – объявил он. – Встать!
Солдаты во дворе, сначала медленно, а затем со скоростью, с которой они бы повиновались Ваджеду, заняли свои места.
Дауд поклонился.
– Что нам делать?
– Мы должны обеспечить безопасность шафитского квартала. Я не хочу, чтобы сегодня кого-то линчевали. Ворота на мидан должны быть закрыты и укреплены, быстро. Мне нужно послать сообщение королю.
«И моим брату и сестре», – добавил он про себя, молясь, чтобы ему удалось добиться большего, чем он думал, споря с ними в шкафу.
– А как насчет квартала Гезири? – спросил Дауд. – От шафитов нас не отделяют никакие ворота.
– Я знаю.
Али глубоко вздохнул, обдумывая варианты и внезапно пожалев, что не придумал больше интриг с Зейнаб. Он теребил четки на запястье. На чью поддержку он мог рассчитывать?
Его пальцы замерли на четках.
– Мне нужно, чтобы ты привел ко мне всех гезирских муэдзинов, которых сможешь найти.
32
Нари
Ты хорошая бану Нахида.
Слова Низрин с прошлой ночи звенели в голове Нари, пока она смотрела на раковину. Хорошая бану Нахида. Потрясение на лице наставницы, искра, насмешливость и усталое терпение, все, что делало ее Низрин, исчезли из ее темных глаз, руки, которые вели Нари по тишине Великого храма, стали холодными.
– Тебе нужен перерыв. – Голос Субхи вырвал ее из раздумий. Она бросила полотенце в Нари. – Ты могла бы сто раз вымыть руки за то время, что стоишь здесь и смотришь на воду.
Нари покачала головой, вытирая руки и завязывая фартук.
– Я в порядке.
– Я не спрашиваю. – Нари удивленно взглянула на доктора и увидела в ее глазах только решимость. – Ты хотела работать со вторым целителем? Так вот, я действую от имени наших пациентов. Ты сейчас не в состоянии никого лечить.
Прежде чем Нари успела возразить, доктор взяла ее за руку и усадила на низкую кушетку. На соседнем столике стояли чашка чая и тарелка с едой.
Субха кивнула.
– Работники лагеря приносят еду и одежду. Они решили, что нам это пригодится.
Этот жест тронул ее.
– Ты очень добра, – тихо сказала она.
Она взяла чай, слишком уставшая, чтобы сопротивляться, и сделала глоток.
Субха сидела рядом с ней. Она вздохнула, вытирая пепел с потного лба.
– Если я еще не сказала, мне ужасно жаль. – Она покачала головой. – Вчера вечером я немного поговорила с госпожой Низрин. – Легкая улыбка заиграла на ее губах. – Она была слегка неприязненно настроена, но в остальном показалась очень способной и очень доброй.
Нари уставилась на свой чай.
– Она научила меня всему, что я знаю о науке Нахид. – Ее переполняли чувства. – Она была моей самой близкой родственницей в Дэвабаде, и я не смогла ее спасти.
Субха коснулась ее руки.
– Не думай о том, что ты могла сделать для пациента, особенно для того, кого любила. – Она прочистила горло. – Поверь, я говорю по собственному опыту. После моего отца… Я чувствовала себя бесполезной. Я потратила недели на жалость и печаль. У тебя нет недель. Твой народ нуждается в тебе сейчас.
Нари кивнула, найдя облегчение в категоричных словах. Они определенно были более полезны, чем слезы, пролитые на плече Али в саду.
Слабость. Слабым Низрин называла Али, и она была права. Если бы Нари была бану Нахидой, в которой нуждался ее народ, она бы заставила Али произнести имя своего информатора.
– Бану Нахида? – Знакомый голос раздался из толпы людей, суетящихся у входа в смотровую.
Джамшид. Кто-то, должно быть, дал ему рубашку, но она была пропитана кровью и пеплом, и он выглядел таким же измученным, как и Нари. Его взгляд упал на нее, и через несколько секунд он уже оказался в другом конце комнаты, да так проворно, что Нари чуть не уронила чашку. Какие там ожоги, Джамшид даже не хромал.
– Джамшид?
Она разинула рот, оглядывая его с ног до головы. Подойдя ближе, она увидела, что он дрожит, его глаза блестели от едва сдерживаемой паники.
Субха нахмурилась.
– Нари сказала, что ты был поражен огнем Руми и сильно обгорел. – Она поднялась на ноги и потянулась к нему. – Ты хочешь, чтобы мы…
Он отпрянул.
– Я в порядке, – хрипло сказал он. – Все хорошо, – добавил он немного истерично. – Как поживаете?
Нари уставилась на него. Судя по всему, все-таки не очень хорошо.
– Мы делаем все, что можем, – ответила она. – Они закончили на месте процессии?
Джамшид кивнул.
– По последним подсчетам, восемьдесят шесть убитых, – тихо сказал он. – Мунтадир и король уходили вместе со мной. Нашли только троих нападавших.
– Почти сто человек погибли от рук троих? – Нари поставила чай, руки ее дрожали. – Я не понимаю, как это могло произойти.
– Раньше такого не случалось, – печально сказал Джамшид. – Не думаю, что кто-то ожидал чего-то подобного.
Нари покачала головой.
– Я рада, что присутствовала при том, как Дэвабад установил новый антирекорд в убийстве своих горожан.
Джамшид подошел ближе и положил руку ей на плечо.
– Мне так жаль Низрин, Нари. – Она сморгнула навернувшиеся слезы. – Я даже не могу в это поверить. Трудно представить, что можно вернуться в лазарет и не увидеть ее там.
Нари изо всех сил старалась, чтобы ее голос не стал хриплым.
– Мы должны справиться. Мы нужны нашему народу.
Он покраснел.
– Конечно, ты права. Но, Нари… если все под контролем, у тебя есть минутка поговорить? Наедине? – уточнил он, кивнув в сторону коридора.
– Конечно. – Нари встала. – Прошу прощения, доктор Сен.
Как только они вышли, Джамшид повернулся к ней.
– Нари, ты уверена, что в контейнерах был огонь Руми?
Вопрос застал Нари врасплох, как и страх в его глазах.
– Да? Что еще могло так гореть?
Он заламывал руки.
– Как ты думаешь, в нем могло быть что-нибудь еще? Что-то вроде… Я не знаю… лечебная сыворотка?
Она моргнула.
– Из-за твоей спины?
Из-за хаоса во время нападения и смерти Низрин Нари едва ли задумалась о том, как быстро исчезли ожоги Джамшида.
Он побледнел.
– Нет, не только из-за спины… – Его рот открылся и закрылся, как будто он пытался подобрать слова. – Нари, ты подумаешь, что я сошел с ума, но…
– Бану Нахида!
На этот раз это была Разу.
– Идем, быстро, – сказала она, переходя на тохаристанский. – У отца пострадавшего на улице истерика.
Джамшид повернулся к Разу.
– Тогда скажи ему, чтобы подождал!
Не успели эти слова слететь с губ Джамшида, как он ахнул и зажал рот рукой. Глаза Нари расширились. Он только что сказал эти слова в безупречном подражании древнему тохаристанскому диалекту Разу – на языке, который она не слышала ни от кого, кроме себя и Разу.
– Джамшид, как ты…
– Джамшид! – В коридор вбежал Каве. – Бану Нахида! У нас нет лишнего времени!
Джамшид все еще выглядел слишком удивленным, чтобы говорить, поэтому Нари спросила:
– Что происходит?
Каве был бледен.
– Это эмир.
Джамшид был уже в панике, когда они галопом проскакали к Мидану, и то, что он пытался сказать ей, явно было забыто.
– Как это, он упал? – снова спросил он Каве, перекрикивая стук копыт.
– Я сказал тебе все, что знаю, – ответил Каве. – Он хотел остановиться и навестить выживших у Великого храма, а потом потерял сознание. Мы привели его в дом, и я пришел за тобой, как только смог.
Нари крепче обхватила ногами лошадь и вцепилась в поводья, когда сектор Гезири пронесся мимо, как в тумане.
– Почему вы не отвезли его в больницу?
– Прости, мы не подумали.
Они проскакали через ворота Гезири. Мидан был жутким в своей пустоте, как и многие улицы, слабо светящиеся в сгущающейся ночи. Он должен был быть заполнен празднованиями, Дэвами, которые выпили слишком много сливового пива, танцуя на фонтанах, и детьми, взрывающими фейерверки.
Вместо этого было совершенно тихо, запах горелой плоти и дыма висел в пыльном воздухе. На боку лежала брошенная ручная тележка с гирляндами цветов из дутого стекла. Нари опасалась, что ее владелец может лежать под одним из восьмидесяти шести окровавленных саванов снаружи храма.
Звук пения внезапно привлек ее внимание. Нари подняла руку, останавливая лошадь. Это была певучая интонация призыва к молитве… за исключением того, что молитва Иша уже была пропета. Она поняла, что и не по-арабски.
– Это гезирийский? – прошептал Джамшид. – Зачем муэдзинам гезирийский? И почему в такой час?
Каве побледнел.
– Думаю, мы должны добраться до храма.
Он пришпорил коня и поскакал к воротам Дэвов, две статуи шеду отбрасывали причудливые тени на медные стены Мидана.
Не успели они пройти и половины пути, как их перехватила вереница всадников.
– Старший визирь! – окликнул мужчина. – Остановитесь.
Каид, узнала Нари. С ним стояли шесть членов Королевской гвардии, вооруженные косами и зульфикарами, и Нари увидела, как из других ворот вышли еще четверо лучников. Их луки еще не были натянуты, но шепот страха все равно пронзил ее.
– Что все это значит? – потребовала она. – Пропустите нас. Мне нужно попасть в Великий храм и убедиться, что мой муж еще дышит!
Ваджед нахмурился.
– Вашего мужа нет в храме. Эмир Мунтадир во дворце. Я видел его перед самым отъездом.
Джамшид рванулся вперед на своем коне, по-видимому, не обращая внимания на то, как солдаты мгновенно схватились за мечи.
– С ним все в порядке? Отец сказал, что ему стало плохо в Великом храме.
Недоумение на лице Ваджеда и чувство вины на лице Каве – вот и все, что нужно было Нари.
– Ты солгал нам? – потребовала она, поворачиваясь к визирю. – Зачем, во имя Создателя, ты это сделал?
Каве отшатнулся с пристыженным видом.
– Извини, – поспешно сказал он. – Мне нужно было доставить вас в безопасное место, и Мунтадир был единственным способом, который я мог придумать, чтобы заставить вас обоих покинуть больницу.
Джамшид остановился, потрясенный и обиженный.
– Как ты мог позволить мне думать, что он ранен?
– Прости, сын мой. У меня не было…
Ваджед прервал его.
– Это не имеет значения. Никто из вас не пойдет в Великий храм. Мне приказано сопроводить вас во дворец, – сказал он, кивнув Каве и Нари. Он помедлил, выглядя усталым и измученным, прежде чем продолжить. – Джамшид, ты пойдешь со мной.
Каве мгновенно встал перед сыном и Нари.
– Прошу прощения?
Зов раздался снова, волны гезирийской речи друг за другом нарушили напряженную тишину. Ваджед насторожился, мышцы на его лице напряглись, как будто что-то сказанное причиняло ему боль. Он был не один такой. Половину мужчин составляли Гезири, и они тоже выглядели встревоженными.
Один пошел дальше, единственный лучник Гезири стоял в раме соседних Тохаристанских ворот. Он что-то прокричал на их языке. Ваджед кратко прокричал в ответ.
Лучник явно не успокоился. Он возражал, указывая на них, а затем на ворота, которые вели обратно в район шафитов. Нари понятия не имела, о чем он говорит, но это, казалось, резонировало. Другие Гезири мялись в нерешительности, обмениваясь недоуменными взглядами.
Внезапно лучник бросил лук. Он повернулся, но не ушел далеко, потому что с одним коротким словом от Ваджеда другой солдат застрелил его.
Нари ахнула, и Джамшид выхватил меч, мгновенно придвинувшись к ней.
Но Каид смотрел не на них, а на своих людей.
– Таково наказание за измену, поняли? Не будет ни арестов, ни прощения. Мне все равно, что ты слышишь. – Он посмотрел на солдат. – Мы принимаем команды только от одного человека в Дэвабаде.
– Что, во имя Создателя, происходит, Ваджед? – снова потребовала ответа Нари.
Она, Каве и Джамшид подъехали так близко, как только могли.
– Вы можете задать свои вопросы королю, когда увидите его. – Ваджед колебался. – Прости меня, бану Нахида, но у меня есть приказ.
Он поднял руку, и остальные лучники натянули луки, нацелив стрелы на Дэвов.
– Подожди! – закричала Нари. – Что ты делаешь?
Ваджед вытащил из-за пояса пару перетянутых железом ремней.
– Как я уже сказал, король попросил, чтобы тебя и Каве отвели к нему. Джамшид пойдет со мной.
– Нет. – В голосе Каве звучало отчаяние. – Гасан не заберет моего сына. Только не это.
– Тогда мне приказано застрелить вас троих, – тихо сказал Ваджед. – Начиная с бану Нахиды.
Джамшид соскользнул с седла.
– Возьми меня, – немедленно сказал он, бросая меч на землю. – Не трогай их.
– Нет! Ваджед, пожалуйста, умоляю тебя, – взмолился Каве. – Просто позволь ему остаться со мной. Мы вам не угрожаем. Конечно, все, что Гасан скажет мне и Нари…
– У меня есть приказ, Каве, – понимающе вмешался Ваджед. – Возьмите его, – сказал он своим людям и посмотрел на нее. – И я бы посоветовал вам держать все возможные песчаные бури при себе. Мы все довольно быстры с оружием. – Он бросил ей железные наручники. – Вы наденете их, если вам небезразлична их жизнь.
Каве бросился к сыну.
– Джамшид!
Один из солдат ударил его плоской стороной клинка по затылку, и Каве рухнул на землю.
– Отец!
Джамшид бросился к отцу, но не успел сделать и двух шагов, как двое мужчин схватили его и приставили нож к горлу.
– Твой выбор, бану Нахида, – сказал Ваджед.
Взволнованный взгляд Джамшида скользнул между осевшей фигурой его отца и Нари.
– Позволь им забрать меня, Нари. Пожалуйста. Я могу о себе позаботиться.
Нет. Быстро подумав, она повернулась к Ваджеду.
– Я хочу поговорить с мужем, – настаивала она. – Эмир никогда этого не допустит!
– Эмир не приказывает мне, – ответил Ваджед. – Наручники. Сейчас же, – пояснил он, когда нож еще сильнее вонзился в горло Джамшида.
Нари тихо выругалась, но надела их. Железо обжигало кожу, а ее магия не исчезла, а омертвела. Двое солдат мгновенно набросились на нее, крепко связав запястья, чтобы она не смогла снять наручники.
Нари зыркнула на Ваджед.
– Я убью твоего короля, если ты причинишь ему боль. Клянусь тебе, каид, на прахе моих предков. Я убью твоего короля, а потом убью тебя.
Ваджед только наклонил голову. Еще одна пара солдат связала руки Джамшиду.
– Я тебя вытащу, – заявила она. – Обещаю. Я свяжусь с Мунтадиром.
Джамшид сглотнул.
– Сначала позаботься о себе. Пожалуйста, бану Нахида! – крикнул он, когда его оттащили. – Ты нужна нам живой.
33
Али
Из окна на вершине каменной башни Цитадели Али смотрел на озеро внизу. В эту безлунную ночь было темнее, чем обычно, совершенно неподвижное черное стекло отражало небо. Вдалеке от таких же темных гор его отделяла узкая полоска золотистого пляжа.
Он вдохнул бодрящий свежий воздух.
– Ворота закрыты?
– Да, мой принц, – ответил Дауд. – Шафитский квартал максимально безопасен. Ворота на Большом Базаре были запечатаны магией и укреплены железными прутьями. Наши люди сделали то же самое. – Он откашлялся. – Твоя речь, произнесенная муэдзинами, произвела сильное впечатление.
Чтение моей речи будет первым обвинением, которое они зачитают на суде.
Али приказал, чтобы жестокие планы его отца открылись всему кварталу Гезири: их пели муэдзины и выкрикивали все имамы и шейхи, которые его знали, – уважаемые священнослужители, чьему слову можно было бы доверять. За планами последовало гораздо более простое обращение:
Гасан аль-Кахтани просит вас смириться с убийством наших шафитов.
Зейди аль-Кахтани просит вас прекратить это.
Его план возымел желаемый эффект… даже больше, чем ожидал Али. Испытывал ли его народ ностальгию по идеалам, которые привели их в Дэвабад, пресытившись коррупцией, или просто верил, что убийца Афшина, который бродил по их земле, копая колодцы и преломляя хлеб с их родственниками, был правильным джинном, чтобы следовать за ним, – Али не мог сказать. Но они взбунтовались, мужчины и женщины Гезири высыпали на улицы и хватали солдат, которые пытались помешать им идти в шафитский квартал. Оба сектора были теперь под его контролем, смесь солдат, преданных Али, и хорошо вооруженных гражданских лиц, занимающих позиции повсюду.
– В больницу? – спросил он с тревогой в сердце. – Если это бану Нахида…
– Она только что ушла, – ответил Дауд. – С визирем и его сыном. Они, по-видимому, выбежали в какой-то спешке. У нас есть солдаты снаружи госпиталя, но по вашему приказу никто не войдет внутрь. Освобожденная рабыня Разу охраняет вход и угрожает превратить любого, кто пересечет ее, в паука.
Человек произнес эти слова с нервным взглядом, как будто ожидая, что Разу сейчас выскочит и превратит его в насекомое.
– Хорошо. Дайте знать, что если хоть один Дэв пострадает сегодня ночью от одного из наших людей, я сам казню преступника.
При мысли о раненых Дэвах Али еще в больнице стало плохо. Он не мог себе представить, как они, должно быть, испугались, узнав, что оказались в ловушке в здании, в то время как окружающие районы восстали под руководством убийцы Афшина.
Взгляд Али упал на стол Ваджеда. Ища доступ к разнообразным городским картам, Али занял кабинет каида, но сделав так, он как будто часть сердца вырезал. Он не мог вынести этого, не вспоминая те часы, которые он проводил, устраивая сражения камнями и палками в детстве, пока здесь же работал каид. Он прочел здесь все книги, изучил все схемы сражений, и Ваджед расспрашивал его с гораздо большей любовью, чем его собственный отец.
Он никогда не простит мне этого, знал Али. Ваджед будет верен королю до конца, он был самым близким другом отца с их общего детства.
Он повернулся к Любайду.
– Ты действительно думаешь, что Акиса может проникнуть в гарем?
– Я думаю, Акиса может делать все, что захочет, – ответил Любайд. – Наверное, лучше, чем ты или я.
Хорошо. Али нуждался в Акисе, чтобы доставить письмо Зейнаб; его сестра, по крайней мере, попытается помочь ему, это он знал.
– С божьей помощью моя сестра сможет убедить Мунтадира поддержать нас.
– А потом? – Любайд скрестил руки на груди. – Ты захватил Цитадель. Почему ты собираешься вернуть ее кому-то, не говоря уже о брате, с которым ты сражался месяцами? – Его взгляд стал острым. – Люди выходят на улицы не для того, чтобы сделать Мунтадира королем, Али.
– И я делаю это не для того, чтобы быть королем. Я хочу, чтобы мои брат и сестра были на моей стороне. Мне нужно, чтобы они были на моей стороне.
Али был уверен, что у его отца есть план на случай, если Али взбунтуется и захватит Цитадель. Он ясно выразил свое несогласие с королем, и не было секретом, что солдаты, с которыми он вырос, любили его. Он знал своего отца; не было никакого способа, который бы Гасан не обдумал, чтобы обезвредить его. Но для Мунтадира, его преданного эмира? Для принцессы Зейнаб, свет его глаз? Али подозревал, что реакция отца будет более мрачной, медленной и эмоциональной. Али мог бы захватить Цитадель, но успех зависел от его брата и сестры. Его жизнь была с братом и сестрой. Он предложил условия своему отцу, письмо с изложением шагов, которые он хотел предпринять, чтобы обеспечить безопасность, пока они расследуют нападение, – но Али знал: в тот момент, когда он приказал муэдзинам раскрыть планы Гасана на шафитов, что пути назад нет. Его отец не простил бы такого нарушения верности.
– Я молюсь, чтобы у твоего брата было больше здравого смысла, чем у тебя. – Это был Абу Нувас, связанный и очень сердитый. Али велел привести его, но, как он подозревал, попытки узнать, что его отец будет делать дальше, будут тщетны. – Ты наглый дурак. Тебе следовало самому пойти к отцу, а не оглашать обвинения. Это не путь нашего народа.
– Я бы сказал, что многие Гезири с тобой не согласны, – возразил Али. – Как и большинство стражников.
Абу Нувас фыркнул.
– Ты предложил удвоить им жалованье. На твоем месте, принц Ализейд, я бы избегал такой патетики.
– Мой отец ошибся, когда решил оставить свою армию голодать, а не заставить богатых платить свою долю.
Али беспокойно забарабанил пальцами по столу. Делать было нечего, кроме как ждать ответа из дворца, а между тем каждая минута тянулась как час.
«Тебе должно понравиться», – мрачно подумал он. Существует большая вероятность, что эти минуты будут последними. Он расхаживал перед широким окном, обдумывая варианты. Должно быть, около полуночи.
Пара мух лениво пролетела мимо его лица. Али отмахнулся от них, но его внимание привлекло какое-то движение за окном и нарастающее жужжание. Он подошел к подоконнику.
К нему присоединился Любайд.
– Что это?
Али не ответил. Он был так же удивлен, как и его друг. То, что казалось сотнями, а может быть, и тысячами мух, роилось над озером, жужжа, когда они поднимались все выше в воздух, стремительно двигаясь к городу.
Еще несколько влетели в окно. Любайд поймал одну в кулак и крепко сжал, чтобы оглушить муху. Она упала на каменный подоконник.
– Похоже на песчаную муху, как у нас дома. – Любайд ткнул в нее пальцем, и муха рассыпалась в пепел. – Заколдованная песчаная муха?
Али нахмурился, проводя пальцем по останкам.
– Кому придет в голову вызывать огромный рой песчаных мух?
Это была какая-то странная традиция Навасатема, о которой он не знал? Он высунулся из окна, чтобы посмотреть, как последние мухи пролетают мимо озера и попадают в город.
Затем он замер. Скрытое подергивающейся массой мух над головой, начало двигаться что-то еще, не имеющее к этому никакого отношения. Али открыл рот, чтобы крикнуть.
В его голове ожило чье-то присутствие.
Он упал на колени, задыхаясь, мир стал серым. Он схватился за голову и закричал от боли, когда пот выступил на его теле. Крик, который не был криком, срочное предупреждение на языке без слов, шипел в его голове, побуждая его бежать, плыть, бежать.
Он исчез так же быстро, как и появился. Любайд держал его, звал по имени, когда он оперся на подоконник.
– Что случилось? – потребовал он, тряся Али за плечо. – Брат, поговори со мной!
Внезапно все мухи в комнате упали замертво, и вокруг них посыпался пепел. Али едва заметил это, его взгляд был прикован к окну.
Озеро двигалось. Мертвая вода дрожала, стряхивая с себя неподвижность, когда озеро танцевало, маленькие волны и течения играли на его поверхности. Али моргнул, убежденный, что его глаза сыграли с ним злую шутку.
– Али, скажи что-нибудь!
– Озеро, – прошептал он. – Они вернулись.
– Кто вернулся? Что с тобой… – Любайд умолк. – Что это, во имя всего святого? – закричал он.
Вода поднималась.
Она поднялась с земли волнообразной массой черной жидкости, которая потянулась от берега, оставляя за собой грязное ложе из зазубренных трещин и остовов древних затонувших судов. Она поднималась все выше и выше, загораживая звезды и горы, возвышающиеся над городом.
Сформировался грубый контур головы рептилии, ее рот открылся, чтобы показать блестящие клыки. Последовавший за этим рев потряс Али до костей, заглушив встревоженные крики часовых внизу.
Он был слишком потрясен, чтобы сделать что-либо, кроме как уставиться в неверии на полную невозможность перед ним.
Они превратили реку Гозан в зверя, змею размером с гору, которая поднялась, чтобы выть на луну. Казалось бы, нелепая история от ныне покойного Афшина и девушки, которая объявила себя дочерью Манижи, пронеслась в голове Али, когда озерный зверь завыл в небе.
А затем он резко повернулся, его ужасающее лицо было направлено прямо на Цитадель.
– Беги! – закричал Любайд, поднимая его на ноги. – Делай ноги!
Раздался сильный треск, и пол под ним прогнулся. Комната закружилась, и Али кувыркнулся в воздухе.
Он с силой ударился о противоположную стену, воздух вышибло из его легких. Он уловил мерцание в окне, черная вода устремилась вверх…
А потом Али провалился в темноту.
34
Нари
Нари уставилась на стражников.
– У меня отличная память на лица, – предупредила она. – Будьте уверены, я не забуду ваши.
Один из мужчин хихикнул.
– Удачи тебе выбраться из этих оков.
Кипя от злости, Нари снова принялась расхаживать по низкому каменному парапету. Ее и все еще лежащего без сознания Каве э-Прамуха отволокли во дворец и поместили в шатре высоко на стене, выходящей на озеро, где они ждали короля. Это было то же самое место, где она когда-то смотрела на звезды с Али, хотя не было и намека на прекрасную мебель и роскошный пир, который она помнила. Вместо этого они остались наедине с четырьмя воинами Гезири, ощетинившимися оружием, воинами, чьи глаза все еще не отрывались от нее.
Она остановилась на краю, глядя поверх далекой смертоносной воды, пытаясь сдвинуть железные наручники ниже, морщась от ожога. Но гораздо хуже боли было чувство беспомощности. Они с Каве были здесь, казалось, несколько часов, пока небо не стало чернильно-черным. А Джамшида забрали бог знает куда.
Ее внимание привлекло спокойное озеро. Если бы оно не было проклято, она, возможно, поддалась бы искушению вырваться на свободу. Это было бы долгое падение, которое, вероятно, сломало бы кость или две, но она была Нахидой. Она всегда могла исцелиться.
Но оно проклято и разорвет тебя на тысячу кусков. Разочарованная, Нари повернулась, борясь с желанием что-нибудь сжечь.
Выражение ее лица, должно быть, было яснее ясного.
– Осторожнее, огнепоклонница, – предупредил один из стражников. – Поверь мне, никто из нас не терпит подстилку Бича.
Нари выпрямилась, как стрела.
– Назовешь меня так еще раз, и я убью тебя до рассвета.
Он мгновенно двинулся вперед, его рука опустилась на рукоять зульфикара, прежде чем один из его товарищей прошипел предупреждение на гезирийском, потянув его назад.
– Бану Нахида? – Голос Каве был еле слышен с того места, где он лежал, прислонившись к стене.
Забыв о страже Гезири, Нари поспешила к старшему визирю. Его глаза открылись, и он выглядел ошеломленным. Не в силах исцелить его, Нари удовлетворилась тем, что оторвала полоску ткани от его рубашки и обвязала вокруг головы. Кровь черными пятнами пропитала ткань.
– Ты в порядке? – озабоченно спросила она.
Он коснулся головы и поморщился.
– Я… Я так думаю. – Он медленно сел. – Что… где Джамшид?
– Не знаю, – призналась Нари. – Ваджед забрал его у мидана, и с тех пор мы здесь.
Каве остановился, на его лице мелькнула тревога.
– Который час?
– Может быть, полночь? А что? – спросила она, когда в его глазах мелькнула тревога.
– Полночь? – прошептал он. – Создатель, нет. Я должен найти его! – Он схватил ее за плечо связанными руками, и Нари подскочила от нарушения этикета. – Мне нужно, чтобы ты подумала, Нари. Они сказали что-нибудь о том, куда они могут отвезти Джамшида? Хоть что-нибудь? – В тусклом свете его лицо казалось изможденным. – Это была не Цитадель, не так ли?
Она вырвалась.
– Понятия не имею. И не только у тебя есть вопросы. Почему ты солгал, что Мунтадир ранен?
Каве выглядел лишь слегка раскаивающимся.
– Потому что мне нужно было увести вас с Джамшидом сегодня в безопасное место. Госпожа Низрин… она должна была остаться с вами в лазарете, но… – Печаль омрачила его черты. – Великий храм казался самым безопасным вариантом.
– Ты беспокоишься, что шафиты планируют еще одну атаку?
Каве покачал головой. Он играл с кольцом на руке, золотым кольцом, увенчанным чем-то вроде Агата в медную полоску.
– Нет, бану Нари. Не шафиты.
В этот момент дверь открылась, и стражники склонили головы, когда Гасан вошел в павильон. Нари отпрянула, ее охватил ужас. В его глазах была открытая ярость – выражение, которое резко контрастировало с усталой сутулостью его плеч и от которого у нее по спине побежали мурашки. Гасан аль-Кахтани был не из тех, кто легко выдает свои эмоции.
Он остановился, холодно глядя на Дэвов на земле.
– Оставьте нас, – бросил он охранникам.
В следующее мгновение солдаты исчезли, закрыв за собой дверь.
Нари с трудом поднялась на ноги.
– Чего вы хотите? – потребовала она. – Как вы смеете тащить нас сюда, когда наши люди ранены и скорбят из-за того, что вы не защитили их?
Гасан бросил к ее ногам свиток.
– Ты в ответе за это? – спросил он.
Нари подняла бумагу. Она сразу узнала почерк Али. Она прочла… а потом перечитала его еще раз, убежденная, что она неправильно поняла. Хорошо продуманные планы возглавить расследование сегодняшних нападений и обеспечить безопасность города, пока страсти не утихнут.
Спокойные заверения, что он вернет армию своего отца, когда будет уверен, что не будет никакого возмездия против шафитов.
Нари уставилась на слова, желая, чтобы они изменились. Дурак. Ты мог бы вернуться в Ам-Гезиру. Ты мог бы найти любящую жену и жить мирной жизнью.
– Что? – с тревогой в голосе спросил Каве. – В чем дело?
Нари уронила свиток.
– Али захватил Цитадель.
Каве ахнул.
– Что он сделал?
Вмешался Гасан.
– Вопрос остается открытым, бану Нахида. Вы с моим сыном работаете вместе?
– Нет, – едко ответила она. – Хотите верьте, хотите нет, но сегодня у меня было мало времени между погребением мертвых и лечением обожженных детей для участия в перевороте.
– Поэтому ты притащил нас сюда? – спросил Каве, свирепо глядя на короля. – Ты потерял контроль над своим фанатичным сыном, опасность, с которой ты должен был справиться много лет назад, – и пытаешься свалить вину на нас?
Глаза Гасана загорелись вызовом.
– О, неужели у моего любезного старшего визиря наконец-то вырос позвоночник? Довольно сильное обвинение, Каве, учитывая ту роль, которую ты сыграл в разжигании страстей. – Его лицо побагровело. – Ты думал, я не буду расследовать подозрения Али о нападении на лагерь шафитов? Ты думал, что можешь зажечь такую искру в этом городе – моем городе – и не дать ей взорваться у тебя перед носом?
У Нари внутри все сжалось. Одно дело слышать обвинение от Али – он мог быть немного взволнован, – но уверенность в голосе Гасана и румянец на щеках Каве подтвердили то, что ее сердце не хотело принимать. Она может не доверять визирю, но он был другом Дэвов, другом Низрин и отцом Джамшида.
– Ты инсценировал нападение на тех Дэвов, – прошептала она. – Разве не так?
Лицо Каве стало пунцовым.
– Вам с Джамшидом нужно было узнать правду о шафитах, и рано или поздно это случилось бы само по себе – как сегодня! Как ты можешь защищать грязнокровок после того, что они сделали с процессией? Им нечего делать рядом с больницей твоих предков, им вообще нет места в нашем мире!
Нари дернулась назад, словно от удара.
Но Каве еще не закончил. Он посмотрел на Гасана.
– Ты тоже. В Дэвабаде не было ни дня мира с тех пор, как Зейди аль-Кахтани омыл его кровью Дэвов, а ты такой же вероломный, как и твой варварский предок. – Эмоции прорвались сквозь его голос. – Знаешь, я почти поверил. Какой поступок. Царь, который хотел объединить наши племена. – Нари наблюдала, как слезы гнева наполнили его глаза. – Это была ложь. Двадцать лет я служил тебе; мой сын получил полдюжины стрел, чтобы спасти тебя, а ты использовал его жизнь, чтобы угрожать мне. – Он плюнул Гасану под ноги. – Не притворяйся, что любишь кого-то, кроме себя, грязная песчаная муха.
Нари инстинктивно отступила на шаг. Никто так с Гасаном не разговаривал. Он не терпел ни малейшего несогласия, не говоря уже об открытых оскорблениях со стороны Дэва визиря.
Улыбка Гасана заставила Каве замолчать.
– Ты давно хотел это сказать, не так ли? – протянул король. – Посмотри на себя, ты полон злобы и негодования… как будто не я снова и снова улаживал легкомысленные обиды твоего племени. Как будто это не я вытащил тебя и твоего сына из печальной жизни провинциальных дворян. – Он скрестил руки на груди. – Позволь мне отплатить тебе тем же, Каве, потому что я тоже давно хотел тебе кое-что сказать.
– Хватит, – перебила его Нари. Джамшид пропал, а Али поднял открытое восстание; она не собиралась тратить время на перепалки Гасана и Каве. – Чего ты хочешь, Гасан? И где Джамшид?
– Джамшид… – Глаза Гасана сверкнули. – Как ни странно, мне нравится этот Дэв. Конечно, более преданный, чем вы оба, хотя я не могу представить, от кого он унаследовал такую мудрость. Это явно не в его семье.
Стоявший рядом с ней Каве напрягся, а Нари нахмурилась.
– Что ты хочешь этим сказать?
Гасан подошел ближе, напоминая ей ястреба, преследующего что-то маленькое и хрупкое.
– Тебе никогда не казалось странным, почему я сразу уверился в твоей личности, бану Нари? И так твердо?
– Ты сказал, что я похожа на Манижу, – медленно произнесла Нари.
Король прищелкнул языком.
– Но достаточно, чтобы устроить сцену в суде, заметив вас только издалека? – Он взглянул на Каве. – Что ты думаешь, визирь? Кажется, ты очень хорошо знал Манижу. Сильно ли похожа на нее наша Нари?
Каве выглядел так, словно ему было трудно дышать, не говоря уже о том, чтобы отвечать. Его руки были сжаты в кулаки, костяшки пальцев бледные и бескровные.
– Да, – прошептал он.
Глаза Гасана торжествующе сверкнули.
– Да брось, ты можешь лгать и получше. Не то чтобы это имело значение. У нее есть кое-что еще. Что-то, что было у ее матери, что-то, что было у ее дяди. Не то чтобы кто-то из них знал об этом. Немного неловко на самом деле. – Он постучал пальцем по черному пятну на виске – восьмиконечной звезде Сулеймана. – Ты думаешь, что владеешь вещью, и хорошо…
Дрожь опасности пробежала по ее коже. Ненавидя себя за то, что играет в его игру, но не видя выхода, она нажала.
– Почему бы тебе хоть раз не попробовать говорить прямо?
– Печать Сулеймана, дитя мое. Ты носишь тень его метки… прямо здесь.
Гасан протянул руку и коснулся ее щеки, и Нари рванулась прочь.
– Для меня это ясно как день. – Король повернулся к Каве, его серые глаза горели торжеством и чем-то еще, чем-то злобным и мстительным. – Они все это носят, Старший визирь. Каждый человек с кровью Нахид. Манижа. Рустам. Нари. – Он помолчал, словно наслаждаясь моментом. – Твой Джамшид.
Каве вскочил на ноги.
– Сядь, – рявкнул Гасан. Жестокий юмор мгновенно исчез из его голоса, его сменил безжалостный холод деспота. – Или окажется твой Джамшид, твой бага Нахид, в саване.
Нари пошатнулась, поднеся руку ко рту.
– Джамшид – тоже Нахид?
Ошеломленная и потрясенная, она пыталась подобрать слова.
– Но у него нет…
Способностей. Слово замерло у нее на языке. Отчаянные вопросы Джамшида об огне Руми, который обжег его, и его внезапно заживших ранах. Древний Тохаристанец, о котором он говорил с Разу… и резкий всплеск силы, который ощутила Нари, когда он схватил ее за руку, и она вызвала песчаную бурю.
Джамшид был Нахидом. Глаза Нари внезапно увлажнились. Джамшид был членом семьи.
И он не мог этого знать, он не был настолько хорошим лжецом. Она оглянулась на Каве. Он сел на землю по команде Гасана, но выглядел не менее свирепо.
– Ты скрыл это от него, – обвинила она. – Как ты мог?
Каве трясло, он раскачивался взад-вперед.
– Я должен был защитить его от Гасана. Это был единственный выход.
Король усмехнулся.
– Вышло у тебя так себе. Я понял, что этот мальчик – Нахид, как только вы привели его ко мне. Остальное было довольно легко понять. – В его голосе послышалась враждебность. – Саффия умерла летом, когда он родился. Манижа проигнорировала мои мольбы вернуться в Дэвабад пораньше, чтобы спасти свою королеву.
– Саффия никогда не была ее королевой, – парировал Каве. – А Манижа едва прожила неделю с собственным ребенком, как была вынуждена снова вернуться к тебе.
– Очевидно, у нее было достаточно времени, чтобы скрыть способности Джамшида, не так ли? – Злоба исказила лицо Гасана. – Она всегда считала себя такой умной… и все же ее сын мог использовать эти способности, когда Дараявахауш выстрелил в него. Ирония в том, что последний бага Нахид чуть не погиб от рук своего Афшина, пытаясь спасти Кахтани.
Нари отвернулась, удрученная. Дара, вероятно, бросился бы на собственный меч, если бы знал правду. Она прислонилась к парапету, внезапно почувствовав слабость в ногах. Гасан и Каве все еще спорили, и Нари знала, что ей следует быть внимательной, но внезапно ей захотелось сбежать из этого ужасного дворца и найти брата.
– Ты должен быть благодарен, – говорил Гасан. – Я дал вам жизнь здесь. Сделал богатым, уважаемым, могущественным…
– Пока мы танцевали под твою дудку, – отрезал Каве. – Забудь о наших желаниях, о наших амбициях; все подчинено великим планам Гасана аль-Кахтани. – Его голос был жесток. – И ты удивляешься, почему Манижа отказала тебе.
– Я подозреваю, что причина, по которой она отказала мне – пусть и разочаровывающая, – сидит сейчас передо мной. – Гасан пренебрежительно посмотрел на Каве, но в его серых глазах было негодование, которое он не мог полностью скрыть. – У Манижи был своеобразный… вкус.
Терпение Нари внезапно иссякло.
– О, перестаньте, – прошипела она. – Я не хочу стоять и слушать, как два старика спорят о давно потерянной любви. Где мой брат?
Лицо Гасана потемнело, но он ответил:
– В безопасном месте. Где он будет жить с людьми, которым я доверяю, пока в городе снова не станет спокойно.
– Ты имеешь в виду, пока не заставишь нас снова повиноваться, – с горечью сказала Нари. – Я уже проходила этот путь с тобой. Почему бы тебе просто не сказать нам, чего ты хочешь?
Гасан покачал головой.
– Пряма, как всегда, бану Нари… Но я знаю твой народ. Сейчас, я думаю, что большое количество Дэвов жаждут крови шафитов, и ясно, что шафиты чувствуют то же самое. Так что давайте все уладим. – Он повернулся к Каве. – Ты возьмешь вину на себя. Вы признаетесь, что инсценировали нападение на лагерь и вооружили шафита, напавшего на вашу процессию.
– Я не имею никакого отношения к тому, что случилось с процессией, – горячо сказал Каве. – Я бы никогда!
– Мне все равно, – отрезал Гасан. – Ты возьмешь на себя ответственность. Старший визирь, доведенный до гибели собственным извращенным фанатизмом. Ты признаешься в заговоре против бану Нахиды, и после того, как освободишься от этого бремени, Каве… – Он холодно кивнул в сторону стены. – Вы наложите на себя руки.
Глаза Каве расширились, и Нари быстро шагнула вперед.
– Я не позволю тебе…
– Я не закончил. – Что-то другое, более сложное для чтения, промелькнуло на лице Гасана. – Со своей стороны, бану Нахида, я хочу, чтобы ты отправила письмо моему младшему сыну и сообщила ему, что ты арестована и обвиняешься в соучастии в попытке государственного переворота. И что тебя казнят завтра на рассвете, если он не сдастся.
Нари почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица.
– Что?
Гасан отмахнулся от нее.
– Хотите верьте, хотите нет, но я знаю своего сына. Али, может быть, и рад принять мученическую смерть, но я не сомневаюсь, что он, как только увидит твое письмо, бросится к моим ногам.
– А потом? – настаивала она. – Что вы собираетесь с ним делать?
Холодное веселье исчезло с лица Гасана.
– Он будет казнен за измену.
Нет. Нари выдохнула и сжала руки в кулаки.
– Я не собираюсь помогать тебе ловить его, – ответила она. – Я рада, что он захватил Цитадель. Надеюсь, следующим он захватит дворец!
– К рассвету он не выдержит, – спокойно сказал Гасан. – И ты не только напишешь это письмо, я прикажу оттащить тебя к мидану, чтобы ты могла оплакать его спасение, если понадобится. Или я убью твоего брата.
Нари отпрянула.
– Ты не сделаешь этого. – Ее голос дрожал. – Ты не сделаешь этого с Мунтадиром.
Гасан слегка удивленно поднял брови.
– Ничего-то от тебя не скрыть? Хотя, да, бану Нахида, я бы хотел. Действительно, Мунтадир был бы мудрее, если бы научился держать свое сердце в узде. Он рискует собой с такими привязанностями в этом мире.
– Что ты вообще знаешь о любви? – вмешался Каве с дикими глазами. – Ты чудовище. Вы с отцом использовали любовь Манижи к ее брату, чтобы контролировать ее, и теперь вы планируете сделать то же самое с ее дочерью? – Каве посмотрел на Гасана. – Как ты можешь утверждать, что заботишься о ней?
Гасан закатил глаза.
– Избавь меня от ложного благочестия, Каве. У тебя слишком много крови на руках.
Но слова Каве были напоминанием, в котором нуждалась Нари.
Она закрыла глаза. Она так старалась отгородиться от короля, замаскировать свои слабости и убедиться, что в броне, за которую она пряталась, нет трещин. Он и так держал судьбу ее племени в своих руках и не раз использовал угрозу насилия против ее соплеменников, чтобы заставить ее повиноваться.
Но ее усилия не имели значения. Потому что он всегда знал что-то гораздо более важное. Очень ценное. Он с самого начала проделал брешь в ее броне, а Нари даже не подозревала об этом.
Она попыталась собраться с мыслями. Если Али захватил Цитадель, то это было не просто дворцовое восстание, большая часть королевской гвардии уже вышла из повиновения Гасана. Она вспомнила гезирийские волны, плывущие по городу, вспомнила все, что ей было известно о районах Дэвабада. Али уже мог контролировать сектор Гезири. Шафитский квартал.
Она открыла глаза.
– Вы думаете, что у него получится, не так ли? – она спросила Гасана. – Вы думаете, что Али может победить вас.
Глаза короля сузились.
– Ты не в своем уме, бану Нахида.
Нари улыбнулась. Она чувствовала себя омерзительно.
– Вовсе нет. Знаете, раньше у меня это очень хорошо получалось. Читать мишень, выявлять слабые места. У нас с вами есть кое-что общее. – У нее перехватило горло. – А Джамшид… Бьюсь об заклад, вы наслаждались этим секретом. – Она наклонила голову в сторону Каве. – Держу пари, вы наслаждались этим каждый раз, когда видели его, придумывая способы отомстить мужчине, который любил женщину, которую вы хотели. Вы не сдадитесь так легко.
Гасан остановился. Лицо короля было спокойно, но Нари не упустила горячности в его голосе.
– Такие разговоры не вернут твоего брата раньше.
Прости, Джамшид. Мне очень жаль. Нари выдохнула, борясь с глубокой, ужасной печалью, охватившей ее сердце.
– Я не стану тебе помогать.
Глаза Гасана вспыхнули.
– Прошу прощения?
– Я не стану тебе помогать, – повторила она, ненавидя себя. – Я не позволю тебе использовать моего брата против меня. Ни по какой причине.
Гасан резко шагнул ближе.
– Если ты не сделаешь этого, бану Нахида, я убью его. Я буду делать это медленно и заставлю тебя смотреть. Так что вы можете сделать нам всем одолжение и просто повиноваться.
Каве вскочил, тревога исказила его лицо.
– Бану Нари…
Гасан ударил его по лицу. Король был явно сильнее, чем казался; от удара Каве растянулся на полу, кровь брызнула изо рта.
Нари ахнула. Но случайное, жестокое насилие только сделало ее более решительной. Гасан был чудовищем. Но он был в отчаянии, и Нари трепетала при мысли о том, что он сделает с Дэвабадом после неудавшегося переворота.
Что означало, что она должна сделать все возможное, чтобы убедиться, что это не провалится.
– Ты зря теряешь время, Гасан. Я не собираюсь ломаться. Этот город живет на крови моей семьи. Моей крови. – Ее голос слегка дрожал. – Крови моего брата. И если последние Нахиды должны умереть, чтобы спасти его… – Она уняла дрожь, вызывающе вздернув подбородок. – Тогда мы хорошо послужим нашему народу.
Гасан долго смотрел на нее. Теперь выражение его лица не было непроницаемым, и он не стал спорить с ней. Нари прочла свою мишень.
И она знала, что он уничтожит ее за это.
Он отступил назад.
– Я скажу Джамшиду, кто он на самом деле. Потом я расскажу ему, как его сестра, уставшая спать с человеком, которого он любит, предала их обоих, чтобы спасти человека, которого он ненавидит. – Слова были грубыми – последняя попытка рассерженного старика, который променял порядочность на трон, который вот-вот будет вырван с его собственной кровью. – Тогда я закончу работу, которую начал твой Афшин, и прикажу забить твоего брата до смерти.
– Нет, Гасан, подожди! – Каве бросился перед королем. – Она не это имела в виду. Она напишет письмо – ах!
Он вскрикнул, когда Гасан ударил его ногой в лицо, обошел его и потянулся к двери.
С воплем Каве ударил рукой по камню. Нари услышал резкий треск, его кольцо разлетелось вдребезги.
Странный медный туман вырвался из разбитого камня.
За то время, которое потребовалось Нари, чтобы сделать быстрый вдох, пар расцвел и поглотил старшего визиря.
– Каве, что это? – резко спросила она, когда медные щупальца метнулись вперед, как рука танцора, потянулись, ища.
Было что-то знакомое в этом движении, в металлическом мерцании.
Король быстро оглянулся, более раздраженный, чем когда-либо.
Пар устремился к медному реликту, сидящему в ухе.
Тот мгновенно растаял, и Гасан вскрикнул, схватившись за голову, когда жидкий металл хлынул ему в ухо. Печать Сулеймана сверкнула на его щеке, и Нари пошатнулась, лишившись магии.
Но это продолжалось недолго. Глаза короля расширились и застыли, когда медный туман скрыл их серую глубину.
И Гасан аль-Кахтани упал мертвым к ее ногам.
Ее способности вернулись к ней. Нари испуганно вскрикнула, глядя, как из ушей, рта и носа короля хлещет черная с медными пятнами кровь.
– Клянусь Всевышним, Каве, – прошептала она. – Что ты наделал?
– То, что нужно было сделать. – Каве уже подошел к телу Гасана и без колебаний ступил в лужу крови. Он достал ханджар короля, чтобы срезать веревки на его запястьях. – У нас мало времени, – предупредил он. – Нам нужно найти Джамшида и обезопасить Мунтадира.
Нари уставилась на него. Он сошел с ума? Охранники Гасана стояли за дверью. Они не уйдут, не говоря уже о том, чтобы найти Джамшида и – обезопасить – Мунтадира, что бы это ни значило.
– Каве, я думаю…
– Меня не волнует, что ты думаешь. – Едва сдерживаемая враждебность в его голосе потрясла ее. – При всем уважении… – Похоже, он изо всех сил старался не кричать. – Сегодня не ты принимаешь решения. Явно к лучшему. – Он взглянул на нее, и в его глазах вспыхнул гнев. – Ты ответишь за выбор, который сейчас сделала. Не сегодня. Не передо мной… но ты ответишь.
Над ухом у нее жужжала муха. Нари едва заметила это, она потеряла дар речи. Потом еще одна скользнула мимо ее лица, коснувшись щеки.
Каве повернулся и посмотрел на небо. Со стороны озера летели новые мухи.
Мрачная решимость отразилась на его лице.
– Пора.
Из-за закрытой двери послышался сердитый крик.
Нари сразу узнала голос.
– Мунтадир!
Она бросилась к двери. Его отец мог лежать в луже крови на земле, но сейчас Нари доверяла своему мужу гораздо больше, чем безумному визирю, устроившему мятеж и убившему короля.
– Нари? – Из-за двери доносился приглушенный голос Мунтадира, но по его тону было ясно, что он спорит с охранниками по ту сторону.
Каве протиснулся между Нари и дверью.
– Мунтадир не может войти, бану Нари. Он не может быть подвержен…
– Чему? – Она плакала. – Тому, что ты только что убил его отца?
Но когда она попыталась протиснуться мимо него, то внезапно поняла, что имел в виду Каве.
Над мертвым королем поднимался медный туман. Сверкающие частицы, похожие на крошечные металлические звездочки, закружились над лужицей крови Гасана, образуя облако вдвое больше того, которое вырвалось из разбитого кольца Каве.
Нари тут же попятилась, но пар беспрепятственно прошел мимо нее и Каве, разделяясь и волнами обволакивая ее талию. Мухи проносились над ними, теперь их было несколько десятков.
Мунтадир сломал дверь.
– Мне все равно, что он сказал! – крикнул он, пытаясь протиснуться мимо двух охранников. – Она моя проклятая жена и… – Мунтадир отпрянул, не сводя глаз с окровавленного тела отца. – Аба?
Охранники отреагировали быстрее.
– Мой король!
Двое бросились к Гасану, двое других – к Нари и Каве. Мунтадир не отошел от дверного косяка, тяжело привалившись к нему, словно только это удерживало его на ногах.
Мухи внезапно вспыхнули вспышками огня, растворившись в пепельном дожде.
– Мунтадир, я этого не делала! – закричала Нари, когда один из охранников схватил ее. – Клянусь! Я не имею к этому никакого отношения!
Воздух разорвал рев, похожий на грохот океанских волн и рев крокодила. Это звучало глухо и отдаленно, но каждый волосок на ее теле встал дыбом.
Нари уже слышала этот рев.
Пар атаковал снова.
Охранники, которые подошли к Гасану, закричали, схватившись за головы. Солдат, который держал ее, отпустил ее руку и с криком попятился, но он был недостаточно быстр. Реликт влетел ему в ухо с мстительной быстротой. Он закричал от боли, царапая лицо.
– Нет. – Испуганный шепот Каве прорвался сквозь завывания. Его взгляд остановился на Мунтадире, все еще стоявшем у двери. – Этого не должно было случиться!
Глаза Мунтадира заблестели от страха. Нари не колебалась. Она вскочила на ноги и побежала через павильон, когда медное облако, теперь утроившееся, полетело на ее мужа.
– Бану Нахида, подожди! – закричал Каве. – Ты не…
Она не расслышала, что еще он хотел сказать. Едва обгоняя пар, Нари бросилась на Мунтадира.
35
Нари
Слишком поздно Нари вспомнила, что дверь ведет на лестницу.
Мунтадир хмыкнул, когда она сильно ударила его в живот, а затем закричал, потеряв равновесие. Они покатились вниз по лестнице, ударяясь конечностями о грязный камень, прежде чем свалиться к подножию лестницы.
Прижатый к земле, Мунтадир выругался. Нари задохнулась, воздух вырвался из ее легких. Ее способности все еще были притуплены железными наручниками, она была вся в синяках и ссадинах, жгучая боль бежала по ее левому запястью.
Мунтадир моргнул, а затем его глаза расширились, остановившись на чем-то за ее плечом.
– Беги! – закричал он, вскакивая на ноги и рывком поднимая ее.
Они побежали.
– Твой реликт! – Нари захрипела. В коридоре, противоположном тому, по которому они шли, кто-то закричал по-гезирийски.
Затем, леденяще, вой резко оборвался.
– Сними свой реликт!
Пока они бежали, он потянулся к нему дрожащими пальцами.
Нари оглянулась через плечо и с ужасом увидела, что медная дымка накатывает на них голодной, злобной волной.
– Мунтадир!
Он выдернул его, отбросив медную серьгу, как раз когда пар поглотил их. Нари в ужасе затаила дыхание. А потом он пронесся по коридору.
Мунтадир упал на колени, дрожа так сильно, что Нари слышала, как стучат его зубы.
– Что это было? – ахнул он.
Сердце бешено колотилось, эхо отдавалось в голове.
– Понятия не имею.
По его лицу текли слезы.
– Мой отец… Каве. Я убью его.
Пошатываясь, он поднялся на ноги и повернулся в ту сторону, откуда они пришли, держась одной рукой за стену.
Нари заступила ему дорогу.
– Сейчас не это важно. – Он уставился на нее, подозрение исказило его лицо. – Это ты…
– Нет! – огрызнулась она. – Действительно, Мунтадир? Я сейчас скатилась с лестницы, чтобы спасти тебя.
Он покраснел.
– Мне очень жаль. Я просто… он… – Его голос надломился, и он грубо вытер глаза.
Печаль, вложенная в его слова, притупила ее гнев.
– Понимаю. – Она откашлялась, вытянув связанные запястья. – Ты можешь снять это с меня?
Он высвободил свой ханджар, быстро разрезал веревку и помог ей освободиться от железных наручников. Она вздохнула с облегчением, когда ее силы обожгли ее вены, и ее покрытая волдырями кожа и темные синяки мгновенно зажили.
Мунтадир открыл было рот, чтобы заговорить снова, но тут в коридоре раздался голос:
– Бану Нахида!
Это был Каве. Нари прижала руку к губам мужа, увлекая его в тень.
– Давай не будем выяснять, припасено ли у него в рукаве еще что-нибудь, – прошептала она. – Мы должны предупредить остальных Гезири во дворце.
Даже в тени она видела, как побледнело его лицо.
– Ты думаешь, он распространится так далеко?
– Это выглядело так, будто он остановился?
– Черт. – Ответ показался подходящим. – Боже мой, Нари… ты знаешь, сколько Гезири во дворце?
Она мрачно кивнула.
Внезапно раздался грохот, пол задрожал под их ногами. Это длилось всего секунду, а потом исчезло.
Нари собралась с духом.
– Что это было?
Мунтадира передернуло.
– Понятия не имею. Такое чувство, что весь остров просто трясло. – Он нервно провел рукой по бороде. – Этот пар… ты хоть представляешь, что это может быть?
Нари покачала головой.
– Нет. Он был похож на яд, которым отравили твоего брата, не так ли?
– Мой брат. – Выражение лица ее мужа потемнело, а затем паника охватила его лицо. – Моя сестра.
– Мунтадир, подожди! – закричала Нари.
Но он уже бежал.
Покои Зейнаб были не так уж близко, и к тому времени, когда они добрались до сада гарема, Мунтадир и Нари совсем запыхались. Шарф, которым она повязала голову в больнице, давно слетел, кудри прилипли к влажной коже.
– Джамшид всегда говорил мне, что я должен больше тренироваться, – задыхаясь, проговорил Мунтадир. – Мне следовало его послушать.
Джамшид. Его имя было как нож в сердце.
Она бросила взгляд на Мунтадира. Еще одна ситуация, где все только усложнилось.
– Твой отец арестовал его, – сказала она.
– Я знаю, – ответил Мунтадир. – Как ты думаешь, почему я стучал в дверь? Я слышал, Ваджед увез его из города. Мой отец рассказал Каве куда?
– Из города? Нет, твой отец ничего не говорил об этом.
Мунтадир застонал от разочарования.
– Мне следовало прекратить все это раньше. Когда я узнал, что он и тебя схватил… – Он замолчал, злясь на себя. – Он хотя бы сказал тебе, что ему нужно от Джамшида?
Нари колебалась. Гасан мог быть чудовищем, но он все еще был отцом Мунтадира, и Нари не нужно было сейчас добавлять горя своему мужу.
– Спроси меня позже.
– Если мы еще будем живы, – пробормотал Мунтадир. – Кстати, Али окончательно сошел с ума. Он захватил Цитадель.
– Было бы замечательно провести ночь в Цитадели, а не во дворце.
– Справедливое замечание.
Они прошли под изящной аркой, ведущей к павильону перед апартаментами Зейнаб. Богатая тиковая платформа плыла над каналом, обрамленная тонкими листьями стройных пальм.
Зейнаб была там, сидела на полосатом диване и рассматривала свиток. Облегчение Нари сменилось замешательством, когда она увидела, кто сидит рядом с принцессой.
– Акиса?
Мунтадир промаршировал по платформе.
– Конечно, ты здесь. Делаешь грязную работу моего брата, я полагаю?
Акиса откинулась назад, открыв меч и ханджар на поясе. Она сделала неторопливый глоток кофе из тонкой фарфоровой чашки, которую держала в руке, прежде чем ответить.
– Он попросил меня передать сообщение.
Зейнаб ловко свернула свиток, выглядя нехарактерно взволнованной.
– Кажется, Али был очень вдохновлен нашим последним разговором, – сказала она, запинаясь на последних словах. – Он хочет, чтобы мы сместили папу.
Лицо Мунтадира перекосило.
– Поздно, Зейнаб. – Он опустился на диван рядом с сестрой и нежно взял ее за руку. – Отец мертв.
Зейнаб отшатнулась.
– Что? – Когда он больше ничего не сказал, она поднесла руку ко рту. – Боже… пожалуйста, не говори мне, что Али…
– Каве. – Мунтадир потянулся к реликту сестры и осторожно вынул его из уха. – Он выпустил какой-то магический пар, который нацелился на них. – Он поднял реликвию и швырнул ее в глубину сада. – Это плохо, Зейнаб. Я видел, как он убил четырех охранников в считаные секунды.
Акиса вырвала свою реликвию, и та полетела в ночь.
Зейнаб начала плакать.
– Ты уверен? Ты уверен, что он действительно мертв?
Мунтадир крепко обнял ее.
– Прости, ухти.
Не желая мешать скорбящим брату и сестре, Нари придвинулась ближе к Акисе.
– Вы пришли из Цитадели? С Али все в порядке?
– У него есть армия, и он не заперт во дворце с каким-то убийственным туманом, – ответила Акиса. – Я бы сказала, дела у него лучше, чем у нас.
Нари смотрела в темный сад, ее мысли путались. Король умер, старший визирь был предателем, каид исчез, а Али – единственный из них, кто имел военный опыт, – был вовлечен в городской мятеж.
Она глубоко вздохнула.
– Я… Я думаю, это оставляет нас за главных.
Ночное небо резко потемнело еще больше, и Нари сочла это вполне уместным. Но когда она подняла глаза, во рту у нее пересохло. Полдюжины дымчатых лошадиных фигур с огненными крыльями мчались ко дворцу.
Акиса проследила за ее взглядом, схватила ее и быстро потащила в апартаменты. Зейнаб и Мунтадир последовали за ними. Запирая дверь на засов, они услышали несколько глухих ударов и отголоски эха от чьих-то криков.
– Я не думаю, что Каве работает один, – прошептал Мунтадир с посеревшим лицом.
Три пары серых глаз уставились на Нари.
– Я не имею к этому никакого отношения, – запротестовала она. – Боже мой, вы действительно думаете, что я была бы здесь, если бы знала обо всем? Вы же меня знаете.
– Я ей верю, – пробормотала Зейнаб.
Мунтадир опустился на пол.
– Тогда с кем он мог работать? Я никогда не видел такой магии.
– Не думаю, что сейчас это самое важное, – тихо сказала Зейнаб.
Откуда-то из глубины дворца донеслись крики, и все на мгновение затихли, прислушиваясь, прежде чем Зейнаб продолжила.
– Нари… может ли яд распространиться на весь город?
Нари вспомнила дикую энергию пара, который преследовал их, и медленно кивнула.
– Квартал Гезири, – прошептала она, вызывая страх в глазах Зейнаб. – Боже мой, если он туда доберется…
– Их нужно предупредить немедленно, – сказала Акиса. – Я пойду.
– Я тоже, – заявила Зейнаб.
– О нет, не пойдешь, – ответил Мунтадир. – Если ты думаешь, что я позволю, чтобы моя младшая сестра разгуливала, пока город находится под атакой…
– Твоя маленькая сестра не спрашивала разрешения, и есть люди, которые поверят мне на слово скорее, чем Акисе. А ты нужна здесь. Вы оба, – добавила Зейнаб, кивая Нари. – Диру, если папа мертв, ты должен вернуть печать. Прежде чем Каве или тот, с кем он работает, выяснит, как это сделать.
– Печать Сулеймана? – повторила Нари. Она даже не подумала об этом – преемственность короля казалась далекой. – Она у твоего отца?
Мунтадир выглядел так, будто его сейчас стошнит.
– Что-то вроде того. Нам нужно вернуться к нему. К его телу.
Акиса встретилась взглядом с Зейнаб.
– Сундук, – просто сказала она.
Зейнаб кивнула и поманила их в свои покои. Они были так же богато и прекрасно обставлены, как у Мунтадира, хотя и не так загромождены произведениями искусства. Или винными чашами.
Принцесса опустилась на колени возле большого деревянного сундука и прошептала отпирающее заклинание. Когда крышка открылась, Нари заглянула внутрь.
Он был полностью заполнен оружием. Кинжалы и сабли в ножнах, завернутые в шелк, лежали рядом со странно красивой булавой, арбалетом и какой-то зазубренной, украшенной драгоценными камнями цепью.
Нари не знала, чье выражение лица было более удивленным, ее или Мунтадира.
– Боже мой, – сказала она. – Ты действительно сестра Али.
– Что… откуда это?.. – слабо начал Мунтадир.
Зейнаб выглядела слегка взволнованно.
– Она учила меня, – объяснила она, кивнув Акисе.
Воительница уже выбирала клинки, не обращая внимания на реакцию Нари и Мунтадира.
– Гезирийка ее возраста должна владеть по крайней мере тремя видами оружия. Я восполняю ужасный пробел в ее образовании. – Она вложила меч и арбалет в руки Зейнаб и прищелкнула языком. – Перестань дрожать, сестра. Ты справишься.
Нари покачала головой, а затем посмотрела на сундук, хорошо зная свои возможности. Она быстро вытащила пару маленьких кинжалов, которые напоминали ей что-то, что она могла использовать, чтобы срезать кошельки в Каире. На мгновение она с тоской подумала о клинке Дары в своей комнате.
«Жаль, что я не взяла у него еще несколько уроков метания ножей», – подумала она. Не говоря уже о том, что легендарный Афшин, вероятно, был бы лучшим партнером во дворце в осаде, чем ее явно пугливый муж.
Она глубоко вздохнула.
– Что-нибудь еще?
Зейнаб покачала головой.
– Мы поднимем тревогу в квартале Гезири, а затем отправимся в Цитадель, чтобы предупредить Али. Он может привести Королевскую гвардию обратно. Предупреди всех Гезири, которых увидишь во дворце, и скажи им сделать то же самое.
Нари сглотнула. Может пройти несколько часов, прежде чем Али вернется с охранником. До тех пор они с Мунтадиром будут предоставлены сами себе – один Бог знает, что это значит.
– У тебя получится, – сказала Зейнаб. – Должно. – Она обняла брата. – Сражайся, Диру. Скорбеть будем потом, но прямо сейчас – ты наш король, и Дэвабад на первом месте. – Ее голос стал напористее. – Я вернусь с твоим каидом.
Мунтадир отрывисто кивнул.
– Всевышний в помощь. – Он взглянул на Акису. – Пожалуйста, береги мою сестру. – Он кивнул в сторону павильона. – Видите лестницу, по которой мы пришли? Рядом есть проход, который ведет к конюшням.
Зейнаб и Акиса быстро ушли.
– Ты готов? – спросила Нари, когда они с Мунтадиром остались одни.
Он засмеялся, пристегивая к поясу зловещего вида меч.
– Ни в малейшей степени. А ты?
– Боже, нет. – Нари схватила другой острый, как игла, кинжал и сунула его в рукав. – Пойдем на смерть.
36
Али
Али мирно плыл в теплой темноте в крепких объятиях воды. Она пахла солью и грязью, жизнью, нежно дразня и дергая его за одежду. Мягкое щупальце погладило его по щеке, а другое обвилось вокруг лодыжки.
Пульсация в затылке медленно вернула его в настоящее. Ошеломленный, Али открыл глаза. Его окружала тьма. Он был погружен в воду так глубоко, вокруг было так туманно от ила, что почти ничего не видно. Воспоминания приходили к нему по кусочкам. Водный зверь. Башня Цитадели кувыркается в воздухе…
Озеро. Он был в озере Дэвабада.
Его охватила паника. Он бился, отчаянно пытаясь освободиться от того, что держало его. «Халат», – понял он, слепо шаря руками. Обломки какой-то кирпичной стены пригвоздили его к озерному дну. Али сорвал его, отчаянно пытаясь выбраться на поверхность. Запах пепла и крови сгущался на воде, но он не обращал на него внимания, пробираясь мимо плавающих обломков.
Наконец он прорвался. Он задыхался, и его пронзила боль.
В озере царил хаос. С таким же успехом Али мог появиться на сцене самого темного круга ада. Криками полнился воздух, криками о помощи, о пощаде, на всех языках джиннов, которые он знал. На них были наложены стоны, дикие, голодные звуки, которые Али не мог определить.
Боже… и вода. Его окружали не только обломки, но и тела. Сотни джиннов-солдат, плавающих мертвыми в своих мундирах. И когда Али увидел причину, он закричал, слезы брызнули из его глаз.
Цитадель Дэвабада, гордый символ восстания Зейди аль-Кахтани, племени Гезири, дома Али на протяжении почти двух десятилетий – была разрушена.
Когда-то могучую башню сорвали с основания и утащили в озеро, над водой остался лишь осыпающийся горб. Рваные раны, словно от когтей какого-то огромного существа, прорезали оставшиеся здания, казармы и тренировочные площадки, оставляя борозды настолько глубокие, что озеро заполнило их. Остальная часть комплекса была в огне. Али видел, как на фоне дыма двигаются скелеты.
Слезы беззвучно текли по его щекам.
– Нет, – прошептал он. Это был кошмар, еще одно ужасное видение от марида. – Прекратите!
Ничего не случилось. Али снова взглянул на тела. Джинны, убитые проклятием марида, не остались плавать в воде; они были разорваны на части и поглощены ее глубинами, чтобы никогда не быть найденными.
Проклятие озера исчезло.
– Я вижу кого-то!
Али повернулся на голос и увидел плот, точнее, одну из резных деревянных дверей башни, которая направлялась к нему. На плоту было двое солдат Аяанле, державших сломанные балки вместо весел.
– Мы нашли тебя, брат, – сказал один из солдат, поднимая его на борт. Его золотые глаза расширились, когда он посмотрел на Али. – Да, слава Богу… Это принц!
– Приведите его сюда! – Али услышал, как где-то вдалеке закричал другой мужчина.
Они неуклюже гребли по воде. Али пришлось отвернуться, чтобы не видеть, как дверь пробивается сквозь толпу тел, его товарищей в форме, слишком многие лица были ему знакомы.
Это не реально. Этого не может быть. Но это не было похоже на одно из его видений. Не было никакого чужого присутствия, шепчущего в голове Али. Было только недоумение, горе и бойня.
По мере того как они приближались к развалинам Цитадели, остатки рухнувшей башни становились все больше, поднимаясь над озером, как затерянный остров. Разрушенная часть его внешней стороны защищала несколько дюжин воинов, собравшихся там. Некоторые свернулись калачиком и плакали. Но взгляд Али тут же метнулся к тем, кто сражался, несколько солдат отбивались от пары тощих, призрачных существ, чьи рваные саваны прилипли к их изможденным телам.
Одним из них был Любайд, дико размахивающий мечом. С диким криком он обезглавил одно из злобных существ и пинком отправил тело обратно в озеро.
Али чуть не заплакал от облегчения. Его лучший друг, по крайней мере, пережил разрушение Цитадели.
– Мы нашли принца! – закричал стоявший рядом с ним солдат Аяанле. – Он жив!
Любайд развернулся. К тому моменту, когда они прибыли, он уже был тут как тут, рывком подняв Али на ноги и сжав его в крепком объятии.
– Али, брат, слава Богу… – Он задохнулся. – Мне очень жаль… вода пришла так быстро, и когда я не смог найти вас в комнате…
Али едва смог ответить.
– Я в порядке, – прохрипел он.
Воздух прорезал крик, мольба по-гезирийски.
– Нет, не надо! Боже, пожалуйста!
Али, пошатываясь, подошел к краю разрушенной башни и увидел человека, который закричал: солдата-Гезири, который сумел вернуться на берег, но был окружен скелетообразными существами. Они окружили его и поволокли на песок. Али видел, как зубы, ногти и рты опускаются вниз…
А потом он не мог смотреть, его начало тошнить. Он обернулся, когда гортанный крик джинна оборвался.
– Они… они… – Он не мог вымолвить ни слова.
Любайд кивнул. Он выглядел разбитым.
– Гули, – сказал он уверенно. – Это их работа.
Али отрицательно покачал головой.
– Они не могут быть гулями. В Дэвабаде нет ифрита, который вызывал бы гулей, и уж точно нет мертвых людей!
– Это гули, – твердо сказал Любайд. – Однажды мы с отцом наткнулись на пару, пожирающую охотника-человека. – Он вздрогнул. – Это зрелище не забывается.
Али почувствовал слабость. Он глубоко вздохнул. Нельзя было раскисать. Не сейчас.
– Кто-нибудь видел, что напало на Цитадель?
Любайд кивнул, указывая на тощего сахрейнца, который раскачивался взад-вперед, крепко обхватив руками колени.
– Он выбрался первым, и то, что он говорит… – Он замолчал, чувствуя тошноту. – Ты должен поговорить с ним.
С сердцем, бившимся где-то в горле, Али подошел к сахрейнцу. Он опустился на колени и положил ладонь на его дрожащую руку.
– Брат, – тихо начал он. – Можешь рассказать, что ты видел?
Мужчина продолжал раскачиваться, его глаза блестели от ужаса.
– Я нес вахту на своем корабле, – прошептал он. – Мы стояли там на якоре. – Он указал на разрушенный пирс, где в сломанные доки был загнан разбитый корабль Сахрейна. – Это озеро… вода… он превратился в монстра. Он атаковал Цитадель. Опустошил, втягивая все, что мог, обратно в свои глубины. – Он сглотнул, дрожа сильнее. – Сила его сбросила меня в озеро. Я думал, проклятие убьет меня… Когда этого не произошло, я поплыл… и тут я увидел их.
– Что видел? – настаивала Али.
– Воины, – прошептал мужчина. – Они выскочили из озера с натянутыми луками, на спинах призрачных лошадей. Они начали стрелять в выживших, а затем… и… – Слезы катились по его щекам. – Мертвые вышли из воды. Пока я смотрел, они набросились на мою лодку. – Его плечи затряслись. – Мой капитан… – Он заплакал еще сильнее. – Они вырвали ему горло зубами.
Желудок Али сжался, но он заставил себя вглядеться в темноту пляжа. Да, теперь он видел лучника: скачущего коня, блеск серебряного лука. Полетела стрела…
Еще один крик – и тишина. Ярость захлестнула Али, сжигая его страх и панику. Там были и его солдаты.
Он повернулся, чтобы осмотреть разрушенную Цитадель. И тут его сердце остановилось. В стене, выходящей на улицу, зияла рваная дыра.
Али снова схватил сахрейнца за руку.
– Они прошли в эту дыру? – спросил он. – Они в нашем городе?
Моряк покачал головой.
– Гули – нет… но всадники… – Он кивнул. – По крайней мере половина из них. Как только они миновали городские стены… – Его голос выразил непонимание. – Принц Ализейд, их лошади… они летели…
– Куда? – потребовал Али. – Куда они летели?
Жалость в глазах этого человека наполнила Али ужасом.
– Во дворец, мой принц.
Али вскочил. Это была не случайная атака. Он не мог представить, кто или что было способно на что-то подобное, но он распознал четко просчитанный план действий. Сначала они пришли за стражниками, уничтожив армию джиннов прежде, чем те смогли собраться для защиты следующей цели – дворца.
Моя семья.
– Нам нужно на берег, – заявил он.
Сахрейнец посмотрел на него так, словно он сошел с ума.
– Ты не сможешь добраться до пляжа. Эти лучники стреляют во все, что движется, и тех джиннов, которые пытаются, сжирают заживо гули, как только они выходят из воды!
Али покачал головой.
– Мы не можем впустить этих тварей в наш город.
Он наблюдал, как солдат расправился с еще одной парой гулей, когда они попытались взобраться на разрушенную башню, разинув рты, полные гнилых зубов. Человек сделал это довольно легко, одним взмахом своего пылающего зульфикара разрубив обоих надвое.
Они не непобедимы, отметил Али. Нисколько. Именно их численность давала им преимущество: один-единственный испуганный джинн, измученный стрельбой, не имел ни единого шанса против дюжины голодных гулей.
На другом берегу другой джинн пытался взобраться на плавающие обломки. Али беспомощно смотрел, как поток стрел пронзил его. Небольшая группа таинственных лучников расположилась на участке разрушенной стены, которая проходила между водой и разрушенным комплексом Цитадели. Прямо сейчас Али и его товарищи по несчастью были в безопасности, оболочка башни изгибалась, чтобы защитить их от лучников. Но он не думал, что их отсрочка продлится долго.
Он осмотрел линию воды, отделявшую их маленькое убежище от берега Дэвабада. Выплыть было бы возможно, если бы не тот факт, что любой, кто попытается, все время будет виден лучникам.
Он принял решение.
– Идите сюда, – сказал он, повышая голос. – Вы все.
Али ждал, пока они подойдут, воспользовавшись моментом, чтобы изучить выживших. Смесь из всех пяти племен джиннов, в основном мужчины. Он знал почти всех в лицо, если не по имени – все они были Королевскими гвардейцами, кроме моряка-сахрейнца. Несколько кадетов, несколько офицеров и пехота. Они выглядели испуганными и сбитыми с толку, и Али не мог их винить. Они всю жизнь тренировались как воины, но их народ не видел настоящей войны уже несколько столетий. Дэвабад считался убежищем от напастей остального волшебного мира: от гулей и ифритов, от водяных тварей, способных снести вековую башню.
Он глубоко вздохнул, прекрасно осознавая почти самоубийственный характер контратаки, которую собирался предложить.
– Я не знаю, что происходит, – начал он. – Не думаю, что кто-то из нас знает. Но здесь мы не в безопасности. – Он указал на горы, вырисовывающиеся вдали от берега. – Проклятие, может быть, и исчезло с озера, но я не думаю, что многие из нас смогли бы плыть. Горы слишком далеко. Город, однако, нет.
Моряк-сахрейнец снова вздрогнул.
– Все, кто добрался до этого пляжа, были убиты. – Он повысил голос. – Мы должны просто вонзить клинки друг другу в горло – это лучше, чем быть съеденными заживо.
– Они убивают нас, – возразил Али. – У нас больше шансов, если мы будем сражаться вместе… – Он оглядел людей вокруг. – Вы останетесь здесь только для того, чтобы быть убитыми позже? Посмотрите, что они сделали с Цитаделью. Думаете, это было не нарочно? Сначала они пришли за Королевской гвардией, и если вы думаете, что то, что нападает на нас, сжалится над кучкой выживших, вы глупы.
Заговорил капитан Гезири с ужасной раной на лице.
– Мы будем в поле зрения лучников. Они увидят, как мы плывем, и пронзят нас стрелами еще до того, как мы приблизимся к берегу.
– Да, но они не увидят, что я иду. – Али сбросил сандалии. Без них будет легче плыть. – Я останусь под водой, пока не доберусь до стены.
Капитан уставился на него.
– Принц Ализейд… ваша отвага – это замечательно, но под водой столько не проплывешь. И даже если бы вы могли, один в поле не воин. Я насчитал по меньшей мере дюжину лучников и, вероятно, сотню гулей. Это самоубийство.
– Он, может, и один, – это был Любайд, его голос был напряжен. Он встретился взглядом с Али, и по смеси горя и восхищения в глазах друга Али понял, что Любайд знает, что тот собирается сделать. – Он сражается не так, как все мы.
Все еще видя неуверенность на многих лицах, Али повысил голос.
– Дэвабад – это наш дом! Вы все дали клятву защищать его, защищать невинных внутри, которые будут убиты теми же монстрами, которые только что убили так много наших братьев и сестер. Вы вернетесь на тот пляж. Соберите все оружие, какое можете. Помогайте друг другу плыть. Гребите щепками. Мне все равно, как вы это сделаете, но переплывите. В атаку. Остановим этих тварей, пока они не вошли в город.
По его последним словам многие мужчины поднялись на ноги, мрачные, но решительные, но не все.
– Мы умрем, – хрипло сказал сахрейнец.
– Значит, умрем за правое дело. – Али посмотрел на тех, кто все еще сидел. – Встать! – взревел он. – Ваши товарищи мертвы, ваши женщины и дети беззащитны, а вы сидите здесь и плачете? У вас нет стыда? – Он сделал паузу, встречаясь с каждым из них взглядом по очереди. – У вас у всех есть выбор. Вы можете закончить эту ночь героями, с вашими семьями в безопасности, или вы закончите ее с ними в раю, их вход куплен вашей кровью. – Он вытащил зульфикар, по всей длине которого полыхнул огонь. – ВСТАТЬ!
Любайд поднял меч с диким и слегка испуганным криком.
– Ну же, вы, надутые городские сопляки! – подстрекал он. – Что случилось с теми, кто так бахвалился своей храбростью? Разве вы не хотите, чтобы о вас слагали саги, которые будут рассказывать на ночь? Поехали!
Это подняло остальных на ноги.
– Приготовьтесь, – приказал Али. – Будьте готовы, как только они отвлекутся.
С бешено колотящимся сердцем он сунул зульфикар обратно в ножны и оторвал кусок разорванной дишдаши, чтобы закрепить клинки.
Любайд схватил его за запястье и притянул к себе.
– Не умирай, Ализейд аль-Кахтани, – сказал он, прижимаясь лбом к Али. – Я вытащил твою тощую задницу из расселины не для того, чтобы увидеть, как тебя съедят гули.
Али боролся со слезами на глазах; они оба знали, что у него мало шансов выбраться с пляжа живым.
– Да пребудет с тобой Господь, друг мой.
Он отвернулся. Прежде чем он успел показать страх, струящийся в его крови, прежде чем другие смогли увидеть хотя бы секунду колебания, Али нырнул в озеро.
Он поплыл глубоко, и это движение вернуло его к воспоминаниям о кошмаре марида. Хотя вода была темной от ила, он заметил внизу дно озера. Оно было грязным и серым, бледная имитация пышной морской равнины его сна.
«Может быть, за всем этим стоит марид?» – удивился Али, вспомнив их ярость. Они вернулись, чтобы забрать их домой?
Он продолжал плыть. Али был быстр, и вскоре он увидел стену, которую искал. Он позаботился, чтобы вжаться в непосредственной близости от нее, когда молча рассек поверхность воды.
Голоса. Али прислушался. Он не был уверен, чего ожидал – тарабарщины каких-то неизвестных демонов или скользящего языка марида, но то, что он услышал, выстудило кровь в жилах.
Это был дивастийский.
На них напали Дэвы? Али взглянул вверх, за узкий выступ нависающей скалы, и мельком увидел молодого человека. Он выглядел как Дэв, одетый в темные тона: серый плащ и черные штаны идеально сливались с тенями.
Как, во имя всего святого, банда Дэвов пробралась через озеро и где они достали гулей и летающих лошадей?
Дэв внезапно остановился, его внимание сфокусировалось на озере. Он потянулся за луком…
Али вышел из воды в следующее мгновение. Он взобрался на стену перед потрясенным взглядом Дэва, вытащил зульфикар и вонзил огненный клинок в грудь лучника.
У мужчины не было возможности закричать. Али снял его с кончика клинка и сбросил в воду. Он повернулся к остальным, прежде чем раздался всплеск.
Дэвы, трое. Одна лучница – женщина с длинной черной косой и двое мужчин, вооруженные мечом и булавой. Они выглядели ошеломленными его прибытием и смертью их товарища. Но не боялись.
И они отреагировали намного быстрее, чем он мог себе представить.
Первый выхватил меч, едкий запах предупредил Али о присутствии железа, прежде чем оно ударилось о его зульфикар. Мужчина отскочил назад, стараясь избежать отравленного пламени. Али подумал, что так дерутся воины Гезири с другими Гезири, когда учатся отбиваться от зульфикаров.
Где Дэв научился этому?
Али пригнулся, едва избежав шипованной булавы, которая просвистела мимо его лица. Дэвы аккуратно рассыпались веером, окружая его, двигаясь в унисон, не говоря ни слова.
Затем оставшаяся лучница зашипела на джиннском.
– Это победитель Афшина. – Она издала насмешливый смешок. – Немного неискреннее название, пескоплав.
Мечник рванулся вперед, заставляя Али блокировать удар, и снова он использовал отвлекающий маневр. На этот раз булава ударила Али по плечу, шипы вырвали кусок плоти.
Али ахнул от ожога, и один из Дэвов ухмыльнулся ему.
– Они съедят тебя живьем, – сказал он, указывая на гулей внизу. – Не мы, конечно. Приказы и все такое. Но я уверен, что они чуют запах крови в воздухе прямо сейчас. Бьюсь об заклад, они изголодались.
Трое воинов подошли ближе, прижимая Али к краю стены. Он не знал, кто обучал Дэвов, но они проделали чертовски хорошую работу, солдаты двигались так, словно были единомышленниками.
Но один придвинулся слишком близко. Али упал, увидев свой шанс, и бросился на воина, держащего булаву. Он поймал его поперек бедра, отравленным пламенем оставив за собой линию быстро чернеющей плоти.
– Бахрам! – в ужасе закричала лучница.
Мужчина потрясенно поднес руку к смертельной ране. Затем он посмотрел на Али дикими глазами.
– За бану Нахиду, – прошептал он и бросился вперед.
Застигнутый врасплох таким заявлением, Али плохо подготовился к его отчаянной атаке. Он поднял зульфикар, защищаясь, но это не имело значения. Мужчина получил удар в живот, бросившись на Али и отправив их обоих кувырком через стену.
Али приземлился на мокрый песок, чувствуя, как сотрясается каждая косточка в его теле. Волна прошла по его лицу, и он поперхнулся водой, его плечо пульсировало. Его зульфикар исчез, застряв в теле Дэва, которого он убил, и теперь лежал глубже на мелководье.
Пронзительный стон заставил его подняться на колени, голодные завывания и безъязыкие вопли гулей становились все громче. Али повернул голову.
Его глаза расширились. Десятки гулей бежали к нему – одни раздувшиеся трупы с гнилой плотью и окровавленными зубами, другие превратились в скелеты, их когтистые руки были остры как ножи. И они были всего в нескольких метрах от него. Они сожрут его заживо, разорвут на куски и будут ждать его друзей – тех немногих, кто выжил после того, как он увидел лучника, пускающего стрелу.
Нет. Это не могло быть их судьбой. Его семья, его город. Али сунул руки в мокрый песок, вода хлынула сквозь пальцы.
– Помогите мне! – Он умолял, взывая к мариду. Древние монстры уже использовали его; он знал, что за их помощь придется заплатить ужасную цену, но сейчас Али было все равно. – Пожалуйста!
Ничего. Вода оставалась тихой и безжизненной. В нем не было маридов.
Но в глубине его сознания что-то шевельнулось. Не чуждое присутствие, которого он ожидал, но знакомое и успокаивающее. Та часть Али, которая любила бродить по затопленным полям Бир-Набата и смотреть, как вода заставляет расцветать жизнь. Воспоминание о маленьком мальчике, которого мать учила плавать. Защитный инстинкт, который спас его от бесчисленных убийц.
Часть себя, которую он отрицал, сила, которая пугала его. Впервые после падения в озеро той ужасной ночью… Али принял его.
Когда обрушилась следующая волна, мир затих. Мягкий, медленный и серый. Вдруг стало неважно, что под рукой нет зульфикара, и то, что он в меньшинстве.
Потому что у Али было все остальное. Вода у его ног, похожая на смертельно опасное, разъяренное животное, расхаживающее по клетке. Влага в воздухе была густой и пьянящей, покрывая каждую поверхность. Жилы подводных потоков, которые были шипами силы и пульсирующей жизни, и источники в скалистых утесах, жаждущих разорвать свою каменную тюрьму.
Его пальцы обхватили рукоять ханджара. Вурдалаки, окружавшие его, внезапно показались ему бесплотными дымчатыми ничтожествами, Дэвы – не более того. Они были огненными, настоящими, ярко горящими.
Но огонь гаснет.
Али закричал в ночь, и влага в воздухе взорвалась вокруг него, проливаясь дождем, который зализывал его раны, успокаивая и исцеляя его избитое тело. Щелчком пальцев он поднял туман, окутавший пляж. Он услышал крик лучницы, удивленной внезапной слепотой.
Но Али не был слеп. Он бросился к своему зульфикару, выдергивая его из тела мертвеца как раз в тот момент, когда гули атаковали.
С зульфикаром в одной руке и ханджаром в другой, с каплями воды, падающими с их мокрых лезвий, он прорезал толпу нежити. Они продолжали приближаться, неумолимо, два новых гуля проталкивались через каждого, кого он обезглавил. Яростный шквал щелкающих зубов и костлявых рук, морские водоросли обвивали их разлагающиеся конечности.
Дэвы на стене над ним побежали, жар от их огненно-кровавых тел исчез. Были и другие; Али чувствовал, что к ним спешит еще одна троица, а пятеро уже в развалинах Цитадели. Всего десять – это он знал.
Али мог убить десять человек. Он отрубил голову вурдалаку, преградившему ему путь, пнул другого в грудь и помчался за Дэвами.
Он остановился, чтобы швырнуть свой ханджар в ближайшего, попав тому в спину. Когда Али настиг его, то вонзил его глубже, проворачивая кинжал, пока враг не перестал кричать.
Его внимание привлек стук. Он оглянулся в полумраке и увидел двух лучников на дымчатых лошадях, скачущих вдоль кромки воды. Один натянул тетиву.
Али зашипел, обращаясь к озеру. Водянистые пальцы обвились вокруг ног лошадей, увлекая лучников в глубину, и их зачарованные лошади исчезли в облаке тумана. Он продолжал бежать. Двое из убегающих Дэвов остановились, возможно, вдохновленные вспышкой мужества, чтобы стоять на своем и защищать своих товарищей.
Али всадил зульфикар в сердце первого, а кинжалом рассек горло второму.
Осталось семь человек.
Но гули догнали Али, когда он бросился к разрушенной внешней стене Цитадели, и схватили, когда он попытался взобраться на нее. Перед ним маячили кости и в нос бил отвратительный запах гнили и крови. Али закричал, когда один из них глубоко вонзил зубы в его уже раненое плечо. Они были повсюду, и его власть над могущественной магией воды ослабла, когда Али охватила паника.
«Дэвабад, Ализейд, – прошептал голос отца. – На первом месте Дэвабад». Истекая кровью, Али весь отдался обузданию магии, пульсирующей в нем так дико, что казалось, его тело вот-вот лопнет.
В ответ он получил подарок. Внезапное осознание богатой вены воды под ним, скрытого потока, змеящегося глубоко-глубоко под песком. Али позвал его, дернув, как хлыст.
Полетели камни, песок и вода. Али хлестнул этим хлыстом гулей, вынимая достаточно, чтобы убежать от полчища. Он перелез через разрушенную стену Цитадели.
К нему бросилась еще одна пара Дэвов, чья храбрость была вознаграждена двумя быстрыми ударами его зульфикара, отрубившими им головы. Кровь текла по его лицу, рваные раны горели под его изодранной дишдашой.
Это не имело значения. Али бросился к пролому, стрелы сыпались на него, когда он шел по разбитому двору, где он впервые научился сражаться. Повсюду валялись тела его собратьев, джиннов: одни были пронзены стрелами, другие разорваны на куски гулями, третьи просто раздавлены в яростном хаосе, учиненном озерным зверем. Горе и ярость наполнили его вены, толкая вперед. И хотя лучники могли видеть в вызванном тумане, один из них почти попал точно – стрела пронзила его бедро. Али ахнул.
Но он не остановился.
Он перепрыгнул через груду разрушенного песчаника, в котором смутно узнал солнечный диван, где пытался преподавать экономику скучающей группе курсантов. Фехтовальщик, который насмехался над ним, стоял теперь, дрожа, когда он поднял свой клинок.
– Демон! – Дэвы закричали. – Какого черта ты…
Али заставил его замолчать своим ханджаром.
Осталось четыре. Он вдохнул, используя момент, чтобы обследовать его окрестности. Бросив взгляд, он увидел двух лучников, все еще стоящих на стене Цитадели, с позиции, с которой они могли бы легко прицелиться в солдат, выбирающихся на берег. Два оставшихся Дэва держали в руках мечи. Они были в нескольких шагах от пролома в стене Цитадели, ведущего в город, толпа гулей следовала за ними по пятам.
Али закрыл глаза, выронил мечи, опустился на землю и погрузил руки в одну из луж, оставшихся после нападения озера. Он чувствовал, как его товарищи вдалеке, последние выжившие из Королевской гвардии, шатаясь, выходят из воды. Но рядом с Цитаделью никого не было. Еще нет.
Хорошо. Он снова позвал озеро, чувствуя, как оно движется у него в голове. Он был зол. Он хотел отомстить каменному острову, ранившему его сердце.
Али собирался позволить ему взять маленький кусочек. Он поманил к себе волны, хлеставшие по стене. Придите.
Они ответили.
Вода с ревом обрушилась на Цитадель, швырнув лучников на каменный двор. Она расступилась, когда приблизилась к нему, пронеслась мимо, чтобы схватить гулей и разнести их на куски. Единственный крик разорвал воздух, когда он проглотил последних Дэвов и помчался к пролому, стремясь поглотить остальной город.
Али потребовалось все, чтобы обуздать его. В его голове раздался вой, а затем он сам закричал, вцепившись в землю, когда он рванул озеро назад, туда, откуда оно пришло. Вода падала к его ногам, врезаясь в песок и закручиваясь в разрушенные скалистые расщелины.
Его власть над магией распалась, и Али рухнул. Кровь и пот лились из него, когда он растянулся на земле. В ушах звенело, шрамы, оставленные маридом на теле, пульсировали. Его зрение на мгновение затуманилось, мышцы напряглись.
А потом он просто неподвижно лежал на холодной мокрой земле. Небо было густо-черным, россыпь звезд – красивой и манящей.
– Ализейд!
Хотя Али слышал, как Любайд выкрикивал его имя, его друг казался далеким. Все было хорошо, кроме манящих звезд и теплой крови, растекающейся под ним.
Раздался раскат грома. Странно, смутно заметил он, поскольку ночное небо было безоблачным.
– Али! – Над его головой появилось лицо Любайда. – О, брат, нет… – Он оглянулся. – Нам нужна помощь!
Но земля уже остывала, вода просачивалась сквозь песок, чтобы обнять его. Али моргнул, разум прояснился. Пятна, пляшущие перед глазами, тоже исчезли – как раз вовремя, чтобы Али заметил маслянистый черный дым, поднимающийся позади Любайда. Усики танцевали, переплетаясь.
Али попытался выкрикнуть имя друга.
– Лю-Любай…
Любайд цыкнул на него.
– Все в порядке, просто держись. Мы отвезем тебя к Нахиде, и все будет хорошо. – Он засунул зульфикар Али обратно за пояс, и улыбка появилась на его лице, не делая ничего, чтобы стереть беспокойство в его глазах. – Не позволяй этому…
Резкий, хрустящий звук оборвал слова Любайда. Выражение лица его друга застыло, а затем его тело слегка дернулось, когда хруст повторился, ужасный сосущий звук. Любайд открыл рот, словно собираясь что-то сказать.
С его губ капала черная кровь. Огненная рука оттолкнула его, и его друг упал.
– Создатель… – прохрипел Любайд. – Что ты такое, прелестная разрушительная частичка хаоса?
Али уставился на существо, нависшее над ним с когтистой лапой. Сжимая окровавленный боевой топор. Это был тощий призрак с конечностями, похожими на сжатый свет, и золотыми глазами, которые вспыхивали и мерцали. И только одно существо в их мире выглядело так.
Ифрит. Ифрит пересек завесу в Дэвабад.
Ифрит схватил его за горло, и Али ахнул, когда его подняли в воздух. Он притянул его ближе, его сверкающие глаза застыли в нескольких дюймах от лица Али. Запах крови и пепла окутал Али, когда ифрит провел языком по своим острым зубам, безошибочно выдавая голод и любопытство в его диком выражении.
Он вдохнул.
– Соль, – прошептал он. – Это тебя забрал марид, да? – Один из его острых как бритва когтей сильно прижался к его горлу, и у Али сложилось впечатление, что демону ничего не стоит разорвать его. – Но это… – Он указал на разрушенный двор и утонувших Дэвов. – Я никогда не видел ничего подобного. Другая его рука пробежала по руке Али, быстро осмотрела. – И ничего похожего на магию, исходящую от тебя. – Огненные глаза сверкнули. – Я бы с удовольствием разобрал тебя на части, милый. Посмотреть, как это работает, слой за слоем…
Али попытался высвободиться и увидел тело Любайда, его стеклянные невидящие глаза были устремлены в небо. Сдавленно вскрикнув, Али потянулся за зульфикаром.
Пальцы ифрита внезапно сжались на его горле. Он неодобрительно прищелкнул языком.
– Вот этого сейчас не надо.
– Принц Ализейд!
Когда Али схватился за руку демона на своем горле, он мельком увидел группу людей, бегущих вдалеке: остальные выжившие из Королевской гвардии.
– Принц? – повторил ифрит. Он разочарованно покачал головой. – Стыд. За тобой гонится еще один, и он такой вспыльчивый, что даже я не стану ему перечить. – Он вздохнул. – Держись. Это, безусловно, будет больно.
Не было времени реагировать. Обжигающий жар пронесся над ним, поглощая их обоих в вихре огня и болезненных зеленых облаков. Гром ударил ему в ухо, сотрясая все кости. Пляж исчез, крики его людей стихли, сменившись размытыми очертаниями крыш и ревом ветра.
А потом все исчезло. Они приземлились, и ифрит отпустил его. Али грохнулся на каменный пол. Дезориентированный, он попытался встать, но подступила тошнота, быстрая и яростная, внутри его бурлящего желудка, и Али сделал все, чтобы удержаться от рвоты. Он зажмурился, пытаясь отдышаться.
Когда он снова открыл глаза, первое, что он увидел, были знакомые двери кабинета отца. Их сорвали с петель, комнату разграбили и подожгли.
Али понял, что все кончено.
Ифрит, убивший Любайда, зашагал прочь. Все еще чувствуя головокружение, Али попытался отследить его путь, сцена передалась ему по кусочкам. Группа молодых воинов, одетых в такие же пестрые черные мундиры Дэвов, окружила еще одного человека, возможно, их командира. Он стоял спиной к Али, выкрикивая что-то похожее на приказы на Дивасти.
Огромный серебряный лук, ужасно знакомый, висел на его широких плечах.
Али отрицательно мотнул головой, уверенный, что видит сон.
– У меня есть сюрприз для тебя, – прокукарекал ифрит командиру Дэвов, указывая большим пальцем на Али. – Это принц, за которым охотится твоя бану Нахида, да? Тот, которого мы должны запереть?
Командир Дэвов обернулся, и сердце Али остановилось. Холодные зеленые глаза из ночных кошмаров, черная татуировка, сообщавшая миру о его положении…
– Это не он, – сказал Дараявахауш э-Афшин низким смертоносным голосом. Его глаза сверкнули, вспыхнув желтым огнем под зеленым. – Но сгодится и он.
37
Дара
Дара сделал два шага в сторону Ализейда, прежде чем остановился, с трудом веря, что окровавленный Аяанле перед ним может быть тем самодовольным королевским отродьем, с которым он сражался в Дэвабаде много лет назад. Он вырос, утратив детские черты, которые не позволяли Даре закончить бой кардинальным образом. Он также выглядел ужасно, как будто Визареш выловил его из озера полумертвого. Его дишдаша висела мокрыми лохмотьями, его конечности были покрыты кровоточащими ранами и следами укусов.
Но его глаза – это были те самые глаза Гезири, которые помнил Дара. Глаза отца, глаза Зейди аль-Кахтани, и если Дара сомневался в этом, зульфикар, висящий на поясе Ализейда, был достаточным подтверждением.
Принц заставил себя сесть. Он казался полностью дезориентированным, его ошеломленные глаза в шоке скользнули по Даре.
– Но ты мертв, – ошеломленно прошептал он. – Я убил тебя.
Гнев хлынул в кровь Дары, и он сжал руки в тлеющие кулаки.
– А, не забыл?
Он изо всех сил пытался удержать свою смертную форму, не желая подчиниться пламени, которое хотело поглотить его.
Руки Нари на его лице. Мы уйдем. Мы будем путешествовать по миру. Дара был близко, так близко к тому, чтобы избежать всего этого.
И тогда Ализейд аль-Кахтани отдался мариду.
– Афшин? – робкий голос Лале, его самого молодого рекрута, прорвался сквозь туман. – Отвести нашу группу в гарем?
Дара выдохнул. Его солдаты. Его обязанность.
– Держи его, – сказал он Визарешу. Он сам разберется с Ализейдом аль-Кахтани, но только после того, как отдаст приказ своим воинам. – И немедленно сними с него этот проклятый зульфикар.
Он обернулся, на мгновение зажмурив глаза. Вместо черноты его закрытых век Дара видел пятью парами глаз, глазами дымчатых зверей, которых он вызвал из своей крови и выпустил с каждой группой воинов. Он поймал ободряющий взгляд Манижи – которая настояла на том, чтобы немедленно отделиться от них и направиться в лазарет верхом на скачущем каркаданне, которого он наколдовал для нее.
Существа сильно давили на его сознание, магия изматывала его. Скоро ему придется расстаться со своей смертной формой, хотя бы для того, чтобы выздороветь.
– Разойдитесь, – сказал он по-дивастийски. – Ты слышал бану Нахиду. Наша первоочередная задача – найти старшего визиря и тело Гасана. Лале, твоя группа обыщет гарем. Гуштап, отведи своих в павильон на крыше, о котором говорил Каве. – Он посмотрел на них. – Надеюсь, вы помните, что делать. Сделайте все необходимое, чтобы обезопасить дворец и наших людей, но не более того. – Он подумал. – Такое милосердие не распространяется на тех, кто выжил в Королевской гвардии. Убейте их сразу. Не давайте им шанса обнажить свои клинки. Не давайте ни одному джинну шанса обнажить клинок.
Гуштап открыл рот, говоря:
– Но большинство мужчин носят оружие.
Дара уставился на него.
– Мой приказ остается в силе.
Другой воин склонил голову. Дара подождал, пока его солдаты исчезнут, и повернулся.
Визареш взял зульфикар Ализейда и держал его у горла принца, хотя истекающий кровью джинн не выглядел способным к сопротивлению, он не выглядел способным даже стоять. Осознание этого заставило Дару остановиться. Одно дело – сразить ненавистного врага в бою, совсем другое – казнить раненого юношу, который едва держал глаза открытыми.
Он опасен. Избавься от него. Дара вынул короткий меч из ножен на боку. И тут он резко остановился, более внимательно вглядываясь в промокшего принца.
След укуса. Он повернулся к Визарешу.
– Ты должен был быть с моими солдатами и своими гулями на пляже. Они захватили то, что осталось от Цитадели?
Визареш покачал головой.
– Ваши солдаты мертвы, – прямо сказал он. – И мои гули исчезли. Не было смысла оставаться. Джинны уже отвоевывали пляж.
Дара недоверчиво уставился на него. Он сам осмотрел развалины Цитадели и послал туда своих воинов с сотней гулей. Этого было более чем достаточно на тех, кто остался в живых.
– Этого не может быть. – Он прищурил глаза, а затем бросился на Визареша. – Ты бросил их? – прорычал он.
Ифрит поднял руки в притворной капитуляции.
– Нет, дурак. Ты сам виноват в том, что убил своих воинов, – сказал он, мотнув головой в сторону Ализейда. – Он командовал озером, как будто сам был маридом. Я никогда не видел ничего подобного.
Дара пошатнулся. Он послал дюжину своих лучших людей на пляж. Он послал Иртемиду на тот пляж.
А Ализейд аль-Кахтани убил их всех магией маридов.
Он оттолкнул Визареша в сторону.
Наконец Ализейд поднялся и, пошатываясь, направился к ифриту, словно собираясь схватить зульфикар.
Он не успел. Дара ударил его по лицу с такой силой, что он услышал, как хрустнули кости. Ализейд растянулся на полу, из разбитого носа текла кровь.
Слишком злой, чтобы удержать форму, Дара выпустил свою магию. Огонь охватил его конечности, когти и клыки вырвались из кожи. Он едва заметил.
Ализейд, конечно, заметил. Он вскрикнул от шока и пополз назад, когда Дара снова приблизился. Хорошо. Пусть отродье Зейди умрет в ужасе. Но только не с помощью магии. Нет, Дара проткнет горло этого человека металлом и будет смотреть, как он истекает кровью. Он схватил Ализейда за разорванный воротник и поднял клинок.
– Стой. – Голос Визареша был таким тихим и настойчивым, что прорезал туман гнева Дары.
Дара остановился.
– Что? – Он сплюнул и оглянулся через плечо.
– Ты действительно убьешь джинна, который зарубил тебя перед Нари и убил твоих молодых солдат? – протянул Визареш.
– Да! – рявкнул Дара. – Именно это я и собираюсь сделать.
Визареш подошел ближе.
– Ты дашь врагу тот самый мир, в котором тебе было отказано?
Дым клубился вокруг рук Дары, лицо пылало.
– Хочешь присоединиться к нему? У меня сейчас нет терпения на твои проклятые загадки, Визареш!
– Никаких загадок, Дараявахауш. – Визареш вытащил металлическую цепь из-под бронзовой нагрудной пластины. – Просто еще один вариант.
Глаза Дары остановились на изумрудных кольцах, свисавших с цепи. У него перехватило дыхание.
– Отдай его мне, – прошептал Визареш на дивастийском. – Ты знаешь его имя, не так ли? Ты можешь принять смертельный удар на себя и повиноваться Маниже, но позволь мне сначала забрать его душу. – Он подошел ближе, его голос был тихим мурлыканьем. – Отомсти по заслугам. Тебе отказано в покое смерти. Почему твой враг должен получить его от тебя?
Пальцы Дары дрожали на ноже, дыхание участилось. Манижа мстит Гасану; почему бы Даре не отомстить ему? Было ли это хуже того, что они уже сделали? Что он уже сделал?
Должно быть, Ализейд понял, что что-то не так. Он переводил взгляд с Дары на ифрита и, наконец, перевел его на цепь с кольцами рабов.
Его глаза расширились. Дикий, абсолютный ужас охватил их. Он отпрянул, задыхаясь, пытаясь вырваться из рук Дары, но Дара легко удержал его, прижав к земле и прижав лезвие к горлу.
Ализейд крикнул, корчась от боли.
– Слезь с меня! – Он закричал, не обращая внимания на нож, приставленный к его шее. – Отвали от меня…
Одним резким движением Визареш схватил принца за голову и вмял его череп в землю. Ализейд мгновенно замолчал, а его ошеломленные глаза закатились.
Визареш выпустил раздраженный вздох.
– Клянусь, эти джинны производят даже больше шума, чем люди, хотя, полагаю, именно это и происходит, когда живешь слишком близко к этим земнокровным насекомым.
Он потянулся к руке Ализейда, надевая кольцо на большой палец.
– Остановись, – прошептал Дара.
Ифрит уставился на него, его пальцы все еще сжимали кольцо.
– Ты сказал, что он не тот принц, за которым ты охотился. Я не прикасался ни к одному из ваших. Ты можешь дать мне хотя бы его.
Но если бы Визареш холодным ударом разбил голову юного принца об пол, как прихлопывают муху, он бы уже это сделал. Дара пришел в себя, злой собственнический голос ифрита заставил его отшатнуться. Так вот как думала о нем Кандиша? Обладание, игрушка, чтобы наслаждаться, бросать людям, только чтобы наслаждаться хаосом, который это вызовет?
Да. Мы предки людей, которые их предали. Дэвы, которые решили смириться перед Сулейманом, позволить человеку навсегда изменить их. Для ифрита его народ, как джинны, так и Дэвы, были проклятием. Мерзость.
И Дара был идиотом, раз забыл об этом. Как бы его ни вернули к жизни, он не был ифритом. Он не позволит им поработить душу другого джинна.
– Нет, – повторил Дара с отвращением. – Убери от него эту гадость. Сейчас же, – потребовал он, когда Визареш не двинулся с места.
Вместо того чтобы повиноваться, Ифрит вскочил, его внимание привлекло что-то позади них. Дара проследил за его взглядом.
Его сердце остановилось.
38
Нари
– Уверен, что она ведет к внешней стене? – прошептала Нари, когда они с Мунтадиром пробирались по извилистому коридору для слуг. За исключением небольшого количества огня, который она вызвала, было совершенно темно.
– Я говорил тебе дважды, – резко ответил Мунтадир. – Кто из нас провел здесь всю жизнь?
– Кто из нас пользовался этим, чтобы бегать по чужим спальням? – пробормотала в ответ Нари, не обращая внимания на его раздраженный взгляд. – Что, я ошибаюсь?
Он закатил глаза.
– Этот проход скоро закончится, но мы можем пройти по следующему коридору до самого восточного крыла и выйти на внешнюю лестницу.
Нари кивнула.
– Итак, печать Сулеймана… – начала она, стараясь говорить непринужденно. – Как нам ее вернуть? Мы должны вырезать ее с лица твоего отца или…
Мунтадир издал сдавленный звук.
– Боже мой, Нари, неужели?
– Тебя тошнило, когда ты впервые заговорил об этом!
Он покачал головой.
– Ты собираешься вонзить кинжал мне в спину и убежать, как только я скажу?
– Если ты продолжаешь говорить такие вещи, очень возможно. – Нари вздохнула. – Может, попробуем провести одну ночь на одной стороне?
– Прекрасно, – проворчал Мунтадир. – Полагаю, кто-то другой должен знать, учитывая все обстоятельства. – Он сделал глубокий вдох. – Это не имеет никакого отношения к его щеке; отметина появляется там, как только кольцо снято.
– Кольцо? Печать Сулеймана на кольце? – Нари вспомнила драгоценности, которые она видела на Гасане последние пять лет. Оценка ценностей, которые носил другой человек, была ее специальностью. – Это рубин у него на большом пальце? – догадалась она.
Выражение лица Мунтадира было мрачным.
– На руке его нет, – ответил он. – Это в его сердце. Мы должны вырезать его и сжечь. Кольцо вновь образуется из пепла.
Нари остановилась как вкопанная.
– Что мы должны делать?
– Пожалуйста, не заставляй меня повторять. – Мунтадир выглядел болезненно. – Кольцо восстанавливается, ты надеваешь его на руку, и все. Мой отец сказал, что это может занять несколько дней, чтобы оправиться от магии. А потом ты навсегда останешься в Дэвабаде, – мрачно добавил он. – Теперь ты понимаешь, почему я не спешу стать королем?
– Что значит ты навсегда в Дэвабаде? – спросила Нари, лихорадочно соображая.
– Я не спрашивал. – Когда она недоверчиво уставилась на него, он всплеснул руками. – Нари, не думаю, что мне было больше восьми, когда он мне все это рассказал. Меня больше заботило, как бы меня не стошнило от ужаса, чем расспросы о том, на каких веревочках надето кольцо, которое я должен был снять с его окровавленного трупа. Он сказал мне, что кольцо не должно покидать город. Так что, если кто-то не готов отказаться от собственного сердца…
– Как поэтично, – пробормотала она, пока они шли по темному коридору.
Он остановился перед грязными, едва различимыми контурами двери.
– Мы на месте.
Нари нависла над его плечом, когда он осторожно открыл дверь. Они шагнули в темноту.
Ее лицо вытянулось. На каменном полу лежала мертвая гезирка в одежде экономки, из ушей у нее текла кровь.
– Ядовитый пар пролетел здесь, – тихо сказала она.
Это было не первое тело, которое они нашли. Хотя им удалось предупредить горстку гезирских аристократов, они обнаружили гораздо больше мертвых, чем живых: солдат с зульфикарами в ножнах, ученую со свитками, разбросанными вокруг нее, и – самое душераздирающее – двух мальчиков в праздничной одежде, сжимающих в руках незажженные бенгальские огни, усики Туманного медного пара все еще цеплялись за их маленькие ноги.
Мунтадир закрыл глаза женщины.
– Я собираюсь бросить Каве каркаданну, – прошептал он яростно. – Клянусь именем отца.
Нари вздрогнула; она даже не возражала.
– Давай продолжим.
Не успели они встать, как Нари услышала шаги. По крайней мере, три человека приближались из-за поворота. Не успев нырнуть обратно в проход, они быстро втиснулись в темную нишу в стене. На них набросились тени – защитная реакция дворца, как раз когда из-за поворота показалось несколько фигур.
Ее сердце упало. Все они были Дэвами. Молодые и незнакомые, они были одеты в форму с серыми и черными пятнами. Кроме того, они были хорошо вооружены и выглядели более чем способными сразиться с эмиром и его женой. К такому выводу пришел и Мунтадир. Он не сделал ни малейшего движения, чтобы противостоять им, и молчал, пока они не исчезли.
Наконец он откашлялся.
– Я думаю, что ваше племя совершает переворот.
Нари сглотнула.
– Похоже на то, – сказала она дрожащим голосом.
Мунтадир посмотрел на нее.
– Все еще на моей стороне?
Ее взгляд упал на убитую женщину.
– Я на той стороне, которая не дает волю подобным вещам.
Они продолжали идти по пустынному коридору. Сердце Нари бешено колотилось, и она не осмеливалась заговорить, особенно теперь, когда стало ясно, что по дворцу крадутся враги. Время от времени в воздухе раздавался крик или внезапное предупреждение, разносившееся по гулким залам лабиринта королевского комплекса.
Странное жужжание пробежало по ее коже, и Нари вздрогнула. Это было странно знакомое чувство, но она не могла вспомнить его. Она положила руку на один из своих кинжалов. Она слышала биение своего сердца в голове, ровный стук. Этакое предупредительное тук-тук-тук. Мунтадир выбросил вперед руку. Вдалеке послышался приглушенный крик.
– Слезь с меня!
Он ахнул.
– Нари, это же…
Но она уже бежала. Раздался звук спора, другой голос, но она едва слышала его. Она вскинула руку, когда они завернули за угол; внезапный свет ослеплял после стольких часов, проведенных в темноте.
Но свет исходил не от факелов и не от колдовского пламени. Он исходил от двух ифритов, которые пригвоздили Али к земле.
Нари резко остановилась, подавив крик. Али лежал слишком неподвижно под большим ифритом, по неизвестной причине одетым в ту же форму, что и солдаты Дэвы, и держал нож у горла принца. Тощий ифрит в бронзовом нагруднике сжимал руку Али, держа запястье принца под болезненным углом.
Оба ифрита повернулись и уставились на королевскую чету. Нари ахнула, заметив зеленый камень, сверкнувший на пальце Али.
Кольцо. Изумрудное кольцо раба.
Ифрит, одетый в одежду Дэва, открыл рот, его глаза вспыхнули ярче.
– На…
Она не дала ему закончить. Охваченная яростью, она с силой провела кинжалом по ладони, рассекая кожу. Затем она бросилась вперед и без колебаний бросилась на него. Она и Ифрит упали навзничь, Нари приземлилась ему на грудь. Она подняла окровавленный кинжал, пытаясь вонзить его ему в горло, но он легко выбил его из ее руки, все еще держа свой нож в одной из своих.
Она снова бросилась к нему, но он был сильнее. Он отпустил нож, и тот со звоном упал на пол, когда он схватил ее за запястья, а затем перевернул, прижимая к себе.
Нари закричала. Огненные глаза ифрита встретились с ее глазами, и она затаила дыхание, пораженная тем, что выглядело как горе, кружащееся в глубине их чужого цвета.
А потом жгучая желтизна исчезла, его глаза приобрели оттенок зеленого, который преследовал ее во сне. Черные кудри торчали из его дымчатого черепа, и огненный свет погас на его лице, оставляя его кожу светящейся и светло-коричневой. На виске у него была черная татуировка: стрела, скрещенная с крылом шеду.
Дара уставился на нее, его лицо было в нескольких дюймах от ее. Запах кедра и жженых цитрусовых щекотал ей нос, а потом он произнес одно слово, одно слово, которое сорвалось с его губ, как молитва.
– Нари.
Нари взвыла от пронзительной безудержной боли.
– Прекрати! – закричала она, извиваясь под ним. – Не показывай мне это лицо, или я убью тебя!
Тот стиснул ей руки, когда она попыталась вцепиться ему в горло.
– Нари, перестань! – крикнул ифрит. – Это я, клянусь!
Она чуть не умерла, услышав этот голос. Боже, как похоже на него. Но это ведь невозможно. Невозможно. Нари видела, как Дара умер. Она загребала пальцами его прах.
Это обман. Фокус ифрита. От его прикосновений хотелось лезть вон из кожи, и Нари снова попыталась высвободиться, заметив у ног окровавленный кинжал.
– Зейди! – Мунтадир бросился к брату, но второй ифрит тут же швырнул его через весь коридор.
Он врезался в один из декоративных фонтанов, который разбился, взорвавшись брызгами стекла и воды.
Соображая на ходу и отчаянно пытаясь стряхнуть с себя ифрита, Нари со всей силой толкнулась коленом в ту точку, где его ноги переходили в туловище.
Он ахнул, недоуменно сверкнул все такими же зелеными глазами, налитыми болью, и чуть-чуть отстранился, чем Нари воспользовалась и вырвалась из его хватки. Обернувшись назад, она увидела, как Мунтадир вскочил на ноги и подбежал к Али, тогда как младший принц медленно перевернулся на спину. Кровь струилась по его лицу. Второй ифрит потянулся за боевым топором, висевшим у него за спиной…
– СТОЯТЬ! – коридор задрожал от отзвуков эха, прокатившегося вслед за приказом первого ифрита. – Визареш, отставить, – рявкнул он, поднимаясь на ноги.
Второй подчинился и отступил от братьев Кахтани, шумно шлепая по луже, натекшей из разбитого фонтана у его ног.
Ифрит в облике Дары повернулся к Нари, умоляюще глядя на нее.
– Нари, – выдохнул он ее имя, словно превозмогая физическую боль.
Он шагнул вперед и потянулся к ней, чтобы взять за руку.
– Не трогай меня! – звук его голоса был невыносим, и Нари боролась с желанием зажать уши. – Я не знаю, кто ты, но я отравлю тебя своей кровью, если ты не изменишь внешность.
Ифрит упал перед ней на колени, подняв руки в благословении Дэвов.
– Нари, это я. Клянусь прахом моих родителей. Я нашел тебя на каирском кладбище. Я назвал тебе свое имя на развалинах Иераполиса, – в его глазах бушевало то же бездонное горе, что она замечала и во взгляде Дары. – Ты поцеловала меня в пещерах у реки Гозан, – его голос сорвался. – Дважды.
Сердце сжалось, но Нари отказывалась верить.
– Не может быть, – из груди вырвался всхлип. – Ты мертв. Ты мертв. Я видела, как ты умер!
Он сглотнул. Его лицо было печально, но он не сводил с нее загнанного взгляда.
– Да, я умер. Но мне опять не дали остаться мертвым.
Нари покачнулась на ногах и отпрянула, когда он попытался ей помочь. Фрагменты мозаики начинали складываться. Предательский расчет Каве. Вооруженные солдаты Дэвы.
Дара. Отважный воин, который взял ее за руку в Каире и увез в сказочную страну. Ее страдалец Афшин, ставший разрушительным оружием в руках жестоких политиков города, который он оказался не в силах спасти.
Он снова заговорил:
– Прости, Нари.
То, что он подмечал даже малейшую перемену в выражении ее лица – а Нари, как правило, ничем не выдавала своих чувств, – само по себе было достаточным доказательством.
– Кем ты стал? – прошептала она, не в силах скрыть ужас в голосе. – Ты что… ты теперь один из них? – она мотнула головой в сторону ифрита, почти боясь услышать ответ.
– Нет! – Дара сократил расстояние между ними и обнял ее руки горячими пальцами. У Нари не было сил вырваться. А Даре, похоже, стоило недюжинных усилий сдержаться, чтобы не схватить ее и не сбежать вместе с ней. – Создатель, нет! Я… я дэв, – прошелестел он, как будто от этих слов ему стало плохо. – Такой, каким наш народ был когда-то. Я свободен от проклятия Сулеймана.
Какая-то бессмыслица. Абсолютная бессмыслица. Нари казалось, что она видит перед собой мираж, зачарованную безумную галлюцинацию.
Дара притянул Нари ближе и коснулся ее щеки.
– Мне очень жаль. Я хотел сказать тебе, хотел сразу прийти к тебе… – в его голосе сквозило отчаяние. – Но не мог пройти через завесу. Я не мог вернуться за тобой, – сбивчиво объяснял он, так, что его слова становилось трудно разобрать. – Но все будет хорошо, обещаю. Она придет, и все вернется на круги своя. Наш народ будет свободен и…
– Проклятье, – выругался Мунтадир. – Это ты. Только ты мог вернуться из мертвых во второй раз и тут же развернуть новую войну.
Глаза Дары вспыхнули, и у Нари внутри все похолодело.
– Ты заодно с Каве, – прошептала она. – Неужели это значит… – желудок скрутило в узел. – Яд, убивающий Гезири… – Нет, только не это. – Ты обо всем знал?
Он опустил глаза, готовый умереть от сожаления.
– Ты не должна была этого видеть. Ты должна была остаться с Низрин, в безопасности. Она бы защитила тебя, – он выпалил это с таким отчаянием, словно убеждая не только ее, но и самого себя.
Нари вырвалась из его хватки.
– Низрин мертва, – она уставилась на Дару, желая увидеть проблеск добродушного воина, который шутил вместе с ней, когда они летели на ковре-самолете, и вздыхал, когда она целовала его в темноте и безмолвии уединенной пещеры. – Все, что о тебе говорят, правда, не так ли? – спросила она голосом, полным ужаса. – Про Кви-Цзы? Про войну?
Она сама не знала, чего ожидала в ответ: отрицания ли, стыда, или, возможно, наигранно праведного негодования. Но ненависть, на мгновение промелькнувшая в его глазах, застала ее врасплох.
– Конечно, правда, – сказал он бесцветным голосом. Он коснулся своей метки на лбу, мрачно отдавая ей честь. – Я – оружие, таким меня сделали Нахиды. Ни больше ни меньше. По-видимому, этот крест со мной на всю вечность.
Али, как всегда, не вовремя, решил вмешаться в разговор именно сейчас.
– О да, – прохрипел он со своего места на полу, грузно опираясь на брата. В его серых глазах, таких ярких на фоне его окровавленной кожи, читалось неприкрытое горе. – Бедный, несчастный убийца…
Мунтадир зажал Али рот рукой, но было поздно. Дара повернулась к принцам Кахтани.
– Как ты меня назвал, грязный лицемер?
– Никак, – попробовал исправить ситуацию Мунтадир, изо всех сил не позволяя брату сказать ни слова.
Но Али уже обратил на себя их внимание… Но не своими словами.
К нему стекалась вода из разбитых фонтанов. Ручьями струилась по полу, впитывалась в его окровавленную одежду, тонкими струйками взмывала по рукам. Али втянул носом воздух, свесил голову, и вокруг вдруг резко похолодало.
Затем вскинул голову неестественно резким рывком. В его глазах маслянисто-черный смешивался с серым. На мгновение воцарилось потрясенное молчание.
– Я пытался предупредить, – заговорил ифрит, – что есть в нем что-то иное.
Дара уставился на Али с неприкрытой ненавистью.
– Ничего такого, с чем я не мог бы справиться, – он отошел от Нари. – Визареш, уведи эмира и бану Нахиду. Я присоединюсь через минуту, – его голос смягчился. – Им ни к чему это видеть.
Нари вскочила, чтобы остановить его.
– Нет!
Она даже шагу сделать не успела. Дара щелкнул пальцами, и дым плотными путами окутал ее тело.
– Дара! – Нари споткнулась и упала на колени, не в силах поверить, что он применил против нее магию. – Дара, остановись, умоляю тебя! Я приказываю! – рискнула она, отчаянно взывая к собственным силам. От древних кирпичных стен донесся рокот. – Афшин!
Огонь облизал его руки.
– Мне действительно жаль, Нари, – сказал Дара, и в его голосе слышалась боль. – Но я больше не подчиняюсь твоим приказам, – он направился к Али.
Али шатко поднялся на ноги, пряча Мунтадира у себя за спиной. Маслянистая чернота снова окрасила его глаза, а затем в руке у него оказался зульфикар, и позади послышался всплеск, как будто меч прорезал волну. Языки пламени вспыхнули на медном лезвии.
Визареш не подчинился команде Дары. Он смотрел сперва на одного, потом на другого, изучая двух воинов настороженными желтыми глазами. И в конце концов покачал головой.
– Нет, Дараявахуш. Здесь я тебе не помощник. Я не буду ссориться с избранным, которого благословил марид.
Не проронив больше ни слова, он исчез с раскатом грома.
Али бросился вперед. Под крик Нари, он занес зульфикар…
И отскочил назад, как будто врезался в невидимый барьер. Он оступился с растерянным видом, но собрался с силами и без колебаний снова ринулся вперед.
На этот раз невидимая стена сбила его с ног.
– Вот и твои повелители, мариды, тоже не могли преодолеть барьер, – прошипел Дара.
Он бросился на принца, вырвав зульфикар у Али из рук. Пламя взметнулось по лезвию, словно он сам был Гезири. Дара высоко занес меч. Нари снова закричала, вырываясь из дымных оков, пока магия дворца зрела у нее под кожей.
Мунтадир из-за спины брата встал на пути между Али и зульфикаром.
Запахло кровью и горящей плотью. Вспышка боли в глазах ее мужа, а затем вопль Али, безудержный вопль, даже не похожий на настоящий.
Нари охватила ярость. И в ту же секунду магия пришла к ней. Дымные путы, посмевшие связать ее, ее, в ее собственном дворце, мгновенно разорвались, и Нари сделала вдох, вдруг почувствовав и словно осязая каждый кирпич, каждый камень и каждую пылинку в этом здании. Стены, возведенные ее предками, полы, почерневшие от их крови.
Коридор сотрясся так сильно, что штукатурка посыпалась с потолка. Языки пламени забегали по ее пальцам, дым клубами валил из-под ворота. Ее одежда неистово развевалась на горячем ветру, исходившем от ее тела. Нари подняла руки.
Дара повернулся к ней. Она видела и ощущала его ярким и разъяренным пятном на границе ее магической ауры.
Нари швырнула его через коридор.
Он ударился о стену с такой силой, что под ним проломился камень, и рухнул на пол. Ее сердце еще немного разбилось при виде этого – оно предательски отказывалось забыть мужчину, который продолжал находить новые способы разбить его.
А потом Дара встал.
Их взгляды встретились. Дара был ошеломлен. Обманут. Но все так же решительно предан делу, как истинный воин. Он коснулся золотой крови, стекающей по его лицу, а затем выпростал руку, и волна черного дыма окутала его тело. Мелькнула чешуя, и сверкнули зубы, и он удвоился в размерах.
Нари обрушила на него потолок, разлетевшийся на части в фонтане каменной крошки и штукатурки.
Она упала на землю, когда вокруг нее взметнулось облако пыли. Магия иссякла.
Крики Али вернули ее к действительности. Забывая про собственное горе, грозившее разорвать ее на части, Нари, пошатываясь, поднялась на ноги. Мунтадир упал на колени, завалившись на брата. По его дишдаше растекалась кровь.
Нари подбежала к нему и разорвала ткань. На глаза навернулись слезы. Будь это не зульфикар, а любое другое оружие, Нари вздохнула бы с облегчением – рана была чистая, одним ровным порезом прошедшая по животу, и неглубокая, несмотря на обилие крови.
Но все это не имело значения. Потому что кожа вокруг раны уже приобрела болезненный черно-зеленый цвет, цвет надвигающейся бури. Пятно расползалось тонкими змейками, очертившими линии вен и нервов.
Мунтадир досадливо застонал.
– Ох, – выдохнул он, дрожащими руками коснувшись раны. – Иронично, однако.
– Нет. Нет, нет, нет, – залепетал Али, как будто сказанные шепотом слова могли повернуть время вспять и изменить страшную картину перед ними. – Зачем ты это сделал? Диру, зачем ты это сделал?
Мунтадир протянул руку к лицу брата, пачкая его кожу своей кровью.
– Прости, ахи, – еле слышно ответил он. – Я не мог видеть, как он убьет тебя. Во второй раз – не мог.
Слезы текли по лицу Али.
– Все будет хорошо, – пробормотал он. – Н-Нари исцелит тебя.
Мунтадир покачал головой.
– Не надо, – процедил он сквозь зубы, когда она потянулась к нему. – Мы же знаем, что ты зря потратишь время.
– Позволь мне хотя бы попытаться? – взмолилась она, чуть ли не задыхаясь.
Мунтадир прикусил губу с таким видом, словно пытался не выдать своего страха. Он еле заметно кивнул.
Нари сразу развела руки в стороны, сосредоточившись на пульсе и тепле, исходящем от ее мужа, но в ту же секунду осознала всю тщетность своих усилий. Она не могла исцелить его истерзанную плоть и отравленную кровь, потому что не чувствовала раны. Его тело как будто прекращалось там, где начиналась темнеющая плоть. Пятно ширилось и словно выталкивало Нари. Это не могло сравниться ни с лечением Джамшида, ни с ее отчаянными попытками спасти Низрин. Нари, которая могла швырнуть человека через всю комнату и вызвать песчаную бурю, была бессильна против яда зульфикара.
Мунтадир мягко оттолкнул ее руки.
– Нари, остановись. У тебя нет на это времени.
– Время есть, – вмешался Али. – Просто попробуй еще раз. Постарайся!
– Времени нет, – голос Мунтадира был тверд. – Зейди, посмотри на меня. Постарайся выслушать меня молча. Отец мертв. Ты должен пойти с Нари и забрать у него печать Сулеймана. Нари знает, как.
У Али отвисла челюсть, но он не успел ответить, когда среди обломков послышался грохот.
Мунтадир побледнел.
– Не может быть. Ты обрушила на него чертов потолок.
Ответом ему был очередной грохот. Пыль и штукатурка всколыхнулись.
Али потянулся к брату.
– Мы должны вытащить тебя отсюда.
– Не получится.
Мунтадир перевел дыхание, собираясь с силами, и присел. Он огляделся, и его взгляд задержался на предмете, поблескивающем в пыли.
Серебряный лук.
Что-то мстительное промелькнуло в его лице.
– Нари, будь добра, подай мне лук и найди здесь колчан.
Нари чувствовала себя ужасно, но тем не менее подчинилась. Она прекрасно знала, чей это лук.
– Что ты делаешь? – спросила она, когда Мунтадир, шатаясь, поднялся на ноги, вцепившись в лук.
Его лицо было искажено решимостью и болью.
Мунтадир покачнулся, вынимая ханджар из ножен. Он подозвал Али поближе и сунул оружие брату за пояс.
– Выигрываю время, – он закашлялся и кивнул на кинжал. – Возьми это и забери зульфикар, ахи. Удачной битвы.
Али не двинулся с места. В этот момент он выглядел ужасно юным.
– Диру, я… я не могу оставить тебя, – сказал он дрогнувшим голосом, как будто пытался в чем-то переубедить брата. – Я должен защищать тебя, – прошептал он. – Я должен быть твоим каидом.
Мунтадир ответил грустной улыбкой.
– В таком случае, ты должен подчиняться моим командам, – он посмотрел на брата ласковым взглядом. – Все в порядке, Зейди. Мы в порядке, – он заправил стрелу и подмигнул, хотя ему и не удалось скрыть надломленности во взгляде. – Глядишь, я так и до твоего рая доползу.
Али открыто плакал, даже не утирая слез. Нари тихо подняла зульфикар и шагнула вперед, взяв его за руку. Она встретилась взглядом с Мунтадиром, и они обменялись понимающими взглядами.
– Мы получим печать Сулеймана, – пообещала она. – А я найду Джамшида. Даю слово.
На этих словах в глазах Мунтадира заблестели слезы.
– Спасибо, – тихо сказал он. – Пожалуйста, скажи ему… – он глубоко вздохнул и слегка откинулся назад, силясь взять себя в руки. Когда он снова посмотрел на нее, его глаза выражали сожаление и вместе с тем просили прощения. – Пожалуйста, скажи ему, что я любил его. Скажи, что мне жаль, что я не вступился за него раньше, – он вытер глаза рукавом и выпрямился, глядя в сторону. – Теперь идите. Буду считать, что мое недолгое правление прошло успешно, если мне удастся убедить двух самых упрямых джиннов в Дэвабаде сделать то, чего они не хотят.
Нари кивнула, и, когда она потащила Али прочь, у нее у самой в глазах стояли слезы.
– Диру, – снова всхлипнул Али. – Ахи, пожалуйста…
Обломки снова содрогнулись, а затем раздался ужасный, до боли знакомый и очень рассерженный рев.
– Бегом! – прикрикнул Мунтадир.
Они побежали.
39
Дара
Первым, что почувствовал Дара, была боль – агония, какой он не чувствовал с тех пор, как его вернули к жизни. Раздробленные конечности и сломанные зубы, изорванная плоть и такая ужасная пульсирующая боль в голове, что хотелось снова погрузиться в небытие.
Он пошевелил пальцами, нащупал под ними шершавый камень и древесные щепки. Он разлепил глаза, но не увидел ничего, кроме темноты. Он закряхтел, пытаясь высвободить руку, болезненно вывернутую под его корпусом.
Он не мог пошевелиться. Его прижало, сплющило со всех сторон.
Нари. Она обрушила на меня потолок. Она действительно это сделала. Он был потрясен, увидев ее такой, похожей на прогневанную богиню. Дым клубился вокруг ее рук, черные кудри безумно разлетались на обжигающем ветру, который она же и вызвала. Она выглядела как Нахида с иконы, которой он мог бы поклониться в храме.
Но боль в ее глазах, этот обманутый взгляд… эту женщину он встретил в Каире.
Если не выберешься отсюда, ты поставишь под удар женщину, которой служишь на самом деле. Одной мысли о Маниже и миссии оказалось достаточно, чтобы заставить Дару снова пошевелиться, наплевав на боль. Судьба Дэвабада висела на волоске. Он вдохнул, уловив дымный запах крови, и попытался освободиться.
Его кровь. Создатель, нет. Дара закрыл глаза, воззвал к своим магическим силам, но ничего не произошло.
Он потерял контроль над зачарованными кровавыми зверями. Око Сулеймана, их у него было полдюжины, не меньше. Каркаданн, заххак и рух. Когда они вырывались из-под контроля, эти бессознательные твари приносили сплошные разрушения – урок, который он усвоил в самом начале обучения у ифрита. А сейчас его необузданные звери находились рядом с его воинами и Манижей.
Выругавшись себе под нос, Дара попытался высвободиться, но ему удалось лишь встряхнуть ближайшие к нему обломки, отчего тело заныло еще сильнее.
Прими себя таким, какой ты есть, глупец. Недолгие мгновения, проведенные в первозданной форме, стали поистине избавительными. Дара нуждался сейчас в этой силе.
Огонь вспыхнул в его крови, приливая к коже. Чувства обострились, вытянулись когти и клыки. Он дотронулся до крошащихся кирпичей над головой, и они рассыпались в пыль.
Он вылезал медленнее, чем ему хотелось: тело затекло, и боль никуда не исчезла. Это пугающее событие привело его в чувство: Дара силен, но не непобедим. Наконец он выбрался из обломков, откашливаясь от пыли и пытаясь отдышаться.
В руку вонзилась стрела. Дара удивленно вскрикнул и зашипел, обхватив рукой рану.
Стрела, торчащая из нее, была его собственной.
Вторая просвистела рядом с лицом, и Дара отпрянул как раз вовремя, не то она угодила бы ему в глаз. Он спрятался за отколовшийся фрагмент каменной кладки, выглядывая сквозь щебень.
Мунтадир аль-Кахтани стрелял в него из лука самого Дары.
Возмутительно. Как посмел этот похотливый, бесчестный негодяй…
Стрела угодила прямиком в его укрытие. Дара пригнулся, громко выругавшись. Разве Мунтадир не получил удар зульфикаром? И с каких это пор какой-то пескоплав умеет обращаться с луком Дэва?
Стиснув зубы, Дара отломил оперение от стрелы, застрявшей в руке, и выдернул древко, сдерживая стон боли. Огненная кожа сомкнулась над раной, оставив черный шрам, похожий на угольный росчерк. То, что она зажила, было ему на руку, но наконечники его стрел Дара обмакивал в железо, а только что он получил очень своевременное напоминание о небезграничности возможностей своего тела. Он не хотел знать, что случится, если Мунтадир ранит его не в руку, а в более уязвимое место.
Попробуй пострелять в темноте, джинн. Дара прижал руки к груде обломков, призывая дерево вспыхнуть. Огонь был темным от масляных холстов и древнего камня, которые заволокли все удушливой стеной густого черного дыма. Дара направил дым в сторону эмира.
Он подождал, пока не услышал кашель, вскочил на ноги и, пригнувшись, начал наступать на эмира. Мунтадир выстрелил еще раз, но Дара увернулся и вырвал лук из рук противника прежде, чем тот успел сделать новый выстрел. Он ударил эмира по лицу, и тот завалился на пол.
Дара был тут как тут. Он разогнал дым. Спереди дишдаша Мунтадира была разорвана, а его живот окровавлен, темно-зеленые линии и треск пепла вокруг раны подтверждали, что Дара действительно прошелся по нему зульфикаром.
Нари и Ализейда нигде не было видно.
– Где они? – спросил Дара. – Где твой брат и бану Нахида?
Мунтадир плюнул ему в лицо.
– Пошел ты, Бич.
Дара надавил коленом на рану Мунтадира, и эмир застонал.
– ГДЕ ОНИ?
Слезы катились по лицу принца, но Дара должен был отдать ему должное – он молчал даже тогда, когда его глаза горели от боли.
Дара пораскинул мозгами. Нари и Ализейд были умны. Куда они могли податься?
– Печать Сулеймана, – прошептал он и тут же отдернул колено, вспомнив о своей миссии. – За ней они отправились? Где печать?
– В аду, – выдавил Мунтадир. – Почему бы тебе не поискать его? Ты там, должно быть, частый гость.
Дара еле сдержался, чтобы не придушить его в эту минуту. Но ему нужна была помощь Мунтадира. Будь он хоть трижды Кахтани, Мунтадир, болезненно и смертельно раненный, остался здесь, чтобы дать шанс уйти младшему брату и своей жене.
Он наклонился к Мунтадиру.
– Твои Гезири проиграли. А я так или иначе настигну твоего брата. Скажи мне, как заполучить печать Сулеймана, и Ализейд умрет быстро. Безболезненно. Клянусь честью.
Мунтадир рассмеялся.
– У тебя нет чести. Ты ввел в город ифритов. Гезирские дети, которые могли бы сейчас запускать фейерверки, из-за тебя лежат мертвыми.
Дара отпрянул, шаря в памяти в поисках оправданий, которые звучали из уст Манижи.
– А сколько детей Дэвов погибло в день, когда город вторглись Гезири? Гораздо больше, чем несколько душ, которые были потеряны этой ночью.
Мунтадир в шоке уставился на него.
– Ты сам себя слышишь? Что за безумные подсчеты? – вопрошал он с ненавистью в серых глазах. – Боже, надеюсь, она победит. Надеюсь, Нари всадит кинжал в то, что у тебя в груди вместо сердца.
Дара отвел взгляд. Нари явно была способна на это, судя по тому, как она смотрела на него через коридор, когда пламя бушевало в ее руках, словно он какой-то монстр.
Она ошибается. Она не понимает. Эта миссия должна пройти по плану, они должны преуспеть. Все, что Дара сделал для своего народа, от Кви-Цзы до сегодняшнего нападения, не могло быть напрасным.
Он снова сосредоточился на Мунтадире.
– Ты знаешь, что случилось с моей младшей сестрой, когда пал Дэвабад. Ты с удовольствием напомнил мне об этом, когда мы виделись в последний раз. Подари своему младшему брату более легкую смерть.
– Я не верю тебе, – прошелестел Мунтадир, но слова Дары, казалось, возымели действие. На лице эмира отразилось беспокойство. – Ты ненавидишь его. Ты причинишь ему боль.
– Клянусь жизнью Нари, – нашелся Дара. – Скажи мне, как добыть печать Сулеймана, и я помилую Ализейда.
Мунтадир молчал, вглядываясь в Дарино лицо.
– Хорошо, – наконец сказал он. – Сначала тебе нужно найти кольцо, – его дыхание становилось все более прерывистым. – В дворцовой библиотеке. Спустись в катакомбы. Там… – он рвано закашлялся. – Там будет лестница, по которой нужно спуститься еще ниже.
– А потом?
– Лестница выведет. Она довольно глубокая, путь будет долгий. Ты почувствуешь, что вокруг станет теплее.
Мунтадир поморщился и скрючился, держась за живот.
– А потом? – нетерпеливо спросил Дара, начиная паниковать.
Ему не хотелось терять здесь время, вместо того, чтобы броситься в погоню за Нари и Ализейдом, только для того, чтобы Мунтадир умер, не успев дать ему ответ.
Мунтадир нахмурился немного сконфуженно.
– Разве не это дорога в ад? Ты ведь вроде хотел вернуться домой.
В следующее мгновение Дара схватил Мунтадира за горло. Глаза эмира лихорадочно блеснули, глядя на Дару непокорно.
Торжествующе.
Дара мгновенно отпустил его.
– Ты… ты хочешь хитростью заставить меня убить тебя.
Мунтадир снова закашлялся, на губах выступила кровь.
– Удивительно. Ты, верно, был блестящим стратегом у себя в… А-а!
Дара снова приложился коленом к его ране, и он закричал.
Но сердце Дары бешено колотилось, он никак не мог привести себя в чувство. У него не было времени, чтобы пытать джинна, который наотрез отказывался выдавать перед смертью свои секреты.
Он убрал колено и снова посмотрел на дымящиеся черно-зеленые края раны Мунтадира. Его рана была не похожа на ту, что стала причиной скоропостижной смерти Мардония. Эмира убьет яд зульфикара, а не сама рана.
Как повезло, что Мунтадир попал в руки дэва, который прекрасно знал, как долго может тянуться предсмертная агония. Он похоронил немало друзей, с которыми проводил последние предсмертные мгновения, помогая им терпеть судороги и прислушиваясь к последним вздохам, пока яд зульфикаров медленно убивал их.
Он протянул руку и схватил тюрбан Мунтадира, отряхивая ткань.
– Какого черта? – Мунтадир тяжело дышал, глядя, как Дара перевязывает рану. – Неужели ты даже не позволишь мне спокойно умереть?
– Ты пока не умер, – Дара поднял эмира на ноги, не обращая внимания на то, как он дрожит от боли. – Можешь не говорить мне, как вернуть печать Сулеймана. Но, кажется, есть одна женщина, которой ты непременно расскажешь все.
40
Нари
Они все бежали, Нари тащила за собой Али по темным дворцовым коридорам и думала только о том, чтобы оторваться на как можно большее расстояние от этого демона, в которого превратился Дара. Магия предков пульсировала в ее крови, оказывая беглецам помощь на каждом шагу: лестницы вместе с их шагами поднимались выше, а узкие коридоры позади них сами собой замуровывались, заметая следы. В другое время Нари удивилась бы подобным вещам.
Но Нари уже не была уверена, способно ли что-нибудь в Дэвабаде удивить ее. У Али начали заплетаться ноги.
– Мне нужно остановиться, – выпалил он, тяжело опираясь на нее. Из разбитого носа капала кровь. – Там, – он указал в конец коридора на неказистую деревянную дверь.
Держа кинжал наготове, Нари распахнула дверь, и они оказались в маленьком, втопленном в землю дворике с зеркальными фонтанами и яркими, как самоцветы, лимонными деревьями. Она захлопнула за ними дверь и опустилась на землю, чтобы отдышаться.
Тут-то весь груз последних событий и обрушился на нее. Нари зажмурилась, но он все равно стоял перед глазами. Его страдальческие зеленые глаза, дымный вихрь волшебства и непреклонное выражение его лица прямо перед тем, как она обрушила на него потолок.
Дара.
Нет, не Дара. Афшин, которого она помнила, не мог быть тем же мужчиной, что и огненное чудовище, зарубившее Мунтадира, которое принесло в Дэвабад столько смерти.
А Мунтадир… Нари прижала кулак ко рту, сдерживая рыдания.
Ты не можешь сейчас расклеиться. Ее муж остался сражаться лицом к лицу с душегубцем, чтобы выиграть время для жены и брата. Нари почтит его жертву. Нельзя иначе.
Рядом с ней Али упал на колени. Что-то медное блеснул в ухе и привлекло ее внимание.
– О Боже, Али, дай сюда.
Нари потянулась к реликту, выдернула у него из уха и забросила в деревья. Она вздрогнула, с ужасом осознав, что реликт все это время был на Али. И если бы на пути им попался ядовитый пар…
Возьми себя в руки. Им с Али больше нельзя было ошибаться.
Она тихонько дотронулась до его лба и взяла за плечо.
– Сейчас я исцелю тебя.
Али не ответил. Он даже не смотрел на нее. Он был в шоке. Лицо не выражало ни единой эмоции, его всего трясло.
Нари закрыла глаза. Дотянуться до магии оказалось легче обычного, и разделяющая их пелена, этакое покрывало солоноватой тьмы, которым укутали его мариды, немедленно спала. А там царил раздрай: разбитый нос, потянутое плечо, глубокая ножевая рана в плече, два ребра сломаны, и это не считая бесчисленных порезов и укусов. Нари скомандовала ранам заживиться, и Али охнул и застонал, когда нос с хрустом встал на место. Ее целительные силы, дважды за сегодня отказавшие ей, выплеснулись ярким, свежим потоком.
Она отпустила Али, переутомившись.
– Приятно знать, что я еще на что-то способна.
Али наконец пошевелился.
– Спасибо, – прошептал он и повернулся к ней. На его ресницах блестели слезы. – Мой брат…
Нари энергично замотала головой.
– Нет. Али, у нас нет на это времени… У нас нет на это времени, – повторила она, когда он отвернулся и закрыл лицо руками. – Дэвабад находится под угрозой. Твой народ под угрозой. Возьми себя в руки и продолжай бороться, – она коснулась его щеки, поворачивая лицом к себе. – Пожалуйста, – взмолилась она. – Я не справлюсь в одиночку.
Он сделал судорожный вдох, затем другой, ненадолго зажмурился. Когда он снова открыл глаза, в их глубине читалась решимость.
– Расскажи мне, что тебе известно.
– Каве выпустил какой-то ядовитый пар, похожий на тот, которым тебя чуть не отравили на пиру. Он распространяется мгновенно и притягивается к реликтам Гезири. Так был убит твой отец, – закончила она чуть тише.
Али передернуло.
– Яд до сих пор опасен?
– Он быстро распространяется. Мы нашли по меньшей мере три дюжины убитых.
При этих словах Али резко выпрямился.
– Зейнаб…
– Она цела, – успокоила Нари. – И она, и Акиса. Они отправились предупредить всех в секторе Гезири и Цитадели.
– Цитадель… – Али прислонился к стене. – Нари, Цитадель пала.
– Что значит – пала?
– На нас напали первыми. Озеро… оно вздыбилось, как какой-нибудь зверь. Примерно как тот случай, произошедший с вами на Гозане, во время вашего путешествия в Дэвабад. Оно опрокинуло башню Цитадели и разворотило весь комплекс. Большинство стражников мертвы, – он задрожал, и на лбу у него выступили серебристые капли жидкости. – Я очнулся в озере.
– В озере? – переспросила Нари. – Думаешь, в этом замешаны мариды?
– Я думаю, мариды ушли. Я не слышу их… присутствия, – пояснил он, постучав себе по голове. – И проклятие озера было снято. Впрочем, все это не имеет значения. На тех, кто не утонул, напали гули и лучники. Мы были на берегу, когда ифрит схватил меня, но оставалось нас меньше двух дюжин, – его глаза снова наполнились горькими слезами. – Ифрит убил Любайда.
Нари отшатнулась.
Две дюжины выживших. В Цитадели находились сотни, тысячи солдат. Во дворце десятки Гезири. Все погибли в считаные минуты.
Все, что о тебе говорят, правда, не так ли? Про Кви-Цзы? Про войну? Нари закрыла глаза.
Но нет, ее сердце не было разбито. Всем телом она чувствовала решимость. Уже понятно, что Дэв, которого Нари знала как Дару, исчез, если вообще когда-либо существовал. Нынешний Дара был тем самым Афшином, Бичом. Он принес войну на порог Дэвабада и объявил себя оружием в руках Нахид.
Но он понятия не имел, с какой Нахидой только что связался.
Нари поднялась на ноги.
– Нам нужно забрать печать Сулеймана, – заявила она. – Только так мы можем победить их, – она посмотрела на Али и протянула ему руку. – Ты со мной?
Али тяжело вздохнул, но сжал ее руку и тоже встал с земли.
– До победного.
– Хорошо. Нам нужно найти тело твоего отца, – заявила она, стараясь не думать о том, что придется сделать после. – В последний раз я видела его на террасе, куда ты водил меня смотреть на звезды.
– Значит, мы недалеко. Можем срезать путь через библиотеку, – он нервно провел рукой по бороде, а затем резко отдернул руку и стянул изумрудное кольцо с большого пальца.
– Али, подожди!
Но Али сорвал его и отбросил прежде, чем Нари успела остановить его. Кольцо со звоном прокатилось по кафельному полу, и Нари с испугом замерла, как будто ожидая, что Али с минуты на минуту обратится в пепел. Но он оставался плотью и кровью и только глядел на нее с недоумением.
– Что? – спросил он.
– Что? – она всплеснула руками и подошла подобрать кольцо. – Что, если в этом кольце сохранилась частичка рабского проклятия, дурачина?
– Не сохранилась, – заверил Али. – Они едва успели надеть его мне на палец, когда появились вы. Думаю, они как раз об этом спорили.
Спорили? Боже, как Нари надеялась на это. У нее в голове не укладывалось, чтобы Дара отдал ифриту душу еще одного джинна. Даже своего заклятого врага.
– Все равно я лучше оставлю его у себя, – сказала она, пряча кольцо в карман. Она вытащила зульфикар, который неловко заткнула за пояс. – А ты возьми это.
Али чуть не вырвало от одного вида зульфикара, поразившего его брата.
– Я буду сражаться другим оружием.
Нари подалась вперед и вложила меч ему в руки.
– Ты будешь сражаться тем, чем владеешь лучше всего, – она заглянула ему в глаза. – Пусть смерть Мунтадира не будет напрасной, Али.
Пальцы Али сомкнулись вокруг рукояти, и они двинулись вперед. Он провел ее через дверь, которая вела в длинный, узкий коридор. Проход уводил их куда-то вниз, где воздух становился все холоднее и парящие в воздухе магические огоньки шипели над головой, заставляя Нари нервничать.
Они не произносили ни слова, но вскоре услышали грохот, и земля вокруг слегка задрожала.
Али выставил руку, чтобы остановить ее, приложив палец к губам. Послышался характерный звук, как будто что-то тяжелое волокли по каменному полу где-то за их спинами.
Нари насторожилась. Она услышала что-то еще: из-за серебряной двери библиотеки в конце коридора раздался вскрик.
– Может, найти другую дорогу? – прошептала она, еле ворочая пересохшим языком.
Дверь распахнулась, и им навстречу выбежал сахрейнский ученый с бешеными глазами, в пылающей мантии.
– Заххак! Заххак!
Нари отшатнулась от Али, и они прижались каждый к противоположной стене, пропуская бегущего ученого. Жаром от его горящих одежд ей обожгло лицо. Нари повернулась и открыла рот, собираясь окрикнуть его и попросить остановиться…
И в этот самый момент увидела змея, сотканного из дыма, чье туловище по ширине едва пролезало в коридор. Ученый даже не успел закричать. Змей проглотил его целиком, обнажив сверкающие черные клыки, которые были длиннее руки Нари.
– Беги! – закричала она, подтолкнув Али к библиотеке.
Они побежали во весь опор, пока не достигли двери. Али захлопнул ее за ними, привалившись к металлу, когда змей врезался в нее с разлета, сотрясая дверную коробку.
– Скажи своему дворцу, пусть он что-нибудь сделает! – прорычал он.
Нари прижала ладони к узорным металлическим засовам так крепко, что даже поранилась. Она до сих пор в полной мере не освоила магию дворца. Казалось, у него был собственный разум, реагирующий на ее эмоции так, как считал нужным.
– Защити меня, – взмолилась она на дивастийском.
Ничего не произошло.
– Нари! – закричал Али.
Его ноги заскользили по полу, когда змей снова ударился лбом в дверь.
– ЗАЩИТИ МЕНЯ! – закричала она по-арабски, добавив несколько отборных ругательств, за которые Якуб сделал бы ей выговор. – Я приказываю тебе, черт побери!
Из-под ее ладоней повалил дым, и вдруг серебро поплавилось и растеклось, спаивая дверь со стеной. Она повернулась и прислонилась к раме, тяжело дыша.
Она распахнула глаза. Зверь размером со сфинкса несся по воздуху прямо на них.
Это какой-то страшный сон, не иначе. Даже в зачарованном Дэвабаде звери из дыма, способные проглотить полдеревни, не летают просто так. Существо парило на четырех широких крыльях, вспышки алого огня мерцали под чешуей. У него была огромная клыкастая пасть, в которую поместилась бы целая лошадь, и шесть лап с острыми когтями. На глазах у Нари змей взвыл, словно ища чего-то, и бросился на убегающего ученого. Змей вцепился в него когтями, а затем с силой швырнул об противоположную стену, дохнув на него волной пламени.
Кровь побелела как полотно.
– Это дракон?
Рядом с ней Али сглотнул.
– Это… похоже, заххак, – он встретился с ней испуганным взглядом. – Обычно они не такие большие.
– Ого, – выдохнула Нари.
Заххак снова взвыл и поджег лекторий совсем рядом с ними, и оба подпрыгнули.
Али трясущимся пальцем указал на ряд дверей на противоположной стороне просторной библиотеки.
– Там есть книжный лифт. Он как раз подает книги в нужный нам павильон.
Нари смерила глазами расстояние. Они находились на высоте нескольких этажей, а в библиотеке царил полный хаос, лабиринт сломанной, горящей мебели, по которому носились джинны и заххак, готовый гнаться за любой движущейся мишенью.
– Эта тварь убьет нас… Стой, – сказала она, схватив Али за запястье, когда он бросился к молодому писцу, которого только что схватил заххак. – Выбежишь туда сейчас, и больше никому не поможешь.
Треск привлек ее внимание. Змей все еще ломился в забаррикадированную дверь, и металл уже начал поддаваться.
– Вас в Цитадели не готовили к битве с гигантскими монстрами из дыма и пламени?
Али пристально смотрел на восточную стену.
– В Цитадели – нет… – он призадумался. – То, что ты сделала с потолком… думаешь, сможешь повторить это со стеной?
– Ты хочешь, чтобы я разрушила стену библиотеки? – уточнила Нари.
– За стеной течет канал. Я бы мог попробовать с помощью воды из его русла погасить эту тварь, – объяснил он, когда заххак пролетел в опасной близости от них.
– Воды? Как ты собираешься управлять… – она замолчала, вспомнив, как он призвал свой зульфикар во время поединка с Дарой. Нари заметила виноватое выражение в его лице. – Ты ведь говорил мне, что мариды ничего с тобой не сделали.
Он застонал.
– Мы можем отложить эту ссору до лучших времен?
Нари бросила прощальный грустный взгляд на книжные полки у восточной стены.
– Если мы выживем, виноват в уничтожении стольких книг будешь ты.
Она глубоко вдохнула, пытаясь сосредоточиться на магии дворца, как это получилось у нее тогда, в коридоре. Тогда она была охвачена яростью и горем из-за Мунтадира, что и дало выход ее силам.
В дальнем углу библиотечного зала на втором этаже ее внимание привлекла группа ученых, спрятавшихся за перевернутым столом. Ни в чем не повинные мужчины и женщины, многие из которых носили ей книги и терпеливо обучали истории Дэвабада. Этот дворец стал для нее домом, а теперь ее дом был полон мертвецами, которых она не смогла защитить… И будь она проклята, если позволит какому-то заххаку лишить жизни еще хоть кого-нибудь из тех, кто находился в ее владениях.
Кожа покрылась мурашками, магия начала закипать в крови, дразня ее разум. Нари резко вдохнула, почти чувствуя на языке привкус древнего камня. Она ощутила канал, его холодную воду, гладившую толстые стены.
Али вздрогнул, словно она коснулась его.
– Это ты? – он посмотрел на нее глазами, вновь подернутыми темной маслянистой поволокой.
Она кивнула, мысленно ощупывая стену. Она вдруг поняла, что напоминает ей этот процесс. Это было похоже на то, как она ощупывала артритный позвоночник в поисках слабых мест. А их здесь было много: библиотека была построена более двух тысячелетий назад. Змеистые корневища пробивались сквозь крошащиеся кирпичи, ручейки воды, как цепкие щупальца, подтачивали камень.
Она потянула за них, расшатывая слабые места. Нари почувствовала, как задрожала стена, а с обратной стороны забурлила вода.
– Помоги мне, – она схватила Али за руку.
Прикосновение к его коже, холодной и неожиданно липкой, отозвалось ледяными искрами где-то в позвоночнике. Стена задрожала. Нари увидела, как вода с трудом пробивается внутрь, и продолжила расшатывать камень.
Сначала образовалась небольшая течь. И вскоре, буквально через один удар сердца, целая секция стены рухнула, разлетевшись обломками кирпича и брызгами воды.
Глаза Нари распахнулись. Если бы она так не переживала за свою жизнь и за то, что бесценные фолианты вскоре будут уничтожены, она бы согласилась, что внезапное появление водопада высотой в несколько этажей посреди библиотеки – зрелище поистине необычное. Вода падала на пол, подхватывая вспененным потоком обломки сломанной мебели.
Брызги задели заххака, подлетевшего слишком близко. Он взвыл, опаляя огненным дыханием клокочущую воду. Али ахнул и отпрянул, как будто огонь причинил ему физическую боль.
Это привлекло внимание заххака. Зверь резко развернулся в воздухе и полетел прямо на них.
– Шевелись! – Нари схватила Али и отдернула его в сторону как раз в тот момент, когда заххак испепелил книжный шкаф, за которым они прятались. – Прыгай!
И они прыгнули. Холодная вода быстро прибывала, а Нари все пыталась встать на ноги, запутавшиеся в мокрой юбке. Али утянул ее с головой под воду как раз, когда в них устремился еще один огненный шлейф.
Нари вынырнула, ловя ртом воздух и уворачиваясь от проплывающей мимо деревянной балки.
– Черт возьми, Али, ты заставил меня разрушить мою библиотеку. Сделай что-нибудь!
Али встал лицом к заххаку. Он двигался с умопомрачительной грацией, и капли воды липли к его коже, как мед. Он поднял руки, не сводя глаз с летящего на них заххака. Водопад взвился в воздух и, будто плетью, с оглушительным свистом хлестнул по воздуху и разрубил заххака надвое.
Облегчение было недолгим. Али покачнулся, привалившись к Нари.
– Дверь, – выдавил он, когда она направила на него очередную порцию целебной магии. – Дверь!
Они двинулись дальше, торопясь как можно быстрее перейти вброд образовавшуюся вдруг реку. И вот, когда до двери было уже рукой подать, Нари потянулась к ручке.
Но тут в дверь вонзился целый букет стрел, едва не задев ее руку.
– Око Сулеймана!
Нари резко обернулась. Полдюжины всадников на дымчатых конях въехали в библиотеку через главный вход, держа в руках серебряные луки с заправленными в них стрелами.
– Уходим!
Али рывком распахнул дверь и втолкнул ее внутрь. Захлопнув ее за ними, он забаррикадировался, свалив под дверью всю мебель, что попадалась под руку. Нари пыталась отдышаться.
Они вошли в маленькую, идеально круглую комнату. Она напоминала колодец, а ее потолок исчезал высоко в темноте. Тонкая металлическая лестница поднималась спиралью вокруг двух колонн, светившихся мягким янтарным светом. Среди всего этого путешествовали корзины с книгами и свитками: одна колонна поднимала их, в то время как другая опускала.
Али кивнул на лестницу.
– Она ведет прямо к павильону, – он вынул из ножен зульфикар. – Готова?
Нари глубоко вздохнула, и они начали подъем. Ее сердце заходилось в бешеном ритме от каждого дребезжащего скрипа.
Казалось, прошло несколько часов, хотя на самом деле всего несколько минут, прежде чем они остановились перед небольшой деревянной калиткой.
– Я слышу голоса, – прошептала она. – Похоже на дивастийский.
Он прижал ухо к двери.
– Их там не меньше трех, – тихо согласился он. – А я гарантирую, что Афшин хорошо обучил своих солдат.
Нари пораскинула мозгами.
– Возьми меня в заложники.
Али посмотрел на нее как на сумасшедшую.
– Прошу прощения?
Она бросилась ему в руки и подвела его ханджар к своему горлу.
– Просто подыграй, – прошипела она. – Наплети чего-нибудь об огнепоклонниках и грехе. Твое отношение к моим соплеменникам хорошо известно всем.
Она пинком распахнула дверь, прежде чем он успел что-либо сказать, и потащила его за собой.
– Спасите! – жалобно простонала она по-дивастийски.
Дэвы обернулись и уставились на них. Их действительно было трое, и все они были одеты в одинаковую темную форму и вооружены до зубов. Они вполне могли оказаться учениками Дары – один из них, например, менее чем за секунду успел прицелиться в них из лука.
К счастью, Каве нигде не было видно.
– Опустите оружие! – умоляла она, извиваясь под рукой Али. – Он убьет меня!
Али вжился в роль даже слишком, как показалось Нари, и, прижав кинжал к ее шее, прорычал:
– Опускайте оружие, огнепоклонники! – приказал он. – Живо! Или я порежу вашу драгоценную бану Нахиду!
Ближайший к ним Дэв ахнул.
– Бану Нари? – спросил он, широко раскрыв черные глаза. – Это действительно ты?
– Да! – всхлипнула она. – А теперь опустите оружие!
Они неуверенно переглянулись, и лучник быстро опустил лук.
– Опускай, – приказал он. – Это дочь бану Манижи.
Двое других немедленно подчинились.
– Где мой отец? – спросил Али. – Что вы с ним сделали?
– Ничего, пескоплав, – сплюнул другой Дэв. – Почему бы тебе не отпустить девушку и не сразиться с нами, как мужчина? Мы бросили тела слуг твоего отца в озеро, но ты еще можешь составить компанию папочке.
Дэв отступил в сторону, чтобы показать мертвого короля, и Нари в ужасе отпрянула. Тело Гасана было изуродовано, кровавые следы от сапог запятнали его одежду, драгоценности и королевский тюрбан были сорваны. Его остекленевшие серые глаза с медным отливом смотрели в ночное небо, его лицо было покрыто кровью.
Али резко отпустил ее, и его лицо исказила ярость, не похожая ни на что.
Он бросился на солдат, и прежде, чем она успела отреагировать, его зульфикар вспыхнул пламенем. Дэвы двигались быстро, но не могли сравниться со скоростью убитого горем принца. С криком он пронзил дерзившего ему Дэва, выдернул клинок и отскочил назад, чтобы обезглавить лучника, который узнал Нари.
И в эту минуту Нари словно вернулась обратно в ту ночь на корабле. Тогда она своими глазами увидела, на что действительно способен Дара, когда он прорывался сквозь оцепление, словно смертоносное орудие, которому были нипочем кровь, крики и жестокое насилие, царившие вокруг.
Она в ужасе уставилась на Али. Сейчас в этом разъяренном воине она не видела ничего от принца-книгочея, который был слишком застенчив, чтобы встретиться с ней взглядом.
Так вот как это начинается? Неужели именно так пропал и Дара, навсегда утратив свою душу? Когда он стал свидетелем истребления своей семьи и своего племени, его разум и тело превратились в оружие ярости и отчаяния? Так вот как он был превращен в монстра, который вершит такое же насилие над новым поколением джиннов?
И все же Нари сама бросилась вперед, когда последний Дэв поднял меч, готовясь нанести удар. Нари схватила мужчину за руку, и тот потерял равновесие, повернувшись, чтобы посмотреть на нее.
Али вонзил зульфикар ему в спину.
Нари отступила на шаг, поднеся руку ко рту. В ушах звенело, к горлу подкатил ком.
– Нари! – Али обхватил ее лицо ладонями. У него у самого лицо стало мокрым от крови ее соплеменников. – Нари, посмотри на меня! Ты ранена?
Вопрос показался ей нелепым. Нет, Нари не была ранена. Ее город рушился, а самые дорогие ей люди умирали или перевоплощались в монстров, которых она не узнавала. Вдруг ей больше всего на свете захотелось убежать. Сбежать по лестнице вниз и выбежать из дворца. Сесть на лодку, на лошадь, на что угодно, лишь бы перенестись в тот момент жизни, когда она еще не спела обрядовую песню на родном дивастийском языке.
Печать. Заберите печать, а потом уж будете разбираться с этим. Она вырвалась из его объятий, вынула кинжал и на автомате двинулась к телу Гасана. Али последовал за ней, опустившись на колени рядом с отцом.
– Я должен был быть здесь, – прошептал он. Слезы навернулись ему на глаза, и знакомые черты ее старого друга вернулись в его облик. – Это все моя вина. Он отвлекся на мои мятежные настроения и не мог ничего предвидеть.
Нари не ответила. Она не могла его ничем утешить. Вместо этого она разрезала кровавую дишдашу Гасана прямо у того на груди.
Али попытался остановить ее.
– Что ты делаешь?
– Мы должны сжечь его сердце, – сказала она дрожащим голосом. – Кольцо восстановится из пепла.
Али отдернул руку, как будто обжегся.
– Что?
Ей удалось наскрести в душе немного сострадания, чтобы смягчить голос.
– Я сама все сделаю. Между нами говоря, у меня больше опыта в изъятии органов из организма.
Судя по его виду, Али было нехорошо, но не стал спорить.
– Спасибо тебе.
Он отодвинулся, положил голову отца себе на колени, закрыл глаза и начал тихо молиться.
Нари позволила тихим арабским словам окунуть ее в привычные воспоминания о Каире. Она ловкими движениями вскрыла грудную клетку Гасана. Крови было не так много, как она ожидала, – возможно, потому, что он уже потерял слишком много.
Впрочем, это не имело значения. На сегодня Нари видела достаточно крови. Она боялась, что это пятно никогда полностью не исчезнет из памяти.
Тем не менее работать было тяжело, да и Али был готов упасть в обморок к тому времени, когда Нари, наконец, погрузила руку в грудь Гасана. Ее пальцы сомкнулись вокруг его неподвижного сердца. Не кривя душой, Нари была вынуждена признаться, что почувствовала мрачное удовлетворение. Тиран, который играл чужими жизнями, как пешками на игровом поле. Тот, кто заставил ее выйти замуж за своего сына, потому что ее родная мать отказала ему. Тот, кто угрожал жизни ее брата, и не один раз.
В ладони непроизвольно заплясал заколдованный цветок огня. Нари быстро высвободила руку, но сердце уже превратилось в пепел.
А в руке она сжимала что-то твердое и горячее. Нари разжала пальцы с бешено колотившимся сердцем.
Кольцо с печатью пророка Сулеймана – кольцо, чьей силы было достаточно, чтобы изменить весь мир и обречь их народы на вечную войну, – блестело в ее окровавленной ладони.
Али ахнул.
– Боже. Это оно?
Нари испустила судорожный вздох.
– Учитывая обстоятельства…
Она уставилась на кольцо. В качестве украшения оно не произвело на Нари особого впечатления. Не было ни причудливых самоцветов, ни тонкого золота – лишь одна невзрачная черная жемчужина венчала толстое тусклое золотое кольцо. Нари не знала, что такое возможно, но на поверхности жемчужины была аккуратно вырезана восьмиконечная звезда Сулеймановой печати. Вокруг были выгравированы крошечные символы, которые она не могла прочитать.
Она дрожала и могла поклясться, что кольцо вибрировало в ответ, пульсируя в такт с ее сердцем.
Она не хотела иметь с этим ничего общего. Нари сунула его Али.
– Бери.
Он отпрыгнул назад.
– Ни в коем случае. Это принадлежит тебе.
– Но ты… ты следующий в очереди на трон!
– А ты потомок Анахид! – Али сомкнул ее пальцы вокруг кольца, хотя Нари увидела вспышку сожаления в его глазах. – Сулейман преподнес его твоей семье, а не моей.
Нежелание брать кольцо было так велико, что граничило с отвращением.
– Я не могу, – прошептала она. – Я не Анахид, Али, я мошенница из Каира! – А Каир… Предупреждение Мунтадира промелькнуло у нее в голове. Он сказал, что кольцо не может покинуть Дэвабад. – Я не имею права прикасаться к тому, что принадлежало пророку.
– Нет, имеешь, – в его взгляде появилась горячность. – Я верю в тебя.
– Кто, ты? – фыркнула она. – Твоя вера меня никак не характеризует! Я не хочу этого, – выпалила она, и внезапно все стало чертовски ясно. – Если я возьму это кольцо, то окажусь в ловушке. Я никогда больше не увижу свой дом!
Али непонимающе посмотрел на нее.
– Твой дом здесь!
Дверь с грохотом распахнулась. Нари была так сосредоточена на борьбе, разворачивающейся в ее сердце, что не слышала, как кто-то подошел. Али натянул отцовскую мантию, прикрывая жуткую дыру в груди, и Нари сделала шаг назад, сунув кольцо Сулеймана в карман как раз перед тем, как ворвалась группа Дэвов.
Они резко остановились, один взмахнул кулаком, когда увидел перед собой мертвого короля и окровавленных молодых людей у его ног.
– Он здесь! – крикнул он на дивастийском, обращаясь к лестнице. – Вместе с парой джиннов!
С парой джиннов… Да, подумала Нари, сейчас она мало чем отличается от них. Она поднялась на дрожащих ногах.
– Я не джинн, – заявила она, когда появилась еще двое воинов. – Я бану Нари э-Нахид, и вы немедленно опустите оружие.
Мужчина не ответил. Не успели они произнести ее имя, как в дверь вошла хрупкая фигура. Это была Дэва, и женщина не сводила глаз с Нари. Одетая в темную военную форму, она являла собой впечатляющее зрелище: шелковая черная чадра скрывала ее голову под серебряным шлемом. Стальной меч с окровавленным лезвием был вдет за широкий черный пояс.
Она сдернула ткань с лица, и Нари чуть не обомлела. Она как будто увидела в ней себя через несколько десятилетий.
– Нари… – прошептала черноглазая женщина, как будто любуясь ей. Она сложила ладони домиком. – Дитя мое, как давно я не видела твоего лица.
Женщина подошла ближе, не отрывая взгляда от Нари. Сердце Нари бешено колотилось, голова кружилась…
Запах горящего папируса и крики по-арабски. Мягкие руки, крепкие объятия, и вода, хлынувшая ей в лицо. Воспоминания, которые не имели смысла. Спохватившись, Нари заметила, что ей стало тяжело дышать, и на глаза по непонятной причине навернулись слезы.
Она подняла кинжал.
– Не подходи!
На нее тут же оказались нацелены четыре лука. Нари отступила назад, чуть не споткнувшись о каменный парапет, и Али поймал ее за запястье, не дав ей потерять равновесие. Парапет здесь был низким – высота каменной кладки доходила всего лишь до колена, – и только он и удерживал ее от падения в озеро.
– Прекратить! – приказной тон женщины разрезал воздух как удар хлыста, совсем непохожий на тот вкрадчивый голос, которым она говорила с Нари. – Прекратить. Вы ее пугаете, – она посмотрела на воинов и кивнула в сторону двери. – Оставьте нас.
– Но, госпожа, Афшин разозлится, если узнает…
– Ты принимаешь приказы от меня, а не Дараявахауша.
Нари оставалось только поразиться скорости, с какой они ретировались. В мгновение ока они были таковы – Нари только услышала топот их шагов на лестнице.
Али наклонился к ней.
– Нари, кто это? – прошептал он.
– Я… я не знаю, – выдавила она.
Она также не знала, почему интуиция, служившая ей верой и правдой в Каире, буквально вопила ей о том, чтобы делать отсюда ноги.
Женщина с видом полководца смотрела вслед уходящим воинам. Она закрыла за ними дверь, после чего уколола палец об острый выступ на металлической решетке.
Ранка тут же срослась, заживая на глазах.
– Ты Нахида, – ахнула Нари.
– Да, – ответила женщина. Тихая, грустная улыбка заиграла на ее губах. – Ты такая красавица, – добавила она, принимаясь снова разглядывать Нари. – Мариды маридами, а у тебя все-таки его глаза. Я так и знала, – ее лицо стало печально. – А ты знаешь… ты помнишь меня?
Нари вообще начинала сомневаться в том, что именно она помнит.
– Вряд ли. Не знаю, – она чувствовала, что не должна ни в чем признаваться женщине, которая командовала войском, атаковавшим дворец, но тот факт, что она якобы была Нахидой, не очень-то помогал Нари трезво мыслить. – Кто ты?
Все та же грустная улыбка, и взгляд – женщины, которая слишком многое перенесла на своем веку.
– Меня зовут Манижа.
Это было немыслимо, и вместе с тем так очевидно. Имя угодило Нари в самое сердце. Манижа.
Али ахнул.
– Манижа? – повторил он. – Твоя мать?
– Да, – ответила Манижа на джиннском. Она только сейчас, казалось, поняла, что с ними был еще и Али, впервые оторвав взгляд от Нари. Ее темные глаза изучали принца, задержавшись на зульфикаре. Она удивленно моргнула. – Это сын Хацет? – спросила она у Нари, переходя на дивастийский. – Принц по имени Ализейд? – она нахмурилась. – Ты должна была ждать в лазарете с Низрин. Почему ты с ним?
Нари открыла рот, все еще не веря происходящему. Манижа. Моя мать. Это казалось еще более странным, чем воскрешение Дары из мертвых.
Она насилу ответила.
– Он… он мой друг, – ответила она неловко первое, что пришло ей в голову. Едва ли имело смысл признаваться, что они хотели выкрасть печать Сулеймана. – А вот что ты здесь делаешь? – спросила она, чувствуя, как к ней возвращается способность мыслить. – Мне сказали, что ты умерла. Каве говорил, что тебя убили несколько десятилетий назад и что он нашел твой труп!
Манижа посерьезнела.
– Ложь во спасение, и я молюсь, что ты когда-нибудь простишь его. Мариды забрали тебя, когда ты была совсем малютка. Я боялась, что потеряла тебя навсегда. Когда я узнала, что ты попала в руки Гасана… и представила, через что тебе пришлось пройти… Мне так жаль, Нари, – она шагнула вперед, словно хотела взять Нари за руку, но остановилась, когда Нари отпрянула. – Но я обещаю тебе, теперь ты в безопасности.
«В безопасности», – эхом отозвалось в ее голове. Моя мать. Мой брат. Дара. За несколько часов Нари перестала быть последней Нахидой и обзавелась целой семьей родственников, которые затевали снова созвать совет, да еще с проклятым Афшином в придачу.
Ее глаза стали влажными. Постоянное одиночество, которое она носила под сердцем, переполняло ее так, что дышать удавалось с трудом. Это же невозможно.
Но перед ней были суровые факты. Кто, как не Нахида, способен создать яд, несущий смерть племени Гезири? Кто еще, как не бану Нахида, по слухам, самая могущественная Нахида за многие века, сможет вернуть Дару из мертвых, подчинить его себе полностью?
Кольцо с печатью Сулеймана прожигало карман. Это был единственный шанс Нари. Потому что, что бы ни говорила эта женщина, Нари не верила, что они на одной стороне. Она сказала Мунтадиру правду: она не может быть на стороне того, кто жертвует жизнями стольких невинных людей.
Манижа подняла руки.
– Я не причиню тебе вреда, – осторожно сказала она. Она переключилась на джиннский и холодным тоном обратилась к Али: – Опусти оружие. Сдайся моим солдатам, и ты не пострадаешь.
На это она получила предсказуемый ответ: глаза Али вспыхнули, и он поднял зульфикар.
– Я не сдамся женщине, по приказу которой истребляют мой народ.
– Тогда ты умрешь, – просто сказала Манижа. – Ты проиграл, аль-Кахтани. Постарайся спасти тех, кто остался. У тебя есть сестра, она сейчас во дворце, и мать, с которой мы были знакомы, – она в Та-Нтри, не так ли? Знаешь, меньше всего мне хотелось бы доставлять женщине весть о смерти ее детей.
Али усмехнулся.
– Ты хочешь сделать нас своими пешками, – он вызывающе поднял подбородок. – Да я лучше умру.
Нари не сомневалась, что это правда. И не сомневалась, что большинство выживших Гезири разделяют его убеждения. В таком случае, им нужно было поскорее убираться с этой проклятой стены и бежать от Манижи подальше.
Надень кольцо, дурак. Нет, если Манижа бросится к Нари, она сама сунет руку в карман и присвоит печать Сулеймана себе.
А потом? Вдруг у нее не получится сделать это правильно? Наверняка пророческое кольцо с магическими свойствами предполагает какую-то инструкцию. Тогда Нари и Али так и останутся торчать здесь в компании мстительной бану Нахиды, окруженной стаей воинов.
Нари встала между Али и Манижей.
– И это все, что тебе нужно? – спросила она. – Если мы уступим тебе… ты остановишь распространение яда?
Манижа развела руками, подходя ближе.
– Ну конечно, – она снова перевела взгляд на Нари. – Но мне не нужна твоя капитуляция, дочь. Зачем мне это? – она сделала еще шаг, но замерла, увидев тело Гасана.
С изменившимся выражением она вгляделась в его лицо.
– Знак Сулеймана исчез со скулы.
Нари посмотрела на него. Манижа не ошиблась: черная татуировка, некогда украшавшая лицо Гасана, исчезла.
– Вы забрали печать? – требовательно спросила Манижа. Ее голос изменился и уже почти не скрывал жадного интереса за ее речами. – Где она?
Когда никто ей не ответил, она поджала губы, точно раздосадованная их неповиновением. Ее выражение лица сейчас можно было назвать почти материнским.
– Пожалуйста, не заставляйте меня повторять дважды.
– Ты не понимаешь, – не выдержал Али. – Мне все равно, кем ты себя называешь. Ты чудовище. Ты привела гулей и ифритов в наш город на своих…
Манижа щелкнула пальцами.
Раздался громкий щелчок, и Али вскрикнул и упал, схватившись за левое колено.
– Али! – Нари обернулась и потянулась к нему.
– Если ты вздумаешь его лечить, я сломаю ему шею, – бесстрастная угроза повисла в воздухе, и Нари испуганно опустила руку. – Прости меня, – сказала Манижа, как будто искренне. – Я хотела, чтобы наша первая встреча прошла совсем не так, но я не позволю тебе встать у меня на пути. Слишком долго я это планировала, – она снова посмотрела на Али. – Не заставляй меня пытать его у тебя на глазах. Кольцо. Живо.
– У Али его нет!
Нари сунула руку в карман, нащупала там два кольца, но вытащила только одно. Она положила кулак на парапет и подцепила кольцо пальцем, болтая им прямо над озером.
– И если ты не хочешь провести следующее столетие в поисках этой вещицы, оставь его в покое.
Манижа отстранилась, изучая Нари.
– Ты не сделаешь этого.
Нари вскинула бровь.
– Ты меня не знаешь.
– Нет, знаю, – голос Манижи звучал умоляюще. – Нари, ты моя дочь… неужели ты думаешь, что я не расспрашивала о тебе каждого встречного дэвабадца? Сам Дара не может перестать говорить о тебе. Ты храбрая, ты умная… На редкость преданная. Опасная вещь в нашем мире, – добавила она осторожно, – показывать свои чувства. Гасан своими жестокими методами накрепко вбил мне в голову эту простую истину.
Нари не знала, что сказать. Упоминание о Даре подействовало как соль на рану. Но она чувствовала, что мать читает ее, оценивая каждый ее вздох. Али все еще стискивал колено, тяжело дыша от боли.
Мать подошла ближе.
– Гасан сделал это и с тобой, не так ли? Только так он может контролировать таких женщин, как мы с тобой. Я знаю тебя, Нари. Я знаю, каково это – иметь амбиции, быть лучшей среди лучших, но глушить в себе эти амбиции. Потому что мужчины, которые ничего из себя не представляют, запугивали и угрожали тебе в городе, где ты чувствуешь себя чужой. Я слышала о невероятных успехах, которых ты добилась всего за несколько лет. Если ты научишься всему, чему я могу научить тебя, ты станешь богиней. Тебе больше никогда не придется прятать взгляд.
Они посмотрели друг на друга, и Нари не могла отрицать, что ее сердце переполняет грусть. Она вспомнила, сколько раз кланялась Гасану, когда тот сидел на троне ее предков. Как Мунтадир отверг ее мечты о больнице, снисходительный тон Каве в храме.
Дымчатые путы, которыми Дара посмел связать ее. Магия, которая в ответ разбушевалась в ее крови.
Нари глубоко вздохнула. Это мой дом.
– Почему бы нам не пойти на компромисс? – предложила она. – Ты хочешь, чтобы Нахиды снова стали главными? Ладно. Я Нахида. Я возьму печать Сулеймана. Мне будет проще договориться о мировой, чем женщине, которая покинула свое племя и вернулась только для того, чтобы учинить геноцид другого.
Манижа насторожилась.
– Нет, – ответила она. – Тебе нельзя.
– Почему бы и нет? – спросила Нари. – Речь идет о том, что лучше для Дэвов, не так ли?
– Ты не поняла меня, дочь моя, – ответила Манижа, и Нари мысленно выругалась, потому что, как она ни раскручивала ее, ничто в лице этой женщины не выдавало ее мыслей. – Ты не можешь взять печать сама, потому что ты не чистокровная Дэва. Ты шафитка, Нари. В тебе течет человеческая кровь.
Нари молча уставилась на нее. Только после этих слов, сказанных со всей серьезностью, Нари окончательно поняла, что женщина, стоящая перед ней, действительно ее мать. Эта тайна была известна только Гасану – правда, по его словам, печать Сулеймана в любом случае сделала бы тайное явным.
– Как это, шафитка? – удивился Али, все еще сидя на земле.
Нари не ответила – не знала, что отвечать.
– Все в порядке, – мягко заверила ее Манижа, когда она подошла ближе. – О таком никому и не нужно знать. Суть в том, что ты не можешь взять печать. Магия убьет тебя. Ты просто недостаточно сильна.
Нари отпрянула.
– Я вполне сильна, чтобы использовать магию Нахид.
– Но достаточно ли, чтобы владеть печатью Сулеймана? – не сдавалась Манижа. – Быть владелицей артефакта, изменившего наш мир? – она покачала головой. – Это разорвет тебя на части, дочь моя.
Нари замолчала. Она лжет. Точно лжет. Но как ни крути, Манижа зародила в ее душе зерно сомнения.
– Нари, – позвал Али. – Нари, посмотри на меня. – Она так и сделала, не в силах стряхнуть оцепенение. Это было уже слишком. – Она лжет. В самом Сулеймане текла человеческая кровь.
– Сулейман был пророком, – вмешалась Манижа, убедительно и бессердечно повторяя слова самой Нари. – И никто не просил тебя вмешиваться в дела Нахид, джинн. Я провела больше времени, чем ты живешь, вычитывая всю литературу, где когда-либо упоминалось кольцо с печатью. И все они сходятся в этом вопросе.
– Как удобно для тебя, – парировал он. Он умоляюще посмотрел на Нари. – Не слушай ее. Возьми… ах! – он вскрикнул от боли и отдернул руки от сломанного колена.
Манижа снова щелкнула пальцами, и рука Али дернулась к ханджару на поясе.
– Что… что ты со мной делаешь? – воскликнул он, когда его пальцы стали ломаться на рукоятке.
Под изодранными рукавами напряглись мышцы запястий. Дрожащими, судорожными движениями руки Али высвободил ханджар.
Боже… и все это вытворяла Манижа? Даже не прикоснувшись к Али? Инстинктивно Нари попыталась воспользоваться магией дворца.
Ни один камень не успел даже задрожать, прежде чем связь с дворцом резко оборвалась. Она ощутила эту потерю как физический удар. Ее знобило.
– Не надо, дитя, – предупредила Манижа. – У меня гораздо больше опыта, чем у тебя, – она сложила руки домиком. – Я не хочу этого делать. Но если ты сейчас же не отдашь кольцо, я убью его.
Ханджар уперся в горло Али. Он задергался, под челюстью выступила струйка крови. Его глаза блестели от боли, по лицу струился пот.
Нари застыла в ужасе. Она чувствовала, как магия Манижи обволакивает ее, щекочет нервные окончания ее пальцев. Нари не была способна ни на что подобное – и она не знала, как бороться с кем-то, способным на что-то подобное.
Но она прекрасно знала, что не может отдать ей печать Сулеймана.
Манижа снова заговорила:
– Они уже проиграли. Мы победили – ты победила. Нари, отдай кольцо. Никто никогда не узнает, что ты шафитка. Займи свое законное место как моя дочь. Твой брат будет рядом с тобой. Приветствуйте новое поколение Дэвов в качестве новых законных правителей Дэвабада. Рядом с мужчиной, который любит тебя.
Нари лихорадочно соображала. Она не знала, кому верить. Но если Манижа права, если Нари умрет от того, что воспользуется печатью… Али тоже долго не протянет. И тогда некому будет остановить женщину, которая только что убила тысячи людей, чтобы получить контроль над самым мощным артефактом в их мире.
Нари не могла так рисковать. Она также знала, что и сама была кое на что способна, когда дело касалось общения с людьми – даром что шафитка. А Манижа как раз ясно дала понять, в чем, по ее мнению, заключается главная слабость дочери.
С этим Нари справится. Она судорожно вздохнула.
– Ты обещаешь, что оставишь принца в живых? – прошептала она, держа кольцо дрожащими пальцами. – И никто никогда не узнает, что я шафитка?
– Клянусь честью нашей семьи. Клянусь.
Нари закусила губу.
– Даже Дара?
Лицо Манижи слегка смягчилось, она смотрела на дочь с грустью и облегчением.
– Я сделаю все, что в моих силах, дитя. У меня нет желания причинять тебе боль. Никому из вас, – растроганно добавила она с самым искренним видом. – Ничто не доставит мне большего удовольствия, чем видеть вас вместе.
Нари пропустила эти слова мимо ушей. Этого никогда не случится.
– Тогда забирай, – сказала она, бросая кольцо к ногам матери.
Манижа сдержала слово. Как только кольцо упало на землю, ханджар отпал от горла Али. Тот принялся жадно хватать ртом воздух. Нари подскочила к нему.
– Зачем ты это сделала? – прохрипел он.
– Потому что она собиралась убить тебя, – Манижа наклонилась за кольцом, а Нари быстро шагнула к Али, словно собираясь обнять, и, воспользовавшись моментом, засунула оружие обратно ему за пояс. – Ты уверен, что проклятие с озера снято? – прошептала она ему на ухо.
Али напрягся в ее руках.
– Я… да…
Она поставила его на ноги, продолжая держать за руку.
– Тогда прости меня, друг мой.
Манижа выпрямилась, держа кольцо в руке. Она нахмурилась, изучая изумруд.
– Это кольцо с печатью?
– Конечно, – легко ответила Нари, вынимая из кармана второе кольцо – кольцо Сулеймана. – Разве же можно лгать родной матери?
Она надела кольцо на палец Али.
Он попытался вырваться, но Нари оказалась быстрее. Сердце ее дрогнуло от сожаления, и в тот момент, когда Манижа подняла глаза, она почувствовала, как древнее украшение исчезает под ее пальцами.
Мать смотрела на дочь, потрясенная таким предательством. Ах, так у Манижи все-таки были чувства. Но Нари не стала ждать ответа. Она схватила Али за руку и спрыгнула со стены.
Она услышала, как Манижа выкрикнула ее имя, но было слишком поздно. Они летели вниз, и холодный ночной воздух обжигал ей лицо. Темная вода казалась намного дальше, чем помнилось. Нари попыталась собраться с мыслями, слишком хорошо понимая, что впереди ждет боль и сломанные, пусть и ненадолго, кости.
И действительно, она с разлету ударилась о ледяную воду, и ей показалось, словно тысяча острых ножей разом вонзились в нее. Погрузившись под воду, она замахала руками, отбиваясь от хватки Али.
Она вздрогнула от боли, от шока, когда воспоминание, подброшенное Манижей, на мгновение вернулось. Запах горящего папируса, крики ребенка.
Пара теплых карих глаз, а потом – мутная вода сомкнулась у нее над головой.
Нари так и не вынырнула на поверхность. Темнота закружилась вокруг нее, обволакивая запахом ила и сковывая судорогой.
Послышался тихий шелест магии, и все погрузилось во тьму.
41
Дара
Дара не собирался больше терпеть Мунтадира аль-Кахтани.
Для практически мертвого эмир с поразительной скоростью шевелил губами, выдыхая нескончаемый поток колкостей, явно рассчитанных на то, чтобы заставить Дару убить его.
– И в нашу брачную ночь, – продолжал Мунтадир. – Ну… ночи. Я имею в виду, они все начали сливаться вместе после…
Дара резко прижал нож к горлу мужчины. Он делал это уже в десятый раз.
– Если ты не прекратишь говорить, – прошипел он. – Я собираюсь начать отрезать от тебя кусочки.
Мунтадир моргнул, его глаза казались темной тенью на бледном лице. Он побледнел до цвета пергамента, пепел осыпался на его кожу, и зелено-черные линии отравления зульфикаром – ползучие, извивающиеся следы – распространились по его горлу. Он открыл рот, а затем вздрогнул, падая на ковер, который Дара заколдовал, чтобы доставить их к Маниже. Вспышка боли в его глазах пресекла очередную колкость, которую он планировал сказать.
Как бы то ни было, внимание Дары привлекло куда более странное зрелище: вода хлестала по коридору, по которому они летели, неестественный поток становился тем глубже и хаотичнее, чем ближе они подходили к библиотеке. Он помчался в лазарет только для того, чтобы услышать, что паникующий Каве э-Прамух перехватил Манижу и отправил ее сюда.
Они влетели в двери, и Дара испуганно заморгал. Вода лилась через зазубренное отверстие под потолком, разбиваясь о затопленный пол библиотеки. Разбитая мебель и тлеющие книги – не говоря уже о телах по меньшей мере дюжины джиннов – валялись повсюду. Манижи нигде не было видно, но он заметил группу воинов, сопровождавших ее.
Дара был там в считаные секунды, опустив ковер как можно мягче на остов обломков и плюхнувшись в воду.
– Где бану?.. – он не закончил вопрос.
Дрожь пробежала по дворцу, земля под ним задрожала так сильно, что он споткнулся. Вся библиотека содрогнулась, груды обломков рухнули, и несколько массивных полок оторвались от стен.
– Берегись! – воскликнул Дара, когда на них обрушился каскад книг и свитков. Последовала еще одна дрожь, и трещина разорвала противоположную стену с такой силой, что пол раскололся.
Землетрясение закончилось в считаные секунды, над ними повисла жуткая тишина. Вода отхлынула, устремляясь к дыре в полу, как убегающее животное. И… как будто кто-то задул лампу, которую он не мог видеть, Дара почувствовал движение в воздухе.
С оглушительным треском шары магического огня, плававшие под потолком, внезапно погасли, разбившись вдребезги. Развевающиеся черные знамена аль-Кахтани замерли, и дверь перед ним распахнулась. Все двери открылись, какие бы запирающие чары ни были наложены, они, казалось, были сломаны.
Холодок пробежал по его спине от тишины, от странного, пустого холода, который прокрался в комнату. Дара вызвал пригоршню пламени, и отблески его заплясали по обгоревшим и заляпанным водой стенам. Впереди его люди, казалось, пытались сделать то же самое, дико жестикулируя в темноте.
– Ты можешь вызвать пламя? – Он слышал, как спросил один из воинов.
– Я ничего не могу наколдовать!
Гораздо более шокированный крик достиг его слуха. Дара резко обернулся. Мунтадир, шатаясь, поднялся на ноги и, вытянув руки, уставился на свое тело.
В тусклом свете разрушенной библиотеки смертельные темные линии магического яда, которые отмечали кожу эмира, отступали.
У Дары отвисла челюсть, когда он увидел перед собой совершенно невозможное зрелище. Подобно пауку, свернувшемуся клубком, яд уходил, сползая с плеч Мунтадира вниз по груди. Мунтадир сорвал повязку с живота как раз вовремя, чтобы показать темно-зеленый дымок, поднимающийся из раны. А затем он полностью исчез.
Эмир со сдавленным рыданием упал на колени. Он дотронулся до своего окровавленного живота, плача от облегчения.
Страх поднялся в сердце Дары.
Что-то пошло совсем не так.
– Свяжите этого человека! – бросил он своим солдатам. Даре больше не нужны были сюрпризы, когда дело касалось Мунтадира и оружия. – А теперь – где бану Нахида?
Один из его людей указал пальцем на темную лестницу.
– Извини, Афшин, – сказал он. Его рука дико дрожала. – Она приказала нам убираться, когда мы нашли бану Нари.
Нари. Мгновенно забыв о Мунтадире, Дара помчался сквозь толпу в дверь, а затем пригнулся, когда остатки зачарованной системы шкивов обрушились вокруг него. Не обращая внимания на разрушения, он перепрыгнул через две ступеньки и оказался у другой двери.
– Бану Нахида! – громко позвал он. Не дождавшись ответа, он пинком распахнул дверь.
Манижа стояла одна, совершенно неподвижно, спиной к нему, среди груды тел. Страх застрял у него в горле, когда Дара заставил себя вглядеться в их лица. Нет, создатель, нет. Умоляю тебя.
Но Нари не было среди мертвых. Но там были его люди. Они были убиты, все еще тлеющие раны зияли на их телах.
Зульфикар. Ализейд. Дара знал, что это дело рук принца. И это была полностью его вина. Он должен был убить Ализейда в ту же секунду, как пленил его, вместо того чтобы позволить Визарешу задержать его фантазиями о мести.
Мардоний. Его воины на берегу. Теперь эти трое. Дара сжал кулаки, борясь с жаром, рвущимся наружу.
Все пошло наперекосяк – и не только из-за ифрита. Все пошло не так, потому что в глубине души Дара знал, что это вторжение было ошибкой. Это было слишком поспешно и жестоко. Они вступили в союз с существами, которым он не доверял, и использовали магию, которую он не понимал. И он пошел дальше, снова склонил голову перед Нахидой и прогнал тревогу из своей души. Теперь она взорвалась прямо ему в лицо.
Это было даже не в первый раз. Его собственная история ничему его не научила.
Манижа так и не сдвинулась с места. Она просто стояла и смотрела на темное озеро.
– Бану Манижа? – он снова заговорил.
– Он исчез. – Ее голос был нехарактерным шепотом. – Они ушли. Она отдала печать этому пескоплаву.
Дара отшатнулся.
– Что? Вы не можете иметь в виду…
– Я имею в виду именно то, что сказала. – В голосе Манижи послышалось раздражение. – Я должна была догадаться, – пробормотала она. – Должна была знать, что ей нельзя доверять. Она обманула меня, посмеялась надо мной, а затем вернула печать Сулеймана – печать наших предков – людям, которые ее украли.
Взгляд Дары снова упал на убитых, и впервые он почувствовал укол настоящего предательства. Как могла Нари отдать что-то столь могущественное, столь драгоценное джинну, который на ее глазах убивал свой народ?
Он сглотнул, подавляя бурлящие эмоции.
– Где они? – спросил он, пытаясь унять дрожь в голосе. – Бану Нахида, где они? – Он нажал, когда она не ответила.
Она подняла дрожащую руку, указывая на темную воду.
– Они прыгнули.
– Что они сделали?
Дара был у парапета в считаные секунды. Он не видел ничего, кроме черной воды внизу.
– Они прыгнули. – В голосе Манижи звучала горечь. – Я пыталась урезонить ее, но джинн вцепился в ее разум своими когтями.
Дара упал на колени. Он вцепился в камень, и его внимание привлекло какое-то движение, маленькие волны и водовороты мерцали на темном озере.
Он выдохнул.
– Вода движется, – прошептал он.
Дара высунулся еще дальше, прикидывая расстояние. Конечно, Нахида могла выжить после такого падения. Если бы она спрыгнула со скалы, если бы приземлилась правильно…
Надежда и горе боролись в его груди. Создатель, пожалуйста… пусть она будет жива. Даре было все равно, если она встретит его кинжалом в сердце; после сегодняшнего вечера часть его будет рада этому. Но история Нари не могла так закончиться.
Он неуверенно поднялся на ноги.
– Я найду ее.
Манижа схватила его за запястье.
– Остановись.
Это скупое слово, произнесенное так, словно она отдавала приказ какому-то животному, переполнило хрупкую чашу его терпения.
– Я сделал все, что вы просили! – задыхался он, вырываясь из ее хватки. – Я был вашим Афшином. Я убивал ваших врагов и проливал кровь в нашем доме. Вы можете дать мне несколько минут, чтобы узнать, жива ли она.
Глаза Манижи вспыхнули гневом, но голос остался холодным.
– Не о Нари сейчас надо думать, Дараявахауш. – Она резко указала вверх. – А вот о чем.
Дара поднял глаза.
Небо над дворцом разверзлось.
Казалось, трескается дымчатый стеклянный купол, чернильная полночь отступает, открывая теплые оттенки рассвета, сияние пустынного неба вместо темного тумана, который всегда клубился над Дэвабадом. Он распространялся рябью на горизонте. И когда его взгляд проследил за падающим небом, он заметил, что огни на крышах замигали по всему городу. Лагерь из шатров путешественников, волшебные творения из шелка и дыма, рухнул, как и две заколдованные мраморные башни.
Дара был совершенно сбит с толку.
– Что происходит?
Он взглянул на Манижу, но она не смотрела на него. На глазах у Дары она выхватила меч и уколола им большой палец. Расцвел бутон черной крови. А потом еще один.
Краска сошла с ее лица.
– Моя магия… исчезла.
Холод охватил его, когда он увидел, как гаснут огни. Тишина, воцарившаяся в библиотеке, яд, вытекший из эмира…
– Не думаю, что это только твоя магия, – прошептал он. – Я думаю, всего Дэвабада.
Эпилог
Что-то щекотало Нари, насыщенный запах земли и сладкое пение птиц вытаскивали ее из темноты.
Затем пришла боль, болели спина и плечи. Голова. Рука. Все тело.
И это проклятое солнце. Слишком яркое. Ярче, чем положено солнцу в Дэвабаде. Нари закрыла глаза ладонью и заморгала, попытавшись сесть.
Другая ее рука опустилась в грязь. Что, во имя всего святого?.. Нари огляделась, когда солнечные пятна перестали плясать в глазах. Она сидела в каком-то затопленном болоте, по пояс в мутной воде. Прямо за ней была роща высоких, ощетинившихся пальм, чахлая зелень беспрепятственно росла над осыпающейся глинобитной стеной.
Впереди текла широкая река, вяло растянувшаяся по широкой пойме. Узкая изумрудная полоса зелени окаймляла противоположный берег, за которым простиралась пустыня, сверкая золотом на ярком солнце.
Нари в полном недоумении уставилась на реку. Должно быть, ее ударили по голове. Потому что она могла поклясться, что это выглядело именно так…
– Нет! – знакомый голос разорвал тишину и перешел в вопль. – Нет!
Али. Нари вскочила на ноги, все тело болело. Что не так с ее целительскими способностями? Грязь засасывала ее ноги, и она выбралась из болота на более твердую землю. Она заметила еще несколько разрушенных строений между деревьями: потрескавшуюся голубятню и голые кирпичные очертания того, что когда-то было маленькими домиками.
Она протиснулась сквозь пальмовые листья. Впереди виднелось что-то похожее на деревенскую мечеть, давно заброшенную. Минарет был сломан, купол раскололся под открытым небом.
Облегчение охватило ее – Али был внутри, спиной к ней, когда она заглянула в минарет. Она качнулась вперед, а по коже побежали мурашки. Ее конечности протестовали против каждого движения. Нари не знала, где они находятся.
– Это определенно не похоже на Дэвабад. – Но ей казалось, что она уже бывала здесь раньше.
Она поднялась по каменным ступеням разрушенного минарета. Совершенно запыхавшись, достигнув верха, Нари, спотыкаясь, двинулась вперед, потянулась к его плечу и с хрипом произнесла его имя:
– Али.
Он рыдал, когда повернулся к ней.
Печать Сулеймана ярко горела на его виске.
События прошлой ночи слились воедино слишком быстро, слишком ужасно, а затем Али бросился на нее, положив руки ей на плечи, как никогда раньше.
– Ты должна вернуть нас! – умолял он.
Теперь, подойдя ближе, Нари увидела, что его лицо лихорадочно подергивается.
– Нари, пожалуйста! У них моя сестра! У них все… – Его голос сорвался, когда он схватился за сердце, хватая ртом воздух.
– Али!
Он оттолкнул ее.
– Я не могу это контролировать. – Дымчатый знак печати мерцал на его коже. – Тебе не следовало давать мне это кольцо! Нельзя было уносить нас!
– Я никуда нас не уносила!
Али поднял дрожащую руку.
– Тогда почему мы здесь?
Нари взглянула туда, куда он показывал. Она встала.
Вид, открывшийся перед ней на не столь отдаленном горизонте, сразу же показался ей знакомым. Древние каменные мечети и величественные минареты. Крепости и дворцы давно умерших султанов и полководцев, династии, потерянные во времени. Бесчисленные кварталы многоэтажных зданий землистого тепло-коричневого цвета, человеческого теплого коричневого цвета, которые Нари знала, возвышались над извилистыми, оживленными улицами, где было полно толкающихся лавочников, сплетничающих любителей кофе и бегающих детей. И аптекарей.
На глаза навернулись слезы. Это невозможно. Ее взгляд тут же метнулся от города, который она узнала бы где угодно, к бурлящей реке на берегу. Река, в честь которой ее в шутку назвали рыбаки, вытащившие ее из воды в детстве.
На противоположном берегу, неподвижные и вечные на фоне рассветного неба, стояли три пирамиды Гизы.
Слова, конечно, сначала пришли к ней по-арабски.
– Я маср, – тихо прошептала она, когда египетское солнце согрело ее щеки и запах нильского ила коснулся ее кожи. – Я дома.
Глоссарий
Стихия огня:
ДЭВЫ: древний термин для всех элементалей огня до восстания джиннов, а также название племени, проживающего в Дэвастане. Племя, к которому принадлежат Дара и Нари. Когда-то они были лицедеями, жившими тысячелетиями, пока магические способности дэвов не были резко ограничены пророком Сулейманом в наказание за причинение вреда человечеству.
ДЖИНН: человеческое название дэвов. После восстания Зейди аль-Кахтани все его последователи, а в конце концов и все дэвы, начали использовать этот термин для обозначения своей расы.
ИФРИТ: первородные дэвы, ослушавшиеся Сулеймана и за это лишенные своих способностей. Заклятые враги семьи Нахид, ифриты мстят за порабощение других джиннов и сеют хаос среди человечества.
СИМУРГ: чешуйчатые жар-птицы, на которых джинны любят устраивать гонки.
ЗАХХАК: крупный летающий огнедышащий ящероподобный зверь.
Стихия воды:
МАРИДЫ: чрезвычайно мощные водные элементали. Почти мифический для джиннов вид. Маридов не видели столетиями, хотя ходят слухи, что озеро, окружающее Дэвабад, когда-то принадлежало им.
Стихия воздуха:
ПЕРИ: элементали воздуха. Более могущественные, чем джинны, и гораздо более скрытные, пери держатся особняком.
РУХ: огромные хищные жар-птицы, которых пери используют для охоты.
ШЕДУ: мифические крылатые львы, символ семьи Нахид.
Стихия земли:
ГУЛИ: ожившие трупы людей, которые заключили сделки с ифритами, каннибалы.
ИШТ: маленькое чешуйчатое существо, одержимое порядком и обувью.
КАРКАДАНН: магический зверь, похожий на огромного носорога с рогом длиной с человека.
НАСНАС: ядовитое существо, похожее на разделенного пополам человека, которое обитает в песках Ам-Гезиры, чей укус заставляет плоть увядать.
Языки:
ДИВАСТИЙСКИЙ, ДИВАСТИ: язык племени Дэвов.
ДЖИННИСТАНИ: общий для Дэвабада, смешанный язык торговцев, который джинны и шафиты используют, чтобы говорить с теми, кто вне их племени.
ГЕЗИРИЙСКИЙ: язык племени Гезири, понятный только членам их племени.
Общая терминология:
Абайя: свободное женское платье в пол с длинными рукавами.
Азан: в иламе призыв к молитве.
Афшин: семья воинов-Дэвов, некогда служивших Совету Нахид. Также используется в качестве титула.
Ахи: «Мой брат».
Бага Нахид: официальный титул целителей Нахид мужского пола.
Бану Нахида: официальный титул целителей Нахид женского пола.
Чадра: верхняя женская одежда Дэв из полукруглого отреза ткани, наброшенная на голову.
Дирхам / Динар: валюта в Египте.
Дишдаша: мужская туника в пол, популярная среди Гезири.
Эмир: наследный принц и престолонаследник Кахтани.
Фаджр: час рассвета / утренняя молитва.
Галабийя: традиционная египетская одежда, обычно в виде туники до пола.
Гутра: мужской головной убор.
Хаммам: баня.
Иша: поздний вечерний час / вечерняя молитва.
Магриб: закат / вечерняя молитва.
Мидан: городская площадь.
Михраб: ниша в стене, указывающая направление молитвы.
Мухтасиб: инспектор рынка.
Навасатем: праздник, проводимый раз в столетие, отмечающий очередное поколение, миновавшее с освобождения от рабства Сулеймана. Первоначально фестиваль Дэвов, Навасатем является любимой традицией Дэвабада, на него стягиваются джинны со всего мира, чтобы принять участие в неделе фестивалей, парадов и соревнований.
Каид: глава Королевской гвардии, по сути, главный военный чин в армии джиннов.
Ракат: строка молитвы.
Шафит: население со смешанной кровью джинна и человека.
Шейла: тип женского платка.
Шейх: духовный лидер.
Печать Сулеймана: перстень, который Сулейман когда-то использовал для управления джиннами, подаренный Нахидам, а затем украденный Кахтани. Носитель кольца Сулеймана может свести на нет любую магию.
Тальвар: меч Агниванши.
«Танзим»: подпольная фундаменталистская группа в Дэвабаде, посвященная борьбе за права шафитов и религиозную реформу.
Ухти: «Моя сестра».
Улемы: ученые-богословы.
Визирь: правительственный министр.
Зар: народный обряд, призванный очищать от одержимости джиннами.
Зур: полуденный час / полуденная молитва.
Зульфикар: раздвоенные медные мечи племени Гезири. Когда они воспламеняются, их ядовитые края уничтожают даже плоть Нахид, делая их одним из самых смертоносных видов оружия в этом мире.
ШЕСТЬ ПЛЕМЕН ДЖИННОВ
ГЕЗИРИ
Джинны Ам-Гезиры, окруженные водой и оказавшиеся за плотной полосой людей в Плодородном Полумесяце, пробудились от проклятия Сулеймана в совершенно ином мире, нежели их огненнокровные сородичи. Отступая в умирающие города набатеев и в неприступные горы Южной Аравии, Гезири в конце концов научились разделять тяготы жизни со своими человеческими соседями, став при этом яростными защитниками шафитов. Из этой страны странствующих поэтов и воинов с зульфикарами пришел Зейди аль-Кахтани, мятежный король, который захватил Дэвабад и печать Сулеймана у семьи Нахид в войне, которая переделала волшебный мир.
АЯАНЛЕ
Расположенная между стремительными верховьями Нила и соленым побережьем Бет-иль-Тиамат, является легендарной родиной могущественного племени Аяанле. Богатые золотом и солью – и достаточно далеко от Дэвабада, чтобы его смертоносная политика была скорее игрой, чем риском, Аяанле – народ, которому можно позавидовать. Но за их сверкающими коралловыми особняками и изысканными салонами скрывается история, которую они начали забывать… то, что связывает их кровью с соседями-Гезири.
ДЭВЫ
От Жемчужного моря через равнины Персии и гор богатой золотом Бактрии, простирается могущественный Дэвастан, где, сразу за рекой Гозан, лежит Дэвабад, скрытый латунный город. Издревле резиденция Совета Нахид, знаменитой семьи целителей, которые когда-то правили магическим миром, Дэвастан – обетованная земля, чья цивилизация восходит к древним городам Ур и Сузы и кочевого народа Сака. Гордый народ, Дэвы провозгласили первоначальное название расы джиннов своим собственным… Другие племена до сих пор не забыли им этой заносчивости.
САХРЕЙН
Простирающийся от берегов Магриба через обширные дали пустыни Сахара – это Карт-Сахар, земля басен и приключений даже для джиннов. Предприимчивый народ, не особенно почитающий чужеземное правление, племя Сахрейн знает тайны своей страны лучше, чем кто-либо другой – здесь многоводные реки текут в пещерах глубоко под песчаными дюнами, и древние цитадели человеческих цивилизаций, потерянных во времени и тронутых забытой магией. Опытные моряки, сахрейнцы путешествуют на кораблях из колдовского дыма и веревок над песком и морем.
АГНИВАНШИ
Агниванша простирается от кирпичных костей древней Хараппы по плодородным равнинам Декана и туманным болотам Сундарбанов. Благословенно богатая всеми ресурсами, о которых можно только мечтать, и отделенная от своих гораздо более переменчивых соседей широкими реками и высокими горами, Агниванша – мирная земля, славная своими ремесленниками и драгоценностями… И достаточно прозорливая, чтобы держаться подальше от бурной политики Дэвабада.
ТОХАРИСТАН
К востоку от Дэвабада, извиваясь через вершины Каракумских гор и обширные пески Гоби, лежит Тохаристан. Торговля – его жизненная сила, и тохаристанцы строят свои дома на руинах Забытых королевств Шелкового пути. Они путешествуют невидимыми караванами из дыма и шелка по дорогам, проложенным людьми тысячелетия назад, и везут с собой артефакты из мифов: золотые яблоки, которые лечат любую болезнь, нефритовые ключи, которые открывают невидимые миры, и ароматы, которые пахнут раем.
Благодарности
Два года назад я отправила в издательство свою первую книгу о том, что впоследствии станет трилогией о Дэвабаде. Никогда, даже в самых смелых мечтах, я не представляла себе, что моя пятисотстраничная дань уважения средневековому исламскому миру получит такой необыкновенный прием, и сейчас, когда я заканчиваю вторую часть, я до глубины души благодарна за возможность поделиться историей и персонажами, которые жили в моей голове, с остальным миром. Это путешествие никогда не было бы возможным без удивительной группы читателей, фантастических коллег-писателей, великолепной издательской команды, чрезвычайно понимающей семьи и, откровенно говоря, благодати Божьей.
Во-первых, всем читателям, рецензентам, блогерам, поклонникам и продавцам книг, которые любили и распространяли информацию о моей книге: спасибо. Это все для вас.
Огромное спасибо также всем удивительным ученым и «twitterstorians», которые помогли мне отточить эту книгу, помогая находить невероятно конкретные карты каирских рек в девятнадцатом веке или сочинять шутки на аккадском языке. Ваша любовь к истории и желание делиться знаниями с общественностью – это именно то, что нам сейчас нужно.
Удивительным Бруклинским писателям-фантастам, особенно Робу Камерону, Джонатану Эрнандесу и Синтии Ловетт, которые пришли мне на помощь, когда я была в пучине отчаяния… Вы лучшие, и я с нетерпением жду, когда ваши собственные книги появятся на полках магазинов.
За последние несколько лет мне повезло познакомиться с поистине замечательными коллегами-писателями, чья реклама, советы или даже просто внимание имели огромное значение для такого нервозного новичка, как я. Али, Рошани Чокши, Ники Дрейден, Сара Бет Дерст, Кейт Эллиот, Кевин Херн, Робин Хобб, Аусма Зеханат Хан, Хаалида Мухаммад-Али, Каруна Риази, Майкл Дж. Салливан, Швета Такрар, Сабаа Тахир, Лейни Тейлор, Кирстен Уайт… Я очень, очень благодарна. Фрэн Уайлд, ты настоящее сокровище, и твоя мантра помогла мне пройти через массу трудностей.
Джен Азантиан, мой невероятный агент и подруга, я в неоплатном долгу перед тобой за то, что ты помогала мне последние два года, и за то, что помогла нам обеим! Моему редактору Приянке Кришнан – работать с тобой, знать тебя и наблюдать, как мои персонажи и мир оживают под твоей заботливой рукой, было честью для меня. Всем в «Harper Voyager» по обе стороны Атлантики, особенно Дэвиду Померико, Пэм Джаффи, Каро Перни, Кейли Уэбб, Анджеле Крафт, Наташе Бардон, Джеку Реннинсону, Мумтазу Мустафе, Шону Николсу, Мэри Энн Петьяк, Лиате Стехлик, Пауле Шафрански, Эндрю Дицекко, Шелби Пик, Джо Скалоре и Ронни Кутису, спасибо за то, что поставили на меня, и за всю вашу тяжелую работу. Уиллу Штеле спасибо за еще одну сногсшибательную обложку.
Моей замечательной и всепрощающей семье, которая оказала мне невероятную поддержку, хотя я стала более рассеянной и напряженной, спасибо вам большое. Мама и папа, я бы никогда не смогла сделать это без вас. Большое спасибо также моей бабушке и свекрови, которые заботились обо мне, когда я получила травму и пыталась закончить эту книгу.
Моему мужу Шамику, моему лучшему другу и первому читателю, спасибо за то, что удерживал меня на земле и подталкивал меня, когда мне это было нужно. Я люблю мечтать и строить планы в этом странном вымышленном мире, который вы помогли мне создать. Для Алии, моей маленькой будущей Нари, ты – свет в моей жизни, любовь моя, и твои истории даже величественнее, чем мои собственные.
Наконец, моим коллегам, мусульманским фантастам: я написала эту историю для вас, для нас, и я невероятно польщена вашими отзывами. Я благодарю вас от всего своего неловкого сердца новообращенного. Пусть у всех нас в жизни будут величайшие из приключений!